Немного погодя, мы возлежали, наконец, на небесах из чистой постели, избавленные от потрясений и сумятицы прошедшего дня. Я оставила окно открытым, и слабенький ветерок нарушал тяжелую неподвижность густого горячего воздуха. Несколько мягких серых пятнышек влетели в окно; перья, или частички пепла закружились как снежинки на полу.
Рука Джейми лежала на мне, и я могла видеть мягкие расплывающиеся фигуры ожогов, которые покрывали все его предплечье. Воздух был резким от горения, и запах дегтя лежал под ним, как забытая угроза. Люди, которые сожгли печатный магазинчик, и так близко подошли к тому, чтобы сжечь самого Симмса, и Джейми вместе с ним, — были будущими революционерами. Это были люди, которых будут называть патриотами.
— Я слышу, как ты думаешь, Сассенах, — сказал он. Его голос звучал так мирно, на острие сна. — Что случилось?
— Я думала о дегте и перьях, — сказала я тихо и очень нежно коснулась его руки. — Джейми, время пришло.
— Я знаю, — так же тихо ответил он.
Какие-то мужчины прошли мимо по улице, неся факелы и распевая пьяными голосами. Мерцающий свет двинулся вдоль потолка и исчез. Я чувствовала, что Джейми тоже смотрит на него, слушая пьяные голоса, затихающие далеко внизу улицы, но он ничего не сказал, и немного погодя, большое тело, что обнимало меня, начало расслабляться, снова соскальзывая в сон.
— О чем ты думаешь? — прошептала я, не уверенная, слышит ли он еще меня. Он слышал.
— Я подумал, что из тебя вышла бы отличная шлюха, Сассенах, если бы ты была совсем неразборчивой, — он ответил сонно.
— Что? — сказала я, довольно озадаченно.
— Но я рад, что ты не такая, — добавил он и начал храпеть.
Глава 57. ВОЗВРАЩЕНИЕ СВЯЩЕННИКА.
4 сентября 1774.
РОДЖЕР ПЫТАЛСЯ ДЕРЖАТЬСЯ ПОДАЛЬШЕ ОТ Куперсвилля по дороге домой. Не то, чтобы он боялся гнева Юты МакГиллеврей, но он не хотел испортить счастье своего возвращения домой неприветливостью или столкновением. Вместо этого, он поехал окружным путем, постепенно двигаясь вверх по крутому склону по направлению к Риджу, продираясь через заросли леса, преграждавшие путь, и переправляясь через небольшие ручьи.
Его мул выбрался наконец-то из воды на основную тропинку, отряхнулся, разбрасывая капли с живота. Остановившись, чтобы вытереть пот с лица, Роджер заметил движение на берегу. Эйдан ловил рыбу, словно не замечая его.
Роджер остановил Кларенса поблизости и с минуту наблюдал за мальчиком, ничего не говоря. Затем он спросил:
— Хорошо ловится?
— Терпимо, — ответил Эйдан, напряженно смотря на леску. Затем он взглянул вверх, улыбка растянулась на лице от уха до уха, он бросил вниз свою удочку, соскочил и протянул обе руки, так чтобы Роджер смог схватить его за тощие запястья и поднял его в седло перед собой.
— Вы вернулись! — воскликнул он, махая руками, и счастливо зарылся лицом в грудь Роджеру. — Я ждал вас. Вы теперь настоящий священник?
— Почти. Откуда ты знал, что я приеду сегодня?
Эйдан пожал плечами.
— Я ждал большую часть недели. Он вгляделся в лицо Роджера, насмешливое и с круглыми глазами.
— Вы совсем не изменились.
— Нет, — заверил его Роджер, улыбаясь. — Как твой живот?
— Лучше. Хотите увидеть мой шрам? — он откинулся назад, поднял вверх подол своей ветхой рубашки, чтобы продемонстрировать аккуратный красный четырехдюймовый шрам на бледной коже.
— Отлично, — одобрил Роджер. — Я полагаю, ты заботился о своей маме и маленьком Орри, когда тебе стало лучше.
— О да, — с гордостью сказал Эйдан. — Я вчера вечером принес домой на ужин шесть форелей, и одна была большая, размером с мою руку! — он протянул руку для иллюстрации.
— Да ладно!
— Правда! — возмутился Эйдан, потом понял, что Роджер его дразнит и улыбнулся.
Кларенс выказывал беспокойство, желая попасть домой, и нарезал маленькие круги, притопывая и дергая поводья.
— Лучше двигаться дальше. Ты хочешь поехать со мной?
Искушение было велико, но Эйдан покачал головой.
— Нет. Я обещал миссис Огилви, что сразу приду и скажу ей, как только вы появитесь.
Роджер удивился.
— Да? Это еще зачем?
— У нее появился младенец на прошлой неделе, она хочет, чтобы вы крестили его.
— О? — его сердце при этом словно воспарило, и счастье заполнило его. Его первое крещение! "А точнее — первое официальное крещение", — подумал он, с небольшой болью вспомнив маленькую безымянную девочку О'Брайанов, которую они похоронили. Он не вправе был делать это до своего посвящения в сан, но тогда словно что-то направило его. — Передай ей, что я буду рад окрестить младенца, — сказал он, опуская Эйдана на землю. — Пусть она скажет тебе, когда она хочет это сделать. И не забудь свою рыбу! — крикнул он.
Эйдан схватил свою удочку и вереницу серебристых рыб — все чуть меньше его руки — и убежал в лес, оставив Роджера с Кларенсом, который сразу же направился к дому.
Он почувствовал запах дыма на достаточном расстоянии где-то внизу по тропе. Сильнее, чем дым очага. Он слышал дорогой все эти разговоры относительно недавних событий в Кросс-Крик, и почувствовал некоторое беспокойство, поэтому подтолкнул Кларенса пятками по бокам, чтобы шел быстрее. Кларенс, чувствуя аромат дома даже сквозь дым, понял намек и резво затрусил вверх по крутому склону.
Запах дыма становился сильнее, смешиваясь с каким-то затхлым запахом, показавшимся смутно знакомым. Дымка стала видна среди деревьев, и когда они выехали из подлеска на поляну, он почти стоял в стременах от волнения.
Хижина, повидавшая виды, стояла прочно, и от облегчения он опустился в седло с такой силой, что Кларенс крякнул, протестуя. Дым поднимался вокруг дома густыми завитками, так что фигура Брианны, закутанная, как мусульманин, шарфом вокруг головы и лица, смутно виднелась в его эпицентре. Он спешился, сделал вдох, чтобы окликнуть ее, и сразу закашлялся. Окаянная печка для керамики была открыта, извергая дым, как дымоход в аду, и теперь он узнал затхлый запах выжженной земли.
— Роджер! Роджер! — она увидела его и побежала, юбки и концы шарфа летели, она перепрыгивала стопки вырезанного дерна как горная коза, чтобы, наконец, упасть в его объятья.
Он схватил ее и держал, думая, что никогда в жизни не чувствовал себя лучше, прижатый всем ее весом и чувствуя вкус ее губ, несмотря на то, что она точно ела лук на обед.
Она освободилась из его объятий, сияющая и с влажными глазами, ровно настолько, чтобы сказать:
— Я люблю тебя! — затем схватила его лицо и поцеловала снова. — Я скучала по тебе. Когда ты последний раз брился? Я люблю тебя.
— Четыре дня назад, когда уехал из Шарлотты. Я тебя тоже люблю. Все в порядке?
— Конечно. Ну, на самом деле нет. Джемми упал с дерева и выбил зуб, но это был молочный зуб, и мама говорит, что, скорее всего при росте постоянного проблем не будет. Йен возможно заразился сифилисом, и мы все возмущались, а Па чуть не вымазали дегтем и не вываляли в перьях в Кросс-Крике, и мы встретили Флору МакДональд, а мама воткнула иголку в глаз тете Джокасте, и...
— Фу! — сказал Роджер от инстинктивного отвращения. — Зачем?
— Чтобы он не лопнул. А мне заплатили шесть фунтов комиссионных за портреты! — произнесла она торжественно. — Я купила немного тонкой проволоки и шелковой бумаги, чтобы делать каркасы, и достаточно шерсти для зимнего плаща для тебя. Она зеленого цвета. А самое главное, мы встретились с другим... ну, я расскажу тебе об этом позже; это сложно. Как все прошло с пресвитерианами? Все хорошо? Ты теперь священник?
Он мотнул головой, пытаясь решить, на какую часть из этого потока следует ответить, и, в конце концов, выбрал последнее, только потому, что это как раз он помнил.
— В некотором роде. Ты что брала уроки бессвязной речи у миссис Баг?
— Как это можно быть священником в некотором роде? Подожди — расскажешь через минуту, я должна открыть немного шире.
Говоря это, она перелетела через вспаханную землю прямо к зияющему отверстию печи. Высокая кирпичная дымоходная труба поднималась с одной стороны печи, похожая на могильный камень. Обгорелый дерн, который защищал ее в процессе работы, был разбросан вокруг, и создавалось впечатление, что это огромная дымящаяся могила чего-то большого, горячего и, несомненно, демонического, что может восстать. Если бы он был католиком, он бы перекрестился.
Он все же осторожно подступил прямо к краю, где Брианна, стоя на коленях, тянулась, пытаясь лопатой переместить второй пласт дерна с ивовой рамки, что дугой выгибалась над ямой.
Посмотрев вниз через мутный туман дыма, он увидел необычной формы объекты, лежащие на земляных полках, проходящих через яму. Он смог различить несколько шаров и тарелок. Большинство же были неясными цилиндрическими предметами, два или три фута в длину, сужающиеся и закругленные с одной стороны, а с другой слегка расширяющиеся. Они были темно-розового цвета, полосатые и потемневшие от дыма, и выглядели похоже ни на что другое, как на гигантские жареные фаллосы. Он заметил, что волнуется почти так же, как от истории с глазом Джокасты.
— Трубы, — сказала Брианна гордо, указывая пальцем на один из объектов. — Для воды. Посмотри — они великолепны! Или будут, если не сломаются. Пока еще свежие.
— Колоссально, — сказал Роджер с небольшим энтузиазмом. — Эй — я привез подарок.
Дотянувшись до бокового кармана пальто, он вытащил апельсин, она схватила его с криком восхищения, замерла на мгновение, копнув большим пальцем кожицу.
— Ешь; у меня есть еще один для Джемми, — заверил он ее.
— Я люблю тебя, — сказала она снова пылко, сок потек вниз по ее щеке. — Так что с пресвитерианцами? Что они сказали?
— О. Ну, в основном, все хорошо. Я получил университетскую степень, мой греческий и латынь достаточно их впечатлили. Древнееврейского немного не хватило, но я усиленно буду готовиться — преподобный Колдвелл дал мне книгу, — он похлопал себя сбоку по пальто.
— Да, я прямо вижу, как ты проповедуешь на древнееврейском для Кромби и Бьюкененов, — сказала она, улыбаясь. — Ну? И что еще?
К ее губе прилип кусочек апельсиновой мякоти, и он импульсивно нагнулся и снял его поцелуем, с крохотным всплеском насыщенной сладости и кислоты на языке.
— Ну, они проверили меня на знание и понимание теории, мы много разговаривали; вместе молились за познание.
Он чувствовал некоторое смущение, говоря с ней об этом. Это был чудесный опыт, он словно вернулся в дом, по которому соскучился, хотя никогда не осознавал этого. Ему было радостно от того, что его призвание было признано, и что он был среди людей, которые понимали и разделяли это призвание.
— Итак, я временно служитель Слова, — сказал он, глядя вниз на носки своих ботинок. — Мне нужно будет посвящение, прежде чем я смогу совершать таинства брака и крещения, но придется подождать до Пресвитерианского собрания, которое случится где-нибудь. В настоящее время я могу проповедовать, учить и хоронить.
Она посмотрела на него с немного тоскливой улыбкой.
— Ты счастлив? — спросила она, и он кивнул, не в силах произнести ни слова.
— Очень, — наконец смог выговорить он, и его голос был тверд.
— Хорошо, — сказала она мягко и улыбнулась немного искреннее. — Я понимаю. Ты теперь в некотором роде обручен с Богом, да?
Он засмеялся и почувствовал, что горло наконец-то расслабляется. Боже, с этим нужно будет что-то делать; не проповедовать же каждое воскресенье пьяным. Разговоров для скандала хватило бы...
— Да, это так. Но я все еще женат на тебе — и об этом не забуду.
— Вижу, что не забудешь, — теперь она улыбалась от всего сердца. — Раз уж мы женаты... — ее прямой взгляд пронзил его, словно электрический ток. — Джем у Марсали, играет с Германом. И я никогда раньше не занималась любовью со священником. Это вроде как грешно, и развратно, как ты думаешь?
Он глубоко вдохнул, но это не помогло; он все еще чувствовал головокружение и тошноту, несомненно, из-за дыма.
— "О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна", — сказал он, — "и ложе у нас — зелень.... Округление бедр твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника; живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое — ворох пшеницы, обставленный лилиями...", — он протянул руку и нежно дотронулся до нее.
— "Два сосца твои — как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями".
— Да?
— Это есть в Библии, — заверил он ее серьезно. — Это должно быть так, да?
— Расскажи мне еще про мой живот, — сказала она, но прежде чем он успел ответить, он увидел небольшую фигуру, выпрыгнувшую из леса и мчащуюся в их сторону. Это был Эйдан, теперь без рыбы и тяжело дышащий.
— Миссис Огил... говорит, чтобы вы... приходили сейчас! — выпалил он. Мальчик слегка задыхался и старался восстановить дыхание достаточно, чтобы сообщить остальную часть сообщения. — Ребенок... совсем плох — и они хотят, чтобы девочка была крещенной на случай, если она умрет.
Роджер похлопал рукой по другой стороне пальто; книга Общего Богослужения, которую ему дали в Шарлотте, маленьким успокаивающим весом лежала в его кармане.
— Ты можешь? — Брианна выглядела обеспокоенно. — Католики могут — я имею в виду, что человек без сана может крестить в критической ситуации.
— Да, в этом случае — да, — сказал он, его дыхание сбилось еще сильнее, чем моментом ранее. Он взглянул на Брианну, измазанную в саже и грязи, ее одежда пахла дымом и печеной глиной, а не миррой и алоэ.
— Ты хочешь пойти со мной? — ему было очень нужно, чтобы она сказала "да".
— Я бы не пропустила это ни за что на свете, — уверила она его, сняла грязный шарф и отряхнула волосы, развевающиеся как флаги на ветру.
* * *
ЭТО БЫЛ ПЕРВЫЙ РЕБЕНОК Огилви, крохотная девочка, которая — определила Брианна как опытная мать — страдала сильными коликами, но в остальном имела отменное здоровье. Перепуганные юные родители — а им обоим на вид было около пятнадцати — были безмерно благодарны за все. И за уверения и советы Брианны, ее предложение посетить Клэр (они сами очень боялись обратиться к жене лэрда, даже, если не обращать внимание на истории, которые они слышали о ней), за медикаменты и еду, а больше всего за то, что Роджер пришел крестить ребенка.
Настоящий священник — ибо в обратном их убедить было невозможно — появившийся в их глуши и снизошедший до того, чтобы прийти даровать благословение Божие их ребенку — они считали, что им чрезвычайно повезло.
Роджер и Брианна задержались у них на время и ушли, когда солнце садилось, светящиеся от легкого удовольствия от осознания, что они сделали хорошее дело.
— Бедолаги, — сказала Брианна, одновременно и сочувствуя им, и забавляясь.
— Маленькие бедолаги, — согласился Роджер, разделяя ее чувства. Крестины прошли прекрасно: даже кричащий, с багровым лицом, младенец не смог приостановить действо достаточно надолго, он смог полить водой ее лысую голову и утвердил защиту небес для ее души. Он чувствовал величайшую радость и огромное смирение от того, что ему было позволено совершить обряд. Была только одна вещь, которая вызывала у него смешанные чувства смущенной гордости и глубокого замешательства.
