Толика снега и пепла (Дыхание снега и пепла)

Диана Гэблдон

"ДЫХАНИЕ СНЕГА И ПЕПЛА".

(Diana Gabaldon — "A Breath of Snow and Ashes").

Перевод: Юлия Хрисантова, Анна Зубова, Юлия Столба, Татьяна Шульгина, Наталия Борисова, Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова, Ирина Боброва, Ольга Жильникова, Ольга Абрамова.

Редакторы: Анна Зубова, Наталья Шлензина, Юлия Коровина, Светлана Бахтина, Полина Королькова.

ПРОЛОГ.

ВРЕМЯ ОДНО ИЗ МНОЖЕСТВА ВЕЩЕЙ, из-за которых люди признают существование Бога. Оно постоянно и не имеет конца. Есть мнение, что время — самая мощная материя на Земле, ничто не может противостоять времени, не так ли? Ни горы, ни армии. И время, конечно, все исцеляет. Дайте времени достаточно времени, и оно обо всем позаботится: боль притупляется, трудности превозмогаются, потери уходят. Прах к праху, пыль к пыли. Помни, человек, прах ты, и в прах ты возвратишься. И если время сродни Богу, я полагаю, что память должна быть дьяволом.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Слухи о войне.

Глава 1. ПРЕРВАННЫЙ РАЗГОВОР.

ПЕРВЫМ ИХ ПОЧУЯЛ ПЕС. Было так темно, что Йен Мюррей скорее почувствовал, нежели увидел, как голова Ролло с колкими ушами вдруг поднялась у его бедра. Он положил руку на шею собаки и ощутил вставшую дыбом шерсть, предупреждавшую его об опасности. Они так чувствовали друг друга, что он, не уловив собственную мысль: "ЛЮДИ", инстинктивно потянулся другой рукой к ножу и лежал, неподвижно, дыша и прислушиваясь.

Лес был тих. В эти предрассветные часы воздух застыл как в церкви, и туман, словно дым от ладана, медленно поднимался с земли. Он прилег отдохнуть на ствол гигантского тюльпанного дерева, предпочитая щекотание мокриц всепроникающей сырости почвы. Все еще держа руку на собаке, он ждал.

Ролло рычал, издавая низкий, утробный рокот, который Йен едва мог расслышать, но мог легко прочувствовать. Вибрации пробегали вверх по руке, возбуждая все нервы его тела.

Он не спал, теперь он редко спал по ночам, а лишь затих, устремив взгляд на небосвод, погруженный в свои обычные разговоры с Богом. Спокойствие испарилось с предупредительным движением Ролло. Он медленно сел, свесив ноги за край полуистлевшего бревна, сердце бешено забилось.

Предупредительное рычание Ролло не изменилось, но огромная голова повернулась, следуя за чем-то невидимым. Это была безлунная ночь: Йен мог видеть смутные силуэты деревьев и движущиеся тени ночи, но ничего более.

Затем он услышал их, звуки передвижения, пока еще на приличном расстоянии, но постоянно приближающиеся. Он встал и осторожно вошел в черное пятно тени под бальзамической пихтой. Щелкнул языком, и Ролло, прекратив рычать, последовал за ним, бесшумный как волк, его предок.

C места ночлега Йена внизу просматривалась охотничья тропа. Те, кто передвигались по ней, не были охотниками. Белые люди. Это было странно, более чем странно. Он не мог их видеть, но ему и не нужно было: шум, который они создавали, не позволял ошибаться. Индейцы тоже не передвигались молча, тогда как многие горцы, среди которых он жил, могли двигаться по лесу как призраки, но он не сомневался. Звук металла, вот что это было. Он слышал бряцанье сбруи, звяканье и дребезг пуговиц, пряжек, и оружейных стволов. Их было много. И они были так близко, что он уже улавливал их запах. Он слегка подался вперед, закрыв глаза — так можно лучше учуять их, получить подсказку.

Они везли шкуры: теперь он почуял запах высохшей крови и холодного меха, который, вероятно, и разбудил Ролло. Точно не звероловы. Их слишком много. Звероловы обычно ходят поодиночке или вдвоем. Грязные бедняки. Не звероловы и не охотники. В этом сезоне было много дичи, но они пахли голодом. И скверной выпивкой.

Они уже были совсем близко, примерно в десяти футах от места, где он стоял. Ролло тихонько фыркнул, и Йен снова накрыл рукой его холку, хотя люди производили столько шума, что вряд ли могли услышать его. Он считал проходящие шаги, стук дорожных сумок о коробки с пулями, кряхтенье от боли в истертых ногах и усталые вздохи. Он насчитал двадцать три мужчины, и там еще был мул — нет, два мула с ними: он слышал скрип груженых корзин и недовольное тяжелое дыхание, характерное для перегруженного мула, всегда на грани жалобы.

Мужчины никогда бы их не обнаружили, но порывы воздуха перенесли запах Ролло к мулам. Оглушительный рев разрушил темноту, и лес извергся перед ним фонтаном грохота и испуганных криков. Йен уже бежал, когда выстрелы из пистолета разорвались позади него.

— Dhia! — что-то ударило его по голове, и он упал, как подкошенный. Он убит? Нет. Ролло обеспокоенно ткнул его мокрым носом в ухо. Голова гудела как пчелиный улей, а перед глазами сверкали звездочки.

— Беги! Ruith! — он с трудом хватал воздух, отталкивая собаку. — Пошел! Беги! — собака колебалась, гортанно заскулив. Он не мог видеть, но чувствовал, как большое тело Ролло метнулось вперед, повернулось, и, замерев в нерешительности, вернулось назад.

— Ruith! — он призывно встал на четвереньки, и пес, наконец, повиновался, убегая, как Йен его обучил.

У него не было времени бежать самому, даже если бы он смог подняться на ноги. Он лежал лицом вниз, глубоко зарывшись руками и ногами в прогнившие листья, и бешено извивался, закапываясь.

Чья-то нога ударила его между лопатками, но выдох заглушился влажной листвой. Они так шумели, что это не имело значения. Кто бы ни наступил на него, он вряд ли это заметил. Это был скользящий удар бегущего в панике человека, который, несомненно, принял его за гнилое бревно.

Стрельба прекратилась. Крики продолжались, но они не несли никакого смысла. Он знал, что лежит ничком, ощущая холодную влажность на щеках и сильный запах мертвых листьев в носу, но чувствовал себя, словно был сильно опьяневшим, и мир медленно вращался вокруг него. Голова уже не так болела, первый болевой всплеск прошел, однако он все же не мог ее поднять.

В голове промелькнула тусклая мысль, что если бы он здесь умер, никто бы не узнал об этом. Но его мать терзалась бы, подумал он, незнанием того, что с ним произошло.

Шум ослабевал, становился более упорядоченным. Кто-то все еще орал, но это был звук приказов. Они уходили. Он смутно сообразил, что мог бы позвать их. Узнав, что он белый, они бы помогли ему. Или нет.

Он молчал. Либо он умирает, либо нет. Если умирает, то никакая помощь невозможна. Если нет — то она и не требовалась.

"Ну, я ведь просил, не так ли? — думал он, возобновляя свой разговор с Богом, спокойно, словно все еще лежал на стволе тюльпанного дерева, созерцая глубину небесного свода. — Я просил показать ЗНАК, но не ожидал, что Ты будешь так быстр, отвечая мне".

Глава 2. ГОЛЛАНДСКАЯ ХИЖИНА.

Март, 1773 год.

НИКТО НЕ ЗНАЛ, ЧТО ТАМ НАХОДИЛАСЬ ХИЖИНА, пока Кенни Линдсей не увидел языки пламени на пути к ручью.

— Я не увидел бы вообще, — повторял он, кажется уже в шестой раз, — если бы не стемнело. При дневном свете я бы никогда не обнаружил ее, никогда! — он дрожащей рукой вытер лицо, не в состоянии отвести взгляд от ряда тел, лежащих на опушке леса. — Это были дикари, Мак Дью? Они не сняли скальпы, но возможно...

— Нет, — Джейми аккуратно положил измазанный сажей носовой платок назад на посиневшее лицо маленькой девочки. — Никто из них не был ранен. Конечно, ты видел больше, пока переносил их?

Линдсей покачал головой, закрыл глаза, и судорожно вздрогнул. Время было послеобеденное, и хотя стоял холодный весенний день, все люди вспотели.

— Я не смотрел, — просто сказал он.

Мои собственные руки были как ледышки, такие же онемевшие и бесчувственные, как и резиновая плоть мертвой женщины, которую я осматривала. Они были мертвы уже более суток, посмертное окоченение уже произошло, оставляя их вялыми и холодными, однако весенняя прохлада горного источника пока еще сохраняла их от грубого унизительного разложения.

Тем не менее, я дышала неглубоко: воздух был наполнен горьким запахом гари. Струйки дыма поднимались тут и там от обугленных развалин небольшой хижины. Краем глаза я увидела, как Роджер пнул соседнее бревно, нагнулся и поднял что-то с земли.

Кенни заколотил в нашу дверь задолго до рассвета, вытащив нас из теплой постели. Мы прибыли в спешке, даже зная, что было уже слишком поздно, чтобы оказать помощь. Некоторые из арендаторов усадьбы Фрейзерс Ридж тоже пришли: брат Кенни Эван, Фергюс и Ронни Синклер стояли в плотном кольце под деревьями, тихо переговариваясь по-гэльски.

— Ты знаешь, что случилось с ними, Сассенах? — Джейми присел на корточки рядом, обеспокоенно глядя на меня. — С теми, что лежат под деревьями? — он кивнул на тело, лежащее передо мной. — Я знаю, что убило эту бедняжку.

Длинная юбка женщины трепыхалась на ветру, обнажая длинные, стройные ноги, обутые в кожаные башмаки на деревянной колодке. Такие же длинные руки лежали неподвижно по бокам вдоль тела. Она была высокой, — "Хотя и не такой высокой, как Брианна", — подумала я, автоматически взглянув на яркие развевающиеся волосы своей дочери, мелькавшие среди ветвей на дальней стороне поляны.

Я развернула передник женщины, чтобы накрыть ее голову и верхнюю часть тела. Руки у нее были красноватыми и грубыми от тяжелой работы, с мозолистыми ладонями, но по упругости ее бедер и стройности тела, я сделала вывод, что ей было не больше тридцати, а то и гораздо меньше. Никто не мог сказать, была ли она красива.

Я покачала головой в ответ на его замечание.

— Не думаю, что она умерла от пожара, — сказала я. — Видишь, пламя не затронуло ее ноги и ступни. Она, видимо, упала в очаг. Сначала загорелись ее волосы, затем огонь распространился на плечи и платье. Она, должно быть, лежала достаточно близко к стене или дымовой трубе, чтобы пламя ее зацепило. Началось оттуда, а затем и все чертово место загорелось.

Джейми медленно кивнул, глядя на мертвую женщину.

— Да, в этом есть смысл. Но что их тогда убило, Сассенах? Остальные обгорели немного, ни один не пострадал так, как она. Они должно быть уже были мертвы, когда хижина загорелась, ведь никто из них не пытался выбежать. Возможно, это была смертельная болезнь?

— Я так не думаю. Дай-ка мне взглянуть на других еще раз.

Я медленно прошлась вдоль ряда неподвижных тел с накрытыми тканью лицами, наклоняясь над каждым из них, чтобы еще раз рассмотреть их под самодельными саванами. В этом времени было множество болезней, быстро приводящих к смертельному исходу из­-за отсутствия антибиотиков и иных способов введения жидкости в тело, кроме как через рот или прямую кишку, даже простой случай диареи мог убить в течение двадцати четырех часов.

Я достаточно часто видела подобные вещи, чтобы легко их распознать. Любой врач это сделает, а я была врачом более двадцати лет. Время от времени я видела в этом веке такие вещи, с которыми никогда не сталкивалась в своем собственном. В особенности ужасные паразитарные болезни, принесенные из тропиков с работорговлей — но никакой паразит не сделал бы такого с этими бедными людьми, и ни одна известная мне болезнь не оставляла подобных следов на своих жертвах.

Все тела — обгоревшая женщина, старуха, и три ребенка — были найдены в стенах пылающего дома. Кенни их вытащил как раз перед тем, как обрушилась крыша, затем помчался за помощью. Все были мертвы прежде, чем начался пожар: все умерли практически одновременно. Тогда, наверняка, огонь стал разгораться вскоре после того, как женщина замертво упала в очаг?

Жертвы были аккуратно уложены под ветвями огромной рыжей ели, в то время как мужчины начали рыть могилу поблизости. Брианна, склонив голову, стояла возле самой младшей девочки. Я присела возле маленького тельца, и Бри также опустилась на колени напротив меня.

— Что это было? — спросила она тихо. — Яд?

Я удивленно подняла на нее глаза.

— Думаю да. А что навело тебя на эту мысль?

Брианна кивнула на лицо малышки, имевшее голубоватый оттенок. Она попыталась закрыть ей глаза, но они раздулись под веками, придав лицу выражение безмерного ужаса. Маленькие грубоватые черты лица исказились в предсмертной агонии, а в уголках рта остались следы рвоты.

— "Путеводитель для девочек-Скаутов", — сказала Брианна и взглянула на мужчин, но никто не стоял достаточно близко, чтобы услышать сказанное. Ее рот дернулся, и она отвела взгляд от тела, вытянув руку ладонью к себе. — "Никогда не ешьте никаких странных грибов", — процитировала она. — "Существует множество ядовитых видов грибов, и отличить один вид от другого под силу только специалисту". Роджер нашел их, растущих кольцом под тем бревном.

Бледно-коричневые, с белыми бородавчатыми пятнами и влажными мясистыми шапками, открытыми жабрами и тонкими ножками. Они были настолько белыми, что в тени ели казались фосфоресцирующими. У них был приятный, землистый вид, который словно отрицал их смертоносность.

— Поганки Пантеры, — сказала я, почти про себя, и осторожно взяла одну из ее ладони. — Agaricus pantherinus, или так они будут называться, когда кто-нибудь соберется дать им приличное имя. Pantherinus, потому что они убивают так же стремительно, как нападающая пантера.

Я увидела, как предплечье Брианны покрылось гусиной кожей, приподнимая там нежные, ярко-рыжие волоски. Она повернула ладонь и высыпала остатки смертоносных грибов на землю.

— Кто, в здравом уме, будет есть поганки? — спросила она, с легким содроганием вытирая руки об юбку.

— Люди, которые не знали, что делают. Возможно, голодные люди — ответила я мягко.

Я приподняла руку маленькой девочки и осмотрела нежные кости ее предплечья. Маленький животик показывал признаки вздутия, то ли от недоедания, то ли от посмертных изменений, я не могла сказать точно, но кости ключицы были острыми как лезвие косы. Все тела были худыми, правда, не выглядели истощенными.

Я всматривалась в глубокие синие тени на склоне горы над хижиной. Было еще рано заниматься полноценным собирательством, но в лесу можно было найти множество еды, для тех, кто умеет ее распознавать.

Джейми подошел и опустился на колени подле меня, большая рука легко легла на мою спину. Несмотря на холод, тонкая струйка пота стекала по его шее, и густые рыжие волосы потемнели на висках.

— Могила готова, — произнес он так тихо, словно боялся разбудить ребенка. — Это то, что убило малышку? — он кивнул на рассыпанные по земле грибы.

— Я думаю да. И остальных тоже. Вы огляделись вокруг? Кто-нибудь знает, кто они такие?

Он покачал головой.

— Судя по одежде, они не англичане. Немцы бы пошли в Салем, ведь они клановые души, и не склонны к уединенному проживанию. Они могли быть голландцами, — он кивнул в сторону резных деревянных башмаков на ногах у старухи, треснувших и обшарпанных от долгого ношения. — Никаких книг или писем не осталось, если таковые вообще были. Ничего, чтобы открыло нам их имена, но...

— Они поселились тут недавно, — низкий, хриплый голос заставил меня поднять голову. Роджер пришел и присел на корточки возле Брианны, кивая в сторону тлеющих остатков хижины. Неподалеку на небольшом раскопанном участке земли был разбит садик, но там едва проклюнулись ростки капусты, их нежные листья поникли и почернели от поздних заморозков. Нигде не было никаких следов сарая, признаков домашнего скота, мула или свиньи.

— Новоприбывшие эмигранты, — сказал Роджер негромко. — Не рабочие по контракту — это была семья. Они не привыкли к тяжелому труду на земле: на женских руках видны волдыри и новые шрамы. Его собственная широкая рука бессознательно потерлась о колено; ладони были также ровно покрыты мозолями, как и у Джейми, но когда-то это была нежная кожа ученого; он вспомнил, как было больно, когда они только появлялись.

— Мне интересно, остались ли у них родственники в Европе, — пробормотала Брианна. Она разгладила светлые волосы на лбу маленькой девочки и положила платок обратно на лицо. Я увидела, как дернулось ее горло, когда она сглотнула. — Они никогда не узнают, что с ними произошло.

— Нет, — Джейми резко выпрямился. — Говорят, что Бог оберегает дураков, но я думаю, что даже Всемогущий теряет терпение время от времени, — он отвернулся, подойдя к Линдсею и Синклеру.

— Ищите мужчину, — сказал он Линдсею. Все головы вокруг дернулись, и посмотрели на него.

— Мужчину? — спросил Роджер. Он резко взглянул в сторону сгоревших остатков хижины, и ему пришла в голову догадка. — Ну да, кто-то же построил для них хижину?

— Женщины могли сделать это, — сказала Бри, поднимая подбородок.

— Ты могла бы, ага, — сказал он, его рот подергивался, когда он искоса глянул на свою жену. Брианна походила на Джейми больше, чем просто цветом волос. Она стояла, возвышаясь на все свои шесть футов, и обладала такими же, как у отца крепкими и сильными конечностями.

— Возможно, они могли это сделать, но не сделали, — коротко сказал Джейми. Он кивнул головой на остов хижины, где некоторые остатки мебели все еще сохраняли свои хрупкие формы. Я наблюдала, как налетел вечерний ветер, прочесывая руины. То, что осталось от стула бесшумно рассыпалось в пепел, а маленькие вихри сажи и древесного угля кружились над землей словно призраки.

— Что ты имеешь в виду? — я встала и двинулась за ним, заглядывая в дом. Там практически ничего не осталось внутри, и, хотя дымовая труба по-прежнему стояла, а зазубренные куски стен сохранились, их бревна попадали как игрушечные соломинки.

— Там нет металла, — сказал он, кивнув на почерневший очаг, где виднелись остатки котла, треснувшего надвое от жара, и все его содержимое испарилось. — Никаких горшков, кроме этого, да и тот слишком тяжел, чтобы его унести. Никаких инструментов. Ни ножей, ни топора, — но ты видишь, у того, кто построил эту хижину, они были.

Я видела. Бревна были неотесанными, но зарубки на них и края носили отчетливые следы топора.

Нахмурившись, Роджер поднял длинную сосновую ветку и стал разгребать груды пепла и щебня, всматриваясь, чтобы убедиться. Кенни Линдсей и Синклер не беспокоились: Джейми сказал им, чтобы они искали мужчину, и они немедленно бросились выполнять, быстро исчезнув в лесу. Фергюс пошел с ними. Эван Линдсей, его брат Мурдо и МакГилевреи начали муторную работу по сбору камней для погребальной пирамиды.

— Если там был мужчина, он, значит, оставил их? — Брианна шепнула мне, бегло переведя взгляд с отца на ряд тел. — Может быть, эта женщина думала, что они не выживут самостоятельно? И тогда она убила своих детей и покончила с собой, дабы избежать мучительной смерти от голода и холода?

— Оставил их и забрал все инструменты? Боже, надеюсь, что нет! — я перекрестилась, в ужасе от самой мысли, хотя даже думая об этом, я сомневалась. — Разве они бы не пошли искать помощь? Даже с детьми... ведь снег почти растаял, — он оставался лежать лишь на высоких горных перевалах, а основные тропы и склоны, пусть еще мокрые и грязные от весенних вод, уже были вполне проходимы, по меньшей мере, с месяц.

— Я нашел мужчину, — сказал Роджер, прерывая мои мысли. Он говорил очень спокойно, но сделал паузу, чтобы откашляться. — Вот... вот здесь.

Дневной свет начинал угасать, но я заметила, как он побледнел. Неудивительно — скрюченное тело, которое он обнаружил под обугленными балками упавшей стены, выглядело настолько ужасно, что любой бы пришел в замешательство. Сгоревший до черноты, с руками, поднятыми в боксерской позе, характерной для смерти в огне, он с большим трудом напоминал мужчину, хотя, глядя на останки, я все же думала, что он им был. Мои размышления об этом новом теле были прерваны криком из леса.

— Мы нашли их, милорд!

Все оторвались от созерцания нового трупа, чтобы увидеть Фергюса, машущего рукой на краю леса.

И в самом деле "их". На этот раз, двое мужчин. Они распластались на земле в тени деревьев, и находились не вместе, но чуть поодаль друг от друга, на небольшом расстоянии от хижины. И оба, насколько я могла судить, умерли от отравления грибами.

— Это не голландцы, — сказал Синклер, возможно, уже в четвертый раз, покачивая головой над одним из тел.

— Они могли ими быть, — сказал Фергюс с сомнением. Он почесал нос кончиком крюка, который носил вместо левой руки. — Из Вест-Индии, non?

И на самом деле, одно из неизвестных тел было темнокожим мужчиной. Другой был белым, и оба носили простую домотканую одежду, рубашку и бриджи. Без курток, и, несмотря на холодную погоду, босые.

— Нет, — Джейми покачал головой, бессознательно потерев рукой о собственные бриджи, словно пытаясь избавиться от прикосновения к мертвецу. — Голландцы имеют рабов на острове Барбуда, да, но эти лучше питались, чем люди из хижины, — он приподнял подбородок в направлении безмолвного ряда женщин и детей. — Они не жили здесь. Кроме того...

Я увидела, как его взгляд остановился на ногах мертвеца. Его ноги были грязными вокруг лодыжек, сильно мозолистыми, но в основном казались чистыми. Ступни чернокожего были желтовато-розового оттенка, без налипших кусков грязи и застрявших между пальцами случайных листьев. Эти мужчины определенно не расхаживали по грязному лесу босиком, можно быть уверенными.

— Возможно, их было больше? И когда эти умерли, их товарищи забрали у них обувь, ну и еще что-нибудь ценное, — практично добавил Фергюс, жестом указывая на сгоревшую хижину и раздетые тела. — И сбежали.

— Да, возможно, — Джейми поджал губы, его взгляд медленно перемещался по земле, но она была затоптана следами, и покрыта зарослями травы, слоем пепла и кусками обугленной древесины. Все выглядело так, словно здесь пробежало стадо разъяренных гиппопотамов.

— Как бы я хотел, чтобы Йен Младший был здесь. Он лучший из следопытов, и он, возможно, смог бы рассказать нам, по крайней мере, что случилось там, — он кивнул в сторону леса, где были найдены мужчины. — Сколько их было, и может быть, в какую сторону они направились.

Джейми и сам был отличным следопытом. Но свет угасал быстро: даже на поляне, где стояла сгоревшая хижина, тьма поднималась, объединяясь под деревьями, проливалась как масло на разрушенные земли.

Его взгляд вернулся к горизонту, где узкие ленты облаков засверкали розовыми и золотыми красками в лучах заката, и покачал головой.

— Давайте похороним их. И поедем домой.

Оставалось еще одно мрачное открытие. Один из мертвецов, обгоревший человек, не умер от огня или яда. Когда они подняли обуглившийся труп из пепла, чтобы отнести его к могиле, что-то упало, отделившись от тела, и с тяжелым стуком стукнулось о землю. Брианна подняла его и протерла краем своего передника.

— Полагаю, это они не заметили, — сказала она немного холодно, протягивая нож, точнее лезвие от него. Деревянная рукоять сгорела полностью, а само лезвие деформировалось от высокой температуры.

Задержав дыхание против густого едкого смрада горелой плоти и жира, я наклонилась над трупом, аккуратно ощупывая его живот. Огонь многое уничтожает, но сохраняет самые странные вещи. Треугольная рана была ярко выраженной, обожженная, в углублении под ребрами.

— Они вонзили в него нож, — сказала я и вытерла потные руки о свой передник.

— Они убили его, — сказала Бри, наблюдая за выражением моего лица. — А потом его жена... — она взглянула на молодую, накрытую передником женщину на земле, — приготовила рагу с грибами, и они все ели его. Дети тоже.

На поляне было тихо, лишь отдаленные крики птиц доносились с горы. Я могла слышать собственное сердце, с болью пульсирующее в груди. Месть? Или простое отчаяние?

— Да, может быть, — тихо сказал Джейми. Он наклонился, чтобы взять край холста, в который они завернули мертвеца. — Будем считать это несчастным случаем.

Голландец и его семья были похоронены в одной могиле, двое мужчин — в другой. Как только солнце полностью зашло за горизонт, поднялся холодный ветер. Передник упорхнул с лица женщины, когда ее подняли. Синклер издал сдавленный крик, и в шоке, едва не уронил ее. У нее не было больше ни лица, ни волос; стройная талия резко сужалась, превращаясь в обугленные руины.

Плоть ее головы сгорела полностью, оставляя необычайно маленький, почерневший череп, из которого ее зубы усмехались в легкомысленном замешательстве. Они торопливо опустили ее в неглубокую могилу, ее детей и мать уложили рядом, а Брианне и мне предоставили выкладывать небольшую погребальную пирамиду, по древнему шотландскому обычаю, чтобы отметить место захоронения и защитить от диких животных. Более простое место последнего приюта было вырыто для двух босых мужчин.

Работу, наконец, закончили, все собрались, бледные и молчаливые, вокруг свежих насыпей. Я видела, что Роджер подошел и стал поближе к Брианне, его рука защитным жестом легла на ее талию. Небольшая дрожь сотрясала ее, и думаю, она не имела ничего общего с холодом. Их ребенок, Джемми, был приблизительно на год моложе, чем самая младшая девочка.

— Скажешь что-нибудь, Мак Дью? — Кенни Линдсей вопросительно взглянул на Джейми, натянув свою вязаную шапку по самые уши, из-за усиливающегося холода.

Уже почти стемнело, и никто не хотел задерживаться. Тогда бы нам пришлось устраивать лагерь, где-нибудь подальше от вони пепелища, и это было бы довольно трудно сделать в темноте. Но Кенни был прав, мы не могли уйти, не проведя хотя бы символическую церемонию, последнее прощание с незнакомцами.

Джейми покачал головой.

— Нет, пусть Роджер Мак скажет. Если они были голландцами, скорее всего, они были протестантами.

В тусклом свете я увидела острый взгляд Брианны, брошенный ею на отца. Это правда, Роджер был пресвитерианином, но был еще Том Кристи, мужчина намного старше, чье суровое лицо ясно отразило его мнение об этом заявлении. Вопрос религии был не более чем предлогом, это знали все, в том числе и Роджер.

Роджер откашлялся с шумом рвущегося набивного ситца. Это был болезненный звук, и в нем присутствовал гнев. Он не стал протестовать, хотя, посмотрел Джейми прямо в глаза, а затем занял свое место в изголовье могилы.

Я думала, что он просто прочтет "Отче наш", или возможно один из более подходящих псалмов.

Но ему пришли на ум другие слова.

— "Вот, я кричу: "обида!" и никто не слушает; вопию, и нет суда. Он преградил мне дорогу, и не могу пройти, и на стези мои положил тьму".

Его голос когда-то был силен и красив. Сейчас же это была, не более чем грубая тень былой красоты, но в нем было достаточно власти и страсти, чтобы все те, кто слышал его, склоняли свои головы, и прятали лица в тени.

— "Совлек с меня славу мою и снял венец с головы моей. Кругом разорил меня, и я отхожу; и, как дерево, Он исторг надежду мою".

Его лицо застыло, а глаза на один мрачный миг задержались на обугленном пне, который служил голландской семье колодкой для рубки мяса.

— "Братьев моих Он удалил от меня, и знающие меня чуждаются меня. Покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли меня".

Я увидела, как трое братьев Линдсей переглянулись между собой и подвинулись ближе друг к другу, защищаясь от поднимающегося ветра.

— "Помилуйте меня, помилуйте меня вы, друзья мои", — сказал он, и голос его смягчился так, что было трудно услышать его, вздыхающего над деревьями. — "Ибо рука Божия коснулась меня".

Брианна сделала легкое движение около него, и он откашлялся еще раз, с хрипом, вытянув шею так, что я мельком увидела шрам от веревки, повредившей его голос.

— "О, если бы записаны были слова мои! Если бы начертаны были они в книге резцом железным с оловом, — на вечное время на камне вырезаны были!".

Он медленно огляделся вокруг, невыразительно скользя взглядом от лица к лицу, затем глубоко вздохнул, чтобы продолжить, его голос потрескивал на словах.

— "А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, И хотя после того, как черви разрушают это тело", — Брианна судорожно передернулась и отвернулась от сырого холмика грязи, — "но я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам: мои глаза, не глаза другого, увидят Его".

Роджер остановился, и последовал общий вздох, поскольку все сдерживали дыхание, и наконец, расслабились. Но он еще не закончил. Он почти бессознательно потянулся к руке Бри и крепко сжал ее. Я подумала, что последние слова он говорил, обращаясь практически к себе, не задумываясь о своих слушателях.

— "Убойтесь меча, ибо меч есть отмститель неправды, и знайте, что есть суд".

Я вздрогнула, и рука Джейми обвилась вокруг моей собственной, холодная, но сильная. Он посмотрел на меня, и я встретила его взгляд. Я знала, о чем он думает. Джейми так же, как и я, думал не о настоящем, а о будущем. О небольшой заметке, которая появится через три года, на страницах "Уилмингтонского Вестника" 13 февраля 1776 года.

"Мы только что получили прискорбную весть о смерти в огне Джеймса МакКензи Фрейзера и его супруги, Клэр Фрейзер. Это случилось во время большого пожара, полностью уничтожившего дом Фрейзеров в поселке Фрейзерс Ридж в ночь на 21 января. Мистер Фрейзер, племянник покойного Гектора Камерона, владельца плантации Речная Излучина, родился в Шотландии, в Брох Туарахе. Он был широко известен в колонии и пользовался глубоким уважением. После него не осталось детей".

До сих пор, было довольно легко не думать об этом. Это же где-то далеко в будущем, и определенно будущее можно изменить, ведь кто предупрежден — тот вооружен, разве нет?

Я взглянула на мелкую пирамиду из камней, и меня охватил озноб. Я придвинулась к Джейми, и положила другую руку на его плечо. Он накрыл мою руку своей и сжал крепко, словно успокаивая.

— Нет, — сказал он мне тихо. — Нет, я не позволю этому случиться.

Когда мы вышли на безлюдную поляну, я не могла освободиться от одной яркой картинки, встающей перед моими глазами. Не сожженная хижина, несчастные тела и мертвый сад. Образ, который преследовал меня, был тот, который я видела несколько лет назад — надгробный памятник в развалинах монастыря Бьюли, высоко в шотландских горах.

Это была могила знатной леди, ее имя, увенчанное резьбой ухмыляющегося черепа — в точности как тот, что был под передником голландки. Под черепом был ее девиз:

"Hodie mihi cras tibi— sic transit gloria mundi".

"Моя очередь сегодня — твоя завтра. Так передается слава мира".

Глава 3. ДЕРЖИ ДРУЗЕЙ СВОИХ БЛИЗКО.

МЫ ВОЗВРАТИЛИСЬ ВО ФРЕЙЗЕРС РИДЖ незадолго до заката следующего дня и обнаружили ожидающего нас гостя. Дональд Макдональд, бывший майор армии Его Величества и в недавнем прошлом командир личного отряда легкой кавалерии губернатора Трайона, сидел на крыльце с моим котом на коленях и кувшином пива под рукой.

— Миссис Фрейзер! Ваш покорный слуга, сударыня, — воскликнул он добродушно, увидев мое приближение. Он попытался встать, но тут же вскрикнул, поскольку Адсо, возражая против потери своего уютного гнездышка, вонзился когтями ему в бедро.

— Сидите, майор, — сказала я, поспешно махнув ему в ответ. Он присел, гримасничая, но благородно воздержался от желания сбросить Адсо в ближайшие кусты. Я поднялась на крыльцо и села рядом с ним, вздохнув с облегчением.

— Мой муж пошел присмотреть за лошадьми, он скоро вернется. Я вижу, кто-то уже оказал вам радушный прием? — я кивнула на пиво, которое он сразу же предложил мне куртуазным жестом, протерев горлышко кувшина о свой рукав.

— О, да, мадам, — заверил он меня. — Миссис Баг чрезвычайно усердно заботилась о моем благополучии.

Не желая показаться неблагодарной, я приняла пиво, которое и правда было очень хорошим. Джейми стремился быстрее возвратиться, и мы тряслись в седле с рассвета лишь с коротким перерывом на отдых в полдень.

— Просто превосходнейшее пиво, — сказал майор, улыбаясь тому, как я, сделав глоток, блаженно выдохнула с полузакрытыми глазами. — Ваше собственное творение?

Я покачала головой и прежде чем вернуть кувшин обратно майору, сделала еще один глоток.

— Нет, это Лиззи. Лиззи Вемисс.

— А, ваша работница, да, конечно. Вы передадите ей мои комплименты?

— Разве она не здесь?

Я удивленно заглянула в открытую дверь позади него. В это время дня я ожидала, что Лиззи будет на кухне готовить ужин, но она бы, конечно же, вышла, услышав наше прибытие. Сейчас я заметила, что из кухни не доносились запахи готовящейся пищи. Конечно, она просто не знала, когда ожидать нас, но...

— Мм... Нет. Она... — в усиленной попытке припомнить майор наморщил лоб, и мне стало любопытно, насколько полным был кувшин, прежде чем он принялся за него: сейчас там оставалось совсем немного жидкости на донышке. — Ах, да. Она со своим отцом пошла к МакГилливреям, так сказала миссис Баг. Полагаю, чтобы посетить своего жениха?

— Да, она помолвлена с Манфредом МакГилливреем. А миссис Баг...

— ...в кладовой над родником, — сказал он, кивнув головой вверх на холм, в сторону небольшого сарая. — Мне кажется, она сказала, что принесет сыр к омлету, который любезно был предложен мне на ужин.

— О... — я расслабилась еще больше, дорожная пыль в горле смылась выпитым пивом. Было замечательно вернуться домой, хотя мое умиротворение было подпорчено воспоминаниями о сгоревшей хижине. Я предположила, что миссис Баг рассказала ему о нашем деле, но он не сослался ни на него, ни на то, что привело его во Фрейзерс Ридж. Естественно, все разговоры о делах ожидали Джейми. Будучи женщиной, я могла рассчитывать лишь на безупречную вежливость и толику светских сплетен.

Я могла посплетничать, но, только заранее подготовившись, так как была лишена природного дара в этом деле.

— А... Я смотрю, ваши отношения с моим котом несколько улучшились, — отважилась я, невольно взглянув на его голову, однако его парик был мастерски починен.

— Полагаю, это общепринятый принцип политики, — сказал майор, взлохмачивая пальцами густой серебристый мех на животе Адсо. — Держи друзей близко, а врагов еще ближе.

— Вполне разумно, — сказала я, улыбнувшись. — Хм! Надеюсь, вам не пришлось долго ждать?

Он пожал плечами, подразумевая, что любое ожидание не имело значения, раз оно вообще было. В горах время течет по-своему, и мудрый человек не пытался его торопить. МакДональд был закаленным, много повидавшим солдатом, но он родился в Питлохри, вблизи горной части Шотландии, и был хорошо знаком с привычками горцев.

— Я прибыл этим утром, — сказал он. — Из Нью-Берна.

Тревожные колокольчики прозвенели в глубине моего сознания. Ему потребовалось бы добрых десять дней добираться сюда из Нью-Берна, если ехать напрямик, а состояние его мундира, помятого и сплошь покрытого грязью, указывало на то, что именно так он и сделал.

Нью-Берн был местом, которое новый королевский губернатор колонии Джосайя Мартин выбрал в качестве своей резиденции. И для МакДональда, сказать "из Нью-Берна", вместо того, чтобы упомянуть некоторую более позднюю остановку в его поездке, совершенно очевидно означало, что какое бы дело ни привело его сюда, оно брало свое начало в Нью-Берне. Губернаторы меня настораживали.

Я бросила взгляд на дорожку, ведущую к загону, но Джейми еще не появился. Зато на горизонте возникла миссис Баг, идущая из кладовой над родником. Я помахала ей, и она активно зажестикулировала в ответ на приветствие, хотя ее движениям мешало ведро молока в одной руке, кадка с яйцами в другой, кувшин с маслом подмышкой и большой кусок сыра, ловко придавленный подбородком. Она благополучно преодолела крутой спуск, и исчезла в глубине дома в направлении кухни.

— Видимо, омлет будет для всех, — заметила я, снова повернувшись к майору. — Вы случайно не проезжали через Кросс-Крик?

— Случайно проезжал, мадам. Тетушка вашего мужа шлет вам свои наилучшие пожелания, и несколько книг и газет, которые я привез с собой.

Я также опасалась газет в эти дни, хотя те события, о которых они сообщали, несомненно, имели место несколько недель — или месяцев — назад. Я издала вздох благодарности, тем не менее, желая, чтобы Джейми поспешил, таким образом, я могла бы извиниться и уйти. Мои волосы пахли гарью, и руки все еще помнили прикосновение холодной плоти. Мне ужасно хотелось помыться.

— Прошу прощения? — кажется, я пропустила что-то важное из того, что говорил МакДональд.

Он вежливо наклонился ближе, чтобы повторить, затем вдруг дернулся, глаза его полезли на лоб.

— Чертов кот!

Адсо, который до сих пор великолепно имитировал мягкое кухонное полотенце, резко выпрямился на коленях у майора, вытянувшись в струнку, глаза засверкали, а хвост распушился как щетка для чистки бутылок. Он зашипел, как чайник и вогнал когти глубоко в ногу майора. Прежде чем я успела отреагировать, он перепрыгнул через плечо МакДональда и вскарабкался на открытое окно моего врачебного кабинета, попутно разорвав майору кружевной воротник и сбив его парик набок.

Майор обильно чертыхался, но я не обращала на него никакого внимания. По дорожке в направлении дома шел Ролло, в сумерках показавшийся зловещим волком, однако его странное поведение, будто бы имеющее разумный смысл, заставило меня вскочить на ноги.

Собака пробегала пару шагов к дому, кружилась разок другой, словно не в состоянии решить, что делать дальше, затем стремительно мчалась обратно в лес, возвращалась и снова припускала к дому, все время возбужденно скуля и тревожно подрагивая опущенным хвостом.

— Иисус твою Рузвельт Христос! — воскликнула я. — Чертов Тимми у колодца!

Слетев со ступенек, я помчалась по дорожке, едва заметив пораженного моими ругательствами майора.

Я обнаружила Йена несколькими сотнями ярдов ниже по дорожке, в сознании, но очень слабым. Он сидел на земле, закрыв глаза, и обеими руками держался за голову так, словно хотел помешать костям черепа развалиться на части. Он открыл глаза, когда я рухнула перед ним на колени и тускло улыбнулся.

— Тетушка, — хрипло произнес Йен. Он намеревался сказать что-то еще, но никак не мог решить, что именно. Его рот раскрылся, но так и завис, а язык глубокомысленно шевелился туда-сюда.

— Йен, посмотри на меня, — сказала я как можно спокойней. Он послушался. Было слишком темно, чтобы увидеть, были ли его зрачки неестественно расширены, но даже вечером в тени сосен, растущих по краю дорожки, я рассмотрела бледность его лица, и темные следы пятен крови на рубашке.

Позади меня на дорожке послышались торопливые шаги. Это были Джейми и, следовавший за ним по пятам, МакДональд.

— Ты как, парень?

Джейми крепко обхватил его руку и Йен мягко качнулся в его сторону, затем уронил руки, закрыл глаза, и с глубоким вздохом расслабился в руках Джейми.

— Он совсем плох? — тревожно спросил Джейми из-за плеча Йена, поддерживая его, пока я обыскивала тело на предмет повреждений. Рубашка на спине была пропитана засохшей кровью, но это была именно высохшая, а не свежая кровь. Волосы на затылке одеревенели от крови, и я быстро нашла рану на голове.

— Я так не думаю. Что-то сильно ударило его по голове и вырвало кусок скальпа, но...

— Томагавк, вы думаете?

МакДональд нарочито склонился над нами.

— Нет, — вяло произнес Йен, уткнувшись лицом в рубашку Джейми. — Пуля.

— Пошел вон, пес, — коротко сказал Джейми Ролло, когда тот ткнул носом Йена в ухо, вызвав сдавленный резкий крик пациента, непроизвольно поднявшего плечи.

— Мне нужно осмотреть его при свете, но все должно быть не так уж плохо, — сказала я, наблюдая за ним. — Прошел же он каким-то образом весь путь сюда. Давайте отведем его в дом.

Мужчины двинулись, положив руки Йена себе на плечи, и уже через несколько минут он лежал ничком на моем хирургическом столе. Он рассказал нам о своих приключениях, периодически прерывая свое повествование короткими взвизгами, когда я прочищала рану, срезала куски спекшихся волос и накладывала пять или шесть швов на кожу головы.

— Я думал, я умер, — рассказывал Йен, и тут же зашипел, резко всасывая воздух сквозь зубы, пока я продевала грубую нить через края рваной раны. — Господи, тетушка Клэр! Ну, так вот, я очнулся утром, и оказалось, что я так и не умер. Правда, я думал, что моя голова раскололась и мозги растеклись прямо по шее.

— Примерно так все и было, — пробормотала я, концентрируясь на своей работе. — Хотя не думаю, что это была пуля.

Последняя фраза привлекла всеобщее внимание.

— Меня не подстрелили? — в голосе Йена звучало легкое возмущение. Его большая рука поднялась, блуждающе потянулась к затылку, и я легонько шлепнула по ней.

— Не двигайся. Нет, тебя не подстрелили, так что никаких привилегий. В ране скопилось много грязи, щепок и древесной коры. Поэтому, я бы предположила, что один из выстрелов сбил сухую ветку с дерева, и она ударила тебя по голове, когда упала.

— Вы совершенно уверены, что это не томагавк? — майор, казалось, тоже был несколько разочарован.

Я покачала головой, завязав последний узелок и обрезав нитку.

— Не припоминаю, чтобы я когда-либо видела раны, нанесенные томагавком, но не думаю, что это был он. Вы видите эти неровные края? И скальп ужасно разорван, но полагаю, что кость не задета.

— Парень сказал, там была кромешная тьма. Ни один здравомыслящий человек не станет метать томагавк в темном лесу во что-то, чего он не видит, — логично предположил Джейми. Он держал в руках спиртовку, чтобы я могла работать, и теперь поднес ее ближе, чтобы мы смогли рассмотреть не только неровную линию швов, но и расплывшийся вокруг них синяк, обнаруженный после удаления волос.

— Вот, видите? — Джейми пальцем аккуратно расправил оставшиеся после стрижки короткие волоски, указав на несколько глубоких царапин, избороздивших поврежденную область. — Твоя тетушка права, Йен. На тебя напало дерево.

Йен приоткрыл один глаз.

— Тебе когда-нибудь говорили, какой ты оригинальный шутник, дядя Джейми?

— Нет.

Йен закрыл глаз.

— Вот и хорошо. Потому что никакой ты не оригинальный.

Джейми улыбнулся и сжал плечо Йена.

— Тебе стало лучше, да?

— Нет.

— Да, ну, в общем, дело ведь в том, — вмешался майор МакДональд, — что парень все же действительно столкнулся с какой-то шайкой бандитов, не так ли? Есть ли основания предполагать, что это были индейцы?

— Нет, — повторил Йен, но на сей раз, открыл глаз полностью. Он был налит кровью. — Это были не индейцы.

Майор, очевидно, остался недоволен таким ответом.

— Как ты можешь быть уверен в этом, парень? — спросил он довольно резко. — Ты же говорил, что было темно.

Я видела, как Джейми насмешливо посмотрел на майора, но не вмешивался. Йен коротко застонал, затем глубоко вздохнул и ответил:

— Я чувствовал их запах, — сказал он, и сразу же добавил, — Кажется, меня сейчас стошнит.

Он приподнялся на одном локте и его тотчас вырвало. Это действие эффективно положило конец каким-либо дополнительным вопросам, и Джейми отвел майора МакДональда на кухню, оставляя меня, чтобы отмыть Йена и расположить его как можно удобней.

— Можешь открыть оба глаза? — спросила я, приводя его в порядок и уложив на бок, с подушкой под голову.

Он открыл глаза и слегка моргнул на свет. Голубое свечение спиртовки дважды отразилось в глубине его глаз, но зрачки сразу же сократились, и одновременно.

— Очень хорошо, — сказала я и поставила лампу на стол. — Фу, псина, не трогать, — сказала я Ролло, который изучал странный запах лампы, горючую смесь из низкопробного бренди и скипидара. — Сожми мои пальцы, Йен.

Я протянула ему свои указательные пальцы, и он медленно обхватил каждый из них своей большой, костлявой рукой. Затем я провела с ним несколько неврологических тестов, заставляя его сжимать, тянуть, и отталкивать мои пальцы, и в заключение, прослушала его сердце, которое билось в спокойном ритме.

— Легкое сотрясение, — с улыбкой объявила я, выпрямившись.

— А, да? — спросил он, искоса глянув на меня.

— Это значит, что у тебя болит голова и тебя тошнит. Ты почувствуешь себя лучше через пару дней.

— Я сам мог тебе такое сказать, — пробурчал он, откинувшись.

— Мог бы, — согласилась я. — Но "сотрясение мозга" звучит как-то посерьезней, чем "треснутая башка", правда ведь?

Он не засмеялся, а лишь слабо улыбнулся в ответ.

— Ты покормишь Ролло, тетушка? Он не оставлял меня всю дорогу, и должно быть сильно проголодался.

Ролло напряг уши при звуке своего имени и ткнул морду в нащупавшую его руку Йена, тихонько поскуливая.

— Он в порядке, — сказала я собаке. — Не волнуйся. И да, — добавила я Йену, — я принесу чего-нибудь. Как думаешь, ты сам справишься с куском хлеба и молоком?

— Нет, — сказал он определенно. — Глоток виски, может?

— Нет, — также определенно заявила я, и задула спиртовку.

— Тетушка, — позвал он, когда я повернулась к двери.

— Да? — я оставила для него одну свечу, и в ее дрожащем желтом мерцании он выглядел совсем юным и бледным.

— Как ты думаешь, почему майор МакДональд так хотел, чтобы те, кого я встретил в лесу, были индейцами?

— Я не знаю. Но предполагаю, что Джейми знает. Или узнает.

Глава 4. ЗМЕЯ В ЭДЕМЕ.

БРИАННА ТОЛЧКОМ ОТКРЫЛА ДВЕРЬ в хижину, настороженно прислушиваясь, нет ли звуков маленьких ножек грызунов или сухого шелеста чешуи по полу. Однажды она уже зашла в дом в темноте и едва не наступила на маленькую гремучую змею. И хотя змея, видимо, была ошарашена так же, как и она, и в панике ускользнула прочь, куда-то вглубь каменных плит под очагом, но Брианна извлекла из этого урок.

На сей раз никакие мыши полевки не разбегались по углам, но нечто более крупных размеров побывало тут и ушло, проложив себе путь к свободе через промасленную кожу, прибитую к окну. Солнце только склонялось к закату и еще давало достаточно света, чтобы она увидела свою плетеную из лозы корзинку, в которой хранила жареный арахис, сброшенную с полки на пол, а все ее содержимое расколото и съедено, кругом разбросана шелуха.

Гулкий звук заставил ее замереть на месте и прислушаться. Он повторился, затем послышался громкий лязг, и что-то упало на землю с противоположной стороны задней стенки.

— Ах ты, маленький ублюдок! — воскликнула она. — Ты в моей кладовке!

Вспыхнув праведным гневом, она схватила метлу и бросилась в пристройку с ревом воздушной сирены. Огромный енот, невозмутимо жевавший копченую форель, уронил при виде Брианны свою добычу, бросился ей промеж ног и пустился наутек, словно жирный банкир от своих кредиторов, издавая на ходу громкие, жужжащие звуки тревоги.

Все еще взвинченная от всплеска адреналина, она отложила в сторону метлу и нагнулась, чтобы подобрать то, что могла, из образовавшегося беспорядка, проклиная животное себе под нос. Еноты были менее разрушительны, чем белки, которые сожрали бы и лоскут, если бы его оставили по незадачливости, но у них были большие аппетиты.

"Одному Богу известно, как долго он здесь пробыл", — подумала она. Достаточно, чтобы вылизать все масло из формочек, и сдернуть связку копченой рыбы со стропил — должно быть, эта жирная тварь совершила настоящий акробатический подвиг, чтобы ее достать. По счастью, медовые соты хранились в трех отдельных банках, и он обчистил только одну из них. Но овощи без разбору валялись на полу, свежий сыр почти полностью был обглодан, а драгоценный кувшин кленового сиропа опрокинут, превратившись в липкую грязную лужицу. От вида этих потерь, ее заново обуяла ярость, и она, схватив картофелину, сжала ее так крепко, что ее ногти вонзились в кожуру.

— Проклятая, проклятая, мерзкая, ужасная, треклятая скотина!

— Кто? — спросил голос за ее спиной. Вздрогнув, она, недолго думая, замахнулась и метнула картофель в незваного гостя, коим оказался Роджер. Картофельная "пуля" угодила ему прямо в лоб, и он зашатался, хватаясь за дверной проем.

— Оу! Господи! Оу! Что, черт возьми, тут происходит?

— Енот, — коротко произнесла она и отступила назад, позволив угасающему свету, падающему через открытую дверь, осветить картину разрушений.

— Он добрался до кленового сиропа? Вот сволочь! Ты поймала ублюдка? — прижав ладонь ко лбу, Роджер нырнул внутрь кладовой, осматриваясь в поисках пушистого тела.

Осознание, что муж разделил ее приоритеты и чувство возмущения, несколько успокоило ее.

— Нет, — сказала она. — Он сбежал. У тебя кровотечение? А Джем где?

— Я так не думаю, — сказал он, осторожно убирая ладонь со лба и рассматривая ее. — Ох, ну и тяжелая же у тебя рука, девушка. Джемми у МакГилливреев. Лиззи и мистер Вемисс взяли его с собой на празднование помолвки Сенги.

— В самом деле? И кого же она выбрала? — ярость и угрызения совести немедленно уступили место любопытству.

Юта МакГилеврей, с пресловутой немецкой педантичностью, тщательно выбирала партнеров для своего сына и трех дочерей, согласно ее собственным критериям: количество земли, денег и респектабельность имели первостепенное значение, а возраст, внешность и личное обаяние пребывали где-то в самом низу списка. Не удивительно, что ее дети имели на этот счет свое мнение, но сила характера фрау Юты была такова, что ее дочери, Инга и Хильда, все же вышли замуж за мужчин, которых она одобрила.

Сенга, однако, была дочерью своей матери, в том смысле, что она придерживалась похожих взглядов и обладала аналогичной несдержанностью в их выражении. В течение уже многих месяцев она колебалась между двумя претендентами на ее руку и сердце: Генрихом Штрассе, энергичным, но бедным молодым человеком, и лютеранином из Вифании, и Ронни Синклером, бондарем. Обеспеченный человек, по стандартам Фрейзерс Риджа и Юты, а тот факт, что Ронни был на тридцать лет старше Сенги, существенной роли не играл.

Перипетии брака Сенги МакГилливрей были темой интенсивных домыслов и спекуляций во Фрейзерс Ридже в течение прошлых нескольких месяцев, и Брианна знала, что несколько существенных пари было заключено на их исход.

— Ну, и кто же счастливчик? — повторила она.

— Миссис Баг не знает, и это сводит ее с ума, — ответил Роджер, еле скрывая улыбку. — Манфред МакГилливрей приехал вчера утром, чтобы забрать их, но миссис Баг к тому времени еще не спустилась к главному дому, так что Лиззи прикрепила к задней двери записку, чтобы объяснить, куда они пошли, но не подумала рассказать, кто же стал счастливым женихом.

Брианна взглянула на заходящее солнце, небесное светило уже скрылось, хотя ослепительный свет все еще освещал палисадник сквозь каштановые деревья, награждая весеннюю траву глубоким и нежным цветом изумрудного бархата.

— Я полагаю, нам придется подождать до завтра, чтобы узнать, — сказала она с некоторым сожалением. До жилища МакГилливреев было добрых пять миль пути: ночь наступит задолго, до того, как они доберутся туда. И даже после оттепели никто не блуждал бы в горах ночью, не имея на то веской причины — или, по крайней мере, не имея лучшей причины, чем праздное любопытство.

— Угу. Ты хочешь пойти в Большой Дом на ужин? Майор МакДональд приехал.

— Ох, он... — Брианна задумалась на мгновение. Ей бы хотелось услышать новости, которые привез майор, и ему явно было что рассказать, раз миссис Баг готовила по этому случаю ужин. С другой стороны, после трех мрачных дней, долгой поездки и осквернения ее кладовой у нее совершенно не было настроения для светских бесед.

Она осознала, что Роджер тщательно скрывал свое мнение на этот счет. Одной рукой облокотившись на полку с изрядно сократившимся запасом зимних яблок, он лениво поглаживал один из плодов, указательным пальцем медленно проводя линии на его желтых круглых боках. Слабые, знакомые вибрации шли от него, беззвучно намекая, какие ее ждут преимущества, если они проведут вечер дома, без родителей, знакомых или ребенка.

Она улыбнулась Роджеру.

— Как твоя бедная голова?

Он коротко взглянул на нее, последние лучи солнца позолотили его переносицу и эффектно вспыхнули в зеленых глазах. Он откашлялся.

— Я полагаю, ты могла бы поцеловать ее, — предложил он застенчиво. — Если хочешь.

Она любезно приподнялась на цыпочки и поцеловала его, осторожно откинув назад густые черные волосы со лба. Там была заметная шишка, хотя синяк еще не проявился.

— Теперь лучше?

— Пока нет. Лучше попробуй еще раз. Может быть, чуть-чуть пониже?

Его руки обосновались на выпуклости ее бедер, привлекая ее к себе. Она была почти также высока, как и он, и уже замечала раньше, каким преимуществом было такое соответствие, но сейчас это с новой силой впечатлило и поразило ее. Она изогнулась, с наслаждением прижавшись к нему, и Роджер глубоко и шумно вдохнул.

— Не настолько низко, — сказал он. — Пока... во всяком случае.

— Придирчивый, ты такой придирчивый, — проворковала она терпеливо, и поцеловала его в губы.

Его губы были теплыми, но горькие запахи пепла и сырой земли накрепко прицепились к нему, так же, как и к ней, и она, вздрогнув, отступила.

Роджер придержал ее рукой за спину, но наклонился мимо нее, проведя пальцем по краю полки, где был разбит кувшин кленового сиропа. Он слегка пробежал пальцем по ее нижней губе, потом по свом губам, и снова наклонился, чтобы поцеловать ее, сладость поднялась между ними.

* * *

— Я УЖЕ И НЕ ПОМНЮ, когда в последний раз видел тебя обнаженной!

Она закрыла один глаз и скептически посмотрела на него.

— Примерно три дня назад. Наверное, это было не слишком запоминающимся, — она чувствовала огромное облегчение от того, что можно было, наконец, сбросить одежду, которую носила последние три дня и ночи. Даже голая и наскоро умытая, она все еще чувствовала запах пыли в своих волосах и глубоко въевшуюся дорожную грязь между пальцами ног.

— Ах, ну да. Хотя это не совсем то, что я имел в виду. Я хотел сказать, что мы уже давно не занимались любовью при свете дня, — он лежал на боку, лицом к ней и улыбался, проводя рукой по глубокому изгибу ее талии и выпуклым ягодицам. — Ты даже не представляешь, как ты прекрасна голышом, с солнечным светом позади тебя. Вся в золоте, словно тебя в него окунули.

Он прикрыл один глаз, как будто ее вид ослепил его. Она сдвинулась, и солнце засветило ему в лицо, на одно коротенькое мгновение, яркой изумрудной вспышкой отразившись в открытом глазу, прежде чем он моргнул.

— Ммм... — она лениво вытащила руку и притянула его голову к себе, чтобы поцеловать.

Она знала, что он имел в виду. Это было странное, почти извращенное, но приятное чувство. Чаще всего они занимались любовью ночью, после того, как Джем засыпал, перешептываясь в тусклом свете очага, находя друг друга сквозь шелест невидимых складок одеяла и ночных рубашек. И хотя Джем обычно спал как убитый, они всегда осознавали присутствие маленького, мирно сопящего холмика, укрытого одеялом в колыбельке рядом с ними.

Непонятным образом она ощущала присутствие Джемми даже сейчас, когда его не было. Казалось странным быть вдали от него, не знать каждую минуту где он, не чувствовать его тельце, это маленькое, живое продолжение ее самой. Свобода была опьяняющей, но заставляла ее чувствовать себя некомфортно, как будто она потеряла что-то ценное.

Они оставили дверь открытой, чтобы в полной мере насладиться движением света и воздуха на своей коже. Солнце уже почти село, и хотя воздух все еще сверкал, как мед, но была в нем и некая тень прохлады.

Внезапный порыв ветра, сорвав натянутую на окно кожу, сквозняком пронесся по комнате, и входная дверь резко захлопнулась, неожиданно оставив их в полной темноте.

Брианна ахнула. Роджер поперхнулся от неожиданности и соскочил с кровати, чтобы открыть дверь. Он широко распахнул ее, и Брианна жадно глотнула поток свежего воздуха и солнечного света, вдруг осознав, что задержала дыхание, когда дверь захлопнулась, на мгновение почувствовав себя заживо погребенной.

Казалось, Роджер чувствовал то же самое. Он стоял во входном проеме, подпирая спиной дверь, позволяя ветру колыхать темные курчавые волоски на его теле. Его волосы все еще были собраны в хвост, он не потрудился распустить их, и у Брианны внезапно возникло непреодолимое желание подойти к нему сзади, развязать кожаный ремешок и запустить пальцы в мягкие черные пряди — наследие неизвестного древнего испанца, случайно затесавшегося среди кельтов.

Она встала и занялась этим прежде, чем осознала свое решение, вычесывая своими пальцами крошечные желтые ивовые сережки и прутики из его волос. Он вздрогнул, то ли от ее прикосновения, то ли порыва ветра, но его тело было теплым.

— У тебя фермерский загар, — сказала она, подняв волосы с его шеи и поцеловав ложбинку в основании затылка.

— Ну, да. Разве теперь я не фермер? — его кожа дернулась под ее губами, как это бывает у лошадей.

Его лицо, шея и предплечья побледнели за зиму, но все еще были темней, чем кожа на спине и плечах, а тонкая линия, опоясывавшая его талию, отделяла нежную, оленьего оттенка кожу спины от сияющей белизны его зада.

Она сжала его ягодицы, наслаждаясь их округлостью и упругостью. Глубоко вдохнув, он немного подался назад таким образом, что ее груди вжались в его спину, и она положила подбородок на его плечо, выглядывая на улицу.

Было еще светло, но дневной свет уже почти угас. Последние длинные лучи садящегося солнца прорвались сквозь каштановые деревья так, что нежная весенняя зелень их листьев загорелась холодным огнем, поблескивая над удлинившимися тенями. Близился весенний вечер, птицы были уже здесь, болтая и ухаживая друг за другом. Пересмешник в лесу неподалеку исполнял попурри из трелей, плавных переливов и странного завывания, которому, она подумала, он наверняка обучился у кота ее матери.

Воздух становился морозным, и ее руки и бедра покрылись гусиной кожей, но кожа Роджера напротив нее оставалась очень теплой. Она обняла его за талию, пальцами одной руки лениво поигрывая темными завитками на его лобке.

— На что ты смотришь? — тихо спросила она, поскольку его глаза были устремлены на дальнюю сторону двора, туда, где тропа уходила в лес. Начало тропы было смутным, затемненным растущими соснами, но пустым.

— Я высматриваю Змея, несущего яблоки, — сказал он, засмеявшись, затем откашлялся. — Ты голодна, Ева? — его рука опустилась, чтобы соединиться с ее руками.

— Чего-нибудь бы съела. А ты? — он, должно быть, умирает с голоду: они успели лишь наскоро перекусить в полдень.

— Да, я тоже, но... — он запнулся в нерешительности, и его пальцы сильнее сжали ее. — Ты подумаешь, будто я спятил, но... ты не будешь возражать, если я пойду забрать малыша Джемми сегодня вечером, не дожидаясь утра? Просто, мне будет спокойнее, если он будет снова с нами.

Обрадованная, она сжала его руку в ответ.

— Мы оба пойдем. Это отличная идея.

— Может и отличная, только вот до МакГилливреев пять миль пути. Уже будет глубокая ночь, когда мы окажемся там, — тем не менее, он улыбался, его тело коснулось ее груди, когда он повернулся к ней лицом.

Что-то дотронулось до ее лица, и она резко отпрянула. Крохотная гусеница, зеленая, как листья, которыми она питается и трепещущая на темных волосах Роджера, изогнулась вертикальной змейкой и тщетно пыталась найти убежище.

— Что? — Роджер скосил глаза набок, пытаясь разглядеть, на что она смотрит.

— Нашла твоего Змея. Полагаю, он также разыскивает яблоко.

Брианна осторожно поддела червячка на палец, вышла на улицу и присела на корточки, чтобы позволить ему уползти на травинку, такую же зеленую, как он сам. Но трава была в тени. В одно мгновение солнце зашло, в лесу больше не цвела жизнь.

Тоненькая струйка дыма достигла ее носа, дым из камина Большого Дома, но ее горло свело от запаха гари. Чувство тревоги вдруг возросло. Уже темнело, подступала ночь. Пересмешник умолк, и лес казался полным тайн и угроз. Проведя рукой по волосам, она поднялась на ноги.

— Ладно. Пора в путь.

— Не хочешь сначала поужинать? — Роджер с усмешкой взглянул на нее, держа в руках бриджи.

Она покачала головой, от холода по ногам побежали мурашки.

— Нет. Давай просто пойдем, — ничто, казалось, не имело значения, кроме того, чтобы вернуть Джемми и снова стать одной семьей.

— Хорошо, — мягко сказал Роджер, пристально разглядывая ее. — Но я все же думаю, тебе стоит хотя бы прикрыться фиговым листком. Просто на случай, если мы встретим ангела с пылающим мечом.

Глава 5. ТЕНИ, ОТБРАСЫВАЕМЫЕ ОГНЕМ.

Я ПРЕДОСТАВИЛА ЙЕНА И РОЛЛО в руки сокрушительной заботливости миссис Баг, — ха, пусть-ка Йен попробует сказать ей, что не хочет хлеба и молока, — и приступила к своему собственному запоздалому ужину. Меня ожидал горячий свежий омлет, в который был добавлен не только сыр, но и кусочки соленого бекона, аспарагуса и свежих лесных грибов, да еще и приправленный соусом из зеленого лука.

Джейми и майор уже закончили свой ужин и расположились у огня в компанейской духоте табачного дыма, исходившего из глиняной трубки майора. По-видимому, Джейми только что рассказал майору о мрачной трагедии в хижине, так как тот не переставая хмурился и качал головой в знак сочувствия.

— Олухи несчастные! — сказал майор. — Вы склонны полагать, что это были те же бандиты, что напали на вашего племянника?

— Полагаю, да, — ответил Джейми. — Мне не по душе мысль, что по горам рыщут две подобные шайки бандитов, — он взглянул в сторону окна, уютно прикрытого ставнями на ночь, и я вдруг заметила, что он снял свое охотничье ружье, висевшее над очагом, и рассеянно протирал его безупречно чистый ствол промасленной тряпкой. — Могу я сделать вывод, a charaid, что до вас доходили сведения о подобных происшествиях?

— Еще о трех таких же. По меньшей мере, — трубка майора норовила затухнуть, и он мощно затянулся, от чего табак внутри вспыхнул красным огоньком и затрещал.

Небольшой приступ тошноты подступил к горлу и заставил меня замереть с куском горячего гриба во рту. Мысль о том, что таинственная банда вооруженных людей вообще разгуливает где-то в горах и нападает на фермерские дома, до сих пор не приходила мне в голову.

Очевидно, она пришла в голову Джейми. Он встал, повесил на место охотничье ружье, проверил винтовку, висевшую над ним, а затем подошел к серванту, где хранились его пистоли и футляр с двумя элегантными дуэльными пистолетами.

МакДональд наблюдал за ним с одобрением, выпуская легкие клубы сизого дыма, а Джейми методично вытаскивал пистоли, мешочки с порохом, литейные формочки для пуль, лоскуты для чистки, шомпола и остальное боевое имущество, составляющее его личное вооружение.

— Ммфм... — произнес МакДональд. — Это очень славный экземпляр, полковник, — он кивнул на один из длинно­ствольных пистолетов, элегантная вещь с завитковым прикладом, инкрустированная золотом и серебром.

Услышав слово "полковник", Джейми, прищурившись, посмотрел на МакДональда, но ответил довольно спокойно.

— Да, милая вещица. Правда, прицел у нее не более двух шагов. Выиграл на скачках, — добавил он, указывая слегка извиняющимся жестом на пистолет, чтобы майор не подумал, что Джейми был достаточно глуп, заплатив за него хорошие деньги.

Тем не менее, он проверил кремень в замке, заменил его и отложил пистолет в сторону.

— Где? — вскользь спросил Джейми, доставая литейную формочку для пуль.

Я уже продолжила жевать, но тоже вопросительно посмотрела на майора.

— Имейте в виду, это только слухи, — предупредил МакДональд, вытащив на мгновенье трубку изо рта и тут же вернув ее обратно, чтобы еще раз затянуться. — Одна усадьба недалеко от Салема была сожжена дотла. Их звали Зинцер — немцы. Он глубоко затянулся, втянув щеки.

— Это было в конце февраля. Затем, три недели спустя, на переправе Ядкин, севернее Ворамс Лендинг — дом ограбили, а паромщика убили. Третье... — он замолк, яростно пыхтя в трубку, бросил взгляд на меня, потом на Джейми.

— Говорите же, дружище, — сказал Джейми на гэльском со спокойным взглядом. — Ей приходилось видеть не менее ужасные вещи, чем вам.

Я кивнула в ответ, нацепив на вилку очередной кусок омлета, и майор закашлялся.

— М-да. Ну, ладно. Не при вас будет сказано, мадам. Я как-то очутился в одном, эм... заведении в Эдентоне...

— В борделе? — вставила я. — Да, все в порядке. Продолжайте, майор.

Он продолжил, несколько поспешно, лицо ниже парика покрылось густым румянцем.

— О... лишь хотел убедиться. В общем, знаете, одна из девушек там рассказала мне, что ее похитили из собственного дома некие разбойники, напавшие на них без всякого предупреждения. У нее никого не было, кроме старой бабки, с которой она жила, девушка сказала, что старуху убили, а дом сожгли вместе с ней.

— Она рассказала, кто это сделал? — Джейми развернул свой стул к огню и принялся расплавлять кусок свинца в ковше для литейной формочки для пуль.

— О, ммфм... — МакДональд стал пунцовым и закурил с такой свирепостью, что я едва могла разглядеть его черты в клубах вьющихся колец дыма.

В итоге, несмотря на обильные покашливания и уклончивые речи, мы выяснили, что майор не слишком поверил девушке в тот момент, или был более заинтересован воспользоваться ее прелестями, нежели обратить на это внимание. Он воспринял ее историю как одну из тех баек, что проститутки рассказывают клиентам, дабы вызвать у них симпатию или развести на дополнительный стаканчик джина, поэтому не утруждал себя расспрашиванием подробностей.

— Но вот когда я случайно узнал о других пожарах... Понимаете, мне подвернулась удача получить назначение губернатора быть его ушами на местности, так сказать. Узнавать о любых признаках волнений в отдаленных местах колонии. И я тогда подумал, что этот конкретный пример беспорядков был не просто случайным стечением обстоятельств, как могло показаться на первый взгляд.

На этих словах мы с Джейми переглянулись, Джейми с оттенком веселья, я со смирением. Он бился об заклад, что МакДональд — офицер кавалерии на полставки, живший на случайные заработки, не только переживет отставку губернатора Трайона, но и выхлопочет себе какое-нибудь назначение при новой власти, теперь, когда Трайон уехал занять более высокую должность губернатора Нью-Йорка. "Он — джентльмен удачи, наш Дональд", — сказал тогда Джейми.

Воинственный запах расплавленного свинца стал пропитывать комнату, соревнуясь с дымом трубки майора и всецело подавив приятные домашние запахи пекущегося хлеба, тушеного мяса, сухих трав, очищенного тростника и щелочного мыла, которые обычно наполняли кухню.

Свинец расплавляется внезапно: одно мгновение деформированная пуля или согнутая пуговица лежит в ковшике, целая и невредимая, а в следующий миг ее нет. Вместо этого, на ее месте тускло мерцает маленькая лужица металла. Джейми осторожно залил расплавленный свинец в формочку, отводя лицо от колец дыма.

— Почему индейцы?

— Аа... Ну, это то, что проститутка из Эдентона сказала. Она сказала, что некоторые из тех, кто сжег дом и похитил ее, были индейцами. Но, как я уже говорил, я тогда мало обратил внимания на ее рассказ.

Джейми издал шотландское восклицание, означающее, что он принял это к сведению, но с долей скептицизма.

— А когда вы встречались с этой девушкой, Дональд, и слышали ее историю?

— Перед Рождеством, — майор, не глядя, стукнул по чашке трубки запятнанным указательным пальцем. — Вы имеете в виду, когда произошло нападение на ее дом? Она не сказала, но думаю... незадолго до того, как... Ну, она была еще довольно... эм, свежа... — поймав мой взгляд, он закашлялся, подавился, и закашлялся опять, сильно краснея в лице.

Джейми плотно сжал губы и, посмотрев вниз, ловко перевернул формочку, открыл ее и уронил в золу очага только что изготовленную пулю.

Я отложила вилку, остатки аппетита испарились.

— Как? — требовательно спросила я. — Как эта девушка очутилась в борделе?

— Так они продали ее, мадам. — Румянец все еще пятнал щеки МакДональда, но он смог вернуть себе самообладание и посмотрел на меня. — Разбойники. Они продали ее речному торговцу через несколько дней после ее похищения, так она сказала. Тот продержал ее какое-то время на своей лодке, а затем ночью пришел один человек, совершить сделку, девушка ему приглянулась, и он купил ее. Он довез ее аж до самого побережья, но, полагаю, к тому времени она успела ему наскучить... На это фразе он затих, взял трубку обратно в рот и усиленно затянулся.

— Понятно, — мне было настолько понятно, что половина съеденного мной омлета лежала маленьким твердым комком на дне моего желудка.

"Все еще довольно свежа". А сколько времени это занимает, хотела бы я знать? Как долго женщина продержится, переходя из одних случайных рук в другие, от шершавых досок на палубе речного плота на драные матрасы съемной комнаты, получая только то, что необходимо, чтобы остаться в живых. Более чем возможно, что бордель в Эдентоне показался ей своего рода добрым приютом, когда она попала туда. Эта мысль тем более не заставила меня благожелательней отнестись к майору МакДональду.

— Вы, по крайней мере, помните ее имя, майор? — спросила я с ледяной учтивостью.

Мне показалось, что краем глаза я заметила, как рот Джейми слегка дернулся, но продолжала пилить взглядом МакДональда.

Он вытащил трубку изо рта, выдохнул длинную струю дыма, затем поднял свои бледно-голубые глаза и пронзил меня прямым взглядом.

— По правде говоря, мадам, — сказал он, — я их всех зову Полли. Меньше проблем, знаете?

Меня спасло от ответа, или чего-то более серьезного, возвращение миссис Баг, несущей пустую миску.

— Парень поел и теперь спит, — гордо объявила она. Ее острый взгляд метнулся с моего лица на мою полупустую тарелку. Нахмурившись, она открыла было рот, но затем взглянула на Джейми, и, по-видимому, получив от него особую беззвучную команду, сомкнула губы и взяла мою тарелку, ограничившись коротким "Хм!".

— Миссис Баг, — тихо произнес Джейми. — Вы не могли бы пойти и попросить Арчи спуститься ко мне? И, если вас не очень затруднит, передайте ту же просьбу Роджеру Маку?

Ее маленькие черные глазки округлились, затем сузились при ее взгляде на майора МакДональда, очевидно подозревая, что, если беда пришла на порог, за этим стоял именно он.

— Непременно, — ответила она, и укоризненно покачав на меня головой за мою потерю аппетита, оставила посуду и вышла, заперев дверь на защелку.

— Ворамс Лендинг, — сказал Джейми МакДональду, возобновляя разговор, как будто его никто не прерывал. — И Салем. И если это те же люди, то Йен встретил их в лесу в одном дне пути на запад отсюда. Достаточно близко.

— Достаточно близко, чтобы это были те же люди? Да, возможно.

— Сейчас ранняя весна, — Джейми посмотрел в окно, пока говорил. Было уже темно, и ставни были закрыты, но прохладный бриз проник внутрь и всколыхнул нити с сушеными грибами. Темные сморщенные фигурки качались, словно маленькие танцовщицы, замерзшие на фоне светлого дерева.

Я знала, что он имел в виду. Земля в горах была непроходимой в зимнее время. Высокие перевалы все еще были завалены снегом, а низкие склоны только в последние несколько недель начали зеленеть и цвести. Если существует организованная банда мародеров, они только сейчас смогут отправиться в отдаленные горные поселения, проведя зиму, затаившись где-нибудь в предгорье.

— Вы правы, — согласился майор. — Возможно, еще достаточно времени, чтобы предупредить народ. Но прежде, чем ваши люди придут, сэр, возможно, мы сможем поговорить о том, что привело меня сюда?

— Да? — Джейми сосредоточенно прищурился, заливая блестящую струю свинца в форму. — Конечно, Дональд. Я должен был догадаться, что вас не могла привести в такую даль какая-нибудь мелочь. В чем дело?

МакДональд улыбнулся как акула. Наконец-то мы подошли к делу.

— Вы отлично справляетесь со своим участком, полковник. Сколько семей проживает на вашей земле?

— Тридцать четыре, — ответил Джейми, не глядя, выпуская в золу очередную готовую пулю.

— Найдется ли у вас место еще для нескольких? — МакДональд все еще улыбался.

Мы были окружены тысячами миль дикой местности: горстка фермерских участков Фрейзерс Риджа были тут как капля в море, и в любой момент могли исчезнуть словно дым. Я сразу же вспомнила Голландскую Хижину, и задрожала, несмотря на огонь. Я до сих пор чувствовала горький, приторный запах горелой плоти, заполнявший мое горло, скрывшись за легким привкусом омлета.

— Возможно, — спокойно ответил Джейми. — Новые эмигранты из Шотландии, не так ли? Из земель по другую сторону Терсо?

Мы с майором изумленно уставились на него.

— Как, черт возьми, вы об этом узнали? — воскликнул МакДональд. — Я сам узнал об этом десять дней назад!

— Встретил вчера человека на мельнице, — ответил Джейми, снова взяв в руки ковш. — Один джентльмен из Филадельфии, приехал в горы коллекционировать растения. Он проезжал Кросс-Крик и видел их. — Мышца у его рта слегка дрогнула. — По-видимому, они устроили в Брансвике небольшой переполох, и почувствовали, что их не жалуют, поэтому приплыли вверх по реке на плоскодонках.

— Небольшой переполох? Что они натворили? — спросила я.

— Ну, видите ли, мадам, — стал объяснять майор, — множество народу в эти дни наводнили корабли прямиком из Шотландских гор. Целые деревни набивались в трюмы, и когда высаживались на берег, то выглядели так, словно по уши извалялись в дерьме. Они ничего не смогли найти на побережье, а горожане норовили показывать на них пальцами и насмехаться над их необычной одеждой, поэтому по большей части они сразу же пересаживались на баржу или плоскодонки и плыли в Кейп-Фир. В Кэмпбелтоне и Кросс-Крике были хотя бы люди, которые могли говорить с ними.

Он улыбнулся мне, вычистив пятно грязи с краев своего мундира.

— Жители Брансвика не привыкли видеть таких примитивных горцев, они видели лишь таких цивилизованных шотландцев, как ваш муж и его тетя.

Он кивнул в сторону Джейми, и тот ответил ему легким ироничным поклоном.

— М-да, относительно цивилизованных, — пробормотала я. Я была не готова простить МакДональду проститутку из Эдентона. — Но...

— Из того, что я слышал, они с трудом говорят по-английски, — поспешил продолжить майор. Если бы Фаркард Кэмпбелл не приехал поговорить с ними и не привез их на север в Кэмпбелтон, то, я не сомневаюсь, они бы еще долго слонялись по побережью без малейшего понятия куда идти и что делать дальше.

— И что Кэмпбелл с ними сделал? — спросил Джейми.

— О, он расселил их между своими знакомыми в Кэмпбелтоне, но это не подходит им в долгосрочной перспективе. Вы это, конечно, понимаете, — МакДональд пожал плечами. Кэмпбелтон был небольшим поселением недалеко от Кросс-Крика. Все дома в нем были сконцентрированы вокруг процветающей торговой лавки Фаркарда Кэмпбелла, и земля вокруг него была плотно заселена. В основном, Кэмпбеллами. У Фаркарда было восемь детей, многие из которых также были женаты, и были такими же плодовитыми, как их отец.

— Конечно, — сказал Джейми, выглядевший настороженным. — Но они с северного побережья. Они рыбаки, Дональд, а не фермеры.

— Да, но они же хотят перемен, не так ли? — Майор указал жестом на дверь и лес за ней. — У них в Шотландии ничего не осталось. Они прибыли сюда и должны устроиться как можно лучше. Человек может научиться быть фермером, разве нет?

Джейми выглядел скорее сомневающимся, но МакДональда охватил полный прилив энтузиазма.

— Я не раз видел, как простой рыбак или деревенский простачок становился солдатом, мужчиной. И, держу пари, вы тоже таких видели. Фермерство не сложнее военной науки, верно?

Джейми в ответ на это слабо улыбнулся. Он оставил фермерство в девятнадцать, и служил наемником во Франции несколько лет, прежде чем вернуться в Шотландию.

— Ну, хорошо, возможно так и есть, Дональд. Но быть солдатом означает, что кто-то говорит тебе, что делать с твоего пробуждения до момента, когда ты без сил валишься спать. А кто будет объяснять этим бедным несчастным дурачкам, с какой стороны доить корову?

— Ожидается, что этим займешься ты, — сказала я. Я потянулась, разминая свою спину, одеревеневшую после долгой езды верхом, и перевела взгляд на МакДональда. — Или, по крайней мере, это то, к чему вы клоните, майор?

— Ваше очарование перевешивает только ваша сообразительность, мадам, — сказал МакДональд, грациозно поклонившись в мою сторону. — Да, вы правы. В этом вся соль. Все ваши люди — горцы, сэр, и фермеры; они могут говорить с новоприбывшими на их языке, показать им все, что необходимо, помочь им освоиться и обжиться.

— В колонии довольно много других, говорящих по-гэльски, — возразил Джейми. — И большинству из них много комфортнее в Кэмпбелтоне.

— Это так. Но у вас есть акры необработанной земли, а у них нет. — Очевидно чувствуя, что он выигрывает спор, МакДональд сел и взял в руку позабытую кружку пива.

Джейми посмотрел на меня, приподняв одну бровь. Это была абсолютная правда, что у нас имелась свободная земля: десять тысяч акров, из которых едва двадцать были обрабатываемы. Правдой было также и то, что в колонии остро не хватало рабочей силы, и сильнее всего в горах, где земля не годилась для выращивания табака или риса — культур, подходящих для рабского труда.

В то же время, однако...

— Сложность, Дональд, состоит в том, как мы их расселим? — Джейми наклонился выпустить в золу очага очередную пулю, и выпрямился, заправляя за ухо освободившийся локон темно-рыжих волос. — У меня есть земля, это так, но ничего более. Не могу же я запустить народ прямиком из Шотландии в дикую глушь и ожидать, что они будут рвать землю когтями ради пропитания. Я не могу им дать даже пару башмаков и одежду, которая полагается рабочим по контракту. Не говоря об инструментах. А как их вместе с женами и детьми прокормить зимой? Обеспечить им защиту? — он поднял свой ковш для наглядного примера, затем покачал головой и бросил туда очередной кусок свинца.

— Эм... защита. Раз уж вы упомянули об этом, позвольте перейти еще к одному крошечному интересующему меня делу, — МакДональд подался вперед, конфиденциально понизив голос, хотя было подслушивать некому. — Я говорил, что я человек губернатора, верно? Он поручил мне отправиться в путешествие по западной части колонии, прислушиваясь к происходящему. Есть еще регуляторы, которые не получили прощения, и... — он подозрительно оглянулся по сторонам, словно ожидая, что один из этих регуляторов вдруг выпрыгнет из камина, — вы слыхали о Комитетах Безопасности?

— Самую малость.

— На вашей земле еще не создали такой?

— Нет. По крайней мере, я не слышал о таком, — у Джейми закончился свинец для переплавки, и он наклонился зачерпнуть горстку новых пуль из золы, теплый свет очага заиграл рыжими красками на его гриве. Я сидела рядом с ним на скамье, и, взяв мешочек для пуль со стола, держала его открытым для Джейми.

— Ага, — сказал МакДональд с удовлетворенным видом. — Тогда я вижу, что приехал вовремя.

В результате гражданских беспорядков, сопровождавших войну с регуляторами в прошлом году, стало возрастать число неформальных групп граждан, вдохновленных похожими формированиями в соседних колониях. Если Корона больше не была в состоянии обеспечивать безопасность колонистов, утверждали они, тогда они должны взять дело в свои собственные руки.

Шерифам больше нельзя было доверять поддержание порядка. Скандалы, вдохновившие движение регуляторов, это наглядно доказали. Сложность, конечно же, состояла в том, что само­про­возглашенные комитеты вызывали не больше доверия, чем шерифы.

Были и другие комитеты. Комитет по Взаимосвязям, например, насчитывал неопределенное количество людей, которые писали письма в разные концы, распространяя новости и слухи между колониями. И именно из таких вот комитетов возникнут ростки восстания, и они, возможно, прорастали уже сейчас, где-нибудь в морозной весенней ночи.

Как я делала время от времени, а теперь намного чаще, я подсчитала, сколько осталось до начала событий. Это был почти апрель 1773 года, и "в день восемнадцатого апреля, год семьдесят пятый", — как Лонгфелло затейливо написал...

Два года. У войны длинный запал и короткое зажигание. Один из них уже зажегся в Аламансе, а яркие, горячие провода медленно ползущего по Северной Каролине огня уже были видны — для тех, кто знал, куда смотреть.

Свинцовые пули в патронажном мешке у меня в руках катались внутри, сталкиваясь и перестукиваясь между собой, и мои пальцы сжали кожу. Джейми увидел это и тронул мое колено, нежно и легко, успокаивая, затем взял мешок, скрутил его в рулон и положил в ящик с зарядами.

— Вовремя? — повторил он, глядя на МакДональда. — Что вы имеете в виду, Дональд?

— Ну, кто может возглавлять такой комитет, если не вы, полковник? Я так и сказал губернатору, — МакДональд попытался показаться скромным, но у него не получилось.

— Очень любезно с вашей стороны, майор, — сухо произнес Джейми. Он вопросительно взглянул на меня. Видимо, позиции власти в колонии хуже некуда, подумал он, если губернатор Мартин не только терпит существование этих комитетов, но и тайно санкционирует их создание.

Протяжный вой собаки слабо донесся до меня из прихожей и я, воспользовавшись моментом, извинилась и удалилась проверить как там Йен.

Мне было интересно, имеет ли губернатор Мартин хотя бы малейшее понятие о том, что он выпускает наружу. Я очень надеялась, что он понимает и старается хорошо выполнять плохую работу, пытаясь гарантировать, что хотя бы некоторые из комитетов будут возглавлены людьми, выказавшими лояльность Короне во время Регуляторской войны. Но факт оставался фактом, он не мог ни контролировать, ни даже узнавать о многих таких комитетах. Но колония начинала бурлить и клокотать как кипящий чайник, и у Мартина не было официальных войск под его началом, только добровольцы вроде МакДональда, и милиция.

Именно по этой причине, конечно же, МакДональд называл Джейми "полковником". Предыдущий губернатор, Вильям Трайон, назначил Джейми — против его воли — полковником милиции на территории выше Ядкина.

"Хфм", — сказала я себе. Ни МакДональд ни Мартин не были дураками. Предложение Джейми создать Комитет Безопасности означало, что он соберет под своим крылом мужчин, служивших с ним в милиции, и это ни к чему не обязывает власти, с точки зрения экипировки и жалования, а также губернатор будет избавлен от любой ответственности за их действия, поскольку Комитет Безопасности — неофициальное формирование.

Опасность для Джейми — и для всех нас — состояла в принятии этого предложения, несмотря на его очевидную важность.

В холле было темно, никакого света кроме пары брызг из кухни позади меня и слабого света свечи в моей хирургической. Йен спал, но был беспокоен. Слабая морщинка дискомфорта прорезала нежную кожу между бровями. Ролло поднял голову, размахивая пушистым хвостом в разные стороны в знак приветствия.

Йен не отреагировал, когда я позвала его по имени, и даже когда положила свою руку ему на плечо. Я нежно его потрясла, затем, сильнее. Можно было видеть, как он сражается под покровами беспамятства, словно человек, плывший в подводных течениях, уступая манящим глубинам, а затем подцепленный неожиданным рыболовным крюком, укол боли в онемевшей от холода плоти.

Его глаза вдруг открылись, темные и потерянные, и он посмотрел на меня в полном недоумении.

— Эй, привет, — нежно сказала я, с облегчением увидев его бодрствующим. — Как тебя зовут?

Я видела, что вопрос не имел для него никакого значения, и терпеливо повторила его. Осознание зашевелилось где-то в глубине его расширенных зрачков.

— Кто я? — спросил он по-гэльски. Он сказал еще что-то невнятное на языке могавков, и его веки задрожали, закрываясь.

— Йен, проснись! — твердо сказала я, заново став его трясти. — Скажи мне, кто ты!

Его глаза снова открылись, и он, прищурившись, посмотрел на меня в замешательстве.

— Попробуем что-нибудь попроще, — предложила я, выставляя два пальца. — Сколько пальцев ты видишь?

В его глазах возник проблеск сознания.

— Не позволяй Арчи Багу увидеть это, тетушка, — вяло произнес он, легкий намек на улыбку тронул его лицо. — Это очень грубо, знаешь ли.

Ну, он, по крайней мере, узнал меня, так же, как и знак "V" — это было уже что-то. И он должен знать кто он такой, раз называет меня тетушкой.

— Как твое полное имя? — спросила я еще раз.

— Йен Джеймс ФицГиббонс Фрейзер Мюррей, — произнес он несколько раздраженно. — Почему ты все время спрашиваешь, как меня зовут?

— ФицГиббонс? — воскликнула я. — Как, черт возьми, ты заполучил это имя?

Он застонал и нажал двумя пальцами на веки, подрагивая.

— Дядя Джейми дал его мне, пеняй на него, — сказал он. — Это в честь его старика-крестного, — добавил он. — Мурта ФицГиббонс Фрейзер его звали, но моя матушка не хотела называть меня Мурта. Думаю, меня сейчас снова вырвет, — произнес он, отбрасывая руку.

В итоге, он вздохнул и поплевался немного над миской, но его не вырвало, что было хорошим знаком. Я уложила его, побледневшего и липкого от пота, обратно на бок, и Ролло встал на задние лапы, зацепившись передними лапами за стол, чтобы лизнуть его в лицо, отчего Йен захихикал вперемешку со стонами и слабо попытался оттолкнуть собаку.

— Theirig dhachaig, Okwaho, — произнес он. "Theirig dhachaig" на гэльском означало "иди домой", а "Okwaho", очевидно, было именем Ролло на языке могавков. Йен явно испытывал трудности, выбирая между тремя языками, на которых свободно разговаривал, но, несмотря на это, явно все понимал. После того, как я заставила его ответить на еще пару раздражающих и бессмысленных вопросов, я вытерла его лицо влажной тканью, позволила ему промочить горло сильно разведенным водой вином и укрыла одеялом.

— Тетушка? — позвал он меня, когда я уже повернулась к двери. — Как думаешь, я когда-нибудь снова увижу маму?

Я остановилась, не имея понятия, как на это ответить. На самом деле, в этом не было надобности. Он провалился в сон с внезапностью, которую часто проявляют контуженые пациенты, и глубоко дышал, в то время как я все еще искала слова для ответа.

Глава 6. ЗАСАДА.

ЙЕН РЕЗКО ПРОСНУЛСЯ, сжимая в руке томагавк. Или то, что должно было быть им, но оказалось парой смятых бриджей. На мгновение, он не сообразил, где находится, и, выпрямившись, пытался разглядеть фигуры в темноте.

Боль, как удар молнии, пронзила голову, он сжал ее и беззвучно застонал. Где-то в темноте под ним Ролло издал маленький тревожный "вуфф".

Господи! Пронизывающие запахи хирургического кабинета тети резанули его нос: алкоголь, сожжённый фитиль, высушенные лекарственные травы и это заплесневелое зелье, которое она называет "пенни-силлин". Он закрыл глаза, согнулся, уронил голову на прижатые к себе колени, и медленно вдохнул через рот.

Что ему снилось? Какой-то сон об опасности, что-то насильственное, но никакой четкой картинки он не видел, только ощущение преследования, что-то, крадучись, следовало за ним по лесу.

Он ужасно хотел помочиться. Неуклюже опираясь на край стола, на котором лежал, он медленно привел себя в вертикальное положение, щурясь от резких вспышек головной боли.

Миссис Баг оставила ему ночной горшок, он вспомнил ее слова, но свеча давно погасла, и он был бы идиотом, если бы решил ползать по полу в поисках его. Слабый свет показал ему, где находилась дверь: она оставила ее приоткрытой, от кухонного очага свет распространялся по коридору. Взяв его за ориентир, он пробрался к окну, неуклюже открыл ставни и пустил струю в поток воздуха прохладной весенней ночи, закрыв глаза от облегчения, пока опорожнялся мочевой пузырь.

Стало гораздо лучше, но с облегчением пришло новое осознание недомогания в животе и неприятной пульсации в голове. Он сел, положив руки на колени, склонив голову к рукам, ожидая, когда боль хоть немного утихнет.

Из кухни раздавались голоса: теперь, когда он обратил на это внимание, он ясно услышал их.

Это были дядя Джейми с тем самым МакДональдом, старый Арч Баг, а также тетушка Клэр — ее английский голос то и дело вклинивался в разговор, резко контрастируя с хриплым гэльским бормотанием шотландцев.

— Хотели бы вы, возможно, стать индейским агентом? — говорил майор МакДональд.

"О чем это он?" — задумался Йен, но тут до него дошло. Ну, конечно! Корона держала на службе людей, которые отправлялись к индейцам, и несли им подарки: табак, ножи и тому подобное. Рассказывали им глупости о Германце Джорди, который якобы желает приехать и посидеть у племенного костра в следующую Луну Кролика и говорить как мужчина.

Он мрачно улыбнулся при этой мысли. Идея была довольно ясна: обмануть индейцев, заставив их сражаться на стороне англичан, если понадобится. Но с чего вдруг это должно сейчас понадобиться? Французы сдались и отступили к своим северным границам, закрепившись в Канаде.

Ох. Он припомнил, что Брианна рассказывала ему о приближении новой войны. Он не знал, верить ли ей — возможно, она была права, хотя, в таком случае... Он не хотел думать об этом. Или вообще о чем-либо.

Ролло прошлепал к нему, сел и тяжело прислонился к его спине. Йен откинулся назад, и уронил голову в густой мех.

Индейский агент приходил однажды, когда он жил в Снейктауне. Толстый, низенький человечек с бегающими глазками и дребезжащим голоском. Он думал, что тот человек — Господи, как же его звали? — могавки прозвали его Дурной Пот, и это прозвище подходило ему как нельзя лучше: от него разило как от смертельного больного. Он думал, что тот человек не был знаком с каньен`кехака: он не понимал их язык, и каждую минуту ожидал, что с него снимут скальп. Они считали это забавным, и некоторые хотели бы даже попробовать, шутки ради, но Тевактеньох приказала обращаться с ним почтительно. Йена заставили переводить ему, что он и делал, правда, без особого удовольствия. Он бы скорее считал себя могавком, нежели признал любую схожесть с Дурным Потом.

Дядя Джейми, однако... Он провернул бы это дело гораздо лучше. Пойдет ли он на такое? Йен прислушивался к голосам со смутным ощущением интереса, но было ясно, что на дядю Джейми невозможно надавить с принятием решения. "МакДональд скорее козла подоит", — подумал он, слыша, как его дядя уклоняется от подобного обязательства.

Йен вздохнул, обнял Ролло и еще теснее прислонился к собаке. Он чувствовал себя ужасно и предположил бы, что умирает, если бы тетя Клэр не сказала, что он будет неважно себя чувствовать еще несколько дней. Он был уверен, что, если бы умирал, она бы ни за что не ушла и не оставила его только с Ролло в качестве компании.

Ставни были все еще открыты, и холодный воздух обволакивал его, морозный и мягкий одновременно, как это бывает весенними ночами. Он почувствовал, как Ролло поднял свой нос, принюхиваясь, и низко и тревожно взвыл. Опоссум, возможно, или енот.

— Ну, иди, давай, — сказал он, выпрямляясь и слегка подталкивая собаку. — Я в порядке.

Собака подозрительно обнюхала его и попыталась лизнуть затылок в том месте, где находились свежие швы, но оставила свою затею, когда Йен вскрикнул и прикрыл голову руками.

— Пошел, тебе говорят! — он мягко шлепнул пса, и Ролло, фыркнув, сделал небольшой круг, а затем спланировал над его головой прямо в открытое окно, приземлившись снаружи с глухим шумом. Страшный визг сотряс воздух, а затем последовал звук скребущихся о землю лап и тяжелых тел, продирающихся сквозь кусты.

Из кухни раздались встревоженные голоса, и он услышал шаги дяди Джейми в холле за мгновение перед тем, как распахнулась дверь врачебного кабинета.

— Йен? — тихо позвал его дядя. — Ты где, парень? Что-то не так?

Он встал, но глаза вдруг накрыла ослепительно белая пелена, и он зашатался. Дядя Джейми поймал его за руку и усадил на стул.

— В чем дело, парень?

Его зрение постепенно прояснялось, и в свете, шедшем от двери, он смог разглядеть своего дядю с винтовкой в одной руке. Поначалу его лицо выглядело встревоженным, затем он рассмеялся, взглянув на открытое окно. Он принюхался, глубоко втянув воздух.

— Не скунс, я полагаю.

— Да нет. Думаю, это одно из двух, — сказал Йен, осторожно трогая свою голову. — Либо Ролло погнался за пумой, либо загнал на дерево кота тетушки Клэр.

— Вот оно как. Ну, тогда ему лучше будет погнаться за пумой, — его дядя положил винтовку на пол и подошел к окну. — Мне закрыть ставни или тебе нужен воздух, парень? Ты выглядишь разбитым.

— Да, я совсем без сил, — признался Йен. — Да, оставь окно открытым, пожалуйста, дядя.

— Может тебе прилечь, Йен?

Он колебался. Живот по-прежнему беспокоил его, и он бы очень хотел снова лечь в постель, но чувствовал себя неуютно в хирургической, с ее сильными запахами и поблескиваниями крошечных лезвий и других таинственных, причиняющих боль вещиц. Дядя Джейми, казалось, понял, в чем проблема. Он наклонился и взял Йена под локоть.

— Пойдем, парень. Ты можешь спать наверху, в нормальной постели, если не возражаешь против соседства с майором МакДональдом.

— Я не возражаю, — сказал он, — но, пожалуй, останусь здесь, — он жестом указал на окно, не желая кивать и раздражать свою голову. — Ролло, вероятно, скоро вернется.

Дядя Джейми не стал спорить, за что Йен был очень благодарен. Женщины всегда суетятся, а мужчины принимают все как есть.

Его дядя бесцеремонно толкнул его обратно на стол, укрыл, затем стал рыться в темноте в поисках своей винтовки. Йен подумал, что, в конце концов, он мог бы пережить небольшую суету вокруг себя.

— Не мог бы ты раздобыть для меня стакан воды, дядя Джейми?

— Что? О, да, конечно.

Тетя Клэр оставила кувшин с водой под рукой. Послышался приятный звук льющейся жидкости, а затем почувствовал край глиняной чашки у своего рта и руку дяди, придерживающую его голову. Он не нуждался в поддержке, но и не возражал; прикосновение было теплым и успокаивающим. Йен не чувствовал, что замерз от ночного воздуха, и коротко вздрогнул.

— Все в порядке, малец? — пробормотал дядя Джейми, его рука крепче сжала плечо.

— Да, все хорошо. Дядя Джейми?

— Ммфм?

— Тетя Клэр рассказывала тебе о... войне? Ну, о той, которая будет, я имею в виду. С Англией.

Последовало минутное молчание, фигура его дяди замерла на фоне света от входной двери.

— Говорила, — сказал он и убрал руку. — Она и тебе рассказала?

— Нет, кузина Брианна рассказала, — он осторожно перевернулся на другой бок, стараясь не задеть свою, ставшую чувствительной, голову. — Ты им веришь?

На этот раз он ответил без колебаний:

— Да, я верю, — это было сказано в обычной манере дяди Джейми — сухо как факт, но что-то в его голосе заставило Йена почувствовать, как волоски на его шее встали дыбом.

— О. Ну, хорошо тогда.

Набитая гусиным пухом подушка под его щекой была мягкой и пахла лавандой. Рука его дяди коснулась его головы, отбрасывая взъерошенные волосы с лица.

— Не беспокойся об этом, Йен, — тихо произнес он. — Еще есть время.

Джейми поднял винтовку и вышел. С того места, где он лежал, Йен мог видеть через палисадник деревья, которые понижались от края Риджа, мимо склона Черной Горы, и словно выходили за рамки неба, с густо разбросанными звездами.

Он услышал, как открылась задняя дверь, и раздался высокий голос миссис Баг, перекрывающий всех остальных.

— Их нет дома, сэр, — сказала она, запыхавшись. — И кругом темнота, нет огня в очаге. Везде! И куда они могли уйти, на ночь глядя?

Он смутно задался вопросом, кто ушел, но это, похоже, не имело особого значения. Если бы это было проблемой, то Дядя Джейми справился бы с ней. Мысль была утешительна; он чувствовал себя словно маленький мальчик, в безопасности в постели, слыша голос своего отца снаружи, говорящего с арендаторами в холодной темноте шотландского рассвета.

Тепло медленно разлилось по всему его телу, укрытому одеялом, и он сладко уснул.

* * *

ЛУНА УЖЕ ПОДНИМАЛАСЬ В НЕБЕ, когда они вышли, что было очень даже хорошо, подумала Брианна. Даже с большим кривобоким золотым светилом, проплывающим вверху среди гущи звезд и проливающим вниз свое заимствованное сияние, тропа под их ногами оставалась невидимой. Равно, как и сами ноги, утопающие в абсолютной темноте ночного леса.

В лесу было темно, но не тихо. Гигантские деревья шумели над головой, мелкая живность повизгивала и сопела в темноте, то и дело тихо носились в воздухе летучие мыши, пролетавшие довольно близко, чтобы напугать ее, словно часть ночи резко отрывалась и взмахивала крылом прямо перед ее носом.

— Кошка священника — трусливая кошка? — предложил сыграть Роджер, когда она ахнула и ухватилась за него в результате очередного появления крылатого монстра.

— Кошка священника... благодарная кошка, — ответила она, сильно сжав его руку. — Спасибо тебе, — им скорей всего придется спать в плащах перед камином у МакГилливреев, вместо того, чтобы уютно закутаться в одеяло в собственной постели, но, по крайней мере, Джемми будет с ними.

Он сжал ее руку в ответ, большая и сильная, его рука очень обнадеживала в темноте.

— Все в порядке, — сказал он. — Я тоже хочу его рядом с нами. Это одна из тех ночей, когда семья должна быть вместе, в безопасности.

Она тихонько пробормотала что-то в знак благодарности и при­зна­тельности, но ей хотелось продолжить разговор, а также удержать чувство связи с ним, словно таким образом ночь не посмеет приблизиться к ней.

— Кошка священника была очень красноречивой кошкой, — деликатно произнесла она, — Я имею в виду, речь на похоронах. Для тех несчастных.

Роджер фыркнул, и она увидела маленькое белое облачко его дыхания в воздухе.

— Кошка священника была крайне сконфуженной кошкой, — сказал он. — Из-за твоего отца!

Она улыбнулась, поскольку он не мог видеть ее.

— Ты был действительно хорош, — сказала она мягко.

— Ммфм, — сказал он, фыркнув еще раз. — Что касается красноречия... если оно вообще было, то я тут ни при чем. Я лишь процитировал отрывки из одного псалма — я даже не смогу тебе сказать, какого именно.

— Это неважно. Хотя, почему ты произнес именно те? — спросила она с любопытством. — Я вроде думала, ты прочтешь "Отче наш" или "Господь — пастырь мой", ну, двадцать третий псалом — их все знают.

— Я тоже думал, что прочту один из них, — признался он. — И собирался. Но когда подошел к ним... — он призадумался, и у нее в памяти всплыли сырые, холодные могилки. Она задрожала, почувствовав запах сажи. Крепко сжав ее руку, он притянул ее к себе и взял под локоть.

— Я не знаю, — хрипло сказал он. — Так или иначе, это показалось более подходящим.

— Так и было, — сказала она тихо, но решила не продолжать тему, а перевести разговор в обсуждение ее последнего инженерного проекта — ручного насоса для поднятия воды из колодца.

— Если бы у меня имелось что-нибудь, что можно использовать под трубопровод, я бы запросто провела воду в дом! У меня уже есть большая часть необходимой древесины для добротной цистерны, и если я уговорю Ронни скрепить ее обручами, то мы сможем, как минимум, принимать душ, используя дождевую воду. Но если выдалбливать ветви дерева, — метод, используемый для построения небольшого трубопровода для насоса, — то у меня уйдут месяцы подготовки необходимого количества, чтобы провести трубу из колодца в дом, я уже не говорю о ручье. И нет никаких шансов достать прокатную медь. Даже если бы мы могли ее себе позволить, — а мы не можем, — привезти ее из Уилмингтона будет... — она расстроено вскинула вверх свободную руку, описывая монументальный характер предприятия.

Он обдумывал сказанное, вслушиваясь в мерное шлепанье их ботинок по скалистой тропе.

— Ну, древние римляне строили трубопровод из цемента. Конструкция описана у Плиния.

— Я знаю. Но требуется определенный вид песка, которого у нас, к сожалению, нет. А также негашеная известь, которой у нас также, к сожалению, нет. И...

— Ну да, а как насчет глины? — прервал ее Рождер. — Ты видела те тарелки на свадьбе Хильды? Большие, коричнево-красные, с красивыми узорами?

— Да, — сказала она. — И что?

— Юта МакГилливрей сказала, что их привез некто из Салема. Я не помню, как его звали, но она сказала, что он — звезда горшкотворения, или как там называется изготовление глиняной посуды.

— Готова поспорить на любые деньги, что она этого не говорила!

— Ну, что-то в этом роде, — продолжил он, нисколько не смутившись. — Смысл сказанного в том, что он делает свою посуду здесь, а не привез ее из Германии! А это значит, что здесь есть глина, подходящая для обжига, ага?

— О, теперь поняла. Хмм. А это неплохая идея, верно?

Действительно, идея была хорошая, и ее обсуждением они занимались весь остаток своего пути.

Они уже спустились с горной гряды и были в четверти мили от МакГилливреев, когда у Брианны вдруг появилось неприятное чувство беспокойства в области затылка. Это могло быть просто ее воображение; после всего, что они видели в той заброшенной дыре. Темный воздух ночного леса казался наполненным опасностью, и на каждом слепом повороте она представляла засаду, напрягаясь от ожидания внезапной атаки.

Затем она услышала, как справа от нее в зарослях деревьев что-то хрустнуло — отломилась маленькая ветка, но таким способом, на который не были способны ни ветер, ни животное. Настоящая опасность имела свой вкус, отрезвляющий как свежевыжатый лимонный сок, на фоне слабого лимонада воображения.

Ее рука сжала руку Роджера в знак предупреждения, и он тотчас остановился.

— Что? — прошептал он, доставая нож. — Где? — он ничего не слышал.

Черт, ну почему она не взяла с собой оружие, или хотя бы свой собственный кинжал? Все, что у нее сейчас имелось, это швейцарский складной нож, который она всегда носила в кармане, и то оружие, которое ей мог предложить лес.

Она теснее прижалась к телу Роджера, указывая рукой направление так, чтобы он мог отследить ее жест. Затем нагнулась, нащупывая в темноте камень или палку, чтобы использовать вместо дубинки.

— Продолжай говорить, — прошептала она.

— Кошка священника — пугливая кошка, да? — сказал он с довольно убедительной интонацией поддразнивания.

— Кошка священника — свирепая кошка, — ответила она, стараясь поддержать его насмешливую интонацию, тем временем шаря одной рукой в кармане. Другая рука держала камень, вырванный из цепкой грязи, холодный и тяжелый в ее ладони. Брианна поднялась, все ее чувства сфокусировались на непроглядной темноте справа от нее. — Она к чертовой матери выпотрошит любого, кто...

— О, это вы, — произнес голос из леса позади нее.

Она пронзительно закричала, и Роджер, рефлекторно дернувшись, развернулся на пятках лицом к угрозе и одним резким движением схватил ее, толкнув за себя.

Толчок заставил Брианну пошатнуться назад. Она зацепилась пяткой за скрытый в темноте корень и с шумом шлепнулась на задницу. С этого положения ей был прекрасно виден Роджер, который, держа в руке кинжал, с диким ревом бросился в заросли.

Запоздало она уловила, что именно сказал голос, так же, как и безошибочный оттенок разочарования в нем. Очень похожий голос, громкий от тревоги, раздался из леса справа от нее.

— Джо? — закричал голос. — Что? Джо, что?

Слева в лесу шла отчаянная драка, сопровождаемая громкими воплями. Роджер, видимо, на кого-то напал.

— Роджер! — закричала она. — Роджер, остановись! Это же Бёрдсли!

Она уронила камень при падении и сейчас поднялась на ноги, счищая грязь с руки о бока своей юбки. Ее сердце все еще бешено стучало, на левой ягодице остался ушиб, и она разрывалась между позывами рассмеяться и сильным желанием придушить одного или обоих близнецов Бёрдсли.

— Кеззи Бёрдсли, а ну-ка выходи оттуда! — рявкнула она, затем повторила еще раз, громче. Слух Кеззи улучшился после того, как ее мать удалила ему хронически воспаленные гланды и аденоиды, но он по-прежнему был глуховат.

С громким шелестом из кустов появилась хрупкая фигурка темноволосого и бледного Кезайи Бёрдсли. Увидев Брианну, он снял с плеча большую дубинку, которой был вооружен и смущенно пытался спрятать ее за спиной.

Тем временем, еще более громкий шелест и непрерывное чертыханье позади нее ознаменовали появление Роджера, крепко зажавшего тощую шею Джосайи Бёрдсли, брата-близнеца Кеззи.

— Ах вы, маленькие ублюдки! Вы что тут, ради всего святого, задумали?! — закричал Роджер, толкая Джо к его брату, стоящему в пятне лунного света. — Ты хоть понимаешь, что я едва не убил тебя?!

Было вполне достаточно света, чтобы при этих словах Брианна уловила довольно циничное выражение на лице Джосаи, прежде чем он заменил его искренним раскаянием.

— Мы очень сожалеем, мистер Мак. Мы услышали, что кто-то идет, и решили, что это бриганды.

— Бриганды, — повторила Брианна, снова почувствовав, как подступает приступ смеха, но крепко держала его в узде. — Откуда, черт возьми, вы взяли это слово?

— Эм... — сцепив руки за спиной, Джо глядел себе под ноги. — Мисс Лиззи читала нам, из той книжки, что мистер Джейми привез. Там было написано. О бригандах.

— Понятно, — она посмотрела на Роджера, который встретился с ней взглядом, очевидно, что его раздражение также постепенно переходило в веселость. — "История пиратства", — объяснила она. — Дефо.

— Ах, да, — Роджер вложил кинжал в ножны. — И с чего вы взяли, что здесь должны появиться разбойники?

Кеззи, с причудами своего непредсказуемого слуха, подхватил вопрос и ответил так же убедительно, как брат, хотя голос его был громче и слегка невыразительный — результат ранней глухоты.

— Мы наткнулись на мистера Линдсея, сэр, когда тот возвращался домой, и он рассказал нам, что случилось возле Голландского ручья. Это правда, то, что он сказал? Он все сгорели дотла?

— Они все мертвы, — оттенок веселья в голосе Роджера исчез. — Но как это связано с тем, что вы околачиваетесь в лесу с дубинками?

— Ну, понимаете, сэр, у МакГилливреев отличное, большое имение. У них есть лавка бондаря, и новый дом, и прочее, и рядом с дорогой... Ну... будь я разбойником, сэр, как раз такое бы место я и выбрал, — ответил Джо.

— И мисс Лиззи там вместе с ее Па. И ваш сын, мистер Мак, — многозначительно добавил Кеззи. — Мы не хотели, чтобы к ним нагрянула беда.

— Ясно, — Роджер кривовато усмехнулся. — Ну, тогда спасибо вам за добрые намерения. Сомневаюсь все же, что разбойники пройдут где-нибудь поблизости, Голландский ручей очень далеко отсюда.

— Это так, сэр, — согласился Джо. — Но бриганды могут быть где угодно, разве не так?

Это было бесспорно и достаточно верно, чтобы в глубине живота Брианны похолодело.

— Они могут быть, но их здесь нет, — заверил Роджер. — Пойдемте с нами к дому, ага? Мы идем забрать малыша Джемми. Я уверен, фрау Юта найдет вам кровать у огня.

Близнецы Бёрдсли обменялись загадочными взглядами. Они выглядели почти идентичными: маленькие и щуплые, с густыми темными волосами, и различались только глухотой Кеззи и круглым шрамом на большом пальце Джо. И слегка нервировало — видеть два красивых лица, имеющих одно и то же выражение.

Какую бы информацию не передавали эти взгляды, они явно успели таким образом посоветоваться, и Кеззи легким кивком подчинился брату.

— О, нет, сэр, — вежливо ответил Джосайя. — Я думаю, мы подождем, — и без лишних разговоров оба брата развернулись, врезались в темноту и удалились, шаркая ногами по листьям и камням.

— Джо! Подожди! — крикнула Брианна, ее рука что-то нащупала в глубине кармана.

— Да, мээм? — Джосайя вернулся, очутившись у ее локтя с тревожащей внезапностью. Его брат близнец не был следопытом, но Джо им был.

— О! В смысле, ты уже здесь! — она глубоко вздохнула, чтобы замедлить сердцебиение, и протянула ему резной свисток, который сделала для Германа. — Вот. Если уж вы стоите на страже, это может помочь. Позвать на помощь, если кто-нибудь все-таки появится.

Джо Бёрдсли, очевидно, никогда прежде не видел свистка, но стеснялся признать это. Он крутил вещицу в руках, стараясь не таращить на нее глаза.

Роджер протянул руку, взял у него свисток и дунул изо всех сил, свистом разорвав ночную тишину. Несколько испуганных птиц спросонья взметнулись в воздух с ближайших деревьев, щебеча и вскрикивая, затем с полным изумления взглядом появился Кеззи.

— Дуй вот в этот конец, — объяснил Роджер, постучав пальцем по нужному концу свистка, прежде чем отдать его Джо. — Немного сожми губы.

— Премного благодарен, сэр, — пробормотал Джо. Его обычный невозмутимый вид разрушился вместе с ночной тишиной, и с широко открытыми глазами ребенка в рождественское утро он взял в руки свисток, сразу повернувшись к брату, чтобы показать подарок.

Брианну вдруг осенило, что ни у кого из них никогда не было рождественского утра, равно как никто и никогда не делал им подарков.

— Я сделаю еще один для тебя, — сказала она Кеззи. — Тогда вы оба сможете сигналить друг другу. Если заметите бригандов, — добавила она, улыбаясь.

— О, да, мээм. Мы так и сделаем. Обязательно сделаем! — заверил он, едва взглянув в ее сторону, в нетерпении опробовать свисток, который его брат только что дал ему в руки.

— Просвистите три раза, если понадобится помощь! — прокричал им вслед Роджер, взяв Брианну за руку.

— Да, сэр, — послышалось из темноты, а затем последовало запоздалое "Спасибо, мээм", которое в свою очередь сменилось нескончаемым потоком шипения, вздохов, и запыхавшихся хрипов, перемежавшихся короткими удачными пронзительными гудками.

— Лиззи учит их манерам, как я посмотрю, — сказал Роджер. — Наряду с грамотой. Думаешь, они когда-нибудь станут по-настоящему цивилизо­ванными?

— Нет, — сказала она с оттенком сожаления.

— В самом деле? — она не видела его лица в темноте, но слышала удивление в голосе. — Я ведь всего лишь пошутил. Ты действительно так думаешь?

— Да, я правда так думаю. И это не удивительно, учитывая условия, в которых они росли. Ты видел, как они вели себя со свистком? Им в жизни не дарили подарков или игрушек.

— Полагаю, не дарили. Ты думаешь, это то, что делает мальчиков цивилизованными? Если так, то полагаю, малыш Джемми станет философом, или художником или кем-то в этом роде. Миссис Баг балует его до невозможности.

— О, как будто ты не балуешь, — терпеливо сказала она. — И Па, и Лиззи, и мама, и все вокруг.

— Ну, хорошо, — сказал Роджер, не обращая внимания на обвинение. — Подожди, пока у него появится конкуренция. Герману не грозит быть избалованным, верно?

Герман, старший сын Фергюса и Марсали, был буквально затравлен своими двумя младшими сестрами, которые неотлучно следовали за братом, дразня и докучая, и были известны всем и каждому под именем "дьявольские кошечки".

Она рассмеялась, но ощутила легкое чувство неловкости. Мысль о другом ребенке всегда заставляла ее чувствовать себя так, словно она взгромоздилась на вершину американских горок. Ее дыхание сбивалось, и сжимался желудок, она балансировала где-то между волнением и ужасом. Особенно теперь, когда воспоминание об их любовных утехах еще было свежо, эта мысль тяжелой ртутью растекалась в животе.

Роджер, видимо, почувствовав ее смятение, оставил эту тему, но крепко взял ее за руку своей большой и теплой рукой. Воздух был холодным, последние остатки зимних морозов задерживались в низинах.

— А как же Фергюс тогда? — спросил он, возвращаясь к предыдущей теме разговора. — Как я слышал, он тоже был лишен детства, но кажется вполне респектабельным.

— Моя тетя Дженни воспитывала его с десяти лет, — возразила Брианна. — Ты не знаком с моей тетей Дженни, но поверь мне, она бы и Адольфа Гитлера превратила в аристократа, если бы захотела. Кроме того, Фергюс вырос не в лесной глуши, а в Париже, даже если это и был бордель. И, кажется, это был первоклассный бордель, судя по тому, что рассказывала мне Марсали.

— Неужели? И что она говорила тебе?

— Да так, просто истории, которые он время от времени рассказывал ей. О клиентах, и шлю... эм, девушках.

— Ты не можешь произнести слово "шлюха"? — спросил Роджер с усмешкой. Она почувствовала, как кровь прилила к щекам, и обрадовалась темноте — он дразнил ее еще больше, когда она краснела.

— Ничего не могу поделать, я ведь ходила в католическую школу, — сказала она, защищаясь. — Условный рефлекс, — действительно, она не могла произносить вслух некоторые слова, кроме моментов бесконтрольной ярости, или заранее мысленно подготовившись. — А ты почему можешь, а? Думается, у сына священника должна быть точно такая же проблема.

Он криво усмехнулся.

— Ну, не точно такая же проблема. Я скорее был вынужден произносить ругательства и "слетать с катушек" перед друзьями, только чтобы доказать им, что я могу.

— И каким же образом ты "слетал с катушек"? — спросила она, почуяв историю. Он не часто говорил о своих ранних годах в Инвернессе, когда его усыновил двоюродный дед, пресвитерианский священник, но ей нравилось собирать небольшие лакомые кусочки историй, которые он иногда ронял.

— Ой... Курил, пил пиво и писал грязные слова на стенах мужского туалета, — сказал он с улыбкой в голосе. — Опрокидывал мусорные баки. Протыкал автомобильные шины. Воровал леденцы из почтового отделения. Вот таким маленьким бандитом я был в то время.

— Гроза Инвернесса, а? У тебя была банда? — подразнила она.

— Была, — сказал он и засмеялся. — Джерри МакМиллан, Бобби Кодор, и Дуги Бьюкенен. Я был для них "ни сват, ни брат", не только потому, что был сыном священника, но и потому что мой отец был англичанином, а у меня было английское имя. Поэтому мне всегда приходилось проявлять перед ними твердость характера. А это, как правило, означало, что я больше всех нарывался на неприятности.

— Я и понятия не имела, что ты был малолетним преступником, — сказала она, очарованная этой мыслью.

— Ну, не долго, — с иронией заверил он. — Однажды летом, когда мне было пятнадцать, преподобный отправил меня подработать на рыболовной лодке, и я отправился в море ловить сельдь. Не могу сказать, сделал ли он это, чтобы исправить мой характер, удержать подальше от тюрьмы, или только потому, что уже не выносил меня в своем доме, но его затея сработала. Хочешь увидеть суровых мужчин, выйди как-нибудь в море с кучкой шотландских рыбаков.

— Я это запомню, — сказала Брианна, стараясь не хихикать, вместо этого несколько раз фыркнув. — А что стало с твоими друзьями? Оказались в тюрьме или обходили тебя стороной, чтобы ты не сбил их с верного пути?

— Дуги ушел в армию, — оттенок тоски появился в его голосе. — Джерри продолжил дело своего отца. Его отец был табачником. Бобби... В общем, Бобби погиб. Утонул тем самым летом, когда вышел с братом ловить омаров у Обана.

Она наклонилась ближе и сжала его руку, ее плечо участливо прижалось к нему.

— Сожалею, — сказала она и вдруг умолкла. — Только... он не мертв, не так ли? Еще нет. Не сейчас.

Роджер покачал головой и издал звук, в котором смешались юмор и растерянность.

— Это утешает? — спросила она. — Или это ужасно — думать так?

Она хотела, чтобы он продолжал говорить. Он так оживленно не общался с того момента, когда был повешен и лишился своего голоса. Вынужденный выступать на публике, на публике, он уходил в себя и горло его твердело. Сейчас, будучи расслабленным, несмотря на скрипучесть голоса, он не задыхался и не откашливался.

— И то и другое, — ответил он, издав тот же звук. — Все равно я никогда его не увижу, — он слегка пожал плечами, отгоняя эту мысль. — Ты часто вспоминаешь своих старых друзей?

— Нет, не часто, — сказала она мягко. Тропа в этом месте сужалась, и она обхватила руку Роджера, все ближе прижимаясь к нему, пока они приближались к последнему повороту, за которым должен был показаться дом МакГилливреев. — У меня здесь слишком много всего, — но она не хотела говорить о том, чего у нее здесь не было.

— Ты думаешь, Джо и Кеззи просто разыграли перед нами спектакль? — спросила она. — Или они что-то затевают?

— Что они могут затевать? — спросил он, оставляя изменение темы, без комментариев. — Я не думаю, что они сидят в засаде, чтобы совершить грабеж на большой дороге — не в это время ночи.

— О, я верю тому, что они стоят на страже, — сказала она. — Они сделали бы все, чтобы защитить Лиззи. Только... — она сделала паузу.

Они вышли из леса на проезжую дорогу. Ее обочина упиралась в крутой обрыв, выглядевший в ночи, как бездонное пятно черного бархата — при свете дня это было месиво из сухих коряг, вереска, и сизой листвы церциса и кизила, переплетенными со спутанными клубками дикой виноградной лозы и лиан. Дорога дальше уходила на сотню футов вниз серпантином, и, изгибаясь, легко приводила к дому МакГилливреев.

— Огни еще горят, — произнесла она с некоторым удивлением. Небольшая группа домов — Старый Дом, Новый Дом, бондарская лавка Ронни Синклера, кузница и хижина Дэи Джонса — были по большей части без света, но нижние окна Нового Дома МакГилливреев сияли полосками огней, пробивающимися сквозь узкие щели прикрытых ставень, а костер у передней части дома казался блестящей кляксой света на фоне темноты.

— Кенни Линдсей, — сказал Роджер как бы между делом, — братья Бёрдсли сказали, что встретили его. Ему бы стоило прекратить распространять такие новости.

— Хм, нам тогда стоит быть осторожней. Если они ожидают бандитов, они будут стрелять во все, что движется.

— Не сегодня. У них вечеринка, помнишь? И что ты там говорила о том, что Бёрдсли будут любой ценой защищать Лиззи?

— Ох, — она наткнулась на какое-то скрытое препятствие и ухватилась за его руку, чтобы не упасть. — Уфф! Я только хотела сказать, что не уверена, от кого они защищают ее.

Роджер рефлекторно сжал ее руку покрепче.

— Что ты подразумеваешь под этим?

— Только то, что будь я на месте Манфреда МакГилливрея, я бы очень старалась быть любезной с Лиззи. Мама говорит, что братья Бёрдсли следуют за Лиззи как верные псы, но это не так. Они следуют за ней как ручные волки.

— Мне казалось, Йен говорил, что волков невозможно приручить.

— Да, это так, — коротко ответила она. — Пошли скорее, пока они не загасили костер.

* * *

БОЛЬШОЙ БРЕВЕНЧАТЫЙ ДОМ был буквально переполнен людьми. Свет проливался из открытой двери и мерцал сквозь маленькие окна-бойницы, расположенные в ряд по всей передней части дома, и темные фигуры сновали туда-сюда, то приближаясь, то удаляясь от костра. Звуки скрипки донеслись до них, тонкие и мелодичные, принесенные ночным ветром вместе с ароматом жарящегося мяса.

— Полагаю, Сенга по-настоящему сделала свой выбор, — сказал Роджер, взяв ее за руку перед последним крутым спуском к перекрестку. — Заключим пари, кто это может быть? Ронни Синклер или тот немецкий парень?

— О, пари? А каковы ставки? Ой! — она споткнулась, зацепившись об торчавший на тропе камень, но Роджер схватил ее покрепче, удерживая ее на ногах.

— Проигравший наводит порядок в кладовке, — предложил он.

— По рукам, — мгновенно сказала Брианна. — Я думаю, она выбрала Генриха.

— Да? Ну, может быть, ты окажешься права, — сказал он, сдерживая смех. — Но должен тебе сообщить, что ставки были пять к трем в пользу Ронни, из последнего, что я слышал. Нужно учитывать влияние фрау Юты.

— Это так, — признала Брианна. — Если бы речь шла об Инге или Хильде, я бы не спорила. Но у Сенги характер ее матери: никто не будет говорить ей, что делать, даже фрау Юта. И вообще, откуда они взяли имя Сенга? — добавила она. — Есть много Инг и Хильд в Салеме, но я ни разу не слышала о еще какой-нибудь Сенге.

— О, ну, ты и не услышишь — не в Салеме. Это не немецкое имя, знаешь ли. Оно шотландское.

— Шотландское? — произнесла она с изумлением.

— О, да, — сказал он с явной усмешкой в голосе. — Это Агнес, если читать задом наперед. Девушка с таким именем обязательно будет все делать наоборот, не так ли?

— Ты шутишь! Агнес, читаемое с другого конца?

— Я бы не утверждал, что оно распространенное, но я, не­сом­ненно, встречал парочку девушек по имени Сенга в Шотландии.

Она рассмеялась.

— Шотландцы проделывают подобное с другими именами?

— Обратное произношение? — он задумался. — Ну, я ходил в школу с девочкой по имени Аднил, и был еще сын бакалейщика, который разносил записки старым леди в нашем районе, его имя произносилось как Кирри, но писалось "К-и-р-э".

Она подозрительно взглянула на него, стараясь понять, не разыг­ры­вает ли он ее, но, кажется, он был серьезен. Брианна покачала головой.

— Я думаю, мама права по поводу шотландцев. Таким образом, ты...

— Реджор, — подтвердил он. — Звучит как что-то из "Годзиллы", или подобного фильма, верно? Какой-нибудь гигантский угорь, возможно, или жук со смертоносным лазером в глазах, — он был доволен своей хитроумной выдумкой.

— Ты думал об этом, не так ли? — сказала она, смеясь. — И которым из них ты хотел бы быть?

— В общем, когда я был маленьким, я думал, что жук со смертоносным лазером в глазах — самый лучший вариант, — признался он. — Но однажды в море я случайно вытащил попавшую в сети мурену. Такое не хотелось бы встретить ночью в темном переулке, поверь мне.

— По крайней мере, она более проворная, чем Годзилла, — сказала Брианна, слегка вздрогнув при воспоминании о собственной встрече с муреной. Четыре фута длинной пружинистой стали и каучука, быстрая, как молния, и оснащенная полной пастью острых как бритва зубов, она вылезла из трюма рыболовного судна, за разгрузкой которого наблюдала Брианна, в маленьком портовом городке под названием МакДафф.

Она и Роджер стояли, прислонившись к низкой каменной стене, лениво наблюдая парящих в воздухе чаек, как вдруг прямо под ними раздался сигнал тревоги на рыболовном судне, и они посмотрели вниз как раз в тот момент, когда рыбаки суетливо разбегались по палубе от чего-то.

Темная синусоидная волна промелькнула над серебристой рыбьей жижей на палубе, метнулась за перила и упала на мокрые камни набережной, где вызвала аналогичную панику среди рыбаков, поливавших из шланга свое снаряжение. Она корчилась и извивалась, словно разорвавшийся высоковольтный кабель, пока один человек в резиновых сапогах, собрав всю свою волю в кулак, не бросился вперед и не пнул ее обратно в воду.

— Ну, они в самом деле неплохие существа, угри, — сказал Роджер рассудительно, видимо, припоминая тот же случай. — В конце концов, их нельзя винить: будучи насильно вырванным со дня моря без всякого предупреждения — любой бы на их месте стал отбиваться.

— Да, именно так, — сказала она, подумав о Роджере и себе. Она взяла его за руку, скрестила свои пальцы с пальцами мужа и нашла его холодное, крепкое пожатие успокаивающим.

Они уже были достаточно близко, чтобы расслышать обрывки смеха и разговоров, вздымающиеся волнами в холодную ночь, как дым от огня. Там свободно бегали дети, она увидела две крошечные фигурки, шмыгающие между ногами в толпе вокруг костра, черные и с тонкими конечностями, как гоблины Хэллоуина.

— Это ведь был не Джем, правда? Он поменьше, да и Лиззи бы не позволила...

— Иммедж... — сказал Роджер.

— Что?

— Джемми наоборот, — объяснил он. — Я просто подумал, что было бы забавно посмотреть фильмы о монстрах вместе с ним. Возможно, он захотел бы быть жуком со смертоносными лазерами в глазах. Было бы весело, правда?

Он говорил с такой тоской, что у нее комок к горлу подкатил, и она, сглотнув, крепко сжала его руку.

— Расскажи ему истории о Годзилле и монстрах, — твердо предложила она. — Это же все равно понарошку. А я нарисую для него картинки.

Он рассмеялся.

— Боже, если ты нарисуешь, они забьют тебя камнями за сговор с дьяволом, Бри. Годзилла точно выглядит, как демон, сошедший со страниц Книги Откровения, ну, или мне так говорили.

— Кто это тебе говорил?

— Иджер.

— Кто... ох, — сказала она, на минуту оторопев. — Реджи? Кто этот Реджи?

— Преподобный, — его двоюродный дед, его приемный отец. Он сказал это с улыбкой, но с легким оттенком ностальгии в голосе. — Когда мы вместе ходили на фильм о монстре в субботу. Иджер и Реджор. Ты бы видела выражения лиц у женщин из "Общества Алтаря и Чая", когда миссис Грэм впускала их внутрь без объявления, и они, заходя в кабинет преподобного, находили нас топающими и ревущими, разбивающими к чертовой бабушке Токио, который мы построили из коробок и банок из-под супа.

Она засмеялась, но почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

— Жаль, что я не знала Преподобного, — сказала она, сжав его руку.

— Мне тоже жаль, — тихо сказал он. — Ты бы ему очень понравилась, Бри.

На несколько коротких мгновений, пока он говорил, темный лес и пылающий костер исчезали, и они снова очутились в Инвернессе, в уютном кабинете преподобного, с дождем, стучащим по стеклам, и шумом уличного движения. Это часто случалось, когда они говорили вот так, между собой. Затем какая-нибудь маленькая вещь разрушала момент, — сейчас это были крики со стороны костра, где люди стали хлопать в ладоши и петь, и мир их собственного времени в момент испарился.

"Что, если бы он ушел? — внезапно подумала она. — Смогла бы я вернуть все это, сама?"

При этой мысли, ее на мгновение охватила сильная паника. Без Роджера в качестве опорного камня, без воспоминаний, служащих якорем к будущему, ее собственное время было бы потеряно. Оно превратилось бы в туманные сны и исчезло, оставив ее перед лицом реальности без твердой почвы под ногами.

Она глубоко вдохнула прохладный ночной воздух, насыщенный древесным дымком, и с силой поставила ногу, оставляя след, чтобы почувствовать твердую почву.

— МамамамаМАМА! — маленький шарик выделился из неразберихи вокруг костра, метнулся по направлению к ней и уткнулся ей в колени с такой силой, что пришлось ухватиться за Роджера, чтобы остаться на ногах.

— Джем! Вот ты где! — она подхватила его на руки и уткнулась лицом в его волосы, которые приятно пахли козами, сеном, и пряными колбасками. Он был тяжелым и очень крепким.

Тогда Юта МакГилливрей обернулась и увидела их. Ее широкое лицо нахмурилось, но затем, когда она увидел их, расплылось в улыбке. Люди повернулись на ее приветственный зов, и Роджера с Брианной сразу поглотила толпа, каждый задавал вопросы, выражал удовлет­ворение от их неожиданного появления.

Несколько вопросов было задано о голландской семье, но Кенни Линдсей принес новость о пожаре ранее. Брианна была этому рада. Люди кудахтали и покачивали головами, но к настоящему времени уже исчерпали большинство своих испуганных предположений и переходили к другим вопросам. Холод могил под елями все еще медленно умирал в ее сердце, и она не желала снова возвращать к жизни свои переживания, говоря о них.

Жених и невеста, держась за руки, сидели вместе на двух перевернутых ведрах с блаженно сияющими лицами в свете костра.

— Я выиграла, — сказала Брианна, улыбаясь, глядя на них. — Разве они не выглядят счастливыми?

— Да, — согласился Роджер. — Сомневаюсь, что Ронни Синклер счастлив. Он здесь? — он огляделся вокруг, и Брианна тоже, но бондаря нигде не было видно.

— Погоди, он у себя в лавке, — сказала она, положив руку на запястье Роджера и указывая на небольшой темный дом по другую сторону дороги. На этой стороне стены дома окон не было, но слабые проблески света исходили из-под закрытой двери за углом.

Роджер перевел взгляд с темной лавки на пирующую толпу вокруг костра. Большинство родственников Юты приехали вместе со счастливым женихом и его друзьями из Салема, привезя с собой огромное количество бочек темного пива, что добавляло веселья торжеству. Воздух пенился от запаха хмеля.

Напротив, воздух исходящий от лавки бондаря был обособленным и сердитым. Она задалась вопросом, заметил ли кто-нибудь из тех, кто был вокруг костра отсутствие Ронни Синклера.

— Я пойду и немного поболтаю с ним, ладно? — Роджер легко коснулся ее спины. — Возможно, смогу его утешить.

— Что, утешить и накачать выпивкой? — она кивнула в сторону дома, где, через открытую дверь был виден Робин МакГилливрей, наливающий то, что она посчитала бы виски для избранного круга друзей.

— Уверен, с этим он справится сам, — сухо проговорил Роджер. Он оставил ее, пробравшись через веселящуюся группу у костра, и исчез в темноте. Но потом она увидела, как открылась дверь бодарни и силуэт Роджера коротко осветился изнутри, его высокая фигура закрыла свет, прежде чем исчезнуть внутри.

— Хочу пить, мама! — Джемми извивался, как головастик, пытаясь слезть вниз. Она поставила его на землю, и он рванул, как выстрел, чуть не сбив с ног полную даму с подносом кукурузных блинчиков.

Аромат дымящихся оладий напомнил ей, что она совсем не ужинала, и вслед за Джемми она пробралась к столу, где Лиззи, в роли "почти дочери этого дома", важно дала ей тарелку с квашеной капустой, колбасой, копченостями, яйцами, и еще чем-то, включающим в себя кукурузу и кабачки.

— Где твой возлюбленный, Лиззи? — спросила она, подразнивая. — Разве ты не должна сейчас любезничать с ним?

— Ах, он... — Лиззи выглядела как человек, вспомнивший о незначительной вещи, не представляющей особой важности. — Вы имеете в виду Манфреда? Он... где-то там, — она прищурилась на свет от огня, затем указала куда-то сервировочной ложкой. Манфред МакГилливрей, ее суженый, был с тремя или четырьмя другими молодыми парнями, все они, взявшись за руки, покачивались взад и вперед и что-то пели по-немецки. Казалось, что у них определенные трудности с запоминанием слов, поскольку каждый куплет прерывался хихиканьем, толчками и обвинениями.

— Вот, возьми, SchДtzchen, это значит "милый" по-немецки, знаешь? — объяснила Лиззи, наклоняясь, чтобы дать Джемми кусок колбасы. Он схватил лакомый кусочек, словно проголодавшийся тюлень, и стал старательно жевать, попутно прочавкав: "хосю пить", — и быстро удалился в ночь.

— Джем! — Брианна собралась, было, идти за ним, но ей помешала толпа гостей, направлявшихся к столу.

— О, не беспокойтесь о нем, — заверила ее Лиззи. — Все знают, кто он такой, ничего с ним не случится.

Она еще подумывала пойти за ним, но тут увидела маленькую светлую голову, появившуюся рядом с Джемми. Двумя годами старше, Герман обладал гораздо большим словарным запасом, нежели бывает у пятилетних, по большей части, благодаря опеке своего отца. Она лишь надеялась, что он не обчищает карманы в толпе, и отметила для себя, что стоит обыскать его позже на предмет контрабанды.

Герман крепко держал Джема за руку, поэтому она позволила себя уговорить сесть рядом с Лиззи, Ингой и Хильдой на тюки соломы, разложенные недалеко от огня.

— А где тогда твой возлюбленный? — подразнила ее Хильда. — Тот большой и смазливый черный дьявол?

— Ах, он? — сказала Брианна, подражая Лиззи, и они все разразились со­вершенно не подобающим изысканным леди взрывным гоготом, очевидно пиво уже некоторое время пользовалось здесь благо­склонностью.

— Он утешает Ронни, — сказала она, кивнув в сторону затемненной бондарни. — Ваша мама расстроена выбором Сенги?

— Ох, да, — сказала Инга, закатывая глаза с большой выразительностью. — Вы бы слышали их, маму и Сенгу. Они обе рвали и метали. С треском и грохотом. Па ушел на рыбалку и пробыл там три дня.

Брианна наклонила голову, чтобы скрыть улыбку. Робину МакГилливрею нравилась мирная жизнь, такая, которой, он, вероятно, никогда не будет наслаждаться в компании его жены и дочерей.

— О, да, — философски произнесла Хильда, откидываясь назад, чтобы вытянуть спину. Она ожидала первенца и находилась уже на поздних сроках беременности. — Но она не могла сильно возражать, meine Mutter. Генрих, в конце концов, сын ее двоюродного брата, хоть и без гроша в кармане.

— Но молодой, — добавила Инга практично. — Па говорит, у Генриха будет время, чтобы разбогатеть. — Ронни Синклер не был сказочно богат, к тому же старше Сенги на тридцать лет. С другой стороны, он действительно владел бондарской лавкой и половиной дома, в котором жили он и МакГилливреи. И Юта, устроившая своим старшим дочерям солидные браки с состоятельными мужчинами, безусловно, видела преимущества от союза Сенги и Ронни.

— Мне кажется, все это может быть довольно неловко, — тактично произнесла Брианна, — то, что Ронни будет проживать вместе с вашей семьей, после... — она кивнула в сторону обручившейся пары, которые кормили друг друга куском пирога.

— Ого-го! — воскликнула Хильда, закатив глаза. — Я рада, что не живу здесь!

Инга кивнула энергично, соглашаясь, но добавила:

— Но Mutti не из тех, кто будет лить слезы по пролитому молоку. Она уже стала присматривать жену для Ронни. Только взгляните на нее.

Она кивнула в сторону стола с едой, где Юта, улыбаясь, болтала в группе немецких женщин.

— Кого, ты думаешь, она выбрала? — спросила Инга сестру, прищуренным взглядом следя за поведением своей матери. — Ту малышку Гретхен? Или, возможно, кузину твоего Арчи? Или ту, с выпученными глазами — Сеону?

Хильда, которая была замужем за шотландцем из округа Сурри, покачала на это головой.

— Она захочет немецкую девушку, — возразила Хильда. — Она думает о том, что произойдет, если Ронни умрет, и его жена снова выйдет замуж. Если это будет немецкая девушка, есть шансы, что мама сможет принудить ее к новому браку с одним из ее племянников или кузенов, чтобы сохранить имущество в семье, да?

Брианна с восхищением слушала, как девушки совершенно прагматично обсуждали ситуацию, и задалась вопросом, имел ли Ронни Синклер хоть малейшее представление о том, что его судьба решалась таким способом. Но он жил с МакГилливреями больше года, рассуждала она; он должен понимать, какими методами все решает Юта.

Молча поблагодарив Бога за то, что ей не придется жить в одном доме с грозной фрау МакГилливрей, она оглянулась и посмотрела на Лиззи, чувствуя волну сочувствия к своей бывшей служанке. Лиззи должна будет поселиться у Юты, после того, как в следующем году состоится ее брак с Манфредом.

Услышав фамилию Вемисс, она вернулась к разговору, только чтобы обнаружить, что девушки обсуждают не Лиззи, а ее отца.

— Тетя Гертруда, — объявила Хильда, и негромко рыгнула в кулак. — Она вдова, это лучшая партия для него.

— У тети Гертруды бедняжка мистер Вемисс умер бы через год, — возразила Инга, смеясь. — Она в два раза больше его. Если он не умрет от истощения, она перевернется во сне и раздавит его в лепешку.

Хильда прижала обе ладошки по рту, но не от ужаса, а в большей степени, чтобы спрятать смех. Брианна подумала, что в Хильде плескалась своя доля пива; ее чепец покосился, и бледное лицо выглядело покрасневшим, даже при свете костра.

— О, ну, в общем, я думаю, он навряд ли занимает себя такой мыслью. Видите его? — Хильда кивнула в сторону попивающих пиво гостей, и Брианне не составило труда выделить среди них мистера Вемисса, с его седыми и такими же непокорными волосами, как у его дочери. Он оживленно разговаривал с крепкой женщиной в переднике и чепце, которая, смеясь, подтолкнула его локтем в бок.

Пока она наблюдала, Юта МакГилливрей направилась в их сторону, в сопровождении высокой белокурой женщины, которая заметно нервничала, сложив руки под фартук.

— Ой, а кто это? — Инга вытянула шею, как гусыня, и ее сестра с возмущением толкнула ее локтем.

— Lass das, du alte Ziege! Mutti смотрит сюда!

Лиззи приподнялась на коленях, вглядываясь.

— Кто? — сказала она голосом, похожим на сову. Ее внимание вдруг отвлек Манфред, плюхнувшийся на мешок рядом с ней, приветливо улыбаясь.

— Как дела, Herzchen? — сказал он, обнимая ее за талию и пытаясь поцеловать.

— Кто это, Фредди? — спросила она, ловко выскользнув из его объятий и незаметно указывая в сторону белокурой женщины, которая застенчиво улыбалась, когда фрау Юта представляла ее мистеру Вемиссу.

Манфред моргнул, немного покачиваясь на коленях, но ответил с готовностью.

— О-о. Это фройляйн Берриш. Сестра пастора Берриша.

Инга и Хильда заворковали с интересом; Лиззи слегка нахмурила брови, но потом расслабилась, видя, что ее отец поворачивает голову, чтобы обратиться к вновь подошедшему человеку. Фройляйн Берриш была почти такого же роста, как сама Брианна.

"Тогда понятно, почему она до сих пор фройляйн", — подумала Брианна с сочувствием. Волосы женщины, местами седые, выглядывали из-под чепца, и у нее было довольно простое лицо, хотя глаза ее излучали спокойную прелесть.

— О, стало быть, она протестантка, — сказала Лиззи пренебре­жительным тоном, который не оставлял сомнений, что фройляйн более не рассматривается в качестве подходящей партии для ее отца.

— Да, но она хорошая женщина. Пойдем, потанцуем, Элиза­бет, — Манфред явно потерял всякий интерес и к мистеру Вемиссу и к фройляйн. Он поднял протестующую Лиззи на ноги, и вывел к кругу танцующих. Она шла неохотно, но Брианна увидела, что к тому моменту, как они начали танец, Лиззи уже смеялась чему-то, что сказал Манфред, а он улыбался ей, свет от костра мерцал на их лицах. Они были красивой парой, подумала она, и лучше подходили друг другу по внешности, нежели Сенга и ее Генрих, длинный и тонкий, с топорным лицом.

Инга и Хильда начали спорить между собой по-немецки, позволив Брианне полностью посвятить себя поглощению замечательного ужина. Она так проголодалась, что готова была наслаждаться чем угодно, а фруктовый пирог, хрустящая квашеная капуста и колбаски, лопавшиеся от сока и специй, были редким угощением.

Лишь когда она подтерла остатки сока и жира на своей деревянной тарелке кусочком кукурузного хлеба, она взглянула на лавку бондаря, виновато подумав, что могла бы оставить немного еды для Роджера. Он был так добр, заботясь о чувствах бедного Ронни. Ее охватил внезапный прилив гордости и любви к нему. Может, ей стоит пойти туда и выручить его.

Она отложила тарелку в сторону и стала приводить в порядок юбки, решив привести свой план в действие, но перед ней появились две маленькие фигурки, которые, покачиваясь, вышли из темноты.

— Джем? — сказала она, испугавшись. — Что случилось?

Пламя блестело на волосах Джемми, как свежеполированная медь, но лицо под ними было белым, а огромные темные озера глаз застыли в пристальном взгляде.

— Джемми!

Он повернул свое белое лицо к ней, неуверенным голоском сказал "Мама?", затем резко сел, ноги подкосились как резиновые.

Она смутно заметила Германа, качающегося как молодое деревце на ветру, но не обратила на него никакого внимания. Она схватила Джемми, подняла его голову и слегка встряхнула.

— Джемми! Проснись! Что с тобой стряслось?

— Мальцы пьяны в стельку, a nighean, — произнес веселый голос над ее головой. — Чем таким вы их поили? — Робин МакГилливрей, сам, очевидно, несколько подвыпивший, наклонился к Джемми и легонько ткнул его, не вызвав в ответ ничего, кроме мягкого бульканья. Он поднял руку ребенка, затем отпустил ее, и она упала как пучок вареных спагетти.

— Я ничем их не поила, — ответила она, панику сменяло нарастающее раздражение, когда она увидела, что Джемми на самом деле просто спал, его маленькая грудь поднималась и опускалась в ободряющем ритме. — Герман!

Герман осел в небольшой куче сена и полусонно напевал "Alouette" себе под нос. Брианна научила его этой песне, она была его любимой.

— Герман! Чем ты поил Джемми?

— ...J'plumerai la tete...

— Герман! — она схватила его за руку, и он прекратил петь, удивленно уставившись на нее.

— Что ты давал Джемми, Герман?

— Его мучила жажда, мадам, — сказал Герман с обезоруживающе милой улыбкой. — Он хотел чего-нибудь попить, — тут его глаза зака­тились вверх, и он неожиданно опрокинулся назад, вялый, как дохлая рыба.

— Иисус Христос на кусочке гренки!

Инга и Хильда выглядели потрясенными, но Брианна была не в настроении заботиться об их чувствах.

— Где, черт побери, Марсали?

— Ее здесь нет, — сказала Инга, наклоняясь вперед и осматривая Германа. — Она осталась дома с малышками. Фергюс здесь... — она выпрямилась, неопределенно оглядываясь вокруг. — Ну, я видела его какое-то время назад.

— В чем дело? — хриплый голос у плеча застал ее врасплох, и она обернулась, обнаружив Роджера с насмешливым выражением лица, что избавило его от обычной суровости.

— Твой сын — пьяница, — сообщила она ему. Затем она уловила дуновение дыхания Роджера. — Следует по стопам своего отца, как я погляжу — холодно добавила Бри.

Оставив это без внимания, он сел рядом с Брианной и взял Джемми к себе на колени. Крепко прижимая мальчика, он потрепал Джемми по щеке, мягко, но настойчиво.

— Привет, Медж, — нежно сказал он. — Ну же, привет. Ты ведь в порядке, правда?

Как по волшебству, веки Джемми поплыли наверх. Он сонно улыбнулся Роджеру.

— Привет, папочка, — все еще блаженно улыбаясь, он закрыл глаза и полностью расслабился, его щека расплющилась на колене Роджера.

— С ним все в порядке, — сообщил ей Роджер.

— Ну, что ж, хорошо, — сказала она, не особо успокоившись. — Что, как ты думаешь, они пили? Пиво?

Роджер наклонился и понюхал испачканные чем-то красным губы своего отпрыска.

— Вишневый ликер, похоже. Там его целые бочки вокруг сарая стоят.

— Святый Боже! — она никогда не пила вишневый ликер, но миссис Баг рассказывала, как его готовить: "Берете сок из бушеля вишен, растворяете в нем двадцать четыре фунта сахара, затем наполняете сорока галлонную бочку и добавляете в нее виски".

— С ним все в порядке, — Роджер похлопал ее по руке. — А это не Герман вон там?

— Да, — она наклонилась осмотреть его, но Герман мирно спал, улыбаясь. — Этот вишневый ликер, должно быть хорошая вещь.

Роджер рассмеялся.

— Он омерзительный. Как сироп от кашля в промышленных масштабах. Но я бы сказал, что он очень бодрит.

— Ты его пил? — она пристально рассмотрела его, но его губы, казалось, были обычного цвета.

— Конечно, нет, — он склонился, и поцеловал ее в доказательство своих слов. Уверен, ты не могла подумать, что такой уважающий себя шотландец, как Ронни, будет заливать горе вишневым ликером. Особенно, когда под рукой есть приличный виски.

— Ты прав, — сказала она, и посмотрела на дом бондаря. Слабое мерцание от огня очага медленно угасло, и очертания входной двери исчезли, превращая здание в не более чем темный прямоугольник на фоне черный массы леса позади. — Как Ронни справляется с этим? — она осмотрелась вокруг себя, но Хильда и Инга отправились помогать фрау Юте: все они толпились вокруг стола, убирая остатки еды.

— О, Ронни. Он в полном порядке, — Роджер поднял Джемми со своих коленей и мягко положил его на бок в солому, рядом с Германом. — Он не был влюблен в Сенгу, в конце концов. Он страдает скорее от неудовлетворенного желания плоти, чем от разбитого сердца.

— О, ну если дело только в этом, — сказала она сухо, — тогда ему не придется долго страдать. Мне сообщили, что фрау Юта уже вовсю занимается этим вопросом.

— Да, она сказала Ронни, что подыщет ему жену. Ронни, если можно так выразиться, философски относится к делу. Тем не менее, от него все еще разит похотью, — добавил он, сморщив нос.

— Фу. Ты хочешь что-нибудь поесть? — она взглянула на маленьких мальчиков, подобрав под себя ноги, чтобы встать. — Я лучше возьму тебе что-нибудь, пока Юта и девушки не убрали все со стола.

Роджер внезапно широко зевнул.

— Нет, со мной все в порядке, — он моргнул, сонно улыбаясь ей. — Я пойду, скажу Фергюсу, где Герман, может быть, смогу урвать себе что-нибудь перекусить по дороге, — он похлопал ее по плечу, встал и, слегка покачиваясь, двинулся в сторону костра.

Она снова взглянула на мальчиков. Оба дышали глубоко и размеренно, заснув мертвецким сном. Вздохнув, она придвинула их поближе друг к другу, нагромоздив побольше соломы вокруг, и накрыла их своим плащом. Начинало холодать, хотя зима уже закончилась, и мороза в воздухе не ощущалось.

Вечеринка все еще продолжалась, но перешла на пониженные тона. Танцы прекратились, и толпа разбилась на небольшие группки, мужчины собрались в круг у костра, зажигая трубки, молодежь куда-то исчезла. Вокруг Брианны семьи укладывались на ночлег, устраивая себе гнездышки на сеновале. Некоторые ночевали в доме, но большинство устроились в амбаре. Она слышала звуки гитары где-то позади дома, и одинокий голос, поющий что-то медленное и грустное. Это вдруг заставило ее затосковать по голосу Роджера, бывшему когда-то густым и нежным.

Думая об этом, она кое-что поняла: его голос был намного лучше, когда он вернулся после утешения Ронни. Все еще хриплый, лишь тень его былого резонанса — но он звучал легко, без тех задыхающихся нот. Возможно, алкоголь расслабил голосовые связки?

Скорей всего, подумала она, он расслабил самого Роджера. Удалил некоторые его внутренние запреты на звучание собственного голоса. Это стоило знать. Ее мать высказывала мнение, что голос может улучшиться, если он будет тренировать его, если растянет голосовые связки, но он смущался своего звучания, боялся боли — то ли от реального ощущения голоса, то ли от контраста с тем, которым обладал прежде.

— Что ж, может, мне стоит приготовить вишневый ликер, — вслух произнесла Брианна. Тут она посмотрела на две маленькие фигурки, дремавшие в стоге сена, наглядно представив себе перспективу проснуться утром рядом с тремя страдающими от похмелья. — Пожалуй, нет.

Она собрала достаточно соломы для самодельной подушки, накрыла ее своим шарфом — завтра большую часть утра они будут выбирать соломинки из одежды — и легла, свернувшись вокруг Джемми. Если начнет ерзать или его вырвет во сне, она почувствует и проснется.

Костер уже догорел, лишь неровная бахрома пламени мерцала над слоем раскаленных углей, а лампы, расположенные вокруг двора либо погасли, либо были заботливо потушены. Гитара с певцом смолкли. Без сдерживающего света и шума, ночь свободно взошла над горой, широко раскрыв крылья холодной тишины. Звезды ярко сияли, но они были лишь булавочными уколами далеких тысячелетий. Подчиняясь необъятности ночи, она закрыла глаза и прильнула губами к голове Джемми, принимая его тепло.

Она пыталась настроиться на сон, но без отвлекающей компании и со стойким запахом горелой древесины в воздухе ее память уводило в прошлое, и обычные молитвы благословения превратились в мольбы о милости и защите.

"Братьев моих Он удалил от меня, и знающие меня чуждаются меня. Покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли меня".

— Я не забуду вас, — тихо проговорила она мертвым. Это казалось таким жалким — просто сказать, — таким маленьким и бесполезным. И все же единственным, что было в ее силах.

Она коротко вздрогнула, теснее прижавшись к Джемми.

Внезапно раздался шелест сена, и Роджер скользнул к ней. Он повозился немного, укрывая ее своим плащом, затем вздохнул с облегчением, и его тело тяжело расслабилось рядом с ней, рука обняла ее талию.

— Был чертовски длинный день, правда?

Она издала слабый стон согласия. Теперь, когда все стихло, и не было надобности говорить, смотреть, обращать внимание, каждая нить ее мышц казалось, вот-вот растворится от усталости. Только тонкий слой соломы отделял ее от холодной, твердой земли, но, несмотря на это, сон накатывал на нее, как приливная волна на песчаный берег — неумолимо успокаивающе.

— Тебе удалось чего-нибудь поесть? — она положила руку ему на бедро, и его рука рефлекторно сжалась, прижимая ее.

— Ага, если считать пиво едой. Многие так считают, — он засмеялся. Теплое облако хмеля поплыло от его дыхания. — Я в порядке, — жар его тела стал просачиваться сквозь слои одежды между ними, рассеивая ночную прохладу.

От Джемми всегда отдавало теплом, когда он спал: словно держишь горячий глиняный горшок, обнимая его. Роджер, однако, излучал гораздо больше тепла. Ну что ж, мама говорила, что спиртовая лампа горит жарче, чем масляная.

Она вздохнула и уютно пристроилась к нему, чувствуя себя теплой и защищенной. Необъятность ночи рассеивалась сейчас, когда семья была снова вместе, в безопасности.

Роджер напевал себе под нос. Она как-то внезапно это осознала. То не была мелодия, но она спиной почувствовала вибрации исходящие из его груди. Она боялась ненароком остановить его, по правде, это было полезно его голосовым связкам. Однако, он сам замолчал спустя мгновенье. Надеясь, что он возобновит пение, она потянулась назад, чтобы погладить его по ноге, самостоятельно издав маленький вопросительный гул.

— Хм-м-м-мммм?

Его руки обхватили ее ягодицы и крепко сжали их.

— Ммм-хммм, — сказал он, и это прозвучало как сочетание приглашения и удовлетворения.

Она не ответила, но сделала легкое протестующее движение задом. Обычно, это заставляло его отпустить ее. Он и отпустил, но лишь одну руку, и то, только для того, чтобы пройтись вниз по ее ноге с явным намерением ухватить и задрать юбку.

Она торопливо потянулась назад, схватила его блуждающую руку, притянула наверх и поместила на своей груди в знак того, что оценила его намерения и при иных обстоятельствах восторженно бы подчинилась, просто сейчас она хотела бы...

Роджер обычно хорошо понимал язык ее тела, но очевидно этот навык растворился в виски. "Или, — шальная мысль внезапно посетила ее — ему просто нет дела до того, чего она хочет...".

— Роджер! — прошипела она.

Он снова стал мычать под нос, теперь звук перемежался с низким шумом, напоминающим закипающий чайник. Он провел рукой вниз по ноге и забрался под юбку, его рука была горячей на плоти ее бедра, затем стремительно двинулся на ощупь вверх и внутрь. Джемми закашлялся, вздрагивая в ее объятиях, и она попыталась ударить Роджера в голень, сигнализируя ему прекратить.

— Боже, какая же ты красивая, — прошептал он в изгиб ее шеи. — О, Боже, такая красивая, такая красивая, такая... хммм... — следующие слова были бормотанием в ее кожу, но ей показалось, она услышала, как он сказал "скользкая". Его пальцы добрались до цели, и она выгнула спину, пытаясь увильнуть.

— Роджер, — сказала она низким голосом, — Роджер, тут люди вокруг!

Храп малыша вклинился, как дверная пружина.

Он что-то промямлил, из чего она разобрала лишь слова "темно" и "никто не увидит", затем убрал руку, только для того, чтобы схватить в охапку ее юбки и задрать их.

Он снова стал напевать себе под нос, останавливаясь на мгновение, чтобы прошептать: "Люблю тебя, как же я люблю тебя..."

— Я тоже люблю тебя, — сказала она, потянувшись назад и пытаясь поймать его руку. — Роджер, прекрати!

Он прекратил, но сразу же протянул руку и схватил ее за плечо. Стремительный бросок, и она уже лежала на спине, глядя на далекие звезды, которые тут же загорожены головой и плечами Роджера, перекатившегося на нее с ужасным шелестом соломы и расстегиваемой одежды.

— Джем, — она вскинула руку к Джемми, которого, казалось, не потревожило внезапное исчезновение опоры, и который все еще лежал, свернувшись клубком в сене, словно зимующий ежик.

Роджер, помимо всего прочего, теперь еще и начал петь, если это можно было так назвать. Или, по крайней мере, напевать слова похабнейшей шотландской песенки, о мельнике, к которому пристала молодая женщина с просьбой перемолоть ее зерно. Что он и сделал.

— На мешки швырнул девицу и растер ее пшеницу, перетер ее пшеницу... — страстно напевал ей в ухо Роджер, всей полнотой веса пригвоздив к земле, и звезды бешено завертелись над ее головой.

Она думала, его описание Ронни как "разящего похотью" было просто образным выражением, но, очевидно, нет. Голая плоть сошлась с голой плотью, и даже более чем. Брианна задохнулась. Роджер тоже.

— О, Боже, — произнес он. Он сделал паузу, замерев на мгновенье на фоне неба над ее головой, затем выдохнул в экстазе пары виски и задвигался вместе с ней, мурлыча под нос.

Слава Богу, было темно, хотя далеко не так темно, как хотелось бы. Остатки огня отбрасывали жуткое свечение на его лицо, и он действительно стал похож на большого смазливого черного дьявола, как выразилась Инга.

"Просто лежи и наслаждайся", — подумала она. Солома ужасно шуршала, но были и другие шорохи поблизости, а шелеста ветра между деревьев в ущелье вполне хватало, чтобы утопить их всех в шипящих звуках.

Она сумела подавить свое смущение и действительно начала получать удовольствие, когда Роджер продел руки ей под спину и приподнял ее.

— Обвей меня ногами, — прошептал он, и нежно коснулся ее мочки зубами. — Обвей ногами мою спину и поколоти пятками мой зад.

Движимая отчасти желанием ответить на предложенное распутство, и отчасти готовностью выжать из него воздух как из аккордеона, она раскинула ноги в стороны и, скрестив их ножницами, высоко забросила на вздымающуюся спину Роджера. Он издал восторженный стон и удвоил свои усилия. Распутство побеждало — она почти забыла, где они находились.

Держа его мертвой хваткой, возбужденная от соития, она выгнула спину и резко дернулась, содрогаясь от жара его плоти, прикосновения холодного ночного ветра и напряжения бедер и ягодиц, обнаженных в темноте. Дрожа и всхлипывая, она в неге откинулась назад в сено, ноги все еще сомкнуты на его бедрах. Бескостная и обессиленная, она позволила голове скатиться на бок, и медленно, томно открыла глаза.

Там кто-то был: она увидела движение в темноте и замерла. Это был Фергюс, который пришел забрать своего сына. Она слышала его приглушенный голос, говоривший по-французски с Германом, и тихий шелест соломы под его удалявшимися шагами.

Она лежала неподвижно, сердце колотилось, ноги все еще сцеплены на спине Роджера. Роджер, тем временем, достиг собственного пика. Свесив голову так, что его длинные волосы, как паутина в темноте, касались ее лица, он прошептал: "Люблю тебя... Боже, как я тебя люблю", — и опустился, медленно и осторожно. После чего глубоко выдохнул "Спасибо тебе" в ее ухо, и погрузился в полубессознательную негу, оставаясь на ней, и тяжело дыша.

— О, — сказала она, взглянув на тихие звезды, — не стоит благодарности, — она расцепила затекшие ноги и, не без труда, высвободилась от Роджера, более-менее прикрыв их обоих, и восстановив благословенную анонимность их соломенного гнезда. Джемми благополучно разместился между ними.

— Эй, — внезапно сказала она и Роджер шелохнулся.

— Мм?

— А каким монстром был Иджер?

Он засмеялся низким, чистым голосом.

— О, Иджер был огромным бисквитом. С шоколадной глазурью. Он падал на других монстров, и они задыхались от сладости, — он снова засмеялся, икнул и затих в сене.

— Роджер? — сказала она тихо, мгновение спустя. Ответа не последовало, и она протянула руку через дремлющее тело ее сына, чтобы положить ее на Роджера. — Спой мне, — прошептала она, хотя знала, что он уже спал.

Глава 7. ДЖЕЙМС ФРЕЙЗЕР — ИНДЕЙСКИЙ АГЕНТ.

— ДЖЕЙМС ФРЕЙЗЕР — ИНДЕЙСКИЙ АГЕНТ, — сказала я, закрыв один глаз, словно читая с экрана. — Звучит как название телевизионного шоу о Диком Западе.

Джейми приостановил процесс стягивания носков и посмотрел на меня с опаской.

— Да? Это хорошо?

— Поскольку герой телевизионного шоу никогда не умирает — да.

— В таком случае, мне подходит, — сказал он, внимательно рассматривая только что снятый носок. Он подозрительно обнюхал его, потер пальцем тонкую заплатку на пятке, покачал головой и швырнул в корзину со стиркой. — Я должен петь?

— Пе... Ох, — сказала я, припоминая, что последний раз, когда я пыталась объяснить ему что такое телевидение, мои описания по большей части сводились к "Шоу Эда Салливана". — Нет, не думаю. И не должен раскачиваться на трапеции.

— О, это радует. Я ведь уже давно не мальчик, знаешь ли, — он поднялся и с громким стоном потянулся. Дом был построен с потолками в восемь футов высотой, чтобы вместить его, но он все равно задел кулаками сосновые перекладины. — Господи, какой же длинный был день!

— Ну, он почти закончился, — сказала я, обнюхивая в свою очередь лиф только что сброшенного платья. Оно сильно, хоть и терпимо, пахло лошадьми и древесным дымом. Проветрим немного, решила я, и поглядим, можно ли поносить его еще какое-то время без стирки. — Я не могла раскачиваться на трапеции, даже когда была маленькой.

— Я бы заплатил любые деньги, чтобы лицезреть твои попытки, — сказал он, улыбаясь во весь рот.

— Что такое "индейский агент"? — поинтересовалась я. — МакДональд, кажется, считает, что делает тебе огромное одолжение, предлагая эту должность.

Он пожал плечами, расстегивая пряжку на килте.

— Без сомнения, он так считает, — в качестве эксперимента он встряхнул килт, и замечательно просеянная пыль и конские волосы посыпались к его ногам на полу. Он подошел к окну, открыл ставни и, высунув килт наружу, хорошенько его потряс. — Он бы и сделал одолжение, — слабо донесся его голос из ночной темноты снаружи, ставший громче, когда он вновь развернулся, — если бы не эта твоя война.

— Моя война? — воскликнула я в негодовании. — Ты так говоришь, словно я собственноручно предлагаю ее начать.

С легким отрицающим жестом он сказал:

— Ты знаешь, о чем я. Индейский агент, Сассенах, означает именно то, что ты слышишь — человек, который отправляется на переговоры к местным индейцам, раздает им подарки и увещевает их, в надежде, что они вступят в союз с Короной ради ее интересов, какими бы они ни были.

— О? А что такое Южный Департамент, который упоминал МакДональд? — я невольно взглянула на закрытую дверь нашей комнаты, но приглушенный храп по другую сторону холла указывал на то, что наш гость уже рухнул в объятия Морфея.

— Ммфм. Есть Южный и Северный Департаменты, занимающиеся делами индейцев в колониях. Южный Департамент возглавляет Джон Стюарт, он родом из Инвернесса. Повернись, я помогу тебе.

Я с благодарностью повернула к нему свою спину. С ловкостью, порожденной многолетним опытом, он в секунды развязал шнуровку корсета. Я глубоко выдохнула, когда корсет распустился и упал. Джейми одернул на мне сорочку и стал массировать ребра в местах, где китовый ус прижал влажную ткань к моей коже.

— Спасибо, — я блаженно вздохнула и прислонилась к нему спиной. — И так как Джон Стюарт родом из Инвернесса, то МакДональд считает, что у него есть естественная склонность нанимать других горцев?

— Это может зависеть от того, встречал ли когда-нибудь Стюарт людей из моего рода, — сухо сказал Джейми. — Но МакДональд считает, что да, — он рассеянно-любовно поцеловал меня в макушку, и принялся развязывать ленточку, скрепляющую его волосы.

— Сядь, — сказала я, переступая через лежащий на полу корсет, — я помогу тебе.

В одной рубашке он сел на стул, закрыл глаза и моментально расслабился, когда я расплела его волосы. Последние три дня его волосы были заплетенными в тугую косичку для удобства во время верховой езды. Я провела рукой по теплой огненной копне, освобожденной из плетеного плена, струящиеся локоны в свете камина отливали корицей, золотом и серебром, когда я мягко растирала кожу головы подушечками пальцев.

— Подарки, ты сказал. Корона предоставляет эти подарки? — Корона, как я заметила, имела вредную привычку "награждать" состоятельных лю­дей должностями, требующими от них больших трат собственных средств.

— Теоретически, — он широко зевнул, широкие плечи тяжело опустились в расслабленности, когда я взяла расческу и принялась приводить его волосы в порядок. — О, как приятно. Вот почему МакДональд считает это одолжением. Есть возможность наладить хорошую торговлю.

— Не исключая отличные возможности для коррупции в целом. Да, я понимаю, — я еще несколько минут расчесывала его, прежде чем спросить. — Ты на это пойдешь?

— Я не знаю. Я должен немного подумать. Ты упоминала Дикий Запад, Брианна тоже упоминала это, когда рассказывала мне о пастухах...

— Ковбоях.

Он отмахнулся от моей поправки.

— А индейцы. Это ведь, правда, да? То, что она говорила об индейцах?

— Если она говорила о том, что они будут в большинстве своем истреблены в последующие столетия, то да, она права, — я пригладила его волосы, затем села на кровать напротив него и приступила к расчесыванию своих. — Тебя это беспокоит?

Его брови слегка сошлись, пока он обдумывал это, рассеянно почесывая грудь там, где рыже-золотые завитки выглядывали из-под рубашки.

— Нет, — медленно произнес он. — Не совсем так. Не то, что я их собственноручно поведу к смерти... Но... Мы к нему приближаемся, не так ли? Ко времени, когда следует действовать осторожно, если я собираюсь ходить между двух огней.

— Боюсь, ты прав, — сказала я. Тревожная напряженность засела у меня между лопатками. Я ясно понимала, о чем он говорит. Линии огня еще не были явственными, но они уже были очерчены. Стать индейским агентом Короны сразу означало стать лоялистом — очень хорошо на данный момент, пока движение повстанцев было не более чем радикальной группировкой с полными карманами недовольства. Но очень, очень опасно, когда мы приблизимся к тому моменту, как недовольные захватят власть и провозгласят независимость.

Зная возможный исход событий, Джейми не осмелится ждать слишком долго, чтобы примкнуть к повстанцам, но если это произойдет слишком рано, он рискует быть арестованным за измену. Не лучшая перспектива для человека, который уже был помилованным предателем.

— Конечно, — робко сказала я, — если бы ты стал индейским агентом, я полагаю, ты мог бы уговорить некоторые из индейских племен, поддержать американскую сторону. Или, по крайней мере, сохранять нейтралитет.

— Мог бы, — согласился он, с определенной долей мрачности в голосе. — Но, откладывая в сторону вопрос о благопристойности подобных действий, это ведь поможет приговорить их к смерти, разве нет? Как думаешь, ожидает ли их такой конец, если, допустим, англичане выиграют?

— Не выиграют, — сказала я несколько грубовато.

Он резко взглянул на меня.

— Я верю тебе, — сказал он также грубовато. — По понятным причинам, не так ли?

Я кивнула, крепко сжав губы. Я не хотела говорить о том, предыдущем, восстании, равно как не хотела говорить о будущей революции. Но здесь у меня не было выбора.

— Я не знаю, — сказала я, и глубоко вздохнула. — Никто не может сказать, так как этого не произошло, но если бы я высказывала предположение... Тогда, думаю, индейцам было бы возможно лучше под британским правлением, — я уныло улыбнулась ему.

— Веришь или нет, но Британская империя управляла — или, я хочу сказать, будет управлять своими колониями, не прибегая к полному истреблению местного населения.

— Если не считать шотландцев, — очень сухо сказал он. — Ладно, поверю тебе на слово, Сассенах.

Он встал, проводя пятерней по волосам, и я мельком заметила тонкую белую прядь, наследие ранения.

— Тебе стоит поговорить об этом с Роджером, — сказала я. — Он знает намного больше меня.

Он кивнул, но ничего не ответил, лишь состроил неясную гримасу.

— Кстати, о Роджере, ты не знаешь куда Роджер и Бри могли пойти?

— К МакГилливреям, я полагаю, — ответил он, удивившись. — Забрать малыша Джемми.

— Откуда ты знаешь? — спросила я, тоже удивившись.

— Когда повсюду беда, мужчина хочет держать семью в безопасности и под присмотром, знаешь ли, — подняв одну бровь, он взглянул на меня, затем потянулся к шкафу и достал сверху свой меч. Он наполовину вытащил его из ножен, потом аккуратно положил на место, так, чтобы рукоять можно было быстро достать рукой.

Он принес с собой наверх заряженный пистоль, который положил на умывальник у окна. Винтовка и охотничье ружье были заряжены и с готовым запалом, но остались висеть на крюках внизу над очагом. И небольшим ироническим жестом он вытащил кинжал из ножен на поясе и аккуратно сунул его под нашу подушку.

— Иногда я забываю, — задумчиво сказала я, наблюдая за ним. Подобный кинжал лежал под подушкой нашего свадебного ложа и под многими другими с тех пор.

— Неужели? — улыбнулся он. Криво, но улыбнулся.

— А ты? Никогда?

Он покачал головой, по-прежнему сохраняя улыбку, хоть и с оттенком грусти.

— Временами мне хочется забыть.

Эта беседа была прервана брызгающим слюной фырканьем с противоположной стороны холла с последующими хлопками по постельному белью, яростными проклятиями и резким звуком "бум!", будто что-то, вероятно, ботинок, ударилось об стену.

— Гребаный кот! — проревел майор МакДональд. Я сидела, зажав рот рукой, когда топот босых ног завибрировал по половицам, и раздался последовавший за ним грохот двери майора, которая широко распахнулась и сразу же захлопнулась со страшным треском.

Джейми также замер, стоя некоторое время. Потом он двинулся, очень осторожно, и бесшумно приоткрыл нашу собственную дверь. Адсо, с высокомерно задранным S-образным хвостом, зашел внутрь. Величественно игнорируя нас, он пересек комнату, легко вскочил на умывальник и сел в тазик, где, вытянув заднюю лапу в воздухе, принялся спокойно вылизывать свои яички.

— Однажды в Париже я видел мужчину, который мог проделывать такое, — заметил Джейми, с интересом наблюдая за этим представлением.

— Неужели есть люди, готовые платить за то, чтобы разглядывать подобные вещи? — я предположила, что никто, вероятно, не станет участвовать в публичном зрелище такого рода просто ради удовольствия. Во всяком случае, не в Париже.

— В общем-то, это был не столько мужчина, сколько его подруга, не менее гибкая, надо сказать, — он широко улыбнулся мне, глаза в свете свечей ярко блестели синевой. — Это как смотреть на спаривающихся червей, ага?

— Как увлекательно, — пробормотала я и взглянула на умывальник, где Адсо теперь проделывал кое-что даже более нескромное. — Тебе повезло, что майор не спит вооруженным, кот. Он бы тебя пристрелил и сварил в горшке как тушеного кролика.

— О, сомневаюсь. Наш Дональд скорей всего спит с клинком, но очень хорошо знает, кто ему мажет масло на хлеб. Ты бы не приготовила ему завтрак, если бы он проткнул твоего кота.

Я взглянула на дверь. Звуки сдвигания матраса и бормотание проклятий на той стороне холла стихли. Майор с натренированной легкостью про­фесси­онального солдата уже давно был на обратном пути в страну грез.

— Видимо, нет. Ты был прав, насчет его способности выхлопотать себе должность у нового губернатора. И представляю, что это и есть насто­ящая причина его заинтересованности в твоем политическом развитии?

Джейми кивнул, но явно потерял интерес к обсуждению махинаций майора МакДональда.

— Я оказался прав, не так ли? Это означает, что ты должна расплатиться, Сассенах.

Он посмотрел на меня с таким видом, словно в его голове рождался хитрый замысел, который, я надеялась, не был навеян воспоминаниями о червеобразных парижанах.

— О, — я взглянула на него с опаской. — И... эм... как именно?

— Ну, в общем, я еще не продумал все детали, но думаю, для начала тебе стоит лечь в кровать.

Это звучало как разумный подход к делу. Я нагромоздила подушки в изголовье кровати, остановившись, чтобы убрать кинжал, и начала вскарабкиваться на нее. Однако, снова притормозив, вместо этого наклонилась и прокрутила кроватный ключ, туго натягивая веревки, поддерживающие матрас, пока кровать не заскрипела, а веревки не начали протяжно трещать.

— Весьма благоразумно, Сассенах, — сказал Джейми позади меня, явно развеселившись.

— Опыт, — деловито произнесла я, вскарабкиваясь на четвереньках на заново подтянутую кровать. — Я довольно часто просыпалась после ночи с тобой на матрасе, сложенном конвертом вокруг моих ушей, и задницей в сантиметре от пола.

— О, я рассчитываю, что твоя задница в итоге окажется несколько повыше, — заверил он меня.

— О, ты собираешься позволить мне быть сверху? — у меня были смешанные чувства по этому поводу. Я жутко устала, и хотя мне нравилось кататься верхом на Джейми — даже очень — я ехала на мерзкой лошади более десяти часов, и мышцы бедер, необходимые для двух этих видов деятельности, судорожно дрожали.

— Может попозже, — сказал Джейми, сузив глаза в раздумье. — Ляг на спину, Сассенах, и подбери свою сорочку. Теперь разведи ноги для меня. Вот, хорошая девочка. Нет, немного пошире, ага? — с нарочитой медлительностью он начал снимать рубашку.

Я вздохнула и слегка подвигала ягодицами в поисках позиции, в которой ноги не сведет судорогой, если я буду долго держать их в одном положении.

— Если у тебя на уме то, что я думаю, что у тебя на уме, ты пожалеешь об этом. Я даже толком не приняла ванну, — сказала я укоризненно. — Я ужасно грязная и воняю, как лошадь.

Обнаженный, он поднял свою руку и оценивающе принюхался.

— Да? Вот и хорошо, я тоже. Ну, ничего, я люблю лошадей, — он перестал искать причины для задержки, но остановился, чтобы осмотреть свои предварительные приготовления, взглянув на меня с одобрением.

— Да, очень хорошо. Теперь, если ты только поднимешь руки над головой и ухватишься за кровать...

— Ты этого не сделаешь! — воскликнула я и сразу понизила голос, непроизвольно взглянув на дверь. — Не сейчас, когда МакДональд на другом конце холла!

— О, еще как сделаю, — заверил он меня, — и черт с ним, с МакДональдом и дюжиной таких, как он, — все же, он остановился, задумчиво изучая меня, и через мгновенье вздохнул и покачал головой.

— Нет, — сказал он тихо. — Не сегодня. Ты все еще думаешь об этом голландском ублюдке и его семье, да?

— Да. А ты разве нет?

Он сел возле меня на кровать, вздыхая.

— Я очень старался не думать об этом, — честно признался он. — Но свежим мертвецам не лежится спокойно в могилах, так ведь?

Я положила свою руку поверх его руки, с облегчением узнав, что он чувствует то же, что и я. Ночной воздух казался беспокойным от витающих духов, и я почувствовала щемящую грусть того запущенного садика, ряда могил, и от всех событий и тревог того вечера.

Это была та ночь, когда хотелось в безопасности укрыться внутри, с большим огнем в очаге и людьми рядом. Дом шевелился, ставни скрипели от ветра.

— Я хочу тебя, Клэр, — тихо сказал Джейми. — Мне нужно... ты позволишь?

"Интересно, а у них перед смертью была такая же ночь?", — подумала я. Спокойно и уютно в стенах своего дома, муж и жена перешептываются между собой, лежат, обнявшись, не имея ни малейшего понятия о том, что приготовило им будущее. В моей памяти всплыли ее белые длинные бедра, когда ветер подул на нее, и я мельком увидела маленький курчавый кустик между ними и вульву под нимбом каштановых волос, белую как резной мрамор, ее бороздка запечатана как у статуи девственницы.

— Мне тоже нужно, — также тихо сказал я. — Иди ко мне.

Он прильнул ближе и аккуратно потянул шнурок моей сорочки так, что заношенное белье сползло с моих плеч. Я попыталась ухватить ткань, но он поймал мою руку и держал ее внизу вдоль тела. Одним пальцем он приспустил рубашку ниже, затем задул свечу и в темноте, наполненной запахами воска, меда и лошадиного пота, стал целовать мой лоб, глаза, скулы, губы и подбородок и медленно, слегка касаясь мягкими губами, продолжил дальше, до самого изгиба стоп.

Затем он приподнялся и надолго впился губами в мою грудь, целуя и посасывая, а я гладила рукой его спину и сжимала ягодицы, голые и уязвимые в темноте.

Позже, мы лежали в приятном червеобразном клубке, единственный свет в комнате мерцал от затухающего очага. Я так устала, что могла чувствовать, как мое тело тонет в матрасе, и не желала ничего больше, кроме как погрузиться все глубже и глубже в радушную тьму забвения.

— Сассенах?

— Хм?

Мгновение нерешительности, и его рука нашла мою, сплетясь с нею.

— Ты ведь не сделаешь, как она, правда?

— Кто?

— Ну, та голландка.

Выхваченная из объятий сна, я была сбита с толку и растеряна, достаточно, чтобы даже образ мертвой женщины, укрытой собственным передником, казался нереальным, не более тревожащим, чем случайные обрывки реальности, которые мой мозг выбросил за борт, в тщетном усилии остаться на плаву, когда я все глубже погружалась в сон.

— Что? Упасть в огонь? Постараюсь этого не делать, — заверила я, зевая. — Спокойной ночи.

— Нет. Проснись, — он легонько потряс меня за руку. — Поговори со мной, Сассенах.

— Гм... — с невероятным усилием я выбралась из соблазнительных объятий Морфея и перевалилась на бок, лицом к Джейми. — Мм... Поговорить с тобой. О чем?

— О голландке, — терпеливо повторил он. — Если меня убьют, ты же не пойдешь и не убьешь всю свою семью, правда?

— Что? — я почесала свободной рукой лоб, стараясь на фоне уплывающих остатков сна найти в этом смысл. — Чья вся... Ох... Ты думаешь, она это сделала нарочно? Отравила их?

— Думаю, возможно, да.

Его слова были не более чем шепот, но они полностью вернули меня в сознание. Мгновение я лежала молча, затем потянулась к нему, желая убедиться, что он еще там.

Он был там: большой, крупный объект. Гладкая кость бедра теплая и живая под моей рукой.

— С таким же успехом это мог быть несчастный случай, — сказала я низким голосом. — Ты не можешь знать наверняка.

— Нет, — признался он. — Но я не могу перестать представлять это, — он беспокойно повернулся на спину. — Пришли мужчины, — тихо сказал он перекладинам над головой. — Он дрался с ними, и они убили его прямо там, на пороге собственного дома. И когда она увидела, что он мертв, я думаю, она сказала мужчинам, что ей нужно сначала покормить детей, прежде чем... и тогда она положила поганки в тушеное мясо и покормила малышей и свою мать. Она забрала с собой еще двух мужчин, но мне кажется, это как раз и был несчастный случай. Она только хотела последовать за своим мужем. Не хотела оставлять его там одного.

Я хотела сказать ему, что это чересчур драматичная интерпретация того, что он видел, но не могла с уверенностью сказать, что он не прав. Слушая, как он описывает то, что представлял в мыслях, я тоже увидела это очень отчетливо.

— Ты не знаешь, — мягко сказала я, наконец. — Ты не можешь знать.

"Если только не найдешь других мужчин, — внезапно подумала я, — и не спросишь их", — правда, этого я не осмелилась сказать вслух.

Какое-то время никто из нас не издавал ни звука. Я могла сказать наверняка, что он все еще был погружен в раздумья, но зыбучие пески сна снова затягивали меня вниз, цепляясь и соблазняя.

— Что если я не смогу защитить тебя? — прошептал он, в конце концов. Его голова внезапно повернулась на подушке в мою сторону. — Тебя и всех остальных? Я буду стараться изо всех сил, на которые способен, Сассенах, и мне безразлично, если я погибну, защищая вас. Но что если я погибну слишком рано и проиграю?

Как можно было ответить на такое?

— Ты не проиграешь, — прошептала я в ответ.

Он вздохнул и наклонил голову, соприкоснувшись со мной лбом. Я почувствовала запах омлета и виски, идущий от его дыхания.

— Я постараюсь, — сказал он, и я приложилась своими губами к его мягким губам, признательность и утешение в темноте.

Я положила голову рядом с изгибом его плеча, обвила его руку своей и вдохнула запах его кожи, пропахшей дымом и солью, словно он варился на огне.

— Ты пахнешь как копченая ветчина, — пробормотала я, он издал низкий звук удовольствия и вклинился рукой между моими бедрами, в ее привычное место.

Я наконец-то расслабилась, и позволила тяжелым пескам сна засосать меня внутрь. Возможно, он сказал это, когда я провалилась в темноту, а возможно, мне это только приснилось.

— Если я умру, — прошептал он в темноту, — не следуй за мной. Дети нуждаются в тебе. Останься ради них. Я могу подождать.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Тени сгущаются.

Глава 8. ЖЕРТВА РЕЗНИ.

"От лорда Джона Грея

Мистеру Джеймсу Фрейзеру, эсквайру.

14 апреля, 1773.

Мой дорогой друг,

Пишу Вам в добром здравии и надеюсь, что и Вы, и вся Ваша семья, чувствуете себя прекрасно.

Мой сын возвратился в Англию завершить свое образование. Он с восторгом пишет о своих впечатлениях (прилагаю копию его последнего письма) и заверяет в своем благополучии. Что еще более важно, моя матушка также пишет о его процветании, хотя я подозреваю, — исходя скорее из не сказанных ею слов, нежели сказанных, — что он привнес непривычную ноту беспорядка и сумятицы в ее дом.

Признаться, я чувствую недостаток этой самой ноты в собственном доме. Вы бы подивились, какой спокойной и размеренной стала моя жизнь в эти дни. При этом покой угнетает меня, и хотя тело мое здравствует, душа моя поникла. Боюсь, я ужасно скучаю по Уильяму.

Дабы отвлечься от своего чувства одиночества, я в последнее время занялся новой деятельностью — производством вина. Конечно же, моя продукция лишена высокого качества Вашего самогона, однако я льщу себя надеждой, что оно вполне приемлемо для питья, и если его выдержать еще год-другой, станет довольно вкусным. Я вышлю Вам дюжину бутылок в конце месяца в сопровождении моего нового слуги, мистера Хиггинса, чья история может показаться вам интересной.

Вы, возможно, слышали о постыдной уличной стычке в Бостоне три года назад, которую, как я часто вижу, в газетах и листовках называют "Резня", совершенно безответственно и ошибочно с точки зрения тех, кто был причастен к реальному событию.

Я сам не был свидетелем, но беседовал со многими офицерами и солдатами, присутствовавшими там. Если они говорят правду, в чем я не сомневаюсь, то взгляд, который выражает бостонская пресса на этот случай, совершенно отвратителен.

Бостон, по всеобщим отзывам, — настоящий адский котел республиканских настроений, с так называемыми "Митингующими обществами". Они при любой погоде в полном составе маршируют на улицах, что, впрочем, является не более чем предлогом для собрания обычной толпы, главным занятием которой было досаждать войскам, расквартированным там.

Хиггинс рассказывал мне, что ни один человек не отваживался в одиночку выходить в мундире из страха перед этими толпами, и даже превышая их количеством, солдаты скрывались от людской агрессии в казармах, за исключением моментов, когда долг призывал их удерживать позиции.

Однажды вечером, патруль из пяти солдат, преследуемый не только оскорблениями непристойного характера, но и метанием камней, комьев земли, навоза и прочего мусора, попал в окружение. Давление толпы было столь сильным, что солдаты, опасавшиеся за свою безопасность, нацелили ружья, в надежде отбить охоту к дальнейшим непотребствам, сыпавшимся на них. Однако их цель не только не была достигнута, но вызвала еще большее надругательство со стороны толпы, и в какой-то момент раздался ружейный выстрел. Никто не может сказать определенно, был ли выстрел произведен из толпы или из ружья одного из солдат, не говоря уже о том, был ли он случайным или намеренным, но его эффект... Впрочем, у Вас достаточно личного опыта, чтобы представить себе сумбурность последующих событий.

В итоге, пять человек из толпы были убиты. И хотя солдаты были оскорблены и избиты, они спаслись живыми, только чтобы их предста­вили козлами отпущения в злобных декламациях лидеров, митингующих на страницах газет, состряпанных так, чтобы это все выглядело бессмысленной и ничем не спровоцированной резней невинных, нежели самозащитой против толпы, возбужденной выпивкой и лозунгами.

Я признаю, что мои симпатии полностью лежат на стороне солдат, уверен, вам это очевидно. Они предстали перед судом, где троим из них судья вынес оправдательный приговор, однако, без сомнения, он чувствовал, что подвергнет себя опасности, освободив их всех.

Хиггинс, вместе с другим солдатом, был признан виновным в непредумышленном убийстве, но подал прошение духовенству, и после наложения клейма позора его освободили. Он был, конечно же, уволен из армии без средств к существованию, став предметом всеобщего порицания, и оказавшись, таким образом, в плачевном положении. Он рассказывал мне, что был избит в таверне вскоре после освобождения, и от нанесенных ран ослеп на один глаз, в действительности же, и его собственная жизнь не единожды подвергалась опасности. Так, в поисках безопасности, он нанялся моряком на сторожевой корабль под командованием моего друга, капитана Джилла. Я видел его в море и могу заверить, что быть моряком — не его призвание.

Положение дел вскоре стало очевидным капитану Джиллу, и он положил конец службе Хиггинса по их прибытию в первый же порт. Я был в городе по делам и случайно столкнулся с капитаном, который рассказал мне об ужасной ситуации Хиггинса.

Я надумал найти этого человека, чувствуя жалость к солдату, который, как мне казалось, исполнял свой долг с честью, и несправедливо пострадал за это. Я нашел его умным человеком с покладистым характером и взял его к себе на службу, где он проявил себя заслуживающим доверия.

Я отправил его с вином, в надежде, что Ваша жена окажет любезность, чтобы осмотреть его. Местный лекарь, доктор Поттс, уже осматривал его, и заключил, что повреждение глаза непоправимо, что, скорее всего, правда. Однако, убедившись на собственном опыте в способностях Вашей жены, я полагаю, она сможет предложить лечение для других его недугов: доктор Поттс оказался неспособен в этом помочь. Передайте ей, что я ее покорный слуга и буду вечно ей благодарен за ее доброту и умение.

Мои самые теплые пожелания Вашей дочери. Я послал ей небольшой подарок, который прибудет вместе с вином. Уверен, ее муж не обидится на мою фамильярность, учитывая мое длительное знакомство с Вашей семьей, и позволит ей принять его.

Как всегда, Ваш покорный слуга,

Джон Грей".

Глава 9. В ПРЕДДВЕРИИ ВОЙНЫ.

Апрель, 1773 год.

РОБЕРТ ХИГГИНС БЫЛ субтильным молодым человеком, настолько тонким, что казалось, его кости держались вместе только с помощью одежды, и таким бледным, что было легко себе представить, что можно фактически смотреть сквозь него. Однако его украшали большие, искренние голубые глаза, волнистая копна светло-каштановых волос, и застенчивость, которая вызвала у миссис Баг, желание сразу взять его к себе под крыло и объявить о твердом намерении кормить, до тех пор, пока он не отбудет обратно в Вирджинию.

Мне самой очень понравился господин Хиггинс; он был добродушным мальчиком, с мягким акцентом своего родного Дорсета. Мне стало очень интересно, была ли щедрость лорда Джона Грея по отношению к нему такой же бескорыстной, какой казалась.

Надо сказать, я неохотно начала испытывать симпатию в отношении Джона Грея после разделенного нами опыта борьбы с корью несколькими годами ранее и его дружбы с Брианной в то время, когда Роджер был в плену у ирокезов. Однако еще оставался остро осознаваемый мною факт, что лорду Джону действительно нравились мужчины — особенно Джейми, но конечно и другие мужчины, тоже.

— Бичем, — сказала я себе, выкладывая корни триллиума на просушку, — ты патологически подозрительна.

— О, да. Это точно, — раздался позади меня насмешливый голос. — Кого и в чем это ты подозреваешь?

Я вздрогнула от испуга, и триллиум разлетелся в разные стороны.

— Ах, это ты, — сказала я сердито. — Почему тебе обязательно нужно подкрадываться ко мне?

— Для практики, — ответил Джейми, целуя меня в лоб. — Не хочу растерять навыки следопыта. Почему ты говоришь сама с собой?

— Так мне гарантирован хороший слушатель, — язвительно ответила я, и он засмеялся, наклонившись помочь мне собрать с пола корни.

— Кого ты подозреваешь, Сассенах?

Я поколебалась с ответом, но не придумала ничего лучшего, чем сказать правду.

— Мне интересно, совратил ли Джон Грей нашего мистера Хиггинса, — сказала я без обиняков. — Или только намеревается.

Он слегка моргнул, но не выглядел шокированным, и уже одно это дало мне понять, что он сам рассматривал такую возможность.

— Что заставило тебя так думать?

— Во-первых, он очень симпатичный молодой человек, — сказала я, беря у него горсть корней и выкладывая их на лист марли. — Во-вторых, у него самый тяжелый случай геморроя, который я когда-либо видела у мужчины его возраста.

— Он позволил тебе осмотреть его? — Джейми покраснел при упоминании о мужеложстве: ему не нравилась моя бестактность, но он же сам спросил, в конце концов.

— Ну, это потребовало немало убеждения, — сказал я. — Он рассказал мне о болезни достаточно легко, но ему не хотелось, чтобы я осматривала его.

— Мне бы тоже не понравилось подобное обследование, — заверил меня Джейми, — а я женат на тебе. С какой стати ты захотела бы смотреть на такую вещь, не считая болезненного любопытства? — он бросил опасливый взгляд на мой большой черный журнал, открытый на столе. — Ты ведь не собираешься рисовать изображение задницы бедного Бобби Хиггинса?

— В этом нет необходимости. Я не могу представить врача, не важно, из какого времени, который бы не знал, как выглядит геморрой. В конце концов, он был у древних израильтян и египтян.

— У них он был?

— Это есть в Библии. Спроси у мистера Кристи, — посоветовала я.

Он покосился на меня.

— Ты обсуждала Библию с Томом Кристи? Ты намного храбрее меня, Сассенах, — Кристи был самым набожным пресвитерианином и был счастлив лишь тогда, когда бил кого-то по голове томом Священного Писания.

— Не я. На прошлой неделе Герман спросил меня, что такое "наросты".

— И что это такое?

— Шишки. "И сказали они: какую жертву повинности должны мы принести Ему? Те сказали: по числу владетелей Филистимских пять наростов золотых и пять мышей золотых", — процитировала я, — или что-то вроде того. Это максимально близко к тому, что я могу прочитать по памяти. Мистер Кристи заставил Германа выписать стих из Библии в качестве наказания, и, будучи любознательным, Герман задался вопросом, о чем же он пишет.

— И он, конечно же, не спросил мистера Кристи, — Джейми нахмурился, потирая пальцем переносицу. — Хочу я узнать, что такого натворил Герман?

— Почти наверняка нет, — Том Кристи отрабатывал квит-ренту за свою землю, служа местным учителем, и казался способным сохранять дисциплину на своих условиях. Мое мнение было таково, что наличие Германа Фрейзера в качестве ученика, вероятно, стоило всей суммы, с точки зрения затраченных усилий.

— Золотые наросты, — пробормотал Джейми. — А что, это мысль, — он мечтательно вздохнул, как это часто бывало, когда он обдумывал какую-нибудь ужасную идею, связанную с возможным членовредительством, смертью или пожизненным заключением. Я нашла это выражение, мягко го­воря тревожным, но каков бы ни был ход его мыслей, вызванных "золо­тым геморроем", в настоящее время он оставил его, покачав головой. — Итак, мы говорили о заднице Бобби?

— Ах, да. О том, зачем я хотела взглянуть на наросты мистера Хиггинса, — сказала я, возвращаясь к предыдущему пункту разговора, — я хотела увидеть, возможно ли улучшение с помощью лечения, или же придется все удалить.

Брови Джейми поползли вверх.

— Удалить? Как? Твоим крошечным ножичком? — он быстро взглянул туда, где я держала свои хирургические инструменты, и с отвращением втянул голову в плечи.

— Да, я могла бы, хотя представляю, как это было бы болезненно без анестезии. Есть более простой метод, который только начинал входить в широкое использование, когда я... ушла, — всего на мгновение я почувствовала глубокий приступ тоски по моей больнице. Я почти ощутила запах дезинфицирующего средства, услышала шум и суету медсестер и санитаров, прикоснулась к глянцевым обложкам научных журналов, разбухших от идей и информации.

Затем это прошло, и я уже оценивала целесообразность пиявок против перевязывания для достижения идеального анального здоровья мистера Хиггинса.

— Доктор Роулингс советует использовать пиявки, — объяснила я. — Для серьезного случая он предлагает двадцать или тридцать штук.

Джейми кивнул, не выказывая особого отвращения к идее. Конечно, он сам несколько раз прошел лечение пиявками и уверил меня, что они не причиняют боль.

— Ага. У тебя столько нет под рукой, не так ли? Должен ли я собрать малышню и отправить их на лов?

Джемми и Герман ни о чем так не мечтали, как о предлоге пройтись с дедушкой по заболоченным топям ручьев и вернуться, украшенными пиявками и грязью по самые брови — но я покачала головой.

— Нет. То есть я имею в виду, да, — поправила я себя. — На твое усмотрение, но я не нуждаюсь в них немедленно. Пиявки лишь на время облегчат ситуацию, но геморрой Бобби — это ужасный тромбоз. То есть, сгустки засохшей крови внутри, — поправилась я, — и думаю, что ему действительно лучше поможет полное удаление. Я уверена, что смогу легировать их — я имею в виду, очень плотно завязать нитки вокруг основания каждого узла. Это перекроет в них поток крови, и, в конце концов, они просто высохнут и опадут. Очень аккуратно.

— Очень аккуратно, — эхом пробормотал Джейми. Выглядел он, мягко говоря, настороженно. — Ты делала это раньше?

— Да, один или два раза.

— А, — он скривил губы, очевидно, представляя себе процесс. — Как... эм... я имею в виду... как ты считаешь, сможет ли он испражняться, пока это будет продолжаться? Наверняка это должно занять некоторое время.

Я нахмурилась, постукивая пальцем по столешнице.

— Его главная трудность и состоит в том, что он не может испражняться. В смысле, недостаточно часто и не в надлежащей консистенции... Кошмарное питание, — сказала я, обвиняюще указывая на него пальцем. — Он рассказал мне: хлеб, мясо и пиво. Ни овощей, ни фруктов. Я не сомневаюсь, что запор — это всеобщий бич британской армии. Не удивлюсь, если у каждого солдата есть геморройные шишки, свисающие из задницы, как виноградные гроздья!

Джейми кивнул, подняв одну бровь.

— Есть множество вещей, которые меня в тебе восхищают, Сассенах, но особенно — нежная, деликатная манера твоей речи, — он кашлянул, взглянув вниз. — Однако если, как ты говоришь, запор вызывает шишки...

— Это так.

— Ага, хорошо. Только вот мы говорили о Джоне Грее. Я имею в виду, ты не думаешь, что состояние задницы Бобби имеет отношение к... ммфм...

— О... Ну, нет, не непосредственно, — я запнулась. — Это больше из-за того, что лорд Джон написал в своем письме, он хотел, чтобы я, как он выразился, "предложила лечение для других его недугов". Я имею в виду, возможно, он мог бы знать о трудностях Бобби, без... эм... личного досмотра, скажем так? Но, откровенно говоря, шишки — настолько банальная болезнь... Отчего бы ему интересоваться этим настолько, чтобы просить меня сделать что-то с ними — если он не думал, что они могли бы помешать его собственному возможному... эм... продвижению?

Лицо Джейми, возвратившееся к своему нормальному оттенку во время обсуждения пиявок и запора, покраснело снова.

— Его...

— Я имею в виду, — сказала я, складывая руки под грудью, — что меня несколько воротит... при мысли, что он послал мистера Хиггинса сюда "на ремонт", если можно так выразиться, — я страдала от легкого чувства неловкости относительно вопроса о заднице Бобби Хиггинса, но не облекала это понятие в слова раньше. Теперь, когда я это сделала, то осознала наверняка, что именно беспокоит меня. — Мысль, что я решу проблему бедного малыша Бобби, а затем отправлю его домой, чтобы... — я плотно сжала губы, и резко повернулась обратно к своим корешкам, бесцельно переворачивая их. — Мне не нравится так думать — сказала я дверце шкафа. — Я постараюсь сделать все, что смогу для мистера Хиггинса. У Бобби Хиггинса не много перспектив. Несомненно, он сделает все... что потребует Его Светлость. Но возможно я несправедлива к нему — лорду Джону, я имею в виду.

— Возможно, так и есть.

Я обернулась и обнаружила, что Джейми сидит на моем табурете и вертит в руках баночку гусиного жира, которая, казалось, занимала все его внимание.

— Ну, — сказала я неуверенно. — Ты знаешь его лучше, чем я. Если ты думаешь, что он не... — мои слова были заглушены. Внезапно, снаружи послы­шал­ся мягкий стук, словно верхушка ели ударилась о деревянное крыльцо.

— Я знаю о Джоне Грее больше, чем хотел бы, — сказал Джейми, наконец, и поглядел на меня, слабо улыбнувшись уголком рта. — И он знает обо мне гораздо больше, чем мне нравится думать. Но, — он наклонился вперед, поставил баночку, затем поместил руки на колени и посмотрел на меня, — в одной вещи я не сомневаюсь. Он — благородный человек. Он не станет использовать Хиггинса, или любого другого человека, находящегося под его защитой.

Он казался очень уверенным в этом, и я успокоилась. Мне действительно нравился Джон Грей. И все же... появление его писем, регулярных как тиканье часов, всегда вселяло в меня слабое чувство тревоги, словно я слышала отдаленные раскаты грома. Не было ничего в самих письмах, чтобы вызвать такой отклик: они походили на самого человека — эрудированные, с чувством юмора и искренние. И, конечно, у него была причина писать. Более чем одна.

— Ты знаешь, он все еще любит тебя, — сказала я спокойно.

Он кивнул, но не посмотрел на меня, его пристальный взгляд по-прежнему был устремлен куда-то за деревья, обрамляющие палисадник.

— Ты бы предпочел, чтобы этого не было?

Он помолчал, потом снова кивнул. Хотя в этот раз он обернулся, чтобы посмотреть на меня.

— Да, предпочел бы. Ради себя. Ради него, определенно. Но для Уильяма? — он неуверенно покачал головой.

— Ох, возможно он и усыновил Уильяма ради тебя, — сказала я, привалившись к столешнице. — Но я видела их двоих, помнишь? И я не сомневаюсь, что он любит Вилли ради него самого.

— Нет, я тоже не сомневаюсь в этом, — он встал, беспокойно сбивая воображаемую пылинку со складок своего килта. Он замкнулся, смотря внутрь себя на то, чем не хотел делиться со мной.

— Ты... — начала я, но остановилась, когда он снова взглянул на меня. — Нет. Это не имеет значения.

— Что? — сузив глаза, он наклонил голову набок.

— Ничего.

Он не двигался, только еще пристальней смотрел на меня.

— Я вижу по твоему лицу, что это не так, Сассенах. Что?

Я глубоко вдохнула через нос, завернув кулаки в фартук.

— Это всего лишь... я уверена, что это не правда, это просто мимолетная мысль...

Он издал низкий шотландский звук, означающий, что я должна прекратить болтать и "расколоться". Имея достаточно опыта, чтобы осознать, что он не оставит это дело, пока я не заговорю, я "раскололась":

— Ты когда-нибудь задумывался, не принял ли его лорд Джон, потому что... что ж, Уильям, выглядит ужасно похожим на тебя и, очевидно, с самого раннего возраста. Поскольку лорд Джон находит тебя физически... привлекательным... — слова замерли. И видя выражение его лица, я хотела перерезать себе горло за то, что произнесла их.

Он закрыл на мгновение глаза, чтобы не видеть меня. Его кулаки сжались так крепко, что от кистей рук до предплечья проступили вены. Очень медленно он расслабил руки. Открыл глаза.

— Нет, — сказал он с полной убежденностью в голосе. Он кинул на меня прямой, твердый взгляд. — И это не потому, что я не могу вынести мысли об этом. Я уверен.

— Конечно, — быстро сказала я, желая уйти от темы.

— Я знаю, — повторил он более резко. Два его негнущихся пальца постучали по ноге, затем успокоились. — Я тоже думал об этом. Когда он впервые сказал мне, что хочет жениться на Изабель Дансени.

Он отвернулся и выглянул в окно. Адсо был в палисаднике, преследуя кого-то в траве.

— Я предложил ему свое тело, — сказал Джейми резко, не оглядываясь. Он говорил довольно ровно, но по его напрягшимся плечам можно было понять, чего ему стоило произнести их. — В благодарность, я сказал тогда. Но это было... — он сделал странное судорожное движение, как будто пытаясь освободиться от невидимых пут. — Я намеревался увидеть, понимаешь, каким человеком он может быть. Этот мужчина, который примет моего сына как своего собственного.

Голос его слегка задрожал, когда он произнес "мой сын", и я инстинктивно придвинулась к нему, желая хоть как-то залатать рану за этими словами.

Он был напряжен, когда я прикоснулась к нему, не желая объятий, но взял меня за руку и сжал ее.

— Можешь ли ты... думаешь, ты можешь сказать это наверняка? — я не была шокирована. Джон Грей сам рассказал мне об этом предложении несколько лет назад на Ямайке. Хотя я не думаю, что он понял истинную природу этого предложения...

Рука Джейми сжала мою, и его большой палец прошелся по линиям моей ладони, слегка погладив по ногтю. Он посмотрел на меня, и я почувствовала, как его глаза исследуют мое лицо, не задавая вопрос, но так, как если бы кто-то заново увидел уже давно знакомый предмет — увидел глазами то, что длительное время знал лишь сердцем.

Он поднял свободную руку и провел двумя пальцами линию по моей брови, задержавшись на мгновение на скуле щеки, затем прохладная рука двинулась снова вверх, назад, в теплоту моих волос.

— Ты не можешь быть так близко к другому человеку, — сказал он мне, наконец. — Не можешь находиться внутри друг друга, когда запах его пота впитывается в волосы твоего тела, и совсем не видеть его души. Или если ты можешь это сделать... — он замялся, и я задалась вопросом, думал ли он о Черном Джеке Рэндалле, или Лаогере, женщине, на которой он женился, думая, что я мертва. — Что ж... это ужасно само по себе, — закончил он тихо, и его рука опустилась вниз.

Между нами повисла тишина. Внезапный шорох послышался из травы снаружи, поскольку Адсо рванулся и исчез, и пересмешник начал тревожно вопить с большой красной ели. На кухне что-то со звоном упало, а затем раздалось ритмичное шуршание веника. Все уютные звуки жизни, которую мы создали.

Делала ли я когда-нибудь это? Лежала с мужчиной и ничего не видела в его душе? Конечно, делала, и он был прав. Холодное дыхание коснулось меня, и волоски тихо поднялись на моей коже.

Он издал вздох, который, казалось, пришел из самого нутра, и провел рукой по своим волосам.

— Но он отказался сделать это. Джон, — он посмотрел вверх, затем послал мне кривую улыбку. — Он любил меня, он так сказал. И если я не мог ответить ему взаимностью, а он знал, что я не мог, тогда он не принял бы фальшивку за настоящую монету.

Он встряхнулся, жестко, словно собака, вышедшая из воды.

— Нет. Я знаю наверняка, человек, который сказал такое, не занялся бы содомией с ребенком ради красивых голубых глаз его отца, Сассенах.

— Нет, — согласилась я. — Скажи мне... — я колебалась, и он посмотрел на меня, приподняв одну бровь. — Если... если бы... эм... он принял твое предложение... и ты нашел бы его... — я поискала какие-то разумные формулировки, — менее достойным человеком, чем мог бы надеяться...

— Я сломал бы ему шею там, прямо у озера, — сказал он. — Не имело бы значения, если бы они повесили меня, я бы не позволил ему получить мальчика. Но он этого не сделал, и я позволил, — добавил он, пожимая плечами. — И если малыш Бобби придет в кровать Его Светлости, я думаю, что это будет по его собственной свободной воле.

* * *

НЕТ ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЙ БЫ действительно чувствовал себя отлично с чьей-то рукой в своей заднице. Я замечала это ранее, и Роберт Хиггинс не был исключением из правил.

— Итак, это не будет слишком больно, — сказала я, как можно более успокаивающе. — Все, что вам нужно сделать, это оставаться неподвижным.

— Ох! Я буду неподвижным, мэм, действительно буду, — горячо заверил меня он.

Он находился на моем операционном столе, стоя в одной рубашке на четвереньках, что удобно поместило оперируемую зону на уровень глаз. Щипцы и лигатуры, которые мне потребуются, помещались на столике справа от меня рядом с миской свежих пиявок, на всякий случай.

Он слегка вскрикнул, когда я провела по заду влажной тканью, смоченной в скипидаре, в целях ее тщательного очищения, но он хорошо держал свое слово и не дергался.

— Теперь, мы собираемся здесь достичь весьма благоприятного эффекта, — заверила я его, взяв пару длинноносых щипцов. — Но чтобы облегчение стало постоянным, должны произойти радикальные изменения в вашем питании. Вы меня понимаете?

Он затаил дыхание, когда я схватила одну из шишек и потянула к себе. Их было три, в классическом расположении — на девять, на два и на пять часов по циферблату... Выпуклые, как малина, и точно такого же цвета

— О-о! ...Д-да, мадам!

— Овсянка, — сказала я твердо, переложив щипцы в левую руку, не уменьшая сцепления и взяв правой рукой иглу с продетой в нее шелковой нитью. — Каша каждое утро, без исключения. Заметили ли вы изменения к лучшему в функциях вашего кишечника, после того как миссис Баг кормит вас кашей на завтрак?

Я свободно продела нить вокруг круглого основания геморроидального узла, затем аккуратно толкнула иглу вверх, делая небольшую петлю, и затянула.

— Аааа... ох! Эмм... сказать по правде, мэм, это как испражняться кирпичами, покрытыми шкурой ежа, и неважно, что я ем.

— Ну, это пройдет, — заверила я его, скрепляя лигатуры узелком. Я выпустила геморройный узел, и Бобби глубоко вдохнул. — Теперь, виноград. Вы любите виноград, не так ли?

— Не люблю. У меня зубы сводит, когда я его кусаю.

— Неужели? — его зубы не выглядели прогнившими; мне стоит повнимательней осмотреть его рот, возможно, Бобби страдает легкой формой цинги. — Хорошо, мы попросим миссис Баг сделать для вас прекрасный пирог с изюмом; его вы сможете съесть без труда. У лорда Джона есть способный повар? — я прицелилась щипцами и достала следующую шишку. Уже привыкнув к этому ощущению, он лишь немного застонал.

— Даа, мэ-эм. Индеец, по имени Мэнок.

— Хм-м, — продеваю вокруг и вверх, затягиваю, связываю. — Я напишу рецепт пирога с изюмом для вас, чтобы передать ему. Он готовит ямс, или бобы? Фасоль довольно хороша для этой цели.

— Я полагаю, что он готовит, мэм, но Его Светлость...

Я открыла окна для проветривания — Бобби был не грязнее других, но он, безусловно, не был чище, — и в этот момент я услышала звуки с тропы — голоса, и звон упряжи.

Бобби тоже услышал их, дико глянул в окно и напряг задние конечности на столе, словно собирался подпрыгнуть как кузнечик. Я схватила его за одну ногу, но затем передумала. Не было никакого другого способа прикрыть окно, кроме как закрыть ставни, а мне нужен был свет.

— Давайте, вставайте, — сказала я ему, отпуская его ногу и берясь за полотенце, — а я пойду и посмотрю, кто это, — он проворно последовал указаниям, слезая вниз и поспешно хватаясь за свои бриджи.

Я вышла на крыльцо как раз вовремя, чтобы поприветствовать двух мужчин, которые вели своих мулов по последнему трудному склону во двор. Ричард Браун и его брат Лайонел из одноименно названного Браунсвилля.

Я удивилась, увидев их: было добрых три дня пути в Браунсвилль из Риджа, и между этими двумя поселениями почти не было торговли. По крайней мере, это было так же далеко, как Салем, но в противоположном направлении, однако жители Риджа ходили туда гораздо чаще: Моравы были трудолюбивыми и толковыми торговцами, беря мед, масло, соленую рыбу и взамен торгуя сыром, керамикой, курами и другими мелкими животными. Насколько я знала, жители Браунсвилля имели дело только с дешевыми торговыми товарами для чероки, и варили весьма низкопробное пиво, не стоившее поездки туда.

— Добрый день, мистрис, — Ричард, пониже ростом и старший из братьев, коснулся края своей шляпы, но не снял ее. — Ваш муж дома?

— Он в сенном сарае, выделывает шкуры, — я как следует вытерла руки о полотенце, которое держала. — Проходите в кухню, я принесу немного сидра.

— Не беспокойтесь, — без дальнейших церемоний он повернулся и целенаправленно пошел за дом. Лайонел Браун, чуть выше брата ростом, хотя с тем же телосложением, почти долговязый и с такими же табачного цвета волосами, коротко кивнул мне, последовав за ним.

Они оставили своих мулов с висящими поводьями, по-видимому, на мое попечение. Животные медленно побрели через двор, останавливаясь, чтобы пощипать высокую траву, которая росла вдоль дороги.

— Хмпф! — сказала я, глядя вослед братьям Браун.

— Кто это? — произнес низкий голос позади меня. Бобби Хиггинс вышел наружу и пристально всматривался с крыльца своим здоровым глазом. Бобби, как правило, опасался незнакомцев, что неудивительно, учитывая его опыт в Бостоне.

— Своего рода соседи, — я рванулась вперед и схватила одного из мулов под уздцы, когда он потянулся к персиковому деревцу, которое я посадила возле крыльца. Ему пришлось не по вкусу такое вмешательство в его дела, и он оглушительно заревел, попытавшись меня укусить.

— Мэм, позвольте мне. — Бобби, уже держал под уздцы второго мула, и наклонился, чтобы взять у меня повод. — Чу! — крикнул он упрямому животному. — Заткнись, или я возьму палку!

Бобби был пехотинцем, а не кавалеристом, это было видно сразу. Слова были достаточно смелыми, но плохо сочетались с его неуверенными действиями. Он небрежно дернул мула за поводья. Мул тут же прижал уши и укусил его за руку.

Хиггинс закричал и выпустил обе пары поводьев. Кларенс, мой собственный мул, услышав сигнал, издал громкий приветственный вопль от своего лица, и два вновь прибывших мула быстро затрусили в ту сторону, подбрасывая кожаные стремена.

Бобби не сильно пострадал, хотя зубы мула прокусили кожу: пятно крови просочилось сквозь рукав его рубашки. Я приподняла ткань, чтобы посмотреть на укус, и услышала шаги на крыльце. Подняв глаза, я увидела встревоженную Лиззи с большой деревянной ложкой в руке.

— Бобби! Что произошло?

Увидев ее, он сразу же выпрямился, принимая беспечный вид и откидывая со лба прядь вьющихся каштановых волос.

— О, эм... Ничего, мисс. Небольшая неприятность с отродьями Белиала. Не беспокойтесь, все в порядке.

После чего его глаза закатились, и он упал в глубокий обморок.

— О-о! — Лиззи слетела вниз по ступенькам и опустилась на колени рядом с ним, настойчиво хлопая его по щекам. — С ним все в порядке, миссис Фрейзер?

— Бог его знает, — честно сказала я. — Но, думаю, да. — Бобби, казалось, дышал нормально, и я нащупала сносный пульс на его запястье.

— Не занести ли нам его внутрь? Или мне принести жженые перья, как вы думаете? Или нашатырь из хирургической? Или бренди? — Лиззи суетилась, словно встревоженный шмель, готовая взлететь в любом из нескольких разных направлений.

— Нет, я думаю, он приходит в себя, — большинство обмороков длятся всего несколько секунд, и я могла видеть, как его грудь поднялась, и дыхание углубилось.

— Капелька бренди пришлась бы очень кстати, — пробормотал он, его веки затрепетали.

Я кивнула Лиззи, которая понеслась обратно в дом, оставив свою ложку на траве.

— Чувствуете небольшую слабость? — спросила я сочувственно. Травма руки была не более чем царапина, а я, определенно, не сделала ничего такого, что могло бы привести его в шок, ну, во всяком случае, физически. В чем же тогда была проблема?

— Я не знаю, мэм, — он попытался сесть, и хотя был белым как полотно, казался в порядке, так что я позволила ему это. — Просто каждый раз, как у меня появляются эти пятна, в моей голове начинает что-то жужжать, словно рой пчел, и дальше наступает темнота.

— Каждый раз? Это случалось и прежде? — спросила я резко.

— Даа, мэм, — голова его болталась, как подсолнух на ветру, и я обхватила рукой его за подмышку, чтобы он снова не упал. — Его Светлость надеялся, что вы, возможно, знаете, как это прекратить.

— Его Све... Господи... О-о, он знал об обмороках? — ну, конечно, он бы знал, если Бобби имел привычку падать перед ним в обморок.

Он кивнул головой и сделал глубокий, тяжелый вдох.

— Доктор Поттс пускал мне кровь дважды в неделю, но это, похоже, не помогло.

— Смею предположить, что нет. Полагаю, он был более полезен вашим шишкам, — заметила я сухо.

Слабый розовый оттенок появился на щеках — бедный мальчик, у него не было достаточно крови, чтобы обеспечить приличный румянец, — и он отвел взгляд, пристально глядя на ложку.

— Эмм... Я... гм... не говорил никому об этом.

— Не говорил? — я была удивлена. — Но...

— Видите ли, это все поездка верхом. Из Вирджинии, — румянец усилился. — Я бы не открылся никому, но неделя в седле этой чертовой лошади — не при вас будет сказано, мэм, — довела меня до агонии, и уже не было никаких шансов скрыть это.

— Значит, лорд Джон тоже не знает об этом?

Он энергично покачал головой, его растрепанные каштановые локоны упали обратно на лоб. Я почувствовала некоторое раздражение — с одной стороны на себя, за то, что ошиблась в мотивах Джона Грея, с другой стороны — на Джона Грея за то, что он выставил меня дурой.

— Что ж... сейчас вы чувствуете себя немного лучше? — Лиззи с бренди не появлялась, и я на мгновение задумалась, куда она пропала. Бобби все еще был очень бледен, но храбро кивнул и вскарабкался на ноги. Он стоял, покачиваясь и моргая, пытаясь удержать равновесие. Клеймо в виде буквы "М" на его щеке казалось кроваво-красным на фоне бледной кожи.

Отвлекшись на обморок Бобби, я не обращала никакого внимания на звуки, доносящиеся с другой стороны дома. Теперь же я услышала голоса и приближающиеся шаги.

Джейми и двое Браунов появились из-за угла дома, затем остановились, увидев нас. Джейми был слегка нахмуренным и хмурился все сильнее. Брауны, напротив, казалось, как ни странно, были в приподнятом настроении, хотя и с мрачными лицами.

— Значит, это правда, — Ричард Браун тяжело уставился на Бобби Хиггинса, затем повернулся к Джейми. — У вас убийца в доме.

— У меня? — Джейми был холодно вежлив. — Я даже не знал об этом, — он поклонился Бобби Хиггинсу с изысканностью французского придворного, затем выпрямился, показывая в сторону Браунов. — Мистер Хиггинс, позвольте представить вам мистера Ричарда Брауна и мистера Лайонела Брауна. Господа, мой гость, господин Хиггинс, — слова "мой гость" были произнесены с нажимом, что заставило маленький рот Ричарда Брауна сжаться в тонкую ниточку.

— Берегитесь, Фрейзер, — сказал он, пристально глядя на Бобби, словно призывая того испариться. — Водиться с плохой компанией может быть опасным в эти дни.

— Я сам буду выбирать, с кем мне общаться, сэр. — Джейми говорил негромко, процеживая каждое слово сквозь зубы. — И я не выбираю вас. Джозеф!

Отец Лиззи, Джозеф Вемисс, появился из-за угла, ведя двух сбежавших мулов, которые теперь казались послушными, как котята, хотя любой из них превосходил ростом мистера Вемисса.

Бобби Хиггинс, потрясенный всем происходящим, дико посмотрел на меня, ожидая объяснений. Я слегка пожала плечами, сохраняя молчание, пока Брауны не сели на мулов и не покинули поляну, с напряженными от гнева спинами.

Джейми подождал, пока они скроются из виду, затем выдохнул, гневно запустив руки в волосы, бормоча что-то на гэльском. Я не вникла в тонкости, но поняла, что он сравнивал характер наших недавних посетителей с геморроем мистера Хиггинса в ущерб Браунам.

— Прошу прощения, сэр? — Хиггинс выглядел растерянным, но стремился понравиться.

Джейми посмотрел на него.

— Пусть убираются и исходят желчью, — сказал он, махнув в сторону Браунов прогоняющим жестом. Он поймал мой взгляд и повернулся в сторону дома. — Пойдемте, Бобби, у меня есть парочка вещей, которые я должен сообщить вам.

* * *

Я ПОСЛЕДОВАЛА ЗА НИМИ по двум причинам — из любопытства и на случай, если мистер Хиггинс снова упадет в обморок. Он казался достаточно стабильным, но все еще был очень бледным. В противоположность Бобби Хиггинсу, мистер Вемисс — такой же светловолосый и худощавый как его дочь — казался олицетворением румяного здоровья. Что же такое происходило с Бобби? Я недоумевала. Я бросила осторожный взгляд на его бриджи, когда последовала за ним, но все было в порядке — никакого кровотечения.

Джейми повел нас в свой кабинет, жестом указав на несколько разномастных табуретов и ящиков, которые он использовал для посетителей. Но Бобби и мистер Вемисс решили постоять. Бобби — по понятным причинам, мистер Вемисс из уважения: ему всегда было некомфортно сидеть в присутствии Джейми, за исключением совместных трапез.

Не стесненная физическими повреждениями или социальным предубеждением, я устроилась на лучшем стуле и, подняв одну бровь, посмотрела на Джейми. Он тоже уселся возле стола, который он использовал как письменный.

— Значит, дела обстоят так, — сказал он без предисловий. — Браун и его брат провозгласили себя главами Комитета Безопасности и пришли, чтобы завербовать меня и моих арендаторов в качестве его членов, — он взглянул на меня, уголки его рта немного изогнулись. — Я отказался, как вы, несомненно, заметили.

Мой живот слегка сжался, когда я подумала о том, что сказал майор МакДональд, и о том, что знала я сама. Значит, это и было началом.

— Комитет Безопасности? — мистер Вемисс растерянно оглянулся и посмотрел на Бобби Хиггинса, который выглядел существенно менее удивленным.

— Провозгласили, значит? — тихо сказал Бобби. Пряди вьющихся каштановых волос выбились из-под ленты, и одну из них он заправил пальцем за ухо.

— Вы слышали о таких комитетах прежде, мистер Хиггинс? — спросил Джейми, подняв одну бровь.

— Встречался с одним из них, сэр. Довольно близко, — Бобби быстро коснулся пальцем чуть пониже своего слепого глаза. Он был по-прежнему бледен, но его самообладание постепенно возвращалось. — Это просто толпа. Словно те мулы, только тупее и более отвратительные, — он криво улыбнулся, разглаживая рукав рубашки на месте укуса.

Упоминание мулов вдруг напомнило мне кое о чем, и я встала, внезапно положив конец разговору.

— Лиззи! А где Лиззи?

Не дожидаясь ответа на этот риторический вопрос, я подошла к двери кабинета и выкрикнула ее имя, которое было встречено тишиной. Она ушла за бренди, в кувшине на кухне его было много, и она знала об этом — я видела, как она принесла его для миссис Баг не далее как прошлой ночью. Лиззи должна быть в доме. Конечно, она бы не ушла...

— Элизабет? Элизабет, где ты? — окликая, мистер Вемисс шел прямо позади меня, когда я двинулась по коридору к кухне.

Она ушла за бренди, в кувшине на кухне его было много, и она знала об этом — я видела, как она принесла его для миссис Баг не далее как прошлой ночью. Лиззи должна быть в доме. Конечно, она бы не ушла...

— Мисс Вемисс! — Бобби Хиггинс, обезумев, протиснулся через меня, и подхватил ее на руки.

— Элизабет! — мистер Вемисс также оттолкнул меня локтем, лицо его было почти таким же белым, как у дочери.

— Дайте мне взглянуть на нее, вы позволите? — сказала я, твердо проталкиваясь назад к Лиззи. — Положите ее на скамью, Бобби.

Он поднялся, держа ее на руках, затем, не выпуская девушку, сел на скамью, лишь слегка поморщившись при этом. Ну, если он хотел быть героем, у меня не было времени на споры с ним. Я опустилась на колени и схватила ее запястье в поисках пульса, убирая другой рукой светлые волосы с ее лица.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, в чем, вероятнее всего, было дело. Она была липкой на ощупь, и бледность ее лица отливала серостью. Я чувствовала дрожь надвигающегося озноба, который пробежал по ее плоти, она все еще была без сознания.

— Это вернулась лихорадка? — спросил Джейми. Он появился возле меня сбоку и держал мистера Вемисса за плечо, одновременно утешая и сдерживая.

— Да, — сказала я кратко. У Лиззи была малярия, которой она заразилась на побережье несколько лет назад, и у нее случались внезапные рецидивы, хотя уже больше года не было ни одного.

Мистер Вемисс глубоко и громко вздохнул, немного краски возвратилось на его лицо. Он был знаком с малярией и был уверен, что я могла с нею справиться. Я делала это несколько раз прежде и надеялась, что смогу и в этот раз.

Пульс Лиззи под моими пальцами был быстрым и слабым, но регулярным, и она начинала шевелиться. Однако, скорость и внезапность, с которой случился приступ, настораживали. Были ли у нее какие-нибудь предварительные симптомы? Я надеялась, что беспокойство, которое я ощущала, не отражалось на моем лице.

— Отнесите ее в постель, укройте, и положите горячий камень ей под ноги, — сказала я, поднимаясь и резко обращаясь по очереди к Бобби и мистеру Вемиссу. — Я начну готовить кое-какое лекарство.

Джейми последовал за мной в хирургическую, оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что остальные были вне пределов слышимости, прежде чем заговорить.

— Я думал, у тебя нет иезуитской коры? — спросил он низким голосом.

— Да, черт возьми!

Малярия — это хроническое заболевание, однако по большей части я была в состоянии держать его под контролем небольшими регулярными дозами коры хинного дерева. Но я исчерпала хинную кору в течение этой зимы, и никто еще не мог поехать вниз на побережье, чтобы пополнить запасы.

— И что теперь?

— Я думаю.

Я рванула дверь шкафа и посмотрела на аккуратные ряды стеклянных бутылочек внутри — многие из них пустые, или с не более чем несколькими разрозненными крошками листьев или корней внутри. Все запасы были исчерпаны после холодной, влажной зимы с гриппом, обморожениями, и несчастными случаями на охоте.

Жаропонижающие. У меня было много средств, которые помогут при нормальной лихорадке, малярия же была чем-то иным. По крайней мере, здесь много корня и коры кизила — я собрала их в огромном количестве осенью, предвидя потребность. Я сняла банку с полки и после секундного размышления добавила еще бутыль, содержащую своего рода горечавку, известную в этой местности как "горький пятилистник".

— Поставь на огонь котелок, хорошо? — нахмурившись, попросила я Джейми, пока толкла корни, кору и травы в своей ступке. Все, что я могла делать, это лечить поверхностные симптомы лихорадки и озноба. И шока, подумала я, лучше лечить и от этого тоже. — И еще принеси мне немного меда, пожалуйста! — крикнула я вслед, когда он уже дошел до двери. Он кивнул и поспешно пошел в сторону кухни, ступая быстрым шагом по надежной крепости дубовых половиц.

Я начала измельчать смесь, все еще обдумывая дополнительные возможности. Некоторая малая часть моего ума была почти рада чрезвычайной ситуации: я могла отложить на некоторое время необходимость слушать о Браунах и их долбаном комитете.

Мне было не по себе. Независимо от того, чего они хотели, это не предвещало ничего хорошего, в этом я была уверена. Они, разумеется, уехали не в дружественной атмосфере. Что касается того, что Джейми может почувствовать себя обязанным сделать в ответ...

Конский каштан. Он иногда используется для трехдневной малярии, как доктор Роулингс назвал ее. Осталось ли у меня что-нибудь в запасе? Быстро взглянув на банки и бутылки в аптечке, я остановилась, увидев одну, в которой на донышке оставалось приблизительно с дюйм высушенных черных шариков. "Остролист, желчная ягода", гласила этикетка. Не моя — это была одна из бутылок Роулингса. Я никогда не использовала ее ни в каких целях. Но что-то зашевелилось в моей памяти. Я слышала или читала что-то об остролисте, только что это было?

Почти бессознательно, я взяла банку и открыла ее, принюхиваясь. От ягод поднялся острый, вяжущий запах, слегка горький. И немного знакомый.

Все еще держа баночку, я подошла к столу, где лежал мой большой черный журнал, и торопливо перелистала к начальным страницам с заметками, оставленными человеком, который изначально владел и журналом, и аптечкой, Дэниелом Роулингсом. Где же это?

Я все еще листала страницы в поисках полузабытой заметки, когда возвратился Джейми, неся в руках кувшин горячей воды и миску с медом. Близнецы Бёрдсли следовали за ним по пятам.

Я взглянула на них, но ничего не сказала; они имели тенденцию появляться неожиданно, как пара игрушечных шутов из табакерки.

— Мисс Лиззи жутко больна? — спросил Джо, с тревогой выглядывая из­-за спины Джейми, чтобы посмотреть, чем я занимаюсь.

— Да, — сказала я кратко, едва обратив на него внимание. — Можете не беспокоиться, я готовлю ей лекарство.

Вот, нашла. Краткая заметка, добавленная, очевидно, как запоздалая мысль насчет лечения пациента, симптомы которого казались определенно малярийными, и который, заметила я c неприятным уколом, умер.

"Торговец, у которого я покупал иезуитскую кору, рассказывал мне, что индейцы используют растение, называемое остролист, не уступающее по горечи коре хинного дерева, и считают его отличным средством при трехдневной и четырехдневной лихорадке. Я собрал несколько ягод на пробу и предполагаю попробовать настой так скоро, как только представится такая возможность".

Я выбрала одну из сушеных ягод и надкусила. Резкий вкус хинина сразу затопил мой рот, вместе с обильным потоком слюны так, что мои губы сморщились от слезоточивой горечи. И правда, желчная ягода!

Я высунулась в открытое окно, сплюнула в траву на грядке, и продолжала отплевываться под аккомпанемент хихиканья и фырканья братьев Бёрдсли, которых очень позабавило неожиданное представление.

— С тобой все в порядке, Сассенах? — веселье боролось с беспокойством на лице Джейми. Он налил немного воды из кувшина в глиняный стакан, затем, подумав, добавил ложку меда и протянул его мне.

— Прекрасно, — прохрипела я. — Не урони это! — Кезайя Бёрдсли взял баночку с остролистом и осторожно принюхался. Он кивнул в ответ на мое замечание, но не поставил банку обратно, а вместо этого, передал ее брату.

Я взяла в рот большую порцию горячей, сладкой воды и проглотила.

— Они содержат что-то, напоминающее хинин.

Джейми сразу изме­нился в лице, тревога отпустила его.

— Так они помогут девочке?

— Я надеюсь на это. У меня, правда, их совсем немного...

— Это означает, что вам нужно много этих ягод для мисс Лиззи, миссис Фрейзер? — темные глаза Джо остро взглянули на меня поверх маленькой баночки.

— Да, — сказала я с удивлением. — Не хочешь ли ты сказать, что вы знаете, где их взять?

— Да, мэм, — проговорил Кезайя, его голос как обычно был более громким. — Они есть у индейцев.

— Каких индейцев? — спросил Джейми, пристально взглянув на него.

— Чероки, — сказал Джо, неопределенно махнув плечом. — Там в горах.

Это описание, возможно, подходило полудюжине деревень, но, видимо, они имели в виду определенную деревню, поскольку оба повернулись, как один, очевидно, намереваясь пойти прямо туда и принести оттуда остролист.

— Подождите немного, ребята, — сказал Джейми, поймав Кезайю за воротник. — Я пойду вместе с вами. В конце концов, вам нужно будет чем-то торговать.

— О, у нас много шкур, сэр, — заверил его Джо. — Это был хороший сезон.

Джо был опытным охотником, и если у Кезайи все еще не было достаточно острого слуха, чтобы хорошо охотиться, зато брат научил его ставить ловушки. Йен рассказал мне, что лачуга Бёрдсли была забита почти доверху шкурами бобра, куницы, оленя, и горностая. Эти запахи всегда и повсюду сопровождали братьев — слабые миазмы высушенной крови, мускуса и мертвого меха.

— Да? Ну, это очень щедро с твоей стороны, Джо, правда. Тем не менее, я пойду, — Джейми взглянул на меня, тем самым давая понять, что он принял свое решение, однако все же ожидает моего одобрения. Я сглотнула, почувствовав горечь.

— Да, — сказала я и прочистила горло. — Но, если вы собираетесь, позвольте мне передать некоторые вещи, и сказать, что необходимо купить. Вы же не уедете до утра, верно?

Бёрдсли ёрзали от нетерпения, но Джейми стоял неподвижно, глядя на меня, и я почувствовала, как он коснулся меня, без слов и движения.

— Нет, — сказал он мягко, — мы переждем ночь, — затем он повернулся к Бёрдсли. — Джо, поднимись и попроси Бобби Хиггинса спуститься вниз. Мне нужно поговорить с ним.

— Он наверху с мисс Лиззи? — лицо Джо Бёрдсли приняло недовольное выражение, подозрительно сузив глаза, и лицо его брата в точности повторило его.

— Что он делает в ее комнате? Разве он не знает, что она обручена? — спросил Кезайя с праведным негодованием.

— Ее отец тоже с ней, — заверил их Джейми. — Ее репутация в безопасности, так ведь?

Джо коротко фыркнул, и братья переглянулись, затем ушли вместе — стройные, плечистые и преисполненные намерения вытеснить эту угрозу добродетели Лиззи.

— Так ты сделаешь это? — я присела с пестиком в руках. — Будешь индейским агентом?

— Я думаю, что должен. Если не я, то Ричард Браун, конечно, будет. Я думаю, что не могу рисковать этим, — он заколебался, затем приблизился и слегка коснулся пальцами моего локтя. — Я сразу пошлю обратно ребят с ягодами, в которых ты нуждаешься. Мне, возможно, придется остаться на день, или два. Для разговора, понимаешь? — он имел в виду, чтобы сказать чероки, что он теперь агент британской Короны, и принять меры к тому, чтобы пустить об этом слух, чтобы главы горных деревень спустились позже к совету на переговоры и за подарками.

Я кивнула, чувствуя, как небольшой комок страха набухает в моей груди. Это начиналось. Независимо от того, сколько человек знает о том, что что-то ужасное должно произойти в будущем, так или иначе, никто и никогда не предполагает, что это будет именно сегодня.

— Не... не задерживайся там слишком долго, ладно? — выпалила я, не желая обременять его своими страхами, но не в силах молчать.

— Не буду, — тихо сказал он, и его рука на мгновение замерла у меня на пояснице. — Не беспокойся, я не задержусь.

Звук шагов, спускающихся по лестнице, отозвался эхом в коридоре. Я пред­положила, что мистер Вемисс прогнал братьев вместе с Бобби. Бёрдсли не остановились, а молча ушли, бросив полный скрытой неприязни взгляд на Бобби, который, казалось, совсем не обратил на них внимания.

— Тот парень сказал, что вы хотели поговорить со мной, сэр? — его лицо перестало быть бледным, и я была рада увидеть, что он достаточно крепко стоит на ногах. Бобби беспокойно взглянул на столик, где по-прежнему лежала простыня, на которую я ставила его, затем на меня, но я лишь покачала головой. Я закончу дела с его шишками позже.

— Да, Бобби, — Джейми коротко указал на стул, словно хотел пригласить Бобби присесть, но я громко прочистила горло, и он остановился, потом наклонился над столом, не присаживаясь. — Те двое, что приезжали, их зовут Брауны. У них поселок неподалеку. Вы говорили, что слышали о Комитетах Безопасности, так? Значит, вы имеете некоторое понятие, о чем идет речь.

— Да, сэр. Те Брауны, сэр, они хотели меня? — он говорил достаточно спокойно, но я видела, как нервно двигается адамово яблоко в его узком горле.

Джейми вздохнул и провел рукой по волосам. Косые солнечные лучи упали через окно прямо на его голову, превращая рыжие блестящие волосы в пламя и вспыхивая то здесь, то там бликами серебра, которое уже начало показываться среди алых прядей.

— Да хотели. Они знали, что вы здесь — несомненно, услышали от кого-то, кого вы встретили по пути. Полагаю, вы говорили людям, куда направлялись?

Бобби молча кивнул.

— Что же им от него надо? — спросила я, складывая корень, кору и ягоды в миску и заливая горячей водой, чтобы они заварились.

— Они толком не объяснили, — сказал Джейми сухо. — Но только потому, что я не дал им шанса. Я просто сказал им, что они заберут моего гостя только через мой труп — или их...

— Я благодарен вам за это, сэр, — Бобби глубоко вздохнул. — Они знали, я полагаю? О Бостоне? Об этом я точно никому не рассказывал.

Джейми нахмурился еще сильнее.

— Да, они знали. Но сделали вид, будто думают, что я не знаю о том, что скрываю убийцу и угрозу для общественного благосостояния.

— Ну, первое достаточно верно, — сказал Бобби, осторожно прикасаясь к своему клейму, словно оно все еще жгло. Он выдавил слабую улыбку. — Но я не знаю, как смогу быть угрозой кому-либо в эти дни.

Джейми отмахнулся от этого.

— Суть в том, Бобби, что они знают, что вы находитесь здесь. Они не явятся и не выволокут вас, я думаю. Но я хотел бы попросить, чтобы вы были осторожнее здесь. Я прослежу, чтобы вы благополучно с эскортом вернулись к лорду Джону, когда придет время. Я так понимаю, ты еще не совсем закончила с ним? — спросил он, поворачиваясь ко мне.

— Нет не совсем, — ответила я ровно. Бобби выглядел взволнованным.

— Вот и хорошо, — Джейми засунул руку за пояс бриджей и извлек пистолет, который был скрыт в складках его рубашки. Это был причудливый пистоль с позолоченной рукояткой. — Держите, — сказал Джейми, протягивая его Бобби. — Порох и пули лежат в буфете. Надеюсь, вы присмотрите за моей женой и семьей в мое отсутствие?

— О! — Бобби взглянул удивленно, но затем кивнул, пряча пистолет подальше в собственные бриджи. — Конечно, сэр. Сделаю все, что потребуется.

Джейми улыбнулся ему, и глаза его потеплели.

— Теперь я спокоен, Бобби. Вы можете сходить и найти моего зятя? Мне нужно перекинуться с ним парой слов перед отъездом.

— Да, сэр. Прямо сейчас! — он расправил плечи и ушел с выражением решимости на его лирическом лице.

— Как ты думаешь, что бы они с ним сделали? — спросила я тихо, когда наружная дверь за ним закрылась. — Брауны.

Джейми покачал головой.

— Бог знает. Повесили бы его на перекрестке, может быть, или бы только избили и прогнали из гор. Они хотят продемонстрировать, что в состоянии защитить людей, так? От особо опасных преступников и им подобных, — добавил он, изогнув краешек рта.

— "Правительство черпает свою власть из согласия тех, кем они управляют", — процитировала я, кивая. — Комитет Безопасности, не имеющий никакой легитимности, сам должен быть очевидной угрозой общественной безопасности. Умен тот из Браунов, кто решил так.

Он взглянул на меня, приподняв золотистую бровь.

— Кто это сказал? О согласии управляемых?

— Томас Джефферсон, — ответила я самодовольно. — Или, скорее, он произнесет это через два года.

— Он украдет ее у джентльмена по имени Локк через два года, — поправил он. — Полагаю, Ричард Браун отлично образован.

— В отличие от меня, ты имеешь в виду? — сказала я невозмутимо. — Ты ожидаешь неприятностей от Браунов, хотя, тем не менее, ты дал Бобби тот пистоль?

Он пожал плечами.

— Хорошие пистоли мне понадобятся самому. И я очень сильно сомневаюсь, что он будет стрелять из этого.

— Рассчитываешь на его сдерживающий эффект? — я была настроена скептически, но он, скорее всего, был прав.

— Ну, да. Но больше на Бобби.

— Как это?

— Я сомневаюсь, что он бы выстрелил из пистолета снова, чтобы спасти свою собственную жизнь, но возможно он сделает это, чтобы спасти ваши. И если такому суждено случиться, они будут слишком близко, чтобы промахнуться, — он говорил бесстрастно, но я почувствовала, как волосы на затылке шевелятся.

— Ну, это успокаивает, — сказала я. — И откуда ты знаешь, что бы он сделал?

— Поговорил с ним, — ответил он кратко. — Человек, в которого он выстрелил в Бостоне, был первым, кого он убил. Он не захочет сделать это снова, — он выпрямился и беспокойно двинулся в сторону столешницы, где занялся перекладыванием инструментов, которые я выложила для очистки.

Я подошла и встала рядом, наблюдая за ним. Там была горстка маленьких утюжков для прижигания и скальпели, замоченные в стакане скипидара. Он брал их, один за другим, вытирал насухо и клал обратно в коробку, аккуратно, бок о бок. Металлические концы утюжков в форме лопатки были почерневшими от использования; лезвия скальпеля были заточены и мягко отсвечивали, но острые грани сверкали тонким, как волосок, ярким серебром.

— С нами все будет в порядке, — сказала я спокойно. Я хотела произнести это обнадеживающе, но вышло с оттенком вопроса.

— Да, я знаю, — сказал он. Он положил последний утюжок в коробку, но не закрыл крышкой. Вместо этого, он стоял, вцепившись руками в столешницу, глядя прямо перед собой. — Я не хочу идти, — сказал он мягко. — Я не хочу этого делать.

Я не была уверена, говорил ли он это мне, или себе, но подумала, что он имел в виду не только путешествие в деревню чероки.

— Я тоже, — прошептала я, и придвинулась немного ближе, так что почувствовала его дыхание. Тогда он поднял руки и повернулся ко мне, обнимая меня, и мы стояли, слившись воедино, ощущая дыхание друг друга, терпкий аромат заваренного чая, просачивающийся сквозь уютный аромат домашнего белья, пыли и нагретой солнцем плоти.

Еще будет сделан выбор, приняты решения, осуществлены действия. Их будет много. Но в один из дней, в определенное время, из-за одной декларации о намерениях, мы ступили на порог войны.

Глава 10. ДОЛГ ЗОВЕТ.

ДЖЕЙМИ ПОСЛАЛ БОББИ за Роджером Маком, но ожидание было слишком изматывающим, и он отправился за ним сам, оставив Клэр готовить ее лекарства.

Снаружи все казалось мирным и прекрасным. Коричневая овца с парой ягнят лениво стояла в своем загоне, медленно двигая челюстями в немом удовлетворении. Ягнята позади нее неловко перепрыгивали с места на место, как пушистые кузнечики. Грядки с травами Клэр были полны зеленеющих овощей и прорастающих цветков.

Крышка колодца была приоткрыта, он наклонился, чтобы вернуть ее на место, и обнаружил, что доски покорежились. Он добавил новый пункт в постоянный список домашних дел и ремонта, который держал в голове, горячо желая посвятить ближайшие дни вскапыванию земли, перетаскиванию навоза, починке крыши и любой другой подобной работе, вместо того, что он должен был сейчас делать.

Он предпочел бы зарывать старую выгребную яму или кастрировать свиней, чем расспрашивать Роджера Мака об индейцах и революции. Он находил это слегка жутковатым — обсуждать будущее со своим зятем — и старался никогда этого не делать.

Вещи, которые рассказывала Клэр о ее собственном времени, часто казались фантастическими, с приятным полуреальным ощущением сказки, а иногда и ужасными, но всегда интересными, так как он узнавал свою жену через них. Брианна, как правило, делилась с ним описанием небольших простых механизмов, довольно интересных, или рассказывала невероятные истории о людях, гуляющих по Луне. Все это было чрезвычайно увлекательно, но не таило никакой угрозы его душевному спокойствию.

Роджер Мак, между тем, обладал хладнокровной манерой повествования, до ужаса напоминавшей ему труды историков, которые он читал. От этого у него рождалось ощущение неизбежности судьбы. Беседы с Роджером приводили к мысли, что та или иная ужасная случайность не только произойдет, но будет, скорее всего, иметь прямые и личные последствия.

Это было похоже на разговор с исключительно озлобленной гадалкой, подумал он, которой недостаточно заплатили, чтобы услышать что-либо приятное. От этой мысли в его сознании всплыло воспоминание, внезапное, как рыбацкий поплавок.

Париж. Он со своими друзьями, другими студентами, выпивал в пахнущей мочой таверне неподалеку от университета. Он был уже довольно пьян, когда кому-то приспичило погадать по руке, и он протолкнулся с остальными к углу, где во мраке сидела едва различимая среди облаков табачного дыма старуха, гадавшая здесь каждую субботу.

Он не собирался этого делать, в кармане было всего несколько пенни, и он не хотел тратить их на нечестивые глупости. О чем и заявил во всеуслышание.

Вдруг из темноты тощая клешня схватила его за руку, вонзив в кожу длинные грязные ногти. Он вскрикнул от неожиданности, и его друзья засмеялись. Они захохотали еще громче, когда она плюнула ему в ладонь.

Она деловито растерла плевок по его коже, наклонилась так близко, что он смог почувствовать ее древний запах и увидеть вшей, ползающих в ее седых волосах, выбившихся из-под ржаво-черного платка. Она вперилась взглядом в его руку и грязным ногтем проследила линии на ладони, щекоча ее. Он попытался одернуть руку, но она крепко вцепилась в его запястье, и он с удивлением обнаружил, что не может освободиться.

— T'es un chat, toi, — заметила старуха, в ее тоне звучала зловещая заинтересованность. — Ты — кот. Маленький рыжий кот.

Дюбуа — так его звали, Дюбуа — тотчас стал мяукать и выть, веселя всех вокруг. Он же отказался попадаться на удочку, и сказав только: "Спасибо, мадам", — снова попытался вырваться.

— Neuf, — сказала она, быстро тыча в случайные места на его ладони, затем схватила за палец и, многозначительно покрутив его. — На твоей руке девятка. И смерть, — добавила она небрежно. — Ты будешь умирать девять раз, прежде чем, наконец, почиешь в могиле.

После чего она отпустила его под саркастический хор — "О-ла-ла!" — французских студентов и хохот остальных.

Он фыркнул, отправляя воспоминание обратно туда, откуда оно появилось, — скатертью ему дорога! Старуха, однако, не хотела легко уходить и взывала к нему через годы так же, как взывала через шумный, наполненный пивом воздух таверны.

— Иногда умирать не больно, mon p'tit chat, — крикнула она ему вслед насмешливо. — Но чаще — больно.

— Нет, не больно, — пробормотал он и остановился потрясенный, прислушиваясь к себе. Господи. Это не себя он слышал, а своего крестного отца.

"Не бойся, парень. Это совсем не больно — умирать". Он потерял устойчивость, пошатнулся, остановился и замер, ощутив вкус металла у основания языка.

Его сердцебиение внезапно участилось, без всякой причины, словно он очень долго бежал. Конечно, он видел хижину и слышал призывные звуки сойки в зазеленевшем каштане. Но гораздо яснее он видел лицо Мурты, суровые линии которого расслабились в умиротворении, и глубоко посаженные черные глаза уставились на него, поочередно меняя фокус, как будто его крестный смотрел сразу и на него, и на что-то далеко позади. Он ощущал вес тела Мурты в своих руках, ставшего вдруг неимоверно тяжелым, как только тот умер.

Видение исчезло также внезапно, как и появилось, и он обнаружил, что стоит рядом с дождевой лужей, уставившись на деревянную утку, наполовину увязшую в грязи.

Он перекрестился с краткой молитвой об упокоении души Мурты, затем наклонился и вытащил утку, смывая с нее грязь. Его руки дрожали. Воспоминания о Каллодене были немногочисленными и фрагмен­тар­ными, но они начинали возвращаться.

До сих пор подобные вещи приходили к нему только как вспышки в полудреме. Он видел Мурту там раньше, а потом и во снах.

Он не рассказал об этом Клэр. Еще нет.

Он толкнул дверь хижины, но внутри было пусто, очаг потух, прялка и ткацкий станок простаивали. Брианна, вероятно, отправилась к Фергюсу навестить Марсали. Где сейчас мог быть Роджер Мак? Он вышел наружу и остановился, прислушиваясь.

Стук топора слабо доносился откуда-то из леса по ту сторону хижины. Он прекратился, затем послышались мужские голоса, повысившиеся в звуках приветствия. Джейми повернулся и направился к тропе, которая вела вверх по склону, наполовину заросшая весенней травой, с черными пятнами свежих следов.

"Что могла бы сказать старуха, заплати он ей?" — задался он вопросом. Лгала ли она ему, чтобы насолить за его скупость или сказала правду по той же причине?

Одна из наиболее неприятных вещей в разговорах с Роджером Маком заключалась в том, что Джейми был уверен — он всегда говорит правду.

Он забыл оставить утку в домике. Вытирая ее о бриджи, он мрачно продирался сквозь заросли сорняков, чтобы услышать, какая судьба ожидает его.

Глава 11. КРОВАВАЯ РАБОТА.

Я ПОДОДВИНУЛА МИКРОСКОП в сторону Бобби Хиггинса, который уже вернулся, выполнив свое поручение, его собственное недомогание было забыто в беспокойстве о Лиззи.

— Видите круглые розоватые частицы? — спросила я. — Это кровяные клетки Лиззи. У каждого есть кровяные клетки, — добавила я. — Именно из-за них ваша кровь красного цвета.

— Клянусь богом, — пробормотал он в изумлении, — я и знать не знал!

— Ну, теперь вы знаете, — сказала я. — Видите, некоторые из кровяных клеток разрушены? И в них есть маленькие пятнышки?

— Да, мэм, — ответил он, прищуриваясь и внимательно вглядываясь. — Что это?

— Паразиты. Маленькие хищники, которые попадают в вашу кровь при укусе определенного вида комаров, — объяснила я. — Они называются Plasmodium. Как только вы их подцепили, они продолжают жить в вашей крови, но время от времени начинают размножаться. Когда их становится слишком много, они прорываются наружу из клеток крови, — и это вызывает малярийную атаку — лихорадку. Остатки разрушенных клеток как бы оседают в органах, понимаете, и заставляют вас чувствовать себя ужасно больным.

— О, — он выпрямился, изобразив на лице выражение глубокого отвращения к микроскопу. — Это... Это просто ужасно, вот что!

— Да, это так, — сказала я, сохраняя серьезное лицо. — Но хинин — иезуитская кора, если вы знаете, — может остановить это.

— О, это хорошо, мэм, очень хорошо, — сказал он и его лицо просветлело. — Однако, вы знаете такие вещи, — продолжал он, качая головой. — Это удивительно!

— О, на самом деле, я знаю довольно много о паразитах, — небрежно сказала я, опрокидывая блюдце в чашу, где я варила смесь коры кизила и остролиста. Жидкость была насыщенного пурпурно-черного цвета и выглядела слегка вязкой теперь, когда она остыла. Варево, кроме того, убийственно пахло, из чего я сделала вывод, что оно готово.

— Скажите мне, Бобби, приходилось ли вам слышать о нематодах?

Он смотрел на меня ошарашенно.

— Нет, мэм.

— Мм. Можете подержать это для меня, пожалуйста? — я положила сложенную квадратом марлю на горлышко фляги и протянула ему бутыль, чтобы он держал ее, пока я вливаю пурпурную микстуру.

— Эти ваши обмороки, — я смотрела на переливающуюся жидкость, — как давно они у вас?

— О... Шесть месяцев, может быть.

— Понятно. Вы случайно не заметили какое-нибудь раздражение, — зуд, например? Или сыпь? Примерно семь месяцев назад? Скорее всего, на ногах.

Он смотрел на меня нежными голубыми глазами в изумлении, словно я показала какой-то трюк с прочтением мыслей.

— Ну да, такое было у меня, мадам. Прошлой осенью это было.

— Вот как, — сказала я. — Тогда, думаю, Бобби, вы могли со всей вероятностью подцепить нематод.

Он осмотрел себя в ужасе.

— Где?

— Внутри, — я забрала у него бутылку и закупорила ее. — Нематоды — это паразиты, которые проникают через кожу — чаще всего через подошвы ног — и затем мигрируют по телу, пока не достигнут вашего кишечника... ваших, эм, внутренних органов, — поправилась я, видя непонимание на его лице. — Взрослые черви имеют противный крючкообразный клюв, похожий на это, — я изогнула свой указательный палец для наглядности. — Они пробуравливают слизистую кишечника и продолжают высасывать вашу кровь. Таким образом, если они у вас есть, вы чувствуете сильную слабость и часто падаете в обморок.

Бросив на него оценивающий взгляд, я даже подумала, что он и сейчас близок к обмороку, и быстро усадила его на табуретку, опустив его голову вниз между коленями.

— Я не знаю точно, в этом ли проблема, — сказала я, наклонившись к нему. — Я просто рассматривала предметные стекла микроскопа с кровью Лиззи и думала о паразитах, и — в общем, это пришло ко мне внезапно — что диагноз "нематоды" лучше всего подходит под ваши симптомы.

— О? — слабо произнес он. Густой хвост волнистых волос упал вперед, обнажив сзади светлокожую, похожую на детскую, шею.

— Сколько вам лет, Бобби? — спросила я, внезапно осознав, что не имею ни малейшего понятия об этом.

— Двадцать три, мэм, — ответил он. — Мэм? Думаю, меня сейчас вырвет.

Я схватила ведро в углу и как раз вовремя успела поднести его.

— Я избавился от них? — слабо поинтересовался он, приподнимаясь и вытирая рот рукавом, пристально вглядываясь в ведро. — Я могу еще вырвать.

— Боюсь, что нет, — сочувственно произнесла я. — Если предположить, что у вас нематоды, они обосновались очень прочно и через рвоту не выйдут. Единственный способ удостовериться в этом — найти яйца, которые они отложили.

Бобби смотрел на меня нерешительно.

— Это не потому, что я очень застенчив, мэм, — сказал он, осторожно отодвигаясь. — Вы уже знаете. Но доктор Поттс делал мне огромные клизмы с горчичной водой. Это ведь должно было сжечь червяков, верно? Если я был червяком, я бы отцепился и испустил дух сразу, как только кто-нибудь погрузил бы меня в горчичную воду.

— Ну, это вы так думаете, правда? — сказала я. — На самом деле, нет. Но я не хочу делать вам клизму, — заверила я его. — Для начала нам нужно убедиться, что у вас есть паразиты, и, если есть, я приготовлю лекарство, которое сможет их отравить.

— О, — он выглядел несколько обрадованным этим фактом. — И как вы собираетесь убедиться в этом, мэм? — он взглянул на стойку, где все еще были разложены зажимы и шовный материал.

— Нет ничего проще, — уверила я его. — Я выполню процесс, который называется фекальным отложением осадка, чтобы сгустить стул, а потом рассмотреть яйца под микроскопом.

Он кивнул, толком не понимая смысла. Я дружелюбно улыбнулась ему.

— Все, что вы должны сделать, Бобби, это сходить в туалет по-большому.

На его лице были написаны сомнение и опасения.

— Если вам все равно, мэм, — сказал он, — думаю, что я лучше сохраню червей.

Глава 12. ДАЛЬНЕЙШИЕ ТАЙНЫ НАУКИ.

В КОНЦЕ ДНЯ, РОДЖЕР МАККЕНЗИ вернулся из лавки бондаря, чтобы обнаружить свою жену в напряженном созерцании некоего объекта, который стоял на его обеденном столе.

— Что это такое? Какой-то пример доисторических рождественских консервов?

Роджер вытянул указательный палец к приземистой банке, сделанной из зеленоватого стекла и запечатанной пробкой, покрытой толстым слоем красного воска. Бесформенный кусок чего-то можно было видеть внутри, и он был, очевидно, погружен в жидкость.

— Хо-хо, — терпеливо сказала жена, перемещая банку вне пределов его досягаемости. — Ты думаешь, что очень забавен. Это белый фосфор — подарок лорда Джона.

Он поглядел на нее, она была взволнована, кончик ее носа покраснел, и прядки рыжих волос, высвободившись, развевались на ветру: как и ее отец, в задумчивости, она была склонна теребить волосы.

— И ты намерена сделать... А что ты хочешь с этим сделать? — спросил он, стараясь, чтобы ни одна нота дурного предчувствия, не прозвучала в его голосе. Из далеких школьных дней у него были самые неопределенные воспоминания о свойствах фосфора, и он подумал, что, либо фосфор позволял тебе светиться в темноте, либо взрывался. Ни одна из этих перспектив не прибавляла оптимизма.

— Нууу... сделаю спички. Может быть, — рассматривая банку, она на мгновение прикусила зубами нижнюю губу. — Я знаю, как это сделать в теории. Но это может быть немного сложнее на практике.

— Почему это? — спросил он осторожно.

— Ну, он воспламеняется, если подвергать его воздействию воздуха, — объяснила она. — Вот почему он упакован в воду. Не трогай, Джем! Это яд, — схватив Джемми, она оттащила его подальше от стола, откуда он с жадным любопытством пялился на банку.

— Ох, ну зачем так беспокоиться? Фосфор взорвется ему в лицо, прежде чем он получит шанс проглотить его, — Роджер на всякий случай поднял банку, держа ее так, словно она могла вот-вот шарахнуть в его руках. Он хотел спросить Брианну, не сошла ли она с ума, но был женат достаточно долго, чтобы знать цену неразумным риторическим вопросам.

— Где ты собираешься хранить это? — он красноречивым взглядом обвел комнату, которая с точки зрения хранения могла похвастаться сундуком, небольшой полкой для книг и документов, другой полкой для расчески и зубных щеток, был еще небольшой тайник Брианны для личных вещей и буфет. Джемми научился открывать этот буфет, начиная с семи месяцев.

— Я думаю, мне лучше поставить его в мамину хирургическую, — ответила она, все еще рассеянно удерживая Джемми, который пытался добраться до красивой вещи с энергией и целеустремленностью. — Там никто ничего не тронет.

И это была правда — даже люди, которые не боялись Клэр Фрейзер лично, обычно пугались содержимого ее хирургической, всех этих ужасно болезненно выглядящих инструментов, таинственных темных зелий и мерзко пахнущих лекарств. Кроме того, в ее кабинете были слишком высокие шкафы даже для такого решительного альпиниста как Джемми.

— Хорошая идея, — сказал Роджер, желая поскорее убрать банку из поля зрения Джемми. — Я возьму это пока?

Прежде чем Брианна успела ответить, раздался стук в дверь, а вслед за ним сразу появился Джейми Фрейзер. Джем мгновенно перестал пытаться достать опасную игрушку, вместо этого с воплями радости бросился на своего деда.

— И кто это у нас тут, а bhailach? — спросил Джейми дружелюбно, бережно переворачивая Джемми верх ногами и придерживая за лодыжки. — На пару слов, Роджер Мак?

— Конечно. Может, ты присядешь? — ответил Роджер. Ранее, он уже сказал Джейми, что прискорбно мало знает о роли чероки в грядущей революции. Он пришел, чтобы расспрашивать снова? Неохотно ставя банку, Роджер вытащил стул и поставил его перед тестем. Джейми принял его, кивнув и ловко присаживаясь, одновременно перебрасывая внука на плечо.

Джемми безумно хихикал, и извивался до тех пор, пока дед не хлопнул его по заду слегка, после чего он утих, радостно вися вверх тормашками как ленивец, его яркие волосы струились по рубашке на спине Джейми.

— Значит так, а charaid, — сказал Джейми. — Утром я должен отправиться в деревню чероки, и есть вещь, которую я хотел бы попросить, чтобы ты сделал вместо меня.

— O, да. Ты хочешь попросить меня собрать урожай ячменя?

Раннее зерно все еще созревало. Все мы скрестили пальцы, чтобы погода сохранилась хорошей в течение еще нескольких недель, но перспективы были хорошими.

— Нет, Брианна может сделать это. Правда, девонька? — он улыбнулся дочери, которая подняла густые рыжие брови, копию его собственных.

— Я сделаю — согласилась она. — А что ты планируешь делать с Йеном, Роджером, и Арчи Багом, все же?

Арчи Баг был управляющим Джейми, и естественно, отвечал за урожай Джейми в его отсутствие.

— Ну, я возьму Младшего Йена с собой. Его хорошо знают у чероки, и он понимает их язык. Я также возьму ребят Бёрдсли, чтобы они могли доставить ягоды и несколько других вещей, которые понадобятся твоей матери для Лиззи.

— Я тоже пойду? — спросил Джемми с надеждой.

— Не в этот раз, а bhailach. Осенью, может быть, — он похлопал Джемми по попке, затем снова посмотрел на Роджера. — А раз так, — сказал он, — мне нужно, чтобы ты съездил в Кросс-Крик забрать новых арендаторов. Пожалуйста, — Роджер почувствовал небольшой прилив возбуждения и тревоги от этой перспективы, но лишь прочистил горло и кивнул.

— Ага. Конечно. Будут ли они...

— Ты возьмешь с собой Арчи Бага и Тома Кристи.

После этого заявления на миг воцарилось недоверчивое молчание.

— Тома Кристи? — сказала Бри, обменявшись недоуменным взглядом с Роджером. — Зачем, черт возьми? — школьный учитель был особенно суров, и никто не назвал бы его отличным попутчиком.

Ее отец иронично улыбнулся.

— Ну да. Есть одна маленькая вещь, о которой МакДональд не счел нужным сказать мне, когда просил забрать их. Они протестанты. Все.

— А, — сказал Роджер. — Понятно, — Джейми встретил его взгляд и кивнул с облегчением от того, что тот так быстро понял.

— Я не поняла, — Брианна, нахмурившись, взъерошила волосы, затем сняла ленту и стала медленно причесывать их пальцами, распутывая сбившиеся пряди, как делала всегда, перед тем, как расчесывать их гребнем. — Какая разница?

Роджер и Джейми обменялись краткими красноречивыми взглядами. Джейми пожал плечами и стянул Джема на колени.

— Как тебе сказать... — Роджер потер подбородок, пытаясь придумать, как объяснить два века шотландский религиозной нетерпимости так, чтобы донести смысл американке из двадцатого столетия. — Эээ... Ты помнишь такую вещь, как гражданские права в Штатах и интеграцию на Юге?

— Конечно, — она сузила глаза, глядя на него. — Ладно. Так на чьей стороне находятся негры?

— Что? — Джейми выглядел совершенно сбитым с толку. — При чем тут негры?

— Не все так просто, — заверил ее Роджер. — Это просто пример глубины затрагиваемых чувств. Скажем так — осознание наличия землевладельца-католика, вероятно, вызовет у наших новых арендаторов серьезные колебания — и наоборот? — спросил он, глядя на Джейми.

— Что такое негры? — спросил Джемми с интересом.

— Эм.. Чернокожие люди, — ответил Роджер, осознав в какую трясину его затянет такая постановка вопроса. Действительно, термин "негр" не всегда означал "раб", но был достаточно близок к тому, чтобы не иметь никакой разницы... — Ты не помнишь их у твоей пра-тетушки Джокасты?

Джемми нахмурился, тотчас приняв точно такое же выражение лица, как у деда.

— Нет.

— Что ж, так или иначе, — сказала Бри, призывая собрание к порядку, с резким стуком положив расческу на стол, — мистер Кристи является достаточным протестантом, чтобы новые люди почувствовали себя комфортно?

— Нечто вроде того, — согласился отец, дернув уголком рта. — По крайней мере, будучи между твоим мужем и Томом Кристи, они не решат, что входят полностью в царство дьявола.

— Понятно, — повторил Роджер несколько иным тоном. Это было не только его положение сына и правой руки хозяина этого дома, а тем фактом, что он был Пресвитерианином, по крайней мере, по определению. Он поднял брови на Джейми, который кивнул ему в ответ, выражая полное согласие.

— Ммфм, — сказал Роджер покорно.

— Ммфм, — ответил Джейми удовлетворенно.

— Прекратите это делать, — сказала Брианна раздраженно. — Отлично. Итак, ты и Том Кристи собираетесь в Кросс-Крик. Почему Арчи Баг идет?

Роджер почувствовал особым чутьем, который возникает только в браке, что его жена была крайне недовольна. Ведь она остается одна заниматься урожаем — грязной, изматывающей работой даже в лучшие времена. А он в это время будет резвиться с отрядом своих единоверцев в мегаполисе Кросс-Крик с населением в двести человек.

— Именно Арчи, по большей части, будет им помогать обосновываться и строить убежище до наступления холодов, — сказал Джейми логично. — Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я отправил его одного на переговоры с ними?

Брианна невольно улыбнулась: Арчи Баг, женатый много десятилетий на болтливой миссис Баг, был знаменит своей неразговорчивостью. Он мог говорить, но редко это делал, ограничивая свой вклад в диалог редким "Ммп".

— Ну, они, скорее всего, не поймут, что Баг — католик, — сказал Роджер, потирая верхнюю губу указательным пальцем. — А он католик? Я никогда не спрашивал его.

— Да, — сказал Джейми очень сухо. — Но он прожил достаточно долго, чтобы знать, когда нужно хранить молчание.

— Ну, я вижу, это будет веселенькое путешествие, — сказала Брианна, поднимая бровь. — Как вы думаете, когда вернетесь?

— Господи, я не знаю, — сказал Роджер, чувствуя угрызения совести за случайное богохульство. Ему придется пересмотреть свои привычки, и быстро. — Месяц? Шесть недель?

— Как минимум, — весело сказал его тесть. — Они ведь пойдут пешком.

Роджер глубоко вздохнул, предполагая медленное передвижение из Кросс-Крика, в горы, с Арчи Багом по одну сторону и Томом Кристи по другую. Два столпа молчания. Он задержал задумчивый взгляд на жене, раздумывая о шести неделях сна на обочине дороги, в одиночку.

— Да, прекрасно, — сказал он. — Я эм... тогда пойду, поговорю с Томом и Арчи сегодня вечером.

— Папа уходит? — уловив суть разговора, Джемми спрыгнул с колен деда, опрометью перебежал к Роджеру и обхватил его вокруг коленки. — Я иду с тобой, папа!

— Оо. Ну, я не думаю... — он поймал взглядом смирившуюся Бри, а затем зеленую с красным баночку на столе позади нее. — Почему бы и нет? — вдруг сказал он, и улыбнулся Джемми. — Пра-тетушка Джокаста будет рада увидеть тебя. И мамочка сможет взрывать вещи в свое удовольствие, не беспокоясь, где ты находишься, да?

— Она может сделать что? — Джейми выглядел пораженным

— Это не взрывается, — сказала Брианна, взяв банку с фосфором и ревниво прижимая ее к себе. — Он просто горит. Действительно, ты уверен? — эта последняя фраза адресовалась Роджеру и сопровождалась пытливым взглядом.

— Да, уверен, — сказал он, изображая уверенность. Он поглядел на Джемми, который пел: "Идем! Идем! Идем!", — прыгая между тем вверх и вниз, словно сумасшедшее зерно попкорна. — По крайней мере, у меня будет с кем поговорить по дороге.

Глава 13. В НАДЕЖНЫХ РУКАХ.

Уже почти стемнело, когда Джейми вернулся и застал меня сидящей за кухонным столом, положив голову на руки. Я подскочила, моргая, услышав звук его шагов.

— Все в порядке, Сассенах? — он сел на скамью напротив, разглядывая меня. — Выглядишь словно взъерошенный воробей.

— О, — я попыталась привести в порядок свои волосы, которые, судя по всему, торчали в разные стороны. — Все хорошо. Ты не голоден?

— Конечно, голоден. А ты сама-то ела что-нибудь?

Я зажмурилась и потерла лицо, пытаясь вспомнить.

— Нет, — решила я, наконец. — Я ждала тебя, но, кажется, уснула. Там есть рагу. Миссис Баг оставила его.

Он встал и заглянул в небольшой котелок, затем толкнул качающийся крюк с котелком назад, чтобы еда разогрелась над огнем.

— Чем ты занималась, Сассенах? — поинтересовался он, вернувшись. — И как там наша малышка?

— Наша малышка — это, собственно, то, чем я занималась, — сказала я, подавляя зевоту. — В основном.

Я медленно поднялась, чувствуя, как протестуют мои суставы, и направилась к буфету, чтобы нарезать хлеб.

— Она не смогла его усвоить, — сказала я. — Лекарство из остролиста. И я не могу ее винить, — добавила я, осторожно облизывая свою нижнюю губу.

После того, как ее вырвало в первый раз, я попробовала лекарство сама. Мои рецепторы протестовали, я никогда не встречала более точного названного растения, а будучи сваренным в сиропе остролист приобрел еще более концентрированный привкус.

Джейми так шумно втянул воздух носом, что я обернулась.

— Ее вырвало на тебя?

— Нет, это был Бобби Хиггинс, — сказала я. — У него нематоды.

Он удивленно приподнял брови.

— Хочу ли я об этом слышать, пока ем?

— Безусловно, нет, — сказала я, присаживаясь рядом с буханкой, ножом и горшочком мягкого масла. Я отрезала кусок хлеба, густо намазала его маслом и дала Джейми, затем сделала бутерброд себе. Мои вкусовые рецепторы колебались, но дрогнули, прощая мне сироп из остролиста.

— А что делал ты? — спросила я, достаточно проснувшись, чтобы обратить на него внимание. Он казался уставшим, но более веселым, чем был, когда покинул дом.

— Разговаривал с Роджером Маком об индейцах и протестантах, — он нахмурился, разглядывая наполовину съеденный ломоть хлеба в своей руке. — С этим хлебом что-то не так, Сассенах? Он странный на вкус.

Я виновато махнула рукой.

— Прости, это все из-за меня. Я отмывалась несколько раз, но не смогла избавиться от этого полностью. Возможно, тебе лучше самому намазывать, — я подтолкнула к нему локтем хлеб, указывая на глиняный горшок.

— Не смогла избавиться от чего?

— Ну, мы пробовали и пробовали с сиропом, но неудачно. Лиззи просто не могла удержать его внутри, бедняжка. Но я вспомнила, что хинин может усваиваться через кожу. Тогда я смешала сироп с некоторым количеством гусиного жира и полностью натерла ее тело. О, да, спасибо, — я наклонилась вперед и откусила небольшой, намазанный маслом кусочек хлеба, который протянул мне Джейми. Мои вкусовые органы окончательно поддались наслаждению, и я поняла, что не ела целый день.

— И это сработало? — он взглянул в потолок: мистер Вемисс и Лиззи размещались в маленькой комнате наверху — но все было тихо.

— Думаю, да, — сказала я, проглатывая кусок. — По крайней мере, лихорадка, наконец, спала, и она уснула. Мы продолжим лечение, и, если лихорадка не вернется в ближайшие два дня, мы поймем, что это работает.

— Тогда все хорошо.

— Ну, а потом был Бобби и его паразиты. К счастью, у меня есть немного рвотного корня и скипидар.

— К счастью для паразитов или для Бобби?

— Ни для кого, на самом деле, — ответила я и зевнула. — Но, возможно, это подействует.

Он слегка улыбнулся и откупорил бутылку пива, непроизвольно поднеся ее к носу. Убедившись, что все в порядке, он налил немного мне.

— Отлично. Приятно знать, что я оставляю все в твоих умелых руках, Сассенах. Дурно пахнущих, — добавил он, сморщив свой длинный нос в мою сторону, — но умелых.

— Спасибо большое, — пиво было более чем хорошим; должно быть из личных запасов миссис Баг. Мы медленно потягивали его, оба слишком уставшие, чтобы подняться и положить себе рагу. Я наблюдала за ним сквозь ресницы; я всегда так делала, когда он должен был отправляться в путешествие, сохраняя в мельчайших деталях воспоминания о нем, чтобы сравнить при возвращении.

Он выглядел утомленным, и две маленькие складки между его бровями выдавали легкое беспокойство. Свет от свечи озарял широкие кости его лица, четкая тень легла на оштукатуренную стену позади него, сильного и уверенного. Я увидела, как тень подняла свой призрачный бокал пива, и свет заблестел янтарем на тени от стекла.

— Сассенах, — сказал он внезапно, опуская бокал, — можешь ли ты сказать, сколько раз я был близок к смерти?

Я на мгновение уставилась на него, но затем пожала плечами и начала подсчитывать, собравшись с силами для этой неприятной процедуры.

— Ну... Я не знаю, сколько ужасных вещей случилось с тобой до того, как я тебя встретила, но после... итак, ты был смертельно болен в аббатстве, — я окинула его взглядом, но он не выглядел взволнованным мыслью об Уэнтвортской тюрьме и обо всем, что произошло с ним там, что стало причиной его болезни. — Хмм. И после Каллодена — ты говорил, что пережил жуткую лихорадку в результате ранения и думал, что можешь умереть, только Дженни вытащила тебя... в смысле, вылечила тебя.

— Потом Лаогера стреляла в меня, — вспомнил он, скривившись. И меня уже вытащила ты. Точно так же, как когда меня укусила змея, — он задумался на мгновение. — Я болел оспой, когда был совсем маленьким, но я не думаю, что это было настолько опасно, чтобы умереть; говорили, что у меня легкий случай. Итак, всего четыре раза.

— А как насчет дня, когда я встретила тебя впервые? — возразила я. — Ты почти умер, истекая кровью.

— О, нет, — запротестовал он. — Это была всего лишь крошечная царапина.

Я приподняла одну бровь, взглянув на него, и склонилась над очагом, накладывая в миску ароматное рагу. Оно было пропитано соком кролика и оленины, кусочки которых плавали в густой подливке, приправленной розмарином, чесноком и луком. Судя по тому, как у меня потекли слюнки, сироп из остролиста был окончательно забыт.

— Пусть будет по-твоему, — сказала я. — Но подожди, а как же твоя голова? Когда Дугал пытался убить тебя топором. Несомненно, это пятый раз?

Он нахмурился, принимая миску.

— Ага, полагаю, ты права, — сказал он, выглядя раздосадованным. — Тогда, пять.

Я с нежностью разглядывала его поверх собственной чашки с рагу. Он был очень большим, крепким и прекрасно сложенным. И если он был немного потрепан обстоятельствами, то это только добавляло ему привлекательности.

— Я думаю, ты человек, которого крайне сложно убить, — сказала я. — И это меня очень радует.

Джейми неохотно улыбнулся, но затем протянул руку и поднял свой бокал, салютуя. Он коснулся бокалом сначала собственных губ, потом моих.

— Мы выпьем за это, Сассенах, не так ли?

Глава 14. ПЛЕМЯ ЗИМНЕЙ ПТИЦЫ.

— ОРУЖИЕ, — сказал Птица-Что-Поет-По-Утрам. — Передай своему королю, что мы хотим оружие.

На мгновение Джейми подавил острое желание ответить: "А кто не хочет?", — но потом поддался порыву, чем удивил вождя, заставив его заморгать от изумления, а затем улыбнуться.

— И правда, кто? — Птица был приземистым человеком, напоминавшим по форме бочонок, и довольно молодым для своего поста, — но проницательным, его приветливость не могла замаскировать его острый ум. — Они все говорят тебе это, все вожди деревень, а? Конечно, говорят. И что ты им отвечаешь?

— То, что в моих силах, — Джейми поднял одно плечо и опустил его. — Торговля товарами — определенно да, ножи — вероятно да, огнестрельное оружие — возможно да, но обещать пока не могу.

Они говорили на слегка непривычном наречии чероки, и он надеялся, что выбрал правильный оборот обозначающий вероятность. Он был довольно хорош в разговорах о повседневных вещах — торговле или охоте, но вопрос, который обсуждался здесь, не был обычным. Он бросил короткий взгляд на Йена, который их внимательно слушал, но очевидно, то, что он говорил, было правильным. Йен довольно часто бывал в индейских деревнях неподалеку от Фрейзерс Риджа и охотился с молодыми мужчинами; в разговоре он переходил на язык цалаги так же легко, как на свой родной гэльский.

— Что ж, довольно разумно, — Птица уселся поудобнее. Оловянный значок, который Джейми преподнес ему в качестве подарка, сверкнул на его груди, свет костра поблескивал на широких чертах его приветливого лица. — Скажи своему королю об оружии, и скажи ему, зачем оно нам нужно, а?

— Ты хочешь, чтобы я ему это сказал, верно? Ты думаешь, он будет готов послать тебе оружие, чтобы из него можно было убивать его людей? — сухо спросил Джейми. Вторжение белых поселенцев за Линию Договора на земли чероки было больным вопросом, и он сильно рисковал, упоминая об этом напрямик, вместо того, чтобы обратиться к другим причинам потребности Птицы в оружии: защитить его деревни от набегов или совершить набег самому.

Птица пожал плечами в ответ.

— Мы можем убить их без оружия, если захотим, — одна его бровь немного приподнялась, и губы Птицы сжались в тонкую линию в ожидании того, что Джейми сделает в ответ на это заявление.

Он предположил, что Птица хотел шокировать его. И лишь кивнул в ответ.

— Конечно, можете. Но вы достаточно благоразумны, чтобы не делать этого.

— Пока нет, — губы Птицы изогнулись в обаятельной улыбке. — Передай королю — пока нет.

— Его Величество будет рад услышать, что вы так высоко цените его дружбу.

В ответ на это Птица взорвался хохотом, раскачиваясь назад и вперед, и его брат Тихая Вода, сидевший рядом, широко улыбнулся.

— Ты мне нравишься, Убийца Медведя, — сказал он, успокоившись. — Ты забавный человек.

— Могу им быть, — улыбаясь, сказал Джейми по-английски. — Дайте время.

Развеселенный этим, Йен тихонько фыркнул, заставив Птицу внимательно взглянуть на него, и тут же осекся, прочищая горло. Джейми поднял одну бровь, глядя на племянника, который ответил ему слабой улыбкой.

Тихая Вода пристально смотрел на Йена. Чероки приняли их обоих с уважением, но Джейми тут же заметил особенную остроту в их реакции на Йена. Они воспринимали Йена, как могавка, и были с ним настороженны. Положа руку на сердце, он и сам иногда думал, что какая-то часть Йена осталась в Снейктауне и, возможно, никогда не вернется.

Между тем, Птица дал ему возможность кое-что прояснить.

— У вас много проблем с людьми, которые прибыли на ваши земли, чтобы обосноваться здесь? — спросил он, сочувственно кивая. — Вы, конечно, не убьете этих людей, будучи рассудительными. Но не каждый так мудр, не так ли?

Глаза Птицы сузились.

— Что ты имеешь в виду, Убийца Медведя?

— Я знаю о поджогах, Tsisqua, — он выдержал взгляд собеседника, глаза в глаза, стараясь не делать никакого намека на обвинение. — Король слышит о том, что дома поджигают, мужчин убивают, а женщин похищают. И ему это не нравится.

— Хм, — произнес Птица и сжал губы. Он, однако, не сказал, что не слышал о таких вещах, что стало интересным.

— Подобных историй уже достаточно, чтобы король смог послать солдат на защиту своих людей. Если король это сделает, вряд ли он пожелает встретиться с оружием, которое сам же и дал, — справедливо заметил Джейми.

— И что нам тогда прикажете делать? — горячо воскликнул Тихая Вода. — Они переходят Линию Договора, строят дома, засевают поля, отбирают дичь. Если твой король не может сдержать своих людей там, где им по­ло­жено быть, то как он может протестовать, если мы защищаем свои земли?

Не глядя на своего брата, Птица сделал легкое сдерживающее движение рукой, и Тихая Вода умолк, хоть и неохотно.

— Итак, Убийца Медведя, ты передашь королю эти слова, так ведь?

Джейми серьезно склонил голову.

— Это мой долг. Я говорю с тобой от имени короля, и донесу королю твои слова.

Птица задумчиво кивнул, затем махнул рукой, чтобы принесли еду и пиво, и разговор решительно перешел на нейтральные темы. Никаких дел сегодня вечером уже не будет.

* * *

БЫЛО ДОВОЛЬНО ПОЗДНО, когда они перебрались из дома Tsisqua в маленький гостевой домик. Он думал, что луна уже давно взошла, но самой луны видно не было; небеса наполнились густыми облаками, и в воздухе пахло дождем.

— О, Боже, — сказал Йен, зевая и спотыкаясь. — Моя задница уже уснула.

Джейми тоже зевнул, находя это заразным, но затем подмигнул и рассмеялся.

— Ага, отлично. Постарайся не разбудить ее: остальная часть тебя может к ней присоединиться.

Йен издал саркастический звук губами.

— Только потому, что Птица назвал тебя забавным человеком, дядя Джейми, я бы не стал этому верить. Он всего лишь был вежлив, знаешь?

Джейми проигнорировал это, пробормотав на языке цалаги благодарность молодой женщине, проводившей их к месту ночлега. Она передала ему небольшую корзинку, наполненную, судя по аромату, кукурузным хлебом и сушеными яблоками, затем, перед тем как исчезнуть в сырой, беспокойной ночи, мягко пожелала им: "Доброй ночи, хорошего сна".

Маленькая хижина казалась душной после прохладного, наполненного свободой воздуха, и он на мгновение остановился перед входом, наслаждаясь движением ветра между деревьями, наблюдая, как он пробирается сквозь сосновые ветви, словно гигантская невидимая змея. Он ощутил, как лицо легким налетом покрыли капельки влаги и почувствовал глубокую радость человека, который осознал, что собирается дождь, а ему не придется провести ночь снаружи и мокнуть под ним.

— Порасспрашивай их там, Йен, когда будешь сплетничать завтра, — сказал он, заныривая внутрь. — Дай им знать — тактично, — что король был бы рад выяснить, кто именно, черт возьми, поджигает дома, и может быть настолько благодарен, что раскошелится на несколько стволов в награду. Они не скажут тебе, если сами делают это, но если это кто-то другой — могут и сказать.

Йен кивнул головой, снова зевнув. В круге камней горело маленькое пламя, дым от него заструился в дымовое отверстие в крыше над головой, и при свете костра стали видны покрытые мехом лежанки для сна по одну сторону хижины, а с другой стороны — шкуры и одеяла, сложенные на полу.

— Подбросим монетку кому спать на кровати, дядя Джейми, — сказал он, порывшись в своей сумке на поясе и достав оттуда потертый шиллинг. — Выбирай.

— Решка, — сказал Джейми, ставя корзину и снимая плед. Тот упал теплой лужицей шерсти вокруг его ног, и Джейми встряхнул свою рубаху. Белье было мятым и грязным, и он чувствовал свой запах. Слава Богу, это была последняя деревня. Еще одна ночь, в крайнем случае, две, и они смогут вернуться домой.

Йен выругался, поднимая монету.

— Как ты это делаешь? Каждую ночь ты говоришь "решка", и каждую ночь выпадает решка!

— Ну, это ведь твой шиллинг, Йен. Я не виноват, — он сел на лежанку и, блаженно потянувшись, смягчился. — Взгляни на нос Джорди.

Йен перевернул шиллинг в своих пальцах и, щурясь, поднес его к свету костра, потом выругался снова. Крошечное пятно воска, такое тонкое, что его почти не было видно, если не приглядываться, обрамляло аристократически выступающий нос Георга III, короля Британии.

— Как оно туда попало? — Йен, подозрительно сузив глаза, поглядел на дядю, но Джейми только засмеялся и лег.

— Когда ты показывал маленькому Джемми, как крутить монету. Помнишь, он опрокинул подсвечник, и горячий воск растекся повсюду.

— О, — Йен на мгновение уставился на монету в своей руке, затем встряхнул головой, соскреб воск ногтем большого пальца и убрал шиллинг.

— Доброй ночи, дядя Джейми, — сказал он, скользнув со вздохом в шкуры на земле.

— Доброй ночи, Йен.

Он не обращал внимания на усталость, держа ее подобно Гидеону на коротком поводке. Сейчас же он отпустил поводья и разрешил ей унести его прочь, его тело расслабилось в комфорте лежака.

МакДональд, цинично подумал он, будет в восторге. Джейми планировал посетить только две деревни чероки, находящиеся на границе Линии Договора, объявить там о своей новой должности, раздать скромные подарки — виски и табак (последний в спешке был взят взаймы у Тома Кристи, который, по счастью, закупил большую бочку табака во время поездки за семенами в Кросс-Крик). Рассказать чероки, что более щедрое вознаграждение следует ожидать позднее, когда он предпримет дипломатическую поездку в более отдаленные деревни осенью.

Он был сердечно принят в обоих поселениях, но во втором, Пигтауне, находились с визитом несколько незнакомцев: молодые мужчины в поисках жен для себя. Они были из отдельной группы чероки, именуемой племя Зимней Птицы, чья большая деревня располагалась выше в горах.

Один из молодых людей оказался племянником Птицы-Что-Поет-По-Утрам, вождя племени Зимней Птицы, и он настойчиво убеждал Джейми вернуться с ним и его товарищами в их родную деревню. Спешно и незаметно проверив запас оставшихся виски и табака, Джейми согласился, и они с Йеном были с почестями доставлены сюда как агенты Его Величества. Зимних Птиц никогда до этого не посещали индейские агенты, их появление было воспринято, как большая честь, они тут же увидели, какие преимущества они в итоге могут для себя получить.

Он подумал, однако, что Птица был из того типа людей, с которыми он мог бы делать бизнес, в различных областях.

Эта мысль привела его к запоздалому воспоминанию о Роджере Маке и новых арендаторах. У него не было свободного времени сильно беспокоиться об этом в течение последних нескольких дней, — да он и сомневался, что есть повод переживать. Роджер Мак был вполне способен с этим справиться, хотя его надтреснутый голос сделал его менее уверенным, чем он должен быть. В конце концов, он там с Кристи и Арчи Багом...

Он закрыл глаза, блаженство абсолютной усталости захватило его, мысли становились все более разрозненными.

Еще один день, возможно, а потом — домой, чтобы успеть заготовить сено. Сделать партию виски, может даже две, до наступления холодов. Забить скот... возможно, пришло время заколоть эту чертову белую свиноматку? Нет... злобная тварь невероятно плодовита. Смутная мысль пришла в голову: "Какому кабану хватило мужества спариваться с ней? Может, она его съела после?" Дикий кабан... копченая ветчина, кровяная колбаса...

Он плавно проваливался в верхние слои сна, когда почувствовал чью-то руку на своем члене. Выдернутый из забытья, как лосось из морского залива, он хлопнул по руке незваного гостя, крепко схватив ее. Чем вызвал тихий смешок своего гостя.

Женские пальцы мягко пошевелились в его захвате, и другая рука быстро заняла место первой. Его первой осознанной мыслью было то, что девушка, вероятно, была превосходным пекарем, судя по тому, как уверенно она разминала его.

Другие мысли быстро следовали одна за другой в этом абсурде, и он попытался захватить вторую руку. Она игриво ускользала от него в темноте, тыкая его и дразня.

Он подыскивал вежливые слова протеста на языке чероки, но ничего не приходило в голову кроме нескольких случайных фраз на английском и гэльском, все они слабо подходили к ситуации.

Первая рука была настойчива, извиваясь, словно угорь. Не желая сломать ее пальцы, он отпустил их на мгновение и успешно перехватил руку в запястье.

— Йен! — позвал он в отчаянии. — Йен, ты здесь? — он не мог ни видеть своего племянника в густой темноте, которая заполняла хижину, ни понять, спал ли тот. Здесь не было окон, и единственный слабый свет исходил от угасающих углей.

— Йен!

На полу произошло шевеление, тела переместились, и он услышал чихание Ролло.

— Что такое, дядя? — он обратился к нему на гэльском, и Йен ответил ему на том же языке. Парень говорил ровно, не было похоже на то, что он только проснулся.

— Йен, в моей постели женщина, — произнес он по-гэльски, пытаясь соответствовать спокойному тону своего племянника.

— Две женщины, дядя Джейми, — Йен развеселился, черт его побери! — Другая находится возле твоих ног. Ожидает своей очереди.

Это лишило его присутствия духа, и он почти отпустил захват на плененной руке.

— Две женщины! За кого они меня принимают?

Девушка хихикнула снова, наклонилась и слегка укусила его за грудь.

— Христос!

— Ну, нет, дядя, они не принимают тебя за Бога, — сказал Йен, очевидно, подавляя собственное веселье. — Они думают, что ты король, так сказать. Ты его агент, поэтому они делают честь Его Величеству, отправив к тебе своих женщин, ага?

Вторая женщина обнажила его ступни и стала медленно поглаживать подошвы ног одним пальцем. Он не терпел щекотки и нашел бы это докучающим, если бы не был обеспокоен первой женщиной, с которой был вынужден играть в весьма непристойную игру "спрячь во рту сосиску".

— Поговори с ними, Йен, — произнес он сквозь стиснутые зубы, неистово шаря свободной рукой, одновременно пытаясь сдержать пальцы плененной руки, которая томно поглаживала его ухо, и дергая ногами в неистовой попытке остановить ухаживания второй дамы, которые становились все более настойчивыми.

— Эмм... Что ты хочешь, чтобы я им сказал? — осведомился Йен, переходя обратно на английский. Его голос немного дрожал.

— Скажи им, что я глубоко тронут оказанной мне честью, но — ик! — дальнейшие дипломатические увертки были отрезаны внезапным втор­жением в его рот чужого языка с сильным вкусом репчатого лука и пива.

В ходе последовавшего сопротивления он мрачно осознал, что Йен потерял всякое чувство самоконтроля и лежал на полу, беспомощно хихикая. "Когда убиваешь сына, это называется детоубийством, — безжалостно подумал он, — а как называется убийство племянника?"

— Мадам! — сказал он, с трудом высвободив свой рот. Он схватил даму за плечи и скинул ее со своего тела с достаточной силой, так что она вскрикнула от неожиданности, неприкрытые ничем ноги взлетели вверх. Господи, она что, голая?

Именно так. Они обе были голыми; его глаза привыкли к тусклому свету тлеющих углей, и он уловил отражение света на плечах, груди и округлых бедрах.

Он сел, собрав вокруг себя шкуры и одеяла, наподобие наскоро сооруженного защитного укрепления.

— Прекратите вы, обе! — сказал он строго на языке чероки, — Вы красивы, но я не могу лечь с вами.

— Нет? — спросила одна из них озадаченно.

— Почему нет? — поинтересовалась другая.

— Аа... потому что я дал клятву, — сказал он, сказал он, необходимость принесла вдохновение. — Я поклялся... поклялся... — он подыскивал правильное слово, но не находил его. По счастью, Йен вмешался в ситуацию, свободно вливаясь потоком речи на языке цалаги, слишком быстро, чтобы уследить за ним.

— Ооо, — впечатленная, выдохнула одна из девушек. Джейми почувствовал явные угрызения совести.

— Что, во имя Бога, ты сказал им, Йен?

— Я объяснил им, что Великий Дух пришел к тебе во сне, дядя, и сказал, что ты не можешь быть с женщиной, пока не доставишь оружие всем цалаги.

— Пока я — что?!

— Ну, это было лучшее, что я смог придумать так быстро, дядя, — ответил Йен, защищаясь.

Несмотря на то, что идея была ужасной, он признал, что она оказалась эффективной. Женщины прижались друг к другу, испуганно перешептываясь, и совершенно оставили попытки приставать к нему.

— А, ладно, — неохотно согласился он. — Полагаю, могло быть и хуже, — в конце концов, даже если Корона согласится предоставить оружие, цалаги было чертовски много.

— Всегда пожалуйста, дядя Джейми, — смех булькал в голосе племянника и прорывался в сдерживаемом фырканье.

— Что? — сказал Джейми раздраженно.

— Одна из дам сказала, что очень сильно разочарована, дядя, потому что ты прекрасно оснащен. Вторая отнеслась к этому более философски, однако. Она сказала, что могла бы родить от тебя детей, и малыши были бы рыженькими, — голос его племянника дрожал.

— Что, черт возьми, плохого в рыжих волосах?

— Я не совсем уверен, но думаю, это вовсе не то, чего бы ты хотел, ведь благодаря этому твой ребенок был бы слишком заметен.

— Ну, хорошо, — оборвал он. — Им это уже не грозит, так? Разве они не могут теперь пойти домой?

— Дождливо, дядя Джейми, — логично отметил Йен. Это действительно было так; ветер принес стук дождя, и теперь ливень бил по крыше, монотонно барабаня, проникая через дымовое отверстие и шипя каплями в горячих углях. — Ты ведь не отправишь их под дождь? Кроме того, ты сказал, что не можешь лечь с ними, но это не означает, что они должны уйти совсем.

Он прервался, чтобы спросить что-то у девушек, которые отвечали ему со страстной уверенностью. Джейми подумал: если они захотят — они свое возьмут. Поднявшись с грацией молодых журавлей, они обе забрались обратно в его постель, обнаженные как сойки, лаская и поглаживая его с восторженным шепотом — настойчиво избегая, однако, его интимных мест, вдавили его в шкуры и прильнули к нему с обеих сторон, теплая обнаженная плоть уютно прижалась к нему.

Он открыл рот, затем закрыл его обратно, абсолютно не найдя, что сказать ни на одном из языков, который он знал.

Он лег на свое место, напряженный, неглубоко дыша. Его петушок возмущенно пульсировал, явно собираясь подняться и мучить его всю ночь в отместку за неправильное поведение. Короткий хохот донесся из кучи шкур на земле, перемежаемый икающим фырканьем. Он подумал, что это, возможно, первый раз, когда он слышит, как Йен по-настоящему смеется после своего возвращения.

Молясь о стойкости, он глубоко вдохнул, медленно выдохнул и закрыл глаза, плотно обхватив себя руками вокруг ребер, прижав локти к бокам.

Глава 15. ПОСАЖЕНИЕ НА ВОДУ.

РОДЖЕР ВЫШЕЛ НА ТЕРРАСУ ДОМА в Речной Излучине, чувствуя приятную усталость. После трех недель напряженной работы он подобрал новых арендаторов со всех дорог и тропинок Кросс-Крика и Кэмпбелтона. Познакомился со всеми главами семейств, сумел, по крайней мере, минимально обеспечить их всем необходимым для поездки, в плане еды, одеял и обуви. И собрал их всех в одном месте, решительно преодолев их склонность к панике и увиливанию. Они двинутся во Фрейзерс Ридж утром, и ни минутой позже.

Он с удовлетворением смотрел с террасы на поляну, лежавшую за конюшнями Джокасты Камерон Иннес. Они все расположились на ночлег там, во временном лагере: двадцать две семьи, семьдесят шесть душ, четыре мула, два пони, четырнадцать собак, три свиньи, и только Богу было известно, сколько цыплят, котят и домашних птиц, собранных в плетеные клетки для переноски. Все имена — исключая животных — были занесены в список, уголки его страниц загнулись и измялись в кармане. У него было несколько других списков там же — наскоро написанных, перечеркнутых, с массой исправлений, и едва читаемых. Он ощущал себя ходячей книгой Второзакония. А еще он чувствовал, что ему необходимо хорошенько выпить.

К счастью, это ему как раз и предстояло: Дункан Иннес, муж Джокасты, возвратился после трудового дня и сидел на террасе в компании с хрустальным графином, который, в лучах заходящего солнца, отливал насыщенным янтарным светом.

— Ну, как дела, а charaid? — Дункан встретил его добродушно, указывая на один из плетеных стульев. — Может быть по глоточку?

— Спасибо, не откажусь.

Он с благодарностью опустился в кресло, которое приветливо скрипнуло под его весом. Принял бокал, протянутый Дунканом, и выпил его залпом с коротким "SlЮinte".

Виски обожгло горло, заставив закашляться, но внутри вдруг что-то открылось, и постоянное чувство небольшого удушья стало покидать его. Он благодарно хлебнул еще.

— Они готовы отправляться в путь? — Дункан кивнул в сторону поляны, где дым походных костров висел низким золотым туманом.

— Готовы как никогда. Бедняжки, — добавил Роджер с некоторым сочувствием.

Дункан приподнял лохматую бровь.

— Словно рыбы, вытащенные из воды — добавил Роджер, протянув бокал на предложение наполнить его вновь. — Женщины в ужасе, как и мужчины, но те скрывают это лучше. Можно подумать, я собираюсь увести их в рабство на сахарные плантации.

Дункан кивнул.

— Или в Рим, чистить туфли Папе Римскому, — сказал он с иронией. — Я сомневаюсь, что большинство из них могли когда-либо настолько близко видеть католика, чтобы распознать его. Полагаю, что, даже принюхав­шись, они не смогут почуять его. Как думаешь, они могут себе позволить выпить стаканчик-другой?

— Только в лечебных целях, или в случае реальной смертельной опасности, — Роджер сделал медленный, божественный глоток и закрыл глаза, чувствуя, как виски согревает горло и булькает в груди, словно урчащая кошка. — Ты уже встречался с Хирамом? Хирам Кромби, старейшина этой общины.

— Этот кислый леденец на палочке, воткнутой в задницу? Да, я встретился с ним, — Дункан усмехнулся в усы. — Он будет ужинать с нами. Лучше выпить еще по одной.

— Не откажусь, спасибо, — сказал Роджер, протягивая ему бокал. — Однако никто из них не жаждет мирских удовольствий, насколько я могу судить. Кажется, они все еще остаются ковенантерами до мозга костей. Олухи Царя Небесного, верно?

Дункан от души расхохотался.

— Ну, конечно не так, как во времена моего деда, — сказал он, успокаиваясь, и потянулся к графину. — Благодарю Господа за это, — он закатил глаза, гримасничая.

— Так твой дед был ковенантером?

— Господи, еще каким, — качая головой, Дункан хорошенько подлил, сначала Роджеру, затем себе. — Он был свирепым старым ублюдком. Понятно, что не без причины, знаешь. Его сестру посадили на воду.

— Посадили... О, Господи! — он прикусил язык в покаянии, но был слишком заинтригован, чтобы беспокоиться об этом. — Ты имеешь в виду казнь через утопление?

Дункан кивнул, глядя на стакан, затем сделал хороший большой глоток и, прежде чем проглотить, на мгновенье задержал его во рту.

— Маргарет, — сказал он. — Ее звали Маргарет. В то время ей было восемнадцать. Ее отец и ее брат — мой дедушка, то бишь, — бежали после битвы при Данбаре и спрятались в горах. Пришли войска, разыскивая их, но она сказала, что не знает, куда они пошли, и у нее была Библия. Тогда они попытались заставить ее отречься от веры, но она заявила, что не сделает этого. Легче с камнями разговаривать, чем с женщинами этой ветви семьи, — проговорил он, качая головой. — Ничто не могло поколебать ее. Но они потащили ее на берег, ее и старуху-ковентантку из деревни, раздели их и привязали обоих к столбам на линии прилива. Толпа стояла там, ожидая, когда вода поглотит их.

Он сделал еще один глоток, не чувствуя его вкус.

— Старуха захлебнулась первой. Они привязали ее ближе к воде — я полагаю, думая, что Маргарет не устоит, если увидит, как старуха умирает, — он хмыкнул, качая головой. — Но нет, ничего подобного. Прилив поднимался, и волны накатили на нее. Она захлебнулась, закашлялась, и ее распущенные волосы, нависая над лицом, прилипли к ней, как водоросли, когда вода отхлынула. Моя мать видела ее, — объяснил он, поднимая стакан. — Ей тогда было всего семь, но она все помнила. После первой волны, говорила она, был промежуток, равный трем вдохам, и волна накрывала Маргарет снова. Потом отлив... три вдоха... и опять все заново. И нельзя было ничего увидеть, кроме водоворота ее волос, плавающих на волнах.

Он поднял бокал чуть выше, и Роджер поднял свой в невольном тосте.

— Господи Иисусе, — сказал он, и это не было богохульством.

Виски обжигало горло, пока опускалось внутрь, и он глубоко вдохнул, благодаря Бога за дар воздуха. Три вдоха. Это был превосходнейший Айлейский солод, и он чувствовал сильный и насыщенный йодистый привкус моря и водорослей в легких.

— Упокой Господь ее душу, — сказал он хрипло.

Дункан кивнул и снова потянулся за графином.

— Я думаю, она заслужила покой, — сказал он. — Хотя они, — он указал подбородком в сторону поляны — они скажут: "Это не было ее личной заслугой, Бог избрал ее для спасения и избрал англичан для проклятия. И нечего к этому добавить".

День клонился к вечеру, и костры начали светиться в темноте поляны позади конюшен. Дым от них достигал носа Роджера, теплый и домашний аромат, который, тем не менее, добавлял жжения в горле.

— Я сам не нашел ничего, за что стоило бы умереть, — сказал Дункан задумчиво, а затем улыбнулся одной из своих коротких, редких улыбок. — Но мой дед сказал бы, что это лишь означает, что я был избран для проклятья. "По промыслу Божьему, в ознаменование Его вечной Славы, определил Он для одних людей и ангелов вечную жизнь, для других же — вечную смерть". Он всегда повторял это, когда кто-нибудь говорил о Маргарет.

Роджер кивнул, узнав символ веры Вестминстерского исповедания. Когда это было? В 1646? В 1647? Пара поколений до рождения деда Дункана.

— Я полагаю, ему было легче думать, что ее смерть была Божьей волей, и не была связана с ним, — сказал Роджер, не без симпатии. — Ты сам в это не веришь? Я имею в виду, в Предопределение?

Он спросил с истинным любопытством. Пресвитериане его собственного времени действительно все еще воспринимали предопределение как доктрину — но, будучи более гибкими в подходе, имели тенденцию смягчать понятие предопределенного проклятия, не задумываясь слишком над идеей, что каждая деталь жизни была уже предопределена. А он сам? Только Богу известно.

Дункан пожал плечами, правое плечо поднялось выше, и это на мгновение перекосило его.

— Бог его знает, — сказал он и засмеялся. Он покачал головой и снова осушил свой бокал. — Нет, думаю, что не верю. Но я не признался бы в этом перед таким как Хирам Кромби — или тем же Кристи.

Дункан указал подбородком в сторону поляны, где Роджер увидел две темные фигуры, направляющиеся в сторону дома. Высокая, но сгорбленная фигура Арчи Бага была легко узнаваема, так же, как и низкое коренастое телосложение Тома Кристи. "Даже его силуэт выглядит драчливым", — подумал Роджер, наблюдая за его короткими, резкими жестами во время ходьбы, явно в разгар какого-то спора с Арчи.

— В Ардсмуире иногда случались жестокие стычки из-за этого, — сказал Дункан, наблюдая за приближением двух фигур. — Католики возмущались, когда им говорили, что фраза о проклятии относится к ним. А Кристи и его маленькая банда с превеликим удовольствием объясняли им, почему это так и есть, — его плечи чуть задрожали от сдерживаемого хохота, и Роджер задумался, насколько много виски выпил Дункан перед тем, как вышел на террасу. Он никогда не видел этого старика таким веселым. — Мак Дью положил этому конец, когда заставил нас всех стать масонами, — добавил он, наклоняясь вперед, чтобы вновь наполнить бокал. — Но до этого несколько человек едва не были убиты, — он поднял графин, вопросительно глядя в сторону Роджера.

Учитывая, что на ужине будут присутствовать Том Кристи и Хирам Кромби, Роджер согласно кивнул.

Пока Дункан, все еще улыбаясь, наклонялся к нему, чтобы подлить виски в бокал, последние лучи солнца засияли на его обветренном лице. Роджер мельком увидел тонкую белую линию, пересекающую верхнюю губу Дункана, наполовину скрытую усами, и совершенно неожиданно понял, почему Дункан отрастил длинные усы — необычное украшение для этого времени, когда большинство мужчин ходили чисто выбритыми.

Он бы, скорее всего, ничего не сказал, но был под воздействием виски, и атмосферы странного союза, сложившегося между ними, двумя протестантами, удивительно привязанными к католикам. Ошеломленные странными поворотами судьбы, которые случились с ними, двое мужчин, еще недавно в одиночку справлявшиеся с жизненными невзгодами, теперь с удивлением обнаружили себя главами хозяйств, фактически держащими в руках в жизни посторонних людей.

— Твоя губа, Дункан, — он прикоснулся к собственным губам. — Отчего это?

— Ах, это? — Дункан удивленно коснулся своих губ. — Я родился с заячьей губой, вроде так это называется. Насколько мне известно, это исправили, когда мне было около недели от роду.

Теперь пришла очередь Роджеру удивиться.

— Кто исправил?

На этот раз Дункан пожал одним плечом.

— Странствующий лекарь, так сказала моя мать. Она уже была готова потерять меня, так она говорила, потому что я, естественно, не мог сосать грудь. Она и мои тетушки по очереди принялись выжимать мне в рот молоко из тряпки, но она сказала, что я почти превратился в крошечный скелет, когда этот лекарь пришел в деревню.

Он застенчиво провел пальцем по губе, приглаживая густые, седые волосы на усах.

— Мой отец дал ему шесть селедок и кисет нюхательного табака, он сшил губу и дал моей матери немного какой-то мази, чтобы приложить к ране. Вот так, — он снова пожал плечами, с кривой усмешкой.

— Возможно, мне суждено было выжить, в конце концов. Мой дед сказал, Господь избрал меня, хотя только Бог знает зачем.

Роджер ощутил смутное беспокойство, притупленное виски.

Шотландский лекарь, который мог исправить заячью губу? Он пил очередной бокал, стараясь не слишком пялиться, при этом исподволь изучая лицо Дункана. Роджер предположил, что такое было возможно. Шрам был едва виден — если знать, на что смотреть под усами Дункана, — но не доходил до ноздрей. Вероятно, это был довольно простой случай заячьей губы, а не один из тех чудовищных примеров, о которых он читал в большой черной врачебной книге Клэр, в ужасе не в силах оторвать взгляд от страницы. Там доктор Роулингс описывал ребенка, рожденного не только с раздвоенной губой, но и отсутствием верхушки рта, а также большей части лица.

Не было никакого рисунка, слава Богу, но мысленная картинка, созданная описанием Роулингса, была достаточно ужасной. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул, впитывая пары виски.

Возможно ли это? Вероятно. Люди в этом времени проводили хирургические операции, какими бы грубыми, кровавыми и мучительными они не были. Он видел, как Мюррей МакЛауд, аптекарь из Кэмпбелтона, мастерски зашивал щеку человека, разорванную из-за того, что его затоптало стадо баранов. Было ли это сложнее, чем сшить рот ребенка?

Он подумал о губах Джемми, нежных, как лепесток, пронзаемых иголкой с черными нитками, и содрогнулся.

— Ты уже замерз, а charaid? Хочешь зайти внутрь? — Дункан подобрал ноги, чтобы подняться, но Роджер помахал старику сесть обратно.

— О, нет. Просто мурашки по коже пробежали, — он улыбнулся, и сделал еще один глоток, чтобы наверняка защититься от несуществующего вечернего холода. И все же он почувствовал, как волоски на его руках немного приподнялись. Мог ли тут быть еще один — такой же, как мы?

Другие были, он знал. Во-первых, его несколько раз прабабушка, Гейлис. Во-вторых, человек, чей череп нашла Клэр, в комплекте с серебряными пломбами в зубах. Но был ли еще один, тот, с которым Дункан встретился в отдаленной шотландской деревне полвека назад?

"Господи, — подумал он, внезапно встревожившись. — Как часто это случается? И что с ними происходит потом?"

Прежде, чем они достигли дна графина, он услышал позади себя шаги и шелест шелка.

— Миссис Камерон, — он резко поднялся, и мир перед его глазами слегка накренился, затем взял руку хозяйки дома, склоняясь над ней.

Ее длинная рука по привычке прикоснулась к его лицу, чувствительные пальцы, подтвердили его личность.

— Ах, это вы, Джо. Как прошло путешествие с малышом? — Дункан с трудом попытался встать, заарканенный виски и стесненный единственной рукой, но Улисс, дворецкий Джокасты, молча материализовался из сумерек позади своей хозяйки, вовремя переместив ее плетеное кресло на место. Роджер заметил, что она опустилась в него, не проводя рукой сзади; она просто знала, что кресло будет там.

Роджер смотрел на дворецкого с интересом, пытаясь понять, кого подкупила Джокаста, чтобы получить его обратно. Обвиненный и, весьма вероятно, виновный в смерти британского морского офицера на территории плантации Джокасты, Улисс был вынужден бежать из колонии. Но лейтенанта Вольфа не посчитали большой потерей для флота, Улисс же для Джокасты Камерон был незаменим. Не все вопросы можно было уладить золотом — но он был готов поспорить, что Джокаста Камерон еще не встречала обстоятельства, которые не смогла бы исправить с помощью денег, политических связей, или хитрости.

— О, да, — ответила она мужу, улыбаясь и протягивая ему руку. — Муж мой, было так забавно похвастаться им! У нас прошел прекрасный обед со старой миссис Форбс и ее дочерью — наш крошка спел песню и очаровал всех. С миссис Форбс были девушки Монтгомери, также как и мисс Огилви, и нам подавали маленькие бараньи котлетки с малиновым соусом и печеные яблоки и... ах, это вы, мистер Кристи? Проходите и присоединяйтесь к нам! — она немного повысила голос, и лицо ее, по-видимому, выжидающе, смотрело в сумрак за плечо Роджера.

— Миссис Камерон. Ваш слуга, мадам, — Кристи шагнул на террасу, изысканно поклонившись, словно не принимая во внимание факт, что адресовал его слепой женщине. Арчи Баг следовал за ним, в свою очередь, наклонившись к руке Джокасты, и издав дружелюбный горловой звук в знак приветствия.

На террасу вынесли стулья, добавили виски, волшебным образом появилась тарелка с острыми закусками, зажглись свечи, и внезапно получилась вечеринка, которая в некотором смысле перекликалась со слегка нервным праздником, проходящим ниже на поляне. В отдалении слышалась музыка — звук оловянного свистка, играющего джигу.

Роджер позволил всему этому захватить его, наслаждаясь кратким чувством расслабленности и безответственности. Сегодня вечером не было необходимости беспокоиться; все собрались, были в безопасности, накормлены и готовы к завтрашнему путешествию.

Он не должен был даже беспокоиться, о том, чтобы закончить разговор с Дунканом, который выглядел настолько размякшим, что казалось, мог соскользнуть со стула в любую минуту. Том Кристи и Джокаста с энтузиазмом обсуждали литературную жизнь в Эдинбурге и книгу, о которой он никогда не слышал... А старина Арчи, кстати, куда подевался Арчи? Ах, вот куда: он пошел обратно на поляну, несомненно, вспомнив в последнюю минуту, что должен что-то кому-то сказать.

Он благословил Джейми Фрейзера за то, что тот предусмотрительно отправил с ним Тома и Арчи. Эти двое спасли его от многих ошибок, справлялись с десятью тысячами необходимых деталей, и успокоили страхи новых арендаторов в отношении этого последнего их прыжка в неизвестность.

Он сделал глубокий, удовлетворенный вздох, глотнув воздуха с уютным запахом дальних костров и жарящегося рядом ужина, и запоздало вспомнил одного маленького человечка, чье благополучие по-прежнему было исключительно его заботой.

Извинившись, он зашел в дом и обнаружил Джемми уютно расположившимся внизу, в уголке главной кухни. Он поедал хлебный пудинг с растопленным сливочным маслом и кленовым сиропом.

— Это что, у тебя ужин такой? — спросил он, садясь рядом.

— А-хха. Хочешь немного, папа? — сын протянул капающую ложку вверх, и он поспешно наклонился, чтобы взять кусочек в рот, прежде чем тот упадет. Это была восхитительная, взорвавшаяся на языке сливочная сладость.

— Ммм, — сказал он, проглатывая. — Только давай ничего не скажем маме или бабушке, ладно? У них есть странное пристрастие к мясу и овощам.

Джем кивнул, соглашаясь, и предложил ему еще одну ложку. Молча, они все съели, после чего Джемми подполз к нему на коленях и, прижавшись липким лицом к его груди, безмятежно заснул.

Слуги суетились туда-сюда вокруг них, время от времени по-доброму им улыбаясь. Ему бы, подумал он смутно, стоило встать. Очень скоро подадут ужин — он видел блюда с жареной уткой и бараниной, умело выложенной на блюда, с горками пушистого, дымящегося риса, пропитанного соусом, и огромный салат из зелени, заправленный уксусом.

Наполненный виски, хлебным пудингом и удовлетворением, он, тем не менее, медлил, ежеминутно откладывая момент расставания с Джемми и окончание сладостного покоя, который он ощущал, держа в руках спящего сына.

— Мистер Роджер? Я заберу его, позволите? — спросил мягкий голос. Он оторвался от изучения волос Джемми, в которых застряли кусочки хлебного пудинга, чтобы увидеть Федру, служанку Джокасты, склонившуюся перед ним с протянутыми руками, чтобы принять мальчика. — Я искупаю его, и уложу в постель, сэр, — сказала она, ее овальное лицо смягчилось так же, как и голос, когда она посмотрела на Джемми.

— О. Да, конечно. Спасибо, — Роджер с Джемми на руках сначала сел, потом осторожно встал, удерживая его значительный вес. — Вот так, я сам отнесу его.

Он следовал за рабыней по узкой лестнице, выходящей из кухни, восхищаясь, — чисто абстрактно и эстетически, — ее изяществом и осанкой. "Сколько ей лет?" — задался он вопросом. Двадцать, двадцать два? Джокаста позволила бы ей выйти замуж? У нее, конечно же, должны были быть поклонники. Но он также знал, насколько необходимой она была Джокасте — Федры редко не было рядом с ее хозяйкой. Нелегко сочетать это с домом и собственной семьей.

Наверху лестницы она остановилась и повернулась, чтобы взять у него Джемми; он отдал свою расслабленную ношу с неохотой, но и с некоторым облегчением. Внизу было душно и жарко, и его рубашка повлажнела от пота, там, где Джемми прижимался к нему.

— Мистер Роджер? — голос Федры остановил его, когда он уже собрался уйти. Она смотрела на него поверх плеча Джемми, нерешительный взгляд под белым изгибом ее косынки.

— Да?

Стук ног, идущих по лестнице, заставил его подвинуться и пропустить Оскара, спускавшегося по лестнице с пустым блюдом под мышкой, очевидно, направляясь в летнюю кухню, где жарилась рыба. Оскар улыбнулся Роджеру, когда проходил мимо, и послал воздушный поцелуй в сторону Федры, которая поджала губы в ответ на его жест.

Она сделала легкое движение головой, и Роджер последовал за ней по коридору, подальше от суеты на кухне. Она остановилась возле двери, которая вела в конюшни, осматриваясь вокруг, чтобы убедиться, что их никто не услышит.

— Может быть, я не должна ничего говорить, сэр, возможно, это ничего не значит. Но думаю, я в любом случае должна сказать вам.

Он кивнул, отбрасывая назад влажные волосы у виска. Дверь была открыта, и оттуда дул небольшой ветерок, слава Богу.

— Мы были в городе, сэр, этим утром, в большом магазине мистера Бенджамина, знаете такой? Внизу у реки.

Он снова кивнул, и она облизнула губы.

— Мастер Джем, он стал неугомонным и принялся бегать вокруг, в то время как хозяйка говорила с мистером Бенджамином. Я последовала за ним, присмотреть, чтобы с ним ничего не случилось, и поэтому я была прямо там, когда пришел тот человек.

— Да? И кто же это был?

Она покачала головой, темные глаза были серьезны.

— Я не знаю, сэр. Это был крупный мужчина, высокий, как вы. Светлые волосы, он не носил парика. Кажется, джентльмен, — насколько он понял, она имела в виду, что мужчина был хорошо одет.

— И?

— Он огляделся, увидел, что мистер Бенжамин разговаривает с мисс Джо, и шагнул в сторону, как будто не хотел, чтобы его кто-то заметил. Но потом он увидел мастера Джема и бросил острый взгляд на его лицо.

Она прижала Джемми немного ближе, вспоминая.

— Мне не понравился его взгляд, сэр, сказать по правде. Я увидела, что он собирается подойти к Джемми и быстро подняла мальчика, так же, как взяла его сейчас. Мужчина удивился, затем, словно он подумал о чем-то смешном, он улыбнулся Джемми и спросил, кто его папочка?

Она быстро улыбнулась, поглаживая спину Джемми.

— Люди все время спрашивали его, сэр, в городе, и он отвечал прямо, говоря, что его папа Роджер МакКензи, он всегда так делает. Этот человек рассмеялся и взъерошил волосы Джемми — они все так делают, сэр, у него такие красивые волосы. Затем он сказал: "Неужели, мой маленький maneen, в самом деле?"

Федра очень натурально передала мимику. Она поймала ирландский акцент, отлично изобразила его, и пот на коже Роджера стал холодным.

— А что произошло потом? — требовательно спросил он. — Что он сделал?

Бессознательно, он взглянул через плечо, через открытую дверь, ища в ночи опасность.

Федра приподняла плечи и слегка вздрогнула.

— Ничего, сэр. Но он разглядывал Джемми очень внимательно, а затем взглянул на меня, улыбаясь прямо мне в глаза. Мне не нравятся такие улыбки, сэр, ничуть, — она покачала головой. — Но затем я услышала, как мистер Бенджамин повысил голос позади меня, окликнул и спросил: "Джентльмен ищет меня?" И этот человек, быстро развернулся на каблуках и скрылся за дверью, вот так, — она прижала Джемми одной рукой и быстро щелкнула пальцами свободной руки.

— Понятно, — хлебный пудинг образовал сплошную массу, которая лежала, как железо в его животе. — Ты сказала своей хозяйке что-нибудь об этом человеке?

Она покачала головой, и помрачнела.

— Нет, сэр. Он действительно ничего такого не сделал — как я и сказала. Но он беспокоит меня, сэр, и поэтому я размышляла над этим по пути домой, ну, и наконец, решила, что мне лучше рассказать вам, сэр, как только подвернется случай.

— Ты поступила правильно, — сказал он. — Спасибо, Федра, — он поборол желание забрать у нее Джемми и крепко прижать его. — Ты сможешь, когда уложишь его в постель, остаться с ним? До того, пока я не приду. Я скажу твоей хозяйке, что попросил тебя.

Ее темные глаза встретились с его взглядом в совершенном понимании, и она кивнула.

— Да, сэр. Я уберегу его от беды, — она слегка ему поклонилась и, напевая мальчику что-то мягкое и ритмичное, пошла вверх по лестнице к комнате, в которой они с Джемми жили.

Он медленно вдохнул, пытаясь обуздать непреодолимое желание схватить лошадь из конюшни, поехать в Кросс-Крик и обыскать город, переходя от дома к дому в темноте, пока не найдет Стивена Боннета.

— Ладно, — сказал он вслух. — И что тогда? — его кулаки невольно сжались, зная очень хорошо, что делать, даже когда его разум признавал бесполезность такой линии поведения.

Он подавил гнев и беспомощность, остатки виски, насыщавшего его кровь, пульсировали в висках. Он резко шагнул через открытые двери в ночь, там уже было совсем темно. С этой стороны дома поляна была невидима, но он все еще мог чувствовать запах дыма от костров и уловить слабые трели музыки в воздухе.

Он знал, что однажды Боннет придет снова. Внизу, рядом с газоном, белая твердь мавзолея Гектора Камерона была словно бледное пятно в ночи. И внутри мавзолея, в безопасности спрятанное в гробу, что ожидал жену Гектора Джокасту, лежало состояние в виде золота якобитов, давней тайны Речной Излучины.

Боннет знал, что золото существует, и подозревал, что оно было на плантации. Он попытался прийти за ним однажды, но потерпел неудачу. Он не был осторожным человеком — Боннет, но он был упорным.

Роджер почувствовал, что его кости напряглись в непреодолимом желании поймать и убить человека, который изнасиловал его жену и угрожал его семье. Но там были семьдесят шесть человек, которые зависели от него — нет, семьдесят семь. Месть боролась с ответственностью и, скрепя сердце, уступила.

Он дышал медленно и глубоко, чувствуя, что узел шрама от веревки напрягается на его горле. Нет. Он должен был поехать, увидеть, что новые арендаторы в безопасности. Мысль отправить их с Арчи и Томом, а самому остаться искать Боннета, была заманчива. Но это была его работа; он не мог отказаться от нее ради трудоемких и, скорее всего, бесполезных собственных поисков.

И он не мог оставить Джемми незащищенным.

Он должен рассказать хотя бы Дункану. Дункану можно было доверить предпринять шаги для защиты Речной Излучины, послать весточку властям в Кросс-Крик, навести справки.

И Роджер должен также убедиться в том, что Джемми находится в безопасности, далеко, и утром будет сидеть перед ним в седле и находиться в поле его зрения каждый метр пути в священную глубину гор.

— Кто твой папочка? — пробормотал он, и новый прилив ярости запульсировал по его венам. — Черт подери, это я, ты, ублюдок!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

Для каждой вещи — свое время.

Глава 16. LE MOTE JUSTE.

Август 1773.

— Ты сама себе улыбаешься, — сказал Джейми мне в ухо. — Было приятно, правда?

Я повернула голову и открыла глаза, оказавшиеся на одном уровне с его ртом, также растянувшимся в улыбке.

— Приятно, — ответила я задумчиво, проводя кончиком пальца по линии его пухлой нижней губы. — Ты намеренно скромничаешь, или надеешься вдохновить меня на восторженную похвалу в виде классических английских сдержанных высказываний?

Его рот растянулся еще шире, и зубы на мгновение мягко прикусили мой блуждающий по его губам палец.

— О, ну конечно, скромничаю, — сказал Джейми. — Если бы я питал надежду вдохновить тебя на похвалу, то вряд ли бы сейчас добивался этого словами, верно?

Одной рукой он легонько провел по моей спине, для наглядности.

— Знаешь, слова помогают, — сказала я.

— Серьезно?

— Да. Вот прямо сейчас я даже пыталась распределить "Я люблю тебя", "Ты мне нравишься", "Я боготворю тебя", "Я должен ощутить свой член внутри тебя" по степени относительной искренности.

— Я такое говорил? — спросил он слегка пораженным тоном.

— Да. Ты что, не слышал?

— Нет, — признался он. — Но я подразумевал каждое слово.

Его рука обхватила мою ягодицу, оценивающе взвешивая.

— Все еще подразумеваю, если уж на то пошло.

— Что, даже последнее? — я рассмеялась и слегка потерлась лбом о его грудь, чувствуя, как его нижняя челюсть уютно расположилась на моей макушке.

— О, даа, — сказал он, и крепко сгреб меня в охапку, вздыхая. — Я бы сказал, что тело требует небольшого ужина и крошечного отдыха, прежде чем я смогу заняться этим снова, но душа желает тебя всегда. Боже, какая же у тебя сладкая аппетитная попка. Достаточно лишь взглянуть на нее, и я уже немедленно снова хочу обладать тобой. Тебе повезло, что ты замужем за дряхлым поизносившимся стариком, Сассенах, иначе ты бы уже сию минуту стояла на коленях задом кверху.

От него восхитительно пахло дорожной пылью, высохшим потом и мускусным запахом совершенно удовлетворенного мужчины.

— Приятно, когда по тебе скучают, — довольно проворковала я в маленький просвет под его рукой. — Я тоже скучала по тебе.

Ощутив щекотку моего дыхания, он внезапно вздрогнул, как лошадь, стряхивающая мух, и слегка подвинулся, поворачивая меня так, чтобы моя голова поместилась на ложбинке его плеча и с чувством глубокого удовлетворения вздохнул.

— Ну что ж, я вижу, все по-прежнему стоит на своих местах.

Так и было. Время близилось к вечеру, окна были открыты, и солнце низко просачивалось между деревьями, создавая подвижные узоры на стенах и льняных простынях, и мы словно плыли в окружении шелестящих теней листьев.

— Дом на месте, ячмень почти весь собран, и никто не умер, — сказала я, устраиваясь поудобней, чтобы отчитаться. Теперь, когда мы позаботились о самом главном, он хотел узнать, как поживал Ридж в его отсутствие.

— Почти? — спросил Джейми, аккуратно подловив сомнительное наречие. — Что случилось? Пошел дождь, да, но ячмень должен был быть убран еще за неделю до этого.

— Не дождь. Саранча.

Я вздрогнула при воспоминании о ней. Облако мерзких тварей с выпученными глазами объявилось с жутким жужжанием в самом конце уборки ячменя. Я пошла в свой сад, чтобы нарвать зелени и овощей и обнаружила, что эта самая зелень захвачена клиновидными тельцами, шаркающими по ней своими когтистыми ножками, салат-латук и капуста разодраны в клочья, а лиана голубой ипомеи на заборе свисает лохмотьями.

— Я побежала, взяла миссис Баг и Лиззи, и мы согнали их метлой, и тогда саранча поднялась огромной тучей и направилась через лес к полю за Зеленым Ручьем. Они приземлились на ячмень, их чавканье было слышно за милю. Оно звучало так, словно гиганты ходили по рису, — от отвращения по моим плечам пробежали мурашки, и Джейми рассеянно потер мою спину своей большой и теплой рукой.

— Ммфм. Они только одно поле успели повредить?

— О, да, — я глубоко вздохнула, все еще чувствуя запах дыма. — Мы подожгли поле, и сожгли их заживо.

Его передернуло от неожиданности, и он опустил свой взгляд на меня.

— Что? Кто до этого додумался?

— Я, — не без гордости сказала я. Хладнокровно оглядываясь назад, это было разумное решение. Под угрозой находились другие поля, не только ячмень, но и дозревающая кукуруза, пшеница, картофель, а также солома — не говоря уже о садовых участках, на которые рассчитывало большинство семей.

В действительности, такое решение было принято в минуты кипящей ярости — абсолютно кровожадная жажда мести за разорение моего сада. Я бы с радостью ободрала крылья каждому насекомому и потопталась на их останках, хотя сжечь их было почти также замечательно.

Это было поле Мурдо Линдсея. Медлительный как в мыслях, так и в действии, он не успел должным образом отреагировать на мое заявление о намерении поджечь его поле, и все еще стоял на крыльце своей хижины с открытым ртом, когда Брианна, Марсали, Лиззи, миссис Баг и я бегали вокруг поля с руками полными хвороста, поджигали его от факелов и бросали пылающие ветки так далеко, насколько могли, в море спелого сухого зерна.

Сухая трава загоралась с треском, а затем с рокотом, когда огонь разрастался. Сбитая с толку жаром и дымом десятков костров, саранча взмывала в воздух, словно искры, воспламеняясь, когда их крылья касались огня, и исчезая в поднимающемся столпе дыма и вихрях золы.

— Конечно, именно в этот момент решил заявиться Роджер с новыми арендаторами, — сказала я, подавляя желание неприлично расхохотаться от нахлынувшего воспоминания. — Бедняжки. Уже темнело, и вот они все стоят в лесу, со своими пожитками и детьми, и смотрят на все это — на чудовищный пожар, и на нас, пляшущих босыми вокруг, в одних рубашках с подобранными юбками, ухающих как гиббоны, и по уши в копоти.

Джейми прикрыл глаза рукой, явно представляя себе эту картину. Его грудь слегка затряслась, и широкая улыбка показалась из-под ладони.

— О, Боже. Они наверняка подумали, что Роджер Мак привел их в ад. Или, по меньшей мере, на шабаш ведьм.

Пузырьки виноватого смеха прорывались из глубины моих ребер.

— Они и подумали. О, Джейми, ты бы видел это выражение на лицах! — я не сдержалась и спрятала лицо у него на груди. Мы какое-то время, почти беззвучно, вместе тряслись от смеха. — Я все же попыталась оказать им радушный прием, — сказала я, слегка фыркнув. — Мы накормили их ужином, и расположили всех на ночлег — многих, по возможности, уложили в доме, остальные распределились между хижиной Брианны, конюшней и амбаром. От возбуждения я не могла заснуть, и, спустившись поздно ночью вниз, увидела дюжину из них, молящихся на кухне.

Они стояли в кругу вокруг очага, взявшись за руки, и благоговейно покачивали головами. При моем появлении, головы резко остановились, зрачки глаз побелели на худых, изможденных лицах. Они уставились на меня в гробовой тишине, и одна из женщин выпустила руку соседа и спрятала ее в кармане платья. В другое время и в другом месте, я бы возможно подумала, что она пытается достать оружие — и, возможно, так оно и было. При этом я была уверена, что она скрестила рожками пальцы, прикрываясь рваной одеждой.

Я уже обнаружила, что только немногие из них говорили по-английски. На своем хромом гэльском я спросила, нужно ли им что-нибудь. Они посмотрели на меня, словно у меня было две головы, затем через мгновение, один из мужчин — сухое и морщинистое существо с тонким ртом, едва заметно покачал головой.

— Затем они вернулись к молитве, а мне ничего не оставалось, как ретироваться обратно в спальню.

— Ты спустилась в одной сорочке?

— Ну... да. Я не ожидала, что кто-то будет бодрствовать посреди ночи.

— Ммфм, — он костяшками пальцев слегка коснулся моей груди, и я определенно могла сказать, о чем он думает. Моя летняя ночная сорочка был тонкой и поношенной, и да, хорошо, черт возьми, я полагаю, при свете можно было кое-что разглядеть, но кухня была освещена лишь красноватым мерцанием тлеющего очага. — Не думаю также, что ты вышла в подобающем ночном чепце. Так ведь, Сассенах? — спросил Джейми, пробегая чуткой рукой по моим волосам. Я распустила их, чтобы лечь с ним, и теперь они весело курчавились во все стороны, а ля Медуза Горгона.

— Конечно, нет. Но я заплела их, между прочим, — запротестовала я. — Вполне респектабельно.

— О, вполне, — согласился он, широко улыбаясь, запустив пальцы в копну моих волос, и взяв в руки мою голову, поцеловал. Его губы потрескались от ветра и солнца, но все же были приятно мягкими. Он не брился с момента своего отъезда, и борода была короткой, вьющейся и пружинистой на ощупь.

— Что ж, ладно. Я полагаю, их уже разместили? Арендаторов? — его губы пощекотали мою щеку, и куснули мочку уха. Я глубоко вдохнула.

— Ах. О. Да. Арчи Баг отвел их с утра. Он поделил их между семьями по всему Риджу, и уже работает над... — мой поезд с мыслями временно сошел с рельс, и я рефлекторно вцепилась пальцами в мышцы его груди.

— И ты сказала Мурдо, что я предоставлю компенсацию. По поводу ячменя?

— Ну конечно! — мое расплывшееся внимание мгновенно уцепилось за опору, и я рассмеялась. — Он просто уставился на меня, а затем как-то рассеянно кивнул, и сказал: "О, если Самому так хочется, то хорошо". Я не знаю, понял ли он даже тогда, почему я сожгла его поле. Он, возможно, решил, что на меня просто внезапно напало непреодолимое желание сжечь его ячмень.

Джейми тоже рассмеялся, что было довольно некомфортно, поскольку при этом своими зубами он сжимал мочку моего уха.

— Ох... — еле-еле произнесла я, чувствуя щекотку от его рыжей бороды на своей шее, и очень теплую, твердую плоть под моей ладонью. — Индейцы. Как у тебя все прошло с чероки?

— Прекрасно.

Он вдруг резко двинулся и перекатился на меня. Он был очень большой и очень горячий, от него исходил острый и сильный запах желания. Тени листьев задвигались по его лицу и плечам и испещрили темными пятнами постель и белую кожу моих широко раздвинутых бедер.

— Ты мне очень нравишься, Сассенах, — прошептал он в мое ухо. — Так и вижу тебя там, полуголую, в одной сорочке, с вьющимися волосами, спускающимися по твоей груди... Я люблю тебя. Я бого...

— Что там было насчет отдыха и ужина?

Его руки уже заползали под меня, подбираясь к моим ягодицам и сжимая их; его дыхание нежное и горячее на моей шее.

— Я должен ощутить свой...

— Но...

— Сейчас, Сассенах, — он резко поднялся на кровати, встав передо мной на колени. На его лице промелькнула слабая улыбка, но взгляд темно синих глаз был полон решимости. Он обхватил одной рукой свои тяжелые яички, медленно и размеренно проводя большим пальцем вверх и вниз вдоль своего требовательного органа. — На колени, a nighean, — сказал он нежно. — Сейчас.

Глава 17. ПРЕДЕЛЫ ВЛАСТИ.

"От Джеймса Фрейзера, эсквайра. Фрейзерс Ридж.

Лорду Джону Грею, плантация Маунт Джосайя.

14 августа, 1773.

МИЛОРД,

Спешу сообщить Вам о своей новой службе, а именно, о должности индейского агента Его Величества, по назначению Джона Стюарта из Южного Департамента.

Поначалу я был двоякого мнения относительного принятия этого поста, но мои взгляды стали более однозначными, по причине визита дальних соседей, мистера Ричарда Брауна и его брата. Предполагаю, что мистер Хиггинс уже рассказал Вам об их, так называемом, Комитете Безопасности, и стремлении братьев немедленно его арестовать.

Приходилось ли Вам сталкиваться с такими специфическими образованиями в Вирджинии? Думаю, у вас ситуация не такая тревожная, как у нас, или в Бостоне, где мистер Хиггинс также свидетельствовал об их присутствии. Очень надеюсь на это.

Думаю, разумный человек должен в принципе порицать такие комитеты. Они объявили своей целью обеспечение защиты от бродяг и разбойников в местах, где нет ни шерифа, ни констебля. Однако, в отсутствие закона, регулирующего их поведение, кроме собственных интересов, явно нет ничего, что могло бы помешать этой незаконной милиции превратиться в большую угрозу для граждан, нежели опасности, от которых они предлагают их охранять.

Такой призыв понятен, в особенности в нашем случае, так как мы живем в удалении от всех. Ближайший суд находится — или находился — в трех днях пути от нас, и из-за постоянных волнений, сопровождавших восстание регуляторов, судебные разбирательства стали ухудшаться даже в этой, и до того неудовлетворительной, инстанции. Губернатор и его Совет находятся в постоянном конфликте с Законодательным Собранием, Окружной Суд решительно прекратил свое существования, Судьи не назначаются, и в округе Сурри на сегодняшний день нет шерифа. Последний обладатель этой должности спешно подал в отставку из-за угрозы, что его дом сожгут.

Шерифы округов Оранж и Роуэн все еще на местах, однако, их коррумпированность настолько известна, что никто уже не полагается на них, за исключением тех, кто подкупает их в угоду собственным интересам.

Мы слышим частые сообщения о поджогах домов, нападениях и других похожих тревожных сигналах на волне недавней войны с регуляторами. Губернатор Трайон официально помиловал некоторых участников этого конфликта, однако не предпринял ничего для предотвращения местных актов возмездия против них. Его преемник еще слишком слаб, чтобы принимать меры против таких случаев, которые, впрочем, происходят в отдаленных районах колонии, вдалеке от Нью-Берна, а посему их легко игнорировать (справедливости ради, у этого человека, несомненно, достаточно проблем под рукой, с которыми необходимо иметь дело).

Тем не менее, в то время как поселенцы уже привыкли защищаться от угроз дикой природы — появление таких беспорядочных нападений, а также внезапных набегов индейцев вблизи Линии Договора — достаточно нервируют их, а также вынуждают приветствовать с облегчением появление любого органа, желающего взять на себя роль гражданского защитника. По этой причине, бдительность комитетов вызывает одобрение — по крайней мере, поначалу.

Все эти множественные детали я излагаю Вам для того, чтобы объяснить свои мысли относительно моего назначения. Мой друг майор МакДональд (бывший офицер 32-го кавалерийского полка) сказал, что в случае моего решительного отказа стать индейским агентом, он обратится к мистеру Ричарду Брауну. Браун уже некоторое время занимается тесной торговлей с чероки, и соответственно, находится в выгодной позиции знакомства и относительного доверия с их стороны, а это, в свою очередь, означает, что индейцы могут принять его.

Знакомство с мистером Брауном и его братом, склоняет меня рассматривать подобную перспективу с тревогой. С тем ростом влияния, которое принесет эта должность, личность Брауна в нашем неспокойном регионе вскоре сможет стать настолько великой, что никто не отважится противостоять ему — и я считаю это очень опасным.

Мой зять проницательно заметил, что моральные принципы человека убывают, когда увеличивается его власть. И я подозреваю, что у братьев Браунов, прежде всего, относительно мало первого. Возможно, с моей стороны было бы слишком высокомерно утверждать, что у меня его больше. Я видел разъедающее воздействие власти на человеческую душу, и чувствовал ее бремя. И Вы поймете меня, так как часто сами несли на себе этот груз. Все же, если речь идет о выборе между моей персоной и Ричардом Брауном, то я воспользуюсь старой шотландской пословицей, что знакомый дьявол лучше дьявола незнакомого.

Меня тревожит мысль о частых длительных отлучках из дома, которые потребуют мои новые обязанности. И вместе с тем, моя совесть не позволяет оставить людей в моих владениях на произвол и возможное причинение вреда со стороны комитета Браунов.

Я бы мог, конечно, созвать собственный комитет — думаю, Вы бы настаивали на таком решении — но я не стану этого делать. Наряду с беспокойствами и затратами на этот шаг, это будет равносильно объяв­лению Браунам открытой войны, и я считаю это неблагоразумным, не тогда, когда я часто должен быть вдали от дома, оставляя свою семью незащищенной. Однако это новое назначение расширит мое собственное влияние, и, я верю, наложит некоторые ограничения на аппетиты Браунов.

Итак, приняв решение, я сразу же отослал ноту согласия на этот пост, и в прошлом месяце предпринял свой первый пробный визит к чероки в должности индейского агента. Мой первый прием был самым сердечным, и надеюсь, мои добрые отношения с индейскими деревнями останутся без изменений.

Я собираюсь повторно посетить чероки осенью. Если у Вас есть какие-нибудь деловые предложения, где моя должность может оказаться полезной, напишите мне о них, и будьте уверены, я сделаю все возможное для Вас.

К более домашним делам. Наше небольшое население почти вдвое увеличилось в размерах, в результате наплыва новых поселенцев из Шотландии. Хотя и желанное, но это внезапное нашествие привело к немалому смятению. Новоприбывшие оказались рыбаками с побережья Шотландии, и для них дикие горы были наполнены угрозой и опасностью. И эти угрозы и опасности олицетворяли свиньи и орала.

Что касается свиней, то не уверен, что не разделяю их взглядов. В последнее время под фундаментом моего дома нашла себе пристанище белая свиноматка, которая устраивает там такие дебоши, что наш ужин ежедневно нарушается адскими звуками, напоминающими вопли мучающихся душ в преисподней. По-видимому, черти отрывают этим душам конечность за конечностью и пожирают их прямо под нашими ногами.

Раз уж я заговорил о дьявольщине, то должен заметить, что наши новоприбывшие являются также, увы, строгими Сынами Завета, для которых папист вроде меня, представляется с рогами и хвостом. Я думаю, Вы помните некоего Томаса Кристи из Ардсмуира? По сравнению с этими немилостивыми джентльменами, мистер Кристи является душой сострадательной и щедрой.

Я и не думал благодарить судьбу за то, что мой зять является пресвитерианином, но сейчас я вижу, как это верно, что у Всемогущего действительно есть замысел, о котором не знаем мы, простые смертные. В то время как даже Роджер МакКензи, к сожалению, видится им сущим развратником, новые арендаторы, по крайней мере, способны говорить с ним без необходимости маленьких жестов и знаков, призванных отогнать Зло, которые являются постоянными спутниками их разговоров со мной.

Что до их поведения в отношении моей жены, то можно подумать, что она колдунья из Аэндора, если не Великая Вавилонская Блудница. И это потому, что они считают обустройство ее хирургического кабинета "колдовскими инструментами", и были потрясены, увидев как несколько красочно разряженных для визита индейцев, вошли внутрь, чтобы продать змеиные клыки и желчные пузыри медведей.

Моя жена умоляет передать Вам, что ей доставили удовольствие Ваши любезные комплименты касательно улучшения здоровья мистера Хиггинса, и более того, за Ваше предложение приобрести для нее лекарственные вещества у Вашего друга в Филадельфии. Она велит мне отправить Вам прилагаемый список. Взглянув одним глазком на него, я полагаю, что снабжение ее желаний не только не развеет подозри­тельности рыбаков, но и заставит их продолжать молиться на этот счет, так как я думаю, что лишь время и привычка уменьшат их страхи по отношению к Клэр.

Моя дочь также велит выразить Вам ее благодарность за подаренный Вами фосфор. Не уверен, что я разделяю ее чувства, учитывая, что ее эксперименты с этим веществом на данный момент оказываются устрашающе зажигательными. По счастью, никто из новоприбывших не наблюдал эти эксперименты, иначе у них не осталось бы никаких сомнений в том, что Дьявол водит со мной дружбу.

Завершая на радостной ноте, хочу поздравить Вас с Вашим последним урожаем винограда, напиток из которого действительно пригоден для питья. Отправляю Вам в ответ кувшин лучшего сидра миссис Баг и бутылку бочкового трехлетнего, которую, скажу без лишней скромности, Вы найдете менее разъедающей для Вашего желудка, чем прошлая партия.

Ваш верный слуга,

Джеймс Фрейзер.

Постскриптум: Я получил сообщение о джентльмене, по описанию похожем на Стивена Боннета. Этот человек на короткое время объявился в Кросс-Крике в прошлом месяце. Если это действительно был данный джентль­мен, то цель его пребывания остается неизвестной, и он исчез, не оставив никаких следов. Мой дядя-по-браку, Дункан Иннес, расспра­шивал в округе, но написал, что все оказалось бесплодным. Если Вы что-нибудь услышите на этот счет, молю Вас тотчас сообщить мне об этом".

Глава 18. ДРРЫЫНЬ!

ИЗ ДНЕВНИКА БРИАННЫ:

"Прошлой ночью мне снилась текущая вода. Как правило, это означало, что я выпила слишком много воды, перед тем, как пошла в кровать, но тут было другое. Мы были дома, Вода текла из крана в раковину. Я помогала маме мыть посуду. Она окатывала тарелки горячей водой из кухонного опрыскивателя, затем передавала их мне, чтобы протереть. Я могла чувствовать горячий фарфор через полотенце и ощущала водяной пар на своем лице.

Мамины волосы курчавились как безумные из-за влажности, а тарелки были украшены выпуклыми розами — добротный свадебный фарфор. Мама не давала мне мыть его, пока мне не исполнилось десять или около того, из страха, что я могу разбить тарелки. Но когда, наконец, я помыла их, меня распирало от гордости!

Я и сейчас могу видеть все до последнего предметы, стоящие в буфете в гостиной. Расписанная маминым прадедом подставка для торта (он был художником, рассказывала она, и сто лет назад победил в конкурсе с этой подставкой для торта), дюжина хрустальных бокалов, которые папина мама оставила ему вместе с граненым блюдом для оливок, масленкой и соусником, расписанными вручную фиалками и с позолоченным ободком.

Я стояла перед буфетом, размещая внутри фарфор, — но мы никогда не хранили его в этом буфете: мы хранили его на полке над плитой. Тут вода перелилась через край раковины в кухне и стала растекаться по всему полу, образовывая лужу вокруг моих ног. Затем она начала подниматься, и я шлепала по воде на кухню и обратно, поднимая брызги, которые искрились словно хрустальное блюдо для оливок. Вода становилась все глубже и глубже, но, казалось, никто не выглядел обеспокоенным; я тоже.

Вода была теплой, даже горячей, я могла видеть, как от нее поднимался пар.

Это все, что было во сне, но, когда я встала этим утром, вода в тазике оказалась такой холодной, что мне пришлось греть ее в кастрюле на огне, перед тем как умыть Джемми. Все время, пока я следила за водой на огне, я вспоминала свой сон и те бесчисленные галлоны горячей, текущей воды.

Что интересно, эти сны, которые снятся мне о прошлом, — они кажутся такими яркими и детальными; больше чем сны, которые я вижу о настоящем. Почему я вижу вещи, которых не существует нигде, кроме как в моем мозгу?

Мне стало интересно, судя по этим снам, — все новые изобретения, придуманные человечеством, — сколько из них были созданы такими, как я, как мы? Сколько "изобретений", на самом деле лишь воспоминания о тех вещах, которые мы некогда знали?

И... сколько нас таких вообще?"

* * *

— НА САМОМ ДЕЛЕ, это не так уж сложно — получить горячую проточную воду. В теории.

— Нет? Полагаю, что не сложно, — Роджер слушал вполуха, сосредоточившись на объекте, обретающим форму под его ножом.

— Я имею в виду, что сделать это будет ужасно сложно. Но в концепции все просто. Вырыть канавы или построить шлюзы, — а в этой местности, скорее всего, понадобятся шлюзы.

— Шлюзы? — это была сложная часть. Он затаил дыхание, срезая тонкие, крошечные кусочки дерева, по одной стружке за раз.

— Нет металла, — сказала Бри терпеливо. — Если бы был металл, можно было бы сделать наземный трубопровод. Но, держу пари, во всей колонии Северная Каролина не найдется достаточно металла, чтобы соорудить трубопровод, который нужен для проведения воды из ручья к Большому Дому. Не говоря уже о котле! А если бы нашлось, то это стоило бы целое состояние.

— Ммм, — чувствуя, что это, возможно, не совсем адекватный ответ, Роджер поспешно добавил, — но здесь есть немного доступного металла. Перегонный куб Джейми, например.

Его жена фыркнула.

— Ага. Я спросила его, где он его взял. Он сказал, что выиграл его в карты, ставя по-крупному против капитана корабля в Чарльстоне. Думаешь, я должна проехать четыреста миль и поставить мой серебряный браслет против нескольких сотен футов прокатной меди?

Еще одна щепка... две... небольшая царапина кончиком ножа... ах. Маленькое колесико отделилосьот основы. Оно провернулось!

— Эээ... конечно, — ответил он, запоздало осознав, что она задала ему вопрос. — Почему бы и нет?

Она разразилась хохотом.

— Ты не слышал ни единого слова из того, что я сказала, так ведь?

— Конечно, я слышал, — запротестовал он. — Ты сказала "канава". И "вода". Я уверен, я запомнил это.

Она снова фыркнула, хотя и мягче.

— Ну, в любом случае, это пришлось бы сделать тебе.

— Сделать что? — большой палец его руки ощупал маленькое колесико и заставил его вращаться.

— Сыграть в карты. Никто не даст мне участвовать в игре c крупными ставками.

— Слава Богу, — сказал он автоматически.

— Да благословит Бог твое маленькое пресвитерианское сердце, — сказала она примирительно, качая головой. — Ты совсем не азартный игрок, Роджер, да?

— О, а ты — еще какой, я полагаю, — он сказал это шутливо, хотя, пока говорил, задался вопросом, почему своим замечанием она словно упрекает его.

Она только улыбнулась на это, широкий рот изогнулся в манере, которая подразумевала невыразимые объемы нечестивых помыслов. Он почувствовал легкое чувство тревоги. Она была азартным игроком, хотя до сих пор... Он невольно взглянул на большие обугленные пятна в середине стола.

— Это был несчастный случай, — сказала она, защищаясь.

— О, да. По крайней мере, твои брови снова отросли.

— Хмпф. У меня почти получилось. Еще один эксперимент...

— Это же ты говорила в прошлый раз, — он понимал, что ступает на зыбкую почву, но, казалось, был не в состоянии остановиться.

Она медленно, глубоко вздохнула, взглянув на него слегка прищуренными глазами, словно оценивая направление огня перед артиллерийским обстрелом. Затем показалось, что она передумала говорить то, что намеревалась; черты ее лица расслабились, и она вытянула руку, указывая на предмет, который он держал.

— Что это ты делаешь?

— Маленькую безделушку для Джемми, — он позволил ей взять предмет, чувствуя тепло скромной гордости. — Все колесики вращаются.

— Это мне, папочка? — Джемми возился на полу с котом Адсо, снисходительным к маленьким детям. Услышав свое имя, мальчик бросил кота, который тут же исчез в окне, и во все глаза стал разглядывать новую игрушку.

— О, посмотри! — Брианна прокатила маленькую машинку по ладони своей руки и подняла ее, давая всем четырем крошечным колесикам свободно крутиться. Джемми нетерпеливо схватил игрушку, дергая за колесики.

— Осторожно, осторожно! Ты оторвешь их! Подожди, дай я тебе покажу, — присев, Роджер взял машинку и прокатил ее вдоль очага. — Видишь? Дрррыынь. Дррыынь-дррыынь!

— Тррыынь! — повторил Джемми, — Дай мне, папа, дай мне!

Роджер отдал игрушку Джемми, улыбаясь.

— Тррыынь! Тррыынь-тррыынь! — малыш увлеченно толкал машинку, затем, отпустив ее и открыв рот, смотрел, как она с жужжанием сама докатилась до очага, ударилась в его край и перевернулась. Визжа от восторга, он бросился за новой игрушкой.

Продолжая улыбаться, Роджер взглянул вверх и увидел Брианну, наблюдающую за Джемми, на ее лице были написаны весьма странные эмоции. Она почувствовала его взгляд и посмотрела на него.

— Дррыынь? — тихо сказала она, и он ощутил легкий толчок внутри, как будто его ударили в живот.

— Что это, папочка, что это? — Джемми поймал игрушку и подбежал к отцу, прижимая машинку к груди.

— Это эээ... ээ, — начал он беспомощно. На самом деле, это была грубая модель Моррис Минор, но даже слово "машина", не говоря уже об "автомобиле", ничего не значило здесь. И двигатель внутреннего сгорания с его вызывающим приятные воспоминания шумом был, по меньшей мере, на столетие впереди.

— Я полагаю, это "дрынь", милый, — сказала Бри с явным сочувствием в голосе. Он ощутил мягкую тяжесть ее руки на своей голове.

— Эээ... да, все верно, — сказал он и сглотнул комок в горле. — Это дрынь.

— Тррыынь, — повторил Джемми счастливо и опустился на четвереньки, чтобы снова катнуть машинку к очагу. — Тррынь-тррыынь!

* * *

"ПАР. Это должны быть ветряные или парогенераторы; ветряная мельница будет работать, возможно, для перекачки воды в систему, но если я хочу горячую воду, в любом случае там будет пар, — почему бы не использовать его?

Проблема в герметичности; дерево горит и протекает, глина не может выдержать давление. Мне нужен металл, это единственное, что подойдет. Интересно, что сделает миссис Баг, если я возьму ее котел для стирки? Ну, я знаю, что она сделает, и взрыв пара не идет с этим ни в какое сравнение; кроме того, нам необходима прачечная. Я должна придумать во сне что-то еще".

Глава 19. СЕНОКОС.

МАЙОР МАКДОНАЛЬД возвратился в последний день сенокоса. Я шла вдоль дома с огромной корзиной, наполненной хлебом, когда увидела его неподалеку на тропе, привязывающего свою лошадь к дереву. Он приподнял шляпу и поклонился мне, затем пошел по палисаднику, с любопытством глядя вокруг на происходящие приготовления.

Под каштанами мы соорудили козлы из досок, уложив поперек них широкие доски, которые будут столами, и женщины, как муравьи, постоянным потоком сновали взад и вперед, между домом и двором, нагруженные пищей. Солнце садилось, и в ближайшее время должны были появиться мужчины для праздничного застолья: грязные, измученные, голодные и приободренные окончанием своих трудов.

Я кивком поздоровалась с майором и с облегчением приняла его предложение нести хлеб к столам вместо меня.

— Заготавливаете сено? — сказал он, в ответ на мое объяснение. Ностальгическая улыбка появилась на его обветренном лице. — Я помню сенокос, того времени, когда я был мальчишкой. Но это было в Шотландии, да? Мы редко в то время заставали такую славную погоду, как сейчас.

Он посмотрел в сверкающий темно-синий купол августовского неба в вышине. Это действительно была прекрасная погода для сушки сена, жаркая и сухая.

— Замечательная, — сказала я, блаженно принюхиваясь. Аромат свежего сена был везде; его насыпи мерцали в каждом сарае, почти все носили его частички на своей одежде, и повсюду были следы разбросанной соломы. Теперь запах скошенного, сухого сена, смешивался с восхитительным ароматом барбекю, которое жарилось на медленном огне целый вечер, запахом свежего хлеба, и пьянящим духом сидра миссис Баг. Марсали и Бри выносили кувшины из погреба, где он охлаждался, наряду с кефиром и пивом.

— Я вижу, что подоспел вовремя, — заметил майор, с одобрением глядя на все эти усилия.

— Если вы пришли, чтобы поесть — да, — сказала я, иронично. — Если вы пришли поговорить с Джейми, думаю, вам придется подождать до завтра.

Он озадаченно посмотрел на меня, но не имел возможности продолжить разговор — я мельком увидела движение в начале тропы. Майор повернулся, проследив направление моего взгляда, и слегка нахмурился.

— Ба, да это тот парень со шрамом на лице, — сказал он, с настороженным неодобрением в голосе. — Я заметил его к югу от Куперсвилля, но он увидел меня первым и старался держаться подальше. Вы хотите, чтобы я прогнал его прочь, мэм? — он поставил корзину с хлебом и уже коснулся портупеи на своем бедре, когда я схватила его за предплечье.

— Вы ничего подобного не сделаете, майор, — сказала я резко. — Мистер Хиггинс — наш друг, — он непонимающе посмотрел на меня, потом опустил руку.

— Конечно, как пожелаете, миссис Фрейзер, — сказал он невозмутимо, — и, подхватив корзину с хлебом, пошел в сторону столов.

В раздражении закатив глаза, я двинулась, чтобы поприветствовать вновь прибывшего. Ясное дело, Бобби Хиггинс мог присоединиться к майору на пути в Ридж; и столь же очевидно, что он предпочел этого не делать. Видно было, что он научился ладить с мулами, он ехал на одном и вел в поводу другого, нагруженного впечатляющим количеством корзин и ящиков.

— Наилучшие пожелания от Его Светлости, мэм, — сказал он, приветствуя меня коротким салютующим жестом и ловко спешиваясь. Краем глаза я увидела взгляд МакДональда — он узнал этот военный жест. Итак, теперь он знал, что Бобби солдат, и, несомненно, начнет выведывать его подноготную в кратчайшие сроки. Я подавила вздох: вмешиваться в это я не могла, они должны выяснить эти вопросы между собой, если и было что выяснять.

— Вы хорошо выглядите, Бобби — сказала я, улыбаясь и отодвигая свое беспокойство. — Никаких трудностей с верховой ездой, я надеюсь?

— О, нет, мэм! — он сиял. — И я не падал ни разу, с момента нашей последней встречи!

"Падал" — означало "упал в обморок", и я поздравила его с отличным состоянием здоровья, осмотрев парня, когда он ловко разгружал вьючного мула. Он выглядел гораздо лучше: румяный и посвежевший, как ребенок, не считая уродливого клейма на щеке.

— Кто этот красномундирник? — сказал он, притворяясь беззаботным и ставя на землю коробку. — Это ваш знакомый, мэм?

— Это майор МакДональд, — сказала я, тщательно стараясь не смотреть в направлении Майора; я чувствовала его пристальный взгляд, сверлящий мою спину. — Да. Он... выполняет некоторые поручения для губернатора. Не регулярная армия, я имею в виду, он — офицер на полставки.

Эта ремарка, казалось, немного успокоила Бобби. Он вздохнул, как будто хотел что-то сказать, но затем передумал. Вместо этого, он запустил руку в свою рубашку и достал запечатанное письмо, которое и передал.

— Это для вас, — объяснил он. — От его светлости. Не здесь ли случайно мисс Лиззи? — его глаза уже искали в группе девушек и женщин, подготавливающих столы.

— Да, она была на кухне в последний раз, когда я ее видела, — ответила я, и небольшое неприятное чувство пробежало вниз по позвоночнику. — Она будет через минуту. Но... вы же знаете, что она обручена, не так ли, Бобби? Ее жених приедет с другими мужчинами на ужин.

Он встретил мой взгляд и улыбнулся с исключительной сладостью.

— О, да, мэм, я знаю это достаточно хорошо. Но я подумал, что должен поблагодарить ее за доброту, которую она проявила ко мне в последний раз, когда я был здесь.

— О, — сказала я, ни на йоту не веря этой улыбке. Бобби был очень красивым парнем, полуслепым или нет — но он был еще и солдатом. — Что ж... хорошо.

Прежде, чем я смогла сказать больше, я услышала звуки мужских голосов, проникающие через деревья. Это явно не было пением: какой-то вид ритмичного скандирования. Я не была уверена, что это, там было много гэльского "Хо-ро!", но все они, казалось, выкрикивали хором в какой-то особой задушевной манере.

Сенокос был незнакомым понятием для новых арендаторов, которым привычнее было вылавливать водоросли, чем косить траву. Джейми, Арч и Роджер присматривали за ними во время процесса. И как итог — меня попросили зашить всего лишь несколько легких ран, таким образом, я предположила, что сенокос имел успех — никаких отрубленных рук или ног, несколько громких ссор — но ни одной драки, и немного растоптанного сена.

Все они, казалось, были в хорошем настроении, когда ввалились в палисадник, потрепанные, потные и жаждущие воды, словно губки. Джейми был в гуще людей, он рассмеялся и слегка пошатнулся, поскольку кто-то толкнул его. Он увидел меня, и широкая улыбка расцвела на его загоревшем лице. Мгновением позже, он добрался до меня и прижал к себе, благоухая сеном, лошадьми и потом.

— Закончили, слава Богу! — сказал он, и крепко поцеловал меня. — Господи, мне нужно выпить. И нет, это не богохульство, малыш Роджер, — добавил он, повернув голову. — Это сердечная благодарность и отчаянная нужда, не так ли?

— Да. Хотя, хм, завершим сначала с важными делами? — Роджер появился вслед за Джейми, его голос был настолько хриплым, что был едва различим в общем шуме. Он сглотнул, морщась.

— О, да, — Джейми бросил быстрый взгляд на Роджера, оценивая, затем пожал плечами и вышел в центр двора.

— EЛsd ris! EЛsd ris! — заорал Кенни Линдсей, увидев его. Эван и Мурдо присоединились к нему, хлопали в ладоши и кричали — "слушайте его!" — достаточно громко, чтобы толпа начала затихать и обратила внимание.

Мои уста творят молитву,

И сердце вторит им вослед.

"Вот, это я", — взывая, крикну,

Подай, Спаситель, руку мне.

Джейми не повышал голос сильнее, чем при обычном разговоре, но все сразу успокоились, поэтому его слова прозвучали ясно.

Ты, Ангелов Господь и Бог,

Своим покровом защити;

От голода меня спаси,

И страшной тени злых миров.

Дела благие поддержи,

Подай мне милости в нужде,

И удержи меня от лжи,

Рожденной в яростной вражде.

Из толпы донесся невнятный гул одобрения; я увидела, как несколько рыбаков склонили голову, хотя все равно все взгляды были обращены на него.

Преграду возведи для зла

И подлости не допусти.

Защита моего Христа —

Мой светоч на земном пути.

О, Боже слабых,

Бог смиренных,

Господь всех правых,

Щит нетленный.

Ты, некогда призвавший нас,

О, Милосердные Уста!

Любви и вечной Славы Глас

Сына любимого — Христа.

Я глянула на Роджера, который тоже слегка кивал с одобрением. Очевидно, они договорились об этом заранее. Это было правильно — древняя молитва была знакома рыбакам, и не было в ней ничего специфически католического.

Джейми неосознанно развел руки, и ветерок поймал потертое влажное льняное полотно рубашки, он откинул назад голову и поднял лицо к небу, переполненный радостью.

Ах, обрету ли я покой

Рай праведных, благослови

В селеньях Троицы Святой

Так светел сад Его любви.

— Аминь! — сказал Роджер, так громко, как только мог, и удовлетворенное эхо "Аминь" наполнило круглый двор. Затем майор МакДональд поднял кружку сидра, которую держал, и с возгласом "SlЮinte!" залпом осушил ее.

Праздник стал всеобщим после этого. Я сидела на бочке, Джейми — на траве у моих ног, с блюдом еды и постоянно наполняющейся кружкой сидра.

— Бобби Хиггинс здесь, — сказала я ему, увидев Бобби посреди небольшой группы восхищенных барышень. — Ты не видел Лиззи?

— Нет, — сказал он, подавив зевок. — А что?

— Он слишком интересовался ею.

— Тогда я уверен, что он найдет ее. Съешь немного мяса, Сассенах? — он поднял вверх большую реберную кость и вопросительно глянул на меня.

— У меня есть немного, — заверила я его, и он сразу же впился зубами в ребро, приготовленное со специями на барбекю, как будто не ел целую неделю.

— Майор МакДональд говорил с тобой?

— Нет, — сказал он с полным ртом, и проглотил. — Это подождет. Вон Лиззи, с МакГилливреями.

Я почувствовала себя уверенней. МакГилливреи, особенно фрау Юта, конечно, пресекут слишком пристальное внимание к своей новой невестке. Лиззи болтала и смеялась с Робином МакГилливреем, который отвечал ей отеческой улыбкой, в то время как его сын Манфред ел и пил со зверским аппетитом. Я видела, как фрау Юта, внимательно и заинтересованно наблюдала за отцом Лиззи, который сидел на крыльце поблизости, уютно, бок о бок с высокой, немецкой леди, у которой было довольно невыразительное лицо.

— Кто это с Джозефом Вемиссом? — поинтересовалась я, подталкивая Джейми коленом, чтобы переключить его внимание.

Он сощурил глаза от яркого солнечного света, присмотрелся, потом пожал плечами.

— Я не знаю. Она немка, приехала с Ютой МакГилливрей. Сводничество, да? — он наклонил свою кружку и пил, вздыхая от счастья.

— Ты так думаешь? — я взглянула на странную женщину с интересом. Казалось, она поладила с Джозефом, так же, как и он с ней. Его худое лицо светилось, когда он жестикулировал, объясняя ей что-то, и она улыбалась, склонив к нему аккуратно прикрытую чепцом голову.

Я не всегда одобряла методы Юты МакГилливрей, которые зиждутся на безжалостной силе, но я не могла не восхищаться сложной структурой ее интриг. Лиззи и Манфред поженятся следующей весной, и я задавалась вопросом, как тогда будет жить Джозеф, ведь Лиззи была всей его жизнью.

Он мог, конечно, переехать с ней, когда она выйдет замуж. Она и Манфред просто поселились бы в главном доме МакГилливреев, и они смогли бы также найти комнату для Джозефа. Тем не менее, он бы разрывался, не желая покидать нас — как любой здоровый человек он мог всегда быть полезным на ферме, но фермерство никогда не было для него привычным делом, не говоря уже о том, что он не был оружейником, как Манфред и его отец. А вот если он сам женится...

Я глянула на Юту МакГилливрей и увидела, что она смотрит на мистера Вемисса и его возлюбленную с довольным выражением кукловода, чьи марионетки танцуют точно под ее дудку.

Кто-то оставил кувшин сидра рядом с нами. Я наполнила кружку Джейми, потом свою собственную. Сидр был замечательным, темный, переливающийся на солнце, словно янтарь, сладкий и пикантный, таящий в себе опасность полностью отключиться, если выпить его слишком много. Я позволила прохладной жидкости стечь в горло и тихо распуститься в моей голове, подобно цветку.

Было много разговоров и смеха, и я заметила, что, в то время как новые арендаторы все еще придерживались своих собственных семейных групп, теперь компании смешивались более охотно, поскольку мужчины, которые работали бок о бок в течение прошлых двух недель, сохраняли теплые отношения, эти социальные знаки внимания, подпитываемые сидром. Новые арендаторы относились к вину с насмешкой, крепким напиткам — виски, рому, или бренди — с яростью, но все пили пиво и сидр. Сидр полезен, сказала мне одна из женщин, вручая кружку своему маленькому сыну. Я дала им полчаса — при условии, что сидр будет выпиваться не спеша — прежде чем они начнут падать, как мухи.

Джейми издал небольшой веселый звук, и я посмотрела на него сверху вниз. Он кивнул в сторону крыльца, и я увидела, как Бобби Хиггинс выскользнул из круга своих поклонниц, и, используя невообразимую сверхъестественную ловкость и точность движений, сумел увести Лиззи из поля зрения МакГилливреев. Они стояли в тени каштановых деревьев и разговаривали.

Я оглянулась на МакГилливреев. Манфред прислонился к стене дома, склонив голову над своей тарелкой. Его отец свернулся калачиком рядом с ним на земле и мирно похрапывал. Девушки болтали вокруг них, передавая еду по кругу, над поникшими головами своих мужей, всех в разных стадиях надвигающейся дремоты. Юта переместилась к крыльцу и беседовала с Джозефом и его спутницей.

Я оглянулась. Лиззи и Бобби только разговаривали, и между ними сохранялось достаточно уважительное расстояние. Но было что-то в том, как он наклонился к ней, и в том, как она развернулась вполоборота к нему, а затем обратно, разглаживая складку юбки одной рукой...

— О, Боже, — сказала я, затем немного сместилась, поджимая под себя ноги, но не уверенная, должна ли действительно пойти и прервать их. В конце концов, они были на виду, и...

— Три вещи, которые меня удивляют, нет, четыре, говорит пророк, — рука Джейми сжала мое бедро, и я увидела, что он тоже наблюдает за парой под каштанами, полуприкрыв глаза. — Пути орла на небе, пути змеи на скале, пути корабля в море и пути мужчины к женщине.

— О, так значит, мне не показалось, — сказала я сухо. — Ты думаешь, что мне лучше что-то предпринять?

— Ммфм, — он глубоко вздохнул и выпрямился, энергично качая головой, чтобы разбудить себя. — А.... Нет, Сассенах. Если малыш Манфред не заботится о том, чтобы охранять свою женщину, не твое дело, выполнять это за него.

— Да, я совершенно согласна. Я только думаю, если Юта увидит их... или Джозеф? — я не была уверена, что мог бы сделать мистер Вемисс, но думаю, фрау Юта закатила бы громкий скандал.

— О, — Джейми моргнул, немного покачиваясь. — Да, я полагаю, ты права, — он повернул голову в поисках Йена, и, наконец, увидел его, затем поднял подбородок, подзывая его.

Йен расслабленно лежал, развалившись на траве в нескольких футах от нас рядом с кучкой жирных реберных костей, но тут же перевернулся и услужливо подполз к нам.

— Мм? — сказал он. Его густые каштановые волосы почти высвободились из-под ленты, и несколько вихров торчали вверх, остальные смешно падали на один глаз.

Джейми кивнул в сторону каштанов.

— Пойди и попроси малышку Лиззи, чтобы она занялась твоей рукой, Йен.

Йен растерянно глянул вниз на свою руку, там была свежая царапина, растянувшаяся по всей длине, хотя кровь на ней давно свернулась. Затем он посмотрел в ту сторону, куда указал Джейми.

— О, — сказал Йен. Он продолжал стоять на четвереньках, глаза задумчиво сузились, затем медленно поднялся на ноги и стянул ленту со своих волос. Небрежно заправляя волосы за ухо, он зашагал по направлению к каштанам.

Они были слишком далеко, чтобы мы могли услышать что-то, но зато мы все могли видеть. Бобби и Лиззи разошлись, как волны Красного моря, когда высокая, нескладная фигура Йена целенаправленно встала между ними. На мгновение показалось, что эта троица просто дружески общается, затем Лиззи и Йен отправились в дом. Лиззи буднично махнула рукой Бобби и. обернувшись, бросила краткий прощальный взгляд. Бобби с минуту стоял, глядя ей вслед, задумчиво покачиваясь на пятках, потом покачал головой и допил сидр.

Сидр брал свое. Я ожидала, что каждый мужчина в усадьбе уже к сумеркам отключится; во время сенокоса мужчины обычно засыпали у своих тарелок, просто от усталости. Хотя еще долго звучали разговоры и смех, но мягкий свет сумерек начал заливать палисадник и осветил большое число тел, разбросанных в траве.

Ролло удовлетворенно грыз выброшенные Йеном кости. Брианна сидела чуть в стороне; Роджер лежал, положив голову ей на колени, и крепко спал. Воротник его рубашки был раскрыт, рваный шрам от веревки до сих пор виднелся на его шее. Бри улыбнулась мне, ее руки нежно гладили его глянцевые черные волосы, выбирая из них кусочки сена. Джема нигде не было видно, так же, как и Германа, насколько я могла убедиться, бросив быстрый взгляд вокруг. К счастью, фосфор был под замком, на верхней полке моего самого высокого шкафа.

Джейми, теплый и тяжелый, положил свою голову на мое бедро, и я зарылась рукой в его волосы, улыбаясь Бри. Я услышала, как он слегка фыркнул, и посмотрела в направлении его взгляда.

— Для такой крошки, как Лиззи, эта маленькая девчушка, действительно доставляет много неприятностей, — сказал он.

Бобби Хиггинс стоял рядом с одним из столов, пил сидр и вполне очевидно не подозревал, что он, под наблюдением близнецов Бёрдсли. Оба подкрадывались, как лисы в лесу, едва различимые, окружая его сразу с двух сторон.

Первый — Джо, наверное, — появился вдруг рядом с Бобби, настолько неожиданно, что тот разлил свою выпивку. Бобби нахмурился, вытирая мокрое пятно на рубашке, в то время как Джо придвинулся, очевидно, бормоча угрозы и предупреждения. Выглядя оскорбленным, Бобби отвернулся от него, только для того, чтобы тут же столкнутся нос к носу с Кезаей.

— Я не уверена, что это Лиззи вызывает неприятности, — бросилась я на ее защиту. — Она только поговорила с ним, в конце концов, — лицо Бобби заметно покраснело. Допив, он поставил кружку и приподнялся, сжимая руку в кулак.

Бёрдсли наступали все ближе, с явным намерением затащить его в лес. Переводя взгляд с опаской от одного близнеца к другому, он сделал шаг назад, почувствовав твердый ствол дерева за спиной.

Я глянула вниз: Джейми смотрел сквозь полузакрытые веки, с выражением мечтательной отрешенности. Он глубоко вздохнул, его глаза полностью закрылись, и внезапно его тяжелое тело полностью обмякло.

Причина этого поспешного "бегства" замаячила мгновением позже: МакДональд, разрумянившийся от еды и сидра, его красный мундир напоминал тлеющую золу в свете заходящего солнца. Он посмотрел на Джейми, мирно дремлющего возле моих ног, и покачал головой. Он медленно повернулся вокруг, наблюдая за происходящим.

— Ну, ей-богу, — сказал он мягко. — Скажу вам, мэм, я видел поля сражений с гораздо меньшим кровопролитием.

— О, в самом деле? — его появление отвлекло меня, но при упоминании кровопролития, я оглянулась. Бобби и близнецы Бёрдсли пропали, исчезли, как клочья тумана в сумерках. Ну, если они измутузят друг друга до состояния лесного компоста, я уверена, что услышу об этом в недалеком будущем.

Слегка пожав плечами, МакДональд наклонился, взял Джейми за плечи и отодвинул его от меня, положив в траву с удивительной нежностью.

— Вы позволите? — вежливо спросил он, и после моего кивка головой в знак согласия, сел рядом, по другую сторону, сцепив руки вокруг коленей.

Он был аккуратно одет, как всегда, парик и все такое, но воротник его рубашки был измазан, и мундир потерся на подоле и был забрызган грязью.

— Много поездок в эти дни, майор? — спросила я, чтобы завести разговор. — Вы выглядите довольно уставшим, если мне будет позволено сказать об этом.

Я удивила его этой фразой прямо посреди зевка; он проглотил его, моргая, а затем рассмеялся.

— Да, мэм. Я провел в седле весь последний месяц, и видел кровать, не чаще одного раза в три ночи.

Он и правда выглядел изможденным, даже в мягком свете заката, линии его лица были изрезаны глубокой усталостью, мешки под глазами явно проступали на лице. Он не был красавцем, но, как правило, имел нахальную самоуверенность, которая добавляла ему привлекательный флёр. Сейчас он выглядел тем, кем и являлся: солдат на полставки, которому стукнуло пятьдесят, без полка или постоянной службы, добывающий любые небольшие связи, которые могут содержать некоторые надежды на продвижение.

Я обычно не обсуждала с ним его дела, но сочувствие заставило меня спросить:

— Вы много работаете по поручению губернатора Мартина сейчас?

Он кивнул и сделал еще глоток сидра, глубоко дыша после него.

— Да, мэм. Губернатор был достаточно любезен, обязав меня обеспечивать его новостями об условиях в отдаленной местности, и время от времени оказывает большую честь, принимая мои советы.

Майор поглядел на Джейми, который свернулся в клубок и начал похрапывать, словно ежик, и улыбнулся.

— Вы имеете в виду, что это касается и назначения моего мужа индейским агентом? Мы благодарны вам, майор.

Он махнул рукой, отметая мою благодарность.

— Ах, нет, мадам, это не имело ничего общего с губернатором, разве что косвенно. Такие назначения — в компетенции начальника Южного отдела. Хотя это, конечно, вопрос, представляющий интерес для губернатора, — добавил он, делая еще один глоток, — чтобы знать новости об индейцах.

— Я уверена, он расскажет вам все утром, — уверила я его, кивнув на Джейми.

— Разумеется, мэм, — он заколебался на мгновение. — Знаете ли вы... Мистер Фрейзер, возможно, упоминал в своих рассказах в деревнях — была ли какая-нибудь информация о... поджогах?

Я выпрямилась, хмель от сидра исчез из моей головы.

— Что случилось? Были еще?

Он кивнул и устало провел рукой по лицу, почесывая бакенбарды.

— Да, два, но один — это сожженный сарай, ниже Салема у братьев-моравов. И все, что я смог узнать об этом деле, — скорее всего, это были какие-то ирландско-шотландские протестанты, которые поселились в округе Сурри. Там есть один проповедничек — настоящая заноза в заднице, который вывел из себя всех моравов, своими воплями, что они — язычники и безбожники, — он усмехнулся, и еще раз вздохнул. — Эта беда назревала в округе Сурри несколько месяцев. Дошло до того, что братья подавали прошение губернатору об изменении границы, чтобы поместить их всех в округ Роуэн. Граница между Сурри и Роуэном идет прямо через их землю, понимаете? И шериф в Сурри... — он взмахнул рукой.

— Возможно, не настолько сильно стремится выполнять свои обязанности, как должен бы? — предположила я. — Во всяком случае, там, где замешаны моравы?

— Тот проповедничек — его двоюродный брат, — сказал Макдональд, и залпом осушил кружку. — У вас не было никаких неприятностей с вашими новыми жильцами, кстати? — добавил он, опуская ее. Он криво усмехнулся, оглядывая палисадник с небольшими группами женщин, которые мило болтали, в то время как их мужчины спали у их ног. — Кажется, вы радушно их приняли.

— Ну, они пресвитерианцы, и довольно яростные, но, по крайней мере, они пока не попытались поджечь дом.

Я бросила быстрый взгляд на крыльцо, где по-прежнему сидели мистер Вемисс и его спутница, уйдя с головой в беседу. Сдается мне, что мистер Вемисс был, наверное, единственным мужчиной, который еще пребывал в сознании, за исключением самого майора. Дама явно была немкой, но думаю, что не из Моравии; они очень редко заключают браки вне их сообщества, и при этом женщины редко уезжали далеко.

— Если только вы не думаете, что это протестанты создали банду, с целью очистки сельской местности от папистов и лютеран. Вы же так не думаете, правда?

Он коротко улыбнулся в ответ на это, хотя без особой радости.

— Нет. Кроме того, я сам воспитывался в протестантизме, мэм.

— О, — сказала я. — Эм... еще капельку сидра, майор?

Он протянул кружку без возражений.

— Второй пожар кажется похожим на другие, — сказал он, любезно проигнорировав мое замечание. — Изолированная ферма. Человек, живущий один. Только вот он проживал за Линией Договора.

Это последнее замечание было сказано со значительным взглядом, и я невольно посмотрел на Джейми. Он сказал мне, что чероки были рассержены на поселенцев, вторгшихся на их территорию.

— Конечно, я спрошу вашего мужа утром, мадам, — сказал МакДональд, правильно интерпретируя мой взгляд. — Но, возможно, вы знаете, слышал ли он какие-либо упоминания этих событий?..

— Завуалированные угрозы от вождя племени Зимней Птицы, — призналась я. — Джейми писал Джону Стюарту о них. Но ничего конкретного. Когда случились эти последние поджоги?

Он пожал плечами.

— Никто не знает. Я слышал об этом три недели назад, но человек, который сказал мне, слышал о них за месяц до этого, и он сам не видел, а только слышал от кого-то другого, — он задумчиво почесал челюсть. — Кто-то должен пойти и осмотреть место, пожалуй.

— Мм, — сказала я, не пытаясь скрыть скептицизм в голосе. — И вы думаете, что этим "кто-то" должен быть Джейми, не так ли?

— Я не настолько самонадеян, чтобы объяснять мистеру Фрейзеру его обязанности, мэм, — сказал он с намеком на улыбку. — Но я скажу ему, что ситуация может представлять интерес, да?

— Конечно, вы это сделаете, — пробормотала я. Джейми планировал еще одну быструю поездку в деревню племени Зимней Птицы, втиснутую между сбором урожая и наступлением холодной погоды. Идея пойти в деревню и опросить Птицу-Что-Поет-По-Утрам о поджогах ферм казалась более чем слегка рискованной, если исходить из моей точки зрения.

Легкий холодок заставил меня вздрогнуть, и я залпом допила остаток своего сидра, желая, согреться. Солнце полностью село, и воздух стал прохладным, но не это холодило мне кровь.

Что, если подозрения МакДональда были верны? Если чероки поджигали усадьбы? И если чероки сочтут Джейми человеком, задающим слишком неудобные вопросы...

Я посмотрела на дом, стоящий твердо и спокойно, окна, освещенные свечами, бледный оплот на фоне темнеющего за его пределами леса.

"Мы получили печальную новость о смерти в огне Джеймса МакКензи Фрейзера и его жены Клэр, от пожара, который уничтожил их дом...".

Появились светлячки, дрейфующие, словно холодные зеленые искры во тьме, и я невольно посмотрела наверх, чтобы увидеть красные и желтые искры, вылетавшие из трубы. Всякий раз, когда я вспоминала об этой ужасной газетной вырезке, я старалась не отсчитывать дни, которые отделяют меня от 21 января 1776 года, думая, что пожар возникнет случайно. Такие случаи были более распространенными, начиная от пожаров, случившихся от разбушевавшегося очага, до опрокинутых подсвечников и загораний, вызванных летними грозовыми молниями. Мне ни разу не приходило в голову, что это может быть преднамеренным актом убийства.

Я подвинула ногу, чтобы подтолкнуть Джейми. Он пошевелился во сне, протянул руку и нежно обхватил мою лодыжку, потом затих с довольным стоном.

— Преграду возведи для зла, — пробормотала я практически себе под нос.

— SlЮinte, — сказал майор, и снова залпом осушил кубок.

Глава 20. ОПАСНЫЕ ПОДАРКИ.

ДВА ДНЯ СПУСТЯ, Джейми и Йен, подвигнутые новостями майора МакДональда, отправились с коротким визитом к Птице-Что-Поет-По-Утрам, а сам майор удалился по своим дальнейшим тайным поручениям, оставив меня с Бобби Хиггинсом в качестве помощника.

Я умирала от желания порыться в ящиках, которые привез Бобби, но дела и заботы наваливались одно за другим. И среди прочего — безумная попытка белой свиноматки сожрать Адсо, коза с инфицированными сосками, странная зеленая плесень, появившаяся в последней партии сыра, завершение постройки такой необходимой всем летней кухни, и суровый разговор с братьями Бёрдсли относительно поведения с гостями. Прошло больше недели, прежде чем я нашла свободное время, чтобы распаковать подарок от лорда Грея и прочитать его письмо.

"4 сентября, 1773.

От лорда Джона Грея, плантация Маунт Джосайя

Миссис Джеймс Фрейзер.

Моя дорогая мадам,

Надеюсь, что запрошенные Вами предметы прибыли в целости и сохранности. Мистер Хиггинс несколько нервничал, что повезет с собой купоросное масло. Насколько я понял, у него был некий дурной опыт, связанный с ним. Однако, мы упаковали бутыль со всеми предосторожностями, и оставили ее запечатанной в том виде, в котором она прибыла из Англии.

После того, как я изучил прелестные рисунки, присланные Вами — сделанные, как я понимаю, изысканной рукой Вашей дочери, — я поехал в Уилльямсбург, чтобы проконсультироваться у известного стеклодува, обитающего там под именем (несомненно, оригинальным) Блогведер. Мистер Блогведер предположил, что реторта "философский пеликан" — это достаточно простая работа, едва ли серьезное испытание его мастерства, но был очарован требованиями к аппарату для дистилляции, особенно съемной спиралью. Он сразу же сообразил, что аппарат может быть разбит при перевозке, поэтому предусмотрительно сделал три экземпляра.

Умоляю Вас считать это моим подарком — как самое малое выражение моей бесконечной благодарности за Вашу огромную доброту, как по отношению к моей персоне, так и по отношению к мистеру Хиггинсу.

Ваш самый скромный и преданный слуга,

Джон Грей.

Постскриптум: До сих пор я сдерживал свое вульгарное любопытство, однако смею надеяться, что при случае в будущем, Вы, возможно, соблаговолите объяснить мне, для чего намереваетесь использовать эти предметы".

* * *

ОНИ БЫЛИ УПАКОВАНЫ с большой тщательностью. С трудом открыв ящики, я обнаружила, что они доверху заполнены большим количеством соломы, части стекла и запечатанные бутылки сверкали внутри, укутанные как яйца птицы Рух.

— Вы же будете осторожны с этим, правда, мэм? — спросил Бобби с тревогой, когда я вынула широкую тяжелую бутыль коричневого стекла, пробка была накрепко запечатана красным сургучом. — Эта штука ужасно ядовита.

— Да, я знаю, — стоя на цыпочках, я затолкала бутылку на верхнюю полку, подальше от хищных ручек детей или лап кота. — Вы что, видели, как это используют, Бобби?

Он крепко сжал губы и покачал головой.

— Я бы не сказал, как используют, мэм. Но я видел, что оно может сделать... Была одна... девушка, в Лондоне, с которой я был немного знаком, пока мы ожидали отплытия корабля в Америку. Одна половина ее лица была красивой и гладкой, как лютик, а другая половина была так изрезана рубцами, что невозможно было смотреть. Словно лицо растаяло в огне, но она сказала, это был купорос, — он посмотрел наверх на бутыль и заметно сглотнул. — Она сказала, что другая шлюха вылила это на нее, из ревности.

Вздохнув, он снова покачал головой и потянулся к метле, чтобы вымести разбросанную солому.

— Что ж, вам не стоит волноваться, — заверила я его. — Я не планирую выливать это на кого бы то ни было.

— О, нет, мэм! — он выглядел ошеломленным. — Я бы никогда так не подумал!

— О, смотрите! — воскликнула я, очарованная. Я держала в руках плод творчества мистера Блогведера: стеклянный шар, размером с мою голову, выполненный с идеальной симметрией и без малейшего намека на пузырьки. У стекла был слабый голубоватый оттенок, и я могла рассмотреть собственное искаженное отражение, широконосое, с вытаращенными глазами, словно выглядывающая русалка.

— Да, мэм, — сказал Бобби, покорно разглядывая реторту. — Оно... ээ... очень большое, не так ли?

— Она идеальна! Просто идеальна! — вместо того, чтобы ее просто отрезали от воздуходувки, шейка шара была вытянута в толстостенную трубку, около двух дюймов в длину и дюйм в диаметре. Края и внутренняя поверхность были... отшлифованы? Обточены? Я понятия не имела, что сделал мистер Блогведер, но результатом была шелковистая, матовая поверхность, которая образует отличную пробку, когда такая же идеально обработанная часть будет вставлена внутрь.

Мои руки стали влажными от возбуждения и страха, что я ненароком уроню драгоценную вещицу. Я обхватила реторту частью передника и проворачивала туда-сюда, рассуждая, куда лучше всего ее поставить. Не ожидала, что она будет такой большой. Нужно, чтобы Бри или кто-нибудь из мужчин сделали для нее подходящую подставку.

— Она должна находиться на маленьком огне, — объясняла я, хмурясь на маленькую жаровню, которую использовала для заварки настоев. — Температура очень важна: угли плохо сохраняют постоянное тепло, — я поместила большой шар в буфет, чтобы он находился в безопасности за шеренгой бутылочек. — Думаю, это должна быть спиртовка. Но реторта больше, чем я предполагала, и мне понадобится соответствующая по размеру лампа, чтобы нагреть ее...

До меня дошло, что Бобби не слушает мою болтовню, его внимание отвлекло что-то, происходящее снаружи. Он хмурился, смотря куда-то, и я подошла к нему сзади, выглядывая в открытое окно, чтобы понять, что происходит.

Мне нужно было сразу догадаться: снаружи была Лиззи Вемисс, взбивающая масло под каштанами, а с ней — Манфред МакГилливрей.

Я посмотрела на эту парочку, увлеченную веселым разговором, затем на мрачный вид Бобби, и прочистила горло.

— Возможно, вы откроете для меня другой ящик, Бобби?

— А? — его внимание все еще занимала парочка на улице.

— Ящик, — терпеливо повторила я. — Вот этот, — я подтолкнула его ногой.

— Ящик... О! О, да, конечно, мэм! — оторвав взгляд от окна, он с угрюмым видом занялся делом.

Я доставала остальные стекляшки из открытого ящика, отряхивая их от соломы, и осторожно складывала шары, реторту, колбы и спираль в верхний шкафчик. Одним глазом поглядывая за Бобби, я размышляла над снова возникшей ситуацией. Мне казалось, что его чувства к Лиззи были не более чем мимолетным увлечением.

И, вполне возможно, так оно и было, напомнила я себе. Но если все-таки нечто большее... Вопреки самой себе, я выглянула в окно, только чтобы обнаружить, что парочка уже превратилась в трио.

— Йен! — воскликнула я. Обескураженный, Бобби поднял глаза, но я уже направлялась к двери, спешно отряхивая платье от соломинок.

Если Йен вернулся, значит и Джейми тоже...

Он вошел во входную дверь как раз тогда, когда я примчалась в прихожую, обхватил меня за талию, и поцеловал с горячим энтузиазмом, щекоча жесткими, словно наждачная бумага, усами.

— Ты вернулся, — сказала я, совершенно нелепо.

— Да, и прямо за мной несколько индейцев, — сказал он, сжав руками мои ягодицы, и пылко потерся усами о мою щеку. — Боже, я бы все отдал ради четверти часа с тобой наедине, Сассенах! Мои шары сейчас лопнут... а, мистер Хиггинс, я... эм... не заметил, что вы здесь.

Он отпустил меня и резко выпрямился, сорвав с головы шляпу и обтряхивая ее об свои бедра излишне подчеркнутым небрежным жестом.

— Нет, сэр, — сказал Бобби угрюмо. — Мистер Йен тоже вернулся, не так ли? — вопрос прозвучал так, словно это вряд ли было хорошей новостью. Если прибытие Йена отвлекло Лиззи от Манфреда, — а именно так и произошло, — то оно никак не помогало привлечь ее внимание к Бобби.

Лиззи оставила маслобойку на несчастного Манфреда, который принялся крутить ручку с явно обиженным видом, а сама, смеясь, пошла с Йеном в направлении конюшни, по всей видимости, чтобы показать ему теленка, который родился в его отсутствие.

— Индейцы, — сказала я, запоздало уловив слова Джейми. — Какие индейцы?

— Полдюжины чероки, — ответил он. — А это что такое? — он кивнул на дорожку из соломинок, идущую из моей хирургической.

— Ах, это. Это, — радостно сообщила я, — эфир. Вернее, будущий эфир. Полагаю, мы должны покормить индейцев?

— Да. Я скажу миссис Баг. Но они привели с собой девушку, чтобы ты ее осмотрела.

— О? — он уже зашагал в направлении кухни, и я поспешила за ним. — А что с ней?

— Зубная боль, — коротко сказал он, и распахнул дверь кухни. — Мисси Баг! CА bhfuil tЗ? Эфир, Сассенах? Ты имеешь в виду флогистон, да?

— Не думаю, что имела это в виду, — сказала я, стараясь вспомнить, что это, черт возьми, за флогистон такой. — Я же рассказывала тебе об анестезии, а эфир — это своего рода анестетик: он усыпляет людей, и тогда им можно делать хирургическую операцию, не причиняя боли.

— Оччень полезно в случае зубной боли, — заметил Джейми. — Куда же подевалась эта женщина? Миссис Баг!

— Так и будет, только понадобится некоторое время, чтобы его приготовить. А пока нам придется довольствоваться виски. Миссис Баг в летней кухне, я полагаю. Сегодня хлебный день. И, кстати говоря, об алкоголе... — он уже вышел в заднюю дверь, и я стремглав помчалась через крыльцо за ним. — Мне понадобится высококачественный спирт для эфира. Сможешь принести мне бочку из новой партии завтра?

— Бочку? Господи, Сассенах, что ты собираешься делать, купаться в нем?

— В общем, строго говоря, да. Вернее, не я, а купоросное масло. Его нужно аккуратно вылить в ванночку с горячим спиртом, и оно...

— О, мистер Фрейзер! То-то я подумала, что услышала, как кто-то меня зовет... — улыбающаяся миссис Баг внезапно появилась с корзинкой яиц в одной руке. — Как же приятно снова видеть вас дома в безопасности!

— Рад быть дома, миссис Баг, — заверил он ее. — Мы можем накормить ужином полдюжины гостей?

Ее глаза на мгновенье широко раскрылись, а затем сузились, вычисляя.

— Колбаса, — заявила она. — И пюре из репы. Давай, малыш Бобби, иди сюда и помоги мне, — передав мне яйца, она взяла Бобби, который вышел вслед за нами, за рукав и потащила его к огороду, где росла репа.

У меня появилось чувство, словно я нахожусь на карусели, и я схватилась за руку Джейми, чтобы не упасть.

— Ты знал, что Бобби влюблен в Лиззи? — спросила я.

— Нет. Но ему не светит ничего хорошего, если это так, — ответил он без сочувствия. Приняв за приглашение то, что я положила свою руку на его плечо, Джейми взял у меня корзинку с яйцами, поставил на землю, затем притянул меня к себе и поцеловал, медленней, чем в первый раз, но не менее старательно.

Он отпустил меня со вздохом глубокого удовлетворения и взглянул на новую летнюю кухню, которую мы построили в его отсутствие: небольшое строение, состоявшее из стен из грубого материала и крыши из сосновых веток, возведенной вокруг каменного очага и дымохода, и с большим столом внутри. Оттуда повеяло соблазнительными ароматами подходящего теста, свежеиспеченного хлеба, овсяных лепешек и булочек с корицей.

— Итак, что касается той четверти часа, Сассенах... Мне кажется, я могу справиться и за меньшее время, если нужно...

— Что ж, а я не могу, — твердо сказала я, хотя на какое-то мгновенье задержала руку, лаская его. Мое лицо горело от сопри­кос­новения с его усами. — И когда у нас будет время, может, расскажешь мне, что, ради Бога, ты сделал, чтобы привести себя в такое состояние?

— Видел сны.

— Что?

— Я видел жутко непристойные сны о тебе, ночи напролет, — объяснил он, одергивая свои штаны для большего удобства. — Каждый раз, когда я во сне перекатывался поверх тебя, я ложился на свой член и просыпался. Это было ужасно.

Я расхохоталась, и он принял обиженный вид, хотя я видела неохотное удовлетворение, скрывающееся за ним.

— Что ж, можешь смеяться, Сассенах, — сказал он. — У тебя же нет такого беспокойства.

— Да, и это большое облегчение для меня, — заверила я его. — Эм... а какого рода непристойные сны?

Я увидела задумчивый блеск в глубине его темно-синих глаз. Он протянул палец и очень нежно провел им вдоль моей шеи, вниз к выпуклости груди, где исчез в корсете и спустился по тонкой ткани, прикрывающей мой сосок, который сразу же набух как гриб после дождя в ответ на такое внимание.

— Такие, которые заставляют меня желать утащить тебя прямо в лес, достаточно далеко, чтобы никто не услышал, как я положу тебя на землю, подниму твои юбки и расщеплю тебя, словно спелый персик, — сказал он мягко. — Ага?

Я громко сглотнула.

В этот деликатный момент, послышались возгласы приветствия с тропы по другую сторону дома.

— Долг зовет, — произнесла я, едва дыша.

Джейми сам глубоко вздохнул, пожал плечами и кивнул.

— Ну, я пока не умер от неутоленной страсти, думаю, не умру и сейчас.

— Полагаю, что не умрешь, — сказала я. — Кроме того, не ты ли говорил мне, что воздержание заставляет определенные... эм... вещи... стать тверже?

Он бросил на меня мрачный взгляд.

— Если это станет еще тверже, я грохнусь в обморок от недостатка крови в башке. Не забудь корзину с яйцами, Сассенах.

* * *

БЫЛО УЖЕ ДАЛЕКО ЗА ПОЛДЕНЬ, но, слава Богу, солнечного света вполне хватало для работы. Мой хирургический кабинет был расположен так, чтобы максимально использовать для операций утренний свет, однако после обеда в нем становилось тускло, и мне пришлось устроить импровизированный операционный театр в палисаднике.

Это было правильное решение, поскольку все хотели посмотреть: индейцы рассматривали врачевание, равно как и любую другую деятельность, как общественное мероприятие. Они особенно восторгались операциями, так как последние считались в высшей степени развлекательными. Все с нетерпением столпились вокруг, комментируя мои приготовления, споря друг с другом и беседуя с пациенткой, которую я с большим трудом сдерживала от попыток ответить им.

Ее звали Мышь, и я полагала, что это имя было ей дано по неким метафизическим причинам, так как оно определенно не подходило ей ни по внешности, ни по характеру. Она была круглолицей, с необычным для чероки вздернутым носом, и, хотя ее сложно было назвать красавицей, она обладала такой силой характера, которая бывает притягательней внешней красоты.

Ее обаяние, несомненно, действовало на присутствующих мужчин; она была единственной женщиной в группе индейцев. Остальные включали ее брата, Красную Глину Уилсона, и его четырех друзей, которые присоединились к нему, чтобы составить компанию Уилсонам, обеспечить защиту в пути, или посоперничать за внимание мисс Мыши, что казалось наиболее вероятной причиной их присутствия.

Несмотря на шотландское имя Уилсон, никто из чероки не говорил по-английски, кроме нескольких базовых слов, включая "да", "нет", "хорошо", "плохо", и "виски"! Так как мой словарный запас языка чероки ограничивался этими же словами, я практически не участвовала в разговоре.

Мы некоторое время ждали виски, а также переводчиков. Поселенец по имени Вулверхэмптон из какой-то безымянной дыры на востоке, нечаянно отсек себе полтора пальца на ноге, когда рубил дрова. Найдя такое положение не слишком удобным, он решил попытаться отсечь себе оставшуюся фалангу пальца драчом.

Можно что угодно говорить о полезности драча в хозяйстве, но это не точный инструмент. Хотя и довольно острый.

Мистер Вулверхэмптон, большой и сильный тип со вспыльчивым нравом, проживал в уединении примерно в семи милях от ближайшего соседа. Ко времени, когда он добрался до него на своих двоих — или на том, что от них осталось, — и сосед, усадив его на мула, сопроводил во Фрейзерс Ридж, прошло почти двадцать четыре часа, и неполноценная нога достигла размеров и вида искалеченного енота.

Требования стерильной операции, последующих многократных санаций для контроля инфекции, и отказ мистера Вулверхэмптона отдать бутылку, значительно исчерпали мои обычные хирургические запасы. Так как мне в любом случае требовался бочонок чистого спирта для приготовления эфира, Йен и Джейми ушли принести побольше из места хранения у источника виски, который был в доброй миле пути от дома. Я надеялась, что они вернутся, когда еще будет достаточно света, чтобы я видела, что делаю.

Я прервала громкие возражения Мыши одному из джентльменов, который явно подтрунивал над ней, и при помощи языка жестов попросила ее открыть для меня свой рот. Она подчинилась, но продолжила свои возражения довольно выразительными жестами, обозначающими разнообразные действия, которые, по ее мнению, этот джентльмен должен был произвести на себе, судя по его смущенному виду, и по согнувшимся от смеха товарищей.

Часть ее лица вздулась и очевидно была болезненно чувствительной. Однако она не вздрогнула и не отклонилась, даже когда я потянула ее лицо ближе к свету, чтобы лучше рассмотреть.

— И вы называете это всего лишь "зубная боль"! — невольно вырвалось у меня.

— Оль? — сказала Мышь, возведя на меня бровь.

— Плохо, — объяснила я, указывая на ее щеку. — Uyoi!

— Плохо, — согласилась она. Далее последовал многословный рассказ, сопровождаемый ее жестами и заталкиванием моих пальцев в ее рот, и этот рассказ, как я поняла, был объяснением того, что с ней произошло.

На глаз — тупая травма. Один зуб, нижний клык, полностью вылетел, соседний коренной зуб настолько сильно обломан, что мне придется его вырвать. А вот стоящий рядом с ним еще можно спасти, подумала я. Нёбо было сильно разорвано острыми обломками, но десна не несла следов инфекции. Это ободряло.

Бобби Хиггинс вернулся из конюшни, привлеченный болтовней, и был сразу же отправлен обратно, чтобы принести мне напильник. Мисс Мышка криво улыбнулась ему, когда он его принес, на что он экстравагантно поклонился ей, заставив всех засмеяться.

— Эти ребята, чероки, да, мэм? — он улыбнулся Красной Глине и сделал жест рукой, который, казалось, развеселил индейцев, хотя они ответили на него. — Никогда раньше не встречал чероки. В Вирджинии, по соседству с землями Его Светлости по большей части живут другие племена.

Я была рада видеть, что он знаком с индейцами и доброжелателен к ним. Хирам Кромби, появившийся в этот момент, как оказалось, нет.

Он замер на месте, увидев наше сборище. Я ободряюще помахала ему, и он, с явной неохотой, двинулся к нам.

Роджер рассказал мне, как Дункан назвал Хирама "этот кислый леденец". Это прозвище ему соответствовало. Низенький и неторопливый, с тонкими седеющими волосами, которые он завязывал в такую тугую косу, что мне думалось, ему тяжело моргать. Его лицо было глубоко изрезано морщинами от тяжелой рыбацкой жизни. На вид ему было около шестидесяти, однако скорей всего он был много моложе, а его рот по привычке поджат книзу с таким выражением, словно он съел не просто лимон, а гнилой лимон.

— Я ищу мистера Фрейзера, — сказал он, опасливо поглядывая на индейцев. — Я слышал, он вернулся, — небольшой топорик висел на его поясе, и он крепко сжимал его одной рукой.

— Он совсем скоро вернется. Вы уже встречались с мистером Хиггинсом, не так ли? — очевидно, он уже встречался, и это произвело на него неблагоприятное впечатление. Уставившись на клеймо Бобби, он сделал едва заметный кивок в знак подтверждения. Нимало не смущаясь, я махнула рукой в сторону индейцев, проявлявшим к нему гораздо больший интерес, чем он к ним. — Позвольте представить вам мисс Уилсон, ее брата, мистера Уилсона, и их... эм... друзей?

Хирам почти одеревенел, если это вообще было возможно.

— Уилсон? — сказал он недружелюбным голосом.

— Уилсон, — добродушно подтвердила мисс Мышь.

— Это фамилия моей жены, — сказал он тоном, подчеркивающим, что он считает использование индейцами этой фамилии вопиюще возмутительным.

— О, — сказала я, — как мило. Думаете, они могут, возможно, приходиться вашей жене родственниками?

На это он слегка выпучил глаза, и я услышала приглушенное бульканье со стороны Бобби.

— Ну, они определенно взяли эту фамилию от шотландского отца или деда, — заметила я. — Возможно...

Лицо Хирама было похоже на щелкунчика: эмоции от ярости до испуга сменяли друг друга с бешеной скоростью. Его рука сжалась в кулак, выставив указательный палец и мизинец в форме рогов, знака защиты против сил зла.

— Двоюродный дядюшка Эфраим, — прошептал он. — Иисусе, спаси нас, — и, не добавив ни слова, он развернулся на пятках и дрожащей походкой удалился.

— До свидания! — по-английски крикнула мисс Мышь и помахала рукой. Он бросил на нее затуманенный взгляд через плечо, и сбежал, словно гонимый демонами.

* * *

ВИСКИ ПОЯВИЛСЯ, в конце концов, изрядное его количество было отдано пациентке и зрителям, и операция, наконец, началась.

Напильник обычно использовался для лошадиных зубов, поэтому был слегка великоват, на мой взгляд, но работал на удивление хорошо. Мисс Мышь была склонна громко реагировать на сопровождающий процесс дискомфорт, но ее жалобы уменьшались с увеличением дозы виски. Ко времени, когда мне было нужно выдергивать зуб, казалось, она уже не почувствует ничего.

Бобби тем временем развлекал Йена и Джейми имитированием реакции Хирама Кромби на тот факт, что возможно, у него имеется некоторое родство с Уилсонами. Йен, между всплесками хохота, переводил историю индейцам, которые в свою очередь катались по траве в приступах смеха.

— В их семейном древе есть Эфраим Уилсон? — спросила я, крепко держа в руках челюсть мисс Мыши.

— Ну, они не уверены, что именно этот Эфраим, но да, есть такой. — Джейми широко улыбнулся. — Их дед был странником-шотландцем. Задержался достаточно долго, чтобы родить с их бабкой ребенка, а затем свалился со скалы и был похоронен под камнепадом. Она, конечно же, повторно вышла замуж, но имя ей нравилось, и она его оставила.

— Интересно, что заставило двоюродного дедушку Эфраима покинуть Шотландию? — Йен сел, вытирая слезы смеха.

— Полагаю, родство с такими людьми, как Хирам, — сказала я, прищурившись, чтобы лучше видеть, что я делаю. — Ты думаешь... — внезапно я осознала, что смех и разговоры прекратились, и внимание всех сконцентрировалось на чем-то на противоположной стороне поляны.

Этим "что-то" было прибытие еще одного индейца, несущего какой-то мешок на плече.

* * *

ИНДЕЕЦ БЫЛ ДЖЕНТЕЛЬМЕНОМ по имени Секвойя, несколько старше, чем молодые Уилсоны и их друзья. Он со значением кивнул Джейми, и, сбросив с плеч мешок, положил его на землю, говоря что-то на языке чероки.

Джейми изменился в лице, следы веселья испарились, сменившись интересом и тревогой. Он встал на колено и осторожно развернул рваную холстину, обнажив нагромождение выветренных костей и возвышающийся среди них череп с пустыми глазницами.

— Это еще, черт возьми, кто? — я остановила работу и вместе со всеми, включая мисс Мышь, уставилась на свежую новинку.

— Он говорит, это старик, хозяин небольшой фермы, о которой говорил МакДональд, той, что сгорела по ту сторону от Линии Договора, — Джейми протянул вниз руку и взял из груды череп, осторожно поворачивая его.

Он услышал, как я невольно втянула воздух, и, взглянув на меня, протянул череп, держа его так, чтобы я могла рассмотреть поближе. Большинство зубов отсутствовало, и довольно долго, чтобы челюстная кость прижала пустые гнезда. Но на сохранившихся зубах мудрости не было ничего, кроме трещин и пятен — ни блеска серебряной пломбы, ни пустот, где такие пломбы могли быть.

Я медленно выпустила воздух, не зная, радоваться или огорчаться.

— Что случилось с ним? И почему он здесь?

Джейми снова опустился на колено и аккуратно положил череп на место, затем перевернул несколько костей, изучая их. Он взглянул вверх и небольшим движением головы пригласил меня присоединиться.

На костях не было следов пожара, но на некоторых из них виднелись следы зубов животных. Несколько длинных костей были треснувшими и сломанными, без сомнения, чтобы можно было добраться до костного мозга, и множество мелких костей верхних и нижних конечностей отсутствовали. Все они имели серый, хрупкий вид костей, долгое время пролежавших на открытом месте.

Йен перевел мой вопрос Секвойе, который сев на корточки подле Джейми, что-то объяснял ему, указывая то и дело пальцем на кости.

— Он говорит, — сказал Йен, нахмурившись, — что долгое время был знаком с этим человеком. Они не были друзьями, но иногда, проходя мимо его хижины, он останавливался, и человек делился с ним едой. Поэтому он стал приносить кое-что с собой в ответ — то зайца на рагу, то немного соли.

Однажды, несколько месяцев назад, он нашел тело старика в лесу. Он лежал под деревом недалеко от хижины.

— Он говорит, его никто не убивал, — сказал Йен, напряженно хмурясь на оживленный поток слов. — Он просто... умер. Он думает, старик охотился — при нем был его нож, рядом лежало оружие... Когда дух оставил его, он просто рухнул на землю, — Йен, как и Секвойя, пожал плечами.

Не видя причин тревожить тело, Секвойя оставил его там, и нож оставил также, на случай если он понадобится духу, куда бы тот не отправился. Он не знал, куда уходят духи белых людей, и охотятся ли они там. Он указал пальцем на проржавевший нож в груде костей.

Посчитав, что оружие слишком хорошее, чтобы оставить его в лесу, Секвойя забрал его и пошел в хижину. Старик мало что имел, и почти все не имело никакой ценности. Индеец взял железный котелок, чайник, кувшин с кукурузной мукой и отнес в свою деревню.

— Он не из Анидонау Нуйя, так ведь? — спросил Джейми, а затем повторил свой вопрос на языке чероки. Секвойя покачал головой, маленькие украшения в его волосах издавали крошечные звенящие звуки.

Он был из деревни Стоящий Камень, что в нескольких милях к западу от Анидонау Нуйя. После визита Джейми, Птица-Что-Поет разослал гонцов по близлежащим деревням, узнать, нет ли кого-нибудь, кто знает о старике и о том, что с ним сталось. Услышав рассказ Секвойи, Птица послал его собрать останки старика и отнести их к Джейми в доказательство, что никто его не убивал.

Йен задал вопрос на языке чероки, из которого я выловила слово "огонь". Секвойя покачал головой и разразился потоком слов в ответ.

Он не сжигал хижину — зачем ему было это делать? Он думал, что никто другой также не делал этого. После того, как он собрал кости — его лицо выражало отвращение к процедуре — он снова пошел посмотреть на хижину. Это правда, она была сожжена, но ему показалось очевидным, что в растущее рядом дерево попала молния, и пожар унес добрую часть близлежащего леса. Хижина же обгорела лишь наполовину.

Он встал на ноги, всем видом показывая, что все сказал.

— Он останется на ужин? — спросила я, видя, что он собирается уходить.

Джейми подтвердил приглашение, но Секвойя покачал головой. Он выполнил то, что ему было велено, и теперь отправляется по другим делам. Он кивнул другим индейцам и развернулся, чтобы уйти.

Вдруг что-то словно ударило его, и он повернулся назад.

— Tsisqua сказал, — он говорил медленно и осторожно, словно вспоминая заученный текст на незнакомом языке, — "не-за-будь-оп-ору-жи-и", — затем он для убедительности кивнул, и удалился.

* * *

МОГИЛА БЫЛА ОБОЗНАЧЕНА небольшой каменной пирамидкой и деревянным крестом, сделанным из сосновых веток. Секвойя не знал имени своего знакомого, и мы не имели понятия о его возрасте, равно как и о дате рождения и смерти. Мы не знали, был ли он христианином, но поставить крест показалось хорошей идеей.

Мы провели небольшую погребальную церемонию, на которой присутствовали я, Джейми, Йен, Бри и Роджер, Лиззи и ее отец, семейство Баг и Бобби Хиггинс, который, я была уверена, пришел только потому, что там была Лиззи. Ее отец, вероятно, считал также, судя по подозрительным взглядам, которые он бросал на Бобби.

Роджер прочитал короткий псалом над могилой, затем остановился. Он прочистил горло и просто сказал:

— Господи, вверяем тебе душу брата нашего...

— Эфраима, — пробормотала Брианна, опустив вниз глаза.

Скрытое ощущение смеха пронеслось среди всех присутствующих, хотя в действительности никто не смеялся. Роджер бросил на Бри грозный взгляд, но я видела, как дернулся уголок его рта в легком смешке.

— ...брата нашего, чье имя известно Тебе, — с достоинством заключил Роджер и закрыл Псалтырь, одолженный у Хирама Кромби, который отклонил приглашение прийти на похороны.

Свет уже ушел к тому моменту, как Секвойя закончил свой рассказ прошлой ночью, и мне пришлось перенести зубную операцию мисс Мыши на утро. Пьяная вдребезги, она совершенно не возражала, и при поддержке Бобби Хиггинса отправилась спать на полу в кухне. Бобби может и был влюблен в Лиззи, а может, и нет, но, тем не менее, он не мог устоять перед обаянием мисс Мыши.

Как только с выдергиванием зуба было покончено, я предложила ей и ее друзьям еще немного погостить, но у них, как и у Секвойи, были где-то неотложные дела. И в полдень, с большими благодарностями и маленькими подарками, сильно пропахнувшие виски, они ушли, оставив нам бренные останки покойного Эфраима.

После церемонии все спустились с холма, но Джейми и я замешкались позади, ища возможность недолго побыть наедине. Прошлой ночью дом был заполнен индейцами, с многочисленными разговорами и историями у огня. И ко времени, когда мы, наконец, очутились в кровати, мы просто сплелись в объятиях друг друга и мгновенно уснули, едва обменявшись вежливым "спокойной ночи".

Кладбище располагалось на небольшом холме, в некотором удалении от дома, и было красивым и спокойным местом. Окруженное соснами, чьи желтые иголки ковром покрывали землю, а шелестящие ветви создавали постоянный тихий шепот, оно казалось умиротворяющим местом.

— Бедный старичок, — сказала я, положив последний камень на пирамидку Эфраима. — Как, по-твоему, он очутился в этом месте?

— Бог его знает, — Джейми покачал головой. — Везде есть отшельники, люди, не принимающие общество своих товарищей. Возможно, он был одним из них. А может быть, некое злоключение привело его в эти дикие места и он... остался, — слегка пожав плечами, он слабо улыбнулся. — Иногда я задумываюсь о том, как все мы оказались там, где находимся, Сассенах. Ты не думаешь об этом?

— Когда-то задумывалась, — ответила я, — но через какое-то время, поняла, что нет никакой возможности получить ответы, поэтому прекратила.

Он с интересом посмотрел на меня.

— Значит, прекратила? — он поднял руку и заправил назад, за ухо, высвобожденный ветром локон. — Возможно, мне не стоит о таком спрашивать, раз так, но все же я спрошу. Ты не против, Сассенах? В смысле, что ты здесь. Ты когда-нибудь хотела уйти... обратно?

Я покачала головой.

— Нет, никогда.

И это была правда. Хотя, иногда я просыпалась посреди ночи, думая, может быть, сейчас это сон? Вдруг я снова проснусь в теплом запахе центрального отопления и одеколона Френка "Олд Спайс"? И когда я снова засыпала, чувствуя аромат тлеющей древесины и мускусный запах кожи Джейми, я чувствовала легкое, удивляющее меня сожаление.

Если он и увидел отражение этих мыслей на моем лице, то не подал виду, а наклонился и нежно поцеловал меня в лоб. Он взял меня за руку, и мы пошли дальше в лес, удаляясь от дома и палисадника внизу.

— Иногда я чувствую запах сосен, — сказал он, медленно и глубоко вдыхая колкий воздух. — И на мгновенье мне кажется, что я в Шотландии. Но затем я прихожу в себя и вижу, что здесь нет милого сердцу папоротника, нет высоких бесплодных гор — здесь не та дикая местность, которую я знал, но та, которая мне незнакома.

Мне показалось, я услышала нотки ностальгии в его голосе, но не сожаления. Однако раз он спросил, я тоже спрошу.

— А ты хотел когда-нибудь вернуться... назад?

— О, да, — ответил он, удивив меня, а затем рассмеялся, посмотрев на выражение моего лица. — Но недостаточно, чтобы не хотеть быть здесь, Сассенах.

Он посмотрел через плечо на крошечное кладбище, с его маленькой коллекцией пирамидок и крестов, и с большими валунами, отмечающими то тут, то там определенную могилу.

— Знаешь, Сассенах, некоторые считают, что последний человек, похороненный на кладбище, становится его хранителем? Он должен стоять на страже, пока следующий покойник не сменит его — только тогда он сможет обрести полный покой.

— Полагаю, наш таинственный Эфраим может очень удивиться, обнаружив себя на таком посту, когда он преспокойно лежал себе где-то под деревом, — сказала я, слегка улыбнувшись. — Но мне интересно другое, что хранитель охраняет на кладбище, и от кого?

Услышав это, Джейми рассмеялся.

— О... от вандалов, возможно, от осквернителей могил. Или чародеев.

— Чародеев? — с удивлением спросила я. Мне казалось, "чародей" это синоним слова "целитель".

— Есть заклинания, для которых требуются кости, Сассенах, — сказал он. — Или прах сожженного тела. Или могильная земля, — он говорил достаточно легко, но без признаков шутки. — Да, даже мертвым может понадобиться защита.

— И конечно, лучше всех эту работу выполнит проживающий на кладбище призрак? — сказала я. — Кто бы сомневался.

Мы поднимались сквозь ветви дрожащей осины, свет которой покрыл нас зелено-серебристыми пятнами, и я остановилась соскрести темно-красный сок с ее белоснежного ствола. Как странно, подумала я, спрашивая себя, что заставило меня остановиться — затем вспомнила, и резко обернулась снова взглянуть на кладбище.

Не воспоминание, а сон, или, скорее, видение. Мужчина, избитый и сломленный, поднимается на ноги на фоне осиновой рощи, поднимается, так как знает, что это в последний раз, его последняя битва, обнажает разбитые зубы, обагренные кровью — цвет осинового сока. Его лицо окрашено черным — цвет смерти, и я знала, что в его зубах серебряные пломбы.

Однако гранитный могильный камень стоял тихо и спокойно, запорошенный желтыми сосновыми иглами, указывая место захоронения останков человека, который когда-то называл себя Зуб Выдры.

Момент прошел и исчез. Мы вышли из осиновой рощи, и попали на другую поляну, выше холма, где находилось кладбище.

Я удивилась тому, что кто-то здесь заготавливал лес и расчищал землю. Большая груда срубленных бревен лежала в стороне, а рядом в беспорядке валялись выкорчеванные пни, хотя несколько все еще находились в земле, выглядывая из бурно растущего лесного щавеля и васильков.

— Смотри, Сассенах, — Джейми повернул меня за локоть.

— Ого! Ух ты!

Земля здесь поднималась достаточно высоко, чтобы мы могли увидеть перед собой потрясающую панораму. Деревья внизу словно расступились, и нам открылся вид за нашей горой, и за другой, и за той, которая за ней. Мы смотрели в голубую даль, затуманенную дыханием гор, и видели облака, поднимающиеся из низин.

— Нравится? — в его голосе ощущалась нотка гордости собственника.

— Еще как нравится. А что это?.. — я повернулась, показывая на бревна и пеньки.

— Следующий дом будет стоять здесь, — просто сказал он.

— Следующий дом? А что, мы собираемся строить еще один?

— Ну, я не знаю, мы ли, или, возможно, наши дети... или внуки, — добавил он, слегка скривив рот. — Но я подумал, если вдруг что-нибудь случится — и я не думаю, что случится, имей в виду, — но, если все-таки что-нибудь произойдет... В общем, я буду рад приготовиться начать строительство. На всякий случай.

Я на мгновенье уставилась на него, пытаясь понять смысл сказанного.

— Если что-нибудь случится, — медленно произнесла я, и повернулась посмотреть на восток, где ниже между деревьями виднелись очертания нашего дома, из дымохода поднимался белый шлейф на фоне нежно-зеленых каштанов и елей. — Ты имеешь в виду, если что-нибудь действи­тельно... сгорит, — облекая эту мысль в слова, я вдруг почувствовала, как мой желудок свернулся в клубок.

Тогда я снова посмотрела на него, и увидела, что эта мысль также напугала его. Но, в стиле Джейми, он просто принялся за дело, готовясь к возможной катастрофе.

— Так тебе нравится? — повторил он свой вопрос, синие глаза пристально смотрели на меня. — Я имею в виду, вид отсюда? Если нет, то я могу найти другой.

— Это прекрасно, — сказала я, чувствуя, как к горлу подступают слезы. — Просто прекрасно, Джейми.

* * *

РАЗГОРЯЧЕННЫЕ ПОДЪЕМОМ, мы сели в тени огромного дерева тсуги, чтобы полюбоваться нашим будущим видом из окна. И, нарушив молчание по поводу нашего возможного тяжелого конца в будущем, мы обнаружили, что можем обсуждать это.

— Меня не столько беспокоит мысль, что мы можем погибнуть, — сказала я. — Вернее, не только эта мысль. "Не оставили детей" — вот от чего у меня мурашки по телу пробегают.

— Я понял тебя, Сассенах. Хотя я сам тоже не в восторге от идеи нашей смерти, и намерен позаботиться о том, чтобы мы были целыми и невредимыми, — заверил он меня. С другой стороны, подумай. Это не обязательно означает, что они погибли. Это может означать, что они только... ушли.

Я глубоко вздохнула, стараясь принять это предположение без паники.

— Ушли. Ты имеешь в виду, ушли обратно. Роджер и Бри... и Джемми, я полагаю. Мы ведь считаем, что он способен... пройти через камни.

Он утвердительно кивнул, сцепив руки вокруг коленей.

— После того, что он сделал с опалом? О да, думаю, мы можем считать наверняка, — кивнул Джейми, напоминая, что сделал Джем с опалом: держал его в руках, жалуясь, что тот становится горячим, пока камень не лопнул, разорвавшись на мириады острых осколков. Да, наверное, я могу согласиться, что Джемми может пройти сквозь камни. Но что, если у Бри и Роджера родится второй ребенок? Мне было очевидно, что они хотят еще одного ребенка, или Роджер хотел, а Бри не возражала.

Мысль потерять их отозвалась резкой болью, но я полагала, что такую возможность нельзя сбрасывать со счетов.

— Это ставит перед нами выбор, — сказала я, стараясь быть смелой и объективной. — Если мы умрем, они должны уйти, потому что без нас им нет никакого смысла здесь оставаться. Но если мы не умрем — может им стоит все равно уйти? Я имею в виду, нужно ли нам отослать их обратно? Из-за войны. Это небезопасно.

— Нет, — сказал он тихо. Его голова была опущена, шальные каштановые вихры отделились от темно-рыжей копны, которую унаследовали как Бри, так и Джемми. — Я не знаю, — наконец сказал он, подняв голову и вглядываясь в бесконечную даль земли и неба. — Никто не знает, Сассенах. Мы лишь должны по мере сил принять то, что ожидает нас впереди.

Он повернулся и положил свою руку на мою, с улыбкой, в которой отражалась как грусть, так и радость.

— Между нами и так достаточно призраков, Сассенах. Если демоны прошлого не могут помешать нам, так и никакие страхи будущего не смогут. Мы просто должны оставить все позади и двигаться дальше, ага?

Я легко положила руку ему на грудь, не соблазняя, а просто желая почувствовать его. Его кожа была холодной от пота, но поскольку он помогал копать могилу, жар тяжелой работы горел внутри в его мышцах.

— Ты был одним из моих призраков, — сказала я. — Долгое время. И очень долгое время я пыталась оставить тебя позади.

— Пыталась, значит? — его собственная рука нежно легла на мою спину, бессознательно двигаясь. Мне было знакомо это движение — необходимость прикосновения, только чтобы убедиться, что другой находится рядом, реальный, живой.

— Я думала, что не смогу жить, оглядываясь назад. Не смогу этого вынести, — мое горло перехватило от воспоминаний.

— Я знаю, — его рука поднялась, прикоснувшись к моим волосам. — Но у тебя был ребенок, был муж. Было бы неправильно отвернуться от них.

— Было неправильно отвернуться от тебя, — я заморгала, но слезы уже потекли из моих глаз. Он притянул к себе мою голову, высунул язык и нежно лизнул мое лицо, настолько удивив меня, что я рассмеялась, одновременно всхлипывая, и едва не подавилась.

— "Люблю тебя, как мясо любит соль", — процитировал он и тоже засмеялся, очень тихо. — Не плачь, Сассенах. Ты здесь, и я здесь. И нет ничего более важного, чем это.

Я прислонилась лбом к его щеке, и обняла его руками. Мои руки покоились на его спине, и я нежно гладила его от лопаток до основания спины, прослеживая всю его фигуру целиком, легко и ласково, всегда ласково, не касаясь шрамов, просверливших его кожу.

Он крепко прижал меня и глубоко вздохнул.

— Знаешь, что мы с тобой сейчас женаты вдвое дольше, чем в прошлый раз?

Я отодвинулась и с сомнением нахмурилась, в растерянности глядя на него.

— Разве мы не были женаты в промежутке?

Мой вопрос застал его врасплох. Он тоже нахмурился и в раздумье медленно провел пальцем по загоревшей переносице.

— Ну, это, пожалуй, вопрос священнику, — сказал он. — Мне хочется думать, что мы с тобой были женаты, но если так, то разве мы не являемся двоеженцами?

— Являлись, а не являемся, — поправила я, чувствуя легкий дискомфорт. — Но на самом деле, мы не были. Так сказал отец Ансельм.

— Ансельм?

— Отец Ансельм — францисканский монах из аббатства святой Анны. Но, возможно, ты не помнишь его, ты был совсем плох тогда.

— О, я его помню, — сказал он. — Он приходил и сидел со мной по ночам, когда я не мог заснуть, — он кривовато улыбнулся. То время не было тем, что он хотел вспоминать. — Ты ему очень нравилась, Сассенах.

— О? А как насчет тебя? — спросила я, желая отвлечь его от воспоминаний об аббатстве. — Тебе я нравилась?

— О, тогда очень нравилась, — заверил он. — Хотя, возможно, сейчас ты мне нравишься даже больше.

— О, неужели? — я села, выпрямившись и сверля его глазами. — И что изменилось?

Он склонил голову набок, глаза оценивающе сузились.

— Ну, ты стала меньше пускать газы во сне, — начал он рассудительно, затем крякнул и расхохотался, когда сосновая шишка просвистела мимо его левого уха. Я подобрала какую-то деревяшку, но прежде, чем смогла ударить его по голове, он сделал резкий выпад и схватил меня за руку. Затем толкнул меня на землю и распластался надо мной, без особых усилий пригвоздив к земле.

— Слезь с меня, болван! Я не пускаю газы во сне!

— Интересно, откуда тебе это знать, Сассенах? Ты так крепко спишь, что не проснулась бы даже от собственного храпа.

— Ах, ты хочешь поговорить о храпе, да? Ты...

— Ты горда, как сам дьявол, — сказал он, перебивая. Он все еще улыбался, но слова становились более серьезными. — И ты смелая. Ты всегда была бо­лее храброй, чем того требовала осторожность. А сейчас ты еще и свирепая, как тот барсук.

— Значит, я надменная и свирепая. Это не звучит как список женственной добродетели, — сказала я, немного запыхавшись, напряженно стараясь вывернуться из-под него.

— Ну, ты также очень добрая, — сказал он, приняв мои слова во внимание. — Очень добрая. Хотя ты проявляешь доброту по-своему. Не то, что это плохо, имей в виду, — добавил он, ловко перехватывая руку, которую мне удалось высвободить, и прижал мое запястье к земле над моей головой. — Женственные... — пробормотал он, сведя брови в раздумье. — Женственные добродетели... — его свободная рука закралась между нами и обхватила мою грудь.

— Кроме этого!

— Ты очень чистоплотная, — он отпустил запястье и взъерошил мне волосы, которые и правда были чистыми и пахли подсолнухом и ноготками. — Никогда не видел, чтобы женщина мылась так много как ты. Если не считать, возможно, Брианну. — Ты не ахти какая повариха, — продолжил он, задумчиво прищуриваясь. — Хотя ты никогда никого не травила, по крайней мере, намеренно. И я должен сказать, что ты шьешь очень аккуратными стежками, хотя тебе больше нравится, если эти швы проходят через чью-то плоть.

— Огромное тебе спасибо!

— Назови мне еще парочку добродетелей, — предложил он. — Возможно, я что-то упустил.

— Хмф! Кротость, терпение... — я стала отчаянно барахтаться.

— Кротость? Господи, — он покачал головой. — Ты сама безжалостная, кровожадная... — я вскинула голову наверх и почти преуспела в попытке укусить его за шею. Он дернулся назад, рассмеявшись. — И ты также не очень-то и терпеливая.

На мгновение я перестала сопротивляться и откинулась на спину в изнеможении, взъерошенные волосы рассыпались по земле.

— Так какая у меня самая привлекательная черта? — потребовала я.

— Ты считаешь меня забавным, — сказал он, широко улыбаясь.

— Я... так... не... считаю... — пропыхтела я, возобновляя борьбу. Он просто лежал на мне, спокойно, не обращая никакого внимания на мои толчки и постукивания, пока я не измоталась вконец и не замерла под ним, тяжело дыша.

— И... — задумчиво произнес он, — тебе очень нравится, когда я беру тебя в постель. Нет?

— Эм... — я хотела возразить ему, но честность запретила. Кроме того, он чертовски хорошо знал, что мне это нравится.

— Ты раздавишь меня, — сказала я с достоинством. — Будь добр, слезь!

— Нет? — повторил он, не двинувшись.

— Да! Нравится! Да! Можешь ты уже, черт возьми, слезть с меня?!

Он не слез, но наклонился и поцеловал меня. Я плотно сжала губы, намереваясь не сдаваться, но и он сдаваться не собирался, и если уж он за что-то брался... Кожа его лица была теплой, плюшевая щетина слегка щекотала, а его широкий нежный рот... Мои ноги были широко раздвинуты, и он твердо лежал между ними, обнаженная грудь пахла мускусом и потом, древесная пыль задержалась в непокорных каштановых волосах... Я была все еще разгоряченной от борьбы, но трава была влажной и прохладной вокруг нас... Ладно, хорошо; еще минута и он уже мог взять меня прямо здесь, если бы захотел.

Он почувствовал, что я поддалась, и вздохнул, позволяя собственному телу расслабиться. Он уже не удерживал меня пленницей, а просто держал в объятиях. Он поднял голову и ладонью обхватил мое лицо.

— Ты действительно хочешь знать, какая именно? — спросил он, и я увидела в темно-синих глазах, насколько серьезен он был. Я молча кивнула. — Более чем кто бы то ни был на свете, — прошептал он, — ты преданная.

Я собиралась было сказать что-нибудь о сенбернарах, но в выражении его лица была такая нежность, что я промолчала, вместо этого просто смотрела на него, моргая от зеленого света, который просачивался сквозь хвойные иглы над нами.

— Что ж, — сказала я, наконец, в свою очередь глубоко вздохнув, — и ты тоже. Не так уж и плохо, в самом деле? Правда?

Глава 21. ЕСТЬ ИСКРА.

МИССИС БАГ ПРИГОТОВИЛА куриное фрикасе на ужин, но этого было недостаточно, чтобы объяснить едва сдерживаемое волнение в воздухе, которое Бри и Роджер принесли с собой, когда вошли. Оба улыбались, ее щеки раскраснелись, а его глаза сияли так же, как и ее.

Поэтому, когда Роджер объявил, что у них есть потрясающие новости, было, пожалуй, вполне естественно, что миссис Баг тотчас пришла к очевидному умозаключению.

— У вас снова будет ребенок! — воскликнула она, уронив от волнения ложку. Она хлопнула в ладоши, надувшись, как именинный воздушный шарик. — О, какая радость! И своевременная, к тому же, — добавила она, расцепив руки, и пригрозив Роджеру пальцем. — А я тут думала, что должна добавить немного имбиря и лимонницы в вашу кашу, молодой человек, чтобы привести вас в хорошую форму! Но, вижу, что вы свое дело знаете достаточно хорошо, в конце концов. А ты, bhailach, что ты думаешь? У тебя будет хорошенький маленький братец!

Джемми, к которому были обращены эти слова, уставился на нее, открыв рот.

— Ээ... — произнес Роджер, краснея.

— О, конечно, это может быть маленькая сестренка, я думаю, — признала миссис Баг. — Но хорошие новости — так или иначе, это хорошие новости. В общем, luaidh, тебе полагаются сладости, а все остальные выпьют за это!

Явно озадаченный, но обожающий сладости, Джемми схватил предложенный ему леденец из патоки и тут же сунул его в рот.

— Но он не... — начала Бри.

— Шпасибо, миссис Баг, — торопливо поблагодарил Джемми, закрыв рукой рот, чтобы его мать не попыталась отнять это явно запрещенное перед обедом угощение, ссылаясь на невежливость.

— О, малюсенькая конфетка не причинит ему вреда, — заверила ее миссис Баг, поднимая упавшую ложку и вытирая ее о собственный передник. — Позови Арчи, muirninn, и мы расскажем ему ваши новости. Пресвятая Дева, сохрани вас, девочка, я думала, вы никогда больше не сделаете этого! Тут всякие кумушки судачат, не остыли ли вы к своему мужу, или, может быть, у него недостаточно жизненной искры, но выходит, что...

— Ага, выходит, — сказал Роджер, повышая голос на порядок, чтобы быть услышанным.

— Я не беременна! — сказала Бри очень громко.

Последовавшая за этим тишина была подобна раскату грома.

— О, — мягко сказал Джейми. Он взял салфетку и сел, заправив ее за воротник рубашки. — Что ж, ладно. Теперь мы можем поесть? — он протянул руку к Джемми, который вскарабкался на скамью рядом с ним, по-прежнему энергично расправляясь со своим леденцом из патоки.

Миссис Баг, на мгновение обратившаяся в камень, ожила с замечанием "Хмпф!". Глубоко оскорбленная, она отвернулась к буфету и с грохотом опустила стопку оловянных тарелок.

Роджер, по-прежнему покрасневший, видимо, находил ситуацию забавной, судя по подергиванию его рта. Брианна раскалилась добела и громко сопела.

— Присядь, дорогая, — сказала я в той осторожной манере, в которой обращаются с большим взрывным устройством. — Ты... эм... сказала, что у тебя есть какие-то новости?

— Уже неважно! — она продолжала стоять, вся искрясь. — Всем наплевать, раз я не беременна. В конце концов, что еще я способна сделать, чтобы кто-нибудь посчитал это действительно стоящим? — она с силой запустила руку в волосы, и, наткнувшись на ленту, связывающую их сзади, сдернула ее и швырнула на землю.

— Постой, любимая... — начал Роджер. Я хотела сказать ему, что это было ошибкой: в бешенстве Фрейзеры, как правило, не слышат ласковых слов, вместо этого они склонны схватить за горло любого, кто достаточно неосмотрителен, чтобы заговорить с ними.

— Не "любимкай" мне! — она щелкнула зубами, поворачиваясь к нему. — Ты тоже так думаешь! Ты думаешь, что все, что я делаю — пустая трата времени, если это не стирка одежды, или готовка обеда, или починка твоих чертовых носков! И ты тоже винишь меня за то, что я не беременею, ты думаешь, что это моя вина! Так вот — НЕТ! И ты знаешь это!

— Нет, я так не думаю, ничего подобного. Брианна, пожалуйста... — он протянул к ней руку, потом передумал и отдернул ее, явно чувствуя, что она может оторвать его руку за запястье.

— Давай куфать, мамочка! — пропищал Джемми услужливо. Длинная нитка слюны с оттенком патоки потекла из уголка его рта и капнула на рубашку спереди. Видя это, его мать развернулась к миссис Баг как тигрица.

— Теперь вы видите, что вы наделали, вы, назойливая старая сплетница! Это была его последняя чистая рубашка! И как вы смеете обсуждать со всеми вокруг нашу личную жизнь, которая касается вас меньше всего, мерзкая старая болтушка!

Видя, что возражать бесполезно, Роджер обнял ее сзади, оторвал от пола и вынес через заднюю дверь. Это действие сопровождалось несвязными протестами Бри и мычанием от боли Роджера, поскольку она пнула его несколько раз по голеням со значительной силой и точностью.

Я подошла к двери и осторожно закрыла ее, отсекая звуки дальнейшей перепалки во дворе.

— Знаешь, этим она пошла в тебя, — укоризненно сказала я, садясь напротив Джейми. — Миссис Баг, пахнет замечательно. И правда, давайте есть!

В оскорбленном молчании миссис Баг подала фрикасе, но отказалась присоединиться к нам за столом, вместо этого схватила свой плащ и, впечатывая шаг, вышла в переднюю дверь, оставив нас справляться с разборками самостоятельно. Отличная сделка, если бы меня спросили.

Мы ели в блаженном спокойствии, тишину нарушали только стук ложек об оловянную посуду и редкие вопросы Джемми о том, почему патока липкая, как молоко попадает в корову и когда у него будет маленький брат.

— Что я должна сказать миссис Баг? — поинтересовалась я в кратком перерыве между вопросами.

— Почему ты должна что-то говорить, Сассенах? Это не ты обзывала ее.

— Вообще-то, нет. Но готова поспорить, что Брианна не пойдет извиняться...

— Почему она должна? — пожал он плечами. — В конце концов, ее спровоцировали. И я не думаю, что миссис Баг прожила так долго, и никто ни разу не назвал ее назойливой сплетницей. Она выпустит пар, рассказав Арчи об этом, и завтра снова все будет в порядке.

— Ну, — сказала я неуверенно. — Возможно и так. Но Бри и Роджер...

Он улыбнулся мне, темно-синие глаза сощурились в щелки.

— Не воспринимай все так, как будто каждое несчастье — это твоя забота, и не мучай себя, mo chridhe, — сказал он, затем дотянулся и погладил мою руку. — Роджер Мак и девочка должны разобраться в этом между собой, и мне кажется, парень показал, что контролирует ситуацию.

Он засмеялся, и я неохотно присоединилась к нему.

— Ну, это будет моей заботой, если она переломает ему ноги, — заметила я, вставая, чтобы достать сливки для кофе. — Скорее всего, ему придется добираться ползком обратно, чтобы исправить это.

В этот самый момент раздался стук в заднюю дверь. Удивляясь, почему Роджер стучит, я открыла ее и уставилась в удивлении на бледное лицо Томаса Кристи.

* * *

ОН БЫЛ НЕ ТОЛЬКО БЛЕДНЫМ, но и мокрым от пота, кисть одной его руки была обернута окровавленной тканью.

— Я не хотел причинять вам беспокойство, мистрис, — произнес он, держа себя прямо. — Я просто... подожду, когда вам будет удобно.

— Чепуха, — сказала я коротко. — Проходите в хирургическую, пока еще есть немного света.

Я избегала прямо встречаться глазами с Джейми, но взглянула на него, когда нагнулась, чтобы задвинуть скамью. Потянувшись вперед, чтобы накрыть блюдцем мой кофе, он смотрел на Тома Кристи с выражением глубокого размышления, в последний раз я видела такой взгляд у рыси, наблюдающей за полетом уток над головой. Не поспешный, но, безусловно, принимающий к сведению.

Кристи ничего не замечал, кроме своей раненой руки, что было вполне естественно. Окна моей хирургической выходили на юг и восток, что давало все преимущества утреннего света, но даже перед закатом комната удерживала мягкое сияние — заходящее солнце отражалось от блестящих листьев каштановой рощи. Все помещение было наполнено золотым светом, за исключением лица Тома Кристи, которое было заметно зеленым.

— Садитесь, — сказала я, поспешно подтолкнув табуретку позади него. Его колени подогнулись, когда он присел, и поэтому он приземлился тяжелее, чем предполагал, встряхнув свою руку и издав краткий возглас боли.

Я придавила пальцем большую вену на запястье, чтобы замедлить кровотечение, и размотала ткань. Судя по его состоянию, я ожидала увидеть отрезанный палец или два, но была удивлена, найдя только рану в мускуле у основания большого пальца, входящую под углом и выходящую на запястье. Она была достаточно глубока, и кровь все еще шла, но ни один серьезный сосуд перерезан не был. Он, к великому счастью, повредил только сухожилие большого пальца. Я могла зашить это, наложив пару швов.

Я взглянула на него, собираясь сообщить ему это, но обнаружила, что его глаза закатились.

— Помогите! — крикнула я, отпустив руку и хватая его за плечи, так как он повалился назад.

Падение перевернутой скамьи и топот бегущих ног были ответом на мой призыв, и Джейми ворвался в комнату в мгновение ока. Увидев, что под весом Кристи я почти падаю, он схватил мужчину за шиворот и толкнул его вперед как тряпичную куклу, наклоняя голову Кристи между его ног.

— Он совсем плох? — спросил Джейми, скосив глаза на поврежденную руку Кристи, которая покоилась на полу, кровь все еще текла из раны. — Может, мне положить его на стол?

— Я так не думаю, — приложив руку под челюсть Кристи, я нащупала пульс. — Он не сильно пострадал, просто потерял сознание. Вот, видишь, он приходит в себя. Держите голову немного наклоненной, сейчас с вами все будет в порядке, — с этим последним замечанием я обратилась к Кристи, который сопел как паровоз, но уже немного успокоился.

Джейми убрал свою руку с шеи Кристи и вытер ее о килт с выражением некоторого отвращения. Кристи бросило в обильный холодный пот, и я почувствовала, что моя собственная рука стала скользкой от этого, но подняла упавшую ткань и обтерла ею руку более тактичным образом.

— Может, вы приляжете? — спросила я, между тем, вглядываясь в лицо Кристи. Он был по-прежнему мертвенно-бледного цвета, но все же покачал головой.

— Нет, мистрис. Я в полном порядке. Только почувствовал себя странно на мгновение, — он говорил хрипло, но достаточно твердо, так что я удовольствовалась тем, что довольно крепко прижала ткань к ране, чтобы остановить капающую кровь.

Джем слонялся у входной двери, глядя широко раскрытыми глазами, но не выказывая особой тревоги: кровь не была для него чем-то необычным.

— Дать тебе глоток спиртного, Том? — спросил Джейми, осторожно разглядывая пациента. — Я знаю, что ты не пьешь крепкие напитки, но сейчас как раз тот самый случай, верно?

Рот Кристи чуть приоткрылся, но он покачал головой.

— Я... нет. Может быть... немного вина?

— "Употребишь немного вина ради желудка твоего", а? Ага, отлично. Держись, дружище, сейчас принесу, — Джейми ободряюще похлопал его по плечу и быстро пошел к выходу и, взяв Джемми за руку, вывел его.

Рот Кристи сжался в гримасе. Я и прежде замечала, что подобно некоторым протестантам, Том Кристи воспринимал Библию как документ, адресованный непосредственно ему и доверяющий ему лично заботу о распространении благоразумия в массах. Таким образом, ему совершенно не нравилось слышать как католики — то есть Джейми — упоминают цитаты Книги всуе. Я также замечала, что Джейми, будучи в курсе этого, не упускал ни одной возможности процитировать Библию при Томе.

— Что произошло? — спросила я, поскольку хотела отвлечь Кристи и потому, что хотела знать.

Кристи оторвал хмурый взгляд от пустого дверного проема и взглянул на свою левую руку, затем быстро отвел взгляд, снова бледнея.

— Несчастный случай, — сказал он резко. — Я резал тростник, нож соскользнул, — его правая рука слегка согнулась, когда он говорил, и я заметила это.

— Неудивительно, что столько крови! — сказала я. — Так, держите ее в воздухе, — я подняла травмированную, плотно перебинтованную левую руку над его головой, отпустила ее и потянулась за другой.

Он страдал от синдрома в правой руке, который называется контрактура Дюпюитрена, — или, по крайней мере, будет так назван, как только барон Дюпюитрен соберется описать его в следующие шестьдесят или семьдесят лет. Причина этого — утолщение и укорочение фиброзной ткани, которая удерживала сухожилия руки в положении, когда пальцы немного согнуты, в результате чего безымянный палец загибался в сторону ладони. В запущенных случаях подвергались изменениям также мизинец и средний палец. В случае Тома Кристи болезнь значительно продвинулась с тех пор, как я в последний раз имела шанс хорошо осмотреть его руку.

— Я же говорила вам? — задала я риторический вопрос, осторожно вытягивая скрюченные пальцы. Средний палец все еще мог наполовину разгибаться, безымянный и мизинец едва можно было поднять от ладони. — Я сказала, что будет еще хуже. Не удивительно, что нож выскользнул, я поражаюсь, как вы вообще могли его держать.

Легкий румянец проявился под коротко постриженной бородой с проседью, и он отвел взгляд.

— Я могла бы легко позаботиться об этом месяц назад, — сказала я, поворачивая руку, чтобы критически оценить угол контрактуры. — Это было бы очень простым делом. Теперь будет гораздо сложнее, но, думаю, я могу это исправить.

Если бы он не был настолько невозмутимым человеком, я описала бы его как "сгорающий от стыда". Как бы то ни было, он только незначительно дернулся, румянец еще больше залил его лицо.

— Я... я не желаю...

— Мне плевать, чего вы желаете, — сказала я ему, опуская скрюченную руку обратно ему на колено. — Если вы не позволите прооперировать эту руку, — это будет конец. В течение шести месяцев рука станет бесполезной. Вы с трудом можете писать сейчас, я права?

Его глаза встретились с моими, глубоко-серые и напуганные.

— Я могу писать, — сказал он, но я могла отметить, что воинственность в его голосе скрывала сильное беспокойство. Том Кристи был образованным человеком, ученым и школьным учителем Фрейзерс Риджа. Именно к нему множество людей Риджа приходили за помощью, чтобы составить письма или официальные документы. Он очень этим гордился; я знала, что опасность утраты этой возможности была лучшим рычагом, который у меня имелся, — и это была не пустая угроза.

— Не долго, — сказала я, и мои глаза расширились, глядя на него, чтобы смысл того, что я имела в виду, был ясен. Он нервно сглотнул, но прежде чем смог ответить, вернулся Джейми, неся кувшин вина.

— Лучше послушай ее, — посоветовал он Кристи, присаживаясь на стойку. — Я знаю, каково это — писать с негнущимся пальцем, ага? — он показал свою собственную правую кисть и согнул ее, печально разглядывая. — Если бы она могла исправить это своим крошечным ножичком, я тут же положил бы мою руку на плаху.

Проблема Джейми была почти противоположной случаю Кристи, однако эффект был весьма схож. Безымянный палец был разбит так сильно, что суставы застыли, и он не мог сгибаться. Следовательно, у двух соседних пальцев с обеих сторон движение было также ограничено, хотя суставные сумки остались целыми.

— Разница в том, что твоей руке не становится хуже, — сказала я Джейми. — А его — да.

Кристи совершил небольшое движение, запихнув правую руку между бедер, как будто пряча ее.

— Ага, хорошо, — сказал он тревожно. — Это подождет какое-то время, точно.

— Достаточно долго, чтобы моя жена занялась другой рукой, — заметил Джейми, наливая вино в чашку. — Итак, ты сам подержишь ее, Том, или это сделать мне? — он изобразил вопросительный жест, держа чашку так, как будто собирался поить из нее Кристи, который выдернул правую руку из укрытия в складках одежды.

— Я справлюсь, — огрызнулся он и взял вино, удерживая чашку между большим и указательным пальцами с неуклюжестью, которая заставила его покраснеть еще сильнее. Его левая рука продолжала висеть в воздухе над плечом. Он выглядел по-дурацки и явно чувствовал это.

Джейми наполнил другую чашку и протянул ее мне, не обращая внимания на Кристи. Я могла бы подумать, что это врожденный такт со стороны Джейми, если бы не была в курсе непростой истории отношений между двумя мужчинами. Всегда была тонкая острая грань в любых взаимодействиях между Джейми и Томом Кристи, хотя им удавалось сохранять хорошую мину при плохой игре.

С другими людьми демонстрация Джейми его собственной поврежденной руки могла быть тем, чем казалась — подбадриванием и предложением поддержки в недомогании. С Томом Кристи это, возможно, было сознательно задумано как утешение, но тут также была скрытая угроза, хотя не исключено, что Джейми не осознавал этого.

Простой факт: люди приходили к Джейми за помощью гораздо чаще, чем они делали это по отношению к Кристи. Джейми пользовался большим уважением и восхищением, не смотря на покалеченную руку. Кристи не был популярной персоной, он мог потерять то социальное положение, которое имел, если утратит способность писать. И — как я резко отметила — руке Джейми не становилось хуже.

Кристи смотрел, сузив глаза поверх своей чашки. Он не упустил угрозы, была она намеренной или нет. Только не он: Том Кристи по натуре был подозрительным человеком, и был склонен видеть угрозу даже там, где она не предполагалась.

— Я думаю, рука теперь немного стабилизировалась, дайте мне позаботиться о ней, — я осторожно взяла его за левую руку и размотала ткань. Кровотечение остановилось. Я установила руку так, чтобы опустить ее в миску с водой с заваренным чесноком, добавила несколько капель чистого этанола для дополнительной дезинфекции и принялась собирать свои инструменты.

Начинало темнеть, и я зажгла спиртовую лампу, которую Брианна сделала для меня. В свете ее яркого, устойчивого пламени я видела, что с лица Кристи сошел сиюминутный порыв гнева. Он не был бледен, как раньше, но выглядел неловко, словно полевка в стае барсуков, его глаза следили за моими руками, в то время как я выкладывала нити, иглы, ножницы, чистые и сверкающие на свету.

Джейми не ушел, он остался, прислонившись к стойке, потягивая свое вино, видимо, на случай, если Кристи вырубится снова.

Мелкая дрожь пробежала по кисти и руке Кристи, более заметная, поскольку рука лежала на столе. Он снова потел. Я чувствовала его запах: резкий и горький. Это был запах чего-то полузабытого, но немедленно узнаваемого, который, в итоге, заставил меня определить проблему: это был страх. Он, возможно, боялся крови и, конечно, боли.

Я сосредоточила свой взгляд на работе, склонив голову ниже, чтобы не дать ему увидеть что-либо на моем лице. Я должна была заметить это раньше, и могла бы заметить, подумала я, если бы он не был мужчиной. Его бледность, обмороки... не от потери крови, но от шока, вызванного видом крови.

Я зашивала мужчин и мальчиков постоянно. Земледелие в горах было грубой работой, и редкая неделя обходилась без того, чтобы передо мной не представали раны от топора, порезы от мотыги, рубленые следы кирки, укусы свиней, рваные раны кожи головы, нанесенные во время падения на что-то, или некоторые другие незначительные повреждения, требующие штопки. По большому счету, все мои пациенты вели себя с полным безразличием, принимая мою опеку стоически, и сразу возвращаясь обратно к работе. Но, я понимала, что почти все мужчины были горцами, и многие не только горцами, но и бывшими солдатами.

Том Кристи был горожанином из Эдинбурга — он был заключен в Ардсмуир как сторонник якобитов, но никогда не сражался. Он был уполномоченным представителем. На самом деле, — это было для меня открытием, — он, похоже, даже никогда не видел реального военного сражения, не говоря уже о ежедневном физическом столкновении с природой, которое влекло за собой горное земледелие.

Я осознала, что Джейми все еще стоит в тенечке, потягивая вино и наблюдая с чуть ироничным безразличием. Я быстро взглянула на него, выражение его лица не изменилось, хотя он встретил мой взгляд и слегка кивнул.

Губа Тома Кристи была зажата между его зубами, я могла слышать слабый свист его дыхания. Он не мог видеть Джейми, но знал, что тот здесь: неподвижность его спины ясно говорила об этом. Он, может быть, и боялся, этот Том Кристи, но все же обладал некоторым мужеством.

Ему могло бы быть не так больно, если бы он расслабил мускулы руки и кисти. Хотя, в сложившихся обстоятельствах, я вряд ли могла ему это предложить. Можно было бы настоять, чтобы Джейми ушел, но я почти закончила. Со вздохом, в котором смешались раздражение и недоумение, я подрезала последний узел и положила ножницы.

— Теперь все хорошо, — заключила я, нанося напоследок мазь из эхинацеи на рану и накладывая чистую полотняную повязку. — Держите это в чистоте. Я приготовлю немного свежей мази для вас, отправьте ко мне Мальву за ней. Возвращайтесь через неделю, и я сниму швы, — я заколебалась, посмотрев на Джейми, потому что испытывала некоторое нежелание использовать его присутствие как шантаж, но это было ради благополучия Кристи. — Потом я позабочусь о вашей правой руке, хорошо? — сказала я твердо.

Кристи по-прежнему потел, хотя цвет его лица начал возвращаться к естественному оттенку. Он взглянул на меня, и затем, невольно, на Джейми.

Джейми слегка улыбнулся.

— Да ладно, Том, — сказал он. — Это не должно беспокоить тебя. Всего лишь крошечный разрез. У меня бывало и хуже.

Слова были сказаны обыч­ным тоном, но могли бы точно также быть написаны огненными бук­вами в фут высотой. "У меня бывало и хуже".

Лицо Джейми по-прежнему оставалось в тени, но его глаза были отчетливо видны, раскосые от улыбки.

Том Кристи не изменил своей жесткой позы. Он противостоял взгляду Джейми, прикрывая своей искривленной правой рукой забинтованную левую.

— Ага, — ответил он. — Хорошо, — его дыхание было тяжелым. — Я согласен, — он резко поднялся, пнув табурет в сторону, и направился к двери, немного пошатываясь, как человек, который выпил лишнего.

Возле двери он остановился, нащупывая ручку. Найдя ее, он выпрямился и обернулся, глядя на Джейми.

— По крайней мере, — сказал он, дыша так тяжело, что спотыкался на словах, — по крайней мере, это будет благородный шрам. Не так ли, Мак Дью?

Джейми резко выпрямился, но Кристи уже вышел, топая по коридору шагами настолько тяжелыми, что бряцали оловянные тарелки на кухонной полке.

— Ах ты чертов засранец! — сказал он с выражением между гневом и удивлением. Его левая рука непроизвольно сжалась в кулак, и я подумала, хорошо, что Кристи так стремительно вышел.

Я не была уверена в том, что произошло, — или происходит, — но испытала облегчение от того, что Кристи исчез. Я чувствовала себя как горсть зерна в ловушке между двух жерновов, оба пытались размолоть друг другу лицо, не обращая внимания на несчастные зерна между ними.

— Я никогда не слышала, чтобы Кристи называл тебя Мак Дью, — заметила я осторожно, заворачивая в салфетку мои хирургические принадлежности. Кристи, конечно, не разговаривал на гэльском, но я никогда не слышала, чтобы он использовал даже гэльское прозвище, которым другие мужчины из Ардсмуира постоянно называли Джейми. Кристи всегда обращался к Джейми "мистер Фрейзер" или, в моменты, которые могли бы считаться задушевными, просто "Фрейзер".

Джейми издал ироничный шотландский возглас, затем поднял полупустую чашку Кристи и энергично осушил ее.

— Нет, он этого не делал, чертов сассенах, — затем бросил беглый взгляд на мое лицо и одарил меня кривой улыбкой. — Я не тебя имел в виду, Сассенах.

Я знала, что он не имел в виду меня; слово было сказано с совершенно другой — вызванной шоком — интонацией, с горечью, которая напомнила мне, что "Сассенах" имело отнюдь не дружелюбное значение в обычном использовании.

— Почему ты назвал его так? — полюбопытствовала я. — И что он имел в виду, когда болтал о "благородном шраме"?

Он опустил глаза и не ответил сразу, однако негнущиеся пальцы его правой руки беззвучно барабанили по бедру.

— Том Кристи — крепкий человек, — сказал он чуть погодя. — Но, ради всего святого, он высокомерный маленький сукин сын! — он поднял взгляд и улыбнулся мне немного печально. — Восемь лет он жил в тюремной камере с сорока мужчинами, которые говорили на гэльском, и ни разу не опустился до того, чтобы хоть слово такого варварского языка слетело с его губ! Боже, нет. Он говорил по-английски, независимо от того, с кем он разговаривал, и если человек не знал английского, тогда Кристи стоял там как камень до тех пор, пока кто-нибудь не приходил, чтобы истолковать его.

— Кто-нибудь вроде тебя?

— Время от времени, — он посмотрел в сторону окна, как будто для того, чтобы мельком увидеть Кристи, но ночь полностью накрыла все, и оконное стекло давало только слабое отражение хирургической, наши собственные очертания были подобны призракам в стекле.

— Роджер говорил, что Кенни Линдсей упоминал что-то о... претензиях мистера Кристи, — сказала я аккуратно.

Джейми бросил на меня быстрый взгляд.

— О, он так говорил? Похоже, Роджер Мак засомневался в благоразумии решения принять Кристи арендатором, я полагаю. Кенни ничего не скажет, покуда его не спросят.

Я уже привыкла к скорости его рассуждений и точности его интуиции, и не задавала вопросов.

— Ты никогда не рассказывал мне об этом, — сказала я, подходя, чтобы встать напротив него. Я положила руки ему на грудь, глядя вверх, в его лицо.

Он положил свои руки поверх моих и вздохнул достаточно глубоко, чтобы я почувствовала движение его груди. Затем он обвил меня руками и притянул ближе, так что мое лицо уткнулось в теплую ткань его рубашки.

— Ага. Знаешь, не так уж это и важно.

— И ты, наверное, не хочешь думать об Ардсмуире?

— Нет, — ответил он мягко. — Хватит с меня прошлого.

Мои руки лежали сейчас на его спине, и я вдруг неожиданно осознала, что, скорее всего, Кристи имел в виду. Через ткань я могла ощутить линии шрамов, явно проступающие под кончиками моих пальцев как нити рыболовной сети, покрывшей его кожу.

— Благородные шрамы! — возмутилась я, поднимая голову. — Ну что за ничтожный ублюдок! Он это имел в виду?

Джейми слегка улыбнулся в ответ на мое негодование.

— Ага, это, — сказал он сухо. — Вот почему он назвал меня Мак Дью, — чтобы напомнить мне об Ардсмуире, так чтобы я понял наверняка, что он имел в виду. Он видел, как меня выпороли там.

— Это... это... — я была так зла, что с трудом могла говорить. — Надо было пришить его гребаную руку к его яйцам!

— И это говорит врач, который поклялся не навредить? Я весьма шокирован, Сассенах.

Он тут же засмеялся, но я не разделяла его веселья.

— Грязный мелочный трус! Он боится крови, ты знал это?

— Ну, да, я знал. Ты не можешь жить бок обок с человеком в течение трех лет, не изучив великое множество вещей, которые, может, и не хотел бы знать о нем, не говоря уже чем-то подобном этому, — он посерьезнел, хотя намек на улыбку все еще прятался в уголках его рта. — Когда меня приволокли после порки, он стал белым как сало, отошел, и его стошнило в углу, затем лег, отвернувшись к стене. На самом деле, я не обратил внимания, но помню, что подумал, что это было как-то грубо. Я был сплошным кровавым месивом, а он вел себя как меланхоличная девица.

Я фыркнула.

— Не шути об этом! Как он вообще посмел? И то, что он подразумевал, так или иначе: я знаю, что произошло в Ардсмуире, и те чертовы... ну, я имела в виду, что это благородные шрамы, и каждый там знал это!

— Ага, наверное, — сказал он, и намек на веселье пропал. — В тот раз. Но когда меня поставили перед ними, все могли видеть, что я уже был порот раньше, ага? И ни один человек никогда не говорил ни слова о тех шрамах. До сего дня.

Это заставило меня замереть.

Порка была не просто жестокой: она была позорной — с намерением изуродовать на всю жизнь, равно как причинить боль, и сообщала о бандитском прошлом так же ясно, как клеймо на щеке или обрезанное ухо. И Джейми, конечно, предпочел бы скорее вырвать с корнем свой язык, чем открыть кому-либо причину появления своих шрамов, даже если это оставляло всех в предположении, что он был выпорот за какой-то бесчестный поступок.

Я так привыкла, что Джейми всегда был в рубашке в присутствии чужих, что мне никогда не приходило на ум, что, конечно, люди из Ардсмуира знали о шрамах на его спине. И все же он скрывал их, и все притворялись, что их не существует — за исключением Тома Кристи.

— Хмпф, — произнесла я — Ну... И все равно, чтоб ему провалиться! Зачем ему говорить такие вещи?

Джейми издал короткий смешок.

— Потому что ему не понравилось, что я смотрел, как он потел. Он хотел отплатить, я полагаю.

— Хмпф, — сказала я снова и сложила руки под грудью. — Раз уж заговорили об этом, зачем ты это делал? Если ты знал, что он не выносит вида крови и тому подобные вещи, я имею в виду, зачем было стоять и наблюдать за ним?

— Потому что я знал, что он не стал бы ныть или падать в обморок, если я останусь, — ответил он. — Он скорее позволил бы тебе втыкать раскаленные иглы ему в глазные яблоки, чем завопил передо мной.

— О, так ты заметил это?

— Ну, конечно, я заметил, Сассенах. Для чего, ты думаешь, я был здесь? Не то, чтобы я не ценю твое мастерство, но смотреть на то, как ты накладываешь швы, ей богу, не очень хорошо для пищеварения, — он коротко взглянул на брошенную ткань, заляпанную кровью, и скривился. — Как ты думаешь, кофе совсем остыл?

— Я подогрею его, — я сунула чистые ножницы назад в футляр, затем обработала иглу, которую использовала, вдела в нее новую шелковую нить для зашивания ран и свернула ее, опустив в банку с алкоголем. Все еще пытаясь разобраться с чувствами, я убрала все обратно в шкаф, затем повернулась к Джейми.

— Ты же не боишься Тома Кристи, верно? — требовательно спросила я.

Он заморгал в изумлении, потом засмеялся.

— Господи, нет. Что заставило тебя так думать, Сассенах?

— Ну... вы так иногда ведете себя... Как дикие бараны, которые бодаются головами, чтобы выяснить, кто сильнее.

— Ах, это, — он пренебрежительно махнул рукой. — Моя голова гораздо крепче, чем у Тома, и он знает это довольно хорошо. Но не собирается сдаваться и следовать за мной кругом, как годовалый ягненок, это точно.

— О? О? Но, как тебе кажется, что ты все-таки делаешь? Ты же не будешь его мучить, только чтобы доказать, что можешь это, не так ли?

— Нет, — сказал он и слегка улыбнулся мне. — Человек, упрямый на­столько, чтобы разговаривать по-английски с горцами в тюрьме в течение восьми лет — это человек, достаточно упрямый, чтобы бороться вместе со мной в течение следующих восьми лет. Вот что я думаю. Будет хорошо, если он все же осознает это сам.

Я глубоко вдохнула и выдохнула, качая головой.

— Я не понимаю мужчин.

Это вызвало у него тихий смешок глубоко в груди.

— Да, ты понимаешь, Сассенах. Ты только думаешь, что нет.

Хирургическая была снова в порядке, готовая к любым чрезвычайным ситуациям, которые может принести завтрашний день. Джейми потянулся к лампе, но я, останавливая его, положила свою руку на его предплечье.

— Ты обещал быть честным со мной, — сказала я. — Но ты точно уверен, что честен с самим собой? Ты не будешь преследовать Кристи только потому, что он бросает тебе вызов?

Он остановился, его глаза глядели ясно и открыто и были в нескольких дюймах от моих. Он поднял руку и приложил ее к моему лицу, его ладонь согревала мою кожу.

— Есть только два человека в этом мире, которым я никогда бы не солгал, Сассенах, — сказал он тихо. — Ты — один из них. А я — другой.

Он нежно поцеловал меня в лоб, затем наклонился мимо меня и задул лампу.

— Заметь, — его голос шел из темноты, и я видела его высокую фигуру, выделяющуюся на фоне неясного прямоугольника света из входной двери, когда он выпрямился, — меня можно обмануть. Но сам я никогда не стал бы делать этого нарочно.

* * *

РОДЖЕР ТИХОНЬКО ПОШЕВЕЛИЛСЯ и застонал.

— Думаю, ты сломала мне ногу.

— Нет, не сломала, — ответила его жена, уже более спокойная, но все еще расположенная спорить. — Но я поцелую ее для тебя, если хочешь.

— Было бы прекрасно.

Последовал громкий шорох набитого кукурузной шелухой матраса, когда она переместилась в позицию, чтобы выполнить лечение, завершившееся голой Брианной, придавившей ему грудь, и оставившей его с видом, который заставил пожалеть, что у них не было времени зажечь свечу.

Она на самом деле целовала его голени, что было очень щекотно. Хотя, учитывая обстоятельства, он был склонен мириться с этим. Он вытянул вверх обе руки. Если недостаточно света — Брайль справится с этим.

— Когда мне было четырнадцать или около того, — сказал он мечтательно, — в одном из магазинов Инвернесса была очень смелая витрина — то есть, смелая для того времени, — на женском манекене не было надето ничего, кроме нижнего белья.

— Мм?

— Ага, длинный, в полный размер, розовый пояс с подвязками, весь комплект, с подходящим бюстгальтером. Все были шокированы. Комитеты выразили протест, были сделаны звонки всем священникам в городе. На следующий день манекен убрали, но до тех пор, все мужское население Инвернесса, проходившее мимо этой витрины, не упускало возможности случайно взглянуть на него. До этой минуты я всегда думал, что это была самая эротическая вещь, которую я когда-либо видел.

Она на мгновение приостановила свои манипуляции, и он понял по ощущению движения, что она обернулась и смотрит на него через плечо.

— Роджер, — произнесла она задумчиво. — Я уверена, ты — извращенец.

— Да, но извращенец с очень хорошим ночным зрением.

Это ее рассмешило, чего он и добивался с тех пор, как ему, наконец, удалось остановить ее, брызжущую слюной, — и он приподнялся, оставляя легкий поцелуй на обеих половинках смутно видневшегося объекта его восхищения, перед тем как удовлетворенно опуститься обратно на подушку.

Она поцеловала его колени, затем положила свою голову щекой на его бедро, так что масса ее волос рассыпалась, покрывая его ноги, прохладная и мягкая, как облако шелковых нитей.

— Прости меня, — тихо сказала она, спустя мгновение.

Он издал извиняющий звук и скользнул успокаивающей рукой по округлости ее бедер.

— Ох, это неважно. Хотя и очень жаль, я хотел бы посмотреть на их лица, когда они увидели бы, что ты сделала.

Она коротко фыркнула, и его нога дернулась от ее теплого дыхания.

— Их лица в любом случае стоили того, чтобы увидеть их, — она казалась немного унылой. — И это было бы настоящим разочарованием, после всего того.

— Ну, ты права насчет этого, — согласился он. — Но ты покажешь им завтра, когда они будут в настроении, чтобы оценить это должным образом.

Она вздохнула и снова поцеловала его колено.

— Я не имела это в виду, — сказала она, спустя мгновение. — Говоря, что это твоя вина.

— Конечно, имела, — тихо проговорил он, все еще лаская ее. — Все в порядке. Ты, вероятно, права, — скорее всего, она и была права. Он не собирался делать вид, что ему не больно это слышать, но не мог позволить себе злиться. Это бы не помогло никому из них.

— Ты не знаешь этого, — она резко поднялась, неясно вырисовываясь как обелиск на фоне бледного прямоугольника окна. Перебросив ловко одну ногу через его лежащее тело, она скользнула вниз, рядом с ним. — Это могу быть я. Или никто из нас. Может быть, просто не пришло время.

Он соединил руки вокруг нее и крепко обнял вместо ответа.

— Какова бы ни была причина, мы не будем обвинять друг друга, хорошо? — она издала тихий звук согласия и придвинулась ближе. Ну ладно, хотя, не было никакого способа удержаться от обвинения себя.

Факты говорили сами за себя: она забеременела Джемми после единственной ночи, был ли это он сам, или Стивен Боннет, никто не знает, но одного раза было достаточно. Если принять во внимание, что они пытались в течение последних нескольких месяцев, все больше и больше казалось, что Джемми — их единственный ребенок. Возможно, ему не хватает жизненной искры, как предположили миссис Баг и ее приятельницы.

"Кто твой папочка?" — с издевкой и ирландским акцентом слова отдавались в глубине его мозга.

Он бурно откашлялся и откинулся назад, твердо решив не зацикливаться на этом маленьком вопросе.

— Ну, и ты прости меня, — сказал он, меняя тему. — Ты, возможно, права в том, что я веду себя так, будто предпочитаю, чтобы ты готовила и мыла, вместо того, чтобы возиться со своим маленьким химическим набором.

— Тем не менее, ты имеешь право, — сказала она без злобы.

— Я возражаю не столько против отсутствия готовки, сколько против экспериментов с огнем.

— Ну, тогда тебе понравится следующий новый проект, — сказала она, уткнувшись ему в плечо. — Там, в основном, вода.

— О... хорошо, — ответил он, хотя даже сам слышал нотку сомнения в своем голосе. — В основном?

— И еще немного грязи.

— Ничего, что горит?

— Только дерево. Немного. Ничего особенного.

Она медленно провела пальцами вниз по его груди. Он поймал ее руку и поцеловал подушечки пальцев; они были гладкие, но твердые, намозоленные от постоянного прядения, которым она занималась, чтобы помочь им с одеждой.

— "Кто найдет добродетельную жену", — процитировал он, — "цена ее выше жемчугов. Она добывает шерсть и лен и с охотою работает своими руками. Она делает себе ковры; шелк и пурпур — одежда ее".

— Я бы с удовольствием нашла несколько красящих растений, чтобы получить настоящий пурпур, — сказала она мечтательно. — Я скучаю по ярким цветам. Помнишь платье, которое я надевала на вечеринку по поводу высадки человека на Луну? Черное с люминесцентными полосами — розовыми и цвета зеленого лайма?

— Оно было незабываемо прелестным, ага, — лично он считал, что приглушенные цвета домотканой одежды подходили ей гораздо больше; в юбках ржавого и коричневого, жакетах серого и зеленого цветов она смотрелась как какой-то экзотический прекрасный лишайник.

Охваченный внезапным желанием видеть ее, он потянулся, шаря по столу у кровати. Маленькая коробочка была там, где она ее бросила, когда они вернулись. Она все-таки спроектировала это для использования в темноте: поворот крышки отделил одну из маленьких восковых палочек, и крошечная полоска шероховатого металла, приклеенного сбоку, холодила его руку.

Чирк! Это заставило его сердце забиться от простой узнаваемости, и крошечное пламя появилось со слабым запахом серы — магия.

— Не трать их, — сказала она, но улыбнулась, несмотря на протест, зача­ро­ван­ная зрелищем, также как тогда, когда впервые показала ему, что сделала.

Ее волосы, чистые и распущенные, только вымытые, переливались над бледными округлостями ее плеч, их облака мягко лежали на его груди, корица и янтарь, беж и золото — вспыхивали в свете пламени.

— "Не боится снега она для семьи своей, потому что вся семья ее одета в багрянец", — сказал он мягко, и обнял ее свободной рукой, наматывая на палец локон у ее лица, скручивая тонкую прядь так, что казалось, будто он прядет нить.

Удлиненные веки ее глаз были полуприкрыты, как у разнежившейся кошки, но улыбка все еще жила в этом широком мягком рте, губы которого могли, как ранить, так и исцелять. Свет струился на ее кожу, делая бронзовой крохотную коричневую родинку ниже ее правого уха. Он мог разглядывать ее вечно, но спичка догорала. Незадолго до того, как пламя коснулось его пальцев, она наклонилась вперед и задула ее.

И в этой затянутой дымкой темноте, прошептала ему в ухо: "Уверено в ней сердце мужа ее... Она воздает ему добром, а не злом, во все дни жизни своей". Вот так.

Глава 22. ЧАРОДЕЙСТВО.

ТОМ КРИСТИ не вернулся в хирургическую, но послал свою дочь, Мальву, чтобы получить мазь. Девушка была темноволосая, стройная, тихая, и казалась смышленой. Она отнеслась с большим вниманием к тому, как я расспрашивала ее о состоянии раны — пока все хорошо, небольшое покраснение, но ни нагноения, ни красноватых прожилок на руке, и я дала ей рекомендации о том, как применять мазь и менять повязку.

— Что ж, хорошо, — сказала я, протягивая ей банку. — Если начнется лихорадка, приди и позови меня. Если все будет нормально, заставь его прийти через неделю, чтобы снять швы.

— Да, мэм, я все сделаю, — тем не менее, она не развернулась и не ушла, а задержалась, ее пристальный взгляд перебегал по насыпям сохнущих на марлевых полосках трав и инструментам моей хирургической.

— Тебе нужно еще что-то, дорогая? Или у тебя есть вопрос? — она, казалось, поняла мои инструкции прекрасно, но, возможно, хотела спросить что-то более личное. В конце концов, у нее ведь нет матери...

— Ну, да — сказала она, и кивнула на стол. — Я только хотела поинтересоваться, что вы пишите в этой черной книге, мэм?

— В этой? О. Это мои хирургические заметки и рекомендации... эм... такие рецепты, я имею в виду, для лекарств. Понимаешь? — я повернула книгу и открыла ее так, чтобы она смогла увидеть страницу, на которой я нарисовала эскиз поврежденных зубов мисс Мыши.

Серые глаза Мальвы светились любопытством, и она наклонилась вперед, чтобы прочитать, аккуратно сложив руки за спиной, как будто боялась, что может случайно дотронуться до книги.

— Все в порядке — сказала я, немного обрадованная ее вниманием. — Ты можешь посмотреть ее, если тебе нравится, — я толкнула книгу к ней, и она испуганно отступила на шаг. Морща лоб, Мальва подняла на меня полный сомнения взгляд, но когда я улыбнулась ей, она возбужденно вдохнула, и протянула руку, чтобы перевернуть страницу.

— Ой, смотрите! — она перевернула страницу, и увидела запись — не мою, а одну из сделанных Дэниэлем Роулингсом. Он изобразил удаление мертвого ребенка из матки, через использование различных инструментов дилатации и кюретажа. Я взглянула на страницу, и поспешно перевернула. Роулингс не был художником, но он обладал умением с жесточайшим натурализмом изображать процесс.

Мальва, похоже, не была обеспокоена рисунками, скорее с интересом пялилась на них.

Я тоже заинтересовалась, исподволь наблюдая, как она переворачивала наугад страницы. Она, естественно, уделяла особое внимание рисункам, но также останавливалась, чтобы прочитать описания и рецепты.

— Почему вы записываете процедуры, которые сделали? — спросила она, взглянув вверх с поднятыми бровями. — Рецепты, да, я понимаю, вы можете забыть что-то, но почему вы рисуете эти картинки и делаете заметки о том, как удалили отмороженный палец ноги? Вы бы поступили по-другому, в следующий раз?

— Ну, иногда такое, возможно — сказала я, откладывая в сторону стебель сушеного розмарина из которого я удаляла иглы. — Хирургия — это не одно и то же каждый раз. Все тела немного отличаются, и даже при том, что вы можете сделать одну процедуру раз десять, там будет десяток вещей, которые происходят по-разному — иногда меньше, иногда больше. Но я записываю то, что сделала по нескольким причинам, — прибавила я, отодвигая мой стул и ближайшие стулья, стоящие вокруг стола, чтобы встать рядом с ней.

Я перевернула еще несколько страниц, остановившись на записи, в которой я зафиксировала жалобы старой бабули МакБет. Список был настолько обширен, что я прописала его в алфавитном порядке для собственного удобства, начав с артрита всех суставов, далее продвигаясь через диспепсию, боль в ухе и обмороки, а затем жалобы продолжались еще несколько страниц, заканчиваясь прободением матки.

— Отчасти, это для того, чтобы я точно знала, что было сделано для конкретного человека, и, если что-то произойдет, и он будет нуждаться в лечении позже, я смогу пролистать назад и буду иметь точное описание проблемы. Предыдущее состояние. Для сравнения, понимаешь?

Она с готовностью кивнула.

— Ага, все ясно. Таким образом, вы бы знали, стало им лучше или хуже. Что еще тогда?

— Ну, самая важная причина, — сказала я медленно, подыскивая нужные слова, — в том, чтобы какой-нибудь другой доктор, который может прийти позже, мог прочитать записи и увидеть, как я поступила в той, или иной ситуации. Книга подскажет ему способ, как сделать что-то, что он еще не делал, или выбрать лучшее решение.

Она с любопытством поджала губы.

— Ох! Вы хотите сказать, что кто-то может извлечь уроки из этого, — она изящно прикоснулась пальцем к странице, — и сделать, что-то из того что делаете вы? Сам, не будучи доктором?

— Ну, лучше, если есть кто-то, кто научил бы тебя, — сказала я, удивленная ее рвением. — И есть вещи, которые ты действительно не сможешь узнать из книги. Но если нет никого, от кого можно научиться, — я выглянула в окно, на открывшийся вид зеленой дикой местности, окруженной горами. — Это лучше, чем ничего.

— А как вы учились? — спросила она с любопытством. — По этой книге? Я вижу, тут записи и другого человека, не только ваши. Чья она была?

Я должна была догадаться, что этот вопрос возникнет. Просто я не учла быстрой сообразительности Мальвы Кристи.

— А... Я черпала знания из многих книг, — сказала я. — И от других врачей.

— Других врачей, — повторила она эхом, глядя на меня с восхищением. — Вы называете себя врачом? Я не знала, что женщина может им быть.

По той причине, что действительно в этом времени ни одна женщина не называла себя врачом или хирургом, и не воспринималась таковой.

Я кашлянула.

— Что ж... это название, вот и все. Очень многие люди просто говорят "знахарка", или "колдунья". Или ban-lichtne — добавила я. — Но в действительности все это одно и то же. Имеет значение только одно — могу ли я им помочь.

— ban... — повторила она незнакомое слово. — Я не слышала этого прежде.

— Это гэльский. Язык горной Шотландии, ты знаешь? Это означает "женщина-целитель" или что-то в этом роде.

— О, гэльский, — выражение легкой насмешки появилось на ее лице, я ожидала, что она впитала отношение своего отца к древнему шотландскому языку. Видимо, она увидела что-то в моем лице и мгновенно стерла презрительное выражение, снова наклонившись над книгой. — Кто написал эти другие заметки?

— Человек по имени Дэниэл Роулингс, я разгладила помявшуюся страницу с привычным чувством привязанности к моему предшественнику. — Он был врачом из Вирджинии.

— Он? — она посмотрела с удивлением. — Тот самый, что похоронен на кладбище в горах?

— А... да, это он, — а вот история о том, как он там оказался, не была тем, что стоило обсуждать с мисс Кристи. Я выглянула в окно, оценивая свет. — Ваш отец собирается ужинать?

— О! — она выпрямилась, слегка встревоженным взглядом взглянула в окно. — Да, конечно, — она бросила последний тоскливый взгляд на книгу, но затем провела рукой по юбке и расправила чепец, готовая идти. — Благодарю вас, миссис Фрейзер, за то, что показали мне свою книжицу.

— Рада была помочь, — заверила я ее, искренне. — Ты можешь прийти еще раз и посмотреть ее. В самом деле... ты, — я колебалась, но продолжила, ободренная явным интересом в ее взгляде. — Я собираюсь удалять опухоль на ухе Гренни МакБет завтра. Хочешь пойти со мной, чтобы увидеть, как я это делаю? Это помогло бы мне, иметь рядом еще одну пару рук, — добавила я, видя, как борются внезапное сомнение и интерес в ее глазах.

— О да, миссис Фрейзер, с радостью! — сказала она. — Только вот мой отец... — весь ее облик источал тревогу, но потом, кажется, она приняла решение. — Хорошо... Я приду. Я уверена, что смогу уговорить его.

— Если я пошлю записку — это поможет? Или схожу и поговорю с ним? — я вдруг остро осознала, что хочу, чтобы она пошла со мной.

Она слегка покачала головой.

— Нет, мэм, все будет в порядке, я уверена, — она улыбнулась, и внезапно на ее щеках проступили ямочки, серые глаза заискрились. — Я скажу ему, что я украдкой заглянула в вашу черную книгу и увидела в ней не заклинания, а всего лишь рецепты на чаи и слабительное. Пожалуй, я не буду говорить о рисунках, — добавила она.

— Заклинания? — спросила я недоверчиво. — Вот, значит, о чем он подумал?

— О, да, — заверила она меня. — Он предупредил меня, чтобы я не прикасалась к ней, опасаясь чародейства.

— Чародейства, — пробормотала я, ошеломленно. Ну, Томас Кристи был школьным учителем, в конце концов. "На самом деле, он, возможно, был прав", — думала я. Мальва снова оглянулась на книгу, когда я пошла с ней к двери, находясь под явным впечатлением.

Глава 23. АНЕСТЕЗИЯ.

Я ЗАКРЫЛА ГЛАЗА и поднесла руку к лицу, проведя ею возле носа на расстоянии фута от него — эту позу я наблюдала в Париже у парфюмеров, когда они оценивали ароматы.

Запах ударил мне в лицо, словно океанская волна, и примерно с тем же эффектом. Мои колени подогнулись, черные линии появились перед глазами, и я перестала различать, где вверх, а где низ.

Я пришла в себя, как мне показалось, всего мгновение спустя, лежа на полу хирургической рядом с миссис Баг, с ужасом глядящей на меня.

— Миссис Клэр! Вы в порядке, mo gaolach? Я видела, как вы упали...

— Да, — прохрипела я, качая головой, и осторожно вставая на одно колено. — Возьмите... возьмите пробку и закупорьте сосуд, — я неуклюже махнула на большую открытую колбу на столе и пробку, лежащую рядом. — Не приближайте к нему лицо!

Отвернувшись и наморщившись, с осторожностью, она взяла пробку и вставила в колбу, держа ее на расстоянии вытянутых рук.

— Фух, что это за гадость? — сказала она, отступая на шаг и гримасничая. Она зычно чихнула в свой передник. — Я никогда не встречала запаха, подобного этому. А святая Невеста знает, что мне попадались запахи множества противных вещей в этой комнате!

— Это, моя дорогая миссис Баг, эфир, — головокружение почти исчезло, сменяясь эйфорией.

— Эфир? — она с восхищением смотрела на аппарат для дистилляции на моем столе, ванночку с тихонько булькающим на тихом огне алкоголем и стоящий рядом большой стеклянный сосуд с мягко пузырящимся содержимым — купоросным маслом, которое позже окрестят "серная кислота". Жидкость смешивалась и медленно направлялась вниз по трубке, ее пагубный, жгучий аромат рассеивался среди обычных запахов кореньев и трав, присущих хирургической. — Фантастика! А что такое эфир?

— Это вещество, которое заставляет людей спать, так что они не чувствуют боли, когда вы режете их, — объяснила я, в восторге от моих успехов. — И я точно знаю, на ком использую его в первый раз!

* * *

— ТОМ КРИСТИ? — повторил Джейми. — Ты рассказала ему?

— Я сказала Мальве. Она поработает над тем, чтобы немного смягчить его немного.

Джейми коротко фыркнул при этой мысли.

— Вы могли бы кипятить Тома Кристи в молоке две недели, и он все равно не смягчился бы, оставаясь твердым, словно точильный камень. И если ты думаешь, что он будет слушать лепет своей малышки о волшебной жидкости, которая усыпит его...

— Нет, она не скажет ему об эфире. Это придется сделать мне, — уверила его я. — Она просто будет приставать к нему по поводу его руки и убедит, что он нуждается в том, чтобы вылечить ее.

— Мм, — у Джейми все еще были сомнения, хотя, казалось, не только в отношении Тома Кристи. — Этот эфир, который ты сделала, Сассенах. Ты не можешь убить им?

Собственно, меня саму в значительной степени беспокоила такая вероятность. Я часто делала операции, где использовала эфир, и он, в целом, был достаточно безопасным анестетиком. Но самодельный эфир, применяемый вручную... люди умирали от несчастных случаев, вызванных анестетиком, даже в самых тщательно выверенных операциях, с обученными анестезиологами и всевозможным реанимационным оборудованием под рукой. И я вспомнила Розамунду Линдсей, чья смерть в результате несчастного случая, по-прежнему преследовала меня во снах. Но наличие надежного анестетика, который был в состоянии помочь сделать операцию без боли...

— Да, могу, — призналась я. — Надеюсь, что нет, но всегда есть некоторый риск. Который стоит этого, все же.

Джейми посмотрел на меня немного язвительно.

— Неужели? А Том того же мнения?

— Ну, мы выясним. Я тщательно все ему объясню, и если он не захочет... ладно он не захочет. Но я надеюсь, что он согласится!

Джейми скривился и терпеливо покачал головой.

— Ты похожа на малыша Джемми с новой игрушкой, Сассенах. Береги колеса, чтобы они не отломались.

Я бы, конечно, придумала какой-нибудь возмущенный ответ, но мы подошли к хижине Багов, и Арчи Баг сидел на своем крыльце, мирно покуривая глиняную трубку. Он достал ее изо рта и встал, как только увидел нас, но Джейми кивнул ему в ответ.

— Ciamar a tha thu, charaid?

Арчи ответил своим обычным "Ммп", окрашенным тонами радушия и приветствия. Он поднял белые брови в мою сторону, и, ткнув трубкой в сторону тропы, дал понять, что его жена была в нашем доме, если она та, кого я искала.

— Нет, я просто иду в лес, чтобы собрать кое-что, — сказала я, поднимая пустую корзину в качестве доказательства. — Миссис Баг забыла свои рукоделия, может, я занесу их для нее?

Он кивнул и улыбнулся, держа во рту трубку, вокруг глаз собрались морщинки. Он вежливо потеснил свой худой зад, давая мне возможность пройти мимо него в хижину. Позади себя я услышала "Ммп" — с ноткой приглашения, и почувствовала, как доски на полу продавились — это Джейми сел рядом с мистером Багом.

В хижине не было окон, и я вынуждена была замереть на миг, чтобы мои глаза привыкли к темноте. Это был небольшой домик, и у меня ушло не более тридцати секунд на то, чтобы определить его содержимое: каркас кровати, одеяло, комод, и стол с двумя табуретками. Корзинка с рукоделием миссис Баг свисала с крюка на стене, и я пересекла комнату, чтобы достать ее.

На крыльце позади меня я услышала журчание мужского разговора — голос мистера Бага показался мне весьма необычным. Разумеется, он не был немым, но миссис Баг была так разговорчива, что в ее присутствии вклад ее супруга в разговор, как правило, не превышал улыбку и редкое "Ммп", выражающее согласие или несогласие.

— Этот Кристи, — задумчиво проговорил мистер Баг. — Тебе не кажется он странным, Sheaumais?

— Да, ну что ж, он уроженец Среднешотландской Низины, — сказал Джейми, пожав плечами.

"Ммп", с ноткой юмора произнесенное мистером Багом, отметило, что это является вполне достаточным объяснением, за этим последовали посасывающие звуки, когда Арчи затягивался.

Я открыла сумку, чтобы убедиться, что вязание было внутри, — и в самом деле, его там не оказалось, и я была вынуждена шарить по комнате, щурясь в полумраке. О, нашла — темная лужица чего-то мягкого в углу — оно упало со стола, и было отброшено в сторону чьей-то ногой.

— Кристи более странный, чем мог быть? — услышала я, как Джейми спросил вскользь.

Я глянула в сторону двери как раз во время, чтобы увидеть кивок Арчи Бага в сторону Джейми, но он не произнес ни слова, будучи занят жестоким сражением со своей трубкой. Однако, он поднял правую руку и помахал ею, демонстрируя обрубки двух недостающих пальцев.

— Да, — сказал он, наконец, выпуская триумфальное облачко белого дыма вместе со словом. — Он пожелал спросить меня, испытал ли я сильную боль, когда это произошло.

Его лицо сморщилось, как бумажный пакет, и он хрюкнул немного — пик веселья для Арчи Бага.

— О, да? И что же ты тогда ему ответил, Арчи? — спросил Джейми, слегка улыбаясь.

Арчи расслаблено сосал свою трубку, затем поджал губы и выпустил небольшое, идеальное колечко дыма.

— Нууу, я сказал, что не было больно — в тот момент, — он умолк, голубые глаза сверкнули. — Конечно, возможно, это произошло потому, что от шока я потерял чувствительность и лежал холодный, как макрель. Когда я пришел в себя, то ощутил жжение, — он поднял руку, бесстрастно глядя на нее, затем взглянул через дверь на меня. — Вы же не собираетесь использовать топор на бедном старом Томе, не так ли, мэм? Он говорит, что вы настроены вылечить его руку на следующей неделе.

— Наверное, нет. Могу я взглянуть? — я вышла на крыльцо, наклонилась к нему, и он позволил мне взять его руку, любезно переложив трубку в левую руку.

Указательный и средний пальцы были отрезаны чисто, прямо по сустав. Это была очень старая травма: настолько старая, что уже забылось, как шокирующе выглядела она сначала, когда разум по-прежнему видел то, что должно было быть там, и, тщетно, постоянно пытался примирить реальность с ожиданием. Человеческий организм удивительно пластичен, он будет стараться компенсировать недостающие части, а также он может — в случае увечья какой-то его части — подвергнуть оставшееся тонкой необходимой деформации, чтобы максимизировать ту функцию, которая остается.

Я ощупывала руку, осторожно, как завороженная. Пястные кости отрубленных пальцев были нетронуты, но окружающие их ткани сократилась и скрутились, немного перетянув часть руки так, что оставшиеся два пальца и большой палец вполне заменили их — я видела, как старый Арчи использует эту руку с совершенным изяществом, держа в руках чашку для питья, или орудуя ручкой лопаты.

Шрамы над обрубками пальцев были плоскими и бледными, образуя гладкую, мозолистую поверхность. Остальные суставы пальцев были обезображены артритом, напоминая набалдашники, и рука в целом была настолько изуродована, что действительно больше уже не походила на руку, и все же совсем не была отталкивающей. Я ощущала ее силу и тепло, и на самом деле, рука была странно привлекательной, словно обточенная ветрами коряга.

— Вы сказали, это было сделано топором, — спросила я, задаваясь вопросом, как именно ему удалось нанести такие травмы себе, учитывая, что он был правшой. Промахнувшись, можно было нанести рану руке или ноге, но оттяпать два пальца одной руки сразу же... Осознание заставило меня невольно выпустить его руку.

— О, нет!

— О, да, — сказал он и выдохнул облако дыма. Я посмотрела прямо в его ярко-голубые глаза.

— Кто это сделал? — спросила я.

— Фрейзеры, — сказал он и нежно сжал мою руку, затем убрал свою и повертел ею из стороны в сторону. Он взглянул на Джейми.

— Не Фрейзеры из Ловата, — заверил он его. — Бобби Фрейзер из Гленхелма и его племянник. Лесли, так его звали.

— О? Ну, это хорошо, — ответил Джейми, подняв одну бровь. — Мне не хотелось бы думать, что подобное сотворили мои близкие родственники.

Арчи усмехнулся, почти беззвучно. Его глаза по-прежнему ярко сверкали в паутинке морщинок, но было что-то в том, как он засмеялся, что заставило меня вдруг немного отступить.

— Нет, тебе бы не захотелось, — согласился он. — Как и мне. Но это произошло примерно в тот год, когда ты родился, Sheaumais, или чуть раньше. Сейчас уже не осталось Фрейзеров в Гленхелме.

Сама рука не обеспокоила меня, но воображаемое видение того, как именно это происходило, довело меня почти до обморока. Я села рядом с Джейми, не дожидаясь приглашения.

— Почему? — спросила я прямо. — Как?

Он втянул дым из трубки и выпустил еще одно колечко, оно соединилось с оставшимися следами первого, и оба распались ароматной дымкой. Слегка нахмурив брови, он бросил взгляд на руку, теперь покоившуюся на колене.

— А, ну что же. Это был мой выбор. Понимаете ли, мы были лучниками, — объяснил он мне. — Все мужчины моего клана учились этому с младых ногтей. Я получил мой первый лук в три, и мог проткнуть глухарю сердце с сорока футов, когда мне было шесть.

Он говорил с простоватой гордостью, искоса поглядывая на небольшую стайку голубей, которые добывали себе пропитание под деревьями поблизости, будто оценивая, как легко смог бы подбить одного из них.

— Я слышал, как мой отец рассказывал о лучниках, — сказал Джейми. — В Гленшелзе. Там было много Грантов, — сказал он, — и несколько Кэмпбеллов, — он наклонился вперед, уперев локти в колени, заинтересованно, и в тоже время настороженно, слушая историю.

— Да, они были мы, — Арчи старательно пыхтел, дым клубился вокруг его головы. — Мы ночью проползли вниз через папоротники, — объяснил он мне, — и спрятались среди скал над рекой в Гленшилзе, под папоротники и рябины. Вы могли бы стоять в футе от нас и не увидели бы никого, так густо они росли там.

— Было достаточно тесно, — доверительно добавил он Джейми. — Даже встать и отлить было невозможно, а за ужином мы выпили немного пива, прежде чем подошли к другой стороне гор. Все сидели на корточках, словно женщины. Пытались спрятать луки под рубашкой, чтобы сохранить тетиву сухой, но дождь сквозь папоротники стекал по нашим шеям за пазуху.

— Но приближался рассвет, — продолжал он бодро, — и мы ожидали сигнала для начала стрельбы. Надо сказать, что наши зоркие стрелки увидели бедняг, которые разбили лагерь у реки, и окликнули их. Это было непередаваемое зрелище — наши стрелы летят вниз, прямо в них. Да, твой па сражался там тоже, Sheaumais, — добавил он, направляя струю дыма из трубки на Джейми. — Он был одним из тех, кто был у реки, — спазм беззвучного смеха сотряс его.

— Значит, любовь не пропала, — ответил Джейми, довольно криво, — между тобой и Фрейзерами.

Старый Арчи покачал головой, не задетый этими словами.

— Нет, — сказал он и снова повернулся ко мне, понемногу беря себя в руки. — Так вот, когда Фрейзеры хватали Гранта на своей земле, они обычно предоставляли ему выбор — он мог потерять правый глаз, или два пальца правой руки. В любом случае, он не мог больше поднять лук против них.

Он медленно провел изувеченной рукой вверх и вниз по бедру, распрямил и вытянул ее, будто его фантомные пальцы жадно стремились прикоснуться к натянутым, как струна мускулам. Затем он покачал головой, как бы отметая видение, и сжал руку в кулак. Он повернулся ко мне.

— Вы же не намереваетесь сразу отнять пальцы Кристи, не так ли, миссис Фрейзер?

— Нет, — сказала я в замешательстве. — Конечно, нет. Он же не думает, что?..

Арчи пожал плечами, кустистые белые брови поднялись к залысине.

— Я не могу сказать наверняка, но, кажется, он очень сильно обеспокоен мыслью, что его будут резать.

— Хм, — сказала я. Мне нужно поговорить с Томом Кристи.

Джейми встал, собираясь уходить, и я автоматически последовала его примеру, расправляя юбки и пытаясь вытряхнуть из моей головы воображаемый образ руки молодого человека, пригвождённой к земле, и большого топора, опускающегося на нее.

— Ты сказал, нет больше Фрейзеров в Гленхельме? — задумчиво спросил Джейми, глядя на мистера Бага. — Племянник Лесли, он был бы наследником Бобби Фрейзера сейчас, так?

— Да, был бы, — трубка мистера Бага потухла, он перевернул ее и аккуратно выбил остатки недокуренного табака о край крыльца.

— Они оба были убиты, так? Я помню, мой отец рассказывал об этом однажды. Их обоих нашли в реке с пробитыми головами, говорил он.

Арчи Баг моргнул и опустил веки, как ящерица от солнечных бликов.

— Видишь ли, Sheaumais, — сказал он, — лук, как хорошая жена, ага? Знает своего хозяина и отвечает на его прикосновения. А вот топор, — он покачал головой. — Топор — это шлюха. Любой человек может использовать его — и он сработает в любой руке.

Он дунул через шток трубки, чтобы очистить ее от золы, протер трубку носовым платком и засунул подальше в левый карман. Он улыбнулся нам, обнажив остатки своих зубов с острыми краями, пожелтевшими от табака.

— Иди с Богом, Sheaumais mac Brian.

* * *

ПОЗДНЕЕ НА НЕДЕЛЕ я пошла к хижине Кристи, чтобы снять швы с его левой руки и разъяснить ему, что такое эфир. Его сын, Алан, был во дворе, точил нож о точильный камень. Он улыбнулся и кивнул мне, но ничего не сказал, поскольку не мог быть услышанным из-за высокого скрипучего завывания точильного камня.

Возможно, именно этот звук, подумала я, мгновение спустя, вызвал опасения Тома Кристи.

— Я решил, что оставлю свою вторую руку в том состоянии, в каком она есть, — сказал он сухо, когда я подрезала последний стежок и вытащила его.

Я положила пинцет и уставилась на Кристи.

— Почему?

Он густо покраснел и встал, поднимая подбородок и глядя мне за плечо, чтобы не встретиться с моим взглядом.

— Я молился об этом и пришел к выводу, что если эта хворь приключилась со мной по воле Божьей, то было бы неправильно стре­миться исправить ее.

Я с большим трудом подавила желание сказать ему, что это полная чушь и ерунда.

— Садитесь, — сказала я, глубоко вздохнув. — И будьте добры, просто объясните мне, почему вы думаете, что Бог хочет, чтобы вы ходили с изувеченной рукой?

Он взглянул на меня, удивленно и взволнованно.

— Почему... это не мое дело подвергать сомнению промысел Божий!

— Ой, ли? — сказала я мягко. — А я думала, что именно это вы и делали в прошлое воскресенье. Или это не вы, я слышала, поинтересовались, о чем думал Господь, позволяя всем этим католикам расцветать, как майская роза?

Его румянец потемнел еще больше.

— Я уверен, что вы неправильно поняли меня, мистрис Фрейзер, — он выпрямился еще больше, так, что почти отклонился назад. — Факт остается фактом — я не нуждаюсь в вашей помощи.

— Это потому, что я католичка? — спросила я, откидываясь на стуле и складывая руки на колени. — Вы думаете, что, возможно, я обману вас и окрещу в католическую веру, когда вы будете в моей власти?

— Я уже крещенный! — отрезал он. — И я буду вам весьма благодарен, если вы оставите свои папистские понятия при себе.

— У нас с Папой соглашение: я не издаю папские буллы по вопросам веры, а он не проводит хирургические операции. Теперь, о вашей руке...

— Господь хочет... — начал он упрямо.

— Это была воля Господа, чтобы ваша корова упала в ущелье и сломала ногу в прошлом месяце? — перебила я его. — Потому что если это так, то вам, вероятно, следовало бы оставить ее там умирать, а не звать моего мужа, помогать вытащить ее оттуда, и позволять мне заниматься ее ногой. Как она, кстати?

Через окно я видела ту самую корову, мирно пасущуюся на краю двора, и без видимых проблем кормящую теленка, не смотря на шину, которую я наложила на ее поврежденную берцовую кость.

— С ней все хорошо, благодарю вас, — его голос звучал как-то придушено, хотя ворот рубашки был расстегнут. — То есть...

— Ну, тогда, — сказала я, — не думаете ли вы, что Господь считает вас менее достойным медицинской помощи, чем ваша корова? Мне кажется, что это не похоже на Него, который заботится даже о воробьях, ну, и тому подобное.

По его щекам пошли какие-то светло-фиолетовые пятна, и он вцепился в поврежденную руку так, словно хотел держать ее в безопасности, подальше от меня.

— Я вижу, что вы что-то слышали из Библии, — начал он очень напыщенно.

— На самом деле, я сама читала ее, — сказала я. — Я читаю достаточно хорошо, знаете ли.

Он оставил в стороне это замечание, слабый свет триумфа сверкал в его глазах.

— В самом деле. Тогда я уверен, что вы читали послания апостола Павла к Тимофею, в котором он говорит: "пусть женщина молчит".

Я и раньше сталкивалась со святым Павлом и его мнениями, и в ответ у меня было несколько своих собственных.

— Я считаю, что апостол Павел столкнулся с женщиной, у которой было свое мнение, — сказала я, не без сочувствия. — Проще попробовать заткнуть рот всему женскому полу, чем справедливо выиграть несколько очков. Хотя я ожидала лучшего от вас, мистер Кристи.

— Но это богохульство! — ахнул он, явно в шоке.

— Это не так, — возразила я, — если только вы не утверждаете, что святой Павел на самом деле Бог, а если утверждаете, то я скорее назову богохульством это. Но давайте не будем придираться, — сказала я, видя, как его глаза начинают вылезать из орбит. — Позвольте мне... — я поднялась с моего стула и сделала шаг вперед, сокращая между нами расстояние. Он попятился назад так поспешно, что налетел на стол и опрокинул его набок — корзинка с рукоделием Мальвы, глиняная крынка молока и оловянная тарелка каскадом, с грохотом полетели на пол.

Я быстро наклонилась и схватила корзинку с рукоделием, вовремя, чтобы спасти ее от потока молока. Мистер Кристи так же быстро схватил тряпку с очага и согнулся, чтобы вытереть молоко. Мы чудом не стукнулись лбами, хотя и столкнулись, и я, потеряв равновесие, едва не упала на него. Уронив тряпку, он рефлекторно схватил меня за руки, затем поспешно отпустил и отпрянул, оставив меня покачиваться на коленях.

Он тоже стоял на коленях, тяжело дыша, но теперь на безопасном расстоянии.

— Правда заключается в том, — сказала я сурово, указывая на него пальцем, — что вы боитесь.

— Я не боюсь!

— Нет, боитесь, — я поднялась на ноги, поставила корзину с рукоделием на стол, наступила на тряпку ногой и изящно провела ею по луже молока. — Вы боитесь, что я сделаю вам больно, но этого не будет, — заверила я его. — У меня есть лекарство под названием эфир, оно позволит вам уснуть, и вы ничего не будете чувствовать.

Он моргнул.

— И, возможно, вы боитесь, что потеряете несколько пальцев, и тогда ваша рука станет бесполезной.

Он все еще стоял на коленях у очага, глядя на меня.

— Я не могу абсолютно гарантировать, что этого не произойдет, — сказала я. — Я думаю, что все обойдется, но человек предполагает, а Бог располагает, не так ли?

Он кивнул, очень медленно, но ничего не сказал. Я сделала глубокий вдох, прекратив на мгновение спор.

— Я думаю, что смогу вылечить вашу руку, — сказала я. — Но не могу этого гарантировать. Иногда случаются некоторые вещи — инфекции, несчастные случаи, какая-то неожиданность. Но...

Я протянула к нему руку, кивнув в сторону искалеченной конечности. Двигаясь, как загипнотизированная птица, пойманная в ловушку пристальным взглядом змеи, он вытянул руку, и позвольте мне взять его руку. Я схватилась за запястье и подняла его на ноги: он поднялся легко и стоял передо мной, позволяя мне держать его руку.

Двумя руками я взяла его руку и коснулась узловатых пальцев, осторожно потирая большим пальцем утолщение апоневроза ладони, который заманивал сухожилие в ловушку. Я могла ясно почувствовать его, видела в уме и точно знала, как приблизиться к проблеме — где нажать скальпелем, чтобы отделить загрубевшую кожу. Длину и глубину Z-образного разреза, который освободил бы его руку и снова сделал ее трудоспособной.

— Я делала это раньше, — сказала я мягко, нажав, чтобы почувствовать скрытую кость. — Бог даст, я смогу сделать это снова. Если вы позволите мне?

Он был лишь на пару дюймов выше меня ростом, я держала его взглядом, так же, как и руками. Его глаза были ясными, темно-серыми, и изучали мое лицо с каким-то чувством, включающим в себя страх и подозрение — но было еще что-то в их глубине. Я совершенно неожиданно ощутила его дыхание, медленное и ровное, и почувствовала его тепло на своей щеке.

— Хорошо, — хрипло сказал он, наконец. Он высвободил свою руку из моих, не резко, а почти с неохотой, и стоял, прижимая ее к себе. — Когда?

— Завтра, — сказала я, — если погода будет хорошая. Мне понадобится хороший свет, — пояснила я, видя удивление в его глазах. — Приходите утром, но не завтракайте.

Я взяла свой сундучок, сделала неловкий реверанс и ушла, чувствуя себя довольно странно.

Алан Кристи весело помахал мне, когда я уходила, и продолжил точить ножи.

* * *

— ТЫ ДУМАЕШЬ, ОН ПРИДЕТ? — завтрак был съеден, но пока не было никаких признаков Томаса Кристи. После ночи, наполненной дурными снами, в которых мне неоднократно виделись наркозные маски и хирургические катастрофы, я не была уверена, хотела я, чтобы он пришел, или, чтобы нет.

— Да, он придет, — Джейми читал "Газету Северной Каролины", вышедшую четыре месяца назад, и дожевывал последнюю гренку с корицей, которую приготовила миссис Баг. — Смотри, они уже напечатали письмо от губернатора лорду Дартмуту, в котором говорится, что все мы — кучка мятежников, которая погрязла в попустительстве, воровстве, и, вообще, сволочи мы все. Он просит генерала Гейджа отправить ему пушку, чтобы усмирить нас. Интересно, знает ли МакДональд, что это — общеизвестный факт?

— Действительно? — сказала я рассеянно. Я встала и подняла наркозную маску, с которой не сводила глаз весь завтрак. — Ну, если он придет, я думаю, мне лучше быть готовой.

В моей хирургической были приготовлены бутыль с наркозом и капельница с маской, которые сделала для меня Бри. Они лежали рядом с набором инструментов, которые понадобятся во время самой операции. Поколебавшись, я взяла бутылку, откупорила и помахала рукой около ее горлышка, направляя пары в сторону моего носа. Результат был обнадеживающий — волна головокружения застлала мне глаза на мгновение. Когда она рассеялась, я закупорила бутылку и поставила ее, чувствуя себя немного увереннее.

Как раз вовремя — я услышала голоса в задней части дома и шаги в прихожей.

Я выжидающе повернулась, чтобы в дверях увидеть мистера Кристи, исподлобья глядящего на меня, он бережно прижимал руку к груди.

— Я передумал, — Кристи еще ниже опустил брови, чтобы подчеркнуть свою позицию. — Я подумал над этим вопросом, помолился и решил, что не позволю, чтобы вы использовали ваши грязные зелья на мне.

— Вы глупый человек, — сказала я, абсолютно выходя из себя. Я встала и сердито посмотрела на него. — Что с вами такое?

Он опешил, глядя на меня так, будто змея в траве у его ног осмелилась обратиться к нему.

— Нет ничего такого, что бы случилось со мной, — сказал он, довольно грубо и агрессивно выдвинул подбородок, топорща в мою сторону свою короткую бородку. — Что случилось с вами, мадам?

— А я думала, что только горцы упрямы, как скала!

Он выглядел сильно оскорбленным этим сравнением, но прежде чем успел развить скандал, Джейми, услышав шум перепалки, сунул голову в хирургическую.

— Есть какие-то сложности? — вежливо осведомился он.

— Да! Он отказывается...

— Так и есть. Она настаивает...

Слова столкнулись, и мы оба осеклись, глядя друг на друга. Джейми перевел взгляд с меня на мистера Кристи, затем на аппарат на столе. Он поднял глаза к небу, как будто прося указаний, потом задумчиво потер пальцем нос.

— Так, — сказал он. — Хорошо. Ты хочешь вылечить руку, Том?

Кристи продолжала смотреть, словно упрямый мул, бережно прижимая покалеченную руку к груди. Через мгновение, однако, он медленно кивнул.

— Да, — сказал он и одарил меня глубоким подозрительным взглядом. — Но без всей этой папистской чепухи!

— Папистской? — одновременно проговорили мы с Джейми, только он спросил озадачено, а я — возмущенно.

— Да, и не думай, что также сможешь ввести меня в заблуждение, Фрейзер!

Джейми стрельнул в меня "я-же-тебе-говорил-Сассенах" взглядом, но настроился, чтобы попытаться еще раз.

— Ну, ты всегда был ограниченным мудаком, Том, — сказал он мягко. — Конечно, ты можешь поступать, как пожелаешь, но я могу сказать тебе, исходя из опыта, что это действительно очень больно.

Мне показалось, что Кристи немного побледнел.

— Том, взгляни, — Джейми кивнул на поднос с инструментами: два скальпеля, зонд, ножницы, щипцы и две иглы для зашивания, уже с вдетым кетгутом, плавающие в банке с алкоголем. Они тускло поблескивали в солнечном свете. — Она собирается воткнуть это все тебе в руку, понимаешь?

— Я знаю, — огрызнулся Кристи, скользнув взглядом по зловещему скопищу острых граней.

— Да, ты знаешь. Но не имеешь ни малейшего понятия, каково это. А я понимаю. Посмотри на это, — он поднял правую руку, развернув тыльную сторону перед лицом Кристи, и пошевелил ею. В этом положении утреннее солнце осветило тонкие белые шрамы, которые оплели его пальцы, явно контрастируя с темно-бронзовой кожей.

— Это чертовски больно, — заверил он Кристи. — Ты не захочешь сделать нечто подобное, если есть выбор как это сделать. А у тебя он есть.

Кристи едва взглянул на его руку. Конечно, я думаю, он уже видел это, ведь он жил рядом с Джейми в течение трех лет.

— Я сделал свой выбор, — сказал Кристи, с достоинством. Он сел на стул и положил свою руку ладонью вверх на салфетку. Все краски сошли с его лица, и его свободная рука сжалась в кулак так сильно, что задрожала.

Джейми мгновение смотрел на него из-под тяжелых бровей, потом вздохнул.

— Ясно. Тогда подождите минуту.

Очевидно, не было никакого смысла спорить дальше, и я не уговаривала. Я взяла бутылку с лекарственным виски, которую держала на полке, и налила здоровую порцию в чашку.

— "Употребляй немного вина, ради желудка твоего", — сказала я, настойчиво вкладывая ее в ладонь его перевернутой руки. — Наш общий знакомый, святой Павел. Если пить ради желудка к добру, тогда, конечно же, вы можете выпить каплю и ради руки.

Его рот, мрачно сжатый в предвкушении экзекуции, открылся от удивления. Он перевел взгляд с чашки на меня, потом обратно. Сглотнул, кивнул и поднес кружку к губам.

Прежде чем он допил, вернулся Джейми, держа в руках небольшую, потрепанную зеленую книгу, которую он бесцеремонно сунул в руку Кристи.

Кристи выглядел удивленным, но все же взял книгу, щурясь, чтобы увидеть надпись. На деформированной обложке было напечатано: "Святое Писание", версия короля Якова

— Ты примешь помощь, откуда только сможешь, я полагаю? — сказал Джейми чуть хрипло.

Кристи резко посмотрел на него, затем кивнул, едва заметная улыбка прошла через его бороду, словно тень.

— Благодарю вас, сэр, — сказал он. Он достал из своего сюртука очки и надел их, затем с большой осторожностью открыл книжечку и начал листать, видимо, в поисках вдохновения для того, чтобы перенести операцию без анестезии.

Я посмотрела на Джейми долгим взглядом, на который он ответил слабейшим пожатием плеч. Это была не просто Библия. Это была Библия, некогда принадлежавшая Александру МакГрегору.

Эта Библия появилась у Джейми, когда он был очень молодым человеком, во время его заключения в тюрьму, в Форт-Уильям, к капитану Джонатану Рэндаллу. Его выпороли один раз, и в ожидании следующей порки, испуганный и больной, он был оставлен в одиночной камере, в компании только своих мыслей и Библии, подаренной ему хирургом гарнизона, единственное утешение, которое он мог ему предложить.

Алекс МакГрегор был еще одним молодым шотландским узником — он умер от собственной руки, предпочитая больше не страдать от дальнейших знаков внимания капитана Рэндалла. Его имя было написано в книге, опрятным, довольно размашистым почерком. Небольшая Библия не понаслышке знала о страхе и страдании, и если не будет наркоза, я надеялась, что она все еще обладает своей собственной болеутоляющей силой.

Кристи нашел то, что подходит ему. Он откашлялся, выпрямился в кресле и положил руку на полотенце, ладонью вверх, так решительно, что я подумала, он выбрал отрывок, в котором Маккавеи охотно предоставляют свои руки и языки для ампутации в руках языческого царя.

Быстрый взгляд из-за его плеча указал, что он был где-то в Псалмах.

— Приступайте, когда сочтете нужным, миссис Фрейзер, — сказал Кристи вежливо.

Если он не будет без сознания, мне нужно немного дополнительной подготовки. Мужественная сила духа была очень хороша, да еще вдохновленная Библией, но существует относительно мало людей, способных сидеть неподвижно, когда его руку режут, и я не думала, что Томас Кристи был одним из них.

У меня было в изобилии полосок льна для перевязки. Я закатала его рукав, затем использовала несколько полос, чтобы плотно привязать его предплечье к столику, с дополнительной фиксацией, удерживающей скрюченные пальцы вдали от оперируемой зоны.

Хотя Кристи, казалось, был в шоке от мысли пить спиртное во время чтения Библии, Джейми, и, возможно, скальпели, убедили его, что обстоятельства это оправдывают. Он проглотил пару унций к тому времени, как я успела его должным образом приготовить, а его ладонь тщательно протереть спиртом, и он выглядел уже значительно более спокойно, чем когда вошел в хирургическую.

Это чувство релаксации внезапно исчезло, как только я сделала первый разрез.

Его дыхание вылилось в пронзительный вздох, и он выгнулся вверх на стуле, с визгом дернув стол. Я схватила его за запястье, чтобы предотвратить разрыв бинтов, а Джейми схватил его за плечи, прижимая к спинке стула.

— Тихо, тихо, — сказал Джейми. — Ты сделаешь это, Том. Да, ты справишься.

Пот уже заливал все лицо Кристи, и его глаза за линзами очков стали огромными. Он сглотнул, кинув беглый взгляд на свою руку, которая сильно кровоточила, затем быстро отвернулся, белый как полотно.

— Если вы собираетесь вырвать, мистер Кристи, сделайте это сюда, хорошо? — сказала я, толкнув одной ногой навстречу ему пустое ведро. У меня все еще была одна рука на его запястье, другой я твердо прижимала пачку стерилизованных бинтов к разрезу.

Джейми все еще разговаривал с ним, как с одной из испуганных лошадей. Кристи был напряжен и дышал, дрожа всем телом, включая ту конечность, на которой мне нужно было продолжать работать.

— Мне остановиться? — спросила я Джейми, быстро оценив состояние Кристи. Я могла чувствовать, как бьется его пульс в запястье, которое я держала. Он не был в шоке — это хорошо, но явно чувствовал себя не лучшим образом.

Джейми покачал головой, глядя на лицо Кристи.

— Нет. Обидно тратить столько виски, да? И он не захочет снова пройти через ожидание. Вот, Том, сделай еще глоток, тебе станет легче, — он прижал чашку к губам Кристи, и тот проглотил виски, не задумываясь.

Джейми пришлось отпустить плечи Тома, чтобы он снова сел, затем Джейми крепко сжал предплечье Кристи одной рукой. Другой, схватил Библию, которая упала на пол, и открыл ее.

— "Правая рука Господня возвысится", — прочитал он, щурясь из-за плеча Кристи в книгу. — "Правая десница Господа творит доблестно". Что ж уместно, разве нет? — он взглянул на Кристи, который утих, его свободная рука сжалась в кулак у живота.

— Продолжай, — сказал Кристи охрипшим голосом.

— "Воздай рабу Твоему, оживи меня, и сохраню я слова Твои", — Джейми продолжал, его голос был тихим, но твердым. — "Наставляя, наказал меня Господь, смерти же не предал меня".

Кристи казалось, это порадовало: его дыхание немного успокоилось.

У меня не было времени, чтобы смотреть на него, его рука под захватом Джейми была тверда, как дерево. Однако он начал бормотать вместе с Джейми, подхватывая каждые несколько слов.

— "Отворите мне врата правды, войдя в них, я прославлю Господа".

Я раскрыла апоневроз и могла четко увидеть утолщение. Движением скальпеля освободила край; началась самая болезненная часть — резать по живому вглубь через мышечные полосы ткани... скальпель задел кость, и Кристи задохнулся.

— "Бог Господь показал нам свет; повелел связать жертву веревками, даже до рогов агнца".

Я могла расслышать оттенок юмора в голосе Джейми, когда он прочел эту фразу, и почувствовала движение его тела, когда он взглянул на меня.

Все выглядело так, будто я приносила кого-то в жертву — руки не кровоточат так обильно, как раны на голове, но есть много мелких сосудов в ладони, и, поспешно промакивая кровь одной рукой, работала в то же время другой. Отброшенные комки окровавленных бинтов валялись на столе и на полу вокруг меня.

Джейми листал взад и вперед, выбирая случайные фрагменты Писания, но Кристи был с ним сейчас, проговаривая слова вместе с ним. Я кинула беглый взгляд на него, цвет лица был по-прежнему плох, и пульс частил, но дыхание выравнивалось. Он явно говорил по памяти: линзы его очков были затуманены.

Мешающие ткани были полностью открыты сейчас, и я подрезала крошечные волокна от поверхности сухожилия. Скрюченные пальцы дернулись, и оголенное сухожилие внезапно резко двинулось, серебряное, словно мятущаяся рыба. Я схватила слабо шевелящиеся пальцы и отчаянно сжала их.

— Вы не должны двигаться, — сказала я. — Мне нужны обе руки, я не могу держать ваши.

Я не могла посмотреть вверх, но почувствовала его кивок, и выпустила его пальцы. С сухожилий, мягко поблескивающих в своем ложе, я удалила последние фрагменты апоневроза, опрыскала рану смесью спирта и дистиллированной воды для дезинфекции, и приступила к закрытию разрезов.

Мужские голоса были не более чем шепотом, низкий шум на который я не обращала внимания, так как я была занята делом. Как только я расслабилась и начала сшивать рану, то снова стала осознавать их.

— "Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться..."

Я подняла голову, рукавом вытирая испарину со лба, и увидела, что Томас Кристи сейчас держал маленькую закрытую Библию, прижав к телу свободной рукой. Его подбородок уткнулся в грудь, глаза плотно закрыты, лицо исказилось от боли.

Джейми все еще крепко держал привязанную руку Тома, другую свою руку он положил на плечо Кристи, наклонил голову и закрыл глаза, шепча слова:

— "Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла..."

Я сделала последний шов, подрезала нить, тем же движением разрезала ножницами льняные крепления и выдохнула, поняв, что все это время сдерживала дыхание. Мужские голоса вдруг смолкли.

Я подняла руку, плотно обернутую чистыми полосками с обеих сторон, и нажала на костяшки пальцев, мягко отводя их назад, и расправляя ладонь.

Кристи медленно открыл глаза. Его зрачки за линзами были огромными и темными, когда он, моргая, уставился на свою руку. Я улыбнулась и погладила его.

— "Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни моей жизни", — сказала я мягко. — "И я пребуду в доме Господнем многие дни".

Глава 24. КО МНЕ НЕ ПРИКАСАЮТСЯ.

ПУЛЬС КРИСТИ БЫЛ НЕМНОГО УЧАЩЕННЫМ, но сильным. Я опустила запястье, которое держала, и обратной стороной ладони коснулась его лба.

— Вас немного лихорадит, — сказала я. — Вот, проглотите это, — я просунула руку ему за спину, чтобы помочь сесть в постели, тем самым потревожив его. Он сел в ворохе постельного белья, резко втянув воздух, когда пошевелил травмированной рукой.

Я тактично сделала вид, что не заметила его смущения, ввиду того факта, что он был одет в одну рубашку, а я в ночную сорочку. Довольно скромную, и для пущего эффекта накрытой легкой шалью поверх моей рубашки. Но я точно была уверена, что он не видел женщину дезабилье с тех пор, как его жена умерла, если вообще, когда-нибудь.

Я пробормотала что-то невразумительное, держа в руках кружку чая с окопником, чтобы он попил, затем, заботливо, но в безличной манере, устроила поудобней его подушки.

Вместо того, чтобы отправить Кристи обратно к себе в хижину, я настояла на том, чтобы он остался на ночь у нас, чтобы я могла наблюдать за ним, на случай развития инфекции в послеоперационный период. Упрямому по своей натуре, я ни в коем случае не доверяла ему в том, что он будет следовать моим рекомендациям и не станет заниматься свиньями, рубкой дров, или вытиранием задницы раненой рукой. Я не хотела выпускать его из поля зрения до тех пор, пока разрез не начнет покрываться гранулятом, который должен был появиться на следующий день, если все пойдет хорошо.

Все еще трясущийся от шока после операции, Том не выразил никаких возражений, и мы с миссис Баг уложили его спать в комнату Вемиссов — мистер Вемисс с Лиззи отправились к МакГилливреям.

У меня не было опия, но я подсунула Кристи крепкий настой валерианы и отвар зверобоя, и он проспал большую часть дня. Он отказался ужинать, но миссис Баг, которой мистер Кристи был по душе, в течение всего вечера лавировала из кухни к нему в комнату с пуншем, силлабабом и другими питательными эликсирами — все содержали высокий процент алкоголя. Вследствие чего, он, казалось, был довольно пьяным, равно как и температурящим, и не возражал, когда я близко поднесла свечу к его перевязанной руке, чтобы осмотреть ее.

Рука была опухшая, но не чрезмерно, чего и следовало ожидать. Все-таки повязка была тугая и вызывала дискомфорт, врезаясь в плоть. Я надрезала ее, тщательно удерживая медовую салфетку, которая закрывала рану, на месте, подняла руку и понюхала ее.

Я чувствовал запах меда, крови, трав и слегка металлический аромат свеже-изрезанной плоти, но не сладкий запах гноя. Хорошо. Я осторожно нажала на место рядом с повязкой, наблюдая за появлением острой боли или ярко красных полос на коже, но кроме естественной чувствительной болезненности, я увидела лишь малую степень воспаления.

Тем не менее, у него был жар, и за этим нужно было следить. Я взяла свежую длинную повязку и осторожно перевязала рану, оставив аккуратный бант на внешней стороне руки.

— Почему вы никогда не носите положенного чепца или платка? — выпалил он.

— Что? — я удивленно взглянула на него, забыв на время о человеке, присоединенном к раненой руке. Я коснулась свободной рукой своей головы. — Почему это я должна?

Я иногда заплетала себе волосы перед сном, но не сегодня. Тем не менее, они были вымыты и свободной волной окутывали мои плечи, приятно пахли цветочный настоем из иссопа и крапивы, используя который, я прочесала волосы, чтобы держать вшей в страхе.

— Почему? — его голос немного повысился. — "Всякая женщина, которая молится или пророчествует с непокрытой головой, навлекает позор на свою голову. Она подобна женщине, которая обрила себе голову".

— О, мы снова вернулись к Павлу? — пробормотала я, возвращая свое внимание к его руке. — А вам не приходило в голову, что у этого человека случался некоторый заскок, когда дело доходило до женщин? Кроме того, я не молюсь в данный момент, прежде чем рискну пророчествовать, я хочу посмотреть, как вы проведете ночь. Пока, во всяком случае, все это кажется...

— Ваши волосы, — я глянула на него и увидела, как он смотрит на меня, неодобрительно изогнув свой рот. — Это... — он сделал неопределенное движение вокруг его собственной стриженой головы. — Это...

Я подняла брови на него.

— ...их так много, — довольно слабо закончил он.

Мгновение я разглядывала его, потом опустила руку и потянулась к маленькой зеленой Библии, которая лежала на столе.

— Это было у Коринфянов? Хм, о, да, вот здесь, — я выпрямила спину и прочитала стих. — "Не сама ли природа учит вас, что если муж растит волосы, то это бесчестье для него? Но если жена растит волосы, то для нее это слава: ее волосы даны ей вместо покрывала", — я с шумом захлопнула книгу и положила обратно. — А не могли бы вы сходить к моему мужу и объяснить ему, как стыдно иметь такие волосы, как у него? — вежливо спросила я. Джейми лег спать — слабый, ритмичный храп доносился из нашей комнаты. — Или вы думаете, что он уже знает об этом?

Кристи уже был покрасневшим от напитков и лихорадки, теперь же густая краснота буквально залила его от груди до линии роста волос. Его рот двигался, беззвучно открываясь и закрываясь. Я не стала ждать, пока он решится что-либо сказать, и просто вернулась к его руке.

— Итак, — сказала я твердо, — вы должны регулярно делать упражнения, чтобы убедиться, что мышцы не спаиваются, пока заживают. Будет больно сначала, но вы должны делать это. Позвольте мне показать вам.

Я взяла его за безымянный палец, чуть ниже первого сустава, и, держа палец прямо, наклонила сустав немного вниз и внутрь.

— Вы поняли? Теперь сами. Возьмитесь другой рукой, а затем попробуйте согнуть только один сустав. Да, вот именно. Вы чувствуете напряжение, внутри, в ладони руки? Это именно то, что нужно. Теперь сделайте это с мизинцем... да. Да, это очень хорошо!

Я посмотрела вверх и улыбнулась ему. Румянец немного поблек, но он все еще пребывал в сильном замешательстве. Он не улыбнулся мне в ответ и поспешно отвел взгляд, вниз к руке.

— Правильно. Теперь, положите руку плашмя на стол... да, именно так, и постарайтесь поднять безымянный палец и мизинец, сами по себе. Да, я знаю, это нелегко. Но все же, продолжайте пробовать. Вы проголодались, мистер Кристи?

Его желудок издал громкий рык, который удивил его так же, как меня.

— Я полагаю, я мог бы немного перекусить, — нелюбезно буркнул он, нахмурившись из-за непослушности своей руки.

— Я принесу вам чего-нибудь. Продолжайте пробовать выполнять эти упражнения, договорились?

Дом был тихим, устроившимся на ночь. Было тепло, ставни оставили открытыми, и достаточное количество лунного света струилось сквозь окна, так что мне не нужно было зажигать свечу. Тень отделилась от тьмы в моей хирургической, и последовала за мной по коридору на кухню. Это Адсо оставил свою ночную охоту на мышей, в надежде на более легкую добычу.

— Привет, котик, — сказала я ему, когда он скользил мимо моих лодыжек в кладовую. — Если ты думаешь, что тебе перепадет какое-нибудь мясо, луч­ше подумай еще раз. Однако я могла бы снизойти до блюдца с молоком.

Круглый, приземистый молочник из белой керамики с синей полосой бледным пятном маячил в темноте. Я налила молоко в блюдце и поставила его на пол перед Адсо. Затем приступила к сбору легкого ужина, зная, что шотландские представления о легком перекусе включали в себя достаточное количество еды, чтобы насытить даже лошадь.

— Ветчина, холодный жареный картофель, холодное поджаренное пюре, хлеб с маслом, — приговаривала я шепотом, сгребая все это на большой деревянный поднос. — Котлеты из кролика, маринованные томаты, немного пирога с изюмом на десерт... что еще? — я глянула вниз, в направлении лакающих звуков, доносящихся из темноты у моих ног. ? Я бы предложила ему молоко, но он не станет его пить. Ну, полагаю, мы можем продолжить то, с чего начали — это поможет ему заснуть, — я взяла графин с виски и также поместила его на поднос.

Слабый аромат эфира плавал в темном воздухе коридора, когда я возвращалась назад к лестнице. Я подозрительно принюхалась, неужели Адсо опрокинул бутылку? Нет, аромат не был достаточно сильным для этого, решила я, всего несколько своенравных молекул, просочившихся из-под пробки.

Я одновременно испытывала два чувства — облегчение и сожаление оттого, что мистер Кристи отказался позволить мне использовать эфир. Облегчение — потому что никто не знал, сработает это, или нет. Сожаление — потому что мне бы очень хотелось добавить в мой арсенал навыков бонус бессознательного состояния — драгоценный подарок будущим пациентам, тот, который мне очень хотелось дать мистеру Кристи.

Помимо того, что операция причинила ему ужасную боль, гораздо труднее было работать с человеком в сознании. Мышцы напрягались, адреналин лился через край, сердечный ритм значительно ускорялся, заставляя кровь хлестать, а не течь... С самого утра, уже раз десять я представляла все, что я сделала, спрашивая себя, можно ли было сделать лучше.

К моему удивлению Кристи все еще делал упражнения, его лицо блестело от пота и губы были сурово сжаты, но он все еще упорно сгибал суставы.

— Это очень хорошо, — сказала я. — Но сейчас остановитесь. Я не хочу, чтобы у вас снова началось кровотечение, — машинально я взяла салфетку и вытерла пот с его лица.

— Есть ли еще кто-то в доме? — спросил он, раздраженно отдергивая голову подальше от моей помощи. — Я слышал, как вы разговаривали с кем-то внизу.

— О, — сказала я, несколько смущенно. — Нет, это просто кот, — Адсо, который последовал за мной по лестнице, сразу за этим представлением вскочил на кровать и стоял, уминая лапами покрывало и гипнотизируя большими зелеными глазами тарелку с ветчиной.

Кристи переводил полный глубокого подозрения взгляд от кота ко мне.

— Нет, он не мой приятель, — сказала я язвительно, схватив Адсо и бесцеремонно сбрасывая его на пол. — Он — кот. Разговаривать с ним чуть менее смешно, чем разговаривать с самой собой, вот и все.

Выражение удивления скользнуло по лицу Кристи — возможно потому, что я прочитала его мысли, либо для него оказался сюрпризом мой идиотизм, но напряженная складка у глаз расслабилась.

Я бойко разделила пищу, но Том был против того, чтобы его кормили. Он неуклюже ел левой рукой, глядя на свою тарелку и сдвинув брови.

Когда он закончил, то залпом, словно это была вода, выпил стакан виски, поставил пустую чашку и посмотрел на меня.

— Мистрис Фрейзер, — сказал он, чеканя слова, — я образованный человек. Я не думаю, что вы — ведьма.

— О, неужели? — сказала я, забавляясь. — Так вы не верите в ведьм? Но ведьмы упоминаются в Библии, как вы знаете.

Он подавил отрыжку кулаком и подозрительно уставился на меня.

— Я не говорю, что не верю в ведьм. Я верю. Я сказал, что вы не одна из них. Ага?

— Мне очень приятно это слышать, — сказала я, стараясь не улыбаться. Он был совсем пьян, хотя его речь была еще более четкой, чем обычно, в ней проскальзывал акцент. Как правило, он подавлял интонации родного Эдинбурга, настолько, насколько мог, но в данный момент они проявились. — Еще немного? — Я не стала ждать ответа, и налила солидную порцию виски в пустую чашку.

Ставни были открыты, и в комнате было прохладно, но пот все еще сверкал в складках его шеи. Он явно испытывал боль, и, вероятно, не сможет уснуть без посторонней помощи.

На этот раз он пил маленькими глотками, глядя поверх краев чашки, как я прибирала остатки ужина. Несмотря на виски и полный желудок, он становится все более беспокойным, двигая под одеялом ногами и подергивая плечами. Я подумала, что он нуждался в ночном горшке, и решала, должна ли я предложить помочь ему, или просто быстро уйти, чтобы он мог справиться сам. Думаю, последнее.

Все же я ошиблась. Прежде, чем я успела найти предлог для ухода, он поставил свою чашку на стол и выпрямился в постели.

— Мистрис Фрейзер, — сказал он, буравя меня своими глазами-бусинками. — Я хочу извиниться перед вами.

— За что? — спросила я пораженно.

Губы его плотно сжались.

— За... мое поведение сегодня утром.

— О. Хорошо... все в порядке. Я понимаю, что идея быть усыпленным должна была показаться... вполне специфической для вас.

— Я не это имел в виду, — он резко взглянул вверх, затем опустил глаза. — Я имел в виду... что я... не смог удержать себя в руках.

Я увидела, как румянец снова покрывает его щеки, и с удивлением внезапно ощутила приступ сочувствия. Он был по-настоящему смущен.

Я поставила поднос и медленно села на табурет рядом с ним, размышляя, что бы такое сказать, чтобы успокоить его чувства и не усугубить положение.

— Но, мистер Кристи, — сказала я. — Я и не ожидала того, что кто-то может вести себя иначе, когда разрезают его руку. Это... это просто не в природе человека!

Он бросил на меня быстрый, свирепый взгляд.

— Что, даже ваш муж?

Я заморгала, опешив. Не столько от самих слов, сколько от тона горечи. Роджер рассказал мне немного о том, что Кенни Линдсей говорил об Ардсмуире. Не секрет, что Кристи завидовал лидерству Джейми, — но какое отношение это имело к сегодняшней операции?

— Что заставляет вас так говорить? — тихо спросила и взяла его здоровую руку, якобы для проверки повязки — на самом же деле, лишь для того, чтобы можно было еще смотреть куда-нибудь, только не ему в глаза.

— Это правда, да? Рука вашего мужа, — он повернулся в мою сторону, воинственно вздернув подбородок. — Он сказал, вы лечили ее. Он не извивался, не корчился, когда вы делали это, не так ли?

Ну, нет, он не шевелился. Джейми молился, ругался, потел, плакал и даже вскрикнул — один или два раза. Но он не шевелился.

Однако, рука Джейми — это не тот вопрос, который я хотела обсуждать с Томасом Кристи.

— Все люди разные, — сказала я, бросая на него как можно более прямой взгляд. — Я и не ожидала...

— Вы не могли бы ожидать того, что еще кто-то сможет выдержать так же, как и он. Да, я знаю, — тусклый румянец снова загорелся на его щеках, и он посмотрел вниз, на свою перевязанную руку. Пальцы его здоровой руки были сжаты в кулак.

— Это не то, что я имела в виду, — запротестовала я. — Вовсе нет! Я зашивала раны и вправляла кости многим мужчинам — почти все горцы были ужасно храбрые... — через долю секунды — слишком поздно! — до меня дошло, что Кристи не был горцем.

Он издал горловой звук, рычащий и глубокий.

— Горцы. Хмм! — сказал он таким тоном, что стало ясно — он бы плюнул на пол, если бы не присутствие леди.

— Варвары? — сказала я ему в тон. Томас взглянул на меня, и я увидела, как дернулся его рот в момент собственного запоздалого озарения. Он отвернулся и сделал глубокий вдох — я ощутила пары виски, когда он выдохнул.

— Ваш муж... безусловно, джентльмен. Он происходит из благородной семьи, хотя она и запятнана предательством, — "рр" в слове "предательством" прозвучало, как раскат грома — он действительно был очень пьян. — Но он также... также... — Кристи нахмурился, пытаясь найти лучшие слова, но затем сдался. — Один из них. Конечно, вы знаете, ведь вы — англичанка?

— Один из них, — повторила я, слегка забавляясь. — Вы имеете в виду горцев, или варваров?

Он окинул меня взглядом, в котором смешивались триумф и недоумение.

— Это одно и то же, разве нет?

Я склонялась к тому, что он в какой-то мере был прав. Я знавала богатых и образованных горцев, таких как Колум и Дугал МакКензи — не говоря уже о дедушке Джейми, изменнике лорде Ловате, которого Кристи и имел в виду — факт оставался фактом: каждый из них имел инстинкты викинга-флибустьера. И если быть до конца откровенным, Джейми — тоже.

— А... ну, они, как правило, гм, достаточно... — начала я слабо, потерев пальцем нос. — Ну, они рождены быть бойцами, я так понимаю. Или это не то, что вы имели в виду?

Он глубоко вздохнул и слегка покачал головой, хотя, думаю, что дело было не в разногласиях, а просто в смятении от созерцания обычаев и нравов горцев.

Мистер Кристи и сам был хорошо образован, сын эдинбургского купца, добившейся успеха самостоятельно, и именно поэтому он болезненно настаивал на своем джентльменстве, и, очевидно, никогда не делал ничего из того, что присуще варварам. Я поняла, почему горцы приводили его в недоумение и раздражали. "На что это, должно быть, походило, — задалась я вопросом, — для него, быть заключенным в тюрьму рядом с ордой неотесанных (по его стандартам) жестоких, ярых, пропитанных католичеством варваров, сталкиваться с ними, и быть одним из них?".

Он откинулся на подушку, закрыл глаза и сжал губы. Не открывая глаз, он вдруг спросил:

— Вы знаете, что ваш муж носит на себе следы порки?

Я открыла рот, чтобы едко ответить, что я замужем за Джейми почти тридцать лет, когда вдруг поняла, что вопрос подразумевал под собой нечто характеризующее собственную концепцию брака мистера Кристи, и мне не хотелось рассматривать ее слишком пристально.

— Я знаю, — коротко сказала я вместо этого, быстро взглянув в сторону открытой двери. — А что?

Кристи открыл глаза, которые были немного расфокусированными. С некоторым усилием, он сосредоточил на мне взгляд.

— Вы знаете, почему? — спросил он, слегка неотчетливо. — Что он сделал?

Я почувствовала, как мои щеки заливает жар от обиды за Джейми.

— В Ардсмуире, — сказал Кристи, прежде чем я смогла ответить, нацеливаясь пальцем на меня. Он ткнул им в воздух, почти в обвинении. — Он выхватил лоскут тартана, ага? Запрещенного.

— Ага? — сказала абсолютно рефлекторно. — Я имею в виду, он так сделал?

Кристи медленно покачал головой взад и вперед, будучи похож на большую, пьяную сову, которая уставилась неподвижными глазами.

— Не его, — сказал он. — Молодого парня.

Он открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но прозвучала только мягкая отрыжка, что безмерно его удивила. Он закрыл рот и моргнул, затем попробовал еще раз.

— Это был акт чрез... чрезвычайного... благородства и мужества, — он посмотрел на меня, и слегка встряхнул головой. — Неп... непост... жимой.

— Непостижимой? Как он это сделал, вы имеете в виду? — я очень хорошо знала, КАК. Джейми был настолько чертовски, фанатично упрям, что его ничто бы не остановило перед осуществлением задуманного, даже если сам ад преградил бы ему путь или с ним что-то случилось бы в процессе выполнения. Но, конечно, Кристи об этом знал.

— Не как, — голова Кристи наклонилась немного, и он с усилием поднял ее. — Почему?

— Почему? — я хотела сказать, потому что он долбаный герой, вот почему, и с этим он ничего не может поделать, но это было не совсем правдой. Кроме того, я не знаю, почему Джейми сделал это: он не сказал мне, и я задавалась вопросом, отчего.

— Он сделает все, чтобы защитить любого из своих людей, — сказала я вместо этого.

Пристальный взгляд Кристи был довольно остекленевшим, но все еще осознанным; ничего не говоря, он посмотрел на меня долгим взглядом, мысли медленно проходили позади его взгляда. Половица в зале скрипнула, и я напрягла слух, прислушиваясь к дыханию Джейми. Да, я услышала его — мягкое и регулярное — он еще спал.

— Он думает, что я один из его людей? — наконец спросил Кристи. Его голос был низким, но переполненным недоверием и возмущением. — Потому что это не так, я ув... уверяю вас!

Я начала думать, что последний бокал виски был серьезной ошибкой.

— Нет, — сказала я со вздохом, подавляя желание закрыть глаза и потереть лоб. — Я уверена, что нет. Если вы имеете в виду книгу, — я кивнула на маленькую Библию, — я уверена, что это была простая доброта. Он сделал бы это для любого незнакомца, так же, как и вы сами, не так ли?

Он тяжело задышал, но затем кивнул и лег на спину, как будто исчерпав себя, что, скорее всего и было. Вся воинственность ушла из него так же внезапно, как воздух из воздушного шарика, и он словно уменьшился, выглядя довольно несчастным.

— Простите меня, — сказал он мягко. Он слегка поднял перевязанную руку, и отпустил.

Я не была уверена, было ли это извинение за его высказывание о Джейми, или за отсутствие отваги утром. Подумав, что разумнее будет не спрашивать, я встала, разглаживая смятую рубашку.

Я немного подтянула одеяло вверх и одернула, подравнивая его, затем задула свечу. Томас виднелся не более чем темной фигурой на фоне подушки, дыхание его было медленным и хриплым.

— Вы держались молодцом, — прошептала я, и похлопала его по плечу. — Спокойной ночи, мистер Кристи.

* * *

МОЙ ЛИЧНЫЙ ВАРВАР СПАЛ, но мгновенно проснулся, словно кот, когда я легла в кровать. Он протянул руку и сгреб меня к себе, с сонно-вопросительным "мммм?".

Я прижалась к нему, напряженные мышцы автоматически расслабились в его тепле.

— Мммм.

— А. И как там наш малыш Том? — он откинулся немного назад, и его большие руки опустились на мои трапециевидные мышцы, разминая узлы от шеи до плеч.

— О-о. О. Противный, колючий, строгий, и очень пьяный. Иначе говоря — прекрасно. О-о, да. Еще, пожалуйста, немного повыше, да. О-о-ох.

— Ну, да, в целом, это напоминает Тома в его лучших проявлениях — за исключением пьянства. Еще один такой стон, Сассенах, и он подумает, что я тру что-то еще, помимо твоей шеи.

— Мне все равно — сказала я, закрыв глаза, чтобы лучше прочувствовать изысканные ощущения, проходящие через мой позвоночник. — На сегодня с меня хватит Тома Кристи. Кроме того, он, вероятно, уже в прострации, учитывая, сколько выпил.

Тем не менее, я умерила свои вокальные ответы в интересах отдыха моего пациента.

— Откуда Библия взялась? — спросила я, хотя ответ был очевиден. Дженни, должно быть, прислала ее из Лаллиброха: ее последняя посылка прибыла несколько дней назад, когда я была в Салеме.

Джейми ответил на тот вопрос, который я в действительности задавала, вздохнув так, что его дыхание всколыхнуло мои волосы.

— Я ощутил странный толчок, когда увидел ее среди книг, присланных моей сестрой. Я не мог до конца решить, что делать с ней, понимаешь?

Неудивительно, если все внутри него перевернулось.

— Почему она отправила ее, она сказала? — мои плечи начали расслабляться, боль притупилась. Я почувствовала, как он пожал плечами позади меня.

— Она послала ее с некоторыми другими книгами, сказав, что убиралась на чердаке и нашла коробку с ними, поэтому решила отправить их мне. Но она отметила, что слышала об эмиграции жителей деревушки Килдни в Северную Каролину, там обосновались все МакГрегоры, понимаешь?

— О, понятно, — Джейми когда-то сказал мне, что намерен был однажды найти мать Алекса МакГрегора, и отдать ей Библию, с сообщением, что ее сын отомщен. Он делал запросы после Каллодена, но обнаружил, что оба родителя МакГрегора мертвы. Только сестра осталась жива, но она вышла замуж и уехала из дома; никто не знал, где она была, и даже была ли она все еще в Шотландии.

— Ты думаешь, Дженни или, скорее, Йен нашли, наконец, сестру? И она жила в той деревне?

Он снова пожал плечами, и последний раз сжав мои плечи, убрал руки.

— Может быть. Ты знаешь Дженни: она оставила на мое усмотрение, следует ли искать женщину.

— И ты будешь? — я повернулась к нему лицом. Алекс МакГрегор повесился, чтобы не жить добычей Черного Джека Рэндалла. Джек Рэндалл был мертв, погиб при Каллодене. Но воспоминания Джейми о Каллодене были не более чем фрагментами, изгнанными из его сознания травмой битвы и лихорадки, от которой он страдал потом. Он проснулся раненым, тело Джека Рэндалла лежало на нем, но он не помнил, что произошло.

"И все же, — предположила я, — Алекс МакГрегор был отомщен, сделал ли это Джейми, или нет".

Некоторое время он размышлял над этим, и я почувствовала небольшое шевеление — он постучал двумя неподвижными пальцами правой руки по бедру.

— Я спрошу, — сказал он, наконец. — Ее звали Майри.

— Ясно, — сказала я. — Ну, наверняка в Северной Каролине не может быть больше, о-о... трех-четырех сотен женщин с именем Майри.

Это заставило его рассмеяться, и мы заснули под аккомпанемент зычного храпа Тома Кристи, который доносился с той стороны коридора.

* * *

ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ, или, может, часов, я внезапно проснулась, прислушиваясь. В комнате было темно, огонь в очаге погас, и ставни слабо постукивали. Я немного напрягла мышцы, пытаясь достаточно проснуться, чтобы подняться и пойти к моему пациенту, но потом услышала долгое вдохновленное свистящее дыхание, за которым последовал раскатистый храп.

Это не то, что разбудило меня, поняла я. Внезапная тишина рядом со мной. Одеревеневший Джейми лежал рядом, едва дыша.

Я медленно протянула руку, так чтобы не испугать его прикосновением, и коснулась его ноги. У него не было кошмаров уже несколько месяцев, но я распознала признаки.

— Что такое? — прошептала я.

Он вздохнул чуть глубже, чем обычно, и его тело, казалось, мгновенно сжалось. Я не шевелилась и оставила свою руку на его ноге, чувствуя, как мышца микроскопически сжимается под пальцами, в крошечном намеке полета.

Хотя он не убежал. Он повел плечами — краткое, сильное подергивание, затем выдохнул и устроился на матрасе. Его вес привлек меня ближе, как Луну, притягивающуюся ближе к своей планете, но он ничего не говорил. Я тихо лежала, моя рука на нем, мои бедра рядом с его, плоть плоти его.

Он уставился вверх, в тени между балками. Я могла видеть линии его профиля и, время от времени, блеск его глаз, когда он моргал.

— В темноте... — прошептал он, наконец, — там, в Ардсмуре, мы лежали в темноте. Иногда там была лунный или звездный свет, но даже тогда, ты не мог бы разглядеть что-либо на полу, где мы лежали. Ничего, кроме черноты — но ты мог слышать.

Слышать дыхание сорока человек в камере, перетасовки и изменения их движений. Храп, кашель, звуки беспокойного сна, и маленькие робкие звуки тех, кто не спал.

— Проходили недели, и мы просто не думали об этом, — его голос звучал теперь легче. — Мы всегда были голодными, замерзшими, изношенными до костей. В таком состоянии ты не думаешь ни о чем, только чтобы поставить одну ногу перед другой, поднять следующий камень... Ты действительно не хочешь ни о чем задумываться, понимаешь? И это достаточно легко не думать... Какое-то время.

Но время от времени что-то менялось. Внезапно, без предупреждения, туман изнеможения поднимался.

— Иногда ты знал, что это было — кто-то рассказал историю, может быть, или письмо, которое пришло от чьей-то жены или сестры. Иногда это появлялось, откуда ни возьмись: никто ничего не сказал, но ты просыпаешься ночью с этим, как с запахом женщины, лежащей рядом с тобой.

Память, тоска... нужда. Пробужденные от унылой покорности внезапным жгучим воспоминанием о потере, они превращались в мужчин, тронутых огнем.

— Каждый сходил с ума на какое-то время. Все время были драки. А ночью, в темноте...

Ночью, можно было услышать звуки отчаяния, подавляемых рыданий или крадущихся шорохов. Некоторые мужчины, в конце концов, обращались к другим — иногда, чтобы получить отпор с криками и ударами. Иногда нет.

Я не была уверена ни в том, что именно он пытается мне сказать, ни в том, какое отношение это имеет к Томасу Кристи. Или, возможно, лорду Джону Грею.

— Кто-нибудь из них, когда-либо... касался тебя? — спросила я осторожно.

— Нет. Никому из них не пришло в голову трогать меня, — сказал он очень мягко. — Я был их вождем. Они любили меня, но они даже помыслить не могли, когда-нибудь, прикоснуться ко мне.

Он сделала глубокий, рваный вдох.

— А ты хотел? — прошептала я. Я могла чувствовать, как кровь начинает пульсировать в кончиках моих пальцев, касающихся его кожи.

— Я жаждал этого, — сказал он так тихо, что я едва могла расслышать его, несмотря на близость наших тел. — Больше, чем пищи. Больше, чем сна, хотя я отчаянно желал заснуть, и не только из-за усталости. Когда я спал, то иногда видел тебя. Но это была не тоска по женщине, хотя Господь знает, что без этого было очень плохо. Я хотел прикосновения руки. Только этого.

Его кожа изнывала от желания прикосновения до такой степени, что казалось, она становится прозрачной, и кровоточащая боль его сердца просвечивала сквозь грудную клетку.

Он издал тихий печальный звук — невеселый смешок.

— Ты знаешь эти картинки Жертвенного Сердца Иисуса, такие, что мы видели в Париже?

Я знала их — картины эпохи Возрождения, и яркие витражи, светящиеся в проходах Нотр-Дам. Муж Скорбей, Его сердце открытое и пронзенное, излучающее любовь.

— Я помнил их, и я тогда подумал про себя, что тот, кто увидел нашего Господа таким, вероятно, сам был очень одиноким человеком, чтобы прочувствовать это так хорошо.

Я подняла руку и положила ее на небольшую выемку у него на груди, едва касаясь. Простыня была отброшена назад, и его кожа была прохладной.

Он закрыл глаза, вздохнул и крепко сжал мою руку.

— Мысль об этом иногда приходила мне в голову, и я думаю, что знаю, что Иисус должен был чувствовать там, настолько жаждущий, чтобы кто-то прикоснулся к Нему, но никто не касался Его.

Глава 25. ПРАХ К ПРАХУ.

ДЖЕЙМИ ПРОВЕРИЛ СЕДЕЛЬНЫЕ СУМКИ еще раз, хотя он делал это так часто в последнее время, что само действие было уже немногим больше, чем привычкой. Каждый раз, когда он открывал ту, которая висела по левую руку, он не переставал улыбаться. Брианна переделала ее для него, сшив петли из кожи, что позволило поместить его пистолеты рукояткой вверх, готовые к использованию в экстренной ситуации. И усовершенствовала устройство отделений, в которых удобно расположились мешочек с пулями, рожок для пороха, запасной нож, катушка лески, связка шпагата для силка, несессер для шитья с булавками, иголками и нитками, пакет еды, бутылка пива и аккуратно свернутая чистая рубашка.

На внешней стороне сумки был небольшой карман, который содержал то, что Бри гордо называла "набор первой помощи", хотя он не был уверен, что из этого должно было помочь и в каких случаях. Набор включал в себя несколько марлевых пакетов горько пахнущего чая, банку с мазью и несколько полосок ее клейкого пластыря, — ни один из предметов не выглядел пригодным к использованию в каких-либо мыслимых несчастных случаях, но и никакого вреда не причинял.

Он вытащил кусок мыла, который она положила вместе с несколькими ненужными безделушками, и тщательно спрятал их под ведро, чтобы не обидеть ее.

И как раз вовремя: он услышал ее голос, убеждающий малыша Роджера положить достаточно чистых чулок в его сумки. К тому времени, как они обошли кругом угол сарая с сеном, у него все было надежно упаковано.

— Ну что, готов, а charaid?

— О, да, — Роджер кивнул и сбросил седельную сумку, которую нес на плече, на землю.

Он обернулся к Бри, которая несла Джемми, и коротко поцеловал ее.

— Я поеду с тобой, папочка! — воскликнул Джемми с надеждой.

— Не в этот раз, приятель.

— Хочу увидеть индейцев!

— Попозже, возможно, когда ты подрастешь.

— Я могу говорить по-индейски! Дядя Йен научил меня! Хочу поехать!

— Не в этот раз, — непоколебимо ответила ему Бри, но он не желал слушать и начал вырываться изо всех сил. Джейми издал горлом небольшой рык и устремил на малыша строгий взгляд.

— Слушайся своих родителей, — сказал он. Джемми смотрел сердито и выдвинул нижнюю губу, словно полку, но прекратил возню.

— Как-нибудь ты должен рассказать мне, как ты это делаешь, — заметил Роджер, глядя на своего отпрыска.

Джейми засмеялся и наклонился к Джему.

— Поцелуешь деда на прощанье, а?

Благородно отложив свое разочарование, Джем потянулся и обхватил его за шею. Джейми взял малыша из рук Брианны, обнял его и поцеловал. Джемми пах кашей, тостами и медом, по-домашнему теплый и тяжелый в его руках.

— Будь хорошим и слушай свою маму, ага? И когда немного подрастешь, ты поедешь тоже. Пойдем, попрощайся с Кларенсом, ты можешь сказать ему те слова, которым дядя Йен учил тебя.

И дай-то Бог, чтобы это были слова, подходящие трехлетнему ребенку. У Йена было чрезвычайно безответственное чувство юмора.

"Или, возможно, — подумал он, усмехаясь про себя, — мне лишь вспоминаются некоторые вещи, которым я учил детей Дженни — включая Йена — только по-французски".

Он уже оседлал лошадь Роджера, и вьючный мул Кларенс был полностью загружен. В то время как Роджер укреплял свои седельные сумки, Брианна проверяла кожу подпруги и стремян, — больше для того, чтобы чем-то заняться, чем по необходимости. Она прикусила нижнюю губу зубами, стараясь не выглядеть обеспокоенной, но это никого не обманывало.

Джейми поднял малыша похлопать мула по носу, чтобы дать дочери и ее мужчине минутку уединения. Кларенс был хорошего нрава, и сносил энергичные похлопывания Джемми и исковерканные фразы на чероки с кроткой терпеливостью, но когда Джем повернулся в руках деда в сторону Гидеона, Джейми резко откинулся назад.

— Нет, парень, ты не хочешь трогать этого злобного мерзавца. Он тотчас оторвет тебе руку.

Гидеон подергивал ушами и бил копытами в нетерпении. Огромный жеребец умирал от желания скорее тронуться в путь и получить еще один шанс убить хозяина.

— Зачем ты держишь это дурное животное? — спросила Брианна, видя, как морщатся складками длинные губы Гидеона, обнажая в предвкушении его желтые зубы. Она забрала Джемми у деда, отступая подальше от коня.

— Малыша Гидеона? О, мы ладим. Кроме того, он — половина того, что я наторговал, девочка.

— Серьезно? — она окинула огромного гнедого коня подозрительным взглядом. — Ты уверен, что не спровоцируешь войну, отдавая индейцам кого-то вроде него?

— О, я и не думал отдавать его им, — заверил он ее. — Не напрямую, по крайней мере.

Гидеон был из разряда вздорных, капризных лошадей, с челюстями как железо и такой же волей. Однако эти дикие качества казались наиболее привлекательными для индейцев, так же как и массивная грудь коня, выносливость в быстрой длительной езде и крепкий мускулистый корпус. Когда Тихий Воздух, вождь в одной из деревень, предложил ему три оленьих шкуры за возможность спарить его пятнистую кобылу с Гидеоном, Джейми внезапно осознал, что обладает исключительным животным.

— Величайшая удача, что я так и не нашел времени кастрировать его, — сказал он, фамильярно похлопывая Гидеона по холке и рефлекторно нагибаясь, когда жеребец вскинул голову, намереваясь в ответ схватить его зубами. — Он отрабатывает свое содержание, и даже больше, останавливаясь в стадах индейских пони. Единственная вещь, о которой я просил его когда-либо, — чтобы он не артачился по этому поводу.

Брианна порозовела, как рождественская роза морозным утром; она засмеялась в ответ на это, что, впрочем, вогнало ее в еще более глубокую краску.

— Что такое кастрировать? — поинтересовался Джемми.

— Мама тебе расскажет, — он широко улыбнулся ей, взъерошил волосы Джемми и обернулся к Роджеру. — Готов, парень?

Роджер Мак кивнул и поставил ногу в стремя, перемахивая через спину лошади. У него был старый бурый мерин по имени Агриппа, который обычно хрюкал и хрипел, но был довольно крепким при этом и подходил такому всаднику как Роджер: достаточно умелому, но с неизменным ощущением душевной настороженности по отношению к лошадям.

Роджер наклонился из седла, чтобы в последний раз поцеловать Брианну, и они пустились в путь. Джейми уже — отдельно и сполна — попрощался с Клэр раньше.

Она с расческой в руке стояла возле окна в их спальне, выглядывая, чтобы помахать им, когда они проедут мимо. Ее волосы взвивались большими восхитительными волнами вокруг ее головы, и солнце раннего утра запуталось в них, как огонь в тернистом кустарнике. Он ощутил внезапное странное чувство, видя ее такой — растрепанной, полуобнаженной, в ночной сорочке. Чувство сильного желания, несмотря на то, что он был с ней не более часа назад. И еще что-то близкое к страху, как будто он может не увидеть ее никогда больше.

Почти не задумываясь, он взглянул на свою левую руку и увидел едва заметный шрам у основания большого пальца, буква "С" настолько стерлась, что была почти неразличима. Он не замечал ее и не думал об этом в течение многих лет, и неожиданно почувствовал, как будто ему не хватает воздуха, чтобы дышать.

Он все-таки помахал ей, и, засмеявшись, она послала ему дразнящий поцелуй. Боже, он пометил ее: он мог видеть темное пятно любовного укуса, которое оставил на ее шее, и горячий прилив смущения зарумянил его лицо. Он вонзил каблуки в бока Гидеона, от чего жеребец издал недовольный вопль и извернулся вокруг, пытаясь схватить наездника зубами за ногу.

С этой небольшой задержкой, они поехали дальше. Он оглянулся назад лишь единожды, в начале тропы, чтобы увидеть ее, обрамленную светом. Она подняла руку, как будто благословляя его, и затем деревья скрыли ее из вида.

* * *

ПОГОДА БЫЛА ЯСНАЯ, хотя и холодная, как это бывает в начале осени; дыхание лошадей вырывалось паром, пока они спускались от Фрейзерс Ридж через крохотное поселение, ныне называемое Купервилль, и по Великой Бизоньей Тропе на север. Он не спускал глаз с неба: было еще слишком рано для снега, но проливные дожди не были редкостью. И хотя те облака, которые встречались, были похожи на кобылий хвост, никаких причин для беспокойства не было.

Они почти не разговаривали, каждый из них — наедине со своими мыслями. Роджер Мак был легкой компанией, по большей части. И все же, Джейми недоставало Йена; он хотел бы обсудить ситуацию, которая предстояла сейчас с Tsisqua. Йен понимал мышление индейцев лучше, чем большинство белых людей, и Джейми, в то же время, достаточно хорошо понял жест Птицы по доставке костей отшельника — это было доказательством его хорошего расположения по отношению к поселенцам в будущем, если король отправит индейцам оружие. Для Джейми мнение Йена по этому поводу было бы очень ценным.

В то же время, для будущих отношений, было необходимо, чтобы он представил Роджера Мака в деревнях... Он покраснел при мысли о необходимости объяснить молодому человеку про...

Чертов Йен. Парень просто исчез в ночи несколько дней назад, он и его собака. Он делал это и раньше и, несомненно, вернется так же внезапно, как и ушел. Вся та темнота, которую он принес с собой с севера, время от времени настолько переполняла его, что он исчезал в лесу, возвращаясь тихим и отрешенным, но несколько более умиротворенным.

Джейми понимал это достаточно хорошо: уединение было его собственным способом утолить тоску одиночества. И от каких бы воспоминаний парень не бежал, — или каких бы ни искал — они были в лесу...

— Говорил ли он тебе когда-нибудь о них? — спрашивала Клэр, обеспокоенная. — Его жена? Его ребенок?

Нет. Йен не рассказывал ничего о периоде своей жизни, который провел среди могавков, и единственным сувениром, который он привез с севера, был браслет, сплетенный из бело-голубых денег-раковин. Джейми однажды мельком увидел его в спорране Йена, но этого было недостаточно, чтобы узнать узор.

"Благословенный Михаил да защитит тебя, парень, — про себя подумал он о Йене. — И пусть ангелы исцелят тебя".

То одно, то другое, у Джейми не было возможности поговорить с Роджером Маком, пока они не остановились перекусить в полдень. Они ели свежую пищу, собранную для них женщинами в дорогу, и наслаждались трапезой. Еще и на ужин осталось достаточно; на следующий день это могут быть кукурузные лепешки и что-нибудь, что попадется им по пути и будет легко поймать и приготовить. Еще день, и женщины из племени Зимних птиц накормят их по-королевски, как представителей короля Англии.

— В последний раз это были утки, фаршированные бататами и кукурузой, — рассказывал он Роджеру. — Имей в виду, по их обычаям, есть нужно столько, сколько сможешь, не важно, что подают, ты — гость.

— Понял, — Роджер чуть улыбнулся, затем посмотрел вниз, на полу­съеденную сосиску в тесте в своей руке. — Кстати, об этом. О гостях, я имею в виду. Есть небольшая проблема, мне кажется, — с Хирамом Кромби.

— Хирам? — Джейми удивился. — Что не так с Хирамом?

Губы Роджера подергивались в неуверенности — рассмеяться или нет.

— Ну, только то, что, как ты знаешь, все называют кости, которые мы похоронили, останками Эфраима, ага? Это все Бри виновата, но так оно и есть.

Джейми кивнул, заинтересовавшись.

— Ну вот. Вчера Хирам пришел ко мне и сказал, что он размышлял над этим вопросом, молился и все такое, и пришел к выводу: если правда, что кто-то из индейцев приходится родней его жене, тогда, само собой, некоторые из них также должны быть спасены.

— Серьезно? — веселье начало разгораться в его груди.

— Да. И таким образом, сказал он, он призван нести этим несчастным дикарям слово Христа. Иначе, как еще они его услышат?

Джейми потер костяшкой пальца верхнюю губу, разрываясь между весельем и смятением, когда представил Хирама Кромби, входящим в деревню чероки с Псалтырью в руке.

— Ммфм. Хорошо, но... неужели вы не верите, — пресвитериане, я имею в виду, — что все предопределено? Что кто-то будет спасен, а кто-то проклят, и нет способа это изменить? Именно поэтому все католики мчатся в ад на бешеной скорости?

— А... ну... — Роджер замешкался, явно не вполне готовый сам открыто ответить на этот вопрос. — Ммфм. Я предполагаю, что среди пресвитериан могут быть некоторые расхождения во мнениях. Но, да, это именно то, что думает Хирам и его община.

— Ага. Ну, если он думает, что некоторые индейцы должны быть спасены априори, зачем тогда нужно проповедовать среди них?

Роджер потер пальцем между бровей.

— Ну, видишь ли, это одна из причин, почему пресвитериане молятся, и ходят в церковь, и все такое. Даже если они спасены, они испытывают желание славить Бога за это и... и научиться делать это как можно лучше, жить таким образом, как того желает Бог. В благодарность за свое спасение, понимаешь?

— Я скорее думаю, что Бог Хирама Кромби имеет слабое представление об образе жизни индейцев, — сказал Джейми, живо вспоминая обнаженные тела в тусклом янтарном отблеске и запах меха.

— Безусловно, — ответил Роджер, так точно ухватив сухой тон Клэр, что Джейми засмеялся.

— Ага, я понимаю, в чем проблема, — и он действительно понимал, хотя все еще находил это забавным. — Итак, Хирам думает пойти в деревню чероки и проповедовать? Именно это?

Роджер кивнул, глотая кусок сосиски.

— Если быть точным, он хотел, чтобы ты взял его туда. И представил его. Он сказал, что, конечно, не ожидает, что ты будешь переводить его проповедь.

— Боже правый, — он на мгновение представил эту перспективу, потом решительно встряхнул головой. — Нет.

— Конечно, нет, — Роджер вытащил пробку из бутылки с пивом и предложил напиток Джейми. — Я просто подумал, что должен сказать тебе, чтобы ты мог решить, как лучше ответить ему, когда он спросит.

— Очень предусмотрительно с твоей стороны, — заметил Джейми, взял бутылку и пил, не останавливаясь.

Он опустил ее, передохнул — и замер. Он видел, как резко повернулась голова Роджера Мака, и знал, что он тоже уловил это, принесенное прохладным ветерком.

Роджер Мак обернулся к нему, черные брови нахмурились.

— Ты чувствуешь запах гари? — спросил он.

* * *

РОДЖЕР УСЛЫШАЛ ИХ первым: пронзительная какофония криков и кудахтанья, словно визг ведьм. Затем хлопанье крыльев, по мере того, как они приближались, и птицы взлетели вверх, по большей части ворСны, но кое-где и огромные черные вСроны.

— О, Боже, — тихо сказал он.

Два тела висели на дереве перед домом. Все, что осталось от них. Он мог сказать, что это были мужчина и женщина, но только по их одежде. К ноге мужчины был прикреплен кусок бумаги, такой смятый и запачканный, что он увидел его только потому, что один край бумаги приподнял ветер.

Джейми оторвал его, расправляя, чтобы прочесть, и бросил его на землю. "Смерть регуляторам", — гласила записка; Роджер увидел неразборчивые каракули на мгновенье, перед тем, как ветер унес клочок бумаги прочь.

— Где дети? — спросил Джейми, резко обернувшись к нему. — В этой семье есть дети. Где они?

Пепел был холодным, ветер уже рассеивал его, но запах гари наполнял, забивал дыхание Роджера, обжигал горло так, что слова скребли его словно гравий, лишенные смысла, как скрип гальки под ногами. Роджер попытался говорить, прочистил горло и сплюнул.

— Прячутся, возможно, — прохрипел он и вскинул руку в сторону леса.

— Да, может быть, — Джейми резко встал, крикнул в сторону леса и, не дожидаясь ответа, направился к деревьям, чтобы позвать снова.

Роджер последовал за ним, оказавшись немного в стороне, когда они достигли кромки леса. Поднимаясь по склону вверх за домом, оба они выкрикивали успокаивающие слова, которые тут же проглатывала лесная тишина.

Роджер спотыкался между деревьев, потел, тяжело дышал, не обращая внимания на боль в горле, когда он кричал, и замолкая только для того, чтобы услышать, если кто-нибудь ответит. Временами краем глаза он замечал движение и резко разворачивался по направлению к нему, чтобы не увидеть ничего, кроме дуновения ветра сквозь островки сухой осоки или свисающие лианы, колеблющиеся, будто кто-то только что прошел этим путем.

Ему вдруг показалось, что он увидел играющего в прятки Джемми, и образ улепетывающих ножек и солнца, отражавшегося от маленькой головки, дали ему силу кричать снова и снова. В конце концов, он должен был признать, что дети не могли убежать так далеко, и повернул в направлении хижины, время от времени продолжая звать осипшим, задушенным хрипом.

Он вернулся в палисадник, чтобы найти Джейми, склонившимся за камнем, который он с большой силой швырнул в пару воронов, которые устроились на дереве-виселице, сосредоточив блестящие глаза на его ноше. Вороны пронзительно вскрикнули и улетели прочь, но только до соседнего дерева, где они уселись, наблюдая.

День был холодным, но оба мужчины взмокли от пота, влажные волосы спутались на их шеях. Джейми вытер лицо рукавом, тяжело дыша.

— С-сколько детей? — дыхание Роджера было прерывистым, его горло скребло так, что он едва мог произносить слова шепотом.

— По крайней мере, трое, — Джейми откашлялся и сплюнул. — Старшему — двенадцать, может быть, — он застыл на мгновенье, глядя на тела. Затем перекрестился и достал кинжал, чтобы срезать их.

У них ничего не было, чтобы выкопать могилы; лучшее, что можно было придумать — широкая яма в покрове опавших листьев в лесу и шаткая пирамида из кусков скалы, скорее, чтобы досадить воронам, чем для соблюдения приличий.

— Они были регуляторами? — спросил Роджер, останавливаясь посреди работы, чтобы вытереть лицо рукавом.

— Да, но... — голос Джейми затих. — Это не имеет никакого отношения к тому делу, — он покачал головой и отвернулся, чтобы собрать еще камней.

Роджер думал сначала, что это наполовину скрытый в листьях булыжник, который скатился к сгоревшей стене хижины. Он коснулся его, и он пошевелился, заставив его вскочить на ноги с криком, который дал бы фору любому ворону.

Джейми оказался рядом через секунду, как раз вовремя, чтобы извлечь маленькую девочку из листьев и золы.

— Тише, muirninn, тише, — сказал Джейми тут же, хотя ребенок, на самом деле, не плакал. Ей было, возможно, восемь, ее одежда и волосы сгорели, и ее кожа так почернела и потрескалась, что ее, безусловно, можно было принять за камень, если бы нее глаза.

— О, Боже, о, Боже, — Роджер продолжал повторять это шепотом еще долго после того, как стало ясно: если это молитва, на нее давно получен ответ.

Он качал девочку, держа возле своей груди, и ее глаза приоткрылись, разглядывая его без какого-либо облегчения или любопытства — лишь со спокойной обреченностью.

Джейми полил из своей фляги воды на носовой платок; он вложил его конец между ее губами, чтобы намочить их, и Роджер увидел, как рефлекторно дернулось ее горло, когда она высосала влагу.

— Ты будешь в порядке, — шептал ей Роджер. — Все будет хорошо, leannan.

— Кто это сделал, nighean? — спросил Джейми, как можно осторожнее. Роджер видел, что она поняла; вопрос взволновал зеркало ее глаз, как ветер — поверхность озера, но затем возбуждение прошло, снова оставив в них лишь отрешенность. Она не говорила, не зависимо от того, какие вопросы они задавали, только смотрела на них безразличным взглядом и продолжала полусонно сосать влажную ткань.

— Ты крещеная, leannan? — спросил Джейми, наконец, и Роджер почувствовал толчок глубокого потрясения от этого вопроса. Шокированный тем, что они нашли ее, он не смог правильно оценить ее состояние.

— Elle ne peut pas vivre, — по-французски тихо сказал Джейми, его глаза встретились с глазами Роджера. "Она не выживет".

Его первым побуждением было внутреннее отрицание. Конечно, она выживет, она должна. Но кожа сходила с нее огромными клочьями, лишенное покровов тело запекалось коркой, но продолжало кровить. Он мог видеть белые края коленных чашечек, и в буквальном смысле видел, как билось ее сердце, красноватая полупрозрачная выпуклость, которая пульсировала сквозь раны в ее грудной клетке. Она была легкой, словно соломенная куколка, и он начал мучительно осознавать, что она, казалось, всплывает в его руках, как пленка масла на воде.

— Тебе больно, солнышко? — спросил он ее.

— Мама? — прошептала она. Затем закрыла глаза и ничего не говорила больше, только едва различимое "Мама?" время от времени.

Сначала он подумал, что они могли бы забрать ее обратно, во Фрейзерс Ридж, к Клэр. Но туда было более одного дня езды; она бы не выдержала этого. Никаких шансов.

Он сглотнул, эта мысль перекрыла ему горло как петля. Он посмотрел на Джейми, увидев то же самое болезненное осознание в его глазах. Джейми сглотнул тоже.

— Ты знаешь... ее имя? — Роджер с трудом мог дышать, и прикладывал усилия, чтобы говорить. Джейми покачал головой, затем сжался, ссутулив плечи.

Она перестала сосать, но продолжала бормотать "Мама?" снова и снова. Джейми убрал платок из ее губ и выжал из него несколько капель на ее почерневший лоб, шепча слова крещения.

Потом они смотрели друг на друга, осознавая неизбежность. Джейми был бледен, пот бисером выступил на его верхней губе среди щетинок рыжей бороды. Крепясь, он глубоко вздохнул и поднял руки, предлагая.

— Нет, — произнес Роджер тихо. — Я сделаю это, — девочка принадлежала ему: он, скорее, оторвал бы себе руку, чем отдал бы ее кому-то. Роджер потянулся за носовым платком, и Джейми вложил в его ладонь испачканный сажей, по-прежнему влажный кусок ткани.

Он никогда не думал ни о чем подобном, и не мог раздумывать сейчас. Ему это было не нужно. Без колебаний он крепко обхватил ее и положил платок поверх ее носа и рта, затем плотно прижал ткань рукой к лицу девочки. Между большим и указательным пальцами своей руки он чувствовал уютно поместившийся маленький бугорок ее носа.

Ветер запутался в листьях в вышине, и золотой дождь пролился на них, шелестя по его коже, обдавая прохладой его лицо. "Ей, должно быть, холодно", — подумал он, и захотел укрыть ее, но у него не было свободных рук.

Другой рукой он обхватил ее тельце, кисть покоилась на ее груди: он мог ощущать крохотное сердечко под своими пальцами. Оно вздрогнуло, часто забилось, пропустило удар, сделало пару ударов... и остановилось. Это трепетание продолжалось мгновенье; он мог почувствовать, как сердечко пытается найти достаточно силы стукнуть еще один, последний, раз, и испытал кратковременную иллюзию, что оно не только сделало бы это, но пробилось бы сквозь хрупкую стенку ее груди в его руку, в своей потребности жить.

Но момент миновал, так же как и иллюзия, и наступила глубокая неподвижность. Рядом закричал ворон.

* * *

ОНИ ПОЧТИ ЗАКОНЧИЛИ похороны, когда звук копыт и бряцание сбруи возвестили о гостях — большом количестве гостей.

Роджер приготовился скрыться в лесу, взглянул на своего тестя, но Джейми покачал головой, отвечая на незаданный вопрос.

— Нет, они не вернутся. Зачем? — его угрюмый пристальный взгляд обратился к дымящимся руинам жилища, вытоптанному палисаднику и низким холмикам могил. Маленькая девочка все еще лежала рядом, накрытая плащом Роджера. Он пока не был готов опустить ее в землю: осознание ее живой было слишком свежим.

Джейми выпрямился, потянув спину. Роджер заметил, как он бросил взгляд, чтобы убедиться, что его винтовка под рукой, прислоненная к стволу дерева. Затем он в ожидании устроился, опираясь на обугленную доску, которую использовал вместо лопаты.

Из-за деревьев появился первый всадник, его лошадь фыркала и вскидывала голову от запаха пожарища. Всадник умело направил ее вокруг и принудил подойти ближе, наклоняясь вперед, чтобы разглядеть, кто они такие.

— Так это ты, Фрейзер? — морщинистое лицо Ричарда Брауна выглядело отталкивающе веселым. Он взглянул на обугленные и дымящиеся бревна, затем повернулся к своим товарищам. — Так и знал, что ты не заработал свои деньги исключительно на продаже виски.

Мужчины — Роджер насчитал шесть человек — поёрзали в своих седлах, фыркая в ответ на шутку.

— Прояви немного уважения к мертвым, Браун, — Джейми кивнул в сторону могил, и лицо Брауна посерьезнело. Он резко взглянул на Джейми, потом на Роджера.

— Вас только двое, так? Что вы здесь делаете?

— Роем могилы, — ответил Роджер. Его ладони покрылись мозолями, он медленно вытер руку сбоку о бриджи. — А что делаете здесь вы?

Браун внезапно выпрямился в седле, но ответил его брат Лайонел.

— Возвращаемся из Овенависгу, — сказал он, указывая головой на лошадей. Приглядевшись, Роджер увидел четыре вьючные лошади, нагруженные шкурами, и несколько других лошадей, несущих раздутые седельные сумки. — Учуяли огонь и приехали посмотреть, — он взглянул вниз на могилы. — Тидж О'Брайан, не так ли?

Джейми кивнул.

— Ты знал его?

Ричард Браун пожал плечами.

— Ага. Это было по пути в Овенависгу. Я останавливался раз или два, ужинал с ними, — запоздало он снял свою шляпу, зализывая ладонью клочки волос на свое лысеющее темя. — Упокой их, Господи.

— Кто сжег их, если это не вы? — выкрикнул один из молодых мужчин в отряде, судя по его узкими плечами и выступающей челюсти, кто-то из Браунов. Он неуместно усмехнулся, очевидно, думая, что это шутка.

Принесенный ветром опаленный кусок бумаги трепетал напротив булыжника, что лежал возле ноги Роджера. Он поднял его и, шагнув вперед, шлепнул им по седлу Лайонела Брауна.

— Знаешь что-то об этом, а? — спросил он. — Это было прикреплено к телу О'Брайана, — он казался раздраженным, понимал это, но его это не волновало. Горло болело, и голос выходил из него, словно был пропущен через терку.

Подняв брови, Лайонел Браун взглянул на бумагу, затем передал записку своему брату.

— Нет. Вы сами ее написали, что ли?

— Что? — он уставился на мужчину, моргая от ветра.

— Индейцы, — сказал Лайонел Браун, кивнув в сторону дома. — Индейцы это сделали.

— О, правда? — Роджер мог слышать подводные течения в голосе Джейми — скептицизм, осторожность и ярость. — Какие индейцы? Те, у которых вы купили шкуры? Они говорили вам об этом, не так ли?

— Не будь дураком, Нелли, — Ричард Браун по-прежнему говорил низким голосом, но его брат немного вздрогнул, услышав это. Браун направил свою лошадь, придвинувшись ближе. Джейми оставался на месте, хотя Роджер видел, как сжались его руки на доске. — Убили всю семью, да? — спросил Браун, бросив взгляд на маленькое тельце, накрытое плащом.

— Нет, — ответил Джейми. — Мы не нашли двух старших детей. Только маленькую девочку.

— Индейцы, — упрямо повторил Лайонел Браун из-за спины своего брата. — Они забрали их.

Джейми глубоко вздохнул и закашлялся от дыма.

— Хорошо, — произнес он. — Я спрошу потом в деревнях.

— Ты не найдешь их, — сказал Ричард Браун. Он смял записку, быстро сжав кулак. — Если их забрали индейцы, они не станут держать пленников близко. Они продадут их в Кентукки.

Всеобщий гул согласия пронесся среди мужчин, и Роджер почувствовал, как уголек, тлевший в его груди весь день, разгорается в пламя.

— Индейцы не писали этого, — огрызнулся он, тыкая пальцем в записку в руке Брауна. — И если это была месть О'Брайану за то, что он был регулятором, они не забрали бы детей.

Браун, прищурив глаза, посмотрел на него долгим взглядом. Роджер почувствовал, как Джейми, приготовившись, слегка переместил свой вес.

— Нет, — произнес Браун тихо. — Они не стали бы. Именно поэтому Нелли предположил, что это написали вы сами. Скажем, индейцы пришли и украли малышей, но потом пришли вы и решили забрать то, что осталось. Тогда вы подожгли хижину, повесили О'Брайана и его жену, прицепив эту записку, и готово. Что вы скажете на это, мистер МакКензи?

— Я хотел бы спросить, как вы узнали, что они были повешены, мистер Браун?

Лицо Брауна напряглось, и Роджер ощутил предостерегающую руку Джейми на своей руке, только тогда осознав, что его собственные кулаки сжаты.

— Веревки, charaid, — сказал Джейми, его голос был очень спокойным. Слова звучали смутно, и он посмотрел. Действительно, веревки, которые они срезали с трупов лежали под деревом, там, где они их оставили. Джейми продолжал говорить, его голос оставался размеренным, но Роджер больше не слышал слов. Ветер оглушил его, и где-то из-под его завываний он слышал мягкий стук бьющегося сердца. Это могло быть его собственное... или ее.

— Слезай с лошади, — Ветер хлестал его в лицо, густо наполненный сажей, и слова застряли в его горле. Его рот был забит вязким и кислым пеплом; он кашлял и отплевывался, глаза слезились.

Смутно он начал осознавать боль в руке, и мир начал возвращаться в поле зрения. Младшие мужчины уставились на него с выражениями от усмешки до настороженности. Ричард Браун и его брат упорно избегали смотреть на него, сосредоточившись на Джейми, который продолжал сжимать его руку.

С усилием он стряхнул руку Джейми, обращая к своему тестю небольшой кивок, как подтверждение того, что он не собирается уподобляться берсеркеру, хотя его сердце неистово билось и ощущение петли так туго стягивало его горло, что он не мог говорить, даже если бы был способен сформулировать слова.

— Мы поможем, — Браун кивнул на маленькое тело на земле и начал перекидывать ногу через седло, но Джейми остановил его небольшим жестом.

— Нет, мы справимся.

Браун остановился неуклюже — ни туда, ни сюда. Его губы сжались в тонкую линию, и он уселся обратно, натянул вожжи, развернулся и поехал прочь, не попрощавшись. Остальные последовали за ним, оборачиваясь с любопытством, пока уезжали.

— Это были не они, — Джейми поднял свою винтовку и держал ее, пристально вглядываясь в лес, где скрылся последний из мужчин. — Хотя знают они об этом больше, чем говорят.

Роджер безмолвно кивнул. Он целенаправленно дошел до дерева, на котором была устроена виселица, откинул ногой веревки и вогнал свой кулак в ствол, один раз, второй, третий. Остановился, задыхаясь, прижавшись лбом к шершавой коре. Боль, саднившая костяшки пальцев, немного помогла.

Вереницы крохотных муравьев суетливо спешили вверх между пластинами коры, связанные и полностью поглощенные каким-то важнейшим делом. Он понаблюдал за ними немного, пока не смог глотать снова. Затем выпрямился и пошел хоронить ее, потирая синяк на костяшках руки.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

Похищение.

Глава 26. ВЗГЛЯД В БУДУЩЕЕ.

9 октября, 1773.

РОДЖЕР БРОСИЛ ДОРОЖНЫЕ СУМКИ на землю рядом с ямой и заглянул внутрь.

— Где Джем? — спросил он.

Его измазанная по уши в грязи жена посмотрела на него и смахнула с лица матовый от пота локон волос.

— И тебе привет, — сказала она. — Хорошее было путешествие?

— Нет, — отрезал Роджер. — Где Джем?

При этих словах у нее поднялись брови, и, воткнув лопату в землю на дне ямы, она протянула вверх руку, чтобы он помог ей выкарабкаться наружу.

— Он у Марсали. Они с Германом играют в Дрынь маленькими машинками, что ты смастерил для них — или играли, когда я оставила его там.

Узелок тревоги, который последние две недели сжимал его ребра, стал постепенно ослабевать. Внезапный спазм в горле лишил его речи, он кивнул, затем подался вперед и притянул ее к себе, прижимая изо всех сил, несмотря на ее испуганный вопль и перепачканную одежду.

Он крепко сжимал жену, его собственное сердце громко стучало в ушах, и не хотел, не мог отпустить, пока она сама не вывернулась из его объятий. Брианна все еще держала свои руки у него на плечах, но склонила голову набок, приподняв бровь.

— Даа, я тоже скучала по тебе, — сказала она. — Что-то не так? Что случилось?

— Ужасные вещи, — пожар, смерть маленькой девочки — все это за время путешествия словно превратилось в сон, кошмар заглушился монотон­ностью верховой езды, ходьбы, постоянным завыванием ветра и хрустом сапог по гравию, песку, сосновым иголкам и грязи, поглощающими пятнами зелени и желтизны, в которых они потеряли себя под бесконечной голубизной неба.

Но теперь он был дома и больше не дрейфовал в дикой природе. И воспоминание о маленькой девочке, оставившей свое сердце в его руках, внезапно стало таким реальным, словно произошло мгновение назад.

— Пойдем внутрь, — сказала Брианна, с беспокойством разглядывая его. — Тебе необходимо что-нибудь горячее, Роджер.

— Я в порядке, — ответил он, но без возражений последовал за ней.

Он сел за стол, пока она ставила чайник для чая, и рассказал ей обо всем, что произошло, опустив голову на руки, глядя на разбитую столешницу с домашними следами пролитой жидкости и подгоревшими пятнами.

— Я все думал, должно же быть что-то... Какой-нибудь способ. Но ничего нельзя было сделать. Даже когда я... положил руку ей на лицо, я был уве­рен, что это все не по-настоящему. Но в то же время, — он сел прямо, рассматривая свои ладони. В то же время, это было самым ярким переживанием в его жизни. Ему было невыносимо даже думать об этом, за исключением мимолетных моментов, однако он знал, что всегда будет помнить малейшие детали этого происшествия. Внезапно, у него перехватило горло.

Увидев, как его рука коснулась неровного шрама на шее, Брианна испытующе посмотрела ему в лицо.

— Ты можешь дышать? — с тревогой спросила она. Он покачал головой, однако это было неправдой, он еще каким-то образом дышал, но казалось, что горло раздавила чья-то огромная рука, а гортань и трахея превратились в кровавую кашу.

Он махнул рукой, показывая, что все будет хорошо, хоть сам и сомневался в этом. Она подошла к нему сзади, оттянула его руку от горла и легко прикоснулась к шраму собственными пальцами.

— Все будет хорошо, — сказала она тихо. — Просто дыши. Ни о чем не думай. Просто дыши.

Ее холодные пальцы пахли землей. Его глаза наполнились слезами. Он моргнул, желая увидеть комнату, очаг и свечи, посуду и ткацкий станок, чтобы убедиться, где находится. Капля теплой влаги скатилась по его щеке.

Он попытался сказать ей, что все в порядке, что он не плачет, но она просто обняла его крепче, обхватив одной рукой грудь — другая все еще покоилась на болезненном коме в его горле. Своей спиной он ощущал ее мягкие груди, и скорее чувствовал, нежели слышал, как она тихонько напевала, некий немелодичный звук, который она обычно издавала, будучи встревоженной или сильно сконцентрированной на чем-то.

В конце концов, спазм начал ослабевать, и ощущение удушья оставило его. С невероятным облегчением его грудь поднялась в свободном дыхании, и Брианна отпустила его.

— А что ты... такое... роешь? — спросил Роджер с легким усилием. Он обернулся к ней и с гораздо большим усилием улыбнулся. — Яму для коп....чения... гиппо... потама?

Тень улыбки коснулась ее лица, хотя глаза все еще были озабоченно темными.

— Нет, — сказала она. — Это сурковая печь для обжига.

Роджер на мгновенье попытался придумать остроумное замечание по поводу того, что это была слишком большая яма для убийства такого мелкого существа, как сурок, но у него не получилось.

— О, — вместо этого сказал он.

Он взял горячую кружку чая с кошачьей мятой, которую она дала ему в руки, и держал близко к лицу, позволяя ароматному пару согреть его нос и покрыть легкой дымкой холодные щеки.

Брианна также налила кружку чая себе и села напротив него.

— Я рада, что ты дома, — сказала она нежно.

— Да. Я тоже, — он сделал глоток, все еще обжигающий. — Печь для обжига? — он рассказал бы ей об О'Брайанах, он должен был, но не хотел говорить об этом. Не сейчас. Она, казалось, почувствовала это, и не давила на него.

— Ага. Для воды, — он, должно быть, выглядел озадаченным, так как ее улыбка стала более искренней. — Я же говорила тебе, что это включает в себя грязь, разве нет? Кроме того, это была твоя идея.

— Моя? — сейчас, казалось, уже ничто не могло его удивить, но он не помнил никаких ярких идей, связанных с водой.

Проблема подведения воды в дома заключалась в транспортировке. Слава Богу, воды здесь было в изобилии: она текла в ручьях, спадала водопадами, капала с уступов, выплескивалась из источников, просачивалась в заболоченной земле под скалами... Но заставить ее течь туда, куда тебе нужно, требовало какого-то способа удерживания.

— Мистер Вемисс рассказал фройляйн Берриш — это его возлюбленная, их свела фрау Юта, — о том, чем я занимаюсь, и она сказала ему, что мужской хор в Салеме работает над тем же, так что...

— Хор? — он сделал еще один осторожный глоток и понял, что чай вполне остыл для питья. — Почему хор...

— Они просто так себя называют. Есть хор холостяков, хор незамужних женщин, хор женатых пар... Однако, они не просто поют вместе, это своего рода общественные группы, и каждый хор делает определенную работу для всей общины. Ну так вот, — она взмахнула рукой, — они пытаются подвести воду к городу и столкнулись с похожей проблемой — у них нет металла для труб. Помнишь, ты упоминал о керамических изделиях из Салема. В общем, они пытались выстругать трубы из бревен, но это очень тяжело и отнимает много времени, потому что приходится удалять сердцевину при помощи сверла, и, к тому же, нужны металлические кольца, чтобы соединить бревна вместе. И бревна гниют через какое-то время. Но затем у них появилась та же идея, что и у тебя — почему бы не сделать трубопровод из обожженной глины?

Брианна заметно оживилась, рассказывая об этом. Ее нос уже не был красным от холода, но на щеках розовел румянец, и глаза сверкали интересом. Она активно жестикулировала во время разговора — "Наследие ее матери", — подумал он, развеселившись.

— ...в общем, мы сбросили детей на маму и миссис Баг, и Марсали и я пошли в Салем...

— Марсали? Но ведь она не может ехать верхом, верно? — Марсали была уже на сносях, до такой степени, что, находясь рядом с ней, он начинал слегка нервничать, боясь, что в любой момент могут отойти воды.

— Ее срок только через месяц. Кроме того, мы не ехали верхом, мы взяли телегу и обменяли мед, сидр и оленину на сыр и килты, и... видишь мой новый чайник? — она с гордостью махнула рукой на чайник — домашняя небольшая вещица с красно-коричневой глазурью и желтыми волнистыми узорами, нарисованными по середине. Это была одна из самых уродливых вещей, которые ему доводилось видеть, и ее вид заставил его прослезиться от радости снова находиться дома.

— Тебе не нравится? — спросила она, небольшая морщинка появилась между ее бровей.

— Нет, он замечательный, — сказал Роджер хрипло. Он нащупал носовой платок и высморкался в него, пряча свои эмоции. — Очень нравится. Так ты говорила... Марсали?

— Я говорила о водопроводе. Но... есть кое-что и о Марсали тоже, — морщинка углубилась. — Боюсь, Фергюс не слишком хорошо себя ведет.

— Да? А что он сделал? Завел бурный роман с миссис Кромби?

Это предположение было встречено испепеляющим взглядом, но ненадолго.

— Для начала, он подолгу отсутствует, оставляя бедную Марсали заниматься детьми и всей домашней работой.

— Это совершенно нормально для этого времени, — заметил он. — Большинство мужчин так делает. Твой отец так делает. Я так делаю. Ты разве не заметила?

— Заметила, — сказала она, одаривая его слегка злобным взглядом. — Но я имела в виду, что мужчины делают всю тяжелую работу, например, вспашку и посев. И оставляют женам выполнять работу по дому: готовку, прядение, ткачество, и стирку, и консервирование, и... в общем, как говорится, всю подобную работу. А Марсали приходится все это делать самой, плюс дети и работа в поле, да еще и работа на солодовне. И когда Фергюс дома, он обычно раздражителен и слишком много пьет.

Это также звучало как нормальное поведение отца трех маленьких, непослушных детей и мужа глубоко беременной женщины, подумал Роджер, но ничего не сказал.

— Никогда не считал Фергюса бездельником, — мягко заметил он. Бри покачала головой, все еще хмурясь, и налила свежего чая в его кружку.

— Нет, он не лентяй, по правде говоря. Ему тяжело, с одной рукой; он действительно не может справиться с определенной домашней работой — но он даже не помогает с детьми или с готовкой, когда Марсали занята. Па и Йен помогают со вспашкой, но... И он отсутствует по нескольку дней подряд — иногда подбирая тут и там какую-нибудь работенку, переводит путешественникам, но по большей части — просто пропадает. И... — она замялась, бросив на него стремительный взгляд, словно раздумывала, стоит ли продолжать дальше.

— И? — вежливо произнес он. Чай действовал: боль в горле почти прошла.

Она опустила глаза на стол, рисуя пальцем невидимые узоры на дубовой столешнице.

— Она ничего не говорила... но, думаю, он ее бьет.

Роджер почувствовал внезапный резкий толчок в сердце. Его первой реакцией было немедленно прогнать от себя эту мысль — но он слишком много видел, живя с Преподобным. Слишком много семей, внешне сдержанных и респектабельных, где жены высмеивали собственную "неуклюжесть", отмахиваясь от обеспокоенности по поводу синяков под глазами, сломанных носов и вывихнутых запястий. Слишком много мужчин, которые снимали напряжение по обеспечению семьи, прибегая к бутылке.

— Черт, — сказал он, неожиданно почувствовав полное измождение. Он потер свой лоб, где зарождалась головная боль. — С чего ты взяла? — резко бросил он. — У нее есть следы?

Бри грустно кивнула, продолжая смотреть вниз, хотя ее палец остановился.

— На руке, — она обвела рукой вокруг собственного предплечья для наглядности. — Маленькие круглые синяки, как следы от пальцев. Я видела, когда она подняла руки, чтобы снять бочонок медовых сот с телеги, и ее рукав откинулся назад.

Он кивнул, желая, чтобы вместо чая в кружке оказалось что-нибудь покрепче.

— Думаешь, мне стоит с ним поговорить?

Она подняла на него глаза, заметно потеплевшие, но все еще сохраняющие взволнованность.

— Знаешь, большинство мужчин не предложили бы такого.

— Ну, конечно, я не так представляю себе веселое времяпрепровождение, — признался Роджер. — Но нельзя позволить такому продолжаться, надеясь, что все пройдет само по себе. Кто-то должен что-то сказать.

Правда, одному Богу известно, что тут скажешь, — и как. Он уже жалел о своем предложении, пытаясь придумать, что, черт возьми, можно сказать. "Ну что, Фергюс, старина. Слыхал, ты поколачиваешь свою жену. Будь хорошим парнем и завязывай с этим, ладно?".

Он осушил до дна свою кружку и поднялся поискать виски.

— У нас все закончилось, — сказала Брианна, увидев его намерения. — Мистер Вемисс болел недавно.

Роджер со вздохом поставил пустую бутылку. Она нежно прикоснулась к его руке.

— Мы приглашены на ужин в Большой Дом. Можем пойти пораньше, — это было ободряющее предложение. У Джейми неизменно была припасена бутылка превосходного виски, спрятанная где-нибудь на крайний случай.

— Да, хорошо, — он снял плащ Бри с вешалки и набросил ей на плечи. — Кстати, думаешь, мне стоит обмолвиться о Фергюсе твоему Па? Или лучше сделать все самому? — у него появилась внезапная низменная идея, что Джейми посчитает это дело своим и позаботится об этом.

Казалось, это именно то, чего Брианна боялась; она качала головой, одновременно растеребив свои полусухие волосы.

— Нет! Думаю, Па просто свернет ему шею. И Фергюс тогда уж точно не сможет помочь Марсали, если будет мертв.

— Ммфм, — он смирился с неизбежным, и открыл перед ней дверь. Большой белый дом светился на холме над ними, спокойный в послеполуденном свете, громадные, но мягкие очертания большой красной ели позади него; уже не в первый раз он чувствовал, что дерево словно охраняет дом — и в его теперешнем хрупком душевном состоянии, он находил эту идею успокаивающей.

Они сделали небольшой крюк, чтобы он смог должным образом оценить новую яму и услышать все о принципе работы сурковой печи для обжига. Он не смог разобраться во всех деталях, лишь понял, что смысл в том, чтобы создать внутри очень высокую температуру, но нашел объяснения Брианны умиротворяющими.

— ...кирпичи для дымохода, — говорила она, указывая на дальний угол восьмифутовой ямы, которая на данный момент представляла собой не что иное, как место возложения чрезмерно большого гроба. Однако она сделала хорошую, аккуратную работу: края были выровнены под прямым углом, словно использовался специальный инструмент, а стенки тщательно сглажены. Он ей так и сказал, и она просияла в ответ, заправив рыжие локоны за ухо. — Она должна быть намного глубже, — сказала Брианна, — может еще фута на три. Но почва здесь очень хороша для рытья — она рыхлая, но не слишком осыпается. Я надеюсь, что смогу закончить яму до того, как пойдет снег, но не уверена. Она потерла костяшками пальцев под носом, сомнительно щурясь на дыру. — Но мне нужно расчесать и скрутить еще довольно много шерсти, чтобы спрясть зимние рубашки для тебя и Джемми, и я буду собирать и делать заготовки всю следующую неделю или около того, и...

— Я вырою яму для тебя.

Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его, прямо под ухом, и он засмеялся, внезапно почувствовав себя намного лучше.

— Не на эту зиму, — сказала она, удовлетворенно взяв его за руку, — но в конечном итоге... мне интересно, смогу ли я выпустить достаточно тепла из печи и провести его под полом в хижине. Ты знаешь, что такое древнеримский гипокауст?

— Да, знаю, — он обернулся и осмотрел свое жилище, простой полый фундамент из плитняка, на котором построены деревянные стены. Идея центрального отопления в сырой горной хижине вызвала у него желание засмеяться, но он предположил, что на самом деле, ничего невозможного тут нет. — Ты что хочешь сделать? Провести трубы с теплым воздухом под камни фундамента?

— Да. Всегда предполагала, что смогу сделать хорошие трубы, остается лишь убедиться на деле. Ты как думаешь?

Роджер перевел взгляд с предполагаемого проекта на Большой Дом. Даже с этого расстояния была видна насыпь грязи у фундамента — свидетельство гениальных буровых способностей белой свиноматки.

— Я думаю, что ты вызовешь тем самым большую опасность того, что огромная белая содомитка перенесет свою любовь на нас, если ты сделаешь уютную теплую берлогу под нашим домом.

— Содомитка? — спросила Брианна, забавляясь. — Это физически возможно?

— Это метафизическое определение, — осведомил он ее. — И ты видела, что она пыталась сделать с майором МакДональдом.

— Эта свинья явно недолюбливает майора МакДональда, — задумчиво сказала Бри. — Интересно, почему?

— Спроси у своей матери, она тоже от него не в восторге.

— О, хорошо. Кстати... — она неожиданно остановилась, поджала губы и, задумавшись, посмотрела на Большой Дом. В окне хирургического кабинета прошла тень, кто-то двигался внутри. — Сделаем вот что. Ты найдешь Па и выпьешь с ним по стаканчику, а пока ты это делаешь, я расскажу маме о Марсали и Фергюсе. Она может что-нибудь придумать.

— Я не уверен, что это именно медицинская проблема, — сказал он. — Но ввести Герману наркоз было бы неплохим началом.

Глава 27. СОЛОДОВНЯ.

Я ПОЧУВСТВОВАЛА ПРИНЕСЕННЫЙ ветром сладкий, затхлый запах влажного зерна, пока шла по тропе. Он не был похож ни на пьянящую остроту сусла из пивных дрожжей, ни на запах солода, напоминающий дух жареных кофейных зерен, ни даже на вонь дистилляции — но, все же, отчетливо говорил о виски. Это был очень ароматный бизнес — производство uisgebaugh, и по этой причине поляна виски находилась почти в миле от Большого Дома. Несмотря на это, я часто ловила шальной легкий запах спирта через открытые окна моей хирургической, когда дул попутный ветер и готовили сусло.

У производства виски был свой круговой процесс, и каждый в Ридже подсознательно подстраивался под него, вне зависимости от того, участвовал ли в нем напрямую или нет. Таким образом, я, не спрашивая, знала, что ячмень в сарае солодовни уже начал прорастать, и поэтому Марсали будет там, чтобы ворошить и равномерно распределять зерна перед тем, как на солодовне зажгут огонь.

Зерна должны прорасти, чтобы достичь максимальной сладости, но не должны пускать ростки, иначе солод будет иметь горький вкус и испортится. Не более чем двадцать четыре часа должно пройти с момента начала прорастания, и еще накануне днем, прохаживаясь по лесу, я почувствовала плодородный запах начинающих всходить влажных зерен. Момент настал.

Это была, безусловно, лучшая возможность для приватной беседы с Марсали: солодовня была единственным местом, где она находилась без какофонического сопровождения детей. Я часто думала, что она ценила работу в одиночестве гораздо выше, чем долю виски, которую получала от Джейми за то, что занимается зерном — а это было не менее ценным.

Брианна рассказала мне, что Роджер галантно предложил переговорить с Фергюсом, но я подумала, что следует сперва поговорить с Марсали, выяснить, что происходит на самом деле.

"Что я скажу? — задумалась я. Сразу напрямик: Фергюс бьет тебя?". Я не могла в это поверить, несмотря на — или, возможно, благодаря личному опыту того, что видела в приемных покоях, заполненных осколками домашних ссор.

Не то, чтобы я считала Фергюса неспособным к насилию: он видел и пережил достаточно уже с малых лет, а взросление среди горцев в разгар Якобитского восстания и его последствий вряд ли внушило молодому человеку какое-либо глубокое почтение добродетелям мира. С другой стороны, к его воспитанию приложила руку Дженни Мюррей.

Я пыталась, и мне не удалось представить себе кого-либо, кто, прожив с сестрой Джейми хотя бы неделю, смог бы поднять руку на женщину. Кроме того, исходя из собственных наблюдений, я знала, что Фергюс был очень нежным отцом, и обычно между ним и Марсали присутствовала легкость в общении, и казалось...

Внезапно над головой раздался шум. Прежде, чем я успела взглянуть наверх, что-то огромное рухнуло сквозь ветви с потоком пыли и сухих сосновых иголок. Я отпрыгнула назад и, инстинктивно защищаясь, взмахнула корзинкой, но, даже делая это, осознала, что в действительности, никто не нападает. Ничком на тропе с выпученными глазами передо мной лежал Герман, изо всех сил стараясь отдышаться.

— Какого черта?.. — несколько сердито начала я. Затем я увидела, что он прижимает что-то к груди: запоздалое гнездо, заполненное выводком четырех зеленоватых яиц, которые он волшебным образом умудрился не разбить при падении.

— Для... Maman, — выдохнул он, широко улыбнувшись мне.

— Какая прелесть, — сказала я. У меня было достаточно опыта с молодыми мужчинами, — впрочем, они в любом возрасте делали подобное — чтобы осознать бесперспективность упреков в подобных обстоятельствах. И так как Герман ни яйца не разбил, ни ноги не сломал, я просто взяла у него гнездо и держала его, пока он глотал воздух, а мое сердцебиение возвращалось к нормальному ритму.

Отдышавшись, он вскочил на ноги, не обращая внимания на грязь, смолу и сломанные сосновые иголки, покрывавшие его с ног до головы.

— Maman в сарае, — сказал он, протягивая руки к своему сокровищу. — Ты тоже пойдешь, Grandmere?

— Да. А где твои сестры? — подозрительно спросила я. — Тебе не нужно присматривать за ними?

— Non, — беззаботно сказал он. — Они дома. Там, где и положено быть женщинам.

— Неужели? И кто тебе такое сказал?

— Я забыл, — полностью придя в себя, он поскакал впереди меня, напевая песенку, припев которой сводился к словам: "Na tuit, na tuit, na tuit, Germain!"

Марсали действительно была в солодовне: ее чепец, плащ и платье свисали с ветки желтолистной болотной хурмы, а глиняный котелок, доверху заполненный углями, стоял чуть поодаль, дымясь с готовностью.

Солодовня теперь была огорожена добротными стенами, образовавшими сарай, где насыпали горки влажного зерна, сначала для прорастания, затем для легкого поджаривания на слабом огне, разведенном под полом. Золу и уголь уже выгребли, и новые дубовые ветки для костра положили под построенный на сваях пол, однако еще не подожгли. Даже без огня, сарай был теплым, я чувствовала это издалека. Прораставшие зерна высвобож­дали столько тепла, что, казалось, весь сарай светится изнутри.

Изнутри послышались шорох и скрежет: Марсали переворачивала зерна деревянной лопатой, удостоверяясь, что они равномерно распределены перед тем, как она разведет огонь. Дверь сарая была открыта, но, разумеется, не было никаких окон, и я видела лишь смутную тень, двигающуюся внутри.

Шорох зерна скрыл наши шаги; Марсали испуганно подняла глаза, когда мое тело затмило свет в дверном проходе.

— Матушка Клэр!

— Привет! — весело сказала я. — Герман сказал, что ты здесь. Я думала, я только...

— Maman! Смотри, смотри, что у меня есть! — Герман протолкнулся мимо меня с целеустремленным рвением, вытаскивая наружу свой трофей. Марсали улыбнулась ему и затолкала влажную прядь светлых волос обратно за ухо.

— Вот как? Это же восхитительно, верно? Давай вынесем его на свет, чтобы я могла получше разглядеть.

Она вышла из сарая, с удовольствием вздохнув от прикосновения прохладного воздуха. Она была раздета до сорочки, муслиновая ткань так промокла от пота, что я могла видеть не только темные круги ее ареол, но и крошечный выступ ее выпуклого пупка, там, где одежда прилипла к изгибам огромного живота.

Марсали присела, издав еще один вздох облегчения, вытянув вперед ноги и направив голые пальцы на себя. Ее ступни были несколько опухшими, и синие вены, обнажившись, растянулись под прозрачной кожей ног.

— Ах, как же хорошо сидеть! А теперь, а chuisle, покажи-ка, что у тебя есть.

Я использовала возможность обойти ее вокруг, пока Герман демонстрировал свою находку, и тайно осматривала на предмет синяков и других зловещих следов.

Она была худенькой — но Марсали просто была худышкой, несмотря на опухлость ее беременности, и всегда была такой. Ее руки были изящными, но мускулистыми, как и ноги. Под глазами виднелись пятна усталости — но у нее трое детей, в конце концов, не считая неудобств беременности, мешающих спать. Ее лицо, розовое и влажное, имело вполне здоровый вид.

На голени виднелась парочка синяков, но я не придала этому значения: беременные женщины легко ранились, да и со всеми препятствиями, сопровождавшими жизнь в хижине и скитания по диким горам, мало кто в Ридже — мужчина или женщина — не получал лишний ушиб.

Или я просто искала отговорки, не желая признавать возможность того, о чем рассказала мне Брианна?

— Одно для меня, — объяснял Герман, касаясь яиц. — Одно для Джоан, одно для Фелисите, и одно для Monsieur L'Oeuf! — он указал пальцем на дынеподобную выпуклость ее живота.

— О, какой милый мальчик, — сказала Марсали, притянув его ближе и поцеловав в перепачканный лоб. — Ты мой птенчик, без сомнения!

Сияющая довольная улыбка поблекла, сменившись взглядом подозрительности, когда Герман соприкоснулся с выступающим животом своей матери. Он осторожно похлопал по нему.

— А когда яйцо вылупится внутри, что вы будете делать со скорлупой? — спросил он. — Можно я ее возьму?

Марсали порозовела, сдерживая смех.

— Люди не вылупляются из яиц, — сказала она. — Слава Богу.

— Ты уверена, мамочка? — он с сомнением взглянул на ее живот, слегка его ткнув. — Чувствуется как яйцо.

— Ну, так и есть, но это не яйцо. Мы с Papa просто так называем малыша до рождения. Ты тоже был Monsieur L'Oeuf когда-то, ага?

— Я был? — произнес Герман, пораженный подобным открытием.

— Да, был. И твои сестры тоже.

Герман нахмурился, лохматая светлая челка почти достала его носа.

— Нет, они не были. Они были Mademoiselles L'oeufs.

— Oui, certainement, — сказала Марсали, засмеявшись. — И, возможно, этот малыш тоже, просто Monsieur легче сказать. Вот, смотри, — она немного откинулась назад и твердо хлопнула по боку своего живота. Затем взяла руку Германа и положила ее на это место. Даже оттуда, где я стояла, можно было видеть всколыхнувшуюся плоть, когда ребенок энергично ударил в ответ на хлопок.

Герман в изумлении одернул руку, затем вернул ее на место, и с очарованным видом толкнул еще раз.

— Привет! — громко крикнул он, приблизив лицо к материнскому животу. — Comment Гa va там, Monsieur L'Oeuf?

— Он в порядке, — заверила его мать. — Или она. Только дети сразу не разговаривают. Ты это хорошо знаешь. Фелисите еще ничего, кроме "мама" не говорит.

— Ах, да, — теряя интерес к своему будущему родственнику, он нагнулся подобрать увлекательно выглядящий камень.

Марсали подняла голову, прищуриваясь на солнце.

— Тебе лучше пойти домой, Герман. Мирабель надо будет подоить, а у меня здесь еще есть немного работы. Пойди и помоги Papa, ага? — Мирабель была козой, и свежим дополнением к хозяйству, все еще вызывающим интерес, так как лицо Германа просветлело от такого предложения.

— Oui, Maman. Au'voir, Grandmare! — он прицелился и запустил камень в сарай, промахнувшись, затем развернулся и понесся в направлении тропы.

— Герман! — крикнула Марсали ему вслед. — Na tuit!

— Что это означает? — спросила я с любопытством. — Это вроде бы гэльский, не так ли... или французский?

— Это гэльский, — сказала она, улыбнувшись. — Означает "не упади!", — она покачала головой в притворной тревоге. — Этот парнишка не может оставаться вдали от деревьев, чтобы сохранить свою жизнь, — Герман оставил гнездо с яйцами, она аккуратно положила его на землю, и тогда я увидела смутные желтоватые овалы на внутренней части ее предплечья — блеклые, но выглядевшие так, как описывала их Брианна.

— А как поживает Фергюс? — спросила я, словно это было как-то связано с нашей беседой.

— У него все нормально, — ответила она, тревожный взгляд появился на ее лице.

— Неужели? — я нарочно посмотрела на ее предплечье, затем ей в глаза. Она покраснела и быстро повернула руку, пряча синяки.

— Да, он в порядке, — сказала она. — У него еще не очень получается дойка, но он скоро придумает свой способ. Это довольно неудобно с одной рукой, конечно, но он все-таки...

Я села на бревно рядом с ней, взяла ее за запястье и повернула руку к себе.

— Брианна рассказала мне, — сказала я. — Это дело рук Фергюса?

— Ох... — она казалась смущенной и одернула кисть, прижимая руку к животу, спрятав следы. — Ну, да. Да, это он.

— Хочешь, я поговорю об этом с Джейми?

Густой прилив краски хлынул на ее лицо, и она присела в тревоге.

— Господи, нет! Па свернет Фергюсу шею! И это, вообще-то, была не его вина!

— Конечно, это была его вина, — твердо сказала я. Я повидала слишком много избитых женщин в приемных покоях Бостона, которые утверждали, что, по сути, в этом не было вины их мужей или молодых людей. По правде, женщины часто сами имели к этому какое-то отношение, но все же...

— Но он не виноват! — настаивала Марсали. Краска не сходила с ее лица, более того, она становилась гуще. — Я... он... в смысле, он схватил меня за руку, это так, но лишь потому, что я, эм... в общем, я пыталась врезать ему в этот момент деревянной палкой, — она отвела глаза, зардевшись краской.

— Вот как... — я почесала нос, слегка озадачившись. — Ясно. И почему ты пыталась это сделать? Он... напал на тебя?

Она вздохнула, слегка опустив плечи.

— О, нет. Ну, потому что Джоанни пролила молоко, и он кричал на нее, и она плакала, и... — Марсали немного вздрогнула. — В меня вселился бес, наверное.

— Не похоже на Фергюса, кричать на детей, не так ли?

— Ох, нет! — быстро сказала она. — Он едва ли когда-нибудь вообще... ну, у него не было такой привычки, но из-за стольких... в общем, я не могу винить его в этот раз. Он жутко долго доил козу, а тут все молоко разлилось, и его труд пропал зря. Я бы тоже закричала, я полагаю.

Избегая моего взгляда, она смотрела на землю и без конца водила пальцем по линии шва на сорочке.

— Маленькие дети действительно могут испытывать нервы на прочность, — согласилась я, живо припоминая инцидент с двухлетней Брианной: телефонный звонок, отвлекший меня, большая тарелка со спагетти и фрикадельками и открытый портфель Фрэнка. Фрэнк обычно проявлял безмерную долю терпения с Бри, — и несколько меньше со мной, — но в тот конкретный случай его рев возмущения гремел сквозь окна.

И теперь, вспомнив этот случай, как в действительности, будучи в ярости и на грани истерии, я тогда бросила в него фрикадельку. И Бри тоже бросила, хотя сделала она это, скорее, ради веселья, чем из мстительности. Если бы я в тот момент стояла у плиты, то наверняка бросила бы всю кастрюлю. Я почесала пальцем под носом, не зная сожалеть об этом воспоминании, или засмеяться. У меня так и не получилось очистить ковер от пятен.

Как жаль, что я не могла разделить это воспоминание с Марсали, так как она не только ничего не знала о спагетти и портфелях, но также находилась в неведении насчет Фрэнка. Она все еще смотрела вниз, вороша мертвые листья напряженными пальцами ног.

— Это я во всем виновата, правда, — сказала она, и прикусила губу.

— Нет, ты не виновата, — уверенно сказала я, сжав ее руку. — В таких ситуациях нет виноватых, бывают несчастные случаи, люди огорчаются... но в конце все образовывается.

"Так и бывает", — подумала я, хотя часто совершенно неожиданным образом.

Она кивнула, но тень все еще омрачала ее лицо, нижняя губа подвернулась внутрь.

— Да, только вот... — начала она, затем запнулась.

Я терпеливо сидела, стараясь не давить на нее. Она хотела, чувствовала необходимость поговорить. И мне нужно было услышать это, прежде чем решить, что — и стоит ли вообще — рассказывать Джейми. Что-то между Марсали и Фергюсом, без сомнения, было не так.

— Я... как раз думала об этом, пока гребла лопатой... Я бы так не сделала, не думаю, но это настолько меня задело... я почувствовала, словно это происходит снова...

— Снова происходит что? — спросила я, когда стало ясно, что она затихла.

— Я разлила молоко, — выпалила она торопливо. — Когда была ребенком. Я проголодалась, протянула руку, чтобы достать кувшин, и оно пролилось.

— О?

— Да. И он кричал, — ее плечи слегка сгорбились, словно памятуя об ударе.

— Кто кричал?

— Не могу с уверенностью сказать. Возможно, это был мой отец, Хью, но, может быть и Саймон — второй муж моей матери. Я не помню на самом деле... только, что была так напугана, что обмочилась, и это разозлило его еще больше, — ее лицо залилось краской, и пальцы ног поджались от стыда. — Моя мать заплакала, так как это была наша единственная еда, немного хлеба и молока, а теперь молока не стало — но он кричал, что не может вынести шума, ведь я и Джоан обе тоже захныкали... И он ударил меня по лицу, и мама набросилась на него очертя голову, он толкнул ее, и она упала на очаг, разбив лицо о дымоходную трубу. Я могла видеть кровь, текущую из ее носа.

Она шмыгнула носом и почесала под ним костяшкой пальца, моргая и продолжая рассматривать листья.

— Он громко топнул тогда и вышел, хлопая дверью, а мы с Джоан бросились к маме, с ужасным визгом и воплями, думая, что она мертва... Но она встала на колени, и сказала нам, что в порядке, что она будет в порядке — а сама покачивалась из стороны в сторону, и струйки кровавых соплей капали с ее лица прямо на пол. Я уже и забыла об этом... Но когда Фергюс стал кричать на бедную малышку Джоани, он словно превратился в Саймона. Или, может быть, Хью. В Него, в общем, кто бы это ни был, — она закрыла глаза, глубоко вздохнула и подалась вперед, прижимая руками плод своей беременности.

Я протянула руку и пригладила влажные пряди ее волос, убирая их назад с округлого лба.

— Ты скучаешь по матери, не так ли? — нежно сказала я. Впервые в жизни я почувствовала жалость к ее матери, Лаогере, также как и к Марсали.

— О, да, — просто ответила Марсали. — Безумно, — она снова вздохнула и закрыла глаза, приложившись щекой к моей ладони. Я притянула ее голову к себе, прижала и молча гладила ее пальцами по волосам.

Было уже далеко за полдень, и тени в дубовой роще стали длинными и холодными. Тепло уже оставило Марсали, и она вздрогнула от холода, вся покрывшись гусиной кожей.

— Вот, — сказала я, вставая и сбрасывая с себя плащ. — Надень. Ты ведь не хочешь простудиться.

— О, нет, все в порядке, — она выпрямилась, тряхнув своими волосами, и вытерла рукой лицо. — Мне еще кое-что нужно доделать здесь, а потом надо идти домой и готовить ужин...

— Я это сделаю, — твердо сказала я, обернув вокруг нее плащ. — Ты отдохни немного.

Воздух в маленьком сарае уже достаточно созрел сам по себе, настолько, что мог вскружить голову, заполненный плодородным мускусом прорастающего зерна и застоявшейся пылью ячменной шелухи. Тепло было желанным после прохлады снаружи, но в считанные минуты, моя кожа под платьем и сорочкой стала влажной, и, сняв верхнее платье через голову, я повесила его на крюк у двери.

В любом случае, она была права — работы было не слишком много. Работая, я согреюсь, а затем сразу же пойду с Марсали домой. Приготовлю ужин для всей семьи, позволив ей отдохнуть, — и пока буду занята этим, возможно, смогу поговорить с Фергюсом и выяснить больше о том, что происходит между ними.

"Фергюс и сам мог бы приготовить ужин", — подумала я, нахмурившись, разгребая тусклые кучи липкого зерна. Но он вряд ли сам догадается сделать это, маленький французский бездельник. Подоить козу было, пожалуй, самым большим приближением к "женской работе", на его взгляд.

Затем я подумала о Джоан и Фелисите, и стала несколько более благосклонной по отношению к Фергюсу. Джоан было три года, Фелисите — полтора — и любой, кто оставался с этими двумя наедине в доме, заслуживал моей полнейшей симпатии, не важно, какой работой он занимался.

Джоан с виду была милым коричневым корольком, и сама по себе была спокойной и послушной — до определенного момента. Фелисите была вылитый ее отец — смуглая, хорошо сложённая, и поддающаяся перемежающимся приступам томного очарования и безудержной страсти. Вместе... Джейми обычно называл их "дьявольскими кошечками", и если они были дома, неудивительно, что Герман постоянно шлялся где-то в лесу, или Марсали находила успокоение в одиночестве, занимаясь тяжелым трудом.

"Тяжелый — это подходящее определение", — думала я, втыкая лопату в зерно и разгребая. Проросшее зерно было влажным, и наполненная им лопата весила несколько добрых фунтов. Переворачиваемое зерно было неоднородным, перемежалось темными влажными пятнами из нижних слоев. Необработанное зерно было светлее по цвету. Всего лишь несколько бледных горок оставалось в дальнем углу сарая.

Я с энтузиазмом атаковала их, осознавая в процессе, что очень стараюсь не думать об истории, которую рассказала Марсали. Я не хотела испытывать симпатию к Лаогере — и не испытывала. Но я не хотела также проявлять к ней сочувствие, а это, как выяснилось, сделать было сложней.

По-видимому, ее жизнь не была такой уж сладкой. Впрочем, как и у всех, кто жил тогда в горной Шотландии, подумала я, крякнув, отбрасывая полную зерна лопату в сторону. Быть матерью никогда и нигде не было легко, и казалось, она хорошо справилась с этой работой.

Я чихнула от зерновой пыли, остановилась протереть нос рукавом, и снова взялась за лопату.

"В конце концов, не то, чтобы она пыталась украсть у меня Джейми", — сказала я себе, борясь с сочувствием и великодушной объективностью. На самом деле, как раз наоборот — или, по крайней мере, она могла так это рассматривать.

Край лопаты тяжело заскрипел, когда я сгребала последние остатки зерна. Я перевалила его в сторону, затем плоской частью лопаты сунула перевернутое зерно в пустой угол и разгладила высокие бугорки.

Я знала обо всех причинах, по которым, как он сказал, Джейми женился на Лаогере — и я верила ему. Несмотря на это, факт оставался фактом — упоминание ее имени вызывало разнообразные картинки в голове. Начиная с момента, когда Джейми страстно целовал ее в алькове замка Леох, заканчивая мысленным образом того, как он своими теплыми руками шарит под ее ночной сорочкой в их брачную ночь, и устремляется к ее бедрам — это заставило меня фыр­кнуть как касатка, и почувствовать, как кровь горячо пульсирует в висках.

Мне подумалось, что, возможно, я не была таким уж великодушным человеком. Вообще-то, временами бывала довольно пошла и обидчива.

Мой приступ самокритики резко оборвался звуками голосов и движением снаружи. Я подошла к двери сарая, прищурившись от сверкания послеполуденного солнца.

Я не могла видеть их лиц, а также не могла сказать, сколько их было. Некоторые сидели верхом на лошади, некоторые стояли на земле, темные силуэты на фоне заходящего солнца. Краем глаза я заметила движение: Марсали задом продвигалась к двери сарая.

— Кто вы, господа? — сказала она, высоко подняв подбородок.

— Страдающие от жажды путешественники, мистрис, — сказала одна из темных фигур, выезжая на коне вперед остальных. — В поисках гостеприимства.

Слова были вполне учтивыми, голос — нет. Я вышла из сарая, все еще сжимая лопату.

— Добро пожаловать, — сказала я, не стремясь придать голосу гостеприимный оттенок. — Оставайтесь, где стоите, джентльмены. Мы с радостью дадим вам выпить. Марсали, можешь принести бочонок?

Неподалеку находился маленький бочонок свежего виски, как раз для таких случаев. Мое сердцебиение отдавалось в ушах, и я так крепко сжимала деревянную рукоятку лопаты, что могла чувствовать все шероховатости древесины.

Было более чем странно видеть одновременно такое большое количество странников в горах. Время от времени, мы видели группы охотников чероки — но эти люди не были индейцами.

— Не стоит беспокоиться, мистрис, — сказал другой мужчина, спешиваясь. — Я помогу ей принести бочонок. Хотя, мне кажется, нам понадобится больше, чем один.

Голос был британским, до боли знакомым. Речь человека необразованного, но с аккуратной дикцией.

— У нас только один готовый бочонок, — сказала я, медленно продвигаясь в сторону, не спуская глаз с незнакомца. Он был низкорослый и очень худой, и передвигался жесткими короткими рывками, как марионетка.

Он двигался по направлению ко мне, так же, как и остальные. Марсали уже добралась до дров и суетливо шарилась позади поленьев дуба и гикори. Я могла слышать ее тяжелое дыхание. Бочонок был спрятан между бревнами. Там же, я знала, лежал топор.

— Марсали, — окликнула я, — оставайся там. Я подойду и помогу тебе.

Топор был лучшим оружием, чем лопата. Но две женщины против... сколько там мужчин? Десять... двенадцать... больше? Я моргнула, глаза заслезились от солнца, я увидела еще нескольких, выходящих из леса. Этих я могла четко разглядеть, один улыбнулся мне, и я заставила себя не отводить взгляд. Его улыбка стала шире.

Коротышка также приближался. Я взглянула на него, и короткая вспышка узнавания пронзила меня. Кто он такой, черт возьми? Я его знала, видела его прежде — и вместе с тем, ни одно имя не всплывало в связи с этими впалыми щеками и низким лбом.

От него воняло застоявшимся потом, грязь затерлась в кожу, и от нее разило резким запахом мочи; от них всех разило, и этот запах носился в воздухе, дикий, как вонь ласки.

Он заметил, что я узнала его, тонкие губы на мгновение сжались, затем расслабились.

— Миссис Фрейзер, — сказал он, и мрачное предчувствие резко усилилось, когда я увидела взгляд его маленьких, проницательных глаз.

— Думаю, у вас есть преимущество передо мной, сэр, — сказала я, приняв, насколько могла, уверенное выражение лица. — Мы знакомы?

Ответа не последовало. Угол его рта немного раскрылся, но его внимание отвлекли двое мужчин, выступивших вперед, чтобы взять бочонок, который Марсали выкатила из укрытия. Один из них уже схватил топор, на который я положила глаз, и был готов проломить верх бочонка, когда худощавый закричал на него.

— Оставь его!

Мужчина поднял на него глаза, полные искреннего недоумения.

— Оставь его, я сказал! — отрезал худощавый, когда тот все еще озадаченно переводил взгляд с бочонка на топор и обратно. — Мы возьмем его с собой. Еще не хватало, чтобы вы все напились в стельку прямо сейчас.

Повернувшись ко мне, словно продолжая разговор, он сказал:

— А где остальное?

— Это все, что есть, — сказала Марсали, прежде чем я смогла ответить. Она хмурилась, опасалась его, но также разозлилась. — Возьмите его и проваливайте.

Внимание худощавого впервые обратилось к ней, но он одарил ее не более чем мимолетным взглядом, и тут же вернулся ко мне.

— Не пытайтесь лгать мне, миссис Фрейзер. Я отлично знаю, что есть еще, и я его получу.

— Больше нет. Отдай сюда, неотесанный болван! — Марсали ловко выхватила топор у мужчины, державшего его, и сердито взглянула на худощавого. — Так вы отплачиваете за истинное гостеприимство, да? Воруете? Хорошо, забирайте то, за чем пришли, и убирайтесь!

Мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать ее примеру, хотя тревожные колокольчики звенели в голове всякий раз, когда я смотрела на худощавого коротышку.

— Она права, — сказала я. — Сами посмотрите, — я указала на сарай, бочонки для сусла и горшок стояли рядом, открытые и явно совершенно пустые. — Мы только начинаем солодить, пройдет несколько недель, прежде чем появится новая партия виски.

Ни малейшим образом не изменив выражение лица, он резко сделал шаг вперед и залепил мне тяжелую пощечину.

Удар не был настолько сильным, чтобы сбить меня с ног, но голова дернулась назад и на глазах выступили слезы. Я была скорее шокирована, чем ушиблена, хотя на губах почувствовался терпкий привкус крови, и моя губа стала вспухать.

Марсали издала громкий возглас шока и ярости, и я слышала, как несколько мужчин забормотали изумленно и заинтересованно. Они двинулись вперед, окружая нас.

Я прикрыла окровавленную губу тыльной стороной ладони и рассеянно заметила, что она дрожит. Мой разум, однако, удалился вглубь на безопасное расстояние, придумывая и отбрасывая предположения так быстро, словно перетасовывал колоду игральных карт.

Кто были эти люди? Насколько они опасны? Что они намереваются сделать? Солнце садилось — сколько времени пройдет, пока отсутствие меня и Марсали заметят, и кто-нибудь пойдет на поиски? Это будет Фергюс, или Джейми? Даже Джейми, если он придет один...

У меня не было никаких сомнений, что это были те самые люди, которые сожгли дом Тиджа О'Брайана, а также несли ответственность за нападения за Линией Договора. Значит, злодеи — но промышляющие в основном грабежом.

Во рту чувствовался вкус меди: металлический привкус крови и страха. Не более секунды прошло в этих размышлениях, но пока я опускала руку, я решила, что будет лучше дать им то, что они хотят, и надеяться, что, получив виски, они исчезнут.

Однако мне не представился шанс это сказать. Худощавый схватил меня за кисть руки и жестоко вывернул ее, я почувствовала дикую боль, когда кости сместились и треснули, и опустилась на колени в листву, не в состоянии издать ничего, кроме слабого сдавленного звука.

Марсали закричала громче и дернулась, как атакующая змея. Она замахнулась топором от плеча со всей силой своего тела, и лезвие глубоко вонзилось в плечо мужчины, стоявшего рядом с ней. Она свободно вырвала его, и теплая кровь брызнула на мое лицо, застучав, как дождь, капающий на листья.

Она заверещала, тонко и высоко, мужчина также завопил, и вся поляна пришла в движение, мужчины с ревом хлынули внутрь, как разбивающийся прибой. Я бросилась вперед, ухватив худощавого за колени, сильно боднув его головой в пах. Он издал удушливый хрип и упал на меня, пригвоздив к земле.

Я изворачивалась, пытаясь вылезти из-под его оцепеневшего тела, зная только, что нужно добраться до Марсали, встать между ней и мужчинами, но те уже добрались до нее. Крик приглушился звуками ударов кулаков о плоть и глухим стуком, когда тела падали на стенку сарая солодовни.

Глиняный котел на огне был на расстоянии вытянутой руки. Я схватила его, не обращая внимания на обжигающий жар, и запустила прямо в группу мужчин. Он тяжело ударил в спину одного из них и разбился, разбрасывая кругом горящие угли. Мужчины закричали, отпрыгивая назад, и я увидела Марсали, прислонившуюся к сараю, шея скошена набок, глаза закатились, превратившись в белые пятна на лице, ноги широко растопырены, а сорочка порвана от шеи вниз, выставляя наружу обнаженные груди, лежавшие на выпуклости ее живота.

Затем кто-то ударил меня по голове, я отлетела в сторону, скользя по листьям, и приземлилась, распластавшись на земле, не в состоянии встать, пошевелиться, говорить и даже думать.

Великое спокойствие нашло на меня, и мое поле зрения сузилось, казалось, очень медленно — закрытием радужной оболочки глаза, превратившись в спиралевидную линию. Перед собой я увидела на земле гнездо, прямо перед носом, ловко и искусно переплетенные веточки, зеленоватые яйца, округлые и хрупкие, совершенные в своей форме. Затем каблук раздавил яйца, и зрачки полностью закрылись.

* * *

ЗАПАХ ПОЖАРА ПРОБУДИЛ МЕНЯ. Скорее всего, я была без сознания несколько мгновений: кучка сухой травы у моего лица едва начала дымиться. Горячий уголек сверкал в купе древесного угля, выстреливая искрами. Накалившиеся волокна попали на сухие травинки, и куча травы вспыхнула огнем, в этот же момент чьи-то руки схватили меня за плечи и подняли с земли.

Все еще в полубессознательном состоянии, я ударила своего похитителя, когда он поднимал меня, но он бесцеремонно подтолкнул меня к одной из лошадей, поднял и взвалил на седло с такой силой, что у меня перехватило дыхание. Мне едва хватило соображения уцепиться за кожаное стремя, как кто-то ударил лошадь по крупу, и мы рысью пустились в путь, с причиняющими боль скачками.

Между головокружением и тряской, все, что я видела, было фрагментировано, словно в разбитом зеркале — но я смогла бросить последний взгляд на Марсали, которая вяло лежала, как тряпичная кукла среди дюжины маленьких огней, и разбросанные угли вокруг хватались огнем и начинали гореть.

Я издала приглушенный звук, пытаясь позвать ее, но он затерялся в стуке сбруи и голосах мужчин, тревожно разговаривающих рядом со мной.

— Ты с ума сошел, Ходж? Ты не хочешь эту женщину. Верни ее обратно!

— И не подумаю, — голос коротышки был раздраженным, но уверенным, где-то возле меня. — Она покажет нам, где виски.

— Виски нам не понадобится, если мы умрем, Ходж! Это же жена Джейми Фрейзера, черт тебя побери!

— Я знаю кто она такая. Давай, шевели копытами!

— Но он... Ты не знаешь, что это за человек, Ходж! Я однажды видел его...

— Избавь меня от своих воспоминаний. Двигай, я сказал!

Последнее было акцентировано внезапным злым стуком и изумленным возгласом боли. "Рукоятка пистолета, — подумала я. — Прямо по лицу", — добавила я мысленно, сглотнув, когда услышала мокрые, хриплые вздохи человека с разбитым носом.

Рука схватила меня за волосы и больно дернула голову. Лицо худощавого уставилось на меня сверху, глаза оценивающе сузились. Казалось, он хотел лишь убедиться, что я все еще жива, так как, не сказав ни слова, отбросил мою голову снова, безучастно, словно это была просто сосновая шишка, которую он поднял на дороге.

Кто-то вел лошадь, на которой я была; несколько мужчин также шли пешком. Я слышала, как они переговаривались друг с другом, передвигаясь полубегом, грохоча и кряхтя, как свиньи в подлеске, чтобы успеть за лошадьми, которые уже начали подъем.

Я не могла дышать, лишь делала краткие вдохи, и меня немилосердно трясло при каждом шаге, но я не собиралась тратить время на физический дискомфорт. Марсали была мертва? Она, безусловно, выглядела мертвой, но я не видела крови, и уцепилась за этот маленький факт для скудного — и временного — утешения.

Даже если она еще не мертва, она скоро может умереть. Будь то от травмы, шока или внезапного выкидыша — о, Боже... Боже... бедный маленький Monsieur L'Oeuf...

Мои руки беспомощно, в отчаянии сжали кожаные стремена. Кто может найти ее — и когда?

Я пришла в солодовню чуть более чем за час до времени ужина. Как поздно уже было сейчас? Я краем глаза видела землю, дрожащую внизу, но мои волосы распускались и падали на лицо всякий раз, когда я пыталась поднять голову. В воздухе становилось прохладно, а раз по-прежнему все освещалось, то я решила, что солнце уже на горизонте. Через несколько минут свет начнет угасать.

А дальше что? Сколько времени пройдет, пока начнутся поиски? Фергюс заметит отсутствие Марсали, когда она не вернется, чтобы готовить ужин — но пойдет ли он искать ее, когда дома две маленькие девочки? Нет, он пошлет Германа. Это заставило мое сердце сжаться, и комок застрял в горле. Когда пятилетний мальчик найдет свою мать...

Я все еще могла чувствовать запах пожара. Я принюхалась один раз, второй, третий, в надежде, что это лишь мое воображение. Но над запахом пыли и пота лошади, привкуса кожаных стремян, и слабой струйки свежестоптанной травы, я отчетливо чуяла сильный неприятный запах дыма. Поляна, сарай — или все вместе, уже хорошо и основательно занялись огнем. Кто-нибудь увидит дым и придет. Но успеет ли?

Я крепко закрыла глаза, стараясь перестать думать, выискивая любую возможность отвлечься от мысленно предстающей перед глазами картины того, что происходит позади меня.

Голоса все еще были рядом. Снова человек, которого они зовут Ходжем. Наверное, на его лошади я и ехала. Он шел рядом с ее головой, с противоположной стороны животного. Кто-то еще старался увещевать его, но эффект был тем же, что и с первым парнем.

— Разведи их, — коротко сказал он. — Раздели парней на две группы — одна пойдет с тобой, другая — со мной. Встретимся снова через три дня в Браунсвилле.

Черт возьми. Он ожидал погони и собирался запутать следы, разделив группу и двигаясь разными путями. Неистовствуя, я пыталась придумать, что бы такого уронить; у меня обязательно должно было быть что-то, от чего можно избавиться, и дать понять Джейми, какой дорогой меня увезли.

Но на мне не было ничего кроме сорочки, корсета и чулок — ботинки потерялись, когда меня тащили к лошади. Чулки представлялись единственно возможным вариантом; однако подвязки, как назло, на этот раз были туго завязаны и находились вне досягаемости.

Везде вокруг себя я слышала шум людей и лошадей, двигающихся, кричащих и пихающихся, когда группа разделилась. Ходж подстегнул лошадь и мы стали двигаться быстрей.

Мои треплющиеся волосы на секунду зацепились за ветку, когда мы пробирались сквозь кустарник, и отцепившись с болезненным "пинг!", сломали ветку, которая отрикошетила по моей скуле, едва не задев глаза. Я грубо выругалась, и кто-то — Ходж, видимо, — строго хлопнул меня по заду.

Я сказала что-то намного более грубое, но про себя, крепко стиснув зубы. Моей единственной надеждой была мысль, что не будет большого труда выследить эту большую банду, которая оставляла кругом сломанные ветки, следы копыт, и развороченные камни.

Я видела, как Джейми отслеживал вещи маленькие и скрытые, равно как большие и тяжелые, и видела, как он проверял кору деревьев, ветки кустов на пути, вот такие сломленные ветки, и предательские пучки... волос!

Со стороны лошади, где свисала моя голова, никого не было. В спешке, я начала выдирать свои волосы. Три, четыре, пять — этого было достаточно? Я вытащила руку и нацепила их на ветки чайного падуба; курчавые волосы колыхнулись на ветру от движения лошади, но остались безопасно висеть на зазубренных листьях.

Я проделала то же самое еще четыре раза. Наверняка он заметит хотя бы один из них, и поймет, какой тропой идти дальше — если не потратит время, выслеживая другую группу. Больше я ничего не могла сделать, кроме как молиться — и я стала молиться со всей искренностью, начиная с благополучия Марсали и Monsieur L'Oeuf, которые находились в более отчаянном положении, чем я.

Мы продвигались вверх еще какое-то время; уже совсем стемнело, прежде чем мы добрались до вершины хребта, и я была почти в беспамятстве, кровь стучала в висках, и корсет так давил на тело, что я чувствовала каждый китовый ус, как клеймо на коже.

У меня еще осталось немного сил, чтобы откинуться назад, когда лошадь остановилась. Я ударилась о землю, сразу рухнула в кучу и села, страдая от головокружения и задыхаясь, потирая руки, онемевшие от долгого висения.

Мужчины встали в плотное кольцо, тихо переговариваясь, но слишком близко, чтобы я подумала о попытке сбежать в кусты. Один из них стоял в нескольких футах от меня, не спуская с меня глаз.

Я оглянулась назад на дорогу, по которой мы ехали, в полу-страхе, полу-надежде увидеть отблески огня далеко внизу. Пожар обязательно привлечет чье-то внимание — и этот кто-то обязательно поднимет тревогу, будет знать, что случилось и организует погоню. И все же... Марсали.

Неужели она уже умерла и ребенок вместе с ней?

Я тяжело сглотнула, напрягая глаза в темноте, и для того, чтобы предотвратить слезы, и для того, чтобы лучше видеть. Однако нас плотно окружали деревья, и я ничего не могла рассмотреть, лишь изменения чернильной темноты.

Света не было; Луна еще не поднялась, и звезды светили слабо, но моим глазам хватило времени, чтобы привыкнуть, и хотя я не была кошкой, умеющей видеть в темноте, я вполне могла кое-что различить, чтобы сделать первые выводы. Они спорили, оглядываясь на меня время от времени. Возможно, дюжина мужчин... А сколько их было изначально? Двадцать? Тридцать?

Я согнула пальцы, дрожа. Моя кисть была сильно расшиблена, но не это заботило меня в данный момент.

Мне было совершенно ясно — и поэтому, предположительно, и им тоже, — что они не могут прямо направиться к тайнику виски, даже если бы я смогла показать дорогу в темноте. Выжила Марсали, чтобы рассказать, или нет — мое горло сжалось от этой мысли — Джейми и сам наверняка догадается, что целью нападения было виски, и позаботится о его охране.

Даже если бы события произошли иным образом, мужчины все равно принудили бы меня показать им тайник, забрали бы виски и скрылись, надеясь исчезнуть прежде, чем обнаружится кража. Оставив меня и Марсали в живых, чтобы мы подняли тревогу и описали их? Я задумалась. Возможно. А возможно, нет.

В панике, последовавшей после атаки Марсали, их планы нарушились. А теперь что?

Кольцо мужчин распалось, хотя спор продолжался. Послышались приближающиеся шаги.

— Я тебе говорю, так не пойдет, — горячо говорил один из мужчин. По густому голосу я предположила, что это был джентльмен с разбитым носом, невзирая на его травму. — Убей ее сейчас. Оставь ее здесь; никто не найдет ее прежде, чем звери обглодают ее кости.

— Да? И если ее никто не найдет, они будут считать, что она все еще у нас, разве не так?

— Но если Фрейзер найдет нас, а ее с нами нет, кого он сможет обвинить...

Они остановились вокруг меня, четверо или пятеро из них. Я вскарабкалась на ноги, рука рефлекторно ухватилась за ближайшее нащупанное оружие — к сожалению, им оказался маленький камень.

— Как далеко мы от виски? — требовательно спросил Ходж. Он снял шляпу, и его глаза блестели как у крысы в тени.

— Я не знаю, — сказала я, зажав нервы в кулак. И камень тоже. Моя губа все еще болела, раздувшись от его удара, и я осторожно подбирала слова. — Я не знаю, где мы находимся.

Это была правда, хотя я могла сделать разумное предположение. Мы путешествовали несколько часов, по большей части вверх, и вокруг росли пихты и бальзам; я чувствовала их смолу, остро и четко. Мы были на верхнем склоне, и возможно рядом с небольшим перевалом, проходящим по выступу горы.

— Убей ее, — призвал кто-то из толпы. — От нее нам никакого толку, а если Фрейзер найдет ее с нами...

— Прикрой хавальник! — Ходж повернулся к говорящему с такой злобой, что мужчина, намного выше ростом, невольно отступил назад. Избавившись от угрозы, Ходж проигнорировал его и схватил меня за руку.

— Не прикидывайся дурочкой, женщина. Ты скажешь мне то, что я хочу знать, — он не потрудился добавить "или..." — что-то холодное при­кос­нулось к моей груди, и горячий укол пореза последовал секундой позже, кровь стала капать из ранки.

— Иисус твою Рузвельт Христос! — крикнула я, скорее от удивления, чем от боли. Я выдернула руку из его хватки. — Я же сказала, я даже не знаю где мы, идиот! Как ты ожидаешь, что я скажу тебе, где вообще что-либо находится!

Он заморгал от изумления и рефлекторно поднял нож, словно опасаясь, что я его атакую. Осознав, что я не собираюсь этого делать, он сердито взглянул на меня.

— Я тебе скажу, что я знаю, — сказала я, и отстраненно обрадовалась тому, что мой голос был уверенным и ровным. — Тайник с виски находится в полумиле от солодовни, примерно на северо-запад. Он в пещере, хорошо спрятан. Я могла бы отвести тебя туда — если бы мы начали с места, где вы меня схватили — но это все, что я могу сказать по поводу направления.

Это тоже было правдой. Я достаточно легко могла найти его — но дать направление? "Пройди немного через промежуток в кустах, пока не увидишь дубовую рощу, где Брианна пристрелила опоссума, сверни влево к квадратному камню, на котором растет ужовник...". Тот факт, что я была нужна им в качестве гида, и был единственной причиной, по которой меня не убили прямо на месте, конечно, имел второстепенное значение.

Ранка была совсем маленькой, кровь почти не текла. Мое лицо и руки, между тем, совсем заледенели, и в глазах то и дело появлялись и исчезали мигающие огоньки. Меня держало на ногах лишь смутное убеждение, что уж если будет суждено, то я предпочитаю умереть стоя.

— Говорю тебе, Ходж, ты не хочешь иметь с ней дела. Никакого, — большой мужчина присоединился к группе вокруг меня. Он склонился над плечом Ходжа, разглядывая меня и кивая. Они все казались черными в темноте, но в оттенках голоса этого человека чувствовались африканские переливы — бывший раб или, возможно, работорговец. — Эта женщина. Я слыхал о ней. Она колдунья. Я таких знаю. Они как змеи, эти колдуньи. Не прикасайся к ней, слышишь? Она нашлет на тебя проклятье!

Мне удалось произвести довольно зловещий смешок в ответ на это, и мужчины, стоявшие подле меня, отошли на полшага назад. Я была слегка удивлена, откуда это вообще взялось?

Но дышалось мне уже гораздо лучше, и мигающие огоньки в глазах исчезли.

Высокий мужчина вытянул шею, увидев тонкую линию крови на моей сорочке.

— Ты пролил ее кровь? Черт тебя побери, Ходж, нам теперь крышка! — в его голосе прозвучала отдаленная нотка тревоги, и он отодвинулся назад, проделав одной рукой что-то вроде знамения в мою сторону.

Не имея ни малейшего понятия о том, что меня побудило сделать это, я уронила камень, провела пальцами по порезу и, одним быстрым движением протянув руку, провела окровавленными пальцами по щеке худощавого. И снова зловеще засмеялась.

— Проклятие, верно? — сказала я. — Как вам такое? Еще раз прикоснетесь ко мне, и вы умрете в течение суток.

Кровавые пятна темнели на его белом лице. Он был настолько близок, что я чувствовала его кислое дыхание и видела, как его лицо наливается яростью.

"Какого черта ты делаешь, Бичем?" — подумала я, крайне удивившись самой себе. Ходж протянул руку, чтобы ударить меня, но великан схватил его за запястье с криком страха.

— Не смей! Ты нас всех погубишь!

— Я, блин, убью тебя прямо сейчас, мерзавка!

Ходж все еще держал нож в другой руке, он нанес неловкий удар великану, рыча от ярости. Большой мужчина ахнул от толчка, но не был сильно ранен — он скрутил запястье Ходжа, и тот издал высокий, визжащий крик, словно кролик в лапах лисицы.

Затем другие влились в потасовку, толкаясь и ругаясь, выдирая друг у друга оружие. Я развернулась и побежала, но не сделала и нескольких шагов, как кто-то дернул меня, обхватив руками, и крепко прижал к себе.

— Вы никуда не уйдете, леди, — запыхавшимся голосом сказал он.

Я бы и не смогла. Он был не выше меня ростом, однако, намного сильнее. Я попыталась высвободиться из его объятий, но он крепко сжал руки вокруг меня и лишь усилил хватку. Я крепко держалась, не желая давать ему повода покалечить меня, сердце билось с бешеной скоростью от злости и страха. Он был возбужден; я чувствовала его сердцебиение и неприятный запах свежего пота поверх зловония несвежей одежды и тела.

Я не могла видеть, что происходило вокруг, но думала, что они сейчас не столько дерутся, сколько кричат друг на друга. Мой похититель ослабил хватку и прочистил горло.

— Ээээ.... откуда вы родом, мэм? — спросил он, довольно вежливо.

— Что? — сказала я, бесконечно изумленная. — Откуда родом? Эм... о... Англия. Родом из Оксфордшира. А затем из Бостона.

— О? Я и сам с севера.

Я подавила автоматическое желание сказать "рада познакомиться", так как я была совсем не рада. Беседа зачахла.

Драка прекратилась также внезапно, как и началась. Продолжая символически огрызаться и ворчать, большая часть из них отступила, поддавшись истошным воплям Ходжа о том, что он здесь главный, и они, черт возьми, будут делать то, что им говорят или будут пенять на себя.

— Он серьезно говорит, — пробормотал мой похититель, все еще крепко прижимая меня к своей грязной груди. — Вам не стоит перечить ему, леди, поверьте.

— Хмф, — ответила я, хотя совет был явно дан из хороших побуждений. Я надеялась, что конфликт будет шумным и затяжным, что могло увеличить шансы на то, что Джейми поймает нас.

— А откуда этот Ходж родом, если уж заговорили о происхождении? — спросила я. Он все еще казался мне ужасно знакомым: я была уверена, что уже встречалась с ним — но где?

— Ходжепайл? Аа... Англия, полагаю, — ответил молодой человек, сжимая меня. В его голосе было удивление. — Разве по его говору не скажешь?

Ходж? Ходжепайл? Имя было знакомо, без сомнения, но...

Вокруг меня все еще была толкотня и бормотание, но через короткое время мы снова двинулись в путь. На этот раз, слава Богу, мне позволили сидеть верхом, хотя руки связали и привязали к седлу.

Мы двигались очень медленно. Там была своего рода тропа, но даже при смутном свете поднимающейся луны продвижение было сложным. Ходжепайл больше не вел лошадь, на которой я ехала. Молодой человек, повторно пленивший меня, держал уздцы, дергая и уговаривая упрямую лошадь пройти через заросли кустарника. Я могла видеть его время от времени, стройный, с густыми взъерошенными волосами, которые спускались ниже плеч и превращали его в львиноподобный силуэт.

Угроза немедленной смерти немного отступила, но желудок все еще сжимался, а мышцы спины напряглись в дурном предчувствии. Ходжепайл на некоторое время установил порядок, но между мужчинами не было окончательного согласия. Те, кто поддерживал идею убить меня и оставить мой труп на съедение скунсам и ласкам, могли легко решить положить быстрый конец разногласиям нападением из темноты.

Я слышала голос Ходжепайла, строгий и запугивающий, где-то впереди. Видимо, он проходил туда и обратно вдоль колонны, запугивая, подталкивая и ворча, как овчарка, старающаяся держать стадо в движении.

Они продвигались, хотя даже мне было понятно, что лошади устали. Та, на которой ехала я, еле волочила ноги, в раздражении дергая головой. Одному Богу было известно, откуда явились эти мародеры, или как долго они ехали, пока не наткнулись на солодовню. Люди тоже замедлялись, постепенно, когда возбуждение от побега и драки поутихло, туман усталости сгущался и над ними. Я также почувствовала усталость, и сражалась с ней, стараясь оставаться начеку.

Еще стояла ранняя осень, но я была одета лишь в сорочку и корсет, и мы были уже довольно высоко, где воздух резко охлаждался с наступлением темноты. Я постоянно дрожала, и порез на груди обжигал, когда под кожей сокращались мелкие мышцы. Порез не был серьезным, но что если туда попадет инфекция? Я могла лишь надеяться, что проживу достаточно долго, чтобы это не превратилось в проблему.

Как я ни старалась, я не могла перестать думать о Марсали, и не могла освободить свой мозг от медицинских предположений, представляя все, что угодно — от сотрясения мозга с внутричерепным отеком до ожогов от вдыхания дыма. Я могла кое-что сделать — например, неотложное кесарево сечение — если бы я была там. Никто другой бы не смог.

Я сжала руки на краю седла, натягивая веревку, которая их связывала. Я должна быть там!

Но меня там не было, и, возможно, никогда больше не будет.

Склоки и ворчание уже совсем стихли, когда темнота леса сгустилась над нами, но затяжное чувство беспокойства тяжестью висело над группой. Отчасти, я думала, из-за опасений и страха погони, но в гораздо большей степени, от внутренних разногласий. Драка не прекратилась, а лишь отложилась до более подходящего момента. Чувство разгорающегося конфликта остро ощущалось в воздухе.

Конфликт сосредоточился исключительно на моей персоне. Не в состоянии четко видеть во время спора, я не могла с уверенностью сказать, кто какую позицию занимает. Но разделение было налицо: одна группа, возглавляемая Ходжепайлом, предпочитала оставить меня в живых, по крайней мере, пока я не приведу их к виски. Вторая группа ратовала за то, чтобы урезать потери и перерезать мне горло. По мнению меньшинства, озвученному джентльменом с африканским акцентом, следовало отпустить меня не все четыре стороны, чем раньше, тем лучше.

Разумеется, мне стоило обработать этого джентльмена и попытаться обратить его верования себе на пользу. Как? Я уже начала, прокляв Ходжепайла — и все еще была изумлена своим поступком. Не думаю, что стоит начинать проклинать всех массово — это может разрушить эффект.

Я заерзала в седле, которое начало сильно натирать. Не впервые мужчины испытывают ужас при виде меня из-за собственных страхов и того, как они меня воспринимают. Страх из-за предрассудков может быть хорошим оружием — однако, очень опасным. Если бы я действительно напугала их, они убили бы меня в ту же секунду, не раздумывая.

Мы пересекли перевал. Редкие деревья росли здесь между скалами, и когда мы выехали на дальнюю сторону горы, небо открылось передо мной, обширное и сияющее мириадами сверкающих звезд.

Я, видимо, охнула от этого вида, так как молодой человек, ведший мою лошадь, остановился, подняв к небу собственную голову.

— Ох, — тихо произнес он. Он загляделся на мгновение, но был возвращен на землю другой лошадью, протолкнувшейся мимо нас, ее наездник повернулся, одарив меня тяжелым взглядом. — У вас такие же звезды — там, откуда вы родом? — спросил мой сопровождающий.

— Нет, — ответила я, все еще находясь под впечатлением от небесного великолепия. — Не такие яркие.

— Да, они не были такими, — сказал он, качая головой и натягивая поводья. Это было странное замечание, но я ничего не смогла из него вынести. Я могла продолжить разговор с ним — Господи, мне нужны были любые союзники, — но тут раздался крик издали, очевидно, мы останавливались на ночлег.

Меня развязали и стащили с лошади. Ходжепайл прорвался сквозь толпу и схватил меня за плечо.

— Попытаешься сбежать, женщина, и горько пожалеешь об этом, — он злобно сжал меня, вонзив пальцы в мою кожу. — Ты нужна мне живой — не обязательно целой.

Все еще держа меня за плечо, он вытащил нож и прижал лезвие к моим губам, кольнув острым концом у основания носа, затем приблизился ко мне настолько близко, что я могла чувствовать влажное тепло его отвратительного дыхания на своем лице.

— Единственная вещь, которую я тебе не отрежу — это твой язык, — прошептал он. Лезвие ножа медленно двинулось от моего носа вниз по подбородку, по линии шеи, закруглившись на изгибе груди. — Ты хорошо уяснила, да?

Он дождался моего кивка, затем отпустил меня и исчез в темноте.

Если он хотел пощекотать мне нервы, ему это отлично удалось. Я вспотела, несмотря на прохладу, и все еще дрожала, когда высокая фигура смутно прорезалась в тени рядом со мной, взяла одну из моих рук, и кое-что зажала в ней.

— Меня зовут Тебби, — прошептал он. — Вы запомните имя — Тебби. Помните, что я был добр к вам. Скажите вашим духам, чтобы они не вредили Тебби, потому что он был добр к вам.

Я вновь кивнула, пораженная, и снова осталась в одиночестве, на этот раз с куском хлеба, зажатым в руке. Я поспешно съела его, заметив, что, будучи очень черствым, изначально это был добротный темный ржаной хлеб, вроде того, что пекут немецкие женщины в Салеме. Бандиты ограбили какой-то из домов поблизости, или просто купили его?

Лошадиное седло было брошено на землю подле меня, с передней луки свисала фляга с водой, и я опустилась на колени, чтобы напиться из нее. Хлеб и вода — со вкусом парусины и дерева — были вкуснее всего того, что мне приходилось когда-либо есть. Я замечала и прежде, что когда стоишь перед лицом смерти, заметно улучшается аппетит. И все же, я надеялась на что-то более изысканное в качестве последней трапезы.

Ходжепайл вернулся несколько минут спустя, с веревкой. Он не утруждал себя дополнительными угрозами, очевидно чувствуя, что достаточно ясно выразился. Он просто связал мне руки и ноги и толкнул на землю. Со мной никто не говорил, но кто-то, в порыве любезности, набросил на меня одеяло.

Лагерь очень скоро затих. Костер не разводили и ужин не готовили; мужчины, по-видимому, подкрепились схожим со мной образом, затем разбрелись по лесу в поисках места для ночлега, оставив лошадей на привязи неподалеку.

Я подождала, пока все стихнут, затем зажала одеяло в зубах, и, извиваясь как червяк, осторожно уползла с места, где меня бросили, прокладывая себе дорогу к соседнему дереву, в дюжине ярдов от меня.

Я не собиралась этим действием совершить побег; но если кто-то из бандитов решит напасть на меня, воспользовавшись преимуществом темноты, то я не хотела бы лежать там как жертвенный ягненок. Если повезет, если кто-нибудь прокрадется тайком к моему месту, у меня будет достаточно времени, чтобы закричать, позвать на помощь.

У меня не было и тени сомнения, что Джейми придет. Моя задача была — выжить до тех пор, когда это произойдет.

Запыхавшаяся, вспотевшая, покрытая опавшими листьями, в чулках, превратившихся в отрепья, я свернулась калачиком под большим грабом, зарывшись под одеяло. Скрытая таким образом, я попыталась зубами ослабить узлы веревки вокруг своих кистей. Ходжепайл, однако, связал их с военной тщательностью. Не обладая способностью суслика перегрызать веревки, уйти я не могла.

Военная тщательность. Именно эта мысль внезапно восстановила в памяти, кто он такой, и где я его прежде видела. Арвин Ходжепайл! Он был клерком на королевском складе в Кросс-Крике. Я коротко встречалась с ним, три года назад, когда мы с Джейми привезли мертвую девушку к сержанту гарнизона, расположившегося там.

Сержант Марчисон был мертв, и я думала, что Ходжепайл также погиб при пожаре, который уничтожил склад и его содержимое. Ах, так значит, дезертир. Либо у него было достаточно времени сбежать, прежде чем огонь разгорелся и охватил склад, либо его там в этот момент вообще не было. В любом случае, он был достаточно умен, чтобы оценить шанс исчезнуть из поля зрения армии Его Величества, где посчитают его предположительно погибшим.

Чем он занимался дальше, было довольно ясно. Бродил по сельской местности, промышляя грабежом и убийствами, и собирая себе подобных единомышленников по дороге.

Правда, теперь они не казались такими уж единомышленниками. Хотя Ходжепайл и являлся самопровозглашенным лидером банды, однако было очевидно, что он недолго продержится в этом качестве. Он не умел командовать, не знал, как управлять людьми, кроме как при помощи угроз. Я повидала достаточно военных командиров в свое время, плохих и хороших, и могла оценить разницу.

Даже сейчас где-то в отдалении я могла слышать голос Ходжепайла, спорящего с кем-то на повышенных тонах. Я видела таких раньше, злобных, способных временно запугать тех, кто находился рядом, вспышками неуправляемого насилия. Таких редко хватало надолго, и я сомневалась, что Ходжепайла ждет иная участь.

Все равно он не протянет дольше того момента, когда Джейми нас найдет. Эта мысль успокоила меня, словно глоток хорошего виски. Джейми сейчас уже наверняка ищет меня.

Я свернулась под одеялом, немного дрожа. Джейми понадобится свет, искать следы в темноте — факелы. Таким образом, он станет видимым — и уязвимым, — если появится в поле зрения лагеря. Лагерь нельзя заметить — не было костра, лошади и люди разбросаны по лесу. Я знала, что они поставили часовых, могла слышать их редкие движения туда-сюда, и приглушенные разговоры.

"Однако Джейми не был дураком", — сказала я себе, пытаясь выбросить из головы картинки засады и побоища. Он узнает, по свежим лошадиным экскрементам, что приближается, и уж точно не будет с зажженными факелами напрямик наступать на лагерь. Если он уже выследил банду, тогда...

Звук тихих шагов заставил меня замереть. Они шли от моего предыдущего места, и я схоронилась под одеялом, как полевая мышь при виде ласки.

Шаги медленно шелестели туда-сюда, словно кто-то наощупь шуровал в листьях и хвойных иголках и искал меня. Я затаила дыхание, хотя никто и так не мог его слышать в шуме ветра, качающего кроны деревьев.

Я напрягла глаза в темноте, но ничего не могла различить, кроме смутного неясного пятна, двигающегося между ветвями, в дюжине ярдов от меня. Внезапная мысль ударила меня — может быть это Джейми? Если он совсем близко подошел к лагерю, он мог пробраться сюда пешком, разыскивая меня.

При этой мысли я глубоко вздохнула, напрягая связанные веревкой мышцы. Мне очень хотелось окликнуть его, но я не осмелилась. Если это был Джейми, то позвать его — означало раскрыть его присутствие бандитам. Если я могла слышать часовых, они тем более могли услышать меня.

А если это не Джейми, а кто-то из бандитов, пришедших прикончить меня по-тихому...

Я медленно выдохнула, каждая мышца моего тела напряглась и дрожала. Было довольно прохладно, но с меня ручьями стекал пот. Я чувствовала, как пахнет мое собственное тело, вонь страха, смешанного с холодными запахами земли и растительности.

Пятно испарилось, шаги затихли, а мое сердце гремело как оркестровые литавры. Слезы, которые я сдерживала на протяжении многих часов, потекли из глаз, горячие на моем лице, и я заплакала, беззвучно дрожа.

Ночь полностью охватила меня, темнота была наполнена угрозой. А над головой, в небе, ярко и бдительно мерцали россыпи звезд, и в какой-то момент я заснула.

Глава 28. БИЧ СУДЬБЫ.

Я ПРОСНУЛАСЬ ПЕРЕД САМЫМ РАССВЕТОМ, в грязи, потная с пульсирующей головной болью. Мужчины уже находились в движении, ворча по поводу отсутствия кофе или завтрака.

Ходжепайл остановился рядом со мной, глядя сверху вниз прищуренными глазами. Он посмотрел на дерево, под которым он оставил меня прошлой ночью и на разрытую среди гниющих листьев дорожку, которая появилась, когда я, словно червь, ползла к своему нынешнему месту. У него были очень тонкие губы, но он сжал нижнюю челюсть, выражая неудовольствие.

Он вытащил нож из-за пояса, и я почувствовала, как кровь отлила от моего лица. Однако он просто встал на колени и разрезал мои путы, вовсе не собираясь отрезать мне палец, чтобы продемонстрировать свои эмоции.

— Мы выезжаем через пять минут, — сказал он и отошел от меня. Я слегка дрожала, меня подташнивало от страха настолько сильно, что я едва могла стоять. Мне удалось подняться на ноги, и я зашаталась к небольшому ручью неподалеку.

Воздух был влажным, и я мерзла в своей пропитанной потом сорочке, но холодная вода, которую я плеснула на руки и лицо, казалось, помогла немного, успокаивая пульсацию в правом глазу. У меня было время только на поспешный туалет, я успела снять лохмотья чулок и провела мокрыми пальцами по волосам, прежде чем Ходжепайл вновь появился, чтобы снова увести меня.

На этот раз, слава Богу, меня посадили на лошадь, а не привязали. Мне не разрешили держать узду — на подъеме поводья взял один из бандитов.

Это был мой первый шанс рассмотреть своих похитителей — они выходили из леса, более или менее приводя себя в порядок, кашляя, плюясь, и отливая на деревья, абсолютно не обращая внимания на мое присутствие. Кроме Ходжепайла я насчитала двенадцать мужчин — чертова дюжина злодеев.

Было легко определить человека, которого звали Тебби; мало того, что великан — еще и мулат. Был там и другой полукровка — помесь негра с индейцем, подумала я, но он был приземистым коротышкой. Тебби, не взглянул в мою сторону, сердито опустив голову, он занимался своими делами.

Это стало разочарованием, не знаю, что произошло среди мужчин ночью, но, очевидно, Тебби больше не настаивал на моем освобождении. Платок с пятнами засохшей крови, повязанный на его запястье, наверняка имел к этому некоторое отношение.

Молодого человека, который вел мою лошадь прошлой ночью, также легко было опознать по длинным, лохматым волосам, но он не подходил ко мне и также избегал смотреть на меня. К моему удивлению, он был индейцем, но не чероки, возможно, тускарора? Я не ожидала этого, учитывая его речь и вьющиеся волосы. Очевидно, он тоже был полукровка.

Остальные члены банды были более или менее белыми, но, тем не менее, разномастными. Трое из них были мальчишками, у которых едва начала пробиваться борода — потрепанные и долговязые подростки. Они смотрели на меня с отвисшей челюстью, вытаращив глаза, и тыкая друг друга локтями. Я уставилась на одного из них, пока он не встретился с моим взглядом; он залился ярко-алым румянцем до самых жиденьких усов, и отвернулся.

К счастью, рубашка, в которую я была одета, была с рукавами — она закрывала меня достаточно прилично, от завязанной горловины до подола, достающего до середины икры, но нельзя было отрицать, что я чувствовала себя неловко выставленной напоказ. Рубашка была влажной и мягко облегала изгибы моей груди — ощущение, от которого было очень неловко. Я пожалела, что не удержала одеяло.

Мужчины медленно кружили вокруг меня, нагружая лошадей, и у меня было отчетливое и неприятное чувство, что я нахожусь в центре этой массы, словно яблочко в центре мишени. Я могла лишь надеяться, что достаточно сильно напоминаю старую каргу — распущенные, как мох ведьмы, волосы спутались в диком беспорядке вокруг моих плеч, и мой неряшливый вид был, скорее, отталкивающим, а не привлекательным, и я определенно ощущала себя смятым, старым бумажным пакетом.

Я сидела, вытянувшись в струнку в седле, недружелюбно сверкая глазами в сторону каждого, кто глядел в мою сторону. Один мужчина нерешительно рассматривал мою голую ногу, ненавязчиво прикидывая себе что-то в уме, и тут же заметно отпрянул, когда встретил мой взгляд.

Что подарило мне сиюминутное чувство мрачного удовлетворения, почти сразу сменившееся шоком. Лошади начали двигаться, и когда моя послушно последовала за мужчиной передо мной, в поле зрения попали еще два человека, стоявших под большим дубом. Я знала их обоих.

Харли Бобл завязывал веревки на вьючном седле, нахмурившись, когда он сказал что-то другому, более крупному человеку. Харли Бобл был бывшим охотником за ворами, а теперь, очевидно, сам стал вором. Совершенно отвратительный человечишка, он вряд ли будет благосклонен ко мне из-за происшествия, имевшего место на Сборе некоторое время назад.

Я совсем не была рада видеть его здесь, хотя отнюдь не удивилась, найдя его в такой компании. Но именно при виде его спутника мой пустой желудок начал сокращаться, а кожа дернулась, как у лошади, облепленной мухами.

Мистер Лайонел Браун из Браунсвилля.

Он поднял глаза, увидел меня и, сгорбив плечи, поспешно отвернулся. Он, должно быть, понял, что я увидела его, поэтому повернулся ко мне лицом, тонкие черты застыли в каком-то скучающем пренебрежении. Его нос был раздутым и потемневшим, темно-красная луковица, видимая даже в сероватом свете. Он на мгновение уставился на меня, затем кивнул, как будто неохотно узнавая, и снова отвернулся.

Как только мы вошли в гущу деревьев, я рискнула бросить взгляд назад через плечо, но не смогла разглядеть его больше. Что он здесь делал? Я не узнала его голос в тот момент, но это явно был он, кто спорил с Ходжепайлом о разумности удерживания меня. И неудивительно! Не он один встревожился от того, что мы взаимно узнали друг друга.

Лайонел Браун и его брат, Ричард, были торговцами — основателями и патриархами Браунсвилля, крошечного поселка в горах, примерно в сорока милях от Риджа. Одно дело, когда разбойники, вроде Бобла или Ходжепайла бродили по сельской местности, грабя и устраивая поджоги; совсем другое, когда Брауны из Браунсвилля обеспечивали базу для их бесчинств. Последней вещью в мире, которую мистер Лайонел Браун мог бы пожелать, чтобы я добралась до Джейми и рассказала о том, в чем они замешаны.

И я думала, что, скорее всего, он предпримет шаги, чтобы помешать мне в этом. Солнце вставало, начиная согревать воздух, но я вдруг почувствовала холод, словно упала в колодец.

Лучи солнца просвечивали сквозь ветви, позолотив остатки ночного тумана, который скрывался в деревьях и серебрился на краях листьев. Деревья изобиловали пением птиц, и фазан прыгал в столпе солнечных лучей, не обращая внимания на проходящих людей и лошадей. Было еще слишком рано для мух и комаров, и мягкий утренний ветерок ласкал мое лицо. Безусловно, это одна из тех ситуаций, где только человек бывает мерзким.

Утро прошло достаточно спокойно, но я ощущала постоянное состояние напряженности среди мужчин, хотя они были не более напряжены, чем я.

"Джейми Фрейзер, где же ты?" — подумала я, яростно сосредоточившись на лесу вокруг нас. Каждый далекий шелест или шуршание веток мог предвещать спасение, и мои нервы заметно потрепались от ожидания.

Где? Когда? Как? У меня не было ни поводьев, ни оружия; если — когда — нападение на группу будет совершено, самая лучшая — хорошо, единственно возможная, — стратегия состояла в том, чтобы спрыгнуть с лошади и убежать. Пока мы ехали, я постоянно оценивала каждый участок с гамамелисом и стоящими елями, отмечая точки опоры, прокладывая зигзагообразные тропинки через растущий молодняк и валуны.

Я готовилась не только к нападению Джейми и его людей. Я не могла видеть Лайонела Брауна, но знала, что он где-то рядом. Мышцы между лопатками сжимались в узел, предчувствуя нож.

Я продолжала глазами искать потенциальное оружие: большие камни, ветки, которые могут быть подняты с земли. Если, то есть, когда я побегу, никто не должен остановить меня. Но мы спешили, двигаясь настолько быстро, насколько позволяла лошадям местность, и мужчины постоянно оглядывались через плечо, не выпуская из рук оружие. Что касается меня, я вынуждена была отказаться от своего воображаемого выбора разномастного "оружия", поскольку оно проносилось мимо меня, оставаясь позади.

К моему большому разочарованию, около полудня, мы без происшествий достигли ущелья.

Однажды я была здесь с Джейми. С шестидесятифутовой высоты гранитной скалы ниспадал поток, искрящийся радугой и громогласный, словно Архангел Михаил. Ветви красной аронии и дикого индиго свисали бахромой, а желтые тополя настолько густо нависали над рекой чуть ниже бассейна потока, что лишь случайный отблеск от поверхности воды показывался между краями пышной растительности. Ходжепайл, конечно, не был впечатлен живописной красотой места.

— Слезайте, — проговорил грубый голос возле моего локтя, и я глянула вниз, чтобы увидеть Тебби. — Мы будем переправлять лошадей. Вы пойдете со мной.

— Я пойду с ней, — мое сердце подскочило к горлу при звуках густого гнусавого голоса. Это был Лайонел Браун, продирающийся через нависающие канаты лиан, недобро и пристально глядящий на меня.

— Не ты, — оборвал Тебби Брауна, сжимая кулаки.

— Не ты, — повторила я твердо. — Я пойду с ним, — я соскользнула с лошади и быстро укрылась позади угрожающего тела крупного мулата, выглядывая в сторону Брауна из-за мощного плеча.

Я не питала ни малейших иллюзий насчет намерений Брауна. Он бы не решился убить меня на глазах у Ходжепайла, но он может утопить меня — и легко утопит, — утверждая, что это был несчастный случай. Река здесь была мелкой, но быстрой — я могла слышать, как она проносится со свистом мимо скал около берега.

Браун бросил взгляд направо, потом налево, оценивая, стоит ли все же попытаться, но Тебби напряг массивные плечи, и Браун оценил это, как безнадежное дело. Он фыркнул, сплюнул в сторону и потопал прочь, хрустя ломающимися ветвями.

Лучшего шанса могло и не представиться. Не дожидаясь, когда утихнут звуки обидчивого ухода Брауна, я схватила здоровяка за локоть и сжала его руку.

— Спасибо, — сказала я низким голосом. — За то, что вы сделали прошлой ночью. Сильно вас ранило?

Он посмотрел на меня сверху вниз, с явным опасением на лице. Мои прикосновения, очевидно, смутили его. Я чувствовала напряжение в его руке, когда он пытался решить, стряхнуть меня, или нет.

— Нет, — сказал он. — Со мной все в порядке, — он поколебался, но затем неуверенно улыбнулся.

Было очевидно, что задумал Ходжепайл; лошадей по одной вели вниз по узкой "оленьей тропе", которая обрамляла откос. Мы были более чем в миле от потока, но его шум все еще громко звенел в воздухе. Стороны ущелья круто спускались к воде более чем пятьюдесятью футами ниже, и противоположный берег был столь же крутым и заросшим.

Густой кустарник скрывал края берега, но мне было видно, что река здесь разливалась, замедляясь на мелководье. Без опасных течений, лошади могут пройти ниже, чтобы выйти в какую-то случайную точку на противоположном берегу. Все, кто преуспеет в отслеживании нас в ущелье, потеряет здесь след и с трудом найдет его на противоположной стороне.

С усилием я остановила себя, чтобы не оглядываться через плечо в поисках неминуемой погони. Мое сердце билось быстро. Если Джейми был рядом, он бы выждал и атаковал группу, когда они, войдя в воду, станут наиболее уязвимыми. Даже если он не рядом, пересечь реку не такое уж простое дело. Если и было подходящее время для попытки бегства...

— Вы не должны идти с ними, — сказала я непринужденно Тебби. — Вы тоже умрете.

Рука под моей ладонью судорожно дернулась. Он взглянул на меня, широко раскрыв глаза. Склера его глаз была желтой, даже желтушной, радужная оболочка нарушена, что делало его пристальный взгляд странным и неясным.

— Я сказала ему правду, вы знаете, — я указала подбородком на Ходжепайла, видневшегося вдалеке. — Он умрет. Так же, как и все те, кто с ним. Вам нет необходимости умирать с ним.

Он пробормотал что-то себе под нос и прижал кулак к своей груди. У него под рубашкой что-то висело на веревочке. Я не знала, был ли это крест, или какой-нибудь языческий амулет, но до сих пор он, казалось, хорошо реагировал на внушение.

Так близко к реке воздух был чист и наполнен влагой, с живыми ароматами зелени и воды.

— Вода — мой друг, — сказала я таинственно, стараясь походить на колдунью. Я не была хорошим лжецом, но речь шла о моей жизни. — Когда мы зайдем в реку, отпустите мою руку. Водяной конь поднимется и унесет меня.

Его глаза не могли стать еще больше. Очевидно, он слышал о келпи или о ком-то вроде них. Даже так далеко от водопада, в реве воды можно было различить голоса — если человек ставил перед собой такую цель.

— Я не собираюсь никуда с водяным конем, — сказал он с убеждением. — Я знаю о нем. Он утащит вас вниз, утопит и съест.

— Меня не съест, — уверила я его. — Вам не нужно подходить к нему. Просто не стойте рядом, когда мы находимся в воде. Держитесь поодаль.

И если он это сделает, я нырну под воду и уплыву, спасаясь изо всех сил, прежде чем он успеет глазом моргнуть. Готова поспорить, что большинство бандитов Ходжепайла не умели плавать: мало, кто в горах умел это. Я сжала и разжала мышцы ног, подготавливаясь, боль и оцепенелость растворились в наплыве адреналина.

Половина мужчин уже подошли с лошадьми к краю. Я подумала, что смогу задержать Тебби, пока остальные благополучно не окажутся в воде. Даже если он не станет намеренно потворствовать моему побегу, если я выскользну из его объятий, думаю, что он не будет пытаться поймать меня.

Он без энтузиазма потянул мою руку, и я резко остановилась.

— Ой! Подождите, я наступила на колючку.

Я подняла одну ногу, глядя на подошву. Учитывая грязь и пятна смолы, прилипшие к ней, никто не смог бы сказать наступила ли я на сорняк, ежевичный шип, или даже гвоздь от подковы.

— Нам нужно идти, женщина, — я не знаю, была ли это моя близость, рев воды, или мысли о водяном коне, что встревожили Тебби, но он нервно потел, его запах изменился от простого мускуса, до чего-то острого и едкого.

— Минутку, — сказала я, делая вид, что исследую свою ногу. — Почти достала.

— Оставьте ее. Я понесу вас.

Тебби тяжело дышал, оглядываясь назад и вперед, от меня к краю ущелья, где проходила оленья тропа, исчезавшая в вышине, как будто опасаясь появления Ходжепайла.

Но не Ходжепайл выскочил из кустов. Это был Лайонел Браун с двумя молодыми парнями за его спиной. Глядя на его лицо можно было сразу определить их цель.

— Я возьму ее, — сказал он, без предисловий хватая меня за руку.

— Нет! — Тебби рефлекторно схватил меня за другую руку и потянул.

Далее Тебби и мистер Браун устроили смехотворную игру в перетягивание каната, каждый дергал одну из моих рук. Прежде чем меня разорвали на части, словно раздвоенную куриную косточку желаний, Тебби, к счастью, изменил тактику. Отпустив мою руку, он схватил меня поперек туловища, прижал к себе, и толкнул ногой мистера Брауна.

В результате этого маневра, мы с Тебби упали назад, в сумбурную кучу рук и ног, в то время как Браун также потерял равновесие, хотя сначала я не поняла этого. Все, что я услышала это громкий вопль, шум возни, сопровождаемый треском и грохотом смещенных камней, падающих вниз по скалистому склону.

Высвободив себя из-под Тебби, я выползла, чтобы обнаружить остальных мужчин, столпившихся вокруг зловеще сглаженного места в кустах, окаймляющих ущелье. Один или двое поспешно несли веревки и выкрикивали противоречивые приказы, из которых я сделала вывод, что мистер Браун действительно упал в ущелье, но еще не числился среди мертвых.

Я быстро сменила направление, намереваясь с головой нырнуть в кусты, но вместо этого наткнулась на пару потрескавшихся сапог, принадлежащих Ходжепайлу. Он схватил меня за волосы и дернул, заставляя вскрикнуть и рефлекторно наброситься на него. Я ударила его прямо в диафрагму. Он охнул и остался с открытым ртом, жадно глотая воздух, но железной хватки на моих волосах не ослабил.

Разъяренно глядя в мою сторону, он отпустил меня и подтолкнул коленом к краю ущелья. Один из молодых людей цеплялся за кусты, осторожно ища точку опоры на склоне под нами: один конец веревки обвязан вокруг его талии, другой подвешен бухтой через плечо.

— Поганая шлюха! — орал Ходжепайл, впиваясь пальцами мне в руку и перегибаясь через сломанные кусты. — Ты чего творишь, сука?

Он скакал по краю ущелья, как Румпельштильцхен, грозя кулаком и по очереди крича то на своего раненого делового партнера, то на меня, в то время как спасательная операция шла полным ходом. Тебби удалился на безопасное расстояние, где стоял, выглядя обиженным.

Наконец, громко стонущий Браун был вытащен и положен на траву. Мужчины, еще не вошедшие в реку, собрались вокруг, разгоряченные и возбужденные.

— Ты хочешь излечить его, заклинательница? — спросил Тебби, скептически взглянув на меня. Я не знаю, усомнился ли он в моих способностях, или только в целесообразности моей помощи Брауну, но я кивнула, несколько неуверенно, и вышла вперед.

— Думаю, что да, — клятва оставалась клятвой, хотя я подумала, что Гиппократ вряд ли когда-нибудь сам сталкивался с подобной ситуацией. Но, может быть, и случалось — древние греки тоже были довольно воин­ственным народом.

Мужчины расступились передо мной достаточно легко — после того, как вытащили Брауна из ущелья, было очевидно, что они понятия не имеют, что делать дальше.

Я провела поспешную диагностику. Кроме многочисленных порезов, ушибов и толстого слоя пыли и грязи, у мистера Лайонела Брауна был перелом левой ноги, по крайней мере, в двух местах, сломано левое запястье, и, вероятно, раздавлено пару ребер. Только один из переломов ноги был сложным и неприятным — обломок сломанной бедренной кости проткнул кожу и бриджи, и вокруг раны неуклонно расширялось красное пятно.

Он, к сожалению, не разорвал свою бедренную артерию, поскольку, если бы это случилось, он был бы уже мертв. Однако, мистер Браун, вероятно, перестал быть личной угрозой для меня, что было только к лучшему.

Отсутствие инструментов и медикаментов, за исключением нескольких грязных шейных платков, сосновой ветки и небольшого количества виски из фляжки, безусловно, ограничивало мои возможности. Мне удалось — не без трудностей, и с большим количеством виски — вправить бедренную кость и наложить шину. При этом Браун не умер от шока, и это, как я думала, являлось немалым достижением в сложившихся обстоятельствах.

Это была трудная работа, и я бормотала что-то себе под нос, даже не догадываясь, что делаю это, пока не подняла глаза, и не увидела Тебби, присевшего на корточки по другую сторону Брауна и глядевшего на меня с интересом.

— О, вы проклинаете его, — сказал он одобрительно. — Да, это хорошая идея.

Глаза мистера Брауна распахнулись и полезли на лоб. Он почти не соображал от боли и большой дозы алкоголя, но был не настолько пьян, чтобы проигнорировать это.

— Остановите ее, — сказал он хрипло. — Сюда, Ходжепайл, останови ее! Заставь ее отозвать его!

— Эм... что такое? Что ты сказала, женщина? — Ходжепайл уже почти успокоился, но после слов Брауна его враждебность мгновенно возродилась. Он потянулся и схватил меня за запястье, как раз тогда, когда я проводила рукой по раненому телу Брауна. Это было запястье, которое он так злобно выкрутил накануне, и боль пронзила мое предплечье.

— Если хочешь знать, я полагаю, что сказала: "Иисус твою Рузвельт Христос!" — огрызнулась я. — Отпусти меня!

— Это то, что она сказала, когда прокляла тебя! Убери ее от меня! Не дай ей коснуться меня!

В панике Браун извернулся подальше от меня — очень плохая идея для человека со свежее сломанными костями. Его лицо под слоем грязи мертвенно побледнело, и глаза закатились.

— Смотрите! Он умер! — воскликнул один из зрителей. — Она сделала это! Она заколдовала его!

Это вызвало немало шума — звонкое одобрение Тебби и его сторонников, мои собственные протесты, взволнованные выкрики друзей и родственников мистера Брауна, один из которых присел над телом, прикладывая ухо к груди.

— Он жив! — воскликнул этот человек. — Дядя Лайонел! С тобой все в порядке?

Лайонел Браун громко застонал и открыл глаза, вызывая дальнейшие волнения. Молодой человек, назвавший Брауна дядей, достал большой нож из-за пояса и направил его на меня. Его глаза были открыты так широко, что почти вылезали из орбит.

— Ты, отойди! — сказал он. — Не прикасайся к нему!

Я подняла руки, демонстрируя ладони в жесте отречения.

— Отлично! — вспыхнула я. — Не буду! — фактически, я больше ничего не могла сделать для Брауна. Он должен содержаться в тепле, сухости и много пить, но что-то подсказывало мне, что Ходжепайл вряд ли будет склонен выполнять мои рекомендации.

Он и не выполнял. Во всю силу своих легких он заорал, — тем самым подавив зарождающийся бунт, — что мы пересечем ущелье, как можно быстрее.

— Положите его на носилки, — сказал он нетерпеливо, в ответ на протесты племянника Брауна. — А что касается тебя, — он грозно повернулся ко мне. — Разве я не предупреждал? Никаких фокусов, я сказал!

— Убей ее, — хрипло сказал Браун, лежа на земле. — Убей ее прямо сейчас.

— Убить ее? Ни черта подобного, братан, — глаза Ходжепайла злобно сверкали. — Живая или мертвая, она не представляет для меня опасности, но живая — принесет больше прибыли. Однако я буду держать ее в узде.

Нож у него всегда был под рукой. Он выхватил его в одно мгновение и вцепился в мою руку. Не успев даже вдохнуть, я почувствовала нажатие лезвия, слегка разрезающего кожу у основания моего указательного пальца.

— Помнишь, что я говорил тебе, верно? — процедил он, лицо смягчилось в предвкушении. — Ты не нужна мне целой.

Я помнила, и в желудке стало пусто, а горло пересохло до немоты. Кожа горела в месте пореза, и боль молниеносно разошлась по нервам; желание одернуть руку от лезвия было столь сильным, что мышцы руки сводило судорогой.

Я живо представила себе кровоточащий обрубок, шок от переломанной кости, распоротую плоть, ужас безвозвратной потери.

Но позади Ходжепайла поднимался на ноги Тебби. Его странный, затуманенный взгляд был сосредоточен на мне с выражением зачарованного страха. Я видела, как его рука сжалась в кулак, горло задвигалось, когда он сглотнул, и почувствовала появление слюны в собственном горле. Если я хочу сохранить его защиту, я должна поддерживать его веру.

Я уставилась на Ходжепайла и заставила себя склониться к нему. Моя кожа дрожала и подергивалась, а кровь в ушах ревела громче, чем звук речного потока, но я широко раскрыла глаза. Глаза ведьмы — так это называли.

Очень, очень медленно, я подняла свободную руку, все еще влажную от крови Брауна, и потянулась кровавыми пальцами к лицу Ходжепайла.

— Я помню, — сказала я хриплым шепотом. — А помнишь ли ты, что говорила я?

Он сделал бы это. Я видела блеск решения в его глазах, но прежде чем он успел придавить лезвие ножа, молодой индеец с густыми волосами прыгнул вперед, хватая его за руку с ужасным воплем. Отвлекшись, Ходжепайл ослабил хватку, и я высвободила руку.

В одно мгновение Тебби и еще двое мужчин двинулись вперед, держа руки на ножах и рукоятках пистолей.

Тонкое лицо Ходжепайла перекосило от ярости, но момент зарождавшегося насилия прошел. Он опустил свой нож, угроза отступила.

Я открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, что могло бы помочь разрядить обстановку, но меня опередил испуганный крик племянника Брауна.

— Не позволяйте ей говорить! Она проклянет нас всех!

— Ох, черт бы всех побрал, — сказал Ходжепайл, ярость сменилась обычной раздраженностью.

Чтобы перевязать шину Брауна, я использовала несколько шейных платков. Ходжепайл наклонился, поднял один с земли, скомкал в шарик и шагнул вперед.

— Открой рот, — лаконично произнес он и, схватив мой подбородок одной рукой, вынудил меня открыть рот и запихнул кляп внутрь. Он свирепо взглянул на Тебби, который резко двинулся вперед.

— Я не стану убивать ее. Но она не скажет больше ни слова. Ни ему, — он кивнул на Брауна, затем на Тебби, — ни тебе, ни мне, — он перевел взгляд на меня, и, к своему удивлению, я увидела скрытое беспокойство в его глазах. — Никому.

Тебби выглядел неуверенным, но Ходжепайл уже завязывал свой собственный платок вокруг моей головы, эффективно заставив замолчать.

— Ни слова, — повторил Ходжепайл, сверкнув глазами на стоящую вокруг компанию. — А теперь, пошли!

* * *

МЫ ПЕРЕСЕКЛИ РЕКУ. К моему удивлению, Лайонел Браун выжил, но переправа затянулась, и солнце уже садилось, когда мы разбили лагерь на противоположной стороне в двух милях от ущелья.

Все промокли, и огонь разожгли без лишних разговоров. Дух вражды и недоверия все еще витал в воздухе, но был заглушен рекой и истощением. Все просто слишком устали для дальнейших распрей.

Они некрепко связали мне руки, но ноги оставили свободными; я направилась к поваленному бревну возле костра и опустилась на него совершенно без сил. Я промокла и замерзла, мои мышцы дрожали от усталости и изнеможения — меня заставили идти пешком от реки, — и впервые я задалась вопросом, сможет ли Джейми найти меня. Когда-нибудь.

Возможно, он преследовал вторую группу бандитов. Может быть, он нашел их и атаковал — и был ранен или убит в бою. Я закрыла глаза, но вновь открыла их, стремясь избежать видений, на которые навела меня эта мысль. Я по-прежнему беспокоилась о Марсали, но даже если они нашли ее вовремя, либо не нашли: так или иначе, ее судьба была решена.

По крайней мере, огонь горел хорошо: замёрзшие и мокрые, хотевшие горячей еды мужчины, принесли огромную охапку дров. Невысокий, тихий чернокожий мужчина поддерживал огонь, в то время как пара подростков распаковывала мешки с едой. Котелок с водой поставили на огонь с большим куском солонины, и молодой индеец с гривой волос насыпал кукурузную муку в миску с куском сала.

Еще немного сала шипело на железной сковородке, превращаясь в густой жир. Пахло замечательно.

Слюна залила рот, сразу впитываясь в кусок ткани, и, несмотря на дискомфорт, запах еды немного поднял настроение. Мой корсет, ослабившийся от путешествия за последние сутки, снова затянулся, так как влажные шнурки высохли и сжались. Кожа зудела под тканью, но тонкие жесткие косточки давали мне ощущение поддержки, более чем приятное в данный момент.

Двое племянников мистера Брауна, Аарон и Моисей, как я узнала, медленно ковыляли в лагерь, неся импровизированные носилки, провисшие между ними. Они с облегчением опустили их на землю у костра, вызвав громкий крик ноши внутри.

Мистер Браун пережил переход через реку, но это не принесло ему ничего хорошего. Я же ведь говорила им, что он должен много пить. Эта мысль расстроила меня, несмотря на усталость, и я приглушенно фыркнула через кляп.

Один из молодых парней поблизости услышал меня и робко потянулся к узлу моего кляпа, но сразу же убрал руку, когда Ходжепайл рявкнул на него.

— Оставь ее!

— Но... разве она не должна поесть, Ходж? — мальчик беспокойно глянул на меня.

— Пока еще не должна, — Ходжепайл присел на корточки передо мной, глядя мне в лицо. — Ты уже усвоила свой урок, а?

Я не двигалась. Просто сидела и смотрела на него, придавая своему взгляду столько презрения, сколько было возможно. Порез на пальце обжигал, ладони вспотели, но я сохраняла пристальный взгляд. Он пытался пилить меня взглядом в ответ, но не мог — его глаза все время бегали.

Это разозлило его еще больше; гневный румянец горел на костлявых скулах.

— Прекрати пялиться на меня!

Я медленно моргнула, лишь раз, и продолжила смотреть на него с выражением, которое, как я надеялась, демонстрировало интригующее безразличие. Он выглядел весьма напряженным, наш мистер Ходжепайл. Темные круги под глазами, морщинки, обрамляющие рот, словно линии, вырезанные на дереве. Пятна пота, горячие и влажные, под мышками. Постоянное запугивание, должно быть, страшно изматывающее дело.

Неожиданно он встал, схватил меня под руку и рывком поднял на ноги.

— Я отправлю тебя туда, где ты не сможешь пялиться на меня, сука, — пробормотал он и заставил меня отойти от костра, толкая впереди себя.

На небольшом расстоянии от лагеря он нашел подходящее дерево. Он освободил мои руки и заново связал их, затянув веревочную петлю вокруг моей талии и зафиксировав на ней мои кисти. Затем он толчком усадил меня на землю, соорудил грубый аркан со скользящим узлом, и набросил мне на шею, привязав свободный конец к дереву.

— Это чтобы ты не сбежала, — сказал он, туго затягивая грубую пеньковую веревку на моей шее. — Не хочу, чтобы ты заблудилась. Вдруг тебя съест медведь, что тогда, а? — к нему вполне вернулось чувство юмора, он дико расхохотался, затем, все еще посмеиваясь, двинулся прочь. Потом внезапно обернулся посмотреть на меня. Я сидела прямо, пристально глядя ему в глаза, и выражение веселья на его лице резко улетучилось. Он повернулся, и зашагал прочь с одеревеневшими плечами.

Несмотря на голод, жажду и общий дискомфорт, на самом деле, я испытывала чувство глубокого, хоть и кратковременного, облегчения. Если я, строго говоря, не была одна, то, по крайней мере, за мной не наблюдали, и даже эта крупица уединения была бальзамом на душу.

Я была в добрых двадцати ярдах от костра, вне поля зрения мужчин. Я привалилась к стволу дерева, мышцы лица и тела сразу же сдались, и меня охватила дрожь, хотя это было не от холода.

Скоро. Конечно, скоро Джейми найдет меня. Если только... Я отбросила сомнение в сторону, словно ядовитого скорпиона. Так же, как любую мысль о том, что произошло с Марсали. Или что может произойти, если и когда — нет, когда, — он найдет нас. Я не знала, как он это сделает, но он это сделает. Просто сделает.

Солнце почти село; тени объединялись под деревьями и свет медленно угасал, превращая краски в эфемерность и заставляя твердые предметы терять свою глубину. Где-то там, неподалеку, журчала вода, и редкие птицы перекликались на отдаленных деревьях. Они стали затихать с наступлением вечерней прохлады, их звук сменился нарастающим стрекотом сверчков поблизости. Мой глаз уловил какое-то движение, и на расстоянии пары футов я увидела кролика, сумрачно серого, сидящего на задних лапах под кустом, его нос подергивался.

От абсолютной естественности всего этого обожгло глаза. Я сморгнула слезы, и кролика уже не было.

Увидев все это, я немного воспряла духом и провела парочку экспериментов, дабы оценить пределы моего нынешнего плена. Ноги были свободны — это хорошо. Я могла, хоть и неуклюже, но сидеть на корточках, и как утка вразвалку ходить вокруг дерева. Еще лучше — у меня была возможность облегчаться без свидетелей, на противоположной стороне.

Однако я не могла полностью подняться на ноги, а также дотянуться до узла веревки, окольцовывавшей ствол дерева. Веревка то соскальзывала, то цеплялась за кору, но в любом случае, узел удручающе оставался на противоположной стороне ствола, размером около трех футов в диаметре.

У меня было чуть более полуметра веревки между стволом и петлей на шее — достаточно, чтобы прилечь, или повернуться с боку на бок. Ходжепайл явно не понаслышке знал действенные методы усмирения пленников. Я подумала о ферме О`Брайана, и о двух телах там. Двое старших детей пропали без вести. Мелкая дрожь вновь пробежала по телу.

Где они были? Проданы в рабство индейцам? Отправлены в матросский бордель одного из прибрежных городов? Или на корабле, принужденные к каторге на сахарных плантациях Вест-Индии?

Я не питала никаких иллюзий по поводу того, что мне может быть уготована подобная изысканно отвратительная участь. Я была чересчур стара, беспокойна сверх меры — и слишком известна. Нет, единственной моей ценностью для Ходжепайла было мое знание о тайнике виски. Как только он приблизится к нему на достаточное расстояние, чтобы учуять запах, он перережет мне горло без всякого сожаления.

Запах жареного мяса поплыл по воздуху, заполняя мой рот свежей слюной — долгожданное облегчение, несмотря на бурчание моего желудка, поскольку кляп неприятно иссушал рот.

Крошечный приступ паники напряг мои мышцы. Я не хотела думать о кляпе. Или о веревках вокруг моих запястий и шеи. Было бы слишком легко поддаться панике от лишения свободы и исчерпать себя в бесполезной борьбе. Я должна беречь силы; не знаю, когда и для чего они мне могут понадобиться, но они мне, без сомнения, пригодятся. Скорей бы, взмолилась я. Пусть это скорей закончится.

Мужчины расположились на ужин, разногласия прошедшего дня растворились в желании утолить голод. Они находились довольно далеко, так что я не могла услышать подробности их разговора, лишь случайные слова или фразы, приносимые вечерним бризом. Я повернула голову, позволив ветру смахнуть волосы с лица, и теперь моим глазам открылась длинная, узкая полоска неба над отдаленным ущельем, уходящая в глубокую, неземную синь, будто хрупкий слой атмосферы, покрывающий землю, стал еще тоньше, а за ним просвечивала тьма космоса.

Звезды стали вспыхивать, одна за другой. И мне удалось затеряться среди них, разглядывая и считая, по мере появления — одна, другая, третья... Прикасаться к ним, словно к бусинкам на четках, и называть про себя их астрономические названия, которые знала, успокаивая себя их звучанием, не имея понятия, однако, соотносились ли эти названия с небесными телами, которые я видела. Альфа Центавра, Денеб, Сириус, Бетельгейзе, Плеяды, Орион...

Мне удалось успокоить себя до такой степени, что я задремала, и, проснувшись через некоторое время, обнаружила вокруг полную темноту. Свет костра посылал мерцающее свечение сквозь подлесок, окрашивая мои ноги, лежащие на открытом месте, розовыми тенями Я пошевелилась и вытянулась, насколько могла, пытаясь размять затекшую спину, и подумала, неужели Ходжепайл считал, что он теперь в безопасности, раз позволил развести такой большой костер?

Ветер донес до меня громкий стон — Лайонел Браун. Я поморщилась, но в моем теперешнем состоянии ничем не могла ему помочь.

Я услышал возню и шум голосов, кто-то подошел к нему.

— ...горячий, как пистолет... — сказал один голос, с едва слышимым беспокойством.

— ...привести женщину?..

— Нет, — отрезал решительный голос. Ходжепайл. Я вздохнула.

— ...воды. Ничто этому не поможет...

В надежде расслышать, что происходит у костра, я прислушивалась так напряженно, что прошло некоторое время, прежде чем я уловила шум в кустах неподалеку. Не звери — только медведь мог создать столько шума, да и медведи не хихикают. Хихиканье было сдавленным, не только лишь приглушенным, но и постоянно прерывающимся.

Я также слышала шепот, хотя не могла разобрать большинство слов. Общая атмосфера, однако, все больше напоминала заговор возбужденных юнцов, так как было ясно, что это должно быть кто-то из младших членов банды.

— ...давай, вперед! — поймала я фразу, сказанную решительным тоном, и сопровождавшуюся грохотом, указывающим, что кого-то припечатали к дереву. Следующий за ним звук указывал о возмездии.

Очередное шуршание. Шепот, шепот, хихиканье, фырканье. Я выпрямилась, задаваясь вопросом, что, ради всего святого, они задумали.

Затем я услышала:

— Ее ноги не связаны... — и мое сердце подпрыгнуло.

— Но что, если она... — неразборчивое бормотание.

— Не имеет значения. Она не сможет кричать.

Это я разобрала очень хорошо, и я резко дернула под себя ноги, пытаясь вскарабкаться, только чтобы быть вздернутой на петле вокруг шеи. Она ощущалась как железный прут, сковывающий горло, и я рухнула назад, увидев кроваво-красные пятна в уголках моих глаз.

Я покачала головой и глотнула воздуха, пытаясь избавиться от головокружения, адреналин неистово разгонялся у меня в крови. Я почувствовала руку на своей лодыжке и резко лягнула ногой.

— Эй! — воскликнул он, не скрывая удивления. Он убрал руку от моей лодыжки и немного отсел назад. Мой взгляд прояснялся — я видела его теперь, но свет от костра находился позади него; это был один из молодых парней, но не более чем безликий, сгорбившийся передо мной силуэт.

— Ш-ш-ш... — сказал он и нервно хихикнул, протягивая руку по направлению ко мне. Я издала глубокий рычащий звук сквозь кляп, и он остановился, замерев на полдороге. В кустах за его спиной раздался шорох.

Это, видимо, напомнило ему, что его друг — или друзья — наблюдают за ним, и он, с вновь обретенной решимостью, протянул руку, похлопывая меня по бедру.

— Не волнуйтесь, мэм, — прошептал он, по-утиному приближаясь ко мне на пятках, — я не причиню вам вреда.

Я фыркнула, и он снова замялся, но затем еще один шорох из кустов, по-видимому, укрепил его решимость, и он схватил меня за плечи, пытаясь заставить лечь. Я изо всех сил боролась, пиналась, ударила его коленом, и он, отпустив меня и потеряв равновесие, упал на задницу.

Взрыв приглушенного хихиканья из кустов заставил его вскочить на ноги подобно черту из табакерки. Он наклонился и, решительно схватив меня за лодыжки, дернул, рывком уложив меня плашмя. Затем он набросился на меня сверху, всем весом пригвоздив к земле.

— Тише! — настойчиво прошептал он мне на ухо. Его руки вцепились мне в горло, и я корчилась и билась под его тяжестью, пытаясь сбросить с себя. Но он крепко сжал мою шею, и я остановилась, перед глазами вновь появились кроваво-черные пятна. — Ну же, угомонитесь, — сказал он более спокойно. — Только помолчите, мэм, ладно? — я издала короткий всхлип, который он, должно быть, принял за знак согласия, так как ослабил хватку. — Я не причиню вам вреда, мэм, правда, — прошептал он, стараясь одной рукой удержать меня на земле, а другой неуклюже шаря между нами. — Можете просто не двигаться, пожалуйста?

Я не двигалась, и он, наконец, положил предплечье поперек моего горла, и облокотился на него. Не достаточно сильно, чтобы я потеряла сознание, но достаточно сильно, чтобы выбить из меня желание сопротивляться. Он был худой и жилистый, но очень сильный, и при помощи обычной решительности ему удалось задрать мою сорочку и вклинить колено между моих бедер.

Он дышал почти так же тяжело, как и я, и я могла чувствовать козлиную вонь его возбуждения. Его руки оставили мое горло и лихорадочно хватались за мою грудь таким образом, что становилось ясно, единственная грудь, к которой он когда-либо прикасался, была, вероятно, материнская.

— Тише, сейчас не пугайтесь, мэм, все в порядке, я не... ох. О, да-а. Я... а... ох, — его рука шныряла меж моих бедер, затем исчезла на мгновение, когда он быстро приподнялся и спустил свои бриджи.

Он грузно рухнул на меня сверху, неистово вздымая бедра во время бешеных толчков, но без всякого контакта, кроме фрикций, так как он, явно не имел ни малейшего понятия об устройстве женской анатомии. Я лежала неподвижно, не шевелясь от изумления, и затем почувствовала теплую струю жидкости на своих бедрах, в то время как он, забывшись, задыхался в экстазе.

Все предыдущее напряжение стремительно оставило его, и он опустился мне на грудь, как сдутый воздушный шарик. Я чувствовала, как его юное сердце колотилось, словно паровой молот, и его влажный от пота висок прижался к моей щеке.

Я посчитала близость этого контакта настолько же неприятной, как и дряблое нечто, втиснутое между моих бедер, и резко откатилась в сторону, сбрасывая его. Он внезапно ожил, и вскарабкался на колени, цепляясь за свои опущенные бриджи.

На мгновение он качнулся из стороны в сторону, затем упал на четвереньки и подполз ко мне.

— Мне очень жаль, мэм, — прошептал он.

Я не шевельнулась, и через мгновение он протянул руку и мягко похлопал меня по плечу.

Далекий шорох в кустах, сопровождаемый приглушенными возгласами молодого мужского восхищения, твердо убедил меня, что можно. О, Боже, остальные мерзкие маленькие звереныши будут здесь в мгновение ока.

В панике, я села, памятуя о петле.

Зарево от огня было нерегулярным и мерцания едва хватало, чтобы разглядеть стволы деревьев и бледный слой хвои и листьев, гниющих на земле. Достаточно, чтобы увидеть выступы гранитных валунов через слой листьев, а иногда и случайный выступ упавшей ветки. Не то, чтобы отсутствие потенциального оружия имело значение, учитывая, что мои руки все еще были крепко привязаны.

Вес юного насильника сотворил вещи похуже — во время моей борьбы узлы затянулись крепче, и руки пульсировали из-за отсутствия кровообращения. Мои пальцы уже онемели на кончиках. Черт возьми. Неужели в результате этого абсурда я потеряю несколько пальцев из-за гангрены?

Мгновение я размышляла о мудрости послушного поведения со следующим ужасным мальчишкой в надежде, что он вытащит кляп. Если получится, я могла бы, по крайней мере, попросить у него ослабить веревки и тогда позвать на помощь, надеясь, что Тебби придет и остановит дальнейшее насилие, опасаясь моей возможной сверхъестественной мести.

А вот и следующий, с шорохом крадущийся в кустах. Я вжала зубы в кляп и подняла глаза, но темная фигура передо мной не была одним из юнцов. Единственная мысль, которая пришла мне в голову, когда я осознала, кто мой новый посетитель, была: "Джейми Фрейзер, грязный ублюдок, где же ты?!"

Я застыла, как будто обездвиженность могла каким-то образом превратить меня в невидимку. Мужчина встал передо мной, затем присел на корточки, вглядываясь мне в лицо.

— Сейчас тебе уже не так смешно, верно? — непринужденно сказал он. Это был Бобл, бывший охотник за головами. — Ты и твой муж думали, что это было чертовски смешно, не так ли? То, что те немки сделали со мной? А потом мистер Фрейзер с выражением лица, как у праведного христианина, читающего Библию, еще говорил мне, что они собирались порубить меня в колбасный фарш. Ты ведь тоже думала, что это смешно, да?

Если быть предельно честной, это действительно было смешно. Однако он был совершенно прав: сейчас мне было не до смеха. Он замахнулся и влепил мне звонкую пощечину.

От удара из глаз брызнули слезы, но костер освещал Бобла сбоку, и я все еще могла видеть усмешку на его пухлом лице. Холодок дурного предчувствия пронзил меня, заставив задрожать. Заметив это, он широко улыбнулся. У него были короткие и притупившиеся клыки, так что резцы на их фоне заметно выделялись, длинные и пожелтевшие, как у грызуна.

— Полагаю, это насмешит тебя даже больше, — сказал он, поднявшись на ноги, и потянувшись к своей ширинке. — Надеюсь, Ходжепайл не убьет тебя сразу, чтобы ты успела рассказать об этом своему мужу. Бьюсь об заклад, шутка ему понравится, с его-то чувством юмора.

Сперма мальчишки все еще была влажной и липкой на моих бедрах. Я инстинктивно отпрянула назад, пытаясь вскарабкаться на ноги, но петля на шее одернула меня. В глазах на миг потемнело от затянутой на сонной артерии веревки, затем зрение прояснилось, и я обнаружила лицо Бобла в дюйме от своего, ощущая его горячее дыхание на своей коже.

Он схватил меня за подбородок и потерся своим лицом о мое, кусая мои губы и жестко царапая своей щетиной мои щеки. Затем отступил, оставив мое лицо влажным от его слюны, толкнул меня навзничь и залез сверху.

Я чувствовала, как жестокость внутри него пульсировала, словно оголенное сердце, и ее тонкая оболочка вот-вот лопнет. Я знала, что не смогу сбежать или противостоять ему — знала, что он ударит меня, будь у него малейший повод. Единственное, что мне оставалось, это не двигаться и терпеть его.

Но я не могла. Со всей мочи я столкнула его с себя и перекатилась на бок, подняв колено в тот момент, когда он оттягивал в сторону мою сорочку. Оно попало ему скользящим ударом по бедру, и он рефлекторно сжал кулак и ударил меня по лицу, быстро и резко.

Красно-черная боль внезапно растеклась по центру моего лица, заполнила голову, и я ослепла, ошеломленная, мгновенно перестав двигаться. "Ты полнейший дурак, — подумала я с абсолютной ясностью. — Теперь он точно убьет тебя". Второй удар поразил мою щеку, с хрустом дернув голову вбок. Я снова двинулась в слепом сопротивлении, хотя, возможно, мне это лишь казалось.

Вдруг он встал на колени поверх меня и принялся избивать кулаками и лепить пощечины, удары тупые и тяжелые, словно глухой шум океанской волны, бьющейся о песок, пока еще слишком удаленные, чтобы чувствовать боль. Я изворачивалась, извиваясь, поднимала плечи и старалась защитить лицо, уткнувшись в землю, и тут тяжесть его веса исчезла.

Он уже стоял. Он бил меня ногами и ругался, задыхаясь и полу-рыдая, в то время как его сапоги с глухим стуком попадали по моим бокам, спине, бедрам и ягодицам. Я с трудом глотала воздух, чтобы дышать. С каждым ударом мое тело резко вздрагивало, скользя по усыпанной листьями земле, тщетно пытаясь зарыться в нее, провалиться внутрь.

Затем все прекратилось. Я слышала, как он, задыхаясь, пытался говорить.

— Проклятая... чертова... ох, чертова... греб... гребаная... сучка.

Я обмякла, стараясь раствориться в темноте, окутавшей меня, зная, что сейчас он ударит меня в голову. Я уже почувствовала, как мои зубы расшатываются, хрупкие кости черепа раскалываются и рушатся прямо во влажную мякоть мозга, и я мелко задрожала, стиснув зубы в бесплодной попытке противостоять удару. Звук должен быть похож на лопнувшую дыню — тупой и хлипкий. Услышу ли я его?

Но удара не последовало. Появился другой звук, быстрое энергичное шуршание, которое я не могла распознать. Едва уловимый мясистый звук, похожий на хлопающий ритм соприкосновения плоти о плоть, а после послышался его протяжный стон, и теплые капли жидкости увлажнили мое лицо и плечи, разбрызгиваясь по оголившейся коже в местах, где моя сорочка была разодрана.

Я замерла. Где-то в глубине моего сознания, независимый наблюдатель вслух задался вопросом: "Было ли это самой отвратительной вещью, с которой я когда-либо сталкивалась?" Что ж, нет, не было. Некоторые вещи, которые я видела в "Обители Ангелов", не говоря уже о смерти отца Александра, или на чердаке Бёрдсли... в полевом госпитале в Амьене... Господи, нет, это даже не приближалось.

Я лежала неподвижно, с закрытыми глазами, припоминая разнообразные мерзкие события своего прошлого, желая, чтобы на самом деле я очутилась там, нежели здесь.

Он склонился надо мной, схватил за волосы и несколько раз стукнул меня головой об дерево, дыша при этом с присвистом.

— Я тебе покажу... — прошипел он, убрав руку, и я услышала гулкий шорох, когда он, пошатываясь, отправился восвояси.

Когда я, наконец, вновь открыла глаза, я была одна.

* * *

Я ОСТАВАЛАСЬ ОДНА, пусть маленькая, но радость. Агрессивная атака Бобла, по-видимому, отпугнула юнцов.

Я перевернулась на бок и застыла, восстанавливая дыхание. Я чувствовала себя жутко уставшей и совершенно несчастной.

"Джейми, — подумала я, — ну где же ты?"

Я уже не боялась того, что может произойти дальше. Я не могла видеть ничего дальше этого момента, один вздох, удар сердца. Я ни о чем не думала и не могла ничего почувствовать. Пока нет. Я просто неподвижно лежала и дышала.

Постепенно я стала замечать небольшие детали. Кусочек древесной коры, запутавшийся в волосах, царапающий щеку. Мягкость толстых опавших листьев подо мной, укутавших мое тело. Ощущение усилия, с которым поднималась моя грудь. Нарастающего усилия.

Крошечный нерв стал подергиваться у моего глаза.

Совершенно неожиданно я осознала, что с кляпом во рту, разбуханием носовых тканей и стремительным скоплением крови в носу, я оказалась перед прямой угрозой удушья. Насколько было возможно, чтобы не задохнуться, я повернулась набок и потерлась лицом сначала о землю, потом, с нарастающим отчаянием, я уперлась пятками в землю и подтянулась наверх, с силой царапая лицом по древесной коре и безуспешно пытаясь ослабить или убрать кляп.

Кора царапала губы и щеки, но платок, повязанный вокруг моей головы, был настолько плотный, что невероятно сильно натирал в уголках рта, заставляя открывать его так широко, что слюна постоянно просачивалась в кусок ткани во рту. Меня почти вырвало из-за щекотания пропитанной слюной ткани в горле, и я почувствовала, как рвота обожгла заднюю часть стенки моего носа.

"Ты не... ты не... тынебудешьтынебудешь ...ты не... ты не собираешься вырвать!" Я втянула воздух, пузырящийся в моем кровоточащем носе, ощутила густой медный привкус, который смазал мое горло. С кляпом во рту это сделать почти невозможно: краем глаза я увидела белую вспышку — это удавка плотно затянулась вокруг моего горла.

Я упала, сильно ударившись головой о дерево. Я вряд ли заметила это, потому что петля снова ослабла, слава Богу, и мне удался один, два, три драгоценных, наполненных кровью вдоха.

Мой нос распух от скулы до скулы и быстро отекал. Я стиснула зубы на кляпе и выдыхала через нос, пытаясь очистить его, хотя бы на мгновение. Кровь с оттенком желчи теплой струей лилась по подбородку и капала на грудь, а я понемногу быстро всасывала воздух.

Выдох, вдох. Выдох, вдох. Выдох... но мои носовые перегородки почти заплыли, и я почти рыдала от паники и разочарования, так как воздух перестал поступать.

"Господи, не плачь! Ты умрешь, если будешь плакать, ради Бога, не плачь!"

Резкий выдох... Выдох... Я фыркнула последним запасом спертого воздуха в легких, тем самым освободив малюсенький проход, чтобы заполнить их заново.

Я задержала дыхание, пытаясь оставаться в сознании достаточно долго, чтобы найти способ дышать — должен найтись способ дышать.

Я не могла допустить, чтобы такой негодяй, как Харли Бобл, убил меня по недосмотру. Это было неправильно, этого не могло быть.

Полусидя, я сжалась, прислонилась к дереву, чтобы как можно больше ослабить давление петли вокруг моей шеи, и наклонила голову вперед, чтобы кровь, капая из носа, стекала вниз. Это немного помогло. Ненадолго, правда.

Мои веки начали тяжелеть; нос определенно был сломан. И вся плоть верхней части моего лица теперь отекала, набухая от крови и лимфы, которые сочились из капилляров травмы, мои глаза заплывали и закрывались, еще больше сжимая доступ воздуха.

В агонии разочарования я закусила кляп, затем, впав в отчаяние, начала жевать его зубами, пытаясь сокрушить, сжать его, сдвинуть как-нибудь, протолкнуть внутри моего рта... Я прикусила внутреннюю часть щеки и почувствовала боль, но не обратила на это внимание, это было неважно, ничто не имело значения, кроме дыхания, о, Боже, я не могу дышать, пожалуйста, помоги мне дышать, пожалуйста...

Я прикусила язык, вздохнула от боли и поняла, что смогла просунуть язык мимо кляпа, достигнув кончиком уголка моего рта. Изо всех моих сил толкая кляп кончиком языка, я проделала небольшой канал для воздуха. Не больше, чем толика кислорода просачивалась через него, но это был воздух, и это все, что имело значение.

Моя голова была болезненно наклонена в сторону, лоб прижался к дереву, но я боялась двинуться, из-за страха потерять мою тонкую линию жизни — струйку воздуха, если кляп сдвинется, когда я пошевелю головой. Я сидела, не двигаясь, сжав руки, втягивая длинные, булькающие, до ужаса поверхностные вдохи, и задавалась вопросом, сколько же времени я еще смогу продержаться; мышцы шеи уже дрожали от напряжения.

Мои руки снова начали пульсировать — предполагаю, что они и не останавливались, но у меня не было времени обратить на это внимание. Теперь я заметила, и немедленно обрадовалась слепящей боли, которая опаляла каждый ноготь жидким огнем — она отвлекала от смертельной напряженности, распространяющейся вниз по моей шее и плечам.

Мышцы шеи дернулись и сократились; я задохнулась, потеряв струйку воздуха и выгнув тело, словно лук, связанные пальцы наткнулись на веревки, когда я начала бороться, чтобы вернуть возможность дышать.

На мою руку опустилась рука. Я не слышала, как он подошел. Обернувшись, я стала слепо бодаться в него головой. Меня не волновало, кто он и что он хочет, при условии, что он вынет кляп. Изнасилование казалось вполне разумной платой за выживание, по крайней мере, на данный момент.

Я издавала отчаянные звуки, скулила, фыркала и извергала потоки крови и соплей. Я яростно качала головой, пытаясь показать, что я задыхаюсь — учитывая уровень сексуальной некомпетентности, которая была продемонстрирована до этого, он может и не осознать, что я не могу дышать, и просто приступить к своему делу, не подозревая, что простое изнасилование превращается в некрофилию.

Он шарил вокруг моей головы. Слава Богу, слава Богу! Я по-прежнему держала себя сверхчеловеческими усилиями, в голове все плыло, небольшие вспышки огня вылетали внутри глазных яблок. Затем полоса ткани исчезла, и я рефлекторно вытолкнула комок ткани изо рта, мгновенно замолчав, меня рвало, и одновременно с рвотными массами выкашливался воздух.

Я ничего не ела, поэтому лишь поток желчи опалил мое горло и побежал вниз по моему подбородку. Я поперхнулась и сглотнула, вдыхая, всасывая воздух огромными, жадными, разрывающими легкие глотками.

Он говорил что-то, быстро шепча. Я не обращала внимания, не могла слушать. Все, что я слышала — было мое собственное благодарное хриплое дыхание и стук сердца. Наконец, замедляясь от безумной гонки, чтобы сохранить движение кислорода вокруг моих изголодавшихся тканей, оно застучало достаточно сильно, чтобы мое тело затрясло.

Затем, ко мне пробилось одно иди два его слова, я подняла голову и уставилась на него.

— Чт-то? — сказала я заплетающимся языком. Кашлянула, качая головой, чтобы попытаться прочистить его. Очень больно. — Что вы сказали?

В слабом зареве огня я видела только рваный, похожий на львиную гриву, силуэт с костлявыми плечами.

— Я сказал, — прошептал он, наклоняясь близко, — имя Ринго Старр что-нибудь значит для вас?

* * *

К ЭТОМУ ВРЕМЕНИ меня уже ничто не могло шокировать. Я просто осторожно вытерла разбитую губу о свое плечо, и сказала очень спокойно:

— Да.

Он затаил дыхание; я поняла это только тогда, когда услышала, как он выдохнул, и увидела, что его плечи опустились.

— О, Боже, — сказал он почти про себя. — О, Боже мой.

Он вдруг рванулся вперед и резко схватил меня в объятия. Я отпрянула, придушенная удавкой на шее, которая снова затянулась, но он не замечал, погруженный в свои эмоции.

— О, Боже, — сказал он и зарылся лицом в мое плечо, почти рыдая. — О, Боже. Я знал, я знал, что вы должны быть, я знал это, но я не мог в это поверить. О, Боже, о, Боже, о, Боже! Я не наделся когда-либо найти другого, никогда вообще...

— Кхэ кх... — сказала я, срочно выгибая спину.

— Что... дерьмо! — он отпустил меня и схватил веревку, обмотанную вокруг моей шеи. Подцепил ее и дернул за петлю над моей головой, почти разрывая мне ухо в процессе, но я не возражала. — Вот дерьмо, вы в порядке?

— Да, — прохрипела я. — Раз... вяжи меня.

Он шмыгнул носом, утирая его рукавом, и оглянулся через плечо.

— Я не могу, — прошептал он. — Следующий парень, который придет, увидит.

— Следующий парень? — закричала я, насколько могла кричать сдавленным шепотом. — Что ты имеешь в виду под "следующим"?..

— Ну, вы знаете... — казалось, внезапно до него дошло, что я не жертвенный агнец, и могу возражать против послушного ожидания следующего потенциального насильника в очереди. — Эм... Я имею в виду... хорошо, не имеет значения. Кто вы?

— Ты отлично знаешь, кто я, — прохрипела я яростно, толкая его своими связанными руками. — Я Клэр Фрейзер. Кто, черт возьми, ты, и что здесь делаешь, а если хочешь вытянуть из меня еще хоть слово, ты, засранец, развяжешь меня сию же минуту!

Он снова повернулся, чтобы с опаской взглянуть через плечо, и мне смутно показалось, что он боялся своих так называемых "товарищей". Так же, как и я. Я видела в профиль его силуэт; он действительно был пышногривым молодым индейцем, тем самым, о котором я думала, что он, возможно, тускарора. Индеец... что-то щелкнуло в мозгу и встало на место, глубоко, среди сплетений синапсов.

— Проклятие, — сказала я и дотронулась до тонкой струйки крови, которая бежала из разбитого уголка рта. — Зуб Выдры. Зуб. Ты его.

— Что?! — его голова снова повернулась ко мне, он приблизил лицо, так сильно распахнув глаза, что на мгновение проступили белки. — Кто?

— Ох, черт возьми, как же его звали? Роберт... Роберт-чего-то-там... — я дрожала от ярости, ужаса, шока и истощения, прощупывая сбивчивые остатки того, что раньше было моим мозгом. Одни обломки, хотя я ведь вспомнила Зуб Выдры, так что все в порядке. Я вдруг отчетливо вспомнила, как будучи в одиночестве, в темноте, в такую же ночь, промокшая от дождя, изолированная от всех, держала в руках давно похороненный череп.

— Спрингер — сказал он и сжал мою руку с жадностью, — это Спрингер? Роберт Спрингер?

У меня хватило присутствия духа, чтобы сжать челюсть, упрямо выдвинуть вперед подбородок и держать мои связанные руки перед собой. Ни слова, до тех пор, пока он не развяжет меня.

— Дерьмо, — пробормотал он снова и бросил еще один торопливый взгляд за спину, нащупывая свой нож. Он не особо умел с ним обращаться. Если мне и нужны были какие-либо доказательства того, что он не настоящий индеец из этого времени... однако он освободил мои руки, не поранив меня, и я со стоном согнулась, засунула руки подмышки, как только кровь хлынула в них. Было ощущение, словно я — шарик, наполняющийся и растягивающийся почти до точки разрыва.

— Когда? — потребовал он, не обращая никакого внимания на мои страдания. — Когда вы пришли? Где вы нашли Боба? Где он?

— В 1946-м — сказала я, крепко сжимая плечами мои пульсирующие руки. — В первый раз. В 1968-м — во второй. Что же касается мистера Спрингера...

— Во второй... вы сказали, во второй раз? — его голос повысился в удивлении. Он притушил его, виновато оглядываясь назад, но шум мужчин, играющих в кости и спорящих вокруг огня, был более громким и заглушил обычное восклицание. — Второй раз, — повторил он более мягко. — Так вы сделали это? Вы вернулись?

Я кивнула, сжимая губы, и немного покачалась взад и вперед. Я думала, что мои ногти будут взрываться при каждом ударе сердца.

— Что насчет тебя? — спросила я, хотя была уверена, что уже знаю.

— 1968, — сказал он, подтверждая мои мысли.

— В каком году ты появился? — спросила я. — То есть, как давно ты здесь? Эм... сейчас, я имею в виду.

— Ох, Боже, — он присел на корточки, запустив руку в длинные, спутанные волосы. — Примерно могу сказать, что я здесь почти шесть лет. Но вы сказали — во второй раз. Если вы перенеслись обратно домой, на кой хрен вернулись сюда? О-о-подождите. Вы не вернулись домой, вы попали в другое время, не в то, из которого пришли? Откуда вы начали?

— Шотландия, 1946 год. И нет, я вернулась домой, — сказала я, не желая вдаваться в подробности. — Кроме того, мой муж остался здесь. Я вернулась специально, чтобы быть с ним, — решение, мудрость которого казалась в настоящее время весьма сомнительной. — И, кстати, говоря о моем муже... — добавила я, в конце концов, начиная ощущать себя обладателем нескольких ошметков здравомыслия, — я не шутила. Он придет. Уверяю тебя, ты не захочешь, чтобы он нашел меня удерживаемую тобой. Но если ты...

Он проигнорировал это, нетерпеливо наклоняясь ко мне.

— Но это означает, что вы знаете, как это работает! Вы можете этим управлять!

— Что-то вроде того, — нетерпеливо сказала я. — Я так понимаю, что ты и твои товарищи не знали, каким образом, как ты выразился, "управлять" этим? — я массажировала одну руку другой, стиснув зубы от пульсации крови. Я чувствовала борозды, которые остались на моей плоти от веревки.

— Мы думали, что знаем, — горечь наполнила его голос. — Поющие камни. Драгоценные камни. Это то, что мы использовали. Рэймонд сказал... Но это все же не сработало. Или, возможно... возможно, сработало.

Он начал делать выводы. Я услышала волнение, снова повысившее его голос.

— Вы встречались с Бобом Спрингером, Зубом Выдры, я имею в виду. Таким образом, он сделал это! И если он сделал, может, и другие тоже. Понимаете, я думал, что они все мертвы. Я думал,... думал я остался один, — его голос стал сдавленным, и, несмотря на остроту ситуации и мое раздражение на него, я ощутила укол сочувствия. Я очень хорошо знала, каково это быть одному, потерянному во времени.

В некотором смысле, мне было ненавистно разочаровывать его, но не было никакого смысла скрывать правду.

— Боюсь, Зуб Выдры мертв.

Он вдруг перестал двигаться и сидел очень тихо. Слабое свечение костра сквозь деревья обозначило его, я могла видеть его лицо. Несколько длинных прядей поднялись на ветру. Они были единственным, что двигалось.

— Как? — проговорил он, наконец, тихим, сдавленным голосом.

— Убит ирокезами, — сказала я. — Могавками, — мой ум очень медленно снова начинал работать.

Шесть лет назад этот человек, кто бы он ни был, пришел. Это, должно быть, был 1767 год. А вот Зуб Выдры, человек, который когда-то был Робертом Спрингером, умер более, чем поколение назад. Они начали вместе, но закончили в разное время.

— Дерьмо, — сказал он, и очевидное страдание в его голосе смешалось с некоторым благоговением. — Это настоящий облом, особенно для Боба. Он, вроде, боготворил этих ребят.

— Да, полагаю, он был больше всех расстроен по этому поводу, — ответила я довольно сухо.

Мои веки опухли и отяжелели. Мне пришлось прилагать усилия, чтобы заставить их открываться, но я все еще могла видеть. Я взглянула на сияние костра, но не смогла увидеть ничего, кроме слабого движения теней на расстоянии. Если там на самом деле сидели мужчины в ряд, ожидая моих услуг, то, по крайней мере, они тактично держались вне поля моего зрения. Я сомневалась в этом и молча возблагодарила Бога, что не была на двадцать лет моложе — возможно этим все и объяснялось.

— Я встречался с некоторыми ирокезами, Господи, можете ли вы поверить, я сам пошел искать их! В этом был весь смысл — увидеть, отыскать племена ирокезов и убедить их...

— Да, я знаю, что ты хотел сделать, — перебила я. — Видишь ли, сейчас и правда не время и не место для долгих дискуссий. Я думаю, что...

— Эти ирокезы — те еще грязные двуличные существа, говорю вам, — сказал он, ткнув меня пальцем в грудь для пущей убедительности. — Вы не поверите, что они творят с...

— Я знаю. Что касается моего мужа... — я уставилась на него, и, судя по тому, как он вздрогнул, взгляд был, вероятно, весьма эффектным, учитывая состояние моего лица. Я надеялась, что так — это действие причинило мне немалую боль. — Теперь, вернемся к тому, что ты захочешь сделать, — сказала я, стараясь, чтобы в моем голосе было как можно больше властных ноток. — Ты вернешься к огню, подождешь немного, затем незаметно улизнешь, и украдкой уведешь двух лошадей. Я слышу, там поток, — коротко махнула я вправо. — В том месте и встретимся. Как только мы окажемся на безопасном расстоянии, я расскажу тебе все, что знаю.

На самом деле, я вероятно, не могла поведать ему что-нибудь чрезмерно полезное, из того что он еще не знал. Я слышала, как он сглотнул.

— Я не знаю... — сказал он неуверенно, снова оглядываясь. — Ходж, он какой-то совсем не простой. Он пристрелил одного парня несколько дней назад. Даже не сказал ничего, просто подошел к нему, вытащил свой пистолет, и ба-бах!

— За что?

Он пожал плечами, покачал головой.

— Я даже не знаю, подруга. Просто... ба-бах, понимаете?

— Понимаю, — заверила я его, балансируя на тонкой грани между вспыльчивостью и вменяемостью. — Слушай, черт с ними, с лошадьми. Давай просто уйдем, — пошатываясь, я неуклюже встала на одно колено, надеясь, что смогу хотя бы подняться на несколько мгновений, не говоря уже о ходьбе. Большие бедренные мышцы скрутило в тех местах, где Бобл лягал меня; попытка встать заставила мышцы дернуться и судорожно затрястись, что очень расстроило меня

— Дерьмо! Не сейчас! — волнуясь, молодой человек схватил меня за руку и дернул вниз к себе. Я тяжело рухнула на землю, на бедро, и вскрикнула от боли.

— С тобой там все в порядке, Доннер? — донесся голос из темноты где-то позади меня. Это прозвучало вскользь, очевидно, один из мужчин просто вышел из лагеря, чтобы облегчиться, но это подействовало на молодого индейца, как электрический разряд. Он с размаху прыгнул на меня, стукая головой о землю, и выбил весь дух.

— Все нормально... правда... прекрасно, — сообщил он своему товарищу, с нарочито сбившимся дыханием, видимо, пытаясь изобразить человека, обуреваемого похотью. Это прозвучало так, словно кто-то умирал от астмы, но я не жаловалась. Я и не могла.

Я несколько раз ударилась головой, и, в результате, не видела ничего, кроме черноты. На этот раз, правда, перед глазами плясали цветные звездочки, и, безвольно опрокинутая и ошеломленная, я ощущала, словно мирно сижу на некотором расстоянии над своим истерзанным телом. Затем Доннер положил руку на мою грудь, и я моментально вернулась обратно на землю.

— Отпусти меня немедленно! — зашипела я. — Чем, по-твоему, ты сейчас занимаешься?

— Эй, эй, ничем, я ничего... извините — поспешно заверил он и убрал руку, но не слез с меня. Он замялся немного, и я поняла, что он возбудился от этого соприкосновения — намеренно или нет.

— Пошел вон! — прошипела я яростным шепотом.

— Эй, я ничего не имею... я имею в виду, я бы не сделал вам больно, или чего другого. Просто у меня не было женщины уже...

Я подняла голову, схватила клок его волос и укусила за ухо. Он вскрикнул и скатился с меня.

Другой мужчина вернулся к костру. Услышав это, однако, он повернулся и прокричал:

— Господи, Доннер, она так хороша? Я должен дать ей шанс попробовать!

Это вызвало смех у мужчин, сидящих у костра, но, к счастью, отсмеявшись, они вернулись к своим заботам. Я вернулась к своему побегу.

— Вы не должны были этого делать, — проскулил Доннер вполголоса, держась за ухо. — Я не собирался ничего делать! Боже мой, у тебя классная грудь, но, кажется, ты достаточно стара, чтобы быть моей матерью!

— Заткнись! — сказала я, приводя себя в сидячее положение. От этого усилия закружилась голова; крошечные цветные огни мерцали перед моими глазами, как елочные игрушки. Несмотря на это, какая-то часть моего сознания, активно заработала.

По крайней мере, отчасти он был прав. Мы не могли уйти сразу. После того, как он привлек к себе столько внимания, другие ожидали бы, что он возвратится в течение нескольких минут; если он этого не сделает, то они начнут искать его — а нам, для начала, нужно было больше, чем несколько минут.

— Мы не можем поехать сейчас, — укоризненно прошептал он, потирая ухо. — Они заметят. Нужно подождать пока они уйдут спать. Я приду к вам после.

Я колебалась. Каждый миг я находилась в смертельной опасности, будучи в пределах досягаемости Ходжепайла и его дикой банды. Если мне и нужны были доказательства — то события последних двух часов ярко демонстрировали это. Этому Доннеру нужно вернуться к огню и показать себя, но я могла бы тайком улизнуть. Стоило ли рисковать тем, что кто-то придет и обнаружит мое исчезновение, прежде чем я стану вне досягаемости преследователей? Тогда определенно нужно было подождать, пока они заснут. Но рискну ли я так долго ждать?

И потом, был еще сам Доннер. Если он хотел поговорить со мной, я, конечно же, тоже хотела поговорить с ним. Шанс наткнуться на другого путешественника во времени...

Доннер понял, что я сомневаюсь, но неправильно это истолковал.

— Вы не уйдете без меня! — он схватил меня за запястья в приступе внезапной тревоги, и прежде чем я успела дернуться прочь, обвил отрезком веревки вокруг них. Я боролась и отодвигалась от него, шипя и пытаясь заставить его понять, но он, в панике при мысли, что я могу смыться без него, ничего не хотел слушать. Мне мешали мои травмы, и, не желая шуметь, тем самым привлекая внимание, я могла только отсрочить, но не предотвратить его решительные усилия связать меня снова.

— Ладно, — он вспотел. Теплая капля упала на мое лицо, когда он наклонился ко мне, чтобы проверить привязь. По крайней мере, он не обернул снова петлю вокруг моей шеи, вместо этого, он обвязал меня веревкой вокруг талии и привязал к дереву. — Я должен был понять, кто вы, — пробормотал он, занятый своей работой. — Даже до того, как вы сказали: "Иисус твою Рузвельт Христос!".

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду? — я дернулась, уворачиваясь от его руки. — Проклятие, не делай этого — я задохнусь! Он пытался засунуть кляп обратно в рот, но, казалось, паника в моем голосе дошла до него, потому что он колебался.

— О, — сказал он неуверенно. — Хорошо. Думаю, да... — он еще раз оглянулся через плечо, но потом передумал и бросил кляп на землю. — Ладно. Но вы затихните, договорились? Я имею в виду, что вы ведете себя так, словно не боитесь мужчин. Большинство женщин этого времени боятся. Вы должны вести себя более испуганно.

И с таким вот прощальным словом, он поднялся, отряхнул листья, прилипшие к его одежде, и отправиться обратно к костру.

* * *

НАСТУПАЕТ МОМЕНТ, когда организм просто не выдерживает. Он хватается за сон, не обращая внимания ни на какие угрозы, которые таит в себе будущее. Я видела подобное: якобитские солдаты спали в канавах, куда они упали; британские летчики засыпали в своих самолетах, в то время как механики заправляли их, только, чтобы снова вскочить в полной боевой готовности и отправиться в полет. Если на то пошло, женщины во время длительных родов регулярно засыпали между схватками.

Точно также уснула и я.

Все же, такой сон не бывает глубоким и мирным. Я проснулась от руки поперек моего рта.

Четвертый мужчина не был неопытным, или жестоким. Он был крупным и мягкотелым, и он любил свою мертвую жену. Я узнала об этом, потому что он плакал в мои волосы и назвал меня ее именем в конце. Ее звали Марта.

* * *

Я СНОВА ПРОСНУЛАСЬ немного позже. Мгновенно пришла в сознание, с колотящимся сердцем. Но это не сердце звучало — это был барабан.

Со стороны костра послышались звуки удивления, мужчины в тревоге пробуждались от сна.

— Индейцы! — крикнул кто-то, и свет мигнул, затем вспыхнул, когда кто-то наступил на огонь, чтобы потушить его.

Это был не индейский барабан. Я сидела, напряженно вслушиваясь. Этот стук барабана напоминал бьющееся сердце, медленное и ритмичное, затем быстро застучал молот, словно неистовые прыжки загнанного зверя.

Я бы сказала им, что индейцы никогда не использовали барабаны в качестве оружия — это кельты так делали. Это был звук боурана.

"Что дальше, — подумала я, немного истерично, — волынки?".

Конечно, это был Роджер, только он мог заставить барабан так говорить. Это был Роджер, а значит, Джейми был рядом. Я вскарабкалась на ноги, желая, чувствуя потребность срочно пошевелиться. В приступе нетерпения я исступленно дергала веревку вокруг моей талии, но никуда не могла двинуться.

Зазвучал еще один барабан, медленнее, менее профессионально, но не менее грозно. Звук, казалось, ожил и обрел движение. Затих, и снова зазвучал в полную силу. Подключился третий барабан, и теперь стук звучал, казалось, отовсюду, быстрый, медленный, насмешливый.

Кто-то в панике выстрелил из пистолета в лес.

— Смотрите, там! — голос Ходжепайла, громкий и яростный, но напрасно; послышалась похожая на попкорн трескотня пуль, которая почти заглушила звук барабанов. Я услышала, как возле моей головы щелкнула насечка, и пучок иголок прошелестели мимо меня, когда пуля упала. Меня осенило, что стоять во время слепого обстрела ружей, которые палили вокруг меня — было плохой идеей, и я быстро упала, зарываясь в опавшие иголки, стараясь, чтобы ствол дерева отделил меня от основной группы мужчин.

Звук барабанов качался — то ближе, то дальше — этот звук нервировал даже того, кто знал, что это было. Похоже, они окружали лагерь. Должна ли я крикнуть и позвать, если они достаточно подошли?

Я был спасена от мук выбора; мужчины производили так много шума вокруг костра, что меня бы не услышали, даже если бы я надрывалась в крике. Они тревожно орали, выкрикивая вопросы, рявкая приказы, которые, видимо, просто игнорировались, судя по продолжающимся звукам беспорядка.

Кто-то двинулся наощупь сквозь кусты, убегая от барабанов. Один, второй, и еще — звуки сбившегося дыхания и хруста шагов. Доннер? Мысль пришла ко мне неожиданно, и я села, потом снова упала, так как еще один выстрел просвистел надо мной.

Барабаны вдруг остановились. Вокруг костра царил хаос, хотя я могла слышать Ходжепайла, пытавшегося призвать своих людей к порядку, крича и угрожая гнусавым голосом, звучащим выше остальных. Затем барабаны застучали снова — гораздо ближе.

Они наплывали, звучали все вместе, где-то в лесу слева от меня, и насмешливые удары тук-тук-тук-тук изменились. Они стали оглушительными. Никаких изысков, просто угроза. Они приближались.

Ружья стреляли дико, достаточно близко от меня, чтобы видеть оружейный огонь и почувствовать запах дыма, нагревающий и наполняющий воздух. Хворост костра был разбросан, но все еще горел, создавая приглушенное свечение сквозь деревья.

— Вот они! Я вижу их! — заорал кто-то у костра, и в сторону барабанов разразился еще один залп мушкетного огня.

Затем из темноты справа от меня поднялся какой-то неземной вой. Я и раньше слышала, как кричат шотландцы, идя в бой, но этот горский вопль заставил волоски на моем теле встать дыбом от копчика до затылка. Джейми. Несмотря на мои страхи, я выглянула из своего укрытия, чтобы увидеть разгоряченных демонов, наступающих из леса.

Я знала их, знала, что они знакомые, но вжалась назад, увидев их, почерневших от копоти и вопящих адских безумцев, с красными от костра отсветами на лезвиях ножей и топоров.

Барабаны остановились резко, по первому крику, и теперь другой набор воплей вспыхнул слева, барабанщики понеслись убивать. Я прижалась спиной к дереву, сердце огромным удушающим комом колотилось в горле, окаменевшая от страха, что лезвие поразит любое случайное движение среди теней.

Кто-то врезался в меня, наткнувшись в темноте.

— Доннер? — прохрипела я его имя, надеясь привлечь его внимание, и легкий силуэт повернулся ко мне, заколебался, а потом заметил меня и набросился.

Это был не Доннер, а Ходжепайл. Он схватил меня за руку, увлекая меня и даже не обращая внимания на врезавшуюся веревку, которая приковала меня к дереву. Он тяжело дышал, от усилия, или же, страха.

Я сразу поняла, в чем был его план; он знал, что его шансы на побег незначительны, поэтому иметь меня в заложниках — его единственная надежда. Но будь я проклята, если снова стану его заложницей. Больше никогда.

Я со всей силы пнула его по колену. Это не нокаутировало его, но отвлекло на секунду. Я наклонила голову вниз, и с силой боднула его в грудь, тем самым отправив в полет.

Столкновение вызвало боль, и я пошатнулась, слезы застилали глаза. Он поднялся и снова направился ко мне. Я ударила, промахнулась, сильно упала на свой зад.

— Давай же, черт тебя побери! — зашипел он, сильно дергая мои связанные руки. Я быстро наклонила голову, дернулась назад и потянула его вниз за собой. Я перекатилась и зарылась в опавшую листву, изо всех сил стараясь обвить его ногами, для того, чтобы добраться до его ребер и выдавить жизнь из грязного червяка, но он свободно извернулся, перекатился на меня, ударяя по голове, пытаясь подчинить.

Он ударил меня по уху, и я вздрогнула, рефлекторно закрывая глаза. Потом вес его тела неожиданно пропал, и я открыла глаза, чтобы увидеть, как Джейми поднял Ходжепайла на несколько дюймов от земли. Его тонкие ножки безумно шевелились в тщетной попытке побега, и я почувствовала безумное желание рассмеяться.

На самом деле, я должно быть, и правда засмеялась, — голова Джейми дернулась, поворачиваясь, чтобы взглянуть на меня; я мельком увидела белки его глаз, прежде чем он снова обратил свое внимание на Ходжепайла. Он вырисовывался на слабом фоне света от углей; я на секунду увидела его профиль, затем его тело с силой изогнулось, когда он склонил голову.

Он держал Ходжепайла, прижимая его к груди одной согнутой рукой. Я моргнула — опухшие глаза были полузакрыты, и я не была уверена, что вижу то, что он делает. Затем я услышала короткий стон усилия, и сдавленный вопль Ходжепайла; увидела, как согнутый локоть Джейми, резко двинулся вниз.

Темный изгиб головы Ходжпайла отодвигался назад, больше и больше. Я увидела кукольный острый нос и заостренный подбородок, который поднимался под невозможным углом, потому что основанием ладони Джейми давил на него. Затем послышалось глухое "поп!", и прямо в центре желудка я почувствовала, как шейные позвонки Ходжпайла разъединились, и кукла обмякла.

Джейми бросил кукольное тело вниз, подбежал ко мне и поставил меня на ноги.

— Ты жива, ты цела, mo nighean donn? — быстро сказал он по-гэльски. Он ощупывал меня рукой, стараясь одновременно удержать меня в вертикальном положении — колени, казалось, внезапно подвернулись, — и пытаясь найти веревку, которая связывала мои руки.

Я плакала и смеялась, вдыхая слезы и кровь, натыкаясь на него своими связанными руками, неуклюже пытаясь подставить их ему, чтобы он мог перерезать веревку.

Он прекратил искать и вцепился в меня, сжав так сильно, что я завизжала от боли, когда мое лицо прижалось к его пледу.

Он настойчиво говорил еще что-то, но я не смогла перевести. Энергия пульсировала в нем, жарко и неистово, как ток, который бежит по проводам, и я смутно поняла, что он все еще бешеный воин, берсерк, и не в состоянии говорить по-английски.

— Со мной все в порядке, — выдохнула я, и он отпустил меня. Свет вспыхнул на поляне за деревьями, кто-то собрал разбросанные, тлеющие угли и подбросил в них хворосту. Его лицо было черным, глаза пылали синим пламенем, когда он повернул голову, и свет упал на его лицо.

Там все еще происходила какая-то борьба; криков теперь не было, но я могла слышать хрип и столкновение тел, бьющихся в бою. Джейми поднял мои руки, вынул кинжал и разрезал веревки. Мои руки упали, как свинцовые гири. Мгновение он смотрел на меня, словно пытаясь подобрать слова, потом покачал головой, на секунду коснулся руками моего лица и снова исчез в направлении боя.

Ошеломленная, я опустилась на землю. Тело Ходжепайла лежало рядом, неестественно вывернутое. Я взглянула на него — четкая картинка в моем сознании: у Бри было ожерелье, когда она была ребенком, сделанное из связанных пластиковых бусин, которые разъединялись, когда за них тянули. "Хлопай-ими-жемчуг", они назывались. Я искренне хотела бы этого не помнить.

Лицо осветилось — челюсть и ввалившиеся щеки; он выглядел удивленным, глаза, широко открытые в мерцающем свете. Тем не менее, что-то казалось странно неправильным, и я искоса поглядывала, пытаясь разобрать что. Тогда я поняла — его голова была развернута в обратном направлении.

Возможно, прошли секунды или минуты — я сидела там, уставившись на него пустым взглядом, обхватив руками колени. Только звук мягких шагов заставил меня поднять глаза.

Арчи Баг вышел из темноты, высокий, тонкий и черный на фоне вспышек растущего огня. Я видела, что у него был топор, крепко сжатый в его левой руке; он также был черным, и когда он наклонился ко мне, появился запах крови — сильный и насыщенный.

— Вот. Некоторые все еще живы, — сказал он, и я почувствовала, как что-то холодное и тяжелое прикоснулось к моей руке. — Не хотите ли вы сейчас отомстить им лично, bana-mhaighistear?

Я посмотрела вниз и увидела, что он предлагал мне кинжал, рукоятью вперед. Я встала, хотя не могла вспомнить, как поднималась.

Я не могла говорить и не могла двинуться — и все же мои пальцы шевельнулись без моего согласия, моя рука поднялась, чтобы взять нож, а сама я наблюдала за этим со слабым любопытством. Тогда рука Джейми опустилась на кинжал, выхватывая его, и я увидела, как с большого расстояния падает свет на его руку, блестящую, мокрую от крови, размазанной по запястью. Случайные капли отливали алым — темные драгоценные, пылающие, — пойманные вьющимися волосками на его руке.

— Она связана клятвой, — сказал он Арчи, и я смутно поняла, что он все еще говорил на гэльском, хотя я полностью поняла его. — Она не может убить, за исключением убийства из милосердия, или самообороны. Это я — тот, кто убивает за нее.

— И я, — мягко сказала высокая фигура позади него. Йен.

Арчи кивнул, понимая, хотя его лицо все еще находилось в тени. Кто-то еще был около него — Фергюс. Я узнала его сразу, но мне пришлось приложить усилие, чтобы подставить имя под смущенное, бледное лицо и жилистую фигуру.

— Мадам, — сказал он, и его голос был тонким от шока. — Миледи.

Потом Джейми посмотрел на меня, и его собственное лицо изменилось, адекватность возвращалась в его глаза. Я видела, что его ноздри дернулись от гнева, когда он учуял запах пота и спермы на моей одежде.

— Который из них? — сказал он. — Сколько? — он говорил по-английски, и голос его был на удивление спокоен, прозаичен, как если бы он выспрашивал количество гостей, ожидаемых на ужин, и я находила эту простоту успокаивающей.

— Я не знаю, — сказала я. — Они... было темно.

Он кивнул, крепко сжал мою руку и обернулся.

— Убейте их всех, — сказал он Фергюсу. Его голос по-прежнему был спокоен. Глаза Фергюса — огромные и темные — горели на лице. Он лишь кивнул, выхватил из-за пояса топор. На передней части рубашки остались брызги, кончик его крюка выглядел темным и липким.

Краем сознания я подумала, что должна что-то сказать. Но не сказала. Я стояла прямо спиной к дереву и ничего не говорила.

Джейми взглянул на кинжал, который держал, как будто чтобы убедиться, что он в полном порядке. Но он не был — Джейми вытер лезвие о бедро, игнорируя высохшую кровь, оставшуюся на деревянной рукояти, и пошел обратно на поляну.

Я стояла неподвижно. Были еще звуки, но я обращала на них не больше внимания, чем на шум ветра в верхушках сосен. Это было смолистое дерево, дыхание его было чистым и свежим, падая на меня струями душистых смол, достаточно мощных, чтобы я ощутила их вкус на своем нёбе, и его небольшие сгустки проникли в запекшиеся мембраны моего носа. Под нежным покровом аромата дерева я почувствовала вкус крови, и промокшие лохмотья, и вонь моей усталой кожи.

Рассвет переломился. Птицы пели в далеком лесу, и мягкий, словно древесный пепел, свет ложился на землю.

Я стояла неподвижно и думала только о том, как приятно было бы по шею погрузится в горячую воду, отдраить кожу так сильно, чтобы она отделялась от плоти, и пусть кровь струится по ногам — красная и чистая, огромным потоком, испаряясь в большое облако, которое скроет меня.

Глава 29. В ПОЛНОМ ПОРЯДКЕ.

ЗАТЕМ ОНИ ПОЕХАЛИ ПРОЧЬ. Бросили их без погребения или заупокойной молитвы. В некоторой степени, это было даже отвратительней, чем само убийство. Роджер не раз бывал с преподобным у постели умирающего или на месте несчастного случая, помогал утешать скорбящих, находился рядом, когда дух покидал тело, и старик произносил слова благодати. То есть то, что обычно делает человек, когда кто-то умер: обращается к Богу и, в конце концов, осознает факт смерти.

И вот теперь... как можно было стоять над телом убитого тобой человека и смотреть Богу в лицо?

Он не мог сидеть. Усталость наполняла его как мокрый песок, но сидеть он не мог.

Он встал, поднял кочергу, и остался стоять с ней в руках, уставившись на угасающий огонь в очаге. Он был идеален: атласно-черные угли покрылись золой, прямо под ними затухал алый жар. Прикоснуться бы к нему, разворошить угли, и пламя метнется вверх, только для того, чтобы сразу умереть, лишенным топлива. Лишняя трата — подбрасывать дрова сейчас, так поздно ночью.

Он опустил кочергу, бродил от одной стены к другой, измученный, как пчела в бутылке — все еще жужжит, хотя ее обвисшие крылья изорваны и в жалком состоянии.

Фрейзера это не беспокоило. Фрейзер прекратил даже думать о бандитах тотчас после того, как они были убиты. Все его мысли сосредоточились на Клэр, и это было, конечно, объяснимо.

Он провел ее через утренний свет на той поляне, пропитанный кровью Адам и разбитая Ева, взирающие на воплощение добра и зла. Затем он завернул ее в плед, поднял на руки, и направился к своей лошади.

Мужчины последовали за ними, притихшие, ведя лошадей бандитов позади своих собственных. Часом позже, когда солнце начало припекать им в спины, Фрейзер повернул свою лошадь под гору и вывел их к ручью. Он спешился, помог спуститься Клэр, затем исчез вместе с ней среди деревьев.

Мужчины обменялись озадаченными взглядами, хотя ни один из них не произнес ни слова. Затем старый Арчи Баг спрыгнул со своего мула и сказал, как ни в чем не бывало:

— Ну, она, наверное, хотела бы помыться после всего, нет?

Вздох понимания пробежал по компании, и напряжение сразу же спало, растворившись в маленьких бытовых заботах: они стреноживали лошадей, проверяли подпруги, болтали, отходили помочиться. Медленно, они обращались друг к другу, подбирая слова, чтобы о чем-то поговорить, находя облегчение в привычных вещах.

Он поймал взгляд Йена, но оба они были еще слишком зажаты для общения друг с другом; Йен повернулся, хлопнул Фергюса по плечу, и крепко обнял его, затем слегка оттолкнул, грубо пошутив про его дурной запах. Француз ответил ему слабой улыбкой и, салютуя, поднял почерневший крюк.

Кенни Линдсей и старый Арчи Баг разделили табак, набивая свои трубки с напускным спокойствием. К ним подошел Том Кристи, бледный как привидение, но с трубкой в руке. Уже не впервые Роджер осознал ценную социальную важность курения.

Между тем, Арчи заметил его, бесцельно стоящего возле своего коня, и подошел поговорить. Голос старика был тихим и успокаивающим. Он не имел представления, что сказал Арчи, уже не говоря о том, что он ответил ему. Сам процесс беседы, казалось, позволил ему дышать снова и утихомирил дрожь, которая накатывала на него словно волны прибоя.

Внезапно старик прервал разговор и кивнул куда-то через плечо Роджера.

— Иди, парень. Ты ему нужен.

Роджер обернулся и увидел Джейми, стоящего на дальней стороне поляны, наполовину отвернувшись и навалившись на дерево, погруженного в свои мысли. Подал ли он какой-то знак Арчи? Затем Джейми обернулся и встретился глазами с Роджером. Да, он был ему нужен, и Роджер обнаружил себя стоящим возле Фрейзера, не помня четко, как он преодолел расстояние между ними.

Джейми потянулся и очень крепко сжал его руку, а он держал и сжимал его руку в ответ.

— На два слова, cliamhuinn, — произнес Джейми и отпустил его. — Я бы не заговорил об этом сейчас, но позже может не представиться подходящего момента, а времени слишком мало, чтобы откладывать, — он тоже казался спокойным, но не так, как Арчи. В его голосе была надломленность; Роджер ощутил колючий укус веревки, слушая это, и прочистил свое собственное горло.

— Говори тогда.

Джейми сделал глубокий вдох и слегка передернул плечами, как будто рубаха стала ему слишком тесной.

— Ребенок. У меня нет никакого права спрашивать тебя, но я должен. Чувствовал бы ты то же самое к нему, если бы точно знал, что он не твой?

— Что? — Роджер только моргнул, не видя вообще никакого смысла в сказанном. — Ребен... ты имеешь в виду Джемми?

Джейми кивнул, сосредоточенно глядя на Роджера.

— Ну, я... Я не знаю, в самом деле, — ответил Роджер, совершенно сбитый с толку. — Почему ты спрашиваешь? И почему именно сейчас, в самое неподходящее время?

— Подумай.

Он и думал, задаваясь вопросом — какого черта? Вероятно, эта мысль отразились на его лице, так как Фрейзер резко наклонил голову, признав необходимость выражаться яснее.

— Я знаю... это маловероятно, ага? Но все-таки возможно. У нее может появиться ребенок после ночного происшествия, понимаешь?

Он понял, с резким выдохом, словно от удара кулаком под дых. Прежде, чем он отдышался, чтобы заговорить, Джейми продолжил.

— Есть еще день или два, возможно, когда я мог бы... — он посмотрел вдаль, и смутный румянец проступил сквозь подтеки сажи, покрывавшие его лицо. — Тогда могут быть сомнения, так? Как вот у тебя. Но... — он сглотнул, и "но" выразительно повисло в воздухе.

Джейми невольно посмотрел вдаль, и Роджер проследил глазами направление его взгляда. Там, за завесой кустарника и красноватых вьюнов находилось небольшое бурлящее озерцо, и Клэр стояла на коленях на противоположной его стороне, обнаженная, изучающая свое отражение. Кровь застучала у Роджера в ушах, и он быстро отвел глаза, однако картина отпечаталась в его мозгу.

Она не была похожа на человека, — это первое, о чем он подумал. Тело испещрено черными пятнами синяков, лицо неузнаваемо, она выглядела как нечто незнакомое и первобытное, экзотическое чудище лесного озера. Однако больше внешнего вида, его поразило ее поведение. Она была отстранена и неподвижна, так как бывают неподвижны деревья, даже если ветер колышет их листья.

Роджер обернулся, не в силах не смотреть. Клэр склонилась над водой, изучая свое лицо. Ее волосы свисали мокрыми и спутанными прядями по спине, и она придерживала их сзади ладонью, убрав с дороги, в то время как она осматривала свое избитое лицо с хладнокровной тщательностью.

Она осторожно ощупывала себя в разных местах, открывая и закрывая рот, пока подушечки ее пальцев исследовали контуры лица. Проверяя себя, как он предположил, на предмет выбитых зубов и сломанных костей. Она закрыла глаза и провела пальцами по линии бровей и носа, челюсти и губ, действуя уверенно и изящно, словно пантера. Затем она решительно схватила кончик своего носа и резко дернула.

Роджер рефлекторно сжался, когда кровь и слезы потекли по ее лицу, но она не издала ни звука. В его животе уже свернулся в маленький болезненный комок, подступивший к горлу, и надавивший на шрам от веревки.

Тяжело дыша, она села на пятки и закрыла глаза, спрятав лицо в ладонях.

Внезапно он осознал, что она обнажена, а он все еще смотрит на нее. Роджер резко отвернулся, — кровь бросилась ему в лицо, — и исподтишка взглянул в сторону Джейми в надежде, что Фрейзер не заметил. Он не заметил, его больше не было здесь.

Роджер дико осмотрелся вокруг, но сразу же обнаружил его. Его облегчение от того, что он не был пойман за разглядыванием Клэр, тут же сменилось всплеском адреналина, когда он увидел, что делает Фрейзер.

Он стоял возле тела на земле.

Внимательный взгляд Фрейзера метнулся вокруг, отмечая своих людей, и Роджер мог практически ощутить то усилие, с которым Джейми подавлял собственные чувства. Затем ярко-синие глаза Фрейзера сосредоточились на человеке у его ног, и Роджер видел, как он вздохнул. Очень медленно.

Лайонел Браун.

Почти не осознавая своего намерения, Роджер обнаружил, что шагает через поляну. Он неосознанно занял место справа от Джейми, его внимание точно так же сосредоточилось на человеке на земле.

Глаза Брауна были закрыты, но он не спал. Его лицо было побитым и опухшим, а также покрытым пятнами лихорадки, но выражение с трудом подавляемой паники четко проявлялось в его искореженных чертах лица. Вполне оправданное, насколько Роджер мог судить.

Единственный выживший после ночных событий, Браун остался в живых только потому, что Арчи Баг остановил томагавк Йена Мюррея в дюйме от того, чтобы тот раздробил череп Лайонела. Не из какого-то сомнения по поводу правильности убийства раненого человека, а скорее из холодного прагматизма.

— Твой дядя хотел бы задать несколько вопросов, — сказал Арчи, прищурив глаза на Брауна. — Пусть этот останется в живых ровно столько, чтобы ответить на них.

Йен ничего не ответил, но выдернул свою руку из захвата Арчи Бага и, повернувшись на пятках, как дым растворился в тени леса.

Лицо Джейми было гораздо менее выразительным, нежели у его пленника, подумал Роджер. Он сам не мог сказать ничего о том, что думает Джейми, но едва ли в этом была необходимость. Он был неподвижен словно камень, но при этом, казалось, внутри него что-то медленно и неумолимо пульсирует. Даже просто находиться рядом с ним было пугающе.

— Что скажешь, старина? — сказал Фрейзер, наконец, повернувшись к Арчи с седыми, заляпанными кровью волосами, стоявшему по другую сторону носилок. — Может он путешествовать дальше или поездка убьет его?

Баг наклонился вперед, бесстрастно разглядывая лежащего навзничь Брауна.

— Я скажу, что он переживет. Лицо красное, не бледное, и он в сознании. Ты хочешь забрать его с нами, или задашь свои вопросы сейчас?

На мгновение маска спала, и Роджер, наблюдавший за лицом Джейми, совершенно определенно увидел в его глазах, что именно тот хотел бы сделать. Если бы Лайонел Браун видел то же самое, он бы вскочил со своих носилок и пустился наутек, со сломанной ногой или нет. Но его глаза упрямо оставались закрытыми, и поскольку Джейми и старый Арчи говорили по-гэльски, Браун пребывал в неведении.

Не отвечая на вопрос Арчи, Джейми опустился на колени и положил свою руку на грудь Брауна. Роджер заметил биение пульса на шее Брауна и его дыхание — быстрое и неглубокое. Однако его веки были сжаты и плотно закрыты, хотя его глазные яблоки неистово вращались под ними из стороны в сторону.

Джейми оставался неподвижным в течение долгого времени, — которое, должно быть, показалось вечностью для Брауна. Затем он издал короткий звук, который мог быть как презрительным смешком, так и фырканьем от отвращения, и поднялся.

— Мы забираем его. Пусть еще поживет, — сказал он по-английски. — Пока.

Браун продолжал прикидываться мертвым в течение всей дороги до Риджа, вопреки разнообразным кровожадным идеям членов группы, которые достигали его слуха во время пути. Роджер помог отвязать его от повозки, когда путешествие подошло к концу. Его одежда и бинты были пропитаны потом, хорошо ощутимые миазмы страха окружали его.

Клэр направилась было в сторону раненого, нахмурившись, но Джейми остановил ее, поймав за руку. Роджер не слышал, что он пробормотал ей, но она кивнула и пошла с ним в Большой Дом. Секунду спустя появилась миссис Баг, необычно молчаливая, и взяла Лайонела Брауна под свою ответственность.

Мурдина Баг не была подобна Джейми, или старому Арчи, ее мысли отчетливо читались в бескровной нити ее рта и грозно сведенных бровях. Но Лайонел Браун взял воду из ее рук и, раскрыв глаза, смотрел на нее, как будто она была светом его спасения. Она бы, подумал Роджер, с удовольствием прихлопнула Брауна, как одного из тараканов, которых безжалостно истребляла на своей кухне. Но Джейми хотел сохранить ему жизнь, и поэтому он пока оставался в живых.

Пока.

Скрип двери резко вернул внимание Роджера к реальности. Брианна!

Впрочем, это оказалось не так, когда он распахнул дверь; только треск качаемых ветром веток и желудей. Он посмотрел вниз, в темноту тропы, надеясь увидеть ее, но ни единого признака Брианны не было. "Конечно, — сказал он себе, — Клэр, вероятно, нуждается в ней".

"Как и я".

Он подавил мысль, но остался в дверях, глядя наружу, ощущая завывание ветра в ушах. Она поднялась в Большой Дом сразу же, в тот момент, когда он пришел сказать ей, что ее мать в безопасности. Он ничего больше не сказал, но она и сама видела, как обстоят дела, — его одежда была вся в крови, — и только на секунду задержалась, чтобы убедиться, что вся эта кровь не его, перед тем, как выскочить вон.

Роджер осторожно закрыл дверь, надеясь, что сквозняк не разбудил Джемми. Повинуясь сильнейшему порыву взять мальчика на руки, и, несмотря на внушенную годами родительскую осторожность, чтобы не побеспокоить спящего ребенка, он сгреб Джемми из его низенькой кровати; он должен был это сделать.

Джемми был тяжелым и сонным в его руках. Он зашевелился, поднял головку и заморгал, голубые глаза были тусклыми ото сна.

— Все хорошо, — прошептал Роджер, поглаживая его по спине. — Папа здесь.

Джемми выдохнул, как проколотая шина, и уронил голову на плечо Роджеру с силой выпущенного пушечного ядра. На мгновение он как будто наполнился воздухом снова, но затем сунул палец в рот и расслабился в обычном для спящих детей, бескостном состоянии. Его плоть, казалось, слилась с собственной плотью Роджера, его доверие было таким беспредельным, что не было необходимости даже сохранять границы собственного тела, — папа это сделает.

Роджер закрыл глаза, чтобы не заплакать, и прижался губами к мягкому теплу волос Джемми.

Свет очага создавал черные и красные тени под его веками; наблюдая за ними, он мог сдерживать слезы. Не имело значения, что он видел. У него накопилась несколько ужасных моментов, все еще довольно ярких с рассвета, но он мог видеть их как застывшие фотографии — пока. Все, что волновало его сейчас, было спящее доверие в его руках, и эхо его собственных слов, произнесенных шепотом.

Было ли это воспоминанием? Возможно, это было не более чем желанием, — чтобы он был однажды пробужден ото сна, только для того, чтобы уснуть снова в сильных руках, услышав: "Папа здесь".

Он сделал несколько глубоких вдохов, подстраиваясь под ритм дыхания Джемми, успокаиваясь. Казалось очень важным не заплакать, даже если не было никого, кто мог бы увидеть или кому было до этого дело.

Джейми смотрел на него, когда они отошли от носилок Брауна, в его глазах ясно читался вопрос.

— Надеюсь, ты не считаешь, что я думаю только о себе? — спросил он, понизив голос. Его чуть прищуренные глаза были обращены в сторону просвета в кустах, куда ушла Клэр, как будто он не мог ни вынести взгляда на нее, ни отвести глаз. — Ради нее, — произнес он так тихо, что Роджер едва расслышал. — Она бы предпочла... сомневаться, как ты думаешь? Если бы до этого дошло?

Роджер глубоко вдохнул волосы своего сына и уповал на Бога, что сказал правильную вещь там, среди деревьев.

— Я не знаю, — произнес он. — Но для тебя... если есть место для сомнений, я скажу: сделай это.

Если Джейми был склонен последовать этому совету, Бри скоро должна быть дома.

* * *

— Я В ПОРЯДКЕ, — сказала я решительно. — В полном порядке.

Глядя на меня, Бри прищурила глаза.

— Конечно, ты в порядке, — ответила она. — Ты выглядишь так, будто тебя переехал поезд. Два поезда.

— Да, — подтвердила я и осторожно потрогала свои разбитые губы. — Ладно. Да. Правда, совсем не поезд...

— Ты голодна? Присядь, мама, я приготовлю тебе чай, а потом, возможно, маленький ужин.

Я не была голодна, не хотела чаю, и особенно не хотела садиться — только не после долгого дня верхом на лошади. Но Брианна уже доставала чайник с верхней полки буфета, и я не могла найти подходящих слов, чтобы остановить ее. Неожиданно я осознала, что у меня пропали все слова. Я беспомощно обернулась к Джейми.

Он каким-то образом догадался о моих чувствах, хотя не мог прочитать ничего на моем лице, учитывая его текущее состояние. И все же, он шагнул вперед и взял у нее чайник, пробормотав что-то слишком тихо, чтобы я могла уловить. Она нахмурилась, взглянула на меня, затем снова на него, все еще хмурясь. После чего ее лицо немного изменилось, и она подошла, испытующе глядя мне в лицо.

— Ванна? — спросила она тихонько. — Шампунь?

— О, да, — ответила я, и мои плечи опустились с благодарным облегчением. — Пожалуйста.

В конце концов, я все-таки села и позволила ей обтереть губкой мои руки и ноги и вымыть мои волосы в тазике теплой воды, набранной из котла над очагом. Она делала это спокойно, напевая себе под нос, и я начала расслабляться под умиротворяющие прикосновения ее длинных сильных пальцев.

Я задремала — от абсолютного истощения — часть пути, склонившись на грудь Джейми. Хотя нет никакого способа нормально отдохнуть в седле, и сейчас я обнаружила, что стала клевать носом, замечая в полусонном отвлеченном состоянии, что вода в тазу поменяла цвет на грязный, мутно-красный, и была полна песка и кусочков листьев.

Я переоделась в чистое; было настоящей роскошью ощущать на моей коже изношенное белье, прохладное и гладкое.

Бри по-прежнему мягко напевала себе под нос. Что это было... "Mr. Tambourine Man", я думаю. Одна из тех милых дурацких песенок шестидесятых...

1968.

Я резко вздохнула, и рука Бри обхватила мою голову, успокаивая меня.

— Мама? С тобой все хорошо? Я что-то задела?..

— Нет! Нет, со мной все в порядке, — ответила я, глядя на водоворот грязи и крови. Я глубоко дышала, сердце колотилось. — Все в полном порядке. Просто заснула на ходу, и все.

Она фыркнула, но убрала руки и отошла, чтобы набрать кувшин воды для ополаскивания, оставив меня схватившейся за край стола и пытающейся не дрожать.

"Вы не испытываете страха перед мужчинами. Вам следует вести себя так, словно вы их боитесь". Это чрезвычайно ироничное эхо ясно вернулось ко мне вместе с очертаниями головы молодого человека, львиная грива которого силуэтом выступала на фоне костра. Я не могла четко вспомнить его лицо, но, конечно, я узнала бы эти волосы?

После всего, Джейми взял меня за руку и вытащил из укрытия под деревом на свет. Костер беспорядочно разбросало во время битвы; кругом были почерневшие скалы и местами клочки опаленной и смятой травы — среди тел. Он вел меня медленно от одного к другому. В конце концов, он остановился и тихо сказал: "Ты видишь, что они мертвы?"

Я видела. И знала, зачем он показывает их мне — это было нужно, чтобы я не боялась их возвращения или мести. Но я не подумала пересчитать их. Или внимательно рассмотреть их лица. Даже будь я уверена, сколько их там было... дрожь снова сотрясла меня, и Бри обернула теплым полотенцем мои плечи, бормоча слова, которых я не слышала из-за вопросов, кричащих в моей голове.

Был ли Доннер среди мертвых? Или он прислушался ко мне, когда я говорила ему, что если он мудр, то должен бежать? Он не произвел на меня впечатления разумного молодого человека.

Зато он произвел на меня впечатление труса.

Теплая вода, стекающая по моим ушам, заглушила звуки голосов Джейми и Брианны над головой. Я уловила лишь одно или два слова, но когда снова выпрямилась с водой, струящейся вниз по моей шее, с закрученным полотенцем на волосах, Бри неохотно направлялась к своему плащу, висевшему на деревянном колышке у двери.

— Ты уверена, что с тобой все хорошо, мама? — взволнованная хмурость снова образовалась между ее бровями, но в этот раз я смогла выдавить несколько слов уверения.

— Спасибо, дорогая, это было прекрасно, — произнесла я вполне искренне. — Все, что я сейчас хочу — это спать, — добавила я несколько менее бодро.

Я была по-прежнему ужасно уставшей, но сон совершенно не шел. Чего бы я хотела, так это... ну ладно, я не знала точно, чего я хочу, но полное отсутствие заботливого окружения входила в мой список. Кроме того, я мельком видела Роджера чуть ранее — забрызганного кровью, бледного и покачивающегося от усталости. Я была не единственной жертвой недавних неприятностей.

— Иди домой, милая, — мягко сказал Джейми. Он снял плащ с колышка и накрыл им ее плечи, нежно похлопывая. — Накорми своего мужчину. Уложи его в постель и помолись за него. Я позабочусь о твоей матери, ладно?

Внимательный взгляд Бри метался между нами, синий и обеспокоенный, но я приняла вид, который, как я надеялась, был похож на ободряющее выражение, — что, кстати, причинило боль, — и, после минутного колебания, она крепко обняла меня, очень осторожно поцеловала в лоб и ушла.

Джейми закрыл дверь и прислонился к ней спиной, убрав руки назад. Я привыкла к его бесстрастной маске, которую он обычно надевал, чтобы скрыть свои мысли, когда был обеспокоен или зол. Он не воспользовался ею, и выражение его лица в конец растревожило меня.

— Ты не должен волноваться обо мне, — сказала я настолько уверенно, насколько смогла. — Я не травмирована, или что-то в этом роде.

— Не должен? — спросил он сдержанно. — Ладно... возможно, я не буду, если узнаю, что ты подразумеваешь под этим словом.

— Ох, — я осторожно вытерла влажное лицо и промокнула шею полотенцем. — Хорошо. Это слово означает... "тяжело ранен", или "ужасно шокирован". Это древнегреческий. Корень слова, полагаю, — "травма".

— О, да? И ты не... шокирована. Ты говоришь.

Его глаза сощурились, когда он изучал меня с тем видом критического внимания, которое обычно проявлял, когда намеревался купить дорогую породистую лошадь.

— Я в порядке, — повторила я, немного отодвинувшись от него. — Просто... Я в порядке. Только немного... потрясена.

Он сделал шаг по направлению ко мне, и я резко отшатнулась, запоздало понимая, что прижимаю полотенце к груди, словно щит. Я заставила себя опустить его и почувствовала, как неприятно покалывает кровь, прилившая к синякам на лице и шее.

Он оставался неподвижным, разглядывая меня все тем же прищуренным взглядом. Затем его взор упал на пол между нами. Он стоял как будто погруженный в мысли, потом его большие руки согнулись. Один раз, второй. Очень медленно. И я услышала — услышала совершенно ясно — хруст позвонков Арвина Ходжепайла, отделяющихся один от другого.

Голова Джейми ошеломленно дернулась, и я осознала, что стою по другую сторону кресла от него, скомкав полотенце и прижав его ко рту. Мои локти двигались, словно заржавевшие шарниры — медленно и неповоротливо, но я опустила полотенце. Губы не слушались меня, однако я все-таки заговорила.

— Я немного потрясена, да, — сказала я очень четко. — Со мной все будет в порядке. Не волнуйся. Я не хочу, чтобы ты волновался.

Тревожное внимание в его глазах неожиданно дрогнуло, подобно оконному стеклу, в которое брошен камень, за секунду до того, как оно разлетится на осколки, и он закрыл глаза. Сглотнув, он открыл их снова.

— Клэр, — произнес он очень тихо, и разбитые, расколотые кусочки, острые и зазубренные, ясно виднелись в его глазах. — Я был изнасилован. И ты говоришь, чтобы я не волновался о тебе?

— О, проклятье! — я швырнула полотенце на пол и немедленно захотела вернуть его назад. Я чувствовала себя голой в своей сорочке и ненавидела мурашки на моей коже с такой внезапной страстью, что это заставило меня хлопнуть себя по бедру, чтобы избавиться от них. — Черт, черт, черт! Я не хочу, чтобы ты думал об этом снова. Не хочу! — и все же я знала с самого начала, что так и произойдет.

Я вцепилась в спинку кресла обеими руками и крепко сжала ее, пытаясь не отвести своего собственного взгляда от его глаз, страстно желая броситься на эти сверкающие осколки, чтобы защитить его от них.

— Послушай, — сказала я, успокаивая свой голос. — Я не хочу... Я не хочу заставлять тебя вспоминать вещи, о которых лучше не вспоминать.

Уголок его рта, как ни странно, дернулся в ответ на это.

— Боже, — ответил он, как будто немного удивленный. — Ты думаешь, я забыл хоть что-то из этого?

— Может, и нет, — сдалась я. Я смотрела на него глазами, полными слез. — Но... О, Джейми, я так хочу, чтобы ты забыл!

Он протянул руку и очень бережно коснулся кончиком указательного пальца моих пальцев там, где я вцепилась в кресло.

— Не думай об этом, — сказал он мягко и убрал палец. — Это сейчас не важно. Хочешь немного отдохнуть, Сассенах? Или, может быть, поесть?

— Нет. Я не хочу... нет, — на самом деле, я не могла решить, чего я хочу. Я не хотела ничего вообще. Кроме как расстегнуть молнию на своей коже, вылезти из нее и сбежать — и это не казалось таким уж невыполнимым. Я сделала несколько глубоких вздохов, надеясь успокоиться и вернуть то приятное чувство полного изнеможения.

Стоит ли мне спросить его о Доннере? Но о чем тут было спрашивать? Не убил ли ты случайно человека с длинными, спутанными волосами?. Они все, в некоторой степени, подходили под это описание. Доннер был, — или, возможно, остается и сейчас, — индейцем, но никто не заметил бы этого в темноте, в самом разгаре схватки.

— Как... как там Роджер? — спросила я, не придумав ничего лучше. — А Йен? Фергюс?

Он выглядел несколько ошарашено, будто забыл об их существовании.

— Они? С парнями все довольно хорошо. Никто из них не пострадал в драке. Нам повезло.

Джейми немного замешкался, потом сделал осторожный шаг по направлению ко мне, наблюдая за моим лицом. Я не вскрикнула и не напряглась, и он снова шагнул, приблизившись настолько близко, что я могла чувствовать тепло его тела. На сей раз, не отшатнувшись и дрожа в своей влажной рубашке, я немного расслабилась, качнувшись в его сторону, и заметила, как при виде этого, напряжение в плечах слегка отпустило его.

Очень бережно он коснулся моего лица. Кровь болезненно пульсировала под кожей, и я с трудом сдержалась, чтобы не уклониться от его прикосновения. Он увидел это и немного отодвинул руку, так что она словно парила над моей кожей, я чувствовала жар его ладони.

— Это заживет? — спросил он, кончики пальцев скользили над рассеченной левой бровью, затем спустились вдоль минного поля моей щеки к царапине на нижней челюсти, где ботинок Харли Бобла как раз промахнулся, чтобы полностью приложиться и тем самым сломать мне шею.

— Конечно, заживет. Ты это знаешь; ты видел и похуже на полях сражений, — я бы улыбнулась в подтверждение своих слов, но не хотела снова разбередить глубокую трещину на моей губе, и поэтому вытянула губы вперед, зашлепав ими на манер золотой рыбки, что застало его врасплох и заставило улыбнуться.

— Ага, я знаю, — он склонил голову в нерешительности. — Только... — его рука по-прежнему парила возле моего лица, его собственное выражало взволнованную тревогу. — О, Боже, mo nighean donn, — тихо сказал он. — О, Господи, твое очаровательное личико.

— Тебе невыносимо смотреть на это? — спросила я, отводя глаза и испытывая внезапную острую боль от этой мысли, но стараясь убедить себя, что это не имеет значения. В конце концов, это пройдет.

Его пальцы аккуратно, но решительно коснулись моего подбородка и приподняли его, так что я снова оказалась с ним лицом к лицу. Его рот немного сжался, в то время как его взгляд скользил по моему избитому лицу, отмечая повреждения. Его глаза были мягкими и темными в пламени свечи, глубоко в уголках затаилось страдание.

— Да, — решительно произнес он, — мне это невыносимо. Один взгляд на тебя раздирает мое сердце. И это наполняет меня такой яростью, что я думаю, что должен убить кого-то или взорваться. Но клянусь Богом, который создал тебя, Сассенах, я не лягу с тобой, если не смогу смотреть в твое лицо.

— Ляжешь со мной? — переспросила, не понимая. — Что... ты имеешь в виду, сейчас?

Его рука оставила мой подбородок, но он неотрывно смотрел на меня, не мигая.

— Ну... да. Сейчас.

Не будь мой подбородок таким опухшим, я бы открыла рот в крайнем изумлении.

— Но... почему?

— Почему? — повторил он. Потом отвел взгляд и странно пожал плечами, как он делал, когда был смущен или расстроен. — Я... в общем... мне кажется, это... необходимо.

Я почувствовала совершенно неподходящий импульс рассмеяться.

— Необходимо? Ты думаешь, это похоже на то, как если бы меня сбросила лошадь? И мне просто следует взобраться обратно?

Его голова вскинулась, и он бросил на меня яростный взгляд.

— Нет, — сказал он сквозь стиснутые зубы. Он заметно и с усилием сглотнул, явно сдерживая в узде свои чувства. — Так значит, ты... Ты сильно пострадала?

Я уставилась на него во все глаза, насколько это было возможно сквозь мои опухшие веки.

— Это что, какая-то шутка... о... — до меня, наконец, начало доходить, что он имел в виду. Я ощущала, как жар поднимается по моему лицу, и кровь пульсирует в моих синяках.

Я сделала глубокий вдох, чтобы быть в состоянии говорить уверенно.

— Я была избита в кровавое месиво, Джейми, и изнасилована разными отвратительными способами. Но только один... Там был только один, кто действительно... Он... Он не был... груб, — я сглотнула, но твердый комок в моем горле даже не сдвинулся с места. Слезы заставили свет свечи расплыться, так что я не могла видеть его лица, и отвела взгляд, моргая. — Нет! — воскликнула я, и мой голос прозвучал значительно громче, чем я предполагала. — Я не... пострадала.

Джейми сказал что-то по-гэльски себе под нос, короткое и темпераментное, и оттолкнулся от стола. Его табурет упал с громким грохотом, и он пнул его. Затем пнул его снова, и снова, и дробил его с таким неистовством, что кусочки дерева разлетались по всей кухне и с коротким свистом ударялись о стенку хлебного шкафчика.

Я сидела совершенно неподвижно, слишком потрясенная и оцепеневшая, чтобы испытывать страдание. "Может, не нужно было ему рассказывать?", — смутно задалась я вопросом. Но он ведь и сам знал, без сомнения. Он ведь спросил, когда нашел меня. "Сколько?" — требовательно спросил он. А затем приказал: "Убейте их всех".

Но с другой стороны... Знать о чем-то — это одно, узнать подробности — сов­сем другое. Я понимала это и наблюдала со смутным чувством вино­ва­того сожаления, как он распинал обломки табурета и бросился к окну. Оно было закрыто, но он стоял, вцепившись руками в подоконник, повер­нувшись ко мне спиной и подняв плечи. Я не могла сказать, плакал ли он.

Поднялся ветер; его вихрь принесся с запада. Ставни загрохотали, и огонь, оставленный на ночь тлеть, взметнулся клубками дыма, когда ветер спустился вниз по дымоходу. Затем ветер унялся, и больше не было ни звука, за исключением внезапного короткого хруста углей в очаге.

— Прости меня, — в конце концов, произнесла я тихим голосом.

Джейми тотчас же повернулся на пятках и, сверкая глазами, посмотрел на меня. В его глазах сейчас не было слез, но, судя по влажным щекам, он плакал.

— Не смей извиняться! — зарычал он. — Я не допущу этого, слышишь? — он сделал гигантский шаг к столу и опустил свой кулак на него с достаточной силой, чтобы солонка подпрыгнула и упала. — Не извиняйся!

Я рефлекторно закрыла глаза, но заставила себя открыть их снова.

— Хорошо, — сказала я. Я опять чувствовала себя ужасно, ужасно утомленной, и мне очень хотелось плакать. — Не буду.

Воцарилась гнетущая тишина. Было слышно, как в роще за домом падают сорванные ветром каштаны. Один, другой, третий — глухой дождь крошечных ударов. Затем Джейми повернулся, глубоко и прерывисто дыша, и вытер лицо рукавом.

Я поставила локти на стол и опустила голову на руки; она казалась слишком тяжелой, чтобы держать ее поднятой.

— Необходимо, — сказала я, более или менее спокойно, уткнувшись в столешницу. — Что ты имел в виду под "необходимо"?

— Тебе не приходило в голову, что ты можешь носить ребенка? — он вернул себе самообладание и сказал это так же спокойно, как если бы спросил, не собираюсь ли я подавать бекон к каше на завтрак.

Пораженная, я подняла голову.

— Нет, — но мои руки рефлекторно оказались на животе. — Нет, — повторила я более решительно. — Я не могу, — хотя я могла — лишь предположительно. Шанс был ничтожно мал, но он существовал. Обычно я использовала некоторые виды контрацепции, просто чтобы быть уверенной, но, безусловно... — Я не беременна, — сказала я. — Я бы знала.

Он только в изумлении смотрел на меня, приподняв брови. Я не могла забе­ременеть, не так быстро. А если бы и так — то есть, достаточно быстро, чтобы это было так. И если было более одного мужчины, тогда появилось бы сомнение. Возможность сомневаться — вот то, что он предлагал мне. И себе.

Сильнейшая дрожь зародилась в глубине моей матки и мгновенно распространилась по всему телу, покрывая меня гусиной кожей, несмотря на тепло в комнате.

"Марта", — шептал мужчина, вдавливая меня всем своим весом в листья.

— Проклятье, вот черт, — сказала я очень сдержанно. Я плашмя вытянула руки на столе, пытаясь вспомнить.

"Марта". И его спертый запах, мясистое давление влажных голых бедер, шершавых от волос...

— Нет! — мои ноги и ягодицы от внезапного отвращения сжались так плотно, что я приподнялась над скамьей на дюйм или два.

— Ты можешь... — начал Джейми упрямо.

— Не могу, — повторила я так же упрямо. — Но если даже и да — ты не можешь, Джейми.

Он разглядывал меня, и я уловила вспышку страха в его глазах. Это, осознала я, словно от толчка, была именно та вещь, которой он боялся. Или одна из вещей.

— Я имею в виду, мы не можем, — быстро поправилась я. — Я почти убеждена, что не беременна, — но не могу быть полностью уверена, что не подцепила какое-нибудь отвратительное заболевание, — это было то, о чем я не думала до настоящего момента, и гусиная кожа вернулась с новой силой. Беременность была маловероятной; а вот гонорея и сифилис — нет. — Мы... мы не можем. До тех пор, пока я не пройду курс пенициллина.

Произнося эти слова, я поднялась со скамьи.

— Куда ты идешь? — спросил он испуганно.

— В хирургическую!

В коридоре было темно, и в моей хирургической погас огонь, но меня это не остановило. Я распахнула дверцу шкафа и торопливо стала ощупывать содержимое. Свет падал из-за моего плеча, освещая переливающийся ряд бутылок. Джейми зажег лучину и зашел вслед за мной.

— Что, Бога ради, ты творишь, Сассенах?

— Пенициллин, — ответила я, хватая одну из бутылочек и кожаный мешочек, в котором хранила мои шприцы из змеиных зубов.

— Сейчас?

— Да, черт возьми, сейчас! Зажги свечу, можешь?

Он сделал это, и свет задрожал и превратился в желтый теплый шар, поблескивающий на кожаных трубках моих самодельных шприцев. К счастью, у меня имелась хорошая порция раствора пенициллина. Жидкость в бутылке была розовой, — многочисленные колонии плесени из этой партии были выращены на выдохшемся вине.

— Ты уверена, что это сработает? — тихо спросил Джейми из темноты.

— Нет, — коротко сказала я. — Но это — все, что у меня есть, — мысль о спирохетах, потихоньку, секунда за секундой, размножающихся в моей крови, заставила мои руки задрожать. Я подавила опасение, что пенициллин может быть неэффективным. Он творил чудеса с простыми поверхностными инфекциями. Не было никаких причин, чтобы он...

— Давай я сделаю это, Сассенах, — Джейми взял шприц из моей руки. Мои пальцы были скользкими и неуклюжими, его же — уверенными. Лицо в свете свечи выглядело спокойным, пока он наполнял шприц.

— В таком случае, мне первому, — сказал он, возвращая шприц.

— Что — тебе? Но тебе не нужно, я имею в виду, ты же ненавидишь инъекции, — закончила я слабым голосом.

Он коротко фыркнул и насупился на меня.

— Слушай, Сассенах. Если я хочу побороть свои собственные страхи, и твои тоже, — а я хочу, — то не должен пугаться булавочных уколов, ага? Сделай это! — он повернулся ко мне боком, согнулся, опершись одним локтем о стойку, и приподнял край килта, обнажив мускулистую ягодицу.

Я не знала, смеяться или плакать. Я могла бы и дальше спорить с ним, но один взгляд на него, стоящего там, с голой задницей, и упрямого как Черная Гора, убедил меня в бесполезности этого. Он принял решение, и нам обоим предстояло жить с его последствиями.

Внезапно почувствовав странное спокойствие, я подняла шприц, аккуратно сжав его, чтобы выпустить пузырьки воздуха.

— Тогда перемести свой вес, — скомандовала я, грубовато подталкивая его. — Расслабь эту сторону; я не хочу сломать иглу.

Он со свистом выпустил воздух; игла была толстой, и там было достаточно винного спирта, чтобы сделать укол болезненным, в чем я и убедилась, когда получила свою собственную инъекцию минутой позже.

— Ой! Ай! О, Иисус твою Рузвельт Христос! — вскрикнула я, скрипя зубами, вытаскивая иглу из бедра. — Господи, как же больно!

Джейми ответил мне кривой улыбкой, все еще потирая свой зад.

— Ага, ладно. Остальная часть будет получше этой, я полагаю.

Остальная часть. Внезапно я ощутила пустоту и, вместе с этим, головокружение, как будто не ела целую неделю.

— Ты... ты уверен? — поинтересовалась я, убирая шприц.

— Нет, — ответил он. — Не уверен, — затем сделал глубокий вдох и посмотрел на меня, его лицо колебалось в дрожащем свете свечи. — Но я хочу попробовать. Я должен.

Я разгладила ткань своей ночной рубашки над проколотым бедром, одновременно наблюдая за ним. Он давно сбросил все свои маски: сомнение, ярость и страх — все было там, выгравировано прямо на доведенных до отчаяния чертах его лица. Хоть на этот раз, подумала я, мое собственное выражение лица прочесть было гораздо труднее из-за синяков, покрывавших его.

Что-то мягко коснулось моей ноги с негромким "мурр!", и я посмотрела вниз, чтобы увидеть, что Адсо притащил мне мертвую полевку, без сомнения, таким способом выражая свою симпатию. Начав улыбаться, я почувствовала пощипывание в губах, и затем, посмотрев на Джейми, улыбнулась, позволив губам снова потрескаться, чувствуя теплое серебро крови на языке.

— Ладно... ты приходил на помощь каждый раз, когда я нуждалась в тебе. Я думаю, что ты сделаешь это и сейчас.

Мгновение он выглядел совершенно озадаченным, не ухватив тонкости шутки. Потом до него дошло, и кровь прилила к его лицу. Его губы дернулись один раз, другой, не в состоянии определиться между потрясением и смехом.

Я подумала, что он отвернулся, чтобы скрыть свое лицо, но на самом деле, он сделал это только для того, чтобы найти шкаф. Он нашел то, что искал и повернулся обратно впотьмах с бутылкой моего лучшего мускатного вина в руке. Он прижал его к телу одним локтем и поставил вниз еще одну.

— Ага, сделаю, — сказал он, протягивая ко мне свободную руку. — Но если ты думаешь, что хоть один из нас будет при этом трезвым, Сассенах, ты сильно ошибаешься.

* * *

ПОРЫВ ВЕТРА из открытой двери пробудил Роджера от тревожного сна. Он заснул прямо на скамье, вытянув ноги на полу, а Джемми свернулся теплым тяжелым калачиком на его груди.

Он поднял глаза, моргая и плохо понимая, что происходит, когда Брианна наклонилась, чтобы забрать маленького мальчика из его рук.

— Дождь снаружи? — спросил он, улавливая запах влаги и озона, исходящий от ее плаща. Он выпрямился и потер рукой лицо, пытаясь проснуться, ощущая четырехдневную щетину.

— Нет, но собирается, — она уложила Джемми в его кроватку, укрыла его и повесила плащ, перед тем как подойти к Роджеру. Она пахла ночью, и ее рука холодила его раскрасневшуюся щеку. Он обнял ее за талию и, вздыхая, прислонил свою голову к ней.

Он был бы счастлив остаться вот так навсегда, или, по крайней мере, в ближайший час или два. Она мгновение гладила его по голове, правда потом отстранилась, наклонившись, чтобы зажечь свечу от очага.

— Ты, должно быть, голоден. Давай я приготовлю тебе что-нибудь?

— Нет. То есть... да. Пожалуйста, — когда остатки сонливости прошли, он осознал, что действительно хочет есть. После их стоянки у ручья утром они уже не останавливались больше — Джейми отчаянно желал вернуться домой. Роджер не мог вспомнить, когда он ел в последний раз, но не испытывал какого либо чувства голода вплоть до настоящей минуты.

Он жадно набросился на хлеб с маслом и джемом, который она принесла. Он жадно ел, и прошло несколько минут, прежде чем ему пришло в голову спросить, проглотив последний большой, маслянистый, сладкий кусок:

— Как твоя мама?

— Хорошо, — ответила она, прекрасно имитируя Клэр с ее жесткой англий­ской верхней губой. — В полном порядке, — она состроила ему рожицу, и он негромко засмеялся, автоматически оглядываясь на детскую кроватку.

— В самом деле?

Бри приподняла бровь на него.

— А ты как думаешь?

— Нет, — признал он, рассудительно. — Но я не думаю, что она сказала бы тебе, если бы на самом деле было не так. Она не захочет беспокоить тебя.

Бри издала довольно резкий гортанный звук в ответ на это замечание и повернулась к нему спиной, поднимая длинную гриву волос с шеи.

— Ты не поможешь мне со шнуровкой?

— Звук точно как у твоего отца, когда ты так делаешь, только тоном чуть повыше. Ты тренировалась? — он поднялся и потянул за шнурки, освобождая ее. Когда корсет был достаточно расслаблен, он импульсивно скользнул руками в расстегнутое платье, положив их на теплые округлости ее бедер.

— Каждый день. А ты? — она прильнула к нему спиной, и его руки поднялись вверх, рефлекторно обхватив ее грудь.

— Нет, — признался он. — Больно, — это было предложение Клэр, чтобы он пытался петь, укрепляя свой голос на более высоких и более низких тонах, чем обычно, в надежде расслабить его связки, чтобы, возможно, постепенно восстановить его настоящий тембр.

— Трус, — сказала она, но ее голос был скорее так же мягок, как и ее волосы, задевавшие его щеку.

— Ага, точно, — ответил он так же мягко. Это причиняло боль, но не в физическом смысле. Как будто звучало в его костях эхо старого голоса — свободного и сильного, — а затем слышался грубый шум, который с таким трудом выходил наружу из его горла — хрип с хрюканьем и свистом. "Как свинья, пытающаяся до смерти перекаркать ворону", — с пренебрежением думал он.

— Это они трусы, — произнесла Бри по-прежнему мягко, но со стальной ноткой в голосе. Она немного напряглась в его объятьях. — Ее лицо... ее бедное лицо! Как они могли? Как может хоть кто-то сделать что-либо подобное?

Внезапно перед его глазами возник образ Клэр у лесного озера, обнаженной, безмолвной как скала, ее груди исполосованы струйками крови из ее только что выправленного носа. Он отпрянул назад, почти отдернув руки.

— Что? — встревоженно спросила Брианна. — Что случилось?

— Ничего, — он вытащил руки из ее платья и отступил. — Я... э-э, может, у нас есть немного молока?

Она посмотрела на него озадаченно, но вышла в заднюю пристройку дома и принесла горшок молока. Он пил жадно, ощущая ее взгляд, внимательный, как у кошки, в то время как она раздевалась и облачалась в ночную рубашку.

Она присела на кровать и начала расчесывать волосы, перед тем, как заплести их в косу перед сном. Импульсивно, он потянулся и взял у нее расческу. Ничего не говоря, он запустил руку в гущу ее волос, приподнял их, убирая от ее лица.

— Ты прекрасна, — прошептал он и почувствовал, что слезы вновь наполняют его глаза.

— Так же, как и ты, — она положила руки ему на плечи и медленно опустила его на колени перед собой. Она изучающе вглядывалась в его глаза, и он приложил все усилия, чтобы не отвести взгляда. Она слабо улыбнулась и потянулась, чтобы развязать ремешок, который сдерживал его собственные волосы.

Спутанные волосы рассыпались по его плечам черной запыленной массой, они пахли гарью, несвежим потом и лошадьми. Он запротестовал, когда она взяла свою расческу, не обращая на это внимания, она заставила его склонить голову к ее коленям и выбирала сосновые иглы и колючки паслена из его волос, медленно разбирая спутанные пряди. Его голова склонялась ниже и ниже, и, в конце концов, он обнаружил себя уткнувшимся в ее бедра между коленями, вдыхая в этой тесноте ее аромат.

Это напомнило ему средневековую живопись: преклонивший колени грешник, голова опущена в признании грехов и в раскаянии. Пресви­териане не исповедовались на коленях, так делали католики, думал он. В темноте, подобной этой, анонимно.

— Ты не спрашиваешь меня, что случилось, — прошептал он, наконец, в темноту ее бедер. — Твой отец рассказал тебе?

Он слышал ее участившееся дыхание, но ее голос был спокойным, когда она ответила.

— Нет.

Она больше ничего не сказала, и в комнате воцарилось молчание, нарушаемое лишь шорохом расчески, проходящей сквозь его волосы, да усиливающимся натиском ветра снаружи.

"Каково было Джейми? — внезапно задался вопросом Роджер. — Он действительно сделал бы это? Попытался бы..." — он уклонился от мысли, не в силах обдумывать ее. Вместо этого перед глазами возник образ Клэр, выходящей из рассвета, ее лицо — заплывшая маска. Остающейся, по-прежнему здесь, но недосягаемой, как далекая планета на орбите, стремящаяся за пределы открытого космоса, — когда она появится в поле зрения снова? Образ Клэр, склонившейся, чтобы прикоснуться к мертвецам, принуждаемой Джейми лично убедиться в цене, заплаченной за ее поруганную честь.

Неожиданно он осознал: это был не ребенок. Это был страх, но не по этому поводу. Это был страх Джейми, что он потеряет ее, что она, развернувшись, уйдет в темноту и одиночество космоса без него, если он не сможет привязать ее к себе, удержать рядом с собой. Но, Бога ради, как же рискованно удерживать женщину, настолько потрясенную и доведенную до звероподобного состояния, как мог он рисковать?

И как он мог не рискнуть?

Брианна убрала расческу, но ее рука по-прежнему мягко лежала на его голове, поглаживая ее. Он и сам знал этот страх слишком хорошо — вспомнилась пропасть, которая однажды пролегла между ними, и мужество, которое потребовалось, чтобы преодолеть ее. Им обоим.

Может, конечно, он и был трусом, но это была другая трусость.

— Брианна, — произнес он и почувствовал ком в горле, шрам от веревки. В его голосе она слышала нужду и внимательно смотрела на него, когда он поднял свою голову. Она подняла руку к его лицу, и он крепко схватился за нее, прижимая ее ладонь к своей щеке, потираясь об нее. — Брианна, — повторил он.

— Что? Что такое? — ее голос был тихим, чтобы не разбудить ребенка, но настойчивым.

— Брианна, могла бы ты выслушать меня?

— Ты знаешь, что да. Что такое? — ее тело было близко, готовое принять его, и он хотел ее утешения так сильно, что лег бы на плед перед огнем и зарылся головой между ее грудями, — но не сейчас.

— Только... Выслушай, что я должен сказать. И потом — пожалуйста, Боже, — скажи мне, что я имел право на содеянное.

"Скажи мне, что ты по-прежнему любишь меня", — имел он в виду, но не мог произнести этого.

— Ты не обязан мне ничего рассказывать, — прошептала она. Ее глаза были темными и мягкими, полными безграничного прощения, еще не заслуженного. И где-то за их пределами, он увидел другую пару глаз, уставившихся на него в пьяном недоумении, внезапно сменившемся страхом, когда он занес свою руку для смертельного удара.

— Да, обязан, — ответил он негромко. — Погаси свечу, ладно?

* * *

НЕ НА КУХНЕ, по-прежнему усыпанной обломками после эмоционального накала. Не в хирургической, со всеми ее колюще-режущими воспоми­на­ниями. Джейми раздумывал, но затем указал головой в сторону лестницы, приподняв одну бровь. Я кивнула и последовала за ним в нашу спальню.

Все казалось знакомым и непривычным одновременно, как бывает с местами, которые покидаешь на время. Возможно, это был всего лишь мой поврежденный нос, отчего запах казался странным; возможно, я только представила, что могла бы уловить этот запах — холодный и несколько несвежий, хотя все было убрано и вычищено. Джейми поворошил огонь, и свет разлился, задрожав на бревнах деревянных стен, ароматы дыма и горящей смолы помогали заполнить ощущение опустошенности в комнате.

Никто из нас не взглянул в сторону кровати. Он зажег свечу на умывальнике, затем поставил два табурета у окна и отворил ставни, в беспокойную ночь. Он принес две оловянных кружки, наполнил их и поставил на широкую доску подоконника вместе с бутылками.

Стоя в дверном проеме, я наблюдала за его приготовлениями, и чувствовала себя абсолютно непривычно.

Я испытывала самое странное ощущение противоречивости. С одной стороны, я чувствовала, словно он был совершенно незнакомым человеком. Я не могла даже представить, не говоря уже о том, чтобы вспомнить, ощущение непринужденного прикосновения к нему. Его тело не было больше гармоничным продолжением моего собственного, но стало чем-то инородным, недоступным.

В то же самое время, тревожные всплески вожделения без предупреждения прорывались сквозь мое тело, что продолжалось весь день. Это не было похоже ни на медленно распаляющееся привычное желание, ни на мгновенные искры страсти. Ни даже на то периодическое неосмысленное утробное томление от необходимости спаривания, которое всецело исходило от тела. Это было нечто пугающее.

Он склонился, чтобы подбросить полено в очаг, и я едва не потеряла равновесие, когда кровь отлила от моей головы. Огонь подсвечивал волосы на его руках, темные впадины его лица...

Это было абсолютно обезличенное чувство ненасытной жажды, — нечто овладевшее мной, что не было частью меня, — это повергло меня в ужас. Именно страх этого заставлял меня избегать его прикосновения, больше чем ощущение отчуждения.

— С тобой все в порядке, Сассенах? — он поймал выражение моего лица и, нахмурившись, шагнул по направлению ко мне. Я вскинула руку, останавливая его.

— Отлично, — сказала я, испытывая нехватку воздуха. Я торопливо села из-за слабости в коленях и взяла одну из кружек, которые он только что наполнил. — Эм... твое здоровье.

Он удивленно приподнял брови, но двинулся и сел напротив меня.

— Твое здоровье, — сказал он тихонько и прикоснулся своей кружкой к моей, наполненной вином и ароматно пахнущей в руке.

Пальцы моих рук были холодны; так же как и пальцы ног, и кончик носа. Эти перемены происходили так же — без предупреждения. В следующую минуту я могла быть залита жаром, потея и краснея. Но в данный момент я замерзла и дрожала от влажного бриза из окна.

Аромат вина был достаточно сильным, чтобы оказать воздействие даже на мои поврежденные рецепторы, и его приятный сладкий вкус дал успокоение, как моим нервам, так и животу. Я быстро выпила первую кружку и налила другую, срочно нуждаясь в тонкой прослойке забытья между действительностью и собой.

Джейми пил медленнее, но снова наполнил собственную кружку тогда же, когда и я. Обитый кедром сундук нагрелся от огня и начал источать свой собственный знакомый аромат по всей комнате. Джейми поглядывал на меня время от времени, но ничего не говорил. Молчание между нами точно не было неловким, но в нем было напряжение.

Я должна была что-то сказать, думала я. Но что? Я маленькими глотками допивала вторую кружку, мучая свой мозг.

Наконец, я потянулась и прикоснулась к его носу там, где тонкая линия давно зажившего перелома оставила белый след на его коже.

— Ты знаешь, — произнесла я, — ты никогда не рассказывал мне, как сломал свой нос. Кто его тебе вправил?

— Ах, это? Никто, — он улыбнулся, трогая свой нос немного смущенно. — Мне повезло, что перелом был довольно чистый, поскольку в тот момент я не придавал этому ни малейшего значения.

— Полагаю, что нет. Ты сказал... — я прервалась, внезапно вспомнив, что он сказал. Когда я нашла его снова в Эдинбурге, в его типографии, я спросила, когда он сломал нос. Он ответил: "Где-то через три минуты после того, как видел тебя в последний раз, Сассенах". Тогда, накануне Каллодена, — на том скалистом шотландском холме, ниже круга стоящих камней. — Извини, — сказала я чуть тише. — Ты, вероятно, не хочешь думать об этом, да?

Он завладел моей свободной рукой, сжал ее и посмотрел на меня.

— Ты можешь узнать все, — сказал он. Его голос был очень тихим, но встретил мой взгляд прямо. — Все, что угодно. Все, что когда-либо происходило со мной. Если ты этого хочешь, если это поможет тебе, я пройду через это снова.

— О, Боже, Джейми, — произнесла я приглушенно. — Нет. Мне не нужно знать; все, что я хочу — это знать, что ты пережил это. Что с тобой все в порядке. Но... — я заколебалась. — Расскажу ли я тебе? — о том, что произошло со мной, я имела в виду, и он знал это. Тогда он отвел взгляд, хотя все еще сжимал обеими своими руками мою руку, покачивая ее и поглаживая мои расшибленные суставы.

— Тебе это нужно?

— Думаю, да. Когда-нибудь. Но не сейчас... если конечно тебе... тебе нужно услышать, — я сглотнула. — Сначала.

Он едва заметно покачал головой, но все еще не смотрел на меня.

— Не сейчас, — прошептал он. — Не сейчас.

Я вытащила свою руку и допила оставшееся вино из своей кружки, терпкое и теплое, с сильным мускусным запахом виноградных шкурок. Меня перестало бросать из жары в холод и обратно; сейчас я чувствовала только тепло во всем теле, и была признательна за это.

— Твой нос, — сказала я и наполнила новую кружку. — Тогда расскажи же мне. Пожалуйста.

Он слегка пожал плечами.

— Ну, ладно. Это были два английских солдата, поднявшиеся с разведкой на холм. Я думаю, они не рассчитывали найти кого-нибудь — ни у одного из них не был заряжен мушкет, или я бы там погиб.

Он говорил вполне обыденно. Небольшая дрожь пробрала меня, но не от холода.

— Они меня заметили, видишь ли, и затем один из них заметил тебя, уходящую наверх. Он крикнул и собирался последовать за тобой, поэтому я набросился на него. Я не заботился о том, что произойдет, пока ты не была в безопасности, так что я кинулся на него сломя голову, всадив кинжал ему в бок. Но его сумка с пулями оказалась на моем пути, и нож воткнулся в нее, — он криво усмехнулся. — И в то время как я пытался освободить кинжал и при этом не умереть, его друг подоспел и с размаху ударил меня в лицо прикладом своего мушкета.

Его свободная рука сжималась, пока он говорил, захватывая рукоять воображаемого кинжала.

Я вздрогнула, понимая теперь в полной мере, на что похоже это ощущение. Этот рассказ заставил мой собственный нос подергиваться. Я шмыгнула носом, осторожно прикоснувшись к нему тыльной стороной ладони, и налила еще вина.

— Как тебе удалось уйти?

— Я отнял у него мушкет и забил прикладом их обоих до смерти.

Он говорил спокойно, почти бесцветно, но была в его голосе странная вибрация, которая заставляла мой живот тревожно скручиваться. Это было слишком свежо в памяти: тот вид капель крови, мерцающих в зареве рассвета на волосках его руки. Слишком свежим был тот оттенок — что это было? удовлетворение? — в его голосе.

Неожиданно я почувствовала себя чересчур возбужденной, чтобы продолжать сидеть. Секундой раньше я была так опустошена, что мои кости таяли; сейчас мне нужно было двигаться. Я встала и оперлась о подоконник. Гроза надвигалась; ветер свежел, сдувая назад мои свежевымытые волосы, и в отдалении вспыхнула молния.

— Прости меня, Сассенах, — обеспокоенно сказал Джейми. — Я не должен был рассказывать тебе. Тебя это беспокоит?

— Беспокоит? Нет, только не это.

Я говорила несколько ядовито. Почему я спросила его о его носе, из всех других возможностей? Почему сейчас, когда я гармонично жила в неведении в течение последних нескольких лет?

— Тогда что тебя беспокоит? — спросил он тихо.

Что беспокоило меня — так это то, что вино сделало свою работу, прекрасно обезболив меня; сейчас же я разрушила это. Все образы предыдущей ночи вернулись в мою голову, сталкиваясь и складываясь в живое цветное кино от этой простой фразы, которая только констатировала факт: "Я отнял у него мушкет и забил прикладом их обоих до смерти". И ее невысказанного эха: "Я — тот, кто убивает за нее".

Казалось, меня вот-вот стошнит. Вместо этого я сделала большой глоток вина, даже не ощутив его вкуса, проглатывая настолько быстро, насколько могла. Я смутно слышала, как Джейми в очередной раз спросил меня о том, что меня беспокоит, и обернулась, вперив в него взгляд.

— Что беспокоит меня... беспокоит! Какое дурацкое слово! Что абсолютно сводит меня с ума, так это то, что я была никем, ничем... находящееся под рукой теплое пятно с мягкими частями для тисканья... Господи, я была не больше, чем дыркой для них!

Я стукнула по подоконнику кулаком, затем, рассерженная слабостью глухого удара, схватила свою кружку, развернулась и швырнула ее в противоположную стену.

— С Черным Джеком Рэндаллом ведь было не так, скажи? — потребовала я. — Он знал тебя, не так ли? Он видел тебя, когда использовал; это было не то же самое, как если бы ты был никем — он хотел именно тебя.

— Боже мой, неужели ты думаешь, что так было лучше? — выпалил он и уставился на меня диким взглядом.

Я остановилась, переводя дыхание и чувствуя головокружение.

— Нет, — я упала на табурет и закрыла глаза, чувствуя, как комната вертится и вертится вокруг, расцвеченная огнями, словно карусель, под моими веками. — Нет. Не думаю. Я думаю, Джек Рэндалл был чертовым социопатом, извращенцем высшей степени, а они... они... — я потрясла рукой, не в силах подобрать подходящее слово... — они были просто... мужчины.

Я произнесла последнее слово с чувством отвращения, слишком явным даже для меня.

— Мужчины, — повторил Джейми, его голос звучал странно.

— Мужчины, — сказала я. Я открыла глаза и посмотрела на него. Мои глаза были горячими, и мне подумалось, что они должны пылать красным, подобно глазам опоссума в свете факела. — Я пережила гребаную мировую войну, — сказала я низким и злобным голосом. — Я потеряла ребенка. Я потеряла двоих мужей. Я страдала от голода в армии, была избита и ранена, находилась под покровительством и познала предательство, подвергалась тюремному заключению и нападениям. И я, мать твою, выжила! — мой голос повышался, но я не в силах была остановить это. — И теперь должна ли я быть сломлена из-за того, что какие-то гнусные, ничтожные, жалкие подобия мужиков воткнули свои грязные маленькие придатки между моих ног и поерзали там?! — я поднялась, вцепилась в край умывальника и перевернула его, посылая с грохотом в полет — таз, большой кувшин и горящий подсвечник, который немедленно погас. — Так вот, я не буду, — закончила я совершенно спокойно.

— Грязные маленькие придатки? — повторил он, выглядя изрядно ошеломленным.

— Я не о твоем, — сказала я. — Я не имела в виду твой. Твой я, скорее, люблю, — потом я села и разрыдалась.

Его руки обняли меня, медленно и нежно. Я не вздрогнула и не отшатнулась, и он прижал мою голову к себе, стирая слезы, гладя запутанные волосы, его пальцы застревали в их массе.

— Боже, ты храброе маленькое создание, — пробормотал он.

— Нет, — сказала я, прикрыв глаза. — Совсем нет, — я схватила его руку и привлекла ее к губам, зажмурившись, когда делала это.

Я вслепую потерлась разбитым ртом о костяшки его пальцев. Они были опухшими, такими же раздробленными, как мои; коснулась языком его плоти, ощущая мыло, пыль и вкус серебра царапин и глубоких порезов — отметин, оставленных костями и сломанными зубами. Прижала пальцы к венам под кожей запястья, к мягкоупругим и твердым линиям костей под ними. Я чувствовала пульсацию его вен, желала войти в его кровоток, плыть там, растворенная и бестелесная, находя убежище в толстостенных камерах его сердца. Но я не могла.

Я скользнула рукой под его рукав, исследуя, прижимаясь, заново изучая его тело. Я прикоснулась к волосам подмышки и погладила их, удивленная мягкому, шелковистому ощущению.

— Знаешь, — спросила я, — не уверена, я когда-либо касалась тебя здесь прежде?

— Не думаю, что ты это делала, — ответил он с оттенком нервного смеха в голосе. — Я бы запомнил. Ох! — пупырышки гусиной кожи выступили на нежном покрове подмышки, и я прижалась лбом к его груди.

— Худшее из всего, — произнесла я, уткнувшись в его рубашку, — что я знала их. Каждого из них. И я помню их. И чувствую вину за то, что они мертвы из-за меня.

— Нет, — сказал он негромко, но очень решительно. — Они мертвы из-за меня, Сассенах. И из-за их собственных преступлений. Если есть вина, то пусть она останется на них. Или на мне.

— Не только на тебе, — сказала я, мои глаза все еще были закрыты. Темнота и умиротворение. Я могла слышать свой голос, отстраненный, но ясный, и смутно задавалась вопросом: откуда появлялись слова? — Ты кровь от крови моей, кость от кости моей. Ты так сказал. То, что делаешь ты, точно так же лежит и на мне.

— Тогда пусть твоя клятва искупит меня, — прошептал он.

Он поднял меня на ноги и подтянул к себе, как портной подтягивает отрез нежного, тяжелого шелка — медленно, долго перебирая пальцами складку за складкой. Затем он перенес меня через комнату и осторожно уложил на кровать в свете трепещущего огня.

* * *

ОН ХОТЕЛ БЫТЬ НЕЖНЫМ. Очень нежным. Заботливо планируя, волнуясь за каждый шаг долгого пути домой. Она была разбита; он должен быть осторожным, не должен спешить. Быть аккуратным в склеивании ее назад из разрушенных осколков.

И затем он оказался с ней и обнаружил, что она не желала ни толики нежности, ни ухаживания. Она хотела прямоты. Краткость и насилие. Раз уж она была сломана, она порезала бы его своими зазубренными краями, отчаянная, словно пьяница с разбитой бутылкой.

Пару минут он боролся, пытаясь прижать ее к себе и нежно поцеловать. Она изворачивалась как угорь в его руках, затем перекатилась на него, извиваясь и кусаясь.

Он рассчитывал расслабить ее — их обоих — с помощью вина. Он знал, что она теряла всю необходимость сдержанности, когда пила; он просто не представлял себе, что именно она сдерживала, думал он мрачно, пытаясь схватить ее, не причинив вреда.

Он должен был бы знать как никто другой. Бояться нужно не тоски или боли — а ярости.

Она царапала его спину; он чувствовал скрежет сломанных ногтей, и смутно осознавал, что это хорошо — она сражается. Это была последняя его мысль. Потом его собственная ярость завладела им, гнев и похоть настигли его подобно черной грозовой туче на горе, облаку, которое скрыло все от него и его от всего, так что духовная близость была утрачена, и он остался одиноким и чужим в темноте.

Это могла быть ее шея, которую он сжимал, или чья-то другая. К нему вернулось осязание маленьких костей, выступающих в темноте, и визг кроликов, убитых его руками. Он поднимался в воронке смерча, задыхаясь от грязи и сгустков крови.

Ярость вскипела и сгустилась в его яйцах, и он вошел в нее толчком. Позволил его молнии вспыхнуть и выжечь все следы захватчиков из ее матки, и если это спалит их обоих до костей и пепла — пусть будет так.

* * *

КОГДА СОЗНАНИЕ ВЕРНУЛОСЬ к нему, он лежал, всем своим весом навалившись на нее, вдавливая ее в кровать. Дыхание захлебывалось в его легких; его руки так крепко сжимали ее, что он чувствовал, как кости, словно прутики норовят треснуть в его тисках.

Он потерял себя. Не был уверен, где заканчивается его тело. Его разум, помутившийся на мгновение, запаниковал, как бы его вовсе не выбросило из жизни — но нет. Неожиданно он почувствовал каплю холода на своем плече и его разрозненные части тотчас же собрались вместе, подобно раскатившимся шарикам ртути, чтобы оставить его дрожащим от ужаса.

Он был все еще соединен с ней. Он хотел спастись бегством как испуганная куропатка, но заставил себя двигаться медленно, освобождая свои пальцы один за другим из их смертельной хватки на ее руках, аккуратно отстраняя свое тело, хотя усилия для этого представлялись колоссальными, как будто его вес был равен весу лун и планет. Он почти ожидал найти ее сломанной и расплющенной, безжизненной на простыне. Но упругая арка ее ребер поднялась, опала и снова поднялась, окончательно успокоив его.

Другая капля ударила его у основания шеи, и он сжал плечи от неожиданности. Потревоженная его движением, она посмотрела наверх, и он с потрясением встретил ее взгляд. Она разделяла это ощущение: шок незнакомцев, увидевших друг друга голыми. Ее глаза переметнулись от его взгляда к потолку.

— Крыша протекает, — прошептала она. — Там мокрое пятно.

— О! — он даже не понял, что идет дождь. Комната была темной от моросящего дождя, и крыша монотонно гудела над головой. Этот звук, казалось, проникал в его кровь, подобно бою боурана в ночи, подобно биению его собственного сердца в лесу.

Он вздрогнул и, за неимением других идей, поцеловал ее в лоб. Ее руки внезапно поднялись, настигли его как ловушка, и отчаянно удерживали, притягивая его к ней снова, и он схватил ее в ответ, настолько сильно прижимая к себе, что чувствовал, как воздух выходит из нее, не в состоянии отпустить. Он смут­но вспоминал рассказ Брианны о гигантских небесных телах, которые вра­щаются в космосе, эта вещь называлась "гравитация", — но что при­тя­гивающего было в этом? Он осознал это достаточно хорошо только сейчас: сила настолько огромная, чтобы удержать некое тело, невероятно боль­шое, в разреженном воздухе, без всякой опоры, — или заставить два таких тела столкнуться друг с другом в разрушительном взрыве и дымке звезд.

Он оставил на ней синяки. Темно-красные пятна виднелись на ее руках там, где были его пальцы. Они станут черными спустя сутки. Синяки других мужчин окрасились черным и фиолетовым, синим и желтым, — порочные лепестки, пойманные в ловушку под белизной ее кожи.

Его бедра и ягодицы были напряжены от усилий, и судорога жестко скрутила его, заставляя застонать и изогнуться, чтобы ослабить спазм. Его кожа была влажной; так же как и ее, и они отстранились друг от друга с медлительной неохотой.

Глаза, опухшие и окруженные синяками, затуманенные, словно дикий мед, в дюйме от его собственных.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она тихо.

— Ужасно, — ответил он со всей честностью. Он охрип, как будто кричал, Господи, судя по всему, он и кричал. Ее рот снова кровоточил, красные потеки были на ее подбородке, и привкус металла от крови он ощущал у себя во рту.

Он сглотнул, желая отвести взгляд от ее глаз, но не в силах сделать этого. Потер большим пальцем размазанную кровь, неуклюже стирая ее.

— Ты? — спросил он, и слова, словно напильником обдирали ему глотку. — Как ты себя чувствуешь?

Она немного отпрянула от его прикосновения, но ее взгляд по-прежнему был сосредоточен на его глазах. У него возникло ощущение, что она смотрит далеко за него, сквозь него. Но затем фокус ее взгляда вернулся назад, и она посмотрела прямо на него, впервые с тех пор, как он вернул ее домой.

— В безопасности, — прошептала она и закрыла глаза. Она сделала огромный вдох, и ее тело внезапно сразу полностью расслабилось, становясь вялым и тяжелым, как умирающая дичь.

Он держал ее, обхватив обеими руками так, будто хотел спасти от утопления, но ощущал, как она, тем не менее, продолжает ускользать. Он хотел крикнуть ей, чтобы она не уходила, не оставляла его одного. Она растворилась в глубинах сна, и он тосковал по ней, страстно желая, чтобы она излечилась, страшась ее бегства. И тогда он склонил голову, пряча лицо в ее волосах и вдыхая ее аромат.

Ветер, пролетая мимо, стучал открытыми ставнями, и в темноте снаружи ухала сова, а другая отвечала ей, скрываясь от дождя.

Потом он заплакал, беззвучно, напрягая мускулы до боли, чтобы не сотрясаться от рыданий, чтобы она не проснулась и не узнала этого. Он плакал до опустошенности и прерывистого дыхания, подушка намокла под его лицом. Затем лежал, опустошенный, без единой мысли об усталости, слишком далекий от того, чтобы уснуть, и даже вспомнить, на что это похоже. Его единственным утешением была небольшая, такая хрупкая, тяжесть, что лежала на его сердце, размеренно дыша.

Потом ее руки взметнулись и опустились на него; слезы холодили его лицо, остывая; ее белизна была чистой как безмолвный снег, что накрывает пепелище и кровь и веет спокойствием по всему миру.

Глава 30. ПЛЕННИК.

ЭТО БЫЛО СПОКОЙНОЕ, ТЕПЛОЕ УТРО: последний день индейского лета. Дятел выстукивал по дереву где-то неподалеку, и какое-то насекомое издавало звуки, наподобие дребезжащего металла, в высокой траве позади дома. Я медленно спускалась по лестнице, чувствуя мягкую бестелесность — и желала такой и остаться, так как мое собственное тело болело практически везде.

Миссис Баг этим утром не пришла, возможно, неважно себя чувствовала. Или, может быть, не была уверена, как справиться с моим видом, или что сказать мне при встрече. Мой рот немного сжался, я осознала это лишь потому, что только начавшая заживать рана на губе неприятно ужалила при этом действии.

Я совершенно осознанно расслабила свое лицо и пошла, чтобы взять в кухонном шкафу все необходимое для приготовления кофе. Тоненькая муравьиная дорожка пролегала по самому краю полки, и маленькие насекомые роились у жестяной банки, в которой я хранила кусковой сахар. Я смахнула их несколькими суровыми взмахами фартука, отметив про себя, что нужно поискать корень гравилата в качестве отталкивающего средства от муравьев.

Подобная решимость, пусть и небольшая, заставила меня сразу почувствовать себя лучше и уверенней. С того момента, как Ходжепайл и его банда оказались на солодовне, я была полностью отдана на милость другим, что не позволяло предпринимать какое-либо самостоятельное действие. Впервые за несколько дней — а казалось, и намного дольше — я была в состоянии решить сама, чем собираюсь заняться. Это казалось драгоценным освобождением.

"Вот и замечательно, — думала я. — Что бы мне такого сделать теперь? Я, пожалуй... выпью немного кофе. Съем кусочек тоста? Нет, — я осторожно ощутила свой язык; несколько зубов сбоку расшатались, а челюсти так болели, что говорить о серьезном жевании и не приходилось. — Значит, только кофе, а пока я буду его пить, я определюсь с планами на весь день".

Оставшись довольной таким планом, я отложила в сторону обычную деревянную кружку, и вместо нее торжественно вытащила единственную фарфоровую чашку и блюдце, которые Джокаста подарила мне: хрупкий фарфор, вручную украшенный фиалками.

Джейми развел огонь еще раньше, и чайник уже закипал; я налила достаточно воды, чтобы нагреть кофейник, повертела его, и открыла зад­нюю дверь, чтобы вылить содержимое. К счастью, я сначала осмотрелась.

Йен, скрестив ноги, сидел на заднем крыльце, держа в одной руке небольшой точильный камень, а в другой — нож.

— Доброе утро, тетушка, — весело сказал он, и провел ножом по камню, создавая тонкий монотонный дребезжащий звук, который я слышала ранее. — Значит, чувствуешь себя лучше?

— Да, хорошо, — заверила я. Он поднял одну бровь, с сомнением, осматривая меня.

— Ну, лучше, чем ты выглядишь, я надеюсь.

— Не настолько хорошо, — съязвила я, и он засмеялся. Он отложил камень и нож и поднялся на ноги. Он был намного выше меня; ростом почти с Джейми, только более худощавый. Он унаследовал от отца тонкую как струна худобу, и такое же, как у Йена-старшего чувство юмора — и твердость характера.

Он взял меня за плечи и повернул к солнцу и осматривал меня вблизи, слегка поджав губы. Я заморгала на него, представляя свой внешний вид. Мне еще пока не хватало смелости посмотреть на себя в зеркало, но я знала, что ушибы и ссадины стали превращаться из черных и красных в пеструю палитру из синего, зеленого и желтого. И если добавить к ним разнообразные бугорки опухлостей, покрытые коркой черные пятна на разбитой губе и зудящие порезы, то я без сомнения являла собой картину цветущего здоровья.

Мягкие карие глаза Йена, однако, всматривались в мое лицо без видимого удивления или беспокойства. В конце концов, он отпустил меня и тихо похлопал по плечу.

— Все неплохо, тетушка, — сказал он. — Ведь это все еще ты, верно?

— Да, — ответила я. И без всякого предупреждения, на глаза навернулись и потекли слезы. Я отлично понимала, что он хотел сказать, и почему это сказал — и это была правда.

Я почувствовала, словно мое сердце внезапно превратилось в жидкость и выплеснулось наружу, но не от печали, а от облегчения. Это все еще была я. Слабая, разбитая, обозлившаяся и подозрительная — но прежняя я. Только приняв это, я осознала, как сильно боялась не вернуться в себя — оправиться от шока и обнаружить себя безвозвратно изменившейся, потеряв навсегда жизненно важную часть себя.

— Я в порядке, — уверила я Йена, наскоро вытирая слезы краем передника. — Просто немного...

— Да, я знаю, — произнес он, и, взяв у меня котелок для кофе, вылил воду на траву возле дорожки. — Это немного странно, да? Возвращение.

Я забрала у него кофейник и изо всех сил сжала его руку. Он возвращался из плена дважды: сначала был спасен со странной фермы Гейлис Дункан, лишь для того, чтобы позднее выбрать жизнь с Могавками. Он возмужал в этом путешествии, и я задумалась, какую часть себя он, возможно, потерял по пути.

— Хочешь позавтракать, Йен? — спросила я, шмыгнув и осторожно вытерев свой распухший нос.

— Конечно, хочу, — ответил он, улыбнувшись. — Давай, садись, тетушка, я сейчас приготовлю.

Я проследовала за ним внутрь, наполнила кофейник и поставила завариваться, а сама села за стол, согреваемая солнцем в спину из открытой двери, и смотрела, как Йен роется в кладовке. Мой разум отяжелел и был неспособен мыслить, но умиротворение накрыло с головой, мягкое как трепещущий свет сквозь каштаны. Даже небольшое покалывание тут и там доставляло приятные ощущения, спокойно завершая процесс исцеления.

Йен высыпал на стол охапку разнообразных продуктов и сел напротив.

— Все в порядке, тетушка? — снова спросил он, приподняв такую же, как у отца, пушистую бровь.

— Да. Хотя это скорей как сидеть на мыльном пузыре, верно? — я взглянула на него, наливая кофе, но он смотрел вниз на кусок хлеба, который намазывал маслом. Мне показалось, что улыбка слегка задела его губы, но я не могла сказать с уверенностью.

— Что-то вроде того, — тихо ответил он.

Жар горячего кофе согрел мои руки сквозь фарфор и смягчил израненные слизистые оболочки носа и нёбо. Я чувствовала себя так, словно истошно вопила в течение многих часов, хотя не могла припомнить ничего подобного. Может быть, это было с Джейми прошлой ночью?

Мне не хотелось думать о прошлой ночи; это была часть ощущения мыльного пузыря. Джейми уже ушел, когда я проснулась, и я не была уверена, стоило мне радоваться этому или сожалеть.

Йен не разговаривал, но деловито поедал половину буханки хлеба с маслом и медом, три кекса с изюмом и два толстых куска ветчины, запивая все это кувшином молока. Джейми занимался дойкой, как я погляжу; он всегда использовал синий кувшин, тогда как мистер Вемисс пользовался белым. Меня смутно заинтересовало, куда же пропал мистер Вемисс — я его нигде не видела, и дом казался пустым — но на самом деле, мне было все равно. Меня вдруг осенило, что Джейми мог попросить мистера Вемисса и миссис Баг ненадолго удалиться, чувствуя, что мне может понадобиться время побыть в одиночестве.

— Еще кофе, тетушка?

Я кивнула, и Йен встал из-за стола, взял с полки графин и налил большую порцию виски в мою чашку, прежде чем вновь наполнил ее кофе.

— Мама всегда говорила, что это хорошо от всего, что беспокоит тебя, — сказал он.

— Твоя мама права. Хочешь немного?

Он принюхался к ароматным парам, но покачал головой.

— Нет, не думаю, тетушка. Мне сегодня понадобится ясная голова.

— Серьезно? Почему? — каша в котелке, конечно, не стояла девять дней подряд, но, очевидно, дня три или четыре. Конечно, здесь никого не было, чтобы есть ее. Я критически посмотрела на цементоподобный шарик, прилипший к моей ложке, затем решила, что он был все еще достаточно мягким, чтобы его съесть, и сдобрила его медом.

Йен имел дело с полным ртом той же субстанции, и ему понадобилось время, чтобы все пережевать и проглотить, прежде чем ответить.

— Дядя Джейми собирается задать несколько вопросов, — сказал он, осторожно поглядывая на меня, пока тянулся за очередным куском хлеба.

— Собирается? — спросила я, несколько безучастно, но прежде, чем я смогла поинтересоваться, что он имел в виду, звуки шагов на дорожке объявили о прибытии Фергюса.

Он выглядел так, словно ночевал в лесу — ну, конечно же, так и было, подумала я. Или, скорее всего, не спал вообще; мужчины едва останавливались передохнуть во время преследования банды Ходжепайла. Фергюс побрился, но, к сожалению, не хватало его обычного привередливого ухода за собой, красивое лицо выглядело изможденным, под глубокими глазами залегли темные круги.

— Миледи, — пробормотал он, и неожиданно наклонился поцеловать меня в щеку, положив руку мне на плечо. — Comment ca va?

— Tres bien, merci, — ответила я, робко улыбнувшись. — Как себя чувствуют Марсали и дети? А наш герой, Герман?

Я спросила Джейми о Марсали на нашем пути обратно, и он заверил меня, что она в порядке. Герман, маленькая обезьянка, сразу залез на дерево, когда услышал приближение людей Ходжепайла. Он все видел сверху, и как только банда удалилась, тотчас спустился, оттащил свою полубессознательную мать от огня и побежал за подмогой.

— Ах, Герман, — сказал Фергюс, и легкая улыбка на мгновение приподняла завесу усталости. — Nous p'tit Guerrier. Он сказал, что Grandpare обещал ему собственный пистолет, чтобы стрелять в плохих людей.

Grandpare, без сомнения, говорил серьезно, размышляла я. Герман не сможет управиться с мушкетом, будучи несколько короче самого ружья — но пистолет ему вполне подойдет. В моем нынешнем умственном состоянии, тот факт, что Герману было всего шесть, не представлял существенной важности.

— Ты уже завтракал, Фергюс? — я подтолкнула к нему котелок.

— Non. Merci, — он взял себе немного холодных бисквитов, ветчины и кофе, однако, казалось, ел без всякого аппетита.

Мы все сидели молча, потягивая кофе и слушая щебетание птиц. Каролинские крапивники свили позднее гнездо под крышей нашего дома, и птички-родители проносились туда-сюда прямо над нашими головами. Я слышала пронзительный писк проголодавшихся птенцов и видела разбросанные ветки и частички пустой яичной скорлупы на полу крыльца. Они уже начинали оперяться, как раз вовремя, перед наступлением зимних холодов.

Вид коричнево-крапчатой скорлупы напомнил мне о Monsieur le Oeuf. Да, вот что я сделаю, решила я с небольшим чувством облегчения от появления в голове твердого намерения. Я пойду и проведаю Марсали позже. И, возможно, также миссис Баг.

— Ты сегодня утром видел миссис Баг? — спросила я, обращаясь к Йену. Его хижина — чуть лучше крытого ветками навеса — находилась прямо позади дома Багов; он наверняка проходил мимо них, направляясь сюда.

— О, да, — ответил он, несколько удивившись. — Она подметала, когда я проходил мимо. Предложила завтрак, но я сказал, что поем здесь. Я ведь знал, что у дяди Джейми есть ветчина, ага? — он широко улыбнулся, демонстративно подняв четвертый бутерброд с ветчиной.

— Так, значит она в порядке? Я, было, подумала, что она больна; она ведь обычно приходит очень рано.

Йен кивнул и откусил огромный кусок от бутерброда.

— Да, полагаю, она очень занята, присматривая за ciomach.

Мое хрупкое чувство благополучия лопнуло, как яйца крапивника. Ciomach означало пленник. В своей тугодумной эйфории, я как-то совершенно забыла о существовании Лайонела Брауна.

Утреннее замечание Йена о том, что Джейми собирается задать вопросы, вдруг сразу наполнилось содержанием — так же, как и присутствие Фергюса. И ножа, который натачивал Йен.

— Где Джейми? — спросила я, довольно слабо. — Ты его видел?

— Ну, да, — удивленно ответил Йен. Он сглотнул и указал подбородком на дверь. — Он сейчас в сарае, делает новую черепицу. Говорит, крыша стала протекать.

При этих его словах, сверху с крыши послышался стук молотка. "Ну, конечно, — подумала я. — Сначала — самое важное. Тем более, полагаю, Лайонел Браун, в конце концов, никуда не денется".

— Возможно... мне стоит пойти и увидеть мистера Брауна, — сглотнув, сказала я.

Йен и Фергюс переглянулись.

— Нет, тетушка, тебе не стоит, — довольно спокойно сказал Йен, но с властной ноткой, которую я раньше не замечала в нем.

— Что ты хочешь этим сказать? — я уставилась на него, но он просто продолжал кушать, хотя и несколько медленней.

— Милорд говорит, вам не стоит, — вмешался Фергюс, накрапывая мед в свой кофе.

— Что он сказал? — недоверчиво переспросила я.

Ни один из них не смотрел на меня, но казалось, они сплотились вместе, в своего рода неохотном, но упорном сопротивлении. Я знала, что оба с готовностью исполнят любую мою просьбу — за исключением открытого неповиновения Джейми. Если Джейми считал, что мне не стоит видеть мистера Брауна, то ни Йен, ни Фергюс не помогут мне в этом.

Я бросила ложку с все еще прилипшими к ней недоеденными остатками в миску с кашей.

— Случилось ли ему упомянуть, почему он думает, что я не должна видеться с мистером Брауном? спросила я довольно спокойно, учитывая обстоятельства.

Оба молодых человека выглядели удивленными, затем снова посмотрели друг на друга, на этот раз более долго.

— Нет, миледи, — ответил Фергюс, осторожно спокойным голосом.

Затем последовало короткое молчание, в течение которого эти двое о чем-то размышляли. И, наконец, Фергюс взглянул на Йена и, пожав плечами, уступил ему слово.

— Что ж, понимаешь, тетушка, — осторожно сказал Йен, — мы действительно собираемся допросить парня.

— И вытрясти из него ответы, — добавил Фергюс, уставившись на ложечку, которой размешивал кофе.

— И когда дядя Джейми удовлетворится тем, что парень рассказал нам все, что мог...

Только что наточеный нож Йена лежал на столе рядом с тарелкой. Йен взял его и задумчиво провел лезвием вдоль холодной сосиски, которая сразу же вскрылась с ароматными брызгами шалфея и чеснока. Затем он поднял глаза и встретился со мной взглядом. И я осознала, что в то время, как я могла остаться самой собой — Йен больше не был мальчиком, каким был прежде. Ничуть.

— Тогда вы убьете его? — сказала я онемевшими, несмотря на горячий кофе, губами.

— О, да, — очень мягко сказал Фергюс. — Полагаю, что мы должны, — теперь он также встретился со мной взглядом. У него был холодный мрачный взгляд, и его глубоко посаженые глаза — жесткие, как камень.

— Он... Это... То есть... Это был не он, — сказала я. — Это не мог быть он. Он уже сломал ногу, когда... — казалось, мне не хватает воздуха, чтобы закончить предложение. — И Марсали. Это не было... Не думаю, что он...

Что-то изменилось в глазах Йена, когда до него дошла моя мысль. Его губы крепко сжались на мгновенье, и он кивнул.

— Тем лучше для него, тогда, — коротко сказал он.

— Тем лучше, — эхом отозвался Фергюс. — Но, думаю, в итоге это не имеет значения. Мы убили остальных — почему этот должен жить? — он отодвинулся от стола, оставив чашку кофе недопитой. — Думаю, я пойду, кузен.

— Да? Тогда я пойду с тобой, — кивнув мне, Йен отставил в сторону тарелку. — Скажешь дяде Джейми, что мы пошли вперед, тетушка?

Я ошеломленно кивнула и смотрела, как они уходят, исчезая один за другим под большим каштановым деревом, что нависало над тропинкой, ведущей к дому Багов. Я поднялась и механически стала медленно убирать со стола остатки импровизированного завтрака.

Я не была уверена, очень меня заботит судьба мистера Брауна, или нет. С одной стороны, я в принципе не одобряла применение пыток и хладнокровное убийство. С другой стороны... В то время как Браун все-таки лично не нападал на меня, не калечил и даже пытался убедить Ходжепайла отпустить меня — позднее, он полностью поддерживал мое убийство. И у меня не было ни малейшего сомнения, что он утопил бы меня тогда в ущелье, если бы не вмешался Тебби.

Нет, подумала я, тщательно вымыв и краем передника протерев кофейную чашку, возможно, меня не так ужасно заботит судьба мистера Брауна.

И все же, я чувствовала беспокойство и подавленность. Что меня действительно заботило, дошло до моего сознания, так это Йен и Фергюс. Дело в том, что убийство человека в пылу битвы довольно сильно отли­чается от исполнения смертной казни, и я хорошо знала это. А они знали?

Ну, хорошо, Джейми знал.

"Тогда пусть твоя клятва искупит меня". Он прошептал это мне прошлой ночью. На самом деле, это была, пожалуй, последняя его фраза, которую я могла вспомнить. Ну ладно, хорошо; но прежде всего, я бы с радостью предпочла, чтобы он не чувствовал необходимости искупления. А что касается Йена и Фергюса...

Фергюс участвовал в битве при Престопансе, когда ему было десять лет. Я все еще помнила лицо маленького французского сироты, перепачканное сажей и ошеломленное от шока и изнеможения, глядящее на меня вниз со своего места наверху захваченной пушки. "Я убил английского солдата, мадам", — сказал он мне тогда. — "Он упал, и я воткнул в него свой нож".

И пятнадцатилетний Йен, рыдающий от угрызений совести, думающий, что случайно убил незваного гостя, ворвавшегося в типографию Джейми в Эдинбурге. Только Богу известно, что он с тех пор делал: он сам не рассказывает. У меня перед глазами вдруг появился Фергюс с окро­вавленным крюком и силуэт Йена в темноте. "И я, — сказал он тогда, эхом повторяя за Джейми. — Я тот, кто убивает за нее".

Сейчас был 1773 год. И "в день восемнадцатого апреля, семьдесят пятого...". Выстрел, который будет слышен во всем мире, уже был заряжен. В комнате было тепло, но я конвульсивно задрожала. Бога ради, от чего я думаю, я смогу их оградить? Любого из них.

Внезапный рев со стороны крыши выбил из меня эти мысли.

Я вышла в палисадник и посмотрела наверх, прикрывая глаза от утреннего солнца. Джейми сидел на одной из кровельных балок, раскачиваясь туда-сюда, прижав к животу согнутую руку.

— Что у тебя там происходит? — крикнула я.

— У меня заноза, — последовал краткий ответ, явно сказанный сквозь сжатые зубы.

Мне захотелось рассмеяться, только чтобы освободиться от напряжения, но я сдержалась.

— Ладно, слезай вниз. Я ее вытащу.

— Я еще не закончил!

— Мне плевать! — у меня вдруг закончилось терпение. — Спускайся сейчас же. Я хочу поговорить с тобой.

Ящик гвоздей плюхнулся на землю с внезапным лязгом, а за ним тотчас последовал молоток.

Ну что ж, сначала самое важное.

* * *

ТЕХНИЧЕСКИ, Я ДУМАЮ, это считалось занозой. Это была двухдюймовая кедровая щепка, и он полностью загнал ее под ноготь среднего пальца, почти до первого сустава.

— Иисус твою Рузвельт Христос!

— Ага, — согласился он, слегка побледнев. — Можно сказать и так.

Выступающий кончик был слишком коротким, чтобы ухватиться за него пальцами. Я потащила Джейми в хирургическую и вытащила щепку пинцетом, быстрее, чем кто-либо мог бы успеть произнести: "Джек Робинсон". А Джейми сказал гораздо больше, чем "Джек Робинсон" — большей частью по-французски, который был замечательным языком для ругательств.

— Скорее всего, ногтя ты лишишься, — заметила я, погружая раненый палец в небольшую миску со спиртом и водой. Кровь капала из него, как чернила из кальмара.

— К черту ноготь! — сказал он, скрипя зубами. — Отрубай весь чертов палец, и покончим с этим! Merde d'chevre!

— Китайцы засовывали — хотя, нет, полагаю, они и сейчас так делают, между прочим, — щепки бамбука под ногти людей, чтобы заставить их говорить.

— Господи! Tu me casses les couiless!

— Очевидно, очень эффективная техника, — сказала я, вынимая его руку из миски и туго обматывая палец полоской ткани. — Ты что, пытался опробовать ее прежде, чем использовать на Лайонеле Брауне? — я старалась говорить с легкостью, не отводя глаз от его руки. Но чувствовала его пристальный взгляд на себе, и он фыркнул.

— Что, во имя всех святых и архангелов, малыш Йен наговорил тебе, Сассенах?

— Что ты собираешься допросить парня — и получить все ответы.

— Собираюсь, и получу, — коротко сказал он. — И что?

— Фергюс и Йен, видимо, думают, что... ты собираешься использовать для этого все возможные средства, — сказала я с некоторой деликатностью. — И они более чем готовы помочь.

— Могу себе представить, — первичная боль несколько поутихла. Он дышал более глубоко, и на лицо стала возвращаться краска. — Фергюс имеет полное право. Это на его жену напали.

— Йен показался... — я запнулась, подыскивая подходящее слово. Йен показался таким спокойным, что это ужасало. — Ты не позвал Роджера помочь с... допросом?

— Нет. Еще нет, — он поджал уголок рта. — Роджер Мак — хороший боец, но не тот тип, что напугает человека, разве только в сильном возбуждении. Он совершенно не умеет врать.

— В то время, как ты, Йен и Фергюс...

— О, да, — сухо сказал он. — Хитрые как змеи, большинство из нас. А на Роджера Мака достаточно лишь посмотреть, чтобы понять, насколько их время безопасно, его и девчушки. Это несколько успокаивает, — добавил он, еще больше поджав губу, — знать, что жизнь будет лучше, я имею в виду.

Я поняла, что он пытается сменить тему, что было недобрым знаком. Я слегка фыркнула, но для моего носа это оказалось болезненным.

— И ты не сильно возбужден, это ты хочешь мне сказать?

Он фыркнул намного лучше меня, но ответа не последовало. Он склонил голову набок, наблюдая, как я разложила кусок марли и начала растирать на ней сухие листья окопника. Я не знала, как сказать о том, что тревожило меня, но он определенно видел, что что-то не так.

— Ты убьешь его? — открыто спросила я, уставившись на банку с медом. Она была сделана из коричневого стекла, и свет сверкал сквозь нее так, словно внутри был чистый янтарь.

Джейми неподвижно сидел, наблюдая за мной. Я чувствовала его испытывающий взгляд, даже не поднимая глаз.

— Думаю, да, — сказал он.

Мои руки задрожали, и я прижала их к столешнице, чтобы успокоиться.

— Не сегодня, — добавил он. — Если я убью его, я сделаю это надлежащим образом.

Я не была уверена, что хочу знать, каким надлежащим, по его мнению, образом, должно произойти убийство, но он все равно стал рассказывать мне.

— Если он умрет от моей руки, это будет на открытом месте, в присутствии свидетелей, которые знают правду о произошедшем, и он примет смерть стоя. Я не хочу, чтобы говорили, будто я убил беспомощного человека, каким бы ни было его преступление.

— Ох, — я сглотнула, чувствуя легкое недомогание, и взяла щепотку измельченной в порошок лапчатки, чтобы добавить к мази, которую готовила. У нее был легкий, терпкий запах, который казалось, несколько помог. — Но... Ты ведь можешь оставить его в живых?

— Возможно. Полагаю, что могу взять за него выкуп у его брата — пища для размышления.

— Знаешь, ты сейчас говоришь, как твой дядя Колум. Он бы также обдумывал это со всех сторон.

— Правда? — уголок его рта слегка вздернулся. — Мне это принимать как комплимент, Сассенах?

— Полагаю, что да.

— Что ж, ладно, — сказал он задумчиво. Негнущиеся пальцы постукивали по столу, и он слегка поморщился, когда движение задело пострадавший палец. — У Колума был замок. И вооруженные до зубов члены клана за его спиной. А у меня, пожалуй, будет некоторая сложность защитить этот дом от внезапного нападения.

— Это то, что ты имел в виду, говоря "пища для размышлений"? — я чувствовала некоторую тревогу; мысль о вооруженных налетчиках не приходила мне в голову — и я поняла, что предусмотрительное решение Джейми содержать мистера Брауна вдали от нашего дома, возможно, не принималось исключительно с целью пощадить мои чувства.

— Одно из многих.

Я смешала немного меда с измельченными травами, затем зачерпнула маленькую ложечку густой смазки из очищенного медвежьего жира и добавила в ступку.

— Полагаю, — сказала я, глядя на смесь, — нет никакого смысла передавать мистера Брауна... властям?

— Какие власти ты имеешь в виду, Сассенах? — сухо спросил он.

Хороший вопрос. Эта часть заселенных территорий пока не только не сформировалась, но и не примкнула к округу, хотя происходило постепенное движение в этом направлении. Может Джейми отвезет мистера Брауна к шерифу ближайшего округа для суда... впрочем, нет, плохая идея. Браунсвилль находится прямо на границе ближайшего округа, и действующего шерифа в действительности зовут Браун.

Я прикусила губу в раздумьях. В моменты повышенного стресса я все еще реагировала по привычке — как цивилизованная англичанка, привыкшая полагаться на гарантии правительства и закона. Ну, хорошо, Джейми был прав; двадцатый век имел свои опасности, но кое-что там заметно улучшилось. Теперь же был почти 1774 год, и колониальное правительство уже показывало признаки раскола и линии разлома, знаки, предвещающие будущее крушение.

— Полагаю, мы можем отвезти его в Кросс-Крик, — Фаркард Кэмпбелл был там мировым судьей, и другом тетушки Джейми — Джокасты Камерон. — Или в Нью-Берн, — губернатор Мартин и основная часть королевского совета были в Нью-Берне — триста миль отсюда. — Может быть Хиллсборо? — там заседал Окружной суд.

— Ммфм.

Этот звук означал открытое нежелание потерять несколько недель работы, чтобы потащить мистера Брауна в любой из этих центров правосудия, не говоря уже доверить дело особой важности в руки сверхненадежной — и часто коррумпированной — судебной системы. Я подняла глаза и встретила его взгляд, насмешливый, но холодный. Если я отреагировала как дитя своего времени, то также сделал и Джейми.

А Джейми был шотландским лэрдом, привыкшим следовать собственным законам, и сражаться в собственных битвах.

— Но... — начала я.

— Сассенах, — сказал он довольно мягко, — а как насчет остальных?

Остальные. Я прекратила движение, внезапно парализованная воспоминанием: большая банда темных фигур, выходящая из леса, солнце, светящее им в спину. Но та группа разделилась надвое, планируя встретиться в Браунсвилле через три дня — то есть, сегодня.

В данный момент, предположительно, никто в Браунсвилле еще не знал о том, что произошло — что Ходжепайл и его люди мертвы, или, что Лайонел Браун является пленником в Ридже. Учитывая скорость, с которой новости распространяются в горах, однако, уже через неделю об этом будут знать все вокруг.

В связи с последствиями шока, я каким-то образом упустила из виду тот факт, что оставалось еще большое количество бандитов — и если я не знала, кто они такие, они-то уж точно знали кто я и где нахожусь. Понимают ли, что я не смогу их опознать? Или все же рискнут?

Совершенно очевидно, что Джейми не собирался рисковать, оставляя Ридж, чтобы отвезти Брауна куда угодно, вне зависимости от того, решит ли он оставить его в живых.

Однако, мысль об остальных вернула в мою память кое-что важное. Возможно, сейчас было не самое подходящее время упоминать об этом, но, впрочем, вряд ли найдется время получше.

Я глубоко вздохнула, набираясь смелости.

— Джейми.

Тон моего голоса мгновенно вырвал его из собственных раздумий; он посмотрел мне прямо в глаза, подняв бровь.

— Я... Я должна тебе кое-что рассказать.

Он слегка побледнел, но тотчас потянулся и взял меня за руку. Он сам сделал глубокий вдох, затем кивнул.

— Да.

— О, — сказала я, осознав, что он подумал, будто я внезапно решила, что настал момент, когда мне необходимо рассказать ему ужасные подробности моих испытаний. — Нет... Не это. Вернее, не совсем, — однако я сжала его руку и продолжала держать ее, пока рассказывала о Доннере.

— Еще один, — сказал он, весьма ошеломленный. — Еще один подобный?

— Еще один подобный, — подтвердила я. — Дело в том, что... я, эм, не помню, что видела его... видела его мертвым, — жуткие ощущения того рассвета вернулись ко мне. У меня были четкие и ясные воспоминания — но они были непоследовательными, разрозненными до такой степени, что не имели никакого отношения к целому. Ухо. Я помню ухо, толстое и чашеобразное, как лесной гриб. Оно было покрыто пятнами самых изысканных оттенков фиолетового, коричневого и индиго, затемненных в резных завитках внутренних частей, почти прозрачных по краям, совершенное в свете солнечных лучшей, пробивающихся сквозь листья болиголова, чтобы коснуться его.

Я так прекрасно помнила это ухо, что могла прямо в памяти прикоснуться к нему — но я не имела ни малейшего понятия, кому оно принадлежало. Были ли волосы позади него каштановыми, черными, рыжими, прямыми, вьющимися, седыми? А лицо... Я не знала. Даже если я смотрела, я не видела.

Джейми вперил в меня пристальный взгляд.

— И ты думаешь, что он, возможно, жив.

— Возможно, жив. — Я глотнула вкус пыли, хвои и крови, и вдохнула успокаивающий свежий запах пахты. — Я предупредила его, понимаешь. Я сказала ему, что ты придешь, и он бы не хотел, чтобы ты нашел его со мной. Когда ты напал на лагерь — он, возможно, сбежал. Он произвел на меня впечатление труса, определенно. Но я не знаю.

Джейми кивнул и тяжело вздохнул.

— Ты можешь... вспомнить, как думаешь? — спросила я колеблясь. — Когда ты показывал мне мертвых. Ты осматривал их?

— Нет, — сказал он мягко. — Я никого не видел, кроме тебя.

Он смотрел на наши сцепленные руки. Теперь он поднял их, и посмотрел мне в лицо, беспокойный и вопрошающий. Я приподняла его руку и прижалась щекой к его пальцам, на мгновение закрыв глаза.

— Со мной все будет хорошо, — сказала я. — Просто... — начала я и запнулась.

— Что?

— Если он все-таки сбежал — куда, ты думаешь, он направится?

Он тоже закрыл глаза и сделал глубокий вздох.

— В Браунсвилль, — покорно ответил он. — И если он добрался туда, значит Ричард Браун уже знает, что случилось с Ходжепайлом и его людьми, и скорей всего считает своего брата погибшим.

— О, — я сглотнула и немного поменяла тему. — Почему ты сказал Йену, что мне не позволено видеть мистера Брауна?

— Я такого не говорил. Хотя считаю, что тебе лучше с ним не видеться, это правда.

— Потому что?

— Потому что ты давала клятву, — сказал он, несколько удивившись, что я не сразу его поняла. — Можешь ли ты видеть раненого человека и оставить его страдать?

Мазь была готова. Я развязала бинт на его пальце, который уже перестал кровоточить, и наложила как можно больше мази под пострадавший ноготь.

— Скорей всего, нет, — сказала я, следя за своей работой. — Но почему...

— А если ты будешь лечить его, ухаживать за ним, а потом я решу, что он должен умереть? — его взгляд вопросительно остановился на мне. — Как ты на это посмотришь?

— Ну, это будет несколько странно, — сказала я, глубоко вздохнув, чтобы прийти в себя. Я обернула палец тонкой полоской ткани и туго затянула концы. — Однако, все же...

— Ты желаешь ухаживать за ним? Но почему? — он спросил скорей с любопытством, нежели со злостью. — Неужели твоя клятва настолько сильна?

— Нет. — Я положила обе руки на стол для лучшей опоры; мои колени казалось, неожиданно ослабли. — Потому что я рада, что они мертвы, — прошептала я, опустив глаза. Мои руки были влажными, и я неуклюже двигала ими во время работы, так как пальцы все еще оставались опухшими, а темно-фиолетовые синяки все еще обрамляли кожу вокруг запястий. — И я очень... — что? Боюсь. Боюсь мужчин, боюсь себя. Напугана до ужаса. — Стыжусь, — сказала я вслух. — Ужасно стыжусь, — я подняла на него глаза. — И ненавижу это.

Он протянул ко мне руку, выжидая. Ему хватило мудрости не касаться меня. Я бы не выдержала прикосновения в этот момент. Я не приняла его руку, не сразу, хотя и жаждала этого. Я отвела взгляд в сторону, произнеся что-то скороговоркой Адсо, который материализовался на столе, разглядывая меня своими бездонными зелеными глазами.

— Если я... меня не покидает эта мысль, — если бы я увидела его, помогла ему... Господи, я не хочу, не хочу вообще! Но если бы я смогла... это, возможно... как-то бы помогло. — Я подняла глаза, чувствуя себя загнанной. — Загладить... вину.

— За то, что ты рада их смерти, и за то, что хочешь ему смерти тоже? — мягко предположил Джейми.

Я кивнула, чувствуя, как немного освободилась от тяжелой ноши при этих словах. Я не помню, как взяла его за руку, но она крепко сжимала мою. Кровь из пальца просачивалась сквозь свежую повязку, но он не обращал на нее никакого внимания.

— Ты хочешь убить его? — спросила я.

Он долго смотрел на меня, прежде чем ответить.

— О, да, — сказал он очень мягко. — Но пока, его жизнь — залог твоей жизни. И наших тоже, возможно. Поэтому пусть живет. Пока. Но я задам ему вопросы — и получу на них ответы.

* * *

ПОСЛЕ ЕГО УХОДА я еще некоторое время сидела в хирургической. Медленно оправляясь от шока, я чувствовала себя в безопасности, находясь дома в окружении друзей, и рядом с Джейми. Теперь я должна была научиться жить с тем фактом, что ничто не находилось в безопасности — ни я, ни дом, ни друзья, ни тем более, Джейми.

— С другой стороны, ты никогда не бываешь в безопасности, так ведь, чертов шотландец? — вслух сказала я и слабо рассмеялась.

Каким бы слабым не был этот смех, мне заметно полегчало. Резким движением я поднялась и начала наводить порядок в своих стенных шкафчиках, выстраивая бутылочки по размеру, смахивая остатки рассыпанных трав, выбрасывая застаревшие или подозрительные микстуры.

Я планировала пойти навестить Марсали, но Фергюс сообщил мне за завтраком, что Джейми отослал ее с детьми и с Лиззи побыть у МакГилливреев, где за ней присмотрят, и она будет в безопасности. Если где и была безопасность в численности окружающих людей, так это, несомненно, в доме МакГилливреев.

Расположенный вблизи Вуламс-Крика, дом МакГилливреев примыкал к бондарной лавке Ронни Синклера и заключал в себе кипучую массу сердечных людей, включающую не только Робина и Юту МакГилливрей, их сына Манфреда, дочь Сенгу, но также и Ронни, столовавшегося у них. Эта живописная толпа периодически пополнялась женихом Сенги МакГилливрей, Генрихом Штрассе, и его немецкой родней из Салема, а также Ингой и Хильдой с мужьями, детьми и родственниками мужей.

Прибавить сюда людей, которые ежедневно собирались в лавке Ронни, удобной остановке по дороге на Вуламскую мельницу и обратно, и скорей всего, никто даже не заметит Марсали и детей среди этой толпы. Без сомнения, никто из них не причинит ей вреда. Но для меня пойти и навестить ее там...

Такт и деликатность горцев — это одно. Гостеприимство и любопытство горцев — совсем другое. Если я мирно останусь дома, то меня, пожалуй, оставят в покое — по крайней мере, на некоторое время. Если же моя нога ступит где-нибудь поблизости от МакГилливреев... При этой мысли я побледнела и поспешно решила, что, возможно, навещу Марсали завтра. Или послезавтра. Джейми заверил меня, что она в полном порядке, и отделалась лишь шоком и ушибами.

Стены дома мирно окружали меня. Здесь не было современной обстановки в виде печи, вентиляторов, сантехники и холодильника. Не было свиста газовой горелки и гула компрессоров. Только лишь случайный скрип балок или паркета на полу, да странное приглушенное шуршание древесной осы, строящей себе жилище под карнизом.

Я окинула взглядом упорядоченный мир своей хирургической — стройные ряды сверкающих банок и бутылочек, лен, натянутый на дощечки — экраны, заполненные сохнущим арроурутом и кучками лаванды, пучки крапивы, тысячелистника и розмарина, висящие над головой. Бутылка эфира, освещенная солнечным светом. Свернувшийся клубком на столешнице Адсо, хвост аккуратно обвит вокруг лап, глаза полузакрыты в урчащем размышлении.

Дом. Небольшая дрожь пробежала по моей спине. Мне не хотелось ничего, кроме как побыть одной, в безопасности и одиночестве в собственном доме.

В безопасности. У меня есть день, от силы два, когда дом все еще будет в безопасности. А затем...

Я поймала себя на том, что уже некоторое время стою неподвижно, равнодушно взирая на коробку желтых пасленовых ягод, круглых и блестящих, словно стеклянные шарики. Очень ядовитые, вызывающие медленную и болезненную смерть. Мои глаза перенеслись на эфир — быстрый и милосердный. Если Джейми и правда решил убить Лайонела Брауна... Хотя нет. Он ведь сказал, на открытом месте, стоя на ногах перед свидетелями. Я медленно закрыла коробку, и положила обратно на полку.

Что же тогда?

* * *

ДОМАШНЕЙ РАБОТЫ ВСЕГДА было предостаточно — однако не было ничего срочного, и никто не требовал еды, одежды или заботы. Чувствуя себя довольно странно, я немного побродила по дому, и, наконец, пошла в кабинет Джейми, где наугад вытаскивала книги с полки, остановившись в итоге на романе Генри Филдинга "Том Джонс".

Я не могла вспомнить, когда в последний раз читала роман. Да еще посреди дня! С чувством приятного озорства я села у открытого окна в своей хирургической и решительно вошла в мир, столь далекий от моего собственного.

Я потеряла счет времени, двигаясь только, чтобы отмахнуться от назойливых насекомых, влетающих в окно, или рассеянно почесать голову Адсо, когда он, проходя мимо, слегка терся об меня. Случайные мысли о Джейми и Лайонеле Брауне пробивались из глубины сознания, но я прогоняла их прочь, как цикад и мошек, приземляющихся на мои страницы через открытое окно. Все, что происходит в хижине Багов, происходило или будет происходить — не моего ума дело. Пока я читала, вокруг меня вновь образовался мыльный пузырь, наполненный идеальным спокойствием.

Солнце уже наполовину спустилось к горизонту, прежде чем во мне зашевелились слабые позывы голода. Лишь когда я подняла глаза, потирая лоб и смутно интересуясь, не осталось ли немного ветчины, я увидела человека, стоящего в дверях хирургической.

Я вскрикнула и вскочила на ноги, отослав Генри Филдинга в полет.

— Прошу прощения, мистрис! — выпалил Том Кристи, выглядевший почти таким же ошеломленным, какой я себя чувствовала. — Я не думал, что вы могли не услышать меня.

— Нет. Я... Я читала, — я глупо показала на книгу, валяющуюся на полу. Мое сердце бешено стучало, и кровь бурлила по всему телу как будто наугад, так как лицо зарделось, уши пульсировали, а руки покалывали. Все вышло из-под контроля.

Он сделал шаг и поднял с пола книгу, поглаживая переплет с бережным отношением человека, ценящего книги, хотя томик был уже изрядно потрепан, а на обложке виднелись следы колец, где на нее ставили влажные бокалы или бутылки. Джейми приобрел ее у владельца таверны в Кросс-Крике, в обмен на дрова для растопки. Кто-то из посетителей оставил ее несколькими месяцами ранее.

— Разве здесь нет никого, кто бы ухаживал за вами? — спросил он, осмотревшись по сторонам и нахмурившись. — Может, мне стоит пойти и привести к вам свою дочь?

— Нет. То есть... Мне никто не нужен. Со мной все в порядке. Как ваши дела? — быстро спросила я, опережая дальнейшие проявления его внимания. Он взглянул на мое лицо и тотчас отвел глаза. Внимательно уставившись на область моей ключицы, он положил книгу на стол и протянул свою правую руку, обернутую куском ткани.

— Извините меня, мистрис. Я бы не вторгался к вам, если бы не...

Я уже снимала повязку с его руки. Он распорол надрез на правой руке — возможно, осознала я с небольшим напряжением в животе — в ходе битвы с бандитами. Рана не была серьезной, но в ней находились остатки грязи и осколков, края были покрасневшими и рваными, а неочищенную поверхность заволокло тонким слоем гноя.

— Вам нужно было сразу прийти, — сказала я, без тени упрека. Я отлично знала, почему он не пришел — в действительности, я была бы не в состоя­нии ему помочь, если бы он пришел.

Он слегка пожал плечами, но не стал отвечать. Я усадила его и пошла за своими инструментами. К счастью, осталось еще немного антисептической мази, которую я готовила для занозы Джейми. Значит она, затем немного промыть спиртом, свежая повязка...

Он медленно переворачивал страницы "Тома Джонса", сосредоточенно сжав губы. Очевидно, Генри Филдинг сработает как анестетик для работы над рукой; мне не нужно будет приносить Библию.

— Вы читаете романы? — спросила я, не желая быть грубой, просто удивившись, что он может одобрять нечто столь поверхностное.

Он задумался.

— Да. Я... Да, — он глубоко вздохнул, когда я погрузила его руку в миску, но в ней были только вода, мыльный корень и очень маленькое количество спирта, и он с облегчением выдохнул.

— Вы читали раньше "Тома Джонса"? — спросила я, затеяв разговор, чтобы расслабить его.

— Не совсем. Хотя мне знаком сюжет. Моя жена...

Он резко замолчал. Никогда прежде он не упоминал свою жену; я предположила, что это было просто облегчение из-за отсутствия сильной боли, что заставило его разговориться. Казалось, он понял, что должен закончить предложение, и он неохотно продолжил.

— Моя жена... читала романы.

— Правда? — пробормотала я, начиная хирургическую обработку раны. — Они ей нравились?

— Полагаю, нравились.

В его голосе было нечто странное, что заставило меня оторвать взгляд от работы над рукой. Он поймал мой взгляд, и отвернулся, смутившись.

— Я... не одобрял чтение романов. Тогда.

На мгновение он затих, ровно держа руку. Затем выпалил:

— Я сжег ее книги.

Это было больше похоже на реакцию, которую я ожидала от него.

— Вряд ли ей это понравилось, — мягко сказала я, и он бросил на меня пораженный взгляд, словно вопрос реакции его жены был настолько не важен, что о нем даже не стоило упоминать. — О... что же заставило вас изменить свое мнение? — спросила я, сосредоточившись на остатках соринок, которые я пинцетом вытаскивала из раны. Щепки и обрывки коры. "Чем он таким занимался? Держал какую-то дубинку, — подумала я, — или ветку дерева?". Я глубоко дышала, сконцентрировавшись на работе, чтобы отвлечься от мыслей о телах на поляне.

Он беспокойно задвигал ногами, я стала причинять ему боль.

— Я... это... в Ардсмуире.

— Что? Вы читали в тюрьме?

— Нет. У нас там не было книг, — он сделал длинный вдох, взглянул на меня, отвернулся и уставился в угол комнаты, где предприимчивый паук, пользуясь временным отсутствием миссис Баг, строил свое паутинье хозяйство. — На самом деле, я никогда не читал его. Мистер Фрейзер, однако, имел привычку пересказывать сюжет другим заключенным. У него отличная память, — добавил он, довольно неохотно.

— Да, это так, — пробормотала я. — Я не буду зашивать рану; будет лучше дать ей зажить самой. Боюсь, шрам не будет таким уж аккуратным, — с сожалением добавила я, — но, думаю, что заживет хорошо.

Я смазала рану толстым слоем мази и стянула края раны настолько туго, насколько могла, не перекрывая кровоток. Бри экспериментировала с клейкими бинтами и изготовила кое-что полезное в форме маленьких бабочек, сделанных из накрахмаленной ткани и сосновой смолы.

— Так вам понравился Том Джонс, не так ли? — сказала я, возвратившись к теме. — Никогда бы не подумала, что вы найдете его замечательным персонажем. Он вряд ли подходит в качестве нравственного примера, я имею в виду.

— Он мне не понравился, — резко сказал он. — Но я увидел, что художественная литература, — он осторожно произнес эти слова, словно они таили в себе опасность, — возможно, не то, что я думал, не просто побуждение к праздности и греховным помыслам.

— О, неужели? — сказала я насмешливо, стараясь, однако, не улыбаться из-за разбитой губы. — И какие, на ваш взгляд, у нее есть искупительные черты?

— Ну, хорошо, — его брови сошлись в размышлении. — Я нашел ее просто потрясающей. То, что по существу, является ничем иным, как нагромождением лжи, каким-то образом все же умудряется оказывать благотворное влияние. И оказывало, — подытожил он, все еще несколько удивленный.

— Серьезно? Каким образом?

Он склонил голову, раздумывая.

— Она отвлекала, без сомнения. В подобных условиях, отвлечение не есть нечто порочное, — заверил он меня. — Хотя, в то же время, конечно же, было бы благоразумно обратиться к молитве...

— О, разумеется, — пробормотала я.

— Но помимо этих соображений... она сплачивала людей. Никогда бы не подумал, что эти люди — горцы, арендаторы — станут испытывать симпатию... к таким ситуациям, таким персонажам, — он махнул свободной рукой на книгу, подразумевая таких персонажей, как сквайр Олверти и леди Белластон, я полагаю.

— Но они обсуждали их часами — и когда мы работали весь следующий день, они удивлялись, почему Энсин Нортертон так поступил в отношении мисс Вестерн, и спорили, сами они повели бы себя подобным образом, или нет, — его лицо несколько просветлело, припоминая что-то. — И неизменно, кто-нибудь качал головой и говорил: "По крайней мере, со мной никогда бы так не поступили". Он мог голодать, изнывать от холода, покрываться язвами, навсегда быть оторванным от семьи и привычного ук­лада жизни — и при этом находить утешение в том, что никогда не стра­дал от превратностей судьбы, выпавших на долю этих выдуманных существ.

Он даже улыбнулся, качая головой при этой мысли, и я подумала, что улыбка ему к лицу.

Я закончила работу и положила его руку на стол.

— Спасибо, — тихо произнесла я.

Он выглядел изумленным.

— Что? За что?

— Я предположила, что ваша рана появилась, возможно, в результате б-битвы за мою честь, — сказала я и мягко коснулась его руки. — Я... эм... ладно, — я глубоко вздохнула. — Спасибо.

— О, — он выглядел основательно озадаченным, и даже смущенным.

— Я.. эм... хмм! — он отодвинул стул и встал, довольно взволнованный.

Я также поднялась.

— Вам потребуется накладывать свежую мазь ежедневно, — сказала я, возобновляя деловой тон. — Я сделаю вам еще; можете прийти сами или послать Мальву забрать ее.

Он кивнул, но ничего не сказал, очевидно, истратив весь свой запас общительности на день. Однако я увидела, как его взгляд задержался на переплете книги, и, в порыве, предложила ему книгу.

— Хотите взять ее на время? Вам действительно стоит самому прочитать ее. Уверена, Джейми не мог припомнить всех деталей.

— О! — он изумился и поджал губы, нахмурившись, словно ожидал какого-то подвоха. Однако я настояла, и он взял книгу, держа ее в руках с выражением едва сдерживаемой жадности, заставившей меня задуматься, сколько времени прошло с тех пор, как он читал какую либо другую книгу, кроме Библии.

Он благодарно кивнул мне и надел шляпу, собираясь уходить. По сиюминутному побуждению, я спросила:

— Вам когда-нибудь представился шанс извиниться перед своей женой?

Это было ошибкой. Его лицо похолодело, а глаза сделались безжизненными, как у змеи.

— Нет, — коротко сказал он. На мгновение я подумала, что он вернет книгу назад и откажется взять ее. Но вместо этого, он сжал губы, сунул томик поглубже под руку, и удалился, не попрощавшись.

Глава 31. А ТЕПЕРЬ ПОРА СПАТЬ.

БОЛЬШЕ НИКТО НЕ ПРИШЕЛ. С наступлением ночи, я стала довольно раздражительной, вздрагивала при звуках шума, рассматривала углубленные тени под каштанами, чтобы найти затаившихся людей — или чего похуже. Я подумала, что мне стоит что-нибудь приготовить. Разумеется, Джейми и Йен, ведь, намереваются возвратиться домой на ужин? Или, возможно, мне лучше пойти вниз в хижину, и присоединиться к Роджеру и Бри.

Но меня передернуло от мысли, быть подвергнутой любому виду заботы, пусть даже из добрых побуждений, и если пока я еще не нашла в себе смелость посмотреться в зеркало, то находилась в достаточной уверенности, что мой внешний вид напугает Джемми — или, по крайней мере, приведет к многочисленным вопросам. Я не хотела даже пытаться объяснить ему, что со мной произошло. Я была совершенно уверена, что Джейми попросил Брианну ненадолго побыть в стороне, и приветствовала это. Я действительно была не в состоянии притворяться, что у меня все хорошо. Пока еще, нет.

В смятении прохаживаясь по кухне, я бесцельно брала вещи и ставила их на место. Я открыла выдвижные ящики буфета, и закрыла их — затем снова открыла второй ящик, где Джейми хранил пистолеты.

Большинство пистолетов исчезло. Остался лишь один, отделанный золотом, со сдвинутым прицелом, несколькими зарядами и маленькой пороховницей в виде рога, подобно тем, что изготавливались для дуэлей.

Слегка дрожащими руками я зарядила его и подсыпала немного пороха на огневую полку.

Когда, длительное время спустя, открылась задняя дверь, я сидела за столом с томиком "Дон Кихота" перед собой, обеими руками наведя пистолет на дверь.

Йен мгновенно замер.

— Ты никогда и ни в кого не попадешь из этого оружия на таком расстоянии, тетушка, — мягко сказал он, заходя внутрь.

— Но они ведь не будут об этом знать, верно? — я осторожно опустила пистоль. Мои ладони были влажными, а пальцы болели.

Он кивнул, принимая мой довод, и сел.

— Где Джейми? — спросила я.

— Умывается. Ты хорошо себя чувствуешь, тетушка? — его мягкие карие глаза непринужденно, но тщательно оценили мое состояние.

— Нет, но буду, — я несколько заколебалась. — А... мистер Браун? Он... рассказал вам что-нибудь?

Йен уничижительно хмыкнул.

— Обмочился, когда дядя Джейми снял свой кинжал с пояса почистить ногти. Мы его пальцем не тронули, тетушка, не беспокойся.

Тут Джейми зашел внутрь, чисто выбритый, с холодной и свежей от колодезной воды кожей и влажными на висках волосами. Несмотря на это, он выглядел до смерти уставшим, морщины глубоко прорезали его лицо, а глаза помрачнели. Мрачность слегка отступила, когда он увидел меня и пистоль.

— Все в порядке, a nighean, — сказал он нежно, коснувшись моего плеча, когда присаживался рядом. — Я поставил людей следить за домом — на вся­кий случай. Хотя в ближайшие дни не ожидаю каких либо неприятностей.

Очень длинным выдохом я выпустила весь воздух.

— Ты мог бы сказать мне об этом.

Он с удивлением взглянул на меня.

— Я думал, ты догадаешься. Неужели ты могла подумать, что я оставлю тебя без защиты, Сассенах?

Я покачала головой, потеряв на мгновение голос. Если бы я была в состоянии мыслить логически, я бы, конечно же, так не подумала. Но вышло так, что я провела большую часть дня в состоянии тихого — и совершенно напрасного — ужаса, воображая худшее, вспоминая...

— Прости, любимая, — нежно сказал он, положив свою большую, холодную руку поверх моей. — Я не должен был оставлять тебя одну. Я думал...

Я покачала головой, но накрыла своей другой рукой его руку, крепко сжимая.

— Нет, ты все правильно сделал. Я бы не вынесла ничьей компании, кроме Санчо Пансы.

Он взглянул на "Дон Кихота", затем на меня, и вопросительно приподнял брови. Книга была на испанском, которого я не знала.

— Ну, кое-что было близко к французскому, и сюжет мне вообще-то известен, — сказала я. Глубоко вздохнув, я пыталась найти успокоение в тепле очага, мерцании свечей и близости их обоих — больших, крепких, самоуверенных и, по крайней мере, внешне, — невозмутимых.

— Есть какая-нибудь еда, тетушка? — спросил Йен, поднявшись, чтобы поискать.

Из-за отсутствия аппетита, а также излишней нервозности, не позволявшей сосредоточиться на чем-либо, я не обедала, а также ничего не готовила на ужин — но в этом доме всегда была еда. И, не особо суетясь, Джейми и Йен тотчас выложили на стол остатки холодного пирога с куропаткой, несколько сваренных вкрутую яиц, тарелку пикулей с пряностями и полбуханки хлеба, который они порезали на ломтики и, наколов на вилку, поджарили на огне. Затем смазали гренки маслом, и, не терпящими никаких возражений движениями, запихнули их в меня.

Горячий тост с маслом чрезвычайно успокаивает, даже неуверенно разгрызаемый больной челюстью. С едой в желудке, я почувствовала себе более спокойной и готовой услышать, что им удалось вытянуть из Лайонела Брауна.

— Он выложил все о Ходжепайле, — сказал Джейми, накладывая пикули на кусок пирога. — Попробовал бы не выложить.

— Ты не был знаком с Арвином Ходжепайлом, — сказала я с легкой дрожью. — Эм... так, чтобы пообщаться с ним, я хотела сказать.

Он бросил на меня острый взгляд, но не стал продолжать тему, вместо этого дав Йену рассказать о версии событий с точки зрения Лайонела Брауна.

Все началось тогда, когда он и его брат Ричард основали Комитет Безопасности. И это, он всячески настаивал, задумывалось как служение обществу, ни больше, ни меньше. При этих словах Джейми фыркнул, но не перебивал.

Большинство мужчин Браунсвилля вступили в Комитет, большинство же арендаторов и мелких фермеров — отказались. Тем не менее, до поры до времени все шло хорошо. Комитет разбирался с мелкими происшествиями, вершил правосудие по делам о нападениях, кражах и тому подобное. И если они и присваивали в качестве оплаты за свои хлопоты лишнюю свинью или оленью тушу, то особых жалоб на это не было.

— Там все еще присутствует большая чувствительность к регуляторам, — объяснял Йен, сведя брови и отрезая очередной ломтик хлеба. — Брауны не присоединились к движению Регуляторов; им не было в том надобности, так как их кузен был шерифом, а половина служащих в здании суда были Брауны, или связаны узами брака с Браунами, — иначе говоря, коррупция была в их руках.

Регуляторские настроения все еще были довольно сильны в сельской глубинке, даже несмотря на то, что основные лидеры движения, такие как Хермон Хасбанд и Джеймс Хантер, покинули колонию. После битвы при Аламансе многие регуляторы стали более осторожны в выражении своих взглядов. Но несколько таких семейств, живших неподалеку от Браунс­вилля, все чаще критиковали влияние Браунов на местную политику и бизнес.

— Тидж О'Брайан был одним из них? — спросила я, чувствуя, как смазанный маслом тост превращается в маленький твердый комок в моем желудке. Джейми рассказал мне, что случилось с О'Брайанами, и я видела лицо Роджера по его возвращении.

Джейми кивнул, не отрывая взгляд от пирога.

— Здесь на сцену выходит Арвин Ходжепайл, — сказал он, свирепо откусывая очередной кусок. Ходжепайл, ловко избежавший тюремного заключения в британской армии, поскольку его считали погибшим во время пожара на складах в Кросс-Крике, стал зарабатывать на жизнь различными, сомнительного характера, способами. А так как рыбак рыбака видит издалека, в итоге, вокруг него собралась небольшая банда единомышленников головорезов.

Банда поначалу занялась довольно простым делом: грабила всех, кто попадался им на пути, совершала вооруженные нападения на таверны и тому подобное. Однако такого рода поведение непременно привлекает внимание, и из-за различных констеблей, шерифов, Комитетов Безопасности, и прочих, встречавшихся им на пути, бандиты покинули насиженное место и отправились в горы, где бы могли найти уединенные поселения и фермы. Они также стали убивать своих жертв, дабы избавиться от неудобств узнавания и преследования.

— Или большинство из них, — пробормотал Йен. Он внимательно разглядывал наполовину съеденное яйцо, которое держал в руке, а затем вернул его обратно в тарелку.

За время армейской службы в Кросс-Крике Ходжепайл наладил разнообразные контакты с речными торговцами и контрабандистами на побережье. Кое-кто из них промышлял мехами, остальные же брались за любое дело, приносящее прибыль.

— И тут их осенило, — сказал Джейми, сделав глубокий вдох, — что девочки, женщины и мальчики-подростки могут быть гораздо прибыльней, чем что-либо другое — за исключением виски, возможно, — уголок его рта дернулся, но не от улыбки.

— Наш мистер Браун настаивает, что не имел к этому никакого отношения, — добавил Йен, циничным тоном. — А также его брат или их Комитет.

— А как же тогда Брауны спутались с бандой Ходжепайла? — спросила я. — И что они делали с людьми, которых похищали?

В ответ на первый вопрос я услышала, что это был благополучный исход неудачного ограбления.

— Помнишь бывшую хижину Аарона Бёрдсли?

— Еще бы не помнить, — сказала я, рефлекторно сморщив нос, вспоминая о том ужасном свинарнике, затем резко вскрикнула и прижала ладони к своему разбитому придатку.

Джейми взглянул на меня и вновь поместил кусок хлеба на вилку, чтобы поджарить.

— Ну, так вот, — продолжил он, не обращая внимания на мои протесты, что я была сыта. — Брауны, конечно же, присвоили ее себе, после того, как удочерили ту малышку. Они привели хижину в порядок, заново снабдили всем необходимым и продолжили использовать, как торговый пост.

Индейцы чероки и катауба давно, еще с тех пор, когда Аарон Бёрдсли управлял торговлей с индейцами, привыкли приходить в это место, каким бы кошмарным оно ни было, и потому продолжили вести дела с новыми хозяевами — очень полезное и доходное приобретение для всех сторон.

— Что и увидел Ходжепайл, — вставил Йен. Банда Ходжепайла, с их обычными незамысловатыми методами ведения бизнеса, напала на место, застрелила семейную пару служащих, и принялась систематически опустошать торговый пост. Одиннадцатилетняя дочь убитых, по счастливой случайности находившаяся в амбаре, когда произошло нападение, незаметно выскользнула, вскочила на мула и во весь опор помчалась в Браунсвилль за помощью. К счастью, она встретила Комитет Безопасности, возвращавшийся с какого-то задания, и привела их, как раз вовремя, чтобы противостоять бандитам.

Далее произошло то, что в последующие годы будет называться "мексиканский тупик". Брауны окружили дом. Ходжепайл, однако, держал в заложницах Алисию Бёрдсли Браун — двухлетнюю девочку, являвшуюся законной владелицей фактории, и которую Брауны удочерили после смерти ее предполагаемого отца.

У Ходжепайла было достаточно провизии и оружия внутри торгового поста, чтобы выдержать длительную, в несколько недель, осаду. Брауны не горели желанием поджигать свое ценное имущество, чтобы выкурить их оттуда, или рисковать жизнью девочки, взяв место штурмом. Через пару дней, в течение которых стороны обменивались спорадическими выстрелами, а члены Комитета становились все более раздраженными необходимостью ночевать в лесу вокруг фактории, был поднят флаг перемирия из верхнего окна дома, и Браун вошел внутрь на переговоры с Ходжепайлом.

Результатом переговоров стало подозрительного рода объединение. Банда Ходжепайла продолжит заниматься своими грязными делишками, держась подальше от поселений под протекторатом Браунов, однако должна будет свозить свою преступную наживу в торговый пост, откуда будет незаметно сбываться, а головорезы Ходжепайла получают львиную долю наживы.

— Наживы, — сказала я, принимая свежий, смазанный маслом, тост из рук Джейми. — Это... ты имеешь в виду пленников?

— Иногда, — его губы плотно сжались, когда он наливал в кружку сидр и протянул мне. — Все зависело от того, где они находились. Если пленных захватывали в горах, то некоторых из них через факторию продавали индейцам. Тех, кого хватали на равнине, они продавали речным пиратам, или везли на побережье, чтобы продать в Вест-Индию — это была самая лучшая выручка, ага? За четырнадцатилетнего парня можно выручить сотню фунтов, не меньше.

Мои губы онемели, и не только от сидра.

— Как давно это продолжается? — потрясенно спросила я. — Скольких продали? — дети, юноши, девушки, вырванные из своих домов и хладно­кровно проданные в рабство. И никого уже не найдешь. Даже если бы им каким-то образом удалось сбежать, то им просто некуда — не к кому — вернуться.

Джейми вздохнул. Он выглядел смертельно уставшим.

— Браун не знает, — тихо произнес Йен. — Он говорит... Он говорит, что не имел к этому отношения.

— Черта с два он не имел, — воскликнула я, вспышка ярости мгновенно затмила ужас. — Он был с Ходжепайлом, когда они пришли сюда. Он знал, что они собирались забрать виски. И он, должно быть, уже был с ними прежде, когда они... занимались другими вещами.

Джейми кивнул.

— Он утверждает, что пытался убедить их не забирать тебя.

— Да, пытался, — коротко сказала я. — А затем пытался заставить их убить меня, чтобы я не смогла рассказать тебе, что он с ними заодно. И потом он, мать его, собственноручно собирался утопить меня! Полагаю, этого он тебе не рассказал.

— Нет, не рассказал, — Йен обменялся коротким взглядом с Джейми, и я увидела пробежавшее между ними безмолвное соглашение. До меня вдруг дошло, что я сейчас невольно решила дальнейшую судьбу Лайонела Брауна. Если и так, то я не была уверена, что чувствовала свою вину за это.

— Что... Что ты намереваешься сделать с ним? — спросила я.

— Думаю, что, возможно, повешу его, — ответил Джейми после короткой паузы. — Но у меня еще есть вопросы, которые требуют ответа. И я должен подумать, как лучше всего уладить дело. Не беспокойся, Сассенах, ты его больше не увидишь.

Сказав это, он встал и потянулся, скрипя мышцами, затем подвигал плечами, приводя себя в тонус с глубоким вздохом. Он подал мне руку и помог подняться.

— Иди в кровать, Сассенах, я скоро поднимусь к тебе. Мне только сперва нужно переброситься парой слов с Йеном.

* * *

ГОРЯЧИЙ ТОСТ С МАСЛОМ, сидр и наша беседа мгновенно заставили меня почувствовать себя лучше. Однако я так устала, что с трудом поднималась наверх по лестнице, и была вынуждена сесть на кровать, покачиваясь с помутненным взглядом, в надежде собраться с силами, чтобы снять с себя платье. Прошло некоторое время, прежде чем я заметила Джейми, замешкавшегося у двери.

— Эм?.. — слабо выдавила я.

— Я не знаю, хочешь ли ты, чтобы я был с тобой этой ночью? — неуверенно спросил он. — Если тебе хочется отдохнуть в одиночестве, я могу занять постель Джозефа. Или, если пожелаешь, могу спать рядом с тобой, на полу.

— О, — невыразительно произнесла я, пытаясь оценить предложенные альтернативы. — Нет. Останься. Ложись со мной, я хотела сказать, — откуда-то из глубины усталости, мне удалось выдавить что-то наподобие улыбки. — Ты, по крайней мере, можешь согреть для меня постель.

На его лице мелькнуло очень странное выражение, и я моргнула, не будучи уверена, что вообще заметила его. И все же, я заметила. На его лице отражалось одновременно смущение и тревожная веселость — и где-то в глубине всего этого, своеобразный взгляд, который появлялся у него, когда он собирался рискнуть: героическая покорность.

— Ты чем, скажи на милость, занимался? — спросила я, настолько удивившись, что это вывело меня из оцепенения.

Смущение явно одерживало верх: кончики его ушей покраснели, а на щеках стал проявляться румянец, даже в тусклом свете тонкой свечи, которую я поставила на стол.

— Я не собирался рассказывать тебе, — пробормотал он, стараясь избегать моего взгляда. — Я заставил малыша Йена и Роджера Мака поклясться, что они будут хранить молчание.

— О, они молчали как в гробу, — заверила я его. Хотя это заявление, возможно, объясняло случайный странный взгляд Роджера некоторое время назад. — Что происходит?

Он вздохнул и поцарапал носком ботинка по полу.

— Ну, ладно. Это Tsisqua, понимаешь? Он подразумевал это как знак гостеприимства, в первый раз, но потом, когда Йен сказал ему... в общем, это было не самое лучшее, что можно было придумать, при тех обстоятельствах, разве что... И когда мы пришли во второй раз, они снова были там, уже другая пара, и когда я попытался заставить их уйти, они сказали, что Птица велел им сказать, что это дань уважения моей клятве, иначе какая польза от клятвы, если ничего не стоит ее сдержать? И черт меня побери, если я знаю, или он действительно подразумевает это, или лишь думает, что либо я сломаюсь, и он навсегда одержит надо мной верх, либо я привезу ему оружие, только чтобы это все прекратилось так или иначе — или он просто потешается за мой счет? Даже Йен не может сказать, какая из версий правдива, а если уж он...

— Джейми, — сказала я. — О чем ты говоришь?

Он бросил на меня короткий взгляд и снова отвел глаза.

— А... О голых женщинах, — выпалил он и стал красным, как новая фланель.

Я на мгновение уставилась на него. В ушах все еще немного звенело, но со слухом у меня все было в порядке. Я указала на него пальцем — очень осторожно, так как все мои пальцы все еще были опухшими и израненными.

— Ты, — сказала я размеренным тоном, — подойти сюда сейчас же. Садись вот здесь, — я указала на кровать рядом с собой, — и расскажи мне с чувством, с толком, с расстановкой, чем ты таким занимался.

Он рассказал, и в результате, пять минут спустя, я лежала, распластавшись на кровати, визжа от смеха, постанывая от боли в сломанных ребрах, и со слезами беспомощности, струившимся по моим вискам прямо в уши.

— О, Боже, о, Боже, о, Боже, — причитала я, задыхаясь от хохота. — Ой, я не могу. Я больше не выдержу. Помоги мне сесть, — я протянула руку, вскрик­нув от боли, когда его пальцы сжали мою разодранную кисть, но, в конце концов, поднялась, наклонилась вперед, прижав к животу подушку, и сжимала ее сильней каждый раз, когда очередной приступ смеха сотрясал мое тело.

— Рад, что тебе кажется это смешным, Сассенах, — очень сухо произнес Джейми. Он уже кое-как пришел в себя, но лицо по-прежнему украшал румянец. — Ты уверена, что у тебя не приступ истерии?

— Абсолютно, — я втянула носом воздух, вытирая глаза влажным льняным носовым платком, затем фыркнула с безудержным весельем. — Ох! Ой, Господи, как больно.

Вздохнув, он налил в чашку воды из фляжки, стоявшей на столике у кровати, и придерживал, пока я делала несколько глотков. Вода была холодной, но застоявшейся и несвежей; я подумала, она, должно быть, стояла там с тех пор, как...

— Ну ладно, — сказала я, отмахиваясь от чашки, и очень аккуратно вытирая влагу со своим губ. — Я в порядке, — я делала мелкие вдохи, чувствуя, как сердце начинает замедляться. — Что ж, ладно. Зато теперь я знаю, почему ты возвращался из деревни чероки в таком возбуждении... — я почувствовала, как внутри просыпается неуправляемый хохот, и склонилась вперед, постанывая, чтобы подавить его. — Ох, Иисус твою Рузвельт, Христос. А я-то думала, что это из-за мыслей обо мне у тебя появлялась такая сумасшедшая страсть.

Теперь фыркнул он, хотя несколько мягко. Он поставил чашку, встал и откинул назад покрывало. Затем посмотрел на меня чистым, искренним взглядом.

— Клэр, — сказал он довольно нежно, — это и была ты. Это всегда была ты, и всегда будешь ты. Забирайся в кровать и гаси свечу. Как только я закрою ставни, погашу очаг и запру дверь, я приду и согрею тебя.

* * *

— УБЕЙ МЕНЯ, — глаза Рэндалла лихорадочно горели. — Убей меня, — сказал он. — Желание моего сердца.

Он резко проснулся, слыша, как слова эхом отдаются в голове, видя глаза, смоченные дождем волосы, лицо Рэндалла, мокрое как у утопленника.

Он отчаянно потер рукой собственное лицо и удивился, почувствовав сухую кожу, а борода была всего лишь тенью. Ощущение влаги и зудящего налета месячной щетины все еще было настолько сильным, что он встал, и инстинктивно бесшумными шагами подошел к окну, где сквозь узкие щели ставень пробивался лунный свет. Он налил немного воды в тазик, передвинул его на свет и заглянул внутрь, чтобы избавиться от затянувшегося ощущения, что он был кем-то другим и в другом месте.

Лицо в отражении было не более чем безликий овал, но гладко выбритый и с ниспадающими свободно на плечи волосами, не завязанными для битвы. И вместе с тем, казалось, это лицо чужака.

Расстроенный, он оставил воду в тазике и через мгновение мягко юркнул обратно в кровать.

Она спала. Он даже не вспомнил о ней, когда проснулся, но сейчас ее вид привел его в чувство. Это лицо он знал, даже изуродованное и опухшее.

Он положил руку на остов кровати, успокоенный твердостью древесины. Иногда он просыпался, и сон оставался вместе с ним, а реальный мир исчезал в призрачной дымке. Иногда он боялся, что сам превратился в призрака.

Но постель обдавала кожу холодком, а тепло Клэр подтверждало реальность. Он коснулся ее, и она повернулась к нему спиной, свернувшись калачиком у него в руках с легким стоном удовольствия, прижав к нему круглые крепкие ягодицы.

Она снова мгновенно заснула; на самом деле, даже не просыпалась. У него появилось сильное желание разбудить ее, заставить ее говорить с ним — только, чтобы быть полностью уверенным, что она может видеть и слышать его. Но он лишь крепко сжимал ее, и поверх ее кудрявых волос неотрывно следил за дверью, словно она может открыться и впустить Джека Рэндалла, насквозь промокшего, со стекающей по телу водой.

"Убей меня, — сказал он, — Желание моего сердца".

Его сердце медленно стучало, отдаваясь в ухе, прижатом к подушке. Временами, он мог заснуть, слушая этот стук, умиротворенный монотонным, мясистым стуком. А бывали ночи, как сегодня, когда он слышал мертвенную тишину между ударами — ту самую тишину, которая терпеливо ожидает всех людей.

Он набросил на себя одеяло, но затем сбросил его, укрыв лишь Клэр, а свою спину оставив открытой холодному воздуху спальни, чтобы он не смог в тепле ускользнуть в сон и снова вернуться к ужасному видению. Пусть сон сражается за него с холодом, и, наконец, вытащит его из пропасти сознания, чтобы кануть в Лету.

Потому, что он не хотел знать, что Джек Рэндалл подразумевал под своими словами.

Глава 32. ПОВЕШЕНИЕ ЧЕРЕСЧУР ХОРОШО.

НАУТРО МИССИС БАГ вернулась на кухню, и воздух наполнился теплыми ароматными запахами готовящейся пищи. Она казалась вполне такой же, как обычно, и кроме короткого взгляда на мое лицо и недовольного цоканья, не собиралась приставать с пустяками. Либо она была чувствительнее, чем я думала, либо Джейми перебросился с ней парой слов.

— Вот, a muirninn, ешьте, пока горячее, — миссис Баг переложила из большого блюда порцию рагу из индейки на мою тарелку и проворно накрыла сверху яичницей.

Я поблагодарила кивком и взяла вилку с полным отсутствием энтузиазма. Моя челюсть все еще оставалась настолько опухшей, что поглощение еды было медленным и болезненным занятием.

Я благополучно справилась с яичницей, хотя очень сильный, масляный запах жареного лука забивал ноздри. Откусив маленький кусочек картофеля, я размяла его о верхнее нёбо, надавив языком, вместо того, чтобы жевать, а затем смыла внутрь, сделав глоток кофе.

Скорее в надежде отвлечься, чем потому, что я действительно хотела знать, я спросила:

— И как поживает мистер Браун этим утром?

Она поджала губы и отшвырнула кухонную лопатку с жареной картошкой так, будто в ней находились мозги Брауна.

— Далеко не так плохо, как он того заслуживает, — сказала она. — Повешение — чересчур хорошо для него, а он сам не более чем отвратительная куча навоза, кишащая червями.

Я выплюнула кусок картофеля, который разминала во рту, и сделала еще один поспешный глоток кофе. Он достиг желудка и устремился обратно вверх. Я оттолкнула скамью и подскочила к двери, выбежав как раз вовремя, чтобы вырвать содержимое желудка прямо на кусты ежевики, изрыгая кофе, желчь и яичницу.

Я смутно осознала присутствие миссис Баг, обеспокоенно стоявшей в дверях, и жестом сделала ей знак удалиться. Она заколебалась на мгновение, но затем снова вернулась внутрь, когда я выпрямилась и направилась к колодцу.

Все внутри моей головы имело запах кофе и желчи, а носовые пазухи неимоверно жгло. Мне казалось, будто мой нос стал снова кровоточить, но когда я осторожно коснулась его, то обнаружила, что это не так. Бережное ополаскивание водой освежило мой рот и немного помогло избавиться от противного вкуса — но ничто не смогло заглушить панику, охватившую меня из-за появившейся тошноты.

У меня появилось внезапное, отчетливое и совершенно дикое ощущение, что я лишилась кожи. Мои ноги затряслись, и, не обращая внимания на щепки, я села на пень, на котором мы рубили дрова для растопки.

"Я не могу, — подумала я. — Я просто не могу".

Я сидела на колоде для рубки, не находя в себе силы, чтобы встать. Я могла чувствовать матку, очень отчетливо. Маленькая, округлая тяжесть в основании моего живота, слегка выпуклая и довольно болезненная.

"Ничего, — подумала я, собравшись с духом. — Совершенно нормально. Это обычное ощущение в определенные моменты моего цикла. И после того, что мы делали, Джейми и я... ну, чертовски не удивительно, что я все еще ощущала бурю внутри". Правда, у нас ничего не было прошлой ночью. Я не хотела ничего, кроме как находится в надежных объятиях. С другой стороны, я чуть было не надорвала себе живот, смеясь. Легкий смешок вырвался у меня тотчас, как только я вспомнила о признании Джейми. Это отдалось болью в ребрах, но я почувствовала себя немного лучше.

— К черту все! — громко сказала я и поднялась. — Мне есть, чем заняться!

Побуждаемая этим смелым заявлением, я достала свою корзинку и перочинный нож, предупредила миссис Баг о своем уходе и отправилась к Кристи.

Я обследую руку Тома, затем приглашу Мальву сопровождать меня в поисках корней женьшеня и любых других полезных вещей, с которыми мы могли бы столкнуться. Она оказалась способной ученицей, наблюдательной и смышленой, с хорошей памятью на растения. И я собиралась научить ее, изготавливать колонии пенициллина. Сортировка влажного, заплесневелого мусора, возможно, была бы успокоительной. Я мысленно подавила легкое ощущение подступающей тошноты и подставила свое разбитое лицо утреннему солнцу.

И я также не собиралась волноваться о том, что именно Джейми намерен сделать с Лайонелом Брауном.

Глава 33. В КОТОРОЙ МИССИС БАГ БЕРЕТ ДЕЛО В СВОИ РУКИ.

СЛЕДУЮЩИМ УТРОМ я почувствовала себя значительно лучше. Мой желудок успокоился, и я с волнением ощутила прилив жизненных сил; что было хорошо, поскольку, несмотря на все предупреждения, которые Джейми сделал миссис Баг, по поводу суеты вокруг меня, они явно не подействовали.

Повреждения меньше причиняли боль, и мои руки почти вернулись к нормальному состоянию, но я по-прежнему чувствовала себя крайне утомленной. И, по правде говоря, была рада положить ноги на скамью и принять от кого-нибудь принесенную чашечку кофе (запасы чая почти иссякли, и не было никаких шансов пополнить их в ближайшие годы) и тарелку рисового пудинга с изюмом.

— И вы точно уверены, что ваше лицо снова станет выглядеть как лицо, не так ли? — миссис Баг подала мне свежую булочку, пропитанную маслом и медом, и с сомнением глядела на меня, поджав губы.

Я испытала искушение спросить ее, на что передняя часть моей головы похожа в данный момент, но была совершенно уверена, что не хочу слышать ответ. Вместо этого, я ограничилась коротким "Да" и попросила еще кофе.

— Я знавала одну женщину в Киркалди. Однажды ее пнула в лицо корова, — сказала она, по-прежнему критически рассматривая меня, наполняя чашку кофе. — Она потеряла свои передние зубы, бедняжка, и ее нос с тех пор смотрел в сторону, вот так, — в качестве иллюстрации, она отодвинула указательным пальцем свой маленький круглый нос в сторону, одновременно пряча верхнюю губу за нижней, чтобы изобразить беззубость.

Я осторожно потрогала переносицу собственного носа, но она была обнадеживающе прямой, хотя все еще опухшей.

— А еще был Уильям МакКри из Балгауни, он сражался вместе с моим Арчи при Шерифсмуире. Оказался на пути английского штыка, который снес ему половину челюсти и большую часть носа! Арчи говорил, можно было сразу смотреть ему прямо в глотку и внутрь черепа, но он жил. На жидкой каше, в основном, — добавила она, — и виски.

— Какая прекрасная идея, — сказала я, отложив надкушенную булочку. — Я, пожалуй, пойду и налью себе немного.

Неся свою чашку, я сбежала по коридору в свою хирургическую так быстро, как только могла. Сопровождаемая выкрикиваемыми вслед воспоминаниями о Доминике Малруни, ирландце, который, будучи трезвым, как стекло, врубился лицом прямо в двери церкви в Эдинбурге...

Я закрыла за собой дверь хирургической, открыла окно и вылила остатки кофе наружу, затем взяла с полки бутылку и наполнила свою чашку до краев.

Я собиралась расспросить миссис Баг о состоянии здоровья Лайонела Брауна, но... Вероятно, это может подождать. Я обнаружила, что мои руки снова дрожат, и прижала их ладонями к столу на мгновение, чтобы успокоить перед тем, как я смогу взять чашку.

Я сделала глубокий вдох и глотнула виски. Еще. Да, так лучше.

Небольшие волны беспричинной паники до сих пор неожиданно накатывали на меня. Этим утром не было ни одной, и я очень надеялась, что они ушли полностью. Видимо, еще нет.

Я пригубила виски, смахнула холодный пот, проступивший на висках, и оглянулась вокруг с целью найти себе какое-нибудь занятие. Мы с Мальвой запустили новую партию пенициллина днем раньше, приготовили свежую настойку посконника и кандыка, а также немного мази из горечавки. Поиски дела закончились тем, что я перелистывала свою большую черную тетрадь, потягивая виски и останавливаясь на страницах, подробно описывающих ужасные осложнения при родах.

Я осознала, что делаю, но, казалось, была не в состоянии остановиться. Я не беременна. Я была уверена в этом. И все же, чувствовала, что матка моя была уязвленной, воспаленной, и все мое существо выбито из равновесия.

О, там была забавная вещь: одна из записей Дэниэла Роулингса описывала рабыню средних лет, страдавшую от ректо-вагинального свища, ставшего причиной постоянного небольшого количества фекальной массы, проса­чивавшейся через вагину.

Подобные свищи появлялись в результате осложнений при родах и были наиболее распространены среди очень молодых девушек. Когда напряжение в затяжных родах часто становится причиной таких разрывов, — или среди пожилых женщин, ткани которых с возрастом становятся менее эластичными. Конечно, у пожилых женщин подобное повреждение вполне вероятно сопровождалось полной деформацией промежности, позволяющей матке, уретре и, возможно, анусу, для ровного счета — опуститься сквозь тазовое дно.

— Какая чрезвычайная удача, что я не беременна, — произнесла я вслух, решительно захлопывая журнал. Пожалуй, я бы пробежалась еще раз по "Дон Кихоту".

В целом, было большим облегчением, когда, как раз перед полуднем, в дверь постучала Мальва Кристи.

Она бросила быстрый взгляд на мое лицо, но, как и днем раньше, просто без комментариев приняла мою внешность.

— Как рука твоего отца? — спросила я.

— О, прекрасно, мэм, — быстро ответила она. — Я наблюдала, как вы сказали, но нет ни кровотечения, ни гноя, только небольшое покраснение возле надреза. Я заставила его шевелить пальцами, как вы велели, — добавила она, на ее щеках на мгновение появились ямочки. — Он не хотел, и вел себя так, будто я тыкала в него шипами, но сделал это.

— Вот умница! — сказала я и похлопала ее по плечу, что заставило ее зардеться от удовольствия. — Я думаю, это заслуживает бисквита с медом, — добавила я, обратив внимание на восхитительный аромат выпечки, который доносился по коридору из кухни в течение последнего часа. — Пойдем.

Однако когда мы вышли в коридор и повернули в направлении кухни, я услышала странный шум позади нас. Своеобразный стук или волочение снаружи, как будто какое-то крупное животное тяжело перемещалось через настил из досок на веранде.

— Что это? — спросила Мальва, встревожено оглядываясь через плечо.

Громкий стон был ей ответом и "бах!", сотрясший входную дверь, как будто что-то упало прямо возле нее.

— Мария, Иосиф и святая церковь! — миссис Баг выскочила из кухни, крестясь. — Что там?

Мое сердце бешено застучало, и во рту пересохло. Что-то большое и темное заслонило полоску света под дверью, и ясно слышалось хрипящее дыхание вперемешку со стонами.

— Ладно, что бы это ни было, оно болеет или ранено, — сказала я. — Отойдите, — я вытерла руки о свой фартук, сглотнула, направилась вперед и распахнула дверь.

В первое мгновение я не узнала его; он был не более чем горой плоти, всклокоченных волос, неопрятной одежды, вымазанной грязью. Но затем он с трудом поднялся на одно колено и поднял голову, задыхаясь, обращая ко мне мертвенно-бледное лицо, отмеченное синяками и лоснящееся от пота.

— Мистер Браун? — сказала я, не веря своим глазам.

Его взгляд был остекленевшим; я не была уверена, что он на самом деле видел меня, но он точно узнал мой голос, поскольку ринулся вперед, едва не свалив меня с ног. Я предусмотрительно отступила назад, но он схватил меня за ногу и удерживал, выкрикивая:

— Пощадите! Мистрис, будьте милосердны ко мне, умоляю!

— Что во имя всего... отпустите. Отпустите, говорю! — я дергала ногой, пытаясь отделаться от него. Но он прицепился, как моллюск, и продолжал кричать "Пощадите!" каким-то хриплым, отчаянным скандированием.

— О, угомонись, парень, — сердито сказала миссис Баг. Оправившись от шока, вызванного его появлением, она, казалось, ничуть не была взволнованна его видом, хотя в значительной степени раздражена этим.

Лайонел Браун не замолчал, но продолжал просить меня о пощаде, игнорируя мои попытки утихомирить его. Все это прервала миссис Баг, наклоняясь позади меня с большим молотком для мяса в руке и ловко припечатав им мистера Брауна по голове. Его глаза закатились назад, и он упал вниз лицом, больше не сказав ни слова.

— Я так сожалею, миссис Фрейзер, — оправдываясь, сказала миссис Баг. — Я не представляю, как он выбрался, не говоря уже о том, как проделал весь этот путь!

Я тоже не знала, как он выбрался, но было совершенно ясно, как он оказался здесь — он приполз, волоча свою сломанную ногу. Его руки и ноги были исцарапаны и кровоточили, его штаны превратились в лохмотья, и весь он был покрыт пятнами грязи, полностью облеплен травой и листьями.

Я наклонилась и вытащила лист вяза из его волос, пытаясь придумать, какого черта делать с ним. Это было, впрочем, очевидно.

— Помогите мне перенести его в хирургическую, — сказала я, вздыхая и наклоняясь, чтобы взять его под руки.

— Вы не можете сделать этого, миссис Фрейзер! — миссис Баг была возмущена. — Сам был крайне категоричен по этому поводу; вы не должны беспокоиться об этом мерзавце, сказал он, не должны даже краем глаза видеть этого человека!

— Ну, боюсь, немного поздно не замечать его, — сказала я, дергая изо всех сил неподвижное тело. — Мы не можем просто оставить его лежать на крыльце, не так ли? Помогите мне!

Миссис Баг, казалось, не видела серьезных причин, почему мистеру Брауну не следует и дальше лежать на крыльце, но когда Мальва — которая в течение этой суматохи вжималась в стену, широко раскрыв глаза — подоспела на выручку, миссис Баг со вздохом сдалась, опуская свое оружие и предлагая помощь.

Он вернулся в сознание к тому времени, как мы подняли его на хирургический стол, и стонал:

— Не дайте ему убить меня... пожалуйста, не дайте ему убить меня!

— Вы можете помолчать? — сказала я, основательно рассердившись. — Дайте мне осмотреть вашу ногу.

Никто не усовершенствовал мою первоначальную грубую работу по накладыванию шины, и его путешествие из жилища Багов не принесло ему ничего хорошего; кровь сочилась сквозь повязку. Я была откровенно удивлена, что у него получилось это перемещение, учитывая другие его повреждения. Его плоть была холодной, и дыхание — неглубоким, но его не сильно лихорадило.

— Не могли бы вы принести мне немного воды, пожалуйста, миссис Баг? — попросила я, осторожно ощупывая сломанную конечность. — И, возможно, чуть-чуть виски? Ему понадобится что-то от шока.

— Нет, — ответила миссис Баг, бросая на пациента взгляд, полный неприязни. — Мы должны были бы просто избавить мистера Фрейзера от необходимости иметь дело с этим gobshite, если ему недостает вежливости, чтобы помереть самостоятельно, — она все еще держала при себе молоток и подняла его в угрожающей манере, заставив мистера Брауна съежиться и вскрикнуть, поскольку движение потревожило его сломанное запястье.

— Я схожу за водой, — сказала Мальва и исчезла.

Игнорируя мои попытки заняться его повреждениями, мистер Браун схватил мое запястье здоровой рукой, его хватка была неожиданно крепкой.

— Не дайте ему убить меня, — прохрипел он, уставившись на меня налитыми кровью глазами. — Пожалуйста, умоляю вас!

Я колебалась. Я точно не забыла о существовании мистера Брауна, но я более или менее подавила воспоминание об этом за последние сутки или около того. Я была только счастлива не думать о нем.

Он увидел мои сомнения и облизал губы для новой попытки.

— Защитите меня, миссис Фрейзер, умоляю вас! Вы — единственная, кого он послушает!

С небольшим усилием я отцепила его руку от своего запястья.

— Почему, собственно, вы думаете, что кто-то хочет убить вас? — спросила я осторожно.

Браун не засмеялся, но его рот мучительно искривился.

— Он сказал, что сделает это. Я не сомневаюсь в нем, — он выглядел сейчас немного успокоившимся и сделал глубокий дрожащий вздох. — Пожалуйста, миссис Фрейзер, — сказал он почти беззвучно. — Я умоляю вас, защитите меня.

Я взглянула на миссис Баг и прочитала правду в ее сложенных руках и поджатых губах. Она знала.

В этот момент, быстро вошла Мальва: чаша горячей воды в одной руке, бутылка виски — в другой.

— Что я должна делать? — спросила она, запыхавшись.

— Ээ... в шкафу, — ответила я, пытаясь собраться с мыслями. — Ты знаешь, как выглядит окопник... и посконник? — я удерживала запястье Брауна, автоматически отмеряя его пульс. Он зашкаливал.

— Ага, мадам. Мне сделать немного настоя? — она поставила бутылку и чашку и уже шарила в шкафу.

Я встретилась глазами с Брауном, пытаясь сохранять бесстрастие.

— Вы бы убили меня, если бы смогли, — сказала я очень сдержанно. Мой собственный пульс стал почти таким же быстрым, как его.

— Нет, — ответил он, но его взгляд ускользнул от моего. Только на секунду, но ускользнул. — Нет, я бы никогда!

— Вы говорили Х-Ходжепайлу убить меня, — мой голос запнулся на имени, и волна ярости внезапно выросла во мне. — Вы знаете, что говорили!

Его левое запястье, похоже, было сломано, и никто не вправил его; плоть опухла, потемнела от кровоподтеков. Но, даже несмотря на это, он положил свою свободную руку поверх моих, настойчивый в желании убедить меня. Его запах был прогорклым, острым и диким, как...

Я вырвала свою руку, отвращение расползалось по моей коже, словно полчище многоножек. Я вытерла ладонь о фартук, пытаясь сдержать рвоту.

Это не мог быть он. Я была почти уверена в этом. Из всех мужчин, это не мог быть он; он сломал ногу днем. Не было никакой возможности, чтобы он мог быть той тяжелой, неотвратимой, толкающейся, зловонной близостью в ночи. И хотя я чувствовала, что это был именно он, и сглатывала желчь, моя голова внезапно закружилась.

— Миссис Фрейзер? Миссис Фрейзер! — Мальва и миссис Баг заговорили одновременно, и до того, как я поняла, что, на самом деле, происходит, миссис Баг усадила меня на табурет, удерживая в вертикальном положении, и Мальва стремительно прижала чашку виски к моим губам.

Я выпила, закрыв глаза, пытаясь поскорее раствориться в чистом, пикантном аромате и обжигающем вкусе напитка.

Я вспомнила гнев Джейми в ту ночь, когда он привез меня домой. Будь тогда Браун с нами в комнате, без сомнения, Джейми убил бы его. Поступил бы он так же сейчас, на холодную голову? Я не знаю. Браун определенно был уверен, что да.

Я могла слышать рыдания Брауна — тихие, безнадежные звуки. Я проглотила остатки виски, оттолкнула чашку и выпрямилась, открыв глаза. К моему смутному удивлению, я тоже плакала.

Я встала и вытерла лицо фартуком. От него успокаивающе пахло сливочным маслом, корицей и яблочным муссом, и этот запах утихомирил мою тошноту.

— Чай готов, миссис Фрейзер, — прошептала Мальва, касаясь моего рукава. Ее глаза были сосредоточены на Брауне, жалко съежившемся на столе. — Выпьете его?

— Нет, — сказала я. — Отдай это ему. Затем принеси мне немного перевязочного материала — и иди домой.

Я понятия не имела, что хотел сделать Джейми; я понятия не имела, что могла бы сделать я, когда обнаружу его намерение. Я не знала, что думать или чувствовать. Единственная вещь, которую я знала наверняка, состояла в том, что передо мной был травмированный человек. В настоящий момент этого должно было быть достаточно.

* * *

НА НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ я заставила себя забыть, кем он был. Запретив ему говорить, я стиснула зубы и полностью погрузилась в работу. Он всхлипнул, но вел себя тихо. Я очищала, перевязывала, приводила его в порядок, оказывая беспристрастную помощь. Но когда дела завершились, я по-прежнему оставалась с этим человеком и ощущала нарастающее отвращение каждый раз, когда прикасалась к нему.

В конце концов, я закончила и отошла, чтобы умыться, тщательно оттирая свои руки тряпкой, смоченной в скипидаре и спирте, вычищая каждый ноготь, несмотря на болезненность. Я осознала, что веду себя так, будто он был источником какой-то мерзкой заразы. Но не могла остановиться.

Лайонел Браун наблюдал за мной с опаской.

— Что вы намереваетесь делать?

— Я пока не решила, — это было более или менее правдой. Это не было следствием обдуманного решения, но план моих действий — или его отсутствие — был определен. Джейми, черт его возьми, был прав. Хотя я не видела причин, чтобы сообщить Лайонелу Брауну об этом. Не сейчас.

Он открыл рот, без сомнения, чтобы умолять меня и дальше, но я остановила его резким жестом.

— С вами был человек по имени Доннер. Что вы знаете о нем?

Чего бы он ни ожидал, но точно не этого. Его челюсть немного отвисла.

— Доннер? — повторил он, выглядя сбитым с толку.

— Не смейте рассказывать мне, что не помните его, — сказала я, мое волнение заставило меня звучать неистово.

— О, нет, мэм, — торопливо заверил он меня. — Я помню его хорошо — очень хорошо! Что... — его язык коснулся трещины в углу рта, — что вы хотите знать о нем?

Главная вещь, которую я хотела знать — мертв он или нет, но Браун почти наверняка не был в курсе.

— Можете начать с его полного имени, — предложила я, осторожно садясь возле него, — и пойдем дальше.

В конечном счете, Браун знал немногим более о Доннере, нежели его имя, — которое, как он сказал, было Вендиго.

— Что? — спросила я скептически, но Браун не нашел в этом ничего странного.

— Именно так он назвался, — ответил он, уязвленный моим сомнением. — Это ведь индейское?

Да, индейское. Именно так, если быть точным, звали чудовище из мифологии одного из североамериканских племен, — я не могла вспомнить, какого. Класс Брианны в средней школе однажды готовил блок по мифам коренных американцев, и каждый ребенок обязан был объяснить и проиллюстрировать отдельную историю. Бри выбрала Вендиго.

Я вспомнила это только из-за сопровождающего рисунка, нарисованного ею, который завладел мною на некоторое время. Он был выполнен в реверсивной технике, — основа картинки сделана белой пастелью, проглядывающей сквозь верхний слой, нарисованный углем. Деревья, стремительно движущиеся туда-сюда в вихре снега и ветра, оборванные листья и летящие иглы, в пространстве между ними — ночь. Рисунок передавал ощущение сиюминутности, дикости и движения. Требовалось несколько мгновений, чтобы увидеть мельком лицо среди ветвей. Я даже вскрикнула и уронила бумагу, к полному удовольствию Бри.

— Я полагаю, да, — сказала я, решительно подавляя воспоминание о лице Вендиго. — Откуда он? Он жил в Браунсвилле?

Он останавливался в Браунсвилле, но лишь на несколько недель. Ходжепайл привел его откуда-то с другими людьми. Браун толком не обратил на него внимания: он не доставлял хлопот.

— Он проживал у вдовы Бодри, — сказал Браун, в его голосе неожиданно прозвучала надежда. — Может быть, он рассказывал ей что-то о себе. Я могу разузнать для вас. Когда отправлюсь домой, — он устремил на меня взгляд, который, как я предположила, должен был означать собачью преданность, но больше был похож на взгляд умирающего тритона.

— Хмм, — сказала я, глядя на него с предельным скептицизмом. — Это мы еще посмотрим.

Он облизал губы, стараясь выглядеть жалобно.

— Не мог бы я получить немного воды, мадам?

Я не считала, что могу дать ему умереть от жажды, но лично я об этом человеке достаточно позаботилась. Я хотела, чтобы он убрался из моей хирургической и с моих глаз, как можно быстрее. Я грубо кивнула и вышла в коридор, зовя миссис Баг принести немного воды.

День был теплым, и я чувствовала неприятное покалывание после работы над Лайонелом Брауном. Без всякого предупреждения прилив жара внезапно поднялся вверх через мою грудь и шею и потек, словно горячий воск, по моему лицу, так что пот выступил за ушами. Бормоча извинения, я оставила пациента на миссис Баг и поспешила на желанный воздух.

Снаружи находился колодец; небольшое углубление, аккуратно обрамленное камнями. Большой черпак из тыквы был втиснут между двумя камнями; я вытащила его и, опустившись на колени, зачерпнула достаточно воды, чтобы попить и ополоснуть свое пылающее лицо.

Горячие приливы сами по себе не были настолько уж неприятными, — скорее, на самом деле, интересными, подобным образом воспринималась беременность — это странное чувство, когда твое собственное тело сделало что-то совершенно непредсказуемое, не в пределах осознанного контроля. Я ненадолго задумалась, а не испытывают ли мужчины похожие ощущения во время эрекции?

В данный момент приливы казались достаточно безобидными. "Конечно, — сказала я себе, — я не могла бы чувствовать горячие волны, если бы была беременна. Или могла?". У меня было смутное воспоминание о том, что гормональные колебания на ранних сроках беременности были вполне способны стать причиной всех типов специфических тепловых явлений. Так же как и менопауза. Я, конечно, подвержена разным видам эмоциональных истерик, которые могли появиться с беременностью, или менопаузой или от того, что я была изнасилована...

— Не будь смешной, Бичем, — сказала я вслух. — Ты знаешь достаточно хорошо, что не беременна.

Озвученная вслух, эта мысль дала мне необычное ощущение: девять частей облегчения, одну часть — сожаления. Ладно, возможно, девять тысяч девятьсот девяносто девять частей облегчения против одной сожаления, — но эта часть все равно оставалась.

Однако, обильный пот, который иногда следовал за горячими приливами, был тем, без чего я вполне могла обойтись. Корни моих волос взмокли, и в то время как холодная вода приятно освежала мне лицо, волны жара по-прежнему окатывали меня, цепляясь, словно льнущая вуаль, к груди, лицу, шее, голове. Охваченная импульсом, я опрокинула половину черпака за корсет, выдыхая с облегчением, по мере того, как ткань впитывала влагу, стекающую между моих грудей и дальше — по животу, щекоча прохладой ноги и капая на землю.

Я выглядела жутко, но миссис Баг не стала бы возражать, и плевать, что подумает чертов Лайонел Браун. Прикоснувшись к вискам концом своего передника, я направилась обратно в дом.

Дверь была приоткрытой, как я ее и оставила. Я толкнула ее, и сильный чистый дневной свет засиял позади меня, освещая миссис Баг, со всей своей силы прижимающую подушку к лицу Лайонела Брауна.

На мгновение я остановилась, моргая, настолько изумленная, что просто не могла поверить своим глазам. Затем с бессвязным криком бросилась вперед и схватила ее за руки.

Она была ужасно сильной и настолько сосредоточилась на том, что делала, что не сдвинулась с места; на лбу выступили вены, а лицо было почти фиолетовым от напряжения. Я резко дергала ее руки, безуспешно пытаясь ослабить хватку, и в отчаянии пихнула ее так сильно, как смогла.

Она покачнулась, потеряв равновесие, и я ухватилась за край подушки, рванув ее в сторону от лица Брауна. Она устремилась назад, намереваясь завершить работу, грубые руки погрузились в массу подушки, исчезая в ней до запястий.

Я отступила на шаг назад и кинулась на нее всем телом. Мы с треском опрокинулись, ударившись об стол, перевернув скамью, и приземлились спутанным клубком на пол, посреди черепков разбитой глиняной посуды и запахов мятного чая и пролитого ночного горшка.

Я вывернулась, задыхаясь, боль от моих сломанных ребер на мгновение парализовала меня. Затем стиснула зубы, отталкивая ее от себя и пытаясь высвободиться из путаницы юбок, вскарабкалась на ноги.

Его рука безвольно свисала, протянувшись со стола, я схватила его за челюсть, запрокинула голову и с жаром прижала свой рот к его губам. Я выдохнула то небольшое количество воздуха, которое у меня было, в его рот, вдохнула и выдохнула снова, все время лихорадочно нащупывая хоть какие-то признаки пульса на его шее.

Он был теплым, кости его челюсти, его плеч были в порядке, — но его плоть была страшно вялой, губы под моими губами сплющивались до неприличия, когда я прижималась и вдыхала, кровь из моих потрескавшихся губ разбрызгивалась вокруг, ослабляя, так или иначе, контакт. И потому я вынуждена была отчаянно всасывать ее, чтобы сохранить губы прижатыми. Я с трудом вдыхала через угол рта, сражаясь с собственными ребрами, за достаточное количество воздуха, чтобы вдохнуть еще раз.

Я почувствовала кого-то сзади — миссис Баг — и пнула ее. Она предприняла попытку схватить меня за плечи, но я увернулась в сторону, и ее пальцы соскользнули. Я быстро повернулась и ударила ее в живот так сильно, как могла, и она осела на пол с громким "ууух!". Не было времени жалеть ее; я вихрем еще раз бросилась к Брауну.

Грудная клетка под моими руками обнадеживающе вздымалась, когда я вдувала воздух, но резко опадала, как только я остановилась. Я отступила назад и крепко ударила обоими кулаками, колотя твердую упругость грудины с достаточной силой, чтобы повредить и мои руки, и плоть Брауна, будь он до сих пор способен воспринимать синяки.

Он не реагировал. Я дула и ударяла, и снова дула, пока проклятый пот не побежал по моему телу ручьем, от чего слипались мои бедра, пока в ушах не зазвенело, а перед глазами не поплыли черные точки от гипервентиляции легких. В конце концов, я остановилась. Я стояла, захлебываясь от глубокого, свистящего дыхания, взмокшие волосы занавесили мое лицо, руки пульсировали в такт ударам моего сердца.

Чертов парень был мертв.

Я вытерла руки о фартук, затем использовала его, чтобы осушить лицо. Мой рот опух, и в нем ощущался вкус крови; я сплюнула на пол. Я испытывала абсолютное спокойствие; в воздухе витало то особенное ощущение, которое часто сопутствует безмолвной смерти. Неподалеку в лесу запричитал королек "тикетл, тикетл, тикетл!".

Я услышала тихое шуршание и обернулась. Миссис Баг подняла скамью и уселась на нее. Она сидела, ссутулившись, сложив руки вместе на коленях, немного нахмурив свое морщинистое лицо, пока она пристально разглядывала тело на столе. Рука Брауна вяло висела, пальцы слегка согнулись, в пригоршню собирая тень.

Его простыня была вся запятнана, что и стало источником запаха ночного горшка. Получается, он умер до того, как я начала свои попытки реанимации.

Очередная волна жара поднялась вверх, обволакивая мою кожу, подобно горячему воску. Я чувствовала запах собственного пота. Я ненадолго закрыла глаза, затем открыла их и повернулась к миссис Баг.

— Почему, скажите на милость, — непринужденно спросила я, — вы это сделали?

* * *

— ОНА СДЕЛАЛА ЧТО? — Джейми непонимающе уставился на меня, затем на миссис Баг, которая сидела за кухонным столом, понурив голову, сцепив руки перед собой.

Не дожидаясь от меня повторения сказанного, он стремительно направился по коридору в хирургическую. Я слышала, как внезапно остановились его шаги. На мгновение воцарилась тишина, а потом понеслись проникновенные гэльские ругательства. Миссис Баг втянула голову в пухлые плечи.

Шаги возвращались, гораздо медленнее. Он вошел и направился к столу, за которым она сидела.

— О, женщина, как ты посмела наложить руки на человека, который был моим? — спросил он очень тихо, по-гэльски.

— Ох, сэр, — прошептала она. Она боялась поднять глаза; она сжалась под собственным чепцом, ее лицо было почти невидимым. — Я... Я не хотела. Правда, сэр!

Джейми взглянул на меня.

— Она задушила его, — повторила я. — Подушкой.

— Я уверен, подобные вещи не происходят без умысла, — сказал он с режущей, словно наточенный нож, интонацией в голосе. — Чего ты добивалась, boireannach, сделав это?

Сутулые плечи начали дрожать от испуга.

— О, сэр, о, сэр! Я знаю, что это было плохо, только... только это все его нечестивый язык. Все время, что я за ним присматривала, он сжимался и трясся, ага, когда вы или кто-то из молодежи приходили говорить с ним, даже Арчи, — но я... — она сглотнула, ее лицо, казалось внезапно опавшим. — Но я всего лишь женщина, он мог говорить о своих намерениях мне, и он говорил. Угрожая, сэр, и ругаясь, так сильно, что прямо беда. Он сказал... он сказал, что его брат придет — он и его люди — освободить его, и утопит всех нас в нашей собственной крови и сожжет все крыши над нашими головами, — ее обвисшие щеки дрожали, когда она говорила, но она нашла в себе силы посмотреть наверх и встретиться глазами с Джейми. — Я знаю, вы никогда не дали бы этому случиться, сэр, и приложила все усилия, чтобы не обращать на него внимания. Но когда он окончательно меня взбесил, я сказала ему, что он помрет задолго до того, как его брат узнает, где он находится. Но потом этот злобный засранец сбежал. Я, правда, не знаю, как это могло произойти, я клянусь, он был не в том состоянии, чтобы даже подняться с кровати, не говоря уже о том, чтобы добраться сюда. Но он смог, и бросился умолять вашу жену, и она приняла его — я бы просто утащила его чертову тушу обратно самостоятельно, но она бы этого не позволила... — она метнула в меня быстрый обиженный взгляд, но тут же вернулась к Джейми, умоляюще воззрившись на него. — И она залатала его, такая милая добрая леди, сэр, и я могла видеть по ее лицу, когда она ухаживала за ним, она осознала, что не выдержала бы видеть его мертвым. И этот идиот тоже это понял, и когда она вышла, он насмехался надо мной, говоря, что он сейчас в безопасности. Он одурачил ее, пока она заботилась о нем, и она никогда не позволит, чтобы его убили. И как только он освободится из этого места, он натравит на нас множество людей из чистой мести, и тогда... — она закрыла глаза, быстро склонившись, и прижала руку к груди. — Я не смогла сдержаться, сэр, — сказала она очень просто. — Правда, не смогла.

Джейми внимательно слушал ее, глядя как громовержец из-под своих бровей. В этом месте он резко взглянул на меня и, очевидно, нашел подтверждающие свидетельства в моих собственных разбитых чертах лица. Его губы крепко сжались.

— Идите домой, — сказал он миссис Баг. — Расскажите своему мужу, что вы сделали, и пришлите его ко мне.

Затем он повернулся на каблуках и направился в свой кабинет. Не глядя на меня, миссис Баг неуклюже поднялась на ноги и вышла, двигаясь, словно слепая.

* * *

— ТЫ БЫЛ ПРАВ. ИЗВИНИ, — я неподвижно стояла у входа в кабинет, рука — на косяке двери.

Джейми сидел, сложив локти на письменном столе, голова покоилась на его руках, но поднял взгляд на мои слова, прищуриваясь.

— Разве я не запрещал тебе извиняться, Сассенах? — сказал он и криво улыбнулся. Затем его глаза обследовали меня, и выражение беспокойства отразилось на его лице. — Господи, ты выглядишь так, будто сейчас свалишься, Клэр, — сказал он, торопливо вставая. — Входи и садись.

Он усадил меня на стул и склонился надо мной.

— Я бы попросил миссис Баг принести тебе что-нибудь, — продолжал он, — но, поскольку я отослал ее отсюда... давай я принесу тебе чашку чая, Сассенах

Я чувствовала себя так, будто сейчас заплачу, но в этот момент засмеялась, зажмурившись и загоняя слезы внутрь.

— У нас его нет. Мы не получали его в течение нескольких месяцев. Я в порядке. Просто... просто немного потрясена.

— Ага, я вижу. Ты запачкана кровью, — он вытащил смятый носовой платок из кармана и, свернув его, коснулся моего рта, его брови сошлись вместе, встревожено нахмурившись.

Я позволила ему делать это и сидела спокойно, борясь с внезапной волной изнеможения. Больше всего на свете я хотела бы лечь, заснуть и никогда не просыпаться снова. И если я вдруг проснусь, я хотела, чтобы мертвец из моей хирургической исчез. Я также хотела, чтобы крыши над нашими головами не были сожжены.

"Но еще не время", — неожиданно подумала я, и нашла эту мысль, — какой бы идиотской она ни была — немного успокаивающей.

— Это все усложнило для тебя? — спросила я, изо всех сил отгоняя утомление и мысля рассудительно. — С Ричардом Брауном?

— Я не знаю, — признался он. — Я пытаюсь понять. Жаль, что мы не в Шотландии, — с некоторым сожалением заметил он. — Я знал бы лучше, что может сделать Браун, будь он шотландцем.

— О, правда? Представь, что ты имеешь дело со своим дядей Колумом, например, — предположила я. — Что бы он сделал, как ты думаешь?

— Попытался бы убить меня и забрать своего брата назад, — немедленно отозвался он. — Если бы он знал, что его брат у меня. И если твой Доннер вернулся в Браунсвилль — Ричард уже знает об этом.

Он был абсолютно прав, и понимание этого заставило ощутить, как маленькие холодные пальчики предчувствия оживленно пробежались мурашками по моей спине.

Тревога ясно отразилась на моем лице, вызвав у него слабую улыбку.

— Не мучай себя, Сассенах, — сказал он. — Братья Линдсей уехали в Браунсвилль наутро после того, как мы возвратились. Кенни следит за городом, Эван и Мурдо ждут в условленных местах вдоль дороги со свежими лошадьми. Если Ричард Браун и его чертов Комитет Безопасности вздумают пойти этим путем, мы узнаем о них вовремя.

Это было убедительно, и я немного выпрямилась.

— Отлично. Но... даже если Доннер вернулся, он не мог бы знать, что вы взяли Лайонела Брауна в плен, ты мог убить его в-во время драки.

Он прищурил на меня синий взгляд, но только кивнул в ответ.

— Надо было так и сделать, — произнес он, немного скривившись. — Это избавило бы от проблем. Но тогда я не выяснил бы, что они делали, а мне нужно было это знать. Хотя, если Доннер вернулся, он расскажет Ричарду Брауну, что произошло, и приведет их обратно, чтобы забрать тела. И тот не увидит своего брата среди трупов.

— После чего он сделает логичный вывод и придет сюда в его поисках.

Звук открывающейся задней двери в этот момент заставил меня подпрыгнуть, сердце заколотилось, но он сменился мягким шарканьем мокасин в коридоре, возвещая прибытие Йена-младшего, который вопросительно заглянул в кабинет.

— Я только что встретил миссис Баг, спешащую к своему дому, она не пожелала остановиться и поговорить со мной, и выглядела более чем странно. Что-то не так?

— А что-то было так? — сказала я и рассмеялась, заставив его внимательно посмотреть на меня.

Джейми вздохнул.

— Сядь, — сказал он, подталкивая одной ногой табурет по направлению к Йену. — И я расскажу тебе.

Йен слушал с большим вниманием, его рот чуть-чуть приоткрылся, когда Джейми достиг того места, где миссис Баг опустила подушку на лицо Брауна.

— Он все еще там? — спросил он по окончанию истории. Он немного ссутулился, глядя через плечо, как будто ожидая, что Браун вот-вот придет из хирургической.

— Ну, я с трудом представляю, чтобы он передвигался куда-либо собственным ходом, — язвительно заметила я.

Йен кивнул, но все равно встал, чтобы посмотреть. Он вернулся через минуту, выглядя задумчивым.

— На нем нет следов, — сказал он Джейми, присаживаясь.

Джейми кивнул.

— Ага, и он недавно перевязан. Твоя тетя немного позаботилась о нем.

Они обменялись кивками, очевидно, думая об одном и том же.

— Ты не должна рассказывать о том, что видела, как он был убит, тетя, — объяснил Йен, видя, что я все еще не на их волне. — Он мог умереть и самостоятельно.

— Я полагаю, можно сказать, что он именно это и сделал. Если бы он не пытался терроризировать миссис Баг... — я осторожно потерла рукой лоб, в котором начинала пульсировать головная боль.

— Как ты себя чувствуешь... — начал Йен озабоченным тоном, но мне вдруг показалось, что вокруг более чем достаточно людей, интересующихся тем, как я себя чувствовала.

— Вряд ли я это знаю, — оборвала я, опуская руку. Я посмотрела вниз, на свои руки, сжатые в кулаки на коленях. — Он... он не был злобным человеком, я не думаю, — сказала я. На фартуке виднелось большое пятно крови. Я не знала, его ли это кровь или моя. — Просто... ужасно слабым.

— Тогда лучше умереть, — сказал Джейми, констатируя факт без какого либо особенного умысла. Йен кивнул, соглашаясь. — Так, ладно, — Джейми вернулся к теме разговора. — Я как раз говорил твоей тете, что будь Браун шотландцем, я бы лучше понимал, как иметь с ним дело, — но потом меня осенило: даже если он не шотландец, он действует в бизнесе на шотландский манер. Он и его Комитет. Они как Стража.

Йен кивнул, приподняв брови.

— Так и есть, — он выглядел заинтересованным. — Я никогда не видел ни одного из них, но мама рассказывала мне о той Страже, которая арестовала тебя, дядя Джейми, и как она и тетя Клэр последовали за ними, — он широко улыбнулся мне, его вытянутое лицо внезапно преобразилось, отдаленно напомнив мальчишку, которым он был.

— Ну, я была тогда моложе, — сказала я. — И храбрее.

Джейми издал легкий шум горлом, который можно было расценить, как смешок.

— Они не слишком расчетливы в этом, — сказал он. — Я имею в виду убийства и поджоги...

— В противовес постоянному вымогательству, — я начинала понимать, к чему он клонит. Йен родился после Каллодена; он никогда не видел Стражу — одну из тех организованных групп вооруженных людей, которые ездили по стране, взимая сборы с вождей горных кланов, чтобы защитить арендаторов, землю и рогатый скот. И если черная рента, которую они назначали, не была уплачена, имущество и скот немедленно захватывались ими же. Я имела об этом представление. И, справедливости ради, я слышала, о том, что они тоже поджигали и убивали время от времени, хотя, в основном для того, чтобы показать пример и укрепить сотрудничество.

Джейми кивнул.

— Итак, Браун не шотландец, как я и говорил. Но бизнес есть бизнес, не так ли? на его лице отразились размышления, и он немного откинулся назад, сцепив руки на коленях. — Как быстро ты сможешь добраться до Анидонау Нуйя, Йен?

* * *

ПОСЛЕ ТОГО, КАК ЙЕН УШЕЛ, мы остались в кабинете. Ситуация в моей хирургической требовала действий, но я еще не была полностью готова встретиться с ней лицом к лицу. За исключением незначительного замечания по поводу сожаления о том, что у него не было достаточно времени для постройки холодильного склада, Джейми также больше не упоминал об этом.

— Бедная старая миссис Баг, — сказала я, начиная овладевать собой. — Я даже не представляла, что он так издевался над ней. Он, должно быть, думал, что она мягкий человек, — я слабо засмеялась. — Вот это было ошибкой. Она ужасно сильная. Я была поражена.

Хотя, чему тут было удивляться? Я видела, как миссис Баг проходила милю, неся взрослого козла на плечах. Но, так или иначе, не каждый переводит силу, необходимую для ежедневной жизни на ферме, в способность к смертоносной ярости.

— Я тоже, — сухо отозвался Джейми. — Не тем, что она достаточно сильна, чтобы сделать это, но тем, что она рискнула взять дело в собственные руки. Почему она не рассказала Арчи, если не мне?

— Думаю, она была убеждена — это не ее дело говорить что либо. Ты дал ей задание присматривать за ним, и она перевернула бы небо и землю, чтобы сделать то, что ты просил. Полагаю, она считала, что справляется достаточно хорошо, но когда он показал эту свою сторону, она... просто сорвалась. Такое случается. Я видела.

— Как и я, — пробормотал он. Маленькая морщинка появилась, углубляясь в складку между его бровями, и я задалась вопросом: какой жестокий случай он мог бы вспомнить. — Но я и подумать не мог...

Арчи Баг вошел так тихо, что я не услышала его; я поняла, что он здесь, только когда заметила, как Джейми поднял глаза, напрягшись. Я повернулась кругом и увидела топор в руке Арчи. Открыла рот, чтобы что-то сказать, но он шагнул по направлению к Джейми, не обращая никакого внимания на его окружение. Совершенно ясно, что для него никого не было в комнате, за исключением Джейми.

Он достиг стола и положил на него топор, почти нежно.

— Моя жизнь взамен ее, о, хозяин, — тихо сказал он на гэльском. Затем он отступил и преклонил колени, опустив голову. Он заплел свои мягкие седые волосы в тонкую косу и подвязал ее, так что задняя часть его шеи оголилась. Она была орехово-коричневой и изборожденной морщинами от погоды, но все еще крепкой и мускулистой, выступая над белой полоской его воротника.

Легкий шум от двери заставил меня отвернуться от этой приковывающей внимание сцены. Там была миссис Баг, вцепившаяся в косяк для поддержки и, совершенно точно, нуждающаяся в ней. Ее чепец съехал, и мокрые от пота пряди волос с проседью прилипли к лицу цвета скисших сливок.

Ее глаза метнулись ко мне, когда я пошевелилась, но затем быстро вернулись, чтобы опять сосредоточиться на ее коленопреклоненном муже и на Джейми, который продолжал стоять, переводя взгляд с Арчи на его жену и обратно. Он медленно потер переносицу пальцем, рассматривая Арчи.

— О, да, — мягко произнес он. — Мне забрать твою голову, правильно? Здесь, в моей собственной комнате, и заставить твою жену убирать кровь, или, может, мне сделать это во дворе, и подвесить твою голову за волосы к притолоке двери, как предупреждение Ричарду Брауну? Вставай, ты, старый мошенник.

На мгновение в комнате все замерло — достаточно долго для меня, чтобы заметить крошечную черную родинку прямо посередине шеи Арчи, — и потом старик очень медленно поднялся.

— Это твое право, — сказал он по-гэльски. — Я твой арендатор, ceann-cinnidh, я присягнул своим клинком, это твое право, — он стоял очень прямо, но глаза были полуприкрыты, сосредоточившись на столе, где лежал его топор, отточенный край серебристой линии против тусклого металлически-серого цвета головы.

Джейми вздохнул, чтобы продолжить, но затем остановился, прищурившись глядя на старика. Что-то изменилось в нем, некое осознание захватило его.

— Сeann-cinnidh? — повторил он, и Арчи Баг молча кивнул.

Воздух в комнате уплотнился до сердцебиения, и волосы зашевелились на моей шее.

"Сeann-cinnidh", — сказал Арчи. "О, вождь". Одно слово, и мы оказались в Шотландии. Было достаточно легко увидеть разницу в отношении между новыми арендаторами Джейми и людьми из Ардсмуира — разницу в верности уговору и в признании раз и навсегда. Это по-прежнему отличалось: более древняя преданность, которая правила в Горной Шотландии тысячу лет. Присяга крови и клинка.

Я видела, как Джейми взвесил настоящее и прошлое и определил, где именно Арчи находится между ними. Я видела это по его лицу: раздражение сменилось пониманием, и видела, как чуть расслабились его плечи, принимая это понимание.

— Так ты говоришь, это мое право, — тоже на гэльском тихо произнес он. Он выпрямился, поднял топор и протянул его вперед рукояткой. — И по этому праву, я отдаю тебе жизнь твоей женщины обратно, и твою собственную тоже.

Миссис Баг издала тихий всхлипывающий звук. Арчи не оглянулся на нее, но потянулся, чтобы взять топор, трагически склонив голову. Затем он повернулся и вышел без дальнейших слов, хотя я видела, как пальцы его покалеченной руки очень мягко мимоходом скользнули по рукаву его жены.

Миссис Баг выпрямилась, торопливо пряча выбившиеся пряди волос трясущимися пальцами. Джейми не смотрел на нее, но сел обратно и взял свое перо и лист бумаги, хотя я не думала, что он намеревался что-то писать. Чтобы не смущать ее, я имитировала огромный интерес к книжной полке, взяв маленькую змейку Джейми из вишневого дерева, как будто хотела рассмотреть ее поближе.

Чепец был теперь на месте, миссис Баг вошла в комнату и слегка присела в реверансе перед Джейми.

— Могу я принести вам немного еды, сэр? Есть свежие лепешки. — Она говорила с большим достоинством, прямо держа голову. Он поднял голову от бумаги и улыбнулся ей.

— Я бы поел, — сказал он. — Gun robh math agaibh, a nighean.

Она быстро кивнула и повернулась на каблуках. Хотя в дверях остановилась, обернувшись. Джейми приподнял брови.

— Я была там, знаете, — сказала она, прямо глядя на него. — Когда англичане убили вашего деда в Тауэре. Было много крови, — она сжала губы, рассмат­ривая его прищуренными покрасневшими глазами, затем расслабилась. — Вы достойны его, — произнесла она и исчезла, взмахнув нижними юбками и завязками фартука.

Джейми удивленно посмотрел на меня, и я пожала плечами.

— Это не обязательно был комплимент, ты же знаешь, — сказала я, и его плечи начали сотрясаться от беззвучного смеха.

— Я знаю, — сказал он, чуть погодя, и вытер костяшками пальцев под носом. — Знаешь, Сассенах, иногда я тоскую о старом ублюдке, — он покачал головой. — Когда-нибудь, я должен спросить у миссис Баг, правда ли, то, что он сказал в конце. Я имею в виду, что говорят, что он сказал.

— О чем ты?

— Он заплатил палачу и приказал ему сделать свою работу хорошо. "Если не так, я буду всерьез рассержен".

— Ну, это, конечно, похоже на то, что он сказал бы, — согласилась я, слегка улыбнувшись. — Как ты думаешь, что Баги делали в Лондоне?

Он снова покачал головой и обратил ко мне свое лицо, поднимая подбородок, так что солнечный свет из окна заструился как вода по его щеке и скуле.

— Бог знает. Думаешь, она права, Сассенах? В том, что я похож на него?

— Не внешне, — сказала я улыбаясь. Покойный Саймон, лорд Ловат был невысоким и приземистым, хотя и крепко скроенным, несмотря на его возраст. Он также имел сильное сходство со злобной — но очень умной — жабой.

— Нет, — согласился Джейми. — Слава Богу. Но в другом? — огоньки юмора по-прежнему оставались в его глазах, но он был серьезен: он, правда, хотел знать.

Я задумчиво осмотрела его. Не было никакого следа Старого Лиса ни в его четких, открытых чертах лица — те пришли главным образом со стороны его матери, МакКензи, — ни в его широкоплечей высокой фигуре, но где-то в глубине этих раскосых темно-синих глаз. Но я время от времени ощущала слабое эхо глубоко посаженного пристального взгляда лорда Ловата, светящегося интересом и саркастичным юмором.

— В тебе есть что-то от него, — признала я. — Иногда больше, чем чуть-чуть. У тебя нет того самоуверенного честолюбия, но... — я скосила глаза, обдумывая. — Я собиралась сказать, что ты не так безжалостен, как он, — продолжила я медленно, — но, на самом деле, ты жесток.

— Я, серьезно? — он не выглядел ни удивленным, ни расстроенным, услышав это.

— Ты можешь быть жестоким, — сказала я и ощутила где-то в сердцевине своих костей треск сломанной шеи Арвина Ходжепайла. День был теплым, но гусиная кожа быстро покрыла мои руки и затем прошла.

— Во мне есть преступная сущность, как ты думаешь? — спросил он серьезно.

— Я точно не знаю, — сказала я с некоторым сомнением. — Ты не такой первоклассный обманщик, каким был он, — но это, возможно, лишь потому, что у тебя есть чувство собственного достоинства, которого он был лишен. Ты не используешь людей так, как это делал он.

Он улыбнулся на это, но без того искреннего юмора, который проявлялся до сих пор.

— О, но я так делаю, Сассенах, — сказал он. — Только пытаюсь не показывать этого.

Он замер на мгновение, его взгляд остановился на маленькой деревянной змейке, которую я держала, но я не думаю, что он смотрел именно на нее. Наконец, он встряхнул головой и посмотрел на меня, угол его рта искривился в усмешке.

— Если есть небеса, и мой дед там — полагаю, надежда умирает последней, — то он хохочет своей злобной старой отрубленной головой прямо сейчас. Или мог бы, если бы она не была зажата его подмышкой.

Глава 34. ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ПО ДЕЛУ.

И, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, ТАК ПОЛУЧИЛОСЬ, что спустя несколько дней мы отправились в Браунсвилль. Джейми, при всех горских регалиях, с украшенным золотой насечкой кинжалом Гектора Камерона на поясе и в берете с ястребиным пером. Верхом на Гидеоне, с его, по обыкновению, прижатыми ушами и налитыми кровью глазами.

По одну его сторону Птица-Что-Поет-По-Утрам, дружественный вождь племени чероки Зимняя Птица. Птица, по словам Йена, был из клана Длинноволосых и выглядел соответственно. Его волосы, не только длинные и блестящие от смазки из медвежьего жира, но и великолепно украшенные. С высоким хвостом, затянутым на макушке и спускающимися вдоль спины, заканчивались дюжиной крошечных шнурков — расшитых, как и остальная часть его костюма — бусинками из ракушек, используемых в вампумах, стеклярусом, маленькими медными колокольчиками, перьями длиннохвостого попугая и китайской иеной — Бог знает, откуда у него она взялась. С притороченным к седлу, своим новейшим и самым дорогим имуществом — ружьем Джейми.

По другую сторону Джейми — я, первое вещественное доказательство. На своем муле Кларенсе, одетая и укутанная в шерстяной плащ цвета индиго, который преувеличивал бледность моей кожи и превосходно подчеркивал желтый и зеленый цвет заживающих ушибов на моем лице, с ожерельем из пресноводного жемчуга на шее для моральной поддержки.

Йен, ехавший позади нас с двумя индейскими воинами, сопровождавшими Птицу в качестве свиты, больше походил на индейца, чем на шотландца. Полукружья вытатуированных точек тянулись через его загорелые скулы, его длинные, каштановые, смазанные жиром, волосы были забраны назад и связаны в узел, с воткнутым в прическу пером индейки. И на том спасибо, что не выбрил голову, по обычаю индейцев-могавков. Он выглядел достаточно угрожающе и без этого.

А в повозке, позади лошади Йена, следовало второе вещественное доказательство — труп Лайонела Брауна. Мы поместили его в кладовую над родником прохлаждаться рядом с маслом и яйцами, и Бри с Мальвой сделали все возможное, обложив тело мхом, чтобы впитать жидкость, добавив столько самых ароматных трав, сколько смогли найти, а затем упаковали отвратительный груз индейским способом, завернув в оленью шкуру и перевязав сыромятными ремнями. Невзирая на эти предосторожности, ни одна из лошадей не была обрадована своему пребыванию вблизи него, но верховая лошадь Йена, с мрачной покорностью, лишь громогласно всхрапывала каждые несколько минут и встряхивала головой так, что ее упряжь громко бряцала, печально контрастируя с мягким стуком копыт.

Мы не слишком разговаривали.

Посетители любого горного поселения являлись причиной всеобщего любопытства. Наше маленькое сообщество вызвало массовое обсуждение среди поселенцев, высовывающихся из своих домов, словно улитки на булавках, удивленно раскрывая рты. К тому времени, как мы достигли дома Ричарда Брауна, одновременно служившего местной таверной, у нас появилась небольшая толпа сопровождающих, главным образом мужчины и мальчики.

Шум нашего прибытия привлек женщину — миссис Браун, я узнала ее — на грубо построенное крыльцо. Ее рука подлетела ко рту, и она помчалась назад в дом.

Мы ждали в тишине. Это был холодный, яркий осенний день, и ветер шевелил волосы у меня на затылке; я убрала их назад, по просьбе Джейми, и не надела чепец. Мое лицо демонстрировало правду, написанную на нем.

Они уже знали? Ощущая странную отчужденность, как будто смотрела откуда-то извне собственного тела, я переводила взгляд от лица к лицу среди толпы.

Они не могли знать. Джейми уверил меня в этом; я знала это сама. Если только Доннер сумел спастись и добрался сюда, чтобы рассказать им всем, что произошло в результате той ночи. Но он не мог. Если бы он смог, Ричард Браун приехал бы к нам.

Все, что они знали, было продемонстрировано у меня на лице. И это было чересчур.

Кларенс чувствовал истерию, которая перекатывалась под моей кожей как лужица ртути; он ударил копытом и помотал головой, как будто хотел отогнать мух от своих ушей.

Открылась дверь, и вышел Ричард Браун. Позади него было несколько мужчин, все вооружены.

Браун был бледен, неопрятен, с торчащей во все стороны бородой и засаленными волосами. Его глаза были красными и затуманенными, и вонь пива, казалось, окружала его. Оно сильно выпивал, и явно старался как-то собраться, чтобы иметь дело с любой угрозой, которую мы могли представлять.

— Фрейзер, — сказал он и остановился, заморгав.

— Мистер Браун, — Джейми подвел Гидеона ближе, таким образом, чтобы быть на одном уровне с глазами мужчин на крыльце, не более чем в шести футах от Ричарда Брауна. — Десять дней назад, — невозмутимо сказал Джейми, — банда мужчин напала на мою землю. Они украли мою собственность, напали на мою дочь, которая носит ребенка, сожгли мою солодовню, уничтожили мое зерно, похитили и обесчестили мою жену.

Половина мужчин уже пялились на меня, теперь же на меня уставились все. Я услышала короткий, металлический щелчок снимаемого с предохранителя пистоля. Я сохраняла лицо неподвижным, руки крепко сжимали поводья, взгляд зафиксирован на лице Ричарда Брауна.

Рот Брауна зашевелился, но прежде чем он смог заговорить, Джейми поднял руку, требуя тишины.

— Я пошел за ними вместе с моими людьми и убил их, — сказал он тем же спокойным тоном. — Я нашел вашего брата с ними. Я забрал его в качестве пленника, но не убивал его.

Последовал общий вдох и взволнованный ропот толпы позади нас. Взгляд Ричарда Брауна метнулся к свертку на повозке, и его лицо побледнело под паршивой бородой.

— Вы! — прокаркал он. — Нелли?

Тут был мой выход. Я глубоко вздохнула и подтолкнула Кларенса вперед.

— Ваш брат пострадал от несчастного случая, прежде чем мой муж нашел нас, — сказала я. Мой голос был хриплым, но достаточно ясным. Я набрала побольше воздуха в легкие, чтобы быть услышанной всеми. — Он был тяжело ранен в результате падения. Мы ухаживали за его ранами. Но он умер.

Джейми выждал мгновение оглушительного молчания перед продол­жением.

— Мы привезли его вам, для того, чтобы вы могли похоронить его. Он сделал короткий жест, и Йен, спешившись, разрезал веревки, удерживающие повозку. Он и двое чероки подтянули ее к крыльцу и, оставив лежать на изрытой колеями дороге, затем тихо вернулись к своим лошадям.

Джейми резко кивнул и развернул голову Гидеона. Птица следовал за ним, любезно-безразличный, как Будда. Я не знала, достаточно ли он понимал английский язык, чтобы слушать речь Джейми, но это не имело значения. Он осознавал свою роль и выполнял ее отлично.

У Браунов, возможно, был побочный доход за счет убийств, воровства и работорговли, но свой основной доход они получали от торговли с индейцами. Своим присутствием на стороне Джейми Птица дал четкое предупреждение, что чероки расценивают свои отношения с королем Англии и его агентом, как более важные, чем торговля с Браунами. Навреди те Джейми или его собственности снова, и эти прибыльные связи были бы разорваны.

Я не знала всего, что Йен сказал Птице, прося, чтобы он приехал, однако я подумала, что весьма вероятно было заключено негласное соглашение о том, что никакие официальные запросы о судьбе пленных, возможно, попавших в индейские руки, не будут делаться от имени Короны.

В конце концов, это был бизнес.

Я пнула Кларенса в ребра и вернулась на место позади Птицы, изо всех сил удерживая свой взгляд на китайской иене, которая сияла, свисая с волос на алой нити посреди его спины. У меня было неконтролируемое побуждение оглянуться назад, и я сжала руками поводья, вонзив ногти в ладони.

В конце концов, действительно ли Доннер умер? Его не было среди мужчин Ричарда Брауна: я смотрела.

Я не знала, хотела ли я, чтобы он был мертв. Желание узнать о нем побольше было сильным — но потребность разделаться с неприятностями и оставить ту ночь на склоне горы позади раз и навсегда, а всех свидетелей благополучно отправить в безмолвие могил — была более сильной.

Я слышала, как Йен, и оба чероки выстраиваются в линию позади нас, и в одно мгновение мы оказались вне поля зрения Браунсвилля, хотя запах пива и печного дыма задержался в моих ноздрях. Я подтолкнула Кларенса поближе к Джейми; Птица отстал, чтобы поехать со своими мужчинами и Йеном. Они над чем-то смеялись.

— На этом все закончится? — спросила я. Мой голос сорвался от холодного воздуха, и я не была уверена, что он услышал меня. Но он услышал. Он слегка покачал головой.

— Таким вещам никогда не бывает конца, — сказал он спокойно. — Но мы живы. И это хорошо.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

Большие разочарования.

ГЛАВА 35. ЛАМИНАРИЯ.

БЛАГОПОЛУЧНО ВЕРНУВШИСЬ из Браунсвилля, я решительно предприняла шаги к возобновлению нормальной жизни. И среди них был визит к Марсали, которая вернулась из своего убежища у МакГилливреев. Я видела Фергюса, который заверил меня, что она оправилась от травм, и чувствует себя хорошо, но я хотела убедиться в этом сама.

Их ферма была в порядке, но все же, проявлялись определенные признаки обветшания: несколько дощечек кровли были сорваны с крыши, один угол крыльца просел, а промасленный пергамент в единственном окне разделился пополам, и щель была наспех заделана тряпкой. Мелочи, но мелочи, которые нужно было исправить прежде, чем выпадает снег — а он приближался. Я могла чувствовать его касание в воздухе: блестящее голубое небо поздней осени угасало, превращаясь в дымную серость приближающейся зимы.

Никто не спешил мне навстречу, но я знала, что они были дома — из трубы струилось облако дыма и искр, и я подумала, что, по крайней мере, Фергюс был в состоянии обеспечить очаг дровами. Я бодро крикнула "Привет!" и открыла дверь.

И вдруг у меня возникло странное чувство. Я пока не доверяла большинству своих чувств, но это проникло глубоко внутрь. То самое чувство, свойственное врачу, когда ты заходишь в смотровой кабинет и знаешь, что дела очень плохи. Прежде чем ты задаешь первый вопрос, прежде чем проверяешь показатели жизненно важных функций. Это происходит не часто, и ты предпочел бы, чтобы это никогда не происходило — но это так. Ты просто знаешь, и никуда от этого не деться.

Именно по детям, так же, как и по всему остальному, я поняла это. Марсали сидела у окна и шила, обе девочки тихо играли у ее ног. Герман, будучи на удивление дома, сидел, покачивая ногами, за столом, нахмурившись над рваной, но драгоценной книжкой с картинками, которую Джейми привез из Кросс-Крика. Они тоже это чувствовали.

Марсали подняла голову, когда я вошла, и ее лицо вытянулось в шоке при виде меня — несмотря на то, что выглядела я уже гораздо лучше, чем раньше.

— Я в порядке, — сказала я бодро, останавливая ее восклицание. — Только синяки. Лучше скажи, как ты?

Я опустила мешок и обхватила руками ее лицо, аккуратно поворачивая его к свету. Одна щека и ухо были в синяках, на лбу заживала шишка, но без пореза, и ее глаза смотрели на меня ясным и здоровым взглядом. Хороший цвет кожи, ни желтухи, ни следа почечной дисфункции.

"С ней все в порядке. Дело в ребенке", — подумала я, и, не спрашивая, опустила руки к ее животу. Мое сердце похолодело, пока я осторожно ощупывала выпуклость. Я чуть не прикусила губу от удивления, когда маленькое колено сдвинулось в ответ на мое прикосновение.

Я была ужасно этому рада, потому как думала, что ребенок может быть мертвым. Быстрый взгляд на лицо Марсали заглушил мое облегчение. Она была в напряжении между надеждой и страхом, надеясь, что я скажу ей, что ее подозрения ошибочны.

— Малыш много двигался последние несколько дней? — спросила я, стараясь говорить спокойно, доставая свой стетоскоп. Для меня его сделал оловянщик в Уилмингтоне — маленький колокольчик с плоским концом, примитивный, но эффективный.

— Не так много, как раньше, — ответила Марсали, она откинулась назад, дав мне возможность послушать ее живот. — Но они ведь меньше двигаются, незадолго до рождения? Джоанна лежала как мерт... как жерновой камень всю ночь перед тем, как отошли воды.

— Ну, да, часто так и бывает, — согласилась я. — Набираются сил, я полагаю, — она улыбнулась в ответ, но улыбка исчезла, как снежинка на сковородке, когда я придвинулась ближе, приложив один, сглаженный конец металлической трубки в виде колокола к уху, а другой, широкий, к ее животу.

Потребовалось некоторое время, чтобы услышать сердцебиение, и, услышав его, я поняла, что оно было необычно медленным. Иногда удары пропускались, когда я это обнаружила — волосы на моих руках слегка зашевелились, а по телу побежали мурашки.

Я продолжила осмотр, задавая вопросы, иногда немного шутя, иногда останавливаясь, чтобы ответить на вопросы детей, столпившихся вокруг нас, наступая друг другу на ноги и мешаясь. И все время мой разум работал, рассматривая различные варианты, один другого хуже.

Ребенок двигался, но неправильно. Пульс был, но не стабильный. Все, что творилось внутри этого живота, казалось мне неправильным. В чем же дело? Обвитие пуповиной вокруг шеи было вполне возможным, и довольно опасным.

Я задрала ее рубашку повыше, чтобы тщательней прослушать живот, и увидела серьезные синяки — уродливые пятна зеленого и желтого цвета, некоторые, по-прежнему, с глубоким красно-черным центром — они расцвели, как ядовитые розы на дуге ее живота. Мои зубы впились в губы — они пинали ее, сволочи. Чудо, что у нее не случился выкидыш.

Внезапно, моя грудь наполнилась гневом, огромным и яростным, бьющимся так сильно, что вот-вот выплеснется наружу.

Было ли у нее кровотечение? Нет. Ни боли, кроме боли от синяков. Ни судорог. Никаких сокращений. Ее давление было нормальным, насколько я могла сказать.

Обвитие пуповины было все еще возможным вариантом, даже реальным. Но это могло быть и частичное отслоение плаценты, кровотечение в матке. Разрыв матки? Или что-то редкое — мертвый близнец, аномальный рост... Единственное, что я точно знала, что ребенок должен быть доставлен в наш, дышащий воздухом, мир, и как можно скорее.

— Где Фергюс? — спросила я, по-прежнему говоря спокойно.

— Я не знаю, — ответила она, совпадающим с моим, тоном абсолютного спокойствия. — Он не был дома с позавчера. Не бери это в рот, a chuisle, — она подняла руку к Фелисите, которая грызла обломок свечи, но не смогла дотянуться до дочки.

— Не был дома? Хорошо, мы найдем его, я забрала обломок свечи у Фелисите, она не возражала, видимо почувствовав, что что-то происходит, хоть и не знала что. В поисках успокоения, она схватила мать за ногу и начала отчаянные попытки взобраться на несуществующие колени Марсали.

— Нет, bИbИ, — сказал Герман, обхватив сестру за талию, и оттаскивая ее назад. — Ты пойдешь со мной, a piuthar. Хочешь молочка? — добавил он, уговаривая. — Мы пойдем в кладовку над ручьем, да?

— Хочу к маме! — Фелисите вертела руками и ногами, пытаясь вырваться, но Герман держал ее маленькое пухлое тельце в своих объятиях.

— Вы, малявочки, пойдете со мной, — сказал он твердо, и немного неуклюже вышел за дверь, Фелисите продолжала кряхтеть и извиваться в его объятиях, Джоанна, бежавшая за ним по пятам, остановилась в дверях, чтобы оглянуться назад, и посмотрела на Марсали своими большими и испуганными карими глазами.

— Иди, muirninn, — крикнула Марсали, улыбаясь. — Отведи их навестить Миссис Баг. Все будет в порядке.

— Он милый мальчик, Герман, — прошептала Марсали, с увядшей улыбкой сложив руки на животе.

— Очень милый, — согласилась я. — Марсали...

— Я знаю, — сказала она просто. — Возможно, он жив, как вы думаете? — глядя вниз, она осторожно положила руку себе на живот.

Я была совершенно не уверена, но в данный момент ребенок был жив. Я колебалась, перебирая возможности в голове. Все что я сделаю, может повлечь за собой риск — для нее или ребенка, или обоих.

Почему я не пришла раньше? Я ругала себя за то, что поверила словам Джейми, а затем и словам Фергюса, что с ней все в порядке, но времени для самобичевания не было, и к тому же, это уже не имело значения.

— Ты можешь идти? — спросила я. — Нам надо идти в Большой Дом.

— Да, конечно, — она осторожно поднялась, держась за мою руку. Она оглядела хижину, словно запоминая все ее по-домашнему уютные детали, затем посмотрела на меня острым, ясным взглядом. — Мы поговорим по дороге.

* * *

БЫЛИ ВАРИАНТЫ, большинство из них слишком ужасающие, чтобы их рассматривать. Если бы возникла опасность плацентарного разрыва, то я могла бы сделать экстренное кесарево сечение и, возможно, спасти ребенка — но Марсали умрет. Медленное рождение ребенка через стимулирование родов означало подвергнуть риску ребенка, но было намного более безопасным для Марсали. Конечно — и я держала эту мысль в голове — стимулирование родов повысит риск кровотечения. Если это произойдет...

Я смогу, возможно, остановить кровотечение и спасти Марсали — но буду неспособна помочь младенцу, который, вероятно, тоже находится в опасности. Был эфир... заманчивая мысль, но я неохотно отбросила ее. Эфир хоть и был, но я не использовала его, не имела никакого четкого представления о его концентрации или эффективности, и при этом у меня не было ничего подобного практическому обучению врача-анестезиолога, которое позволило бы мне вычислить его эффект в такой рискованной ситуации, как сложные роды. В случае несложной операции я могла медленно продвигаться, проверять дыхание пациента и просто отступить, если бы оказалось, что что-то идет не так. А если я окажусь посреди кесарева сечения, и что-то пойдет не так, ничего нельзя будет исправить.

Марсали казалась сверхъестественно спокойной, словно она слушала то, что происходило внутри, а не мои объяснения и предположения. Однако когда мы подошли к Большому Дому, мы встретили Йена Младшего, спускавшегося с косогора со связкой убитых кроликов, свисающих привязанными за уши, и она обратила на него внимание.

— Хо, кузина! Что случилось? — спросил он бодро.

— Мне нужен Фергюс, Йен! — сказала она без лишних церемоний. — Ты можешь найти его?

Улыбка исчезла с его лица, когда он заметил, что Марсали бледна и что я ее поддерживаю.

— Господи, ребенок на подходе? Но почему... — он взглянул на дорогу позади нас, явно задаваясь вопросом, почему мы покинули хижину Марсали.

— Пойди и найди Фергюса, Йен, — вмешалась я. — Сейчас же.

— О! — он сглотнул, внезапно выглядя совсем юным. — О. Да. Я пойду. Немедленно! — он побежал, затем резко развернулся и сунул кроликов мне в руки. После чего сошел с тропы и бросился вниз по склону, стрелой проносясь между деревьями и перепрыгивая через упавшие стволы. Ролло, не желая ничего пропустить, пролетел мимо нас серым пятном и устремился вниз с горы вслед за своим хозяином, словно падающий камень.

— Не переживай! — сказала я, гладя руку Марсали. — Они найдут его.

— О, да! — сказала она, волнуясь. — Если только они найдут его вовремя...

— Они успеют, — сказала я твердо. — Пойдем.

* * *

Я ОТПРАВИЛА ЛИЗЗИ на поиски Брианны и Мальвы Кристи — я подумала, мне может понадобиться больше рук — и отправила Марсали в кухню, на попечение миссис Баг, пока я подготавливала хирургическую. Свежее постельное белье и подушки разложила на своем смотровом столе. Кровать подошла бы лучше, но я нуждалась в своем медицинском оборудовании под рукой.

И само оборудование: хирургические инструменты, тщательно накрытые чистым полотенцем; эфирная маска, выложенная изнутри свежим толстым слоем марли; капельница — надеюсь, я смогу доверить Мальве распоряжаться эфиром, если мне придется проводить неотложную операцию? Я думала, что возможно могу; девочка была очень молода, и довольно неопытна, но она обладала потрясающим хладнокровием, и я знала, что она не брезглива. Я наполнила капельницу, предохраняя лицо от сладкого, густого аромата, исходящего от жидкости, и вставила небольшой скрученный лоскут хлопка в носик, чтобы помешать отравить нас всех испарениям эфира — или воспрепятствовать возгоранию. Я торопливо взглянула на очаг, но огонь потух.

Что, если роды будут продолжительными и затем что-то пойдет не так — если я должна буду делать это ночью, при свечах? Я не могла: эфир страшно воспламеняется. Я задвинула подальше воображаемую картину, где произвожу срочное кесарево сечение в полной темноте, на ощупь.

— Если у вас есть свободная минутка, то это было бы чертовски хорошее время, чтобы заглянуть к нам, — пробормотала я, адресовав свое замечание коллективно к Святым Бригитте, Рэймонду и Маргарите Антиохийской, всем, по-видимому, покровителям родов и беременных женщин, плюс любым ангелам-хранителям — моему, Марсали, или ребенка — кто мог бы находиться неподалеку.

Видимо, кто-то услышал. Когда я поместила Марсали на стол, я испытала огромное облегчение, обнаружив, что шейка матки начала раскрываться, но не было никаких признаков кровотечения. Это никоим образом не устраняло риска кровоизлияния, но это означало, что вероятность была намного ниже.

Ее кровяное давление казалось в порядке, насколько я могла судить, осмотрев ее, и сердцебиение ребенка стабилизировалось, хотя ребенок прекратил двигаться, отказавшись реагировать в ответ на надавливания и толчки.

— Наверное, крепко спит, — сказала я, улыбнувшись Марсали. — Отдыхает.

Она слегка улыбнулась мне в ответ и перевернулась на бок, покряхтывая как поросенок.

— Я бы и сама не прочь отдохнуть после этой прогулки, — она вздохнула, пристроив свою голову на подушку. Адсо, повторяя это движение, вскочил на стол и свернулся калачиком на ее груди, ласково потираясь своей мордочкой о ее лицо.

Я хотела было согнать его, но Марсали, казалось, находила некоторое утешение в его присутствии, почесывая его ушки, пока он не свернулся под ее подбородком и неистово мурлыкал. Впрочем, я принимала младенцев в намного худших санитарных условиях, даже без кота, и по всей вероятности, это будет медленный процесс. Адсо удерет задолго до того, как его присутствие станет помехой.

Я чувствовала себя немного более приободренной, но не в полной уверенности. То, едва уловимое, чувство неправильности все еще присутствовало. Попутно, я просчитывала различные варианты, доступные мне; учитывая небольшое расширение шейки матки и пока еще стабильное сердцебиение, я думала, мы могли бы попробовать самый консервативный метод стимулирования родов, чтобы не подвергать излишнему стрессу мать или ребенка. Если же произойдет чрезвычайная ситуация... ну что ж, когда и если мы столкнемся с этим, тогда и будем думать, что делать.

Я лишь надеялась, что содержимое банки было применимо. У меня никогда не было случая открывать ее раньше. "Ламинария", гласила этикетка, написанная плавным почерком Дэниела Роулингса. Это была маленькая банка из темно-зеленого стекла, накрепко закупоренная и очень легкая. Когда я открыла ее, оттуда поплыл слабый запах йода, но никакого запаха гниения, слава Богу!

Laminariais — морская водоросль. Высушенная, она — не более, чем тонкие, как бумага, длинные узкие полосы коричневато-зеленого цвета. Однако, в отличие от многих других высушенных морских водорослей, ламинарию не так легко крошить. И она обладает потрясающей способностью поглощать воду.

Введенная в открытую шейку матки, она абсорбирует влагу из слизистых оболочек — и разбухает, способствуя дальнейшему медленному расширению шейки, и таким образом, в конечном счете, провоцирует начало родов. Я наблюдала использование ламинарии, даже в свою эпоху, хотя в современные времена она чаще всего используется, чтобы помочь в удалении мертвого ребенка из матки. Я оттолкнула эту мысль в глубину своего сознания и выбрала хороший кусок водорослей.

Это было просто сделать, и после этого, ничего не оставалось делать, лишь ждать. И надеяться. Хирургическая была очень мирной, полной света и звуков деревенских ласточек, шелестящих под навесом крыши.

— Я надеюсь, Йен найдет Фергюса, — сказала Марсали, спустя какое-то время.

— Уверена, что он найдет, — ответила я, отвлеченная попыткой зажечь мою маленькую жаровню, используя кремень и кресало. Мне стоило сказать Лиззи, чтобы она напомнила Брианне принести спички. — Ты сказала, Фергюса не было дома?

— Нет, — ее голос казался приглушенным, и я, оглянувшись, увидела, что ее голова склонилась над Адсо, лицо спрятано в его меху. — Я вообще едва видела его с тех пор... с тех пор, как мужчины нагрянули в солодовню.

— Ох!

Я не знала, что ответить на это. Я и представить не могла, что Фергюс старался не показываться на глаза — но учитывая свои познания о мужчинах восемнадцатого века, я полагала, что могу понять причину.

— Он стыдится, глупый французишка, — прозаично произнесла Марсали, подтвердив мою гипотезу. Она повернула лицо, один голубой глаз выглянул поверх изгиба головы Адсо. — Думает, это была его вина, да? То, что я была там, я имею в виду. Думает, если бы он лучше нас обеспечивал, мне не нужно было бы идти и ухаживать за соложением.

— Мужчины! — сказала я, покачав головой, и она рассмеялась.

— Да, мужчины. И, правда, нет, чтобы сказать, в чем проблема! Гораздо удобней сбежать и переваривать все это в себе, бросив меня в доме с тремя буйными детьми! — она закатила глаза.

— Ага, ну, в общем, так они и поступают, мужчины! — снисходительно сказала миссис Баг, войдя с зажженной тонкой свечой. — У всех у них нет здравого смысла, но есть добрые намерения. Я слышала, вы щелкаете этим кресалом как Страж Смерти, миссис Клэр; почему бы вам просто не пойти и не принести немного огня, как разумный человек? — она коснулась тонкой свечей топлива в моей жаровне, и та сразу затрещала пламенем.

— Практика, — мягко сказала я, добавляя щепки в маленькое пламя. — У меня есть надежда, в конце концов, научиться зажигать огонь менее чем за четверть часа.

Марсали и миссис Баг фыркнули в одновременном смешке.

— Благослови вас, ягненочек, никаких четверти часа даже близко! Да ведь зачастую я тратила час, а то и больше, пытаясь поймать искру во влажном труте — особенно в Шотландии, поскольку там ничто никогда не бывает сухим зимой. Почему, вы думаете, люди занялись таким хлопотным делом, как поддержание притушенного огня?

Это вызвало энергичную дискуссию о лучшем способе поддерживания огня в течение ночи, включая аргументы по поводу надлежащих молитв, которые нужно произносить во время этого, и она продолжалась достаточно долго, чтобы я добилась приличного жара в жаровне и установила на нее небольшой чайник для приготовления чая. Чай из листьев малины будет способствовать схваткам.

Упоминание о Шотландии, казалось, напомнило Mарсали о чем-то, поскольку она приподнялась на одном локте.

— Матушка Клэр, как вы думаете, Па не станет возражать, если я одолжу лист бумаги и немного чернил? Я думаю, было бы неплохо написать моей матери.

— Думаю, это превосходная идея! — я пошла за бумагой и чернилами, сердце забилось чуть быстрее.

Марсали полностью успокоилась, я — нет. Я встречала такое прежде, хотя не была уверена, было ли это фатализмом, религиозной верой, или чем-то чисто физиологическим — но женщины на сносях довольно часто казались лишенными чувства страха или дурных предчувствий. Обратившись внутрь себя, они демонстрировали поглощенность, доходящую до равнодушия — просто, потому что не собирались щадить ничего, что находилось вне их вселенной, ограниченной их животами.

Как бы то ни было, мое непрекращающееся чувство страха приглушилось, и два или три часа прошли в умиротворенном спокойствии. Марсали написала Лаогере, а также, короткие записки каждому из ее детей.

— На всякий случай, — сказала она лаконично, вручив мне свернутые записки, чтобы я отложила их. Я заметила, что она не написала Фергюсу — но каждый раз, когда был слышен шум, она бросала взгляд на дверь.

Лиззи вернулась, чтобы сообщить, что Брианну нигде не нашли. Но появилась взволнованная Мальва Кристи, и была быстро вовлечена в работу, читая вслух "Приключения Перегрина Пикля" Тобиаса Смоллетта.

Вошел покрытый дорожной пылью Джейми и поцеловал меня в губы, а Марсали чмокнул в лоб. Он оценил необычность ситуации и состроил мне недоуменную мину.

— Как так, уже, muirninn? — спросил он у Марсали.

Она скорчила рожицу и высунула язык, и Джейми рассмеялся.

— Ты нигде не видел Фергюса, а? — спросила я.

— Да, я видел, — сказал он, выглядя немного удивленным. — Он вам нужен? — этот вопрос был адресован и Марсали, и мне.

— Да, — сказала я твердо. — Где он?

— На мельнице Вулэма. Он переводит для французского путешественника, художника, приехавшего исследовать птиц.

— Птиц, вот как? — объяснение, казалось, оскорбило миссис Баг, которая прервала свое вязание и выпрямилась. — Наш Фергюс говорит на птичьем языке, стало быть? Что ж, вы просто сходите и заберите mannie сию минуту. Тот француз пусть сам занимается своими птицами!

Будучи немного ошеломленным этой горячностью, Джейми позволил мне выпроводить его в прихожую и до парадной двери. Убедившись, что мы вне пределов слышимости, он остановился.

— Что происходит с девонькой? — спросил он тихо и бросил взгляд назад, на хирургическую, где ясный, высокий голос Мальвы продолжил чтение.

Я рассказала ему, что могла.

— Это может быть ничего. Я надеюсь, что так. Но... ей нужен Фергюс. Она говорит, он держится отчужденно, чувствуя себя виновным в том, что произошло в солодовне.

Джейми кивнул.

— Ну, да, он так и делает!

— Он так и делает? Но почему, Бога ради? — раздраженно вспылила я. — В этом не было его вины!

Он бросил на меня взгляд, означающий, что я пропустила что-то совершенно очевидное даже для самого посредственного интеллекта.

— Ты думаешь, это имеет значение? А если девушка умрет — или с ребенком случится беда? Думаешь, он не станет обвинять себя?

— Он не должен, — сказала я. — Но очевидно, что он это делает. Ты не... — я оборвалась на полуслове, так как он, фактически, обвинял себя. Он сказал мне об этом, очень ясно, ночью, когда вернул меня домой.

Он видел, что воспоминание осенило мое лицо, и тень улыбки, кривой и болезненной, промелькнула в его глазах. Он протянул руку и провел по линии моей брови, которую разделяла надвое заживающая глубокая рана.

— Думаешь, я не чувствую этого? — спросил он тихо.

Я покачала головой, не в отрицании, а в беспомощности.

— Жена мужчины должна быть под его защитой, — сказал он просто и отвернулся. — Я пойду, приведу Фергюса.

* * *

ЛАМИНАРИЯ ВЫПОЛНЯЛА СВОЮ МЕДЛЕННУЮ, кропотливую работу, и у Марсали начались редкие схватки, хотя мы по-настоящему не брались за дело, пока. Свет стал угасать, когда Джейми прибыл с Фергюсом и Йеном, встретившимся по пути.

Фергюс был небрит, весь в пыли, и явно не мылся уже много дней, но лицо Марсали засияло, как солнце, когда она увидела его. Я не знаю, что ему сказал Джейми, он выглядел мрачным и истерзанным, но, увидев Марсали, подлетел к ней, как стрела к своей цели, притянув ее к себе с таким пылом, что Мальва уронила свою книгу на пол от изумления.

Я немного расслабилась, впервые, с тех пор, как тем утром вошла в дом Марсали.

— Ну, — сказала я и сделала глубокий вдох. — Возможно, нам стоит немного перекусить?

Я оставила Фергюса и Марсали наедине, в то время как все мы пошли есть, и вернулась в хирургическую, найдя их тихо разговаривающими, наклонив друг к другу головы. Мне невыносимо было беспокоить их, но это было необходимо.

С одной стороны, шейка матки уже заметно раскрылась, и не было никаких признаков аномального кровотечения, что было огромным облегчением. С другой стороны... сердцебиение ребенка снова стало сбиваться. Я думала, что почти наверняка проблема в пуповине.

Я остро ощущала взгляд Марсали, застывший на моем лице, пока я слушала ее через свой стетоскоп, и проявила недюжинную выдержку, чтобы не позволить никаким эмоциям показаться на нем.

— Ты очень хорошо держишься, — заверила я ее, приглаживая взъерошенные волосы и улыбаясь ей в глаза. — Думаю, возможно, пора немного помочь ускорить дела.

Были различные травы, которые могли стимулировать схватки, но большинство из них я не стала бы использовать из-за высокой опасности кровотечения. К этому моменту я уже была достаточно обеспокоена и желала, чтобы все шло как можно быстрее. Чай из малинового листа мог бы помочь, будучи не столь сильным, чтобы вызвать крупные или резкие сокращения. "Может стоить добавить синий кохош?" — задумалась я.

— Малыш должен родиться быстро, — сказала Марсали Фергюсу с самым невозмутимым видом. Очевидно, сама я не смогла скрыть беспокойство так успешно, как думала.

При ней были четки, и теперь они обвивали ее ладонь, свободно свисая.

— Помоги мне, mon cher!

Он поднял руку с четками и поцеловал их.

— Oui, сherie, — он перекрестился и приступил к работе.

Фергюс провел первые десять лет своей жизни в борделе, где он родился. Поэтому, в некоторых отношениях, он знал гораздо больше о женщинах, чем любой другой мужчина, которого я когда-либо встречала. Тем не менее, я была поражена, увидев, что он потянулся к завязкам на горловине рубашки Марсали и развязал их, обнажая ее груди.

Марсали, казалось, совсем не удивилась, лишь откинулась назад и немного развернулась в его сторону, в это же время слегка пихнув его выпуклостью своего живота.

Он встал коленями на стул рядом с кроватью и нежно, но рассеянно, положив руку на живот, склонил голову к груди Марсали, слегка поджав губы. Затем он, видимо, заметил, как я изумленно смотрю на него, и глянул поверх живота.

— О! — он улыбнулся мне. — Вы не... ну, я полагаю, вы вероятно не видели такого, миледи?

— Не могу сказать, что приходилось, — я разрывалась между любопытством и чувством, что должна отвести глаза. — Что?..

— Когда родовые схватки медленно развиваются, сосание женской груди заставляет матку сокращаться, таким образом, подгоняя ребенка, — объяснил он и неосознанно потер большим пальцем один темно-коричневой сосок так, что он затвердел, став круглым и упругим, как ранняя вишня. — В борделе, если у одной из les filles были затруднения, иногда другая оказывала ей такую услугу. Я делал это для ma douce раньше, когда родилась Фелисите. Это поможет. Вот увидите!

И без дальнейших церемоний, он обхватил грудь обеими руками, взял сосок в рот и засосал мягко, но с большой сосредоточенностью, закрыв глаза.

Марсали вздохнула, и ее тело, казалось, размякло плавным движением, как это бывает у беременных женщин, словно она внезапно стала бескостной, как выброшенная на берег медуза.

Я была более чем смущена, но не могла уйти, на случай, если произойдет что-то серьезное.

Заколебавшись на мгновение, я затем вытащила стул и села, постаравшись быть незаметной. Однако, в действительности, ни один из них, по-видимому, нисколько не был обеспокоен моим присутствием — если они вообще еще помнили обо мне. И все же, я слегка отвернулась, так, чтобы не смотреть.

Я была одновременно поражена и заинтригована методом Фергюса. Он был совершенно прав. Сосание младенцем груди вызывает сокращение матки. Акушерки, которых я знала в больнице "Обитель ангелов" в Париже, говорили мне то же самое. Только что разродившейся женщине нужно сразу приложить ребенка к груди, для того, чтобы замедлить кровотечение. Но все же, ни одна из них, кажется, не упоминала использование этого способа, как средства для стимулирования родов.

"В борделе, если у одной из девочек были затруднения, иногда другая оказывала ей такую услугу", — сказал он.

Его мать была одной из les Filles — "девочек", хотя он никогда не знал ее. Я представила себе парижскую проститутку, темноволосую, вероятней всего, молоденькую, стонущую в родах — и подругу, встающую на колени, чтобы сосать ее грудь нежно, придавая мягкой, раздутой груди чашевидную форму и шепчущую слова поддержки, в то время как неистовые крики удовлетворенных клиентов отзываются эхом сквозь этажи и стены.

Она умерла, его мать? Рожая его, или следующего ребенка? Была задушена пьяным клиентом, избита мордоворотом, работающим на мадам? Или все дело в том, что она не хотела его, не хотела нести ответственность за внебрачное дитя, и таким образом, бросила его на милость других женщин, одного из безымянных сыновей улицы, ничейного ребенка?

Mарсали завозилась на кровати, и я взглянула, чтобы убедиться, была ли она в порядке. Она была. Лишь передвинулась, чтобы обнять за плечи Фергюса, притянув его голову к себе. Она сбросила свой чепец, ее желтые волосы были распущены, яркие против гладкой темноты его волос.

— Фергюс... Я думаю, что возможно, могу умереть, — шептала она голосом, слышимым чуть громче ветра в деревьях.

Он выпустил ее сосок, но нежно провел губами по ее груди, пробормотав:

— Ты всегда думаешь, что умрешь, p'tite puce, все женщины думают так.

— Да, это потому, что очень многие из них так и делают, — сказала она немного резко и открыла глаза. Он улыбнулся, не открывая глаз, кончик языка снова нежно теребил ее сосок.

— Не ты, — сказал он тихо, но с глубокой уверенностью. Он провел рукой по ее животу, сначала нежно, потом с большей силой. Я увидела, как живот напрягся, внезапно округлившись и затвердев. Марсали вдруг резко втянула воздух, и Фергюс нажал ребром ладони у основания живота, прямо напротив ее лобковой кости, держа руку там до тех пор, пока схватка не прекратилась.

— Ох! — сказала она, переводя дыхание.

— Tu... non, — прошептал он, еще более мягко. — Не ты. Я не позволю тебе уйти.

Я завернула руки в ткань юбки. Это было похоже на хорошую, уверенную схватку. Ничего ужасного, вроде бы, не произошло в результате.

Фергюс возобновил свою работу, время от времени делая паузу, чтобы бормотать Марсали что-то смешное на французском языке. Я встала и прошла украдкой, обогнув прикроватную тумбочку. Нет, ничего неблагоприятного. Я бросила беглый взгляд на рабочий стол, чтобы быть уверенной, что все было в готовности, и так и было.

Возможно, все будет в порядке. Была полоса крови на простыне — но это было только небольшое появление крови, вполне нормальное. Было все еще вызывающее беспокойство сердцебиение ребенка, возможность несчастного случая из-за пуповины — но я ничего не могла сделать с этим теперь. Марсали приняла решение, и оно было правильным.

Фергюс возобновил сосание груди. Я потихоньку шагнула в коридор и оставила дверь приоткрытой, чтобы дать им уединение. Если у нее начнется кровотечение, я смогу быть с нею через секунду.

У меня в руке все еще была банка с листьями малины. Я предположила, что могла бы пойти и сделать чай, может, это позволило бы мне чувствовать себя полезной!

Не найдя свою жену дома, старый Арч Баг пришел к нам с детьми. Фелисите и Джоан крепко спали на скамье, Арч курил свою трубку у очага, пуская кольца дыма для развлечения Германа. Между тем, Джейми, Йен и Мальва Кристи, казалось, были заняты дружелюбной литературной дискуссией, относительно достоинств Генри Филдинга, Тобиаса Смоллетта, и...

— Овидий? — сказала я, ловя заключительную часть одного замечания. — Вот как?

— "Пока ты счастлив, у тебя множество друзей", — процитировал Джейми. — "Когда времена омрачаются, ты остаешься один". Не считаете ли вы, что это справедливо, в случае бедного Тома Джонса и малыша Перри Пикля?

— Но, конечно, истинные друзья ни за что не оставят человека, только потому, что он находится в некотором затруднении! — возразила Мальва. — Какой же это друг?

— Боюсь, скорее самый распространенный тип, — сказала я. — К счастью, есть некоторые и другого типа.

— Да, есть! — согласился Джейми. Он улыбнулся Мальве. — Горцы заводят истинных друзей — если только не заводят худших врагов.

Она слегка покраснела, но поняла, что ее дразнили.

— Хмф! — сказала она, и задрала нос, чтобы презрительно смерить его взглядом. — Мой отец говорит, горцы такие свирепые бойцы, потому что в горах слишком мало каких-либо ценностей, и худшие битвы всегда разгораются из-за самых низких ставок.

На это все разразились смехом, и Джейми поднялся, чтобы подойти ко мне, оставив Йена и Мальву продолжать их спор.

— Как там, с девонькой? — спросил он спокойно, зачерпывая для меня горячую воду из чайника.

— Я не уверена, — сказала я. — Фергюс... э-э-э... помогает ей.

Брови Джейми поднялись.

— Как? — спросил он. — Я и не знал, что мужчина еще на что-то способен в этом деле, кроме как однажды его успешно начать.

— О, ты был бы сильно удивлен, — уверила я его. — Я точно была!

Он выглядел заинтригованным, но не успел расспросить, поскольку миссис Баг потребовала, чтобы все прекратили говорить о несчастных людях, которые плохо заканчивают на страницах книг, и присаживались, чтобы поесть.

Я тоже села ужинать, но в действительности, не могла поесть, будучи рассеянной, из-за беспокойства о Марсали. Пока мы ели, чай из малиновых листьев настоялся, я налила его и понесла в хирургическую, постучав осторожно в дверь перед тем, как войти.

Фергюс был весь красный и запыхавшийся, но с сияющими глазами. Его невозможно было убедить пойти и поесть, он настаивал на том, что останется с Mарсали. Его усилия дали свои плоды — у нее были регулярные схватки, хотя по-прежнему довольно редкие.

— Это будет быстро, как только воды отойдут, — сказала Марсали мне. Она тоже немного раскраснелась, сосредоточенно прислушиваясь к тому, что происходило внутри. — Так всегда.

Я снова проверила сердцебиение — никаких значительных изменений, все еще неровное, но не слабеющее — и, извинившись, вышла. Джейми был в своем кабинете, в другом конце коридора. Я вошла и села рядом с ним, чтобы быть полезной, когда это будет необходимо.

Он писал свое обычное вечернее письмо сестре, время от времени делая перерывы, чтобы потереть сведенную судорогой правую руку, прежде чем продолжить. Наверху, миссис Баг укладывала детей спать. Я слышала хныкающую Фелисите и Германа, пытающегося петь ей.

На другом конце дома слышалось легкое шарканье и бормотание, звук передвигающихся тяжестей и скрип стола. И в глубинах моего внутреннего уха, повторяя мой собственный пульс, мягкий, быстрый стук сердца ребенка.

Это так легко могло плохо закончиться.

— Что ты делаешь, Сассенах?

Я изумленно подняла глаза.

— Ничего я не делаю.

— Ты словно смотришь сквозь стены, и сомнительно, что тебе нравится то, что ты видишь.

— О, — я опустила свой взгляд и поняла, что снова и снова сминала между пальцами ткань своей юбки. На бежевом домотканом полотне был большой морщинистый участок. — Вновь переживаю свои неудачи, я полагаю.

Он бросил на меня короткий взгляд, затем встал и, подойдя ко мне сзади, положил руки у основания моей шеи, разминая плечи сильными, теплыми прикосновениями.

— Какие неудачи? — спросил он.

Я закрыла глаза и наклонила голову вперед, стараясь не стонать из-за ощущения боли в завязанных узлом мышцах и одновременно от изысканного облегчения.

— О, — сказала я и вздохнула. — Пациенты, которых я не смогла спасти. Ошибки. Бедствия. Несчастные случаи. Мертворожденные.

Последние слова повисли в воздухе, и его руки остановили свою работу на миг, затем возобновили сильнее.

— Конечно же, есть моменты, когда нет ничего, что ты могла бы сделать? Ты или кто-либо. Некоторые вещи просто не под силу никому сделать правильно, да?

— Ты никогда не веришь в это, когда оно касается тебя, — сказала я. — Почему я должна?

Он прервал свой массаж, и я посмотрела на него через плечо. Он открыл рот, чтобы возразить мне, но понял, что не может. Он покачал головой, вздохнул и продолжил.

— Да, хорошо. Полагаю, что это так, — сказал он, с чрезмерной иронией.

— То, что греки называли hubris — высокомерием, как ты думаешь?

Он издал короткое фырканье, возможно, означавшее смех.

— Да. И ты знаешь, к чему это приводит.

— К одинокой скале под палящим солнцем, со стервятником, клюющим твою печень, — сказала я, и засмеялась.

Джейми тоже.

— Да, ну, в общем, одинокая скала под палящим солнцем — очень хорошее место, чтобы иметь компанию, я думаю. И я не имею в виду стервятника, конечно.

Его руки напоследок сжали мои плечи, но он не убрал их. Я откинула голову назад, к нему, и, закрыв глаза, черпала утешение в его компании.

В наступившей тишине, через весь коридор мы могли слышать слабые звуки из хирургической. Глухой стон Марсали из-за очередной схватки, мягкий французский вопрос Фергюса.

Я чувствовала, что мы действительно не должны слушать — но ни один из нас не мог придумать ничего, чтобы разговором заглушить звуки их интимной беседы.

Бормотание Марсали, пауза, затем Фергюс сказал что-то нерешительно.

— Да, как мы сделали перед Фелисите, — донесся голос Марсали, приглушенный, но довольно ясный.

— Oui, но...

— Тогда загороди чем-нибудь дверь, — сказала она нетерпеливо.

Мы услышали шаги, и дверь в хирургическую распахнулась. Фергюс стоял там, темные волосы растрепаны, рубашка наполовину застегнута, и красивое лицо его сильно покраснело под тенью отросшей щетины. Он увидел нас, и весьма необычное выражение скользнуло по его лицу. Гордость, смущение, и что-то неопределенно... французское. Он подарил Джейми кривую улыбку и пожал плечами с величайшей галльской беззаботностью — а затем плотно закрыл дверь. Мы услышали скрип перетаскиваемого столика, и короткий удар, когда им загородили дверь.

Джейми и я обменялись озадаченными взглядами.

Из-за закрытой двери донеслось хихиканье, сопровождаемое громким скрипом и шелестом.

— Он же не собирается... — начал, было, Джейми и резко остановился, глядя недоверчиво. — Или да?

Очевидно да, судя по слабым ритмичным скрипам, которые слышались из хирургической.

Я почувствовала легкую волну тепла, накатившую на меня, наряду с некоторым чувством шока — и немного более сильное побуждение рассмеяться.

— Ну... э-э-э... Я слышала, что... гм... иногда это помогает вызвать роды. На позднем сроке мудрые акушерки в Париже иногда предлагали женщинам напоить своих мужей и... эмм...

Джейми кинул взгляд на дверь хирургической, в котором недоверчивость смешалась с невольным уважением.

— И он даже не выпил ни глотка спиртного. Ну, если это то, что он собирался сделать, у маленького шельмеца железные яйца, я бы сказал.

Йен, проходящий по коридору как раз, чтобы услышать этот разговор, остановился как вкопанный. Прислушался на мгновение к шуму, исходящему из хирургической, посмотрел на нас с Джейми, на дверь хирургической, снова на нас, затем покачал головой и, повернувшись, вернулся в кухню.

Джейми протянул руку и осторожно закрыл дверь кабинета.

Без комментариев он сел снова, взял свое перо и начал упорно царапать дальше. Я перешла к маленькой книжной полке и задержалась там, уставившись на ряд потрепанных книжных корешков, так ничего и не взяв.

"Бабушкины сказки" иногда были не больше чем "бабушкины сказки". Иногда не были.

Я редко была обеспокоена личными воспоминаниями, имея дело с пациентами. У меня не было ни времени, ни внимания в запасе. Но сейчас, у меня было слишком много и того и другого. И я очень живо помнила ночь перед рождением Бри.

Люди часто говорят, что женщины забывают то, на что похожи роды, потому что, если бы они помнили, никто бы не решился повторить их впредь. Лично я не испытывала затруднений с тем, чтобы все вспомнить.

В частности, чувство сильнейшей слабости. То нескончаемое время ближе к концу, когда кажется, что это никогда и не закончится, что ты увяз в какой-то доисторической смоляной яме, любое малейшее движение — это борьба, обреченная на тщетность. Каждый квадратный сантиметр кожи натянут столь же тонко, как самообладание.

Ты не забываешь. Ты просто добираешься до точки, где тебя не заботит, будет ли больно при родах; лучше что угодно, чем быть беременной на мгновение дольше.

Я достигла этой точки примерно за две недели до моей даты истечения срока. Дата наступила — и прошла. Неделю спустя я была в состоянии хронической истерии, если можно было быть одновременно истеричной и заторможенной.

Фрэнку было физически более комфортно, чем мне, но в плане нервов не было никакой разницы. Мы оба были в ужасе — не только из-за родов, но и из-за их последствий. Фрэнк есть Фрэнк, он реагировал на агрессию, становясь очень тихим, уходя в себя, в позицию, где он мог управлять тем, что происходило, отказываясь впускать что-либо.

Но я была не в настроении уважать чьи-либо барьеры и залилась слезами в полнейшем отчаянии, когда жизнерадостный акушер проинформировал меня, что моя шейка матки не раскрыта вообще, и "это может продлиться несколько дней — возможно, еще неделю".

Пытаясь меня успокоить, Фрэнк прибегнул к растиранию моих ног. Затем моей спины, моей шеи, моих плеч — всего, до чего я позволяла дотрагиваться. И постепенно, я исчерпала себя и лежала смирно, позволяя ему касаться меня. И... и мы оба были в ужасе, и жутко нуждались в утешении, и ни у кого из нас не было слов, способных его подарить.

И он занялся любовью со мной, медленно и нежно, и мы заснули в руках друг друга — и проснулись в состоянии паники несколько часов спустя, когда мои воды отошли.

— Клэр! — я полагаю, Джейми называл мое имя несколько раз, я была так потеряна в воспоминаниях, что совсем забыла, где нахожусь.

— Что? — я обернулась с колотящимся сердцем. — Что-нибудь случилось?

— Нет, еще нет, — он недолго понаблюдал за мной, нахмурив лоб, затем встал и подошел, встав рядом. — С тобой все хорошо, Сассенах?

— Да. Я... Я просто задумалась.

— Да, я видел, — сказал он сухо. Он замялся, затем, когда особенно громкий стон проник через дверь, коснулся моего локтя. — Ты боишься? — мягко спросил он. — То, что ты можешь быть беременна сама, я имею в виду?

— Нет, — сказала я и услышала горькие нотки в своем голосе, так же ясно, как услышал он. — Я знаю, что не беременна, — я посмотрела на него. Его лицо было размыто дымкой непролитых слез. — Мне грустно, что я не беременна — что я никогда не забеременею снова.

Я заморгала и увидела те же эмоции на его лице, что и у меня — облегчение и сожаление, смешанные в такой пропорции, что невозможно было сказать, какая из них была более сильной. Он обнял меня, и я прижалась лбом к его груди, думая, какое это утешение, знать, что у меня есть компания и на этой скале тоже.

Мы постояли молча некоторое время, просто дыша. Потом внезапно изменились интимные звуки в хирургической. Оттуда донесся короткий вскрик удивления, более громкое восклицание по-французски и затем звук ног, тяжело приземлившихся на пол, одновременно с недвусмысленным звуком выплеска околоплодных вод.

* * *

РОДЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫСТРО продвигались. Меньше чем через час, я увидела появившееся темя, покрытое черным пухом.

— Он волосатик, — доложила я, смягчая промежность маслом. — Будь осторожна, не тужься слишком сильно! Еще не время, — я обхватила изгиб появляющейся головки со своей стороны. — И у него очень большая голова.

— Никогда бы не догадалась, — сказала Марсали, покрасневшая и задыхающаяся. — Спасибо что сказала.

Я едва успела рассмеяться, как головка аккуратно скользнула в мои руки, лицом вниз. Пуповина обвивалась вокруг шеи, но не плотно, слава Богу! Я продела под нее палец и освободила ее, и мне не пришлось говорить "Тужься!", так как прежде, Марсали вздохнула так глубоко, что хватило бы до Китая, и выстрелила младенца в мой живот подобно пушечному ядру.

Казалось, что мне в руки вдруг попала смазанная жиром свинья, и я безумно вертела его в руках, пытаясь привести маленькое существо в вертикальное положение и посмотреть, дышит ли он — или она.

Между тем, слышались возбужденные крики Мальвы и миссис Баг, и тяжелые шаги спешащих в зал из кухни.

Я нашла лицо малыша, поспешно очистила ноздри и рот, вдула небольшую порцию воздуха в его легкие, щелкнула пальцем по подошве одной ноги. Нога отдернулась в рефлексе, и рот широко открылся в громком вопле.

— Bonsoir, Monsieur L'Oeuf, — сказала я, поспешно проверяя, что это действительно месье.

— Monsieur? — лицо Фергюса расплылось в широкой, до ушей, улыбке.

— Monsieur, — подтвердила я, и быстро закутав ребенка во фланель, сунула его в руки отцу, сосредоточившись на перевязывании и обрезании пуповины, затем склоняясь к его матери.

Его мать, слава Богу, была в порядке. Изнуренная и потная, но с такой же точно широкой улыбкой. И так было со всеми, кто находился в комнате. Пол был грязным и мокрым, постель намокшей, и воздух был насыщен плодородными ароматами рождения, но никто, казалось, не заметил этого в общем возбуждении.

Я мяла живот Марсали, стимулируя сокращения матки, в то время как миссис Баг принесла ей огромную кружку пива, чтобы пить.

— С ним все в порядке? — спросила Марсали, придя в себя после того, как жадно напилась. — Правда, все в порядке?

— Ну, у него две руки, две ноги и голова, — сказала я. — Я не успела сосчитать пальцы рук и ног.

Фергюс положил ребенка на столе около Maрсали.

— Посмотри сама, ma cher, — сказал он и отвернул одеяло. Он мигнул, затем, хмурясь, наклонился ближе.

Йен и Джейми прекратили разговаривать, увидев его.

— Что-то неладно? — подойдя, спросил Йен.

Внезапная тишина поразила комнату. Мальва недоуменно переводила взгляд с одного лица на другое.

— Maman?

Герман стоял в дверях, сонно покачиваясь.

— Он здесь? C'est Monsieur?

Не дожидаясь ответа или разрешения, он качнулся вперед, оперся на окровавленную постель и, разинув рот, уставился на своего новорожденного брата.

— Он выглядит забавным, — сказал он, и слегка нахмурился. — Что с ним?

Фергюс застыл неподвижно, как и все мы. При этом он посмотрел на Германа, затем снова взглянул на ребенка, потом снова на своего первенца.

— Il est un nain, — сказал он почти небрежно. Он сжал плечо Германа, достаточно сильно, чтобы вызвать изумленный вопль мальчика, затем вдруг повернулся на каблуках и вышел. Я услышала звук открывшейся передней двери, и холодный сквозняк пронесся по залу и по комнате.

"Il est un nain". Он карлик.

Фергюс не закрыл дверь, и ветер задул свечи, оставив нас в полутьме, освещенной только заревом жаровни.

Глава 36. ЗИМНИЕ ВОЛКИ.

МАЛЕНЬКИЙ АНРИ-КРИСТИАН появился на свет совершенно здоровым: просто он оказался карликом. Впрочем, он был слегка желтушным, со слабым золотистым отливом на коже, который придавал его круглым щечкам нежный румянец, подобный лепесткам бледно-желтого нарцисса. С пятнышком черных волос на макушке, он мог бы быть китайским ребенком, если бы не огромные, круглые голубые глаза.

Я думала, что, в каком-то смысле, должна испытывать благодарность к нему. Ничто другое, кроме рождения карлика, не могло бы настолько отвлечь внимание Риджа от меня и всего произошедшего в последний месяц. Как бы то ни было, люди больше не вглядывались в мое заживающее лицо и не замолкали неловко, подыскивая, о чем бы со мной поговорить. А у них имелось довольно много, что сказать — мне, друг другу, и, нередко, Марсали, если бы я, или Бри вовремя не останавливали их.

Я полагала, они должны были обсуждать то же самое и с Фергюсом — если бы видели его. Он вернулся спустя три дня после рождения ребенка, тихий и помрачневший. Он остался ровно столько, чтобы согласиться с именем, выбранным Марсали для малыша, и иметь с ней короткий разговор с глазу на глаз. Затем ушел снова.

Если она и знала, где он пребывал, то не распространялась об этом. А пока, она и дети оставались в Большом Доме, с нами. Она улыбалась и уделяла внимание другим детям, как и должна делать мать, хотя постоянно казалось, будто она прислушивается к чему-то, чего нет. "К шагам Фергюса?", — спрашивала я себя.

Была и хорошая сторона: она всегда держала Анри-Кристиана подле себя, нося его в слинге или устроив возле своих ног в корзине, сплетенной из камыша. Я видела родителей, у которых родились дети с дефектами: зачастую их реакцией было отступить, не имея сил справиться с ситуацией. Марсали отнеслась к этому совершенно по-другому, яростно защищая малыша.

Гости приходили, якобы для того, чтобы о чем-то поговорить с Джейми или взять у меня немного укрепляющего средства или целебной мази, но в действительности — в надежде мельком увидеть Анри-Кристиана. Поэтому было совершенно неудивительно, что Марсали напряглась и прижала Анри-Кристиана к груди, когда открылась задняя дверь, и на порог упала тень очередного визитера.

Она немного расслабилась, увидев, что посетитель — Йен-Младший.

— Привет, кузина, — сказал он, улыбаясь ей. — Как вы чувствуете себя — ты и малыш?

— Очень хорошо, — твердо произнесла она. — Пришел проведать своего нового родственника? — я увидела, как она посмотрела на него, прищурившись.

— Точно, ага, и передать ему маленький подарок, — он поднял большую руку и коснулся своей рубашки, которая оттопыривалась из-за того, что было спрятано под ней. — Надеюсь, ты тоже в порядке, тетушка Клэр?

— Привет, Йен, — сказала я, поднимаясь на ноги и откладывая в сторону рубашку, которую подшивала. — Да, со мной все хорошо. Хочешь немного пива? — я была рада видеть его: я составляла Марсали компанию, пока она шила или, точнее, стояла на страже, чтобы отгонять незваных посетителей, пока миссис Баг ухаживала за цыплятами. Но у меня готовился отвар крапивы в хирургической, и нужно было его проверить. Йену можно было доверить заботу о Марсали.

Оставив их с закусками, я вырвалась в свою хирургическую и провела приятную четверть часа наедине с травами, сцеживая настои, разбирая розмарин для сушки, окруженная пикантным запахом и миролюбием растений. Такого уединения было трудно достичь в эти дни, с детьми, выскакивающими из-под ног, как грибы. Я знала, что Марсали не терпится вернуться домой, но не могла отпустить ее без Фергюса, который мог бы оказать хоть какую-то помощь.

— Чертов парень, — пробормотала я себе под нос. — Самовлюбленная скотина.

По-видимому, я была не единственной, кто так думал. Когда я, пропахнув розмарином и корнем женьшеня, вернулась в гостиную, то случайно услышала, как Марсали высказывает подобное суждение Йену.

— Ага, я знаю, что он вернется, какой бы муж не вернулся? — говорила она, ее голос был полон боли. — Но почему он сбежал и оставил нас одних? Ты говорил с ним, Йен? Он сказал что-нибудь?

Так вот в чем дело. Йен отправлялся в одну из своих загадочных отлучек. Он наверняка пересекся где-то с Фергюсом и сказал об этом Марсали.

— Ага, — ответил он после минутного замешательства. — Совсем немного, — я помедлила, не желая прерывать их, но могла видеть его лицо, свирепость его татуировок вкупе с симпатией, которая наполнила его глаза. Он потянулся через стол, протягивая руки. — Я могу подержать его, кузина? Пожалуйста?

Спина Марсали застыла от удивления, но она передала ребенка, который слегка извивался и пинался в своих пеленках, но быстро устроился у плеча Йена, издавая тихие чмокающие звуки. Йен склонил к нему голову, улыбаясь, и легко касаясь губами большой круглой головы Анри-Кристиана.

Он сказал малышу что-то успокаивающее, как я предположила, на языке могавков.

— Что это ты сказал? — с любопытством спросила Марсали.

— Своего рода благословение, можно сказать, — он очень осторожно похлопывал Анри-Кристиана по спинке. — Призываешь ветер, чтобы тот был попутным, небеса, чтобы укрывали его, и воду и землю, чтобы кормили его.

— О, — голос Марсали смягчился. — Это так мило, Йен, — но затем она расправила плечи, не желая менять тему. — Ты сказал, что говорил с Фергюсом.

Йен кивнул, прикрыв глаза. Его щека покоилась на голове малыша. Он ничего не говорил, но я видела, как двигалось его горло, большое адамово яблоко нырнуло, когда он сглотнул.

— У меня был ребенок, кузина, — прошептал он так тихо, что я едва поняла его.

Марсали услышала его. Она застыла, игла, которую она взяла, сверкнула в ее руке. Затем, двигаясь очень медленно, она положила ее на место.

— Был? — произнесла она очень мягко. И поднявшись, обошла стол с тихим шорохом юбок, чтобы сесть рядом с ним на скамью, достаточно близко, чтобы он чувствовал ее присутствие, и положила маленькую руку на его локоть.

Он не открыл глаз, но перевел дыхание и, с малышом, удобно устроившимся у его сердца, начал говорить голосом, едва более громким, чем треск огня.

* * *

ОН ПРОСНУЛСЯ, зная, что случилось что-то очень плохое. Перекатился к спинке лежака, где под рукой находилось его оружие, но прежде, чем он успел схватить нож или копье, снова услышал звук, который, должно быть, и разбудил его. Источник звука находился позади него: не более чем легкий сдерживаемый вздох, но он услышал в нем боль и страх.

Огонь почти угас: он не видел ничего, кроме темной макушки головы Вакотьеквеснонсы, обрамленной красным светом, и двойной выпуклости плеча и бедра под шкурами. Она не двигалась больше и не издавала ни звука, но что-то в этих неподвижных темных очертаниях пронзило его сердце, подобно томагавку, поражающему цель.

Он отчаянно схватил ее за плечо, желая, чтобы с ней все было в порядке. Ее кости, маленькие и твердые, проступали через плоть. Он не мог найти подходящих слов: все фразы каньен`кехака вылетели у него из головы, и он говорил теми словами, которые первыми приходили к нему.

— Девочка... любимая... с тобой все в порядке, правда? Благословенный Михаил, защити нас, с тобой все хорошо?

Она знала, что он здесь, но не поворачивалась к нему. Что-то — странное бульканье, подобно журчанию ручья по камням — исходило от нее, и дыхание застряло в ее горле снова, короткий сухой звук.

Он не стал ждать, выкарабкался голым из шкур, зовя на помощь. Люди выбирались наружу в тусклом свете общего дома, неуклюжие фигуры, спешили к нему, осыпая градом вопросов. Он не мог говорить: это было лишне. Через мгновения Тевактеньонх была здесь, ее строгое старое лицо застыло в мрачном спокойствии, и женщины общего дома поспешили мимо него, оттолкнув его в сторону, когда уносили прочь Эмили, завернутую в оленью шкуру.

Он последовал за ними, но они не обратили на него внимания, исчезнув в женском доме в конце деревни. Двое или трое мужчин вышли, посмотрели им вслед, затем пожали плечами, развернулись и ушли обратно. Было холодно, очень поздно, и это были женские дела.

Он зашел внутрь спустя несколько минут, но только для того, чтобы накинуть какую-то одежду. Он не мог оставаться в общем доме, только не возле пустой без нее, пахнущей кровью кровати. Кровь была и на его коже, но он не остановился, чтобы помыться.

Снаружи звезды уже растаяли, но небо по-прежнему оставалось черным. Холод пронизывал до костей, и кругом царило безмолвие.

Шкура, висящее над дверью его "длинного дома", покачнулась, и Ролло скользнул внутрь, серый как призрак. Большой пес расправил лапы и потянулся, поскуливая от плотности ночи и холода. Затем он потряс своим жестким загривком, фыркнул, выдувая белые облачка пара, и медленно направился к своему хозяину. Он тяжело уселся с покорным звуком и прислонился к ноге Йена.

Йен постоял с минуту, глядя на дом, в котором находилась его Эмили. Его лицо пылало, лихорадило от сиюминутности происходящего. Он сгорал безжалостно и ярко, словно уголь, но чувствовал, как тепло просачивается из него в холодное небо, и его сердце медленно становится черным. Наконец, он хлопнул ладонью по бедру и повернулся к лесу, стремительно уходя, огромный пес беззвучно следовал за ним.

— Радуйся, Мария, исполненная благодати... — он не обращал внимания, куда шел, молясь себе под нос, но вслух, успокаивая себя собственным голосом в безмолвной тьме.

"Может, я должен молиться одному из духов могавков? — задался он вопросом. — Не разгневаются ли они, что я говорю со своим старым Богом, с Матерью этого Бога? Не отомстят ли они за подобное пренебрежение моим жене и ребенку?"

Ребенок уже мертв. Он понятия не имел, откуда пришло это понимание, но он знал, что это так же верно, как если бы кто-то произнес эти слова вслух. Знание было бесстрастным, еще не повод для печали: лишь факт, который, он знал, окажется правдой, и это знание потрясло его.

Он углубился в лес, шагая, потом побежал, замедляясь только для того, чтобы перевести дыхание. Воздух был пронизывающе холодным и неподвижным, пахнущим гнилью и смолой, но деревья перешептывались, когда он проходил мимо. Эмили могла слышать их разговор — она знала их тайный язык.

— Ага, и какой в этом смысл? — пробормотал он, подняв лицо к беззвездной пустоте между кронами деревьев. — Ты не скажешь ничего ценного. Ты не знаешь, как она там сейчас, так ведь?

Время от времени он слышал шаги пса, шуршащие по опавшим листьям за его спиной, мягко ударявшие по участкам непокрытой земли. Он спотыкался снова и снова, ноги путались в темноте, один раз упал и ушибся, опять споткнулся, и неуклюже побежал дальше. Он перестал молиться: его мозг больше не мог ни сформулировать слова, ни выбрать их среди разрозненных слогов разных языков, и его дыхание опаляло его горло во время бега.

Он чувствовал ее тело рядом с собой в холодной тьме, ее полные груди в своих руках, ее маленькие круглые ягодицы, выдающиеся назад, тяжелые и полные желания, когда он входил в нее, о, Боже, он знал, что не должен, он знал! И все же делал это ночь за ночью, сходя с ума от скользкого, плотного единения с ней, давно оставив позади тот день, когда должен был остановиться, безмозглый эгоист, ослепленный нечестивой похотью.

Он бежал, и, по мере движения, ее деревья шепотом осуждали его в вышине.

Ему пришлось остановиться от нехватки воздуха. Небо меняло цвет с черного на тот, который предшествует свету. Пес обнюхал его, тихо поскуливая, янтарные глаза стали пустыми и темными в предрассветный час.

Пот струился по его телу под кожаной рубашкой, пропитывая вымазанную в грязи набедренную повязку между ног. Его гениталии замерзли, сморщившись и сжавшись к телу, и он чувствовал собственный запах, отвратительный горький запах страха и потери.

Уши Ролло поднялись торчком, и пес снова заскулил, отходя на шаг, возвращаясь, отбегая снова, нервно подергивая хвостом. "Пошли, — говорил он так же ясно, как словами. — Пошли сейчас же!".

Что до него, Йен улегся бы на мерзлую опавшую листву, зарылся лицом в землю и остался. Но привычка вытянула его: он привык слушаться пса.

— Что? — глухо спросил он, проводя рукавом по влажному лицу. — Что случилось?

Ролло утробно зарычал. Он стоял неподвижно, шерсть на загривке медленно поднималась. Йен увидел это, и какая-то слабая тревожная дрожь дала о себе знать сквозь туман изнуряющего отчаяния. Он потянулся рукой к ремню, обнаружил там пустоту и шлепнул себя, отказываясь верить. Господи, у него не было даже ножа для шкур!

Ролло зарычал снова, громче. Это должно было звучать, как предупреждение. Йен повернулся, вгляделся, но не увидел ничего, кроме темных стволов кедра и сосны, земли под ними, укрытой тенями, и воздуха, наполненного туманом.

Французский торговец, как-то пришедший к их огню, назвал такое время, такой свет l'heure du loup — часом волка. И не зря: это было время охоты, когда ночь тускнеет, и слабый ветерок, что появляется перед тем, как начнет светать, приносит запах добычи.

Его рука метнулась к ремню с другой стороны, где должен был висеть мешочек с мазью: медвежий жир, перемешанный с листьями мяты, скрывал человеческий запах во время охоты... или когда охотились на тебя. Но с этой стороны тоже было пусто, и его сердце застучало быстро и жестко, в то время как холодный ветер осушал пот его тела.

Зубы Ролло обнажились, рычание продолжилось, переходя в угрозу. Йен остановился и подхватил с земли упавшую сосновую палку. Она была хорошей длины, но не такой прочной, как ему хотелось бы, и не слишком удобной, с длинными когтистыми ветками.

— Домой, — прошептал он псу. Он не имел представления, где находится, или в какой стороне деревня, но Ролло знал. Пес медленно попятился, по-прежнему вглядываясь в серые тени, — они переместились, те тени?

Он пошел быстрее, так же пятясь назад, чувствуя наклон земли через подошвы мокасин, ощущая присутствие Ролло по шуршанию шагов пса, слабое подвывание слышалось время от времени за его спиной. Там. Да, тень пошевелилась! Серая фигура, далеко впереди и показавшаяся на очень короткий миг, чтобы узнать, но все же это он, — вполне узнаваем по одному своему присутствию.

Если был один, могло быть и больше. Они не охотились в одиночку. И хотя они пока не приблизились, он повернулся и почти побежал. Не поддаваясь панике, несмотря на страх в глубине живота. Быстрый размашистый шаг, походка горцев, которую его дядя показал ему, с ней можно было бы преодолеть крутые бесконечные мили шотландских гор: постоянное движение без истощения. Он должен беречь силы для схватки.

Он обдумывал эту мысль, искривив в усмешке рот, отдирая на ходу хрупкие сосновые ветки со своей дубинки. Минуту назад он хотел умереть, и возможно, захотел бы снова, если Эмили... Но не сейчас. Если Эмили... И, помимо прочего, был пес. Ролло не бросил бы его: они должны защищать друг друга.

Рядом была вода: он слышал ее журчание сквозь ветер. Но принесенный ветром, послышался и другой звук, длинный, нечеловеческий вой, который заставил снова похолодеть его лицо от пота. Второй отвечал ему, с запада. Все еще далеко, но они охотились, перекликаясь друг с другом. На нем была ее кровь.

Он повернул в поисках воды. Это был небольшой ручей, не более нескольких футов в ширину. Он бросился в него без раздумий, рассекая кожу об лед, сковавший тонким слоем поверхность, ощущая укусы холода ногами и ступнями по мере того, как промокали его гетры и наполнялись влагой мокасины. Он остановился на долю секунды, снимая мокасины, чтобы их не унесло течением: Эмили сделала их для него из шкуры лося.

Ролло пересек ручей в два гигантских прыжка и остановился на противоположном склоне, отряхиваясь и разбрызгивая холодные капли воды со своей шерсти, прежде чем идти дальше. Хотя Йен достиг берега, он оставался в воде, плещущейся возле его щиколоток, намереваясь стоять так столько, сколько сможет вытерпеть. Волки охотились по запаху, приносимому ветром, так же хорошо, как по запаху, оставшемуся на земле, но незачем было облегчать им задачу.

Он засунул мокасины за воротник своей рубашки, и ледяные капли побежали вниз по его груди и животу, пропитывая набедренную повязку. Его ступни окоченели: он не чувствовал круглых камней на дне ручья, но время от времени его нога слетала с одного из них, скользкого от водорослей, и он накренялся и покачивался, чтобы удержать равновесие.

Он слышал волков все более ясно: хотя, что хорошо, — ветер изменился и теперь дул в его сторону, принося их голоса. Или это лишь означает, что они были сейчас ближе?

Ближе. Ролло был возбужден, мечась туда и сюда на дальнем берегу, воя и рыча, убеждая его двигаться коротким лаем. С той стороны к ручью подходила оленья тропа: он, шатаясь, выбрался на нее, тяжело дыша и сотрясаясь от дрожи. Потребовалось несколько попыток, чтобы надеть мокасины снова. Промокшая кожа задубела, и его руки и ступни отказывались работать. Он должен был положить палку и использовать обе руки.

Он как раз натягивал второй мокасин, когда Ролло с призывным рычанием внезапно ринулся вниз по склону. Он развернулся на мерзлой грязи, хватая палку, успев заметить серую фигуру размером с Ролло на другой стороне ручья, ее бледные глаза — поразительно близко.

Он хрипло вскрикнул и рефлекторно швырнул палку. Она проплыла по воде, ударилась рядом с волчьими лапами, и зверь растворился, словно по волшебству. Он мгновение стоял неподвижным столбом, вглядываясь. Ему точно не привиделось это?

Нет, Ролло неистовствовал, рыча и оголяя зубы, хлопья пены летели из его пасти. На краю ручья лежали камни: Йен схватил один, второй, сгреб пригоршню, другую, обдирая пальцы в спешке об скалы и мерзлый грунт, держа перед собой рубашку наподобие мешка.

В отдалении снова завыл волк, другой неподалеку ответил ему, так близко, что волоски встали дыбом на шее Йена. Он швырнул камень в направлении воя, повернулся и побежал, крепко прижимая к животу остальную груду камней.

Светало. Сердце и легкие рвались от крови и воздуха, но в то же время казалось, он бежит так медленно, будто плывет над лесной землей, как дрейфующее облако, не в силах двигаться быстрее. Он видел каждое дерево, все иголки ели, которую миновал, по отдельности — короткие и толстые, мягкого серебристо-зеленого цвета на свету.

Его дыхание стало затрудненным, зрение — нечетким и смазанным, поскольку слезы затуманивали его глаза, он моргал, избавляясь от них, но слезы наполняли глаза снова. Ветки деревьев хлестали его по лицу и ослепляли, их запах врезался ему в нос.

— Красный кедр, помоги мне! — выдохнул он, слова каньен`кехака сорвались с его губ, как будто он никогда не говорил по-английски или не призывал Христа и Его Мать.

"Сзади". Тихий голос, вероятно, не более чем голос его собственной интуиции, но он тут же развернулся с камнем в руке и метнул его со всей силы. Еще, и еще, и еще, он бросал так быстро, как только мог. Послышался треск, тяжелый удар и визг, и Ролло повернулся и остановился, стремясь возвратиться и атаковать.

— Пошли-пошли-пошли! — он на бегу схватил огромного пса за загривок, разворачивая его и увлекая за собой.

Сейчас он слышал их, или думал, что слышал. Ветер, что пришел с рассветом, шелестел среди деревьев, и они шептали сверху, указывая ему этот путь, а не иной, направляя его во время бега. Он не различал ничего, кроме цвета полуслепой от напряжения, но чувствовал их объятия, остужающие его ум: покалывающее прикосновение ели и пихты, кору белой осины, гладкой, как кожа женщины, липкой от крови.

"Иди сюда, давай этой дорогой", — звучало в его голове, и он следовал за звуком ветра.

Вой послышался позади них, сопровождаемый отрывистым лаем и другими характерными звуками. Близко, слишком близко! Он швырял камни назад, не останавливаясь, не глядя, не имея времени развернуться и прицелиться.

Камней больше не осталось, и он уронил пустой подол рубашки, качая руками, чтобы бежать быстрее, в ушах — тяжелое дыхание, которое могло быть как его собственным или его собаки, так и звуками тех тварей, что преследовали его.

Сколько их? Как далеко бежать? Он начинал пошатываться, красные и черные полосы мелькали перед его глазами. Если деревня не рядом — у него не было никаких шансов.

Он рванулся в сторону, ударился о пружинистую ветку дерева, которая согнулась под его весом, а затем потянула его вверх, грубо поставив на ноги. Он потерял ускорение и ориентацию.

— Куда? — выдохнул он деревьям. — Каким путем?

Если они и ответили, он не слышал этого. Сзади были рычание и глухие удары, сумасшедшая схватка с воем и лаем собачьей драки.

— Ролло! — он развернулся и бросился через заросли сухих вьюнов, обнаружив пса и волка, извивающихся и рвущих друг друга в сплетенном клубке шкур и сверкающих зубов.

Он ринулся вперед, пинаясь и крича, яростно нанося удары, довольный, наконец, возможностью кого-то избить, сопротивляться, даже если это было последнее сражение. Что-то расцарапало ему ногу, но он почувствовал лишь вибрацию от столкновения, когда жестко врезался коленом в бок волка. Тот завизжал и откатился прочь, тотчас возвращаясь к нему.

Зверь прыгнул, и его лапы ударили Йена в грудь. Он отступил назад, вскользь ударившись обо что-то головой, на секунду теряя способность дышать, и, придя в себя, обнаружил, что его рука обхватывает истекающие слюной челюсти, изо всех сил отталкивая их от собственного горла.

Ролло вскочил на спину волку и Йен разжал хватку, рухнув под весом воняющих шкур и корчащейся плоти. Он выбросил руку, нащупывая что-нибудь — оружие, рычаг, то, за что можно зацепиться, чтобы высвободиться, — и ухватил что-то твердое.

Он вырвал предмет из его мшистого ложа и раскроил волку голову. Обломки окровавленных зубов взлетели в воздух и попали ему в лицо. Он ударил снова и снова, задыхаясь от рыданий.

Ролло скулил высоким пронзительным звуком... нет, это был не он. Йен еще раз обрушил камень на размозженный череп, но волк прекратил борьбу, зверь лежал поперек его бедер, подергивая ногами, глаза остекленели, он умер. Йен оттолкнул его в неистовстве отвращения. Зубы Ролло погрузились в вытянутое горло волка и разорвали его, в завершающем фонтане крови и теплой плоти.

Йен закрыл глаза и застыл. Представлялось невероятным двигаться или думать.

Спустя некоторое время показалось, что он может открыть глаза и, наконец, дышать. За его спиной было большое дерево: он упал возле его ствола, когда волк ударил его, этот ствол служил ему опорой и сейчас. Среди перекрученных корней зияла грязная дыра, в том месте, из которого он выдернул камень.

Он по-прежнему держал этот камень: было ощущение, будто тот врос в его кожу, — Йен не мог разжать руку. Когда он всмотрелся, то понял, — это произошло потому, что камень разбился вдребезги: острые осколки изрезали его руку, и кусочки камня приклеились к руке на засохшую кровь. Используя пальцы другой руки, он отогнул стиснутые пальцы и вытащил раскрошенные кусочки камня из ладони. Он оторвал мох с корней дерева, скатал его в комок между ладонями, затем дал скрюченным пальцам снова сомкнуться на нем.

В отдалении завыл волк. Ролло, который улегся, было, возле Йена, поднял голову с тихим "уофф!". Вой повторился и словно спрашивал о чем-то взволнованным тоном.

Он впервые посмотрел на тело волка. На мгновение ему показалось, что зверь пошевелился, и он помотал головой, чтобы прогнать видение. Затем взглянул снова.

Он шевелился. Рыхлый живот медленно поднялся, осел. Теперь полностью рассвело, и он мог видеть крошечные шишечки розовых сосков. Это не стая. Пара. Вернее, была пара. Волк неподалеку завыл снова, и Йен склонился в сторону, его вырвало.

Некоторое время спустя, Поедающий Черепах нашел Йена сидящим, возле ствола красного кедра рядом с трупом мертвого волка, большой Ролло прижался к нему своей тушей. Черепаха, балансируя на пятках и наблюдая, присел на корточки, в некотором отдалении.

— Хорошая охота, Брат Волка, — сказал он в итоге с уважением. Йен почувствовал, как узел между его лопатками немного расслабляется. В голосе Черепахи звучали успокаивающие нотки, но не сочувствие. Значит, она жива.

— Та, с кем я разделяю очаг, — начал он, избегая называть ее по имени. Произносить имя вслух означало навлечь на нее злых духов. — Она в порядке?

Черепаха закрыл глаза и приподнял брови и плечи. Она была в порядке и в безопасности. Все-таки человеку неподвластно знать, что будет дальше. Йен не упоминал о ребенке. Не сделал этого и Черепаха.

Черепаха пришел с оружием, луком и, конечно, ножом. Он вытащил нож из-за пояса и непринужденно передал его Йену.

— Ты захочешь снять шкуру, — сказал он. — Обернуть твоего сына, когда он родится.

Йен почувствовал, как сквозь тело прошел импульс, подобный вздрагиванию от внезапного дождя на голой коже. Поедающий Черепах увидел его лицо и отвернул голову, избегая встречаться с ним глазами.

— Этот ребенок был дочерью, — сказал Черепаха, констатируя факт. — Тевактеньонх сказала моей жене, когда пришла за шкурой кролика, чтобы завернуть тело.

Мускулы в его животе напряглись и задрожали: он подумал, что сейчас его собственная кожа лопнет, но нет. Его горло пересохло, и он один раз мучительно сглотнул, затем отряхнул мох и протянул свою израненную руку за ножом. Медленно склонился, чтобы освежевать волка.

Поедающий Черепах перебирал с интересом испачканные кровью остатки разрушенного камня, когда вой волка заставил его подняться и вглядываться.

Он отозвался эхом в лесу, этот вой, и деревья шевелились над ними, тревожный шелест был наполнен звуками потери и опустошения. Нож быстро вспорол бледный мех живота, разделяя два ряда розовых сосков.

— Ее муж скоро будет здесь, — сказал Брат Волка, не поднимая глаз. — Иди и убей его.

* * *

МАРСАЛИ ВНИМАТЕЛЬНО смотрела на него, едва дыша. В ее глазах по-прежнему была печаль, но она несколько убавилась, сокрушенная сопереживанием. Гнев оставил ее: она забрала Анри-Кристиана и обеими руками прижала толстый сверток с ребенком к груди, прильнув щекой к большой округлости его головы.

— Ах, Йен, — тихо произнесла она. — Mo charaid, mo chridhe.

Он сидел, глядя вниз, на свои руки, вяло сцепленные на коленях, и, казалось, не услышал ее. В конце концов, он все-таки пошевелился, похожий на пробуждающуюся статую. Не поднимая взгляда, он пошарил за пазухой и вытащил маленький круглый сверток, перевязанный бечевкой из шерсти и украшенный каплями ракушек.

Он развязал его и наклонился, расправляя выделанную шкуру нерожденного волка на плечах ребенка. Его большая костлявая рука пригладила неяркий мех, сжав на мгновение руку Марсали там, где она держала малыша.

— Поверь, кузина, — сказал он очень мягко. — Твой муж расстроен. Но он вернется, — затем он поднялся и ушел, бесшумно, как индеец.

Глава 37. LA MAITRE DES CHAMPIGNONS.

НЕБОЛЬШАЯ ИЗВЕСТНЯКОВАЯ ПЕЩЕРА, которую мы использовали как конюшню, в данное время служила приютом только козе с двумя новорожденными козлятами. Все животные, родившиеся весной, теперь достаточно подросли, чтобы выпускать их в лес, для выпаса, вместе с их матерями. Однако козе по-прежнему приносили еду, состоящую из отходов с кухни и небольшого количества дробленого зерна.

В течение нескольких дней шел дождь, и утро выдалось облачное и влажное, с каждого листа капало, а воздух был наполнен ароматами смолы и сырых палых листьев. К счастью, облачность удерживала птиц от полета; сойки и пересмешники быстро учились и не спускали глаза-бусинки с приходивших и уходивших с едой людей — они регулярно пикировали на меня, как только я пробиралась на холм со своей миской.

Я была настороже, но, не смотря на это, смелая сойка в мгновение ока сорвалась с ветки и залетела в миску, испугав меня. Прежде чем я смогла отреагировать, она схватила кусок кукурузной лепешки и упорхнула, так быстро, что я почти засомневалась, видела ли ее вообще, если бы не мое колотящееся сердце. К счастью, я не уронила миску. Я услышала торжествующий щебет с деревьев и поспешила проникнуть в хлев прежде, чем друзья сойки попытались бы использовать ту же тактику.

Я удивилась, увидев, что верхняя створка голландской двери была приоткрыта на дюйм или два. Конечно, не было никакой опасности побега коз, но лисы и еноты вполне могли забраться через нижнюю створку. Поэтому обе двери обычно запирались на ночь. Возможно, мистер Вемисс забыл; это была его работа вычищать использованную солому и проверять запоры на ночь.

Однако, как только я открыла дверь, я поняла, что мистер Вемисс не был виноват. Послышался громкий шорох соломы у моих ног, и что-то большое переместилось в темноте.

Я завизжала от ужаса, и на этот раз все-таки уронила миску, рассыпав еду по полу, лязг упавшей миски разбудил козу, которая начала блеять и мотать головой.

— Pardon, milady!

С рукой на своем колотящемся сердце, я отшагнула из дверного проема, осветив Фергюса, скорчившегося на полу, с торчащей в волосах соломой, как в "Безумной из Шайо".

— О, так вот ты где! — сказала я довольно холодно.

Он прищурился и сглотнул, потирая рукой угрюмое, обросшее лицо.

— Я... да, — сказал он. Казалось, ему больше нечего добавить. Я остановилась на мгновение, глядя на него сверху вниз, затем покачала головой и наклонилась, чтобы подобрать картофельные очистки и другие остатки, которые упали из миски. Он, было, двинулся помочь мне, но я остановила его прогоняющим жестом.

Он сидел, не двигаясь, наблюдая за мной, обхватив руками колени. В хлеву было темно, и вода монотонно капала с растений, прорастающих из скалы над нами, создавая завесу падающих капель через открытую дверь.

Коза прекратила шуметь, признав меня, но теперь просунула шею сквозь ограду загона, вытянув подобно муравьеду черничного цвета язык, в попытке достать яблочный огрызок, который подкатился к загону. Я подобрала огрызок и вручила ей, пытаясь одновременно придумать, с чего начать, и что говорить.

— Анри-Кристиан чувствует себя хорошо, — сказала я, за неимением лучшей темы. — Прибавляет в весе.

Я позволила замечанию сойти на нет, склонившись над оградой, чтобы пересыпать зерно и отходы в деревянную кормушку.

Мертвая тишина. Я подождала, затем обернулась, уперев руку в бок.

— Он очень милый малыш, — сказала я.

Я слышала его дыхание, но он ничего не сказал. С громким фырканьем я пошла и толкнула нижнюю половину двери, широко открыв ее, так, что мутный свет снаружи заструился, освещая Фергюса. Он сидел, упрямо отвернув лицо. Я могла чувствовать его запах на приличном расстоянии; от него сильно несло горьким потом и голодом.

Я вздохнула.

— Карлики такого типа обладают совершенно нормальным интеллектом. Я его полностью проверила, и он проявляет все обычные рефлексы и ответные реакции, которые у него должны быть. Нет никаких причин, почему он не может быть образованным, или не в состоянии заниматься... чем-то.

— Чем-то, — Фергюс повторил слово, вместившее и отчаяние и насмешку. — Чем-то, — наконец, он повернул лицо ко мне, и я увидела пустоту его глаз. — При всем почтении, миледи, вы никогда не видели, как живет карлик.

— А ты видел? — спросила я, не столько из противоречия, сколько из любопытства.

Кивнув, он прикрыл глаза от утреннего света.

— Да, — прошептал он и сглотнул. — В Париже.

Парижский бордель, где он вырос, был большим, с разнообразной клиентурой, известным своей способностью предложить все, что угодно, почти на любой вкус.

— В доме жили les filles, naturellement, и les enfants. Они были, конечно, "основным товаром" учреждения. Но всегда есть те, кто желает... экзотики, и готов платить. И, поэтому, время от времени, мадам могла послать за теми, кто имеет дело с такими вещами. La MaНtresse des Scorpions — avec les flagellantes, tu comprends? Ou Le MaНtre des Champignons.

— Король Грибов? — буркнула я.

— Oui. Владелец карликов.

Его глаза застыли, взгляд обратился внутрь, и лицо осунулось. В его памяти возникли картины и люди, которые много лет отсутствовали в его мыслях — и он не получал удовольствия от этих воспоминаний.

— Les chanterelles, так мы называли их, — сказал он мягко. — Женщин. А мужчины, они были les morels. Экзотические грибы, ценящиеся за редкость их искривленных форм и странный вкус их мякоти. С ними хорошо обращались, с les champignons, — сказал он рассеянно. — Они дорого стоили, как вы понимаете. Le MaНtre покупал таких младенцев у их родителей — был один, родившийся в борделе однажды, и мадам восхищалась своей удачей — или забирал их с улиц.

Он посмотрел вниз, на свою руку, длинные, тонкие пальцы, беспокойно двигаясь, собирали в гармошку ткань его бриджей.

— С улиц, — он повторился. — Те, кто избежал борделей — были нищими попрошайками. Я знал одного из них очень хорошо — Люк его звали. Мы иногда помогали друг другу, — тень улыбки тронула его губы, и он махнул неповрежденной рукой в искусном жесте карманника. — Но он был одинок, Люк, — продолжал он непринужденно. — У него не было защитника. Я нашел его однажды в переулке с перерезанным горлом. Я сказал мадам, и она послала портье сразу забрать тело, а затем продала его врачу из ближайшего района.

Я не спросила, что врач собирался сделать с телом Люка. Я видела широкие, высушенные руки карликов, продаваемые для предсказаний и защиты. И другие органы.

— Я начинаю понимать, почему бордель может показаться безопасным, — сказала я, сильно сглотнув. — Но все-таки...

Фергюс сидел, подперев голову рукой, уставившись на солому. Затем он посмотрел на меня.

— Я раздвигал ягодицы за деньги, миледи, — сказал он просто. — И считал это пустяком, ну, когда не было больно. Но потом я встретил милорда и открыл мир вне борделя и улиц. То, что мой сын мог бы вернуться в такие места... — он резко замолчал, неспособный говорить. Затем снова закрыл глаза и медленно покачал головой.

— Фергюс. Фергюс, милый. Ты же не думаешь, что Джейми — что мы — когда-нибудь позволили бы такому случиться! — сказала я, чрезвычайно расстроенная.

Он сделал глубокий, дрожащий вдох и смахнул слезы, висевшие на ресницах. Он открыл глаза и улыбнулся мне с бесконечной печалью.

— Нет, вы бы не позволили, миледи. Но вы не будете жить вечно, ни вы, ни милорд. Ни я. А ребенок навсегда останется карликом. И les petits, они не могут хорошо защитить себя. Их могут забрать те, кто разыскивает таких, захватить и использовать, — он вытер нос рукавом и посидел немного. — Это если им так повезет, — добавил он, его голос ожесточился. — Они ничего не стоят, вдали от городов. Крестьяне, они полагают, что рождение такого ребенка — в лучшем случае кара за грехи его родителей, — тени сгустились на его лице, губы плотно сжались. — Может быть поэтому. Мои грехи... — но он резко прервался, отвернувшись. — В худшем случае... — его голос был мягким, голова отвернута, как будто он шептал тайны теням пещеры. — В худшем случае они воспринимаются как чудовища, дети, порожденные каким-то демоном, который лежал с женщиной. Люди забивают их камнями, сжигают — женщин, иногда тоже. В горных деревнях Франции ребенок-карлик был бы брошен волкам. Но разве Вы не знаете об этих вещах, миледи? — спросил он, внезапно повернувшись ко мне.

— Я... Я это предполагала, — сказала я и протянула руку к стене, внезапно почувствовав необходимость некоторой поддержки. Я знала о таких вещах, в абстрактном смысле, из обычаев аборигенов и дикарей — людей, которых никогда не встретишь, безопасно далеких на страницах книг по географии, древней истории.

Он был прав — я знала это. Миссис Баг перекрестилась, увидев ребенка, и затем сделала знак рожков, в качестве защиты от зла, с бледным от ужаса лицом.

Потрясенная, как и остальные, случившимся, позже занятая уходом за Марсали, и в отсутствии Фергюса, я не покидала дом в течение недели или больше. Я понятия не имела, что могут говорить люди в Ридже. Фергюс, очевидно, имел.

— Они... смогут привыкнуть к нему, — сказала я настолько бодро, насколько могла. — Люди смогут увидеть, что он не монстр. Это может занять некоторое время, но я обещаю тебе, что они увидят.

— Смогут ли они? И если они позволят ему жить, что тогда он будет делать? — Фергюс внезапно поднялся на ноги. Он вытянул левую руку и резко сорвал кожаную полосу, которая держала его крюк. Тот упал с мягким ударом в солому и оставил узкий обрубок его запястья голым, кожа была бледной с красными следами от плотного обматывания. — Я, я не могу охотиться, не могу выполнять работу нормального мужчины. Я гожусь лишь для того, чтобы тянуть плуг, как мул! — его голос дрожал от гнева и ненависти к самому себе. — Если я не могу работать, как нормальный мужчина, как сможет карлик?

— Фергюс, это не...

— Я не способен содержать свою семью! Моей жене приходится трудиться день и ночь, чтобы прокормить детей, должна была встать на пути сволочи и мрази, которые избили ее, кто... Даже если бы я был в Париже, то уже слишком стар и обезображен, чтобы идти на панель! — Он потряс обрубком передо мной, лицо содрогалось в конвульсиях, затем развернулся и замахнулся искалеченной рукой, разбивая ее о стену, снова и снова.

— Фергюс! — я схватила его за другую руку, но он резко ее вырвал.

— Какую работу он сможет выполнять? — кричал он, слезы текли по его лицу. — Как он должен жить? Mon Dieu! Il est aussi inutile que moi!

Он наклонился, схватил крюк с земли, и швырнул его так сильно, как только смог, в известняковую стену. Тот коротко звякнул, отскочил от удара и упал в солому, испугав козу с козлятами.

Фергюс ушел, оставив раскачиваться голландскую дверь. Коза закричала ему вдогонку, длинное неодобрительное "ме-е-е-е!".

Я держалась за ограду загона, ощущая, как будто это была единственная твердая вещь в медленно опрокидывающемся мире. Когда я смогла, я нагнулась и тщательно обшарила солому, пока не коснулась металла крюка, все еще теплого от тела Фергюса. Я вытащила его и аккуратно оттерла его от соломинок и навоза своим передником, все еще слыша последние слова Фергюса: "Мой Бог! Он так же бесполезен, как и я!".

Глава 38. ДЬЯВОЛ В МОЛОКЕ.

ГЛАЗА АНРИ-КРИСТИАНА почти сошлись на переносице в попытке сфокусироваться на вязаном шарике, который Брианна раскачивала над его лицом.

— Думаю, его глаза останутся голубыми, — заключила она, задумчиво рассматривая дитя. — Как ты думаешь, на что он смотрит? — он лежал на ее коленях, собственными коленками дотягиваясь почти до подбородка, нежно-голубые глаза вопросительно нацелились куда-то вдаль.

— О, малыши все еще видят рай, так говорила моя мама, — Марсали пряла, проверяя новую педаль колеса Брианны, но одарила коротким взглядом своего новорожденного сына, слегка улыбнувшись. — Может, ангел сидит на твоем плече, ага? Или святой стоит позади тебя.

Это вселило в Брианну странное чувство, как будто кто-то действительно стоит позади нее. Не бросающее в дрожь, однако — скорее мягкое теплое ощущение подбадривания. Она открыла рот, чтобы сказать: "Возможно, этой мой отец", — но вовремя поймала себя.

— А кто является покровителем стирки? — спросила она вместо этого. — Он тот, кто нам нужен.

Шел дождь, он продолжался уже несколько дней, и небольшие кучки одежды лежали в беспорядке по всей комнате или свисали с мебели. Влажные вещи на разной стадии высыхания, грязные вещи в ожидании кипящего котла, как только распогодится, не слишком грязные вещи, которые можно почистить, встряхнуть или выбить, чтобы использовать еще несколько дней, и постоянная растущая кучка вещей, требующих починки.

Марсали рассмеялась, ловко заправляя нить в шпульку.

— Тебе нужно спросить об этом Па. Он лучше всех разбирается в святых. Это колесо просто прелесть! Я таких раньше никогда не видела. И как только тебе в голову пришла такая штука?

— О... Видела такое где-то, — Бри сделала резкое движение рукой, отмахиваясь. Она действительно видела — в музее народного творчества. Создать его оказалось кропотливым, но не слишком сложным делом — сначала ей пришлось соорудить грубый станок, а также вымочить и согнуть дерево для самого колеса. — Ронни Синклер очень помог; он знает, какое дерево подходит, а какое нет. Не могу поверить, что у тебя так хорошо получается, ты ведь впервые пользуешься таким типом колеса.

Марсали фыркнула, также отмахнувшись от комплимента.

— Я с пяти лет пряду, a piuthar. Разница в том, что здесь я могу сидеть за работой, вместо того, чтобы ходить туда-сюда, пока не упаду от усталости.

Ее ноги в чулках мелькали взад и вперед под подолом платья, нажимая на педали. Та издавала приятный "уиш-уирр" жужжащий звук, хотя он был едва слышен из-за болтовни на другом конце комнаты, где Роджер вырезал очередную машинку для детей.

Дрынь пользовался ошеломительным успехом у малышни, и спрос на него не иссякал. Брианна со смехом наблюдала, как Роджер, нахмурившись и сосредоточившись, отмахивался от любознательности Джема, ловко отталкивая того локтем. Кончик его языка выступал между зубами, а деревянная стружка сыпалась в очаг и на его одежду, и, конечно же, запуталась в его волосах, бледные завитки на фоне черных кудрей.

— Это что за модель? — спросила она, повысив голос, чтобы он услышал. Он взглянул вверх, глаза зеленые как мох в тусклом дождливом свете из окна позади него.

— Думаю, Шевроле пикап 57-го, грузовик, — сказал он, широко улыбнувшись. — Ну вот, a nighean. Это твой, — он смахнул последнюю стружку со своего творения и протянул кубическую вещицу Фелисите, чей рот и глаза округлились в благоговейном трепете.

— Эта дрынь? — спросила она, прижимая его к груди. — Мой дрынь?

— Это крузавик, — проинформировал ее Джемми с любезным снисхождением. — Папа сказал.

— Грузовик — это дрынь, — Роджер заверил Фелисите, видя, как она наморщила лобик в сомнении. — Просто больше размером.

— Эта бальшой дрынь, видишь! — Фелисите пнула Джема по голени. Он взвизгнул и схватил ее за волосы, только чтобы получить удар в живот от Джоан, всегда готовой заступиться за сестру.

Брианна напряглась, готовая вмешаться, но Роджер остановил зарождающийся бунт, держа Джема и Фелисите на расстоянии вытянутой руки друг от друга, крикнув Джоане отступить.

— Значит так, братва. Никаких драк, иначе мы прячем дрыни до завтра.

Эта угроза их мгновенно успокоила, и Брианна почувствовала, как Марсали расслабилась, возобновив ритм прядения. Дождь сильно и настойчиво стучал по крыше; это был хороший день, чтобы оставаться дома, несмотря на сложности с развлечением скучающих детей.

— Почему бы вам не поиграть во что-нибудь приятное и тихое, — сказала она, улыбнувшись Роджеру. — Как, например... О! "Индианаполис 500"?

— О, ты чудесная помощница, — сказал он, одарив ее косым взглядом, но услужливо усадил детей за работу, расчерчивая гоночные полосы мелом на камнях очага. — Жаль, что Германа здесь нет, — вскользь произнес Роджер. — Куда он пошел, в такую дождливую погоду, Марсали? — дрынь Германа — по словам Роджера, это был Ягуар Х-KE, хотя, насколько Брианна могла судить, он выглядел точно так же, как и остальные: деревянный брусок с зачатками кабины и колесами — стоял на каминной полке, в ожидании возвращения своего хозяина.

— Он с Фергюсом, — спокойно ответила Марсали, не сбиваясь с ритма. Однако она крепко сжала губы, и можно было с легкостью услышать нотку напряжения в ее голосе.

— И как Фергюс поживает? — Роджер поднял на нее взгляд, вежливый, но пристальный.

Нить соскочила, выпрыгнув из руки Марсали, и намоталась сама на себя, с заметным утолщением. Она поморщилась и не отвечала, пока нить снова не побежала гладко между ее пальцами.

— Ну, я скажу, что для однорукого мужчины, он отличный вояка, — сказала она, наконец, сдержанно и не отрывая взгляда от нити.

Брианна взглянула на Роджера, который поднял бровь ей в ответ.

— С кем он воюет? — спросила Брианна, стараясь звучать непринужденно.

— Он часто не говорит мне, — все также ровно сказала Марсали. — Хотя вчера это был муж женщины, которая спросила его, почему он не задушил Анри-Кристиана сразу после рождения. Он обиделся, — тотчас добавила она, оставив неясным, был ли это Фергюс, муж или оба, кто обиделся. Подняв нить, она резко откусила ее.

— Еще бы, — пробормотал Роджер. Он склонил голову, маркируя стартовую линию, так что его волосы упали на лоб, закрывая его лицо. — И, как я понимаю, не она одна такая.

— Нет, — Марсали стала наматывать нить на катушку, небольшая, но казалось, постоянная хмурая морщинка выступила между ее красивыми бровями. — Думаю, эти все же лучше тех, кто показывает пальцем и шепчется. Такие считают, что Анри-Кристиан, он... дьявольское семя, — храбро закончила она, хотя ее голос немного задрожал. — Думаю, они бы сожгли малыша — и меня, и других моих детей вместе с ним, если бы могли.

Брианна почувствовала, как ее желудок внутри сжался, и обняла предмет обсуждения на своих коленях.

— Какие идиоты могли вообще выдумать такое? — возмутилась она. — Не говоря уже о том, чтобы сказать это вслух!

— Не говоря уже о том, чтобы сделать это, ты хотела сказать, — Марсали отложила пряжу и встала, склонившись над Анри-Кристианом, и приняв его к груди. Со все еще приподнятыми коленками, его тельце с трудом доходило до половины размера обычного младенца, а с его большой, круглой головой, обрамленной темными волосами, Брианна вынуждена была признать, что он выглядел... странно.

— Па обмолвился словечком тут и там, — сказала Марсали. Она закрыла глаза, медленно покачиваясь из стороны в сторону, убаюкивая Анри-Кристиана. — Если бы не это... — ее тонкая шея дернулась, когда она сглотнула.

— Папочка, папочка, пошли! — Джем, раздраженный непонятной беседой взрослых, дернул Роджера за рукав.

Роджер с обеспокоенным выражением на худом лице смотрел на Марсали. При этом напоминании он моргнул и, прочищая горло, посмотрел вниз, на своего вполне нормального сына.

— Ага, — сказал он и взял с полки машинку Германа. — Ну что ж, теперь смотрите. Это — стартовая линия...

Брианна прикоснулась ладонью к руке Марсали. Рука была тонкой, но мускулистой, с красивой кожей, загорелой от солнца, покрытой крошечными веснушками. При виде ее, такой хрупкой и смелой, перехватило в горле.

— Они прекратят, — прошептала Брианна. — Они увидят...

— Ага, может быть, — Марсали обхватила руками маленькую круглую попку Анри-Кристиана и крепче прижала его. Ее глаза все еще были закрыты. — А может быть, и нет. Но если Герман с Фергюсом, тот может быть осторожней с выбором противника. Я бы предпочла, чтобы они не убивали его, понимаешь?

Она склонилась над ребенком, занявшись кормлением, и явно не собиралась продолжать этот разговор. Брианна несколько неуклюже похлопала ее по руке, затем двинулась, чтобы сесть за прядильное колесо.

Конечно, она слышала разговоры. Или некоторые из них. В особенности, сразу после рождения Анри-Кристиана, шок от которого прошелся волной по всему Риджу. Вслед за первыми открытыми выражениями сочувствия последовали многочисленные ворчливые сплетни по поводу недавних событий и пагубных действий, которые могли привести к ним — от атаки на Марсали и поджога солодовни, до похищения ее матери, резни в лесу и рождения карлика. Она слышала краем уха, как одна неразумная девчонка говорила что-то вроде — "...колдовство, а вы чего ожидали?" — но яростно окатила девушку свирепым взглядом, отчего та побледнела и ретировалась вместе со своими двумя подругами. И все же, девушка оглянулась один раз, затем отвернулась, и все трое злобно захихикали.

Однако никто и никогда не обращался с ней или ее матерью с неуважением. Очевидно, что некоторые арендаторы опасались Клэр — но более всего, они опасались ее отца. Между тем, время и привыкание, казалось, делали свое дело — пока не родился Анри-Кристиан.

Работа с педалью успокаивала; жужжание вертящегося колеса постепенно исчезало в звуках дождя и детских перебранках.

По крайней мере, Фергюс вернулся. Когда родился Анри-Кристиан, он ушел из дома и не возвращался в течение нескольких дней. "Бедная Марсали, — подумала она, мысленно рассердившись на Фергюса. — Осталась в одиночку справляться с шоком". А ведь все были в шоке, включая саму Брианну. Возможно, ей не стоит так уж винить Фергюса.

Она сглотнула, представляя, как она каждый раз делала при виде Анри-Кристиана, что было бы, если бы у нее родился ребенок с каким-нибудь ужасным дефектом. Она видела таких время от времени — детей с заячьей губой, с деформированными конечностями, которые, как говорила ее мать, были результатом врожденного сифилиса, недоразвитых детей — и каждый раз, крестилась и благодарила Бога, что Джемми был нормальным.

И потом, Герман и его сестры тоже были нормальными. Что-либо подобное могло появиться из ниоткуда, в любой момент. Вопреки себе, она посмотрела на полку, где хранила личные вещи, и на темно-коричневую баночку с семенами дикой моркови среди них. Она стала снова принимать их с тех пор, как родился Анри-Кристиан, хотя не рассказала об этом Роджеру. Она задалась вопросом, знали ли он об этом; он и словом не обмолвился.

Марсали что-то тихо напевала про себя. "Винила ли Марсали Фергюса? — задумалась она. — Или он ее?" Она уже какое-то время не видела Фергюса, чтобы поговорить с ним. Марсали, казалось, не критиковала его — и она сказала, что не хотела бы, чтобы его убили. Брианна невольно улыбнулась при этом воспоминании. И все же, всегда было несомненное чувство отчуждения при упоминании о нем.

Внезапно нить утолщилась, и Брианна начала прясть быстрее, в попытке выровнять работу, но нить лишь зацепилась и порвалась. Ругая себя, она остановилась и позволила колесу свободно прокрутиться, лишь в этот момент осознав, что кто-то уже долго стучится в дверь хижины, звук стука затерялся в шуме внутри.

Она открыла дверь и обнаружила на крыльце одного из детей рыбаков, полностью промокшего, маленького, костлявого и беспризорного, как дикий кот. Таких было несколько среди семей арендаторов, все на одно лицо, так что ей было сложно их распознать.

— Эйдан? — предположила она. — Эйдан МакКаллум?

— Добрый день, мистрис, — сказал мальчуган, качнув головой в нервном подтверждении личности. — А свэщенник в доме?

— Свэ... О... Полагаю, да. Может, войдешь внутрь? — подавив улыбку, она широко распахнула дверь, приглашая его войти. Мальчик выглядел ошеломленным, увидев Роджера, скорчившегося на полу, играющего в дрыни с Джемми, Джоан и Фелисите, все старательно визжали и рычали с такой силой, что не заметили новоприбывшего.

— К тебе гость, — сказала Брианна, повысив голос, чтобы вмешаться в этот бедлам. — Он ищет священника. — Роджер прервался в середине дрынь-маневра, вопросительно уставившись на жену.

— Кого? — спросил он, усевшись на полу, скрестив ноги, все еще держа в руке свою машинку. Затем он заметил мальчика, и улыбнулся. — Эйдан, a charaid! Что случилось?

Эйдан сосредоточенно наморщил лицо. Очевидно, ему велели запомнить и передать конкретное сообщение.

— Мама велела сказать, не могли бы вы прийти к нам, пожалуйста, — повторил он по памяти, — чтобы изгнать диавола, который вселился в молоко.

* * *

ДОЖДЬ УЖЕ НЕМНОГО ослаб, но они все же успели почти насквозь промокнуть к тому времени, как добрались до резиденции МакКаллумов. Если бы ее можно было облагородить таким определением, подумал Роджер, стряхивая капли дождя со шляпы, пока он следовал за Эйданом вверх по узкой и скользкой тропе к хижине, расположенной на высоком и неудобном перевале на склоне горы.

Орем МакКаллум успел возвести стены своей шаткой хижины, но потом он оступился и улетел в каменистый овраг, сломав шею. Таким образом, через месяц после своего прибытия в Ридж, он оставил свою беременную жену и малолетнего сына в этом сомнительном жилище.

Пришли другие мужчины и спешно возвели крышу, но хижина в целом напоминала Роджеру не что иное, как груду гигантских бирюлек, ненадежно подвешенных на склоне горы, и лишь ожидающих весенних наводнений, чтобы уползти в пропасть вслед за своим создателем.

Миссис МакКаллум была бледной молодой женщиной, и такой худой, что платье висело на ней, как пустой мешок из-под муки. "Господи", — подумал он, — "чем им приходиться питаться?".

— О, сэр, нижайше благодарю вас, что пришли, — она покачнулась в волнительном реверансе. — Ужасно сожалею, что привела вас сюда в такую непогоду, но я просто ума не приложу, что еще можно сделать!

— Не беспокойтесь, — заверил ее Роджер. — Эээ... Эйдан сказал, что вы посылали за священником. Я ведь им не являюсь, вы знаете.

Она выглядела несколько расстроенной этими словами.

— О, ну что ж, может не в прямом смысле, сэр. Но говорят, ваш отец был священником, и вы хорошо разбираетесь в Библии и прочем.

— Немного разбираюсь, да, — с предосторожностью ответил он, раздумывая, какого рода неотложное дело могло потребовать хорошего знания Библии. — Аа... Хм... Дьявол в молоке, не так ли?

Он тайком перевел взгляд с ребенка в колыбельке на лиф ее платья, неуверенный поначалу, или речь идет о ее грудном молоке, что может быть проблемой, которую он определенно не в состоянии решить. К счастью, проблема находилась в большой деревянной кадке, стоящей на ветхом столе, прикрытой куском марли для защиты от мух с маленькими камешками на узелках по краям в качестве прижимного веса.

— Да, сэр, — кивнула на нее миссис МакКаллум, очевидно, боясь подойти ближе. — Лиззи Вемисс, которая из Большого Дома, она принесла мне его вчера вечером. Она передала, что Сама сказала, что я должна дать его Эйдану и пить сама, — она беспомощно посмотрела на Роджера. Он понял ее сомнения. Даже в его время молоко считалось питьем младенцев и инвалидов. Будучи родом из рыбацкой деревни на побережье Шотландии, она, вполне возможно, никогда не видела корову до прибытия в Америку. Он был уверен, она знала, что такое молоко, и что вообще оно пригодно для питья, но скорей всего никогда его не пробовала.

— Что ж, тогда все в порядке, — заверил он ее. — Вся моя семья пьет молоко; от него дети вырастают высокими и сильными, — и не помешало бы кормящей матери на скудном пайке, и Клэр, без сомнения, подразумевала именно это.

Она кивнула, все еще в сомнении.

— Ну... да, сэр. Я хоть и не вполне доверяла... но мальчик был голоден, и сказал, что выпьет его. И я пошла, чтобы зачерпнуть ему немного, но оно... — она взглянула на ведро с выражением страшного подозрения. — В общем, если это не дьявол вселился в него, это что-то другое. Оно отравлено, сэр. Я уверена в этом!

Роджер не знал, что заставило его посмотреть на Эйдана в тот момент, но тот неожиданно бросил на него мимолетный взгляд, полненный глубокого интереса, который мгновенно испарился, оставив мальчика с неестественно важным выражением лица.

Поэтому с определенной долей предосторожности, он наклонился вперед и осторожно приподнял кусок ткани. Но даже так, он вскрикнул и резко отпрянул, утяжеленная ткань отлетела в сторону и стукнулась камнями об стену.

Злобные зеленые глаза, смотревшие на него из глубины ведра, исчезли, молоко издало характерный "хлюп!", и брызги сливочных капель вырвались из ведра подобно миниатюрному вулкану.

— Черт! — вскрикнул Роджер. Миссис МакКаллум отступила подальше, насколько могла, и с ужасом взирала на ведро, обеими руками прикрывая рот. Эйдан также прижал руку ко рту и тоже широко раскрыл глаза, но с его стороны слышалось легкое шипение.

Сердце Роджера колотилось от всплеска адреналина и от желания свернуть Эйдану его тощую шею. Он не спеша вытер разбрызганное молоко со своего лица, а затем, сжав зубы, осторожно погрузил руку в ведро с молоком.

Потребовалось несколько попыток, что схватить существо, которое по ощущениям было ничем иным, как мускулистым и проворным шариком слизи, но четвертая попытка удалась, и он с триумфом, расплескивая молоко во все стороны, вытащил из ведра огромную возмущенную лягушку-быка.

Лягушка яростно оттолкнулась задними ногами от скользкой ладони Роджера и, вырвавшись из хватки, произвела затяжной прыжок, покрывший половину расстояния до двери, что заставило миссис МакКаллум громко закричать. Испуганный ребенок проснулся и присоединился к шуму, в то время как заляпанная молоком лягушка стремительно прошлепала к двери, а оттуда — в дождь, оставляя на своем пути желтые пятна.

Эйдан благоразумно и на высокой скорости помчался вслед за ней.

Миссис МакКаллум осела на пол, набросила передник поверх головы и предалась истерике. Младенец верещал, молоко медленно капало с края стола, перемежаясь со стуком дождя на улице. Он заметил, что крыша протекала: длинные мокрые струйки темнели на неотесанных бревнах позади миссис МакКаллум, а сама она сидела в луже.

С глубоким вздохом он вытащил ребенка из колыбели, удивив его настолько, что тот сглотнул и прекратил кричать. Он заморгал и сунул свой кулачок в рот. Роджер не знал, какого пола ребенок, это был безымянный пучок тряпок с измученным крошечным личиком и настороженным взглядом.

Держа его в одной руке, он присел и другой рукой обнял миссис МакКаллум за плечи, осторожно похлопывая ее в надежде, что та успокоится.

— Все в порядке, — сказал он. — Это была просто лягушка, вы знаете.

Она завывала словно баньши, периодически вставляя небольшие крики, и продолжала делать это, и хотя крики становились более редкими, а завывание в итоге перетекло в более-менее обычный плач, все же она отказывалась вылезать из-под передника.

От сидения на корточках мышцы его бедра свело судорогой, и все равно он уже был мокрый. Вздохнув, Роджер опустился в лужу рядом с ней, и сидел, время от времени похлопывая ее по плечу, чтобы она знала, что он все еще здесь.

По крайней мере, ребенок выглядел вполне довольным; он сосал собственный кулачок, не обращая внимания на материнскую истерику.

— Сколько месяцев малышу? — спросил он, пытаясь завести разговор во время ее очередного перерыва на вздох. Он примерно знал его возраст, поскольку ребенок родился через неделю после смерти Орема МакКаллума, но нужно было хоть что-нибудь сказать. И сколько бы ему ни было, он казался ужасно маленьким и легким, по крайней мере, в сравнении с его воспоминаниями о Джемми в этом возрасте.

Она пробормотала нечто невнятное, но слезы сменились всхлипываниями и вздохами. Затем она сказала что-то еще.

— Что вы сказали, миссис МакКаллум?

— Зачем? — прошептала она из-под поблекшего ситца. — Почему Господь привел меня сюда?

Что ж, это был чертовски хороший вопрос; он и сам не раз спрашивал о том же, но до сих пор не получил действительно хороших ответов.

— Ну... мы верим, что у Него есть своего рода план, — сказал он несколько нескладно. — Мы просто не знаем какой.

— Потрясающий план, — сказала она, всхлипнув. — Заставить нас проделать весь этот путь в это ужасное место, а затем отобрать у меня моего мужа и бросить меня здесь голодать!

— О... Не такое уж это и страшное место, — сказал он, не в силах возразить на что-нибудь еще в этом заявлении. — Здесь есть леса... реки, горы... Здесь... Хм... Очень красиво. Когда не идет дождь, — бессодержательность сказанного, как ни странно, заставила ее рассмеяться, хотя смех быстро превратился в некое подобие плача. — Что? — он обнял ее и притянул поближе к себе, желая одновременно и успокоить и разобрать, что она говорит под своим импровизированным укрытием.

— Я скучаю по морю, — очень тихо сказала она и склонила свою покрытую ситцем голову на его плечо, словно она ужасно устала. — Я никогда его больше не увижу.

Скорей всего, она была права, и он ничего не смог сказать ей в ответ. Они сидели некоторое время в тишине, которую нарушало лишь чмоканье ребенка, сосавшего кулачок.

— Я не позволю вам голодать, — тихо сказал он, наконец. — Это все, что я могу обещать, и я так и сделаю. Вы не будете голодать, — с затекшими мышцами, он неуклюже поднялся на ноги и протянул свою руку к маленьким огрубевшим рукам, вяло покоящимся на ее коленях. — Ну, давайте. Поднимайтесь. Вы можете покормить ребенка, пока я здесь немного приберусь.

* * *

КОГДА ОН УШЕЛ, дождь уже прекратился, и серые тучи начали расходиться, оставляя пятна бледно-голубого неба. Он остановился на повороте крутой, грязной тропы, чтобы полюбоваться радугой — совершенной, распростершейся дугой с одного конца неба до другого, ее туманные цвета погружались в темную влажную зелень горного склона, находящегося напротив него.

Было тихо, за исключением всплесков воды, капающей с листьев, и журчания ручейков, стекающих по каменистому ущелью поблизости от тропы.

— Завет, — тихо произнес он вслух. — Что за обещание, тогда? Уж точно не горшок с золотом на конце радуги, — он покачал головой и продолжил путь, хватаясь за ветки и кусты, чтобы не соскользнуть вниз по склону; ему не хотелось закончить свои дни как Орем МакКаллум — грудой костей на дне.

Он поговорит с Джейми, а также с Томом Кристи и Хирамом Кромби. Они могут поговорить с людьми и убедиться, что вдова МакКаллум и ее дети имеют достаточно пищи. Народ будет рад поделиться — но кто-то должен попросить.

Он оглянулся назад через плечо; покосившийся дымоход все еще возвышался над деревьями, но дым из него не шел. Они могут собрать достаточно дров, сказала она — но влажной древесине потребуется несколько дней, чтобы стать пригодной для горения. Им нужен был сарай для дров и нарубленные бруски, достаточно большие, чтобы хватило на целый день, а не ветки и корешки, которые собирал Эйдан.

Как будто мысленно вызвав его, Эйдан появился в поле зрения. Мальчик ловил рыбу, сидя на корточках на камне у небольшого озера около тридцати футов ниже, спиной к тропе. Его лопатки торчали сквозь поношенную ткань рубашки, словно крошечные ангельские крылышки.

Шум воды скрыл шаги Роджера, пробиравшегося вниз по камням. Очень осторожно он приложил руку к тощей, бледной шее, и костлявые плечи сгорбились от удивления.

— Эйдан, — сказал он. — На пару слов, если позволишь.

* * *

ТЕМНОТА СПУСТИЛАСЬ в канун праздника Хэллоуин. Мы отправились спать под звуки свистящего ветра и проливного дождя, а проснулись в праздник Всех Святых посреди белизны и огромных белых хлопьев, беспрерывно падающих в полной тишине. Не существует более совершенного спокойствия, чем уединение в самом сердце снежной вьюги.

Это то редкое время, когда почившие любимые находятся рядом. Мир обращается внутрь себя, и холодный воздух наполняется снами и тайнами. Небо превращается из кристально чистой прохлады, в которой ярко мерцают миллионы звезд, в накрывающее землю серо-розовое облако, обещая снегопад.

Я достала из коробки одну из спичек Бри и зажгла ее, восхищаясь мгновенной маленькой вспышкой пламени, затем наклонилась положить ее в растопку. Падал снег, пришла зима; время огня. Огонь свечей и очага, этот прекрасный, прыгающий парадокс, который содержит разрушение, но так и не приручен, сдерживаемый на безопасном расстоянии, чтобы дарить тепло и очаровывать, но всегда, но все еще, с малой толикой опасения.

Запах жареной тыквы пропитал воздух густым и сладким духом. Проведя ночь мерцающими царицами, тыквы-фонари теперь приняли более мирную судьбу в виде пирогов и компоста, присоединившись к спокойному отдыху земли перед обновлением. Я разрыхлила землю в своем саду накануне, посадив семена озимых, чтобы они спали, набухали и мечтали о рождении из мертвых.

Теперь наступило время, когда мы заново входим в утробу мира, видя сны о снеге и тишине. Пробуждаясь в потрясении замерзших озер под убывающим лунным светом и холодным низким солнцем, горящим синим сквозь покрытые ледяной коркой ветки, возвращаясь после наших коротких, но необходимых трудов к еде и разговорам, к теплу очага в темноте.

В темноте у огня может быть рассказана вся правда, и услышана в безопасности.

Я натянула на себя шерстяные носки, толстые нижние юбки, свою самую теплую шаль и пошла разжигать огонь на кухне. Я стояла, наблюдая клубы пара, плывущие из ароматного котла, и чувствовала, как погружаюсь внутрь себя. Мир может уйти далеко, а мы можем исцелиться.

Глава 39. Я ЕСМЬ ВОСКРЕСЕНИЕ.

Ноябрь 1773.

СТУК В ДВЕРЬ разбудил Роджера как раз перед рассветом. Рядом с ним Брианна издала нечленораздельный звук, который по опыту расценивался как заявление, что если он не поднимется и не откроет дверь, это сделает она — но он пожалеет, как и бедолага снаружи.

Покорившись, он отбросил стеганое одеяло и провел рукой по спутанным волосам. Ветер ударил холодом по его голым ногам, и в воздухе чувствовалось ледяное дыхание снега.

— В следующий раз, когда я женюсь на ком-нибудь, я выберу девушку, легко встающую по утрам, — сказал он выступающим под постельным бельем формам.

— Уж будь так любезен, — произнес приглушенный голос из-под подушки, и то, что его было плохо слышно, не скрыло враждебной интонации.

Стук повторился, и Джемми, — вот уж кто легко просыпался по утрам, — подскочил в своей кроватке, словно рыжеголовый одуванчик, переходящий в пух.

— Кто-то стучит, — сообщил он Роджеру.

— Что, правда? Ммфм, — подавляя побуждение застонать, он поднялся и пошел, чтобы отпереть дверь.

Снаружи стоял Хирам Кромби, в молочной полутьме выглядевший еще более суровым, чем обычно. "Очевидно, тоже не шибко счастлив от раннего пробуждения", — размышлял Роджер.

— Старая мать моей жены этой ночью отправилась на тот свет, — уведомил он Роджера без предисловий.

— Отправила что? — спросил Джемми с интересом, высовывая свою взъерошенную голову между ног Роджера. Он потер один глаз кулаком и широко зевнул. — Мистер Сторнавей отправил камень — он показывал его нам с Германом.

— Теща мистера Кромби умерла, — сказал Роджер, опустив руку на голову Джемми, успокаивая его, с извиняющимся покашливанием в сторону Кромби. — Прискорбно слышать это, мистер Кромби.

— Ага, — мистер Кромби проявил абсолютное безразличие к соболезнованиям. — Мурдо Линдсей говорит, будто вы немного знаете Священное писание для похорон. Моя жена спрашивает, не могли бы вы прийти и сказать несколько слов при погребении?

— Мурдо сказал... о! — это все голландская семья. Джейми тогда заставил его говорить над могилами. — Да, конечно, — он рефлекторно прочистил горло; его голос основательно охрип — как обычно по утрам, до того, как он выпьет чашку чего-нибудь горячего. Неудивительно, что на лице Кромби отражалось сомнение. — Конечно, — повторил Роджер более сильным голосом. — Есть ли что­-нибудь... эээ... чем мы можем помочь?

Кромби сделал небольшой отрицательный жест.

— Женщины уже должны были приготовить ее к погребению, я надеюсь, — сказал он, мельком взглянув на холм, который Брианна представляла собой в кровати. — Мы начнем копать после завтрака. Если повезет, мы похороним ее прежде, чем выпадет снег, — он поднял острый подбородок к тусклому небу, цвета мягкой серой шерсти на животе Адсо, затем кивнул, круто развернулся и ушел без лишних сантиментов.

— Папочка, смотри!

Роджер опустил взгляд, чтобы увидеть Джемми, который пальцами, согнутыми в крючки, растянул уголки своего рта, опустив их вниз, наподобие перевернутой буквы U — привычного выражения Хирама Кромби. Маленькие рыжие бровки сморщились в свирепую угрюмость, создав поразительное сходство. От удивления Роджер рассмеялся, охнул и поперхнулся, затем, хрипя, закашлялся, пока не согнулся пополам.

— Ты в порядке? — Брианна выкопалась из-под одеял и сидела на кровати, скосив непроснувшиеся глаза, но выглядела обеспокоенной.

— Ага, нормально, — слова выходили тонким свистом, почти беззвучно. Он перевел дыхание и хорошенько прокашлялся, сплюнув отвратительный комок в ладонь за неимением носового платка.

— Фуу! — сказала его горячо любимая жена, отшатнувшись.

— Дай посатреть, папа! — сказал его сын и наследник, проталкиваясь, чтобы увидеть. — Фуу!

Роджер вышел наружу и вытер руку о влажную траву у двери. Было довольно холодно. Рано для зимы, но Кромби, несомненно, прав: снег был уже в пути. В воздухе ощущалось его мягкое, укутывающее предчувствие.

— Так старая миссис Уилсон умерла? — Брианна вышла вслед за ним, обернув шаль вокруг плеч. — Очень жаль. Представь, приехать так далеко и затем умереть в странном месте, так и не успев как следует обосноваться.

— Ну, с ней, в конце концов, была ее семья. Полагаю, вряд ли она хотела быть покинутой в одиночестве, чтобы умереть в Шотландии.

— Мм, — Бри убрала пряди волос со своих щек; она заплетала волосы в толстую косу перед тем, как лечь спать, но добрая их часть вырвалась из своего плена и волнами обрамляла ее лицо в холодном, влажном воздухе. — Я должна пойти туда, как ты думаешь?

— Выразить соболезнования? Он сказал, что они уже подготовили старую леди.

Она фыркнула, белые облачка дыхания из ее ноздрей тотчас заставили его подумать о драконах.

— Сейчас не позднее семи утра; на улице еще чертовски темно! И я ни на секунду не поверю, что его жена и сестра обряжали старушку при свечах. Для начала, Хирам быстрее удавился бы, чем потратился на дополнительные свечи. Нет, ему так свербело просить об одолжении, что он постарался досадить тебе, намекая, что твоя жена — ленивая шлюха.

"Это было проницательно, — подумал Роджер, улыбнувшись, — особенно если учесть, что она не видела красноречивого взгляда Кромби на ее лежащие очертания".

— Что такое шлюха? — заинтересовался Джемми, мгновенно схватывая все неприлично звучащее.

— Это леди, которая не является леди, — сообщил ему Роджер. — И плохая хозяйка, вдобавок.

— Это одно из слов, за которое миссис Баг вымоет твой рот с мылом, если услышит, как ты его произносишь, — внесла поправку его жена с непедагогичной остротой.

На Роджере по-прежнему не было ничего, кроме ночной рубашки, и его ноги и ступни мерзли. Джемми тоже скакал вокруг с босыми ногами, но без единого признака того, что ему холодно.

— Мамочка не такая, — строго произнес Роджер, беря Джемми за руку. — Давай, приятель, бегом в уборную, пока мама готовит завтрак.

— Спасибо за доверие, — сказала Брианна, зевая. — Я захвачу баночку меда или чего-нибудь еще, когда пойдем к Кромби.

— Я тоже пойду, — тут же объявил Джемми.

Брианна заколебалась на мгновение, затем посмотрела на Роджера и приподняла брови. Джемми никогда не видел мертвых.

Роджер пожал одним плечом. Это должна была быть мирная смерть, и это было, видит Бог, одной из сторон жизни в горах. Он не думал, что лицезрение тела миссис Уилсон могло бы вызвать детские ночные кошмары, хотя, зная Джемми, это, вполне вероятно, приведет к множеству громких и неловких вопросов на публике. "Немного подготовительных разъяснений не помешает", — размышлял он.

— Конечно, — сказал он Джемми. — Но сначала мы должны после завтрака сходить в Большой Дом и взять на время Библию у деда.

* * *

ОН НАШЕЛ ДЖЕЙМИ за завтраком, теплый овсяный запах свежеприготовленной каши накрыл его как одеяло, когда он ступил в кухню. Прежде, чем он смог объяснить цель своего прихода, миссис Баг усадила его, снабдив собственной миской каши с банкой меда, блюдом соленого жареного бекона, горячими тостами, намазанными маслом и свежей чашкой чего-то темного и ароматного, что выглядело как кофе. Джемми был рядом с ним, уже измазанный медом и маслом до ушей. На один предательский момент он задумался, что Брианна была, пожалуй, немного лентяйкой, хотя, безусловно, ни в коей мере не шлюхой.

Затем он посмотрел через стол на Клэр, — растрепанные волосы поднялись дыбом, в то время как она сонно мигнула ему над тостом, — и великодушно пришел к заключению, что, возможно, это не было сознательным выбором Бри, а скорее обусловлено генетическим фактором.

Тем не менее, Клэр сразу же проснулась, когда, откусывая понемногу от бекона и тоста, он объяснил, зачем пришел.

— Старая миссис Уилсон? — спросила она с интересом. — От чего она умерла, мистер Кромби не говорил?

Роджер покачал головой, проглатывая овсянку.

— Только то, что она преставилась этой ночью. Полагаю, они нашли ее уже мертвой. Сердце, наверное — ей, должно быть, было не меньше восьмидесяти.

— Она была примерно на пять лет старше меня, — сухо заметила Клэр. — Она говорила мне.

— О. Ммфм, — прочищение горла было болезненным, и он сделал глоток горячей темной жидкости из своей чашки. Это был отвар цикория и желудей, но не такой уж и плохой.

— Я надеюсь, ты не говорила ей, сколько тебе лет, Сассенах, — Джейми потянулся и ухватил последний кусок тоста. Бдительная миссис Баг унесла блюдо, чтобы наполнить его снова.

— Я не настолько легкомысленна, — сказала Клэр, деликатно приложив указательный палец к капельке меда и облизав его. — Они и так думают, что я заключила некий договор с дьяволом; если я скажу им свой возраст, они будут уверены в этом.

Роджер усмехнулся, но подумал, что она права. Отметины ее тяжелых испытаний почти исчезли, синяки сошли, и переносица зажила чисто и прямо. Даже растрепанная и с припухшими ото сна глазами она была более чем привлекательна, с прекрасной кожей, пышными густыми волнистыми волосами и изящными чертами, невиданными среди шотландских рыбаков. Не говоря уже о глазах — потрясающих, цвета золотистого хереса.

Добавьте сюда естественные дары двадцатого столетия — упорядоченное питание и гигиену — у нее сохранились все зубы, белые и прямые, и она легко выглядела более чем на двадцать лет моложе, нежели другие женщины ее возраста. Эта мысль его успокаивала: вполне возможно Брианна тоже унаследовала от своей матери искусство красиво стареть. Он всегда мог сам приготовить себе завтрак, в конце концов.

Джейми закончил завтракать и ушел за Библией. Вернулся, положив ее рядом с тарелкой Роджера.

— Мы пойдем с тобой на похороны, — сказал он, кивнув на книгу. — Миссис Баг, вы можете собрать небольшую корзинку для Кромби?

— Уже готово, — сообщила она и плюхнула перед ним на стол огромную корзину, накрытую салфеткой и полную вкусностей. — Возьмете ее, ладно? Я должна рассказать Арчи и захватить мою лучшую шаль. Встретимся на погребении, ага?

Тут пришла Брианна, зевающая, но прибранная, и принялась приводить в порядок Джемми, в то время как Клэр исчезла, чтобы найти капор и шаль. Роджер взял Библию, намереваясь пролистать псалмы, чтобы подобрать что-нибудь печальное, но возвышенное.

— Может, двадцать третий? — произнес он почти про себя. — Хороший и короткий. Вечная классика. И, по крайней мере, в нем упоминается смерть.

— Ты собираешься произнести надгробную речь? — спросила Брианна с интересом. — Или проповедь?

— О, Боже, я даже не подумал об этом, — сказал он в смятении и прочистил горло для пробы. — Есть еще кофе?

Он присутствовал на великом множестве похорон в Инвернессе, проходящих под руководством Преподобного. И хорошо знал, что богатые клиенты считали такое событие мрачной неудачей, если только проповедь не длилась, по меньшей мере, полчаса. Впрочем, у бедняков выбора не было, и Кромби не мог ожидать...

— Почему у тебя протестантская Библия, Па? — Брианна сделала паузу в выпутывании кусочка тоста из волос Джемми, глядя Роджеру через плечо.

Удивленный, Роджер закрыл обложку, но Бри была права: "Библия короля Якова" гласили буквы почти стертой надписи.

— Мне ее отдали, — сказал Джейми. Ответ был обычным, но Роджер поднял глаза: было что-то странное в голосе Джейми. Брианна тоже это заметила: она коротко метнула в отца острый взгляд, но его лицо оставалось безмятежным, когда он доедал последний кусок бекона и вытер губы. — Хочешь немного виски в твой кофе, Роджер Мак? — сказал он, кивнув на чашку Роджера, как будто это была самая естественная вещь в мире — предложить виски за завтраком.

На самом деле, идея казалась, действительно привлекательной, учитывая ближайшие перспективы, но Роджер покачал головой.

— Нет, спасибо. Я справлюсь.

— Уверен? — Брианна переместила острый взгляд на него. — Может тебе стоит выпить немного. Для твоего горла.

— Со мной будет все в порядке, — отрезал он. Он и сам беспокоился за свой голос и не нуждался в треволнениях со стороны рыжеволосых членов семьи. Все трое бросали на него задумчивые взгляды, которые он расценивал, как ставящие под сомнение его ораторские способности. Виски могло помочь его горлу, но он сомневался, что оно сильно поможет его проповеди. А последнее, чего он хотел — предстать на похоронах пахнущим крепким алкоголем перед большим количеством строгих трезвенников.

— Уксус, — посоветовала миссис Баг, наклонившись, чтобы забрать его тарелку. — Только горячий уксус. Убирает мокроту, ага?

— Держу пари, что так, — сказал Роджер, улыбаясь, несмотря на свои дурные предчувствия. — Но думаю, что не буду, миссис Баг, спасибо, — он проснулся с легкой болью в горле и надеялся, что теплый завтрак снимет ее. Этого не произошло, и мысль о питье горячего уксуса заставила его миндалины оцепенеть.

Вместо этого, он протянул свою кружку для дополнительной порции кофе из цикория и настроился на выполнение предстоящего поручения.

— Итак, кто-нибудь знает что-нибудь о старой миссис Уилсон?

— Она умерла, — высоким голоском уверенно проговорил Джемми. Все засмеялись, и Джем смутился, но затем присоединился к веселью, хотя и не имел ни малейшего представления, что в этом смешного.

— Отличное начало, дружище, — Роджер потянулся и стряхнул крошки с рубашки Джемми. — В этом может быть смысл. У Преподобного была достойная проповедь, что-то из Посланий — "Ибо возмездие за грех есть смерть, а дар Божий есть жизнь вечная". Я не раз слышал, как он произносил ее. Что ты думаешь? — он приподнял бровь на Брианну, которая, размышляя, нахмурилась и взяла Библию.

— Это возможно подойдет. У этой книги есть оглавление?

— Нет, — Джейми поставил чашку с кофе. — Но это из Римлян, глава шестая, — обнаружив изумленные взгляды, обращенные к нему, он слегка покраснел и дернул головой в сторону Библии. — Эта книга была со мной в тюрьме, — пояснил он. — Я читал ее. Пойдем, а bhailach, ты готов?

* * *

ПОГОДА НАХМУРИЛАСЬ, облака грозили чем-то от стылого дождя до первого в этом году снега, и налетающие холодные порывы ветра трепали плащи и юбки, надувая их, словно паруса. Мужчины крепко удерживали свои шляпы, и женщины глубже укрывались за капюшонами. Все шли, опустив головы, подобно овцам, упрямо двигающимся против ветра.

— Отличная погодка для похорон, — пробормотала Брианна, плотнее укутываясь в плащ после очередного такого порыва ветра.

— Ммфм, — машинально отреагировал Роджер, явно не осознавая, что именно она сказала, но отметив, что она говорила. Его брови нахмурились, и он выглядел молчаливым и бледным. Она положила ладонь на его руку, подбадривающе пожав ее, и он взглянул на нее с блеклой улыбкой, его лицо расслабилось.

Нечеловеческий вопль разорвал воздух, и Брианна замерла, вцепившись в руку Роджера. Крик повысился до визга, затем прервался отрывистым резким клекотом, спускаясь по шкале рыданий, подобно мертвому телу, скатывающемуся с лестницы.

Гусиная кожа выступила в нижней части ее спины, а в животе скрутило. Она посмотрела на Роджера: он выглядел так же бледно, как она ощущала себя, но все-таки, он успокаивающе прижал ее руку.

— Это, должно быть, ban-treim, — спокойно заметил ее отец. — Не знал, что здесь есть такие.

— Я тоже, — сказала ее мать. — Как думаешь, кто это? — она тоже испугалась этих звуков, но теперь выглядела просто заинтересованной.

Роджер также задержал дыхание, сейчас он выдохнул с небольшим хрипящим звуком и прочистил горло.

— Плакальщица, — сказал он. Слова выходили глухо, и он прочистил горло снова, более жестко. — Они, гм, оплакивают покойника. Над гробом.

Голос донесся из леса снова, на этот раз в его звучании было что-то более осмысленное. Брианна подумала, что в вопле есть слова, но не могла их разобрать. "Вендиго". Имя непроизвольно всплыло в ее мозгу, и она судорожно вздрогнула. Джемми хныкал, пытаясь укрыться в плаще своего деда.

— Ничего страшного, а bhailach, — он похлопал Джемми по спине. Малыш смотрел недоверчиво и сунул большой палец в рот, прижавшись с широко раскрытыми глазами к груди Джейми, в то время как вопль опустился до стонов. — Ну, давайте пойдем, встретим ее, хорошо? — Джейми повернулся кругом и направил свой путь в лес, в сторону голоса.

Не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Брианна сжала руку Роджера, но затем покинула его, подходя ближе к своему отцу, чтобы Джемми мог видеть ее и быть спокойным.

— Все хорошо, приятель, — сказала она мягко. Становилось все холоднее; ее дыхание вырывалось наружу белыми облачками пара. Кончик носа Джемми покраснел, и его глаза выглядели розоватыми по краям — не простудился ли он?

Она протянула руку, чтобы коснуться его лба, но в этот момент голос зазвучал снова. На этот раз, с ним, казалось, что-то произошло. Это был высокий тонкий звук, не то мощное причитание, которое они слышали раньше. И нечеткий — как будто ученик призрака, подумала она с неуместным юмором.

Ученик действительно был, хотя совсем не призрак. Ее отец поднырнул под низкой сосной, и она последовала за ним, оказавшись лицом к лицу с двумя изумленными женщинами. Собственно, перед женщиной и девочкой-подростком в платках, обернутых вокруг их голов. Она знала их, но как их звали?

— Maduinn mhath, maighistear, — сказала пожилая женщина, оправившись от удивления и присев в низком реверансе перед Джейми. — Доброе утро, сэр.

— И вам доброго утра, мистрис, — ответил он также на гэльском.

— Доброе утро, миссис Гвилти, — сказал Роджер своим тихим хриплым голосом. — И тебе, а nighean — добавил он, вежливо кланяясь девочке. "Оланна, вот кто она", — Брианна вспомнила это круглое лицо, так похожее на букву "О", с которой начиналось ее имя. Она приходилась миссис Гвилти... дочерью? Или племянницей?

— Ах, красивый мальчик, — пропела девочка, протянув палец, чтобы коснуться пухлой щеки Джемми. Он засосал свой палец, разглядывая ее с подозрением из-под своей синей шерстяной шапочки.

Женщины не говорили по-английски, но гэльского Брианны было достаточно, чтобы следить за разговором, если не участвовать в нем. Миссис Гвилти, как она объяснила, показывала своей племяннице, каким образом проходит церемония похорон.

— И вы прекрасно справитесь сообща с этой нелегкой работой, я уверен, — вежливо сказал Джейми.

Миссис Гвилти фыркнула и бросила на племянницу пренебрежительный взгляд.

— Ммфм, — произнесла она. — Голосок, как писк летучей мыши, но она — единственная женщина, оставшаяся в моей семье, а я не буду жить вечно.

Роджер издал небольшой глухой звук, который он тут же поспешил превратить в убедительный кашель. Приятное круглое лицо Оланны, порозовевшее от холода, покрылось красными пятнами, но она ничего не сказала, только опустила глаза и глубже завернулась в свою шаль. Брианна отметила, что она была из темно-коричневой домотканой материи; шаль миссис Гвилти — из хорошей шерсти черного цвета, и если платок немного и износился по краям, она по-прежнему носила его с достоинством, присущим ее профессии.

— Глубоко соболезнуем вам, — Джейми выразил соответствующее случаю сочувствие. — Та, что ушла?.. — он сделал паузу, деликатно наводя справки.

— Сестра моего отца, — без промедления ответила миссис Гвилти. — Горе, горе, что она будет похоронена среди чужаков, — у нее было узкое, заморенное лицо, худое высушенное тело и словно окруженные синяками темные глаза. Она обратила эти глубоко посаженные глаза на Джемми, который немедленно схватил свою шапку за край и натянул ее на лицо. Заметив, что темный бездонный взгляд перемещается в ее сторону, Брианна с трудом сдержала себя, чтобы не сделать того же самого.

— Я надеюсь, что ее душа найдет упокоение. Рядом... рядом с семьей, — сказала Клэр на ломаном гэльском. С английским акцентом ее матери это прозвучало весьма специфически, и Брианна увидела, как отец закусил нижнюю губу, чтобы не улыбнуться.

— Она не останется без компании надолго, — выпалила Оланна, затем, поймав взгляд Джейми, покраснела, как свекла, и спрятала нос в свою шаль.

Странное заявление, казалось, имело смысл для ее отца, который кивнул.

— Ох, вот как? Кому нездоровится? — он вопросительно посмотрел на ее мать, но она слегка покачала головой. Если кто-то и был болен, они не просили ее о помощи.

Длинная морщинистая верхняя губа миссис Гвилти опустилась поверх ужасных зубов.

— Шеймус Бьюкен, — заметила она с мрачным удовлетворением. — Он лежит в лихорадке, и его грудь прикончит его еще до конца недели, но мы опередили его. Вот повезло-то.

— Что? — сказала Клэр, нахмурившись в замешательстве.

Глаза миссис Гвилти сощурились, глядя на нее.

— Последний человек, похороненный на кладбище, должен оставаться сторожить его, Сассенах, — объяснил Джейми по-английски. — До тех пор, пока кто-то другой не придет занять его место.

Без запинки переключаясь обратно на гэльский, он сказал:

— Ей повезло, и еще больше повезло, что такие плакальщицы будут идти за ней, — он опустил руку в карман, вытащил и подал монету, на которую миссис Гвилти посмотрела, моргнула и посмотрела снова.

— А, — сказала она, удовлетворенная. — Ну, мы сделаем это в лучшем виде, девчушка и я. Давай, девочка, дай мне послушать тебя.

Оланна, вынужденная выступить перед аудиторией, выглядела испуганной. От увещевательного взгляда ее тетки, тем не менее, не было никакого спасения. Закрыв глаза, она наполнила грудь воздухом, отвела назад плечи и испустила пронзительное: "ИИИИИИИИИииииииииииииИИИИиииИИ-уу-Ии-уу-Ии-уу", — перед тем, как прерваться, чтобы перехватить дыхание.

Роджер вздрогнул, как будто звук был бамбуковыми щепками, вогнанными ему под ногти, и рот Клэр широко открылся. Джем втянул голову в плечи и цеплялся за сюртук своего дедушки, как маленькая синяя колючка. Даже Джейми выглядел немного пораженным.

— Неплохо, — рассудительно сказала миссис Гвилти. — Возможно, это не будет полным позором. Я слышала, Хирам попросил, чтобы вы произнесли слово? — добавила она, пренебрежительно глядя на Роджера.

— Да, это так, — ответил Роджер, все еще хрипло, но как можно более уверенно. — Я почту за честь.

Миссис Гвилти не ответила на это, но быстро оглядела его с ног до головы, затем, затрясла головой, отвернулась и подняла руки.

— АаааааааААААааааааАААААааааИИИИииииииии, — завопила она голо­сом, который заставил Брианну почувствовать ледяные кристаллы в крови. — Горе, горе, Гоооо­оооооорреее! Горе пришло в дом Хирама Кромби... Горе!

Послушно повернувшись к ним спиной, Оланна присоединила свой собственный распевный вопль. Клэр достаточно бестактно, но практично сунула пальцы в уши.

— Сколько ты дал им? — спросила она Джейми на английском.

Плечи Джейми коротко передернулись, и он стремительно увел ее, крепко держа под локоть.

Рядом с Брианной сглотнул Роджер — звук едва различимый среди шума.

— Ты должен был выпить то виски, — сказала она ему.

— Знаю, — хрипло произнес он и чихнул.

* * *

— ТЫ ВООБЩЕ ЧТО-НИБУДЬ СЛЫШАЛ о Шеймусе Бьюкене? — спросила я Джейми, когда мы шли по пропитанной влагой земле двора Кромби. — Кто он?

— О, я слышал о нем, ага, — ответил он, обвив меня рукой, чтобы помочь перемахнуть через зловонную лужу чего-то, что выглядело как козья моча. — Уф. Господи, а ты тяжелая крошка, Сассенах.

— Это все корзина, — рассеянно ответила я. — Я уверена, миссис Баг положила в нее свинец. Или, может быть, фруктовый пирог. Так кто он? Один из рыбаков?

— Ага. Он двоюродный дед Мэйси МакАрдл, что вышла замуж за парня, который строил лодки. Помнишь ее? Рыжие волосы и ужасно длинный нос, шестеро детей.

— Смутно. Как тебе удается помнить все эти вещи? — требовательно спро­сила я, но он лишь улыбнулся и предложил мне свою руку. Я приняла ее, и мы степенно зашагали сквозь грязь и рассыпанную повсюду солому, — лэрд и его леди прибыли на похороны.

Несмотря на холод, дверь хижины была открыта, чтобы дать духу мертвого выйти из нее. К счастью, это позволяло небольшому количеству света попасть внутрь, поскольку домишко был грубо построенным и не имел окон. Он также был заполнен людьми, большинство из которых не мылись, по крайней мере, последние четыре месяца.

Меня было не удивить хижинами без окон или запахом немытых тел, и поскольку я знала, что одно из присутствующих тел было, возможно, чистым и точно — мертвым, я уже начала дышать ртом к тому времени, как одна из дочерей Кромби, укутанная в шаль и с красными глазами, пригласила нас внутрь

Бабушка Уилсон была уложена на столе со свечой в изголовье, обернутая в саван, который, без сомнения, сама выткала, будучи еще невестой: льняное полотно пожелтело и смялось от времени, но было чистым и мягким в свете свечи, украшенное по краям незатейливым узором из виноградных листьев. Оно бережно хранилось, привезенное из Шотландии, Бог знает с каким трудом.

Снимая шляпу, Джейми остановился в дверях и пробормотал приличествующие случаю слова сочувствия, которые Кромби — мужчины и женщины — приняли с кивками и мычанием, соответственно. Я передала корзину с едой и, следя глазами за Джемми, кивнула в ответ, как я надеялась, с наиболее подходящим выражением достойного сочувствия.

Брианна сделала все от нее зависящее, чтобы объяснить Джему, но я понятия не имела, что он может вытворить с ситуацией... или с трупом. С некоторым трудом его удалось убедить вылезти из-под его шапочки, и теперь он смотрел вокруг с интересом, его вихор торчал вверх.

— Это мертвая леди, бабушка? — громко спросил он меня, указывая на тело.

— Да, милый, — сказала я, с беспокойством глядя на старую миссис Уилсон. Хотя она была в полном порядке, убранная должным образом, в своем лучшем капоре, с перевязкой под подбородком, чтобы ее рот оставался закрытым, высохшие веки плотно смежены в тусклом свете свечи. Не думаю, что Джемми встречал старую леди при жизни; для него не было существенных причин быть расстроенным созерцанием ее мертвой, и поскольку его постоянно брали на охоту с тех пор, как он научился ходить, он, конечно, имел представление о смерти. Кроме того, труп, несомненно, разочаровывал после нашего столкновения с плакальщицами. И все же...

— Сейчас мы выразим наше почтение, парень, — тихо сказал ему Джейми, и поставил его на пол. Я перехватила взгляд Джейми на дверь, где, в свою очередь, бормотали соболезнования Роджер и Бри, и поняла: он ждал, когда они догонят, чтобы наблюдать за ним и знать, что делать дальше.

Он провел Джемми сквозь массу людей, которые уважительно уступали дорогу, к столу, где он положил свою руку на грудь покойной. О, так вот что это были за похороны.

На некоторых похоронах горцев существовал обычай: каждый должен был коснуться тела, чтобы умерший не преследовал его. Я сомневалась, чтобы у бабушки Уилсон был какой-то интерес преследовать меня, но предосторожность никогда не будет лишней, — и у меня имелось тревожное воспоминание о черепе с серебряными пломбами в зубах и о моем столкновении с тем, кто мог быть его обладателем, явившимся призрачным сиянием в черной горной ночи. Пересилив себя, я взглянула на свечу, но она выглядела вполне обычной, коричневой, пчелиного воска, приятно пахнущей и немного наклонившейся в своем глиняном подсвечнике.

Сдерживая себя, я потянулась и осторожно положила собственную руку на саван. На груди покойной находилось глиняное блюдечко с куском хлеба и щепоткой соли, и небольшая деревянная чашка, наполненная темной жидкостью — вином? — стояла возле нее на столе. Все вместе — хорошая свеча из пчелиного воска, соль и плакальщицы — выглядело так, будто Хирам Кромби старался сделать все правильно для своей покойной тещи, хотя я не поручусь, что после похорон он бережливо снова не использует соль.

Хотя что-то все же было не так: тревожность витала в воздухе среди потрескавшихся сапог и обернутых в тряпки ног толпы, как холодный сквозняк от двери. Сначала я, было, подумала, что это связано с нашим присутствием, но это было не так — когда Джейми подошел к телу, послышался краткий вздох одобрения.

Джейми пошептался с Джемми, затем оторвал от пола, его ноги болтались в воздухе, чтобы тот коснулся тела. Мальчик не выказал отвращения и с интересом всмотрелся в восковое лицо мертвой женщины.

— Для чего это? — громко спросил он, потянувшись к хлебу. — Она собирается это есть?

Джейми схватил его за запястье и вместо этого решительно приложил его руку к савану.

— Это для поедателя грехов, парень. Оставь это, ага?

— Что это за...

— Позже, — никто не спорил с Джейми, когда он говорил таким тоном, и Джемми утих, снова засунув свой палец в рот, когда Джейми поставил его на ноги. Подошла Бри и сгребла его в объятия, запоздало сообразив прикоснуться к усопшей и пробормотать: "Бог тебя храни".

Затем Роджер выступил вперед, и толпа с интересом оживилась.

Он выглядел бледным, но собранным. Его лицо, обычно спасаемое от суровости мягкостью глаз и подвижным ртом, готовым рассмеяться, было худым, и даже аскетичным. Сейчас было не время для веселья, и его глаза были мрачными в тусклом свете.

Он положил руку на грудь покойной и преклонил голову. Я не была уверена, молился ли он о спасении ее души, или это было для вдохновения, но он стоял так дольше минуты. Толпа почтительно наблюдала, не было слышно ничего, кроме покашливаний и звуков прочищаемого горла. "Роджер не был единственным простуженным", — подумала я, и тут же внезапно вспомнила о Шеймусе Бьюкене.

"Он лежит в лихорадке, и его грудь прикончит его еще до конца недели", — так сказала миссис Гвилти. Возможно, пневмония или бронхит, или даже чахотка. И никто мне не сказал.

Я испытала легкий укол, в котором в равной степени смешались досада, чувство вины и беспокойство. Я знала, новые арендаторы еще не доверяли мне, и полагала, что должна дать им привыкнуть ко мне, прежде чем начну заглядывать к ним наугад. Многие из них никогда не видели англичанина, пока не прибыли в колонии, и я хорошо представляла себе их отношение, как к англичанам, так и к католикам.

Но выяснилось, что в данный момент человек умирает практически на пороге моего дома, а я даже не знала о его существовании, не говоря уже о его болезни.

Должна ли я пойти осмотреть его, как только кончатся похороны? Но где, черт возьми, живет этот человек? Это не может быть слишком близко: я знала всех рыбаков, которые обосновались в горах; МакАрдлы, должно быть, за пределами горного хребта. Я бросила взгляд за дверь, пытаясь рассчитать, как скоро угрожающие тучи освободятся от своей снежной ноши.

Снаружи происходило движение, и слышалась приглушенная речь: прибывали еще люди, пришедшие из соседних низин, они толпились возле двери. Я выхватила слова "dХan caithris", сказанные вопросительным тоном, и внезапно осознала то, что было странным в нынешней ситуации.

Не было поминальных обрядов. По традиции, тело было бы вымыто и положено на стол, но затем оставлено для обозрения на один-два дня, чтобы за это время позволить всем прийти и выказать уважение. Внимательно прислушавшись, я уловила отчетливое недовольство и удивление — соседи считали такую поспешность непристойной.

— Почему нет поминок? — шепнула я Джейми. Он приподнял одно плечо на долю дюйма, но кивнул в сторону двери и набухшее небо за ней.

— Ближе к ночи будет сильный снегопад, а Sorcha, — сказал он. И, судя по всему, затянется он на много дней. Я и сам бы не хотел копать могилу и зарывать гроб посреди всего этого. И продолжайся снегопад так долго, куда они должны упрятать тело на это время?

— Это правда, Мак Дью, — сказал Кенни Линдсей, нечаянно подслушав. Он посмотрел вокруг на людей возле нас и придвинулся ближе, понижая голос. — Но правда также и то, что Хирам Кромби не был привязан к старой ведьм... ээ, своей теще, — он слегка приподнял подбородок, указывая на тело. — Некоторые говорят, что он хочет упрятать старуху под землю как можно быстрее — прежде, чем она передумает, ага? — он коротко усмехнулся, и Джейми тоже скрыл улыбку, глядя вниз. — А еще сэкономит на еде, я полагаю, — репутация Хирама как скряги была хорошо известна даже среди бережливых, но гостеприимных горцев.

Снаружи опять возникла суета, по мере того как подходили вновь прибывшие. В двери возник затор, когда некоторые попытались протиснуться внутрь, хотя дом был заполнен людьми, стоявшими плечом к плечу, а единственный незанятый кусочек пола остался под столом, на котором покоилась миссис Уилсон.

Люди возле двери неохотно расступились, и в хижину пробилась миссис Баг, облаченная в свою лучшую шаль капор и, следом за ней шел Арчи.

— Вы забыли виски, сэр, — сообщила она Джейми, передавая ему закупоренную бутылку. Посмотрев вокруг, она тут же обнаружила Кромби и церемонно поклонилась им, бормоча сочувствие. Присев в реверансе, она затем поправила свой капор и выжидающе смотрела. Очевидно, торжественную часть можно было начинать.

Хирам Кромби огляделся вокруг, затем кивнул Роджеру.

Роджер собрался, чуть выпрямился и начал. В течение нескольких минут он просто говорил, главным образом, о ценности жизни, чудовищности смерти и важности семьи и соседей при столкновении с такими вещами. Все это, судя по всему, воспринималось хорошо участниками церемонии, которые слегка кивали головами в одобрение, и, казалось, устраивались в ожидании достойного развлечения.

Роджер прервался, чтобы откашляться и высморкаться, затем перешел к тому, что являлось некоторой вариацией пресвитерианской панихиды, — или того, что он помнил о ней из своей жизни с преподобным Уэйкфилдом.

Это вроде бы тоже было приемлемым. Бри немного расслабилась и поставила Джемми.

Все шло хорошо... И все же, я по-прежнему ощущала слабое чувство тревоги. Частично, конечно, от того, что я видела Роджера. От нарастающего в хижине тепла из его носа потело; он держал свой носовой платок в руке, прикасаясь к носу украдкой и время от времени останавливаясь, чтобы максимально сдержанно высморкаться.

Мокрота, однако, обычно течет вниз. И поскольку ее застой увеличивался, она начала воздействовать на его уязвимое горло. Сдавленная нотка в его голосе, итак всегда присутствовавшая, становилась заметно сильнее. Он должен был прочищать горло снова и снова, чтобы говорить.

Рядом со мной упрямо заерзал Джемми, и уголком глаза я видела, как Бри положила руку ему на голову, чтобы утихомирить. Он посмотрел вверх, на нее, но ее внимание было с тревогой приковано к Роджеру.

— Мы благодарим Бога за жизнь этой женщины, — произнес он и остановился, чтобы прочистить горло — снова. Я обнаружила, что делаю то же самое исключительно из нервного сопереживания. — Она была рабой Божьей, преданной и верной, и сейчас славит Его перед Его престолом вместе со свя... — я видела, как внезапное сомнение промелькнуло на его лице: одобряет ли его сегодняшнее собрание понятие святых или склонно считать подобные суждения папистской ересью? Он кашлянул и закончил: — ...вместе с ангелами.

Очевидно, ангелы были безобидными: лица вокруг меня были мрачными, но не уязвленными. Выдохнув с облегчением, Роджер взял маленькую зеленую Библию и открыл ее на помеченной странице.

— Давайте вместе произнесем псалом, восхваляя Того, Кто... — он взглянул на страницу и слишком поздно осознал трудность беглого перевода английского псалма на гэльский.

Он с шумом прочистил горло, и полдюжины глоток среди толпы рефлекторно отозвались эхом на это. С другой стороны от меня Джейми в искренней молитве пробормотал: "О, Господи!".

Джем теребил юбку своей матери и что-то шептал, но был в категоричной форме прерван. Я видела, как Бри устремилась к Роджеру, напрягаясь всем телом в неотступном желании помочь хоть чем-нибудь, пусть даже мысленно.

Не видя другого выхода, Роджер начал сбивчиво читать псалом. Половина народа подхватила его слова, когда он пригласил их "произнести вместе", и декламировала псалом по памяти, временами быстрее, чем он мог читать.

Я закрыла глаза, не в силах смотреть, но не было способа не слушать, как собрание прорвалось через псалом и затихло, ожидая с мрачным терпением, когда Роджер, спотыкаясь, дойдет свой путь до конца. Что он упрямо и сделал.

— Аминь, — громко сказал Джейми. На этот раз один. Я открыла глаза, чтобы увидеть, как все уставились на нас с выражением от умеренного удивления до негодующей враждебности. Джейми глубоко вдохнул и очень медленно выдохнул. — Господи, Иисусе, — произнес он очень тихо.

Капля пота скатилась по щеке Роджера, и он вытер ее рукавом плаща.

— Не желает ли кто-нибудь сказать несколько слов о покойной? — спросил он, переводя взгляд с одного лица на другое. Молчание и завывание ветра были ему ответом.

Он прочистил горло, и кто-то хихикнул.

— Бабуля... — прошептал Джемми, дергая мою юбку.

— Шшш.

— Но бабушка... — нотки безотлагательности в его голосе заставили меня повернуться и посмотреть на него.

— Ты хочешь в туалет? — шепотом спросила я, склоняясь к нему. Он помотал головой достаточно сильно, чтобы тяжелая копна рыже-золотых волос шлепнула туда-сюда по его лбу.

— O, Господи, Небесный Отец наш, ведущий нас сквозь течение времени к упокоению и счастию в вечности, будь с нами сейчас, дабы ободрить и поддержать.

Я подняла глаза и увидела, что Роджер еще раз положил свою руку на тело усопшей, очевидно, решив подвести процесс к концу. По облегчению, явственному в его лице и голосе, я подумала, что он, должно быть, вернулся к какой-то обычной в таких случаях молитве из Книги Общего Богослужения, достаточно знакомой ему, чтобы он мог смог плавно и свободно переложить ее на гэльский.

— Дай нам знать, что дети Твои драгоценны в очах Твоих... — он остановился, явно борясь: мышцы его горла сокращались, пытаясь безуспешно устранить препятствие в тишине, но это было бесполезно. — Эээ... ХРРМ! — звук, не совсем смех, пробежал по комнате, и Бри издала небольшой грохочущий шум горлом, словно вулкан, готовый извергнуть лаву.

— Бабушка!

— Шшш!

— ...очах Твоих. Дабы они... пребывали с Тобой вечно, и милость Твоя...

— Бабушка!

Джемми извивался так, будто колония муравьев поселилась в его штанах, на лице — выражение отчаянной неотложности.

— Я есмь Воскресение и Жизнь, говорит Господь; верующий в Меня, если и умрет... рр-гм... оживет... — В завершение Роджер сделал блестящий финал, усиливая голос свыше его возможностей, более хриплый, чем когда-либо, и растрескивающийся на каждом слове, но неколебимый и громкий.

— Подожди минутку, — прошипела я. — Я выведу тебя на...

— Нет, бабушка, смотри!

Я проследовала взглядом в направлении его пальца, и на мгновение подумала, что он указывает на отца. Но это было не так.

Старая миссис Уилсон открыла глаза.

* * *

НАСТУПИЛА МГНОВЕННАЯ ТИШИНА, так как все взгляды устремились исключительно на миссис Уилсон. Затем последовали коллективный вздох и инстинктивный шаг назад с испуганным визгом и вскриками боли, поскольку пальцы ног были отдавлены, и люди прижаты к грубым бревнам стен.

Джейми вовремя подхватил Джема с пола, чтобы его не растоптали, набрал воздуха в легкие и со всей мочи рявкнул: "Стоять!". Настолько громко, что толпа, действительно, застыла на секунду, — достаточную для того, чтобы он сунул Джемми в руки Брианны и, работая локтями, проложил себе путь к столу.

Роджер занялся бывшей покойной и, посадив, поднял ее, при этом руки миссис Уилсон слабо ощупывали подвязку вокруг челюсти. Я протолкнулась вслед за Джейми, безжалостно распихав людей по пути.

— Дайте ей немного воздуха, прошу вас, — сказала я, повышая голос. Оглушающая тишина начала перерастать в глухой рокот волнения, но он утих, пока я возилась, чтобы распустить подвязку. Комната замерла в дрожащем ожидании, в то время как "усопшая" разминала затекшие челюсти.

— Где я? — произнесла она трясущимся голосом. Ее глаза неуверенно оглядели комнату, остановившись, в конце концов, на лице ее дочери.

— Мэйри? — сказала она неуверенно, миссис Кромби бросилась вперед и упала на колени, разразившись слезами, в то время как крепко сжимала руки матери.

— MЮthair! MЮthair! — кричала она. Старая женщина опустила дрожащую руку на волосы дочери, разглядывая ее так, будто не была полностью уверена, что она реальна.

Между тем, я прилагала все усилия, чтобы проверить основные жизненные показатели старой леди, которые не были особо жизнеспособными, но, тем не менее, довольно хорошими для того, кто был мертв за минуту до этого. Дыхание очень поверхностное, тяжелое; цвет лица — как недельная овсянка; холодная, липкая кожа, несмотря на высокую температуру в комнате, и я совершенно не могла найти пульс, хотя он явно должен был быть у нее. Разве нет?

— Как вы себя чувствуете? — спросила я.

Она положила трясущуюся руку на живот.

— Я чувствую себя немного нездоровой, — прошептала она.

Я прижала свою руку к ее брюшной полости, и тут же это ощутила. Пульс был там, где его не должно быть. Он был нерегулярным, приостанавливающимся и резко меняющимся, — но он, безусловно, был.

— Иисус твою Рузвельт Христос, — сказала я. Я произнесла это негромко, но миссис Кромби ахнула, и я заметила, как дернулся ее передник, когда она, вероятно, сделала под ним "козу".

У меня не было времени, чтобы беспокоиться об извинениях, я встала и схватила Роджера за рукав, оттаскивая его в сторону.

— У нее аневризма аорты, — очень тихо сказала я ему. Должно быть, у нее какое-то время было внутреннее кровотечение, этого достаточно, чтобы она потеряла сознание и казалась холодной. Это очень скоро прорвется, и затем она умрет на самом деле.

Он громко сглотнул, лицо его стало чрезвычайно бледным, но сказал только:

— Можно сказать, как скоро?

Я взглянула на миссис Уилсон: ее лицо было того же серого цвета, как и набухшее снегом небо, и ее глаза меняли фокус, подобно мерцанию свечи на ветру.

— Ясно, — сказал Роджер, хотя я ничего не сказала. Он сделал глубокий вдох и прочистил горло.

Толпа, которая шипела как стая взволнованных гусей, тут же умолкла. Все глаза в помещении были прикованы к сцене перед ними.

— Вот, наша сестра вернулась к жизни, как и все мы однажды вернемся благодатью Божией, — сказал Роджер мягко. — Это — знак надежды и веры для нас. Она скоро снова уйдет в руки ангелов, но возвратилась к нам на мгновение, чтобы донести нам подтверждение любви Бога, — он сделал секундную паузу, очевидно, подыскивая, что сказать дальше. Он откашлялся и склонил голову к миссис Уилсон. — Не хотели бы вы... сказать что-нибудь, о, матушка? — прошептал он на гэльском.

— Ага, хочу, — миссис Уилсон, казалось, получила силу и вместе с ней — негодование. Слабый румянец проступил на ее восковых щеках, когда она свирепо оглядела толпу. — Что это за поминки, Хирам Кромби? — требовательно воскликнула она, уставившись на своего зятя буравящим взглядом. — Я не вижу ни еды, ни питья, и — что это? — ее голос повысился до яростного визга, ее глаза устремились на тарелку с хлебом и солью, которую Роджер поспешно отодвинул, когда поднимал бабулю. — Что за... — она оглядела собравшуюся толпу диким взглядом, и правда начала открываться перед ней. Ее запавшие глаза выпучились. — Что за... ты, бесстыжий скряга! Это вовсе не поминки! Ты хотел похоронить меня только с коркой хлеба и глотком вина для поедателя грехов, и удивительно, что ты оставил хоть это! Не сомневаюсь, ты бы стащил и одеяние, обвившее мой труп, чтобы наделать одежды своим сопливым детям, и где моя лучшая брошь?! Я сказала, что хочу быть похоронена в ней! — ее костлявая рука прижалась к морщинистой груди, сгребая в кулак обветшавшую ткань. — Мэйри! Моя брошь!

— Она здесь, матушка, здесь! — бедная миссис Кромби, совершенно подавленная, рылась в кармане, всхлипывая и задыхаясь. — Я убрала ее, чтобы сохранить... Я хотела надеть ее на вас до того... перед тем, как... — она вытащила уродливую груду гранатов, которую мать выхватила у нее, покачивая возле груди и сверкая глазами вокруг с ревнивым подозрением. Безусловно, она полагала, что ее соседи только и ждут удобного случая, чтобы стащить брошь с ее тела; я слышала обиженное сопение женщины позади меня, но не было времени обернуться и посмотреть, кто это.

— Ну, ну, — сказала я, используя мой лучший успокаивающий врачебный тон. — Я уверена, все будет хорошо.

"Конечно, не принимая во внимание тот факт, что вы собираетесь умереть в ближайшие несколько минут", — думала я, подавляя истеричное желание неуместно расхохотаться. На самом деле, это могло произойти и через несколько секунд, если бы ее кровяное давление немного повысилось.

Мои пальцы ощущали тяжелое сильное пульсирование в ее животе, которое выдавало смертельный прорыв ее брюшной артерии. Кровотечение, должно быть, началось раньше, заставив ее потерять сознание настолько, чтобы она казалась мертвой. В конечном счете, она просто протолкнет тромб, и это все-таки случится.

Роджер и Джейми оба предпринимали все, чтобы успокоить ее, бормоча на английском и гэльском и утешительно похлопывая ее. Она, казалось, отреагировала на эту заботу, хотя все еще пыхтела, как паровая машина.

Помогла также и бутылка виски, извлеченная из кармана Джейми.

— Ну, так-то лучше! — произнесла миссис Уилсон, немного успокоившись, когда он торопливо выдернул пробку и провел бутылкой под ее носом, чтобы она могла оценить качество напитка. — Вы, поди, и еду принесли? — миссис Баг расчистила себе путь вперед, держа корзину перед собой в качестве пробивающего тарана. — Хмф! Никогда не подумала бы, что при жизни увижу папистов, более добрых, чем моя собственная семья! — последнее было адресовано Хираму Кромби, который до сих пор стоял открывая и закрывая рот, не находя ничего, что можно было бы сказать в ответ на тираду его тещи.

— Почему... почему... — он запнулся в негодовании, разрываясь между шоком, очевидной яростью и необходимостью оправдаться перед соседями. — Более добрыми, чем ваша семья! Разве не давал я вам приют в эти последние двадцать лет? Кормил и одевал вас, будто вы были моей собственной матерью? Переносил ваш з-злой язык и д-дурной характер в течение стольких лет, и никогда...

Джейми и Роджер вскочили, пытаясь унять его, но вместо этого помешали друг другу, и в сумятице у Хирама появилась возможность продолжать высказывать все, что думает, что он и сделал. Так же как и миссис Уилсон, которая и сама не ленилась на выпады.

Пульсация сотрясала ее живот под моей рукой, и я прилагала немало усилий, чтобы удержать ее от соскакивания со стола и осыпания ударами Хирама бутылкой виски. Соседи были взволнованны.

Роджер взял дело — и миссис Уилсон — накрепко в свои руки, обхватывая ее щуплые плечи.

— Миссис Уилсон, — сказал он хрипло, но достаточно громко для того, чтобы заглушить негодующее возражение Хирама Кромби относительно последнего выпада миссис Уилсон по поводу его характера. — Миссис Уилсон!

— Э? — она сделала паузу, чтобы перевести дыхание, моргая на него в секундном замешательстве.

— Прекратите. И вы — тоже! — он сверкнул глазами на Хирама, который открыл, было, рот, но сомкнул губы. — Я не потерплю этого, — сказал Роджер и ударил Библией по столу. — Это неподобающе, и я этого не допущу, слышите меня? — он сердито смотрел на скандалистов, переводя взгляд с одного на другого, ожесточенно нахмурив черные брови.

В комнате стало тихо, были слышны только тяжелое дыхание Хирама, тихие всхлипывания миссис Кромби и слабый астматический хрип миссис Уилсон.

— Итак, — сказал Роджер, по-прежнему сверкая глазами вокруг, чтобы предотвратить любые дальнейшие нарушения. Он положил руку на тонкую, покрытую старческими пятнами руку миссис Уилсон. — Миссис Уилсон... разве вы не знаете, что стоите перед Богом в эту минуту? — он бросил взгляд на меня, и я кивнула: да, она действительно умирает. Ее голова покачивалась на шее, и свечение ярости угасало в ее глазах, пока он говорил. — Бог рядом с нами, — сказал он, подняв голову, чтобы обратиться ко всем присутствующим в целом. Он повторил это на гэльском, и послышался своего рода всеобщий вздох. Он прищурился на них. — Мы не станем осквернять это священное событие ни гневом, ни ожесточением. Теперь, сестра, — он бережно сжал ее руку. — Да упокоится твоя душа. Волею Божьей...

Но миссис Уилсон не стала больше слушать. Ее сморщенный рот широко открылся в ужасе.

— Поедатель грехов! — закричала она, дико оглядываясь вокруг. Она схватила блюдо со стола позади нее, просыпая соль на складки своего савана. — Где поедатель грехов?

Хирам застыл, будто его ударили раскаленной кочергой, затем развернулся и стал прокладывать путь к двери, толпа расступилась перед ним, давая дорогу. Ропот предположений возрастал за его спиной только для того, чтобы резко остановиться, когда снаружи донесся пронзительный вопль, и другой вслед за ним, после того как первый утих.

Благоговейное "Ооо!" поднялось в толпе, и миссис Уилсон выглядела удовлетворенной, поскольку плакальщицы начали отрабатывать свои деньги в полную силу.

Затем возле двери произошло шевеление, и толпа расступилась, как Красное море, оставляя узкую тропу к столу. Миссис Уилсон сидела на ложе вертикально, мертвенно-бледная, едва дыша. Пульсация в ее животе бурлила и прыгала под моими пальцами. Роджер и Джейми поддерживали ее под руки.

В комнате воцарилась абсолютная тишина, нарушаемая только завываниями плакальщиц и медленными, крадущимися шагами, мягко ступающими по земле снаружи, а затем, вдруг, громче — по доскам пола. Прибыл поедатель грехов.

Он был высоким человеком, по крайней мере, раньше. Его возраст невозможно было определить: годы или болезнь съели его плоть, так что широкие плечи и спина ссутулились, костлявая голова, увенчанная редеющей путаницей волос с проседью, выдавалась вперед.

Я посмотрела на Джейми, приподняв брови. Я никогда до сих пор не видела этого человека. Джейми едва заметно пожал плечами: он тоже не знал его. Когда поедатель грехов подошел ближе, я увидела, что его тело искривлено: он, казалось, был выдолблен с одной стороны, возможно, его ребра были сломаны в результате какого-то несчастного случая.

Все взоры были сосредоточены на этом человеке, но он не встретился глазами ни с одним из присутствующих, устремив взгляд в пол. Проход к столу был узким, но люди отступали назад, когда он проходил мимо, стараясь избежать его касания. Только когда он достиг стола, он поднял голову, и я увидела, что у него отсутствует один глаз, очевидно, выцарапанный медведем, судя по переплетению множества шрамов, окаймляющих глазницу.

Другой глаз был зрячим: поедатель грехов остановился в изумлении, увидев миссис Уилсон, и оглянулся вокруг, явно не понимая, что делать дальше.

Она высвободила одну руку из хватки Роджера и протянула поедателю грехов блюдо с хлебом и солью.

— Приступайте, — сказала она высоким и немного испуганным голосом.

— Но вы не мертвы, — сказано было мягким, культурным голосом, выдававшим только замешательство, но толпа отреагировала так, будто услышала шипение змеи, и отступила дальше, если это было вообще возможно.

— Ну и что с того? — возбуждение заставляло миссис Уилсон дрожать еще больше: я могла ощущать небольшую постоянную вибрацию, передаю­щую­ся через стол. — Вам заплатили, чтобы вы съели мои грехи — так сделайте это!

Тут у нее возникла мысль, и она рывком выпрямилась, скосив глаза на своего зятя:

— Ты заплатил ему, Хирам?

Хирам все еще оставался покрасневшим от предыдущей перепалки, но в ответ на это стал красновато-коричневым и схватился за грудь. "Скорее за кошелек, чем за сердце", — предположила я.

— Да, я не собираюсь платить ему прежде, чем он закончит работу, — огрызнулся он. — Как еще добиться выполнения обязательств?

Видя, что утихомиренный скандал готов вспыхнуть с новой силой, Джейми отпустил миссис Уилсон и спешно пошарил в спорране, вытащив серебряный шиллинг, который швырнул через стол поедателю грехов, не желая, однако, как я видела, прикасаться к этому человеку.

— Итак, вам уплачено, — сказал он резко, кивнув ему. — Исполните свое дело в лучшем виде, сэр.

Мужчина медленно обвел глазами комнату и всасываемый толпой воздух был слышен даже сквозь вопли "ГООООООРЕЕЕЕЕ в доме КРОООООМБИИИИ", доносящиеся снаружи.

Он стоял не более чем в футе от меня, достаточно близко, чтобы я чувствовала его кисло-сладкий запах: запах старости и нечистот в его тряпье, и что-то еще, какой-то слабый душок, который свидетельствовал о воспаленных язвах и не долеченных ранах. Он повернул голову и посмотрел прямо на меня. Спокойный карий глаз, цвета янтаря, поразительно похожий на мои собственные. Встреча с его взглядом дала мне странное ощущение в глубине желудка, как будто я мгновение смотрела в кривое зеркало, и увидела безжалостно деформированное отражение своего собственного лица.

Он не изменил выражения, но при этом я почувствовала, как что-то невыразимое произошло между нами. Затем он отвернулся и протянул длинную, высушенную, очень грязную руку, чтобы взять кусок хлеба.

Своеобразный вздох пронесся по комнате, пока он ел — медленно рассасывая хлеб, поскольку у него имелось лишь несколько зубов. Я могла чувствовать пульс миссис Уилсон, теперь более поверхностный и быстрый, как у колибри. Она повисла, обмякнув, в руках мужчин, увядшие веки ее глаз слипались, пока она наблюдала.

Он обхватил обеими руками кружку с вином, будто это была святая чаша, и, закрыв глаза, опустошил ее. Поставил пустую чашку и с любопытством посмотрел на миссис Уилсон. Я предположила, что он никогда раньше не встречал ни одного своего клиента живым, и гадала, как долго он исполнял эту странную службу.

Миссис Уилсон уставилась в его глаза, лицо ее было пустым, как у ребенка. Пульс в животе прыгал, словно градины: несколько легких ударов, пауза, затем стук, который пробивал мою ладонь, словно взрыв, и снова череда беспорядочных скачков.

Поедатель грехов поклонился ей, очень медленно. Затем он повернулся кругом и рванулся к двери с удивительной для такого немощного субъекта скоростью.

Несколько мальчиков и молодых парней возле двери с криками бросились наружу вслед за ним: некоторые схватили деревянные палки из жаровни очага. Остальные разрывались: они посмотрели в сторону открытой двери, где слышались выкрики и стук бросаемых камней вперемешку со стонами плакальщиц, но их взгляды неизбежно притягивались обратно к миссис Уилсон.

Она выглядела... умиротворенной — вот подходящее слово. Это было неудивительно, поскольку пульс под моей рукой совсем утих. Где-то глубже, внутри себя самой, я ощущала дурманящее движение начавшегося кровоизлияния, затопляющего теплотой, которая утаскивала меня, заставляла черные пятна кружиться перед глазами и вызывала звон в ушах. Я знала: как бы там ни было, теперь она умерла навсегда. Я чувствовала ее уход. И все равно слышала ее голос поверх шума, очень тихий, но спокойный и чистый.

— Я прощаю тебя, Хирам, — сказала она. — Ты был хорошим парнем.

У меня в глазах потемнело, но я по-прежнему смутно слышала и ощущала происходящее. Что-то подхватило меня, увлекло прочь, и спустя мгновение я обнаружила себя прислонившейся к Джейми в углу, его руки поддерживали меня.

— С тобой все хорошо, Сассенах? — он говорил настойчиво, легонько тряся меня и похлопывая по щекам.

Облаченные в черное плакальщицы достигли двери. Я могла видеть их снаружи, стоящих подобно двум столбам тьмы; падающий снег начинал кружиться вокруг них, поскольку холодный ветер проник внутрь, мелкие твердые сухие частицы неслись и подпрыгивали, прежде чем упасть на пол. Голоса женщин усилились и стихли, смешавшись с ветром. У стола Хирам Кромби пытался прицепить гранатовую брошь своей тещи к ее савану, хотя его руки тряслись, и узкое лицо было мокрым от слез.

— Да, — ответила я слабо, затем немного тверже, — да. Теперь все хорошо.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ.

В горах.

Глава 40. ПТИЧЬЯ ВЕСНА.

Март 1774.

ПРИШЛА ВЕСНА, и долгие месяцы запустения растаяли в бегущей воде, в ручейках, льющихся с каждого склона, в миниатюрных водопадиках, скачущих от камня к камню и через камень.

Воздух наполнился птичьим гомоном, какофонией мелодий, сменивших одинокие крики гусей, пролетающих где-то в вышине.

Зимой птицы живут поодиночке: одинокий ворон, сгорбленный в размышлениях на бесплодном дереве, сова, распушившаяся от холода наверху, в темных тенях амбара. Или они сбиваются в стаи, массивный грохот крыльев, уносящий их ввысь и вдаль, описывающих круги по небу, как горстка перечных зерен, брошенных в воздух, зазывая их в путь печального мужества в форме клина в направлении далекой и сомнительной перспективы выживания.

В зимнее время хищники существуют раздельно, каждый сам по себе; певчие птицы разлетелись, все разнообразие пернатого мира уменьшилось до грубого упрощения "хищник и его жертва". Наверху проползают серые тени, и лишь маленькая яркая капля крови падает обратно на землю, отмечая скоротечность жизни, оставляя кучку разбросанных перьев, захваченных ветром.

Но как только расцветает весна, птицы пьянеют от любви, и кусты изобилуют их песнями. Далеко, глубоко за полночь, мгла приглушает их, но не в силах заставить замолчать, и небольшие мелодичные разговоры вспыхивают в любое время, невидимые и необыкновенно интимные в глухой ночи, словно слышишь, как незнакомцы занимаются любовью в соседней комнате.

Я придвинулась поближе к Джейми, слушая чистый, нежный перелив дрозда в недрах огромной красной ели, растущей позади дома. По ночам все еще было прохладно, но уже без резкого зимнего холода; скорее со сладким свежим холодком тающей земли и растущих листьев, холодком, который заставляет пульсировать кровь, и теплые тела тянутся друг к другу в желании построить гнездо.

Громогласный храп разнесся эхом по всей площадке — еще один предвестник весны. Это майор МакДональд, прибывший прошлой ночью по уши в грязи и изрядно потрепанный ветром, и принесший с собой неприятные новости из внешнего мира.

При этих звуках Джейми слегка зашевелился, застонал, коротко всхрапнул и затих. Он бодрствовал до глубокой ночи, развлекая майора МакДональда — если это можно назвать развлечением.

Я слышала как Лиззи и миссис Баг разговаривают на кухне внизу, попутно гремя кастрюлями и хлопая дверьми в надежде разбудить нас. Запахи завтрака начинали подниматься вверх по лестнице, соблазнительный, горьковатый запах жареного цикория, приправляющий густое тепло каши с маслом.

Звук дыхания Джейми изменился, и я поняла, что он проснулся, хотя все еще лежит с закрытыми глазами. Я не знала, означало ли это желание продолжить физическое наслаждение сном, или явное нежелание вставать и заниматься майором МакДональдом.

Он сразу же разрешил это сомнение, перекатившись на меня, заключив в объятия, и переместив нижнюю часть тела таким образом, что стало совершенно очевидно: в то время как у него на уме действительно было физическое наслаждение, оно уже не касалось сна.

Тем не менее, связная речь еще не вернулась к нему, и он уткнулся в мое ухо, издавая легкое вопросительное мычание. Ну что ж, майор МакДональд все еще спит, а кофе — или то, что у нас им считалось — будет готовиться еще некоторое время. Я замычала в ответ, потянувшись к прикроватному столику, взять немного миндального крема, и начала медленное и приятное копание в слоях постельного белья и ночной рубашки, чтобы наложить его.

Короткое время спустя, фырканье и стуки на противоположном конце коридора ознаменовали воскрешение майора МакДональда, а восхитительные ароматы жареной ветчины и картофеля с луком присоединились к массе раздражителей обоняния. Хотя, сладкий запах миндального крема все же был сильнее.

— Бриолиновая молния, — сказал Джейми сонным тоном удовлетворения. Он все еще был в кровати, лежа на боку и наблюдая, как я одеваюсь.

— Что? — я отвернулась от своего зеркальца и уставилась на него. — Кто?

— Полагаю, что я. Тебя разве громом не поразило, в самом конце? — он рассмеялся, почти беззвучно, заставив простыни зашуршать.

— О, ты снова разговаривал с Бри, — снисходительно произнесла я, опять повернувшись к зеркалу. — Это образное выражение является метафорой для огромной скорости, а не маслянистого блеска.

Я улыбнулась ему в зеркало, расчесывая спутавшиеся комки в волосах. Он расплел их, пока я умащивала его кремом, а последующие за этим усердные телодвижения заставили их распушиться. Если подумать, то это смутно напоминало эффект от казни на электрическом стуле.

— Ну, я могу и быстро, — рассудительно заявил он, усевшись и почесав рукой собственную шевелюру. — Но не первым делом с утра. Бывают похуже способы проснуться, не правда ли?

— Да, гораздо хуже, — с другого конца площадки послышались звуки отхаркивания и сплевывания, а вслед за ними характерное журчание кого-то с довольно энергичным мочевым пузырем, использовавшего ночной горшок. — Он говорил, как долго пробудет здесь?

Джейми покачал головой. Медленно поднимаясь, он потянулся словно кошка, а затем в одной рубашке подобрался ко мне, чтобы обнять обеими руками. Я еще не разжигала огонь в очаге, и комната была прохладной; его тело излучало приятное тепло.

Он уткнулся подбородком в мою макушку, разглядывая наше совместное отражение в зеркале.

— Мне нужно будет уехать, — мягко сказал он. — Возможно, завтра.

Я слегка застыла с расческой в руке.

— Куда? К индейцам?

Он кивнул, посмотрев мне в глаза.

— МакДональд привез газеты, с текстами писем от губернатора Мартина самым разным людям — Трайону в Нью-Йорке, генералу Гейджу — с просьбой о помощи. Он теряет контроль над колонией — насколько он у него вообще был — и серьезно подумывает о вооружении индейцев. Хорошо еще, что эта информация не дошла до прессы.

Он отпустил меня, и потянулся к ящику, где лежали его чистые рубашки и носки.

— Действительно, хорошо, — сказала я, схватывая волосы сзади, и охотясь за ленточкой, чтобы перевязать их. Мы видели мало газет этой зимой, но даже при такой скудости, уровень разногласий между губернатором и Ассамблеей был очевиден. Он прибегнул к практике постоянного откладывания заседаний, неоднократно распуская Ассамблею с тем, чтобы препятствовать принятию законов, противоречащих его желаниям.

Я могла очень хорошо представить себе общественный резонанс, если бы открылось, что он намеревался вооружить индейцев чероки, катауба и крик, и настроить их против собственных людей.

— Полагаю, он не собирается в действительности так поступить, — сказала я, найдя, наконец, свою голубую ленту, — потому что, если он собирался — в смысле, собирается, — то Революция прокатилась бы уже сейчас по Северной Каролине, а не в Массачусетсе или в Филадельфии через два года. Но, ради бога, зачем ему публиковать эти письма в газете?

Джейми рассмеялся. Он покачал головой, убирая растрёпанные волосы с лица.

— Он и не публиковал. По-видимому, письма губернатора перехватили. Он не слишком рад этому, по словам МакДональда.

— Думаю, это мягко сказано, — почта считалась заведомо небезопасной, впрочем, так было всегда. На самом деле, Фергюс появился у нас, когда Джейми нанял его в качестве карманника, чтобы красть письма в Париже. — Как дела у Фергюса? — спросила я.

Джейми состроил небольшую гримасу, натягивая свои носки.

— Лучше, я думаю. Марсали говорит, он стал чаще оставаться дома, что хорошо. И он зарабатывает на кусок хлеба, обучая Хирама Кромби французскому. Но...

— Хирам? Французский?

— О, да, — он улыбнулся мне. — Хирам обуян идеей, что должен идти и нести слово Божие индейцам, и считает, что сможет лучше справиться, если наряду с английским, в его запасе будет французский. Йен также немного обучает его языку цалаги, но у индейцев столько наречий, что, боюсь, ему не осилить их все.

— Чудеса да и только, — пробормотала я. — Думаешь...

В этот момент меня прервала миссис Баг, взревевшая на всю лестницу:

— Если Некоторые Личности желают, чтобы хороший завтрак был испорчен, уверена, у них это получается!

С точностью часового механизма, дверь майора МакДональда распахнулась, и его ноги спешно застучали вниз по лестнице.

— Готов? — спросила я Джейми. Он взял мою расческу и привел в себя в порядок парой коротких движений, затем открыл дверь и сделал поклон, торжественно приглашая меня на выход.

— То, что ты сказала, Сассенах, — сказал он, сопровождая меня вниз по лестнице, — о том, что революция начнется через два года. Она уже началась. Ты ведь знаешь это, не так ли?

— Ну да, — довольно угрюмо ответила я. — Но не хочу думать о ней на пустой желудок.

* * *

РОДЖЕР ВЫПРЯМИЛСЯ, примериваясь. Край печной ямы, внутри которой он стоял, доставал ему почти до подбородка. Шесть футов будет примерно на уровне глаз; значит, осталось еще несколько дюймов. Это ободряло. Прислонив лопату к земляной стене, он наклонился, схватил ведро, полное земли, и тяжело перебросил его через край.

— Грязь! — закричал он. На его крик никто не ответил. Он приподнялся на цыпочках, злобно оглядываясь вокруг в поисках так называемых помощников. Джемми и Герман должны были по очереди опорожнять ведра от земли и подавать их обратно в яму, но имели склонность внезапно исчезать. — Грязь! — завопил он во все горло. Эти маленькие засранцы не могли уйти далеко; ему потребовалось менее двух минут наполнить ведро.

На его крик ответили, но это не были дети. Холодная тень упала на него, и он прищурился, чтобы увидеть своего тестя, наклонившегося взять ручку ведра. Джейми сделал два шага и высыпал грязь в медленно растущую кучу, затем вернулся и прыгнул вниз, возвращая ведро.

— Неплохая ямка у тебя тут, — сказал он, оценивающе осматриваясь по сторонам. — Тут можно буйвола на вертеле жарить.

— Я бы не отказался от одного. Умираю с голоду, — Роджер вытер лоб рукавом; весенний день был прохладным и свежим, но с него ручьями тек пот.

Джейми взял лопату и с интересом рассматривал ее лезвие.

— Никогда такого не видел. Это девонькина работа?

— С небольшой помощью Дэи Джонса, ага, — потребовалось примерно тридцать секунд работы с лопатой восемнадцатого века, чтобы убедить Брианну, что есть место улучшениям. Три месяца потребовалось, чтобы найти нужный кусок железа, который под ее руководством смог бы обработать кузнец, столько же понадобилось, чтобы убедить Дэи Джонса — который был валлийцем, а посему упрямым как осел — взяться за это дело. Обычная лопата была деревянной, и выглядела как кровельная дранка, прикрепленная к шесту.

— Можно попробовать? — заинтригованный, Джейми воткнул острым концом новой лопаты в грязь у своих ног.

— Милости прошу.

Роджер вскарабкался из глубокой части ямы в верхний конец печи. Джейми стоял в той части, где, согласно Брианне, должен будет гореть огонь, с построенным поверх дымоходом. Изделия для обжига будут находиться в длинной, относительно мелкой части ямы и прикрыты сверху. После недели активного махания лопатой Роджер был уже менее склонен думать, что отдаленная перспектива санузла стоила таких героических усилий, но Бри хотела этого — и так же, как перед ее отцом, перед Брианной было сложно устоять, хотя методы убеждения у обоих различались.

Джейми быстро орудовал лопатой, забрасывая грязь в ведро, сопровождая работу небольшими возгласами восторга и восхищения от легкости и скорости, с которой можно копать землю. Несмотря на смутное представление о сложности ее профессии, Роджер испытывал гордость за нововведения своей жены.

— Сначала маленькие горящие палочки-спички, — шутливо сказал Джейми, — теперь лопаты. Что она еще придумает?

— Боюсь спросить, — с оттенком печали в голосе ответил Роджер, заставив Джейми расхохотаться.

Когда ведро наполнилось, Роджер взял его и пошел опорожнять, пока Джейми наполнял второе. И так, не сговариваясь, они продолжили работу — Джейми копал, Роджер опустошал ведра, закончив все, как казалось, в один миг.

Джейми вылез из ямы и присоединился к Роджеру на краю, с удовлетворением разглядывая плод их ручного труда.

— Если не сработает как печь, — заметил Джейми, — она сможет превратить ее в погреб.

— Не проматывай, и не будешь нуждаться, — согласился Роджер. Они стояли, заглядывая внутрь ямы, ветер пробежался по их взмокшим рубашкам, принеся прохладу теперь, когда они перестали двигаться.

— Как думаешь, вы можете вернуться назад, ты и девочка? — спросил Джейми. Он сказал это так обыденно, что Роджер не сразу уловил его смысл, пока не увидел лицо своего тестя, излучавшее невозмутимое спокойствие, — он уже научился распознавать — обычно скрывавшее некое сильное чувство.

— Назад, — неуверенно повторил он. Конечно, он не имел в виду... Хотя нет, именно это он подразумевал. — Ты имеешь в виду, через камни?

Джейми кивнул, он, казалось, был увлечен стенами ямы, из которых пучками свисали высохшие корни травы и выпирали из влажной темной грязи заостренные края камней.

— Я думал об этом, — сказал Роджер после некоторой паузы. — Мы думали. Но... — он умолк, не находя нужных слов, чтобы объяснить.

Тем не менее, Джейми снова кивнул, словно понял объяснение. Роджер предположил, что Джейми и Клэр, по-видимому, обсуждали эту тему, возможно даже так, как это делали они с Бри, взвешивая все доводы за и против. Опасности перехода — и ему не стоило недооценивать эти опасности, тем более, в свете того, что рассказала ему Клэр о Доннере и его товарищах. Что, если ему удастся пройти — а Бри и Джемми нет? Он даже думать о таком не мог.

Кроме того, если они все же успешно пройдут через камни, была еще боль разлуки — и он должен был признать, что для него разлука будет не менее болезненной. Несмотря на все ограничения и неудобства, Ридж был их домом.

Против этих соображений, однако, стояли опасности настоящего времени, так как четыре всадника апокалипсиса уже вовсю разъезжали здесь; не требовалось никаких трюков, чтобы краем глаза уловить надвигающиеся голод или чуму. И бледный конь, и его всадник по имени "Смерть" были склонны появляться неожиданно, без предупреждения — и довольно часто.

Но ведь это именно то, что Джейми подразумевал, запоздало догадался он.

— Ты хочешь сказать, из-за войны.

— О'Брайаны, — тихо произнес Джейми. — Это ведь случится снова, понимаешь? Множество раз.

Сейчас была весна, не осень, но холодный ветер, обдувавший его кости был таким же, как тот, что сдувал коричневые и желтые листья с лица маленькой девочки. Роджер вдруг ясно увидел их обоих, Джейми и его самого, стоящих сейчас поверх похожей на пещеру дыры, как перепачканные грязью скорбящие на краю свежевырытой могилы. Он развернулся спиной к яме, вместо этого вглядываясь в распускающуюся зелень каштановых деревьев.

— Знаешь, — сказал он после долгого молчания, — когда я впервые понял, кто такая Клэр, кто мы такие, в общем, все это, я подумал: "Как увлекательно!". Я хочу сказать, увидеть в реальности, как делается история. Честно говоря, возможно я пришел сюда за этим, равно как и за Бри. Тогда, я имею в виду.

Джейми коротко рассмеялся, повернувшись к нему.

— Вот как, ну и как? Увлекательно?

— Увлекательней не придумаешь, — очень сухо заверил его Роджер. — Но почему ты спрашиваешь об этом теперь? Ведь еще год назад я сказал тебе, что мы остаемся.

Джейми кивнул, поджав губы.

— Да, это так. Дело в том, что... Думается мне, ядолжен продать один или несколько драгоценных камней.

Это слегка ввело Роджера в ступор. Он, конечно, никогда всерьез об этом не задумывался — но знание того, что камни где-то рядом, на всякий случай... До сего момента он даже не осознавал, какое чувство защищенности придавало это знание.

— Они твои, ты можешь их продать, — осторожно ответил он. — Но все же, почему сейчас? Все так сложно?

Джейми бросил на него очень косой взгляд.

— Сложно, — повторил он слова Роджера. — Ага, можно и так сказать, — и приступил к краткому изложению ситуации.

Мародеры уничтожили не только начинающийся сезонный виски, но и солодовню, которую только теперь восстанавливали. Это означало отсутствие в этом году избыточной партии прекрасного напитка для обмена или продажи в случае необходимости. Также, в Ридже появились двадцать две семьи новых арендаторов, нуждающихся в опеке. Большинство из них с трудом справлялись с местностью и новым занятием, о котором не имели никакого представления, и просто старались выжить, достаточно долго, чтобы научиться существовать в новых условиях.

— А еще, — угрюмо добавил Джейми, — есть майор МакДональд... О, легок на помине.

Майор собственной персоной вышел на крыльцо, в ярко красном на утреннем солнце мундире. Роджер заметил, что он был одет по-походному, во всеоружии, в парике и со шляпой в руке.

— Вижу, это был недолгий визит.

Джейми грубовато ухмыльнулся.

— Достаточно долгий, чтобы сказать мне, что я должен закупить тридцать мушкетов, с пулями и порохом — за свой счет, заметь — которые Корона со временем выкупит, — добавил он, таким циничным тоном, что было ясно, насколько далеко, по его мнению, простирается это время.

— Тридцать мушкетов, — Роджер подумал об этом, поджав губы и издав беззвучный свист. Джейми даже не мог себе позволить купить что-нибудь взамен своего ружья, подаренного Птице за его помощь в походе в Браунсвилль.

Джейми пожал плечами.

— А еще есть разные мелочи, вроде приданого, что я обещал Лиззи Вемисс — она выходит замуж этим летом. И мать Марсали — Лаогера... — он осторожно посмотрел на Роджера, не уверенный, как много тот знает о Лаогере. "Больше, чем Джейми хотелось бы", — подумал Роджер, и тактично принял невозмутимое выражение лица. — Я кое-что выплачиваю ей на содержание. Мы можем жить, да, с тем, что у нас есть. Но для остальных... Мне нужно продать либо землю, либо камни. А от земли я не готов отказываться, — его пальцы беспокойно постукивали по бедру, затем остановились, так как он поднял руку, чтобы помахать майору, который только что заметил их на другом конце поляны.

— Понимаю. Ну, что ж... — говоря прямо, это было необходимо сделать. Глупо удерживать состояние в виде драгоценных камней только потому, что однажды они могли бы понадобиться для одного мистического и рискованного дела.

Тем не менее, это заявление заставило Роджера почувствовать внутри пустоту, словно он спускался по веревке вниз по отвесу, и кто-то вдруг перерезал страховочный трос.

Джейми выдохнул.

— Вот и порешили. Я пошлю один с Бобби Хиггинсом Его Светлости в Вирджинию. По крайней мере, он сможет устроить хорошую цену.

— Да, это... — Роджер запнулся, его внимание привлекла картина, разворачивающаяся прямо перед ним.

Майор, очевидно хорошо позавтракавший и в прекрасном настроении, сошел с крыльца и направлялся к ним — совершенно не обращая внимания на белую свиноматку, вылезшую наружу из своего логова под фундаментом и рыскавшую вдоль стены дома в поисках собственного завтрака. Потребовались считанные секунды, чтобы она заметила майора.

— Эй! — проревел Роджер и почувствовал, как в горле что-то разорвалось. Его пронзила резкая боль, и он замер, похолодев, схватившись за горло, пораженный внезапной немотой.

— Поберегись, там свинья! — кричал Джейми, размахивая руками и жестикулируя. Майор вытянул шею, приложив ладонь к уху, затем уловил повторяющиеся вопли "Свинья!", и стал дико оглядываться по сторонам, как раз вовремя, чтобы увидеть, как белая свиноматка пустилась в тяжеловесную рысь, раскачивая клыками из стороны в сторону.

Ему было бы лучше развернуться и убежать обратно на крыльцо, в безопасность, но вместо этого, охваченный паникой, он бросился наутек — подальше от свиньи, направляясь прямо к Джейми и Роджеру, которые, в свою очередь, тут же кинулись врассыпную.

Оглянувшись назад, Роджер увидел, что майор длинными прыжками обогнал свинью, и, по-видимому, его конечной целью была хижина. Однако, между майором и хижиной находилась открытая печная яма, замаскированная обилием длинной весенней травы, через которую скакал МакДональд.

— Там яма! — закричал Роджер, но вылетевшие слова были похожи на сдавленное карканье. Тем не менее, майор, казалось, услышал его, так как повернул свое раскрасневшееся лицо с выпученными глазами в его сторону. Наверное, ему послышалось "Свинья!", он обернулся через плечо, обнаружив, что свинья прибавила в скорости, маленькие розовые пуговки глаз с хищным намерением сфокусировались на нем.

Это была почти роковая ошибка: шпоры майора зацепились друг за друга, и он рухнул плашмя в траву, выронив свою шляпу — которую держал при себе всю погоню — и она вертушкой взлетела в воздух.

Роджер на мгновение раздумывал, затем повернулся, и побежал обратно на подмогу, выкашливая проклятия. Он увидел, что Джейми также бежит назад, держа наготове лопату — хотя даже металлическая лопата казалась на жалость слабым оружием против свиньи весом в пятьсот фунтов.

МакДональд уже неуклюже поднимался на ноги, и, прежде чем оба успели добежать к нему, пустился вприпрыжку с такой скоростью, словно сам дьявол надувал ему фалды. Бряцая оружием, с лицом, пунцовым от решительности, он уносил ноги, подпрыгивая, как заяц, через траву... А затем исчез. Одно мгновенье он был здесь, а в следующее просто испарился, как по волшебству.

Джейми широко раскрытыми глазами посмотрел на Роджера, затем на свинью, резко остановившуюся на противоположном конце печной ямы. Затем, двигаясь очень осторожно, не спуская глаз со свиньи, он боком приблизился к яме, отведя взгляд в сторону, словно боялся увидеть, что именно лежит на дне.

Роджер двинулся и встал рядом с Джейми, заглядывая вниз. Майор МакДональд упал в глубокую часть ямы и теперь лежал, свернувшись калачиком, как еж, в защитной реакции сложив руки на парике, чудом остававшемся на месте все это время, хотя теперь изрядно запачканном грязью и клочками травы.

— МакДональд? — позвал его Джейми. — Ты не ушибся, дружище?

— Она еще там? — прохрипел майор, продолжая оставаться свернутым в клубок.

Роджер взглянул на противоположную сторону ямы, где свинья, уже слегка отдалившись, уткнулась мордой в траву.

— Эээ... да, она здесь, — к его удивлению, голос вернулся, хоть и был немного хрипловат. Он прочистил горло, и заговорил громче. — Впрочем, тебе не стоит волноваться. Она занята пожиранием твоей шляпы.

Глава 41. ОРУЖЕЙНИК.

ДЖЕЙМИ ПРОВОДИЛ МакДональда вплоть до Куперсвилля, где направил его на дорогу, ведущую в Солсбери, снабдив едой, потрепанной бесформенной шляпой, защищающей от ненастья, и маленькой бутылкой виски, чтобы укрепить его сломленный дух. Затем, с облегчением, повернул к дому МакГилливреев.

Робин трудился в своей кузнице, окруженный запахом раскаленного металла, древесной стружки и оружейного масла. Долговязый молодой человек со стесанным лицом работал кожаными кузнечными мехами, хотя его мечтательное выражение демонстрировало явно недостаточное внимание к работе.

Робин заметил тень Джейми, когда он вошел, и, взглянув на него, коротко кивнул и вернулся к своему занятию.

Он выковывал железную болванку в плоские пластины, предполагая свернуть их железным цилиндром вокруг формы оружейного ствола, ожидавшей рядом, зажатой между двумя колодами. Джейми осторожно прошел, сторонясь россыпи горящих искр, и уселся на ведро, чтобы подождать.

"Это жених Сенги за мехами... Генрих. Генрих Штрассе". Он безошибочно выдернул имя из сотен, хранившихся в его голове, и вместе с этим автоматически пришло все, что он знал об истории юного Генриха, семье и связях, которые появлялись в его воображении вокруг длинного, мечтательного лица юноши в созвездии родственных связей, упорядоченных и сложных, как узор снежинки.

Он всегда видел людей вот так, но редко думал об этом сознательно. Было, однако, что-то в форме лица Штрассе, что усиливало эти мысленные образы — длинная линия лба, носа и подбородка с глубокой ямочкой, подчеркнутого лошадиной верхней губой; горизонтальная линия лица короче, но не менее резко очерчена удлиненными, узкими глазами и прямыми черными бровями над ними.

Он видел происхождение юноши — средний из девятерых детей, но самый старший из мальчиков, сын властного отца и матери, которая справлялась с этим путем уловок и тихой злобы, — проявлявшееся в тонкой линии, исходящей от заостренной макушки его головы. Его религию — лютеранин, но не слишком ревностный, — раздвоенный кружевной галстук под таким же острым подбородком; его отношения с Робином — сердечные, но осторожные, как и подобало новому зятю, который являлся также и учеником, — протягивались, как хвост наковальни от правого уха; что касается Юты, — смесь страха и бессильного смущения тянулась от левого.

Эти наблюдения очень увлекли его, и он заставил себя отвести глаза, проявив интерес к верстаку Робина, чтобы удержаться от разглядывания и не доставлять парню неудобства.

Оружейная не была опрятной: обрезки древесины и металла валялись на верстаке вперемешку с гвоздями, резаками, молотками, деревянными брусками, кусками испачканных лоскутов ткани и брикетами древесного угля. Несколько листов бумаги были придавлены испорченным прикладом, который раскололся в процессе изготовления, их грязные края вибрировали в горячем дыхании кузнечного горна. Он не придал бы этому значения, если бы не увидел стиль рисунка, — он узнал бы эту смелость и утонченность линий где угодно.

Нахмурившись, он поднялся и вытянул бумагу из-под приклада. Чертежи оружия, выполненные с различных углов зрения — винтовка, там был ствол в разрезе, канавки и выступы резьбы ствола четкие, но весьма специфичные. На одном рисунке было изображение оружия целиком, довольно знакомое, если исключить странные роговидные отростки на стволе. Но на другом... винтовка выглядела так, будто кто-то сломал ее об колено: будто треснула поперек, приклад и ствол смотрели вниз в противоположных направлениях, соединяясь только посредством... что это за крепление такое? Он прищурил один глаз, рассматривая.

Прекратившийся шум кузнечных молотов и громкое шипение горячего металла в бочке с водой прервали его увлеченность чертежами и заставили поднять глаза.

— Твоя девочка показывала их тебе? — спросил Робин, кивнув на бумаги. Он вытянул подол своей рубашки из-под кожаного фартука и утер вспотевшее лицо, выглядя позабавленным.

— Нет. Чего это она задумала? Она хочет, чтобы ты изготовил ей оружие? — он отдал страницы оружейнику, который перелистал их, хмыкнув с интересом.

— О, вряд ли у нее есть возможность заплатить за это, Мак Дью, если только Роджер Мак не обнаружил горшочек с волшебным золотом за прошедшую неделю. Нет, она всего лишь рассказывала мне свои идеи по усовершенствованию изготовления винтовок, спрашивала, сколько может стоить сделать подобную вещь, — циничная улыбка, скрывавшаяся в уголке рта Робина, переросла в ухмылку, и он сунул листы обратно Джейми. — Я могу точно сказать, она твоя, Мак Дью. Какая другая девушка стала бы тратить свое время на размышления об оружии, а не о платьях и детях?

В этом замечании было больше, чем маленький намек на критику — Брианна, несомненно, была значительно более прямолинейна, чем следовало, — но в данный момент он пропустил это мимо ушей. Ему нужно было расположение Робина.

— Ну, у каждой женщины свои причуды, — мягко отметил он. — Я полагаю, даже у маленькой Лиззи, но Манфред присмотрит за ней, я уверен. Он сейчас в Солсбери? Или в Хиллсборо?

Робин МакГилливрей был отнюдь не глупым человеком. Резкая смена темы обсуждения заставила его приподнять одну бровь, но он оставил это без комментариев. Вместо этого, он послал Генриха в дом принести им немного пива, подождав, когда парень скроется, прежде чем повернулся к ожидавшему Джейми.

— Мне нужно тридцать мушкетов, Робин, — сказал тот без предисловий. — И они нужны мне быстро — максимум через три месяца.

Лицо оружейника стало комически озадаченным от удивления, но лишь на секунду. Затем он моргнул и захлопнул рот, вернувшись к своему обычному насмешливому выражению.

— Собираешь свою армию, а, Мак Дью?

Джейми только улыбнулся на это, не ответив. Если пойдет молва, что он намеревается вооружить своих арендаторов и собирает собственный Комитет Безопасности в ответ на бандитизм Ричарда Брауна, это не принесло бы вреда, и было бы даже хорошо. Пусть только просочится слух, что губернатор втайне вооружает дикарей на случай, если потребуется подавить вооруженное восстание в удаленных территориях, и что он, Джейми Фрейзер, является посредником в этой деятельности... Это будет превосходный способ добиться того, что его самого убьют, а его дом сравняют с землей, не говоря уже о том, что могут последовать и другие проблемы.

— Сколько ты сможешь для меня найти, Робин? И как быстро?

Оружейник сощурился, обдумывая, затем бросил косой взгляд на него.

— Деньги?

Он кивнул, видя, как губы Робина собрались от удивления в беззвучном свисте. Робин, как и все остальные, отлично знал, что у него нет денег даже, чтобы обсуждать, — не говоря уже о маленьком состоянии, которое требуется, чтобы купить такое количество оружия.

Он видел размышление в глазах Робина по поводу того, где он, Джейми, планирует найти такие деньги, но вслух оружейник ничего не сказал. Сосредоточившись, МакГилливрей прикусил верхними зубами нижнюю губу, затем расслабился.

— Я могу найти шесть, возможно, семь, от Солсбери до Салема. Брюгге, — он назвал моравского оружейника, — сделал бы одно или два ружья, если бы знал, что это для тебя... — Видя едва заметное покачивание головы Джейми, он покорно кивнул. — Ага, итак, стало быть, семь. И мы с Манфредом справим, наверное, еще три, — тебе нужны только мушкеты, без причуд? — он склонил голову в сторону рисунков Брианны с маленькой искрой прежнего юмора.

— Без причуд, — сказал Джейми, улыбаясь. — Итак, всего десять, — он ждал. Робин вздохнул, посерьезнев.

— Я поспрашиваю, — сказал он. — Но это непростая задача. Особенно, если ты не хочешь, чтобы твое имя упоминалось в переговорах, а я так понимаю, ты не хочешь.

— Ты — человек острого ума и редкой осторожности, Робин, — серьезно согласился с ним Джейми, заставив того рассмеяться. Это было правдой, абсолютно все: Робин МакГилливрей сражался вместе с ним при Каллодене, провел с ним три года в Ардсмуире; Джейми мог бы доверить ему свою жизнь — и делал это. Он начал жалеть, что свинья все-таки не съела самого МакДональда, но выбросил недостойную мысль из головы и потягивал пиво, принесенное Генрихом, непринужденно болтая о посторонних вещах и пустяках, пока не будет уместным уйти.

Он поехал на Гидеоне, чтобы составить компанию МакДональду на его лошади, но собирался оставить коня в сарае Дэи Джонса. В результате договоренности, Гидеон покрыл бы пятнистую кобылу Джона Вулама, — она ожеребится к тому времени, когда Вулам вернется из Бир Крика, — а когда осенью поспеет урожай, Джейми соберет центнер ячменя с бутылочкой виски для Дэи за его помощь.

Перекинувшись парой слов с Дэи, — он никогда не мог понять, был ли кузнец действительно немногословным человеком или говорил мало только потому, что отчаялся заставить шотландцев понимать его уэльский напевный выговор, — Джейми подбадривающе хлопнул Гидеона по шее и оставил его есть зерно и приводить себя в форму перед появлением пятнистой кобылы.

Дэи предложил ему еды, но Джейми отказался: он был голоден, но с нетерпением ждал спокойствия пятимильного пути домой. День был прекрасным и бледно голубым, с весенними листьями, которые перешептывались над его головой, и немного одиночества не помешало бы.

Решение было принято, когда он попросил Робина найти оружие. Но ситуация требовала серьезного обдумывания.

Вокруг находилось шестьдесят четыре деревни чероки: в каждой был собственный верховный вождь, а также мирный вождь, и военный вождь. Только пять из этих деревень находились в зоне его влияния — три деревни племени Зимней птицы и две, которые принадлежали чероки из Оверхила. Эти, размышлял он, последовали бы за лидерами Оверхила, не считаясь с его мнением.

Роджер Мак знал относительно мало о чероки или о том, какую роль они могли бы сыграть в разворачивающейся борьбе. Он был лишь в состоянии сказать, что чероки не действовали массово: некоторые деревни включились в борьбу, некоторые — нет; некоторые сражались на одной стороне, некоторые — на другой.

Что ж, хорошо. Маловероятно, что любые его слова или действия повернут течение войны, и это успокаивало. Но он не мог отделаться от осознания, что его собственное время "соскочить" неумолимо приближается. Насколько известно, сейчас он был верноподданным Его Величества, консерватором, действующим на расстоянии в интересах Джорди, подкупая дикарей и распространяя оружие с прицелом на подавление мятежного пыла регуляторов, либералов и будущих республиканцев.

В какой-то момент эта видимость должна непременно разрушиться, чтобы разоблачить его, как закоренелого мятежника и предателя. Но когда? Он задался праздным вопросом: "Могла ли быть назначена сейчас цена за его голову, и если да, то какая?".

С шотландцами не должно быть сложностей. Какими бы злопамятными и расчетливыми они ни были, он был одним из них, и личная симпатия могла смягчить чувство возмущения его обращением в мятежника, когда придет время.

Нет, он беспокоился об индейцах — ведь он пришел к ним как агент короля. Как объяснить внезапную перемену его точки зрения? И в дальнейшем вести себя так, чтобы они разделили ее? Конечно, им показалось бы это предательством, в худшем случае, и чрезвычайно подозрительным поведением — в лучшем. Он не думал, что они убили бы его, но как, ради всего святого, побудить их присоединиться к идее восстания, если они наслаждались стабильными и благоприятными отношениями с Его Величеством?

О, Боже, еще и Джон. Что может он сказать своему другу, когда настанет час? С помощью логики и риторики убедить его точно так же перейти на другую сторону? Он втянул воздух сквозь зубы и в ужасе помотал головой, пытаясь — и крайне безуспешно, — представить Джона Грея, пожизненного солдата, экс-губернатора короля, человека верности и чести, вдруг объявляющего себя мятежником и республиканцем.

Он шел по дороге, еще некоторое время раздираемый этим образом, но постепенно нашел, что прогулка успокаивает его разум, и умиротворение дня просветляет его сердце. Хорошо бы осталось время перед ужином, чтобы взять малыша Джема порыбачить, подумал он: солнце было ярким, но в воздухе под деревьями скапливалась влажность, обещавшая скорый выводок мух на воде. Он нутром чуял, что форель поднимется к поверхности на закате.

В таком более приятном настроении он рад был встретить немного ниже Риджа свою дочь. Его сердце встрепенулось от вида ее волос, бурно струящихся по спине рыжим великолепием.

— Ciamar a tha thu, a nighean?, — спросил он, целуя ее в щеку в качестве приветствия.

— Tha mi gumath, mo athair, — ответила она и улыбнулась, но он заметил легкую хмурость, которая потревожила гладкость ее лба, словно выводок мушек на пруду с форелью. — Я ждала тебя, — сказала она, беря его под руку. — Я хотела поговорить с тобой, прежде чем ты отправишься к индейцам завтра, — и было что-то в ее тоне, что в один момент прогнало все мысли о рыбалке из его головы.

— О, да?

Она кивнула, но, казалось, ей трудно подобрать слова — явление, которое встревожило его еще больше. Но он не мог помочь ей, не имея представления, о чем пойдет речь, так что просто шагал рядом, молча, но ободряюще. Рядом трудился пересмешник, совершенствуя свой репертуар звуков. Это была птица, живущая в красном кедре за домом: он знал, потому что пересмешник замолкал время от времени посреди своего щебета и выводил трель, прекрасно имитирующую кошачий полночный вой Адсо.

— Когда ты поговорил с Роджером об индейцах, — наконец сказала Брианна, и повернула голову, чтобы посмотреть на него, — упоминал ли он что-нибудь под названием "Дорога Слез"?

— Нет, — ответил он, заинтригованный. — Что это?

Она поморщилась, ссутулила плечи таким знакомым образом.

— Я подумала, что он, скорее всего, не упоминал. Он говорил, что рассказал тебе все, что знает об индейцах и революции — он знает не слишком много, это и не было его специальностью, — но это произошло... произойдет позже, после революции. Возможно, он подумал, что это не важно. Может быть, это и не важно.

Она в нерешительности замолчала, как будто надеялась, что он скажет ей, что это не важно. Но он просто ждал, и она вздохнула, глядя на собственные ступни, пока они продолжали идти. Она была обута в сандалии без чулок, и ее длинные голые пальцы испачкались в мягкой пыли гужевой дороги. Вид ее ступней всегда воспринимался им со странной смесью гордости за их изящную форму и слабого чувства стыда за размер — но, поскольку он был ответственен за оба этих качества, он полагал, что у него нет оснований для недовольства.

— Примерно через шестьдесят лет, — сказала она, наконец, глядя в землю, — американское правительство сорвет чероки с их земли. Индейцев переместят очень далеко — в место под названием Оклахома. Это тысяча миль, как минимум. Сотни и сотни из них будут голодать и умрут в дороге. Вот почему они назвали это — назовут — "Дорогой Слез".

Он был поражен, услышав, что будет существовать правительство, способное совершить подобные вещи, и сказал об этом. Она метнула в него гневный взгляд.

— Они сделают это путем обмана. Они уговорят некоторых вождей чероки согласиться, пообещав им награду и положение, но не выполнят своей части сделки.

Он пожал плечами.

— Так ведут себя большинство правительств, — мягко отметил он. — Зачем ты рассказываешь мне это, девочка? Я буду, хвала Господу, совершенно точно мертв, прежде чем что-то из этого произойдет.

Он заметил, как ее лицо вздрогнуло при мысли о его смерти, и пожалел, что его легкомыслие стало причиной ее расстройства. Однако прежде, чем он успел извиниться, она расправила плечи и продолжила.

— Я рассказываю тебе, потому что думаю, что ты должен знать, — сказала она. — Не все чероки уйдут — некоторые из них поднимутся в горы и спрячутся; армия не найдет их.

— Правда?

Она повернула голову и взглянула на него трогательными в своей искренности глазами, копией его собственных.

— Ты не понимаешь? Мама рассказала тебе, что произойдет — о Каллодене. Ты не смог это остановить, но ты уберег Лаллиброх. И твоих людей, твоих арендаторов. Потому что ты знал.

— О, Господи, — потрясенно сказал он, понимая, что она имеет в виду. Воспоминания нахлынули на него. Ужас, отчаяние и неопределенность того времени — оцепенение безысходности, которое сопровождало его в тот последний роковой день. — Ты хочешь, чтобы я сказал Птице?

Она потерла рукой лицо и покачала головой.

— Я не знаю. Я не знаю, должен ли ты сказать ему, и если ты это сделаешь, станет ли он тебя слушать. Но мы с Роджером говорили об этом после того, как ты спросил его об индейцах. И я продолжаю думать об этом... и, в общем, это просто кажется неправильным — знать и не сделать что-то. Поэтому я подумала, что лучше поговорить с тобой.

— Ага, я понял, — ответил он почти бесстрастно.

Он и прежде замечал склонность людей с чувствительной совестью избавляться от собственного дискомфорта путем передачи необходимости принимать меры кому-то другому, но удержался от упоминания этого. В конце концов, вряд ли она могла говорить с Птицей сама.

Как будто ситуации, с которыми он сталкивался с чероки, не были достаточно трудными до сих пор, подумал он с иронией, — теперь он должен заниматься спасением неизвестных будущих поколений дикарей? Пересмешник пролетел мимо, пугающе близко от его уха, и квохтал словно курица — из всех птиц!

Это было так неуместно, что он рассмеялся. И потом понял, что ничего другого ему не оставалось. Пока.

Брианна смотрела на него с любопытством.

— Что ты собираешься делать?

Он медленно, с наслаждением потянулся, чувствуя, как мускулы его спины растягивают его кости, ощущая каждую из них, живую и твердую. Солнце покидало небосвод, ужин начал готовиться, и сейчас, в этот конкретный вечер ему не нужно ни о чем заботиться.

— Я собираюсь рыбачить, — сказал он, улыбаясь своей прелестной, невероятной, загадочной дочери. — Приведи малыша, ага? Я возьму удочки.

* * *

"Фрейзер, эсквайр, из Фрейзерс Риджа

милорду Джону Грею, Плантация Маунт Джосайя

2 апреля, 1774 года от Рождества Христова.

Милорд, утром я отправляюсь с визитом к чероки, и потому оставляю это письмо моей жене, чтобы доверить мистеру Хиггинсу, когда он приедет в следующий раз, доставить посылку в его сопровождении в Ваши руки.

Рассчитываю на Вашу доброту и заботу о моей семье, испрашивая Вашей любезности помочь продать предмет, который я передаю Вам. Подозреваю, что Ваши связи позволят Вам получить лучшую цену, чем я смог бы сам, — и сделать это, не привлекая внимания.

Надеюсь по возвращении доверить Вам причины моих действий, так же, как и некоторые философские размышления, которые Вы можете найти интересными. До тех пор, доверьтесь мне.

Ваш самый любящий друг и покорный слуга, Дж. Фрейзер".

Глава 42. ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ.

БОББИ ХИГГИНС ОБЕСПОКОЕННО смотрел на меня поверх кружки с пивом.

— Прошу прощения, мэм, — сказал он. — Но вы ведь не думали опробовать на мне какой-нибудь из ваших инструментов, правда? Червей уже нет, я уверен. А то... то, другое... — он слегка покраснел и заерзал на скамейке, — с этим тоже все в порядке. Я ем так много фасоли, что регулярно пускаю газы, и там нет больше ощущения раскаленных ножей!

Джейми часто говорил, что у меня все на лице написано, но со стороны Бобби это была удивительная проницательность.

— Ужасно рада это слышать, — сказала я, мгновенно уклонившись от его вопроса. — У вас довольно здоровый вид.

Это действительно было так; он перестал иметь изнуренный и голодный вид, его тело было крепким и упругим, и глаза его сияли. Слепой глаз не покрылся молочной белизной и не показывал заметной рассеянности взгляда: у него скорей всего была остаточная способность улавливать свет и форму, что укрепляло мой изначальный диагноз частичного отслоения сетчатки.

Он настороженно кивнул и отхлебнул пива, не спуская с меня глаз.

— Я и в самом деле очень хорошо себя чувствую, мэм, — сказал он.

— Замечательно! Вы случайно не знаете, сколько вы весите, а, Бобби?

Настороженный взгляд исчез, сменившись скромной гордостью.

— Случайно знаю, мэм. Я возил овечью шкуру в порт для Его Светлости в прошлом месяце, и там был один мерсер, а у него были весы для взвешивания — табака или риса, или кусков индиго, возможно. Некоторые из нас заключили пари: шутки ради угадать, сколько весит то и это, в общем... десять стоунов четыре фунта, мэм.

— Очень хорошо, — сказала я с одобрением. — Повар лорда Джона, похоже, хорошо вас кормит, — я думала, он весит не более ста десяти фунтов, когда впервые увидела его; вес сто сорок четыре фунта все еще оставался довольно небольшим для человека, ростом в шесть футов, однако был значительным улучшением. И настоящая удача, что он знал свой точный вес.

Конечно, если я не потороплюсь, он легко наберет еще пару стоунов: миссис Баг задалась целью превзойти индейского повара лорда Джона (о котором мы были наслышаны). И ради этого сгребала в тарелку Бобби яйца, лук, оленину и кусочки из остатков свиного пирога, не говоря уже о корзинке ароматных пончиков, уже стоявшей перед ним.

Лиззи, сидевшая рядом со мной, взяла один из пончиков, и намазала его маслом. Я с одобрением заметила, что у нее также вполне здоровый вид, с легким румянцем на щеках — хотя мне стоит не забыть взять образец на проверку малярийных паразитов в ее крови. Я самым замечательным образом смогу это сделать, когда она будет в отключке. Нет никакой возможности узнать ее точный вес, к сожалению — но она вряд ли весит более семи стоунов, такая маленькая и хрупкая девочка.

Теперь, Роджер и Бри на другом конце шкалы... Роджер должен весить, по крайней мере, сто восемьдесят пять фунтов; Бри, возможно, сто пятьдесят. Я взяла себе пончик, обдумывая как лучше все устроить. Роджер, разумеется, согласится на это, если я его попрошу, но Бри... Здесь я должна быть осторожной. В десять лет ей под наркозом удалили гланды, и она не была в восторге от этого опыта. Если она узнает, что я задумала, и начнет свободно выражать свое мнение, она может растревожить остальных моих подопытных кроликов.

Будучи в восторге от успешного производства эфира, я серьезным образом недооценила сложность убедить кого-либо позволить мне опробовать его на них. Мистер Кристи вполне мог быть редкостным засранцем, как иногда его называет Джейми, но он не был одинок в своем неприятии идеи внезапно оказаться без сознания.

Я считала, что привлекательность обезболивания была всеобщей — но только не для людей, никогда этого не испытывавших. Они не могли представить себе ситуаций, подходящих для такой идеи, и если, предположительно, не все считали эфир результатом заговора папистов, многие все же считали предложение избавить их от боли как нечто, в определенной степени противоречащее божественному укладу мира.

Однако у меня было достаточно влияния на Бобби и Лиззи, и я была уверена, что смогу либо уговорить их, либо припугнуть так, что они согласятся на короткий опыт. Если они после этого опишут свои ощущения в положительном свете... Впрочем, улучшение общественного мнения было лишь частью задумки.

Что мне действительно было необходимо, так это опробовать эфир на как можно большем количестве людей, тщательно записывая результаты. Паника во время рождения Анри-Кристиана показала мне, насколько ужасающе неподготовленной я была. Мне нужно было иметь некоторое представление о том, сколько эфира необходимо вводить на единицу массы тела, как долго определенная доза будет действовать, и насколько глубоким в результате будет наркоз. Последнее, чего я хотела, это забраться по самые брови в чей-то живот, и услышать пронзительный вопль пришедшего в себя пациента.

— Вы снова это делаете, мэм, — Бобби наморщил лоб, медленно жуя, скосив на меня глаза.

— Что? Что я делаю? — я состроила невинное выражение лица, откусив кусок свиного пирога.

— Изучаете меня. Так ястреб наблюдает за мышью, прежде чем стремительно сорвется вниз. Разве не так? — он обратился к Лиззи.

— Именно так, — согласилась Лиззи, и улыбнулась, от чего на щеках появились ямочки. — Но это всего лишь ее взгляд, знаешь. Из тебя получилась бы большая мышь, Бобби, — будучи шотландкой, она произнесла это как "мушь", что заставило Бобби рассмеяться и подавиться пончиком.

Миссис Баг остановилась, чтобы услужливо постучать ему по спине, оставив его пунцовым и задыхающимся.

— Ну, что стряслось с ним на этот раз? — спросила она, обойдя и прищурив глаза, критически рассматривая его лицо. — У тебя снова понос, парень?

— Опять? — спросила я.

— О, нет, мэм, — прохрипел он. — Боже упаси! Это было лишь однажды, когда я наелся неспелых яблок, — он поперхнулся, закашлялся и сел, выпрямившись и прочищая горло. — Прошу вас, мы можем не говорить о моем кишечнике, мэм? — попросил он жалобно. — Хотя бы за завтраком.

Я чувствовала, как Лиззи трясется от смеха рядом со мной, но она скромно потупила взгляд в тарелку, стараясь не смущать его еще больше.

— Разумеется, — ответила я с улыбкой. — Надеюсь, вы побудете у нас еще несколько дней, Бобби? — он приехал днем ранее, привезя обычную подборку писем и газет от лорда Джона — а вместе с ним пакет, содержащий чудесный подарок для Джемми: музыкальную шкатулку, любезно присланную из Лондона сыном лорда Джона, Вилли.

— О, конечно пробуду, мэм, — заверил он меня, с набитым пончиком ртом. — Его Светлость велели мне узнать, есть ли у мистера Фрейзера письмо для него, чтобы привезти с собой, так что, полагаю, мне нужно дождаться его, не так ли?

— Конечно, — Джейми и Йен отправились к чероки неделю назад; скорей всего пройдет еще неделя, прежде чем они возвратятся. Достаточно времени для моих экспериментов.

— Могу я быть вам в чем-нибудь полезен, мэм? — спросил Бобби. — В смысле, раз я здесь, а мистера Фрейзера и мистера Йена нет, — в его по­следних словах послышался тон удовлетворения; он хорошо поладил с Йеном, но без сомнения, предпочитал получить внимание Лиззи только себе.

— Вообще-то, да, — сказала я, накладывая себе немного каши. — Теперь, раз уж вы упомянули об этом, Бобби...

К моменту, когда я закончила свои объяснения, Бобби все еще выглядел здоровым, но уже далеко не таким цветущим.

— Усыпить меня, — неуверенно повторил он. Он взглянул на Лиззи, которая также была в легком замешательстве, но при этом уже слишком привыкла без возражений выполнять непонятные ей вещи.

— Вы уснете только на мгновенье, — заверила я его. — Скорей всего, вы этого даже не заметите.

Его лицо выражало обоснованный скептицизм, и я видела, как он пытается придумать какую-нибудь отговорку. Предвидя такое развитие событий, однако, я разыграла свою козырную карту.

— Не только я должна просчитать дозу, — сказала я. — Я не могу оперировать кого-то, и одновременно подавать эфир — или, по крайней мере, мне будет сложно это делать. Мальва Кристи будет ассистировать мне. Ей необходима практика.

— О, — задумчиво произнес Бобби. — Мисс Кристи, — по его лицу растеклось своего рода сладострастное, мечтательное выражение. — Конечно, я не хотел бы расстраивать мисс Кристи.

Лиззи издала один из тех лаконичных шотландских горловых возгласов, сумев передать одновременно презрение, насмешку и решительное осуждение всего лишь двумя гортанными звуками.

Бобби вопросительно поднял глаза, кусок пирога застрял у него на вилке.

— Вы что-то сказали?

— Кто, я? — сказала она. — Конечно, нет! — она резко поднялась, неся перед собой передник, аккуратно вытряхнула крошки в огонь, и повернулась ко мне. — Когда вы намереваетесь это сделать? — требовательно спросила она, добавив запоздалое: — мэм.

— Завтра утром, — ответила я. — Это нужно делать на пустой желудок, поэтому мы приступим до завтрака.

— Отлично! — сказала она и вышла прочь.

Бобби заморгал ей вслед, затем повернулся ко мне, сбитый с толку.

— Я что-то не так сказал?

В полном взаимопонимании мы с миссис Баг встретились глазами.

— Ничего подобного, парень, — сказала она, накладывая ему в тарелку полную лопатку жареных яиц. — Ешь. Тебе понадобятся силы.

* * *

БРИАННА, СВОИМИ УМЕЛЫМИ РУКАМИ сделала по моей инструкции маску, сплетенную из дубовых щепок. Она была достаточно простой в конструкции: нечто вроде двойной клетки, скрепленной таким образом, чтобы обе половинки можно было разнять и вложить между ними толстый слой ваты, а затем скрепить снова; по форме эта вещь напоминала бейсбольную маску ловца, закрывавшую нос и рот.

— Капни столько эфира, чтобы вата полностью пропиталась и стала влажной, — проинструктировала я Мальву. — Мы хотим добиться быстрого эффекта.

— Да, мэм. О, он действительно странно пахнет, правда? — накапывая эфир в маску, она осторожно принюхалась, отвернув лицо вбок.

— Да. Будь осторожна, не вдыхай слишком много сама, — сказала я. — Не хочется, чтобы ты отключилась прямо посреди операции.

Она рассмеялась, но послушно держала маску на расстоянии.

Лиззи храбро согласилась пойти первой — с четким намерением переключить внимание Бобби с Мальвы на себя. Это сработало. Она лежала в вялой позе, без чепца, ее мягкие светлые волосы самым выгодным образом рассыпались по подушке, а Бобби, сидя рядом, искренне держал ее за руку.

— Ну что ж, начнем, — у меня были минутные песочные часы, лучшее, что нашлось, чтобы вести более или менее точный отсчет времени. — Осторожно положи маску на ее лицо. Лиззи, просто глубоко вдохни, и считай со мной. Раз... Два... Боже, как быстро подействовало, верно?

Лиззи сделала один глубокий вдох, ее грудная клетка высоко поднялась, а затем она обмякла, как мертвая камбала, когда вышел весь воздух. Я спешно перевернула песочные часы и подошла измерить ее пульс. Он был в норме.

— Погоди немного. Ты почувствуешь, когда они начинают приходить в себя, по своеобразной вибрации в теле, — объясняла я Мальве, одним глазом следя за Лиззи, а другим за песочными часами. — Положи руку на ее плечо. Вот... Чувствуешь?

Мальва закивала, почти дрожа от восторга.

— Тогда две или три капли. — Она добавила их, задержав собственное дыхание, и Лиззи снова расслабилась со вздохом, похожим на выход воздуха из лопнувшей покрышки.

Голубые глаза Бобби полностью округлились, но он упрямо держал Лиззи за руку.

Я еще несколько раз замерила время до пробуждения, затем позволила Мальве погрузить ее в более глубокий наркоз. Я взяла приготовленный заранее ланцет и проколола палец Лиззи. Бобби ахнул, когда кровь хлынула на поверхность, глядя попеременно то на алую каплю, то на ангельски умиротворенное лицо Лиззи.

— Ого, она ничего не чувствует! — воскликнул он. — Смотрите, у нее ни одна мышца не дернулась!

— Именно так, — сказала я с глубоким чувством удовлетворения. — Она вообще ничего не почувствует, пока не придет в себя.

— Миссис Фрейзер говорит, что мы можем практически вспороть кого-то, — с важностью сообщила Мальва Бобби, — разрезать на кусочки, и добраться до того, что болит — и они вообще ничего не почувствуют!

— Ну, пока не проснутся, — сказала я с улыбкой. — Боюсь, тогда они это почувствуют. Но это действительно удивительная вещь, — добавила я более мягко, глядя на бесчувственное лицо Лиззи.

Я позволила ей оставаться под наркозом, пока проверяла свежие образцы крови, а затем велела Мальве снять маску. Через минуту веки Лиззи затрепетали. Она с любопытством осмотрелась вокруг и повернулась ко мне.

— Когда же вы собираетесь начать, мэм?

Несмотря на заверения Бобби и Мальвы, что она, по всем признакам, была мертва, как колода, последние четверть часа, она отказывалась поверить в это, возмущенно утверждая, что такого не могло быть — хотя не находила объяснений уколу на пальце и свежему размазанному пятну крови.

— Помнишь маску на своем лице? — спросила я. — И как я сказала тебе сделать глубокий вздох?

Она растерянно кивнула.

— Ну да, это я помню. И на мгновенье я почувствовала, словно задыхаюсь — но следующее, что помню, это как вы все глазеете на меня сверху вниз!

— Что ж, полагаю, единственный способ убедить ее, это показать ей, — сказала я, улыбаясь трем зардевшимся молодым лицам. — Бобби?

Стремясь продемонстрировать Лиззи правдивость своих слов, он запрыгнул на стол и с воодушевлением улегся на него, хотя пульс на его узком горле бился часто, пока Мальва капала эфир в маску. Он глубоко и судорожно вздохнул, когда она положила маску на его лицо, слегка нахмурился, вздохнул еще раз... и еще — и обмяк.

Лиззи хлопнула обеими руками по губам, широко раскрыв глаза.

— Иисус, Иосиф и Мария! — воскликнула она. Мальва захихикала, в восторге от полученного эффекта.

Лиззи посмотрела на меня все еще широко раскрытыми глазами, затем снова взглянула на Бобби. Наклонившись к его уху, она позвала его по имени, безрезультатно, затем взяла его за руку и осторожно пошевелила ее. Его рука вяло качнулась, и она, издав тихий возглас, бережно положила ее обратно. Она выглядела очень взволнованной.

— Может он не проснуться?

— Не проснется, пока не снимем маску, — самодовольно ответила Мальва.

— Это так, но нам не стоит держать кого-нибудь под наркозом дольше, чем требуется, — добавила я. — Длительная анестезия может навредить.

Мальва послушно привела Бобби в сознание и снова усыпляла несколько раз, пока я отмечала время и дозировку. Во время последней записи я подняла глаза и увидела, как она с внимательным выражением лица смотрит на Бобби, словно сконцентрировавшись на чем-то. Лиззи отошла в дальний угол хирургической, явно встревожившись видом безжизненного тела Бобби, и села на стул, приглаживая волосы и подбирая их под чепец.

Я встала и взяла из рук Мальвы маску, отложив ее в сторону.

— Ты проделала замечательную работу, — шепотом сказала я ей. — Спасибо.

Она кивнула, лицо просияло от радости.

— О, мэм! Это было... Я в жизни не видела ничего подобного. Это такое странное чувство, не правда ли? Словно мы убили его, и снова вернули к жизни, — она развела руки в сторону, почти неосознанно глядя на них, словно удивлялась, как она смогла совершить такое чудо, затем сжала их в маленькие кулачки, и заговорщицки улыбнулась мне.

— Думаю, теперь я понимаю, почему мой отец называет это дьявольщиной. Если бы он это увидел, — она посмотрела на Бобби, который уже стал шевелиться, — он бы сказал, что ни у кого, кроме Бога, нет права творить подобные вещи.

— Да уж, — суховато произнесла я. Судя по блеску в ее глазах, реакция ее отца на то, что мы делали, была чуть ли не главной привлекательностью эксперимента. На мгновение я даже пожалела Тома Кристи. — Хм... Возможно, тебе тогда не следует рассказывать отцу, — предложила я. Она улыбнулась, обнажив маленькие, острые белоснежные зубки, и закатила глаза.

— Вам не о чем беспокоиться, мэм, — заверила она меня. — Он ведь запретит мне приходить, не успеешь глазом...

Бобби открыл глаза, повернулся на бок, и его вырвало, положив, таким образом, конец дискуссии. Лиззи вскрикнула и поспешила к нему, засуетившись вокруг него, вытирая лицо и наливая ему немного бренди. Мальва, с несколько высокомерным взглядом, стояла в стороне и не вмешивалась.

— О, это странно, — повторял Бобби, возможно в десятый раз, вытирая рукой рот. — Я видел ужасающую вещь, — она появилась лишь на мгновенье — а потом меня стошнило, и вот, все закончилось.

— И что за ужасающую вещь? — заинтересованно спросила Мальва. Он подозрительно и неуверенно взглянул на нее.

— Сказать по правде, мисс, я едва понял. Лишь только, что она была... темной. Силуэт, можно сказать. Я подумал, это была женщина. Но... ужасная, — беспомощно закончил он.

Что ж, это было очень скверно. Галлюцинации, как побочный эффект, не были редкостью, но я не ожидала этого от столь маленькой дозы.

— Ну, мне кажется, это был просто кошмар, — успокаивающе сказала я. — Вы знаете, это ведь своеобразная форма сна, так что не удивительно, что у вас могли быть время от времени отрывочные сновидения.

К моему удивлению, Лиззи на это покачала головой.

— О, нет, мэм, — сказала она. — Это вовсе не сон. Когда спят, знаете, отдают душу на хранение ангелам, чтобы упыри и вурдалаки не смогли до нее добраться. Но это... — нахмурившись, она просверлила взглядом бутыль с эфиром, теперь наглухо закупоренную, затем перевела взгляд на меня. — Я бы хотела знать, — сказала она, — куда в этом случае уходит душа?

— Хм... — сказала я. — Ну, думаю, возможно, она остается вместе с телом. Должна оставаться. Я хочу сказать — ты же не умерла.

Лиззи и Бобби одновременно решительно закачали головами.

— Нет, это не так, — сказала Лиззи. — Когда ты спишь, ты все еще здесь. Когда вы делаете это... — она махнула рукой на маску, с легким беспокойством на хрупком лице, — ...Ты не здесь.

— Это правда, мэм, — подтвердил Бобби. — Не здесь.

— Как думаете, может быть, душа попадает в чистилище, с некрещеными младенцами и разными другими? — спросила Лиззи.

Мальва совсем не по-женски фыркнула.

— Чистилища не существует, — сказала она. — Это хитроумное изобретение Папы Римского.

Лиззи раскрыла рот в шоке от подобного богохульства, но Бобби, по счастью, отвлек ее, почувствовав головокружение и необходимость прилечь.

Мальва, казалось, намеревалась продолжить спор, но кроме неоднократно повторения "Папа Римский..." просто стояла, покачиваясь взад и вперед с раскрытым ртом, слегка моргая ресницами. Я взглянула на Лиззи и увидела, как ее глаза также остекленели. Она широко зевнула и заморгала ресницами, на глазах выступили слезы.

До меня дошло, что и я начинаю чувствовать легкое головокружение.

— Батюшки! — я выхватила маску из рук Мальвы и спешно велела ей сесть на стул. — Надо избавиться от нее, иначе мы все грохнемся в обморок.

Я раскрыла маску, вытащила из нее влажный кусок ваты и вынесла наружу, держа на вытянутых руках. Я открыла оба окна хирургической, чтобы проветрить помещение и спасти нас всех от отравления, но эфир был коварен. Будучи тяжелее воздуха, он оседал на полу комнаты и накапливался там, если не было вентилятора или другого устройства, способного выветрить его. Возможно, мне придется проводить операции на открытом воздухе, подумала я, если я собираюсь использовать его продолжительное время.

Я положила ватно-шерстяную прокладку на камень для просушки и вернулась, надеясь, что они будут еще слишком слабы для продолжения своих философских размышлений. Я не хотела, чтобы они следовали этой своей мысли; если по Риджу разнесется молва, что эфир отделяет душу от тела, мне никогда не позволят использовать его на людях, даже в самом крайнем случае.

— Что ж, спасибо вам всем за помощь, — с улыбкой сказала я, войдя в комнату и с облегчением увидев их довольно бодрыми. — Вы сегодня сделали кое-что полезное и важное. А теперь вы можете заняться другими своими делами — я приберусь здесь.

Мальва и Лиззи на мгновение заколебались, ни одна из девушек не желала оставлять Бобби на попечение другой, но под давлением моих жестов с возгласом "кыш", засеменили к двери.

— Когда вы выходите замуж, мисс Вемисс? — спросила Мальва, как бы вскользь, но достаточно громко, чтобы услышал Бобби — хотя она отлично знала ответ; все в Ридже знали.

— В августе, — холодно ответила Лиззи, на полдюйма приподняв свой маленький носик. — Сразу после сенокоса... Мисс Кристи.

"А после этого я буду миссис МакГилливрей, — сказало ее довольное выражение лица. — А у вас, мисс Кристи, даже ухажера нет". Дело не в том, что Мальва не пользовалась успехом у мужчин, а в том, что ее отец и брат с усердием держали ее подальше от них.

— Желаю вам большого счастья, — сказала Мальва. Она взглянула на Бобби Хиггинса, затем на Лиззи, и с притворной застенчивостью улыбнулась из-под своего накрахмаленного белого чепца.

Бобби некоторое время продолжал сидеть на столе, глядя на девушек.

— Бобби, — сказала я, пораженная глубокой задумчивостью на его лице, — силуэт, который вы видели под наркозом — вы узнали его?

Он посмотрел на меня, затем его взгляд скользнул на пустой дверной проем, словно не в состоянии оторваться.

— О, нет, мэм, — сказал он тоном такой искренней убедительности, что я поняла — он лжет. — Никак нет.

Глава 43. БЕЖЕНЦЫ.

ОНИ ОСТАНОВИЛИСЬ НАПОИТЬ лошадей на краю небольшого озера, которое индейцы называют Густые Камыши. День был теплым, и они, стреножив и разнуздав коней, завели их в родниковую, сверкающую холодную воду. Достаточно холодную, чтобы сковать все органы чувств, и хотя бы на мгновение избавить Джейми от угрюмого размышления по поводу письма, привезенного майором МакДональдом от Джона Стюарта, управляющего по делам индейцев Южного округа.

Это было довольно лестное письмо, с похвалой за его проворность и энергичность в распространении британского влияния среди индейцев чероки. Но дальше следовал призыв к более активной вовлеченности, с приведением в пример удачного хода самого Стюарта, когда на созванном им же съезде два года назад, он умело руководил решениями вождей племен чокто и чикасо.

"...Соперничество и целеустремленность кандидатов на медали и вознаграждения были так огромны, как только вы можете себе представить, и в высшей степени не уступали борьбе между самыми честолюбивыми и амбициозными соискателями почетных званий и продвижения по службе. Я предпринял все шаги, чтобы получить необходимую информацию об их личностных качествах, и назначил на места самых достойных и наиболее всего отвечающих цели поддержания порядка, и преданности этого народа британским интересам. Я призываю вас приложить все усилия, чтобы достичь подобного результата среди индейцев чероки".

— О, да, — сказал он вслух, выскакивая из камышей и отряхивая голову от воды. — Значит, мне нужно свергнуть Tsisqua, без сомнения, прибегнув к убийству, затем подкупить их всех, чтобы поставить Резчика Трубок, — самого маленького и невзрачного индейца, которого Джейми когда-либо видел, — как главного вождя. Уфф!

Он снова нырнул с фонтаном брызг, развлекая себя ругательствами в адрес самонадеянности Стюарта, наблюдая, как его слова поднимаются из воды колыхающимися блестящими шариками, и, как по волшебству, исчезают на ярко освещенной водной глади.

Он вынырнул, тяжело дыша, затем глотнул воздуха и задержал дыхание.

— Что это было? — сказал испуганный голос поблизости. — Это они?

— Нет, нет, — ответил другой, низкий и настороженный. — Их только двое. Я их видел, вон там, видишь?

Джейми открыл рот и едва дышал, стремясь лучше расслышать сквозь биение собственного сердца.

Он понимал их, но на мгновение не смог определить их наречие. Индейцы, да, но не чероки. Они были... тускарора, точно.

Он не говорил с кем-либо из тускарора уже несколько лет. Большинство из них отправились на север в результате вспышки эпидемии кори, уничтожившей многих — чтобы присоединиться к своим "предкам-могавкам" в земли, подвластные Лиге Ирокезов.

Эти двое спорили шепотом, но достаточно близко, чтобы он смог разобрать большую часть из того, что они говорили — они находились на расстоянии считанных футов от него, скрытые бурно растущим камышом и рогозом, высотой в человеческий рост.

Куда подевался Йен? Он слышал отдаленные всплески на другом конце озера, и осторожно повернув голову, краем глаза заметил Йена и Ролло, плещущихся в воде — собака, по загривок в воде, неспешно гребет туда и обратно. Не зная заранее — а собака не почувствовала чужаков и не залаяла — можно было подумать, что купаются двое мужчин.

Индейцы, очевидно, пришли именно к такому заключению — две лошади, значит два человека, и оба на безопасном расстоянии. С большим скрипом и шелестом, крадучись, они стали двигаться в направлении лошадей.

Джейми был наполовину склонен позволить им попытаться захватить Гидеона, и посмотреть, как далеко они уйдут с такой добычей. Но они могли удрать только с лошадью Йена и вьючным мулом — а Клэр не переживет, если он даст им увести Кларенса. Чувствуя себя в довольно невыгодном положении, он скользнул голышом в камыши, корчась от их скрежета по своей коже, и пополз вверх сквозь рогоз на грязный берег.

Если бы им хватило ума оглянуться, они бы заметили покачивание рогоза — и он надеялся, что Йен-то заметит — но они не спускали глаз со своей цели. Теперь он разглядел их, спрятавшихся в высокой траве на опушке леса и бегающих глазами туда-сюда, но ни разу — в правильном направлении.

Их только двое, теперь он знал это наверняка. Юнцы, судя по неуверенным движениям. Он не мог разглядеть, было ли у них оружие.

Перепачканный грязью, он пополз дальше, продвигаясь на животе в густой траве у озера, спешно извиваясь в сторону укрытия под деревом сумах. Ему нужна была палка, и срочно.

В подобных обстоятельствах, разумеется, ничего подходящего не нашлось, лишь тоненькие прутики да давно сгнившие ветки. За неимением лучшего, он поднял увесистый камень, но затем нашел то, что искал: треснувшая от ветра ветка кизила висела на расстоянии вытянутой руки, все еще присоединенная к дереву. В это время они уже приблизились к пасущимся лошадям. Гидеон заметил их и резко поднял голову. Он продолжил жевать, но с явной подозрительностью наполовину прижал уши. Вечно общительный Кларенс тоже заметил их и поднял голову, в боевой готовности подергивая ушами.

Джейми воспользовался шансом, и когда Кларенс издал приветственный вопль, отодрал ветку от дерева и бросился на разбойников, проревев во всю глотку "Tulach Ard!".

На него смотрели округлившиеся глаза, и один из юнцов дал деру, лишь длинные волосы развевались на ветру. Другой последовал за ним, но сильно прихрамывая и запнувшись обо что-то, упал на одно колено. Он сразу же поднялся, но слишком медленно: Джейми с огромной яростью взмахнул палкой и сбил его с ног, отчего тот упал плашмя на землю, Джейми ринулся ему на спину, с силой надавив коленом на почки.

Паренек издал сдавленный стон и замер, скованный болью. Джейми уронил свой камень — ох, нет, вот же он. Он схватил его и метко ударил молодого человека за ухом, наудачу. Затем он тут же бросился вдогонку за вторым, который убежал в лес, но срезал, увидев, что его путь преграждает каменистый ручей. Теперь парень скакал сквозь листья осоки. Джейми заметил, как он в ужасе бросил взгляд на озеро, где Йен и Ролло уже направлялись в его сторону, плывя словно бобры.

Индеец, возможно, и успел бы скрыться в лесу, если бы внезапно не погрузился одной ногой в грязевую жижу. Он потерял равновесие, и Джейми прыгнул на него.

Молодой человек был крепкий и жилистый, и боролся как угорь. Джейми, имея преимущество роста и веса, сумел столкнуть его, и они вместе упали и покатились клубком в осоку и грязь, царапаясь и нанося глухие удары. Индеец схватил Джейми за длинные волосы и так дернул, что у него из глаз брызнули слезы. В ответ он нанес ему тяжелый удар по ребрам, заставляя отпустить, и когда тот отпустил, боднул его головой в лицо.

Их лбы встретились с глухим стуком, и ослепляющая боль пронзила его голову. Они упали в разные стороны, тяжело дыша, и Джейми привстал на колени, испытывая головокружение, пытаясь что-либо увидеть сквозь слезы в глазах.

Мимо промелькнуло серое пятно, и раздался крик ужаса. Ролло издал один утробный глубокий рев, а затем задержался на продолжительном, грохочущем рычании. Джейми закрыл один глаз, приложил руку к пульсирующему лбу и обнаружил своего противника, лежащего ничком в грязи, Ролло удерживал его, поджав свои черные губы и обнажив все свои клыки.

Послышалось шлепанье ног по отмели, и задыхающийся Йен очутился рядом.

— С тобой все в порядке, дядя Джейми?

Он убрал руку со лба и посмотрел на свои пальцы. Никакой крови, хотя он мог бы поклясться, что его голова расколота надвое.

— Нет, — сказал он. — Но лучше, чем у него. О, Господи.

— Ты убил другого?

— Скорей всего нет. О, Боже!

Опустившись на четвереньки, он отполз на небольшое расстояние и его вырвало. Позади себя он слышал, как Йен на языке чероки резко и требовательно спрашивал, кто эти парни такие, и есть ли с ними другие.

— Они тускарора, — сказал Джейми. Его голова все еще гудела, но он почувствовал себя лучше.

— А, да? — удивился Йен, но тотчас перешел на наречие каньен`кехака. Молодой пленник, уже изрядно напуганный Ролло, выглядел так, словно сейчас сдохнет от ужаса, увидев татуировки Йена и услышав, что он говорит языке могавков. Язык каньен`кехака относился к тому же семейству, что и тускарора, и индеец отлично понимал, что говорит ему Йен, так как отвечал, заикаясь от страха. С ними никого не было. Его брат мертв?

Джейми прополоскал рот водой и побрызгал себе на лицо. Ему стало лучше, хотя шишка размером с утиное яйцо уже вырастала над его левым глазом.

— Брат?

— Да, — сказал молодой человек, — его брат, если они не собираются его сейчас убивать, может ли он пойти и увидеть его? Его брат был ранен.

Йен взглянул на Джейми, ища одобрения, и командой отозвал Ролло. Перепачканный с ног до головы пленник, шатаясь, с болезненным трудом поднялся на ноги и побрел вдоль берега обратно, в сопровождении собаки и двух голых шотландцев.

Другой парень действительно был ранен: кровь сочилась сквозь грязную повязку на ноге. Он сделал повязку из собственной рубашки и теперь сидел с голым торсом, щуплый и изголодавшийся. Джейми перевел взгляд с одного парня на второго — обоим было не больше двадцати, подумал он, а скорей всего и того меньше. Лица измучены голодом и дурным обращением, одежда больше походила на лохмотья.

Лошади немного отдалились, занервничав от шума битвы, но одежда, которую шотландцы оставили на кустах, все еще там и висела. Йен натянул бриджи, и пошел взять немного еды и питья из седельных сумок, в то время как Джейми одевался более медленно, допрашивая молодого человека, пока тот с тревогой осматривал своего брата.

Молодой человек подтверди, что они были тускарора. У него было очень длинное имя, примерно означающее "Отблеск-Света-На-Воде-Весной". Это — его брат, Гусь-Что-Поддерживает-Вожака-Во-Время-Полета, или просто — Гусь.

— Что с ним произошло? — Джейми натянул рубашку через голову и кивнул, морщась от движения, на рану на ноге Гуся, вполне очевидно, нанесенную чем-то вроде топора.

Свет-на-Воде глубоко вздохнул и на мгновение закрыл глаза. На его голове также красовалась прочная повязка.

— Цалаги, — сказал он. — Нас было сорок человек: остальные либо мертвы, либо взяты в плен. Господин, вы ведь не сдадите нас им? Пожалуйста?

— Цалаги? Которые из них?

Свет покачал головой; он не мог сказать. Его группа пожелала остаться, когда их деревня переселилась на север, но дела пошли скверно. Не хватало мужчин для охоты и защиты деревни, а без защитников другие племена отбирали у них урожай и уводили женщин.

Совсем обнищав, они тоже принялись грабить и попрошайничать, чтобы выжить в зимнюю пору. Многие умерли от холода и болезней, а оставшиеся в живых скитались от места к месту, время от времени находя себе пристанище на несколько недель, но затем были вытеснены более сильными чероки.

Несколько дней тому назад они напоролись на засаду чероки, которые застали их врасплох, большинство убили, а женщин увели в плен.

— Они забрали мою жену, — сказал Свет дрожащим голосом. — Мы пришли вер... вернуть ее.

— Конечно, они убьют нас, — слабо произнес Гусь, но с изрядной долей бодрости. — Но это не имеет значения.

— Конечно, нет, — сказал Джейми, улыбнувшись. — Вы знаете, куда ее увели?

Братья знали направление, по которому ушли захватчики, и следили за ними до самой деревни.

— В той стороне, — сказали они, указывая на горный перевал. Йен взглянул на Джейми и кивнул.

— Птица, — сказал он. — Или, скорее, Лис, — Бегущий Лис был военным вождем деревни. Хороший воин, хотя и не обладающий творческой фантазией, чертой, которой у Птицы было в избытке.

— Что ж, может, поможем им? — сказал Йен по-английски. Его пушистые брови вопросительно изогнулись, но Джейми видел, что это был лишь формальный вопрос.

— О, да, думаю, что поможем, — он аккуратно потер лоб; кожа вокруг шишки уже натянулась и стала чувствительной. — Но сначала давай-ка поедим.

* * *

ВОПРОС НЕ СТОЯЛ, стоит ли это делать, вопрос стоял лишь, как все сделать. Оба, Джейми и Йен, на корню отвергли предложение братьев украсть жену Света.

— Они убьют вас, — заверил их Йен.

— Нам все равно, — решительно заявил Свет.

— Ну конечно, вам все равно, — сказал Джейми. — А что будет с твоей женой? Она в таком случае, останется одна, и далеко не в лучшем положении.

Гусь рассудительно кивнул.

— Он прав, знаешь ли, — сказал он своему агрессивно настроенному брату.

— Мы можем сосватать ее, — предложил Джейми. — Как жену для тебя, Йен. Ты у Птицы на хорошем счету: он, вполне вероятно, согласится выдать ее за тебя.

Это была шутка лишь отчасти. Если никто еще на взял ее в жены, то человека, который держит ее у себя в качестве рабыни, можно будет убедить выдать ее за Йена, пользовавшегося всеобщим глубоким уважением.

Йен слегка улыбнулся, но покачал головой.

— Нее, мы лучше выкупим ее. Или... — он оценивающе посмотрел на двух индейцев, старательно запихивавших в рот остатки провизии из седельных сумок. — Может, мы попросим Птицу принять их в племя?

Это была мысль, достойная внимания. Ведь лишь только они получат женщину обратно, она и братья снова окажутся в том же ужасном положении — скитаний и голода.

Однако братья нахмурились и покачали головами.

— Еда — хорошая вещь, — сказал Гусь, облизывая пальцы. — Но мы видели, как они убивают наши семьи, наших друзей. Если бы мы не видели это собственными глазами, то наверняка согласились бы. Но...

— Да, я понимаю, — сказал Джейми, и на мгновение слегка удивился, что он и в самом деле понимал. Видимо, он слишком долго пробыл среди индейцев.

Братья обменялись взглядами, очевидно совещаясь друг с другом. Затем решение было принято, и Свет сделал Джейми жест почтения.

— Мы ваши рабы, — отметил он с некоторой робостью. — Вам решать, что с нами делать, — он деликатно замолчал, выжидая.

Джейми почесал щеку, размышляя, что возможно, все-таки недостаточно долго пробыл среди индейцев. Йен не улыбался, но казалось, едва сдерживает смех.

МакДональд рассказывал ему истории о военных кампаниях времен франко-индейской войны. Солдаты, бравшие индейцев в плен, обычно либо убивали их, чтобы получить денег за скальп, либо продавали в рабство. Эти события происходили каких-то десять лет назад; перемирие с тех пор неоднократно нарушалось, и Бог знает, сколько индейцев превратили своих пленников в рабов, если только они не выбирали — по каким-то, уму непостижимым, индейским причинам — вместо этого принять их в племя или убить их.

Джейми захватил двоих тускарора. Соответственно, по их обычаям, они теперь были его рабами.

Он отлично понимал, что предлагал Свет — что он возьмет братьев под свое крыло, и без сомнения, молодую женщину тоже, как только они освободят ее. И как, скажите на милость, он вдруг оказался ответственным за все это?

— Что же, на их скальпы сейчас спроса не будет, — заметил Йен. — Хотя, полагаю, ты можешь продать обоих Птице. Правда, много за них не выручишь, они слишком худые и немощные.

Братья безучастно смотрели на него, ожидая решения. Свет внезапно отрыгнул, и очень удивился изданному им звуку. Йен засмеялся, низким скрипучим голосом.

— О, я не могу на это пойти, и вы трое это отлично знаете, — сердито сказал Джейми. — Надо было ударить тебя сильнее — и избавить себя от хлопот, — сказал он Гусю, который широко улыбнулся ему, с беззубым добродушием.

— Да, дядя, — сказал он, поклонившись в глубоком почтении.

Джейми издал в ответ недовольный возглас, но оба индейца не обратили на это внимания.

Значит, это будут медали. МакДональд привез ему сундук, доверху набитый медалями, позолоченными пуговицами, дешевыми латунными компасами, стальными лезвиями ножей и другими предметами привлекательного мусора. Исходя из того, что вожди черпали свою власть из популярности, а их популярность росла прямо пропорционально их способности дарить подарки, британские индейские агенты добивались влияния путем проявления неслыханной щедрости тем вождям, кто выказывал готовность вступить в союз с Короной.

Он взял с собой лишь две сумки подобного подкупа; остальные оставил дома для будущего использования. Того, что имелось у него на руках, он был уверен, вполне хватит для выкупа миссис Свет, но потратить все это подобным образом означало, что он останется с пустыми руками для других вождей — а этого нельзя было допустить.

Что ж, он полагал, что должен отправить Йена обратно, привезти еще безделушек. Но только после того, как они обговорят выкуп — ему требовалась в этом помощь Йена.

— Ну, ладно, — сказал он, поднимаясь. Он перетерпел волну головокружения. — Но я не принимаю их к себе, — последнее, что ему было нужно в данный момент — это кормить еще три дополнительных рта.

Глава 44. СКОТЧИ.

ОРГАНИЗАЦИЯ ВЫКУПА, как он и предполагал, была лишь простой торговлей. И в конечном итоге, миссис Свет обошлась довольно дешево: по цене шести медалей, четырех ножей и компаса. И это все, если учесть, что он не видел ее до заключения сделки — если бы видел, дал бы еще меньше: она была маленькой, рябой девчушкой примерно лет четырнадцати, с легким бельмом в глазу.

Все же, подумал он, о вкусах не спорят, ведь оба, и Гусь, и Свет, были готовы отдать за нее жизнь. Без сомнения, у нее было доброе сердце, или какое-нибудь другое замечательное качество, например, талант завлечь мужчину в постель.

Он ужасно удивился самому себе, что вообще подумал об этом, и более внимательно присмотрелся к ней. Это никоим образом не бросалось в глаза, и все же, — теперь, когда он пригляделся — она действительно излучала тот странный призыв, тот удивительный дар, присущий лишь немногим женщинам, не принимающий во внимание такие поверхностные характеристики, как внешность, возраст и ум, а заставлял мужчину лишь желать схватить ее и...

Джейми подавил зарождающуюся картинку в зачатке. Он знал несколько подобных женщин, по большей части француженок. И он не единожды полагал, что возможно, это французские корни его жены были ответственны за ее обладание этим самым желанным, но очень опасным даром.

Он видел, как Птица задумчиво разглядывал девочку, очевидно, сожалея, что отпустил ее за такую малую цену. К счастью, его внимание отвлекла вернувшаяся группа охотников, которые привели с собой гостей.

Гостями были чероки из Оверхил Бенд, оказавшиеся очень далеко от своего дома в горах Теннесси. А с ними был человек, о котором Джейми был много наслышан, но ни разу не видел до сего дня — его звали Александр Камерон, индейцы прозвали его "Скотчи".

Смуглый, обветренный мужчина средних лет, Камерон выделялся среди остальных индейцев лишь густой бородой и длинным пытливым носом. Он жил среди чероки с пятнадцати лет, его жена была чероки, и вообще он пользовался большим уважением у индейцев. Он также был индейским агентом, плотно сотрудничавшим с Джоном Стюартом. И его присутствие здесь, в двухстах милях от дома, заставило собственный пытливый нос Джейми зачесаться от любопытства.

А интерес был, откровенно говоря, обоюдный. Камерон оценивающе изучал его своими глубоко посажеными глазами, в которых в равной степени отражался ум и хитрость.

— Ого-го, рыжеволосый Убийца Медведя! — воскликнул он, горячо пожимая руку Джейми, затем обняв его на индейский манер. — Я слышал столько историй о вас, знаете, и жаждал встречи, чтобы узнать, правда ли это.

— Сомневаюсь, — сказал Джейми. — В последней истории, которую я собственными ушами слышал, говорили, будто я сражался с тремя медведями сразу, убив последнего высоко на дереве, куда он загнал меня, откусив мне пятку.

Не справившись с собой, Камерон взглянул на ноги Джейми, затем в его глаза и разразился хохотом, все морщины на его лице искривились в таком веселье, что Джейми едва сдержался, чтобы самому не засмеяться.

Конечно, некоторое время говорить о делах было неуместным. Охотники забили буйвола, и готовился большой пир. Печень забрали, чтобы зажарить и сразу съесть, тонкое нежное мясо с боков жарилось вместе с цельным луком, а сердце — так сказал Йен — должно было быть разделено между ними четырьмя: Джейми, Камероном, Птицей и Бегущим Лисом, в знак уважения.

После поедания печени, они на час-другой удалились выпить пива в дом Птицы, пока женщины готовили остальные блюда. И когда по зову природы, он оказался снаружи, с удовольствием увлажняя стоящее вблизи дерево, сзади послышались тихие шаги, и Александр Камерон встал рядом, расстегивая свои бриджи.

Казалось естественным — хотя Камерон явно это спланировал — после прогуляться немного вместе, вдыхая свежий прохладный воздух и отдыхая от дыма внутри дома, беседуя о чем-нибудь, представляющим общий интерес — о Джоне Стюарте, с одной стороны, и о принципах и способах работы Южного Департамента. Об индейцах, с другой стороны, сравнивая личности и варианты взаимодействия с различными вождями деревень, размышляя о том, кто будет следующим лидером, и будет ли созван общий сбор в этом году.

— Полагаю, вы задаетесь вопросом, — сказал Камерон как бы вскользь, — что привело меня сюда?

Джейми слегка дернул плечами, признавая интерес, но вежливо показывая, что не собирается совать нос в дела Камерона.

Камерон усмехнулся.

— Ну что вы. Никакого секрета тут нет, будьте уверены. Это Джеймс Хендерсон, вот почему я здесь, возможно, вам знакомо это имя?

Да, оно было ему знакомо. Хендерсон был главным судьей в Верховном суде Северной Каролины — до тех пор, пока восстание регуляторов не заставило его оставить этот пост, выпрыгнув из окна собственного здания суда и спасаясь бегством от разъяренной толпы.

Богатый человек, с должным вниманием относящийся к цене своей шкуры, Хендерсон отошел от публичной жизни и нацелился на увеличение своего благосостояния. Для чего сейчас он предложил выкупить огромный участок земли у чероки из Теннесси и основать там поселения.

Джейми внимательно посмотрел на Камерона, мгновенно оценив всю сложность ситуации. С одной стороны, территория, о которой шла речь, находилась далеко за пределами Линии Договора. Для Хендерсона, инициировать подобного рода сделки, было знаком, — если таковой вообще требовался, — насколько ничтожной стала власть Короны в последнее время. Попросту говоря, Хендерсон считал нарушение договора Его Величества мелким пустяком и не ожидал никакого вмешательства в свои дела, как последствие от его действий.

Но это было с одной стороны. С другой же — чероки владели землей сообща, как и все индейцы. Вожди могли продавать, да и продавали землю бледнолицым, пренебрегая такими юридическими тонкостями, как чистый титул, но все же, им надлежало постфактум получить одобрение или неодобрение своих людей. Это одобрение никак не влияло на продажу, которая к тому времени уже состоялась, но могло привести к свержению вождя, и к крупным неприятностям для человека, намеревавшегося вступить в права собственности землей, за которую честно заплатил — или считал, что честно, как бывало в подобного рода сделках.

— Джон Стюарт, разумеется, в курсе всего, — сказал Джейми, и Камерон несколько самодовольно кивнул.

— Неофициально, как вы понимаете, — сказал он.

Конечно же, нет. Управляющий по делам индейцев вряд ли бы одобрил такое соглашение официально. В то же время, на неофициальном уровне делу будут благоприятствовать, так как такое приобретение не могло не способствовать продвижению цели департамента привлечь индейцев под колпак британского влияния.

Джейми лениво подумал, имеется ли у Стюарта личная выгода от этой сделки. Стюарт обладал хорошей репутацией, и не был заподозрен в коррупции — но у него могли быть и скрытые интересы в этом деле. Впрочем, даже не имея личной финансовой заинтересованности, он мог официально закрыть глаза на это соглашение исключительно ради продвижения интересов департамента.

А вот Камерон... Конечно, он не мог сказать наверняка, но был бы очень удивлен, если бы тот не хотел урвать себе кусок от пирога.

Он не знал, на чьей стороне находились личные интересы Камерона. Были ли это индейцы, среди которых он жил, или англичане, среди которых он родился. Он сомневался, что кто-либо вообще мог это знать — возможно, даже сам Камерон. Независимо от долгосрочных интересов, его сиюминутные задачи были ясны. Он хотел, чтобы продажа встретила одобрение — или, по крайней мере, равнодушие, — у окружающих чероки, сохранив тем самым популярность своих ручных вождей среди их последователей, и позволив Хендерсону внедрять свой план без излишней агрессии со стороны местных индейцев.

— Разумеется, мне пока не стоит ничего говорить в ближайшие пару дней, — сказал ему Камерон, и Джейми кивнул в ответ. Такие дела обычно продвигались сами собой. Но, конечно, он сказал ему об этом сейчас, чтобы Джейми мог быть полезным, когда тема поднимется в свое время.

Камерон посчитал само собой разумеющимся, что Джейми поможет. Никакого явного обещания, что ему перепадет часть от пирога Хендерсона, не было, но в том и не было необходимости; это как раз была та самая благоприятная возможность, приносящая дополнительные выгоды индейскому агенту — причина, по которой такие должности считались лакомым кусочком.

Учитывая то, что Джейми знал о будущем, он не видел для себя ни пользы, ни выгоды от сделки Хендерсона — но данный вопрос подарил ему замечательную возможность просить услугу за услугу.

Он легонько кашлянул.

— Вы знаете девчушку тускарора, которую я купил у Птицы?

— Да. И он находится в полном недоумении относительно того, что вы намереваетесь с ней делать. Он говорит, вы не хотели принимать ни одну из девушек, которых он присылал согреть вашу постель. Она не так хороша собой, но все же...

— Я совсем не об этом, — заверил его Джейми. — Прежде всего, она замужем, Я привел с собой двух молодых тускарора — она принадлежит одному из них.

— Ах, вот как? — нос Камерона дернулся от любопытства, почуяв какую-то историю. Джейми ждал этого шанса с тех самых пор, как впервые увидел Камерона, и ему в голову пришла эта мысль. Он рассказал ее настолько хорошо, что к его искреннему удовольствию, Камерон согласился взять троих беженцев тускарора с собой, и посодействовать их принятию в Оверхил Бенд. — Для меня это не впервой, — сказал он Джейми. — Их становится все больше и больше — крошечные остатки от того, что раньше было целыми деревнями, даже племенами, скитающихся по всей стране, голодных и нищих. Слыхали о племени догаш, верно?

— Нет.

— И вряд ли услышите, — сказал Камерон, покачав головой. — Их осталось не более десятка. Они приходили к нам прошлой зимой, предлагали себя в качестве рабов, только так они могли пережить холода. Нет, не беспокойтесь, дружище, — заверил он, заметив выражение лица Джейми. — Ваши парни и девушка не станут рабами, даю вам слово.

Джейми кивнул в благодарность, довольный положением дел. Они отошли на некоторое расстояние от деревни и стояли, разговаривая, на краю ущелья, где лес внезапно расстелился над чередой горных хребтов, уходивших все дальше и дальше, словно вспаханные борозды бесконечного поля богов, с темными задумчивыми гребнями под звездным небом.

— Может ли когда-нибудь появиться достаточно людей, чтобы заселить эту глушь? — сказал он, растроганный видом. И все же, запах костра и жареного мяса наполнял воздух. Люди уже населяли ее, какими бы малочисленными и разбросанными в разных местах они ни были.

Камерон покачал головой в размышлении.

— Они прибывают, — сказал он. — И продолжают прибывать. Моя родня приехала из Шотландии. Как и вы, — добавил он, на миг блеснув зубами из-под бороды. — И ручаюсь, не собираетесь возвращаться назад.

На это Джейми улыбнулся, но ничего не ответил, хотя в животе появилось странное чувство при мысли о сказанном. Он не собирался возвращаться. Он попрощался с Шотландией на борту "Артемиды", полностью осознавая, что это, скорей всего, последний его взгляд на родину. И все же, мысль о том, что он никогда больше не ступит на родную землю, по-настоящему не приходила ему в голову до сего момента.

Они встрепенулись, услышав крики: "Скотчи, Скотчи", и Джейми, повернувшись, последовал за Камероном назад в деревню, все время ощущая восхитительную, пугающую пустоту позади себя — и еще более пугающую пустоту внутри.

* * *

ОНИ КУРИЛИ ТОЙ НОЧЬЮ после пиршества, совершив торжественный обряд в честь сделки Джейми и приема Камерона. Когда трубка дважды обошла всех собравшихся вокруг костра, они принялись рассказывать истории.

Истории о набегах и битвах. Изнуренный событиями дня, с все еще гудящей головой, захмелевший от елового пива и обильной еды, и слегка одурманенный дымом, Джейми намеревался лишь слушать. Возможно, это была мысль о Шотландии, случайно вызванная замечанием Камерона. Но в какой-то момент нахлынули воспоминания, и когда в очередной раз наступила выжидающая тишина, он был удивлен услышать собственный голос, рассказывающий им о Каллодене.

— И тут у стены я увидел человека, которого знал, по имени МакАллистер, окруженного полчищем врагов. Он сражался с пистолем и мечом, но оба вышли из строя — его клинок был сломан, его щит разбит вдребезги на груди.

Резкий запах трубки достиг его, он взял ее и глубоко затянулся, словно вдыхая воздух верескового поля, наполненного дождем и дымом того дня.

— А враги все приближались, желая убить его, и он поднял кусок металла, дышло от телеги, и им убил шестерых, — он поднял обе руки, растопырив пальцы для наглядности, — шестерых, прежде чем они, наконец, застрелили его.

Возгласы благоговения и цоканье языком в одобрение встретили этот рассказ.

— А ты сам, Убийца Медведя, скольких людей убил в этой битве?

Дым обжег ему легкие и попал в глаза, и на мгновение он почувствовал горький дым пушечного огня, а не сладкий табак. Он увидел — реально увидел — Алистера МакАллистера, лежащего мертвым у его ног, среди тел в красных мундирах. Часть его головы раздроблена, а округлый изгиб плеча полностью просвечивался сквозь рубашку, такую мокрую, что она намертво прилипла к нему.

Он был там, на поле; влага и холод не более чем слабый отблеск на его коже, дождь хлещет по его лицу, его собственная рубашка намокает и тут же высыхает прямо на нем, от накала его ярости.

А потом он уже не стоял на Друмосси, и осознал это секунду спустя по подавленным вздохам вокруг себя. Он увидел лицо Роберта Высокое Дерево, все его морщины поползли вверх от изумления, и лишь затем посмотрел вниз, увидев, что все его десять пальцев разжались и сжались, а четыре пальца правой руки разжимаются вновь, практически без его ведома. Большой палец заколебался в нерешительности. Он зачарованно наблюдал за этим, а затем, окончательно придя в себя, попытался сжать руку так крепко, как только мог, и обхватил ее левой рукой, как будто хотел задушить воспоминание, пронзившее с такой нервирующей внезапностью его ладонь.

Он поднял глаза и увидел Высокое Дерево, пристально вглядывающегося в его лицо, и он видел, как темные старческие глаза стали жесткими, затем сузились под нахмурившимися бровями — а после, старик взял трубку, глубоко затянулся, и, наклонившись вперед, выпустил дым прямо в Джейми. Высокое Дерево повторил это дважды, и среди собравшихся прошел гул тихого, уважительного одобрения.

Он взял трубку и повторил этот уважительный жест, затем передал ее следующему, отказавшись продолжать рассказ.

Они не заставляли его, словно признавая и уважая тот шок, в котором он пребывал.

Шок. Даже не это. Он находился в неописуемом изумлении. Осторожно, нехотя, он украдкой обернулся на ту картинку об Алистере. Боже, она была все еще там.

Он понял, что задержал дыхание, не желая вдыхать вонь крови и разорванных кишок. Он сделал вдох, ощущая легкий дым и медный привкус закаленных в боях тел, и ему захотелось зарыдать, охваченному внезапной тоской по резкому, холодному воздуху Шотландии, пропитанному ароматами торфа и дрока.

Александр Камерон сказал ему что-то, но он не смог ответить. Йен, заметив его заминку, потянулся вперед, чтобы ответить, и они засмеялись. Йен взглянул на него с любопытством, но затем вернулся к беседе, начав рассказывать историю о знаменитой игре лакросс, в которую он играл с могавками. Предоставив окутанного дымом Джейми самому себе.

Четырнадцать человек. И он не помнил ни единого лица. А этот случайный большой палец, неуверенно поднимавшийся? Что он имел в виду? Что он сражался еще с одним, но не уверен, что убил парня?

Он боялся даже подумать о том, чтобы вспомнить. Не был уверен, что с этим делать. Но в то же время, осознавал в себе чувство благоговейного трепета. И несмотря ни на что, был благодарен за возвращение этой незначительной мелочи.

* * *

УЖЕ БЫЛО ОЧЕНЬ ПОЗДНО, и большинство мужчин отправились в свои дома, или уютно расположились на ночлег вокруг огня. Йен оставил свое место у костра и уже не возвращался. Камерон все еще был здесь и курил трубку, на этот раз свою, правда, он по очереди делился ею с Птицей.

— Есть одна вещь, о которой я хочу вам рассказать, — внезапно произнес Джейми, посреди полусонной тишины. — Вам обоим, — Птица, опьяненный табаком, вопросительно поднял бровь.

Он не знал, что собирался говорить об этом. Он думал сперва обождать, понаблюдать, что со временем произойдет — и, может быть, вообще не говорить ничего. Возможно, это произошло из-за близости дома, интимности момента, или от опьянения табаком. А возможно, это было из-за родства душ изгнанников, которых ожидает похожая судьба. Но он заговорил; теперь уже ему ничего не оставалось, как рассказать им все, что он знает.

— Женщины моей семьи... — он запнулся, не находя подходящего слова на чероки. — Из тех, которые видят во снах то, что должно произойти, — он бросил взгляд на Камерона, который, казалось, сходу понял его и закрыл глаза, чтобы вдохнуть дыма в легкие.

— У них есть видения, значит? — спросил он мягко.

Джейми кивнул — такое объяснение подходило, как и любое другое.

— Они видели одну вещь, касающуюся цалаги. Они обе — моя жена и дочь — видели эту вещь.

При этих словах, внимание Птицы обострилось. Сны считались очень важными; а если один и тот же сон делили несколько человек, это считалось незаурядным, а посему чрезвычайно важным.

— Мне печально говорить об этом, — сказал Джейми, и это было правдой. — Шестьдесят лет пройдет с этого дня, и цалаги будут изгнаны со своей земли и отправлены в другое место. Многие умрут в пути, поэтому дорогу, по которой они пройдут, станут называть... — он искал слово "слезы", не нашел, и докончил, — тропа, где они рыдали.

Губы Птицы сжались, словно он собирался затянуться, но трубка продолжала дымиться в его руках.

— Кто это сделает? — спросил он. — Кто посмеет?

Джейми сделал глубокий вдох. Здесь и заключалась сложность. Впрочем, все оказалось гораздо проще, чем он предполагал, теперь, когда он добрался до сути.

— Это будут бледнолицые, — сказал он. — Но не подданные короля Георга.

— Французы? — Камерон говорил с оттенком недоверия, но, тем не менее, нахмурился, пытаясь понять, каким же образом это может произойти. — Или они имели в виду испанцев? Испанцы намного ближе, но их мало, — Испания все еще владела сельским югом Джорджии, и частью Вест-Индии, но англичане твердо контролировали Джорджию. Шансы наступления испанцев на север были ничтожны.

— Нет. Не испанцы, и не французы, — он хотел, чтобы Йен был здесь, по многим причинам. Но парня не было, и ему приходилось пробиваться сквозь цалаги, который был интересным языком, но на котором он мог говорить только в настоящем времени — и в очень ограниченном будущем. — То, что они говорят мне — то, что говорят мои женщины, — он изо всех сил старался подобрать более мягкие слова. — Событие, которое они видят во сне, это событие обязательно сбудется, если оно касается многих людей. Но они считают, что оно может не сбыться, если это касается нескольких, или одного.

Птица заморгал в замешательстве. И не удивительно. Помрачнев, Джейми попытался объяснить снова.

— Есть большие события, а есть маленькие события. Большое событие, это такое событие, как война, или возвышение великого вождя — хотя он один человек, он возвышается за счет голосов многих. Если моим женщинам снятся большие события, тогда они сбудутся. Но в любом большом событии участвует множество людей. Одни говорят — делай это, другие — делай то. — Джейми сделал зигзаг рукой то в одну, то в другую сторону, и Птица кивнул. — Итак, если многие говорят "сделай это", — он резко метнул пальцами влево, — тогда это происходит. Но что будет с теми, кто говорит "сделай то"? — он дернул большим пальцем вправо. — Эти люди могут избрать иной путь.

Птица издал звук "хм, хм, хм!", как обычно делал, поражаясь чему-либо.

— Так что, возможно, кто-то не пойдет? — резко спросил Камерон. — Кто-то сможет избежать этого?

— Надеюсь, что так, — просто сказал Джейми.

Они посидели немного в тишине, каждый из них смотрел на огонь, каждый видел собственные образы — будущего, или прошлого.

— Эта твоя жена, — наконец сказал Птица, в глубоком раздумье, — ты много заплатил за нее?

— Я заплатил за нее почти всем, что имел, — сказал Джейми криво, что заставило остальных засмеяться. — Но она того стоила.

* * *

УЖЕ БЫЛО ОЧЕНЬ ПОЗДНО, когда он, наконец, пошел в дом для гостей. Луна взошла, и у неба был вид глубокого спокойствия, звезды переговаривались друг с другом в бесконечной ночи. У него болела каждая мышца в теле, и он так устал, что споткнулся прямо на пороге. Несмотря на это, его инстинкты все еще работали, и он скорее почувствовал, нежели увидел, как кто-то пошевелился в тени спальной кушетки.

Боже, Птица никак не успокоится. Ладно, сегодня ночью это уже не имеет значения — он может лежать голым с целой стайкой женщин и спать безмятежно. Слишком обессиленный, чтобы раздражаться ее присутствием, он попытался изо всех сил выказать вежливую благодарность женщине. В этот момент она поднялась.

Свет от костра показал ему пожилую женщину. Волосы заплетены в седые косы, платье из белой оленьей кожи разукрашено красками и иглами дикобраза. Он узнал в ней Зовущую-в-Лесу, одетую в свой самый лучший наряд. Чувство юмора Птицы на этот раз перешло все границы — он отправил к Джейми свою мать!

Весь словарный запас цалаги покинул его. Он открыл рот, но лишь уставился на нее. Она улыбнулась, очень легко, и протянула ему руку.

— Подойди и ляг, Убийца Медведя, — сказала она. Ее голос был добрым и хрипловатым. — Я пришла вычесать змей из твоих волос.

Она потянула его, неспособного к сопротивлению, к кушетке, и заставила лечь, положив голову ей на колени. И действительно, она расплела его волосы и разложила их на своих коленях. Ее касания успокаивали гудение в его голове и болезненную шишку на лбу.

Он не имел ни малейшего понятия, сколько ей было лет, но ее пальцы были мускулистые и неутомимые, двигаясь маленькими, ритмичными кругами по коже головы, по его вискам, за ушами, вплоть до кости у основания черепа. Она бросила зубровку и какие-то другие травы в огонь; отверстие дымохода было хорошо видно, и он заметил белый дым, поднимающийся вверх струящимся столбом, очень спокойный, но с чувством постоянного движения в нем.

Она что-то напевала про себя, или просто шептала какую-то песню, слова слишком неразборчивы, чтобы понять. Он наблюдал, как молчаливые фигуры устремлялись ввысь в облаке дыма, и чувствовал, как его тело тяжелеет, конечности наполняются мокрым песком, и его тело превращается в набитый песком мешок посреди текущего потока.

— Говори, Убийца Медведя, — сказала она очень тихо, обрывая свое песнопение. Она держала в руках деревянную расческу, он чувствовал, как округленные изношенные зубцы ласкали его кожу.

— Я не могу вызвать твои слова к себе, — сказал он, подбирая каждое слово цалаги, и поэтому говоря очень медленно. Она слегка фыркнула в ответ.

— Слова не имеют значения, как и язык на котором ты говоришь, — сказала она. — Просто говори. Я пойму.

И он, запинаясь, начал говорить — на гэльском, так как это был единственный язык, не требовавший никаких усилий. Он понял, что должен говорить о том, что накопилось у него в душе и начал с Шотландии, с Каллодена. Горя. Потери. Страха.

И говоря, возвращался от прошлого к будущему, где видел те же три, вновь мелькающих призрака, холодные существа выходят к нему из тумана, взирая на него пустыми глазами.

Среди них стоял кое-кто еще — Джек Рэндалл — по обе стороны от самого Джейми, сбивая с толку. Его глаза не были пустыми. Они были живыми и полными решимости, на расплывающемся лице. Убил он его все-таки, или нет? Если убил, то это призрак следует по его пятам? А если нет, была ли это мысль о неудовлетворенной мести, преследующей его, насмехающейся над его несовершенной памятью.

Но говоря, он, казалось, немного приподнялся над своим телом, и увидел себя, спокойного, с открытыми глазами, устремленными вверх, вокруг лица — темный пылающий ореол волос с серебристыми локонами, выдающими его возраст. И тут он увидел, что просто был, где-то посередине, обособленно. И совершенно один. В полном спокойствии.

— Я не держу зла в сердце, — сказал он, слыша, как его голос медленно возвращается откуда-то издалека. — Это зло не тревожит меня. Может, будут другие, но не это. Не здесь. Не сейчас.

— Я понимаю, — прошептала старуха и продолжила расчесывать его волосы, в то время как белый дым бесшумно поднимался через отверстие в небо.

Глава 45. ПОЗОР В КРОВИ.

Июнь 1774.

СИДЯ НА КОРТОЧКАХ, я откинулась на пятки и потянулась, уставшая, но довольная. Спина затекла, колени скрипели, как дверные петли, ногти на руках были сплошь облеплены грязью, а пряди волос прилипли к шее и щекам. Но молодые побеги стручковой фасоли, лука, репы и редиса были посажены, капуста прополота и прорежена, и дюжина больших кустов арахиса выкорчевана и развешена сушиться на заборе огорода в безопасности от хищных белок.

Я взглянула на солнце: оно все еще возвышалось над каштанами. Времени до ужина достаточно, чтобы выполнить еще парочку домашних дел. Я встала и окинула взглядом мое маленькое королевство, рассуждая, где лучше всего провести оставшееся время. Выдергивать кошачью мяту и мелиссу, которые угрожали поглотить дальний угол сада? Приволочь корзины хорошо перепревшего навоза из кучи за сараем? Нет, это мужская работа.

Травы? Три моих куста французской лаванды выросли выше колена, отяжеленные темно-синими венчиками соцветий на тонких стеблях, и тысячелистник полностью расцвел кружевными белыми, розовыми и желтыми зонтиками. Я потерла пальцем под зачесавшимся носом, пытаясь вспомнить, подходящая ли сейчас фаза луны, чтобы срезать тысячелистник. Лаванду и розмарин, впрочем, следует срезать утром, когда эфирные масла поднимаются вместе с солнцем: такой же эффективности не будет, если собирать растения позже днем.

Значит, тогда разберемся с мятой. Я дотянулась до тяпки, которую оставила прислоненной к забору, увидела лицо, подсматривающее сквозь изгородь, и отскочила назад, мое сердце подпрыгнуло к горлу.

— О! — мой посетитель тоже отпрыгнул, ошарашенный не меньше. — Bitte, мадам! Я не хотел напугать вас.

Это был Манфред МакГилливрей, смущенно выглядывающий из-под нависшей лозы ипомеи и дикого ямса. Он приходил уже сегодня, раньше, принес завернутые в холст несколько мушкетов для Джейми.

— Все в порядке, — я наклонилась, чтобы поднять выпавшую из рук тяпку. — Ты ищешь Лиззи? Она в...

— Ах, нет, мэм. То есть, я... могу ли я переговорить с вами, мэм? — спросил он вдруг. — В смысле, с глазу на глаз?

— Конечно. Заходи, мы можем говорить, пока я работаю тяпкой.

Он кивнул и обошел вокруг, чтобы войти через калитку. "Чего он может от меня хотеть?" — задалась я вопросом. Он был в плаще и ботинках, покрытых пылью, и его бриджи были сильно помяты. Определенно он проделал путь верхом, а не просто пришел из дома своей семьи, и он еще не заходил в дом: миссис Баг почистила бы его, хочет он того или нет.

— Откуда ты приехал? — спросила я, наполняя ему тыквенный ковш из моего ведра с водой. Он принял его, жадно выпив, затем вежливо утер рот рукавом.

— Спасибо, мэм. Я был в Хиллсборо, чтобы взять... ээ... кое-какие вещи для мистера Фрейзера.

— Правда? Кажется, у тебя был долгий путь, — сказала я мягко.

Выражение глубокого смущения отразилось на его лице. Он был привлекательным парнем, загорелым и статным, как молодой фавн, с его шапкой темных вьющихся волос, но сейчас выглядел почти незаметным, оглядываясь через плечо в сторону дома, как будто опасаясь чьего-то вмешательства.

— Я... эм... это некоторым образом касается того, о чем я хотел с вами поговорить.

— О? Хорошо... — я сделала приглашающий жест, означающий, что он не должен стесняться облегчить душу, и отвернулась, чтобы начать прополку, так, чтобы он чувствовал себя менее скованно. Я начала догадываться, о чем он хочет спросить меня, хотя не была уверена, при чем тут Хиллсборо.

— Это... ах... ладно, это связано с мисс Лиззи, — начал он, сцепив руки за спиной.

— Да? — подбодрила я его, почти уверенная, что права в своих предположениях. Я взглянула в западный конец сада, где среди высоких желтых зонтиков дикой моркови dauco весело жужжали пчелы. Ну, по крайней мере, это было лучше, чем презервативы образца восемнадцатого века.

— Я не могу жениться на ней, — выпалил он.

— Что? — я остановила прополку и выпрямилась, уставившись на него. Его губы были плотно сжаты, и в этот момент я поняла, что то, что я приняла за смущение, было его попыткой скрыть глубокое несчастье, которое сейчас отчетливо проявилось в чертах его лица. — Тебе лучше пойти и присесть, — я подвела его к маленькой скамье, которую Джейми сделал для меня, установив ее под тенью черного эвкалипта, нависавшего над северной частью сада.

Он сидел, склонив голову и зажав руки между коленями. Я сняла свою широкополую шляпу, вытерла лицо передником и более аккуратно заколола волосы, вдыхая прохладную свежесть ели и бальзамовых деревьев, растущих выше на склоне.

— Что такое? — осторожно спросила я, видя, что он не знает, как начать. — Ты переживаешь, что, возможно, не любишь ее?

Он посмотрел на меня испуганным взглядом, затем снова опустил голову, задумчиво изучая собственные колени.

— О. Нет, мадам. Я имею в виду... Я не люблю, но дело не в этом.

— Не в этом?

— Нет. Я хочу сказать... Я убежден, мы бы смогли полюбить друг друга, meine Mutter так говорит. И Лиззи мне очень нравится, будьте уверены, — поспешно добавил он, будто опасаясь, что это могло прозвучать оскорбительно. — Па говорит, она чистый ангел, и мои сестры очень полюбили ее, правда.

Я издала ни к чему не обязывающий звук. У меня и раньше имелись сомнения по поводу этой партии, и это начинало звучать так, будто они были обоснованы.

— Есть ли... возможно, есть кто-то еще? — деликатно спросила я.

Манфред медленно покачал головой, и я услышала, как он тяжело сглотнул.

— Нет, мэм, — произнес он тихим голосом.

— Ты уверен?

— Да, мэм, — он сделал глубокий вздох. — Я имею в виду, был. Но сейчас все кончено.

Я была озадачена этим. Если он решился отказаться от таинственной другой девушки, — из страха перед матерью или по какой-то другой причине, — тогда что останавливало его от женитьбы на Лиззи?

— Другая девушка — она случайно не из Хиллсборо? — ситуация стала понемногу проясняться. Когда я впервые встретилась с ним и его семьей на Сборе, его сестры обменялись многозначительными взглядами при упоминании о поездках Манфреда в Хиллсборо. Они точно знали об этом, даже если Юта не знала.

— Ага. Именно поэтому я поехал в Хиллсборо... Я хочу сказать, должен был поехать к... эм... чтобы увидеть... Майру... и сказать ей, что собираюсь жениться на мисс Вемисс и больше не смогу приезжать, чтобы повидаться с ней.

— Майра, — по крайней мере, у нее есть имя. Я откинулась назад, задумчиво постукивая ногой. — Ты собирался... но ты так не встретился с ней, в конечном итоге?

Он покачал головой снова, и я увидела, как вдруг капнула и расплылась слеза на пыльной домотканой материи его бриджей.

— Нет, мэм, — сказал он придушенным голосом. — Я не смог. Она умерла.

— О, Боже, — мягко сказала я. — О, я так сожалею.

Слезы капали на его колени, оставляя пятна на ткани, и его плечи тряслись, но он не издал ни звука.

Я потянулась и заключила его в объятья, плотно прижав к своему плечу. Его волосы были мягкими и упругими, и его кожа пылала жаром на моей шее. Я ощущала, что не в силах помочь ему справиться с его горем: он был слишком взрослым для того, чтобы успокоиться просто от прикосновения, и, пожалуй, слишком юн, чтобы найти утешение в словах. Я ничего не могла сделать в данный момент, кроме как обнять его крепче.

Его руки обхватили меня за талию, и он прильнул ко мне на несколько минут, после того, как иссякли его слезы. Я тихо поддерживала его, похлопывая по спине, и следя сквозь дрожащие зеленые тени виноградной лозы, обвившей изгородь, как бы кто-нибудь еще не пришел искать меня в саду.

Наконец, он вздохнул, отпустил меня и выпрямился. Я поискала носовой платок и, не обнаружив его, сняла свой фартук и дала ему вытереть лицо.

— Тебе не обязательно жениться прямо сейчас, сказала я, когда он, казалось, взял себя в руки. — Будет правильным, если у тебя будет немного времени, чтобы... чтобы исцелиться. Но мы можем подыскать какое-нибудь объяснение, чтобы отложить свадьбу. Я поговорю с Джейми...

Но он замотал головой, взгляд печальной обреченности занял место слез.

— Нет, мэм, — сказал он едва слышно, но решительно. — Я не могу.

— Почему нет?

— Майра была проституткой, мадам. Она умерла от французской болезни.

Затем он посмотрел на меня, и я заметила ужас в его глазах на фоне горя.

— И думаю, я заразился.

* * *

— ТЫ УВЕРЕНА? — Джейми вернул на землю копыто, которое обтачивал, и холодно посмотрел на Манфреда.

— Я уверена, — кисло ответила я. Я заставила Манфреда продемонстрировать мне доказательства, — фактически я сделала соскобы с пораженных участков, чтобы изучить их под микроскопом, — а затем повела его искать Джейми, едва дождавшись, когда парень натянет свои бриджи.

Джейми пристально смотрел на Манфреда, очевидно, пытаясь выбрать, что сказать. Манфред, багрово-красный от двойного стресса — исповеди и обследования, — потупил глаза перед этим взглядом василиска, уставившись на полумесяц обрези черного копыта, который лежал на земле.

— Я сожалею об этом, сэр, — пробормотал он. — Я... Я не хотел...

— Не думаю, что кто-нибудь хотел бы, — сказал Джейми. Он глубоко вздохнул и издал такой утробный рычащий звук, что Манфред ссутулил плечи и попытался втянуть голову наподобие черепахи в безопасное укрытие собственной одежды.

— Он поступил правильно, — указала я, пытаясь сохранить хорошее лицо, насколько это было возможно в данной ситуации. — Я имею в виду сейчас — рассказал правду.

Джейми фыркнул.

— Ну что ж, теперь он, по крайней мере, не заразит крошку Лиззи, так ведь? Это было бы гораздо хуже, чем просто встречаться с проституткой.

— Думаю, некоторые мужчины предпочли бы умолчать об этом и надеяться на лучшее.

— Ага, некоторые бы молчали, — он прищурил глаза на Манфреда, очевидно высматривая явные признаки того, что Манфред мог быть злодеем, подходящим под это описание.

Гидеон, не любивший, когда путались у него под ногами, и бывший поэтому в дурном настроении, тяжело топал, едва не наступая на ноги Джейми. Он вскинул голову и выдал рокочущий шум, который, как я подумала, был подобием рычания Джейми.

— Ну, ладно. — Джейми отвел сверлящий взгляд от Манфреда и схватил Гидеона под уздцы. — Отправляйся с ним в дом, Сассенах. Я закончу здесь, а после мы позовем Джозефа и решим, что делать.

— Хорошо, — я колебалась, не уверенная, нужно ли говорить при Манфреде. Я не хотела слишком сильно его обнадеживать, до тех пор, пока у меня не было возможности посмотреть на соскобы под микроскопом.

Спирохеты сифилиса были очень специфическими, но не думаю, что у меня нашелся бы маркер, позволяющий увидеть их в простой оптический микроскоп, наподобие того, что был у меня. И несмотря на то, что мой домашний пенициллин мог с большой вероятностью уничтожить инфекцию, я бы никак не смогла убедиться в этом, если бы сначала не нашла их, а затем не увидела бы, что они исчезли из его крови.

Я довольствовалась лишь фразой:

— Имей в виду, у меня есть пенициллин.

— Я прекрасно это знаю, Сассенах, — Джейми переместил свой мрачный взгляд с Манфреда на меня. Я дважды спасала ему жизнь с помощью пенициллина, но сам процесс его не слишком радовал. С шотландским звуком, демонстрирующим, что разговор окончен, он наклонился и поднял снова громадное копыто Гидеона.

Манфред выглядел несколько оглушенным и не сказал ни слова по дороге к дому. Он замешкался в дверях хирургической, тревожно оглядывая ее от сияющего микроскопа до открытого ящика с хирургическими инструментами, а затем взглянул в сторону накрытых тазов, выстроенных на стойке, в которых я выращивали пенициллиновые колонии.

— Входи, — сказала я, но была вынуждена вернуться и взять его за рукав, прежде чем он переступил через порог. До меня дошло, что он никогда не был в хирургической раньше: отсюда до дома МакГилливреев было добрых пять миль, и фрау МакГилливрей в полной мере самостоятельно справлялась с несерьезными недугами своей семьи.

В настоящий момент я не испытывала большого сочувствия к Манфреду, но дала ему стул и спросила, не хочет ли он чашечку кофе. Я подумала, что, пожалуй, он мог бы употребить напиток и покрепче, если ему предстояло иметь разговор с Джейми и мистером Вемиссом, но предположила, что лучше сохранить ему ясную голову.

— Нет, мэм, — сказал он и сглотнул, побледнев. — Я хочу сказать, нет, спасибо.

Он выглядел необыкновенно юным и очень напуганным.

— Теперь закатай свой рукав, пожалуйста. Я собираюсь взять немного крови, но это не будет слишком болезненно. Так как ты познакомился с... эм... юной леди? Майра, так ее звали?

— Да, мэм, — его глаза наполнились слезами при упоминании ее имени: полагаю, он действительно любил ее, бедный мальчик... или думал, что любил.

Он встретился с Майрой в таверне в Хиллсборо. Он сказал, что она казалась особенной и была очень хорошенькой, а когда она попросила молодого оружейника заказать ей стакан джина, он сделал ей одолжение, чувствуя себя польщенным.

— Итак, мы немного выпили вместе, и она смеялась надо мной, и... — он, похоже, не мог объяснить, как развивались события дальше, но он проснулся в ее кровати. Это окончательно решило дело, он увлекся и хватался за любой предлог, чтобы съездить в Хиллсборо.

— Как долго длился этот роман? — спросила я с любопытством. За неимением приличного шприца, чтобы брать кровь, я попросту проткнула вену на сгибе его локтя ланцетом и предоставила льющейся крови стекать в маленькую бутылочку.

Судя по всему, на протяжении двух лет.

— Я знал, что не могу жениться на ней, — убедительно оправдывался он. — Meine Mutter никогда бы... — он прервался, принимая вид оцепеневшего кролика, услышавшего гончих в непосредственной близости. — Gruss Gott! — воскликнул он. — Моя мать!

Мне и самой был интересен этот конкретный аспект. Юта МакГилливрей будет совершенно не в восторге услышать, что ее гордость и отрада, ее единственный сын, заразился недостойной болезнью, и более того, такой, которая приведет к разрыву столь тщательно организованной помолвки, и скорее всего к скандалу, о котором услышит вся сельская округа. Тот факт, что вообще-то это смертельная болезнь, вероятно, будет вторичным.

— Она убьет меня! — сказал он, соскальзывая со стула и торопливо раскатывая рукав обратно.

— Возможно, нет, — мягко сказала я. — Однако я полагаю...

В этот напряженный момент послышался звук открываемой задней двери и голоса в кухне. Манфред застыл, темные кудри задрожали от страха. Затем тяжелые шаги проследовали по коридору в сторону хирургической, и он, перескочив через всю комнату, закинул ногу на подоконник и был таков, как олень, убегая в лес.

— А ну-ка верни сюда свой глупый зад! — завопила я в открытое окно.

— Чей зад, тетушка? — я повернулась, чтобы увидеть, что тяжелые шаги принадлежали Йену-младшему — тяжелые, потому что он нес на руках Лиззи Вемисс.

— Лиззи! Что случилось? Сюда, положи ее на стол, — я сразу же поняла, что произошло: вернулась малярийная лихорадка. Девушка была вялой, но при этом дрожала от холода, сокращающиеся мускулы сотрясали ее, как желе.

— Я нашел ее под навесом сыроварни, — сказал Йен, осторожно укладывая ее на стол. — Тугоухий Бёрдсли выскочил, как будто дьявол за ним гнался, увидел меня и потащил внутрь. Она лежала на полу, рядом с опрокинутой маслобойкой.

Это было очень тревожным сигналом: у нее не было приступов вот уже некоторое время, но, вот уже во второй раз, приступ накрыл ее слишком внезапно, чтобы она могла обратиться за помощью, вызвав почти мгновенный обморок.

— Верхняя полка буфета, — скомандовала я Йену, спешно переворачивая Лиззи на бок и развязывая ей шнуровку. — Та голубоватая банка... нет, большая.

Он схватил ее без вопросов, открыв крышку, пока передавал мне.

— Господи, тетя! Что это? — он сморщил свой нос от запаха мази.

— Желчные ягоды и кора хинного дерева в гусином жире, помимо всего прочего. Возьми немного и начинай втирать в ее ступни.

Выглядя смущенным, он аккуратно зачерпнул порцию серо-фиолетового крема и сделал, как я сказала. Маленькие голые ступни Лиззи почти скрылись между его огромных ладоней.

— С ней все будет в порядке, как ты думаешь, тетя? — он взглянул в ее лицо, выглядя обеспокоенным. Ее вид обеспокоил бы кого угодно — лицо, цвета сыворотки, и тело настолько расслаблено, что ее нежные щеки вибрировали от озноба.

— Скорее всего. Закрой глаза, Йен, — я расстегнула ее одежду и теперь стащила с нее платье, нижние юбки, мешочек для мелочей и корсет. Перед началом работы я набросила на нее плохонькое одеяло и сняла рубашку через голову — у нее имелось только две рубашки, и не хотелось, чтобы эта была испорчена запахом мази.

Йен послушно держал глаза закрытыми, но по-прежнему методично втирал мазь в ее ноги. Маленькая морщинка свела его брови вместе, озабоченный вид придал ему на мгновение краткое, но поразительное сходство с Джейми.

Я подтащила банку к себе, зачерпнула немного мази и, просунув руки под одеяло, начала втирать ее в нежную кожу подмышек, затем в спину и живот Лиззи. Я отчетливо чувствовала очертания ее печени — большую, плотную массу под ее ребрами. Припухшие и болезненные — судя по тому, как она поморщилась от моих прикосновений, — несомненно, там продолжался воспалительный процесс.

— Могу я теперь открыть глаза?

— О... да, конечно. Пожалуйста, втирай выше в ее ноги Йен, — подвинув банку обратно в его сторону, я мельком уловила движение в дверном проеме. Один из близнецов Бёрдсли находился там, ухватившись за косяк, темные глаза сконцентрировались на Лиззи. Это, должно быть, Кеззи: Йен сказал, что за помощью обратился "тугоухий Бёрдсли".

— С ней все будет хорошо, — сказала я ему, повышая голос, и он лишь кивнул, затем исчез, бросив на Йена горящий взгляд.

— Кому это ты так кричала, тетя? — Йен поднял на меня глаза, больше для того, чтобы сохранить благопристойность Лиззи, чем из вежливости ко мне. Одеяло отогнулось, и его большие руки втирали мазь в кожу над ее коленом, большие пальцы нежно огибали маленькую округлую выпуклость коленной чашечки, ее кожа была такой тонкой, жемчужная кость казалась почти видимой сквозь нее.

— Кому... о. Манфреду МакГилливрею, — сказала я, внезапно вспомнив. — Черт! Кровь! — я подскочила и торопливо вытерла руки о передник. Слава Богу, я закупорила бутылочку: кровь внутри по-прежнему оставалась жидкой. Хотя долго это не продлится.

— Не мог бы ты обработать ее руки и кисти, Йен? Я должна быстро разобраться с этим.

Он послушно переместился, чтобы сделать, как я сказала, в то время как я спешно капнула по капле крови на несколько предметных стекол, проводя по каждому чистым стеклом, чтобы получился мазок. Какой маркер может сработать на спирохетах? Никто не знает: я попробую их все.

Я сбивчиво объяснила Йену, в чем дело, пока вытаскивала бутылочки с маркерами из шкафа, делала растворы и помещала в них предметные стекла.

— Сифилис? Бедный парень: он, должно быть, сходит с ума от страха, — он убрал блестящую от мази руку Лиззи под одеяло и осторожно укутал ее.

На мгновение я была удивлена таким проявлением симпатии, но затем вспомнила. Йен подвергался опасности заражения сифилисом несколько лет назад, после его похищения Гейлис Дункан: я не была полностью уверена, что он был болен, но пролечила его остатками моего пенициллина из двадцатого века, на всякий случай.

— Ты не сказала ему, что можешь вылечить его, тетя?

— У меня не было возможности. Хотя я не совсем уверена, что я могу, если быть честной, — я уселась на табурет и взяла другую руку Лиззи, проверяя ее пульс.

— Не уверена? — его пушистые брови поползли вверх. — Ты говорила мне, что я исцелился.

— Ты — да, — согласилась я с ним. — Если ты вообще изначально был заражен, — я бросила на него острый взгляд. — У тебя ведь никогда не было язв на половых органах? Или чего-то еще?

Он молча помотал головой, темная волна крови залила его бледные щеки.

— Отлично. Но пенициллин, который я тебе давала, — он был из партии, которую я привезла из... в общем, из своего прошлого. Тот был стерильным, очень сильным и, конечно, эффективным. Когда я использую этот материал, — я махнула в сторону мисок с плесенью на стойке, — я никогда не знаю, достаточно ли он сильный, чтобы подействовать, и даже правильная ли это концентрация... — я потерла тыльной стороной руки под носом: мазь из желчных ягод имела всепроникающий запах. — Это не всегда работает.

У меня здесь были пациенты с инфекцией, которая не реагировала на мой раствор пенициллина — хотя в большинстве случаев я побеждала со второй попытки. Несколько раз больные выздоравливали самостоятельно, прежде чем был готов второй раствор. Один пациент умер, несмотря на применение двух различных пени­цилли­новых микстур.

Йен медленно кивнул, глядя на лицо Лиззи. Первый приступ озноба прошел, и она лежала тихо, одеяло едва двигалось над хрупкой окружностью ее груди.

— Если ты не уверена, тогда... ты же не дашь ему жениться на ней, правда?

— Я не знаю. Джейми сказал, что поговорит с мистером Вемиссом, чтобы понять, что он думает по этому вопросу.

Я поднялась и вытащила первое из предметных стекол из их розоватого раствора, стряхнула прилипшие капли и, вытерев стекло снизу, осторожно поместила его на платформу своего микроскопа.

— Что ты ищешь, тетя?

— Частицы, которые называются спирохеты. Это особенный вид микробов, являющийся причиной сифилиса.

— Ну, да, — несмотря на серьезность ситуации, я улыбнулась, услышав нотку скептицизма в его голосе. Я показывала ему микроорганизмы раньше, но, — как и Джейми, и практически все остальные, — он попросту не мог поверить, чтобы что-то такое, практически невидимое, было способно наносить вред. Единственной, кто всецело принял эту точку зрения, была Мальва Кристи, но я думаю, согласие было обусловлено только ее доверием ко мне. Если я ей что-то говорила, она верила мне, что очень освежало после нескольких лет среди шотландцев, таращившихся на меня с разной степенью недоверия.

— Как думаешь, он направился домой? Манфред?

— Я не знаю, — я говорила рассеянно, медленно двигая предметное стекло туда-сюда, изучая его. Я могла различить красные кровяные тельца, бледно-розовые диски, которые проплывали в поле моего зрения, лениво двигаясь в разбавленном водой маркере. Не было ни одной смертоносной спирали, но это не означало, что их нет, только лишь, что маркер, который я использовала, не нашел их.

Лиззи пошевелилась и застонала, и я обернулась, застав ее веки трепещущими.

— Все, девочка, — мягко сказал Йен и улыбнулся ей. — Теперь лучше?

— Лучше? — слабо переспросила она. Между тем, уголки ее рта немного приподнялись, и она выпростала руку из-под одеяла, ощупывая себя. Он взял ее руку в свою, поглаживая.

— Манфред, — сказала она, поворачивая руку туда-сюда, с полуприкрытыми глазами. — Манфред здесь?

— Эм... нет, — ответила я, обмениваясь быстрым взглядом ужаса с Йеном. Как много она слышала? — Нет, он был здесь, но он... он ушел.

— О, — казалось, потеряв интерес, она снова закрыла глаза. Йен опустил на нее взгляд, по-прежнему поглаживая ее руку. Его лицо выражало глубокую симпатию с легким оттенком размышления.

— Наверное, я должен отнести девочку в ее кровать? — спросил он тихо, как будто она могла спать в этот момент. — А потом, возможно, пойти и найти?.. — он качнул головой в сторону открытого окна, приподняв одну бровь.

— Если тебе не сложно, пожалуйста, Йен, — я заколебалась, и его глаза встретились с моими: глубокого цвета лесного ореха, с мягкой заботой и тенями от воскрешенных в памяти страданий. — С ней все будет в порядке, — сказала я, пытаясь наполнить слова ощущением уверенности.

— Да, будет, — решительно подтвердил он и склонился, чтобы поднять ее, обернув одеялом. — Насколько я могу судить.

Глава 46. В КОТОРОЙ ВСЕ СТАЛО ЕЩЕ ХУЖЕ.

МАНФРЕД МАКГИЛЛИВРЕЙ так и не вернулся. Зато вернулся Йен, с подбитым глазом, ободранными костяшками пальцев и с кратким отчетом, что Манфред заявил о твердом намерении умереть, и идет вешаться. И скатертью дорога этому блудному сукиному сыну, и пусть его гниющие кишки лопнут как у Иуды Искариота — вероломный, вонючий мерзавец. Затем он потопал по лестнице, чтобы в тишине постоять рядом с кроватью Лиззи.

Услышав это, я надеялась, что заявление Манфреда было просто решением, принятым в состоянии временного отчаяния — и ругала себя за то, что не сказала ему сразу и в самых сильных выражениях, что он может быть исцелен, даже если это было неправдой. Он ведь не решится...

Лиззи находилась в полубессознательном состоянии, истощенная горячкой и лихорадочным ознобом малярии, она была совершенно не в состоянии слышать как о самом побеге своего суженого, так и о его причине. Однако мне стоило бы деликатно расспросить ее, как только она поправится, потому что была вероятность, что она и Манфред опередили свои брачные обеты, и тогда...

— Ну, есть у этого и другая сторона, — мрачно заметил Джейми. — Близнецы Бёрдсли готовились выследить нашего сифилитика и кастрировать его, но теперь, когда они услышали о его намерении повеситься, они великодушно решили, что этого вполне достаточно.

— Слава Господу за эти маленькие радости, — сказала я, тяжело опустившись к столу. — Они ведь действительно могли это сделать, — братья Бёрдсли, особенно Джосайя, были превосходными следопытами — и слов на ветер не бросали.

— Можешь не сомневаться, — заверил меня Джейми. — Они самым серьезным образом натачивали ножи, когда я нашел их и велел не утруждать себя излишними хлопотами.

Я подавила невольную улыбку, вообразив братьев Бёрдсли, склонившихся бок о бок над точильным камнем, их тощие, смуглые лица, одинаково нахмурившиеся в предвкушении мести, но вспышка сиюминутного веселья мгновенно испарилась.

— О, Боже. Мы должны рассказать МакГилливреям.

Джейми кивнул, побледнев от этой мысли, но сразу отодвинул скамью.

— Мне лучше отправиться туда немедленно.

— Нет, пока не подкрепитесь, — миссис Баг твердо поставила перед ним тарелку с едой. — Вам же не хочется иметь дело с Ютой МакГилливрей на пустой желудок.

Джейми колебался, но, очевидно, нашел ее аргумент заслуживающим внимания, так как взял вилку, и с мрачной решимостью принялся за свиное рагу.

— Джейми...

— Да?

— Может быть, тебе стоит позволить Бёрдсли выследить Манфреда. Я имею в виду, не для того, чтобы навредить ему — но потому, что мы должны найти его. Он ведь умрет от этого, если не будет лечиться.

Он остановился, задержав полную вилку рагу на полпути ко рту, и взглянул на меня исподлобья.

— Ага, а если они найдут его, он точно умрет, — он покачал головой, и вилка добралась до своей цели. Он прожевал и проглотил рагу, очевидно, в процессе дорабатывая свой план. — Джозеф в Бетабаре, сватается. Ему нужно сообщить, и по справедливости, я должен взять его с собой к МакГилливреям. Но... — он задумался, по-видимому, представляя себе мистера Вемисса, этого самого мягкого и робкого из мужчин, и по всеобщему мнению, самого бесполезного союзника. — Нет, я сам пойду и скажу Робину. Может случиться, что он уже начал поиски парня самостоятельно — или Манфред передумал и уже побежал домой.

Эта мысль ободряла, и я проводила его в дорогу с надеждой в сердце. Но он вернулся около полуночи, молчаливый и угрюмый, и я поняла, что Манфред домой не вернулся.

— Ты рассказал им обоим? — спросила я, приподнимая одеяло, чтобы дать ему залезть внутрь рядом со мной. От него пахло лошадью и ночью, едкий и холодный запах.

— Я попросил Робина выйти со мной на улицу, и рассказал ему. У меня не хватило смелости рассказать обо всем Юте в лицо, — признался он. Он улыбнулся мне, уютно устраиваясь под одеялом. — Надеюсь, ты не думаешь, что я жалкий трус, Сассенах.

— Нет, конечно же, — заверила я его, и наклонилась затушить свечу. — Главное достоинство храбрости — благоразумие.

* * *

ГРОМОВОЙ СТУК в дверь разбудил нас прямо перед рассветом. Ролло, спавший наверху лестницы, метнулся вниз с угрожающим ревом. За ним тотчас последовал Йен, находившийся у кровати Лиззи, наблюдая за ней, пока я спала. Джейми выпрыгнул из кровати, схватил заряженный пистоль с верхней полки платяного шкафа, и поспешил присоединиться к переполоху.

Шокированная и удивленная — я спала менее часа — я села, сердце бешено колотилось. На мгновение, Ролло перестал лаять, и я услышала, как Джейми крик во входную дверь: "Кто там?".

В ответ на этот вопрос раздались повторные стуки в дверь, отдававшиеся эхом вверх по лестнице, и казалось, расшатывающие весь дом, в сопровождении повышенного женского голоса, который сделал бы честь Вагнеру в одной из его наиболее мощных арий. Юта МакГилливрей.

Я стала выбираться из постели. В это время снизу доносилось смешение голосов, возобновленный лай, поднятие дверного засова — затем еще более спутанные голоса, ставшие намного громче. Я подбежала к окну и выглянула наружу — Робин МакГилливрей стоял в дверном проеме, очевидно, только что спешившийся с одного из двух мулов.

Он выглядел заметно постаревшим, осунувшимся, словно из него вытрясли всю душу, отняли все силы и оставили вялым и дряблым. Он отвернул голову от всего гама, раздававшегося на крыльце, закрыв глаза. Солнце только что поднялось, и ясный чистый свет отобразил все черты и тени измождения и отчаянной грусти на его лице.

Казалось, он почувствовал, что я наблюдаю за ним сверху, потому как открыл глаза и поднял голову в сторону окна. Он был взлохмаченный, с красными глазами. Он увидел меня, но не отреагировал на мой неуверенный жест приветствия. Вместо этого, он отвернулся, вновь закрыл глаза и остался стоять в ожидании.

Переполох внизу переместился внутрь, и видимо, продвигался вверх по лестнице, сопровождаясь шотландскими увещеваниями и немецкими выкриками, перемежавшимися энергичным лаем Ролло, всегда готовым внести свою лепту в продолжение веселья.

Я сдернула халат с гвоздя, но едва засунула в него одну руку, как дверь в спальню широко распахнулась, и грохнулась о стену с такой силой, что отскочила и ударила ее в грудь. Нимало не смутившись, она снова распахнула дверь настежь, и двинулась на меня как многотонный грузовик, со сверкающими глазами и чепцом набекрень.

— Ты! Weibchen! Как смеешь ты, такое оскорбление, такая ложь говорить о мой сын! Я тебя убить, я повыдергивать тебе волосы, nighean na galladh!

Она набросилась на меня, и я увернулась в сторону, едва избежав ее хватки за мою руку.

— Юта! Фрау МакГилливрей! Послушайте ме...

Вторая попытка оказалась более удачной: она ухватилась за рукав моей ночной рубашки и вырвала его, стаскивая одежду с моего плеча с раздирающим треском рвущейся ткани, в то время как свободной рукой она вцепилась мне в лицо.

Я отпрянула, закричав изо всех сил, в памяти всплыл ужасный момент, когда рука ударила меня по лицу, руки потянули меня...

Я ударила ее, продолжая истошно кричать, сила страха переполнила мои конечности. Некоторые крошечные остатки разума в моем мозгу находились в полном потрясении — но были совершенно неспособны остановить эту животную панику, беспричинную ярость, гейзером выплескивающуюся из очень глубокого и неожиданного колодца.

В слепом исступлении, с дикими криками, я продолжала наносить сильные удары — даже в этот момент удивляясь зачем, зачем я все это делаю?

Чья-то рука обхватила меня за талию, и я оказалась оторванной от земли. Свежий приступ паники вспыхнул внутри, и затем я вдруг обнаружила себя в одиночестве, нетронутой. Я стояла в углу у платяного шкафа, покачиваясь как пьяная, задыхаясь. Джейми стоял передо мной, раздвинув плечи и выпрямив локти, словно щит.

Он что-то говорил, очень спокойно, но я утратила способность понимать речь. Я прижалась руками к стене и почувствовала некоторое успокоение от ее твердости.

Мое сердце все еще бешено колотилось в ушах, звук моего дыхания пугал меня, он так напоминал тот звук удушья, которое я чувствовала, когда Харли Боббл сломал мне нос. Я плотно закрыла рот, стараясь это прекратить. Задержка дыхания, казалось, сработала, позволяя только небольшим порциям воздуха проходить через ноздри теперь функционирующего носа.

Движение губ Юты привлекло мое внимание, и я уставилась на них, стараясь заново определиться в месте и во времени. Я слышала слова, но не могла еще перескочить на уровень понимания. Я дышала, позволяя словам журчать вокруг меня подобно воде — в них был гнев, разумное основание, возражение, смягчение, пронзительный вой, рычание — но без конкретного смысла.

Затем я глубоко вздохнула, вытерла лицо, удивившись, что оно влажное, и внезапно все пришло в норму. Я могла слышать и понимать.

Юта пристально смотрела на меня, с открытой злобой и отвращением на лице, но онемев от потаенного ужаса.

— Ты сумасшедшая, — сказала она, кивая головой. — Я поняла, — она была почти спокойна в этот момент. — Что ж...

Она повернулась к Джейми, одновременно закручивая в пучок растрепавшиеся седые волосы, подбирая их под огромный капор. Его ленточка порвалась, нелепо болтаясь петлей над ее глазом.

— Что ж, она безумна. Это ясно, но все же, мой сын — мой сын! — исчез. Поэтому... — Она стояла, вздымаясь, изучая меня, и качая головой, затем снова повернулась к Джейми. — Салем закрыт для вас, — коротко сказала она. — Моя семья, все, кто нас знает — не будут торговать с вами. Ни кто-либо еще, с кем я поговорю, и расскажу о том зле, что она сотворила, — ее глаза вернулись ко мне, холодные, леденяще голубые, и ее губы искривились в презрительной ухмылке, под петлей разорванной ленты. — Ты отвержена, — сказала она. — Тебя больше не существует, поняла? — она резко развернулась и вышла, заставив Йена и Ролло спешно удалиться с ее пути. Стук ее шагов эхом отдавался по лестнице — тяжеловесная, мерная поступь, словно звон погребального колокола.

Я увидела, как напряженные плечи Джейми понемногу расслабились. На нем все еще была его ночная рубашка, с влажным пятном между лопатками, а в руке пистоль.

Входная дверь внизу с шумом захлопнулась. Все застыли, пораженные внезапной тишиной.

— Ты ведь не собирался действительно подстрелить ее, правда? — спросила я, прочистив горло.

— Что? — он повернулся, уставившись на меня. Затем поймал направление моего взгляда, и посмотрел на пистоль в своей руке, словно удивляясь, что он там вообще делает. — Ох, — сказал он. — Нет, — и покачав головой, потянулся положить его обратно на верхнюю полку шкафа. — Я и забыл о нем. Хотя, Бог свидетель, я бы не отказался пришлепнуть эту одержимую старую каргу, — добавил он. — С тобой все в порядке, Сассенах?

Он наклонился взглянуть на меня, с мягкими, озабоченными глазами.

— Я в порядке. Не знаю, что это было — но уже все в порядке. Оно исчезло.

— Ага, — тихо произнес он, и опустил ресницы, чтобы скрыть глаза. Неужели он тоже такое чувствовал? Внезапно обнаружив себя в прошлом? Я знала, что это бывало с ним. Вспомнила, как однажды, проснувшись в Париже, увидела, как он двумя руками держится за открытое окно, опираясь на раму с такой силой, что его мышцы проявлялись в лунном свете.

— Все в порядке, правда, — повторила я, прикоснувшись к нему, и он ответил мне короткой, смущенной улыбкой.

— Ты должен был укусить ее, — на полном серьезе сказал Йен Ролло. — У нее задница размером с бочку табака — как ты мог не заметить?

— Наверное, побоялся отравиться — сказала я, выходя из своего угла. — Полагаешь, она говорила всерьез — хотя нет, конечно, она говорила всерьез. Но ты думаешь, она действительно может это сделать? Запретить кому-либо торговать с нами, я имею в виду.

— Она может запретить Робину, — сказал Джейми, некоторая ожесточенность вернулась в выражение его лица. — Что же касается остальных... поживем — увидим.

Йен покачал головой, нахмурившись, и осторожно потер костяшками кулака о бедро.

— Так и знал, что надо было свернуть Манфреду шею, — сказал он с искренним сожалением. — Мы бы тогда сказали фрау Юте, что он упал со скалы, и избавились бы от всех проблем.

— Манфред? — слабый голосок заставил всех повернуться, чтобы увидеть, кто говорил.

Лиззи стояла в дверях, худая и бледная, как нищий призрак, глаза большие и остекленевшие от недавней лихорадки.

— Что с Манфредом? — спросила она. Она опасно шаталась, и держалась рукой за косяк, чтобы не упасть. — Что с ним случилось?

— Подцепил сифилис и сбежал, — коротко сказал Йен, выпрямившись. — Надеюсь, ты не подарила ему свою девственность.

* * *

НА ДЕЛЕ ОКАЗАЛОСЬ, что Юта МакГилливрей не была в состоянии осуществить свою угрозу — но она смогла достаточно навредить. Трагическое исчезновение Манфреда, разрыв его помолвки с Лиззи и его причина, произвели ужасный скандал, и слухи разнеслись от Хиллсборо и Солсбери, где он время от времени подрабатывал учеником оружейника, до Салема и Хай Пойнта.

Однако, благодаря стараниям Юты, история стала намного запутанней, чем требовалось для такого рода сплетен: одни говорили, что он заразился сифилисом, другие, что я злонамеренно и ложно обвинила его в заболевании сифилисом, из-за какого-то фантастического разногласия с его родителями. Некоторые, по доброте душевной, не верили, что у Манфреда был сифилис, и говорили, что я, несомненно, ошиблась с диагнозом.

Те же, кто не сомневался в диагнозе, разделялись во взглядах на то, каким образом он подхватил эту болезнь. Часть поговаривали, что он заполучил ее от какой-нибудь проститутки, большинство же остальных считали, что его заразила несчастная Лиззи, чья репутация жестоко пострадала — пока Йен, Джейми, близнецы Бёрдсли — и даже Роджер, — не принялись с кулаками защищать ее честь. В результате чего, люди, конечно же, не перестали судачить, но помалкивали, когда кто-либо из ее защитников находился поблизости.

Все многочисленные родственники Юты в районе Ваховии, Салема, Бетабары и Вифании, разумеется, поверили ее версии произошедшего, и энергично болтали языками. Не весь Салем прекратил с нами торговлю — но многие люди воздерживались. И не единожды я переживала неприятные ощущения, приветствуя знакомых моравов, только чтобы увидеть, как они отводят взгляд в сторону с каменным безмолвием, или поворачиваются ко мне спиной. Довольно скоро я вообще перестала ходить в Салем.

Лиззи, за исключением очевидного первоначального чувства глубокого разочарования, казалось, не испытывала большого огорчения от разрыва помолвки. Озадачена, смущена и сочувствует Манфреду, сказала она, но не убита его потерей. А так как она редко выезжала за пределы Риджа, она не слышала, что о ней говорили люди. Что ее действительно огорчало, так это потеря МакГилливреев, в особенности Юты.

— Видите ли, мэм, — с тоской в голосе сказала она. — У меня никогда не было матери. Моя собственная мать умерла, рожая меня. И тогда Mutti — она попросила называть ее так, когда я дала согласие на брак с Манфредом — сказала, что теперь я ее дочь, точно так же, как Хильда, Инга и Сенга. Она тряслась надо мной, изводила и высмеивала меня, так же как делала это с ними. И было... так приятно быть частью всей этой семьи. А теперь я их потеряла.

Робин, который искренне привязался к ней, тайком с любезного содействия Ронни Синклера, прислал ей короткое, полное сожаления письмо. Но со времени исчезновения Манфреда, ни Юта, ни ее девочки не только не приходили навестить ее, но не прислали никакой весточки.

Тем не менее, именно Джозеф Вемисс наиболее заметно пострадал от случившегося. Он ничего не говорил, просто не желая усугубить положение Лиззи — но он поник, словно цветок, лишенный влаги. Кроме его боли за Лиззи, и его грусти из-за ее поруганной репутации, он также скучал по МакГилливреям, скучал по той радости и комфорту, которые испытывал, внезапно став частью большой, шумной семьи, после стольких лет одиночества.

Еще хуже было то, что Юта хоть и не могла полностью выполнить свои угрозы, но могла повлиять на своих ближайших родственников, включая пастора Берриша и его сестру, Монику, которой, как мне по секрету рассказал Джейми, навсегда запретили видеться или говорить с Джозефом.

— Пастор отослал ее к родственникам своей жены в Галифакс, — сказал он, грустно покачав головой. — Чтобы забыть.

— О, Боже.

И никаких, даже малейших следов Манфреда. Джейми наводил справки по всем своим обычным каналам, но его никто не видел, с тех пор как он сбежал из Риджа. Я думала о нем, и молилась о нем — ежедневно, представляя его, прячущегося в лесу, совсем одного, со смертельными спирохетами, размножающимися в его теле день за днем. Или хуже того, прокладывающего свой путь в Вест-Индию на каком-нибудь корабле, останавливаясь в каждом порту, чтобы утопить свое горе в объятиях ничего не подозревающих шлюх, которым он передаст свою тихую, смертоносную инфекцию, а они в свою очередь...

А иногда, кошмарный образ кучки сгнившей одежды, свисающей с ветки дерева, глубоко в лесной чаще, без скорбящих, за исключением ворон, прилетевших поклевать остатки плоти с костей. И, несмотря на все это, я не могла найти в сердце место для ненависти к Юте МакГилливрей, которая должно быть также представляла себе нечто подобное.

Единственным светлым лучиком в этом темном царстве был Том Кристи, который вопреки моим ожиданиям, позволил Мальве продолжать приходить ко мне в хирургическую. Единственное его условие заключалось в том, что если я решу и в дальнейшем вовлекать Мальву в опыты с эфиром, он должен быть предупрежден об этом заранее.

— Вот, — я сделала шаг в сторону, жестом приглашая ее взглянуть в окуляр микроскопа. — Видишь их?

Ее губы сжались в беззвучном восхищении. Мне потребовались немалые усилия, чтобы подыскать комбинацию окрашивания и отражения в солнечном свете, которая позволит увидеть спирохеты, но в конечном итоге, у меня получилось. Они были нечеткими, но их можно было рассмотреть, если знать, что искать — и, несмотря на мою полную уверенность в поставленном диагнозе, я вздохнула с облегчением, увидев их.

— О, да! Крошечные спиральки. Я их вижу! — она посмотрела на меня, моргая ресницами. — Вы серьезно хотите сказать, что эти козявки заразили Манфреда сифилисом? — она очень вежливо выражала скептицизм, но я видела это в ее глазах.

— Именно так, — мне уже не раз приходилось объяснять микробную теорию болезней различным неверующим слушателям восемнадцатого века, и в свете этого опыта, я не ожидала услышать благоприятный отзыв. Обычной реакцией был либо пустой взгляд или снисходительный смех, либо равнодушное фырканье, и я ожидала вежливый вариант такой же реакции.

К моему удивлению, Мальва, однако, мгновенно уловила идею — или, по крайней мере, сделала вид.

— Ну ладно, допустим, — она положила обе руки на стойку и еще раз посмотрела на спирохеты. — Значит, эти крошечные твари вызывают сифилис. Но каким образом они это делают? И почему те козявки, что вы мне показывали из моих зубов, не заразили меня болезнью?

Я объяснила, насколько могла, идею "хороших жучков" или "нейтральных жучков" в противовес "плохим жучкам". Это она приняла легко. Но мое объяснение клеток, и общее представление о теле, состоящем из них, заставили ее в замешательстве взглянуть на собственную ладонь, в попытке рассмотреть отдельные клетки. Тем не менее, она отбросила сомнения и вернулась к своим вопросам.

— Эти жучки вызывают все болезни? А пенициллин — почему он действует на одних жучков, и не действует на других? И как жучки переходят от одного человека к другому?

— Некоторые путешествуют по воздуху — вот почему тебе стоит уклоняться от людей, которые кашляют или чихают. Некоторые передвигаются по воде — по этой причине тебе не стоит пить из источника, который кто-либо использовал в качестве уборной. А некоторые... ну, другими путями, — я не знала, сколько ей было известно о сексе у людей — она жила на ферме, конечно же, и знала как свиньи, курицы и лошади размножались, но я не хотела просвещать ее, опасаясь, как бы ее отец не узнал об этом. Я полагала, что он скорей предпочтет ее занятие эфиром.

Естественно, она налетела на мою уклончивость.

— Другие пути? Какие могут быть другие пути?

С внутренним вздохом, я рассказала ей.

— Они делают что? — спросила она недоверчиво. — Мужчины, я имею в виду. Как животные! Почему женщина вообще позволяет мужчине делать с собой такое?

— Ну, вообще-то они и есть животные, знаешь ли, — сказала я, подавив желание рассмеяться. — И женщины тоже. Что же касается того, почему позволяют... — Я потерла нос, в поисках изящного способа это объяснить. Однако же, она опередила меня, успев сложить в голове два плюс два.

— Ради денег, — сказала она, словно пораженная громом. — Именно так делает шлюха! Она позволяет им совершать над ней подобные вещи ради денег!

— Ну, это так, но женщины, которые не шлюхи...

— Дети, ага, вы говорили, — она кивнула, но явно думала совсем о другом; ее маленький гладкий лоб сосредоточенно наморщился. — Сколько денег они просят? — спросила она. — Думаю, что затребую много денег, чтобы позволить мужчине...

— Я не знаю, — ответила я, несколько захваченная врасплох. — Разные суммы, полагаю. Это зависит.

— Зависит... О, вы хотите сказать, что если он уродлив, например, его можно заставить платить больше? Или если она уродлива... — Она бросила на меня быстрый, любопытный взгляд. — Бобби Хиггинс рассказывал мне о проститутке, с которой познакомился в Лондоне, и ее лицо было изуродовано купоросным маслом, — она взглянула на шкафчик, где под замком я держала серную кислоту, и вздрогнула, ее нежные плечи задрожали от отвращения при этой мысли.

— Да, он мне тоже о ней рассказывал. Мы называем купоросное масло каустической жидкостью — жидкостью, которая прижигает. Вот почему...

Но ее разум уже вернулся к предмету интереса.

— Только представить Манфреда МакГилливрея делающим это! — она посмотрела на меня округлившимися серыми глазами. — Да, и Бобби. Он ведь тоже, должно быть делал это, разве не так?

— Думаю, что солдаты все склоняются...

— Но Библия, — сказала она, задумчиво покосив взгляд. — Она говорит, что не следует блудить с идолами. Это означает, что мужчины совали свои пенисы в... Идолы выглядели как женщины, как думаете?

— Уверена, там совершенно не об этом речь, — поспешила сказать я. — Скорее метафора, ты знаешь. Эм... Страстно желать чего-то... Думаю, это не означало, эм...

— Страсть, — задумчиво сказала она. — Это, когда желаешь чего-то греховно плохого, верно?

— Да, пожалуй, — меня обдало жаром с ног до головы. Я нуждалась в прохладном воздухе, и быстро, или буду краснеть как помидор и пропитываться потом. Я поднялась, чтобы выйти наружу, но почувствовала, что не могу оставить ее с впечатлением, что секс имеет отношение только к деньгам и детям — впрочем, для определенных женщин так оно и было. — Есть еще одна причина для совокупления, знаешь, — сказала я, говоря через плечо по дороге к двери. — Когда любишь кого-то, ты желаешь доставить ему удовольствие. А он желает того же для тебя.

— Удовольствие? — скептически произнес высокий голос у меня за спиной. — Вы хотите сказать, что некоторым женщинам это нравится?

Глава 47. ПЧЕЛЫ И РОЗГИ.

Я ОТНЮДЬ НЕ БЫЛА СЛЕДОПЫТОМ. Но в одном из моих ульев отделился рой пчел, и я пошла искать этих разъяренных насекомых.

Новые рои обычно не улетают далеко, часто они останавливаются, надолго оставаясь в разветвлении дерева или в пустотелом бревне, где формируют жужжащий шар. Если их обнаружить до того, как их коллективный разум примет решение, где поселиться, то можно убедить их прельститься пустым ульем и захватить в плен.

Трудность состоит в том, что пчелы не оставляют следов. Поэтому я металась туда-сюда по склону горы, где-то в миле от дома, с переброшенным через плечо на веревке пустым ульем, пытаясь следовать инструкции Джейми относительно охоты — думать как пчела.

Намного выше меня были участки цветущего галакса, узколистного кипрея и других дикорастущих цветов, но также было кое-что более привлекательное — если думать как пчела — сухая коряга, торчащая из буйной растительности несколько ниже.

Улей был тяжелый, а склон крутой. Поэтому легче было идти вниз, чем вверх. Я подтянула веревку, которая начинала натирать кожу на плече, и начала пробираться вниз через заросли ядовитого сумаха и ольхолистной калины, фиксируя ноги на камнях и хватаясь за ветки, чтобы не поскользнуться.

Концентрируясь на моих ногах, я не обращала особого внимания, где нахожусь. Я прошла через просвет в кустах и увидела на некотором расстоянии внизу от меня крышу хижины. "Чья она? Должно быть, Кристи", — подумала я. Я утерлась рукавом, так как пот капал с моего подбородка: день был теплым, и я не взяла флягу. Пожалуй, нужно будет остановиться и попросить воды по дороге домой.

Я наконец добралась до коряги, но была разочарована, не найдя никаких признаков пчелиного роя. Я все еще стояла, промакивая пот с лица и прислушиваясь, в надежде услышать низкое жужжание, которое выдаст пчел. Я услышала гул и писк самых разных насекомых, и веселый гам стайки маленьких поползней на склоне неподалеку — но никаких пчел.

Я вздохнула и повернулась, чтобы обойти корягу, но вдруг остановилась, когда мои глаза уловили белый отблеск внизу.

Томас Кристи и Мальва находились на маленькой поляне позади их хижины. Я уловила блик его рубашки, когда он двинулся, но теперь он стоял, не двигаясь скрестив руки.

Его внимание, казалось, было сосредоточено на дочери, которая срезала ветки с одного из горных ясеней на краю поляны. Для чего? Мне стало интересно.

Было что-то очень необычное в этой сцене, хотя я не могла понять, что именно. Положение тела? Атмосфера напряженности между ними?

Мальва развернулась и направилась к отцу с несколькими длинными тонкими ветвями в руке. Она шла со склоненной головой, еле передвигая ноги, и когда она передала ему ветки, я внезапно поняла, что произойдет дальше.

Они были слишком далеко от меня, чтобы слышать их, но он явно сказал ей что-то, резко указав жестом в сторону пня, который они использовали для разделки мяса. Она стала на колени возле пня и задрала свои юбки, обнажив голые ягодицы.

Без колебаний, он поднял розги и изо всей силы полоснул ими по ее заднице, потом хлестнул снова в другом направлении, перекрещивая ее плоть яркими линиями, которые я могла видеть даже с такого расстояния. Он повторил это несколько раз, стегая упругими ветками снова и снова с отмеряемой неторопливостью, жестокость которой была более ужасающей, чем отсутствие проявляемых эмоций.

Мне даже не пришло в голову отвернуться. Я стояла неподвижно в зарослях кустарника, слишком остолбеневшая даже для того, чтобы смахнуть мошек, которые роились вокруг моего лица.

Кристи бросил вниз розги, развернулся на месте и ушел в дом прежде, чем я смогла опомниться. Мальва села на корточки и отряхнула свои юбки, затем поднялась и осторожно разгладила ткань сзади. У нее было красное лицо, но она не была смущенной или заплаканной.

"Она привыкла к этому", — непроизвольно подумала я. Я медлила, не зная, что делать. Прежде, чем я смогла решить, Мальва надела свой чепец, повернулась и с решительным видом пошла к лесу — она направлялась прямо ко мне.

Я нырнула за тюльпанное дерево даже прежде, чем осознала свое решение сделать это. Она не сильно пострадала, но я была уверена, что ей не понравится, если кто-то видел произошедшее.

Мальва прошла в нескольких шагах от меня, немного пыхтя на подъеме, фыркая носом и ворча всю дорогу, из чего я поняла, что она скорее сердита, чем расстроена.

Я осторожно выглянула из-за дерева, но смогла лишь мельком увидеть ее чепец, подпрыгивающий между деревьями. В том направлении не было домов, и девушка не взяла с собой корзину для сбора ягод или грибов. Вероятно, она просто хотела побыть одна, чтобы прийти в себя. Не удивительно, если так.

Я подождала, пока она наверняка не скроется из вида, затем пошла своей дорогой, медленно спускаясь со склона. Я не остановилась у дома Кристи, как бы мне ни хотелось пить, и почти потеряла интерес к заблудившимся пчелам.

* * *

Я ВСТРЕТИЛА ДЖЕЙМИ на некотором расстоянии от дома, спокойно стоящим у забора и разговаривающим с Хирамом Кромби. Я кивнула в знак приветствия, в некотором нетерпении ожидая, когда Кромби закончит говорить о своем деле, чтобы я смогла рассказать Джейми, что мне пришлось наблюдать.

К счастью, Хирам не выказывал желания задержаться; мое присутствие его нервировало.

Я сразу рассказала Джейми о том, что видела, и была раздосадована, обнаружив, что он не разделяет мою озабоченность. Если Том Кристи счел необходимым выпороть свою дочь, это было его дело.

— Но он может быть... возможно это не ограничивается розгами. Возможно, он делает... и другие вещи с ней.

Он взглянул на меня удивленно.

— Том? У тебя есть хоть какая-то причина так думать?

— Нет, — призналась я неохотно. Семья Кристи вызывала у меня чувство дискомфорта, но, похоже, только потому, что я не ладила с Томом. Я не была настолько глупа, чтобы думать, что склонность к богобоязни подразумевает, что человек не будет участвовать в злых делах — но, говоря по совести, это и не означает, что он будет. — Но, безусловно, он не должен пороть ее подобным образом — в ее возрасте?

Он взглянул на меня несколько раздраженно.

— Ты не можешь понять этого, да? — сказал он, в точности повторяя мою мысль.

— Я только что говорила тебе об этом, — ответила я с таким же взглядом. Он не отвел глаз, выдержав мой пристальный взгляд, а его собственный взгляд медленно приобретал удивленный оттенок.

-Так это будет иначе? — спросил он. — В твоем мире? Была небольшая острота в его голосе, вынужденно напомнившая мне, что мы не в моем мире — и никогда не будем. Моя рука вдруг покрылась гусиной кожей, волосы стали дыбом.

— Мужчина не бьет женщину в твоем времени? Даже для благого дела?

И что я могла на это ответить? Я не могла лгать, даже, если мне этого хотелось; он знал мое лицо слишком хорошо.

— Некоторые бьют, — призналась я. — Но там, я имела в виду, тогда — мужчина, который бьет свою жену, считается преступником. Но, — добавила я честно, — мужчина, который бьет свою жену, чаще всего использует кулаки.

На его лице отразилось изумленное отвращение.

— Какой мужчина способен на это? — спросил он недоверчиво.

— Плохой!

— Я тоже так думаю, Сассенах. И ты думаешь, что нет разницы? — спросил он. — Для тебя что, одно и то же, разбил бы я твое лицо или приложился ремнем к твоей заднице?

Мои щеки внезапно запылали. Он однажды приложился ко мне ремнем, и я этого не забыла. Я хотела убить его тогда — и не чувствовала доброжелательности по отношению к нему при этом воспоминании. В то же время, я не настолько глупа, чтобы отождествлять его действия с действиями мужей из моих современных дней, избивающих своих жен.

Он взглянул на меня, подняв одну бровь, потом понял, что именно я вспомнила. Он усмехнулся.

— О, — сказал он.

— Да уж, о, — сказала я сердито. Я почти выбросила из головы этот крайне унизительный эпизод, и мне совсем не нравилось вспоминать его снова.

Он же явно наслаждался воспоминаниями. Он смотрел на меня в той своей манере, которую я находила чрезвычайно невыносимой, довольно ухмы­ляясь.

— Боже, ты визжала, как Бин Сидхе.

Я отчетливо почувствовала пульсацию крови в висках.

— Черт возьми, у меня были на то причины!

— О, да, — сказал он, и его улыбка стала еще шире. — Имела. Помнится, это была твоя вина, — добавил он.

— Моя ви...

— Да, — сказал он уверенно.

— Ты извинился! — вскричала я, окончательно возмутившись. — Ты знаешь, что ты сделал!

— Нет, не знаю. И это была, для начала, все-таки твоя вина, — сказал он с полным отсутствием логики. — У тебя не было ничего и близко подобного на злобную порку, ты бы послушалась меня, когда это я сказал тебе стать на колени и ...

— Послушаться тебя! Ты думаешь, я бы просто безропотно сдалась и позволила тебе...

— Я никогда не видел, чтобы ты сделала что-либо покорно, Сассенах, — он взял меня за руку, чтобы помочь перейти через перелаз, но я вырвалась, пыхтя от негодования.

— Ты — отвратительный шотландец! — я бросила улей на землю у его ног, подобрала юбки и перебралась через перелаз.

— Ну, я ведь не делал этого больше, — запротестовал он позади меня. — Я же обещал, верно?

Я обернулась и свирепо взглянула на него.

— Только потому, что я пригрозила вырезать твое сердце, если ты только попробуешь!

— Ну, пусть так. Я мог бы — и ты хорошо это знаешь, Сассенах. Ведь так? — он перестал улыбаться, но в его глазах остался выразительный блеск.

Я сделала несколько глубоких вдохов, попутно пытаясь взять под контроль свое раздражение и обдумывая несколько сокрушительных ответов. Осознав, что любая попытка окажется провальной, я удостоила его короткого "Хмф!" и развернулась на месте.

Я слышала шорох его килта, когда он поднял улей, перепрыгнул через перелаз и пошел за мной, почти догоняя, всего в шаге или двух. Я не смотрела на него; мои щеки все еще горели.

Приводящим в бешенство фактом было то, что я действительно знала. Я помнила все слишком хорошо. Он использовал свой ремень так эффективно, что я не могла нормально сидеть несколько дней — и если бы он решил сделать это снова, то ничто бы его не остановило.

Мне удавалось, по большей части, игнорировать тот факт, что по закону я была его собственностью. Но факт оставался фактом — и он это знал.

— Как насчет Брианны? — спросила я. — Было бы у тебя другое отношение к этому, если бы молодой Роджер решил использовать ремень или розги на твоей дочери?

Казалось, он нашел что-то забавное в этой идее.

— Я думаю, для него это было бы сражение с дьяволом, если бы он попытался, — ответил он. — Она ведь храбрая малышка, не так ли? И, боюсь, у нее — твои представления о подобающем жене послушании. Но вместе с тем, — прибавил он, забрасывая веревку от улья через плечо, — никогда не знаешь, что происходит в браке, не так ли? Возможно, ей бы понравилось, если бы он попытался.

— Понравилось?! — я изумленно вытаращила на него глаза. — Как ты можешь думать, что какая либо женщина захотела бы...

— Да? Как насчет моей сестры?

Я остановилась как вкопанная посреди дороги, уставившись на него.

— Насчет твоей сестры? Несомненно, ты не собираешься сказать мне...

— Да. Его ухмылка вернулась, но не думаю, чтобы ему было весело.

— Йен избивает ее?

— Мне бы хотелось, чтобы ты перестала называть это так, — сказал он мягко. — Это звучит, словно Йен молотит ее кулаками или наставляет синяки. Я прилично тебя отшлепал, но не до крови, слава Богу.

Его глаза ненадолго задержались на моем лице; все уже зажило, по крайней мере, внешне; только след слева — крошечный шрам по брови — неприметный, разве что, если раздвинуть волоски и присмотреться поближе.

— И Йен бы не стал.

Я была абсолютно ошеломлена. Я жила в непосредственной близости с Йеном и Дженни Мюррей в течение нескольких месяцев и никогда не замечала ни малейшего признака несдержанности в его характере. Если уж на то пошло, невозможно было представить, что кто-либо попытался сделать такие вещи с Дженни Мюррей, которая — если это было возможным — была даже более сильной личностью, чем ее брат.

— Ну и что он сделал? И почему?

— Ну, он прикладывался к ней ремнем иногда, — сказал он, — но только, если она заставляла его.

Я глубоко вдохнула.

— Если она заставляла его? — поинтересовалась я, как можно спокойнее при таких обстоятельствах.

— Ну, ты знаешь Йена, — сказал он, пожимая плечами. — Он не из тех, кто будет делать подобные вещи, разве что Дженни раздразнит его для этого.

— Никогда не видела ничего подобного, — сказала я, окинув его тяжелым взглядом.

— Ну, она вряд ли стала бы делать это перед тобой.

— А перед тобой?

— Ну, не совсем, — признался он. — Я ведь не часто бывал в доме после Каллодена. Иногда я все же спускался навестить их и мог видеть, что она ... что-то затевала, — он потер нос и прищурился от солнца, подыскивая слова. — Она дразнила его, — проговорил он, наконец, пожав плечами. — Она цеплялась к нему по пустякам, делая маленькие язвительные замечания. Она... — его лицо немного прояснилось, как будто он нашел подходящее описание. — Она вела себя, как избалованная маленькая девчонка, которую следует выпороть.

Я сочла это описание абсолютно неправдоподобным. У Дженни Мюррей был острый язычок, и если она и сдерживалась немного относительно других, то уж ее мужу доставалось. Йен, по натуре добрый, попросту смеялся над этим. Но я просто не могла допустить, что ее поведение могло быть таким, как описал Джейми.

— Так вот, я видел это раз или два. И Йену, может, и хотелось дать ей в глаз, но он сдерживался. Но как-то однажды, я охотился на закате и подстрелил небольшого оленя, на холме, как раз за башней — знаешь это место?

Я кивнула, все еще чувствуя себя ошеломленной.

— Было достаточно близко, чтобы я смог донести тушу к дому без помощи, поэтому я донес ее до коптильни и повесил. Там никого не было — позже я узнал, что все ребятишки уехали на рынок в деревню Брох Мордха и слуги с ними. Так как я думал, что дом абсолютно пустой, я прошел на кухню в поисках куска пирога и чашки кефира, прежде чем уйти.

Думая, что дом пуст, я удивился, услышав шум в спальне наверху.

— Какого рода шум? — спросила я с большим интересом.

— Ну... вскрики, — сказал он, пожав плечами. — И хихиканье. Немного толкотни и грохот падения табурета или чего-то еще. Если бы там было что украсть, я бы подумал, что в доме воры. Но я узнал голоса Дженни и Йена, и... — он прервался, его уши порозовели от воспоминания. — Потом... дальше — больше... голоса стали громче и звук, похожий на удар ремня по заднице, и такой визг, что его и за шесть полей было слышно.

Он глубоко вздохнул, пожав плечами.

— Я немного растерялся и не мог придумать, что же мне делать.

Я кивнула в знак понимания.

— Я полагаю, это могла быть несколько неловкая ситуация. И... это продолжилось?

Он кивнул. Его уши был уже сильно красными, и лицо разрумянилось, хотя это могло быть просто от жары.

— Да, — он взглянул на меня. — Я подумал, что он намеревается причинить ей вред, я взбежал вверх по лестнице в один миг. Но...— он смахнул любознательную пчелу, тряхнув головой. — Там было — это чувствовалось — даже не знаю, как сказать. Нельзя сказать, что Дженни продолжала смеяться — нет — но я чувствовал, что она хотела. И Йен... ну, Йен смеялся. Не вслух, я имею в виду, это было ... в его голосе.

Он выдохнул и провел костяшками пальцев вдоль подбородка, стирая пот.

— Я стоял, словно примерзший, с куском пирога в руке, прислушиваясь. Я пришел в себя, только, когда мухи стали залетать в мой открытый рот, и все это время они ... они там ... ммфм, — он вжал голову в плечи, словно рубашка вдруг стала слишком тесной.

— У них там было примирение? — спросила я очень сухо.

— Я полагаю, да, — ответил он довольно решительно. — Я ушел. Шел всю дорогу до Фойна, и остановился на ночь у бабули МакНаб, — Фойн был крошечной деревушкой, приблизительно в пятнадцати милях от Лалиброха.

— Почему? — спросила я.

— Ну, я должен был, рассуждая логически, — сказал он. — Я не мог просто проигнорировать это, в конце концов. Нужно было либо прогуляться и все обдумать, либо дать себе удовлетвориться, но у меня это не очень получалось — это моя родная сестра, все-таки.

— Ты хочешь сказать, что не можешь одновременно думать и заниматься сексом? — спросила я, смеясь.

— Конечно, нет, — сказал он, тем самым подтверждая мое давнее личное мнение — и посмотрел на меня, как на сумасшедшую. — А ты можешь?

— Я могу, да.

Он поднял одну бровь, явно сомневаясь.

— Ну, я не говорю, что я делаю так всегда, — призналась я, — но вполне могу. Женщины привыкли делать больше чем одну вещь за один раз — они должны, потому что у них есть дети. Впрочем, давай вернемся к Дженни и Йену. Почему же ты...

— Ну, я бродил и думал об этом, — признался Джейми. — Если честно, я не мог перестать думать об этом. Бабуля МакНаб не могла не заметить мою задумчивость и донимала меня за ужином до тех пор, пока ... а... ну, пока я не рассказал ей обо всем.

— Да? И что она сказала? — спросила я, как завороженная. Я знала бабулю МакНаб, она была бодрой старушкой, с весьма прямолинейной манерой общения и большим опытом по части человеческих слабостей.

— Она фыркала, как трещат колючки в огне под котлом, — уголок его рта приподнялся. — Я думал, она упадет в огонь от смеха.

Оправившись в какой-то мере, пожилая леди вытерла глаза и стала разъяснять ему, обращаясь ласково, словно к дурачку.

— Она сказала, что это было из-за ноги Йена — Джейми взглянул на меня, чтобы убедиться, понимаю ли я. — Она сказала, что это не имеет значения для Дженни, но имеет для него. И еще она сказала, — добавил он, краснея еще больше, — что мужчины знать не знают, что женщины думают о постели, но всегда думают, что знают, и это причиняет много неприятностей.

— Я знала, что мне нравится бабуля МакНаб, — пробормотала я. — Что еще?

— Ну, она сказала, что это было самым подходящим, что Дженни могла сделать, чтобы было ясно и Йену, и также, возможно, и ей самой — что она все еще считает его мужчиной, с ногой или без.

— Что? Почему?

— Потому, Сассенах, — сказал он как-то сухо, — что когда ты — мужчина, то значительная часть того, что ты должен делать — очертить линии и бороться с каждым, кто выходит за них. Твои враги, арендаторы, твои дети и — твоя жена. Ты не можешь каждый раз бить их или прикладываться ремнем, но, по крайней мере, когда тебе приходится это делать, каждому должно быть ясно, кто главный.

— Но это совершенно... — я начала говорить, но оборвала фразу, насупив брови, обдумывая сказанное.

— И, если ты мужчина, ты — главный. Это означает, что ты соблюдаешь порядок, нравится это тебе или нет. Это так, — сказал он, потом прикоснулся к моему локтю, кивнув в сторону леса. — Я хочу пить. Давай ненадолго остановимся?

Я последовала за ним вверх по узкой тропе через лес к тому, что мы называли — Зеленый родник — пузырящийся водный поток над бледным змеиным камнем, лежащим в прохладной затененной чаше, окруженной мхом. Мы стали на колени, ополоснули лица, напились, вздохнув с огромным облегчением. Джейми плеснул себе пригоршню воды под рубашку и в блаженстве закрыл глаза. Я улыбнулась, глядя на него, сняла свой пропитанный потом платок, окунула его в родник и обтерла ним шею и руки.

Прогулка к роднику положила конец разговору, но я не была уверена, не продолжится ли он. Вместо этого, я попросту безмятежно сидела в тени, обхватив руками колени, лениво перебирая пальцами мох.

Джейми тоже, судя по всему, не ощущал необходимости в произнесении речей в этот момент. Он лежал, удобно прислонившись спиной к камню, влажная ткань рубашки прилипла к его груди, и мы просто сидели, слушая лес.

Я не знала, что сказать, но это не имело значения, я перестала думать о разговоре. Странным образом, я подумала, что поняла, что имела в виду бабуля МакНаб — хотя не была вполне уверена, что согласна с ней.

Я больше думала о том, что сказал Джейми, кажется, о мужской ответственности. Было ли это правдой? Пожалуй, да, хотя я никогда раньше не думала об этом с такой точки зрения. Было правдой, что он был нашим бастионом — не только для меня, но и для семьи, и также для арендаторов. Как ему в действительности это удавалось? "Очертить линии и бороться с каждым, кто выходит за них"? Думаю, это было именно так.

Были линии между ним и мной, безусловно; я могла провести по ним на мху. Те, о которых не говорят, но "наталкиваются" на линии друг друга — часто, и с разными результатами. Я имела свою собственную защиту — средства для давления. Но он только однажды бил меня за пересечение его линий и это было на раннем этапе. Думал ли он, что это был необходимое сражение? Полагаю, да; именно об этом он и говорил мне.

Но он следовал своему ходу мыслей, который мог двигаться совсем другим путем.

— Это очень странно, — сказал он глубокомысленно. — Лаогера доводила меня с завидной регулярностью, но мне ни разу не пришло в голову выпороть ее.

— Ну, это очень беспечно с твоей стороны, — сказала я, потягиваясь. Мне не нравилось слышать от него упоминание о Лаогере, не важно, в каком контексте.

— О, да, — он снова стал серьезным, не обратив внимания на мой сарказм. — Я думаю, это было от того, что она не волновала меня настолько, чтобы думать об этом, не то, чтобы сделать.

— Ты не достаточно заботился о ней, чтобы побить ее? Вот ей не повезло!

Он уловил тон задетого самолюбия в моем голосе; его взгляд заострился и сосредоточился на моем лице.

— Не навредить ей, — сказал он. Какая-то новая мысль посетила его, я видела, как она пробежала по его лицу.

Он слабо улыбнулся, встал и подошел ко мне. Он потянул меня и поставил на ноги, потом взял за запястье, осторожно поднял его над моей головой, потом прижал к стволу сосны, под которой я сидела, так что мне пришлось отклониться назад, растянувшись по стволу.

— Не навредить ей, — сказал он снова, говоря мягче. — Обладать ею. Я не хотел владеть ею. Тобой, mo nighean donn — тобой я хотел обладать.

— Обладать мной? — спросила я. — И что именно ты под этим подразумеваешь?

— То, что сказал. — Слабый отблеск веселья был в его глазах, но голос был серьезен. — Ты моя, Сассенах. И я бы сделал все, что угодно, чтобы это было ясно.

— О, неужели? В том числе и регулярную порку для меня?

— Нет, я бы не стал делать этого, — уголок его рта слегка приподнялся и давление его хватки на мое захваченное запястье усилилось. Его глаза в дюйме от моих были бездонно голубыми. — Мне не нужно делать этого — потому, что я это могу, Сассенах — и ты это хорошо знаешь.

Я чисто рефлекторно дернулась. Я ясно вспомнила ночь в Дунсбери — ощущение борьбы с ним, всеми моими силами, — все равно бесполезной. Ужасающее ощущение быть прижатой к кровати, уязвимой, незащищенной, осознающей, что он может сделать со мной все, что угодно — и сделает.

Я яростно извивалась, пытаясь избавиться от тисков памяти, таких же, как его хватка на моем теле. Не очень получилось, но я смогла вывернуть запястье так, что стало возможным впиться ногтями в его руку.

Он не вздрогнул и не отвел взгляд. Его вторая рука прикасалась ко мне легко — не больше, чем легкое касание мочки уха, но этого было достаточно. Он мог прикасаться ко мне где угодно — и как угодно.

Несомненно, женщины способны разумно мыслить и испытывать сексуальное возбуждение одновременно, потому что я ощущала именно это.

Мой мозг был вовлечен в возмущенные опровержения половины всего, что он говорил в течение последних нескольких минут.

В то же время, на другом конце моего спинного мозга, было безобразное возбуждение от мысли о физическом обладании — это было чертовски безумной, слабовольной, страстной идеей, заставляющей мои бедра выгибаться, касаясь его.

Он все еще игнорировал мои впившиеся ногти. Другой рукой он взял мою свободную руку прежде, чем я смогла сделать что-либо; он окутал мои пальцы своими и держал их в плену, внизу возле меня.

— Если ты попросишь меня освободить тебя, Сассенах, — сказал он шепотом, — ты думаешь, я сделаю это?

Я глубоко вдохнула; достаточно глубоко, чтобы мои груди коснулись его груди, он стоял очень близко, и понимание этого захлестывало меня. Я все еще стояла, дыша, глядя в его глаза, и чувствуя, как мое возбуждение медленно расплывается, превращаясь в чувство убежденности, тяжелое и теплое, в глубине живота.

Я подумала, что мое тело качнется в ответ к нему — так и было. Но его движения бессознательно совпадали с моими. Я видела ритм его пульса на шее, стук его сердца отдавался в моем запястье и колебания его тела сопровождали мои, едва касаясь, двигаясь едва ли больше, чем листья наверху под дуновением легкого ветра.

— Я не попрошу, — ответила я шепотом. — Я скажу тебе. И ты сделаешь. Ты сделаешь, как я скажу.

— Неужели? — его давление на мое запястье стало еще крепче, и его лицо так приблизилось к моему, что я скорее почувствовала его улыбку, чем увидела ее.

— Да, — сказала я. Я перестала вырывать мое плененное запястье; вместо этого я вытащила мою вторую руку — он не шевельнулся, чтобы остановить меня — и большим пальцем провела от мочки его уха вниз по шее. Он издал короткий, резкий вздох и небольшая дрожь прошла по нему, пробуждаясь от моего прикосновения. — Да, ты сделаешь, — сказала я снова очень мягко. — Потому, что я тоже обладаю тобой,... мужчина. Разве нет?

Его рука внезапно отпустила мое запястье, и скользнула вверх. Длинные пальцы переплелись с моими. Его ладонь, большая, теплая и тяжелая легла на мою.

— О, да, — сказал он просто и мягко. — Обладаешь, — он опустил свою голову еще на полдюйма и его губы коснулись моих, шепча, так, что я могла чувствовать слова так же, как и слышать. — И я действительно очень хорошо это знаю, mo nighean donn.

Глава 48. ДРЕВЕСНЫЕ УШКИ.

НЕ СМОТРЯ НА ТО, что он не разделял ее беспокойства, Джейми пообещал жене разобраться в ситуации, и через несколько дней подвернулся подходящий случай поговорить с Мальвой Кристи.

Когда он возвращался от дома Кенни Линдсея, ему повстречалась змея, свернувшаяся клубком в пыли на пути перед ним. Она была довольно большая, ярко полосатая — это не была одна из ядовитых гадюк, но он ничего не мог поделать, змеи заставляли его превращаться в размазню. У него не было желания поднимать ее руками и переступать через нее тоже не хотелось. Змея могла и не быть расположенной, чтобы броситься ему под килт, и все же — она могла. Змея же упорно оставалась на месте, свернувшись среди листьев, не двигаясь с места в ответ на его "Шу!" или топанье ногой.

Он отошел на шаг в сторону, нашел ольху, срезал с нее хорошую палку, которой уверенно препроводил маленькое чудовище с дороги в сторону леса. Оскорбленная змея развернулась и на большой скорости уползла в кусты калины, и в следующую минуту громкий крик раздался по другую сторону куста.

Метнувшись туда, он обнаружил Мальву Кристи, которая в спешке пыталась раздавить взбудораженную змею большой корзиной.

— Все в порядке, девочка, пусть она уходит, — он схватил ее за руку, от чего часть грибов выпало из корзины, и змея убралась с негодованием в поисках более укромного уголка.

Он нагнулся и начал собирать грибы, пока она ахала и обмахивалась подолом фартука.

— О, благодарю вас, сэр, — сказала она, тяжело дыша. — Я в ужасе от змей.

— Ну, ничего страшного, всего лишь маленькая королевская змея, — сказал он с нарочитой беспечностью. — Мне говорили, она большой истребитель крыс.

— Может и так, но у них злой укус, — девушка вздрогнула.

— Тебя ведь не кусали? — он встал и бросил последнюю горсть грибов в корзинку, она сделала реверанс в знак признательности.

— Нет, сэр. Она расправила чепчик. — Но мистера Кромби — да. Галли Дорнан принес одну из них в коробке на прошлую встречу в воскресенье, просто из шалости, он ведь знал, что текстом для проповеди будет: "Они возьмут ядовитых змей и они не причинят им вреда". Я думаю, он хотел выпустить ее в разгар молитвы, — она усмехнулась, рассказывая и словно переживая событие заново. — Но мистер Кромби увидел его с коробкой, забрал ее у него, не зная, что в ней. А Галли все время тряс коробку, чтобы змея бодрствовала, и когда мистер Кромби открыл коробку, змея выпрыгнула, как чертик из коробки, и укусила мистера Кромби за губу.

Джейми не мог не улыбнуться в свою очередь.

— Вот как? Я не слышал об этом.

— Ну, мистер Кромби был в ярости, — сказала она, пытаясь проявить тактичность. — Я предполагаю, никто не хотел, чтобы эта история получила огласку, сэр, из страха, что он придет в бешенство.

— Понятно, — сказал Джейми сухо. — И, я полагаю, из-за этого он не захотел прийти, чтобы моя жена осмотрела рану.

— О, он бы ни за что не пошел на это, сэр, — согласилась девушка. — Даже если бы он отрезал свой нос по ошибке.

— Не согласился бы?

Она подняла корзину, застенчиво глядя на него.

— Ну... нет. Некоторые говорят, что ваша жена — ведьма, вы знали об этом?

Он почувствовал неприятное напряжение в животе, хотя услышанное не было для него сюрпризом.

— Она — чужестранка, — ответил он спокойно. — Народ всегда говорит такие вещи о чужаке, особенно о женщине, — он искоса взглянул на собеседницу, но ее глаза были устремлены вниз к корзине. — А ты тоже так думаешь?

— Нет, сэр! Никоим образом!

Она говорила с такой убежденностью, что он улыбнулся, несмотря на серьезность своего поручения.

— Предполагаю, ты бы заметила, раз уж так много времени проводишь в ее хирургическом кабинете.

— О, я бы ничего не желала больше, чем быть похожей на нее, сэр! — заверила девушка, обхватив ручку корзины с благоговейным восторгом. — Она такая добрая и красивая, и так много знает! Я хочу узнать все, чему она сможет научить меня, сэр.

— Хорошо. Она часто говорит о том, как здорово иметь такого ученика как ты, девочка. Ты ей очень помогаешь, — он прочистил горло, задаваясь вопросом, как лучше свернуть с этого задушевного разговора на грубый вопрос, не причиняет ли ей вреда отец. — А... что думает твой отец по поводу того, что ты проводишь много времени с моей женой?

Ее лицо помрачнело от этих слов, длинные черные ресницы опустились вниз, скрыв серые глаза.

— О... Ну... Он... он не говорит мне, что я не должна ходить.

Джейми издал неопределенный звук и пропустил ее вперед себя по дороге, решив пока не расспрашивать больше, чтобы позволить восстановить душевное равновесие.

— Как ты думаешь, что будет делать твой отец, — спросил он, непринужденно махая палкой, пробираясь через участок дикого льна, — когда однажды ты выйдешь замуж и покинешь его дом? Есть ли женщина, которая могла бы присматривать за ним? Он нуждается в ком-то, я полагаю.

Ее губы сжались от этого вопроса и щеки слегка порозовели.

— Я не собираюсь выходить замуж в ближайшее время, сэр. Мы достаточно хорошо справимся сами.

Ее ответ был весьма коротким, это заставило его продолжить.

— Нет? Безусловно, у тебя есть поклонники, девочка — парни массово падают в обморок возле тебя, я видел.

Румянец на ее щеках стал ярче.

— Пожалуйста, сэр, не говорите такие вещи моему отцу!

Он словно услышал маленький тревожный звоночек — но она всего лишь могла иметь в виду, что Том Кристи был строгим отцом, проявлявшим бдительность относительно добродетели своей дочери. Он, конечно, был бы поражен до глубины души, если бы выяснилось, что Кристи — мягкий, снисходительный человек, или как-то уклоняется от своих обязанностей.

— Не буду, — сказал он мягко. — Я пошутил, девочка. А что, отец бы рассвирепел?

Она взглянула на него прямо.

— Думаю, вы его знаете, сэр.

Он рассмеялся в ответ, и после недолгих колебаний она присоединилась к нему, с негромким хихиканьем, похожим на звук маленьких птичек в кронах деревьев над ними.

— Я знаю, — сказал он, успокоившись. — Он хороший человек, Том, но немного суровый.

Он наблюдал за ее реакцией на эти слова. Ее лицо все еще оставалось румяным, но на губах был крошечный остаток улыбки. Это было хорошо.

— И что, — продолжил он непринужденно, — достаточно у вас там древесных грибов? — он кивнул в сторону корзины. — Я видел много древесных ушек вчера, возле Зеленого Родника.

— Да? Она посмотрела на него заинтересованно. — Где?

— Я иду в том направлении, — сказал он. — Пойдем, если хочешь, я покажу тебе.

Они продолжили путь вдоль Риджа, разговаривая о разных вещах. Он вел ее, собираясь продолжить тему об ее отце, заметив, что она не позволяет себе никаких оговорок о нем — только взвешенное уважение к его слабостям и нраву.

— Твой брат, — произнес он глубокомысленно, — он доволен жизнью, как ты думаешь? Или он хотел бы уехать, может быть спуститься к побережью? Я знаю, он не чувствует себя фермером, ведь так?

Она слегка фыркнула и покачала головой.

— Нет, сэр, не чувствует.

— Что он будет делать? Я имею в виду, он вырос на плантации, не так ли?

— О, нет, сэр, — она удивленно взглянула на него. — Он вырос в Эдинбурге. Мы оба.

Он был слегка захвачен врасплох. Действительно, оба они, и она, и Аллан, говорили, как образованные люди, но он думал, что это только потому, что Кристи был учителем, требовательным к подобным вещам.

— Как же так, детка? Том говорил, что женился здесь, в колониях.

— О, так и есть, сэр, — поспешно заверила девушка. — Но его жена не была служанкой по контракту, она вернулась в Шотландию.

— Понятно, — сказал он мягко, глядя, как ее лицо все больше розовеет, а губы сжимаются. Том рассказывал, что его жена умерла — ну, возможно, это случилось в Шотландии, после того, как она ушла от него. Для такого гордого человека, как Кристи, едва ли стоило удивляться, что он не признался в дезертирстве жены. Но...

— Правда ли, сэр, что ваш дедушка был Лордом Ловатом? И все называли его Старым Лисом?

— Да, — сказал он, улыбнувшись. — Я происхожу из длинной династии предателей, воров и бастардов, знаешь?

Она рассмеялась и очень мило настояла, чтобы он рассказал ей больше о его грязной семейной истории — несомненно, для того, чтобы избежать расспросов, касающихся нее.

Одно "но" засело в его голове и оно усиливалось пока тони говорили, пробираясь через темный, душистый лес.

Это "но". Том Кристи был арестован через два или три дня после битвы при Каллодене и провел следующие десять лет в тюрьме, прежде чем переехать в Америку. Джейми не знал, сколько точно лет Мальве, но думал, что ей могло быть восемнадцать или около того — даже, если она часто выглядела старше из-за своей взрослой манеры поведения.

Она, должно быть, была зачата вскоре после того, как Кристи прибыл в колонии. Нет ничего удивительного, если мужчина воспользовался первым же шансом, чтобы жениться, после того, как пробыл без женщины так долго. А потом жена решила, что это для нее невыгодная сделка и ушла. Кристи говорил Роджеру Маку, что его жена умерла от гриппа — ну, у мужчины есть его гордость, и, Бог знает, у Тома Кристи ее было больше чем у большинства других.

Но Алан Кристи... откуда он взялся? Молодому человеку было лет двадцать с чем-то, возможно, он был зачат перед Каллоденом. Но если так — кто была его мать?

— Ты и твой брат, — сказал он вдруг, улучив паузу в разговоре. — У вас одна и та же мать?

— Да, сэр, — сказала она испуганно.

— А, — сказал он, закрывая тему. Ну, может быть, Кристи был женат до Каллодена. И потом женщина, кто бы она ни была, нашла его в колониях. Это подтверждало высокую степень решительности и преданности и добавило больше интереса в отношении Кристи. Но преданность не смогла устоять перед трудностями в колониях — или она нашла Тома слишком изменив­шимся со временем, преданность утонула в разочаровании, и она покинула его снова.

Он мог представить это, легко — и почувствовал неожиданную симпатию к Тому Кристи. Он слишком хорошо помнил все свои чувства, когда Клэр вернулась и нашла его. Невероятную радость от ее присутствия — и проникающий до костей страх, что она не сможет распознать человека, которого знала, в человеке, который находился перед ней.

Самое худшее, если бы она открыла что-то, что заставило бы ее покинуть его — он хорошо знал Клэр и все еще не был уверен, что она бы осталась, если бы он сразу рассказал ей о своем браке с Лаогерой. Если на то пошло, если бы Лаогера не выстрелила в него и чуть не убила, Клэр бы сбежала, и он потерял бы ее навсегда. Мысль об этом была черной ямой, зияющей у его ног.

"Конечно, если бы она ушла тогда, я бы умер, — размышлял он. — И никогда бы не приехал в это место, не получил бы эту землю, не увидел бы дочь, не держал бы внука на руках. Если подумать, быть почти убитым — не такое уж несчастье — до тех пор, пока ты действительно не умер от этого".

— Ваша рука доставляет вам неприятности, сэр? Она резко выдернула его из мыслей, и он понял, что стоит как дурак, одной рукой сжимая предплечье, через которое прошла пуля из пистоля Лаогеры, а Мальва в беспокойстве бросает на него косые взгляды.

— А, нет, — сказал он торопливо, роняя руку. — Москит укусил. Что-то они рано. Скажи мне, — он нащупал нейтральную тему для разговора, — тебе нравится здесь, в горах?

Это был довольно глупый вопрос, но она, казалось, серьезно его обдумывала.

— Здесь бывает одиноко, — сказала она, глядя в чащу леса, где падающие лучи, дробились на листьях и иголках, кустарниках и скалах, наполняя пространство брызгами зеленого света. — Но это... — она подыскивала слово. — Прелестно, — сказала она ему с легкой улыбкой, признавая несовершенство этого определения.

Они вышли к небольшой поляне, где вода била ключом над уступом того, что его дочь называла "змеиным камнем"; камень, из-за нежно-зеленого цвета которого, родник и получил свое название; так же, как и из-за толстого слоя яркого мха, растущего вокруг.

Он жестом предложил ей напиться первой. Она напилась, складывая руки чашечкой и поднося к лицу, и закрыла глаза, в блаженстве от вкуса свежей холодной воды. Она глотнула, снова сложила руки и напилась еще раз, почти жадно. Он подумал, что она была прелестна, и это слово больше подходило маленькой девочке, с изящным подбородком и мочками нежных розовых ушей, выглядывающих из-под чепчика, чем духу гор. Ее мать, должно быть, была красивой, подумал он — и было удачей для девочки, что она почти не переняла мрачную внешность своего отца, за исключением этих серых глаз.

Она развернулась, глубоко дыша, и поспешила отойти в сторону, кивком показывая ему, что теперь его очередь. День был не жарким, но подъем к роднику был крутым, и холодная вода была приятна.

— Я никогда не видела Хайленд, — сказала Мальва, промокая кончиком платка мокрое лицо. — Некоторые говорят, что это место похоже на него. Вы тоже так думаете, сэр?

Он отряхнул воду с пальцев и утерся тыльной стороной ладони.

— Немного похоже. Местами. Лес в Грейт Глене и здесь — очень похож, — он указал подбородком на деревья, окружающие их, шелестящие и пахнущие смолой. — Но здесь нет таких папоротников. И торфа, конечно, и вереска — в этом самая большая разница.

— Я слышала истории о мужчинах, прячущихся в вереске. Вы когда-либо делали так, сэр? — у нее появились небольшие ямочки на щеках. Он не знал, намеревалась ли она поддразнить его или просто поддерживала разговор.

— Время от времени, — сказал он и улыбнулся ей, поднимаясь и отряхивая сосновые иголки со своего килта. — Ты о выслеживании оленя, да? Сюда, я обещал показать тебе древесные ушки.

Грибы росли в утолщении у подножия дуба, не более чем в десяти шагах от родника. Некоторые уже начали темнеть и скручиваться; земля поблизости была усеяна спорами, темно-коричневым порошком покрывая скрытый блеск прошлогодней сухой листвы. Свежие грибы были все еще яркими, насыщенно оранжевыми и мясистыми.

Он оставил ее там, пожелав всего хорошего, и вернулся вниз на узкую тропу, задаваясь вопросом о женщине, которая любила и бросила Тома Кристи.

Глава 49. ЗЛОБА СЕВЕРНОГО ВЕТРА.

Июль 1774.

БРИАННА ВОГНАЛА ОСТРЫЙ конец лопаты в илистый берег и вытащила кусок глины цвета шоколадной помадки. "Могла бы не вспоминать о еде", — подумала она, отбрасывая его в сторону и попутно бурча. Брианна одернула свое влажное платье и вытерла рукой лоб. Она не ела с утра, а уже было почти время вечернего чаепития. Но она и не думала останавливаться до ужина. Роджер был в горах, помогая Эми МакКаллум перестроить трубу дымохода, а мальчишки пошли наверх к Большому Дому, чтобы съесть хлеба с маслом и медом, миссис Баг обычно их баловала. Она подождет с едой; здесь было еще очень много работы.

— Тебе помочь, детка?

Она прищурилась и приставила руку козырьком, заслонившись от солнца. Ее отец стоял на берегу над ней, и, казалось, наблюдал за ее усилиями с удовольствием.

— Выглядит так, будто мне нужна помощь? — спросила она раздраженно, махнув тыльной стороной полосатой от грязи ладони по подбородку.

— Пожалуй, да.

Он был на рыбалке; босой и мокрый до средины бедра. Положив удочку возле дерева, он повесил рыбацкую корзину со своего плеча, плетеный тростник скрипнул под весом улова. Потом, ухватившись за молодое деревцо для равновесия, стал спускаться по скользкому берегу, босыми ногами шлепая по грязи.

— Подожди, сними свою рубашку! — она поняла свою ошибку мгновением позже. По его лицу мелькнуло испуганное выражение, всего лишь на один момент, и потом исчезло.

— Я имела в виду... грязь... — сказала она, осознавая, что было уже поздно, — трудно будет отстирать.

— О, да, конечно, — без колебаний он стащил рубашку через голову и повернулся к ней спиной, присматривая подходящую ветку, чтобы повесить рубашку.

Его шрамы были не очень шокирующими. Она уже видела их мельком раньше, много раз представляла их, и реальность оказалась гораздо менее красочной. Шрамы были старые, как блеклые посеребренные паутинки, слегка двигающиеся над очертаниями его ребер, когда он тянулся вверх. Он держался свободно. Только напряжение его плеч свидетельствовало об обратном.

Ее рука непроизвольно сжалась, словно чувствуя невидимый карандаш, ощущая штрих линии, которую нужно запечатлеть, и крохотное чувство неловкости, нестройную ноту, что притягивает наблюдателя ближе, еще ближе, вызывая трепет, словно это сцена из пасторальной молитвы.

"Не открывай наготы отца своего", — подумала она, вытянула руку во всю длину и крепко прижала ее к бедру. Но он был повернут спиной, и продолжал спускаться, глядя на спутанный тростник и торчащие камни под ногами.

Он съехал последние два шага и приземлился рядом со всплеском, махая руками в попытке удержать баланс. Она рассмеялась, на что отец и рассчитывал, и он улыбнулся. Всего один миг дочь думала, что стоит поговорить об этом, извиниться — но он не встретился с ней глазами.

— Так, переместить его или обойти? — его внимание сосредоточилось на валуне, вкопанном в берег, он оперся на него всем весом и толкнул для пробы.

— Можем мы его сдвинуть, как думаешь? — она перешла выше к нему, подобрала подол платья, протянула его между ногами и закрепила ремнем. — Если обходить вокруг, то придется выкопать еще дополнительно десять футов канавы.

— Так много? — он посмотрел на нее удивленно.

— Да. Я хочу пройти наперерез тут, чтобы сократить до того изгиба — тогда я смогу установить небольшое водяное колесо здесь и получить хороший водопад, — она оперлась на него, показывая вниз по течению. — Следующее подходящее место будет там, внизу, видишь, где берега поднимаются? Но это лучше.

— Ты права. Подожди немного.

Джейми прошел обратно к берегу, вскарабкался и скрылся в лесу, откуда вскоре вернулся с несколькими крепкими молодыми отростками дуба, все еще играющими оставшимися гладкими листьями.

— Нам не нужно вынимать его из русла? — спросил он. — Только переместить на несколько шагов, чтобы ты смогла срезать через берег выше?

— Именно так.

Ручейки пота задерживались на ее густых бровях и, щекоча, сбегали сбоку по лицу. Она копала добрый час; ее руки болели от перебрасывания полных лопат грязи, а ладони покрылись волдырями. С чувством глубокой благодарности, она передала лопату и отступила в ручей, нагнувшись, чтобы плеснуть холодной воды на поцарапанные руки и покрасневшее лицо.

— Тяжелая работа, — заметил отец, немного кряхтя, энергично заканчивая подкоп валуна. — Ты не могла попросить Роджера сделать это?

— Он занят, — сказала дочь. В ее тоне чувствовалась слабость, и она не была расположена скрывать ее.

Ее отец бросил на нее острый взгляд, но ничего не сказал, потому, что был занят попытками должным образом установить дубовые шесты. Джемми и Герман, которых всегда тянуло к деду, как железные опилки к магниту, появились как по волшебству, громко выражая желание помочь.

Она уже просила их помочь, и они помогали — несколько минут, прежде чем отвлеклись на мелькнувшего выше, между деревьев, дикобраза. Конечно во главе с Джейми, они набросились на задание, восторженно вычерпывая грязь от берега плоскими кусками дерева, попутно хихикая, толкаясь и мешая друг другу, набирая полные руки грязи и замазывая сзади друг другу бриджи.

Джейми есть Джейми, он игнорировал неприятности, попросту направлял старания внуков, а под конец приказал им выйти из ручья, чтобы их не придавило.

— Ну, что, детка, — сказал он, повернувшись к ней. — Хватай здесь.

Валун освободился от держащей его глины и теперь высовывался из берега, дубовые шесты, просунутые в грязи внизу, торчали по обе стороны, и еще один позади.

Она схватила один, который он указал, он взял другие два.

— На счет три... раз,... два... взяли!

Джемми и Герман, усевшись выше, звонко распевали: "Раз,... два.... Взяли!", — как маленький греческий хор. У нее в большом пальце руки была заноза, дерево раздражало, так как пропиталась водой, делая складки на ее коже, но она вдруг почувствовала, что улыбается.

— Раз.... Два... Взя...

С неожиданным смещением, водоворотом грязи и каскадом из рыхлой земли, валун сорвался с берега и упал в поток со всплеском, обрызгавшим обоих по грудь и заставившим мальчишек визжать от удовольствия.

Джейми улыбался во весь рот, так же, как и она, несмотря на влажное платье и грязных детей. Валун теперь лежал возле противоположного берега ручья и — как она и рассчитывала — отведенное течение уже начало разъедать новые полости в ближайшем береге, сильные водовороты разъедали мелкозернистую глину потоками и спиралями.

— Видишь это? — кивнула она отцу, слегка коснувшись своим забрызганным грязью лицом платья на плече. — Я не знаю, как далеко пойдет эрозия, но если я буду направлять ее в течение одного или двух дней, то почти ничего и не надо будет копать.

— Ты знала, что произойдет? — отец посмотрел на ее сияющее лицо и улыбнулся. — Твоя красота бледнеет по сравнению с тем, какая ты умная!

Легкое опьянение от признания ее достижений немного ослабило ее раздражение отсутствием Роджера. А наличие бутылки сидра у Джейми в корзине, охлаждающейся среди пойманной форели, сделало гораздо больше. Они сидели по-дружески на берегу, передавая бутылку туда-сюда и любуясь созданным вихревым бассейном в действии.

— Похоже, хорошая глина, — заметила она, наклоняясь, чтобы зачерпнуть немного влажной глины из разваливающегося берега. Она размяла ее, давая сероватой воде сбежать вниз по руке, и разжала пальцы, чтобы показать ему, насколько она сохранила форму, запечатлев четкие отпечатки ее пальцев.

— Хорошая для твоей печи? — спросил он, послушно всматриваясь.

— Стоит попробовать.

Пока что она сделала несколько не очень успешных попыток с печью, производя череду уродливых тарелок и чашек, большинство из которых либо разрывались в печи, либо разваливались, сразу после того, как их вынули. Один или два выживших экземпляра, деформированных и подгоревших по краям, с сомнением использовались по назначению, но это была весьма малая награда за усилия по растопке печи и присмотре за ней целыми днями.

Что ей было нужно, так это совет от кого-то, кто разбирался в печах и изготовлении керамики. Но в связи с натянутыми отношениями, существующими сейчас между Салемом и Риджем, она не могла обратиться туда. Неловкости и так уже хватило во время ее общения о керамических процессах с Братом Мардохеем — женщина-папистка, разговаривающая с мужчиной, за которым она не была замужем — это был бы скандал! !

— Проклятый маленький Манфред, — рассердился отец, услышав ее жалобы. Он уже слышал об этом раньше, но не придавал значения. Он колебался. — Поможет ли, если я пойду и поговорю с ними? Некоторые из их Братства все еще говорят со мной и, возможно, они дадут мне поговорить с Мардохеем. Если ты скажешь мне, что тебе нужно узнать... Ты могла бы написать это.

— О, папочка, я тебя люблю! — в благодарности она наклонилась поцеловать его, и он рассмеялся, явно радуясь возможности оказать ей услугу.

В приподнятом настроении, она глотнула еще сидра, и радужные видения затвердевших глиняных труб начали танцевать в ее мозгу. Она, хоть и с большим количеством жалоб и препятствий, уже получила деревянную цистерну от Ронни Синклера. Ей нужна был помощь, чтобы поднять ее на место. Потом, если ей только удастся сделать двадцать футов надежных труб...

— Мама, смотри! — нетерпеливый голос Джемми прорезался сквозь туман ее вычислений. С мысленным вздохом она поспешила вспомнить, где находится, и аккуратно затолкала технологический процесс в угол своего мозга, где он, возможно, сможет успешно дозреть.

Она передала бутылку обратно отцу и, ожидая увидеть лягушачью икру, утонувшего скунса или другое явившееся чудо природы, пошла вниз по берегу, где сидели на корточках мальчишки.

— Что там? — спросила она.

— Смотри, смотри! — Джемми вскочил, показывая на камень у его ног.

Они находились на Плоской Скале, отмечающей границу ручья. Как видно из названия, это был плоский шельф гранита, больше, чем смогли бы занять трое мужчин сразу, подточенный водой так, что он нависал над бурлящим потоком. Это было любимым местом для рыбной ловли.

Кто-то соорудил небольшое кострище; это было черное пятно на скале, с чем-то похожим на остатки обуглившихся палок в центре. Кострище было слишком маленьким для приготовления еды, но она бы не обратила на это внимания. Ее отец, подойдя, хмурился, глядя на кострище, что заставило ее выйти на скалу и стать рядом с ним, рассматривая.

Предметы в золе не были обгоревшими палками.

— Кости, — сказала она сразу и присела, чтобы рассмотреть поближе. — Какому животному они принадлежат? — как только она сказала это, ее сознание проанализировало и отвергло — белка, опоссум, кролик, олень, свинья — не было ничего похожего по форме.

— Это кости пальцев, девочка, — сказал он, понижая голос, и глядя на Джемми, который потерял интерес к костру и теперь спускался вниз по грязному берегу, все больше портя свои бриджи. — Не нужно трогать их, — добавил он без надобности, так как она уже отдернула руку с моментальным отвращением.

— Человеческие, ты имеешь в виду? — инстинктивно, она вытерла свою руку о бедро, хотя ничего и не трогала.

Он кивнул и присел позади нее, изучая обгорелые останки. Там были также и потемневшие большие куски — хотя она думала, что это остатки каких-то растительных материалов; один был зеленоватый, возможно, ствол чего-то, не полностью сгоревшего.

Джейми согнулся ниже, нюхая горелые останки. Инстинктивно, Брианна сделала глубокий вдох через нос, подражая ему — потом фыркнула, пытаясь избавиться от запаха. Это приводило в замешательство: вонь обуглившихся останков, перекрывающаяся запахом чего-то горького и известкового, потом возвращающаяся к едкому запаху, напомнившему ей медицину.

— Откуда они здесь? — спросила она, также понизив голос, — хотя Джемми и Герман начали забрасывать друг друга комками грязи, и не заметили бы, если бы она даже кричала.

— Я вроде бы не замечал никого, кто бы потерял руку, а ты? — Джейми взглянул вверх, даря ей полуулыбку. Она не ответила на нее.

— Никого вокруг. Но если они не из тех, кто вокруг...— она сглотнула, пытаясь не обращать внимания на полунереальный вкус горьких трав и сожжения. — Где остальное? Я имею в виду тело?

Это слово — "тело", — казалось, перевело дело в новый, неприятный ракурс.

— Где остаток этого пальца, интересно, — Джейми хмурился над потемневшим пятном кострища. Он передвинул костяшки к ней, и она увидела то же, что и он: бледное пятно в круге огня, где часть пепла была сметена. Там были три пальца, заметила она, все еще неоднократно глотая. Два были целыми, кости были серо-белыми, как призраки среди пепла. Двух суставов третьего не было; осталась только небольшая часть последней фаланги.

— Животное? — она осмотрелась в поисках следов, но на поверхности скалы не было отпечатков лап — только грязные пятна слева от маленьких босых ребячьих ног.

Неясный образ каннибализма зашевелился в ямке ее живота, но она тут же отбросила эту мысль.

— Ты не думаешь, что Йен... — она запнулась.

— Йен? — отец посмотрел не нее удивленно. — Зачем Йену делать подобные вещи?

— Я не думаю, что он мог, — сказала она, пытаясь удержать смысл. — Вовсе нет. Это была только мысль — я слышала, что ирокезы иногда... — она кивнула на обуглившиеся кости, не склонная четко высказать мысль дальше. — Мм... может быть друзья Йена? Или... посетители?

Лицо Джейми немного потемнело, но он отрицательно помотал головой.

— Нет, от этого несет Хайлендом. Ирокезы бы сожгли врага. Или порезали бы на кусочки, безусловно. Но не так, — он указал на кости подбородком, в манере горцев. — Это сокровенное дело, понимаешь? Ведьма — или один из шаманов, может быть — могли бы сделать подобное; но не воин.

— Я не видела никаких индейцев последнее время. Не в Ридже. А ты?

Он посмотрел на сожженное пятно чуть дольше, насупившись, потом покачал головой.

— Нет, и никого, у кого бы не хватало нескольких пальцев.

— Ты уверен, что они человеческие? — она изучала кости, пытаясь дать другое предположение. — Возможно, это был маленький медведь? Или большой енот?

— Возможно, — сказал он ровно, но она поняла по голосу, что он сказал это только чтобы ее успокоить. Он был уверен.

— Мама! Топот босых ног на скале позади нее сменился дерганьем за рукав. — Мама, мы хотим есть!

— Да, конечно, — сказала она, поднимаясь под настойчивым требованием, но все еще рассеянно глядя на обгоревшие останки. Ее взгляд медленно сместился от костра к сыну, потом резко переключился, сфокусировавшись на двух маленьких мальчиках, которые стояли и улыбались ей, покрытые грязью с головы до ног. — Посмотрите на себя! — сказала она с ужасом, потом взяла себя в руки и спросила со смиреньем: — Как получилось, что вы такие грязные?

— О, это легко, девочка, — заверил ее отец и, улыбаясь, поднялся на ноги. — Хотя это так же легко исправить, — он наклонился, схватил Германа сзади за рубашку и бриджи и бросил его вниз со скалы точно в заводь.

— Меня тоже, меня тоже! Меня тоже, дедушка! — Джемми пританцовывал от возбуждения, разбрасывая комья грязи во все стороны.

— О, да. Тебя тоже, — Джейми наклонился и схватил Джема за талию, подбросив его высоко в воздух в развевающейся рубашке, прежде чем Брианна успела закричать.

— Он не умеет плавать!

Ее протест совпал с яростным всплеском, Джемми плюхнулся в воду и сразу же пошел на дно, как камень. Она шагнула прямо к краю, собираясь броситься за ним, но отец остановил ее, положив руку на плечо.

— Подожди немного, — сказал он. — Как ты можешь знать, плавает он или нет, если не дашь ему попробовать?

Герман уже стрелой направлялся к берегу, его белобрысая голова потемнела от воды. Джемми показался позади него, барахтаясь и отплевываясь, Герман нырнул и, развернувшись как выдра, оказался рядом.

— Работай ногами! — закричал он Джемми, яростно взбивая брызги для примера. — Перевернись на спину!

Джемми перестал барахтаться, перевернулся на спину и бешено замолотил ногами. Его волосы прилипли к лицу, а брызги от его усилий должно быть закрыли последние остатки видимости, но он продолжал работать ногами, ободряемый воплями Джейми и Германа.

Заводь была не более десяти футов в ширину, и он за несколько секунд выбрался на мелководье на противоположном берегу, это была отмель среди камней, и он с силой врезался головой в один из них. Он остановился, ослабевший, на отмели, потом подпрыгнул на ноги, брызгаясь водой и отбрасывая прилипшие волосы с лица. Он выглядел изумленным.

— Я могу плавать! — закричал он. — Мама, я могу плавать!

— Это великолепно! — закричала она, разрываясь между тем, чтобы разделить его восторженную гордость, побуждающую поспешить домой и рассказать обо всем Роджеру — и страшными видениями того, как Джемми теперь неосторожно прыгает в бездонные пруды и пороги с острыми камнями, с безрассудным заблуждением, что он действительно может плавать. Но он уже попробовал себя в этом деле и, несомненно, дороги назад не было. — Плыви сюда! — она наклонилась по направлению к нему и хлопнула руками. — Ты можешь переплыть обратно ко мне? Давай, плыви сюда!

Он мгновение смотрел на нее непонимающе, потом зашел обратно в волнующуюся воду потока. Блеск возбуждения на его лице угас.

— Я забыл, — сказал он, и уголки его рта поползли вниз, полные внезапного горя. — Я забыл как!

— Опускайся вниз и работай ногами! — проорал Герман со своего места высоко на скале, пытаясь помочь. — Ты можешь сделать это, кузен!

Джемми сделал один или два неловких шага в воде, но остановился, его губы дрожали, страх и замешательство начинали овладевать им.

— Оставайся там, a chuisle! Я иду! — прокричал Джейми и нырнул прямо в поток, длинной белой полосой прошел под водой, пузырьки воздуха струились от его волос и брюк. Он вынырнул возле Джемми, шумно выдохнул и мотнул головой, отбрасывая пряди мокрых волос с лица. — Пошли, приятель, — сказал он, быстрым движением преклонив колени на мелководье, спиной к Джемми. Он оглянулся назад, похлопав по своему плечу. — Держись за меня здесь, крепко держись, хорошо? Мы поплывем назад вместе.

И они поплыли, работая ногами и шлепая неуклюже по-собачьи руками. Возбужденному визгу Джемми вторил Герман, который прыгнул в воду, чтобы грести рядом.

Когда они вылезли на скалу, то легли втроем у ее ног, тяжело дыша и улыбаясь. Вода растекалась, образуя вокруг них лужу.

— Ну, теперь вы чище, — сказала она рассудительно, отходя от распространяющегося ручейка. — Это я могу признать.

— Ну, конечно, — Джейми сел, выжимая длинный хвост своих волос. — Мне пришло в голову, девочка, что есть, возможно, лучший способ сделать то, что ты хочешь.

— Что я хо.... О, ты имеешь в виду воду?

— Да, — он шмыгнул носом и вытерся тыльной стороной ладони. — Я покажу тебе, если ты придешь в дом после ужина.

— Что это, дедушка? — Джемми встал на ноги, мокрые волосы торчали рыжими колючками, он с любопытством разглядывал спину Джейми. Осторожно приложив палец, он вел им по длинному, закругленному шраму.

— Что? А ...это... — лицо Джейми стало на мгновенье смущенным. — Это... а...

— Одни плохие люди сделали больно дедушке когда-то, — решительно вмешалась она, нагибаясь, чтобы поднять Джемми. — Но это было давно. Теперь он в порядке. Ты весишь целую тонну!

— Papa говорит, что GrandpХre, возможно, силки, — заметил Герман, с интересом рассматривая спину Джейми. — Как и его papa до него. И плохие люди нашли тебя, GrandpХre, в твоей шкуре силки и пытались срезать ее с тебя? Он бы после этого, конечно, снова стал человеком, — объяснил он, как ни в чем не бывало, глядя на Джемми, — и мог бы убить их своим мечом.

Джейми в изумлении смотрел на Германа. Потом моргнул и снова вытер нос.

— О, — сказал он. — Да. Хм. Да, я полагаю что-то в этом роде. Раз papa так говорит.

— А что такое силки? — спросил Джемми, растерянный, но заинтересованный. Он ерзал у Брианны на руках, желая слезть, и она опустила его обратно на скалу.

— Я не знаю, — признался Герман. — Но у них есть мех. А что такое силки, GrandpХre?

Джейми зажмурился от заходящего солнца, и потер рукой лоб, немного качая головой. Брианна подумала, что он улыбается, но не могла сказать наверняка.

— Ну, хорошо, — сказал он, распрямляясь, открыв глаза и откинув мокрые волосы. — Силки — это существо, которое является человеком на земле, но становится тюленем вблизи моря. А тюлень, — добавил он, прерывая Джемми, который, было, открыл рот, чтобы спросить, — это огромный гладкий зверь, который лает как собака, такой же большой, как бык, и прекрасный, как черная ночь. Они живут в море, но иногда выходят возле берега на камни.

— Ты видели их, GrandpХre? — нетерпеливо спросил Герман.

— О, много раз, — заверил его Джейми. — Много-много тюленей живет на побережьях Шотландии.

— Шотландия, — повторил Джемми эхом. Его глаза округлились.

— Мa mХre говорит, что Шотландия — хорошее место, — заметил Герман. — Она плачет иногда, когда говорит о ней. Я не уверен, что мне бы оно понравилось.

— Почему нет? — спросила Брианна.

— Там полно великанов и водных лошадей, и... других вещей, — перечислял Герман, насупившись. — Я не хочу встретиться ни с одним из них. И каша, Maman говорит, но каша у нас есть и здесь.

— Да, это у нас есть. И я думаю, что пришло время пойти домой, чтобы поесть, — Джейми поднялся и потянулся, издав стон удовольствия. Позднее полуденное солнце залило скалу и воду золотым светом, отсвечивая на мальчишеских щеках и ярких волосках на руках ее отца.

Джемми потянулся и застонал тоже, в боголепном подражании, и Джейми рассмеялся.

— Ну, что, рыбки, кто хочет поехать домой верхом? — он наклонился так, что Джемми смог забраться к нему на спину, потом выпрямился, немного осев под весом малыша, и подал руку, чтобы взять Германа.

Джейми заметил, что Брианна хочет повернуть назад, прямо к темнеющему пятну на краю скалы.

— Оставь это, девочка, — сказал он тихо. — Это, своего рода, чары. Тебе не стоит трогать их.

Потом он сошел со скалы и направился к тропе, Джем на его спине и Герман, крепко ухватившийся сзади за шею Джейми, оба хихикали, когда они проходили через скользкую грязь по пути.

Брианна подхватила свою лопату, рубашку Джейми, рыбу и снасти, и догнала парней вверху на тропе к Большому Дому. Ветер начал продувать сквозь деревья, охлаждая влажную ткань ее платья, но она согревалась от ходьбы, этого было достаточно, чтобы оградить ее от холода.

Герман тихо напевал про себя, идя рука об руку с дедушкой, его маленькая светловолосая голова качалась вперед-назад, как метроном.

Джемми только вздыхал, уставший и счастливый, ногами обхватив Джейми за талию, обняв его за шею, и наклонившись своей красноватой от солнечного света щекой к покрытой шрамами спине. Затем он задумался, поднял голову и чмокнул деда между лопатками.

Ее отец дернулся, чуть не сбросив Джемми, и издал высокочастотный звук, который заставил ее засмеяться.

— Теперь тебе лучше? — серьезно спросил Джемми, приподнявшись и пытаясь заглянуть в лицо дедушки через плечо.

— О, да, парень, — заверил его Джейми, его лицо чуть дернулось. — Так гораздо лучше.

Было много мошкары. Она отогнала целое облако от своего лица, и хлоп­нула комара, который пристроился к шее Германа.

— Ай! — сказал он, дернув плечами, но затем безмятежно возобновил пение "Alouette".

Рубашка Джемми была тонкой, из поношенного полотна, перешита с одной из старых рубашек Роджера. Одежда высохла, облегая его тело, плотное и крепкое, ширина его маленьких нежных плеч перекликалась с шириной других плеч, постарше и крепче, за которые он цеплялся. Она перевела взгляд от рыжих мужчин, к идущему Герману, тонкому как тростинка и кажущемуся особенно изящным в игре тени и света, все еще напевающему, и подумала, насколько отчаянно красивы мужчины.

— Кто были те плохие люди, дедушка? — спросил Джемми сонно, его голова качалась в ритм шагов Джейми.

— Чужаки, — ответил Джейми кратко. — Английские солдаты.

— Английские канальи, — добавил Герман, прекратив петь. — Они из тех, кто отрезали руку моему папе.

— Это они? Голова Джемми поднялась в секундном внимании, но тут же упала между лопатками Джейми с глухим стуком, заставившим его деда крякнуть. — Ты убил их своим мечом, дедушка?

— Некоторых из них.

— Я убью остальных, когда вырасту, — объявил Герман. — Если еще кто-то остался.

— Полагаю, остался, — Джейми поддернул Джемми чуть повыше, отпуская руку Германа для того, чтобы удержать расслабившиеся ноги Джемми плотно прижатыми к своему телу.

— И я, — пробормотал Джемми, его веки закрылись, — я тоже их убью.

На развилке Джейми передал Брианне сына, который уже крепко спал, и взял обратно свою рубашку. Он натянул ее, отчего волосы на его голове растрепались, он убрал их с лица. Отец улыбнулся ей, затем наклонился и нежно поцеловал ее в лоб, положив одну руку на круглую рыжую головку Джемми, привалившуюся к ее плечу.

— Не беспокойся, девочка, — мягко сказал он. — Я поговорю с Мардохеем. И с твоим мужчиной. Позаботься об этом вот.

* * *

— ЭТО СОКРОВЕННОЕ ДЕЛО, — сказал ее отец. Главный смысл заключался в том, чтобы она оставила это дело в покое. И она, возможно, и смогла бы, если бы не пара вещей. Первая, то, что Роджер пришел домой затемно, насвистывая песенку, которой, как он сказал, научила его Эми МакКаллум. И второе, это сделанное навскидку замечание ее отца о костре на Плоской Скале — там был запах Хайленда.

У Брианны был очень чуткий нос, и она почуяла недоброе. Она наконец-то поняла — с опозданием — что заставило Джейми сказать именно так. Странный запах огня, с резким привкусом медицины — это был запах йода; запах сожженных морских водорослей. Так пах костер, сделанный из морских водорослей вблизи Аллапула, в ее время, когда Роджер взял ее туда на пикник.

Конечно, на побережье были водоросли, но было невероятно, чтобы кто-то, когда-то, привез их сюда вглубь. Но не исключено, что некоторые из рыбаков привезли кусочки водорослей из Шотландии, в таком смысле, как некоторые эмигранты могли привезти землю в банках, или горсть камешков, чтобы напомнить им о земле, оставшейся позади.

"Чары", — сказал ее отец. И песня Роджера, которой он научился от Эми МакКаллум, называлась, как он сказал, "Чары по часовой стрелке".

Все это не имело под собой никаких конкретных доказательств чего-либо. Тем не менее, она упомянула на маленький костерок и его содержимое при миссис Баг, просто из любопытства. Миссис Баг отлично разбиралась в разнообразных чарах Хайленда.

Миссис Баг сдвинула брови в задумчивости от ее описания, плотно сжав губы.

— Кости, говоришь? Какого вида — это были кости животного или человека?

Брианна почувствовала, как дрожь пробежала по ее спине.

— Человека.

— О. Знаешь, есть некоторые чары, для которых используют могильный прах, некоторые останки костей или золу от тела.

Упоминание о золе видимо что-то напомнило миссис Баг, она взяла из теплой золы очага большую миску для замесов и заглянула в нее. Хлебная закваска испортилась несколько дней назад и миска с мукой, водой и медом была выставлена в надежде добыть диких дрожжей.

Круглая маленькая шотландка хмуро посмотрела на миску, покачала головой, и поставила ее обратно с кратким бормотанием стиха на гэльском. Естественно, подумала Брианна, слегка развеселившись, должна же быть молитва для привлечения дрожжей. Какой святой заступник был в ответе за это дело?

— То, что ты сказала, — проговорила миссис Баг, возвращая их обоих к шинковке репы и к первоначальному предмету разговора, — о том, что было на Плоской скале. Водоросли, кости, и плоский камень. Это любовные чары, девочка. Некоторые называют их "Злоба северного ветра".

— Что же, очень своеобразное название для любовных чар, — сказала она, глядя на Миссис Баг, которая засмеялась.

— Ох, сейчас, удастся ли мне это вспомнить? — спросила она риторически. Она вытерла руки об фартук, сложила их на талии в несколько театральной манере, и продекламировала:

"Любовные чары для тебя,

Как вода, вытянутая через соломинку,

Тепло того, кого ты любишь,

С любовью притянется к тебе.

Приди рано в День Господень,

На плоскую скалу на берегу,

Возьми с собой белокопытник

И наперстянку.

Немного угольков

В юбке платья,

Особую горсть водорослей

В деревянном ковшике.

Три кости старика,

Недавно вырытые из могилы,

Девять стеблей королевского папоротника,

Недавно срезанные топором.

Положи их в огонь связанными

И преврати их в золу;

Посыпь на грудь любимому,

На злобе северного ветра.

Обойди порожденный холм

По окружности пять раз,

И я клянусь и ручаюсь,

Что мужчина никогда не уйдет от тебя".

Миссис Баг расцепила руки, взяла другую репу, аккуратно разрезала ее на четыре части, быстро нарезая и бросая в кастрюлю.

— Ты не собираешься использовать подобное для себя, я надеюсь?

— Нет, — пробормотала Брианна, чувствуя, как холодок пробежал по ее спине. — Как вы думаете, мог кто-то из рыбаков использовать подобные чары?

— Ну, что до этого, я не могу сказать, что они могли бы сделать... Но, несомненно, некоторые из них могут знать об этих чарах; они достаточно известные, хотя я не знаю никого, кто бы сам их использовал. Есть более простые способы заставить парня влюбиться в тебя, милая, — добавила она, указывая коротким пальцем на Брианну в наставлении. — Приготовь ему хорошую тарелку репы, вареной в молоке и поданной с маслом, например.

— Я запомню, — улыбаясь, пообещала Брианна и откланялась.

Она хотела пойти домой; там были десятки вещей, которые нужно сделать, от прядения нити и тканья полотна до ощипывания и потрошения полдюжины мертвых гусей, которых она подстрелила и повесила в пристройке. Но вместо этого ноги понесли ее вверх по склону, по заросшей тропке, ведущей на кладбище.

Конечно, кто бы ни творил эти чары, это была не Эми МакКаллум, подумала она. Ей бы понадобилось несколько часов ходьбы вниз с горы от ее хижины, да и она присматривала за своим маленьким ребенком. Но детей можно нести. И никто бы не узнал, что она покинула хижину, кроме разве что Эйдана — а Эйдан не говорил ни с кем, кроме Роджера, которого он обожал.

Солнце почти село, и крошечное кладбище наводило тоску, длинные тени от укрывавших его деревьев, холодные и темные по засыпанной иголками земле, и небольшая коллекция грубых указателей, пирамид из камней и деревянных крестов. Сосны и тсуги. со склоненными ветками тревожно шумели над головой в поднимающемся вечернем ветерке.

Чувство холода от позвоночника распространилось на широкий участок между лопатками. И от того, что она увидела землю, раскопанную под деревянной меткой могилы Эфраима, лучше не стало.

Глава 50. ОСТРЫЕ КРАЯ.

ОН ДОЛЖЕН БЫЛ ПОНЯТЬ раньше. Поступать разумнее. Но что он мог изменить? И, гораздо важнее, что он должен был делать теперь?

Роджер медленно поднимался по склону горы, почти не замечая его красоты. Почти, но не совсем. Опустошенное мрачной зимой уединенное ущелье, где среди лавровых деревьев приютилась ветхая хижина Эми МакКаллум, весной и летом загоралось жизнью и цветами — такими яркими, что даже беспокойство не смогло отвлечь его внимания от вспышек розового и красного, перемежаемых легкими пятнами кремового кизила и коврами васильков. Их маленькие синие цветы кивали на тонких стеблях над стремительным потоком ручья, который несся вниз вдоль горной тропы.

Должно быть, они выбирали участок летом, цинично отметил он. Тогда он, видимо, показался очаровательным. Он не знал Орема МакКаллума, но очевидно, что этот человек был не более практичным, чем его жена, иначе они поняли бы опасность их удаленности.

Однако, нынешняя ситуация не была ошибкой Эми: он не должен винить ее за недостаток собственного здравого смысла.

Он точно так же не винил и себя, — но он должен был заметить раньше, что происходило, что обсуждалось.

"Все знают, что вы проводите больше времени наверху, в ущелье, с вдовой МакКаллум, чем со своей собственной женой".

Это сказала Мальва Кристи, ее маленький заостренный подбородок приподнялся с вызовом. "Скажете моему отцу, и я расскажу каждому, что видела, как вы целовали Эми МакКаллум. Все поверят мне".

Он ощутил отголосок потрясения, которое он испытал от ее слов — потрясения, сменившегося гневом. По отношению к девушке и ее глупой угрозе, но гораздо больше на самого себя.

Он работал в солодовне и, возвращаясь домой к ужину, срезал путь на повороте тропы, застав врасплох этих двоих, Мальву и Бобби Хиггинса, слившихся в объятиях. Они отпрыгнули в стороны, словно пара испуганных оленей, широко раскрыв глаза, настолько встревоженные, что выглядели забавно.

Он улыбнулся, но прежде чем он успел извиниться или тактично исчезнуть в подлеске, Мальва шагнула к нему, глаза ее были по-прежнему широко раскрыты, но сверкали решимостью.

— Скажете моему отцу, — сказала она, — и я всем расскажу, что я видела, как вы целовали Эми МакКаллум.

Он был так поражен ее словами, что едва обращал внимание на Бобби, пока молодой солдат не положил свою руку на ее плечо, что-то шепча ей, увлекая ее прочь. Она неохотно повернулась с последним, предостерегающим, многозначительным взглядом на Роджера и заключительной фразой, которая оставила его ошеломленным.

— Все знают, что вы проводите больше времени наверху, в хижине вдовы МакКаллум, чем со своей собственной женой. Они все поверят мне.

Черт побери, они действительно поверили бы, и это его собственная чертова ошибка. За исключением одной-двух саркастичных колкостей, Бри не протестовала против его посещений: она соглашалась — или так казалось — что кто-то должен время от времени навещать МакКаллумов, чтобы убедиться, что у них есть еда и огонь, составить ненадолго компанию, — короткая передышка в однообразии одиночества и тяжелого труда.

Он частенько делал подобные вещи, отправляясь с Преподобным навестить пожилых, вдовых, больных общины; принося им еду, задерживаясь, чтобы немного поговорить — выслушать. "Это просто то, что делаешь для соседей, — говорил он себе. — Обычная любезность".

Но он должен был быть более внимательным. Сейчас он вспомнил, как Джейми задумчиво посмотрел поверх обеденного стола, набрал воздуха, будто хотел что-то сказать, когда Роджер спросил Клэр о мази для сыпи крошечного Орри МакКаллума, — и как Клэр взглянула на Брианну, а Джейми закрыл рот, так и не высказав ничего, о чем думал.

"Все поверят мне". Если девушка озвучила это, должно быть, об этом уже шли разговоры. Вероятно, Джейми их слышал; ему оставалось только надеяться, что не слышала Бри.

Искривленный дымоход над лаврами открылся взгляду, дым выходил почти прозрачной струйкой, которая заставляла чистый воздух над коньком крыши казаться трепещущим, как будто хижина заколдована и может исчезнуть в мгновенье ока.

Хуже всего, что он точно знал, как это случилось. Он питал слабость к молодым матерям, испытывал сильнейшую нежность по отношению к ним, страстное желание заботиться о них. Тот факт, что он понимал совершенно четко, почему испытывал такое побуждение — память о собственной молодой матери, которая погибла, спасая его жизнь во время бомбардировки, — не помогал.

Эта нежность чуть было не стоила ему жизни при Аламансе, когда этот несговорчивый дурак Уильям Баккли МакКензи ошибочно принял заботу Роджера о Мораг МакКензи... ну, да, он поцеловал ее, но только в лоб, и ради Бога, она была его пра-пра-пра-пра-бабушкой... И просто верх идиотизма быть почти убитым вашим собственным пра-пра-и т.д.-дедушкой из-за приставаний к его жене... Оно стоило ему голоса, и он должен был бы усвоить урок, но не усвоил, по крайней мере, не достаточно хорошо.

Внезапно разъярившись на себя — и на Мальву Кристи, маленькую злобную девчонку, — он подобрал камень с тропы и запустил его вниз с горы, в ручей. Он ударился о другой камень в воде, дважды подпрыгнул и исчез в бурлящем потоке.

Его визиты к МакКаллумам придется прекратить немедленно. Он прекрасно это понимал. Какой-то другой способ помощи нужно будет найти для них... но он должен был прийти еще раз, чтобы объяснить. "Эми поймет", — подумал он, но как объяснить Айдану, что такое репутация, и почему сплетни были смертным грехом, и почему Роджер не сможет прийти больше, чтобы ловить с ним рыбу или показывать ему, как построить разные вещи...

Чертыхаясь под нос, он одолел последний короткий крутой подъем и попал в необработанный, немного заросший палисадник. Прежде чем он смог позвать, чтобы известить о своем присутствии, дверь распахнулась.

— Роджер Мак! — Эми МакКаллум почти рухнула к нему в объятья, задыхаясь и рыдая. — О, вы пришли, вы пришли! Я молилась, чтобы кто-нибудь появился, но не думала, что кто-нибудь успеет вовремя, и он умрет, но вы пришли, слава Богу!

— Что такое? Что случилось? Маленький Орри заболел? — он схватил ее за руки, пытаясь успокоить, и она так яростно замотала головой, что ее чепец наполовину съехал.

— Эйдан, — она задыхалась. — Это Эйдан.

* * *

ЭЙДАН МАККАЛЛУМ, скрючившись, лежал на моем хирургическом столе, белый, как простыня, постанывая и едва дыша. Моя первая надежда — зеленые яблоки или крыжовник, — развеялась, как только я внимательно посмотрела на него. Я была практически уверена, с чем имею дело, но симптомы аппендицита присущи и ряду других заболеваний. Тем не менее, у классического случая есть одно отличительное проявление.

— Не могли бы вы разогнуть его всего лишь на минуту? — я посмотрела на его мать, нависшую над ним, на грани того, чтобы разрыдаться, но именно Роджер был тем, кто кивнул и приблизился, чтобы положить руки на колени и плечи Эйдана, мягко уговаривая его лежать прямо.

Я положила большой палец руки на пуп мальчика, мизинец — на его правую подвздошную кость и надавила на живот средним пальцем, задумавшись на секунду, пока производила эти манипуляции, обнаружил ли к этому времени МакБарни и назвал ли уже эту диагностическую точку? Боль в точке МакБарни была специфическим диагностическим симптомом при остром аппендиците. Я нажала в этом месте на живот Эйдана, затем ослабила давление, он закричал, выгнулся на столе и сложился пополам наподобие складного ножа.

Острый аппендицит, без сомнения. Я знала, я должна была столкнуться с ним когда-нибудь. И со смешанным чувством смятения и волнения, я осознала что, наконец, для меня пришло время использовать эфир. Сомнений не было, но не было и выбора: если аппендикс не удалить, он может прорваться.

Я взглянула вверх; Роджер поддерживал маленькую Миссис МакКаллум за локоть; она прижала к груди ребенка, закутанного как сверток. Ей нужно будет остаться, она будет нужна Эйдану.

— Роджер, приведи Лиззи позаботиться о ребенке, сможешь? И потом беги так быстро, как только умеешь к Кристи: мне будет нужно, чтобы Мальва пришла и помогла.

Очень необычное выражение мелькнуло на его лице. Я не смогла понять, что это было, но оно исчезло в одно мгновение, и у меня не было времени беспокоиться об этом. Он кивнул и ушел, не сказав ни слова, и я переключила свое внимание на Миссис МакКаллум, задавая ей вопросы, на которые мне нужен был ответ прежде, чем я разрежу живот ее маленькому сыну.

* * *

ТЕМ, КТО ОТКРЫЛ ДВЕРЬ на бесцеремонный стук Роджера, был Алан Кристи. Более темная, тощая версия похожей на сову физиономии своего отца, он медленно моргнул в ответ на вопрос, где находится Мальва.

— Зачем... она пошла к ручью, — сказал он. — Собирать тростник, как она сказала, — он нахмурился. — Зачем она тебе нужна?

— Миссис Фрейзер нужно, чтобы она пришла помочь с... кое с чем, — внутри послышалось движение: задняя дверь отворилась, и вышел Том Кристи с книгой в руке, зажав между двумя пальцами страницу, которую он читал.

— МакКензи, — вступил он, коротко дернув головой в знак приветствия. — Ты говоришь, миссис Фрейзер разыскивает Мальву? Зачем? — он тоже нахмурился, два Кристи выглядели точь в точь, будто пара амбарных сов, разглядывающих не внушающую доверия мышь.

— Только затем, что маленький Эйдан МакКаллум заболел, и она была бы рада помощи Мальвы. Я пойду и найду ее.

Кристи еще больше нахмурился и открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но Роджер развернулся и поспешил к деревьям прежде, чем кто-то из них смог остановить его.

Он нашел ее достаточно быстро, хотя каждое мгновение ее поисков показалось ему вечностью. Сколько нужно времени аппендиксу, чтобы порваться? Она стояла по колено в ручье, юбки подоткнуты наверх, и ее корзина для тростника плавала возле нее, привязанная за завязку передника. Сначала она не услышала его, оглушенная течением воды. Когда он выкрикнул ее имя громче, ее голова тревожно вскинулась, и она подняла нож для тростника, крепко сжав его в руке.

Тревога во взгляде угасла, как только она увидела, кто это, хотя Мальва не отводила от него настороженного взгляда, и он заметил, как она крепче сжала нож. Его известие вызвало вспышку интереса.

— Эфир? Она действительно будет резать его? — спросила она горячо, пробираясь к нему.

— Да. Быстрей, я уже сказал твоему отцу, что ты нужна миссис Фрейзер. Нам нельзя задерживаться.

Ее лицо изменилось.

— Вы сказали ему? — на мгновение ее брови сошлись. Затем она сжала губы и помотала головой. — Я не могу, — сказал она, перекрикивая ручей.

— Конечно, можешь, — ответил он настолько подбадривающе, насколько смог, и протянул руку, чтобы помочь ей. — Давай, я возьму твои вещи.

Она замотала головой еще более решительно, розовая нижняя губа немного выдвинулась вперед.

— Нет. Мой отец — он будет против этого, — Мальва взглянула в сторону дома, и он проследил за ее взглядом, но все было в порядке: ни Аллан, ни Том не последовали за ним. Пока.

Он скинул обувь и вступил в ручей, камни перекатывались под его ступнями, твердые и скользкие. Глаза Мальвы расширились, и рот открылся, когда он наклонился и схватил ее корзину, оторвал ее от завязки фартука и швырнул на берег. Затем он забрал нож из ее руки, заткнул его себе за пояс, обхватил ее за талию, поднял, и, брызгая водой, стал продвигаться вместе с ней к берегу, игнорируя взбрыкивания и визг.

— Ты пойдешь со мной, — сказал он, кряхтя, опуская ее на землю. — Ты пойдешь сама или мне нести тебя?

Ему показалось, что она больше заинтригована, чем напугана этим предложением, но она покачала головой снова, отступая назад.

— Я не могу... правда! Он... он побьет меня, если узнает, что я имела дело с эфиром.

Это остановило его на мгновение. Он побьет ее? Возможно. Но на кону была жизнь Эйдана.

— Он не узнает, — сказал он. — Или, если он узнает, я прослежу, чтобы он не причинил тебе вреда. Пойдем, ради всего святого... у нас нет времени медлить!

Ее маленький розовый рот упрямо сжался. Впрочем, размышления о моральных принципах были несвоевременны. Он склонился, приблизив свои глаза к ее лицу, и уставился прямо в ее глаза.

— Ты пойдешь, — сказал он, сжав кулаки, — или я расскажу твоему отцу и брату о тебе и Бобби Хиггинсе. Говори, что угодно обо мне — мне все равно. Но если ты думаешь, что твой отец побьет тебя за помощь миссис Фрейзер, то подумай, что он сделает, если услышит, что ты обжималась с Бобби?

Он не знал, был ли в восемнадцатом веке эквивалент сло­ва "обжиматься", но, похоже, девушка его поняла. И будь она примерно такого же роста, как и он, то вырубила бы его, если он правильно прочитал опасную вспышку в этих больших серых глазах. Но она не могла этого сделать, и, после минутного размышления, наклонилась, обтерла свои ноги юбкой и поспешно сунула их в сандалии.

— Оставьте это, — коротко бросила она, видя, что он нагнулся за корзиной. — И верните мне мой нож.

Возможно, это было всего лишь желание сохранить некоторую власть над ней, пока она не доберется благополучно до хирургической, — он, конечно, не боялся ее. Но он положил руку на нож за поясом и сказал:

— Позже. Когда все будет сделано.

Она не стала утруждать себя дальнейшим спором, но побежала вверх по склону впереди него в направлении Большого Дома, подошвы сандалий шлепали по ее голым пяткам.

* * *

Я ДЕРЖАЛА ПАЛЬЦЫ на брахиальном пульсе подмышкой Эйдана, подсчитывая удары. Его кожа на ощупь была очень горячей, температура, возможно, 101 — 102. Пульс был сильным, хотя и быстрым... замедляясь по мере того, как он погружался. Я ощущала, как Мальва считает себе под нос, сколько капель эфира, какова длина перерыва до следующей порции... Я потеряла счет ударам, но это не имело значения: я впустила это в себя, чувствуя, как мой собственный пульс начинает биться в том же ритме, и он был нормальным, стабильным.

Дышал он ровно. Маленький живот слегка поднимался и опускался под моей рукой, и я чувствовала, как прямо сейчас расслабляются мышцы, все, за исключением напряженной, вздутой брюшины. Видневшиеся ребра высоко вздымались над ней от его дыхания. Я вдруг представила, что могу погрузить свои руки прямо через преграду его живота и коснуться воспаленного аппендикса, могла видеть у себя в голове пульсирующий болезнетворный отросток в темном укрытии его герметичного мирка. Итак, пора.

Миссис МакКаллум издала слабый звук, когда я взяла скальпель, более громкий, когда я ввела его в больную плоть, все еще влажно блестящую от спирта, которым я протерла ее, словно в брюхо рыбины, уступающее ножу при потрошении.

Кожа разошлась легко. Кровь выступила тем странным, магическим способом, когда кажется, будто она появилась ниоткуда. У него почти не было подкожного жира: только мышцы, темно-красные, упругие на ощупь. В комнате были другие люди, — я слабо ощущала их присутствие, как в тумане. Но у меня не было возможности отвлечься. Каждое чувство, которое я испытывала, было сосредоточено на маленьком теле под моими руками. Кто-то встал возле моего плеча, — Бри?

— Подай мне расширитель — да, именно этот, — да, это была Бри: рука с длинными пальцами, влажная от дезинфекции, взяла когтеобразный инструмент и вложила в мою протянутую левую руку. Я испытывала недостаток помощи хорошей операционной сестры, но мы справимся. Просто придержи это здесь, — я протолкнула лезвие между волокон мускулов, легко разделяя их, а потом защипнула густой мягкий блеск брюшины, приподняла ее и прорезала.

Его внутренности были очень теплыми, влага скапливалась вокруг двух исследующих пальцев. Тихое хлюпанье кишечника, небольшие сгустки содержимого прощупывались сквозь его стенки, легкое прикосновение кости к моей кисти — он был таким маленьким, пространства для обследования практически не было. Я закрыла глаза, сконцентрировавшись только на прикосновениях. Слепая кишка должна была быть прямо под моими пальцами, я чувствовала изгибы толстого кишечника, инертного, но живого, словно спящая змея. Позади? Внизу? Я осторожно нащупала, открыла глаза и внимательно всмотрелась в рану. Крови не было много, но разрез по-прежнему оставался заполненным до краев. Должна ли я уделить время остановке кровотечения? Я взглянула на Мальву: она сосредоточенно нахмурилась, ее губы слегка шевелились, ведя отсчет, — и она держала руку на пульсе на его шее, отслеживая пульс.

— Каутер... маленький, — секундная пауза: помня о воспламеняемости эфира, я погасила очаг и установила жаровню через коридор, в кабинете Джейми. Однако Бри быстро вернулась: в следующий момент я уже держала инструмент в руке. Струйка дыма поднялась от его живота, и шипение прижигаемой плоти ворвалось в густой теплый запах крови. Я подняла взгляд, чтобы отдать каутер обратно Бри, и увидела лицо миссис МакКаллум, смотревшей во все глаза.

Я промокнула кровь небольшим количеством ветоши, посмотрела еще раз — мои пальцы все еще держали то, что я думала... да, все верно.

— Отлично, — сказала я вслух, торжествуя. — Попался! — очень осторожно я подцепила пальцем отросток слепой кишки и вытащила его часть вверх через рану, воспаленный аппендикс выглядывал из раны, как злой толстый червяк, фиолетовый от воспаления.

— Нитку.

Итак, я его заполучила. Я видела тонкую оболочку кишки в нижней части аппендикса и кровеносные сосуды, питающие его. В первую очередь нужно было перевязать их. Затем я смогу перетянуть сам аппендикс и отрезать его. Это сложно только из-за маленького размера, но не слишком проблематично...

В комнате было настолько тихо, что я слышала тихое шипение и потрескивание углей в жаровне через коридор. Пот стекал за моими ушами, между грудей, и я начинала смутно осознавать, что мои зубы впились в нижнюю губу.

— Зажим, — я туго затянула петлю кисетного шва и, взяв зажим, аккуратно подоткнула края перевязанной культи аппендикса вовнутрь кишки. Я плотно вдавила это обратно в его живот и перевела дыхание.

— Сколько прошло, Мальва?

— Немногим более десяти минут, мэм. Он в порядке, — она ненадолго отвела взгляд от маски с эфиром, бросив мне короткую улыбку, затем приподняла капающий флакон, ее губы возобновили безмолвный отсчет.

Заключительная часть была быстрой. Я смазала наложенный шов толстым слоем меда, туго наложила бандаж вокруг маленького тела, укрыла его теплыми одеялами и вздохнула.

— Убери маску, — сказала я Мальве, выпрямившись. Она не ответила, и я взглянула на нее. Она подняла маску, удерживая ее обеими руками перед собой наподобие щита. Но она больше не наблюдала за Эйданом: ее глаза сфокусировались на ее отце, неподвижно стоящем в дверном проеме.

* * *

ТОМ КРИСТИ переводил взгляд туда и обратно — с маленького обнаженного тела на моем столе на свою дочь. Она сделала неуверенный шаг назад, по-прежнему вцепившись в эфирную маску. Его голова тряслась, пронзая меня свирепым взглядом серых глаз.

— Что здесь происходит? — требовательно спросил он. — Что вы делаете с этим ребенком?

— Спасаем ему жизнь, — резко ответила я. Я все еще дрожала от напряжения операции и была не в настроении для любезностей. — Вы что-то хотели?

Тонкие губы Кристи плотно сжались и прежде, чем он смог ответить, его сын Алан пробрался мимо него в комнату и, достигнув своей сестры за пару шагов, схватил ее за запястье.

— Пошли-ка отсюда, маленькая тупица, — сказал он грубо, дергая ее. — Нечего тебе тут делать.

— Отпусти ее, — сказал Роджер резко и схватил Алана за плечо, чтобы оттащить. Алан вывернулся и ударил Роджера в живот, коротко и резко, Роджер издал глухой каркающий звук, но не согнулся. Вместо этого, он ударил Алана Кристи в челюсть. Тот пошатнулся назад, опрокинув столик с инструментами — ножи и клещи зазвенели по полу, банка кетгутовых ниток в спирте разбилась, стекло и жидкость разлетелись повсюду.

Мягкий звук падения заставил меня посмотреть на пол. Эми МакКаллум, под воздействием паров эфира и эмоций, упала в обморок.

Я не успела ничего сделать: Алан снова пошел в атаку, замахнувшись со всей силы, Роджер поднырнул, перехватив стремительное движение тела молодого Кристи, и они оба отшатнулись назад, ударились о подоконник и, запутавшись, вывалились в открытое окно.

Том Кристи издал низкий рычащий звук и поспешил в сторону окна. Мальва, воспользовавшись шансом, выбежала в дверь. Я услышала быстрое постукивание ее шагов по коридору, в сторону кухни — и, предположительно, задней двери.

— Что, черт возьми?.. — сказала Бри, глядя на меня.

— Не смотри на меня, — сказал я, качая головой, — Я не имею представления, — это было правдой; я действительно не понимала, однако у меня было нехорошее предчувствие, что участие Мальвы в операции имело к этому непосредственное отношение. Мы с Томом Кристи достигли некоторого сближения после моей операции на его руке — но это не значило, что он изменил свои взгляды относительно нечестивости эфира.

Бри вдруг выпрямилась и словно окоченела. Кряхтенье, тяжелое дыхание и бессвязные оскорбления указывали, что борьба продолжается — но именно в этот момент Алан Кристи громко назвал Роджера прелюбодеем.

Брианна резко взглянула на бесформенные очертания Эми МакКаллум, и я выругалась про себя. Я слышала несколько брошенных вскользь замечаний относительно визитов Роджера к МакКаллумам, и Джейми уже был близок к тому, чтобы что-то высказать Роджеру по этому поводу, но я отговорила его от вмешательства, сказав ему, что тактично обсужу этот вопрос с Бри. Однако мне не представилось возможности, и теперь...

Бросив последний враждебный взгляд на Эми МакКаллум, Бри шагнула за дверь, явно намереваясь приложить свою руку к драке. Я свела брови и, должно быть, застонала, поскольку Том Кристи тут же отвернулся от окна.

— Вам нехорошо, мистрис?

— Нет, — ответила я, несколько слабо. — Просто... послушайте, Том. Я прошу прощения, что стала причиной неприятностей, попросив Мальву помочь мне. Я думаю, у нее настоящий дар к врачеванию, но я не хотела склонять ее делать что-то, чего вы не одобряете.

Он окинул меня холодным взором, который затем перевел на неподвижное тело Эйдана. Его взгляд внезапно заострился.

— Ребенок мертв? — спросил он.

— Нет-нет, — заверила я. — Я дала ему эфир — он просто засну...

Слова застряли в моем горле, поскольку я заметила, что Эйдан выбрал этот неподходящий момент, чтобы перестать дышать.

С бессвязным вскриком я оттолкнула Тома Кристи с дороги и бросилась к Эйдану, плотно прижав свой рот к его губам и надавливая основанием ладони в центр его грудной клетки.

Эфир из его легких заструился по моему лицу, как только я оторвалась, затуманив мне голову. Я крепко ухватилась за край стола свободной рукой, снова приложившись своим ртом к его губам. Я не могу потерять сознание, не могу.

Мой взгляд поплыл, и комната, казалось, медленно вращается вокруг меня. Однако, я упрямо цеплялась за сознание, безотлагательно вдыхая воздух в его легкие, ощущая, как маленькая грудная клетка чуть приподнимается под моей рукой и затем опускается.

Это длилось не больше минуты, но эта минута была кошмаром, все вертелось вокруг меня, и только тело Эйдана было как твердый якорь, удерживающий меня в вихре хаоса. Эми МакКаллум зашевелилась на полу возле меня, раскачиваясь, приподнялась на колени, затем навалилась на меня с пронзительным криком, толкая, стремясь отогнать меня от своего сына. Я слышала голос Тома Кристи, усилившийся до командного тона, в попытках успокоить ее: должно быть, он оттащил ее, так как ее хватка на моей ноге исчезла.

Я вдохнула воздух в Эйдана снова — и в этот раз грудь под моей рукой дернулась. Он закашлялся, захлебнулся и снова закашлялся, и начал одновременно дышать и плакать. Я стояла с кружащейся головой, держась за стол, чтобы не упасть.

Я увидела перед собой пару фигур, черных, перекошенных, с зияющими ямами ртов, обращенных ко мне, наполненных заостренными зубами. Я, пошатываясь, моргнула и сделала несколько глубоких глотков воздуха. Моргнула снова, и фигуры определились в Тома Кристи и Эми МакКаллум. Он обхватил ее за талию, удерживая в отдалении.

— Все в порядке, — сказала я, мой голос звучал странно и отдаленно. — С ним все в порядке. Дайте ей подойти к нему.

Она бросилась к Эйдану с рыданиями, обхватив его руками. Мы с Томом Кристи стояли, уставившись друг на друга посреди разрушений. Снаружи все утихло.

— Вы только что воскресили этого ребенка из мертвых? — спросил он. Его голос был почти обыденным, хотя его пушистые брови высоко поднялись.

Я вытерла рукой рот, все еще чувствуя тошнотворную сладость эфира.

— Полагаю, так, — сказала я.

— О.

Он изумленно смотрел на меня, лицо его было пустым. В комнате пахло спиртом, и это, похоже, сушило слизистую моего носа. Мои глаза немного слезились: я утерла их фартуком. Наконец, он кивнул, будто бы себе самому, и повернулся, чтобы уйти.

Я должна была присмотреть за Эйданом и его матерью. Но я не могла дать Тому уйти без того, чтобы попытаться исправить ситуацию с Мальвой, насколько могу.

— Том... Мистер Кристи, — я поспешила за ним, поймав его за рукав. Он повернулся, удивленный и нахмуренный. — Мальва. Это моя вина; я послала Роджера привести ее. Вы не должны... — я запнулась, но не смогла придумать ничего более тактичного. — Вы же не станете наказывать ее?

На мгновение его брови сдвинулись еще сильнее, но затем расслабились. Он едва заметно покачал головой и, с коротким кивком, освободил свой рукав из моей руки.

— К вашим услугам, миссис Фрейзер, — тихо произнес он и, в последний раз взглянув на Эйдана, который уже требовал еды, он ушел.

* * *

БРИАННА ПРИКОСНУЛАСЬ влажным уголком носового платка к нижней губе Роджера, разбитой с одной стороны, вспухшей и кровоточащей от соприкосновения с какой-то частью тела Алана Кристи.

— Это моя вина, — повторил он в третий раз. — Я должен был придумать что-то более разумное, чтобы объяснить им.

— Заткнись, — сказала она, начиная терять шаткое самообладание. — Если ты продолжишь говорить, кровь не остановится, — это была первая фраза, которую она сказала ему после драки.

Бормоча извинения, он взял у нее платок и прижал к своему рту. Однако не в силах сохранять спокойствие, встал и открыл дверь хижины, выглянув наружу.

— Он ведь не бродит тут до сих пор? Алан? — она подошла, чтобы заглянуть через его плечо. — Если он здесь, оставь его в покое. Я пойду...

— Нет, его нет, — прервал ее Роджер. Все еще прижимая платок ко рту, он кивнул в сторону Большого Дома на дальней стороне расчищенного склона. — Это Том.

Без сомнения, это Том Кристи стоял на крыльце. Просто стоял, очевидно, глубоко задумавшись. Им было видно, как он потряс головой, словно пес, который отряхивается от воды, и решительно отправился в сторону своего дома.

— Я пойду и поговорю с ним, — Роджер бросил платок на стол.

— О, нет, не пойдешь, — она схватила его за руку, когда он повернулся к двери. — Не вмешивайся в это, Роджер!

— Я не буду драться с ним, — сказал он, похлопав ее по руке, что, по его мнению, должно было ее успокоить. — Но я должен поговорить с ним.

— Нет, не должен, — она крепче сжала его руку и потянула, пытаясь вернуть его обратно к очагу. — Ты только сделаешь еще хуже. Оставь их в покое.

— Не сделаю, — сказал он, на его лице начало проступать раздражение. — Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что я сделаю хуже? За кого ты меня принимаешь?

Это был не тот вопрос, на который она хотела отвечать прямо сейчас. Взволнованно вибрируя от напряжения операции Эйдана, вспышки драки и не дающего покоя укола оскорбления, выкрикнутого Аланом, она с трудом разрешала себе произносить слова, уже не говоря о том, чтобы быть тактичной.

— Не ходи, — повторила она, заставляя себя понизить тон и говорить спокойно. — Все расстроены. Нужно подождать, пока они успокоятся. А еще лучше подождать, когда вернется Па. Он сможет...

— Ну, да, он может сделать все что угодно лучше, чем я, я прекрасно это знаю, — ответил Роджер язвительно. — Но это я обещал Мальве, что ей не причинят вреда, если она придет. Я ухожу, — он рванул рукав достаточно сильно, чтобы она почувствовала, что шов подмышкой вот-вот порвется.

— Прекрасно! — она отпустила рубашку и сильно шлепнула его по руке. — Иди! Позаботься обо всех в мире, только не о своей семье. Иди к черту!

— Что? — он остановился, глядя сердито, колеблясь между гневом и замешательством.

— Ты слышал меня! Иди! — она топнула ногой, и банка с семенами дикой моркови, стоявшая слишком близко к краю полки, упала на пол, разбрызгивая маленькие черные семена, как горошины перца. — Теперь посмотри, что ты наделал!

— Что я...

— Не важно! Просто не важно. Выметайся, — она пыхтела как касатка, старательно пытаясь не заплакать. Ее щеки горели, глаза покраснели, налившись кровью, такие жаркие, что, казалось, она может сжечь его взглядом. Несомненно, она хотела, чтобы так и было.

Он колебался, очевидно, пытаясь решить, остаться ли и успокоить свою рассерженную жену, или удрать на благородную защиту Мальвы Кристи. Он сделал неуверенный шаг в сторону двери, и она нырнула за метлой, издав сумасшедший, высокий визг неожиданной ярости, когда замахнулась ему в голову.

Он увернулся, но она настигла его следующим взмахом, приложив его по ребрам сильным ударом. Он дернулся от неожиданности нападения, но сориентировался достаточно быстро для того, чтобы перехватить метлу в новом замахе. Он вырвал ее из рук Бри и, крякнув от напряжения, с треском сломал об колено.

Он швырнул обломки к ее ногам и сверкнул на нее глазами, разъяренный, но владеющий собой.

— Что, ради Бога, с тобой происходит?

Она выпрямилась и сверкнула на него глазами.

— То, что я сказала. Если ты проводишь так много времени с Эми МакКаллум, то все говорят, что у тебя с ней роман...

— Что у меня с ней? — в его голосе проступила глубокая обида, но ускользнувший взгляд выдал его с головой.

— Так ты тоже это слышал, не так ли? — она не испытывала ощущения триумфа, подловив его; больше — чувство болезненной ярости.

— Ты не можешь, в самом деле, думать, что это правда, Бри, — сказал он, тон его голоса колебался между гневным отрицанием и мольбой.

— Я знаю, что это неправда, — воскликнула она, с яростью услышав, что ее голос такой же дрожащий и надтреснутый, как и у него. — Но не в этом гребаная суть, Роджер!

— Суть, — повторил он. Его черные брови опустились вниз, взгляд стал сумрачным и пронзительным.

— Суть в том, — сказала она, с жадностью глотая воздух, — что тебя все время нет. Мальва Кристи, Эми МакКаллум, Марсали, Лиззи... ради Бога, ты отправился помогать даже Юте МакГилливрей!

— Кто еще сделает это? — спросил он резко. — Твой отец или кузен могли бы, да, но они уехали к индейцам. Я здесь. И я не всегда отсутствую, — добавил он, подумав. — Я дома каждую ночь, разве нет?

Она закрыла глаза и сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

— Ты помогаешь всем женщинам, кроме меня, — сказала она, открывая глаза. — Почему?

Он посмотрел на нее долгим тяжелым взглядом, и ей вдруг стало интересно, существует ли в природе черный изумруд.

— Возможно потому, что я не чувствую, что ты нуждаешься во мне, — сказал он. Потом развернулся и вышел.

Глава 51. ПРИЗВАНИЕ.

ВОДА БЫЛА СПОКОЙНОЙ как расплавленное серебро, только время от времени набегали тени от вечерних облаков. Но скоро заводь проснется; это чувствовалось. Или, возможно, Роджер думал, что он так чувствовал в ожидании, пока его тесть, присел на берегу форелевой заводи, словно леопард, готовый оттолкнуться и прыгнуть по первому зову ряби.

— Похоже на купальню в Вифезде, — довольно сказал он.

— Да? — сказал Джейми, не глядя на него, его внимание было приковано к воде.

— Там ангел спускался в заводь и баламутил воду время от времени. И все сидели в ожидании, чтобы окунуться в ту минуту, когда вода начнет двигаться.

Джейми улыбнулся, но все же не поворачивался. Рыбалка была серьезным делом.

Это было хорошо; он бы предпочел, чтобы Джейми не смотрел на него. Но ему придется поторопиться, если он хочет сказать кое-то; Фрейзер уже ослабил веревки снасти, собираясь сделать, как обычно, бросок или два.

— Я думаю... — он остановился, поправив себя, — нет, я не думаю, я знаю. Я хочу... — воздух выходил с хрипом, раздражая его; последнее, чего бы он хотел, это чтобы звук заставил сомневаться в том, что он говорил. Он сделал огромный вдох и произнес следующие несколько слов, будто выстрелил из пистолета. — Я хотел бы быть священником.

Ну, вот. Он сказал это вслух. Он невольно взглянул вверх, но, конечно, небо не упало. Оно было подернуто дымкой, с перистыми облаками, но сквозь них просвечивало ясное небо и едва заметная ранняя луна, плывущая над склоном горы.

Джейми посмотрел на него внимательно, но не было заметно, что он шокирован или захвачен врасплох.

— Священником. Ты имеешь в виду проповедником?

— Ну... да. И это тоже.

Предположение смутило его. Он предполагал, что ему придется проповедовать, но это его пугало.

— Это тоже? — повторил Фрейзер, глядя на него искоса.

— Да. Я имел в виду — священник проповедует, конечно, — конечно. О чем? Как? — Но это не... я имею в виду, это не главное. Это не то, ради чего я должен сделать это, — он был смущен, пытаясь ясно объяснить то, что не мог объяснить внятно даже самому себе.

Он вздохнул и потер ладонью лицо.

— Послушай. Ты, конечно, помнишь похороны бабули Уилсон. И о МакКаллумах?

Джейми молча кивнул, а Роджер подумал, что, возможно, увидел проблеск понимания в его глазах.

— Я сделал... некоторые вещи. Я бы сказал, что это было необходимо. И... — он дернул рукой, не зная с чего начать, описывая такие вещи, как встречу с Хермоном Хасбандом на берегу Аламанса, или беседы со своим умершим отцом поздно ночью.

Он снова вздохнул и начал бросать камушки в воду и остановился только тогда, когда увидел напряженную на удочке руку Джейми. Он кашлянул, чувствуя знакомое удушье и першение в горле, и зажал в руке камень.

— Проповедование, да, я надеюсь, что справлюсь с этим. Но есть и другие вещи — о Боже, это звучит бессмысленно, но я верю, что смогу. Есть еще похороны и крещение, и... и, может быть, возможность помочь, даже если это всего лишь выслушать и помолиться.

— Ты хочешь позаботиться о них, — сказал Джейми мягко, и это не был вопрос, скорее признание.

Роджер безрадостно улыбнулся и прикрыл глаза от блеска солнца, отражающегося в воде.

— Я не хочу делать этого, — сказал он. — Это последнее, о чем я думал, и я, выросший в доме священника. Думаю, я знаю, на что это похоже. Но кто-то должен делать это, и, думаю, это я.

Они оба некоторое время молчали. Роджер открыл глаза и посмотрел на воду. Волны покрывали камни, колышась в потоке, словно локоны волос русалки. Фрейзер слегка пошевелился, потянув удочку.

— Послушай, а пресвитериане верят в святое причастие?

— Да, — ответил Роджер удивленно. — Конечно. Разве ты никогда... — конечно, нет. Он допускал, что фактически Фрейзер никогда не обсуждал с кем-то из не католиков некоторые спорные моменты. — Мы верим, — повторил он, осторожно погрузив руку в воду, и протер лоб, вода, сбегая, охлаждала лицо и шею под рубашкой.

— Это ведь духовный сан, да? — погрузившаяся мушка плыла в воде маленьким красным пятнышком. — Тебе потребуется посвящение?

— О, да. Потребуется. Есть Пресвитерианская академия в округе Мекленберг. Я поеду туда и поговорю с ними об этом. Хотя я думаю, на учебу не потребуется много времени; греческий и латынь я знаю, и, как это ни странно, — он улыбнулся про себя, — у меня есть степень в Оксфордском университете. Веришь или нет, в другом времени я считался образованным человеком.

Уголок рта Джейми дернулся, когда он потянул удочку рукой и перебросил ее на запястье. Леска всплыла, слегка выгибаясь, мушка была на ней. Роджер моргнул; и точно — поверхность заводи начала морщиться и дрожать, крошечная рябь расходилась штрихами от искусственных наживок.

— Ты говорил об этом со своей женой?

— Нет, — сказал он, глядя на заводь.

— Почему нет? — в тоне вопроса не было обвинения, скорее любопытство. Почему, в конце концов, он решил поговорить, прежде всего, с тестем, а не с женой?

"Потому что ты знаешь, что значит быть мужчиной, — подумал он, — А она — нет". Но вслух он высказал немного другую версию правды.

— Я не хочу, чтобы она считала меня трусом.

В ответ Джейми произнес короткое "Хмф", почти удивленное, но ответил не сразу, сосредоточившись на раскачивающейся леске. Он снял промокшую мушку с крючка, потом, поколебавшись над коллекцией на своей шляпе, наконец, выбрал хрупкую зеленую вещицу с пучком изогнутых черных перьев.

— А что, ты думаешь, она может так считать? — не дожидаясь ответа, Фрейзер встал и отвел леску вверх и назад, и пустил ее в полет, посылая наживку, светящуюся как лист на воде, дрейфовать в центр заводи.

Роджер наблюдал, как он проделал это, и как мушка заиграла над водой в дергающемся танце. Преподобный тоже был рыбаком. Внезапно, он увидел Несс, его сверкающую рябь, текущую и темную над камнями, и отца, стоящего в его видавших виды болотных сапогах, сматывающего леску. Он задохнулся от тоски. По Шотландии. По отцу. По еще одному — хотя бы одному — мирному дню.

Горы и зеленый лес вставали вокруг них таинственные и дикие, и мглистое небо взвивалось над низиной, как крылья ангела, тихое и залитое светом солнца. Но не мирное; никогда не мирное, не здесь.

— Ты веришь нам — Клэр, Брианне и мне — о том, что скоро будет война?

Джейми коротко засмеялся, пристально глядя на воду.

— У меня есть глаза, парень. Не нужно быть предсказателем или ведьмой, чтобы увидеть, что она уже стоит у порога.

— Это, — сказал Роджер, глядя на него с любопытством, — весьма странный способ определения.

— Неужели? Разве не об этом говорит Библия? "Когда вы увидите мерзость запустения, стоящую, где не должно, то пусть в Иудее да бегут в горы"?

"Читающий да разумеет". Память подставила недостающую часть стиха, и Роджер осознал, и его немного пробрала дрожь от того, что Джейми действительно видел ее, стоящую у порога и узнавал ее. Это была не игра слов; он описывал точно, что видел — потому что видел ее раньше.

Голоса маленьких мальчиков, кричащих от радости, пронеслись над водой, и Фрейзер слегка повернул голову, прислушиваясь. Слабая улыбка коснулась его рта, затем он посмотрел вниз, на воду, казалось, она стала двигаться еще сильнее. Веревки, связывающие его волосы, шевелились на фоне загорелой кожи его шеи, так же, как листья рябины наверху.

Роджер вдруг захотел спросить Джейми, боится ли он, но промолчал. Он в любом случае знал ответ.

"Это не имеет значения". Он глубоко вздохнул и почувствовал такой же ответ на этот же вопрос, задав его себе. Это, казалось, пришло ниоткуда, просто появилось у него внутри, словно он родился с этим, словно всегда это знал.

"Это не имеет значения. Ты все равно это сделаешь".

Они некоторое время сохраняли тишину. Джейми забрасывал дважды на зеленую мушку, потом покачал головой, пробормотал что-то, смотал и, поменяв ее на небольшую мушку в виде слепня, бросил снова. Мальчишки проскочили мимо на другом берегу, голые, как угри, и, хихикая, скрылись в кустах.

"Действительно странно", — подумал Роджер. Он чувствовал себя хорошо. По-прежнему не имея ни малейшего представления, что он собирается делать, он все так же смотрел ввысь на проплывавшие в их сторону облака, и теперь понимал гораздо лучше, что находится внутри всего этого. Но все было в порядке.

Джейми поймал рыбу. Он быстро подсек ее, сверкающую и подпрыгивающую и, выдернув на берег, убил ее резким ударом камня, прежде чем уложить в свою рыбацкую корзину.

— Ты собираешься стать квакером? — спросил он серьезно.

— Нет. Роджер вздрогнул от вопроса. — Почему ты спрашиваешь об этом?

Джейми чуть пожал плечами, он использовал этот жест, когда ему было неловко говорить о чем-то, и не сказал больше ни слова до тех пор, пока не сделал новый бросок.

— Ты сказал, что не хочешь, чтобы Брианна думала, что ты трус. Мне раньше приходилось сражаться бок о бок со священником, — одна сторона его рта скривилась. — Признаю, монсеньор не был хорошим фехтовальщиком и не мог попасть из пистоля даже в стену сарая — но он был достаточно смелым.

— О! — Роджер почесал подбородок. — Да, я понял, о чем ты. Нет, я не думаю, что смогу сражаться в рядах армии, — сказав это, он почувствовал острый укол сожаления. — Но взять в руки оружие для защиты тех, кто в ней нуждается.... Да, я смогу уладить это со своей совестью.

— Тогда все в порядке.

Джейми смотал остаток веревки, стряхнул воду с мушки и воткнул крючок обратно в шляпу. Отложив веревку в сторону, он порылся в корзине и вытащил керамическую бутылку. Он со вздохом сел, вытащил пробку зубами, выплюнул ее в руку и предложил бутылку Роджеру.

— Есть одна вещь, которую Клэр мне повторяет время от времени, — объяснил он и процитировал: "Солод делает больше, чем может сделать Мильтон, чтобы оправдать для человека Божьи пути".

Роджер поднял бровь.

— Ты когда-нибудь читал Мильтона?

— Немного. Она права насчет этого.

— Ты знаешь следующую строчку? — Роджер поднес бутылку к губам, — "Эль, парень, эль — это напиток для парней, которым больно думать".

Подавляемый смех переместился к глазам Фрейзера.

— Тогда это должно быть виски, — сказал он. — Оно только пахнет пивом.

Оно было прохладным, темным и приятно горьким, они передавали бутылку друг другу, не говоря ни слова, пока все не выпили. Джейми по-хозяйски заткнул бутылку пробкой и положил ее в корзину.

— Твоя жена, — сказал он задумчиво, поднимаясь и цепляя ремень рыбацкой корзины на плечо.

— Да? — Роджер взял поношенную шляпу, утыканную мушками, и передал ему. Джейми благодарно кивнул и надел ее себе на голову.

— У нее тоже есть глаза.

Глава 52. МИККИ.

СВЕТЛЯЧКИ ОСВЕЩАЛИ ТРАВУ, деревья и плыли в тяжелом воздухе богатством холодных зеленых проблесков. Один светился на колене у Брианны; она смотрела, как он пульсирует — горит-не горит, горит-не горит, и слушала, как ее муж говорит ей, что хочет быть священником.

Они сидели на крыльце своей хижины в сгущающихся сумерках ночи. На другой стороне поляны слышны были вопли ребятишек, шумно играющих в кустах, радостные и веселые, как охотящиеся летучие мыши.

— Ты... мм... могла бы сказать что-нибудь, — предложил Роджер. Его голова была повернута к ней. Было достаточно света, чтобы разглядеть ожидающее и слегка обеспокоенное лицо.

— Ну... дай мне минутку. Пожалуй, я не ожидала этого, понимаешь?

Это была правда, она не ожидала. Конечно, она не думала специально о подобных вещах, до сего момента, когда он высказал свое намеренье. Она знала, что Роджер так поступит; он не спрашивал ее разрешения — и она не удивлялась. Это было не столько переменой, сколько признанием и принятием того, что уже каким-то образом существовало — и в некотором смысле, было облегчением видеть это и понимать, что это такое.

— Ну, — сказала она после долгих размышлений, — я думаю, это хорошо.

— Ты одобряешь, — облегчение в его голосе было очевидным.

— Да. Раз уж ты помогаешь всем этим женщинам, то пусть уж лучше потому, что Господь велит тебе делать это, а не потому, что тебе лучше с ними, чем со мной.

— Бри! Ты не можешь думать, что я...— он наклонился к ней, обеспокоенно глядя в ее лицо. — Ты ведь так не думаешь, правда?

— Ну, только иногда, — призналась она. — В мои худшие моменты. Не все время.

Он выглядел таким озабоченным, что она потянулась ладонью к удлиненной округлости его щеки. Щетина его бороды не была видна при этом освещении, но она ладонью ощущала ее мягкое щекотание.

— Ты уверен? — спросила она тихо. Он кивнул, и она заметила, как он сглотнул.

— Я уверен.

— Тебе страшно?

Он слегка улыбнулся в ответ.

— Да.

— Я помогу, — сказала она твердо. — Ты только скажи как, и я помогу.

Он глубоко вздохнул, его лицо посветлело, хотя улыбка была печальной.

— Я не знаю как, — сказал он. — Как сделать, я имею в виду. Не говоря уж о том, что ты должна делать. Вот, что пугает меня.

— Может, и не знаешь, — сказала она. — Но ты ведь итак уже это делал, правда? Нужно ли тебе все же исполнить какие-то формальности? Или ты можешь просто объявить себя священником, как многие теле-проповедники, и сразу начать собирать пожертвования?

Он улыбнулся шутке, но ответил серьезно.

— Чертовы католики. Вы всегда думаете, что никто больше не может претендовать на таинство. А мы делаем это. Я думаю, что я поеду в Пресвитерианскую Академию, узнать, что нужно сделать для посвящения в духовный сан. Что же до сбора пожертвований — полагаю, это означает, что я никогда не буду богатым.

— Я, пожалуй, и не ожидала этого, в любом случае, — заверила она его серьезно. — Не беспокойся; я вышла за тебя не ради денег. Если нам понадобится больше, я раздобуду их.

— Как?

— Я не знаю. Не продажей своего тела, вероятно. Не после того, что случилось с Манфредом.

— Даже не шути об этом, — сказал он. Его рука легла поверх ее, большая и теплая.

Высокий пронзительный голос Эйдана МакКаллума поплыл по воздуху, и к ней пришла неожиданная мысль.

— Твой... твоя... мм... паства... — слово показалось ей ужасно смешным, и она захихикала, не смотря на всю серьезность вопроса. — Что они будут думать по поводу того, что я — католичка? — она вдруг повернулась к нему, взбудораженная другой мыслью. — Ты же не попросишь... ты же не просишь меня сменить веру?

— Нет, не попрошу, — сказал он быстро, но твердо. — Никогда в жизни. Что касается того, что они могут думать — или говорить... — его лицо подернулось, меняясь от тревоги к решимости. — Если они будут не согласны принять это, то... они могут катиться к чертовой бабушке, вот так.

Она залилась смехом, он засмеялся следом за ней, его смех был ломаным, но неудержимым.

— Кошка священника — неучтивая кошка, — поддразнила она его. — И как ты скажешь это по-гэльски?

— Понятия не имею. Но кошке священника — кошка, которой стало легче, — добавил он, все еще улыбаясь. — Я не знал, что ты об этом подумаешь.

— Я не совсем уверена, что вообще думаю об этом, — призналась она. Она слегка сжала его руку. — Но я вижу, что ты счастлив.

— Это заметно? — он улыбнулся, последний вечерний свет озарил блеск в его глазах, глубоких и искристо зеленых.

— Заметно. Ты словно... светишься изнутри, — ее горло сжалось. — Роджер, ты не забудешь обо мне и Джемми? Я не знаю, смогу ли я соревноваться с Богом.

Он посмотрел на нее ошеломленно.

— Нет, — сказал Роджер, и его рука сжала ее руку так сильно, что кольцо врезалось в тело. — Никогда.

Они немного посидели, молча, светлячки снижались как медленный зеленый дождь, их молчание сопровождалось пением света на темнеющей траве и деревьях. Лицо Роджера почти исчезало в уходящем свете, но она все еще видела линию его челюсти, застывшую в решительности.

— Я клянусь тебе, Бри, — сказал он. — К чему бы меня ни призвали сейчас — и Бог знает, что это такое, — изначально я был призван быть твоим мужем. Твой муж и отец твоих детей — это превыше всего — и так будет всегда. Что бы я ни должен буду делать, это не будет ценой моей семьи, я обещаю тебе.

— Все, чего я хочу, — сказала она мягко в темноте, — чтобы ты любил меня. Не за то, что я сделаю или как я выгляжу, не потому, что я люблю тебя — а просто потому, что это я.

— Совершенная, безусловная любовь? — сказал он так же мягко. — Некоторые бы сказали, что только Бог может так любить — но я могу попытаться.

— О, я верю в тебя, — сказала она и почувствовала, как свет от него распространился к ее сердцу.

— И, надеюсь, всегда будешь верить, — сказал Роджер. Он поднял ее руку к своим губам, церемонно поцеловав ее пальцы, его дыхание согрело ее кожу.

И как проверка решительности его предыдущего заявления, в вечернем ветре поднялся и зазвенел голос Джемми, маленькая срочная сирена.

— Пааааапппааа Паааапооочкааа Пааапппооооччкааа...

Роджер глубоко вздохнул, наклонился и поцеловал ее, мгновенная мягкость и глубокая соединенность, а затем понялся, чтобы разобраться со срочными неотложностями.

Она немного посидела, прислушиваясь. Звуки мужских голосов доносились с дальнего края поляны, высокий и низкий, требовательный и вопросительный, убеждающий и волнующийся. Не было никакой экстренной ситуации: Джем захотел подняться на дерево, слишком высокое, чтобы залезть на него самому. Потом она услышала шальной смех с шелестом листьев — о боже, Роджер тоже залез на дерево. Они все были наверху, крича как совы.

— Что тебя рассмешило, a nighean? — ее отец вырисовался из темноты, от него пахло лошадьми.

— Все, — сказала она, подвигаясь, чтобы дать ему место рядом. Это было правдой. Все вдруг показалось ярким, свет свечей в окнах Большого Дома, светлячки в траве, сияние лица Роджера, когда он говорил о своем желании. Она все еще чувствовала прикосновение его губ к своим; это волновало ее кровь.

Джейми потянулся и поймал пролетавшего светлячка, подержав его минутку в темной пустоте чашечки его руки, где он загорался и гас холодным светом, просачивающимся через пальцы. В отдаленье она услышала короткий отрывок маминого голоса, долетающий через открытое окно; Клэр напевала "Клементину".

Теперь ребята — и Роджер — выли на луну, хотя она была не более чем бледным серпом на горизонте. Она почувствовала, как тело отца сотрясается от беззвучного смеха.

— Это напоминает мне "Диснейленд", — сказала она, поддавшись импульсу.

— Да? А где это?

— Это развлекательный парк. Для детей, — добавила она, понимая, что если и есть сейчас развлекательные парки в местах вроде Лондона или Парижа, они были исключительно для взрослых. Никто еще даже не думал сейчас о развлечении детей, кроме их собственных игр и случайных игрушек. — Папа и мама возили меня туда каждое лето, — сказала она, соскальзывая без всяких усилий назад, в горячие, яркие дни и тепло калифорнийских ночей. — Все деревья были увешаны маленькими сверкающими огоньками — вот как сейчас светлячками.

Джейми раскрыл свою ладонь; светлячок, неожиданно свободный, мигнул еще раз или два, потом раскрыл свои крылышки и со слабым жужжанием поднялся в воздух, уплывая вверх и прочь.

"Жил шахтер, искал он золото, и с ним дочка, Клементина...".

— На что это было похоже? — спросил он с любопытством.

— О... это было замечательно, — она улыбнулась, видя сверкающие огни Мейн Стрит, музыку и зеркала, и красивых, украшенных лентами, лошадей карусели Короля Артура. — Там были... прогулки, как мы их называли. Лодка, на которой можно было плыть через джунгли по реке и видеть крокодилов, бегемотов и охотников за головами...

— Охотников за головами? — спросил он заинтриговано.

— Не настоящие, — заверила она его. — Это все понарошку, но это... это мир для тебя. Когда ты там, реальный мир словно исчезает; ничего плохого не может с тобой случиться там. Они называли это "Самое счастливое место на земле" — и ненадолго пока ты был там, тебе казалось, что так оно и есть.

"...И была она, как фея, с башмачками номер девять. Две жестянки от сардин как сандалии носила Клементин...".

— И ты слышал музыку, везде, всегда, — сказала она, улыбаясь. — Группы музыкантов играли на инструментах, на трубах и барабанах, они могли маршировать по улицам туда-сюда или играть в павильонах...

— Ага, это и происходит в развлекательных парках. По крайней мере, происходило, когда я был в развлекательном парке, — она уловила улыбку и в его голосе.

— Ага. И там мультяшные герои — я рассказывала тебе о мультиках — они ходят вокруг. Ты можешь подойти и пожать руку Микки Маусу или...

— Кому?

— Микки Маусу, — она засмеялась. — Это такая большая мышь, в натуральную величину — в человеческий рост, я имею в виду. Он носит перчатки.

— Гигантская крыса? — сказал он немного ошеломленным голосом. — И они берут детей поиграть с ней?

— Не крыса, а мышь, — поправила она его. — Это просто человек, переодетый мышью.

— А, да? — сказал он не очень убежденным голосом.

— Да. И огромная карусель с раскрашенными лошадками, и железнодорожный поезд, который едет через Радужные пещеры, с большими драгоценными камнями, выглядывающими из стен и разноцветными ручьями с красной и голубой водой — и апельсиновый сок. О, апельсиновый сок! — она тихо застонала от экстатического воспоминания о холодной, терпкой, непередаваемой сладости.

— Там было хорошо, да? — сказал он мягко.

"Потерял тебя навеки, Страшно жалко... Клементина...".

— Да, — сказала она, вздохнув и на мгновение замолчав. Потом опустила голову на его плечо и обняла рукой за плечи, большие и крепкие. — Знаешь что? — сказал она, и он вопросительно хмыкнул в ответ. — Это было мило — это было великолепно — но что я действительно, действительно любила во всем этом, было то, что мы были там вместе, втроем, и все было замечательно. Мама не беспокоилась о своих больных, папа не сидел над бумагами — они даже не молчали и не ссорились друг с другом. Они оба смеялись — мы все смеялись, все время... пока были там.

Он ничего не сказал в ответ, только наклонил свою голову к ее голове. Она снова глубоко вздохнула.

— Может Джемми и не попадет в "Диснейленд" — но у него будет это. Семья, которая смеется вместе — и миллионы маленьких лампочек на деревьях.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ.

По наклонной.

Глава 53. ПРИНЦИПЫ.

"Фрейзерс Ридж, Северная Каролина,

3 июля, год 1774 от рождества Христова,

Джеймс Фрейзер, эсквайр,

Его Светлости, Джону Грею,

Плантация Маунт Джосайя в колонии Вирджинии.

Мой дорогой друг, я не могу выразить словами нашу благодарность за Ваши любезные действия по посылке тратты для предъявления в Ваш банк в качестве авансового платежа в счет последующей продажи предметов, которые я доверил в Ваше распоряжение.

Мистер Хиггинс, доставляя этот документ, был, безусловно, в крайней степени тактичен. Однако я сделал заключение из его тревожного поведения и чрезвычайной осмотрительности, что Вы можете, вероятно, предполагать, будто мы находимся в отчаянном положении. Я спешу заверить Вас, что это не так: у нас всего вполне достаточно, во всем, что касается запаса провизии, одежды и всего необходимого для жизни.

Я говорил, что поведаю Вам детали предприятия, и вижу, что должен это сделать, только для того, чтобы развеять Ваши представления о голоде, свирепствующем в моей семье и среди арендаторов.

Кроме небольшого, не выходящего за рамки закона обязательства по поводу наличности, у меня на руках есть еще кое-какое дело, касающееся приобретения некоторого количества оружия. Я пребывал в надежде заполучить его при помощи добрых услуг друга, но нахожу, что эта договоренность больше не действует: я должен искать в более далеких землях.

Я и моя семья приглашены на барбекю в честь Флоры МакДональд, героини восстания — Вы знакомы с этой леди, я полагаю? Я припоминаю, Вы говорили мне однажды о своем знакомстве с нею в Лондоне, в то время, как она была заключена там в тюрьму. Барбекю будет иметь место в следующем месяце на плантации моей тетушки Джокасты, в Речной Излучине. Поскольку этот торжественный прием посетит великое множество шотландцев, некоторые приедут из местности, значительно отдаленной, я надеюсь, что с деньгами на руках я смогу достигнуть договоренностей о покупке необходимого оружия посредством других путей. Касательно этого, имей Вы желание предложить собственные подобные полезные пути, я был бы признателен услышать о них.

Пишу быстро, поскольку у мистера Хиггинса есть и другие поручения, но моя дочь попросила меня отправить с оказией коробок спичек ее собственного изобретения. Она обучила мистера Хиггинса быть максимально осторожным при их использовании, так что если он не возгорится непреднамеренно на обратном пути, то будет способен продемонстрировать их Вам.

Ваш смиренный и покорный слуга, Джеймс Фрейзер.

P. S.: Мне необходимы тридцать мушкетов, с таким большим количеством пороха и боеприпасов, какое будет возможно достать. Речь не идет об оружии новейшего выпуска, но оно должно быть хорошо сохранено и готово к использованию".

— ДРУГИЕ ПУТИ? — сказала я, наблюдая, как он посыпает письмо песком, прежде чем сложить его. — Ты имеешь в виду контрабандистов? И если так, ты уверен, что лорд Джон поймет, о чем ты говоришь?

— Именно их, и он поймет, — заверил меня Джейми. — Я и сам знаком с несколькими контрабандистами, что провозят товары через Внешние отмели. Он знает тех, которые приходят через Роанок, не смотря ни на что, — и этот бизнес на подъеме из-за блокады в Массачусетсе. Товары поступают через Вирджинию и идут на север по суше.

Он взял с полки наполовину сгоревшую свечу и поднес к углям в очаге, затем накапал лужицу мягкого коричневого воска на стык сложенного письма. Я наклонилась вперед и надавила тыльной стороной левой руки на теплый воск, оставляя на нем отпечаток своего свадебного кольца.

— Чертов Манфред МакГилливрей, — сказал он без особенного раздражения. — Теперь они мне встанут втридорога, и я должен заполучить их у контрабандистов.

— Но ты поспрашиваешь про него? Во время барбекю, я имею в виду?

Флора МакДональд, женщина, которая спасла Чарльза Стюарта от англичан после Каллодена, переодев его в платье своей служанки, и переправила его на остров Скай, где его встретили французы, была живой легендой для шотландских горцев, и ее недавнее прибытие в колонию было предметом значительного волнения, новости об этом достигли даже Риджа. Каждый известный шотландец в долине Кейп Фир — и далеко за ее пределами — мог присутствовать на барбекю, устроенном в ее честь. Нет лучшей возможности оповестить всех о пропавшем молодом человеке.

Он посмотрел на меня, удивленный.

— Конечно, я это сделаю, Сассенах. За кого ты меня принимаешь?

— Я думаю, что ты очень добрый, — сказала я, целуя его в лоб. — Хотя и слегка безрассудный. И я заметила, что ты предусмотрительно не сообщил лорду Джону, зачем тебе понадобились тридцать мушкетов.

Он коротко фыркнул и аккуратно смел со стола песчинки к себе в ладонь.

— Я и сам точно не знаю, Сассенах.

— Что ты хочешь этим сказать? — удивленно спросила я. — Разве ты не собираешься отдавать их Птице?

Он не ответил сразу, но два негнущихся пальца его правой руки мягко постукивали по столешнице. Затем он пожал плечами, потянулся к стопке журналов для записей и бухгалтерских книг и, вытащив лист бумаги, передал его мне. Письмо от Джона Эша, который тоже был командиром ополчения во время войны с регуляторами.

— Четвертый абзац, — сказал он, видя, как я хмурюсь на подробное перечисление последних осложнений между губернатором и Ассамблеей. Я послушно скользнула вниз страницы к указанному месту и почувствовала легкий трепет предчувствия.

— "Континентальный конгресс выдвинул предложение", — прочла я, — "чтобы от каждой колонии были отправлены делегаты. Нижняя палата Ассамблеи Коннектикута уже выбрала таких делегатов, действуя через Комитеты по Взаимосвязям. Некоторые джентльмены, с которыми Вы хорошо знакомы, считают, что Северная Каролина должна поступить подобным образом, и предлагают встретиться для завершения этого вопроса в середине августа. Я смею надеяться, друг, что Вы присоединитесь к нам, ибо я убежден, что Ваши сердце и разум должны быть с нами в деле свободы: безусловно, такой человек, как Вы, не поддерживает тиранию". "Некоторые джентльмены, с которыми Вы хорошо знакомы", — повторила я, опуская письмо. — Ты знаешь, о ком он? — Ты знаешь, о ком он?

— Я догадываюсь.

— Он говорит "середина августа". До барбекю или после?

— После. Другой из них прислал мне дату встречи. Это должно произойти в Галифаксе.

Я положила письмо. День был тихим и жарким, и тонкое полотно моей сорочки намокла, как и ладони.

— Другой из них, — сказала я. Он бросил на меня короткий взгляд с полуулыбкой и убрал письмо.

— Из Комитета по Взаимосвязям.

— О, естественно, — ответила я. — Ты мог бы и сказать мне.

Естественно, он нашел бы способ заманить себя в Комитет по Взаимосвязям Северной Каролины — центр политических интриг, где были посеяны семена бунта, — сохраняя, между тем, полномочия индейского агента для английской короны, для видимости работая над вооружением индейцев, для того, чтобы не дать взойти этим семенам мятежа.

— Я и говорю тебе, Сассенах, — ответил он. — Это впервые, когда они попросили меня встретиться с ними лично.

— Понимаю, — мягко сказала я. — Ты поедешь? Время уже пришло?

Время совершить прыжок, открыто объявить себя либералом, если еще не мятежником. Время изменить свою общественную приверженность и рискнуть получить клеймо изменника. Снова.

Он вздохнул и провел рукой по волосам. Он размышлял; короткие волоски на нескольких маленьких вихрах встали дыбом.

— Я не знаю, — в конце концов, произнес он. — Еще два года, разве нет? Четвертое июля 1776 — так сказала Брианна.

— Нет, — возразила я. — Два года до тех пор, пока не объявят независимость, но, Джейми, борьба уже началась. Может стать слишком поздно.

Он пристально посмотрел на письмо на столе и сухо кивнул.

— Ага, тогда это должно быть скоро.

— Было бы, вероятно, достаточно безопасно, — нерешительно начала я. — То, что ты мне говорил о Хендерсоне, купившем землю в Теннеси: если никто не останавливает его, я не вижу, чтобы кто-то из правительства был настолько взбудоражен, чтобы прийти и попытаться выгнать нас. Конечно, если только ты не встречался с местными либералами?

Он ответил мне улыбкой. Ироничной улыбкой.

— Не правительство меня беспокоит, Сассенах. Это не губернатор повесил О'Брайанов и спалил их хижину, понимаешь? Это был не Ричард Браун и не индейцы. Это было сделано не ради преследования по закону или наживы: это было сделано из ненависти, и очень вероятно, кем-то, кто знал их.

От этого более явный холод пробежал по моему позвоночнику вниз. В Ридже, несомненно, были политические разногласия и споры, но до кулачных боев дело не доходило, не говоря уже о поджогах и убийствах.

Но это могло бы произойти.

Я помнила все слишком хорошо. Бомбоубежища и талоны на питание, тьма надзирателей и дух единения в борьбе с ужасным врагом. И истории из Германии, Франции. Одни люди были преданы, осуждены СС, вытащены из своих домов. Других, укрывшихся на чердаках и в сараях, тайно переправляли через границу.

На войне правительства и их армии представляли угрозу, но зачастую именно соседи были теми, кто предавал или спасал.

— Кто? — напрямик спросила я.

— Я могу только предположить, — ответил он, пожав плечами. — МакГилливреи? Ричард Браун? Друзья Ходжепайла — если они у него имелись. Друзья каких-то других людей, которых мы убили? Индеец, с которым ты встретилась — Доннер? — если, он остался в живых. Нил Форбс? Он затаил обиду на Брианну, и им с Роджером не мешало бы помнить об этом. Хирам Кромби и его община?

— Хирам? — с сомнением сказала я. — Допустим, ты ему не очень нравишься, как и я, но...

— Ладно, я в этом сомневаюсь, — добавил он. — Но это возможно, так ведь? Его люди не поддерживали якобитов, они также не будут рады попытке свергнуть короля по эту сторону океана.

Я кивнула. Кромби и остальные обязаны были дать клятву верности королю Георгу перед получением разрешения на отъезд в Америку. Дал подобную клятву и Джейми — из необходимости — как часть его помилования. И должен будет — из еще более серьезной необходимости — нарушить ее. Но когда?

Он перестал барабанить пальцами: они покоились на письме перед ним.

— Я и правда верю, что ты права, Сассенах, — сказал он.

— В чем? В том, что случится? Ты знаешь, что я права, — сказала я, немного удивленная. — Бри и Роджер тоже говорили тебе. Так что?

Он медленно провел рукой по волосам.

— Я никогда не сражался из принципа, — сказал он, размышляя, и покачал головой. — Только по необходимости. Интересно, будет ли так лучше?

Он не выглядел расстроенным, скорее любопытствующим, в таком отстраненном роде. Однако я почувствовала смутную тревогу.

— Но в этот раз это именно принцип, — запротестовала я. — Фактически, это, возможно, первая война, когда сражаются ради принципа.

— Разве не ради чего-то корыстного, вроде торговли или земли? — предположил Джейми, поднимая одну бровь.

— Я не говорю, что торговля или земля не имеют с этим ничего общего, — возразила я, гадая, каким образом я стала защитницей американской революции — исторический период я знала только из школьных учебников Брианны. — Но эта борьба выходит далеко за рамки других, ты об этом не думаешь? "Мы считаем самоочевидными следующие истины: что все люди созданы равными; что они наделены своим Творцом неотчуждаемыми правами. В число этих прав входят жизнь, свобода и возможность добиваться счастья".

— Кто это сказал? — спросил он с интересом.

— Томас Джефферсон это скажет — в поддержку новой республики. Это называется "Декларация независимости". Будет называться.

— Все люди, — повторил он. — Как ты думаешь, индейцев он тоже имел в виду?

— Не могу сказать, — ответила я, достаточно раздраженная тем, что невольно оказалась не совсем права. — Я с ним не знакома. Если встречу его, спрошу, ладно?

— Не бери в голову, — он взмахнул пальцами в подтверждении. — Я сам спрошу у него, и у меня есть такая возможность. А до этого, спрошу у Брианны, — он взглянул на меня. — Однако, что касается принципов, Сассенах...

Он вытянулся на стуле, устроив голову на груди и закрыв глаза.

— "Покуда хоть сотня из нас останется в живых, — начал он ровно, — никогда ни при каких условиях мы не будем находиться под английским владычеством. На самом деле, не ради славы, богатства, почести, мы боремся, а ради свободы — ради того единственного, от чего ни один честный человек не откажется, разве что ценой своей жизни". "Декларация Арброта", — сказал он, открыв глаза. Он криво улыбнулся. Написано около четырех столетий назад. Говоря о принципах, ага?

Затем он поднялся, но остался стоять возле потертого стола, который использовал в качестве письменного, глядя на послание Эша.

— Что до моих собственных принципов... — продолжил он, как будто сам с собой, но потом посмотрел на меня, словно внезапно осознав, что я все еще здесь. — Ага, я собираюсь отдать мушкеты Птице, — сказал он. — Хотя у меня могут появиться причины раскаяться в этом, и я увижу их направленными на меня двумя-тремя годами позже. Но он должен их получить и делать с ними, что ему покажется лучшим для него самого и для его народа.

— Цена обязательств?

Он взглянул на меня с тенью улыбки.

— Называй это возмещением за кровь.

Глава 54. БАРБЕКЮ ФЛОРЫ МАКДОНАЛЬД.

Плантация Речная Излучина,

6 августа 1774.

ЧТО БЫ ТАКОГО СКАЗАТЬ кумиру? Или мужу кумира, если на то пошло?

— Ах, я сейчас потеряю сознание, я знаю, — Рэйчел Кэмпбелл обвевалась своим веером так сильно, что создавала ощутимый ветерок. — Что же мне сказать ей?

— "Хорошего дня, миссис МакДональд"? — предложил ее муж, слабая улыбка притаилась в уголке его сухого рта.

Рэйчел резко стукнула его веером, он, посмеиваясь, увернулся. Несмотря на то, что Фаркард Кэмпбелл был на тридцать пять лет старше ее, у него сейчас была легкая, дразнящая жену, манера поведения, совершенно не вязавшаяся с его обычным достойным видом.

— Я потеряю сознание, — объявила Рэйчел еще раз, очевидно решив выбрать это как определенную общественную стратегию.

— Ну, ты, конечно, должна порадовать себя, а nighean, но если ты это сделаешь, то придется мне просить, чтобы мистер Фрейзер поднимал тебя с земли; мои древние конечности вряд ли справятся с таким заданием.

— О! — Рэйчел бросила быстрый взгляд на Джейми, который улыбнулся ей, затем спрятала свое смущение за веером. Несмотря на то, что она явно любила мужа, она не скрывала своего восхищения моим.

— Ваш покорный слуга, мадам, — серьезно заверил ее Джейми, кланяясь.

Она захихикала. Мне не нравится быть несправедливой к женщине, но она определенно захихикала. Я поймала взгляд Джейми, и спрятала улыбку за мой собственный веер.

— А что скажете ей вы, мистер Фрейзер?

Джейми поджал губы и задумчиво прищурился на сияющее солнце, пробивавшееся сквозь деревья вязов, которые окружали газон Речной Излучины.

— О, полагаю, я мог бы сказать, что рад, что ей так повезло с погодой. В последний раз, когда мы встречались, шел дождь.

У Рэйчел отвисла челюсть, она уронила свой веер, и он запрыгал по газону. Ее муж наклонился, чтобы поднять его, громко кряхтя, но она не обратила внимания, чтобы пожалеть его.

— Вы встречались с ней? — воскликнула она, широко раскрыв глаза от возбуждения. — Когда? Где? С прин... с ним?

— А, нет, — сказал Джейми, улыбаясь. — На острове Скай. Я приезжал с моим отцом по делу — касательно овец. И нам посчастливилось встретить Хью МакДональда из Армадейла в Портри — отчима мисс Флоры, так? — и он привез девочку с собой в город, для лечения.

— О! — Рэйчел была очарована. — И она была так красива и приветлива, как говорят?

Джейми сдвинул брови, размышляя.

— Ну, нет, — сказал он. — Но у нее был ужасный грипп в то время, и, несомненно, она смотрелась бы гораздо лучше без красного носа. Любезна? Я бы так не сказал. Она выхватила брайди прямо у меня из рук и съела.

— И сколько лет вам обоим было в то время? — спросила я, увидев, как рот Рэйчел изогнулся от ужаса.

— Ну, где-то шесть, — сказал он весело. — Или семь. Точно не помню, помню только, что пнул ее в голень, когда она украла мой брайди, а она потянула меня за волосы.

Немного оправившись от шока, Рэйчел стала настаивать, чтобы Джейми продолжил воспоминания, но он уклонялся, со смехом и шутками.

Конечно, он пришел подготовленным к этой оказии; по любому поводу и на любую тему он мог обмениваться историями — юмористические, восхитительные, тоскливые — о днях перед битвой при Каллодене. Странно, что именно поражение Чарльза Стюарта, его позорное бегство, сделавшее героиней Флору МакДональд, должно было объединить этих ссыльных горцев таким способом, какого они никогда бы не смогли достичь, — не говоря уж о том, чтобы сохранить — если бы он победил.

Меня осенило вдруг, что Чарли, скорее всего, был еще жив, тихо напиваясь до смерти в Риме. Жив в его реальной жизни; хотя для этих людей, кто любил или ненавидел его — он давно умер. Янтарь времени запечатал его навсегда в тот самый определяющий момент его жизни "Bliadha Tearlach" — "год Чарли", даже сейчас я все еще слышала, как люди называют это время так.

Конечно, именно приезд Флоры вызвал этот поток настроений. "Как ни странно для нее", — подумала я с уколом сочувствия. И впервые спросила себя: "Какого черта я сама могла бы ей сказать?"

Я встречала известных людей и прежде, — не последним из них был сам Красавчик Принц. Но всегда я встречала их, когда они — и я — были среди нормальной жизни. События, что сделали их известными, еще не слу­чились, они были еще просто людьми. За исключением Луи — но он, все-таки, был королем. Существуют правила этикета для обхождения с королями, никто никогда не приблизится к ним как к нормальным людям. Даже когда...

Я резко открыла мой собственный веер, горячая кровь прилила к моему лицу и телу. Я глубоко дышала, стараясь махать веером не настолько судорожно, как Рэйчел, но мне очень хотелось.

За прошедшие годы, с тех пор, как это произошло, не было ни разу, чтобы я когда-нибудь специально вспоминала те две или три минуты физической близости с Луи во Франции. Ни намеренно, видит Бог, ни случайно.

Но вдруг, память о них прикоснулась ко мне, словно рука, которая появилась из толпы, чтобы схватить меня за руку. Схватить меня за руку, поднять юбки и проникнуть в меня гораздо более отвратительно, чем было в реальном опыте.

Воздух вокруг меня был напоен ароматом роз, и я услышала скрип каркаса платья, когда вес Луи придавил его, и вздох его удовольствия. В комнате было темно, горела одна свеча, мерцая где-то на краю зрения; она погасла, когда мужчина между моих...

— Боже мой, Клэр! Ты в порядке?

Слава Богу, я не упала на самом деле. Я откинулась назад к стене мавзолея Гектора Камерона и Джейми, увидев это, рванул вперед, чтобы схватить и удержать меня.

— Отпусти, — сказала я, задыхаясь, но настойчиво. — Отпусти меня!

Он услышал нотку ужаса в моем голосе и ослабил хватку, но не мог отпустить вовсе, чтобы не дать упасть. Жуткая паника придала мне силы, я выпрямилась, вырываясь из его рук.

Я все еще чувствовала запах роз. Не приторный аромат розового масла — свежих роз. Потом я пришла в себя, и поняла, что стою рядом с огромным кустом дикой желтой розы, умело залезшей на белый мрамор мавзолея.

Осознание того, что розы были настоящими, утешало, но я чувствовала, будто стою на краю огромной пропасти, одна, отделенная от всех остальных душ в мире. Джейми был достаточно близко, чтобы дотронуться до него, но казалось, будто он был где-то бесконечно далеко.

Затем он прикоснулся ко мне и настойчиво произнес мое имя, и разрыв между нами закрылся так же внезапно, как и открылся. Я почти упала в его объятья.

— Что такое, а nighean? — прошептал он, прижимая меня к своей груди. — Что тебя напугало? — его собственное сердце колотилось под моим ухом, я напугала его тоже.

— Ничего, — сказала я, и на меня снизошло огромное облегчение от осознания того, что я снова благополучно была в настоящем; Луи вернулся в сумрак неприятным, но безвредным воспоминанием. Ошеломляющее чувство тревоги, потери, горя и одиночества отступило, став не более чем тенью в моей голове. Самое главное, что Джейми был рядом; ощутимый и телесный, с запахом пота, и виски, и лошадей, и ... здесь. Я не потеряла его.

Другие люди столпились вокруг, с любопытством и заботой. Рэйчел старательно обмахивала меня веером, и этот ветерок действовал успокаивающее; я была мокрой от пота, влажные пряди волос прилипли к моей шее.

— Все в порядке, — пробормотала я, внезапно смутившись. — Просто небольшая слабость... жаркий день...

Все наперебой предлагали принести мне вина, бокал силлабаб, лимонада, но всех превзошел Джейми, который достал из споррана фляжку виски собственного производства. Это был напиток трехлетней выдержки из бочонка хереса, и я почувствовала тошноту, когда запах достиг меня, вспомнив тот вечер, когда мы напились вместе, после того как он спас меня от Ходжепайла и его людей. Боже, неужели меня снова бросит в эту яму?

Но нет. Виски был горячим и утешительным, и я почувствовала себя лучше с первого же глотка.

Флешбэк. Обратная вспышка. Я слышала, как мои коллеги говорили о ней, спорили, является ли явление переживания травматических событий в прошлом таким же, как после контузии, и действительно ли оно существовало, или его следовало классифицировать просто как "нервы".

Я вздрогнула и сделала еще глоток. Оно, несомненно, существовало. Я чувствовала себя намного лучше, но была потрясена до глубины души, и во всем теле еще чувствовалась вялость. В отдалении слабым отголоском всего случившегося со мной возникала более тревожная мысль. Это случалось однажды раньше, когда Юта МакГилливрей напала на меня. Похоже, это могло случиться снова?

— Давай я занесу тебя внутрь, Сассенах? Возможно, тебе нужно немного полежать, — Джейми спугнул доброжелателей, попросил раба принести мне табуретку и теперь нависал надо мной как встревоженный шмель.

— Нет, теперь я в порядке, — заверила его я. — Джейми...

— Да, милая?

— Ты... когда ты... у тебя...

Я сделала глубокий вдох — и еще один глоток виски — и продолжила.

— Иногда я просыпаюсь ночью и вижу тебя — борющегося — и мне кажется, что ты борешься с Джеком Рэндаллом. Это тебе снится?

Он на мгновение уставился на меня, с ничего не выражающим лицом, но беспокойство отразилось в его глазах. Потом он посмотрел по сторонам, но теперь мы были совсем одни.

— Почему? — спросил он, понизив голос.

— Мне нужно знать.

Он перевел дыхание, сглотнул слюну и кивнул.

— Да. Иногда это сны. Это... ничего. Я просыпаюсь и знаю, где я нахожусь, говорю небольшую молитву и... все в порядке. Но время от времени... — он на мгновение закрыл глаза, затем открыл их. — Я просыпаюсь. И я все еще там, с Джеком Рэндаллом.

— Ах, — я вздохнула, одновременно чувствуя, что мне ужасно жаль его, и в то же время успокаиваясь. — Значит, я не схожу с ума.

— Ты так думаешь? — сказал он сдержанно. — Ну, я рад это слышать, Сассенах.

Он стоял очень близко, ткань его килта касалась моей руки, так что он бы поддержал меня, если бы я снова решила упасть в обморок. Он испытующе посмотрел на меня, чтобы убедиться, что я не собираюсь свалиться с ног, затем коснулся моего плеча и с кратким: "Сиди на месте", — куда-то ушел.

Недалеко: только до столов, установленных под деревьями на краю лужайки. Игнорируя рабов, накрывающих столы для барбекю, он перегнулся через тарелку вареных раков и что-то взял из крошечной чаши. Затем он вернулся и наклонился, чтобы взять меня за руку. Он потер пальцами, и щепотка соли посыпалась в мою раскрытую ладонь.

— Вот, — прошептал он. — Держи это, Сассенах. Кто бы это ни был, он не побеспокоит тебя больше.

Я сжала в руке влажные крупинки, чувствуя себя абсурдно успокоившейся. Доверьтесь горцу, который точно знает, что делать в случае появления приведений среди бела дня! Они говорят, что соль удерживает духа в могиле. И если Луи все еще был жив, то другой мужчина, прижимавший меня в темноте, кем бы он ни был, безусловно, был мертв.

Внезапно волнение вокруг усилилось, послышались крики от реки — были замечены лодки. Вся толпа, как один, поднялась на цыпочках, замерев в ожидании.

Я улыбнулась, но, все же почувствовала распространяющееся головокружение от его прикосновения ко мне. Затем пронзительно заиграли волынки, и мое горло сразу сжалось от невыплаканных слез.

Джейми неосознанно сжал рукой мое плечо, и я, посмотрев вверх, увидела, как он потер костяшками пальцев по верхней губе и тоже повернулся к реке.

Я посмотрела вниз, моргнув, чтобы прийти в себя, и когда мое зрение прояснилось, я увидела на земле крупинки соли, заботливо разбросанные перед воротами в мавзолей.

* * *

ОНА БЫЛА ГОРАЗДО МЕНЬШЕ, чем я думала. С известными людьми всегда так. Все — одетые в свои лучшие наряды, целое море тартанов — стремились поближе, чтобы выразить ей свое почтение в обход этикета. Я мельком увидела ее макушку, темные волосы, высоко подобранные и украшенные белыми розами, потом она скрылась за спинами приветствующей толпы.

Хорошо был виден ее муж, Алан. Энергичный, красивый мужчина с черными, немного с проседью, волосами, аккуратно завязанными сзади, он — предположила я — намеренно держался позади нее, кланяющейся и улыбающейся, принимая поток гэльских комплиментов и приветствий.

Злясь на себя, я почувствовала желание броситься вперед и смотреть вместе с остальными. Но я сдержалась. Я стояла с Джокастой на террасе; миссис МакДональд придет к нам.

Ну, так и есть: Джейми и Дункан уже твердо пробирались сквозь толпу, образуя живой клин вместе с черным дворецким Джокасты Улиссом.

— Это правда она? — заинтересованно прошептала Брианна у моего плеча, не сводя глаз с бурлящего потока людей, из которого мужчины уже извлекли почетную гостью, сопровождая ее от причала через лужайку по направлению к террасе. — Она меньше, чем я думала. Эх, жаль, что Роджера здесь нет — он бы просто умер, чтобы увидеть ее! — Роджер проводил этот месяц в Пресвитерианской Академии в Шарлотте, получая квалификацию для посвящения в духовный сан.

— Он сможет увидеть ее в другой раз, — пробормотала я в ответ. — Я слышала, что они купили плантацию возле Барбекю-Крик, на Маунт-Плезант, — и они останутся в колониях еще как минимум на год или два, но этого я вслух не сказала; поскольку люди здесь были уверены, что МакДональды иммигрировали навсегда.

Но я видела высокий памятный камень на острове Скай — где Флора МакДональд родилась и однажды умрет, разочаровавшись в Америке.

Конечно, это был не первый раз, когда я встретила кого-то, чья судьба была мне известна — но это всегда выбивает из колеи. Толпа расступилась, и она вышла, маленькая и хорошенькая, улыбаясь Джейми. Он поддерживал ее под ее локоть, направляя к террасе, и сделал представляющий жест в мою сторону.

Она посмотрела вверх, в предвкушении, встретила мой прямой взгляд, моргнула, улыбка на ее лице мгновенно исчезла. Она почти сразу вернула улыбку и поклонилась мне, как и я ей, но мне захотелось узнать, что такого она увидела на моем лице?

Но она повернулась, чтобы поприветствовать Джокасту и представить своих взрослых дочерей, Анну и Фанни, сына, зятя, мужа — к тому времени она справилась с возникшим при представлении замешательством, вполне взяла себя в руки и приветствовала меня с очаровательной, нежной улыбкой.

— Миссис Фрейзер! Я так давно хотела встретиться с вами. Я слышала столько историй о вашей доброте и мастерстве, что признаюсь, трепещу в вашем присутствии.

Это прозвучало так тепло и искренне — она схватила меня за руки, — что я не нашла что ответить, не смотря на циничный интерес, кто же это говорил ей обо мне. Моя репутация в Кросс-Крик и Кэмпбелтоне была небезызвестной, но не только хвалебной, разной.

— Я имела честь познакомиться с доктором Фентименом — на балу в нашу честь в Уилмингтоне. Такие добрые, здесь все так добры к нам! К нам все так хорошо относятся с момента нашего приезда — и он был совершенно в восторге относительно вашего...

Я хотела бы услышать о том, чем восторгался Фентимен — наши отношения были по-прежнему несколько настороженными, хотя мы достигли сближения — но в этот момент ее муж зашептал ей на ухо, приглашая ее встретиться с Фаркардом Кэмпбеллом и некоторыми другими видными джентльменами. С выражением сожаления, она сжала мои руки и отошла, ее блестящая общественная улыбка вернулась на место.

— Да, — заметила Бри вполголоса. — Повезло ей, у нее все еще есть большинство зубов.

Это было по сути именно то, что пришло мне в голову, и я рассмеялась, превращая смех в поспешный кашель, когда Джокаста резко повернула голову в нашу сторону.

— Так это она, — Младший Йен подошел ко мне с другой стороны, он наблюдал за почетной гостьей с выражением глубокого интереса. По этому случаю на нем был килт, жилет, сюртук, его каштановые волосы были надлежаще уложены, и он выглядел вполне цивильно, не считая татуировки, проходящей по его скулам и над переносицей.

— Это она, — согласился Джейми. — Fionnaghal — Прекрасная.

Я заметила странную ностальгию в его голосе и взглянула на него удивленно.

— Ну, это ее имя, — сказал он мягко. — Fionnaghal. Это только англичане называют ее Флорой.

— Па, ты на нее запал, когда был маленьким, да? — спросила Брианна, смеясь.

— Что сделал?

— Питал симпатию, — сказала я, деликатно заморгав на него ресницами поверх моего веера.

— О, это глупо! — сказал он. — Бога ради, мне было семь лет! — тем не менее, кончики его ушей порозовели.

— Я был влюблен, когда мне было семь, — заметил Йен, несколько мечтательно. — В кухарку. Ты слышал, дядя, Улисс сказал, что она привезла зеркало? Подаренное ей принцем. Улисс установил его в гостиной и поставил двоих слуг охранять его.

Все, кто не стоял в бурлящей толпе вокруг МакДональдов, обязательно шли в дом через двойные двери, выстраивая линию оживленной болтовни от холла до гостиной.

— Джеймс!

Властный голос Джокасты положил конец поддразниваниям. Джейми строго взглянул на Брианну и пошел, чтобы присоединиться к тете. Дункана задержал разговор с группой известных мужчин — я узнала Нила Форбса, адвоката, а также Корнелиуса Харнетта и полковника Мура. Нигде не было видно Улисса — он, скорее всего, занимался снабжением барбекю для двухсот человек — таким образом, Джокаста временно осталась в одиночестве. Опираясь рукой на руку Джейми, она проследовала на террасу, направляясь к Алану МакДональду: отделенный от его жены массой людей вокруг нее, он стоял под деревом с немного оскорбленным видом.

Я смотрела, как они шли через лужайку, забавляясь театральностью поведения Джокасты. Ее личная служанка, Федра, почтительно следовала за ними — она, конечно, вполне могла бы направлять свою хозяйку. Но это не произвело бы такого же эффекта. Все поворачивали головы им вослед — Джокаста была высокой и стройной, изящной, несмотря на свой возраст — с ее поразительными белыми волосами, уложенными вверх, в голубом шелковом платье, и Джейми с его ростом викинга в малиновом тартане Фрейзеров, оба с очевидной породой Маккензи и кошачьей грацией.

— Колум и Дугал могли бы гордиться своей младшей сестрой, — сказала я, качая головой.

— Да? — Йен говорил рассеянно и невнимательно. Он по-прежнему наблюдал за Флорой МакДональд, теперь принимающей букет цветов от одного из внуков Фаркарда Кэмпбелла под общие аплодисменты.

— Ты не ревнуешь, мама? — поддразнила меня Брианна, увидев, как я смотрю в том же направлении.

— Конечно, нет, — сказала я с определенной долей самодовольства. — В конце концов, у меня пока тоже есть все зубы.

* * *

Я ПОТЕРЯЛА ЕГО в изначальной давке, но майор МакДональд был среди пирующих, он выглядел шикарно в блестящем алом форменном мундире и новой шляпе с роскошными золотыми кружевами. Он снял шляпу и низко поклонился мне, глядя весело — без сомнения потому, что я была без сопровождения своих животных — Адсо и белая свинья благополучно остались во Фрейзерс Ридже.

— К Вашим услугам, сударыня, — сказал он. — Я видел, что вы говорили с мисс Флорой — она очаровательна, не правда ли? И к тому же, жизнерадостная и красивая женщина.

— Это верно, — согласилась я. — Вы знакомы с ней?

— О, да, — сказал он, вид глубокого удовлетворения расползся по его обветренному лицу. — Я не смею предполагать, что это дружба — но я верю, что могу высказать скромное утверждение, что мы знакомы. Я сопровождал миссис МакДональд и ее семью из Уилмингтона, и имел честь помочь им в улаживании их нынешней ситуации.

— Правда? — я взглянула на него заинтересованно. Майор был не из тех, кто был в восторге от знаменитости. Он был человеком, хорошо понимавшим, как ее использовать. Очевидно так же, как и губернатор Мартин.

Майор наблюдал теперь за Флорой МакДональд взглядом собственника, с одобрением отмечая, как публика обступила ее.

— Она любезно согласилась выступить сегодня, — сказал он мне, покачиваясь с пятки на носок. — Как вы думаете, мэм, откуда это будет сделать лучше всего? С террасы, как с наивысшей точки? Или возможно возле статуи на лугу, это место в центре и позволит толпе стать вокруг нее, тем самым увеличивая шансы каждого услышать?

— Я думаю, что у нее будет солнечный удар, если вы поставите ее на лужайке в такую погоду, — сказала я, поправляя свою широкополую соломенную шляпу так, чтобы нос оказался в тени. Это было вполне возможно, когда на улице около 35ЊС и при этом большая влажность, мои тонкие юбки липли к моим ногам. — О чем она собирается говорить?

— Лишь краткое обращение относительно преданности, мэм, — сказал он вежливо. — А вот и ваш муж, разговаривает с Кингсбургом; вы позволите, мэм?

Поклонившись, он выпрямился, надел шляпу и зашагал вниз по лужайке, чтобы присоединиться к Джейми и Джокасте, которые все еще были с Аланом МакДональдом, величаемым "Кингсбургом" в шотландской манере, по названию его поместья на острове Скай.

Начали выносить еду: супницы с овсянкой и говяжье рагу, огромная бадья супа Ю-ля-Рейн — как выражение любезности почетной гостье, тарелки с жареной рыбой, цыпленком и кроликом; рубленая оленина в красном вине, копченые колбасы, форфарские брайди, инки-пинки, жаркое из индейки, голубиный пирог, картофель, толчёный с капустой и сливочным маслом, стовис — тушёное мясо с картофелем, репа в грушевом сидре, печеные яблоки, фаршированные сушеной тыквой, патиссоны, кукуруза, грибные пироги; гигантские корзины со свежим хлебом... и я прекрасно понимала, что все это было лишь прелюдией к барбекю, сочный аромат которого уже разносился по воздуху: несколько свиней, три или четыре говяжьи туши, два оленя, и, как главное блюдо, американский бизон, приобретенный Бог его знает, где и как.

Гул приятного предвкушения нарастал вокруг меня, люди начали, образно говоря, ослаблять ремни, направляясь прямо к столам с твердой решимостью исполнить свой долг в честь торжества.

Я видела, что Джейми все еще был занят миссис МакДональд; он подавал ей блюдо, насколько я могла увидеть издали — это был салат из брокколи. Он взглянул вверх и, увидев меня, кивком пригласил присоединиться к ним — но я отрицательно покачала головой, показывая веером в сторону шведского стола, где гости сидели по-деловому, как кузнечики в поле ячменя. Я не хотела упустить возможность выяснить что-нибудь о Манфреде МакГилливрее, прежде чем оцепенение сытости завладеет толпой.

Я целенаправленно ринулась в бой, принимая лакомые кусочки, предлагаемые мне слугами и рабами, останавливаясь, чтобы переброситься парой слов с каждым знакомым, особенно из Хиллсборо. Я знала, что Манфред провел там много времени, принимая заказы на оружие, доставляя готовую продукцию и выполняя мелкие ремонтные работы. По моему мнению, это было наиболее вероятным местом, куда он мог пойти. Но никто, с кем я говорила, давно не видел его, хотя большинство его знали.

— Хороший парень, — сказал мне один джентльмен, сделав паузу, чтобы глотнуть своего напитка. — Жаль, что он пропал. Кроме Робина, осталось еще всего несколько оружейников ближе, чем в Вирджинии.

Я знала это и подумала, удалось ли Джейми найти ружья, которые ему были нужны. Возможно, связи лорда Джона с контрабандистами все-таки понадобятся.

Я взяла небольшой пирог с подноса проходившего мимо раба и побрела дальше, жуя и болтая. Было много разговоров о серии пламенных статей, которые появились в последнее время в "Хронике" — местной газете, о владельце которой, некоем Фогарти Симмсе, высказывались с немалой симпатией.

— Редкой смелости малый, этот Симмс, — сказал мистер Гудвин, качая головой. — Но я сомневаюсь, что он устоит. Я говорил с ним на прошлой неделе, и он рассказал мне, что боится за свою шкуру. Возможно, ему угрожали?

Из тона беседы, я предположила, что господин Симмс, должно быть, был противником отделения от Англии, и это, похоже, было правдой, судя по различным полученным оценкам. Поговаривали, что он, видимо, был конкурентом газеты, поддерживающей программу повстанцев, с их неосторожными разговорами о тирании и свержении короля. Никто не знал точно, кто стоял за новой авантюрой, но были разговоры — в основном возмущенные — что печатник, вероятно, был с севера, где жители особенно подвержены таким неправильным настроениям.

Общее мнение сходилось в том, что такие люди нуждаются в хорошем пинке под зад, чтобы привести их в чувство.

Я формально не садилась есть. Но после часа медленного передвижения по лужайкам с блуждающими стадами подносов с закусками, я чувствовала себя как на французском королевском банкете. Как правило, банкеты длились так долго, что ночные горшки скрытно размещали под стульями приглашенных на пир гостей, и если случайный гость не выдерживал и сползал под стол — это тактично игнорировалось.

Теперешнее событие было менее формальным, но не менее продолжительным. После часа предварительных закусок, из дымящейся ямы возле конюшни достали барбекю и привезли на поляны на деревянных козлах, установленных на плечи рабов. Увидев огромную гору из говядины, свинины, оленины и буйвола, блестящую от масла и уксуса, в окружении небольших обугленных тушек сотен голубей и перепелов, гости зааплодировали, к этому времени уже все были мокрыми от пота, но ничуть не обескураженными по этому поводу.

Джокаста сидела рядом со своей гостьей и выглядела глубоко удовлетворенной звуками того, как тепло приняли ее гостеприимство, улыбаясь, она наклонилась к Дункану, положив руку на его плечо и говоря ему о чем-то. Дункан перестал выглядеть нервным — в результате кварты или двух пива, последовавших за бутылкой виски и, казалось, сам тоже наслаждался. Он широко улыбнулся Джокасте, потом что-то ответил миссис МакДональд, которая смеялась в ответ на любое его высказывание.

Я любовалась ею. Она была со всех сторон окружена людьми, желающими поговорить, но держалась превосходно, была доброй и любезной к каждому — хотя это иногда означало сидеть по десять минут, не имея возможности положить в рот кусочек пищи, зависший на вилке в воздухе, когда она слушала одну из бесконечных историй. По крайней мере, она была в тени — и Федра, одетая в белый муслин, послушно стояла позади нее с огромным веером из пальмовых листьев, создавая легкий ветерок и отгоняя мух.

— Лимонад, мэм? — склоненный раб, блестящий от пота, предложил мне еще один поднос, и я взяла бокал. Я насквозь промокла от пота, ноги болели, и в горле пересохло от разговоров. В этот момент мне было все равно, что находится в стакане, при условии, что оно было влажным.

Я изменила свое мнение, как только попробовала. Это был лимонный сок с ячменной водой, и так как он, по крайней мере, был мокрый, я была гораздо более склонна вылить его в вырез моего платья, чем пить. Я незаметно попятилась к кусту ракитника, намереваясь вылить напиток туда, но мне помешало появления Нила Форбса, который как раз вышел из-за него.

Он удивился, увидев меня так же, как и я, увидев его, дернулся назад, и торопливо глянул через плечо. Я проследила за его взглядом и увидела Роберта Хоу и Корнелиуса Харнетта, которые быстро шли прочь. Было очевидно, что эти трое проводили тайную встречу за кустом ракитника.

— Миссис Фрейзер, — сказал он с коротким поклоном. — К вашим услугам.

Я сделала реверанс в ответ и пробормотала учтивости. Я хотела, было, проскользнуть мимо, но он наклонился прямо ко мне, препятствуя моему выходу.

— Я слышал, что ваш муж собирает оружие, миссис Фрейзер? — сказал он низким голосом в несколько недружелюбном тоне.

— О, правда?— я держала веер открытым, как и все женщины здесь, и слабо махала им перед своим носом, скрывая выражение своего лица. — Кто вам такое сказал?

— Один джентльмен, к которому он подходил с этим вопросом, — сказал Форбс. Адвокат был крупным, с несколько лишним весом; нездоровый румянец на его щеках мог быть обусловлен этим больше, чем недовольством. Но все же... — Если бы я обманывался до сих пор касательно вашего миролюбия, мэм, я бы посоветовал, чтобы вы повлияли на него, так как выбирать подобное направление не разумно.

— Для начала, — сказала я, глубоко вдыхая горячий влажный воздух, — по какому же пути, по вашему мнению, он направляется?

— По неудачному, мэм, — сказал он. — Пожалуй, в лучшем случае, можно предположить, что оружие он ищет, намереваясь вооружить свою собственную роту милиции, что вполне законно, хотя и доставляет хлопоты; желательность этого направления будет зависеть от его дальнейших действий. Но его связи с индейцами чероки общеизвестны, и ходят слухи, что оружие предназначается в руки дикарей, и они могут использовать его и против подданных Его Величества. Против тех, которые, допустим, покажут им недостатки тирании, злоупотреблений и коррупции, что столь обычны среди официальных лиц, которые правят — если это слово можно употребить для описания их действий здесь в колонии.

Я посмотрела на него долгим взглядом поверх моего веера.

— Если бы я не знала, что вы адвокат, — заметила я, — то поняла бы это по вашей речи. Если я правильно поняла, вы просто говорите, что подозреваете моего мужа в том, что он хочет дать оружие индейцам и вам это не нравится. С другой стороны, если он хочет вооружить свою милицию, то это нормально — если будет дано заверение, что милиция действует в соответствии с вашими пожеланиями. Я права?

Отблеск веселья промелькнул в его глазах, и он склонил голову ко мне в знак подтверждения.

— Ваше восприятие изумляет меня, мэм, — сказал он.

Я кивнула и закрыла веер.

— Хорошо. И каковы ваши пожелания, позвольте спросить? Я не буду спрашивать, почему вы считаете, что Джейми должен прислушаться к ним.

Он засмеялся, его крупное лицо уже горело от жары, став еще более красного оттенка под изящным париком.

— Я желаю справедливости, мэм; падения тиранов и пути к свободе, — сказал он. — Как и подобает честному человеку.

"...но единственно во имя свободы, кою каждый добрый человек утратит лишь вместе с жизнью". Строки эхом отозвались в моей голове и, должно быть, отразились на моем лице, так как он внимательно взглянул на меня.

— Я глубоко ценю вашего мужа, мадам, — тихо сказал он. — Вы передадите ему то, что я сказал? — он поклонился и развернулся, не дожидаясь моего кивка.

Он не пытался говорить тише, когда речь шла о тирании и свободе; я увидела повернутые к нам головы, и здесь и там, мужчины собирались вместе и тихо переговаривались, глядя ему вслед.

В замешательстве я набрала полный рот лимонада, и мне пришлось глотнуть противный напиток. Я повернулась, чтобы найти Джейми, он все ещё был возле Алана МакДональда, но повернулся немного в сторону и вел личный разговор с майором МакДональдом.

События развивались быстрее, чем я думала. Я считала, что республиканские настроения проявлялись ещё только в малой части колоний, но такие открытые заявления Форбса на общем собрании свидетельствовали об их явном распространении.

Я повернулась, чтобы взглянуть вслед адвокату, и увидела двоих мужчин напротив него, их лица свело от злости и подозрения. Я была слишком далеко, чтобы слышать, о чем они говорят, но их позы и выражение лиц были красноречивы. Высказывания сыпались, разгораясь от горячности. Я глянула на Джейми, последний раз мы посещали подобное барбекю в Речной Излучине перед войной с регуляторами, тогда на лугу произошел кулачный бой, и похоже, что такое событие вполне могло случиться опять. Алкоголь, жара и политика создавали взрывную смесь настроения на любом собрании, не говоря уж о собрании, состоявшем по большей части из горцев.

Такой взрыв мог произойти — много мужчин собралось вокруг Форбса и двух его оппонентов, кулаки сжимались в готовности — но тут гул большого гонга Джокасты прозвучал с террасы, заставив всех испуганно поднять глаза.

Майор стоял на большой перевернутой табачной бочке, подняв руки вверх и улыбаясь многочисленным собравшимся с сияющим лицом, красным от жары, пива и энтузиазма.

— СИad mМle fАilte! — его возглас был встречен восторженными апло­дисментами. — И мы шлем сто тысяч приветствий нашим почетным гостям! — он продолжил на гэльском, протянув руку прямо к Мак­Дональдам, которые стояли по обе стороны от него, кивая и улыбаясь в одобрении. По их поведению мне стало ясно, что они привычны к такого рода приему.

Еще несколько вступительных замечаний — наполовину утонувших в восторженных криках — и Джейми с Кингсбургом осторожно подняли миссис МакДональд вверх на бочку, она слегка качнулась, но удержала равновесие, ухватившись для стабильности за головы обоих мужчин и улыбаясь в ответ на всеобщее одобрение аудитории.

Она буквально излучала сияние в толпу, которая массово сияла ей в ответ, немедленно затихнув, чтобы слушать ее.

У нее был чистый высокий голос и очевидная привычка выступать на публике — очень необычное качество для женщины этого времени. Я была слишком далеко, чтобы слышать каждое ее слово, но без проблем ухватила суть ее речи.

Сначала были любезные благодарности хозяевам и всей шотландской общине, которая приветствовала ее семью так тепло и великодушно, а также всем гостям. Затем она произнесла пламенный призыв против того, что она назвала "фракционализмом", убеждая своих слушателей объединиться и задушить опасный момент, который может и не причинит больших волнений, но угрожает миру и благополучию, коих многие из них добились в этой далекой земле, ведь им пришлось рискнуть всем, чтобы достичь этого.

И я осознала, что она была абсолютно права. Я слышала, как Бри и Роджер спорили по этому поводу — почему некоторые горцы, которые так много пострадали от английского режима, могли сражаться на стороне Англии, как многие из них и делали.

— Потому, — терпеливо объяснял Роджер, — что у них было что терять и, чертовски мало, что получать. И все эти люди точно знали, на что это похоже — сражаться против Англии. Ты думаешь, те, кто выжил после зачисток Камберленда в Хайленде, вынужденные отправится в Америку и начинать там свою жизнь с нуля, стремятся пройти через все это снова?

— Но, несомненно, они захотят сражаться за свободу, — протестовала Бри. Он цинично взглянул на жену.

— У них есть свобода, гораздо большая, чем они видели в Шотландии. Они рискуют потерять ее в результате войны — и они хорошо это знают. И конечно, — добавил он, — почти все они принесли клятву верности короне. Они не нарушат ее так легко, и явно не ради того, что выглядит более похожим на безумие — и, несомненно, недолговечным — типа политического переворота. Это, похоже... — он наморщил бровь, подыскивая подходящее сравнение. — Похоже на леворадикальную негритянскую организацию "Черные Пантеры" или на гражданское движение за права. Каждый способен видеть идеальное направление — но многие люди среднего класса усматривают в этом путь угрожающий и пугающий, и просто хотят, чтобы это исчезло, и жизнь могла быть мирной.

Проблема, конечно, была в том, что жизнь никогда не бывает мирной — и это специфическое движение с безумными глазами никуда не девалось. Я видела Брианну в дальней части поляны, ее глаза сузились от глубокого размышления, когда она слушала высокий, чистый голос Флоры МакДональд, рассказывающей о положительных чертах верности.

Я услышала приглушенное: "Хмф" позади меня и, развернувшись, увидела Нила Форбса, его тяжелые черты застыли в неодобрении. Я видела, что теперь у него была подмога — три или четыре джентльмена стояли возле него, поглядывая по сторонам, но пытаясь этого не показывать. Оценив настроение толпы, я пришла к выводу, что недовольные было в меньшинстве, приблизительно как один к двумстам. И взгляды сочувствующих укреплялись. Словно крепкий напиток, что становился все крепче от продолжавшейся речи.

Оглянувшись, я снова поймала взгляд Брианны и отметила, что она смотрела теперь на Нила Форбса, а он смотрел на нее. Они оба были значительно выше людей вокруг них, оба они смотрели поверх голов разделявшей их толпы, он с враждебностью, она — безразлично. Она отказала ему в ухаживаниях несколько лет назад и сделала это довольно грубо. Форбс, несомненно, не был в нее влюблен, но он был мужчиной со справедливой долей самоуважения и не смог с философской покорностью вытерпеть публичное неуважение.

Брианна отвернулась, как будто не заметила его, и заговорила с женщиной рядом с ней. Я слышала, как он снова фыркнул, что-то тихо сказал своим компаньонам — и потом эта компания покинула собрание, грубо развернувшись спинами к миссис МакДональд, которая все еще говорила.

Вздохи возмущения и осуждающий шепот раздались им вослед, когда они проталкивались через плотную толпу, но никто не попытался остановить их, и этот уход заглушил взрыв аплодисментов, приветствующих завершение речи — под сопровождение звуков волынок, случайной стрельбы из пистолетов, организованных криков: "Гип-гип-ура!", возглавляемых майором МакДональдом, и таким всеобщим тарарамом, что никто бы не заметил и прибытия армии, не то, что отступ нескольких недовольных виги.

Я нашла Джейми в тени мавзолея Гектора, расчесывающим волосы пальцами, чтобы их перевязать.

— Ушли с шумом и треском, да? — спросила я.

— Некоторые из них, — сказал он, настороженно поглядывая на одного из явно пьяных джентльменов, который пытался перезарядить мушкет. — Посмотри на того мужчину, Сассенах.

— Он опоздал, чтобы стрелять в Нила Форбса. Ты видел его отъезд?

Он кивнул, ловко перевязывая волосы кожаным ремешком.

— Он не мог бы быть ближе к открытому заявлению, разве что встал бы на бочку рядом с Fionnaghal.

— И это бы сделало его превосходной мишенью, — я искоса взглянула на мужчину с красным лицом, теперь стряхивающего порох со своей обуви. — Я не думаю, что у этого есть хотя бы одна пуля.

— Вот и хорошо, — Джейми перестал наблюдать за ним, махнув на него рукой. — Майор МакДональд редкий тип, правда? Он рассказывал мне, что договорился с миссис МакДональд выступить с речью в некоторых местах колонии.

— И с ним в качестве импресарио, — я поймала взглядом красный мундир МакДональда среди толпы доброжелателей на террасе.

— Пожалуй, — Джейми, казалось, был не вполне рад такой перспективе. Фактически, он казался скорее рассудительным, с лицом затененным темными мыслями. Его настроение вряд ли улучшится, когда он услышит о моем разговоре с Нилом Форбсом, но я все равно сказала ему.

— Ничего не поделаешь, — сказал он, разводя руками. — Я надеялся сохранить этот вопрос в секрете, но после всего, что произошло с Робином МакГиллевреем, у меня не было выбора, кроме как расспрашивать, где возможно, хоть это и привело к тому, что о деле узнали и начали говорить, — он снова беспокойно двинулся. — Ты в порядке, Сассенах? — спросил он вдруг, посмотрев на меня.

— Да. А ты нет. Что с тобой?

Он слегка улыбнулся.

— О, ничего. Ничего такого, о чем бы я уже не знал. Но это другое, понимаешь? Ты думаешь, что готов, а потом встречаешься с этим лицом к лицу, и дал бы что угодно, чтобы все было не так.

Он посмотрел на лужайку, подняв подбородок, чтобы указать на толпу. Море тартанов плавно двигалось через луг, дамские зонтики от солнца, поле ярких разноцветных цветов. В тени террасы играла волынка, звук ее пробивался тонким, проникающим дискантом через гул разговора.

— Я знал, что однажды мне придется встать против многих из них, ага? Бороться против друзей и родственников. А потом обнаружил себя, стоящим с рукой Fionnaghal на моей голове, будто благословляющей, лицом к лицу ко всем. И видел, как ее слова проникали в них, видел решение, растущее в них... И внезапно, словно большое лезвие упало с небес между ними и мной и раскололо нас, разделив навеки. День приближается — и я не могу остановить это.

Он сглотнул и посмотрел вниз, мимо меня. Я потянулась к нему в желании помочь, желании хоть как-то облегчить его боль — и знала, что не могу. Помимо всего прочего, то, что он обнаружил себя здесь, в этом маленьком Гефсиманском саду, было делом моих рук.

Тем не менее, не глядя на меня, он взял мою руку и сжал так сильно, что кости плотно сжались.

— "Боже, да минует ли сия чаша меня?" — прошептала я.

Он кивнул, его острый взгляд все еще был прикован к земле, застыв на опавших лепестках желтых роз. Потом он взглянул на меня, со слабой улыбкой, но с такой болью в глазах, что у меня перехватило дыхание и сердце зашлось.

И все же, он улыбался и, вытерев рукой лоб, внимательно посмотрел на влажные пальцы.

— Ну да, что ж, — сказал он. — Это только вода, не кровь. Я переживу.

"Возможно, и нет", — подумала я вдруг испуганно. Сражаться на стороне победителей — это одно, выжить — совсем другое.

Он увидел выражение моего лица и ослабил давление на мою руку, полагая, что причинил мне боль. Причинил, но не физически.

— "Но не моя воля да будет, но Твоя", — сказал он очень мягко. — Я выбрал мой путь, когда женился на тебе, хотя и не знал этого тогда. Но я выбрал, и не могу теперь повернуть назад, даже если бы хотел.

— А ты бы хотел? — спросила я, глядя в его глаза и читая в них ответ. Он отрицательно покачал головой.

— А ты? Ведь ты выбирала так же, как и я.

Я тоже покачала головой и почувствовала, как напряжение в его теле ослабевает, когда его глаза, такие ясные сейчас, как блестящее небо, встретились с моими. Короткий миг, равный удару сердца, мы оставались одни во вселенной. Потом стайка щебечущих девчонок проплыла в пределах слышимости, и я сменила тему на более безопасную.

— Ты слышал что-нибудь о бедном Манфреде?

— Вот как, бедный Манфред? — он одарил меня циничным взглядом.

— Ну, возможно, он и аморальный маленький негодяй, и причинил немало проблем — но это не означает, что он должен умереть из-за этого.

Было видно, что он не полностью согласен с таким мнением, но он оставил этот вопрос и он попросту сказал, что спрашивал, но пока безрезультатно.

— Да объявится он, — заверил он меня. — Скорее всего в самом неподходящем месте.

— О! О! О! Стоило жить, чтобы дожить до такого дня! Благодарю вас, сэр, искренне вас благодарю! — это была миссис Баг, пылающая от жары, пива и счастья, она обмахивалась так, словно готова была загореться. Джейми улыбнулся ей.

— Так вы смогли услышать все, mo chridhe?

— О, я действительно смогла, сэр! — заверила она его пылко. — Каждое слово! Арчи нашел для меня прелестное место, прямо рядом с одной из кадок с маленькими цветочками, где я смогла слышать и при этом не быть затоптанной.

Она чуть не умерла от восторга, когда Джейми предложил ей поехать на барбекю. Арчи тоже поехал, конечно, но он ездил и раньше с поручениями в Кросс-Крик, а миссис Баг не выезжала из Риджа со времени их приезда несколько лет назад.

Несмотря на мою тревогу по поводу глубоко лоялистской атмосферы, окружавшей нас, ее искрящееся восхищение было так заразительно, что я улыбнулась. Мы с Джейми улыбались в ответ на все ее вопросы: она раньше не видела черных слуг близко и находила их экзотически красивыми — они стоят больших денег? И должно быть их нужно учить носить одежду и говорить, как следует? Что она слышала об Африке, так это то, что это языческое место, где люди ходят голыми и убивают друг друга копьями, как каких-то свиней, и если говорить о голых, то статуя воина на лугу шокирует леди, разве нет? И на нем нет ни ниточки за щитом! И почему женская голова у его ног? И заметила ли я — ее волосы выглядели как змеи, что всего отвратительней! И кто был Гектор Камерон, могила которого здесь? — представляете в Холируд такие же могилы из белого мрамора? О, это прошлый муж миссис Иннес? А когда она вышла замуж за мистера Дункана, которого она встречала здесь, такого милого и доброго мужчину, и как он потерял руку, в битве, да? И — о, смотрите! Муж миссис МакДональд — у него отличная фигура — он также идет говорить!

Джейми бросил на террасу холодный взгляд. Действительно, Алан МакДональд поднимался навверх — прямо на табурет; несомненно большая бочка казалась более экстремальной — и количество людей было намного меньше, чем слушало его жену, но все равно значительное — было сгруппировано вокруг с вниманием.

— Вы не пойдете послушать его? — миссис Баг была готова взлететь, поднимаясь над землей как колибри.

— Я достаточно услышу и отсюда, — заверил ее Джейми. — Вы идите, а nighean.

Она поспешила прочь, загудев от восторга. Джейми осторожно дотронулся обеими руками до своих ушей, проверяя, на месте ли они.

— Было очень мило с твоей стороны привезти ее, — сказала я, смеясь. — Милая старушка, вероятно, не имела такой радости полстолетия.

— Нет, — сказал он, усмехаясь. — Она похоже...

Он внезапно остановился, нахмурившись, когда поймал взглядом что-то за моим плечом. Я повернулась, чтобы взглянуть, но он уже двигался мимо меня, я поспешила за ним.

Это была Джокаста, белая как мел, и взъерошенная, как никогда. Она неустойчиво качнулась в сторону дверного проема и могла бы упасть, если бы Джейми быстро не подхватил ее за талию одной рукой, чтобы поддержать.

— Господи, тетушка. Что случилось? — он говорил тихо, чтобы не привлекать внимания, и одновременно уже вел ее в дом.

— О Боже, о, милосердный Боже, моя голова, — прошептала она, ее рука была раскрыта над лицом как паук, прикрывая левый глаз, пальцы едва касались кожи. — Мой глаз.

Полотняная повязка, закрывающая ее глаза на людях, сморщилась и и в мокрых пятнах; слезы вытекали из-под нее, но она не плакала. Слезотечение; из одного глаза сильно текли слезы. Слезились оба глаза, но хуже была ситуация с левым; край полотна был намочен и влага блестела на той щеке.

— Я должна осмотреть ее глаз, — сказала я, тронув Джейми за локоть, и оглядываясь вокруг в напрасной надежде увидеть хоть кого-то из слуг. — Веди ее в гостиную.

Она была ближайшая комната, и все гости либо были снаружи, либо бродили через холл, чтобы увидеть зеркало принца.

— Нет!— это был почти крик. — Нет! Не туда!

Джейми посмотрел на меня, подняв одну бровь в замешательстве, и заговорил с ней успокаивающе.

— Хорошо, тетя, все в порядке. Я отнесу тебя в твою комнату. Давай, — он шагнул, поднял ее на руки, как ребенка, ее шелковые юбки свисали с его руки и шелестели, как тростник в воде.

— Неси ее; я приду прямо туда.

Я заметила рабыню по имени Ангелина, проходящую через дальний конец холла, и поспешила позвать ее. Я дала ей указания и помчалась прямо по лестнице — задержавшись ненадолго, чтобы заглянуть в маленькую гостиную комнату, как и собиралась.

Там никого не было, хотя разбросанные битые чашки и сильный запах табака свидетельствовали, что Джокаста, похоже, ранее принимала там гостей. Ее корзинка для рукоделия стояла открытой, некоторые наполовину связанные вещи были вытащены и свисали в беспорядке на одной стороне корзины, похожие на мертвого кролика.

"Видимо, дети", — подумала я; несколько клубков ниток также были вытащены и валялись на паркетном полу, от них тянулись разноцветные нити. Я колебалась — но инстинкт был сильнее меня — я быстро схватила клубки и побросала их обратно в корзину. Сверху я запихнула вязанье, и вдруг с криком отдернула руку.

Из маленького разреза сбоку большого пальца лилась кровь. Я засунула палец в рот и сильно пососала, ослабляя давление в ране; тем временем другой рукой, я искала, уже более осмотрительно, в глубине корзины, что же меня порезало.

Ножик, маленький, но рабочий. Похоже, его использовали для разрезания ниток для вышивания; я обнаружила кожаные ножны на дне корзины. Я засунула ножик обратно в ножны, схватила коробку с иголками, закрыла крышку корзины для рукоделия и поспешила по лестнице.

Алан МакДональд как раз закончил свою короткую речь, послышался громкий гул аплодисментов снаружи, крики, и возгласы одобрения на гэльском.

— Чертовы шотландцы, — пробормотала я себе под нос. — Они что, никогда не научатся?

Но у меня не было времени для размышлений о взбудораженном МакДональдами народе. В это время я достигла верхней ступеньки, один из рабов шел позади меня, пыхтя под весом моего медицинского сундучка, другой был внизу, осторожно неся кастрюлю горячей воды из кухни.

Джокаста сидела на большом стуле, согнувшись пополам, и стонала, сильно сжав губы. Ее чепец сполз, и обе руки ее беспокойно двигались туда-сюда по спутанным волосам, как будто беспомощно искали, за что бы схватиться. Джейми поглаживал ее спину, бормоча что-то на гэльском; он явно вздохнул с облегчением, когда я пришла.

Я давно подозревала, что причиной слепоты Джокасты была глаукома — повышенное давление внутри глазного яблока, которое, если его не лечить, в конечном счете, приводит к повреждению глазного нерва. Теперь я была почти уверена в этом. Более того, я знала, какой тип болезни у нее был, очевидно, случился острый приступ остро-угловой глаукомы, наиболее опасной из всех.

В этом времени для глаукомы лечения не было; ее признаки еще не были известны сейчас. Даже, если бы и были, было слишком поздно: ее слепоту было не изменить. Я, конечно, могла как-то помочь в критической ситуации — и боялась, что это придется сделать.

— Возьми немного отсюда и поставь настаиваться, — сказала я Ангелине, хватая кувшин с канадским желтокорнем из моего ящика и передавая его ей в руки. — А ты, — я повернулась к другому рабу, имени которого не знала, — накипяти еще воды, принеси чистых тряпок и положи их в воду.

Давая указания, я одновременно вынула спиртовую лампу, которую носила в своем сундучке. Огонь в камине почти угас, но там все еще горели угли; я наклонилась и зажгла фитиль, потом открыла коробку с иголками, взятую из гостиной, и вынула самую большую иглу, трехдюймовую стальную, обычно используемую для починки ковров.

— Ты же не... — начал Джейми и осекся, сглотнув.

— Я должна, — сказала я кратко. — Нет другого выбора. Держи ее руки.

Он был почти такой же бледный как Джокаста, но кивнул и сжал ее пальцы, отняв руки от головы.

Я сняла повязку. Левый глаз заметно припух под веком и явно покраснел. Слезы текли вокруг и текли постоянным потоком. Я чувствовала давление внутри глазного яблока, даже не прикасаясь, и сжала зубы, чтобы отвлечься.

Ничего не поделаешь. Быстро помолившись святой Клэр — которая помимо всего прочего была покровительницей больных глаз, как и моей святой покровительницей — я провела иглой через пламя лампы, налила на тряпку чистого спирта и протерла копоть с иголки.

Сглотнув неожиданный излишек слюны, я одной рукой раздвинула глазные веки пораженного глаза, всей душой моля Господа, и с силой сунула иглу в склеру глаза, возле края радужной оболочки глаза.

На полу поблизости были брызги от кашля, и воняло блевотиной, но я не обращала на это внимания. Я осторожно вытянула иголку, так быстро, как смогла. Джокаста вся застыла, словно замороженная, руками вцепившись в руки Джейми. Она не двигалась, только издавала слабые, шокированные звуки затрудненного дыхания, будто боялась пошевелиться, даже чтобы дышать.

Из глаза текла струйка жидкости, слегка мутная и достаточно густая, словно вялый поток по влажной поверхности склеры. Я, все еще держа веки раскрытыми, вытащила свободной рукой тряпку из заваренного канадского желтокорня, немного отжала и осторожно приложила к ее лицу. Джокаста тяжело задышала от прикосновения тепла к коже, выдернула свои руки и схватила тряпку.

Я отпустила, позволив ей схватить теплую тряпку, она прижала ее возле глаза, жар немного облегчал боль.

Легкие шаги застучали по лестнице снова, зхатем по коридору: это была Ангелина, запыхавшаяся, с пригоршней соли, прижатой к груди, и ложкой в руке. Я счистила соль с ее влажной ладони в кастрюлю с теплой водой и усадила ее размешивать, пока не растворится.

— Ты принесла лауданум? — спросила я ее тихо. Джокаста прислонилась спиной к стулу, глаза закрыты — неподвижная, словвно статуя, веки стиснуты, кулаки сжаты на коленях.

— Я не смогла найти лауданум, миссис, — прошептала мне Ангелина, со страхом поглядывая на Джокасту. — Я не знаю, кто мог взять его — ни у кого нет ключа, только у мистера Улисса и миссис Камерон.

— Улисс отправил тебя в коморку с лекарственными травами — так он знает, что миссис Камерон больна?

Она энергично кивнула, отчего ленточки на ее чепчике затрепетали.

— О да, миссис. Он был бы в ярости, если бы узнал, что я не сказала ему. Он сказал позвать его сразу, как она захочет его видеть — в противном случае сказать миссис Камерон, чтобы она ни о чем не беспокоилась, он обо всем позаботится.

Джокаста глубоко вздохнула, ее сжатые кулаки слегка расслабились.

— Благослови Бог этого человека, — пробормотала она, не открывая глаз. — Он заботится обо всем. Без него я бы пропала. Пропала.

Ее белые волосы были мокрыми на висках, пот стекал с кончиков завитков, что лежали на ее плечах, оставляя пятна на темно-голубом шелке платья.

Ангелина расшнуровала платье Джокасты, ее корсет и сняла их. Потом Джейми уложил ее в рубашке на кровать, поместив вокруг головы толстое покрывало из сложенных полотенец. Я наполнила один из моих, сделанных из гремучей змеи, шприцов теплой соленой водой. Джейми держал ее веки раскрытыми, и я смогла смочить глаз, надеясь, что возможно удастся предотвратить инфекцию раны от прокола. Рана была видна — крохотная ярко-красная точка на склере, маленький связующий пузырек жидкости рядом. Джейми не мог смотреть на это, не моргая, я заметила это и улыбнулась ему.

— С ней все будет в порядке, — сказала я. — Ты можешь идти, если хочешь.

Джейми кивнул, развернувшись, чтобы идти, но Джокаста остановила его рукой.

— Нет, останься, a chuisle... пожалуйста.

Последнее было сказано исключительно извежливости; она схватила его за рукав так, что пальцы побелели.

— Да, тетушка, конечно, — сказал он ласково и, положив свою ладонь поверх ее руки, успокаивающе сжал ее. Она не отпускала его, пока он не сел рядом с ней.

— Кто тут еще? — спросила она, раздраженно поворачивая голову из стороны в сторону, в попытке услышать характерные звуки дыхания или движения, которые бы дали ей информацию. — Рабы ушли?

— Да, они ушли помочь с обслуживанием, — сказала я ей. — Здесь только я и Джейми.

Она закрыла глаза, сделав длинный дрожащий выдох, только потом начала немного расслабляться.

— Хорошо. Я должна тебе кое-что рассказать, племянник, и никто больше не должен слышать. Племянница, — она подняла длинную белую руку прямо ко мне,— пойди, посмотри, действительно ли мы одни.

Я послушно пошла и выглянула в холл. Никого не было видно, хотя были голоса в комнате за холлом — смех и шуршание, и приглушенные звуки. Молодые женщины щебетали, поправляя свои волосы и наряды. Я вернулась обратно и закрыла дверь, звуки остального дома отдалились, заглушенные в далекий гомон.

— Что такое, тетушка? — Джейми все еще держал ее за руку, большим пальцем нежно поглаживая ее по тыльной стороне ладони снова и снова, в успокаивающем ритме, я видела, как он использовал этот прием на пугливых животных. Хотя это было менее эффективно на его тете, чем на обычной лошади или собаке.

— Это был он. Он здесь.

— Кто здесь, тетушка?

— Я не знаю! — ее глаза отчаянно бегали туда-сюда в бесполезной попытке увидеть не только сквозь темноту, но и сквозь стены.

Джейми поднял брови, посмотрев на меня, но видел так же, как и я, что она не бредила, как бы бессвязно все не звучало. Она понимала, что говорит; я могла заметить усилия на ее лице, когда она пыталась взять себя в руки.

— Он пришел за золотом, — сказала она, понижая голос. — За французским золотом.

— Да? — сказал Джейми осторожно. Он поднял бровь и взглянул на меня, но я покачала головой. У нее не было галлюцинаций.

Джокаста нетерпеливо вздохнула и замотала головой, потом неожиданно остановилась, приглушенно охнув от боли, и положила обе руки на голову, словно пытаясь удержать ее на плечах.

Она глубоко вдохнула раз или два, губы плотно сжаты. Потом медленно опустила руки.

— Это началось прошлой ночью, — сказала она. — Боль в глазу.

Она проснулась ночью от пульсации в глазу, тупая боль медленно распространилась на всю голову.

— Это бывало и раньше, — она села и выглядела немного лучше, хотя продолжала держать теплое полотно на глазу. — Это началось, когда я начала терять зрение. Иногда это был один глаз, иногда оба. Но я не знала, что будет дальше.

Но Джокаста МакКензи Камерон Иннес была не такой женщиной, чтобы позволить телесному нездоровью нарушать ее планы, тем более прием обещал быть самым блестящим общественным делом в истории Кросс-Крик.

— Я чувствовала себя отвратительно, — сказала она. — И тут приезжает мисс Флора МакДональд!

Для мероприятия все было сделано; туши барбекю жарились в ямах, большие бочки эля и пива стояли приготовленные возле конюшен, воздух был насыщен ароматами горячего хлеба и бобов из кухни. Рабы были хорошо натренированы, и она могла полностью положиться на Улисса, который все организует. Все, что ей было нужно делать, по ее мнению, это оставаться на ногах.

— Я не хотела принимать опиум или лауданум, — объяснила она. — Я бы наверняка заснула. Поэтому я воспользовалась виски.

Она была высокой женщиной, вполне привычной к употреблению крепких напитков, способных свалить и взрослого мужчину. Ко времени приезда МакДональдов она выпила большую часть бутылки, но боль стала невыносимой.

— А потом из глаза потекло так сильно, что любой мог заметить, что что-то не так, а я не хотела этого. Поэтому я пошла в гостиную; я припрятала крохотную бутылочку лауданума в моей корзине для рукоделия на случай, если виски будет недостаточно. Народ снаружи толпился плотно, как вши, пытаясь поймать взгляд или слово мисс МакДональд, но гостиная была так пустынна, так что я могла слышать стук в моей голове, а глаз просто готов был взорваться.

Она произнесла последнее почти небрежно, но я видела, как Джейми вздрогнул — воспоминание о том, что я делала иголкой, было еще свежо. Он сглотнул и вытер костяшками пальцев рот.

Джокаста рассказала, что быстро вытащила бутылочку с лауданумом, сделала несколько глотков, потом села, дожидаясь, когда он подействует.

— Я не знаю, пробовал ли ты когда-нибудь эту настойку, племянник, но это дает тебе удивительное ощущение, будто ты начинаешь полностью растворяться. Если глотнуть слишком много, ты начинаешь видеть вещи, которых нет — и не важно, слепой ты или зрячий — и слышать тоже.

Под действием алкоголя и лауданума, а также шума толпы снаружи, она не заметила шагов, и когда голос заговорил рядом с ней, она сначала решила, что это галлюцинация.

— "Вот ты где, детка", — процитировала она, и ее лицо, всегда бледное, побледнело еще сильнее от воспоминаний. — "Помнишь меня, так ведь?".

— Я так понимаю, ты вспомнила, тетя? — спросил Джейми сухо.

— Да, — ответила она так же сухо. — Я слышала этот голос дважды до того. Один раз на Сборе, когда твоя дочь выходила замуж — и один раз раньше, лет двадцать назад, в гостинице возле Койгача в Шотландии.

Она убрала влажное полотно с лица, безошибочно положила его назад в чашу с теплой водой. Ее глаза были красными и опухшими, и ужасно беззащитными на фоне ее бледной кожи — но она снова держала себя в руках.

— Да, я узнала его, — повторила она.

Она узнала голос сразу, но не могла сразу же определить, кому он принадлежал. Потому она вспомнила, и схватилась рукой за стул для поддержки.

— Кто вы? — спросила Джокаста требовательно, со всей силой, на которую была способна. Ее сердце билось вместе с пульсацией в голове и глазу, ощущения притупились от виски и лауданума. Возможно, из-за лауданума звук толпы снаружи казался искаженным, превратившись в звук моря, а шаги рабов в холле — в глухие звуки обуви земледельцев в гостинице.

— Я оказалась там. Действительно, — несмотря на пот, что все еще стекал по ее лицу, я видела гусиную кожу на бледной коже ее плеч. — В гостинице в Койгаче. Я чувствовала запах моря и слышала мужчин — Гектора и Дугала — я могла слышать их! Они спорили где-то позади меня. И мужчина в маске — я могла видеть его, — сказала она, так что мурашки побежали по моей шее, когда она повернула прямо ко мне свои слепые глаза. Она говорила с таким убеждением, что на мгновенье показалось, что она видит. — Он стоял в футе от лестницы, как и двадцать пять лет назад, с ножом в руке, глядя на меня через прорези в маске. — Он стоял в футе от лестницы, как и двадцать пять лет назад, с ножом в руке, глядя на меня через прорези в маске.

— Ты достаточно хорошо знаешь, кто я, детка, — сказал он. И ей показалось, что она видит его улыбку, хотя она понимала, что только слышит это в его голосе. Джокаста никогда не видела его лица, даже когда могла видеть.

Она сидела, наполовину согнувшись, обхватив себя накрест руками, как бы защищаясь, и ее белые волосы, не завязанные, спутанные — свисали по спине.

— Он вернулся, — она внезапно дернулась от конвульсивной дрожи. — Он пришел за золотом — и когда он его найдет, он убьет меня.

Джейми прикрыл своей рукой ее руку в попытке успокоить.

— Никто не убьет тебя, пока я здесь, тетя, — сказал он. — Значит, этот мужчина пришел к тебе, в твою гостиную, и ты узнала его голос. Что еще он сказал тебе?

Она все еще дрожала, но уже не так сильно. Я подумала, что это было больше реакцией на большое количество лауданума и виски, чем от страха.

Она встряхнула головой в попытке вспомнить.

— Он сказал... он сказал, что пришел забрать золото для законного владельца. Что нам его доверили, и хотя он не держит зла за то, что мы уже потратили, Гектор и я — но оно не было моим, никогда не было моим. Я должна сказать ему, где оно, он хочет увидеть остаток, а потом он положил свою руку на мою, — она остановилась, обхватила себя руками, потом протянула одну руку прямо к Джейми. — На запястье. Видишь там отметины? Ты видишь их, племянник? — она говорила обеспокоенно, и мне вдруг пришло в голову, что она могла сомневаться в существовании посетителя.

— Да, тетушка, — сказал Джейми мягко, прикасаясь к ее запястью. — Там есть отметины.

Они действительно были; три фиолетовых пятна, маленькие овалы там, где пальцы сильно сжимали запястье.

— Он зажал, а потом скрутил мое запястье так, что я думала, оно треснет. Потом он отпустил меня, но не отошел. Он стоял надо мной, и я чувствовала жар его дыхания и вонь табака на своем лице.

Я держала ее второе запястье, чувствуя, как там бился пульс. Он был сильным и частым, но каждый раз сбивался с ритма. Что ж, неудивительно. Мне было интересно, как часто она принимала лауданум — и как много.

— Потом я опустила руку вниз в мою корзину для рукоделия, вынула мой крохотный ножик из ножен и двинула его по яйцам, — закончила она рассказ.

От удивления Джейми засмеялся.

— Ты достала его?

— Да, она достала, — ответила я прежде Джокасты. — Я видела засохшую кровь на ноже.

— Это научит его, как терроризировать беспомощную слепую женщину, правда? — Джейми похлопал Джокасту по руке. — Ты молодец, тетушка. Потом он удрал?

— Да.

Рассказывая о своем успехе, она успокоилась, вытащила свою руку из моих рук, для того чтобы подвинуться прямо к подушкам. Она сняла полотенце, все еще намотанное вокруг ее шеи, с короткой гримасой и бросила его на пол.

Увидев, что она чувствует себя лучше, Джейми взглянул на меня и встал на ноги.

— Я пойду, посмотрю, не хромает ли кто поблизости.

В дверях он остановился и вернулся к Джокасте.

— Тетушка. Ты сказала, что встречала этого парня ранее? В гостинице в Койгаче, где мужчина принес золото на берег — и четыре года назад на Сборе?

Она кивнула, отбросив влажные волосы с лица.

— Да. Это было в последний день. Он приходил в мою палатку, когда я была одна. Я не знала, что кто-то был там, пока он первым не заговорил, и я спросила: "Кто здесь?", — он засмеялся и сказал: "Так это правда, что они сказали, ты полностью ослепла?".

Тогда она встала, повернувшись к невидимому посетителю, узнавая его голос, но все еще не понимая, что к чему.

— "Так вы не узнаете меня, миссис Камерон? Я был другом вашего мужа — хотя со времени нашей последней встречи прошло много лет. На побережье Шотландии, в одну из лунных ночей".

Она облизала сухие губы, вспоминая.

— Потом вдруг я вспомнила. И я сказала: "Возможно, я и слепа, но я хорошо вас знаю, сэр. Что вам угодно?".

Но его уже не было. В следующий момент я услышала разговор Федры и Улисса, входящих в мою палатку; он увидел их и сбежал. Я спрашивала их, но они были так заняты своим спором, что не могли видеть, как он уходил. Я держала кого-нибудь возле себя все время до нашего отъезда — и он не приближался ко мне больше. До сегодняшнего дня.

Джейми насупился и потер пальцем длинную прямую переносицу.

— Почему ты не рассказала мне тогда?

След веселья коснулся ее опустошенного лица, и она обхватила пальцами свое поврежденное запястье.

— Я думала, у меня разыгралось воображение.

* * *

ФЕДРА НАШЛА БУТЫЛОЧКУ ЛАУДАНУМА там, где Джокаста ее обронила — под стулом в гостиной. Так же, как и следы маленьких кровавых пятен, которые я в спешке не заметила. Они исчезали перед дверью; какую бы рану Джокаста не нанесла непрошенному гостю, она была незначительной.

Дункан, незаметно вызванный, поспешил, чтобы поддержать Джокасту — сразу был отправлен обратно, с инструкциями заботиться о гостях: никакие повреждения или болезни не могут быть важнее такого события!

Улисс получил несколько более сердечный прием. Фактически, Джокаста послала за ним. Заглянув в ее комнату, я обнаружила его сидящим на кровати, держащим за руку свою госпожу с таким выражением нежности на его обычно безразличном лице, что я тихо шагнула назад, в холл. Однако, он увидел меня и кивнул.

Они говорили тихо, его голова в натянутом белом парике склонилась к ее голове. Он, казалось, спорил с ней в максимально уважительной манере; она покачала головой и слегка вскрикнула от боли. Его рука сжала ее руки, и я увидела, что он снял свои белые перчатки; ее ладонь, длинная, бледная и хрупкая, лежала в его сильных темных руках.

Она глубоко дышала, пытаясь прийти в себя. Потом она сказала что-то определенное, сжала его руку и отпустила. Он встал, постоял секунду у кровати, глядя на нее. Потом поднялся, достал из кармана перчатки и вышел в холл.

— Будьте добры, не приведите ли своего мужа, миссис Фрейзер? — спросил он тихо. — Моя мистрис попросила меня рассказать ему кое-что.

* * *

ВЕЧЕРИНКА ВСЕ ЕЩЕ БЫЛА в разгаре, но переместилась к более приземленному, пищеварительному способу времяпрепровождения. Люди приветствовали Джейми или меня, когда мы шли за Улиссом в дом, но никто не останавливал.

Он повел нас по ступеням вниз, в его коморку дворецкого, крохотную комнатку позади зимней кухни, ее полки были переполнены серебряными украшениями, бутылками полировки, уксуса, ваксы, синьки, коробками с нитками, шпильками, иголками, маленькими инструментами для починки вещей. Там располагался и солидный запас бренди, виски и других крепких напитков.

Он взял их с полки, переставил в пустое пространство, и, протянув руки в образовавшееся пустое пространство там, где они стояли, обеими своими белыми перчатками нажал на деревянную стену. Что-то клацнуло, и маленькая панель соскользнула в сторону с мягким скрежещущим звуком.

Он отошел, молча пригласив Джейми посмотреть. Джейми поднял одну бровь и наклонился, внимательно всматриваясь в тайник. В коморке было довольно темно, слабый свет цедился только из расположенных высоко окошек, что шли по верху кухонных стен.

— Там пусто, — сказал Джейми.

— Да, сэр. А не должно быть, — низкий голос Улисса звучал уважительно, но твердо.

— Что там было? — спросила я, выглядывая из коморки, чтобы убедиться, что нас не подслушивают. Кухня выглядела как после бомбежки, но там был только мойщик посуды, полоумный мальчик, который мыл горшки, тихонько напевая.

— Часть золотого слитка, — ответил Улисс тихо.

Французское золото, которое Гектор Камерон привез из Шотландии, десять тысяч фунтов в золотых слитках, слитки, отлитые с королевской геральдической лилией, дали фундамент богатству Ривер Ран. И конечно, этот факт не предавался огласке. Сначала Гектор, а после его смерти — Улисс, брали один из золотых брусков и откалывали кусочки мягкого желтого металла в маленькую анонимную кучку. Это было нужно, чтобы наполнять товарные склады — для соблюдения безопасности приходилось ехать далеко, в прибрежные города — Эдентон, Уилмингтон или Нью-Берн — и там осторожно, в маленьких количествах, чтобы не вызвать толков, менять их на наличные или товарные сертификаты, которые можно было безопасно использовать где угодно.

— Там было около половины слитка, — сказал Улисс, кивая на отверстие в стене. — Я обнаружил пропажу несколько месяцев назад. После этого, конечно, я нашел новое место для тайника.

Джейми посмотрел в пустое отверстие, потом повернулся к Улиссу.

— Остальное?

— Невредимо, когда я последний раз проверял, сэр.

Основная часть золота была скрыта в мавзолее Гектора Камерона, спрятана в гробу и охранялась, предположительно, его духом. Один или двое слуг, приближенных к Улиссу, могли знать об этом, но очень сильной боязни привидений было достаточно, чтобы удерживать всех подальше от мавзолея. Я вспомнила дорожку соли, рассыпанную на земле перед мавзолеем, и немного вздрогнула, не смотря на удушливую жару в подвале.

— Я не мог, конечно, пойти проверить сегодня, — добавил дворецкий.

— Конечно, нет. Дункан знает? — Джейми кивнул в сторону тайника, Улисс утвердительно кивнул.

— Вором может быть кто угодно. Так много людей прибыло в дом... — дворецкий немного подернул своими массивными плечами. — Но теперь, поскольку приехал снова этот человек с моря — это совершенно меняет дело, не так ли, сэр?

— Да, конечно, — Джейми минуту обдумывал это дело, постукивая двумя пальцами по ноге. — Хорошо. Нужно будет ненадолго задержаться. Сассенах, ты не против? Тебе же надо осматривать глаз тети?

Я кивнула. Если в результате моего грубого вмешательства не возникнет инфекции, для самого глаза я очень мало могла чего сделать, возможно, совсем ничего. Но я должна была наблюдать, держать в чистоте и орошать его, пока не буду уверена, что все заживает.

— Тогда мы ненадолго останемся, — сказал он Улиссу. Я отправлю супругов Баг назад в Ридж, позаботиться обо всем и присмотреть за сенокосом. Мы останемся и посмотрим.

* * *

ДОМ БЫЛ ПОЛОН ГОСТЕЙ, но я спала в гардеробной комнате Джокасты, так что могла присматривать за ней. Уменьшение давления в ее глазу облегчило мучительную боль, и она провалилась в сон, ее жизненные показатели уверяли меня, что я тоже могу поспать.

Помня, что у меня есть пациентка, я спала плохо, просыпаясь и на цыпочках проходя в ее комнату. Дункан спал на соломенном матрасе у ног ее кровати, как мертвый, изнуренный за день. Я слышала его тяжелое дыхание, когда зажигала тонкую свечу от камина и подходила к кровати.

Джокаста крепко спала, лежа на спине, элегантно скрестив руки над одеялом, голова откинута назад, со строгим длинным носом и аристократическими чертами, она напоминала надгробные фигуры в часовне Сент Дени. Все, чего ей недоставало, это короны и маленькой собачки, припавшей к земле у ее ног.

Я улыбнулась от этой мысли и подумала: "Как удивительно — Джейми спал в точно такой же манере, лежа ровно на спине, со скрещенными руками, прямой как стрела. Брианна нет; она спала беспокойно, с детства. Как и я".

Эта мысль неожиданно доставила мне чувство удовольствия. Я знала, конечно, что ей досталось что-то от меня, но она была так похожа на Джейми, что всегда было немного удивительно обнаружить что-то подобное.

Я задула свечу, но не вернулась в кровать. Я спала на кушетке Федры в гардеробной, но это было жаркое, маленькое пространство почти без воздуха. Жаркий день и употребление спиртного оставили меня с ватным ртом и слабой головной болью; я взяла графин возле кровати Джокасты, но он был пуст.

Не было необходимости зажигать свечку: один из подсвечников в коридоре еще горел и слабо освещал входную дверь. Я нажала на нее, тихо открыла и выглянула. В коридоре в ряд лежали тела — слуги спали у дверей спален — воздух словно пульсировал от храпа и тяжелого дыхания большого количества людей, погруженных в разной степени дремоту.

Однако в конце коридора стояла одна бледная фигура, глядя через высокорасположенное окно прямо на речку.

Она, должно быть, услышала меня, но не повернулась. Я подошла и стала рядом с ней, разглядывая. На Федре не было платья, она стояла в одной рубашке, ее распущенные волосы струились мягкой густой массой по плечам. Редко у кого из рабов были такие волосы; большинство женщин стриглись коротко под тюрбан или платок, не имея ни времени, ни инструментов делать прически. Но Федра была личной служанкой госпожи; она могла иметь свободное время и, по крайней мере, расческу.

— Хочешь пойти назад в свою постель? — спросила я тихо. — Я пока не буду спать, а потом могу лечь на диване.

Она взглянула на меня и отрицательно покачала головой.

— О, нет, мэм, — сказала она мягко. — Большое спасибо; я не хочу спать, — она увидела графин и потянулась за ним. — Давайте я принесу вам воды, мэм?

— Нет-нет, я сама. Мне нужно на воздух, — но я продолжала стоять рядом с ней, глядя в окно.

Была чудесная ночь, множество звезд висели низко и ярко над рекой, бледной серебряной нитью создавая путь в темноте. Тонкий серп луны застыл на этом пути, низко пригнувшись к земле, один или два маленьких костра горели между деревьями возле реки.

Окно было открыто, роились насекомые; их маленькое облачко танцевало вокруг свечки в подсвечнике позади нас, и крохотные крылышки касались моего лица и рук. Пели сверчки, их было так много, что их песня превращалась в высокий постоянный звук, словно кто-то смычком водил по скрипке.

Федра двинулась, чтобы закрыть окно — спать с открытым окном считалось нездоровым, и, похоже, так и было, учитывая москитов — переносчиков болезней в этом болотистом воздухе.

— Мне показалось, я что-то слышала. Там, снаружи, — сказала она, кивнув прямо в темноту внизу.

— Да? Возможно, это мой муж, — сказала я. — Или Улисс.

— Улисс? — спросила она удивленно.

Джейми, Йен и Улисс организовали патрулирование и, несомненно, были где-то в ночи, осматривая вокруг дом и держа в поле зрения мавзолей Гектора. Ничего не зная об исчезнувшем золоте или о таинственном посетителе Джокасты, Федра вряд ли могла знать о повышенной бдительности. Разве что косвенными путями, благодаря которым рабы всегда знали обо всем, — инстинкт, который без сомнения и поднял ее, чтобы выглянуть в окно.

— Они просто присматривают, — сказала я, успокаивая ее, как могла. — Ты же знаешь, здесь так много людей. МакДональды уехали ночевать на плантацию к Фаркарду Кэмпбеллу, добрая часть людей уехала с ними, но осталось еще много людей в доме Джокасты.

Она кивнула, но выглядела встревоженной.

— Я просто чувствую, что что-то не так, — сказала она. — Я не знаю что.

— Глаз твоей мистрис... — начала я, но она мотнула головой.

— Нет. Нет. Я не знаю, просто есть что-то в воздухе, я чувствую это. Не только этой ночью, я имею в виду — что-то грядет. Что-то приближается, — она взглянула на меня, не способная выразить то, что имеет в виду, но ее настрой передался мне.

Это могло быть отчасти просто обостренными эмоциями от приближающегося конфликта. Фактически это чувствовалось в воздухе. Но могло быть и что-то еще — что-то подземное, едва ощутимое, но присутствующее, подобно смутной форме морской змеи, мелькнувшей на мгновенье и исчезнувшей, и ставшей легендой.

— Мою бабушку привезли из Африки, — сказала Федра мягко, глядя в ночь. — Она говорила с костями. Говорила, что они рассказывали ей, когда случатся плохие вещи.

— Правда? — в такой атмосфере, в тишине ночных звуков, словно так много душ дрейфовало вокруг нас, казалось, нет ничего нереального в таком утверждении. — Она научила тебя... говорить с костями?

Она покачала головой, но уголок рта поднялся с небольшим скрытным выражением, и я подумала, что она может знать больше, чем склонна рассказывать.

Одна непроизвольная мысль пришла мне в голову. Я не видела, как Стивен Боннет мог быть связан с настоящим событием — несомненно, он не был тем мужчиной, что говорил с Джокастой в прошлом, и так же несомненно, что тайное воровство было не в его стиле. Но у него были некоторые основания считать, что золото где-то в Речной Излучине — и из того, что рассказал нам Роджер о стычке Федры с большим ирландцем в Кросс-Крик...

— Ирландец, которого ты встретила, когда вы выезжали с Джемми, — сказала я, меняя руку на гладкой поверхности графина, — ты видела его снова?

Она взглянула на меня удивленно; ясно, что Боннет был последним, о ком она могла подумать.

— Нет, мэм, — сказала она. — Я не видела его больше.

Она задумалась на мгновенье, закрыв большие глаза. Она была цвета крепкого кофе с капелькой сливок, и ее волосы — думаю, в ее семейном древе когда-то был белый мужчина.

— Нет, мэм, — повторила она мягко и вернула свой взволнованный взгляд к тишине ночи и низковисящей луне. — Все, что я знаю — что-то не так.

Снаружи у конюшен закричал петух, этот звук был неуместным и жутким в темноте.

Глава 55. ВЕНДИГО.

Август 20, 1774.

СВЕТ В УТРЕННЕЙ гостиной был прекрасным.

— Мы начали с этой комнаты, — сказала Джокаста своей внучатой племяннице, поднимая лицо к солнечному свету, который лился сквозь открытую двойную дверь, ведущую на террасу, ее веки были сомкнуты. — Я хотела комнату, чтобы рисовать в ней, и выбрала этот маленький участок, который мог бы освещаться ярким и прозрачным, как кристалл, утренним светом и неподвижным, как тихая вода, сиянием после полудня. А потом вокруг этой комнаты мы построили дом, — все еще сильные, с длинными пальцами, руки пожилой женщины с нежной печалью коснулись мольберта, баночек с красками, кистей, как если бы она касалась статуи давно умершего возлюбленного — страсть, которую помнишь, но смирился с тем, что она ушла навсегда.

И Брианна, держа в руке альбом для зарисовок и карандаш, рисовала так быстро, так скрытно, как только могла, чтобы схватить это мимолетное выражение пережитого горя.

Этот набросок лежал вместе с другими на дне ее ящика, дожидаясь дня, когда она сможет закончить его, постаравшись поймать тот безжалостный свет на глубоко выгравированных линиях лица ее тетушки, застывший на сильных костях свет солнца, который она не могла видеть.

То, над чем она работала сейчас, однако, было, скорее, деловым заказом, нежели просто любовью к искусству. С того дня, когда состоялся барбекю в честь Флоры МакДональд, ничего подозрительного не произошло, но ее родители намеревались остаться немного дольше, просто на всякий случай. Поскольку Роджер был все еще в Шарлотте — он написал ей: письмо было спрятано вместе с личными рисунками на дне ее ящика,— не было причин, почему бы и ей не остаться тоже. Узнав, что Брианна пробудет здесь долго, двое или трое знакомых Джокасты, богатые плантаторы, заказали собственные портреты, или портреты их семей: желанный для нее источник прибыли.

— Я никогда не смогу понять, как ты это делаешь, — сказал Йен, качнув головой в сторону холста на ее мольберте. — Это потрясающе.

Если совсем честно, она тоже не понимала, как она это делает: да это и не казалось необходимым. Кстати, раньше она так и отвечала на похожие комплименты, но обнаружила, что такой ответ производил на слушателя либо впечатление ложной скромности, либо снисходительности.

Она улыбнулась ему в ответ, разрешая свету удовольствия, которое она чувствовала, показаться на ее лице.

— Когда я была маленькой, мой отец брал меня с собой на прогулку по парку Коммон в Бостоне, и мы часто видели там пожилого мужчину, который рисовал на мольберте. Обычно я просила папу остановиться, чтобы посмотреть, и он вступал со стариком в разговор. Я по большей части просто глазела, но однажды набралась храбрости и спросила его, как он это делает, а он посмотрел на меня сверху вниз и сказал: "Единственный трюк, милая, — увидеть то, на что ты смотришь".

Йен перевел взгляд с нее на картину, затем, обратно, как будто соизмеряя портрет с рукой, которая его сделала.

— Твой отец, — сказал он заинтересованно. Он понизил голос, взглянув в направлении двери в коридор, где были слышны отдаленные голоса. — Ты имеешь в виду не дядю Джейми?

— Нет, — она почувствовала знакомую легкую боль при мысли о ее первом отце, но отложила ее в сторону. Она ничего не имела против того, чтобы рассказать Йену о нем, но не здесь, в доме с вездесущими рабами и постоянным потоком посетителей, которые могли появиться в любой момент. — Взгляни, — она посмотрела поверх своего плеча, чтобы быть уверенной, что никого нет поблизости, но рабы громко разговаривали в фойе, споря по поводу валяющегося скребка для обуви. Брианна подняла крышку маленького отделения в ящике, где лежали запасные кисти, и достала узкую пластинку, обмотанную войлоком. — Что ты думаешь? — она держала пару миниатюр, по одной в каждой ладони, чтобы он лучше рассмотрел.

Выражение ожидания на его лице сменилось откровенным восхищением, и он медленно потянулся к одному из маленьких произведений.

— Будь я проклят, — сказал он. Это был портрет ее мамы, чьи кудрявые волосы были распущены по обнаженным плечам, маленький решительный подбородок авторитетно приподнят, что немного искажало общий изгиб ее рта над ним.

— Глаза... я не думаю, что они вполне удались, — сказала она, вглядываясь в портрет, лежавший на его руке. — Такой маленький размер... Я не могла поймать точный цвет. С цветом глаз Па было легче.

Писать голубые глаза вообще было проще. Нанести легкий мазок кобальта, поверх высветлить белым и добавить этот бледный зеленый оттенок, который усиливает голубой, исчезая сам... да, и это был Па. Сильный, живой и целеустремленный.

Однако трудно получить коричневый с истинной глубиной и прозрачностью. Не говоря уж о чем-то, что хотя бы приблизительно напоминало бы дымчатый топаз глаз ее матери — всегда чистый, но изменчивый, словно свет, играющий на коричневатой, как торф, воде форелевого ручья. Это требовало большей работы с подмалевком, больше нижних тонов, чем реально возможны в маленьком пространстве миниатюры. Ей-бы хотелось как-нибудь попробовать снова, с портретом побольше.

— Миниатюры похожи, как ты думаешь?

— Они чудесные, — Йен переводил взгляд с одного на другой, а потом осторожно положил портрет Клэр обратно на его место. — А твои родители их уже видели?

— Нет. Я хотела убедиться, что они правдивы, прежде чем я покажу их кому-нибудь. Но портреты похожи, думаю, я могу показать их людям, которые приходят позировать, и может быть, получить больше заказов на миниатюры. Над ними я могу работать дома, в Ридже: все, что мне необходимо для этого — это мой ящик с красками и небольшие диски слоновой кости. Мне не нужны будут позирующие: я смогу делать портреты с эскизов.

Она сделала маленький объясняющий жест в сторону большого холста, над которым работала. На нем был изображен Фаркард Кэмпбел в своем лучшем костюме, напоминающий немного чучело хорька, окруженный многочисленными детьми и внуками, большинство из которых были пока только белеющими расплывчатыми пятнами. Ее стратегия была в том, чтобы мамы приводили своих детей по одному за раз, дабы все части тела и черты лица каждого ребенка наскоро зарисовать в соответствующем пятне. До того, как извергнутся приступы гнева, или природная детская подвижность возьмет вверх.

Йен взглянул на холст, но его внимание вернулось к миниатюрам ее родителей. Он стоял, глядя на них со слабой улыбкой на своем длинном, чуть некрасивом лице. Затем, почувствовав, что Брианна глядит на него, он встревоженно посмотрел вверх.

— О, нет, ты не станешь.

— Да брось, Йен, позволь мне просто зарисовать тебя, — уговаривала она. — Ты же знаешь, больно не будет.

— О, так вот что ты думаешь, — парировал он, отклоняясь назад, как если бы карандаш, который она взяла, был оружием. — Каньен`кехака считают, что сделать чей-то портрет, значит получить власть над ним. Вот почему члены Медицинского совета носят маски, чтобы демоны, вызывающие болезни не смогли увидеть их настоящие лица и не знали, кому навредить, понятно?

Это было сказано таким серьёзным тоном, что она покосилась на него, чтобы посмотреть, не шутит ли он. Он, похоже, не шутил.

— Ммм. Йен, мама объясняла тебе насчет микробов и бактерий, которые вызывают болезни, не так ли?

— Ага, конечно, она объясняла, — сказал он тоном, в котором совсем не звучало убежденности. — Она показывала мне какие-то плавающие существа, и говорила, что они живут на моих зубах! — на мгновение на его лице показалось отвращение от осознания этого, но он оставил данный вопрос, чтобы вернуться к предмету разговора. — Однажды к нам в деревню пришел путешествующий француз, натурфилософ. У него были рисунки птиц и животных, сделанные им, и они удивили жителей деревни. Но потом он совершил ошибку, предложив жене военного вождя сделать ее портрет. Я с трудом вывел его невредимым из деревни.

— Но ведь ты не могавк, — терпеливо сказала она, — и если ты и был им... ты же не боишься, что я получу над тобою власть, не так ли?

Он повернул свою голову и внезапно с подозрением на нее посмотрел, взгляд прошел сквозь нее как нож через масло.

— Нет, — сказал он. — Нет, конечно, нет, — его голос был чуть более убежденным, чем когда он обсуждал микробов.

Все же, он шагнул к стулу, который она держала для позирующих, поставил его к хорошо освещенному выходу на террасу и сел на него, подняв подбородок и сжав челюсть, как человек, приготовившийся к героической казни.

Подавив улыбку, она взяла эскизный альбом и начала рисовать так быстро, как только могла, пока он не передумал. Он был трудным объектом: чертам его лица не хватало определенности, твердых и четко очерченных костей, которые были у обоих ее родителей и у Роджера. И в то же время, его лицо совсем не было мягким и гибким, даже не считая пунктированного тату, что круглилось от переносицы вдоль его щек.

Молодой и свежий, и в то же время, жесткость его рта — он был слегка искривлен, заметила она с интересом: как она не увидела этого раньше? Этот рот принадлежал человеку, гораздо более старому, обрамленный линиями, которые углубятся с возрастом, но и сейчас уже были твердо прочерчены.

Глаза... Она отчаялась нарисовать их правильно. Большие и карие, именно они были красотой его лица, и все же, последнее слово, которым их можно было назвать — это прекрасными. Как и большинство глаз, они совсем не были одного цвета, но имели много оттенков — цвета осени, темной влажной земли, и сухих дубовых листьев, и заходящего солнца, касающегося сухой травы.

Цвет был вызовом — но его она могла принять. Выражение же — оно менялось в одно мгновение от чего-то настолько наивно-обаятельного, даже почти глупого, до чего-то такого, с чем ты не захотел бы встретиться в темной аллее.

В настоящий момент его выражение было как раз чем-то средним между двумя этими полюсами, но внезапно сдвинулось в сторону последнего, когда его внимание сфокусировалось на открытой позади нее двери и террасе за нею.

Она взглянула поверх своего плеча, озадаченная. Кто-то был там: она видела краешек его — или ее — тени, но сам человек, который ее отбрасывал, был вне поля зрения. Кто бы это ни был, он начал насвистывать: неловкий, наполненный воздухом звук.

На мгновение, все было нормально. Потом мир покачнулся. Незваный гость насвистывал "Желтую субмарину".

Вся кровь отхлынула от ее головы, и она пошатнулась, схватив край ближайшего стола, чтобы не упасть. Словно в тумане, она увидела, что Йен, мягко, словно кот, поднялся со своего стула, схватил один из ее мастихинов и бесшумно заскользил из комнаты в коридор.

Ее руки стали холодными и онемели, так же, как и губы. Она попыталась просвистеть фразу в ответ, но только немного воздуха беззвучно слетело с ее губ. Выпрямившись, она взяла себя в руки и просто пропела несколько последних слов. Она едва справилась с мелодией, но слова были правильными, сомнений не было.

Свист прекратился: на террасе была мертвая тишина.

— Кто ты? — спросила она четко. — Входи.

Тень медленно удлинилась, показав похожую на львиную голову, просвечивающий сквозь ее кудри свет был виден на камнях террасы. Сама голова осторожно показалась из-за угла двери. Она обнаружила с удивлением, что это был индеец, хотя его одежда, не считая короткого ожерелья из ракушек, была по большей части европейской и сильно поношенной. Он был тощий и грязный, с близко посаженными глазами, взгляд которых неподвижно застыл на ней с напряжением и чем-то, похожим на жадность.

— Ты одна, подруга? — спросил он хриплым шепотом. — Думал, что я слышал голоса.

— Как видишь, я одна. Ты кто вообще такой?

— А... Вендиго. Вендиго Доннер. Твоя фамилия — Фрейзер, правильно? — он уже полностью вошел в комнату, но все еще подозрительно поглядывал по сторонам.

— Да, это моя девичья фамилия. А ты... — она остановилась, не зная, как спросить.

— Ага, — тихо сказал он, рассматривая ее сверху-вниз в небрежной манере, которую ни один мужчина восемнадцатого века не смог бы применить по отношению к леди. — Так же, как и ты, да? Ты ведь ее дочь, ты должна быть ею, — он говорил с определенным напряжением, двигаясь ближе.

Она не думала, что он хотел ей навредить: он был просто очень заинтересован. Йен, однако, не стал ждать, чтобы убедиться: быстрый промельк темной фигуры от двери, и он уже держал Доннера сзади, подавив тревожный вопль индейца рукой поперек его горла и прижав острие мастихина под ухо.

— Ты кто такой, кусок задницы, и чего тебе надо? — требовательно поинтересовался Йен, зажимая руку вокруг горла Доннера. Глаза индейца расширились, и он начал издавать тихие мяукающие звуки.

— Как, ты думаешь, он может тебе ответить, если ты его душишь? — этот призыв к разуму заставил Йена, хоть и неохотно, ослабить хватку. Доннер закашлял, энергично потер горло и метнул недовольный взгляд в сторону Йена.

— Нет необходимости в этом, приятель, я ничё ей не сделал, — глаза Доннера пробежались от нее к Йену и обратно. Он кивнул головой в сторону Йена. — Он тоже?..

— Нет, но он знает. Сядь. Ты встретил мою маму, когда она... когда ее похитили, так?

При этом густые брови Йена взлетели вверх, и он покрепче взял мастихин, который был гибким, но имел острый кончик.

— Ага, — Доннер осторожно присел на стул, все еще подозрительно глядя на Йена. — Приятель, они почти меня поймали. Твоя мама, она сказала мне, что ее старик очень жесткий, и я не захочу оказаться там, когда он придет, но я не поверил ей. Почти не поверил. Но когда я услышал те барабаны, приятель, я свалил оттуда, и хорошо сделал, — он побледнел и сглотнул. — Я вернулся туда утром. Боже, приятель.

Йен сказал что-то в полголоса, что-то, что Брианна решила, было на могавкском. Это звучало ужасно недружелюбно, и Доннер явно понял достаточно, потому что отодвинул свой стул подальше и ссутулил плечи.

— Эй, приятель, я ничё ей не сделал, окей? — он умоляюще посмотрел на Брианну. — Я не сделал! Я собирался помочь ей сбежать... спроси ее, она скажет тебе! Только Фрейзер и его ребята пришли раньше, чем я смог. Да Господи, зачем бы я вредил ей? Она была первой, которую я встретил здесь. Мне нужна была она!

— Первой? — Йен спросил, хмурясь. — Первой...

— Первой... путешественницей, он имеет в виду, — сказала Брианна. Ее сердце билось быстро. — Зачем она была тебе нужна?

— Чтобы рассказать мне, как попасть... обратно, — он сглотнул снова, его рука потянулась к ожерелью из ракушек вокруг шеи. — Ты... пришла сюда, или родилась здесь? Я так думаю, ты тоже пришла через камни, — добавил он, не ожидая ответа. — Они тут такие большие, как ты, не вырастают. Маленькие крошечные девочки. Мне нравятся большие женщины, — он улыбнулся, как ему казалось заискивающим образом.

— Я пришла, — коротко сказала Брианна. — Какого черта ты делаешь здесь?

— Пытаюсь подобраться достаточно близко, чтобы поговорить с твоей мамой, — он тревожно глянул через свое плечо: в огороде были рабы и их голоса были хорошо слышны. — Я прятался недолго у чероки, потом я додумался спуститься вниз и поговорить с ней во Фрейзерс Ридже, но пожилая леди там сказала мне, что вы все на­хо­ди­тесь здесь, внизу. Чертовски длинный путь для прогулки пешком, — добавил он, выглядя слегка возмущенным и обиженным. — Но потом этот большой черный хлыщ дважды выгнал меня, когда я раньше пытался войти. Думаю, я дресс-код не прошел, — его лицо слегка дрогнуло, он почти улыбнулся. — Я тут околачивался последние три дня, пытаясь уловить хоть промельк ее, найти ее одну на улице. Но я увидел, что она разговаривает с тобой на террасе, и ты называешь ее мамой. Видя, какая ты большая, я догадался, что ты тоже можешь быть... Ну, я подумал, что если ты не узнаешь мотив песни, вреда не будет, а?

— Так ты хочешь вернуться туда, откуда ты пришел, не так ли? — спросил Йен. Определенно, он тоже думал, что это отличная идея.

— О, даа, — сказал Доннер с жаром. — О, дааа!

— Где ты прошел через камни? — спросила Брианна. Шок от его появления начал проходить, уступая место любопытству. — В Шотландии?

— Нет, а ты там это сделала? — спросил он охотно. Почти не дождавшись ее кивка, он продолжил. — Твоя мама сказала, что она пришла в это время, затем вернулась обратно, в свое, и пришла сюда снова. Неужели вы все можете так приходить и уходить, ну, знаешь, как через вращающуюся дверь?

Брианна, вздрагивая от воспоминаний, сильно покачала головой.

— Боже, нет. Это ужасно, и так опасно, даже с драгоценными камнями.

— Драгоценные камни? — он вцепился в это. — Ты должен иметь драгоценный камень, чтобы сделать это?

— Не обязательно, но это, похоже, может служить некоторой защитой. И, возможно, это помогает управлять, контролировать, что ли, но мы не знаем наверняка, — она поколебалась немного, ей хотелось задать много вопросов, но больше ей хотелось позвать Клэр. — Йен, ты не мог бы найти маму и привести ее. Я думаю, что она на огороде, вместе с Федрой.

Ее кузен прямо и пристально посмотрел на визитера, и покачал головой.

— Я не оставлю тебя наедине с этим типом. Иди ты, я за ним присмотрю.

Она хотела было поспорить, но долгий опыт общения с шотландцами-мужчинами научил ее узнавать непоколебимое упрямство, когда она его видела. Кроме того, Доннер уставился на нее так, что от этого взгляда делалось не по себе. Брианна обнаружила, что он смотрел на ее руку, на рубиновый кабошон в ее кольце. Она была абсолютно уверена, что спокойно могла бы отстоять его, если бы возникла необходимость. Но все же...

— Я быстро, — сказала она, поспешно вставляя забытую кисть в горшок со скипидаром. — Никуда не уходи.

* * *

Я БЫЛА ШОКИРОВАНА, но не так сильно, как могла бы. Я чувствовала, что Доннер был жив. Надеялась, что он выжил, несмотря ни на что. И все же, я была ошарашена, встретившись с ним лицом к лицу и увидев его, сидящего в утренней гостиной Джокасты. Он что-то говорил, когда я вошла в комнату, но замолчал, когда увидел меня. Он не встал, естественно, и не сделал также никаких замечаний по поводу того, что я выжила: только кивнул мне и продолжил говорить то, что говорил.

— Чтобы остановить белых. Спасти наши земли, спасти наших людей.

— Но вы пришли в неверное время, — вставила Брианна. — Вы все пришли слишком поздно.

Доннер метнул на нее непонимающий взгляд.

— Нет, я не опоздал — я должен был попасть в 1766 год, там я и очутился, — он с силой ударил себя ладонью по голове. — Черт, что со мной было не так?

— Врожденная глупость? — предположила я вежливо, наконец, обретая свой голос. — Это, или галлюциногенные наркотики.

В его непонимающем взгляде что-то промелькнуло, и губы Доннера дрогнули.

— О, да, подруга. Немного было.

— Но если ты прибыл в 1766, как и планировал, — возразила Бри, — как насчет Роберта Спрингера — Зуб Выдры? Согласно истории, которую мама слышала о нем, он собирался предупредить коренное население о белых людях и помешать им колонизировать это место. Только он прибыл слишком поздно, чтобы сделать это. И даже так, он прибыл за сорок или пятьдесят лет до тебя!

— План был не в этом, подруга! — выкрикнул Доннер. Он возбужденно вскочил, с силой потирая обеими руками волосы, заставив их встать дыбом, словно куст ежевики. — Боже, нет!

— О, не в этом? Каков, черт возьми, был ваш план? — вскричала я. — У вас ведь он был?!

— Да. Да, у нас был, — он уронил свои руки, глянув вокруг нас, как будто боялся быть подслушанным, и облизал губы. — Боб хотел сделать то, что ты и сказала, только остальные возражали: "Не-а, это не сработает". Слишком много разных племен, слишком большое искушение, чтобы начать торговать с белыми... И речи не могло быть о том, чтобы они просто взяли и свалили, понимаешь? Мы не могли остановить все это, просто, может быть, сделать чуть лучше.

Официальный план группы был несколько менее амбициозным по своим масштабам. Путешественники прибыли бы в 1760-х, и на протяжении следующих десяти лет, среди замешательства, перемешивания и движения племен и деревень, случившихся в конце войны индейцев с французами, постепенно внедрились бы в различные индейские группы вдоль Линии Договора в колониях и далее, на север в канадские территории.

Используя силу убеждения, которой обладали, они смогли бы убедить индейские племена сражаться на британской стороне в предстоящей Революции, с намерением помочь англичанам выиграть.

— Видите ли, англичане, они относятся к индейцам как к независимой нации — объяснил он с бойкостью, позволяющей догадаться, что это была механически заученная теория. — Победив, они продолжали бы торговать и всякое такое, что было хорошо, но они не стали бы пытаться вытолкнуть индейцев дальше и выселить их совсем. Колонисты, — он взмахнул неопределенно в сторону открытой двери, — жадные сукины дети, вторгшиеся в земли индейцев в последние сто лет, они же не остановятся.

Бри подняла брови, но я видела, что она находила эту идею интригующей. Определенно, это было не столь абсурдно, как звучало.

— Как вы могли подумать, что справитесь? — спросила я. — Только несколько человек... о, Господи! — сказала я, видя, как он изменился в лице. — Иисус твою Рузвельт Христос!.. Вы были не единственной группой, да?

Доннер молча покачал головой.

— Сколько? — спросил Йен. Он говорил спокойно, но я видела, что его руки были сцеплены на коленях.

— Понятия не имею, — Доннер внезапно осел, сутулясь и сползая как мешок с зерном. — Всего было человек двести-триста. Но большая часть из них не могла слышать камни, — он слегка поднял голову и взглянул на Брианну. — Ты можешь?

Она кивнула, сведя свои рыжие брови вместе.

— Но ты думаешь, что их было больше... путешественников... не только ты и твои друзья?

Доннер беспомощно пожал плечами.

— Думаю, что да, их было больше. Но Рэймонд сказал, что только пятеро могут пройти за раз. Поэтому мы тренировались в пятерках. Мы держали все в секрете, никто в большой группе не знал, кто может проходить через камни, а кто нет. Только Рэймонд знал их всех.

Я должна была спросить.

— Как этот Рэймонд выглядел? — вероятность зашевелилась в моем мозгу сразу же, как только я услышала это имя.

Доннер моргнул, не ожидая такого вопроса.

— Боже, без понятия, — беспомощно сказал он, — чувак был низкого роста, мне кажется, белые волосы, длинные, как мы все носили, — как бы иллюстрируя, он провел рукой сквозь свои запутанные волосы и сдвинул брови, пытаясь вспомнить.

— Довольно... широкий... лоб? — я знала, что не должна подталкивать его, но не могла справиться с собой и провела двумя указательными пальцами поперек моих бровей, показывая, что имею в виду.

Он уставился на меня в замешательстве.

— Подруга, я не помню, — сказал он, беспомощно качая головой. — Это было так давно, как я могу помнить такие подробности?

Я вздохнула.

— Ладно, расскажи мне, что случилось, когда ты прошел через камни.

Доннер облизнул свои губы, моргая и с усилием вспоминая. Как я понимала, это не была просто врожденная глупость: ему было неприятно думать об этом.

— Ага. Ну, нас было пятеро, как я сказал. Я, Роб, Джереми и Этта. О, и Джоджо. Мы прошли через камни на острове, и...

— На каком острове? — Брианна, Йен и я спросили хором.

— Окракок, — сказал он, смотря удивленно. — Это самый северный портал в группе Бермудского треугольника. Мы хотели быть настолько близко, насколько это возможно.

— Берму... — начали мы вместе с Брианной и умолкли, глядя друг на друга.

— Ты знаешь, где есть еще такие порталы? — спросила я, пытаясь успокоиться.

— И сколько их? — вмешалась Брианна, не дожидаясь его ответа.

Ответ, в любом случае, был запутанным... это не удивительно. Рэймонд сказал им, что в мире много таких мест, и часто они расположены кучно, в группах. Есть такая группа на Карибах, другая на северо-востоке, возле канадской границы. Еще одна — в юго-западной пустыне — он думал, она начинается в Аризоне и дальше идет вниз через Мексику. В Северной Британии и на побережье Франции, примерно там, где Иберийский полуостров. Возможно, больше, но это все, что он упоминал.

Однако не все порталы были отмечены каменными кругами, но те, рядом с которыми долго проживали люди, как правило, были отмечены.

— Рэймонд говорил, что такие были более безопасными, — сказал Доннер, пожимая плечами. — Понятия не имею, почему.

Место на Окракоке не было обрамлено полным кругом камней, но камни там были. Он сказал, что их было четыре. На одном из них имелись знаки. Рэймонд предположил, что они африканские, может быть сделанные рабами.

— Они как будто в воде, — продолжил он рассказ, пожимая плечами. — Там бежит небольшой ручей. Рэй сказал, что он не знал о воде, имеет ли это какое-нибудь значение, но думал, что может. Но мы не знали, какое именно, а вы знаете?

Брианна и я покачали головами, сидя с круглыми, как у пары сов, глазами. Уже нахмуренные брови Йена, еще больше сдвинулись вниз. Может, он что-нибудь слышал об этом, когда был с Гейлис Дункан?

Пятеро их — и Рэймонд — подъехали настолько близко, насколько смогли: дорога, что вела вниз к Внешним отмелям, была очень плохой, имела тенденцию размываться во время штормов, и они были вынуждены оставить машину за несколько миль до пункта назначения, пробираясь сквозь низкорослые сосны прибрежного леса и клочки неожиданных зыбучих песков. Это была поздняя осень...

— Самхейн, — очень тихо сказала Брианна, но так, чтобы Доннер не отвлекся от своего рассказа.

Поздняя осень, сказал он, и погода была плохой. Несколько дней шел дождь, и земля под ногами была нетвердой, скользкой и, местами, болотистой. Дул сильный ветер, и штормовые порывы ударяли по пляжам: они могли слышать это, даже в укромном месте, где находился сам портал.

— Мы все были напуганы — все, кроме Роба, может быть, — но это был путь вдохновения, приятель, — сказал он, начиная выказывать блеск энтузиазма. — Деревья почти ложились на землю, и небо, оно было зеленым. Ветер был таким сильным, что ты все время мог чувствовать соль, потому, что маленькие капли океана парили в воздухе, смешиваясь с дождем. Мы вымокли практически до плавок.

— Ваших чего? — хмурясь, спросил Йен.

— Подштанники, ну, ты знаешь, трусы, нижнее белье, — сказала Брианна, махая рукой в нетерпении. — Продолжай.

Когда они прибыли на место, Рэймонд их проверил, чтобы убедиться, что все необходимое они взяли с собой — коробочки для высекания огня, табак, немного денег того времени — а потом выдал каждому ожерелье из ракушек и маленький кожаный мешочек, про который он сказал, что это был их амулет из церемониальных трав.

— О, ты знаешь об этом, — сказал он, видя выражение моего лица. — Какие травы ты использовала?

— Я не использовала, — сказала я, не желая, чтобы он уходил в сторону от своего рассказа. — Продолжай. Как вы планировали попасть в нужное время?

— О, что ж, — он вздохнул, съеживаясь на своем стуле. — Мы не рассчитывали точно. Рэй сказал, что это будет примерно двести лет, плюс-минус два года. Не то, чтобы мы могли управлять... я надеялся, что вы, ребята, это знаете: как попасть в нужное время. Потому что, парень, мне бы скорее понравилось вернуться и попасть туда до того как я впутался во все это с Рэем и другими.

Под руководством Рэймонда они шли в определенном порядке, выполняя шагами специфический узор среди камней и приговаривая слова. Доннер не имел понятия, что слова означают, и даже на каком языке они звучат. В заключение схемы, однако, они по одному подходили к камню с африканскими знаками, осторожно обходя его слева.

— И, как будто — бац! — он ударил кулаком в ладонь. — Первый парень в очереди — он исчез, приятель! Мы были просто ошарашены. Я имею в виду, что так и было задумано, но... исчез... — он повторил, качая головой. — Просто... исчез.

Возбужденные этим доказательством эффективности, они повторили последовательность шагов и слов, и при каждом повторе, первый человек в очереди исчезал. Доннер был четвертым.

— О, Боже, — сказал он, бледнея при воспоминании. — О, Господи, я никогда не чувствовал ничего подобного раньше, и надеюсь, никогда больше не почувствую снова.

— Амулет, мешочек, который был у тебя, — сказала Брианна, игнорируя его бледность. Ее собственное лицо было напряженным, излучающим интерес. — Что случилось с ним?

— Не знаю. Я, может быть, уронил его, а может он куда-нибудь задевался. Я потерял сознание, и когда пришел в себя, его при мне не было, — день был жарким и душным, но Доннер начал дрожать. — Джоджо. Он был со мной. Только он был мертвым.

Это высказывание ударило меня, как нож, прямо под ребра. В блокнотах Гейлис Дункан были списки людей, найденных возле каменных кругов — некоторые живыми, некоторые мертвыми. Мне не нужно было рассказывать, насколько опасным был такой переход — но напоминание заставило меня почувствовать слабость в коленях, и я села на обитую тафтой оттоманку Джоаксты.

— Другие, — сказала я, пытаясь говорить ровным голосом. — Они прошли?

Он покачал головой. Доннер все еще дрожал, и ему было холодно, но пот заливал его лицо: он выглядел очень больным.

— Никогда их больше не видел, — сказал он.

Он не знал, что убило Джоджо: не остановился, чтобы посмотреть, хотя ему показалось, что на его рубашке были следы горения. Найдя своего друга мертвым, и никого больше рядом, он в панике побежал оттуда, спотыкаясь, сквозь густой низкорослый лес и соленые болота. Свалившись в изнеможении после нескольких часов блужданий, всю ночь пролежал на жесткой траве песчаной дюны. Он голодал три дня, потом нашел и съел гнездо черепашьих яиц, и наконец, на украденном каноэ добрался до материка. А после этого болтался безо всякой цели, работая то там, то тут, выполняя самую черную работу, искал забытья в выпивке, когда мог себе ее позволить, а примерно год назад, или около того, снюхался с Ходжепайлом и его бандой.

Ожерелье из ракушек, сказал он, должно было позволить конспираторам узнать друг друга, если они вдруг встретятся в каком-нибудь месте. Но он никогда не видел никого, кто бы носил такое.

Брианне, однако, был неинтересен этот хаотичный рассказ об окончании его путешествия, она поспешила дальше.

— Ты думаешь, Зуб Выдры — Спрингер — вклинился в вашу группу неслучайно, намеренно пытаясь пройти совсем в другое время?

Он посмотрел на нее с приоткрытым ртом.

— Я никогда не думал об этом. Он ушел первым. Он прошел первым, — повторил он, как бы удивленно размышляя.

Брианна начала задавать следующий вопрос, но была прервана звуками голосов в холле, приближающихся к утренней гостиной. Доннер вскочил на ноги, в тревоге округлив глаза.

— Дерьмо, — сказал он. — Это он. Вы должны мне помочь!

До того как я смогла поинтересоваться, почему, собственно он так думает, или кто такой "он", аскетичная и строгая фигура Улисса появилась у дверей.

— Ты, — сказал он съежившемуся Доннеру в угрожающем тоне. — Не говорил ли я тебе, любезный братец, удалиться отсюда? Как смеешь ты входить в дом миссис Иннес и приставать к ее родственникам?

Затем он отступил в сторону, кивнув тому, кто стоял позади него, и маленький круглый рассерженный джентльмен в измятом костюме вошел внутрь.

— Это он, — сказал он, указывая обвиняющим пальцем. — Этот мерзавец сегодня утром украл мой кошелек на постоялом дворе Джейкобса! Стащил его прямо из моего кармана, пока я ел ветчину на завтрак.

— Это был не я! — Доннер сделал слабую попытку казаться обиженным и оскорбленным, но вина была написана на его лице, и когда Улисс схватил его за загривок и бесцеремонно обыскал, кошелек был обнаружен, к огромной радости владельца.

— Вор! — выкрикнул он, покачивая кулаком. — Я следовал за тобой все утро, ты, раздувшийся клещ, изъезженный вшами, изъеденный собаками дикарь!.. О, я прошу прощения, леди, — он добавил, кланяясь мне и Брианне, как бы опомнившись, перед тем как возобновить свои обвинения Доннеру.

Брианна взглянула на меня, подняв брови, но я только пожала плечами. Не было никакой возможности спасти Доннера от справедливого гнева его жертвы, даже если бы я действительно этого хотела. По распоряжению джентльмена, Улисс позвал двоих слуг и заковал вора в наручники, при виде которых Брианна несколько побледнела. Доннера, который протестовал, что он не делал этого, что его подставили, что это был не он, что он друг леди, действительно, приятель, спроси их!.. увели, чтобы доставить в тюрьму Кросс-Крика.

Глубокая тишина повисла после его ухода. Наконец, Йен потряс головой, как будто хотел избавиться от надоедливых насекомых, и положил, в конце концов, мастихин на стол, взяв вместо него эскизный альбом, где Брианна пыталась заставить Доннера нарисовать последовательность движений, которую он делал возле камней. Безнадежная мазня из завитков и зигзагов, здорово похожих на один из рисунков Джема.

— Что это за имя, Вендиго? — спросил Йен, кладя его обратно.

Брианна так сильно сжала свой карандаш, что костяшки ее пальцев побелели. Она расслабила руку и положила карандаш, и я увидела, что ее руки слегка дрожали.

— Вендиго, — сказала она, — это дух-каннибал у индейцев Оджибвэй. Он живет на дереве, воет во время штормов и ест людей.

Йен долго на нее смотрел.

— Милый парень, — сказал он.

— Вот уж нет, — я чувствовала себя более чем потрясенной. Не только шок от его появления, разоблачения, а потом и ареста, маленькие толчки памяти — живые образы моей первой с ним встречи — продолжали выстреливать в моем мозгу, несмотря на мои усилия прогнать их. Я чувствовала вкус крови во рту, и запах немытого мужчины перебивал аромат цветов с террасы. — Полагаю, это псевдоним, — сказала я, пытаясь казаться безразличной. — Вряд ли его крестили таким именем.

— Ты в порядке, мама? — Бри хмуро смотрела на меня, — может тебе что-нибудь принести? Стакан воды?

— Виски, — сказали я и Йен в унисон, и я рассмеялась, несмотря на потрясение. Когда напиток принесли, я уже снова владела собой.

— Что будет с ним, как ты думаешь, Улисс? — спросила я, когда он подошел ко мне с подносом. Невозмутимое красивое лицо управляющего не выказывало ничего, кроме легкой неприязни к недавнему посетителю: я видела, как он нахмурился, глядя на грязные следы, оставленные ботинками Доннера на паркете.

— Я полагаю, его повесят, — сказал он. — Мистер Таунзенд — так звали джентльмена — имел десять фунтов в кошельке, который был у него украден, — более чем достаточно, чтобы заслужить виселицу. Восем­над­цатое столетие строго смотрело на воровство: даже одного фунта было достаточно, чтобы заслужить смертный приговор.

— Отлично, — сказал Йен с очевидным одобрением.

Я почувствовала, как у меня ёкнуло в животе. Мне не нравился Доннер, я ему не доверяла, и если быть до конца честной, действительно не считала, что его смерть была бы большой потерей для человечества, в общем и целом. Но он был собрат-путешественник: не налагало ли это некоторые обязательства на нас, чтобы помочь ему? И возможно, более важно, — была ли у него еще какая-нибудь информация, которую он нам еще не рассказал?

— Мистер Таунзенд отправился в Кэмпблтон, — добавил управляющий, предлагая поднос Йену. — Попросить мистера Фаркада взяться за дело немедленно, и желая сразу же дать свидетельские показания, поскольку ему срочно нужно было в Галлифакс, — Фаркард Кэмпбел был мировым судьей, и, похоже, единственным полномочным судьей в округе, с тех пор как Окружной Суд перестал действовать.

— Однако они не повесят его до завтра, я не думаю, — сказала Брианна. Она обычно не пила виски, но сейчас взяла стакан: эта встреча ее тоже потрясла. Я видела, что она повернула кольцо, бездумно потирая камень подушечкой большого пальца.

— Нет, — сказал Йен, глядя на нее с подозрением. — Ты же не собираешься...— он посмотрел на меня. — Нет! — сказал он в ужасе от той нерешительности, которую увидел на моем лице. — Этот парень — вор и мерзавец, и если ты собственными глазами не видела, как он сжигал дома и убивал людей, тетушка, ты отлично знаешь, что он это делал. Ради Бога, пусть его повесят и дело с концом!

— Ну... — сказала я, колеблясь. Звук шагов и голосов в холле спас меня от необходимости отвечать. Вернулись Джейми и Дункан, которые ездили в Кросс-Крик. Я почувствовала, как при виде Джейми, который появился в дверях, загорелый и раскрасневшийся, пыльный от верховой езды, по мне разлилось головокружительное чувство облегчения.

— Повесят кого? — весело поинтересовался он.

* * *

МНЕНИЕ ДЖЕЙМИ БЫЛО таким же, как и мнение Йена: нужно дать им повесить Доннера, и дело с концом. Он нехотя согласился, что либо Брианна, либо я должны поговорить с парнем хотя бы еще раз, чтобы быть уверенными, что ему больше нечего нам рассказать.

— Я поговорю с тюремщиком, — сказал он без всякого энтузиазма, — имей в виду, однако, — указал он на меня пальцем — ни одна из вас и близко не подойдет к этому типу, если рядом не будет меня или Йена.

— Что, ты думаешь, он может нам сделать? — Брианна была раздосадована и раздражена его тоном. — Он всего вполовину моего роста, ради Бога!

— Гремучая змея еще меньше, — ответил ее отец. — Ты не будешь разгуливать рядом с ней, только потому, что ты больше нее, я надеюсь?

Йен захихикал, и Брианна ткнула ему локтем под ребра.

— В любом случае, — сказал Джейми, игнорируя их, — у меня есть несколько новостей. И письмо от Роджера Мака, — сказал он, вытащив его из-под рубашки и улыбаясь Бри. — Если ты не слишком расстроена, чтобы прочесть его?

Она зажглась как свечка и схватила письмо. Поддразнивая, Йен попытался его отобрать, она засмеялась, хлопнула его по рукам, и выбежала из комнаты, чтобы прочитать письмо наедине.

— Что за новости? — спросила я. Улисс оставил поднос и графин с виски: я налила немного в мой пустой стакан и дала его Джейми.

— Кое-кто видел Манфреда МакГиллеврея, — ответил он. — Slainte!, — он осушил стакан, выглядя удовлетворенным.

— О, да? Где? — Йен выглядел слегка недовольным от этой новости. Я же была взволнована.

— В борделе, где же еще?

К сожалению, его информатор был не в состоянии назвать местоположение сего борделя. "Потому как был настолько пьян, что вряд ли соображал, где он находится", — как Джейми заметил цинично. Но был совершенно уверен, что это было в Кросс-Крик. Или в Кэмпбелтоне. Также, к сожалению, его видели там несколько недель назад. Манфред уже тысячу раз мог уехать.

— Это начало, однако, — сказала я, надеясь. Пенициллин был эффективен, даже против более запущенных случаев сифилиса, и мною было заготовлено немного в зимней кухне. — Я отправлюсь с тобой, когда ты поедешь в тюрьму. Потом, после разговора с Доннером, мы можем пойти и поискать бордель.

Довольный вид Джейми несколько полинял.

— Что? Зачем?

— Я не думаю, что Манфред все еще будет там находиться, тетушка, — сказал Йен, определенно развлекаясь. — Во-первых, я сомневаюсь, что у него имеется столько денег,.

— О, ха-ха! — сказала я. — Он мог сказать, где он остановился, не так ли? Кроме того, я хочу знать, проявились ли у него какие-либо симптомы.

В мое собственное время, могло пройти десять, двадцать или даже тридцать лет после первоначального заражения, прежде чем явные симптомы сифилиса проявятся: в это же время, однако, сифилис был более скоротечным заболеванием — жертва инфекции могла умереть в течение года. Манфред знал о заражении уже больше трех месяцев, и бог знает, сколько прошло с самого момента инфицирования.

По поводу поисков борделя Джейми совсем не выглядел воодушевленным: Йен же наоборот, был гораздо более заинтересованным.

— Я помогу искать, — вызвался он добровольцем. — Фергюс может пойти тоже: он знает довольно много о шлюхах — они скорее и охотнее будут говорить с ним.

— Фергюс? Фергюс здесь?

— Да, он приехал, — сказал Джейми. — Это была другая часть новостей. В данный момент он здоровается с моей тетей.

— Зачем он приехал, все же?

— Ну, ты слышала разговоры во время барбекю, да? Про мистера Симмса, печатника, и о его проблемах? Так вот, похоже, что ситуация ухудшилась, и он думает продать свой бизнес, до того, как кто-нибудь сожжет его мастерскую и его вместе с ней. Меня озарило, что, возможно, это подойдет Фергюсу и Марсали лучше, чем фермерство. Поэтому я послал ему весточку, чтобы он приехал, и, может быть поговорил с Симмсом.

— Это блестящая идея! — сказала я. — Только... как Фергюс сможет купить все это?

Джейми кашлянул и хитро на меня посмотрел.

— Ну, я думаю, сделку можно будет устроить. Особенно, если Симмс настроен на то, чтобы продать.

— Ладно, — сказала я, сдаваясь, — я не думаю, что хочу знать все детали. Но, Йен... — я повернулась к парню, уставившись на него пристальным взглядом. — Не в моих правилах давать тебе моральные советы. Но ты не будешь, повторяю, не будешь спрашивать шлюх в глубоко интимной манере. Я ясно говорю?

— Тетушка! — сказал он, притворяясь шокированным. — Что за идея! — и широкая улыбка осветила его татуированное лицо.

Глава 56. ДЕГОТЬ И ПЕРЬЯ.

В КОНЦЕ КОНЦОВ, я согласилась с тем, чтобы Джейми отправился в тюрьму договариваться о свидании с Доннером один. Он уверил, что это проще будет сделать без меня. К тому же, я имела несколько срочных дел в Кросс Крик. Помимо обычных соли, сахара, шпилек-булавок и других, необходимых в хозяйстве вещей, требующих восполнения, мне срочно нужна был кора хинного дерева для Лиззи. Мазь из желчной ягоды спасала во время приступов малярии, но была не столь эффективна для их предотвращения, как кора иезуитского дерева.

Однако британские торговые ограничения сделали свое дело. Конечно, как я и ожидала, чая не было нигде: его нигде не было уже почти целый год. Но нигде не было и сахара, ну, разве что по космической цене, и стальных булавок тоже было совсем не найти.

Соли я достать смогла. Целый фунт лежал в моей корзинке, когда я поднималась вверх по улице из доков. День был жарким и влажным: вдали от слабенького ветерка, дующего с реки, воздух был неподвижным и густым как патока. Соль в джутовых мешках затвердела, и торговцу пришлось откалывать ее кусками с помощью зубила.

Я гадала, как продвигаются поиски, которыми занимались Йен и Фергюс: у меня был план относительно борделя и его обитательниц, но для начала сей бордель надо было найти.

Джейми я о своей идее пока не говорила. Если что-нибудь из этого выйдет, времени будет достаточно. На боковой улице показались несколько больших вязов, посаженных таким образом, что они образовывали навес. Они манили в тень. Я шагнула в такую желанную прохладу одного из них и поняла, что нахожусь в начале одного из модных районов Кросс-Крика, включавшего в себя около десятка домов. С того места, где я стояла, мне было видно довольно благопристойное жилище доктора Фентимена, узнаваемое благодаря маленькой свисающей табличке, украшенной кадуцеем. Доктора не оказалось дома, когда я постучалась, но его служанка, простая, опрятная молодая женщина с ужасно скошенными глазами, узнала меня и провела в приемный кабинет.

Это была на удивление прохладная и милая комната с большими окнами и потертыми холщовыми половиками на полу, раскрашенными в голубую и желтую клетку. Она была обставлена письменным столом, двумя комфортабельными креслами и шезлонгом, на котором пациент мог располагаться для обследования. На столе имелся микроскоп, в который я с интересом заглянула. "Отличный экземпляр, хотя и не такой прекрасный, как мой собственный", — подумала я с некоторым удовлетворением.

Мною завладело сильное любопытство относительно его остального инвентаря, и я спорила сама с собой, будет ли это оскорблением по отношению к гостеприимству доктора, если я покопаюсь в его шкафах, когда появился доктор собственной персоной, принесенный на крыльях брендивайна.

Он мурлыкал простенькую мелодию себе под нос и нес свою шляпу, держа ее под одной рукой, а на другой, согнутой в локте, висела его потертая медицинская сумка. Увидев меня, он беспечно уронил все это на пол и с сияющей улыбкой поспешил взять меня за руку. Наклонившись над ней, он прижал влажные горячие губы к моим пальцам.

— Миссис Фрейзер! Моя дорогая леди, я так рад вас видеть! Я надеюсь, вы не заболели?

Я несколько опасалась потерять сознание от паров алкоголя в его дыхании, но сохранила радушное выражение лица, насколько это было возможно, и незаметно вытерла руку о свое платье, одновременно уверяя его, что я абсолютно здорова, как и все члены моей семьи.

— О, отличненько, отличненько! — сказал он, как-то внезапно плюхаясь на стул и широченно мне улыбаясь, обнажая желтые от табака коренные зубы. Его великоватый парик съехал набок, но он, кажется, этого не заметил, выглядывая из-под него, как мышка-соня из-под стеганой грелки для чайника. — Отличненько, отличненько, отличненько!

Я приняла его несколько неопределенный взмах руки как приглашение и тоже села. Чтобы умаслить добродетельного доктора, я принесла небольшой подарок и как раз достала его из моей корзинки. Однако, по правде говоря, доктор был настолько проспиртован, что было понятно: мне потребуется приложить несколько больше усилий, прежде чем я смогу затронуть предмет моего интереса.

Ему, однако, очень понравился мой подарок — выколотый глаз, который Младший Йен предусмотрительно подобрал для меня после драки в Янсейвилле, быстренько заспиртовав его для сохранности. Несколько наслышанная о вкусах доктора Фентимена, я подумала, что он сможет его оценить. Он оценил, и продолжал твердить "Отличненько!" еще некоторое время.

Наконец замолчав, он моргнул, поднял банку к свету и повернул ее вокруг, рассматривая с огромным восхищением.

— Отличненько, — произнес доктор еще раз. — Он займет самое почетное место в моей коллекции, я уверяю вас, миссис Фрейзер!

— У вас есть коллекция? — спросила я, изображая большую заинтересованность. Я была наслышана о ней.

— О, да, о, да! Хотите взглянуть?

Возможности отказаться не было: он уже встал и зашатался к задней двери своего кабинета. Как оказалось, она вела внутрь большого шкафа, на полках которого стояли тридцать или сорок стеклянных контейнеров, заполненных спиртом и рядом объектов, которые и в самом деле могли бы быть описаны как "интересные".

Они ранжировались от просто гротескных до по-настоящему поразительных. Один за другим он выносил: большой палец, увенчанный бородавкой размером и цветом со съедобный гриб; заспиртованный язык, который был разрублен — очевидно, еще при жизни владельца, потому как две его части были почти сросшимися; кошку с шестью лапами; сильно деформированный мозг ("Извлеченный из головы повешенного убийцы", — c гордостью информировал меня он. — "Ни за что бы не догадалась!", — прошептала я в ответ, думая о Доннере и гадая, как его мозг мог бы выглядеть); и нескольких младенцев, видимо мертворожденных и представляющих различные ужасные уродства и деформации.

— Ну, а вот это! — сказал он, дрожащими руками ставя на стол большой стеклянный цилиндр. — Это, можно сказать, главный трофей моей коллекции. В Германии живет довольно известный врач, герр доктор Блюменбах, обладатель всемирно известной коллекции черепов. Так вот он приставал ко мне, нет, абсолютно преследовал меня, уверяю вас, пытаясь убедить меня расстаться с этим.

"Это" были освобожденные от плоти позвоночник и черепа двухголового младенца. На самом деле, это было потрясающе. В то же время, один вид данного экземпляра мог бы заставить любую женщину детородного возраста отказаться от секса немедленно, раз и навсегда.

Вызывающая суеверный страх коллекция доктора Фентимена, тем не менее, дала мне великолепную возможность приблизиться к моему делу.

— Это и вправду удивительно, — сказала я, наклоняясь вперед, чтобы рассмотреть пустые глазницы плавающих черепов. Я увидела, что они были не сросшимися и полностью сформировавшимися. Это позвоночник раздваивался, а черепа в жидкости парили рядышком, белые как призраки, и льнули друг к другу так, что круглые головки легко соприкасались, как будто шептали друг другу какой-то секрет. И только движение сосуда заставляло их на мгновение разъединяться и покачиваться отдельно друг от друга. — Мне любопытно, что спровоцировало такой феномен?

— О, без сомнения какой-нибудь ужасный шок для матери, — уверил меня доктор Фентимен, — вы знаете, женщины в положении пугливы и уязвимы к любому сорту удивления или расстройства. Их нужно изолировать и ограждать от всяких ранящих влияний.

— Смею сказать, — проворчала я. — Но вы, же знаете, что некоторые пороки развития — этот, например, — являются результатом сифилиса у матери.

Так и было. Я узнала типически деформированную челюсть, узкий череп и провалившийся нос. Это дитя было законсервировано с сохранившейся плотью, и безмятежно лежало в своей бутылке. Судя по размеру и отсутствию волос, ребенок был недоношенный, и ради него самого, я сильно надеялась, что он не родился живым.

— Сифи... Сифилис, — доктор повторил, качаясь немного. — О, да. Да, да. Я получил это конкретное маленькое создание от, эм... — с опозданием до него дошло, что сифилис — это не слишком подходящая тема, чтобы обсуж­дать ее с леди. Мозги убийцы и двухголовые младенцы — да, но не вене­рические заболевания. В его шкафу был сосуд, который, я абсолютно уверена, содержал мошонку мужчины-негра, страдавшего от элефантиазма; я заметила, что его-то он мне не показал.

— От проститутки? — поинтересовалась я сочувственно. — Да, эта беда должна быть обычной среди таких женщин.

К моей досаде, он соскользнул с желанной темы.

— Нет, нет. На самом деле, — он метнул взгляд через свое плечо, как будто боялся быть подслушанным, затем наклонился ко мне и прошептал хрипло, — я получил этот экземпляр от коллеги в Лондоне несколько лет назад. Там предполагали, что он мог быть ребенком иностранного дворянина!

— О, Боже, — сказала я, застигнутая врасплох. — Как... интересно.

В этот довольно неловкий момент вошла служанка с чаем, или точнее, с кошмарным отваром жареных желудей и ромашки, прокипяченных в воде, и разговор неизбежно повернулся в сторону общественных пустяков. Я боялась, что чай может привести его в чувство до того, как я смогу заманить его обратно в нужное мне направление, но, к счастью, поднос с чаем также включал в себя графин прекрасного кларета, которым я распорядилась без обиняков.

Я сделала новую попытку вернуть его назад к медицинской теме, в восхищении наклоняясь к сосудам, стоявшим на его столе. В одном, ближайшем ко мне, находилась рука человека, сильно страдавшего от заболевания, которое называлось контрактура Дюпюитрена: скрюченная поврежденными мышцами ладонь собрала практически в узел пальцы, сделав их похожими на сросток. Хотела бы я, чтобы Том Кристи посмотрел на это. Он избегал меня с момента его операции, но насколько я знала, его рука по-прежнему выполняла свои функции.

— Ну не примечательно ли то разнообразие состояний, которое может демонстрировать человеческое тело? — сказала я.

Он покачал головой и, обнаружив положение своего парика, вернул его в правильное положение. Его морщинистое лицо под ним было похожим на торжественного шимпанзе, и только ручейки разрушенных капилляров освещали его нос как сигнальные огни.

— Примечательно, — отозвался он. — А еще, столь же примечательным является устойчивость и сопротивляемость, которые тело может проявлять перед лицом самых ужасных повреждений.

Это была правда, но эта тема вела совсем в другую сторону от той, которая меня интересовала.

— Да, в самом деле. Но...

— Мне так жаль, что я не могу показать вам один экземпляр — он мог быть выдающимся добавлением к моей коллекции, уверяю вас! Но, увы, джентльмен настоял на том, чтобы взять его с собой.

— Он... что? — хотя, в конце концов, в мое время многим моим маленьким пациентам я презентовала их вырезанные аппендициты или удаленные миндалины в бутылочках после операции. Я полагала, что это не было полностью неразумно для кого-нибудь, хотеть сохранить ампутированную часть тела.

— Да, очень удивительно! — он задумчиво глотнул кларета. — Это было яичко. Я надеюсь, вы простите мне, что я упоминаю это, — добавил он с опозданием. Он заколебался на мгновение, но в итоге, просто не смог отказаться описать происшествие. — Джентльмен был ранен в мошонку, весьма несчастливый инцидент.

— Весьма, — сказала я, чувствуя внезапную дрожь внизу спины. Был ли это загадочный визитер Джокасты? Я держалась подальше от кларета в целях сохранения ясности ума, но сейчас налила немного, чувствуя, что мне это нужно. — Он рассказал, как произошел этот несчастный случай?

— О, да. Инцидент на охоте, он сказал. Но они все так говорят, не так ли? — доктор подмигнул мне, кончик его носа стал ярко красным. — Я предполагаю, это была дуэль. Работа ревнивого соперника, возможно.

— Вероятно, — "дуэль?", — подумала я. Но большинство дуэлей этого времени происходили на пистолях, не на мечах. Это и вправду был хороший кларет, и я почувствовала себя немного лучше. — Вы... ээ... удалили яичко? — он должен был, раз уж хотел добавить его в свою кошмарную коллекцию, чтобы любоваться им.

— Да, — проговорил он, и почти что сочувственно пожал плечами, вспоминая. Пулевое ранение было довольно запущено; он сказал, что это произошло несколько дней назад. Я должен был удалить поврежденное яичко, но к счастью, сохранил другое.

— Я уверена, что он был рад этому, — "пулевое ранение? Конечно же, нет!", — думала я, — "Этого не может быть"... и все же... — Это произошло недавно?

— Ммм, нет, — он откинулся назад в своем кресле, с усилием вспоминая и чуточку кося глазами. — Это было весной, два года назад. Май? Вероятно, май.

— Джентльмена, случайно, звали не Боннет? — я была удивлена, что мой голос звучал почти как обычно. — Мне кажется, я слышала, что Стивен Боннет был вовлечен в некий подобный... инцидент.

— Ну, вы знаете, он не называл своего имени. Часто пациенты не называют своих имен, если общественное внимание к их ранению может вызвать у них смущение. Я в таких случаях не настаиваю.

— Но вы помните его, — я обнаружила, что сижу на самом краешке кресла, а чашка кларета зажата в моей руке. С некоторым усилием я поставила ее на стол.

— Мм-хмм, — черт, он начинал засыпать. Я видела, что его веки начинают слипаться. — Высокий джентльмен, хорошо одетый. У него была... очень красивая лошадь...

— Еще немного чаю, доктор Фентимен? — я придвинула к нему свежую чашку, желая, чтобы он оставался бодрым. — Расскажите мне еще немного об этом. Операция, должно быть, была очень деликатной?

На самом деле, мужчины совсем не хотят слышать, что удаление яичек — очень простое дело, но это так и есть. Однако я должна заметить, сам факт, что пациент оставался в сознании во время всей процедуры, все-таки добавлял трудностей.

Фентимен воодушевился немного, рассказывая мне об этом.

— ...и пуля прошла прямо сквозь яичко, оставив прекрасное отверстие... Вы могли бы смотреть прямо сквозь него, уверяю вас, — определенно, он сожалел о потере этого интересного экземпляра, и с довольно большим трудом мне удалось вернуть его к рассказу о том, что произошло с джентльменом, которому он принадлежал. — Знаете, это было странно. Видите ли, дело было в лошади... — сказал он неопределенно. — Чудесное животное... такие длинные волосы, как у женщины, так необычно...

Фризская лошадь. Доктор припомнил, что плантатор Филипп Уайли был поклонником таких лошадей, и сказал об этом своему пациенту, предложив ему продать ее Уайли, поскольку у пациента не было денег, да и в любом случае, он все равно не смог бы комфортно ездить на ней некоторое время. Мужчина согласился с этим и попросил доктора навести справки об этом Уайли, который как раз был в городе для участия в Судебных заседаниях.

Доктор Фентимен услужливо отправился по этому делу, оставив пациента уютно свернувшимся на шезлонге с глотком настойки лауданума.

Филипп Уайли проявил величайший интерес к покупке лошади...

— Да уж, держу пари, он заинтересовался! — сказала я, но доктор не заметил, и поспешил посмотреть на нее. Лошадь была в наличии, а вот пациент — нет, поскольку в отсутствие доктора скрылся на своих двоих, прихватив полдюжины серебряных ложек, эмалированную табакерку, бутылек лауданума и шесть шиллингов, единственные деньги, которые оказались у доктора дома.

— Я не могу представить себе, как он справился с этим, — сказал Фентимен, округлив глаза. -В таком-то состоянии! — к его чести, он выглядел больше расстроенным состоянием пациента, чем своими личными потерями. Он был ужасный пьяница, подумала я: я ни разу не видела Фентимена полностью трезвым и собранным, но он был неплохим доктором. — Все же, — добавил он философски, — все хорошо, что хорошо кончается, не так ли, моя дорогая леди?

Имея в виду, что Филипп Уайли купил у него лошадь за цену, достаточную чтобы более чем компенсировать его потери и принести ему еще и прибыль.

— Весьма, — сказала я, думая о том, как Джейми воспримет эти новости. Ведь он выиграл этого жеребца — поскольку, это, конечно же, был Лукас — у Филиппа Уайли в процессе яростной карточной игры в Речной Излучине, только для того, чтобы увидеть, как скакуна украдет Стивен Боннет несколькими часами позже.

В целом, я ожидала, Джейми будет рад услышать, что жеребец вернулся в хорошие руки, даже, если это не его собственные. Что же до новостей о Боннете... "Испорченный пенни всегда возвращается" — было его циничное мнение, высказанное, когда тело Боннета не было найдено после выстрела Брианны.

Фентимен уже открыто зевал. Его глаза слезились, он заморгал, похлопывая себя в поисках носового платка, затем полез в сумку, которую он уронил возле кресла, чтобы поискать там.

Я достала свой носовой платок, чтобы дать его ему, и наклонилась вперед, когда увидела их в открытой сумке.

— Что это? — спросила я, указывая. Конечно, я могла видеть, что это такое; что я хотела знать, так это где он достал их. Это были шприцы, две штуки, прекрасные маленькие шприцы, сделанные из меди. Каждый из них состоял из двух частей: поршень с закругленными держателями и цилиндрический бочонок, вытянутый и сужающийся на конце в очень длинную тупоконечную иголку.

— Я... Что?.. То есть... А... — он был ужасно растерян и бормотал как школьник, пойманный с сигаретами за школьным туалетом. Потом кое-что пришло ему в голову, и он расслабился. — Уши, — провозгласил он звенящим голосом. — Чтобы чистить уши. Да, именно для этого они предназначены, несомненно. Ушные клизмы!

— О, в самом деле? — я вытащила один наружу; он пытался меня остановить, но его рефлексы были замедленными, и он успел только схватить меня за краешек рукава. — Как изобретательно, — сказала я, двигая поршень. Он двигался несколько тяжело, но совсем не так плохо, особенно когда альтернативой был самодельный шприц, представляющий собой кожаный мешок, с прикрепленным к нему клыком гремучей змеи. Конечно, тупая иголка совсем не подойдет, но заострить ее под нужным углом будет довольно просто. — Где вы их достали? Мне бы очень хотелось иметь один такой у себя.

Он уставился на меня с беспредельным ужасом и отвисшей челюстью.

— Я... ээ... Я действительно не думаю... — слабо возразил он. И как раз тогда, совершенно как в сказке, в самый неподходящий момент, его служанка появилась в дверном проеме.

— Пришел мистер Бреннан, у его жены начались роды, — сказала она коротко.

— О! — доктор Фентимен вскочил на ноги, захлопнул свою сумку и поднял ее. — Мои извинения, дорогая миссис Фрейзер... я должен идти... дело безотлагательное. Мне было очень приятно увидеть вас, — он вышел из кабинета, наступив в спешке на свою шляпу и прижимая сумку к груди.

Служанка подняла смятую шляпу со смиренным видом, и придала ей прежний вид в несколько ударов.

— Желаете уйти, мэм? — поинтересовалась она таким тоном, что было ясно, я должна уйти, хочу я этого, или нет.

— Да, — сказала я, поднимаясь. — Но скажите мне, — я держала медный шприц на раскрытой ладони, — вы знаете, что это такое, и где доктор Фентимен взял это?

Было сложно сказать, в каком направлении она смотрит, но она наклонила свою голову, чтобы рассмотреть предмет, с тем же интересом, как если бы это была второй свежести корюшка, предложенная ей на продажу на рынке.

— О, это. Да, мэм, это шприц. Я полагаю, ему прислали его из Филадельфии.

— А, эм, шприц, ну, да, — слегка моргнув сказала я.

— Да, мэм. Это для очищения каплями, от гонореи. Доктор имеет неплохую прибыль, пользуя мужчин, которые ходят к миссис Силви.

Я глубоко вздохнула.

— К миссис Силви. Ага. А знаете ли вы, где заведение миссис Силви находится?

— Позади постоялого двора Сайласа Джеймсона, — ответила она, в первый раз посмотрев на меня с некоторым любопытством, как будто интересуясь, что за болван не знает этого. — Что-нибудь еще угодно вам, мэм?

— О, нет, — сказала я. — Этого вполне достаточно, благодарю вас, — я хотела отдать ей шприц, когда внезапно меня осенила идея. У доктора их было два, в конце концов. — Даю вам шиллинг за этот, — сказала я, посмотрев в тот глаз, который ближе всего глядел в моем направлении.

— Идет, — сказала она тут же. Помолчав немного, она добавила, — если вы собираетесь использовать это на своем муже, прежде убедитесь, что он мертвецки пьян.

* * *

МОЯ ОСНОВНАЯ МИССИЯ с этим была закончена, и теперь у меня были новые возможности для исследований, прежде чем совершать атаку на дом с нехорошей репутацией, принадлежащий миссис Силви.

Раньше я планировала посетить стеклодува и попытаться с использованием рисунков объяснить, как сделать колбу и поршень шприца для подкожных инъекций, оставив на долю Брианны проблему изготовления полой иголки, которую можно было бы прикреплять к нему. К сожалению, в то время как простые операции со стеклом в Кросс Крик давали возможность производить любого рода бутылки, банки и чашки на каждый день, одного взгляда на его мастерскую было достаточно, чтобы понять, что мои запросы были выше его возможностей.

Но теперь мне не нужно было об этом беспокоиться! И хотя металлические шприцы не обладали некоторыми желаемыми качествами стеклянных, они также имели некоторые преимущества, поскольку их невозможно было разбить. Конечно, отделяемые иголки были бы идеальны, но я могу просто стерилизовать весь предмет после каждого использования.

Шприцы доктора Фентимена имели очень толстую иголку с тупым концом. Нужно будет нагреть и вытянуть ее, сделав длиннее и намного тоньше. "И, конечно, любой дурак в кузнице сможет это сделать", — подумала я. Затем обрезать медный кончик под нужным углом и подпилить его, сделав достаточно гладким, чтобы он прокалывал кожу чисто... "Детские игрушки", — думала я жизнерадостно, и едва удержалась, чтобы не запрыгать вдоль по песчаной дорожке. Что ж, все, что мне оставалось сделать, так это найти хороший запас коры хинного дерева.

Однако, мои надежды получить кору были разбиты, когда я повернула на главную улицу, и в поле моего зрения попал аптекарский магазинчик мистера Богьюса. Дверь его была открытой, впуская внутрь насекомых, и обычно безукоризненно чистое крыльцо было запятнано таким количеством грязных следов, как будто некая враждебная армия внезапно на него напала.

Впечатление опустошения и грабежа усилилось, когда я вошла внутрь. Большинство полок были пустыми, покрытыми остатками сушеных трав и разбитых черепков. Десятилетняя дочка Богьюса Миранда стояла, с тоской смотря на небольшую кучку банок и бутылок, увенчанную пустым панцирем от черепахи.

— Миранда, — спросила я, — что случилось?

Она просияла при виде меня, маленький розовый ротик моментально преобразился в улыбку.

— Миссис Фрейзер! Не хотите ли немного мятной шандры? У нас почти целый фунт остался, и совсем недорого, всего три фартинга за унцию.

— Я возьму унцию, — сказала я, хотя на самом деле, в моем собственном саду ее росло предостаточно. — Где твои родители?

Улыбка сползла с ее личика снова, и нижняя губа задрожала.

— Мама внутри, пакует вещи, а папа пошел продавать Джека мистеру Рэйнтри.

Джек был аптекарский конь, которого запрягали в повозку при необходимости, и кроме того, он был любимым питомцем Миранды. Я прикусила себя за щеку.

— Мистер Рэйнтри — очень добрый человек, — сказала я, стремясь утешить ее, как могла. — И у него есть отличное пастбище для его лошадок, и теплая конюшня; мне кажется, что Джеку там понравится. У него будут друзья.

Она кивнула, крепко сжав губы, но две большие слезы скатились по ее щечкам.

Быстро оглянувшись назад и убедившись, что никто не собирается войти в магазинчик, я шагнула за прилавок, села на перевернутый бочонок и усадила ее к себе на колени. Она тут же растаяла, прижимаясь ко мне и плача, прилагая усилия, чтобы не быть услышанной в комнатах позади магазинчика.

Я похлопывала ее и приговаривала тихие нежности, ощущая поверх сочувствия маленькой девочке тяжесть и тревогу. Очевидно, Богьюсы уплывали из Америки. Почему?

Поскольку я редко спускалась вниз с гор, мне были совершенно неизвестны политические взгляды Рэлстона Богьюса. Он не был шотландцем, и, конечно, не присутствовал на барбекю в честь Флоры МакДональд. Магазинчик, однако, всегда был преуспевающим, и семья благопристойно выглядела, судя по тому, как были одеты дети — Миранда и два ее младших брата всегда имели обувь. Богьюсы жили здесь в течение всей маленькой жизни Миранды и наверняка дольше. Для них уезжать таким вот образом означало, что произошло, или должно было произойти что-то серьезное.

— Ты знаешь, куда вы направляетесь? — спросила я Миранду, которая сидела сейчас на моем колене, всхлипывая и вытирая свое личико моим фартуком. — Может быть, мистер Рэйнтри мог бы написать тебе, чтобы рассказать, как Джек поживает.

Легкая надежда засветилась на ее личике.

— Как вы думаете, он мог бы послать письмо в Англию? Это ужасно далеко.

Англия? Это и вправду было серьезно.

— О, почему бы и нет? — сказала я, убирая прядки ее волос под чепчик. — Мистер Фрейзер пишет письма своей сестре в Шотландию каждый вечер — и это гораздо дальше, чем Англия!

— О. Хорошо, — она выглядела несколько счастливее, спустившись с моих колен и поправляя свое платьишко. — Вы думаете, я могу написать Джеку?

— Я уверена, мистер Рэйнтри прочтет твое письмо ему, если ты напишешь, — уверила я ее. — Так ты умеешь хорошо писать?

— О, да, мэм, — сказала она убежденно. — Папа говорит, что я читаю и пишу лучше, чем он в моем возрасте. И еще по-латински. Он научил меня читать все названия на этикетках, поэтому я могу принести все, что ему нужно. Видите, вот этот? — она указала с некоторой гордостью на большой фарфоровый аптечный кувшин, элегантно расписанный голубыми и золотыми спиралями. — Электуари Лимонензис. А вот этот — Ипекакуанха!

Я восхитилась ее мастерством, думая, что, теперь-то я знаю политические взгляды ее отца. Богьюс был лоялистом, раз уж они возвращаются в Англию. Мне будет жалко, когда они уедут, но зная то, что я знала о ближайшем будущем, я была рада, что они будут в безопасности. Рэлстон хотя бы получит достойную цену за свой магазинчик. Пройдет еще немного времени, и имущество лоялистов будет попросту конфиско­ваться, а сами они будут счастливчиками, если смогут избежать ареста, или еще чего похуже.

— Рэнди? Ты не видела ботинок Джорджи? Один я нашла под сундуком, но, — о, Миссис Фрейзер! Прошу прощенья, мэм, я не знала, что кто-то пришел, — Мелани Богьюс быстрым взглядом оценила мое местоположение позади прилавка, красные глаза ее дочери и темные влажные пятна на моем фартуке, но ничего не сказала, только похлопала Миранду по плечу, проходя мимо.

— Миранда сообщила мне, что вы уезжаете в Англию, — сказала я, поднимаясь с бочонка и потихоньку выходя из-за прилавка. — Нам очень жаль, что вы нас покидаете.

— Вы очень добры, миссис Фрейзер, — она печально улыбнулась. — Нам тоже очень жаль уезжать. И я говорю не только о самом путешествии, уверяю вас! — она говорила с сильными чувствами человека, который уже совершил такое путешествие однажды, и предпочел бы лучше быть сваренным заживо, чем сделать это снова.

Я понимала ее очень хорошо, потому, что тоже имела этот опыт. Совершить такое путешествие с тремя детьми, двое из которых мальчики младше пяти лет... воображение зашкаливало.

Я хотела спросить ее, что заставило их принять такое кардинальное решение, но не могла придумать, как сделать это в присутствии Миранды. Что-то случилось, это было очевидно. Мелани была нервной как заяц и несколько более затравленной, чем можно было бы предположить, даже учитывая напряжение от упаковки всего имущества, включая трех детей. Она продолжала кидать взгляды через плечо, как будто боялась, что кто-то нападет на нее сзади.

— А мистер Богьюс... — начала я, но была прервана появлением на крыльце чьей-то тени. Мелани вздрогнула, прижав руку к груди, и я повернулась, чтобы посмотреть, кто пришел.

Дверной проем был заполнен невысокой плотной женщиной в очень странном сочетании одеяний. На мгновение я даже подумала, что она индианка, потому как на ней не было чепца, и ее темные волосы были заплетены в косы, но потом, когда она вошла внутрь магазина, я увидела, что она была белой. Или, скорее, розовой; ее тяжелое лицо раскраснелось от солнечных ожогов и кончик ее курносого носа тоже был красным.

— Которая из вас Клэр Фрейзер? — требовательно спросила она, переводя взгляд с меня на Мелани Богьюс.

— Это я, — подавив инстинктивное желание сделать шаг назад, сказала я. Ее поведение не было угрожающим, но она излучала столько физической силы, что я находила ее весьма устрашающей. — А вы кто? — спросила я, скорее от удивления, чем из грубости, и, кажется, она не обиделась.

— Джизебел Хэтфилд Мортон, — сказала она, пристально щурясь на меня. — Один старикашка в доках, ск`зал, что ты напр`влялась сюда, — ее речь была резкой, в заметный контраст мягкому английскому акценту Мелани Богьюс, и ассоциировалась у меня с разговором людей, которые проживали в провинции на протяжении трех или четырех поколений, ни с кем не общаясь, кроме енотов, опоссумов или друг дружки.

— Ээ... да, — сказала я, не видя смысла отрицать это. — Могу я вам чем-нибудь помочь?

Она не выглядела так, как будто ей нужна была помощь. Если бы она была еще более здоровой, швы на мужской рубашке, в которую она была одета, могли бы просто лопнуть. Мелани и Миранда смотрели на нее огромными круглыми глазами. В то же время, какой бы опасности Мелани ни ждала, это была не мисс Мортон.

— Не то, чтобы помощь, — сказала она, продвигаясь по магазину дальше и изучая меня, склонив голову набок. — Хотя, я п`думала, что ты можешь знать, где обретается этот скунс, Исайя Мортон.

Моя челюсть отвисла, и я поспешила ее закрыть. Не мисс Мортон, стало быть — миссис Мортон. Первая миссис Мортон, то есть. Исайя Мортон сражался вместе с Джейми в его отряде милиции во время войны с регуляторами, и он упоминал свою первую жену, обливаясь при этом холодным потом.

— Я... а... думаю, что он работает где-то в провинции, — сказала я. — Гуилфорд? Или это был Пэйливилль?

На самом деле, он был в Хиллсборо, но это вряд ли имело значение, поскольку в данный момент его там не было. В это самое время он находился в Кросс-Крике, приехав забрать доставленную сюда партию бочонков для своего работодателя, пивовара. Не далее, как час назад я видела его в бочарной лавке в сопровождении второй миссис Мортон и их новорожденной дочери. Джизебел Хэтфилд Мортон отнюдь не выглядела человеком, который воспримет такие вещи цивилизованно.

Она извлекла некий низкий звук из своего горла, означающий негодование.

— Он паршивый мелкий скользкий хорек. Но я еще доберусь до него, уж будьте покойны на этот счет, — она говорила с такой небрежной уверенностью, которая не сулила ничего хорошего Исайе Мортону.

Я подумала, что молчание — золото в данном случае, но все-таки не удержалась и спросила:

— Зачем он вам нужен? — Исайя, конечно, обладал некоторым грубым добродушием, но, если смотреть объективно, вряд ли он был способен воспламенить одну женщину, не говоря уж о двух.

— Нужен мне? — она выглядела довольной от этой мысли и потерла своим солидным кулаком у себя под носом. — Мне он не нужен. Но ни один мужик не убежит от меня, как от какой-то лахудры с кислой миной. Как только я его достану, я сделаю огромную дырку в его голове и прибью его покусанную мухами шкуру к моей двери.

Сказанные другим человеком, такие выражения можно было счесть риторическими. Однако произнесенные этой конкретной леди слова были, скорее, недвусмысленными заявлениями о намерениях. Глаза Миранды стали круглыми как у лягушки, и глаза ее мамы тоже.

Джизебел Х. Мортон прищурилась, глядя на меня, и задумчиво почесала под одной из своих больших грудей, ткань ее рубашки прилипла к ее влажному телу.

— Я слыхала, что ты как будто спасла жизнь этому жабьему сосунку при Аламансе. Это не враки?

— Ээ... да, — я смотрела на нее с опаской, следя за любым агрессивным движением. Она загородила собой дверь; и если она нападет на меня, я нырну под прилавок и ринусь сквозь дверь, ведущую в жилые комнаты Богьюсов.

При ней был большой тесак без чехла. Он был заткнут за связанный из ракушек пояс, выполнявший еще одну функцию: пояс поддерживал складчатую массу того, что когда-то могло быть красной фланелевой нижней юбкой, отрезанной у колен. Ее очень крепкие ноги были голыми, а ступни босыми. За пояс были заткнуты также пистоль и пороховой рожок, но, слава Богу, она не пыталась ими воспользоваться.

— Ну и зря, — сказала она почти бесстрастно. — Но, тогда, если б он уже сдох, я не смогла бы получить удовольствие, собственноручно пришив его. Так что все к лучшему. Меня это не волнует. Если я не найду его, один из моих братьев найдет.

Очевидно, покончив с делом, она несколько расслабилась, и посмотрела вокруг, впервые заметив пустые полки.

— Чё это у вас тут творится? — затребовала она ответа.

— Мы уплываем отсюда, — Мелани пролепетала, сделав попытку запрятать Миранду позади себя. — Направляемся в Англию.

— Даже так? — Джизебел выглядела слегка заинтересованной. — Чё случилось? Они убили твоего мужа? Или закатали его в деготь и перья?

Мелани побледнела.

— Нет, — прошептала она, сглотнув, и ее испуганный взгляд обратился в сторону двери. Я внезапно почувствовала ужасный холод, несмотря на знойную жару, поняв, в чем была угроза.

— О? Ну, если ты хочешь узнать, так ли это, лучше шагай-ка вниз по Центральной улице, — предложила она услужливо. — Там толпа уже приготовилась сделать из кого-то жареного цыпленка, это точно, как то, что Бог сделал мелкие зеленые ранетки. Горячим дегтем воняет на весь город, и народ просто кипит, даже из таверн повылазили, все туда прутся.

Мелани и Миранда, вскрикнув, побежали к двери, отпихивая назад невозмутимую Джизебел. Я тоже заторопилась в этом направлении, и чуть не столкнулась с ними, когда Рэлстон Богьюс шагнул сквозь дверной проем, как раз вовремя, чтобы поймать свою плачущую в истерике жену.

— Рэнди, иди-ка, посмотри за своими братьями, — сказал он тихо. — Успокойся, Мелли, все в порядке.

— Деготь, — выдохнула она, прижимаясь к нему. — Она сказала,... она сказала...

— Не меня, — проговорил он, и я увидела, что его волосы взмокли, а лицо было бледным и блестело от пота. — Они пришли не за мной. Пока нет. Это печатник.

Бережно он отцепил руки своей жены от своего плеча и зашел за прилавок, бросая короткий любопытный взгляд на Джизебел.

— Возьми ребятишек, идите к Фергюсонам, — сказал он и поднял упавший осколок из-за прилавка. — Я приду так скоро, как только смогу, — он потянулся к ящику стола за пороховым рожком и коробкой с патронами.

— Рэлстон! — Мелани проговорила шепотом, глядя как Миранда уходит в дальние комнаты, но мольба была не менее настойчивой, несмотря на нехватку громкости. — Куда ты собираешься?

Одна сторона его рта дернулась, но он не ответил.

— Иди к Фергюсонам, — повторил он, не отводя глаз от коробки с патронами в его руках.

— Нет! Нет! Не ходи туда! Пойдем с нами, пойдем со мной! — она схватила его за руку в отчаянии.

Он стряхнул ее и продолжил упорно заряжать оружие.

— Иди, Мелли.

— Не пойду! — настаивая, она повернулась ко мне. — Миссис Фрейзер, скажите ему!

Пожалуйста, скажите ему, что это напрасно! Что это все ужасно зря! Он не должен идти.

Я открыла рот, не зная, что сказать, но даже не имела шанса решить это.

— Не думаю, что мистрис Фрейзер посчитает это напрасным, Мелли, — сказал Рэлстон Богьюс, все еще смотря на свои руки. Он закинул лямку охотничьего ружья на плечо и взвел курок. — В это самое время ее муж сдерживает толпу перед дверью печатной мастерской. Один.

Затем он посмотрел на меня, кивнул и вышел.

* * *

ДЖИЗЕБЕЛ БЫЛА ПРАВА: во всем городе действительно сильно пахло дегтем. С одной стороны, это не было чем-то необычным в летнюю пору, особенно возле складов дока, но горячее густое зловоние, обжигающее мои ноздри, имело угрожающий характер. Помимо дегтя — и страха — я просто задыхалась от усилий не отстать от Рэлстона Богьюса, который не то, чтобы бежал, но двигался так быстро, насколько это было возможно, чтобы не побежать вприпрыжку.

Джизебел была права также и насчет бурлящих людей, высыпавших из таверн. Угол Центральной улицы был запружен взволнованной толпой. Большей частью, как я видела, это были мужчины, но среди них были и несколько женщин грубоватого вида, жены рыбаков и служанки.

Аптекарь заколебался, увидев их. Несколько лиц повернулись к нему, один или двое начали дергать друг друга за рукава, показывая на него, и выражение их лиц было совсем недружелюбным.

— Убирайся, Богьюс! — один мужчина выкрикнул. — Не твоего ума это дело! Пока нет!

Другой шагнул, поднял камень и метнул его. Он цокнул, не причинив вреда, по деревянному тротуару, не долетев несколько футов до Богьюса, но тем самым привлек больше внимания. Люди в толпе начали поворачиваться, медленно надвигаясь по направлению к нам.

— Папа! — выдохнул высокий тихий голос позади меня. Я повернулась и увидела Миранду, без чепчика, раскрасневшуюся от бега, маленькие хвостики ее волос распустились по ее спине.

Времени на размышление не было совсем. Я схватила ее и практически бросила ее к ее отцу в руки. От неожиданности, он выронил ружье и поймал ее под руки.

Какой-то мужчина рванулся вперед, пытаясь достать оружие, но я спикировала вниз и схватила его первая. Я ринулась назад, прижимая к груди ружье, и бросая ему вызов взглядом.

Я его не знала, но он меня определенно узнал, его глаза быстро скользнули по мне, он заколебался, потом глянул назад, поверх своего плеча. Я могла слышать голос Джейми, и множество других голосов, старавшихся перекричать друг друга. Дыхание все еще было свистящим в моей груди, и слов я разобрать не могла. Тон их, однако, был спорящим: противостояние, не кровопролитие. Мужчина постоял в нерешительности, взглянул на меня и начал протискиваться сквозь собирающуюся толпу.

Богьюс прижимал к себе свою дочь, которая крепко обхватила своими руками его шею, спрятав лицо на его рубашке. Он метнул на меня взгляд и сде­лал небольшое движение рукой, как будто хотел забрать оружие. Я по­качала головой и сжала ружье покрепче. Рукоятка была влажной и теплой.

— Отведите Миранду домой, — сказала я. — Я что-нибудь придумаю.

Ружье было заряжено и курок взведен. Один выстрел. Лучшее, что я могу сделать — на мгновение всех отвлечь — но это могло помочь.

Я проложила себе дорогу сквозь толпу, осторожно держа оружие так, чтобы не высыпать порох, и пряча его в моих юбках. Запах дегтя внезапно стал гораздо более сильным. Перевернутый котел лежал прямо перед магазином печатника, черная липкая лужа дымилась и испарялась на солнце.

Раскаленные угли и чернеющие куски торфа были рассыпаны вдоль улицы под ногами людей. Полный гражданин, в ком я узнала мистера Таунзенда, отбрасывал ногой огарки от быстро разгорающегося огня, мешая двум молодым парням, которые пытались снова его разжечь.

Я поискала Джейми и нашла его именно там, где, как и сказал мистер Богьюс, он находился — перед дверью печатной мастерской, с испачканной дегтем метлой в руках и с огнем баталии в глазах.

— Это твой муж? — Джизебел Мортон посмотрела через мое плечо, поймав направление моего взгляда. — Здор'вяк, однако.

Деготь был разбрызган по всему фасаду магазина, и по Джейми. Огромная клякса дегтя прилипла к его волосам, и я могла видеть ожог, красневший на его руке там, где большая капля дегтя стекала по ней. Несмотря на это, он улыбался. Еще две вымазанных в дегте метлы лежали на земле рядышком, одна была сломана — почти наверняка об чью-то голову. Что ж, хотя бы пока — он веселился.

Я не сразу нашла самого печатника, Фогарти Симмса. Потом испуганное лицо на мгновение показалось в окне, но сразу же исчезло, как только камень, брошенный из толпы, стукнулся об раму и разбил стекло.

— Выходи наружу, Симмс, ты, крадущийся трус! — крикнул мужчина рядом. — Или нам тебя выкурить?

— Выкурить его! Выкурить его! — воодушевленные выкрики прозвучали в толпе, и парень рядом со мной наклонился, потянулся за горящей головешкой, выскочившей из огня. Как только он ее схватил, я с силой наступила на его руку.

— Господи Иисусе! — он выронил уголек и упал на колени, зажимая руку между своих бедер, открыв рот и задыхаясь от боли. — О, о, Иисусе!

Я отошла подальше, плечами прокладывая себе путь сквозь пресс толпы. Смогу ли я подобраться достаточно близко, чтобы передать Джейми ружье? Или это только ухудшит ситуацию?

— Отойди от двери, Фрейзер! К тебе у нас нет претензий.

Я узнала этот благовоспитанный голос: это был Нил Форбс, адвокат. Он не был одет в свой обычный опрятный костюм, однако: на нем была грубая домотканая одежда. Так что это не была импровизированная атака, он пришел готовым для грязной работы.

— Эй! Говори за себя, Форбс! У меня есть к нему претензии! — это был коренастый человек в фартуке мясника, краснолицый и возмущенный, с подбитым и опухшим глазом. — Посмотри, что он сделал со мной! — он указал мясистой рукой сначала на глаз, а затем на свою одежду, на лицевой стороне которой были явно видны следы вымазанной в дегте метлы, приложенной к его груди. Он помахал массивным кулаком в сторону Джейми. — Ты за это заплатишь, Фрейзер!

— Ага, но я заплачу тебе той же монетой, Бьюкен! — выпалил Джейми, дернув метлой, как копьем. Бьюкен вскрикнул, попятился с комично встревоженным лицом, и толпа взорвалась от хохота. — Эй, ты, вернись! Если хочешь поиграть в дикарей, тебе нужно больше красок! — Бьюкен повернулся, чтобы убежать, но был задержан толпой. Рванувшись, Джейми поставил метлой пятно на его брюках, как раз пониже спины. Бьюкен отпрыгнул в панике от тычка, проталкиваясь вперед и спотыкаясь, вызвав еще больше хохота и насмешливых гиканий. — Остальные тоже хотят поиграть в дикарей? — прокричал Джейми. Он провел своей метлой по дымящейся луже и тяжело повернул ее широкой аркой перед собой. Капли горячего дегтя полетели по воздуху, и люди, уклоняясь от них, закричали и начали толкаться, наступая друг на друга.

Меня тоже толкнули в сторону, и я больно ударилась о большую бочку, стоящую на улице. Я бы упала, если бы не Джизебел, которая поймала меня за одну руку и подтянула вверх без всяких видимых усилий.

— Твой бойфренд прямо задира, — сказала она, с одобрением глядя на Джейми. — Люблю таких буйных, как этот твой.

— Да уж, — сказала я, потирая ушибленный локоть. — Я тоже. Иногда.

Однако такое восхищение, как оказалось, не было универсальным и всеобщим.

— Отдай его, Фрейзер! Или носи перья вместе с ним! Проклятые тори!

Этот возглас прозвучал где-то позади меня, и, повернувшись, я увидела, что говорящий пришел, приготовившись: он держал подушку в одной руке, и снизу она уже была надрезана, поэтому перья вылетали из нее при каждом жесте.

— В деготь и перья их всех!

Я снова повернулась на крик откуда-то сверху, как раз вовремя, чтобы увидеть молодого мужчину, широко распахнувшего окно верхнего этажа дома на другой стороне улицы. Он пытался протащить сквозь него перину, но его усилия встретили препятствие в лице домохозяйки, которой перина принадлежала. Досточтимая леди легла на его спину и била его по голове мухобойкой, осыпая проклятиями.

Молодой человек рядом со мной начал квохтать как курица, и хлопать своими локтями — к огромному удовольствию своих друзей, которые к нему присоединились, оставаясь глухими к призывам быть разумными — не то, чтобы их было много.

На дальней стороне улицы начали скандировать:

— Тори, тори, тори!

Тональность ситуации изменилась, и не в лучшую сторону. Я наполовину подняла охотничье ружье, неуверенная в том, что делаю, но я знала наверняка, что должна сделать хоть что-нибудь. Еще чуть-чуть, и они набросятся на него.

— Дай-ка мне это ружье, тетушка, — сказал тихий голос за моим плечом, и я повернулась назад, чтобы найти там Младшего Йена, который тяжело дышал. Без малейших колебаний я отдала ему оружие.

— Reste d`retour! — прокричал Джейми по-французски — Oui, le tout! Отойдите назад! Все вы! — казалось, он обращается ко всей толпе, но смотрел он прямо на Йена.

"Какого черта он делает?", — подумала я, но потом краем глаза я увидела Фергюса, которой яростно работал локтями, чтобы сохранить свое место прямо перед толпой. Младший Йен, уже было поднявший ружье вверх, заколебался и прижал его поближе к себе.

— Он прав, подожди! — сказала я настойчиво. — Не стреляй, пока не надо.

Я понимала сейчас, что поспешный выстрел может принести больше вреда, чем пользы. Посмотри хоть на Бобби Хиггинса и Бостонскую резню. Я совсем не хотела никакого массового убийства в Кросс-Крик, особенно с Джейми посреди всего этого.

— Я не буду, но я не позволю им взять его, — пробормотал Йен. — Если они пойдут на него, — он замолчал, но его челюсть была сжата и я почувствовала острый запах его пота даже через мощный аромат дегтя.

В это время усилились крики и вопли сверху, заставив половину толпы повернуться в ту сторону, чтобы посмотреть, что там происходит. Слава Богу, это отвлекло их на некоторое время.

В окне наверху показался еще один мужчина, очевидно, хозяин, он схватил захватчика перины за воротник, втянул его в комнату и ударил. Затем дерущаяся пара исчезла из вида и буквально через несколько секунд звуки возбуждения и женские крики стихли. И только перина осталась висеть в неловком равновесии, наполовину внутри, наполовину снаружи окна.

Скандирование "Тори, тори, тори!", умолкшее на время столкновения наверху, сейчас возобновилось и перемежалось призывами, чтобы печатник вышел на улицу и сдался на милость толпы.

— Выходи, Симмс! — прокричал Форбс. Я увидела, что он раздобыл где-то новую метлу и пробирался ближе к печатной мастерской. Джейми увидел его тоже, и я заметила, что его рот скривился в усмешке.

Сайлас Джеймсон, владелец местного постоялого двора, шел позади Форбса, согнувшись как борец, его лицо расплылось в яростной ухмылке.

— Выходи, Симмс! — повторил он. — Что за мужик будет прятаться за шотландской юбкой, а?

Голос Джеймсона был достаточно громким, чтобы все его услышали, и большинство людей засмеялись, Джейми в том числе.

— Мудрый мужик! — прокричал Джейми в ответ, и качнул краем своего пледа в сторону Джеймсона. — Этот тартан защитил многих бедных парнишек в свое время.

— И многих девчонок тоже, держу пари! — прокричал некий сквернослов из толпы.

— Что, думаешь твоя жена под моим пледом? — Джейми тяжело дышал, рубашка и волосы прилипли к его телу, мокрые от пота, но он все еще улыбался, держась за полу своего килта. — Не хочешь ли тогда подойти и поискать ее?

— А не найдется ли под ним и для меня местечка? — тут же выкрикнула одна из рыбачьих жен.

Смех прокатился по толпе. Переменчивое, как в любом сборище людей, их настроение снова поменялось от угрозы к развлечению. Я сделала глубокий дрожащий вдох, чувствуя, как пот пробежал вниз между моих грудей. Джейми справился с ними, он ими управлял, но он балансировал на лезвии бритвы.

Если уж он решил защищать Симмса — а он решил, — то никакая сила на земле не заставит его выдать печатника. Если толпа хотела Симмса — а она хотела, — они должны были пройти сквозь Джейми. И они пойдут, подумала я, в любую минуту.

— Выходи, Симмс! — выкрикнул голос, с явным акцентом Шотландских Низин. — Или ты будешь хитро прятаться у задницы Фрейзера целый день?

— Лучше печатник у моей задницы, чем адвокат! — крикнул Джейми в ответ, взмахивая метлой в сторону Форбса, приводя его в пример. — Он меньше, да?

Толпа загрохотала: Форбс был крепкого мясистого телосложения, тогда как Фогарти Симмс был худенький как щепка. Форбс сильно покраснел, и я видела несколько насмешливых взглядов, брошенных в его сторону. Форбсу было за сорок, он никогда не был женат, и конечно, ходили разговоры...

— Я бы не хотел иметь адвоката близко у моей задницы! — радостно прокричал Джейми, тыкая Форбса метлой. — Он украдет твое дерьмо и подаст на тебя в суд за клизму.

Форбс открыл рот и его лицо побагровело. Он сделал шаг назад и, кажется, что-то прокричал в ответ, но никто не услышал его в шуме хохочущей толпы.

— А потом он продаст его тебе обратно, как прекрасное удобрение! — воскликнул Джейми в тот момент, когда мог быть услышанным. Аккуратно перевернув метлу, он ткнул Форбса в живот ручкой.

Толпа заулюлюкала в восторге, и Форбс, отнюдь не борец, потерял голову и пошел на Джейми, держа метлу как лопату. Джейми, который, казалось, только этого и ждал, отступил в сторону, как танцор, опрокинул Форбса и приложил свою вымазанную в дегте метлу поперек его плеч, посылая его с размаху в остывающую лужу дегтя к вящему удовольствию всей улицы.

— Тетушка, подержи-ка это! — охотничье ружье было внезапно возвращено в мои руки.

— Что? — застигнутая врасплох, я повернулась назад, чтобы увидеть, как Йен быстро двигается позади толпы, делая знаки Фергюсу. В несколько секунд, незамеченные толпой, чье внимание было поглощено упавшим Форбсом, они достигли дома, из окна которого свисала перина.

Йен опустился на одно колено, сложил вместе руки, и, как будто они репетировали это годами, Фергюс ступил на этот импровизированный приступок и, бросив себя вверх, подцепил перину своим крюком. Он завис на мгновение, отчаянно придерживая крюк своей здоровой рукой, чтобы он не отцепился.

Йен вскочил и, схватив Фергюса за талию, дернул его вниз. Когда ткань перины поддалась под тяжестью их двойного веса, Фергюс и Йен спрыгнули на землю и целый каскад гусиных перьев вывалился на их головы, только чтобы тут же быть пойманным густым влажным воздухом и закружиться в безумной снеговой пурге, которая заполнила улицу и облепила удивленную толпу комками липкого пуха.

Воздух, кажется, просто состоял из перьев. Они были везде, щекотали глаза, и нос, и горло, прилипали к волосам, и одежде, и к ресницам. Я вытерла свои слезящиеся глаза и поспешно отступила назад, подальше от полуослепших людей, пошатывающихся и сталкивающихся друг с другом.

Я искала Фергюса и Йена, но когда снежный шторм иссяк, в отличие от всех остальных на улице, обернулась назад, к печатной мастерской, как раз вовремя, чтобы увидеть Джейми, который вбежал в ее дверь, схватил Фогарти Симмса за руку и вытащил его из магазина, как моллюска на вилке.

Джейми с силой толкнул Симмса вперед, и тот побежал, пошатываясь, затем схватил свою метлу, чтобы прикрывать его отступление. Рэлстон Богьюс, прятавшийся в тени дерева, выскочил оттуда с дубинкой в руке и тоже побежал вслед за Симмсом, защищая его. Он размахивал своей дубинкой, чтобы отбить охоту у желающих преследовать их.

Эти действия не прошли совсем незамеченными, и хотя большинство мужчин были заняты похлопыванием и отряхиванием в этом сумасшедшем облаке перьев, которое окружало их, несколько из них все-таки заметили происходящее и подняли крик, вопя как собаки, и пытаясь продраться сквозь толпу, чтобы догнать убегающего печатника.

Если и был когда-нибудь тот самый момент... Я бы выстрелила поверх их голов, и они бы попятились, давая Симмсу время убраться. Я решительно подняла ружье и потянулась к курку.

Охотничье ружье было выхвачено из моих рук так быстро, что я на мгновение даже не сообразила, что его больше нет, но стояла, в ошеломлении уставившись на свои пустые руки. А потом сзади раздался крик, достаточно громкий, чтобы заставить всех вокруг замолчать.

— Исайя Мортон! Сейчас ты подохнешь, парниша!

Охотничье ружье выстрелило прямо у меня над ухом с оглушительным "буууум!" и облаком копоти, которое ослепило меня. Кашляя и задыхаясь, я поднесла фартук к моему лицу, восстанавливая зрение как раз вовремя, чтобы увидеть невысокую плотную фигуру Исайи Мортона за квартал отсюда, бегущего так быстро, как только ноги могли его унести. Джизебель Хэтфилд Мортон уже бежала вслед за ним, безжалостно сметая всех, кто попадался на ее пути. Она ловко перепрыгнула через вымазанного и покрытого перьями Форбса, который все еще стоял на четвереньках с озадаченным видом. Затем рванула через остатки толпы и поспешила вниз по улице, с развивающейся короткой фланелевой юбкой, двигаясь с удивительной для женщины ее телосложения скоростью. Мортон завернул за угол и исчез, преследуемый по пятам неумолимой Фурией.

Я сама чувствовала себя несколько ошеломленной. В ушах у меня все еще звенело, но я взглянула вверх, чувствуя, что кто-то коснулся моей руки.

Джейми смотрел на меня сверху вниз, прищурив один глаз, как будто он не был полностью уверен в том, что видит именно то, что видит. Он что-то сказал, что я не могла расслышать, но жесты, которые он делал перед моим лицом, в сочетании с красноречивыми подергиваниями его рта, делали предполагаемый им смысл совершенно очевидным.

— Ха, — сказала я холодно, при этом звук моего голоса был тихим и далеким. Я снова вытерла мое лицо фартуком. — Кто бы говорил!

Он выглядел как полинявший снеговик с черными пятнами дегтя на его рубашке и пучками гусиного пуха, прилепившимися к его бровям, его волосам и к его щетине. Он сказал что-то еще, но я не могла это ясно расслышать. Я покачала головой и покрутила рукой возле своих ушей, обозначая временную глухоту.

Он улыбнулся, взял меня за плечи и наклонил свою голову вперед, пока его лоб не коснулся моего с небольшим "стук!". Я почувствовала, что он немного дрожит, но не была уверена, от смеха, или от усталости. Затем он выпрямился, поцеловал мой лоб и взял меня за руку.

Нил Форбс сидел посредине улицы с распростертыми ногами и растрепанными волосами. Черный деготь покрывал одну сторону его тела от плеча до колена. Он потерял ботинок и сочувствующие ему люди пытались очистить его от перьев. Джейми провел меня широкой дугой вокруг него, довольно кивая, когда мы прошли мимо.

Форбс посмотрел вверх, полыхая изнутри, и сказал что-то неопределенное, его тяжелое лицо исказилось в неприязни. Я подумала, что было даже хорошо, что я не могла слышать его.

* * *

ЙЕН И ФЕРГЮС ИСЧЕЗЛИ с большинством мятежников, без сомнения, чтобы творить погромы где-нибудь еще. Джейми и я удалились в "Сикамору", гостиницу на Ривер Стрит, чтобы освежиться и почиститься. Веселье Джейми постепенно улетучилось, по мере того, как я отлепляла от него деготь и перья, и практически погасло, когда я рассказала ему о моем визите к доктору Фентимену.

— Что обычно делают при помощи этого? — Джейми слегка вздрогнул во время моего повествования о яичке Стивена Боннета. Когда я дошла до описания шприцов, он непроизвольно скрестил свои ноги.

— Ну, ты делаешь движение узкой частью шприца вниз-внутрь, конечно, и затем впрыскиваешь лекарство, я полагаю нечто вроде хлорида ртути, сквозь уретру.

— Сквозь... ээ...

— Ты хочешь, чтобы я показала тебе? — полюбопытствовала я. — Я оставила мою корзинку у Богьюсов, но я могу сходить за ней, и...

— Нет, — он нагнулся вперед и решительно поставил свои локти на колени. — Как ты думаешь, это сильно жжет?

— Я не думаю, что это очень приятно.

Он коротко пожал плечами.

— Мне тоже так кажется.

— К тому же, я не уверена, что это действительно эффективно помогает, — добавила я задумчиво. — Ужасно пройти через нечто подобное, и не получить лечебного эффекта. Тебе так не кажется?

Он смотрел на меня с настороженным взглядом человека, который только что обнаружил, что подозрительно выглядящий сверток, стоящий рядом с ним, еще и тикает.

— Что... — начал он, и я поспешила закончить.

— Так ты не откажешься сходить к миссис Силви и договориться о том, чтобы я полечила ее девушек, не так ли?

— Кто такая миссис Силви? — спросил он с подозрением.

— Владелица местного борделя, — сказала я, глубоко вздохнув. — Служанка доктора Фентимена рассказала мне о ней. Так вот, я догадываюсь, что в городе может быть не один бордель, но я думаю, что миссис Силви должна знать своих конкурентов, и если они существуют, она может тебе их назвать.

Джейми провел рукой вниз по лицу, оттягивая нижние веки, так что его налитые кровью глаза стали особенно заметны.

— В бордель, — повторил он. — Ты хочешь, чтобы я пошел в бордель.

— Ну, я пойду с тобой, если ты хочешь, конечно, — сказала я. — Однако, я думаю, что ты лучше справишься один. Я бы сделала это сама, — добавила я с некоторой строгостью, — но я думаю, что они вряд ли обратят на меня какое-нибудь внимание.

Он закрыл один глаз, изучая меня другим, который выглядел, как будто в него попал песок или перец.

— О, я, скорее думаю, что они обратят, — сказал он. — Так вот что было у тебя в голове, когда ты настаивала на том, чтобы поехать со мной в город, не так ли? — в его голосе звучала легкая горечь.

— Ну... да, — призналась я, — хотя мне действительно была нужна кора хинного дерева. Кроме того, — добавила я логично, — если бы я не приехала, ты не узнал бы насчет Боннета. Или о Лукасе, если на то пошло.

Он сказал что-то по-гэльски, и я перевела это для себя, что он спокойно мог бы прожить остаток жизни, не зная таких подробностей.

— Кроме того, ты вполне привык к борделям, — вставила я. — У тебя была постоянная комната в одном из них, в Эдинбурге.

— Ага, у меня была, — согласился он. — Но я не был женат тогда, или, точнее, я был, но я. ... Ну, хорошо, я имею в виду, что мне было удобно жить там, чтобы люди думали, что я... — он умолк и умоляюще посмотрел на меня. — Сассенах, ты в самом деле хочешь, чтобы все в Кросс-Крик думали, что я...

— Ну, они не будут думать об этом так, если я пойду с тобой, не так ли?

— О, Господи.

Тут он уронил свою голову на руки и яростно потер свой скальп, очевидно полагая, что это поможет ему придумать что-нибудь, чтобы меня отговорить.

— Где твое чувство сострадания к своим товарищам-мужчинам? — воззвала я. — Ты же не захочешь, чтобы какой-нибудь бедняга встретился со шпри­цами доктора Фентимена, только потому, что ты...

— Постольку, я сам лично не собираюсь встречаться с ними, — уверил он меня, — мои соратники-мужчины, предаю­щиеся греху, получат совершенно по заслугам!

— Что ж, в данном случае, я, скорее, готова с тобой согласиться, — заметила я. — Но, ведь дело не только в них. Есть еще и женщины. Не только шлюхи; как насчет всех — жен и детей — зараженных мужчин? Ты не можешь дать им всем умереть от сифилиса, особенно, если они могут быть спасены, в самом деле?

К этому времени он имел вид загнанного зверя, и это последнее замечание отнюдь не улучшило ситуации.

— Но пенициллин не всегда работает, — указал он, — что если он не сработает в случае со шлюхами?

— Такая возможность есть, — признала я. — Но между тем, чтобы попытаться использовать то, что может не сработать и не попытаться совсем... — видя, что он по-прежнему смотрит на меня скошенными глазами, я отбросила все обращения к разумным причинам, и достала свое лучшее оружие.

— А что насчет Младшего Йена?

— А что насчет него? — ответил он опасливо, но я видела, что мои слова вызвали мгновенную картинку в его сознании. Йен не был новичком в борделях. Его знакомство с ними, хоть и невольно, и непреднамеренно, состоялось благодаря Джейми. — Он хороший парень, Йен, — сказал он упрямо. — Он не пошел бы...

— Он может, — сказала я, — И ты знаешь это.

Я не была знакома с таким направлением частной жизни Младшего Йена — если таковая вообще была. Но ему был двадцать один год, он был ни с кем не связанный, и насколько я могла судить, совершенно здоровый молодой представитель мужского пола. Следовательно...

Я видела, что Джейми неохотно пришел к тому же выводу. Он был двадцатитрехлетним девственником, когда я вышла за него замуж. Младший Йен, благодаря Фергюсту, был познакомлен с плотскими удовольствиями в значительно более раннем возрасте. Его невинность уже не могла быть восстановлена.

— Ммфм, — сказал муж.

Он поднял полотенце, яростно потер им свои пегие волосы, отбросил его в сторону и собрал волосы в густой влажный хвост, потянувшись за ремешком, чтобы завязать его.

— "О! Если б можно было кончить все одним ударом, хотелось бы, чтобы удар был скор", — сказала я, смотря с пониманием. — Думаю, все же, что лучше мне пойти с тобой. Только надо забрать мой медицинский сундучок.

Он ничего не ответил на это, просто хмуро принялся приводить себя в более презентабельный вид. К счастью, во время противостояния на улице на нем не был надет его сюртук, поэтому худшие из дефектов на его рубашке можно было скрыть.

— Сассенах, — сказал он, и, повернувшись, я увидела, что он смотрит на меня покрасневшими глазами.

— Да?

— Ты заплатишь за это.

* * *

ОСОБНЯК МИССИС СИЛВИ оказался абсолютно обычным двухэтажным домом, маленьким и скорее пошарканным. Его черепица закручивалась вверх на концах, придавая ему вид растрепанной удивленной женщины, застигнутой врасплох с волосами, из которых только что вынули бигуди.

Джейми неодобрительно прорычал при виде расшатанного крыльца и заросшего двора, но я решила, что это просто был его способ скрыть неловкость.

Я не совсем была уверена, какой я ожидала увидеть миссис Силви — единственная мне знакомая Мадам была весьма элегантной француженкой в возрасте, эмигрировавшей в Эдинбург. Но владелица самого популярного борделя в Кросс-Крик оказалась молодой женщиной, лет примерно двадцати пяти, с простым, как корочка хлеба, лицом и сильно торчащими ушами.

Надо сказать, что я вообще сначала приняла ее за служанку, и только вежливое обращение к ней Джейми как "миссис Силви", про­инфор­мировало меня, что сама хозяйка открыла нам дверь. Я бросила на Джейми косой взгляд, интересуясь, откуда он с ней знаком, но потом посмотрела на нее снова и обнаружила то же, что и он: хорошее качество ее платья и большую брошь на ее груди.

Она перевела взгляд с него на меня и нахмурилась.

— Вы позволите нам войти? — спросила я, и вошла, не ожидая ответа. — Меня зовут миссис Фрейзер, а это мой муж, — сказала я, указывая на Джейми, который уже покраснел до ушей.

— О? — осторожно сказала миссис Силви. — Что ж, это будет стоить на фунт дороже, если будете вы вдвоем.

— Прошу проще... о! — горячая краска залила мое лицо, как только я запоздало поняла, что она имела в виду. Джейми, мгновенно ее понявший, был красным как свекла.

— Да что вы, все в порядке, — уверила она меня. — Не совсем обычно, я вам доложу, но Дотти будет не против, она несколько увлечена женщинами, видите ли.

Джейми издал низкий урчащий звук, обозначавший, что поскольку это была моя идея, то мне с этим и разбираться.

— Я боюсь, мы не совсем правильно себя представили, — сказала я, как можно учтивее. — Мы... эээ... мы только хотели расспросить ваших,... — я остановилась, подбирая подходящее слово. Ну не "работниц" же, в самом деле.

— Девочек, — вставил Джейми.

— Эм, да. Девочек.

— О, в самом деле, — ее маленькие блестящие глаза метнулись между нами. — Методисты, не так ли? Или Баптисты Сияющего Света? Что ж, тогда это будет стоить два фунта. Компенсация за неудовольствие.

Джейми засмеялся.

— Чего-то дешево, — заметил он. — Или это за каждую девушку?

Губы миссис Силви слегка дернулись.

— О, за каждую, конечно.

— Два фунта за душу? Ну да, что ж, кто назначит цену за спасение? — он теперь открыто ерничал. И она, ясно поняв, что мы не клиенты, и не миссионеры, ходящие от двери к двери, тоже получала удовольствие, хотя и стремилась этого не показать.

— Я назначу, — ответила она сухо. — Шлюха знает цену всему, но не ценит ничего, во всяком случае, мне однажды так сказали.

Джейми кивнул на это.

— Так какова тогда цена жизней ваших девочек, миссис Силви?

Выражение удовольствия исчезло из ее глаз, оставив их столь же блестящими, но сильно настороженными.

— Вы мне угрожаете, сэр? — она вытянулась во весь рост и положила руку на колокольчик, который стоял на столе рядом с дверью. — У меня есть охрана, сэр, уверяю вас. Вам будет ясно предложено покинуть мое заведение немедленно.

— Если бы я хотел нанести тебе вред, женщина, то вряд ли привел бы с собой жену, чтобы она посмотрела на это, — мягко сказал Джейми. — Я не настолько извращен для этого.

Ее рука, крепко сжимавшая колокольчик, несколько расслабилась.

— Вы будете удивлены, — сказала она. — Заметьте, — сказала она, указывая на него пальцем, — я никогда не имею дела с такими вещами — не думайте, но я видела их.

— И я тоже, — сказал Джейми, поддразнивающий тон исчез из его голоса. — Ска­жите, возможно, вы слышали о шотландце, которого зовут Мак Дью?

Лицо ее при этом изменилось: ясно было, что она слышала. Я была сбита с толку, но решила, что лучше промолчать.

— Я слышала, — сказала она. Ее взгляд заострился. — Это были вы, не так ли?

Он кивнул со значением.

Губы миссис Силви коротко сжались, а потом она словно бы снова заметила меня.

— Он рассказал вам? — спросила она.

— Сомневаюсь, — ответила я, посмотрев на него. Он настойчиво избегал моего взгляда.

Миссис Силви коротко рассмеялась.

— Одна из моих девочек пошла с клиентом в "Жабу", — она назвала забегаловку низшего сорта возле реки, которая называлась "Жаба и Ложка", — и он очень плохо с ней обошелся. Затем он вытащил ее в зал и предложил ее местному сброду. Она сказала, что она поняла, что с ней покончено. Вы знаете, что это возможно быть изнасилованной до смерти? — это последнее замечание было адресовано мне, тоном, в котором смешались равнодушие и вызов.

— Я знаю, — сказала я коротко. Легкая дрожь пробежала по моей спине и мои ладони вспотели.

— К счастью, там был огромный шотландец, он выступил против такого предложения. Он был один против толпы.

— Твоя специализация, — сказала я Джейми тихо, и он кашлянул.

— Но он предложил сыграть в карты на девушку. Сыграл партию в брэг и выиграл.

— В самом деле? — поинтересовалась я вежливо. Жульничество в картах была еще одна его специализация, но я пыталась его убедить не пользоваться этим, уверенная, что однажды это приведет к плачевным последствиям. Не удивительно, что он не сказал мне об этом конктретном приключении.

— И он поднял Элис, завернул в свой плед и принес домой, оставив у двери.

Миссис Силви посмотрела на Джейми со сдержанным восхищением.

— Итак, вы пришли предъявить счет? Я вам очень благодарна, если моя благодарность чего-нибудь стоит.

— Стоит. И много, мадам, — сказал он спокойно. — Но нет. Мы пришли, чтобы спасти ваших девочек от чего-то большего, чем пьяные насильники.

Она подняла свои тонкие брови.

— От сифилиса, — сказала я прямо. Она открыла рот.

Несмотря на ее очевидную молодость, миссис Силви оказалась крепким орешком, с ней нелегко было сторговаться. И хотя страх заразиться сифилисом был постоянным фактором в жизни шлюхи, разговорами о спирохетах ее непреклонности было не сломать, и мое предложение сделать уколы пенициллина ее штату — их было всего три девочки, как оказалось, — было встречено твердым отказом.

Джейми позволил пререканиям идти своим чередом до тех пор, пока не стало очевидным, что мы уперлись в каменную стену. Тогда он подкоючился и предложил иную тактику.

— Моя жена предлагает все это не потому, что у нее доброе сердце, понимаете? — сказал он. К этому времени мы были приглашены сесть в аккуратной маленькой гостиной, украшенной полосатыми льняными занавесками, и он осторожно нагнулся вперед, стараясь не сломать легкого кресла, на котором сидел.

— Сын моего друга пришел к моей жене и сказал, что он заразился сифилисом от проститутки из Хиллсборо. Она видела следы, не может быть сомнений в том, что парень заражен. Однако он запаниковал и сбежал до того, как она успела начать лечение. Мы везде искали его с тех пор, и как раз вчера услышали, что его видели здесь, в вашем заведении.

Миссис Силви на мгновение потеряла контроль над своим лицом. Она быстро овладела собой, но выражение ужаса в глазах осталось.

— Кто? — спросила она хрипло. — Молодой шотландец? Как он выглядел?

Джейми обменялся коротким насмешливым взглядом со мной и описал Манфреда МакГиллеврея. К тому времени, как он закончил, лицо молодой хозяйки было белым как простыня.

— Я принимала его, — сказала она. — Дважды. О, Иисус! — она пару раз глубоко вдохнула, и снова собралась. — Но он был чистым! Я заставила его показать мне, я всегда так делаю.

Я объяснила, что когда язвы заживают, болезнь остается в крови, и обязательно проявится позже. В самом деле, неужели она сама не знала шлюх, которые болели сифилисом без всяких внешних проявлений?

— Да, конечно, но они никогда не предпринимали никаких мер защиты, — ответила она, упрямо сжимая челюсть. — Я всегда это делаю, и мои девочки тоже. Я на этом настаиваю.

Я видела, что она настроилась на отказ. И вместо того, чтобы признать, что может быть заражена смертельной инфекцией, будет настаивать, что это невозможно, да так, что сама в это окончательно поверит и выгонит нас на улицу.

Джейми видел это тоже.

— Миссис Силви, — сказал он, перебивая поток ее оправданий. Она посмотрела на него, моргнув.

— В вашем доме есть колода карт?

— Что? Я... да, конечно.

— Принесите ее тогда, — сказал он с улыбкой. — Глек, лоо или брэг, на ваш выбор.

Она посмотрела на него долгим тяжелым взглядом, ее губы крепко сжались. Потом она слегка расслабилась.

— Честные карты? — спросила она, и легкий блеск показался в ее глазах. — И каковы же ставки?

— Честные карты, — уверил он ее. — Если я выиграю, моя жена поставит вам всем уколы.

— А если вы проиграете?

— Бочонок моего лучшего виски.

Она еще чуточку поколебалась, пристально разглядывая его, оценивая шансы. В его волосах все еще был кусок дегтя, а на его сюртуке перья, но его глаза были ярко синими и простодушными. Она вздохнула и протянула руку.

— Договорились.

* * *

— ТЫ ЖУЛЬНИЧАЛ? — спросила я, хватаясь за его руку, чтобы не споткнуться. Сейчас уже было довольно поздно, а улицы Кросс-Крика ничем не освещались, кроме света звезд.

— Не было необходимости, — сказал он и широко зевнул. — Она может быть и хорошая шлюха, но в карты играть не умеет. Ей надо было выбрать лоо; в нем многое зависит от удачи, тогда как брэг требует мастерства. Хотя в лоо мухлевать проще, — добавил он, моргая.

— Какими же конкретно качествами должна обладать хорошая шлюха? — спросила я заинтересованно. Я никогда не задумывалась над этим вопросом, относительно данной профессии, но предполагала, что должны быть какие-то, помимо обладания определенными частями анатомии и желанием сделать их доступными.

Он засмеялся в ответ, но почесал голову, размышляя.

— Что ж, — хорошо, если ей искренне нравятся мужчины, но при этом она не воспринимает их слишком серьезно. И если ей нравится ложиться в постель, это тоже хорошо. Ой, — я наступила на камень и сильно сжала его руку, надавив на обожженное дегтем место.

— О, прости. Сильно болит? У меня есть немного бальзама, который можно наложить на ожог, когда мы дойдем о гостиницы.

— Да нет. Просто ожоги. Это пройдет, — он осторожно потер свою руку, но отмел недомогание пожатием плеч и, взяв меня под локоть, повел вокруг угла дома в сторону главной улицы. Мы еще раньше решили, что поскольку мы сегодня задержимся, то остановимся в "Королевской гостинице" МакЛанахана, вместо того, чтобы проделывать длинный путь до Речной Излучины.

Запах горячего дегтя все еще пропитывал эту часть города, и вечерний бриз кружил, собирая перья в маленькие сугробы по сторонам дороги. Снова и снова небольшие комочки перьев пролетали мимо моего уха, как медленно порхающие мотыльки.

— Интересно, они все еще отцепляют перья от Нила Форбса? — сказал Джейми с усмешкой в голосе.

— Может, его жена просто положит на него сверху наволочку и будет использовать как подушку, — предложила я. — Нет, погоди, у него нет жены. Они должно быть...

— Назовут его петушком и отправят на двор, чтобы он обслуживал цыпочек, — хихикая, предложил Джейми. — Он будет хорошим петушком, если и не совсем в смысле своего "петушка".

Он не был пьян — мы выпили только слабенький кофе у миссис Силви после уколов, но он был отчаянно уставшим. Мы оба были. И внезапно, в состоянии изнеможения, когда самая увечная шутка кажется невероятно смешной, мы расхохотались, шатаясь и сталкиваясь друг с другом, выдавая шутки все хуже и непристойнее, пока наши глаза не начали слезиться.

— Что это? — спросил Джейми вдруг, делая глубокий встревоженный вдох через нос. — Что горит?

Определенно что-то горело. В небе поверх крыш и близлежащих домов виделись отблески, и острый запах горящего дерева внезапно перекрыл густой запах горячего дегтя. Джейми побежал в сторону перекрестка, и я поспешила за ним.

Это была типография Симмса, вся охваченная огнем. Видимо, его политические недруги, упустив свою жертву, решили отыграться на его недвижимости.

Кучка мужчин прогуливалась по улице, так же, как и раньше сегодня. Снова были слышны крики "Тори!" и несколько из них размахивали факелами. Большая группа мужчин просто бежала, крича, вниз по улице по направлению к огню. Я расслышала слова "Проклятые Виги!" и затем две группы столкнулись в суматохе толкотни и ударов.

Джейми схватил меня за руку и повернул обратно в сторону дороги, по которой мы пришли, за угол, с глаз долой. Мое сердце громко стучало, и дыхание перехватило: мы нырнули под дерево и стояли там, стараясь отдышаться.

— Что ж, — сказала я после недолгого молчания, наполненного криками мятежников, — Думаю, что Фергюсу придется найти новое дело. Я знаю аптекарский магазинчик, продающийся недорого.

Джейми издал небольшой звук, почти засмеялся.

— Он лучше преуспеет, если вступит в партнерство с миссис Силви, — сказал он. — В этом бизнесе никто не интересуется политикой. Пойдем, Сассенах, мы обойдем это безобразие подальше.

Когда, наконец, мы пришли в гостиницу, то нашли Младшего Йена, ерзающим на крыльце и высматривающим нас.

— Где, во имя Святой Невесты, вы были? — он спросил сурово, с интонацией, которая мгновенно заставала меня вспомнить о его матери. — Мы обыскали весь город ради тебя, дядя Джейми, и Фергюс уверен, что тебя поймали в этой неразберихе и покалечили, или вообще убили, — он кивнул в направлении печатной мастерской: огонь начинал угасать, но зарево оттуда осветило его лицо, выражающее крайнее неодобрение.

— Мы совершали добрые дела, — сказал Джейми благочестиво. — Посещали больных, как Христос нам велел.

— О, вот как? — ответил Йен с заметным цинизмом. — Он говорил, что вы должны посещать также и заключенных. Зря ты не начал оттуда.

— Что? Почему?

— Этот жучила, Доннер, сбежал, вот почему, — проинформировал его Йен, с видимым удовольствием выкладывая плохие новости. — Во время столкновения сегодня днем, тюремщик вышел присоединиться к веселью и оставил дверь закрытой на защелку. Этот жулик просто вышел вон, и был таков.

Джейми глубоко втянул в себя воздух, затем медленно начал выпускать его, немного покашливая от дыма.

— Ну, что ж, — сказал он, — Итак, минус один печатный магазин и один воришка — но в положительной части — четыре шлюхи. Ты думаешь, Сассенах, это честный обмен?

— Шлюхи? — воскликнул озадаченный Йен, — Какие шлюхи?

— Миссис Силви, — сказала я, внимательно смотря на него. Он выглядел жуликовато, хотя, вероятно, это был только свет. — Йен! Ты не сделал этого!

— Ну, конечно же, он сделал, Сассенах, — сказал Джейми, сдаваясь. — Посмотри на него. — Виноватое выражение распространилось по всей фигуре Йена, как масло, растекшееся по воде, его легко было прочесть даже при мерцающих всполохах света, идущих от гаснущего огня.

— Я узнал о Манфреде, — поспешил оправдаться Йен. — Он ушел вниз по реке, собираясь найти корабль в Уилмингтон.

— Да, мы это тоже знаем, — сказала я немного сердито. — Кто это был? Миссис Силви, или одна из ее девочек?

Его большое адамово яблоко нервно дернулось вверх.

— Миссис Силви, — сказал он низким голосом.

— Ну конечно, — сказала я. — К счастью, у меня осталось еще немного пенициллина и замечательный тупой шприц. Иди-ка в комнату и немедленно снимай брюки, Йен, бедненький, брошенный мальчик.

Миссис МакЛанахан в этот момент появилась на крыльце, чтобы поинтересоваться, не хотим ли мы немного поужинать. Услышав мои слова, она удивленно на меня посмотрела, но мне было уже все равно.

Немного погодя, мы возлежали, наконец, на небесах из чистой постели, избавленные от потрясений и сумятицы прошедшего дня. Я оставила окно открытым, и слабенький ветерок нарушал тяжелую неподвижность густого горячего воздуха. Несколько мягких серых пятнышек влетели в окно; перья, или частички пепла закружились как снежинки на полу.

Рука Джейми лежала на мне, и я могла видеть мягкие расплывающиеся фигуры ожогов, которые покрывали все его предплечье. Воздух был резким от горения, и запах дегтя лежал под ним, как забытая угроза. Люди, которые сожгли печатный магазинчик, и так близко подошли к тому, чтобы сжечь самого Симмса, и Джейми вместе с ним, — были будущими революционерами. Это были люди, которых будут называть патриотами.

— Я слышу, как ты думаешь, Сассенах, — сказал он. Его голос звучал так мирно, на острие сна. — Что случилось?

— Я думала о дегте и перьях, — сказала я тихо и очень нежно коснулась его руки. — Джейми, время пришло.

— Я знаю, — так же тихо ответил он.

Какие-то мужчины прошли мимо по улице, неся факелы и распевая пьяными голосами. Мерцающий свет двинулся вдоль потолка и исчез. Я чувствовала, что Джейми тоже смотрит на него, слушая пьяные голоса, затихающие далеко внизу улицы, но он ничего не сказал, и немного погодя, большое тело, что обнимало меня, начало расслабляться, снова соскальзывая в сон.

— О чем ты думаешь? — прошептала я, не уверенная, слышит ли он еще меня. Он слышал.

— Я подумал, что из тебя вышла бы отличная шлюха, Сассенах, если бы ты была совсем неразборчивой, — он ответил сонно.

— Что? — сказала я, довольно озадаченно.

— Но я рад, что ты не такая, — добавил он и начал храпеть.

Глава 57. ВОЗВРАЩЕНИЕ СВЯЩЕННИКА.

4 сентября 1774.

РОДЖЕР ПЫТАЛСЯ ДЕРЖАТЬСЯ ПОДАЛЬШЕ ОТ Куперсвилля по дороге домой. Не то, чтобы он боялся гнева Юты МакГиллеврей, но он не хотел испортить счастье своего возвращения домой неприветливостью или столкновением. Вместо этого, он поехал окружным путем, постепенно двигаясь вверх по крутому склону по направлению к Риджу, продираясь через заросли леса, преграждавшие путь, и переправляясь через небольшие ручьи.

Его мул выбрался наконец-то из воды на основную тропинку, отряхнулся, разбрасывая капли с живота. Остановившись, чтобы вытереть пот с лица, Роджер заметил движение на берегу. Эйдан ловил рыбу, словно не замечая его.

Роджер остановил Кларенса поблизости и с минуту наблюдал за мальчиком, ничего не говоря. Затем он спросил:

— Хорошо ловится?

— Терпимо, — ответил Эйдан, напряженно смотря на леску. Затем он взглянул вверх, улыбка растянулась на лице от уха до уха, он бросил вниз свою удочку, соскочил и протянул обе руки, так чтобы Роджер смог схватить его за тощие запястья и поднял его в седло перед собой.

— Вы вернулись! — воскликнул он, махая руками, и счастливо зарылся лицом в грудь Роджеру. — Я ждал вас. Вы теперь настоящий священник?

— Почти. Откуда ты знал, что я приеду сегодня?

Эйдан пожал плечами.

— Я ждал большую часть недели. Он вгляделся в лицо Роджера, насмешливое и с круглыми глазами.

— Вы совсем не изменились.

— Нет, — заверил его Роджер, улыбаясь. — Как твой живот?

— Лучше. Хотите увидеть мой шрам? — он откинулся назад, поднял вверх подол своей ветхой рубашки, чтобы продемонстрировать аккуратный красный четырехдюймовый шрам на бледной коже.

— Отлично, — одобрил Роджер. — Я полагаю, ты заботился о своей маме и маленьком Орри, когда тебе стало лучше.

— О да, — с гордостью сказал Эйдан. — Я вчера вечером принес домой на ужин шесть форелей, и одна была большая, размером с мою руку! — он протянул руку для иллюстрации.

— Да ладно!

— Правда! — возмутился Эйдан, потом понял, что Роджер его дразнит и улыбнулся.

Кларенс выказывал беспокойство, желая попасть домой, и нарезал маленькие круги, притопывая и дергая поводья.

— Лучше двигаться дальше. Ты хочешь поехать со мной?

Искушение было велико, но Эйдан покачал головой.

— Нет. Я обещал миссис Огилви, что сразу приду и скажу ей, как только вы появитесь.

Роджер удивился.

— Да? Это еще зачем?

— У нее появился младенец на прошлой неделе, она хочет, чтобы вы крестили его.

— О? — его сердце при этом словно воспарило, и счастье заполнило его. Его первое крещение! "А точнее — первое официальное крещение", — подумал он, с небольшой болью вспомнив маленькую безымянную девочку О'Брайанов, которую они похоронили. Он не вправе был делать это до своего посвящения в сан, но тогда словно что-то направило его. — Передай ей, что я буду рад окрестить младенца, — сказал он, опуская Эйдана на землю. — Пусть она скажет тебе, когда она хочет это сделать. И не забудь свою рыбу! — крикнул он.

Эйдан схватил свою удочку и вереницу серебристых рыб — все чуть меньше его руки — и убежал в лес, оставив Роджера с Кларенсом, который сразу же направился к дому.

Он почувствовал запах дыма на достаточном расстоянии где-то внизу по тропе. Сильнее, чем дым очага. Он слышал дорогой все эти разговоры относительно недавних событий в Кросс-Крик, и почувствовал некоторое беспокойство, поэтому подтолкнул Кларенса пятками по бокам, чтобы шел быстрее. Кларенс, чувствуя аромат дома даже сквозь дым, понял намек и резво затрусил вверх по крутому склону.

Запах дыма становился сильнее, смешиваясь с каким-то затхлым запахом, показавшимся смутно знакомым. Дымка стала видна среди деревьев, и когда они выехали из подлеска на поляну, он почти стоял в стременах от волнения.

Хижина, повидавшая виды, стояла прочно, и от облегчения он опустился в седло с такой силой, что Кларенс крякнул, протестуя. Дым поднимался вокруг дома густыми завитками, так что фигура Брианны, закутанная, как мусульманин, шарфом вокруг головы и лица, смутно виднелась в его эпицентре. Он спешился, сделал вдох, чтобы окликнуть ее, и сразу закашлялся. Окаянная печка для керамики была открыта, извергая дым, как дымоход в аду, и теперь он узнал затхлый запах выжженной земли.

— Роджер! Роджер! — она увидела его и побежала, юбки и концы шарфа летели, она перепрыгивала стопки вырезанного дерна как горная коза, чтобы, наконец, упасть в его объятья.

Он схватил ее и держал, думая, что никогда в жизни не чувствовал себя лучше, прижатый всем ее весом и чувствуя вкус ее губ, несмотря на то, что она точно ела лук на обед.

Она освободилась из его объятий, сияющая и с влажными глазами, ровно настолько, чтобы сказать:

— Я люблю тебя! — затем схватила его лицо и поцеловала снова. — Я скучала по тебе. Когда ты последний раз брился? Я люблю тебя.

— Четыре дня назад, когда уехал из Шарлотты. Я тебя тоже люблю. Все в порядке?

— Конечно. Ну, на самом деле нет. Джемми упал с дерева и выбил зуб, но это был молочный зуб, и мама говорит, что, скорее всего при росте постоянного проблем не будет. Йен возможно заразился сифилисом, и мы все возмущались, а Па чуть не вымазали дегтем и не вываляли в перьях в Кросс-Крике, и мы встретили Флору МакДональд, а мама воткнула иголку в глаз тете Джокасте, и...

— Фу! — сказал Роджер от инстинктивного отвращения. — Зачем?

— Чтобы он не лопнул. А мне заплатили шесть фунтов комиссионных за портреты! — произнесла она торжественно. — Я купила немного тонкой проволоки и шелковой бумаги, чтобы делать каркасы, и достаточно шерсти для зимнего плаща для тебя. Она зеленого цвета. А самое главное, мы встретились с другим... ну, я расскажу тебе об этом позже; это сложно. Как все прошло с пресвитерианами? Все хорошо? Ты теперь священник?

Он мотнул головой, пытаясь решить, на какую часть из этого потока следует ответить, и, в конце концов, выбрал последнее, только потому, что это как раз он помнил.

— В некотором роде. Ты что брала уроки бессвязной речи у миссис Баг?

— Как это можно быть священником в некотором роде? Подожди — расскажешь через минуту, я должна открыть немного шире.

Говоря это, она перелетела через вспаханную землю прямо к зияющему отверстию печи. Высокая кирпичная дымоходная труба поднималась с одной стороны печи, похожая на могильный камень. Обгорелый дерн, который защищал ее в процессе работы, был разбросан вокруг, и создавалось впечатление, что это огромная дымящаяся могила чего-то большого, горячего и, несомненно, демонического, что может восстать. Если бы он был католиком, он бы перекрестился.

Он все же осторожно подступил прямо к краю, где Брианна, стоя на коленях, тянулась, пытаясь лопатой переместить второй пласт дерна с ивовой рамки, что дугой выгибалась над ямой.

Посмотрев вниз через мутный туман дыма, он увидел необычной формы объекты, лежащие на земляных полках, проходящих через яму. Он смог различить несколько шаров и тарелок. Большинство же были неясными цилиндрическими предметами, два или три фута в длину, сужающиеся и закругленные с одной стороны, а с другой слегка расширяющиеся. Они были темно-розового цвета, полосатые и потемневшие от дыма, и выглядели похоже ни на что другое, как на гигантские жареные фаллосы. Он заметил, что волнуется почти так же, как от истории с глазом Джокасты.

— Трубы, — сказала Брианна гордо, указывая пальцем на один из объектов. — Для воды. Посмотри — они великолепны! Или будут, если не сломаются. Пока еще свежие.

— Колоссально, — сказал Роджер с небольшим энтузиазмом. — Эй — я привез подарок.

Дотянувшись до бокового кармана пальто, он вытащил апельсин, она схватила его с криком восхищения, замерла на мгновение, копнув большим пальцем кожицу.

— Ешь; у меня есть еще один для Джемми, — заверил он ее.

— Я люблю тебя, — сказала она снова пылко, сок потек вниз по ее щеке. — Так что с пресвитерианцами? Что они сказали?

— О. Ну, в основном, все хорошо. Я получил университетскую степень, мой греческий и латынь достаточно их впечатлили. Древнееврейского немного не хватило, но я усиленно буду готовиться — преподобный Колдвелл дал мне книгу, — он похлопал себя сбоку по пальто.

— Да, я прямо вижу, как ты проповедуешь на древнееврейском для Кромби и Бьюкененов, — сказала она, улыбаясь. — Ну? И что еще?

К ее губе прилип кусочек апельсиновой мякоти, и он импульсивно нагнулся и снял его поцелуем, с крохотным всплеском насыщенной сладости и кислоты на языке.

— Ну, они проверили меня на знание и понимание теории, мы много разговаривали; вместе молились за познание.

Он чувствовал некоторое смущение, говоря с ней об этом. Это был чудесный опыт, он словно вернулся в дом, по которому соскучился, хотя никогда не осознавал этого. Ему было радостно от того, что его призвание было признано, и что он был среди людей, которые понимали и разделяли это призвание.

— Итак, я временно служитель Слова, — сказал он, глядя вниз на носки своих ботинок. — Мне нужно будет посвящение, прежде чем я смогу совершать таинства брака и крещения, но придется подождать до Пресвитерианского собрания, которое случится где-нибудь. В настоящее время я могу проповедовать, учить и хоронить.

Она посмотрела на него с немного тоскливой улыбкой.

— Ты счастлив? — спросила она, и он кивнул, не в силах произнести ни слова.

— Очень, — наконец смог выговорить он, и его голос был тверд.

— Хорошо, — сказала она мягко и улыбнулась немного искреннее. — Я понимаю. Ты теперь в некотором роде обручен с Богом, да?

Он засмеялся и почувствовал, что горло наконец-то расслабляется. Боже, с этим нужно будет что-то делать; не проповедовать же каждое воскресенье пьяным. Разговоров для скандала хватило бы...

— Да, это так. Но я все еще женат на тебе — и об этом не забуду.

— Вижу, что не забудешь, — теперь она улыбалась от всего сердца. — Раз уж мы женаты... — ее прямой взгляд пронзил его, словно электрический ток. — Джем у Марсали, играет с Германом. И я никогда раньше не занималась любовью со священником. Это вроде как грешно, и развратно, как ты думаешь?

Он глубоко вдохнул, но это не помогло; он все еще чувствовал головокружение и тошноту, несомненно, из-за дыма.

— "О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна", — сказал он, — "и ложе у нас — зелень.... Округление бедр твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника; живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое — ворох пшеницы, обставленный лилиями...", — он протянул руку и нежно дотронулся до нее.

— "Два сосца твои — как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями".

— Да?

— Это есть в Библии, — заверил он ее серьезно. — Это должно быть так, да?

— Расскажи мне еще про мой живот, — сказала она, но прежде чем он успел ответить, он увидел небольшую фигуру, выпрыгнувшую из леса и мчащуюся в их сторону. Это был Эйдан, теперь без рыбы и тяжело дышащий.

— Миссис Огил... говорит, чтобы вы... приходили сейчас! — выпалил он. Мальчик слегка задыхался и старался восстановить дыхание достаточно, чтобы сообщить остальную часть сообщения. — Ребенок... совсем плох — и они хотят, чтобы девочка была крещенной на случай, если она умрет.

Роджер похлопал рукой по другой стороне пальто; книга Общего Богослужения, которую ему дали в Шарлотте, маленьким успокаивающим весом лежала в его кармане.

— Ты можешь? — Брианна выглядела обеспокоенно. — Католики могут — я имею в виду, что человек без сана может крестить в критической ситуации.

— Да, в этом случае — да, — сказал он, его дыхание сбилось еще сильнее, чем моментом ранее. Он взглянул на Брианну, измазанную в саже и грязи, ее одежда пахла дымом и печеной глиной, а не миррой и алоэ.

— Ты хочешь пойти со мной? — ему было очень нужно, чтобы она сказала "да".

— Я бы не пропустила это ни за что на свете, — уверила она его, сняла грязный шарф и отряхнула волосы, развевающиеся как флаги на ветру.

* * *

ЭТО БЫЛ ПЕРВЫЙ РЕБЕНОК Огилви, крохотная девочка, которая — определила Брианна как опытная мать — страдала сильными коликами, но в остальном имела отменное здоровье. Перепуганные юные родители — а им обоим на вид было около пятнадцати — были безмерно благодарны за все. И за уверения и советы Брианны, ее предложение посетить Клэр (они сами очень боялись обратиться к жене лэрда, даже, если не обращать внимание на истории, которые они слышали о ней), за медикаменты и еду, а больше всего за то, что Роджер пришел крестить ребенка.

Настоящий священник — ибо в обратном их убедить было невозможно — появившийся в их глуши и снизошедший до того, чтобы прийти даровать благословение Божие их ребенку — они считали, что им чрезвычайно повезло.

Роджер и Брианна задержались у них на время и ушли, когда солнце садилось, светящиеся от легкого удовольствия от осознания, что они сделали хорошее дело.

— Бедолаги, — сказала Брианна, одновременно и сочувствуя им, и забавляясь.

— Маленькие бедолаги, — согласился Роджер, разделяя ее чувства. Крестины прошли прекрасно: даже кричащий, с багровым лицом, младенец не смог приостановить действо достаточно надолго, он смог полить водой ее лысую голову и утвердил защиту небес для ее души. Он чувствовал величайшую радость и огромное смирение от того, что ему было позволено совершить обряд. Была только одна вещь, которая вызывала у него смешанные чувства смущенной гордости и глубокого замешательства.

— Ее имя... — сказала Брианна и остановилась, качая головой.

— Я пытался остановить их, — сказал он, пытаясь сохранить контроль над голосом. — Я пытался — ты свидетель. Я говорил — Элизабет, Мэйри, Элспет, возможно. Ты же слышала!

— О, — сказала она дрожащим голосом. — Я думаю Роджерина — идеально красивое имя.

Потом она потеряла контроль, села на траву и захихикала как гиена.

— О, Боже, бедная маленькая девочка, — сказал он, безуспешно пытаясь тоже не засмеяться. — Я слышал и Томасина, и даже Джемисина, но,... о, Боже!

— Возможно, они станут называть ее коротко — Ина, — предложила Брианна, сопя и вытирая лицо фартуком. — Или прочтут ее имя наоборот — Аниреджор — и будут звать ее Ани.

— О, ты великий утешитель, — сказал Роджер сухо и поднял ее на ноги.

Она прислонилась к нему и обвила руками, все еще вздрагивая от смеха. Она пахла апельсинами и чем-то паленым, и свет садящегося солнца переливался в ее волосах.

Наконец, она успокоилась и подняла голову от его плеча.

— "Я принадлежу моему любимому, а мой любимый принадлежит мне", — сказала она и поцеловала его. — Вы молодец, Ваше преподобие. Пойдем домой.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ.

Призвание.

Глава 58. ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА.

РОДЖЕР КАК МОГ ГЛУБОКО ВЗДОХНУЛ, и крикнул что было сил. Но оказалось совсем не громко, черт! Снова. И снова.

Больно. И становилось хуже; слабый звук был совсем задушен, и от этого ему хотелось заткнуться и никогда больше не открывать рта. Он вдохнул, закрыл глаза, и громко закричала что было мочи, ну или попытался.

Жгучая вспышка боли стрельнула внутри его горла справа, и он замолк, задыхаясь. Хорошо. Он подышал осторожно, глотнул и попробовал снова.

Боже, как больно.

Он потер рукавом слезящиеся глаза и попытался взять себя в руки для ещё одной попытки. Едва надул грудь и сжал кулаки, как вдруг услышал голоса и сразу выдохнул.

Голоса перекрикивались недалеко от него, но ветер дул в другую сторону, и он не мог разобрать слов. Скорее всего, охотники. Это был прекрасный осенний день, воздух, как голубое вино, и лес беспокойный в рассеянном свете.

Листья только-только начали менять цвет, но некоторые уже опадали в молчаливом, едва видимом мерцании. Любое движение выглядело игрой в таком окружении, он хорошо это знал. Переведя дух, чтобы откликнуться, замялся, и ругнулся себе под нос "дерьмо". Прекрасно. Он бы предпочел быть застреленным по ошибке оленем, чем опозорить себя, окриком.

— Вот задница, — сказал он себе, и, переведя дух, крикнул "Аууууу!" на пределе голоса — пронзительно и без былой силы. Опять и снова. И еще раз. В пятый раз, он уж было подумал, что лучше бы его пристрелили, чем пытаться заставить их услышать его, но наконец, слабое "Ауууууу!" прилетело назад к нему в легком, свежем воздухе.

Он с облегчением остановился и закашлялся, удивлённый тем, что не дошло до крови; его горло было как сырое мясо. Но он попытался быстро хмыкнуть, затем, осторожно промычать по нарастающей. Одну октаву. Еле-еле, это было трудно, ощущалась стреляющая боль в гортани — но он сделал целую октаву. В первый раз со времен травмы он сумел так много, большую часть диапазона.

Вдохновленный этим небольшим свидетельством прогресса, он бодро поприветствовал охотников, когда они показались: Алан Кристи и Йен Мюррей, оба с длинными винтовками в руках.

— Проповедник МакКензи! — поздоровался Алан, ухмыляясь, словно странная дружелюбная сова. — Что вы здесь делаете? Репетируете первую проповедь?

— Собственно говоря, да, — ответил Роджер вежливо. В любом случае это было правдой — и не было более хорошего объяснения тому, что он действительно делал в лесу без оружия, силков, или удочки.

— Ну, лучше всего сделать это хорошо, — сказал Алан, кивая головой. — Все собираются прийти. Мальва не покладая рук от зари до зари, чистит и моет.

— А? Хорошо, передайте ей, что я очень ценю это!

После долгого раздумья, он просил Томаса Кристи о возможности провести воскресную службу в учительском доме. Строение было не более чем грубой хижиной, как большинство в Ридже, но поскольку занятия проходили там, главная комната была немного просторнее, чем обычно. И хотя Джейми Фрейзер, несомненно, позволил бы использовать Большой Дом, Роджер чувствовал, что его прихожане — какое страшное слово — вполне могут испытать неудобство при богослужении в доме паписта, каким бы гостеприимным и терпимым он не был.

— Ты придешь, не так ли? — спросил Алан у Йена. Тот удивился приглашению, и неопределенно потер кулаком под носом.

— Ой, хорошо, но я был крещен папистом, а?

— Ну, ты — христианин, по крайней мере? — сказал Алан с некоторым нетерпением. — Или нет? Некоторые люди говорят, что ты обратился в язычество с индейцами, и не вернулся обратно.

— Неужели? — сказал Йен тихо, но Роджер увидел, что на это замечание его лицо немного вытянулось. Он с интересом заметил, что Йен не ответил на вопрос, и вместо этого спросил его самого, — Твоя жена придет, тебя послушать, кузен?

— Да, собирается, — сказал он, мысленно скрестив пальцы за тот день, — и малыш Джем, тоже.

— Как это? — спросила его Бри, пригвоздив его ликующим взглядом, подбородок немного приподнят, губы слегка приоткрыты. — Джеки Кеннеди. Как думаешь, похоже? Или считаешь, что я как королева Елизавета проведу смотр войск?

Ее губы сжались, подбородок немного опустился, и выражение ее подвижного лица поменялось от пристального внимания на полное одобрение.

— Ах, миссис Кеннеди, любой каприз, — заверил он ее. И был бы рад, если бы она сохранила бесстрастное лицо.

— Да, хорошо, я тогда приду — если Вам не кажется, что кто-то может посчитать это неуместным, — формально добавил Йен Аллану, который отклонил замечание гостеприимным взмахом руки.

— Ох, все там будут, — повторил он. От одной только мысли желудок Роджера слегка сжался.

— Преследуете оленя? — спросил он, кивнув в сторону ружей, в надежде повернуть разговор на другую тему, только бы не обсуждать свой угрожающе нависший дебют в качестве проповедника.

— Да, — ответил Аллан, — Но потом мы услышали визг пумы, в этой стороне, — он кивнул, указывая на дерево прямо за ними. — Йен сказал, что если здесь пума, то оленя уже и след простыл.

Роджер глянул на Йена, чье неестественно пустое выражение лица сказало ему больше, чем он бы хотел знать. Аллан Кристи, родившийся и выросший в Эдинбурге, мог и не отличить звериный крик от человечьего, но Йен, несомненно, все понял.

— Жаль, что дело сорвалось, — сказал он, приподняв одну бровь на Йена. — Ну, тогда, я пойду, прогуляюсь с вами.

* * *

ОН ВЫБРАЛ "Возлюби ближнего своего как самого себя" в качестве текста для своей первой проповеди. "Старое, доброе...", — как он говорил Брианне, заставляя ее немного шипеть. Он слышал не менее сотни вариаций на эту тему и был уверен, что имеет достаточно материала для заполнения необходимых тридцати или сорока минут.

Стандартная церковная служба была гораздо дольше — несколько чтений псалмов, обсуждение насущных проблем, молитва для прихожан — но его голосу пока это было не под силу. Он постарается дослужить до конца, но это с легкостью может занять три часа. Он договорился с Томом Кристи, который был старейшиной, чтобы он начал с чтения и утренних молитв. А потом, как дело пойдет.

Сейчас Брианна сидела скромно в сторонке, наблюдая за ним — слава Богу, не как Джеки Кеннеди, но со скрытой улыбкой, которая теплилась в ее глазах всякий раз, когда он встречался с ней взглядом.

Он принес записи, на случай, если выдохнется или вдохновения не получится, но обнаружил, что они ему не нужны. Случился момент удушья, когда Том Кристи, который читал наставление, вдруг резко закрыл Библию и со значением посмотрел на него — но начав, он почувствовал себя как дома; это было очень похоже на чтение лекций в университете, но видит Бог, что это собрание было более внимательно, чем его университетские студенты. Паства не прерывала вопросами и не спорила с ним, по крайней мере, до тех пор, пока он говорил.

Он был напряженно сосредоточен в течение первых нескольких минут: едкий запах от тел и вчерашнего жареного лука витал в воздухе. В течение нескольких минут он не ощущал и не видел ничего, кроме лиц, сидящих перед ним людей и обшарпанных досок пола, выскобленных и вымытых щелоком. Плотная масса людей, рядком сидела на скамейках. Но прихожан было так много, что они стоя заполонили каждый кусочек пространства.

Алан Кристи не преувеличивал; пришли все. Было почти так же многолюдно, как и во время его последнего публичного выступления на поминках старой миссис Уилсон, безвременно воскресшей.

Он задумался, насколько тот случай послужил его нынешней популярности. Несколько человек тайно наблюдали за ним, со слабыми вздохами предвкушения, как будто он сможет на бис превращать воду в вино. Но основная часть пришла довольствоваться проповедью. Голос его звучал хрипло, но достаточно громко, слава Богу.

Он верил в то, что изрекал и после начала вдруг осознал, что говорить стало легче. Теперь, не имея необходимости концентрироваться на своей речи, он стал переводить взгляд от одного человека к другому, и казалось, что говорил каждому лично — при этом делая мысленно мимолетные замечания.

Марсали и Фергюс не пришли — ничего удивительного — но Герман присутствовал; он сидел с Джемом и Эйданом МакКаллумом, рядом с Брианной. Все три мальчика взволнованно тыкали друг друга и указывали на него пальцем, когда он начал говорить. Но Брианна подавила такое поведение, пробормотав что-то достаточно крепкое, чтобы свести их к простому ерзанью. Мать Эйдана сидела в другой стороне и смотрела на Роджера с таким открытым обожанием, что это заставило его напрячься.

У семьи Кристи было самое почетное место в центре первой скамьи: Мальва Кристи, скромница в кружевном чепце, ее брат, сидевший обороняя одну ее сторону, а отец — другую, по-видимому, не замечали, как некоторые юноши стреляли на нее глазами.

К удивлению Роджера, Джейми и Клэр так же пришли, хотя они стояли позади всех. Его тесть был абсолютно спокоен, но на лице Клэр читалось, что она явно находила процедуру забавной.

— ...и если мы действительно полагаемся на любовь Христа...

Это был инстинкт, отточенный бесчисленными лекциями, у него появилось ощущение чего-то неладного. ... Был какой-то шум в дальнем углу, где собрались несколько подростков. Парочка ребят из многочисленных МакАффи, и Джеки Лахлан, широко известный как дьявольское отродье.

Не больше, чем толчок, взгляд мельком, ощущение, что земля уходит из-под ног. Но он почувствовал это, и поминутно поглядывал на тот угол — очень напряженно, в надежде заставить их утихомириться. И так и случилось, наблюдая за ними, он увидел, что змея выскользнула между башмаками миссис Кромби. Это был довольно большой королевский полоз в ярко красную, желтую и черную полоску, и казался он довольно спокойным, учитывая все обстоятельства.

— Теперь, вы скажете: "кто же мой ближний?" Это хороший вопрос, когда приезжаешь жить в место, где половина народа — чужаки, и плюс ко всему довольно странные.

Все признательно захихикали. Змея медленно перекатывалась, подняв голову, и ее быстро-высовывающийся язык с интересом прощупывал воздух. Это, должно быть, ручная змея; она не боялась быть задавленной.

Но все было наоборот; змеи были редкостью в Шотландии, и большинство иммигрантов их боялись. Суеверно отождествляя их с дьяволом, большинство людей не могли или не хотели различать ядовитых и прочих змей, поскольку единственной змеей в Шотландии была ядовитая гадюка. "Сейчас начнется паника", — мрачно подумал Роджер, если вдруг они глянут вниз и увидят, беззвучно скользящее Нечто по половицам, между ног.

Сдавленный смешок, прозвучав в углу паршивцев, прервался, когда несколько голов резко повернулись и издали придирчивое "Шшшш!" в унисон.

— "...когда я был голоден, и вы дали мне пищу; когда я жаждал, и вы напоили меня". И кто, по вашему разумению, мог бы отвернуться даже... даже от чужестранца, пришедшего голодным к вашей двери?

Пробежала волна удивления, и он слегка шокировано посмотрел на Клэр, которая внезапно покраснела, но от того что пыталась подавить смех, — подумал он, — не от обиды.

Он перевел взгляд; змея замершая, было, передохнуть, снова зашевелилась, продолжая прокладывать себе дорогу, аккуратно огибая конец скамейки. Внезапное движение привлекло Роджера: Джейми увидел змею и дернулся. Теперь он стоял, замерев и разглядывая ее, как будто это была бомба.

Роджер посылал короткие молитвы в промежутках его проповеди, предполагая, что небесная щедрость, возможно, посчитает нужным прогнать змею, чтоб та спокойно уползла в открытую заднюю дверь. Он усилил эти молитвы, в то же время ненавязчиво расстегивая свой сюртук, чтобы позволить себе больше свободы действий.

Если эта дрянь приползет в переднюю часть комнаты, а не назад, ему придется кинуться вперед и попытаться поймать ее, прежде чем она появится на глазах у всех. Это конечно вызовет возмущение, но ничего страшного, как если бы...

— ...теперь вы обратили внимание, что Иисус сказал, когда он встретил Самаритянку у колодца...

Змея, все еще вилась вокруг ножки скамьи, видимо раздумывая. Он был не более чем в трех футах от своего тестя. Джейми наблюдал за ней как ястреб, его лоб вспотел. Роджер сознавал, что его тесть испытывал отчаянную неприязнь к змеям — и это неудивительно, учитывая, что большая гремучая змея едва не убила его три года назад.

Теперь она была слишком далеко для Роджера, чтобы ее достать; их разделяли три заполненные людьми скамейки. Бри, она бы справилась с этим, была совсем в другом конце комнаты. Ничего не поделаешь, — решил он, смиренно вздохнув. Он должен был закончить собрание, и очень спокойным голосом, призвать кого-то надежного — но кого? Он поспешно огляделся, и наткнулся на Йена Мюррея, который был в пределах досягаемости, слава Богу, для того чтобы схватить эту дрянь и избавиться от нее.

И только он, было, открыл для этого рот, как змея, наверное, утомившись, столь скучным на ее взгляд пейзажем, стремительно скользнула вокруг скамьи и направилась прямиком вдоль заднего ряда.

Роджер глядел во все глаза на змею, и был удивлен не меньше других — в том числе и самой змеи, — когда вдруг Джейми нагнулся и, схватив ее с пола, засунув испуганную змею себе под плед.

Джейми был крупный мужчина, и размах его движений заставил нескольких людей оглянуться, чтобы увидеть, что произошло. Он резко двинулся, кашлянул, и старался выглядеть страстно заинтересованным проповедью Роджера. Видя, что ничего не произошло, все повернулись назад, усаживаясь поудобнее.

— ...Теперь, мы встречаем Самаритянина снова, знаете рассказ о добром Самаритянине? Конечно, большинство из вас хорошо его знают, но для малышей, которые его еще не слышали, — Роджер улыбнулся Джему, Герману, и Эйдану, которые начали извиваться, как червяки и взвизгнули от восторга, что он их выделил.

Краешком глаза он видел — Джейми, стоял как каменный, и был бел, как его лучшая сорочка. Что-то двигалось внутри, под рубашкой, и самым скупым намеком были ярко горящие отметины на его стиснутых руках — змея явно пыталась вырваться из его хватки, но он отчаянно удерживал её за хвост, от попытки высунуться через ворот его рубахи.

Джейми сильно вспотел; как и Роджер. Он видел, что Брианна нахмурилась немного, глядя на него.

— ...и тогда Самаритянин сказал хозяину постоялого двора позаботиться о бедняге, перевязать его раны, покормить его, и он воздаст ему должное на обратном пути. Итак...

Роджер увидел, как Клэр наклонилась близко к Джейми, что-то прошептав. Его тесть покачал головой. Возможно, Клэр заметила змею и убеждала Джейми выйти с этим на улицу, но Джейми благородно отказывался, не желая больше мешать проповеди, он не мог бы выйти, не потревожив всех рядом стоящих.

Роджер сделал паузу, чтоб промокнуть лицо большим платком, предусмотрительно подготовленным Брианной для этой цели, и из-под него увидел, как Клэр засунула руку в разрез своей юбки и вытащила большой ситцевый мешочек.

Она, казалось, спорит с Джейми шепотом; он тряс головой, при этом выглядел, как Спартанец с лисой прогрызающей его внутренности.

Внезапно змеиная голова, стреляя языком, появилась под подбородком Джейми, и его глаза сразу же вылезли из орбит. Клэр быстро встала на цыпочки, схватила ее за шею, и вытянула изумленную рептилию из рубашки мужа, как веревку, пихнула извивающийся клубок головой вперед в ее мешок и затянула завязку.

— Слава тебе Господи! — выпалил Роджер, на что собравшиеся услужливо хором ответили "Аминь!", — хоть немного озадачились его репликой.

Мужчина рядом с Клэр, который стал свидетелем этих стремительных событий, уставился на нее, выпучив глаза. Она засунула мешок — теперь оживленно шевелящийся — обратно в юбку, прикрыла шалью, и, взглянув на джентльмена с выражением "чего ты уставился, приятель?", отвернулась и приняла сосредоточенно благочестивый вид.

Роджер кое-как закончил, немного успокоившись, что змея под опекой. И даже исполняя заключительный гимн — бесконечную возвратно ответную "строку гимна", в которой он был обязан повторять каждую строку, которой вторит паства — он не смущался слишком сильно, хотя у него почти не осталось голоса, и он скрипел, как несмазанная телега.

Рубашка прилипла к нему, и прохладный воздух, повеявший снаружи, был как бальзам, пока он стоял, пожимая руки, раскланиваясь, принимая теплые слова своей паствы.

— Знатная проповедь, мистер МакКензи, знатная! — заверила его Миссис Гвилти. Она подтолкнула локтем сморщенного джентльмена, который сопровождал ее, он вполне мог быть, как и ее мужем, так и ее свекром. — Ведь знатная была проповедь, мистер Гвилти?

— Mфмфм, — сказал сморщенный джентльмен рассудительно. — Неплохо, неплохо. Коротковата чуток, и вы не упомянули историю про блудницу, но ничего, всему свое время.

— Без сомнений, — сказал Роджер, кивая и улыбаясь, удивляясь, что за блудница? — Благодарю вас, что пришли.

— Ой, ни за что на свете не пропустила бы это, — следующая дама сообщила ему. — Хотя пение было не совсем тем, на что можно было бы надеяться, не так ли?

— Нет, боюсь, что нет. Возможно, в следующий раз.

— Я всегда не любила Псалом 109, он такой занудный. В следующий раз, может, вы поведаете о чем-то более отрадном?

— Да, буду рад.

— ПапаПапаПапа! — Джем затараторил ему в ноги, ласково обхватив его бедра и чуть не свалив его с ног.

— Хорошая работа, — сказала Брианна, выглядя повеселевшей. — Что случилось там в толпе? Ты все время туда смотрел, но я ничего не могла увидеть, и...

— Прекрасная проповедь, сэр, прекрасная! — старший мистер Огилви поклонился ему и пошел прочь, держа руку жены в своей руке, говоря ей: "Бедный парень, ему ведь медведь на ухо наступил, но проповедь не так уж и плоха, учитывая все обстоятельства".

Герман и Эйдан присоединились к Джемми, и пытались обнять его все сразу. Роджер делал все возможное, чтобы и заключить их в объятья, и продолжать всем улыбаться. И кивать соответственно на предложения говорить в следующий раз громче, проповедовать на гэльском, воздержаться от латыни ("А что было на Латыни?") и папистских отступлений, постараться выглядеть более спокойным, постараться лучше выглядеть, постараться не дергаться, и вставлять больше историй.

Джейми вышел вперед, и серьезно пожал ему руку.

— Очень хорошо! — сказал он.

— Спасибо, — Роджер изо всех сил пытался найти слова. — Ты... ладно. Спасибо, — повторил он.

— "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за ближнего своего", — вставила Клэр, смотря и улыбаясь ему из-за локтя Джейми. Ветер поднял ее шаль, и он увидел, что край ее юбки странно движется.

Джейми издал забавный звук.

— Mфмфм. Ты, может, прервешься и перекинешься парой слов с Рэбом МакАффи и Исаей Лахланом — возможно прочтешь короткую проповедь на тему: "Тот, кто любит сына своего, тот с детства наказывает его".

— МакАффи и Лахлан. Да, я так и сделаю, — или, возможно, он бы просто оставил бы Макаффи и Джеки Лахлана наедине с собой и придумал бы как их наказать.

Он проводил последних прихожан, простился, поблагодарив, с Томом Кристи и его семьей и в сопровождении своих домочадцев отправился домой обедать. Обычно, была еще одна служба, в обед, но он пока был к этому не готов.

Старая миссис Абернати шла немного впереди, поддерживаемая ее подругой, чуть менее древней миссис Коинах.

— Симпатичный парень, — отметила миссис Абернати, треск ее старого голоса долетел до него в свежем осеннем воздухе. — Но нервный, ох! Видели, с него пот лил градом?

— Да, ну, стесняется, я полагаю, — ответила спокойно миссис Коинах. — Я думаю, что он успокоится, со временем.

* * *

РОДЖЕР ЛЕЖАЛ В ПОСТЕЛИ, смакуя томительное чувство от свершившегося дня, испытывая облегчение от миновавшей катастрофы, и созерцая свою жену. Свет от угольков, просвечивающих сквозь тонкую ткань ее сорочки, когда она опустилась на колени у очага, слегка касался ее кожи и кончиков волос, так, что она выглядела светящейся изнутри.

Огонь притушили на ночь, она поднялась и прежде чем прийти в кровать, внимательно посмотрела на Джемми, который свернулся калачиком в своей кроватке и выглядел сущим ангелом.

— Ты выглядишь задумчивым, — сказала она, улыбнувшись, взбираясь на матрас. — О чем думаешь?

— Пытаюсь понять, что, черт возьми, я мог такого сказать, что мистер МакНил, принял за латынь, не говоря уже о папистских отступлениях, — ответил он, услужливо освобождая место для нее.

— Ты не запел "Аве Мария" или что-то подобное, — заверила она его. — Я бы заметила.

— Мм, — сказал он, и закашлялся. — Не говоря уже о пении, ага?

— Будет лучше! — сказала она твердо, и повернулась, толкаясь и извиваясь, чтобы устроить для себя гнездышко. Матрас был набит шерстью, это гораздо комфортнее — и гораздо тише, чем кукурузная шелуха, но он был очень подвержен образованию комков и несчетного количества впадин.

— Да, возможно, — сказал он, но подумал: "Возможно. Но он никогда не будет таким как прежде". Нет смысла думать об этом, прошлое не изменишь. Сейчас было время, чтобы не падать духом, а преуспеть.

Устроившись, наконец, она повернулась к нему, вздыхая от удовольствия, и ее тело словно мгновенно растаяло и обтекло вокруг него — один из ее маленьких, чудесных талантов. Она заплела для сна волосы в толстую косу, и он, проведя рукой вниз по ее длине, вспомнил змею и содрогнулся. Интересно, что Клэр сделала с ней. Скорее всего, отпустила ее в своем саду, чтобы та ела мышей — прагматик, вот кем она была.

— Ты понял, что за история про блудницу, которую ты упустил? — пробормотала Брианна, двигая к нему бедрами в непринужденной, но точно неслучайной манере.

— Нет. В Библии ужасно много блудниц, — он взял кончик ее уха очень мягко между зубами, и она сделала глубокий, поспешный вздох.

— Что такое блудница? — сказал маленький, сонный голосок из кроватки.

— Спи, приятель — я тебе утром расскажу, — отозвался Роджер и скользнул рукой вниз по Брианне, по ее очень круглым, очень упругим, очень теплым бедрам.

Джемми почти наверняка уснул в считанные секунды, но он довольствовался малым — тайными прикосновениями под одеялом, пережидая. Сын спал мертвым сном, засыпал моментально, но не один раз просыпался в самые неподходящие моменты, встревоженный непри­личными звуками, которые издавали родители.

— Это, было так, как ты и думал? — спросила Бри, положив вдумчивый большой палец на его сосок.

— Что — о-о, проповедь. Ну, кроме змеи...

— Ну не только это, — все в целом! Ты думаешь... — ее глаза нашли его, и он попытался сконцентрироваться на том, что она говорит, а не на том, что она делает.

— Ах... — его рука зажала ее, и он сделал глубокий вдох. — Да. Ты имеешь в виду, уверен ли я до сих пор? Да уверен; я не согласился бы проделать что-то подобное, если бы не был.

— Отец — папа — всегда говорил, что это великое благословение иметь призвание, знать, что тебе предназначено быть чем-то особенным. Ты думаешь, ты всегда имел — призвание?

— Ну, какое-то время, я имел четкое понятие, что призван быть глубоководным водолазом, — сказал он. — Не смейся; я серьезно. А что насчет тебя?

— Меня? — она удивилась, потом поджала губы, размышляя. — Ну, я ходила в католическую школу, так что мы все серьезно подумывали о том, чтобы стать монахинями — но я была уверена, что у меня не было религиозного призвания.

— Слава Богу, — сказал он, с пылом, что заставило ее засмеяться.

— И потом долгое время я думала, что я должна стать историком, — как и хотела. И это было интересно, — сказала она медленно. — Я могла бы сделать это. Но что я действительно хотела — так это создавать вещи. Делать вещи, — она выдернула свою руку из его руки и помахала пальцами, длинными и изящными. — Но я не знаю, что это за призвание.

— Ты не думаешь, что материнство — это своего рода призвание? — он ступил на скользкую почву. У нее была задержка — несколько дней, но, ни один из них не упоминал это — или не собирался, пока.

Она бросила быстрый взгляд через свое плечо на кроватку, и сделала небольшую гримасу, выражение которой он не мог прочитать.

— Ты можешь называть то, что случайно для большинства людей призванием? — спросила она. — Я не имею в виду, что это не важно — но не должен ли здесь участвовать выбор?

Выбор. Ну, Джем был, бесспорно, случайностью, но этот другой — если он там был — они совершенно точно его выбрали.

— Я не знаю, — он гладил длинную плеть косы вдоль ее спины, и она рефлекторно прижалась к нему ближе. Он думал, что она ощущается как-то спелее, чем обычно; что-то в ощущении ее грудей. Мягче. Больше.

— Джем уснул, — сказала она тихо, и он услышал удивительно глубокое, медленное дыхание из кроватки. Она положила руку обратно на его грудь, а другую несколько ниже.

Чуть позже, почти уплывая в сон, он услышал, как она что-то сказала, и попытался себя встряхнуть, чтобы спросить у нее, что это было, но издал только вопросительное "мм?".

— Я всегда думала, что у меня есть призвание, — повторила она, вглядываясь в тени потолочных балок. — Что-то что я должна сделать. Вот только я пока не знаю что это.

— Ну, тебе определенно не стоит быть монашкой, — сказал он сонно. — А кроме этого — даже не знаю.

* * *

ЛИЦО МУЖЧИНЫ было в темноте. Он увидел глаза, влажный блеск, и его сердце забилось от страха. Звучал боуран.

В его руке была деревяшка, дубинка — казалось, она менялась в размерах, огроменная, но он держал ее с легкостью, как продолжение его руки, он бил в барабан, бил в голову человека, чьи глаза обратились к нему, светясь от ужаса.

Какое-то животное было с ним, что-то большое и неясное, нетерпеливо трущееся около его бедра в темноте, срочно требующее крови, охоты.

Дубинка опустилась вниз, и вниз, и вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз отмахивало его запястье, боуран жил и говорил в его костях, глухой стук, что сотрясал его руку, череп проломился с мокрым, мягким звуком.

Слились на мгновение, слились ближе, чем муж и жена, едины сердцем, ужас и кровожадность, оба уступая этой мягкой, влажной, глухо стучащей и пустой ночи. Тело упало, и он почувствовал, как это ушло от него, раздирающая потеря, ощутил землю, и грубые сосновые иглы под щекой, когда он упал.

Глаза мокрые и пустые, и лицо с отвисшими губами, блестели в свете костра, единственное, что он знал, что он не знал имени мертвеца, и животное дышало в ночи за его спиной, горячее дыхание в затылок. Все было в огне: трава, деревья, небо.

Боураны говорили в его костях, но он не мог разобрать, что они говорили, и он в ярости бил землю, мягкое безвольное тело, горящее дерево, чьи искры разлетались во все стороны, заставляя барабаны оставить его кровь, говорить четче. Затем дубинка свободно полетела, а его рука ударила по дереву и тут же вспыхнула пламенем.

Он проснулся с рукой в огне, задыхаясь. Инстинктивно поднес костяшки пальцев ко рту, ощущая вкус крови. Его сердце билось так, что он едва мог дышать, и он боролся с мыслью о повешении, попытался замедлить сердце, дышать, держа панику в узде, удерживать горло от полного сжатия, пытающегося его задушить.

Боль в руке помогла, отвлекая его от мысли об удушении. Он ударил во сне, и попал в бревно стены хижины. Боже, ему показалось, что костяшки его пальцев надломились. Он прижал сильно к ним другую руку, скрипя зубами.

Он повернулся на бок и увидел влажный блеск в глазах призрака при свете костра и закричал бы, если бы имел дыхание.

— С тобой все в порядке, Роджер? — прошептала Брианна, настойчивым голосом. Ее рука коснулась его плеча, спины, изгиба его бровей, быстро ища повреждения.

— Да, — сказал он, задыхаясь. — Плохой... сон, — это был не сон удушения, но его грудь сжата, каждый вздох — сознательное усилие.

Она откинула одеяло и поднялась с шелестом простыни, потянув его вверх.

— Сядь, — сказала она, понизив голос. — Приди в себя. Дыши медленно. Я заварю тебе чаю, — ну, что-то горячее, по крайней мере.

У него не было дыхания протестовать. Шрам на горле был как тиски. Сильная боль в руке утихла; теперь она начала пульсировать в ритме его сердца — прекрасно, это все, что ему было нужно. Он боролся со сном, с чувством барабанного боя в костях, и, сопротивляясь, обнаружил, что его дыхание стало успокаиваться. К тому времени, как Брианна принесла ему большую кружку кипятка, наполненную чем-то вонючим, он дышал почти нормально.

Он отказался пить, что бы это ни было, после чего она по-хозяйски использовала эту жидкость для промывания его ободранных костяшек.

— Хочешь рассказать мне сон? — она была заспанной, все еще желавшей поспать, но готовой слушать.

Он заколебался, но почувствовал этот сон, парящий в ночном неподвижном воздухе, чуть позади него; помолчать и полежать в темноте — было бы как пригласить его вернуться. И возможно, она должна знать...

— Это была неразбериха, но мы продвигались с боем — когда отправились, чтобы вернуть Клэр обратно. Мужчина — тот, которого я убил, — слово застряло в горле, словно колючка, но он ее вытащил. — Я размозжил ему голову, и он упал, и я снова увидел его лицо. И вдруг я осознал, что видел его раньше, — легкий ужас узнавания человека послышался в его голосе, и ее тяжелые ресницы поднялись, а глаза внезапно встревожились.

Ее рука накрыла его травмированные костяшки пальцев, слегка, вопрошая.

— Помнишь маленького негодяя, охотника на воров, по имени Харли Бобл? Мы встречали его однажды, на Сборе у горы Геликон.

— Я помню. Это он? Ты уверен? Было темно, ты сказал, все смешалось...

— Теперь уверен. Я не знал, когда ударил его, но увидел его лицо, когда он упал. Трава была в огне, я видел ясно — и я увидел его снова, только теперь, во сне, и имя было в моей голове, когда я проснулся, — он медленно сжимал руку, морщась. — Это, кажется, почему-то еще ужаснее — убить того, кого ты знаешь, — даже осознание того, что убил незнакомца, было совсем несладко. Это заставило его думать о себе, как о способном на убийство.

— Ну, ты не знал его в тот момент, — подчеркнула она. — Не узнал его, я имею в виду.

— Да, это правда, — так и было, но это не помогло. Огонь был притушен на ночь, и в комнате было холодно. Он заметил гусиную кожу на ее голых предплечья, золотые волоски встали дыбом. — Тебе холодно, давай вернемся в постель.

Кровать все еще держала легкое тепло, и это было невыразимое утешение ощущать ее свернувшуюся, прижатую к его спине. Ощущать жар ее тела, проникающий в его, прекращающий доходящий до костей озноб. Его рука все еще пульсировала, но сильная боль была притуплена. Ее рука прочно обосновалась вокруг него, свободный кулак свернулся под его подбородком. Он наклонил голову, чтобы поцеловать ее собственные костяшки пальцев, ровные, жесткие и круглые, и почувствовал ее теплое дыхание на своей шее, и испытал странное мгновенное воспоминание о том животном во сне.

— Бри ... Я не хотел убивать его.

— Я знаю, — мягко сказала она, и сжала руку вокруг него, словно желая спасти его от падения.

Глава 59. ЗАМЫСЛОВАТЫЕ УХАЖИВАНИЯ.

"Лорд Джон Грей, Плантация Маунт Джосайя.

Mой дорогой друг, пишу Вам в некотором смятении духа.

Уверен, Вы помните господина Джосайю Куинси. Я ни за что не дал бы ему рекомендательное письмо к Вам, имей я хоть какое-то представление о возможных последствиях его действий. Ибо я уверен, что это из-за них Ваше имя оказалось связанным с так называемым Комитетом Взаимодействия в Северной Каролине. Один мой друг, зная о моем знакомстве с Вами, показал мне вчера письмо, якобы исходящее от этой организации и содержащее перечень предполагаемых получателей. Ваше имя было среди них, нахождение его в такой компании сильно меня обеспокоило и заставило сразу же написать Вам, чтобы сообщить об этом деле.

Я бы сразу сжег письмо, если бы не было очевидно, что это лишь одна из нескольких копий. Остальные, вероятно, прошли через другие колонии. Вам стоит держаться в стороне от подобных организаций и прилагать все усилия, чтобы Ваше имя не появлялось в будущем в таких ситуациях.

Будьте осторожны: почта не безопасна. Я получил уже не один официальный документ — даже с королевскими печатями! — не только со следами вскрытия, но в ряде случаев откровенно помеченный инициалами или подписями тех людей, которые перехватили и проверяли его. Такую проверку могут проводить как Виги, так и Тори, точно не известно. Но я слышал, что сам губернатор Мартин сейчас, направляя личную почту своему брату в Нью-Йорк, делает это с личным посланником — один из них недавно был гостем за моим столом — так как он не может доверять надежности доставки почты в пределах Северной Каролины.

Я могу только надеяться, что никакие компрометирующие документы, содержащие Ваше имя, не попадут в руки лиц с полномочиями на арест или провоцирующие другие процессуальные действия против таких подстрекателей к бунту, как в этом списке. Я искренне прошу прощения, если мое неосмотрительное представление Вам мистера Куинси могло каким-либо образом поставить Вас под удар или причинить беспокойство. Уверяю Вас, я сделаю все, что в моих силах, чтобы исправить ситуацию.

Между тем, я предлагаю Вам услуги мистера Хиггинса для безопасной доставки любого документа, не только писем, адресованных мне. Ему можно полностью доверять, и, если потребуется, я буду направлять его к Вам регулярно.

Все же надеюсь, что ситуация в целом еще может быть восстановлена. Я думаю, что те горячие головы, которые призывают к восстанию, по большей части не знают, что такое война. Иначе они бы не отважились на все ее ужасы и тяготы, и даже и не думали бы так легко проливать кровь или жертвовать своей жизнью из-за небольшого расхождения во мнениях со своим местным руководством.

Мнение Лондона по этому поводу в настоящее время таково, что дело в общей сложности закончится не более, чем "несколькими расквашенными носами", как преподносит это Лорд Севера, и я верю, что это может быть так.

Эти новости имеют также личностный аспект; мой сын Уильям приобрел лейтенантские полномочия, и присоединится к своему полку почти сразу. Я, конечно, горжусь им — и все же, зная об опасности и тяготах солдатской жизни, признаюсь, что предпочел бы, чтобы он посвятил себя другому направлению. Он мог бы руководить значительным имением, или, если бы почувствовал, что это слишком скучно для него, возможно, попробовал бы себя в сфере политики или коммерции — если соединить его врожденные способности с хорошими ресурсами — он вполне мог бы достичь некоторого влияния в таких сферах.

Эти ресурсы, конечно, все еще в пределах моего контроля, пока Уильям достигнет совершеннолетия. Но я не мог противоречить ему, его желание было таким требовательным — и я так ярко помню в этом возрасте себя и свою решимость служить. Возможно, он быстро переполнится служением в армии, и решит принять другое направление. Должен признать, что военная жизнь имеет много достоинств, чтобы рекомендовать ее, но эти добродетели иногда могут быть суровы.

Теперь о более приятном — я снова неожиданно выступаю в роли дипломата. Спешу добавить, что не от имени Его Величества, а скорее от имени Роберта Хиггинса, который умоляет, чтобы я использовал свое небольшое влияние в продвижении его планов женитьбы.

Я знаю господина Хиггинса как хорошего и верного слугу и с радостью предложил посильную помощь. Надеюсь, что вы также считаете его таковым ибо, как вы увидите, ваш совет и консультация в этом деле, незаменимы.

Есть некоторые деликатные моменты в этом вопросе, и здесь я прошу Вашего мнения, так как Вашей рассудительности доверяю беспрекословно. Так случилось, что господин Хиггинс имеет некоторую привязанность к двум молодым дамам, проживающим в Фрейзерс Ридже. Я говорил с ним о трудностях борьбы на два фронта и посоветовал ему сосредоточить силы таким образом, чтобы обеспечить наилучшие шансы на успех в его нападении на один объект — пожалуй, с возможностью отхода назад, чтобы перегруппироваться, если его первоначальная попытка провалится.

Отвечая на вопрос, две дамы — это мисс Вемисс и мисс Кристи, обе обладают красотой и шармом, со слов г-на Хиггинса, который более чем красноречив в их восхвалении. Вынужденный выбирать между ними, мистер Хиггинс решительно заявляет, что он не может — но после небольшой дискуссии по данному вопросу, он, наконец, принял решение остановить свой первый выбор на мисс Вемисс.

Это практичное решение, и причины такого выбора кроются не только в несомненных достоинствах дамы, но и в более приземленном мнении: а именно, что леди и ее отец, оба служат по договору, связанные соглашением с Вами. Так как я очень доволен службой мистера Хиггинса, предлагаю приобрести оба контракта, если это будет приемлемым для Вас и если мисс Вемисс даст согласие на брак с господином Хиггинсом.

Мне бы не хотелось таким образом лишать Вас двух ценных слуг, но мистер Хиггинс считает, что мисс Вемисс не захочет оставить своего отца. К тому же, он надеется, что мое предложение освободить отца и дочь от служебного договора (ибо я решил, что сделаю так, при условии, что господин Хиггинс продолжит свою службу у меня) будет достаточным стимулом. Это может позволить преодолеть любые возражения, которые господин Вемисс, возможно, представит на счет г-на Хиггинса, у которого нет родственников и личного имущества, или при возникновении других небольших препятствий, к заключению брака.

Из разговора я понял, что мисс Кристи является не менее привлекательной, но при этом убедить ее отца было бы гораздо сложнее, и ее социальное положение несколько выше, чем у мисс Вемисс. Но если вдруг мисс Вемисс или ее отец отклонят предложение мистера Хиггинса, я надеюсь с Вашей помощью, разработать некоторые стимулы, которые бы привлекли г-на Кристи.

Что вы думаете об этом плане наступления? Прошу Вас рассмотреть перспективы внимательно, и если Вы решите, что предложение может быть принято благосклонно — поднять этот вопрос с мистером Вемиссом и его дочерью, но — если это возможно — так осторожно, чтобы при необходимости осталась возможность второго варианта.

Мистер Хиггинс очень хорошо понимает свое невысокое положение, чтобы рассматривать его как потенциального жениха, и осознает, о какой милости просит, как и Ваш смиренный и покорный слуга, Джон Грей".

— "...при возникновении других небольших препятствий к заключению брака", — прочитала я из-за плеча Джейми. — Как думаешь, имеется в виду, что он — осужденный убийца с клеймом на щеке, без семьи и без денег?

— Думаю, да, — согласился Джейми, распрямляя листы бумаги и разравнивая края.

Его явно позабавило письмо Джона, но он свел брови, и я пыталась понять, был ли это знак беспокойства от новостей лорда Джона, касающихся Вилли, или он попросту сосредоточился на деликатном вопросе предложения Бобби Хиггинса.

Очевидно последнее, судя по его взгляду, направленному вверх, в комнату, где жили Лиззи и ее отец. Через стену не было слышно никакого движения, хотя я видела, как Джозеф поднимался к себе немного раньше.

— Спят? — спросил Джейми, подняв брови. Он мимолетом взглянул в окно. Был вечер, и двор радужно омывался мягким светом.

— Распространенный симптом депрессии, — сказала я с легкой улыбкой.

Мистер Вемисс тяжело переживал расторжение помолвки Лиззи — гораздо тяжелее, чем его дочь. Будучи тощим сам по себе, он заметно потерял в весе, уходил в себя, говорил только тогда, когда с ним заговаривали и все больше с трудом, поднимался по утрам.

Джейми минуту пытался понять, что такое депрессия, потом отбросил это, коротко тряхнув головой. Он задумчиво постучал по столу негнущимися пальцами правой руки.

— Что ты думаешь, Сассенах?

— Бобби — хороший молодой человек, — сказала я размыто. — И Лиззи он явно нравится.

— И если бы Вемиссы все еще были связаны договором, предложение Бобби имело бы некоторую привлекательность, — согласился Джейми. — Но они не связаны.

Он отдал Джозефу Вемиссу его бумаги несколько лет назад, и Брианна тоже освободила Лиззи от службы так быстро, как это было возможно. Об этом знали немногие, так как статус слуги по договору защищал Джозефа от службы в милиции. Да и Лиззи как служанка была полностью под защитой Джейми, пока она считалась его собственностью, никто не посмел бы навредить ей или повести себя с ней открыто неуважительно.

— Возможно, он будет готов нанять их как оплачиваемых слуг, — предположила я. — Их общая зарплата была бы намного меньше, чем цена двух договорников.

Мы платим Джозефу, но его плата составляет только три фунта в год, правда, с комнатой, питанием и обеспечением одеждой.

— Думаю, ему предложат не меньше, — сказал Джейми с некоторым сомнением. — Но мне нужно поговорить с Джозефом.

Он взглянул вверх еще раз и покачал головой.

— Кстати о Мальве... — сказала я, глядя через холл и понижая голос. Она была в хирургической, фильтровала жидкость из чашек с плесенью, которые обеспечивали нам запас пенициллина. Я обещала отправить больше лекарства для миссис Сильви, вместе со шприцом — надеясь, что она использует это. — Думаешь, Том Кристи мог бы поддержать предложение, если бы Джозеф не захотел? Я думаю, обе девушки — хорошая партия для Бобби.

Джейми издал легкий смешок.

— Том Кристи выдаст свою дочь за убийцу, да к тому же безденежного убийцу? Джон Грей совсем не знает этого человека, иначе бы он не предлагал ничего подобного. Гордость у Кристи, как у Навуходоносора, если не больше.

— О, гордость выше всего? — сказала я, посмеиваясь про себя. — Как думаешь, кого он хочет найти подходящего здесь в глуши?

Джейми пожал плечами.

— Он не удостоил меня ознакомиться с его секретными размышлениями по этому поводу, — сказал он сухо. — Он ведь не отпускает свою дочь гулять ни с одним молодым парнем здесь. Не представляю, кто бы мог показаться ему достойным. Я бы не удивился, если бы он замыслил отправить ее в Эдентон или Нью-Берн для свершения брака, и он может придумать способ сделать это. Роджер Мак говорит, что он упоминал об этом.

— Да? Они с Роджером несколько сблизились за эти дни?

Мимолетная улыбка пробежало по его лицу.

— Ну, да. Роджер Мак принял близко к сердцу благополучие его паствы — и для своего собственного благополучия, несомненно.

— Что ты имеешь в виду?

Он на мгновенье взглянул на меня, явно взвешивая мою способность хранить секреты.

— Хм. Ну, ты не должна упоминать об этом Брианне, но Роджер Мак думает заключить брак между Томом Кристи и Эми МакКаллум.

Я моргнула, не понимая, но потом обдумала. Это была действительно неплохая идея, хотя мне такое бы и в голову не пришло. Безусловно, Том был больше, чем на двадцать пять лет старше Эми МакКаллум, но он был здоровым и сильным, и мог содержать ее и ее детей. И она явно нуждалась в поддержке. Могла ли она разделить дом с Мальвой, было другим вопросом. Мальва хотела сбежать из отцовского дома, так что она вполне могла бы передать управление им. Вместе с тем, хотя Мальва была обычно любезной, но думаю, она была такой же гордой, как и ее отец, и не захотела бы, чтобы кто-то занял ее место.

— Ммм, — сказала я с сомнением. — Возможно. А что ты имел в виду, говоря о собственном благополучии Роджера?

Джейми удивленно поднял бровь.

— Разве ты не видела, как вдова МакКаллум смотрит на него?

— Нет, — сказала я, захваченная врасплох. — А ты?

Он кивнул.

— Я видел, и Брианна видела. Она пока терпит — но попомни мои слова, Сассенах: если малыш Роджер вскоре не сделает так, чтобы вдова вышла замуж, он поймет, что ад не такой уж жаркий по сравнению с его собственным очагом.

— Вот как. Но Роджер же не отвечает миссис МакКаллум взаимностью? — допытывалась я.

— Нет, конечно, нет, — сказал Джейми рассудительно, — и поэтому он все еще при своих яйцах. Но если ты думаешь, что моя дочь из тех, кто потерпит...

Мы говорили тихо, и звук открывшейся двери хирургической резко оборвал нас. Мальва высунула голову из кабинета, ее щеки разрумянились, тонкие завитки темных волос колыхались вокруг лица. Она выглядела как дрезденская статуэтка, несмотря на пятна на ее фартуке, и я увидела, как Джейми улыбнулся от вида ее восторженной свежести.

— Пожалуйста, миссис Фрейзер, я отфильтровала все жидкости и разлила по бутылках — вы сказали, что мы должны сразу кормить оставшимися помоями свинью... неужели вы имеете в виду крупную белую свиноматку, которая живет под домом?

Она выглядела не очень довольной такой сомнительной перспективой, и не зря.

— Я сама пойду и сделаю это, — сказала я, поднимаясь. — Спасибо, дорогая. Почему бы тебе не зайти на кухню и не попросить у миссис Баг немного хлеба и меда, прежде чем идти домой?

Она сделала реверанс и ушла в сторону кухни; я услышала голос Младшего Йена, дразнящего миссис Баг, и увидела, как Мальва остановилась на мгновение, поправила свой чепец, закрутила пучок волос вокруг пальца, чтобы сделать локоны возле щеки, и выпрямила свою стройную спину, прежде чем войти.

— Ну, Том Кристи может предполагать все, что ему захочется, — пробормотала я к Джейми, который вышел в холл со мной и видел, как проходила Мальва, — но не только у твоей дочери есть собственный ум и твердые мнения.

Он издал легкий пренебрежительный смешок и вернулся в свой кабинет. А я продолжила путь через холл, чтобы отыскать большую миску с влажными отбросами из остатков последней партии для создания пенициллина, аккуратно собранные и стоящие на стойке.

Открыв окно в боковой части дома, я посмотрела вниз. Четырьмя футами ниже находилась насыпь грязи — нарытое белой свиньей лежбище под фундаментом дома.

— Свинка? — позвала я, наклонившись. — Ты дома?

Каштаны поспели и падали с деревьев — она могла пойти в лес, жирея на каштановом корме. Но нет; следы копыт в мягком грунте вели к дому, и снизу слышался звук затрудненного дыхания.

— Свинья! — сказала я громче и более повелительно. Послышалось движение протискивающейся огромной массы под половицами, я наклонилась и аккуратно опустила деревянный таз в мягкую грязь, пролив только немного содержимого.

Таз глухо бухнул об землю, и следом вылезла голова с белой щетиной, с большим сопящим розовым пятачком, потом огромные плечи шириной с большую бочку для табака. С нетерпеливым хрюканьем остальная часть свиной туши вылезла. Свинья напала на угощение, завиток хвоста ее закручивался от удовольствия.

— Да, хорошо, только не забывай, кто тебе это все дает, от кого исходят все блага, — я разговаривала с ней и отходила, стараясь закрыть окно. Подоконник имел значительные сколы и выемки — результат слишком долго остававшегося на стойке помойного таза; свиноматка была нетерпелива и вполне могла попытаться залезть в дом, если ее требования не удовлетворялись достаточно быстро.

Мой разум, все еще частично занятый свиньей, не оставлял тему предложения Бобби Хиггинса, со всеми возможными осложнениями. Что касается Мальвы, она, несомненно, была чувствительна к голубым глазам Бобби; он был очень красивым молодым человеком. Но она не была равнодушна и к прелестям Младшего Йена, хотя оба они не поразили ее так, как могли бы.

И любопытно было бы узнать мнение Тома Кристи по поводу Йена в качестве зятя. Он был не совсем без гроша в кармане; у него было десять акров по большей части нерасчищенных земель, хотя ни о каком доходе говорить не приходилось. Племенные татуировки были более социально приемлемы, чем клеймо убийцы? Возможно, но Бобби был протестантом, в то время как Йен был католиком, по крайней мере, считался таковым.

Еще, он был племянником Джейми — факт, который может сыграть в обе стороны. Я знала, что Кристи сильно завидовал Джейми. Воспримет ли он союз между нашими семьями как благо, или как нечто, чего надо избегать?

Конечно, если Роджер сможет убедить его жениться на Эми МакКаллум, это немного отвлечет его мысли. Брианна ничего не сказала мне о вдове — и теперь, когда я мысленно вернулась к этому, то расценила этот факт как признак подавляемых чувств.

Я услышала голоса и смех из кухни; там явно всем было весело. Я хотела пойти и присоединиться к ним, но взглянула в кабинет и увидела Джейми, стоящим возле стола, со сложенными за спиной руками, глядящим хмурым взглядом вниз на письмо лорда Джона, с несколько рассеянным выражением лица.

"Он думал не о дочери, — подумала я с небольшой, странной болью, — а о сыне".

Я зашла в кабинет и положила руку ему на спину, опустив голову на его плечо.

Как думаешь, может, попытаться убедить лорда Джона? — сказала я нерешительно. — О том, что американцы возможно правы, я имею в виду, возможно, удастся привлечь его на твою сторону.

Лорд Джон сам не станет сражаться в будущих конфликтах, но Вилли вполне может оказаться не на той стороне. Конечно, борьба на любой стороне, будет опасна — но факт остается фактом, — американцы выиграют, и единственный способ повлиять на Вилли — через мнение его названного отца, которого он уважает.

Джейми фыркнул, но обвил меня рукой.

— Джон? Ты помнишь, я рассказывал тебе о горцах, когда Арчи Баг пришел ко мне с острым топором? Они живут их клятвой; они умрут за это.

Я слегка вздрогнула и прижалась к нему крепче, мне было комфортнее от его крепости. Он был прав; я сама видела эту звериную верность роду — и все равно это было слишком трудно понять, даже когда я видела это своими глазами.

— Я помню, — сказала я.

Он кивнул на письмо, его глаза все еще сосредоточенно смотрели на него.

— Он такой же. Не все англичане такие — но он да, — Джейми взглянул на меня с грустной тенью завистливого уважения. — Он человек короля. Ничего не изменилось бы, даже, если бы Архангел Гавриил появился перед ним и рассказал, что произойдет; он бы не отказался от своей клятвы.

— Ты так думаешь? — сказала я, приободрившись. — Я в этом не так уверена.

Его брови приподнялись от удивления, и я продолжила, сомневаясь, смогу ли я подыскать слова.

— Я знаю, ты хочешь сказать, что он человек чести. Но это то, что нужно. Я не думаю, что он присягал Королю — не так, как люди Колума присягали ему, не так, как твои люди присягали тебе в Лаллиброхе. Имеет ли для него значение, за что он отдаст свою жизнь, — если это дело чести.

— Ну, да, это так, — сказал он медленно, сосредоточенно насупив брови. — Но для солдата, такого как он, честь состоит в его обязанностях, разве нет? А это, несомненно, означает его верность Королю, понимаешь?

Я выпрямилась и потерла пальцем под носом, пытаясь вложить в слова то, что думала.

— Да, но это не совсем то, что я имела в виду. Для него важна идея. Он следует за идеалом, а не за человеком. Из всех людей, которых ты знаешь, он, возможно, единственный, кто способен понять — это будет война, где сражаются за идеалы. Возможно, первая.

Он зажмурил один глаз, а другим уставился на меня с насмешкой.

— Ты говорила с Роджером Маком. Ты бы никогда сама до этого не додумалась, Сассенах.

— Я так понимаю, ты тоже, — сказала я, не пытаясь опровергнуть косвенное оскорбление. Тем более, что он был прав. — Так ты понимаешь?

Он издал короткий шотландский звук, обозначающий сомнительное согласие.

— Я спросил его о крестовых походах, не считает ли он, что они сражались за идеалы? И он, в конце концов, был вынужден признать, что идеалы были замешаны, хотя даже там, он сказал, были деньги и политика, и я сказал, что так было всегда и, конечно, так может быть и в этот раз. Но да, я понимаю, — добавил он быстро, видя, как мои ноздри начинают раздуваться. — Но со всем уважением к Джону Грею...

— С уважением к Джону Грею, — сказала я, — у тебя есть шанс убедить его, потому что он не только идеалистичен, но и рационален. Ты должен убедить его, что честь состоит не в следовании за королем — а в идеале свободы. Это возможно.

Он издал другой шотландский звук, один из глубоко грудных звуков, наполненный гнетущим сомнением. И наконец, я поняла.

— Ты делаешь это не ради идеалов? Не ради вольностей, свободы, самоопределения, — всего этого.

Он покачал головой.

— Нет, — сказал он мягко. — И даже не ради того, чтобы в кои-то веки быть на стороне победителя. Хотя, я полагаю, это был бы для меня совершенно новый опыт.

Он одарил меня вдруг грустной улыбкой и от удивления я засмеялась.

— Тогда почему? — сказала я более нежно.

— Ради тебя, — сказал он без колебаний. — Ради Брианны и ее маленького парнишки. Ради моей семьи. Ради будущего. И если это не идеал, значит, я вообще не знаю, что это такое.

* * *

ДЖЕЙМИ СДЕЛАЛ ВСЕ, что мог в качестве посла, но эффект от клейма Бобби оказался непреодолим. Признавая, что Бобби — хороший молодой человек, мистер Вемисс не мог одобрить мысль о браке его дочери с убийцей, не важно, какие обстоятельства привели к его осуждению.

— Люди были бы против него, сэр, вы хорошо знаете, — сказал он, качая головой в ответ на аргументы Джейми. — Они все время бы спрашивали, почему и по какой причине человек был осужден. Его глаз — я уверен — не вызвал бы таких яростных нападок. Как я могу подвергать мою дорогую Элизабет возможности такого возмездия? Даже, если она сможет избежать этого, какова будет судьба ее и детей, если его однажды прибьют на улице? — он скрестил руки, размышляя. — Или, если однажды он потеряет покровительство Его Светлости, он же не сможет найти порядочный заработок где-то в другом месте, не с его отметиной клейма на лице. Они станут нищими. Я был в такой нужде, сэр — и я бы ни за что на свете не пожелал своей дочери снова разделить такую судьбу.

Джейми потер рукой лоб.

— Да. Я понимаю, Джозеф. Мне жаль, но я не могу сказать, что вы ошибаетесь. Не знаю, насколько это важно, но я не верю, что лорд Джон откажет ему от места.

Мистер Вемисс просто покачал головой, он выглядел бледным и несчастным.

— Ну что ж, — Джейми вышел из-за стола. — Я приведу его, и вы сможете озвучить ему свое решение.

Я поднялась тоже, и мистер Вемисс в панике подпрыгнул.

— О, сэр! Не оставляйте меня наедине с ним!

— Ну, я думаю, вряд ли он попытается прибить вас или одурачить, Джозеф, — сказал Джейми мягко.

— Нет, — сказал мистер Вемисс с сомнением. — Нееет... Я полагаю, нет. Но все же, будете ли вы так добры остаться, пока я говорю с ним? А вы, миссис Фрейзер? — он повернулся ко мне с умоляющим взглядом. Я взглянула на Джейми, он кивнул, соглашаясь.

— Ладно, — сказал он. — Я пойду и приведу его.

* * *

— ПРОСТИТЕ, СЭР, — Джозеф Вемисс выглядел почти таким же несчастным, как Бобби Хиггинс. Небольшого роста, стеснительный, он был непривычен проводить встречи и посмотрел на Джейми для моральной поддержки, прежде чем снова обратить свое внимание на почитателя его дочери. — Простите, — повторил он, встретившись глазами с Бобби, полными беспомощной искренности. — Вы мне симпатичны, молодой человек, и Элизабет тоже, я уверен. Но я в ответе за ее благополучие и счастье. И я не думаю. ... Я действительно не считаю...

— Я был бы добр к ней, — заверил Бобби пылко. — Вы знаете, что был бы, сэр. У нее было бы новое платье каждый год, и я продал бы что угодно, чтобы она была обута! — он тоже посмотрел на Джейми в надежде на подмогу.

— Я уверен, мистер Вемисс самого высокого мнения о ваших намереньях, Бобби, — сказал Джейми как можно мягче. — Но разве он не прав? Это его долг — заключить для малышки Лиззи самый лучший брак, какой он сможет. И возможно...

Бобби с трудом сглотнул. Он тщательно готовился к этой беседе, одел церемонный шейный платок, который сдавливал ему горло, китель с ливреей, чистые шерстяные бриджи и пару заботливо сохраненных шелковых чулок, аккуратно заштопанных всего в нескольких местах.

— Я знаю, у меня нет достаточно денег, — сказал он. — Нет собственности. Но я сейчас в хорошем положении, сэр! Лорд Джон платит мне десять фунтов в год и, он был так добр, сказав, что я могу построить маленький коттедж на его землях, а до того, как он будет готов, мы можем жить в его доме.

— Да, вы говорили, — мистер Вемисс выглядел все более несчастным. Он старался не смотреть на Бобби, отчасти из-за врожденной стеснительности и нежелания отказывать ему лицом к лицу — но также, я уверена, избегая смотреть на клеймо на его щеке.

Обсуждение продлилось еще немного, но без особого эффекта, мистер Вемисс не смог заставить себя сказать Бобби истинную причину отказа.

— Я... я ... хорошо, я подумаю еще, — мистер Вемисс не мог больше выносить напряжение, он резко вскочил и почти выбежал из комнаты, но у двери заставил себя остановиться, повернуться и сказать: "Заметьте, я думаю, что не изменю своего мнения!", прежде, чем исчезнуть.

Бобби посмотрел ему вслед в замешательстве, потом повернулся к Джейми.

— Есть ли у меня надежда, сэр? Я знаю, вы ответите честно.

Это была трогательная мольба, и Джейми сам отвел взгляд от этих больших голубых глаз.

— Я так не думаю, — сказал он. Это было сказано мягко, но окончательно, и Бобби слегка стушевался. Он пригладил водой свои волнистые волосы. Теперь высохшие, мелкие кудри выбивались из плотной массы, и он выглядел нелепо, как новорожденный ягненок, которому только что обрезали хвост, шокированный и потрясенный.

— А она, вам известно сэр, мэм, — повернулся он ко мне, — есть ли у мисс Элизабет другие привязанности? Если бы это было так, я уверен, что смог бы вытерпеть. Но если нет... — он колебался, взглянув прямо на дверь, за которой так внезапно скрылся Джозеф. — Как вы думаете, есть ли у меня шанс изменить неприязненное отношение ее отца? Возможно,... если бы я нашел какой-нибудь способ добыть немного денег... или это был вопрос религии... — он слегка побледнел при этом, но решительно расправил плечи, — думаю, я готов был бы стать папистом, если бы он потребовал. Я собирался сказать ему об этом, но забыл. Вы могли бы сказать ему, сэр?

— Да... Да, я могу, — ответил Джейми неохотно. — Вы уже точно решили, что это Лиззи? Не Мальва?

Бобби вернулся к размышлениям.

— Если быть честным, сэр, я люблю их обеих. И уверен, что был бы счастлив с каждой из них. Но — по правде говоря, я смертельно боюсь мистера Кристи, — признался он, краснея. — И я думаю, он вас недо­любливает, сэр, в отличие от мистера Вемисса. Но могли бы вы замолвить за меня словечко, сэр? Пожалуйста?

Джейми не остался равнодушным к этой простодушной мольбе.

— Я попытаюсь, — согласился он. — Но я ничего не обещаю, Бобби. Как долго вы пробудете здесь, прежде, чем вернуться к Лорду Джону?

— Его Светлость дал мне неделю на мои ухаживания, сэр, — сказал Бобби с более счастливым видом. Но я полагаю, вы сами уезжаете завтра или послезавтра?

Джейми удивился:

— Уезжаю куда?

Теперь удивился Бобби.

— Почему... На самом деле, я не знаю, сэр. Но я думал, что вам нужно ехать.

После нескольких фраз, мы преуспели в распутывании рассказа. Он присоединился к маленькой группе путников на дороге, фермеры гнали стадо свиней на рынок. Учитывая характер свиней как попутчиков, он не мог остаться с ними больше чем на одну ночь, но после ужина, в ходе обычного разговора, слышал упоминание об определенной встрече и размышления о том, кто на нее может приехать.

— Ваше имя упоминалось, сэр: "Джеймс Фрейзер", — сказали они и еще упоминали Ридж, так что я был уверен, что вы знаете, о чем речь.

— О какого рода встрече шла речь? — спросила я заинтересованно. — И где?

Он беспомощно пожал плечами.

— Об этом не упоминалось, мэм. Они только сказали, что это произойдет в следующий понедельник.

Он не смог вспомнить ни одного имени, так как тогда был занят попытками поесть, не обращая внимания на присутствие свиней. В данный момент он был явно слишком расстроен результатами его неудачного ухаживания, чтобы вспомнить какие-либо детали, и, после нескольких вопросов и сбивчивых ответов, Джейми отослал его.

— Ты догадываешься... — начала я, потом увидела, что его брови сдвинуты — он явно знал.

— Собрание по выбору делегатов в Континентальный Конгресс, — сказал он. — Это должно быть оно.

После барбекю Флоры МакДональд ему прислали известие, с согласованным местом и временем встречи, но встреча не состоялась, организаторы испугались вмешательства. Джон Эш сказал ему, что когда новое место и время будут определены — ему сообщат.

Но это было до неприятных происшествий в центре Кросс-Крик.

— Я полагаю, что записка могла затеряться, — предположила я, хотя предположение было слабым.

— Одна могла бы, — согласился он. — Но не шесть.

— Шесть?

— Когда мне ничего не сообщили, я написал сам, шестерым людям, которых я знаю лично в Комитете по Взаимосвязям. Никто из них не ответил.

Его негнущийся палец постукивал по ноге, он заметил это и перестал.

— Они не доверяют тебе, — сказала я, помолчав, и он кивнул.

— Полагаю, это неудивительно, после того, как я спас Симмса и окунул в деготь Нила Форбса прямо на улице, — не смотря на все, небольшая улыбка мелькнула на его лице при воспоминании. — И бедный малыш Бобби не помог, как я ожидал; он мог рассказать им, что носит письма меж мною и лордом Джоном.

Возможно, это была правда. Доброжелательный и болтливый, Бобби был в состоянии поддерживать конфиденциальность — но только в том случае, если ему четко сказали, что это конфиденциально. В противном случае, любой, кто разделил с ним трапезу, мог узнать обо всех его делах еще до подачи пудинга.

— Можешь ли ты предпринять что-нибудь, чтобы выяснить? Где встреча, я имею в виду?

Он с силой выдохнул слегка расстроенный.

— Да, может быть. Но если я это сделаю и пойду туда — есть большой шанс, что меня просто выставят вон. Если не хуже. Я думаю, риск такого разрыва не стоит того, — он скривился. — Думаю, я должен был позволить им поджарить печатника.

Я проигнорировала это и подошла к нему.

— Ты что-нибудь придумаешь, — сказала я, стараясь говорить обнадеживающе.

Большая свеча стояла на столе, и он прикоснулся к ней. Никто, казалось, не замечал, что свечу не зажгли.

— Возможно... — сказал он задумчиво. — Нужно найти путь. Хотя мне придется взять еще один для этой цели.

Еще один драгоценный камень, он имел в виду.

Я проглотила небольшой комок в горле. Их останется два. Нужен один для каждого, если Роджер, или Бри и Джемми — но я твердо отбросила эту мысль прочь.

— "Какая польза человеку, если он приобретет мир", — процитировала я, — "а душе своей повредит?" Что толку нам быть тайно богатыми, если тебя могут обвалять в смоле и перьях.

Я бы лучше не думала об этом, но этого нельзя было избежать.

Он взглянул на свое предплечье; когда писал, то засучил рукава, выцветшее пятно ожога все еще было видно, бледный розовый след среди выгоревших волосков. Он вздохнул, обошел стол и взял перо из кружки.

— Да. Я, пожалуй, напишу еще несколько писем.

Глава 60. БЛЕДНЫЙ ВСАДНИК ИЗБАВЛЕНИЯ

Двадцатого сентября Роджер читал проповедь по цитате из Библии: "но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное". А двадцать первого сентября одна из этих "немощных" вещей вознамерилась подтвердить данную точку зрения.

Патрик и Гортензия МакНилы вместе с детьми не пришли в церковь. Они всегда приходили, и их отсутствие вызвало пересуды, достаточные, чтобы на следующее утро Роджер попросил Брианну сходить и посмотреть, не случилось ли чего плохого.

— Я бы сходил сам, — сказал он, вычищая остатки каши со дна тарелки, — но я обещал поехать с Джоном МакАфи и его отцом в Браунсвилль. Он намеревается там сделать предложение девушке.

— Он берет тебя, чтобы ты заключил помолвку на месте, если она скажет "да"? — спросила я. — Или же ты просто должен препятствовать общине Браунов убить его?

Не было никакого открытого насилия, с тех пор, как мы возвратили тело Лайонела Брауна, но время от времени происходили небольшие случайные конфликты, когда кто-либо из Браунсвилля случайно встречал мужчин из Риджа в тавернах или пивных.

— Последнее, — Роджер скорчил легкую гримасу. — Хотя у меня есть некоторые надежды, что пара браков между Риджем и Браунсвиллем могли бы со временем улучшить ситуацию.

Джейми, читавший газету из свежей партии, поднял на него взгляд.

— Да? Отличная мысль. Однако же не всегда получается, как задумано, — он улыбнулся. — Мой дядя Колум, выдав мою мать за Гранта, намеревался именно так улучшить отношения с Грантами. К сожалению, — добавил он, перевернув страницу, — моя мать была не склонна сотрудничать. Вместо этого, она унизила Малкольма Гранта, ранила ножом дядю Дугала и сбежала с моим отцом.

— В самом деле? — Брианна еще не слышала эту занимательную историю и выглядела очарованной. Роджер бросил на нее косой взгляд и кашлянул, демонстративно убирая острый нож, которым она резала сосиски.

— Ну, как бы там ни было, — он энергично отодвинулся от стола, с ножом в руке, — если вы не возражаете, взгляните как там семья Патрика, чтобы убедиться что у них все в порядке.

В результате, Лиззи и я пошли вместе с Брианной, намереваясь позвать Марсали и Фергюса, хижина которых стояла недалеко от МакНилов. Однако мы встретили Марсали по пути, возвращающуюся от Виски Спринг, и, таким образом, нас было четверо, когда мы подошли к хижине МакНилов.

— Откуда вдруг там столько мух? — Лиззи хлопнула по большой навозной мухе, которая села на ее руку, затем отмахнулась еще от двух, кружившихся возле ее лица.

— Кто-то умер поблизости, — Марсали приподняла нос, принюхиваясь. — В лесу, наверное. Слышите ворон?

Действительно, вороны были. Они каркали в верхушках деревьев поблизости. Посмотрев вверх, я увидела их еще больше — кружащиеся черные пятна на светлом небе.

— Это не в лесу, — голос Бри внезапно изменился. Она смотрела на хижину. Дверь была плотно закрыта, и множество мух металось по всей поверхности обтянутого шкурой окна. — Поспешим!

Запах в хижине был отвратительный. Я увидела, что у девушек перехватило дыхание, и они крепко сжали рты, когда мы распахнули дверь. К сожалению, дышать было необходимо, чтобы не задохнуться. Я старалась дышать очень поверхностно, пока проходила через темную комнату и срывала шкуру, которая было плотно прибита вокруг рамы окна.

— Оставьте дверь открытой, — сказала я, не обращая внимания на слабый стон недовольства со стороны кровати на приток света. — Лиззи, иди и разведи один дымный костер от насекомых около двери и другой у окна, с внешней стороны. Сначала хорошо разожги его травой и хворостом, а потом добавь что-то влажное: древесину, мох, мокрые листья, чтобы заставить его дымиться.

Насекомые начали влетать тотчас после открытия окна и проносились мимо моего лица: слепни, навозные мухи, комары. Привлеченные запахом, они теснились снаружи на бревнах, нагретых солнцем, ища вход, в поисках еды и в надежде отложить яйца.

За минуту комната стала гудящим адом, но мы нуждались в воздухе и свете. Все-таки, мухи были меньшим из зол, поэтому лучше иметь дело с ними. Я сняла свой платок и свернула его в импровизированную мухобойку, хлопая им по сторонам, когда повернулась к кровати.

Гортензия и ее двое детей были там. Все голые... Их мертвенно-бледные конечности, влажно блестели в закупоренной хижине. Там, где упал солнечный свет, их ноги и тела отливали липкой белизной с красновато-коричневыми потеками. Я надеялась, что это была только диарея, а не кровь...

Кто-то застонал; кто-то зашевелился. Хотя бы живы, слава Богу! Покрывала с постели были сброшены на пол спутанной грудой. Это было удачей, по крайне мере, они все еще были по большей части чистыми. Я подумала, что мы должны сжечь соломенный матрас, как только освободим его.

— Не суйте пальцы в рот, — пробормотала я Бри, когда мы начали работать, растаскивая слабо шевелящуюся груду людей на отдельные элементы.

— Ты, должно быть, шутишь, — процедила она сквозь зубы, одновременно улыбаясь бледному ребенку лет пяти-шести, который лежал скрюченный в следах от диареи. Она просунула руки подмышки маленькой девочки. — Давай, милая, позволь мне поднять тебя.

Ребенок был слишком слаб, чтобы протестовать, ее руки и ноги свисали безвольными веревками. Состояние ее сестры вызывало еще большую тревогу. Ребенок, не больше года, не двигался вообще, ее глаза запали. Это был симптом тяжелого обезвоживания. Я взяла крошечную руку и мягко ущипнула большим и указательным пальцем. Крошечный пик сероватой кожи остался на мгновение и начал медленно, медленно, исчезать.

— Кровавый чертов ад! — тихо пробормотала я про себя и быстро нагнулась, чтобы прощупать рукой грудь ребенка. Она не была мертва — я различила слабый стук ее сердца — но была не далеко от этого. Если она была уже слишком слаба, чтобы сосать или пить, то не было ничего, что могло спасти ее.

Когда эта мысль пришла в мою голову, я выпрямилась, осматривая комнату. Не было ни капли воды: пустая выдолбленная тыква лежала на боку около кровати. Сколько времени они находились совсем без воды?

— Бри, — мой голос звучал ровно, но настойчиво. — Иди и принеси немного воды — быстро!

Она положила старшую девочку на пол и обтирала ветошью грязь с ее тела. Однако же, вид моего лица, когда она взглянула на меня, заставил ее бросить тряпку и быстро подняться. Она схватила чайник, который я сунула в ее руку, и исчезла. Я услышала ее шаги, бегущие через палисадник.

Мухи обосновывались на лице Гортензии; я, отпугивая, смахнула их платком. Ткань скользнула по ее носу, но обвисшее лицо едва дернулось. Она дышала; я видела как ее живот, раздутый газами, слегка шевелится.

"Где же Патрик? На охоте, наверное..."

Я уловила какой-то слабый запах, кроме подавляющего все зловония содержимого кишечника, и наклонилась, принюхиваясь. Сладкий аромат пикантного брожения, как от сгнивших яблок. Я положила руку под плечо Гортензии и потянула, перекатив ее на себя. Под ее телом оказалась бутылка, пустая. Легкого дуновения из нее было достаточно, чтобы подсказать мне ее содержимое.

— Кровавый, кровавый чертов ад! — прошептала я себе под нос. В отчаянной немощи, не имея ни капли воды под рукой, она выпила яблочную водку, чтобы утолить жажду и успокоить боль от колик. Довольно логично, если исключить то, что алкоголь — мочегонное средство. Он вымывает еще больше воды из организма, который и так уже был серьезно обезвожен, не говоря уже о дальнейшем раздражении желудочно-кишечного тракта.

"Кровавый Христос, если она и детям дала ее!"

Я наклонилась к старшему ребенку. Она была мягкой как тряпичная кукла, голова ее клонилась к плечам, но в ее плоти оставалась еще некоторая упругость. При защипывании руки кожа оставалась остроконечной, но возвратилась к нормальному виду быстрее, чем у младенца.

Ее глаза открылись, когда я ущипнула ее за руку. Это было хорошо. Я улыбнулась ей и отмахнула собирающихся мух от ее полуоткрытого рта. Нежная розовая оболочка была сухой и клейкой на вид.

— Привет, дорогая... — сказала я мягко. — Ни о чем не волнуйся. Я рядом.

"И чем это может помочь?" — задалась я вопросом. Будь все проклято! Если бы только я была здесь на день раньше!

Я услышала звук торопливых шагов и встретила Бри в дверях.

— Мне нужно... — начала я, но она перебила меня.

— Мистер МакНил там, в лесу! — сказала она. — Я нашла его по пути к роднику. Он...

Чайник в ее руках все еще был пуст. Я схватила его с криком раздражения.

— Вода! Мне нужна вода!

— Но я... Мистер МакНил... он...

Я сунула чайник обратно ей в руки и протиснулась мимо нее.

— Я найду его, — сказала я. — Принеси воды! Дай им ее, сначала малышке! Пусть Лиззи поможет тебе — костры могут подождать! Поторопитесь!

Сначала я услышала мух, отвратительное жужжание, которое заставило меня покрыться мурашками. На открытом месте, привлеченные запахом, они нашли его быстро. Я поспешно сделала большой глоток воздуха и пробралась сквозь кустарник цеанотуса туда, где лежал Патрик, рухнувший в траву под платаном.

Он не был мертв. Я увидела это сразу: мухи были облаком, а не одеялом — парящие, поблескивающие, моментально слетающие с него, когда он дергался.

Он лежал, свернувшись на земле, в одной рубашке, кувшин для воды лежал рядом с его головой. Я опустился рядом на колени, ощупывая и осматривая его. Его рубашка и ноги были испачканы, так же как и трава, где он лежал. Выделения были очень водянистыми — большинство к настоящему времени впиталось в почву, но было немного твердого вещества. Он был поражен позднее Гортензии и детей. Его кишечник был поражен коликами недолго, в противном случае, там была бы в основном вода, окрашенная кровью.

— Патрик!

— Миссис Клэр, слава Богу, вы пришли, — его голос был таким хриплым, что я едва могла разобрать слова. — Мои дети... Вы спасете их?

Он приподнялся на локте, сотрясаясь, пот приклеил пряди седых волос к его щекам. Его глаза приоткрылись, пытаясь увидеть меня, но они опухли и сделались совсем узкими щелками от укусов слепней.

— Я постараюсь, — я положила на него руку, одновременно сжимая, чтобы зародить в нем уверенность. — Ложитесь, Патрик. Подождите немного, пока я позабочусь о них, потом я займусь вами.

Он был очень болен, но не был в непосредственной опасности. А дети были.

— Не обращайте на меня внимания... — пробормотал Патрик. — Не... обращайте... — он покачнулся, сгоняя мух, которые ползали по лицу и груди, а затем застонал, скорчившись от судорог, снова скрутивших его живот, будто чья-то массивная рука смяла его в своих тисках.

Я уже бежала обратно к дому. Расплесканная вода темнела на пыльной тропе — отлично, Брианна шла этой дорогой, явно спеша.

Амебная дизентерия? Пищевое отравление? Брюшной тиф? Сыпной тиф? Холера? Пожалуйста, Боже, только не она! Все это и многое другое, сейчас, по понятным причинам, объединялось просто термином "дизентерия". Но в сейчас не имело значения что это.

Непосредственной опасностью всех диарейных заболеваний было простое обезвоживание. Стараясь изгнать любого из микробных захватчиков, раздражающих кишечник, желудочно-кишечный тракт просто неоднократно промывает себя, оставляя организм без воды, необходимой для циркуляции крови, для выведения отходов, для охлаждения тела с помощью пота, для сохранения мозга и мембран — воды, необходимой для поддержания жизни.

Если бы можно было обеспечивать пациенту достаточное насыщение водой с помощью внутривенного введения солевого раствора и глюкозы, пока кишечник, в конечном итоге, не сможет исцелить себя сам, то больной, в таком случае, мог бы выздороветь. Без внутривенного вмеша­тельства, единственной возможностью было вводить жидкость через рот или через прямую кишку, насколько это возможно, быстро и непрерывно, в достаточном количестве. Если он сможет принять...

Мои пациенты не могли удерживать даже воду, хотя рвоты, кажется, у МакНилов не было: я не помню ее запаха среди других в хижине. Вероятно, это была не холера, тогда — ну, хотя бы что-то!

Брианна сидела на полу со старшим ребенком, положив голову маленькой девочки к себе на колени и прижимая чашку к ее рту. Лиззи стояла на коленях у очага, ее лицо покраснело от напряжения, пока она разжигала огонь. Мухи обосновывались на неподвижном теле женщины на кровати. Марсали склонилась над измождённым ребенком у себя на коленях и отчаянно пыталась разбудить его, чтобы заставить пить.

Пролитая вода текла ручейками по ее юбке. Я видела, как крошечная голова валилась обратно на ее колени, и вода текла вниз по вялой, ужасно сплюснутой щеке.

— Она не может, — говорила Марсали снова и снова, — она не может, она не может!

Игнорируя мой собственный совет о пальцах, я безжалостно сунула указательный палец в рот ребенка, стимулируя небо к рвотному рефлексу. Так и было, ребенок захлебнулся водой и задохнулся, но я почувствовала, что язык обернулся вокруг моего пальца на мгновение. Сосание. Она была младенцем, которого все еще кормят грудью, а сосание для него — первый из инстинктов выживания. Я повернулась, чтобы посмотреть на женщину, но взгляда на ее плоскую грудь и запавшие соски было достаточно... И все же, я схватила одну грудь, сжимая мои пальцы по направлению к соску снова и снова. Нет, ни капли молока не показалось на коричневатых сосках, и ткань молочных желез была дряблой в моей руке. Нет воды — нет молока.

Марсали быстро осознав, чего я хотела, схватилась за воротник своей сорочки и разорвала его, прижав ребенка к своей обнаженной груди. Крохотные ножки безвольно свисали с ее колен, пальчики были помятые и свернувшиеся, как увядшие лепестки.

Я запрокинула голову Гортензии, вливая по капле воду в открытый рот. Краем глаза я увидела, как Марсали ритмично сжимает свою грудь, настойчиво массируя, чтобы заставить молоко вытекать. Мои собственные пальцы следовали в такт этому движению, массируя горло лежащей без сознания женщины, заставляя ее глотать.

Ее плоть была скользкой от пота, который по большей части был моим. Струйки бежали по моей спине, щекоча между ягодицами. Я чувствовала свой запах, странный металлический аромат, похожий на горячую медь.

Горло двинулось, и я убрала свою руку. Гортензия подавилась и закашлялась, ее голова скатилась в сторону, и живот напрягся, резко посылая назад свое скудное содержимое. Я вытерла след рвоты с ее губ, и снова прижала чашку к ее рту. Ее губы не двигались; вода наполнила рот и текла вниз по ее лицу и шее.

Среди гудения мух, я услышала позади голос Лиззи, спокойный, но отстраненный, как будто она говорила издалека.

— Вы можете прекратить свои проклятия, мэм? Этот грудничок может услышать вас.

Я резко повернулась к ней, внезапно осознавая, что, на самом деле, во время работы, я повторяла "Кровавый чертов ад!" вслух, снова и снова.

— Да, — сказала я, — прости. И снова повернулась к Гортензии.

Время от времени она проглатывала немного воды, но этого было не достаточно, учитывая, что ее внутренности до сих пор пытались избавиться от всего, что их беспокоит. Дизентерия.

Лиззи молилась.

— Радуйся, Мария, Благодатная, Господь с тобою...

Брианна настойчиво бормотала себе под нос что-то по-матерински участливое.

— Блажен плод чрева твоего Иисус...

Мой большой палец был на сонной артерии. Я чувствовала, как ее сердце тол­кнулось, пропустило удар и продолжило идти резкими толчками как тележка с недостающим колесом. Оно начинало давать осечки, нарушая ритм.

— Святая Мария, Матерь Божия...

Я ударила кулаком по центру ее груди, а затем снова и снова, так сильно, что кровать и бледное вытянутое тело затряслись под ударами. Мухи в тревоге поднялись с пропитанной соломы, гудя.

— О, нет! — тихо сказала Марсали позади меня. — О, нет, нет, пожалуйста.

Я слышала раньше этот тон неверия, протеста и отрицающей мольбы и поняла, что произошло.

— ...Молись за нас, грешных...

Как будто она тоже услышала, внезапно голова Гортензии перекатилась на бок, и ее глаза распахнулась, глядя в сторону, где сидела Марсали, хотя, мне показалось, она ничего не видела. Затем глаза ее закрылись, и она внезапно повернулась на бок, подтянув ноги почти к подбородку. Ее голова выгнулась назад, тело сжалось в судороге, а затем она вдруг расслабилась. Она не позволит своему ребенку идти в одиночестве. Чертова дезентерия.

— ...сейчас и в час нашей смерти, аминь. Радуйся, Мария, благодати полная.

Тихий голос Лиззи продолжал машинально повторять слова молитвы, так безотчетно, как и я раньше говорила свои. Я держала Гортензию за руку, проверяя пульс, хотя необходимости в этом уже не было. Марсали свернулась от горя над крошечным телом, покачивая его на груди. Молоко капало с набухшего соска, сначала медленно, потом все быстрее, падая, как белый дождь на маленькое неподвижное личико, тщетно желая питать и поддерживать.

Воздух все еще был удушающий, насыщенный вонью, мухами и звуком молитв Лиззи, но хижина казалась пустой, и удивительно тихой.

Снаружи послышалось шарканье, звук чего-то волочащегося, мучительного бормотания и страшного усилия. Потом мягкий звук падения и удушливого дыхания. Патрик добрался до собственного порога. Брианна посмотрела на дверь, но она до сих пор держала старшую девочку на руках, все еще живую.

Я осторожно положила вялую руку, которую держала, и пошла помочь.

Глава 61. ЭПИДЕМИЯ.

ДНИ СТАНОВИЛИСЬ КОРОЧЕ, но светало все еще рано. Окна лицевой стороны дома смотрели на восток, и восходящее солнце сияло на выскобленных досках пола из белого дуба в моей хирургической. Я видела, как блестящий луч света поступательно продвигался поперек вручную вытесанных досок: если бы у меня был точный хронометр, я бы могла откалибровать пол как солнечные часы, по минутам отмечая деления между досками.

Но так как его не было, я отмечала их по ударам сердца, ожидая того момента, когда солнце должно было достичь рабочего стола, где стоял мой микроскоп, плоские стеклышки и мерные бутылочки рядом с ним, готовые к работе.

Я услышала тихие шаги в коридоре, и Джейми толкнул своим плечом дверь, держа в каждой руке оловянные кружки с чем-то горячим, обернутые в кусочки меха, чтобы не обжечься.

— Ciamar a tha thu, mo chridhe, — спросил он тихо и, коснувшись поцелуем моего лба, вручил мне одну кружку, — Как оно тут?

— Могло быть хуже, — я благодарно улыбнулась ему, но улыбка была прервана зевком.

Мне не нужно было говорить ему, что Патрик и его старшая дочь были все еще живы: если бы случилось что-нибудь ужасное, он тотчас бы узнал об этом по выражению моего лица. Если исключить какие-нибудь непредвиденные осложнения, я думала, что они оба поправятся. Я провела с ними всю ночь, ежечасно поднимая их, чтобы напоить медовой водой, смешанной с небольшим количеством соли. Употребление соленой воды я чередовала с приемом крепкой настойкой листьев мяты и коры кизила, чтобы успокоить кишечник.

Я подняла кружку — это был чай из лебеды — и, втягивая слабый, горький аромат, закрыла глаза, и почувствовала, как в предвкушении расслабляются затекшие мышцы шеи и плеч.

Он видел, как я повернула голову, чтобы облегчить боль в шее: большая и чудесно-теплая от горячего чая рука Джейми опустилась на основании моей шеи, массируя мои уставшие мускулы. Я тихо застонала в экстазе от его прикосновения, и он засмеялся низким горловым звуком.

— Не пора ли тебе в кровать, Сассенах? Ты не спала всю ночь.

— О, я спала... немного, — сидя перед открытым окном, я дремала урывками, встревожено просыпаясь от прикосновений к моему лицу насекомых, которые влетали в комнату, привлеченные светом моей свечки. Зато миссис Баг пришла на заре, свежая и накрахмаленная, готовая приняться за тяжелое ухаживание за больными. — Обязательно прилягу чуть погодя, — пообещала я. — Но сначала я хотела быстренько взглянуть, — я слабо махнула рукой в сторону моего микроскопа, который стоял на столе, собранный и готовый. Рядом с ним были несколько маленьких стеклянных бутылочек, заткнутых скрученными тряпочками, в каждой находилась коричневатая жидкость. Джейми нахмурился, глядя на них.

— Взглянуть? На что? — сказал он. Он поднял свой длинный прямой нос, с подозрением принюхиваясь. — Это фекалии?

— Да, так и есть, — я не сдержала зевка, разрывающего челюсть. Я собрала — уж как могла тайно — образцы от Гортензии и малышки, и позже, также от моих живых пациентов. Джейми рассматривал их.

— Конкретно что, — поинтересовался он осторожно, — ты ищешь?

— Ну, я не знаю, — призналась я. — И на самом деле, я могу вообще ничего не найти, или то, что я смогу узнать и определить. Но возможно, это амеба или бацилла, которая стала причиной того, что МакНилы заболели — и я думаю, что амебу распознать смогу: она довольно большая. Говоря относительно, — поспешно добавила я.

— О, так? — его рыжие брови сошлись вместе, затем поднялись. — Зачем?

"Если бы он знал, насколько это был хороший вопрос", — подумала я.

— Ну, частично, ради любопытства, — призналась я. — Но также, если я найду организм, который вызвал заболевание и смогу опознать его, я буду знать чуточку больше о самой болезни — как долго она длится, например, и какие возможны осложнения, чтобы обратить на них особое внимание. И насколько она заразна.

Он взглянул на меня, наполовину поднеся чашку к губам.

— Эта болезнь из тех, которыми ты можешь заразиться?

— Я не знаю, — призналась я. — Но я почти уверена, что это так. У меня есть прививка от тифа и тифоидных болезней, но это заболевание совсем не выглядит, как одно из них. И против дизентерии и отравления ядом лямблий вакцины нет.

Брови Джейми сдвинулись вместе и остались в таком положении, как будто связанные, пока он потягивал свой чай. Его пальцы последний раз сжали мою шею, и рука опустилась вниз.

Я осторожно прихлебывала мой чай, вздыхая с удовольствием, когда он нежно обжигал мое горло и пробегал, горячий и утешающий, прямо в мой желудок. Джейми сел, откинувшись на своем стуле, вытянув вперед длинные ноги. Он взглянул вниз на свою дымящуюся кружку.

— Как ты думаешь, этот чай горячий, Сассенах? — спросил он.

Мои брови при этом тоже поднялись. Обе кружки до сих пор были завернуты в кусочки меха, и я могла чувствовать жар, проникающий к моим ладоням.

— Да, — сказала я. — А что?

Он поднял кружку и набрал чая в рот, подержав его немного, перед тем, как проглотить: я видела, как длинные мускулы задвигались в его горле.

— Брианна пришла на кухню, пока я заваривал чай в котелке, — сказал он. — Она поставила вниз большую чашку и набрала в мисочку мыла, затем взяла черпак кипящей воды из котелка и полила ею свои руки, сначала одну, потом другую, — он на момент замолчал. — Вода была кипящей, когда я снял ее с огня мгновением раньше.

Большой глоток чая, который я держала во рту, попал не в то горло и я закашляла.

— Она обожглась? — спросила я, когда снова смогла дышать.

— Да, обожглась, — сказал он довольно угрюмо. — Она с силой терла себя от локтей до кончиков пальцев, и я видел ожог на ее руке сбоку, там, где попала вода, — он немного помолчал, его глаза встретились поверх кружки с моими, темно-синие от расстройства.

Я снова глотнула моего чая, в котором не было меда. Ранним утром, только что после восхода, в комнате было довольно холодно, и мое горячее от чая дыхание превратилось в крошечные струйки пара, когда я вздохнула.

— Малышка Патрика умерла прямо на руках у Марсали, — тихо сказала я. — Брианна держала другого его ребенка. И она знает, что эта болезнь заразная, — и, зная это, она не могла взять на руки своего ребенка, или даже просто прикоснуться к нему, поэтому сделала все от нее зависящее, чтобы смыть свой страх.

Джейми обеспокоенно двинулся.

— Ага, — начал он, — но все же...

— Это другое, — сказала я, и положила руку на его запястье, как для того, чтобы успокоить его, так и для своего собственного утешения.

Прозрачная прохлада утреннего воздуха коснулась лица и также сознания, рассеивая теплое переплетение снов. Трава и деревья были все еще освещены холодным сиянием зари, загадочные с голубыми тенями, и Джейми казался твердой точкой отсчета, постоянной в меняющемся свете.

— Другое, — повторила я. — Для нее, я имею в виду, — я вдохнула сладкий утренний воздух, пахнущий влажной травой и утренним блаженством. — Я родилась в конце войны. Великой войной называли ее, потому что мир никогда не видел ничего похожего на это. Я рассказывала тебе о ней, — в моем голосе был легкий вопрос, и он кивнул, внимательно смотря в мои глаза. — Через год после моего рождения, — сказала я, — была огромная эпидемия инфлюэнцы. По всему миру. Люди умирали сотнями и тысячами: целые деревни могли исчезнуть всего за одну неделю. А потом пришла другая, моя война.

Слова были почти неосознанными, но услышав их, я почувствовала, как уголок моих губ скривился в иронии. Джейми увидел это, и легкая улыбка тронула его собственные губы. Он знал, что я имела в виду — это странная гордость, которая приходит, если ты пережил ужасный конфликт, оставляя в тебе особое чувство обладания. Он повернул запястье, и его пальцы обернулись вокруг моих.

— А она никогда не видела ни эпидемии, ни войны, — сказал он, начиная понимать. — Никогда? — в его голосе было что-то особое. Это было почти непостижимо — для мужчины, который был рожден воином, обучающегося сражаться, как только он смог поднять меч. Воспитанный с идеей, что он должен — ему придется — защищать себя самого и свою семью от насилия. Находящаяся за пределами понимания идея — но все же, такая прекрасная.

— Только картинки. Фильмы, я имею в виду. Телевидение.

Это было тем, что он так и не смог понять, и я не могла правильно объяснить. Способ, в котором эти картинки сфокусированы на самой войне. Бомбы, самолеты и подводные лодки, и вызывающая трепет необходимость намеренного кровопролития: чувство благородства в предумышленной смерти.

Он знал, какими на самом деле были поля сражений — поля сражений и то, что приходит после них.

— Мужчины, которые сражались в тех войнах — и женщины — они не умирали от убийства, большая часть из них. Они умирали вот так... — я взмахнула моей кружкой в сторону окна, в сторону мирных горных вершин, и отдаленной впадины, где пряталась хижина Патрика. — Они умирали от болезней и недостатка внимания, потому, что они не могли остановить это.

— Я видел такое, — сказал он тихо, взглянув на закупоренные бутылки. — Чума и малярия пробежали по городу, безудержно и свирепо, половина полка умерло от расстройства кишечника.

— Конечно, ты видел.

Бабочки поднимались среди цветов в палисаднике, белой и зеленовато-желтой капусты. Здесь и там великое, медлительное парение последних забияк, бабочек-парусников, вылетающих из тени леса. Мой большой палец все еще покоился на его запястье, чувствуя его сердцебиение, медленное и сильное.

— Брианна родилась через семь лет после того, как пенициллин стал обычным лекарством для общего пользования. Она родилась в Америке — не в этой, — я снова кивнула в сторону окна, — но в той, той, которая будет. Там необычно для большого количества людей умирать от заразных болезней, — я взглянула на него. Свет добрался до его талии и сиял на металлической чашке в его руке. — Ты помнишь первого человека, о котором ты узнал, что он умер?

Его лицо стало озадаченным от удивления, затем заострилось в раздумье. Он покачал головой.

— Мой брат был первым, чья смерть имела для меня значение, но я знал и других до него, точно.

— Я тоже не могу вспомнить.

Мои родители, конечно: их смерть была личной потерей — но, рожденная в Англии, я жила в тени памятников солдатам и мемориалов. И люди, не связанные с моей семьей, умирали постоянно: я внезапно живо вспомнила, как мой отец надевает фетровую шляпу и темное пальто, чтобы идти на похороны жены пекаря. Миссис Бриггс ее звали. Но она не была первой: я уже знала о смерти и похоронах. Сколько мне тогда было? Четыре, наверное?

Я очень устала. Мои глаза ощущались сухими, почти шероховатыми от нехватки сна, а деликатный утренний свет становился ярче, по мере того, как солнце поднималось.

— Я думаю, что смерть Фрэнка была первой, лично ее затронувшей, из тех, что Брианна пережила в своей жизни. Может, были и другие, я не знаю точно. Но смысл в том...

— Я понял, в чем дело, — он протянул руку, взял пустую чашку из моих рук и поставил на стол, затем допил свой чай и поставил свою чашку туда же. — Но она боится не за себя, да? — спросил он, его глаза смотрели понимающе. — Это ребенок.

Я кивнула. Она, конечно, знала, чисто теоретически, что такие вещи случаются. Но увидеть ребенка, который внезапно умер прямо на твоих глазах, от чего-то настолько простого, как обыкновенная диарея...

— Она хорошая мать, — сказала я, и внезапно зевнула. Так и было. Но ей никогда не приходило в голову, что нечто столь ничтожное, как микроб, могло бы внезапно отнять у нее ребенка. До вчерашнего дня.

Джейми вдруг встал и поднял меня на ноги.

— Отправляйся в кровать, Сассенах, — сказал он. — Это подождет, — он кивнул на микроскоп. — Я никогда не слышал, что дерьмо может испортиться от длительного хранения.

Я рассмеялась и обессилено упала в его объятия, прижавшись щекой к его груди.

— Возможно, ты и прав, — я не отрывалась от него. Он держал меня, и мы смотрели, как пылает солнце, медленно скользящее вверх по стене.

Глава 62. АМЕБА.

Я ПОВЕРНУЛА ЗЕРКАЛО микроскопа на долю дюйма, чтобы получить, по возможности, еще больше света.

— Вот! — я отступила назад, кивнув Мальве подойти посмотреть. — Видишь это? Большую, прозрачную штуку посередине, лепестковой формы, с маленькими крапинками в ней?

Она нахмурилась, прищурившись одним глазом в окуляр, и тут же воскликнула, задохнувшись от восторга.

— Я четко ее вижу! Не правда ли, очень похоже на смородиновый пудинг, который кто-то уронил на пол?

— Точно! — сказала я, улыбаясь ее сравнению, несмотря на серьезность нашего исследования. — Это амеба — один из самых больших видов микроорганизмов. И я сильно подозреваю, что это и есть наш злодей.

Мы просматривали предметные стекла с образцами кала, которые я смогла заполучить от всех заболевших на данный момент, — семья Патрика была не единственной пострадавшей. Были еще как минимум три дома, в которых, по крайней мере, один человек от сильного кровавого поноса — и во всех просмотренных мной образцах я нашла этого амебного приятеля.

— Она настоящая, эта амеба? — Мальва подняла глаза, пока я говорила, но опять вернулась к окуляру, захваченная зрелищем. — Как может чему-то такому большому как человек навредить такая мелюзга?

— Ну, этому есть объяснение, — сказал я, аккуратно окунув еще одно предметное стекло в ванночку с красителем и установив его на просушку. — Но это займет немного времени, чтобы рассказать тебе все про клетки — помнишь, я показывала тебе клетки слизистой оболочки твоего рта?

Слегка нахмурившись, она кивнула и провела языком по внутренней стороне щеки.

— Так вот, организм производит всевозможные виды клеток, и среди них есть специальные клетки, основная цель которых бороться с бактериями — такие маленькие, круглые штучки, помнишь их? — я указала на предметное стекло с фекалиями, которое типично кишело огромным количеством кишечных палочек и им подобных. — Их миллионы всяких разных видов, но иногда появляется такой микроорганизм, что специальные клетки не в состоянии с ним справиться. Ты знаешь — я ведь показывала тебе плазмодии в крови Лиззи? — я кивнула в сторону закупоренной бутылочки на стойке; день или два назад я взяла кровь у Лиззи, и показала Мальве малярийных паразитов в ее клетках. — Собственно я думаю, что наша амеба вполне может быть такой же.

— О, ну хорошо. Значит, мы дадим больным пенициллин? — я усмехнулась энергичному "мы", хотя в целом в ситуации было мало забавного.

— Нет, боюсь, что пенициллин не эффективен против амебной дизентерии — то, что ты называешь сильным поносом — это дизентерия. Мне кажется, нам ничего не остается, кроме трав, — я открыла шкаф и пробежалась глазами по рядам бутылок и завернутых в марлю пучкам трав. — Для начала, полынь, — я схватила баночку и протянула ее Мальве, которая подошла и встала рядом со мной, с любопытством глядя в тайны шкафа. — Чеснок очень полезен при инфекциях пищеварительного тракта — но и так же весьма неплох в качестве компрессов при кожных проблемах.

— А лук? Моя бабушка как-то пропарила его и приложила к моему больному уху, когда я была маленькой. Пахло, правда, ужасно, но зато сработало!

— Не повредит. Сбегай в кладовку, и возьми... ох, три большие луковицы и несколько головок чеснока.

— О, я мигом, мэм! — она отложила полынь и вылетела прочь, хлопая сандалиями. Я повернулась обратно к полкам, пытаясь угомонить свой пыл.

Я разрывалась между обязанностью находиться с больными, выхаживая их, и необходимостью готовить лекарства, которые могут им помочь. Но ухаживать за больными мог кто угодно, а кроме меня никто не знал достаточно, чтобы попытаться изготовить противопаразитарное средство.

Полынь, чеснок... репешок. И горечавка. Нужно что-нибудь с очень высоким содержанием меди или серы — ох, ревень! Сезон урожая прошел, но у меня был прекрасный запас из нескольких десятков бутылок, наполненных отварной мякотью и сиропом, поскольку миссис Баг он очень нравился для пирогов, и это немного подкрепляло нас витамином C в зимние месяцы. Ну что ж, все это составит великолепную основу для лекарства. Можно добавить ржавого вяза, с его успокаивающим воздействием на кишечник — но эти эффекты довольно незначительны, и могут оказаться незаметными на фоне разрушительных последствий такой страшной заразы.

Я принялась толочь в ступке полынь и репешок, тем временем, размышляя, откуда, черт возьми, пришла эта гадость. Амебная дизентерия характерна для тропиков, хотя одному Богу известно, сколько я видела специфичных тропических болезней на побережье, завезенных посредством рабов и сахарной торговли из Индии — и так же немало их было и внутри материка, поскольку те заболевания, которые сразу не убивали, становились хроническими и кочевали вместе со своей жертвой.

Не исключено, что кто-то из рыбаков заразился на побережье. И оказался счастливчиком, претерпевшим лишь легкую форму болезни, но теперь стал носить в своем кишечнике просветную форму амебиаза, готового пролиться заразными цистами везде и всюду.

Какова причина этой внезапной вспышки? Дизентерия в основном всегда распространяется через загрязненную пищу или воду. Что...

— Вот и я, мэм, — Мальва вернулась, запыхавшись от спешки, неся в руке несколько больших коричневых луковиц, скрипящих и блестящих, и десяток головок чеснока в фартуке. Я дала ей задание порезать их, и поделилась с ней счастливым вдохновением намереваясь протомить все в это меду. Я не была уверенна, сработают ли эффективно антибактериальные свойства меда против амеб. Но, безусловно, он не повредит — а может быть, и улучшит вкусовые качества смеси; так как она обещала быть забористой, имея в составе лук, чеснок и ревень.

— Фууу! Ребята, что вы здесь делаете? — я подняла глаза от моего процесса размачивания и увидела в дверях Брианну, сморщившую нос и глядевшую на нас с большим подозрением.

— Ох. Ну... — сама я уже принюхалась, но на самом деле, воздух в хирургической сшибал с ног — запах фекалий, перемешанный с луковыми парами. Мальва подняла слезящиеся глаза и, шмыгнув носом, утерлась передником.

— Мы готогим гекагство,— сообщила она, с важным видом.

— Кто-нибудь еще заболел? — спросила я встревожено у Бри, но она покачала головой и протиснулась в комнату, брезгливо обходя стойку, где я изготавливала предметные стекла с образцами кала.

— Нет, этого не слышала. Сегодня утром я отнесла немного еды МакЛаханам, и они сказали, что двое малышей приболели. Миссис Коинах рассказала, что ее расслабило пару дней назад, но не сильно, и сейчас с ней все в порядке.

— Они давали малышам медовую воду?

Она кивнула, и морщинка залегла между ее бровей.

— Я видела их. На вид они очень плохи, но ничего похожего на МакНилов, — вспомнив, она и сама выглядела, как будто была нездорова, но выбросила это из головы, повернувшись к высокому шкафу. — Могу ли я одолжить немного серной кислоты, мама? — она принесла с собой глиняную чашку, и при виде этого я рассмеялась.

— Обычные люди одалживают чашку сахара, — сказал я ей, кивнув. — Конечно, бери. Только будь осторожна с ней — и будет лучше, если нальешь ее в одну из этих бутылочек с восковой пробкой. Ты же не хочешь, случайно опрокинуть и все пролить.

— Совершенно точно не хочу! — заверила она меня. — Да мне и нужно всего-то несколько капель; я собираюсь очень сильно ее разбавить. Я делаю бумагу.

— Бумагу? — Мальва моргнула покрасневшими глазами и шмыгнула носом. — Это как?

— Ну, сначала жамкаешь что-нибудь волокнистое, все, что попадет под руку, — объяснила Бри, показывая обеими руками чавкающие движения. — Старые кусочки использованной бумаги, любая ветошь, обрывки пряжи или ниток, какие-нибудь мягонькие листочки или цветочки. Потом, целую вечность вымачиваешь это месиво в воде, с добавлением разбавленной серной кислоты — если тебе посчастливилось ее раздобыть, — длинный палец ласково постучал по квадратной бутылке. — И как только эта бурда растворится до консистенции кашицы, можно намазывать тонким слоем на рамки, отжать воду, дать высохнуть, и вуаля, готова бумага!

Я видела, как Мальва проговаривает "вуаля" себе под нос, и немного отвернулась, чтоб она не видела, как я смеюсь. Брианна откупорила большую квадратную бутыль с кислотой и очень осторожно налила несколько капель в свою чашку. Тут же обжигающий запах серы взвился, словно демон, среди миазмов фекалий и лука.

Мальва напряглась, глаза ее по-прежнему слезились, но были широко распахнуты.

— Что это такое? — спросила она.

— Серная кислота, — сказала Бри, взглянув на нее с любопытством.

— Купоросное масло, — поправила я. — Ты видела... — э-э, тебе знаком этот запах?

Она кивнула, положив нарезанный лук в кастрюлю, и накрыв аккуратно крышкой.

— Да, знаком, — она подошла, вытирая глаза, чтобы разглядеть зеленое стекло бутылки. — У моей матери — она умерла, когда я была маленькая — было ее немного. Я помню этот запах, и как она говорила, что мне не дозволено прикасаться к ней, никогда. Сера, народ называет ее запах — серный дух.

— В самом деле? Интересно, для чего она ее использовала? — удивилась я, с определенным чувством беспокойства. Алхимик или аптекарь вполне мог иметь подобное вещество. Я знала, что единственной причиной нахождения кислоты в руках простого смертного, было владение ей как средством агрессии — чтобы плеснуть на кого-то.

Но Мальва только покачала головой и, повернувшись, пошла обратно к луку и чесноку. Я уловила на ее лице странное выражение враждебности и тоски, и маленький тревожный колокольчик прозвонил где-то внутри меня.

Грусть-тоска по матери, давно почившей, — и ярость маленькой, брошенной девочки, растерянной и одинокой.

— Что? — Брианна разглядывала меня, слегка нахмурившись. — Что случилось?

— Ничего, — сказал я, и положила свою руку на ее предплечье, просто чтобы почувствовать силу и радость от ее присутствия, и от прожитых лет ее взросления. Мои глаза застилали слезы, но это можно было списать на лук. — Ничего!

* * *

ПОХОРОНЫ МЕНЯ УЖАСНО ВЫМОТАЛИ. Это были третьи, за столько же дней. Мы похоронили Гортензию вместе с малышкой, а следом и старшую миссис Огилви. Теперь был еще один ребенок, один из близнецов миссис МакКафи. Второй близнец, мальчик, стоял над могилой своей сестры в таком глубоком потрясении, что сам напоминал ходячий призрак, хотя болезнь не коснулась его.

Мы подзадержались — гроб был не совсем готов — и ночь уже почти окутала нас. Все золото осенних листьев обратилось в пепел, и белый туман вился между темными и мокрыми стволами сосен. Вряд ли можно представить себе более удручающую картину — и все же это более соответствовало моменту, чем яркое солнце и свежий ветерок, который дул, когда мы хоронили Гортензию и маленькую Анжелику.

— "Господь — Пастырь мой. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим", — голос Роджера мучительно треснул, но казалось, этого никто не заметил. Он напрягся, с трудом сглотнув, и упрямо продолжил.

У него в руках была маленькая зеленая Библия, но смотреть в нее не было необходимости; он говорил по памяти, переводя взгляд от одиноко стоящего мистера МакДаффа, без жены и сестры — они обе заболели, к маленькому мальчику рядом с ним — парнишка был примерно одного возраста с Джемми.

— "Если я пойду... и долиною смертной тени... не убоюсь зла", — его голос ощутимо дрожал, и я видела, что слезы текли по его лицу. Я посмотрела на Бри, она стояла немного позади присутствующих, закутав Джемми в складках своего темного плаща. Капюшон ее был надет, но бледное лицо виднелось и в сумерках и казалось ликом скорбящей Богоматери.

Даже цвет ярко-красного мундира майора МакДональда был приглушен, угольно-серый в последних лучах света. Он прибыл в полдень и помогал нести маленький гроб. Сейчас он стоял, с мрачным видом, зажав шляпу под мышкой, склонив голову так, что лицо скрылось под париком. У него тоже был ребенок — дочка, вместе с ее матерью обретающаяся где-то в Шотландии.

Покачнувшись, я почувствовала руку Джейми под моим локтем. Я практически не спала в течение последних трех дней и почти ничего не ела. Но не испытывала ни голода, ни усталости; я чувствовал себя отчужденно и нереально, словно ветер дул сквозь меня.

Отец возопил от безутешного горя, и кинулся на земляную насыпь могильного холма. Я почувствовала, как мышцы Джейми сократилась в инстинктивном сострадании к нему, и, отстранившись немного, пробормотала: "Ступай".

Я видела, как он стремительно перешел к мистеру МакКафи, наклонился к нему, что-то шепча, и приобнял. Роджер умолк.

Мои мысли мне не подчинялись. Как бы я ни старалась их сконцентрировать на церемонии, они блуждали вдали. Мои руки ныли от боли; я перетирала травы, тягала пациентов, таскала воду... Было ощущение, что все это я проделываю снова и снова, я чувствовала нескончаемый стук пестика в ступке, тяжесть волочения бесчувственных тел. В памяти ярко всплывало покровное стекло с дизентерийной амебой, жадная псевдоподия перетекает в замедленном поиске жертвы. Вода, я слышала, как течет вода; она жила в воде, хотя только в стадии цисты она была заразна. Она распространилась с помощью воды. Я поняла это совершенно четко.

Потом я лежала на земле, совершенно не помня момента падения, и даже не помня, что я вообще когда-то была в вертикальном положении, запах прохладной, сырой земли, свежей, влажной древесины сильно ударил мне в нос, смутно напомнив о червях. Перед глазами суетливо замельтешили белые листы. Маленькая зеленая Библия упала и лежала в грязи перед моим лицом, а ветер переворачивал ее страницы, одну за другой, словно забавляясь призрачной игрой в Sortes Virgilianae, — где же он остановится? Подумала я смутно.

Там были чьи-то руки и голоса, но я не могла сосредоточиться. Огромная амеба величественно плыла в темноте передо мной, псевдоподия перетекала медленно-медленно, заключая в уютные объятья.

Глава 63. ВРЕМЯ ВЫБИРАТЬ.

ЖАР ПРОКАТИЛСЯ ЧЕРЕЗ МОЙ РАССУДОК, как гроза, зубчатые вилы боли затрещали, пронзая мое тело вспышками блеска, каждый всполох молнии, пылавший всего лишь миг, вдоль нервов и сплетений, освещал скрытые полости суставов, сжигал дотла мышечные волокна. Беспощадный блеск, он ударил снова, и снова, как огненный меч карающего ангела, который не знал пощады.

Я порой не знала, открыты ли мои глаза или нет, проснулась я или все еще сплю, не видя ничего, кроме удручающей бурлящей серости, переливающейся красным. Краснота пульсировала в венах, местами укрытая тучами. Я ухватилась за одну багровую жилу и проследовала за ней, цепляясь за отблеск зловещего зарева на фоне грозового грохота. Гром гремел все громче, в то время как я погружалась все глубже и глубже во мрак, бурлящий вокруг меня, звук становился до безобразия монотонным, как бой барабана, от него звенело в ушах, и я чувствовала себя пустотелой, туго обтянутой кожей, вибрирующей при каждом раскате.

Источник грохота предстал передо мной, ухая так громко, что мне пришлось бы заорать, чтоб услышать другой какой-то звук — однако, я чувствовала, что губы мои онемели, а горло опухло от напряжения, и я ничего не слышала, кроме стука. В отчаянии я просунула руки — если это были мои руки, — сквозь туманную серость и схватила какой-то теплый, влажный, очень скользкий объект, который конвульсивно забился в моих руках.

Я посмотрела вниз и сразу же поняла, что это мое собственное сердце.

В ужасе я его выронила, и оно отползло, оставляя след красноватой слизи, содрогаясь от усилий, клапаны всё открывались и закрывались, как рты задыхающихся рыб, каждый, хлопая, раскрывался с глухим щелчком, и опять захлопывался с коротким, мясистым стуком.

Иногда лица появлялись в облаках. Некоторые вроде знакомые, хотя я не могла назвать ни одного имени. Другие были незнакомые, нечеткие, неизвестные лица, которые мелькают иногда в голове перед сном. Они смотрели на меня с любопытством или равнодушием — затем отворачивались.

А те, которых я знала, бросали взгляды сочувствия или беспокойства. Они старались поймать мой взгляд, но он ускользал виновато прочь, головокружительно далеко. Их губы шевелились, и я знала, что они говорили со мной, но ничего не слышала, их слова тонули в немом грохоте моей грозы.

* * *

Я ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ ДОВОЛЬНО СТРАННО — но, впервые за бесчисленные дни, не плохо. Облака жара отступали; все еще ворча тихонько поблизости, и тут же, исчезали из виду. Мои глаза были ясны; и я могла различить необработанные деревянные балки над головой.

На самом деле, я разглядела перекладину с такой ясностью, что испытала благоговейный страх перед ее красотой. Петли и завитки изысканной древесной структуры, казались сразу и застывшими и изящно живыми, оттенки цветов переливались дымчато-серым и насыщенно земляным, и я могла видеть, что балка была обработана, но заключала в себе застывший дух дерева.

Зачарованная этим, я протянула руку, чтобы дотронуться до нее — и дотронулась. Мои пальцы с наслаждением коснулись древесины, ее прохладной поверхности с желобками топорных зарубок, которые словно крылья перелетных гусей равномерно тянулись вдоль всей балки. Я будто слышала хлопанье мощных крыльев, и в то же время, испытывала выгибание и раскачивание собственных плеч, вибрацию радости, прошедшую по рукам, как от удара топора по дереву. В то время как я изучала это захватывающее ощущение, мне припомнилось, смутно, что балка была в восьми футах над кроватью.

Я повернулась — без особых усилий — и поняла, что лежу внизу, на кровати.

Я лежала на спине, одеяла были смяты и разбросаны, словно в какой-то момент я пыталась отбросить их прочь, но мне не хватило сил. Воздух в комнате был странно неподвижен, и цветные квадраты на ткани одеяла сверкали, словно драгоценные камни на морском дне, насыщенные, но не яркие.

Контрастируя с этим, моя кожа была цвета жемчуга, бескровно бледная и мерцающая. Я поняла, это из-за того, что я очень худа, кожа лица и конечностей сильно натянута. А слабое свечение костей и хрящей под ней, придает блеск моему лицу — гладкая твердость, сияющая сквозь прозрачную кожу.

А какие это были кости! Я была поражена великолепием их очертаний. Мои глаза с благоговейным изумлением следовали за изысканностью выгнутых ребер, душераздирающей красотой точеного черепа.

Мои волосы были растрепаны и спутаны,... и еще я почувствовала, как меня влечет к ним, очерчивая их изгибы глазами и... пальцем? Хотя у меня не было осознания движения, все же я ощущала мягкость прядей, прохладный шелк коричневых и пружинящие вибрации серебристых, слышала тихий перезвон волос друг о друга, словно шелест нот последовательного перебора струн на арфе.

"Мой Бог, — сказала я, и услышала слова, хотя ни один звук не всколыхнул воздух, — ты так прекрасна!"

Мои глаза были открыты. Я заглянула вглубь и встретила взгляд янтаря и мягкого золота. Глаза смотрели сквозь, на что-то запредельно далекое — но меня они тоже видели. Я заметила, что зрачки слегка расширяются, и почувствовала, как тепло их тьмы обнимает меня со знанием и одобрением. "Да, — сказали эти знакомые глаза. — Я знаю тебя. Отпусти нас". Я испытала чувство великого спокойствия, и воздух вокруг меня зашевелился, словно от ветра.

Затем какой-то звук повернул меня в сторону окна, и я увидела мужчину, что стоял там. У меня не было имени для него, и все же я его любила. Он стоял спиной к кровати, руками оперся на подоконник, и опустил голову на грудь, так что свет зари пылал красным, на его волосах и очерчивал его руки золотом. Спазм горя сотряс его, и я это почувствовала, словно дрожь далекого землетрясения.

Кто-то двигался рядом с ним. Темноволосая женщина, девушка. Она приблизилась к нему, и что-то шепча, коснулась его спины. Я видела, как она посмотрела на него, нежный кивок ее головы, близость ее тела, качнувшегося ему навстречу.

"Нет, — я думала, с великим спокойствием. — Этому не бывать".

Я еще раз взглянула на себя, лежащую на кровати, и с чувством, что было сразу и твердым решением и непредвиденным сожалением, сделала еще один вдох.

Глава 64. Я ЕСМЬ ВОСКРЕСЕНИЕ, ЧАСТЬ 2.

Я ПО-ПРЕЖНЕМУ МНОГО СПАЛА, просыпаясь лишь ненадолго, чтоб подкрепиться. И хотя сейчас лихорадочные видения исчезли, сон был похож на глубокое, черное озеро, где я пребывала в забытьи, медленно дрейфуя мимо колышущихся водорослей, глупая как рыба.

Иногда я просто проплывала чуть ниже поверхности, узнавая людей и вещи в воздушном мире, но была не в состоянии к ним присоединиться. Голоса говорили рядом со мной, глухо и бессмысленно. Время от времени какая-нибудь фраза пронзала бесцветную жидкость вокруг меня и проникала в мою голову, где она обычно зависала как крошечная медуза, круглая и прозрачная, но пульсирующая с некоторым загадочным сокровенным смыслом, слова которого были словно парящая паутина.

Каждая фраза повисала на какое-то время в поле моего зрения, сокращаясь и раскрываясь в своем удивительном ритме, и затем уплывала спокойно вверх и в сторону, оставляя лишь тишину.

И между этими маленькими медузами появлялись открытые участки чистой воды, одни наполненные лучистым светом, другие тьмой совершенного покоя. Подвешенная между поверхностью и глубиной, я плавала вверх и вниз, по прихоти неизвестных течений.

— Целитель, воззрись.

Шипение. Суета, некая дремлющая спора сознания, встревоженная восстановлением, осколки и оттенки цвета. Затем удар как острая бритва, кто зовет меня?

— Целитель, воззрись.

Я открыла глаза.

Большого потрясения не случилось. Для комнаты, наполненной сумерками, света было еще достаточно, словно находишься под водой, и у меня не было ощущения отрыва.

— О Господь Иисус Христос, Ты великий Врачеватель: воззрись с милостивым благоволением Твоим на рабу Божию, даруй мудрость и благоразумие тем, кто помогает ей в болезни ее; благослови все необходимое для ее выздоровления...

Слова текли мимо меня шепчущим потоком, холодя мою кожу. Передо мной был человек, темная голова склонилась над книгой. Свет в комнате окутал его, и он казался с ним одним целым.

— Простри длань Твою, — шептал он странице надтреснутым голосом, — да будет воля Твоя, укрепить ее в здравии и силе, чтоб могла она жить и восхвалять Тебя за доброту Твою и милость Твою, во славу Твоего святого имени. Аминь.

— Роджер? — сказала я, нащупывая его имя. Мой голос был охрипший от долгого молчания, и разговор требовал невероятных усилий.

Его глаза, закрытые в молитве, вдруг с недоверием распахнулись, и я подумала, какие же они яркие, как зелень влажных змеевика и летних листьев.

— Клэр?— его голос сломался, как у юноши, и он уронил книгу.

— Не знаю, — ответила я, переживая призрачное ощущение погружения, грозящее поглотить меня снова. — Я ли это?

* * *

Я МОГЛА ПОДНЯТЬ РУКУ на секунду или две, но была слишком слаба, даже чтобы поднять голову, не говоря уже о том, чтобы сесть. Роджер услужливо подтянул меня, усадив полулежа в ворох подушек, и положив руку на мой затылок, чтобы избежать дрожания, поднес чашку с водой к моим пересохшим губам. Это было странное ощущение его прикосновения к обнаженной коже моей шеи, начался смутный процесс осознания. Затем я почувствовала тепло его руки, ясно и четко, на своем затылке, и, дернувшись как пойманный лосось, уронила чашку.

— Что? Что? — пролепетала я, сжав руками голову, слишком потрясенная, чтобы сформулировать целое предложение, и не обращая внимания на холодную воду, просочившуюся сквозь простыни. — ЧТО?!

Роджер выглядел таким же потрясенным, как и я. Он сглотнул, подыскивая слова.

— Я... Я... Я думал, ты знаешь, — пробормотал он, запинаясь — Ты не?.. Я имею в виду... Я думал... слушай, они отрастут!

Я осознавала, что мой рот работает, тщетно пытаясь принять различные формы, которые могли бы походить на слова, но между языком и мозгом не было никакой связи — там была пустота, и только осознание того, что привычная мягкая тяжесть моих волос исчезла, сменившись на пушок щетинок.

— Мальва и миссис Баг состригли их позавчера, — сказал Роджер в порыве. — Они... нас не было, ни Бри, ни меня, мы бы не позволили, конечно, не позволили бы — но они думали, что это то, что и ты бы сделала для кого-то с такой же страшной лихорадкой, это то, что люди делают сейчас. Бри была так зла на них, но они думали — они действительно думали, что они помогают спасти твою жизнь... О, Боже, Клэр, не смотри на меня так, пожалуйста!

Его лицо исчезло во вспышке света, завеса сверкающей воды опустилась внезапно, чтобы защитить меня от взора мира.

Плакать я была совсем не настроена. Горе просто выплеснулось из меня, как вино из бурдюка, проткнутого ножом. Пурпурно-красное, как костный мозг, разбрызнутый и растекшийся везде.

— Я приведу Джейми! — прохрипел он.

— Нет! — я схватила его за рукав, с силой большей, чем, я думала, я обладаю. — Боже, нет! Я не хочу, чтоб он видел меня такой!

Его секундное молчание все сказало мне, но я продолжала упрямо держать его за рукав, не в состоянии думать, как еще можно предотвратить немыслимое. Я моргнула, вода заскользила по моему лицу, как ручей по камням, и дрогнувший образ Роджера, в моем взгляде расплылся.

— Он... ээ... он видел тебя, — хрипло отозвался Роджер. Он посмотрел вниз, не желая встречаться со мной глазами. — Это. Уже. В смысле... — он неопределенно махнул рукой возле его собственных черных кудрей. — Он видел это.

— Он видел? — это было примерно такое же потрясение, как и первоначальный приход с себя. — Что... что он сказал?

Он глубоко вздохнул и теперь посмотрел вверх, словно страшась увидеть Горгону. "Или анти-Горгону", — с горечью подумала я.

— Он ничего не сказал, — ответил Роджер довольно мягко, и положил руку мне на плечо. — Он... он просто заплакал.

Я тоже все еще плакала, но в более традиционной манере. Меньше захлебывающихся звуков. Состояние озноба прошло, и сейчас моим конечностям было тепло, хотя я по-прежнему сконфужено чувствовала, как холодный ветерок обдувал мой скальп. Мое сердце опять замедлилось, и обморочное ощущение того, что я нахожусь вне тела, снова нашло на меня.

Потрясение? Смутно удивившись, как это слово само оформилось в моей голове, я размышляла тягуче и расплавлено. Я предположила, что человек может испытать истинное физическое потрясение в результате душевных ран — несомненно, один точно мог, я знала это...

— Клэр! — я поняла, что Роджер зовет меня с возрастающей настойчивостью, и сжимает мне руку. С огромным трудом, я заставила свои глаза сфокусироваться на нем. Он выглядел по-настоящему встревоженным, и я смутно задумалась, не начала ли я умирать снова. Но нет — было слишком поздно для этого.

— Что?

Он вздохнул, и я подумала, что с облегчением.

— Ты выглядела немного странно, — его голос был надтреснутый и хриплый; и звучал так, словно ему больно говорить. — Я подумал... может, ты хочешь еще выпить воды?

Предложение показалось настолько нелепым, что я чуть не рассмеялась. Но я, правда, испытывала ужасную жажду — и в одно мгновение, стакан холодной воды стал самой желанной вещью в мире.

— Да, — слезы продолжали течь по моим щекам, но теперь это казалось почти успокаивающим. Я не делала никаких попыток остановить их — это казалось слишком сложным — но промокнула лицо углом влажной простыни.

До меня начало доходить, что я, возможно, сделала не самый мудрый — или, по крайней мере, не самый простой выбор, когда решила не умирать. Вещи вне пределов моего собственного тела начали возвращаться. Тревоги, трудности, опасности ... печали. Темные и пугающие, словно стая летучих мышей. Я не хотела слишком внимательно разглядывать образы, которые лежали беспорядочной кучей на дне моего мозга, это все я выбросила за борт в борьбе за то, чтобы остаться на плаву.

Но уж если я вернулась, то вернулась, чтобы быть тем, кем была — а я была врачом.

— А... болезнь? — я утерла последние слезы и позволила Роджеру обхватить мои руки, чтобы помочь удержать новую чашку. — Еще продолжается?

— Нет, — ответил он мягко, и прислонил край чашки к моим губам. Что это? — подумала я рассеянно. Вода, но в ней что-то есть — мята и что-то более терпкое, более горькое... дягиль? — Прекратилась, — Роджер придерживал чашку, позволяя мне пить медленно, маленькими глотками. — За последнюю неделю никто не заболел.

— Неделю? — я упустила чашку, пролив немного воды на подбородок. — Как долго я...

— Где-то около того, — он кашлянул. Взгляд был сосредоточен на чашке; его большой палец слегка провел по моему подбородку, утирая пролитые капли. — Ты была среди последних заболевших.

Я глубоко вдохнула и выпила еще немного. Жидкость имела мягкое, сладкое послевкусие, перекрывающее горечь... мед. Мой разум обнаружил это слово, и я почувствовала облегчение от того, что нашелся этот маленький недостающий кусочек реальности.

Я поняла по Роджеру, что некоторые из больных умерли, но ничего больше не спрашивала. Решение жить дальше, это одно. Но возвращение в мир живых это настоящая борьба, требующая сил, которых у меня пока не было. Мои корни были выдернуты, и я лежала, словно увядшее растение; пытаясь погрузить их обратно в землю, но на данный момент это было мне не под силу.

Осознание того, что люди, которых я знала, — возможно, любила — умерли, казалось равносильно горю от потери волос — а может даже и большим, что было невыносимо.

Я выпила еще две чашки подслащенной медом воды, несмотря на горький вкус, и, вздохнув, легла на спину, чувствуя, что мой желудок похож на маленький, холодный шар.

— Тебе надо немного отдохнуть,— посоветовал мне Роджер, ставя чашку на стол. — Я приведу Брианну, ага? Но ты поспи, если хочешь.

Кивнуть не было сил, но подергивание губ могло сойти за улыбку. Дотянувшись дрожащей рукой, я робко потерла свою остриженную голову. Роджер слегка отпрянул.

Он поднялся, и я заметила, какой он худой и измученный — он помогал ухаживать за больными всю неделю, я полагаю, не только за мной. И еще хоронил мертвых. Он получил лицензию на проведение похорон.

— Роджер? — произнести это стоило невероятных усилий, было очень трудно подобрать слова и отделить их от путаницы в голове. — Ты что-нибудь ел в последнее время?

Его лицо изменилось, вздох облегчения ослабил морщинки переутомления и беспокойства.

— Нет, — сказал он, снова откашлявшись, и улыбнулся. — С прошлой ночи ничего.

— Ох. Ну, — сказала я, подняв одну руку, тяжелую как свинец. — Поешь. Хоть что-нибудь. Хорошо?

— Да, — сказал он. — Поем.

Но вместо того чтоб уйти, он задержался и затем сделал несколько стремительных шагов обратно, склонился над кроватью и, сжав мое лицо в ладонях, поцеловал меня в лоб.

— Ты прекрасна! — сказал он горячо, и, сжав мою щеку последний раз, вышел.

— Что? — сказала я еле-еле, но единственным ответом была раздувшаяся занавеска, от порыва ветра, пахнущего яблоками.

* * *

НА САМОМ ДЕЛЕ, я выглядела точно скелет, с чрезвычайно нелестным ежиком на голове, о чем я узнала, когда наконец-то обрела достаточно сил, чтобы заставить Джейми принести мне зеркало.

— Я и не знал, что ты подумываешь носить чепец? — произнес он, робко теребя муслиновый экземпляр, что мне принесла Марсали. — Это ведь только на время, пока они немного отрастут?

— Я и не думаю его носить, черт возьми.

У меня имелись небольшие трудности с произношением этого, так как я была до глубины души потрясена ужасающим отражением в зеркале. На самом деле, у меня возникло огромное желание схватить этот чепец у него из рук, нацепить на голову и натянуть его до самых плеч.

До этого я напрочь отказалась от чепца, предложенного миссис Баг — которая многословно поздравляла себя с моим выживанием, как очевидным результатом ее лечения лихорадки — и от чепца Марсали, и Мальвы, и любой другой женщины, кто бы ни пришел навестить меня.

Это было простое упрямство с моей стороны; вид моих неприкрытых волос грубо нарушал их шотландское представление о том, что должно быть присуще женщине, и они пытались — с разной степенью утонченности — заставить меня носить чепец, в течение многих лет. И будь я проклята, если позволю обстоятельствам выполнить это за них.

Сейчас, увидев себя в зеркале, я осознала, что стала менее категоричной в этом вопросе. И моей лысой голове действительно было немного холодно. С другой стороны, я поняла, что если я сдамся, Джейми будет жутко встревожен — а мне кажется, что он уже достаточно напуган, судя по изможденному виду его лица с темными кругами под глазами.

Так и было, его лицо значительно просветлело, когда я отвергла чепец, что он держал в руках, и Джейми отшвырнул его в сторону.

Я осторожно перевернула зеркало и положила его на покрывало, подавляя вздох.

— Хороший повод для смеха, я думаю, особенно учитывая выражения на лицах людей, когда они на меня глядят.

Джейми взглянул на меня, и уголок его рта дернулся.

— Ты очень красивая, Сассенах, — сказал он нежно. Затем он разразился хохотом, хрипя и фыркая. Озадачено посмотрев на него, я подняла зеркало и взглянула снова — что заставило его хохотать еще сильнее.

Я откинулась на подушки, чувствуя себя немного лучше. Лихорадка ушла, но я все еще чувствовала себя бесплотной и слабой, едва ли в состоянии сидеть без посторонней помощи, и засыпала почти без предупреждения после маломальской нагрузки.

Джейми, все еще фыркая, взял мою руку, поднес к губам и поцеловал. Внезапная теплая простота прикосновения рябью пробежала по светлым волоскам моего предплечья, и мои пальцы невольно сомкнулись поверх его.

— Я люблю тебя, — сказал он очень тихо, его плечи все еще дрожали от смеха.

— О, — сказала я, внезапно ощутив себя намного лучше. — Ну, тогда. Я тебя тоже люблю. И они же отрастут, в конце концов.

— Так и будет, — он поцеловал мою руку еще раз и опустил ее аккуратно на одеяло. — Ты поела?

— Немного, — сказала я с такой снисходительностью, какую только могла собрать. — Позже еще поем.

Я поняла за много лет до этого, почему "пациенты" так называются, ведь больной человек, как правило, недееспособен, и, следовательно, обязан мириться с любым количеством домогательств и раздражения от лиц, которые не больны.

Жар спал, и я пришла в сознание два дня назад; и с тех пор неизменной реакцией всех, кто меня видел, было оханье и аханье от моей внешности, потом следовала просьба надеть чепец — затем попытка затолкнуть еду мне в горло. Джейми, более восприимчивый к тону моего голоса, чем были миссис Баг, Мальва, Брианна или Марсали, мудро воздержался, взглянув на поднос у кровати, чтобы убедиться, что я на самом деле съела немного.

— Расскажи мне, что произошло, — сказала я, успокоившись и собравшись с духом. — Кто болел? Как они? И кто... — я кашлянула. — Кто умер?

Прищурившись на меня, очевидно, он пытался предугадать, то ли я упаду в обморок, то ли умру или же выпрыгну из постели, если он скажет мне.

— Ты уверена, что чувствуешь себя достаточно хорошо, Сассенах? — спросил он с сомнением. — Эти новости не испортятся от хранения.

— Нет, но я все равно узнаю рано или поздно, не так ли? И знать лучше, чем переживать о том, чего не знаешь.

Он кивнул с пониманием и глубоко вздохнул.

— Ага, ну тогда. Патрик и его дочь идут на поправку. Эван — потерял своего младшенького, малыша Бобби, Грейс еще болеет, а Хью и Кейтлин вообще не заразились, — он сглотнул, и продолжил. — Трое рыбаков умерли; может быть, еще с десяток по-прежнему больны, но большинство идут на поправку, — он нахмурил брови, соображая. — И еще Том Кристи. Он все еще плох, я слышал.

— Он болен? Мальва не упоминала об этом.

Но Мальва отказывалась рассказывать мне вообще что-либо, когда я спрашивала ее раньше, настаивая на том, что я должна просто отдыхать, и не тревожить себя.

— А как Алан?

— Нет, он в порядке, — заверил меня Джейми.

— А как давно Том болен?

— Я точно не знаю. Мальва может сказать тебе.

Я кивнула — а зря, я была еще очень немощной, и мне пришлось закрыть глаза и позволить голове упасть, светящиеся узоры засверкали под моими веками.

— Это очень странно, — сказала я, немного задыхаясь, слыша, как Джейми вскочил в ответ на мой небольшой обморок. — Когда я закрываю глаза, то часто вижу звезды, но не такие, как на небе. Они выглядят, словно звездочки на подкладке кукольного чемоданчика — дорожной сумки, я имею в виду — что был у меня в детстве. Почему так, как думаешь?

— Не имею ни малейшего представления, — раздался шорох, как он снова сел на табурет. — Ты же не продолжаешь бредить, а? — спросил он криво.

— Не думаю. А я что, бредила? — дыша глубоко и осторожно, я открыла глаза и послала ему самую лучшую попытку своей улыбки.

— Бредила.

— Хочу ли я знать, что я наболтала?

Уголок его рта дернулся.

— Наверное, нет, но может, я расскажу тебе, как-нибудь.

Я предпочла бы, закрыв глаза, провалиться в сон, чем обдумывать будущие конфузы, но совладала с собой. Если я собиралась жить — а я собиралась — мне было необходимо собрать все жизненные нити, которые привязывали меня к земле, и закрепить их.

— Семьи Бри и Марсали — с ними все в порядке? — спросила я только ради приличия; они обе и Бри и Марсали пришли, чтоб сидеть в тревоге, около моей, лежащей ничком оболочки. И пока никто не рассказал мне ничего, что, по их мнению, могло бы меня расстроить в таком ослабленном состоянии, но я была абсолютно уверена, что ни одна бы не могла держать что-то в тайне, если бы дети были серьезно больны.

— Да, — сказал он медленно, — да, они в порядке.

— Что? — спросила я, заметив сомнение в его голосе.

— Они в порядке, — повторил он быстро. — Ни один из них не болел вообще.

Я холодно взглянула на него, хотя и осторожно, чтоб не двигаться слишком много, пока делаю это.

— Ты вполне можешь мне рассказать, — произнесла я. — Я все равно выужу это из миссис Баг, если ты не скажешь.

Словно упоминание ее имени вызвало ее саму, я услышала на лестнице приближающийся, характерный топот деревянных башмаков миссис Баг. Она двигалась медленнее, чем обычно, и я осторожно предположила, что она была нагружена чем-то.

Так и было; сияя, она протиснулась боком через дверь, тяжелый поднос в одной руке, а другой она обхватила Анри-Кристиана, который цеплялся за нее, как обезьянка.

— Я принесла вам чуть-чуть поесть, а leannan, — сказала она бодро, отодвигая в сторону едва тронутую миску с кашей и тарелку с холодными тостами, чтобы освободить место для свежих продуктов. — Вы же не заразная, а?

Еле дождавшись моего кивка, она склонилась над кроватью и осторожно спустила Анри-Кристиана в мои объятия. Непритязательный и доброжелательный как всегда, он боднул меня головой под подбородок, уткнулся носом в мою грудь, и начал мусолить костяшки моих пальцев, его остренькие молочные зубки оставляли крохотные следы на моей коже.

— Привет, что случилось? — я нахмурилась, тихонько убирая его мягкие коричневые прилизанные волосики с округлого лба, где пожелтевшее пятно уродливого синяка показалось под волосами.

— Дьявольские отродья пытались убить бедного младенца, — сообщила мне миссис Баг, рот ее плотно сжался. — И точно сделали бы это, если бы не Роджер Мак, да благослови его Боже.

— Ой? Чьи отродья это были? — спросила я, знакомая с методами описания миссис Баг.

— Кое-кто из рыбацких ребятишек, — сказал Джейми. Он вытянул палец и коснулся носика Анри-Кристиана, и как только малыш ухватился за него, сразу отдёрнул, потом потрогал его носик снова. Анри-Кристиан засмеялся, в восторге от игры, и схватил свой собственный нос.

— Нечестивые твари, пытались утопить его, — уточнила миссис Баг. — Украли бедного маленького паренька в его корзинке и пустили в ручей, по течению!

— Я не думаю, что они хотели утопить его, — мягко сказал Джейми, все еще занятый игрой. — Если так, они точно бы не стали возиться с корзиной.

— Хмфф! — был ответ миссис Баг на это логичное замечание. — Они не собирались делать ему ничего хорошего! — добавила она мрачно.

Я быстренько провела осмотр всего Анри-Кристиана, найдя еще несколько заживших ссадин, небольшой, покрытый струпьями порез на одной пятке и царапину на коленке.

— Ну, тебя побили немного, не так ли? — сказала я ему.

— Умф. Хиихиихии! — сказал Анри-Кристиан, значительно забавляясь моими исследованиями.

— Роджер спас его? — спросила я, поглядывая на Джейми.

Он кивнул, и уголок его рта немного поднялся.

— Да. Я и не знал, что происходит, пока малышка Джоан не прибежала ко мне, крича, что они забрали ее братишку — но, я добрался туда как раз, чтобы увидеть конец дела.

Мальчишки пустили корзинку малыша в форелевой заводи — широком и глубоком месте в ручье — где вода была довольно спокойной. Сделанная из прочно сплетенного тростника, она плыла достаточно долго по течению, которое толкало ее в сторону устья заводи, где вода начинала быстро бежать через каменистый участок — прежде чем погрузиться в более чем трехфутовый водопад, вниз, в беспорядочное вспенивание воды и валунов.

Роджер городил изгородь, в пределах слышимости ручья. Услышав крики мальчишек и пронзительный, как паровой свисток, визг Фелисите, он выронил из рук перекладину и бросился вниз по склону, думая, что ее мучают.

Он выскочил из-за деревьев как раз вовремя, чтобы увидеть вместо этого, как Анри-Кристиан, в его корзинке, медленно перевесился через край устья и начал безумно скакать с камня на камень, захваченный водой, и вращаться в потоке.

Побежав вниз по берегу и стремительно плашмя спикировав, Роджер приземлился в полный рост в ручье чуть ниже водопада, в самый раз для Анри-Кристиана, который, вопя от ужаса, выпал из своей промокшей корзинки и рухнул с водопада, приземлившись прямо на Роджера, который тут же схватил его.

— Я очутился как раз вовремя, чтобы это видеть, — сообщил мне Джейми, улыбаясь при воспоминании. — А затем наблюдал, как Роджер Мак поднялся из воды, словно Тритон, с ряской, стекающей по его волосам, кровью бегущей из носа и крошечным пареньком, крепко сжатым в его объятиях. Ну и страшен он был.

Негодные мальчишки, с улюлюканьем следовавшие за корзинкой вдоль берега, теперь онемели. Один из них дал деру, остальные встрепенулись, как стая голубей, когда Роджер указал на них пальцем и страшно заревел "Sheas!" достаточно громко, чтобы быть услышанным за шумом ручья.

Сила его внушения была такова, что они в ужасе встали как вкопанные.

Удерживая их взглядом, Роджер почти выбрался на берег. Там он присел на корточки и, зачерпнув горсть воды, вылил ее на голову визжащего малыша — который тут же умолк.

— Я крещу тебя, Анри-Кристиан, — Роджер взревел своим хриплым, надтреснутым голосом. — Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Слышите меня, маленькие ублюдки? Его зовут Кристиан! Он принадлежит Господу! Обидите его снова, вы, кучка подлецов, и Сатана явится и утащит вас орущих прямо — В АД!

Он ткнул обвиняющим пальцем в мальчишек еще раз, от чего они бросились наутек, ошалело сиганув в кусты, толкаясь и падая, стремясь поскорее улизнуть.

— О, Боже, — сказала я, разрываясь между смехом и тревогой. Я посмотрела на Анри-Кристиана, который недавно открыл для себя прелести сосания пальца и был полностью поглощен этим процессом. — Должно быть, было впечатляюще.

— Меня он точно впечатлил, не сомневайся, — ответил Джейми, все еще ухмыляясь. — Я и не предполагал, что Роджер Мак найдет в себе силы так проповедовать адский огонь и вечные муки. У парня отличный рык, резкий голос и все такое. У него была бы хорошая публика, если бы он делал это на Сборе, а?

— Что ж, это объясняет то, что случилось с его голосом, — сказала я. — Интересно. Ты думаешь, это было лишь баловство, правда? То, что они спустили ребенка в ручей?

— Ох, конечно, это было баловство, — отозвался он и нежно положил большую руку на головку Анри-Кристиана. — Хотя, это не только детские шалости.

Джейми поймал одного из убегавших мальчишек, когда они проносились мимо него, схватив его за шею, и напугал парня так, что тот на самом деле описался от страха. Решительно препроводив мальчугана в лес, он сурово прижал его к дереву и потребовал объяснить ему смысл этого покушения на убийство.

Дрожа и плача, парнишка пытался оправдаться, заявив, что они действительно не намеревались причинить никакого вреда малышу! А только хотели посмотреть, как он плавает — все их родители твердили, что он был демонорожденный, а каждый знает, что эти порождения Сатаны не тонут, потому что вода их отвергает как нечестивых. Они взяли ребенка в корзинке и пустили в воду, так как боялись прикоснуться к нему, опасаясь, что его плоть сожжет их.

— Я сказал, что сам бы сжег его, — сказал Джейми мрачно, — и так бы и сделал.

Он отпустил шустрого парня с указанием вернуться домой, сменить штаны и сообщить своим подельникам, что необходимо явиться в кабинет Джейми перед ужином, чтобы получить свою долю возмездия — иначе Сам пройдется по их домам после ужина и выпорет их на глазах у родителей.

— Они пришли? — спросила я заворожено.

Он удивленно посмотрел на меня.

— Конечно. Они получили свое лекарство, а потом мы пошли на кухню и ели хлеб с медом. Я сказал Марсали, чтобы она принесла малыша, и после того как мы перекусили, взял его на колени и велел им всем подойти и коснуться его, чтоб убедиться.

Он криво улыбнулся.

— Один из парней спросил меня, правда ли то, что сказал мистер Роджер, что младенец принадлежит Господу? Я сказал ему, что я, конечно, не намерен спорить с мистером Роджером об этом — но кому бы там еще он не принадлежал, Анри-Кристиан также принадлежит мне, и лучше всего им бы это запомнить.

Его палец медленно обводил круглые и гладкие щечки Анри-Кристиана. Малыш почти уснул, закрыв тяжелые веки, крошечный, сверкающий палец наполовину засунут в рот.

— Мне жаль, что я пропустила это, — сказала я тихо, чтобы не разбудить. Он стал более теплым, как и все спящие младенцы, и тяжелым на изгибе моей руки. Джейми увидел, что я с трудом держу его, и забрал малыша, вручив его обратно миссис Баг, которая тихо хлопотала по комнате, наводя порядок, и все время слушала с одобрением доклад Джейми.

— Ох, было на что посмотреть, — заверила она меня шепотом, погладив спинку Анри-Кристиана, когда взяла его. — Парни все растопырили свои пальцы, чтобы тронуть животик малыша, так рьяно, будто они хотели проткнуть горячую картошку, а он вертелся и хихикал, как червяк в судорогах. А злые, маленькие глаза дуралеев, были большими, как шесть пенсов!

— Представляю, — сказала я с усмешкой.

— С другой стороны, — заметила я Джейми вполголоса, как только она ушла с ребенком, — если их родители думают, что он демонорожденный, а ты его дед...

— Ну, ты его бабушка, Сассенах, — сухо сказал Джейми. — Это можешь быть ты. Но да, я предпочел не позволить им поразмышлять над этой стороной дела.

— Нет, — согласилась я. — Все-таки... как думаешь, кто-нибудь из них знает, что Марсали не твоя кровная дочь? Они должны знать о Фергюсе.

— Это не имеет особого значения, — сказал он. — Они в любом случае думают, что малыш Анри подменыш.

— Откуда ты это знаешь?

— Люди говорят, — сказал он кратко. — Ты себя хорошо чувствуешь, Сассенах?

Освобожденная от веса ребенка, я немного отодвинула одеяло, чтобы впустить воздух. Джейми уставился на меня в неодобрении.

— Христос, я могу пересчитать все твои ребра! Прямо через рубашку!

— Наслаждайся, пока можешь, — едко посоветовала я ему, хотя испытала резкий укол боли. Он, казалось, почувствовал это, ибо взял меня за руку, очерчивая линии глубоких синих вен, что проходили под его рукой.

— Не мучь себя, Сассенах, — сказал он более мягко. — Я не это имел в виду. Здесь, миссис Баг принесла тебе что-то вкусное, я надеюсь, — он поднял крышку с небольшого блюда, нахмурился, глядя на вещество, находящееся на нем, затем предусмотрительно макнул палец и облизал его.

— Кленовый пудинг, — объявил он, выглядя счастливым.

— О? — у меня пока что совершенно не было аппетита, но кленовый пудинг звучало, по крайней мере, безобидно, и я не возражала, когда он зачерпнул ложку, направляя ее в сторону моего рта с концентрацией человека, управляющего авиалайнером. — Я могу накормить себя сама, ты зна... — он сунул мне ложку в рот, и я покорно слизнула с нее пудинг. Удивительные откровения сливочной сладости сразу же взорвались у меня во рту, и я закрыла глаза в небольшом экстазе, вспоминая. — О, Боже, — сказала я. — Я и забыла, какова хорошая еда на вкус.

— Я знал, что ты ничего не ела, — сказал он с удовлетворением. — Вот, давай еще.

Я настояла на том, чтобы взять ложку самой и справилась с половиной блюда. Джейми съел другую половину, по моему настоянию.

— Ты, может, не такой худой, как я, — произнесла я, поворачивая свою руку и морщась при виде торчащих костей моего запястья, — но ты тоже много не ел.

— Полагаю, что нет, — он аккуратно выскреб ложкой миску, извлекая остатки пудинга, и обсосал ложку дочиста. — Было... некогда.

Я пристально наблюдала за ним. Он был явно весел, но мои забытые чувства начинали возвращаться. На какой-то неизвестный промежуток времени у меня не было ни сил, ни внимания для чего-либо, что находилось за пределами моего тела, измученного лихорадкой. Но теперь я видела эти маленькие, такие знакомые черты Джейми, его тело, голос и манеры, и стала перенастраиваться на него, как слабо натянутая скрипичная струна подтягивается в присутствии камертона.

Я чувствовала вибрацию какого-то напряжения в нем, и начала думать, что все это было не из-за моей недавней почти-смерти.

— Что? — спросила я.

— Что? — он вопросительно поднял брови, но для этого я слишком хорошо его знала. Сам его вопрос дал мне уверенность в том, что я была права.

— Что ты скрываешь от меня? — спросила я с таким терпением, какое только могла собрать. — Это опять Браун? У тебя есть новости о Стивене Боннете? Или Доннере? Или белая свинья съела одного из детей и, подавившись, сдохла?

По крайней мере, это заставило его улыбнуться, хотя лишь на мгновение.

— Нет, не так, — сказал он. — Она бросилась на МакДональда, когда он прибыл несколько дней назад, но он вовремя добрался до крыльца. А майор очень ловкий, для его-то возраста.

— Он моложе тебя, — возразила я.

— Ладно, я тоже ловкий, — заключил он логически. — Но свинья-то меня еще не заполучила, не так ли?

Меня охватили растерянность и беспокойство при его упоминании Майора, но не новости политических волнений или военных громыханий тревожили, Джейми; он бы рассказал об этом сразу. Я снова пристально посмотрела на него, но ничего не сказала.

Он глубоко вздохнул.

— Я думаю, что должен отослать их подальше, — тихо сказал он и опять взял меня за руку.

— Кого отослать подальше?

— Фергюса с Марсали и малышей.

Я почувствовала резкий, внезапный удар, как будто кто-то пронзил меня чуть ниже грудины, и вдруг поняла, что стало трудно дышать.

— Что? Почему? И... и куда? — сумела спросить я.

Он слегка потер большим пальцем мои суставы, туда-сюда, его взгляд сосредоточился на этом небольшом движении.

— Фергюс пытался покончить с собой три дня назад, — сказал он очень тихо.

Моя рука судорожно стиснула его.

— Святой Боже, — прошептала я. Он кивнул, и я увидела, что он был не в состоянии говорить в данный момент; его зубы впились в нижнюю губу.

Теперь я сама взяла его руку в свои ладони, чувствуя, как холод просачивается сквозь мою плоть. Я хотела все отрицать, напрочь отвергнуть саму идею — но не могла. Эта гадость засела между нами, словно ядовитая жаба, к которой ни один из нас не желал прикоснуться.

— Как? — произнесла я, наконец. Мой голос, будто эхом отозвался в комнате. Я хотела сказать, "ты уверен?", но я знала, что так и было.

— Ножом, — ответил он просто. Уголок его рта дернулся снова, но не с юмором. — Он сказал, что он бы повесился, но не смог завязать веревку одной рукой. Вот повезло.

Пудинг превратился в небольшой жесткий комок, что лежал, словно камень, на дне моего желудка.

— Ты... нашел его? Или Марсали?

Он покачал головой.

— Она не знает. Вернее, я предполагаю, что знает, но она не признает это — или и то, и другое.

— Тогда он не мог быть тяжело ранен, или же она наверняка знала бы.

В груди по-прежнему болело, но говорить стало легче.

— Нет. Я увидел, как он шел мимо, пока выскабливал оленью шкуру на холме. Он не видел меня, а я не окрикнул — и не знаю, что это было, что показалось мне в нем странным,... но что-то было. Я немного еще поработал — на всякий случай, я не хотел уходить далеко от дома — но это не давало мне покоя, — он отпустил мою руку и потер костяшками пальцев под носом. — Меня, казалось, не отпускала мысль, что что-то было неладно, и, в конце концов, отложив свою работу, я пошел за ним, все время думая из-за этого, что я полный дурак.

Фергюс направился через окраину Риджа, вниз по лесистому склону, что вел к Белому Роднику. Это был самый отдаленный и уединенный из трех родников в Ридже, он назывался "белым" из-за большого бледного валуна, что стоял у истока заводи.

Джейми спустился сквозь деревья, как раз вовремя, чтобы увидеть Фергюса лежащего у ручья, рукав закатан и пальто сложено под головой, а обрубленная левая рука погружена в воду.

— Я, наверное, должен был тогда крикнуть, — сказал он, рассеяно проводя рукой по волосам. — Но, я, правда, не мог в это поверить, знаешь?

И тут Фергюс взял небольшой обвалочный нож в правую руку, сунул ее в воду, и аккуратно вскрыл вены на левом локте, кровь расплылась в мягкое, темное облако вокруг белизны его руки.

— Тогда я закричал, — сказал Джейми. Он закрыл глаза, и с силой растер руками лицо, словно пытаясь стереть воспоминание об этом.

Он сбежал вниз по склону, схватил Фергюса, резко поставил его на ноги, и ударил.

— Ты ударил его?

— Да, — сказал он кратко. — Ему повезло, что я не сломал ему шею, маленький ублюдок, — цвет начал возвращаться к его лицу, когда он говорил, и он плотно сжал губы.

— Это было после того, как мальчишки забрали Анри-Кристиана? — спросила я, в уме было живо мое воспоминание о разговоре с Фергюсом в конюшне. — Я имею в виду...

— Да, я знаю, что ты имеешь в виду, — прервал он меня. — И было это на следующий день после того, как парни опустили Анри-Кристиана в ручей, ага. Но было не только это — беда не только в том, что крошечный мальчонка — карлик, я имею в виду, — он взглянул на меня с беспокойством. — Мы поговорили. После того, как я перевязал ему руку и привел его в чувство. Он сказал, что думал об этом долгое время, но случай с малышом стал последней каплей.

— Но... как он мог? — сказала я, подавленно. — Оставить Марсали и детей — как?

Джейми посмотрел вниз, сцепив руки на коленях, и вздохнул. Окно было открыто, и легкий ветерок залетел, поднимая волосы на его макушке, как крошечное пламя.

— Он думал, что им будет лучше без него, — сказал он резко. — Если бы он умер, Марсали могла бы снова выйти замуж — найти человека, который мог бы заботиться о ней и малышах. Обеспечивать их. Защищать малыша Анри.

— Он думает... думал — он не может?

Джейми резко взглянул на меня.

— Сассенах, — сказал он, — он знает очень хорошо, что он не может.

Я перевела дыхание, чтобы выразить протест, но вместо этого закусила губу, не находя немедленного опровержения.

Джейми встал и беспокойно задвигался по комнате, брал и снова клал вещи.

— Ты бы поступил так? — спросила я, немного погодя. — При таких же обстоятельствах, я имею в виду.

Он остановился на мгновение, спиной ко мне, держа руку на моей расческе.

— Нет, — сказал он мягко. — Но это тяжелая ноша, чтобы жить с этим.

— Ну, я понимаю это... — начала я медленно, но он развернулся ко мне. Его лицо было напряжено, наполнено усталостью, и это имело мало общего с недостатком сна.

— Нет, Сассенах, — сказал он. — Ты не понимаешь, — он говорил нежно, но с такой интонацией отчаяния в голосе, что слезы навернулись на мои глаза.

Это было столько же чисто физической слабостью, сколько и эмоциональным истощением, но я знала, что если я уступлю этому, то конец будет полным сырости распадом, а это никому сейчас не нужно. Я сильно закусила губу и вытерла глаза краем простыни.

Услышав глухой удар, когда он опустился на колени рядом со мной, я слепо потянулась к нему и прижала его голову к своей груди. Он обнял меня и глубоко вздохнул, его дыхание ощущалось теплом на моей коже через ткань рубашки. Я гладила его волосы одной дрожащей рукой и почувствовала, как он внезапно поддался, все напряжение покидало его, как вода, вытекающая из кувшина.

У меня было очень странное чувство тогда — как если бы сила, за которую ему приходилось цепляться, теперь была отпущена... и текла в меня. Мой слабый контроль над собственным телом окреп, как только я завладела ею, и мое сердце перестало колебаться, начав вместо этого свое обычное, правильное, неутомимое биение.

Слезы отступили, хотя они были опасно близко. Я проследила пальцами линии его лица, румяно-бронзового и изборожденного солнцем и заботами; высокий лоб с густыми красновато-коричневыми бровями, и широкие плоскости его щек, длинный тонкий нос, прямой, как клинок. Закрытые глаза, раскосые и загадочные с этими странными ресницами, светлыми у корней, и такими насыщенно золотисто-каштановыми на кончиках, что кажутся почти черными.

— Разве ты не знаешь? — сказала я очень нежно, обводя маленькие, аккуратные линии его уха. Крошечные, жесткие белокурые волосы проросли в крошечную завитушку от козелка, щекоча мой палец. — Неужели ни один из вас не знает? Что это ты сам. Не то, что ты можешь дать, или сделать, или обеспечить. Только ты сам.

Он сделал глубокий, прерывистый вдох и кивнул, хотя и не открыл глаза.

— Я знаю. Я сказал это Фергюсу, — начал он очень мягко. — Или, по крайней мере, я думаю, что сказал. Я наговорил тогда ужасно много вещей.

Они оба стояли на коленях у родника, обнявшись, мокрые от крови и воды, сцепленные вместе, как будто он мог удержать Фергюса на земле, с его семьей, лишь только усилием воли, и он не обращал внимания на все, что говорил, до конца растворившись в исступлении момента.

— Ты должен остаться ради них, если не ради себя, — прошептал он, прижав лицо Фергюса к своему плечу, черные волосы, мокрые от пота и воды, холодили щеку. "Tu comprends, mon enfant, mon fils? Comprends-tu?"

Я почувствовала, что его горло дернулось, когда он сглотнул.

— Видишь ли, я знал, что ты умираешь, — сказал он очень нежно. — Я был уверен, что тебя уже не станет, когда я вернусь домой, и я останусь один. Думаю, я тогда не столько с Фергюсом говорил, сколько с самим собой.

Он поднял голову, и посмотрел на меня сквозь пелену слез и смеха.

— О, Боже, Клэр, — сказал он, — я был бы так зол, если бы ты умерла и оставила меня!

Мне хотелось рассмеяться, или заплакать, или все сразу — и еще испытывала сожаления о потере вечного мира, ведь я бы сдалась ему без колебаний.

— Я не умерла, — сказала я и коснулась его губ. — И не умру. Или, по крайней мере, постараюсь, — руками скользнув по его голове, я притянула его обратно ко мне. Он был намного больше и тяжелее Анри-Кристиана, но я чувствовала, что смогу держать его вечно, если необходимо.

Был ранний полдень, и свет только-только начал меняться, косые лучи проникали сквозь верхнюю часть западного окна так, что комната наполнилась чистым, ярким свечением, которое пылало на волосах Джейми и окрашивало в кремовый оттенок ткань его рубахи. Я ощущала выступы в верхней части его спины, и мягкую плоть в узкой выемке между лопаткой и позвоночником.

— Куда ты отправишь их? — спросила я, пытаясь пригладить завившийся вихор на его макушке.

— В Кросс-Крик, возможно — или в Уилмингтон, — ответил он. Его глаза были полуприкрыты и наблюдали, как тени листьев дрожат на стенке шкафа, что он смастерил для меня. — Туда, где окажется лучше для печатного дела.

Он немного сместился, крепко стискивая мои ягодицы, и нахмурился.

— Христос, Сассенах, у тебя от задницы совсем ничего не осталось!

— Ничего страшного, — сказала я со смирением. — Уверена, что нарастет достаточно скоро.

Глава 65. МОМЕНТ ДЕКЛАРАЦИИ.

ДЖЕЙМИ ВСТРЕТИЛ ИХ возле Вуламс Милл, пятерых всадников. Двое были незнакомцами; двоих он знал — бывшие регуляторы из Солсбери, их звали Грин и Уэрри, ярые виги. Последним был Ричард Браун, его лицо, кроме выражения глаз, было холодным и непроницаемым.

Джейми молчаливо проклинал свою любовь к разговорам. Если бы не это, он бы расстался с МакДональдом как обычно, возле Куперсвилля. Но они беседовали о поэзии — о поэзии, во имя Божье! — и развлекали друг друга, декламируя стихи. И теперь он стоял на пустой дороге, держа на поводу двух лошадей, пока МакДональд, чьи внутренности оказались с ним несогласными, углубился в лес.

Амос Грин слегка кивнул ему и почти проехал, но Китман Уэрри натянул поводья, и незнакомцы тоже остановились, с любопытством смотря на него.

— Куда ты едешь, друг Джеймс? — любезно поинтересовался Уэрри, который был квакером. — Ты направляешься на собрание в Галлифакс? Если так, тогда можешь присоединиться и ехать с нами.

Галлифакс. Джейми почувствовал, как струйка пота пробежала вниз по ложбинке его спины. Собрание Комитета по Взаимосвязям, чтобы выбрать делегатов на Континентальный Конгресс.

— Я провожаю друга на его пути, — ответил он вежливо, кивая на лошадь МакДональда. — Я, однако, последую за вами. Возможно, я догоню вас чуть позже, — слабая надежда, подумал он, стараясь не смотреть на Брауна.

— Я бы не был так уверен в том, что вам обрадуются, мистер Фрейзер, — Грин говорил довольно вежливо, но с подчеркнутой холодностью, и это заставило Уэрри удивленно посмотреть на него. — После всего, что случилось в Кросс-Крик.

— О? А вы бы спокойно смотрели, как невинного человека сжигают заживо или обваливают в дегте и перьях? — последнее, чего он хотел, это вступать в спор, но что-то надо было сказать.

Один из незнакомцев сплюнул на дорогу.

— Не такой уж он и невинный, если мы говорим о Фоггарти Симмсе. Мелкий ничтожный тори, — добавил он, подумав.

— А этот — его соратник, — сказал Грин и сплюнул, как бы в подтверждение. — Комитет в Кросс-Крик постановил преподать Симмсу урок, но, похоже, мистер Фрейзер с этим не согласился. То еще представление было, судя по тому, что я слышал, — он потянулся, наклоняясь немного назад на своей лошади, чтобы посмотреть на Джейми с превосходящей высоты. — Как я сказал, мистер Фрейзер, в настоящий момент вы не слишком популярны.

Уэрри хмурился, переводя взгляд туда-сюда между Джейми и Грином.

— Спасти человека от дегтя и перьев, неважно, каковы его политические взгляды, кажется не более чем обычной человечностью, — сказал он резко.

Браун неприятно рассмеялся.

— Для вас, я понимаю, может так и есть. Но не для других. Человек узнается по той компании, которой он придерживается. И, кроме того, что насчет твоей тети? — сказал он, перенаправляя свою речь Джейми. — И небезызвестной миссис Флоры МакДональд? Я читал ту речь, которую она произнесла — в окончательной редакции газеты Симмса, — добавил он и снова невесело рассмеялся.

— Гости моей тети не имеют отношения ко мне, — сказал Джейми, пытаясь упростить дело.

— Нет? Как насчет мужа твоей тети — он ведь твой дядя, не так ли?

— Дункан? — в его голосе ясно чувствовался скептицизм, и незнакомцы несколько расслабились, обмениваясь взглядами. — Нет, он четвертый муж моей тети и мой друг. Почему вы о нем заговорили?

— Как почему? Дункан Иннес запросто общается с Фаркардом Кэмпбелом и с большим количеством других лоялистов. Эти двое вложили достаточно денег, чтобы с помощью памфлетов удержать на плаву проповедование воссоединения с Матерью-Англией. Удивлен, что вы этого не знали, мистер Фрейзер.

Джейми был не просто удивлен, он был буквально потрясен этим разоблачением, но скрывал это.

— Мнение мужчины — это его собственное дело, — сказал он, пожав плечами. — Дункан может поступать так, как он хочет, и я буду делать так.

Уэрри кивал, соглашаясь с этим, но другие смотрели на него с выражением, которое ранжировалось от скептицизма до угрозы.

И Уэрри не остался безразличным к реакции его компаньонов.

— Каково же тогда твое мнение, друг? — вежливо спросил он.

Что ж, он знал, что время приближается. Часто пытался представить обстоятельства своего официального заявления, в ситуациях, варьировавшихся от тщеславно героических до открыто опасных. Но как обычно в таких случаях, чувство юмора Бога превзошло всякое воображение. И вот, он обнаружил себя, делающим этот последний шаг в безоговорочную и открытую приверженность делу революции, стоящим в одиночестве посреди пыльной дороги, только случайно не будучи обнаруженным в союзе со смертельным врагом — одетым в форму офицером Короны, сидящим на корточках в кустах позади него со спущенными вокруг его лодыжек штанами.

— Я за свободу, — сказал он тоном, в котором звучало мягкое удивление от того, что вообще могли быть вопросы относительно его позиции.

— В самом деле? — Грин сурово посмотрел на него, затем поднял подбородок в направлении лошади МакДональда, где полковой меч МакДональда свешивался с седла, позолота и витой орнамент сияли на солнце. — Как же вы объясните свою компанию с красномундирником?

— Он — мой друг, — сказал Джейми ровным голосом.

— Красномундирник? — один из незнакомцев резко приподнялся в своем седле, как будто его ужалила пчела. — Откуда здесь красномундирник? — голос мужчины звучал с изумлением, он быстро посмотрел туда-сюда, как будто ожидая, что целая куча тварей сейчас выскочит из леса, стреляя из мушкетов.

— Здесь только один, насколько я знаю, — уверил его Браун. — Его зовут МакДональд. Он не настоящий солдат: он вольнонаемный, и получает только половину жалования, работает на губернатора.

Его компаньонов это, казалось, не очень успокоило.

— Что тебя связывает с этим МакДональдом? — потребовал он ответа от Джейми.

— Как я уже сказал, он — мой друг, — настроение мужчин мгновенно изменилось, от скептицизма и мягкой угрозы к открытому нападению.

— Он шпион губернатора, вот кто он такой, — прямо объявил Грин.

Это было не более чем правдой, и Джейми был абсолютно уверен, что половина провинции это знало: МакДональд не прилагал усилий, чтобы прятать свое обличье и свои поручения. Отрицать сей факт было все равно, что просить их поверить, что Джейми либо тупица, либо двуличный и способный на предательство человек, или и то, и другое.

Среди мужчин пробежало волнение, они обменивались взглядами, маленькими движениями, руки их касались рукоятей ножей и пистолей.

"Очень хорошо", — подумал Джейми. Не удовлетворившись иронией самой ситуации, Бог теперь решил, что он должен сражаться не на жизнь, а на смерть против тех, союз с которыми он объявил моментом раньше, защищая офицера Короны, против которой только что сделал официальное заявление.

Как любит говорить его зять — великолепно.

— Выведи его, — приказал Браун, подталкивая свою лошадь вперед, — посмотрим, что он нам сам скажет, этот твой друг.

— А потом, может быть, мы преподадим ему урок, который он сможет передать губернатору, а? — один из незнакомцев снял свою шляпу и аккуратно заткнул ее за край седла, приготавливаясь.

— Погоди-ка! — Уэрри приподнялся, пытаясь удержать и успокоить их движением своей руки, хотя Джейми мог сказать ему, что он на несколько минут опоздал с этой попыткой, чтобы она могла иметь хоть какой-нибудь эффект. — Вы не можете применить насилие к...

— Мы не можем, думаешь? — Браун, смотря на Джейми, ухмыльнулся улыбкой мертвеца и начал развязывать кожаный кнут, свернутый и пристегнутый к его седлу. — Увы, совсем нет никакого дегтя под рукой. Но хорошенько выпороть, скажем, и отправить вас обоих, скулящих, домой к губернатору абсолютно голыми — вот это ответ.

Второй незнакомец рассмеялся и снова сплюнул так, что плевок сочно приземлился прямо у ног Джейми.

— Ага, так сойдет. Слышал, что ты сам, один сдерживал толпу в Кросс Крик, Фрейзер. Сейчас всего пятеро против двоих, как тебе нравятся твои шансы?

Джейми они очень нравились. Опустив вожжи, которые он держал, он развернулся и ринулся между двух лошадей, хрипло и громко крича и сильно хлопая их по бокам, затем нырнул головой вперед в заросли возле обочины, продираясь на руках и коленях сквозь корни и камни так быстро, как только мог.

Позади него лошади вздыбливались и разворачивались, громко ржали и распространяли испуг среди лошадей других всадников: он мог слышать возгласы гнева и тревоги, пока они пытались получить контроль над бросающимися вперед лошадьми.

Он соскользнул вниз по короткому овражку, разбрасывая вокруг ног грязь и растения, вырванные с корнем, потерял баланс и упал на задницу, подскочил вверх и стремительно ринулся в дубовую рощицу, где упал, тяжело дыша, позади завесы из молодых побегов.

Кто-то из всадников был достаточно сообразительным — или рассерженным — чтобы спрыгнуть со своей лошади и последовать за ним: он слышал треск и проклятия совсем рядом, поверх более слабых и отдаленных возгласов волнения и суматохи на дороге. Осторожно взглянув сквозь листву, он увидел Ричарда Брауна, растрепанного и без шляпы, дико озирающегося вокруг, с пистолем в руке.

Всякая мысль о том, чтобы вступить в конфронтацию, исчезла: он не был вооружен ничем, кроме маленького ножа в носке, и ему было ясно, что Браун пристрелит его мгновенно, сказав, что это была самозащита, когда другие, наконец, присоединятся к нему.

Вверху овражка, напротив дороги, он увидел проблеск красного. Браун, повернувшись в том же направлении, увидел его тоже и выстрелил, после чего Дональд МакДональд, предусмотрительно повесивший свой мундир на дерево, вышел из укрытия позади Ричарда Брауна и ударил того по голове тяжелым концом длинной ветки.

Браун упал на колени, мгновенно потеряв сознание, и Джейми выскользнул из-за укрытия дубовых зарослей, подзывая МакДональда, который тяжело бежал ему навстречу. Вместе они проскользнули вглубь леса, подождав возле ручья, пока продолжительная тишина с дороги дала понять, что можно безопасно вернуться и посмотреть.

Мужчины ушли. Вместе с лошадью МакДональда. Гидеон, с плоско лежащими ушами и закатившимися белками глаз, приподнял верхнюю губу вверх и угрожающе визжал на врагов, обнажая большие желтые зубы и брызгая слюной. Браун и компания мудро не решились красть взбесившегося коня, но все же смогли привязать его к дереву и испортить сбрую. Меч МакДональда лежал в пыли, вытащенный из ножен и сломанный пополам.

МакДональд поднял половинки меча, посмотрел на них, затем, качая головой, заправил за свой ремень.

— Как ты думаешь, Джонс может это починить? — спросил он. — Или лучше отправиться в Солсбери?

— В Уилмингтон или Нью-Берн, — сказал Джейми, вытирая рукавом лоб. — Дэй Джонс недостаточно мастеровит, чтобы починить меч, и, насколько я слышал, у тебя совсем немного друзей в Солсбери.

Солсбери был в сердцевине регуляторства, и антиправительственные чувства все еще были там довольно сильны. Его собственное сердце вернулось к своему нормальному ритму, но он еще чувствовал слабость в коленях из-за падения и гнева.

МакДональд холодно кивнул, затем взглянул на Гидеона.

— Твоя лошадь безопасна для езды?

— Нет.

В том состоянии возбуждения, в котором находился Гидеон, Джейми не рискнул бы ехать на нем один, не говоря уж о том, чтобы взгромоздиться на коня вдвоем, тем более без узды и поводьев, хотя люди Брауна оставили завязку на его седле. Стараясь не быть покусанным, он сделал петлю поверх головы жеребца, и они молча отправились пешком назад в Ридж.

— Очень неудачно, — задумчиво заметил чуть погодя МакДональд, — что они встретили нас вместе. Как ты думаешь, это уменьшит твои шансы проникнуть в их Советы? Я бы отдал свое левое яйцо, чтобы иметь глаз и ухо на той встрече, о которой они говорили, я говорю тебе это без обиняков.

С легким чувством удивления Джейми обнаружил, что его слова не убедили никого: его заявлению не поверил человек, чье дело он собирался предать. И его чуть не убили его новые соратники, чью сторону он хотел поддержать.

— Ты когда-нибудь интересовался тем, как звучит смех Бога, Дональд? — спросил он задумчиво.

МакДональд сжал свои губы и взглянул за горизонт, где клубились темные облака прямо позади горного плеча.

— Как гром, я полагаю, — сказал он. — Тебе так не кажется?

Джейми покачал головой

— Нет. Я думаю, что на самом деле, это очень тихий, маленький звук.

Глава 66. МРАК РАССЕИВАЕТСЯ.

МНЕ БЫЛИ СЛЫШНЫ ВСЕ ЗВУКИ домашнего хозяйства внизу и громкий голос Джейми во дворе, и я чувствовала себя абсолютно умиротворенно. Я смотрела, как движется и сияет солнце на желтеющих каштанах на улице, когда услышала звуки твердых и решительных шагов, поднимающихся по лестнице.

Дверь резко распахнулась и вошла Брианна, с растрепанными ветром волосами и с суровым выражением на пылающем лице. Она остановилась у подножия моей кровати, навела длинный указательный палец на меня и сказала:

— Тебе не позволено умирать.

— О?! — сказала я, моргая. — А я и не собиралась.

— Ты пыталась! — сказала она, обвиняя. — Ты знаешь, что пыталась!

— Ну, не то чтобы пыталась, на самом деле... — слабо начала я. Если я определенно и не пыталась умереть, однако, было правдой, что почти попробовала это сделать, и я, должно быть, выглядела виноватой, потому что ее глаза сузились в синие щелки.

— Не смей делать этого снова! — сказала она, повернулась, взмахнув полой голубого плаща, и затопала к выходу, остановившись у двери, перед тем как сбежать вниз по лестнице, чтобы сдавленным голосом сказать:

— Потомучтоялюблютебяиянесмогужитьбезтебя.

— Я тоже люблю тебя, дорогая! — прокричала я, и всегда готовые и близкие слезы навернулись на глаза, но ответа не последовало, только звук захлопывающейся передней двери.

Адсо, дремлющий на солнышке, лежал на стеганом покрывале у моих ног. Потревоженный шумом, он приоткрыл свои глаза на долю дюйма, затем снова положил голову на лапы и замурчал громче.

Я легла обратно на подушку, чувствуя себя гораздо менее умиротворенной, но несколько более живой. Мгновение спустя, я села, отбросила одеяла и опустила ноги с кровати на пол. Адсо вдруг прекратил мурчать.

— Не волнуйся, — сказала я ему, — я не собираюсь сыграть в ящик: твои поставки молока и кусочков со стола в полной безопасности. Сохрани постель теплой для меня.

Я, конечно, вставала уже, и мне даже были позволены короткие, чрезвычайно контролируемые экскурсии на улицу. Но никто не позволял мне отправиться куда-либо одной с тех пор, как я заболела, и я была абсолютно уверена, что они не позволят мне сделать этого и сейчас.

Поэтому я спустилась вниз по лестнице в носках, держа ботинки в руке. И, вместо того чтобы направиться через переднюю дверь, чьи петли скрипели, или через кухню, где хлопотала миссис Баг, я скользнула в свою хирургическую. Там я открыла окно и, убедившись, что белая свинья не околачивается нигде поблизости, осторожно выпрыгнула наружу.

Я чувствовала почти головокружение от побега, стремительное движение живительных сил, подкреплявших меня, когда я шла вниз по дорожке. Спустя какое-то время я вынуждена была останавливаться каждые несколько сот футов, чтобы присесть и немного подышать, преодолевая слабость. Однако я упорно продолжала путь, и наконец, добралась до хижины Кристи.

Никого не было видно, и никто не ответил на мое неловкое "Хэллоу!", но, когда я постучала в дверь, то услышала голос Томаса Кристи, резкий и неровный, приглашающий меня войти.

Он сидел за столом и что-то писал, но одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что он должен был быть в постели. Его глаза расширились от удивления при виде меня, и он поспешно попытался поправить поношенную шаль вокруг своих плеч.

— Миссис Фрейзер! С вами... то есть... Что во имя Господа... — замолчав, он уставился на меня круглыми, как блюдца глазами. Я сняла свою широкополую шляпу, когда вошла, забыв на мгновение, что выгляжу немногим лучше, чем растрепанный ёршик для мойки бутылок.

— О, — сказала я, неловко проведя рукой по своей голове. — Это. Вы должны быть довольны: в ближайшее время я не буду расхаживать по округе, смущая публику неприличным видом моих распущенных волос.

— Вы выглядите как бритоголовый каторжник, — сказал он без обиняков. — Сядьте.

Я села, чувствуя, что из-за физических перегрузок во время прогулки, я нуждаюсь в предложенном стуле.

— Как вы себя чувствуете? — поинтересовалась я, смотря на него. Свет в хижине был плохим: он писал при свече и погасил ее, когда я вошла.

— Как я себя чувствую? — он казался одновременно удивленным и, скорее, сбитым с толку от того, что я этим интересуюсь. — Вы проделали весь путь сюда, в опасно ослабленном состоянии, чтобы поинтересоваться моим здоровьем?

— Если вы хотите выразить это так, — ответила я, слегка уязвленная этим "опасно ослабленном". — Я думаю, что вы не соизволите выйти на свет, чтобы я хорошенько осмотрела вас, не так ли?

Он натянул концы своей шали на груди, как бы защищаясь.

— Зачем? — он нахмурился, заостренные брови сошлись вместе, что придало ему вид рассерженной и раздраженной совы.

— Потому что я хочу узнать несколько вещей относительно состояния вашего здоровья, — ответила я терпеливо. — И осмотреть вас — это, похоже, лучший способ их выявить, поскольку вы не кажетесь мне способным сказать хоть что-нибудь.

— Вы совершенно непостижимы, мадам!

— Нет, я доктор, — возразила я, — и я хочу знать... — короткая волна слабости и головокружения накатила на меня, и я оперлась на стол, держась за него, пока она пройдет.

— Вы сумасшедшая, — определил он, внимательно меня разглядывая. — Я думаю, вы также все еще больны. Оставайтесь здесь: я отправлю сына, чтобы он привел вашего мужа.

Я махнула на него рукой и глубоко вздохнула. Мое сердце быстро стучало, и я была немного бледной и вспотевшей, но в целом — в порядке.

— Дело в том, мистер Кристи, что хоть я определенно и была больна, это не была та же самая болезнь, какой переболело большинство людей в Ридже — и из того, что рассказывала мне Мальва, я думаю, что вы — тоже.

Он уже встал, чтобы пойти и позвать Алана, но при этих словах замер и уставился на меня с открытым ртом. Потом он медленно опустился назад на свой стул.

— Что вы имеете в виду?

Завладев, наконец, его вниманием, я с удовольствием выложила перед ним факты: все они были у меня наготове, поскольку я обдумывала симптомы несколько предыдущих дней.

Хотя несколько семей в Ридже пострадали от приступов амебной дизентерии, я не была в их числе. У меня была опасно высокая температура, сопровождаемая ужаснейшей головной болью, и, насколько я могла судить из взволнованного рассказа Мальвы — конвульсии. Но это определенно не была дизентерия.

— Вы уверены в этом? — он, хмурясь, вертел свое потрепанное перо.

— Довольно сложно спутать кровавый понос с высокой температурой и головной болью, — сказала я язвительно. — Итак, у вас был понос?

Он поколебался немного, но любопытство взяло над ним верх.

— Нет, — сказал он. — Это была, как вы и сказали, головная боль, способная расколоть череп и высокая температура. Ужасная слабость, и... экстраординарно неприятные видения. Я и не знал, что это была не та болезнь, что обрушилась на других.

— Вы и не должны были, я полагаю. Вы не видели никого из них. Если только... Мальва описывала вам болезнь? — я спросила только из любопытства, но он покачал головой.

— Я не желаю слышать о таких вещах; она не говорит мне. Все же, почему вы пришли? — он наклонил голову набок, сузив глаза. — Какая разница в том, что вы и я страдали от лихорадки, а не от поноса? Или кто-нибудь другой, если дело на то пошло? — он казался довольно возбужденным, и, поднявшись, начал ходить по хижине неровными, неуклюжими шагами, совсем не похожими на его решительную походку.

Я вздохнула, потерев рукой лоб. Я получила основную информацию, за которой пришла; объяснение того, зачем она была нужна мне, было бы тяжелейшей работой. Мне стоило большого труда заставить Джейми, Младшего Йена и Мальву принять теорию возникновения болезней от микробов, и это было при наличии под рукой доказательств, которые были видимы через микроскоп.

— Болезнь заразная, — сказала я немного устало. — Она переходит от одного человека к другому — иногда напрямую, иногда через пищу или воду, которую разделили больной и здоровый человек. Все люди, у которых был кровавый понос, жили возле небольшого одного ручья: у меня есть некоторые причины думать, что именно вода из ручья принесла амебу, которая заставила их заболеть. — Мы с вами, однако, не виделись несколько недель. И я не общалась ни с кем, у кого была бы лихорадка. Как могло так случиться, что мы оба заболели одной болезнью?

Озадаченный, он смотрел на меня, все еще хмурясь.

— Я не вижу причин, почему два человека не могут заболеть, не встречаясь друг с другом. Определенно, я знал такие заболевания, которые вы описываете: тюремная лихорадка, например, распространяется в закрытых помещениях — но ведь наверняка не все болезни ведут себя в такой манере?

— Нет, не все, — признала я. Я не была достаточно крепка, чтобы попытаться объяснить основные понятия эпидемиологии или общественного здоровья. — Но некоторые болезни могут распространяться при помощи москитов. Малярия, например.

Некоторые формы вирусного менингита — другая такая болезнь, и, кстати, моя лучшая версия о том, от какой болезни я только что оправилась.

— Вы не помните, недавно вас не кусал какой-нибудь москит?

Он посмотрел на меня, затем издал короткий отрывистый звук, который я приняла за смех.

— Моя дорогая женщина, в этом ужасном загнивающем климате москиты регулярно кусают каждого, особенно во время жаркой погоды, — он рефлекторно почесал свой бородатый подбородок.

Это была правда. Каждого, кроме меня и Роджера. Время от времени какое-нибудь отчаянное насекомое делало попытку, но по большей части, мы оставались не покусанными, даже тогда, когда наблюдалось настоящее нашествие тварей и все вокруг нас чесались. Теоретически, я предполагала, что кровососущие насекомые и человеческий род развивались так близко и параллельно сквозь века, что Роджер и я просто неправильно пахли для них, поскольку пришли из слишком далекого для них времени. Брианну и Джемми, которые разделяли мой генетический материал, но также имели и гены Джейми, комары кусали, но все же, не так часто, как большинство людей.

Я сама не помнила, чтобы меня кто-нибудь недавно покусал, но такая возможность все-таки существовала, и я просто могла быть слишком занята, чтобы это заметить.

— Почему это имеет значение? — спросил Кристи, он казался теперь только озадаченным.

— Я не знаю. Я просто должна понять, что происходит.

Я так же остро нуждалась как в том, чтобы улизнуть из дома, так и в том, чтобы вернуться к жизни самым прямым путем, который я знала — медицинской практикой. Но рассказывать об этом Тому Кристи я не собиралась.

— Хмф... — сказал он.

Он стоял, смотря на меня сверху вниз, хмурый и нерешительный, затем внезапно протянул руку — как я увидела, ту самую, которую я оперировала: Z-образный шрам стал нормального розового цвета, и все пальцы были прямыми.

— Пойдемте наружу, тогда, — сказал он, уступая. — Я провожу вас домой, и если вы будете настаивать и задавать докучливые и неудобные вопросы о моем здоровье, пока мы идем, я полагаю, что не смогу остановить вас.

Удивившись, я взяла протянутую руку и обнаружила, что его хватка была крепкой и твердой, несмотря на его изможденное лицо и сутулость плеч.

— Вам не нужно провожать меня до дому, — запротестовала я. — Вы должны быть в постели, судя по вашему внешнему виду.

— Так же, как и вы, — сказал он, ведя меня к двери и поддерживая под локоть. — Но если вы рискнули своим здоровьем и своей жизнью, предприняв такое недопустимое напряжение, почему я не могу? Однако, вы должны, — добавил он строго, — надеть свою шляпу, перед тем, как мы пойдем.

* * *

МЫ СОВЕРШИЛИ ЭТОТ ПУТЬ ДОМОЙ, постоянно останавливаясь, чтобы отдохнуть, и прибыли задыхавшиеся, взмокшие от пота и полностью изможденные приключением. Никто не хватился меня дома, но мистер Кристи настоял на том, чтобы доставить меня внутрь, и это означало, что все узнали о моем отсутствии пост факто, а поскольку люди такие нерациональные, то сразу же, сильно разозлились.

Меня выбранили все и каждый, включая Йена Младшего, втащили наверх буквально за загривок и уложили насильно в постель, где, как мне дали понять, мне сильно повезет, если я получу молока и хлеба на ужин. И самым досадным аспектом во всей этой ситуации был Томас Кристи, который стоял у подножья лестницы с кружкой пива в руке, смотрел, как меня уводили наверх и улыбался. Первая и единственная улыбка, которую я когда-либо видела на его бородатом лице.

— Что, во имя Господа, завладело тобой, Сассенах? — Джейми отдернул одеяло и категорично указал на простыни.

— Ну, я чувствовала себя практически хорошо, и...

— Хорошо! Ты цвета прокисшего молока и дрожишь так, что вряд ли можешь... ну-ка, дай-ка я сделаю это, — недовольно фыркая, он откинул мои руки в стороны от завязок и снял с меня юбки одним движением. — Ты совсем с ума сошла? — возмутился он. — Исчезнуть вот так, не сказав никому ни слова! А что, если бы ты упала? Или снова бы заболела?

— Если бы я кому-нибудь сказала, мне бы не позволили выйти наружу, — сказала я мягко. — И ты же знаешь, я врач. Конечно же, я могу судить о состоянии своего здоровья.

Он посмотрел на меня, определенно предполагая, что не доверил бы мне судить цветочное шоу, но только фыркнул в ответ, хоть и громче, чем обычно.

Затем он поднял и отнес меня в постель, осторожно опустив в нее, но с достаточной демонстрацией смиренной силы, чтобы дать мне знать, что он предпочел бы бросить меня с высоты.

Потом он выпрямился и угрожающе на меня посмотрел.

— Если бы ты не выглядела так, будто сейчас упадешь в обморок, Сассенах, клянусь, я бы повернул тебя на живот и отшлепал бы по попе.

— Ты не можешь, — сказала я довольно слабо. — У меня ее не осталось.

По правде говоря, я была немного уставшей... ну, если честно, мое сердце стучало как барабан, в ушах у меня звенело, и если бы я не уже не лежала, я бы точно упала в обморок. Я лежала на кровати, закрыв глаза, и чувствовала, как комната нежно кружится вокруг меня, как карусель со сверкающими огнями и звуками шарманки.

Сквозь это замешательство чувств я туманно почувствовала руки на моих ногах, затем приятную прохладу на моем жарком теле. Потом что-то теплое и похожее на облако окутало мою голову, и я дико замолотила руками, пытаясь убрать это с моей головы, чтобы не задохнуться.

Когда я освободилась, моргая и тяжело дыша, то обнаружила, что лежу в кровати голая. Я взглянула на мои бледные, трясущиеся остатки скелета и схватилась за простыню, чтобы прикрыться. Джейми наклонился, чтобы собрать мои разбросанные одежды с пола, добавив их к моей рубашке, которую он повесил поверх своей руки. Он поднял мои ботинки и носки и добавил их в свою сумку.

— Ты, — сказал он, указывая на меня, длинным обвиняющим пальцем — никуда не пойдешь. Тебе не позволяется убивать себя, я ясно говорю?

— О, так вот откуда Бри взяла это, — пробормотала я и снова закрыла глаза, пытаясь остановить головокружение. — Я, кажется, припоминаю, — сказала я, — некое аббатство во Франции. И очень упрямого молодого мужчину, который сильно болел. И его друга Мурту, который отобрал у него одежду, чтобы не позволить ему подняться и выйти на улицу. До тех пор, пока он не поправится.

Тишина. Я открыла один глаз. Джейми стоял, выпрямившись и неподвижно, уходящий свет от окна зажигал искры на его волосах.

— Вследствие чего, — сказала я общительно, — если память мне не изменяет, ты прямо выпрыгнул через окно и убежал. Голый. Посередь зимы.

Неподвижные пальцы его правой руки дважды постучали по ноге.

— Мне было двадцать четыре, — сказал он, наконец, сердито. — Даже и не предполагалось, что я мог иметь хоть какой-нибудь разум.

— Вот с этим я спорить не буду ни на один миг, — уверила я его. Я открыла второй глаз и уставилась на него. — Но ты прекрасно знаешь, почему я сделала это. Я должна была.

Джейми сделал глубокий вдох, выдохнул и положил мою одежду. Затем подошел и сел на кровать рядом со мной, заставив деревянный каркас крякнуть и застонать под его весом.

Он поднял мою руку и держал ее, как будто она была чем-то драгоценным и хрупким. Она и была, во всяком случае, она выглядела хрупкой, деликатная конструкция из прозрачной кожи и тенями костей внутри нее. Он нежно провел большим пальцем по тыльной стороне моей руки, следуя линии кости от фаланги пальцев до локтевой кости. И я почувствовала странный легкий всплеск далекого воспоминания: видение моих собственных костей, сияющих голубым светом сквозь кожу, и руки мастера Рэймонда, держащие мою воспаленную и опустевшую матку, и его слова, сквозь завесу лихорадки: "Позови его. Зови своего рыжего".

— Джейми, — сказала я очень тихо. Солнечный свет сверкнул на моем серебряном кольце. Он взялся за него большим и указательным пальцем и нежно заскользил металлическим колечком вниз и вверх по моему пальцу, такому худому, что оно не задерживалось на суставе. — Будь осторожен, — сказала я. — Я не хочу его потерять.

— Не потеряешь, — он сложил мои пальцы вместе, накрыв своей большой и теплой рукой мою.

Он немного посидел, ничего не говоря, и мы наблюдали, как солнечный луч медленно продвигался поперек стеганого покрывала. Адсо двигался вместе с ним, чтобы оставаться в его тепле, и свет слегка касался его шерстки мягким серебряным сиянием, обозначив тоненькие волоски, маленькие и раздельные, которые завершали его ушки.

— Это большое утешение, — сказал он, наконец, — видеть, как восходит и заходит солнце. Когда я обитал в пещере, когда был в тюрьме, — видеть, как солнце встает и садится — это давало мне надежду и знание, что мир занимается своими делами.

Он смотрел в окно в сторону голубой дали, где небо темнело, уходя в бесконечность. Его горло немного двинулось, когда он сглотнул.

— Я чувствую то же самое, Сассенах, — сказал он, — когда слышу, как ты шуршишь и ходишь в своей хирургической. Бренчишь своими склянками и ругаешься про себя, — он повернул голову, чтобы посмотреть на меня, в его глазах была глубина приближающейся ночи. — Если тебя больше не будет там... или где-нибудь вообще... — сказал он очень тихо, — тогда не будет больше ни восходов, ни закатов, — он поднял мою руку и поцеловал ее очень нежно. Затем очень осторожно положил ее на мою грудь, сжав мои пальцы вокруг кольца, поднялся и вышел.

* * *

ТЕПЕРЬ Я СПАЛА ЛЕГКО И НЕКРЕПКО, не ныряя больше в возбужденный мир горячечных снов и не срываясь в глубокий колодец забвения, когда мое тело нуждалось в целительных силах сна. Я не знала, что пробудило меня, но внезапно проснулась — резко, полная сил и бодрая, без промежуточной дремоты.

Ставни были закрыты, но луна была полной: мягкий свет полосками лежал на кровати. Я провела ладонью по простыни рядом со мной и подняла руку высоко над головой. Она была тонким бледным стеблем, бескровным и хрупким, как ножка поганки: мои пальцы нежно сжались и раскрылись, как паутинка или сеть, чтобы поймать темноту.

Я могла слышать, как дышит Джейми, который спал в своем привычном уголке на полу рядом с кроватью.

Я перенесла мою руку вниз, легонько погладив свое тело, оценивая. Маленькие бугорки грудей, ребра, которые я могла пересчитать: одно, второе, третье, четвертое, пятое... и мягкая впадина моего живота, висящего, как гамак между суставами таза. Кожа да кости. Больше ничего.

— Клэр? — послышался шорох в темноте рядом с кроватью, и появилась голова Джейми, его присутствие больше ощущалось, чем виделось, такой темной была тень по контрасту с лунным светом.

Большая темная рука пошарила поперек одеяла и дотронулась до моего бедра.

— Ты в порядке, a nighean? — прошептал он. — Тебе что-нибудь нужно?

Он был такой уставший: его голова легла на кровать возле меня, он дышал теплом, которое я ощущала сквозь рубашку. Если бы не это тепло его прикосновения, его дыхания, возможно, я бы не набралась смелости, но я чувствовала себя такой же холодной и бестелесной, как сам лунный свет, поэтому я накрыла своей прозрачной рукой его руку и прошептала:

— Ты мне нужен.

Он был практически неподвижным какое-то время, медленно вникая в смысл того, что я сказала.

— Я не потревожу твой сон? — спросил он, и в его голосе звучало сомнение. В ответ я потянула его за запястье, и он пришел ко мне, поднимаясь из омута темноты на полу, тонкие линии лунного света лились поверх него, как вода.

— Келпи, — сказала я тихо.

Он коротко хмыкнул в ответ и осторожно, неловко опустился под одеяло, матрас прогнулся под его весом.

Мы очень смущенно и робко лежали рядышком, едва касаясь друг друга. Он легко дышал, определенно стараясь нанести своим присутствием как можно меньше разрушения. Помимо слабого шороха простыней, в доме было тихо.

Наконец, я почувствовала, как один большой палец нежно нажал на мое бедро.

— Я скучал по тебе, Сассенах, — прошептал он.

Я повернулась на бок, глядя на него, и поцеловала его руку в ответ. Я хотела придвинуться ближе, положить голову в ямку на его плече и лежать в его объятиях, но мысль о моих коротких колючих волосах, коснувшихся его кожи, удержала меня от этого.

— Я тоже по тебе соскучилась, — сказала я в темную твердость его руки.

— Можно я возьму тебя тогда? — тихо сказал он, — Ты правда хочешь этого? — одна рука гладила меня по руке, другая направилась вниз, начиная медленный ровный ритм, чтобы приготовить себя.

— Позволь мне, — я прошептала, удерживая его руку моей рукой. — Лежи смирно.

Сначала я занялась с ним любовью, как крадущийся воришка, спешными поглаживаниями и маленькими быстрыми поцелуями, крадя запах, и касания, и тепло, и соленый вкус. Потом он положил руку на основании моей шеи, прижимая меня ближе и глубже.

— Не нужно торопиться, девочка, — сказал он хриплым шепотом, — я никуда не уйду.

Я позволила трепету тихого удовольствия пройти сквозь меня, и он втянул глубокий-глубокий вдох, когда я очень нежно сомкнула свои зубы вокруг и запустила мою руку в теплый мускусный вес его яичек.

Затем я поднялась над ним, почувствовав головокружение от внезапного движения, отчаянно нуждаясь в нем. Мы оба глубоко вздохнули, когда это, наконец, произошло, и я почувствовала дыхание его смеха на моих грудях, когда наклонилась над ним.

— Я так скучал по тебе, Сассенах, — снова прошептал он.

Так изменившаяся теперь, я стеснялась, когда он касался меня, и оперлась руками на его плечи, удерживая его от того, чтобы он притянул меня вниз к себе. Он и не пытался, но просунул свои руки между нами.

Я почувствовала легкий приступ паники при мысли, что волосы на моих приватных частях сейчас длиннее, чем на моей голове, но мысль была изгнана вон глубоким нажатием большого пальца между моих ног, который раскачивался взад и вперед.

Я взяла его другую руку и поднесла ко рту, с силой посасывая его пальцы, один за другим, и задрожала, сжимая его руку изо всех моих сил.

Я все еще сжимала ее, спустя некоторое время, когда лежала рядышком с ним. Или, точнее, держала ее, восхищаясь ее невидимой в темноте формой, грациозной и сильной, и твердым, гладким наслоением мозолей на его ладонях и костяшках пальцев.

— У меня руки каменщика, — сказал он, тихонько смеясь, когда я провела губами поверх жестких костяшек и нечувствительных кончиков его длинных пальцев.

— Мозоли на мужских руках глубоко эротичны, — уверила я его.

— Неужели? — он легко провел своей свободной рукой по моей стриженой голове и вниз по всей длине моей спины. Я задрожала и прижалась к нему ближе, стеснение начинало забываться. Моя собственная свободная рука блуждала по его телу, играя с мягким густым кустом его волос и влажным и нежным полутвердым пенисом.

Он немного выгнул спину, а потом расслабился.

— Что ж, я скажу тебе, Сассенах, — сказал он. — Если у меня будут мозоли ТАМ, то только по твоей вине, поверь мне.

Глава 67. ПОСЛЕДНИЙ СМЕХ.

ЭТО БЫЛ СТАРЫЙ МУШКЕТ, изготовленный около двадцати лет назад, но в хорошем состоянии. Ложе ружья было отполировано долгим применением, дерево было превосходно на ощупь, с гладким и чистым металлом ствола.

Стоящий Медведь сжал его в восторге, с трепетом водя пальцами вверх и вниз по поблескивающему стволу, поднося его к носу, чтобы вдохнуть опьяняющий запах смазки и пороха, затем позвал друзей, чтобы они тоже понюхали его.

Пять соплеменников получили мушкеты из великодушных рук Птицы-Которая-Поет-По-Утрам, и чувство восхищения пробежало по домам, распространяясь волной по деревне. Сам Птица, обладающий еще двадцатью пятью мушкетами для раздачи, был опьянен чувством невообразимого богатства и власти, и, таким образом, находился в настроении радушно принимать всех и каждого.

— Это — Хирам Кромби, — сказал Джейми Птице на цалаги, указав на мистера Кромби, который стоял возле него, бледный и взволнованный во время вступительных переговоров, вручения мушкетов, призыва воинов и всеобщего ликования по поводу оружия. — Он приехал, чтобы предложить вам свою дружбу и рассказать истории о Христе.

— О, ваш Христос? Тот, кто пошел в нижний мир и вернулся? Я всегда задавался вопросом, встречал ли он Небесную Женщину там или Крота? Я верю в Крота. Я хотел бы знать, что он сказал, — Птица коснулся подвески на шее — вырезанного из камня маленького красного Крота, проводника по миру мертвых.

Лоб мистера Кромби наморщился, но, к счастью, он еще не развил чувства непринужденности в языке цалаги. Он был все еще на стадии мысленного перевода каждого слова на английский язык, а Птица говорил быстро. И Йен не нашел случая рассказать Хираму истории о Кроте.

Джейми закашлялся.

— Я уверен, что он будет рад рассказать вам все истории, которые знает, — сказал он. — Мистер Кромби, — он на мгновение переключился на английский язык, — Цисква, приветствует вас.

Ноздри Пенстемоны, жены Птицы, деликатно сморщились: Кромби потел от волнения и вонял как козел. Он серьезно поклонился и подарил Птице хороший нож, который привез в качестве подарка, медленно произнося приветственную речь, которую выучил. "Довольно хорошо", — подумал Джейми. Он неправильно произнес всего лишь пару слов.

— Я пришел д-доставить вам огромную радость, — закончил Хирам, заикаясь и потея.

Птица посмотрел на маленького, жилистого и взмокшего Кромби, долго и невозмутимо, потом перевел взгляд обратно на Джейми.

— Ты забавный человек, Убийца Медведя, — сказал он со смирением. — Давайте есть!

Это была осень, плоды собраны, и охота была хорошей. И так как Праздник Оружия был важным событием, дымящуюся оленину и диких свиней, зажаренных над ревущим огнем, подняли из ямы и подавали с переполненными блюдами кукурузы, жареной тыквы и фасоли, приправленными луком и кориандром. Там же была и похлебка с множеством мелких рыб, обвалянных в кукурузной муке и обжаренных в медвежьем жире, с хрустящей и нежной мякотью.

Мистер Кромби, очень напряженный вначале, стал расслабляться под влиянием еды, хвойного пива и лестного внимания, уделяемого ему. Определенное количество внимания, как предполагал Джейми, было обусловлено тем фактом, что Йен, сидящий с широкой улыбкой на лице, останется его опекуном на какое-то время, подсказывая и поправляя, пока Хирам не почувствует себя более непринужденно в языке и не будет способен справиться самостоятельно. А Йен был чрезвычайно популярен, особенно среди молодых женщин деревни.

Сам он, освобожденный от ответственности, просто наслаждался пиршеством. Здесь нечего было делать, кроме как говорить, слушать и есть, а утром он уйдет.

Это было странное чувство, и вряд ли он когда-нибудь испытывал его прежде. В жизни было много прощаний, большинство из них печальные — лишь немногие приняты с осознанием утешения, а другие вырвали куски сердца из груди и оставили его саднить. Но не сегодня вечером. Все казалось необыкновенно торжественным, он сознательно делал некоторые вещи в последний раз, и, тем не менее, в этом не было никакой печали.

Завершение, он предполагал, было смыслом этого. Он сделал то, что мог сделать, и теперь должен оставить Птицу и других, чтобы идти своим собственным путем. Может быть, он и приедет снова, но уже никогда по службе, в роли агента короля.

Эта мысль сама по себе была необычной. Он никогда не жил без осознания своей верности королю, будь то дом германца Джорди или Стюартов. Готов ли он был к этому или нет, признавал это или нет... А теперь он обрел независимость.

Впервые он получил некоторое понимание того, что дочь и жена пытались сказать ему.

Хирам пытался декламировать один из псалмов, как он понял. Он проделал хорошую работу, потому что тщательно выучил его и попросил Йена переводить. Однако...

— "Масло стекает по голове и бороде...".

Пенстемон бросила настороженный взгляд на маленький горшок топленого медвежьего жира, который использовался в качестве соуса, и прищурилась на Хирама, явно намереваясь выхватить блюдо, если он попытается вылить содержимое на голову.

— Это — предание от его прародителей, — Джейми коротко пожал плечами. — Не его собственный обычай.

— О. Хм, — она расслабилась немного, хотя продолжала пристально следить за Хирамом. Он был гостем, но не все гости ведут себя достойно.

Хирам пока не сделал ничего неподобающего. Хотя он много раз отказывался и делал неловкие похвалы хозяевам, его все-таки уговорили есть, пока глаза не вылезли из орбит. Что хозяев очень порадовало.

Йен останется на несколько дней, чтобы удостовериться, что Хирам и люди Птицы пришли к некоему взаимопониманию. Джейми был не совсем уверен, что чувство ответственности Йена победит его чувство юмора, к тому же, в некоторой степени, чувство юмора Йена склонялось на сторону индейцев. Таким образом, замечание Джейми не могло быть некстати, а являлось только средством предосторожности.

— У него есть жена, — сообщил Джейми Птице, кивнув в сторону Хирама, на данный момент поглощенного серьезным диспутом с двумя пожилыми мужчинами. — Я не думаю, что он приветствовал бы молодую женщину в своей постели. Он может быть грубым с ней, не оценив любезности.

— Не волнуйся, — сказала Пенстемон, услышав это. Она взглянула на Хирама, и губы ее презрительно скривились. — Никто не захочет ребенка от него. Только если от тебя, Убийца Медведя...

Она пристально посмотрела на него из-под ресниц, и он засмеялся, приветствуя ее жестом уважения.

Это был идеальный вечер, холодный и бодрящий, дверь оставили открытой для притока свежего воздуха. Дым от огня поднимался прямой, белый, скользящий к отверстию наверху, его подвижный дух был подобен призраку, восходящему к радости.

Все ели и пили до момента приятного оцепенения, и была мгновенная тишина и всепроникающее чувство покоя и счастья...

— Для мужчин хорошо поесть как братьям, — заметил Хирам Стоящему Медведю на своем спотыкающемся цалаги. Или, скорее, попробовал сказать. "И, в конце концов", — размышлял Джейми, чувствуя, что его ребра скрипят от напряжения, — "между "как братья" и "своих братьев" было, действительно, очень незначительное различие".

Стоящий Медведь бросил на Хирама внимательный взгляд и отодвинулся немного подальше.

Птица наблюдал это и, после минутного молчания, обратился к Джейми.

— Ты очень забавный человек, Убийца Медведя, — повторил он, качая головой. — Ты выиграл.

* * *

"Мистеру Джону Стюарту,

Руководителю Южного Департамента по делам индейцев

Фрейзерс Ридж

В первый день ноября

1774 года от Рождества Христова

от Джеймса Фрейзера, эсквайра.

Уважаемый сэр!

Это уведомление для Вас относительно моей отставки в качестве индейского агента, поскольку я считаю, что мои личные убеждения больше не будут позволять мне с чистой совестью выполнять свою службу от имени Короны.

С благодарностью за Ваше любезное внимание и более чем достаточное покровительство и с наилучшими пожеланиями в будущем.

Остаюсь, Ваш покорный слуга, Дж. Фрейзер".

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ.

Кости времени.

ГЛАВА 68. ДИКАРИ.

ОСТАЛОСЬ ЛИШЬ ДВА. Лужица растаявшего воска блестела от света, пылающего над ней фитиля, и камни медленно предстали перед глазами, один зеленый, один черный, горящие своим внутренним огнем. Джейми погрузил опушенный конец пера осторожно в расплавленный воск и, подцепив изумруд, поднял его к свету.

Он сбросил горячий камень в платок, что я предусмотрительно держала, и я тут же начала его быстро тереть, чтобы убрать остатки воска, прежде чем тот затвердеет снова.

— Неважно у нас с запасами, — пошутила я неловко. — Будем надеяться, что больше не возникнет никаких непредвиденных обстоятельств.

— Как бы то ни было, я не трону черный алмаз, — твердо сказал он и задул фитиль. — Он для тебя.

Я уставилась на него.

— О чем ты говоришь?

Он слегка пожал плечами и протянул руку, чтоб забрать у меня изумруд, завернутый в его платок.

— Если меня убьют, — как ни в чем ни бывало сказал он. — Ты возьмешь его и уйдешь. Обратно через камни.

— О? Не думаю, что сделаю это! — мне не нравилось обсуждать случайность, что повлекла бы за собой смерть Джейми, но было бессмысленно это игнорировать. Сражение, болезнь, лишение свободы, несчастный случай, убийство... — Вы же с Бри не собирались позволить мне умереть. Я сделаю то же самое, если буду иметь хоть малейшую надежду на привлечение твоего внимания.

Он улыбнулся.

— Я всегда помню твои слова, Сассенах, — серьезно уверил он меня. — Но ты сама говорила мне, что человек предполагает, а Бог располагает, и если Он сочтет нужным распорядиться мной — ты вернешься назад.

— Почему это? — спросила я уязвленно и расстроено. Воспоминания об отправке меня домой через камни накануне Каллодена были совсем не тем, что я когда-либо хотела вспоминать. А он тут как тут, взламывает дверь этой наглухо запечатанной камеры моего сознания. — Почему бы мне не остаться с Бри и Роджером? Джемми, и Марсали, и Фергюс, и Герман, и Анри-Кристиан, и девочки — все здесь. Ради чего туда, в конце концов, возвращаться?

Он вынул камень из платка, покрутил его между пальцами и внимательно посмотрел на меня, как будто обдумывая, стоит ли мне это сказать. Волосы на моем затылке встали дыбом.

— Я не знаю, — наконец произнес он, качая головой. — Но я видел тебя там.

Мурашки сбежали вниз по шее и по обеим рукам.

— Видел меня где?

— Там, — он неопределенно махнул рукой. — Ты снилась мне там. Я не знал, где это было; только то, что это было там — в твоем собственном времени.

— Откуда ты это знаешь? — спросила я, содрогаясь от ужаса. — Что я делала?

Силясь вспомнить, он нахмурился.

— Я точно не помню, — сказал он медленно. — Но я знал, что это было тогда, из-за света, — лицо его внезапно прояснилось. — Вот оно. Ты сидела за столом, с чем-то в руке, может быть писала. И свет был везде вокруг тебя, освещал твое лицо и волосы. Но это не был ни свет свечи, ни костра или солнца. И я помню, как подумал про себя, когда увидел тебя: "О, так вот как выглядит электрический свет".

Я уставилась на него, открыв рот.

— Как ты можешь узнать во сне то, чего никогда не видел в реальной жизни?

Ему показалось это смешным.

— Мне все время снятся сны о том, чего я не видел, Сассенах — с тобой не так?

— Ну, да, — сказала я неуверенно, — иногда. Может быть чудовища, необычные растения, странные пейзажи. И, безусловно, люди, которых я не знаю. Но ведь это другое? Увидеть то о чем ты слышал, но никогда не видел?

— Ладно, может то, что я видел, совсем не то, как электрический свет выглядит, — признался он, — но это то, что я сказал себе, когда увидел его. И я был абсолютно точно уверен, что ты была в своем собственном времени. — И, в конце концов, — добавил он раздумчиво, — мне снится прошлое, почему бы мне не увидеть во сне будущее?

Нечего было ответить на это совершенно кельтское замечание о природе вещей.

— Ну, полагаю, ты мог бы, — ответила я и с сомнением потерла нижнюю губу, — сколько лет мне было, в этих твоих снах?

Он сначала удивленно, затем неуверенно, а потом внимательно всмотрелся в мое лицо, словно пытаясь сравнить его с неким мысленным образом.

— Ну... я точно не знаю, — сказал он, и это впервые прозвучало неуверенно, — я вообще об этом не думал — но я не заметил, чтобы у тебя были седые волосы или что-то подобное — это была просто... ты, — он пожал плечами, сбитый с толку, и посмотрел вниз на камень в моей руке. — Как, по-твоему, он теплый, Сассенах? — спросил он с любопытством.

— Ну, разумеется, — ответила я довольно сердито. — Бога ради, его только что вытащили из горячего воска! И все-таки изумруд, казалось, действительно нежно пульсировал в моей руке, теплый, как моя собственная кровь и бьющийся, как маленькое сердце. Отдавая его, я почувствовала небольшое, своеобразное сопротивление — как будто он не хотел покидать меня. — Дай его МакДональду, — сказала я, вытирая ладонь об юбку. — Я слышу, он снаружи разговаривает с Арчем и хотел бы поскорее отсюда убраться.

* * *

ПОЗАВЧЕРА, МАКДОНАЛЬД ДОБРАЛСЯ до Риджа под проливным дождем, обветренное лицо его было почти фиолетовым от холода, напряжения и волнения, чтобы сообщить нам, что он нашел типографию, выставленную на продажу в Нью-Берне.

C одежды майора капала вода, и шел пар, когда он стоял у огня.

— Владелец уже уехал — отчасти не по своей воле, — сообщил он нам, капая водой и клубясь паром у огня. — Его друзья стремятся незамедлительно продать помещение и оборудование, прежде чем оно может быть изъято или уничтожено, и тем самым обеспечить его средствами, чтобы он смог восстановиться в Англии.

Под "отчасти не по своей воле", он имел ввиду, что владелец типографии был тори, который был схвачен прямо на улице местным Комитетом Безопасности и тут же засунут на корабль, отбывающий в Англию. Такой вид экстренной высылки становился популярным, и пока что был более гуманным, чем "смола и перья". Но это означало, что печатник прибудет в Англию без гроша в кармане и в придачу, будет должен за проезд.

— Мне довелось встретиться в кабаке с некоторыми его друзьями, рвущими на себе волосы по его печальной судьбе и пьющими за его благополучие. Я сказал им, что в состоянии предоставить им возможность получить выгоду, — сообщил Майор, раздуваясь от удовольствия. — Они навострили уши, когда я сказал, что у тебя возможно — всего лишь возможно, заметь — есть готовые наличные деньги.

— Что заставило тебя так думать, Дональд? — спросил Джейми, выгнув бровь.

МакДональд посмотрел на него удивленно, затем понимающе. Он подмигнул и приложил палец к носу.

— Я слышу всякое там, сям. Молва твердит, что у тебя есть небольшой запас драгоценностей — или я так слышал от торговца в Эдентоне, чей банк имел дело с одним...

Мы с Джейми переглянулись.

— Бобби, — сказала я, и он с покорностью кивнул.

— Ну, а как по мне, то я могила! — сказал МакДональд, наблюдая за нами. — Вы можете положиться на мое благоразумие, будьте уверены. И я сомневаюсь, что это широко известно. Но ведь, бедняк не станет закупать ружья десятками сейчас, не так ли?

— О, возможно, — сказал Джейми, уступая. — Вы были бы удивлены, Дональд. Ну... я полагаю, сделка может быть заключена. Так и что друзья печатника просят за типографию — и предложат ли они страховку на случай пожара?

* * *

МАКДОНАЛЬД БЫЛ УПОЛНОМОЧЕН вести переговоры от лица друзей печатника — они желали добиться продажи сомнительной недвижимости прежде, чем некие энтузиасты-патриоты заявились бы и спалили все дотла — и поэтому сделку заключили тут же на месте. МакДональд был стремительно отправлен обратно, чтобы обменять изумруд на деньги и, завершив покупку, передать остаток средств Фергюсу на текущие расходы. Он должен был так же как можно скорее известить всех в Нью-Берне, что типография теперь будут под новым руководством.

— И если кто спросит о политических убеждениях нового владельца... — сказал Джейми. На что МакДональд только мудро кивнул и еще раз приложил свой палец к носу, покрытому красноватыми прожилками.

Я была почти уверена, что Фергюс не имел личных политических убеждений. Кроме своей семьи, он был предан одному только Джейми. Раз сделка была совершена, и началось безумство сборов — Марсали и Фергюс должны были уехать сразу, чтобы иметь возможность обустроиться в Нью-Берне, прежде выпадет снег, то Джейми пришлось серьезно поговорить с Фергюсом.

— Сейчас не будет так, как было в Эдинбурге. Есть еще только один печатник в городе, и со слов МакДональда, он пожилой джентльмен, который настолько боится и Комитета, и губернатора, что не станет печатать ничего, кроме проповедей и рекламных листовок о скачках.

— TrХs bon, — сказал Фергюс, выглядя еще счастливее, если такое вообще было возможно. Он светился, словно китайский фонарик, с тех пор как услышал новости. — Мы будем заниматься всеми газетами и листовками, не говоря уже о печати скандальных пьес и памфлетов — в этом нет ничего подобного крамоле и беспорядкам в печатном деле, милорд, Вы и сами это знаете.

— Я знаю это, — очень сухо ответил Джейми. — Вот почему я хотел бы вбить в твою толстую черепушку, что необходимо быть осмотрительным! Я не желаю услышать о том, что тебя повесили за измену или же изваляли в смоле и перьях, посчитав недостаточным изменником.

— О, ла! — Фергюс изящно взмахнул крюком. — Я отлично знаю, как играть в эту игру, милорд.

Джейми кивнул, все еще выглядя смущенным.

— Да, ты знаешь. Но прошло несколько лет; ты мог потерять сноровку. И ты не знаешь, кто есть кто в Нью-Берне. Ты же не хочешь потом обнаружить себя покупающим мясо у человека, с которым сам жестоко обошелся в утренней газете, не так ли?

— Я запомню это, па, — Марсали сидела у огня, кормила Анри-Кристиана и внимательно ко всему прислушивалась. Пожалуй, она выглядела счастливее Фергюса, на которого смотрела с обожанием. Она перевела взгляд обожания на Джейми и улыбнулась. — Мы будем очень осторожны, я обещаю.

Суровый взгляд Джейми смягчился, когда он посмотрел на нее.

— Я буду скучать по тебе, девочка, — сказал он нежно. Ее радость померкла, но только отчасти.

— Я тоже буду скучать, па. Все мы будем. А Герман вообще не хочет оставлять Джемми. Но... — ее взгляд вернулся к Фергюсу, который составлял список закупок, насвистывая себе под нос "Жаворонка", и она крепче прижала Анри-Кристиана, заставив его в знак протеста задрыгать ножками.

— Да, я знаю, — Джейми откашлялся, чтоб скрыть эмоции и утер кулаком нос. — Итак, малыш Фергюс. Ты получишь еще немного денег сверху; в первую очередь непременно подкупи констебля и стражу. МакДональд сообщил мне имена людей из Королевского Совета и лидера Законодательного собрания — он сможет помочь с Советом, так как он человек губернатора. Будь тактичен, ага? Но смотри, чтоб он обо всем позаботился, и был большим подспорьем в этом деле.

Фергюс кивнул, склонив голову над своим списком.

— Бумага, чернила, свинец, взятки, замшевая кожа, кисти, — проговорил он, энергично записывая, и продолжил рассеяно напевать "Жаворонок, милый жаворонок...".

* * *

ПЕРЕПРАВИТЬ ПОВОЗКУ В РИДЖ не представлялось возможным; единственным подходным путем была узкая тропа, что вилась по склону от Куперсвилля — это было одним из факторов, что превратило этот незначительный перекресток в маленькую деревушку, где бродячие торговцы и другие путешественники, как правило, останавливались, совершая пешие вылазки в горы.

— Все это очень хорошо препятствует вражеским нападениям на Ридж, — запыхавшись, сказала я Бри, когда поставила на обочину тропы большой холщовый узел с подсвечниками, ночными горшками и другой мелкой домашней утварью. — Но, к сожалению, из-за этого и выбраться из чертова Риджа крайне трудно.

— Думаю, па и в голову никогда не приходило, что кто-нибудь захочет уйти, — проворчала Бри, скинув свою ношу — котел Марсали, наполненный сырами, кульками муки, бобами и рисом, а также деревянный ящик, набитый сушеной рыбой, и сетку яблок. — Это весит тонну!

Она повернулась в ту сторону, откуда мы пришли, и заорала:

— Герман!

Мертвая тишина. Герман и Джемми должны были пригнать козу Мирабель к повозке. Они покинули хижину вместе с нами, но постоянно отставали.

Ни голоса, ни "мэеее" с тропы не отозвались, но показалась миссис Баг, еле плетущаяся под тяжестью прялки Марсали, которую она тащила на спине. В руке она держала поводок Мирабель. Мирабель — маленькая, чистенькая белая козочка — счастливо заблеяла при виде нас.

— Я нашла бедную малышку привязанной к кусту, — произнесла с одышкой миссис Баг, опустив прялку и утирая лицо передником. — Никаких признаков ребят, вот маленькие злые создания!

Брианна тихо прорычала, что не сулило ничего хорошего ни Джемми ни Герману, если они ей попадутся. Но прежде чем она затопала обратно, по тропе спустились Роджер и Младший Йен, неся за оба края ткацкий станок Марсали, разобранный, по этому случаю, и сложенный в огромную связку тяжелых брусьев. Заметив затор на дороге, они остановились, поставив свою ношу со вздохом облегчения.

— Что случилось? — перебегая взглядом по лицам, спросил Роджер, и, заметив козу, нахмурился. — Где Джем с Германом?

— Держу пари, что маленькие изверги прячутся где-то, — сказала Бри, убирая с лица растрепанные рыжие волосы. Ее коса расплелась, и выбившиеся пряди волос влажно липли к лицу. На мгновение, я возблагодарила свои короткие кудряшки; не важно, как это выглядело, несомненно, это было удобно.

— Мне пойти посмотреть? — спросил Йен, появляясь из-под деревянной формы для пудинга, которую он нес на голове перевернутою вверх дном. — Они не могли уйти далеко.

Звук торопливых ног заставил всех обернуться в ожидании — но это были не мальчишки, а Марсали, запыхавшаяся и с выпученными глазами.

— Анри-Кристиан, — выдохнула она, обежав взглядом всех присутствующих, — Вы его взяли, матушка Клэр? Бри?

— Я думала, ты его возьмешь, — сказала Бри, заразившись ее беспокойством.

— Я и взяла. Маленький Эйдан МакКаллум присматривал за ним для меня, пока я грузила вещи в повозку. А когда я прервалась, чтобы покормить его, — рука стремительно прижалась к груди, — они оба исчезли! Я думала, возможно... — ее слова затихли, когда она начала пристально осматривать кусты вдоль обочины, щеки у нее пылали от напряжения и досады. — Я придушу его, — прошипела она сквозь стиснутые зубы. — А где тогда Герман? — закричала она, увидев Мирабель, которая, воспользовавшись остановкой, щипала вкусный чертополох на обочине.

— Это начинает походить на что-то вроде плана, — очевидно забавляясь, заметил Роджер. Йен тоже, казалось, нашел что-то веселое в данной ситуации, но сердитые взгляды измотанных женщин быстро стерли ухмылки с их лиц.

— Да, пожалуйста, пойди и разыщи их, — сказала я, видя, что Марсали вот-вот либо разрыдается, либо начнет в безумии крушить все вокруг.

— Ага, иди, — кратко сказала она. — И отлупи их заодно!

* * *

— ТЫ ЗНАЕШЬ, ГДЕ ОНИ? — спросил Йен, прикрыв глаза ладонью, чтобы рассмотреть впадину от упавшего камня.

— Да, возможно. Сюда, — Роджер протиснулся сквозь заросли рвотного чая и багряника, Йен шел за ним. Они вышли на берег небольшого ручья, что протекал здесь параллельно тропе. Внизу он разглядел любимое место Эйдана для рыбалки у брода, но там не было никаких признаков жизни.

Тогда он повернул вверх, продираясь сквозь густую сухую траву и рыхлые горные породы вдоль берега ручья. С каштанов и тополей большинство листьев уже опало и лежало под ногами скользким настилом из бурого золота.

Не так давно, Эйдан показал ему тайное место, неглубокую пещеру, высотой едва ли в три фута, скрытую в зарослях молодых дубков, на самой вершине крутого склона. Деревья сейчас были голые, и проход в пещеру можно было легко обнаружить, если конечно знаешь, что ищешь. А в данный момент он был особенно заметен, потому как дым, выходящий из него, скользил вверх, словно вуаль, по скалистой поверхности, оставляя резкий запах в холодном, сухом воздухе.

Йен выгнул бровь. Роджер кивнул и направился вверх по склону, не утруждая себя делать это тише. В пещере стоял дикий шум и гам, слышались ритмичные и глухие крики, и тут вдруг пелена дыма колыхнулась и остановилась, сменившись громким шипением и темно-серыми клубами, вырывавшимися из пасти пещеры, видимо кто-то плеснул воду на огонь.

Тем временем Йен, видя маленькую трещину, из которой исходил тоненький дымок, потихоньку прокрался вверх по грубой скалистой поверхности над пещерой. Цепляясь одной рукой за кизил, что рос из скалы, он опасно высунулся и, приложив ладонь ко рту, испустил устрашающий крик могавков, направленный прямо в расщелину.

Охваченные ужасом, оглушительно-пронзительные вскрики вырвались из пещеры, тут же последовали и мальчишки, в беспорядке толкаясь и спотыкаясь друг о друга в спешке.

— Эй, а ну-ка! — Роджер ловко поймал своего отпрыска за шиворот, когда он проносился мимо. — Ты попался, приятель!

Герман с крепышом Анри-Кристианом, прижатым к его животу, пытался бежать вниз по склону, но Йен, спрыгнув мимо него вниз на камни, упруго как пантера, выхватил у него малыша, тем самым вынуждая его неохотно остановиться.

Только Эйдан остался на свободе. Видя своих товарищей в плену, он замялся на краю склона, очевидно желая бежать, но, благородно уступив, притащился обратно, чтобы разделить их участь.

— Верно, парни; к сожалению, не вышло, — говорил Роджер, с некоторым сочувствием: Джемми был расстроен несколько дней из-за перспективы отъезда Германа.

— Но мы не хотим идти, дядя Роджер, — сказал Герман, используя свое самое эффективное выражение мольбы, с широко-распахнутыми глазами. — Мы останемся здесь, мы сможем жить в пещере и охотиться для еды.

— Ага, сэр, и я, и Джемми разделим наши ужины с ними, — желая поддержать друга, пропищал Эйдан.

— Я принес несколько маминых спичек, так что у них есть огонь, чтобы согреться, — быстро раскололся Джемми, — и еще буханку хлеба!

— Вот видите, дядя... — Герман изящно развел руками, — мы не причиним никому никаких проблем!

— О, никаких проблем, неужто? — сказал Йен, с не меньшим сочувствием. — Скажи это своей матери, ага?

Герман завел руки за спину, рефлекторно защищая свои ягодицы.

— И о чем только вы думали, притащив сюда малыша? — более сурово произнес Роджер. — Он уже немного ходит. Всего лишь пара шагов... — он кивнул на пещеру, — он бы скатился вниз в ручей и сломал себе шею.

— О нет, сэр! — испуганно произнес Герман. Он порылся в своем кармане и вытащил оттуда кусок веревки. — Я бы связывал его, когда уходил, так что у него не было бы возможности упасть. Но я не мог его оставить. Я обещал маман, когда он родился, что никогда его не брошу.

Слезы начали струиться вниз по впалым щекам Эйдана. Анри-Кристиан, сбитый с толку, начал с сочувствием подвывать, что так же заставило задрожать нижнюю губу Джемми. Он вырвался из рук Роджера, подбежал к Герману и неистово вцепился в него.

— Герман не может уехать, папочка, пожалуйста, не заставляй его!

Потерев нос, Роджер переглянулся с Йеном и вздохнул.

Он присел на камень и сделал знак Йену, который никак не мог определиться, как лучше держать Анри-Кристиана. Йен передал ему малыша с явным облегчением, а Анри-Кристиан, чувствуя потребность в самосохранении, ухватился на нос Роджера одной рукой, а другой вцепился ему в волосы.

— Слушай, a bhailach, — сказал Роджер, с трудом высвобождаясь из хватки Анри-Кристиана. — Малышу нужно, чтоб мама кормила его. Ради Бога, у него же едва появились зубы, он не сможет жить здесь на природе, питаясь сырым мясом с вами — дикарями.

— О, у него очень хорошие зубы! — решительно сказал Эйдан, протянув, в доказательство, укушенный указательный палец. — Смотрите!

— Он ест пюре, — с некой неуверенностью в голосе произнес Герман, — мы мешали бы для него молоко с печеньем.

— Анри-Кристиан нуждается в своей маме, — твердо повторил Роджер, — и твоя мама нуждается в тебе. Ты же не думаешь, что всю дорогу до Нью-Берна она одна сможет управляться и с повозкой, и с двумя мулами, и с твоими сестрами, не так ли?

— Но папа может помочь, — возразил Герман. — Девочки его слушаются, когда думают, что никого нет.

— Твой папа уже уехал, — сообщил ему Йен. — Он отправился вперед, чтобы найти место, где вы все будете жить, когда туда доберетесь. А твоя мама последует за ним со всем вашим добром. Роджер Мак прав, a bhailach, ты нужен своей маме.

Личико Германа немного побледнело. Он беспомощно опустил глаза на Джемми, все еще сжимавшего его, затем посмотрел вверх на склон — на Эйдана, и сглотнул. Поднялся ветер и отбросил с его лица светлую челку, заставив выглядеть его очень маленьким и хрупким.

— Тогда ладно, — сказал он и запнулся, глотая. Очень нежно он обнял Джемми за плечи и поцеловал в макушку его круглую рыжую голову.

— Я вернусь, брат, — сказал он. — И вы приедете на море навестить меня. Ты тоже приедешь, — заверил он Эйдана, взглянув на того. Эйдан фыркнул, кивнул и стал медленно спускаться по склону вниз.

Роджер протянул свободную руку и осторожно отцепил Джемми.

— Залезай мне на спину, mo chuisle, — сказал он, — склон очень крутой. Я понесу тебя вниз на спине.

Не дожидаясь просьбы, Йен наклонился и подхватил Эйдана, который своими ногами обхватил Йена поперек туловища и спрятал заплаканное лицо в сшитую из оленьей кожи рубашку Йена.

— Хочешь тоже поехать? — спросил Роджер Германа, аккуратно вставая под весом своей двойной ноши. — Йен сможет понести тебя, если хочешь.

Йен кивнул и протянул руку, но Герман покачал головой, его светлые волосы развевались на ветру.

— Нет, дядя Роджер, — ответил он так тихо, что едва было слышно. — Я пойду сам, — и, развернувшись, начал осторожно спускаться по крутому склону.

Глава 69. ПАНИЧЕСКОЕ БЕГСТВО БОБРОВ.

25 октября 1774 года.

ОНИ ШЛИ ОКОЛО ЧАСА, прежде чем Брианна начала понимать, что они идут не за дичью. Они пересекли след небольшого стада оленей, катышки были настолько свежими, что некоторые участки были еще влажными, но Йен проигнорировал знак, продвигаясь вверх по склону в, только ему одному известном, направлении.

Ролло шел с ними, но после нескольких бесплодных попыток привлечь внимание хозяина к многообещающим следам, он рассерженно оставил людей, и, перепрыгнув через внезапно налетевшие листья, отправился на свою собственную охоту.

Подъем был слишком крутым для разговора, да и Йен казался не склонным к разговору. Мысленно пожав плечами, она последовала за ним, но держала ружье в руках и, на всякий случай, поглядывала на кусты.

Они оставили Ридж на заре; и только после полудня они, наконец, остановились возле источника на берегу какого-то небольшого безымянного ручья. Дикий виноград обернулся вокруг ствола ольхолистной калины, что свешивалась над берегом. Животные съели большую часть винограда, но несколько гроздей еще висели над водой, не каждый мог их достать, только самые смелые белки — или высокая женщина.

Она сняла мокасины и забрела в поток, задохнувшись от шокирующе ледяной воды на ее икрах. Виноград был таким спелым, что чуть не лопался, фиолетовый, почти черный и липкий от сока. Белки не добрались до него, но осы могли, она сосредоточенно следила за жалящими медоносами, когда согнулась над жестким стеблем с особенно сочной гроздью.

— Ну, может, ты расскажешь мне, что мы на самом деле ищем? — спросила Брианна, поворачиваясь к кузену.

— Нет, — ответил он с улыбкой в голосе.

— О, это сюрприз? — она отломала стебель и перебросила виноград ему.

Он поймал гроздь одной рукой и положил ее на берегу рядом с обшарпанным рюкзаком, в котором нес провизию.

— Что-то вроде того.

— Мы ведь идем так долго не просто для прогулки? — она сорвала другую гроздь, прошлепала с ней к берегу и села рядом с ним.

— Конечно, нет.

Он положил в рот две виноградинки, раскусил их и выплюнул кожуру и косточки с легкостью длительной привычки. Она грызла свои более изящно, отщипывая по одной, раскрывая и вынимая зернышки ногтем.

— Нужно есть с кожицей, Йен; в ней витамины.

Он скептично двинул плечом и ничего не сказал. И она, и ее мать объясняли понятие "витамины" несколько раз, но со слабым эффектом или вообще без него. Джейми и Йена удалось, хотя и неохотно, заставить поверить в существование микробов, потому что Клэр смогла показать им кишащие моря микроорганизмов через ее микроскоп. Витамины же были, к несчастью, невидимыми и их можно было спокойно игнорировать.

— А он еще далеко, этот сюрприз?

Виноградные шкурки были, по правде, очень горькими. Ее рот помимо воли скривился, когда она раскусила их. Йен, который старательно ел и сплевывал, заметил это ухмыльнулся.

— Да, немного дальше.

Она посмотрела на горизонт, солнце садилось. Если даже они повернут назад сейчас, стемнеет до того, как они доберутся домой.

— Насколько далеко? — она сплюнула виноградную кожуру в ладонь и выбросила ее прочь в траву.

Йен тоже посмотрел на солнце и сжал губы.

— Ну... Я думаю, мы будем там к средине завтрашнего дня.

— Что? Йен!

Он пристыжено склонил голову.

— Прости, кузина. Должен был рассказать раньше — но я подумал, что ты, возможно, не пойдешь, если узнаешь, насколько это далеко.

На гроздь винограда в ее руке села оса, и Бри раздраженно отогнала ее.

— Ты знаешь, что не пошла бы. Йен, о чем ты думал? У Роджера припадок случится!

Ее кузен, кажется, нашел это замечание весьма забавным, он улыбнулся уголками губ.

— Припадок? У Роджера Мака? Я так не думаю.

— Ну, ладно, он не станет биться в припадке — но он будет беспокоиться. И Джемми будет скучать по мне!

— С ними все будет в порядке, — заверил ее Йен. — Я сказал дяде Джейми, что мы уходим на три дня, и он сказал, что возьмет малыша в Большой Дом. С твоей мамой, Лиззи, и миссис Баг, хлопочущими возле него, маленький Джемми даже не заметит, что ты ушла.

Это было похоже на правду, но ничуть не смягчило ее раздражение.

— Ты сказал Па? И он просто ответил: "Хорошо", и вы оба решили, что это просто замечательно... тащить меня в лес на три дня, не сказав мне, что происходит? Ты... ты...

— Своевольный, невыносимый, грубый шотландец, — сказал Йен, так замечательно имитируя английский акцент ее матери, что Бри прыснула от смеха, несмотря на раздраженность.

— Да, — сказала она, вытирая измазанный виноградным соком подбородок. — Именно!

Йен все еще улыбался, но выражение его лица изменилось; он не дразнил ее больше.

— Брианна, — сказал он мягко, с произношением горцев, что делало это имя таким необычным и элегантным. — Это важно, понимаешь?

Он больше не улыбался. Его глаза смотрели на нее тепло, но серьезно. Карие глаза были единственной красивой чертой в лице Йена Мюррея, взгляд был таким искренним, милым и открытым, что на мгновенье казалось, что он проникает тебе прямо в душу. Она и раньше пыталась понять, знает ли он об этом особенном эффекте — но даже, если знал, перед этим было трудно устоять.

— Хорошо, — сказала она и отмахнулась от кружащей осы, все еще с сопротивлением, но уже сдавая позиции. — Хорошо. Но ты еще не рассказал мне. Ты что, не скажешь мне и теперь?

Он покачал головой, глядя вниз на виноградинку, которую отщипывал от стебля.

— Я не могу, — сказал он просто. Он закинул виноградинку в рот и повернулся, чтобы открыть сумку, которая — как она теперь заметила — была подозрительно полной. — Хочешь хлеба, кузина, или немного сыра?

— Нет, пойдем, — она встала и стряхнула опавшие листья с бриджей. — Чем скорее мы будем там, тем скорее вернемся.

* * *

ОНИ ОСТАНОВИЛИСЬ ЗА ЧАС до захода солнца, пока было еще достаточно светло, чтобы собрать дрова. Чрезмерная наполненность рюкзака свидетельствовала о наличии в нем двух одеял, так же, как и еды, и кувшина пива — очень желательного после особенно тяжелого дня пути, который по большей части шел вверх.

— О, хорошая партия, — сказала она одобрительно, вдыхая аромат из горлышка кувшина и смакуя долгий, ароматный глоток. — Кто его варил?

— Лиззи. Она научилась от фрау Юты. Перед тем, как... мфм, — он издал деликатный шотландский звук, обозначивший болезненные обстоятельства, сопровождавшие разрыв помолвки Лиззи.

— Ммм. Это было ужасно, правда? — она опустила ресницы и тайно поглядывала на него, ожидая, скажет ли он что-нибудь о Лиззи. Лиззи и Йен, кажется, были влюблены друг в друга когда-то — но сначала он ушел к ирокезам, а когда вернулся, она собиралась замуж за Манфреда МакГиллеврея. Теперь оба они были снова свободны...

Он только пожал плечами в ответ на ее комментарий о Лиззи, сосредоточившись на процессе разведения огня. День был теплым и оставался еще час дневного света, но под деревьями уже залегли тени; ночь будет прохладной.

— Я пойду, взгляну на поток, — сообщила она, вытащив крюк и веревку из кучи вещей, вываленных из рюкзака. — Ниже по берегу есть место, похожее на форелевую заводь и мух там больше.

— О, да, — кивнул он, почти не обратив на нее внимания, поскольку терпеливо расчищал место для разжигания, прежде чем снова выбить ливень искр из кремня.

Когда она обошла излучину небольшого ручья, то увидела, что это была не просто форелевая заводь — это был пруд с бобрами. Горбатая насыпь домика отражалась в тихой воде, и она заметила, как на дальнем берегу беспокойно трясется пара молодых ив, явно в процессе уничтожения.

Она двигалась медленно, осторожно поглядывая туда. Бобры ее не причинят ей вреда, но они бы резко рванули к воде, если бы заметили ее, в тревоге издавая не только всплески, но и бряцая по воде хвостами. Она слышала это раньше, это был удивительно громкий звук, похожий на выстрелы ружей, он гарантировано распугает всю рыбу на мили вокруг, заставив ее попрятаться.

Погрызанные палки были разбросаны возле берега, внутренность дерева белела, стесанная так аккуратно, словно это сделал плотник, но срезы были не свежие, и неслышно было никаких звуков, кроме вздыхающего в деревьях ветра. Бобры бы не таились, никого поблизости не было.

Осторожно поглядывая на дальний берег, она насадила на крючок маленький кусочек сыра, медленно завела за голову, замахнулась и забросила. Крючок с небольшим плеском упал посредине пруда, но шум был не таким, чтобы встревожить бобров; молодые ивы на дальнем берегу продолжали трястись под штурмом работающих зубов.

Вечерняя поклевка уже начиналась, как она и сказала Йену. Она чувствовала на лице дыхание мягкого и холодного воздуха, поверхность воды покрылась рябью и блестела, словно серый шелк, дрожа на свету. Маленькие тучки мошек роились в стоящем воздухе под деревьями, становясь добычей хищных майских мух, веснянок и стрекоз, свежевылупившихся и ненасытных.

Она пожалела, что не забросила удочку с привязанной мухой — но можно было попытаться еще раз. Не только майские мушки поднимались голодные в сумерках, ненасытная форель набрасывалась практически на все, что появлялось перед ней — ее отец однажды поймал одну на крючок, украшенный не более чем несколькими узлами его собственных ярких волос.

Интересная мысль. Она улыбнулась сама себе, заправила назад пучок волос, выбившийся из косы, и начала медленно тянуть веревку назад к берегу. Но там, похоже, было что-то большее, чем форель.

Веревка сильно рванулась, и она дернулась от удивления. Коряга? Веревка снова дернулась, и дрожь из самых глубин стрельнула ей в руку, словно ток.

Следующие полчаса прошли без особо осознаваемых мыслей, только добыча рыбы. Она была мокрой до средины бедер, обкусанной москитами, ее запястье и плечо ныли, но она поймала три толстых рыбины, они поблескивали в траве у ее ног. У нее было чувство глубокого удовлетворения охотника — несколько частичек сыра еще остались в ее кармане.

Она вытянула руку, чтобы забросить крючок снова, но вдруг хор писка и свиста разрушил вечернюю тишину, и она увидела бобров, с паникой вырывающихся из укрытия и быстро двигающихся с противоположного берега пруда, словно взвод маленьких разъяренных танков. Она смотрела на них, открыв рот и инстинктивно пятясь.

Потом что-то большое и темное появилось среди деревьев позади бобров, поддав адреналина и побуждая ее бежать. Она бы моментально оказалась среди деревьев, если бы не наступила на одну из рыбин, что скользнула под ее ногой, словно намазанная маслом, в результате чего она бесцеремонно свалилась на задницу. Из этой позиции ей было отлично видно, как Ролло пролетел от деревьев длинной низкой полосой и изогнутой дугой прыгнул с верхней части берега. Грациозной кометой взлетел в воздух и приземлился в пруд прямо среди бобров, с всплеском подобным падению метеорита.

* * *

ЙЕН СМОТРЕЛ НА НЕЕ, открыв рот. Медленно, его взгляд перемещался от ее волос, с которых стекала вода, по ее мокрой, в грязных пятнах одежде и вниз к рыбе — одна была слегка сплющенной, — что болтались на кожаной связке в ее руке.

— Рыба оказала сопротивление, а? — спросил он, кивнув на веревку, и улыбнулся уголками рта.

— Да, — сказала она и бросила рыбу на землю перед ним. — Но не такое сильное, как бобры.

— Бобры, — сказал он и задумчиво потер переносицу своего длинного костлявого носа. — Да, я слышал, как они стучали. Ты сражалась с бобрами?

— Я спасала твоего негодного пса от бобров, — ответила она и чихнула. Она опустилась на колени перед разведенным костром, закрыла глаза от секундного блаженства, когда жар коснулся ее продрогшего тела.

— О, Ролло вернулся? Ролло! Где ты, негодник?

Большой пес, крадучись и еле подрагивая хвостом, неохотно вышел из кустарника на призыв хозяина.

— Что это я слышал о бобрах, а, madadh, — строго спросил Йен. В ответ Ролло отряхнулся, хотя с его шерсти поднялся не более чем туман водных капель. Он вздохнул, опустился на живот и хмуро положил нос на лапы.

— Возможно, он только преследовал рыбу, но бобрам так не показалось. Они бежали от него на берег, но как только он оказался в воде... — Брианна тряхнула головой и выкрутила мокрый край охотничьей рубашки. — Вот что я скажу тебе, Йен, рыбу чистишь ты.

Он уже принялся за дело, распоров одним чистым движением ножа живот и большим пальцем вынув внутренности. Он бросил внутренности Ролло, который только еще раз вздохнул и демонстративно вытянулся на опавшей листве, игнорируя угощение.

— Он не ранен? — спросил Йен, хмуро глядя на пса.

Она взглянула на пса.

— Нет. Я полагаю, он растерян. Ты мог бы спросить, не ранена ли я. Ты хоть представляешь, какие у бобров зубы?

Было почти темно, но она увидела, как трясутся его плечи.

— Да, — сказал он несколько сдавленно. — Я знаю. Они же не покусали тебя, нет? Я имею в виду, что было бы заметно, если бы тебя погрызли, — у него вырвался смешок от этой шутки и он попытался скрыть его, закашлявшись.

— Нет, — сказала она довольно холодно. Огонь горел хорошо, но недостаточно, чтобы согреться. Подул вечерний ветер, проникая через влажную ткань рубашки и бриджей, и скребя ее спину ледяными пальцами. — Там были не столько зубы, сколько хвосты, — сказала Бри, поворачиваясь на коленях, чтобы подставить спину к огню. Она осторожно потерла рукой правую руку там, где получила сильный удар в предплечье, оставивший покрасневший синяк от запястья до локтя. Несколько мгновений ей казалось, что кость сломана. — Это было похоже на бейсбольную биту... на палку, я имею в виду, — исправилась она.

Бобры не нападали прямо на нее, конечно, но быть в воде с паникующей собакой-волком и с половиной дюжины шестидесятифунтовых грызунов в состоянии экстремального возбуждения, было очень похоже на прохождение пешком через автоматическую мойку машин — вихрь ослепляющих брызг и мусора. Холод пронзил ее, и она, дрожа, обняла себя двумя руками.

— На-ка, кузина, — Йен стоял и снимал через голову рубашку из оленьей кожи. — Надень это.

Она была слишком замерзшей и побитой, чтобы отказаться от такого предложения. Скромно скрывшись за кустом, она сбросила мокрые вещи и через мгновенье надела рубашку Йена и обвила вокруг талии одно из одеял, наподобие саронга.

— Ты не достаточно питаешься, Йен, — сказала она, садясь снова к огню и критически его разглядывая. — Все ребра видно.

Так и было. Он всегда был худощавым, почти до худобы, но в юные годы его подростковая худоба казалась вполне нормальной, просто как результат того, что его кости росли быстрее всего остального.

Теперь он полностью сформировался, и у него была пара лет, чтобы его мускулы догнали. Мускулы появились. Она могла видеть каждую жилу и мышцу на его руках и плечах, но выпуклости позвоночника выпирали под загорелой кожей его спины, и она видела тени его ребер, словно следы волн, оставленные на песке под водой.

Он пожал плечами, но ничего не ответил, сосредоточенно насаживая очищенную рыбу на ободранную ивовую ветку для жарки.

— И ты не высыпаешься, — она прищурено смотрела на него через костер. Даже в этом свете, явно проступали тени и впадины на его лице, не смотря на тату ирокезов, петлей проходящее по его щекам. Тени замечали многие, и давно, ее мать хотела поговорить с Йеном, но Джейми сказал ей оставить парня в покое; он скажет, когда будет готов.

— Достаточно, — пробормотал Йен, не глядя на нее.

Она не могла сказать, был он готов говорить сейчас или нет. Но он привел ее сюда. Если он не готов, он мог бы, черт побери, выбрать путь покороче.

Целый день она, конечно, хотела узнать все о мистической цели их путешествия, и зачем ему нужна была она в качестве компаньона. Для охоты Йен мог бы взять кого-то из мужчин, она хорошо обращалась с оружием, но несколько мужчин в Ридже, включая ее отца, были лучше. И любой из них лучше подошел бы для чего-то вроде добычи медведя из берлоги или заготовки мяса и шкур.

К тому времени они были уже на землях чероки; она знала, что Йен посещает индейцев часто и у него хорошие отношения с несколькими деревнями. Но, если бы дело было в формальном урегулировании дела, он бы попросил Джейми составить ему компанию, или Питера Бьюли, его жена была чероки и могла переводить.

— Йен, — сказала она таким тоном, что мог бы пронять любого мужчину. — Посмотри на меня.

Он поднял голову и посмотрел на нее.

— Йен, — сказала она немного мягче, — это касается того, что случилось с твоей женой?

Он на мгновенье замер с темным, непроницаемым взглядом. Ролло, в тени позади него вдруг поднял голову и издал вопросительный звук. Это, похоже, привело Йена в чувство; он моргнул и посмотрел вниз.

— Да, — сказал он почти по-деловому. — Это так.

Он отрегулировал угол палки, которую засунул в землю у костра; бледный блеск рыбы, изгибающейся и шипящей, коричневел зеленой палочке.

Она ждала, что он скажет что-то большее, но парень молчал — только отломал кусок недожаренной рыбы и протянул его собаке, призывно цокая языком. Ролло встал и принюхался к еде, потом соизволил взять рыбу и лег снова, деликатно облизывая языком горячий лакомый кусочек, собираясь с духом, прежде чем проглотить заодно головы и рыбьи потроха.

Йен слегка сжал губы, и она увидела, как отблеск не до конца сформированных мыслей пробежал по его лицу, прежде чем он смог превратить их в слова.

— Ты же знаешь, я однажды думал жениться на тебе.

Он посмотрел на нее быстро и прямо, и она почувствовала легкий толчок осознания. Он и вправду думал об этом. Она всегда считала, что его предложение было сделано из благородных побуждений... но он был молодым мужчиной. Она до этого момента не думала, что Йен, должно быть, рассматривал в деталях все, что могло последовать за его предложением.

Он смотрел ей прямо в глаза, подтверждая факт, что действительно представлял себе физические детали разделения с ней постели и, по крайней мере, не находил такую перспективу непривлекательной. Бри подавила в себе импульс покраснеть, и отвернулась, чтобы не дискредитировать их обоих.

Она вдруг впервые посмотрела на него как на мужчину, а не просто, как на милого юного кузена. И подумала о жаре его тела, оставшемся в мягкой рубашке, когда она надела ее.

— Это было бы не худшей вещью в мире, — сказала она, стараясь придать голосу деловой тон. Он рассмеялся, и пунктирные линии его тату потеряли свою грозность.

— Нет, — сказал он. — Хотя, возможно, и не лучшей, ведь лучший — это Роджер Мак, да? Но я рад слышать, что был бы не худшим вариантом. Лучше Ронни Синклера, да? Или хуже адвоката Форбса?

— Ха-ха, черт побери, — она перестала беспокоиться о его поддразнивании. — Ты мог бы быть, по крайней мере, третьим в списке.

— Третьим? — это привлекло его внимание. — Что? А кто бы был вторым?

Он казался расстроенным от мысли, что кто-то мог опередить его, и она рассмеялась.

— Лорд Джон Грей.

— О? Ну ладно. Да, я полагаю, он бы мог, — неохотно признал Йен. — Хотя, конечно, он... — он вдруг остановился и бросил осторожный взгляд в ее направлении.

Она почувствовала внезапно накатившее чувство предосторожности. Знал ли Йен о пристрастиях Джона Грея? Она полагала, что может и знал, но выражение его лица было странным. Если он не знал, то сейчас было не время раскрывать секреты Лорда Джона.

— Ты встречался с ним? — спросила она заинтересованно. Йен уехал с ее родителями освобождать Роджера от ирокезов, до того как лорд Джон появился на плантации ее тетушки, где она сама встретила его.

— О, да, — он все еще смотрел насторожено, хотя и слегка расслабился. — Несколько лет назад. С ним и его... его сыном. Приемным, я имею в виду. Они ненадолго останавливались в Ридже проездом в Вирджинию. Я заразил его корью, — он вдруг усмехнулся. — Или, по крайней мере, у него была корь. Тетя Клэр лечила его... А ты встречалась с ним?

— Да, в Речной Излучине. Йен, рыба горит!

Так и было, он выхватил палку из пламени с коротким гэльским восклицанием, махая обожженными пальцами, чтобы охладить их. Потушенная в траве, рыба оказалась почти съедобной, хоть и немного хрустящая по краям, и с хлебом и пивом стала вполне терпимым ужином.

— Ты и с сыном лорда Джона встретилась в Речной Излучине? — спросил он, возвращаясь к разговору. — Его зовут Вилли. Хороший парень. Он свалился в туалет, — добавил он задумчиво.

— Свалился в туалет? — сказала она, смеясь. — Он что, идиот? Или просто был совсем маленьким?

— Нет, приличного размера для его возраста. И достаточно умный, как для англичанина. Видишь ли, это была не совсем его вина. Мы смотрели на змею, она прыгнула по ветке прямо на нас и... ну, это был несчастный случай, — подытожил он, протягивая Ролло еще кусок рыбы. — Так ты не видела парня, да?

— Нет, и я думаю, ты намеренно пытаешься сменить тему разговора.

— Да, пытаюсь. Хочешь еще пива?

Она подняла одну бровь — не думает же он, что так просто отделается — но кивнула, принимая кувшин.

Они помолчали немного, попивая пиво и глядя на последний блекнущий в темноте свет и загорающиеся звезды. Запах сосен усилился, их живица нагрелась за день. В отдалении они время от времени слышали предостерегающий, похожий на ружейный выстрел, шлепок бобрового хвоста на пруду. "Чертовы бобры передавали предостерегающий сигнал, на случай, если она или Ролло вздумают прокрасться назад в темноте", — подумала она иронично.

Йен набросил свое одеяло на плечи, кутаясь от нарастающего холода, и лежал в траве, вглядываясь в небосвод над головой.

Она продолжала смотреть на него, и была почти уверена, что он осознает это. Его лицо ненадолго стало спокойным, без обычного оживления, но и не настороженное. Он думал, и она согласилась дать ему время. Была осень и ночь была достаточно длинной, чтобы успеть многое.

Она жалела, что не додумалась расспросить маму больше о девушке, которую Йен звал Эмили — ее могавское имя было многосложным и непроизносимым. "Маленькая, — сказала мама. — Милая, аккуратного, тонкокостного вида и очень умная".

Умерла она, эта маленькая, умная Эмили? Ей думалось, что нет. Она пробыла в этом времени достаточно долго и видела много мужчин, которым пришлось пережить смерть жены. Она видела их потерю, их горе, — но никто не делал то, что Йен.

Может быть, он взял ее для встречи с Эмили? Это была шаткая мысль и единственная, которую она отбросила почти сразу. Нужно было где-то месяц добираться, чтобы достичь земель ирокезов, а может быть, и больше. Но тогда...

— Я хотел узнать, — сказал он вдруг, все еще глядя в небо. — Ты чувствуешь иногда... неправильность, — он посмотрел на нее беспомощно, опасаясь, что не смог высказать то, что имел в виду — но она отлично его поняла.

— Да, все время, — она мгновенно ощутила облегчение от этого признания. Он увидел, как резко опустились ее плечи, и он мрачновато улыбнулся. — Ну... может быть, не все время, — поправила она себя. — Когда я ухожу в лес одна, это чудесно. Или наедине с Роджером. Хотя даже тогда... — она заметила, как Йен поднял брови, и поспешила объяснить. — Нет. Не из-за него. Это оттого, что мы... мы говорим о том, что было.

Он подарил ей взгляд, в котором симпатия смешивалась с интересом. Он явно хотел знать подробнее о том, "что было", но отложил это до нужного момента.

— В лес? — сказал он. — Мне это понятно. Когда я просыпаюсь, по крайней мере. Хотя, когда сплю... — он снова повернул лицо к небу и ярким звездам.

— Тебе страшно, когда становится темно? — она чувствовала это время от времени; момент глубокого страха в сумерках, чувство покинутости и одиночества, когда ночь опускалась на землю. Ощущение иногда оставалось, даже когда она входила в хижину и закрывала за собой дверь на засов.

— Нет, — сказал он, слегка нахмурившись. — А тебе?

— Немного, — сказал она, отмахнувшись. — Не все время. Не сейчас. А что ты говорил о сне в лесу?

Он сел и, немного отклонившись назад и обхватив руками колени, задумался.

— Ну, — проговорил он медленно, — иногда я думаю о старых шотландских сказках. И еще об одной, которую я слышал время от времени, когда жил с каньен`кехака. О... существах, которые могут настичь человека, когда он спит. И похитить его душу.

— Существа? — несмотря на красоту звезд и мирный вечер, она почувствовала, как по спине пробежал легкий холодок. — Какие существа?

Он сделал глубокий вдох и с силой выдохнул, между бровями залегла морщина.

— На гэльском их называют "сидхэ". Чероки называют их "нуннахи". У могавков есть несколько имен для них. Но когда я услышал, как Поедающий Черепах рассказывал о них, я сразу понял, что это они — Старый Народ.

— Феи? — спросила она, и скептицизм должно быть ясно слышался в ее голосе, так что он резко посмотрел на нее со вспышкой раздражения в глазах.

— Нет, я знаю, что ты имеешь в виду — Роджер Мак показывал мне маленькие картинки, которые ты рисовала для Джема, всех этих крохотных существ наподобие стрекоз, наряженных в цветы... — он издал непередаваемый звук горлом. — Нет. Эти существа, это... — он сделал беспомощный жест одной рукой, хмуро указывая в траву. — Витамины, — сказал он вдруг, поднимая взгляд.

— Витамины, — повторила она и потерла рукой лоб. Это был долгий день; они прошли пятнадцать или двадцать миль, и усталость, как вода, осела в ногах и спине. Синяки, оставшиеся от битвы с бобрами, начали пульсировать. — Ясно. Йен... ты уверен, что не бился головой? — она старалась говорить легко, но тревога, должно быть, отразилась в ее голосе, и он издал низкий, полный раскаянья смешок.

— Нет. По крайней мере, я так думаю. Я только хотел сказать, что это похоже. Витамины невозможно увидеть, но ты и тетя Клэр глубоко убеждены, что они там есть, а я и дядя Джейми вынуждены верить на слово, что вы правы относительно этого. Так же и я знаю — о Старом народе. Почему ты не можешь поверить мне?

— Ну, — она хотела согласиться, чтобы сохранить мир, но вдруг ощутила пролетевший холод, подобный тени облака, так что ей не захотелось ничего говорить в подтверждение замечания. Не вслух. И не здесь.

— О, — сказал он, уловив выражение ее лица, — так ты знаешь.

— Нет, я не знаю, — сказала она. — Но и против этого высказаться не могу. Да и не думаю, что это хорошая идея, говорить о подобных вещах в лесу, ночью, за миллион миль от цивилизации. Ладно?

Он слегка улыбнулся в ответ и кивнул.

— Да. Это не то, о чем я хотел сказать. Это более... — он сосредоточенно насупил брови. — Когда я был ребенком, я просыпался в кровати и сразу знал, где я. Там было окно... — он махнул рукой, — и еще там был таз и кувшин с голубой полоской по верху на столе. Там, — он указал прямо на лавровый куст, — была большая кровать, где спали Джанет и Майкл. И собака Джоки возле кровати, похожая на жука, и запах горящего торфа от камина и... Даже если я просыпался среди ночи, дом окружал меня, я сразу мог понять, где был.

Она кивнула, вспомнив свою собственную старую комнату в доме на Фьюри Стрит, словно увидев ее в дымке. Полосатое шерстяное одеяло, колющееся, когда натягиваешь его под подбородок, матрас с выемкой посредине от ее тела, принимающий ее, как огромные теплые руки. Ангус, игрушечный шотландский терьер в обшарпанном шотландском берете, которого она брала к себе в кровать. И успокаивающий шум разговора родителей в гостиной внизу, что смешивался с баритоном саксофона Перри Мейсона.

А больше всего, ощущение абсолютной защищенности.

Она закрыла глаза и дважды сглотнула, прежде чем ответить.

— Да. Я хорошо знаю, о чем ты.

— Хорошо. После того, как я покинул дом, мне приходилось спать где попало, с дядей Джейми в вереске, где-то в заезжих дворах или кабаках. Я просыпался, не понимая, где находился — но я знал, что я в Шотландии. Все было в порядке, — он сделал паузу, прикусил нижнюю губу, с трудом подбирая нужные слова. — Потом... случились все эти вещи. Я уже не был в Шотландии, и дома ... не стало, — его голос звучал мягко, но она уловила в нем отголосок потери. — Я просыпался, не имея ни малейшего понятия, где мог бы быть или с кем.

Он согнулся, большие руки свободно свисали между бедер, и смотрел на огонь.

— Но когда я был с Эмили, с нашего первого раза, — я знал, я снова знал, кто я, — он поднял на нее глаза, потом его взгляд потемнел. — Моя душа не блуждала, пока я спал — когда я спал с ней.

— А теперь все снова? — помолчав, спросила она тихо.

Он молча кивнул. Ветер шептал над деревьями. Она пыталась не обращать на это внимания, хмуро опасаясь, что, если она прислушается, то сможет разобрать слова.

— Йен, — сказала она и дотронулась до его руки. — Эмили умерла?

Он замер на минуту, потом глубоко вдохнул, его дыхание дрожало, и отрицательно покачал головой.

— Я так не думаю, — это звучало неуверенно, хотя она видела беспокойство на его лице.

— Йен, — сказала она мягко. — Иди сюда.

Он не двинулся, но когда она поспешно подвинулась ближе и обняла его руками, он не сопротивлялся. Она потянула его вниз, настаивая, чтобы он лег рядом с ней. Его голова покоилась в сгибе между ее плечом и грудью, она придерживала его рукой.

"Материнский инстинкт", — подумала она, криво улыбаясь. Чтобы ни случалось, первая вещь, которую ты делаешь, — поднимаешь их и обнимаешь. И если они слишком большие, чтобы поднять... и если его теплая тяжесть и звук его дыхания у ее уха удерживали голоса ветра в дали, тем лучше.

Она вспомнила фрагмент с коротким ярким образом ее матери, стоящей позади ее отца на кухне в их доме в Бостоне. Он откинулся назад в кресле, его голова возле живота ее матери, глаза закрыты от боли или истощения, и она растирает его виски. Что это было? Головная боль? Но лицо ее матери было нежным, черты ее собственного дневного стресса разгладились, когда она делала это.

— Я чувствую себя идиотом, — сказал Йен со стеснением, но не отпрянул.

— Нет, ты не такой.

Он глубоко вздохнул, немного поерзал и осторожно устроился в траве, его тело едва касалось ее.

— Да. Надеюсь, что нет, — пробормотал он. Он перестал осторожничать, его голова отяжелела на ее плече, мускулы спины медленно расслаблялись, их напряжение спадало под ее рукой. Осторожно, как бы ожидая, что она его шлепнет, он поднял одну руку и положил на нее.

Казалось, ветер утих. Свет костра отражался на его лице, темные пунктирные линии тату выделялись на молодой коже. Его волосы пахли дымом и пылью, мягко касаясь ее щеки.

— Расскажи мне, — попросила она.

Он глубоко вздохнул.

— Пока не могу, — ответил он. — Когда мы будем там, да?

Он больше ничего не ответил, и они тихо лежали вместе в траве, ощущая себя в безопасности.

Брианна почувствовала, как приходит сон, мягкими волнами унося ее к покою и не сопротивлялась. Последней вещью, которую она запомнила, было лицо Йена, который, лежа щекой на ее плече, все еще смотрел на огонь.

* * *

ГУЛЯЮЩИЙ ЛОСЬ рассказывал историю. Это была одна из самых лучших историй, но Йен не уделял ей должного внимания. Он сел у костра по другую сторону от Гуляющего Лося, но видел только пламя, а не лицо друга.

"Очень странно", — подумал он. Он смотрел на огонь всю свою жизнь и никогда не видел в нем женщину, до этих зимних месяцев. Конечно, торфяные костры не дают большого пламени для этого, хотя от них хороший жар и приятный запах... ой. Да, она была там, женщина. Он слегка кивнул, улыбаясь. Гуляющий Лось воспринял это как выражение одобрения и стал использовать еще более драматические жесты, жутко хмурясь, раскачиваясь туда-сюда с оскаленными зубами и рыча, в иллюстрации росомахи, осторожно пробирающейся к норе.

Шум отвлек Йена от огня, снова притянув его внимание к истории. Как раз вовремя, Гуляющий Лось подходил к кульминационному моменту, и молодые мужчины слегка подталкивали локтями друг друга в ожидании. Гуляющий Лось был низкорослым и не очень плотным — он сам был не слишком похож на росомаху, что делало его пародии еще более развлекательными.

Он повернул голову, сморщил нос и зарычал сквозь зубы, как росомаха на запах охотника. Потом он мгновенно изменился, став охотником, осторожно подкрадываясь через куст, замирал, низко присаживался — и подпрыгивал вверх с резким визгом, когда неожиданно натыкался задом на колючее растение.

Мужчины вокруг костра улюлюкали, когда Гуляющий Лось стал росомахой, которая сначала выглядела удивленной от шума, а затем взволнованной, когда увидела свою добычу. Росомаха выпрыгнула из норы, рыча и резко лая от ярости. Охотник свалился на спину, ужаснувшись и повернувшись бежать. Коренастые ноги Гуляющего Лося месили толченую землю на полу лонгхауса, бегая на месте. Потом он поднял вверх руки и протянул их с отчаянным "Ай-иии", словно росомаха ударила его в спину.

Мужчины кричали, подбадривая хлопаньем ладонями по бедрам, когда осажденный охотник упал на спину, с руганью и проклятьями, и боролся с росомахой, которая стремилась вцепиться ему в горло.

Огонь освещал шрамы, что украшали груди и плечи Гуляющего Лося — толстые белые выемки, что выглядывали немного в прорехах его рубашки, когда он корчился, руки напряженно вытянуты вверх против его невидимого врага. Йен вдруг заметил, что он и сам наклонился вперед, дыхание сбивалось, его собственные плечи напряжены, хотя он знал, что будет дальше.

Гуляющий Лось проделывал это много раз и никогда не проигрывал. Йен пытался и сам, но у него ничего не вышло. Охотник впивался пятками и плечами в землю, его тело выгибалось, словно лук во всю длину. Его ноги дрожали, руки тряслись — казалось, он мог отступить в любой момент. Мужчины у огня затаили дыхание.

Потом это произошло: мягкий, резкий щелчок. Отчетливый и глуховатый звук сломанной шеи. Треск костей и связок через плоть и мех. Охотник, не веря, оставался выгнутым еще мгновенье, затем очень медленно опустил ноги на землю и сел, уставившись на тело своего врага, обмякшее в его руках.

Он вскинул глаза в молитвенной благодарности, потом остановился, сморщив нос. Он взглянул вниз, его лицо исказила гримаса, он брезгливо вытер свои гамаши, словно запачканные вонючими экскрементами росомахи. Зрители покатывались со смеху.

Небольшой ковш елового пива пошел по кругу. Гуляющий Лось, сияя лицом, блестящим от пота, принял его. Его короткое толстое горло старательно трудилось, высасывая резкое питье, будто это была вода. Наконец он опустил ковш и посмотрел в мечтательной удовлетворенности.

— Ты, Брат Волка, расскажи нам историю! — он протянул полупустую посудину через костер; Йен поймал ее, только слегка расплескав над запястьем. Он высосал жидкость из рукава, рассмеялся и покачал головой. Он быстро глотнул пива и передал ковш Спящему со Змеями.

Поедающий Черепах, сидящий по другую сторону от Йена, ткнул его в бок, призывая рассказывать. Но Йен снова покачал головой и пожал плечами, кивая подбородком в сторону Змея.

Змей, неохотно, поставил ковш рядом с собой и подался вперед, блики огня танцевали на его лице, когда он начал говорить. Он не был актером, как Гуляющий Лось, он был постарше — возможно, около тридцати — и в молодости много путешествовал. Ему пришлось пожить в племенах ассинибойн и каюга, у него было много историй о них, он рассказывал их с большим искусством — хоть и меньше потея.

— Ты будешь рассказывать позже? — проговорил Черепаха Йену в ухо. — Я хочу услышать больше историй о великом море и о женщине с зелеными глазами.

Йен кивнул, несколько неохотно. Он был очень пьян в первый раз, иначе никогда бы не стал говорить о Гейлис Абернати. Это случилось, когда они пили выторгованный ром, и ощущение головокружения, вызванное им, было очень похоже на то, что вызывалось напитком, который она давала ему выпить, хотя вкус и был разный. Из-за головокружения и размытости в глазах пламя свечи словно мелькало и бежало подобно воде, пламя огня, кажется, выходило за пределы, перепрыгивало через камины, наполняло мерцанием все в комнате, небольшими отдельными вспышками загораясь на поверхности серебра и стекла, драгоценных камней и отполированного дерева — и мерцало позади в ярких зеленых глазах.

Он взглянул вокруг. Здесь не было никаких сияющих поверхностей. Глиняные горшки, шершавые дрова, гладкие столбы каркаса кровати, шлифовальные камни и плетеные корзины; даже ткани и меха одежд были мягких неярких тонов, поглощающих свет. Должно быть, это была только память о тех временах, о тускнеющем свете головокружения, что напомнила о ней.

Он редко думал о Мистрис — вот как рабы или другие ребята говорили о ней, называть ее как-то по-другому не было необходимости, никто не мог бы себе представить никого такого же. Он не считал эти воспоминания стоящими, но дядя Джейми настоял на том, чтобы он не прятался от них, и он счел это хорошим советом.

Йен напряженно вглядывался в огонь, вполуха слушая историю Змея о Гусе, и о том, как он перехитрил самого дьявола, чтобы привезти табак Людям и сохранить жизнь Старику. Была ли это она, ведьма Гейлис, та, кого он видел в огне?

Пожалуй, нет. От женщины в огне исходило ощущение тепла, когда он смотрел на нее. Оно пробегало от его разгоряченного лица вниз по груди, тихо и горячо закручиваясь в его животе. У этой женщины не было лица; он видел ее конечности, ее изогнутую спину, размах длинных гладких волос, что плелись к нему и пропадали в сиянии; он слышал издалека ее смех, тихий, с придыханием — и это не был смех Гейлис Абернати.

И все же, слова Черепахи принесли ее в мысли, и он словно увидел ее. Он вздохнул и подумал о том, какую историю сможет рассказать, когда придет его очередь. Возможно, он бы рассказал о близнецах — рабах миссис Абернати, огромных черных мужчинах, которые исполняли любой ее приказ. Он видел однажды, как они убили крокодила и несли его от реки, чтобы положить к ее ногам.

Он особо не возражал рассказывать. После первого пьяного красноречия, он обнаружил, что, поведав историю о ней, стал и думать о ней, как о какой-то истории, интересной, но нереальной. Возможно, это случилось когда-то, как возможно, что Гусь привез когда-то табак Старику — но это уже не казалось таким, как произошло с ним на самом деле.

Да и не было у него шрамов, как у Гуляющего Лося, чтобы напоминать слушателям или самому себе, что он говорит правду.

По правде говоря, ему надоели выпивка и истории. В действительности он жаждал сбежать к мехам и холодной темноте лежанки, сбросить одежду и обвить горячим обнаженным телом свою жену. Ее имя означало "Работающая Своими Руками", но наедине он называл ее Эмили.

У них оставалось немного времени; на две луны она должна была покинуть его и уйти в женский дом, и он не сможет видеть ее. Одну луну до рождения ребенка и одну после — для очищения... Мысли о двух месяцах, проведенных в холоде и одиночестве, без нее рядом с ним ночью, было достаточно, чтобы потянуться к пиву, когда ковшик дошел до него, и сделать глубокий глоток.

Только ковш уже был пустым. Его друзья веселились, видя, как он удивленно держит его вверх дном возле своего открытого рта, и только одинокая янтарная капля скатывается ему на нос.

Маленькая рука протянулась над его плечом и взяла у него ковш, вторая рука протянула ему над другим плечом полный.

Он взял ковш и, изогнувшись, улыбнулся ей. Работающая Своими Руками довольно улыбнулась в ответ, потому что получала большое удовольствие, предупреждая его желания. Присев на колени рядом с ним, она прижалась теплым животом к его спине и сильно ударила по руке Черепаху, когда тот потянулся за пивом.

— Нет, оставь это моему мужу! Он рассказывает истории гораздо лучше, когда выпьет.

Черепаха прикрыл один глаз, внимательно глядя на них. Он слегка покачивался.

— Это он рассказывает истории лучше, когда выпьет? — спросил он. — Или это мы думаем, что они лучше, когда выпьем сами?

Работающая Своими Руками проигнорировала этот философский вопрос и продолжала устраиваться у очага, орудуя своим маленьким убедительным задом как тараном. Она удобно уселась рядом с Йеном, скрестив руки поверх живота.

Другие молодые женщины, пришедшие с ней, принесли еще пива. Они пробирались среди юношей, бормоча, толкаясь и смеясь. Йен подумал, что ошибся, когда увидел их. Свет костра высвечивал их лица, поблескивая на их зубах, он уловил влажный блеск глаз и мягкую темноту их ртов, когда они смеялись. Огонь блестел на лицах сильнее, чем блеск кристаллов и серебра в Роуз-Холл.

— Итак, муж мой, — сказала Эмили, скромно опустив глаза. — Расскажи нам об этой женщине с зелеными глазами.

Он задумчиво глотнул пива, затем еще раз.

— Ну, — сказал он. — Она была ведьмой и очень злой женщиной, но она делала хорошее пиво.

Глаза Эмили широко распахнулась, и все засмеялись. Он посмотрел ей в глаза и ясно увидел его, образ огня позади него, крошечный и великолепный — приветствовал его.

— Но не такое хорошее, как ты, — сказал он, в приветствии поднял ковш и сделал большой глоток.

Глава 70. ЭМИЛИ.

БРИАННА ПРОСНУЛАСЬ РАНО УТРОМ, одеревеневшая и раздраженная, но с одной ясной мыслью в голове. Хорошо. Она знала, кто она. У нее не было четкого представления, где она находится, но это не имело значения. Минуту она лежала неподвижно, чувствуя себя умиротворенной, несмотря на желание встать и пописать.

"Как давно, — задумалась Бри, — я просыпалась одна и умиротворенная, так, чтобы единственной компанией были ее собственные мысли?" Верно, ни разу с того момента, как шагнула сквозь камни в поисках ее семьи. И нашла их.

— В избытке, — пробормотала Брианна, осторожно потягиваясь. Она застонала, пошатываясь, встала на ноги и побрела в кусты, чтобы пописать и переодеться в свою одежду, прежде чем вернуться к почерневшему кольцу огня.

Она распустила грязные волосы и начала сонно расчесывать их пальцами. Не было никаких признаков присутствия Йена или собаки, но она не встревожилась. Лес вокруг нее был наполнен гомоном птиц, а не сигналами опасности, простым ежедневным занятием порхания и кормления, веселое щебетание которого не изменилось, когда она поднялась на ноги. Птицы наблюдали за ней несколько часов, и они тоже не были обеспокоены.

Она всегда просыпалась с трудом, и теперь получала простое удовольствие от того, что не была разбужена настойчивыми требованиями тех, кому была нужна, утренний воздух казался ей особенно сладким, несмотря на присутствие горького привкуса пепла от погасшего костра.

Окончательно проснувшись, она в качестве утреннего туалета умылась пригоршней покрытых росой листьев тополя, затем присела на корточки у костра и с трудом начала разжигать огонь. Кофе у них не было, и для него не нужно было кипятить воду, но Йен ушел на охоту и, если повезет, им будет что приготовить: они все съели из рюкзака, только хлеб остался.

— Черт, — пробормотала она, стуча кремнем об огниво уже в десятый раз и видя, как брызги искр тухнут, не схватываясь. Если бы только Йен сказал ей, что они расположатся лагерем, то она взяла бы "зажигалку" или несколько спичек, хотя, если задуматься, она была уверена, что это было бы небезопасно. Они легко могли воспламениться в ее кармане. — Как же это делали греки? — сказала она вслух, нахмурившись на крошечный кусок обугленной ткани, на который пыталась поймать искру. — У них должен был быть способ.

— Что было у греков?

Йен и Ролло вернулись, принеся, соответственно, полдюжины клубней ямса и сине-серую болотную птицу неизвестной породы — небольшую цаплю? Ролло не разрешил Брианне посмотреть на птицу поближе и потащил свою добычу, чтобы сожрать под кустом, волоча ее длинными, обмякшими желтыми ногами по земле.

— Что было у греков? — повторил Йен, выворачивая карманы, полные каштанов, красно-коричневая кожица, которых просвечивала через остатки колючей кожуры.

— У них было вещество под названием фосфор. Ты когда-нибудь слышал о нем?

Йен тупо уставился на нее, отрицательно покачав головой.

— Нет. А что это?

— Вещество, — сказала она, не найдя лучшего слова, чтобы объяснить. — Лорд Джон прислал его мне, чтобы я смогла сделать партию сп...

— Партию между кем и кем? — спросил Йен, взглянув на нее с опаской. Брианна смотрела на него с минуту — по утрам ее мозг туго соображал, медленно понимая смысл разговора.

— Ох, — выдавила она, наконец, сообразив. — Я имела в виду спичку. Я сделала то, что может зажигать огонь. Фосфор горит сам по себе. Я покажу тебе, когда мы вернемся домой, — она зевнула и слегка махнула рукой на маленькую кучку веток на костровище.

Йен издал мягкий понимающий шотландский звук и взялся за кремень и огниво.

— Я сделаю это сам. А ты займешься каштанами, ага?

— Хорошо. Послушай, ты должен надеть свою рубашку.

Одежда Брианны высохла, и хотя она скучала по комфорту замшевой рубашки Йена, но поношенная толстая шерсть ее охотничьей рубашки с бахромой была теплой и мягкой на ее коже. Стоял ясный день, однако ранним утром было все еще холодно. Разжигая костер, Йен сбросил свое одеяло, и его голые плечи покрылись гусиной кожей.

Он слегка мотнул головой, показав, что наденет рубашку чуть погодя. А пока... его язык высунулся в уголке рта, сосредоточившись, он ударял кремнем об огниво снова и снова, затем язык исчез, когда Йен пробормотал что-то себе под нос.

— Что ты сказал? — Брианна замолчала, держа неочищенный каштан в пальцах.

— Ох, это всего лишь... — он ударил еще раз и поймал искру, светящуюся, как крошечная звездочка. Быстренько подложил пучок сухой травы, потом другой, а когда завиток дыма взвился, добавил щепку коры, потом еще немного травы, еще горстку щепок, и, наконец, несколько перекрещенных сосновых веток. — Всего лишь заклинание для огня, — завершил он фразу, улыбаясь зарождающемуся пламени, которое возникло перед ним.

Брианна коротко похлопала в ладоши, затем продолжила крестообразно надрезать кожуру каштанов, чтобы они не взорвались в огне.

— Я не слышала этого заклинания, — сказала она. — Скажи мне его слова.

— О, — он обычно не краснел, но кожа на его шее немного потемнела. — Это... именно это — не из гэльских. Это — от каньен`кехака.

Ее брови поднялись, как из-за самого легко звучащего слова, слетевшего с его языка, так и из-за того, что он сказал.

— Ты когда-нибудь думаешь на могавском, Йен? — спросила она с любопытством.

Он стрельнул в нее удивленным взглядом, почти испуганным, подумалось ей.

— Нет, — сказал он коротко и поднялся с корточек. — Я принесу дров.

— У меня есть немного, — сказала она, пристально глядя на него. Брианна вытащила руку из-за спины и сунула упавшую сосновую ветвь в разгорающийся огонь. Сухие иглы взорвались в облачке искр и исчезли, но ободранная кора начала заниматься и гореть по краям. — Что? — сказала она. — Что я сказала не так о мыслях на могавском?

Его губы плотно сжались в нежелании отвечать.

— Ты просил меня пойти с тобой, — сказала она ему не резко, но твердо.

— Да я просил, — он глубоко вздохнул, затем посмотрел вниз на ямс, который зарыл в раскаленную золу, чтобы испечь.

Она неторопливо занималась каштанами, наблюдая, как Йен решается, а позади него, из-под куста то и дело вылетали облачка серо-голубых перьев и доносились громкие звуки чавканья Ролло.

— Брианна, тебе снился вчера ночью сон? — спросил он внезапно, но его глаза по-прежнему смотрели вниз, на то, что он делал.

Ей было очень жаль, что он не взял с собой чего-нибудь наподобие кофе, но, тем не менее, к этому времени она уже достаточно проснулась, чтобы быть в состоянии думать и отвечать связно.

— Да, — сказала она. — Мне часто снятся сны.

— О, я знаю. Роджер Мак, рассказывал мне, что ты иногда записываешь их.

— Что он сделал? — это было встряской, и намного большей, чем от чашки кофе. Она никогда не прятала свой сонник от Роджера, но они не обсуждали его. Сколько он из него прочитал?

— Он не рассказывал мне, что в них, — заверил ее Йен, уловив тон. — Только то, что ты записывала их иногда. И я подумал, что это были важные сны.

— Только для меня, — сказала она, осторожно. — А что?

— Ну, понимаешь — каньен`кехака придают большое значение снам. Даже больше, чем горцы, — он взглянул на нее с едва заметной улыбкой, затем назад, на золу, где зарыл клубни ямса. — Что тебе снилось прошлой ночью?

— Птицы, — сказала она, пытаясь вспомнить. — Много птиц.

"Ничего удивительного", — подумала она. Лес вокруг нее жил пением птиц задолго до рассвета, конечно, это могло просочиться в ее сны.

— Да? — заинтересовался Йен. — А птицы были живы, в нем?

— Да, — сказала она, озадаченно. — А что?

Он кивнул и поднял с земли каштан, чтобы помочь ей.

— Это хорошо, если снятся живые птицы, особенно, если они поют. Мертвые птицы во сне — плохая примета.

— Они определенно были живыми и пели, — заверила его Брианна, посмотрев на ветку, где какая-то птица с ярко-желтой грудкой и блестящими черными крыльями с интересом рассматривала их приготовления к завтраку.

— Кто-нибудь из них разговаривал с тобой?

Она уставилась на Йена, но тот явно не шутил. "И, в конце концов", — подумала она, — "почему бы птицам не поговорить с нами во снах?".

И все же покачала головой.

— Нет. Они были, ох, — она рассмеялась, неожиданно вспомнив. — Они строили гнездо из туалетной бумаги. Мне все время снится туалетная бумага. Это такая тонкая, мягкая бумага, которая используется, чтобы подтирать ваш, э-э.... зад, — объяснила она, видя его непонимание.

— Вы вытираете свою задницу бумагой? — он уставился на нее, с отвисшей от ужаса челюстью. — Господи Иисусе, Брианна!

— Верно, — Брианна провела рукой под носом, пытаясь не смеяться над выражением его лица.

Он вполне мог быть в ужасе: в колониях не было бумажных фабрик, и кроме незначительного количества бумаги ручной работы, такой, как она сама делала, каждый лист привозился из Англии. Бумагу копили и хранили; ее отец, который часто слал весточки своей сестре в Шотландию, писал письмо нормальным способом, потом поворачивал бумагу набок и дописывал дополнительные строчки перпендикулярно, для экономии места. Неудивительно, что Йен был в шоке!

— Там это очень дешево, — заверила она его. — Правда.

— Не так дешево, как початок кукурузы, я гарантирую, — сказал он, подозрительно сощурившись.

— Хочешь — верь, хочешь — нет, у большинства людей не будет кукурузных полей под рукой, — сказала она, все еще смеясь. — И я говорю тебе Йен, что туалетная бумага намного лучше, чем пленки початка кукурузы.

— Лучше, — пробормотал он, все еще потрясенный до глубины души. — Приятнее. Иисус, Мария, и Невеста!

— Ты спрашивал меня о снах, — напомнила она ему. — Тебе что-то снилось прошлой ночью?

— О. А... нет, — он с трудом переключил внимание от скандального понятия о туалетной бумаге. — Или, по крайней мере, если снилось, то я не помню, что.

Глядя на его худое лицо, Бри неожиданно осознала, что одной из причин бессонницы Йена может быть то, что он боялся снов, которые могут прийти к нему.

Казалось, он боится теперь, что она может надавить на него по этому вопросу. Не глядя на нее, он взял пустую пивную кружку и щелкнул языком, подзывая Ролло, который последовал за ним, с прилипшими к его челюсти серо-голубыми перьями.

К тому времени, как Йен вернулся, Брианна закончила надрезать скорлупу последнего из каштанов и зарыла их в золу, чтобы запечь с клубнями ямса.

— Как раз вовремя, — крикнула она. — Ямс готов.

— Как раз вовремя, — передразнил он ее. — Посмотри, что у меня есть?

В руках он держал кусок сот, который украл с пчелиного дерева, достаточно охлажденный, чтобы мед потек медленно и густо, брызгая по горячему ямсу великолепными каплями золотой сладости. Добавив жареные, очищенные, сладкие каштаны и запивая все это холодной водой из ручья, Брианна подумала, что это лучший завтрак, который был у нее после ухода из своего времени.

Она сказала это, и Йен насмешливо приподнял одну пушистую бровь.

— Да? А что ты ела самое вкусное там?

— Oй, шоколадные пончики, наверно. Или горячий шоколад, с зефиром. Я очень скучаю по шоколаду, — хотя трудно было скучать по нему в данный момент, когда она облизывала мед с пальцев.

— Ой, да ладно! Я ел шоколад, — он зажмурил глаза и сжал губы в преувеличенном отвращении. — Горький и противный. В Эдинбурге только одна крошечная чашечка стоит кучу денег, — добавил он, расслабляясь.

Брианна засмеялась.

— Там, откуда я родом, в него кладут сахар, — заверила она его. — Он сладкий.

— Сахар в шоколаде? Это самая неприлично роскошная вещь, о которой я когда-либо слышал, — сказал он сурово. — Еще хуже, чем бумага для подтирания задницы, да?

Однако она увидела дразнящий блеск в его глазах, и просто фыркнула, выгрызая последние остатки оранжевой мякоти ямса из почерневшей кожуры.

— Когда-нибудь я раздобуду шоколад, Йен, — сказала она, отбрасывая кожицу и облизывая пальчики, как кошка. — Я положу в него сахар и накормлю им тебя, посмотрим, что ты скажешь тогда.

Теперь была его очередь фыркать, по-доброму, но он больше ничего не сказал, сосредоточившись на облизывании своих рук до чистоты.

Ролло присвоил остатки сот и с полным удовольствием шумно грыз и чавкал воском.

— У этого пса желудок крокодила, — сказала Брианна, покачивая головой. — Есть что-нибудь, что он не ест?

— Ну, я пока не пробовал давать ему гвозди, — Йен улыбнулся, но не продолжил разговор. Возникшая неловкость, когда он говорил о снах, исчезла за завтраком, но, казалось, теперь вернулась снова. Солнце уже поднялось, но он не сделал ничего, чтобы встать. Он просто сидел, обняв руками колени, и задумчиво смотрел на огонь, но солнце уже украло свет от пламени.

Не слишком торопясь снова куда-то идти, Брианна терпеливо ждала, устремив на него свой взор.

— А что ты ел на завтрак, когда жил у индейцев, Йен?

Он посмотрел на нее, поджав уголки губ. Это была не улыбка, а лишь кривая понимающая усмешка. Он вздохнул и положил голову на колени, спрятав лицо. Таким манером он просидел некоторое время, потом медленно выпрямился.

— Ну, — сказал он сухим тоном. — Это связано с моим свояком. По крайней мере, с этого начнем.

* * *

ЙЕН МЮРРЕЙ ДУМАЛ, что в недалеком будущем будет обязан сделать что-то для своего свояка. Не то чтобы "свояк" было точным словом для него. Однако, Солнечный Лось был мужем Смотрящей-в-Небо, которая в свою очередь была сестрой его жены. По понятиям каньен`кехака это не подразумевало других отношений между мужчинами, кроме того, что они были соплеменниками, но Йен все еще думал о Солнечном Лосе белой частью своего ума.

Это было секретом. Его жена знала английский язык, но они не говорили на нем, даже когда были наедине. Он не произнес ни одного слова по-шотландски или по-английски вслух, не слышал и полслова из этих языков за год, с тех пор как предпочел остаться и стать каньен`кехака. Предполагалось, что он забыл, кем он был. Но каждый день он находил минутку, дабы вспоминать слова, тихо называл предметы окружающие его, слыша их английское названия скрытой белой частью своего разума.

"Горшок", — подумал он про себя, косясь на почерневший от нагревания в золе глиняный сосуд. На самом деле он не был один в данный момент. Но, однако, чувствовал себя отчетливо чуждым.

"Кукуруза", — вспомнил он, прислонившись к полированному стволу дерева. Ствол служил вертикальной стойкой в длинном доме. Несколько початков высушенной кукурузы висели над ним, празднично цветные, по сравнению с мешками зерна, продаваемого в Эдинбурге, и все же — это была кукуруза. "Лук, — подумал он, переведя глаза на плетеную цепочку желтых шаров. — Кровать. Меха. Огонь".

Его жена, улыбаясь, наклонилась над ним, и слова внезапно побежали в его воображении:

"ЧерныеволосыблестящиекаквороновокрылобутоныгрудейкруглыебедраахдаоЭмили...".

Она подала теплую миску и богатый аромат кролика, кукурузы и лука проник в его нос. "Тушеное мясо", — подумал он, и скользкий поток слов внезапно остановился, так как его мозг сосредоточился на еде. Он улыбнулся ей и положил, задержав на мгновение, свою руку на ее, маленькую и крепкую, держащую деревянную миску. Ее улыбка стала глубже; затем она отстранилась и поднялась, чтобы принести ещё еды.

Он посмотрел ей вслед, оценивая покачивания бедер. Затем взгляд его упал на Солнечного Лося — он также смотрел на нее, стоя в дверях дома.

"Ублюдок", — очень четко подумал Йен.

* * *

— ПОНИМАЕШЬ, ВНАЧАЛЕ МЫ ЛАДИЛИ достаточно хорошо, — объяснил Йен. — Солнечный Лось — отличный человек, по большей части.

— По большей части, — эхом отозвалась Брианна. Она сидела неподвижно, наблюдая за ним. — И что же это была за часть?

Йен провёл рукой по густым волосам, заставив их встать, как иглы дикобраза.

— Что ж... по части дружбы. Мы были друзьями в начале, понимаешь? Братьями, фактически; мы принадлежали к одному роду.

— И вы перестали быть друзьями из-за... твоей жены?

Йен глубоко вздохнул.

— Ну, видишь ли... у каньен`кехака достаточно часто встречается понятие брака, похожее на то, что есть у нас в Хайленде. То есть, именно родители имеют огромное отношение к тому, чтобы организовать его. Достаточно часто они смотрят на детей, как они растут, и примечают парней и девушек, которые хорошо подходят друг другу. И если они происходят из подходящего рода... вот тут все немного иначе, понимаешь? — добавил он, прервавшись.

— Род?

— Да. В Хайленде люди чаще всего женятся внутри своего клана, если только не нужно было заключить союзы с другим кланом. Среди индейцев-ирокезов же, ты никогда не сможешь жениться на ком-то из своего рода, они могут жениться на ком-то только из конкретных родов, а не просто из любого другого.

— Мама как-то сказала, что ирокезы напоминают ей горцев, — сказала Брианна. — "Жестокие, но в тоже время забавные", — так она выразилась. За исключением пыток, и, возможно, сожжения врагов заживо.

— Твоя мать не слышала истории дяди Джейми про своего деда, — ответил он с усмешкой.

— Про лорда Ловата?

— Нет, про другого, Seaumais Ruaidh — Красного Джейкоба. Дядя Джейми, назван в его честь. "Злой старый сводник", — как говаривала моя мама. Одной своей жестокостью он бы дал сто очков вперед любому ирокезу, вот что я слышал о нем.

Но он прервал это отступление от темы взмахом руки, вернувшись к разговору.

— Итак, когда каньен`кехака приняли меня и дали мне имя, я был принят в род Волка, да? — сказал он с пояснительным кивком на Ролло, который доел соты, мертвых пчел и теперь задумчиво облизывал лапы.

— Очень уместно, — пробормотала Брианна. — Из какого рода был Солнечный Лось?

— Волка, конечно. Мать, бабушка и сестры Эмили были Черепахами. Но как я говорил, если парень и девушка из различных родов подходят друг другу, то матери разрешают брак. Они называют всех тетушек "матерями", — добавил он. — Так что, может быть очень много матерей, вовлеченных в дело. И если все матери, бабушки и тетушки согласятся, что это будет хороший брак... — он пожал плечами. — Они женятся.

Брианна немного качнулась назад, обняв руками колени.

— Но у тебя не было матери, чтобы говорить за тебя.

— Ну, я действительно задавался вопросом, что бы сказала моя мама, если бы была там,— сказал он и улыбнулся, несмотря на всю серьезность.

Брианна вспомнила мать Йена и рассмеялась.

— Тетя Дженни сосватала бы любого индейца, мужчину или женщину,— заверила она его. — Но что же произошло?

— Я полюбил Эмили, — сказал он очень просто. — И она полюбила меня.

Такое положение дел, которое быстро стало очевидно для всех в деревне, вызвало значительные обсуждения в народе. Вакотьеквеснонса, Работающая Своими Руками, девушка Йена по имени Эмили, должна была выйти замуж за Солнечного Лося, который был гостем в ее семье с самого детства.

— Но не тут-то было, — Йен развел руками и пожал плечами. — Она полюбила меня и сказала об этом.

Когда Йен был принят в род Волка, его отдали приемным родителям, родителям убитого, вместо которого его усыновили. Его приемная мать была несколько озадачена ситуацией, но после обсуждения этого вопроса с другими женщинами рода Волка, пошла поговорить с Тевактеньонх, бабушкой Эмили — самой влиятельной женщиной в деревне.

— Вот так мы и поженились.

Одетые в свои лучшие наряды, в сопровождении родителей, двое молодых людей сели рядом на скамье перед собравшимися людьми деревни и обменялись корзинами. В его корзине были меха соболя и бобра и хороший нож, символизирующий готовность Йена охотиться и защищать жену; корзина Эмили была заполнена зерном, фруктами и овощами, символизируя ее желание сажать, собирать и обеспечивать его.

— А четыре луны спустя, — добавил Йен, — Солнечный Лось женился на Смотрящей-в-Небо, сестре Эмили.

Брианна подняла одну бровь.

— Но?..

— Да, но.

* * *

У ЙЕНА БЫЛО РУЖЬЕ, которое Джейми оставил ему, редкая ценность среди индейцев, и он знал, как им пользоваться. Также он знал, как выслеживать, как сидеть в засаде, думать как животное и другие вещи, имеющие значение, которым дядя Джейми научил его.

В результате, он стал хорошим охотником, и быстро получил уважение за способность приносить добычу. Солнечный Лось был достойным охотником, не самым лучшим, но способным. Многие молодые парни шутили и делали замечания, позоря и высмеивая навыки друг друга; Йен и сам делал это. Однако тон, которым Солнечный Лось то и дело подшучивал над Йеном, частенько заставлял других мужчин взглянуть на него резко и уйти прочь, пожав плечами.

Он был склонен игнорировать человека. Но когда Йен увидел взгляд Солнечного Лося на Вакотьеквеснонсу, ему сразу все стало ясно.

Однажды, в конце лета, жена пошла в лес с другими девушками. Они несли корзины для сбора; у Вакотьеквеснонсы на поясе висел топор. Одна из девушек спросила ее, не хочет ли она поискать древесины для чашки, такой же, как она сделала для своей матери. Работающая Своими Руками сказала, быстро бросив теплый взгляд на Йена, который поблизости бездельничал с другими молодыми парнями — что нет, но она хотела бы найти хорошего красного кедра, чтобы сделать заспинную доску.

Девушки захихикали и обняли Вакотьеквеснонсу; юноши усмехнулись и понимающе тыкали Йена в ребра. А Йен мельком увидел лицо Солнечного Лося, горящие глаза которого были устремлены на прямую спину Эмили, когда она шла.

В течение одной луны Солнечный Лось переехал в длинный дом, как муж сестры его жены, Смотрящей-в-Небо. Отделения сестер были друг напротив друга; они делили очаг. Йен редко видел взгляд Солнечного Лося на Эмили, но он слишком много раз замечал, как тот внимательно смотрел издалека.

— Есть человек, который хочет тебя, — сказал он Эмили однажды ночью. Это был поздний час волка, все в длинном доме уже спали. Ребенок, которого она носила, заставлял ее подниматься, чтобы помочиться; она вернулась к нему с охлажденной кожей и со свежим запахом сосен в волосах.

— О? Ну, почему бы и нет? Все остальные уже спят, — она роскошно потянулась и поцеловала его, прижавшись к нему маленькой выпуклостью своего живота, гладкой и твердой.

— Не я. Я имею в виду, что другой человек тоже хочет тебя! — сказал он торопливо, когда она обиженно отстранилась. Он обнял ее, быстро поясняя. — Я имею в виду — есть кто-то еще.

— Да? — голос ее звучал глухо, теплым дыханием на его груди. — Есть многие, кто хотят меня. У меня очень, очень хорошие руки, — доказала она ему, в результате чего он чуть не задохнулся, заставив ее удовлетворенно хихикать.

Ролло, который сопровождал ее на улицу, залез под ложе и, свернувшись калачиком в своем привычном месте, громко чавкал в зудящем месте около хвоста.

Чуть позже, они лежали, меха были отброшены. Шкура, которая висела над входом, была откинута так, чтобы тепло огня могло проникать внутрь, и он видел блеск света на золотой влажной коже ее плеча, пока она лежала, отвернувшись от него. Она потянулась, взяла в одну из своих умных рук его ладонь и прижала ее к своему животу. Ребенок внутри начал шевелиться; Йен почувствовал мягкий, внезапный толчок под ладонью и его дыхание замерло в горле.

— Ты не должен волноваться, — сказала Эмили очень мягко. — Вот этот человек желает только тебя.

Спал он хорошо.

Утром Йен сидел у очага и ел мамалыгу, а Солнечный Лось, который уже поел, прошел мимо. Он остановился и посмотрел на Йена.

— Этому человеку приснился ты, Брат Волка.

— Неужели? — сказал Йен весело. Он почувствовал, как жар поднялся к его горлу, но сохранил лицо расслабленным. Каньен`кехака придают большое значение снам. Хороший сон в длинном доме обсуждался в течение нескольких дней. Выражение лица Солнечного Лося не показывало, что его сон про Йена был хорошим.

— Та собака, — он кивнул на Ролло, который лежал, растянувшись в проеме отделения Йена, и храпел. — Мне приснилось, что она поднялась с лежанки и схватила тебя за горло.

Это был угрожающий сон. В племени Каньен`кехака, тот, кто верил таким снам, должен был убить собаку, чтобы она не была предвестником неудачи. Но Йен не был каньен`кехака.

Йен поднял обе брови и продолжил есть. Солнечный Лось подождал немного, но поскольку Йен ничего не сказал, в конце концов, кивнул и отвернулся.

— Анкотеоскеннотон, — позвал Йен, назвав его имя. Мужчина повернулся в ожидании. — Этому человеку ты снился, тоже.

Солнечный Лось резко взглянул на него. Йен не стал говорить дальше, но позволил медленной и злой улыбке вырасти на своем лице.

Солнечный Лось уставился на него. Фыркнув от отвращения и продолжая улыбаться, Йен отвернулся, но успел увидеть слабое выражение тревоги в глазах Солнечного Лося.

* * *

— НУ, ТАК ВОТ, — Йен глубоко вздохнул. Он закрыл ненадолго глаза, потом открыл их. — Ты знала, что ребенок умер?

Он говорил без эмоций в голосе. Это был сухой тон, который опалил ее сердце и душил так, что она смогла только кивнуть в ответ.

Но он не мог сдержать себя. Йен открыл рот, как будто хотел что-то сказать, но большие, костлявые руки сжались внезапно на коленях, и вместо этого он резко поднялся на ноги.

— Да, — сказал он. — Пойдем. Я расскажу тебе остальное на ходу.

И он сделал это. Спина Йена решительно развернулась, когда он повел Брианну выше в горы, затем через узкий горный хребет и вниз вдоль ручья, который впадал в цепочку небольших водопадов, каждый из которых был окружен туманом миниатюрных радуг.

Работающая Своими Руками забеременела снова. Но и этот ребенок был потерян сразу после того, как ее живот начал расти.

— Каньен`кехака, они говорят, — говорил Йен, приглушенно, когда протискивался через стену красных лиан, — что для женщины нужно, чтобы дух ее мужа сражался с ее духом и победил. Если его дух достаточно силен, — голос Йена прозвучал четко, когда он сорвал пучок лиан снизу, ломая свисающие ветви, и яростно забросил их подальше, — тогда детское зерно пускает корни в матке.

После второй потери, Медицинский Совет взял обоих в особенную хижину, там пели, били в барабаны и танцевали в огромных разрисованных масках, предназначенных для отпугивания зла, которое могло бы помешать духу Йена или чрезмерному укреплению духа Эмили.

— Мне хотелось смеяться, видя эти маски, — сказал Йен. Он не стал оборачиваться; желтые листья усыпали плечи его замшевой рубашки и застревали в волосах. — Они также называют это Обществом Смешного Лица — и не без причины. И все же, я не сделал этого.

— Я не думаю... что Эмили засмеялась.

Он шел так быстро, что Брианна поднажала, чтобы не отставать от него, хотя ее ноги были такими же длинными, как и его.

— Нет, — сказал он и издал короткий, горький смешок. — Она не засмеялась.

Она вошла в Медицинскую хижину вместе с ним тихая и серая, а вышла со спокойным лицом и потянулась в ту ночь к нему в постели с лаской. В течение трех месяцев они занимались любовью с нежностью и страстью. Еще три — с чувством нарастающего отчаяния.

— Потом, месячные не пришли к ней снова.

Он сразу прекратил свои приставания, испугавшись причинить вред. Эмили двигалась медленно и осторожно, больше не ходила трудиться в поле, но оставалась работать в длинном доме — работать своими руками. Ткала, молола, вырезала скучные бусинки и раковины для вампума, ее руки двигались непрерывно, чтобы компенсировать ожидание тишины в теле.

— Ее сестра ушла в поле. Это женская работа, понимаешь? — он сделал паузу, чтобы обрезать нависающий шиповник, отбросил отрубленную ветку с пути, чтобы она не хлестнула Брианну по лицу. — Смотрящая-в-Небо приносила нам еду. Все женщины так делали, но она больше всех. Она была милой девушкой, Кэронья, — впервые в жестком пересказе фактов его голос дрогнул.

— Что с ней случилось? — Брианна немного ускорила свой шаг, когда они вышли на покрытую травой вершину берега, так, что смогла идти рядом с ним. Он замедлил шаги, но не обернулся, чтобы посмотреть на нее, он держал свое лицо обращенным вперед с поднятым подбородком, как будто противостоял врагам.

— Ее украли.

Смотрящая-в-Небо имела привычку задерживаться в поле дольше, чем другие женщины, собирая дополнительное зерно или овощи для сестры и Йена, хотя, к тому времени, у нее был собственный ребенок. Однажды вечером она не вернулась в длинный дом, и тогда вся деревня пошла искать ее, но ни ее, ни ребенка нигде не нашли. Они исчезли, оставив только один бледный мокасин, запутавшийся в кабачковой плети на краю поля.

— Абенаки, — пояснил Йен коротко. — На следующий день мы нашли знак; наступила полная темнота, прежде чем мы начали искать всерьез.

Это была долгая ночь поисков, за которой последовала такая же неделя — неделя нарастающего страха и пустоты, Йен вернулся к жене на рассвете седьмого дня, чтобы узнать, что у нее снова случился выкидыш.

Йен замолчал. Он взмок от быстрой ходьбы и вытер рукавом подбородок. Брианна тоже почувствовала, как пот стекает по ее спине, увлажняя охотничью рубашку, но проигнорировала это. Она нежно коснулась спины Йена, но ничего не сказала. Он глубоко вздохнул, почти с облегчением, а она подумала: "Может от того, что ужасный рассказ был окончен".

— Мы пытались еще какое-то время, — сказал он, сухим тоном. — Эмили и я. Но любовь умерла в ней. Больше она не доверяла мне. И... Анкотеоскеннотон был там. Он ел у нашего очага. И смотрел на нее, а она начала смотреть в ответ.

Однажды, Йен обтачивал деревце для лука, сосредоточившись на стружке, выходящей из-под ножа, пытаясь увидеть в завитках то, что видела Эмили, и услышать голос дерева, как она ему говорила. Но позади него заговорило не дерево.

— Внук, — сказал сухой старый, слегка ироничный голос.

Развернувшись с луком в руке, он выронил нож, едва не задев ногу. К Йену неслышно подкралась Тевактеньонх, она стояла на расстоянии шести футов от него, с поднятой от удивления бровью.

— Бабушка, — сказал он и криво кивнул, признавая ее талант. Старой может она и была, но никто не двигался более мягко. Отсюда и ее репутация; дети в деревне жили в почтительном страхе перед ней, зная, что она могла исчезать в воздухе, чтобы появиться в другом месте, прямо перед виноватыми глазами злодеев.

— Пойдем со мной, Брат Волка, — сказала она, и отвернулась, не дожидаясь ответа. Ответа и не предполагалось.

Она уже была вне поля зрения, когда Йен положил недоделанный лук под куст, поднял свой упавший нож, свистнул Ролло и догнал ее.

Она вела его из деревни, через лес, к началу оленьей тропы. Там дала ему мешок соли и браслет вампума и велела уходить.

— И ты ушел? — спросила Брианна, после долгой минуты молчания. — Просто так?

— Просто так, — ответил он и впервые посмотрел на нее после того, как они утром покинули лагерь. Его лицо было измождено от воспоминаний. Пот блестел на скулах Йена, но он был так бледен, что пунктиры его татуировок остро выделились перфорациями линий, вдоль которых могло бы сломаться лицо.

Она сглотнула несколько раз, прежде чем смогла говорить, управляя своим голосом.

— Еще далеко? — спросила она. — Куда мы идем?

— Нет, — сказал он мягко. — Мы почти на месте, — и повернулся, чтобы снова идти впереди нее.

* * *

ПОЛЧАСА СПУСТЯ они достигли места, где между берегами, ручей стал более глубоким, переходя в небольшое ущелье. Белая береза и ольхолистная калина росли густо и торчали из скалистых стен, перекручиваясь корнями и гладкой корой сквозь камни, как будто пальцы цепляются за землю.

От этого образа у Брианны появилось легкое покалывание в шее. Водопады были далеко, выше их, шум воды уменьшился, ручей разговаривал сам с собой, урча по скалам и шипя сквозь ковер кресса и ряски.

Она думала, что может, будет проще идти выше, по краю ущелья, но Йен без колебаний повел ее вниз, и она последовала за ним, перелезая, так же как и он, через упавшие валуны и корни деревьев, которые мешали ее длинному ружью. Ролло, презирая эти неуклюжие передвижения, прыгнул в ручей, который был в несколько футов глубиной, и поплыл; его уши прижались к голове так, что он стал похож на гигантскую выдру.

К Йену вернулось самообладание, и он сконцентрировался на передвижении по пересеченной местности. Он то и дело останавливался, возвращаясь, чтобы помочь ей спуститься по особенно сложному склону скалы или перелезть через дерево, выкорчеванное в недавнем наводнении, но он не встречался с ней глазами, а прикрытые веки ничего не выдавали.

Ее любопытство достигло крайней степени возбуждения, но он ясно дал понять, что разговор окончен. Был только полдень, но свет под березами был затенен золотом, которое заставило все казаться приглушенным, почти зачарованным. Она не могла высказать разумное предположение относительно цели этой экспедиции в свете того, что сказал ей Йен, но место было одним из тех, где ничего не было невозможным.

Брианна внезапно подумала о своем первом отце, Фрэнке Рэндалле, и почувствовала тепло от этой мысли. Она хотела бы, показать ему это место.

Они часто ездили в отпуск в Адирондак; другие горы, другие деревья — но было что-то похожее в этой тишине и загадке тенистых полян, и в бурлящей воде. Ее мать иногда присоединялась, но чаще они путешествовали вдвоем, уходили пешком далеко в лес, не разговаривая, но разделяя глубокий смысл в компании неба.

Внезапно, шум воды воскрес снова — поблизости был другой водопад.

— Здесь, кузина, — тихо сказал Йен и поворотом головы поманил ее следовать за ним.

Они вышли из-под деревьев, и Брианна заметила, что ущелье оказалось внезапно внизу, а вода падала примерно с высоты двадцати футов в бассейн еще ниже. Йен повел ее мимо вершины водопада; она могла слышать стремительное движение воды падающей вниз, но верх берега зарос густой осокой, и они должны были продолжать свой путь по пожелтевшим стеблям золотарника и увертываться от стрекочущих кузнечиков, взмывающих вверх из-под ног.

— Посмотри, — сказал Йен, оглядываясь, чтобы раскрыть перед ней завесу из лавровых ветвей.

— Вау!

Она узнала его сразу. Невозможно было не узнать, несмотря на то, что бСльшая часть его была скрыта и утопала в разрушающемся берегу на дальней стороне ущелья. Недавнее наводнение подняло уровень воды в ручье, подмыв берег так, что огромная глыба камня и земли отпала, показав схороненную тайну.

Огромные остроконечные арки ребер понимались из земли, и у нее сложилось впечатление разбросанных предметов, наполовину погребенных под обломками у подножия берега: огромных предметов, узловатых и изогнутых. Они могли быть костями или просто валунами, но именно бивни привлекли ее внимание. Они выпирали из берега массивной дугой, легко узнаваемой, и тем более поразительно знакомой.

— Ты знаешь что это? — нетерпеливо спросил Йен, наблюдая за ее лицом. — Ты видела нечто подобное?

— О, да, — сказала Брианна, и хотя солнце пригревало ей спину, она вздрогнула, а по телу побежали мурашки. Не от страха, а от благоговей­ного трепета и невероятного восторга. — О, да. Я знаю.

— Что? — голос Йена был тихим, как будто существо могло услышать их. — Что это?

— Мамонт, — сказала она и обнаружила, что тоже шепчет. Солнце уже прошло через зенит, и русло лежало в тени. Свет падал на дугу древней слоновой кости, перепрыгивая на высокую корону черепа, сохранившего свой четкий рельеф. Череп был зафиксирован в почве под небольшим углом и единственный видимый бивень возвышался над глазницей, черной, как тайна.

Она вздрогнула снова, и передернула плечом. Было легко представить, что в любой момент это существо свободно могло выдернуть себя из глины и повернуть в их сторону массивную голову, глядя пустыми глазницами, с сыпавшимися дождем комьями земли с бивней и костлявых плеч. Оно встряхнется и начнет идти по земле, вибрирующей от того, что ступни его ног будут ударять по илистой почве.

— Это называется мамонт? Да, что ж... он огромный, — голос Йена рассеял иллюзию начинающегося движения, и Брианна смогла, наконец, отвести взгляд от останков, хотя ей хотелось оглядываться назад каждую секунду, чтобы быть уверенной, что он все еще там.

— Латинское название Mammuthus, — сказала она, прочищая горло. — Целый скелет есть в музее Нью-Йорка. Я видела его много раз. И видела картинки в книгах.

Она обернулась и посмотрела на существо на берегу.

— В музее? Тогда, его не было там ...где... — он запнулся, — ...откуда ты родом? Он не жил тогда, я имею в виду? — Йен был разочарован.

Она хотела засмеяться, представив мамонтов, бродящих по парку Коммон в Бостоне, или валяющихся на набережной Кембридж Ривер. На самом деле, она немного разочаровалась, что их не было там; было бы замечательно увидеть мамонтов.

— Нет, — сказала она с сожалением. — Они вымерли тысячи и тысячи лет назад. Когда лед пришел.

— Лед? — Йен посмотрел назад, потом вперед, между ней и мамонтом, как будто боясь, что тот или другой сделают что-то неприятное.

— Ледниковый период. В мире становилось все холоднее, лед сходил вниз с севера. Много животных вымерло — я имею в виду, они не могли найти пищу, и все умерли.

Йен был бледен от волнения.

— Да. Да, я слышал такие истории.

— Ты знал? — она была удивлена.

— Да. Но ты говоришь, что это реально, — он кивнул головой, посмотрев на кости мамонта еще раз. — Животное, как медведь или опоссум?

— Да, сказала она, озадаченная его отношением, которое, казалось, чередовалось между рвением и тревогой. — Большое, но да, животное. Чем же еще это было быть?

— А, — сказал он и глубоко вздохнул. — Ну, понимаешь, это — то, что мне нужно было, чтобы ты мне рассказала, кузина. Видишь ли, у каньен`кехака есть истории... о существах. Животные, которые действительно являются духами. И если когда-нибудь я видел что-то, что могло оказаться духом... — он все еще смотрел на скелет, как будто он мог подняться с земли, и она увидела, как легкий холодок пробежал по его телу.

Она почувствовала такой же холодок, глядя на огромное существо. Оно возвышалось над ними, мрачное и ужасное, и только знания о том, что это было, не позволяли ей спрятаться и убежать.

— Это реально, — повторила она, чтобы успокоить и себя тоже. — Он мертвый. Действительно мертвый.

— Откуда ты знаешь про все это? — спросил он, с любопытством. — Ты говоришь, оно древнее. Вы гораздо дальше жили от этого, чем мы сейчас, — он мотнул подбородком в сторону гигантского скелета, — в вашем собственном времени. Как можешь ты знать больше об этом, чем люди знают теперь?

Беспомощно улыбаясь, она покачала головой, не в силах объяснить.

— Когда ты нашел его, Йен?

— В прошлом месяце. Я поднялся по ущелью, — он вздернул подбородок, — а тут оно. Я чуть не обделался.

— Могу себе представить, — сказала она, подавляя желание рассмеяться.

— Да, — сказал он, не замечая в своем желании объяснить того, что она забавляется. — Я должен быть уверен, что это Равеннийо — дух — хранитель собак.

Ролло вышел из ручья, встряхнул воду со своей шерсти, поерзал на спине и, завилял хвостом от удовольствия, не обращая внимания на молчаливого гиганта на скале.

— Что ты имеешь в виду? Ролло не боялся его?

Йен кивнул.

— Да. Он вел себя так, будто там вообще ничего нет. И все же.... — он замялся, оглядываясь на нее. — Иногда, в лесу. Он что-то видит. Что-то, что не могу видеть я. Понимаешь?

— Понимаю, — сказала она, и волна страха вернулась. — Собаки действительно видят... что-то.

Она вспомнила своих собственных собак; в частности Смоки, большого ньюфаундленда. Иногда вечером он внезапно поднимал голову, прислушиваясь, его глаза следили... за чем-то... что проходило через комнату и исчезало.

Он кивнул, радуясь, что она знала, о чем он говорил.

— Собаки видят. Я побежал, когда увидел это, — он кивнул на скалы, — и нырнул за дерево. Но пес пошел дальше по своим делам, не обращая на него внимания. И так... я подумал... ну, в общем, просто, возможно... что это не то, что я думаю, в конце концов.

— А что ты думал? — спросила она. — Равеннийо, ты сказал? Поскольку волнение от увиденного ею мамонта начало проходить, она вспомнила то, зачем они сюда пришли. — Йен, ты сказал, что хотел показать мне что-то, что имеет отношение к твоей жене. Это... — она махнула рукой в сторону утеса, и брови ее поднялись.

Он не ответил прямо, а отвернулся, изучая выступающие гигантские клыки.

— Время от времени я слышал истории. Среди могавков, я имею в виду. Они говорили о странных существах, которые находили, охотясь. О духах, запертых в скале, и как они там оказались. Злых духах, по большей части. И я подумал, если это должно быть, что-то такое... — он замолчал и повернулся к ней, серьезный и полный решимости.

— Мне нужно было, чтобы ты рассказала, понимаешь? Это — что-то такое или нет. Потому что, если это что-то подобное, тогда возможно я ошибался.

— Это не дух, — заверила она его. — Но что же, все-таки, ты думал?

— О Боге, — сказал он, удивив ее снова. Йен облизнул губы, не зная, как продолжить дальше. — Йекса-а — ребенок. Я не окрестил его, — сказал он. — Я не мог. Или, наверное, я мог — ты можешь сделать это сам, знаешь, если нет священника. Но у меня не было мужества, чтобы попробовать. Я... никогда не видел ее. Они уже завернули ее... Им бы не понравилось, если бы я попытался... — он замолчал.

— Йекса-а, — сказала она тихо. — Это... было имя твоей дочери?

Он покачал головой, рот исказила кривая усмешка.

— Это только означает "маленькая девочка". Каньен`кехака не дают имя ребенку, когда он рождается. Только позже. Если... — голос стих, и он закашлялся. — Если он будет жить. Они не дают имя нерожденному ребенку.

— Но ты дал? — спросила она тихо.

Он поднял голову и вздохнул, звук его голоса был влажный, как будто мокрые бинты сорвали со свежей раны.

— Изабель, — сказал он, и она знала, что это был первый и возможно единственный раз, когда он сказал это вслух. — Если бы это был сын, я назвал бы его Джейми, — он посмотрел на нее с тенью улыбки. — Только в моей голове, знаешь.

Он выговорился, потом со вздохом положил лицо на колени, сгорбив спину.

— Что я думаю... — сказал он через минуту, слишком сухим голосом, — Это... Это из-за меня?

— Йен! Ты имеешь в виду, что это твоя вина, что ребенок умер? Как это может быть?

— Я ушел, — сказал он просто. — Отвернулся. Перестал быть христиа­ни­ном, будучи шотландцем. Они привели меня к ручью, натерли песком, чтобы убрать белую кровь. Они дали мне имя — Оквахокенха, и сказали, что теперь я индеец. Но я не был им, не в полной мере.

Он снова глубоко вздохнул, Брианна положила руку на его спину, ощущая выпуклости его позвоночника через кожаную рубашку. "Он плохо питается", — подумала она.

— Но я уже не являлся и тем, кем был, — продолжал он, излагая неоспоримые факты. — Я пытался быть тем, кем хотели они, понимаешь? Я бросил молиться Богу, Пресвятой Богородице и Святой Невесте. Я слушал, что говорила Эмили, когда рассказывала о богах, духах, которые обитают на деревьях, и обо всем остальном. И когда я ходил в парную с мужчинами или сидел у очага и слушал истории... они казались мне такими же реальными, как Христос и его Святые.

Он повернул голову и внезапно посмотрел на нее, наполовину изумленно, наполовину вызывающе.

— "Я — Господь Бог твой", — сказал он. — "И не должно быть у тебя других богов, кроме Меня". Но у меня были, ведь так? Это — смертный грех, не так ли?

Ей хотелось сказать: "Нет, конечно, нет". Или слабо возразить, что она не была священником, как она может судить? Но, ни то, ни другое здесь не подошло бы, потому что он не искал легкого утешения; и легкомысленное освобождение от ответственности не поможет ему.

Она глубоко вздохнула и выдохнула. Это было очень давно, когда ей пре­подавали "Балтиморский Катехизис", но это то, что никогда не забывается.

— Условия смертного греха следующие, — сказала она, произнося слова точно по памяти. — Во-первых, если поступок был ужасно неправильным. Во-вторых, вы знаете, что поступаете ошибочно. И, в-третьих — вы полностью согласны с этим.

Йен пристально наблюдал за ней.

— Ну, это было неправильно, и я полагаю, что знал... да, я знал это. Особенно... — его лицо потемнело, и она задалась вопросом, что же он вспомнил. — Но... как я должен верить Богу, который взял ребенка за грехи отца? — не дожидаясь ответа, он посмотрел в сторону утеса, где лежали останки мамонта, застывшие во времени. — Или это были они? Это был совсем не мой Бог, а индейские духи? Они знали, что я не был истинным индейцем, что я утаил часть себя от них? — он снова посмотрел на нее серьезно. — Боги ревнивы, ведь так?

— Йен... — она беспомощно сглотнула. Но все же, должна была что-то сказать. — Что ты сделал или не сделал, это не было неправильно, Йен, — сказала она твердо. — Твоя дочь... она была наполовину могавком. Это не было ошибкой позволить похоронить ее согласно обрядам ее матери. Твоя жена — Эмили, — она была бы ужасно расстроена, если бы ты настоял на том, чтобы окрестить ребенка, так ведь?

— Да, возможно. Но... — он закрыл глаза, и руки его сжались в кулаки на крепких бедрах. — Где же она, тогда? — прошептал он, и Бри увидела, как слезы дрожат на его ресницах. — Другие — они просто не родились; они у Бога в руках. Но малютка Изабель — она не на небесах, не так ли? Мне невыносима мысль, что она, что она может быть... потерянной, где-то. Блуждать.

— Йен...

— По ночам я слышу ее плач, — он глубоко вздохнул и зарыдал. — Я не могу помочь, я не могу найти ее!

— Йен! — слезы бежали по ее щекам. Она отчаянно схватила его за запястья и сжала настолько сильно, насколько могла. — Йен, послушай меня!

Наклонив голову, он сделал глубокий, дрожащий вдох. Затем еле заметно кивнул.

Она встала на колени и крепко обняла его, прижав его голову к груди. Ее щека прижалась к макушке его головы, а губы к теплым и пружинистым волосам.

— Послушай меня, — сказала она тихо. — У меня был другой отец. Человек, который воспитал меня. Теперь он мертв. В течение долгого времени чувство опустошения от его утраты было приглушено, смягчено новой любовью и отвлечено новыми обязательствами. Теперь это выплескивалось из нее, свежее и острое, как резаная рана ее мук. — Я знаю, я знаю, что он на небесах.

Был ли он на небесах? Мог он быть мертвым и находиться на небесах, если еще не родился? И все же для нее он был мертв, и конечно небеса не обращали внимания на время.

Она подняла лицо к скале, но разговаривала не с костями и не с Богом.

— Папа, — голос ее сорвался на слове, но она обнимала своего кузена крепко. — Папа, ты мне нужен, — ее голос казался тоненьким и трогательно неуверенным. Но у нее не было другой помощи. — Ты мне нужен, чтобы найти маленькую девочку Йена, — сказала она так твердо, как могла, пытаясь вызвать лицо отца, увидеть его среди падающих листьев на вершине утеса. — Найди ее, пожалуйста. Держи в своих руках и удостоверься, что она в безопасности. Пожалуйста, позаботься о ней.

Она остановилась, смутно чувствуя, что должна сказать что-то еще, более торжественное. Перекреститься? Сказать "аминь"?

— Спасибо, папа, — сказала она тихо и заплакала, как будто отец ее умер недавно, и она лишенная, осиротевшая и потерянная, плакала в ночи. Руки Йена обвились вокруг нее. Прижавшись плотно друг к другу, они обнимались крепко, с теплом последнего солнца, тяжелого на их головах.

Она стояла неподвижно в его объятиях, когда перестала плакать, положив голову ему на плечо. Он похлопывал ее по спине, очень мягко, но не отталкивая.

— Спасибо, — прошептал ей на ухо. — Ты в порядке, Брианна?

— Угу.

Она выпрямилась и, пошатываясь, отошла от него, как будто была пьяна. Она и чувствовала себя пьяной, невесомой, тело ее двигалось мягко и гибко, все вокруг немного расплывалось, за исключением некоторых предметов, которые привлекали ее внимание: блестящее пятно розового венериного башмачка, камень, упавший с обрыва скалы, поверхность которой была с прожилками цвета красного железа. Ролло, сидящий у ноги Йена, тоскливо прижимая голову к бедру своего хозяина.

— С тобой все в порядке, Йен? — спросила она.

— Будет, — его рука искала голову Ролло, но нашла заостренные уши, которые небрежно потрепала. — Может быть. Просто...

— Что?

— Ты... действительно уверена, Брианна?

Она знала, о чем он спрашивал, это был вопрос веры. Она выпрямилась во весь свой рост, вытерев нос рукавом.

— Я — католичка, и я верю в витамины, — заявила она решительно. — И я знала своего отца. Конечно, я уверена.

Йен сделал глубокий вдох, его плечи опустились, когда он выдохнул. Йен кивнул, и лицо его немного расслабилось.

Она оставила его сидящим на скале и пошла к ручью, чтобы сполоснуть холодной водой лицо. Тень утеса падала на ручей, и в воздухе чувствовалась прохлада с ароматами земли и сосен. Несмотря на холод, она некоторое время была неподвижной, стоя на коленях.

Она все еще слышала, как голоса бормочут в деревьях и в воде, но не обращала на них внимания. Кем бы они ни были, они не представляли угрозы ни для нее, ни для ее близких. И не вступали в противоречие с тем, чье присутствие рядом она так сильно ощущала.

— Я люблю тебя, папочка, — зашептала она, закрыв глаза, и почувствовала успокоение.

"Йену, должно быть, тоже лучше", — подумала она, когда ей наконец удалось добраться обратно, через скалы туда, где он сидел. Ролло оставил его, чтобы изучить многообещающую нору у подножия дерева, и она знала, что пес не оставил бы Йена, если бы посчитал, что его хозяин в беде. Она собиралась спросить его, закончились ли их дела здесь, когда он встал, и она поняла, что это не так.

— Почему я привел тебя сюда, — сказал он резко. — Я хотел узнать не только о нем, — он кивнул на мамонта. — Но и задать тебе вопрос. Подскажи, что мне делать.

— Подсказать? Йен, я не могу тебе советовать! Как я могу сказать тебе, что делать?

— Я думаю, что ты — единственная, кто может, — сказал он с ухмылкой. — Ты — моя семья, ты — женщина, и ты любишь меня. Ты знаешь много... Возможно, даже больше, чем Дядя Джейми, из-за того, кто... или что... — его рот искривился, — ты есть.

— Я не знаю больше, — сказала она и посмотрела на кости. — Только... другое.

— Да, — сказал он и глубоко вздохнул. — Брианна, — сказал он тихо. — Мы не связаны узами брака, и никогда не будем, — он отвернулся на мгновение, потом опять посмотрел на нее. — Но если бы я был твоим мужем, я бы любил и заботился о тебе настолько хорошо, насколько бы мог. Я верю, что ты бы сделала то же самое для меня. Я прав?

— Ох, Йен, — ее горло все еще было сдавленным, сиплым от горя; и слова она шептала. Брианна коснулась прохладной кожи его лица, проведя большим пальцем по линии татуированных точек. — Я люблю тебя сейчас.

— Да... — он сказал еще тише. — Я знаю это.

Он взял ее руку в свою, большую и сильную. Прижал на мгновение ее ладонь к щеке, затем его пальцы сомкнулись, и он опустил их соединенные руки, но не отпустил.

— Тогда скажи мне, — сказал он, не глядя ей в глаза. — Если ты любишь меня, скажи, что мне делать. Мне вернуться назад?

— Назад, — повторила она, вглядываясь в его лицо. — Назад к индейцам, ты имеешь в виду?

Он кивнул.

— К Эмили. Она любила меня, — сказал он тихо. — Я знаю это. Ошибся ли я, позволив старухе отослать меня? Должен ли я вернуться и бороться за нее? Возможно, узнать, может она уйдет со мной, назад в Ридж.

— О, Йен, — она почувствовала то же самое чувство беспомощности, как и раньше, хотя на этот раз это случилось без бремени ее собственного горя. Но кто она такая, чтобы советовать ему, остаться или уйти? Как она могла быть ответственна за принятие решения вместо него?

Его глаза остановились на ее лице, он пришел с ней — она была его семьей. И значит, ответственность лежит на ней, соответствовала ли она этому или нет.

В груди ее стало тесно, как будто она могла взорваться, если глубоко вздохнет. Но все же, она сделала глубокий вдох.

— Оставайся, — сказала она.

Он стоял, долго глядя ей в глаза своими, серьезными, цвета лесного ореха в золотую крапинку.

— Ты мог бы побороться с ним — с Ак... — она перебирала слоги в имени индейца. — Солнечным Лосем. Но ты не можешь бороться с ней. Если она решила, что не хочет больше быть с тобой, Йен, ты не можешь изменить это.

Моргнув темными ресницами, он закрыл глаза, и она не знала в подтверждение ли, или в опровержение того, что она сказала.

— Но это гораздо больше, — сказала она, и ее голос стал тверже. — Это касается не только его или ее. Не так ли?

— Да, — сказал он. Его голос звучал где-то далеко, почти безразлично, но она знала, что это не так.

— Это — они, — сказала она более мягко. — Все матери. Бабушки. Женщины. И дети.

Племя и семья, племя и народ. Обычаи, духи, традиции — нити, которыми опутана Работающая Своими Руками, и они надежно держат ее на земле. И прежде всего, это дети. Громкие голоса, заглушающие звуки леса, они удерживают душу от скитаний в ночи.

Никто не знал силы таких связей лучше, чем тот, кто жил на земле без них, изгоем и в одиночку. Она знала, и он знал, они оба знали правду.

— Это — они,— повторил он тихо и открыл глаза. Они были темными от потери, цвета теней в глухом лесу. — И они, — он повернул голову, чтобы посмотреть наверх, на деревья за ручьем, над костями мамонта, которые лежали в земле, пойманные в ловушку, обнаженные под небом и не дающие ответа ни одному просителю. Он повернулся, поднял руку и коснулся ее щеки. Он повернулся, поднял руку и коснулся ее щеки. — В таком случае, я останусь.

* * *

ОНИ РАСПОЛОЖИЛИСЬ на ночлег на дальней стороне пруда бобров. Настил из древесной щепы и коры молодых деревьев послужил хорошей растопкой для костра.

Еды было слишком мало: немного горького лисьего винограда и сухарей, таких черствых, что пришлось размачивать их в воде. Но это не имело значения — никто из них не был голоден, а Ролло исчез, чтобы поохотиться для себя.

Они сидели молча, наблюдая, как затухает огонь. Не было необходимости поддерживать его; ночь не была холодной, и они не станут задерживаться утром — дом был так близко.

Наконец, Йен немного пошевелился, и Брианна взглянула на него.

— Как звали твоего отца? — спросил он.

— Фрэнк ... Франклин. Франклин Вулвертон Рэндалл.

— Англичанин?

— Именно, — сказала она, улыбнувшись вопреки себе.

Он кивнул, бормоча "Франклин Вулвертон Рэндалл" себе под нос, словно заучивая напамять, а потом посмотрел на нее серьезно.

— Если когда-нибудь я снова окажусь в церкви, я зажгу свечу в память о нем.

— Я думаю... ему бы это понравилось.

Он кивнул и откинулся назад, опершись на сосну. Земля вокруг была усеяна шишками; он взял несколько и стал бросать одну за другой в огонь.

— А как насчет Лиззи? — спросила она немного погодя. — Она всегда любила тебя, — и это — мягко говоря: Лиззи поникла и тосковала в течение многих недель, когда он ушел к индейцам. — И теперь, когда она не выходит замуж за Манфреда...

Он склонил голову и, закрыв глаза, опустил ее к стволу сосны.

— Я думал об этом, — признался он.

— Но?..

— Ага, но... — он открыл глаза, и искоса посмотрел на нее. — Я бы знал, где я, если бы я проснулся рядом с ней. Но я бы понимал, что я в постели с моей младшей сестрой. Я думаю, что я, возможно, не так отчаялся. Пока, — добавил он, подумав.

Глава 71. КРОВЯНАЯ КОЛБАСА.

Я БЫЛА КАК РАЗ ПОСРЕДИНЕ ПРОЦЕССА изготовления кровяной колбасы, когда Ронни Синклер появился во дворе, неся два маленьких бочонка для виски. Еще несколько были связаны аккуратным волнистым каскадом, спадавшим вниз по его спине, который сделал его похожим на некую экзотическую гусеницу, балансирующую ненадежно в вертикальном положении в середине окукливания. Это был холодный день, но он обильно потел от длительной прогулки в гору... и посылал проклятия с таким же накалом.

— Почему, во имя Невесты, Сам построил треклятый дом здесь, наверху, в забытых богом облаках? — требовательно спросил он без церемоний. — Почему не там, где чертов фургон мог бы добраться до двора?

Он бережно поставил бочонки на землю, а затем поднырнул головой под лямки упряжи, чтобы сбросить свой деревянный панцирь. Потом вздохнул с облегчением, потирая плечи там, где врезались ремни.

Я проигнорировала риторические вопросы и, продолжая помешивать варево, гостеприимно кивнула в сторону дома.

— Там свежеприготовленный кофе, и лепешки с медом.

Мой собственный желудок испытывал некоторое отвращение при мысли о еде. После того, как ее насытят специями, зафаршируют, проварят и обжарят, кровяная колбаса будет восхитительна. Ранние стадии, включающие в себя глубокое погружение и манипуляции рукой в бочке полусвернувшейся свиной крови, были значительно менее аппетитными.

Что до Синклера, тот, по крайней мере, повеселел при упоминании о еде. Он утер рукавом вспотевший лоб и, кивнув мне, повернулся к дому. Но вдруг остановился и обернулся.

— Ах. Я забыл, миссис. У меня и для вас тоже есть небольшое послание.

Он похлопал осторожно по груди, затем пониже, исследуя вокруг ребер, пока, наконец, не нашел то, что искал, и извлек нечто из слоев пропитанной потом одежды. Он вытащил влажный кусочек бумаги и протянул ее мне в ожидании, игнорируя тот факт, что моя правая рука была покрыта кровью почти до плеча, и левая едва ли была чище.

— Почему бы тебе не оставить его на кухне? — предложила я. — Сам внутри. Я подойду, как только я закончу с этой партией. От кого... — я начала спрашивать, от кого было это письмо, но тактично изменила вопрос. — Кто дал тебе это? — Ронни не мог читать, хотя, в любом случае, я не видела никаких пометок на внешней стороне записки.

— Его передал мне один ремесленник на пути к Белем-Крику, — сказал он. — Он не сказал, кто его дал, сказал только, что оно для целителя.

Он смотрел неодобрительно на кусок бумаги, но я видела, как его глаза, будто невзначай, скользнули к моим ногам. Несмотря на холод, я была босая, в одной сорочке и корсете и пребывала, не более чем в измазанном переднике, обернутом вокруг моей талии. Ронни провел в поисках жены некоторое время и, вследствие этого, сформировал бессознательную привычку оценивать физические особенности каждой женщины, с которой он сталкивался, без отношения к ее возрасту или доступности. Он увидел, что я это заметила, и поспешно отвел свой пристальный взгляд.

— И это все? — спросила я. — Целителю? Он не назвал мое имя?

Синклер провел рукой по тонким рыжим волосам, так что два шпиля поднялись над его покрасневшими ушами, усиливая его натуральный хитрый, лисий вид.

— Наверное, он не знал его.

Не утруждая себя дальнейшим разговором, он исчез в доме в поисках еды и Джейми, оставив меня с моим кровавым трудам.

Худшей частью было очищения крови: энергичное взбалтывание рукой в темных, сильно пахнущих глубинах бочки, чтобы собрать волокна фибрина, которые формируются, как только кровь начинает сворачиваться. Они прилипали к моим рукам, а затем их нужно было вытащить и смыть, и так — неоднократно. Это было не намного противнее, чем работа по промывке кишечника, который будет использоваться для колбасных оболочек. Брианна и Лиззи занимались этим, внизу, у ручья.

Я всмотрелась в последние результаты: не было никаких волокон в прозрачной красной жидкости, которая капала с моих пальцев. Я снова обмыла руку в бочонке с водой, установленной около бочки с кровью. Бочки были поставлены на досках, уложенных на пару опор под большим каштаном. Джейми, Роджер и Арчи Баг вытащили свинью во двор (не белую свинью, а одну из ее многочисленного прошлогоднего приплода), забили ее между глаз кувалдой, затем подвесили в ветвях, перерезали горло и позволили крови стекать в бочонок.

Затем Роджер и Арчи взялись потрошить тушу, ошпаренную и выскобленную от щетины. Присутствие Джейми потребовалось, чтобы встретиться с майором МакДональдом, который появился внезапно, пыхтя и хрипя из-за подъема к Риджу. Я полагала, если выбирать между этими двумя, Джейми скорее предпочел бы иметь дело со свиньей.

Я закончила мыть руки — напрасный, но необходимый для моего душевного спокойствия труд — и вытерлась льняным полотенцем. Потом нагребла в бочку двойные пригоршни ячменя, овсянки и вареного риса из приготовленных мисок, слегка улыбаясь при воспоминании о сливово-красном лице майора и жалобах Ронни Синклера. Муж выбрал место для строительства на горном хребте с замечательной дальновидностью, по большей части, именно из-за трудностей, связанных с его достижением.

Я, глубоко вздохнув, опять погрузила чистую руку в бочку. Кровь охлаждалась быстро. С погружением зерна, запах стал менее отвратительным, чем металлический дух свежей, горячей крови. Смесь, тем не менее, была все еще теплой на ощупь, и зерно вычерчивало в крови бледные изящные завитки белых и коричневых водоворотов, когда я перемешивала ее.

Ронни был прав; не было особой необходимости определять меня более, чем "целитель". Другого целителя не было ближе, чем в Кросс-Крике, если таковыми не посчитать шаманов из числа индейцев — но большинство европейцев их в расчет не брало.

Все же интересно, кто послал эту записку, и было ли дело срочным. Наверное, нет. С большой долей вероятности, это не было скоропостижными родами или серьезным несчастным случаем. Известие о таких событиях прибыло бы лично, принесенное в срочном порядке другом или родственником. Но письменное сообщение, порученное ремесленнику, вряд ли будет доставлено своевременно. Ремесленники скитались или останавливались, в зависимости от работы, которую находили.

Ремесленники и бродяги редко заходили так далеко, чтобы попасть в Ридж, хотя мы и видели троих за последний месяц. Я не знала, было ли это результатом роста нашего населения — Фрейзерс Ридж теперь мог похвастаться составом почти в шестьдесят семей, хотя поселения были рассеяны на более чем десяти милях горных склонов, поросших лесами — или причина была в чем-то более зловещем.

— Это один из признаков, Сассенах, — сказал мне Джейми, хмурясь вслед последнему из временных гостей, уходящему от нас, — когда дух войны витает в воздухе, люди выходят на дороги.

Я думаю, он был прав. Я вспомнила странников на дорогах Горной Шотландии, разносивших слухи о восстании Стюарта. Словно дрожь волнения сотрясала всех, освобождая тех, кто не был прочно привязан к месту любовью к земле или к семье. И, закружив в водоворотах раздора, несла вперед ранние предостерегающие осколки замедленного взрыва, который разрушит все. Я вздрогнула, легкий ветерок проник холодом сквозь мою сорочку.

Масса каши достигла необходимой консистенции, что-то вроде очень густого, темно-красного крема. Я стрясла комки зерна с моих пальцев и достала чистой левой рукой миску с уже готовым, порезанным и обжаренным луком. Сильный и по-домашнему приятный аромат лука перебил запах скотобойни.

Соль и перец были перемолоты. Все, в чем я нуждалась в данный момент, было. ... Словно услышав, Роджер появился из-за угла дома с большим тазом в руках, наполненным мелко рубленным свиным салом.

— Как раз вовремя! — я кивнула в сторону бочки. — Нет, не сваливай его, я должна это измерить — примерно.

Я положила десять горстей овсянки, десять — риса, десять — ячменя. Тогда нужно половину от общего количества, то есть — пятнадцать. Я опять откинула назад волосы с глаз и, аккуратно зачерпнув горсть содержимого таза, со всплеском бросила его в бочку.

— Ты в порядке? — спросила я и махнула подбородком в сторону стула, начиная размешивать сало в смеси. Роджер был еще немного бледен, с плотно сжатым ртом, но сдержанно улыбнулся мне, когда садился.

— Отлично.

— Тебе не обязательно было делать это, ты знаешь.

— Я должен был, — искажение в его голосе усилилось. — Просто я жалею, что не сделал это лучше.

Я пожала плечами и потянулась к тазу, который он протянул мне.

— Это требует практики.

Роджер вызвался убить свинью. Джейми просто передал ему кувалду и отступил. Я видела, как Джейми убивал свиней раньше, он говорил короткую молитву, благословлял свинью, а потом разносил ей череп одним ужасным ударом. Роджеру потребовалось пять попыток, и воспоминание о ее пронзительном визге до сих пор вызывало гусиную кожу на моих плечах. Потом он положил кувалду, ушел за дерево, и его жестоко стошнило.

Я зачерпнула еще горсть. Смесь сгущалась, приобретая жирный вид.

— Он должен был показать тебе как.

— Не думаю, что это сколько-нибудь технически сложно, — сказал Роджер сухо, — надо просто сильно ударить животное по голове.

— Физически, может быть, — согласилась я, зачерпнув побольше жира и работая теперь обеими руками. — Есть молитва для этого, ты знаешь? Для забоя животных, я имею в виду. Джейми должен был сказать тебе.

Он выглядел слегка удивленным.

— Нет, я не знал, — он улыбнулся немного повеселев. — Последний обряд для свиньи, да?

— Не думаю, что это для блага свиньи, — с сарказмом сказала я.

Мы на несколько минут погрузились в молчание, пока я добавляла оставшийся жир в зерновую смесь, останавливаясь, чтобы отбросить случайные кусочки хряща. Я почувствовала, как глаза Роджера уставились на бочку, наблюдая любопытную алхимию кулинарии — неаппетитный процесс сотворения передачи жизни от одного существа к другому.

— Горцы-погонщики иногда нацеживали чашку-другую крови от одного из своих животных и смешивали ее с овсянкой, чтобы поесть в дороге, — сказала я. — Питательно, я полагаю, но не слишком вкусно.

Роджер кивнул, погруженный в свои мысли. Он отложил почти пустой таз и вычищал засохшую кровь из-под ногтей острием своего кинжала.

— Это как и для оленей? — спросил он. — Молитва? Я видел, Джейми говорил ее, хотя я не уловил все слова.

— Молитва перед потрошением оленя? Я не знаю. Почему бы тебе не спросить его?

Роджер усердно трудился над ногтем большого пальца, устремив глаза на руку.

— Я не уверен... наверное, он думал, правильно ли это для меня, знать ее. Потому что я — не католик, я имею в виду.

Я посмотрела вниз, на смесь, пряча улыбку.

— Я не думаю, что это имеет значение. Эта особая молитва намного старше, чем католическая церковь, если я не ошибаюсь.

Вспышка интереса осветила лицо Роджера, похороненный ученый всплыл на поверхность.

— Я действительно думал, что его гэльский был очень старой формой — еще старше, чем тот, что мы слышим в эти дни — я имею в виду... сейчас.

Он покраснел немного, осознав, что сказал. Я кивнула, но ничего не ответила.

Я вспомнила, на что это походило, то ощущение, когда жила в тщательно придуманных фантазиях. Ощущение, что реальность существовала в другое время, в другом месте. Я вспомнила и с небольшим потрясением осознала, что это было теперь только воспоминание — для меня время переключилось, как будто моя болезнь толкнула меня через некий последний рубеж.

Теперь это было мое время — реальный скрип дерева и пятна жира под моими пальцами, обороты Солнца, которые устанавливают ритм моих дней, близость Джейми. И был другой мир, автомобилей и телефонных звонков, будильников и ипотек, который казался нереальным и отдаленным, лишь заполнявшим грезы.

Но, ни Роджер, ни Бри так и не совершили этот переход. Я видела это по тому, как они вели себя, слышала в отголоске их личных разговоров. Вероятно, так было потому, что они были современниками; они могли сохранять другое время, маленький совместный мир. Для меня изменения были легче. Я жила здесь прежде, пришла на сей раз специально и, в конце концов, у меня был Джейми. Что бы я ни рассказывала ему о будущем, он никогда не смотрел на него иначе, чем на волшебную сказку. Наш маленький общий мир был построен из отличающихся вещей.

Все же порой я волновалась о Бри и Роджере. Было рискованно относиться к настоящему, как они иногда делали — как к чему-то декоративному и любопытному, как временному состоянию, от которого можно сбежать. Сейчас для них не было никакого спасения, было ли это любовью или долгом. Джемми удерживал их обоих, как маленький рыжеволосый якорь. Было бы лучше для них и более безопасно, если бы они могли полностью признать это время как свое.

— У индейцев тоже она есть, — сказала я Роджеру. — Молитва для потрошения или что-то вроде этого. Вот почему я думаю, что она старше, чем церковь.

Он кивнул с интересом.

— Я думаю, что такие вещи характерны для всех примитивных культур — повсюду, где люди убивают, чтобы есть.

Примитивные культуры. Я прикусила нижнюю губу зубами, удержавшись от замечания, что примитивные или нет, но для того, чтобы его семья могла выжить, ему придется собственноручно убивать для них. Но затем, я заметила, как он неспешно растирает высохшую кровь между пальцами. Он уже знал это. "Я должен был", — ответил он, когда я сказала, что он мог этого не делать.

Он поднял глаза, поймал мой взгляд и улыбнулся мне слабой, усталой улыбкой. Он понял.

— Я думаю, возможно... если убиваешь без церемонии, это выглядит как убийство, — сказал он медленно. — Но если у тебя есть церемония — своего рода ритуал, который признает вашу необходимость...

— Необходимость — и также жертву, — голос Джейми тихо прозвучал сзади, заставив меня вздрогнуть. Я резко повернула голову. Он стоял в тени большой красной ели. Интересно, сколько времени он там был.

— Не слышала, как ты появился, — сказала я, поднимая лицо для поцелуя, когда он подошел. — Майор ушел?

— Нет, — он поцеловал мой лоб, одно из немногих оставшихся чистых мест, — я оставил его с Синклером ненадолго. Он упражнялся про Комитеты Безопасности, ага? — он поморщился, потом повернулся к Роджеру.

— Да, тут ты прав, — сказал он, — убийство никогда не было приятным делом, но оно необходимо. Если ты должен пролить кровь, по крайне мере, правильнее это сделать с благодарностью.

Роджер кивнул, глядя, как я работала с месивом по локти в пролитой крови.

— В таком случае, ты скажешь мне нужные слова в следующий раз?

— Сейчас ведь еще не слишком поздно? — спросила я. Оба посмотрели немного удивленно. Я подняла бровь на Джейми, потом на Роджера. — Я имела в виду, что это не только для свиньи.

Глаза Джейми лукаво блеснули, встретившись со мной взглядом, но он серьезно кивнул.

— Вполне нормально.

По моему указанию он взял тяжелую банку со специями: измельченная смесь мускатного ореха и майорана, шалфея и перца, петрушки и тимьяна. Роджер протянул сложенные горстью руки, и Джейми наполнил их. Потом Роджер, медленно растирая травы между ладонями, засыпал сухие, зеленоватые пылинки в бочку, смешивая их пикантный аромат с запахом крови, по мере того, как Джейми неспешно произносил слова на древнем языке, передававшемся по наследству со времен скандинавов.

— Скажи это по-английски, — попросила я, видя по лицу Роджера, что он не понимает всех слов, которые Джейми произносит.

— О, Господь, благослови кровь и плоть этого существа, что Ты дал мне, — тихо сказал Джейми. Он сам взял щепотку трав и растер между большим и указательным пальцами в изморось ароматной пыльцы. — ... созданного рукою Твоею, как Ты создал человека. Жизнь, данная для жизни. Что я и моя семья можем поесть с благодарностью за дар. Что я и моя семья можем благодарить за Твою собственную жертву крови и плоти. Жизнь, данная для жизни, — последние зеленые и серые пылинки исчезли в месиве под моими руками, и обряд для колбасы был завершен.

* * *

— ЭТО ТЫ ОТЛИЧНО ПРИДУМАЛА, Сассенах, — позже говорил Джейми, вытирая мои чистые, влажные руки полотенцем. Он кивнул на угол дома, за которым исчез Роджер, теперь выглядевший несколько более спокойным, чтобы помочь с оставшейся частью разделки скота. — Я действительно хотел рассказать ему раньше, но не знал, как это сделать.

Я улыбнулась и придвинулась вплотную к нему. Это был холодный, ветреный день, и теперь, когда я перестала работать, холод подкрался ко мне ближе, заставляя искать тепла Джейми. Он обхватил меня руками, и я почувствовала утешительные согревающие объятия, и мягкий хруст бумаги под рубашкой.

— Что это?

— О, непонятное письмо, которое принес Синклер, — он отступил немного, чтобы достать его из-под рубашки. — Я не хотел открывать его при Дональде, боюсь, он прочитал бы его, как только бы я вышел.

— Как бы то ни было, это не твое письмо, — сказала я, принимая от него испачканный клочок бумаги, — оно для меня.

— Да? Синклер ничего не сказал, просто передал его мне.

— Он хотел! — ничего необычного, что Ронни Синклер рассматривал меня, как и всех женщин в этом отношении, просто как незначительный придаток к мужу. Я, пожалуй, пожалела бы женщину, которую он мог, в конечном итоге, соблазнить выйти за него замуж.

Я с некоторым трудом развернула записку. Ее так долго носили близко к потному телу, что края были потерты и слиплись.

Сообщение внутри было кратким, загадочным и... тревожным. Оно было нацарапано чем-то вроде заостренной палочки, какими-то странными чернилами, которые выглядели таинственно, как засохшая кровь, хотя, скорее всего, это был ягодный сок.

— Что там, Сассенах? — увидев, как я нахмурилась, рассматривая бумагу, Джейми заглянул сбоку. Я протянула ему записку.

В самом низу, в углу, как будто отправитель надеялся этим избежать внимания, было нацарапано слабыми крошечными буковками слово "Фьетраа". Выше, выведенное более смело, сообщение гласило: "ПРЕТИ".

* * *

— ЭТО ДОЛЖНО БЫТЬ ОНА, — сказала я, в ознобе плотнее кутаясь в платок. В хирургической было холодно, несмотря на маленькую жаровню, пылающую в углу, но на кухне сидели Ронни Синклер и МакДональд, попивая сидр в ожидании, пока сварятся колбаски. Я разложила открытую записку на моем операционном столе, этот угрожающий вызов, мрачный и повелительный выше робкой подписи. — Слушайте. Кто еще это может быть?

— Она ведь не умеет писать? — возразил Джейми. — Хотя, я допускаю, что кто-то мог написать это для нее, — поправился он, нахмурившись.

— Нет, думаю, она могла бы написать это, — Брианна и Роджер тоже пришли в хирургическую; Бри протянула руку и коснулась потрепанной бумаги, длинным пальцем легко очерчивая зигзаги письма. — Я учила ее.

— Ты? — Джейми посмотрел изумленно. — Когда?

— Когда я осталась в Речной Излучине, а ты и мама пошли, чтобы найти Роджера, — ее широкий рот сжался на мгновение — это был не тот случай, который она хотела бы вспоминать. — Я обучала ее алфавиту и хотела научить читать и писать. Мы выучили все буквы, она знала их произношение и могла начертать их. Но однажды она сказала, что не может больше заниматься со мной, — она взглянула на нас, обеспокоенно нахмурив свои густые рыжие брови. — Я думаю, возможно, тетя Джокаста узнала и запретила ей.

— Вероятнее всего, Улисс. Джокаста прежде сказала бы тебе, девочка, — хмурый взгляд Джейми был под стать дочери, когда он посмотрел на меня. — Ты, действительно думаешь, что это Федра? Личная рабыня моей тети?

Я покачала головой и, в сомнении, закусила губу с одной стороны.

— Рабы в Речной Излучине действительно произносят ее имя так, как написано здесь — Фьетраа. И я не знаю никого больше с таким именем.

Джейми поспрашивал Ронни Синклера — небрежно, чтобы не дать повода для тревоги или сплетни — но бондарь знал не больше, чем уже сказал мне: записку передал ремесленник с нехитрой инструкцией: "для целителя".

Я склонилась над столом, подняв высоко свечу, чтобы взглянуть на записку еще раз. "Ф" в подписи было сделано двойными нерешительными штрихами, больше чем с одной попытки, прежде чем автор посвятил себя дальнейшему написанию. Плюс к дополнительным признакам его происхождения, подумала я. Я не знала, было ли противозаконно в Северной Каролине учить раба читать и писать, но это, конечно, не поощрялось. Хотя были отмечены исключения — рабы образованные по прихоти своих владельцев, одним из таких был и сам Улисс. Это был, в целом, опасный навык, и обычный раб наверняка захотел бы каким-то образом скрыть его.

— Она не рискнула бы отправлять такое известие, если бы не серьезная проблема, — сказал Роджер. Он стоял у Бри за спиной, положив одну руку ей на плечо и изучая записку, которую она разглаживала по столу. — Интересно, что случилось?

— Ты получал известие от своей тети в последнее время? — спросила я Джейми, но, прежде чем он покачал головой, я уже знала ответ. Любое послание из Речной Излучины, которое достигало Риджа, становилось достоянием общественности в течение нескольких часов.

Мы не поехали на Сбор на горе Геликон в этом году. Было слишком много дел в Ридже, и Джейми хотел избежать горячей вовлеченности в политику. Однако Джокаста и Дункан намеревались быть там. И, конечно, если бы что-то случилось, это было бы предметом всеобщих сплетен, которые давно достигли бы нас.

— Так что, это не только важное, но также личное дело рабыни, — сказал Джейми. — Иначе, моя тетя написала бы, или Дункан послал известие, — два его негнущихся пальца мягко стукнули по бедру.

Мы стояли вокруг стола, уставившись на записку, будто это была маленькая белая пластина динамита. Теплый и утешительный аромат кипящих колбас заполнял холодный воздух.

— Почему ты? — спросил Роджер, посмотрев на меня. — Не думаешь ли ты, что у нее могут быть проблемы со здоровьем? Например, что она больна или, скажем, беременна?

— Вряд ли это болезнь, — сказала я, — не слишком безотлагательное дело.

Поездка до Речной Излучины занимала, самое лучшее, неделю и то в хорошую погоду и без происшествий. Только Небеса знают, как долго эта записка путешествовала к Фрейзерс Ридж.

— Но вдруг она беременна? Возможно, — Брианна поджала губы, все еще хмуро глядя на бумагу. — Мне кажется, она считает маму другом. Она рассказала бы тебе раньше, чем тете Джокасте, я думаю.

Я кивнула, но неохотно. Дружба была здесь слишком сильным словом — люди в таком положении, как я и Федра, не могут быть друзьями. Симпатия была ограничена слишком многими вещами — подозрение, недоверие и громадная пропасть различия, налагаемая рабством.

И все же определенное чувство симпатии между нами было, это правда. Я работала с нею рядом, сажая травы и собирая их, делая запасы лекарственных трав для хранения и объясняя их использование. Мы вместе похоронили мертвую девушку и придумали план, чтобы защитить беглую рабыню, обвиняемую в ее убийстве. У нее были несомненные способности по выхаживанию больных и некоторые знания о травах. Какой-то незначительный вопрос она могла решить сама... Но что-то похожее на неожиданную беременность...

— Интересно, что, она полагает, я могла бы сделать, в таком случае? — думала я вслух, и кончики моих пальцев похолодели от предположения. Неожиданный ребенок, рожденный рабом, не представил бы беспокойства владельцу — наоборот, он бы приветствовался в качестве дополнительной собственности; но я слышала истории о рабынях, которые убивали ребенка при рождении, не желая растить малыша в рабстве. Но Федра была домашней рабыней, к которой все-таки хорошо относились, и Джокаста, я знала, не разделяла семьи рабов. Если это было так, то ситуация Федры была, конечно, не так ужасна... И все же, кто я такая, чтобы судить?

В сомнениях, я выдохнула облако пара.

— Я просто не понимаю, почему... я имею в виду, скорее всего, она не может рассчитывать, что я помогу ей избавиться от ребенка. Или что-нибудь еще... И почему я? Есть акушерки и целители намного ближе. Это просто не имеет смысла.

— Что, если... — начала Брианна и остановилась. Она сжала губы в предположении, переводя взгляд с меня на Джейми и обратно. — Что, если, — сказала она осторожно, — она беременна, но отец ребенка... из тех, кого не должно быть?

Глаза Джейми, слегка насторожившиеся от данного предположения, заискрились смехом, увеличив сходство между ним и Брианной.

— Кто же это может быть, девочка? — спросил он. — Фаркард Кэмпбелл?

Я громко рассмеялась над этой мыслью, и Брианна весело фыркнула, белый пар дыхания заклубился вокруг ее головы. Видеть в очень честном и довольно пожилом Фаркарде Кэмпбелле обольстителя домашних рабынь было...

— Ну, нет, — сказала Брианна. — Хотя у него есть все те дети... Но я просто внезапно подумала, а что, если это был Дункан?

Джейми громко прочистил горло, стараясь избегать моего взгляда. Я закусила губу, чувствуя, как краска приливает к моему лицу... Перед свадьбой с Джокастой Дункан признался Джейми в своей хронической импотенции, но Брианна ничего об этом не знала.

— О, я не думаю, что это возможно, — голос Джейми звучал немного сдавленно. Он закашлялся, отгоняя дым из жаровни от своего лица. — Откуда такая идея, девочка?

— Дункан, конечно, не давал повода, — уверила она его. — Но тетя Джокаста... хорошо, она — старая. И вы знаете, на что способны мужчины.

— Нет. На что? — спросил Роджер невинно, заставив и меня закашлять, стараясь скрыть смех.

Джейми посмотрел на нее с определенной долей неодобрения.

— На лучшее, чем ты думаешь, nighean. И, несмотря на то, что я не стал бы излишне ручаться за некоторых мужчин, полагаю, что буду чувствовать себя в безопасности, если придется держать пари, что Дункан Иннес не тот человек, который может нарушить брачный обет с чернокожей рабыней своей жены.

Я издала приглушенный звук, и Роджер поднял на меня бровь.

— С тобой все в порядке?

— Все отлично, — сказала я сдавленно. — Правда, отлично. Я прижала уголок платка к моему, несомненно, багровому лицу и демонстративно закашлялась. — Что-то... дымно здесь, вам не кажется?

— Возможно и так, — признала Брианна, обращаясь к Джейми. — Может быть, дело вообще не в этом. Может быть, просто Федра отправила записку "целителю", потому, что не хотела, чтобы кто-нибудь узнал мамино имя и прочел сообщение раньше, чем оно попало сюда. Я просто подумала, возможно, на самом деле, она хочет не маму, возможно, она зовет тебя.

Это ошеломило и Джейми, и меня, и мы переглянулись. Такое объяснение имело большую вероятность, которая не проходила на ум никому из нас.

— Она не могла отправить сообщение прямо тебе, не пробуждая всякого рода любопытство, — продолжала Бри, хмуро глядя на записку. — Но она могла написать "целителю", не указывая имени. И она знала, если бы мама поехала, ты, в это время года, вероятно, отправился бы с ней. А если бы ты не приехал, то мама могла бы открыто послать за тобой.

— Это мысль... — медленно проговорил Джейми. — Но зачем, во имя Господа, я ей понадобился?

— Есть только один способ узнать это, — практично сказал Роджер. Он посмотрел на Джейми. — Большая часть полевых работ сделана; зерно и сено заготовлены, забой скота закончен. Мы справимся здесь сами, если вы хотите поехать.

Джейми замер на мгновение, нахмурившись своим мыслям, потом подошел к окну и поднял раму. Холодный ветер ворвался в комнату, и Бри прижала затрепетавшую записку к столу, чтобы удержать ее от полета. Угли в маленькой жаровне раскурились и разгорелись, а связки сушеных трав беспокойно зашумели над головой.

Джейми высунул голову в окно и глубоко вдохнул, закрыв глаза, будто смакуя букет хорошего вина.

— Холодно и ясно, — объявил он, втянув голову обратно и закрывая окно. — По крайней мере, ясная погода простоит в течение трех дней. Если мы поедем быстро, то сможем спуститься с горы за это время, — он улыбнулся мне, кончик его носа покраснел от холода. — И как вы считаете, эти колбаски уже готовы, в конце-то концов?

Глава 72. ПРЕДАТЕЛЬСТВА.

ДВЕРЬ НАМ ОТКРЫЛА коренастая рабыня в желтом тюрбане, которую я не узнала. Она сурово на нас посмотрела, но Джейми, не дав ей возможности заговорить, грубо протиснулся мимо нее в холл.

— Он племянник миссис Камерон, — сочла я должным объяснить ей, когда вошла вслед за ним.

— Это я вижу, — пробормотала она с барбадосским акцентом, провожая его взглядом. Стало очевидно, что она обнаружила семейное сходство в плане высокомерия так же, как и в плане телосложения.

— Я его жена, — добавила я, преодолевая рефлекторное желание пожать ей руку, лишь слегка поклонилась вместо этого. — Клэр Фрейзер. Приятно познакомиться.

Она моргнула, смутившись, но прежде чем она смогла ответить, я юркнула мимо нее, следуя за Джейми, в сторону маленькой гостиной, где Джокаста имела обыкновение сидеть в послеобеденное время.

Дверь в комнату была закрыта, и как только Джейми взялся за ручку, резкий вопль раздался изнутри — что оказалось лишь прелюдией к потоку бешеного лая, когда дверь распахнулась.

Остановившись как вкопанный, Джейми задержал руку на двери, хмурясь на маленький комок коричневого меха, который прыгал туда-сюда по его ногам, в истерике выпучив глаза и надрываясь от лая.

— Что это? — спросил он, протискиваясь в комнату, в то время как существо, продолжая тявкать, совершало тщетные броски на его сапоги.

— Это, маленькая собачка, а ты как думаешь? — ответила едко Джокаста. Она поднялась с кресла, хмурясь в сторону шума. — Sheas, Самсон!

— Самсон? О, конечно. Волосы! — невольно улыбнувшись, Джейми присел на корточки и протянул зажатый кулак к собачке. Перейдя на слабое рычание, песик подозрительно потянулся носом к его руке.

— А где же Далила? — спросила я, протискиваясь в комнату вслед за ним.

— А, Клэр, ты тоже приехала? — лицо Джокасты, повернулось в мою сторону, освещенное улыбкой. — Редкое удовольствие, принимать вас обоих. Я полагаю, что Брианна или паренек не с вами, иначе я бы услышала их, — закончив на этом, она снова опустилась в кресло и махнула рукой в сторону очага.

— Что касается Далилы, то ленивое создание, спит у огня, я слышу ее храп.

Далила оказалась большой светлой псиной неопределенной породы, с большим количеством кожи, которая свисала с нее складками, в то время как она лежала расслабленно на спине, скрестив на пятнистом животе лапы. Услышав свое имя, она всхрапнула, приоткрыв щелку одного глаза, и закрыла опять.

— Я вижу, у вас тут кое-что изменилось, с тех пор как я был здесь в последний раз, — заметил Джейми, поднимаясь на ноги. — Где Дункан? И Улисс?

— Уехали. Искать Федру, — Джокаста похудела; высокие скулы МакКензи заострились, а кожа выглядела тонкой и морщинистой.

— Искать? — Джейми внимательно посмотрел на нее. — Что случилось с девочкой?

— Сбежала, — она говорила в своей обычной хладнокровной манере, но голос ее звучал уныло.

— Сбежала? А... ты уверена? — ее корзинка для рукоделия была опрокинута, а содержимое вывалилось на пол. Я встала на колени и начала убирать беспорядок, складывая разбросанные катушки ниток.

— Ну, ее нет, — сказала Джокаста грубо. — Либо она сбежала, либо кто-то ее похитил. И я не представляю, кто мог бы иметь наглость или ловкость, чтобы похитить ее из моего дома, и так чтоб никто не видел.

Мы переглянулись с Джейми, он нахмурился и покачал головой. Джокаста перебирала складку юбки между большим и указательным пальцами. Я заметила потертость ворса на ткани около ее руки, видимо она часто это делала. Джейми это тоже увидел.

— Когда она ушла, тетушка? — спросил он тихо.

— Четыре недели прошло. Дункана и Улисса две недели как нет.

Это как раз совпало с прибытием записки. Хотя неизвестно, за сколько до ее исчезновения на самом деле она была написана, учитывая превратности доставки.

— Вижу, Дункан постарался оставить тебе отличную компанию, — заметил Джейми. Самсон, отложив исполнение своей роли сторожевого пса, усердно обнюхивал его сапоги. Далила повернулась на бок, с роскошным стоном, и открыла два светящихся карих глаза, которыми она разглядывала меня с величайшим спокойствием.

— О, да! Они такие!— с неохотой, Джокаста высунулась из своего кресла и, найдя собачью голову, почесала позади ее длинных, висячих ушей. — Хотя Дункан, предназначил их для моей охраны, по крайней мере, он так сказал.

— Разумная предосторожность, — мягко сказал Джейми. Так и было; у нас не было никаких известий о Стивене Боннете, и Джокаста больше не слышала голос человека в маске. Но мы также не имели и конкретного подтверждения в виде трупа, поэтому возможно каждый из них мог появиться в любое время. — Так почему девочка сбежала, тетя? — спросил Джейми. Его тон по-прежнему был мягкий, но настойчивый. Джокаста покачала головой и сжала губы.

— Не имею ни малейшего понятия, племянник.

— Недавно ничего не произошло? Ничего необычного? — напирал он.

— Ты думаешь, я бы сразу об этом не сказала? — спросила она резко. — Нет. Я проснулась поздно утром и не услышала ее в своей комнате. Не было ни чая возле кровати, и огонь не горел — я чувствовала лишь запах пепла. Я позвала ее, но никто не ответил. Она пропала, исчезла без следа, — Джокаста склонила к нему свою голову, с мрачным выражением типа "так-то вот!"

Я вскинула бровь на Джейми и коснулась кармашка на талии, содержащего записку. "Должны ли мы сказать ей?".

Он кивнул, и я вытянула записку, а пока он объяснял, развернула листок и положила на подлокотник ее кресла.

Ее недовольный вид исчез, сменившись на озадаченное удивление.

— Почему же она послала за тобой, nighean? — спросила она, повернувшись ко мне.

— Я не знаю, возможно, она беременна? — предположила я, — или заразилась какой-то болезнью?

Я не хотела открыто говорить о сифилисе, но вероятность этого была. Если Манфред заразил миссис Сильви, а она затем передала болезнь одному или нескольким своим клиентам в Кросс-Крике, кто после этого посетил Речную Излучину... но тогда это значит, возможно, что Федра имела отношения с белым мужчиной. А это было то, ради чего рабыня пошла бы на многое, лишь бы сохранить секрет.

Джокаста была не глупа, и мгновенно пришла к таким же выводам, хотя ее мысли шли параллельно с моими.

— Ребенок, это не беда, — сказала она, хлопнув рукой. — Но если у нее любовник... да, — произнесла она задумчиво. — Может быть, она сбежала с любовником. Но тогда, зачем посылать за тобой?

Джейми был обеспокоен таким столь невероятным предположением.

— Может, она думала, что ты вознамеришься продать ее, узнав такое?

— Продать ее?

Джокаста разразилась смехом. Но не своим обычным, повседневным смехом, и даже без намека на искреннюю веселость; он был отвра­титель­ный — громкий и грубый, почти зловещий в своем веселье. Это был смех ее брата Дугала, и кровь моментально застыла в моих жилах.

Я взглянула на Джейми, обнаружив, что он смотрит на тетю, сверху вниз, с пустым лицом. Не в замешательстве, нет; это была маска, которую он надевал, чтоб спрятать сильные эмоции. Он тоже услышал это жуткое эхо.

Казалось, она не в состоянии остановиться. Ее руки вцепились в резные подлокотники кресла, а сама она наклонилась вперед, с красным лицом, задыхаясь от этого нервирующего грубого хохота.

Далила перевернулась на живот и издала низкий тревожный "гав", беспокойно озираясь, не понимая в чем дело, но чувствуя, что что-то не так, Самсон, рыча, забился под диван.

Джейми протянул руку и схватил ее за плечо.

— Успокойся, тетя, — сказал он. — Ты пугаешь своих собачек.

Она резко остановилась. Не было слышно ничего, кроме хрипов ее дыхания, что нервировало почти так же, как и смех. Джокаста сидела, выпрямившись в своем кресле, руки на подлокотниках, кровь начала медленно отливать от ее лица, а глаза стали темными и блестящими, как будто были сфокусированы на чем-то, что только она могла видеть.

— Продать ее, — пробормотала она, и рот ее искривился, как будто хохот снова собирался вырваться из нее. Но она не засмеялась, а внезапно встала. Самсон тявкнул от неожиданности. — Пошли со мной.

Она прошла в дверь, прежде чем кто-то из нас смог что-то сказать. Джейми поднял бровь, но жестом пригласил меня пройти через дверь впереди него.

Она прекрасно знала дом, поэтому шла по коридору в сторону двери в конюшню, едва касаясь стены лишь для ориентира, продвигаясь так быстро, словно она была способна видеть. Однако, снаружи, она остановилась, пытаясь нащупать вытянутым носком край выложенной кирпичом дорожки. Джейми подошел к ней и крепко взял ее за локоть.

— Куда ты желаешь пойти? — спросил он с абсолютной покорностью в голосе.

— В сарай для повозок.

Странный смех ее покинул, но ее лицо все еще пылало, ее решительный подбородок был вздернут с вызовом. "Кому она бросала вызов?", — задалась я вопросом.

Сарай для повозок был затенен и тих, золотые пылинки витали в возмущенном от открытых дверей воздухе. Повозка, карета, сани и элегантная двуколка располагались словно большие, спокойные звери на покрытом соломой полу. Я взглянула на Джейми, его губы слегка изогнулись, когда он посмотрел на меня: почти четыре года назад мы нашли временное убежище в этой карете во время хаоса на свадьбе Джокасты и Дункана.

Джокаста остановилась на пороге и, тяжело дыша, одной рукой оперлась на косяк, словно пытаясь сориентироваться. Однако она не шевельнулась, чтоб войти в сарай, а только кивком головы указала внутрь.

— Вдоль задней стены, a mhic mo pheathar. Там есть ящики. Я хочу большой плетеный ларь, высотой по твое колено, обвязанный веревкой.

Во время нашего предыдущего посещения каретного сарая я не особо все разглядывала, но задняя стена была вся высоко заставлена ящиками, корзинами и свертками, сложенными в два или три ряда. С такими четкими указаниями, Джейми быстро нашел и вытащил на свет желаемый контейнер, покрытый пылью и соломой.

— Мне отнести его в дом для тебя, тетушка? — спросил Джейми, потирая пальцем подергивающийся нос.

Она покачала головой, склонилась и ощупала узел, завязанной на нем веревки.

— Нет. Я не должна держать его дома. Я поклялась, что не буду.

— Позволь мне, — я положила свою руку на ее, тщетно теребящую веревку, и разобралась с узлом сама. Тот, кто завязал это, был весьма скрупулезен, но не опытен; я повозилась с ним в течение минуты, и узел развязался.

Плетеный сундук был заполнен картинами. Стопки не скрепленных рисунков, выполненных карандашом, тушью и углем, и аккуратно перевязанных выцветшими шелковыми лентами. Несколько альбомов для этюдов. И ряд картин: немного больших, квадратных, без рам, и два ящичка поменьше, с миниатюрами в рамках, поставленных на ребро, словно колода карт.

Я услышала вздох Джокасты надо мной и посмотрела на нее. Она стояла неподвижно, глаза закрыты, и я поняла, что она жадно вдыхает аромат картин. Запах масляной краски и угля, гипсовой грунтовки, бумаги, холста, олифы и скипидара, насыщенный дух, что выплыл из ее плетеной шкатулки, был прозрачно ярким на фоне запахов соломы и пыли, дерева и сплетенных прутьев.

Ее пальцы свернулись, потирая большим пальцем о кончики других пальцев, бессознательно прокатывая кисточку между ними. Я порой замечала, как Бри делает это, глядя на что-то, что она хотела нарисовать. Джокаста еще раз вздохнула, открыла глаза и опустилась на колени возле меня, вытянув руку и слегка пробегая пальцами по тайнику в поисках похороненного искусства.

— Картины, написанные маслом, — сказала она. — Достань их оттуда.

Я уже вытащила ящичек с миниатюрами. Джейми присел на корточки с другой стороны ларя, приподняв связки рисунков и альбомы для этюдов, чтобы я смогла вытянуть большие масляные картины, лежащие на ребре вдоль боковины контейнера.

— Портрет, — сказала она, склонив голову прислушиваясь к монотонному глухому звуку, от того как я ставила картины одну к другой, прислоняя к боковине плетеного ларя. — Старика.

Было ясно, что она имела в виду. Два больших холста были пейзажами, три портретами. Я узнала Фаркарда Кэмпбелла, гораздо моложе его возраста в настоящем, и должно быть автопортрет самой Джокасты, написанный, пожалуй, лет двадцать назад. У меня не было времени их рассматривать, хотя они были интересные.

Третий портрет выглядел так, словно был написан гораздо позже, чем остальные, и уже отражал потерю зрения Джокасты.

Края были размыты, цвета мутные, формы слегка искажены, так что пожилой джентльмен, смотрящий с портрета сквозь масляную дымку, казался каким-то встревоженным, словно он принадлежал к какой-то не совсем человеческой расе, несмотря на традиционный парик и высокий белый шейный платок.

На нем был старомодный черный сюртук и жилет, сложенный клетчатый плед, наброшенный на плечо, скреплялся брошью, чей золотой блеск вторил декоративным насечкам на головке кинжала, что старик сжимал сучковатыми, корявыми от артрита пальцами. Я узнала этот кинжал.

— Так это Гектор Камерон, — Джейми узнал его тоже. Он смотрел на картину с восхищением.

Джокаста протянула руку и коснулась поверхности краски, словно пытаясь опознать его на ощупь.

— Да, это он, — сказала она сухо. — Никогда не видел его вживую, не так ли, племянник?

Джейми покачал головой.

— Возможно, однажды — но я был не более чем младенец в то время, — его взгляд изучал черты лица старика с глубоким интересом, словно пытаясь разгадать характер Гектора. Но отгадка была очевидна; мужская сила его личности, исходящая вибрацией от холста, была практически ощутима.

У человека на портрете были мощные кости, однако плоть свисала с них в немощи возраста. Глаза все еще острые, но один из них был наполовину закрыт — опущенное веко могло быть лишь следствием небольшого инсульта, но создавалось впечатление, что это была привычная манера взирать на мир, когда один глаз всегда прищурен в циничной оценке.

Джокаста перебирала содержимое сундука, пальцы легко летали туда-сюда, словно охотящиеся мотыльки. Она коснулась одного ящика с миниатюрами, и слегка крякнув от удовольствия, подняла его.

Джокаста неторопливо проводила пальцем вдоль края каждой миниатюры, и я заметила, что рамки были украшены разными узорами; квадраты и овалы, из гладкого позолоченного дерева, потускневшее серебро окантовывало границы, другие были усеяны крошечными розочками. Она нашла нужную и, вынув ее из коробки, рассеяно мне передала, и сразу же продолжила поиски.

Миниатюра так же изображала Гектора Камерона — но этот портрет был написан намного раньше другого. Темные волнистые волосы свободно лежали на его плечах, с одной стороны была заплетена маленькая косичка, в которую для украшения были воткнуты два пера шотландского тетерева, в старинном стиле горцев. Виднелись те же твердые кости, но плоть была крепка, он был красив, Гектор Камерон.

И это было привычным выражением; будь то отклонение либо родовая травма, но правый глаз здесь был так же прищурен, хотя не настолько сильно, как на позднем портрете.

Мое внимательное изучение было прервано Джокастой, которая положила руку на мое предплечье.

— Это девочка? — спросила она, подталкивая мне другую миниатюру.

Я взяла ее, озадаченно, и охнула, когда перевернула. Это была Федра, изображенная в раннем подростковом возрасте. Она была без традиционного чепца, ее волосы обвязывала обычная косынка, что придало костям ее лица четкий рельеф. Рельеф костей Гектора Камерона.

Джокаста ногой подтолкнула ящик с картинами.

— Отдай их своей дочери, племянник. Скажи ей заново закрасить их — было бы жаль терять холсты, — не дожидаясь ответа, она отправилась к дому в одиночку, заколебавшись только ненадолго на развилке дорожки, следуя по памяти и запаху.

* * *

ПОСЛЕ УХОДА ДЖОКАСТЫ, наступило глубокое молчание, нарушаемое только пением пересмешника на ближайшей сосне.

— Будь я проклят, — наконец произнес Джейми, отрывая глаза от фигуры своей тети, когда она скрылась в доме. Он выглядел не столько потрясенным, сколько глубоко озадаченным. — Девочка знала, как думаешь?

— Почти наверняка, — сказала я. — Рабы, несомненно, знали; некоторые вероятно были здесь, когда она родилась. Они сказали бы ей, если бы она сама не была настолько смышленой, чтобы разобраться в этом самостоятельно — и я, безусловно, думаю, что так и было.

Он кивнул и прислонился спиной к стене сарая, задумчиво глядя сверху вниз на плетеный ларь с картинами. Я почувствовала сильное нежелание возвращаться в дом. Постройки были прекрасны, цвета мягкого золота в свете позднего осеннего солнца, угодья были тихие и опрятные. Звуки веселых голосов доносились из огорода, несколько лошадей безмятежно паслись на выгоне, поблизости, а далеко внизу по серебристой реке проплывала мимо маленькая четырехвесельная лодка, ее весла поглаживали поверхность, проворно и изящно, словно жук-водомерка.

— "И все в природе мило, и только люди злы", — заметила я. Джейми с недоумением взглянул на меня, а затем вернулся обратно к своим мыслям.

Итак, Джокаста и не помышляла продавать Федру, и казалось, Федра знала это. Я задавалась вопросом: "Собственно, почему? Потому что она чувствовала себя несколько обязанной девушке, как ребенку своего мужа? Или это утонченная форма мести давно умершему мужу — держать его незаконнорожденную дочь как рабыню, прислугу?". Я решила, что оба предположения не исключают друг друга, а пришла к этому, так как знала Джокасту достаточно долго, чтобы осознать, что ее мотивы редко бывают простыми.

Солнце в небе уже было низко, воздух стал холодным. Я прислонилась рядом с Джейми к стене сарая, чувствуя как накопленное кирпичами солнеч­ное тепло, просачивается в мое тело и мне так захотелось забраться в нашу старую фермерскую повозку и погнать, сломя голову, обратно в Ридж, оставив Речную Излучину самостоятельно разбираться с горьким наследием.

Но записка в моем кармане хрустнула, когда я пошевелилась. "ПРЕТИ". Нет, от такой просьбы я не могла отмахнуться. Но я пришла — а что теперь?

Джейми внезапно выпрямился, глядя в сторону реки. Я тоже посмотрела и увидела, что лодка причалила к пристани. Высокая фигура выскочила на причал, затем повернулась, чтобы помочь другой выбраться из лодки. Второй мужчина был ниже ростом и двигался в странной манере, кособоко и рывками.

— Дункан, — сказала я сразу, — и Улисс. Они вернулись!

— Да, — сказал Джейми, взяв мою руку и направляясь к дому. — Но они не нашли ее.

* * *

"БЕГЛАЯ ИЛИ УКРАДЕННАЯ 31 октября, чернокожая служанка, двадцати двух лет, рост выше среднего, приятной наружности, имеет шрам от ожога на левом предплечье в форме овала. Одета в синее платье и зеленый полосатый передник, белый чепец, коричневые чулки и кожаные башмаки. Отсутствующих зубов нет. Известна под именем "Федра". Сообщать сведения Д. Инессу, плантация Речная Излучина, в окрестностях Кросс-Крик. Солидное вознаграждение будет выплачено за полезную информацию".

Я разгладила смятую листовку, которая также содержала и грубое изображение Федры, где она выглядела слегка косоглазой. Дункан опустошил свои карманы и бросил пачку этих листовок на столе в холле, когда он приехал днем раньше, изнуренный и подавленный. Он сказал, что они расклеили объявления во всех тавернах и питейных заведениях между Кэмпбелтоном и Уилмингтоном, попутно всех расспросили — но безрезультатно. Федра испарилась как роса.

— Можно мне джем, пожалуйста? — Джейми и я завтракали в одиночестве, ни Джокаста, ни Дункан с утра не появлялись. Но, несмотря на мрачную атмосферу, я наслаждалась. Завтрак в Речной Излучине по обыкновению изобиловал щедростью, включая даже чайник настоящего чая — Джокаста, должно быть, платила за него своему прирученному контрабандисту целое состояние; ведь чай невозможно было достать от Вирджинии до Джорджии, насколько я знала.

Джейми в глубокой задумчивости хмурился на еще одну листовку. Он не сводил с нее глаз, но его рука отрешенно шарила по столу и, остано­вившись на сливочнике, передала его мне.

Улисс, только отяжелевшие глаза которого свидетельствовали о долгом путешествии, молча шагнул вперед, взял сливочник, и аккуратно заменив его, поставил на мою тарелку банку джема.

— Благодарю, — сказала я, и он любезно склонил голову.

— Не желаете ли еще копченой селедки, мадам? — осведомился он. — Или еще ветчины?

Я покачала головой, так как мой рот был набит тостом, и Улисс скользнул прочь к двери, подняв нагруженный поднос, по-видимому, предназначенный для Джокасты, Дункана или для обоих.

Джейми рассеяно смотрел ему вслед.

— Я тут думал, Сассенах, — сказал он.

— Никогда бы не догадалась! — заверила я его. — О чем же?

Он на секунду удивился, но осознав, улыбнулся.

— Ты помнишь, что я говорил тебе о Брианне и вдове МакКаллум? Что она не будет долго колебаться, если Роджер Мак не будет соблюдать осторожность, где не следует?

— Помню, — сказала я.

Он кивнул, как будто уточняя что-то для себя.

— Ну, на самом деле, девочка унаследовала этого достаточно. МакКензи из Леоха гордые как Люцифер, все без исключения, и к тому же чертовски ревнивы. Ты бы не захотела разозлить ни одного из них — а еще меньше предать.

Я осторожно его рассматривала поверх чашки с чаем, раздумывая, куда он клонит.

— Я думала, их отличительной чертой было очарование, в союзе с хитростью. А что касается предательства, то оба твои дяди были искусны в этом.

— Одно дополняет другое, не так ли? — спросил он, протягивая ложку, чтоб окунуть ее в джем. — Ты должен обольстить кого-то, прежде чем сможешь его предать, не так ли? И мне кажется, что мужчина, который может предать, быстрее других возмутится, когда предадут его. Или женщина, — добавил он мягко.

— О, действительно, — сказала я, с удовольствием потягивая чай. — Джокаста, ты имеешь в виду. — Используя его же термины, я это осознавала. МакКензи из Леоха были выдающимися личностями — интересно, каков был дед Джейми по материнской линии, печально известный Рыжий Джейкоб — я и раньше отмечала немногие общие черты поведения между Джокастой и ее старшими братьями.

Колум и Дугал были непоколебимо преданы друг другу — но больше никому. А Джокаста, по сути, была одинока, отделена от своей семьи с тех пор, как была в пятнадцать лет выдана замуж. Она была женщиной, и естественно — очарование в ней должно было превалировать. Но это не значило, что там не было места для хитрости. А так же и для ревности, я полагаю.

— Ну, очевидно, что она знала, что Гектор ее предал — и мне интересно, был ли нарисованный портрет Федры способом, показать всему миру, что она в курсе, или это было личное послание для Гектора, но какое отношение это имеет к нынешней ситуации?

Он покачал головой.

— Не Гектор, — сказал он. — Дункан.

Я уставилась на него, буквально открыв рот. Кроме всего прочего, Дункан был импотентом; он так сказал Джейми накануне своей свадьбы с Джокастой. Джейми криво усмехнулся и, дотянувшись через стол, положил большой палец под мой подбородок и мягко подтолкнув, закрыл мой рот.

— Это только мысль, Сассенах, то, что я сказал. Но я думаю, что я должен пойти и переговорить с ним. Ты со мной?

* * *

ДУНКАН НАХОДИЛСЯ в маленькой комнате, которую он приспособил под свой кабинет, она приютилась над конюшней наряду с комнатушками, в которых размещались грумы и конюхи. Он сидел, сгорбившись в кресле, с отчаяньем разглядывая неопрятные кипы бумаг и запыленные бухгалтерские книги, которые были навалены на всех горизонтальных поверхностях.

Он выглядел жутко уставшим, и сильно постаревшим, с тех пор, как я видела его в последний раз на барбекю Флоры МакДональд. Его седые волосы заметно поредели, и когда он повернулся поприветствовать нас, солнце осветило его лицо, и я увидела, упомянутый Роджером, тонкий шрам заячьей губы, скрытый в пушистых зарослях его усов.

Что-то жизненно важное казалось, покинуло его, и когда Джейми аккуратно затронул вопрос, который мы пришли выяснить, он и не пытался ничего отрицать. На самом деле наоборот, казалось, что он был рад все прояснить.

— Так ты разделил ложе с девочкой, Дункан? — спросил Джейми прямо, желая установить факт.

— Ну, нет, — ответил он неопределенно. — Мне, конечно, хотелось, но ведь она спала в гардеробной Джо... — от упоминания его жены, лицо его стало нездорового пунцового цвета.

— Я имею в виду, у тебя были половые сношения с женщиной или нет? — сказал Джейми, стараясь сохранять самообладание.

— Ох, да, — он сглотнул. — Да, были.

— Каким образом? — спросила я резко.

Покраснение усилилось до такой степени, что я испугалась, его хватит удар. Какое-то время он пыхтел как касатка, но, в конце концов, к его лицу стал возвращаться более-менее нормальный цвет.

— Она кормила меня, — наконец-то сказал он, устало потирая рукой глаза. — Каждый день.

Джокаста вставала поздно и завтракала в своей гостиной, с участием Улисса, чтобы спланировать день. А Дункан каждый день своей жизни вставал до зари, как правило, в расчете лишь на сухую корку или, в крайнем случае, на драммак — размазню из овсяной муки, смешанную с водой. Теперь же, просыпаясь, он обнаруживал около своей кровати дымящуюся кружку чая в сопровождении миски густой каши, обильно сдобренной медом и сливками, тосты пропитанные маслом, жареные яйца с ветчиной.

— Иногда были маленькие рыбки, обваленные в кукурузной муке, хрустящие и ароматные, — добавил он, мрачно.

— Ну, это конечно очень соблазнительно, Дункан, — сказал Джейми не без сочувствия. — Мужчина уязвим, когда голоден, — он бросил на меня косой взгляд. — Но все же...

Дункан был благодарен Федре за ее доброту, и — все-таки, будучи мужчиной — восхищался ее красотой, но, совершенно не проявляя интереса, как он заверил нас.

— Ну конечно, — скептически сказал Джейми. — Так что случилось?

Дункан уронил масло, когда пытался одной рукой намазать тост. Федра поспешила подобрать осколки упавшего блюда, а затем сбегала принести тряпку, чтоб вытереть потеки масла с пола, а потом и с груди Дункана.

— Ну, я был в своей ночной рубашке, — пробормотал он, опять начиная краснеть. — А она была — она... — он поднял руку и сделал неопределенные движения в непосредственной близости от груди, которые я приняла за обозначение, что корсет Федры выставил напоказ ее грудь с особым преимуществом, в то время как находился в такой близости к нему.

— И? — жестко подтолкнул Джейми.

И, вышло, что тело Дункана приняло к сведению этот факт — подробность он признал с такой ущемленной скромностью, что мы его почти не слышали.

— Но я думала, ты не можешь,... — начала я.

— О, я не мог, — уверил он меня поспешно. — Только ночью, во снах. Но не наяву, с тех пор как произошел несчастный случай. Возможно, было такое раннее утро, что мой член подумал, что я все еще сплю.

Джейми издал низкий шотландский звук, выражающий сильное сомнение, но, с некоторым нетерпением, заставил Дункана продолжать.

В свою очередь, как выяснилось, Федра это заметила.

— Она только жалела меня, — откровенно сказал Дункан. — Я бы сказал как сильно. Но она положила на меня руку, мягкую. Такую мягкую, — повторил он почти неслышно.

Он сидел на своей кровати — и продолжал сидеть там, в немом изумлении, тем временем как она убрала поднос с завтраком, подняла его рубашку, взобралась на кровать с ее юбками, ловко заправленными выше ее круглых коричневых бедер, и с огромной нежностью и мягкостью, он принял обратно свою мужественность.

— Один раз? — спросил Джейми. — Или вы продолжили делать это?

Дункан опустил голову на руку — довольно красноречивое признание, при данных обстоятельствах.

— Как долго... ээ... эта связь продолжалась? — спросила я более мягко.

Два месяца, возможно три. "Не каждый день", — поспешил он добавить, — "только время от времени". И они были очень осторожны.

— Понимаете, я бы никогда не захотел опозорить Джо, — сказал он очень серьезно. — И я не могу, точнее я не должен был это делать, это большой грех, и все же я не мог удержаться... — он замолчал, сглатывая. — Это все моя вина то, что случилось, пусть это будет только мой грех. Ох, моя бедная, дорогая девочка...

Он умолк, качая головой, словно старый, грустный, измученный блохами пес. Мне стало ужасно жаль его, несмотря на безнравственность ситуации. Воротник его рубашки был неудобно подвернутым, пряди седых волос попали под его сюртук; я аккуратно вытащила их оттуда и расправила, хотя он не обратил на это внимание.

— Думаешь, она мертва, Дункан? — тихо спросил Джейми, и Дункан побледнел, его кожа стала почти такой же серой, как и волосы.

— Я даже думать об этом не могу, Мак Дью, — проговорил он и его глаза наполнились слезами. — И все же...

Мы с Джейми тревожно переглянулись. И еще. Федра исчезла, не взяв денег. Как могла рабыня так далеко уйти, не обнаружив себя, объявленная в розыск и преследуемая, не имея ни лошади, ни денег, вообще ничего кроме пары кожаных башмаков. Мужчина мог бы скрыться в горах и сумел бы выжить в лесу, если б он был крепкий и ловкий — но девушка? Рабыня?

Кто-то похитил ее — иначе она мертва.

Однако никто из нас не хотел озвучить эту мысль. Джейми испустил глубокий вздох и, достав из своего рукава чистый носовой платок, вложил его в руку Дункана.

— Я буду молиться за нее, Дункан, где бы она ни была. И за тебя, a charaid... и за тебя.

Дункан кивнул, не поднимая глаз, крепко вцепившись в платок. Было ясно, что пытаться утешить, не было смысла, так что мы оставили его сидеть там, в его крошечной, замкнутой комнатке, так далеко от моря.

Мы медленно шли обратно, не разговаривая, но держась за руки, ощущая сильную потребность касаться друг друга. День был ясный, но прибли­жалась буря; рваные облака наплывали с востока, поднялся поры­вистый ветер, который завертел мои юбки, словно крутящийся зонтик.

На задней террасе ветер был тише, от него загораживала стенка, высотой по пояс. Отсюда я запросто могла видеть окно, из которого смотрела Федра, когда я нашла ее там, в ночь после барбекю.

— Она сказала мне, что что-то не так, — проговорила я. — В ночь после барбекю миссис МакДональд. Что-то тревожило ее тогда.

Джейми с интересом взглянул на меня.

— О, да? Но она не имела в виду Дункана, верно? — возразил он.

— Я знаю, — я беспомощно пожала плечами. — Казалось, что она и сама не знает в чем дело, только твердила: "Что-то не так".

Джейми глубоко вдохнул и выдохнул, качая головой.

— В некотором смысле, смею надеяться — что бы там ни было, это связано с ее исчезновением. Ибо если это не связано с ней и Дунканом... — он замолчал, но я без труда закончила мысль.

— Тогда это так же не имеет отношения к твоей тете, — сказала я. — Джейми, ты действительно думаешь, что Джокаста могла ее убить?

Это должно быть прозвучало нелепо, высказанное вот так, вслух. Но самое ужасное, что это не было смешно.

Джейми слегка поежился, как он делал всегда, когда испытывал неудобство в чем-либо, словно сюртук ему был тесен.

— Если бы она была зрячей, по крайней мере, думаю, это было бы возможно, — сказал он. — Быть преданной Гектором — а она винила его и в смерти ее девочек. И вот ее дочери мертвы, а здесь Федра, живая и здоровая, каждодневное, постоянное напоминание нанесенной обиды. И затем быть снова преданной, уже Дунканом, с участием дочери Гектора.

Он потер костяшками пальцев под носом.

— Я думаю, что любая женщина может поступиться принципами.

— Да, — сказала я, представляя себе, что бы я думала и чувствовала при таких обстоятельствах. — Безусловно. Но убийство — ведь мы об этом говорим, не так ли? Не проще ли было продать девочку?

— Нет, — задумчиво произнес он. — Она не могла. Мы приняли меры, чтоб уберечь ее деньги, когда она вышла замуж — но не собственность. Дункан — владелец Речной Излучины, и всего что в поместье есть.

— Включая Федру, — я почувствовала опустошение и легкую тошноту.

— Как я сказал. Была бы она зрячей, я был бы ни капельки не удивлен этой мысли. Но поскольку это не так...

— Улисс, — с уверенностью сказала я, и он нехотя кивнул.

Улисс был не только глазами Джокасты, но также и ее руками. Я не думаю, что он убил Федру по приказанию его госпожи — но если Джокаста, например, отравила девочку, Улисс, конечно же, помог бы избавиться от тела.

Я почувствовала странную атмосферу нереальности — даже с учетом того, что я знала о семье МакКензи, преспокойно обсуждать способность престарелой тетки Джейми убить кого-то... и все же... я действительно знала МакКензи.

— Пожалуй, моя тетя, как-то замешана в деле, — сказал Джейми. — Не смотря на то, что Дункан сказал, что они были осторожны. И возможно девчонку похитили — может быть, тот человек, которого тетя помнит с Койгача. Он мог думать, что Федра поможет ему с золотом, не так ли?

Эты мысль была более оптимистичной. И это объяснило бы предчувствие Федры, если оно действительно было, которое она ощутила в тот день, когда пришел человек с Койгача.

— Полагаю, что все, что мы можем для нее сделать, это помолиться за бедняжку, — сказала я. — Правда, не знаю, есть ли святой покровитель у похищенных людей?

— Святой Дагоберт, — быстро ответил он, заставив меня уставиться на него.

— Ты выдумываешь!

— Нет, в самом деле, — сказал он с гордостью. — Святая Артелая, еще одна покровительница, она, я думаю, даже больше подходит. Она была молодой римской девушкой, которая была похищена по приказу императора Юстиниана, который возжелал ее, а она приняла обет целомудрия. Но она сбежала и удрала к своему дяде в Беневенто.

— Рада за нее. А Святой Дагоберт?

— Какой-то король... франкский? В любом случае, его покровитель выступил против него, когда он был ребенком, и, похитив, сослал его в Англию, таким образом, сын покровителя смог царствовать вместо святого.

— Где ты все это узнал? — спросила я.

— От брата Поликарпа в аббатстве святой Анны, — сказал он, и уголок его рта растянулся в улыбке. — Когда я не мог спать, он приходил и рас­сказывал мне часами истории о святых. Это не всегда усыпляло меня, но послушав час или более о святых мучениках, об их отрезанных грудях или порке железными крючьями, я закрывал глаза и достоверно изображал спящего.

Джейми снял мой чепец и положил его на перила террасы. Воздух, продувая сквозь мои коротенькие волосы, ерошил их как луговую траву, а он смотрел на меня и улыбался.

— Ты выглядишь как мальчик, Сассенах, — сказал он. — Хотя будь я проклят, если я когда-нибудь видел паренька с такой задницей, как у тебя.

— Большое спасибо, — сказала я, нелепо довольная. Я ела, как лошадь, последние два месяца, крепко и хорошо спала все ночи напролет. И я знала, что стала намного лучше выглядеть, несмотря на волосы. Но никогда не вредно услышать комплимент.

— Я хочу тебя, очень сильно, mo nighean donn, — мягко сказал он, и обхватил пальцами мое запястье, позволив подушечкам нежно покоиться на моем пульсе.

— Итак, все МакКензи из Леоха чертовски ревнивы, — сказала я, ощущая свой ровный пульс под его пальцами. — Очаровательные, хитрые и склонные к предательству, — я коснулась его губ, пробежала по ним большим пальцем, крошечные щетинки бороды были приятными на ощупь. — Все такие?

Он посмотрел вниз, внезапно сковав меня темно-голубым взглядом, в котором смех и печаль были смешаны с большим количеством разных вещей, которые я не могла прочесть.

— Ты думаешь, я не такой? — сказал он и улыбнулся немного грустно. — Благослови тебя Господь и Мария, Сассенах, — и наклонился поцеловать меня.

* * *

ЗАДЕРЖИВАТЬСЯ В РЕЧНОЙ ИЗЛУЧИНЕ мы не могли. Поля здесь внизу, в предгорьях, были давно убраны и скрыты под остатками сухих стеблей, пятнами покрывавших свежую, темную землю; в горах скоро должен был пойти снег.

Мы обсуждали все снова и снова, но не пришли ни к какому полезному заключению. Больше ничего нельзя было сделать, чтобы помочь Федре, кроме как молиться за нее. Хотя, кроме этого... надо было подумать о Дункане.

Нам обоим пришло на ум, что если Джокаста узнает о связи Дункана с Федрой, ее гнев, вероятно, не ограничится рабыней. Она может ждать своего времени — но она никогда не сможет забыть обиды. Я никогда не встречала шотландца, который мог бы.

На следующий день после завтрака мы распрощались с Джокастой, найдя ее в кабинете, вышивающей настольную дорожку. Корзинка шелковых ниток была у нее на коленях, цвета тщательно разложены по спирали, так, чтоб она могла выбрать нужный цвет на ощупь. Законченное полотно свесилось на одну сторону, пять футов материи, окаймленные замысловатым рисунком из яблок, листьев и виноградных лоз — или нет, я поняла, когда подняла конец полотна, чтобы полюбоваться им. Не лозы. Черноглазые змеи, коварно свернутые спиралью, скользкие, зеленые и чешуйчатые. То тут, то там зияли открытые рты, демонстрируя клыки, охраняя разбросанные красные фрукты.

— Райский сад, — пояснила она мне, слегка потерев рисунок между пальцами.

— Как красиво, — сказала я, размышляя, как долго она работает над этим. Начала ли она ее перед исчезновением Федры?

Немного непринужденной беседы, а затем появился грум Джош и сообщил, что наши лошади готовы. Джейми кивнул, отпустив его, и встал.

— Тетя, — сказал он Джокасте, как ни в чем, ни бывало. — Я очень дурно это истолкую, если с Дунканом что-либо случится.

Она оцепенела, пальцы замерли в своей работе.

— Почему с ним что-то должно случиться? — спросила она, подняв свой подбородок.

Джейми ответил не сразу, он стоял, разглядывая ее не без сочувствия. Затем наклонился, так чтоб она ближе могла чувствовать его присутствие, его рот оказался около ее уха.

— Я знаю, тетя, — произнес он мягко. — И если ты не хочешь, чтобы еще кто-либо разделил это знание... то я думаю, что по возвращении, я должен найти Дункана в добром здравии.

Она сидела, словно обратившись в соль. Джейми выпрямился, кивнув в сторону двери, и мы распрощались. Я взглянула обратно из коридора, и наблюдала ее, продолжающую сидеть, словно статуя, с лицом таким белым, как материя в ее руках. Маленькие клубки цветных ниток упали с ее колен, раскатившись по гладкому полу.

Глава 73. ДВОЙНАЯ ИГРА.

ОТЪЕЗД МАРСАЛИ усложнил производство виски. Разделив обязанности между собой, Бри, миссис Баг и я ухитрились, с невероятным трудом, закончить еще одно соложение, прежде чем погода стала слишком холодной и дождливой, но мы чуть не опоздали. И я с огромным облегчением смотрела, как оставшееся соложеное зерно благополучно вылили в перегонный куб. Как только начиналось брожение, виски переходило под ответственность Джейми, поскольку он никому не доверял тонкую работу по оценке вкуса и крепости.

Однако для продолжения процесса брожения без гибели сусла, огонь под перегонным кубом необходимо было поддерживать на определенном уровне, затем, как только брожение закончится, нужно было усилить пламя — для перегонки. Это означало, что он жил и спал подле перегонного куба, на протяжении нескольких дней, необходимых для получения каждой партии. Как правило, я приносила ему ужин и оставалась до темноты, в постели без него было одиноко, и я была более чем довольна, когда мы разлили по бочкам последнюю приготовленную партию.

— Ах, как хорошо пахнет.

Я блаженно вдохнула аромат из пустой бочки; это была одна из особенных бочек Джейми, приобретенных через какого-то из корабельных друзей лорда Джона. Обожженная внутри как обычная бочка для виски, она была предварительно использована для хранения хереса. Приятный сладкий дух хереса смешанный со слабым запахом угля, вкупе с горячим, резким запахом свежего виски оказались для меня перебором, так что голова приятно закружилась.

— Да, партия маленькая, но не плохая, — согласился Джейми, вдыхая аромат, как ценитель духов. Он поднял голову и посмотрел на небо; ветер крепчал и плотные темные облака, раздутые и устрашающие, мчались мимо. — Тут только три бочки, — сказал он. — Если думаешь, что сможешь управиться с одной, Сассенах, я возьму другие. Предпочитаю иметь их в безопасности, а не выкапывать из сугроба на следующей неделе.

Нести и катить шестигалонную бочку на протяжении полумили, под ревущим ветром, это не шутка, но насчет снега он был прав. Пока для снега было недостаточно холодно, но скоро будет. Со вздохом я кивнула, и нам удалось потихоньку дотащить бочки до тайного склада виски, спрятанного среди скал и переплетенных виноградных лоз.

Я достаточно окрепла, но все равно, к тому времени, как мы закончили, каждый мускул у меня дрожал и дергался в знак протеста, и я нисколько не возражала, когда Джейми усадил меня отдохнуть, прежде чем направиться обратно к дому.

— Что ты планируешь с этим делать? — спросила я, кивнув головой в сторону склада. — Оставишь или продашь?

Он убрал с лица выбившиеся пряди волос, щурясь от порыва ветра, поднявшего пыль и опавшие листья.

— Придется продать одну, для весенней посевной. Одну оставим для выдержки — и я думаю, что, пожалуй, последнюю приберегу для благих целей. Если Бобби Хиггинс снова появиться до снега, я пошлю полдюжины бутылок Эшу, Харнетту, Хау и некоторым другим — как маленький знак моего неизменного почтения, ага? — он криво улыбнулся мне.

— Вообще-то я знала благие намерения и похуже, — сказала я весело. Ему, конечно, пришлось попотеть, чтобы затесаться в доверие Комитета по Взаимосвязям Северной Каролины, но некоторые члены этого Комитета начали снова отвечать на его письма — осторожно, но с уважением.

— Я думаю, что ничего важного в течение зимы не произойдет, — сказал он, задумчиво потирая покрасневший нос.

— Вероятно, нет.

Массачусетс, где происходила бСльшая часть волнений, теперь был занят генералом Гейджем, и последнее что мы слышали — так это об укреплении Бостонского перешейка, узкой полоски суши, что соединяла город с материком — это означало, что Бостон теперь был отрезан от остальной части колоний и осажден.

Я почувствовала небольшой болезненный укол, думая об этом; я прожила в Бостоне около двадцати лет, и любила этот город — хотя уверена, что не узнала бы его сейчас.

— Джон Хэнкок — он там крупный торговец — возглавляет Комитет Безопасности, мне Эш сказал. Они проголосовали за то, чтобы набрать двенадцать тысяч ополченцев в ряды милиции и хотят приобрести пять тысяч мушкетов, а мне стоило невероятных усилий раздобыть тридцать, ну что ж могу только пожелать им удачи.

Я рассмеялась, но прежде чем я смогла ответить, Джейми замер.

— Что это? — его голова резко повернулась, и он положил свою руку на мою. Умолкнув, я задержала дыхание, прислушиваясь. Позади меня ветер, с бумажным шорохом, ворошил сухие листья дикого винограда, и в отдалении пролетела стая ворон, рассыпавшись пронзительным карканьем.

Затем я тоже это услышала; тоненький, несчастный и очень человеческий звук. Джейми был уже на ногах, аккуратно пробираясь между наваленными камнями. Он нырнул под притолоку нависающей гранитной плиты, и я поспешила последовать за ним. Вдруг он резко остановился так, что я чуть в него не врезалась.

— Джозеф? — недоверчиво проговорил он.

Стараясь выглянуть из-за него, я с таким же удивлением узнала мистера Вемисса, который сидел, сгорбившись на валуне, с глиняным кувшином, зажатым между его костлявыми коленями. Он плакал; нос и глаза покраснели, заставляя его еще больше походить на белую мышь. К тому же он был чрезвычайно пьян.

— О, — произнес он, испугано заморгав на нас. — Ох.

— Ты ... в порядке, Джозеф? — Джейми подошел поближе, осторожно протягивая руку, словно опасаясь, что мистер Вемисс от прикосновения рассыплется на кусочки.

Его опасения были не напрасны, когда он коснулся маленького человека, лицо мистера Вемисса смялось, словно бумага, и его худые плечи неудержимо затряслись.

— Мне так жаль, сэр, — бормотал он, захлебываясь слезами. — Мне так жаль.

Джейми бросил на меня умоляющий "сделай-что-нибудь-Сассенах" взгляд, и я поспешно опустилась на колени, положив руки мистеру Вемиссу на плечи, поглаживая его худую спину.

— Ну же, ну, — бормотала я, в ответ, посмотрев на Джейми, через худое как щепка плечо мистера Вемисса, с видом "что теперь?", — Я уверена, все будет хорошо.

— Ох, нет, — сказал он, всхлипывая. — Ох, нет, не будет, — он повернул искаженное горем лицо к Джейми. — Я этого не вынесу, сэр, правда, не вынесу!

Он дрожал, и его кости ощущались тонкими и хрупкими. Одет он был лишь в тонкую рубашку и бриджи, а ветер уже начал завывать среди скал. Тучи сгустились над головой, и свет ушел из маленькой лощины так внезапно, словно опустили занавес.

Джейми расстегнул свой плащ и достаточно неуклюже обернул его вокруг мистера Вемисса, а затем сам осторожно опустился на другой валун.

— Расскажи мне свою беду, Джозеф, — довольно мягко сказал он. — Разве кто-нибудь умер?

Мистер Вемисс уронил лицо в свои руки, качая головой туда-сюда, словно метроном. Он что-то бормотал, и то, что я разобрала, оказалось "Лучше бы она умерла".

— Лиззи? — спросила я, обмениваясь недоуменным взглядом с Джейми. — Вы имеете в виду Лиззи? — она была совершенно в порядке за завтраком, что, черт возьми...

— Сначала Манфред МакГилливрей, — отняв руки от лица, проговорил мистер Вемисс, — затем Хиггинс. Будто выродок и убийца были недостаточным злом — теперь это!

Брови Джейми взметнулись вверх, и он посмотрел на меня. Я слегка пожала плечами. Гравий остро впивался в мои коленки, я с трудом поднялась и отряхнулась.

— Вы говорите, что Лиззи... ээ... влюбилась в кого-то... неподходящего? — осторожно задала я вопрос.

Мистер Вемисс содрогнулся.

— Неподходящий, — глухо произнес он. — Иисус Христос. Неподходящий!

Раньше я никогда не слышала, чтоб мистер Вемисс богохульствовал, и это было из ряда вон.

Он посмотрел на меня бешеными глазами, словно обезумевший воробей, притулившийся в глубине плаща Джейми.

— Я все бросил ради нее! — сказал он. — Я продал себя — и с радостью! — чтобы спасти ее от бесчестья. Я покинул дом, оставил Шотландию, зная, что никогда ее больше не увижу, что мне придется оставить свои кости в чужой земле. И ведь я ни словом ее не попрекнул, мою дорогую малышку, как это могло быть ее виной? А сейчас... — он повернулся к Джейми, с пустым, призрачным взглядом. — Боже мой, Боже мой. Что же мне делать? — прошептал он. Порыв ветра прошумел в скалах и захлестнул вокруг него плащ, тут же скрыв его в серой пелене, как если бы страдание, в самом деле, его поглотило.

Вихрь срывал с меня мой собственный плащ, вцепившись в него, я пыталась это предотвратить. Но ветер был настолько сильным, что я почти потеряла равновесие. Джейми, прищурился от крупинок пыли и мелкого гравия, что засыпали нас, стиснув зубы от дискомфорта. Дрожа, он обхватил себя руками.

— Значит, девушка беременна, Джозеф? — сказал он, очевидно желая докопаться до сути и отправиться домой.

Голова мистера Вемисса высунулась из складок плаща, светлые волосы были взлохмачены как веник. Он кивнул, мигая покрасневшими глазами, потом откопал кувшин и, подняв его трясущимися руками, сделал несколько глотков. Я заметила отметину на кувшине — один "Х". Со свойственной ему скромностью, он взял кувшин сырого нового виски, а не выдержанного в бочке, более высокого качества.

Джейми вздохнул, протянул руку и, взяв у нег кувшин, сам сделал огромный глоток.

— Кто? — спросил он, протягивая его обратно. — Это мой племянник?

Мистер Вемисс выпучив глаза, уставился на него.

— Ваш племянник?

— Йен Мюррей, — услужливо вставила я. — Высокий, парень с каштановыми волосами? С татуировками?

Джейми посмотрел на меня, полагая, что возможно я была, не настолько полезна, как рассчитывала, но мистер Вемисс по-прежнему казался озадаченным.

— Йен Мюррей? — тем временем, имя казалось, проникло сквозь алкогольный туман. — Ох. Нет. Христос, если бы так! Я бы благословил парня, — пылко проговорил он.

Мы еще раз переглянулись. Это казалось серьезным.

— Джозеф, — произнес Джейми угрожающе. — Холодно, — он тыльной стороной руки утер нос. — Кто совратил твою дочь? Назови мне его имя и наутро я увижу его либо женящимся на ней, либо мертвым у ее ног, как тебе больше нравиться. Но давай это сделаем в доме у огня, ага?

— Бёрдсли, — произнес мистер Вемисс, с видом полнейшей безысходности.

— Бёрдсли? — повторил Джейми. Он вопросительно взглянул на меня. Это было не тем, что я ожидала — но впрочем, услышанное не явилось огромным потрясением. — Который Бёрдсли это был? — относительно терпеливо спросил он. — Джо? Или Кеззи?

Мистер Вемисс испустил вздох, который казалось, дошел до пяток.

— Она не знает, — уныло сказал он.

— Христос, — выпалил Джейми. Он снова потянулся за виски и хорошенько выпил.

— Гхм, — хмыкнула я, многозначительно на него посмотрев, когда он опустил кувшин. Он уступил его мне без комментариев и выпрямился на своем валуне, рубашка от ветра прилипла к его груди, а волосы свободно развевались.

— Ну, хорошо, сказал он твердо. — Мы вызовем их обоих, и все выясним.

— Нет, — проговорил мистер Вемисс. — Не получится. Они тоже не знают.

Я только что сделала глоток сырого спирта. От этого я задохнулась и вытекший изо рта виски стек по подбородку.

— Они что? — прохрипела я, вытирая лицо уголком плаща. — Ты имеешь в виду... они оба?

Мистер Вемисс посмотрел на меня. Но вместо ответа, моргнул один раз. Затем его глаза закатились, и, отключившись, он рухнул с валуна головой вперед.

* * *

МНЕ УДАЛОСЬ ВОССТАНОВИТЬ мистера Вемисса до полусознательного состояния, но не настолько, чтоб он был в состоянии идти. Соответственно, Джейми пришлось нести маленького человека, перекинув через плечи, словно тушу оленя, это было нелегким делом, учитывая разбитую почву, что пролегала между тайником с виски и новым током для соложения, и ветер, который забрасывал нас кусочками гравия, листьями и падающими шишками. Тучи вскипали за склоном горы, словно темная и грязная мыльная пена, и быстро затягивали небо. Мы могли бы вымокнуть, если бы не поторопились.

Идти стало намного легче, как только добрались до тропы, ведущей к дому, но настроение Джейми нисколько не улучшилось от того что мистер Вемисс внезапно очнулся, и его стошнило на рубашку Джейми. После поспешной попытки стереть эту неприятность, мы изменили план действий и продолжили путь с мистером Вемиссом, кое-как сохраняющим равновесие между нами, каждый твердо подхватывал его под локоть, если он поскальзывался и спотыкался, и когда его хилые коленки подгибались в неожиданные моменты, как у Пиноккио с обрезанными веревочками.

На этом этапе нашего путешествия, Джейми без остановки бубнил себе под нос на гэльском, но резко замолчал, как только мы вошли в палисадник. Один из близнецов Бёрдсли был здесь, ловил для миссис Баг кур. Двух из них он уже держал за лапы вниз головой, словно некрасивый желто-коричневый букет. Он остановился, когда заметил нас, и с любопытством уставился на мистера Вемисса.

— Что, — начал парень. Он не успел продолжить. Джейми бросив руку мистера Вемисса, сделал пару шагов и ударил близнеца Бёрдсли прямо в живот с такой силой, что тот согнулся пополам, бросил кур, отшатнулся и упал. Куры закудахтали, взметая тучи перьев.

Парень корчился на земле, открывая и закрывая рот в тщетных поисках воздуха, но Джейми не обращал на это внимание. Он нагнулся, схватил парнишку за волосы и громко произнес ему прямо в ухо — полагаю, на случай, если бы это был Кеззи.

— Сходи и приведи своего брата. В мой кабинет. Сейчас же.

У мистера Вемисса, наблюдавшего эту захватывающую картину, отвисла челюсть, он стоял, опираясь на меня одной рукой, перекинув ее мне через плечо. И продолжал глазеть с широко открытым ртом, когда повернулся и заметил что Джейми идет обратно к нам. Все-таки моргнув, он закрыл рот, в то время как Джейми схватил его за другую руку и, аккуратно отсоединив от меня, не оглядываясь, втолкнул его в дом.

Я укоризненно посмотрела на Бёрдсли, лежащего на земле.

— Как ты мог? — сказала я.

Он двигал ртом, беззвучно, как рыба, с темно фиолетовым лицом и абсолютно круглыми глазами, затем ему удалось на вдохе издать долгий звук "хиииии".

— Джо? В чем дело, ты ранен? — Лиззи появилась из-за деревьев, удерживая за ноги парочку куриц в каждой руке. Она озабочено хмурилась на — что ж, я полагаю это был Джо; если кто и мог их различить, несомненно, это была Лиззи.

— Нет, он не ранен, — заверила я ее. — Пока, — я указала на нее предостерегающим пальцем — Ты, барышня, иди и отнеси этих кур в курятник, а потом... — я прервалась, глядя на парня на земле, который уже достаточно восстановил прерывистое дыхание и осторожно приподнявшись, сел. Я не хотела вести ее в свою хирургическую, ни в коем случае. Особенно если Джейми и мистер Вемисс собирались выпотрошить Бёрдсли прямо посреди коридора. — Я пойду с тобой, — поспешно решила я, прогоняя ее жестом, прочь от Джо. — Кыш!

— Но... — она бросила растерянный взгляд на Джо — да, это был Джо; он провел рукой по волосам, чтоб убрать их с лица, и я увидела искалеченный большой палец.

— Он в порядке, — сказала я, поворачивая ее прямиком к курятнику, крепко сжав ее плечо. — Ступай.

Я оглянулась и видела, что Джо Бёрдсли поднялся на ноги и, прижав руку к животу, пошел прочь, в сторону конюшни, предположительно, чтобы позвать близнеца, как было приказано.

Повернувшись обратно, я сурово посмотрела на Лиззии. Если мистер Вемисс все правильно понял, и она была беременна, то она, очевидно, была одной из счастливиц, кто не страдает от утренней тошноты или обычных пищеварительных симптомов беременности на ранних сроках; на самом деле у нее был цветущий вид.

Это, я полагаю, само по себе должно было меня насторожить, ведь обычно она выглядела бледной, словно зеленая тростинка. Теперь, когда я присмотрелась внимательнее, казалось, что она сияет мягким розовым светом, а ее тусклые светлые волосы, там, где они выглядывали из-под чепца, были блестящими.

— Какой у тебя срок? — спросила я, придерживая для нее ветку. Она быстро взглянула на меня, заметно сглотнув, и нырнула под ветку.

— Я думаю, около четырех месяцев прошли, — кротко произнесла она, не глядя на меня. — Ээ... па сказал вам, не так ли?

— Да. Твой бедный отец, — строго сказала я. — Он прав? Оба Бёрдсли?

Она слегка ссутулила плечи, опустила голову, но едва заметно кивнула.

— Что ... что Сам собирается с ними делать? — тонким и дрожащим голоском спросила она.

— Право, не знаю, — я сомневалась что у самого Джейми были какие-то конкретные идеи, хотя он собирался положить негодяя, ответственного за беременность Лиззи, мертвым у ее ног, если того пожелает ее отец.

Теперь же я думала, что альтернатива — выдать ее замуж к утру — окажется более сложной, чем просто укокошить близнецов.

— Я не знаю, — повторила я. Мы дошли до курятника, крепкой ­слаженной постройки, что приткнулась под раскидистым кленом. Несколько куриц, чуть менее глупых, чем их сестры, уселись на ночлег на нижних ветвях дерева, зарывшись головами в свои перья, словно огромные, спелые фрукты.

Я открыла дверь, выпуская волну вонючего аммиака из темного нутра, и, задержав дыхание от вони, стаскивала кур с дерева и резко швыряла их внутрь. Лиззи забежала в лесок поблизости, выхватывая кур из-под кустов и, стремительно вернувшись, запихнула их в курятник. Крупные капли начали падать, тяжелые как галька, издавая короткие, слышимые шлепки, от того как они били сверху по листве.

— Скорее! — я захлопнула дверь за последними квохчущими курами, бросила защелку и схватила Лиззи за руку. Ветер засвистел, и мы побежали к дому, юбки вокруг нас взметались, словно голубиные крылья.

Ближе всего к нам была летняя кухня; мы ворвались в дверь, как раз в тот момент как ливень с ревом обрушился, сплошной поток воды загрохотал по жестяной крыше со звуком падающих наковален.

Запыхавшиеся, мы стояли внутри. От бега чепец Лиззи свалился, а коса расплелась, так что ее волосы были разбросаны по плечам, блестящими, светло-сливочными прядями; что не шли ни в какое сравнение со свисающими жидкими, тусклыми волосами, которые она унаследовала от отца. Если бы я видела ее без чепца, я бы сразу догадалась. Мне потребовалось время, чтобы отдышаться, пытаясь решить, что, черт побери, ей сказать.

Она страшно суетилась, приводя себя в порядок, тяжело дыша и подтягивая лиф своего платья, оправляя юбки — делала что угодно, лишь бы не встретиться со мной глазами.

Ну что ж, был только один вопрос, что не давал мне покоя с момента шокирующего откровения мистера Вемисса; лучше всего сразу же взять быка за рога. Изначальный рев ливня утих до размеренной барабанной дроби; было шумно, но беседовать все-таки было возможно.

— Лиззи, — немного смущенная, она подняла глаза от своей возни с юбками. — Скажи мне правду, — сказала я, взяв ее лицо в свои руки, серьезно вглядываясь в ее светло-голубые глаза. — Это было изнасилование?

Она моргнула с выражением абсолютного изумления, которое все сказало намного выразительнее, чем могло сделать любое произнесенное вслух опровержение.

— Ох, нет, мэм! — сказала она просто и честно. — Не можете же вы думать, что Джо или Кеззи способны на такое? — ее маленькие розовые губки слегка скривились. — Вы что, думали, что возможно они делали это по очереди, удерживая меня насильно?

— Нет, — сказала я едко, отпуская ее. — Но я подумала, что лучше спросить, на всякий случай.

Я и правда так не считала. Но Бёрдсли были такой странной смесью цивилизованного и дикого, что было невозможно сказать, что они могут, а чего нет.

— Но это были... ээ... они оба? Это то, что сказал твой отец. Бедняга, — добавила я с упреком.

— Ох, — она опустила свои светлые ресницы, делая вид, что ищет нитку, прилипшую к ее юбке. — Эммм ... ну, да, так и было. Я чувствую себя так ужасно, что так опозорила па. И по правде мы не делали это с целью ...

— Элизабет Вемисс, — не без раздражения произнесла я, — долой изнасилование — с этим мы разобрались, — но невозможно находиться в сексуальных отношениях с двумя мужчинами, самой того не желая! С одним возможно, но не с двумя! Дойти до такого... — я заколебалась, но пошлый интерес был слишком велик. — Оба сразу?

То, что это ее потрясло, стало чем-то вроде облегчения.

— Ох, нет, мэм! Это было... я имею в виду, я не знала что... — она замолчала, заметно покраснев.

Я выдвинула из-под стола две табуретки и подтолкнула одну к ней.

— Присядь, — сказала я, — и расскажи мне. Мы пока никуда не собираемся, — добавила я, взглянув через приоткрытую дверь на ливень снаружи. Серебристая дымка, образованная вследствие ударов дождевых капель о траву, клубилась во дворе с небольшим туманным всплеском, и ее острый запах растекался по комнате.

Лиззи помедлила, но взяла табурет. Она решилась на разговор, потому что не было других вариантов, кроме как все объяснить — при условии, если эта ситуация вообще могла иметь какое-то объяснение.

— Ты... ээ... сказала, что не знала, — проговорила я, пытаясь предложить ей с чего начать. — Ты имеешь в виду — ты думала, что это был только один из близнецов, но они... ээ... обманули тебя?

— Ну, да, — сказала она и сделала огромный вдох. — Что-то вроде того. Видите ли, это было, когда вы и Сам ездили в Бетабару за новой козой. Миссис Баг лежала с прострелом, и в доме были только мы с па — но потом он отправился в Вулам за мукой, так что осталась только я.

— В Бетабару? Это было полгода назад! А у тебя срок четыре месяца — ты имеешь в виду, что все это время ты была... ладно, не важно. Что случилось потом?

— Лихорадка, — ответила она просто. — Она вернулась.

Она собирала хворост, когда первый малярийный озноб поразил ее. Сразу поняв, что это такое, она бросила дрова и попыталась добраться до дома, только упала на полпути, ее мышцы ослабли как плети.

— Я лежала на земле, — объяснила она, — и чувствовала, как лихорадка подбирается ко мне. Как огромный зверь, да? Я чувствовала, как он хватает меня и кусает — словно течет моя горячая кровь, а потом холодеет, и его зубы погружаются в мои кости. Я поняла тогда, что это началось, оно разрывало на части и высасывало мозг, — она вздрогнула от воспоминания.

Один из Бёрдсли — она думала, что это Кеззи, но была не в состоянии спрашивать — обнаружил ее, лежащую бесформенной кучей, в палисаднике. Он сбегал за своим братом, и вдвоем они подняли ее, отнесли в дом и доставили наверх в ее постель.

— Мои зубы так сильно клацали, я думала они, наверняка раскрошатся, но я сказала им принести мазь с остролистом, которую вы приготовили.

Они перерыли весь шкаф в хирургической, пока не нашли ее, а затем в ужасе от того что она становилась все горячее и горячее, стащили с нее обувь и чулки и начали втирать мазь в ее руки и ступни.

— Я говорила им.... я говорила им, что они должны втирать ее везде, — сказала она, и щеки ее сильно порозовели. Она опустила глаза, теребя прядь волос. — Я была... ну, я была немного не в себе от лихорадки, мэм, правда не в себе. Но я знала, что мне очень нужно лекарство.

Я кивнула, начиная понимать. И не винила ее; я видела, как малярия изводила ее. И если уж на то пошло, она сделала все правильно; ей и вправду было нужно лекарство, и она не смогла бы применить его самостоятельно.

Обезумев от страха, парни сделали, как она сказала, неуклюже сняли с нее одежду и втерли мазь буквально в каждый дюйм ее обнаженного тела.

— Я, то приходила в себя, то теряла сознание, — объяснила она, — с лихорадочными видениями, происходящими в моей голове и в комнате, поэтому то, что я помню — все перемешано. Но я слышала, что один из ребят сказал другому, что если он собирается растирать везде, то может испортить свою рубашку, поэтому лучше ее снять.

— Понятно, — живо представляя, сказала я. — А затем...

А затем, она упустила нить событий, спасало только то, что когда она выплывала из лихорадки на поверхность, парни все еще были там, разговаривая с ней, и друг с другом; бормотание их голосов явилось маленьким якорем к реальности, и их руки, не оставляющие ее, ласкающие и гладящие, и острый запах остролиста, пробивающийся сквозь запах гари от очага и сквозь аромат пчелиного воска от свечи.

— Я почувствовала ... безопасность, — сказала она, пытаясь изо всех сил объяснить это. — Я особо много не помню, только раз открыв глаза, я увидела его грудь прямо перед моим лицом, и темные кучеряшки повсюду вокруг его сосков, и сами соски маленькие, коричневые и сморщенные, как изюминки, — она повернула ко мне лицо, от воспоминаний ее глаза все еще были округлены. — Я до сих пор это вижу, словно это было передо мной сию минуту. Это странно, да?

— Да, — согласилась я, хотя на самом деле нет; это все было от высокой температуры, что искажала реальность, но в то же время она впечатывала определенные образы так глубоко в сознание, что они оставались там навсегда. — А потом?..

Потом озноб начал ее так яростно сотрясать, что больше ни одеяла, ни горячий камень у ног не помогали. Так что один из парней, в отчаянии, забрался рядом с ней под одеяло, и прижал ее к себе, стараясь изгнать холод из ее костей своим собственным жаром, — "Который, — цинично подумала я, — должен был быть немалым, в этот момент".

— Я не знаю, который из них это был, или был ли это один и тот же всю ночь, или они менялись, время от времени, но всякий раз как я просыпалась, он был там, обнимая меня своими руками. И иногда он откидывал одеяло и опять растирал мазью вниз по спине и вокруг... — она запнулась, в смущении. — Но когда я проснулась утром, лихорадка ушла, как обычно бывает на второй день.

Она посмотрела на меня, моля о понимании.

— Вы же знаете, каково это, мэм, когда ты ослаблена большой температурой. Каждый раз одно и то же, и я подумала, может, ощущения схожи для всех. Но так ... спокойно. Твои конечности такие тяжелые, что даже не помышляешь пошевелиться, но тебя это не силь­но заботит. И все что ты видишь — все мелкие детали, что ты не заме­чаешь день за днем — ты рассматриваешь и они восхитительны! — сказала она просто. — Я думаю порой, так и будет, когда умру. Просто проснусь, и все будет вот так — тихо и прекрасно — кроме того, что я не буду способна двигаться.

— Но ты проснулась живой в этот раз, — сказала я. — И парень, который бы из них ни был, — он по-прежнему был с тобой?

— Это был Джо, — ответила она, кивнув. — Он говорил со мной, но я не уделяла много внимания тому, что он говорит, в общем-то, как и он.

Она на мгновение закусила маленькими белыми и острыми зубками нижнюю губу.

— Я... я не делала этого раньше, мэм. Но была очень близка к этому, раз или два, с Манфредом. И еще ближе с Бобби Хиггинсом. Но Джо никогда прежде даже не целовал девушку, впрочем, как и его брат. Так что вы видите, что это правда моя вина, потому, что я прекрасно знала, что происходило, но... мы оба были скользкие от мази, и обнаженные под одеялами, и это... случилось.

Я кивнула, понимая четко и ясно.

— Да, я могу понять, как это случилось, хорошо. Но затем это... ээ... продолжило случаться, я полагаю?

Ее губы поджались, и она опять сильно покраснела.

— Ну... да. Так и было. Это... это так хорошо, мэм. — прошептала она, слегка наклоняясь ко мне, словно сообщая страшную тайну.

Я сильно потерла костяшками пальцев вокруг губ.

— Ээ, да. Вполне. Но...

По ее указанию, Бёрдсли выстирали простыни, поэтому никаких изобличающих следов не осталось. К тому времени, как ее отец вернулся, двумя днями позже, остролист сделал свою работу. Но поскольку она все еще была обессиленная и уставшая, то лишь сказала мистеру Вемиссу, что у нее был легкий приступ.

Между тем, она встречалась с Джо при каждом удобном случае, в высокой летней траве за молочным сараем, в свежей соломе на конюшне — а когда время от времени шел дождь, тогда на крыльце хижины Бёрдсли.

— Я не соглашалась делать это внутри, из-за вони от шкур, — объяснила она. — Но мы стелили старое одеяло на крыльцо, чтоб я не занозила свой зад, а дождь лил, всего лишь в футе от нас, — она с тоской посмотрела через открытую дверь, где дождь перешел на ровный шепот, и от падения капель дрожали сосновые иголки.

— А Кеззи? Где он был, во время этого? — спросила я.

— Ах. Ну, Кеззи, — глубоко вздохнув, проговорила она.

Они занимались любовью в конюшне, и Джо оставил ее лежать на плаще в соломе, а она наблюдала за ним, как он встал и оделся. Затем он ее поцеловал и повернулся к двери. Заметив, что он забыл свою флягу, она тихонько окликнула его.

— А он не ответил, не обернулся, — сказала она. — И внезапно до меня дошло, что он меня не слышал.

— Ох, понимаю, — мягко сказала я. — Ты... не могла отличить?

Она взглянула на меня ясными голубыми глазами.

— Теперь могу, — ответила она.

Ведь в начале, секс был в новинку — и оба брата были достаточно неопытны — так что она не видела разницы.

— Как долго?.. — спросила я. — Я имею в виду, ты догадываешься, когда они, ээ?..

— Не уверена, — призналась она. — Но если разобраться в этом, то думаю, что в первый раз это был Джо — нет, я наверняка знаю, что это был Джо, так как видела его большой палец — но во второй раз, вероятно Кеззи. Они делятся, понимаете?

Они и правда делились всем! И посему это была самая естественная вещь в мире — для них троих — что Джо пожелал разделить с братом это новое чудо.

— Я знаю, это выглядит... странно, — сказала Лиззи, слегка поежившись. — И полагаю, что я должна была что-то сказать или сделать — но я не знаю что. И правда... — она беспомощно посмотрела на меня, — это совсем не казалось неправильным. Они разные, но, в тоже время, они так близки друг к другу... что, это все равно как если бы я касалась одного парня, и разговаривала с ним — только у него два тела.

— Два тела, — немного сурово повторила я. — Ну, да. Только вот незадача, понимаешь ли, два тела, они по-отдельности, — я внимательно ее оглядела. Не смотря на малярию и ее хрупкое телосложение, она определенно пополнела; у нее стала пухленькая грудь, которая выпячивалась через край ее корсажа, и зад был соответствующий. Единственным настоящим чудом было то, что ей потребовалось три месяца, чтоб забеременеть.

Словно прочитав мои мысли, она сказала:

— Я взяла семена, ага? Те, что принимаете вы и мисс Бри. У меня было отложено про запас, с тех пор как я была обручена с Манфредом; мисс Бри их мне дала. Я хотела собрать больше, но не всегда вспоминала, и... — она поежилась снова, и положила руки на живот.

— И ты продолжила молчать, — заметила я. — Твой отец случайно узнал?

— Нет, я сказала ему, — ответила Лиззи. — Я подумала, что лучше сказать раньше, чем стало бы заметно. Джо и Кеззи пошли со мной.

Это очень хорошо объяснило, почему мистер Вемисс обратился за помощью к крепким спиртным напиткам. Возможно, нам следовало бы принести кувшин с собой.

— Твой бедный отец, — рассеяно повторила я. — У вас троих был какой-то план?

— Ну, нет, — призналась она. — Я не говорила парням, что в положении до этого утра. Они казались немного ошарашенными, — добавила Лиззи, снова кусая губу.

— Представляю, — я выглянула наружу; дождь все еще шел, но он уменьшался с каждой минутой. Я провела рукой по лицу, внезапно ощутив себя довольно уставшей. — Кого ты выберешь? — спросила я. Она испугано взглянула на меня, кровь отлила от ее щек. — Ты не сможешь заполучить двоих, ты знаешь, — сказала я мягко. — Так не получится.

— Почему? — сказала она, осмелев — но ее голос дрогнул. — Это никому не причиняет вреда. И это никого не касается, кроме нас.

Я начала чувствовать потребность мертвецки напиться.

— Хо-хо! — сказала я. — Попробуй, скажи это своему отцу. Или мистеру Фрезеру! В большом городе, возможно, тебе это и сошло бы с рук. Но здесь! Все что происходит, касается всех, и ты это знаешь. Хирам Кромби забросал бы тебя камнями за прелюбодеяние, как только бы тебя увидел, узнай он об этом, — не дожидаясь ответа, я встала. — Ну, а теперь. Мы вернемся домой, и посмотрим, живы ли они оба до сих пор. Возможно, мистер Фрейзер взял все в свои руки, и решил проблему за тебя.

* * *

БЛИЗНЕЦЫ БЫЛИ ЖИВЫ, но не похоже, что это их особо радовало. Они сидели плечом к плечу, посредине кабинета Джейми, прижимаясь друг к другу так, словно пытаясь соединиться в одно существо.

Их головы резко, в унисон, дернулись в сторону двери, их вид тревожный и беспокойный был смешан с радостью от появления Лиззи. Я сжимала ее руку, но когда она увидела близнецов, то вырвалась и поспешила к ним с негромким вскриком, и, обхватив руками парней за шеи, притянула их к своей груди.

Я заметила, что у одного из ребят был свежий синяк под глазом, кото­рый только-только начал опухать и расползаться. Я предпо­ложила, что это Кеззи. Не ясно, было ли это для Джейми понятием о справед­ли­вости, или просто удобным средством, которое гаранти­ровало ему отличие одного близнеца от другого, во время разговора с ними.

Мистер Вемисс тоже был жив, хотя выглядел не более довольным всем этим, чем близнецы Бёрдсли. Он был бледен, с красными глазами, и все еще немного нездоровый на вид, но, по крайней мере, он находился в вертикальном положении и был достаточно трезвым, сидя возле стола Джейми. Напротив него стояла чашка кофе из цикория — я чувствовала по запаху — но она казалась до сих пор нетронутой.

Лиззи опустилась на пол, на колени, все еще цепляясь за мальчиков, три головы были сдвинуты вместе, как дольки листка клевера, в то время как они шептали друг другу:

— Тебе больно? — шептала она. — С тобой все в порядке? — спрашивали они, в абсолютном сплетении рук, которые в это время изучали, похлопывали, поглаживали и обнимали. Они напомнили мне не что иное, как нежного, заботливого осьминога.

Я взглянула на Джейми, который наблюдал за этим свирепым взглядом. Мистер Вемисс испустил слабый стон и сжал голову в руках.

Джейми прочистил горло с низким шотландским звуком безграничной угрозы, и группка в центре комнаты замерла, как если бы попала под какой-то парализующий смертельный луч. Очень медленно, Лиззи повернула голову, чтобы посмотреть на него, высокого задрав подбородок, ее руки были по-прежнему, покровительственно замкнуты, вокруг шей Бёрдсли.

— Сядь, девочка, — относительно мягко сказал Джейми, кивая в сторону пустой табуретки.

Лиззи поднялась и повернулась, ее глаза по-прежнему были устремлены на него. Хотя она не двинулась, чтобы принять предложенный табурет. Вместо этого, она неторопливо обошла вокруг близнецов и встала между ними сзади, положив им руки на плечи.

— Я постою, сэр, — произнесла она высоким и тоненьким от страха, но полным решимости голоском. Как по команде, каждый близнец потянулся и сжал ее руку на своем плече, их лица приняли схожие выражения опасения, смешанного с непреклонностью.

Джейми мудро решил не делать из этого проблему, вместо этого, неформально кивнув мне. Я сама взяла табурет, необычайно обрадованная возможности присесть.

— Парни и я поговорили с твоим отцом, — обращаясь к Лизи, сказал он. — Я понимаю, это правда — то, что ты сказала своему отцу? Ты беременна, и ты не знаешь который из них отец?

Лиззи открыла рот, но не произнесла ни слова. Вместо этого она неловко кивнула.

— Ага. Ну, тогда тебе нужно выйти замуж, и чем скорее, тем лучше, — сказал Джейми сухим тоном. — Парни не могут определиться, который из них это должен быть, так что выбор за тобой, девочка. Который?

Все шесть рук сжались до вспышки побелевших костяшек пальцев. Это было действительно довольно очаровательно — и я не могла не чувствовать жалости ко всем троим.

— Я не могу, — прошептала Лиззи. Затем она откашлялась и попробовала снова. — Я не могу, — более решительно повторила она. — Я не... я не хочу выбирать. Я люблю их обоих.

Джейми посмотрел вниз на свои руки, сжатые на мгновенье, и закусил в задумчивости губы. Затем он поднял голову и посмотрел на нее очень прямо. Я увидела, как она тоже вытянулась, плотно сжала губы, дрожа, но с твердой решимостью бросая ему вызов.

Затем, с истинно дьявольским расчетом, Джейми повернулся к мистеру Вемиссу.

— Джозеф? — мягко сказал он.

Мистер Вемисс сидел, не шелохнувшись, уставившись на дочь, в бледных руках зажата чашка с кофе. Но он не помедлил и даже не моргнул.

— Элизабет, — произнес он очень мягко, — ты любишь меня?

Видимость ее неповиновения разбилась, словно брошенное яйцо, и слезы навернулись на глаза.

— Ох, па! — проговорила она. Она отпустила близнецов и подбежала к отцу, который вовремя поднялся, чтобы сжать ее крепко в своих руках, прижав щеку к ее волосам. Она прижалась к нему, всхлипывая, и я услышала короткий вздох одного из близнецов, хотя я не могла сказать кого именно.

Мистер Вемисс тихо раскачивался с ней, поглаживая и успокаивая, он шептал слова, неотличимые от ее рыданий и прерывистых фраз.

Джейми наблюдал за близнецами не без сочувствия. Их руки были спутаны вместе, и Кеззи закусил нижнюю губу.

Лиззи отстранилась от отца, всхлипывая и смутно нашаривая носовой платок. Я вытянула один из своего кармана, поднялась и дала ей. Она сильно высморкалась и промокнула глаза, стараясь не смотреть на Джейми — она очень хорошо знала, где поджидает опасность.

Впрочем, это была довольно небольшая комната, а Джейми был не тем человеком, которого можно было не замечать, даже будь комната большой. В отличие от моей хирургической, окна в кабинете были маленькими и располагались высоко в стене, что при нормальных обстоятельствах придавало комнате приятный, приглушенный уют. Но в данный момент, серый свет от дождя, все еще идущего снаружи, наполнил комнату, и воздух стал холодным.

— Сейчас не важно, кого ты любишь, девочка, — очень мягко сказал Джейми, — Ни даже твой отец, — он кивнул на ее живот — У тебя ребенок в животе. Из-за этого нужно все сделать правильно, остальное не имеет значения. А это не означает выставить его мать шлюхой, ага?

Ее щеки вспыхнули пунцовыми пятнами.

— Я не шлюха!

— Я так и не сказал, — ответил Джейми спокойно. — Но другие скажут, и всем станет известно то, что ты натворила, детка. Раздвигать ноги для двух мужчин и не выйти ни за одного замуж? А теперь ты беременная, и не можешь назвать отца ребенка.

Лиззи сердито отвернулась от него — и посмотрела на своего отца, склонившего голову, его щеки темнели от стыда. Она издала тоненький, жалобный звук и уткнулась лицом в ладони.

Близнецы беспокойно заерзали, глядя друг на друга, и Джо подобрал под себя ноги, намереваясь встать — но, поймав взгляд упрека от мистера Вемисса, передумал.

Джейми тяжело вздохнул и потер костяшками пальцев переносицу. Затем он встал, склонился к очагу и вытянул две соломинки из корзинки для растопки. Зажав их в своем кулаке, он протянул их близнецам.

— Короткая соломинка женится, — произнес он со смирением.

Близнецы уставились на него с открытым ртом. Затем Кеззи с трудом сглотнул, закрыл глаза и выдернул соломинку, словно она могла быть прикреплена к чему-то взрывоопасному. Джо держал глаза открытыми, но не смотрел на соломинку, которую вытягивал, его взгляд был прикован к Лиззи.

Каждый, казалось, тут же выдохнул, глядя на соломинки.

— Вот и ладно. Встань, — сказал Джейми Кеззи, которому досталась короткая.

Выглядя ошарашенным, он так и сделал.

— Возьми ее руку, — приказал Джейми. — Теперь, клянешься ли ты пе­ред этими свидетелями, — он кивнул на меня и мистера Вемисса, — что берешь Элизабет Веммис себе в жены?

Кеззи кивнул, откашлялся и выпрямился.

— Да, беру, — твердо ответил он.

— А ты, маленькая потаскушка, признаешь Кезайю — ты же Кезайя? — спросил он, с сомнением щурясь на близнеца. — Да, точно, Кезайя. Ты берешь его себе в мужья?

— Да, — безнадежно проговорила Лиззи, смутившись.

— Хорошо, — бодро сказал Джейми. — Вы обручены. Как только найдем священника, мы освятим все должным образом, но вы женаты, — он посмотрел на Джо, который поднялся на ноги. — А ты, — произнес он твердо, — ты уедешь. Сегодня же ночью. И не вернешься, пока не родится ребенок.

Губы Джо побелели, но он кивнул. Он прижал к себе обе руки, не там где Джейми ударил его, а выше — к сердцу. Я почувствовала острый отклик боли в том же месте, видя его лицо.

— Ну, тогда, — Джейми глубоко вздохнул и его плечи немного расслабились. — Джозеф, брачный контракт еще у тебя? Тот, который ты составил для твоей дочери и молодого МакГилливрея? Да, принеси его, и мы изменим имя.

Выглядя, словно улитка, высовывающая голову после грозы, мистер Вемисс осторожно кивнул. Он посмотрел на Лиззи, которая по-прежнему стояла, держась за руки со своим новым женихом. Они двое походила на Лота и жену Лота, соответственно. Мистер Вемисс похлопал ее мягко по плечу и поспешил прочь, затопав по лестнице.

— Тебе понадобится новая свеча, не так ли? — обратилась я к Джейми, многозначительно наклонив голову в сторону Лиззи и близнецов. Огарок в его подсвечнике оплавился лишь на полдюйма, но я думала, что это был единственный предлог, дать им немного уединения.

— Ох, о, да, — поняв мой намек, сказал Джейми. Он покашлял. — Я, а, пойду, принесу.

Как только мы зашли в хирургическую, он закрыл дверь и прислонился к ней, опустив голову.

— О, Господи! — сказал он.

— Бедняжки, — проговорила я с неким сочувствием. — Я имею в виду, тебе, правда, их жаль?

— Мне? — он обнюхал свою рубашку, которая высохла, но все еще имела отчетливый след рвоты спереди, затем выпрямился, потянулся, пока его спина не хрустнула. — Ага, полагаю жаль, — признался он. — Но — ох, Боже! Она сказала тебе, как это произошло?

— Да. Я расскажу тебе кровавые подробности позже, — я услышала, что мистер Вемисс спускается по лестнице. Вытащив пару свечей из сетки, подвешенной под потолком, я протянула их, распрямляя длинный фитиль, присоединенный к ним. — У тебя есть нож под рукой?

Его рука непроизвольно дернулась к поясу, но он был без кинжала.

— Нет. Хотя на моем столе есть перочинный ножик.

Он открыл дверь как раз в тот момент, как мистер Вемисс дошел до кабинета. Потрясенное восклицание мистера Вемисса достигло меня одновременно с запахом крови.

Джейми бесцеремонно оттолкнул его в сторону, и я бросилась вслед за ним, мое сердце готово было выскочить из груди.

Они втроем стояли, прижавшись друг к другу, возле стола. Пятна свежей крови испачкали столешницу, а Кеззи держал мой окровавленный платок обернутым вокруг своей руки. Он взглянул на Джейми, похожий на привидение в мерцающем свете. Его зубы были стиснуты, но он сумел улыбнуться.

Я уловила небольшое движение и увидела Джо, осторожно держащего лезвие перочинного ножика Джейми над пламенем свечи. Действуя так, словно никого больше не было в комнате, он взял брата за руку, стянул платок, и прижал раскаленный металл к свежей овальной ране на большом пальце Кеззи.

Запах горелой плоти смешался с запахом дождя и мистер Вемисс издал слабый задушенный звук. Кеззи глубоко вздохнул, отпустил руку, и криво улыбнулся Джо.

— Счастливого пути, брат! — сказал он, твердо и громко.

— Большого счастья тебе, брат! — тем же голосом ответил Джо.

Лиззи стояла между ними, маленькая и взъерошенная, ее покрасневшие глаза были устремлены на Джейми. И улыбалась.

Глава 74. ТАК РОМАНТИЧНО.

БРИАННА МЕДЛЕННО ВЕЛА маленькую машинку вверх по накрытой одеялом возвышенности ноги Роджера, затем поперек живота к центру его груди, где он схватил и машинку, и ее руку, насмешливо ей улыбаясь.

— Это действительно хорошая машинка, — сказала она, высвобождая руку и удобно поворачиваясь на бок рядом с ним. — Все четыре колеса вертятся. Что это за марка? Моррис Минор? Как та маленькая оранжевая, что была у тебя в Шотландии? Это была милейшая вещь, какую я когда-либо видела, но я никак не могла понять, как ты умудрялся в нее втиснуться.

— С помощью талька, — уверил он ее. Роджер поднял игрушку и движением пальца заставил переднее колесо крутиться. — Ага, эта хорошо получилась, правда? Я не предполагал, что это будет какая-то конкретная модель, но думаю, что припоминал тот твой Форд Мустанг. Помнишь, как мы в тот раз ехали на ней вниз с гор? — его глаза смягчились от воспоминания, их зеленый цвет казался почти черным в неверном свете ровно горевшего огня.

— Я помню. Я чуть не съехала с дороги, когда ты поцеловал меня на скорости восемьдесят пять миль в час.

Брианна рефлекторно придвинулась ближе к нему, слегка ткнув его коленкой. Он с готовностью повернулся к ней лицом и снова ее поцеловал, одновременно быстро продвигая машинку задним ходом вниз по ее спине и поверх закругления ее ягодиц. Она вскрикнула и заерзала напротив него, пытаясь избежать щекочущих колес, затем ткнула его локтем в ребра.

— Убери это от меня!

— Я думал, что ты находишь скорость эротичной. Дррынь, — прошептал Роджер, направляя игрушку вверх по ее руке и внезапно вниз, за ворот ее рубашки. Она попыталась ухватить машинку, но он вырвал ее, затем нырнул рукой под одеяло и пробежался колесами вниз по ее бедру, затем снова неистово вверх.

Последовала неистовая борцовская схватка за овладение машинкой, которая закончилась тем, что они оба свалились на пол в клубке из постельного белья и ночных рубашек, задыхающиеся и обессиленные от хохота.

— Шшш! Ты разбудишь Джемми! — поднимаясь и извиваясь, она начала выворачиваться из-под тяжести Роджера. Превосходя в весе на пятьдесят фунтов, он просто расслабился поверх нее, прижимая ее к полу.

— Ты не сможешь разбудить его даже пушечным выстрелом, — сказал Роджер, с уверенностью, порожденной опытом. Это было правдой: после того, как Джемми перестал просыпаться ночью каждые несколько часов, чтобы быть накормленным, он всегда спал, как абсолютно неподвижное бревно.

Она затихла, сдувая волосы со своих глаз и ожидая подходящего момента.

— Как думаешь, ты когда-нибудь сможешь еще раз разогнаться до восьмидесяти пяти миль в час?

— Только если упаду с вершины очень глубокого ущелья. Ты совершенно голая, ты знаешь об этом?

— Ну, ты — тоже.

— Ага, но я-то с самого начала таким был. Где машинка?

— Не имею понятия, — солгала она. На самом деле, игрушка была под изгибом ее спины, и это было жутко неудобно, но Бри не собиралась давать ему дальнейшие преимущества. — Зачем она тебе?

— О, я собирался еще немного исследовать территорию, — сказал он, поднимаясь на одном локте и медленно проводя пальцем по возвышенности одной груди. — Я полагаю, что смогу сделать это и пешком, однако. Займет больше времени, но зато пейзаж и общий вид произведут большее впечатление. Так говорят.

— Ммм, — он мог прижимать ее к полу своим весом, но не мог держать в узде ее руки. Она подняла указательный палец и тронула ногтем его сосок, заставив Роджера глубоко вдохнуть. — Ты планируешь совершить долгое путешествие? — она взглянула на маленькую полку возле кровати, где хранила свои контрацептивные материалы.

— Достаточно длинное, — он проследил за ее взглядом, затем посмотрел ей в глаза, безмолвно задавая вопрос.

Она подвигалась, чтобы лечь удобнее, незаметно убирая миниатюрную машинку.

— Говорят, что путешествие в тысячу миль начинается с одного шага, — сказала она и, подняв голову, прикоснулась губами к его соску. Потом нежно сомкнула зубы, а моментом позже, отпустила.

— Тихо, — сказала она укоризненно, — ты разбудишь Джемми.

* * *

— ГДЕ ТВОИ НОЖНИЦЫ? Я отрежу их.

— Я не скажу тебе, мне они нравятся длинными, — она убрала мягкие темные волосы с его лица и поцеловала кончик его носа. Он улыбнулся и в ответ коротко поцеловал ее, перед тем как сесть, откидывая волосы с лица одной рукой. — Ему не может быть удобно, — сказал Роджер, глядя на колыбель. — Может, я переложу его в кроватку?

Брианна со своей позиции на полу взглянула вверх на колыбель. Джемми было четыре года, и он уже давно достаточно вырос, чтобы спать на низенькой кровати. Но довольно часто настаивал на том, чтобы спать в своей колыбели, как в старые времена, упрямо втискивая себя в нее, несмотря на тот факт, что он не мог вместить туда все четыре конечности и голову одновременно. В данный момент кроме двух пухленьких голых ног, торчащих прямо вверх с одной стороны кровати, ничего видно не было.

"Он становится таким большим", — подумала она. Джем еще почти не мог читать, но знал уже все буквы своего имени и умел его написать, а еще мог сосчитать до сотни. Кроме того, он знал, как заряжать ружье: дед научил его.

— Мы расскажем ему? — спросила она вдруг. — А если расскажем, то когда?

Роджер, должно быть, думал о чем-то в том же духе, потому что как будто сразу понял, что конкретно она имеет в виду.

— Господи, как ты скажешь ребенку что-то вроде этого? — сказал он. Он встал и, собрав в пригоршню постельное белье, потряс его в очевидной надежде обнаружить кожаную завязку, которой скреплял свои волосы.

— Неужели ты не сказал бы ребенку, что его усыновили? — возразила она, садясь и пробегая руками сквозь свои густые волосы. — Или, если бы был какой-нибудь семейный скандал, типа, что его папа на самом деле не умер, а сидит в тюрьме? Если рассказать ребенку, пока он маленький, думаю, что это не ранит его сильно: и ему будет комфортнее с этим, когда он вырастет. Если они узнают об этом позже, это шок для них.

Он насмешливо и косо посмотрел на нее.

— Ты-то знаешь по опыту.

— И ты тоже, — она говорила сухо, но почувствовала эхо этого опыта даже сейчас. Неверие, гнев, отрицание, а потом — внезапное обрушение ее мира, когда она начала, помимо своей воли, верить. Чувство опустошения и заброшенности, и также черной ярости и предательства от обнаружения, как много из того, что она воспринимала как незыблемое, оказалось ложью. — По крайней мере, для тебя это не было выбором, — сказала она, поворачиваясь в более удобную позицию напротив края кровати. — Никто не знал о тебе, не было никого, кто мог бы сказать тебе, кто ты есть, но не говорил.

— О, и ты думаешь, что они должны были рассказать тебе о путешествиях во времени раньше? Твои родители? — он поднял черную бровь, цинично развлекаясь. — Я прямо вижу записки, которые приходили бы тебе домой из школы: "У Брианны чересчур сильно развито воображение, но она должна знать ситуации, когда не может использовать его".

— Ха, — она отпихнула в сторону остатки одежды и постельного белья. — Я ходила в католическую школу. Монашки бы назвали это ложью и положили бы этому конец, точка. Где моя сорочка? — она вылезла из нее полностью во время схватки и, несмотря на то, что ей было все еще тепло от последствий борьбы, Брианна чувствовала себя неуютно, как бы выставленной напоказ, даже в темном свете комнаты.

— Вот она, — он выдернул комок льна из общей массы и встряхнул его. — Так что ты думаешь? — он посмотрел на нее вверх, вздернув одну бровь.

— Думаю ли я, что они должны были мне сказать? Да. И нет, — призналась она неохотно. Она взяла сорочку и натянула ее через голову. — Я имею в виду... я понимаю, почему они не сказали мне. Папа не верил в это. Что он думал... что ж, что бы это ни было, он попросил маму позволить мне верить, что он и есть мой настоящий отец. Она дала ему слово: я не думаю, что она должна была нарушить его, нет.

Насколько она знала, ее мама только однажды нарушила свое слово, непреднамеренно, но с ошеломляющим эффектом.

Она разгладила поношенную сорочку поверх своего тела и поймала концы завязок, которые собирали горловину. Теперь она была одета, но чувствовала себя столь же выставленной на показ, как будто была все еще голой. Роджер сидел на матрасе, методично перетряхивая пледы, но его глаза были все еще сфокусированы на ней, зеленые и вопрошающие.

— И все же, это была ложь, — выпалила она. — Я имела право знать!

Он медленно кивнул.

— Ммфм, — он поднял скрученную простынь и начал ее раскручивать. — Ага, что ж, я могу понять, что ребенку нужно рассказать, что он усыновленный, или его папа в тюрьме. Здесь, правда, могут быть детали, вроде того, что папа убил маму, когда обнаружил ее на кухне, совокупляющейся с почтальоном и шестью хорошими друзьями. Может быть, это и не будет иметь значения для него, если ты расскажешь ему, пока он маленький. Но это будет иметь значение чуточку позже, когда он захочет привлечь внимание друзей, рассказывая им.

Брианна прикусила губу, чувствуя, что неожиданно разозлилась и обиделась. Она не думала, что ее чувства все еще так близки к поверхности, и ей не нравился, как сам факт, что они близко, так и то, что Роджер это видел.

— Ну... да, — она взглянула на колыбель. Джемми поменял положение: он свернулся сейчас как маленький ежик, его личико было прижато к коленкам, и ничего не было видно, кроме его округлой попки под ночной рубашкой, возвышавшейся над краем колыбели, как луна, встающая над горизонтом. — Ты прав. Мы должны подождать, пока он не повзрослеет достаточно, чтобы понимать, что это секрет и что он не может говорить людям всего.

Кожаная завязка выпала из вытряхиваемого одеяла. Роджер наклонился, чтобы подобрать ее, его темные волосы распустились вокруг лица.

— Ты когда-нибудь захочешь сказать Джемми, что я не настоящий его отец? — не глядя на нее, тихо спросил он.

— Роджер! — вся ее злость исчезла, уступив место волне паники. — Я не сделаю этого и в сотню миллионов лет! — Даже если бы я думала, что это правда, — добавила она поспешно, — и я так не думаю, Роджер! Не думаю! Я знаю, что ты его настоящий отец! — она села рядом с ним, отчаянно схватив его за руку. Роджер несколько косо улыбнулся и похлопал ее по руке, но не встретился с ней взглядом. Он немного подождал, затем двинулся, осторожно отсоединив себя для того, чтобы завязать свои волосы.

— То, о чем ты говорила. Разве он не имеет право знать, кто он такой?

— Это не... Это другое.

Действительно, было различие. Действие, результатом которого стало ее зачатие, не было изнасилованием — но это было непредумышленно. С другой стороны, там не было сомнения. Оба, нет, все трое ее родителей знали, что она была дочерью Джейми Фрейзера, вне всякого сомнения.

С Джемми... Она снова посмотрела на колыбель, инстинктивно желая найти какой-нибудь знак, какую-нибудь неоспоримую метку отцовства Роджера. Но Джемми был похож на нее и на ее отца, как цветом волос, так и лицом. Он был большим для своего возраста, с длинными конечностями и широкой спиной, как и оба мужчины, которые могли быть его отцами. И у обоих, черт возьми, были зеленые глаза.

— Я не скажу ему этого, — твердо сказала она. — Никогда. И ты тоже. Ты его отец в любом смысле, который имеет значение. И не будет никаких причин для него даже знать о том, что Стивен Боннет существует.

— Кроме той, что он существует, — указал Роджер. — И думает, что ребенок — его. Что, если они когда-нибудь встретятся? Когда Джем будет старше, я имею в виду.

Она не имела привычки творить крестное знамение в моменты стресса, как делали ее отец и кузен, но сейчас она перекрестилась, заставив Роджера рассмеяться.

— Ничего смешного, — сказала она, садясь прямо. — Этого не случится. А если и случится, если я когда-нибудь увижу Стивена Боннета где-нибудь близко возле моего ребенка, я... Что ж, в следующий раз я прицелюсь выше, и все.

— Ты определенно намерилась дать своему ребенку отличную историю для своих одноклассников, да? — он говорил легко, поддразнивая, и она немного расслабилась, надеясь, что достигла успеха в рассеивании любого сомнения, которое могло быть у него насчет того, что она может сказать Джемми насчет его отцовства.

— О'кей, но он должен узнать остальное, раньше или позже. Я не хочу, чтобы он узнал об этом случайно.

— Ты не случайно узнала об этом. Твоя мама сказала тебе.

"И посмотри, где мы с тобой теперь", — эти слова остались несказанными, но громко повисли внутри ее головы, когда он уставился на нее долгим взглядом.

Если бы она не почувствовала себя вынужденной прийти в прошлое, чтобы найти своего отца, никто из них не был бы здесь сейчас. Они были бы в безопасности в двадцатом веке, возможно, в Шотландии, может быть в Америке, — но в месте, где дети не умирают от диареи и внезапной лихорадки.

В месте, где неожиданная опасность не скрывается за каждым деревом, и война не прячется за кустами. В месте, где голос Роджера звенел бы чисто и сильно.

Но, может быть — только может быть — у нее не было бы Джемми.

— Прости меня, — сказала она, чувствуя, как сдавило горло. — Я знаю, это моя вина — все это. Если бы я не пришла в прошлое... — она потянулась неловко и коснулась ужасного шрама, что окружал его горло. Он поймал ее руку и потянул вниз.

— Боже, — сказал он тихо, — если бы я мог пойти куда угодно, чтобы найти моих родителей... включая ад... Брианна, я бы сделал это, — он посмотрел вверх, его глаза были ярко зелеными, и сильно сжал ее руку. — Если есть в мире человек, который понимает это, лапочка, так это я.

Она обоими руками сильно сжала его руку в ответ. Облегчение, что он не обвиняет ее, расслабило струны ее тела, но печаль о его потерях — и ее — все еще наполняло горло и грудь, тяжелая, как намокшие перья, и было больно дышать.

Джемми задвигался и внезапно поднялся в колыбели, затем упал снова, все так же объятый крепким сном, и одна его рука выпала из колыбели, расслабленная, как лапша. Она замерла от его внезапного движения, но затем расслабилась и встала, чтобы заправить его руку обратно внутрь. Однако, до того как она достигла колыбели, раздался стук в дверь.

Роджер поспешно схватил свою рубашку одной рукой, а другой рукой — нож.

— Кто там? — спросила она, ее сердце стучало. Люди не приходят просто так после наступления темноты, если только не случилось чего-то страшного.

— Это я, мисс Бри, — сказал голос Лиззи сквозь дерево двери. — Мы можем войти, пожалуйста? — она говорила взволнованно, но не встревожено. Брианна подождала, пока Роджер подобающе прикрылся, затем подняла тяжелую задвижку.

Ее первой мыслью было, что Лиззи и выглядит взволнованной: щечки маленькой служанки были раскрасневшимися, как яблочки, их румянец был виден даже в темноте крыльца.

"Мы" — это были она сама и двое братьев Бёрдсли, которые поклонились и кивнули, бормоча извинения за визит в столь поздний час.

— Что вы, — сказала Брианна автоматически, поискав в комнате свою шаль. Не только из-за того, что ее льняная сорочка была тонкой и поношенной, на ней виднелось обличающее пятно. — Ээ, входите!

Роджер вышел вперед, чтобы поприветствовать нежданных гостей, великолепно игнорируя сам факт того, что на нем не было ничего, кроме его рубашки, и Брианна поспешно удалилась в темный угол позади своего ткацкого станка, нащупывая старую шаль, которую хранила там для того, чтобы оборачивать свои ноги, когда работала.

Благополучно обернутая в нее, она откинула полено, чтобы пригасить огонь и наклонилась, чтобы зажечь свечу от горящих угольков. В качающемся свете свечи она могла видеть, что Бёрдсли были одеты с нехарактерной для них аккуратностью, их волосы собраны и крепко заплетены, каждый в чистой рубашке и кожаной жилетке: сюртуков у них не было. Лиззи тоже была одета в ее лучшее платье. Фактически, на ней было то самое шерстяное платье бледно-персикового цвета, которое они приготовили для ее свадьбы.

Что-то случилось, и было совершенно очевидно — что, по тому, как Лиззи настойчиво шептала на ухо Роджеру.

— Ты хочешь, чтобы я вас поженил? — сказал Роджер удивленным тоном. Он обвел взглядом близнецов. — Эээ... С кем?

— Да, сэр, — Лиззи уважительно поклонилась. — Меня и Джо, сэр, если вы будете так добры. Кеззи будет свидетелем.

Роджер провел рукой по лицу, выглядя озадаченным.

— Что ж... но... — он умоляюще посмотрел на Брианну.

— У тебя проблемы, Лиззи? — спросила Брианна прямо, зажигая вторую свечу и ставя ее в подсвечник у двери. В усилившемся свете она могла видеть, что веки Лиззи были красными и опухшими, как будто она плакала. Но ее поведение скорее говорило о взволнованной решительности, нежели о страхе.

— Не то, чтобы сказать, проблемы. Но... я беременна, да, — Лиззи скрестила свои руки на животе в защищающем жесте. — Мы... мы хотели пожениться до того, как я скажу кому-либо.

— О. Что ж... — Роджер посмотрел на Джо неодобрительно, но выглядел не более чем наполовину убежденным. — Но твой отец... он не будет...

— Па захочет, чтобы мы поженились перед священником, — объяснила Лиззи убедительно. — А мы уже будем. Но вы же знаете, сэр, могут пройти месяцы, и даже годы, прежде чем мы сможем найти католического священника, — она опустила глаза, краснея. — Я... Мне бы хотелось быть замужем, даже просто с произнесением положенных слов, понимаете, до того, как ребенок родится.

— Да, — сказал он, неизбежно опуская глаза на живот Лиззи. — Это я сообразил. Но я не понимаю спешки, если вы понимаете, о чем я говорю. Я имею в виду, ты не будешь намного заметнее беременной завтра, чем сегодня ночью. Или на следующей неделе.

Джо и Кеззи обменялись взглядами поверх головы Лиззи. Затем Джо опустил свою руку на талию Лиззи и нежно придвинул ее к себе.

— Сэр. Просто... Мы хотели все сделать правильно друг для друга. Но нам бы хотелось все сделать в узком кругу, понимаете? Только я, Лиззи, и мой брат.

— Только мы, — повторил Кеззи, придвигаясь ближе. Он настоятельно посмотрел на Роджера. — Пожалуйста, сэр?

Кажется, его рука была чем-то поранена, потому что носовой платок был повязан вокруг.

Брианна нашла их троих такими трогательными, почти невыносимо. Они были такими невинными, и такими юными, три чистых лица настойчиво и с мольбой повернуты в сторону Роджера. Она придвинулась ближе и коснулась теплой сквозь рукав рубашки руки Роджера.

— Сделай это для них, — сказала она тихо. — Пожалуйста? Это же не совсем настоящий брак, в самом деле, но ты можешь совершить для них обручение скреплением рук.

— Ага, что ж, но они должны посоветоваться... ее отец... — его протесты заглохли, когда он перевел взгляд с нее на трио, и она могла видеть, что Роджер был также тронут их невинностью, как и она. "И, — подумала она, внутренне довольная, — он также был очень взволнован самой мыслью о том, чтобы провести свое первое бракосочетание, нестандартное, каким оно было". Обстоятельства были романтичными и запоминающимися. Обменяться клятвами перед огнем очага и свечей здесь, в тишине ночи, с замершей в тенях дома теплой памятью об их собственном занятии любовью, и их спящим ребенком, как молчаливым свидетелем. Одновременно — и благословение и обещание нового брака, который предстояло совершить.

Роджер глубоко вздохнул, затем улыбнулся ей, уступая, и повернулся.

— Хорошо. Дайте мне хотя бы одеть свои штаны: я не буду совершать вашу свадьбу с голой задницей.

* * *

РОДЖЕР ДЕРЖАЛ ЛОЖКУ с мармеладом над своим тостом, уставившись на меня.

— Они что? — сказал он сдавленным тоном.

— О, она не могла! — Бри вскинула свою руку ко рту, расширив глаза поверх нее, и сразу же убрала ее, чтобы спросить. — За обоими?

— Определенно да, — сказала я, подавляя самый неуместный позыв рассмеяться. — Ты в самом деле поженил ее с Джо прошлой ночью?

— Господь, помоги мне, я это сделал, — пробормотал Роджер. Выглядя ужасно потрясенным, он опустил ложку в свой кофе и механически помешал. — И она обручилась с Кеззи тоже?

— Перед свидетелями, — уверила я его, бросив осторожный взгляд на мистера Вемисса, который сидел с открытым ртом напротив накрытого к завтраку стола и, очевидно, превратился в камень.

— Ты думаешь... — обратилась ко мне Бри, — я имею в виду... — с обоими сразу?

— Ээ, ну, она сказала, что нет, — ответила я, бросив взгляд в сторону мистера Вемисса, обозначив, что это вряд ли был подходящий вопрос для обсуждения в его присутствии, каким бы животрепещущим он не был.

— О, Боже, — сказал мистер Вемисс, голосом, как из могилы. — Она проклята.

— Святая Мария, Матерь Божья, — миссис Баг с круглыми, как блюдца, глазами, перекрестилась, — пусть Христос помилует ее!

Роджер глотнул кофе, подавился и поставил его на стол, захлебнувшись. Брианна с готовностью постучала по его спине, но он отмахнулся со слезящимися глазами, успокоился и собрался.

— Что ж, возможно, все не так плохо, как кажется, — сказал он мистеру Вемиссу, пытаясь найти в этом светлую сторону. — Я имею в виду, можно ведь сказать, что в данном случае, близнецы имеют одну душу, которую Господь поместил в два тела для своих целей.

— Ага, но ведь тела-то два! — сказала миссис Баг. Как вы думаете, с обоими сразу?

— Я не знаю, но я могу представить... — я взглянула в окно, где снег шептал у закрытых ставней. Прошлой ночью начался мощный снегопад: падал густой влажный снег. Сейчас снега нападало на землю почти целый фут. И я была абсолютно уверена, что каждый вокруг стола представлял то же самое, что и я: образ Лиззи и близнецов Бёрдсли, уютно устроившихся в теплой постели из мехов возле пылающего огня и наслаждающихся своим медовым месяцем.

— Ну, я не думаю, что здесь кто-нибудь что-нибудь может сделать по этому поводу, — сказала Бри практично. — Если мы скажем что-нибудь на публике, пресвитерианцы, вероятно, побьют Лиззи камнями, как папистскую шлюху, и...

Мистер Вемисс издал звук, похожий на сдавливаемый свиной мочевой пузырь.

— Определенно, никто ничего не скажет, — Роджер уставился на миссис Баг тяжелым взглядом, — не так ли?

— Что ж, я должна сказать Арчи, заметьте, или я просто взорвусь, — сказала она честно. — Но никому больше. Молчу как могила, я клянусь, дьявол побери меня, если я лгу, — она положила обе руки поверх своего рта в подтверждение, и Роджер кивнул.

— Я полагаю, — сказал он с сомнением, — что брак, который я совершил, на самом деле не совсем действителен, но тогда...

— Он такой же действительный, как обручение скреплением рук, которое совершил Джейми, — сказала я. — И, кроме того, уже слишком поздно, чтобы заставить ее выбрать. Как только большой палец Кеззи заживет, никто не сможет отличить...

— Кроме Лиззи, вероятно, — сказала Бри. Она слизнула остатки меда с уголка своих губ, задумчиво смотря на Роджера. — Мне интересно, каково бы это было, если бы тебя было двое?

— Оба мы были бы напрочь одураченными, — уверил он ее. — Миссис Баг, а есть еще кофе?

— Кто одураченный? — дверь кухни открылась с вихрем снега и холодного воздуха, и вошел Джейми вместе с Джемом, оба свеженькие от визита в туалет, краснолицые, их волосы и ресницы белые от намерзшего инея.

— Ты, например, тебя только что провела девятнадцатилетняя двоемужница, — проинформировала я его.

— Что за двимущица? — поинтересовался Джемми.

— Очень большая молодая леди, — сказал Роджер, беря намазанный маслом тост и засовывая его в рот Джемми. — Вот, почему бы тебе не взять это и... — его голос замер, когда он понял, что не может взять и отправить Джема на улицу.

— Лиззи и близнецы пришли вчера вечером к Роджеру, и он поженил ее с Джо, — сказала я Джейми. Он моргнул, тающая вода с ресниц побежала по его лицу.

— Будь я проклят, — сказал он. Джейми длинно вдохнул, затем обнаружил, что до сих пор покрыт снегом и отошел, чтобы отрясти его с себя у очага; комки снега падали в огонь с брызгами и шипением. — Что ж, — сказал он, возвращаясь к столу и садясь рядом со мной, — по крайней мере, у твоего внука будет имя, Джозеф. В любом случае — это будет Бёрдсли.

Это насмешливое замечание, кажется, на самом деле несколько утешило мистера Вемисса: немного румянца вернулось на его щеки, и он позволил миссис Баг положить на свою тарелку свежеиспеченную лепешку.

— Ага, я полагаю, это хоть что-то, — сказал он, — И я действительно не вижу...

— Пойдем, посмотришь, — сказал Джемми, нетерпеливо дергая Брианну за руку. — Пошли, увидишь, мама!

— Увижу что?

— Я написал мое имя! Деда показал мне!

— О, в самом деле? Что ж, молодец! — Брианна улыбнулась ему, затем ее брови нахмурились. — Что — прямо сейчас?

— Да! Иди, посмотри, пока оно не покрылось снегом!

Она взглянула на Джейми из-под нахмуренных бровей.

— Па, ты не сделал этого!

Он взял кусок свежего тоста с тарелки и аккуратно намазал его маслом.

— Ага, что ж, — сказал он, — должна же быть какая-нибудь возможность, чтобы оставаться мужчиной, даже если никто не обращает внимания на то, что ты говоришь. Не передашь мне мармелад, Роджер Мак?

Глава 75. ВШИ.

ДЖЕМ ПОСТАВИЛ СВОИ ЛОКТИ на стол, положил подбородок на свои кулачки, следя за траекторией движения ложки сквозь масло с напряженным выражением льва, наблюдающего за возбуждающим аппетит диким животным, направляющимся к водопою.

— Даже не думай об этом, — сказала я, взглянув на его загребущие пальцы. — Печенье будет готово через несколько минут: тогда можешь взять одно.

— Но, бабуля, я люблю их сырыми, — запротестовал он и расширил свои темно-голубые глаза в безмолвной мольбе.

— Ты не должен есть сырые продукты, — сказала я строго. — У тебя может заболеть живот.

— Ты же ешь, бабуля, — он указал пальцем на мой рот, где осталась капля коричневатого масла. Я прочистила горло и вытерла изобличающее доказательство полотенцем.

— Ты испортишь свой аппетит до ужина, — сказала я, но с остротой восприятия животного из джунглей, он почувствовал ослабевание своей жертвы.

— Обещаю, я не испорчу. Я съем все! — сказал он, протягивая руку к ложке.

— Да, этого-то я и боюсь, — сказала я, с некоторой неохотой отдавая ее. — Только попробовать, эй, оставь немного для папы и деда.

Он молча кивнул и медленно, длинным движением языка, лизнул ложку, закрыв в экстазе глаза.

Я взяла другую ложку и принялась выкладывать будущее печенье на тонкие листы металла, которые использовала для выпекания. Мы с ним закончили вничью: противни, полные печений и почти опустевшая чашка, как раз тогда, когда послышались шаги от крыльца к двери. Узнав походку Брианны, я выхватила пустую ложку из рук Джемми и быстренько вытерла полотенцем его испачканный рот.

Бри вошла в дверной проем, и ее улыбка превратилась в подозрительный взгляд.

— Чего это вы, ребята, делаете?

— Стряпаем печенье из патоки, — сказала я, поднимая противни в доказательство, перед тем, как задвинуть их в облицованную кирпичом духовку, устроенную в стене очага. — А Джемми мне помогает.

Одна тонкая рыжая бровь выгнулась вверх. Брианна взглянула на меня, потом на Джемми, который имел вид совершенно неестественной невинности. Я догадалась, что выражение моего лица было не более убедительным.

— Я уж вижу, — сказала она иронично. — Сколько масла ты съел, Джем?

— Кто, я? — сказал Джемми, расширив глаза.

— Ммм, — она наклонилась вперед и сняла коричневую капельку с его волнистых рыжих волос. — Что тогда это?

Он нахмурился, глядя на нее, слегка скосив глаза в попытке сфокусироваться.

— Настоящая большая вошь? — предположил он, просияв. — Думаю, что я подхватил ее от Рэбби МакЛауда.

— Рэбби МакЛауда? — спросила я, с тревогой осознавая, что Рэбби несколько дней назад лежал, свернувшись калачиком на кухонной скамье, и его непослушные черные кудри смешались с яркими волосами Джемми, когда ребятишки спали, ожидая своих отцов. Я вспомнила, как тогда подумала о том, насколько очаровательно выглядят маленькие мальчишки, свернувшись, голова к голове, с их мягкими и сонными мордашками.

— То есть, у Рэбби есть вши? — требовательно спросила Бри, отбрасывая кусочек масла от себя, как будто это на самом деле было отвратительное насекомое.

— О, да, он просто завшивевший, — уверил ее Джемми радостно. — Его мама сказала, что она собирается взять бритву его отца и сбрить напрочь каждый маленький клочок его волос. У него, и его братьев, и у его отца, и у его дяди Рафа тоже. Она сказала, что у них у всех вши, и они скачут по их кроватям. И она устала быть съедаемой заживо, — почти не задумываясь, он поднял свою руку к голове и почесался, его пальцы, как грабли, прошлись сквозь волосы в характерном жесте, который я так часто видела раньше.

Бри и я обменялись короткими, полными ужаса, взглядами, потом она схватила Джемми за плечи и потащила его к окну.

— Иди-ка сюда!

Ну, так и есть. В солнечном свете, усиленном искрящимся снегом, выявились яркие розовые следы на нежной коже позади его ушей и на задней части его шеи, явно порожденные чесанием из-за вшей. И быстрое обследование его головы подтвердило худшее: были обнаружены маленькие гниды, прилепившиеся к основанию его волос и несколько рыжевато-коричневых взрослых особей, вполовину размера рисового зерна, которые неистово разбежались в стороны, прячась в густоте волос. Бри поймала одну и раздавила между ногтями, бросив останки в огонь.

— Фу! — она вытерла руки о свою юбку, затем стянула ленту, которая скрепляла ее волосы и энергично почесалась. — А у меня они есть? — спросила она обеспокоенно, поворачиваясь ко мне своей макушкой.

Я быстрым движением взлохматила густую массу ее золотисто-каштановых и светло-коричных волос, в поисках белеющих следов гнид, затем отступила назад, наклоняя свою голову.

— Нет, а у меня?

Открылась задняя дверь, и в дом вошел Джейми, который слегка удивился, увидев Брианну, которая как сумасшедший бабуин что-то ищет в моих волосах. Затем он дернул головой, принюхиваясь.

— Что-то горит?

— Деда, у меня они есть!

Оба восклицания достигли меня одновременно с запахом паленой патоки. Я резко выпрямилась и ударилась головой об край посудной полки, достаточно сильно, чтобы увидеть звездочки.

Они исчезли как раз вовремя, чтобы увидеть Джемми, вставшего на цыпочки, чтобы дотянуться до дымящейся духовки в стенке очага, которая была гораздо выше его головы. Сосредоточившись, он зажмурил, почти закрыл глаза и отвернул лицо от волны жара, исходящей от кирпичей, вокруг его тянущейся руки было неловко обернуто полотенце.

Джейми достиг мальчика в два больших шага, оттащив его назад за воротник. Он залез в духовку голыми руками и вытащил наружу тонкий лист дымящихся печений, откидывая горячий противень в сторону с такой силой, что он стукнулся о стену. Маленькие коричневые диски высыпались и покатились по полу.

Адсо, который, помогая с охотой на вшей, сидел, примостившись высоко на окне, увидел нечто, что было похожим на добычу, и яростно набросился на катящуюся печенюшку, но тут же обжег свои лапы. Он уронил ее и, издав удивленный "мяяу!", нырнул под лавку.

Джейми, тряся своими обожженными пальцами и делая экстремально грубые замечания по-гэльски, схватил другой рукой длинную щепку из растопки и тыкал внутри духовки, пытаясь извлечь оставшиеся листы с печеньем среди облаков дыма.

— Что тут про... Эй!

— Джемми!

Крик Роджера прозвучал одновременно с криком Бри.

Войдя в дом вслед за Джейми, Роджер имел такое же ошарашенное выражение, которое мгновенно сменилось тревогой при виде его отпрыска, присевшего на корточки на полу и усердно собиравшего печенье, и совершенно не замечавшего, что его полотенце медленно загоралось в пепле очага.

Роджер ринулся к Джему, столкнувшись с Бри, которая сделала то же самое. И оба они уткнулись в Джейми, который в это время маневрировал вторым листом печений, вытаскивая его на край духовки. Он попытался увернуться, зашатался и потерял равновесие, при этом противень звякнул о духовку, рассыпая куски дымящихся, пахнущих патокой угольков. Сбитый вбок котелок покачнулся и опасно сдвинулся на своем крючке, проливая суп на угли и образуя облачка шипящего ароматного пара.

Я не знала, то ли смеяться, то ли бежать за порог, но остановилась на том, что схватила полотенце, которое уже довольно сильно разгорелось, и начала сбивать пламя, ударяя его о каменную стену очага.

Задыхаясь, я поднялась, чтобы обнаружить, что моя семья уже справилась с тем, чтобы извлечь себя из огня. Роджер держал извивающегося Джемми, в смертельной хватке прижав его к груди, пока Бри осматривала ребенка на предмет ожогов и сломанных костей.

Джейми, выглядевший скорее раздраженным, сосал обожженный палец, отгоняя дым от своего лица свободной рукой.

— Холодная вода, — сказала я, обращаясь к наиболее срочному делу. Я схватила Джейми за руку, вытащив пальцы из его рта, и воткнула ее в тазик с водой. — С Джемми все в порядке? — спросила я, поворачиваясь к живописному образу Счастливого Семейства у окна. — Ага, я вижу, что с ним все хорошо. Поставь его вниз, Роджер, у ребенка есть вши.

Роджер выпустил и отбросил Джемми, как горячую картофелину, и, как это обычно делают взрослые, когда слышат слово "вши", сильно зачесался. Джемми, не впечатленный общей суматохой, сел на пол и принялся поедать одно печенье из тех, что он продолжал сжимать в руках все это время.

— Ты испортишь свой... — начала, было, Брианна автоматически, затем увидела пролитый котелок и залитый очаг, взглянула на меня и пожала плечами. — Есть у тебя еще печенье? — спросила она Джемми. Он кивнул с набитым ртом, полез в рубашку и протянул одно ей. Она критически его осмотрела, но потом все-таки осторожно откусила. — Не так плохо, — сказала она, сквозь крошки. — Хм? — она протянула остатки Роджеру, который схватил его одной рукой, запуская другую в волосы Джемми.

— Это распространяется, — сказал он. — По крайней мере, мы видели полдюжины мальчишек возле Синклеров, все бритые, как каторжники. Нам тогда тоже придется обрить твою голову? — спросил он, улыбаясь Джемми и взъерошивая его волосы.

Лицо мальчишки просияло от этого предложения.

— Я буду лысым, как бабуля?

— Да, даже более лысым, — уверила я его колко. В настоящее время мои волосы уже были два дюйма в длину, но кудрявость заставляла их выглядеть более короткими, маленькие волны и завитушки обрамляли округлость моего черепа.

— Обрить его голову? — Брианна выглядела пораженной. Она повернулась ко мне. — А есть какой-нибудь другой хороший способ, чтобы избавиться от вшей?

Я внимательно поглядела на голову Джема. У него были такие же густые, слегка волнистые волосы, как у его мамы и у дедушки. Я взглянула на Джейми, который улыбнулся мне, все еще держа одну руку в тазике с водой. Он по опыту знал, насколько трудно и долго вычесывать гнид из таких волос: я делала это для него много раз. Он покачал головой.

— Обрейте его, — сказал он. — У вас не получится заставить мальчишку такого возраста и размера просидеть достаточно долго, чтобы вычесать из него все.

— Мы можем использовать топленое сало, — предложила я с сомнением. — Можно намазать его голову салом или медвежьим жиром и оставить на несколько дней. Вши тогда задохнутся. По крайней мере, можно на это надеяться.

— Фу, — Брианна посмотрела на голову своего сына с неодобрением, очевидно представляя, какой вред он нанесет этим своей одежде и постельному белью, если ему позволят шастать по округе, пока его голова обмазана салом.

— Уксус и густая расческа смогут убрать самых больших, — сказала я, подходя, чтобы посмотреть на ровную чистую линию пробора в рыжих волосах Джема, — однако это не уберет личинки: придется соскребать их при помощи своих ногтей или ждать, пока они вылупятся и вычесывать их.

— Обрейте его, — сказал Роджер, качая головой. — Вы никогда не уберете все личинки: придется делать это каждые несколько дней, и если вы пропустите пару, то они вырастут и начнут плодиться... — он улыбнулся и отряхнул крошки печений ногтем своего большого пальца. Они приземлились на юбку Брианны, и она отбросила их на пол, сердито смотря на Роджера.

— И ты туда же! — она прикусила губу, хмурясь, затем неохотно кивнула. — Ну, хорошо, тогда, я полагаю, что другого выхода нет.

— Они снова отрастут, — уверила я ее.

Джейми ушел наверх, чтобы принести свою бритву, я сходила в операционную за своими ножницами и бутылкой лавандового масла для обожженного пальца Джейми. К тому времени, как я вернулась, Бри и Роджер вместе склонили свои головы над тем, что выглядело как газета.

— Что это? — спросила я, подходя посмотреть поверх плеча Брианны.

— Первая попытка Фергюса, — Роджер улыбнулся мне и придвинул газету так, чтобы я могла видеть. — Он прислал ее сюда наверх с торговцем, который оставил ее для Джейми у Синклеров.

— Правда? Это чудесно!

Я повернула голову, чтобы посмотреть, маленькая волна удовольствия пробежала сквозь меня при виде заголовка: "СОЮЗ НЬЮ БЕРНА".

Затем я взглянула поближе.

— "L'OIGNON". "Луковица"? — сказала я, моргая. — Это "Луковица"?

— Ну, он это объясняет, — сказал Роджер, указывая на пышно и витиевато украшенные "Заметки Владельца" в центре страницы. Надпись удерживалась парой парящих херувимчиков. — Дело в том, что луковицы имеют слои, то есть множество составляющих, понимаешь, и еще... ээ... — его палец пробежал но странице, — едкость и жгучесть в острых рассуждениях и обмен мнениями, которые здесь всегда будут основаны на проверенной и полной информации для развлечения покупателей и читателей.

— Я заметила, что он делает различие между покупателями и читателями, — отметила я. — Это очень по-французски.

— Ну, да, — согласился Роджер. — Но есть определенно гэльский тон в некоторых моментах, можно видеть, что Марсали, должно быть, приложила к этому руку, и, конечно, большинство объявлений было написано теми, кто их разместил, — он указал на одно маленькое объявление, озаглавленное: "Потеряна шляпа. Если нашли в хорошем состоянии, пожалуйста, верните подписавшемуся, С. Гауди, Нью-Берн. Если она в плохом состоянии — носите ее сами".

Джейми вернулся со своей бритвой как раз вовремя, чтобы это услышать, и присоединился к общему хохоту. Он ткнул пальцем на другую статью внизу страницы.

— Ага, это хорошее, но полагаю, "Уголок поэта", все-таки, мой фаворит. Не думаю, что Фергюс мог сделать это: у него совсем нет слуха для составления рифмы. Думаете, это была Марсали, или кто-нибудь другой?

— Прочти их вслух, — сказала Брианна, неохотно уступая газету Роджеру. — Я лучше подстригу Джема, пока он не улизнул и не распространил вшей по всему Фрейзерс Риджу.

Однажды приняв решение, Брианна больше не сомневалась, она завязала скатерть вокруг шеи Джемми и без колебаний принялась срезать ножницами локоны рыже-золотых и каштановых волос, которые падали на пол как сверкающий дождь. Тем временем, Роджер читал, драматически размахивая руками:

Скажи, как можно нам понять на деле,

Что к Благу Общества ведет

Последний Акт о розничной торговле

Спиртных напитков и тэ-дэ?

Я отрицаю! Нет, ну, правда!

Учитывая все, за лучшее избрав

Вот это!? Выбрав из Двух Зол?

Тогда я прав!

И если поискать, то обнаружить можно,

Что десять Bunters, перепив неосторожно,

Умрут от этого. Десяток в год.

За это — тысячи невинных, потеряв свой хлеб,

В отчаянье придут из-за того, кто слеп,

Страдая вновь от глупости господ.

И в мыслях не было б к греху склонять,

Иль адвокатом Джина стать,

Но, скромно размышляя,

Поймем, что план сей — никудышный,

Вам это скажет и Всевышний!

Писанью доверяя,

Когда к Возмездию зовет Содомский грех,

Десяток праведных спасутся изо всех,

И Бога к жалости склонят.

Но здесь, сейчас, десяток проституток,

Расстроив Эпикура очень круто,

Полгорода разрушат и казнят.

— Никогда бы не додумалась до рифмы "к греху склонять — и адвокатом Джина стать", — повторила Брианна, хихикая. — Вы заметили, он — или она — не упоминает виски. Что такое Bunters, а? Упс, сиди смирно, малыш!

— Кокотка, шлюха, проститутка, — сказал Джейми рассеянно, натачивая свою бритву, пока читал через плечо Роджера.

— Что такое кокотка и шлюха? — спросил Джемми, его радар естественно выхватил единственное некорректное слово во всем диалоге. — Это сестра Ричи?

Сестра Ричарда Вулама Шарлотта была очень привлекательной девушкой: также она была очень преданным квакером. Джейми обменялся взглядом с Роджером и кашлянул.

— Нет, я так не думаю, парень, — сказал он. — И, ради Бога, даже и не произноси этого слова! Ну-ка, ты готов быть обритым? — не ожидая ответа, он поднял помазок и намылил стриженую голову Джема под аккомпанемент его довольных взвизгиваний.

— "На парик мне, брадобрей", — сказала Бри, наблюдая за процессом. — "Сколько нужно брить свиней?".

— Много, — ответила я, сметая кучки упавших волос и бросая их в огонь, в надежде, что вместе с ними уничтожаю обиталище вшей. Волосы Джемми были такими прекрасными, и их было так жалко. Все же, они вырастут снова, и, к тому же, стрижка выявила прекрасную форму его головы, красивую и круглую, как канталуп.

Джейми тихонечко немелодично напевал, двигая бритвой по голове своего внука с такой деликатностью, как если бы он брил пчелу.

Джем слегка повернул свою голову, и у меня перехватило дыхание, я застыла, сраженная промелькнувшим воспоминанием... Джейми в Париже, его волосы коротко острижены почти до самого черепа, Джейми, перед встречей с Джеком Рэндаллом готовившийся убить или быть убитым. Потом Джем повернулся снова, извиваясь на своем стуле, и образ исчез — чтобы привлечь наше внимание к кое-чему еще.

— Это еще что такое? — я наклонилась вперед, чтобы посмотреть, когда Джейми провел бритвой вниз с размашистым жестом и отбросил последние остатки пены в огонь.

— Что? — Бри наклонилась рядом со мной и ее глаза расширились при виде маленького коричневого пятна. Оно было размером с фартинг, почти круглое, прямо над линией роста волос на задней стороне его головы, позади левого уха. — Что это? — спросила она, хмурясь. Она нежно его коснулась, но Джем этого не заметил: он извивался даже сильнее, желая спуститься со стула.

— Я абсолютно уверена, что все в порядке, — уверила я ее, после быстрого осмотра. — Это похоже на то, что называют "невус" — что-то вроде плоского родимого пятна, обычно практически безвредного.

— Но откуда оно появилось? Когда он родился, у него этого не было, я знаю! — возразила она.

— Малыши очень редко рождаются с любым видом родинок, — объяснила я, развязывая скатерть вокруг шеи Джемми. — Ну вот, да, все, ты готов. Иди, и будь хорошим мальчиком теперь. Ужин будет готов, как только, так сразу. Нет, — я повернулась к Бри, — родинки обычно начинают появляться в возрасте около трех лет, и, конечно, чем старше люди становятся, тем больше их может появиться.

Джем, освобожденный от уз, потирал свою обритую голову обоими руками, выглядел жутко довольным и напевал:

— Шарлотка — кокотка, Шарлюха — шлюха, — тихонечко так, практически про себя.

— Ты уверена, что все в порядке, — Брианна все еще хмурилась и была расстроена. — Это не опасно?

— О, ну да, это ерунда, — уверил ее Роджер, взглянув поверх газеты. — У меня точно такое есть, с самого детства. Прямо... здесь, — его лицо внезапно изменилось, когда он говорил, и его рука поднялась, очень медленно, чтобы опуститься на задней части головы, прямо над линией роста волос, за левым ухом.

Он посмотрел на меня, и я увидела, как его горло двинулось, когда он сглотнул, его неровный шрам от веревки потемнел против внезапной бледности его кожи. Тонкие волоски молчаливо поднялись на моей руке.

— Да, — сказала я, отвечая на его взгляд и надеясь, что мой голос не дрожит слишком заметно. — Этот вид родинок... часто наследуемый.

Джейми не сказал ничего, но его рука крепко сжала мою.

Джем сейчас стоял на четвереньках, пытаясь уговорить Адсо выйти из-под скамейки. Его шея была маленькой и хрупкой, и его бритая голова выглядела почти по-неземному белой и шокирующе голой, как шляпка гриба, выглянувшая из-под земли. Глаза Роджера на момент задержались на ней, затем он повернулся к Бри.

— Я уверен, что наверняка сам подхватил несколько вшей, — сказал он, его голос был только самую чуточку громче обычного. Он поднялся, снял завязку, которая скрепляла его густые черные волосы, и отчаянно зачесался. Обеими руками. Затем, улыбаясь, поднял ножницы и протянул их ей. — Как папа, так и сын, я полагаю. Не поможешь и мне с этим?

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ.

Где же Перри Мейсон, когда он так нужен?

ГЛАВА 76. ОПАСНАЯ КОРРЕСПОНДЕНЦИЯ.

"Плантация Маунт Джосайя, Колония Вирджиния

От Лорда Джона Грея, мистеру Джеймсу Фрейзеру, эсквайру

Фрейзерс Ридж, Северная Каролина

от шестого Марта, 1775 от Рождества Христова.

ДОРОГОЙ МИСТЕР ФРЕЙЗЕР,

чем, во имя Господа, Вы занимаетесь? В ходе нашего долгого Знакомства я узнал о Вас много разных вещей: несдержанность и упрямство — лишь две их них, но Вы всегда были человеком рассудка и чести.

Однако, несмотря на явные Предостережения, я нахожу Ваше имя в нескольких списках подозреваемых Предателей и Мятежников, имеющих отношение к незаконным Ассамблеям, и в связи с этим, подлежащих Аресту. Тот Факт, что Вы еще на Свободе, отражает не более чем, Отсутствие в данный момент доступных Войск в Северной Каролине — но это может мгновенно измениться. Джосайя Мартин умолял Лондон о Помощи, и она будет оказана, уверяю Вас.

Не будь Гейдж излишне занят в Бостоне, а войска лорда Данмора в Вирджинии не были бы все еще в процессе ассамблеи, то армия добралась бы до Вас в течение нескольких месяцев. Не обманывайте себя: Король может быть несостоятельным в своих действиях, но правительство осознает, хотя и с опозданием, уровень смятения в колониях, и действует так стремительно, как может, чтобы подавить беспорядки, прежде чем последуют еще большие осложнения.

Кем бы Вы ни были, но Вы не Глупец, и поэтому я смею предположить, что Вы осознаете Последствия ваших Действий. Но я не был бы Другом, не изложив Вам это дело прямо: своими Действиями, Вы подвергаете свою семью огромной Опасности, и Сами лезете в Петлю.

Во имя какой бы то ни было привязанности, что Вы еще испытываете ко мне, и ради тех дорогих связей между Вашей семьей и мной, я умоляю Вас отвергнуть это чрезвычайно опасное сотрудничество, пока еще есть время.

Джон".

Я прочитала письмо и посмотрела на Джейми. Он сидел за столом, который был завален бумагами и засыпан мелкими кусочками разломанного сургуча. Бобби Хиггинс привез довольно много писем, газет и пакетов, и Джейми отложил чтение письма лорда Джона напоследок.

— Он очень сильно боится за тебя, — положив листок бумаги в стопку, сказала я.

Джейми кивнул.

— Отнестись к действиям короля, как к "возможно необоснованным", для человека в его положении — это почти измена, Сассенах, — заметил он. Я хотя подумала, что он пошутил.

— Эти списки, что он упоминает, ты что-нибудь знаешь о них?

Он пожал плечами и порылся указательным пальцем в одной из неопрятных стопок, вытащив испачканный лист, который, очевидно, в свое время, уронили в лужу.

— Вроде этого, я полагаю, — протягивая бумагу, произнес он. Список был неподписанный и почти нечитаемый, с орфографическими ошибками и ужасными изобличениями многих "Вопиющих Наруше­ний". С указанием "Развратных Личностей", здесь перечис­ленных, чьи речи, поступки и внешний вид стали угрозой для всех, кто высоко ценит мир и процветание. "Этим личностям", — считал писатель, — "должно быть покасано што к чиму", — по-видимому, они должны быть избиты, заживо освежеваны, — "опоркинуты в кипячую Смолу и покладены на забори", — или в особо опасных случаях, — "Павешены прямо на сваих сопственых страпилах".

— Где ты это раздобыл? — двумя пальчиками я бросила лист на стол.

— В Кэмпбелтоне. Некто прислал это Фаркарду, как мировому судье. Он дал мне это, потому что там мое имя.

— Правда? — я прищурилась на неразборчивые буквы. — Ох, так и есть. "Дж. Фрейзер". Ты уверен, что это ты? Тут немало Фрейзеров, в конце концов, и многих зовут Джон, Джеймс, Джейкоб, или Джозеф.

— Довольно мало таких, которые могут быть описаны как "Рыжеволосый фыродок, Сифилитик, Опеспеченый Сукин Сын, который ныкается в Борделях, когда не надирается и не вершит Бесчинства на улице", я полагаю.

— О, я пропустила эту часть.

— Это в разъяснении, внизу, — он равнодушно взглянул на бумагу. — Я сам думаю, Бьюкэн, мясник, написал это.

— Предположим, что "опеспеченый" это намек, не пойму только откуда он это взял; у тебя нет денег взаймы.

— Я не считаю что наличие основания, в данном случае, является строго необходимым, Сассенах, — очень сухо сказал он. — И, благодаря МакДональду и малышу Бобби, полно народу, который думает, что у меня есть деньги, и если я не расположен давать их в долг, то ясно почему. Этот сплетня обо мне вкладывает мою судьбу целиком в руки еврейских и либеральных спекулянтов, распускающих слухи, будто я целенаправленно порчу торговлю для собственной выгоды.

— Что?

— Это было в гораздо более качественном литературном исполнении, — ответил он, перебирая стопку и вытаскивая изысканный пергаментный лист, исписанный каллиграфическим почерком. Этот экземпляр был отправлен в газету Хиллсборо и был подписан "Друг Правосудия". И, хотя имя "Джейми" не было упомянуто, было очевидно, кто является объектом обвинения.

— Это из-за волос, — оценивающе посмотрев на него, сказала я. — Если бы ты носил парик, им было бы гораздо труднее.

Он с раздражением подернул одним плечом. Это было широко распространенным мнением, что рыжие волосы — показатель скверного характера и нравственной грубости, если не откровенной одержимости дьяволом, и оно отнюдь не ограничивалось анонимными недоброжелателями. Осознание этого мнения — совместно с личной неприязнью — имело достаточно много общего с тем фактом, что он никогда не использовал ни парик, ни пудру, даже в ситуациях, где истинные джентльмены этим пользовались.

Не спрашивая, я вытянула стопку бумаг и стала их перелистывать. Он не пытался остановить меня, а сидел, спокойно наблюдая и слушая, как тарабанит дождь.

Мощный весенний ливень омывал все снаружи, и холодный, влажный воздух, пробирающийся сквозь дверные и оконные щели, был наполнен зеленым ароматом леса. Порой, когда я слушала ветер, задувающий среди деревьев, меня охватывало внезапное предчувствие, что дикая природа извне намеревается проникнуть внутрь, пройти маршем по дому, уничтожив его и стерев все наши следы.

Письма были разнообразны. Некоторые — от членов Комитета по Взаимосвязям Северной Каролины, с новостями, в основном с севера. Континентальные Объединения Комитетов уже появились в Нью-Гэмпшире и Нью-Джерси, эти органы сейчас начали фактически брать на себя функции правительства, по мере того как королевские губернаторы теряли контроль над собраниями, судами, и таможнями, а оставшиеся организации пребывали в полном замешательстве.

Бостон был по-прежнему оккупирован войсками Гейджа, и некоторые из писем продолжали молить об отправке еды и продовольствия в поддержку горожан — мы отправили два центнера зерна в течение зимы, которые один из Вуламов обязался доставить в город, вместе с тремя полными повозками продуктов, пожертвованными жителями Риджа.

Джейми взял перо и начал что-то медленно писать, стараясь приспо­собиться к малоподвижности своей руки.

Далее следовала записка от Даниэля Патнема, что ходила по Массачусетсу. В ней отмечалась активизация милицейской компании в сельской местности и содержалась просьба об оружия и порохе. Она была подписана десятком разных мужчин, каждый из которых свидетельствовал о положении дел в их собственных поселениях.

Второй Континентальный Конгресс было предложено провести в Филадельфии, но дата еще не была определена.

Джорджия сформировала Провинциальный Конгресс, но автор письма, как лоялист, явно считавший Джейми единомышленником — торжествующе отметил: "Здесь нет Чувства Обиды по отношению к Великобритании, как впрочем, и везде; Лоялистские Настроения настолько сильны, что только пять из двенадцати Округов прислали кого-то на этот самонадеянный и незаконный Конгресс".

Замусоленная копия "Массачусетской Газеты", датированная 6 февраля, содержала статью, обведенную чернилами, озаглавленную "Верховенство Закона и Верховенство Народа". Она была подписана "Нованглус", что я приняла за своего рода исковерканный на латыни "новый Англичанин" — и явилась откликом на предыдущие письма от Тори, который подписывался "Массачусетенсис", подумать только!

Я понятия не имела кто такой Массачусетенсис, но я узнала несколько фраз из письма Нованглуса, по давнишним обрывкам уроков Бри — это был Джон Адамс собственной персоной.

— "Правление законов, а не людей", — пробормотала я. — Какой псевдоним ты бы использовал, если б собирался написать нечто подобное? — глянув поверх листа, я заметила его некоторое смущение. — Ты уже это делаешь?

— Ну, всего лишь случайные крохотные заметки, то тут, то там, — защищаясь, ответил он. — Никаких памфлетов!

— И кто же ты?

Он недовольно пожал плечами.

— "Скотус Американус", но лишь до тех пор, пока не придумаю что-нибудь получше. Я знаю, что еще некоторые используют это имя.

— Ну что ж, это что-то. Королю придется потрудиться, выискивая тебя в толпе, — бормоча себе под нос "Массачусетенсис", я взяла следующий документ.

Записка от Джона Стюарта, глубоко обиженного внезапной отставкой Джейми, в которой он сообщал что, Массачусетский Конгресс, самый незаконный и блудный, как они его называют, официально пригласил индейцев Стокбриджа поступить на военную службу в колонию. Он информировал Джейми, что если кто-либо из чероки последуют его примеру, он, Джон Стюарт с преогромным удовольствием собственноручно позаботится, чтобы он, Джейми Фрейзер, был повешен за измену.

— Я думаю, что Джон Стюарт даже не догадывается, что у тебя рыжие волосы, — заметила я, откладывая послание в сторону. Я чувствовала себя немного неуверенной, несмотря на мои попытки шутить об этом. Видеть все это, изложенное черным по белому, словно уплотняло те тучи, что сгущались вокруг нас, и я почувствовала на своей коже первую холодную каплю ледяного дождя, несмотря на шерстяную шаль на моих плечах.

Камина в кабинете не было, только маленькая жаровня, что мы использовали для тепла. Сейчас она горела в углу. Джейми поднялся, взял пачку писем и начал бросать их в огонь, одно за другим.

Внезапно испытав приступ дежавю, я увидела его стоящим у камина в гостиной, в доме его кузена Джареда, в Париже, бросающего письма в огонь. Украденные письма якобитских заговорщиков, поднимающиеся белыми клубами дыма, который превращался в грозовые тучи, далеко в прошлом.

Я вспомнила, что сказал Фергюс в ответ на указания Джейми: "Я знаю, как играть в эту игру". Я тоже это знала, и кристаллики льда закололи в моей крови.

Джейми бросил последний горящий фрагмент в жаровню, затем посыпал песком страницу, что он написал, стряхнул песок и протянул ее мне. Он использовал один из листов особой бумаги, что изготовила Бри путем прессования между шелковыми экранами, переработанной массы из ветоши и растительного материала. Бумага была толще обычной, с мягкой, глянцевой текстурой, также при ее изготовлении были использованы ягоды и маленькие листочки, из-за этого, то там, то здесь, виднелись маленькие, похожие на кровь, красные пятна, в тени очертаний листиков.

"Из Фрейзерс Ридж, Колония Северная Каролина, [Author ID1: at Sun Nov 29 13:19:00 2015 ]

16 день марта, 1775 год от Рождества Христова, [Author ID1: at Sun Nov 29 13:19:00 2015 ]

от Джеймса Фрейзера

Лорду Джону Грею, [Author ID1: at Sun Nov 29 13:20:00 2015 ]

Плантация Маунт Джосайя, Колония Вирджиния.

Мой дорогой Джон,

уже слишком поздно. Наша продолжительная переписка не может не подвергнуть Вас опасности, и, с величайшим сожалением, я разрываю эту связь между нами. Верьте мне, вечно Ваш самый покорный и любящий друг,

Джейми".

Я молча прочитала и протянула письмо обратно. Пока он рылся в поисках сургуча, я заметила маленький завернутый пакет на углу его стола, который был спрятан под кучей бумаг.

— Что это? — подняла я его. Для своего размера он был чрезвычайно тяжелым.

— Подарок от Его Светлости для малыша Джемми, — он засветил фитиль свечи из пчелиного воска от жаровни и провел ее по краю сложенного письма. — Бобби сказал, это набор свинцовых солдатиков.

Глава 77. ВОСЕМНАДЦАТОЕ АПРЕЛЯ.

РОДЖЕР ПРОСНУЛСЯ ВНЕЗАПНО, без понятия, что могло его разбудить. Была кромешная тьма, но по безмолвию в воздухе, время ощущалось уже за полночь: мир задержал дыхание перед рассветом, что приходит с возрастающим ветром.

Повернув голову на подушке, он увидел, что Брианна тоже проснулась и лежала, глядя в потолок; он уловил взглядом, как что-то блеснуло на ее веках, когда она моргнула.

Роджер подвинул руку, чтобы коснуться ее, но ее рука сомкнулась над ней. Это просьба остановиться? Лежа неподвижно, он прислушивался, но ничего не услышал. Тлеющий уголек разломился в очаге с глухим треском и ее пальцы сжались. В шорохе одеял, в кроватке заметался Джемми, тоненько взвизгнув, он замолчал. Ночь была безмятежна.

— Что такое? — шепотом спросил Роджер.

Она не повернулась посмотреть на него. Теперь ее взгляд был устремлен на окно — еле различимый темно-серый прямоугольник.

— Вчера было восемнадцатое апреля, — проговорила Бри. — Это началось, — ее голос был спокоен, но было в нем что-то, что заставило его придвинуться ближе, так что они легли бок о бок, соприкасаясь от плеча до стопы.

Где-то к северу от них, мужчины собирались в холодной весенней ночи. Восемь сотен британских военных, одеваясь при свечах, кряхтели и ругались. Те же, кто отправились спать, всполошились от барабанного боя, проносившегося мимо домов, и амбаров, и церквей, где они были расквартированы. Те же, кто не спал, спотыкаясь от костей и выпивки, тепла очагов таверн и пыла женских объятий, выискивая сапоги и сжимая оружие, отправлялись по двое, по трое, по четверо, бряцая и бормоча, по замерзшей грязной улице на пункт сбора.

— Я выросла в Бостоне, — тихим голосом произнесла она. — Каждый ребенок в Бостоне в какой-то степени знает это стихотворение. Я выучила его в пятом классе.

"Запомните, дети, — слышал весь мир,

Как в полночь глухую скакал Поль Ревир".

Роджер улыбнулся, представляя ее в форме приходской школы Святого Финбара — синем повседневном джемпере, белой блузке и гольфах. Однажды он видел ее школьную фотографию пятого класса. Она выглядела словно маленький, свирепый, взъерошенный тигр, которого какой-то маньяк нарядил в кукольную одежку.

— Вот оно!

"То было в семьдесят пятом году,

В восемнадцатый день апреля, — в живых

Уж нет свидетелей лет былых".

— Свидетелей, — тихо повторил Роджер. Кто-то один — кто? Домовладелец, подслушивающий британских командиров, расквартированных в его доме? Прислужница, подающая кружки обжигающего рома паре сержантов? Невозможно сохранить все втайне, не с восемьюстами перемещающимися солдатами. Это было лишь делом времени. Кто-то послал весточку из оккупированного города, что британцы намереваются захватить оружие и порох, хранящиеся в Конкорде, и арестовать Хенкока и Самуэля Адамса, основателя Комитета Безопасности и пламенного оратора — лидеров "этого изменнического восстания", которые, как доносили, находились в Лексингтоне.

Восемьсот человек, чтобы схватить двух? Хорошее преимущество! А серебряных дел мастер и его друзья, встревоженные известиями, отправились в эту холодную ночь. Бри продолжала:

"Он другу сказал: "Я сигнала жду.

Когда из города наступать

Начнут британцы, ты дай мне знать,

На Северной церкви зажги звезду, —

Одну, если сушей, а морем — две.

Я буду с конем бродить в траве

На том берегу, и, увидев сигнал,

Коня бы я в бешеной скачке погнал,

Чтоб всюду с оружьем народ вставал!".

— Больше таких стихотворений не пишут! — произнес Роджер. Но, не смотря на свой цинизм, он не мог, черт возьми, перестать видеть это мысленным взором: пар лошадиного дыхания, белый в темноте, в окружении черной воды, крошечную звездочку фонаря, высоко над спящим городом. А потом еще.

— Что же случилось потом? — спросил он.

— Потом он сказал: "Спокойной ночи!" и взмахнул веслом:

"... И вот в челноке

К Чарльстону он поплыл по реке.

Всходила луна, и призрачный свет

Залив серебрил, где стоял "Сомерсет",

Британский военный корабль, как фантом.

Скрещение мачт и рей средь тьмы

Казалось железной решеткой тюрьмы.

А черный корпус, расплывшись пятном,

Дрожал, отраженный в заливе морском".

— Ну, вот это совсем не плохо, — сказал он рассудительно. — Мне нравится кусок про "Сомерсет". Довольно живописное описание.

— Заткнись! — она лягнула его, но не слишком сильно. — Там дальше о его друге, который бродил и восторженно наблюдал, — Роджер фыркнул, и она снова ему двинула.

"Бродил по улицам верный друг,

Чутко внимая всему вокруг.

В ночной тишине он услышал вдруг

У ворот казарм подозрительный стук,

Оружия звон и размеренный шаг.

Это идут гренадеры сквозь мрак

К судам, где британский реет флаг".

Он как-то весной навестил ее в Бостоне, в середине апреля. Деревья были лишь в легкой зеленой дымке, их ветви на фоне бледного неба, большей частью смотрелись голыми. Ночи были еще ледяные, и все же холод был, словно тронут жизнью, свежесть сквозила в морозном воздухе.

— Там дальше идет скучная часть, о друге, который взбирается по лестнице на колокольню, но мне нравится следующая строфа, — ее голос, и без того тихий, перешел на шепот.

"Внизу, словно лагерь — привал мертвецов,

Стояли шатрами холмы могил,

Где каждый мертвец, как солдат, почил,

Улегшись навеки в глубокий ров.

А ветер, заняв караульный пост,

Дозором обходит ночной погост

И шепчет всем спящим: "Тревоги нет!"

На миг, словно в белый саван одет,

И он почувствовал чары луны

И мертвой кладбищенской тишины.

Когда же очнулся, взглянул туда,

Где узким потоком речная вода

Втекала в широкий морской залив, —

Уже поднимал океанский прилив

Готовые с якоря сняться суда".

— Затем там много всего о том, как старина Пол убивает время в ожидании сигнала, — сказала она, оставив волнующий шепот и заговорив нормальным голосом. Но вот сигнал, наконец, подали и...

"Еще деревушка спокойно спит.

Но в лунном свете промчалась тень,

Да искру метнул дорожный кремень

У скачущей лошади из-под копыт,

И под подковой звенит тропа.

Сейчас народа решится судьба.

Та искра, что высек подковою конь,

Повсюду зажгла восстанья огонь".

— На самом деле, довольно неплохо, — его рука нависла над ее бедром, чуть выше колена, на случай, если она опять решит его пнуть, но она не стала. — Ты помнишь остальное?

— Итак, он направился вдоль реки Мистик, — игнорируя его, продолжила Брианна. — Там дальше строфы о том, как он минует поселки:

На башне пробило двенадцать часов,

Когда проскакал он Медфордский мост.

Он слышал первый крик петухов

И яростный лай цепных собак.

С реки повеял холодный мрак,

И саван тумана одел погост.

На башне глухо пробило час,

Когда прискакал Поль Ревир в Лексингтон,

И флюгер дремал, позолотой лучась,

Когда по улице мчался он.

Окошки Дома Собраний, пусты,

Мерцали мертвенно из темноты,

Как будто той крови страшась, что тут

На площади утром еще прольют.

Пробило два, когда, наконец...".

— И я прямо слышу как, часы бьют в первых строках, молчи! — он и правда перевел дыхание, но не для того чтоб перебить, а только потому что внезапно понял что он его задержал. — "Пробило два, когда, наконец", — повторила она.

"У Конкорда он проскакал через мост.

Он слышал на фермах блеянье овец

И щебет проснувшихся птиц средь ветвей

Заря над лугами блеснула светлей,

Померкло мерцанье последних звезд.

Храбрец не один еще мирно спал,

Кто в этот памятный день на мосту

От пули мушкетов британских пал

В бою за свободу на славном посту.

— Ты знаешь остальное, — она резко остановилась, стиснув его руку.

Постепенно, характер ночи изменился. Спокойствие предрассветных часов завершилось, и снаружи, дыхание ветра начало пробираться сквозь деревья. Только что еще живая ночь, теперь умирала, устремившись к рассвету.

Хотя не было еще оживленного щебетания, но птицы уже проснулись, они снова и снова перекликались в лесу поблизости, звонко и нежно. И поверх спертого, тяжелого запаха очага, он вдохнул девственный, чистый, утренний воздух, и почувствовал, как его сердце забилось со стремительной настойчивостью.

— Расскажи мне остальное, — прошептал он.

Он видел среди деревьев тени людей, условный стук в двери, негромкие, взволнованные переговоры — и все это во время зари, начинавшей заниматься на востоке. Плеск воды и скрип весел, мычание обеспокоенных коров, требующих дойки и, в нарастающем ветре, запах мужчин, несвежих со сна и оставшихся без еды, с их резким запахом пороха и стали.

Недолго думая, он высвободил свою руку из хватки своей жены, перекатился на нее и, задрав на ее бедрах рубашку, взял ее жестко и быстро, в чужом исступлении разделяя это бездумное стремление к размножению, что было вызвано неминуемым присутствием смерти.

Он лежал на ней, содрогаясь, пот высыхал на его спине от ветерка, доносящегося от окна, сердце стучало прямо в ушах. "За одного", — подумал он. За того, кто первым упадет. За бедного парня, который, вероятно, не имел свою жену в темноте, и у него не было возможности сделать ей ребенка, потому что он и не подозревал, что принесет с собой рассвет. Этот рассвет.

Брианна лежала под ним неподвижно, и он чувствовал, как вздымаются и опадают от дыхания ее мощные ребра, что поднимались даже под его весом.

— Остальное ты знаешь, — прошептала она.

— Бри, — сказал он очень тихо, — Я бы продал душу, чтобы быть сейчас там.

— Тсс! — произнесла она, и ее рука поднялась и легла на его спину, что можно было принять за благословение. Они лежали неподвижно, сохраняя молчание и наблюдая, как становилось все светлее и светлее.

* * *

ТИШИНА БЫЛА НАРУШЕНА спустя четверть часа звуком стремительных шагов и стуком в дверь. Джемми выскочил из-под своего одеяла с круглыми глазами, как кукушка из часов, и Роджер, поднявшись с усилием, поспешил одернуть свою ночную рубашку.

Это был один из Бёрдсли, с белым напряженным лицом в сером утреннем свете. Он не обратил внимания на Роджера, но крикнул Брианне: "Лиззи рожает! Пошли скорее!", прежде чем бросился прочь в сторону Большого Дома, где была видна фигура его брата, бешено жестикулирующая на крыльце.

Брианна накинула свою одежду и выбежала из хижины, оставляя Роджера смотреть за Джемми. Она встретила свою мать, такую же взъерошенную, но с аккуратно упакованным медицинским снаряжением, перекинутым через плечо. Они поспешили по направлению к узкой тропинке, которая вела мимо кладовки и конюшни, в дальний лес, где располагалась хижина Бёрдсли.

— Ей следовало спуститься на прошлой неделе, — задохнулась Клэр. — Я говорила ей...

— Так же, как и я. Она сказала... — Брианна отбросила попытку говорить. Близнецы Бёрдсли давно обогнали их, несясь через лес как олени, улюлюкая и вопя, то ли явно волнуясь от предстоящего отцовства, то ли так давая Лиззи понять, что помощь на подходе, она не могла сказать.

Бри знала, что Клэр беспокоится о малярии Лиззи. И все же желтая тень, что так часто нависала над ее бывшей служанкой, почти исчезла во время ее беременности — Лиззи расцвела.

Тем не менее, Брианна почувствовала, как ее живот сжался от страха, когда в поле зрения появилась хижина Бёрдсли. Шкуры были вынесены наружу, нагромождены вокруг крошечного домика как баррикада, а запах от них представил ее взору на секунду страшный вид наполненной смертью хижины МакНилов.

Однако дверь была открыта, и никаких мух не было. Она заставила себя на мгновение задержаться, чтобы Клэр вошла первой, но, поспешив за ней следом, обнаружила, что они прибыли слишком поздно.

Лиззи сидела в перепачканном кровью пристанище из шкур, моргая в изумленном отупении на маленького, измазанного кровью младенца, который изучал ее практически с точно таким же видом — с открытым от изумления ртом.

Джо и Кеззи вцепились друг в друга, слишком взволнованные и перепуганные, чтобы говорить. Краешком глаза Брианна видела, как их рты, вразнобой открывались и закрывались, и от этого хотелось смеяться, но она проследовала за матерью к постели.

— Он просто выскочил! — заговорила Лиззи, мельком взглянув на Клэр, но затем сразу перевела свой зачарованный взгляд обратно на ребенка, словно ожидала, что он — да, это был он, Брианна это увидела — сможет исчезнуть так же внезапно, как и появился. — Моя спина всю прошлую ночь болела просто ужасно, так что я спать не могла, и парни по очереди растирали меня, но это нисколько не помогло, а сегодня утром, когда я встала, чтобы пойти в уборную, вода брызнула из меня прямо между ног. Случилось в точности так, как вы и говорили, мэм! — сказала она Клэр. — И поэтому я сказала Джо и Кезии, что они должны бежать, привести вас. Но дальше, я совсем не знала, что делать. Так что я начала замешивать тесто, чтоб испечь кукурузные лепешки для завтрака, — она махнула рукой на стол, где стояла миска муки, кувшин молока и лежала пара яиц, — а в следующий момент возник этот ужасный позыв к... к... — она сильно покраснела, став ярче пиона. — Ну, я даже не смогла дойти до горшка. Я просто присела на корточки, там, у стола, и... и... оп! Вот и он, прямо на полу подо мной!

Клэр взяла новоявленного человечка и стала, воркуя, успокаивать, в тоже время ловко осматривая все, что должно быть проверено у новорожденных. В ожидании малыша, Лиззи связала аккуратное одеялко, из шерсти ягненка, окрашенной индиго. Клэр посмотрела на него — нетронутое, и достала из своей сумки, кусок запятнанной, мягкой фланели, и, обернув ребенка, передала его Брианне.

— Не подержишь ли его минутку, дорогая, пока я разберусь с пуповиной? — сказала она, доставая ножницы и нить. — Потом, ты сможешь его немного обтереть — вот здесь бутылка масла — в то время, пока я позабочусь о Лиззи. А вы, — добавила она, сурово взглянув на Бердсли, — марш на улицу.

Неожиданно ребенок зашевелился в пеленке, напугав Брианну внезапным ярким воспоминанием крошечных, твердых конечностей, толкающихся внутри: пинок в печень, плавное вздутие и сдвиг, когда голова или попка толкаются вверх, в твердом и гладком изгибе под ребрами.

— Привет, парнишка! — мягко сказала она, прижимая его к своему плечу. Ей подумалось, что от него сильно и своеобразно пахло морем и странно свежо, против раздражающей едкости от шкур снаружи.

— Оох! — испуганно вскрикнула Лиззи, когда Клэр мяла ее живот, и раздался сочный, своего рода склизкий звук. Брианна помнила это слишком ярко: плацента, такой коричнево-красный, скользкий послед рождения, почти успокаивающий, как только он прошел через сильно истерзанные ткани с чувством мирного завершения. Все закончилось, и ошеломленный разум начинает постигать выживание.

От двери раздался вздох и, подняв глаза, она увидела близнецов, стоящих бок о бок с глазами круглыми, как тарелки.

— Кыш! — настойчиво сказала Брианна и замахала на них рукой. Они мгновенно исчезли, оставив ее развлекаться обязанностью очищения и смазывания маслом размахивающих конечностей и сморщенного тельца. Малыш был маленький, но пухленький, круглолицый, с очень припухшими глазками новорожденного — он совсем не плакал, но был отчетливо бодр и подвижен — и с пухленьким маленьким животиком, из которого торчал кусочек пуповины, свежий и темно-фиолетовый.

Удивление в его взгляде не исчезало, он таращился на нее, серьезный как рыба, однако она ощущала широкую улыбку на своем лице.

— Ты такой милый! — сказала она ему. Словно задумавшись, он причмокнул и нахмурил лобик. — Он голоден! — крикнула она через плечо, — вы готовы?

— Готовы? — прохрипела Лиззи. — Матерь Божья, как можно быть готовым к такому? — отчего Клэр и Брианна расхохотались как ненормальные.

Все же, Лиззи потянулась за маленьким, завернутым в голубое комочком и неуверенно приложила его к груди. Малыш издал несколько невнятных и теряющих терпение похрюкиваний, но, в конце концов, подходящее соединение было установлено, заставив Лиззи пронзительно вскрикнуть от удивления, и все вздохнули с облегчением.

В этот момент Брианна осознала, что разговор снаружи продолжается уже на протяжении какого-то времени — бормотание мужских голосов, предусмотрительно приглушенных, видимо от задумчивости и смущения.

— Полагаю, сейчас ты можешь позволить им войти. Затем поставь сковородку на огонь, если не трудно, — сказала Клэр, ласково умиляясь на мать и ребенка, и стала мешать заброшенное тесто.

Брианна высунула голову из двери хижины, чтобы обнаружить Джо, Кеззи, своего отца, Роджера и Джемми столпившихся кучкой неподалеку. Они все подняли головы, когда увидели ее, с выражениями, варьирующимися от смутно стыдливой гордости до простого волнения.

— Мама! А малыш тут? — Джемми бросился к ней, пытаясь протиснуться в хижину, но она схватила его за шиворот.

— Да. Ты можешь зайти, посмотреть на него, но ты должен вести себя тихо. Он только родился, ты же не хочешь его испугать, верно?

— Его? — взволнованно спросил один из Бёрдсли. — Это мальчик?

— Я же говорил тебе! — сказал его брат, толкнув его в бок. — Я же сказал, что видел маленький писюн.

— Вы не должны говорить такие вещи как "писюн" при дамах! — повернувшись к ним, сурово сообщил Джемми. — И мама сказала вести себя тихо!

— О, — сконфузился близнец Бёрдсли, — о, да, конечно.

Двигаясь с излишней осторожностью, от чего ей захотелось рассмеяться, близнецы на цыпочках прокрались в хижину, следом за ними Джем, с твердой рукой Джейми на плече, и Роджер.

— С Лиззи все в порядке? — спросил он тихо, задержавшись, чтоб мимоходом, быстренько поцеловать ее.

— Немного потрясена, я думаю, но все прекрасно.

На самом деле, Лиззи сидела, сейчас ее мягкие, светлые волосы были расчесаны и сияли на ее плечах, она лучилась счастьем при виде Джо и Кеззи, которые стояли на коленях возле ее кровати и скалились как обезьянки.

— Да снизойдет благословение Богородицы и Святого Духа на тебя, молодая женщина, — официально проговорил Джейми по-гэльски, поклонившись ей, — и пусть любовь Христова всегда поддерживает тебя в твоем материнстве. Пусть молоко льется из твоей груди, как вода со скал, и да пребудешь ты в безопасности в объятиях твоего... — он кашлянул, взглянув на близнецов, — мужа.

— Если нельзя говорить "писюн", почему ты можешь говорить "грудь"? — спросил Джемми пытливо.

— Не можешь, если только это не молитва, — сообщил его отец. — Дедушка благословлял Лиззи.

— О. А есть ли какие-нибудь молитвы со словом "писюн"?

— Я уверен, что есть, — ответил Роджер, тщательно избегая взгляда Брианны, но ты не должен произносить их вслух. Почему бы тебе не пойти и не помочь бабуле с завтраком?

Железная сковорода шипела от жира, и восхитительный запах свежего теста наполнил комнату, когда Клэр начала выливать его ложкой на раскаленный металл.

Джейми и Роджер произнесли Лиззи свои комплименты и немного отступили, чтобы дать маленькому семейству минутку для себя — хотя хижина была такой маленькой, было едва возможно всем поместиться внутри.

— Ты такая красивая, — Джо или, возможно, Кеззи, прошептал, трепетно касаясь ее волос указательным пальцем. — Ты словно новая луна, Лиззи.

— Тебе было очень больно, любимая? — пробормотал Кеззи, — или, может, Джо, — поглаживая ее руку.

— Не очень, — ответила она, проводя по руке Кеззи, затем, подняв руку, чтоб прижать ее к щеке Джо. — Полюбуйтесь. Разве он не прекраснейшее крошечное создание, которое вы когда-либо видели? — ребенок наелся до отвала и уснул. Он отпустил сосок со звучным "чпок!" и откинулся на руке своей матери, как мышка-соня, приоткрыв ротик.

Близнецы издали одинаковые благоговейные тихие звуки и посмотрели вытаращенными глазами на их... "Ну как еще можно об этом сказать?", — подумала Брианна, — на их сына.

— О, какие миленькие, крошечные пальчики! — вздохнул Кеззи, или Джо, касаясь маленького розового кулачка грязным пальцем. — А с ним все в порядке? — спросил Джо, или Кеззи. — Ты поглядела?

— Да, поглядела, — уверила его Лиззи. — Вот, хочешь подержать его? — не дожидаясь ответа, она вложила сверток ему в руки. Какой бы это ни был близнец, он сразу же стал выглядеть взволнованным и испуганным, и смотрел диким взглядом на своего брата, ища поддержки.

Брианна наслаждалась этой картиной, ощущая близость Роджера прямо за спиной.

— Разве они не милые? — прошептала она, потянувшись назад, к его руке.

— О, да, — ответил он с улыбкой в голосе. — Достаточно, чтоб заставить тебя захотеть еще одного, не правда ли?

Это была невинная реплика; она знала, что он не имел в виду ничего такого, но он услышал эхо, так же как и она, и, закашляв, отпустил ее руку.

— Вот, это для Лиззи! — Клэр протянула Джемми тарелку с ароматными лепешками, политыми сливочным маслом и медом. — Кто-нибудь еще голоден?

Общая толчея в ответ позволила Брианне спрятать чувства, но они все еще были там, до боли ясные, хотя и до сих пор запутанные.

Да она хотела еще одного ребенка, благодаря тебе, яростно подумала она, обращаясь к спине Роджера, забывшего о ней. В тот момент, когда она держала новорожденного малыша, она хотела этого с томлением плоти, что превосходило голод или жажду. И она бы с удовольствием обвинила бы его, в том, что этого еще не произошло.

От нее потребовался настоящий решительный шаг, через головокружительную пропасть знаний, чтобы отложить ее семена дикой моркови, эти хрупкие гранулы защиты. Но она сделала это. И ничего. В последнее время, она тревожно раздумывала над тем, что рассказывал ей Йен о своей жене и о том, как они изо всех сил старались зачать. Правда. У нее не было выкидышей, и она была глубоко благодарна за это. Но та часть, которую он ей поведал о том, что их занятия любовью становились более механическими и отчаянными — это начало маячить как призрак в отдалении. Пока еще не было ничего страшного — но теперь почти всегда, в объятиях Роджера, она думала: "Сейчас? Получится ли в этот раз?", — но ничего не происходило.

Близнецы немного освоились со своим отпрыском, их темные головы были прижаты друг к другу, они изучали пухлые очертания сонное личико ребенка и вслух интересовались, на кого он больше похож, ну и глупость!

Лиззи целеустремленно поглощала вторую тарелку кукурузных лепешек с жареными колбасками. Запах был потрясающий, но Брианна была не голодна.

"Хорошо, что они знали наверняка", — сказала она сама себе, наблюдая, как до Роджера дошла очередь подержать малыша, и его темное, худое лицо смягчилось. Если бы до сих пор было сомнение, что Джем был ребенком Роджера, он бы винил себя, как и Йен, думал бы что, что-то не так с ним. Но поскольку это не так...

"Что-то случилось с ней? — встревожено задавалась она вопросом. — Рождение Джемми повредило что-то?"

Теперь Джейми держал новорожденного, маленькая головка малыша как в люльке поместилась в большой руке, а он улыбался с выражением такой нежной привязанности, так свойственной мужчинам и такой покоряющей. Ей страстно хотелось увидеть это выражение на лице Роджера, держащего своего собственного новорожденного малыша.

— Мистер Фрейзер, — Лиззи, наконец, насытившись колбасками, отставила в сторону свою пустую тарелку и подалась вперед, серьезно взглянув на Джейми. — Мой отец, он... он знает? — невольно она посмотрела на дверной проем позади него.

Джейми сразу растерялся.

— Ээ... — произнес он, и осторожно передал малыша Роджеру, несомненно, воспользовавшись паузой, чтоб попытаться придумать какой-нибудь менее болезненный способ выразить словами правду. — Ага, он знает, что ребенок был в процессе... — осторожно проговорил он. — Я сказал ему.

И он не пришел. Губы Лиззи сжались, тень несчастья пресекла лунное свечение ее лица.

— Может мы... может я... один из нас... лучше пойдет и скажет ему, сэр? — запинаясь, спросил один из близнецов. — То, что ребенок здесь, я имею в виду, и... и что... с Лиззи все в порядке.

Джейми помедлил, очевидно, обдумывая, хороша ли идея или нет. Болезненно бледный мистер Вемисс не упоминал свою дочь, предполагаемых зятьев или своего теоретического внука, с тех пор, как эта запутанная ситуация сопровождала несколько свадеб Лиззи. Теперь, когда внук был неоспоримым фактом, однако...

— Что бы он там ни думал, он должен это сделать, — сказала Клэр, ее лицо было слегка встревожено. — Он наверняка захочет узнать, что с ними все в порядке.

— О, ага, — согласился Джейми, с сомнением взглянув на близнецов. — Хотя, я просто не вполне уверен, что сообщить ему должны Джо или Кеззи.

Близнецы обменялись долгим взглядом, по которому, казалось, достигли какого-то решения.

— Должны, сэр, — твердо сказал один из них, повернувшись к Джейми. — Ребенок наш, но это также и его кровь. Это связь между нами, он поймет это.

— Мы не хотим, чтобы у него с Лиззи все стало наперекосяк, сэр, — более мягко добавил его брат. — Это причиняет ей боль. Может быть, ребенок смог бы... облегчить это, вам не кажется?

Лицо Джейми не выдавало ничего, кроме нарочитого внимания к решению этого вопроса, но Брианна увидела, как он стремительно бросил взгляд на Роджера, прежде чем посмотреть на сверток в его руках, и спрятала улыбку. Конечно же, он не забыл свою первую чростную реакцию на Роджера, но претензия Роджера на Джемми стала первым, и очень хрупким, связующим звеном в цепи принятия, которое, думала она, теперь привязывало Роджера к сердцу Джейми почти так же близко, как и ее саму.

— Хорошо, тогда, — все еще нехотя, сказал Джейми. Ему очень не нравилось быть вовлеченным в эту ситуацию, она понимала это. Но никому все еще не получалось найти какой-нибудь способ ее разрешить. — Отправляйся и скажи ему. Только один из вас! И когда он придет, другой из вас будет держаться подальше, вы меня слышите?

— О, да, сэр, — уверили его оба, в унисон. Джо, или Кеззи, немного на­хмурился на сверток, и нерешительно протянул руки. — Должен ли я...

— Нет, не надо, — Лиззи сидела, вытянувшись в струнку, обхватив себя руками, чтобы удержать свой вес от давления на нижние болезненные части тела. Ее узкий светлый лоб нахмурено застыл от решимости. — Да, скажи ему, мы в порядке. Но, если он хочет увидеть ребенка, он придет, и будет принят. Но, если он не ступит на мой порог... то, тогда, он не сможет увидеть своего внука. Скажи ему! — повторила она, и опустила себя обратно на подушки. — Теперь дайте мне мое дитя, — она протянула свои руки и прижала спящего младенца к себе, закрыв глаза, отрицая любую возможность спора или упрека.

Глава 78. ВСЕОБЩЕЕ БРАТСТВО ЧЕЛОВЕКА.

БРИАННА ПОДНЯЛА НАВОЩЕННУЮ ТКАНЬ, покрывающую одну из больших глиняных емкостей, и фыркнула, получая удовольствие от лежалого запаха перепревшей земли. Она перемешивала бледное месиво палкой, извлекая его периодически, чтобы оценить структуру бумажной массы, капающей с нее.

Неплохо. Еще один день, и смесь будет растворена достаточно для прессования. Она поразмышляла, не добавить ли в раствор побольше разбавленной серной кислоты, но передумала, и, вместо этого, потянулась за стоящей рядом с ней чашкой, наполненной увядшими лепестками цветков кизила и багряника, собранных для нее Джемми и Эйданом. Она изыскано разбросала горсточку по сероватой целлюлозе, перемешала и снова покрыла емкость. Завтра они превратятся в не более чем слабые очертания, а потом будут просматриваться еле видимыми тенями на готовых листах бумаги.

— Я слышал, что бумажные фабрики всегда воняют, — Роджер прорвался к ней через кустарник, — возможно, они используют в производстве что-то особенное?

— Радуйся, что я не дублю шкуры, — посоветовала она ему. — Йен говорит, что индейские женщины используют для этого собачье дерьмо.

— Так же, как и европейские кожевники: они просто называют материал чистым.

— Какой материал?

— Чистое собачье дерьмо, я полагаю, — сказал он, пожав плечами, — как дела?

Подойдя к ней, он с интересом рассматривал ее небольшую бумажную фабрику: дюжина больших емкостей из обожженной глины, каждая заполнена остатками использованной бумаги, обрезками изношенного шелка и хлопка, волокнами льна, рыхлой сердцевиной рогоза и еще чем-нибудь. Все, что она могла достать, и что было пригодно, порвано на кусочки или мелко размолото в ручной мельнице. Она выкопала маленький водоток и уложила одну из своих сломанных водопроводных труб как отстойник для воды, обеспечив удобное водоснабжение. Поблизости была построена платформа из камня и дерева, где на рамках установлены шелковые фильтры, в которых она прессовала бумажную массу.

Мертвый мотылек плавал в следующей чашке, и он потянулся, чтобы вынуть его, но она оттолкнула его руку.

— Эти ненормальные тонут здесь все время, но, так как они мягкотелые, пойдет. У меня достаточно серной кислоты. — она кивнула на бутыль, закупоренную небольшой ветошью. — Они все просто становятся частью смеси: моль, бабочки, муравьи, комары, златоглазки... их крылья единственное, что не растворяется полностью. Златоглазки хорошо вписываются в бумагу, но только не тараканы.

Она выловила одного из чашки и смахнула его в кустарник; затем, помешивая, добавила ковшиком из тыквы немного воды.

— Я не удивлен. Прихлопнул одного из них сегодня утром. Он сплющился, затем внезапно дал задний ход и побежал прочь.

Роджер смолк на мгновение. Он хотел спросить ее о чем-то, как ей показалось, и она вопросительно хмыкнула, поощряя его.

— Я только хотел узнать, не будешь ли ты возражать забрать Джема в Большой Дом после ужина? Может, вы вдвоем переночуете там?

Она посмотрела на него с удивлением.

— Что вы планируете делать? Закатить мальчишник для Гордона Линдсея?

Гордон, застенчивый юноша примерно семнадцати лет был помолвлен с квакерской девушкой с Мельницы Вулама. Назавтра намечался день "thig" — обычай, когда выпрашивают немного мелких предметов домашнего обихода, готовясь к новому браку.

— Никаких девочек, выскакивающих из тортов, — уверил он, — но, определенно, там будут только мужчины. Это — первое собрание Ложи Фрейзерс Риджа.

— Ложа... это что, масоны? — она с сомнением прищурилась на него, и он кивнул. Порыв ветра взъерошил его черные волосы, и он пригладил их рукой.

— Нужна нейтральная территория, — объяснил он, — я не хочу предлагать проводить встречу ни в Большом Доме, ни у Тома Кристи — не хотелось бы поддерживать какую-либо из сторон, если ты понимаешь, о чем я.

Она кивнула с пониманием.

— Хорошо. Но почему масоны? — она совершенно ничего не знала о масонах, кроме того, что они были, в некотором роде, тайным обществом, и что католикам было не позволено в него вступать.

Она обозначила этот важный момент Роджеру, он засмеялся.

— Это правда, — сказал он, — Папа Римский запретил около сорока лет назад.

— Почему? Что Папа имеет против масонов? — спросила она с интересом.

— Это довольно мощная организация, к которой принадлежат очень много могущественных и влиятельных мужчин в разных странах. Я полагаю, истинная озабоченность Папы — это конкуренция в плане влияния и власти, хотя, если я помню правильно, его озвученная причина в том, что масонство очень похоже на отдельную религию. О, да... и они поклоняются дьяволу.

Он рассмеялся.

— Ты знала, что твой отец создал Ложу в Ардсмуирской тюрьме?

— Может быть, он упоминал как-то об этом, я не помню.

— Я пытался донести до него эту особенность католицизма. Он окинул меня одним из тех своих взглядов и сказал: "Да, пусть и так, только Папа Римский не был в тюрьме Ардсмуир, а я был".

— По мне так, звучит резонно, — сказала она, посмеиваясь, — но ведь я же, не Папа. Он сказал, зачем это было нужно? Я имею в виду, Па, а не Папу.

— Конечно, говорил — как средство объединения католиков и протестантов в заключении. Один из принципов масонства — всеобщее братство людей, верно? А другой — не говорить о религии или политике в Ложе.

— О, вы не говорите об этом? Что же вы, в таком случае, будете делать в Ложе?

— Я не могу тебе сказать. Но все-таки не поклоняться дьяволу.

Она подняла брови, и он пожал плечами.

— Я не могу, — повторил он. — Когда ты вступаешь, ты даешь клятву не рассказывать никому за пределами Ложи о том, что там делается.

Бри была слегка обижена, но отмела это, повернувшись, чтобы добавить больше воды в одну из чашек. "Похоже, будто туда что-то попало", — подумала она неодобрительно и потянулась за бутылью с кислотой.

— Мне это кажется довольно подозрительным, — заметила она. — И глупым. Как эти тайные рукопожатия, или еще что-то в этом роде?

Он только улыбнулся, не обеспокоенный ее настроением.

— Я не говорю, что там нет некоторой театральности. Это берет начало где-то в Средневековье, и сохраняет немало оригинальных традиций — как и в Католической церкви.

— Суть ясна, — сказала она сухо, взяв готовую чашу с целлюлозой, — хорошо. Так это идея Па собрать Ложу здесь?

— Нет, моя, — юмористичные интонации пропали из его голоса, и она посмотрела на него внимательно. — Мне нужно дать им способ найти общий язык, Бри, — сказал он. — У женщин он есть — рыбацкие жены шьют и прядут, вяжут и стегают одеяла вместе, и если они про себя и думают, что ты или твоя мать, или миссис Баг — треклятые еретички, или чертовы либералки, или что-то в этом роде, это, кажется, не имеет большого значения. Но у мужчин сейчас такого способа нет.

Она захотела высказать что-нибудь относительно интеллекта и здравого смысла обоих полов, но почувствовала, что это могло бы в данный момент привести только к обратному результату, и кивнула с пониманием. Кроме того, он, очевидно, не имел понятия о тех сплетнях, которые зарождались в этих кружках кройки и шитья.

— Ты не мог бы подержать этот щит покрепче?

Он услужливо подхватил деревянную рамку, потянув за аккуратные края, туго обмотанные хорошо натянутой проволокой.

— Итак, — сказала она, раскладывая тонким слоем кашицу целлюлозы на шелке, — ты хочешь, чтобы я приготовила молоко и печенье к этому делу сегодня вечером?

Она говорила с явной иронией, и он улыбнулся ей сквозь щит.

— Было бы неплохо, да.

— Я пошутила!

— А я нет, — он все еще улыбался, но его глаза были абсолютно серьезны, и она внезапно осознала, что это не было причудой. Со странным, коротким щемящим чувством в сердце она увидела в нем своего отца.

Один из них познал заботу о других мужчинах с ранних лет, как часть долга по праву своего рождения; другой пришел к этому позже, но оба чувствовали, что это бремя — воля Божья. И, она совершенно не сомневалась, оба приняли этот долг без сомнения — пытаясь выполнить ли его или умереть. Она только надеялась, что ни для кого из них до этого не дойдет.

— Дай мне одну из твоих волосинок, — попросила она, опустив глаза, чтобы скрыть свои чувства.

— Зачем? — спросил он, но, пока говорил, уже выщипывал волосок из головы.

— Для бумаги. Масса не должна превышать толщину волоса, — она положила черную нить с краю шелкового щита, затем тонко распределила кремовую жидкость таким образом, чтобы она текла по волосу, но не покрывала его. Она струилась вместе с жидкостью, извилистая черточка темная на белом, как крошечная трещина на поверхности ее сердца.

Глава 79. СИГНАЛЫ ТРЕВОГИ.

"L'OIGNON-INTELLIGENCER".

"ЗАЯВЛЕНИЕ ОБ ОБЪЕДИНЕНИИ.

Газета "NEW-BERN INTELLIGENCER", основанная Джоном Робинсоном, прекратила публикации в связи с выдворением ее основателя в Великобританию. Но мы заверяем своих читателей, что эта газета не исчезнет совсем, так как ее помещение, акции и реестр подписчиков были приобретены владельцами "L'oignon", которая является уважаемой, популярной и выдающейся газетой.

Новое периодическое издание, весьма улучшенное и расширенное, в дальнейшем будет издаваться под названием "L'OIGNON-INTELLIGENCER", распространяемое еженедельно, с экстренными выпусками, если события потребуют. Продажа предусмотрена за умеренную стоимость в один пенс".

"Мистеру и миссис Джеймс Фрейзер,

Ридж, Северная Каролина,

от мистера и миссис Фергюс Фрейзер,

Торп-Стрит, Нью-Берн.

Дорогие отец и матушка Клэр,

я пишу, чтобы познакомить вас с последними новостями в нашей жизни. Мистер Робинсон, владелец другой газеты в городе, оказался выдворенным в Великобританию. Выдворен в самом буквальном смысле, так как несколько неизвестных людей, переодетых в дикарей, вторглись в его мастерскую ранним утром и, вытащив его из постели, одетого только в ночную сорочку и колпак, торопливо доставили его в гавань, втолкнув там на борт корабля.

Капитан быстро отдал швартовы и поставил паруса, покинув город в некоторой спешке, как вы можете себе представить.

В течение дня после внезапного отъезда мистера Робинсона, впрочем, нас посетили представители двух противоборствующих сторон (соблюдая осторожность, я не могу написать их имена, как вы понимаете). Один из них был членом местного Комитета Безопасности, который, все знают, был причастен к депортации мистера Робинсона, но никто не скажет об этом. Он был вежлив в своих речах, но его манеры таковыми не были. Он сказал, что желал бы убедиться, что Фергюс не разделяет умышленно тех заблуждений, так часто выражавшихся мистером Робинсоном, относительно недавних событий и прочего.

Фергюс с очень невозмутимым видом сказал ему, что он не решился бы даже разделить и бокал вина с мистером Робинсоном (который, к слову, вообще не употреблял, так как был Методистом). Джентльмен, восприняв это, как достижение того, чего он хотел, ушел удовлетворенный и дал Фергюсу кошелек с деньгами.

Затем прибыл другой джентльмен, толстый и самый важный в делах города, член Королевского Совета, хотя тогда я не знала этого. Цель его визита была такой же или, скорее, противоположной: он хотел спросить, был ли Фергюс склонен приобрести активы мистера Робинсона, чтобы продолжить его работу от имени короля — продвигать печать одной информации и сдерживать другую.

Фергюс сказал этому джентльмену, весьма серьезно, что он всегда находил много поводов для восхищения мистером Робинсоном, (признаться, главным образом, его очень добродушной серой лошадью и любопытными пряжками на его башмаках). Но, добавил он, у нас едва хватает средств для покупки чернил и бумаги, и, таким образом, он боится, что мы будем вынуждены отказаться от приобретения лавки мистера Робинсона, как лица далекие от политики.

Я была в ужасе, наше положение было под угрозой, когда джентльмен издав смешок, достал толстый кошелек из своего кармана, отметив, что не стоит "топить корабль из-за цен на смолу". Он, казалось, нашел это довольно забавным, и смеялся слишком несдержанно, затем потрепал Анри-Кристиана по голове и ушел.

Таким образом, наши перспективы сразу увеличились и вызывают тревогу. Я, если честно, лишилась сна, думая о будущем, но Фергюс так воспрянул духом, что я не могу сожалеть об этом.

Молитесь за нас, как мы всегда молимся за вас, мои дорогие родители.

Ваша послушная и любящая дочь Марсали".

— Ты обучил его хорошо, — заметила я, пытаясь сохранить небрежный тон.

— Видимо так, — Джейми выглядел немного озабоченным, но гораздо более довольным. — Не беспокойся об этом, Сассенах. У Фергюса есть некоторые навыки в такой игре.

— Это же не игра! — довольно горячо сказала я, и он посмотрел на меня с удивлением. — Не игра, — повторила я, немного более спокойно.

Он поднял на меня брови и, вытянув небольшую пачку бумаг из беспорядка на столе, передал их мне.

"В СРЕДУ УТРОМ,

ОКОЛО 10 ЧАСОВ — УОТЕРТАУН.

Всем друзьям американской свободы да будет известно, что этим утром перед рассветом, бригада, состоящая приблизительно из тысячи — тысячи двухсот человек высадилась на ферме Фипа в Кембридже и прошла на Лексингтон. Там они наткнулись на вооруженную роту ополчения нашей колонии, в которую они стреляли без какого-либо предупреждения, убили шесть человек и ранили еще четверых.

Благодаря курьеру из Бостона, мы обнаружили, что еще одна бригада сейчас на марше из Бостона, предположительно, около тысячи человек. Предъявителю сего, Израилю Бисселлу, приказано поднять по тревоге страну вплоть до Коннектикута, и всем гражданам желательно предоставлять ему свежих лошадей, по мере необходимости.

Я говорил с людьми, которые видели мертвых и раненых. Молитесь, пусть делегаты от этой колонии до Коннектикута увидят это.

Дж. Палмер, один из Комитета Безопасности.

Они знают полковника Фостера из Брукфилда, одного из делегатов".

Ниже этого сообщения был список подписей, хотя большинство было сделано тем же самым почерком. Первая подпись гласила: "Подлинная копия с оригинала согласно приказу Комитета по Взаимосвязям для Вустера — 19 апреля 1775. Засвидетельствовано. Натан Болдуин, Секретарь городской корпорации". Всем другим предшествовали аналогичные сообщения.

— Будь я проклята, — сказал я. — Это — "Лексингтонская Тревога", — я посмотрела на Джейми широко открытыми глазами. — Где ты это взял?

— Один из парней полковника Эша принес его, — он перебрал до последнего листа, указав на подтверждение Джона Эша. — Что за "Лексингтонская Тревога"?

— Это... — я зачаровано посмотрела на него. — После сражения при Лексингтоне, Палмер, генерал ополчения, написал его и послал по всей округе со специальным гонцом, чтобы засвидетельствовать о том, что произошло и предупредить ополченцев поблизости, что война началась. Люди вдоль его пути делали копии сообщения, заверяли их, чтобы подтвердить, что они были точными копиями и рассылали это сообщение по другим городкам и деревням. Были, вероятно, сотни копий, сделанных в то время, и очень немногие сохранились. У Фрэнка была одна, кто-то подарил ему. Он держал ее в рамке в прихожей нашего дома в Бостоне.

В этот момент довольно странная дрожь прошла сквозь меня, когда я осознала, что знакомое письмо, на которое я смотрела, было фактически написано только неделей или двумя ранее, а не двести лет назад.

Джейми тоже выглядел немного бледным.

— Это... — то, что должно случиться, Брианна рассказывала это мне, — удивленно проговорил он. — О девятнадцатом апреля, сражении при Лексингтоне — Начале Войны, — он смотрел прямо на меня, и я видела, что его глаза потемнели, сочетая трепет и волнение. — Конечно, я верил тебе, Сассенах, — сказал он. — Но...

Не закончив фразу, он сел и потянулся за пером. Хорошенько поразмыслив, он поставил свою подпись внизу страницы.

— Ты можешь переписать это начисто, Сассенах? — попросил он. — Я разошлю его дальше.

Глава 80. МИР ПЕРЕВЕРНУЛСЯ ВВЕРХ ТОРМАШКАМИ.

ЧЕЛОВЕК ПОЛКОВНИКА ЭША также принес весть о том, что в середине мая будет проведен конгресс в округе Мекленберг, с целью объявить официальную независимость округа от короля Англии.

Сознавая тот факт, что довольно многие лидеры того, что теперь внезапно стало "восстанием", до сих пор смотрели на него со скептицизмом, несмотря на крепкую личную поддержку Джона Эша и еще нескольких друзей, Джейми решился принять участие в этом конгрессе, и открыто выступить в поддержку дела.

Роджер, предвосхищая свой первый шанс стать свидетелем написанной истории в процессе ее свершения, буквально светился от сдерживаемого волнения и собирался ехать с ним.

Однако, за несколько дней до их запланированного отъезда, внимание всех было отвлечено от перспектив истории более актуальным настоящим: вскоре после завтрака вся семья Кристи неожиданно появилась у главной двери Большого Дома.

Определенно что-то произошло: Алан Кристи был красным от возбуждения, Том, мрачный и серый, как старый волк. На лице Мальвы были видны следы слез, и она то краснела, то бледнела. Я поприветствовала ее, но, когда Джейми пригласил их в свой кабинет и жестом пригласил садиться, она отводила от меня взгляд, и ее губы дрожали.

— Что случилось, Том? — Джейми коротко взглянул на Мальву, определенно именно она была фокусом семейной чрезвычайной ситуации, но обратил все свое внимание к Тому, как к главе семейства.

Губы Тома Кристи были сжаты так крепко, что были еле-еле видны в глубине его аккуратно подстриженной бороды.

— Моя дочь обнаружила, что она беременна, — сказал он внезапно.

— О? — Джейми снова коротко взглянул на Мальву, которая стояла с опущенной головой, одетой в чепец, и смотрела на свои крепко сжатые руки, затем, подняв брови, посмотрел на меня. — А, что ж... Тут, несомненно, есть над чем поразмыслить и что сделать, — сказал он и дружелюбно улыбнулся, пытаясь успокоить Кристи, которые все вибрировали, как бусины на крепко натянутой нитке.

Я сама была не слишком ошеломлена, услышав новости, но, конечно, они меня обеспокоили. Мальва всегда привлекала молодых людей, которые оказывали ей много внимания, и, хотя ее брат и отец были достаточно бдительными, чтобы предотвратить любые открытые ухаживания, единственным способом начисто отвадить от нее молодых парней — было запереть ее в высокой башне.

Кто же оказался успешным ухажером? Мне было интересно. Обадия Хендерсон? Бобби, может быть? Один из братьев МакМурчи? Я надеялась, что не оба сразу, упаси Боже. Все — эти перечисленные, и еще некоторое количество других — явно и открыто восхищались ею.

Том Кристи воспринял стремление Джейми быть любезным с каменным молчанием, хотя Алан и сделал слабую попытку улыбнуться. Он был почти таким же бледным, как и его сестра.

Джейми кашлянул.

— Итак, есть ли некий способ, которым я мог бы помочь, Том?

— Она сказала, — угрюмо начал Кристи, пронизывающе глядя на свою дочь, — что назовет имя мужчины только в твоем присутствии, — он повернулся к Джейми и посмотрел на него с сильной неприязнью.

— В моем присутствии? — Джейми снова кашлянул, явно смущенный от очевидного подозрения, что Мальва предполагала, что ее родственники-мужчины или изобьют ее, или отправятся совершать расправу над ее возлюбленным, если только присутствие землевладельца не остановит их. Лично я думала, что этот конкретный страх имел под собой довольно твердые основания, и пристально посмотрела на Тома Кристи. Неужели он уже попытался выбить из нее правду и не смог ее добиться?

Несмотря на присутствие Джейми, Мальва не делала пока никаких попыток огласить имя отца ребенка. Она только мяла и собирала свой фартук в складки между пальцами снова и снова, уставившись на свои руки.

Я мягко прочистила горло.

— Насколько... Эм... Какой срок у тебя, дорогая?

Она не ответила прямо, но, дрожа, прижала обе руки к своему фартуку, разглаживая одежду так, что округлая выпуклость ее беременности внезапно стала видна, гладкая и похожая на арбуз, на удивление большая. Шесть месяцев, вероятно. Я была ошеломлена. Очевидно, она откладывала момент оповещения отца так долго, как только могла, и хорошо ее прятала.

Молчание было уже далеко за пределами неловкости. Алан нервно подвигался на своем стуле и наклонился вперед, чтобы ободрить свою сестру.

— Все будет в порядке, Малли, — прошептал он, — Но ты все же, должна сказать.

При этих словах она судорожно вздохнула и подняла голову. Ее глаза были красными, но все же такими красивыми и огромными от страха и тревоги.

— О, сэр, — сказала она, но затем снова намертво замолчала.

К этому времени Джейми выглядел и чувствовал себя столь же некомфортно, как и сами Кристи, но делал все возможное, чтобы сохранить свою дружелюбную манеру.

— Ты не скажешь мне, девочка? — сказал он, так нежно, как только мог. — Я обещаю, тебя за это не накажут.

Том Кристи издал раздраженный звук, как некое хищное животное, потревоженное за своей добычей, и Мальва по-настоящему побледнела, но не сводила взгляда с Джейми.

— О, сэр, — сказала она, и ее голос был тихим, но чистым, как колокольчик, звенящий с укоризной. — О, сэр, как вы можете говорить мне такое, когда вы знаете правду так же, как и я? — и до того, как кто-либо мог среагировать на это, она повернулась к своему отцу и, подняв руку, указала прямо на Джейми. — Это был он.

* * *

Я НИКОГДА И НИЧЕМУ в своей жизни не была так благодарна, как тому, что в тот момент, когда она произнесла это, я смотрела в лицо Джейми. Он не был предупрежден и не имел шанса проконтролировать выражение лица. И он его не контролировал. На лице его не показалось ни гнева, ни страха, ни отрицания или удивления: ничего, кроме абсолютной, с открытым ртом, пустоты и непонимания.

— Что? — сказал он и моргнул. Потом смысл сказанного дошел до него, и эмоции хлынули на его лицо. — ЧТО? — произнес он тоном, который мог бы опрокинуть маленькую распутницу прямо на ее маленькую лживую задницу.

Тогда она моргнула и потупила глаза — настоящий образ попранной невинности. Мальва повернулась, как будто не в силах выдержать взгляд Джейми, и протянула дрожащую руку по направлению ко мне.

— Мне так жаль, миссис Фрейзер, — прошептала она, на ее ресницах дрожали подходящие к ее образу слезы. — Он... мы... мы не хотели причинить вам боль.

Я с интересом и с чувством легкого одобрения, но, будто наблюдая со стороны, увидела, как моя рука поднялась и, отклонившись назад, ударила Мальву по щеке с такой силой, что та, отшатнувшись, запнулась за стул и упала. Ее юбки задрались почти до талии во всполохе полотна, а ноги, одетые в шерстяные чулки, нелепо взметнулись вверх.

— Боюсь, я не могу сказать того же, — я даже и не думала что-либо говорить, и удивилась, ощутив во рту слова, холодные и круглые, как речные камни.

Внезапно я вновь вернулась в свое тело. Я чувствовала, будто корсет сильно сжался, пока я временно отсутствовала: моим ребрам было больно от усилий вздохнуть. Жидкость приливала во всех направлениях: кровь и лимфа, пот и слезы — казалось, если я смогу сделать вдох, то моя кожа поддастся этому напору и выпустит всю ее наружу, как содержимое спелого помидора, которым швырнули об стену.

У меня не было костей. Но у меня была воля. Она одна держала меня прямо и помогла мне выйти из кабинета за дверь. Я не видела коридора и не понимала, что открыла переднюю дверь дома. Все, что я видела, было внезапное сияние света и расплывшееся пятно зелени во дворе, а потом я просто бежала, бежала, как будто все демоны ада гнались за мной по пятам.

На самом деле, меня никто не преследовал. И, все же, я бежала, нырнув с дороги в гущу леса, где мои ноги, разъезжаясь на слоях иголок, скользили вниз по склону холма, вдоль ручейков, бегущих между камней. Почти падая, я больно наталкивалась на упавшие бревна, выпутываясь, освобождалась от колючего кустарника и валежника.

Почти бездыханная, я достигла подножия холма и обнаружила себя в темной, маленькой лощине, окруженной возвышающимися черно-зелеными рододендронами. Я остановилась, ловя ртом воздух, затем внезапно села. Я чувствовала, что меня шатает, и поддалась этому ощущению, упав на спину среди пыльных наслоений жестких и похожих на кожу лавровых листьев.

Слабая мысль эхом раздавалась в моем сознании, глубоко под звуками моего тяжелого дыхания. "Виноватый убегает, даже когда никто не преследует его". Но я точно не была виноватой. Не был виноват и Джейми: я знала это. Знала это.

Но Мальва была определенно беременной. Кто-то был виновен.

Мои глаза затуманились от бега и слезились, поэтому солнечный свет разложился на надломленные пластины и полоски цвета — темно-голубые, светло-голубые, белые и серые, потом закружились вихрями зеленого и золотого, оттого, что облачное небо и склон горы кружились и кружились надо мной.

Я сильно зажмурилась, непролитые слезы заскользили вниз по моим вискам.

— Проклятый, проклятый, трахнутый ад! — сказала я очень тихо. — Что теперь?

* * *

ДЖЕЙМИ, НЕ РАЗДУМЫВАЯ, ВСТАЛ, и, схватив девушку за локти, бесцеремонно поднял ее с пола на ноги. На одной щеке у нее горело красное пятно, там, где ударила Клэр, и на мгновение у него возникло сильное желание ударить по другой, чтобы уравновесить обе стороны.

У него не было шанса ни воплотить это желание, ни подавить его: чья-то рука развернула его, схватив за плечо, и, только благодаря рефлексу он увернулся от кулака Алана Кристи, скользнувшего мимо его щеки и больно задевшего кончик уха. Джейми сильно толкнул молодого человека в грудь обеими руками, затем, когда тот зашатался, подставил сзади полусогнутую ногу, и Алан упал на свой зад с глухим звуком, сотрясшим комнату.

Джейми отступил назад, прижав руку к пульсирующему уху, и уставился на Тома Кристи, который смотрел на него, застыв, как жена Лота.

Свободная левая рука Джейми была сжата в кулак, и он немного ее приподнял, как бы показывая свою готовность к отпору. Глаза Кристи сузились еще больше, но он не двинулся навстречу Джейми.

— Вставай, — сказал Кристи своему сыну. — И держи свои кулаки при себе. В них пока нет необходимости.

— Так уж и нет? — вскричал парень, поднимаясь на ноги. — Он сделал твою дочь шлюхой, и ты будешь это терпеть? Что ж, значит, ты — трус, старик, я — нет.

Он бросился на Джейми, широко раскрыв глаза, руками пытаясь достать до его горла. Джейми отступил в сторону, сместил свой вес назад, на одну ногу, и яростно ударил парня левой рукой в печень. Удар вжал его брюхо прямо в позвоночник и заставил парня сложиться пополам, выпустив воздух. Алан выпучил глаза так, что белки его глаз стали полностью видны, затем упал на колени с глухим стуком, открывая и закрывая рот, как рыба.

Это могло быть комично при других обстоятельствах, но Джейми не был расположен смеяться. Не теряя больше времени на мужчин, он повернулся к Мальве.

— Итак, что за безобразие ты тут задумала, a nighean na galladh? — вопросил он. Это было серьезное оскорбление, Том Кристи знал, что это значит, хотя оно и было сказано по-гэльски. Джейми уголком глаза видел, как Кристи напрягся.

Сама девушка уже была в слезах, а при этих словах начала рыдать и всхлипывать.

— Как вы можете говорить со мной так? — сетовала она, прижимая фартук к своему лицу. — Как вы можете быть таким жестоким?

— О, ради Бога! — сказал он раздраженно и швырнул стул в ее направлении. — Сядь, ты, маленькая идиотка, и мы послушаем правду, или то, что ты считаешь правдой. Мистер Кристи? — он взглянул на Тома, кивнул на другой стул и пошел на свое собственное кресло, игнорируя Алана, который рухнул на пол и лежал, свернувшись на боку, как котенок, держась за свой живот.

— Сэр?

Миссис Баг, услышав шум, вышла из кухни и стояла в дверном проеме, глядя широко раскрытыми глазами из-под чепца.

— Вам... что-нибудь нужно, сэр? — спросила она, даже и не притворяясь, что не смотрит во все глаза на Мальву, краснолицую и всхлипывающую на своем стуле, и на Алана, белого и задыхающегося на полу.

Джейми подумал, что ему не помешало бы выпить стаканчик. Или, может быть пару стаканчиков чего-нибудь покрепче. Но с этим придется подождать.

— Благодарю вас, миссис Баг, — сказал он вежливо, — но нет. Мы обойдемся, — он жестом отпустил ее, и женщина неохотно исчезла из вида. Однако он знал, она не ушла далеко, а всего лишь завернула за угол двери.

Он провел рукой по лицу, задаваясь вопросом: "Что такое нашло нынче на молодых девушек?". Сегодня было полнолуние, может быть они и вправду становились лунатиками?

С другой стороны, маленькая сучка, вне всякого сомнения, "играла в салочки" с кем-то, недаром ее фартук вздыбился таким вот образом. Ребенка было ясно видно: тяжелая круглая выпуклость как тыква-горлянка под ее тонкой юбкой.

— Как давно? — спросил он Тома Кристи, кивком указывая на нее.

— Шесть месяцев прошло, — ответил тот, нехотя опустившись на предложенный стул. Он был угрюм, Джейми его никогда таким не видел, но Кристи контролировал себя, и это было уже кое-что.

— Это произошло, когда пришла болезнь в конце прошлого лета. Когда я приходила сюда, помогать ухаживать за его женой! — выпалила Мальва, опуская свой фартук и укоризненно глядя на отца. Ее полные губы дрожали. — И не один раз! — она снова резко перевела свой взгляд на Джейми, ее глаза были влажными и умоляющими. — Скажите им, сэр, пожалуйста... скажите им правду!

— О, конечно! Я и собираюсь, — сказал он, награждая ее испепеляющим взглядом. — И ты сделаешь то же самое, девочка, уверяю тебя.

Шок от всего этого начинал ослабевать, и хотя его чувство раздражения оставалось — на самом деле, оно росло в данный момент — он начинал думать, и думать быстро.

Она была беременна от кого-то сильно неподходящего — это было ясно. От кого? Господи, как он хотел, чтобы Клэр была здесь! Она была в курсе сплетен в Ридже, и интересовалась девицей. Она-то уж точно знала, кто из молодых людей был наиболее вероятной партией. Сам он редко замечал молоденькую Мальву, исключая тот факт, что она была всегда тут, помогая Клэр.

— В первый раз это произошло, когда Сама была так больна, что мы отчаялись, опасаясь за ее жизнь, — сказала Мальва, привлекая его внимание. — Я говорила тебе, папа, это было не изнасилованием... Просто Сам был вне себя от печали из-за того, что случилось, и я тоже, — она моргнула, и слеза, похожая на жемчужину, скользнула по непомеченной пощечиной щеке. — Я спустилась из ее комнаты поздно ночью и нашла его здесь, сидящим в темноте и горюющим. Мне было так жаль его... — ее голос задрожал, и она остановилась, сглатывая. — Я спросила его, могу ли я принести что-нибудь перекусить, или выпить, но выпивка у него уже была, перед ним стоял стакан с виски...

— И я сказал тебе, что нет, благодарю тебя сердечно, но я хочу побыть один, — перебил Джейми, чувствуя, как кровь начинает стучать в висках от ее россказней. — Ты ушла.

— Нет, я не ушла, — Мальва покачала головой, ее чепец сполз, когда она упала, и она его так и не поправила, поэтому темные пряди волос ниспадали вниз, обрамляя лицо. — Или, вернее, вы сказали мне, что хотите остаться один. Но я не могла вынести видеть вас в таком тяжелом положении, и, я знаю, это было бесстыдно и неподобающе, но мне было вас так жаль! — выпалила она, смотря вверх, и затем, немедленно снова опустила глаза вниз. — Я... я подошла и коснулась его, — пошептала она, так тихо, что ему пришлось прислушиваться. — Положила руку на его плечо, всего лишь желая утешить его. Но он повернулся и обнял меня, а потом, внезапно, схватил меня и прижал к себе. И потом... — она громко сглотнула. — Он... он взял меня. Прямо... там, — носок высокого шнурованного ботинка маленькой трагической актрисы поднялся и почти изысканно указал на потертый половик прямо перед столом. Где на самом деле было старое коричневое пятно, которое могло быть кровью — кровью Джемми, пролитой, когда маленький непоседа поскользнулся на коврике и разбил свой нос.

Он открыл рот, пытаясь сказать что-нибудь, но был настолько разгневан и удивлен, что никакого звука не вышло из сдавленного горла, только выдох.

— То есть, у тебя не хватает наглости, чтобы признаться, а? — молодой Алан восстановил дыхание. Волосы спадали ему на лицо. Он покачивался на коленях, сверкая глазами. — Зато ее было достаточно, чтобы сотворить это!

Джейми бросил на Алана усмиряющий взгляд, принуждая его замолчать, но не позаботился ему ответить. Он повернулся к Тому Кристи.

— Она сумасшедшая? — поинтересовался он. — Или всего лишь умная?

Лицо Кристи, казалось, было вырезано из камня, кроме разве дрожащих мешков под глазами и самих прищуренных и налитых кровью глаз.

— Она не сумасшедшая, — сказал Кристи.

— Умная лгунья, стало быть, — Джейми сощурил глаза, глядя на Мальву. — Умна достаточно, чтобы знать, никто не поверит в историю с изнасилованием.

Ее рот в ужасе раскрылся.

— О, нет, сэр, — сказала она, и потрясла головой так сильно, что локоны возле ее ушей запрыгали. — Я бы никогда не сказала такого о вас, никогда! — Она сглотнула и робко подняла глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, опухшие от слез, но голубовато-серые, бесхитростные и невинные. — Вы нуждались в утешении, — сказала она тихо, но ясно. — И я дала его вам.

Он с силой ущипнул себя за переносицу большим и указательным пальцами, надеясь, что чувство боли сможет пробудить его от того, что, он надеялся, было ночным кошмаром. Не помогло. Он вздохнул и посмотрел на Тома Кристи.

— Она, несомненно, беременна от кого-то, но не от меня, — сказал он прямо. — Кто это может быть?

— Это были вы! — запротестовала девушка, отпустив свой фартук и выпрямляясь на стуле. — Нет никого другого!

Взгляд Кристи неохотно скользнул в сторону дочери, затем вернулся, чтобы встретиться с глазами Джейми. Глаза Тома были такого же голубовато-серого цвета, как и у Мальвы, но в них никогда не было и следа наивности или невинности.

— Я не знаю ни о ком другом, — сказал Том. Он глубоко вдохнул, расправляя свои худые плечи. — Она сказала, что это случилось не единожды. Что ты имел ее дюжину раз или больше, — его голос был почти бесцветным, но не от недостатка чувств, скорее, от той силы, с которой он сдерживал эти самые чувства.

— Значит, она солгала дюжину раз или больше, — ответил Джейми, держа свой собственный голос под таким же сильным контролем, как и Кристи.

— Вы знаете, что я не лгу! Ваша жена поверила мне, — стальная нотка прозвучала в голосе Мальвы. Она подняла руку к своей щеке, на которой потихоньку исчезал пылающий след, но отпечаток пальцев Клэр, мертвенно бледный по контуру, был все еще отчетливым.

Моя жена более благоразумна, — сказал он холодно, но все-таки почувствовал, как в нем что-то опустилось при упоминании имени Клэр. Любая женщина могла найти такое обвинение достаточно шокирующим, чтобы убежать. Но он бы так хотел, чтобы она осталась. Само ее присутствие, накрепко отрицающее возможность его недостойного поведения и обличающее ложь Мальвы, помогло бы.

— В самом деле? — яркий цвет полностью исчез с лица девушки, но она перестала плакать. Ее глаза большие и блестящие подчеркивали ее бледность. — Что ж, у меня тоже есть здравый смысл, сэр. И его вполне достаточно, чтобы доказать, что я не вру.

— О, да? — сказал он скептически. — Ну и как же?

— Я видела шрамы на вашем голом теле и могу описать их.

Это заявление привело всех в замешательство. На мгновение повисла тишина, нарушенная Аланом Кристи, который удовлетворенно хмыкнул. Он поднялся на ноги, одна его рука все еще была прижата к животу, и по его лицу расплылась неприятная улыбка.

— Что? Съел? — сказал он. — Теперь нечего сказать?

Раздражение уже давно сменилось чудовищным гневом. Однако под ним, внутри, ощущалась маленькая прожилка чего-то, что он не мог — пока не мог — назвать страхом.

— Я не выставлял свои шрамы напоказ, — сказал он тихо, — но есть ряд людей, которые, несомненно, видели их. Но при этом я не ложился ни с кем из них в постель.

— Ну да, люди иногда говорят о шрамах на вашей спине, — парировала Мальва. — И все знают о большом и уродливом шраме на вашей ноге, который вы получили при Каллодене. Но как насчет того, в виде полумесяца, что поперек ваших ребер? Или тот маленький на вашей левой ягодице? — протянув руку назад, она обхватила свою ягодицу для примера. — Не в центре, а как бы... немного ниже, на внешней стороне. Размером примерно с фартинг, — она не улыбалась, но что-то похожее на триумф мелькнуло в ее глазах.

— У меня нет... — начал было он, но затем остановился в смятении. Боже, у него был. Паук укусил его, когда они были в Вест-Индии. Этот укус гноился неделю, образовался нарыв, который прорвался потом, к его великому облегчению. Когда воспаление прошло, Джейми никогда больше не вспоминало нем. Но он все-таки был.

Слишком поздно. Они увидели, как осознание отразилось на его лице.

Том Кристи закрыл глаза, его челюсти задвигались под бородой. Аллан снова удовлетворенно хмыкнул, и скрестил свои руки.

— Хотите доказать нам, что она ошибается? — саркастически поинтересовался молодой человек. — Тогда снимите штаны и дайте нам взглянуть на ваш зад.

Огромным усилием воли он удержался от того, чтобы сообщить Алану, что именно он сам может сделать со своим собственным задом. Он вдохнул медленно и глубоко, надеясь, что пока он будет выдыхать, какая-нибудь полезная мысль придет ему в голову.

Не пришла. Том Кристи, вздохнув, открыл глаза.

— Итак, — сказал он решительно. — Я полагаю, ты не собираешься дать развод своей жене и жениться на Мальве.

— Я никогда этого не сделаю! — предложение наполнило его яростью и чем-то похожим на панику от одной только мысли о том, чтобы быть без Клэр.

— Тогда мы подпишем контракт, — Кристи потер рукой по своему лицу, его плечи тяжело опустились в изнеможении и неприязни. — Содержание для нее и ребенка. Официальное признание прав ребенка, как одного из твоих наследников. Ты можешь решить, полагаю, захочешь ли ты взять его к своей жене на воспитание, но это...

— Убирайтесь вон, — Джейми очень медленно встал, наклонился вперед и, уперев руки в стол, посмотрел прямо в глаза Кристи. — Забирай свою дочь и покинь мой дом.

Кристи перестал говорить и смотрел на него, хмурый, как туча. Мальва снова начала плакать, издавая скулящие звуки в свой фартук. У него было странное чувство, что время каким-то образом остановилось. Будто он сам и Кристи вдруг оказались в ловушке вечности. Они глядели друг на друга, как два пса, не в состоянии отвести взгляда. Но чувствуя в то же время, что пол в комнате исчезает под их ногами и они повисают, как частицы во взвеси, над какой-то чудовищной пропастью, в бесконечном мгновении перед тем, как упасть.

И, конечно же, Алан Кристи был тем, кто разрушил это наваждение. Движение руки молодого человека, потянувшегося к ножу, отвлекло взгляд Джейми от Кристи, и его пальцы напряглись, вжимаясь в дерево стола. Мгновением раньше он чувствовал себя бестелесным, а сейчас кровь стучала в его висках и пульсировала в каждой части его тела, его мускулы болели от отчаянной жажды размазать по стене Алана Кристи и сломать шею его сестре, чтобы больше не слышать ее всхлипываний.

Лицо Алана Кристи было черным от гнева, но он был достаточно разумен — едва-едва, подумал Джейми — чтобы не вытащить своего ножа.

— Мне ничего не понравится больше, юноша, чем дать тебе в руки твою собственную голову, чтобы ты поиграл с ней, — сказал он тихо. — Убирайся отсюда, пока я не сделал этого.

Младший Кристи облизнул губы и напрягся, костяшки его пальцев побелели, но в его глазах была нерешительность. Он взглянул на своего отца, который сидел прямо, словно окаменевший, с напряженно сжатой челюстью. Свет изменился: он светил теперь со стороны, просвечивая сквозь сероватые клочки бороды Кристи, так, что был виден его собственный шрам, тонкая розовая линия, которая извивалась, как змея, над его челюстью.

Кристи медленно поднялся, подталкивая себя вверх при помощи рук, опиравшихся на бедра, затем потряс головой, как собака, которая вытрясает воду, и выпрямился. Он схватил Мальву за руку, поднял ее со стула и толкнул впереди себя, вон из кабинета, плачущую и шатающуюся.

Алан последовал за ними, специально пройдя мимо Джейми так близко, что можно было чувствовать его смердящий запах, порожденный злостью. Младший Кристи бросил один сердитый взгляд назад, поверх своего плеча, все еще держа свою руку на рукоятке ножа, но ушел. Их шаги в холле заставили задрожать доски пола под ногами Джейми, и затем прозвучал стук закрывающейся двери.

Он посмотрел вниз, и, слегка удивившись, увидел потертую поверхность стола и свои руки, все еще вжатые в него, будто они туда вросли. Он выпрямился, согнув пальцы. Сломанные суставы болели, когда он сжал кулаки. Он просто истекал потом.

Более легкие шаги прошли внизу в холле, и миссис Баг вошла в кабинет, неся поднос. Она поставила его перед ним, поклонилась и вышла. Единственный хрустальный бокал, которым он владел, стоял на подносе, и графин с очень хорошим виски.

Он смутно чувствовал, что хочет рассмеяться, но не мог точно вспомнить, как это делается. Свет коснулся графина, и напиток внутри засветился как хризоберилл. Он нежно коснулся бокала в признание лояльности миссис Баг, но это могло подождать. Дьявол свободно разгуливал по миру, и адски много нужно было ему заплатить. Перед тем, как он задолжает что-нибудь еще, он должен найти Клэр.

* * *

СПУСТЯ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ, плывущие облака вскипели, свернулись в грозовые тучи, и холодный ветер задул над лощиной, раскачивая лавровые деревья наверху с бренчанием, похожим на звук сухих костей. Очень медленно я поднялась на ноги и принялась карабкаться вверх.

У меня не было никакой конкретной цели, куда идти. Мне было все равно, на самом деле, вымокну ли я. Единственное, что я знала — я не могу вернуться домой. И, поэтому, я пошла по тропинке, которая вела к Белому Ручью, как раз когда начался дождь. Огромные капли брызнули на листья лаконосов и лопухов, а пихты и ели, вместе с соснами, выпустили наружу свое долго сдерживаемое дыхание в ароматном выдохе.

Перестукивание дождевых капель по листьям и веткам перемежалось приглушенным стуком более тяжелых капель, которые глубоко ударялись в мягкую землю: град начинался вместе с дождем, и внезапно появились маленькие кусочки льда, дико подскакивающие на плотно лежавших иголках, и осыпающие мое лицо и шею с жалящим холодом.

Тогда я побежала и нашла укрытие под склонившимися ветвями канадской бальзамической пихты, которая свешивалась над ручьем. Падающий град рябил воду и заставлял ее танцевать, но таял от соприкосновения, сразу же исчезая в темной воде. Я сидела неподвижно, и дрожала, обхватив себя руками, чтобы согреться.

"Это почти можно понять, — сказала некая часть моего сознания, которая начала говорить еще где-то на пути вверх по холму. — Все думали, ты умираешь — включая тебя саму. Ты знаешь, как это случается... ты видела такое..." Люди под воздействием сильного горя, особенно те, кто сталкиваются с присутствием всепоглощающей смерти — я видела такое. Да, я видела такое. Это было естественным поиском сочувствия, попыткой спрятаться, хотя бы и на миг, отрицать холодность и равнодушие смерти, принимая утешение в простом тепле от соприкосновения тел.

— Но он не сделал этого, — упрямо сказала я вслух. — Но все же, если это случилось, и причиной было именно отчаяние, я смогу его простить. Но, черт возьми, он этого не сделал.

Мое подсознание умолкло перед лицом этой уверенности, но я сознавала некие подземные течения — не подозрения, ничего достаточно сильного, что можно было бы назвать сомнениями. Только маленькие холодные замечания, наблюдения, которые высовывали свои головы над поверхностью моего собственного темного колодца, как любопытные весенние лягушки-квакушки. Высокие, тонкие попискивания, которые были еле слышны поодиночке, но соединяясь вместе могли, наконец, сформировать оглушительный звук, чтобы сотрясти ночь.

"Ты стареешь".

"Посмотри, как вены выступают на твоих руках".

"Твоя плоть потихоньку уходит с костей, груди обвисают".

"Если он был в отчаянии, нуждался в утешении...".

"Он мог отвергнуть ее. Но никогда бы не отвернулся от ребенка своей крови".

Я закрыла глаза, чтобы побороть поднимающееся чувство тошноты. Град закончился, сменившись сильным дождем, и холодная дымка начала подниматься от земли, изменчивые фигуры тумана плыли вверх, исчезая, как призраки, в сильном ливне.

— Нет, — сказала я громко. — Нет.

Я чувствовала себя, как будто проглотила несколько больших камней, острых и покрытых грязью. Это была не только мысль о том, что Джейми мог — но и то, что Мальва предала меня, если это было правдой. И предала даже больше, если это правдой не было.

Моя ученица. Дочь моего сердца.

Меня не мочил дождь, но воздух был настолько наполнен водой, что моя одежда стала влажной и, сырая и холодная на коже, тяжело на мне повисла. Сквозь завесу дождя я могла видеть большой белый камень, стоявший как бы во главе ручья, он-то и дал потоку его имя... Именно здесь Джейми тогда пролил, совершая жертвоприношение, свою кровь и окропил ею этот камень, прося помощи у своего родича, которого он убил. И здесь же Фергюс лежал на земле, вскрыв вены в отчаянии из-за своего сына, его темная кровь расплывалась в тихой воде.

Я начала понимать, почему пришла сюда, почему место позвало меня. Это было тот самый тайный уголок, где можно встретиться с самим собой и постигнуть истину.

Дождь прошел и облака рассеялись. Свет начал медленно исчезать.

* * *

БЫЛО ПОЧТИ СОВСЕМ ТЕМНО, когда он пришел. Деревья, беспокойные в сумеречном свете, раскачивались и шептались между собой. Я не слышала его шагов на влажной тропинке. Он просто внезапно был здесь, на краю поляны.

Джейми стоял и искал меня: я видела, как его голова поднялась, когда он заметил меня, и затем он обошел вокруг заводи и нырнул под свисавшие ветки моего укрытия. Я поняла, что он был на улице уже долго: его верхняя одежда была влажной и ткань его рубашки прилипла к его груди, мокрая от дождя и пота. Он принес мой плащ, свернутый под его рукой, развернул его и укутал мои плечи. Я позволила ему.

Потом он сел со мной рядом, очень близко, и, обхватив руками колени, уставился в темнеющую заводь ручья. Свет достиг особенной точки красоты, как раз перед тем, как все цвета перестанут быть различимы, и волосы его золотисто-каштановых бровей безупречно изгибались над твердыми ребрами надбровных дуг. Каждый волосок высвечивался на них, так же, как и на короткой, более темной, щетине его прорастающей бороды.

Он дышал глубоко и долго, как будто перед этим много ходил, истер каплю влаги, которая висела на кончике его носа. Один или два раза он коротко вздохнул, как будто собирался что-то сказать, но не сказал.

Как только дождь прекратился, птицы ненадолго снова начали петь. Теперь же, собираясь на ночной отдых, они тихонько чирикали в кронах.

— Я надеюсь, что ты планируешь что-нибудь сказать, — наконец, проговорила я вежливо. — Потому что, если нет, то я, возможно, начну кричать. И, скорее всего, не смогу остановиться.

Джейми издал звук, нечто похожее на горький смех, и опустил лицо в свои ладони. Он сидел так некоторое время, затем сильно потер лицо руками и, вздохнув, выпрямился.

— Я думал об этом все время, пока искал тебя, Сассенах. Что, во имя Господа, я могу сказать тебе, когда отыщу. Я прикидывал и так и этак, и... кажется, тут нет совсем ничего, что я мог бы сказать тебе, — голос его звучал беспомощно.

— Как это? — спросила я, определенная резкость звучала в моем голосе. — Полагаю, даже я могу придумать несколько слов, которые можно сказать.

Он вздохнул и бессильно махнул рукой.

— Что? Сказать, что я сожалею? Это неправильно. Мне жаль, но если я сказал бы так — это прозвучало бы, словно я сделал что-то, о чем могу сожалеть, а я ничего такого не делал. Но я решил, что если начну так, то это заставит тебя думать... — он взглянул на меня. Я хорошо держала себя в руках: и лицо, и эмоции, но он знал меня очень хорошо. Как только он сказал: "Я сожалею", — у меня внутри все опустилось.

Он отвел взгляд.

— Тут нечего сказать, — сказал он тихо, — все будет звучать так, будто я пытаюсь защититься или оправдать себя. А я не буду делать этого.

Я издала тихий звук, как будто кто-то ткнул меня в живот, и он резко посмотрел на меня.

— Я не буду делать этого, — сказал он яростно. — Нет способа отрицать такое обвинение. Способа, который не оставил бы ни тени сомнения в моей вине. И что бы я не сказал, это будет звучать, как некое унизительное оправдание за... за... Ну, я не стану извиняться за то, чего не делал. А если бы и извинился, то ты стала бы сомневаться во мне еще больше.

Мне стало дышать чуточку легче.

— Мне кажется, у тебя совсем мало веры в мою веру в тебя.

Он настороженно взглянул на меня.

— Если бы у меня не было ее достаточно, Сассенах, я бы сюда не пришел.

Мгновение он смотрел на меня, потом протянул руку и коснулся моей руки. Моя ладонь мгновенно повернулась, чтобы встретиться с его, и наши руки крепко сжались. Его пальцы были большими и холодными. Он держал меня так сильно, что, я думала, мои кости могут сломаться.

Он глубоко вдохнул, почти всхлипнул, и его плечи, напряженные под промокшим сюртуком, расслабились в одно мгновение.

— Так ты не думала, что это правда? — спросил он. — Ты убежала.

— Это был шок, — сказала я. И подумала мрачно, что если бы я осталась, то просто убила бы ее.

— Ну, да, конечно, — сказал он очень сухо. — Я полагаю, я тоже, наверное, убежал бы. Если бы мог.

Легкий укол вины добавился к переизбытку эмоций. Я подумала, что мой поспешный побег совсем не помог ситуации. Однако он не укорял меня, только снова спросил:

— Все же, ты не думала, что это правда?

— Я так не думаю.

— Ты не думаешь, — он пытался поймать мой взгляд. — Но ты так думала?

— Нет, — я потянула плащ, плотнее устраивая его на своих плечах. — Не думала. Но я не знала, почему.

— А теперь ты знаешь.

Я очень-очень глубоко вздохнула, а, затем, выдохнув, повернулась к нему лицом.

— Джейми Фрейзер, — сказала я с величайшей осторожностью, — Если бы ты мог сделать такую вещь, как эта... И я не имею в виду, просто лечь с женщиной, я говорю о том, что ты сделал бы это и солгал мне — тогда все, чем я была и есть, все, что я сделала — вся моя жизнь — была ложью. А я не готова признать ее таковой.

Это несколько удивило его. Уже было почти темно, но я увидела, как брови его поднялись.

— Что ты имеешь в виду, Сассенах?

Я махнула рукой в сторону тропы, туда, где наверху стоял наш дом, невидимый отсюда, затем в сторону ручья, где камень белел неясным пятном в темноте.

— Я не принадлежу этому месту, — сказала я тихо. — Брианна, Роджер... они тоже не принадлежат этому месту. Джемми не должен быть здесь: он должен смотреть мультики по телевизору, рисовать фломастерами картинки с машинками и самолетами, а не учиться стрелять из оружия, которое выше его ростом, и потрошить внутренности добытого оленя.

Я подняла лицо и закрыла глаза, чувствуя, как влажность оседает на кожу, утяжеляя мои ресницы.

— Но мы все здесь. Все мы. И мы здесь потому, что я любила тебя больше собственной жизни. Потому что верила, что ты любил меня так же сильно.

Я глубоко вздохнула, чтобы мой голос не дрожал, открыла глаза и повернулась к нему.

— Скажешь, что это не правда?

— Нет, — ответил он через мгновение, так тихо, что я еле расслышала его. И рука его еще крепче сжала мою. — Нет, я никогда не скажу такого. Никогда, Клэр.

— Что ж, — я почувствовала, как тревога, ярость и страх этого дня потекли из меня вон, как вода. Я положила голову на его плечо, и вдохнула запахи дождя и пота на его коже. Он пах едко, острым мускусным запахом страха и пережитого гнева.

К этому времени уже полностью стемнело. Я слышала далекие звуки. Миссис Баг окликала Арча из конюшни, где она доила коз, и его надтреснутый старческий голос отвечал ей. Летучая мышь, охотясь, пролетела мимо.

— Клэр? — сказал Джейми тихо.

— Хм?

— Я должен тебе кое-что сказать.

Я замерла. Спустя мгновение, я осторожно отдалилась от него и села прямо.

— Не делай этого, — сказала я. — Это вынуждает меня чувствовать, будто мне дали под дых.

— Прости...

Я обняла себя, пытаясь подавить внезапное чувство дурноты.

— Ты говорил, что не будешь начинать разговор с извинений, потому, что я буду думать, что есть за что извиняться.

— Говорил, — сказал он, и вздохнул.

Я почувствовала движение между нами, когда два его неподвижных пальца забарабанили по бедру.

— Нет никакого хорошего способа, — сказал он, наконец, — чтобы рассказать своей жене, что ты переспал с другой женщиной. Не имеет значение, при каких обстоятельствах. Его просто нет.

Внезапно я почувствовала головокружение и нехватку воздуха. Я тут же закрыла глаза. Он имел в виду не Мальву и ясно дал это понять.

— Кто? — спросила я так ровно, как только могла. — И когда?

Он беспокойно заерзал.

— О, ну... когда ты... Когда ты была... Когда ты ушла навсегда, конечно.

Я, наконец, смогла коротко вздохнуть.

— Кто? — спросила я.

— Только один раз, — сказал он. — Я имею в виду... у меня не было ни малейшего намерения, чтобы...

— Кто?

Он вздохнул и с силой потер шею.

— Боже. Последнее, чего я хотел, так это расстроить тебя, Сассенах, говоря так, как будто это... Но я не хочу порочить честную женщину, чтобы показалось, что она была...

— КТО? — прокричала я, хватая его за руку.

— Иисус! — прошептал он, испугавшись. — Мэри МакНаб.

— Кто? — снова спросила я, на этот раз ошарашено.

— Мэри МакНаб, — повторил он и вздохнул. — Ты не могла бы отпустить мою руку, Сассенах? Мне кажется, ты сейчас пустишь мне кровь.

Я отпустила. Мои ногти с такой силой впились в его запястье, что почти проткнули кожу. Я отбросила его руку и стиснула кулаки, обернув руки вокруг себя, чтобы, не дай Бог, не придушить его.

— Кто. Черт. Возьми. Такая. Мэри. МакНаб? — сказала я сквозь зубы. Мое лицо было горячим, но холодный пот покалывал мои щеки и катился вниз, по ребрам.

— Ты знаешь ее, Сассенах. Она была женой Рэба... который погиб, когда его дом сожгли. У них был один ребенок, Рэбби... Он был конюшим в Лаллиброхе, когда...

— Мэри МакНаб? Она? — я услышала удивление в собственном голосе. Я вспомнила Мэри Макнаб... едва. Она стала служанкой в Лаллиброхе после смерти ее скверного мужа: маленькая, жилистая женщина, измученная работой и трудностями. Она редко разговаривала, просто занималась своими делами, еле заметная в шумном хаосе жизни Лаллиброха. — Я вряд ли замечала ее, — сказала я, напрасно пытаясь вспомнить, была ли она в поместье во время моего последнего визита, — но ты, как я понимаю, заметил?

— Нет, — сказал он. — Не так, как ты это преподносишь, Сассенах.

— Не называй меня так, — мой голос звучал низко и ядовито даже для моих ушей.

Он издал своим горлом шотландский звук разочарованной покорности, потирая запястье.

— Хорошо. Ну, понимаешь, это была ночь перед тем, как я сдался англичанам.

— Ты никогда мне не говорил об этом!

— Никогда не говорил тебе что? — голос его звучал озадаченно.

— Что ты сам сдался англичанам. Мы думали, что тебя схватили.

— Так и было, — сказал он коротко. — Но это было устроено, чтобы получить награду, назначенную за мою голову, — он махнул рукой, закрывая вопрос. — Это было неважно.

— Они могли тебя повесить!

"И поделом бы тебе", — сказал тихий, сильно уязвленный голос внутри меня.

— Нет, они бы не повесили, — слабый проблеск веселья промелькнул в его голосе. — Ты сама сказала мне это, Сасс... ммфм. Да мне было все равно, даже если бы и повесили.

Я не имела понятия, что именно он имел в виду, говоря, что я сама ему сказала, но определенно, мне было все равно в данный момент.

— Забудь об этом, — сказала я сердито. — Я хочу знать о...

— О Мэри. Да, я понимаю, — он медленно провел рукой по волосам. — Ага, ну, она пришла ко мне ночью перед тем, как... как мне уходить. Я был в пещере, знаешь, недалеко от Лаллиброха, и она принесла мне ужин. А потом она... осталась.

Я прикусила язык, чтобы не перебивать. Я чувствовала, как он собирается с мыслями, подбирает слова.

— Я пытался отправить ее обратно, — сказал он, наконец. — Она... то, что она сказала мне... — он взглянул на меня: я увидела движение его головы. — Она сказала, что видела меня с тобой, Клэр, и что знает, как выглядит настоящая любовь, когда она видит ее, даже несмотря на то, что у нее самой ее никогда не было. И что она и в мыслях не имела, чтобы заставить меня предать такое. Просто она бы могла дать мне... немного маленьких радостей. Вот, что она сказала мне, — и голос его стал хриплым. — "Немного мелочей, которые могут вам пригодиться". — Это было... Я имею в виду, это не было... — он остановился и сделал свое странное движение, как будто рубашка была тесна ему в плечах. На мгновение он склонил голову к коленям, соединив руки под ними. — Она дала мне нежность, — сказал он, наконец, так тихо, что я еле его расслышала. — Я... я надеюсь, что смог дать ей то же самое.

У меня в груди и горле все сжалось, и я не могла говорить. На глаза навернулись слезы. Я как-то вдруг припомнила то, что он говорил мне о Жертвенном Сердце в ночь, когда я делала операцию на руке Тома Кристи: "...так хотелось... но никто не касался его". И он прожил в одиночестве в пещере семь лет.

Между нами сейчас было расстояние не более фута, но оно казалось непреодолимой пропастью, как пролив без моста.

Я потянулась, преодолевая эту расщелину, и положила ладонь на его руку, касаясь кончиками своих пальцев его больших рабочих пальцев. Я вдохнула, затем еще раз, пытаясь укрепить мой голос, но он треснул и сломался, все равно.

— Ты дал ей... нежность. Я знаю, что ты дал.

Он вдруг повернулся ко мне и прижал мое лицо к своей груди. Я чувствовала щекой влажную грубую ткань сюртука, и мои слезы впитывались в маленькие складочки и сразу исчезали в холодном сукне.

— О, Клэр, — прошептал он в мои волосы. Я подняла руку и почувствовала на его щеках влагу. — Она сказала... что хотела бы сохранить тебя живой для меня. И она действительно этого хотела. Она не собиралась взять что-нибудь для себя.

И тогда я заплакала, больше не сдерживаясь. Я плакала по его пустым годам и его тоске к прикосновению родной руки. О моих опустошенных годах, когда я лежала рядом с мужчиной, которого предала, и для которого во мне не было нежности. Я плакала из-за ужасов и сомнений, и горя сегодняшнего дня. Плакала о нем, и обо мне... Плакала о Мэри МакНаб, которая знала, что такое одиночество. И что такое любовь, тоже.

— Я рассказал бы тебе раньше, — прошептал он, похлопывая и поглаживая меня по спине, как маленького ребенка. — Но это было... это было только раз, — он беспомощно пожал плечами. — И я не мог придумать, как. Как рассказать тебе это, чтобы ты поняла.

Я всхлипнула, глотнула воздуха, и, наконец, села, вытирая свое лицо полой юбки.

— Я понимаю, — сказала я. Мой голос был низким и охрипшим, но теперь довольно спокойным. — Правда.

И я понимала. Не только о Мэри МакНаб и о том, что она сделала. Но и о том, почему он рассказал мне об этом теперь. Ведь в этом не было нужды, я бы никогда не узнала. Никакой нужды, кроме необходимости абсолютной честности между нами. И потому, что я должна была знать, что это произошло.

Я поверила ему о Мальве. Но теперь у меня была не только определенность в уме, но и мир в сердце.

Мы сидели рядом друг с другом, полы моего плаща и юбки покрывали его ноги, само его присутствие было утешением. Где-то поблизости застрекотал первый сверчок.

— Дождь совсем закончился, — сказала я, услышав это. Джейми кивнул, тихо соглашаясь. — Что нам теперь делать? — проговорила я, наконец. Мой голос звучал спокойно.

— Найти правду. Если получится.

Никто из нас не допустил возможности, что он не сможет. Я подвинулась, собирая полы моего плаща.

— Пойдем домой, тогда?

Было уже слишком темно, чтобы видеть, но я почувствовала, как он кивнул, поднимаясь на ноги, и протянул мне руку.

— Ага, пойдем.

* * *

ДОМ БЫЛ ПУСТ, когда мы вернулись, однако миссис Баг оставила на столе блюдо с пастушьим пирогом, прикрыв его полотенцем. Пол был чисто подметен, а огонь в очаге почти потух. Я сняла мокрый плащ и повесила его на вешалку, а потом встала в нерешительности, совсем не зная, что же делать дальше, как будто я находилась в чужом доме, в стране, обычаев которой я не знала.

Джейми, казалось, чувствовал тоже самое. Но через мгновение он подошел, достал с верхней полки над очагом свечку и зажег ее с помощью щепки из огня в очаге. Качающийся свет как будто еще подчеркнул странное, отражающее свойство комнаты, и Джейми постоял еще минуту, просто держа свечку, в нерешительности, перед тем, как со стуком поставить ее на середину стола.

— Ты голодная, С... Сассенах? — он начал говорить по привычке, но оборвал себя, взглянув на меня, чтобы удостовериться, что это имя вновь позволено использовать. Я по мере сил постаралась улыбнуться ему, но чувствовала, как дрожат уголки моих губ.

— Нет. А ты?

Он молча покачал головой и убрал свои руки от тарелки. Оглянувшись вокруг, он поискал, что бы еще сделать, затем взял кочергу и помешал золу, разбив последние чернеющие угольки и отправляя снопы искр и золы в дымоход. Это могло затушить огонь, который будет необходимо восстановить перед тем, как идти спать, но я не сказала ничего — он сам знал это.

— Такое чувство, будто кто-то умер, — сказала я, наконец. — Как будто случилось что-то ужасное, и сейчас то самое время, когда ты сидишь в шоке, перед тем, как начнешь ходить по округе и сообщать соседям.

Он коротко и немного печально рассмеялся и поставил кочергу на пол.

— Нам не нужно будет этого делать. Вся округа к утру будет знать о том, что произошло.

Пробужденная, наконец, от своей неподвижности, я потрясла свои влажные юбки и подошла, чтобы постоять перед огнем рядом с Джейми. Жар от огня сразу проник через влажную ткань. Это должно было принести утешение, но в моем животе стоял ледяной ком, который не мог растаять. Нуждаясь в его прикосновении, я опустила руку ему на плечо.

— Никто в это не поверит, — сказала я. Он положил свою руку сверху и, слегка улыбнувшись, покачал головой, прикрывая глаза.

— Они все поверят этому, Клэр, — сказал он тихо. — Мне жаль.

ГЛАВА 81. ПРЕЗУМПЦИЯ НЕВИНОВНОСТИ.

— ЭТО ДОЛБАННАЯ ЛОЖЬ!

— Конечно, неправда! — Роджер с опаской наблюдал за своей женой; она демонстрировала качества, характерные для большого взрывного устройства, с нестабильным часовым механизмом, и он ясно ощущал, что находиться вблизи опасно.

— Эта маленькая сучка! Я хочу просто схватить и выжать из нее всю правду! — ее рука судорожно сомкнулась на горлышке бутыли с сиропом, и он потянулся забрать ее, пока Бри не разбила.

— Я понимаю твой порыв, — произнес он, но в целом, лучше не надо.

Она пристально посмотрела на него, но отпустила бутылку.

— Ты не мог бы что-нибудь сделать? — проговорила Бри.

Роджер сам задавал себе этот вопрос, с тех пор, как услышал об обвинении, выдвинутом Мальвой.

— Я не знаю, — сказал он, — но подумал, что, по крайней мере, следует сходить к Кристи и поговорить с ними. И если смогу застать Мальву наедине, поговорю с ней.

Тем не менее, обдумывая свой последний тет-а-тет с Мальвой Кристи, он испытал неприятное ощущение того, что вряд ли она, вот так запросто, могла бы изменить собственную историю.

Брианна присела, хмуро глядя на тарелку с гречневыми оладьями, и начала мазать их маслом. Ее ярость стала уступать рациональному мышлению; он видел мысли мечущиеся в ее взоре.

— Если ты сможешь заставить ее признать, что это неправда, — произнесла она неторопливо, — будет здСрово. Если нет, что ж, следующее, что лучше всего будет предпринять, это выяснить, кто был с ней. Если какой-нибудь парень признает публично, что он может быть отцом — это, во всяком случае, поставит ее рассказ под большое сомнение.

— Правда, — Роджер полил свои оладьи сиропом, даже в разгар сомнений и тревоги, наслаждаясь его густым, темным ароматом и предвкушением редкостной сладости. — Хотя, по-прежнему, останутся те, кто будет убежден в виновности Джейми. Вот, держи.

— Я видела, как она в лесу целовалась с Обадией Хендерсоном, — беря протянутую бутылку, сказала Бри, — в конце той осени, — она брезгливо содрогнулась. — Если это он, неудивительно, что она не хочет говорить.

Роджер, посмотрел на нее с любопытством. Он знал Обадию, который был здоровым и неотесанным, но не настолько уж противным и совсем неглупым. Некоторые женщины считали его достойной парой; у него имелось пятнадцать акров земли, которые он обрабатывал со знанием дела, и он был хорошим охотником. Однако Роджер никогда не замечал, чтобы Бри подобным образом обсуждала мужчину.

— Может, еще кто приходит на ум? — спросила она, продолжая хмуриться.

— Ну... Бобби Хиггинс, — все еще настороженно, ответил он. — Близнецы Бёрдсли посматривали на нее время от времени, но очевидно...

У него появилось скверное предчувствие, что эта линия рассуждений может завершиться тем, что Бри начнет умолять его пойти и задавать щекотливые вопросы о любых предполагаемых отцах — такой ход дела, пришедший ему в голову, являлся и бессмысленным и опасным.

— Почему? — спросила она, злобно разрезая стопку оладий. — Почему она это сделала? Мама была всегда так добра к ней!

— Одно из двух, — ответил Роджер и замолчал на мгновение, закрыв глаза, чтобы лучше насладиться свежими, горячими, гречневыми оладьями, пропитанными растопленным маслом и бархатисто-гладким кленовым сиропом. Он сглотнул, и нехотя открыл глаза. — Либо настоящий отец это кто-то, за кого она не хочет замуж — по какой бы то ни было причине — или же она решила попробовать заполучить деньги или имущество твоего отца, вынуждая его назначить сумму на нее, или, если это невозможно, то на ребенка.

— Или и то и другое. Я имею в виду, что она вообще не хочет за кого бы то ни было замуж, и еще хочет денег Па — которых, кстати, у него нет.

— Да, или — и то, и другое, — согласился он.

Несколько минут они ели в тишине, скребя вилками по деревянным тарелкам, каждый был поглощен своими мыслями. Джемми провел ночь в Большом Доме. После того, как Лиззи вышла замуж, Роджер предложил взять на ее место, в качестве горничной, Эми МакКаллум, и с тех пор, как она и Эйдан переехали, Джемми проводил все больше времени там, находя утешение от потери Германа в товариществе Эйдана.

— Это неправда! — упрямо повторила она, — Па просто не стал бы... — но он увидел смутное сомнение в глубине ее глаз и легкий налет паники от этой мысли.

— Нет! Он не стал бы! — твердо сказал Роджер, — Брианна, ты же не думаешь, что в этом есть хоть чуточка правды?

— Нет, конечно, нет! — но она говорила слишком громко, слишком жестко. Он положил вилку и спокойно посмотрел на нее.

— В чем дело? Ты что-то знаешь?

— Ничего, — она провела последним кусочком оладьи по своей тарелке, наткнула на вилку и съела.

Он издал скептический звук, и Бри нахмурилась на оставшуюся липкую лужицу. Она всегда наливала слишком много меда или сиропа; он, более бережливый, всегда доедал с чистой тарелкой.

— Я не думаю, — сказала она, однако, прикусила губу и макнула кончик пальца в остатки сиропа. — Только это...

— Что?

— Не Па, — произнесла она медленно и, положив палец в рот, обсосала сироп. — И насчет Папы, я не знаю наверняка. Это лишь — взгляд назад на вещи, которые я не понимала в то время — но теперь я вижу... — она внезапно остановилась и закрыла глаза, затем открыла их и уставилась прямо на него. — Однажды, я копалась в его бумажнике, не шпионя, просто ради забавы, вынимала карточки и все остальное и клала обратно. Там была спрятана записка, меж долларовых купюр. Это была просьба встретиться с кем-то за обедом...

— Вполне невинно.

— Она начиналась со слова "Дорогой"... и это был не мамин почерк, — сказала она кратко.

— А, — произнес он, и добавил после паузы, — сколько лет тебе было?

— Одиннадцать, — кончиком пальца она рисовала мелкие узоры на тарелке, — я просто положила записку обратно и выкинула это из головы. Я не хотела об этом думать... и не думаю, что вспоминала о ней с тех пор. Было еще несколько других вещей, что я видела и не понимала — в основном, это то, как всегда было между ними... То и дело, что-то могло случиться, и я никогда не знала что, но я всегда осознавала, что что-то было действительно неправильно.

Она замолчала, глубоко вздохнув, и вытерла палец о салфетку.

— Бри, — нежно сказал он. — Джейми благородный человек и очень сильно любит твою маму.

— Ну, понимаешь, в том то и дело, — тихо сказала она, — я могу поклясться, что Папа был таким же. А взял, да и сделал.

* * *

ЭТО НЕ БЫЛО НЕВОЗМОЖНЫМ. Мысль постоянно возвращалась, назойливо досаждая Роджеру, словно камушек в ботинке. Джейми Фрейзер был благородным человеком, он слишком сильно любил свою жену — и он был в пучине отчаяния и изнеможения во время болезни Клэр. Роджер боялся за него почти так же сильно, как и за Клэр; Джейми ходил с ввалившимися глазами и мрачно сжатой челюстью, среди пекла бесконечных дней вонючей смерти, он не ел и не спал, держась не более чем усилием воли.

Попытки Роджера поговорить с ним тогда о Боге и вечности, примирить его с тем, что казалось неизбежным, были отвергнуты со жгучей яростью от одной мысли, что Бог может вознамериться забрать его жену — это сопровождалось полным отчаянием, в то время как Клэр впала в оцепенение приближающейся смерти. Не исключено, что предложение минутного физического утешения, сделанного в этом вакууме опустошения, зашло дальше, чем любая из сторон намеревалась.

Но сейчас было начало мая, а у Мальвы Кристи был срок шесть месяцев. Это означало, что она забеременела в ноябре. Кризис болезни Клэр пришелся на конец сентября, ему отчетливо вспомнился запах от выжженных полей в комнате, когда она очнулась от того, что казалось верной смертью, с огромными, сияющими глазами, поразительно красивыми на лице, словно у женоподобного ангела.

"Ладно, это, черт возьми, было невозможно! Совершенных людей не бывает, и любой человек может оступиться, по крайней мере — один раз. Но не многократно. И не Джеймс Фрейзер! Мальва Кристи солгала".

Почувствовав успокоение, Роджер продолжил свой путь вниз по берегу ручья к хижине Кристи.

"Ты не мог бы что-нибудь сделать?" — в отчаянии спрашивала его Брианна. "Слишком мало", — думалось ему, но он должен попытаться. Была пятница; он мог бы — и будет — читать эту, вгоняющую в краску, проповедь о порочности сплетен, в грядущее воскресенье. Тем не менее, зная то, что он знал о человеческой натуре, любая выгода, полученная от подобного нравоучения, скорее всего, будет недолгой.

Кроме того — что ж, собрание Ложи было вечером в среду. Что уже очень хорошо, и он страшно не хотел ставить под угрозу хрупкие дружеские отношения возрожденной Ложи, опасаясь неприятностей на собрании... но если был шанс, что это поможет... было бы полезно, позвать поприсутствовать одновременно Джейми и обоих Кристи? Это сделает вопрос достоянием общественности, да и неважно насколько скверно — открытое публичное знание было всегда лучше, чем гниющие сорняки сплетен. Он думал, что Том Кристи будет соблюдать приличия и будет воспитан, несмотря на щекотливость ситуации, но он не был так уверен в Алане. Сын имел черты своего отца и его чувство самодовольства, но был лишен железной воли Тома и его самообладания.

Но сейчас, он оказался у хижины, которая выглядела заброшенной. Однако он услышал звук топора, тихий "хрясь!" от расколотой щепки и пошел в обход сзади.

Это была Мальва, которая с настороженным видом, повернулась на его приветствие. Под ее глазами были бледно-лиловые пятна, и здоровый цвет ее кожи померк. "Совесть нечиста", — надеялся он, в то время как радушно здоровался.

— Если ты пришел попытаться заставить меня отказаться от признания, не выйдет, — решительно выпалила женщина, игнорируя его приветствие.

— Я пришел, чтобы узнать, не хочешь ли ты с кем-нибудь поговорить? — сказал он. Это ее удивило, она положила топор и вытерла лицо передником.

— Поговорить? — произнесла она медленно, уставившись на него. — О чем?

Он пожал плечами и слегка улыбнулся.

— О чем угодно, — он смягчил свое произношение, подстраиваясь к ее собственному Эдинбургскому акценту. — Я сомневаюсь, что за последнее время ты с кем-нибудь разговаривала, кроме отца и брата, но и они не стали бы слушать в настоящий момент.

Встречная легкая улыбка промелькнула в ее чертах и исчезла.

— Нет, они не слушают, — сказала она. — Но это нормально, мне нечего сказать, понятно? Я шлюха, чего уж там!

— Я не думаю, что ты шлюха, — спокойно сказал Роджер

— Ах, не думаешь? — Мальва слегка покачнулась на пятках, насмешливо изучая его. — Как еще ты бы назвал женщину, которая раздвигает ноги для женатого мужчины? Прелюбодейкой, конечно — но, с таким же успехом, и шлюхой, или так мне говорили.

Роджер подумал, что она намеревается шокировать его нарочитой грубостью. Так оно и было, но он виду не подал.

— Той, кто ошиблась, возможно. Иисус не говорил сурово с женщиной, что была блудницей; и не мне так поступать с той, кто ей не является.

— Если ты пришел цитировать мне Библию, то вот тебе мой совет — не суй свой нос в чужой вопрос! — произнесла она, с отвращением оттянув вниз, изящные уголки губ. — Я услышала из нее больше, чем желала.

Это, подумал он, вероятно, было правдой. Том Кристи был из тех, кто знает с десяток строф для каждого случая, и если он не бил свою дочь физически, почти наверняка делал это на словах.

Не зная, что сказать дальше, он протянул руку.

— Если ты дашь мне топор, я доделаю остальное.

Выгнув одну бровь от изумления, она всунула топор ему в руку и отступила назад. Он поднял полено и ловко расколов его надвое, наклонился за другим. Она какое-то время наблюдала, потом медленно присела на меньший чурбачок.

Последние зимние дуновения со снежных вершин делали горную весну холодной, но работа согрела его. Он ни в коем случае не забыл, что Мальва была рядом, но не сводил глаз с дров, со светлого волокна расколотых поленьев, ощущая сопротивление, когда тянул топор, высвобождая лезвие, и обнаружил, что его мысли вернулись к разговору с Бри.

Итак, Фрэнк Рэндалл, возможно, изменял свой жене, время от времени. По всей справедливости, Роджер сомневался, что его можно было бы в этом обвинять, учитывая все обстоятельства дела. Клэр пропала без следа, оставив Фрэнка отчаянно ее разыскивать, оплакивать, а потом, в конце концов, начать склеивать свою разбитую жизнь и продолжать жить дальше. После чего, пропавшая жена, неожиданно вернулась, сокрушенная, истерзанная и беременная от другого мужчины.

И вот, Фрэнк Рэндалл, либо из чувства чести, любви, или просто — из чего? из любопытства? — принял ее обратно. Он вспомнил, Клэр рассказывала им историю, и было очевидно, что она не особенно хотела быть принятой обратно. Это должно было быть так же чертовски понятно и Фрэнку Рэндаллу.

Тогда неудивительно, если оскорбление и отвержение, время от времени, служили для него поводом — и так же неудивительно, что отголоски скрытых конфликтов между ее родителями достигали Брианны, словно сейсмические возмущения, которые проходят через мили земли и камня, толчки от всплывания магмы, на глубине нескольких миль под земной корой. И неудивительно, сейчас для него это стало откровением, что она была так расстроена его дружбой с Эми МакКаллум.

Совершенно неожиданно, он осознал, что Мальва Кристи плачет. Молча, не закрывая лица. Слезы стекали по ее щекам, и ее плечи подрагивали, но она сильно закусила свою нижнюю губу и не издавала ни звука.

Он бросил топор и подошел к ней. Ласково обнял ее за плечи и, похлопывая, прижал ее покрытую чепцом голову.

— Эй, — произнес он нежно, — не переживай, а? Все образуется!

Она покачала головой, и слезы залили ее лицо.

— Нет, — прошептала она. — Это невозможно.

Поддавшись жалости к ней, Роджер осознал чувство возрастающей надежды. Каково бы ни было его нежелание использовать ее отчаяние, он оказался совсем истощен решимостью докопаться до сути ее проблемы. В основном ради Джейми и его семьи — но, так же и для нее самой.

Он все же не должен слишком сильно давить и так же слишком спешить. Она должна довериться ему.

И вот он, похлопывая, погладил ее по спине, как всегда делал с Джемми, когда тот просыпался от страшного сна, сказал немного ничего не значащих слов утешения, и почувствовал, как она начала уступать. Но уступать в какой-то странной физической манере, как если бы ее тело стало каким-то образом открываться, медленно расцветать от его прикосновения. Странно, и в то же самое время, ужасно знакомо. Он ощущал это то и дело с Бри, когда он поворачивался к ней в темноте, когда у нее не было времени подумать, и она откликалась ему лишь телом. Физическое воспоминание покоробило его, и он немного отодвинулся. Он хотел что-то сказать Мальве, но его прервал звук шагов и, взглянув, он увидел Алана Кристи, стремительно приближающегося к нему из-за деревьев, с лицом похожим на грозовую тучу.

— Отвали от нее!

Роджер выпрямился, сердце заколотилось, из-за внезапного осознания, как это должно быть выглядело со стороны.

— Ты чего здесь ошиваешься, как крыса возле сырной корки? — выкрикнул Алан. — Ты думаешь, раз она опозорена, то доступна для любого поганого ублюдка, что пожелает овладеть ею?

— Я пришел предложить совет, — сказал Роджер так хладнокровно, как только мог. — И поддержку, если удастся.

— О, да, — лицо Алана побагровело, всклокоченные волосы вздыбились, как щетина на борове, готовом к атаке, — "поддержите меня яблоками и подкрепите меня вином", не так ли? Ты можешь засунуть себе свою поддержку прямо в задницу, МакКензи, и свой чертов торчащий хрен туда же.

Руки Алана были сжаты в кулаки, трясущиеся от ярости.

— Ты не лучше, чем твой нечестивый тесть — или возможно... — он внезапно набросился на Мальву, которая перестала плакать, но сидела на своем чурбачке побледневшая и застывшая, — возможно, и он тоже был? Это так? Ты, маленькая сучка, ты поимела их обоих? Отвечай мне! — его рука стремительно взметнулась, чтобы отвесить ей пощечину, но Роджер, рефлекторно поймал его запястье.

Роджер был так зол, что едва мог говорить. Кристи был силен, но Роджер крупнее; он бы сломал юноше запястье, если бы захотел. Он резко вонзил свои пальцы в область между косточками и был обрадован, увидев, что глаза Кристи вылезли из орбит и увлажнились от этой боли.

— Ты не будешь так разговаривать, ни со своей сестрой, — сказал он не громко, но очень четко. — Ни со мной! — он вдруг изменил свою хватку и резко выгнул запястье Кристи. — Ты меня слышишь?

Лицо Алана побелело, и дыхание со свистом вырывалось из него. Он не ответил, но сумел кивнуть. Роджер отпустил, почти отшвырнув, запястье юноши, с внезапно возникшим отвращением.

— Я не желаю слышать, что ты, каким-либо образом, плохо обращаешься со своей сестрой, — проговорил он настолько ровно, насколько мог. — Если услышу, ты пожалеешь об этом. Доброго дня, мистер Кристи. Мисс Кристи, — добавил он, с кратким поклоном Мальве. Она не ответила, только посмотрела на него, серыми, словно грозовые тучи, глазами, огромными от шока. Воспоминание о них преследовало его, когда он вышел с поляны и погрузился в темноту леса, раздумывая, улучшил ли он положение дел, или все стало намного хуже.

* * *

СЛЕДУЮЩЕЕ ЗАСЕДАНИЕ Ложи Фрейзерс Риджа состоялось в среду. Брианна, как обычно, отправилась в Большой Дом, забрав Джемми и корзинку с рукодельем, и была удивлена, обнаружив Бобби Хиггинса, сидящим за столом и доедающим ужин.

— Мисс Брианна! — он привстал при виде нее, сияя улыбкой, но она махнула ему, чтобы он сидел, а сама скользнула на скамейку напротив.

— Бобби! Как приятно тебя снова видеть! Мы думали... ну, мы думали, что ты больше не приедешь.

Он кивнул, с печальным видом.

— Ага, могло и не случиться, по крайней мере, некоторое время. Но у Его Светлости было кое-что, пришедшее из Англии, и он сказал мне, что я должен это доставить, — он тщательно повозил кусочком хлеба по миске, собирая остатки куриной подливки. — И потом... ну, я хотел прийти ради себя. Чтобы увидеть мисс Кристи, ага?

— О, — она подняла глаза и поймала взгляд миссис Баг. Пожилая женщина, не в силах помочь, закатила глаза и покачала головой. — Эмм. Да, Мальва. Ээ... моя мать наверху, миссис Баг?

— Нет, a nighean. Ее позвали к мистеру МакНиллу; он болен плевритом, — едва договорив, она скинула фартук и повесила его на крючок, стягивая другой рукой плащ. — Тогда я пойду, а leannan, Арч ждет свой ужин. Если что-то понадобиться, тут Эми, — и кратко попрощавшись, она исчезла, оставляя Бобби глядеть ей вслед в недоумении от такого странного поведения.

— Что-то неладно? — немного нахмурившись, спросил он, оборачиваясь к Брианне.

— Ахх... ну, — мысленно проклиная миссис Баг, Брианна собралась с духом и начала рассказывать ему, внутренне морщась от того, как его милое, юное лицо побелело и застыло в свете очага.

Она не могла себя заставить упомянуть обвинения, выдвинутые Мальвой, только сказала, что она беременна. Он услышит о Джейми, достаточно скоро, но Бога ради, только не от нее.

— Я понимаю, мисс. Ага... я понимаю, — он мгновение еще посидел, уставившись на кусочек хлеба в своей руке. Затем швырнул его в миску, резко поднялся и бросился наружу; она слышала, что его стошнило в кустах ежевики, за задней дверью. Он не вернулся.

Это был долгий вечер. Ее мать, очевидно, проведет ночь с мистером МакНиллом и его плевритом. Эми МакКаллум спускалась вниз ненадолго, и они неловко поговорили о шитье, но затем она ретировалась наверх. Эйдану и Джемми было позволено подольше не ложиться и поиграть, но вымотавшись, они уснули на скамье.

Бросив шитье, Бри беспокойно ходила взад вперед, ожидая окончания Ложи. Она желала в свою собственную постель, в свой собственный дом. Кухня ее родителей, обычно такая гостеприимная, казалась незнакомой и дискомфортной, и она ощущала себя здесь чужой.

В конце концов, послышались шаги и скрип двери. Вошел Роджер с обеспокоенным видом.

— Вот и ты, — с облегчением сказала она. — Как Ложа? Кристи приходили?

Он покачал головой.

— Нет. Всё... прошло отлично, я полагаю. Немного нескладно, конечно, но твой отец и виду не подал, как никто не смог бы, при данных обстоятельствах.

Она поморщилась, представив это.

— Где он?

— Он сказал, что решил пойти пройтись — может, немного порыбачит ночью. — Роджер обнял ее и прижал ближе, вздыхая. — Ты слышала шумиху?

— Нет! Что произошло?

— Ну, мы, в общем, немного болтали по-братски, когда началась перепалка возле твоей сурковой печи. Ну, значит, все высыпали посмотреть, что происходит, а тут твой брат Йен и малыш Бобби Хиггинс катаются в грязи и пытаются убить друг друга.

— О, Боже! — она почувствовала приступ вины. Возможно, кто-то все же рассказал Бобби, и он отправился на поиски Джейми, а вместо этого встретил Йена и бросил ему обвинения, предъявленные Мальвой отцу. Если бы она сказала ему сама... — Что случилось?

— Ну, то, что чертов пес Йена приложил к перепалке руку, точнее лапу. Твой отец едва успел остановить его, чтоб он не порвал Бобби горло, но это и вправду прекратило драку. Затем мы растащили их, а Йен вырвался и бросился в лес, и пес за ним. Бобби... ну, я немного привел его в порядок, и потом, предложил ему кровать Джема на ночь, — сконфуженно проговорил Роджер. — Он сказал, что не сможет остаться здесь... — Роджер оглядел затененную кухню; она уже притушила огонь и отнесла ребятишек в постель; комната была пустая, освещаемая лишь слабым тлением очага. — Мне жаль. Ты будешь спать здесь?

Она категорически замотала головой.

— Бобби или не Бобби, я хочу пойти домой!

— Ну ладно. Тогда иди, а я попрошу Эми спуститься и запереть дверь.

— Нет, все в порядке, — ответила она быстро. — Я схожу за ней.

И прежде, чем он успел возразить, Брианна была в коридоре и поднималась по лестнице, пустой дом был чужой и притихший.

Глава 82. НЕ КОНЕЦ СВЕТА.

ПО БОЛЬШЕЙ ЧАСТИ вырывание сорняков из земли приносило большое удовлетворение. Изнурительное и бесконечное, подобно домашней работе, оно давало мне ощущение крошечного, но неопровержимого триумфа, когда грунт вдруг поддавался, отдавая неподатливый корень, который, словно пораженный враг, ложился в мою руку.

Прошел дождь, и земля была мягкой. Я со свирепой концентрацией все вырывала и вырывала одуванчики, кипрей, ростки рододендрона, рыхлокустовые травы, оленью траву, горчак и ползучую мальву, называемую местными "чиз". Приостановившись на мгновенье, я прищурено посмотрела на ланцетолистный бодяк и вывернула его из земли злобным ударом моего обрезочного ножа.

Побеги и ростки виноградной лозы поднимались над забором, и только начинали свой весенний натиск, их зеленая рябь нежно оттеняла ржавчину стволов деревьев. Они стремительно закручивались, словно мои вновь отросшие волосы. "Черт ее побери, она выстригла мне волосы, намереваясь изуродовать меня!" Под тенью деревьев нашло себе пристанище огромное количество кустистых ростков вредного растения, которое я, не зная его настоящего названия, называла "драгоценным сорняком", за его крошечные белые цветочки, что россыпями мерцали, подобно бриллиантам, в перистых зеленых листьях. Это растение было похоже на фенхель, но не формировало полезных клубней или съедобных семечек. Красивое, но бесполезное — из разряда тех вещей, что распространяются со сверхъестественной быстротой.

Я услышала слабый свистящий звук, и тряпичный мячик улегся отдохнуть у моей ноги. Сразу же за этим последовало стремительное движение большего тела, и Ролло промчал мимо меня, ловко схватил мячик и понесся назад, ветром своего полета разворошив мои юбки. Вздрогнув, я оглянулась и увидела его прыгающим к Йену, который легкой поступью входил в сад.

Йен сделал небольшой извиняющийся жест, но я снова села на корточки и лишь улыбнулась ему, делая усилие, чтобы погасить чувство ужасного испуга, волнами бушующее в моей груди.

Было очевидно, что это мне не совсем удавалось. Слегка хмурясь, я смотрела на Йена, и он колебался, глядя на меня.

— Ты хотел что-нибудь, Йен? — спросила я коротко, отбросив маску приветливости. — Если твоя собака собьет один из моих ульев, я сделаю из нее коврик.

— Ролло! — крикнул Йен, щелкнув пальцами. Пес, который в это время грациозно прыгал между пчелиными ульями, что стояли в конце сада, рысью подбежал к своему хозяину, бросил мячик к его ногам и добродушно замер, тяжело дыша и с интересом глядя на меня желтыми глазами волка.

Йен подхватил мяч и, повернувшись, забросил его через открытые ворота, Ролло, словно хвост кометы, полетел за ним.

— Я хотел спросить тебя, тетушка, — сказал он, снова повернувшись ко мне. — Хотя это может подождать.

— Нет, все в порядке. Сейчас такое же подходящее время, как и любое другое.

Неуклюже поднявшись на ноги, я потянула его к маленькой скамейке, которую Джейми смастерил для меня в тенистом уголке сада, среди цветущего кизила.

— Итак? — я устроилась рядом с ним, стряхивая частицы грязи с подола моей юбки.

— Ммф. Ну... — он разглядывал свои руки, лежащие на коленях, костлявые и с большими суставами. — Я... а...

— Ты же не подхватил сифилис снова, правда? — спросила я, отчетливо вспомнив свой последний разговор с молодым человеком в этом саду. — Потому что, если это так, Йен, то клянусь, что использую шприц доктора Фентимена и нежничать при этом не буду. Ты...

— Нет-нет! — сказал он поспешно. — Конечно, нет, тетушка. Это касается... Мальвы Кристи, — он напрягся, когда произнес это, как бы ожидая, что я сделаю выпад моим обрезочным ножом, но я просто глубоко вздохнула и медленно отложила нож.

— А что с ней? — спросила я нарочито спокойным голосом.

— Ну... это не совсем о ней. Больше о том, что она сказала о дяде Джейми, — он замолчал, сглотнул, я тоже сделала медленный вдох. Сама обеспокоенная сложившейся ситуацией в целом, я почти не задумывалась, как она затронула кого-то еще. Но Йен идеализировал Джейми с того времени, как был крохотным мальчишкой. Я прекрасно понимала, что распространившиеся намеки о том, что Джейми оказался колоссом на глиняных ногах, глубоко его расстраивали.

— Йен, ты не должен беспокоиться, — я, утешая, положила свою руку — всю в грязи — поверх его руки. — Как-то все уладится. Так всегда бывает.

Бывает — в основном, с максимумом волнений и трагической развязкой. И если, в силу какой-то ужасной космической шутки, ребенок Мальвы родится с рыжими волосами... Я на мгновение закрыла глаза, чувствуя прилив головокружения.

— Да, я полагаю, наладится, — сказал Йен, и его голос звучал до ужаса неуверенно. — Но только... то, что они говорят о дяде Джейми. Даже его люди из Ардсмуира, люди, которые должны были бы знать его лучше всех! Что он, должно быть... ну, я не стану повторять ничего из того, что говорят, тетушка, но... Мне невыносимо слышать это!

Его длинное некрасивое лицо исказилось от печали, и мне внезапно пришло в голову, что у него у самого могли возникнуть сомнения на этот счет.

— Йен, — сказала я так твердо, как только смогла, — ребенок Мальвы не может быть от Джейми. Ты ведь знаешь это, правда?

Он очень медленно кивнул, но не смотрел мне в глаза.

— Да, — сказал он мягко и сильно сглотнул. — Но, тетушка... он может быть моим.

Пчела села на мою руку. Я смотрела на нее, разглядывая прожилки на ее прозрачных крылышках, желтую пыльцу, что зацепилась за малюсенькие волоски на ее ножках и брюшке, и нежно пульсирующее от дыхания тельце.

— О, Йен, — сказала я так же мягко, как и он, — ох, Йен.

Он был, как натянутая струна, но когда я заговорила, часть напряжения ушла из его руки под моей ладонью, и я увидела, что он закрыл глаза.

— Мне жаль, тетушка, — прошептал он.

Не говоря ни слова, я похлопала его по руке. Пчела улетела, и я страстно хотела поменяться с ней местами. Это было бы так чудесно, летать под солнцем и думать об одном единственном деле — собирании пыльцы.

Другая пчела села на воротник Йена, и он рассеянно стряхнул ее прочь.

— Ну, — сказал он, глубоко вздохнув, и повернув ко мне голову. — Что мне делать, тетушка?

Его глаза потемнели от сожаления, беспокойства и чего-то похожего, как мне показалось, на страх.

— Делать? — сказала я пустым голосом. — Иисус твою Рузвельт Христос, Йен.

Я не пыталась вызвать его улыбку, и он не улыбнулся, но слегка расслабился.

— Да, я уже все сделал, — сказал он очень грустно. — Но... это сделано. Как я могу исправить это?

Я потерла лоб, пытаясь обдумать услышанное. Ролло принес назад мячик, но, видя, что Йен не расположен играть, положил его у ног Йена и улегся возле него, тяжело дыша.

— Мальва, — сказала я, наконец. — Она сказала тебе? Перед тем, я имею в виду?

— Ты думаешь, я отверг ее, и поэтому она обвинила дядю Джейми? — он взглянул на меня искоса, рассеянно почесывая шею Ролло. — Я бы не винил тебя, тетушка, если бы ты так подумала, но нет. Она не сказала мне ни слова. Если бы сказала, я бы тут же женился на ней.

Самая тяжелая часть разговора была пройдена, теперь ему было легче говорить.

— А тебе не приходило в голову жениться на ней до того, как... — спросила я с некоторым оттенком терпкости.

— А... нет, — сказал он, очень стесняясь. — Об этом речь не шла — в общем, я ни о чем не думал, тетушка. Я был пьян. По крайней мере, в первый раз, — добавил он поразмыслив.

— Первый? А сколько... нет, не говори мне, я не хочу знать подробности, — я прервала его попытку ответить резким жестом и выпрямилась от неожиданной мысли. — Бобби Хиггинс. У них было что-то?

Он кивнул, опустив ресницы, так что я не могла видеть его глаза. Он покраснел.

— Да. В действительности, именно поэтому, прежде всего, у меня и не было желания жениться на ней. Но я должен был спросить, после того, как мы... но я отложил это немного и... — он беспомощно провел рукой по лицу. — Ну, я не хотел, чтобы она была моей женой, но, тем не менее, не мог удержаться. Я хорошо знаю, как ужасно это, должно быть, выглядит — но я должен был сказать правду, тетушка.

Он набрал воздуха и продолжил.

— Я ждал ее. Ждал в лесу, когда она пойдет собирать что-нибудь. Она ничего не говорила, когда видела меня, только улыбалась и слегка приподымала юбки, потом быстро разворачивалась и убегала, и... Боже, я бежал за ней, как пес за сучкой в течке, — сказал он горько. — Как-то однажды я пришел поздно и не застал ее там, где обычно. Но я услышал ее смех вдалеке и, когда пошел посмотреть...

Он так сжал руки, что чуть не повредил палец, скорчил гримасу, а Ролло тихо заскулил.

— Давай, я просто скажу, что этот ребенок вполне может быть и Бобби Хиггинса, — сказал он, глотая слова.

Я вдруг почувствовала себя абсолютно истощенной, как тогда, когда очнулась после моей болезни, когда приходилось прилагать усилие даже на вдох. Я откинулась назад, на заборчик, ощущая успокаивающий шелест виноградных листьев на моей шее, их колыхание обвевало мои горящие щеки.

Йен согнулся, держа голову руками, весь в пятнах зеленых теней над ним.

— Что мне делать? — спросил он, наконец, сдавленным голосом. В его голосе звучала такая же усталость, какую ощущала и я. — Я не против того, чтобы сказать, что я... что ребенок может быть моим. Но вот поможет ли это, как ты считаешь?

— Нет, — сказала я холодно. — Не поможет.

Общественное мнение не изменится ни капельки — каждый решит, что Йен лжет ради своего дяди. Даже если он женится на ней, оно не поменяется...

Мысль словно ударила меня, и я снова села ровно.

— Ты сказал, что не хотел жениться на ней, даже до того, как узнал о Бобби. Почему? — спросила я заинтересованно.

Он поднял голову и сделал беспомощный жест.

— Не знаю, как объяснить. Она была... ну, она была достаточно красивой и вполне душевной. Но она... я не знаю, тетушка. Только, лежа рядом с ней, я всегда чувствовал, что не решусь погрузиться в сон.

Я посмотрела на него.

— Ну, полагаю, было не до этого.

Он промолчал, хотя и нахмурился, и зарылся пятками мокасин в землю.

— Скажи, нет ведь способа определить, который из двоих мужчин является отцом ребенка, так ведь? — спросил он вдруг. Но, если он мой, я бы хотел этого. Я должен жениться на ней ради ребенка, остальное не важно. Если он мой.

Бри рассказала мне его историю — я знала о его индейской жене Эмили и о смерти его дочери. Это напоминало мне о моем первом ребенке, о Фейт, она родилась мертвой, но навсегда осталась со мной.

— О, Йен, — сказала я мягко, дотронувшись до его волос. — Ты мог бы, возможно, определить по тому, как ребенок выглядит, но возможно, и нет, или не сразу.

Он кивнул и вздохнул. Через минуту он прошептал:

— Если я скажу, что он мой, и женюсь на ней — народ еще поговорит, но со временем... — его голос совсем пропал.

Действительно, разговоры, в конце концов, могли сойти на нет. Но были бы те, кто думал, что Джейми все же ответственен за случившееся, другие бы называли Мальву шлюхой, лгуньей, или и тем, и другим. "Кем она, черт возьми, и является!", — напомнила я себе. И на что была бы похожа жизнь Йена, женись он при таких обстоятельствах на женщине, которой не мог доверять, и которая, я полагала, и не особенно ему нравилась?

— Ну, — произнесла я, поднимаясь, — не предпринимай никаких решительных шагов, пока. Позволь мне поговорить с Джейми. Ты же не против, чтобы я рассказала ему?

— Я бы хотел этого, тетушка. Не думаю, что сам смогу посмотреть ему в глаза, — он все еще сидел на скамейке, опустив костлявые плечи. Ролло лежал на земле у его ног, большая волчья голова покоилась на мокасинах Йена. С сочувствием я обняла Йена, и он припал ко мне головой, как ребенок.

— Это не конец света, — сказала я.

Солнце касалось края горы, небо горело красным и золотым цветом, падающий свет блестящими полосками пробивался через забор.

— Нет, — подтвердил он, но в его голосе не было уверенности.

Глава 83. ДЕКЛАРАЦИИ.

Шарлотта. Округ Мекленберг.

Май, 20, 1775.

ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧЕГО НЕ МОГ И ВООБРАЗИТЬ РОДЖЕР о том, как делается история — это какое несусветное количество алкоголя в этом участвует. "Хотя и должен бы", — подумал он: если и было что-то, чему научила его академическая карьера, так это то, что почти всякое стоящее дело решалось в пабе.

Пабы, таверны, кабаки и забегаловки в Шарлотте делали свой шумный и процветающий бизнес, поскольку в них бурлили и их переполняли делегаты, наблюдатели и просто те, кто ошивался вокруг. Люди лоялистски настроенные собирались в "Руках Короля". Те, кто яро придерживался противоположных воззрений — в "Синем кабане". Те, с изменчивыми течениями, кто не имел еще союзников, или еще не принял решения, крутились туда и сюда, переходили из "Гуся и Устрицы" в кабачки и таверны Томаса, Гротса, Саймона, Бьюкэнэна, Мюллера, а также в два или три безымянных местечка, которые едва можно было назвать забегаловками.

Джейми побывал во всех. И выпивал в каждом из них, разделяя с людьми пиво, эль, ромовый пунш, шанди, крепкий ликер, портер, крепкий портер, сидр, грушевый сидр, крепкий сухой сидр, брэндивайн, пиво из хурмы, черешневое пиво, ревеневое вино, черничное вино и вишневый ликер. Не все они были алкогольными напитками, но большая часть из них — была.

Роджер большей частью ограничивался пивом, и очень порадовался за это свое решение, когда встретился на улице с Дэви Колдвеллом, который поворачивался от фруктовой лавки с горстью ранних абрикосов в руках.

— Мистер МакКензи! — вскричал Колдвелл, его лицо осветилось в приветствии. — Я даже и не предполагал встретить вас здесь, но это просто настоящее благословение!

— В самом деле, благословение, — сказал Роджер, горячо и сердечно пожимая руку священника. Колдвелл обвенчал их с Брианной. И именно он экзаменовал его в Пресвитерианской Академии, относительно его призвания несколькими месяцами ранее. — Как ваши дела, мистер Колдвелл?

— О, у меня самого все в порядке, но мое сердце опасается за судьбу моих бедных собратьев, — Колдвелл в смятении и тревоге покачал головой, указывая жестом на группу людей, толпящихся в таверне Саймона, смеющихся и разговаривающих. — Что из этого всего получится, спрашиваю я вас, мистер МакКензи? Что-то будет?

В какое-то шаткое мгновение, Роджер собрался было рассказать ему, что конкретно из этого всего произойдет. Но, спохватившись, он махнул рукой Джейми, который в этот момент остановился со знакомым на улице, чтобы он шел дальше один, без него, и повернулся к мистеру Колдвеллу, чтобы прогуляться с ним немного.

— Вы, стало быть, приехали на конференцию, мистер Колдвелл? — спросил он.

— Так и есть, мистер МакКензи, так и есть. Хотя у меня было мало надежды, что мои слова будут услышаны. Но это мой долг — говорить то, что я думаю, так я и собираюсь поступить.

Дэви Колдвелл пришел к заключению, что именно то возмутительное состояние человеческой медлительности, в которой он винил всю текущую ситуацию, убежденный, что бездумная апатия и "глупая обеспокоенность личным комфортом" в среде колонистов, одновременно искушало и провоцировало проявления тиранической власти со стороны Короны и Парламента.

— В этом-то все и дело, точно, — сказал Роджер, осознавая, что взволнованные жесты Колдвелла привлекали к себе внимание, даже среди людей в толпе на улице, большая часть которых сами достаточно громко спорили между собой.

— Дело! — вскричал Колдвелл. — Ну, да, в этом все дело и всецелая суть. Невежество, пренебрежение моральными обязательствами и высшая любовь к легкой жизни подхалимствующих лентяев соответствует в точности — в точности! — аппетитам и цинизму тиранов и правителей.

Он сердито посмотрел на одного джентльмена, который, прикрыв свое лицо шляпой, пристроился возле боковой стороны дома, чтобы хоть немного отдохнуть от полуденной жары.

— Дух Божий должен возвратить бездеятельного к жизни, наполнить человеческую плоть энергией, самообладанием и гражданской сознательностью!

Роджеру было любопытно, будет ли Колдвелл рассматривать приближающуюся войну, как результат вмешательства Божьей воли. Но, подумав, он решил, что, скорее всего, будет. Колдвелл был мыслителем, но при этом — непоколебимым пресвитерианином, и поэтому, твердо верил в предопределение.

— Ленивый сам воодушевляет и способствует своему подчинению, — объяснил Колдвелл с пренебрежительным жестом в сторону семейства лудильщика, которое наслаждалось легким завтраком на свежем воздухе во дворе их дома. — Их собственный стыд и низко опустившиеся натуры, их собственная жалкая уступчивость и покорность — становятся собственноручно сделанными цепями рабства!

— О, да, — сказал Роджер и кашлянул. Колдвелл был известным проповедником, и, похоже, стремился практиковаться везде, где только мог. — Не хотите ли пропустить по стаканчику, мистер Колдвелл? — это был очень жаркий день, и довольно круглое, херувимское лицо Колдвелла становилось все краснее.

Они зашли в таверну Томаса, довольно респектабельное заведение, и сели за столик с большими кружками домашнего пива, поскольку Колдвелл, как и большинство людей, в любом случае не считал пиво "выпивкой". В отличие от рома или виски. Что еще мужчина будет пить, в самом деле? Молоко?

Спрятавшись от солнца и с прохладной выпивкой в руке, Дэви Колдвелл стал менее горячим в своих выражениях. Так же, как и во внешнем виде.

— Слава Богу за счастливый случай встретить вас здесь, мистер МакКензи, — сказал он, глубоко дыша после того, как опустил свою кружку. — Я послал письмо, но, без сомнения, вы должны были покинуть дом до того, как оно могло прийти. Я хотел проинформировать вас о радостных новостях — намечается сессия пресвитерианцев.

Сердце ёкнуло в груди Роджера.

— Когда? И где?

— В Эдентоне, в начале следующего месяца. Преподобный доктор МакКоркл приезжает из Филадельфии. Он остановится там на некоторое время, перед тем, как отправиться дальше. МакКоркл собирается в Вест-Индию, чтобы поддержать деятельность церкви там. Я, конечно, предполагаю, что знаю ваши намерения — и прошу прощения за свою самоуверенность, мистер МакКензи — но вы все еще желаете стать священником?

— Всем моим сердцем.

Колдвелл заулыбался и с силой пожал его руку.

— Да будет вам радость от этого, дорогой человек, большая радость.

Затем он пустился в подробное описание МакКоркла, с которым он встречался в Шотландии. И в размышления относительно положения религии в колонии — он с некоторым уважением говорил о методизме, но считал баптистов Нового Света "несколько беспорядочными" в своих вдохновенных излияниях во время богослужений. Но, он не сомневался в их благих намерениях — и, конечно, искренняя вера была более приемлема, чем полное неверие, какую бы форму оно не принимало. В конце концов, однако, он вернулся к их обстоятельствам на текущий момент.

— Вы приехали со своим тестем, не так ли? — спросил он. — Мне показалось, что я видел его на дороге.

— Да, так, его вы и видели, — уверил его Роджер, копаясь в кармане в поисках монеты.

В его кармане было полно намотанных на катушку лошадиных волос: с его академическим опытом экскурсовода, он приготовился заняться плетением новой лески для рыбалки, на случай если будет скучно.

— А, — Колдвелл пристально посмотрел на него, — я слышал последние новости — это правда, что он стал Вигом?

— Он верный друг свободы, — сказал Роджер осторожно и вздохнул. — Так же, как и я.

У него не было возможности произнести эти слова вслух до настоящего момента: и он почувствовал, как у него слегка перехватило дыхание, прямо под грудиной.

— Ага, ага, очень хорошо! Я слышал об этом, как я сказал, и все же много есть таких, которые говорят противоположное: что он Тори, лоялист, так же, как и его родственники, и что его торжественные заявления в поддержку движения за независимость всего лишь уловка и обман.

Эти слова не были сказаны в вопросительном тоне, но кустистые брови Колдвелла поднялись, как шляпа с волнистыми полями, и дали понять, что это так.

— Джейми Фрейзер — правдивый и прямой человек, — сказал Роджер и опустошил свою кружку. — И порядочный, к тому же, — добавил он, ставя ее на стол. — И честно говоря, я думаю, что должен пойти и найти его.

Колдвелл посмотрел вокруг: в таверне вокруг них атмосфера была возбужденной, люди начали просить счет и рассчитываться. Официальное собрание съезда должно было начаться в два часа дня на ферме МакИнтаера, в его доме. Сейчас было уже где-то после полудня, и делегаты, докладчики и зрители потихоньку начинали собираться, набираясь сил для послеполуденных конфликтов и решений. Ощущение перехваченного дыхания снова вернулось.

— Да, хорошо. Передайте ему мое почтение, будьте так добры, хотя, возможно, я увижу его и сам. И пусть Святой Дух вонзится в заскорузлость привычки и лени, и обратит души и разбудит совесть и сознание тех, кто соберется здесь сегодня!

— Аминь, — сказал Роджер, улыбаясь, несмотря на взгляды мужчин — и нескольких женщин — вокруг них.

Он нашел Джейми в "Синем кабане" в компании нескольких мужчин, в которых Святой Дух уже как следует поработал, разбив все возможные заскорузлости, судя по громкости разговора. Однако болтовня возле двери стихла, когда он проделал свой путь сквозь зал — не потому, что все обратили на него внимание, а потому что происходило нечто более интересное в центре зала.

А именно: Джейми Фрейзер и Нил Форбс, оба красные от жары, накала страстей и пары галлонов разнообразных спиртных напитков, стояли возле стола, голова к голове и шипели по-гэльски, как змеи.

Только несколько человек из зрителей понимали по-гэльски: были слышны спешные переводы основных смысловых точек диалога для остальных в толпе.

Ругательства на гэльском были искусством, и одним из тех, которым его тесть владел в совершенстве, хотя Роджер должен был признать, что адвокат и сам был мастером крепкого слова. Переводы были далеко не так красноречивы, как оригинальные высказывания: но, тем не менее, зал таверны был захвачен и увлечен, были слышны восхищенные посвистывания и улюлюканья зрителей, или хохот, после особенно едких острот.

Пропустив начало, Роджер не имел понятия, как начался конфликт, но в тот момент, когда он к ним присоединился, обмен был сфокусирован на трусости, высокомерии и амбициях. Комментарии Джейми касались руководства Форбса нападением на Фогарти Симмса, как дурацкой и трусливой попыткой преподнести себя большим человеком ценой жизни беззащитного человека. Форбс, перейдя здесь на английский, поскольку обнаружил, что они стали центром внимания таверны — занял точку зрения, что присутствие Джейми здесь было недопустимым оскорблением по отношению к тем, кто истинно поддерживает идеалы свободы и справедливости, потому что каждый знает, что на самом деле он был человеком короля. И что он, Джейми, самодовольный раздувшийся от важности петух на прогулке, думал, что долго сможет пускать пыль в глаза и вешать лапшу на уши всем и каждому, чтобы предать всю компанию. Но если он, Фрейзер, думал, что он, Форбс, достаточно наивен, чтобы быть обманутым старыми фокусами на базарной площади и кучей разговоров с не большим смыслом, чем у кричащих чаек, он, Фрейзер, пусть лучше подумает снова!

Джейми ударил ладонью по столу, заставив его загудеть, как барабан, и чашки на столе задребезжали. Он встал, сердито смотря на Форбса сверху вниз.

— Вы порочите мою честь, сэр? — крикнул он, также переходя на английский. — Поэтому, если это так, давайте выйдем на улицу и решим дело тут же, да, или нет.

Пот ручьями тек по широкому пылающему лицу Форбса, и его глаза сверкали гневом, но Роджер увидел как его, даже перевозбужденного, запоздалая осторожность дернула за рукав. Роджер не видел заварушки в Кросс-Крик, но Йен рассказывал ему детали, одновременно покатываясь со смеху. Последняя вещь, которую Форбс мог желать — это дуэль.

— А у вас есть честь, чтобы ее порочить, сэр? — потребовал ответа Форбс, тоже вставая и приосанившись как на параде, как будто он обращался к суду присяжных. — Вы пришли сюда, и ведете себя как великий, пьянствуя и шляясь повсюду, как матрос, вышедший на берег с получкой в кармане. Но есть ли у нас хоть какое-нибудь доказательство, что ваши слова — это не только пустая похвальба? Похвальба, я сказал, сэр!

Джейми стоял, опершись обеими руками на стол и изучая Форбса сквозь прищуренные глаза. Однажды Роджер видел точно такое выражение, направленное прямо на него самого. И за этим взглядом сразу же последовала кровавая бойня, которая была обычной суматохой для паба в Глазго в субботнюю ночь — только более сильная. Единственное, чему можно было порадоваться, было то, что Форбс определенно не слышал ничего из тех обвинений, которые выдвинула Мальва Кристи, или тут бы уже была пролита кровь.

Джейми медленно выпрямился, и его левая рука направилась к талии. Послышались тревожные вздохи и возгласы, Форбс побледнел. Но Джейми протянул руку к своему споррану, а не к кинжалу, и засунул ее внутрь.

— Что касается этого... сэр... — сказал он низким ровным голосом, который пронесся через всю комнату. — Я ясно дал понять. Я за свободу, ради этой цели я поручусь своим именем, своим состоянием, — в этот момент он вытащил свою руку из споррана и хлопнул ею по столу: маленький кошелек, две золотых гинеи и драгоценный камень, — и моей священной честью.

В комнате повисла тишина, глаза всех были сфокусированы на черном бриллианте, который сверкал зловещим светом. Джейми помолчал на протяжении трех ударов сердца, затем громко вдохнул.

— Есть ли тут человек, который скажет, что я лгу? — сказал он.

Это было демонстративно адресовано всей комнате, но его глаза были устремлены на Форбса. Адвокат начал покрываться красными и серыми пятнами, как протухшая устрица, но ничего не сказал.

Джейми снова помолчал, еще раз оглядел комнату, затем взял со стола кошелек, деньги, камень и гордо вышел за дверь. Снаружи городские часы пробили два часа пополудни. Удары были медленными и тяжелыми в душном воздухе.

* * *

"L`OIGNON-INTELLIGENCER".

"Двадцатого числа сего месяца в Шарлотте состоялся Конгресс, собравший Делегатов из округа Мекленберг, с целью обсудить спорный вопрос об Отношениях с Великой Британией на текущий момент. После должного Обсуждения, была предложена и принята Декларация, чьи положения представлены здесь:

1. Что кто бы то ни был, прямо или косвенно подстрекающий, содействующий, или любым способом, формой или образом действий, поощряющий незаконное и опасное вторжение и посягательство в наши права, как заявленные В. Британией — является врагом этому Округу, всей Америке, неотъемлемым и неотчуждаемым правам человека.

2. Мы, Граждане округа Мекленберг, настоящим документом осуждаем политические объединения, которые связывают нас с Материнской Страной (Метрополией) и настоящим документом освобождаем себя от всякой верности и преданности Британской короне. Обрываем всякие политические связи, контракты или ассоциации с той нацией, которая безудержно попирает наши права и свободы, и варварски проливала невинную кровь Американских патриотов в битве при Лексингтоне.

3. Настоящим документом мы объявляем себя свободным и независимым народом — каким мы и являемся, и по праву должны быть независимой и самоуправляемой ассоциацией, и не подконтрольными никакой другой власти, кроме как Божьей, и власти генерального руководства конгресса, поддерживать независимость которого, гражданскую и религиозную, мы торжественно клянемся друг другу нашим взаимным сотрудничеством, нашими жизнями, нашим состоянием и самой нашей святой честью.

4. И поскольку мы сейчас признаем существование и контроль, как закона, так и служащих судебного ведомства, гражданских, или военных, внутри данного Округа — недействительным, мы настоящим документом предписываем и принимаем как устав, все без исключения наши предшествующие законы, в которых, однако корона Великой Британии никогда не будет рассматриваться как имеющая права, привилегии, неприкосновенность, или авторитет в нашем Округе.

5. Этой декларацией также постановляется, что весь без исключения военный командный состав этого Округа настоящим документом восстанавливается в своих прежних правах командования и полномочиях, и действует сообразно с этими нормативными положениями. И что каждый действительный член этой делегации должен с этого времени быть гражданским служащим, а именно, Мировым судьей и в качестве "члена Комитета" вести процесс, слушать, определять и устанавливать все спорные вопросы, в соответствии с названными принятыми законами. Сохранять мир, единство и согласие в названном Округе и использовать все силы к распространению любви к стране и огня свободы на всю Америку до тех пор, пока более общее и организованное правительство будет учреждено в данной провинции. Избрание из действительных членов делегации должно установить Комитет общественной безопасности для данного Округа.

6. Что копия этих решений будет направлена с посыльным Президенту Континентального Конгресса, который собирается в Филадельфии, чтобы быть представленной перед всем собранием".

Глава 84. СРЕДИ ЛАТУКА.

КАКОЙ-ТО ИДИОТ — ИЛИ РЕБЕНОК — оставил калитку моего сада открытой. Надеясь, что она не простояла так долго, я поспешила вверх по тропе. Если калитка была открыта всю ночь, олень мог поесть весь латук, лук и луковичные растения на грядках, не говоря уж о разрушении...

Я резко дернулась и слегка вскрикнула. Что-то вроде раскаленной докрасна шляпной булавки укололо меня в шею, и я рефлекторно шлепнула по этому месту рукой. От электрического толчка в висок у меня в глазах сначала побелело, затем расплылось от влаги, а потом я почувствовала внезапную жгучую боль в локте — пчелы.

Спотыкаясь, я побежала прочь с тропы, внезапно осознав, что воздух был буквально наполнен ими, взбешенными и жалящими. Нырнув сквозь кусты, я едва могла видеть сквозь слезящиеся глаза, слишком поздно осознав и услышав низкое гудение роя пчел в состоянии войны.

Медведь! Черт возьми, медведь забрался в сад! В полсекунды между двумя укусами я увидела, что один из ульев лежал в грязи, опрокинутый набок, прямо за калиткой. Соты и мед вываливались из него, похожие на внутренности.

Я нагнулась под ветки и бросилась в заросли лаконоса, задыхаясь и бессвязно ругаясь, на чем свет стоит. Укус на моей шее пульсировал и жутко горел, кожа на виске уже вздулась, натягивая веко. Я почувствовала, что кто-то ползет по моей лодыжке, и смахнула прочь, пока не начало жалить.

Моргнув, я вытерла слезы. Несколько пчел пролетели сквозь стебли с желтыми цветами надо мной, агрессивные, как спитфайры. Я еще чуть-чуть отползла, пытаясь одновременно убраться подальше, пошлепывать по волосам и встряхивать юбки, чтобы ни одна из пчел больше не забралась ко мне под одежду.

Я дышала, как паровоз и дрожала от адреналина и злости.

— Чтоб ты провалился!.. проклятый медведь... Черт возьми...

Моим сильнейшим побуждением было ворваться в сад, громко крича и хлопая юбками, в надежде обратить медведя в панику. Столь же сильный импульс самосохранения переборол первый.

Я вскарабкалась на ноги и, пригнувшись, на случай взбешенных пчел, проложила себе путь сквозь кусты наверх, намереваясь обойти сад вокруг и спуститься вниз с другой стороны, подальше от разоренного улья. Этим путем я могла вернуться назад, на тропу, и сходить вниз к дому, где можно было призвать людей — предпочтительно вооруженных — на помощь, чтобы выгнать монстра из сада, до того, как он уничтожит остальные ульи.

Не было смысла хранить тишину, поэтому я ринулась сквозь кусты, спотыкаясь о бревна и злобно пыхтя. Я пыталась разглядеть медведя, но заросли винограда на оградке палисадника были слишком густыми, чтобы сквозь них можно было разглядеть что-нибудь, кроме шуршащих листьев и солнечных теней. Половина моего лица была как в огне. Толчки боли выстреливали сквозь тройничный нерв с каждым ударом сердца, заставляя мускулы подергиваться, а глаз ужасно слезился.

Я дошла до тропинки как раз ниже того места, где первая пчела меня ужалила — моя садовая корзинка лежала там, где я ее уронила, а инструменты все рассыпались. Я схватила нож, который использовала для всех видов работ, от обрезки веток до выкапывания корней. Он был довольно крепкий, с лезвием длиной в шесть дюймов, и хотя он, конечно, мог и не впечатлить медведя, я чувствовала себя лучше, просто от того, что он у меня был.

Я взглянула в открытую калитку, готовая убежать, но ничего не увидела. Разрушенный улей лежал там же, где я его и видела, восковые соты сломаны и раздавлены, в воздухе чувствовался сильный запах меда. Но соты не были разбросанными: разрушенные столбики воска все еще были прикреплены к деревянной основе улья.

Пчела угрожающе прожужжала над ухом, и я пригнулась, но не убежала. Было очень тихо. Я постаралась успокоить дыхание, пытаясь расслышать хоть что-нибудь сквозь грохот моего собственного пульса. Медведи не были тихими животными: им и не нужно было. По крайней мере, должны были быть слышны фырканье и глотающие звуки, шуршание разрывающейся листвы, звук лакающего длинного языка. Но я ничего не слышала.

Делая по одному шагу за раз и готовясь убежать, я осторожно двинулась по боковой тропинке вверх. В саду был огромный дуб, примерно в двадцати футах в стороне. Смогу ли я добежать до него, если медведь вдруг откуда-нибудь выпрыгнет?

Я прислушивалась так сильно, как могла, но ничего не слышала, кроме мягкого перешептывания листьев винограда и жужжания разозленных пчел, которое теперь снизилось до звенящего шума, поскольку они густо собирались над разрушенными сотами.

Он, должно быть, ушел. Все еще с подозрением, я приблизилась, держа в руке нож.

Я одновременно почувствовала запах крови и увидела ее. Она лежала на грядке с салатом, ее юбки взлетали как некий гигантский цветок, расцветший посреди молодого латука.

Не помня, как добежала, я опустилась на колени возле нее. Ее руки были еще теплые, когда я схватила запястье — такие маленькие и хрупкие кости, но безжизненные — пульса не было. "Конечно, его не было, — сказал холодный тихий наблюдатель внутри меня. — Ее горло было перерезано, кровь растеклась повсюду, ты видишь, что артерии не пульсируют: она мертва".

Серые глаза Мальвы были открытыми и пустыми от удивления, ее чепец свалился. Я сжала ее запястье крепче, как будто была способна найти спрятавшийся пульс, найти какие-нибудь следы жизни... и нашла. Округлость ее живота двинулась, совсем немного, и я тут же уронила слабую руку и схватила нож, подбираясь к подолу ее юбки.

Я действовала, не размышляя, без страха и сомнений — не было ничего, кроме ножа и нажима, расходящаяся плоть и слабая возможность, и ужас абсолютной необходимости...

Я разрезала живот от пупка до лобкового возвышения, сильно надавливая сквозь вялые мускулы, задела матку, но это не имело значения. Быстро, но осторожно, разрезала стенку матки, уронила нож, протолкнула мои руки вглубь все еще теплой плоти Мальвы Кристи. Нащупала ребенка, обхватывая, поворачивая, с силой выкручивая его в моем неистовстве, чтобы освободить, вырвать у верной смерти, вытащить его на воздух, помочь ему дышать... Тело Мальвы поднялось и плюхнулось на землю, безвольные его конечности крутанулись от силы моего резкого движения, когда я дернула.

Он освободился с внезапностью рождения, и я вытерла кровь и слизь с маленького измазанного и запечатанного лица. Я вдыхала воздух в его легкие, осторожно, мягко, ты должна вдувать воздух очень нежно, альвеолы в легких, как тонкие паутинки, такие хрупкие. Нажимала на его грудку, маленькую, не более чем ширина ладони, два пальца нажимают, не больше. И почувствовала ее легкую упругость, деликатную, словно часовая пружинка, почувствовала движение, маленькие извивания, слабое инстинктивное барахтанье... и ощутила, как оно пропадает, это мерцание, короткая вспышка, маленькая искорка жизни, я крикнула с тоской и душевной болью и прижала маленькое, словно кукла, тельце к моей груди, все еще теплое, все еще теплое.

— Не уходи, — говорила я, — не уходи, не уходи, пожалуйста, не уходи, — но энергия исчезла, легкое голубое сияние, которое, казалось, осветило мои ладони на мгновение, потухло как пламя свечи, сначала до красного уголька светящегося фитиля, затем до слабейшего следа яркости... а потом все стало темным.

Так они и нашли меня: я все еще сидела на сверкающем солнце, плачущая и вся пропитанная кровью, держа тельце маленького мальчика на моих коленях, и выпотрошенное тело моей Мальвы рядом со мной.

Глава 85. УКРАДЕННАЯ НЕВЕСТА.

ПРОШЛА НЕДЕЛЯ ПОСЛЕ СМЕРТИ МАЛЬВЫ, но не было ни малейшей догадки о том, кто ее убил. Шушуканья, косые взгляды и очевидный туман подозрения висел вокруг Риджа, но, несмотря на все усилия Джейми, не было возможности найти того, кто знал, или мог сказать хоть что-то полезное.

Я видела напряжение и разочарование, растущее в Джейми день за днем, и знала, что это должно найти выход. Хотя я понятия не имела, что он мог сделать.

В среду, после завтрака, Джейми стоял, глядя исподлобья в окно своего кабинета, затем внезапно так грохнул кулаком об стол, что я подскочила.

— Мое терпение дошло до последнего предела, — сообщил он мне. — Еще одна минута всего этого, и я сойду с ума. Я должен что-нибудь сделать, и я сделаю, — не дожидаясь реакции на свое заявление, он подошел к двери, распахнул ее, и заорал в холл: — Джозеф!

Мистер Вемисс появился из кухни, где чистил дымоход под руководством миссис Баг. Он выглядел испуганным, бледным, вымазанным сажей и вообще неопрятным.

Проигнорировав черные следы ног на непокрытом полу кабинета — Джейми недавно сжег половик — он уставился на мистера Вемисса властным взглядом.

— Вы хотите заполучить ту женщину? — спросил он.

— Женщину? — мистер Вемисс был сбит с толку. — Что... о... Вы имеете в виду фройляйн Берриш?

— Кого ж еще? Хотите или нет? — повторил Джейми.

Определенно, прошло много времени с тех пор, как кто-то спрашивал у мистера Вемисса, что он хочет, и ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя от шока.

Непреклонное давление Джейми заставило мистера Вемисса прекратить протестующие бормотания по поводу друзей фройляйн, которые, без сомнения, могли лучше судить о ее счастье. И о его собственной непригодности, бедности, общей никчемности в качестве мужа, и подойти, в конце концов, к отчаянному признанию, что, ну, если фройляйн не выразит отвращения к такой перспективе, то возможно... ну... одним словом...

— Да, сэр, — сказал он, испугавшись собственной смелости. — Да. Очень сильно! — выпалил он.

— Хорошо, — довольно кивнул Джейми. — Мы поедем и заберем ее.

Мистер Вемисс стоял с открытым от удивления ртом; так же, как и я. Джейми повернулся ко мне, отдавая приказания с уверенностью и жизнелюбием морского капитана при виде жирной поживы.

— Найдешь Йена-младшего для меня, Сассенах? И скажи миссис Баг, чтобы приготовила достаточно еды для недельной поездки на четверых мужчин. Затем позовите Роджера Maка — нам понадобится священник.

Он потер руки от удовольствия, затем хлопнул мистера Вемисса по плечу, подняв маленькое облачко сажи с его одежды.

— Идите и приведите себя в порядок, Джозеф, — сказал он. — И расчешите волосы. Мы собираемся украсть для вас невесту.

* * *

— ...И К ГРУДИ ПРИСТАВИЛ ОН ПИСТОЛЬ, он пистоль, — напевал Йен. — Обвенчай меня скорее, пастор мой, пастор мой, или сам тебя я обвенчаю с сатаной, с сатаной!.

— Конечно, — сказал Роджер, прерывая песню, в которой смелый молодой человек по имени Вили, едет со своими друзьями, чтобы похитить и насильно жениться на девушке, которая оказывается более дерзкой, чем он сам, — будем надеяться, что вы этой ночью докажете, что вы чуточку способнее, чем Вилли, да Джозеф?

Мистер Вемисс, вымытый, одетый и изрядно дрожащий от волнения, посмотрел на него с полным непониманием. Роджер усмехнулся, затягивая ремень седельной сумки.

— Юный Вилли приказывает священнику женить его на молодой девушке под дулом пистолета, — объяснил он Вемиссу, — но, когда он уложил свою украденную невесту в постель, у него не было ни единого шанса, и все его усилия не смогли заставить ее.

— Так что, Вилли, девицей меня сохрани, и домой ты меня возверни, девицей домой возверни! — пел Йен.

— Послушай, — окликнул Роджер Джейми, который привязывал свои седельные сумки на спину Гидеона. — А если фройляйн вообще не желает...

— Что, не захочет выходить замуж за Джозефа? — Джейми похлопал мистера Вемисса по спине, затем наклонился, подставив колено, помогая невысокому человеку подняться в седло. — Я не могу представить ни одной разумной женщины, которая бы отказалась от такой возможности, а ты видел, а charaid?

Он бросил беглый взгляд на поляну — убедился, что все в порядке, затем взбежал по ступенькам и, быстро поцеловал меня на прощание, затем сбежал вниз и вскочил в седло. Гидеон на этот раз оказался послушным и даже не попытался укусить его.

— Держись, mo nighean donn, — сказал он и улыбнулся мне, глядя в глаза. И потом они уехали под оглушительные крики Йена, звенящие эхом от деревьев, подняв такой гвалт на поляне, словно банда налетчиков с Хайленда.

* * *

КАК НИ СТРАННО, но отъезд мужчин, казалось, немного облегчил ситуацию. Слухи, конечно, по-прежнему были оживленными, — но без Джейми или Йена в качестве громоотвода, слухи просто потрескивали там и сям, как огни Святого Эльма, свистя, шипя и заставляя волосы вставать дыбом, но, по сути, были безобидным явлением, если их не касаться.

Дом не столько напоминал крепость в осаде, сколько центр бури.

Кроме того, после отъезда мистера Вемисса из дома, нас навестила Лиззи, принеся маленького Родни Джозефа, так назвали ребенка. Роджер был решительно против восторженных предложений молодых папаш назвать его Тиглатпаласар, или Ихавод. Маленькая Роджерина легко вышла из этой ситуации, и все вокруг ее называли Рори, но Роджер совершенно отказался слышать о том, чтобы окрестить ребенка, который в миру был бы известен как Ики.

Родни оказался очень приятным малышом с широко раскрытыми от изумления глазами, отчасти потому, что он никогда не терял чувство удивления, и будто всегда был готов услышать то, что вы говорите. Удивление Лиззи от его рождения переросло в очарованность, которая полностью затмила бы Джо и Кеззи, если бы не тот факт, что они тоже были очарованы.

Любой из них был готов, если насильно их не остановить, активно, по полчаса обсуждать опорожнение кишечника Родни, до этого с такой же интенсивностью они обсуждали только новые ловушки и необычные предметы, которые были содержимым животов убитых ими животных. Свиньи, похоже, действительно могут съесть все что угодно — как и Родни.

Спустя несколько дней после отъезда мужчин за невестой, из своего дома пришла Брианна с Джемми, и Лиззи тоже принесла Родни. К ним присоединились Эми МакКаллум и я. Мы проводили приятный вечер на кухне — шили при свете огня, восхищаясь Родни, и наблюдая за Джемми и Эйданом. Делая некоторые осторожные выводы, мы сплетничали о мужчинах, населяющих Ридж, рассматривая некоторых в качестве подозреваемых.

У меня, конечно, был более личный и болезненный интерес к этому вопросу. А все три молодые женщины были единогласно на стороне справедливости, то есть отказались даже рассматривать саму мысль о том, что я или Джейми, возможно, имели какое-либо отношение к убийству Мальвы Кристи.

Для себя я сочла такие открытые рассуждения довольно утешающими. Конечно, сама с собой я безостановочно делала различные предположения — и это было очень утомительным делом. Мало того, что было неприятно подозревать каждого человека, которого я знала, в роли хладнокровного убийцы, расследование обязывало меня непрерывно раз за разом представлять само убийство и вновь переживать момент, когда я нашла ее.

— Я действительно не хочу думать, что это Бобби, — нахмурившись, сказала Бри, продвигая деревянное яйцо для починки в пятку носка. — Он кажется таким хорошим мальчиком.

Лиззи опустила подбородок, поджав губы:

— О, да, он — милый парень. Но он, что называется, горячий.

Все мы посмотрели на нее.

— Ну... — сказала она мягко, — Я, не позволила ему, но он не сдавался. И когда я сказала "нет", он ушел и стал пинать дерево.

— Мой муж иногда делал так же, если я отказывала ему, — сказала Эми, подумав. — Но я уверена, что он не перерезал бы мне горло.

— Да, но Мальва не отказала тому, кто бы это ни был, — обратила внимание Бри, сощурившись, продевая нитку в иголку для штопки. — Вот в чем проблема. Он убил ее, потому что она была беременна, и он боялся, что она расскажет всем.

— Ха! — сказала Лиззи, торжествующе. — Ну, тогда, это не мог быть Бобби вообще, не так ли? Поскольку, когда мой отец дал ему от ворот поворот, — легкая тень появилась на ее лице при упоминании об отце, который до сих пор не сказал ей ни слова и не признавал рождения малыша Родни, — разве он не подумывал о Мальве Кристи? Йен сказал, что так и было. Если бы у нее был ребенок от него, ну... тогда, ее отец был бы вынужден согласиться, разве не так? — Эми убедительно кивнула, но Бри возразила.

— Да, но она настаивала, что это не его ребенок. Его стошнило в кустах ежевики, когда он услышал это, — губы Брианны сжались на мгновение, — ну хорошо, он совсем не был счастлив. Так что, возможно, он убил ее из ревности, вы не думаете?

Лиззи и Эми сомнительно хмыкнули, обе они любили Бобби, но были обязаны допустить эту возможность.

— Кто меня интересует, — сказала я немного неуверенно, — так это зрелые мужчины. Женатые. Все знают юношей, которые были увлечены ею, но я, видела более чем одного женатого мужчину, поглядывавшего на нее мимоходом.

— Я думаю, что это Хирам Кромби, — сразу же сказала Бри, втыкая иглу в носок. Все засмеялись, но она покачала головой. — Нет, я серьезно. Это всегда — действительно религиозные люди, но очень озлобленные, у которых, оказывается, есть секретные ящички, полные женского нижнего белья и они пристают к мальчикам из церковного хора.

У Эми отвисла челюсть.

— Ящики, полные женского нижнего белья? — переспросила она. — Что... сорочки и корсеты? А что они делают с ними?

Брианна покраснела. Она закашлялась, но это был не очень хороший выход из положения.

— Э-э... ну... Я думаю, это французское нижнее белье, — невнятно сказала она. — Мм... кружевное белье.

— О, французы, — сказала Лиззи, глубокомысленно кивнув. Все знали о пресловутой репутации французских дам, хотя я сомневалась, что женщины из Фрейзерс Риджа, за исключением меня, когда-либо видели их.

Желая помочь Бри, я любезно рассказала им о НестлИ, фаворитке короля Франции, у которой были проколоты соски, и она появлялась при дворе с обнаженной грудью, поигрывая золотыми колечками.

— Еще несколько месяцев вот этого, — мрачно сказала Лиззи, посмотрев на Родни, который энергично сосал ее грудь, сильно сжав крошечные кулачки, — и я смогу сделать то же самое. Я попрошу Джо и Кеззи купить мне такие кольца, когда они продадут шкуры, да?

Посреди разразившегося смеха стук в дверь остался незамеченным, если бы не Джемми и Эйдан, которые играли в кабинете Джейми. Они примчались на кухню сообщить нам об этом.

— Я открою, — Бри бросила свою штопку, но я уже была на ногах.

— Нет, я схожу.

Махнув ей рукой, я взяла подсвечник и с бешено колотящимся сердцем, пошла вперед по темному коридору. Незваные гости после наступления темноты всегда были чрезвычайной ситуацией того или иного рода.

Так было и на этот раз, хотя все оказалось вообще не тем, чего я могла ожидать. На мгновение, я не узнала высокую женщину, которая, покачиваясь, стояла на крыльце, бледную и измученную. Затем она прошептала:

— Фрау Фрейзер? Я могу, могу фойти? — и упала в мои объятия.

На произведенный шум примчались на помощь все молодые женщины. Мы уложили Монику Берриш — а это действительно была она, предполагаемая невеста мистера Вемисса, — на скамью, накрыв стегаными одеялами, и напоили горячим пуншем.

Она быстро пришла в себя, с ней ничего плохого не случилось, кроме того, что она была голодна, она сказала, что не ела три дня, но через некоторое время уже была в состоянии сидеть. Съев немного супа, она объяснила свое удивительное появление.

— Это из-за сестры моего мужа, — сказала она, закрыв глаза и вдыхая с блаженством аромат горохового супа с ветчиной. — Она никогда меня не любила, а после того, как с ее мужем произошел несчастный случай и он потерял фургон, так что у них было не так много денег, чтобы содержать нас всех, я стала больше не нужна ей.

Она сказала, что тосковала по Джозефу, но у нее не было ни сил, ни средств, чтобы противостоять семье и настаивать на возвращении к нему.

— О? — Лиззи открыто рассматривала ее, но весьма дружелюбно. — А что случилось потом?

Фройляйн Берриш повернула к ней большие, нежные глаза.

— Я не могла выносить это больше, — сказала она просто. — Я так хочу быть с Джозефом. Моя золовка, она хотела, чтобы я ушла, и за это дала мне немного денег. Поэтому я пришла, — завершила она, пожав плечами, и жадно проглотила еще одну ложку супа.

— Вы... шли пешком? — спросила Брианна. — Из Галифакса?

Фройляйн Берриш кивнула. Облизнув ложку, она высунула ногу из-под одеяла. Ее обувь полностью износилась на подошве; она кое-как обернула башмаки обрывками кожи и полосками ткани, оторванными от одежды, поэтому ноги ее были похожи на мотки грязных тряпок.

— Элизабет, — сказала она, искренне посмотрев на Лиззи. — Я надеюсь, вы не возражаете, что я прийти. Фаш отец — он здесь? Я так надеюсь, что он тоже не против.

— М-м, нет, — сказала я, обменявшись взглядами с Лиззи. — Его здесь нет, но я уверена, что он будет рад вас видеть!

— Да? — ее худое лицо, на котором была написана тревога, когда она услышала, что мистера Вемисса здесь нет, просияло, когда мы рассказали, куда он отправился. — Ох, — выдохнула она, прижимая ложку к груди, как будто это была голова мистера Вемисса. — О, mein Kavalier!

Сияя от радости, она обвела нас всех взглядом, и впервые, заметила Родни, дремлющего в корзинке у ног Лиззи.

— А это кто? — вскрикнула она и наклонилась вперед, чтобы взглянуть. Родни открыл круглые темные глаза и внимательно посмотрел на нее с сонным интересом.

— Это — мой малыш. Родни Джозеф, он назван в честь моего отца, понимаете? — его пухлые коленки подтянулись к подбородку, когда Лиззи вытащила сынишку из корзинки и нежно положила его на руки Моники. Та, с пылающим лицом, заворковала над ним по-немецки.

— Бабулина радость, — пробурчала Бри одной стороной рта, и от ее слов я ощутила позыв к смеху. Я не смеялась со дня смерти Мальвы и сочла это бальзамом для души.

Лиззи искренне объясняла Монике о разрыве с отцом, случившемся из-за ее нетрадиционного брака. Моника кивала, цокая языком в сочувственном понимании, и одновременно по-детски лепетала с Родни, и мне было интересно, как много из услышанного она осознавала.

— Вряд ли у мистера Вемисса получится остаться непреклонным, — сказала я одной стороной рта. — Удержать его новую жену вдали от ее нового внука? Ха!

— Да, конечно ерунда, подумаешь два зятя, — согласилась Бри.

Эми наблюдала эту трогательную сцену с легким чувством тоски. Она протянула руки и положила их на худые плечи Эйдана.

— Ну, недаром говорят, чем больше, тем веселее, — сказала она.

Глава 86. ПРИОРИТЕТЫ.

ТРИ РУБАШКИ, ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ПАРА приличных бриджей, две пары чулок — одни фильдекосовые, одни шелковые... подождите, где же шелковые?

Брианна подошла к двери и крикнула своему мужу, который, при содействии Джемми и Эйдана, усердно укладывал сегменты керамической трубы в вырытую им траншею.

— Роджер! Что ты сделал со своими шелковыми чулками?

Он остановился, нахмурившись и потирая лоб, затем, вручив лопату Эйдану, перепрыгнул на другую сторону вырытой траншеи, подходя к дому.

— Я одевал их в прошлое воскресенье на проповедь, разве нет? — спросил он, приближаясь к ней. — Что я сделал?.. Ой!..

— Ой? — изрекла она с подозрением, наблюдая, как лицо его изменяется от замешательства до вины. — Что, значит "ой"?

— Aхх... ну, когда ты осталась дома с Джемми из-за его болей в животе... — это было тактически полезное недомогание, весьма преувеличенное, чтобы избавить ее от двух часов подозрительного разглядывания и пересудов, — ... поэтому, когда Джокки Абернэти спросил меня, не хочу ли я пойти половить с ним рыбу...

— Роджер МакКензи, — она разгневанно посмотрела на него, — если ты положил свои добрые шелковые чулки в плетеную корзину, полную вонючей рыбы, и забыл про них...

— Я могу сбегать к Дому, не так ли, и заимствовать пару у твоего Пa? — поспешно сказал он. — Я уверен, мои найдутся где-нибудь.

— Думаю... скорее найдется твоя голова, — сказала она. — И, вероятно, под скалой!

Это заставило его рассмеяться, и, хотя не произвело тот эффект, на который она рассчитывала, раздражение ее стихло.

— Прости, — он, наклонился, целуя ее в лоб. — Это, наверное, по Фрейду.

— Ой? И что, позволь спросить, символизируют твои чулки, обернутые вокруг мертвой форели?

— Генерализацию вины и разделенную привязанность, я полагаю, — объявил он, все еще шутливо, но не слишком. — Бри... Я подумал. Я на самом деле считаю, что я не должен уезжать. У меня нет особой необходимости...

— Нет, должен, — сказала она, как можно тверже. — Па говорит так, мама говорит так, и я тоже.

— О, хорошо, тогда, — он улыбнулся, но она видела тревогу под его веселостью — тем более что разделяла ее.

Убийство Мальвы Кристи вызвало бурю негодования в Ридже — тревогу, истерию, подозрительность, и поиск всевозможных виновных. Несколько молодых людей, Бобби Хиггинс среди них, попросту исчезли из Риджа, то ли из-за чувства вины, то ли просто из-за чувства самосохранения.

Вокруг распространялось достаточно обвинений. Даже она сама столкнулась со своей долей сплетен и подозрений — передавались некоторые ее неосторожные замечания о Мальве Кристи. Но, безусловно, самая большая тяжесть подозрений свалилась на ее родителей.

Оба делали все возможное, чтобы, выполняя свои повседневные дела, стойко игнорировать сплетни и осуждающие взгляды. Но, любой мог заметить, им становилось все тяжелее.

Роджер сразу же нанес визит Кристи и ходил к ним каждый день после смерти Мальвы, исключая свою неожиданную экспедицию в Галифакс. Он похоронил девушку просто и трогательно и, с тех пор, изнурял себя, стараясь быть разумным и утешающим — опорой всем остальным в Ридже. Он немедленно отложил бы свое намерение поехать в Эдинтон для рукоположения, но Джейми настоял, узнав об этом.

— Ты сделал здесь все, что возможно, — сказала Брианна в сотый раз. — Нет ничего, чем ты еще можешь помочь. А прежде, чем представится другой шанс, могут пройти годы...

Она знала, каково его желание поскорее быть посвященным, и он сделал бы все, чтобы следовать своему стремлению. Она хотела бы присутствовать при этом. Но без долгих разговоров они пришли к согласию, что для нее и Джемми было бы лучше посетить Речную излучину и ждать там Роджера, который съездит в Эдентон и вернется за ней туда. Вряд ли кандидату на рукоположение пойдет на пользу, если он неожиданно появится с женой-католичкой и ребенком.

Тем не менее, она чувствовала вину по поводу своего отъезда, из-за родителей, стоящих перед лицом бури.

— Ты должен поехать, — повторила она. — Но, может быть, я...

Он остановил жену взглядом.

— Нет, это больше не обсуждается.

Он убеждал, что ее присутствие не могло бы повлиять на общественное мнение, что, скорее всего, было правдой. Но она поняла, что настоящая причина настойчивости Роджера, разделяемая ее родителями, было их желание видеть ее и Джемми вне волнений, далеко от ситуации в Ридже, в безопасности. И желательно уехать раньше, чем Джемми бы осознал, что очень многие соседи думали, что один, если не оба, его бабушка и дедушка были хладнокровными убийцами.

И, к ее собственному стыду, ей хотелось уехать.

Кто-то убил Мальву... и ее ребенка. Каждый раз, когда она думала об этом, предположения проплывали перед ней тоскливым перечнем имен. И каждый раз, она была вынуждена видеть имя своего кузена среди них. Йен не сбежал, и она не могла, просто не могла, думать, что это был он. И, все же, каждый день, при виде Йена, она не могла не предполагать такую возможность.

Она стояла, таращась в сумку, которую упаковывала, сворачивая-разворачивая рубашку и, в который раз, перебирая причины — уехать или остаться. Но она знала, что сейчас никакая из причин не имела значения вообще.

Глухой стук снаружи выдернул ее из болота нерешительности.

— Что?.. — она в два счета подскочила к двери, достаточно быстро, чтобы увидеть Джема и Эйдана, исчезающих в лесу, словно пара кроликов. На краю траншеи лежал треснувший кусок сегмента трубы, который они только что уронили.

— Ах вы, маленькие сопляки! — проревела она и схватила метлу, не осознавая свои намерения, но расправа казалась единственным выходом из-за расстройства, которое мгновенно прорвалось вулканом, опалившим ее.

— Бри, — сказал Роджер тихо и положил руку на ее спину. — Это не важно.

Она, резко отстранившись, повернулась к нему, кровь шумела в ее ушах.

— Ты хоть имеешь представление, сколько времени уходит, чтобы сделать один из них? Сколько работы требуется, чтобы получить такой, который не треснет? Как...

— Да, я знаю, — сказал он спокойно. — И это все равно не важно.

Она стояла, дрожа, и тяжело дыша. Очень осторожно он протянул руку и взял у нее метлу, аккуратно поставив ее на место.

— Мне нужно... поехать, — сказала она, когда снова смогла произносить слова, и он кивнул. Его глаза подернулись печалью, которую он нес со дня смерти Мальвы.

— Да, нужно, — сказал он тихо.

Он прижался к ней сзади, обняв, и положил подбородок на ее плечо. Постепенно она перестала дрожать. Она увидела на той стороне поляны, как миссис Баг спускается по тропе из сада с фартуком, полным капусты и моркови: Клэр в свой сад не ходила с тех пор, как...

— С ними все будет хорошо?

— Мы будем молиться, чтобы было, — он плотнее сжал руки вокруг нее. Она успокоилась от его прикосновений и не обратила внимания, что он, в сущности, не пытался ее уверить, что с ними все будет хорошо.

ГЛАВА 87. "АЗ ВОЗДАМ", — СКАЗАЛ ГОСПОДЬ.

Я ПОТЫКАЛА ПОСЛЕДНЮЮ ПОСЫЛКУ от лорда Джона, пытаясь найти в себе достаточно энтузиазма, чтобы ее открыть. Это был маленький деревянный ящичек: наверное, снова витриол. Я подумала, что должна сделать свежую партию эфира, но какой в этом был смысл? Люди перестали приходить ко мне в хирургическую, даже чтобы обработать мелкие порезы и ушибы, не говоря уж о необычной аппендэктомии.

Проведя пальцем по пыльной поверхности рабочего стола, я подумала, что должна позаботиться хотя бы об этом: миссис Баг содержала остальной дом в безупречной чистоте, но не заходила в хирургическую. Я добавила вытирание пыли в длинный список дел, которые должна сделать, но даже и не пошевелилась, чтобы пойти и найти тряпку для пыли.

Вздохнув, я поднялась и пошла через холл. Джейми, уставившись в неоконченное письмо, сидел за своим столом и вертел пальцами перо. Он улыбнулся, когда увидел меня, и положил его на стол.

— Как оно, Сассенах?

— Нормально, — сказала я, и он кивнул, принимая это за чистую монету. На его лице были следы напряжения, и я знала, что он был не более в порядке, чем я сама. — Я целый день не видела Йена, он предупредил, что уйдет?

К чероки, я имела в виду. Не удивительно, что ему захотелось уйти подальше от Риджа. Думаю, что Йену стоило большого мужества оставаться здесь так долго и выдерживать взгляды, перешептывания, и открытые обвинения.

Джейми снова кивнул и отправил перо на место — в стаканчик.

— Ага, я сказал ему, чтобы он уходил. Незачем ему оставаться дольше: было бы только больше драк.

Йен не говорил ничего о драках, но несколько раз приходил к ужину со следами баталий.

— Правильно. Что ж, тогда я скажу об этом миссис Баг до того, как она начнет готовить ужин.

Но все же, я не делала никаких движений, чтобы встать, находя некое чувство успокоения рядом с Джейми, как бы передышку от постоянного воспоминания о маленьком окровавленном весе на моих коленях, неподвижном, как кусок мяса, и о взгляде Мальвы, таком удивленном.

Я услышала во дворе лошадей, их было несколько. Я взглянула на Джейми, который, подняв брови, покачал головой, затем поднялся и пошел встречать гостей, кто бы они ни были. Вытирая руки о фартук, я последовала за ним по коридору и мысленно пересматривала меню на ужин, чтобы можно было накормить то, что звучало, как примерно дюжина гостей, судя по ржанию и гомону голосов, раздававшихся во дворе.

Джейми открыл дверь и остановился как вкопанный. Я посмотрела через его плечо и почувствовала, как меня охватил ужас. Всадники, черные против сияющего солнца, и в этот момент я внезапно снова оказалась на поляне виски, взмокшая от пота и одетая только в мою рубашку. Джейми услышал, как я ахнула, протянул ко мне свою руку и отодвинул меня назад.

— Что тебе надо, Браун? — спросил он, и его голос звучал ужасно недружелюбно.

— Мы пришли за твоей женой, — сказал Ричард Браун. В его голосе безошибочно угадывалась нота злорадства, и, услышав ее, я почувствовала, как по мне побежали мурашки, будто от холода, и черные пятна поплыли у меня перед глазами. Я шагнула назад, почти не чувствуя своих ног, и крепко схватилась за дверной косяк моей хирургической, прижавшись к нему для поддержки.

— Ну, тогда вы можете убираться отсюда, — ответил Джейми тем же самым недружелюбным тоном. — Вам нечего делать с моей женой, и ей с вами — тоже.

— О, вот тут вы ошибаетесь, мистер Фрейзер, — мое зрение прояснилось, и я увидела, как Браун принудил свою лошадь подойти ближе к ступеням крыльца. Он наклонился, заглядывая сквозь дверь, и, разумеется, увидел меня, поскольку улыбнулся самым неприятным образом. — Мы пришли арестовать вашу жену за подлое преступление и убийство.

Рука Джейми напряглась там, где держалась за дверь, и он медленно выпрямился во весь свой огромный рост, и как будто даже увеличился в объеме, когда он сделал это.

— Вы покинете мою землю, сэр, — сказал он очень тихо, и его голос звучал не громче, чем шуршание лошадей и упряжи. — И вы сделаете это немедленно.

Я, скорее, почувствовала, нежели услышала звуки шагов за моей спиной. Миссис Баг пришла посмотреть, что случилось.

— Святая Невеста, спаси нас, — прошептала она, увидев мужчин. Затем она исчезла, побежав в заднюю половину дома, легконогая, как олень. Я должна была уйти вместе с ней, я знала это, сбежать через заднюю дверь, умчаться в лес, спрятаться. Но мои конечности застыли. Я едва дышала, не говоря уж о том, чтобы двигаться.

И Ричард Браун смотрел на меня через плечо Джейми, открытая неприязнь смешивалась на его лице с триумфом.

— О, мы уйдем, — сказал он, выпрямляясь. — Передай ее нам, и мы уйдем. Исчезнем, как утренняя роса, — сказал он и рассмеялся. Смутно я подумала, не был ли он пьяным.

— По какому праву вы явились сюда? — потребовал ответа Джейми. Открыто угрожая, он поднял левую руку и опустил ее на рукоять своего кинжала. Увидев это, я, наконец, ожила и побежала по коридору в сторону кухни, где хранилось оружие.

— ...Комитет Безопасности, — произнося эти слова, голос Брауна звучал угрожающе, я услышала только их и затем бегом направилась в кухню. Я схватила охотничий дробовик с его крюков над очагом и, рванув, открыла выдвижной ящик буфета, наспех собрала там три пистоля и сложила их в большие карманы своего хирургического фартука, специально предназначенные для хранения медицинских инструментов, когда я работала.

Мои руки дрожали. Пистоли были взведены и заряжены: Джейми проверял их каждую ночь. Я поколебалась, надо ли взять патронташ, пороховой рожок? Нет времени. Я услышала голоса Джейми и Ричарда Брауна, кричавшие теперь возле дома.

Звук открывающейся задней двери заставил меня вскинуть вверх голову, и я увидела незнакомого мужчину, остановившегося в дверном проеме и озирающегося вокруг. Он увидел меня и, улыбаясь, пошел по направлению ко мне, вытянув руку, чтобы схватить меня.

Я достала из фартука пистоль и выстрелила в упор. Улыбка не исчезла с лица незнакомца, но приняла слегка озадаченное выражение. Он пару раз моргнул, затем прижал руку к своему боку, где краснеющее пятно начинало расползаться по рубашке. Он посмотрел на свои окровавленные пальцы и открыл рот от удивления.

— О, проклятье! — сказал он. — Ты подстрелила меня!

— Так и есть, — сказала я, едва дыша. — И я, черт возьми, снова это сделаю, если ты не уберешься отсюда!

Я с грохотом уронила пустой пистоль на пол и полезла в фартук за следующим, все еще мертвой хваткой держа охотничий дробовик.

Он не стал дожидаться, чтобы посмотреть, на самом ли деле я имею это в виду, но развернулся и, споткнувшись, врезался в дверной проем, оставляя кровавый след на древесине.

Сгустки дыма от черного пороха расплывались в воздухе, странно смешиваясь с запахом жареной рыбы, и я на мгновение подумала, что могу хлопнуться в обморок. Но, несмотря на дурноту, поставила дробовик на мгновенье на пол и заперла дверь. Мои руки дрожали так, что для этого потребовалось несколько попыток.

Внезапные звуки из передней части дома вытеснили нервы и все остальное из моей головы, и еще до того, как было принято сознательное решение начать двигаться, я уже бежала по коридору, держа ружье в руке, пистоли в кармане фартука тяжело бились о мои бедра.

Они стаскивали Джейми с крыльца: я на миг увидела его в гуще пульсирующей свалки тел. Люди прекратили кричать. Не было совсем никакого шума, кроме небольших стонов, столкновения плоти и шарканья бесчисленных ног в пыли. Они боролись не на жизнь, а на смерть, я сразу поняла, что они намерены убить его.

Я навела дуло дробовика на краешек толпы, самый далекий от Джейми, и нажала на курок. Грохот выстрела и удивленные крики, казалось, прозвучали одновременно, и картинка передо мной разлетелась. Людской клубок растаял, изрешеченный птичьей дробью. Джейми продолжал стискивать свой кинжал: теперь вокруг него образовалось небольшое пространство. Я увидела, как он всадил его в бок одному из людей, рванул обратно и тем же самым движением метнулся в сторону, проводя глубокую кровавую царапину поперек лба мужчины, который немного отклонился назад.

Затем я поймала проблеск металла на другой стороне от Джейми и рефлекторно крикнула: "Нагнись!", — за мгновение до того, как пистоль Брауна выстрелил. Что-то просвистело мимо моего уха, и я, как-то весьма спокойно поняла, что Браун стрелял в меня, а не в Джейми.

Джейми, однако, тоже нагнулся. Так же, как и все остальные во дворе, и теперь обескураженные мужчины вскакивали на ноги, но движущая сила нападения рассеялась. Джейми бросился в сторону крыльца, спотыкаясь, он вскарабкался ко мне, яростно ударив рукояткой своего кинжала мужчину, который схватил его за рукав, и тот с криком упал.

Мы как будто репетировали это дюжину раз. Одним махом он сделал несколько шагов по ступеням и бросил себя ко мне, пронеся нас обоих сквозь дверной проем. Затем, повернувшись на пятках, захлопнул дверь и навалился на нее, сдерживая яростные толчки с другой стороны ровно столько времени, сколько потребовалось мне, чтобы бросить на пол дробовик, схватить, поднять и опустить засов на место.

Задвижка упала на свои крюки с глухим стуком.

Дверь вибрировала от ударов кулаками и плечами, и люди снова начали кричать, но уже по-другому. Не было больше торжествующего злорадства и поддразнивания. Они по-прежнему ругались, но уже с определенно угрожающим смыслом.

Никто из нас не остановился, чтобы послушать.

— Я заперла кухонную дверь, — выдохнула я.

Джейми кивнул, бросаясь в хирургическую, чтобы проверить там задвижки внутренних ставней. Я услышала звон разбитого стекла в хирургической позади меня, когда вбежала в его кабинет. Окна там, расположенные высоко в стене, были меньше по размеру и не застекленные. Я захлопнула ставни и закрыла их на задвижку, затем побежала обратно во внезапно потемневший коридор, чтобы найти оружие.

Джейми уже взял его: он сам находился на кухне, собирая все необходимое. Когда я направилась в сторону кухонной двери, он вышел оттуда, обвешанный мешочками с патронами, пороховыми рожками и всем подобным, держа охотничий дробовик в руке, и кивком головы направил меня вверх по лестнице, следуя за мной.

Комнаты наверху были все еще залиты светом, и было похоже на то, как если бы ты вынырнул из-под воды. Я вдохнула свет, как будто он был воздухом, ослепленная, со слезящимися глазами, и бросилась запирать ставни в кладовой и комнате Эми МакКаллум. Я не знала, где были Эми и ее сыновья, я была только очень благодарна Богу, что в данный момент их не было в доме.

Тяжело дыша, я побежала в спальню. Джейми стоял на коленях перед окном, методично заряжая оружие и бормоча себе под нос что-то по-гэльски — молитвы, или ругательства, мне было не разобрать.

Я не спрашивала о его ранах. Лицо его было в кровоподтеках, губа разбита и кровь текла по подбородку на рубашку. Он был покрыт грязью и, как я понимала, пятнами чужой крови. Ухо, которое было мне видно, опухло. Но его движения были уверенными, и все, что было меньше, чем разбитый череп, могло подождать.

— Они намереваются убить нас, — сказала я, и это не было вопросом.

Он кивнул, не отводя глаз от своей работы, потом передал мне свободный пистоль, чтобы зарядить.

— Да, они хотят. Слава Богу, что дети все в безопасности, правда?

Он вдруг улыбнулся мне, яростный и с окрашенными кровью зубами, и я почувствовала себя уверенной, как давно уже себя не чувствовала.

Он оставил одну из створок приоткрытой. Я осторожно подошла к Джейми и выглянула в окно, держа в руке заряженный и взведенный пистоль.

— Нет лежащих тел во дворе, — доложила я. — Я полагаю, ты никого из них не убил.

— Не потому, что не пытался, — ответил он. — Господи, я бы все отдал за винтовку! — он осторожно поднялся на коленях, высовывая ствол дробовика за подоконник, и осмотрел состояние нападавших.

Они отступили на время: небольшая группа была видна под каштановыми деревьями на дальней стороне поляны. Они отвели вниз, в сторону хижины Бри и Роджера, своих лошадей, на безопасное расстояние, чтобы их не задели пули. Браун и его приспешники определенно думали, что делать дальше.

— Как ты думаешь, что бы они сделали, если бы я согласилась пойти с ними? — я снова могла почувствовать свое сердце. Оно стучало со скоростью милю в минуту, но я могла дышать, и некоторая чувствительность возвращалась в мои конечности.

— Я бы никогда не позволил тебе пойти с ними, — коротко ответил он.

— И, похоже, Ричард Браун знает это, — сказала я. Джейми кивнул: он думал так же. Браун на самом деле никогда и не думал арестовывать меня — только спровоцировать инцидент, в котором мы оба могли быть убиты при обстоятельствах достаточно двусмысленных, чтобы предотвратить всякое возмездие от арендаторов Джейми.

— Миссис Баг ушла, так? — спросил он.

— Да. Если они не поймали ее снаружи дома, — я сощурила глаза против сверкающего полуденного солнца и поискала невысокую широкую фигуру в юбке среди группы возле каштановых деревьев, но увидела только мужчин.

Джейми снова кивнул, тихонько свистя через зубы, медленно поворачивая дуло дробовика, обводя весь двор по большой дуге.

— Что ж, тогда посмотрим, — было все, что он сказал. — Подойди-ка чуточку ближе, приятель, — проворчал он, когда один из мужчин начал осторожно пробираться через двор в сторону дома. — Один выстрел: это все, что я прошу. Держи-ка, Сассенах, возьми это, — он швырнул дробовик мне в руки и выбрал любимый из своих пистолей, большой с длинным дулом пистоль горцев с завитковой рукояткой.

Человек — это, как я увидела, был Ричард Браун — остановился на некотором расстоянии, вытянул носовой платок из-за пояса своих брюк и медленно помахал им над головой. Джейми коротко хмыкнул, но дал ему подойти.

— Фрейзер! — позвал Браун, остановившись примерно за сорок ярдов. — Фрейзер! Ты меня слышишь?

Джейми аккуратно прицелился и выстрелил. Пуля ударилась о землю в нескольких футах перед Брауном, поднимая внезапные клубы пыли с тропинки, и Браун подпрыгнул в воздух, как будто ужаленный пчелой.

— Ты что творишь? — возопил он возмущенно. — Ты что, никогда не слышал о белом флаге, ты, шотландский конокрад?

— Если бы я хотел тебя убить, Браун, ты бы уже остывал в эту минуту! — прокричал ему Джейми. — Говори, зачем пришел, — было ясно, чего Джейми хочет: он хотел, чтобы они держались подальше от дома, потому что было невозможно достать кого-нибудь с расстояния в сорок ярдов из пистоля, и не так легко сделать это, стреляя из мушкета.

— Ты знаешь, чего я хочу! — крикнул Браун. Он снял свою шляпу, вытирая пот и грязь с лица. — Мне нужна та твоя чертова ведьма-убийца.

Ответом на это была другая, с аккуратным прицелом, выпущенная из пистоля пуля. Браун снова подпрыгнул, но уже не так высоко.

— Слушай, ты, — попытался он снова с примирительной ноткой в голосе. — Мы не собираемся причинить ей вред. Мы хотим отвезти ее в Хиллсборо для суда. Честного суда. Это — все.

Джейми передал мне второй пистоль, чтобы перезарядить, взял третий и выстрелил.

"Нужно отдать Брауну должное за его настойчивость", — подумала я. Конечно, он, возможно, догадался, что Джейми не мог, да и не стал бы по-настоящему стрелять в него, и поэтому тот просто стоял при двух последующих выстрелах. Кричал, что они собираются отвезти меня в Хиллсборо, и, конечно же, если я невиновна, то Джейми, как Бог свят, сам должен хотеть суда, не так ли.

Наверху было жарко, и пот ручьями стекал между моих грудей. Я прижала ткань своей рубашки к груди.

Не получив никакого ответа, кроме свиста пуль, Браун поднял вверх руки в подчеркнуто преувеличенной пантомиме, в какой обладающий разумом человек попытался сделать все и устал сверх переносимого. Он потопал обратно к своим людям под каштанами. Ничего не изменилось, но, когда я увидела его узкую спину, дышать стало немного легче.

Джейми, все еще скорчившись, сидел на окне, держа пистоль наготове, но увидев, что Браун уходит, расслабился и, вздыхая, снова сел на пятки.

— Есть вода, Сассенах?

— Да, — кувшин в спальне был полным, я налила ему чашку, и он с жадностью выпил. У нас была еда, вода и большой запас дроби и пороха. Однако я не предвидела долгой осады.

— Что ты думаешь, они собираются делать? — я не подходила близко к окну, но стоя возле одной его створки, я ясно могла их видеть, собравшихся под деревьями на совещание. Воздух был неподвижным и тяжелым, и листья над ними висели, как сырые лоскуты.

Джейми подошел и встал за мной, промакивая свои влажные губы полой рубашки.

— Поджечь дом, как только станет темно, я думаю, — сказал он почти буднично. — Я бы так и сделал. Хотя думаю, что они могут попытаться вытащить Гидеона из конюшни и, приставив пистоль к его голове, угрожать пустить ему пулю в висок, если я не отдам им тебя.

Джейми думал, что последнее будет похожим на шутку, но я не смогла разглядеть в этом юмора.

Он увидел мое лицо и положил руку мне на спину, прижимая меня к себе на мгновение. Воздух был жарким и липким, и мы оба взмокли, но его близость была такой утешающей, несмотря ни на что.

— Тогда, — сказала я, глубоко вздохнув, — все зависит от того, удалось ли миссис Баг выскочить незамеченной, и от того, кому она скажет.

— Она, конечно, первым делом пойдет к Арчи, — Джейми нежно похлопал меня по спине и сел на кровать. — Если он дома, он побежит к Кенни Линдсею: он живет ближе всех. После этого... — он пожал плечами и закрыл глаза, и я увидела, что его лицо было бледным под загаром и пятнами грязи и крови.

— Джейми, ты ранен?

Он открыл глаза и слегка улыбнулся одной стороной рта, пытаясь не растревожить своей разбитой губы.

— Нет, но я снова сломал свой чертов палец, только и всего, — возражая, он поднял плечо, но позволил мне взять его правую руку, чтобы осмотреть.

Это был чистый перелом, вот и все, что можно было сказать об этом. Четвертый палец был неподвижным: суставы неправильно срослись от того, что были чудовищно раздроблены много лет назад, в Уэнтвортской тюрьме. Он не мог согнуть этот палец, и поэтому тот всегда неловко торчал: он ломал его далеко не первый раз.

Джейми сглотнул, когда я нежно ощупывала его палец, чтобы почувствовать перелом, и снова закрыл глаза, покрываясь потом.

— В хирургической есть лауданум, — сказала я. — Или виски.

Я, конечно, знала, что он откажется, и он так и сделал.

— Мне понадобится ясная голова, — сказал он, — что бы ни случилось, — он открыл глаза и на его лице появился призрак улыбки. В комнате было жарко и душно, несмотря на открытые ставни. Солнце было на полпути вниз по небу, и первые тени собирались в углах комнаты.

Я спустилась вниз в хирургическую, чтобы принести щепку и повязку: это, конечно, не слишком поможет, но это было хоть что-то, что можно сделать.

С закрытыми ставнями в хирургической было темно, но, поскольку окна были разбиты, сквозь них проходил воздух, делая комнату странно обнаженной и уязвимой. Я тихо, как мышка, вошла в нее, внезапно останавливаясь, прислушиваясь к опасностям и двигая усиками. Однако все было тихо.

— Слишком тихо, — сказала я вслух, и рассмеялась. Целенаправленно двигаясь и игнорируя шум, я твердо ставила ноги на пол и с треском открыла дверцу шкафа, шумя инструментами и звякая склянками, пока искала то, что мне было нужно.

Перед тем, как вернуться наверх, я остановилась в кухне. Частью, чтобы удостовериться в том, что задняя дверь была накрепко запертой, а частью, чтобы посмотреть, что миссис Баг оставила из еды. Джейми ничего не сказал, но я знала, что боль от сломанного пальца заставляла его ощущать легкую тошноту. А пища, как правило, устраняла этот вид беспокойства и делала Джейми более спокойным и уравновешенным.

Котелок был все еще на огне, и брошенный без внимания огонь практически прогорел, поэтому к счастью, суп не выкипел полностью. Я помешала угли и добавила в огонь три смолистых полена. Как из-за того, чтобы показать кукиш осаждающим наш дом снаружи, так и из-за напрочь укоренившейся привычки никогда не давать огню угаснуть совсем. "Пусть они увидят искры огня, поднимающиеся из трубы", — подумала я, — "и представят себе, как мы тихо и мирно сидим возле очага и кушаем. А еще лучше, как мы расположились возле сияющего огня, расплавляем свинец и делаем пули".

В этом воинственном состоянии сознания, я пошла наверх, вооруженная медицинскими принадлежностями, сухим пайком и большой бутылкой черного эля. Все же я не могла не заметить эхо моих шагов на лестнице и тишину, что быстренько устанавливалась позади меня, как вода, возвращающаяся после того, как кто-то из нее выйдет.

Я услышала выстрел, когда приблизилась к верхней площадке лестницы, и последние шаги прошла так быстро, что споткнулась и упала бы головой вперед, если бы не качнулась к стене.

Джейми появился из комнаты мистера Вемисса, держа дробовик в руке, он выглядел озадаченным.

— Ты в порядке, Сассенах?

— Да, — сказала я сердито, вытирая фартуком пролитый суп с моей руки. — В кого ты стрелял, ради Бога?

— Ни в кого. Я только хотел, чтобы они поняли, что задняя сторона дома нисколько не безопаснее, чем передняя, если они собирались ею воспользоваться. Просто, чтобы быть уверенным, что они и правда дожидаются темноты.

Я перевязала его палец, что, кажется, немного помогло. Пища, как я и надеялась, помогла значительно больше. Он ел, как волк, и к моему удивлению, я тоже.

— Приговоренные вкушают обильную еду, — заметила я, подбирая крошки сыра и хлеба. — Я всегда думала, что близость смерти, может заставить человека слишком нервничать, чтобы хотеть есть, но, очевидно, нет.

Он покачал головой, глотнул эля и передал мне бутылку.

— Однажды друг сказал мне: "У тела нет совести". Я не скажу, что это абсолютная истина, но, ведь, это правда, что тело обычно не признает возможности того, что не будет существовать. Поэтому, если ты существуешь — тебе нужна пища, — он улыбнулся мне одной стороной рта, и, разделив последний сладкий рулетик, дал одну половинку мне.

Я взяла его, но не стала есть сразу. Снаружи было тихо, только цикады стрекотали, но воздух был довольно густым, каким обычно бывает перед дождем. Было еще слишком раннее лето для гроз, но это можно было только предполагать.

— Ты тоже думал об этом, ведь так? — сказала я тихо.

Он не стал притворяться, будто не понимает, о чем я говорю.

— Ну, сегодня двадцать первое число месяца, — ответил он.

— Ради Бога, сейчас июнь! И год неправильный. В той газете было сказано, что все произойдет 21 января 1776 года! — я была абсурдно возмущенной, как будто меня обманули.

Он нашел это забавным.

— Я сам был печатником, Сассенах, — сказал он, смеясь с полным ртом сладкого рулета. — Ты же не собираешься верить всему, что читаешь в газетах, да?

Когда я снова выглянула наружу, то увидела только нескольких мужчин под каштанами. Один из них, заметив меня, медленно помахал мне рукой над головой, а потом провел ладонью поперек горла.

Солнце было как раз над вершинами деревьев: пара часов, наверное, до наступления полной темноты. Двух часов должно было хватить для миссис Баг, чтобы позвать на помощь, при условии, что она сможет найти тех, кто захочет прийти на помощь. Арчи мог уехать в Кросс-Крик, он ездил туда раз в месяц, Кенни мог уйти на охоту. Что же до новых арендаторов... без Роджера, чтобы призвать их к порядку, их подозрительность и неприятие меня стали совершенно очевидными. У меня было чувство, что они придут, если их позвать, но только чтобы порадоваться, когда меня выволокут наружу за волосы.

Если кто-нибудь все же придет, что тогда будет? Я не хотела быть выволоченной наружу. Еще меньше — быть застреленной, или сожженной заживо в золе и пепле моего дома. Но я так же не хотела, чтобы кто-нибудь был ранен или убит, защищая меня и предотвращая это все.

— Отойди от окна, Сассенах, — сказал Джейми. Он протянул руку, и, взяв ее, я отошла и села рядом с ним на кровать. В тот же миг я почувствовала себя изможденной, адреналин от опасной ситуации сгорел, оставив мои мускулы в состоянии расплавившейся на жаре резины.

— Приляг, a Sorcha, — тихо сказал он, — положи свою голову мне на колени.

Несмотря на жару, я так и сделала, найдя это утешающим, просто вытянуться, и еще больше — слушать, как его сердце медленно и сильно стучит над моим ухом, и чувствовать его руку, легкую на моей голове.

Все наше оружие лежало здесь, расположенное на полу возле окна, все было заряжено, взведено и готово к использованию. Джейми вытащил свой меч из оружейной: он стоял возле двери, как последняя надежда.

— Мы ничего не можем сейчас поделать, так? — сказала я чуть погодя. — Только ждать.

Его пальцы бесцельно прошлись по моим влажным кудрям: они теперь отросли почти до плеч, и были едва-едва достаточной длины, чтобы завязать их сзади или заколоть наверху.

— Ну, мы могли бы произнести Покаянную Молитву, — сказал он. — Мы так всегда делали в ночь перед битвой. На всякий случай, — добавил он, улыбаясь и глядя на меня вниз.

— Хорошо, — сказала я, чуть помолчав. — На всякий случай.

Я подняла свою руку, и его здоровая рука сомкнулась вокруг моей.

— Mon Dieu, je regrette... — начал он, и я вспомнила, что он всегда произносил эту молитву по-французски, возвращаясь в те дни, когда он был наемным солдатом во Франции. Как часто он говорил эти слова тогда, в те дни — необходимая предосторожность очистить свою душу в ночь, проведенную в ожидании возможной смерти утром?

Я произнесла ее тоже, по-английски, и мы замолчали. Цикады прекратили стрекотать. Далеко-далеко, мне показалось, что я услышала звук, похожий на гром.

— Знаешь, — сказала я после долгого молчания, — я сожалею об очень многих вещах и людях. Руперт, Мурта, Дугал... Фрэнк, Мальва, — добавила я тихо, почувствовав, как перехватило горло. — Но, если говорить обо мне... — я прочистила горло. — Я ни о чем не жалею, — сказала я, смотря, как ползут тени из угла комнаты. — Ни об одной проклятой мелочи.

— Я тоже, mo nighan donn, — сказал он, и его пальцы сжались, теплые на моей коже. — Я тоже.

* * *

Я ПРОБУДИЛАСЬ ОТ ДРЕМОТЫ, почувствовав запах дыма. Быть верующим — все это очень хорошо, но, я думаю, что даже Жанна д`Арк забеспокоилась, когда они зажгли под ней первое полено. Я села прямо, сердце колотилось, и увидела, что Джейми стоит у окна.

Еще не совсем стемнело. Полосы оранжевого, золотого и розового освещали небо на западе и касались лица Джейми огненным светом. Он выглядел длинноносым и яростным, линии усталости были глубоко прочерчены на его лице.

— Народ собирается, — сказал он. Голос был обычным, но его здоровая рука сильно сжимала ставень, как будто он хотел захлопнуть и запереть его.

Я подошла и встала рядом с ним, поспешно расчесывая волосы пальцами. Мне все еще были видны фигуры под каштановыми деревьями, но теперь они были не более чем силуэты. Там, на дальнем конце двора, они разожгли костер, его-то дым я и почуяла. Однако, во двор входило все больше людей: я была уверена, что увидела приземистую фигуру миссис Баг среди них. Звук голосов долетал, но они не были достаточно громкими, чтобы понять слова.

— Не заплетешь мои волосы, Сассенах? Я не могу справиться с этим, — он бросил взгляд на свой сломанный палец.

Я зажгла свечу, а он придвинул стул к окну, чтобы можно было видеть двор, пока я расчесывала и заплетала его волосы в крепкую толстую косу, которую я собрала на затылке и крепко связала черной лентой.

Я знала, что у него было две причины для этого: он хотел не только выглядеть ухоженным джентльменом, но и быть готовым сражаться, если понадобится. Меня гораздо меньше волновало, что кто-нибудь схватит меня за волосы, если я попробую разрубить их на половинки мечом, но я подумала, что, если это будет моим последним появлением на публике в качестве Леди Фрейзерс Ридж, я не должна появляться неопрятной.

Я слышала, как он бормочет что-то про себя, пока расчесывала свои волосы при свете свечи и повернулась на стуле, чтобы посмотреть на него.

— Хирам пришел, — проинформировал он меня. — Я слышу его голос. Это хорошо.

— Как скажешь, — сказала я с сомнением, припоминая обвинения, выдвинутые Хирамом Кромби в церкви неделю назад — тонко завуалированные комментарии, нацеленные определенно на нас. Роджер не говорил о них, мне сказала Эми МакКаллум.

Джейми повернул голову, чтобы посмотреть на меня, и выражение его лица стало необычайно сладким.

— Ты очень красивая, Сассенах, — сказал он, как будто удивляясь. — Но, да, это хорошо. Что бы он там не думал, он не позволит Брауну повесить нас во дворе или сжечь дом, чтобы выкурить нас оттуда.

Снаружи послышались еще голоса: толпа собиралась быстро.

— Мистер Фрейзер!

Он глубоко вдохнул, взял со стола свечу и широко открыл ставень, держа свечу перед лицом, чтобы его было видно.

Была уже почти полная темнота, но некоторые в толпе держали факелы, что вызвало во мне тревожный образ толпы, собравшейся, чтобы сжечь монстра доктора Франкенштейна, но, во всяком случае, позволило мне видеть лица внизу. В добавление к головорезам Брауна, там было, по крайней мере, тридцать мужчин, и немало женщин. Кромби и в самом деле был там, он стоял рядом с Ричардом Брауном и выглядел так, как будто сошел со страниц Ветхого Завета.

— Мы требуем, чтобы вы вышли сюда, мистер Фрейзер, — прокричал он. — И ваша жена, если вы будете так добры.

Я увидела миссис Баг, ее лицо, пухлое и напуганное, было залито слезами. Потом Джейми закрыл ставни, нежно и аккуратно, и предложил мне руку.

* * *

ДЖЕЙМИ НЕ ПЕРЕОДЕЛСЯ, только прицепил свой кинжал и меч. Он стоял на крыльце, окровавленный и побитый, и вызывал их причинить нам больше вреда.

— Вы возьмете мою жену только через мой труп, — сказал он, возвышая свой властный голос достаточно, чтобы его можно было услышать через всю поляну. Я как раз боялась, что они и собираются. Он был прав, пока, во всяком случае, по поводу Хирама, что он не позволит линчевать нас. Но было ясно, что общественное мнение было не на нашей стороне.

— Мы не можем позволить ведьме жить! — выкрикнул кто-то в гуще толпы, и пролетевший камень ударился о переднюю сторону дома с резким, как выстрел, стуком и отскочил. Он ударился буквально в футе от моей головы, и я вздрогнула, мгновенно пожалев об этом.

Рассерженный гомон возрастал, с того момента, как Джейми открыл дверь, и это воодушевило их. Послышались крики: "Убийцы!" и "Жестокие! Бессердечные!", и ряд гэльских ругательств, которые я даже и не пыталась понять.

— Если она этого не делала, breugaire, то кто сделал? — прокричал кто-то. "Лжец", это значило.

Мужчина, которого Джейми полоснул своим дирком по лицу, стоял в первых рядах толпы: открытая рана зияла и все еще кровоточила, его лицо было словно маска из засохшей крови.

— Это была не она, это был он! — прокричал он, указывая на Джейми. — Fear-siursachd! — "Распутник".

Послышался угрожающий гул соглашающихся с этим, и я увидела, как Джейми сместил свой вес и положил руку на меч, готовый вытащить его, если они его атакуют.

— Успокойтесь! — голос Хирама был довольно пронзительным, но проникновенным. — Успокойтесь, говорю вам! — он оттолкнул Брауна в сторону и поднялся на несколько ступенек, очень решительно. На вершине он посмотрел на меня с отвращением, но затем повернулся к толпе.

— Справедливости! — крикнул один из людей Брауна, до того, как Хирам смог заговорить. — Мы хотим справедливости!

— Да, мы хотим! — крикнул Хирам в ответ. — И мы получим возмездие за невинную убитую девушку и ее нерождённого ребенка!

Удовлетворенный гомон приветствовал эти слова, и ледяной ужас пробежал вниз по моим ногам, да так, что я испугалась того, что мои колени могут подогнуться.

— Справедливости! Возмездия! — ряд людей подхватили эти слова и начали скандировать, но Хирам остановил их, подняв две руки, как будто он был чертов Моисей, разделяющий Красное море.

— "Аз воздам", сказал Господь, — заметил Джейми достаточно громко, чтобы быть услышанным всеми. Хирам, который, очевидно, собирался сказать то же самое, посмотрел на него озлобленно, но не смог как следует ему возразить.

— И справедливость вы получите, мистер Фрейзер! — сказал Ричард Браун очень громко. Он поднял свое озлобленное лицо, прищурив глаза с триумфом. — Я хочу отвезти ее на суд. Любой обвиненный в преступлении имеет на это право, нет? Если она невиновна — если вы невиновны — как вы можете отказываться?

— В том-то и дело! — заметил Хирам, очень сухо. — Если ваша жена чиста и невиновна в преступлении, ей нечего бояться. Что вы на это скажете, сэр?

— Я скажу, что, если я отдам ее в руки этого человека, она не доживет, чтобы предстать перед судом, — ответил Джейми горячо. — Он считает меня виновным в смерти его брата — и некоторые из вас здесь очень хорошо знают подробности этого дела! — добавил он, поднимая свой подбородок к толпе.

Там и тут головы закивали — но их было совсем мало. Не более дюжины бывших узников Ардсмуира были в той экспедиции, которая спасла меня. Когда сплетни утихли после этих событий, многие новые арендаторы могли только знать, что я была похищена, что со мной обошлись ужасно скандальным образом во время этого похищения, и что из-за меня погибли люди. Мнение этих времен было таким, каким было. Я понимала, что некоторая виновность приписывалась жертве сексуального насилия — если только женщина не умирала, и только умирая, она становилась незапятнанным ангелом.

— Он расправится с ней сразу же, чтобы отомстить мне, — сказал Джейми, возвышая свой голос. Он внезапно начал говорить по-гэльски, указывая на Брауна. — Посмотрите на этого человека, и вы увидите истинность этого, написанную на его лице. Он не имеет никакого отношения, как к справедливости, так и к чести. Да он не узнает честь и по запаху ее задницы!

Это заставило некоторых рассмеяться в полном удивлении. Браун в замешательстве оглядывался вокруг, чтобы посмотреть, над чем они смеются, и это рассмешило их еще больше.

Настроение собрания было все еще против нас, но они уже не были с Брауном, который, в конце концов, был чужаком. Тонкие брови Хирама сдвинулись в раздумье.

— Чем ты можешь гарантировать безопасность этой женщины? — спросил Хирам Брауна.

— Дюжиной больших бочек пива и тремя дюжинами первоклассных шкур, — мгновенно ответил Браун. — Четырьмя дюжинами!

Сильное желание светилось в его глазах, и это было все, чем он мог удержать свой голос, чтобы тот не дрожал от жажды заполучить меня. Я вдруг поняла, что, если моя смерть и была его главной целью, он не был намерен сделать ее быстрой, если только обстоятельства этого не потребуют.

— Это будет стоить тебе гораздо дороже, чем пиво со шкурами, ты, breugaire, чтобы ее смертью отомстить мне, — сказал Джейми ровно.

Хирам переводил взгляд с одного на другого, неуверенный, что делать. Я посмотрела на толпу, держа мое лицо бесстрастным. По правде, это было нетрудно, я чувствовала себя полностью онемевшей.

В толпе было несколько дружественных лиц, которые с беспокойством смотрели на Джейми, чтобы понять, что им делать. Кенни и его братья, Мурдо и Эван, стоявшие плотной группой, держали руки на рукоятках их кинжалов, они были настроены серьезно. Я не знала, подбирал ли Ричард Браун время, чтобы прийти, или ему просто повезло. Йен ушел охотиться со своими друзьями чероки. Арч, похоже, тоже ушел, не то его было бы видно. "Сам Арч и его топор был бы как нельзя более кстати прямо сейчас", — подумала я.

Фергюс и Марсали уехали — они бы тоже помогли сдерживать волну. Но наиболее важным из отсутствующих был Роджер. Он один держал пресвитерианцев более или менее под контролем с момента, когда Мальва произнесла свои обвинения, или, по крайней мере, крепко держал закрытой крышку горшка со сплетнями и враждебностью. Он мог бы усмирить их сейчас, если бы был здесь.

Разговор снизился от высокой драмы до трехсторонней перебранки между Джейми, Брауном и Хирамом, в котором первые двое были крепки в своих позициях, и бедняга Хирам, совсем не подходящий для этого задания, пытался вынести решение. Не склонная тратить свои чувства зазря, я почти жалела его

— Возьмите его! — вдруг крикнул голос. Алан Кристи протискивался сквозь толпу в первые ряды, и указывал на Джейми. Его голос дрожал и срывался от волнения. — Это он обесчестил мою сестру, он убил ее! Если вы и отправите кого-то на суд, возьмите его!

Сквозь толпу пробежал подземный гул одобрения и согласия, и я увидела, как Джон МакНил и юный Хью Абернати приблизились друг к другу, с тревогой глядя то на братьев Линдсей, то на Джейми.

— Нет, это она! — возражая, крикнул женский голос, высокий и пронзительный. Одна из рыбацких жен: она указывала на меня пальцем, ее лицо было искажено злобой. — Мужчина может убить девушку, которую сделал беременной, но ни один мужчина не совершит такого злодеяния, чтобы вытащить не рожденного ребенка из утробы! Только ведьма может сделать это. И именно ее нашли с трупом малыша на руках!

Более интенсивный шум осуждения и порицания встретил эти слова. Мужчина мог бы дать мне привилегию сомнения, но женщина — нет.

— Во имя Всемогущего! — Хирам терял хватку над ситуацией и начинал паниковать. Положение было опасно близким к тому, чтобы превратиться в буйство и бунт: любой мог почувствовать в воздухе волны истерии и потоки насилия.

Он возвел глаза в небеса, ища вдохновения — и, похоже, нашел.

— Возьмите их обоих! — сказал он вдруг, посмотрев на Брауна, затем на Джейми. — Возьмите их обоих, — повторил он, пробуя идею на вкус и находя ее отличной. — Вы пойдете с ней, чтобы проследить, чтобы вашей жене не было причинено никакого вреда, — сказал он Джейми рассудительно. — И если будет доказано, что она невиновна... — его голос внезапно умолк, когда до него дошло, что получилось: если будет доказано, что я невиновна, то автоматически виновен Джейми, и что эта отличная идея предполагает, что Джейми тут же будет повешен вместо меня.

— Она невиновна, и я тоже, — Джейми говорил без всякого жара, упрямо повторяя это. У него не было реальной надежды убедить остальных, единственное сомнение, которое существовало в толпе, было в том, я или он были виновной стороной. Либо же мы вместе спланировали уничтожить Мальву Кристи.

Он внезапно повернулся лицом к толпе и громко крикнул им по-гэльски.

— Если вы отдадите нас в руки чужаков, тогда наша кровь будет на ваших головах, и вы ответите за наши жизни в день Страшного Суда!

Внезапная тишина пала на толпу. Мужчины неуверенно смотрели на своих соседей, с сомнением в глазах оценивая Брауна и его когорту.

Они были знакомы общине, но все же — чужаки — Sassenachs — в восприятии шотландцев. Так же, как и я, еще и ведьма, к тому же. Распутником, насильником, Папистским убийцей Джейми мог быть — но он не был чужаком.

Мужчина, которого я подстрелила, зловеще лыбился мне поверх плеча Брауна: очевидно, я только задела его — к несчастью. Я ответила ему взглядом на взгляд, пот собирался между моих грудей, скользкая и жаркая влага под вуалью моих волос.

Гомон среди толпы становился громче: начались споры и дебаты, и я могла видеть, как мужчины из Ардсмуира медленно проталкиваясь сквозь толпу, начали подбираться ближе к крыльцу. Кенни Линдсей смотрел прямо в глаза Джейми, и я почувствовала, как он глубоко вдохнул рядом со мной.

Они будут сражаться за него, если он позовет их. Но их было слишком мало, и они были плохо вооружены по сравнению с людьми Брауна. Они не смогут победить. Кроме того, в толпе были женщины и дети. Воззвать к своим людям сейчас для Джейми будет означать только начало кровавого побоища, и невинные жизни останутся на его совести. И это было не той ношей, которую он мог бы вынести: не сейчас.

Я увидела, что он пришел к тому же заключению, и его губы сжались. Я не имела понятия, что он собирается делать, но его опередили. На краю толпы началось какое-то беспокойство: люди повернулись посмотреть, затем замерли, пораженные и тихие.

Томас Кристи прошел сквозь толпу, несмотря на темноту и качающийся свет факелов, я сразу же узнала его. Он шел, как дряхлый старик, сутулясь и прихрамывая, и ни на кого не смотрел. Толпа расступалась перед ним сразу же, глубоко уважая его горе.

Горе явно было видно на его лице. Борода и волосы были в беспорядке, не расчесанные и спутанные. Глаза были красными, а под ними виднелись мешки, морщины от носа ко рту чернели под бородой. И все же его глаза были живыми, встревоженными и интеллигентными. Он прошел сквозь толпу, мимо своего сына, как будто был один и поднялся по ступеням крыльца.

— Я поеду с ними в Хиллсборо, — сказал он тихо Хираму Кромби. — Позвольте арестовать их обоих, если так надо. Но я поеду с ними, чтобы быть уверенным, что никакого больше зла не приключится. Определенно, справедливость и возмездие — мои, если вообще чьи-либо.

Браун выглядел здорово застигнутым врасплох этим заявлением: определенно, это было совсем не то, что он планировал. Но толпа была в мгновенной симпатии, бормоча согласие с предложенным решением. Каждый имел величайшее сочувствие и уважение к Тому Кристи после смерти его дочери, и всем казалось, что его жест был величайшим великодушием и благородством.

Так и было, поскольку, по всей вероятности, он просто спасал наши жизни — во всяком случае, пока. По глазам Джейми можно было понять, что он скорее предпочел бы рискнуть, и просто убить Ричарда Брауна, но обнаружил, что нищим не приходится выбирать, и принял это предложение изящным кивком головы.

Взгляд Кристи на момент задержался на мне, затем повернулся к Джейми.

— Если это вам подойдет, мистер Фрейзер, может мы поедем утром? Нет причин, почему вы и ваша жена не могли бы отдохнуть в вашей собственной кровати.

Джейми поклонился ему.

— Я благодарю вас, сэр, — сказал он с величайшей официальностью. Кристи тоже кивнул, затем повернулся и ушел вниз по ступеням, абсолютно игнорируя Ричарда Брауна, который выглядел одновременно раздраженным и сбитым с толку.

Я увидела, что Кенни Линдсей закрыл глаза и опустил плечи с облегчением. Затем Джейми взял меня под локоть, мы повернулись и вошли в дом, чтобы провести там, возможно, последнюю ночь под его крышей.

ГЛАВА 88. ПОСЛЕДСТВИЯ ЗЛОСЛОВИЯ.

ДОЖДЬ, КОТОРЫЙ СОБИРАЛСЯ, нагрянул ночью, и день пробуждался серый, холодный и влажный. Миссис Баг, пребывая в схожем состоянии, хлюпала носом в свой передник и повторяла без конца:

— О, если бы только Арчи был здесь! Но я не смогла найти никого, кроме Кенни Линдсея, и, за это время, он добежал только до МакНила и Абернатти...

— Не казните себя из-за этого, leannan, — Джейми ласково поцеловал ее в лоб, — быть может, все не так уж плохо. Никто не был ранен, и дом все еще стоит, — он бросил задумчивый взгляд на стропила, где каждый брус был выструган его собственной рукой, — и это неприятное дело, может быть, Бог даст, скоро уладится.

— Даст Бог, — горячо вторила она, крестясь. Потом шмыгнула и вытерла глаза. — Я упаковала немножко еды, чтобы вы не голодали в пути, сэр.

Ричард Браун и его люди нашли приют под деревьями, и это лучшее, на что они могли рассчитывать. Никто не оказал им гостеприимства, и это, как можно предположить, было вроде клейма, демонстрирующего их непопулярность. Кодекс горцев негласно показывал их отношение к этому вопросу. И сам факт, что Брауну разрешили арестовать нас, откровенно свидетельствовал о нашей собственной непопулярности.

В результате, мужчины Брауна были промокшие, полуголодные, не выспавшиеся и вспыльчивые. Я также не спала, но я, по крайней мере, плотно позавтракала, была согретая, и, на данный момент, сухая, что заставляло меня чувствовать себя немного лучше. Хотя на сердце зияла пустота, и кости мои были наполнены свинцом, когда мы достигли начала тропы. Я оглянулась на дом на другом конце поляны, миссис Баг стояла на крыльце, махая нам вслед. Я тоже помахала, прежде чем моя лошадь нырнула в полумрак насыщенных влагой деревьев.

Это было мрачное путешествие и, по большей части, молчаливое. Джейми и я ехали рядом, но не могли говорить ни о чем важном в присутствии людей Брауна. Что касается Ричарда Брауна, он по-настоящему потерял самообладание.

Было совершенно ясно, что он никогда и не намеревался довезти меня для какого-либо суда, а просто ухватился за возможность лично отомстить Джейми за смерть Лайонела. "И", — размышляла я, — "один Бог знает, что он сделал бы, зная, что на самом деле произошло с его братом, а миссис Баг была, при этом, в пределах его досягаемости". Но, тем не менее, в присутствии Тома Кристи, он не мог нам ничего сделать. Он был обязан отвезти нас в Хиллсборо, что он и делал с большой неохотой.

Том Кристи ехал как во сне, дурном сне, ни с кем не разговаривая, с замкнутым выражением лица, отрешенным от действительности.

Человека, которого Джейми полоснул кинжалом, не было. Я решила, что он отправился домой в Браунсвилль. Хотя джентльмен, в которого я стреляла, был все еще с нами.

Я не могла точно сказать, как плоха была его рана: то ли пуля вошла в него, то ли просто задела бок. Он не был выведен из строя, но было понятно, когда он сутулился на одну сторону, и его лицо искажалось время от времени, что он страдал от боли.

Я колебалась в течение некоторого времени. У меня была с собой небольшая аптечка, также как и седельные сумки, и скатка одеял. При данных обстоятельствах, я испытывала относительно мало чувства сострадания к этому человеку. С другой стороны, инстинкт был силен и, как я сказала Джейми вполголоса, когда мы остановились вечером, чтобы разбить лагерь, если он умрет от инфекции, это делу не поможет.

Я настроилась предложить ему осмотреть и перевязать рану, как только представится возможность. Человек, его имя, кажется, было Эзра, хотя, при данных обстоятельствах, никаких формальных представлений не было сделано, отвечал за распределение мисок с едой на ужин. И я ждала под сосной, где Джейми и я нашли пристанище, намереваясь любезно поговорить с ним, когда он принесет нашу еду.

Он подошел, держа миски в каждой руке, ссутулив плечи от дождя под кожаным пальто. Однако, прежде чем я смогла заговорить, он, мерзко усмехнувшись, смачно плюнул в одну миску и вручил ее мне. Другую он бросил к ногам Джейми, забрызгав их варевом из сушеной оленины.

— Упс... — тихо сказал он и развернулся на каблуках.

Джейми резко сжался, как большое кольцо змеи, но я удержала его за руку, прежде чем он смог ударить.

— Не стоит напрягаться, — сказала я и, немного повышая голос, добавила: — Пусть гниет, — голова человека повернулась резко, глаза широко раскрылись. — Пусть гниет, — повторила я, пристально глядя на него. Я видела лихорадочный румянец на его лице, когда он приблизился, и слабый сладковатый запах гноя исходил от него.

Эзра выглядел полностью подавленным. Он поспешил назад к потрескивающему костру и старался не смотреть в мою сторону.

Я все еще держала миску, которую он мне дал, и вздрогнула, когда ее забрали из моей руки. Том Кристи выплеснул содержимое миски в кусты и, вручив мне свою собственную, отвернулся, не говоря ни слова.

— Но... — я двинулась было за ним, намереваясь вернуть ее. Мы бы не остались голодными, благодаря "немножко еды" миссис Баг, которая заполнила целую седельную сумку. Однако, Джейми, положив свою руку на мою, остановил меня.

— Ешь, Сассенах, — сказал он мягко, — это знак учтивости.

"Больше, чем учтивости...", — подумала я. Я чувствовала враждебные взгляды на себе от группы вокруг костра. В горле у меня стоял комок, и аппетита не было, но я достала свою ложку из кармана и поела.

Под соседней тсугой Том Кристи завернулся в одеяло и лег в полном одиночестве, надвинув шляпу на лицо.

* * *

ДОЖДЬ ШЕЛ ВСЮ ДОРОГУ до Солсбери. Там мы нашли приют на постоялом дворе, и огонь редко когда казался нам столь гостеприимным. Джейми взял с собой все деньги, которые у нас были, и, в результате, мы могли позволить себе комнату. Браун оставил охрану на лестнице, но это было только для вида. В конце концов, куда б мы делись?

Я стояла перед огнем в одной рубашке, мой мокрый плащ и платье были разложены на скамейке для просушки.

— Ты знаешь, — заметила я, — Ричард Браун не продумал это вообще, — это и не удивительно, так как он, на самом деле, не собирался везти меня или нас на суд. — Кому конкретно он хочет передать нас?

— Шерифу округа, — ответил Джейми, развязывая волосы и стряхивая их над очагом. Капельки воды шипели и трещали в огне. — Или, если это невозможно, мировому судье, пожалуй.

— Да, но что же потом? У него нет доказательств, нет свидетелей. Как, в таком случае, там может быть хоть какое-то подобие судебного процесса?

Джейми посмотрел на меня с любопытством.

— Тебя, наверное, никогда не судили таким образом, а, Сассенах?

— Ты знаешь, что нет.

Он кивнул.

— А меня судили. За государственную измену.

— Да? И как это происходило?

Он провел рукой по влажным волосам, задумавшись.

— Они заставили меня встать и спросили мое имя. Я назвал его, судья что-то пошептал своему другу немного, а затем сказал: "Признать виновным. Пожизненное тюремное заключение. Закуйте его в кандалы". Они вытащили меня во внутренний двор, и кузнец заковал мои руки в кандалы. На следующий день мы двинулись в Ардсмуир.

— Они заставили тебя идти туда? Из Инвернесса?

— Ну, особо некуда было торопиться, Сассенах.

Я глубоко вздохнула, пытаясь остановить ощущение падения в глубине живота.

— Понятно. Что ж... но, безусловно, уб-бийство, — я, конечно, могла бы проговорить сие без запинки, но, все же, не вполне, — должно быть предметом разбирательства суда присяжных?

— Это возможно, и, конечно, я буду настаивать на этом, если дела зайдут так далеко. Мистер Браун, кажется, думает, что так и будет. Он рассказывает всем в пивной историю, которая представляет нас монстрами разврата. Что, я должен сказать, не слишком сложно, — добавил он печально, — учитывая обстоятельства.

Я плотно сжала губы, чтобы избежать поспешного ответа. Я знала, что он знал, у меня не было выбора... Он знал, что я знала, изначально он не имел никакого отношения к Мальве. Но я не могла не испытывать чувство вины за оба направления этой безнадежной неразберихи, в которой мы оказались. И за то, что произошло потом, и за саму смерть Мальвы — хотя, Бог свидетель, я отдала бы все на свете, чтобы снова увидеть ее живой.

Я поняла, он был прав по поводу Брауна. Продрогшая и вымокшая, я мало обращала внимания на звуки снизу, из пивной, но теперь я услышала голос Брауна, гудящий через дымоход. По случайным словам, которые доносились, было очевидно, что он делал точно так, как Джейми и говорил — поливал нас грязью, превознося себя и свой Комитет Безопасности за проделанную ими неблагодарную, но необходимую работу по нашему задержанию и преданию правосудию. И, как бы, между прочим, аккуратно формируя предвзятость у любых потенциальных присяжных, он весьма убедительно распространял историю повсюду, во всех ее скандальных подробностях.

— Что-нибудь с этим можно сделать? — спросила я, выслушав этой ереси столько, сколько смогла вытерпеть.

Он кивнул и вынул чистую рубашку из своей седельной сумки.

— Спуститься на ужин и выглядеть как можно менее похожими на развращенных убийц, nighean.

— И то правда, — сказала я, со вздохом извлекая обшитый лентой чепец, который был упакован.

* * *

Я НЕ ДОЛЖНА БЫЛА удивляться. Я прожила достаточно долго, чтобы иметь довольно циничное представление о человеческой натуре и прожила достаточно долго в этом времени, чтобы знать, как откровенно выражалось здесь общественное мнение. И, тем не менее, я была потрясена, когда первый камень ударил мне в бедро.

Мы были на некотором расстоянии к югу от Хиллсборо. Погода продолжала быть дождливой, дороги были грязными, а путешествие — трудным. Думаю, Ричард Браун был бы рад передать нас шерифу округа Роуан, если бы такой человек имелся в наличие. Как ему сообщили, должность в настоящее время пустовала, последний представитель закона поспешно сбежал накануне вечером, и пока никто не стремился занять его место.

Я сделала вывод, что случившееся было вопросом политическим. Последний шериф склонялся к независимому государству, тогда как большинство людей в округе все еще были убежденными лоялистами. Я не знала конкретных подробностей инцидента, который вызвал поспешный отъезд недавнего шерифа, но таверны и постоялые дворы под Хиллсборо гудели в связи с этим, как осиные гнезда.

Брауну сообщили, что Окружной Суд прекратил встречаться за несколько месяцев до этого. Судьи, принимавшие в нем участие, понимали, что слишком опасно заявлять о себе при существующем беспорядочном положении дел. Единственный мировой судья, которого он смог обнаружить, считал точно так же и наотрез отказался брать нас под стражу, сообщив Брауну, что его жизнь стоит немного больше, чем быть вовлеченным на данный момент во что-либо даже слегка неоднозначное.

— Но это не имеет ничего общего с политикой! — тщетно кричал на него Браун. — Это убийство, ради Бога — грязное убийство!

— Всё и всякий становится политическим в эти дни, сэр, — сообщил ему мировой судья, некий Харви Майклграсс, уныло качая головой. — Я не решусь выступать даже по делу дебоширов и пьяниц, из страха, что мой дом вместе со мной превратят в руины, а моя жена останется вдовой. Шериф попытался продать свою должность, но не смог найти никого, готового купить ее. Нет, сэр, вы должны будете пойти в другое место.

Браун ни в коем случае не привез бы нас в Кросс-Крик или Кэмпбелтон, где влияние Джокасты Камерон было внушительным, и где местный судья, Фаркард Кэмпбелл, был ее хорошим другом. И, таким образом, мы направились на юг, к Уилмингтону.

Азарт людей Брауна угас. Они надеялись на простое линчевание, сжигание дома и, пожалуй, немного грабежа в придачу, но не ожидали этих затянувшихся муторных переездов с места на место. Их настроение значительно снизилось, когда Эзра, упрямо державшийся на своей лошади в лихорадочном ступоре, вдруг свалился на дорогу и был поднят мертвым.

Я не просила тело для осмотра, вряд ли мне было бы дано разрешение при данных обстоятельствах, но, я полагала, из-за его расфокусированного взгляда, что, наверное, он просто потерял сознание, вывалился из седла и сломал себе шею.

В результате этого случая, остальные нередко бросали на меня взгляды откровенного страха, и, все-таки, их чувство энтузиазма от данного предприятия заметно уменьшилось.

Ричарда Брауна это не останавливало. Он, я была уверена, давно пристрелил бы нас без сострадания, если бы не Том Кристи, безмолвный и сумрачный, как утренний туман на дорогах. Том говорил мало, ограничиваясь крайней необходимостью. Я думала, он движется машинально, в оцепенелой пелене горя. Но однажды вечером, когда мы расположились лагерем у дороги, я обернулась и увидела его глаза, устремленные на меня с таким неприкрытым страданием, что я поспешно отвела взгляд, только для того, чтобы увидеть как Джейми, сидящий около меня, наблюдает за Томом Кристи с большим вниманием.

Тем не менее, по большей части, он сохранял лицо непроницаемым, что было заметно под тенью кожаных полей его шляпы. И Ричард Браун, сдерживаемый присутствием Кристи от причинения нам более серьезного вреда, пользовался каждой возможностью, чтобы распространять свою версию истории об убийстве Мальвы. Возможно, не только для того, чтобы создать нам должную репутацию, но и, так же, чтобы раз за разом терзать Тома Кристи выслушиванием всего этого.

Как бы то ни было, я не должна была удивляться, когда они забросали нас камнями в небольшой, безымянной деревушке к югу от Хиллсборо, но я удивилась. Маленький мальчик увидел нас на дороге, пялился на нас, пока мы проезжали мимо, и после стремительно понесся с известием вниз, исчезнув как лисенок. И, десять минут спустя, мы въехали на изгиб дороги в залп из камней и воплей.

Один ударил мою кобылу в плечо, и она отпрянула неистово. Я едва удержалась в седле, но потеряла равновесие. Один из камней попал мне в бедро, а другой — высоко в грудь, выбивая из меня дыхание. И, когда еще один больно отскочил от моей головы, я потеряла контроль над вожжами, а лошадь, запаниковав, встала на дыбы и развернулась. Я вылетела из седла, приземлившись на землю с глухим стуком сотрясшихся костей.

Я должна была испугаться, но, на самом деле, я была в ярости. Камень, который ударил меня по голове и отскочил, благодаря густоте моих волос и чепцу, который я носила, не произвел истинного воздействия, но, скорее, привел меня в бешенство, будто меня обожгло щипком или пощечиной. Ошеломленная, я рефлекторно вскочила на ноги и, заметив выше меня, на уступе, глумливого мальчишку, который улюлюкал и пританцовывал в издевательском триумфе, я бросилась вперед, схватила его за ногу и рванула на себя.

Он взвизгнул, соскальзывая, и повалился на меня сверху. Мы рухнули на землю вместе и покатились, запутавшись в юбках и плаще. Я была старше, тяжелее и в совершенном неистовстве. Весь страх, страдание и неопределенность последних недель превратились в мгновенный взрыв. Я дважды, изо всех своих сил, ударила кулаком в его усмехающееся лицо и почувствовала, как что-то треснуло в моей руке, пронзив ее болью.

Он взревел и стал извиваться, вырываясь. Он был меньше меня, но сильный и в панике. Чтобы удержать его, я, что есть мочи, вцепилась ему в волосы. Он набросился на меня и, размахнувшись, сбил чепец, потом одной рукой схватил меня за волосы и сильно дернул.

Боль вновь разожгла мою ярость, и я вонзила в него колено, а потом еще и еще, на ощупь выискивая мягкие части. Его рот открылся в беззвучном "О", а глаза вылезли из орбит. Его пальцы расслабились и выпустили мои волосы. Я взвилась над ним и ударила его так сильно, как только смогла.

Большой камень обрушился на мое плечо с такой сокрушительной силой, что меня отбросило в сторону от толчка. Я попыталась ударить мальчишку снова, но не смогла поднять руку. Задыхаясь и всхлипывая, он корчился от боли и, освобожденный от моего плаща, засеменил на четвереньках прочь. Из его носа текла кровь. Я развернулась на коленях, следя за ним, и увидела глаза молодого человека, стоящего с камнем наготове, его лицо, полное решимости и пылающее возбуждением.

Камень ударил меня по скуле, и я пошатнулась. Мое сознание помутилось. Потом что-то очень большое толкнуло меня сзади, и я обнаружила себя с расплющенным лицом, прижатым к земле, и с тяжестью тела сверху. Это был Джейми. Я только смогла сказать, задыхаясь: "Матерь Божья". Тело его содрогалось, когда камни врезались в него, я слышала их ужасающий глухой стук об его плоть.

Вокруг много кричали. Я услышала хриплый голос Тома Кристи, потом одинокий выстрел. Опять завопили, но по-другому. Один или два мягких удара камней, стукнувшихся о землю рядом, и последний всхлип Джейми, когда один булыжник попал в него.

Несколько мгновений мы лежали, распластавшись, и я стала осознавать неприятно колючее растение, раздавленное моей щекой, аромат его листьев в носу, терпкий и резкий.

Потом Джейми медленно сел, прерывисто переводя дыхание, и я поднялась, в свою очередь, опираясь на дрожащую руку и почти падая. Щека моя распухла, а рука и плечо пульсировали, но мне некогда было обращать на это внимание.

— С тобой все в порядке?

Джейми попытался подняться на ноги, а затем внезапно сел снова. Он был бледен, и струйка крови из рассеченной кожи на голове сбегала вниз по его щеке, но он кивнул, прижимая руку к боку.

— Да, все хорошо, — проговорил он с одышкой, по которой я догадалась, что у него, вероятно, сломаны ребра. — А ты как, Сассенах?

— Прекрасно.

Мне удалось, сотрясаясь, подняться на ноги. Люди Брауна рассеялись, некоторые погнались за лошадьми, сбежавшими в схватке, другие с проклятиями подбирали разбросанные на дороге вещи. Тома Кристи рвало в придорожных кустах. Ричард Браун стоял под деревом с бледным лицом, наблюдая. Он раздраженно глянул на меня, а затем пошел прочь.

В тавернах по дороге мы больше не останавливались.

Глава 89. СХОДКА ПРИ ЛУННОМ СВЕТЕ.

— КОГДА СОБИРАЕШЬСЯ УДАРИТЬ КОГО-ТО, Сассенах, то нужно бить в мягкие места. В лице слишком много костей. И потом, там зубы, не забывай, — Джейми расправил ее пальцы, аккуратно нажимая на царапины и распухшие суставы, отчего она зашипела сквозь зубы.

— Большое спасибо за совет! А сколько раз ты ломал руку, избивая людей?

Ему хотелось засмеяться. Видение того, как она колотила этого мальчишку, в ярости неистового гнева, с развевающимися на ветру волосами и жаждой крови в глазах, было тем, чем он дорожил. Все же он не рассмеялся.

— Твоя рука не сломана, a nighean, — он подогнул ее пальцы, сжимая двумя руками в горсти ее расслабленный кулак.

— Откуда тебе знать? — огрызнулась она. — Здесь я врач!

Он остановился, пытаясь спрятать улыбку.

— Если бы рука была сломана, — сказал он, — ты была бы бледная, тебя выворачивало бы наизнанку, и ты не сидела бы с красным лицом и не вертела ей.

— Вертела бы задницей! — она выдернула руку, сверля его глазами, и нежно прижала ее к своей груди.

Она слегка разрумянилась, и была чрезвычайно привлекательна, с волосами, что кудрявились растрепанной копной вокруг головы. Один из людей Брауна подобрал свалившийся после нападения чепец и робко предложил его ей. Взбеленившись, она выхватила чепец и свирепо запихнула в седельную сумку.

— Ты проголодалась, девочка?

— Да, — нехотя признала она, ведь ему было известно, что у людей с переломом, как правило, сначала неважный аппетит, хотя, они становятся крайне прожорливыми, как только боль немного отступает.

Он порылся в седельной сумке, благословляя миссис Баг, и вернулся с пригоршней кураги и большим, завернутым куском козьего сыра. Люди Брауна что-то готовили на огне, но они с Клэр не притрагивались ни к чему, кроме своей еды, с самой первой ночи.

Как долго этот фарс будет продолжаться? Задавался он вопросом, отламывая кусочек сыра и протягивая его жене. У них еды, с осторожностью, разве что на неделю. Вероятно, хватит, чтобы достигнуть побережья, ведь погода стояла хорошая. А что потом?

Ему сразу было ясно, что у Брауна не было никакого плана, и тот пытался справиться с ситуацией, которая изначально была ему не подвластна. Браун имел честолюбие, жадность и был очень мстительным. Но, совершенно очевидно, он почти не способен был ничего просчитать наперед.

И вот теперь он, обремененный двумя пленниками, был вынужден ехать все дальше и дальше, а эта неприятная ответственность волочилась, словно старый башмак, привязанный к собачьему хвосту. И Браун, как прижученный пес, рычит и кружится на месте, огрызается на все, что ему мешает, и в результате, кусает свой собственный хвост. Половина его людей была изранена камнями. В задумчивости, Джейми коснулся большого, болезненного синяка на локте.

У него самого выбора не было; теперь его также не было и у Брауна. Недовольство его людей возрастало, у них были посевы, требующие ухода, и не было уговора на то, что сейчас выглядело, как шутовская миссия.

Самому сбежать — как нечего делать. А потом что? Он не мог оставить Клэр в руках Брауна. Даже, если бы получилось безопасно увести ее подальше, им не удастся вернуться в Ридж. Поступить так, при таком раскладе, означало бы снова оказаться в этом котле.

Он вдохнул, затем задержал дыхание и осторожно выдохнул. Он не думал, что его ребра сломаны, но они болели.

— Надеюсь, у тебя есть немного мази? — сказал он, кивая на сумку с ее медикаментами.

— Да, конечно, — она проглотила кусочек сыра, потянувшись за сумкой. — Я помажу рассечение на твоей голове.

Он позволил ей это сделать, но затем настоял на том, чтобы в свою очередь помазать ее руку. Она протестовала, утверждая, что все в полном порядке и не нужно ничего подобного, что стоит поберечь мазь на случай будущей необходимости. Все же она позволила взять ее руку и нежно втереть сладко пахнущий крем в ее суставы — маленькие, прекрасные косточки ее руки, твердые под его пальцами.

Она так ненавидела быть беспомощной, при любых обстоятельствах, но броня праведного гнева истощилась. Хотя Клер и сохраняла свирепый вид для Брауна и всех остальных, он знал, что она напугана. И не без основания.

Браун волновался, не в состоянии принять решение. Он перемещался туда-сюда, беседуя ни о чем, то с одним, то с другим, попусту проверяя охромевших лошадей. Он наливал в кружку кофе из цикория, но держал ее нетронутой, пока та не остывала, а затем выплескивал в траву. И все это время его беспокойный взгляд возвращался к ним.

Браун был нетерпелив, импульсивен и немного не в себе. Но он был не так уж и глуп, думал Джейми. И он четко осознавал, что его стратегия распространения слухов и злобных сплетен относительно своих арестантов, с целью подвергнуть их опасности, имела серьезные изъяны, пока он сам был вынужден оставаться в непосредственной близости от них.

Скромная трапеза завершилась. Джейми осторожно лег. Клэр, желая утешения, обняла его, и они устроились вместе, как две ложечки.

Борьба была выматывающим делом, так же как и страх. Она уснула моментально. Джейми чувствовал притяжение сна, но не хотел еще уступать ему. Взамен он занял себя повторением по памяти некоторых стихотворений, что Брианна читала ему — одно, особенно ему понравилось, о серебряных дел мастере из Бостона, поскакавшем распространить тревогу в Лексингтон, он считал этот отрывок красивым.

Компания начала устраиваться на ночлег. Браун был все еще обеспокоен: то, сидя, мрачно таращился в землю, то, вскакивая на ноги, шагал взад-вперед. Кристи, напротив, едва двигался, и даже не шевельнулся, чтобы отправиться спать. Он сидел на камне, не отведав свой ужин.

Внезапно что-то зашевелилось около сапога Кристи — крошечная мышка совершала маневры в сторону забытой тарелки, что стояла на земле, наполненная щедрым угощением.

Это пришло Джейми на ум, пару дней назад. А сейчас, сделало очевидным то, что пребывало в неясном образе, но было бессознательно известно, в течение некоторого времени, что Том Кристи был влюблен в его жену.

"Бедняга", — подумал он. Несомненно, Кристи не верил, что Клэр имела какое-либо отношение к смерти его дочери, будь по-другому, его бы здесь не было. Хотя, думал ли он, что Джейми?..

Он лежал, скрытый темнотой, наблюдая, как огонь играет на изможденном лице Кристи. Полуприкрытые глаза Тома не давали ни намека на его мысли. Есть люди, которых можно прочесть как книгу, но Кристи таким не был. Но если он когда-нибудь видел человека, которого ели заживо, на его глазах ...

Это лишь из-за участи его дочери, или еще и неистовая потребность в женщине? Он и раньше видел эту потребность, что гложет душу, и испытал ее на собственной шкуре. А может, Кристи действительно думал, что Клэр убила малышку Мальву, или была как-то в этом замешана? Это стало бы дилеммой, для благородного человека.

Потребность в женщине... мысль вернула его к настоящему. К осознанию того, что звуки, в которые он вслушивался в лесу за спиной, сейчас были там. В течение последних двух дней, он знал что, их преследовали, но прошлой ночью они разбили лагерь на открытом лугу, где совершенно негде было укрыться.

Медленно, но даже без намека на скрытность, он поднялся, накрыв Клэр своим плащом, и вошел в лес, как будто по нужде.

Луна была бледная и горбатая, из-за этого, под деревьями было мало света. Он закрыл глаза, чтоб пообвыкнуться без огня, и открыл их снова, навстречу темному миру, этому пространству призраков, что не имеют формы, и воздуху, что заключал в себе духов.

Тем не менее, вышедший из-под нечетких очертаний сосны, не был духом.

— Блаженный Михаил, защити нас, — произнес Джейми мягко.

— Да прибудет с тобой блаженный сонм ангелов и архангелов, дядя, — проговорил Йен так же тихо. — Хотя, я думаю, что немного Престолов и Властей тоже не помешают.

— Ну. Я не стану спорить, если Божественное вмешательство решит поучаствовать, — сказал Джейми, невероятно обрадованный присутствием своего племянника. — Не имею ни малейшего представления, как еще нам удастся избежать этой дурацкой заварухи.

Йен на это хмыкнул; Джейми увидел, как голова его племянника повернулась, проверяя слабое свечение костра. Не сговариваясь, они двинулись дальше в лес.

— Я не могу отсутствовать долго, иначе они пойдут за мной, — сказал он. — Итак, во-первых — все ли в порядке в Ридже?

Йен поднял плечо.

— Разговоры ходят, — произнес он, давая понять своим тоном, что слово "разговоры" вмещает в себя все: от бабских сплетен до такого рода оскорблений, которые нужно улаживать с применением силы. — Однако еще никто не погиб. Что мне делать, дядя Джейми?

— Ричард Браун. Он размышляет, и только Богу известно, к чему это приведет.

— Он размышляет слишком много; такие люди опасны, — сказал Йен и засмеялся. Джейми, который никогда не видел, чтобы его племянник читал книгу без принуждения, отмел эти рассуждения в сторону, возвращаясь к насущным проблемам действительности.

— Ага, это точно, — произнес он сухо. — Он распространяет эту историю в кабаках и гостиницах, по мере нашего продвижения. Полагаю, рассчитывая на то, чтобы разжечь общественное негодование до такой степени, чтобы какой-нибудь дурачок констебль смог бы вмешаться и избавить его от нас, а еще лучше, если толпа распалится, схватит нас и тут же повесит, тем самым разрешив его проблемы.

— О, да? Ну, если это то, что он задумал, дядя, то это работает. Ты бы не стерпел некоторых вещей, из того, что я слышал, следуя за вами по пятам.

— Я знаю, — Джейми осторожно потянулся, растягивая болезненные ребра. Только милостью Божьей не случилось худшее, благодаря ей, и еще ярости Клэр, было прервано нападение, так как все остановились, чтоб поглазеть на захватывающее зрелище — как она трепала своего обидчика, словно сноп льна.

— Однако же, до него дошло, что, если ты намереваешься на кого-то повесить мишень, то разумно, побыстрее свалить после этого. Он размышляет, должен ли он уйти, или послать кого-нибудь...

— Я пойду следом и увижу что делать.

Он скорее почувствовал, чем увидел кивок Йена; они стояли в черной тени, легкая дымка лунного света, словно туман, заполняла пространство между деревьями. Парень покачнулся, как если бы собирался пойти, но затем задержался.

— Ты уверен, дядя, не будет ли лучше, подождать немного, а после улизнуть? Там нет папоротника, но там славное укрытие в холмах, неподалеку. Мы смогли бы надежно спрятаться до рассвета.

Это было великим искушением. Он чувствовал притяжение темного, дикого леса, но превыше всего, манящую силу свободы. Если бы он только мог, уйти в леса и остаться там... Но, он покачал головой.

— Я не пойду, Йен, — проговорил он, хотя позволил сожалению проявиться в голосе. — Мы станем беглецами после этого, и без сомнений, будет назначено вознаграждение за наши головы. С местным сельским населением, уже настроенным против нас — с плакатами, с листовками? Народ быстро сделает за Брауна его работу. Кроме того, побег будет почти признанием вины.

Йен вздохнул, но кивнул в знак согласия.

— Ну, тогда, — сказал он, шагнув вперед. И обнял Джейми, крепко стиснув его на мгновение, а затем исчез. Джейми медленно и осторожно выдохнул из-за боли в поврежденных ребрах.

— Да прибудет с тобой Господь, Йен, — проговорил он в темноту, и повернул назад.

Когда он снова лег рядом с женой, лагерь молчал. Хотя, две фигуры пребывали на тех же местах, возле тлеющих углей умирающего костра: Ричард Браун и Томас Кристи, каждый в одиночестве, на камнях, со своими мыслями.

Следует ли разбудить Клэр и рассказать ей? Прижав щеку к теплой мягкости ее волос, он подумал и нехотя решил — нет. То, что Йен поблизости, возможно взбодрило бы ее, но он не смеет рисковать, вызывая подозрения Брауна. Ведь если Браун мог распознавать любое изменение в настроении Клэр или ее лице, когда что-то случалось... нет, лучше не надо. По крайней мере, пока.

Он взглянул на землю у ног Кристи, и увидел робкое, слабое копошение в темноте: мышка привела друзей на свой пир.

Глава 90. СОРОК ШЕСТЬ БОБОВ ВО БЛАГО.

РИЧАРД БРАУН УШЕЛ НА РАССВЕТЕ. Остальные мужчины выглядели мрачно, но вели себя безропотно, и под командованием приземистого и угрюмого на вид парня по имени Оукс, мы возобновили наш путь на юг.

Ночью кое-что изменилось: напряжение, которое появилось в Джейми со дня нашего отъезда из Риджа, немного ослабло. Окостеневшая, больная и подавленная, я нашла эту перемену утешающей, хотя было интересно, чем она была вызвана. Была ли это та же самая причина, что заставила Ричарда Брауна уехать по секретному делу?

Джейми, однако, ничего не рассказывал, только поинтересовался, как моя рука, которая была одеревеневшей и так болела, что я не могла согнуть пальцы. Он продолжал внимательно следить за нашими спутниками, но ослабление напряжения повлияло и на них. Мой страх, что они внезапно могут потерять терпение и напасть на нас, несмотря на присутствие угрюмого Тома Кристи, постепенно начинал исчезать.

И, как будто в соответствии с чуть более спокойной обстановкой, погода внезапно прояснилась, что еще сильнее воодушевило всех. Я бы преувеличила, если бы сказала, что имело место хоть какое-то сближение в отношениях. Но без постоянной злобы Ричарда Брауна, другие мужчины проявляли вежливость, по крайней мере, иногда. И как это всегда бывает, скука и трудности путешествия утомили всех; так что мы катились по разбитым дорогам, словно кучка стеклянных шариков, иногда отскакиваясь друг от друга, пыльные, молчаливые и объединяемые в конце каждого дня хотя бы изнеможением, если ни чем другим.

Это нейтральное положение дел неожиданно изменилась в Брансвике. За день или два до этого, Оукс явно ожидал чего-то, и я заметила, что он вздохнул с облегчением, когда мы поравнялись с первыми домами.

Наверно поэтому, когда мы остановились, чтобы подкрепиться в таверне на окраине маленького, полузаброшенного поселка, никто не удивился, увидев поджидающего нас Ричарда Брауна. БСльшей неожиданностью стало, когда после пары слов от Брауна, Оукс и еще двое человек внезапно схватили Джейми, выбив у него стакан с водой, и шибанули его о стену дома.

Бросив свою чашку, я кинулась к ним, но Ричард Браун вцепился в мое плечо железной хваткой и потащил меня к лошадям.

— Отпусти! Что ты делаешь? Отпусти, говорю! — лягнув Брауна, я попыталась выцарапать ему глаза, но он схватил меня за запястья и позвал одного из мужчин на помощь.

Вдвоем им удалось усадить меня — все еще вопящую во всю силу моих легких — на лошадь впереди другого человека из банды Брауна. Громкие крики Джейми были слышны среди шума и гвалта, производимого несколькими зеваками, вышедшими из таверны поглазеть. Но никто из них не хотел вмешиваться в драку с вооруженными бандитами.

Том Кристи кричал и протестовал; мельком я увидела, как он дубасил одного из мужчин по спине, но безрезультатно. Сидевший сзади человек схватил меня за талию и рванул, выбив из меня последний воздух.

А потом мы с грохотом поскакали по дороге, а Брансвик — и Джейми — исчезли в пыли.

На мои яростные протесты, требования и вопросы, конечно, никто не отвечал, мне было только приказано замолчать, и сидящий позади меня человек, предупреждая, еще раз сильно сжал меня вокруг талии рукой, которой он меня удерживал.

Трясясь от гнева и ужаса, я притихла и в этот момент увидела, что Том Кристи все еще находился с нами, он был потрясен и взволнован.

— Том! — закричала я. — Том, вернитесь! Не дайте им убить его! Пожалуйста!

С удивлением посмотрев в мою сторону, он поднялся в стременах и, оглянувшись назад на Брансвик, что-то крикнул Ричарду Брауну.

Браун покачал головой, придержав коня так, чтобы Кристи смог поравняться с ним, и наклонившись, что-то прокричал в ответ, видимо давая Тому объяснения. Кристи явно не нравилась ситуация, но после пылкой перепалки, он, нахмурившись, замолчал, потом рванул обратно, но чуть позже, развернул лошадь и вернулся, держась на расстоянии, позволяющем разговаривать со мной.

— Они не убьют его и не причинят вреда, — сказал он, повышая голос, чтобы быть услышанным в грохоте копыт и бряцанье упряжи. — Браун дал честное слово.

— Ради Бога, и вы верите ему?

Он смутился, еще раз взглянул на Брауна, торопившегося ехать вперед, потом обернулся на Брансвик. На его лице отразилась нерешительность, затем губы сжались, и он покачал головой.

— Все будет в порядке, — сказал Кристи. Но при этом он не смотрел мне в глаза, и, не обращая внимания на мои настойчивые уговоры вернуться, чтобы остановить их, осадил лошадь, отстав так, что я не могла больше его видеть.

Мое горло саднило от крика, а ушибленный живот болел, сжимаясь в узел от страха. Теперь, покинув Брансвик, мы ехали чуть медленнее, и я сосредоточилась на дыхании. Я не заговорю, пока не удостоверюсь, что могу делать это без дрожи в голосе.

— Куда вы меня везете?— спросила я, наконец. Я сидела неподвижно в седле, еле вынося нежелательную близость человека позади меня.

— В Нью-Берн, — сказал Браун, с ноткой угрюмого удовлетворения. — И потом, слава Богу, мы посадим вас, наконец.

* * *

ПОЕЗДКА В НЬЮ-БЕРН прошла в тумане страха, волнения и физического дискомфорта. И хотя мне было интересно, что произойдет со мной, но все подобные предположения были заглушены беспокойством за Джейми.

Том Кристи определенно был моей единственной надеждой быть в курсе дел, но он избегал меня, держась на расстоянии, и я обнаружила, что это тревожит не меньше, чем все остальное. Он явно был обеспокоен, даже больше, чем в день смерти Мальвы, но у него больше не было вида унылого страдания — он был активно возбужден. Я ужасно боялась, что он знал или подозревал, что Джейми был мертв, но не хотел признаться в этом — ни мне, ни себе.

Все мужчины разделяли с моим похитителем стремление избавиться от меня как можно скорее. Мы останавливались ненадолго, лишь в крайней необходимости, давая отдохнуть лошадям. Мне предлагали еду, но я не могла есть. К тому времени, когда мы достигли Нью-Берна, я была полностью истощена не только от огромного физического напряжения и езды, но, гораздо больше, от предчувствия опасности.

Большинство мужчин осталось в таверне на окраине города. Браун и Том Кристи молча сопровождали меня по улицам города, и наконец, мы прибыли к большому дому из белого кирпича.

— Дом шерифа Толливера, — сообщил мне с чувством полного удовлетворения Браун. — И также городская тюрьма.

Шериф, мрачный и довольно привлекательный, рассматривал меня с заинтересованностью, смешанной с растущим отвращением, когда он услышал о преступлении, в котором меня обвиняют. Я не делала попыток оправдаться или защитить себя, комната то расплывалась, то снова попадала в фокус моего зрения, и все внимание было сосредоточено на том, чтобы мои колени не подкосились.

Я едва слышала бСльшую часть разговора между Брауном и шерифом. И лишь в последний момент, перед тем, как меня собрались увести прочь, Том Кристи оказался рядом со мной.

— Миссис Фрейзер, — сказал он очень тихо. — Поверьте мне, он в безопасности. Я не хотел бы иметь его смерть на своей совести. И вашу тоже.

Он посмотрел на меня прямо, впервые за несколько... дней? Или недель?.. И я обнаружила, что напряженность его серого взгляда была одновременно смущающей и странно утешающей. — Доверьтесь Богу, — прошептал он. — Он избавит праведников от всех их опасностей.

И внезапно крепко сжав мою руку, ушел.

* * *

ТЮРЬМЫ ВОСЕМНАДЦАТОГО ВЕКА бывали и гораздо хуже. Женское отделение состояло из небольшой комнаты в задней части дома шерифа, которая, скорее всего, изначально была кладовой. Стены были грубо оштукатурены, кто-то из бывших обитателей, с намерением совершить побег, отбил большой кусок штукатурки и обнаружил, что под ней лежал слой реечной обрешетки, а за ней — непробиваемая стена из обожженного глиняного кирпича, с вежливой неприступностью которой я столкнулась сразу, когда дверь открылась.

В комнате не было окна, только масляный фитиль горел на полке возле двери, создавая слабый круг света, освещавший пугающие пятна оголенного кирпича, но углы комнаты оставались в глубокой тени. Я не видела ведро с парашей, но знала, что оно было тут: густая, едкая вонь проникла в мой нос, и я автоматически задышала через рот, как только шериф втолкнул меня в комнату.

Ключ в замке скрипнул, когда дверь решительно закрылась за мной.

В комнате стояла единственная узкая кровать, уже занятая большой грудой под потрепанным одеялом. Через некоторое время груда пошевелилась и села, превратившись в маленькую, пухлую женщину, с непокрытой головой, неопрятную после сна. Она сидела, уставившись на меня и моргая, словно мышка-соня.

— Эмм... — сказала она и потерла глаза кулаками, как маленький ребенок.

— Простите, что потревожила вас, — сказала я вежливо. Мое сердце к этому времени немного утихло, хотя я все еще дрожала и задыхалась, поэтому прижала ладони к двери, чтобы остановить дрожь.

— Не думай об этом, — сказала она и внезапно зевнула, как бегемот, показав мне ряд стертых, но здоровых зубов. Жмурясь и смущенно причмокивая губами, она пошарила возле себя рукой, вытащила разбитые очки и водрузила их на нос.

У нее были синие, сильно увеличенные линзами и огромные от любопытства глаза.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Клэр Фрейзер, — сказала я, пристально наблюдая за ней, на случай, если она уже слышала о моем предполагаемом преступлении. Синяк от удара камнем на груди был все еще заметен, но уже начал желтеть над вырезом платья.

— О? — она прищурилась, будто пытаясь понять мое общественное положение, но, видимо, безрезультатно, и просто пожала плечами. — У тебя деньги есть?

— Немного.

Джейми заставил меня взять почти все деньги — немного, но у меня было по несколько мелких монет в каждом кармашке, привязанном к моей талии, и пара ассигнаций, подшитых внутрь корсета.

Женщина была значительно ниже меня ростом, на вид мягкая, словно подушка, с большой обвисшей грудью и несколькими уютными складками жира на ее незатянутой в корсет талии. Она была в рубашке, платье и корсет висели на вбитом в стену гвозде, и казалась безобидной. Мне стало немного легче дышать, когда я начала осознавать тот факт, что, по крайней мере, в настоящий момент была в безопасности и больше не могла подвергнуться неожиданному, случайному насилию.

Другая заключенная не делала никаких агрессивных движений в мою сторону, но спрыгнула с кровати и мягко зашлепала босыми ногами, как я только что обнаружила, по слою заплесневелой спутанной соломы.

— Что ж, почему бы тебе тогда не позвать старую кошелку и не отправить ее принести нам немного голландца? — предложила она весело.

— ...Кого?

Вместо ответа, она повернулась к двери и затарабанила в нее, горланя:

— Миссис Толливер! Миссис Толливер!

Дверь открылась почти немедленно, явив высокую, худую женщину, похожую на раздраженного аиста.

— Ну, право слово, миссис Фергюсон, — сказала она. — Вы самый надоедливый человек. Я как раз шла, чтобы выразить свое почтение миссис Фрейзер, — она отвернулась от миссис Фергюсон с достоинством судьи и слегка наклонила голову в мою сторону. — Миссис Фрейзер. Я миссис Толливер.

У меня была доля секунды, чтобы решить, как реагировать. Я выбрала разумную, хоть и унизительную, линию благородной покорности, поклонившись ей, словно она была женой губернатора.

— Миссис Толливер, — пробормотала я, стараясь не встречаться с ней взглядом. — Как любезно с вашей стороны.

Она вздрогнула, как зоркая птица, заметившая скрытое движение червя в траве. Но сейчас я жестко контролировала выражение лица, и она расслабилась, не обнаружив сарказма.

— Добро пожаловать, — сказала она с холодной любезностью. — Я здесь забочусь о вашем благополучии и готова познакомить с нашими обычаями. Вы будете получать еду один раз в день, если только не захотите послать в таверну дополнительно — за ваш счет. Раз в день я буду приносить вам кувшин для умыванья. Вы будете выносить свои помои сами. И...

— О, ерунда эти твои обычаи, Мэйзи, — сказала миссис Фергюсон, оборвав заранее подготовленную речь миссис Толливер с уверенностью, предполагающей долгое знакомство. — У нее есть немного денег. Принеси нам бутылку джина, будь хорошей девочкой, а потом, если нужно, можешь рассказать ей что к чему.

Узкое лицо миссис Толливер неодобрительно напряглось, но глаза стрельнули в мою сторону, блеснув в тусклом свете свечи. Я нерешительно потянулась к своему карману, и она, прикусив нижнюю губу, оглянулась через плечо и быстро шагнула ко мне.

— Тогда, шиллинг, — прошептала она, раскрыв руку. Я бросила монетку в ее ладонь, и та сразу же исчезла под фартуком. — Вы пропустили ужин, — объявила она своим обычным неодобрительными тоном, сделав шаг назад. — Однако, поскольку вы только что поступили, я поставлю вас на довольствие и принесу что-нибудь.

— Как любезно с вашей стороны, — сказала я.

Дверь плотно закрылась за ней, перекрывая свет и воздух, и ключ в замке повернулся.

Этот звук породил крошечную искру паники, но я жестко ее подавила. Я чувствовала себя, словно высушенная кожа, которая под завязку набита сухой трухой страха, безысходности и потери. Хватило бы лишь одной искры, чтобы все это воспламенилось и сожгло меня дотла, но, ни я, ни Джейми не могли себе этого позволить.

— Она пьет? — спросила я у моей новой соседки по комнате, пытаясь взять в себя в руки.

— Ты знаешь кого-нибудь, кто не пьет, если есть шанс? — рассудительно спросила миссис Фергюсон и почесала свои ребра. — Фрейзер, она сказала. Ты не та...

— Это я, — сказала я довольно грубо. — Я не хочу говорить об этом.

Ее брови поднялись, но она равнодушно кивнула.

— Как тебе нравится, — сказала она. — В карты играешь?

— В лоо или вист? — спросила я осторожно.

— Знаешь игру — брэг?

— Нет, — Джейми и Брианна играли в нее время от времени, но я никогда не знала правил.

— Ничего, я научу, — пошарив под матрасом, она вытащила довольно потрепанную колоду карт, опытной рукой развернула их веером, слегка помахав ими под носом, и улыбнулась мне.

— Подождите, не говорите мне, — сказал я. — Вы здесь из-за шулерства?

— Шулерство? Я? Ничего подобного, — сказала она, обидевшись. — Подлог.

К своему удивлению, я рассмеялась. Я все еще чувствовала себя неуверенно, но миссис Фергюсон определенно и доброжелательно предлагала такую желанную отдушину.

— Как давно вы здесь? — спросила я.

Она почесала голову и поняла, что на ней нет чепца. Тогда она повернулась, чтобы вытащить его из-под скомканной постели.

— Ой, примерно месяц, — надевая помятый чепец, она кивнула на дверной косяк рядом со мной.

Обернувшись, я увидела, что он был заштрихован десятками маленьких зарубок, одни были старые и потемневшие от грязи, другие, недавно нацарапанные, обнаруживали сырую желтую древесину. Вид отметок снова заставил мой желудок сжаться, но я глубоко вздохнула и повернулась к ним спиной.

— У вас уже был суд?

Она покачала головой, блеснув очками.

— Нет, слава Богу. Я слышала от Мэйзи, что суд закрыли, и все судьи разбежались. Никого не судили за прошедшие два месяца.

Новость была плохой. Видимо, это отразилось на моем лице, потому что она наклонилась и с сочувствием погладила мою руку.

— Я бы не стала торопиться, дорогуша. На твоем месте, не стала бы. Если тебя не судили, то и повесить не могут. И хотя я встречала людей, которые говорили, что ожидание убивает, я не слышала, чтобы кто-нибудь помер от этого. Но я видела, как умирают на виселице. Грязное дело.

Она говорила почти небрежно, но рука ее поднялась, как будто сама по себе, и коснулась мягкой белой плоти шеи. Она сглотнула, и крохотный бугорок ее кадыка слегка подпрыгнул.

Я тоже сглотнула, почувствовав, как неприятно сжалось мое горло.

— Но я невиновна, — сказала я. И, произнеся это, удивилась, что мои слова звучат как-то неуверенно.

— Конечно же, — сказала она решительно, сжав мою руку. — Ты настаивай на этом, дорогуша. Не позволяй запугивать себя, и не соглашайся признаться даже в мелочах!

— Я и не собираюсь, — заверила я сухо.

— На днях толпа хотела прийти сюда, — сказала она, кивнув. — Повесить шерифа, если он не будет вести себя жестче. Он не слишком-то популярен, этот Толливер.

— Не могу представить, почему не популярен — такой очаровательный парень, как он.

Я не представляла, как бы я отнеслась к перспективе штурма дома разъяренной толпой. Повесить шерифа Толливера, все это очень хорошо, зависит от того, как далеко все может зайти. Но воспоминания о враждебных толпах в Солсбери и Хиллсборо были еще свежи в памяти, а я не была уверена, что они остановятся на шерифе. Смерть от рук линчевателей была не лучше, чем этот более медленный вид судебной расправы, с которым я столкнулась. Хотя я предполагала, что всегда была возможность сбежать во время заварухи.

"И куда ты пойдешь, если сбежишь?" — подумала я.

На этот вопрос не было хорошего ответа, и я запихнула его в глубину моего сознания, вернув свое внимание к миссис Фергюсон, которая все еще призывно держала карты.

— Согласна, — сказала я. — Но не на деньги.

— О, нет, — заверила меня она. — Боже упаси. Но у нас должны быть, хоть какие-то ставки, чтобы был интерес. Мы будем играть на бобы, да? — она отложила карты и, порывшись под подушкой, вытащила маленький мешочек, из которого высыпала горстку мелких белых зерен.

— Отлично, — сказала я. — Когда мы закончим, то посадим их, и будем надеяться, что появится гигантский бобовый стебель, он прорастет через крышу, и мы сможем убежать.

Она залилась смехом, заставив меня почувствовать себя немного лучше.

— Твои б слова да Богу в уши, дорогая! — сказала она. — Сначала сдаю я, не против?

* * *

ИГРА БРЭГ ОКАЗАЛАСЬ разновидностью покера. Я достаточно долго прожила с карточным шулером, чтобы понять — миссис Фергюсон играла честно. Я была на сорок шесть бобов в выигрыше к тому времени, когда вернулась миссис Толливер.

Дверь открылась без церемоний, она вошла, держа треногий табурет и кусок хлеба. Последний оказался и моим ужином и ее явным предлогом посещения камеры, поскольку она сунула его мне, громко проговорив:

— Держите, это вам до завтра, миссис Фрейзер!

— Спасибо, — мягко поблагодарила я. Хлеб был свежим, и, похоже, вместо сливочного масла, его спешно окунули в растопленный жир бекона. Я откусила без колебаний, так как достаточно оправилась от шока и чувствовала себя по-настоящему голодной.

Миссис Толливер, оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что горизонт чист, тихо прикрыла дверь, и, поставив табурет, вытащила из кармана бутыль синего стекла, наполненную какой-то прозрачной жидкостью.

Она вынула пробку, взболтнула и отпила залпом, судорожно задвигав своим длинным, худым горлом.

Миссис Фергюсон промолчала, но наблюдала за процессом с аналитическим вниманием, сверкая своими очками, как будто сравнивая поведение миссис Толливер с предыдущими случаями.

Миссис Толливер опустила бутылку и с минуту постояла, вцепившись в нее, затем резко передала ее мне и внезапно села на табурет, тяжело дыша.

Как можно незаметнее я вытерла рукавом горлышко бутылки и сделала символический глоток. Точно, это был джин, хорошо приправленный ягодами можжевельника, чтобы скрыть его низкое качество, но содержащий много спирта.

Миссис Фергюсон, в свою очередь, сделала здоровенный глоток. Таким образом, мы продолжали пить, передавая бутылку из рук в руки и обмениваясь любезностями. Утолив первую жажду, миссис Толливер стала более приветливой, ее ледяное поведение существенно смягчилось. Несмотря на это, я ждала, пока бутылка почти не опустела, прежде чем задать единственный интересующий меня вопрос.

— Миссис Толливер, вы случайно не слышали, мужчины, которые привели меня сюда, они что-нибудь говорили о моем муже?

Она прижала кулак ко рту, чтобы подавить отрыжку.

— Говорили что-нибудь?

— О том, где он, — поправилась я.

Она моргнула, глядя в пустоту.

— Я не слышала, — сказала она. — Но предполагаю, они могли сказать Толли.

Миссис Фергюсон передала ей бутылку, чуть не упав в процессе, поскольку мы сидели рядышком на кровати, которая была единственным местом в небольшой комнате, где можно было сидеть.

— Ну, предположим, ты могла бы спросить его, Мэйзи, могла бы? — сказала она.

В остекленевшем взгляде миссис Толливер появилось беспокойство.

— О, нет, — сказала она, покачивая головой. — Он не разговаривает со мной о таких вещах. Не мое это дело.

Я переглянулась с миссис Фергюсон, и она слегка качнула головой: сейчас лучше не настаивать.

Взволнованной, мне было трудно прекратить этот разговор, но тут явно ничего нельзя было сделать. Я собрала оставшиеся клочки своего терпения, прикидывая, сколько бутылок джина я могу позволить, прежде чем деньги закончатся, и чего я смогу добиться с их помощью.

* * *

В ТУ НОЧЬ Я ЛЕЖАЛА НЕПОДВИЖНО, вдыхая влажный, густой воздух с запахами плесени и мочи. А еще я чувствовала запах Сэйди Фергюсон рядом со мной: слабые миазмы несвежего пота, заглушенные сильным перегаром от джина. Я пыталась закрыть глаза, но каждый раз, когда я это делала, маленькие волны клаустрофобии захлестывали меня. Я чувствовала, как отсыревшая штукатурка стен придвигается все ближе, и цеплялась руками за ткань матраса, чтобы не броситься к запертой двери. Пред глазами был ужасный образ меня, бьющейся и визжащей, со сломанными и окровавленными ногтями, царапающей твердую древесину, и издающей крики, которых никто не услышит в темноте... — и никто не придет. Никогда.

Я подумала, что это определенно возможно. Я достаточно слышала от миссис Фергюсон о непопулярности шерифа Толливера. Если бы на него напали и вытащили из дома, или бы он потерял самообладание и сбежал, то вероятность, что он или его жена, будут помнить о заключенных, была слаба.

Толпа могла найти и нас — и убить в безумии ситуации. Или не найти, но поджечь дом. Кладовая была из глиняного кирпича, но прилегающая к ней кухня — деревянная. Сырое или нет, но помещение сгорит, как факел, не оставив ничего, кроме проклятой кирпичной стены.

Несмотря на запах, я глубоко вдохнула, выдохнула и, приняв решение, закрыла глаза.

"Довольно для каждого дня своей заботы". Это была одна из любимых фраз Фрэнка, и, по большому счету, здравое размышление.

"Хотя, немного зависит от самого дня... не так ли?", — подумала я обращаясь к нему.

"Вот как? И это говоришь мне ты?", — появилась мысль, она была настолько ясной, словно я услышала ее, или мне только так показалось. Если она и возникла в моем воображении, то вместе с тоном холодной иронии, который был особенностью Фрэнка.

"Прекрасно, — подумала я. — Я уже спорю на философские темы с призраком. День был хуже, чем я думала".

Фантазии это были или нет, но им удалось отвлечь мое внимание от той единственной мысли, что меня беспокоила. Я почувствовала приглашение, или, пожалуй, искушение. Огромное желание поговорить с Фрэнком. Потребность убежать в спасительный разговор, даже если он односторонний... и придуманный.

"Нет. Я не буду использовать тебя таким образом, — подумала я с небольшой грустью. — Неправильно, что я должна думать о тебе, только когда мне нужно отвлечься, а не ради тебя самого".

"А ты когда-нибудь думала обо мне, ради меня самого?" — вопрос плавал в темноте под моими веками. Я увидела его лицо совершенно ясно — его насмешливо изогнутые черты, с одной приподнятой темной бровью. Я была смутно удивлена; прошло уже так много времени с тех пор, когда я целенаправленно думала о нем, что я должна была уже давным-давно забыть, как он выглядит. Но я не забыла.

"И я полагаю, что это ответ на твой вопрос, тогда, — мысленно сказал я ему. — Спокойной ночи, Фрэнк".

Я повернулась набок, лицом к двери. Теперь, почувствовав себя немного спокойнее, я могла разобрать очертания двери, и это уменьшило ощущение, что я была похоронена заживо.

Я снова закрыла глаза и попыталась сконцентрироваться на том, что происходит внутри моего тела. Это часто помогало, принося ощущение покоя. Слушая пульсирование крови в сосудах и урчание внутренних органов, я понимала, что все продолжает спокойно функционировать, без малейшей потребности моего сознательного вмешательства. Как будто я сидела в саду, слушая жужжание пчел в ульях.

Я остановила эту мысль, чувствуя, как воспоминания кольнули в сердце, словно жалящий укус пчелы.

Я отчаянно думала о своем сердце, как о внутреннем органе, его толстых, мягких полостях и тонких клапанах — но там я чувствовала лишь боль. В моем сердце имелись пустоты.

Джейми. Зияющая, гулкая пустота, холодная и глубокая, словно расщелина ледника. Бри. Джемми. Роджер. И Мальва... словно свербящая, незаживающая рана.

До сих пор мне удавалось не обращать внимания на шорохи и тяжелое дыхание моей соседки. Но я не могла проигнорировать руку, которая, проведя по моей шее, скользнула вниз и легла на мою грудь, обхватив ее ладонью.

Я прекратила дышать. Затем очень медленно выдохнула. Совершенно неожиданно для меня, грудь улеглась в чаше ее ладони. Я почувствовала прикосновение большого пальца, мягко скользящего поверх рубашки по ложбинке моей спины.

Я понимала потребность в человеческом утешении и сильную жажду прикосновения. Я часто давала его и принимала, как частицу хрупкой паутины человеческих отношений, постоянно рвущейся и обновляемой. Но прикосновения Сэйди Фергюсон претендовали на большее, чем просто теплота или потребность компании в темноте.

Я взяла ее руку, отняла от своей груди и, мягко сжав ее пальцы, положила обратно на ее грудь.

— Нет, — тихо сказала я.

Она поколебалась, но придвинулась сзади своими теплыми круглыми бедрами к моим ногам так, что тело ее изогнулось вокруг меня, предлагая защиту и убежище.

— Никто не узнает, — прошептала она, все еще не теряя надежды. — Я могу заставить тебя забыться... ненадолго, — ее рука нежно и вкрадчиво погладила мое бедро.

"Если бы она могла, — размышляла я с сухой иронией, — то я могла бы соблазниться". Но это был не мой путь.

— Нет, — сказала я более твердо и, перекатившись на спину, отодвинулась подальше, насколько это было возможно, ну, примерно на дюйм-полтора. — Прости — но нет.

Она помолчала мгновение, потом тяжело вздохнула.

— Ну что ж. Возможно, чуть позже.

— Нет!

Шум на кухне прекратился, и дом погрузился в тишину. Это не было похоже на безмолвие гор. Не та колыбель из покачивания ветвей, шепота ветра и обширной глубины звездного неба, это была тишина города, нарушаемая дымом и затуманенная тусклым жаром очагов и свечей; наполненная тяжелыми дремлющими мыслями, свободно блуждающими в темноте.

— Могу я обнять тебя? — спросила она задумчиво, прикоснувшись пальцами к моей щеке. — Просто обнять.

— Нет, — повторила я. Но протянула руку и сжала ее ладонь. Так мы и заснули — целомудренно, крепко соединенные руками.

* * *

НАС РАЗБУДИЛ, как я подумала вначале, ветер, стонущий в дымоходе, задняя часть которого примыкала к нашей коморке. Однако стоны становились все громче, раздался пронзительный крик, потом внезапно все стихло.

— О боги и маленькие рыбки! — Сэйди Фергюсон села, широко раскрыв глаза, и заморгала, пытаясь на ощупь найти очки. — Что это было?

— Роженица, — сказал я, так как слышала эти специфические крики довольно часто. Стоны возобновились. — И срок очень близок, — я соскользнула с кровати и вытряхнула из своей обуви мелких тараканов и пару чешуйниц, забившихся в носки ботинок.

Мы сидели около часа, слушая чередующиеся стоны и крики.

— Разве это не должно прекратиться? — сказала Сэйди, нервно сглотнув. — Разве ребенок уже не должен родиться?

— Возможно, — сказала я рассеянно. — Но некоторым младенцам нужно больше времени, чем другим.

Я прижала ухо к двери, пытаясь понять, что происходит по другую сторону. Женщина находилась в кухне, на расстоянии не больше десяти футов от меня. Время от времени я слышала приглушенный и полный сомнений голос Мэйзи Толливер. Но по большей части, только ритмичное сопение, стоны и крики.

Прошел еще час, и мои нервы начали сдавать. Сэйди лежала на кровати и сильно прижимала подушку к ушам, в надежде заглушить шум.

"С меня достаточно", — подумала я, и когда услышала голос миссис Толливер, пнула в дверь каблуком башмака, прокричав: "Миссис Толливер!", — так громко, как только могла, чтобы быть услышанной сквозь шум.

Она услышала меня, и через некоторое время, ключ заскрипел в замке, впустив в каморку волну воздуха и света. На мгновение меня ослепил дневной свет, но я моргнула и разглядела очертания женщины, стоящей на четвереньках у очага, лицом ко мне. Она была темнокожей. Обливаясь пСтом и подняв голову, она взвыла, как волк. Мэйзи Толливер вздрогнула, будто кто-то сзади вонзил в нее булавку.

— Извините, — сказала я, проталкиваясь мимо нее. Миссис Толливер не остановила меня, и я уловила сильную волну пахнущих можжевельником паров джина, когда задела ее.

Тяжело дыша, негритянка опустилась на локти, выставив напоказ свой неприкрытый зад. Ее живот висел, как спелая гуава, светлый в прилипшей к нему пропитанной пСтом рубашке.

Я быстро задавала вопросы в короткие интервалы между завываниями и выяснила, что роды продолжаются с тех пор, как накануне ночью отошли воды, и что это был ее четвертый ребенок. Миссис Толливер проинформировала, что женщина была рабыней и также заключенной. Об этом я могла бы догадаться по пурпурным рубцам на ее спине и ягодицах.

От миссис Толливер было мало толка. Покачиваясь, с остекленевшим взглядом, она лишь смогла предоставить небольшую кучку тряпья и тазик с водой, чтобы я протерла вспотевшее лицо женщины. Сэйди Фергюсон осторожно высунула из коморки свой увенчанный очками носик, но поспешно вернулась назад, когда разразился следующий вопль.

Беременность была с тазовым предлежанием, что составляло немалую трудность, и следующая четверть часа была ужасна для всех. Наконец, я приняла маленького ребенка, ногами вперед, в слизи, неподвижного, и совершенно неземного бледно-синего оттенка.

— Ох, — разочарованно сказала миссис Толливер. — Он мертвый.

— Хорошо, — сказала мать, хриплым, низким голосом, и закрыла глаза.

— Черта с два, если это так, — сказала я, и быстро перевернула ребенка лицом вниз, хлопнув его по спине. Никакого движения. Я поднесла восковое лицо младенца к своему, и, накрыв его нос и рот своим ртом, с трудом отсосала слизь, затем, повернув голову, выплюнула жидкость. Со слизью на лице и вкусом серебра во рту, я легонько вдохнула в него воздух, сделала паузу, и, держа его, обмякшего и скользкого, как свежая рыба, вдохнула еще раз — и увидела, что он открыл свои ничего не понимающие синие глаза, еще более темно-синие, чем его кожа.

Испугавшись, он тяжело задышал, и я внезапно засмеялась, как будто источник радости забил из моих недр. Ужасное воспоминание о другом ребенке, вспышке жизни, угасшей в моих руках, исчезло. Этот ребенок был здоровый и поистине светился, сияя, как свеча, мягким, ясным пламенем.

— О! — снова сказала миссис Толливер. Она наклонилась вперед, чтобы посмотреть, и на ее лице появилась огромная улыбка. — О, о!

Ребенок начал плакать. Я перерезала пуповину и, завернув его в тряпки, с некоторым сомнением вручила его миссис Толливер, надеясь, что она не уронит его в огонь. Затем переключила свое внимание на мать, которая жадно пила из миски. Вода лилась вниз по ее груди, еще больше увлажняя и без того намокшую рубашку.

Она легла на спину и позволила мне ухаживать за собой, не говоря ни слова, только лишь иногда скользя по ребенку задумчивым, недобрым взглядом.

В глубине дома послышались шаги, и появился шериф. Он выглядел удивленным.

— О, Толли! — миссис Толливер, испачканная родовыми выделениями и сильно пахнувшая джином, радостно повернулась к нему и протянула ребенка. — Посмотри, Толли, он жив!

Шериф казался сильно озадаченным, он нахмурился, взглянув на свою жену, но потом, сквозь запах джина он разглядел аромат ее счастья. Он наклонился вперед, нежно коснулся небольшого комочка, и его суровое лицо расслабилось.

— Это хорошо, Мэйзи, — сказал он. — Привет, приятель, — он заметил меня, стоящую на коленях у очага и прилагающую все усилия, чтобы отмыться тряпкой и остатками воды.

— Миссис Фрейзер приняла ребенка, — горячо стала объяснять миссис Толливер. — Он был похож на дохлого котенка, но она приняла его так умело и заставила дышать — мы думали, что он был мертв, он бы и вправду умер, но этого не произошло! Разве это не чудесно, Толли?

— Чудесно, — невесело повторил шериф. Он холодно посмотрел на меня, затем тот же взгляд перевел на новоиспеченную мать, которая с угрюмым безразличием смотрела в потолок. Жестом он приказал мне подняться, с легким поклоном указал на камеру и закрыл дверь.

Только тогда я поняла, что он подумал о том преступлении, которое я совершила. "Неудивительно, что мое соседство с новорожденным ребенком сделало его немного нервным", — предположила я. Я была мокрая и грязная, а комната казалась особенно жаркой и душной. Тем не менее, чудо рождения все еще трепетало в моих нервных окончаниях, я села на кровать, все еще улыбаясь, с влажной тряпкой в руке.

Сэйди рассматривала меня с уважением, смешанным с легким отвращением.

— Это — самое грязное дело, которое я когда-либо видела, — сказала она. — Боже праведный, это всегда так происходит?

— Более или менее. Ты никогда не видела роды? У тебя никогда не было своих детей? — спросила я с любопытством.

Она энергично замотала головой и сделала знак рожек, заставив меня беззаботно рассмеяться.

— Если бы я и была склонна позволить мужчине быть со мной, то только одна мысль вот об этом могла бы переубедить меня, — горячо заверила она меня.

— О, да? — сказала я, запоздало вспомнив ее увертюры накануне ночью. Значит то, что она тогда предлагала, не было просто утешением. — А как насчет мистера Фергюсон?

Она скромно посмотрела на меня, моргнув сквозь очки.

— О, он был фермером, намного старше меня. Умер от плеврита, уже пять лет прошло.

"И полностью выдуманный", — предположила я. У вдовы было гораздо больше свободы, чем у девушки или жены, и если когда-нибудь я видела женщину, способную позаботиться о себе...

Я не обращала внимания на звуки в кухне, но в этот момент раздался сильный треск и голос шерифа, выкрикивающий проклятия. Но не было слышно голосов ни ребенка, ни миссис Толливер.

— Отправляет эту черную суку обратно в камеру, — сказала Сэйди с такой враждебной интонацией, что я поглядела на нее с удивлением. — Разве ты не знала? — сказала она, заметив мое удивление. — Она убила своих детей. Теперь ее могут повесить, раз она уже родила этого.

— О, — сказала я немного безучастно. — Нет. Я не знала, — звуки в кухне утихли, а я сидела, уставившись на покрытый тростником пол, и все еще чувствуя движение жизни в своих руках.

Глава 91. Отлично продуманный план.

ВОДА ПЛЕСКАЛАСЬ ПРЯМО ПОД УХОМ ДЖЕЙМИ, и сам этот звук вызывал чувство тошноты. Вонь гниющей тины и дохлой рыбы ухудшала ситуацию. Удар головой об стену, когда он падал — тоже.

Джейми пошевелился, пытаясь найти некое положение, чтобы ослабить боль в голове, или чувство тошноты, или и то и другое. Они связали его на манер того, как связывают крылышки и ножки у вареной курицы, но, с некоторым усилием, он смог перекатиться набок и подтянуть колени, что немного помогло.

Он был в каком-то обветшавшем и заброшенном лодочном сарае: Джейми увидел это в последнем свете сумерек, когда они принесли его на берег — сначала он даже думал, что они хотят утопить его, — и внесли внутрь, уронив на пол, как мешок с мукой.

— Поторопись, Йен, — пробормотал он, снова пошевелившись в усиливающемся дискомфорте, — я слишком стар для всей этой чепухи.

Джейми надеялся только, что, когда Браун ушел, его племянник был достаточно близко, чтобы последовать за ним, и иметь хоть какое-нибудь представление, где Джейми находится в настоящее время: конечно же, парень будет искать. Берег, где стоял сарай, был открытым и не имел заграждения, но находился среди большой массы низкорослых кустов, ниже Форта Джонстон, который стоял высоко на крутом мысе, выступающем в море, немного в стороне от сарая.

Тупая пульсация в затылке Джейми отдавалась противным вкусом во рту и беспокойным муторным эхом раскалывающей головной боли, которой ему случалось страдать после раны от удара топором, сделавшим трещину в его черепе много лет назад. Он был шокирован, как легко возвратилось воспоминание о тех головных болях: это случилось целую жизнь назад, и он думал, что даже сама память об этом была мертва и похоронена. Его череп, однако, имел свою собственную, гораздо более живую, память, и определенно намеревался заставить Джейми страдать от боли и тошноты, чтобы отомстить за забывчивость.

Луна была высокой и яркой: свет мягко лился сквозь щели между нестрогаными досками стены. В смутном и неясном свете все плыло и качалось перед глазами в беспокойно-тошнотворной манере, и он закрыл глаза, угрюмо сосредоточившись на том, что сможет сделать Ричарду Брауну, когда как-нибудь встретит его одного.

Куда, во имя Михаила и всех святых, он увез Клэр, и почему? Единственным утешением Джейми было то, что Том Кристи поехал с ними. Он был абсолютно уверен, что Кристи не даст им убить ее. И если Джейми сможет найти его, Кристи приведет его к ней.

Сквозь вызывающий тошноту плеск прилива до него донесся звук. Слабый свист... затем пение. Как только он смог разобрать немного слов, он заулыбался, несмотря ни на что.

— Обвенчай меня скорее, пастор мой, пастор мой... или сам тебя я обвенчаю с сатаной, с сатаной... или сам тебя я обвенчаю с сатаной, с сатаной!

Он крикнул, хотя это отразилось болью в его голове, и через несколько секунд Йен, дорогой малыш, был рядом с ним, разрезая веревки. Джейми перевернулся на живот, на мгновение неспособный двигать сведенными судорогой мускулами, затем смог подтянуть руки под себя и немного подняться вверх, чтобы его вырвало.

— Нормально, дядя Джейми? — голос Йена звучал, как будто он забавлялся, чтоб его.

— Справлюсь. Ты знаешь, где Клэр? — качаясь, он поднялся на ноги, неловко похлопывая себя по заду и ощущая свои пальцы, словно сосиски, а тот, который был сломан — пульсировал, покалывание от возвращающегося кровообращения жалило насквозь в неровные концы костей. Все же, весь дискомфорт на мгновение был забыт в приливе головокружительного облегчения.

— О, Иисус, дядя Джейми, — сказал впечатленный Йен, — да, я знаю. Они отвезли ее в Нью-Берн. Там есть шериф, который, как сказал Форбс, может ее взять.

— Форбс? — удивившись, он развернулся и почти упал, удержав себя рукой на скрипнувшей деревянной стене. — Нил Форбс?

— Тот самый, — Йен поймал его под локоть своей рукой, чтобы поддержать: хлипкая доска треснула под его весом. — Браун сунулся туда и сюда, разговаривал то с одним, то с другим, но именно Форбс оказался тем, с кем он смог договориться в Кросс-Крик.

— Ты слышал, что они сказали?

— Слышал, — голос Йена был обычным, но под этой будничностью слышалось возбуждение, с немалой долей гордости от его достижений.

Намерение Брауна было простым — освободить себя от бремени, которым для него стали Фрейзеры. Он знал о Форбсе и его отношениях с Джейми, благодаря всем тем слухам и сплетням после инцидента с дегтем прошлым летом, а также после стычки в Мекленберге в этом году в мае. И потому, он предложил передать их обоих Форбсу, с тем, чтобы адвокат использовал их так, как захочет.

— Поэтому он походил туда-сюда в раздумье — Форбс, я имею в виду, — они были в его складе, знаешь, возле реки, а я прятался за бочками с дегтем. И потом он засмеялся, как будто только что придумал что-то стоящее.

Предложение Форбса было вот каким: люди Брауна должны будут взять Джейми и отвезти его, как следует связанного, к небольшому причалу, которым Фобс владел недалеко от Брансвика. Оттуда он будет взят на корабль, следующий в Англию, и таким образом, спокойненько устранен от вмешательства в любые дела, которые задумают Форбс и Браун — и, конечно, сделается не в состоянии защитить свою жену.

Клэр, тем временем, будет отдана на милость закона. Если она будет признана виновной, что ж, тогда с ней будет покончено. Если же нет, скандал, сопровождающий суд, сможет как занять внимание всякого, кто с нею связан, так и разрушить любое влияние, которое они могут иметь. Отсутствие хозяина оставит Фрейзерс Ридж готовым для разграбления и присвоения, а Нил Форбс расчистит себе поле для того, чтобы возглавить Шотландских Вигов всей колонии.

Джейми слушал все это в молчании, разрываясь между гневом и неохотным восхищением.

— Отлично продуманный план, — сказал он. Сейчас он чувствовал себя крепче, тошнота исчезла, благодаря очистительному потоку гнева в крови.

— О, он даже лучше, дядя, — уверил его Йен. — Ты припоминаешь джентльмена по имени Стивен Боннет?

— Я помню. Что насчет него?

— Именно на корабле мистера Боннета, дядя, ты и должен уплыть в Англию, — удовольствие снова начинало проявляться в голосе его племянника. — Похоже, адвокат Форбс имел очень выгодное партнерство с Боннетом некоторое время — он, и еще несколько друзей в Уилмингтоне. Они на пару владеют как кораблем, так и грузом. И с момента начала английской торговой блокады, прибыли даже увеличились: я так понимаю, что наш мистер Боннет — очень опытный контрабандист.

Джейми сказал что-то чрезвычайно грязное по-французски, и быстро вышел наружу, чтобы посмотреть вокруг. Вода была спокойной и прекрасной, лунная дорожка тянулась серебром далеко в море. Там невдалеке стоял корабль: небольшой и черный, и совершенный, как паук на листе бумаги. Корабль Боннета?

— Боже, — сказал он, — когда они войдут в бухту, как ты думаешь?

— Не знаю, — сказал Йен, впервые он говорил неуверенно. — Что ты скажешь, дядя, начинается прилив или отлив?

Джейми взглянул вниз на воду, которая колыхалась под лодочным сараем, как будто она могла предложить какой-то ключ к разгадке.

— Откуда я могу знать, ради Бога? И какая от этого разница? — он с силой потер свое лицо, пытаясь думать. Они, конечно, забрали его кинжал. У него оставался скинду, который он носил в своем чулке, но Джейми как-то сильно сомневался, что трехдюймовое лезвие ножа будет хоть какой-то помощью в данной ситуации. — Что у тебя есть из оружия, Йен? Ты не прихватил свой лук, я полагаю?

Йен с сожалением покачал головой. Он присоединился к Джейми в дверях лодочного сарая, и когда посмотрел на корабль, на его освещенном луной лице показалось сильное желание.

— У меня два отличных ножа, кинжал и пистоль. Есть еще мое ружье, но я оставил его с лошадью, — он кивнул головой в сторону темной линии отдаленного леса. — Мне его принести? Они могут меня увидеть.

Джейми на мгновение задумался, стуча пальцами по дверному косяку, пока боль в сломанном пальце не принудила его остановиться. Желание залечь тут в ожидании Боннета и взять его было просто физическим: он понимал жажду Йена и разделял ее. Но его рациональная сторона была занята тем, что подсчитывала шансы, и она настаивала на том, чтобы представить свои расчеты, несмотря на то, что его мстительная животная часть совсем не хотела их слушать и знать.

Не было пока ни намека на какую-нибудь лодку, которая бы отшвартовалась от корабля. Если корабль на самом деле и принадлежал Боннету — а этого они не знали наверняка — могли пройти часы, прежде чем кто-нибудь мог прийти забрать Джейми. И даже когда они придут, каковы шансы, что сам Боннет придет за ним? Он был капитан корабля: пойдет ли он сам по такому поручению, или пошлет своих подручных?

Имея ружье, Джейми мог поставить любую сумму, что подстрелит сидящего в лодке Боннета из укрытия. Если тот будет в лодке. И если его можно будет узнать в темноте. Он точно сможет его ранить, но может и не убить.

А если Боннета не будет в лодке... Тогда нужно будет дождаться, чтобы лодка подошла поближе, запрыгнуть в нее, одолеть или нейтрализовать тех, кто будет в ней — сколько их может прийти для такого поручения? Двое, трое, четверо? Их всех придется убить, или, покалечив, вывести из строя, а потом нужно будет еще догрести на чертовой лодке до корабля, на котором все, кто есть на борту, несомненно, заметят суматоху, которая случится на берегу. И приготовятся либо пустить ядро в дно лодки, или подождут, пока они подойдут к борту, и перестреляют легкую добычу из ружей, как сидящих уток.

И даже если им все-таки, каким-то образом, удастся проникнуть на борт незамеченными — то все равно придется обыскать чертов корабль, чтобы найти Боннета, спустить его вниз и убить, причем, не слишком привлекая внимание всей команды...

Этот сложный анализ пробежал в его сознании за время, необходимое, чтобы только вдохнуть, и так же быстро был отвергнут. Если их схватят или убьют, Клэр будет одна и беззащитна. Он не мог рисковать этим. Все же, утешил он себя, он может найти Форбса, и сделает это, когда будет время.

— Ага, что ж, — сказал он, и со вздохом повернулся. — У тебя только одна лошадь, Йен?

— Да, — сказал Йен, также вздохнув. — Но я знаю, где мы можем украсть другую.

Глава 92. СЕКРЕТАРША.

ПРОШЛО ДВА ДНЯ. Жарких, влажных дня в изматывающей знойной темноте, и я чувствовала, как различные формы плесени, грибков и гнили пытались расположиться во всех моих трещинках, не говоря уж о всепожирающих, вездесущих тараканах, которые, казалось, определенно намеревались обгрызть мои брови, как только погаснет свет. Мои кожаные ботинки были влажными и обмякшими, грязные и прямые волосы свисали, и, как и Сэйди Фергюсон, я стала проводить большую часть времени просто в рубашке.

И поэтому, когда появилась миссис Толливер и приказала нам идти помогать со стиркой, мы прекратили текущую партию в "мушку" — Сэйди выигрывала — и, чуть не опрокидывая друг друга, поспешили послушаться.

Во дворе было почти так же влажно, как и в камере, но намного жарче от бурлящей на огне стирки, и густых облаков пара, поднимавшихся из большого котла с одеждой и приклеивающих к нашим лицам пряди волос. Стирка была тяжелой работой: наши рубашки прилипли к телам, поношенная ткань уже почти просвечивала от пота. Зато вокруг не было насекомых, и, хотя солнце было ослепляющим и достаточно яростным, чтобы мои нос и руки покраснели — что ж, оно светило, и за одно это можно было быть благодарной.

Я спросила миссис Толливер о моей бывшей пациентке и ее ребенке, но она, крепко сжав губы, только покачала головой, глядя измученно и сурово. Прошлой ночью шериф отсутствовал: мы не слышали звука его зычного голоса в кухне. И по измято-зеленоватому виду самой Мэйзи Толливер я диагностировала долгую и одинокую ночь с бутылкой джина, за которой последовало весьма скверное и мрачное утро.

— Вы почувствуете себя намного лучше, если присядете в тень и глотнете... воды, — сказала я. — Много воды, — чай или кофе были бы лучше, но они стоили намного дороже золота в колонии, и я сомневалась, что жена шерифа имела их хоть сколько-нибудь. — Если у вас есть немного рвотного корня... или, может, мяты...

— Я благодарю вас за ваш ценный совет, миссис Фрейзер! — огрызнулась она, слегка покачнувшись, ее щеки были бледными и влажными от пота.

Я пожала плечами и вернулась к задаче перемешивания в грязной мыльной воде комка намокшего, парящегося белья с помощью рычага деревянной пятифутовой стиральной ложки, настолько обшарпанной от использования, что потеющие руки скользили по гладкому дереву.

Мы закончили трудоемкую стирку, полоскание, кипячение, отжимание и повесили все белье на веревку сушиться, затем, тяжело дыша, упали в узкую полоску тени, образованную стеной дома, и передавали друг другу по очереди жестяной ковшик, глотая тепловатую воду из колодезного ведра. Внезапно Миссис Толливер, позабыв о своем высоком социальном положении, тоже села.

Я повернулась, чтобы предложить ей ковшик, только чтобы увидеть, как ее глаза закатились. Она не столько упала, сколько откинулась назад, медленно сползая в ворох влажных льняных юбок в клетку.

— Она умерла? — спросила Сэйди Фергюсон заинтересованно. Она посмотрела туда-сюда, явно оценивая шансы сбежать, если так.

— Нет. Тяжелое похмелье, возможно усиленное легким солнечным ударом, — я проверила ее пульс, который был слабым и быстрым, но довольно ровным. Сама я тоже рассуждала, благоразумно ли будет сбежать, даже босоногой и одетой только в рубашку, предоставив миссис Толливер опасности задохнуться ее собственными рвотными массами, но, послышавшиеся из-за угла дома мужские голоса, меня прервали.

Двое мужчин — один был констебль шерифа Толливера, кого я мельком видела, когда люди Брауна доставили меня в тюрьму. Другой был незнакомцем, очень хорошо одетым, с серебряными пуговицами на сюртуке и в шелковом жилете, хотя и подпорченном пятнами пота. Этот джентльмен, довольно крупный, лет около сорока, нахмурился, увидев разгульную сцену перед ним.

— Это все заключенные? — спросил он неодобрительно.

— Да, сэр, — сказал констебль. — По крайней мере, те, которые в рубашках. Другая — это жена шерифа.

Ноздри Серебреных Пуговиц коротко сжались, пока он обдумывал эту информацию, затем расслабились.

— Которая из них повитуха?

— Это буду я, — сказала я, выпрямляясь и пытаясь выглядеть уверенной. — Меня зовут миссис Фрейзер.

— В самом деле, — сказал он тоном, означавшим, что я могла назваться хоть королевой Шарлоттой, ему было бы все равно. Он пренебрежительно осмотрел меня сверху вниз, покачал головой и повернулся к потеющему констеблю. — В чем ее обвиняют?

Констебль, довольно бестолковый молодой человек, сжал свои губы и с сомнением начал переводить свой взгляд туда-сюда между нами.

— Ах... ну, одна из них обвиняется в фальсификации документов и денег, — сказал он, — а другая — убийца. Но кто из них, кто...

— Я убийца, — храбро сказала Сэйди, и благожелательно добавила, — она очень хорошая повитуха! — я удивленно посмотрела на нее, но она слегка покачала головой и сжала губы, приказывая мне помалкивать.

— О. Хмм. Хорошо, тогда. У вас есть платье... мадам? — когда я кивнула, он коротко сказал, — Оденьтесь, — и повернулся к констеблю, вытаскивая из своего кармана большой шелковый носовой платок, которым он вытер свое широкое розовое лицо. — Тогда я забираю ее. Вы скажете мистеру Толливеру.

— Я скажу, сэр, — уверил его констебль, более или менее кивая и шаркая ножкой. Он взглянул на бессознательное тело миссис Толливер, затем нахмурился на Сэйди. — Ты, там. Отнеси ее внутрь и присмотри за ней. Хоп!

— О, да, сэр, — сказала Сэйди, и одним пальцем сосредоточенно поправила запотевшие очки. — Сию минуту, сэр.

У меня не было возможности поговорить с Сэйди, и только-только времени, чтобы втиснуться в мой поношенный наряд с корсетом и схватить мою маленькую сумку перед тем, как быть сопровожденной в карету — тоже довольно потрепанную, но когда-то хорошего качества.

— Не могли бы вы сказать мне, кто вы, и куда вы меня везете? — поинтересовалась я, после того, как мы с грохотом проехали через два или три перекрестка, при этом мой сопровождающий смотрел в окно с довольно отсутствующим, но хмурым видом.

— О, прошу прощенья, мадам. Мы едем в официальную резиденцию губернатора. У вас нет чепца?

— Нет.

Он скривился, как будто ничего другого и не ожидал, и снова погрузился в свои собственные думы.

Они закончили обустройство участка, и получилось очень симпатично. Губернаторский особняк строил предыдущий губернатор, Уильям Трайон, но он был отправлен в Нью-Йорк до того, как строительство было закончено. Теперь же огромное кирпичное здание с его изящно расправленными крыльями было полностью завершено, и даже подстриженные лужайки и декоративные клумбы тянулись вдоль дорожек и аллей, но представительные деревья, что когда-то будут их окружать, были пока еще только саженцами. Карета остановилась на подъездной аллее, но мы, конечно же, вошли не через внушительную главную дверь, а поспешили вокруг дома к черному входу и затем вниз по лестнице к жилым помещениям слуг на цокольном этаже.

Там меня поспешно засунули в комнату служанок, где мне вручили ведро воды, кувшин, рукомойник, расческу и позаимствованный у кого-то чепец, и заставили как можно быстрее ликвидировать мой неряшливый вид.

Мой сопровождающий — мистер Уэбб его звали, как я узнала из уважительного обращения к нему поварихи — ждал с очевидным нетерпением, пока я умывалась и спешно приводила себя в порядок, затем схватил меня за руку и повел вверх по узкой черной лестнице. Мы поднялись на второй этаж, где нас поджидала очень молодая и испуганно глядящая служанка.

— О, вы пришли, сэр, наконец-то! — она присела в реверансе перед мистером Уэббом, с любопытством посмотрев на меня. — Это повитуха?

— Да. Миссис Фрейзер... Дилман, — он кивком указал на девушку, называя только ее фамилию — английская манера для домашних слуг. Тогда она поклонилась и мне, затем сделала знак рукой в сторону двери, что стояла открытой.

Комната была большой и изящной, обставленной кроватью с балдахином, комодом, гардеробом из орехового дерева и креслом, однако атмосфера элегантной изысканности была несколько подпорчена лежащей грудой белья, требующего починки, потрепанной корзинкой для шитья, которая была перевернута, и все из нее рассыпалось, и корзинкой детских игрушек. На кровати находилась большая возвышенность, которая, как я предположила, принимая обстоятельства во внимание, и была миссис Мартин, жена губернатора.

Так и оказалось, когда Дилман снова поклонилась, бормоча ей мое имя. Миссис Мартин была круглой — очень круглой, учитывая поздний срок ее беременности — с маленьким, острым носиком и близоруким прищуренным взглядом, который сильно напомнил мне миссис Тигги-Винкл Беатрикс Поттер. Но сходство почти пропало, когда проявились свойства характера.

— Кто это, черт возьми? — потребовала она ответа, высовывая из-под простыней неряшливую, одетую в чепец голову.

— Повитуха, мэм, — сказала Дилман, снова делая поклон. — Вы хорошо спали, мэм?

— Конечно, нет, — сердито сказала миссис Мартин. — Этот ужасный ребенок испинал мою печень до синяков, меня всю ночь тошнило, от пота взмокли простыни и меня колотит от лихорадки и озноба. Мне сказали, что невозможно найти ни одной повитухи в округе, — она уныло и подавленно на меня посмотрела. — Где вы обнаружили эту особу, в местной тюрьме?

— На самом деле, да, — сказала я, снимая свою сумку с плеча. — Какой у вас срок, когда вы заболели, и когда в последний раз вы ходили в туалет по-большому?

Она выглядела несколько более заинтересованной, и махнула Дилман, чтобы та вышла.

— Как она сказала, вас зовут?

— Фрейзер. Вы чувствуете какие-нибудь симптомы ранних родов? Схватки? Кровотечение? Периодические боли в спине?

Она посмотрела на меня искоса, но начала отвечать на вопросы. И спустя некоторое время, я, наконец, смогла поставить диагноз: тяжелый случай пищевого отравления, вызванный, скорее всего, остатками устричного пирога, который с жадностью, свойственной беременным, был поглощен за день до этого вместе с множеством других съестных продуктов.

— У меня не лихорадка? — хмурясь, она убрала язык, который позволила мне осмотреть.

— Нет. Пока нет, во всяком случае, — честность заставила меня добавить. Было не удивительно, что она думала, будто у нее лихорадка: как я выяснила в процессе обследования, в городе был распространен чрезвычайно заразный вид горячки — и в особняке тоже. Два дня назад секретарь губернатора умер от нее, и Дилман была единственной комнатной служанкой, которая все еще была на ногах.

Я подняла миссис Мартин с кровати и помогла ей погрузиться в кресло, в котором она осела и выглядела как раздавленный кремовый торт. В комнате было душно и жарко, и я открыла окно в надежде на ветерок.

— Зубы Господни, миссис Фрейзер, вы хотите меня убить? — она крепко прижала свой халат к животу, сжала плечи, как будто я приготовилась впустить в комнату завывающую снежную бурю.

— Скорее всего, нет.

— Но миазмы! — возмущенная, она махнула рукой в сторону окна. По правде говоря, опасны были москиты. Но было еще несколько часов до заката, когда они начнут подниматься.

— Чуть погодя мы закроем его. Но сейчас вам нужен воздух. И возможно, что-нибудь легкое. Вы сможете переварить немного подсушенного хлеба, как вы думаете?

Она обдумала это, осторожно касаясь кончиком языка уголков рта.

— Возможно, — решила она. — И чашку чая. Дилман!

Дилман была отправлена вниз, чтобы принести чай и тосты. Я подумала, как давно я хотя бы просто видела настоящий чай? И уселась, чтобы выяснить более полную историю болезни.

Сколько было предыдущих беременностей? Шесть, но на ее лицо набежала тень, и я увидела, как она невольно взглянула на деревянную куклу, лежавшую возле очага.

— Ваши дети во дворце? — спросила я, любопытствуя. Я не слышала никаких признаков присутствия детей, и даже принимая во внимание, что это место было большим дворцом, в нем было бы трудно спрятать шестерых ребятишек.

— Нет, — сказала она со вздохом, и почти бессознательно положила руки на свой живот, придерживая его. — Мы отправили девочек к моей сестре в Нью-Джерси несколько недель назад.

Еще несколько вопросов, и прибыли чай и тосты. Я оставила ее спокойно покушать, и отошла, чтобы перетрясти влажное и скрученное постельное белье.

— Это правда? — внезапно спросила миссис Мартин, удивив меня.

— Что правда?

— Говорят, что вы убили молодую беременную любовницу своего мужа и вырезали ребенка из ее живота. Правда?

Я приложила ладонь ко лбу и нажала, закрыв глаза. Откуда, каким образом она могла это услышать? Когда я почувствовала, что могу говорить, я опустила руки и открыла глаза.

— Она не была его любовницей, и я не убивала ее. Что касается остального — да, это правда, — сказала я так спокойно, как только могла.

Она смотрела на меня некоторое время, открыв рот. Потом резко закрыла его и скрестила руки на животе.

— Вот и доверяй Джорджу Уэббу найти для меня приличную повитуху! — сказала она, и к моему удивлению начала хохотать. — Он понятия не имеет, так ведь?

— Я полагаю, нет, — сказала я чрезвычайно сухо. — Я ему не говорила. Кто сказал вам?

— О, вы пользуетесь довольно дурной славой, миссис Фрейзер, — уверила она меня. — Все говорят об этом случае. У Джорджа нет времени для сплетен, но даже он, должно быть, слышал о нем. У него, правда, совсем нет памяти на имена. У меня есть.

Немного румянца вернулось на ее щеки. Она взяла еще один кусочек тоста, прожевала и осторожно проглотила.

— Все же, я не была уверена, что это были именно вы, — призналась она. — Пока не спросила.

Она закрыла глаза, с сомнением гримасничая, но определенно, тост достиг дна желудка, потому что она открыла глаза и снова откусила.

— Ну, и теперь, когда вы знаете?.. — спросила я осторожно.

— Я не знаю. Я никогда раньше не была знакома с убийцей, — она проглотила последний тост и облизнула кончики пальцев, перед тем, как вытереть их салфеткой.

— Я не убийца, — сказала я.

— Что ж, конечно вы будете так говорить, — согласилась она. Миссис Мартин подняла чашку с чаем и с интересом смотрела поверх нее на меня. — Вы не выглядите порочной... но, я должна сказать, что респектабельной вы тоже не выглядите, — она подняла ароматную чашку и с видимым удовольствием выпила, это напомнило мне, что я ничего не ела с того момента, когда скушала чашку довольно отвратительной несоленой каши без масла, которую подала на завтрак миссис Толливер. — Я должна обдумать это, — сказала миссис Мартин, со стуком ставя свою чашку. — Отнесите это обратно в кухню, — сказала она, махнув на поднос, — и скажите им, чтобы они принесли мне немного супа, и, наверно, несколько сэндвичей. Я полагаю, мой аппетит вернулся.

* * *

НУ, И ЧТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ТЕПЕРЬ? Я так внезапно была перемещена из тюрьмы во дворец, что чувствовала себя, словно моряк, ступивший на берег после нескольких месяцев плавания: шатающейся и разбалансированной. Как и было приказано, я послушно отправилась вниз на кухню, взяла поднос с невероятно вкусно пахнущей тарелкой супа и, двигаясь, как автомат, отнесла ее обратно миссис Мартин. Когда она отпустила меня, мой мозг начал снова работать, хотя и не в полную силу.

Я была в Нью-Берне. И, благодарение Господу и Сэйди Фергюсон, вне жуткой вонючей тюрьмы шерифа Толливера. В Нью-Берне были Фергюс и Марсали. Поэтому, очевидная — и на самом деле, единственная вещь, которую нужно было сделать — просто сбежать и добраться до них. Они смогут помочь мне найти Джейми. Я крепко цеплялась за обещание Тома Кристи, что Джейми не был мертв, и за идею, что его можно было найти, потому что все другое было непереносимым.

Но побег из губернаторской резиденции оказался более трудным делом, чем я предполагала. Возле каждой двери стоял охранник, и моя попытка попросить разрешения у одного из стражников пройти через дверь полностью провалилась и привела к внезапному появлению мистера Уэбба, который взял меня под руку и настойчиво сопроводил вверх по лестнице в душную и жаркую небольшую мансарду, где он меня и запер.

Это было лучше, чем тюрьма, вот и все, что по этому поводу можно было сказать. В мансарде была кушетка, горшок, тазик, кувшин и комод, в котором содержались скудные пожитки и одежда. По всем признакам, комнату явно недавно кто-то занимал, но в данный момент хозяин уже некоторое время отсутствовал. Летняя пыль тонкой пленкой лежала на всех поверхностях, и хотя кувшин был полным воды, очевидно, что она была несвежей: несколько мотыльков и других маленьких насекомых утонули в ней, и такая же тонкая пленка пыли лежала на самой ее поверхности.

В мансарде было также маленькое окно, наглухо закрытое и прокрашенное в месте соединения его створок, но, решительно стукнув по нему и надавив, я его открыла и поспешно набрала полные легкие жаркого душного воздуха.

Я разделась, убрала из кувшина мертвых насекомых и умылась — блаженное ощущение, которое помогло мне почувствовать себя намного лучше, после предыдущей недели среди настоящей грязи, пота и запущенности. Немного поколебавшись, я вытащила из комода поношенную льняную сорочку, не вынося мысли, что снова одену свою грязную, пропитанную потом рубашку.

Без мыла и шампуня, мне удалось сделать только это, но даже так, я почувствовала себя намного лучше и встала у окна, расчесывая свои влажные волосы — на комоде нашлась деревянная расческа, но не было зеркала — и изучала то, что могла видеть из окна моего высокого насеста.

Там на улице было еще больше стражников, поставленных вокруг, чтобы охранять собственность. Интересно, было ли это обычным? Я подумала, что, вероятно, нет: они казались обеспокоенными и очень встревоженными: я видела, как один из них, показав свое оружие в весьма угрожающей манере, потеснил мужчину, который подошел к воротам. Мужчина, казалось, удивился и попятился, затем повернулся и быстро пошел прочь, оглядываясь назад.

Были там и одетые в форму солдаты — я подумала, что они, возможно, были моряками, хотя я и не слишком разбиралась в солдатских униформах, чтобы быть в этом уверенной — они толпились вокруг шести пушек, расположенных на небольшой возвышенности перед дворцом, нацеленных на город, край гавани и порта.

Среди них были два человека в светской одежде: немного наклонившись вперед, я увидела высокую, тяжеловесную фигуру мистера Уэбба и менее высокого человека рядом с ним. Невысокий вышагивал вдоль ряда пушек, сложив руки сзади под полами сюртука, и моряки — или кто там они были — его приветствовали. Тогда я догадалась, что это и был губернатор Джосайя Мартин.

Я еще немного понаблюдала, но больше ничего интересного не произошло, и на меня внезапно нахлынула головокружительная сонливость, порожденная трудностями всего последнего месяца и жарким неподвижным воздухом, который, казалось, прижимал меня, как рука.

Я легла в позаимствованной рубашке на кушетку и мгновенно уснула.

* * *

Я СПАЛА ДО САМОЙ ПОЛУНОЧИ, пока меня не позвали снова ухаживать за миссис Мартин, которая, похоже, переживала новую волну пищеварительных трудностей. Слегка пухлый, длинноносый мужчина в ночной рубашке и колпаке скрылся со свечой в дверном проеме, выглядя расстроенным: я поняла, это и был губернатор. Он сурово на меня посмотрел, но не сделал ни одного движения, чтобы вмешаться, и я была слишком занята, чтобы обращать на него внимание. К тому времени, когда кризис миновал, губернатор — если это и был он — исчез. Когда пациентка, наконец, спокойно уснула, я, как собака, легла на коврик возле ее кровати, свернув свою юбку, как подушку, и снова с благодарностью заснула.

Уже полностью рассвело, когда я снова проснулась, и горячая пора миновала. Миссис Мартин была на ногах и раздраженно звала в коридоре Дилман.

— Дрянная девчонка! — поворачиваясь, сказала она, когда я неловко поднялась на ноги. — Подхватила лихорадку, я полагаю, как остальные. Или сбежала.

Я догадалась, что, когда несколько слуг слегли с температурой, многие другие просто покинули дворец из боязни заразиться.

— Вы абсолютно уверены, что я не подхватила трехдневную малярию, миссис Фрейзер? — миссис Мартин глядела на себя в зеркало, высунув язык и, прищурившись, критически его рассматривала. — Мне кажется, что я выгляжу желтой.

На самом деле, цвет ее лица был по-английски нежно-розовым, хотя она и была несколько бледной после рвоты.

— Держитесь подальше от кремовых пирожных и устричного пирога в жаркую погоду, не принимайте в пищу ничего, что будет больше, чем ваша голова за один присест, и вы будете в полном порядке, — сказала я, подавляя зевок. Поверх ее плеча я поймала свое отражение в зеркале и передернулась. Мое лицо было почти таким же бледным, как у нее, с темными кругами под глазами, а волосы... что ж, все, что можно было о них сказать — они были почти чистыми.

— Мне следует пустить кровь, — заявила миссис Мартин. — Это правильное лечение полнокровия: дорогой доктор Сибелиус всегда так говорит. Пожалуй, три или четыре унции, перед тем как принять слабительное. Доктор Сибелиус говорит, что слабительное из александрийского листа работает отлично в подобных случаях, — она двинулась в кресле и откинулась назад, ее живот вздымался под халатом. Потянув рукав халата вверх, миссис Мартин томно обнажила свою руку. — Там, в левом ящике шкафа, есть ланцет для вен и чаша, не сделаете это для меня, миссис Фрейзер?

Сама мысль о том, чтобы с утра пораньше пустить кому-нибудь кровь, была достаточной для того, чтобы меня затошнило. Что касается слабительного доктора Сибелиуса — это был лауданум, спиртовой настой опиума, и конечно, я никогда не выбрала бы его, чтобы использовать для беременной женщины.

За этим последовал сердитый спор по поводу полезности кровопускания (и, видя предвкушающий блеск в ее глазах, я начала думать, что то, чего она на самом деле желала, был трепет и нервное возбуждение от того, что ее вены будут вскрыты убийцей), который был прерван бесцеремонным вторжением мистера Уэбба.

— Я не побеспокоил вас, мэм? Мои извинения, — он слегка кивнул миссис Мартин, затем повернулся ко мне. — Вы... наденьте свой чепец и пойдемте со мной.

Без всякого протеста, я так и сделала, оставив возмущенную миссис Мартин не продырявленной.

На этот раз Уэбб сопроводил меня вниз по начищенной до блеска парадной лестнице и ввел в большую изысканную комнату, уставленную книгами. Губернатор, теперь в надлежаще напудренном парике и элегантном костюме, сидел за столом, переполненным бумагами, бланками, разбросанными перьями, промокашками, песочными шейкерами, сургучом и всеми другими атрибутами бюрократов восемнадцатого века. Он выглядел разгоряченным, обеспокоенным и почти столь же возмущенным, как и его жена.

— Что такое, Уэбб? — требовательно спросил он, бросив на меня сердитый взгляд. — Мне нужен секретарь, а ты привел ко мне повитуху?

— Она подделывала документы, — ответил Уэбб прямо. Это остановило все возражения, которое губернатор собирался произнести. Слегка приоткрыв рот, он помолчал, все еще хмуро смотря на меня.

— О, — сказал он изменившимся тоном. — В самом деле.

— Меня только обвиняют в подделке документов, — вежливо сказала я. — Суда пока не было, не говоря уж о том, что мне еще не выносили приговора, знаете ли.

Губернатор поднял брови, услышав мою грамотную речь.

— В самом деле, — снова сказал он, на сей раз более медленно. Он осмотрел меня сверху вниз, с сомнением прищурившись. — Откуда ты ее взял, Уэбб?

— Из тюрьмы, — Уэбб бросил на меня безразличный взгляд, будто я могла быть некой невзрачной, хотя и полезной частью мебели, комнатным горшком, например. — Когда я искал повитуху, кто-то сказал мне, что эта женщина совершила просто чудо с другой заключенной, рабыней, у которой были трудные роды. И поскольку дело было срочным, и никакой другой повитухи было не найти... — он пожал плечами с легкой гримасой.

— Хммм, — губернатор вытащил платок из рукава и задумчиво промокнул им свой пухлый подбородок и складку под ним. — Вы можете разборчиво писать?

Я подумала, что плох тот фальсификатор, который не может, но заставила себя сказать: "Да". К счастью, это была правда: в мое собственное время я быстро и небрежно, не хуже других, писала рецепты и предписания шариковой ручкой. Но сейчас я натренировала себя писать пером чисто, так, чтобы мои медицинские записи и счета были разборчивыми и удобочитаемыми, на благо того, кто бы ни читал их после меня. И снова я почувствовала острую боль при мысли о Мальве — но сейчас было не время думать о ней.

Все еще задумчиво разглядывая меня, губернатор кивнул в направлении кресла с прямой спинкой и меньшего по размеру столика у стены комнаты.

— Сядьте, — он встал, покопался в бумагах на своем столе и положил одну из них передо мной. — Давайте-ка посмотрим, сможете ли вы сделать удовлетворительную копию этого, если вас не затруднит.

Это было короткое письмо в Королевский Совет, в котором губернатор выражал беспокойство относительно недавних угроз ему самому, и насчет отсрочки следующего намеченного заседания Совета. Я выбрала перо из хрустального стаканчика на столике, нашла для него серебряный канцелярский ножичек, поточила перо по моему вкусу, и принялась за дело, глубоко осознавая на себе испытывающие взгляды двух мужчин.

Я не знала, как долго мое самозванство могло продлиться — губернаторша могла по оплошности проболтаться в любую минуту — но в данном случае, я думала, что у меня гораздо больше шансов сбежать в качестве фальшивомонетчицы, нежели в качестве обвиняемой в убийстве.

Губернатор взял сделанную мной копию, внимательно ее изучил и положил на стол, слегка крякнув от удовольствия.

— Довольно хорошо, — сказал он. — Сделайте еще восемь копий, и тогда вы сможете продолжить с этими, — повернувшись к своему столу, он сгреб в кучу большую пачку корреспонденции, которую и расположил передо мной.

Мужчины — я не имела понятия о должности Уэбба, но он явно был близким другом губернатора — вернулись к обсуждению насущных дел, совершенно меня игнорируя.

Я механически занималась порученным мне делом, находя успокаивающим скрипение пера, обряд посыпания песком, промокания и встряхивания. Копирование занимало очень маленькую часть моего сознания: остальное было свободно, чтобы беспокоиться о Джейми, и думать о том, как лучше устроить мой побег.

Я могла, и без сомнения, должна была, чуть погодя, придумать повод, чтобы пойти и посмотреть, как себя чувствует миссис Мартин. Если мне удастся устроить так, что меня никто не будет сопровождать, у меня будет несколько мгновений свободы без наблюдения, во время которой я могла бы украдкой броситься к ближайшему выходу. Хотя, на данный момент, каждая дверь, которую я видела, находилась под наблюдением и охранялась. Особняк губернатора имел очень хорошо укомплектованный лекарственный шкаф, увы: будет трудно изобрести необходимость в каком-нибудь средстве от аптекаря — и даже тогда, вряд ли они отпустят меня к аптекарю одну.

Подождать ночи — казалось лучшей идеей: по крайней мере, если я и выберусь из дворца, у меня будет несколько часов, до того, как мое отсутствие будет замечено. Но если они снова меня запрут, то...

Я прилежно царапала строчки, проворачивая разные варианты неудовлетворительных планов, и изо всех сил пыталась не представлять висящее на ветке тело Джейми, медленно поворачивающееся на ветру в какой-нибудь одинокой лощине. Кристи дал мне свое слово: я держалась за него, не имея больше ничего, за что уцепиться.

Уэбб и губернатор тихо переговаривались между собой, но их разговор был о вещах, о которых я не имела никакого представления, и по большей части, это бормотание лилось поверх меня, как шум моря, беззлобный и успокаивающий. Однако, спустя некоторое время, Уэбб подошел ко мне, чтобы проинструктировать относительно запечатывания и направления, куда должны быть посланы письма. Я подумала было спросить, отчего он сам не приложил руку к этой конторской неотложности, затем увидела его руки, жутко скрученные артритом.

— Вы пишете очень красиво и разборчиво, миссис Фрейзер, — в какой-то момент он немного распрямился, чтобы это сказать, и коротко неприветливо мне улыбнулся. — Как неудачно, что вы оказались мошенницей, нежели убийцей.

— Почему? — спросила я, довольно удивленная этим заявлением.

— Что ж, вы явно образованный человек, — ответил он, в свою очередь тоже удивленный моим удивлением. — Когда вы осуждены за убийство, вы можете попросить о помиловании духовным судом, и вас бы отпустили на свободу, предварительно публично выпоров и поставив клеймо на лице. Подделка документов же... — он покачал головой, сжав губы. — Преступление, которое карается смертной казнью, без права на помилование. Если вас осудят за подделку документов, миссис Фрейзер, я боюсь, вы будете повешены.

Мои чувства благодарности в отношении Сэйди Фергюсон внезапно подверглись переоценке.

— В самом деле, — сказала я насколько могла холодно, хотя мое сердце судорожно вздрогнуло и пыталось сейчас вырваться из груди. — Что ж, будем тогда надеяться, что правосудие выполнит свои функции, справедливость восторжествует, и я буду освобождена, не так ли?

Он издал сдавленный звук, который, я подумала, мог сойти за смешок.

— Ну, конечно. Хотя бы только ради губернатора.

После этого, мы в молчании возобновили работу. Позолоченные часы позади меня пробили полдень, и, как будто призванный этим звуком, появился слуга, который, я так поняла, был управляющим, он поинтересовался, примет ли губернатор делегацию граждан города?

Губернатор немного сжал губы, но смиренно кивнул, и вошла группа из шести или семи мужчин, лавочники, скорее всего, нежели коммерсанты или адвокаты, но все облаченные в свои лучшие сюртуки. Никого, кого бы я знала, слава Богу.

— Мы пришли, сэр, — сказал один, который представился как Джордж Херберт, — чтобы спросить о значении этого передвижения пушек.

Уэбб, сидящий рядом со мной, несколько напрягся, но губернатор оказался готовым к этому.

— Пушки? — спросил он с явным доказательством невинного удивления. — Что ж... лафеты находятся в ремонте. В конце месяца мы собираемся устроить королевский салют, как обычно, в честь дня рождения королевы. Но во время проверки пушек в преддверии этого было обнаружено, что дерево зарядных ящиков местами прогнило. И пальба из пушек, конечно, невозможна, до тех пор, пока они не будут отремонтированы. Не хотите ли проверить их сами, сэр?

Произнося эти слова, он наполовину приподнялся в своем кресле, как будто собрался лично сопроводить их наружу. Он говорил очень любезно, но с такой заметной иронией, что пришедшие покраснели и, бормоча, начали отказываться.

Обе стороны еще некоторое время обменивались любезностями, но затем делегация ушла, выражая только немного меньше подозрительности, чем, когда они вошли. Уэбб закрыл свои глаза и громко выдохнул, когда за ними закрылась дверь.

— Будь они прокляты, — сказал губернатор очень тихо. Я не думала, что он хотел, чтобы это было услышано, и сделала вид, что не слышала, заняв себя бумагами и держа голову опущенной.

Уэбб поднялся и подошел к окну, которое выходило на лужайку с газоном, по-видимому, чтобы уверить себя, что пушки стоят именно там, где он думал, они должны были стоять. Немного повернувшись вслед за ним, я могла видеть, что так и есть: шесть пушек были сняты с их лафетов и лежали на траве, безвредные бревна из бронзы.

Из дальнейшего разговора, приправленного крепкими солеными замечаниями относительно мятежных шавок, которые имели дерзость задавать вопросы Королевскому Губернатору, как будто он был чистильщиком сапог, ради Бога!.. Я поняла, что на самом деле, пушки были сняты с лафетов и разобраны из-за самого настоящего страха, что горожане могут захватить их и повернуть против самого губернатора.

Слушая все это, я поняла, что все зашло гораздо дальше и развивалось гораздо быстрее, чем я ожидала. Была середина июля, но год был 1775 — еще примерно год оставался до того, как большая и более мощная версия Мекленбергской Декларации разовьется в официальную декларацию независимости для объединенных колоний. И все же, передо мной был королевский губернатор в очевидном страхе открытого восстания.

Если то, что мы видели во время нашего путешествия из Риджа на юг, было не достаточным, чтобы убедить меня, что война началась, день, проведенный с губернатором Мартином не оставил никаких сомнений.

После полудня, увы, в сопровождении бдительного Уэбба, я поднялась наверх, чтобы проверить мою пациентку, и чтобы поинтересоваться относительно того, не заболел ли кто-нибудь еще. Миссис Мартин была вялой и в плохом настроении, жаловалась на жару и тлетворный, отвратительный климат, она скучала по своим дочерям и жестоко страдала от недостатка личной служанки, ей даже пришлось самой расчесывать свои волосы в отсутствие Дилман, которая исчезла. Она была, тем не менее, в добром здравии, как я могла доложить губернатору, который спросил меня по моем возвращении.

— Она сможет выдержать путешествие, как вы думаете? — спросил он, немного хмурясь.

Немного подумав, я кивнула.

— Я думаю, что да. Ее состояние все еще немного нестабильно после пищевого отравления, но она должна быть практически в норме к завтрашнему дню. Я не предвижу трудностей с беременностью... скажите мне, у нее были какие-нибудь сложности с предыдущими родами?

Лицо губернатора при этом вспыхнуло, и он покачал головой.

— Я благодарю вас, миссис Фрейзер, — сказал он, слегка наклоняя голову. — Ты извинишь меня, Джордж, я должен пойти и поговорить с Бетси.

— Он собирается отослать свою жену отсюда? — спросила я Уэбба, когда губернатор удалился. Несмотря на жару, легкий всплеск беспокойства пробежал под моей кожей.

В первый раз Уэбб показался почти человеком: он хмурился вослед губернатору, и рассеянно кивнул.

— У него есть родственники в Нью-Йорке и Нью-Джерси. Она там будет в безопасности, с девочками. Ее тремя дочками, — объяснил он, поймав мой взгляд.

— Тремя? Она сказала, что у нее было шесть... ах, — я внезапно остановилась. Она сказала, что родила шестерых детей, а не то, что у нее шесть живых детей.

— Они здесь потеряли троих младших сыновей от лихорадки, — сказал Уэбб, все еще глядя вслед своему ушедшему другу. Он покачал головой и вздохнул. — Это место не было счастливым для них.

Затем, он как будто очнулся, и человек снова исчез за маской холодного бюрократа. Он передал мне следующую пачку бумаг и вышел из комнаты, не потрудившись кивнуть на прощанье.

Глава 93. В КОТОРОЙ Я ИСПОЛНЯЮ РОЛЬ ЛЕДИ.

Я ПОУЖИНАЛА В ОДИНОЧЕСТВЕ, В СВОЕЙ КОМНАТЕ. Повар, видимо, все еще продолжал выполнять свои обязанности, хотя атмосфера беспорядка в доме была осязаема. Казалось, что граничащая с паникой тревога, которая побудила слуг уйти, была не страхом лихорадки или малярии, а больше походила на чувство самосохранения, что заставляет крыс бежать с тонущего корабля.

Из своего маленького окошка, я видела лишь небольшой кусочек города, который казался безмятежным в сгущающихся сумерках. Освещение было здесь совсем не таким, как в горах. Рассеянный, тусклый свет четко обрисовывал контуры домов и рыбацких лодок в гавани, но растворялся в дымке, что полностью скрывала другой берег. Эта безмятежная бесконечность, на время отвлекла меня от грядущей перспективы.

Стряхнув задумчивость, я вынула из кармана чернила, перо и бумагу, которые перед этим стащила из библиотеки. Я не имела понятия, каким образом смогу отсюда переправить записку, но у меня все еще было немного денег, и если представится возможность...

Я быстро написала Фергюсу и Марсали, вкратце рассказав, что произошло, побуждая Фергюса навести справки о Джейми в Брансвике и Уилмингтоне.

Я и сама думала, что если Джейми был жив то, скорее всего, находился в тюрьме Уилмингтона. Ведь Брансвик — лишь крошечный поселок, который находился под контролем грозного бревенчатого форта Джонстон. Однако форт являлся милицейским гарнизоном, и не было никаких оснований отправлять Джейми туда, хотя если так ... Форт находился под командованием капитана Коллета — швейцарского эмигранта, который знал Джейми. В конце концов, там он был бы в безопасности.

Кого еще он знал? У него было много знакомых на побережье, со времен регуляторства, например Джон Эш. Бок о бок, они прошагали до самого Аламанса, и каждый вечер рота Эша разбивала лагерь рядом с нашим. Мы много раз приглашали его к своему костру. К тому же Эш был из Уилмингтона.

Я как раз закончила краткое прошение к Джону Эшу, когда услышала в коридоре звук приближающихся к моей комнате шагов. Не переживая, что буквы смажутся, я поспешно сложила лист и сунула его вместе с другой запиской в карман. Сделать что-либо, с украденными чернилами и бумагой, не было времени, кроме оставалось только запихнуть их под кровать.

Конечно, это был Уэбб — мой привычный тюремщик. Очевидно, я теперь считалась всеобщей девочкой на побегушках в этом доме, так что меня сопроводили в комнату миссис Мартин и потребовали уложить ее вещи.

Я ожидала увидеть недомогание или истерию, но на деле, она, бледная и спокойная, была не только одета, а сама руководила и даже помогала процессу, с ощущением четко осознаваемого порядка.

Причиной ее самообладания был губернатор, который появился в середине сборов с искаженным от беспокойства лицом. Она тут же подошла к нему и ласково положила руки ему на плечи.

— Бедный Джо, — тихо проговорила она, — Ты что-нибудь поел на ужин?

— Нет. Это не имеет значения. Перекушу позже, — он чмокнул ее в лоб, и тревога в его глазах смягчилась от взгляда на нее. — Бетси, ты вполне здорова? Ты уверена? — внезапно я осознала, что он ирландец, по крайней мере, англо-ирландец. И, хотя не было ни намека на акцент, но его приватная, домашняя речь сохраняла легкую мелодичность.

— Совершенно здорова! — уверила она и, взяв его руку, приложила ее к своему выпирающему животу, улыбаясь. — Чувствуешь, как он пинается?

Улыбнувшись в ответ, он приблизил ее пальцы к губам и поцеловал.

— Я буду скучать по тебе, дорогой! — произнесла она очень тихо. — Ты ведь будешь очень-очень осторожен?

Быстро моргнув, он опустил глаза, сглатывая.

— Непременно, — ответил он угрюмо. — Дорогая Бетси. Ты же знаешь, что разлука с тобой невыносима, и если бы не...

— Я знаю. Поэтому так сильно и боюсь за тебя. Я... — в этот момент она подняла глаза и внезапно осознала, что я тоже нахожусь в комнате. — Миссис Фрейзер, — произнесла она совершенно другим тоном, — спуститесь на кухню, пожалуйста, там приготовлен поднос для губернатора — отнесите его в библиотеку.

Я сделала неуклюжий реверанс и вышла. Было ли это шансом, которого я так ждала?

Залы и лестница были пустынны, освещены лишь мерцающими огоньками оловянных бра, судя по запаху, в них горел рыбий жир. Кухня, выложенная кирпичом, конечно же, находилась в подвале. Обычно она походила на роящийся улей, но теперь в ней стояла жуткая тишина, которая делала неосвещенную кухонную лестницу похожей на спуск в темницу.

Сейчас в кухне не было света, за исключением догорающего огня очага, который все еще теплился. Три служанки теснились возле него, несмотря на удушающий жар. Услышав звук моих шагов, они обернулись — испуганные и безликие силуэты. Пар от котла, поднимающийся позади них, тут же создал иллюзию, что я встретилась с тремя ведьмами Макбета, собравшимися для страшного пророчества.

— "Двойная работа, двойная забота", — любезно сказала я, хотя, по мере приближения к ним, мое сердце учащенно забилось, — "огонь гори, котел кипи".

— Работа и забота — это правда! — произнес мягкий женский голос и послышался смех. Приблизившись, я поняла, почему они казались безликими в темноте, ведь они все были черные — рабыни, вероятно, из-за этого они и не могли сбежать.

И так же не могли передать мое послание. Тем не менее, дружелюбие никогда не повредит, и я улыбнулась им.

Они робко улыбнулись в ответ, глядя на меня с любопытством. Прежде, я никого из них не видела, впрочем, как и они меня, но прислуга есть прислуга, поэтому я думала, что наверняка они знали кто я такая.

— Губернатор отсылает хозяйку прочь? — спросила та, что засмеялась. Она подошла, чтобы спустить поднос с полки, в ответ на мою просьбу приготовить какую-нибудь закуску.

— Да, — сказала я. Они трое хлопотливо суетились, темные как тени, а их стремительные руки резали, раскладывали, готовили. В этот момент я осознала ценность сплетен как валюты, и поведала им все что знала.

Молли, повариха, покачала головой. Ее белый чепец светился в отблеске огня, словно облако на закате.

— Скверные времена, скверные, — сказала она, цокнув языком, а две другие, соглашаясь, что-то забормотали. Судя по их реакции, губернатор им нравился. Впрочем, они были рабынями, и их судьба была неразрывно связана с ним, независимо от их чувств.

Пока мы беседовали, мне пришло в голову, что даже если они по очевидным причинам не могли совсем сбежать из дома, наверняка у них была возможность, по крайней мере, покидать владения время от времени. Кто-то же должен был ходить за покупками, а, по-видимому, больше никого не осталось. На самом деле, так и было. Сьюки — та, что смеялась, собиралась утром за рыбой и свежими овощами. Я к ней вежливо обратилась, и она согласилась доставить мои записки в типографию, за небольшое вознаграждение. С ее слов, она знала где это находится — место со всякими книгами в окне.

Многозначительно на меня посмотрев, она припрятала бумаги и деньги себе в корсаж и подмигнула. Лишь Богу известно, что она об этом подумала, но я подмигнула ей в ответ. Подняв нагруженный поднос, я отправилась обратно, в воняющее рыбьим жиром царство света.

Я нашла губернатора в библиотеке, в одиночестве. Он жег бумаги. Рассеяно кивнув на поднос, что я поставила на стол, он к нему даже не прикоснулся. Не зная, что делать, после минутного неловкого выжидания, я села на свое привычное место.

Губернатор сунул последнюю пачку документов в огонь и стал мрачно наблюдать, как они чернеют и сворачиваются. Солнце садилось, и в комнате чуть посвежело. Как обычно, окна были плотно закрыты, и ручейки конденсированной влаги стекали по узорчатым стеклам. Промокнув схожую испарину на своих щеках и носу, я поднялась и распахнула ближайшее ко мне окно, глубоко вдыхая вечерний воздух. Он был приторно теплый, но свежий и сладкий от запаха роз и жимолости. Ароматы, доносившиеся из сада, ослабевали с наступлением темноты, которая приближалась с далекого берега.

Еще пахло гарью, так как снаружи горели костры. Они были равномерно расположены по всему периметру участка, а солдаты, охранявшие особняк, следили за их пламенем. Ну, это поможет от москитов, и если случится нападение, мы не будем застигнуты врасплох.

Губернатор подошел и встал позади меня. Я ожидала, что он прикажет закрыть окно, но он просто стоял, разглядывая лужайку и длинную засыпанную гравием подъездную аллею. Поднялась луна, и стали видны разобранные пушки, лежащие в ряд, словно мертвецы.

Через некоторое время, губернатор вернулся к своему столу и, подозвав меня, протянул мне одну пачку официальной корреспонденции для копирования, и другую — для сортировки и регистрации. Окно он оставил открытым. Думаю, ему хотелось бы услышать, если что-нибудь случится.

Любопытно, где же был вездесущий Уэбб? В особняке ниоткуда не доносилось ни звука. Миссис Мартин, по-видимому, самостоятельно закончила сборы и легла спать.

Мы продолжили работать под перемежающийся бой часов. Время от времени, губернатор вставал, чтоб предать огню очередную пачку документов. Беря мои копии, он распихивал их в большие кожаные папки, которые перевязывал лентой и складывал на столе. Он снял парик. У него были каштановые волосы, короткие, но кудрявые и очень похожие на мои собственные, после лихорадки. Иногда он останавливался и, поворачивая голову, прислушивался.

Поскольку я уже сталкивалась с толпой, мне было понятно, во что он вслушивался. Но я не знала, надеяться ли на нее, в данной ситуации, или бояться. И потому, я корпела дальше, радуясь оцепенелому отвлечению, которое давала работа, хотя отчаянная усталость в руке нарастала и, мне приходилось прерываться каждые несколько минут, чтобы растереть кисть.

В данный момент губернатор что-то писал. Он ерзал в кресле, морщась от дискомфорта, несмотря на подушку. Миссис Мартин говорила мне, что он страдал от свища. Очень сомнительно, чтобы он позволил мне себя лечить.

Он переместил вес на одну ягодицу и потер лицо. Было поздно, и он явно устал и, к тому же, измучился. Я тоже утомилась, но подавляла зевоту, которая грозила вывихнуть челюсть и от которой слезились глаза. Губернатор продолжал работать, хотя изредка поглядывал на дверь. Кого он ждал?

Окно позади меня было все еще открыто, и мягкий ветерок, теплый как кровь, ласкал меня. Но его дуновение было достаточным, чтобы шевелить пряди волос на моей шее и заставлять огонь свечи неистово колебаться. Пламя наклонилось в одну сторону и замерцало, словно собираясь погаснуть, но губернатор быстро прикрыл его, сложенной в пригоршню ладонью.

Ветерок утих, и все снова замерло, кроме сверчков, что стрекотали снаружи. Внимание губернатора, казалось, было сосредоточено на бумаге, лежавшей перед ним. Внезапно его голова резко повернулась, словно он заметил что-то, прошмыгнувшее мимо двери.

Задержав взгляд, он моргнул, потер глаза и вернулся к работе. Но сконцентрироваться не получалось. Он снова взглянул на пустой дверной проем. Я тоже не могла удержаться, чтоб не посмотреть, но затем, моргая, повернулась обратно.

— Вы... не заметили, что кто-то прошел, миссис Фрейзер? — спросил он.

— Нет, сэр, — благородно глотая зевок, ответила я.

— Аа, — почему-то казалось, что он разочарован. Подняв перо, но ничего не написав, он просто держал его между пальцами, словно забыв о нем.

— Вы кого-нибудь ожидали, Ваше Превосходительство? — спросила я вежливо. От удивления непосредственному обращению, его голова дернулась вверх.

— О. Нет. Это... — его голос затих, в то время как он в очередной раз посмотрел на дверь, что вела в заднюю часть дома. — Мой сын, — проговорил он, — наш дорогой Сэм. Он умер здесь, в конце прошлого года. Ему было лишь восемь. Иногда... иногда, мне кажется, что я вижу его, — закончил он едва слышно, и плотно сжав губы, опять склонился над бумагами.

Я инстинктивно двинулась, намереваясь коснуться его руки, но его молчаливый вид остановил меня.

— Мне жаль, — вместо этого произнесла я тихо. Он ничего не сказал, но, в знак признания, один раз коротко и быстро кивнул, не поднимая головы. Его губы сжались плотнее, и он вернулся к своему письму, как и я.

Чуть позже, часы пробили час, затем два. Это был тихий и нежный звон, и губернатор прервался послушать, с взглядом, устремленным вдаль.

— Очень поздно, — произнес он, как только часы звякнули последний раз. — Я непозволительно долго задержал Вас, миссис Фрейзер. Простите меня.

Жестом он указал мне оставить документы, над которыми я работала. Одеревеневшая и измученная от долгого сидения, я поднялась со своего места.

Встряхнув юбки и приводя их в порядок, я повернулась, чтобы уйти. И только тогда обратила внимание, что он даже не пошевелился, чтобы отложить перо и чернила.

— Знаете ли, вам тоже следует отправляться в постель, — задержавшись у двери и обернувшись к нему, сказала я.

Особняк был спокоен. Даже сверчки умолкли. Лишь тихий храп солдата, спящего в холле, нарушал тишину.

— Да, — ответил губернатор, и одарил меня скромной, усталой улыбкой, — скоро.

Он переместил свой вес на другую ягодицу и, взяв перо, склонился в который раз над бумагами.

* * *

УТРОМ МЕНЯ НИКТО НЕ РАЗБУДИЛ. Солнце было довольно высоко, когда я самостоятельно проснулась. Прислушиваясь к тишине, я внезапно испугалась, что все ночью слиняли и оставили меня одну, взаперти, умирать от голода. Тем не менее, я поспешно встала и выглянула наружу. Как обычно, солдаты в красных мундирах продолжали патрулировать территорию. За пределами охраняемого периметра мне были видны небольшие группы горожан, которые в основном прогуливались мимо по двое или по трое, а иногда останавливались, чтобы поглазеть на особняк.

Затем послышались звуки обычного домашнего шума, и я почувствовала облегчение, что меня все-таки не бросили. Тем не менее, я очень проголодалась к тому времени, как пришел дворецкий, чтобы выпустить меня и сопроводить в спальню миссис Мартин.

К моему удивлению, комната оказалась пустой, но он оставил меня там. Через некоторое время, вошла Мерили, одна из кухонных служанок. Она выглядела сильно встревоженной оттого, что находилась в незнакомой части дома.

— Что происходит? — спросила я ее. — Ты знаешь, где миссис Мартин?

— Ну, я знаю это, — произнесла она с сомнением, показывая, что это было единственное, что она знала наверняка. — Она уехала, как раз перед рассветом, этим утром. Этот мистер Уэбб, он тайно увез ее в повозке с ее ящиками.

Сбитая с толку, я кивнула. Было разумно, что она должна была уехать по-тихому. Я представила себе губернатора, не желающего показывать ни намека, на то, что он чувствовал угрозу из-за страха спровоцировать именно насилие, которого он и боялся.

— Но если миссис Мартин уехала, — сказала я, — Почему я здесь? Почему ты здесь?

— О. Ну, это я тоже знаю, — немного приободрившись произнесла Мерили. — Я должна помочь вам одеться, мэм.

— Но мне не нужно... — начала было я, но затем увидела одежду, разложенную на кровати. Это было одно из повседневных платьев миссис Мартин из прелестного набивного цветочного хлопка, выполненное в новом модном стиле "полонез". В комплекте шли объемные нижние юбки, шелковые чулки и большая соломенная шляпа, чтобы затенить лицо.

Очевидно, мне придется исполнять роль жены губернатора. Протестовать не было никакого смысла — я слышала, как губернатор беседует с дворецким в холле. И, в конце концов, если это поможет мне выбраться из особняка, тем лучше.

Я была всего на два или три дюйма выше миссис Мартин, и отсутствие живота позволило платью сесть ниже. А вот втиснуться в ее туфли не было никакой надежды. Но мои собственные были не такие уж позорные, несмотря на все мои приключения с момента отъезда из дома. Мерили почистила их и натерла немного жиром, чтобы придать коже блеск. По крайней мере, они не были настолько грубы, чтобы это моментально бросалось бы в глаза.

Широкополая шляпа, была наклонена вперед, чтобы скрыть мое лицо. Мои волосы были заплетены и надежно пришпилены под чепцом, который надевался под шляпу. Вероятно, из меня получилась сносная копия, по крайней мере, для людей, которые близко не были знакомы с миссис Мартин. Губернатор нахмурился, когда увидел меня. Он медленно обошел вокруг, одергивая то тут, то там, поправляя посадку платья, но затем он кивнул, и с легким поклоном, предложил мне руку.

— Ваш покорный слуга, мэм, — вежливо проговорил он. Мне пришлось немного ссутулиться, чтобы скрыть свой рост. Мы вышли через переднюю дверь и увидели, что карета губернатора ожидает нас на подъездной аллее.

ГЛАВА 94. ПОБЕГ.

ДЖЕЙМИ ФРЕЙЗЕР отметил количество и качество книг в окне типографии — "Ф. Фрейзер, собственник" — и позволил себе испытать мгновенную гордость за Фергюса, было очевидно, что его заведение, хоть и небольшое, процветало. Но время поджимало, и он поспешно толкнул дверь, не останавливаясь для чтения передовиц.

Маленький колокольчик над дверью зазвенел от его появления, и из-за конторки высунулся Герман, как перепачканный чернилами чертик из коробочки. Он издал вопль радости при виде дедушки и дяди Йена.

— Grandpare, Grandpare! — закричал он, нырнул под конторку и в экстазе обнял Джейми за ноги. Он вырос, его макушка доставала теперь Джейми до нижних ребер. Джейми нежно взъерошил блестящие светлые волосы малыша, потом оторвался от него и попросил позвать отца.

В этом не было необходимости; потревоженная криком, издавая вопли и вскрики, и вообще, носясь, словно стая волков, из жилых помещений позади магазина вывалилась вся семья. Йен подхватил Анри-Кристиана и катал его на плечах, тот вцепился ему в волосы с красным от восторга лицом.

— Что случилось, милорд? Почему вы здесь? — Фергюс освободил Джейми из этого бедлама и оттащил в сторону, в альков, где хранились у него более дорогие книги и все, что нельзя было демонстрировать публично.

По выражению лица Фергюса Джейми понял, что некоторые вести доходили сюда с гор, его неожиданное появление удивило, но не поразило Фергюса, и радость встречи вновь оттеснили беспокойные мысли. Он объяснил дело так быстро, как мог, запинаясь, время от времени из-за поспешности и усталости; одна из лошадей пала в сорока милях от города, не было возможности найти другую, и им пришлось две ночи и день ехать по очереди — один ехал, другой рысью бежал рядом, цепляясь за упряжь.

Фергюс внимательно выслушал, вытер рот платком, который был у него за воротом — они прибежали сюда прямо из-за стола.

— Шериф, это должно быть мистер Толливер, — сказал он. — Я с ним знаком. Может нам...

Джейми прервал его резким жестом.

— Мы первым делом побывали как раз там, — сказал он.

Они не застали шерифа, в доме не было никого, кроме очень пьяной женщины с лицом недовольной птицы, обессиленно храпящей на стуле, с чернокожим младенцем на руках.

Джейми взял у нее ребенка и доверил его Йену, строго приказав присматривать за ним, пока он приведет в чувство женщину, чтобы поговорить с ней. Он вытащил женщину во двор и выливал на нее ведра воды до тех пор, пока она не поперхнулась и заморгала. Потом потащил ее обратно в дом, она спотыкалась, с одежды капала вода. Там он заставил ее выпить разбавленную водой черную жижу от кофе из цикория, который обнаружил в котелке. Ее рвало обильно и отвратительно, но после этого к ней вернулась невнятная речь.

— Поначалу, все, что она могла сказать, это то, что никого из женщин-узников нет, сбежали или повешены.

Услышав последнее, он ничего не смог сказать от страха, который пронзил его нутро. Но он как следует тряхнул женщину, требуя подробностей, и после повторного использования воды и паршивого кофе, наконец, получил их.

— Позавчера приходил человек и забрал ее. Это все, что она знала, либо все, что смогла вспомнить. Я попросил ее описать, как он выглядел, и это был не Браун, и не Нил Форбс.

— Ясно.

Фергюс оглянулся; вся его семья собралась вокруг Йена, обнимая его и всячески ему докучая. Только Марсали беспокойно поглядывала в альков, явно желая зайти и присоединиться к разговору, но не могла уйти из-за Джоан, которая продолжала дергать ее за юбку.

— Кто мог забрать ее, хотелось бы знать?

— Джоан, а chuisle, не могла бы ты оставить меня? Пойди, помоги Фелисите ненадолго, хорошо?

— Но, мама...

— Не сейчас. Минутку, ладно?

— Я не знаю, — ответил Джейми, чувство беспомощности черной желчью поднялось в его горле. Вдруг его поразила еще более ужасная мысль. — Боже, ты полагаешь, это мог быть Стивен Боннет?

Невнятное описание женщины не очень напоминало пирата, но она была далеко не в нормальном состоянии. Мог ли Форбс, узнав о его побеге, замыслить изменить роли в драме — насильно выслать Клэр в Англию и попытаться повесить убийство Мальвы Кристи на Джейми?

Он заметил, что ему тяжело дышать, с силой втягивал воздух. Если Форбс передал Клэр в руки Боннета, он разрежет адвоката от грудины до члена, вырвет из живота его кишки и удушит его ними. И то же самое сделает с ирландцем, пусть только попадется ему в руки.

— Папи, Па-пии... — певучий голос Джоан проник сквозь красную пелену, что заполонила голову Джейми.

— Что, cherie? — Фергюс поднял малышку с привычной легкостью, устраивая ее пухлую маленькую попку на своей левой руке, оставляя правую руку свободной.

Она обвила руками его за шею и зашептала что-то ему на ухо.

— О, да? — сказал он несколько рассеянно. — Tres bien. Где ты положила его, cherie?

— С дурными картинками.

Она указала на верхнюю полку, где лежало несколько толстых книг в кожаном переплете, но без названий. Взглянув в указанном направлении, Джейми увидел грязную бумагу, торчащую между двумя книгами.

Фергюс недовольно клацнул языком и слегка шлепнул ее по попке здоровой рукой.

— Ты знаешь, что не должна залезать туда наверх!

Джейми потянулся и выдернул бумагу. Он почувствовал, как вся кровь отлила от его головы от вида до боли знакомого почерка.

— Что такое? — от встревоженного вида Джейми Фергюс опустил Джоан вниз. — Сядьте, милорд! Беги, cherie, принеси флакон с нюхательной солью.

Джейми молча отмахнулся, пытаясь показать, что он в порядке, и, наконец, смог сказать:

— Она в особняке губернатора. Слава Богу, с ней все в порядке.

Увидев стоящий под полкой стул, он вытащил его и сел, чувствуя, как изнеможение пульсирует в его дрожащих мышцах бедра и голени, не обращая внимания на путаные вопросы и объяснения, как Джоан нашла записку, подложенную под дверь — так часто оставляли анонимные послания газете, и дети знали, что должны относить их отцу...

Фергюс прочитал записку, в его темных глазах появилось выражение заинтересованности, которое всегда появлялось у него от рассеянного размышления о чем-то трудном, но важном.

— Ну, что ж, это хорошо, — сказал он. — Мы найдем и заберем ее. Но, думаю, сначала вам стоит немного поесть, милорд.

Он хотел отказаться, сказать, что это неподходящий момент, и что он все равно ничего не сможет съесть; его сжавшийся в узел живот болел.

Но Марсали с девочками уже поспешили назад в кухню, говоря что-то о горячем кофе и хлебе, Йен последовал за ними с Анри-Кристианом, все еще нежно державшим его за уши, и Германом, следующим за ними по пятам, болтающим без умолку. И Джейми знал, что ечли дело дойдет до драки, то сил на это у него не было. Потом насыщенное шипение и запах жареных в масле яиц дотянулись до него, он поднялся и пошел в сторону кухни, словно железо, притягиваемое магнитом.

За этой наспех приготовленной едой, они строили разные планы, предлагали и отклоняли. Наконец, Джейми неохотно согласился с предложением Фергюса, чтобы Фергюс или Йен открыто пошли в особняк и попросили увидеть Клэр, назвавшись родственниками, желающими убедиться, что с ней все в порядке.

— У них нет причин отрицать ее присутствие, — сказал Фергюс, пожав плечами. — Если мы сможем увидеть ее, хорошо, если нет, мы узнаем, там ли она еще и, возможно, где она находится в особняке.

Фергюс явно хотел уже приступать к делу, но отступил, когда Йен указал на то, что он слишком известен в Нью-Берне, и могут заподозрить, что он попросту выискивает скандал для газеты.

— Мне больно говорить это, милорд, — сказал Фергюс примирительно, — дело в том, что о преступлении уже известно здесь. Плакаты... обычный бред. "L'Oignon" должна была напечатать что-то по этому делу, конечно, чтобы держать марку, но мы сделали это в наиболее сдержанной манере, упоминая только факты, — его большой, подвижный рот крепко сжался, демонстрируя, под каким давлением писалась его статья, и Джейми слегка улыбнулся.

— Да, я вижу, — сказал он и отодвинулся от стола, с удовольствием почувствовав, что некоторые силы вернулись в его конечности, взбодренный едой, кофе и утешительными новостями о местонахождении Клэр. — Ну, что ж, Йен, причешись. Ты же не хочешь, чтобы губернатор подумал, что ты дикарь.

* * *

ДЖЕЙМИ НАСТОЯЛ на том, чтобы сопровождать Йена, несмотря на опасность быть узнанным. Его племянник взглянул на него, прищурившись.

— Ты не наделаешь глупостей, дядя Джейми?

— Когда в последний раз ты слышал, чтобы я делал глупости?

Йен посмотрел на дядю насмешливым взглядом, выставил вперед руку и начал загибать пальцы один за одним.

— Так, посчитаем... Печатник Симмс? Вымазанный смолой Форбс? Роджер Мак рассказал мне, что ты делал в Мекленберге. И еще...

— А ты бы позволил им убить крошку Фогарти? — спросил Джейми. — И если вспоминать глупости, то кто погряз в смертном грехе так, что пришлось колоть задницу и...

— Я только имел в виду, — строго сказал Йен, — что ты не должен идти в особняк губернатора и пытаться забрать ее силой, что бы ни случилось. Ты, надев шляпу на голову, будешь спокойно ждать, пока я вернусь, а потом мы посмотрим, хорошо?

Джейми опустил полы своей шляпы, поврежденный фетр которой напоминал тот, что носят заводчики свиней, его волосы были спрятаны под ней.

— Почему ты думаешь, что я что-то сделаю? — спросил он отчасти из интереса, отчасти из желания поспорить.

— Видел бы ты свое лицо, — кратко ответил Йен. — Я хочу, чтобы она вернулась, так же, как и ты, дядя Джейми. Ну, — поправил он себя с кривой усмешкой, — возможно, не совсем так же, но я все же хочу вернуть ее назад. Ты, — он выразительно ткнул пальцем дядю в грудь, — жди здесь.

И он целенаправленно зашагал к воротам особняка, оставив Джейми стоять под засохшим вязом.

Джейми несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь удержать чувство досады на Йена, как противоядие от беспокойства, что охватывало его, сдавливая грудь, словно змея. Досада была абсолютно надумана и испарилась, как пар из чайника, оставив в нем извивающуюся и корчащуюся тревогу.

Йен дошел до ворот и пустился в переговоры со стражником, что стоял там, с мушкетом наготове. Джейми видел, как мужчина выразительно качал головой.

"Это просто абсурд", — подумал он. Потребность в ней была физической, как жажда ветра у моряка во время длительного штиля. Он ощущал потребность в ней и прежде, часто-часто, особенно в их годы разлуки. Но почему теперь? Она была в безопасности; ему было известно, где она. Было ли это из-за истощения последних дней и недель или, возможно, это слабость подкрадывающегося возраста? Что заставляло его кости болеть так, словно она была вырвана из его тела, как Ева, созданная Богом из ребра Адама?

Выразительно жестикулируя, Йен что-то пытался доказать стражнику. Звук колес на гравии отвлек его внимание от них; из ворот выезжала карета, в котором находились два человека и кучер — маленький открытый экипаж, который тащила упряжка красивых гнедых коней.

Стражник отстранил Йена назад дулом мушкета, указывая держаться в стороне, пока он и его товарищ не откроют ворота. Экипаж, не останавливаясь, прогрохотал, повернул на улицу и проехал мимо Джейми.

Джейми никогда не видел Джосайю Мартина, но пухлый, важного вида джентльмен, несомненно был им... Его взгляд скользнул по женщине, и сердце сжалось, как кулак. Не размышляя ни секунды, он бросился за экипажем так быстро, как только мог.

Даже в его лучшие годы, он не смог бы перегнать упряжку лошадей. А теперь, когда он был в нескольких шагах от экипажа, уже мог бы окликнуть, но у него перехватило дыхание, он не мог сделать ни вдоха, а потом споткнулся о вывернутый из мостовой булыжник и упал вниз головой.

Он лежал, ошеломленный, задыхающийся, в глазах потемнело, легкие горели, и слышал только удаляющийся стук копыт и колес, пока сильная рука не схватила его за руку и дернула.

— Ты говорил, мы не должны привлекать внимание, — пробормотал Йен, наклоняясь, чтобы подставить ему плечо. — Твоя шляпа слетела, ты не заметил? Нет, конечно же, нет, как и то, что вся улица глазеет, как ты, словно придурок, ломаешь себе голову. Боже, ты весишь, как трехлетний бычок!

— Йен, — смог сказать Джейми, сделав паузу, чтобы глотнуть побольше воздуха.

— Да?

— Ты говоришь, как твоя мать. Прекрати.

Еще один вдох.

— И отпусти мою руку, я могу идти.

Йен фыркнул, что делало его еще более похоже на Дженни, но перестал и отпустил Джейми. Джейми поднял свою упавшую шляпу и, прихрамывая, побрел к типографии, Йен последовал за ним в вынужденном молчании, мимо глазеющих прохожих.

* * *

БЛАГОПОЛУЧНО ПОКИНУВ особняк, мы спокойно проехали по улицам Нью-Берна, почти не вызывая интереса граждан, некоторые махали нам, несколько человек выкрикивали враждебные слова, но большинство просто глазело. На краю города извозчик повернул упряжку на главную дорогу, и мы мило покатили вдоль нее, несомненно, направляясь за город, иллюзия пикника поддерживалась плетеной корзиной, что была видна позади нас.

В одном месте было скопление груженых повозок, рогатого скота, овец и других предметов торговли; извозчик растолкал их, и мы поехали дальше.

— Куда мы едем? — спросила я, перекрикивая шум экипажа и придерживая шляпу, чтобы ее не сдуло. Поначалу я думала, что мы попросту создадим видимость присутствия миссис Мартин, чтобы никто не заметил, что она уехала, и она смогла безопасно выбраться из колонии. Но очевидно, что мы не просто выехали на пикник.

— В Брансвик! — прокричал в ответ губернатор.

— Куда?

— В Брансвик, — повторил он. Губернатор выглядел мрачно, и его мрачность усилилась, когда он бросил последний взгляд на Нью-Берн. — Черт их подери, — сказал он, хотя я была уверена, что это замечание он относил к самому себе. Потом он развернулся, устроился на сиденье, слегка наклонившись вперед из-за скорости экипажа, и больше не проронил ни слова.

ГЛАВА 95. "КРУИЗЕР".

КАЖДОЕ УТРО Я ПРОСЫПАЛАСЬ прямо перед рассветом. Измученная беспокойством и работой допоздна с губернатором, я спала как убитая, несмотря на все шумы и грохот, и бой склянок каждые полчаса, и крики из лодок, находящихся поблизости, и редкие мушкетные выстрелы с берега, и завывание морского ветра, проносящегося сквозь корабельную оснастку. Но перед самым рассветом меня будила тишина.

"Сегодня?" — было единственной мыслью в сознании, и, казалось, на мгновение я бесплотно зависла прямо над своей койкой, находящейся под полубаком. Затем я глубоко вздохнула, слушая биение сердца, и ощутила легкое покачивание палубы подо мной. Вот бы обратить лицо к берегу, и наблюдать, как свет начинает касаться волн и постепенно достигает земли. Сначала мы отправились в форт Джонстон, но пробыли там ровно столько, сколько потребовалось губернатору, чтобы встретиться с местными лоялистами, которые, перед тем как отступить, убедили его в том, насколько это небезопасно.

Отчалив из Брансвика, мы уже с неделю находились на борту "Круизера" — сторожевого корабля Его Величества. Не имея других войск, кроме матросов, находящихся на борту, губернатор Мартин был неспособен снова взять под контроль свою колонию, и ему оставалось только писать яростные письма, пытаясь сохранить хотя бы некое подобие правительства в изгнании.

Ввиду отсутствия кого-либо еще, чтобы выполнять подобные обязанности, я по-прежнему оставалась в роли специального секретаря, правда, с повышением из простой копировальщицы в личные секретарши. Я писала некоторые письма под диктовку, когда Мартин слишком утомлялся, чтобы делать это самостоятельно. Отрезанная как от земли, так и от информации, я проводила каждую свободную минуту, наблюдая за берегом.

Сегодня, из рассеивающейся тьмы приплыла лодка.

Один из часовых окликнул ее, и ответное приветствие было таким возбужденным, что я резко подскочила, нашаривая свой корсет.

Сегодня будут новости.

Посланник уже находился в каюте губернатора, только один из матросов преградил мне путь, но дверь была открыта, и мужской голос был отчетливо слышен.

— Эш сделал это, он двинулся к форту!

— Да будь он проклят, изменник, собака!

Послышался звук шагов, и матрос поспешно посторонился, как раз вовремя, чтобы не столкнуться с губернатором, все еще облаченным в развевающуюся ночную рубашку и без парика. Он выскочил из своей каюты, как чертик из коробочки, вцепился в лестницу и резво вскарабкался наверх, как обезьяна, открыв мне снизу нелицеприятный вид своих голых пухлых ягодиц. Матрос поймал мой взгляд и быстро отвел глаза.

— Что они делают? Вы их видите?

— Пока нет, — посланник, мужчина средних лет в одежде фермера, последовал за губернатором вверх по лестнице, их голоса доносились от поручней. — Вчера полковник Эш приказал всем кораблям, стоящим в гавани Уилмингтона, принять войска на борт и переправить их в Брансвик. Этим утром они собрались как раз за городом. Во время утренней дойки я слышал перекличку, их там, должно быть, не менее пятисот человек. Когда я увидел это, сэр, то прошмыгнул к берегу и нашел лодку. Подумал, что вы должны это знать, Ваше Превосходительство, — теперь в голосе мужчины не было волнения, он говорил самодовольным тоном.

— О, вот как? И что вы хотите, чтоб я с этим сделал? — в голосе губернатора было заметно раздражение.

— Откуда мне знать? — сказал посланник, отвечая в той же манере. — Не я же губернатор, а?

Реакцию губернатора заглушил звон корабельного колокола. Пока он затихал, губернатор размашисто прошагал обратно к лестнице, глянул вниз и увидел меня.

— О, миссис Фрейзер. Не сходите ли вы на камбуз за чаем для меня?

Особого выбора у меня не было, хотя я бы предпочла остаться и подслушивать. Кок все еще спал. На ночь огонь на камбузе помещался в маленький железный котелок, и мне пришлось раздувать его, чтобы вскипятить воду и заварить чай. К тому времени, как я собрала на поднос чайник с чашкой и блюдцем, молоко, тосты, масло, печенье и джем, информатор губернатора уже ушел. Я видела, как его лодка плыла по направлению к берегу — темная стрелка на фоне начинающей светлеть поверхности моря.

На минуту я задержалась на палубе и поставила поднос с чаем на поручни, глядя на берег. Уже почти рассвело, и был виден форт Джонстон — массивное бревенчатое строение, открытое на вершине низкого холма и окруженное скоплением домов и служебных построек. Все вокруг него находилось в движении. Люди сновали туда-сюда, подобно муравьям, хотя, ничто там не напоминало неминуемого вторжения. Либо командующий, капитан Коллет, решил эвакуироваться, либо люди Эша еще не выступили из Брансвика.

Получил ли Джон Эш мое послание? Если да... что он предпримет? Это не из разряда легких дел. Я бы не стала его винить, если бы он решил, что просто не может допустить того, чтобы его уличили в помощи человеку, серьезно подозреваемому в принадлежности к лоялистам, не говоря уж об обвинении в таком чудовищном преступлении.

Хотя, он мог бы. Действующего закона, кроме милиции, в колонии сейчас не было: губернатор находился в море, отрезанный от всех, Совет распущен, судебная система испарилась. Если бы Эш решился штурмовать уилмингтонскую тюрьму и освободить Джейми, он не встретил бы сильного сопротивления.

И если он сделал это... если Джейми свободен, он будет искать меня. И, конечно, он быстро узнает, где я. Если Джон Эш находился в Брансвике, и Джейми был свободен, он обязательно придет с людьми Эша. Я посмотрела на берег, в поисках какого-нибудь движения, но увидела только мальчишку, ведущего по дороге на Брансвик постоянно останавливающуюся корову. У моих ног все еще лежали ночные холодные тени — только-только рассвело.

Глубоко вдохнув, я почувствовала аромат чая, смешанный с утренним дыханием берега — запахом приливных отмелей и сосновых зарослей. Я не пробовала чая в течение несколько месяцев, если не лет. С особенным чувством я налила в чашку чай и медленно, маленькими глотками, выпила его, глядя в сторону берега.

* * *

КОГДА Я ВОШЛА В КАЮТУ корабельного врача, которая служила рабочим кабинетом, губернатор был один и полностью одет.

— Миссис Фрейзер, — он коротко кивнул мне, едва взглянув. — Благодарю вас. Не могли бы вы записать, пожалуйста?

Он уже писал — бумага, песок и пресс-папье были разбросаны по всему столу, и чернильница стояла открытая. Я взяла сносное перо и лист бумаги и с чувством нарастающего любопытства начала писать под диктовку.

Он кусал тост и одновременно диктовал послание, адресованное генералу Хью МакДональду, которое касалось его безопасного возвращения на континент вместе с полковником МакЛаудом. Подтверждалось получение рапорта генерала, и делался запрос на следующую порцию информации. Упоминалась также просьба губернатора о помощи — об этом мне было известно — и полученные губернатором заверения, относительно прибытия этой помощи — а вот этого я не знала.

— Прилагается аккредитивное письмо. Нет, подождите, — губернатор бросил взгляд в направлении берега, но без толку, потому что каюта корабельного врача не могла похвастаться иллюминатором, и он сосредоточенно нахмурился.

Очевидно, ему пришло на ум, что, в свете последних событий, аккредитив, выданный губернатором, вероятно, стоит меньше, чем фальшивки миссис Фергюсон.

— Прилагаются двадцать шиллингов, — внес он поправки, вздыхая. — Не могли бы вы сразу же переписать это на чистовик, миссис Фрейзер? Этими вы можете заняться на досуге, — он чуть подтолкнул ко мне неопрятную стопку записей, сделанных его неразборчивым почерком.

Он поднялся, со стоном потянулся и вышел, несомненно, чтобы, стоя у корабельных поручней, снова пристально вглядываться в форт.

Я сделала копию, присыпала ее песком и отложила в сторону, размышляя над тем, кто такой был этот МакДональд и что он делал? Это не мог быть майор МакДональд, если только он не сменил имя и не подвергся необыкновенному продвижению по службе за последнее время. А по тону губернаторских высказываний можно было понять, что генерал МакДональд и его друг МакЛауд путешествовали одни, выполняя определенную задачу.

Я бегло пролистала кипу записей, но не увидела ничего интересного — обычная административная рутина. Губернатор оставил свою конторку на столе, но она была закрыта. Я рассуждала, стоит ли попытаться открыть замок и основательно покопаться в частной переписке, но вокруг было слишком много людей: корабельные служащие, матросы, юнги, посетители — местечко бурлило.

К тому же, на борту чувствовалось нервное напряжение. Я и прежде, много раз замечала, как чувство опасности распространяется между людьми, находящимися в ограниченном пространстве: в приемной скорой помощи, хирургическом блоке, вагоне поезда, на корабле. Это проносится от человека к человеку без участия слов, словно импульс от аксона одного нейрона к дендриту другого. Я не догадывалась, знал ли еще кто-нибудь, кроме губернатора и меня, о передислокации войск Джона Эша, но весь "Круизер" был в курсе — что-то происходит.

Ощущение нервного предчувствия захватило и меня. Не в состоянии сконцентрироваться, чтобы писать, я беспокойно ерзала, рассеянно постукивая носком ботинка, а пальцы безостановочно двигались вдоль стержня пера.

Я встала, не имея понятия, что собираюсь делать, но абсолютно точно знала одно — останься я внизу еще, точно задохнусь от нетерпения.

На полке рядом с дверью каюты в беспорядке теснился обычный набор необходимого в плаванье скарба: подсвечник, свечи, трутница, поломанная трубка, бутылка в веревочной оплетке, несколько кусков дерева, из которых кто-то пытался что-то вырезать. И сундучок.

На борту "Круизера" не было врача. И обычно, врачи забирали личный инструментарий с собой, если только они не умерли. Этот набор инструментов, должно быть, принадлежал кораблю.

Я быстро выглянула за дверь — слышались голоса, но поблизости никого не было видно. Поспешно открыв сундучок, я сморщила нос от застарелого запаха табака и засохшей крови. То немногое, что там лежало, было свалено в полнейшем беспорядке, и все было ржавым, корявым, заскорузлым и бесполезным. Подписанная жестянка "Синие пилюли", и бутылка с черной жидкостью, не подписанная, но узнаваемая, конечно, лауданум. Засохшая губка и липкая ткань, вымазанная чем-то желтым. И еще одна вещь, которая определенно должна находиться в любом медицинском наборе этого времени — скальпели.

Послышались шаги — кто-то спускался по трапу, я услышала, как губернатор с кем-то разговаривает. Не останавливаясь, чтобы обдумать мудрость своего поступка, я схватила маленький резекционный нож и спрятала его, засунув спереди в корсет.

Я со стуком захлопнула крышку сундучка. Однако времени уже не оставалось, чтобы сесть на свое место до прихода губернатора в сопровождении посетителя.

Сердце бухало в горле. Я прижала влажные от пота ладони к юбке и кивнула новоприбывшему, который, раскрыв рот, разглядывал меня, стоя за спиной губернатора.

— Майор МакДональд, — сказала я, надеясь, что мой голос не дрогнет. — Не ожидала встретить вас здесь!

* * *

РОТ МАКДОНАЛЬДА ЗАХЛОПНУЛСЯ, и майор выпрямился более уверенно.

— Миссис Фрейзер, — он осторожно кивнул. — К вашим услугам, мэм.

— Вы знакомы? — губернатор переводил хмурый взгляд с меня на МакДональда и обратно.

— Мы встречались, — сказала я, вежливо кивая. Мне вдруг подумалось, что нам обоим было невыгодно, если бы губернатор подумал, будто нас что-то связывает, если на самом деле, какая-нибудь связь и была.

Та же мысль, определенно, пришла в голову и МакДональду. Лицо его не выражало ничего, кроме легкой учтивости, хотя, я прямо видела, как, подобно рою мошкары, мечутся мысли за его взглядом. Приняв во внимание собственное замешательство, и, зная, что мое лицо от природы не способно ничего скрыть, я скромно потупила взор, пробормотала извинения по поводу необходимости освежиться, и умчалась по направлению к камбузу.

Прокладывая путь сквозь толпящихся корабельных служащих и матросов и автоматически отвечая на их приветствия, я лихорадочно размышляла.

Как? Как же мне поговорить с МакДональдом наедине? Я должна была выяснить, что ему известно о Джейми, если вообще известно хоть что-нибудь. Скажет ли он мне, если действительно что-то знает? Да, я думала, что скажет! МакДональд мог быть солдатом, но и также являлся известным сплетником, и он прямо-таки умирал от любопытства, увидев меня.

Кок по имени Тинсдейл, круглолицый молодой негр из свободных, который заплетал волосы в три коротких косички таким образом, что они торчали на голове, подобно рогам трицератопса, был на камбузе за работой и с задумчивым видом поджаривал над огнем хлеб.

— О, здрасти, — дружелюбно сказал он, увидев меня. Затем махнул длинной вилкой. — Хотите тост, миссис Фрейзер? Или снова горячей воды?

— Обожаю тосты, — сказала я, охваченная внезапным вдохновением. — Но у губернатора посетитель, и он попросил принести кофе. А если у тебя остались те чудные миндальные бисквиты, чтобы подать к нему...

Несколькими минутами позже, с колотящимся сердцем, я вернулась в докторскую каюту, вооруженная полным подносом с кофе. Дверь была открыта ради свежего воздуха — очевидно, встреча не была секретной.

Они оба нависли над маленькой конторкой, а губернатор морщил лоб над пачкой бумаг, которые, судя по заломам и пятнам на них, явно пропутешествовали какое-то расстояние в сумке для корреспонденции МакДональда. Это оказались письма, написанные разными чернилами и почерками.

— О, кофе, — губернатор поднял глаза. Он казался смутно обрадован, но так толком и не вспомнил, что вообще ни о чем не просил. — Чудно. Спасибо, миссис Фрейзер.

МакДональд поспешно подобрал бумаги, освобождая на столе место, чтобы я могла поставить поднос. Один лист оставался в руке губернатора, и я мельком глянула на него, когда ставила поднос напротив Мартина. Это был список или что-то похожее — имена с одной стороны и цифры напротив них.

Я ухитрилась уронить ложку на пол и, пока наклонялась за ней, смогла получше разглядеть написанное. "Х. Бетьюн, Кукс Крик, 14. Джо МакМанус, Бун, 3. Ф. Кэмпбелл, Кэмпбелтон, 24"?

Я быстро взглянула на МакДональда, который не сводил с меня глаз. Бросив ложку на стол, я поспешно шагнула назад, так что теперь стояла за спиной губернатора. Указав пальцем на МакДональда, я, в череде быстрых движений, схватила себя за горло, высунув язык, обхватила живот, скрестив на нем руки, затем снова ткнула в него пальцем, опять в себя. Во время всей этой жестикуляции я предостерегающе глядела на него.

МакДональд несколько оторопело следил за этой пантомимой, но, бросив укромный взгляд на губернатора, который в это время одной рукой размешивал кофе, и хмуро разглядывал бумагу, которую держал в другой руке, едва заметно мне кивнул.

— О каком количестве вы можете сказать с уверенностью? — говорил губернатор, пока я приседала в реверансе и, пятясь, выходила.

— О, по крайней мере, пять сотен человек, сэр, даже сейчас, — уверенно ответил МакДональд. — Придет гораздо больше, когда весть распространится. Вы бы видели тот энтузиазм, с которым генерала принимали до сих пор! Я не могу сказать о немцах, конечно, но, будьте уверены, сэр, за нас все горцы отдаленных районов, и не только шотландцы, но и ирландцы тоже.

— Видит Бог, я надеюсь, что вы правы, — голос губернатора звучал оптимистично, но все еще с сомнением. — Где сейчас генерал?

Я бы хотела услышать ответ на этот вопрос и еще много чего, но наверху забил барабан, созывая к столу, и по палубе и лестницам уже загрохотали шаги. Я не могла бы незамеченной околачиваться и подслушивать на виду у всех, кто сидел за столом, так что была вынуждена подняться наверх, лелея в душе надежду, что МакДональд правильно понял мою пантомиму.

Капитан "Круизера" стоял у поручней вместе со своим первым помощником, оба разглядывали берег в подзорные трубы.

— Что-нибудь случилось? — я видела, что активность у форта возросла. Люди приходили и уходили, но дорога, проходящая вдоль берега, все еще была пуста.

— Не могу сказать, мэм, — капитан Фоллард покачал головой, опустил трубу и нехотя сложил ее, словно опасаясь, что на берегу что-нибудь случится, если он не будет туда смотреть. Первый помощник не шевельнулся. Все еще внимательно прищуриваясь, он оглядывал форт, стоящий на крутом берегу.

Я осталась рядом с ними, молча уставившись на берег. Начинался прилив. Я пробыла на корабле достаточно долго, чтобы почувствовать это — едва уловимую паузу, когда море делает вдох, повинуясь притяжению невидимой луны.

"В делах людей прилив есть и отлив...", — определенно, Шекспир стоял на палубе, хотя бы однажды, и чувствовал такое же неясное движение, глубоко во плоти. Однажды, в медицинской школе, профессор сказал мне, что полинезийские мореплаватели отваживались на свои дальние путешествия по неизведанным морям, потому что умели чувствовать океанские течения, перемену ветра, приливы и отливы, отмечая эти изменения при помощи самого тонкого прибора — собственных яичек.

"Чтобы почувствовать течения, кружившие сейчас вокруг нас, мошонка не требовалась", — про себя заметила я, бросив косой взгляд на плотно застегнутые белые бриджи первого помощника. Я могла ощущать их на дне собственного желудка, во влажности моих ладоней, в напряжении мышц шеи. Помощник опустил подзорную трубу, но продолжал рассеянно смотреть в направлении берега, положив руки на перила.

Внезапно до меня дошло, что если на суше случится что-то радикальное, "Круизер" немедленно поднимет паруса и унесет губернатора в безопасное место, а заодно и меня — прочь от Джейми. И где, в конце концов, мы окажемся? В Чарлстоне? В Бостоне? И тот, и другой вариант был возможен. И никто на этом взбаламученном берегу не будет иметь ни малейшего представления о том, куда мы исчезли.

Я встречала таких "оторванных" людей во время войны, моей войны. Их угоняли или забирали из собственных домов, их семьи были рассеяны, их города разрушены. И они бродили по лагерям беженцев, стояли в очередях, осаждавших посольства и медпункты, спрашивая, всегда спрашивая имена пропавших, описывая лица любимых и потерянных людей, цепляясь за малейшую информацию, которая могла бы привести их к тому, что было оставлено. Или, если это было невозможно, старались хоть на мгновение подольше сохранить в памяти то, кем они когда-то были.

День был теплым, даже на воде, и влажная одежда прилипла к телу, но мышцы свела судорога, и руки на перилах задрожали от внезапного озноба.

А вдруг, даже не зная этого, я видела их всех в последний раз: Джейми, Бри, Джемми, Роджера, Йена. Ведь так это и произошло — я даже не попрощалась с Фрэнком, когда он уходил в тот последний вечер, не имея даже ни малейшего подозрения, что могу больше никогда не увидеть его живым. Что, если...

"Но нет, — подумала я, восстановив равновесие, крепче схватившись за деревянные перила. — Мы найдем друг друга снова. Нам есть куда возвращаться. Домой. И если я останусь жива — а я собиралась это сделать — я вернусь домой".

Помощник капитана закрыл подзорную трубу и ушел. Погруженная в свои меланхолические мысли, я даже не заметила этого, и была довольно сильно удивлена, когда майор МакДональд очутился возле меня.

— Очень плохо, что на "Круизере" нет орудий дальнего действия, — сказал он, кивнув на форт. — Это бы помешало планам тех маленьких варваров, а?

— Какими бы те планы не были, — ответила я. — И, кстати, о планах...

— У меня что-то скрутило живот, — вежливо перебил он. — Губернатор предположил, что у вас, может быть, найдется какое-нибудь лекарство, чтобы унять боль.

— В самом деле? Что ж, давайте спустимся в камбуз. Я заварю для вас чашку чего-нибудь, что поможет, я надеюсь...

* * *

— ВЫ ЗНАЛИ, что он думает о вас как о подделывателе? — удерживая чашку с чаем обеими руками, МакДональд кивнул в направлении главной каюты. Губернатора нигде не было видно, и дверь ее была закрыта.

— Да, знала. Теперь ему известно, что это не так? — спросила я с чувством смирения.

— Ну, да, — МакДональд выглядел виноватым. — Я думал, он уже знает, иначе я бы не сказал. Хотя, если и не от меня, — добавил он, — Мартин все равно узнал бы, рано или поздно. История доползла уже до Эдентона, и листовки...

Я махнула рукой, отметая сказанное.

— Вы видели Джейми?

— Нет, — когда он посмотрел на меня, в его взгляде любопытство боролось с осторожностью. — Я слышал... ага, ну, я слышал очень много чего, и все разное. Но главное во всем произошедшем то, что вы оба были арестованы, так? За убийство мисс Кристи.

Я коротко кивнула. Интересно, когда-нибудь я привыкну к этому слову? Его звучание все еще было, как удар в живот, короткий и жестокий.

— Нужно ли мне говорить вам, что это неправда? — спросила я прямо.

— Нет ни малейшей необходимости, мэм, — уверил он меня, отлично притворяясь убежденным. Но я почувствовала в нем сомнение и увидела его косой взгляд, любопытный и какой-то алчный. Возможно, когда-нибудь я привыкну к этому тоже.

Руки мои были холодны, и я обхватила чашку, обретая ту поддержку, которую только могла, в ее тепле.

— Мне нужно отправить весточку мужу, — сказала я. — Вы знаете, где он?

Бледно-голубые глаза МакДональда были прикованы к моему лицу, его собственная физиономия сейчас не выражала ничего, кроме учтивого внимания.

— Нет, мэм. Но, полагаю, вы знаете?

Я пристально на него посмотрела.

— Не будьте скромником, — коротко посоветовала я. — Вы, не хуже меня знаете, что творится на берегу, а вероятно гораздо лучше.

— Скромником? — его тонкие губы ненадолго скривились в усмешке. — Не верится, чтобы кто-то называл меня так раньше. Да, я знаю. И что?

— Я думаю, что он может быть в Уилмингтоне. Я пыталась отправить письмо Джону Эшу и просила его вытащить Джейми из уилмингтонской тюрьмы, если это возможно, если он там, и сообщить ему, где я. Но я не знаю... — в расстройстве я махнула рукой в сторону берега.

Он кивнул, его прирожденная осторожность боролась с очевидным желанием выспросить у меня кровавые подробности смерти Мальвы.

— Я буду возвращаться через Уилмингтон, и по возможности наведу справки. Если я найду мистера Фрейзера, следует ли мне передать ему что-нибудь, помимо вашего теперешнего положения?

Я замялась, раздумывая. С Джейми я беседовала постоянно, с тех самых пор, как его забрали от меня. Но ничего из того, что я говорила ему бесконечными темными ночами или в одинокие рассветные часы, не представлялось подходящим, чтобы доверить это МакДональду. И все же... я не могла упустить возможность. Бог знает, когда могла появиться следующая.

— Скажите ему, что я люблю его, — проговорила я тихо, не отрывая глаз от столешницы. — И всегда буду.

МакДональд издал тихий звук, который заставил меня посмотреть на него.

— Даже если он... — начал майор, и сам себя остановил.

— Он не убивал ее, — сказала я резко. — И я тоже. Я говорила вам.

— Конечно, нет, — произнес он поспешно. — Никто не мог бы представить... я только хотел сказать... но, конечно, мужчина есть мужчина, и... ммфм, — он резко прервался и отвел взгляд, краска залила его лицо.

— Этого он тоже не делал, — процедила я сквозь зубы.

Повисла многозначительная тишина, во время которой мы избегали смотреть друг другу в глаза.

— Генерал МакДональд ваш родственник? — спросила я, вдруг почувствовав, что нужно, либо сменить тему разговора, либо уходить.

Удивившись, майор поднял глаза, и расслабился.

— Ага, дальний родственник. Губернатор говорил о нем?

— Да, — сказала я. В конечном счете, это было правдой: просто о генерале Мартин говорил не со мной. — Вы же, э-э, помогаете ему? Это звучало так, словно вы добились некоторых успехов.

Почувствовав облегчение от того, что удалось уйти от неудобного вопроса — была ли я убийцей, а Джейми только прелюбодеем, или же он был убийцей, а я его отвергнутой и обманутой дурой-женой, МакДональд был только рад предложенной наживке.

— Огромных успехов, несомненно, — сказал он искренне. — Мне удалось собрать поручительства от многих самых выдающихся людей в колонии. Они будут готовы исполнить приказания губернатора по первому слову!

"Дж. МакМанус, Бун, 3". Выдающиеся люди. Знавала я Джонатана МакМануса, чьи гангренозные пальцы ног я ампутировала прошлой зимой. Вряд ли он был самым выдающимся человеком в Буне, если только под этим МакДональд не подразумевал, что все остальные двадцать жителей знали его как пьяницу и вора. Вероятно, также было правдой и то, что у него было три человека, которые пойдут вместе с ним сражаться, если он позовет: его одноногий брат и два слабоумных сына. Я сделала глоток чая, чтобы скрыть выражение своего лица. Что ж, в списке МакДональда был также Фаркард Кэмпбелл. Неужели Фаркард заключил официальное соглашение?

— Однако я так понимаю, в данный момент генерала нет возле Брансвика, — сказала я, — в силу... э-э... сложившихся обстоятельств? — если бы он был, губернатор нервничал бы гораздо меньше, чем сейчас.

МакДональд покачал головой.

— Нет. Но он пока не готов к сбору войск. Он и МакЛауд готовы, но обнаружили, что горцы готовы взбунтоваться. Они не объявят сбор, пока не придут корабли...

— Корабли? — выпалила я. — Какие корабли?

Он знал, что не должен продолжать, но устоять не мог. Я видела это в его глазах. В конце концов, какая опасность была в том, чтобы сказать мне?

— Губернатор запросил помощи у Короны для борьбы с политической раздробленностью и волнениями, что свирепствуют в колонии. И получил заверения, что она будет оказана — если он соберет достаточно поддержки на суше для усиления правительственных войск, что придут по морю. — Вот такой план, как вы видите, — продолжал он, все более воодушевляясь. — Нам сообщили, — "О, "нам", в самом деле", — подумала я, — что милорд Корнуоллис начал собирать войска в Ирландии, которые будут отправлены незамедлительно. Они должны прибыть в начале осени и присоединиться к милиции генерала. Корнуоллис с побережья и генерал, пришедший прям с холмов, — он прищелкнул пальцами, — да они раздавят виговых сукиных сынов, как вшей.

— Неужели? — сказала я, прилагая усилия, чтобы казаться удивленной. Возможно, так и будет, я понятия не имела, и меня это не особо заботило, находясь не в состоянии заглядывать в будущее дальше настоящего момента. Мне бы только выбраться с этого чертова корабля, и избавиться от призрака виселицы, тогда я бы волновалась об этом.

Звук, послышавшийся со стороны главной каюты, заставил меня поднять голову. Губернатор закрывал за собой дверь. Повернувшись, он увидел нас и подошел узнать о предполагаемом недомогании МакДональда.

— О, мне гораздо лучше, — уверил его майор, прижимая руки к своему форменному жилету. Он рыгнул в качестве доказательства. — Миссис Фрейзер отлично разбирается в таких вещах. Отлично!

— А, хорошо, — сказал Мартин. Он казался немного менее взволнованным, чем раньше. — Тогда, вы, должно быть, хотите вернуться, — он делал знак матросу, стоявшему у лестницы, тот коснулся лба в знак подчинения и скрылся на ней. — Лодка для вас будет готова через несколько минут, — кивнув на недопитый чай МакДональда и педантично поклонившись мне, губернатор повернулся и отправился в докторскую каюту, где, как я видела, он стоял у конторки и хмуро глядел на кучу мятых бумаг.

МакДональд поспешно проглотил оставшийся чай и, поведя бровями, пригласил меня сопроводить его на верхнюю палубу. Мы стояли на палубе, ожидая, пока с берега к "Круизеру" подойдет местная рыбацкая лодка, когда он вдруг положил руку мне на плечо.

Это поразило меня — МакДональд был не из тех, кто просто так делает подобное.

— Мэм, я сделаю все возможное, чтобы найти вашего мужа, где бы он ни был, — сказал он. — Хотя, мне кажется... — он помедлил, вглядываясь в мое лицо...

— Что? — спросила я настороженно.

— Я говорил, что я слышал множество предположений? — тактично спросил он. — Относительно... э-э-э... трагической гибели мисс Кристи. Разве это не было бы... целесообразно, чтобы я знал всю правду, чтобы я мог решительно пресекать любые грязные слухи, если случайно наткнусь на них?

Я не знала смеяться мне, или злиться. Мне следовало догадаться, что любопытство непосильно для него. Но он был прав, чем доверять слухам, которые я слышала — а я знала, что не слышала и малой толики всего — правда была гораздо предпочтительнее. С другой стороны, я знала, что даже если я расскажу правду, это никак не повлияет на количество сплетен.

И все же. Желание оправдаться было сильным. Я понимала тех несчастных, которые кричали о своей невиновности с виселиц. И, черт побери, я надеялась, что не стану одной из них.

— Хорошо, — решительно сказала я. Первый помощник пришел обратно к поручням, и смотрел на форт, стоя в пределе слышимости, но я решила, что не важно, услышит он или нет.

— Правда такова: Мальва Кристи от кого-то забеременела, но вместо того, чтобы назвать настоящего отца, настаивала на том, что это мой муж. Я знаю, что это ложь, — добавила я, буравя его взглядом. Он кивнул, рот его был слегка приоткрыт. — Несколько дней спустя я вышла в свой сад поработать и нашла дев... мисс Кристи, лежащей на грядке латука с только что перерезанным горлом. Я думала... был шанс, что я могла бы спасти ее не рожденное дитя... — несмотря на всю браваду, голос мой задрожал. Я замолчала и прочистила горло. — Я не смогла. Ребенок родился мертвым.

Лучше было не говорить, как он появился на свет. Мне бы не хотелось, чтобы в голове майора засел жуткий образ рассеченной плоти и вымазанного в грязи ножа, особенно, если можно было этого избежать. Я не говорила никому, даже Джейми, о том слабом огоньке жизни, о том покалывании, которое я до сих пор ощущала в своих ладонях и держала в тайне. Сказать, что ребенок родился живым, значило мгновенно вызвать подозрения в том, что это я убила его, я знала это наверняка. В любом случае некоторые думали именно так, миссис Мартин уж точно.

Рука МакДональда все еще лежала на моем плече, и он пристально смотрел на меня. В первый раз я благословила свое неумение скрывать мысли — никто, глядя в мое лицо, не сомневался в том, что я говорю.

— Я понимаю, — тихо проговорил он и осторожно сжал мое плечо.

Я глубоко вздохнула и рассказала остальное — косвенные детали, которые могли бы убедить некоторых слушателей.

— Вы знаете, что в конце моего сада находились ульи? Убегая, убийца перевернул два из них. Его должны были покусать пчелы, причем, несколько раз... меня покусали, когда я вошла в сад. Джейми... у Джейми не было укусов. Это был не он! — и в сложившихся обстоятельствах, у меня не было возможности вычислить мужчину... или женщину? Впервые мне пришло в голову, что это могла быть женщина со следами пчелиных укусов.

При этом он заинтересованно промычал, немного постоял в раздумье, затем тряхнул головой, как будто очнувшись от сна, и отпустил мое плечо.

— Я благодарю вас, мэм, за то, что рассказали мне, — сказал он официально, и поклонился. — Будьте уверены, я буду свидетельствовать в вашу защиту при любой возможности.

— Я ценю это, майор, — мой голос охрип, и я сглотнула. Я не осознавала, насколько болезненным может быть разговор об этом.

Поднялся ветер, и зарифленные паруса шуршали в снастях у нас над головами. Крик, раздавшийся снизу, возвестил о прибытии лодки, что должна была отвезти МакДональда обратно на берег.

Он низко склонился к моей руке, горячо дыша мне на пальцы. На какое-то мгновение я сжала его руку и, к своему удивлению, поняла, что не хочу его отпускать. Но, я отпустила, и стояла смотрела на него все время, пока он плыл к берегу — уменьшающийся силуэт на фоне сверкающей воды, спина прямая, выражающая решимость. Он не оглянулся.

Вздыхая, помощник капитана подошел к поручням, и я взглянула на него, затем на форт.

— Что они делают? — спросила я. Некоторые из похожих на муравьев фигурок, похоже, что-то бросали со стен на землю своим товарищам — я разглядела веревки, которые отсюда казались не толще паутины.

— Я искренне верю, мадам, что командир форта готовится снять пушки, — сказал он, со щелчком складывая свою латунную подзорную трубу. — С вашего позволения, мне необходимо поставить в известность капитана.

ГЛАВА 96. ПОРОХ, ИЗМЕНА И СОГЛАШЕНИЕ.

ЕСЛИ ОТНОШЕНИЕ ГУБЕРНАТОРА ко мне и изменилось от известия, что на самом деле, я не мошенница, а скорее, печально известная, или только лишь обвиняемая, убийца, то у меня не было возможности это выяснить. Он, как и остальные офицеры, и половина мужчин на борту, устремился к перилам, и провел там остаток дня, в волнительном наблюдении и обсуждении увиденного, и занимаясь прочей бесполезной ерундой.

Впередсмотрящий с клотика докладывал обстановку: люди покидали форт, что-то выносили... похоже, оружие.

— Это люди Коллета? — прокричал губернатор, прикладывая ладонь козырьком ко лбу, глядя вверх.

— Не могу сказать, сэр, — последовал сверху малозначащий ответ.

Наконец, с "Круизера" к берегу были отправлены две лодки, с приказом собрать всю возможную информацию. Несколько часов спустя они вернулись с новостями. Перед лицом угрозы, Коллет покинул форт, но приложил все усилия для вывоза оружия и пороха, чтобы те не попали в руки повстанцев.

Нет, сэр, поговорить с полковником Коллетом не удалось, по слухам, он уже направился вверх по реке, в сопровождении своей милиции. Двоих человек послали вниз по дороге, в сторону Уилмингтона. Оказалось правдой, что значительные силы собирались в полях за городом, под командование полковников Роберта Хау и Джона Эша, но что они затевают, по-прежнему оставалось неизвестно.

— Неизвестно, что они затевают, чертова хрень! — пробурчал губернатор, в ответ на официальный доклад капитана Фолларда. — Они намереваются спалить форт, что Эш еще выкинет, во имя Христа?

Предчувствия его не обманули — как раз перед закатом потянуло дымом. Нам едва удавалось различать снующих, словно муравьи, людей. Они укладывали кучи горючего мусора под основание форта, который был простым, квадратным зданием, сложенным из бревен. Несмотря на сырость влажного воздуха, в конце концов, он загорится.

Впрочем, на то, чтобы пожар распространился, ушло немало времени. Ускорить процесс не получалось, так как не было ни пороха ни масла. С наступлением ночи, стали хорошо видны пылающие огни факелов, колеблемые ветром. Их переносили с места на место, передавая из рук в руки. Факелы бросали в кучи хвороста, для розжига, а через несколько минут вынимали, как только огонь занимался.

Около девяти часов кто-то нашел несколько бочек скипидара, и огонь вспыхнул внезапно и решительно, не оставляя бревенчатым стенам форта ни малейшего шанса. Безупречные и сверкающие, языки пламени взметались ввысь. Рыжие и багровые клубы поднимались на фоне темного ночного неба. Вместе с запахом дыма и скипидара ветер доносил до нас обрывки аплодисментов и похабной песенки.

— По крайней мере, можно не беспокоиться насчет москитов, — заметила я, отгоняя облако белесого дыма от лица.

— Благодарю вас, миссис Фрейзер, — произнес губернатор, — я и не подумал об этом исключительно положительном аспекте данного вопроса, — он говорил с горечью, а кулаки его бессильно покоились не перилах.

Я поняла намек и больше ничего не сказала. Для меня, пляшущие языки пламени и столб дыма, что взвивались к звездам, были поводом для праздника. Не потому, что сгоревший форт Джонстон мог принести повстанцам какую-то выгоду, нет — только потому, что Джейми мог быть здесь, возле одного из костров, которые появились на берегу, недалеко от пожарища.

И если так... он придет завтра.

* * *

И ОН ПРИШЕЛ. Я проснулась задолго до рассвета, честно говоря, я и не спала, и стояла уже у перил. Из-за пожара, этим утром было мало лодок. Горький запах древесного пепла смешивался с болотными миазмами близлежащих грязевых отмелей. Спокойная вода была похожа на масло. День был серый, пасмурный, и густая полоса тумана, висящего над водой, скрывала берег.

Тем не менее, я продолжала наблюдать, и когда из тумана выплыла маленькая лодка, я сразу поняла, что это Джейми. Он был один.

Я смотрела, как широко и плавно движутся его руки, как работают весла, и вдруг ощутила себя бесконечно спокойной и счастливой. Я понятия не имела, что может произойти. Весь ужас и гнев, связанные со смертью Мальвы, неподвижно затаились в глубине моего сознания, словно большой темный образ под очень тонким льдом. Но Джейми был здесь. Достаточно близко, чтобы рассмотреть его лицо, когда он оборачивался в сторону корабля.

Я подняла руку, чтобы помахать, но его взгляд уже был прикован ко мне. Он не переставал грести, но развернулся, приближаясь. Я ждала, вцепившись в перила.

На какой-то момент лодка исчезла из поля зрения, скрывшись под кормой "Круизера". Я услышала, как дозорный поприветствовал Джейми, и его низкий едва слышный ответ. От звука его голоса я почувствовала, что узел, стянутый на протяжении долгого времени внутри меня, развязался.

Я будто приросла к своему месту, не в силах пошевелиться. Затем послышались шаги и голоса — кто-то собирался привести губернатора. Обернувшись вслепую, я оказалась в руках Джейми.

— Знала, что ты придешь, — прошептала я в его рубашку. Он весь пропах огнем: дымом, и смоляной живицей, и паленой одеждой с горьким привкусом скипидара. Ощущался тяжелый запах застарелого пота, лошадей и усталого мужчины, который не спал, трудился всю ночь и уже давно ничего не ел.

Он прижал меня к своим ребрам, дыханию, теплу и мускулам, затем немного отстранил и посмотрел в лицо. Он улыбался с тех пор, как я увидела его. Глаза его сияли, и, не говоря ни слова, Джейми сорвал чепец с моей головы и выбросил его за борт. Он провел руками по моим волосам и, не в силах сдержаться, взъерошил их. Затем, он зажал мое лицо в ладонях и поцеловал, впиваясь пальцами в затылок. Его трехдневная щетина скребла мою кожу как наждачная бумага, но его губы были домом и защитой.

Где-то позади него один из моряков кашлянул и громко произнес:

— Я думаю, вы хотели видеть губернатора, сэр?

Джейми медленно отпустил меня и обернулся:

— Да, действительно, — и протянул мне руку. — Сассенах?

Взявшись за руки, мы пошли за нашим провожатым к трапу. Я оглянулась и посмотрела за борт — там, пузырясь оставшимся воздухом, безмятежно, как медуза, покачивался на волнах мой чепец.

Впрочем, минутная иллюзия покоя исчезла, едва мы спустились в каюту.

Губернатор не спал большую часть ночи и выглядел не лучше Джейми, впрочем, сажей он выпачкан не был. Однако небритое лицо и воспаленные глаза говорили о том, что он не настроен шутить.

— Мистер Фрейзер, — он коротко кивнул. — Вы ведь Джеймс Фрейзер, надо полагать? И вы живете в отдаленной горной местности?

— Я Фрейзер, из Фрейзерс Риджа, — сказал Джейми учтиво. — И я пришел за своей женой.

— О, вот как, — губернатор мрачно взглянул на него и сел, небрежно указав жестом на табурет. — Вынужден вас огорчить, сэр, но ваша жена является узником Короны. Впрочем, вы, вероятно, осведомлены?

Джейми проигнорировал некоторый сарказм в тоне губернатора и уселся на предложенное место.

— Вообще-то нет, — сказал он. — Это правда. Не вы ли объявили военное положение в Северной Каролине?

— Я, — кратко ответил Мартин. Ситуация была достаточно щекотливой, поскольку, хоть он и объявил военное положение, но на самом деле был не в состоянии обеспечить его выполнение. Вместо этого ему приходилось, кипя от гнева, беспомощно плавать в открытом море, до тех пор, пока Англия не решит отправить ему подкрепление.

— В таком случае, в действительности, вся обычная судебная практика приостанавливается, — подчеркнул Джейми. — Вы один контролируете перемещения и заключение всех преступников, и моя жена некоторое время, фактически, находилась под вашим надзором. В вашей же власти дать ей свободу.

— Хм, — прозвучало в ответ. Очевидно, губернатор не думал об этом, и не был уверен в последствиях. В то же время, мысль о том, что в его руках находится столько власти разом, успокаивала его воспаленную душу.

— Она не представала перед судом, и, на самом деле, не было никаких доказательств того, в чем ее обвиняют, — настойчиво продолжал Джейми.

Я поняла, что возношу молчаливые благодарные молитвы за то, что открыла МакДональду кровавые подробности дела уже после его разговора с губернатором. Современный суд не назвал бы это доказательством, но то, что меня нашли с ножом в руках возле двух еще теплых окровавленных тел, было чертовски плохим обстоятельством.

— Ей предъявлены обвинения, но для них нет никаких оснований. Конечно, за то короткое время, что вы знакомы с ней, вы составили свое собственное мнение о ее характере? — не дожидаясь ответа, Джейми продолжал. — Когда было выдвинуто обвинение, мы не пытались препятствовать попыткам привлечь к суду мою жену, или меня, поскольку я тоже был обвинен. Не это ли является лучшим доказательством ее невиновности — желание скорейшего суда?

Губернатор прищурился, и, казалось, напряженно размышлял.

— Ваши аргументы не совсем лишены убедительности, сэр, — наконец проговорил он формально-вежливым тоном. — Однако, преступление, в котором обвиняется ваша жена, одно из самых тяжких. Мне думается, что освободить ее, означает вызвать широкий общественный резонанс, а по мне, и так уже достаточно общественных беспорядков, — добавил он, мрачно взирая на обгорелые обшлага сюртука Джейми.

Джейми глубоко вдохнул и предпринял еще одну попытку.

— Я прекрасно понимаю сдержанность Вашего Превосходительства. Возможно, я могу предложить некоторое... поручительство, которое помогло бы ее преодолеть?

Мартин сидел в своем кресле прямо, будто аршин проглотил, выпятив свою безвольную нижнюю челюсть.

— Что вы предлагаете, сэр? У вас хватает дерзости, невообразимой чертовой наглости, пытаться подкупить меня? — он хлопнул обеими ладонями по столу, сердито переводя взгляд с Джейми на меня и обратно. — Черт побери, мне следует повесить вас обоих, сию минуту!

— Замечательно, мистер Онат, — прошептала я Джейми. — По крайней мере, мы уже женаты.

— О, а, — Джейми непонимающе посмотрел на меня, а затем вновь обратился к губернатору, который в это время бормотал: "Вздернуть их на чертовой рее... вот проклятая наглость, сволочи!"

— У меня не было подобного намерения, сэр, — голос Джейми звучал ровно, взгляд прямой. — Все, что я предлагаю, это залог, за мою жену, до ее явки в суд, чтобы ответить на выдвигаемые обвинения. Когда же она предстанет перед судом, вы вернете его мне...

Прежде, чем губернатор смог возразить, Джейми полез в карман и, достав что-то маленькое и темное, положил на стол. Черный бриллиант.

Блеск камня оборвал речь Мартина на полуслове. Губернатор моргнул, и выражение его длинноносого лица стало почти комичным. Он медленно потер пальцем верхнюю губу, размышляя.

Я видела большую часть личной переписки и счетов Мартина, и была осведомлена о практически плачевном состоянии его дел, ему приходилось жить совсем не по его скромным средствам, чтобы соответствовать статусу королевского губернатора.

Губернатор также понимал, что при нынешней ситуации постоянных беспорядков, шанс привлечь меня к суду своевременно был крайне мал. Пройдут месяцы, если не годы, пока судебная система наладится и придет к чему-нибудь, похожему на свой обычный порядок работы. Сколько бы времени это ни заняло, бриллиант останется в его распоряжении. Мартин не смог бы просто продать камень, но, несомненно, мог бы занимать под него приличные суммы, обнадеживая кредиторов вполне резонными обещаниями выкупить драгоценность позже.

Я видела пристальный, оценивающий взгляд, бегающий по пятнам сажи на сюртуке Джейми. Кроме того, велика была возможность того, что Джейми убьют или он будет арестован за измену. Я видела этот импульс, сиюминутный порыв сделать это, возникший в сознании губернатора — тогда-то бриллиант останется хотя и в руках закона, но в его полном распоряжении. Я должна была принудить себя продолжать дышать.

Но он не был глуп, Мартин, равно как не был и продажен. С легким вздохом, он подвинул камень обратно к Джейми.

— Нет, сэр, — проговорил он, уже без былого возмущения в голосе. — Я не принимаю этот залог за вашу жену. Но сама идея ручательства... — взгляд его обратился к стопке бумаг на столе, а затем вернулся к Джейми. — Я сделаю вам предложение, сэр, — сказал он довольно резко. — Я разрабатываю план операции, согласно которой, намереваюсь собрать большой отряд шотландских горцев, которые пройдут из отдаленных районов к побережью, чтобы соединиться с войсками, прибывшими из Англии, и впоследствии подчинить местное сельское население от имени короля.

Он остановился сделать вдох, пристально глядя на Джейми, пытаясь оценить произведенный его речью эффект. Я стояла позади Джейми и не видела его лица, но мне и не нужно было. Шутя, Бри называла его "лицо для брэга". Глядя на него, никто не мог с уверенностью сказать, держит он четыре туза — фулхаус, или пару троек. Я бы поставила на пару троек, но Мартин знал моего мужа не так хорошо.

— Некоторое время назад в колонию прибыли генерал Хью МакДональд и полковник Дональд МакЛауд. Во время похода по сельским районам, они собрали достаточные силы ополчения, о чем я рад вам сообщить, — пальцы Мартина постучали по пачке писем. Звук резко оборвался, когда губернатор подался вперед. — То, что я предлагаю, сэр, заключается в следующем: вы вернетесь к себе в провинцию и соберете столько людей, сколько сможете. Потом, доложитесь генералу МакДональду и передадите свои войска под его командование. Затем, когда я получу сообщение от МакДональда о вашем прибытии ну, скажем так, с двумя сотнями людей, тогда, сэр, я отпущу вашу жену.

Мой пульс участился. У Джейми тоже — я видела пульсацию жилки на шее. Определенно, пара троек. Очевидно, у МакДональда не было времени сказать губернатору, или он не знал, каким резонансным стало дело о смерти Мальвы Кристи. В Ридже, я уверена, еще остались люди, которые пошли бы за Джейми, но гораздо больше было тех, кто не стал бы этого делать, или же согласились бы пойти за ним, только если бы он отрекся от меня.

Я пыталась обдумать ситуацию логически, стараясь не впадать в панику от мысли, что губернатор и не собирался меня отпускать. Джейми придется уйти без меня, придется оставить меня здесь. На какой-то короткий миг мне вдруг подумалось, что я этого не вынесу, сойду с ума, начну вопить и прыгну через стол, чтоб выцарапать Джосайе Мартину глаза.

Губернатор перевел взгляд, увидел выражение моего лица и, приподнявшись со своего кресла, попятился назад.

Джейми протянул назад руку и сильно стиснул мое запястье.

— Спокойно, a nighean, — сказал он мягко.

Все это время я задерживала дыхание, совершенно не осознавая этого. Теперь же я задыхалась и буквально заставила себя дышать медленно.

Также медленно, как и губернатор, все еще не сводящий с меня пристального взгляда, опустился в кресло. Теперь, в его глазах, обвинения против меня выглядели вполне вероятными. "Ну и ладно, — зло подумала я, сдерживаясь, чтобы не заплакать. — Посмотрим, каково тебе будет спаться с мыслью о том, что я где-то поблизости".

Джейми протяжно и глубоко вдохнул, и плечи его распрямились под разодранным сюртуком.

— С вашего позволения я уйду, сэр, чтобы обдумать ваше предложение, — сказал он официальным тоном и, отпустив мою руку, поднялся на ноги. — Не отчаивайся, mo chridhe, — сказал он на гэльском. — Я увижу тебя, когда настанет утро.

Он поднял к губам и поцеловал мою руку, затем, едва заметно кивнув губернатору, быстро вышел, не оглядываясь.

В каюте внезапно повисла тишина, и я слышала его удаляющиеся шаги, когда он поднимался по трапу. Недолго думая, я вытащила из корсета маленький нож, который взяла из хирургического чемоданчика. И со всей силы воткнула его в столешницу, где он и остался подрагивать, прямо напротив изумленных глаз губернатора.

— Ты, чертов ублюдок, — сказала я ровным голосом и вышла.

ГЛАВА 97. РАДИ ТОГО, КТО СТсИТ.

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, еще до зари, я снова стояла у борта возле поручней и ждала. Ветер доносил сильный и раздражающе едкий запах пепла, но дым ушел. Рассветная дымка все еще окутывала берег, и я почувствовала легкий, смешанный с надеждой, трепет deja vu, когда увидела маленькую лодку, появившуюся из тумана и медленно поплывшую в сторону корабля.

Когда она приблизилась, я крепче вцепилась руками в поручни. В лодке был не Джейми. Несколько мгновений я пыталась убедить себя, что это был он, просто сменил сюртук, но с каждым взмахом весел становилось все более очевидно, что это не так. Я закрыла глаза, которые жалили слезы, в то же время, уговаривая себя, что глупо так расстраиваться, что это еще ничего не значит.

Джейми обещал быть здесь, и он придет. Факт, что кто-то еще рано утром прибывает на корабль, не имеет к нам никакого отношения.

Как оказалось, имеет. Открыв глаза и вытерев их запястьем, я снова посмотрела на шлюпку и почувствовала, как во мне растет отрицание происходящего. Этого не может быть. Однако так и было. Отзываясь на оклик смотрящего, он посмотрел вверх и увидел меня у поручней. На мгновение наши глаза встретились, потом он наклонил голову и взялся за весла. Том Кристи.

Губернатор совсем не обрадовался тому, что третий день подряд его поднимают с кровати ни свет, ни заря: я слышала его голос внизу, он приказывал одному из моряков попросить прибывшего, кто бы это ни был, подождать более подобающего часа... за этим последовал звук категорически захлопнутой двери каюты.

Я тоже не была довольной, и не в настроении ждать. Но моряк, стоявший у сходного трапа, отказался пропустить меня вниз. Тогда, с бьющимся сердцем, я повернулась и пошла к корме, куда они отправили Кристи ожидать, когда губернатор соизволит его принять.

Моряк, дежуривший там, поколебался, но, в конце концов, не было приказов, запрещавших мне разговаривать с посетителями, и он позволил мне пройти.

— Мистер Кристи, — он стоял у перил и смотрел в сторону берега, но, услышав мои слова, повернулся.

— Миссис Фрейзер, — он был очень бледным, и его с проседью борода выглядела почти черной. Он подстриг ее, так же, как и волосы. И, несмотря на то, что он по-прежнему выглядел, как разбитое молнией дерево, в его глазах снова была жизнь, когда он посмотрел на меня.

— Мой муж... — начала я, но он перебил меня.

— С ним все в порядке. Он ждет вас на берегу, вы увидите его вскоре.

— О? — кипящие внутри меня страх и злость немного ослабли, как будто кто-то, повернув ручку, пригасил огонь, но чувство нетерпения все еще бурлило. — Ну и что, черт возьми, происходит, можете вы мне это сказать?

Том Кристи молча посмотрел на меня долгим взглядом, затем коротко облизнул свои губы и отвернулся, чтобы взглянуть поверх поручней на гладкие серые волны. Он снова повернулся ко мне и глубоко вздохнул, как будто приготавливая себя к чему-то.

— Я пришел признаться в убийстве моей дочери.

Я просто уставилась на него, не в состоянии вникнуть в смысл его слов. Потом я собрала их в предложение, прочла их, написанные на табло в моем сознании, и, наконец, поняла его.

— Ничего подобного, — сказала я.

Мельчайшая тень улыбки, кажется, двинулась в его бороде, и тут же исчезла, почти до того, как я успела ее заметить.

— Как я вижу, вы, по-прежнему, говорите наперекор, — сказал он сухо.

— Не имеет значения, какая я по-прежнему, — сказала я довольно грубо. — Вы с ума сошли? Или это Джейми только что придумал этот план? Потому что, если так...

Он остановил меня, положив руку на мое запястье, и я вздрогнула от прикосновения, не ожидая его.

— Это правда, — сказал он очень тихо. — И я поклянусь в этом на Святом Писании.

Я стояла, не двигаясь, глядя на него. Том Кристи тоже смотрел прямо на меня, и, внезапно, я осознала, как редко он вообще глядел мне в глаза: все время нашего знакомства он отводил взгляд в сторону, уклоняясь от моего, будто пытался избежать признания реальности моего существования, даже когда вынужден был говорить со мной.

Теперь это ушло, и выражение его глаз было таким, каким я никогда до этого у него не видела. Линии боли и страданий прорезали кожу вокруг них, и веки были тяжелыми от печали... но сами глаза были глубокими и спокойными, как море позади нас. То, что он чувствовал во время нашего кошмарного путешествия на юг, та атмосфера молчаливого ужаса, онемелой боли покинули его, уступив место решительности и чему-то еще... чему-то, что горело глубоко внутри него.

— Почему? — спросила я, наконец, и он ослабил хватку на моей руке, сделав шаг назад.

— Вы помните, как-то... — по ностальгическому тону его голоса, казалось, что это произошло десятилетия назад, — вы спросили меня, считаю ли я вас ведьмой?

— Я помню, — ответила я осторожно. — Вы сказали... — теперь я вспомнила тот разговор, и что-то маленькое и ледяное затрепыхалось у основания моей спины, — вы сказали, что верите в ведьм, но не думаете, что я одна из них.

Он кивнул, темные серые глаза неотрывно смотрели в мои. Я подумала, неужели он собирается изменить свое мнение, но, очевидно, нет.

— Я верю в ведьм, — сказал он с полным самообладанием и серьезностью, — потому, что я знавал их. Девочка была такой, и ее мать до нее — тоже, — ледяная дрожь внутри усилилась.

— Девочка, — сказала я. — Вы имеете в виду вашу дочь? Мальву?

Он слегка покачал головой, и его глаза еще больше потемнели.

— Не моя дочь, — сказал он.

— Не... не ваша? Но... ее глаза. У нее были ваши глаза, — я слышала, как произнесла эти слова и хотела бы прикусить язык. Он только улыбнулся, хотя и хмуро.

— И моего брата, — он повернулся к поручням, положив на них руки, и посмотрел вдоль раскинувшегося моря в сторону берега. — Его звали Эдгар. Когда началось Восстание, и я поддержал Стюартов, ему все это не нравилось, он сказал, что это было глупостью и безрассудством. И умолял меня не делать этого, — Кристи медленно покачал головой, как будто видел что-то мысленным взором, и я знала, это был не лесистый берег. — Я думал... ладно, неважно, что я тогда думал, но я ушел. И попросил его, чтобы он приглядывал за моей женой и маленьким сыном, — он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. — И он присмотрел.

— Понимаю, — сказала я очень тихо. Он резко повернул голову, услышав тон моего голоса, пронизывающе глядя серыми глазами.

— Это не было его виной. Мона была ведьмой... чаровницей, колдуньей, — его губы сжались, когда он увидел выражение моего лица. — Вы мне не верите, я вижу. Но это правда. Много раз я ловил ее за этим — произносящей заклинания, колдующей в определенные часы... Я пошел как-то в полночь на крышу дома, в поисках ее. Я увидел ее там, голую и смотрящую на звезды. Она стояла в центре пятиконечной звезды, которую нарисовала кровью задушенного голубя, ее волосы развевались на ветру.

— Ее волосы, — сказала я, ища хоть какую-нибудь зацепку, чтобы понять его, и внезапно догадалась. — У нее волосы были, как мои, так ведь?

Он кивнул, отведя взгляд, и я увидела, как он сглотнул.

— Она была... такой, какой была, — сказал он тихо. — Я пробовал ее спасти... молитвами, любовью. Я не смог.

— Что с ней случилось? — спросила я, стараясь говорить так же тихо, как и он. С таким ветром, было мало шансов, что нас кто-нибудь услышит, и все же, это были не те признания, которые хотелось бы сообщать другим.

Он вздохнул и снова сглотнул.

— Ее повесили, — сказал он почти равнодушно. — За убийство моего брата.

Это, как оказалось, произошло, когда Том был заключен в тюрьму в Ардсмуире: она послала ему весть, перед тем, как ее казнили, рассказав о рождении Мальвы и о том, что поручила жене Эдгара заботиться о детях.

— Я полагаю, она считала это забавным, — сказал он задумчиво. — У Моны было самое странное чувство юмора, какое я только встречал.

Мороз пробежал по моей коже, вдобавок к холоду раннего утра, и я обняла себя за локти.

— Но вы вернули их... Алана и Мальву.

Он кивнул. Его транспортировали в Америку, но ему повезло, его контракт был куплен добрым и состоятельным человеком, который дал ему денег, чтобы привезти детей в Колонии. Но потом, и его работодатель, и его жена, которая появилась у него здесь, умерли во время эпидемии желтой лихорадки. И он, находясь в поисках нового места, услышал, что Джейми Фрейзер обосновался в Северной Каролине, и, что он на своей земле помогает людям, которые были с ним в Ардсмуире.

— Господи, лучше я бы перерезал себе горло, до того, как пришел, — сказал он, внезапно поворачиваясь ко мне. — Поверьте мне.

Он казался абсолютно искренним. Я не знала, что сказать в ответ, но ему, казалось, и не нужен был ответ, и он продолжил.

— Девочка... ей было не больше пяти лет, когда я впервые ее увидел, но уже тогда в ней было это... та же хитрость, очарование... та же темная душа.

Он изо всех своих возможностей пытался спасти Мальву, так же, как и жену... выбить из нее всю дурь, обуздать ее дикость, и больше всего, уберечь ее от применения своих чар к мужчинам.

— Ее мать тоже умела такое, — его губы сжались при мысли. — Срабатывало на любом мужчине. Это было проклятьем Лилит, то, что имели они обе.

Я почувствовала пустоту в животе, когда он вернулся к теме Мальвы.

— Но она была беременной... — сказала я.

Он еще больше побледнел, но голос оставался твердым.

— Да, была. Я не думаю, что было неправильным предотвратить появление на свет еще одной ведьмы.

Увидев мое лицо, он продолжил, пока я не смогла его перебить.

— Вы знаете, что она пыталась вас убить? Вас и меня, нас обоих.

— Что вы имеете в виду? Пыталась меня убить? Как?

— Когда вы рассказали ей про невидимых существ, этих... микробов. Она этим очень заинтересовалась. Она сама сказала мне, когда я поймал ее с костями.

— Какие кости? — спросила я, чувствуя, как лед серебром пробежал вниз по спине.

— Кости, которые она взяла из могилы Эфраима, чтобы приворожить вашего мужа. Она не использовала их все, и позже я нашел их в ее рабочей корзинке. Я страшно избил ее, и тогда она рассказала мне.

Привыкшая, в поисках съедобных растений и трав, бродить по лесам в одиночестве, она продолжала делать это и во время пика эпидемии дизентерии. И однажды, она наткнулась на уединенную хижину пожирателя грехов, того странного, больного человека. Она обнаружила его почти мертвым, горящим в лихорадке, он находился в коме. Пока она стояла там и решала, бежать ли ей за помощью, или просто убежать, он, на самом деле, умер.

Тогда, по наитию и вдохновению, аккуратно держа мои подробные наставления в голове, она взяла слизь и кровь из тела и поместила их в маленькую бутылочку вместе с капелькой бульона, что был в котелке, висевшем над очагом, сохранив внутри корсета, в тепле ее собственного тела.

А потом капнула несколько капель этой мертвящей смеси в мою пищу и в пищу своего отца, в надежде, что если мы оба заболеем, то наши смерти будут восприняты не более чем часть общей эпидемии, бушующей в Ридже.

Я чувствовала, как кровь отлила от моих губ, и они онемели.

— Вы в этом уверены? — прошептала я. Он кивнул, не стараясь меня убедить, и, как раз, именно это и убедило меня, что он говорит правду.

— Она хотела... Джейми? — спросила я.

Он закрыл глаза на секунду: солнце начало восходить, и пока его блеск был позади нас, сияние воды было ярким, как серебряная тарелка.

— Она... хотела, — сказал он, наконец. — Она жаждала. Жаждала благосостояния, положения в обществе, желала того, что считала собственной свободой, не рассматривая это, как привилегию — никогда! — он заговорил с внезапной злостью, и я подумала, что это была не только Мальва, кто смотрел на вещи не так, как он.

Но она хотела Джейми, или ради него самого, или только из-за его собственности. А когда ее любовный приворот не подействовал, и пришла эпидемия, то попробовала более прямой путь к тому, чего желала. Я пока еще не могла до конца принять всего этого, но уже точно понимала, что это была правда.

И потом, когда она обнаружила себя неудобно беременной, то придумала новый план.

— Вы знаете, кто настоящий отец ее ребенка? — спросила я, снова почувствовав, как сдавило горло... Я подумала, что так будет всегда... при воспоминании о залитом солнцем садике и двух маленьких аккуратных телах, разрушенных и погибших. Такая потеря.

Он покачал головой, но не смог посмотреть мне в глаза, и я знала, что у него были кое-какие идеи на этот счет, по крайней мере. Он бы мне все равно не сказал, и я полагала, что это не имеет значения теперь. Губернатор скоро проснется и будет готов принять его.

Кристи тоже слышал движения внизу, и глубоко вдохнул.

— Я не мог ей позволить разрушить так много жизней, не мог ей позволить продолжать. Потому что она была ведьмой, это точно. То, что ей не удалось убить меня и вас, было не более чем неудача. Она бы все равно убила кого-нибудь, перед тем, как все закончила. Возможно, вас, если уж ваш муж так к вам прилепился. Возможно, его, в надежде унаследовать его состояние для ребенка, — он тяжело, с болью вдохнул. — Она родилась не от меня, и все же... она была моей дочерью, моей кровью. Я не мог... не мог позволить... Я нес ответственность, — он замолчал, не в состоянии завершить. Тут, я подумала, он говорил искренне. И все же...

— Томас, — сказала я твердо, — это чепуха, и вы знаете это.

Он посмотрел на меня, удивленный, и я видела, что в его глазах стояли слезы. Он сморгнул их и яростно ответил.

— Вы так это называете? Вы ничего не знаете, ничего!

Он увидел, как я отшатнулась, и посмотрел вниз. Потом, он неловко потянулся и взял меня за руку. Я чувствовала шрамы той операции, которую сама сделала, и гибкую силу его сжимающих пальцев.

— Я ждал всю свою жизнь, и искал... — он слегка махнул своей свободной рукой, затем сжал пальцы, как будто хватая мысль, и продолжил более уверенно. — Нет. Надеялся. Надеялся найти что-то, чему не могу подобрать имя, но что-то, что я знал, должно существовать.

Его глаза искательно смотрели в мое лицо, напряженно, будто запоминая мои черты. Чувствуя неловкость от этого испытывающего взгляда, я подняла руку, чтобы поправить растрепавшиеся волосы, но он поймал ее и держал, удивив меня.

— Оставьте их, — сказал он.

Стоя с обеими руками в его руках, я не имела выбора.

— Томас, — сказала я неуверенно, — мистер Кристи...

— Я пришел к убеждению, что это был Бог, тот, кого я искал. Возможно, так и было. Но Бог — это не плоть и кровь, и одна Божья любовь не могла поддержать меня. — Я написал мое признание, — он отпустил мои руки и, слегка покачнувшись, засунул руку в карман и вытянул сложенную бумагу, которую сжимал своими короткими сильными пальцами. — Я поклялся тут, что это был я, тот, кто убил мою дочь, за тот позор, который она принесла мне своим распутством, — он говорил довольно твердо, но я видела, как двигалось его горло поверх поношенного шейного платка.

— Вы не убивали, — сказала я уверенно. — Я знаю, вы не убивали.

Он моргнул, смотря на меня.

— Нет, — сказал он, почти буднично, — но, наверное, я должен был. Я написал копию этого признания, — сказал он, пряча документ обратно в свой сюртук, — и оставил ее в газетах в Нью Берне. Они опубликуют его. Губернатор его примет — как может быть иначе? — и вы будете свободны.

Эти последние четыре слова вогнали меня в ступор. Том Кристи все еще держал мою правую руку, его большой палец нежно поглаживал мои пальцы. Я хотела убрать руку, но заставила себя оставить все, как есть, подчиняясь выражению его серых глаз, ясному и открытому сейчас, и ничего не скрывающему.

— Я всегда тосковал, — сказал он тихо, — по любви, отданной и полученной взамен: провел свою жизнь в попытке отдать мою любовь тем, кто ее не стоил. Позвольте мне это: отдать свою жизнь ради того, кто стСит.

Я чувствовала себя так, словно из меня вышибли дух. Я не могла дышать, но пыталась сформулировать слова.

— Мистер Кр... Том, — сказала я. — Вы не должны. Ваша жизнь... ценна. Вы не можете выбросить ее вот так!

Он кивнул, терпеливо.

— Я знаю это. Если бы она не была ценной, все это ничего бы не значило.

Звуки шагов приближались по сходному трапу, и я слышала внизу голос губернатора, который весело разговаривал с капитаном корабля.

— Томас! Не делайте этого!

Он только посмотрел на меня и улыбнулся... когда-нибудь, видела ли я его улыбку?.. но ничего не сказал. Он поднял мою руку и склонился над ней: я почувствовала покалывание его бороды и тепло его дыхания, мягкость его губ.

— Ваш покорный слуга, мадам, — сказал он очень тихо, сжал руку и отпустил ее, потом повернулся и взглянул в сторону берега. Маленькая лодка приближалась, темная против блеска серебряного моря. — Ваш муж плывет за вами. Прощайте, миссис Фрейзер.

Он повернулся и ушел, твердо держа спину, несмотря на волны, которые поднимались и опускались под нами.

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ.

В день возмездия.

ГЛАВА 98. СДЕРЖИВАТЬ ПРИЗРАКОВ.

ДЖЕЙМИ ЗАСТОНАЛ, ПОТЯНУЛСЯ и тяжело сел на кровати.

— Я чувствую себя так, будто кто-то наступил на мой член.

— О? — я открыла один глаз, чтобы взглянуть на Джейми. — И кто?

Он посмотрел на меня покрасневшими глазами.

— Понятия не имею, но такое чувство, что это был кто-то тяжелый.

— Ложись, — сказала я, зевнув. — Ты можешь отдохнуть еще немного, нам же не нужно уезжать прямо сейчас.

Он покачал головой.

— Нет, я хочу домой. Мы уже и так слишком долго отсутствуем, — тем не менее, так и не закончив одеваться, он продолжал сидеть в рубашке на продавленной гостиничной кровати, праздно свесив свои большие руки между бедер.

Джейми выглядел смертельно уставшим, несмотря на то, что только поднялся — и не удивительно. Думаю, он совсем не спал несколько дней, пока искал меня, сжигал форт Джонстон и преодолевал трудности, связанные с моим освобождением с "Круизера". Вспомнив все это, я почувствовала, как та радость, с которой я проснулась и обнаружила, что свободна, на твердой земле и с Джейми, омрачилась.

— Ложись, — повторила я и, перекатившись к нему, положила руку на его спину. — Едва светает. По крайней мере, подожди завтрака, ты не сможешь путешествовать без еды и отдыха.

Джейми глянул в окно, все еще закрытое ставнями, сквозь щели которых начал просачиваться бледный свет, но я была права: снизу не доносились звуки ни разжигаемого огня, ни передвигаемых горшков и котелков. И, внезапно сдавшись, он медленно повалился набок, не в силах подавить вздох, когда его голова коснулась подушки.

Он не возражал, ни когда я накрыла его ветхим одеялом, ни, тем более, когда я пристроилась с ним рядышком, обняв его рукой за талию и прижавшись щекой к спине. От него все еще пахло дымом, несмотря на то, что мы оба наспех вымылись прошлым вечером перед тем, как рухнуть в кровать в так дорого купленном забытьи.

Я чувствовала, каким он был измотанным. Мои собственные суставы все еще ныли от усталости и бугров в продавленном, набитом шерстью, матрасе. Когда мы причалили к берегу, нас уже ждал Йен с лошадьми, и до самой темноты мы скакали, стараясь уехать так далеко, как только могли. В конце концов, где-то в Богом забытом местечке, мы остановились на затрапезном постоялом дворе, в довольно простом придорожном заведении для извозчиков, которые направлялись на побережье.

— Малкольм, — сказал Джейми, чуть поколебавшись, когда хозяин постоялого двора спросил его имя. — Александр Малкольм.

— И Мюррей, — сказал Йен, зевая и почесывая ребра. — Джон Мюррей.

Хозяин кивнул, не слишком интересуясь. Не было причин, по которым он связал бы трех ничем не примечательных, потрепанных путешественников с прогремевшим на всю округу случаем убийства. И все же, я почувствовала, как паника вскипела под диафрагмой, когда он взглянул на меня.

Я заметила, как Джейми замялся, называя имя, ощутила его отвращение к тому, чтобы вновь воспользоваться одним из многих псевдонимов, под которыми он жил в прежние времена. Сильнее, чем большинство людей, он дорожил своим именем... Я могла только надеяться, что пройдет время, и оно снова будет уважаемым.

Роджер мог бы помочь. "Он уже, должно быть, полноправный священник", — подумала я, улыбаясь от этой мысли. У него есть настоящий дар сглаживать острые углы, устраняя разногласия и раздоры между обитателями Риджа, а когда к этому добавится еще и авторитет рукоположенного священника, его влияние усилится.

Будет очень хорошо, когда он вернется. И снова увидеть Бри и Джема... на мгновение я так по ним затосковала. Но мы увидимся вскоре: мы собирались проехать через Кросс-Крик и забрать их по пути. Конечно, Роджер и Бри ничего не знали о том, что произошло в последние три недели, ни о том, как, в результате всего этого, наша жизнь теперь изменится.

Птицы на деревьях уже пели в полный голос. И после постоянного крика чаек и крачек, в качестве шумового сопровождения жизни на "Круизере", птичье пение было нежным, домашним разговором, который заставил меня внезапно затосковать по Риджу. Я понимала сильнейшее желание Джейми оказаться дома, даже зная, что жизнь больше не будет прежней. Семейства Кристи там больше не будет, например.

У меня не было шанса расспросить Джейми об обстоятельствах моего спасения: меня отпустили, наконец, на берег практически перед самым закатом, и мы сразу же пустились в путь. Джейми хотел, чтобы между мною и губернатором Мартином было как можно большее расстояние... и, возможно, между мной и Томом Кристи.

— Джейми, — тихо сказала я, тепло дыша в складки его рубашки. — Ты заставил его сделать это? Тома?

— Нет, — его голос тоже был тихим. — Он пришел в печатный магазин Фергюса на следующий день после твоего отъезда из губернаторского особняка, услышав, что сожгли тюрьму...

Шокированная, я села на кровати.

— Что? Дом шерифа Толливера? Мне никто об этом не сказал!

Он перекатился на спину и взглянул на меня.

— Не думаю, что кто-нибудь из тех, с кем ты разговаривала в последние две недели, знал об этом, — сказал он мягко. — Никто не погиб, Сассенах... я спрашивал.

— Ты в этом уверен? — спросила я, беспокойно думая о Сэйди Фергюсон. — Как это случилось? Толпа?

— Нет, — сказал он, зевая. — Из того, что я слышал, миссис Толливер напилась в стельку и слишком сильно разожгла огонь под стиральным котлом, а потом просто легла в тенечке и заснула. Древесина треснула, угольки подожгли траву, огонь достиг дома, и... — он отрешенно махнул рукой. — Соседи почувствовали запах дыма и кинулись туда, как раз вовремя, чтобы оттащить миссис Толливер и младенца на безопасное расстояние. Том сказал, что больше в тюрьме никого не было.

— Ох. Хорошо... — я позволила ему уговорить меня снова лечь, устроив голову во впадинку на его плече. С ним я не могла себя чувствовать отстраненной, особенно после ночи, проведенной, крепко прижавшись, на узкой кровати, ощущая движения друг друга. И все же, я, как-то по-новому, распознавала его присутствие.

Так же, как Джейми чувствовал и осознавал мое: рассказывая, он обнимал меня рукой и, бессознательно, пальцами, исследовал мою спину по всей ее длине, слегка вчитываясь в мои формы, как слепой, читающий азбуку Брайля.

— Итак, Том. Он, конечно, знал о "L`Onion" и, поэтому, пришел туда, когда узнал, что ты исчезла из тюрьмы. К этому времени, ты уже уехала и из губернаторского особняка, поскольку ему понадобилось некоторое время, чтобы расстаться с Ричардом Брауном так, чтобы не вызвать у них подозрений. — А там он обнаружил нас и рассказал, что собирается сделать, — пальцы Джейми гладили меня по затылку и напряженной шее, и я почувствовала, как начинаю расслабляться. — Я попросил его подождать: я сам должен был попытаться вызволить тебя, а вот если у меня не получится...

— Так ты знал, что он не убивал, — сказала я уверенно. — Он тебе сказал, что это был он?

— Он сказал только, что хранил молчание до тех пор, пока был хоть малейший шанс, что ты предстанешь перед судом, и тебя оправдают... но, если бы ты оказалась в непосредственной опасности, тогда он тотчас же собирался признаться. Вот почему он настоял на том, чтобы поехать с нами. Я, эээ, я не хотел задавать ему вопросов, — сказал он деликатно.

— Но он этого не делал, — упрямо повторила я, настаивая. — Джейми, ты знаешь, что это так!

Я почувствовала, как его грудь поднялась под моей щекой, когда он вздохнул.

— Знаю, — тихо сказал он.

Мы немного помолчали. Внезапно, снаружи послышалось легкое приглушенное постукивание, и я вздрогнула, но это оказался всего лишь дятел, охотящийся на насекомых в червивых бревенчатых стенах постоялого двора.

— Они его повесят, как ты думаешь? — спросила я, наконец, глядя вверх, на треснувшие потолочные балки.

— Думаю, да, — его пальцы возобновили свои полубессознательные движения, заправляя пряди моих волос за ухо. Я лежала неподвижно, слушая медленный стук его сердца, не желая спрашивать того, что из этого следует. Но я должна была.

— Джейми... скажи мне, что он не сделал этого... что он не сделал это признание... ради меня. Пожалуйста, — я не думала, что смогу вынести это, только не вдобавок ко всему, что уже произошло.

Его пальцы замерли, просто касаясь моего уха.

— Он любит тебя. Ты ведь знаешь это, так? — он говорил очень тихо, я слышала вибрацию от слов в его груди так же, как и сами слова.

— Он сказал, что любит, — припомнив тот очень прямой серый взгляд, я почувствовала, как сжалось горло. Том Кристи был человеком, который говорил то, что думал, и имел в виду то, что говорил. Человек, подобный Джейми, ну, во всяком случае, в этом отношении.

Джейми довольно долго молчал. Затем он вздохнул и повернул голову так, что его щека расположилась на моих волосах, мне было слышно легкое шуршание его щетины.

— Сассенах... Я бы сделал то же самое, и считал свою жизнь не напрасно потраченной, если бы это спасло тебя. Если он чувствует так же, тогда ты не причинила ему вреда, приняв свою жизнь из его рук.

— О, Боже, — сказала я, — о, Боже... — мне не хотелось думать ни о чем... ни о ясном сером взгляде Тома и криках чаек, ни о горестных линиях, прорезавших его лицо на кусочки.

Не хотелось мыслей о том, что он выстрадал и потерял, ни о вине и подозрениях... ни о страхе. Не хотела я думать и о ничего не подозревающей Мальве, встретившей свою смерть среди латука, вместе со своим сыном, тяжелым и мирно спящим в ее утробе. Ни о крови, цвета темной ржавчины, засыхавшей сгустками и всплесками на листьях винограда.

И больше всего, мне не хотелось думать, что я была хоть как-то причастна к этой трагедии... но это было неизбежно.

Я с трудом сглотнула.

— Джейми... это когда-нибудь может быть исправлено?

Теперь он держал мою руку, и его большой палец нежно поглаживал туда-сюда по моим пальцам.

— Девушка мертва, mo chridche.

Я остановила его палец, сжав руку.

— Да, и кто-то ее убил... но это был не Том. О Боже, Джейми... кто? Кто это был?

— Я не знаю, — сказал он, и в его глазах отразилась печаль. — Я думаю, она была девушкой, которая жаждала любви... и брала ее. Но она не знала, как отдавать ее.

Я глубоко вдохнула и задала вопрос, который лежал невысказанным между нами с самого убийства.

— Ты не думаешь, что это мог быть Йен?

Он почти улыбнулся в ответ.

— Если бы это был он, a nighan, мы бы знали. Йен мог убить. Но он не позволил бы тебе и мне отвечать за это.

Вздохнув, я двинула затекшими плечами, облегчая узел между ними. Он был прав, и мне стало легче в отношении Йена, и в то же время, я чувствовала себя еще больше виноватой по отношению к Тому Кристи.

— Мужчина, отец ее ребенка, — если это был не Йен, а я так надеялась, что так и было, — или кто-то, кто хотел Мальву и убил из ревности, когда обнаружил, что она беременна...

— Или кто-то уже женатый. Или женщина, Сассенах.

Я похолодела.

— Женщина?

— Мальва брала любовь, — повторил он, покачав головой. — Почему ты думаешь, что это могли быть только молодые парни?

Я закрыла глаза, представляя варианты. Если у нее была связь с женатым мужчиной — а они тоже обращали на нее внимание, только более скрытно — да, он мог убить ее, чтобы все не обнаружилось. Или отвергнутая жена... у меня перед глазами на мгновение возник образ Мурдины Баг, ее искаженное лицо, когда она прижимала подушку к лицу Лайонела Брауна. Арч? Боже, нет. И снова, с чувством абсолютной безнадежности, я оставила этот вопрос, видя в голове мириады лиц обитателей Фрейзерс Риджа, за одним из которых скрывалась душа убийцы.

— Нет, я знаю, что уже ничего нельзя исправить для них... ни для Мальвы, ни для Тома. Или... или даже для Алана, — впервые я подумала о сыне Тома, который так внезапно оказался лишенным семьи и при таких ужасных обстоятельствах. — Но остальные... — я имела в виду Ридж. Дом. Жизнь, которая у нас была. Мы.

Пока мы лежали вместе под одеялом, стало тепло... слишком тепло, и я почувствовала жар, который накрыл меня. Я резко села, отбросила одеяло и, наклонившись вперед, подняла с шеи волосы, в надежде на мгновенную прохладу.

— Встань, Сассенах.

Джейми перекатился, встал с кровати и, взяв за руку, поднял меня на ноги. Я уже покрылась потом, как росой, и мои щеки пылали. Он наклонился и, обеими руками взявшись за полу моей рубашки, стянул ее с меня через голову.

Посмотрев на меня, он слегка улыбнулся, потом наклонился и тихонько подул на мои груди. Прохлада была невелика, но благословенным было облегчение, и мои соски поднялись в молчаливой благодарности.

Открыв ставни, чтобы проникало больше воздуха, он отступил назад и снял свою рубашку. День занялся, и потоки чистого утреннего света сверкали на линиях его бледного торса, на серебряной паутине его шрамов, на рыжевато-золотистых волосках, покрывавших его руки и ноги, на рыжих и серебряных волосках его отрастающей бороды. Как и на смутно темнеющей плоти его гениталий, в ее утреннем состоянии, твердо стоящей напротив его живота и становящейся глубокого мягкого цвета, который можно было найти в затененной сердцевине розы.

— Что касается исправления вещей, — проговорил он, — не могу сказать... но попытаться можно, — его глаза двинулись по мне, полностью обнаженной, слегка солоноватой и заметно грязной в ступнях и лодыжках. Он улыбнулся. — Может, начнем, Сассенах?

— Ты такой уставший, что едва можешь стоять, — запротестовала я. — Эм... ну, за некоторым исключением, — я добавила, глянув вниз. Так и было: под его глазами были темные круги, и, если линии его тела все еще были длинными и грациозными, они столь же красноречиво выражали глубокое изнеможение. Сама я чувствовала себя так, будто по мне проехался асфальтовый каток, несмотря на то, что я не бодрствовала ночи напролет, сжигая форты.

— Ну, раз уж у нас есть тут под рукой кровать, я не планировал вставать для этого, — ответил он. — Заметь, я могу никогда больше не подняться на ноги, но думаю, что способен бодрствовать, по крайней мере, следующие десять минут или около того. Ты можешь ущипнуть меня, если я засну, — предложил он, улыбаясь.

Я закатила глаза, но спорить не стала. А просто легла на смятые, но теперь прохладные, простыни и, с небольшим трепетом в центре живота, открыла для него ноги.

Мы занимались любовью, как будто были под водой, беззвучно, способные разговаривать только при помощи простых жестов. Наши тела двигались медленно и с трудом. Мы почти не касались друг друга таким образом с момента смерти Мальвы... и мысли о ней были все еще с нами.

И не только о ней. Некоторое время я пыталась сфокусироваться только на Джейми, обращая внимание на маленькие интимности его тела, такого знакомого... маленький белый след треугольного шрама на горле, завитки рыжих волос и загорелой кожи под ними... Но я была такой уставшей, что мое сознание отказывалось сотрудничать и, вместо этого, настаивало на том, чтобы показывать мне случайные кусочки воспоминаний или, что еще больше беспокоило — воображения.

— Не получается, — сказала я. Мои глаза были крепко закрыты, я прижималась к постельному белью, сгребая в кулаки простыни обеими руками. — Я не могу.

Он издал удивленный звук, но тут же откатился в сторону, оставив меня влажной и дрожащей.

— Что с тобой, a nighan? — спросил он тихо. Он не касался меня, но лежал очень близко.

— Не знаю, — я была близка к панике. — Я все еще вижу... прости, прости, Джейми. Я все еще вижу других людей, как будто я занимаюсь любовью с д-другими мужчинами.

— Вот как? — его голос звучал настороженно, но не расстроенно. Послышалось шуршание ткани, и он накрыл меня простыней. Это немного помогло, но не слишком. Мое сердце гулко и тяжело стучало в груди, голова кружилась и, казалось, что я не могу дышать, потому что сдавило горло.

"Bolus hystericus, — подумала я почти спокойно. — Прекрати, Бичем". Легче сказать, чем сделать, но я перестала переживать, что у меня начинается сердечный приступ.

— А... — голос Джейми оставался настороженным. — Кто? Ходжепайл и...

— Нет! — от одной мысли, у меня внутри все сжалось от отвращения. Я сглотнула. — Нет, я... я даже не думала об этом.

Он тихонько лежал возле меня и просто дышал. Я же чувствовала, что меня, в буквальном смысле, разрывает на части.

— Кого ты видишь, Клэр? — прошептал он. — Ты можешь мне сказать?

— Фрэнк, — быстро сказала я, до того, как смогла передумать. — И Том. И... и Мальва, — моя грудь поднималась и опускалась, мне не хватало воздуха, казалось, что мне никогда больше не хватит воздуха, чтобы снова дышать. — Я могу... совершенно внезапно, я могу чувствовать их всех, — выпалила я. — Они касаются меня. Хотят войти внутрь, — я повернулась и уткнулась лицом в подушку, как будто могла от всего отгородиться.

Джейми довольно долго молчал. Сделала ли я ему больно? Я жалела, что сказала ему... но я больше не могла обороняться. Я не могла лгать, даже из лучших побуждений: просто не было больше возможности, чтобы спрятаться, некуда было бежать. Я чувствовала себя окруженной шепчущими призраками, их потери, их нужды, их отчаянная любовь разрывали меня на части. Отдаляли меня от Джейми, и от себя самой.

Я вся сжалась и замерла, чтобы не рассыпаться. Пытаясь скрыться, я так глубоко вжалась лицом в подушку, что почувствовала, как задыхаюсь, и поэтому вынуждена была повернуть голову, чтобы вздохнуть.

— Клэр, — Джейми говорил мягко, и, почувствовав его теплое дыхание на своей щеке, я открыла глаза. Его взгляд тоже был мягким, но затененным печалью. Очень медленно он поднял руку и коснулся моих губ.

— Том, — выпалила я. — Мне кажется, он уже мертв, и все из-за меня, и это так ужасно. Мне не вынести этого, Джейми, я, правда, не могу!

— Я понимаю, — в замешательстве, он отодвинул свою руку. — Ты можешь вынести, что я тебя касаюсь?

— Не знаю, — я проглотила комок в горле. — Попробуй и увидишь.

Это заставило его улыбнуться, хотя я говорила с полной серьезностью. Он нежно положил свою руку мне на плечо и, развернув меня, сгреб в охапку и прижал к себе. Он двигался медленно, так, чтобы я могла отодвинуться. Но я не отодвинулась.

Я прильнула к нему и прижалась так, будто он был дрейфующим обломком мачты, тем единственным, что удерживало меня на плаву. Так и было.

Он долго-долго держал меня в своих объятьях и гладил по волосам.

— Можешь ты поплакать по ним, mo nighean don? — наконец, прошептал он в мои волосы. — Пусть они придут.

Одна только идея снова заставила меня застыть в панике.

— Я не могу.

— Поплачь по ним, — прошептал он, и его голос открыл меня глубже, чем его член. — Ты не можешь долго удерживать призраков на расстоянии.

— Я не могу. Мне страшно, — сказала я, но меня уже сотрясали рыдания и горе, слезы текли по щекам. — Я не могу!

И все же, плакала. Я прекратила бороться и открылась памяти и печали. Я всхлипывала, словно мое сердце могло разбиться... И я позволила ему разбиться, ради них, и ради всего того, что не могла спасти.

— Пусть они придут, и горюй по ним, Клэр, — прошептал Джейми. — И когда они уйдут, я отвезу тебя домой.

ГЛАВА 99. СТАРЫЙ ХОЗЯИН.

Речная Излучина.

НАКАНУНЕ ВЕЧЕРОМ ПРОШЕЛ СИЛЬНЫЙ ДОЖДЬ, и хотя сейчас ярко светило жаркое солнце, земля была обильно насыщена влагой. Казалось, поднимающийся от нее пар делал воздух еще более плотным. Брианна высоко собрала волосы, чтоб они не касались шеи, но, постоянно выбиваясь, непослушные локоны налипали на влажный лоб и щеки и лезли в глаза. С раздражением, она смахнула прядь тыльной стороной ладони, так как пальцы были измазаны пигментом, который она растирала. Влажность не шла этому процессу на пользу. Из-за нее в порошке образовывались комки, и он приставал к стенкам ступки.

Тем не менее, пигмент был необходим. Она получила новый заказ, к которому должна была приступить сегодня днем.

Джемми слонялся вокруг, чрезмерно страдая от безделья и тыкая во все своими пальцами. Еле слышно, он напевал себе под нос песенку. Она не обращала на это никакого внимания, до тех пор, пока не удалось разобрать несколько слов.

— Что ты сказал? — не веря своим ушам, удивленно спросила она, оборачиваясь к нему. Не мог же он, на самом деле, петь "Блюз тюрьмы Фолсом"?

Он подмигнул ей и, опустив подбородок к груди, сказал таким низким голосом, какой только мог изобразить:

— Здравствуйте! Я — Джонни Кэш.

Едва не прыснув от смеха, она почувствовала, как ее щеки начинают розоветь от усилия сдержаться.

— Откуда ты это взял? — спросила она, хотя прекрасно знала ответ. Был только один вариант, откуда он мог это взять, и от этой мысли сердце ее учащенно забилось.

— Папа, — логично сказал он.

— Папа пел? — спросила она, стараясь говорить непринужденно. Он должен был петь. И также, видимо, должен был попытаться воспользоваться советом Клэр — изменять регистр своего голоса для того, чтобы разработать зажатые голосовые связки.

— Угу. Папа много поет. Он выучил со мной песню про воскресное утро, и еще одну про Тома Дули, и... и много еще, — закончил он, видимо в замешательстве.

— Правда? Ну, это ... а ну, положи! — воскликнула она, когда Джемми, от нечего делать, поднял открытый мешочек розовой марены.

— Ой! — он виновато посмотрел сначала на каплю краски, которая вырвалась из кожаного мешочка и шмякнулась прямо ему на рубашку, затем на Брианну, и неуверенно попятился к двери.

— Он еще ойкает! — рассержено проговорила она. — А ну, стой на месте! — отряхнув руку, она схватила его за шиворот и с размаху приложила пропитанную скипидаром тряпку к его рубашке. Вот только ее стараниями, на месте яркой красной линии, получилось большое розовое пятно.

Джемми молчал во время этого испытания. Голова его моталась из стороны в сторону, пока она теребила рубашку, оттирая краску.

— Что вообще ты здесь делаешь? — спросила она сурово, — Разве я не говорила тебе найти себе какое-нибудь занятие? — в конце концов, в Речной Излучине недостатка в делах не было.

Понурив голову, он что-то пробормотал, но ей удалось разобрать лишь слово "боюсь".

— Боишься? Чего? — чуть более ласково, она через голову стянула с него рубашку.

— Призрака.

— Какого призрака? — осторожно спросила она, пока не понимая, что с этим делать. Ей было известно, что все рабы в Речной Излучине безоговорочно верят в призраков, считая их неотъемлемой частью жизни. Впрочем, так же, как и практически все шотландские переселенцы в Кросс-Крике, Кэмпбелтоне и Ридже. И немцы из Салема и Вифании. Да если уж на то пошло, как и ее собственный отец.

Она не могла просто так взять и заявить Джему, что призраков не существует, особенно, когда она сама не до конца была в этом уверенна.

— Призрак Maighistear Юrsaidh, — впервые взглянув на нее, сказал он. Его темно-голубые глаза были тревожны, — Джош сказал, что это он ходил.

Что-то скользнуло по ее спине, словно сороконожка. "Maighistear Юrsaidh" означало "старый хозяин" — Гектор Камерон. Она невольно посмотрела в сторону окна. Они с Джемом находились в маленькой комнатке над конюшнями, где ей приходилось выполнять наиболее грязные этапы изготовления красок, и мавзолей Гектора Камерона был прекрасно отсюда виден, мраморный и белый, словно зуб, блестел он внизу, на краю лужайки.

— Интересно, что заставило Джоша сказать это? — неторопливо, произнесла она. Ее первым же стремлением было сообщить, что призраки не ходят средь бела дня, но очевидный вывод из этого получался, что они ходят по ночам. Последнее, что она хотела бы сейчас сделать, так это обеспечить Джемми ночные кошмары.

— Он говорит, что Ангелина видела его позапрошлой ночью. Большой старый призрак, — проговорил он, вытягивая вверх руки со скрюченными пальцами, наподобие когтей, и вытаращив глаза, явно подражая манере Джоша.

— Да? И что же он делал? — она старалась сохранять свой тон непринужденным и лишь слегка заинтересованным, и оказалось, что это работает. На данный момент Джемми был больше заинтересован, чем напуган.

— Ходил, — сказал Джемми и слегка пожал плечами. Что же еще делают призраки, в конце концов?

— Он курил трубку? — у нее появилась идея, когда она заметила внизу высокого джентльмена, прогуливающегося под деревьями на лужайке.

Джемми, казалось, немного опешил от представления образа призрака, курящего трубку.

— Я не знаю, — с сомнением сказал он, — а призраки курят трубки?

— Я, конечно, сомневаюсь, — проговорила она, — но мистер Бьюкенен курит. Видишь его, там внизу, на лужайке?

Она отошла в сторону, указав подбородком на окно, и Джемми, встав на цыпочки, выглянул через подоконник. Мистер Бьюкенен, знакомый Дункана, остановившийся в их доме, на самом деле, в данный момент курил трубку, и слабый аромат его табака доносился до них через открытое окно.

— Я думаю, Ангелина видела мистера Бьюкенена, бродящего в темноте, — сказала она. — Может, он в ночной рубашке выходил по нужде, а она, едва увидев белое, сразу же подумала, что это призрак.

Джемми хихикнул от этой мысли. Казалось, он хотел в это верить, но вжав голову в узкие плечики, продолжал внимательно разглядывать мистера Бьюкенена.

— Джош говорит, Ангелина сказала, что призрак выходил из склепа старого мистера Гектора, — произнес он.

— Я полагаю, мистер Бьюкенен просто ходил вокруг, а она увидела, как он идет с той стороны и подумала, что он вышел именно оттуда, — проговорила она, тщательно избегая любого вопроса, как то — почему шотландский джентльмен средних лет станет ходить вокруг гробниц в ночной рубашке? Но очевидно, это обстоятельство не показалось Джемми странным.

Ей пришло в голову выяснить, что именно делала Ангелина на улице, среди ночи, когда видела призраков? Но, хорошенько подумав, решила — лучше не надо. Наиболее вероятная причина, по которой горничная выскользнула ночью из дома, была не для ушей мальчика возраста Джемми.

Ее губы слегка сжались при мысли о Мальве Кристи, которая, возможно также, отправилась на свидание в сад Клэр. "С кем?" — задалась она вопросом в тысячный раз, и также, в тысячный раз, машинально перекрестилась с краткой молитвой за упокой души Мальвы. Кто это был? Если только там был призрак, который должен ходить...

Она слегка вздрогнула, но это натолкнуло ее на новую идею.

— Я думаю, что именно мистера Бьюкенена видела Ангелина, — твердо сказала она, — но если ты когда-нибудь станешь бояться призраков, или еще чего-нибудь, то просто перекрестись и произнеси коротенькую молитву своему ангелу-хранителю.

От этих слов она почувствовала головокружение, возможно это было дежавю. Она подумала, что кто-то — мать? отец? — говорил ей в точности то же самое, когда-то, в далеком детстве. Чего же она тогда боялась? Она уже этого не помнила, в памяти осталось только лишь чувство защищенности, что дала ей молитва.

Джем нахмурился в сомнении. Насчет крестного знамения он знал, но не был так уверен в ангельской молитве. Бри ее с ним разучила, чувствуя от этого себя немного виноватой.

Это был всего лишь вопрос времени, прежде чем он сделает что-либо явно "католическое", как например, перекрестится перед кем-нибудь, кто имеет значение для Роджера. Большинство людей, либо предполагали, что жена священника также была протестанткой, либо знали правду, но предпочитали не поднимать шумиху по этому поводу. Она была в курсе масштабов негодования среди паствы Роджера. В особенности, обсуждали смерть Мальвы и сплетничали о ее собственных родителях, но Роджер упорно не желал слышать подобные разговоры. Почувствовав, как ее губы опять плотно сжимаются, Бри постаралась их расслабить.

Даже тревожась о возможных религиозных осложнениях, которые были еще свежи в памяти, она испытала сильную, острую боль от тоски по Роджеру. Он писал, что старейшине МакКорклу пришлось задержаться, но он прибудет в Эдентон в течение недели. Возможно, еще неделя потребуется, прежде чем проведут пресвитерианскую сессию, и тогда он приедет в Речную Излучину за ней и Джемми.

Он был так счастлив от мысли о своем рукоположении. И раз уж его посвятили в духовный сан, не смогут же они его этого лишить, даже окажись он еретиком, имея в женах католичку?

Если придется, поменяет ли она веру ради Роджера, ради того, в чем он так нуждается и кем хочет быть? Эта мысль заставила ее почувствовать себя опустошенной, и для успокоения она обняла Джемми. Его кожа была влажной и до сих пор по-младенчески нежной, но она ощущала твердость его выпирающих косточек, суливших, что в один прекрасный день, его габариты будут соответствовать мощи его отца и деда. "Его отец" — это была маленькая, пылкая мысль, что усмирила все ее тревоги, и даже успокоила боль из-за отсутствия Роджера.

Волосы Джемми давно отросли, но она поцеловала то место за левым ухом, где скрывалась метка, что заставило сына извиваться и хихикать от ее дыхания, щекочущего шею.

Она отправила его вниз, отнести испачканную краской рубашку прачке Матильде, чтобы та посмотрела, что можно с ней сделать, а сама опять вернулась к растиранию.

Минеральный запах малахита в ступке казался странно неправильным. Она подняла ее и понюхала, хотя понимала, что делать так просто смешно. Измельченный камень не может испортиться. Наверное, смесь скипидара и табачного дыма из трубки мистера Бьюкенена повлияла на ее обоняние. Покачав головой, она аккуратно соскребла мягкий зеленый порошок в бутылочку, чтобы позже смешивать его с ореховым маслом или использовать с яичной темперой.

Она оценивающе взглянула на ряд коробочек и мешочков. Некоторые из них достались ей от тети Джокасты, другие, благодаря любезности лорда Джона, специально были присланы из Лондона. Осмотрев бутылочки и сушильные лотки с собственноручно намолотыми пигментами, она обдумывала, что еще может понадобиться.

Сегодня днем она будет делать лишь предварительные эскизы. Заказом был портрет престарелой матери мистера Форбса. Но, чтобы закончить работу до приезда Роджера, у нее была только неделя, или две. Она не могла терять...

Внезапно, волна головокружения заставила ее сесть, и черные мушки замелькали у нее перед глазами. Глубоко дыша, она опустила голову между колен. Это не помогло. Воздух был едкий от терпентинового масла и насыщенный запахами вонючих животных, содержащихся в конюшне, внизу.

Она подняла голову и ухватилась за край стола. Внутренности, казалось, превратились в жидкую субстанцию, которая, как вода в миске, колебалась от ее движений, болтаясь из желудка к горлу и обратно, оставляя горький привкус желчи в носоглотке.

— О, Боже!

Жидкость из живота устремилась к горлу, и она едва успела схватить со стола тазик для умывания и выплеснуть воду на пол, прежде чем ее желудок вывернуло наизнанку, в неистовом порыве опустошения.

Очень осторожно, опустив тазик, она присела, тяжело дыша, разглядывая пятно на полу. В то же время, мир внутри нее сместился со своей оси и установился под новым, тревожным углом.

— Поздравляю, Роджер, — произнесла она вслух слабым, дрожащим в спертом, влажном воздухе голосом, — я думаю, ты скоро станешь папой. Снова.

* * *

КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ ОНА СИДЕЛА НЕПОДВИЖНО, внимательно исследуя ощущения своего тела, отыскивая подтверждения. С Джемми у нее не было тошноты, но она помнила странно изменившиеся свойства своих чувств. Это необычное состояние называется синестезия, когда зрение, обоняние, вкус, а иногда, даже и слух временами таинственно приобретают свойства друг друга.

Это отступило также быстро, как и нахлынуло. Острый запах табака мистера Бьюкенена стал гораздо сильнее, но сейчас это был сладкий дымок скрученных листьев, а не то пестрое зелено-коричневое нечто, извивающееся в пазухах носа и громко стучащее в мозгах, словно град по жестяной крыше.

Она была так сконцентрирована на своих телесных ощущениях и на том, что они могут, или не могут означать, что и не обратила внимания на голоса в соседней комнате. Там находилась скромная берлога Дункана, где он держал бухгалтерские книги и счета поместья. "И еще, — думала она, — где он прятался, когда величие дома становилось для него невыносимым".

В данный момент мистер Бьюкенен находился там вместе с Дунканом, и то, что начиналось как добродушная монотонная беседа, теперь выказывало признаки напряжения. Брианна поднялась, с облегчением чувствуя только едва заметную, остаточную липкую влажность, и взяла тазик. У нее имелись естественные человеческие склонности к подслушиванию, но в последнее время она осторожничала, не желая слышать ничего, кроме того, что было необходимо.

Дункан и ее тетя Джокаста были ярыми лоялистами, и ничего из того, что она могла сказать в виде тактичного призыва или логической аргументации, не поколебало бы их. Она нечаянно подслушала уже более чем одну частную беседу Дункана с местными тори. Это заставляло ее сердце замирать, в мрачном предчувствии, прекрасно осознавая то, что станет итогом нынешних событий.

Здесь, в предгорье, в самом сердце округа Кейп-Фир, большинство порядочных граждан являлись лоялистами, убежденными в том, что насилие, происходящее на севере, было чрезмерно раздутой шумихой, которая могла оказаться излишней, а если и не так, то это их совсем не касалось. Тут, на месте, им больше всего требовалась крепкая рука, чтобы держать в узде ошалелых вигов, прежде чем их эксцессы спровоцируют разрушительный ответный удар. Знание, что именно такому разрушительному ответному удару подвергнутся люди, которые ей нравились, или которых она даже любила, ощущалось для нее как "отрава", как ее отец это называл, холодное чувство гнетущего ужаса, леденящее кровь.

— Когда же? — голос Бьюкенена раздался четче, и звучал раздраженно, когда она открыла дверь. — Они не будут ждать, Дункан. Мне нужны деньги на неделе, до среды, или Данклин продаст оружие в другом месте, ты же знаешь, что сейчас это рынок продавца. Ради золота он подождет, но не долго!

— Да, я это отлично знаю, Соуни, — Брианна подумала, что голос Дункана звучал нетерпеливо и встревожено. — Это будет сделано, если получится.

— ЕСЛИ? — воскликнул Бьюкенен. — Что еще за "если"? До сих пор было "О, да, Соуни", "Нет проблем", " Будь уверен, Соуни", "Скажи Данклину, все путем", "О, конечно, Соуни"...

— Я сказал, Александр, что если получится, то будет сделано! — голос Дункана был тихий, но внезапно в нем появилась стальная нотка, которую она никогда раньше не слышала.

Бьюкенен проговорил что-то грубое на гэльском, и внезапно дверь комнаты Дункана распахнулась, и он сам выскочил в столь великом гневе, что едва заметил ее, одарив мимоходом, не более чем резким кивком. Что было, как ей подумалось, довольно уместно, учитывая то, что она стояла с тазиком, полным рвоты.

Прежде чем она смогла шелохнуться, чтобы избавиться от него, вышел Дункан. Он выглядел разгоряченным, сердитым и чрезвычайно обеспокоенным. Однако заметил ее.

— Как ты поживаешь, девочка? — спросил он, приглядываясь. — Ты как будто немного зеленая. Съела что-то не то?

— Думаю, да. Но сейчас, все хорошо, — сказала она, поспешно поворачиваясь, чтобы убрать тазик обратно в комнату, позади нее. Поставив его на пол, она закрыла дверь, — Ты э-э-э... в порядке, Дункан?

Мгновение он стоял в нерешительности, но все, что его беспокоило, было слишком угнетающим, чтоб сдерживаться. Он огляделся, но в это время дня ни одного из рабов здесь не было. Тем не менее, он склонился поближе и понизил голос.

— Ты, случайно ... не видела ничего странного, a nighean?

— Насколько странного?

Он потер костяшкой пальца под своими свисающими усами и еще раз оглянулся.

— Возле склепа Гектора Камерона, например? — спросил он, и голос едва ли был громче шепота.

Ее диафрагма, все еще болезненная от рвоты, резко сократилась от этого вопроса, и она положила себе руку на живот.

— Значит, да? — Дункан насторожился.

— Не я, — проговорила она и рассказала о Джемми, Ангелине и предполагаемом призраке. — Я подумала, возможно, это был мистер Бьюкенен? — закончила она, кивая в сторону лестницы, на которой Александр Бьюкенен исчез.

— А это мысль, — пробормотал Дункан, потирая седой висок. Но, нет... конечно, нет. Он не стал бы, но это мысль.

Брианна подумала, что он стал выглядеть хоть и немного, но чуть более обнадеженным.

— Дункан, можешь сказать мне, что случилось?

Он глубоко вздохнул, качая головой. Не в отказе, а в недоумении. Но его плечи снова ссутулились, и он сдался.

— Золото, — сказал он просто, — оно исчезло.

* * *

СЕМЬ ТЫСЯЧ ФУНТОВ в золотых слитках были значительной суммой, во всех смыслах. Она понятия не имела, сколько это весило, но гроб Джокасты, что скромно стоял в семейном мавзолее возле гроба Гектора Камерона, был набит под завязку.

— Что ты имеешь в виду под "исчезло"? — выпалила она, — Все целиком?

Дункан схватил ее руку, черты его лица исказились в порыве утихомирить ее.

— Да, все целиком, — сказал он, снова оглядываясь. — Ради Бога, девочка, говори потише!

— Когда это произошло? Или скорее, — исправилась она, — когда ты обнаружил пропажу?

— Прошлой ночью, — он обернулся еще раз и дернул подбородком в сторону своего кабинета. — Зайди, девочка, я расскажу тебе об этом.

Волнение Дункана немного утихло, пока он ей рассказывал. К тому моменту, как закончил, он немного успокоился, хотя бы внешне.

Семь тысяч фунтов — это все что осталось от первоначальных десяти тысяч, которые, в свою очередь, являлись третью от тридцати тысяч, посланных слишком поздно, но все-таки посланных, Луи Французским в поддержку обреченного покушения Чарльза Стюарта на троны Англии и Шотландии.

— Гектор был осторожен, да? — объяснял Дункан, — он жил, как богатый человек, но всегда в рамках тех средств, что местечко, вроде этого, — он взмахнул своей единственной рукой, указывая на усадьбу и земли Речной Излучины, — может обеспечить. Он потратил тысячу фунтов на приобретение земли и постройку дома, затем, со временем, еще тысячу — на рабов, скот и тому подобное. И тысячу фунтов он положил к банкирам, Джо сказала, ему была невыносима мысль, что все эти деньги лежат, не зарабатывая ни процента, — он одарил ее легкой кривой улыбкой, — хотя он был слишком умен, чтобы не привлекать внимание, вложив все сразу. Я полагаю, что он планировал, быть может, вкладывать остальное понемногу, время от времени, но умер прежде, чем сделал это.

Джокаста осталась очень богатой вдовой, но еще более осторожной, чем ее муж, в привлечении чрезмерного внимания. И поэтому, золото лежало, невредимое в своем тайнике, за исключением одного слитка, который постепенно таял и растрачивался с помощью Улисса. "Который исчез", — вспомнила она с беспокойством. Кто-то знал, что здесь было золото.

Вероятно, кто бы ни заприметил этот слиток, догадался, что есть еще. И выжидал спокойно и терпеливо, пока не нашел.

Но сейчас...

— Ты слышала о генерале МакДональде?

В последнее время, в разговорах, она часто слышала это имя. Он был шотландским генералом, наверное, в отставке, предположила она. Останавливаясь то тут, то там, он гостил у различных уважаемых семей. Тем не менее, о его намерении она ничего не знала.

— Он хочет поднять людей, три-четыре тысячи горцев, чтобы отправиться на побережье. Губернатор запросил помощь, и корабли с войском на подходе. Таким образом, люди генерала сойдут через долину Кейп-Фир, — он изобразил изящный парящий жест своей рукой, — встретятся с губернатором и его войсками, зажмут в клещи мятежную милицию, вот и готово.

— И ты хотел дать им золото... или нет, — поправила она себя, — ты хотел дать им оружие и порох.

Он кивнул и пожевал усы, выглядя несчастным.

— Человек по имени Данклин, Александр знает его. Лорд Данмор собирает огромный запас оружия и пороха в штате Вирджиния, а Данклин — один из его лейтенантов, который готов уступить некоторое количество этого запаса в обмен на золото.

— Которое в данный момент исчезло, — она глубоко вздохнула, чувствуя как пот скатывается между грудей, еще сильнее увлажняя ее рубашку.

— Которое в данный момент исчезло, — согласился он мрачно. — И мне по-прежнему интересно, на счет этого призрака малыша Джемми, да?

В самом деле — призрак. У кого-то получилось проникнуть в такое многолюдное место, как Речная Излучина, переместить успешно золото, весом несколько сотен фунтов, и остаться при этом полностью незамеченным...

Звук шагов на лестнице заставил Дункана вскинуть голову в сторону двери, но это был лишь Джош, один из чернокожих конюхов, со шляпой в руке.

— Лучше нам отправляться, мисс Бри, — сказал он, почтительно кланяясь. — Если вы желаете хороший свет.

Для ее рисунков, он имел в виду. В Кросс-Крик, к дому адвоката Форбса, был добрый час пути, а солнце стремительно поднималось к полудню.

Она посмотрела на свои измазанные зеленые пальцы и вспомнила про растрепанные волосы, неряшливо свисающие из импровизированного пучка. Ей следует сперва немного привести себя в порядок.

— Иди, девочка, — Дункан махнул ей на дверь. Его худое лицо все еще хранило следы беспокойства, но немного просветлело от представившейся возможности поделиться этим.

Она нежно поцеловала его в лоб и пошла вниз, вслед за Джошем. Бри волновалась, и не только из-за пропавшего золота и бродячих призраков. На самом деле, из-за генерала МакДональда. Ибо, если он намеревался набрать воинов среди горцев, одним из естественных путей для него, было обратиться к ее отцу.

Как Роджер, когда-то раньше заметил: "Джейми способен пройти по канату между вигами и тори лучше, чем любой человек, которого я знаю, но когда настанет критический момент... ему придется прыгнуть".

"Время для прыжка настало в Мекленберге. А у критического момента было имя — МакДональд", — подумала она.

ГЛАВА 100. ПОЕЗДКА К ПОБЕРЕЖЬЮ.

ПОЛАГАЯ, ЧТО БУДЕТ РАЗУМНО на некоторое время исчезнуть из своих привычных мест обитания, Нил Форбс отправился в Эдентон, под предлогом сопровождения своей престарелой матушки во время визита к ее, еще более престарелой, сестре. Он наслаждался долгой поездкой, несмотря на жалобы его матери по поводу облаков пыли, которые поднимались из-под колес другой кареты, ехавшей впереди.

Ему очень не хотелось жертвовать своей возможностью держать ту карету в поле зрения — небольшой, хорошо подвешенный на рессорах экипаж, чьи окна были закрыты и занавешены плотными шторами. Но Нил Форбс всегда был преданным сыном, и на следующей почтовой станции он пошел поговорить с кучером. Другая карета услужливо откатилась назад и последовала за ними на удобном расстоянии.

— На что это ты смотришь, Нил? — требовательно поинтересовалась его мать, поднимая взгляд от любимой гранатовой броши, которую она пристегивала. — Вот уже третий раз ты выглядываешь из этого окна.

— Да так, ни на что, мам, — ответил он, глубоко вздохнув. — Всего лишь, любуюсь отличным деньком. Какая чудесная погода, не так ли?

Миссис Форбс чихнула, но, послушно поправив на носу очки, наклонилась, чтобы выглянуть из окна.

— Ну, что ж, да, довольно ясно, — признала она с сомнением. — Только жарко и настолько влажно, что твою рубашку можно выжимать.

— Не беспокойся, a lennan, — сказал он, похлопывая ее по одетому в черное плечу. — Ты даже и не заметишь, как мы окажемся в Эдентоне. Там будет прохладнее. Как говорят, нет ничего лучше, чем морской бриз, чтобы разрумянить твои щечки.

ГЛАВА 101. НОЧНОЕ БДЕНИЕ.

Эдентон.

ДОМ ПРЕПОДОБНОГО МАКМИЛЛАНА стоял возле воды. Настоящее благословение в жаркую и влажную погоду. Вечером прибрежный бриз уносил прочь все — и жару, и москитов, и дым очага. Сидя после ужина на большом крыльце, мужчины курили свои трубки и с наслаждением отдыхали.

Наслаждение Роджера было приправлено ощущением вины от того, что жена преподобного МакМиллана и три его дочери сновали туда-сюда. Они мыли посуду, убирали со стола, подметали полы, варили для завтрашнего супа оставшиеся от ужина ветчинные косточки с чечевицей, укладывали спать детей и, в целом, работали до потери пульса в душных и знойных комнатах. Дома, он бы чувствовал себя обязанным помочь с подобной работой, или имел бы дело с недовольством Брианны. Здесь же, подобное предложение было бы встречено недоверчиво, с отвисшими челюстями, и последовавшим глубоким подозрением. Вместо этого, занятый приятным мужским разговором, он мирно сидел, обдуваемый прохладным вечерним ветерком, наблюдал за рыбачьими лодками, которые, направляясь к берегу, входили в пролив, и потягивал нечто, слегка напоминающее кофе.

Он подумал, что иногда можно было бы высказаться и в пользу того, как распределены семейные обязанности между мужчинами и женщинами в восемнадцатом столетии.

Они обсуждали новости с юга: бегство губернатора Мартина из Нью-Берна, сожженный форт Джонстон. Политический климат Эдентона был решительно повстанческий, провиггский, и компания была по преимуществу духовенством — преподобный доктор МакКоркл, его секретарь Уоррен Ли, преподобный Джей МакМиллан, преподобный Патрик Дуган и, помимо самого Роджера, еще четыре соискателя, ожидающие своего посвящения, — но все же, под поверхностью внешней сердечности разговора, проносились подводные течения политических разногласий.

Сам Роджер говорил мало: он не хотел обидеть гостеприимство МакМиллана, поддерживая любые споры, и что-то внутри него стремилось к тишине и покою, в ожидании завтрашнего дня.

Затем, однако, разговор принял другое направление, и он обнаружил, что слушает сосредоточенно и внимательно. Два месяца назад в Филадельфии собирался Континентальный Конгресс, который поручил генералу Вашингтону командование Континентальной армией. Уоррен Ли был в то время в Филадельфии и живо описывал всей компании битву при Бридс-Хилл, в которой он тоже участвовал.

— Генерал Патнэм привез к узкому перешейку Чарльстонского полуострова повозки, груженные мусором, сучьями и хворостом... вы сказали, что знали об этом, сэр? — вежливо спросил он, поворачиваясь к Роджеру. — Так вот, полковник Прескотт, он уже находился там, с двумя полками милиции из Массачусетса и еще, частями другого полка из Коннектикута... может, всего около тысячи человек, и, Боже мой, какая же из этих лагерей доносилась вонь!

Его мягкий южный говор — Ли был из Вирджинии — звучал с легким оттенком удовольствия, но он исчез, когда Ли продолжил.

— Генерал Уорд отдал приказ укрепить этот самый холм, Банкер-Хилл он называется, из-за старого редута на его вершине. Но полковник Прескотт, он поднялся на холм, и его не слишком заботило то, как там все выглядело, он и мистер Гридли, инженер. Они оставили там подразделение и отправились на Бридс-Хилл, поскольку, они, наверное, подумали, что так будет лучше для дела — быть ближе к гавани. Так вот, все это было ночью, заметьте. Я был вместе с одним из Массачусетских боевых расчетов, и мы совершили изрядный марш-бросок, затем провели ночь напролет, от полночи до рассвета, копая окопы и возводя шестифутовые стены по периметру. Когда наступил рассвет, мы притаились внизу, за нашими укреплениями, и, знаете, как раз вовремя, потому что в гавани появился британский корабль — "Живчик", так, говорят, он назывался — и открыл огонь в ту самую минуту, как взошло солнце. Было так красиво, потому что над водой все еще был туман, и вспышки пушечных залпов освещали его красным цветом. Хотя, вреда они не причинили: большая часть ядер падала недалеко, прямо в гавани... я видел, правда, как в одну из китобойных лодок попало ядро и разнесло ее в щепки. Команда, они повыскакивали наружу, как блохи, когда "Живчик" начал палить. Оттуда, где я был, я очень хорошо видел, как они скакали вверх и вниз по доку, грозя своими кулаками... потом "Живчик" выпустил еще один бортовой залп, и они все попадали на землю, или побежали, как кролики.

Почти стемнело, и молодое лицо Ли было едва различимым в полумраке, но веселье в его голосе передалось легкой вибрацией смеха, пробежавшей среди других мужчин.

— Небольшая батарея на вершине Коппс-Хилл еще немного постреляла, и один или два других корабля тоже сделали парочку выстрелов, но когда им стало очевидно, что это бесполезно, они прекратили. Потом, к нам наверху присоединились еще несколько парней из Нью-Гэмпшира, и это весьма обнадежило. Но генерал Патнэм, он послал порядочное количество людей обратно, работать на строительстве укреплений на Банкере, и люди из Нью-Гэмпшира, пригнувшись, спустились вниз слева, где у них не было никакого прикрытия, кроме редкой изгороди из жердей, заполненной скошенной травой. И, скажу я вам, джентльмены, глядя на них, туда, вниз, я был рад-радешенек, что перед нами было четыре фута надежных земляных укреплений.

Британские войска очень самоуверенно расположились вдоль реки Чарльз, прямо под полуденным солнцем, с военными кораблями позади них и батареями пушек на берегу, которые обеспечивали прикрывающий огонь.

— Мы не стреляли в ответ, конечно. У нас и пушек-то не было, — сказал Ли, и было слышно, как он пожимает плечом.

Роджер, напряженно слушавший, не мог не задать вопрос, который его интересовал.

— А правда, что полковник Старк сказал: "Не стреляйте, пока вы не увидите белки их глаз!"?

Ли сдержанно кашлянул.

— Что ж, сэр. Не могу сказать наверняка, что никто этого не говорил, но сам я этого не слышал. Помню, я услышал, как один полковник выкрикнул: "Каждый сукин сын, впустую потративший свой порох до того, как ублюдки будут достаточно близко, чтобы их можно было убить, получит свой мушкет засунутым прямо в задницу, прикладом вперед!".

Все собравшиеся расхохотались. Миссис МакМиллан, которая вышла на улицу, чтобы предложить гостям угощение, поинтересовалась, что же их так развеселило, и они все резко замолчали, очень внимательно слушая дальнейший рассказ Ли.

— Ну что ж, итак, они пришли, и, скажу я вам, это устрашающее зрелище. Их было несколько полков. И каждый — в униформе определенного цвета: фузилеры, гренадеры и королевские морские пехотинцы, и приличное множество легкой пехоты. Все надвигались на берег, как полчища муравьев, и такие же злые. Я не буду делать вид, что сам я — большой храбрец, джентльмены, но я скажу, что парни, которые стояли рядом со мной, имели мужество. Мы дали им подойти, и первая шеренга была не более, чем в десяти футах от нас, когда наш одновременный залп рассек их строй. Сплотив ряды, они опять пошли на нас, и мы снова их разбросали... как кегли. И офицеры, там их было впечатляюще много: они скакали верхом на лошадях, понимаете? Я... я подстрелил одного такого. Он упал головой вниз, но не выпал из седла... и лошадь унесла его прочь. Он переваливался в седле, его голова болталась. Но он не упал.

Голос Ли несколько поблек, и Роджер увидел, как плотная фигура преподобного доктора МакКоркла, наклонилась, касаясь плеча своего секретаря.

— Они сомкнули ряды и атаковали в третий раз. И... большая часть из нас были плохо вооружены. Англичане поднялись на земляные валы и прошли через те изгороди. С байонетами, прикрепленными к ружьям.

Роджер сидел на ступенях крыльца, а Ли был над ним, несколькими футами выше, но он слышал, как молодой человек сглотнул.

— Мы отступили. Так они это называют. Мы побежали, да, именно это мы и сделали. Они тоже.

Он снова сглотнул.

— Байонет... такой ужасный звук, когда он входит в человека. Просто... ужасный. Я не могу сказать, какой точно, и мне не описать его правильно. Но я слышал этот звук. И не раз. Слишком много штыков прошло сквозь тело в тот день... сталь протыкает, пронизывает, а потом выдирается из плоти, и, бьющихся, как рыбы на земле, людей оставляют умирать.

Роджер видел, и даже держал в руках байонеты восемнадцатого века, и часто. Семнадцатидюймовое трехгранное лезвие, тяжелое и безжалостное, с желобком для стекания крови с одной стороны. Внезапно, он подумал о грубом рубце, что тянулся вверх по бедру Джейми Фрейзера, и поднялся на ноги. Пробормотав короткие извинения, он покинул крыльцо и пошел вдоль берега, остановившись только на минуту, чтобы снять свои ботинки и чулки.

Начался отлив, песок и галька были влажными и холодными под его босыми ногами. Ветерок слабо шелестел в пальмовых листьях позади него, и стайка пеликанов летела вдоль берега, темная, против последних отблесков света. Он вошел прямо в прибой, маленькие журчащие волны, что тянули его за пятки, вымывали песок из-под его ступней, заставляя его покачнуться, чтобы сохранить равновесие.

Далеко на воде залива Албемарл он мог видеть огни: рыбачьи лодки с маленькими огоньками, прикрепленными к песочным ящикам на борту, чтобы рыбаки могли зажигать факелы, которые перевешивали через борт. Казалось, что огни летели по воздуху, качаясь взад и вперед, их отражения в воде медленно мигали, зажигаясь и угасая, как светлячки.

Начали появляться звезды. Он стоял, глядя вверх, и пытался освободить свой ум, свое сердце, открыть себя для любви к Богу.

Завтра он станет священником. "Ты еси священник вовеки", — цитируя из Библии, говорится на церемонии посвящения, следуя чину Мельхиседека.

"Ты боишься?", — спросила его Брианна, когда он рассказал ей.

— Ага, — произнес он тихо, вслух.

Он стоял, пока отлив не удалился от него, затем пошел за ним вслед, заходя в воду, нуждаясь в ритмичном прикосновении волн.

"Ты все равно это сделаешь?".

— Ага, — сказал он еще тише. Он не имел понятия, с чем он соглашается, но произнес это все равно. Издалека, с пляжа позади него, ветер, время от времени, доносил обрывки смеха, несколько слов с крыльца преподобного МакМиллана. Значит, они ушли от темы войны и смерти.

Кто-нибудь из них, когда-нибудь, убивал человека? Ли, возможно. Преподобный доктор МакКоркл? Он слегка хмыкнул при этой мысли, но не отбросил ее. Он повернулся и прошел немного дальше, пока не остались только звуки волн и ветра.

Исследование своей души. Немного криво улыбнувшись, он подумал, что это было именно то, чем обычно занимались оруженосцы. В ночь перед тем, как стать рыцарем, молодой человек должен был, молясь, выстоять ночное бдение в церкви или часовне, неся стражу в темные часы ночи, освещенные только сиянием жертвенной лампады.

Интересно, о чем? О чистоте ума, единстве цели. Храбрости? Или, возможно, о прощении?

Он не хотел убивать Рэндалла Лиллингтона, и это был почти несчастный случай, который не являлся самозащитой. Но он охотился, когда это случилось, он специально охотился за Стивеном Боннетом, хладнокровно намереваясь его убить. И Харли Бобл: он все еще почти мог видеть блеск глаз охотника за ворами, чувствовал эхо удара, расколовшего человеческий череп, отдающегося в кости его собственной руки. Да, он делал это намеренно. Мог остановиться. Но не остановился.

Завтра он поклянется перед Богом, что верит в доктрину Предопределения, что ему предназначено было сделать то, что он сделал. Возможно.

"Может быть, я не верю в это так сильно, — подумал он, с закравшимся сомнением. — Но, может, и верю. Боже... О, извини, — он извинился мысленно, — Смогу ли я быть хорошим священником, имея сомнения? Я думаю, что у всех они есть, но если у меня их слишком много... вероятно, Тебе лучше дать мне знать сейчас, пока еще не поздно".

Его ноги онемели, небо сияло славой звезд, густо усеявших бархат ночного неба. Он услышал хруст гальки от шагов, и море, которое шуршало рядом.

Это был Уоррен Ли — высокий и долговязый в свете звезд, секретарь преподобного доктора МакКоркла, бывший ополченец.

— Подумал, надо бы немного глотнуть воздуха, — сказал Ли, его голос был едва различим в шуме моря.

— Да, что ж, его тут много, и он бесплатный, — сказал Роджер, насколько мог, душевно. Ли коротко хохотнул в ответ, но, к счастью, видимо, был не расположен к разговору.

Они постояли немного, глядя на рыбачьи лодки. Потом, не сговариваясь, повернулись, чтобы идти обратно. Дом был темным, крыльцо опустело. Все же, единственная свечка горела в окне, освещая для них путь домой.

— Тот офицер, которого я подстрелил, — вдруг выпалил Ли. — Я молюсь за него. Каждую ночь.

Смущенный, Ли внезапно замолчал. Роджер медленно и глубоко дышал, чувствуя, как его собственное сердце дрогнуло. Сам-то он, хоть когда-нибудь, молился за Лиллингтона, или Бобла?

— Я тоже буду, — сказал он.

— Благодарю вас, — очень тихо проговорил Ли, и, бок-о-бок, они проделали свой путь обратно по пляжу, остановившись, чтобы подхватить свои ботинки. Возвращаясь обратно босиком, они чувствовали, как песок высыхает на их ногах.

Они присели на ступеньки, чтобы отряхнуть свои ноги, когда дверь позади них открылась.

— Мистер МакКензи? — сказал преподобный МакМиллан, и что-то в его голосе заставило Роджера подняться на ноги, и сердце застучало. — К вам посетитель.

Позади МакМиллана он увидел высокий силуэт, и сразу узнал его, еще до того, как появилось бледное яростное лицо Джейми Фрейзера с темными, в свете свечи, глазами.

— Он похитил Брианну, — сказал Джейми без предисловий. — Пошли.

ГЛАВА 102. "АНЕМОН".

НАД ГОЛОВОЙ ТУДА-СЮДА ТОПАЛИ НОГИ, она слышала голоса, но большая часть слов были слишком приглушенными, чтобы их разобрать. Там, где-то со стороны ближайшего берега, раздавались игривые возгласы и приветливые женские крики в ответ.

В каюте было широкое застекленное окно. "На корабле это называется окном? — подумала она, — Или для него есть какое-то специальное, морское, название?". Начинаясь позади встроенной койки, окно продолжалось до самого угла кормы. Оно было сделано из маленьких толстых кусочков стекла, скрепленных оловом в общей раме. Сбежать через него — надежды не было, но оно обещало свежий воздух, и, возможно, информацию, относительно их местоположения.

Подавив волну тошнотворного отвращения, она перелезла через грязные простыни, скомканные на кровати. Прижавшись к окну, она высунула лицо в одну из открытых оконных рамок, глубоко вдыхая, чтобы избавиться от ароматов каюты. Хотя в самой гавани пахло нисколько не лучше — там господствовали запахи дохлой рыбы, нечистот и засыхающей тины.

Ей был виден небольшой док и движущиеся в нем фигурки. На берегу, перед низким домиком с выбеленными стенами, чья крыша была покрыта пальмовыми листьями, горел костер. Было слишком темно, чтобы разглядеть, что находится за этим зданием, если вообще там что-то было. Хотя, судя по шуму, который издавали люди в доке, там мог быть, по крайней мере, маленький городок.

За дверью каюты послышались приближающиеся голоса.

— ...встречусь с ним на Окракоке в новолуние, — сказал один, и, до того, как дверь распахнулась, другой совершенно неразборчиво что-то пробормотал в ответ.

— Хочешь присоединиться к вечеринке, любовь моя? Или ты начала без меня?

Она развернулась на коленях, ее сердце колотилось в горле. Держа в руке бутылку, с легкой улыбкой на лице, в дверном проеме каюты стоял Стивен Боннет. Брианна глубоко вдохнула, чтобы подавить шок, и чуть не подавилась от застарелого запаха секса, что поднялся от простыней под ее коленями. Не заботясь о платье, она слезла с кровати и почувствовала, как что-то порвалось на талии, когда ее колено запуталось в юбке.

— Где мы? — потребовала она ответа. Ее голос был пронзительным и испуганным, даже для ее собственных ушей.

— На "Анемоне", — снисходительно ответил он, все еще улыбаясь.

— Ты знаешь, я не это имею в виду! — горловины платья и рубашки порвались, когда мужчины стаскивали ее, сопротивляющуюся, с лошади, и большая часть одной груди была обнажена; она прикрылась рукой, подтягивая ткань обратно на место.

— Знаю? — он поставил бутылку на стол и потянулся, чтобы развязать шейный платок. — Ах, так-то лучше, — он потер темно-красную линию поперек своего горла, и Брианну вдруг пронзило видение неровного шрама на горле Роджера.

— Я хочу знать, как называется этот город, — сказала она, понижая голос и пристально буравя его взглядом. Она и не ожидала, что с ним сработает то, что работает на арендаторах ее отца, но использование командной манеры помогло ей почувствовать себя немного увереннее.

— Что ж, это легко удовлетворяемое желание, несомненно, — он просто махнул рукой в сторону берега. — Роанок, — Боннет стянул свой сюртук и небрежно бросил его на стул. Ткань его рубашки была измятой и влажно прилипла к груди и плечам. — Сними-ка лучше платье, дорогуша, жарко.

Он потянулся к завязкам рубашки, и Брианна внезапно двинулась подальше от кровати, оглядываясь по сторонам в поисках чего-нибудь, похожего на оружие. Стул, лампа, судовой журнал, бутылка... ага. Среди завала на столе виднелся кусок дерева — тупой конец такелажной свайки.

Он на мгновение нахмурился, сосредоточив внимание на узле из завязок. Она сделала два длинных шага и схватила свайку, дернув ее со стола, при этом роняя с него предметы и рассыпая мусор.

— Отойди, — она держала свайку, сжав двумя руками, как бейсбольную биту. Пот ручьем тек вниз по впадинке ее спины, но руки были ледяными, а лицо поочередно становилось то горячим, то холодным, то снова горячим, волны жара и ужаса прокатывались по телу.

Боннет посмотрел на нее, как будто она сошла с ума.

— Что ты собираешься делать с этим, женщина? — он прекратил возиться со своей рубашкой и сделал шаг по направлению к ней. Она отступила, поднимая дубинку.

— Не смей, на хрен, трогать меня!

Он уставился на нее с легкой странной улыбкой, широкие глаза застыли, бледно-зеленые и немигающие. Продолжая улыбаться, он сделал еще один шаг в ее сторону. Затем, другой. И страх взорвался волною гнева. Ее плечи напряглись и поднялись, в готовности.

— Я серьезно! Отойди, или я тебя убью. Я точно знаю, кто отец этого ребенка, даже если умру за это.

Он поднял руку, как будто собирался схватить и вырвать у нее дубинку, но при этих словах, внезапно остановился.

— Ребенок? Ты беременна?

Она сглотнула, в горле перехватило, ей все еще было трудно дышать. Кровь стучала в ушах, и гладкое дерево было скользким от вспотевших ладоней. Она схватилась покрепче, пытаясь сохранить состояние сильного гнева, но оно уже сходило на нет.

— Да. Я так думаю. Буду знать наверняка через две недели.

Его песочного цвета брови приподнялись.

— Хм! — коротко хмыкнув, он шагнул назад, с интересом ее рассматривая. Его глаза медленно прошлись по ней, оценивающе задержавшись на ее обнаженной груди.

Внезапный порыв гнева полностью иссяк, оставив ее тяжело дышащей, с ощущением пустоты в животе. Она продолжала крепко держать свайку, но кисти рук дрожали, и она ее опустила.

— Значит, так обстоят дела, да?

Он подался вперед и потянулся рукой, на этот раз, практически без похотливых намерений. Удивленная, она на мгновение замерла, и он взял ее грудь, задумчиво сминая, словно взвешивая, как будто это был грейпфрут, который он собирался купить на рынке. Она выдохнула и ударила его, держа дубинку одной рукой, но, поскольку она уже растеряла всю свою готовность, удар отскочил от плеча, покачнув Боннета, но не причинив другого вреда. Он охнул и отступил, потирая плечо.

— Может быть. Что ж, — он нахмурился и, стянув штаны, без малейшего стеснения принялся готовить себя, — тогда хорошо, что мы в порту, я полагаю.

Она не поняла смысла его замечания, но ей было все равно: очевидно, он поменял свое намерение, услышав ее признание, и от облегчения ее колени ослабли, а кожа покрылась потом. Она внезапно села на стул, дубинка стукнулась об пол возле нее.

Боннет высунул голову в коридор и позвал кого-то по имени Ордин. Кто бы это ни был, он не вошел в каюту, но через несколько мгновений голос снаружи забормотал что-то неразборчивое.

— Приведи ко мне шлюху из доков, — сказал Боннет, тоном, каким приказывают принести свежую пинту пива. — Смотри мне, чтоб чистую и достаточно молоденькую.

После чего, он закрыл дверь и повернулся к столу, копаясь в бардаке, пока не отыскал оловянную кружку. Он налил выпивку, отхлебнул половину, затем, как будто запоздало припомнив, что она тоже была здесь, предложил ей бутылку, с невнятным "Э?", в качестве приглашения.

Она молча покачала головой. Небольшая надежда появилась в глубине ее сознания. Боннет проявил некий слабый намек на галантность, или, по крайней мере, достоинство: он вернулся, чтобы спасти ее из горящего склада, и оставил ей камень, как он думал, для своего ребенка. Только что, он отказался от своих поползновений, услышав, что она снова беременна. Тогда, вероятно, он может отпустить ее, особенно теперь, когда она не имеет для него никакой конкретной пользы.

— Итак... ты не хочешь меня? — сказала она, подбирая ноги под себя, готовая вскочить и побежать, как только откроется дверь, чтобы впустить ее замену. Она надеялась, что сможет бежать, потому что ее колени все еще дрожали от слабости.

Боннет глянул на нее, удивляясь.

— Я однажды уже расщепил твою киску, милая, — сказал он и оскалился. — Я припоминаю рыжие волосы — прелестно, не спорю — но этот опыт не был настолько запоминающимся, иначе, я бы не стал долго ждать, чтобы его повторить. Времени достаточно, дорогуша, времени хватит, — он пренебрежительно потрепал ее по подбородку и глотнул еще своей выпивки. — Однако, сейчас, ЛеРуа нуждается в скачках.

— Зачем я здесь? — спросила она требовательно.

Отвлекаясь, он снова потянулся к своим брюкам, почти не замечая ее присутствия.

— Здесь? Потому что джентльмен заплатил мне, чтобы я увез тебя в город Лондон, дорогуша. Ты разве не знала?

Она почувствовала, будто кто-то дал ей под дых, и села на кровати, положив в защитном жесте руки на животе.

— Что за джентльмен? И, ради Бога, почему?

Он задумался, но, очевидно, пришел к выводу, что нет никаких причин не сказать ей.

— Человек по имени Форбс, — сказал он, и допил остатки из кружки. — Знаешь его, не так ли?

— Определенно, знаю, — сказала она, удивление в ней боролось со злостью. — Вот проклятый ублюдок!

Так это были люди Форбса, те бандиты в масках, что остановили ее и Джоша. Их обоих стащили с лошадей и бросили в закрытую карету, которая громыхала по незаметным дорогам несколько дней напролет, пока они не достигли побережья, где их, растрепанных и воняющих, извлекли из кареты и сопроводили на борт корабля.

— Где Джошуа? — спросила она вдруг. — Молодой черный мужчина, который был со мной?

— Был с тобой? — Боннет смотрел насмешливо. — Если его доставили на борт, думаю, они засунули его в трюм, вместе с другим грузом. Бонус, я полагаю, — добавил он и рассмеялся.

Ее злость на Форбса смешалась с некоторым облегчением, когда она обнаружила, что именно он был инициатором ее похищения: Форбс мог быть грязным, подлым негодяем, но он не имел намерения ее убивать. Этот смех Стивена Боннета, однако, вызвал волну холодного страха, которая пробежала сквозь нее, и она вдруг почувствовала, как закружилась голова.

— Что ты имеешь в виду — бонус?

Боннет почесал щеку, его зеленые, как крыжовник, глаза прошлись по ней с одобрением.

— О, ну что же, мистер Форбс хотел только убрать тебя с дороги, как он сказал. Что ты такое ему сделала, дорогуша? Но он уже заплатил за тебя достаточно, и у меня сложилось сильное впечатление, что ему все равно, где ты, в конце концов, окажешься.

— Где я окажусь? — у нее было сухо во рту, но теперь слюна начала обильно выделяться из ее желез, и ей пришлось многократно сглатывать.

— Ну, в конце концов, дорогуша, к чему заморачиваться, и везти тебя так далеко, в Лондон. Кому ты там будешь нужна? Кроме того, там, в Лондоне, такие дожди, я уверен, тебе бы это не понравилось.

До того, как она смогла набрать воздуха, чтобы задать еще хоть сколько-нибудь вопросов, дверь отворилась, и молодая девушка проскользнула внутрь, закрывая ее за собой.

Ей было около двадцати лет, но когда она улыбнулась, стала видна дырка на месте коренного зуба. Девушка была полненькой, с простоватым личиком и каштановыми волосами, и, по местным стандартам, чистенькая, хотя запах ее пота и аромат только что нанесенного дешевого одеколона распространились по всей каюте, что вызвало у Брианны новые позывы к рвоте.

— Привет, Стивен, — сказала вновь прибывшая, вставая на цыпочки, чтобы поцеловать Боннета в щеку. — Нальешь нам выпить для начала, а?

Боннет схватил ее, крепко и продолжительно поцеловал, затем отпустил и потянулся за бутылкой.

Опустившись на пятки, девушка с бесстрастно-профессиональным интересом посмотрела на Брианну, затем, обратно, на Боннета, и почесала шею.

— Ты займешься сразу с нами двумя, Стивен, или это буду сначала я, а потом она? В любом случае, это стоит дороже.

Боннет не потрудился ответить, но сунул бутылку ей в руку и, сорвав платок, который скрывал округлость ее полной груди, тотчас начал развязывать завязки своих штанов. Они упали на пол, и, запросто схватив девушку за бедра, он прижал ее к двери.

Жадно глотая из бутылки, которую она держала одной рукой, другой, девушка задрала свои юбки отрепетированным практичным движением, которое обнажило ее до талии. Брианна увидела крепкие бедра и куст темных волос до того, как их загородили сжатые от усилий и покрытые светлыми волосками ягодицы Боннета.

Она отвернулась, ее щеки горели, но нездоровое любопытство подтолкнуло ее взглянуть назад. Проститутка стояла, балансируя на кончиках пальцев, слегка согнув колени, чтобы он мог устроиться поудобней, и благодушно смотрела поверх его плеча, пока он стонал и двигался. По-прежнему держа одной рукой бутылку, другой, она искусными движениями гладила Боннета по плечам. Поймав взгляд Брианны, она подмигнула, повторяя тем временем на ушко своего клиента: "Ооо, да... о, дааа! Так хорошо, милый, так хорошо...".

Дверь каюты сотрясалась под каждым мясистым ударом задницы шлюхи, и Брианне были слышны смешки в коридоре снаружи, мужские и женские: определенно, Ордин вернулся на корабль с добычей, достаточной, чтобы удовлетворить не только капитана, но и команду.

Боннет громко дышал и кряхтел еще минуту или две, затем издал громкий стон, его движения внезапно стали дергающимися и некоординированными. Проститутка подхватила его ягодицы и прижала ближе, затем ослабила хватку, когда его тело обмякло, тяжело навалившись на нее. Она поддерживала его недолго, похлопывая по спине, как делает кормящая мама, чтобы ребенок срыгнул, затем оттолкнула его от себя.

Его темно-красные лицо и шея пылали, он тяжело дышал. Кивнув шлюхе, он наклонился за своими штанами, выпрямился и махнул в сторону захламленного стола.

— Возьми сама свою плату, дорогуша, но отдай мне обратно бутылку, хорошо?

Проститутка слегка надулась, но, сделав последний глубокий глоток ликера, передала ему бутылку, теперь полную не более чем на четверть. Из кармана на талии она вытянула скомканную тряпку и зажала ее между бедер, затем опустила вниз свои юбки и мелкими шажками направилась к столу. Аккуратно вороша хлам на столе в поисках разбросанных мелких монет, она брала их двумя пальцами и опускала одну за другой себе в карман.

Одевшись, Боннет вышел за дверь, даже не бросив прощального взгляда на женщин. Воздух в каюте был спертый, пропитанный запахом секса, и Брианна почувствовала, как сжался ее желудок. Не от спазма, а от паники. Сильный мужской запах привел в действие инстинктивный ответный всплеск, который вызвал ощущение напряжения внутри и покалывания в ее груди. Сбитая с толку, на мгновение она почувствовала скользкую от пота кожу Роджера рядом с ее собственной, и ее груди, дрогнув, набухли от желания.

Порывисто дыша и крепко сомкнув губы, она сдвинула ноги вместе и сжала кулаки. "Последнее, что она может вынести, — подумала она, — самое последнее — это думать о Роджере и сексе, пока в пределах мили от нее находился Стивен Боннет". Она решительно отодвинула мысль в сторону и приблизилась к проститутке, в поисках какого-нибудь замечания, с помощью которого можно было начать разговор.

Почувствовав ее движение, проститутка взглянула на Брианну, оценивая, как разорванное платье, так и его качество, но затем, отвернувшись от нее, снова сосредоточилась на поиске монеток. Когда девушка соберет свою плату, она уйдет, вернется обратно в доки. Это был шанс передать весточку Роджеру и родителям. Слабый, вероятно, но, все-таки, шанс.

— Ты... эм... ты хорошо его знаешь?

Подняв брови, шлюха посмотрела на нее.

— Кого? О, Стивена? Ну, да, он весьма неплох, наш Стивен, — она пожала плечом. — Не занимает дольше двух-трех минут, не жадный насчет денег, никогда не хочет ничего больше, чем просто трахнуться. Он груб время от времени, но никогда не бьет, если только ты его не разозлила, да никто, в своем уме, и не делает такого. Во всяком случае, больше одного раза, — ее взгляд остановился на разорванном платье Брианны и одна бровь язвительно поднялась.

— Я запомню это, — сказала Брианна сухо и подтянула край своей порванной рубашки повыше. Среди хлама на столе она заметила стеклянную бутылку, наполненную прозрачной жидкостью, с небольшим круглым объектом внутри. Хмурясь, она наклонилась поближе, чтобы рассмотреть его. Этого не может быть... но так и было. Круглая плоть, похожая скорее, на вкрутую сваренное яйцо, розовато-серое по цвету, с аккуратной круглой дыркой, проходящей насквозь.

Она перекрестилась, чувствуя слабость.

— Я так удивилась, — продолжила шлюха, рассматривая Брианну с откровенным любопытством. — Он никогда, насколько я знаю, не брал сразу двух девушек, и он не из тех, которые хотят, чтобы кто-то смотрел, как он получает удовольствие.

— Я не... — начала Брианна, но потом остановилась, не желая обидеть девушку.

— Не шлюха? — девушка широко улыбнулась, открывая черную дырку на месте ее отсутствующего зуба. — Можно догадаться, цыпочка. Не то, чтобы Стивену было не все равно. Он берет все, что ему по вкусу, а я вижу, что ты можешь ему нравиться. Большинству мужчин ты бы понравилась, — она смотрела на Брианну равнодушным взглядом, кивая на ее растрепанные волосы, пылающее лицо и красивую фигуру.

— Я думаю, что ты им тоже должна нравиться, — сказала Брианна вежливо, с некоторым чувством нереальности. — Ээ... как тебя зовут?

— Хепзиба, — ответила девушка гордо. — Или Эппи, если коротко.

На столе лежали еще монеты, но шлюха не тронула их. Боннет мог быть щедрым, но определенно, шлюха не хотела злоупотреблять этим... "Больше из страха, нежели из дружеских чувств", — подумала Брианна. Она глубоко вздохнула и продолжила.

— Чудесное имя. Приятно познакомиться, Эппи, — она протянула руку. — Меня зовут Брианна Фрейзер МакКензи, — она назвала все три имени, в надежде, что шлюха запомнит хотя бы одно из них.

Девушка озадаченно взглянула на протянутую руку, затем осторожно пожала, отбросив ее, как мертвую рыбину. Она задрала свою юбку и начала вытирать себя тряпкой, брезгливо убирая все следы недавнего соития.

Пересиливая себя, Брианна наклонилась ближе, стараясь не обращать внимания на вонь старой тряпки, женского тела и резкий запах ликера в дыхании девушки.

— Стивен Боннет похитил меня, — сказала она.

— Вот как? — сказала шлюха безразлично. — Что ж, он берет все, что нравится, наш Стивен.

— Я хочу убраться отсюда, — сказала Брианна тихим голосом, бросив взгляд в сторону двери каюты. Ей были слышны звуки шагов наверху, и она надеялась, что голоса не пробьются сквозь толстые доски.

Эппи скомкала тряпку и бросила ее на стол. Поискав в своем кармане, она вытащила небольшую бутылочку, запечатанную пробкой из воска. Ее юбки по-прежнему были задраны вверх, и Брианна увидела серебристые полоски растяжек поперек ее пухлого живота.

— Что ж, тогда дай ему то, чего он хочет, — посоветовала шлюха, вытаскивая пробку и наливая из бутылочки немного содержимого в свою руку — это была розовая вода с на удивление мягким запахом. — Есть шансы, что он устанет от тебя через несколько дней и отправит на берег, — щедро смазав розовой водой лобковые волосы, она критически понюхала руку и скривилась.

— Нет. Я имею в виду, не думаю, что он похитил меня для этого, — добавила Брианна.

Эппи закупорила бутылочку и сунула ее вместе с тряпицей в свой карман.

— О, значит, он хочет за тебя выкуп? — Эппи посмотрела на нее с несколько большим интересом. — И все же, я никогда не слышала, чтобы моральные принципы вмешивались в мужской аппетит Боннета. Он бы взял девичью невинность и, пока живот не начал расти, продал бы ее обратно отцу девицы, — она сжала губы и запоздалая мысль пришла ей в голову.

— А как, тогда, тебе удалось отговорить его от секса с тобой?

Брианна положила руку на свой живот.

— Я сказала, что беременна. Это его остановило. Никогда бы не подумала, что такой человек, как он... но он остановился. Может, он лучше, чем ты о нем думаешь? — спросила она со слабой надеждой.

Эппи рассмеялась, ее маленькие глазки весело сощурились.

— Стивен? Боже, нет! — она фыркнула от удовольствия и разгладила свои юбки.

— Нет, — продолжила она более буднично, — хотя, это лучшее, что ты могла ему сказать, если не хочешь его на себе. Он как-то позвал меня, а потом отправил обратно, когда увидел, что в духовке у меня пирожок. Когда я подшутила над ним по этому поводу, он рассказал, что однажды взял шлюху с животом, размером с пушечное ядро, и, прямо посреди всего этого, она громко застонала, и из нее хлынула кровь, да так, что чуть комнату не затопила. У него все упало, и не удивительно. Наш Стивен теперь в страхе и ужасе перед сношением с девушками в затруднительном положении. Он не будет испытывать судьбу, понимаешь?

— Понимаю, — капля пота пробежала по щеке Брианны, и она вытерла ее тыльной стороной ладони. Во рту у нее пересохло, и она пососала внутреннюю сторону щеки, чтобы увлажнить. — А женщина... что с ней случилось?

Хепзиба секунду смотрела непонимающе.

— О, та шлюха? Ну, она умерла, конечно, бедная корова. Стивен сказал, что, пытаясь схватить свои намокшие штаны, которые были полностью пропитаны кровью, он поднял глаза и увидел ее на полу, лежащую неподвижно, как камень, но живот все еще извивался и судорожно подергивался, как мешок, полный змей. Он сказал, что подумал тогда, что ребенок собирается выйти наружу и отомстить ему. В тот же миг он сбежал из дома в одной рубашке, оставив свои штаны позади.

Она хихикнула от этой веселой картины, затем, хмыкнув, начала приводить себя в порядок, разглаживая юбки.

— Но, ведь, Стивен — ирландец, — добавила она снисходительно. — У них, ирландцев, болезненное воображение, особенно, когда они пьяны, — вспоминая, она провела кончиком языка по нижней губе, как бы вновь ощущая вкус ликера из бутылки Боннета.

Брианна придвинулась ближе, протягивая руку.

— Посмотри.

Хепзиба мельком глянула на руку, потом взглянула снова, сосредоточенно. Широкое золотое кольцо с большим рубиновым кабошоном сверкнуло и засияло в свете фонаря.

— Я дам его тебе, — сказала Брианна, понижая голос, — если ты кое-что сделаешь для меня.

Шлюха снова облизнула губы, внезапно, выражение ее тяжелого лица стало настороженным.

— Да? Сделаю что?

— Доставишь известие моему мужу. Он в Эдентоне, в доме преподобного МакМиллана. Любой тебе покажет, где это. Скажи ему, где я, и скажи ему... — Брианна запнулась. Что она должна сказать? Невозможно было узнать, как долго "Анемон" будет находиться здесь, или куда Боннет отправится потом. Единственная информация, которая у нее была, это те слова, что она услышала из его разговора с напарником, перед тем, как Боннет вошел в каюту.

— Скажи им, я думаю, что у него есть секретное место на Окракоке. Он собирается там встретиться с кем-то, в новолуние. Скажи ему это.

Хепзиба бросила тревожный взгляд в сторону двери, но та оставалась закрытой. Она снова взглянула на кольцо, желание обладать им боролось с очевидным страхом перед Боннетом.

— Он не узнает, — уговаривала Брианна. — Он не сможет узнать. А мой отец вознаградит тебя.

— Он богатый человек, стало быть, твой отец? — Брианна увидела, как взгляд шлюхи стал расчетливым, и, на миг у нее, появилось опасение — а что, если она просто возьмет кольцо и сдаст ее Боннету. Хотя, она ведь не взяла денег больше, чем ее такса, вероятно, она была честной. Да и в любом случае, выбора-то не было.

— Очень богатый, — сказала она твердо. — Его зовут Джейми Фрейзер. Моя тетушка тоже богата. Ее плантация называется Речная Излучина, недалеко от Кросс-Крика, в Северной Каролине. Спроси миссис Иннес, Джокаста Камерон Иннес. Да, если ты не найдешь Ро... моего мужа, отправь весточку туда, к ней.

— Речная Излучина, — послушно повторила Хепзиба, все еще сверля глазами кольцо.

Брианна стащила его с пальца и опустила в ладонь шлюхи, пока та не передумала. Ладонь девушки крепко сжалась.

— Моего отца зовут Джейми Фрейзер, мой муж — Роджер МакКензи, — повторила она. — Дом преподобного МакМиллана. Ты запомнила?

— Фрейзер и МакКензи, — неуверенно повторила Хепзиба. — О, да, конечно, — она уже направлялась к двери.

— Пожалуйста, — настойчиво сказала Брианна.

Шлюха кивнула, но на нее не посмотрела. Затем, боком проскользнула в дверь и закрыла ее за собой.

Корабль заскрипел и покачнулся под ногами. Было слышно, как шум ветра, заглушая крики пьяных матросов, проносился сквозь деревья на берегу. Потом ее колени подкосились, и она села на кровать, не обращая внимания на простыни.

* * *

ОНИ ОТПЛЫЛИ С ОТЛИВОМ: она услышала скрежет якорной цепи и почувствовала, как корабль сдвинулся, оживая, когда его паруса почувствовали ветер. Приникнув к окну, она следила за тем, как удалялась темная зеленая масса острова Роанок. Сто лет назад, здесь высадились первые английские колонисты. И пропали без следа. Губернатор колонии, вернувшийся из Англии с пожитками и запасами, обнаружил, что все исчезли, не оставив ничего, кроме слова "Кроатан", вырезанного на стволе дерева.

От нее не осталось даже этого. Удрученная, она вглядывалась, пока остров не исчез за горизонтом.

Никто не приходил в течение нескольких часов. Голодная, она ощущала тошноту, и ее вырвало в ночной горшок. Она не могла вынести мысли, чтобы лечь на замызганные простыни, поэтому, стянув их прочь, заправила кровать одеялами и легла.

Окна были открытыми, свежий воздух с моря шевелил ее волосы и высушивал холодный пот на ее коже, дав ей возможность почувствовать себя немного лучше. Она нестерпимо ощущала свою матку, этот маленький, тяжелый, нежный вес, и то, что там, скорее всего, происходило. Этот упорядоченный танец делящихся клеток, своего рода, мирное насилие, упорная борьба за жизнь и разбитые сердца.

Когда это случилось? Она пыталась восстановить в памяти, припомнить. Это могло быть в ночь перед отъездом Роджера в Эдентон. Он был возбужденным, почти восторженным, и они занимались любовью с проникающей радостью, приправленной тоской, поскольку оба знали, что утро принесет расставание. Она заснула в его объятьях, чувствуя себя любимой.

Но, когда она проснулась посреди ночи в одиночестве, он сидел у окна, погруженный в свет почти полной луны. Ей не хотелось беспокоить его уединенное размышление. Но Роджер повернулся, почувствовав ее взгляд, и что-то в его глазах заставило Брианну подняться, подойти и взять его голову в свои руки, прижав ее к груди.

Тогда он встал, положил ее на пол, и они снова занялись любовью, молча и настойчиво.

Будучи католичкой, она находила жутко эротичным — соблазнить священника в ночь перед его посвящением, крадя его — даже если только на миг — у Бога.

Она сглотнула, прижав руки к своему животу. Будь осторожна с тем, о чем ты молишься. Монашки в школе всегда говорили это детям.

Ветер становился холодным, она замерзла и натянула конец одного одеяла — самого чистого — на себя. Потом, изо всех сил сосредоточившись, она, очень осторожно, начала молиться.

ГЛАВА 103. ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ.

НИЛ ФОРБС сидел в комнате "Гостиницы Короля", наслаждаясь стаканом крепкого сидра и чувством, что в мире все в порядке. У него состоялась самая плодотворная встреча с Сэмюэлем Иределлом и его другом, двумя самыми знаменитыми лидерами повстанцев в Эдентоне. И еще более плодотворная встреча с Гилбертом Батлером и Уильямом Лайонсом, местными контрабандистами.

Его сильное пристрастие к драгоценностям было удовлетворено — в честь личного торжества по поводу такого изящного избавления от угрозы Джейми Фрейзера он купил новую булавку для галстука, увенчанную красивым рубином. Созерцая ее со спокойным удовольствием, он любовался восхитительными тенями, которые камень отбрасывал на шелк его оборок.

Его мать была благополучно устроена в доме ее сестры, у него было свидание за завтраком с местной леди, и еще час свободного времени. Пожалуй, прогулка, для возбуждения аппетита. Это был чудесный день.

Он практически уже отодвинул стул и начал вставать, когда большая рука уперлась ему в грудь и пихнула обратно.

— Что за?.. — он с негодованием поднял глаза и проявил большое усилие, чтобы сохранить это выражение лица, несмотря на внезапный глубокий приступ дурноты. Высокий, темный человек стоял над ним с самым недружелюбным видом. МакКензи, муж девчонки. — Как вы смеете, сэр? — сказал он воинственно. — Я требую извинений!

— Вы можете требовать, чего пожелаете, — сказал МакКензи. Он был мрачным и бледным, не смотря на загар. — Где моя жена?

— Откуда я должен это знать? — сердце Форбса забилось быстрее, но ликования в нем было больше, чем тревоги. Он поднял подбородок и начал вставать. — Прошу прощения, сэр.

Чья-то рука остановила его, схватив за плечо, и он, повернувшись, оказался лицом к лицу с племянником Фрейзера, Йеном Мюрреем. Мюррей улыбнулся, и чувство самодовольства Форбса слегка уменьшилась. Рассказывали, что мальчишка жил с могавками и стал одним из них, что он обитал в компании злобного волка, который общался с ним и подчинялся его командам, и что он вырезал сердце человека и съел его на каком-то из этих языческих ритуалов.

Тем не менее, посмотрев на простоватое лицо парня и его потрепанную одежду, Форбс не был впечатлен.

— Уберите руки от моей особы, сэр, — сказал он с достоинством, выпрямляясь на стуле.

— И не подумаю, — сказал Мюррей. Его рука сжала плечо адвоката, будто зубы лошади, и рот Форбса открылся, хотя он не издал ни звука. — Что вы сделали с моей кузиной? — спросил Мюррей.

— Я? Почему я? Я не имею ничего общего с миссис МакКензи. Отпустите, черт вас побери!

Хватка расслабилась. Адвокат сидел, тяжело дыша. МакКензи подтащил стул и сел перед ним.

Форбс, поглаживая рукав своего сюртука, избегал пристального взгляда МакКензи и стремительно соображал. Как они узнали? Что у них было против него? Возможно, они только пытаются блефовать, не имея явных улик.

— Мне огорчительно слышать, что, возможно, какое-то несчастье приключилось с миссис Маккензи, — проговорил он вежливо. — Как я понимаю, она исчезла, и вы не можете ее найти?

Мгновение МакКензи смотрел на него сверху вниз, не отвечая, потом издал негромкий звук презрения.

— Я слышал вашу речь в Мекленберге, — он был расположен поговорить. — Вы были такой речистый. Много я услышал о справедливости, о защите наших жен и детей. Очень красноречиво.

— Прекрасная болтовня, — вставил Йэн Мюррей, — для человека, который планировал похитить беспомощную женщину.

Он все еще сидел на корточках как дикарь, но немного переместился по кругу, чтобы смотреть прямо в лицо Форбса. Адвокат счел это слегка нервирующим, и решил, взамен, встретиться глазами с МакКензи, как мужчина с мужчиной.

— Я сожалею о вашем безмерном несчастье, сэр, — сказал он, изображая голосом беспокойство. — Я буду рад помочь, по мере возможностей, конечно. Но я не...

— Где Стивен Боннет?

Вопрос поразил Форбса, похлеще удара в печень. Он разинул рот на мгновение, подумав, что совершил ошибку, предпочтя глаза МакКензи — этот хладнокровный зеленый пристальный взгляд, как у змеи.

— Кто такой Стивен Боннет? — облизывая губы, спросил он. Его губы были сухими, но остальные части его тела довольно сильно взмокли. Он чувствовал, как пот скапливается в складках шеи и впитывается подмышками в батист его рубашки.

— Я слышал вас, знаете ли, — заметил Мюррей любезно. — Когда вы устраивали сделку с Ричардом Брауном. На вашем складе.

Голова Форбса запульсировала. Он был так потрясен моментом, что не сразу заметил нож, который Мюррей положил небрежно поперек коленей.

— Что? Вы говорите... что? Я уверяю вас, сэр, вы ошибаетесь... ошибаетесь!

Он приподнялся, заикаясь. МакКензи вскочил на ноги и схватил его за манишки, закручивая их на кулак.

— Нет, сэр, — прошипел он очень тихо, и его лицо было так близко, что Форбс почувствовал жар его дыхания. — Это вы ошибаетесь! Весьма жестоко ошибаетесь, выбрав мою жену для удовлетворения своих безнравственных целей.

Раздался треск, поскольку прекрасный батист был вырван с корнем. МакКензи яростно толкнул Форбса обратно в кресло, затем, наклонившись вперед, схватил его шейный платок в тиски, угрожая задушить на месте. Рот адвоката открылся, судорожно втягивая воздух, и черные пятна замелькали в его сознании, но их было не достаточно, чтобы заслонить эти сверкающие, холодные зеленые глаза.

— Где он держит ее?

Форбс схватился за подлокотники кресла, тяжело дыша.

— Я ничего не знаю о вашей жене, — сказал он низким злобным тоном. — А что касается жестоких ошибок, сэр, вы находитесь в процессе совершения одной из них. Как вы посмели напасть на меня? Я выдвину обвинения, будьте уверены!

— О, напасть, даже так, — сказал Мюррей с издевкой. — Мы не сделали ничего подобного. Пока.

Он сидел на корточках, задумчиво вычищая ножом под ногтем большого пальца и приглядываясь к Форбсу с оценивающим видом, будто намечая, как лучше разделать поросенка на блюде.

Форбс стиснул зубы и уставился на МакКензи, который все еще стоял, нависнув над ним.

— Это — общественное место, — заметил он. — Вы не можете причинить мне вред, не привлекая внимания.

Он бросил взгляд за спину МакКензи, надеясь, что кто-нибудь зайдет в комнату и прервет этот чрезвычайно неприятный tЙte-Ю-tЙte. Но это было спокойное утро, и все горничные и конюхи выполняли свои обязанности где-то в других местах.

— Нас волнует, если кто-нибудь заметит, charaid? — спросил Мюррей, взглянув на МакКензи.

— Не слишком.

Тем не менее, МакКензи вернулся на свое место и снова уставился на адвоката.

— Мы можем подождать немного, вообще-то, — он глянул на часы на каминной полке, их маятник двигался с безмятежным "тик-так". — Это не будет долго.

Поздновато, но Форбсу пришло в голову задаться вопросом, где же Джейми Фрейзер.

* * *

ЭЛСПЕТ ФОРБС тихонько покачивалась на веранде дома ее сестры, наслаждаясь прохладой утреннего воздуха, когда объявили посетителя.

— Какими судьбами, мистер Фрейзер? — воскликнула она, садясь. — Что привело вас в Эдентон? Вы разыскиваете Нила? Он ушел, чтобы...

— О, нет, мистрис Форбс, — он отвесил ей низкий поклон, и утреннее солнце блеснуло в его волосах, будто они были из бронзы, — я пришел к вам лично.

— О? О! — она села в кресле, торопливо смахивая крошки тоста с рукава, и, надеясь, что чепец ее сидит ровно. — Бросьте, сэр, какие дела у вас могут быть к старухе?

Он улыбнулся — такой привлекательный парень, столь хорош в своем сером жакете и с этим озорным блеском в глазах — и склонился к самому ее уху, шепча:

— Я приехал, чтобы увезти вас на край света, мистрисс.

— Ох, на край света с вами! — она отмахнулась от него, смеясь, и он поймал ее руку, целуя костяшки.

— Я не приму ответ "нет", ни за что, — уверил он, сделав жест в сторону крыльца, где дожидалась большая корзина, покрытая клетчатой скатертью и выглядящая многообещающе. — Я задумал съесть мой завтрак за городом, под деревом. У меня имеется на примете отличное дерево — превосходное, замечательное дерево — но, боюсь, без компании, пища будет не так вкусна.

— Уверена, для ее улучшения вы могли бы найти общество получше, чем мое, юноша, — пробормотала она, полностью очарованная. — Где же ваша дорогая жена, в таком случае?

— Ах, она бросила меня, — сказал он, изображая печаль. — Я тут весь такой со своими надеждами на замечательный пикник, а она сбежала к роженице. Таким образом, я сказал себе: "Что ж, Джейми, это слишком досадно потратить такое угощение впустую — кто бы достойный мог разделить его с тобой?". И что я вижу в тот же миг? Вашу элегантнейшую особу, в придачу к вашей незанятости. Это ответ на мою молитву! Уверен, вы не пойдете против божественного проведения, мистрисс Форбс?

— Хм... — она сказала, пытаясь не смеяться над ним. — Что ж, хорошо. Если это вопрос убытка...

Прежде чем она могла что-то добавить, он наклонился и подхватил ее с кресла на руки. Она вскрикнула удивленно.

— Если это идеальное похищение, я должен нести вас, не так ли? — сказал он, улыбаясь ей.

К ее разочарованию, звук, который она издала, можно было назвать только хихиканьем. Он, казалось, совсем не возражал и, нагнувшись, чтобы подхватить корзину другой сильной рукой, понес ее как пушинку к коляске.

* * *

— ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ДЕРЖАТЬ МЕНЯ здесь в плену! Позвольте мне пройти, или я буду звать на помощь!

Они, по сути, держали его больше часа, пресекая все попытки с его стороны встать и уйти. "Он прав, тем не менее..." — подумал Роджер. Движение снаружи, на улице, начинало увеличиваться, и он слышал, так же как и Форбс, звуки горничной, накрывающей в соседней комнате столы к ужину.

Он поглядел на Йена. Они обсудили этот вариант. Если известие не придет в течение часа, они должны попытаться вывезти Форбса из гостиницы, удерживая его в более укромном месте. Это может быть рискованным мероприятием: адвокат напуган, но упрям как шарикоподшипник. И он позовет на помощь.

Йен в задумчивости поджал губы и приподнял нож, которым он развлекался, полируя лезвие об нижний край своих бриджей.

— Мистер МакКензи? — маленький мальчик возник около него подобно грибу, чумазый и круглолицый.

— Это я, — волна облегчения прошла сквозь него. — Ты принес что-то для меня?

— Да, сэр, — сорванец передал маленький сверток бумаги, принял монетку в ответ и ушел, несмотря на призыв Форбса: "Постой, мальчик!"

Адвокат приподнялся со своего места в волнении. Однако же, Роджер сделал резкое движение к нему, и тот сразу осел, не дожидаясь, чтобы ему помогли. "Хорошо, — подумал Роджер мрачно, — он обучаем".

Развернув бумагу, он обнаружил, что держит большую брошь в виде букета цветов из серебра, инкрустированного гранатами. Это был доброкачественный образец мастерства, но, скорее, безвкусный. Тем не менее, она произвела на Форбса существенное впечатление.

— Вы не сделаете... Он не сделает... — адвокат уставился на брошь в руке Роджера, его тяжелое лицо побледнело.

— О, я полагаю, он сделает, если вы имеете в виду дядю Джейми, — сказал Йен Мюррей. — Он любит свою дочь, несомненно.

— Вздор! — адвокат предпринял попытку игрока раскусить блеф, но он не мог отвести глаз от броши. — Фрейзер — джентльмен.

— Он — горец, — сказал Роджер жестко. — Как и ваш отец, не так ли? — он слышал истории о старшем Форбсе, который, по сведениям, смылся из Шотландии прямо из под носа у палача.

Форбс пожевал нижнюю губу.

— Он не станет вредить старухе, — сказал он с таким размером бравады, какую только он смог изобразить.

— Почему нет? — брови Йена поднялись. — Да, возможно, и нет. Он просто может отправить ее подальше, хотя бы в Канаду, например? Вам кажется известно его понимание о справедливости, мистер Форбс. Что вы думаете?

Адвокат забарабанил пальцами по подлокотнику, дыша сквозь зубы и, по-видимому, обдумывая то, что он знал о характере и репутации Джейми Фрейзера.

— Ладно, — он сказал внезапно. — Хорошо!

Роджер почувствовал, как разряд прошел сквозь него, будто он схватился за оголенный провод. Он был возбужден, как марионетка, с тех пор, как Джейми пришел за ним вчера вечером.

— Где? — спросил он, осознавая, что перестал дышать. — Где она?

— Она в безопасности, — прохрипел Форбс. — Я не причинил ей вреда, — он поднял на него безумные глаза. — Ради Бога, я не навредил бы ей!

— Где? — Роджер крепко сжал брошь, не замечая, что ее края врезались ему в руку. — Где она?

Адвокат просел как наполовину заполненный мешок муки.

— На борту судна под названием "Анемон", у капитана Боннета, — он тяжело сглотнул, не в силах оторвать глаза от броши. — Она... вернее... они направляются в Англию. Но она в безопасности, уверяю вас!

Потрясенный, Роджер стиснул кулак и внезапно почувствовал кровь на пальцах. Он швырнул брошь на пол, вытирая руку о штаны и пытаясь овладеть голосом. Шок сжал горло так, что ему казалось, будто его душат.

Заметив его проблему, Йен резко встал и прижал нож к горлу адвоката.

— Где они плывут?

— Я... я... — рот адвоката лихорадочно открывался и закрывался, и он обреченно переводил взгляд от Йена к Роджеру, выпучив глаза.

— Где? — Роджер протолкнул слово сквозь сжатое горло, и Форбс вздрогнул от звука.

— Ее... ее посадили на борт здесь. В Эдентоне. Два... два дня назад.

Роджер резко кивнул. "В безопасности..." — сказал он. В руках Боннета? Два дня в руках Боннета! Но он плавал с Боннетом, размышлял он и, в попытках уравновесить себя, удерживал рационализм под контролем. Он знал, как этот человек работает. Боннет был контрабандистом, он не поплыл бы в Англию, не загрузив корабль полностью. Он мог бы, возможно, спуститься по побережью, собирая маленькие партии товара прежде, чем повернуть в открытое море к долгому путешествию в Англию.

И если нет — его еще можно было бы догнать с быстроходным судном.

Нельзя терять ни минуты. Люди в доках могли знать, в какое место "Анемон" направится после. Он повернулся и шагнул к двери. Но, вдруг, красная волна захлестнула его, и он, развернувшись, обрушил кулак на лицо Форбса со всей мощи своего тела.

Адвокат издал пронзительный крик и схватился обеими руками за нос. Все звуки в гостинице и на улице, казалось, остановились; тишина повисла вокруг. Роджер коротко вздохнул, потирая костяшки пальцев, и еще раз кивнул.

— Пойдем, — сказал он Йену.

— О, да.

Роджер был на полпути к двери, когда понял, что Йен не идет с ним. Он оглянулся назад как раз вовремя, чтобы увидеть, как его кузен по браку нежно взял Форбса за одно ухо и отрезал его.

ГЛАВА 104. В ПОСТЕЛИ С АКУЛОЙ.

СТИВЕН БОННЕТ был крепок, как и его слово, если можно так сказать. Он ее сексуально не домогался, но твердо настоял, чтобы Бри разделила с ним постель.

— Мне нравится теплое тело ночью, — сказал он. — И, полагаю, ты, вероятно, предпочтешь мою кровать грузовому трюму, милая.

Она без колебаний предпочла бы трюм, хотя ее исследования — едва они отдалились от земли, ей разрешили выйти из каюты — позволили ей обнаружить трюм, похожий на темную и неудобную дыру, в которой, среди груды ящиков и бочек, были прикованы цепью несколько несчастных рабов, в постоянной опасности быть раздавленными, если груз сдвинется.

— Куда мы плывем, мисс? И что будет, когда мы доберемся туда? — Джош говорил на гэльском, его красивое лицо, маленькое и напуганное, смутно виднелось в тенях трюма.

— Я думаю, что мы идем на Окракок, — ответила она на том же языке. — Куда дальше — я не знаю. Твои четки еще с тобой?

— О, да, мисс, — он коснулся груди, где висело распятие. — Это единственное, что удерживает меня от отчаяния.

— Хорошо. Продолжай молиться, — она поглядела на других рабов: две женщины и двое мужчин, все стройные и с изысканными тонко-костными лицами. Она принесла часть своего ужина для Джоша, но у нее ничего не было для них, и это ее обеспокоило. — Они кормят вас здесь?

— Да, мисс. Довольно хорошо, — уверил он ее.

— Они, — она слегка кивнула подбородком, деликатно указав на других рабов, — знают что-нибудь? О том, куда мы плывем?

— Я не знаю, мисс. Я не могу говорить с ними. Они африканцы — фулани, я сужу по их виду, но это — все, что я знаю.

— Ясно. Хорошо... — она колебалась, стремясь быстрее покинуть темный, гнилой трюм, но ей не хотелось оставлять молодого конюха там.

— Идите, мисс, — тихо сказал он по-английски, видя ее сомнения. — Я в порядке. С нами все будет хорошо, — он коснулся четок и сделал все возможное, чтобы улыбнуться ей, хотя губы его дрожали. — Святая Мать сохранит нас в безопасности.

Не найдя слов утешения в ответ, она кивнула, и поднялась по лестнице на свет, чувствуя на себе взгляды пяти пар глаз.

Боннет, благодарение Богу, большую часть дня проводил на палубе. Она могла видеть его сейчас, скользящего вниз по такелажу, словно проворная обезьяна.

Она стояла неподвижно, никакого движения, кроме раздутых веером волос, юбок, облепивших ее застывшие конечности. Он был чуток к движениям ее тела так же, как Роджер, но по-своему. Тактика акулы, которой паника ее добычи подает сигнал к нападению.

Пока что, она провела всего одну ночь в его постели, совершенно без сна. Он небрежно притянул ее к себе, пробормотав: "Спокойной ночи, дорогуша", — и мгновенно заснул. Но, однако, всякий раз, когда она пыталась двинуться, чтобы освободиться из его объятий, он перемещался вместе с ней, цепко удерживая ее возле себя.

Она была вынуждена мириться с нежелательной близостью его тела, близостью, пробудившей воспоминания, которые ей с таким трудом удалось отодвинуть — ощущение колена, с силой раздвигающего ее бедра, грубая веселость его прикосновения между ног, выгоревшие на солнце светлые волосы, что энергично вились на бедрах и предплечьях, его немытый, мускусный запах мужчины. Насмешливое наличие ЛеРуа, периодически поднимающегося среди ночи, прижатого в твердом и бессмысленном желании к ее ягодицам.

Она была невероятно благодарна, как за свою нынешнюю беременность — поскольку у нее теперь не было сомнений в этом — так и за свою полную уверенность, что Стивен Боннет не был отцом Джемми.

Он с глухим стуком спрыгнул с веревок и, увидев ее, улыбнулся. Он ничего не сказал, но, проходя мимо, без церемоний сжал ее зад, заставляя ее стиснуть зубы и уцепиться за поручни.

Окракок, в новолуние. Она подняла глаза к сверкающему небу, где кружились бесчисленные чайки и крачки — значит, они не далеко от берега. Как долго, ради Бога, до новолуния?

ГЛАВА 105. БЛУДНЫЙ СЫН.

НИКАКИХ ТРУДНОСТЕЙ в обнаружении лиц, знакомых с "Анемоном" и его капитаном, у них не возникло. В доках Эдентона Стивен Боннет был хорошо известен, хотя мнение о его репутации разнилось, в зависимости от связей. Обычно, его считали честным капитаном, но жестким в своих делах. Другие же называли его нарушителем блокады и контрабандистом, но хорошо это было, или плохо, зависело от интересов человека, высказывающего свое мнение. За деньги, поясняли они, он достанет вам что угодно.

О том, что он пират, говорили немногие. Но произносили это вполголоса, часто озираясь по сторонам и, совершенно точно, не желая, чтоб на них потом ссылались в этом вопросе.

"Анемон" отплыл, абсолютно не таясь, с непримечательным грузом, состоящим из риса и пятидесяти бочек копченой рыбы. Роджер нашел человека, который вспомнил, что видел, как молодая женщина поднялась на борт с одним из членов команды. "Дюже здоровая деваха, с распущенными огненными длинными волосами, до самой задницы, — сказал он, причмокивая, — однако мистер Боннет и сам здоровяк, полагаю, сможет ее обработать".

Лишь рука Йена на плече не дала ему ударить этого человека.

Но они так до сих пор и не обнаружили того, кто бы знал наверняка, куда "Анемон" направился.

— Я думаю, в Лондон, — с сомнением сказал начальник порта. — Но не сразу. Он еще не весь груз забрал. Скорее всего, пошел вниз по побережью, поторговать там и сям и, возможно, поплывет в Европу из Чарльстона. Но, опять же, — добавил он, потирая подбородок, — он может отправиться в сторону Новой Англии. Жутко рискованный бизнес — доставлять что-либо в Бостон в наши дни, но он очень выгодный, если им занимаешься. Вероятно, там рис и копченая рыба на вес золота, только при условии, что удастся доставить груз на берег, и корабли морского ведомства не разнесут вас в пух и прах.

Джейми, слегка побледнев, поблагодарил его. Роджер, не в состоянии говорить из-за кома в горле, ограничился кивком и вышел из конторы начальника порта вслед за тестем, обратно в солнечные доки.

— Что теперь? — подавляя отрыжку, спросил Йен. Он тщательно прочесал все портовые кабаки, угощая пивом разнорабочих, которые возможно помогали при загрузке "Анемона", или тех, кто может быть говорил с командой относительно их пункта назначения.

— Лучшее, что я могу придумать для тебя и Роджера Мака — сесть на корабль, что идет вниз, вдоль побережья, — произнес Джейми, хмуро глядя на мачты сторожевых кораблей и пакетботов, качающихся на якорях, — а Клэр и я сможем отправиться в направлении Бостона.

Роджер кивнул, все еще не в состоянии говорить. План был далеко не хорош, особенно в свете дестабилизации, что необъявленная война оказывала на перевозку грузов, но необходимость что-то делать, была очень острой. Он ощущал себя так, словно сгорал его костный мозг, и лишь движение могло бы его погасить.

Однако, нанять небольшой корабль, да даже маленькое рыболовное судно, или взять место на пакетботе, было дорогим удовольствием.

— Ну, что ж! — Джейми сжал руку в кармане, где все еще лежал черный бриллиант. — Я пойду, повидаю судью Айрделла, может он сведет меня с честным банкиром, который сможет ссудить меня деньгами под продажу камня. Но прежде, пойдемте и расскажем Клэр, в чем дело.

Как только они свернули из доков, Роджера окликнули:

— Мистер МакКензи!

Обернувшись, он увидел, что преподобный доктор МакКоркл, его секретарь и преподобный МакМиллан смотрят на него, нагруженные багажом.

При представлении всех друг другу случилось небольшое замешательство. Конечно, они встречались с Джейми, когда он приезжал за Роджером, но не с Йеном. Поэтому и возникла неловкая пауза.

— Вы... — Роджер откашлялся, обращаясь к старейшине, — вы, ведь, уезжаете, сэр? В Вест-Индию?

МакКоркл кивнул, и его широкое, доброе лицо застыло в тревоге.

— Да, сэр. Я так сильно сожалею, что должен ехать, и что вам не удалось... ну, — и МакКоркл, и преподобный МакМиллан пытались уговорить его вернуться к ним накануне, чтобы занять свое место на церемонии рукоположения. Но он не мог. На это не было времени. Он был не в состоянии взять на себя обязательство, пройти посвящение, когда им владела лишь одна мысль, которая и в данный момент являлась единственной, и она не была направлена к Богу. В его сердце сейчас было место только для нее — для Брианны. — Ну, несомненно, такова Божья воля, — произнес МакКоркл со вздохом. — Ваша жена, мистер МакКензи? О ней нет известий?

Он покачал головой и пробормотал, что признателен за их беспокойство. Они обещали молиться за него и за благополучное возвращение его жены. Роджер был слишком встревожен, чтобы принять столько сочувствия, но все же его тронула их доброта. Пожелав друг другу много хорошего, они расстались.

Роджер, Джейми и Йен молча вернулись в гостиницу, где они оставили Клэр.

— Просто, из любопытства, Йен, что ты собираешься делать с ухом Форбса? — нарушая тишину, спросил Джейми, когда они повернули на широкую улицу, где располагалась гостиница.

— О, я его сохраню, дядя, — заверил его Йен, поглаживая кожаный мешочек на поясе.

— Что, во имя Г... — Роджер резко прервался, а затем продолжил, — что ты намереваешься с ним сделать?

— Оставлю при себе, пока мы не найдем кузину, — сказал Йен, кажется, удивляясь тому, что им это не очевидно, — это поможет!

— Правда?

Йен серьезно кивнул.

— Когда приступаешь к трудным поискам, я имею в виду, если ты каньен`кехака. Обычно удаляешься на время, чтобы попоститься и помолиться о наставлении. Конечно, сейчас у нас нет на это времени. Но, зачастую, когда так делаешь, то выбираешь талисман, или если точнее, талисман выбирает тебя... — он говорил абсолютно буднично об этой процедуре, отметил Роджер, — и носишь его с собой на протяжении всех поисков, чтобы удержать внимание духов на своем желании и обеспечить себе успех.

— Понятно, — Джейми потер переносицу. Ему, как и Роджеру, оказалось интересно, как духи могавков могут расценить ухо Нила Форбса. Вероятно, их внимание уж точно будет им гарантировано. — Э, ухо... надеюсь, ты положил его в соль?

Йен покачал головой.

— Не-а, я прокоптил его над кухонным огнем, в гостинице, прошлой ночью. Не беспокойся, дядя Джейми, оно сохранится!

Роджер нашел что-то вроде извращенного утешения в этом разговоре. Между молитвами пресвитерианского духовенства и поддержкой духов могавков, возможно, у них есть шанс. Но, по обеим сторонам от него, еще было и присутствие двух родственников, крепко сложенных и полных решимости, что сохраняло надежду. Они не сдадутся, пока не найдут Брианну, чего бы им это ни стоило.

Он в тысячный раз проглотил комок в горле с момента, как услышал страшную весть, и подумал о Джемми. В Речной Излучине малыш был в безопасности, но как он посмеет сказать ему, что его мама пропала? Хорошо... ему не придется, вот и все. Они найдут ее!

С таким решительным настроем он проследовал через двери "Брюстера", только чтобы снова услышать окрик:

— Роджер!

На этот раз это был голос Клэр, пронзительный от волнения. Он тут же повернулся и увидел, как она поднялась со скамейки в пивной. Напротив нее, за столом, сидела пухленькая молодая женщина и худощавый парень, с копной черных кудрявых волос. Манфред МакГилливрей.

* * *

— Я ВИДЕЛ ВАС ДО ЭТОГО, сэр, два дня назад, — Манфред сконфуженно склонил голову перед Джейми, — я, ээ... ну, я спрятался, сэр, и правда, сожалею об этом. Но, конечно, я никак и не узнал бы, до тех пор, пока Эппи не вернулась из Роанока и не показала мне кольцо...

Кольцо лежало на столе, и его рубиновый кабошон отбрасывал на деревянную поверхность крошечное пятнышко мягкого розового света. Роджер взял его и повертел в пальцах. Объяснения о том, что Манфред жил со шлюхой, совершавшей периодические вылазки в порты в окрестностях Эдентона, и что, увидев кольцо, он переборол чувство стыда и пришел разыскать Джейми, все это Роджер едва ли слушал, полностью поглощенный таким маленьким, твердым, весомым доказательством Брианны.

Роджер сомкнул пальцы на кольце, находя утешение в его теплоте, и пришел в себя как раз во время, чтоб услышать, как Хепзиба серьезно проговорила:

— Окракок, сэр. В новолуние, — склонив голову, она скромно покашляла. — Дама, правда, сказала, сэр, что возможно, вы будете немного благодарны, за известие о ее местонахождении.

— Вам заплатят, хорошо заплатят! — уверил ее Джейми, хотя, очевидно, не обращал на нее ни малейшего внимания. — Новолуние, — произнес он, оборачиваясь к Йену, — дней десять?

Йен закивал, сияя от волнения.

— Ага, около того. Она же не знала, что местом ее пребывания станет Окракок? — спросил он у шлюхи.

Эппи покачала головой.

— Нет, сэр. Это я знаю, что у Стивена там большой дом, скрытый в деревьях, но это все.

— Мы найдем его, — Роджер удивился собственному голосу, он не намеревался произносить это вслух.

На протяжении всего разговора Манфред выглядел обеспокоенным. Он наклонился вперед и положил ладонь поверх руки Эппи.

— Сэр, когда вы на самом деле его найдете... вы же никому не скажете, что это Эппи вам рассказала, правда? Мистер Боннет опасный человек, а я бы не хотел, чтоб она подвергалась опасности от него, — он бросил взгляд на молодую женщину, которая покраснела и улыбнулась ему.

— Нет, мы ничего о ней не скажем, — уверила его Клэр. Во время разговора она тщательно разглядывала Манфреда и Хепзибу, и теперь, перегнувшись через стол, потрогала его лоб, покрытый какой-то сыпью. — К слову об опасности... она в гораздо большей опасности от тебя, молодой человек, чем от Стивена Боннета. Ты сказал ей?

Манфред немного побледнел, и впервые Роджер заметил, что парень, и правда, выглядит больным — лицо его осунулось и покрылось глубокими морщинами.

— Да, сказал, фрау Фрейзер. С самого начала.

— Ох, вы про сифилис? — беспечно поразилась Хепзиба, но Роджер видел, как при этом она стиснула пальцы на руке Манфреда. — Да, он сказал мне. Только я ответила, что это неважно. Я полагаю, у меня до этого было несколько сифилитиков, точно не знаю. Но, если мне суждено заполучить его... что ж, на то Божья воля, не так ли?

— Нет, — сказал ей Роджер довольно мягко, — Не так. Но вы вдвоем с Манфредом отправитесь с миссис Клэр и будете выполнять, что она вам скажет. Вы поправитесь, и он тоже. Не так ли? — спросил он, поворачиваясь к Клэр, вдруг немного усомнившись.

— Да, поправятся, — сказала она сухо. — К счастью, у меня есть с собой немного пенициллина.

Лицо Манфреда застыло в замешательстве.

— Но, неужели вы имеете в виду, фрау, что вы можете... можете это вылечить?

— Именно это я и подразумеваю, — заверила его Клэр, — о чем я и пыталась сказать тебе, до того, как ты сбежал.

Его рот широко открылся, и он моргнул. Затем, он повернулся к Хепзибе, которая смотрела на него в изумлении.

— Liebchen! Я могу вернуться домой. Мы можем вернуться домой! — быстро исправился он, видя, как изменилось ее лицо. — Мы поженимся. Мы вернемся домой, — повторил он блаженным тоном, от представившегося его взору видения, но не до конца веря в его реальность.

Эппи нахмурилась в сомнении.

— Я шлюха, Фредди, — отметила она, — а из рассказов, что ты поведал о своей матери...

— Я склонна думать, фрау Юта так обрадуется, что Манфред вернулся, что не будет расположена задавать слишком много вопросов, — сказала Клэр, взглянув на Джейми. — Блудный сын, ведь.

— Тебе больше не придется быть шлюхой, — заверил ее Манфред. — Я оружейник. Я обеспечу достойную жизнь. Теперь, когда я знаю, что буду жить! — его худое лицо внезапно наполнилось радостью, и он обнял Эппи и поцеловал.

— Ох, — произнесла она взволнованная, но довольная. — Что ж. Хм. Этот... ээ... этот, пени... — она вопросительно посмотрела на Клэр.

— Чем скорее, тем лучше, — вставая, проговорила Клэр, — пойдемте со мной. — Роджер увидел, как ее собственное лицо немного покраснело, и она стремительно протянула руку Джейми, который быстро взял ее и крепко сжал.

— Мы пойдем, разберемся с делами, — он по-очереди взглянул на Йена и Роджера. — И, если повезет, то отплывем сегодня вечером.

— О! — Эппи уже встала, чтобы следовать за Клэр, но от этого напоминания о делах, повернулась к Джейми, поднеся руку ко рту, — ох, я вот еще о чем подумала, — ее приятное круглое личико сосредоточенно сморщилось, — там, возле дома, бегают дикие лошади. На Окракоке. Я слышала, Стивен как-то упоминал о них, — она перевела взгляд с одного мужчины на другого. — Может это поможет?

— Возможно, — сказал Роджер, — спасибо тебе, и да благослови тебя Господь!

До тех пор, пока они не вышли на улицу и снова не направились в доки, он и не заметил, что продолжает крепко сжимать в руке кольцо. Что там Йен говорил?

"Ты выбираешь талисман, а точнее, талисман выбирает тебя".

Его руки были немного больше, чем у Брианны, но он протолкнул кольцо себе на палец и зажал его в руке.

* * *

БРИ ОЧНУЛАСЬ от сырости и беспокойного сна, и тут же в ней проснулось материнское чувство. Она уже почти вылезла из кровати, инстинктивно направляясь к кроватке Джемми, как вдруг, рука схватила ее запястье судорожными тисками, словно укус крокодила.

Она дернулась назад, шатко и встревожено. С палубы, над головой, донесся звук шагов, и она с опозданием поняла, что этот горестный звук, разбудивший ее, исходил не от Джемми, а из темноты рядом с ней.

— Не уходи! — прошептал он, глубоко впиваясь пальцами в нежную плоть ее внутреннего запястья.

Не в состоянии вырваться, она протянула другую руку, чтоб оттолкнуть его, и коснулась влажных волос и горячей кожи. Холодная струйка влаги на пальцах удивила ее.

— Что такое? — шепнула она в ответ и инстинктивно наклонилась к нему. Дотянувшись снова, Бри коснулась его головы, пригладила волосы, все то, что, проснувшись, она готова была сделать. Ощущая свою руку, покоящуюся на нем, она подумала остановиться, но не стала. Внезапно возникшему материнскому стремлению утешить, невозможно было дать задний ход, это как прилив грудного молока, вызванный криком младенца, который нельзя обратить вспять. — Ты в порядке? — она продолжала говорить тихо и беспристрастно, насколько позволяли слова. Она подняла руку, и он, пошевелившись, перекатился к ней поближе и крепко прижался головой к изгибу ее бедра.

— Не уходи! — повторил он, и дыхание его прервалось чем-то похожим на рыдание. Голос его был низким и грубым, но таким она никогда его раньше не слышала.

— Я здесь, — онемение в зажатом запястье нарастало. Положив свободную руку ему на плечо, она рассчитывала, что он ее отпустит, если поймет, что она готова остаться.

Он, и правда, ослабил свою хватку, но лишь затем, чтобы дотянуться и, схватив ее за талию, затащить обратно в кровать. Она уступила, потому что выбора не было, и теперь лежала в тишине, ощущая затылком резкое и теплое дыхание Боннета.

Наконец, он отпустил ее и перевернулся со вздохом на спину, давая возможность ей пошевелиться. Осторожно, она тоже перевернулась на спину, пытаясь сохранить несколько дюймов между ними. Лунный свет лился через кормовые окна серебристым потоком, и она смогла разглядеть силуэт его лица, уловив отблески на лбу и щеках, когда он повернул голову.

— Плохой сон? — осмелилась спросить она, желая, чтоб это получилось язвительно, но ее сердце все еще стремительно трепетало от тревожного пробуждения, и слова прозвучали нерешительно.

— Да, да, — с дрожащим вздохом ответил он, — Одно и то же. Это снится мне снова и снова, понимаешь? Думаешь, что знаешь, о чем сон, и просыпаешься, но я никогда этого не знаю. Не знаю до тех пор, пока вода не смыкается над моей головой, — он потер под носом, сопя как ребенок.

— О, — она не желала выспрашивать подробности, не хотела поощрять дальнейшее развитие чувства интимности. Все, что ей было нужно — больше не иметь с этим никакого дела.

— С самого детства, мне снится, что я тону, — проговорил он, и его голос, обычно такой уверенный, задрожал. — Море наступает, а я совершенно обездвижен. Начинается прилив. И я знаю, что он убьет меня, но не могу пошевелиться, — его рука судорожно сжала простыню, вытягивая ее из-под Бри. — Это серая вода, полная грязи, в которой плавают слепые твари. Они ждут в море, чтоб свести со мной счеты, понимаешь? И затем они приступают к своему делу.

Она слышала ужас от сказанного в его голосе и разрывалась между желанием держаться от него подальше и закостенелой привычкой предлагать утешение.

— Это был всего лишь сон, — наконец сказала она, глядя на доски палубы, находящиеся не более чем в трех футах над головой. Если б только это был лишь сон!

— Ах, нет, — теперь его голос был, словно шепот, в темноте, рядом с ней. — Нет! Это само море. Оно зовет меня, понимаешь?

Совершенно неожиданно, он повернулся к ней и, схватив, с силой прижал к себе. Задохнувшись, она замерла, и он прижал сильнее, реагируя, словно акула, на ее напряжение.

К собственному ужасу, она почувствовала, как встает ЛеРуа, и заставила себя застыть. Паника и желание избавиться от своего сна могли слишком легко позволить ему забыть отвращение к сексу с беременными женщинами, только не это, только не это...

— Шшш, — твердо произнесла она и, обхватив круглую голову, прижала его лицо к своему плечу, похлопывая и поглаживая его спину. — Шшш, все будет хорошо. Это был всего лишь сон. Я не позволю ему навредить тебе — ничто не причинит тебе боль. Тише, тише.

Продолжая его гладить, она закрыла глаза, пытаясь представить себе, что держит Джемми в их хижине, успокаивает после ночного кошмара. Очаг прогорел, тельце Джемми доверительно расслабляется, сладкий запах его детских волосиков, возле ее лица...

— Я не дам тебе утонуть, — прошептала она. — Я обещаю. Я не дам тебе утонуть.

Она повторяла это снова и снова, все медленнее и медленнее, его дыхание успокоилось, и хватка ослабла — сон одолел его. Она продолжала повторять гипнотическим шепотом, ее слова наполовину заглушались шумом воды, шипящей вдоль борта корабля, и она обращалась уже не к мужчине, лежащему возле нее, а к ребенку, спящему внутри.

— Я не позволю чему бы то ни было навредить тебе. Ничто не причинит тебе боль. Я обещаю!

ГЛАВА 106. РАНДЕВУ.

РОДЖЕР ОСТАНОВИЛСЯ, ЧТОБЫ ВЫТЕРЕТЬ пот с глаз. Он обвязал сложенный в несколько раз платок вокруг своей головы, но влажность среди густой растительности мангрового леса была столь высока, что пот собирался в его глазницах, жгущий и туманящий взгляд.

Пока они были в пивной в Эдентоне, информация о том, что Боннет был, или предположительно будет на Окракоке, казалась сомнительной, так как поиски вдруг сужались до одной маленькой песчаной косы, по сравнению с миллионами других мест, где пират мог бы быть. Насколько это будет сложно? Когда же они оказались на той чертовой песчаной косе, концепция изменилась. Проклятый остров был узок, всего несколько миль длиной, с большими участками леса и кустарника, а большая часть береговой линии грозила скрытыми барханами и опасными водоворотами.

Владелец нанятой ими рыбацкой шхуны, доставил их на место довольно быстро. Два дня они провели, дрейфуя туда-сюда вдоль распроклятого берега в поисках возможного места для высадки. Но пиратское убежище и стада диких лошадей до сих пор в поле зрения не появились.

Поскольку Клэр не взяла с собой аккупункуткрные иглы, не предвидя в них необходимости, большую часть времени Джейми провел возле поручней с позывами к рвоте, и поэтому настоял на том, чтобы его высадили на берег. Он сказал, что мог бы идти по острову пешком, бдительно следя за всем необычным, а они могли бы забрать его на закате.

— Но что, если ты налетишь прямо на Стивена Боннета, будучи совсем один? — настаивала Клэр, когда Джейми отказался позволить ей сопровождать его.

— Уж лучше это, чем смерть от рвоты, — последовал изысканный ответ. — И к тому же, Сассенах, мне нужно, чтобы ты осталась здесь и проследила, чтобы этот презренный су... капитан не уплыл без нас, ладно?

Так что, они отвезли Джейми на берег и оставили там, глядя как он, лишь слегка пошатываясь, удаляется в заросли сосен и низкорослых пальм.

Следующий день, проведенный в медленном плавании вдоль берега, снова принес разочарование. Они не увидели ничего, кроме пары обветшалых рыбацких хижин, и как Роджер, так и Йен, оба начали понимать мудрость решения Джейми.

— Видишь те дома? — спросил Йен, указывая на несколько лачуг, теснившихся на берегу.

— Да, если можно их так назвать, — Роджер приложил руку козырьком ко лбу, чтобы разглядеть домишки, но они выглядели заброшенными. — Если жители могут оттуда выходить на лодках в море, то мы тоже сможем причалить на шлюпке. Давай сойдем на берег и посмотрим, не скажут ли нам чего-нибудь местные.

Оставив Клэр, сердито смотрящую им в след, Роджер и Йен отправились на берег, чтобы попытаться что-нибудь разузнать — но безуспешно. Единственными обитателями крошечного поселения были несколько женщин и детей. Все они, услышав имя "Боннет", скрылись в своих домах, как моллюски, закапывающиеся в песок.

Тем не менее, ощутив твердую землю под ногами, молодые люди вовсе не хотели признать свое поражение и возвращаться в лодку.

— Ну что ж, давай осмотримся, — предложил Йен, задумчиво вглядываясь в пронизанный солнечными лучами лес. — Будем двигаться наперекрест, ладно? — для иллюстрации он быстро нарисовал на песке несколько косых крестиков. — Так мы покроем большую территорию и будем встречаться довольно часто. Каждый раз тот из нас, кто быстрее достигнет берега, будет ждать другого.

Роджер кивнул в знак согласия, и, живо помахав в сторону лодки и маленькой, негодующей фигуры в ней, направился вглубь суши.

Воздух под соснами был жарким и неподвижным, а дорогу ему затрудняли всевозможные виды низкорослых кустарников, лиан, клочки земли, поросшие буйволиной травой и прочими репейниками. Ближе к берегу идти было немного легче, так как лес редел и уступал место участкам дикого морского овса с дюжинами крошечных крабов, что разбегались, уступая ему дорогу, или случайно хрустели под его ногами.

И все же, было облегчением двигаться, чувствовать, что он что-то делает, продвигается в поисках Бри — хотя он и признался себе в неуверенности в том, что именно они ищут. Была ли она здесь? Приплыл ли уже Боннет на остров? Или он прибудет лишь через день-два, в новолуние, как сказала Хепзиба?

Несмотря на переживания, жару, и тучи комаров и мошек, которые хоть и не кусали, но так и норовили залезть ему в уши, глаза, нос и рот, Роджер улыбнулся при мысли о Манфреде. С момента исчезновения парня из Риджа, он молился о нем и о его воссоединении с семьей. Найти сына вместе с его избранницей — бывшей проституткой, явно не было ответом на молитвы Юты МакГилливрей, но по опыту прошлого, Роджеру точно было известно, что пути Господни неисповедимы.

"Боже, защити ее. Неважно, каким будет ответ на эту молитву, лишь бы она была в безопасности. Позволь вернуть ее, пожалуйста".

Вечер был уже близок, а его одежда прилипла к телу от пота, когда он вышел к одному из дюжин мелких заливов, испещрявших остров, подобно дыркам в швейцарском сыре. Залив оказался слишком широким, чтобы его перепрыгнуть, поэтому Роджер спустился вниз по песчаной насыпи и вошел в воду. Глубина здесь оказалась приличной — он погрузился по шею к середине канала и даже проплыл некоторое расстояние, прежде чем снова ощутил под собой твердое дно противоположного берега.

Водный поток хлынул к нему, устремляясь в море: начался отлив. Похоже, что бухта заметно мельчает, когда отступает вода — но наверняка, во время прилива здесь с легкостью сможет проплыть лодка.

Это показалось многообещающим. Воодушевленный, он выбрался на берег и начал продвигаться вдоль залива вглубь острова. Уже через несколько минут издалека до него долетели звуки, и он замер, прислушиваясь.

Лошади. Он мог бы поклясться, что слышал их ржание, но оно было далеким, и Роджер не был уверен. Он повернулся вокруг, стараясь расслышать, но звук испарился. Все же, это было похоже на знак, и Роджер ринулся вперед с новой решимостью, по пути вспугнув семейство енотов, которые полоскали свой обед в воде залива.

Скоро канал начал сужаться, уровень воды был теперь не более фута — а затем, и того меньше, лишь несколько дюймов мерцающей влаги струилось по темному песку. Тем не менее, Роджеру не хотелось сдаваться, и он продолжал продвигаться под низко свисавшими ветвями сосны и сквозь заросли карликового дуба. Вдруг, он замер, дрожа от макушки до ступней.

Их было четыре. Тусклые в тени деревьев, необработанные каменные столбы. Один из них стоял прямо в канале, перекошенный и склонившийся от долгого воздействия воды. На поверхности другого камня, установленного на берегу, были высечены неизвестные символы. Роджер застыл на месте, будто бы камни были живыми существами, и могли заметить его движение.

Тишина вокруг ощущалась аномальной; какое-то время казалось, что даже насекомые перестали виться над ним. Не было ни малейшего сомнения, что именно этот каменный круг Доннер описал Брианне. Здесь пятеро мужчин произносили особые слова, ступали, повторяя очертания узора, и поворачивали, проходя слева от укрытого письменами камня. И здесь, по крайней мере, один из них погиб. Глубокий трепет пронял его, невзирая на жестокую жару.

Наконец, он пошевелился, очень осторожно отступая назад, словно камни могли пробудиться. Он не поворачивался к ним спиной, пока не оказался на порядочном расстоянии — настолько далеко, что столбы исчезли из виду, поглощенные густой растительностью. Затем он повернулся и пошел назад к морю, быстро, потом быстрее, пока воздух не начал жечь горло, продолжая ощущать невидимые глаза, что сверлили его спину.

* * *

Я СИДЕЛА В ТЕНИ полубака, попивая холодное пиво и разглядывая берег. "Как всегда, эти чертовы мужчины", — подумала я, хмурясь на безмятежную песчаную линию. — Упрямы, как ослы, а женщин оставляют на скамье запасных". Тем не менее... я не была уверена, что сама хотела бы долго плестись пешком через весь гадкий остров. По слухам, Черная Борода и банда его сообщников использовали это место как тайное логово, что вовсе не было удивительно. Менее приветливый берег я едва ли встречала.

Шансы, найти что-либо на этом таинственном, поросшем лесом клочке суши, наугад тыкаясь в разные дыры, были невысоки. И все же, сидение в лодке на собственной заднице, в то время как Брианна имеет дело со Стивеном Боннетом, заставляло меня дрожать от напряжения и непреодолимого желания что-нибудь делать.

Но заняться было нечем, и послеполуденные часы медленно иссякали, утекали прочь. Я неотрывно продолжала смотреть на берег; иногда можно было видеть, как Роджер или Йен появлялись из подлеска, затем кратко о чем-то совещались, прежде чем удалиться снова. Время от времени, я поглядывала на север — но там не было никаких следов Джейми.

Капитан Рорк, который, по его собственному жизнерадостному признанию, оказался презренным сыном проститутки-сифилитички, ненадолго присел рядом со мной и взял предложенную бутылку пива. Я мысленно поздравила себя за удачную идею купить несколько дюжин таких бутылок, часть из них остужались, вывешенные за борт в сетке. Пиво отлично помогало унять мое нетерпение, хоть мой желудок так и оставался завязанным в узел от беспокойства.

— Ни о ком из ваших мужчин нельзя сказать, что они, как говорится, моряки, так ведь? — заметил капитан Рорк, задумчиво помолчав.

— Ну, мистер МакКензи провел некоторое время на рыбацких лодках в Шотландии, — ответила я, бросая пустую бутылку в сеть. — Но я бы не могла назвать его компетентным моряком, пожалуй.

— А, — капитан отпил еще немного.

— Ладно, — сказала я, наконец. — А что?

Он опустил свою бутылку и громко срыгнул, потом моргнул.

— О. Ну, мэм, сдается мне, я слышал, как один из молодых людей говорил, что скоро должна случиться рондейвуз, в новолуние, верно?

— Да, — ответила я, насторожившись. Мы старались рассказать капитану как можно меньше, не зная, был ли он как-то связан с Боннетом. — Новолуние наступит завтрашней ночью, не так ли?

— Так и есть, — согласился он. — Но вот что я хочу сказать — когда говорят "новолуние", то имеют в виду ночь, да? — он заглянул в пустое горлышко своей бутылки, затем поднял и в задумчивости подул в нее, издавая глубокий звук "у-у-уг".

Я поняла намек и вручила ему еще одну полную бутылку.

— Премного благодарен, мэм, — сказал он, выглядя счастливым. — Видите ли, в эту декаду месяца течение изменится около половины одиннадцатого — и это будет отлив, — добавил он с ударением.

Я посмотрела на него непонимающим взглядом.

— Так вот, если присмотреться повнимательней, мэм, вы увидите, что вода уже наполовину отступила, — он указал на юг, — и все же, близко к берегу протягивается линия глубоких срединных вод. Но лишь наступит ночь, ее уже не будет.

— И? — пока я по-прежнему не могла уловить суть, но капитан был терпелив.

— Ну, как только вода сойдет полностью, уж точно будет легче рассмотреть все рифы и заливы. И если бы вы плыли к берегу на лодке с малой осадкой, то именно это время и стало бы самым подходящим. Но, если рондейвуз должна случиться с чем-то большим, любым судном, которое погружается в воду глубже, чем на четыре фута... что ж, тогда, — он сделал глоток, и указал донышком своей бутылки на точку в дальней части острова. — Вода там глубока, мэм — видите, какой цвет? Будь я кораблем любого размера, то не нашел бы места безопаснее, чтоб кинуть якорь, как раз во время отлива.

Я внимательно разглядела участок, на который он указал. Определенно, вода там была более глубокого, сине-серого оттенка, гораздо темнее, чем волны, окружавшие его.

— Вы могли бы объяснить нам это и раньше, — сказала я, с некоторой нотой упрека в голосе.

— Уж я-то мог, мэм, — искренне согласился капитан, — да не знал, хотите ли вы это слышать.

Затем он поднялся и медленно побрел на корму, не выпуская пустую бутылку из рук, и рассеянно выдувая из ее горлышка звук "уууг-уууг-уууг", будто далекий противотуманный горн.

Когда солнце растворилось в морской глади, Роджер и Йен показались на берегу, и Мозес, матрос капитана Рорка, подгреб на шлюпке к берегу, чтобы забрать их. Затем мы подняли паруса и медленно продвигались вдоль побережья Окракока, пока не нашли Джейми, махавшего нам с крошечной песчаной отмели.

Бросив якорь на ночь недалеко от берега, мы кратко обменялись результатами поисков — а точнее, их отсутствием. Все трое мужчин были истощены, измучены жаждой, жарой и ходьбой, и, несмотря на потраченные усилия, едва ли хотели ужинать. Особенно Роджер, он выглядел подавленным и бледным, и не проронил почти ни слова.

Тонкий серебряный серп ущербной луны поднялся в небе. Почти не разговаривая, мужчины взяли свои одеяла и в считанные минуты уснули, устроившись прямо на палубе.

Несмотря на количество выпитого пива, сон ко мне не шел. Я сидела рядом с Джейми, обернув собственное одеяло вокруг плеч, чтобы защититься от ночного холода, и разглядывала низкую темную и загадочную громаду острова. Возможное место стоянки, которое показал мне капитан Рорк, было невидимым в темноте. Я задавалась вопросом, узнаем ли мы, если корабль придет сюда следующей ночью?

* * *

НА САМОМ ДЕЛЕ, корабль прибыл этой ночью. Я проснулась на заре, мне снились трупы. Я села, сердце колотилось, как молот, Рорк и Мозес стояли у поручней, в воздухе витал ужасный смрад. Этот запах невозможно было забыть, и когда, поднявшись на ноги, я подошла к поручням, чтобы осмотреться, то вовсе не удивилась, услышав, как Рорк прошептал, кивая на юг: "Работорговец".

Корабль стоял на якоре примерно в полумиле от нас, а его мачты чернели на фоне бледнеющего неба. Хоть и не огромный, парусник наверняка был слишком велик, чтобы пройти по мелким каналам вглубь острова. Я долгое время наблюдала, и, проснувшись, Джейми, Роджер и Йен присоединились ко мне — но никаких шлюпок с корабля спущено на воду не было.

— Как вы думаете, что он там делает? — спросил Йен. Он говорил тихо, присутствие невольничьего судна всех заставляло нервничать.

Рорк покачал головой; ему это тоже не нравилось.

— Будь я проклят, если знаю, — сказал он. — Не ожидал увидеть такую штуковину в таком месте. Вовсе нет.

Джейми потер свой колючий подбородок. Его стошнило за борт уже через несколько минут после пробуждения, хотя качка была очень легкой. Он не брился уже много дней, и с запавшими глазами и зеленым, покрытым щетиной, лицом, он выглядел еще более неопрятным, чем сам Рорк.

— Вы сможете пройти борт о борт с ними, мистер Рорк? — спросил он, глядя на неволльничий корабль. Роджер бросил на него резкий взгляд.

— Ты же не думаешь, что Брианна на борту?

— Если она там — мы это выясним. А если нет — то, возможно, узнаем, к кому приплыл этот корабль.

Уже полностью расцвело, когда мы приблизились к судну, а на палубе столпились несколько матросов, с любопытством разглядывавших нас через поручни.

Рорк громко прокричал, спрашивая разрешения подняться на борт. Ответ последовал не сразу, но через несколько минут появился огромный мужчина с авторитетным видом и сердитым выражением лица.

— Что вам нужно? — проворчал он.

— Подняться на борт, — крикнул Рорк в ответ.

— Нет. Убирайтесь.

— Мы ищем молодую женщину! — прокричал Роджер. — Нам бы хотелось задать вам несколько вопросов!

— Любые молодые женщины на этом корабле — мои, — капитан — если это он и был — заявил твердо. — Валите, сказано же вам, — он развернулся и сделал жест своим матросам, которые бросились врассыпную, но тут же возвратились с мушкетами.

Роджер сложил руки рупором около рта.

— БРИАННА! — проревел он. — БРИАННАААА!

Кто-то из мужчин поднял ружье и выстрелил, пуля просвистела у нас над головами и прорвала парус.

— Ох! — воскликнул Рорк в гневе. — Да что с вами такое?

Единственным ответом была череда дельнейших выстрелов, после чего были открыты затворы на ближайших к нам пушечных отверстиях, и внезапно появились длинные черные носы нескольких пушек, а вместе с ними вырвалась волна еще более сильного смрада.

— Господи Боже, — сказал Рорк, пораженный. — Что ж, если вот так вы настроены, ладно, черт вас подери! — прокричал он, размахивая кулаком. — Черт вас дери, я сказал!

Мозес, меньше заинтересованный в риторике, установил парус сразу же после первого выстрела и уже был у румпеля; мы проскочили мимо невольничьего корабля в безопасные воды в несколько мгновений.

— Ладно, что-то происходит, — заметила я, оглядываясь назад. — Имеет оно отношение к Боннету, или нет.

Роджер вцепился в поручни так, что даже костяшки пальцев побелели.

— Так и есть, — сказал Джейми. Приложив руку ко рту, он состроил гримасу. — Вы сможете держать его в виду, но в недосягаемости, мистер Рорк? — новая волна вони нечистот, разложения и безнадежности настигла нас, и Джейми сделался цвета прогорклого жира. — И, пожалуй, против ветра тоже?

Мы были вынуждены выйти довольно далеко в океан и менять галс, чтобы подстроится под все эти разнообразные требования, но потом вернулись назад и бросили якорь на безопасном расстоянии, так, что невольничье судно было едва видно. Здесь мы и оставались до конца дня, по очереди следя за странным кораблем в подзорную трубу капитана Рорка.

Однако, ничего не произошло: шлюпки спущены за борт не были, и никто не приплыл с берега. И когда все мы молча сидели на палубе, наблюдая, как звезды появляются в безлунном небе, корабль поглотила тьма.

ГЛАВА 107. НОВОЛУНИЕ.

ОНИ СТАЛИ НА ЯКОРЬ задолго до рассвета, и маленькая лодка отвезла их к берегу.

— Где мы? — спросила Брианна хриплым от долгого молчания голосом — Боннет поднял ее затемно.

По дороге они трижды останавливались в неизвестных бухточках, где загадочные мужчины появлялись из чащи, выкатывали бочки или выносили тюки, но ее не высадили ни в одной из них. Это был длинный низкий остров с густым, поросшим кустарником лесом, покрытым туманной мглой, он выглядел призрачно под угасающей луной.

— Окракок, — ответил он и наклонился вперед, внимательно всматриваясь в туман. — Немного дальше к порту, Дэнис.

Моряк на веслах сильнее наклонился вперед, и нос лодки медленно развернулся, направляясь все ближе к берегу.

На воде было холодно; она была благодарна за плотный плащ, которым Боннет укутал ее, прежде чем подать ей руку. Даже теперь холод ночи и открытого моря слегка пронимал, отчего ее руки дрожали, а пальцы рук и ног онемели.

Пираты тихо перешептывались, получая дальнейшие распоряжения. Боннет спрыгнул, оказавшись по пояс в мутной воде, и побрел в тени, энергично отодвигая заросли, и перед ними вдруг показалась темная и блестящая вода скрытой бухты. Лодка прокладывала путь под нависающими деревьями, потом приостановилась, чтобы Боннет с плеском и брызгами смог перевалиться через борт.

Послышался звонкий вскрик, так близко, что она дернулась, сердце бешено колотилось, но потом она поняла, что это была всего лишь птица где-то в болоте неподалеку. В остальном, ночь была тихой, тишину нарушал лишь плеск весел.

В лодке также находились Джош и африканцы народности фулани; Джош сидел у ее ног сгорбленной черной массой. Она чувствовала, как он дрожал. Расправив полу своего плаща, она укутала Джоша и положила руку ему на плечо, чтобы взбодрить, насколько могла. Он опустил свою руку на ее и крепко сжал; так, соединившись, они и плыли медленно в темную неизвестность под деревьями, с которых капала вода.

К тому времени, когда лодка достигли небольшого причала, небо просветлело, и полосы окрашенных в розовое облаков простирались над горизонтом. Боннет выпрыгнул и протянул ей руку. Нехотя, она отпустила Джоша и встала.

Наполовину скрытый деревьями виднелся дом. Он был сделан из плоских досок и утопал в клочках тумана, казалось, что он ненастоящий и в любой момент может исчезнуть.

А вот вонь, донесенная ветром, была достаточно настоящей. Она никогда раньше не чувствовала этого запаха, но слышала от матери красочное описание и сразу же его узнала — запах невольничьего судна, что стояло на якоре. Джош тоже узнал его, она слышала, как он вдруг вдохнул, а затем забормотал спешно, так быстро, как мог — это была молитва Деве Марие на гэльском.

— Отведите этих в барак для рабов, — Боннет отдал приказ морякам, толкнув к ним Джоша и махнув на африканцев. — Потом возвращайтесь на корабль. Скажите мистеру Ордину, что мы отплываем в Англию через четыре дня; пусть позаботится об остальной провизии. Возвращайтесь за мной в субботу, за час до прилива.

— Джош! — она позвала его, и он оглянулся, с глазами, белыми от страха, но моряк толкнул его вперед, а Боннет потащил ее в другом направлении, вверх по направлению к дому. — Подожди! Куда он повел его? Что ты собираешься делать с ним? — она зарылась ногами в грязь и схватилась за мангровое дерево, отказываясь двигаться дальше.

— Продать его, что же еще? — в его тоне звучало безразличие, как к Джошу, так и к тому, что она отказывалась идти. — Идем, дорогуша. Ты знаешь, что я могу тебя заставить, и знаешь, что тебе это не понравится, — он протянул руку, отдернул край ее плаща и сильно ущипнул ее за сосок в доказательство.

Вспыхнув от гнева, она запахнула плащ обратно и плотно в него завернулась, словно это могло как-то успокоить боль. Он уже развернулся и шел вверх по дороге, уверенный, что она последует за ним. К своему бесконечному стыду, она пошла.

* * *

ДВЕРЬ ОТКРЫЛ чернокожий мужчина, почти такой же высокий, как Боннет, и даже шире в груди и плечах. Широкий вертикальный шрам пролегал между его глаз, почти от линии волос до переносицы, этот шрам выглядел, как специально нанесенная родоплеменная метка, а не результат несчастного случая.

— Эммануэль, дружище! — Боннет горячо поприветствовал мужчину и втолкнул Брианну перед собой в дом. — Смотри-ка, что кот притащил, а?

Чернокожий оглядел ее с головы до ног с сомнением.

— Она чертовски высокая, — сказал он, в его голосе слышались африканские переливы. Он взял ее за плечо и повернул, пробежал рукой вниз по спине, ненадолго задержавшись на ягодицах прямо через плащ. — Но хороший толстый зад, — нехотя добавил он.

— А то. Что ж, пристрой ее, и потом расскажешь мне, что к чему. Трюм почти полон, я подобрал еще четверых, нет, пятерых черных. Мужчин может взять капитан Джексон, а вот женщины — на этот раз есть кое-что особенное, — он подмигнул Эммануэлю. — Близнецы.

Лицо чернокожего застыло.

— Близнецы? — в его голосе послышался ужас. — Вы привели их в дом?

— Да, — твердо ответил Боннет. — Эти фулани, они шикарные. Английского не знают, не обучены — но, я уверен, они пойдут, как диковинка. Кстати, были известия от синьора Рикасолли?

Эммануэль кивнул, хотя на его лбу залегла борозда, суровая линия шрама натянулась в отчетливую букву "v".

— Он будет здесь в четверг. Месье Гаувенер приедет тогда же. А мистер Говард будет здесь завтра.

— Отлично. Теперь я хочу позавтракать. Думаю, ты тоже голодна, дорогуша, а? — спросил он, повернувшись к Брианне.

Она кивнула, разрываясь между страхом, глубокой обидой и утренней тошнотой. Ей нужно было что-то съесть и быстро.

— Хорошо. Отведи ее куда-нибудь, — он махнул рукой вверх к потолку, указывая на комнаты наверху, — и покорми ее. Я буду у себя в кабинете, найдешь меня там.

Не дожидаясь подтверждения приказа, Эммануэль схватил ее рукой за шею, словно клещами, и толкнул вперед к лестнице.

* * *

ДВОРЕЦКИЙ — если бы Эммануэля можно было назвать таким домашним термином — втолкнул ее в маленькую комнату и закрыл за ней дверь. Мебель в комнате была, но немного — каркас кровати с голым матрасом и одним шерстяным одеялом и туалетный горшок. Последним из перечисленных объектов она с облегчением воспользовалась, потом быстро провела осмотр своей комнаты.

В комнате было одно окно, маленькое, с металлической решеткой. Стекла не было, только ставни внутри, в комнате чувствовалось дыхание моря и кустарникового леса, с которым соперничал запах грязного затасканного матраса. "Эммануэль, возможно, был поверенным слугой, но точно не был похож на домоправительницу", — подумала она, пытаясь не унывать.

Знакомый звук долетел до нее, и она вытянула шею, чтобы рассмотреть. В окно было видно немного — только грязный песок с белыми измельченными ракушками вокруг дома и верхушки низкорослых сосен. Если прижать лицо к окну, то можно было увидеть небольшой кусочек далекого пляжа, с белыми накатывающимися волнами. Она увидела трех лошадей, проскакавших по берегу и исчезнувших из вида — только ветер донес звук их ржания, потом пробежали еще пять, а затем еще одна группа из семи или восьми. Дикие лошади, потомки испанских пони, оставленных здесь за столетие до этого.

Их вид очаровал ее, и она долго смотрела, надеясь, что они вернутся, но они не вернулись; только пеликаны пролетели и несколько чаек ныряли за рыбой.

Вид лошадей на несколько мгновений заставил ее почувствовать себя менее одинокой, но не менее опустошенной. Она была в комнате уже, по крайней мере, полчаса, но в коридоре не было слышно шагов, никто не нес ей еду. Осторожно, она толкнула дверь, и с удивлением обнаружила, что она не заперта.

Снизу доносились звуки, там кто-то был. Теплый зерновой аромат каши и свежеиспеченного хлеба витал в воздухе.

Сглотнув, чтобы сдержать тошноту, она прошла, мягко ступая, через дом вниз по лестнице. Мужские голоса слышались в комнате, находящейся в передней части дома — это были Боннет и Эммануэль. Звук их голосов заставил сжаться ее диафрагму, но дверь была закрыта, и она прошла мимо.

Кухней служила хижина кухарки, отдельный маленький домик, связанный с домом коротким воздуховодом и двором, окруженным забором, что закрывал и заднюю часть дома. Она посмотрела на забор — высокий и заостренный, но первоочередной задачей было поесть.

Кто-то был в кухне, она слышала, как передвигали кастрюли, и женский голос что-то бормотал. Запах еды был таким сильным, что на него можно было опереться. Она открыла дверь, вошла и начала ждать, когда кухарка заметит ее. Потом она посмотрела на кухарку.

К этому моменту она была настолько потрепана всем случившимся, что только стояла и моргала, уверенная, что ей померещилось.

— Федра? — спросила она неуверенно.

Девушка повернулась, широко открыв глаза и рот от шока.

— Господи Иисусе! — она испуганно взглянула за спину Брианны, но, увидев, что она одна, схватила ее за руку и потащила во двор. — Что вы здесь делаете? — с жаром спросила она. — Как вы здесь очутились?

— Стивен Боннет, — ответила Брианна кратко. — А как, ради всех святых, ты попала сюда? Он похитил тебя? Из Речной Излучины?

Брианна не понимала как и почему, но все — с того момента, как она обнаружила, что беременна — казалось ей нереальной галлюцинацией, и насколько это было именно из-за беременности, она понятия не имела.

Но Федра покачала головой.

— Нет, мисс. Боннет получил меня месяц назад. От мужчины по имени Батлер, — добавила она.

Ее рот искривился с выражением, которое не оставляло сомнений в ее отношении к этому Батлеру.

Имя показалось Брианне смутно знакомым. Она решила, что это, скорее всего, имя контрабандиста, она никогда с ним не встречалась, но слышала о нем время от времени. Он был не тем, кто обеспечивал ее тетушку чаем и другими контрабандными предметами роскоши, того она видела — эдакий избалованный и утонченный джентльмен по имени Уилбрахам Джонс.

— Я не понимаю. Но, погоди, здесь найдется что-нибудь поесть? — спросила она, почувствовав, как внезапно засосало в желудке.

— О, конечно. Ждите здесь.

Федра, тихо ступая, исчезла на кухне и через минуту вернулась с ломтем хлеба и кувшинчиком масла.

— Спасибо, — она схватила хлеб и начала его уплетать за обе щеки, даже не побеспокоившись намазать его маслом. Потом она опустила голову между колен и несколько минут пыталась отдышаться, до тех пор, пока не утихла тошнота. — Извини, — сказала она, наконец, поднимая голову. — Я беременна.

Федра кивнула, не выражая удивления.

— От кого? — спросила она.

— От мужа, — ответила Брианна. Вопрос вызвал в ней негодование, но потом она вдруг осознала с легкой дрожью внутри, что это вполне могло бы случиться и по-другому. Федра покинула Речную Излучину несколько месяцев назад — одному Богу известно, что с ней произошло за это время.

— Тогда он не будет держать вас здесь долго, — Федра мельком взглянула на дом.

— Да. Ты сказала, месяц — пыталась ли ты сбежать?

— Однажды, — ее рот снова искривился. — Вы видели Эммануэля?

Брианна кивнула.

— Он — ибо. От него не спрятаться даже в кипарисовом болоте, выследит и заставит пожалеть, когда поймает, — она обхватила себя руками, хотя день был теплым.

Двор был огорожен восьмифутовым забором из сосновых кольев, связанных веревкой. Брианна могла бы перемахнуть через них, она была на фут выше Федры... но тут вдруг она увидела по ту сторону забора тень мужчины с оружием.

Она могла бы и догадаться об этом, будь она сейчас способна организовать свои мысли. Это было тайное убежище Боннета — и, судя по куче коробок, упаковок и бочек, набросанных во дворе, именно здесь он хранил ценные грузы, прежде чем продать их. Естественно, что это место охранялось.

Слабый бриз повеял через колья забора, он принес отвратительный смрад, который Брианна уже чувствовала, когда они плыли к берегу. Она быстро забросила внутрь и с трудом проглотила еще кусок хлеба, чтобы заглушить тошноту.

Ноздри Федры раздулись и сжались от вони.

— Корабль с рабами стал на якорь там, за прибоем, — сказала она очень тихо и сглотнула. — Капитан приходил вчера посмотреть, есть ли у мистера Боннета что-то для него, но Боннета еще не было. Капитан Джексон сказал, что он придет завтра снова.

Брианна чувствовала, как боится Федра, казалось, что бледно-желтые миазмы проходят по ее коже, — и откусила еще хлеба.

— Он же... он ведь не продаст тебя этому Джексону? — ей трудно было поставить на это, зная прошлое Боннета. Но она теперь кое-что понимала о рабстве. Федра была первым сортом: светлокожая, юная, милая, а кроме того — обученная личная прислуга. Боннет мог получить за нее очень хорошую цену практически где угодно, а работорговцы, как ей было немного известно, имели дело по большей части с неопытными рабами из Африки.

Федра покачала головой, ее губы побледнели.

— Вряд ли. Он сказал, что я — то, что он назвал "каприз". Поэтому он так долго держит меня здесь; на этой неделе, насколько мне известно, из Вест-Индии вернутся несколько его знакомых плантаторов, — она снова сглотнула и выглядела неважно. — Они покупают хорошеньких женщин.

Хлеб, который съела Брианна, вдруг осел влажной вязкой массой в ее животе, и с ощущением некоторой неизбежности, она встала и сделала несколько шагов, прежде чем ее вырвало на тюк необработанного хлопка.

Голос Стивена Боннета, веселый и бодрый, прозвучал в ее голове: "Зачем тащить тебя в Лондон, где от тебя никому не будет никакой пользы? К тому же, там несколько дождливо, я уверен, тебе там не понравится".

— Они покупают хорошеньких женщин, — прошептала она, прислонившись к частоколу и дожидаясь, пока не ослабнет чувство вязкости. Но белых женщин?

"Почему бы и нет", — хладнокровно заключила логическая часть ее мозга. Женщины могут быть собственностью, черные они или белые. Если тобою можно владеть, то тебя можено и продать. Она сама владела Лиззи в свое время.

Брианна вытерла рукавом рот и повернулась к Федре, которая сидела на мотке меди, ее красивой формы тонкое лицо вытянулось от беспокойства.

— Джош, он забрал и Джоша тоже. Когда мы причалили к берегу, он сказал отвести Джоша в барак.

— Джошуа? — Федра села ровно, округлив глаза. — Джошуа, конюх мисс Джо? Он здесь?

— Да. Ты знаешь, где находится барак?

Федра вскочила на ноги и начала взволнованно ходить туда-сюда.

— Я не знаю точно. Я готовлю еду для рабов, что находятся там, но ее забирает один из моряков. Но это должно быть недалеко от дома.

— А он большой?

Федра выразительно покачала головой.

— Нет, ведь мистер Боннет не занимается работорговлей как бизнесом. Он берет понемногу, то тут, то там и потом отдает свои "капризы", — она скорчила гримасу, — их не может быть больше дюжины, судя по количеству еды. Три девушки в доме, пять, считая тех фулани, что я слышала, он привел.

Почувствовав себя лучше, Брианна начала осматривать двор в поисках чего-то, что можно было бы использовать. Там было много всякой всячины — от рулонов китайского шелка, замотанных в полотно и промасленное сукно и ящиков с фарфоровыми блюдами до мотков меди, бочек с бренди, бутылок вина, упакованных в солому, и сундуков с чаем. Она открыла один из сундуков, вдохнула мягкий аромат листьев и почувствовала, как успокаиваются ее внутренние недомогания. Она бы отдала почти все, что угодно, за чашку горячего чая прямо сейчас.

Но еще более интересными были несколько маленьких, плотно запечатанных бочонков с тонкими стенками, в них содержался порох.

— Если бы у меня было несколько спичек, — пробормотала она сама себе, глядя на них с тоской. — Или хотя бы кресало.

Но ведь огонь есть огонь, и он обычно есть на кухне. Она осторожно взглянула на дом, обдумывая, где именно разместить бочки... но она не могла развести огонь в этом месте, ведь внутри находились другие рабы и неизвестно, что бы она стала делать дальше.

Звук открывающейся двери вернул ее к жизни; к тому времени, как появился Эммануэль, она отпрыгнула от пороха и рассматривала огромную коробку с напольными часами, золоченными, украшенными тремя разрисованными кораблями из серебра, выглядывающими из-за защитных панелей, прибитых над ними.

— Ты, девчонка, — сказал Эммануэль Брианне, его подбородок резко дернулся. — Ты пойдешь мыться, — он посмотрел на Федру тяжелым взглядом. Брианна заметила, что Федра старается не встречаться глазами с Эммануэлем, а спешно собирает с земли хворост.

Рука снова крепко сжала ее шею, и она позорно отправилась обратно в дом.

* * *

НА ЭТОТ РАЗ, Эммануэль запер дверь. Он принес ей таз и кувшин, полотенце и чистую женскую сорочку. Прошло много времени, прежде чем он вернулся с подносом с едой. Но он игнорировал все ее вопросы и, уходя, снова запер дверь.

Брианна подтащила кровать к окну и стала на нее коленями, локтями закрепившись между прутьями решетки. Было больше нечего делать, кроме как думать, а это было как раз то, что она бы отложила на потом. Она смотрела на лес и дальний берег; тени хвойного кустарника, наползающие на песок, как древнейшие солнечные часы, отмечали медленный, словно улитка, ход времени.

Так она стояла довольно долго, колени онемели, локти болели, и она разослала плащ на мерзком матрасе, пытаясь не обращать внимания на множество пятен на нем и его запах. Лежа, она смотрела через окно на небо, что ежесекундно меняло цвет, и размышляла в деталях о специфических пигментах и точных мазках, которые она бы использовала, чтобы изобразить его. Потом она встала и начала шагать туда-сюда, считая шаги, чтобы фиксировать дистанцию.

Комната была около восьми футов в длину и десяти в ширину, пять целых и двадцать восемь сотых фута в миле. Пятьсот двадцать восемь кругов. Она ночень адеялась, что кабинет Боннета находится под ее комнатой.

Однако, ничего не помогало. Когда в комнате стемнело и она достигла двух миль, в своем мозгу она обнаружила Роджера — он неприметно находился там все время.

Она села на кровать, разгоряченная после ходьбы, и смотрела, как на небе угасают последние цветные отблески.

Получил ли он посвящение в духовный сан, которого так жаждал? Он беспокоился по поводу вопроса о предопределении, не будучи уверенным, что сможет принять духовный сан, не будучи всем сердцем уверенным в этой идее. Ну, она называла это "идеей", а для пресвитериан это была догма. Она криво усмехнулась, подумав о Хираме Кромби.

Йен рассказал ей, как Кромби рьяно пытался объяснить доктрину предопределения индейцам чероки. Большинство из них вежливо слушали, но игнорировали его. Жена Птицы, Пенстемон, большая любительница поспорить, следовала за Кромби весь день, шутливо толкая его и выкрикивая: "А твой Бог знал, что я хотела это сделать? Как он мог знать, если я сама не знала!" — или, находясь в более задумчивом настроении, пытаясь добиться от него ответа, как идея предопределения срабатывает в азартных играх — как большинство индейцев, Пенстемон могла поспорить на все, что угодно.

Брианна не исключала мысль, что во многом именно из-за Пенстемон первые визиты Кромби к индейцам были такими короткими. Хотя надо отдать ему должное, он возвращался снова и снова. Он верил в то, что делал.

Как и Роджер. "Черт, — подумала она устало, — и снова он". Мягкие, зеленые, как мох глаза, темнеющие в минуты задумчивости, и палец, медленно потирающий переносицу.

— Это действительно важно? — спросила она у Роджера, устав от дискуссии о предопределении, тайно довольная, что католикам не нужно было верить в подобные вещи, поскольку они соглашались, что пути Господни неисповедимы. — Не более ли важно, что ты сможешь помогать людям, сможешь предложить утешение?

Они лежали в кровати, разговаривали при свете очага, свеча погасла. Она чувствовала движение его тела, когда он, размышляя, играл рукой с прядью ее волос.

— Я не знаю, — сказал он наконец. Потом слегка улыбнулся, взглянув на нее. — Ты не думаешь, что любой путешественник во времени должен быть слегка теологом?

Она глубоко и измученно вздохнула, а он рассмеялся, отпустил ее и начал целовать, переходя к более земным делам.

Но он был прав. Каждый, кто прошел через камни, мог бы спросить: "Почему я?" И кто мог бы ответить, если не Бог?

Почему я? А те, кто не смог сделать этого — почему они? Она почувствовала небольшой озноб от мысли о них. Безымянные тела, перечисленные в блокноте Гейлис Дункан, компаньоны Доннера, умершие при перемещении. А что касается Гейлис Дункан... неожиданная мысль поразила ее — ведьма умерла здесь, далеко от своего времени.

Нужно отложить метафизику в сторону и посмотреть на дело исключительно с точки зрения науки — она упорно верила, что должно быть научное обоснование, это не должна быть магия, не важно, что думала по этому поводу Гейлис Дункан. Законы термодинамики утверждают, что ни масса, ни энергия не могут, ни появиться, ни исчезнуть. Только изменяться.

Но как меняться? Создает ли изменения перемещение во времени? Москит запищал у ее уха, она махнула рукой, чтобы отогнать его прочь.

Ты можешь перемещаться в обе стороны — им это было известно. Но очевидным следствием было — ни Роджер, ни ее мать не упоминали об этом, так как не принимали этого во внимание — что из начальной точки можно было переместиться не только в прошлое и обратно, но и в будущее.

Так что, возможно, если кто-то путешествовал в прошлое и умер, как Гейлис Дункан или Зуб Выдры... то это должно быть уравновешено тем, что кто-то из путешествовавших в будущее умер там?

Она закрыла глаза, поскольку не могла — или не хотела — проследить этот ход мыслей дальше. В отдалении она услышала шум прибоя, бьющегося о песок, и подумала о невольничьем корабле. Потом осознала, что запах от него долетает сюда, встала и подошла к окну. Она могла видеть только дальний конец дороги, ведущей к дому, там она разглядела большого мужчину в темно-синем плаще и шляпе, быстро шагавшего со стороны леса с двумя другими мужчинами в потертой одежде. "Моряки", — подумала она, увидев, как они движутся вразвалочку.

Тогда это мог быть капитан Джексон, пришедший вести дела с Боннетом.

— Ох, Джош, — сказала она вслух и, внезапно ослабев, присела на кровать.

Кто же это был? Одна из святых Терез — Тереза из Авилы? Кто сказал Богу с возмущением: "Если ты так ведешь себя со своими друзьями, не удивляйся, что их у тебя так мало!"

* * *

БРИАННА ПРОВАЛИЛАСЬ в сон, думая о Роджере. А проснулась утром, думая о ребенке.

На этот раз тошноты и странных ощущений не было. Все, что она чувствовала, было глубокое умиротворение и ощущение... интереса?

"Ты там?" — подумала она, положив руки на живот. Ничего определенного в ответ, но она просто знала это так же уверенно, как и то, что ее сердце бьется.

"Хорошо", — подумала она и снова заснула.

Через некоторое время ее разбудил шум внизу. Она села, услышав громкие голоса, слегка качнулась, почувствовав слабость, и снова легла. Тошнота вернулась, но, если закрыть глаза и лежать очень спокойно, она затихала, как спящая змея.

Голоса звучали то громче, то тише, временами слышался громкий стук, похожий на удары кулаком по стене или столу. Через несколько минут голоса затихли, и ничего не было слышно, пока не послышались легкие шаги у самой ее двери. Погремев замком, вошла Федра, неся поднос с едой.

Брианна села, пытаясь не дышать; пахло чем-то жареным...

— Что происходит внизу? — спросила она.

Федра скривилась.

— Это Эммануэль, ему не нравятся женщины фулани. У народов ибо близнецы — это плохо, к большой неудаче — если женщина рожает двойню, она уносит их в лес и оставляет там умирать. Эммануэль хотел отослать женщин с капитаном Джексоном, чтобы убрать из дома, но мистер Боннет сказал, что ожидает джентльмена из Вест-Индии, чтобы получить цену получше.

— Джентльмена из Вест-Индии, что за джентльмен?

Федра пожала плечами.

— Я не знаю. Думаю, он продает разные вещи. Полагаю, из сахарных плантаторов. Поешьте, я вернусь позже.

Федра развернулась, чтобы уйти, но Брианна вдруг окликнула ее.

— Подожди! Ты не сказала мне вчера, кто забрал тебя из Речной Излучины?

Девушка неохотно повернулась.

— Мистер Улисс.

— Улисс? — повторила Брианна, не веря своим ушам. Федра услышала сомнение в ее голосе и посмотрела на нее сердито.

— Что, не верите?

— Нет-нет, — поспешно заверила ее Брианна, — я верю тебе. Только почему?

Федра сильно втянула носом воздух.

— Потому, что я просто тупой нигер, — сказала она горько. — Мама говорила мне, чтобы я никогда даже не пересекалась с Улиссом. Но разве я послушала?

— Пересекалась, — осторожно повторила Брианна. — Как именно?

Она жестом указала на кровать, приглашая Федру присесть. Девушка мгновенье колебалась, затем села, снова и снова поглаживая рукой белую ткань, обмотанную у нее вокруг головы, пока не подобрала слова.

— Мистер Дункан, — сказала она, и ее лицо слегка смягчилось. — Он хороший человек. Вы знали, что он никогда не был с женщиной? В юности его ударила лошадь, повредив яички, и он считал, что ничего не может в этом смысле.

Брианна кивнула, она слышала что-то о проблеме Дункана от матери.

— Но, — сказала Федра со вздохом, — он ошибался насчет этого, — она взглянула на Брианну, пытаясь понять, как она приняла ее признание. — Он не хотел причинить никому никакого вреда, и я тоже. Это просто случилось, — она пожала плечами. — Но Улисс узнал об этом, он узнает обо всем, что происходит в Речной Излучине, рано или поздно. Возможно, ему рассказала одна из девушек, или он узнал как-то иначе, но он знал. И он сказал мне, что это неправильно, и я должна немедленно прекратить это.

— Но ты не прекратила?

Федра медленно покачала головой, ее губы были крепко сжаты.

— Я сказала ему, что прекращу, когда мистер Дункан этого захочет, сказала, что это не его дело. Видите ли, я считала мистера Дункана хозяином. Но я ошибалась, хозяином в Речной Излучине был Улисс.

— И он... он отдал тебя, продал тебя, чтобы ты не спала с Дунканом?

"Какое ему было дело? — удивилась Брианна. — Он что, боялся, что об этом узнает Джокаста и ей будет больно?"

— Нет, он продал меня потому, что я сказала ему, что, если он не оставит нас с мистером Дунканом в покое, я расскажу о нем и мисс Джо.

— О нем и... — Брианна моргнула, не веря своим ушам. Федра взглянула на нее с ироничной улыбкой.

— Он разделял постель с мисс Джо лет двадцать или даже больше. С тех самых пор, как умер старый хозяин, мама мне говорила. Каждый раб знал об этом, но никто не был так туп, как я, чтобы сказать об этом ему в лицо.

Брианна понимала, что разевает рот, словно золотая рыбка, но ничего не могла поделать. Сотни мелочей, которые она замечала в речной Излучине, мириады маленьких проялений близких отношений между ее тетей и дворецким вдруг обрели новое значение. Неудивительно, что ее тетя приложила столько усилий, чтобы получить Улисса обратно после смерти лейтенанта Вольфа. И неудивительно, что в этой ситуации Улисс действовал мгновенно. Поверили бы Федре или нет, такое обвинение могло уничтожить его.

Федра вздохнула и потерла рукой лицо.

— Он не терял времени. Поздно ночью он и мистер Джонс вытащили меня из кровати, завернули в одеяло и отнесли в фургон. Мистер Джонс сказал, что он не работорговец, но сделает такое одолжение для Улисса. Он не стал держать меня у себя, а отправил вниз по реке и продал в Уилмингтоне владельцу таверны. Это было не так плохо, но несколько месяцев спустя Джонс вернулся и забрал меня, поскольку в Уилмингтоне я находилась не так далеко, как этого хотелось мистеру Улиссу. И Джонс отдал меня мистеру Батлеру, а тот взял меня в Эдентон.

Она смотрела вниз, теребя одеяло длинными изящными пальцами. Ее губы были сжаты, лицо раскраснелось. Брианна удержалась спросить, что Федра делала с Батлером в Эдентоне, подумав, что ей, вероятно, пришлось работать в борделе.

— И там тебе нашел Стивен Боннет? — рискнула спросить она.

Федра кивнула, не поднимая глаз.

— Он выиграл меня в карты, — ответила она лаконично и встала, — мне пора идти. С меня достаточно пересечений с Эммануэлем, я больше не хочу быть избитой.

Брианна почти отошла от шока из-за услышанного об Улиссе и ее тете. Ей вдруг в голову пришла другая мысль, и она выпрыгнула из кровати, торопясь перехватить Федру до того, как она дойдет до двери.

— Подожди, постой! Еще всего одна вещь — рабы в Речной Излучине знают о золоте?

— О том, что в гробнице старого хозяина? Конечно, — лицо Федры выражало циничное удивление от того, что кто-то может в этом усомниться. — Никто не смеет прикоснуться к нему, каждый знает, что на нем лежит проклятие.

— А тебе известно что-нибудь об его исчезновении?

Федра выглядела растерянной.

— Исчезновении?

— Ах, да, ты не могла знать об этом, ведь ушла задолго до его исчезновения. Но как ты считаешь, мог ли Улисс что-то сделать с ним?

Федра покачала головой.

— Мне ничего об этом не известно. Но от Улисса всего можно ожидать — проклятье или нет.

Послышался звук шагов на ступенях, Федра побледнела. Не сказав больше ни слова, не сделав даже прощального жеста, она проскользнула за дверь и закрыла ее. Брианна услышала бешеное вращение ключа с той стороны и щелчок закрывающегося замка.

* * *

ЭММАНУЭЛЬ, молчаливый, словно ящерица, к полудню принес ей платье. Оно было слишком коротко и очень тесно в груди, зато из плотного голубого муарового шелка и хорошо сшитое. Его явно ранее носили, были видны пятна от пота, и еще, она подумала, что оно пахло страхом, и еле сдержала дрожь, пытаясь в него влезть.

Она и сама вспотела, когда Эммануэль повел ее вниз по лестнице, хотя через открытые окна, шевеля занавески, веял приятный бриз. Дом был очень простым, по большей части с неприкрытыми деревянными полами, из мебели только несколько стульев и кроватей. Комната внизу, куда привел ее Эммануэль, так разительно отличалась от всех остальных, что, казалось, принадлежала другому дому.

Дорогие турецкие ковры покрывали пол расплескавшимся буйством красок, мебель, хотя и принадлежала к разным стилям, была громоздкой, тщательно сделанной, с резными узорами и шелковой обивкой. Серебро и хрусталь блестели на каждой поверхности, а люстра — слишком большая для этой комнаты — со множеством хрустальных висюлек, разбрасывала по комнате маленькие радуги. Такая комната явно выражала представление пирата о богатой комнате — щедрое изобилие, бессмысленное хвастовство без стиля и вкуса.

Хотя богатый мужчина, сидящий у окна, похоже, не задумывался об окружающей обстановке. Это был худой мужчина в парике, с выдающимся кадыком, выглядящий где-то на тридцать, но с морщинистой желтоватой кожей, словно от какой-то тропической болезни. Он резко взглянул на дверь, когда Бри вошла, и поднялся.

Боннет развлекал своего гостя; на столе стояли стаканы и графин, тяжелый сладкий запах бренди витал в воздухе. Брианна почувствовала, как в ее животе поднимается тошнота, и ей стало интересно, что они станут делать, если ее вырвет прямо на турецкий ковер.

— А вот и ты, дорогуша, — сказал Боннет, подходя к ней, чтобы взять за руку. Она отдернула руку от него, он демонстративно не обратил на это внимание, просто толкнул ее в спину прямо к худому мужчине. — Подойди и поприветствуй мистера Говарда, милая.

Она выпрямилась во весь рост — она была на добрых четыре дюйма выше мистера Говарда, чьи глаза расширились при виде ее — и испепеляюще посмотрела на него сверху вниз.

— Меня удерживают здесь против моей воли, мистер Говард. Мой муж и мой отец... ой! — Боннет схватил ее за запястье и, крепко сжав, вывернул.

— Мила, не правда ли? — сказал он, как бы продолжая беседу, словно она ничего не говорила.

— О, да. Действительно. Но очень высока... — Говард обошел вокруг нее, осматривая с сомнением. — И рыжие волосы, мистер Боннет? Я, вообще-то, предпочитаю блондинок.

— Да неужели, ты, мелкое ничтожество! — огрызнулась она, не обращая внимание на Боннета, крепко сжимающего ее руку. — Откуда ты взялся со своими предпочтеньями? — она вывернулась от Боннета и пошла на Говарда. — Послушайте, — сказала она, пытаясь говорить рассудительно. Он щурился, слегка растерянный. — Я — женщина из хорошей... из прекрасной семьи, и меня похитили. Моего отца зовут Джеймс Фрейзер, мужа — Роджер МакКензи, моя тетя — миссис Гектор Камерон с плантации Речная Излучина.

— Она действительно из хорошей семьи? — Говард адресовал вопрос Боннету, услышав то, что его заинтересовало.

Боннет слегка кивнул в подтверждение.

— О да, сэр. Превосходнейшая кровь!

— Хм. И, я вижу, отменное здоровье, — резюмировал Говард свой осмотр, наклонившись ближе, чтобы рассмотреть ее. — Она рожала ранее?

— Да, сэр, здоровый сын.

— Хорошие зубы? — Говард заинтересованно привстал на носочки, Боннет услужливо завел одну ее руку за спину, чтобы удержать, потом схватил за волосы и дернул назад, заставив ее ахнуть.

Говард взял ее одной рукой за подбородок, а другой оттянул уголок рта и для проверки ощупал ее коренные зубы.

— Очень хорошо, — сказал он одобрительно. — И, я вижу, очень хорошая кожа. Но...

Она выдернула подбородок из его хватки и укусила Говарда за палец так сильно, как могла. Она почувствовала, как раздвигается и рвется мясо под ее зубами, потом вдруг рот наполнился медным вкусом крови.

Он завизжал и ударил ее. Она отскочила и увернулась от удара, так что его рука только чиркнула ее по щеке. Боннет отпустил ее, и она быстро сделала два шага назад, остановившись у стены.

— Она укусила меня за палец, сука! — мистер Говард, с глазами, налитыми кровью, качался туда-сюда, укачивая свою поврежденную руку у груди. Ярость залила его лицо, и он бросился прямо на нее, пытаясь дотянуться свободной рукой, но Боннет схватил его за запястье и оттащил в сторону.

— Нет, сэр, — сказал он. — Я не могу позволить вам навредить ей. Она ведь еще не ваша.

— Мне все равно, моя она или нет, — кричал Говард с лицом, налитым кровью. — Я забью ее до смерти!

— О, нет, конечно, вы не сделаете этого, мистер Говард, — сказал Боннет дружеским успокаивающим голосом. — Это были бы большие убытки. Оставьте ее мне, хорошо? — не дожидаясь ответа, он схватил Брианну, протащил ее, спотыкающуюся, через комнату и толкнул прямо к своему безмолвному помощнику, который неподвижно ожидал у двери все это время. — Забери ее, Мэнни, и научи-ка ее манерам. И вставь ей кляп, прежде чем приведешь обратно.

Эммануэль не улыбнулся, но, казалось, слабый свет вспыхнул в темных глубинах его зрачков. Его пальцы сдавили косточки ее запястья, она вскрикнула от боли и дернулась в напрасной попытке освободиться. За один короткий миг ибо развернул ее и выкрутил руку за спину, согнув ее пополам. Острая боль пронзила ее руку, казалось, плечо сейчас разорвется на части. Она потянула сильнее, и темная волна заслала ее взор. Но она еще услышала голос Боннета позади них, когда Эммануэль тащил ее через дверь:

— Не по лицу, Мэнни, и без постоянных следов.

* * *

В ГОЛОСЕ ГОВАРДА затихала придушенная нотка ярости. Он еще задыхался, но это было больше похоже на страх.

— О Боже, — сказал он. — О Боже.

— Мила, не правда ли? — искренне заметил Боннет.

— Мила, — повторил за ним Говард. — О, наиболее мила из всех, кого мне доводилось когда-либо видеть. Так отличается! Может я... — желание в его голосе было очевидным, и Брианна долю секунды ощущала вибрацию шагов на ковре, прежде чем его руки сжали ее ягодицы. Она вскрикнула под кляпом, но ее согнули на стол, край стола врезался ей в диафрагму, и звук, который она издала, был не более чем стон. Говард весело рассмеялся и отпустил.

— О, смотри, — сказал он зачарованно. — Ты видишь? Какой совершенный получается отпечаток моих рук — таких белых — на ее малиновых...она так горяча... о, он тускнеет. Позвольте мне...

Она плотно сжала ноги вместе и напряглась, когда он ласкал ее обнаженную вульву, но вдруг его прикосновения прекратились, рука Боннета оторвалась от ее шеи, и он оттянул клиента от нее прочь.

— Достаточно, сэр. Она не ваша собственность — пока нет, — тон Боннета был веселым, но решительным. В ответ Говард немедленно предложил сумму, которая заставила ее ахнуть за повязкой, а Боннет только рассмеялся.

— Это щедро, сэр, да, но разве было бы честно по отношению к остальным покупателям, если бы я принял вашу цену, не дав возможности им назвать свою? Нет, сэр, я ценю ваше предложение, но на этот раз я намерен провести аукцион; боюсь, вам придется дождаться этого дня.

Говард запротестовал, предложил больше — был крайне настырным. Он был охвачен желанием, возмущался, что не может ждать, что слишком разгорячен, чтобы вытерпеть... но Боннет сдерживал его и через несколько минут вывел из комнаты. Брианна услышала его протестующий голос, затихающий вдали, когда Эммануэль уводил его.

Она поднялась сразу же, как Боннет отпустил ее шею, бешено выгибаясь, чтобы отряхнуть юбки вниз. Эммануэль не только заткнул ей рот, но и связал руки за спиной. Если бы не это, она попыталась бы убить Стивена Боннета голыми руками.

Эта мысль, видимо, читалась на ее лице, потому что Боннет взглянул на нее мельком, взглянул снова и рассмеялся.

— Ты просто восхитительна, моя дорогая, — сказал он, наклоняясь к ней и небрежно вытаскивая кляп из ее рта. — Этот человек опустошит свой кошелек за шанс получить снова в свои руки твою задницу.

— Ты чертов... ты... — ее трясло от гнева, и она не могла подобрать достаточно сильного эпитета. — Я убью тебя!

Он снова рассмеялся.

— О, любовь моя. Из-за побитой задницы? Считай это платой — частичной — за мое левое яйцо.

Он легко потрепал ее за подбородок, затем пошел прямо к столу, где стоял поднос с графинами.

— Ты заслужила выпивку. Бренди или портвейн?

Она проигнорировала предложение, пытаясь удержать свой гнев под контролем. Ее щеки пылали яростным огнем, так же как и ее возмущенная задница.

— Что ты имеешь в виду, говоря "аукцион"? — требовательно спросила она.

— Думаю, я ясно выразился, милая. Ты, конечно, знаешь это слово, — Боннет взглянул на нее, слегка забавляясь, налил себе большую порцию бренди и выпил в два глотка. — Ха, — он выдохнул, моргнул и тряхнул головой. — Хух. У меня еще два заинтересованных тобой покупателя на рынке, дорогая. Они будут здесь завтра или послезавтра, чтобы посмотреть на тебя. Я узнаю о предложениях, и к пятнице, я думаю, ты отправишься в Вест-Индию.

Он говорил небрежно, без малейшего намека на издевательство. Это больше всего вызвало у нее внутреннюю дрожь. Она была предметом сделки, частью торговли. Для него и его чертовых покупателей — мистер Говард это ясно продемонстрировал. Не имело значения, что она говорила, их не интересовало, кто она такая или чего она хочет.

Боннет всматривался в ее лицо, оценивая ее своими бледно-зелеными глазами. Она осознала, что ему было просто интересно, и ее внутренности сжались в узел.

— Что ты использовал для нее, Мэнни? — спросил он.

— Деревянную ложку, — безразлично ответил слуга. — Вы сказали, без следов.

Боннет задумчиво кивнул.

— Я сказал, никаких постоянных следов, — поправил он. — Мы оставим ее для мистера Рикасолли, пожалуй, или для мистера Гаувенера... ну, подождем и посмотрим.

Эммануэль только кивнул, но его глаза задержались на Брианне с неожиданным интересом. Ее живот вывернуло наизнанку и ее вырвало, безнадежно испортив прекрасное шелковое платье.

* * *

ЗВУК ПРОНЗИТЕЛЬНОГО РЖАНИЯ долетел до нее; дикие лошади буйствовали внизу на берегу. "Если бы это был любовный роман, — мрачно подумала она, — она бы сделала веревку из постели, спустилась вниз из окна, нашла табун лошадей и, воздействуя своими мистическими умениями на лошадей, убедила одну из них отнести ее в безопасное место".

Но здесь постели не было — только погрызенный крысами матрас, сделанный из чехла, набитого морской травой — и около мили до диких лошадей... Она бы многое отдала за появление Гидеона... Бри почувствовала, как при мысли о нем, на глаза навернулись слезы.

— О, теперь ты сходишь с ума, — сказала она вслух, протирая глаза. — Плакать из-за лошади.

Особенно об этой лошади. Но это было намного лучше, чем думать о Роджере, и уж тем более о Джеме. Нельзя было думать о Джемми, о том, что, возможно, он вырастет без нее, не понимая, почему она покинула его. А новорожденный... какая жизнь могла ожидать ребенка рабыни?

Но она думала об этом, и этих мыслей было достаточно, чтобы на короткий миг побороть отчаянье.

Все будет хорошо. Она выберется отсюда. Лучше всего до того, как появятся мистер Рикасолли и мистер Гаувенер, кто бы они ни были. В тысячный раз она без отдыха кружила по комнате, заставляя себя двигаться медленнее, чтобы как следует осмотреться.

Чертовски мало что у нее было, а здание такое крепкое. У нее была еда, вода для мытья, льняное полотенце и расческа, чтобы привести себя в порядок. Она взяла расческу, оценив, может ли она быть потенциальным оружием, и отбросила ее.

Труба дымохода поднималась через эту комнату, но открытого камина не было. Она постучала по кирпичам для проверки и поддела известковый раствор концом ложки, которую ей дали для еды. Она обнаружила одно место, где раствор был треснутым достаточно, чтобы поддаться, но спустя четверть часа попыток справиться с ним, она отколупала всего несколько дюймов раствора; сам же кирпич твердо оставался на месте. Если бы у нее был месяц или около того, возможно, был бы смысл пытаться — хотя думать, что кто-то ее размера протиснется в дымоход восемнадцатого столетия...

Собирался дождь; она слышала волнующий треск пальмовых листьев, когда ветер пролетал через них, и чувствовала острый запах дождя. Солнце еще не село, но тучи затянули небо, так что в комнате стало почти темно. У нее не было свечи, никто не ожидал, что она будет здесь читать или шить.

В детятый раз она всем весом наваливалась на решетку окна, и в десятый раз поняла, что решетка установлена прочно и нерушимо. Опять же, будь у нее месяц, она бы смогла заострить конец ложки, обточив ее о кирпичи дымохода, и использовать ее как зубило, чтобы отбить из рамы один или два прута решетки. Но у нее не было месяца.

Они забрали испачканное платье и оставили ее в сорочке и корсете. Ну, это было хоть что-то. Она стянула корсет, разорвала сшитые концы и вытащила пластинку — плоский, двенадцатидюймовый кусок слоновой кости, что пролегал от грудины до пупка. Она подумала, что это оружие получше, чем расческа. Брианна подошла с ним к дымоходу и начала тереть конец кости о кирпичи, заостряя острие.

Сможет ли она нанести этим кому-то удар? "О, да, — люто подумала она. — И пожалуйста, пусть это будет Эммануэль".

ГЛАВА 108. ЧЕРТОВСКИ ВЫСОКА.

РОДЖЕР ЖДАЛ НА ПОБЕРЕЖЬЕ ПОД ПРИКРЫТИЕМ густых кустов мирта. Так же, как Йен и Джейми, которые лежали в засаде недалеко от него.

Второй корабль прибыл утром, брезгливо встав на якорь на отдаленном расстоянии от работорговца. Под видом рыбаков разбрасывая сети с борта баркаса, они наблюдали, как сначала капитан работоргового судна сошел на берег, а затем, час спустя, со второго корабля была спущена шлюпка, с двумя мужчинами и небольшим сундуком в ней, и на веслах пошла к берегу.

— Один из них — джентльмен, — сообщила Клэр, рассматривая их в подзорную трубу, — в парике, прилично одет. Другой человек, похоже, слуга. Джентльмен, наверное, один из клиентов Боннета?

— Думаю, да, — сказал Джейми, наблюдая, как лодка плывет к берегу. — Мистер Рорк, будьте любезны, переправьте нас немного к северу, мы сойдем.

Втроем они высадились в полумиле от пляжа, проделали путь через лес, заняли позиции в кустарнике и приготовились ждать. Солнце припекало, но так близко к берегу ветер был свеж, и в тени было не так уж плохо, за исключением насекомых. В сотый раз Роджер смахнул какое-то создание, ползущее по шее.

Ожидание действовало ему на нервы. Кожа зудела от соли, и ароматы приливного леса, с его своеобразной смесью душистой сосны и еле уловимого запаха морских водорослей, хруст раковин и хвои под ногами, в ярких деталях пробудили в памяти день, когда он убил Лиллингтона.

Он шел тогда, как, впрочем, и сейчас, с намерением убить Стивена Боннета. Но неуловимый пират был предупрежден и устроил засаду. По воле Господа — и навыков Джейми Фрейзера — его собственный труп не лежал сейчас в подобном лесу, обглоданный дикими свиньями, белея костями среди мерцающей сухой хвои и перламутровых раковин.

Его горло сжалось снова, но он не мог ни запеть, ни закричать, чтобы расслабить его.

Он подумал, что должен молиться, но не мог. Даже постоянная литания, которая отзывалась эхом в его сердце с той ночи, когда он узнал о ее исчезновении: "Господи, пусть она будет в безопасности!" — даже это маленькое прошение как-то иссякло. Свою настоящую мысль: "Господи, помоги мне убить его!" — он не мог высказать даже себе.

Преднамеренное желание убить — конечно, он не мог рассчитывать, что такая молитва будет услышана.

В этот момент он завидовал Джейми и Йену с их верой в богов ярости и мести. Пока Рорк и Моисей перемещали рыбацкий баркас, он слышал, как Джейми что-то тихонько говорит Клэр. Потом он взял ее за руки, а она благословила его по-гэльски, призывая Михаила, Красного Властителя, покровительствовать воину на пути его сражений.

Йен просто сидел, скрестив ноги, в полном молчании, наблюдая, как берег приближается, его лицо ничего не выражало. Молился ли он, было известно одному Богу. Однако, когда они сошли на берег, он остановился на отмели одной из многочисленных бухт и, зачерпнув пальцами грязь, старательно разрисовал лицо, прочертив линию от лба до подбородка, четыре параллельные полосы на левой щеке и широкий темный круг вокруг правого глаза. Это выглядело весьма устрашающе.

Совершенно очевидно, что ни один из них не имел ни малейшего сомнения в своем праве просить Бога помочь его усилиям. Роджер завидовал им.

И сидел в упорном молчании, сознавая, что Врата Рая закрыты для него теперь, положив руку на рукоять ножа, с заряженным пистолетом за поясом и планами на убийство.

Чуть за полдень, дородный капитан работорговца вернулся, равнодушно похрустывая сухой хвоей под ногами. Он не был целью их засады, и они позволили ему пройти.

Ближе к вечеру пошел дождь.

* * *

ОНА ЗАДРЕМАЛА СНОВА, ОТ беспросветной скуки. Начался дождь. Звук разбудил ее ненадолго, затем погрузил в еще более глубокую дремоту, тихо шурша каплями по крыше из пальмовых листьев. Она резко пробудилась, когда одна из капель плеснула холодом на ее лоб, и за ней быстро последовали другие.

Бри резко села, моргая от мгновенной потери ориентации, провела рукой по лицу и взглянула вверх. На штукатурке потолка расплывалось небольшое мокрое пятно, окруженное пятнами побольше от предыдущих протечек, и капли, как по волшебству, совершенными бусинами возникали в его центре и, падая одна за другой, шлепались на обшивку матраса.

Она встала, чтобы отодвинуть кровать от протечки, и, внезапно остановившись, медленно выпрямилась и протянула руку к влажному месту. Потолок был нормальным для этого времени, не выше семи футов, и она могла легко достать до него.

— Она чертовски высока, — пробормотала она вслух. — И это чертовски здорово.

Брианна уперлась ладонью в мокрое пятно и надавила изо всех сил. Сырая штукатурка поддалась сразу же вместе с гнилыми рейками под ней. Она отдернула руку, царапая ее об острые края реек, и небольшой каскад грязной воды с сороконожками, мышиным пометом и шелухой пальмовых листьев полились в пробитое отверстие.

Она уперлась ладонью в мокрое пятно и надавила изо всех сил. Сырая штукатурка поддалась сразу же вместе с гнилыми рейками под ней. Она отдернула руку, царапая ее об острые края реек, и небольшой каскад грязной воды с сороконожками, мышиным пометом и ошметками пальмовых листьев полились в пробитое отверстие.

Она вытерла руку о рубашку, потом схватилась за край отверстия и потянула вниз, отрывая куски реек и штукатурки, пока не проделала дыру, в которую прошли бы ее голова и плечи.

— Отлично, — прошептала она то ли ребенку, то ли себе самой, затем, оглядев комнату, надела корсет поверх рубашки и спереди вставила в него заточенную планку.

Потом, встав на кровать, она сделала глубокий вдох, вскинула вверх сложенные шпилем руки, словно собиралась нырнуть, и схватилась за что-то достаточно крепкое, чтобы оно могло выдержать вес ее тела. Постепенно она подтягивалась, кряхтя и потея, вверх, на парящую влагой крышу из острых пальмовых листьев, стиснув зубы и закрыв глаза от грязи и мертвых насекомых.

Ее голова вынырнула в сырость открытого пространства, и она хватала ртом воздух, задыхаясь. Зацепившись локтями за балку и используя их как рычаги, она подтягивалась выше и выше. Ее ноги тщетно дрыгались в пустоте, пытаясь подтолкнуть ее, и она чувствовала резкую боль в мышцах плеч, но полное отчаяние побуждало ее двигаться дальше, так же как и кошмарное видение заходящего в комнату Эммануэля, лицезреющего нижнюю часть ее тела, свисающую с потолка.

Пробравшись сквозь каскад листьев, она вытащила себя наружу и распласталась на влажной от дождя соломе крыши. Дождь все еще лил и довольно сильно — она сразу же промокла. Увидев в некотором отдалении какое-то сооружение, вздымающееся среди пальмовых листьев, она поползла к нему осторожно, постоянно опасаясь, что крыша провалится под ее весом, исследуя руками и локтями прочность балок под мокрой соломой.

Сооружение оказалось небольшим помостом, прочно закрепленным на балках, с перилами по одну сторону. Она взобралась на него и села, тяжело дыша. На суше все еще шел дождь, но над морем небо уже, в основном, прояснилось, и заходящее солнце позади нее разливалось по всему небу и воде огненным и кроваво-оранжевым сквозь темные полосы разлетающегося облака. "Это выглядит как конец света", — подумала она, и ее ребра тяжело вздымалась под шнуровкой корсета.

С этого места на крыше ей была видна, поверх зарослей кустарника, часть пляжа, которую она мельком видела из окна, которая сейчас отчетливо просматривалась, и дальше, за ней, два корабля, стоящие неподалеку на шельфе.

Две лодки были вытащены на берег, хотя и достаточно далеко друг от друга. "Вероятно, каждая со своего корабля, — подумала она. — Один из кораблей, должно быть, работорговца, другой, скорее всего, Говарда". Ярость унижения окатила ее волной — она даже удивилась, как это дождь не испаряется с ее кожи. Хотя времени особо задумываться об этом не было.

Сквозь шум дождя донеслись слабые голоса, и она быстро пригнулась, но потом поняла, что никто, скорее всего, не будет смотреть вверх и выслеживать ее. Подняв голову, она взглянула через перила и увидела, как фигуры вышли из-за деревьев на пляж — одиночная колонна скованных мужчин с двумя или тремя охранниками...

"Джош!" — она напрягла глаза, чтобы разглядеть, но в мрачных сумерках, фигуры были не более чем силуэтами. Ей показалось, что она узнала высокие, стройные фигуры двух мужчин-фулани и, возможно, более низкую позади — Джоша, но она не могла сказать точно.

От бессилия, она крепко схватилась пальцами за перила: она не могла ничем помочь и знала это, вынужденная просто смотреть... Пронзительный крик донесся с пляжа, и она увидела небольшую фигурку, которая, развевая юбками, выбежала из леса. Охранники повернулись, пораженные; один из них схватил Федру — это, скорее всего, была она, Брианна слышала ее крики: "Джош! Джош!", — их резкий звук разносился, как плач далекой чайки.

Она боролась с охранником. Один из скованных мужчин резко повернулся, налетая на другого. Клубок борющихся мужчин повалился на песок. Кто-то бежал в их сторону от лодки, сжимая что-то в руке...

Вибрация в ногах отвлекла ее внимание от сцены на пляже.

— Дерьмо! — невольно вскрикнула она. Голова Эммануэля торчала над краем крыши, уставившись в недоумении. Потом его лицо исказилось, и он забросил себя на крышу. "Должно быть там лестница, с той стороны дома, — подумала она. — Ну, конечно, если бы ее не было, здесь не могло быть смотровой площадки. Как бы вы до нее добирались?"

В то время как ее мозг был занят этими пустыми размышлениями, ее тело принимало более конкретные шаги. Она вытащила заточенную планку из корсета и присела на площадке, рука снизу, как учил ее Йен.

Эммануэль сделал насмешливое лицо при виде этой штуковины в ее руке и схватил беглянку.

* * *

ОНИ МОГЛИ СЛЫШАТЬ подходящего джентльмена, задолго до того, как увидели его. Он был один и напевал себе по нос какой-то французский мотивчик. Его слуга, должно быть, вернулся на судно, пока они шли через лес.

Роджер бесшумно поднялся на ноги, скорчившись за своим кустом. Его конечности затекли, и он незаметно потянулся.

Когда джентльмен поравнялся с ними, Джейми преградил ему дорогу. Человек — маленький, щеголевато разодетый — издал тревожный, по-девичьи высокий, вскрик. Прежде чем он успел удрать, Джейми, приятно улыбаясь, шагнул вперед и схватил его за руку.

— Мое почтение, сэр, — сказал он учтиво. — Вы случайно не от мистера Боннета направляетесь?

Человек моргнул, смущенный.

— Боннета? Почему, как?.. Ну, да.

Роджер почувствовал внезапную легкость в стесненной груди. Слава Богу! Они нашли нужное место.

— Кто вы такой, сэр? — маленький человечек был требователен, безрезультатно пытаясь выдернуть свое предплечье из хватки Джейми.

Скрываться сейчас не было необходимости, и Роджер с Йеном вышли из кустов. Джентльмен ахнул при виде Йена в боевой раскраске, а затем дико замотал головой взад-вперед — между Джейми и Роджером.

Очевидно, решив, что Роджер выглядит из них наиболее цивилизованным, джентльмен обратился к нему.

— Я прошу вас, сэр, кто вы, и что вы хотите?

— Мы разыскиваем похищенную молодую женщину, — сказал Роджер, — очень высокую, с рыжими волосами. Вы не...

Не успев закончить, он увидел, что глаза коротышки в панике расширяются. Джейми тоже увидел это и скрутил его запястье, посылая щеголя на колени с искривившимся от боли ртом.

— Я думаю, сэр, — с безупречной вежливостью проговорил Джейми, сдавив его сильно, — мы вынуждены заставить вас сообщить нам все, что вы знаете.

* * *

ОНА НЕ МОГЛА ПОЗВОЛИТЬ ЕМУ схватить ее. Это была единственная ее сознательная мысль. Он сжал ее безоружную руку, но она рывком освободилась, благо кожа была скользкой от дождя, и нанесла ему удар, используя инерцию того же движения. Острие заточки скользнуло вверх по его руке, оставляя красную борозду, но он проигнорировал это и ринулся на девушку. Она свалилась назад через перила, неуклюже приземлившись в листья на четвереньки, и он так и не смог достать ее. Он упал на колени на площадку с грохотом, сотрясшим всю крышу.

Охваченная безумием, она пробиралась к краю крыши, руками и коленями тыча беспорядочно по соломе, и, перекинув свои ноги через край, в пустоту, судорожно пыталась отыскать ногами ступеньку лестницы.

Он уже был возле нее и, стиснув ее запястье, словно челюстями угря, поволок ее обратно на крышу. Она отдернула назад свободную руку и крепко полоснула его заточкой по лицу. Он взревел, и его хватка ослабла. Бри вырвалась и упала.

Она плашмя упала на спину, приземлившись на песок с глухим стуком сотрясшихся костей, и лежала парализованная, не в силах вздохнуть, струи дождя лились потоками на ее лицо. Крик торжества донесся с крыши, а затем рычание раздраженного испуга. Он подумал, что убил ее.

"Отлично! — мысли ее путались. — Продолжай думать так и дальше!". Шок от удара начал ослабевать, диафрагма дрогнула, и сладостный воздух ворвался в легкие. Может ли она двигаться?

Она не знала и не решалась попробовать. Сквозь склеенные дождем ресницы, она увидела массивное тело Эммануэля, нависшее над краем крыши, его ноги ощупывали сырые ступеньки лестницы, как теперь она могла видеть, прибитой к стене.

Она потеряла заточку во время падения, но увидела, что она поблескивает тускло в футе от ее головы. Когда Эммануэль отвернулся на мгновение, она выбросила руку и схватила ее, а затем замерла неподвижно, притворяясь мертвой.

* * *

ОНИ ПОЧТИ ДОСТИГЛИ ДОМА, когда звуки из леса неподалеку остановили их. Роджер замер, а затем нырнул прочь с тропы. Джейми и Йен уже исчезли в лесу. Хотя звуки доносились не с дороги, а откуда-то слева — голоса, мужские голоса, выкрики приказов, шарканье ног и звон цепей.

Вспышка паники пронзила его. Вдруг они забрали ее? Он уже весь промок под дождем, но почувствовал, как холодный пот прошиб его. Холоднее, чем дождь.

Говард, человек, которого они поймали в лесу, заверил их, что Брианна была в безопасности в доме, но что он мог знать? Он слушал, напрягая слух, пытаясь услышать звук женского голоса, и услышал его — высокий, тонкий крик.

Он рванулся туда, но почувствовал, как Джейми, возник рядом и сжал его руку.

— Это не Брианна, — проговорил его тесть настойчиво. — Йен пойдет туда. Ты и я — к дому!

Спорить — не было времени. Звуки расправы на пляже едва доносились — крики и плач — но Джейми был прав, это был не голос Брианны. Йен побежал на пляж, не слишком стараясь быть бесшумным.

Мгновение поколебавшись — инстинкт призывал его последовать за Йеном — Роджер побежал за Джейми в сторону дома.

* * *

ЭММАНУЭЛЬ СКЛОНИЛСЯ НАД НЕЮ. Она ощутила массу его тела и, разя как змея, сделала рывок вверх, орудуя заточкой, словно клыком. Она целилась в его голову, надеясь попасть в глаз или горло, или, по крайней мере, рассчитывая, что он отпрянет рефлекторно, поставив себя в неустойчивое положение.

Он дернулся, как она и предполагала, вверх и в сторону, но был гораздо быстрее, чем она думала. Она ударила изо всех сил, и заточенная планка корсета с поразительным ощущением упругости вошла под его руку. Он замер на мгновение, открыв рот и удивлено глядя на стержень цвета слоновой кости, торчавший из его подмышки. Мгновение спустя, он выдернул его и бросился на Брианну с возмущенным ревом.

Однако она уже была на ногах и бежала к лесу. Где-то впереди она услышала еще крики и душераздирающий вопль. Потом еще один и еще, они доносились из передней части дома.

Ошеломленная и напуганная, она продолжала бежать, в то время как ее мозг медленно осознавал, что некоторые крики складывались в слова.

"ЗАМОК ДУУУУУУУУН!!"

"Па?" — подумала она, в крайнем изумлении, и вдруг, споткнувшись о ветку на земле, свалилась кубарем, как бесформенная куча.

Она с трудом поднялась на ноги, некстати думая, что это может повредить малышу, и попыталась найти на ощупь еще какое-нибудь оружие.

Пальцы дрожали так, что не повиновались ей. Она тщетно скребла землю. Вдруг Эммануэль, выскочив рядом с ней, как Король Демонов, схватил ее за руку со злорадным: "ХА!"

Шок заставил ее пошатываться, ее зрение сузилось по краям, окутанное серой пеленой. Она все еще слышала душераздирающие крики на дальнем пляже, но из дома больше не вопили. Эммануэль, полный удовлетворения, что-то угрожающе говорил, но она не слышала.

Казалось, была какая-то странность с его лицом; оно как бы ушло в себя и было рассредоточено. Она сильно моргнула, мотая головой, чтобы прояснить свой взгляд. Но, похоже, виноваты были не ее глаза, проблема была в самом Эммануэле. Его лицо медленно изменялось от угрожающего оскала до слабого удивления во взгляде. Он нахмурился, поджав губы так, что она увидела розовую внутренность его рта, и моргнул два или три раза. Затем он приглушенно всхлипнул и, прижав руку к груди, упал на колени, по-прежнему сжимая ее руку.

Когда он рухнул на землю, она повалилась на него сверху, но тут же вырвавшись, — его внезапно обессилившие пальцы выпустили ее легко — вскочила на ноги, задыхаясь и дрожа.

Эммануэль лежал на спине, ноги его были согнуты под каким-то совершенно невообразимым углом, довольно мучительным, если бы он был жив. Она судорожно вздохнула, дрожа и боясь поверить в это. Но сомнений быть не могло — он был мертв.

Ее дыхание немного выровнялось, и она начала чувствовать порезы и синяки на своих босых ногах, но все еще была ошеломлена и не представляла, что же делать дальше.

Решение было принято за нее в следующий миг, когда Стивен Боннет стремительно выскочил на нее из леса.

* * *

ОНА СЖАЛАСЬ В МГНОВЕННОЙ боевой готовности и, развернувшись на пятках, побежала, но не успела сделать и шести шагов, как он схватил ее за горло и поволок, шепча ей в ухо сбившимся дыханием:

— А сейчас тише, дорогуша, — он был горячим, и его щетина обдирала ей щеку. — Я не причиню тебе вреда и оставлю в безопасности на берегу. Но сейчас, ты — единственная моя возможность помешать твоим парням убить меня.

Он совершенно проигнорировал тело Эммануэля. Массивное предплечье отпустило ее горло, и, перехватив ее за руку, он пытался тащить ее в сторону от пляжа, очевидно, предполагая добраться до скрытой бухты на противоположной стороне острова, где они высадились на берег накануне.

— Давай, дорогуша. Двигай!

— Отпусти! — она намертво уперлась ногами, пытаясь вырвать плененную руку. — Я никуда с тобой не пойду. ПОМОГИТЕ! — завопила она изо всех сил. — ПОМОГИТЕ! РОДЖЕР!

Он посмотрел удивлено и поднял свободную ладонь стереть дождевую воду с глаз. Что-то было в его руке: последний луч света сверкнул оранжевым отблеском на стекле. Святый Боже, он взял с собой свою тестикулу.

— Бри! Брианна! Где ты? — донесся неистовый голос Роджера, и от этого звука всплеск адреналина прошил ее, придавая силы вырваться из рук Боннета.

— Здесь! Я здесь! Роджер! — закричала она так громко, как могла.

Боннет оглянулся через плечо. Кустарник сотрясался: как минимум, двое мужчин, продирались сквозь него. Не теряя времени даром, он рванул в лес, низко пригнувшись, чтобы уклонится от веток, и исчез.

В следующий момент, Роджер вырвался из кустов и схватил ее, сокрушительно прижимая к себе.

— С тобой все в порядке? Он не навредил тебе? — он выронил нож и схватил ее за руки, пытаясь осмотреть все одновременно — ее лицо, тело, ее глаза...

— Со мной все хорошо, — пробормотала она, чувствуя легкое головокружение. — Роджер, я...

— Куда он пошел? — это был ее отец, насквозь мокрый и мрачный как смерть, с кинжалом в руке.

— Туда... — она повернулась показать, но он уже ушел, стремительный словно волк. Сейчас и она увидела след побега Боннета, ясные борозды от его ног в намокшем песке. Прежде, чем она успела повернуться к нему снова, Роджер бросился вслед за тестем.

— Подожди! — завопила она, но не получила никакого ответа, кроме быстро удаляющегося шелеста кустов, когда массивные тела продирались сквозь них, не разбирая дороги.

Она немного постояла, опустив голову и глубоко дыша. Дождь заполнил глазницы открытых глаз Эммануэля: оранжевый свет пылал в них, делая похожими на глаза монстра из японского кино.

Эта случайная мысль пронеслась у нее в голове, а затем исчезла, оставив ее пустой и оцепеневшей. Она не знала, что делать теперь. С пляжа больше не доносилось никакого шума, да и звуки побега Боннета уже давно затихли.

Дождь все еще шел, но последние лучи солнца светили сквозь лес, длинные, почти горизонтальные, заполняя пространство между тенями странным, изменчивым светом, который, казалось, трепетал, когда она смотрела, будто мир вокруг нее собирался исчезнуть.

Во время этого нереального действа, она увидела женщин-близнецов фулани. Они повернули к ней одинаковые оленьи лица, с черными огромными глазами, полными страха, и побежали в лес. Она звала их, но они исчезли. Чувствуя смертельную усталость, она поплелась за ними вслед.

Но не нашла их. Не было там и признаков кто-либо еще. Свет начал умирать, и она, прихрамывая, повернула обратно, в сторону дома. Все ее тело ныло от боли, и она начинала испытывать иллюзию, что никого не осталось в мире, кроме нее. И ничего, кроме пламенного света, сгорающего в пепел с каждым новым мгновением.

Потом она вспомнила про ребенка в своем чреве и почувствовала себя лучше. Несмотря ни на что, она была не одна. Тем не менее, она обошла то место, где, как она полагала, лежало тело Эммануэля. Она намеревалась вернуться вкруговую обратно к дому, но зашла слишком далеко и снова повернула обратно. И тут мельком она увидела их, стоящих вместе, в укрытии деревьев, на другой стороне ручья.

Дикие лошади, спокойные, как деревья вокруг них, с гнедыми боками, отливающими каштаном и чернотой от влаги. Они подняли головы, учуяв ее, но не убежали, только стояли, изучая ее внимательно большими ласковыми глазами.

* * *

КОГДА ОНА ДОБРАЛАСЬ ДО ДОМА, дождь прекратился. Йен сидел на крыльце, отжимая воду из своих длинных волос.

— У тебя лицо в грязи, Йен, — сказала она, опустившись рядом с ним.

— О, действительно? — он улыбнулся ей уголком рта. — Ну, а как ты, сестрица?

— О, я... Думаю, я в порядке... Что?.. — она показала на его рубашку, испачканную водянистой кровью. Кто-то, кажется, ударил его по лицу: кроме пятен грязи, видно было, что его нос распух и чуть выше лба был отек, а его одежда была мокрая и, к тому же, разорвана.

Он сделал глубокий, очень глубокий вдох, будто был таким же уставшим, как и она.

— Я привел назад черную малышку, — сказал он. — Федру.

Его слова вторглись в сюрреалистичную фугу, заполнявшую ее разум, но ненадолго.

— Федра, — она ощущала это имя как что-то давнее, из прошлой жизни. — С ней все хорошо? Где?..

— Там, — Йен кивнул назад, в сторону дома, и она стала осознавать, что шум моря, доносившийся до нее, на самом деле был чьим-то плачем, тихими рыданиями того, кто уже выплакал себя до изнеможения, но не может остановиться.

Брианна приподнялась, но Йен, положив ладонь на ее руку, остановил сестру.

— Нет, ей нужно побыть одной, кузина. Ты не сможешь помочь.

— Но...

Он удержал ее за рубашку. Сняв с шеи потрепанные деревянные четки, он протянул их ей.

— Она, возможно, захочет взять это... позже. Я подобрал их с песка, после того, как корабль... ушел.

Впервые с момента ее побега вернулись тошнота и ощущение головокружения, угрожавшие затянуть ее вниз, в темноту.

— Джош, — прошептала она. Йен молча кивнул, хотя это был не вопрос.

— Мне жаль, сестрица, — сказал он очень тихо.

* * *

БЫЛО УЖЕ ПОЧТИ ТЕМНО, когда Роджер появился на краю леса. Она не волновалась только потому, что была в состоянии шока, слишком глубокого, чтобы даже думать о том, что происходит. Но, когда она увидела его и полетела к нему со всех ног, все страхи, сдерживаемые до сих пор, прорвались, наконец, слезами, бежавшими ее по лицу потоками дождя.

— Па? — она задыхалась и всхлипывала в его мокрую рубашку. — Он?.. С ним?..

— С ним все в порядке. Бри... ты можешь пойти со мной? У тебя остались силы... совсем чуть-чуть?

Сглотнув и утерев нос мокрым рукавом рубашки, она кивнула и, опираясь на его руку, заковыляла в темноту деревьев.

Боннет лежал, прислонившись к дереву, его голова свесилась на бок. Кровь стекала по его лицу на рубашку. При виде его она не испытала чувство триумфа, а только бесконечно тягостное отвращение.

Ее отец стоял безмолвно под тем же самым деревом. Увидев дочь, он, не говоря ни слова, шагнул вперед и сжал ее в своих объятиях. Она закрыла глаза на одно блаженное мгновение, ничего не желая больше, чем послать все подальше, позволить ему подхватить себя на руки, словно ребенка, и отнести домой. Но они привели ее сюда не просто так... С невероятным усилием она подняла голову и посмотрела на Боннета.

"Они хотят поздравлений?" — задалась она смутным вопросом. Но потом она вспомнила, как Роджер описывал ее отца, когда он проводил мать по месту того побоища. Он заставил ее смотреть, чтобы она знала — мучители ее были мертвы.

— Отлично, — проговорила она, немного пошатываясь. — Все хорошо, я имею в виду. Я... я вижу. Он мертв.

— Ну... нет. Пока еще нет, — голос Роджера был странно напряженным, и он закашлялся, бросив на ее отца короткий и гневный взгляд.

— Ты хочешь его смерти, девочка? — отец мягко коснулся ее плеча. — Это твое право.

— Я?.. — она дико переводила взгляд с одного лица на другое, тяжелые и мрачные, затем на Боннета, вдруг понимая, что кровь течет по его лицу. Мертвые, как часто говорила ее мать, не кровоточат.

Джейми сказал, они нашли Боннета, настигнув по следам, как лисицу, и напали на него. Это была опасная борьба, близкий бой на ножах, поскольку их пистолеты были бесполезны из-за сырости. Зная, что он сражается не на жизнь, а на смерть, Боннет атаковал жестоко: на плече сюртука Джейми был разрез, окрашенный красным, а на горле Роджера виднелась царапина: лезвие ножа чуть было не рассекло его яремную вену. Но Боннет боролся, чтобы спастись, а не убить. Он отступил в пространство между деревьями, где приблизиться к нему можно было только в одиночку. Сцепившись с Джейми, он отбросил его и сбежал.

Роджер погнался за ним и, бурля адреналином, бросился на Боннета всем телом, швырнув пирата головой вперед об дерево, под которым он теперь и лежал.

— Так что, там он и лежит, — сказал Джейми, метнув на Боннета суровый взгляд. — Я надеялся, он сломал себе шею, но не случилось, увы.

— Но он без сознания, — сказал Роджер и сглотнул.

Она поняла, и, в ее нынешнем настроении, это особое, мужское, понимание чести представлялось обоснованным. Убить человека в честном бою, или даже — в нечестном, это одно, а перерезать ему горло, когда он лежит беспомощный у твоих ног, это — другое.

Но она все-таки не могла понять до конца. Ее отец вытер свой кинжал о бриджи и вручил ей, рукоятью вперед.

— Что... я? — она была слишком потрясена, чтобы даже чувствовать удивление. Тяжелый нож оттянул ей руку.

— Если ты пожелаешь, — сказал ее отец с мрачной учтивостью. — Если нет, Роджер Maк или я сделаем это. Но это — твой выбор, nighean.

Теперь она поняла взгляд Роджера — они спорили об этом, прежде чем он пришел за ней. И она вполне поняла, почему отец предложил ей выбор. Не важно, было ли это возможной местью или прощением, она держала сейчас жизнь этого человека в своих руках. Она глубоко вздохнула, осознавая с чем-то вроде облегчения, отмщение не придет через нее.

— Брианна, — сказал Роджер тихо, коснувшись ее руки. — Только скажи, если хочешь его смерти, я сделаю это.

Она кивнула и глубоко вздохнула, услышав дикую жажду в его голосе — он сделает. Но в ее памяти всплывал так же звук его сдавленного голоса, когда он сообщил ей об убийстве Бобла, и то, когда он очнулся весь в поту от сновидения об этом.

Она взглянула на лицо отца, почти утонувшее в тени. Ее мать рассказала лишь немного о кошмарах, которые преследовали его после Каллодена — но этой малости было достаточно. Она едва ли могла просить отца сделать это для избавления Роджера от того, что выстрадал он сам.

Джейми поднял голову, почувствовав ее пристальный взгляд, и встретил его прямо. Джейми Фрейзер никогда не уклонялся от битвы, если он видел ее своей. Но это была не его битва, и он знал это. У нее была внезапная вспышка осознания: это также не была битва Роджера, хотя он снимет это бремя с ее плеч и с удовольствием.

— Если ты... если мы... если мы не убьем его здесь и сейчас... — у нее теснило грудь, и она остановилась, чтобы перевести дыхание. — Что мы будем делать с ним?

— Отвезем его в Уилмингтон, — сказал ее отец, как ни в чем ни бывало. — Комитет Безопасности там сильный, и они знают его как пирата. Они поступят с ним по закону... Или что там принимают за него теперь.

Они повесят его. Он будет так же мертв, но его кровь не будет на руках Роджера, или в его сердце.

Свет угас. Боннет казался не более чем бесформенной грудой, темной на песчаной земле. "Он может умереть от ран", — подумала она со смутной надеждой, и это позволит им избавиться от лишних хлопот. Но если они отвезут его к матери, Клэр вынуждена будет попытаться спасти его. "Она тоже никогда не уклонялась от своей битвы", — подумала Брианна с кривой усмешкой, и была удивлена, что от этой мысли она чувствует пусть даже небольшое просветление души.

— Пусть живет, чтобы быть повешенным потом, — сказала она негромко и прикоснулась к руке Роджера. — Не ради него. Ради вас и меня. Ради твоего ребенка.

На мгновение она пожалела, что сказала ему сейчас, в ночной темноте леса. Ей бы так хотелось видеть его лицо.

ГЛАВА 109. ВСЕ ГЛАВНЫЕ НОВОСТИ.

от "L'OIGNON-INTELLIGENCER", 25 сентября 1775.

"ОФИЦИАЛЬНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ КОРОЛЯ".

23 августа в Лондоне было опубликовано официальное обращение короля, в котором Его Величество Георг III заявляет, что Американские Колонии находятся "в состоянии открытого и явного мятежа".

"ТОЛЬКО НАШИ СОБСТВЕННЫЕ УСИЛИЯ МОГУТ ПОБЕДИТЬ МИНИСТЕРСКИЙ СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР ИЛИ УНИЗИТЕЛЬНУЮ ПОКОРНОСТЬ".

Сегодня Континентальный Конгресс в Филадельфии отклонил, выдвинутые Лордом Нортом оскорбительные предложения, призванные способствовать примирению. Делегаты этого Конгресса недвусмысленно заявляют Право Американских Колоний увеличить ассигнования и иметь возможность сказать свое веское слово в их распределении.

В заявлении делегатов, в частности, говорится: "Поскольку Британское Министерство, преследуя свои интересы, действует враждебно, с большим количеством оружия и жестокостью, мир может быть введен в заблуждение, думая, что мы неблагоразумны. Или, в мире могут возникнуть сомнения: верить ли нам, что только наши собственные усилия могут победить министерский приговор к смерти или унизительной покорности?"

"СОКОЛ УСТРЕМЛЯЕТСЯ ЗА ДОБЫЧЕЙ, НО ТЕРЯЕТ ЕЕ".

9 августа КЕВ "Сокол" под командованием капитана Джона Линзи, погнался за двумя американским шхунами, которые возвращались из Вест-Индии в Салем, штат Массачусетс. Одна из шхун была захвачена капитаном Линзи, который затем начал преследовать другую — на Глостер-Харбор. Войска с берега открыли огонь по "Соколу", который начал стрелять в ответ, но затем был вынужден ретироваться, оставив обе шхуны, две баржи и тридцать пять человек.

"ВЫНЕСЕН ПРИГОВОР ПЕЧАЛЬНО ИЗВЕСТНОМУ ПИРАТУ".

Некий Стивен Боннет, известный пират и пользующийся дурной славой контрабандист предстал перед Комитетом Безопасности Уилмингтона, и, после доказательств его преступлений, предоставленных многими свидетелями, был признан виновным и приговорен к смерти через утопление.

"ТРЕВОГА".

Растет тревога по поводу бродячих банд негров, которые ограбили несколько ферм под Уилмингтоном и Брансвиком. Бандиты, вооруженные исключительно дубинами, похитили домашний скот, еду и четыре больших бочки рома.

"КОНГРЕСС ЗАДУМЫВАЕТ ПЛАН ОТНОСИТЕЛЬНО ВЫКУПА ВАЛЮТЫ"

Будут выпущены два миллиона испанских долларов в ценных бумагах. Еще один миллион долларов будет санкционирован Конгрессом, который сейчас объявляет план выкупа этой валюты, а именно: что каждая колония должна взять на себя ответственность за часть задолженности и погасить ее в рассрочку четырьмя выплатами, которые должны будут сделаны в последний день ноября 1779, 1780, 1781 и 1782 годов...

ГЛАВА 110. ЗАПАХ СВЕТА.

2 октября 1775.

БЫЛО НЕМЫСЛИМО ВОЗВРАЩАТЬ Федру в Речную Излучину, даже если она формально оставалась собственностью Дункана Камерона. Мы довольно долго обсуждали этот вопрос и решили не рассказывать Джокасте, что ее рабыня нашлась, хотя послали весточку с Йеном, когда он ездил забирать Джемми. Опуская значительную долю деталей относительно всего дела, мы сообщили о безопасном возвращении Брианны и выразили сожаления о потере Джоша.

— Рассказать им о Ниле Форбсе? — спросила я, но Джейми покачал головой.

— Форбс больше никогда не причинит вреда никому из членов моей семьи, — сказал он без тени сомнения. — А сказать об этом моей тете или Дункану... думаю, у Дункана и так хватает проблем. Он посчитает себя обязанным решить этот вопрос с Форбсом, а прямо сейчас такая суматоха ему ни к чему. Что же касается моей тети... — он не закончил фразу, но его мрачное лицо говорило само за себя. Все, без исключения, МакКензи из Леоха были очень мстительны, и ни он, ни я не исключали возможность, что Джокаста может пригласить Нила Форбса на ужин и отравить его.

— При условии, что мистер Форбс вообще нынче принимает приглашения на ужин, — неловко пошутила я. — Ты знаешь, что Йен сделал с... э-э...

— Он сказал, что собирается скормить его своей собаке, — задумчиво, ответил Джейми. — Но я не знаю, всерьез это или нет.

Федра была крайне потрясена всем случившимся и потерей Джоша, и Брианна настояла, чтобы мы забрали ее с собой в Ридж, где она cмогла бы прийти в себя, пока мы не найдем для нее надежное место.

— Мы должны заставить тетю Джокасту освободить ее, — настаивала Бри.

— Думаю, это будет не сложно, — довольно жестко заверил ее Джейми. — Пока ей неизвестно, что мы всё знаем. Но подожди немного, пока мы найдем место для девушки — и я прослежу за этим.

Так и случилось — данный вопрос разрешился сам по себе с ошеломляющей внезапностью. Дело было в октябре. Однажды днем, открыв на стук дверь, я обнаружила Джокасту, Дункана и темнокожего дворецкого Улисса, стоящих на крыльце, а во дворе трех усталых лошадей с вьючным мулом.

Их появление было настолько нежданным, что я просто стояла и пялилась на них, пока Джокаста не съязвила:

— Ну-с, девушка... нам так и стоять здесь, пока мы не растаем, как сахар в чашке с чаем?

Действительно, шел проливной дождь, и, пропуская их в дом, я отступила назад столь быстро, что наступила на лапу Адсо.

Он взвыл так пронзительно, что из кабинета выглянул Джейми, миссис Баг и Эми — из кухни, и Федра — из хирургической, где она измельчала для меня травы.

— Федра! — у Дункана отвисла челюсть. Он сделал пару шагов в ее сторону и едва сдержался от того, чтоб обнять ее, но лицо его просияло от радости.

— Федра? — сказала Джокаста, очень удивившись, и побледнела от потрясения.

Улисс не сказал ничего, но взгляд его выражал неподдельный ужас, который через мгновение исчез, сменившись обычным выражением строгого достоинства. Заметив это, я пристально следила за ним во время последовавшей неразберихи восклицаний и замешательства.

Наконец, мне удалось переместить их из прихожей в комнату, где Джокаста тактично изобразила головную боль, хотя, судя по ее осунувшемуся лицу, это не было полным притворством. Эми проводила ее наверх и уложила в постель с холодным компрессом на голове. Миссис Баг вернулась на кухню и взволнованно пересматривала меню на ужин. Испуганная Федра, исчезла, несомненно, чтобы укрыться в хижине Брианны и рассказать ей про неожиданный приезд гостей, а это означало, что на ужин будут еще три человека.

Улисс ушел заниматься лошадьми, наконец-то оставив Дункана одного, чтобы тот мог объясниться с Джейми в кабинете.

— Мы уезжаем в Канаду, — сказал Дункан и, закрыв глаза, вдохнул аромат виски из бокала, который держал в руке, будто это были нюхательные соли. Он выглядел так, словно нуждался в них — был изможден, а лицо его было почти таким же серым, как и волосы.

— Канаду? — переспросил Джейми, столь же удивленный, как и я. — Ради Бога, Дункан, что ты делаешь?

Дункан устало улыбнулся и открыл глаза.

— Важно, что я не сделал, Мак Дью, — ответил он.

Брианна рассказала нам об исчезновении золота из секретного тайника, и что-то упомянула о деловых отношениях Дункана с лордом Дансмором из Вирджинии. Но она имела смутное представление на этот счет, что и понятно, ведь вскоре, через несколько часов, была похищена и не знала подробностей.

— Я и предположить не мог, что дела так обернутся, и всё может поменяться так быстро, — сказал он, качая головой.

Лоялисты в предгорьях внезапно превратились из большинства в меньшинство, которому угрожают и которое запугивают. Некоторые люди были буквально изгнаны из своих домов. В поисках убежища они прятались в болотах и лесах, а другие были избиты и тяжело ранены.

— Даже Фаркард Кэмпбелл, — Дункан устало потер лицо рукой. — Его вызвали в Комитет Безопасности по обвинению в приверженности Короне и угрожали конфисковать плантацию. Он отдал кучу денег в залог в качестве гарантии за хорошее поведение, и его отпустили, но он оказался в опасном положении.

Опасном настолько, чтобы достаточно сильно напугать Дункана. Провал с обещанным оружием и порохом лишил его влияния на местных лоялистов и оставил полностью изолированным и уязвимым для следующей волны военных действий, которые, как мог предвидеть любой глупец, не заставят себя долго ждать.

Поэтому он действовал очень быстро: продал Речную Излучину по достойной цене, прежде чем ее конфискуют. Оставил один или два склада на реке и еще несколько других активов, но был вынужден избавиться от плантации, рабов и домашнего скота и счел необходимым немедленно перебраться с женой в Канаду, как сделали многие из лоялистов.

— Знаешь, Хэмиш МакКензи там, — пояснил он. — Он и еще кое-кто из Леоха поселились в Новой Шотландии, когда уехали из Шотландии после Каллодена. Он — племянник Джокасты, и у нас достаточно денег, — Дункан поглядел в холл, где Улисс свалил седельные сумки. — Он поможет нам найти место, — он криво улыбнулся.

— Ну, а если ничего не получится... то, как говорится, рыбалка была хороша.

Джейми улыбнулся слабой шутке и налил гостю еще виски. Но перед ужином он зашел ко мне в хирургию, качая головой.

— Они хотят ехать по суше в Вирджинию и, если повезет, пересесть на корабль до Новой Шотландии. Они могут попасть в Ньюпорт-Ньюс — это небольшой порт и там нет британской блокады — так надеется Дункан.

— О, Боже, — это будет изнурительная поездка, и Джокаста уже не молода. А состояние ее глаз... Я недолюбливала Джокасту из-за того, что мы недавно проведали о ней, но осознавать, что она оторвана от дома, вынуждена эмигрировать, страдая от мучительной боли — это наводило на мысль, что все же существует Кара Божья.

Оглянувшись через плечо, удостовериться, что Дункан на самом деле отправился наверх, я тихо спросила:

— А что будет с Улиссом? И Федрой?

Губы Джейми плотно сжались.

— О. Ну... относительно девочки... я попросил Дункана продать ее мне. Я освобожу ее так быстро, как только смогу. Возможно, отправлю к Фергюсу в Нью-Берн. Он сразу согласился и тут же подписал купчую, — Джейми кивнул в сторону своего кабинета. — Что касается Улисса... — лицо его стало мрачным. — Я думаю, вопрос решится сам собой, Сассенах.

Миссис Баг шумно прошла по коридору, объявляя, что ужин уже подан, и у меня не было возможности спросить, что он имел в виду.

* * *

Я ОТЖАЛА КОМПРЕСС ИЗ ведьминого ореха и каролинского душистого перца и аккуратно положила его на глаза Джокасты. Ранее я уже дала ей от боли чай из ивовой коры. Конечно, компресс никак не повлияет на глаукому, но он, по крайней мере, послужит в качестве успокоительного пациенту и облегчения врачу, который смог предложить хоть какое-то простейшее болеутоляющее.

— Ты не могла бы найти кое-что в моих сумках, девочка? — спросила она и, потянувшись немного, устроилась поудобнее на кровати. — Маленький мешочек с травами, который тебя заинтересует.

Я нашла его сразу — по запаху.

— Где ты взяла это? — спросила я слегка удивленно.

— У Фаркарда Кэмпбелла, — ответила Джокаста, как ни в чем не бывало. — Когда ты объяснила мне, в чем проблема с моими глазами, я узнала у Фентимена, могло бы мне что-нибудь помочь. Он сказал, что слышал где-то об использовании конопли. У Фаркарда Кэмпбелла есть поле, где он ее выращивает, и я подумала, что могла бы тоже попробовать. Это, кажется, действительно помогает. Не могла бы ты, племянница, положить его мне в руку, пожалуйста.

Я, как завороженная, положила мешочек с марихуаной и небольшую стопку бумаги на стол, рядом с ее рукой. Осторожно перевернувшись на бок, чтобы не уронить компресс, она взяла щепотку ароматной травы, бросила ее в центр бумаги и так виртуозно свернула косяк, как я наблюдала это в Бостоне много раз.

Молча я подержала пламя свечи, чтобы Джокаста смогла прикурить. Она удобно устроилась на подушках и сделала глубокую затяжку дыма, раздувая ноздри.

Какое-то время она курила молча, а я стала заниматься уборкой, не желая оставлять ее одну, дабы заснув, она не подожгла кровать, так как явно была обессилена и расслаблена в настоящий момент.

Едкий, пьянящий запах дыма вызвал старые отрывочные воспоминания. Некоторые молодые студенты-медики курили марихуану по выходным и приходили в больницу в провонявшей одежде. От некоторых пациентов, поступавших в отделение неотложной помощи, также сильно пахло. Время от времени я чувствовала слабый запах и на Брианне, но никогда не спрашивала.

Сама я никогда не пробовала, но сейчас находила запах ароматного дыма весьма умиротворяющим. А если быть точнее — слишком умиротворяющим. Я подошла к окну, села и открыла створку, позволив свежему воздуху проникать в комнату.

Дождь шел весь день, воздух был наполнен озоном, смолой деревьев и приятно холодил мое лицо.

— Ты ведь знаешь? — позади меня тихо раздался голос Джокасты. Я оглянулась. Она не двигаясь, лежала на кровати ровно, похожая на надгробное изваяние, словно умерла, и я иронично заметила, что повязка на глазах делает ее похожей на богиню Правосудия.

— Знаю, — сказала я так же тихо. — Не очень-то честно по отношению к Дункану, да?

— Да... — почти беззвучно слово выплыло из дыма. Она подняла сигаретку и лениво затянулась, заставив косячок засветиться красным. Я пристально следила за ней, но она, казалось, чувствовала, когда нужно стряхнуть пепел и, время от времени, делала это в розетку у основания подсвечника. — Он тоже знает о Федре, — сказала она просто. — Я рассказала ему, чтобы он прекратил искать ее. Я уверена, он также знает и об Улиссе, но не говорит об этом.

Она протянула руку и аккуратно стряхнула пепел.

— Знаешь, я сказала ему, что не буду винить его, если он оставит меня, — ее голос был очень тихим, почти без эмоций. — Он заплакал, но потом, остановившись, сказал, что ведь он произнес слова клятвы: "В радости и в горе" — так же, как и я произнесла их, верно? Я сказала, что это так, и он сказал: "Ну, что ж..." И вот мы здесь, — она слегка пожала плечами, устраиваясь поудобней, и, продолжая курить, затихла.

Отвернувшись к окну, я прислонилась лбом к раме. Вдруг я увидела, как внизу, из открывшейся двери, пролился свет, и из нее быстро вышла темная фигура. Дверь закрылась, и на мгновение я потеряла силуэт из вида. Чуть привыкнув к темноте, я вновь увидела тень, исчезающую по пути к сараю.

— Он ушел, да? — пораженная, я обернулась, чтобы посмотреть на Джокасту, понимая, что она, должно быть, слышала звук закрывающейся двери.

— Улисс? Думаю, да.

Долгое время она была неподвижна, и забытая сигарета все еще тлела в ее руке. Я думала, что должна подняться и забрать ее, но Джокаста снова поднесла косячок к губам.

— Его настоящее имя — Джозеф, — выпустив дым, сказала она негромко. Завитки дыма медленно закружились облаком вокруг ее головы. — Я всегда думала, что это очень подходящее имя: он был продан в рабство своими же людьми.

— Ты когда-нибудь видела его лицо? — внезапно спросила я. Она отрицательно покачала головой и потушила окурок.

— Нет, но я всегда могла узнать его, — сказала она очень тихо. — Он излучал запах света.

* * *

ДЖЕЙМИ ФРЕЙЗЕР ТЕРПЕЛИВО сидел в темноте сарая. Сарай был маленький, предназначенный только для полудюжины животных, но основательно построенный. Дождь сильно стучал по крыше, и ветер завывал по углам, как банши, но ни одна капля не проникала через дранку крыши. Воздух внутри был теплым от дыхания спящих животных. Даже Гидеон дремал над своими яслями, из уголка его рта свисало недожеванное сено.

Было уже за полночь, Джейми ждал больше двух часов, а заряженный пистоль покоился на его колене.

В шуме дождя он вдруг услышал тихое ворчание — кто-то толкнул дверь, и, когда она со скрипом приоткрылась, дыхание холодного дождя смешалось с теплым запахом сена и навоза.

Джейми сидел по-прежнему, не двигаясь.

Он увидел, как высокая фигура задержалась на фоне более светлой темноты дождливой ночи, в ожидании пока попривыкнут глаза. Затем навалилась всем весом на дверь, и открыла ее шире, чтобы проскользнуть внутрь.

Человек принес потайной фонарь, не надеясь, что сможет найти необходимые части упряжи и запрячь лошадь в темноте. Он отодвинул задвижку и начал медленно поворачивать фонарь, освещая стойла одно за другим. Три усталые лошади, принадлежащие Джокасте, тоже были здесь. Джейми слышал, как человек тихо прищелкнул языком, поворачивая свет то назад, то вперед, между кобылой Джерушей и Гидеоном, рассматривая их.

Решившись, Улисс поставил фонарь на пол и выдернул штырь из задвижки, запирающей дверь стойла Гидеона.

— Можешь взять его, и пусть это послужит тебе уроком, — просто сказал Джейми.

Дворецкий резко вскрикнул, повернулся, и, бросив злой взгляд, сжал кулаки. Он не видел Джейми в темноте, но слух не подвел его. И, секунду спустя, глубоко вздохнув, он опустил руки, осознав, кто это был.

— Мистер Фрейзер, — сказал он. Глаза его настороженно горели в свете фонаря. — Вы застали меня врасплох.

— Ну... я сделал это намеренно, — честно ответил Джейми. — Полагаю, ты собираешься уехать.

Он видел, как в глазах дворецкого порхали мысли, удивленные и расчетливые, быстрые как стрекозы. Но Улисс не был глупцом и пришел к правильному выводу.

— Девочка все рассказала вам, — сказал он вполне спокойно. — Вы убьете меня за честь вашей тети?

Если бы последнее было сказано с насмешкой, то Джейми, действительно, убил бы его, поскольку, пока он ждал, у него сложилось двоякое мнение по этому вопросу. Однако это было сказано просто, и Джейми ослабил палец на спусковом крючке.

— Если бы я был помоложе, то убил бы, — проговорил он неторопливо, под стать тону Улисса. — И если бы у меня не было жены и дочери, у которых когда-то был чернокожий друг. — Поэтому, — продолжил он, опустив пистоль, — теперь я стараюсь не убивать, если нет необходимости. "Или пока она не наступит", — подумалось ему. — Ты со мной не согласен? Потому что, я думаю, этому нет оправдания.

Дворецкий слегка покачал головой. Свет блестел на его темной, с красноватым оттенком, коже. Он выглядел так, будто был вырезан из старой киновари.

— Я любил ее, — сказал он тихо и развел руками. — Убейте меня, — он был одет в дорожную одежду — плащ и шляпу, сумка и фляжка висели на поясе, но без ножа. Рабы, даже если им доверяли, не осмеливались носить с собой оружие.

Любопытство боролось с отвращением, и, как обычно в такой борьбе, любопытство победило.

— Федра сказала, ты спал с моей тетей еще до того, как умер ее муж. Это правда?

— Да, — тихо сказал Улисс, но лицо его было непроницаемо. — Я не оправдываюсь. Я не могу. Но я любил ее, и если я должен умереть за это...

Джейми верил этому человеку: его искренность была очевидна, и в голосе, и в жестах. И, зная свою тетку, как знал ее он, меньше всего на свете он был склонен винить Улисса. В то же время, бдительность его не подводила, Улисс был огромный и быстрый. И этот человек знал, терять ему нечего, поэтому был, действительно, очень опасен.

— Куда ты решил направиться? — спросил он, кивнув в сторону лошадей.

— В Вирджинию, — не слишком уверенно ответил темнокожий мужчина. — Лорд Дансмор предложил свободу всем рабам, которые присоединятся к его армии.

Джейми не собирался спрашивать, но этот вопрос возник у него в голове в тот момент, когда он услышал историю от Федры. Он не смог устоять, имея такую возможность.

— Почему она не освободила тебя? — спросил он. — После того, как умер Гектор Кэмерон?

— Она освободила, — был неожиданный ответ. Дворецкий коснулся своей груди. — Она подписала вольную почти двадцать лет назад, сказав, что не может выносить и мысли, что я прихожу к ней в постель только потому, что должен. Но запрос об освобождении должен быть одобрен Ассамблеей. И если бы я был публично освобожден, то не смог бы остаться служить ей, как я делал все это время.

Это была правда: освобожденный раб должен был покинуть колонию в течение десяти дней или рисковал снова попасть в рабство к любому, кто решил взять его себе. Многочисленные банды свободных негров, бродящие по сельской местности, заставляли трястись от страха Совет и Ассамблею.

Дворецкий на мгновение посмотрел вниз, прикрыв глаза против света.

— Я мог выбирать... Джо или свободу. Я выбрал ее.

— Ага, очень романтично, — сказал Джейми весьма сухо, хотя это признание, на самом деле, произвело на него впечатление. Джокаста МакКензи всегда выходила замуж по велению долга, и только долга, и он подумал, она была не слишком счастлива в каждом из ее браков, до тех пор, пока она не нашла некоторое утешение с Дунканом. Он был потрясен ее выбором, не одобрял ее неверности и очень злился за обман Дункана, но часть его — часть МакКензи — несомненно, не могла не восхищаться тем, как она брала свое счастье там, где могла.

Он глубоко вздохнул. Дождь затих; грохот по крыше перешел в мягкое постукивание.

— Ну, тогда... У меня еще один вопрос.

Улисс тяжело склонил голову в таком знакомом жесте, который Джейми видел тысячу раз. "К вашим услугам", — говорил этот жест, и в нем было гораздо больше иронии, чем во всех словах, которые дворецкий произнес до этого.

— Где золото?

Улисс вскинул голову, широко раскрыв от ужаса глаза. Впервые Джейми испытал толику сомнения.

— Вы думаете, это я взял его? — недоверчиво сказал дворецкий, но потом усмехнулся. — Что ж, полагаю, после всего, что произошло, так и есть, — он потер рукой под носом, взволнованный и несчастный. "Каким он, скорее всего, и был", — подумал Джейми.

Некоторое время они стояли друг против друга в тишине. У Джейми не было ощущения, что Улисс пытается обмануть его. "Хотя, Бог ведает, этот человек был хорош в обмане", — подумал он цинично.

Несмотря на то, что Улисс расправил свои широкие плечи, выглядел он все равно беспомощно.

— Я не могу доказать, что это сделал не я, — сказал он. — Я ничего не могу предложить, кроме своего честного слова, хотя и на это не имею право, — впервые в его голосе звучала горечь.

Джейми внезапно почувствовал себя очень уставшим. Лошади и мулы давно уже спали, и он ничего так сильно не хотел, как оказаться в своей постели, рядом с женой. Он также хотел, чтобы Улисс ушел задолго до того, как Дункан обнаружит его предательство. И хотя Улисс явно был самым вероятным подозреваемым, который мог взять золото, факт оставался фактом: за последние двадцать лет он мог взять его в любое время, гораздо меньше подвергая себя опасности. Почему сейчас?

— Поклянись жизнью моей тети, — потребовал он внезапно. Взгляд Улисса был пронзительный, но твердый в свете фонаря.

— Да, — тихо сказал он, наконец. — Клянусь.

Джейми уже собирался распрощаться с ним, когда последняя мысль пришла ему в голову.

— У тебя есть дети? — спросил он.

На точеном лице Улисса появились нерешительность, удивление и осторожность, смешанные с чем-то еще.

— Никого, кого я мог бы признать, — сказал он, наконец, и Джейми увидел на его лице презрение, смешанное со стыдом. Челюсть дворецкого напряглась, а подбородок немного вздернулся. — Почему вы спрашиваете об этом?

На секунду Джейми встретился с ним пристальным взглядом, подумав о ребенке, растущем в лоне Брианны.

— Потому что, — сказал Джейми, наконец, — только надежда на лучшее для моих детей и внуков дает мне мужество делать то, что должно быть сделано здесь, — черное лицо Улисса стало безучастным, безразлично заблестев на свету. — Если ты не заинтересован в будущем, у тебя нет оснований страдать за него. Те дети, которые могли бы у тебя быть...

— Они — рабы, рожденные рабынями. Кем они могут быть для меня? — Улисс сжал кулаки, прижав их к бедрам.

— Тогда иди, — тихо сказал Джейми и отошел в сторону, указывая на дверь стволом пистоля. — Умри свободным, по крайней мере.

ГЛАВА 111. ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ ЯНВАРЯ.

21 января 1776.

ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ ЯНВАРЯ БЫЛ САМЫМ ХОЛОДНЫМ ДНЕМ этого года. Несколько дней назад выпал снег, но сейчас воздух был как граненый хрусталь. Рассвет был настолько бледен, что выглядел почти белым, и скрип утоптанного снега под нашими ногами походил на стрекотание сверчков. Сугробы, деревья, окутанные снегом, свисавшие с карниза дома сосульки — весь мир казался посиневшим от холода. Накануне вечером все животные были определены в конюшню и сарай, за исключением белой свиньи, которая, похоже, впала в спячку под домом.

Я в сомнении посмотрела на небольшое, протаявшее в корке снега отверстие, отмечавшее вход в логово свиноматки, изнутри которого доносился протяжный храп, и веяло слабым теплом.

— Пойдем, mo nighean. Эта тварь не заметит, даже если дом обрушится на нее, — Джейми закончил кормить животных в конюшне и нетерпеливо навис надо мной сзади, потирая руки в больших синих рукавицах, которые Бри связала для него.

— Что, даже если окажется в огне? — спросила я, вспомнив "Очерк о жареном поросенке" Лэма, но послушно повернулась и пошла за ним вниз, по протоптанной дорожке в сторону дома, немного поскальзываясь на ледяных участках, а затем через широкую поляну, к хижине Бри и Роджера.

— Ты уверена, что огонь в камине потушен? — спросил Джейми уже в третий раз. Его дыхание вилось вокруг головы, как вуаль, когда он посмотрел на меня через плечо. Он потерял свою шерстяную шапку на охоте и вместо нее обернул вокруг ушей пушистый белый шарф, завязав его на макушке, свисающие длинные концы которого делали Джейми нелепо похожим на огромного кролика.

— Потушен, — заверила я, подавляя желание рассмеяться от его вида. Длинный нос Джейми, розоватый от холода, недоверчиво дернулся, и я, уткнувшись в свой собственный шарф, тихонько фыркала, выпуская белые клубы, точно паровоз.

— И свеча в спальне? И маленький светильник в хирургической?

— Да, — подтвердила я, выглядывая из глубин шарфа. Глаза слезились, и мне хотелось вытереть их, но в одной руке у меня был огромный сверток, а в другой — закрытая корзина. В ней сидел Адсо, крайне недовольный тем, что его насильно вытащили из дома. Он тихо рычал и раскачивал корзину, заставляя ее биться о мою ногу. — И тростниковая маканая свеча в кладовой, и свечка в настенном бра в прихожей, и жаровня в твоем кабинете, и фонарь на рыбьем жиру, который ты используешь в конюшне. Я прочесала весь дом, словно частым гребешком. Нигде ни искорки.

— Хорошо тогда, — сказал он, все же бросив тревожный взгляд на дом. Я тоже оглянулась: дом казался холодным и заброшенным, светлая древесина выглядела довольно темной на фоне нетронутого снега.

— Несчастного случая не произойдет, — сказала я, — если только белая свинья не поиграет спичками в своей берлоге.

Шутка заставила его улыбнуться, несмотря на положение дел. Честно говоря, в этот момент ситуация представлялась мне несколько абсурдной: весь мир, казалось, выглядел пустынным, основательно замороженным и неподвижным под зимним небом. Казалось, никакие катаклизмы, тем более пожар, не могли разрушить дом. Тем не менее... береженого — Бог бережет. И, как Джейми не раз отмечал в последние годы, с того момента, как Роджер и Бри принесли ту зловещую газетную вырезку: "Если вы знаете, что дом сгорит в определенный день, то зачем вам в нем оставаться?"

Таким образом, мы и не остались. Миссис Баг было велено побыть у себя дома, а Эми МакКаллум со своими двумя мальчиками уже находилась в хижине Брианны — озадаченная, но любезная. Если Сам сказал, чтоб ничьей ноги не было в доме до завтрашнего рассвета... что ж... о чем тут можно было еще говорить?

Йен встал еще до рассвета, наколол лучины для растопки и натаскал дров из сарая, чтобы всем было уютно и тепло.

Сам Джейми не спал всю ночь: присматривал за запасами, перебирал свой арсенал оружия, следя за тем, чтобы в доме не было ни крупинки пороха. Либо беспокойно бродил то вверх, то вниз, внимательный к каждому треску угольков в камине, к пламени каждой горящей свечки, будто без этого любой слабый звук мог предвещать приближение врага. Единственное, чего он не делал — это не сидел на крыше с мокрым мешком, с подозрением следя за молнией — и то, только потому, что была безоблачная ночь с огромными яркими звездами над головой, горящими в ледяной пустоте.

Мне тоже долго поспать не удалось, в равной степени меня тревожили как шатания Джейми, так и яркие сны о пожарище.

Но единственным видимым пожарищем было то, которое посылало приветственный фонтан дыма и искр из дымохода Брианны, и мы открыли дверь к благодатному жару пылающего очага и человеческому теплу.

Разбуженные в темноте Эйдан и Орри, прошлепав сквозь холод, сразу же заползли в кроватку Джемми, и три маленьких мальчика крепко заснули, свернувшись, как ежики, под одеялом. Эми помогала Бри с завтраком — аппетитные запахи каши и бекона исходили от очага.

— Все хорошо, мэм? — Эми поспешила забрать большой сверток, который я принесла — это был мой медицинский сундучок с редкими и ценными травами из хирургической и запечатанный сосуд с белым фосфором, который прислал лорд Джон, в качестве прощального подарка Брианне.

— Да, — заверила я ее, поставив корзинку с Адсо на пол. Зевнув, я с тоской посмотрела на кровать, но отправилась спрятать мой сундучок в пристройку к кладовой, где дети не смоли бы добраться до него. Я поставила фосфор на самую высокую полку, подальше от края, и на всякий случай положила перед ним большую головку сыра.

Джейми снял накидку и кроличьи уши и, отряхнув снег с сапог, вручил Роджеру принесенные с собой охотничье ружье, мешочек с дробью и рожок с порохом. Я видела, как он оглядел комнату, сосчитал головы, и затем, вздохнув с облегчением, кивнул сам себе. Все в безопасности, пока...

Утро прошло спокойно. Накормив всех завтраком и прибравшись, Эми, Бри и я устроились у огня с огромным ворохом штопки. Адсо, все еще негодующе подергивая хвостом, занял место на высокой полке, откуда следил за Ролло, который после ухода мальчишек расположился на выдвижной кровати.

Эйдан и Джемми, каждый теперь гордый обладатель двух гоночных машинок, возили их по каменным плитам очага, по кровати и через наши ноги, но по большей части, просто старались не врезаться друг в друга, или не наехать на Орри, который спокойно сидел под столом и грыз сухарик. Джейми, Роджер и Йен по очереди выходили на улицу, чтобы посмотреть на Большой Дом, пустующий под покровом запорошенной снегом ели.

Когда Роджер вернулся после одной из этих вылазок, Брианна внезапно подняла глаза от носка, который чинила.

— Что? — спросил он, увидев ее лицо.

— Ой, — она замерла, воткнув иголку в носок, и тут же, посмотрев вниз, закончила стежок. — Ничего. Просто... просто мысль проскочила.

Интонация ее голоса заставила Джейми нахмуриться, и он посмотрел поверх потрепанного томика "Эвелины".

— О чем ты подумала, nighean? — спросил он, столь же чутко уловив ее интонацию, как и Роджер.

— Э-э... хорошо, — она прикусила нижнюю губу, но потом выпалила. — А что если речь шла об этом доме?

Все замерли, кроме мальчишек, которые продолжали увлеченно ползать по комнате, по кровати и по столу, визжа и газуя.

— Ведь такое возможно, не так ли? — Бри оглядела все вокруг, начиная с деревянного потолка и заканчивая камином. — В пророчестве сказано, — она неловко кивнула на Эми МакКаллум, — что дом Джеймса Фрейзера сгорел. Но ведь вначале это был ваш дом. И я что-то не помню указания на почтовый адрес. Просто сказано "во Фрейзерс Ридже".

Все уставились на нее, и она, густо покраснев, опустила глаза к носку.

— Я имею в виду... возможно, что они... э-э, пророчества... не всегда точны, да? Они могли перепутать детали.

Эми серьезно кивнула. Очевидно, неясность в вопросе деталей была общепринятой особенностью пророчеств.

Роджер громко закашлялся. Джейми и Йен переглянулись, затем посмотрели на разгорающийся огонь в камине, высокую стопку сухих дров рядом с ним и переполненную корзину щепок для растопки...

Все взгляды выжидающе обратились к Джейми, на лице которого отражались противоречивые эмоции.

— Я полагаю... — проговорил он медленно, — мы могли бы переместиться в дом Арчи.

Я начала считать на пальцах:

— Ты, я, Роджер, Бри, Йен, Эми, Эйдан, Орри, Джемми, плюс мистер и миссис Баг — итого одиннадцать человек. В хижине с одной комнатой размером восемь на десять футов? — я сжала кулаки и уставилась на него. — Никто не сможет устроить пожар, потому что половина из нас итак будет сидеть, поджариваясь на очаге.

— Mффм. Ну, тогда... дом Кристи пустует.

Глаза Эми округлились от ужаса, и все автоматически отвели взгляд друг от друга. Джейми глубоко вздохнул и громко выдохнул.

— Может быть, мы просто будем... очень осторожны, — предложила я. Все выдохнули, и мы возобновили наши занятия, хотя уже без прежнего ощущения уютной безопасности.

Обед прошел без происшествий, но в полдень раздался стук в дверь. Эми вскрикнула, Брианна уронила в огонь рубашку, которую чинила, а Йен вскочил на ноги и так резко распахнул дверь, что Ролло, вырвавшись из дремоты, с оглушительным лаем промчался мимо него.

Джейми и Роджер, столкнувшись в дверях и на секунду застряв в дверном проеме, перевалились через порог. Дети с визгом побежали к своим матерям, которые отчаянно колошматили по тлеющей рубашке, будто это была живая змея.

Я вскочила на ноги, но оказалась прижатой к стене и не смогла протиснуться мимо Бри и Эми. Адсо, ошалевший от шума и моего внезапного появления возле него, зашипел и полоснул меня лапой, едва не задев глаза.

С крыльца, в сопровождении пронзительного лая Ролло, доносились ругательства на смеси языков, звучавшие вполне раздраженно, но никаких звуков столкновения не было. Я изящно пробралась мимо кучки матерей с детьми и выглянула наружу.

Майор МакДональд, мокрый до бровей, запорошенный снегом и грязный от слякоти, энергично махал руками перед Джейми, в то время как Йен бранил Ролло, а Роджер, судя по выражению его лица, испытывал огромные трудности в своих стараниях не взорваться от смеха.

Джейми, вынуждаемый собственным чувством приличия, но с подозрением смотревший на майора, предложил ему войти. Внутри дома пахло сожженной тканью, но, по крайней мере, шумиха улеглась, и майор приветствовал нас со всей возможной сердечностью. Создав много суеты, мы сняли с него насквозь промокшую одежду, вытерли и, за неимением лучшего, временно предложили рубашку и штаны Роджера, в которых он утонул, поскольку был на добрых шесть дюймов ниже.

Еда и виски были торжественно предложены и приняты, и все домочадцы не сводили с майора глаз в ожидании услышать, что же принесло его в горы в разгар зимы.

Джейми бросил на меня быстрый красноречивый взгляд о том, что он боится это предположить. Как, впрочем, и я.

— Я приехал, сэр, — официально сказал МакДональд, подтянув рубашку, чтобы не дать ей соскользнуть с плеча, — предложить вам командование ротой ополчения, согласно распоряжению генерала Хью МакДональда. Генерал собирает войска прямо сейчас, когда мы с вами разговариваем, и в конце месяца он предпримет марш на Уилмингтон.

Я почувствовала сильную тошноту, осознав, в чем дело. Я привыкла к хроническому оптимизму МакДональда и его склонности к преувеличениям, но в этом заявлении не было ничего завышенного. Означало ли это, что запрошенная губернатором Мартином помощь — солдаты из Ирландии — скоро прибудут и соединятся на побережье с войсками генерала МакДональда?

— Генерал собирает войска... — сказал Джейми, пошевелив огонь. Он и МакДональд сидели у камина, а Роджер и Йен расположились от них по обе стороны, словно каминные подставки для дров. Со штопкой в руках Бри, Эми и я, как куры на насест, уселись на кровать, с интересом и тревогой наблюдая за разговором, в то время как дети спрятались под столом. — Так сколько, говорите, у него человек, Дональд?

Я видела, как МакДональд колебался, разрываясь между истиной и желанием. Он кашлянул и, тем не менее, сказал, как ни в чем не бывало:

— Было чуть больше тысячи, когда я оставил его. Вы знаете, как только мы начнем двигаться, прибудут другие, чтобы присоединиться к нам. Много других. В частности, — добавил он многозначительно, — если в командовании будут такие джентльмены, как вы.

Джейми ничего не ответил. Задумчиво он подтолкнул ногой горящее полено обратно в огонь.

— А порох и пули? — спросил он. — Оружие?

— Ну ладно, что ж, тут мы были несколько разочарованы, — МакДональд глотнул виски. — Дункан Иннес обещал нам многое на этот счет, но, в конце концов, был вынужден отказаться от своих слов.

Губы майора плотно сжались, и по выражению его лица я поняла, что, возможно, Дункан не очень-то и преувеличивал, когда принял решение переехать в Канаду.

— Тем не менее, — МакДональд продолжил более бодро, — у нас не все так плохо в этом отношении. И те бравые джентльмены, которые присоединяются к нашему делу — и кто еще присоединится — приносят с собой как свое собственное оружие, так и мужество. Вы, как никто другой, должны ценить силу атаки горцев!

Джейми поднял глаза и, прежде чем ответить, некоторое время внимательно смотрел на МакДональда.

— Да, ну что ж. Вы, Дональд, были за пушками в битве при Каллодене. А я был перед ними. С мечом в руке.

Он поднял свой бокал и осушил его, затем встал и пошел налить еще один, оставив МакДональда, чтобы тот смог восстановить самообладание.

— TушИ, майор, — пробормотала Брианна себе под нос. Я не помнила, чтобы Джейми когда-нибудь прежде упоминал тот факт, что майор сражался с правительственными войсками во время восстания, но не удивилась, что он не забыл об этом.

Коротко кивнув собеседнику, Джейми вышел на улицу — якобы для того, чтобы посетить уборную, или, скорее всего, проверить благополучие дома. А еще более вероятно, дать МакДональду небольшую передышку.

Роджер с любезностью хозяина, подавляя увлеченность историка, расспрашивал МакДональда о генерале и его военной деятельности. Йен, бесстрастный и настороженный, сидя у его ног, одной рукой трепал по загривку Ролло.

— Генерал — довольно пожилой человек для такой кампании, верно? — Роджер взял еще одно полено и бросил его в огонь. — Особенно для зимней кампании.

— Он случайно подхватил легкую простуду, — признался МакДональд. — Но кто не болеет в этом климате? И Дональд МакЛауд, его помощник — человек сильный. Уверяю вас, сэр, если у генерала внезапно случится недомогание, то полковник МакЛауд более чем способен привести войска к победе!

Еще некоторое время он продолжал рассказывать о личных и военных достоинствах Дональда МакЛауда. Но я перестала слушать, мое внимание отвлекло осторожное движение на полке над его головой. Адсо.

Красный мундир МакДональда висел на спинке стула и, высыхая, парЗл от жара. Парик, мокрый и растрепанный от нападения Ролло, висел на колышке выше мундира. Я встала и быстро схватила его, получив недоумевающий взгляд от майора, и другой, враждебный, от зеленоглазого Адсо, который явно считал, что это низко с моей стороны — забрать себе жертву, на которую он нацелился сам.

— Э-э... Я просто... гм... положу его в более безопасное место, — прижимая влажную массу из конского волоса к груди, я бочком вышла наружу и, завернув в кладовую, надежно сунула парик подальше, за головку сыра и фосфор.

Выйдя из дома, я встретила Джейми, возвращавшегося, с красным от холода носом, из разведки к Большому Дому.

— Все отлично, — заверил он меня и поглядел вверх, на дымоход, где пенились клубы густого серого дыма. — Ты же не думаешь, что девочка, может быть права, так? — это прозвучало как шутка, но он вовсе не шутил.

— Бог знает. Сколько еще времени до рассвета?

Тени уже упали на снег — длинные, фиолетовые и холодные.

— Слишком долго, — на его лицо тоже легли фиолетовые тени от одной бессонной ночи, но будет и другая... Джейми прижал меня к себе, он был теплый, несмотря на то, что на нем не было ничего, кроме рубашки и грубого жакета, в котором выполнял работу по дому. — Ты же не думаешь, что МакДональд вернется и подожжет дом, если я откажу ему? — отпуская меня, спросил он с честной попыткой улыбнуться.

— Что ты имеешь в виду, говоря "если"? — спросила я, но он уже шел в сторону дома.

МакДональд уважительно привстал, когда Джейми вошел, подождал, пока он сел и снова занял свой табурет.

— У вас было время, чтобы обдумать мое предложение, мистер Фрейзер? — спросил он официально. — Ваше присутствие будет иметь огромное значение и будет высоко оценено генералом МакДональдом и губернатором, а также мной.

Пару секунд Джейми сидел молча, глядя на огонь.

— Меня огорчает, Дональд, что мы вынуждены стать в оппозицию, — сказал он, наконец, взглянув вверх. — Ведь вы не можете не знать моей точки зрения в этом вопросе. Я уже открыто заявил о ней.

МакДональд кивнул, слегка поджав губы.

— Я знаю, что вы это сделали. Но еще не поздно все исправить. Вы еще не совершили ничего непоправимого — и, безусловно, человек может признавать в свои ошибки.

Рот Джейми немного дернулся.

— О, да, Дональд. Значит, вы могли бы признать свою ошибку... и присоединиться к Делу Свободы?

МакДональд выпрямился.

— Может вам доставляет удовольствие дразнить меня, мистер Фрейзер, — сказал он, сохраняя самообладание, — но мое предложение было сделано всерьез.

— Я знаю, майор. Прошу извинить меня за неуместное легкомыслие. И еще за то, что вынужден так скверно отплатить за ваши усилия приехать так далеко в ужасную погоду.

— Значит, вы отказываетесь? — красные пятна вспыхнули на щеках МакДональда, и его бледно-голубые глаза стали цвета зимнего неба. — Вы отрекаетесь от своей семьи и своего собственного народа? Вы готовы предать свою кровь так же, как и клятву?

Джейми открыл, было, рот, чтобы ответить, но остановился. Я чувствовала, как что-то происходит внутри него. Шок от этого резкого и очень точного обвинения? Сомнение? Он никогда не обсуждал данную ситуацию в этом смысле, но, должно быть, осознавал ее. Большинство горцев в колонии либо уже присоединились к лоялистам, как Дункан и Джокаста, либо, вероятно, скоро сделают это.

Своим заявлением Джейми мог отрезать себя от многих друзей, а так же разорвать те немногочисленные семейные связи, что оставались у него в Новом Свете. Сейчас МакДональд протягивал яблоко искушения — зов клана и крови.

Но у Джейми были годы, чтобы хорошенько все обдумать и подготовиться.

— Я сказал то, что должен, Дональд, — ответил он спокойно. — Я обещал себе и своей семье поступать, как считаю правильным. И я не могу поступить иначе.

Минуту МакДональд сидел и пристально смотрел на него. Затем, не говоря ни слова, встал и стянул рубашку Роджера через голову. Его тело было бледным и тощим, но все же, с небольшим жирком вокруг талии и парой-тройкой белых шрамов — следами от пулевых ранений и порезов саблей.

— Вы же не собираетесь уходить, майор? Там очень холодно и уже темно! — я подошла, чтобы встать рядом с Джейми, Роджер и Бри поднялись тоже, добавляя свои протесты к моим. Однако МакДональд был упрям; лишь качая головой, он натянул свою собственную мокрую одежду и с трудом застегнул мундир, поскольку петли были тугими от влажности.

— Я не приму гостеприимство из рук предателя, мэм, — сказал он очень спокойно, поклонившись мне. Потом, выпрямившись, он по-мужски встретился глазами с Джейми. — Мы больше никогда не встретимся как друзья, мистер Фрейзер, — сказал он. — Мне очень жаль.

— Тогда давайте надеяться, что мы больше не встретимся никогда, майор, — сказал Джейми. — Мне тоже очень жаль.

МакДональд еще раз поклонился остальным и нахлобучил свою шляпу на голову. Выражение его лица сразу же изменилось, поскольку он почувствовал влажный холод на своей непокрытой голове.

— О, ваш парик! Минуточку, майор, я принесу его, — я выбежала на улицу и повернула к кладовой как раз вовремя, чтобы услышать грохот падения внутри. Я резко распахнула дверь, оставленную приоткрытой после моего последнего визита, и Адсо прошмыгнул мимо меня с париком майора в зубах. Внутри сарай горел ярко-синим пламенем.

* * *

ИЗНАЧАЛЬНО, Я СОМНЕВАЛАСЬ, смогу ли я бодрствовать всю ночь? В конечном счете, это оказалось не сложно. После возгорания я не была уверена, что смогу когда-нибудь спать снова.

Ведь все могло быть намного хуже. Майор МакДональд, несмотря на то, что теперь был заклятым врагом, благородно пришел нам на помощь, выбежав наружу и бросив свой, все еще мокрый, плащ на огонь, предотвратив тем самым полное уничтожение кладовой — и, несомненно, хижины. Хотя плащ не потушил пожар полностью, но немного загасил огонь, возникающий то тут, то там, и вызвавший много волнения и суеты, в ходе которых был потерян Орри МакКаллум — он уковылял наружу и свалился в сурковую печку для обжига, где, через долгие минуты отчаянных поисков, и был найден Ролло.

Мальчик был выужен невредимым, но шумиха вызвала у Брианны то, что она посчитала преждевременными родами. К счастью, это оказалось всего лишь тяжелым приступом икоты, спровоцированным сочетанием нервного напряжения и чрезмерного поедания квашеной капусты и пирогов с сушеными яблоками, к которым у нее недавно появилась тяга.

— Она говорила — "огнеопасно", — Джейми взглянул на обугленные остатки пола в кладовой, затем на Брианну, которая, вопреки моему совету — полежать, вышла посмотреть, что можно было спасти от копоти. Он покачал головой. — Это просто чудо, что ты давно не сожгла здесь все дотла, девочка.

Брианна издала сдавленный "ИК!" и сердито посмотрела на него, положив руку на свой выпирающий живот.

— Я? Даже не пы... ик! ...тайся выставить все так, будто это моя — ик! — вина. Разве это я положила парик майора — ик! — рядом с фосфором.

— Буу! — прорычал Роджер, взметнув руку к ее лицу.

Она вскрикнула и ударила его. Джемми и Эйдан, выбежавшие посмотреть, что за суета поднялась, начали приплясывать вокруг нее, бешено крича: "Буу! Буу!" — как шайка маленьких безумных призраков.

Бри, угрожающе сверкнув глазами, наклонилась и зачерпнула пригоршню снега. В один миг она слепила комок и бросила его в голову мужа с чрезвычайной точностью. Снежок прилетел ему прямо промеж глаз, взорвавшись фонтаном из белых гранул, которые застряли в его бровях, а растаявшие комочки снега потекли по щекам.

— Что? — негодующе воскликнул он. — За что? Я только пытался... эй! — он увернулся от следующего, но тут же пригоршни снега залепили его колени и живот — Джемми с Эйданом, разбушевавшиеся в конец, забросали его в упор.

Сдержанно приняв благодарность за свою помощь, майор позволил себя уговорить, — не в последнюю очередь тем фактом, что наступила полная темнота, и снова пошел снег, -принять гостеприимство в хижине, с убеждением в том, что именно Роджер, а не Джейми, предложил его. Наблюдая, как хозяева, с гиканьем и воплями, обстреливали друг друга снегом, он выглядел так, словно был готов передумать, и сожалел, что отказался от ужина с изменником. Но он довольно сухо поклонился в ответ, когда Джейми и я попрощались с ним, и поплелся к хижине, зажав в руке грязные клочья, которые Адсо оставил от его парика.

Казалось невероятно уютно и, главное, радостно, вот так пробираться вдвоем сквозь падающий снег к собственному дому. Небо было розоватым, цвета лаванды, и белые хлопья плыли вокруг нас, сказочные в своем безмолвии.

Дом стал вырисовываться перед нами, его спокойная громада казалась почему-то гостеприимной, несмотря на темные окна. Снег кружился по крыльцу маленькими вихрями, собираясь в сугробы у порога.

— Думаю, будет сложно начаться пожару, если идет снег, тебе так не кажется?

Джейми склонился, чтобы открыть входную дверь.

— Я не буду возражать, если дом сам вспыхнет синим пламенем, Сассенах, но при условии, что у меня сначала будет ужин.

— Холодный ужин, ты имеешь в виду? — спросила я с сомнением.

— Нет, — сказал он уверенно. — Я намерен зажечь огонь в очаге, поджарить дюжину яиц на масле и съесть их все, затем уложить тебя на ковер у камина и ласкать до тех пор, пока ты... тебе нравится? — спросил он, заметив мой взгляд.

— Пока я, что? — уточнила я, очарованная его описанием вечерней программы.

— Полагаю, пока ты не вспыхнешь пламенем и не увлечешь меня за собой, — проговорил он и, наклонившись, подхватил меня на руки, перенося через темный порог.

ГЛАВА 112. КЛЯТВОПРЕСТУПНИК.

2 февраля 1776.

ОН ПОЗВАЛ ИХ ВСЕХ, и они пришли. Якобиты из Ардсмуира, рыбаки из Те?рсо, изгои и авантюристы, которые обосновались в Ридже за последние шесть лет. Он созвал мужчин, и большинство из них явились в одиночку, проделав свой путь сквозь промозглый лес, скользя по замшелым скалам и грязным тропам. Некоторые приехали с женами; женщины были любопытны и насторожены, но скромно стояли в стороне, и Клэр одну за другой приглашала их в дом.

Мужчины стояли у крыльца, и он пожалел об этом, так как воспоминания о дне, когда они в последний раз собирались здесь, были еще слишком свежи в памяти каждого. Но выбора не было — их было слишком много, чтобы поместиться внутри. К тому же, сейчас вместо ночи был ясный день. Но он заметил, как несколько человек, резко повернув головы, взглянули на каштаны, словно могли увидеть там призрак Томаса Кристи, готового еще раз пройти сквозь толпу.

Он перекрестился и прочел короткую молитву, как делал всегда, когда вспоминал Тома Кристи. После этого вышел на крыльцо. Мужчины разговаривали друг с другом с напускной беззаботностью, хотя и испытывали неловкость, однако, при его появлении резко замолчали.

— Я получил сообщение, что меня вызывают в Уилмингтон, — сказал Джейми безо всяких предисловий. — Я еду, чтобы присоединиться к ополченцам, и возьму с собой тех, кто пойдет добровольно.

Они уставились на него, как встревоженные на выпасе овцы. Был даже момент, когда ему захотелось рассмеяться, но смех тут же испарился.

— Мы пойдем как ополченцы, но я не приказываю вам делать это, — в глубине души он вообще сомневался, может ли приказывать кому-то из них, кроме маленькой горстки людей, но не лишним было делать хорошую мину при плохой игре.

Большинство все еще таращились на него, моргая, но некоторые уже взяли себя в руки.

— Ты объявляешь себя мятежником, Мак Дью? — это был Мурдо, благослови его Бог. Верен, как пес, но тугодум — ему нужно было все объяснять как можно проще. Но как только он схватывал суть вещей, то упрямо доводил дело до конца.

— Так и есть, Мурдо. Я — мятежник. И мятежником станет всякий, кто пойдет со мной.

Предложение вызвало значительный ропот и взгляды, полные сомнений. Тут и там в толпе он слышал слово "клятва" и приготовился к очевидному вопросу. Но он был поражен тем, кто задал его. Арчи Баг выпрямился, высокий и суровый.

— Ты дал клятву королю, Seaumais mac Brian, — сказал он неожиданно резким голосом. — Так же, как и все мы.

В толпе пронесся одобрительный ропот, и к нему повернулись хмурые беспокойные лица. Джейми глубоко вздохнул и почувствовал, как желудок сжался комом. Даже сейчас, зная то, что знал он, и также понимая безнравственность клятвы, данной по принуждению, публичное нарушение клятвенных обещаний заставило его ощутить, что он делает шаг в пустоту.

— Да, мы все давали, — согласился он. — Но то была клятва, которую нас как узников, заставили принести, а не та, какую дает человек чести.

Это была правда, но, тем не менее, это была клятва, а горцы не давали клятв легкомысленно. "И пусть я умру и буду похоронен далеко от семьи... проклятым или нет", — он мрачно подумал, что такая судьба их, скорее всего, и ожидает.

— Но, ведь это клятва, сэр, — сказал Хирам Кромби, плотно сжимая губы. — Мы поклялись перед Богом. Вы просите, чтобы мы забыли об этом?

Несколько пресвитериан, ворчливо поддакивая, приблизились к Кромби в знак поддержки.

Джейми сделал еще один глубокий вдох и почувствовал, как внутри все напряжено.

— Я ничего не прошу, — отлично осознавая, что именно он делает, и, презирая себя за это, он пустил в ход древний ораторский прием демагогии и идеализма. — Я уже сказал, что присяга на верность королю была клятвой принудительной, не добровольной. Эта клятва не имеет силы, ибо никто добровольно не клянется, если сам не свободен.

Никто не возразил, и он продолжил, повышая голос, но стараясь не переходить на крик.

— Вы ведь знаете о декларации АрбрСта, не так ли? Четыреста лет минуло с тех пор, как наши деды и прадеды, приложив свои руки к сердцам, произнесли те слова: "Доколе хоть сотня из нас останется в живых, никогда и ни в коей мере не покоримся мы английскому владычеству", — он остановился, чтобы выровнять голос, затем продолжил. — "Ведь не ради славы, богатств или почестей мы сражаемся, но лишь во имя свободы — ради того единственного, от чего ни один честный человек не откажется, разве, что ценой собственной жизни".

Затем он замолчал, но не для того, чтобы произвести эффект на мужчин к которым обращался, а из-за самих слов — неожиданно, он оказался лицом к лицу с собственной совестью.

До этого момента он сомневался в оправданности революции и, гораздо больше, ее целей; он был вынужден принять повстанческую позицию из-за того, что ему рассказали Клэр, Брианна и Роджер Maк. Но, произнося слова древней клятвы, он обрел ту убежденность, о которой думал, что притворялся — и был поражен мыслью, что, действительно, идет бороться за нечто большее, чем благополучие его собственных родных.

"В конечном итоге, ведь все равно умрешь, — смиренно подумал он. — И я не жду, что будет легко, если даже и знаешь, что во имя благого дела — но, возможно и будет".

— Я уезжаю через неделю, — сказал он негромко и оставил их, смотрящих ему вслед.

* * *

ДЖЕЙМИ РАСЧИТЫВАЛ, что приедут его люди из Ардсмуира: три брата Линдсей, Хью Абернати, Патрик МакНил и остальные. Не ждал, но был приятно удивлен приездом Робина МакГилливрея и его сына, Манфреда.

Юта МакГилливрей простила его, с несомненным удовольствием отметил он. Помимо Робина и Фредди, приехали еще пятнадцать человек, живущих близ Салема — все родственники грозной фрау. Впрочем, больше всех удивил Хирам Кромби, единственный из рыбаков, решивший присоединиться к нему.

— Я молился обо всем этом, — сообщил Хирам, умудряясь выглядеть более набожно-суровым, чем обычно, — и считаю, что вы правы насчет клятвы. Хотя думаю, что, скорее всего, из-за вас нас повесят, а наши дома сожгут, но, тем не менее, я поеду.

Остальные, после долгого ворчанья и возбужденных споров, не пришли. Он не винил их. Выжив после битвы при Каллодене, в опасном переезде в колонии и в тяготах изгнания, самое последнее, что здравомыслящий человек мог пожелать — это взять в руки оружие и повернуть его против короля.

Однако, самое большое удивление ждало Джейми, когда их небольшая компания выехала из Купервилля и свернула на дорогу, ведущую на юг.

На развилке ждала группа решительных мужчин, приблизительно человек сорок. Когда Джейми с опаской приблизился, один из них, пришпорив коня, отделился от толпы и поравнялся с ним — это был бледный и мрачный Ричард Браун.

— Я слышал, вы едете в Уилмингтон, — сказал Браун без предисловий. — Если так, то это нам подходит, мои люди и я едем с вами, — он кашлянул и добавил, — под вашим командованием, разумеется.

Позади себя он услышал слабое "хмфф!" от Клэр, и подавил улыбку. Спиной ощущая пристальные взгляды своих людей, он поймал взгляд Роджера Мака, и его зять слегка кивнул.

Война порождала странные союзы; Роджер Maк также хорошо это знал, как и Джейми. Что же до него самого, то во время восстания он бок о бок сражался с гораздо более худшими, чем Браун.

— Тогда, добро пожаловать, — сказал Джейми и поклонился из седла. — Вам и вашим людям.

* * *

МЫ ВСТРЕТИЛИ ЕЩЕ ОДИН отряд ополченцев в местечке под названием Мурс-Крик, и все вместе расположились лагерем под болотными соснами. Накануне случился сильный ледяной ураган, и на земле лежал толстый слой упавших веток, некоторые в обхвате были величиной с мою талию. Это затрудняло продвижение, но имело и свои плюсы, когда настало время разводить походные костры.

Я наспех пересыпала из миски в котелок остатки ветчины с косточками, фасоль, рис, лук, морковь, накрошила черствый сухарь и, поставив рагу тушиться, стала слушать командира другого отряда ополченцев, Роберта Борти, который с изрядным легкомыслием рассказывал Джейми о состоянии Горного Полка Эмигрантов, как официально назывались наши противники.

— В общей сложности, там не больше пяти или шести сотен, — сообщил он с насмешкой. — Старина МакДональд и его помощники пытались вылавливать народ из деревень в течение многих месяцев, и, как я понимаю, их усилия были сродни черпанию воды решетом.

Однажды Александр МакЛин, один из помощников генерала, назначил место встречи, призвав собраться всех горцев, шотландцев и ирландцев — предусмотрительно выставив большую бочку спиртного в качестве наживки. Пришло приблизительно пятьсот мужчин, но как только алкоголь был выпит, они испарились, оставив МакЛина одного, совсем потерявшегося.

— Бедняга скитался в течение двух дней, выискивая дорогу, прежде чем кто-то сжалился над ним и вывел обратно к цивилизации, — рассказывая это, Борти, по натуре добрый малый, широко улыбнулся в густую каштановую бороду, и с благодарностью принял кружку эля, прежде чем продолжить. — Бог знает, где они теперь. Я слышал, болтают, что войска старины МакДональда, главным образом пополняются новыми эмигрантами — губернатор заставил их поклясться и взять в руки оружие, чтобы защищать колонии, прежде чем он дарует им земли. Большинство из них — бедолаги, только что прибывшие на корабле из Шотландии — они севера от юга не отличат, не говоря уже о том, чтоб определить, где они находятся.

— О, я знаю, где они, даже если они не знают, — в свете костра появился Йен, грязный и веселый. Он ездил с депешами между разными отрядами ополченцев, приближающихся к Уилмингтону, и его сообщение вызвало прилив всеобщего интереса.

— И где? — Ричард Браун наклонился вперед, в свет костра, высвечивая свое узкое лицо, жесткое и хитрое.

— Они идут вниз, по дороге Негро Хэд Пойнт-Роуд, маршируют, как настоящий полк, — сказал Йен и, издав слабый стон, присел на поспешно освобожденное для него место на бревне. — Есть выпить что-нибудь горячее, тетушка? Я замерз, и в горле пересохло.

В чайнике была противная на вид темная жидкость, приготовленная из кипятка и жженых желудей, только из вежливости называвшаяся "кофе". Я в некотором сомнении налила ему чашку, но он выпил ее с абсолютным удовольствием, одновременно рассказывая о результатах своей поездки.

— Войска собирались на западе двинуть в обход, но люди полковника Хау оказались там первыми и отрезали их. Потом они решили переправиться вброд на ту сторону реки, но полковник Мур заставил людей маршировать быстрым шагом всю ночь напролет, чтобы опередить их.

— Они не пытались атаковать ни Хау, ни Мура? — нахмурившись, спросил Джейми. Йен покачал головой и допил остатки желудевого кофе.

— Не посмели подойти ближе. Полковник Мур говорил, что не намеревается вступать в бой, пока не доберется до Уилмингтона — там он ожидает подкрепление.

Мы с Джейми переглянулись. Ожидаемое подкрепление было, по-видимому, британскими регулярными войсками, обещанными генералом Гейджем. Но всадник из Брансвика, которого мы повстречали накануне, сказал, что когда он покидал побережье четыре дня тому назад, никаких вновь прибывших кораблей не было. Если подкрепление их и ожидало, то оно придет от местных лоялистов, а по различным слухам и донесениям, которые нам до сих пор приходилось слышать, местные лоялисты являлись слишком слабой тростью, чтобы на нее можно было опираться.

— В итоге, они отрезаны с обеих сторон, да? Если они направились прямо по дороге, то смогут добраться до моста завтра.

— Насколько они далеко, Йен? — спросил Джейми и, прищурившись, посмотрел сквозь вереницу болотных сосен. Деревья были очень высокими, и земля под ними была свободной и очень подходящей для верховой езды.

— Возможно, полдня верхом.

— Да, ну что ж, — Джейми немного расслабился и потянулся за своей чашкой мерзкого варева. — Значит, у нас есть время, чтобы немного поспать.

* * *

МЫ ДОБРАЛИСЬ до моста у Мурс-Крика к полудню следующего дня и присоединились к отряду под командованием Ричарда Касвелла, который с удовольствием поприветствовал Джейми.

Горного полка нигде не было видно, но всадники с депешами прибывали регулярно, сообщая о его неуклонном продвижении вниз по Негро Хэд Пойнт-Роуд — широкой проезжей дороге, которая вела прямо к прочному дощатому мосту, перекинутому через Уидоу Мурс-Крик.

Джейми, Касвелл и несколько других командиров ходили туда-сюда по берегу, указывая то на мост, то на береговые рытвины. Ручей бежал через коварный участок болотистой земли с кипарисами, росшими прямо из воды и ила. Сам ручей был узкий, но глубокий, с крутыми, обрывистыми берегами, и кто-то из любопытных, прыгнувших в воду с моста, сообщил, что там пятнадцать футов глубины, поэтому мост был единственным реальным местом для переправы армии любой величины.

Это объясняло, почему за ужином Джейми все время молчал. Он принимал участие в сооружении небольшого земляного укрепления на противоположной стороне ручья, и руки его были измазаны грязью и смазкой.

— У них есть пушки, — сказал он спокойно, заметив, что я разглядываю пятна на его руках. Он рассеянно вытер их о свои изрядно потрепанные штаны. — Две небольшие пушки из города — но все же, это пушки, — он посмотрел в сторону моста и слегка поморщился.

Я знала, о чем он подумал, и почему.

"Вы были за пушками в битве при Каллодене, Дональд, — сказал он майору. — А я был перед ними. С мечом в руке". Мечи были обычным оружием горцев — и для большинства, их единственным оружием. Мы слышали, что генералу МакДональду удалось собрать лишь небольшое количество мушкетов и пороха; большая часть его войска были вооружены палашами и маленькими круглыми щитами. И шли они прямо в засаду.

— О, Господи, — сказал Джейми, так тихо, что я едва его слышала. — Бедные дурни. Бедные, храбрые дурни.

* * *

С НАСТУПЛЕНИЕМ СУМЕРЕК, дела стали обстоять еще хуже, или гораздо лучше, в зависимости от точки зрения. После ледяного урагана температура повысилась, но земля все еще была сырой. Днем влага испарялась, но с наступлением ночи, стал сгущаться такой плотный туман, что костры едва виднелись, похожие на светящиеся угольки в зловещем мареве.

Волнение, словно москитная лихорадка, распространилось среди ополчения, поскольку новые условия породили новые планы.

— Пора, — тихо сказал Йен, появившись около Джейми, как призрак из тумана. — Касвелл готов.

Те припасы, которые у нас имелись, были уложены. Неся оружие, порох и еду, восемьсот мужчин, вместе с бесчисленным количеством сопровождающих, таких как я, бесшумно пробирались сквозь туман к мосту, оставляя позади горящие костры.

Я не знала наверняка, где войска МакДональда находились в данный момент — они все еще могли быть на дороге или, возможно, осторожно шли в обход, спускаясь к краю болота для разведки. "В таком случае, удачи им", — подумала я. Внутри меня все сжалось от напряжения, когда я осторожно шагнула на мост; было глупо идти на цыпочках, но наступать полностью на стопу не хотелось — туман и тишина создавали атмосферу тайны и скрытности.

Запнувшись за корявую доску, я ушибла палец на ноге и чуть не упала, но шедший рядом Роджер, поймал меня за руку и привел в вертикальное положение. Я сжала его руку, и он в ответ слегка улыбнулся. Его лицо было почти неразличимо в тумане, хотя он находился на расстоянии не более одного фута.

Роджер, как Джейми и остальные, прекрасно осознавал что произойдет. Тем не менее, я почувствовала в нем сильное волнение, смешанное со страхом. В конце концов, это было его первое сражение.

Перейдя на другую сторону, мы распределились, чтобы разбить новые лагеря на холме, чуть выше округлого земляного укрепления, которое мужчины соорудили в ста ярдах от ручья. Я проходила достаточно близко к орудиям, чтобы увидеть их вытянутые морды, пытливо торчащие из тумана: "мамаша Ковингтон и ее дочь" — так мужчины называли эти две пушки — я рассеянно размышляла, кто из них кто, и кем была в действительности мамаша Ковингтон. "Грозной леди, — предположила я, — или, возможно, хозяйкой местного борделя".

Найти дрова не составило труда — ледяной вихрь также прошелся по соснам около ручья. Но они были чертовски сырыми, и будь я проклята, если потрачу целый час, стоя на коленях с огнивом в руках. К счастью, никто не мог увидеть, что я делала в этом тумане, похожем на гороховый суп, и я украдкой достала из кармана маленькую коробочку со спичками Брианны.

Раздувая огонь, я услышала странный, пронзительный скрежет со стороны моста и, стоя на коленях, приподняла голову, всматриваясь в подножие склона. Конечно, я ничего не могла увидеть, но поняла почти сразу — это был звук выдираемых гвоздей, поскольку отрывали доски настила — они разбирали мост.

Казалось, прошла вечность, прежде чем Джейми нашел меня. Он отказался от еды, сел, привалившись к дереву, и поманил меня к себе. Я устроилась между его коленей и прижалась к нему, благодарная за его тепло; ночь была холодной и сырой, она вползала в каждую щель и пробирала до мозга костей.

— Наверняка, они увидят, что моста нет? — проговорила я, после долгого молчания, наполненного множеством звуков людей, работающих внизу.

— Нет, если туман сохранится до утра — а так и будет, — расслаблено произнес Джейми. Но сейчас он казался более спокойным, чем раньше. Какое-то время мы тихо сидели вместе, наблюдая за игрой пламени в тумане — жуткое зрелище, когда мерцающий огонь сливается с туманом и, загадочно поднимаясь все выше и выше, исчезает в белом вихре. — Ты веришь в призраков, Сассенах? — внезапно спросил Джейми.

— Э-э... ну, откровенно говоря, да, — сказала я. Он знал, что я верила, потому что, рассказывала ему о встрече с индейцем, лицо которого было выкрашено в черный цвет. И я знала, он тоже верил, ведь он был горцем. — Ты что, видел кого-то?

Он покачал головой, крепко обнимая меня.

— Не то, чтобы "видел", — ответил он, задумчиво. — Но будь я проклят, если он не там.

— Кто? — спросила я, весьма встревоженная этим заявлением.

— Мурта, — сказал он, удивив меня еще больше. Он, переместившись поудобней, вновь придвинул меня к себе. — С тех пор, как опустился туман, у меня появилось очень странное ощущение, что он рядом со мной.

— В самом деле? — это было удивительно, но заставило меня еще больше забеспокоиться. Мурта, крестный отец Джейми, погиб при Каллодене, и с тех пор, насколько я знала, никогда не заявлял о себе. Я не сомневалась относительно его присутствия; Мурта был чрезвычайно сильной, хотя и суровой личностью, и если Джейми говорил, что он был здесь, то, скорее всего, так и было. И от мыслей о том, с какой целью он здесь, мне стало не по себе.

На какое-то время я сконцентрировалась, но не почувствовала присутствия маленького шотландца. Очевидно, его интересовал только Джейми. Это меня напугало.

Несмотря на то, что исход завтрашнего сражения был предрешен, битва была битвой, погибшие могли быть и на стороне победителей. Мурта был крестным отцом Джейми и относился к своим обязанностям серьезно. Я искренне надеялась, что он не пришел с сообщением, что Джейми будет убит, и сопроводить его на небеса — видения накануне сражения были довольно обычным явлением в понимании горцев, но Джейми утверждал, что "не видел" Мурты. Это было немаловажно, предположила я.

— Он... э-э... ничего не сказал тебе?

Джейми покачал головой, словно его не беспокоил этот призрачный визит.

— Нет, он просто... тут, — казалось, он считал это "тут" утешением, и я не стала озвучивать свои страхи и сомнения. Тем не менее, они у меня были, и я провела остаток короткой ночи, тесно прижавшись к своему мужу: пусть только посмеют Мурта или кто-либо еще отнять его у меня.

ГЛАВА 113. ПРИЗРАКИ КАЛЛОДЕНА.

ЗАБРЕЗЖИЛ РАССВЕТ. Сжимая мушкет в руке, Роджер вместе со своим тестем стоял за невысоким земляным укреплением и, напрягая глаза, всматривался в туман. Сквозь плотную пелену до него отчетливо доносились звуки надвигающейся армии. Слышался размеренный топот, хотя маршировали не в ногу, лязг металла и шуршание ткани. И голоса... крики офицеров, которые начинают, подумал он, выстраивать свои войска. Сейчас они обнаружат заброшенные костры, и поймут, что враг по другую сторону ручья...

Воздух был пропитан запахом смазки, которой люди Александра Лиллингтона облили деревянные опоры, после того, как доски были убраны. Роджеру казалось, он сжимал свой мушкет в течение нескольких часов, и все же металл был по-прежнему холодным в его онемевших пальцах.

— Слышишь крики? — Джейми кивнул на дальний берег, скрытый в тумане. Ветер изменился, и из-за призрачных стволов кипарисов долетали бессвязные гэльские фразы, я не улавливала их смысла. Но Джейми понимал. — Думаю, кто бы ими ни командовал, а судя по голосу это МакЛауд, он собирается форсировать ручей, — сказал он.

— Но это же самоубийство! — выпалил Роджер. — Конечно, они знают, наверняка кто-то из них видел мост?

— Они — горцы, — по-прежнему тихо сказал Джейми, смотря на шомпол, который вынул из ствола. — Они последуют за человеком, которому дали клятву верности, даже если тот поведет их на верную смерть.

Рядом стоял Йен; он быстро взглянул на Роджера, затем оглянулся через плечо на Кенни и Мурдо Линдсеев, стоявших неподалеку от Ронни Синклера и МакГилливреев. Все воины расположились в свободном порядке, но рука каждого касалась мушкета или винтовки, и каждые несколько секунд они поглядывали на Джейми.

На этой стороне ручья мы присоединились к войску полковника Лиллингтона, который сейчас расхаживал взад-вперед, бегло осматривая своих людей и оценивая их готовность.

Заметив Джейми, он резко остановился, и Роджер почувствовал под ложечкой нервный приступ тошноты. Рэндалл Лиллингтон приходился полковнику троюродным братом.

Александр Лиллингтон не был человеком, скрывающим свои мысли; и, вполне очевидно, ему пришло в голову, что люди Джейми стояли сейчас между ним и его отрядом, находящимся в сорока футах далее. Он глянул в туман, туда, где крикам Дональда МакЛауда раскатистым ревом отвечали горцы, затем снова на Джейми.

— Что он говорит? — потребовал Лиллингтон, поднимаясь на цыпочки и хмурясь в сторону дальнего берега, как будто сконцентрировавшись, он мог понять смысл.

— Он говорит, что храбрость поможет им победить, — взгляд Джейми скользнул по гребню вала позади них. Длинная черная морда мамаши Ковингтон была едва заметна в тумане. "Если бы так и было", — тихо добавил он по-гэльски.

Александр Лиллингтон внезапно протянул руку и схватил Джейми за запястье.

— А вы, сэр? — сказал он с крайним подозрением во взгляде и голосе. — Разве вы не горец?

Другая рука Лиллингтона легла на пистоль, заткнутый за пояс. Роджер услышал, как позади них спокойные переговоры мужчин прекратились, и оглянулся. Все люди Джейми смотрели на них с большим интересом, но без особой тревоги. Они определенно считали, что Джейми сам в состоянии разобраться с Лиллингтоном.

— Я спрашиваю вас, сэр — кому вы верны?

— Где я стою, сэр? — спросил Джейми с подчеркнутой вежливостью. — На этой стороне ручья, или на той?

Несколько мужчин усмехнулись на это, но смеяться не стали: вопрос верности до сих пор стоял остро, и ни один человек не стал бы рисковать без необходимости.

Лиллингтон ослабил хватку, но руку Джейми не выпустил, хотя и принял его заявление кивком головы.

— Хорошо. Но откуда нам знать, что вы не захотите повернуться и напасть на нас в бою? Ибо вы — горец, не так ли? Так же как и ваши люди.

— Я — горец, — сказал Джейми холодно. Он еще раз взглянул на противоположный берег, где сквозь туман мелькали редкие фрагменты тартана, затем снова на полковника. Крики эхом разносились в тумане. — А еще, я — предок американцев, — и освободил запястье из хватки Лиллингтона. — Я разрешаю вам, сэр, — продолжил он спокойно, поднимая винтовку и снова ставя ее на приклад, — находиться позади меня и вонзить меч в мое сердце, если я буду стрелять не в ту сторону.

С этими словами он повернулся спиной к Лиллингтону и зарядил свое оружие, забив пулю, порох и пыж с большой точностью.

В тумане проревел клич, и сотни других глоток подхватили его на гэльском:

— КОРОЛЬ ГЕОРГ И ПАЛАШИ!

Началась последняя атака горцев.

* * *

ОНИ С ВОЕМ ВЫРВАЛИСЬ ИЗ тумана в ста футах от моста, и сердце Джейми подскочило в груди. На мгновение, только на мгновение, он почувствовал, что бежит вместе с ними и ветер полощет его рубашку, холодя тело.

Но он стоял неподвижно, а рядом с ним, с циничным взглядом, Мурта. Роджер Maк кашлянул, и Джейми, в ожидании, поднял винтовку к плечу.

— Огонь! — залп ударил по горцам прямо перед тем, как они достигли распотрошенного моста; с полдюжины упали на дороге, но другие продолжали движение. И тогда, с холма выстрелили пушки, сначала одна, затем вторая, и сотрясение от отдачи было похоже на толчок в спину.

Джейми выстрелил одновременно с залпом, целясь выше голов. Сразу же скинул ружье и вытащил шомпол, слыша с обеих сторон крики, вопли раненых и нарастающий рев сражения.

— A righ! A righ! За короля! За короля!

МакЛауд был уже у моста; он был ранен — мундир в крови, но, размахивая мечом и щитом, он взбежал на мост и вонзил свой меч в древесину, чтобы закрепиться.

Пушка заговорила снова, но была нацелена слишком высоко: основная масса горцев сгрудилась внизу, на берегу. Некоторые уже были в воде и, цепляясь за опоры моста, медленно передвигались по ним. Гораздо больше их было на балках. Соскальзывая, они, как МакЛауд, использовали свои мечи, чтобы держаться.

— Огонь!

Джейми выстрелил, и пороховой дым смешался с туманом. Пушки били на поражение, паля одна за другой, он ощущал удары взрывной волны и чувствовал, будто выстрелы разрывают его. Большинство из тех, кто был на мосту, оказались теперь в воде, другие плашмя бросались на бревна, пытаясь перебраться по ним на другую сторону, но лишь для того, чтобы быть подстреленными из мушкетов, огонь из которых безостановочно велся из укреплений.

Джейми снова перезарядил и выстрелил.

"Вот он", — произнес бесстрастный голос. Джейми не имел представления, Мурта это сказал, или он сам.

МакЛауд был мертв: его тело плавало в ручье еще мгновение до того, как сила черной воды утянула его на дно. Многие боролись за жизнь в глубоком и смертельно холодном потоке ручья. Мало кто из горцев умел плавать.

Джейми мельком заметил Алана МакДональда, мужа Флоры, он был бледен и пристально смотрел в толпу на берегу.

Майор Дональд МакДональд барахтался, наполовину выныривая из воды. Парик куда-то исчез, и из его головы, лысой и раненой, по лицу кровь текла. Зубы были оскалены и сжаты, то ли в агонии, то ли в ярости, неизвестно. Один из выстрелов настиг его, и он повалился со всплеском, но потом медленно-медленно поднялся снова, и рухнул вперед, в воду, слишком глубокую, чтобы встать, но все же вынырнул, судорожно плескаясь и разбрызгивая кровь из разбитого рта в попытке дышать.

"Что ж, пусть это будешь ты, парень", — сказал невидимый голос. Джейми поднял винтовку и выстрелил МакДональду прямо в горло. Тот упал навзничь и сразу утонул.

* * *

ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ в считанные минуты — туман загустел от порохового дыма, и черный ручей захлебнулся погибшими и умирающими.

— Король Георг и палаши, да? — сказал Касвелл, угрюмо осматривая разрушения. — Палаши против пушек. Несчастные засранцы.

На другой стороне царил хаос. Горцы, что не погибли на мосту, бросились бежать. Мужчины с этой стороны ручья уже тащили бревна и доски, чтобы восстанавливать мост. Беглецы далеко не уйдут.

Он тоже должен пойти, созвать своих людей, чтобы помочь в преследовании. Но Джейми стоял, окаменев, и только холодный ветер пел в его ушах.

* * *

ДЖЕК РЭНДАЛЛ остановился. Меч был в его руке, но он не предпринял никаких усилий, чтобы поднять его. Просто стоял со странной улыбкой на губах, и темные глаза его горели, отражаясь в глазах Джейми.

Если бы Джейми мог оторваться от этого взгляда... но он не мог... И вдруг он уловил смутное движение позади Рэндалла. Мурта бежал, прыгая по кочкам, словно баран. Он видел отблеск клинка своего крестного, или ему померещилось? Неважно, он знал без сомнения: по тому, как Мурта вскинул руку в смертоносном ударе, направленном прямо в спину капитана, облаченного в красное.

Но Рэндалл повернулся, предупрежденный, возможно, небольшим изменением в его глазах, или всхрипом в дыхании Мурты, или же только своим инстинктом солдата. Слишком поздно, чтобы избежать удара, но достаточно быстро, для того, чтобы кинжал промахнулся мимо своей роковой цели — в почку. Рэндалл крякнул от удара — Христос, он прямо мог слышать это! — и, пошатнувшись, рванулся в сторону, но, падая, извернулся и схватил Мурту за запястье, увлекая его вниз. Они повалились под ливнем брызг из мокрого дрока.

Схватившись в борьбе, они скатились в овраг, и Джейми бросился за ними сквозь цепкие кусты, сжимая в кулаке какое-то оружие, — но вот какое?

Само ощущение оружия угасло: он чувствовал тяжесть в руке, но не было формы рукояти или другого образа, чтобы запустить вспоминания, и все снова исчезло.

Оставив Джейми только один единственный образ: Мурта. Мурта, стиснув в оскале зубы, наносит удар. Мурта, бегущий, чтобы спасти его.

* * *

ДЖЕЙМИ СТАЛ МЕДЛЕННО ОСОЗНАВАТЬ, где находится. На плече была чья-то рука — Роджер Мак, бледный, но спокойный.

— Я собираюсь позаботиться о них, — сказал Роджер, кивнув в сторону ручья. — С тобой все в порядке?

— Да, конечно, — сказал он, несмотря на чувство, с каким часто пробуждался ото сна, словно бы все было не вполне реальным.

Роджер Maк кивнул и собрался уходить, но внезапно обернулся, и снова взяв Джейми за руку, сказал очень тихо: "Ego te absolvo". Затем, снова развернувшись, пошел решительно, чтобы позаботиться об умирающих и благословить мертвых.

ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ.

Время не будет нашим навсегда.

ГЛАВА 114. АМАНДА.

"L'OIGNON — INTELLIGENCER", 15 МАЯ 1776.

НЕЗАВИСИМОСТЬ!!!

После знаменательной победы на мосту у Мурс-Крик, Четвертый Провинциальный Конгресс Северной Каролины проголосовал за принятие "Галифакского Постановления". Эта резолюция дает делегатам на Континентальный Конгресс полномочия на соглашение с Делегатами других Колоний в объявлении Независимости и формирование внешнеполитических союзов, сохраняя за данной Колонией единственное и исключительное право на формирование Конституции и Законов Колонии. Таким образом, с принятием Галифакского Постановления, Северная Каролина становится первой колонией, которая официально одобряет независимость государства.

ПЕРВЫЙ КОРАБЛЬ флотилии под командованием сэра Питера Паркера достиг устья реки Кейп-Фир восемнадцатого апреля. В общей сложности, флотилия состоит из девяти судов, которые доставят британские войска по запросу губернатора Джосайи Мартина для устранения беспорядков и объединения колонии.

УКРАДЕНЫ: товары в общей сложности на сумму двадцать шесть фунтов, десять шиллингов и четыре пенса со склада Нила Форбса на Уотер-Стрит. В ночь на двенадцатое мая воры проломили брешь в задней части склада и увезли товары в фургоне. Двое мужчин: белый и черный, были замечены уезжающими на фургоне, запряженном гнедыми мулами. Любые сообщения, касательно этого чудовищного преступления, будут щедро вознаграждены. Обращаться по адресу "Чайка и Устрица", что на Рыночной площади, к У. Джонсу.

ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО АПРЕЛЯ у капитана Роджера МакКензи из Фрейзерс Риджа и его жены родилась девочка. Ребенок и мать, как сообщается, в хорошем здравии. Ребенку дали имя Аманда Клэр Хоуп МакКензи.

Роджер никогда не чувствовал себя таким ошеломленным, как в тот момент, когда впервые взял на руки свою новорожденную дочь. Минуту от роду, с кожей нежнейшей и совершенной, словно орхидея, настолько тонкой, что ему было страшно, будто на ней могли остаться отпечатки его пальцев, но столь притягательной, что он просто должен был ее коснуться. Нежно, очень нежно, он очертил костяшкой пальца идеальный изгиб ее пухлой маленькой щечки, недоверчиво погладил указательным пальцем черную паутинку ее шелковых волосиков.

— Она похожа на тебя, — Брианна, потная, растрепанная, стаявшая в размерах, — и такая красивая, что он едва мог вынести ее ослепительный вид, — откинулась назад на подушки с улыбкой, которая то появлялась, то исчезала, как у Чеширского кота, но никогда полностью не рассеивалась, а лишь время от времени угасала — от усталости.

— Правда? — он изучал крошечное личико с абсолютным поглощением, но не в поисках сходства, а потому, что не мог отвести взгляд.

Он постепенно узнавал ее все ближе, в течение месяцев, когда внезапно просыпаясь от тычков и пинков ножками, отслеживал перетекающие выпирания на животе Брианны, чувствуя, как маленький некто упирается, а потом отступает под его руками, когда он лежал позади своей жены, обнимая ее живот и отпуская шутки.

Но Роджер знал ее как Малыша Отто, тайное имя, которым они называли еще не рожденного ребенка. Отто уже был самостоятельной личностью, и на мгновение, он почувствовал нелепую острую боль потери, понимая, что Отто больше нет. Это крохотное, восхитительное существо было кем-то совершенно новым.

— Она Марджори, как думаешь? — Бри подняла голову, всматриваясь в сверток из одеяла.

Они месяцами обсуждали имена, составляя списки, споря, высмеивали варианты друг друга, выбирая смешные имена, Монтгомери или Агата, например. Наконец, предварительно решили, что если родится мальчик, то это будет Майкл; если девочка — Марджори, в честь матери Роджера.

Его дочь совершенно неожиданно открыла глаза и посмотрела на него. Глаза у нее были чуть раскосые, как у ее матери, и Роджер задался вопросом, останутся ли они такими. Неяркие, средней голубизны, как небо в середине утра — совершенно непримечательное на первый взгляд, но если всмотреться в него... бескрайнее и бездонное.

— Нет, — сказал он тихо, глядя в эти глаза. Ему стало любопытно, могла ли она видеть его уже? — Нет, — повторил он. — Ее зовут Аманда.

* * *

СНАЧАЛА Я НИЧЕГО НЕ ГОВОРИЛА. Это было обычно для новорожденных, особенно для таких, как Аманда, родившихся чуть раньше срока. Не о чем было беспокоиться.

Артериальный проток — этот небольшой кровеносный сосуд, который соединяет аорту плода с легочной артерией. У младенцев, конечно, есть легкие, но до рождения они ими не дышат: кислород поступает из плаценты, через пуповину. Следовательно, нет необходимости крови циркулировать в легких — она необходима для питания других растущих тканей. Поэтому артериальный проток отводит кровь от малого круга кровообращения.

Однако, когда новорожденный делает свой первый вдох, кислородные сенсоры в этом небольшом сосуде вынуждают его сократиться и закрывают навсегда. При закрытом артериальном протоке, кровь поступает от сердца к легким, насыщается кислородом и возвращается, чтобы питать остальные части тела. Четкая и изящная система, за исключением того, что она не всякий раз срабатывает исправно.

Артериальный проток закрывается не всегда. И тогда кровь, конечно, все равно поступает в легкие, но все же остается обходной путь. Слишком много крови оказывается в легких, что в некоторых случаях приводит к переполнению. Легкие отекают от пресыщения кровью, и, в результате неправильного распределения кровотока в организме, появляются проблемы с кислородонасыщением, которые могут стать критическими.

Я перемещала стетоскоп по крохотной грудной клетке, прижавшись к нему ухом, и напряженно вслушивалась. Это был мой лучший стетоскоп — модель девятнадцатого века, называемый "Пинард" — конус с плоским диском на одном из концов, к которому я прижимала ухо. У меня был еще один, вырезанный из дерева; этот же был оловянный; Брианна отлила его для меня в песчаной форме.

Но, на самом деле, шумы были настолько отчетливыми, что я их чувствовала — мне едва ли нужен был стетоскоп. Щелчки, пропущенные удары, слишком долгие паузы или булькающий свист — всё это разнообразие необычных звуков, которое может издавать сердце. Поэтому выслушивание было первым этапом диагностики. Дефекты предсердий или межжелудочковой перегородки, деформированные клапаны — у всего есть конкретные шумы: некоторые появляются между ударами, а некоторые сливаются с сердечными звуками.

Когда артериальный проток не закрывается, он, как говорят, "patent" — открытый. А открытый артериальный проток создает непрерывный шум в сердце, тихий, но, если прислушаться, то довольно выразительный, особенно в надключичных и шейных областях.

Уже в сотый раз за два дня я, близко наклоняясь и прижимая ухо к "Пинарду", передвигала его по шейке и грудке Аманды, надеясь, наперекор очевидному, что звук исчезнет.

Но это не происходило.

— Поверни головку, милая, да, вот так... — я перевела дыхание, осторожно отворачивая ее головку от себя и прижимая "Пинард" к ее горлышку. Было трудно приложить стетоскоп вплотную к ее маленькой толстенькой шее... вот тут. Шум увеличился. Аманда издала короткий выдох, похожий на хихиканье. Я повернула ее головку в другую сторону — звук уменьшился.

— Черт возьми, — сказала я тихо, чтобы не напугать ее. Я положила "Пинард" и взяла Аманду на руки, убаюкивая ее на плече. Мы были одни; Брианна поднялась в мою комнату, чтобы вздремнуть, все остальные тоже отсутствовали.

Я подошла с ней к окну хирургической и выглянула наружу; это был прекрасный весенний день в горах. Крапивники снова начинали вить гнезда под карнизом, и я слышала, как они шелестели наверху, сплетая веточки, и общались, коротко и звонко щебеча.

— Птичка, — сказала я, приблизив свои губы к ее крохотному ушку. — Шумная птичка.

Она лениво заерзала и пукнула в ответ.

— Правильно, — сказала я, улыбнувшись, несмотря на расстройство. Я отстранила ее немного, чтобы заглянуть в ее личико, чудное, совершенное, но уже не такое пухленькое, как неделю назад, когда она родилась.

"Для младенцев совершенно нормально потерять немного в весе", — сказала я себе. Конечно, нормально.

У открытого артериального протока может не быть симптомов, кроме того странного, непрерывного шороха. Но могут и быть. Дефект лишает ребенка необходимого кислорода. Главные симптомы: в легких — одышка, учащенное, поверхностное дыхание; нездоровый цвет кожи и отставание в развитии из-за перерасхода энергии в напрасных попытках насытится кислородом.

— Просто позволь бабуле послушать еще раз, — сказала я, уложив ее на одеяло, которое расстелила на операционном столе. Она залопотала и лягнула ножкой, когда я снова приложила "Пинард" к ее грудке, перемещая на шейку, плечико, ручку...

— Ох, Иисусе, — прошептала я и закрыла глаза, — пусть все будет не так плохо.

Но шум, казалось, становился громче, заглушая мои молитвы. Я открыла глаза и увидела Брианну, замершую в дверном проеме.

* * *

— Я ЗНАЛА, ЧТО-ТО НЕ так, — сдержанно сказала она, вытирая попку Мэнди влажной тряпкой, прежде, чем снова спеленать ее. — Она сосет грудь не так, как это делал Джемми. Она показывает, что голодна, но сосет всего лишь несколько минут и быстро засыпает. А через некоторое время просыпается и возится снова.

Она села и предложила Мэнди грудь, как бы демонстрируя трудности. Конечно же, ребенок вцепился в нее, доказывая, что проголодался. Пока она сосала, я взяла один из крохотных кулачков и разомкнула пальчики. Маленькие ноготки были слегка голубоватыми.

— Ладно, — сказала Брианна спокойно, — что вообще происходит?

— Я не знаю, — по правде говоря, в большинстве случаев это был обычный ответ, но не всегда удовлетворительный, как и сейчас. — Иногда нет никаких симптомов, или только очень незначительные, — проговорила я, пытаясь объяснить понятнее. — Если отверстие очень большое, и у вас есть легочные симптомы, а у нас они есть, тогда... с ней может быть все довольно хорошо, только будет отставать в развитии, недостаточно вырастет из-за трудностей кормления. Или... — я глубоко вздохнула, придавая себе сил, — у нее может развиться сердечная недостаточность. Или легочная гипертония — это очень высокое кровяное давление в легких.

— Я знаю, что это такое, — сдавленным голосом сказала Бри. — Или?

— Или инфекционный эндокардит. А может и... нет.

— Она умрет? — спросила она напрямик, посмотрев на меня. Ее челюсти сжались, но я видела, как она крепче прижала Аманду, ожидая ответа. Я могла сказать ей только правду.

— Вероятно, — ужасное слово повисло между нами в воздухе. — Я не могу сказать наверняка, но...

— Вероятно, — повторила Брианна, и я, кивнув, отвернулась, не в силах больше смотреть ей в лицо. Без таких современных исследований, как эхокардиограмма, я не могла судить о масштабах проблемы. Но передо мной были не только те свидетельства, что я могла видеть и слышать, но и то, что передавалось мне от нее прямо сквозь кожу — то чувство неправильности, та жуткая убежденность, которая приходит время от времени. — Ты можешь это исправить? — я услышала дрожь в голосе Брианны и сразу же подошла обнять ее.

Ее голова склонилась над Амандой, и я увидела, как слезы падают одна за другой и темнят тонкие завитки на макушке ребенка.

— Нет, — прошептала я, обняв их обеих. Отчаяние захлестнуло меня, но я сжала их еще крепче, как будто могла удержать их жизнь и кровь в этих тисках. — Нет, я не могу.

* * *

— ИТАК, ВЫБОРА НЕТ, ДА? — Роджер чувствовал себя неестественно спокойным, осознавая это, вызванное шоком, состояние ступора, но цепляясь за него как можно дольше. — Вы должны уйти.

Брианна безучастно глянула на него, но ничего не сказала. Ее руки двигались по ребенку, спящему на коленях, снова и снова разглаживая ворсистое одеяло.

Клэр терпеливо объяснила ему, и не раз, понимая, что он не может принять эту ситуацию. Роджер все равно не верил в это, но вид крошечных посиневших ноготков, когда Аманда пыталась сосать, вонзился в него, словно когти совы.

Это, как она сказала, простая операция — в современной операционной.

— А ты не можешь?.. — спросил он, слабо кивнув в сторону ее хирургической. — С эфиром?

Клэр закрыла глаза и потрясла головой, выглядя почти так же плохо, как он себя чувствовал.

— Нет. Я могу оперировать очень простые вещи — грыжи, аппендицит, миндалины — и то, это — риск. Но что-то более сложное, и на таком маленьком теле... нет, — она повторилась, и он увидел смирение в ее лице, когда глаза их встретились. — Нет. Чтобы она выжила, вы должны забрать ее туда.

Итак, они начали обсуждать немыслимое. Потому что был выбор, и нужно было принимать решение. Но основной непреложный факт был ясен. Аманда должна пройти через камни, если сможет.

* * *

ДЖЕЙМИ ФРЕЙЗЕР ВЗЯЛ ОТЦОВСКОЕ кольцо с рубином и поднес его к личику внучки. Взгляд Аманды сразу же сосредоточился на нем, и она, заинтересовавшись, высунула язычок. Несмотря на тяжесть в сердце, он улыбнулся и опустил кольцо пониже, чтобы она могла схватить его.

— Оно ей приглянулось, — сказал он, ловко отнимая у Аманды кольцо, прежде чем она смогла бы отправить его в рот. — Давайте попробуем другое.

Другим был амулет Клэр — маленький, потертый кожаный мешочек, который ей когда-то давно подарила ей индейская знахарка. В нем было полно всякой всячины, вспомнил он: травы, перья и, вероятно, косточки летучей мыши. Но среди них — кусочек камня, ничего особенного на первый взгляд, но это был настоящий драгоценный камень — необработанный сапфир. Аманда сразу повернула голову, заинтересовавшись мешочком больше, чем блеском кольца. Она заворковала и, неистово замахав обеими руками, пыталась дотянуться до него.

Брианна издала глубокий сдавленный вдох.

— Возможно, — она сказала голосом, в котором звучало столько же страха, сколь и надежды. — Но мы не можем сказать наверняка. Что если я, взяв ее, пройду, а она не сможет?

Все молча посмотрели друг на друга, предположив такую возможность.

— Ты вернешься, — хрипло проговорил Роджер и положил руку на плечо Бри. — Ты сразу же вернешься обратно.

Она немного расслабилась от его прикосновения.

— Я попробую, — сказала она и попыталась улыбнуться.

Джейми откашлялся.

— А где малыш Джем?

Конечно, он был здесь; в эти дни он не уходил далеко ни от дома, ни от Брианны, словно чувствовал — что-то идет не так. Его нашли в кабинете Джейми, где он читал по слогам книжку...

— Иисус Христос на кусочке гренки! — выкрикнула бабушка, выхватывая у него книгу. — Джейми! Как ты мог?

Джейми ощутил, как густой румянец заливает его лицо. Действительно, как он мог? Он приобрел в лавке потрепанный томик "Фанни Хилл" на скорую руку, в партии подержанных книг. Он не проверял книги перед тем, как купить их, а когда приехал и взглянул... Совершенно против его правил было выбрасывать книги — любые книги.

— Что такое ФАЛ-ЛОС? — спросил Джемми у своего отца.

— Еще одно слово, обозначающее пенис, — коротко сказал Роджер. — Не смей произносить его! Вслушайся-ка, ты что-нибудь чувствуешь, когда прислушиваешься к этому камню? — он указал на кольцо Джейми, лежащее на столе. Лицо Джема засветилось при виде его.

— Конечно, — сказал он.

— И что ты слышишь? — недоверчиво спросила Брианна.

Джем посмотрел вокруг — на родителей, бабушку и дедушку, удивленный их интересом.

— Конечно, — повторил он. — Он поет.

— Как ты думаешь, крошка Мэнди тоже может слышать его пение? — осторожно спросил Джейми. Его сердце забилось сильнее от страха узнать любой из ответов.

Джемми взял кольцо и склонился над корзиной Мэнди, держа его прямо над личиком сестры. Она энергично задрыгала ножками и залопотала — но было непонятно, то ли из-за кольца, то ли просто от того, что увидела брата...

— Она слышит его, — сказал Джем, улыбнувшись сестре.

— Откуда ты знаешь? — с любопытством спросила Клэр. Джем посмотрел на нее удивленно.

— Она так говорит.

* * *

НИЧЕГО НЕ БЫЛО РЕШЕНО. Но, в то же время, все решилось. Я нисколько не сомневалась в том, что мои уши и пальцы подсказывали мне — состояние Аманды медленно прогрессирует. Очень медленно — мог бы потребоваться год или два, прежде чем начнутся серьезные ухудшения — но это, рано или поздно, произойдет.

Джем мог быть прав; а мог и ошибаться. Но мы должны были исходить из предположения, что он прав.

Были споры, обсуждения — в слезах. Но никакого определенного решения, кто должен будет попытаться пройти через камни, принято не было. Брианна и Аманда должны пойти; это было бесспорно. Но должен ли Роджер пойти с ними? И Джем?

— Я не позволю тебе уйти без меня, — сказал Роджер сквозь зубы.

— Я и не хочу уходить без тебя, — раздраженно выкрикнула Бри. — Но как мы можем оставить Джемми здесь, без нас? И как мы можем заставить его уйти? Мы предполагаем, что с малышкой это может сработать, потому что есть легенды, но Джем — сможет ли он? Мы не можем позволить ему рисковать и погибнуть!

Я посмотрела на камни, лежащие на столе — кольцо Джейми и мой мешочек с сапфиром.

— Думаю, — сказала я осторожно, — мы должны найти еще два камня. На всякий случай.

И поэтому, в конце июня, в смятении, мы спустились с гор.

ГЛАВА 115. КОВЫРЯТЬСЯ В НОСУ.

4 июля 1776.

В НОМЕРЕ ПОСТОЯЛОГО ДВОРА БЫЛО ЖАРКО И ДУШНО, но я не могла выйти на улицу, так как маленькая Аманда, измаявшись, наконец, уснула. Ее попка покрылась сыпью и, она, бедняжка, нахмурившись, лежала, свернувшись в своей корзинке и засунув маленький пальчик в рот.

Я развернула марлю, служившую москитной сеткой, аккуратно накинула ее на корзинку и открыла окно. Воздух снаружи был горячим, но чистым и подвижным. Я сняла свой чепец. Когда я была без него, Мэнди любила хватать мои волосы обеими руками и дергать их — у нее было удивительно много сил для ребенка с пороком сердца. В миллионный раз я спрашивала себя, может быть, я ошибаюсь?

Но я была права. Сейчас она спала, с нежным румянцем здорового ребенка на щеках, а когда проснется и задрыгает ножками, нежный румянец поблекнет. И столь же красивый, но по-неземному голубоватый, оттенок проявится и уже не исчезнет, пока она двигается, на ее губках и у оснований ее крохотных ноготков. Она была жизнерадостной — но очень маленькой. Бри и Роджер, оба были крупными людьми; Джемми в первые годы прибавлял в весе как маленький бегемотик, Мэнди же весила чуть больше, чем когда родилась.

Нет, я не ошиблась. Я переставила корзинку на стол, где теплый ветерок мог резвиться над ней, и села рядом, нежно положив пальцы на грудь Аманды.

Я чувствовала это и раньше, но сейчас, когда поняла, в чем дело, намного сильнее... Если бы у меня была соответствующая операционная, система для переливания крови, и выверенная, четко контролируемая анестезия, кислородная маска, проворные и хорошо обученные медсестры... Любая операция на сердце сложна, и гораздо больший риск — операция на сердце младенца, но я могла бы сделать ее. Я прямо кончиками пальцев могла чувствовать необходимые движения, видела перед внутренним взором сердце, меньшее, чем мой кулак — скользкую, перекачивающую кровь, эластичную мышцу; проходящий через артериальный проток, небольшой сосуд, размером в одну восьмую дюйма.

Маленький надрез в подмышечном сосуде... быстрая перевязка самого протока шелковыми нитками номер восемь... Готово.

Я знала. Но знание, увы, не всегда сила. Как и желание. И не я буду тем, кто спасет нашу драгоценную внучку. "Сможет ли кто-нибудь?" — вопрошала я, на мгновение уступая темным мыслям, которые держала под контролем, когда кто-то еще был рядом. Джемми мог и ошибаться. Любой ребенок может схватить такую цветную, блестящую вещь, как кольцо с рубином, но потом я вспомнила ее воркование, и как она оживленно махала ручками у моего амулета — потертого кожаного мешочка с необработанным сапфиром внутри.

Фатальная вероятность... Я не хотела думать ни об опасностях перехода, ни об уверенности в предстоящей разлуке навсегда, независимо от того, будет ли путешествие через камни успешным или нет.

Снаружи послышались крики; я посмотрела в сторону гавани и далеко в море увидела, мачты большого корабля. За ним, вдалеке, виднелся другой. Мое сердце ёкнуло.

Это были корабли дальнего плавания, а не маленькие пакетботы или рыболовные лодки, снующие вдоль побережья. Были ли они частью флотилии, отправленной в ответ на просьбу губернатора Мартина помочь ему подавить, подчинить и вернуть колонию? Первый корабль флотилии прибыл на Кейп-Фир в конце апреля, но привезенные войска, затаившись, ждали прибытия остальных.

Я некоторое время наблюдала за кораблями, но они не подходили ближе. Возможно, они направлялись куда-то дальше и просто ожидали остальные корабли? А может, это вообще были не британские суда, а американские, которые, опасаясь британской блокады Новой Англии, плыли на юг.

От этих мыслей меня отвлекли звуки тяжелых мужских шагов на лестнице, сопровождаемые фырканьем и тем своеобразным шотландским хихиканьем, которое обычно изображается на бумаге, как "Хьюч-хьюч-хьюч!", хотя вряд ли это достаточно соответствует.

Это, несомненно, были Джейми и Йен. Хотя, я не могла понять, чем было вызвано столь бурное веселье, так как видела их в последний раз, когда они направлялись в доки, чтобы загрузить и отправить партию табачных листьев, а также раздобыть, по поручению миссис Баг, перец, соль, сахар, корицу и, если удастся найти, нечто более редкое, чем корица — булавки. Да, и купить какую-нибудь большую и, по возможности, съедобную рыбину к ужину.

Ну, по крайней мере, рыбу они раздобыли — это была большая королевская макрель. Джейми нес ее прямо за хвост — то, во что она была завернута, очевидно, было утеряно в процессе какого-то инцидента. Коса Джейми расплелась, и его длинные рыжие пряди распадались по плечам сюртука, от которого, в свою очередь, был наполовину оторван рукав, и складки белой рубашки торчали из разорванного шва. Он весь был в пыли, как и рыба, и, в то время как глаза последней обвиняющее вылезли из орбит, его собственный глаз распух и почти закрылся.

— О, Боже, — сказала я и, прикрыв глаза рукой, посмотрела на него сквозь растопыренные пальцы. — Не рассказывай мне... Нил Форбс?

— А вот и нет, — сказал он, смачно шлепнув рыбину на стол передо мной. — Небольшие разногласия с "Уилмингтонской похлебкой" и "Обществом Парадных Шествий".

— Разногласия... — повторила я.

— Да, они думали, что сбросят нас в гавань, а мы решили, что они не смогут, — носком ботинка он пододвинул стул и, развернув его, сел, скрестив руки на его спинке. Лицо Джейми раскраснелось от смеха и солнца, и выглядел он до неприличия веселым.

— Не хочу ничего знать, — сказала я, хотя, конечно же, хотела. Я взглянула на Йена, который все еще тихонько хихикал себе под нос, и заметила, что потрепан он был немного меньше Джейми, но его указательный палец по самый сустав прочно обосновался в носу.

— У тебя из носа течет кровь, Йен?

Он отрицательно покачал головой, все еще хихикая.

— Нет, тетушка. А вот у некоторых из "Общества" — еще как.

— Отлично, зачем тогда ты держишь палец в носу? Клеща подхватил, или что другое?

— Нет, он держит свои мозги, чтобы не выпали, — сказал Джейми, заходясь в очередном приступе смеха. Я взглянула на корзинку, но привыкшая к шуму Мэнди спокойно спала.

— Ну, тогда, может, тебе стоит засунуть оба пальца в собственный нос? — предложила я. — По крайней мере, это убережет тебя от неприятностей на секунду или две, — я приподняла подбородок Джейми, чтобы лучше осмотреть его глаз. — Ты побил кого-то рыбиной, не так ли?

Хихиканье утихло до внутренней вибрации, но угрожало вспыхнуть снова.

— Гилберта Батлера, — сказал Джейми, мастерски стараясь себя контролировать. — Отхлестал по физиономии и отправил его через причал прямо в воду.

От этого воспоминания плечи Йена затряслись в экстазе.

— Святая Невеста, какой был всплеск! О, это была прекрасная заварушка, тетушка! Я думал, что сломал руку об челюсть того парня, но сейчас она в порядке, чувствительность восстановилась. Просто немного онемела и покалывает.

Демонстрируя, он пошевелил свободными пальцами руки, только слегка поморщившись.

— Вынь палец из носа, Йен, — сказала я. Беспокойство за их состояние начало перерастать в досаду, что они впутались в эту передрягу. — Ты похож на недоумка.

По какой-то причине, они оба нашли это очень смешным и истерично заржали, как ненормальные. Йен, в конечном счете, осторожно вытащил палец, как будто действительно ожидал, что следом потекут мозги. Ничего не произошло, однако, не было даже обычных непривлекательных выделений, которые можно было бы ожидать от такого маневра.

Йен выглядел озадаченным, затем слегка встревожился. Он шмыгнул носом, затем засунул палец обратно в ноздрю, и стал энергично ковырять в нем.

Джейми продолжал ухмыляться, но его веселье начало угасать, когда исследования Йена стали более неистовыми.

— Что? Ты же не потерял его, парень?

Нахмурившись, Йен покачал головой.

— Нет, я чувствую его. Он... — Йен замолчал, в паническом потрясении глядя на Джейми поверх вставленного пальца. — Он застрял, дядя Джейми! Я не могу вынуть его!

Джейми тут же вскочил на ноги. С влажным, чмокающим звуком, он вытащил палец из его убежища, запрокинул голову Йена и стал всматриваться в его ноздрю своим здоровым глазом.

— Можешь принести свет, Сассенах?

На столе был подсвечник, но я знала по собственному опыту, что единственным вероятным результатом использования свечи для осмотра любого носа, будут подожженные в нем волосы. Вместо этого, я наклонилась и достала свою аптечку из-под скамьи, куда убрала ее.

— Я достану это, — сказала я с уверенностью того, кто удалял из носовых полостей маленьких детей все, начиная с вишневых косточек и заканчивая живыми насекомыми. Я вытащила свой самый длинный и тонкий пинцет и щелкнула им в знак уверенности. — Что бы это ни было. Просто сиди и не двигайся, Йен.

Увидев сияющий металл пинцета, Йен широко раскрыл испуганные глаза и умоляюще посмотрел на Джейми.

— Подождите. У меня есть идея получше, — Джейми, останавливая, чуть тронул меня за руку, затем исчез за дверью. Он загромыхал вниз по лестнице, и я услышала внезапный взрыв гогота, когда открылась дверь в пивную. Как только дверь закрылась, звук внезапно оборвался, так, словно перекрыли вентиль крана.

— С тобой все в порядке, Йен? — на его верхней губе было красное пятно: от тыканий и ковыряний нос уже начинал кровоточить.

— Ну, я надеюсь, на это, тетушка, — его первоначальное ликование сменилось определенным проявлением беспокойства. — Ты, ведь не думаешь, что я мог пропихнуть его в мозг, а?

— Думаю, это очень маловероятно. Что, черт возьми...

Но дверь внизу открылась и закрылась снова, впустив обрывки разговоров и смеха в холл. Джейми взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и влетел назад в комнату, пахнущий горячим хлебом и пивом, в руке он держал маленькую, потертую табакерку. Йен схватил ее с благодарностью и, рассыпав по ладони щепотку черных, сухих гранул, быстренько вдохнул ее.

На мгновение, мы втроем затаили дыхание, и затем это произошло — гигантский чих отбросил Йена назад, на стул, тогда как голова его мотанулась вперед, и маленький твердый предмет, ударившись об столешницу с характерным "пинг!", отскочил в очаг.

Пока Йен продолжал чихать, обстреливая комнату очередями беспомощных фырканий и взрывов, Джейми и я, стоя на коленях, уже рылись в пепле, не обращая внимания на грязь.

— Я нашла его! Кажется, — добавила я, сидя на пятках и всматриваясь в горстку пепла у себя на ладони, посреди которой ощущалась маленькая, круглая, покрытая пылью вещица.

— Да, это он, — Джейми схватил со стола брошенный мною пинцет, осторожно подцепил с моей руки предмет и бросил его в стакан с водой. Тонкий шлейф пепла и сажи всплыл и образовал матово-серую пленку на поверхности воды. И, сверкая на дне стакана спокойной, сияющей красотой, предмет, наконец, явился перед нами во всей своей красе — граненый, прозрачный камень, цвета золотого хереса, размером с половину ногтя моего большого пальца.

— Хризоберилл, — тихо сказал Джейми, положив руку мне на спину. Он посмотрел на корзинку с Мэнди, шелковистые черные кудряшки которой, мягко трепал ветерок. — Думаешь, он подойдет?

Все еще тяжело сопя, Йен, со слезящимися глазами и с окровавленным платком, прижатым к своему многострадальному длинному носу, выглянул из-за другого моего плеча.

— Недоумок, да? — сказал он тоном глубокого удовлетворения. — Ха!

— Где вы его взяли? Или, точнее, — поправилась я, — у кого вы его украли?

— У Нила Форбса, — Джейми поднял драгоценный камень вверх и бережно повертел его в пальцах. — Парней из "Общества похлебки" было гораздо больше, чем нас, и поэтому, свернув за угол, мы побежали вниз по улице, между складами.

— Я знал, где склад Форбса, потому что бывал там прежде, — вставил Йен. Одна из ножек Мэнди высунулась из корзинки, он коснулся ее подошвы кончиком пальца и улыбнулся, увидев, как рефлекторно растопырились ее пальчики. — Сзади была большая дыра — там кто-то разрушил стену, и она была просто затянута куском парусины, прибитой гвоздями. Мы сорвали ее легко и нырнули внутрь.

Там они обнаружили небольшую комнату, приспособленную под рабочий кабинет Форбса, и на данный момент, совершенно пустую.

— Он лежал в малюсенькой коробочке на столе, — сказал Йен, по-хозяйски глядя на хризоберилл. — Он просто лежал там! Я только взял его посмотреть, и мы услышали шаги сторожа. — Так что...

Он пожал плечами и улыбнулся мне, мгновенно преображая радостью свое простоватое лицо.

— И вы думаете, сторож не скажет Форбсу, что там были вы? — спросила я в сомнении. Любой из них едва ли мог остаться незаметным.

— О, я думаю, он скажет, — держа хризоберилл между большим и указательным пальцами Джейми склонился над корзинкой Мэнди... — Посмотри, что дедуля и дядюшка Йен принесли тебе, muirninn, — сказал он тихонько.

— Мы решили, что это довольно небольшая цена, чтобы заплатить за то, что он сделал Брианне, — сказал Йен, немного взяв себя в руки. — Я надеюсь, что и мистер Форбс сочтет ее разумной. А если нет... — он снова улыбнулся, но уже не от радости, и положил руку на рукоять своего ножа. — В конце концов, у него есть еще одно ухо.

Очень медленно крошечный кулачок потянулся сквозь марлевый покров, и пальчики сжались, ухватившись за камень.

— Она все еще спит? — прошептала я. Джейми кивнул, и тихонько извлек драгоценность.

На дальней стороне стола, игнорируя всех и вся, лежала рыбина, сурово уставившись в потолок.

ГЛАВА 116. ДЕВЯТЫЙ ГРАФ ЭЛСМИР.

9 июля, 1776 год.

— ВОДА НЕ БУДЕТ ХОЛОДНОЙ, — проговорила она автоматически, не задумываясь.

— Не думаю, что это будет иметь особое значение, — щека Роджера дернулась, и он резко отвернулся. Она протянула к нему руку, нежно касаясь, словно он был бомбой, которая может взорваться, если ее неаккуратно задеть. Взглянув на нее в нерешительности, он взял предложенную руку и, кривовато улыбнувшись, сказал: — Прости!

— И ты меня прости, — тихо произнесла она. Они стояли близко друг к другу, сплетя пальцы, и наблюдали, как с отливом вода отступает с узкого пляжа. Каждый последующий набег крошечных волн накрывал берег на долю дюйма меньше предыдущего.

В вечернем свете, отмели были серые и мрачные, усыпанные галькой и покрытые ржавыми пятнами торфянистых речных вод. Из-за продолжающегося отлива вода в гавани стала коричневой и грязной. Муть распространялась мимо кораблей, стоящих на якорях, практически до открытого моря. Когда поток повернет вспять, прозрачная, серая океанская вода стремительно прильет и затопит Кейп-Фир, уничтожая илистые отмели и все что на них.

— Вон там, — так же тихо сказала она, хотя поблизости не было никого, чтобы их услышать. Она кивнула головой, указывая на несколько обшарпанных причальных столбов, загнанных глубоко в грязь. К одному из них был привязан ялик, к другому, две пиретты — четырехвесельные "стрекозы", что курсировали по гавани.

— Ты уверена? — осматривая берег, он переступил с ноги на ногу.

Узкий пляж обмелел, и холодная галька обнажилась и заблестела из-под отступившей воды. Маленькие крабы торопливо суетились среди нее, не теряя времени, подбирали все, чем можно поживиться.

— Уверена. Люди в "Голубом кабане" говорили об этом. Один путешественник спросил — где, и миссис Смутс ответила, что это будут старые причальные столбы, возле складов.

Истерзанная мертвая камбала лежала среди камней, ее белая плоть была дочиста отмыта и обескровлена. Маленькие суетливые клешни подбирали ее и кромсали, крошечные пасти разевались и заглатывали отхваченные кусочки. Бри почувствовала, как к горлу подкатило, и с трудом сглотнула. Неважно, что будет после, она это знала. Но все-таки...

Роджер рассеяно кивнул и сощурил от ветра глаза, прикидывая расстояния.

— Надеюсь, будет довольно людно.

Толпа уже собиралась. Прилив не начнется еще в течение часа или даже больше, но люди, сбившись кучками по двое, по трое, по четверо, внизу в гавани, стояли с подветренной стороны свечного склада и курили свои трубки или сидели на бочках соленой рыбы и, жестикулируя, разговаривали. Миссис Смутс была права. Несколько человек указывали на причальные столбы своим менее осведомленным спутникам.

Роджер покачал головой.

— Придется с той стороны. Лучший вид оттуда, — он кивнул, указывая на ту сторону внутренней дуги гавани, в направлении трех кораблей, что качались у главной пристани. — С одного из кораблей? Как думаешь?

Брианна пошарила в кармане, привязанном к ее талии, и достала оттуда свою маленькую медную подзорную трубу. Сосредоточено нахмурившись, она поджала губы, рассматривая корабли: рыболовное судно, бриг мистера Честера и большой корабль британского флота, который прибыл в начале дня.

— Не может быть, — пробормотала она, остановив движение взгляда, когда бледное пятно головы заполнило объектив. — Это тот, о ком я думаю... вот это да, так и есть! — и крошечный радостный огонек разгорелся у нее в груди, согревая ее.

— Это кто? — сощурился Роджер, стараясь разглядеть самостоятельно.

— Это Джон! Лорд Джон!

— Лорд Джон Грей? Ты уверена?

— Да! На бриге. Должно быть, он прибыл из Вирджинии. Упс, сейчас он пропал, но он там, я видела его! — взволнованная, она повернулась к Роджеру, складывая свою подзорную трубу и хватая его за руку. — Давай! Пойдем и найдем его. Он поможет.

Роджер последовал за ней, хотя и с гораздо меньшим энтузиазмом.

— Ты собираешься ему рассказать? Думаешь это разумно?

— Нет, но это неважно. Он знает меня.

Роджер пристально посмотрел на нее, но его мрачный вид растаял в неохотной улыбке.

— Ты имеешь в виду, он знает, что не стоит и пытаться останавливать тебя сделать то, что твой кровожадный разум задумал свершить?

Она улыбнулась ему, выражая благодарность взглядом. Ему это не нравилось. На самом деле, он это ненавидел. И она его не винила. Но, он так же не пытался остановить ее. Он тоже ее знал.

— Да. Пойдем, пока он не исчез!

Они медленно и долго шли пешком по изогнутому дугой берегу гавани, проталкиваясь через кучки собравшихся зевак. Возле таверны "Брекерс" толпа стремительно увеличилась. Количество солдат в красных мундирах было слишком велико, чтобы поместиться внутри самого заведения, поэтому они беспорядочно стояли или сидели прямо на мостовой, в окружении разбросанных вещевых мешков и сундуков. Из таверны кружки пива и сидра передавались из рук в руки, щедро расплескиваясь на головы тех, над кем они проносились.

Сержант, измотанный, но представительный, стоял, прислонившись к бревенчатой стене таверны, одновременно роясь в пачке бумаг, отдавая приказы и поедая мясной пирог. Брианна сморщила нос, в то время, как они осторожно пробирались через полосу препятствий, в виде рассредоточенных мужчин и багажа. Вонь от морской болезни и немытых тел поднималась над тесными рядами.

При виде проходящих мимо солдат некоторые зеваки бубнили что-то себе под нос, другие же махали и хлопали в ладоши, и в ответ на это слышались дружелюбные выкрики. Недавно выбравшиеся из недр "Скорпиона" солдаты были слишком взволнованы своей свободой и вкусом свежей еды и питья, чтобы вообще обращать внимание на то, кто что говорил или делал.

Роджер шел впереди нее, прокладывая себе путь в толпе плечами и локтями. Когда солдаты увидели ее, послышались одобрительные выкрики и присвистывания, но она продолжала держать голову опущенной, сфокусировав взгляд на ногах Роджера, пока он пропихивался вперед.

Выбравшись из давки на край пристани, она вздохнула с облегчением. Солдатское снаряжение выгружалось со "Скорпиона" в дальней стороне дока, а здесь, рядом с бригом, было немноголюдно. Она остановилась, глядя по сторонам, в поисках примечательной белокурой головы лорда Джона.

— Вон он! — Роджер потянул ее за руку, и она, качнувшись в указанную сторону, лишь врезалась в него, потому что он в этот момент резко шагнул назад.

— Что... — начала, было, она сердито, но остановилась, ощущая, словно ее ударили в грудь кулаком.

— Кто, во имя Господа, это? — проговорил негромко Роджер, вторя ее мыслям.

Лорд Джон Грей стоял на дальнем конце пристани и оживленно разговаривал с одним из солдат-красномундирников. Офицером. Золотой позумент сверкал на его плечах, и офицер держал подмышкой расшитую галуном треуголку. Но не униформа привлекла ее внимание.

— Иисус твою Рузвельт Христос, — прошептала она, чувствуя, как немеют губы.

Он был высокий, очень высокий, с широкими плечами и стройными, обтянутыми белыми чулками, икрами, которые привлекали восхищенные взгляды стайки девушек-разносчиц устриц. Дело, казалось, не только в росте или телосложении, что заставило ее покрыться гусиной кожей вдоль всего позвоночника. Дело было в его осанке, чертах лица, посадке головы и выражении физической самоуверенности, что притягивала взгляд, как магнит.

— Это Па, — произнесла она, понимая в тот же самый момент, что это нелепо. Даже, если Джейми Фрейзер, по какой-то невообразимой причине, решил бы переодеться в солдатскую форму и спуститься в доки, этот человек был другим. Когда он повернулся, чтобы посмотреть на что-то, по ту сторону гавани, она увидела, что он другой. Как и ее отец, худой и мускулистый, но все еще по-мальчишески стройный. Изящный, как Джейми, но с неловким налетом юношеской угловатости, еще не совсем прошедшей.

Он повернулся чуть больше, подсвеченный сзади водяными бликами, и она почувствовала, как подгибаются колени. Длинный прямой нос, восходящий к высокому лбу... крутой изгиб широких скул викинга... Роджер крепко схватил ее за руку, но его внимание было так же приковано к молодому человеку, как и ее.

— Будь... я... проклят, — проговорил он.

Она глотнула воздух, пытаясь задышать.

— Мы вдвоем. И он.

— Он?

— Он, он, и он! — лорд Джон, таинственный молодой солдат, и, прежде всего, ее отец. — Ну же, — высвободившись, она зашагала по пристани, ощущая себя странно бестелесной, словно наблюдала за собой со стороны.

Было похоже на то, как следить за собой, подходящей к кривому зеркалу, чтобы увидеть себя — свое лицо, рост, жесты — вдруг помещенную в красный мундир и замшевые бриджи. Волосы у него были темные, каштаново-коричневые, не рыжие, но густые, как у нее, и так же немного вьющиеся, и тот же вихор, что взлетал над его лбом.

Лорд Джон слегка повернул голову и увидел ее. Глаза его вылезли из орбит, и выражение абсолютного ужаса обесцветило лицо. Он сделал слабое движение, взмахнув рукой, пытаясь остановить ее приближение, но, с тем же успехом, он мог бы попытаться остановить "Корниш-Экспресс".

— Эй, привет! — беспечно сказала она. — Подумать только! Встретить вас здесь, лорд Джон!

Лорд Джон издал слабый крякающий звук, словно наступил на утку, но она не обратила внимания. Молодой человек повернулся к ней лицом, сердечно улыбаясь.

Святый Боже, у него и глаза как у ее отца. Хотя и обрамленные темными ресницами и окруженные чистой свежей молодой кожей, без единой морщинки, но это были абсолютно те же раскосые голубые фрейзеровские кошачьи глаза. В точности как у нее.

Ее сердце так сильно колотилось в груди, что она была уверена — они могут его слышать. Но, молодой человек, казалось, не находил ничего странного. Улыбаясь, он поклонился ей, самым что ни на есть подобающим образом.

— К вашим услугам, мэм, — произнес он и посмотрел на лорда Джона, явно ожидая официального представления.

Лорд Джон, с явным усилием, взял себя в руки и, отставив ногу, отвесил ей поклон.

— Моя дорогая. Как... прелестно встретить тебя снова. Я и понятия не имел...

"Ага, держу пари, что не имел", — подумала она, но продолжила любезно улыбаться. Она почувствовала рядом Роджера, кивая и говоря что-то в ответ на приветствие Его Светлости, стараясь изо всех сил не пялиться.

— Мой сын, — произнес лорд Джон. — Уильям, лорд Элсмир, — он пристально смотрел на нее, словно проверяя, слабо ли ей сказать хоть что-нибудь. — Уильям, могу я представить мистера Роджера МакКензи и его жену?

— Сэр. Миссис МакКензи, — молодой человек взял ее руку, и прежде чем она осознала, что он намеревается сделать, низко наклонился и кратко и официально поцеловал ее пальцы.

Она чуть не задохнулась от неожиданного прикосновения его дыхания к своей коже, но, взамен, схватила его за руку, намного сильнее, чем собиралась. С виду, он на мгновение смутился, но высвободился с должным изяществом. Он был намного моложе, чем ей сперва показалось. Униформа и невозмутимый внешний вид делали его старше. Он смотрел на нее, слегка нахмурив свои рельефные черты, словно пытаясь идентифицировать.

— Мне кажется... — начал он нерешительно. — Мы уже встречались, миссис МакКензи?

— Нет, — ответила она, удивившись своему нормально звучащему голосу. — Нет, боюсь, что нет. Я бы запомнила, — она бросила острый, словно кинжал, взгляд на лорда Джона, от чего ему слегка поплохело.

Однако, лорд Джон был и солдатом. С очевидным усилием совладав с собой, он положил руку Уильяму на плечо.

— Тебе лучше пойти и присмотреть за своими людьми, Уильям, — сказал он. — Пообедаем вместе, попозже?

— Я приглашен к полковнику на ужин, отец, — ответил Уильям. — Но, я уверен, что он не станет возражать, если ты присоединился к нам. Однако, это может быть довольно поздно, — добавил он. — Я так понимаю, здесь утром будет казнь, и мои войска просили быть наготове, на случай беспорядков в городе. А всех разместить и все организовать займет какое-то время.

— Беспорядки? — лорд Джон смотрел на нее из-за плеча Уильяма. — Значит, ожидаются беспорядки?

Уильям пожал плечами.

— Не знаю, папа. Вроде бы, это не политический вопрос — всего лишь пират. Я не думаю, что будут какие-либо неприятности.

— В эти дни, все вопросы — политические, Вилли, — сказал ему отец, довольно резко. — Никогда не забывай об этом. И всегда благоразумнее ожидать неприятность, чем встретить ее неподготовленным.

Молодой человек слегка покраснел, но сохранил самообладание.

— Безусловно, — сказал он, как отрезал. — Уверен, что ты хорошо знаком с местными условиями, в отличие от меня. Я благодарен тебе за совет, отец, — он немного успокоился и повернулся поклониться Брианне. — Рад знакомству с вами, миссис МакКензи. К вашим услугам, сэр, — он кивнул Роджеру, повернулся и зашагал вниз по причалу, авторитетно надевая должным образом свою треуголку.

Брианна глубоко вздохнула, надеясь, что к тому времени как выдохнет, она найдет слова, подходящие случаю, но лорд Джон опередил ее.

— Да, — просто сказал он. — Конечно, так и есть.

На фоне паралича мыслей, реакций и эмоций, что сковал ее мозг, она ухватилась за то, что казалось в данный момент наиболее важным.

— Моя мать знает?

— Джейми знает? — одновременно спросил Роджер. Она удивленно посмотрела на него, а он, взглянув в ответ, вопросительно выгнул бровь. Да, мужчина, определенно, мог быть отцом ребенка, не зная об этом. С ним такое было.

Лорд Джон вздохнул. С уходом Уильяма, он немного расслабился, и его лицу вернулся естественный цвет. Он был солдатом достаточно долго, чтобы распознать неизбежное, когда сталкивался с ним.

— Да, они оба знают.

— Сколько ему лет? — резко спросил Роджер. Лорд Джон пронзил его взглядом.

— Восемнадцать. И чтоб не утруждать вас подсчетами, это было в 1758 году, в месте, под названием Хилуотер, в Озерном краю.

Брианна вздохнула еще раз, находя, что этот вздох дался немного легче.

— Ладно. Значит это... он... это было до того как мама... вернулась.

— Да. Из Франции, предположительно. Где, я полагаю, ты родилась и выросла, — он буравил ее взглядом, так как знал, что разговаривала она не более чем на ломаном французском.

Она почувствовала, как кровь прилила к лицу.

— Сейчас не время для секретов, — сказала она. — Если вы хотите знать обо мне и моей матери, я расскажу вам... но вы, расскажете мне о нем, — она сердито дернула головой, в сторону таверны. — О моем брате!

Лорд Джон поджал губы, прищурившись глядя на нее, пока думал. Наконец он кивнул.

— Вижу, что ничего не поделаешь. Только, скажи одно, твои родители здесь, в Уилмингтоне?

— Да. На самом деле... — она посмотрела вверх, пытаясь определить положение солнца сквозь тонкую прибрежную дымку. Горящий золотой диск висел невысоко над горизонтом. — Мы как раз собираемся встретиться с ними за ужином.

— Здесь?

— Да.

Лорд Джон резко повернулся к Роджеру.

— Мистер МакКензи. Вы очень сильно меня обяжете, если отправитесь сейчас же, и отыщите своего тестя, и сообщите ему о присутствии девятого графа Элсмира. Скажите ему, что я полагаюсь на его рассудительность, которая продиктует ему немедленно покинуть Уилмингтон, после получения этой новости.

На мгновение Роджер уставился на него, заинтересовано выгнув брови.

— Граф Элсмир? Как, черт возьми, ему это удалось?

Лицо лорда Джона уже вполне восстановило свой естественный цвет, и сейчас было отчетливо розовым.

— Неважно! Вы пойдете? Джейми должен покинуть город, сейчас же, прежде, чем они встретятся, по неосторожности... или прежде, чем кто-то увидит их по-отдельности и начнет вслух высказывать предположения.

— Сомневаюсь, что Джейми покинет город, — сказал Роджер, глядя на лорда Джона с явным желанием самому высказать предположение. — Не раньше, чем завтра, в любом случае.

— Почему нет? — настойчиво спросил лорд Джон, переводя взгляд с него на нее. — Почему вы, вообще, все здесь? Это же не ка... ох, о Боже, не говорите мне, — он хлопнул ладонью по лицу и медленно провел ею вниз, свирепо глядя сквозь пальцы с таким выражением, будто все это было выше человеческих сил.

Брианна закусила нижнюю губу. Ведь, увидев лорда Джона, она не только обрадовалась, но и чуть-чуть освободилась от своего тяжелого бремени, рассчитывая на его помощь с ее планом. А с этим новым осложнением она чувствовала себя, словно разорванной надвое, не в состоянии справиться ни с одной из ситуаций, не получалось даже связно подумать о них. Она взглянула на Роджера, прося совета.

Он встретился с ней глазами в одном из таких продолжительных, молчаливых супружеских обменов мыслями. Затем, он кивнул, принимая решение за нее.

— Я пойду, найду Джейми. А ты немного поболтай с Его Светлостью, ага?

Он наклонился и крепко поцеловал ее, затем повернулся и зашагал прочь вниз по причалу, шествуя с таким видом, что люди бессознательно держались в стороне, избегая даже прикасаться к его одежде.

Лорд Джон закрыл глаза, и, казалось, молился, по-видимому, о стойкости. Она схватила его за руку и его глаза распахнулись, испуганные, как будто он был укушен лошадью.

— Это так поразительно, как я и думаю? — спросила она. — Мы с ним? — это слово забавно ощущалось на языке. "С ним".

Лорд Джон посмотрел на нее — светлые брови нахмурились в беспокойной сосредоточенности, в то время как он исследовал ее лицо, черту за чертой.

— Думаю, что так, — проговорил он медленно. — Для меня — определенно. Для постороннего наблюдателя, возможно, в гораздо меньшей степени. Есть разница в цвете волос, безусловно, и вы разного пола. Его униформа... но, моя дорогая, ты знаешь, что и твоя собственная внешность настолько поразительна... — настолько странная, он имел в виду. Она вздохнула, понимая его.

— В любом случае, люди пялятся на меня, — закончила она за него. Потянув вниз поля своей шляпы, она надвинула шляпу так глубоко, что спрятала не только волосы, но так же и лицо, и сердито посмотрела на него из тени. — Тогда нам лучше пойти туда, где нет никого, кто узнает его, увидев меня, не так ли?

* * *

НАБЕРЕЖНАЯ И ТОРГОВЫЕ УЛИЦЫ были запружены. Каждый трактир в городе, и немало частных домов, скоро будут заполнены расквартированными солдатами. Ее отец и Джемми были с Александром Лиллингтоном, ее мама и Мэнди у доктора Фентимена. Оба места располагались в центрах торговли и сплетен, и она объявила, что не имеет ни малейшего намерения, оказаться возле одного из двух родителей, в любом случае не до тех пор, пока она не узнает все, что можно было узнать. "А возможно, даже, и гораздо больше, чем сам был готов рассказать ей", — подумал лорд Джон, но это было не время для уверток.

Тем не менее, острая необходимость в уединении оставила им на выбор кладбище или заброшенный ипподром, и Брианна сказала, очень резко, что в данных обстоятельствах, она бы не желала бестактных напоминаний о смертности.

— Эти смертные обстоятельства, — сказал он осторожно, ведя ее вокруг большой лужи. — Ты имеешь в виду завтрашнюю казнь? Это Стивен Боннет, я так понимаю?

— Да, — проговорила она рассеянно. — Хотя, это может подождать. Вы, разве, не приглашены на ужин?

— Нет. Но...

— Уильям, — произнесла она, глядя на свою обувь, пока они медленно шагали вокруг песчаного овала ипподрома. — Уильям, девятый граф Элсмир, вы сказали?

— Уильям Кларенс Генри Джордж, — подтвердил лорд Джон. — Виконт Ашнесса, хозяин Хилуотера, барон Дервент, и, да, девятый граф Элсмир.

Она поджала губы.

— Что-то вроде указания на то, что весь мир полагает, что его отец — кто-то другой. Не Джейми Фрейзер, я имею в виду.

— Был кто-то другой, — поправил он. — Некий Людовик, восьмой граф Элсмир, если быть точным. Я подразумеваю, что восьмой граф к сожалению умер в день... ээ... рождения его наследника.

— Умер от чего? От шока? — она определенно была в опасном расположении духа. Он с интересом отметил в действии, как манеру ее отца — контролировать свою свирепость, так и острый язык ее матери. Сочетание было одновременно и очаровательное и тревожное. Однако, он не собирался позволить ей провести эту беседу на ее условиях.

— Выстрел, — сказал с напускной веселостью. — Твой отец застрелил его.

Она издала слабый сдавленный звук и остановилась, как вкопанная.

— Кстати говоря, это не общеизвестный факт, — проговорил он, делая вид, что не заметил ее реакцию. — Суд коронера вынес вердикт о смерти от несчастного случая, который, я считаю, не был неправильным.

— Не был неправильным, — пробормотала она, прозвучав немного изумленно. — Полагаю, быть застреленным — это довольно большое злоключение, разумеется.

— Безусловно, были разговоры, — сказал он, мимоходом, взяв ее под локоть и снова увлекая вперед. — Но единственным свидетелем, помимо деда и бабки Уильяма, был кучер-ирландец, который после инцидента довольно быстро ушел на пенсию и уехал в графство Слайго. Мать мальчика тоже скончалась, в тот день, и сплетники были склонны расценивать смерть Его Светлости, как...

— Его мать тоже умерла? — на этот раз она не остановилась, но повернувшись, устремила на него пронзительный взгляд своих бездонных голубых глаз. Однако, лорд Джон имел достаточный опыт по выдерживанию фрейзеровского кошачьего взгляда, и не смутился.

— Ее звали Джинива Дансени. Она умерла вскоре после рождения Уильяма, от совершенно естественного кровотечения, — заверил он ее.

— Совершенно естественного, — пробормотала она себе под нос, и в очередной раз пристально на него посмотрела. — Эта Джинива, она была замужем за графом? Когда она и Па... — слова, казалось, застряли в ее горле. Он видел, как сомнение и отвращение борются с ее воспоминанием о неоспоримом лице Уильяма и знанием отцовского характера.

— Он не говорил мне, и я, ни при каких обстоятельствах, не стал бы спрашивать, — твердо сказал он. Она еще раз одарила его подобным взглядом, который он вернул ей, сполна. — Независимо от характера отношений Джейми с Джинивой, я не могу представить себе его, свершающим такой акт бесчестья, как обман другого мужчины в его браке.

Хотя она немного расслабилась, хватка на его руке сохранилась.

— И я не могу, — произнесла она, довольно неохотно. — Но... — ее сжатые губы расслабились. — Был ли он в нее влюблен, как вы думаете? — выпалила она.

Его напугал не вопрос, а осознание того, что ему самому еще ни разу не приходило голову, спросить об этом. Безусловно, не у Джейми, а даже у самого себя. "Почему нет?" — подумал он. У него не было права на ревность, и если он был настолько глуп, чтобы испытывать это, то в отношении Джинивы Дансени, это было довольно поздно. Он не имел, ни малейшего представления, о происхождении Уильяма, до тех пор, пока не прошло несколько лет после смерти девушки.

— Понятия не имею, — коротко ответил он.

Пальцы Брианны беспокойно барабанили по его руке. Она бы отпустила, но он положил ладонь на ее руку, чтобы успокоить.

— Проклятье, — пробормотала она, но перестала дергаться и пошла дальше, подстраивая свой размашистый шаг к его, более короткому. На овальной дорожке ипподрома, сквозь песок, проросли сорняки. Она пнула пучок плевела, отправив в полет россыпь сухих семян. — Если они были влюблены, почему он не женился на ней? — спросила она, наконец.

Он рассмеялся, абсолютно ошеломленный подобным суждением.

— Жениться на ней? Моя дорогая девочка, он был конюхом у них в семействе.

В ее взгляде мелькнуло замешательство. Он готов был поклясться, что если бы она сказала, то это было бы: "И что?"

— Где, во имя Господа, ты выросла? — настойчиво спросил он, остановившись, как столб.

Он видел, как что-то мечется в ее глазах. Она владела уловкой Джейми — сохранять маску на лице, но, тем не менее, открытость ее матери просвечивала изнутри. Он увидел решимость в ее глазах, за миг до того, как улыбка медленно тронула ее губы.

— В Бостоне, — ответила она. — Я американка, но вы же уже знали, что я варвар, не так ли?

Он хмыкнул в ответ.

— Это, действительно, в какой-то мере помогло объяснению твоих, в высшей степени республиканских позиций, — очень сухо ответил он. — Однако, я бы настоятельно рекомендовал, чтобы ты замаскировала эти опасные настроения, ради твоей семьи. Твоему отцу достаточно собственных неприятностей. Тем не менее, прими мои заверения в том, что не представлялось возможным, для дочери баронета, выйти замуж за конюха, независимо от того, насколько сильными были их чувства.

Настала ее очередь хмыкнуть в ответ — очень выразительный, хотя абсолютно неженственный звук. Он вздохнул и снова взял ладонь Бри, подворачивая ее руку в изгиб своего локтя, для сохранности.

— Он был условно-освобожденный заключенный, к тому же якобит, предатель. Поверь мне, брак не приходил на ум ни одному из них.

Влажный воздух обволакивал ее кожу, и волосы липли к ее щекам.

— Но это было в другой стране, — указала она мягко. — И, кроме того, девчонка мертва.

— Очень верно, — сказал он тихо.

Некоторое время, они молча шаркали ногами по песку, каждый в своих собственных мыслях. Наконец, Брианна вздохнула, достаточно глубоко, что он ощутил это также хорошо, как и услышал.

— Ну, так или иначе, она мертва, а граф... вы знаете, почему Па убил его? Он вам не говорил?

— Твой отец никогда не говорил со мной, ни о причине, ни о Джиниве, ни о графе, ни даже, непосредственно, о происхождении Уильяма, — ровным тоном произнес он, уставившись на двух чаек, которые исследовали песок возле пучка меч-травы. — Но, я знаю, да.

Он взглянул на нее.

— В конце концов, Уильям мой сын. По крайней мере, в общеизвестном смысле, — и, даже, в гораздо, гораздо большем, но это был не тот вопрос, который он хотел бы обсуждать с дочерью Джейми.

Она вскинула брови.

— Да. Как же это получилось?

— Как я уже говорил, оба родителя Уильяма, его официальные родители, умерли в день его рождения. У его отца, у графа я имею в виду, не было близких родственников, поэтому мальчик был оставлен на попечении его деда, лорда Дансени. Сестра Джинивы — Изабель, стала матерью Уильяма, во всем, кроме факта рождения. И я... — он беспечно пожал плечами. — Я женился на Изабель. Я стал опекуном Уильяма, с согласия Дансени, и, с тех пор, как ему было шесть лет, он стал считать меня своим отчимом, он мой сын.

— Вы? Вы женились? — она вытаращилась на него с недоверием, которое он нашел оскорбительным.

— У тебя самые что ни на есть специфические представления о браке, — раздраженно проговорил он. — Это была в высшей степени подходящая партия.

Одна рыжая бровь вздернулась в движении, в котором был сам Джейми.

— Ваша жена тоже так считала? — спросила она, с поразительным отголоском голоса ее матери, задавшей тот же вопрос. Когда ее мать спросила его, он был в замешательстве. На этот раз он был подготовлен.

— Это, — коротко сказал он, — было в другой стране. И Изабель... — как он и надеялся, фраза заставила ее замолчать.

В дальнем конце песчаного овала ипподрома горел костер, где путешественники соорудили небрежный привал. "Люди спустились по реке, поглазеть на казнь?" — подумал он. — Мужчины, стремящиеся поступить на службу в повстанческую милицию?" Фигура двинулась, смутно видимая сквозь пелену дыма, и он развернулся, направляя Брианну обратно, тем же путем, как они и пришли. Этот разговор был достаточно неловок и без риска прерывания.

— Ты спросила про Элсмира, — произнес он, снова взяв беседу под свой контроль. — История, преподнесенная коронерскому суду лордом Дансени, была такова, что Элсмир показывал ему новый пистоль, который случайно выстрелил. Это была своего рода история, которая рассказана для того, чтобы вызвать недоверие, создать впечатление, что в действительности граф застрелился, несомненно, от горя, в связи со смертью жены, но, что Дансени пожелал избежать клейма самоубийства ради ребенка. Коронер, естественно, осознавал как лживость истории, так и мудрость, чтобы позволить этому утвердиться.

— Это не то, что я спрашивала, — сказала она, с очевидным напряжением в голосе. — Я спросила, почему мой отец застрелил его.

Он вздохнул. "Она могла бы найти доходную работу в испанской инквизиции, — печально подумал он. — Нет никаких шансов на спасение или уклонение".

— Я так понимаю, что Его Светлость, осознавая, что новорожденный младенец на самом деле не его крови, вознамерился стереть пятно со своей чести, выбросив ребенка из окна, прямо на камни во дворе в тридцати футах внизу, — сказал он без обиняков.

Ее лицо заметно побледнело.

— Как он узнал? — настойчиво спросила она. — И, если Па был конюхом, почему он там оказался? Неужели граф знал, что он... ответственный? — она вздрогнула, явно представляя себе сцену, в которой Джейми был вызван к графу, чтобы засвидетельствовать смерть своего незаконнорожденного отпрыска, прежде чем разделить подобную участь самому. Джон не сомневался в проницательности ее воображения, он и сам представлял себе эту сцену не раз.

— Подходящий выбор слов, — ответил он сухо. — Джейми Фрейзер самый "ответственный" из всех людей, которых я знаю. Что касается всего остального, я понятия не имею. Я в курсе сути произошедшего, потому что Изабель знала. Ее мать там присутствовала и, предположительно, рассказала ей об инциденте лишь в общих чертах.

— Ха, — она нарочно пнула небольшой камень, и тот запрыгал вперед, по утоптанному песку, остановившись лишь через несколько футов. — И вы никогда не спрашивали Па об этом?

Камень оказался у него на пути. Проходя, он ловко его поддел, отчего тот перекатился обратно на ее сторону.

— Я никогда не говорил с твоим отцом о Джиниве, Элсмире, или самом Уильяме, за исключением того, что сообщил ему о своем браке с Изабель и заверил, что буду выполнять обязанности опекуна Уильяма наилучшим образом.

Она поставила ногу на камень, вдавливая его в мягкий песок, и замерла.

— Вы никогда ничего ему не говорили? А что он вам сказал? — настаивала она.

— Ничего, — он пристально посмотрел в ответ.

— Почему вы женились на Изабель?

Он вздохнул, но в недосказанности не было смысла.

— Для того, чтобы заботиться о Уильяме.

Густые рыжие брови взметнулись, почти касаясь волос.

— Так вы женились, не смотря на... я имею в виду, что вы перевернули свою жизнь с ног на голову, только чтобы заботиться о незаконнорожденном сыне Джейми Фрейзера? И ни один из вас никогда об этом не заговаривал?

— Нет, — сказал он, сбитый с толку. — Конечно, нет!

Ее брови снова медленно опустились, и она покачала головой.

— Мужчины, — загадочно проговорила она и, оглянувшись, посмотрела в сторону города. Воздух был спокоен, и дымка из труб Уилмингтона тяжело висела над деревьями. Не было видно ни одной крыши. Это мог бы быть дракон, что лежал, спящий на берегу, за всем, что можно было рассмотреть. Хотя, низкий урчащий шум был не храп рептилии. Небольшой, но постоянный поток людей проходил по дороге, ведущей в город, и отголоски увеличивающейся толпы были отчетливо слышны, когда ветер дул с той стороны. — Почти стемнело. Мне нужно возвращаться, — она повернулась к дорожке, ведущей в город, и он последовал за ней, на данный момент испытывая облегчение, но не питая никаких иллюзий, что инквизиция окончена.

Однако у нее был еще только один вопрос.

— Когда вы собираетесь рассказать ему? — спросила она, поворачиваясь, чтобы взглянуть на него, в то время как она дошла до кромки деревьев...

— Рассказать кому, что? — испуганно ответил он.

— Ему, — раздраженно она нахмурилась на него. — Уильяму. Моему брату, — раздражение исчезло, как только она попробовала слово на вкус. Она все еще была бледна, но что-то вроде волнения начало светиться под ее кожей. Лорд Джон чувствовал, как будто он съел что-то, что ему категорически противопоказано. Холодный пот выступил над верхней губой, и его внутренности скрутило в тугие узлы. Колени обмякли.

— Ты совсем с ума сошла? — он вцепился в ее руку, больше для того, чтобы не оступиться, чем не дать ей уйти.

— Насколько я понимаю, он не знает, кто его отец на самом деле, — сказала она немного резко. — Учитывая, что вы и Па никогда не разговаривали друг с другом об этом, вы, вероятно, так же не видели смысла говорить и с ним. Но он уже взрослый, он, безусловно, имеет право знать.

Лорд Джон закрыл глаза со слабым стоном.

— С вами все в порядке? — спросила она. Он почувствовал, как она нагнулась ближе, чтобы осмотреть его. — Вы неважно выглядите.

— Посидим, — он сел, спиной к дереву, и потянул ее вниз с собой, на землю. Он глубоко вздохнул, оставляя глаза закрытыми, пока его разум не находил покоя. "Конечно же, она пошутила? Конечно же, нет!" — цинично-наблюдательное внутреннее "я" заверило его. У нее было выраженное чувство юмора, но в данный момент, оно отсутствовало.

Она не посмеет. Он не мог ей позволить. Это было немыслимо, чтобы она... но, как он мог остановить ее? Если она не послушает его, возможно, Джейми или ее мать...

Его плеча коснулась рука.

— Извините, — мягко сказала она. — Я не подумала.

У него отлегло от сердца. Он почувствовал, как внутренности его начинают разжиматься, и открыл глаза, чтобы увидеть, как она смотрит на него со своеобразным очевидным сочувствием, которое он вообще не понимал. Его внутренности снова резко содрогнулись, заставляя его испугаться, что, прям сейчас на месте, его одолеет неловкий приступ метеоризма.

Его кишки знали ее лучше, чем он сам.

— Мне следовало бы подумать, — упрекнула она себя, — я должна была бы осознать, как вы на это отреагируете. Вы же сами сказали, что он ваш сын. Вы растили его все это время, я вижу, как сильно вы его любите. Это, должно быть, заставляет вас чувствовать себя ужасно, думая, что Уильям узнает о Па и, возможно, обвинит вас, что не сказали ему раньше, — ее рука массировала его ключицу, что, он предположил, должно быть, означало успокаивающий жест. Если это было ее намерением, то движение было на редкость неудачным.

— Но... — начал он, в тот момент, как она взяла его руку в ладони и настойчиво сжала, голубые глаза ее мерцали от слез.

— Нет, — она заверила его. — Уильям никогда не перестанет любить вас. Поверьте мне! Со мной было так же, когда я узнала про Па. Сперва я отказывалась верить. У меня был отец, и я любила его, и еще один мне был не нужен. Но потом, я встретила Па, и это был он... такой, какой есть... — слегка пожав плечами, она подняла руку, чтобы промокнуть глаза кружевом на ее запястье. — Но я не забыла моего другого отца, — проговорила она очень тихо. — И никогда не забуду. Никогда.

Растроганный, несмотря на серьезность ситуации, лорд Джон откашлялся.

— Да, ну что ж. Уверен, твои переживания делают тебе большую честь, моя дорогая. И в то же время, я надеюсь, что я также в настоящем пользуюсь ласковым внимание Уильяма и продолжу это делать и в будущем. По сути, я, действительно, не этого стремился добиться.

— Не этого? — она взглянула на него широко раскрытыми глазами, слезы склеили ее ресницы в темные шипы. Она, действительно, была прекрасной молодой женщиной, и он почувствовал укол нежности.

— Нет, — ответил он, довольно нежно, учитывая обстоятельства. — Послушай, моя любовь. Я сказал тебе, кто такой Уильям... или кто он думает он такой.

— Виконт и что-то там еще, вы имеете в виду?

Он глубоко вздохнул.

— Вот именно. Пять человек, которым известно его истинное происхождение, предпринимали значительные усилия в течение последних восемнадцати лет, для того чтобы ни у кого, включая самого Уильяма, никогда не возникло даже повода усомниться в том, что он девятый граф Элсмир.

На это она опустила глаза, ее густые брови сомкнулись, а губы сжались. Боже, он надеялся, что ее муж преуспеет в поисках Джейми Фрейзера вовремя. Лишь только сам Джейми мог быть упрямее своей дочери.

— Вы не понимаете, — наконец сказала Бри. Она подняла глаза, и он увидел, что она приняла какое-то решение. — Мы уезжаем, — коротко сказала она. — Роджер, я, и... дети.

— О? — произнес он осторожно. Это могло быть хорошей новостью, по нескольким причинам. — Куда вы предполагаете направиться? Вы переезжаете в Англию? Или Шотландию? Если в Англию или Канаду, то у меня есть кое-какие связи, которые могли бы...

— Нет. Не туда. Вообще никуда, где у вас есть "связи", — она измучено ему улыбнулась и сглотнула, прежде чем продолжила. — Но, понимаете... мы уедем... навсегда. Я не... я не думаю, что когда-нибудь увижу вас снова, — смысл сказанного только что дошел до нее, он понял это по ее лицу, и, несмотря на сильную боль, причиненную ему, он был глубоко тронут ее очевидным страданием от этой мысли.

— Я буду очень сильно скучать по тебе, Брианна, — нежно проговорил он. Он был солдатом большую часть своей жизни, а затем дипломатом. И привык жить в разлуке и лишениях, с редкими смертями друзей, оставленных позади. Но осознание того, что он никогда не увидит эту странную девушку снова, неожиданно сильно его расстроило — настолько, с удивлением подумал он, словно она была его собственной дочерью.

Но, так же, у него был и сын. И следующие ее слова переключили его обратно — в полную боевую готовность.

— Так что вы понимаете, — произнесла она, напряженно наклоняясь к нему, что при других обстоятельствам он нашел бы очаровательным, — мне необходимо поговорить с Уильямом, и рассказать ему. У нас никогда не будет другого шанса, — затем ее лицо изменилось, и она прижала руку к груди. — Мне нужно идти, — резко сказала она, — Мэнди... Аманда, моя дочь... ее нужно покормить.

И с этими словами, она поднялась и пошла, стремительно скользя по песчаной дорожке, словно грозовая туча, оставляя после себя угрозу разрушения и потрясение.

ГЛАВА 117. УВЕРЕН, СПРАВЕДЛИВОСТЬ И МИЛОСЕРДИЕ ПОСЛЕДУЮТ ЗА МНОЙ.

10 июля 1776.

МОРСКОЕ ТЕЧЕНИЕ ПОВЕРНУЛО НА ПРИЛИВ около пяти часов утра. Уже полностью рассвело, и прозрачно-бледное небо было безоблачным. По ту сторону набережной простиралось илистое дно, серое и блестящее, гладкость его поверхности то тут, то там нарушалась водорослями и морской травой, упрямо прораставшей кочками в илистой грязи. С наступлением рассвета на пристани собралось уже много людей, желающих поглазеть на небольшую процессию, бредущую за пределами набережной. С непокрытыми головами по зловонной грязи двигались два офицера из Уилмингтонского Комитета Безопасности, представитель Торговой Ассоциации, священник с Библией в руках и высокий широкоплечий арестант. Позади всех плелся раб, держа веревку.

— Я не хочу смотреть на это, — шепотом сказала Брианна. Она была очень бледна и скрестила руки на животе, словно у нее болел желудок.

— Тогда, давай, уйдем, — Роджер взял ее за руку, но она отстранилась.

— Нет. Я должна.

Опустив руки, она выпрямилась и стала смотреть. Люди вокруг них толкались, чтобы занять места получше, глумясь и свистя так громко, что разобрать, о чем говорят на месте казни, было невозможно. Это не заняло много времени. Раб, крупный мужчина, схватился за причальный столб и покачал его, проверяя на устойчивость. Затем отошел в сторону, в то время как офицеры подвели Стивена Боннета к столбу и обмотали его веревкой от груди до колен. Ублюдок теперь никуда не денется.

Роджер подумал, что должен снискать в душе сострадание и помолиться об этом человеке. Но не мог. Попробовал просить прощения, но не мог и этого. Что-то, похожее на клубок червей, ворочалось у него в животе. Ему казалось, будто это он сам привязан к столбу, в ожидании, что вот-вот утонет.

Священник в черной сутане, волосы которого трепал утренний бриз, склонился близко к Боннету, шевеля губами.

Роджеру показалось, что тот не ответил, но не мог сказать наверняка. Некоторое время спустя, мужчины сняли шляпы, пока священник молился, затем снова надели их и направились обратно к набережной, хлюпая сапогами, утопавшими по щиколотку в жидкой грязи.

Когда официальная процессия скрылась, вереница людей высыпала на мокрый ил: зеваки, прыгающие дети и человек с блокнотом и карандашом в руках, в котором Роджер узнал Амоса Краппа, нынешнего владельца "Уилмингтонского Вестника".

— Что ж, несомненно, это будет сенсация, — пробормотал Роджер. Независимо от того, сказал что-нибудь Боннет, или нет, наверняка завтра на улицах будет продаваться свежий выпуск газеты, в котором поместят либо трагическое признание, либо слащавое сообщение о раскаянии, а возможно, и то, и другое.

— Ладно, я действительно не могу на это смотреть, — Брианна внезапно обернулась, и схватила Роджера за руку. Они уже прошли мимо складов, когда она круто развернулась к нему и, уткнувшись лицом ему в грудь, зарыдала.

— Ч-ш-ш... Все хорошо, все будет хорошо, — он погладил ее, пытаясь вселить в слова уверенность, но у него самого в горле застрял ком, размером с лимон. Наконец, он взял ее за плечи и отстранил от себя, чтобы видеть ее глаза.

— Ты не обязана делать этого, — сказал он.

Она перестала плакать и, шмыгнув носом, вытерла его рукавом, совсем как Джемми, но избегала встретиться с ним взглядом.

— Это... Я в порядке, это даже не из-за него. Это просто... просто из-за всего... Из-за М-Мэнди и, — ее голос дрогнул, — встречи с моим братом. — О, Роджер, если я не скажу ему, он никогда не узнает, и я никогда больше не увижу ни его, ни лорда Джона снова. И маму... — новые слезы переполнили ее, наворачиваясь на глаза, но она сдержалась и, сглотнув, не дала им пролиться. — Это не из-за него, — сказала она замученным, сдавленным голосом.

— Может быть и так, — сказал он тихо. — Но ты все равно не обязана делать это, — его живот все еще крутило, и руки дрожали, но он был полон решимости.

— Я должна была убить его еще на Окракоке, — сказала она, закрывая глаза и откидывая назад растрепавшиеся пряди волос. Солнце, поднявшись уже довольно высоко, светило ярко. — Я струсила. Я д-думала, что будет легче разрешить... закону сделать это, — она открыла свои покрасневшие, но уже прояснившиеся глаза, и встретилась с ним взглядом. — Я не могу позволить, чтобы это случилось таким образом, даже если бы не дала слово.

Роджер понимал это: он ощущал, как ужас от надвигающейся, неумолимо наползающей воды, нарастал в его костях. Пройдет, по крайней мере, девять часов, прежде чем волна достигнет подбородка Боннета — он был высоким человеком.

— Это сделаю я, — сказал он решительно.

Она сделала слабую попытку улыбнуться, но не смогла.

— Нет, — сказала она. — Не ты.

Она выглядела абсолютно опустошенной — никто из них практически не спал прошлой ночью. Но, в тоне ее голоса, измождённом и, в тоже время, непреклонном, он узнал упрямую кровь Джеймса Фрейзера.

Но, какого черта! В нем также текла частица этой крови.

— Я рассказывал тебе, — сказал Роджер, — о том, как твой отец произнес однажды: "Я тот, кто убивает вместо нее". И если это необходимо сделать, — а он вынужден был согласиться с ней, потому что тоже не мог вынести этого, — тогда это сделаю я.

Взяв себя в руки, Брианна вытерла лицо подолом юбки и глубоко вздохнула, прежде чем снова посмотреть на него своими бездонными, ярко-синими глазами, которые были намного темнее, чем небо.

— Ты рассказывал мне. И ты объяснил, почему он так сказал, ну, те свои слова, Арчи Багу: "Она дала клятву. Она — врач и не убивает людей".

"Черта с два, она не убивает..." — подумал Роджер, но посчитал, что не стоит произносить это вслух. Прежде, чем он смог придумать что-то более тактичное, она продолжила, положив ладони ему на грудь.

— Ты, тоже дал клятву, — сказала она, мигом растопив его сдержанность.

— Нет, я не давал!

— О, да, ты поклялся, — настаивала она спокойно. — Возможно, она еще неофициальная, но это и не важно. Может, эта клятва даже не выражена в словах, но ты дал ее, я знаю.

Он не мог этого отрицать, и был тронут тем, что она понимала его.

— Да, хорошо... — он положил свои руки поверх ее ладоней, сжав длинные, сильные пальцы. — Но я также поклялся и тебе, когда сказал, что никогда не поставлю Бога выше моей... моей любви к тебе.

Любовь. Он не мог поверить, что обсуждает все, что происходит сейчас, через призму любви. И все же, у него было странное чувство, что именно так она это и воспринимает.

— А я не давала такой клятвы, — сказала она твердо и выдернула свои руки из его ладоней. — Но я пообещала.

Накануне ночью, после наступления темноты, она пошла с Джейми туда, где содержали пирата. Роджер понятия не имел, с помощью подкупа или же силы своего характера, но они добились свидания с ним. Очень поздно Джейми привел ее обратно, к ним в комнату, бледную, но с кипой бумаг, которые она отдала отцу. Она сказала, что это были показания Стивена Боннета под присягой о его деловых связях с различными торговцами по всему побережью.

Роджер бросил на Джейми убийственный взгляд и получил в ответ такой же, с процентами. "Это — война, — сказали прищуренные глаза Фрейзера. — И я буду использовать любое оружие, какое возможно". Но вслух сказал лишь: "Спокойной ночи, nighean", — и нежно коснулся ее волос, прежде чем уйти.

Брианна села и начала кормить Мэнди грудью, закрыв глаза и отказываясь говорить. Спустя какое-то время, ее бледное напряженное лицо расслабилось. Она дала ребенку срыгнуть и положила спать в корзинку. Затем, легла в постель и молча занялась с ним любовью с таким неистовством, что удивила его. Но не так сильно, как сейчас.

— Есть еще кое-что, — рассудительно и немного печально сказала она. — Я — единственный человек в мире, для кого это не будет считаться убийством.

С этими словами она повернулась и быстро зашагала прочь, в сторону постоялого двора, где ее ждала голодная Мэнди. Со стороны отмели он все еще слышал возбужденные голоса, резкие, как крики чаек.

* * *

В ДВА ЧАСА ПОПОЛУДНИ РОДЖЕР помог своей жене ступить в небольшую шлюпку, привязанную к причалу возле складов. Прилив продолжался весь день, вода уже была более пяти футов глубиной. Посреди блестящей серости выделялось скопление причальных столбов и маленькая темная голова пирата.

Брианна была холодна, как языческая статуя, ее лицо ничего не выражало. Она приподняла юбки, чтобы войти в лодку, и села. При этом что-то тяжелое в ее кармане глухо стукнуло о деревянную скамью.

Роджер взял весла и погреб, направляясь к столбу. Они с Брианной не вызывали особого интереса, так как лодки начали появляться уже с полудня, перевозя на борту любопытных, желающих взглянуть на лицо приговоренного, посмеяться, или срезать прядь его волос на память.

Роджер не видел, куда гребет, и Брианна направляла его влево или вправо легким кивком головы. Она сидела, прямая и высокая, пряча свою правую руку в складках юбки.

Внезапно она подняла левую руку, и Роджер налег на весла, разворачивая маленькое судно.

Губы Боннета потрескались, лицо иссохло, покрывшись соляной коркой, веки отекли так, что он едва мог открыть глаза. Но когда они приблизились, голова его поднялась, и Роджер увидел не насильника, а беспомощного человека, который боялся грядущих объятий столь сильно, что отчасти приветствовал соблазнительные прикосновения холодных пальцев, готовый уступить им свою плоть, и тот губительный поцелуй, который лишит его дыхания.

— Ты слишком припозднилась, дорогуша, — сказал он Брианне и улыбнулся пересохшими губами, которые тут же треснули и оставили кровь на зубах. — Но все же я знал, что ты придешь.

Роджер греб одним веслом, подводя лодку все ближе и ближе. Оглянувшись через плечо, он мог видеть, как Брианна достала из кармана пистолет с золоченой рукояткой и приставила ствол к уху Стивена Боннета.

— Иди с Богом, Стивен, — четко произнесла она по-гэльски и нажала на курок.

Потом бросила оружие в воду и, повернувшись к мужу, сказала:

— Едем домой.

ГЛАВА 118. СОЖАЛЕНИЕ.

ЛОРД ДЖОН ВОШЕЛ В СВОЮ КОМНАТУ в гостинице и был удивлен — можно сказать, даже изумлен, — обнаружив внутри посетителя.

— Джон, — Джейми Фрейзер повернулся от окна и слегка ему улыбнулся.

— Джейми, — Грей улыбнулся в ответ, пытаясь контролировать внезапное чувство восторга, которое он ощутил. За последние двадцать пять лет он называл Джейми Фрейзера просто по имени, вероятно, не более трех раз. Эта интимность была опьяняющей, головокружительной, но он не должен был этого показывать. — Приказать подать нам чего-нибудь освежающего? — спросил он вежливо. Оставаясь на прежнем месте, Джейми выглянул в окно, затем обернулся на Джона и покачал головой, все еще слабо улыбаясь.

— Спасибо, нет. Мы ведь враги, не так ли?

— Мы находимся, к сожалению, на противоположных сторонах того, что, я полагаю, будет непродолжительным конфликтом, — поправил лорд Джон.

Фрейзер посмотрел на него странным, полным печального сожаления, взглядом.

— Конфликт не будет коротким, — сказал он. — Но прискорбным — да.

— В самом деле, — лорд Джон прочистил горло и подошел к окну, осторожно, чтобы не задеть своего посетителя. Он выглянул в окно и увидел то, зачем, вероятнее всего, Фрейзер и пришел.

— А, — сказал он, увидев внизу, на деревянном тротуаре, Брианну Фрейзер МакКензи. — Ох! — сказал он уже другим тоном. Потому что Уильям Кларенс Генри Джордж Рэнсом, девятый граф Элсмир, вышел в этот момент из гостиницы и поклонился ей. — Господи Иисусе, — сказал он, и от беспокойства кожа на его голове начала покалывать. — Она ему скажет?

Не отрывая глаз от молодой пары внизу, Фрейзер покачал головой.

— Она не скажет, — сказал он тихо. — Она дала мне слово.

Облегчение, как вода, пронеслось по его венам.

— Спасибо, — сказал он. Фрейзер слегка пожал плечами, отклоняя благодарность. В конце концов, он сам хотел того же, во всяком случае, лорд Джон так понял.

Те двое разговаривали: Уильям что-то сказал, и Брианна рассмеялась, отбрасывая назад волосы. Джейми смотрел и удивлялся. Господь Всемогущий, как же они похожи! Мельчайшие характерные выражения лица, осанка, жесты... Это должно быть очевидным для любого стороннего наблюдателя. И в самом деле, он видел, как мимо проходила пара, и женщина заулыбалась, глядя на этих двоих, прекрасно подходящих друг другу молодых людей.

— Она не скажет ему, — повторил лорд Джон, немного встревожившись от того, что он видел. — Но она показала себя ему. Он же может... хотя, нет, я думаю, он не заметит.

— Надеюсь, нет, — сказал Джейми, все еще неотрывно глядя на них. — Но, если он и заметит, все-таки, он не будет знать наверняка. А она настаивала на том, что должна его увидеть еще один раз — это было ценой ее молчания.

Джон молча кивнул. В это время к Брианне подошел ее муж, держа за руку их маленького сына, чьи волосы были такими же яркими под сверкающим летним солнцем, как и волосы его матери. На сгибе руки он держал малышку. Брианна взяла ее и, открыв одеяльце, показала ребенка Уильяму, который рассматривал его со всей положенной вежливостью.

Внезапно Грей осознал, что всем своим существом Фрейзер был сосредоточен на сцене снаружи. Конечно, он не видел Вилли с тех пор, как мальчику было двенадцать. А уж увидеть их двоих вместе: свою дочь и сына, с которым он никогда не сможет заговорить, не говоря о том, чтобы признать его. Он бы прикоснулся к Фрейзеру, положил бы руку ему на плечо, выражая сочувствие, но, зная возможный эффект от такого прикосновения, воздержался.

— Я пришел, — вдруг сказал Фрейзер, — чтобы попросить об одолжении.

— К вашим услугам, сэр, — сказал лорд Джон, прибегая к формальности, чтобы скрыть, что жутко доволен.

— Не для себя, — сказал Фрейзер, взглянув на него. — Для Брианны.

— С еще большим удовольствием, — уверил его Джон. — Я чрезвычайно ценю вашу дочь, даже несмотря на ее темпераментное сходство с отцом.

Фрейзер улыбнулся уголком рта и вернулся взглядом к сцене внизу.

— В самом деле, — сказал он. — Что ж, тогда... Я не могу тебе сказать, зачем прошу, но мне нужен драгоценный камень.

— Драгоценный камень? — голос лорда Джона звучал озадаченно, даже для его собственных ушей. — Какая именно драгоценность тебе нужна?

— Любая, — Фрейзер нетерпеливо пожал плечами. — Не имеет значения, главное, чтобы это просто был драгоценный камень. Когда-то, я дал тебе такой камень... — его губы дрогнули: он тогда был узником Короны и отдал камень, сапфир, по принуждению. — Хотя, я не думаю, что ты все еще хранишь его при себе.

Если говорить по правде, он хранил. Именно тот самый сапфир путешествовал с ним последние двадцать пять лет, и в настоящий момент находился в кармане его жилета.

Он глянул на свою левую руку, на которой красовался широкий золотой перстень с блестящим граненым сапфиром. Кольцо Гектора. Подаренное ему в шестнадцать лет первым возлюбленным. Гектор погиб в битве при Каллодене — на следующий день после того, как в темноте шотландского горного перевала Джон повстречал Джеймса Фрейзера.

Безо всяких колебаний, но с некоторым затруднением — кольцо носилось очень долгое время, и даже немного врезалось в плоть его пальца — он стащил его и опустил в ладонь Джейми.

Брови Фрейзера взметнулись в удивлении.

— Это? Ты уве...

— Возьми его, — он протянул руку и ладонью сомкнул пальцы Джейми вокруг кольца. Прикосновение было мимолетным, но его рука дрогнула, и он сжал кулак, надеясь сохранить ощущения.

— Благодарю тебя, — снова сказал Джейми тихо.

— Это... Для меня это огромное удовольствие.

Для встретившихся внизу пришло время расстаться. Держа малышку на руках, Брианна собиралась уходить, а ее муж и сын были уже на полпути вниз по улице. Уильям поклонился, сняв шляпу, форма его каштановой головы идеально повторяла форму головы рыжей.

Внезапно, лорду Джону стало невыносимо видеть, как они расстаются. Ему тоже захотелось сохранить это — их образ, обоих вместе. Он закрыл глаза и стоял, чувствуя лицом легкий ветерок. Что-то коснулось его плеча, очень коротко, и он почувствовал движение воздуха рядом с собой.

Когда он снова открыл глаза, все трое уже ушли.

ГЛАВА 119. НЕЖЕЛАНИЕ РАССТАВАТЬСЯ.

Сентябрь 1776.

РОДЖЕР УКЛАДЫВАЛ ПОСЛЕДНИЕ водопроводные трубы, когда рядом выскочили Айдан и Джемми, неожиданные, как пара чертиков из коробочки.

— Папа, папа, Бобби здесь!

— Что? Бобби Хиггинс? — Роджер выпрямился, чувствуя, как сопротивляются мышцы его спины, и посмотрел в сторону Большого Дома, но не увидел никакой лошади. — Где же он?

— Он пошел наверх, к кладбищу, — с важным видом сказал Эйдан. — Вы думаете, он пошел, чтобы отыскать призрака?

— Сомневаюсь, — сказал Роджер спокойно. — Что за призрак?

— Мальвы Кристи, — тут же ответил Эйдан. — Она ходит. Все об этом говорят, — он говорил дерзко, но при этом обнял себя руками. Джемми, который явно раньше не слышал об этом, смотрел на Эйдана широко открытыми глазами.

— Куда она ходит? А почему она ходит?

— Потому, что ее убииииили, глупый, — сказал Эйдан. — Те люди, которых убили, всегда ходят. Они выслеживают того, кто их убил.

— Чепуха, — твердо сказал Роджер, видя беспокойство на лице Джемми. Джем, конечно, знал, что Мальва Кристи была мертва, он был на ее похоронах, как и вся остальная ребятня Фрейзерс Риджа. Но они вместе с Брианной просто сказали мальчику, что Мальва умерла, умолчав, что та была убита.

"Что ж, — подумал Роджер мрачно, — вряд ли можно сохранить нечто подобное в секрете". Он только надеялся, что у Джемми не будет ночных кошмаров.

— Мальва не ходит по округе и никого не ищет, — сказал он настолько убедительно, насколько позволил его голос. — Ее душа находится на небесах, вместе с Иисусом, там она счастлива и спокойна. А ее тело... ну, когда люди умирают, тела им больше не нужны, поэтому их хоронят в земле, и там, в своих могилах, они и остаются опрятными и чистыми, ожидая Последнего Дня.

Эйдан явно остался при своем мнении.

— Джо МакЛахлин видел ее в пятницу, две недели назад, — сказал он, поднимаясь и опускаясь на носочках. — Он сказал, что Мальва, вся одетая в черное, пролетала по лесу и жалостливо завывала.

Джемми начинал выглядеть по-настоящему встревоженным. Положив на землю лопату, Роджер поднял его на руки.

— Думаю, что Джо МакЛахлин был довольно сильно выпившим, — сказал он. Оба мальчика, в принципе, знали, что такое пьянство. — Если это было нечто черное, промелькнувшее в лесу и завывающее, то, скорее всего, тот, кого он видел, был Ролло. Пойдемте, все же, отыщем Бобби, и вы сами увидите могилу Мальвы.

Он протянул руку Эйдану, который с удовольствием взял ее и всю дорогу вверх по холму трещал, как сорока.

"Что будет с Эйданом, когда я уйду?" — подумал Роджер. Сама идея отъезда, сначала такая внезапная, что даже казалась нереальной и немыслимой, потихоньку, день за днем, начинала просачиваться в его сознание. Пока он выполнял работу по дому, копал траншеи для водопровода Брианны, носил сено, колол дрова, то все время пытался подготовить себя: "Недолго осталось". И все же, это казалось невозможным, что, однажды, его больше не будет в Ридже, он не откроет дверь своей хижины, и не обнаружит Брианну, увлеченную каким-нибудь жутким экспериментом на кухонном столе, а Джем и Эйдан не будут шумно играть машинками вокруг нее.

Чувство нереальности становилось даже более выраженным, когда он произносил проповедь по воскресеньям, или исполнял другие обязанности священника — даже без должного посвящения — посещал больных или утешал страждущих. Глядя во все эти лица — внимательные и возбужденные, скучающие и хмурые, или озабоченные — он просто не мог поверить, что собирается уйти и бессердечно покинуть их всех. "Как я смогу им сказать?" — мучительно думал он. Особенно тем, за которых чувствовал свою ответственность — Эйдану и его матери.

Он молился об этом, просил у Бога силы и наставления.

И все же... и все же, образ крошечных голубоватых ноготков Аманды, легкий свист ее дыхания никогда его не покидали. И смутные очертания камней возле ручья на Окракоке, казалось, день за днем приближались, становясь все более отчетливыми.

Бобби Хиггинс и в самом деле находился на кладбище, его лошадь была привязана под соснами. Склонив в задумчивости голову, он сидел у могилы Мальвы, но, как только появился Роджер с мальчиками, тотчас поднял глаза. Он был бледным и мрачным, но поднявшись на ноги, пожал Роджеру руку.

— Я рад, что ты вернулся, Бобби. Ну-ка, вы оба, пойдите и поиграйте, хорошо? — он поставил Джемми на землю и был рад увидеть, что, бросив один подозрительный взгляд на могилу Мальвы, украшенную завядшим букетом полевых цветов, Джем вместе с Эйданом весело понеслись в лес, охотиться на белок и бурундуков. — Я... ээ... не ожидал снова тебя увидеть, — сказал он с некоторой неловкостью. Бобби, опустив глаза, задумчиво стряхивал сухие сосновые иголки со своих бриджей.

— Ну что ж, сэр... дело в том, что я пришел остаться навсегда. То есть, если мне будет позволено, — поспешно добавил он.

— Остаться? Но... конечно, это отлично, — сказал Роджер, оправившись от удивления. — Ты не... в смысле... Ты не поссорился с Его Светлостью, я надеюсь?

Бобби удивленно посмотрел и решительно покачал головой.

— О, нет, сэр! Его Светлость был очень добр ко мне, с тех самых пор, как взял меня к себе, — он запнулся, кусая нижнюю губу. — Просто... ну, понимаете, сэр, сейчас в доме Его Светлости останавливается такая прорва народу. Политики и... и армейские.

Незаметно для себя, он коснулся своего клейма на щеке, которое теперь побледнело до розового шрама, но все еще был явно видно — и будет видно всегда. Роджер понимал.

— Тебе стало там некомфортно, я полагаю?

— Это точно, сэр, — Бобби благодарно на него посмотрел. — Было время, когда в доме были только Его Светлость, я и повар Мэнок. Иногда, могли приехать гости на ужин, или, чтобы провести несколько дней, но все было легко, и, можно сказать, просто. Когда я уезжал по делам и поручениям Его Светлости, люди на меня глазели, но только первые пару раз; а после, они привыкали к этому, — он снова коснулся лица. — И все было в порядке. Но теперь... — он печально умолк, предоставив Роджеру представлять возможную реакцию британских военных офицеров, накрахмаленных, изысканных и столь же открыто не одобряющих такого служебного позора — или мучительно любезных. — Его Светлость видел трудности: он всегда замечает подобное. И он сказал, что ему, конечно, будет меня не хватать, но, если я захочу поискать свое счастье где-нибудь еще, он вручит мне десять фунтов вместе со своими наилучшими пожеланиями.

Роджер уважительно присвистнул. Десять фунтов были внушительной суммой. Не состояние, конечно, но достаточно, чтобы Бобби решился уйти.

— Очень хорошо, — сказал он. — Он знал, что ты собираешься отправиться сюда?

Бобби покачал головой.

— Я и сам не был уверен, — признался он. — Когда-то я хотел... — он внезапно оборвал себя, взглянув на могилу Мальвы, затем снова повернулся к Роджеру, прочищая горло. — Я подумал, что лучше мне поговорить с мистером Фрейзером, до того, как смогу принять решение. Вдруг и здесь для меня ничего больше не найдется, — это было сказано в качестве утверждения, но вопрос был очевиден. Все в Ридже знали и принимали Бобби — это не было проблемой. Но теперь, когда Лиззи вышла замуж, а Мальва умерла... Бобби нужна была жена.

— О... Я думаю, ты будешь желанным гостем, — сказал Роджер, задумчиво посмотрев на Эйдана, который свисал с ветки, держась на сгибе коленей вниз головой, в то время как Джем кидался в него сосновыми шишками.

Весьма своеобразное ощущение пронзило его — нечто среднее между благодарностью и ревностью — но последнее чувство он решительно отодвинул подальше.

— Эйдан! — крикнул он. — Джем! Пора идти! — он повернулся к Бобби, говоря мимоходом. — Я думаю, что ты, вероятно, не знаком с мамой Эйдана, Эми МакКаллум. Она молодая вдова, у нее есть дом и немного земли. Она приходит работать в Большой Дом: если ты пойдешь туда и поужинаешь там...

* * *

— Я ДУМАЛ ОБ ЭТОМ, время от времени, — признался Джейми. — Мне было любопытно, понимаешь? Что, если бы я смог? Как бы это было?

Он взглянул на Брианну, несколько беспомощно улыбнулся и пожал плечами.

— Что ты думаешь, девонька? Что бы я там делал? Как бы это выглядело?

— Ну, это... — начала, было, она и остановилась, пытаясь представить его в том мире. За рулем автомобиля? Как он в костюме-тройке отправляется работать в офис? Эта идея была настолько нелепой, что она расхохоталась. А может, как он сидит в темноте кинотеатра и вместе с Роджером и Джемом смотрит фильмы про Годзиллу?

— Как будет, если "Джейми" произнести наоборот? — спросила она.

— Имйедж, я полагаю, — ответил он ошеломленно. — А что?

— Я думаю, что ты бы отлично справился, — сказала она, улыбаясь. Не обращай внимания. Ты бы... ну, думаю, что ты мог бы... издавать газеты. Печатные станки более крупные и быстрые, и нужно гораздо больше людей, чтобы собирать информацию и новости, но все остальное — не думаю, что это сильно отличается там и тогда от того, что есть сейчас. Ты знаешь, как это делается.

Он кивнул, на его лбу появилась сосредоточенная морщинка, такая же, какая появлялась и у нее.

— Полагаю, да, — сказал он, с некоторым сомнением. — Мог бы я быть фермером, как ты думаешь? Люди все еще едят там, верно, и кто-то должен их кормить.

— Ты смог бы, — она оглянулась вокруг, отмечая свежим взглядом все знакомые детали этого места: кур, мирно скребущих грязь, гладкие поистертые доски конюшни, извергнутую кучу земли возле основания дома, где белая свиноматка сделала подкоп. — Там все еще есть люди, которые живут вот так, имеют немного земли высоко в горах. Это тяжелая жизнь... — она увидела, как он улыбнулся, и рассмеялась в ответ. — Ну, да, это не тяжелее того, как мы живем здесь и сейчас. Но в городах жить гораздо легче.

Она помолчала, задумавшись.

— Тебе не пришлось бы воевать, — сказала она, наконец.

Это, казалось, его удивило.

— Нет? Но ты говорила, что там есть войны.

— Войны определенно есть, — сказала она, ледяные иголки воткнулись в ее живот, когда видения войн пронзили ее сознание: поля опийного мака, поля белых крестов... человек в огне, бегущий голенький малыш с обожженной кожей, искаженное лицо мужчины за мгновение до того, как пуля войдет в его мозг. — Но... но там воюют только молодые парни. И далеко не все из них, только некоторые.

— Ммфм, — он немного подумал, нахмурив лоб, потом поднял глаза, испытывающе глядя в ее лицо.

— Этот ваш мир, эта Америка, — сказал он, наконец, просто, — свобода, которую вы имеете. Ведь за нее будет заплачена страшнейшая цена. Это стоит того, как ты думаешь?

Наступила ее очередь замолчать и задуматься. Наконец, она положила руку на его плечо — надежное, теплое, твердое, как железо.

— Почти ничто не стоило бы того, чтобы потерять тебя, — прошептала она. — Но, может быть, это — довольно близко.

* * *

ПОСКОЛЬКУ ДЕЛО ПОШЛО К ЗИМЕ, и ночи становились длинными, люди начали просыпаться в темноте. От слишком долгого лежания в кровати сводило судорогой части тела, и сны, которые снились слишком долго, поворачивались внутрь самих себя, гротескные, как ногти Мандарина. В общем и целом, человеческое тело не приспособлено спать больше семи или восьми часов. Но что получается, когда ночи длиннее, чем этот срок?

Что происходит во время второго сна. Ты засыпаешь от усталости, вскоре после того, как стемнеет. Но потом снова просыпаешься, поднимаясь к поверхности своих снов, как форель, всплывающая, чтобы ее покормили. И тогда, если твой спящий супруг тоже проснулся — а люди, которые спят вместе много-много лет, знают тотчас же, когда каждый из них пробуждается — глубоко в ночи у вас есть маленькая личная обитель, чтобы побыть вдвоем. Пространство потянуться и, поднявшись, принести обратно в постель сочное яблоко, разделив его кусочек за кусочком, касаясь пальцами губ. Место, чтобы позволить себе роскошь разговора, который не перебивается делами дня. Медленно заняться любовью при свете осенней луны.

И лежать потом, близко прижавшись, и позволить снам возлюбленного ласкать твою кожу, когда ты снова начнешь соскальзывать вглубь, под волны разумности, блаженно осознавая, что рассвет еще так далеко... Это и есть второй сон.

Очень медленно я поднималась на поверхность первого сна, чтобы обнаружить, что чрезвычайно эротический сон, который мне снился, имел некоторую основу в реальности.

— Я никогда не считал себя одним из тех, кто будет приставать к трупу, Сассенах, — шепчущий голос Джейми щекотал нежную кожу ниже моего уха. — Но я могу сказать, что сама идея оказалась более привлекательной, чем я предполагал.

Я еще не была достаточно проснувшейся, чтобы ответить на это, но прижала к нему свои бедра в манере, которая показалась ему настолько красноречивой, как если бы приглашение было написано каллиграфическим почерком на пергаментной бумаге. Крепко ухватившись за мои ягодицы, он глубоко вдохнул, и привел меня в сознание так, что это можно было бы назвать резким в нескольких смыслах этого слова.

Я завертелась, как червяк, насаженный на крючок, издавая тихие настойчивые звуки, которые он истолковал правильно, повернув меня лицом вниз, и продолжил, чтобы не оставить мне никаких сомнений, что я не только жива и проснулась, но и следую за ним.

Я вынырнула, наконец, из гнезда сплющенных подушек, влажная, задыхающаяся, дрожащая каждым набухшим и скользким нервным окончанием, и полностью проснувшаяся.

— И что это на тебя нашло? — поинтересовалась я. Он не отодвинулся, мы все еще лежали соединенные, омываемые светом огромной золотистой половины луны, низко плывущей по небу над каштановыми деревьями. Он издал тихий звук, полу-довольный, полу-тоскливый.

— Я не могу смотреть, как ты спишь, без того, чтобы не хотеть разбудить тебя, Сассенах, — его рука взялась за мою грудь, нежно, на этот раз. — Я думаю, мне одиноко без тебя.

Была какая-то странная нотка в его голосе, но я, повернув голову, не смогла разглядеть его в темноте позади меня. Вместо этого, я протянула руку назад и коснулась его ноги, которая все еще лежала поверх моей. Даже расслабленная, нога была жесткой: длинная изящная мышца, выпуклая под моими пальцами.

— Я с тобой, — сказала я, и его рука вдруг сжалась вокруг меня.

* * *

Я УСЛЫШАЛА, как у него перехватило дыхание в горле, и моя рука сжала его бедро.

— Что такое? — сказала я.

Он сделал глубокий вдох, но ответил не сразу. Я почувствовала, как он немного отодвинулся назад и поискал что-то под подушкой. Затем его рука снова обняла меня, но, на этот раз, в поисках моей руки, что лежала на его бедре. Его пальцы свернулись в моих, и я почувствовала, как он положил в мою руку маленький твердый скругленный предмет.

Было слышно, как он сглотнул.

Камень, каким бы он ни был, казался слегка теплым на ощупь. Большим пальцем я медленно провела по нему. Какой-то необработанный камень, неизвестный, но довольно большой, размером с фалангу пальца.

— Джейми... — сказала я, чувствуя, как сдавило горло.

— Я люблю тебя, — сказал он так тихо, что я почти не расслышала его, несмотря на то, что мы были близко.

Мгновение я лежала неподвижно, чувствуя, как камень нагревается в моей ладони. Конечно же, это воображение создавало ощущение того, что он пульсирует одновременно с ударами моего сердца. Где же он взял его?

Потом я пошевелилась — не внезапно, но намеренно, мое тело медленно отделилось от Джейми. Чувствуя, как кружится голова, я встала и пересекла комнату. Открыла окно и почувствовала резкое прикосновение осеннего ветра к моей обнаженной, согретой постелью коже. Я отвела руку назад и бросила камень в ночь.

Потом я вернулась в кровать, увидев темную массу его волос на подушке и сияющие в свете луны глаза.

— И я люблю тебя, — прошептала я и, скользнув под простыню рядом с ним, обняла его, прижимаясь к нему близко-близко. Он был теплее, чем тот камень, гораздо теплее, и его сердце билось в такт с моим.

— Знаешь, я не такой храбрый, как раньше, — сказал он тихо. — Не настолько храбрый, чтобы жить без тебя снова.

Но достаточно храбрый, чтобы попытаться.

Я притянула его голову к себе, приглаживая его взъерошенные волосы, одновременно жесткие и мягкие, живые под моими пальцами.

— Положи свою голову, милый, — сказала я тихо. — Рассвет еще не скоро.

ГЛАВА 120. ЕСЛИ ТОЛЬКО РАДИ МЕНЯ.

НЕБО УГРОЖАЛО ДОЖДЕМ, оно было плоским, цвета олова, и ветер, бряцая листьями, как саблями, порывами пролетал сквозь пальмы. Внизу, в дебрях приливного леса, возле ручья неясно вырисовывались четыре камня.

— "Я — жена лэрда Балнэйн", — рядом со мной прошептала Брианна. — "Феи снова похитили меня", — она прижимала Аманду к груди и была такой бледной, что даже ее губы побелели.

Мы уже попрощались. Мне кажется, мы говорили наше "Прощай!" с того самого дня, когда я впервые прижала стетоскоп к сердечку Мэнди. Но Брианна повернулась и, с Мэнди на руках, кинулась к Джейми, который прижал ее к своему сердцу так крепко, что мне показалось, один из них сломается.

Потом, в облаке плаща и распущенных волос, она подлетела ко мне, и я ощутила ее ледяное лицо, когда наши слезы смешались на моей коже.

— Я люблю тебя, мама! Я люблю тебя! — отчаянно твердила она, затем повернулась, и, больше не оглядываясь, начала выполнять ту последовательность шагов, которую описал Доннер, тихо приговаривая нужные слова. Направо по кругу, между двух камней, по кругу налево и назад, сквозь центр, а потом, слева от самого большого камня.

Я ждала этого и, когда она начала выполнять ритуал, побежала прочь от камней, остановившись, как я думала, на безопасном расстоянии. Не тут-то было. Их звук — на этот раз грохот, вместо криков — прогремел сквозь меня, остановив дыхание и почти сердце. Широкое кольцо боли сжалось вокруг груди, и я упала на колени, качающаяся и беспомощная.

Они исчезли. Я наблюдала, как Джейми и Роджер подбежали проверить, с ужасом ожидая увидеть тела, и, когда не обнаружили их, почувствовали одновременно радость и опустошение. Мне было плохо видно — зрение расплывалось и мерцало, то проясняясь, то заволакиваясь, — но мне и не нужно было. Я и так, из-за огромной дыры в моем сердце, знала, что они ушли.

* * *

— ДВОЕ УШЛИ, — прошептал Роджер. Его голос был не более чем слабый сип, и он с силой прочистил горло. — Джеремайя, — он посмотрел вниз на Джемми, который, услышав свое полное имя, моргнул, вытянулся во весь свой рост и шмыгнул носом. — Ты знаешь, зачем мы здесь, так? — Джем кивнул, хотя и бросил испуганный взгляд в сторону стоячего камня, где только что исчезли его мать и малышка-сестра. Он с трудом сглотнул и вытер слезы со своих щек. — Что ж, — Роджер протянул руку и нежно опустил ее на голову Джемми. — Знай, mo mac, я буду любить тебя всю свою жизнь, и никогда тебя не забуду. Но то, что мы делаем — чудовищная вещь, и тебе нет необходимости идти со мной. Ты можешь остаться со своим дедушкой и бабушкой Клэр, и это будет правильно.

— И я... Я больше никогда не увижу маму? — глаза Джемми были огромными, и он не мог оторвать взгляда от камней.

— Я не знаю, — сказал Роджер, и мне были видны слезы, с которыми он сам боролся, они слышались и в его сдавленном голосе. Он тоже не знал, увидит ли он Брианну снова, или малышку Мэнди. — Возможно... возможно, нет.

Джейми посмотрел на Джема, который с испугом, замешательством и тоской на лице переводил взгляд с отца на деда, прижимаясь к его руке.

— Если однажды, a bhailach, — сказал Джейми спокойно, — ты повстречаешь очень большую мышь, которую зовут Майкл, скажи ему, что твой дед выражает свое почтение, — он разжал руку, отпуская его, и кивнул в сторону Роджера.

Мгновение Джем стоял и смотрел, потом, оттолкнувшись так, что песок вылетал из-под его ботинок, рванул к Роджеру. Он кинулся в объятия отца, обхватив его за шею, и Роджер, бросив на нас прощальный взгляд, повернулся и шагнул за камень. Все в моей голове взорвалось огнем.

Медленно, непередаваемо долгое время спустя, я приходила в себя, возвращаясь на землю с облаков осколками, как льдинки градин. Я поняла, что лежу на земле, а моя голова — на коленях у Джейми. И услышала, как он тихо говорит, то ли себе, то ли мне:

— Ради тебя, я смогу продолжить... ради себя одного... я бы не стал.

ГЛАВА 121. ЧЕРЕЗ ПРОПАСТЬ.

ТРИ НОЧИ СПУСТЯ, я очнулась от беспокойного сна в гостинице в Уилмингтоне, мое горло пересохло от соленого бекона, съеденного в обеденном рагу. Привстав, чтобы найти воды, я обнаружила себя в одиночестве — лунный свет через окно выбеливал пустую подушку рядом со мной.

Я нашла Джейми снаружи, за гостиницей, его ночная рубашка бледнела пятном в темноте внутреннего дворика. Он сидел на земле, прислонившись спиной к бревну для рубки дров и обхватив руками колени.

Он не заговорил, когда я подошла к нему, но повернул голову, и тело сместилось в молчаливом приглашении. Я села на бревно позади него, и он откинул голову на мое бедро с длинным, глубоким вздохом.

— Не спится? — я мягко прикоснулась к нему, отводя назад волосы с лица. Он лег спать, не связав их, и сейчас они ниспадали на его плечи густыми непослушными локонами, спутанными после сна.

— Нет, я спал, — сказал он тихо. Его глаза были открыты и смотрели вверх на большую, полную на три четверти, золотую луну над осинами вблизи гостиницы. — Мне приснился сон.

— Кошмар? — он видел их реже теперь, но иногда они приходили: кровавые воспоминания о Каллодене, о бесполезных смертях и убийствах; тюремные сны о голоде и лишениях, а иногда, очень редко, Джек Рэндалл возвращался к нему во сне с любовной жестокостью. Такие сны всегда срывали его с постели, и он бродил взад и вперед часами, пока изнеможение не очищало его от видений. Но ничего такого не снилось ему со времен моста Мурс Крик.

— Нет, — сказал он наполовину удивленно. — Совсем нет. Мне снился сон о ней — нашей девочке, и о детках.

Мое сердце странно ёкнуло от неожиданности и чего-то еще, что почти могло быть завистью.

— Тебе приснилась Брианна и дети? Что случилось?

Он улыбался, и его лицо было спокойным и отрешенным в лунном свете, как будто он все еще видел перед собой частицу того сна.

— Все хорошо, — сказал он, — они в безопасности. Я видел их в городе, он был похож на Инвернесс, но выглядел как-то иначе. Они поднялись по ступенькам к дому — Роджер Мак был с ними, — добавил он. — Они постучали, и дверь открыла маленькая женщина с каштановыми волосами. Она засмеялась от радости, увидев их, и пригласила войти, и они прошли в коридор с какими-то странными штуками, похожими на чаши, свисающими с потолка. Потом они были в комнате с диванами и стульями, и в этой комнате были огромные окна во всю стену, от пола до самого потолка, и полуденное солнце лилось сквозь них, загораясь ярким огнем на волосах Брианны и заставляя малышку Мэнди плакать, когда свет попадал ей в глазки.

— Они... кто-нибудь из них называл женщину с каштановыми волосами по имени? — спросила я, и мое сердце забилось быстрее.

Он нахмурился, лунный свет выделил крест между переносицей и бровями.

— Да, называли, — сказал он. — Я только не могу... о да, Роджер Мак назвал ее Фионой.

— Вот как? — сказала я. Мои руки лежали на его плечах, и во рту было в сто раз суше, нежели когда я проснулась. Ночь была прохладной, но недостаточно холодной, чтобы объяснить температуру моих ладоней.

На протяжении многих лет нашего брака я рассказывала Джейми об огромном количестве вещей из моего времени. О поездах, самолетах и автомобилях, войнах и водопроводе. Но я была почти уверена, что никогда не говорила ему о том, как выглядел кабинет пастора в доме, в котором рос Роджер у своего приемного отца.

Комната со стеклянной стеной, похожей на витрину, приспособленную Преподобным под свое хобби, живопись. Длинный коридор в доме пастора, оснащенный старомодными светильниками, по форме напоминающими подвесные чаши. И я знала, что никогда не рассказывала Джейми о последней домохозяйке Преподобного, девушке по имени Фиона с темными вьющимися волосами.

— Они были счастливы? — наконец спросила я, очень тихо.

— Да. Брианна и парень, на их лицах был словно оттенок печали, но я видел, несмотря ни на что, они были рады. Все они сели обедать: Брианна и парень сели рядом, прижавшись друг к другу, и малыш Джемми набивал рот тортом с кремом, — он улыбался картинке, которую видел, и его зубы мельком блеснули в темноте. — О, и последнее... как раз, перед тем, как я проснулся... малыш Джем как всегда принялся устраивать беспорядок, брал вещи и ставил их обратно. Там был... предмет... на столе. Я не могу сказать, что это было, я никогда не видел подобного.

Он поднял руки на расстоянии около шести дюймов друг от друга, хмуро глядя на них.

— Должно быть, вот такой ширины, и чуть большей длины — что-то вроде коробки, возможно, только немного... горбатой.

— Горбатой? — спросила я, ломая голову, что же это могло быть.

— Да, и сверху находилась штука, наподобие небольшой палки, только с закруглениями на обоих концах, и эта палка была связана с коробкой каким-то черным шнуром, скрученным, как поросячий хвостик. Джем увидел ее, протянул руку и сказал: "Я хочу поговорить с дедушкой". А потом я проснулся.

Он запрокинул голову так, чтобы заглянуть мне в лицо.

— Ты знаешь, что это была за вещь, Сассенах? Она не похожа ни на что из того, что я когда-либо видел.

Прилетевший осенний ветер шуршал вниз по холму, сухие листья спешили своей дорогой, быстрые и легкие, как шаги призрака, и я почувствовала, как поднимаются волосы на затылке и предплечьях.

— Да, я знаю, — сказала я. — Я знаю, что рассказывала тебе о ней, но, между тем, я не думала, что когда-нибудь описывала ее детально, не более чем в общих чертах, — я прочистила горло. — Эта вещь называется телефон.

ГЛАВА 122. ХРАНИТЕЛЬ.

СТОЯЛ НОЯБРЬ. Цветов уже не было, но кусты остролиста блестели темно-зелеными листьями, и ягоды на них начали созревать. Я осторожно срезала несколько колючих веточек, добавила мягкую ветвь ели для аромата и поднялась по крутой тропинке к небольшому кладбищу.

Я ходила туда каждую неделю, чтобы оставить какой-нибудь небольшой поминальный знак на могиле Мальвы и прочитать молитву. Она и ее ребенок были похоронены здесь, но на их могиле не было пирамиды из камней — ее отец не захотел принять этот языческий обычай, но люди приходили сюда и оставляли камни — в знак памяти. Это немного утешало меня — я видела, что были и другие, кто помнил ее.

Я резко остановилась в начале тропы, увидев, что какой-то молодой человек стоит на коленях у ее могилы. До меня донеслось его тихое, настойчивое бормотание, и в тот момент, когда я уже повернулась чтобы уйти, он поднял голову, на которой ветер растрепал короткие взлохмаченные волосы, похожие на перья совы. Это был Алан Кристи.

Он тоже заметил меня и застыл. Мне ничего не оставалось, как подойти и поговорить с ним, что я и сделала.

— Мистер Кристи, — сказала я, и слова прозвучали как-то очень странно из моих уст. Так я называла его отца. — Сожалею о вашей потере.

Он смотрел на меня невидящим взглядом, но потом какое-то осознание, казалось, шевельнулось в его глазах — серых, обрамленных черными ресницами — таких же, как у его отца и сестры. Они были воспалены от недостатка сна и пролитых слез, судя по ужасным пятнам под ними.

— Да, — проговорил он. — Моя потеря. Да.

Я обошла его, чтобы положить свой хвойный букет, и с внезапно нахлынувшей тревогой увидела, что на земле возле него лежит пистоль — с взведенным курком и вставленным запалом.

— Где ты был? — спросила я так безмятежно, как только возможно, учитывая обстоятельства. — Мы потеряли тебя.

Он пожал плечами, словно и правда не имело значения, где он был, а может быть, и действительно это было не важно. На меня он больше не смотрел. Его взгляд был устремлен на камень, который мы поместили в изголовье могилы.

— В разных местах, — сказал он неопределенно. — Но я должен был вернуться, — он чуть отвернулся, явно намекая, что хочет, чтобы я ушла. Вместо этого я приподняла свои юбки и осторожно опустилась на колени рядом с ним. Я подумала, что он вряд ли пустит себе пулю в лоб в моем присутствии. Я понятия не имела, что делать, кроме как попытаться заставить его поговорить со мной и надеяться, что придет кто-то еще.

— Мы рады, что ты вернулся домой, — сказала я, стараясь придать голосу непринужденную интонацию.

— Да, — слабо проговорил он. И снова его глаза остановились на надгробии. — Я должен был вернуться, — его рука потянулась к пистолю, и я схватила ее, напугав его.

— Знаю, ты очень любил свою сестру, — сказала я. — Это стало для тебя страшным потрясением, я знаю, — что, что же сказать еще? Должно же быть что-то еще, что можно сказать человеку, замышляющему самоубийство, я знала, но что именно? — Твоя жизнь имеет значение, — эти же слова я сказала и Тому Кристи, который ответил только: "Если бы она не была ценной, все это ничего бы не значило". Но как я должна убедить в этом его сына? — Ваш отец любил вас обоих, — проговорила я, раздумывая в то же время о том, знал ли Алан о том, что сделал его отец.

Пальцы Алана были очень холодными, и я взяла их в свои руки, пытаясь предложить немного тепла и надеясь, что человеческое прикосновение поможет.

— Не так, как я любил ее, — произнес он тихо, не глядя на меня. — Я любил ее всю свою жизнь, с той самой минуты, когда она родилась, и мне дали ее подержать. Для любого из нас не существовал никто другой. Отца посадили в тюрьму, а потом мама... ах, мама, — его губы вытянулись, как будто он хотел рассмеяться, но не послышалось ни звука.

— Я знаю о твоей матери, — сказала я. — Твой отец рассказал мне.

— Рассказал? — он резко поднял голову, и на меня посмотрели ясные и холодные глаза. — Он говорил вам, что нас с Мальвой привели на ее казнь?

— Мне... нет. Не думаю, что он знал, — мой желудок сжался в комок.

— Он знал. Я сказал ему, позже, когда он послал за нами и привез сюда. Он сказал, что это хорошо, что мы собственными глазами увидели, как приходит конец порочности. Он велел мне запомнить урок, что я и сделал, — добавил он более спокойно.

— Сколько... сколько тебе было лет? — спросила я в ужасе.

— Десять. Мальве — чуть больше двух; она не понимала, что происходит. Она закричала, и когда маму подвели к палачу, она брыкалась и вопила, протягивая к ней руки, — он сглотнул и отвернулся. — Я попытался схватить ее и прижать ее голову к своей груди, так, чтобы она не видела, но мне не позволили сделать это. Они держали ее маленькую головку и заставляли смотреть, а тетя Дарла шептала ей на ухо, что это то, что происходит с ведьмами, и щипала ее за ноги, пока она не завизжала. После этого мы жили с тетей Дарлой еще шесть лет, — проговорил он отстраненно. — Она не очень-то была рада этому, но сказала, что знает, что это ее христианский долг. Старая кошелка почти не кормила нас, и только я заботился о Мальве.

Он помолчал немного, и я тоже, думая, что лучшее и единственное, что я могу предложить ему сейчас — это шанс выговориться. Он высвободил свою руку из моих ладоней, наклонился и прикоснулся к надгробию. Это был не больше чем кусок гранита, но кто-то потрудился, чтобы нацарапать на нем грубыми печатными буквами лишь одно слово — ее имя — МАЛЬВА. Это напомнило мне о памятных камнях шотландских кланов, которыми было усеяно Каллоденское поле — валунах, каждый с одним именем.

— Она была прекрасна, — прошептал он. Он так нежно погладил пальцем камень, словно прикоснулся к ее плоти. — Почти совершенна. Ее крошечная вульва была похожа на бутон цветка, а кожа так свежа и нежна...

У меня засосало под ложечкой. Означает ли это... да, конечно, именно так. Чувство неизбежного отчаяния начало расти во мне.

— Она была моей, — сказал он, подняв глаза и обнаружив мой взгляд на себе, повторил более громко: — она была моя!

Потом он посмотрел вниз — на могилу, и прикусил губу от горя и гнева.

— Старик никогда не знал, даже не догадывался, кем мы были друг для друга.

"В самом деле?" — подумала я. Возможно, Том Кристи признался в преступлении, чтобы спасти того, кого любил, но он любил не одну меня. Потеряв дочь, а вернее, племянницу, разве он не сделал бы всего, что было в его силах, чтобы спасти сына, который был последним отпрыском его крови?

— Это ты убил ее, — сказала я спокойно. Сомнений не было, да и он не выказал удивления.

— Он бы продал ее какому-нибудь увальню-фермеру, — рука Алана сжалась в кулак на его бедре. — Я думал об этом, когда она подросла, и иногда, когда лежал с ней. Это было невыносимо, при мыслях об этом, я от злости бил ее по лицу.

Он сделал глубокий неровный вдох.

— Это была не ее вина, нет. Но я думал, что она виновата. Потом я застукал ее с тем солдатом, и еще раз, но уже с грязным коротышкой Хендерсоном. Я избил ее за это, но она кричала, что она не может ничего поделать — она была уже с ребенком.

— Твоим?

Он медленно кивнул.

— Я никогда не думал об этом. Конечно, я должен был, но никогда не думал. Она всегда была малышкой Мальвой, понимаете, крошечная маленькая девочка. Я видел, что грудь ее налилась, да, и волосы начали появляться на ее нежной плоти, но мне даже и в голову не приходило...

Он покачал головой, не в силах и сейчас справиться со своими мыслями.

— Она сказала, что обязана выйти замуж, и у мужа должна быть причина думать, что ребенок его, кто бы на ней не женился. Если она не сможет заставить солдата жениться на ней, то это должен быть кто-то другой. И она должна завести столько любовников, сколько сможет, и быстро. Я положил этому конец, — заверил он меня со слегка тошнотворным оттенком самодовольства в голосе. — Я сказал ей, что не согласен с этим, и придумал другой способ.

— И таким образом, ты заставил ее сказать, что ребенок был от Джейми.

Мой ужас от истории и злость на то, что он причинил нам, вылился в поток скорби. "Ох, Мальва, — думала я в отчаянии. — Ох, дорогая моя Мальва. Почему ты не сказала мне?" Но конечно, она не сказала бы мне, ведь единственным доверенным лицом ее был Алан.

Он кивнул и потянулся, чтобы снова прикоснуться к камню. От ветра начал раскачиваться остролист, зашелестев жесткими листьями.

— Это объяснило бы появление ребенка, понимаете, но ей бы не пришлось ни за кого выходить замуж. Я думал... что Сам даст ей денег, чтобы она уехала, и я уехал бы вместе с ней. Мы могли бы поехать в Канаду, или в Вест-Индию, — его голос звучал мечтательно, словно он представлял некую идиллическую жизнь, где никто их не знал бы.

— Но почему ты убил ее? — вспыхнула я. — Что заставило тебя сделать это? — скорбь и напрасность произошедшего ошеломили меня, и я вцепилась руками в передник, чтобы не поколотить его.

— Я должен был, — с трудом проговорил он. — Она сказала, что не сможет довести дело до конца, — глядя вниз, он моргнул, и я увидела, что глаза его отяжелели от слез. — Она сказала, что любит вас, — тихо произнес он хриплым голосом. — Что не может причинить вам боль таким способом. Она хотела сказать правду. Независимо от того, что я говорил ей, она просто продолжала твердить, что любит вас, и все расскажет.

Алан закрыл глаза и ссутулился. Две слезы потекли по его щекам.

— Почему, милая? — воскликнул он, скрестив руки на животе в приступе горя. — Зачем ты сделала это? Ты не должна была любить никого, кроме меня.

Он рыдал, как ребенок, скорчившись от плача. Я плакала тоже, из-за нелепой потери и совершенно ужасной утраты, но все же я протянула руку и подняла пистоль с земли. Дрожащими руками выбросила запал из лотка и вытряхнула пулю из дула, а затем спрятала оружие в кармане своего передника.

— Уезжай, — сказала я, задыхающимся голосом. — Уходи снова, Алан. Здесь и так много людей умерло.

Он был слишком убит горем, и не расслышал меня, а я, тряхнув его за плечо, повторила более строго.

— Ты не можешь убить себя. Я запрещаю, слышишь?

— Кто вы такая, чтобы говорить мне это? — прокричал он, поворачиваясь ко мне. Его лицо было искажено страданиями. — Я не могу жить, я не могу!

Но Том Кристи отдал свою жизнь ради своего сына, а также ради меня, и я не могла позволить, чтобы эта жертва была напрасной.

— Ты должен, — сказала я и встала, чувствуя легкое головокружение, и не уверенная, что ноги удержат меня. — Ты слышишь меня? Ты должен!

Он поднял горящие слезящиеся глаза, но ничего не сказал. Послышался пронзительный звук, словно писк комара, и затем — тихий, внезапный удар. Выражение лица его не изменилось, но глаза медленно угасли. Мгновение он оставался стоять на коленях, но затем наклонился вперед, как цветок, качающийся на своем стебле, и тогда я увидела стрелу, торчащую из середины его спины. Он закашлялся, поперхнувшись кровью, и, свернувшись, упал набок на могилу сестры. Его ноги судорожно дергались, причудливо, по-лягушачьи. Затем он остался лежать неподвижно.

Я стояла, тупо уставившись на него, и только через некоторое время начала постепенно осознавать, что с луком через плечо из леса вышел Йен и встал рядом со мной. Ролло с любопытством обнюхал тело и заскулил.

— Он прав, тетушка, — сказал Йен спокойно. — Он не может.

ГЛАВА 123. ВОЗВРАЩЕНИЕ.

СТАРАЯ БАБУШКА АБЕРНАТИ выглядела, по меньшей мере, на сто два года, но невольно призналась — ей девяносто один. Она была практически слепа и почти глуха, скрючена от остеопороза, как крендель, а ее кожа настолько истончилась, что от малейшей царапины могла бы порваться как бумага.

— Я всего лишь мешок с костями, — качая головой, дрожавшей от паралича, говорила она каждый раз, когда я ее видела. — Но, по крайней мере, у меня все еще есть большинство своих зубов!

На удивление, так и было. Я думаю, это и являлось единственной причиной, по которой, в отличие от многих людей вдвое моложе ее, она прожила настолько долго. Ведь ее жизнь не свелась до существования на каше, она все еще могла потреблять мясо и зелень. Возможно, ей помогало держаться улучшенное питание, а возможно это было простое упрямство. Фамилия по мужу у нее была Абернати, но по ее собственному признанию, она — урожденная Фрейзер.

Улыбаясь этим мыслям, я закончила бинтовать ее голень, похожую на палку. На ее ногах и ступнях почти не было плоти, и они казались жесткими и холодными, как деревяшки. Она ушибла голень о ножку стола и содрала лоскут кожи шириной с палец — такая незначительная травма для человека помоложе была бы не страшна, но семья беспокоилась о ней, и послала за мной.

— Заживать будет медленно, но если вы будете держать рану в чистоте, то все будет в порядке. И ради Бога, не позволяйте ей накладывать свиное сало!

Младшая миссис Абернати, известная как Молодая Бабушка, а ей было около семидесяти, резко взглянула на меня. Как и ее свекровь, она высоко чтила свиное сало и скипидар, в качестве средства от всех болезней, но неохотно кивнула. Ее дочь, чье высокопарное имя Арабелла было сокращено до более удобного — Бабушка Белли, улыбнулась мне из-за спины Молодой Бабушки. Ей меньше повезло с зубами — улыбка обнажила значительные промежутки, но сама она была весела и добродушна.

— Вилли Би, — она дала поручение своему внуку-подростку, — сходи-ка в погреб и принеси для Самой мешочек репы.

Я как обычно начала возражать, но заинтересованные стороны были прекрасно осведомлены о надлежащих правилах в таких вопросах, и через несколько минут я уже была на пути домой, с пятью фунтами репы в придачу.

А они были весьма кстати. Весной, после смерти Мальвы, я заставила себя вернуться в свой сад — мне пришлось это сделать. Конечно, можно было разводить сантименты, но чем-то же нужно питаться. Произошедшие жизненные потрясения и мое длительное отсутствие привели к ужасной потере осеннего урожая. Несмотря на усилия миссис Баг, репа стала жертвой вредителей и черной гнили.

В целом, наши запасы, к сожалению, были исчерпаны. Джейми и Йен так часто отсутствовали, что некому было заниматься огородом или охотиться, а без Роджера и Бри зерновые культуры дали только половину своего обычного урожая, да и в коптильне висел единственный жалкий окорок оленины. Почти все зерно нам требовалось для собственных нужд. Нечего было обменивать или продавать, и только несколько скудных мешочков ячменя стояли под парусиной возле солодовни, — "где они, вероятно, и сгниют", — мрачно подумала я, поскольку ни у кого не было времени заняться соложением новой партии до наступления холодов.

Миссис Баг потихоньку восстанавливала поголовье цыплят после злополучного нападения лисы на курятник, но дело шло медленно, и поэтому мы лишь время от времени получали на завтрак яйца, с большим трудом сэкономленные.

"С другой стороны, — более радостно размышляла я, — у нас была ветчина". Много ветчины. Кроме того, огромное количество бекона, студня, свиных отбивных, вырезки... не говоря уже о нутряном сале и топленом жире.

Мысли вернулись к свиному салу и к многолюдному, тесному, так хорошо знакомому уюту нескольких хижин семьи Абернати, и в противоположность этому — к мысли о страшной пустоте Большого Дома.

В месте, где так много людей, как могла потеря всего четырех человек быть настолько важной? Мне пришлось остановиться и прислониться к дереву, позволив горю овладеть мною — я не сопротивлялась ему. Я помнила: "Ты, не можешь держать призраков на расстоянии, — сказал мне Джейми. — Пусть они придут".

И я позволила им прийти, потому что никогда бы не смогла от них отстраниться. И утешилась, уж как могла, надеясь, что на самом деле они не призраки. "Нет, это не просто надежда, — сказала я себе. — Я знаю это. Они не мертвы, просто... где-то далеко".

Через некоторое время нестерпимое горе начало утихать, отступая медленно, словно отливная волна.

Иногда эта волна приоткрывала сокровища: маленькие забытые образы перепачканного медом личика Джемми, смех Брианны, руки Роджера, искусно орудующие ножом, когда он вырезал очередную машинку, — они все еще были разбросаны по всему дому, — а потом ловко хватающие булочку с проносимой мимо тарелки. И если созерцание этих образов вызывало свежий приступ боли, они, по крайней мере, у меня были, и я понимала, что пройдет время, и они смогут принести утешение.

Вздохнув, я почувствовала как стеснение в груди и горле ослабло. "Аманда была не единственной, кому современная хирургия могла помочь", — подумалось мне. Неизвестно, что можно было сделать для голосовых связок Роджера, но возможно... и все же, его голос теперь был очень красив — глубокий, звучный, хоть и грубоватый. Может быть, он примет решение сохранить его таким, как есть — ведь он боролся и заслужил его.

Дерево, к которому я прислонилась, было сосной, и ее хвоя мягко покачивалась надо мной, а потом затихла, будто в знак согласия. Надо идти — было уже поздно, и воздух становился все холоднее.

Вытерев глаза, я поправила капюшон плаща и пошла дальше. От дома Абернати путь был неблизкий, конечно, мне следовало бы поехать на Кларенсе, но накануне он захромал, и я дала ему отдохнуть. Надо бы поспешить, если хочу добраться домой засветло.

Я настороженно взглянула вверх — судя по мягким, однородного серого цвета облакам, приближался снег. Воздух был холодный и насыщен влажностью, и когда с наступлением сумерек понизится температура, скорее всего, начнется снегопад.

Когда я миновала кладовую над родником и зашла на задний двор, небо было еще достаточно светлым. Освещения хватило, чтобы увидеть, что происходит что-то неладное — задняя дверь была открыта.

Это послужило сигналом тревоги, и я развернулась, чтобы бежать обратно в лес, как тут же врезалась в человека, вышедшего из-за деревьев позади меня.

— Кто вы, черт возьми? — потребовала я ответа, поспешно отступая назад.

— Не берите в голову, миссис, — сказал он, хватая меня за руку, и крикнул в сторону дома, — Эй, Доннер! Я нашел ее!

* * *

СУДЯ ПО ВНЕШНЕМУ ВИДУ, чем бы Вендиго Доннер не занимался последний год, это не было прибыльным. И в лучшие-то свои времена Доннер никогда не был опрятным франтом, но сейчас он был настолько оборван, что сюртук на нем буквально разваливался, а через дыру в бриджах виднелась часть мускулистой ягодицы. Его грива волос была сальной и спутанной, и от него воняло.

— Где они? — спросил он хрипло.

— Где, что? — я повернулась лицом к его спутнику, который выглядел немного лучше. — И где моя домработница и ее сыновья? — мы стояли в кухне, огонь очага потух, потому что миссис Баг в то утро не приходила, и где бы ни была Эми и ее мальчики, они отсутствовали уже некоторое время.

— Понятия не имею, — мужчина равнодушно пожал плечами. — В доме никого не было, когда мы пришли.

— Где камни? — Доннер дернул меня за руку, развернув к себе лицом. Глаза его ввалились, ладонь была горячей, и весь он горел в лихорадке.

— У меня ничего нет, — сказала я коротко. — Ты болен. Ты должен...

— У вас есть! Я знаю, что у вас есть! Все знают!

Я на мгновение замолчала. Сплетни есть сплетни — похоже, все думали, что у Джейми наверняка было в наличии немного драгоценных камней. Неудивительно, что до Доннера дошли слухи о предполагаемых сокровищах, и маловероятно, что я смогу убедить его в обратном. И все же, у меня не было выбора, кроме как попробовать.

— Их больше нет, — сказала я просто.

Что-то промелькнуло в его глазах, когда он услышал об этом.

— Как? — спросил он.

Я изогнула одну бровь в сторону его сообщника. Он хотел, чтобы этот человек знал?

— Ступай и найди Ричи и Джеда, — быстро сказал Доннер бандиту, тот пожал плечами и вышел.

Ричи и Джед?

Сколько же людей он привел с собой? Когда первый шок от встречи с ним прошел, я стала осознавать, что там, наверху, раздавался топот ног и по всему коридору разносился звук от того, как с остервенением хлопали дверцами шкафа.

— Моя хирургическая! Выгони их оттуда! — я нырнула из двери в коридор, намереваясь сделать это сама, но Доннер схватил меня за плащ и остановил.

Я чертовски устала от грубого обращения, и нисколько не боялась этого жалкого подобия человека.

— Отпусти! — огрызнулась я и с размаху пнула его по коленной чашечке, чтобы подчеркнуть смысл сказанного. Он взвизгнул, но отпустил — я слышала его ругательства позади себя, пока выбегала за дверь.

Бумаги и книги из кабинета Джейми были выброшены в коридор, а на них — пролитая лужа чернил. Разлитым чернилам нашлось объяснение, когда я увидела одного из бандитов, который обыскивал мою хирургическую — спереди на рубахе у него было большое чернильное пятно, туда он, видимо, и спрятал украденную оловянную чернильницу.

— Что ты делаешь, придурок? — сказала я. Бандит — мальчишка, приблизительно лет шестнадцати, увидев меня, моргнул и открыл рот.

В руках он держал один из прекрасных стеклянных шаров Блогведера. Услышав мои слова, он ехидно ухмыльнулся и бросил сосуд на пол, где тот разлетелся вдребезги. Один из отскочивших осколков пронзил его щеку, оставив порез — он не почувствовал этого, пока не хлынула кровь. Нахмурившись в замешательстве, мальчишка поднес руку к ране, и от вида собственной крови испуганно заорал.

— Дерьмо, — выругался Доннер за моей спиной, и, схватив меня, потащил за собой обратно в кухню. — Слушайте, — поспешно сказал он, отпустив меня. — Мне нужно лишь два. Остальные можете оставить себе. Один нужен, чтобы заплатить этим парням и еще один, чтобы... чтобы уйти.

— Но это правда, — настаивала я, зная, что он не поверит мне. — У нас ничего нет. Моя дочь и ее семья — они ушли. Ушли обратно. Они использовали все камни, что у нас были. Больше нет.

Он уставился на меня — недоверие застыло в его горящих глазах.

— Нет, есть, — категорически сказал он. — Должны быть. Я должен выбраться отсюда!

— Почему?

— Да какая вам разница. Я должен уйти, и быстро, — он сглотнул, а взгляд его начал метаться по кухне, будто драгоценные камни могли случайно оказаться в буфете. — Где они?

Ужасный грохот из хирургической, сопровождаемый шквалом выкрикиваемых проклятий, предотвратил любой возможный мой ответ. Я рефлекторно двинулась в сторону двери, но Доннер преградил мне путь.

Меня взбесило это вторжение, и я начала беспокоиться. И если до сих пор я ни разу не видела каких-либо проявлений насилия со стороны Доннера, то в людях, которые пришли с ним, уверенности не было. Они могут отступиться и уйти, когда станет очевидно, что у нас нет никаких драгоценных камней, а могут попытаться выбить из меня их местонахождение.

Я плотнее закуталась в свой плащ и села на скамью, пытаясь спокойно подумать.

— Слушай, — сказала я Доннеру. — Вы разнесли весь дом, — грохот с верхнего этажа сотряс стены, и я подскочила. Бог мой, это звучало, будто опрокинули платяной шкаф. — Вы разнесли весь дом, — повторила я сквозь стиснутые зубы, — и ничего не нашли. Если бы у меня было хоть что-то, неужели я не отдала бы вам, чтобы спасти дом от разрушений?

— Нет, не думаю, что отдали бы. Будь я на вашем месте, я бы не отдал, — он вытер рукой рот. — Вам ведь известно, что творится — война и все такое, — Доннер покачал головой в замешательстве. — Я не знал, что так получится. Клянусь Богом, половина людей, которых я встречал, больше не знают, на чьей они стороне. Я думал, что это будет походить на... ну, знаете, красномундирники и все такое... и нужно просто держаться в стороне от любого, кто в форме, находиться подальше от сражений, и все будет прекрасно. Но я нигде не видел красномундирников, и люди... понимаете, обычные старики, они стреляют друг в друга и сжигают друг у друга дома....

На минуту он закрыл глаза. Его щеки попеременно то краснели, то белели — было видно, что ему очень плохо. И я слышала, как его дыхание влажно клокотало в груди, и как он скверно хрипел. Если он потеряет сознание, как я смогу избавиться от его сообщников?

— В любом случае, — сказал он, открыв глаза. — Я ухожу. Возвращаюсь. Плевать, что будет потом, все равно чертовски лучше, чем здесь.

— А что насчет индейцев? — спросила я с легким сарказмом. — Бросишь их на произвол судьбы?

— Да, — проговорил он, не обращая внимания на иронию. — Честно говоря, индейцы меня тоже больше не интересуют.

Он рассеянно потер верхнюю часть груди, и сквозь дыру в рубахе я увидела большой сморщенный шрам.

— Черт! — произнес он, со страстью в голосе, — я бы все отдал за бутылочку холодного "Бада" и бейсбольный матч по телеку, — тем временем его блуждающий взгляд снова сфокусировался на мне. — Так, — сказал он более-менее рассудительным тоном, — мне нужны те алмазы, или все что угодно. Отдайте их нам, и мы уйдем.

Я перебирала различные способы, как избавиться от них, но тщетно, и с каждой минутой мне становилось все беспокойнее. Воровать у нас было практически нечего, и, судя по тому, что буфет уже обшарили, они успели забрать то, что там было, включая — поняла я с новым приступом тревоги — пистоли и порох. Еще немного, и они потеряют терпение.

Кто-то мог прийти — Эми и мальчики, вероятно, были в хижине Брианны, в которую они переезжали, поэтому могли возвратиться в любой момент. Кто-то мог искать Джейми или меня — хотя шансы уменьшались с каждой минутой угасающего света. Даже если кто-то придет, эффект, вероятно, возымеет катастрофические последствия.

И тут я услышала голоса на крыльце и топот ног, и с колотящимся от волнения сердцем вскочила на ноги.

— Может уже хватит так вскакивать? — раздраженно сказал Доннер. — Самая прыгучая баба, которую я когда-либо видел.

Я проигнорировала его, узнав один из голосов. Так и есть — в следующий момент двое бандитов, размахивая пистолетами, впихнули в кухню Джейми.

Он был насторожен и взъерошен, но взглядом сразу же пробежался по мне сверху донизу, чтобы убедиться, что со мной все в порядке.

— Со мной все хорошо, — быстро сказала я. — Эти идиоты думают, что у нас есть драгоценные камни, и они хотят их заполучить.

— Да, они сказали мне, — он выпрямился, передернул плечами, чтобы поправить сюртук, и посмотрел на раскрытый нараспашку шкаф и разграбленный буфет. Даже корзинка для выпечки была опрокинута, и остатки пирога с изюмом, с отпечатанным следом какого-то большого каблука, валялись на полу. — Насколько я понимаю, тут они уже посмотрели.

— Слушай, приятель, — рассудительно сказал один из бандитов, — все, что нам нужно — нажива. Просто скажи, где камни, и мы уйдем, не причинив вреда, а?

Джейми потер переносицу, рассматривая того, кто говорил.

— Я полагаю, моя жена сказала вам, что у нас нет драгоценных камней?

— Ну, ей и следовало бы это сказать, так ведь? — снисходительно сказал бандит. — Женщины, знаете ли... — похоже, ему казалось, что теперь, когда появился Джейми, они смогут продолжить разбираться с этим по-деловому, как мужчина с мужчиной.

Джейми вздохнул и сел.

— Почему вы думаете, что у меня есть камни? — спросил он, довольно мягко. — Они были у меня, признаю, но их больше нет. Они проданы.

— Тогда где деньги? — второй бандит был явно не прочь согласиться и на них, независимо от того, что думал Доннер.

— Потрачены, — коротко сказал Джейми. — Я — полковник милиции, разумеется, вы знали об этом? Обеспечение компании ополчения требует больших затрат. Еда, оружие, порох, обувь — все сходится, да? Одних только расходов на кожу для обуви... не говоря уже о подковах для лошадей! А фургоны.... вы не поверите, как возмутительно дороги фургоны...

Один из бандитов нахмурился, но поддакнул этому разумному объяснению. Хотя, Доннер и другой подельник были заметно взволнованы.

— Да заткнись ты уже про эти чертовы фургоны, — грубо сказал Доннер, и, нагнувшись, схватил с пола один из разделочных ножей миссис Баг. — Теперь, слушай, — сказал он, оскалившись и стараясь выглядеть устрашающе. — Хватит ходить вокруг да около. Говори, где они, или... или я зарежу ее! Да, я перережу ей глотку. Клянусь, что сделаю это, — с этими словами он схватил меня за плечо и приставил нож к моему горлу.

Несколько минут назад я поняла — Джейми тянет время, значит, он чего-то ждал, что в свою очередь указывало на то, что кто-то должен прийти. Это успокаивало, но я действительно подумала, что очевидная беспечность его поведения перед лицом моей теоретически надвигающейся гибели, вероятно, зашла слишком далеко.

— О, — произнес он, почесав шею. — Ну, на вашем месте я не стал бы этого делать. Ведь лишь она знает, где драгоценные камни, ага?

— Я что? — воскликнула я возмущенно.

— Она знает? — один из бандитов просиял, услышав эти слова.

— О, да, — заверил его Джейми. — В прошлый раз, когда я отбыл с полком милиции, она спрятала их. Но не сказала, куда.

— Погодите... я помню, как вы сказали, что продали их, а деньги потратили, — сказал Доннер, явно запутавшись.

— Я лгал, — терпеливо объяснил Джейми.

— О.

— Но если вы собираетесь убить мою жену, ну... тогда, конечно, это меняет дело.

— О, — сказал Доннер, выглядя несколько более счастливым. — Да. Точно!

— Полагаю, нас не представили, — вежливо произнес Джейми, протягивая руку. — Я — Джеймс Фрейзер. А вы?..

С минуту Доннер сомневался, не зная, что делать с ножом в правой руке, но потом неуклюже переложил его в левую и наклонился вперед, чтобы быстро пожать руку Джейми.

— Вендиго Доннер, — сказал он. — Ладно, похоже, дело движется.

Я издала неприличный звук, но он потонул в грохоте падающего и бьющегося стекла из хирургической. Видимо паразит, который там был, очищал все полки подряд, сбрасывая бутылки и банки на пол. Я схватила руку Доннера и отвела нож от горла, затем вскочила на ноги в состоянии безумной ярости, такой же, с какой однажды подожгла поле полное саранчи.

На сей раз Джейми схватил меня за талию, когда я бросилась к двери, почти оторвав меня от пола.

— Отпусти! Я убью этого подонка! — сказала я, бешено лягаясь.

— Хорошо, подожди немного с этим, Сассенах, — проговорил он, понизив голос, и оттащил меня назад к столу, где сел и обнял, крепко прижав, удерживая меня на своих коленях. Звуки разграбления продолжили доноситься из коридора — треск древесины и хруст стекла под каблуками. Очевидно, юный негодяй оставил поиски и просто громил все ради удовольствия.

Я глубоко вздохнула, приготовившись закричать от расстройства, но остановилась.

— Черт побери, — сказал Доннер, сморщив нос. — Что за запах? Кто-то навонял? — он осуждающе посмотрел на меня, но я не обратила на него внимания. Это был эфир, тяжелый и тошнотворно приторный.

Джейми слегка напрягся. Он тоже понял, что это, и какое, по сути, окажет действие.

Затем, он глубоко вздохнул и осторожно переместил меня с коленей, усадив на скамейку рядом с собой. Я видела, как он покосился на нож в руке Доннера, и услышала то, что уже уловил его обостренный слух. Кто-то пришел.

Он продвинулся немного вперед, подтянул ноги, приготовившись к прыжку, и стрельнул глазами на холодный очаг, где в золе стояла тяжелая жаровня. Я кивнула, и очень быстро, как только задняя дверь открылась, ринулась через кухню.

Доннер, с неожиданной быстротой, выставил ногу и сделал мне подножку. Я полетела вперед, и, поскользнувшись, упала и ударилась головой о скамью так, что зазвенело в ушах. Застонав, я в течение нескольких минут неподвижно лежала с закрытыми глазами, внезапно почувствовав, что уже слишком стара для подобной ерунды. Я неохотно открыла глаза и очень неуклюже поднялась на ноги, обнаружив, что в кухне было полно людей.

Первый приятель Доннера вернулся с двумя другими, по-видимому, Ричи и Джедом, а с ними мистер и миссис Баг. Мурдина выглядела встревоженной, а Арч был в холодной ярости.

— A leannan! — закричала миссис Баг, бросаясь ко мне. — Ты ушиблась?

— Нет, нет, — сказала я, все еще довольно оглушенная. — Просто дайте мне... присесть на минутку, — я посмотрела на Доннера, но у него больше не было ножа. Нахмурившись, он глядел на пол. Очевидно, он выронил его, когда поставил мне подножку, и его голова дернулась при виде вновь прибывших.

— Что? Вы нашли что-нибудь? — спросил он нетерпеливо, так как Ричи и Джед сияли от собственной важности.

— Конечно, нашли, — заверил его один из них. — Посмотри сюда! — он держал сумку с рукоделием миссис Баг, затем перевернул ее и вытряхнул содержимое на стол, куда с неожиданно тяжелым ударом вывалилась груда шерстяного вязания. Нетерпеливые руки откинули шерсть прочь и обнажили слиток золота в восемь дюймов длиной, срезанный на одном конце и с клеймом в центре в виде французской королевской геральдической лилии.

Наступила оглушающая тишина, когда все увидели слиток. Даже Джейми пришел в полное замешательство. Миссис Баг была бледной, когда они вошли; теперь же она стала цвета мела — губы ее совсем исчезли. Черные глаза Арча вызывающе смотрели прямо на Джейми.

Единственным человеком, которого не впечатлил вид яркого металла, был Доннер.

— Ну, ёлы-палы, — сказал он. — А как насчет драгоценностей? О главном-то не забывайте, народ!

С настоящим золотом в руках, его сообщники уже потеряли интерес к теоретическим драгоценностям и начали обсуждать возможность найти больше золота и одновременно ссориться о том, кто должен хранить слиток.

Моя голова шла кругом: от удара, от внезапного появления золотого слитка и от разоблачения Багов, но особенно от усилившейся концентрации паров эфира. Никто в кухне не заметил, что шум в хирургической прекратился — явно этот паразит там вырубился.

Бутыль с эфиром была почти полной. "Этого было бы достаточно, чтобы вырубить дюжину слонов, — думала я, ощущая головокружение, — Или полный дом людей". Я уже заметила, как Доннер изо всех сил пытался держать голову вертикально. Еще несколько минут, и все бандиты будут пребывать в состоянии безобидной пассивности, но и мы тоже.

Эфир тяжелее воздуха. Скоро вещество опустится на пол, где будет постепенно скапливаться и поднимется до уровня наших коленей. Я встала и быстро вдохнула предположительно более чистого воздуха сверху. Мне нужно добраться до окна и открыть его.

Джейми и Арч разговаривали друг с другом по-гэльски слишком быстро, чтобы я могла понимать их, даже если бы моя голова была в нормальном рабочем состоянии. Доннер, насупившись, смотрел на них с открытым ртом, как будто хотел заставить их замолчать, но не мог подобрать подходящих слов.

Я долго возилась с защелкой внутренних ставней, упорно сосредоточившись и заставляя свои пальцы работать. Наконец, замок подался, и я распахнула ставни, обнаружив в сумерках лицо незнакомого индейца, который пялился в окно.

Я вскрикнула и отшатнулась. В следующий миг, распахнулась задняя дверь, и в комнату ворвался приземистый бородатый тип, кричащий на каком-то незнакомом языке, затем Йен, затем еще один непонятный индеец, визжа и чем-то размахивая — томагавком? дубинкой? Я не могла достаточно хорошо сосредоточиться, чтобы определить.

Своими остекленевшими глазами я видела, что вокруг началась настоящая свистопляска. Вцепившись в подоконник, чтобы удержаться и не опуститься на пол, я никак не могла собраться с силами и открыть это чертово окно. Все вокруг, находящиеся на кухне, боролись и дрались, но делали это в замедленном движении, крича и шатаясь, как пьяные.

Мой рот оставался неприлично открытым, пока я наблюдала за тем, как Джейми размеренно вытащил нож Доннера из-под своих ягодиц, медленно занес его и, описав изящную дугу, воткнул в грудину Доннера.

Что-то пролетело мимо моего уха и разбило окно, уничтожив, пожалуй, единственное целое оконное стекло, остававшееся в доме.

Я глубоко вдохнула свежего воздуха, пытаясь прочистить свое сознание, и бешено замахала руками, закричав, или пытаясь закричать: "Убирайтесь! Пошли все вон!"

Миссис Баг именно это и пыталась сделать, пробираясь на четвереньках к полуоткрытой двери. Арчи врезался в стену и медленно сполз, приземлившись с бледным лицом рядом с женой. Доннер упал лицом на стол, и его кровь мерзко капала на половицы, а другой бандит лежал в потухшем очаге с раскроенным черепом. Покачивающийся Джейми был все еще в вертикальном положении, а невысокий бородатый тип стоял рядом с ним, качая головой, и выглядел сбитым с толку, поскольку пары эфира оказывали свое воздействие.

— Что происходит? — я услышала, как он спросил.

В кухне теперь было почти темно и люди стояли, покачиваясь, словно стебли морских водорослей в каком-то подводном лесу.

На секунду я закрыла глаза, а когда открыла их снова, Йен произнес:

— Подождите, я зажгу свечу, — в руке у него была одна из спичек Брианны и оловянная банка в другой.

— ЙЕН! — закричала я, и он чиркнул спичкой.

Сначала раздался слабый хлопСк, похожий на "ПУФ". Потом, среди шума, громкий удар: "БАМ"! Это в хирургической вспыхнул эфир, и все мы внезапно оказались в окружении огня. Долю секунды я ничего не чувствовала, а затем — взрыв и жгучий жар. Джейми схватил меня за руку и швырнул к двери — я вывалилась в кусты ежевики и, перекатившись через них, завертелась и закрутилась в своих дымящихся юбках.

Испуганная и все еще неловкая от эфира, я долго возилась с завязками передника, и наконец, сумев разорвать болтающиеся тесемки, отделалась от него. Мои полотняные нижние юбки немного опалились, но не сгорели. Задыхаясь, я присела в сухих сорняках палисадника, не в состоянии ничего делать в настоящий момент, кроме как дышать, потому что запах дыма был очень сильный и едкий. Миссис Баг стояла на коленях на заднем крыльце и колотила по своему охваченному огнем чепцу.

Мужчины вырвались через заднюю дверь, хлопая себя по одежде и волосам. Во дворе неистово лаял Ролло, а с другой стороны дома слышалось ржание перепуганных лошадей. Кто-то вынес из дома Арчи Бага — он вытянулся во весь свой рост на сухой траве, большая часть его волос и бровей обгорели, но определенно, он был все еще живой.

Мои ноги были красными и покрыты волдырями, но я, слава Богу, не сильно опалилась, благодаря слоям хлопка и льна, которые горят медленно, рассеянно думала я. Если бы я носила что-то современное — наподобие искусственного шелка, то вспыхнула бы, как факел.

Эта мысль заставила меня оглянуться назад — в сторону дома. Уже было совсем темно. Все окна нижнего этажа были в огне. Пламя танцевало в открытой двери, и дом был похож на огромный фонарь-тыкву.

— Вы мистрис Фрейзер, я полагаю? — невысокий, бородатый человек наклонился ко мне, говоря с мягким шотландским акцентом.

— Да, — сказала я, постепенно приходя в себя. — А кто вы, и где Джейми?

— Я здесь, Сассенах, — спотыкаясь, Джейми вышел из темноты и, тяжело опустившись рядом со мной, махнул рукой в сторону шотландца. — Позволь мне представить тебе мистера Александра Камерона, обычно более известного, как Скотчи.

— К вашим услугам, мэм, — произнес тот вежливо.

Я осторожно прикоснулась к своим волосам. Часть из них были опалены до хрустящих нитей, но, по крайней мере, они у меня все еще были.

Я скорее почувствовала, чем увидела, как Джейми посмотрел на дом. Проследив в направлении его взгляда, я заметила темную фигуру человека в окне на втором этаже, обрамленную тусклым светом от пожара внизу. Он что-то кричал на незнакомом языке и начал выбрасывать вещи из окна.

— Кто это? — спросила я, чувствуя себя более чем нереально.

— О, — Джейми потер лицо. — Это будет Гусь.

— Конечно, будет, — сказала я, кивнув. — Это будет запеченный гусь, если он останется там, — это меня дико развеселило, и я согнулась пополам от смеха.

Видимо, это было не так остроумно, как я думала, потому что никому больше это не показалось смешным. Джейми встал и крикнул что-то темной фигуре, которая беспечно махнула рукой и вернулась обратно в комнату.

— В сарае есть лестница, — спокойно сказал Джейми Скотчи, и они скрылись в темноте.

В течение некоторого времени дом горел довольно медленно; на нижнем этаже не было большого количества легковоспламеняющихся предметов, кроме книг и бумаг в кабинете Джейми. Высокая фигура появилась из задней двери, одной рукой он подтягивал рубаху к носу, а другой — держал полу рубашки так, что образовался мешок.

Задыхаясь, Йен остановился рядом со мной и, упав на колени, вывалил из подола своей рубахи груду мелких предметов.

— Боюсь, это все, что я смог найти, тетушка, — он несколько раз кашлянул, махая рукой перед своим лицом. — Ты знаешь, что случилось?

— Это неважно, сказала я, — становилось все жарче, и я вскарабкалась на колени. — Давай-ка, мы должны оттащить Арча подальше.

Воздействие эфира практически прошло, но я все еще ощущала сильное чувство нереальности. У меня ничего не было, кроме холодной колодезной воды, чтобы лечить ожоги, и я намочила шею и руки Арча, на которых проявились ужасные волдыри. Волосы миссис Баг опалились, но ее, как и меня, спасли тяжелые юбки.

Но ни она, ни Арч, не произнесли ни слова.

Прибежала Эми МакКаллум, лицо ее было бледным на фоне огненного зарева, и я сказала ей отвести Багов в хижину Брианны, теперь уже принадлежавшую ей самой, и ради Бога, держать мальчишек на безопасном расстоянии. Она кивнула, и они пошли вместе с миссис Баг, поддерживая с обеих сторон высокого Арча.

Никто не приложил усилий, чтобы вынести тела Доннера и его приспешников.

Было видно, как огонь охватил лестничный пролет, и в окнах второго этажа внезапно вспыхнуло сильное зарево, и вскоре после этого, я увидела огонь и в середине дома.

Густыми, тяжелыми хлопьями начал тихо падать снег. В течение получаса земля, деревья и кустарники были запорошены белым. Огонь пылал рыжим и золотым, а белый снег отражал мягкие красноватые отблески, и вся поляна, казалось, была наполнена огненным светом.

Где-то около полуночи с треском пылающих балок обрушилась крыша, выпустив огромный сноп искр, словно высоченный фонтан в ночи. Зрелище было настолько красивым, что все наблюдавшие за ним, в невольном восхищении издали: "Oooooх!". Руки Джейми сжались, обнимая меня. Мы не могли отвести взгляд.

— Какое сегодня число? — внезапно спросила я.

Он нахмурился на мгновение, и, подумав, сказал:

— Двадцать первого декабря.

— И мы не погибли. Чертовы газеты, — сказала я. — Они никогда не пишут правду.

По какой-то причине он подумал, что это действительно смешно, и смеялся до тех пор, пока не сел на землю.

ГЛАВА 124. CОБСТВЕННОСТЬ КОРОЛЯ.

МЫ ПРОВЕЛИ ОСТАТОК ночного сна или, по крайней мере, горизонтального положения — на полу хижины, с супругами Баг, Гусем и его братом Светом, которые смущали меня, называя себя "сыновьями" Джейми, Скотчи и Йеном. На своем пути в деревню Птицы индейцы — думаю, Александр Камерон мог считаться индейцем наравне с остальными — встретили охотившихся Джейми и Йена, и приняли гостеприимное приглашение Джейми.

— Хотя это было более теплое приглашение, нежели мы ожидали, Убийца Медведя! — смеясь, сказал Гусь.

Они не спрашивали, кем был Доннер, не упоминали о людях, чьи тела были сожжены в погребальном костре дома — только задали несколько благоговейных вопросов об эфире, и в изумлении качали головами, наблюдая за огнем.

Что касается Джейми, то я заметила, что он не спросил, зачем они шли в деревню Птицы, и заключила, что он не хочет слышать, что некоторые чероки решили поддержать короля. Он слушал разговоры, но говорил мало, и проводил время, вороша рукой кучку вещей, спасенных от огня. Это были незначительные вещи — несколько обгоревших пустых страниц из моей записной книги, несколько оловянных ложек и форма для пуль. Но когда он, наконец, заснул рядом со мной, я увидела, что его кулак сжимал что-то, и внимательно присмотревшись в темноте, разглядела выступающую головку маленькой змейки из вишневого дерева.

Я проснулась на рассвете, и обнаружила вглядывающегося в меня Эйдана, с Адсо на руках.

— Я нашел маленького хитрюгу в своей постели, — прошептал Эйдан. — Вы хотите его?

Я подумала было отказаться, но заметила взгляд Адсо. Обычно он был очень терпелив с маленькими детьми, но Эйдан держал его, обхватив посредине, как охапку белья для стирки, поэтому задние лапы кота нелепо болтались.

— Да, — сказала я, мой голос охрип от дыма. — Давай, я возьму его.

Взяв кота, я села и увидела, что большинство домочадцев еще спали, завернувшись в одеяла на полу. За исключением двух заметных пропаж: Джейми и Арч Баг исчезли. Я встала, и, позаимствовав плащ Эми у двери, вышла.

За ночь снегопад прекратился, но на земле лежал слой снега в два-три дюйма. Я опустила Адсо на сухую землю под карнизом, и, глубоко вдохнув для храбрости, обернулась посмотреть на дом.

Пар поднимался от обугленных останков, которые стояли чернильно-черными и голыми на фоне деревьев позади, одетых в белый снежный мех. Только половина дома сгорела полностью, западная стена все еще стояла, равно как и каменные дымоходы. Остальное же было массой обугленных бревен и нагромождением уже сереющего пепла. Верхний этаж полностью исчез, так же как и моя хирургическая...

Я отвернулась, услышав голоса за домом. Джейми и Арч были в дровяном сарае, но дверь была открыта, и я могла видеть их внутри, лицом к лицу. Джейми заметил мою нерешительность и кивком пригласил войти.

— Доброе утро, Арч, — сказала я, вглядываясь в нашего бывшего управляющего. — Как вы?

— Бывало и лучше, a nighean, благодарю любезно, — ответил он и закашлялся. Пострадав от дыма, его голос звучал чуть громче хриплого шепота, на его обеих руках и лице виднелись громадные, наполненные жидкостью волдыри. Не считая сгоревших волос и бровей, в остальном, я подумала, что он в порядке.

— Арч как раз собирался объяснить мне это, Сассенах, — Джейми указал носком на сверкающий металл золотого слитка, лежащий в опилках и щепках у его ноги. — Не так ли, Арч?

Его тон был вполне вежлив, но я услышала в нем сталь так же ясно, как и Арч. Но на Арчи Бага не так-то просто было надавить, с бровями или без бровей.

— Я не должен тебе ничего объяснять, Шеймус Мак Брайан, — ответил он с той же вежливостью.

— Я даю тебе шанс объяснить, человек, но не выбор — делать это или нет, — он отбросил вежливый тон. Джейми был испачкан сажей, и местами обожжен, но брови были целы и уже приготовлены для использования по назначению. Он обернулся ко мне, указывая на золото. — Ты видела это прежде, не так ли?

— Конечно, — в последний раз, когда я видела золото, оно отблескивало в свете фонаря, плотно уложенное с другими слитками-собратьями на дне гроба в усыпальнице Гектора Камерона, но в форме слитков и печати в виде лилии ошибиться было невозможно. — Если только Луи Французский не посылал еще кого-то с большими партиями золота, то это часть клада Джокасты.

— Это не ее часть, и оно никогда не принадлежало ей, — твердо поправил меня Арч.

— Да? — Джейми взвел на него толстую бровь. — Тогда кому это принадлежит, если не Джокасте Камерон? Или ты утверждаешь, что оно твое?

— Не утверждаю, — он колебался, но необходимость говорить была сильнее. — Это собственность короля, — сказал он, и его старые губы плотно сомкнулись на последнем слове.

— Какого короля... ох... — сказала я, понимая, наконец. — Того короля.

— Le roi, c'est mort, — мягко сказал Джейми как бы про себя, но Арч свирепо обернулся к нему.

— Шотландия тоже умерла?

Джейми перевел дыхание, но заговорил не сразу. Вместо этого он жестом предложил мне присесть на штабель нарубленных дров, и кивнул Арчи на другой штабель прежде, чем опустился рядом со мной.

— Шотландия умрет, когда умрет ее последний сын, a charaid, — сказал он и махнул рукой в сторону двери, подразумевая горы и низины вокруг нас — и всех людей здесь. — Сколько их здесь? И сколько еще будет? Шотландия живет — но не в Италии.

В Риме, он имел в виду, где Чарли Стюарт влачил остаток своей жизни, топя разочарование и свои мечты о короне в выпивке.

Арч прищурил глаза, но хранил упрямое молчание.

— Ты был третьим человеком, не так ли? — спросил Джейми, не обращая внимания. — Когда золото было привезено на берег из Франции. Дугал МакКензи взял одну треть, Гектор Камерон — вторую. Я не могу сказать, что Дугал сделал со своей частью — отдал Чарли Стюарту, вероятнее всего, и да смилуется Господь над его душой за такой поступок. Ты был арендатором Малкольма Гранта, он прислал тебя, верно? Ты взял одну треть золота от его имени. Отдал ли ты ему золото?

Арч медленно кивнул.

— Оно было отдано на хранение, — сказал он и его голос треснул. Он закашлялся и сплюнул, слизь была окрашена черным. — Сначала мне, потом Гранту, который, в свою очередь, должен был передать золото сыну короля.

— И он передал? — заинтересованно спросил Джейми. — Или он, как и Гектор Камерон, подумал, что уже слишком поздно?

Так и случилось, дело уже было проиграно, и в этом случае никакое золото не смогло бы ничего изменить. Губы Арчи сжались так плотно, что стали почти невидимыми.

— Он сделал то, что сделал, — коротко сказал он, — То, что считал правильным. Те деньги были потрачены на благосостояние клана. Но Гектор Камерон был предателем, и его жена вместе с ним.

— Это вы разговаривали с Джокастой в ее палатке, — сказала я, внезапно понимая. — На Сборе, где вы встретили Джейми. Вы приехали туда специально, чтобы найти ее, не так ли?

Aрч удивился моим словам, но склонил голову на дюйм или около того в подтверждение. Мне было интересно, не потому ли он согласился — или он его искал? — на место рядом с Джейми из расчета на его отношения с Джокастой.

— А затем, — я ткнула носком в глянцевый слиток, — Вы нашли его в доме Джокасты, когда отправились с Роджером и Дунканом привезти новых поселенцев-рыбаков.

Доказательство — если он и нуждался в нем, — что Джокаста до сих пор хранит долю Гектора из французского золота.

— Вот что мне лично интересно, — сказал Джейми, проводя пальцем по длинной прямой переносице, — так это то, как, черт возьми, ты нашел остальное, и затем его вынес.

На мгновение губы Арчи сжались, затем неохотно открылись.

— В том не было большой сложности. Я видел соль в склепе Гектора — способ, каким черные рабы держат призраков подальше. А если ему не почивается спокойно — оно и не удивительно, где же золоту будет лучше, нежели под его защитой? — холодный огонек сверкнул в его выцветших глазах. — Я знал Гектора Камерона, немного. И он не был человеком, который откажется от чего-либо только по причине своей смерти.

Арч совершал частые поездки в Кросс-Крик как управляющий, что-то купить или обменять. Обычно он не останавливался в Речной Излучине, но был там достаточно часто, чтобы ознакомиться с территорией. Даже если и видели силуэт возле усыпальницы ночью — все знали, что призрак Гектора Камерона имел обыкновение "гулять", ограниченный в пространстве линиями соли, и никто бы не приблизился настолько, чтобы его рассматривать.

И таким образом он извлекал по одному слитку за очередную поездку — и не всегда за каждую поездку — и, в конце концов, он вывез весь клад до момента, как Дункан Иннес обнаружил пропажу.

— Я не должен был оставлять этот первый слиток, я понимаю, — сказал Арч, сокрушенно кивая в его сторону. — Хотя поначалу я думал, что он нам понадобится — Мурдине и мне. А потом, когда она была вынуждена убить того Брауна...

Голова Джейми взметнулась, и мы оба уставились на него. Он кашлянул.

— Это злобное существо достаточно окрепло для того, чтобы шарить по хижине, и когда жена вышла, он нашел слиток, — он снова кивнул в сторону золота, — в ее рабочей сумке, там она его спрятала. Конечно, он не мог знать, что это такое, но также он хорошо понимал, что оно не может принадлежать таким оборванцам, как мы.

Его губы снова плотно сжались, и я вспомнила, что он был арендатором и доверенным лицом у Гранта из клана Грантов — человеком чести. Когда-то.

— Он спросил, жена ничего ему не сказала, разумеется. Но затем, когда он добрался до вашего дома, она испугалась, что он расскажет о том, что видел. И потому она прикончила его.

Это было сказано спокойно, и действительно — в конце концов, что еще ей оставалось? Не в первый раз меня заинтересовал вопрос: какими еще вещами занимались Баги — или им приходилось заниматься — в течение стольких лет после Каллодена?

— Ну что ж, в итоге вы уберегли золото от рук короля Георга, — сказал Джейми, с определенной безрадостной нотой в голосе. Я подумала, что он вспомнил о битве на мосту Мурс Крик. Если бы Хью МакДональд получил бы золото, на которое смог купить порох и оружие, то победа не досталась бы так легко. И горцы не были бы убиты в резне — снова — с мечами в руках против дул пушек.

— Арч, — сказала я, прерывая гнетущее молчание, — что именно вы планировали сделать с золотом?

Он моргнул и посмотрел на слиток.

— Я... Сперва я хотел выяснить, правда ли то, что я слышал — что Гектор Камерон забрал свою часть золота с собой и использовал его в своих целях. Затем я узнал, что Гектор мертв, но образ жизни его жены не оставлял сомнений в том, что он действительно взял золото. И тогда мне стало интересно — не осталось ли там еще?

Его рука поднялась вверх, потирая иссохшее горло.

— Сказать по правде, мистрис — в основном я хотел забрать золото у Джокасты Камерон. Но когда я сделал это... — его голос совсем затих, но он встряхнулся. — Я человек слова, Шеймус Мак Брайан. Я принес клятву верности своему вождю — и я был верен ей, до его смерти. Я клялся быть верным королю за морем, — он имел в виду Джеймса Стюарта, — но и он сейчас мертв. А затем, когда ступил на этот берег, я присягнул королю Георгу. Так скажи мне, в чем я нарушил свои клятвы?

— Ты клялся в верности также и мне, Арчибальд Мак Донаг, — сказал Джейми.

Арч криво улыбнулся, но все же это была улыбка.

— И по причине этой клятвы ты все еще жив, Шеймус Мак Брайан, — сказал он. — Я мог бы убить тебя прошлой ночью во сне, и ушел бы уже далеко.

Рот Джейми исказился в выражении сильного сомнения в подобном заявлении, но он воздержался от возражений.

— Ты свободен от своей клятвы мне, — сказал он официально на гэльском. — Забери свою жизнь из моих рук, — и, кивнув в сторону золотого слитка, сказал: — Забирай это и уходи.

Арч некоторое время смотрел на него, не мигая, затем наклонился, поднял слиток и вышел.

— Ты не спросил его, где золото находится сейчас, — я наблюдала, как высокий старик обходит хижину, направляясь разбудить жену.

— Ты думаешь, он рассказал бы мне? — Джейми встал и потянулся. Он встряхнулся, как пес, и стал в дверях сарая, упершись руками в дверной проем, выглядывая наружу. Снова начал падать снег.

— Я смотрю, не только Фрейзеры упрямы, как скалы, — сказала я, становясь за ним. — Шотландия жива, все в порядке, — это рассмешило его.

Он обнял меня одной рукой, и я положила голову на его плечо.

— Твои волосы пахнут дымом, Сассенах, — мягко сказал он.

— Здесь все пахнет дымом, — ответила я также мягко.

Сожженные руины дома были еще горячими, и снег на них таял, но они уже остывали. Если снег будет идти до завтра, то дом будет стерт с лица земли, скроется под белой пеленой вместе с камнями и деревьями. И, в конечном счете — мы вместе с ним.

Я подумала о Джокасте и Дункане, отправившихся в безопасность Канады к радушию родни. Что будут делать Баги, вернутся ли они в Шотландию? На мгновение мне тоже захотелось уехать. Далеко от потерь и опустошения. Домой.

Но затем я вспомнила.

— "Ибо, пока, хотя бы сотня из нас будет оставаться в живых..." — процитировала я.

Джейми склонил голову к моей на мгновение, а затем поднял ее и обернулся, чтобы посмотреть на меня сверху вниз.

— Когда ты идешь к постели больного — лечить его раны или помочь в родах — каково это, когда ты встаешь с кровати, смертельно уставшая, и бредешь в темноте, одна? Почему ты не можешь подождать, почему ты не откажешь, никогда? Почему ты не сдерживаешь себя, даже если знаешь, что случай безнадежен?

— Я не могу, — я удерживала взгляд на руинах дома, его пепел остывал перед моими глазами. Я знала, что он имел в виду, он вынуждал меня сказать эту нежеланную для нас правду, но только правда была между нами, и она должна быть произнесена. — Я не могу... не могу... признать... что невозможно что-то сделать, только победить.

Он обхватил ладонью мой подбородок и поднял лицо так, что я была вынуждена встретиться с ним глазами. На его лице были видны следы усталости, от глаз и рта прорезались глубокие линии, но сами глаза были ясными, холодными и бездонными, как воды спрятавшегося в камнях ручья.

— И я не могу, — сказал он.

— Я знаю.

— По крайней мере, ты можешь пообещать мне победу, — сказал он, но в голосе прозвучал шепот вопроса.

— Да, — сказала я и прикоснулась к его лицу. Мой голос звучал сдавленно, а зрение было затуманено. — Да, я могу это обещать. На этот раз.

Я не упомянула, на что именно распространялось обещание, и о вещах, которые я не могла гарантировать. Ни жизнь, ни безопасность. Ни дом, ни семью, ни закон и не наследство. Только одну вещь, или, быть может, две.

— Победу, — сказала я, — И то, что я буду я тобой до конца.

Он прикрыл глаза на мгновение. Снежинки падали вниз и таяли, касаясь его лица, прилипали ненадолго, белея на ресницах. Он открыл глаза и посмотрел на меня.

— Этого достаточно, — сказал он мягко, — Большего я не прошу.

Он подался вперед и обнял меня, на мгновение крепко прижав к себе, дыхание снега и пепла обдавало нас холодом. Затем он поцеловал меня и отпустил, и я сделала глубокий вдох холодного воздуха, резкого от запаха гари. Я смахнула прилипшую сажу с руки.

— Что ж... хорошо. Чертовски хорошо. Мм... — я запнулась. — Что ты предлагаешь нам делать дальше?

Он стоял и смотрел на обугленные руины, прищурив глаза, затем поднял плечи и позволил им упасть.

— Я думаю, — медленно сказал он, — мы отправимся... — он неожиданно замолчал, нахмурившись. — Что там, во имя Господа?..

Что-то шевелилось возле стены дома. Я сморгнула снежинки и привстала на цыпочки, чтобы лучше разглядеть.

— О, не может быть! — сказала я, и все же это была она. Чудовищно выворачивая снег, грязь и обгорелое дерево, белая свиноматка прокладывала себе дорогу к дневному свету. Полностью выбравшись, она встряхнула массивными плечами, затем, раздраженно передернув розовой мордой, развернулась и целенаправленно направилась к лесу. Мгновением позже возникла ее уменьшенная копия — и еще одна, и еще... и восемь наполовину подрощенных поросят — белых, пятнистых, а один черный, словно бревна дома — выстроившись в шеренгу, проследовали за своей матерью.

— Шотландия жива, — сказала я, бесконтрольно хихикая. — Мм, так куда ты сказал мы должны отправиться?

— В Шотландию, — сказал он так, как будто это было очевидно. — Забрать мой печатный станок.

Он все еще смотрел на дом, но его глаза были сосредоточены на чем-то за кострищем, далеко за пределами настоящего момента. Сова глубоко ухнула в далеком лесу, пробудившись от сна. Он стоял молча некоторое время, а затем стряхнул задумчивость и улыбнулся мне, снег таял в его волосах.

— А потом, — сказал он просто, — мы вернемся к борьбе.

Он взял меня за руку и направился прочь от дома, к сараю, где в ожидании стояли лошади, страдая от холода.

ЭПИЛОГ I. ЛАЛЛИБРОХ.

ТОНКИЙ СОЛНЕЧНЫЙ ЛУЧ МЕДЛЕННО ДВИГАЛСЯ по тяжелым дубовым стропилам, задержался на подозрительном отверстии, а затем переместился дальше. Грузный мужчина имел нахмуренный вид тщательного сосредоточения, губы сжаты, как у того, кто ежеминутно ожидает какого-то неприятного сюрприза.

Брианна стояла рядом с ним, разглядывая затененные углубления потолка в прихожей, с выражением подобной нахмуренной концентрации. Она думала, что не признала бы короеда или термитов, даже если бы стропила на самом деле обрушились на нее, но ей казалось вежливым вести себя так, как будто она уделяет этому внимание.

На самом деле, только половина ее внимания была сосредоточена на замечаниях крупного джентльмена, которые он бормотал своему подмастерью, небольшой молодой женщине в комбинезоне, слишком большом для нее, с розовыми прядями в волосах. Другая половина была сосредоточена на шуме наверху, где дети теоретически играли в прятки среди нагромождений упаковочных коробок. Фиона привезла свой выводок из троих маленьких извергов, а затем коварно покинула их, убежав по какому-то важному делу и пообещав вернуться к чаю.

Брианна взглянула на свои наручные часы, все еще удивляясь их наличию. Оставалось полтора часа. И если они могли избежать кровопролития до тех пор, пока...

Пронзительный крик со второго этажа заставил ее скорчить гримасу. Помощница, менее закаленная, с визгом уронила свой планшет с записями.

— Мама! — Джем, сплетничающим тоном.

— Что? — взревела она в ответ, — Я занята!

— Но мама! Мэнди меня ударила! — последовал немедленный доклад с верхних ступенек лестницы. Посмотрев наверх, она могла видеть только его макушку, свет из окна пылал на его волосах.

— Действительно ударила? Ну...

— Палкой!

— Какой именно...

— Специально!

— Ну, я не думаю...

— И... — пауза перед изобличающей развязкой, — не сказала, что она сожалеет!

Строитель и его помощница отказались от поиска короедов в пользу продолжения захватывающего повествования, и теперь они оба наблюдали на Брианной, несомненно, в ожидании некоего соломонового решения.

Брианна на мгновение закрыла глаза.

— Мэнди, — заорала она, — скажи, что тебе очень жаль!

— Не скажу! — последовал пронзительный отказ сверху.

— Ага, скажешь! — раздался голос Джема, затем послышалась возня. Сверкая глазами, Брианна направилась к лестнице. Как только она поставила ногу на ступеньку, Джем издал пронзительный визг.

— Она укусила меня!

— Джеремайя МакКензи, не смей кусать ее в ответ! — закричала она, — Вы оба, прекратите это немедленно!

Джем просунул растрепанную голову сквозь балюстраду, кончики волос торчали. Он был разукрашен ярко-голубыми тенями для век, и кто-то применил розовую помаду, нарисовав грубый контур рта от одного уха до другого.

— Она злющая маленькая плутовка, — свирепо проинформировал он очарованных зрителей внизу. — Так сказал мой дедушка.

Брианна не знала, смеяться ей, плакать или громко кричать, но быстро махнув рукой строителю и его помощнице, она побежала вверх по лестнице, чтобы во всем разобраться.

Разбор занял гораздо больше времени, чем ожидалось, поскольку в процессе она обнаружила, что три маленькие девочки Фионы, особенно тихие во время последней перепалки, был тихими, потому как, украсив Джема, Мэнди и себя, они были очень заняты рисованием мордочек на стенах ванной комнаты посредством новой косметики Брианны.

Спустившись вниз четверть часа спустя, она обнаружила строителя, который, сделав перерыв на чай, мирно сидел на перевернутом угольном ведре, а его помощница с открытым ртом и недоеденной лепешкой в руке бродила по прихожей.

— Все эти дети ваши? — спросила она Брианну, сочувственно поведя одной проколотой бровью.

— Нет, хвала Господу. Все ли в порядке здесь внизу?

— Следы сырости, — бодро сказал строитель. — Этого следовало ожидать, учитывая возраст этого строения. Когда его построили, дамочка, вы знаете?

— В 1721, болван, — сказала помощница, с презрительной насмешкой. — Разве ты не видел, это вырезано на перекладине, там, где мы зашли?

— Ох, действительно? — строитель выразил заинтересованность, но не достаточную, чтобы встать и самому убедиться в этом. — Целое состояние потребуется, чтобы привести это в порядок, не так ли? — он кивнул на стену, где одна из дубовых панелей демонстрировала повреждения от сапог и сабель — пересекающиеся косые разрезы, черты которых потемнели с годами, но до сих пор были ясно видны.

— Нет, мы не хотим это исправлять, — сказала Брианна, с комом в горле. — Это случилось сразу после 1745-го. И останется в этом же виде. — "Мы сохраним это, — сказал ей дядя, — чтобы всегда помнить, каковы англичане".

— О, исторический вид. Тогда вы правы, — сказал строитель, мудро кивая. — Американцы не часто так заботятся об истории, верно? Хотят все современные конструкции, электроплиты, крутые автоматические штучки-дрючки. Центральное отопление!

— Я собираюсь оборудовать слив для туалетов, — заверила она его. — Это, и горячую воду. Кстати об этом, вы взглянете на котел? Он в сарае во дворе, и ему лет пятьдесят, в лучшем случае. И также мы хотели бы заменить нагреватель в ванной наверху.

— О, да, — строитель смел крошки со своей рубашки, закупорил термос и тяжело поднялся на ноги. — Давай, Энджи, пойдем тогда глянем.

Брианна с подозрением замешкалась у основания лестницы, прислушиваясь к любым звукам беспорядков, но наверху было все спокойно; она слышала грохот строительных кубиков, очевидно, бросаемых о стены, но не вопли негодования. Она повернулась, чтобы пойти во двор, и заметила строителя, задержавшегося посмотреть на перекладину.

— 1745, да? Ты когда-нибудь думала, как бы это было? — говорил он. — Если бы Красавчик принц Чарли победил, я имею в виду.

— О, в твоих мечтах, Стэн! У него не было ни единого шанса, чертов итальянский содомит.

— Ой-ой, он бы сделал это, конечно, если бы не мерзкие Кэмпбеллы. Предатели, верно? Мужчины. И женщины тоже, я полагаю, — добавил он, засмеявшись, из чего Брианна заключила, что фамилия помощницы, вероятнее всего, Кэмпбелл.

Они прошли по направлению к сараю, их спор становился все более жарким, и Брианна остановилась, не желая идти за ними, пока не возьмет себя в руки.

"О, Господи, — страстно молилась она, — о, Господи — только бы они были в безопасности! Пожалуйста, пожалуйста, пусть они будут в безопасности!" И не имело значения, как глупо это может выглядеть — молиться за безопасность людей, которые были — должны были быть — мертвы более двухсот лет. Это было единственное, что она могла сделать, и делала это по нескольку раз в день, каждый раз, когда думала о них. И гораздо чаще теперь, с тех пор, как они приехали в Лаллиброх.

Она сморгнула слезы и увидела мини-купер Роджера, спускающийся по извилистой дороге. Заднее сиденье было завалено коробками; он окончательно разобрал последние крохи мусора из гаража Преподобного, спасая те вещи, которые могли бы иметь ценность для кого-либо — с удручающе высокой долей содержимого.

— Как раз вовремя, — сказала она, слегка пошатываясь, улыбаясь, он шел к ней с большим ящиком под мышкой. Она все еще удивлялась, когда видела его коротко подстриженным. — Еще бы десять минут, и я бы убила кого-нибудь, точно. Вероятно, Фиону, для начала.

— О, неужели? — он наклонился и поцеловал ее с особым энтузиазмом, указывающим на то, что он, вероятно, не слышал, что она сказала. — У меня кое-что есть.

— Я вижу. И что же это?

— Черт меня побери, если я знаю.

Ящик, который он положил на старый обеденный стол, был полностью деревянным; внушительного размера шкатулка была сделана из клена, потемнела от времени, копоти и использования, но мастерство изготовления было очевидно опытному глазу Брианны. Шкатулка была великолепно сделана, части отлично подогнаны, со скользящей крышкой, но верх не открывался, будучи в каком-то месте запечатанным толстым шариком из материала, напоминающего растопленный пчелиный воск, почерневший от возраста.

Самой поразительной особенностью в этой шкатулке, однако, была крышка. На дереве было выжжено имя: Джеремайя Александр Йен Фрейзер МакКензи.

Она почувствовала, как что-то сжалось в нижней части живота при одном только виде этого, и взглянула на Роджера, который был напряжен сдерживаемыми чувствами; она могла ощущать, как они вибрировали в нем.

— Что? — прошептала она, — Кто это?

Роджер покачал головой и вынул из кармана грязный конверт.

— Он находился со шкатулкой, был приклеен к одной из сторон. Это почерк Преподобного, одна из его небольших заметок, которые он иногда прикладывал к чему-либо, объясняя важность предмета, на всякий случай. Но я не могу сказать, что это точное объяснение.

Запись была короткой, констатировала лишь то, что коробка прибыла из более не существующего банковского дома Эдинбурга. С коробкой хранились инструкции, утверждающие, что она не должна быть открыта никем другим, кроме лица, чье имя указано на ней. Оригинальные инструкции не сохранились, но были переданы в устной форме лицом, от которого Преподобный получил коробку.

— И кто это был? — спросила она.

— Не имею ни малейшего понятия. У тебя есть нож?

— Есть ли у меня нож, — пробормотала она, роясь в кармане джинсов. — Можно подумать, у меня когда-то не было ножа?

— Это был риторический вопрос, — сказал он, поцеловал ее руку и взял предложенный ею ярко-красный швейцарский военный нож.

Пчелиный воск треснул и легко откололся; однако крышка коробки не желала уступать после стольких лет покоя. Потребовались совместные усилия — один сжимал коробку, а другой толкал и тянул крышку, но, наконец, она свободно открылась с тихим визгливым звуком.

Изнутри выплыл призрак аромата, чего-то неразличимого, но растительного по происхождению.

— Мама, — невольно сказала она. Роджер удивленно взглянул на нее, но она жестом указала продолжать быстрее. Он осторожно опустил руку в коробку и достал содержимое: пачку писем, сложенных и запечатанных воском, две книги — и маленькую змейку из вишневого дерева, отполированную до блеска долгим использованием.

Она издала тихий невнятный звук и схватила верхнее письмо, так сильно прижав его к груди, что бумага треснула и восковая печать, расколовшись, отвалилась. Толстая, мягкая бумага, волокна которой выглядели как слабые пятна, что когда-то были цветами.

Слезы текли по ее лицу, Роджер что-то говорил, но она не обращала внимания на слова, дети устроили беспорядок наверху, строители все еще спорили снаружи, и единственной вещью в мире, которую она могла видеть, были выцветшие слова на странице, размашисто написанные тяжелой рукой.

"31 декабря, 1776.

Моя дорогая доченька, Как видишь, если ты когда-нибудь получишь это, мы живы..."

ЭПИЛОГ II. ДЬЯВОЛ КРОЕТСЯ В МЕЛОЧАХ.

— А ЭТО ЕЩЕ ЧТО ТАКОЕ? — Эймос Крапп покосился на страницу, лежащую в ложе печатного пресса, читая текст задом наперед с легкостью длительного опыта. — "С прискорбием сообщаем о том, что получены новости о смертях в результате пожара..." Откуда это?

— Сообщение от подписчика, — сказал Сэмпсон, его новый чертов подмастерье печатного пресса, пожимая плечами и покрывая чернилами пластину. — Я подумал, там будет хорошо добавить немного наполнения; обращение генерала Вашингтона к войскам не доходит до конца страницы.

— Хммм. Полагаю, да. Хотя новости очень старые ... — сказал Крапп, взглянув на дату. — Январь?

— Ну, не совсем, — признал черт на побегушках, выжимая рычаг, который опускал страницу на пластину с покрытым чернилами шрифтом. Пресс снова выпрямился, мокрые черные буквы появились на бумаге, и он вынул лист ловкими пальцами, повесив его на просушку. — Это случилось в декабре, согласно сообщению. Но я набрал страницу шрифтом Баскервиль двенадцать, а отливки ноября и декабря отсутствуют в этом шрифте. Недостаточно места, чтобы написать отдельными буквами, и не стоит труда, чтобы перенабирать целую страницу.

— Конечно, — сказал Эймос, теряя интерес к этому вопросу, и просматривая последние пункты речи Вашингтона. — Едва ли это имеет значение, в любом случае. В конце концов, все они мертвы, не так ли?

ЭТА КНИГА ПОСВЯЩАЕТСЯ

ЧАРЛЬЗУ ДИККЕНСУ

РОБЕРТУ ЛЬЮИСУ СТИВЕНСОНУ

ДОРОТИ Л. СЭЙЕРС

ДЖОНУ Д. MАКДОНАЛЬДУ

А ТАКЖЕ П.Г. ВУДХАУСУ

ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ.

Мои ОГРОМНЫЕ благодарности...

Моим двум замечательным редакторам, Джеки Кантор и Биллу Мэсси, за понимание, поддержку, полезные предложения ("Что насчет Марсали?!?!"), восторженные отзывы ("Ваау!"), и сравнение меня (в выгодном для меня ракурсе, спешу добавить) с Чарльзом Диккенсом.

Моим прекрасным и восхитительным литературным агентам, Расселу Гэлену и Дэнни Бэрору, которые сделали так много, чтобы привлечь к этим книгам внимание мира, и выучили всех моих детей в колледже.

Биллу МакКри, куратору Музея Истории Северной Каролины, и его сотрудникам, за карты, биографические очерки, общую информацию, и за восхитительный завтрак в музее. Люблю их сырную овсянку!

Сотрудникам Центра посетителей места сражения на мосту Мурс-Крик за их сердечное внимание. За предоставление мне сорока с лишним фунтов новых и интересных книг, особенно таких захватывающих произведений, как "Реестр патриотов в битве на мосту Мурс-Крик" и "Реестр лоялистов в битве на мосту Мурс-Крик" — и за то, что объяснили мне, что такое ледяной шторм, потому как им пришлось пережить один из них. У нас нет ледяных штормов в Аризоне.

Линде Граймс, за то, что спорила со мной, что я не смогу написать привлекательную сцену о ковырянии в носу. Это все ее вина.

Впечатляющей и сверхчеловеческой Барбаре Шнелль, которая переводила книгу на немецкий язык, пока я писала ее, почти наравне со мной, для того чтобы закончить ко времени немецкой премьеры.

Сильвии Каттни-Уолсер и Петре Циммерман, которые перевернули небо и землю, помогая с немецким дебютом.

Доктору Амарилис Исколд, за богатство деталей и советов — и периодическое катание по полу от смеха — в отношении медицинских сцен. Любые допущенные вольности или ошибки сделаны полностью мной.

Доктору Дагу Гамильтону, за экспертное заключение по стоматологии, о том, что можно и что нельзя сделать с парой щипцов, бутылкой виски, и за информацию о лошадином зубе.

Доктору Дэвиду Блэклиджу, за полезные советы о производстве, использовании, а также об опасностях эфира.

Доктору Уильяму Риду и доктору Эми Сильверторн, за поддержание моего дыхания в сезон цветения настолько, что я смогла закончить эту книгу.

Лоре Бейли, за экспертные комментарии — с рисунками, не иначе — по вопросам одежды, и, в частности, за полезное предложение уколоть кого-нибудь корсетной костью.

Кристиану Шрейтеру, благодаря чьим детективным навыкам (и доброжелательности библиотекарей библиотеки Брауншвейг) мы получили немецкую версию "Скачки Пола Ревира".

Преподобному Джею МакМиллану, за богатство увлекательной и полезной информации о пресвитерианской церкви в колониальной Америке — и Бекки Морган за представление меня преподобному Джею, и Эми Джонс за информацию о пресвитерианской доктрине.

Рейфу Стейнбергу за информацию о временах приливов и отливов, а также по общим вопросам мореплавания, особенно за полезную информацию о том, что прилив наступает каждые двенадцать часов. Любые ошибки в этой связи, безусловно, мои. И если прилив не наступил в 5 утра 10 июля 1776 года, я не хочу об этом слышать.

Моей помощнице Сьюзен Батлер за работу с десятью миллионами заметок-стикеров, фотокопирование трех экземпляров рукописи из 2500 страниц, и отправку их по всему свету компетентно и своевременно.

Неутомимой и прилежной Кэти Лорд, которая отредактировала всю эту рукопись в совершенно невозможный промежуток времени, и ни ослепла, ни потеряла свое чувство юмора.

Вирджинии Норей, богине книжного дизайна, которой в очередной раз удалось втиснуть все творение между двумя обложками и сделать его не только читабельным, но и элегантным.

Стивену Лопата за бесценные технические советы о взрывах и сжигании вещей.

Арнольду Вагнеру, Лизе Харрисон, Кейтери Ван Хьюсти, Луз, Сьюзан Шеперд и Джо Борну за технические советы по размолу пигментов, хранению краски и другие живописные пикантности, например, историю о том, что "египетский коричневый" делается из эксгумированных мумий. Я не смогла придумать, как использовать это в книге, но идея слишком хороша, чтобы ей делиться.

Карен Уотсон — за незабываемую цитату ее сводного брата в отношении ощущений страдающего от геморроя.

Памеле Пэтчет — за ее отличное и вдохновляющее описание случая с двухдюймовой занозой под ее ногтем.

Маргарет Кэмпбелл, за прекрасную копию "Плантации Пьемонт".

Джанет МакКонахи, за ее представление того, как Джейми и Брианна играют в брэг.

Марте Бренгл, Джули Кетнер, Джоанн Каттинг, Кэрол Спредлинг, Бет Шоуп, Синди Р., Кэти Бурдетт, Шерри и Кэйтлин Эшенбург — за полезные советы и забавные комментарии о "Печальных Гимнах".

Лори Клобас, Бекки Морган, Линде Аллен, Никки Роу и Лори Бентон за технические консультации по изготовлению бумаги.

Ким Лэрд, Джоэлу Альтману, Caре Стоктон, Кэрол Иcлер, Джо Мерфи, Элизе Скидмор, Рону Кеннеру и многим, многим (многим, многим) другим обитателям литературного форума Compuserve (теперь переименован в Сообщество Книг и Писателей (http://community.compuserve.com/books), но остался тем же собранием эклектичной эксцентрики, находок эрудиции и источником действительно странных фактов, за их вклад в виде ссылок, фактов и статей, которые — по их мнению — я могла бы счесть полезными. Что я всегда и делаю.

Крису Стюарту и "Backcountry" за подаренные замечательные компакт-диски "Святые и Странники" и "Река Мохейв", благодаря которым я написала часть этой книги.

Эвану МакКоллу, чье исполнение баллады "Eppie Morrie" вдохновило написание Главы 85.

Габи Элеби, за носки, печенье и общую моральную поддержку, и "Дамам Лаллиброха" — за их безграничную доброжелательность, которая проявлялась в виде коробок с едой, открыток и огромного количества мыла, как коммерческого, так и ручной работы ("Лаванда Джека Рэндалла" очень приятное, но мне особенно понравилось "Дыхание снега". И то, что называлось "Оближи всего Джейми" было очень милым, хотя одна из собак съела его).

Бев ЛаФранс, Кэрол Кренц, Гилберту Сюро, Лоре Брэдбери, Джулианне, Джули, и нескольким другим милым людям, чьи имена я, к сожалению, забыла записать, за помощь с французскими частями.

Монике Берриш за предоставленную мне возможность присвоить ее личность.

И моему мужу, Дагу Уоткинсу, который на этот раз написал мне первые строки пролога.

Господи! — гэльск, прим.пер.

Сын Черного — гэльск..

нет — (фр.), — здесь и далее — примечания переводчика.

Здесь, и далее цитируется Библия, книга Иова, гл. 19.

Springhouse — в Америке — это будка-кладовка над родником для охлаждения скоропортящихся продуктов.

Устойчивое выражение, отсылающее к известной народной песне "Timmy in the well" — "Тимми у колодца". Это выражение означает нестандартное и очень умное поведение домашнего питомца, чаще всего — собаки, старающегося спасти от опасности своих хозяев...

милостивый государь, друг — (гэльск.).

особая разновидность шотландских пистолетов восемнадцатого века, с хвостовиком рукоятки в форме свитка.

Знаменитое стихотворение Генри Лонгфелло "Скачка Поля Ревира" о начале революции в Америке.

Здесь игра слов: penny — монета в 1 пенс, и silly — глупый. Получается "глупый пенни".

Германец Джорди — прозвище английского короля Георга Третьего, принадлежавшего к Ганноверской династии.

Одно из названий месяцев у индейцев.

Бриганды — название вооруженных бандитов в законе, орудовавших в лесах и горах Европы во время Столетней войны, впоследствии ставших пиратами. В русский язык от них перешло слово "бригада".

Моя мать, — (нем.).

Заткнись, старая коза! — (нем.).

Сердечко мое — (нем.).

девочка, девушка, дочка — (гэльск.).

Популярная франко-канадская детская песенка о том, как выщипывают перья у жаворонка за то, что разбудил ни свет ни заря. Используется для обучения маленьких детей французскому языку. Ее инструментальный вариант использовался в заставке передачи "В мире животных".

Ощиплю тебе головку, — (фр.).

Бушель — английская единица мер, равна примерно 18 кг.

Фунт — в Англии — единица измерения веса и силы. Равен примерно 0,45359237 кг.

Галлон — в Англии — мера объема, равная — 4,546 литра.

Американское телешоу, которое транслировалось в Нью-Йорке с 20 июня 1948 года по 6 июня 1971 года. Практически каждый вид развлечения появился на шоу: оперные певцы, популярные артисты, композиторы, комики, артисты балета, цирковые выступления и драматические актёры, исполняющие монолог из пьесы.

"Бостонская резня" — уличная стычка, произошедшая 5 марта 1770 года в Бостоне между горожанами и английскими солдатами.

Ветхий Завет, Первая книга Царств, 6:4.

Фиксированный налог на аренду земли в американских колониях до 1789 г. — прим. пер.

Библейское демоническое существо.

мой котеночек — (фр.).

малыш, — (гэльск.).

друг, дорогой, — (гэльск.).

Борьба за гражданские права негров в США в ХХ веке.

Название плодов остролиста по-английски — gallberry — желчные ягоды.

Название языка чероки.

Линия договора — пограничная линия между Северной Каролиной и землей чероки, согласно договору 1767 года между индейскими вождями и губернатором Трайоном.

Tsisqua [Цискуа] — "Птица" на языке чероки.

Гидеон — еврейское и христианское имя, происходящее от ивритского слова, означающего в переводе на русский "могучий воин", "рубить".

Ковенантеры — в истории Шотландии так называется партия, которая в XVII веке стремилась обосновать и укрепить пресвитерианскую доктрину как единственную государственную религию, уничтожить церковную иерархию и изгнать папистов.

Вестминстерское исповедание — краткий свод кальвинистской религиозной доктрины, разработанный Вестминстерской Ассамблеей в период Английской революции XVII века и утверждённый в качестве официальной доктрины пресвитерианских церквей Шотландии (1647 год) и Англии (1648 год).

карлик — (ирл.).

Le mote juste — право слово — (фр.).

Сыны Завета — Ковенанторы.

Папистами называют католиков.

3 Персонаж Ветхого Завета.

Марка экономичного английского автомобиля.

Возможно, это игра слов, означающая "укротитель природы", — прим. пер.

Определенный вид реторты, напоминающей по виду клюв пеликана, — прим.пер.

Pуx — мифологическая птица, известная в Европе благодаря сказкам "Тысяча и одна ночь" и описаниям путешествий Марко Поло. Чтобы обойти яйцо птицы, требуется "более пятидесяти шагов".

Где вы? — (гэльск.).

Топор для расщепления древесины, — прим. пер.

Шекспир, "Король Лир"..

мальчик — (гэльск.).

сокровище — (гэльск.).

милая — (гэльск.).

Библия, 1 Тимофею 5:23. Полная версия: "Впредь пей не одну воду, но употребляй немного вина, ради желудка твоего и избавления от частых твоих недугов". Апостол Павел — Тимофею.

англичанин, — (гэльск.).

Азбука Брайля — метод чтения для слепых.

Книга притчей Соломоновых.

Более распространенный русский перевод: "Не боится стужи для семьи своей, потому что вся семья ее одета в двойные одежды" (Книга притчей Соломоновых).

Книга притчей Соломоновых.

Одна из хирургических технологий проведения аборта. В процессе дилатации и кюретажа врач сначала расширяет канал шейки матки (дилатация), а затем выскабливает стенки матки при помощи кюретки (кюретаж).

моя дорогая — (гэльск.).

Как дела, друг? — (гэльск.).

Шеймус — Джеймс (гэльск).

Джеймс, сын Брайана — (гэльск.).

Полная фраза звучит так: "Жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит". (2 послание к Тимофею).

Английский перевод христианской Библии для англиканской церкви.

Здесь и далее — синодальный перевод 117 псалма "Десница Господня возвысила меня, десница Господня явила силу!".

"Не умру, но буду жить и возвещу дела Господни".

"Бог — Господь, и Он явился нам! Устройте праздник среди толпящихся до рогов жертвенника!"

Напиток из сливок или молока с вином, сидром и сахаром.

друг — гэльское, прим.пер.

Длинное полосатое облако, s-образной формы, похожее на хвост лошади указывает на предстоящий дождь.

милая (гэльск.).

дорогая (гэльск.).

девочка (гэльск.)

Древнескандинавский воин в стоянии ярости.

groundhogkiln — печь для обжига или сушки керамики, в форме подземной ямы, напоминающей нору сурка. Отсюда ее английское название.

виски — (гэльск.).

бабушка (фр.).

дорогой (гэльск.).

Месье Яйцо (фр.).

Да, конечно (фр.).

Как дела? (фр.).

До свидания, бабушка! (фр.).

Кустарник, обладает очень ценными лекарственными свойствами.

Злой дух, подстерегающий путешественников у рек, озёр в обличии коня.

Герой сказки братьев Гримм, злой карлик, способный создавать золото из соломы, прядя её.

Место контакта между двумя нейронами или между нейроном и получающей сигнал эффекторной клеткой. Служит для передачи нервного импульса между двумя клетками, причём в ходе синоптической передачи амплитуда и частота сигнала могут регулироваться. Проще говоря, этот процесс можно охарактеризовать одним словом "эврика!".

Варианты произношения — бо?ран, ба?уран, бо?йран — ирландский бубен, пришедший от кельтов, применяемый ирландскими войсками как военный барабан. Также есть предположение, что боураны использовались для ритмического аккомпанемента военным волынщикам.

зять (гэльск.).

Песня Боба Дилана.

Как поживаете? (фр.).

Очень хорошо, спасибо. (фр.).

Наш маленький воин (фр.).

Дедушка (фр.).

Нет. Спасибо (фр.).

козье дерьмо (фр.).

Ты бьешь мне по яйцам (фр.).

патовая ситуация, при которой ни одна из сторон не может одержать верх.

Торговый пост.

дорогая (гэльск.).

идиот (гэльск.).

Игра слов: teakettle — англ. — котелок для чая.

женщина (гэльск.).

глава клана (гэльск.).

Благодарю вас, дорогая (гэльск.).

сокращенное от Лайонелл.

детка (шотл.).

малышка (фр.).

сестричка (гэльск.).

дорогой (гэльск.).

дорогая (гэльск.).

паренек (гэльск.).

мой милый (фр.).

да, дорогая (фр.).

девочек (фр.).

моей красавицы (фр.).

крошка (фр.).

да (фр.).

Добрый вечер, Месье Яйцо ( фр.).

Месье (фр.).

Дорогая (фр.).

Это Месье? (фр.).

Традиционное жилище племен ирокезов и могавков.

мой дорогой, мой родной (гэльск.).

Простите, миледи! (фр.).

Графиня Аурелия, героиня одноименной кинокомедии с Кэтрин Хепберн.

девочки, естественно, и дети (фр.).

Хозяйка Скорпионов — с плеткой, понимаешь? Или Король Грибов (фр.).

да (фр.).

лисички (фр.).

сморчки (фр.).

грибами (фр.).

хозяин (фр.).

малыши (фр.).

сестричка (гэльск.).

девочка (гэльск.).

Автогонки.

мой друг (гэльск.).

Привидение-плакальщица.

Мальчик, парень (гэльск.).

плакальщица (гэльск.).

девочка (гэльск.).

Будет отпевание (гэльск.).

Ирландское или гэльское женское имя, означающее "яркая, светлая, блестящая". Эквивалент Клэр.

матушка (гэльск.).

Выражение из мюзикла "Бриолин".

Откр. 6:7-8.

Кличка английского короля Георга.

"Как дела, девочка?" (гэльск.).

"Хорошо, отец" (гэльск.).

торговец мелким товаром.

примерно около 70 кг.

более 1.80 метра.

Птицу — (индейск.).

Scotchee — от Scotch — шотландский.

Право собственности на имущество, позволяющее свободную продажу.

Старое название поля Каллоден.

пожалуйста (нем.).

использовалась индейцами в качестве противозачаточного средства.

моя матушка (нем.).

Великий Боже, Боже правый — (нем.).

Из монолога Фальстафа, Шекспир "Генрих IV" 1, 5:4.

баба (нем.).

сучья дочка (гэльск.).

наказана бойкотом общины.

матушка (нем.).

В ирландской мифологии — женщина-фея, связанная с семейством и издающая страшные стенания, если кому-то из семьи предстоит умереть.

"Будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы", Мрк, 16:18.

Игра слов, означающая и охоту на женщин (ев.).

Библия, Лев.18:7-17.

кровь моего сердца — гэльск.

Французская песня "Жаворонок" (фр.).

Небольшой город на севере Шотландии (англ. Ullapool, гэльск. Ulapul).

Вечнозеленое хвойное растение, распространенное в Азии и Северной Америке.

по Фаренгейту, примерно 38-39 градусов по Цельсию.

приспособление для прижигания поверхностных биологических тканей.

Вифезда — место, упоминаемое в библейской притче.

Мтф., 24:15-16.

Мрк. 14: 33-43.

Проестантское религиозное движение. Одним из постулатов является отказ от насилия и применения оружия.

Афоризм Альфреда Эдварда Хоусмена, посвященный поэме Мильтона "Потерянный рай".

Тратта — финансовый документ, составленный в строго упорядоченной форме, который содержит безусловный приказ кредитора (трассанта) заёмщику (трассату) об уплате в оговоренный срок определённой суммы денег, обозначенной в векселе, третьему лицу (ремитенту) или предъявителю векселя.

Внешние отмели — 320-километровая полоса узких песчаных барьерных островов побережья Северной Каролины.

Декларация независимости Шотландии, 1320 г.

мясной пирог (шотл.).

Напиток из сливок с вином, сидром и сахаром (англ.).

"Арбротская Декларация".

Добро пожаловать (фр.).

Виги (англ. Whigs) — первоначальное название английской либеральной оппозиции, данное в 1679 году в насмешку, по имени шотландских пуритан (шот. Whigamore, буквально "погонщики кобыл"). Во время Английской революции ругательное прозвище радикального крыла ковенанторов, а затем вообще шотландских повстанцев, боровшихся против короля и епископальной церкви.

Мтф. 26:36-46.

Мтф. 26:36-46.

Усыпальница королей в Париже.

"Народ кремня" — Орегонские могавки — племя североамериканских индейцев, входившее в союз Лиги ирокезов.

Песня группы "The Beatles".

Специальный нож или мастерок, использующийся в масляной живописи для смешивания красок, очистки палитры или нанесения густой краски на холст.

320-ти километровая полоса узких песчаных барьерных островов побережья Северной Каролины, начинающихся у юго-восточного края Вирджиния-Бич восточного побережья США. В их состав входит Окракок (англ. Outer Banks).

Оджибве (чиппева), самоназвание — анишшинапе, — индейский народ, является "Старшим братом" или "Хранителями веры" в существующем с XVIII века союзе индейских племён, известном как "Совет трёх огней".

Здравие! — (гэльск.).

Процедура изгнания изменников и преступников, применявшаяся в позднюю колониальную эпоху и в период Войны за независимость по отношению к колониальным чиновникам и их сторонникам. Изгоняемого окунали в бочку с горячим дегтем и вываливали в перьях, потом сажали на носилки из деревянных жердей и выносили за пределы поселения. Процедура была крайне оскорбительной и болезненной, но не смертельной.

Жезл глашатаев у греков и римлян; использовался в США как символ медицины.

В значении "коньячное вино".

Слоновая болезнь (слоновость, элефантиаз, элефантиазис) — стойкое увеличение размеров какой-либо части тела (конечности, мошонки) за счёт болезненного разрастания (гиперплазии) кожи и подкожной клетчатки, которое вызывается постоянным застоем лимфы с образованием отёка.

Лоялисты (англ. loyalist — "верноподданный", "монархист", от англ. loyal — "верный", "лояльный") — тори-колонисты, проживавшие в английских колониях Северной Америки, и занявшие во время Войны за независимость 1775 — 1783 сторону метрополии.

Английская политическая партия; возникла в конце 70-х — начале 80-х гг. XVII в., выражала интересы земельной аристократии и высшего духовенства англиканской церкви.

В оригинале Джейми использует выражение night soil: человеческие экскременты, в XVIII в. собираемые обычно тайно ночью с выгребных ям и уборных, используемые в качестве удобрения.

У. Шекспир, "Макбет", акт I, сцена IV.

Старинная английская карточная игра, упрощенный вариант покера.

Библия. Песня Песней.

Библия, Песня Песней.

В оригинале Sassenach.

Легенда о спартанском мальчике и лисенке.

Имеется в виду Фредерик Норт, премьер-министр Англии.

Вавилонский царь, полководец, неоднократно упоминаемый в Библии.

Мрк., 8:36.

Имеется в виду четвертый всадник Апокалипсиса — Смерть. "...И когда Он снял четвёртую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя "смерть"; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными" (Откр. 6:7-8).

1 Коринфянам 1:27.

Цеанотус американский — происходит от cyaneus — "синий". Кустарник называют также краснокоренником (Red Roof), так как в его корнях содержится красный краситель. Из надземной части растения получают желто-коричневый краситель, а из цветков — зеленый, применяемый для обработки тканей.

Диаре?я, народное название — поно?с — патологическое состояние, при котором у больного наблюдается учащённое (более 3 раз в сутки) испражнение, при этом стул становится водянистым.

Как ты, сердце мое? (гэльск.)

Грипп.

Псалом 22:1.

Виргилиевы прорицания (лат.) — гадание по книге Вергилия "Энеида".

patient (англ.) — пациент, больной и так же терпеливый, терпящий.

крошка (гэльск.).

стоять (гэльск.).

Тонкий, острый, гибкий нож, используется для удаления костей и кожи от мяса и рыбы. Особое изогнутое лезвие ножа позволяет проводить его вокруг любого сустава или кости, отделяя дочиста мясо, в то время как его гибкость дает возможность сделать очень тонкие разрезы.

Ты понимаешь, дитя мое, сынок? Понимаешь? (фр.).

Английская политическая партия в XVII-XIX веках, противники власти короля.

Квакеры — англ. quakers — "дрожащие, трепещущие (перед Богом)", — или Религиозное общество Друзей — протестантское христианское движение, возникшее в Англии в XVII веке.

По настоянию Джорджа Вашингтона, резолюцией Конгресса от 18 сентября 1775 г. был учрежден Секретный комитет, среди задач которого значилась и разведывательная деятельность.

Келпи — в шотландской мифологии водяной дух, обитающий во многих реках и озёрах, большей частью враждебный людям. Является в облике пасущегося у воды коня, подставляющего путнику свою спину и затем увлекающего его под воду.

Прародительница в индейской мифологии.

Как и другие норные животные, кроты в индейской мифологии связаны с миром мертвых, со смертью, болезнями и исцелением.

Псаллом 133.

Loyalist (англ.) — Лоялист, тори — противник независимости от Англии.

Очень хорошо (фр.).

мальчик (гэльск.).

Кровь моего сердца (гэльск.).

собака, хитрая лиса, (шотл.).

индонезийская традиционная одежда.

слово match (англ.) имеет несколько значений — партия, брак, спичка, соревнование.

Индейское жилище — в каждом таком доме проживал десяток семей из 5-6 человек, протяженность дома достигала 80-ти метров.

Доска для ношения младенца у индианок.

каша из кукурузной муки.

Нить, с нанизанными на нее бусинами или ракушками.

Ва?мпум — нанизанные на шнуры цилиндрические бусины из раковин, служившие североамериканским индейцам для передачи сообщений и заключения договоров. Простейшими условными символами на них обозначались и наиболее важные события из истории племени.

Горный хребет на северо-востоке штата Нью-Йорк.

Первая из Десяти Заповедей: "Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим" (Исход 20: 3).

Официальный текст, по которому дети-католики в США изучали религию.

Растет в тенистых местах, по долинам рек Северной Америки.

Свернувшийся белок, который при изготовлении колбасы, убирают из крови.

"ПРИДИ", написанное неграмотно.

девушка, дочка (гэльск.).

Стоять (гэльск.).

Самсон и Далила — супружеская пара, герои Ветхого Завета. Далила отрезала волосы Самсону, когда он спал, и лишила его могучей силы, которой он обладал.

девушка, дочка (гэльск.).

Сын моей сестры (гэльск.).

Строчка из гимна Реджинальда Хебера.

мой друг (гэльск.).

Моя девочка с каштановыми волосами (гэльск.).

Около 25 литров.

Здесь игра слов: по-английски — bigamist — двоемужница, что созвучно big miss — большая молодая леди.

Oignon — (фр.), — лук.

В английском варианте — полная рифма: Charlottе — harlot.

Народная английская детская песенка.

мускусная дыня.

английская монета в Ќ пенни, диаметром от 12-ти до 22-х миллиметров.

Перри Мейсон — бесстрашный лос-анджелесский адвокат, специализирующийся на защите самых безнадежных дел, литературный персонаж из детективных романов Эрла Гарднера, а так же герой одноименного американского телесериала 1950-70 гг..

Джон Адамс — первый вице-президент США, второй президент США.

Цитата Джона Адамса.

Столица штата Массачусетс.

Здесь и далее приведены строки из стихотворения Генри Лонгфелло "Скачка Поля Ревира", в переводе Зинкевича М. А..

Пол Ревир — американский ремесленник из Бостона, серебряных дел мастер, один из самых прославленных героев Американской революции.

Город в штате Массачусетс.

Город в штате Массачусетс.

Имеется в виду сам Пол Ревир.

Высокие болотные травы с коричневым початком в верхней части стебля (камыш). Листья идут на плетения, на приготовление бумаги и на изготовление волокна, а корневища содержат сахар и крахмал.

Приходить (гельск. ); попрошайничать — (скандин.).

Обычай на американском мальчишнике.

Название газеты. L'oignon (фр.) — превосходно, удача, луковый; задница, фр.сленг; Intelligencer (англ.) — информатор, осведомитель.

английская пословица.

штат США.

Американский генерал войны за независимость.

Лексингтонская битва — одно из первых крупных сражений (1775 г.) Войны за независимость в Северной Америке; окончилось поражением англичан.

Столб или колонна из каменной соли на горе Содом в Израиле. Напоминает формой женщину, одетую в покрывало. Традиционно воспринимается как окаменевшая жена Лота (Быт. 19:26). Книга Бытия описывает, как она превратилась в соляную статую, оглянувшись на Содом.

сукина дочь, шлюха (гэльск.).

Лаконос — Травянистый многолетник высотой до 3 м. с многоглавым корневищем и толстым стержневым корнем.

Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви. (Песня Песней 2:5).

девочка (гэльск.).

крошка (гэльск.).

"Колосс на глиняных ногах" — слабость того, кто казался великим.

Британский истребитель времен Второй мировой войны.

Дружище (гэльск.).

Моя темно-волосая (гэльск.).

Разряд в форме светящихся пучков или кисточек, возникающий на острых концах высоких предметов (башнях, мачтах, одиноко стоящих деревьях, острых вершинах скал) при большой напряженности электрического поля в атмосфере, соответственно Св. Эльм — покровитель моряков в католической религии.

Царь Ассирии, правил приблизительно в 745 — 727 годах до н.э..

с иврита ????? — "бесславие" — сын Финееса и внук Илия, названный так своею матерью, потому что он родился тотчас по получении ею печальной вести о взятии Филистимлянами в плен Ковчега Завета и о смерти её свёкра и мужа.

О, мой кавалер! (нем.)

Тонкая хлопчатобумажная пряжа, производилась в основном в Шотландии со второй половины XIX века для изготовления тонких трикотажных изделий, прежде всего, в чулочном производстве, перчаток.

Бри имела в виду устойчивое выражение "your head under a rock" — "твоя голова под скалой": русский эквивалент: "... ты что, с луны свалился?" "..ты что, в лесу живешь?" — то есть полное неведение.

Имеется в виду, вроде бы случайное, но на самом деле закономерное, вытеснение из памяти некоторых вещей, которые имеют ассоциативное отношение к психической проблеме человека.

Священство, рукоположение или хиротония в общехристианском использовании — посвящение человека в церковный сан, наделяющее его дарами и правом совершать таинства и обряды.

"Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу [Божию]. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь". (Римлянам 12:19).

медный купорос.

кремниевый пистолет.

светлая, свет, — гэльский вариант имени Клэр.

Мой Бог, я сожалею, — фр..

дорогая — гэльск..

хвойное вечнозелёное дерево семейства сосновые.

девочка — гэльск..

девочка, (гэльск.).

Престолы — ангельский чин высшей иерархии. Это ангелы, носящие Бога и служащие правосудию Божию.

Власти — ангельский чин средней иерархии. Они укрощают силу дьявола, ограждают людей от бесовских искушений.

Псалом 33.

Holland gin — джин, который производили только в Голландии. Поэтому миссис Фергюсон и называла его голландцем.

Мтф. 6:34.

Боже правый! Боже милостивый! Ну и ну! Вот так так! — америк. восклицание, выражающее удивление или негодование.

Потайной горский нож или кинжал с коротким лезвием и черной рукояткой.

Добрая ежиха-прачка, героиня сказки, написанной Беатрикс Поттер.

Слова заклинания трех ведьм из трагедии У. Шекспира "Макбет" в переводе В. Раппопорт.

Дедуля, дедушка — франц..

кровь моего сердца — гэльск..

дорогая, — франц..

Очень хорошо, — франц..

скальпель с коротким лезвием, утолщенным по не заточенному краю, предназначенный для рассечения плотных тканей: связок, хрящей.

У. Шекспир "Юлий Цезарь", акт 4, сцена 3. пер. М. Зинкевича.

Называя Джейми так, Клэр вспоминает известный американский фильм "Королева Африки" (African Queen) 1951 года, с Кэтрин Хепберн и Хамфри Богартом в главных ролях. Мистер Онат (Mr. Ohnat) — отнесение к имени главного героя, которого зовут Чарли Олнат (Charlie Allnut). По сюжету, в одной из последних сцен, влюбленные перед казнью просят их обвенчать.

брэг — карточная игра, упрощенный вид покера.

девочка — гэльск..

моя родная — гэльск..

Первая жена Адама, которая стала демоном, убивающим младенцев и мучающим мужчин.

Чувство образующегося кома в горле, который невозможно ни проглотить, ни как-то избавиться от него.

Популярная "блатная" американская песня конца 60-х годов, по стилю и содержанию похожа на "Постой паровоз, не стучите колеса...".

Джонни Кэш — американский певец и композитор-песенник, ключевая фигура в музыке "кантри", все свои концерты начинал этой ритуальной фразой, которую произносит Джемми.

Марена или крапп — устаревшее название для красящего вещества красных оттенков.

Яичная темпера — одна из старейших красок, применяемых в живописи, состоит из пигмента, воды и яичного желтка.

Bunker — блиндаж, подземное укрытие, — англ..

фр. baОonnette, "штык", также багинет — устаревшее название холодного колющего оружия, примыкаемого к стволу.

Залив на восточном побережье США, отделенный от Атлантического океана цепью низких песчаных дюн Внешних отмелей.

"Ты священник навек по чину Мелхиседека" — (Пс.109.4).

Свайка — такелажный инструмент в виде прямого или слегка согнутого деревянного или железного стержня со шляпкой на одном конце и заостренного с другого конца. Служит для пробивки (разъединения) прядей троса.

Le Roi — король — фр..

дружище — гэльск..

остров во Внешних отмелях, Северная Каролина.

красивый народ, проживающий на обширной территории в Западной Африке, занимаются в основном скотоводством.

любимая — (нем.).

Представитель одного из народов Нигерии.

Молитва, которая содержит многократные просьбы и обращения к Богу.

Имеется в виду Архангел Михаил, почитается во всех христианских религиях, в данном случае как покровитель и защитник воинов, изображается в ярко-красном цвете.

1 фут = 30,5 см.

фуга — последовательное повторение одной музыкальной темы несколькими голосами.

несколько парных вен, располагающихся на шее и уносящих кровь от шеи и головы.

Лорд Фредерик Норт, премьер-министр Англии с 1770 по 1782 год, именно при нем Англия потеряла Американские колонии.

Денежные средства, выделенные из государственных и иных источников на определенные нужды, цели или определенным организациям, лицам.

HMS, абр. — His Majesty's ship — КЕВ — Корабль Его Величества: корабль на службе Его Величества вооруженных сил Великобритании.

Скорее всего, Дункан имеет в виду англ. пословицу: It is good fishing in troubled waters — легко ловить рыбу в мутной воде. Иносказательно: о том, кто извлекает личную выгоду, преследует свои, корыстные, цели в сложной, запутанной ситуации (ирон.).

Иосиф, библейский персонаж, который был продан в рабство в Египет своими братьями, но, благодаря своим качествам, стал правителем Египта.

В мифологии ирландских кельтов Бин Сидхе — женщина-фея или дух, привязанный к определенному семейству. Бин Сидхе, известная в Англии под названием банши, по преданию, начинает издавать ужасные стенания, если кому-нибудь из членов семьи вскоре предстоит умереть.

"Слово о жареном поросенке" из сборника Чарлза Лэма "Очерки Элии".

Маканая свеча готовится так: фитиль неоднократно опускают (обмакивают) в горячий воск, пока свечи не приобретут необходимую толщину.

TouchИ — франц., восклицание фехтовальщика, признающего, что удар соперника достиг цели.

здесь дословно roger — "совокупляться".

Город на северном побережье области Хайленд, в Шотландии, первые упоминания относятся к 1266 г..

Джеймс, сын Брайана, — (гэльск.).

6 апреля, 1320 года, в период борьбы за независимость с Англией, в городе АрбрСт была подписана декларация суверенитета Шотландии, она считается первой в истории декларацией независимости государства, в день подписания ежегодно отмечается День Тартана.

Ручей Вдовы Мура.

убитый Роджером во время схватки с людьми Боннета в 5-й книге.

король — гэльск..

Прощаю тебя, — латынь.

Hope [h??p] — надежда.

Эротический роман английского писателя Джона Клеланда "Фанни Хилл. Мемуары женщины для утех".

Cape Fear англ. — Мыс Страха и река, на которой стоит г. Уилмингтон.

дорогая — гэльск..

Британский пассажирский поезд-экспресс.

Ко?ронер (англ. coroner) — должностное лицо, специально расследующее смерти, имеющие необычные обстоятельства или произошедшие внезапно, и непосредственно определяющее причину смерти. Коронерский суд решает только один вопрос — можно ли считать смерть насильственной (криминальной). Если да, дело получает дальнейший ход, и рассматривается в традиционном суде.

Графство в Ирландии.

Длинные конусообразные насадки на пальцы, сделанные из золота или серебра и украшенные драгоценными камнями, их носили китайские императоры-Мандарины и аристократия, как символ здоровья и долголетия.

Древняя кельтская песня о женщине, проходящей сквозь камни.

мой сын, — (гэльск.).

мальчик — (гэльск.).

Микки Маус, герой американских мультфильмов.

"Bud" — пиво производства компании "Анхойзер-Буш" [Anheuser-Busch].

дорогая — (гэльск).

Король умер (фр.).

Арбротская Декларация — декларация независимости Шотландии.

Здесь игра слов: devil — черт, дьявол, помощник, мальчик на побегушках, человек, выполняющий черновую работу вместо другого.