Краешком глаза он видел — Джейми, стоял как каменный, и был бел, как его лучшая сорочка. Что-то двигалось внутри, под рубашкой, и самым скупым намеком были ярко горящие отметины на его стиснутых руках — змея явно пыталась вырваться из его хватки, но он отчаянно удерживал её за хвост, от попытки высунуться через ворот его рубахи.
Джейми сильно вспотел; как и Роджер. Он видел, что Брианна нахмурилась немного, глядя на него.
— ...и тогда Самаритянин сказал хозяину постоялого двора позаботиться о бедняге, перевязать его раны, покормить его, и он воздаст ему должное на обратном пути. Итак...
Роджер увидел, как Клэр наклонилась близко к Джейми, что-то прошептав. Его тесть покачал головой. Возможно, Клэр заметила змею и убеждала Джейми выйти с этим на улицу, но Джейми благородно отказывался, не желая больше мешать проповеди, он не мог бы выйти, не потревожив всех рядом стоящих.
Роджер сделал паузу, чтоб промокнуть лицо большим платком, предусмотрительно подготовленным Брианной для этой цели, и из-под него увидел, как Клэр засунула руку в разрез своей юбки и вытащила большой ситцевый мешочек.
Она, казалось, спорит с Джейми шепотом; он тряс головой, при этом выглядел, как Спартанец с лисой прогрызающей его внутренности.
Внезапно змеиная голова, стреляя языком, появилась под подбородком Джейми, и его глаза сразу же вылезли из орбит. Клэр быстро встала на цыпочки, схватила ее за шею, и вытянула изумленную рептилию из рубашки мужа, как веревку, пихнула извивающийся клубок головой вперед в ее мешок и затянула завязку.
— Слава тебе Господи! — выпалил Роджер, на что собравшиеся услужливо хором ответили "Аминь!", — хоть немного озадачились его репликой.
Мужчина рядом с Клэр, который стал свидетелем этих стремительных событий, уставился на нее, выпучив глаза. Она засунула мешок — теперь оживленно шевелящийся — обратно в юбку, прикрыла шалью, и, взглянув на джентльмена с выражением "чего ты уставился, приятель?", отвернулась и приняла сосредоточенно благочестивый вид.
Роджер кое-как закончил, немного успокоившись, что змея под опекой. И даже исполняя заключительный гимн — бесконечную возвратно ответную "строку гимна", в которой он был обязан повторять каждую строку, которой вторит паства — он не смущался слишком сильно, хотя у него почти не осталось голоса, и он скрипел, как несмазанная телега.
Рубашка прилипла к нему, и прохладный воздух, повеявший снаружи, был как бальзам, пока он стоял, пожимая руки, раскланиваясь, принимая теплые слова своей паствы.
— Знатная проповедь, мистер МакКензи, знатная! — заверила его Миссис Гвилти. Она подтолкнула локтем сморщенного джентльмена, который сопровождал ее, он вполне мог быть, как и ее мужем, так и ее свекром. — Ведь знатная была проповедь, мистер Гвилти?
— Mфмфм, — сказал сморщенный джентльмен рассудительно. — Неплохо, неплохо. Коротковата чуток, и вы не упомянули историю про блудницу, но ничего, всему свое время.
— Без сомнений, — сказал Роджер, кивая и улыбаясь, удивляясь, что за блудница? — Благодарю вас, что пришли.
— Ой, ни за что на свете не пропустила бы это, — следующая дама сообщила ему. — Хотя пение было не совсем тем, на что можно было бы надеяться, не так ли?
— Нет, боюсь, что нет. Возможно, в следующий раз.
— Я всегда не любила Псалом 109, он такой занудный. В следующий раз, может, вы поведаете о чем-то более отрадном?
— Да, буду рад.
— ПапаПапаПапа! — Джем затараторил ему в ноги, ласково обхватив его бедра и чуть не свалив его с ног.
— Хорошая работа, — сказала Брианна, выглядя повеселевшей. — Что случилось там в толпе? Ты все время туда смотрел, но я ничего не могла увидеть, и...
— Прекрасная проповедь, сэр, прекрасная! — старший мистер Огилви поклонился ему и пошел прочь, держа руку жены в своей руке, говоря ей: "Бедный парень, ему ведь медведь на ухо наступил, но проповедь не так уж и плоха, учитывая все обстоятельства".
Герман и Эйдан присоединились к Джемми, и пытались обнять его все сразу. Роджер делал все возможное, чтобы и заключить их в объятья, и продолжать всем улыбаться. И кивать соответственно на предложения говорить в следующий раз громче, проповедовать на гэльском, воздержаться от латыни ("А что было на Латыни?") и папистских отступлений, постараться выглядеть более спокойным, постараться лучше выглядеть, постараться не дергаться, и вставлять больше историй.
Джейми вышел вперед, и серьезно пожал ему руку.
— Очень хорошо! — сказал он.
— Спасибо, — Роджер изо всех сил пытался найти слова. — Ты... ладно. Спасибо, — повторил он.
— "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за ближнего своего", — вставила Клэр, смотря и улыбаясь ему из-за локтя Джейми. Ветер поднял ее шаль, и он увидел, что край ее юбки странно движется.
Джейми издал забавный звук.
— Mфмфм. Ты, может, прервешься и перекинешься парой слов с Рэбом МакАффи и Исаей Лахланом — возможно прочтешь короткую проповедь на тему: "Тот, кто любит сына своего, тот с детства наказывает его".
— МакАффи и Лахлан. Да, я так и сделаю, — или, возможно, он бы просто оставил бы Макаффи и Джеки Лахлана наедине с собой и придумал бы как их наказать.
Он проводил последних прихожан, простился, поблагодарив, с Томом Кристи и его семьей и в сопровождении своих домочадцев отправился домой обедать. Обычно, была еще одна служба, в обед, но он пока был к этому не готов.
Старая миссис Абернати шла немного впереди, поддерживаемая ее подругой, чуть менее древней миссис Коинах.
— Симпатичный парень, — отметила миссис Абернати, треск ее старого голоса долетел до него в свежем осеннем воздухе. — Но нервный, ох! Видели, с него пот лил градом?
— Да, ну, стесняется, я полагаю, — ответила спокойно миссис Коинах. — Я думаю, что он успокоится, со временем.
* * *
РОДЖЕР ЛЕЖАЛ В ПОСТЕЛИ, смакуя томительное чувство от свершившегося дня, испытывая облегчение от миновавшей катастрофы, и созерцая свою жену. Свет от угольков, просвечивающих сквозь тонкую ткань ее сорочки, когда она опустилась на колени у очага, слегка касался ее кожи и кончиков волос, так, что она выглядела светящейся изнутри.
Огонь притушили на ночь, она поднялась и прежде чем прийти в кровать, внимательно посмотрела на Джемми, который свернулся калачиком в своей кроватке и выглядел сущим ангелом.
— Ты выглядишь задумчивым, — сказала она, улыбнувшись, взбираясь на матрас. — О чем думаешь?
— Пытаюсь понять, что, черт возьми, я мог такого сказать, что мистер МакНил, принял за латынь, не говоря уже о папистских отступлениях, — ответил он, услужливо освобождая место для нее.
— Ты не запел "Аве Мария" или что-то подобное, — заверила она его. — Я бы заметила.
— Мм, — сказал он, и закашлялся. — Не говоря уже о пении, ага?
— Будет лучше! — сказала она твердо, и повернулась, толкаясь и извиваясь, чтобы устроить для себя гнездышко. Матрас был набит шерстью, это гораздо комфортнее — и гораздо тише, чем кукурузная шелуха, но он был очень подвержен образованию комков и несчетного количества впадин.
— Да, возможно, — сказал он, но подумал: "Возможно. Но он никогда не будет таким как прежде". Нет смысла думать об этом, прошлое не изменишь. Сейчас было время, чтобы не падать духом, а преуспеть.
Устроившись, наконец, она повернулась к нему, вздыхая от удовольствия, и ее тело словно мгновенно растаяло и обтекло вокруг него — один из ее маленьких, чудесных талантов. Она заплела для сна волосы в толстую косу, и он, проведя рукой вниз по ее длине, вспомнил змею и содрогнулся. Интересно, что Клэр сделала с ней. Скорее всего, отпустила ее в своем саду, чтобы та ела мышей — прагматик, вот кем она была.
— Ты понял, что за история про блудницу, которую ты упустил? — пробормотала Брианна, двигая к нему бедрами в непринужденной, но точно неслучайной манере.
— Нет. В Библии ужасно много блудниц, — он взял кончик ее уха очень мягко между зубами, и она сделала глубокий, поспешный вздох.
— Что такое блудница? — сказал маленький, сонный голосок из кроватки.
— Спи, приятель — я тебе утром расскажу, — отозвался Роджер и скользнул рукой вниз по Брианне, по ее очень круглым, очень упругим, очень теплым бедрам.
Джемми почти наверняка уснул в считанные секунды, но он довольствовался малым — тайными прикосновениями под одеялом, пережидая. Сын спал мертвым сном, засыпал моментально, но не один раз просыпался в самые неподходящие моменты, встревоженный неприличными звуками, которые издавали родители.
— Это, было так, как ты и думал? — спросила Бри, положив вдумчивый большой палец на его сосок.
— Что — о-о, проповедь. Ну, кроме змеи...
— Ну не только это, — все в целом! Ты думаешь... — ее глаза нашли его, и он попытался сконцентрироваться на том, что она говорит, а не на том, что она делает.
— Ах... — его рука зажала ее, и он сделал глубокий вдох. — Да. Ты имеешь в виду, уверен ли я до сих пор? Да уверен; я не согласился бы проделать что-то подобное, если бы не был.
— Отец — папа — всегда говорил, что это великое благословение иметь призвание, знать, что тебе предназначено быть чем-то особенным. Ты думаешь, ты всегда имел — призвание?
— Ну, какое-то время, я имел четкое понятие, что призван быть глубоководным водолазом, — сказал он. — Не смейся; я серьезно. А что насчет тебя?
— Меня? — она удивилась, потом поджала губы, размышляя. — Ну, я ходила в католическую школу, так что мы все серьезно подумывали о том, чтобы стать монахинями — но я была уверена, что у меня не было религиозного призвания.
— Слава Богу, — сказал он, с пылом, что заставило ее засмеяться.
— И потом долгое время я думала, что я должна стать историком, — как и хотела. И это было интересно, — сказала она медленно. — Я могла бы сделать это. Но что я действительно хотела — так это создавать вещи. Делать вещи, — она выдернула свою руку из его руки и помахала пальцами, длинными и изящными. — Но я не знаю, что это за призвание.
— Ты не думаешь, что материнство — это своего рода призвание? — он ступил на скользкую почву. У нее была задержка — несколько дней, но, ни один из них не упоминал это — или не собирался, пока.
Она бросила быстрый взгляд через свое плечо на кроватку, и сделала небольшую гримасу, выражение которой он не мог прочитать.
— Ты можешь называть то, что случайно для большинства людей призванием? — спросила она. — Я не имею в виду, что это не важно — но не должен ли здесь участвовать выбор?
Выбор. Ну, Джем был, бесспорно, случайностью, но этот другой — если он там был — они совершенно точно его выбрали.
— Я не знаю, — он гладил длинную плеть косы вдоль ее спины, и она рефлекторно прижалась к нему ближе. Он думал, что она ощущается как-то спелее, чем обычно; что-то в ощущении ее грудей. Мягче. Больше.
— Джем уснул, — сказала она тихо, и он услышал удивительно глубокое, медленное дыхание из кроватки. Она положила руку обратно на его грудь, а другую несколько ниже.
Чуть позже, почти уплывая в сон, он услышал, как она что-то сказала, и попытался себя встряхнуть, чтобы спросить у нее, что это было, но издал только вопросительное "мм?".
— Я всегда думала, что у меня есть призвание, — повторила она, вглядываясь в тени потолочных балок. — Что-то что я должна сделать. Вот только я пока не знаю что это.
— Ну, тебе определенно не стоит быть монашкой, — сказал он сонно. — А кроме этого — даже не знаю.
* * *
ЛИЦО МУЖЧИНЫ было в темноте. Он увидел глаза, влажный блеск, и его сердце забилось от страха. Звучал боуран.
В его руке была деревяшка, дубинка — казалось, она менялась в размерах, огроменная, но он держал ее с легкостью, как продолжение его руки, он бил в барабан, бил в голову человека, чьи глаза обратились к нему, светясь от ужаса.
Какое-то животное было с ним, что-то большое и неясное, нетерпеливо трущееся около его бедра в темноте, срочно требующее крови, охоты.
Дубинка опустилась вниз, и вниз, и вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз отмахивало его запястье, боуран жил и говорил в его костях, глухой стук, что сотрясал его руку, череп проломился с мокрым, мягким звуком.
Слились на мгновение, слились ближе, чем муж и жена, едины сердцем, ужас и кровожадность, оба уступая этой мягкой, влажной, глухо стучащей и пустой ночи. Тело упало, и он почувствовал, как это ушло от него, раздирающая потеря, ощутил землю, и грубые сосновые иглы под щекой, когда он упал.
Глаза мокрые и пустые, и лицо с отвисшими губами, блестели в свете костра, единственное, что он знал, что он не знал имени мертвеца, и животное дышало в ночи за его спиной, горячее дыхание в затылок. Все было в огне: трава, деревья, небо.
Боураны говорили в его костях, но он не мог разобрать, что они говорили, и он в ярости бил землю, мягкое безвольное тело, горящее дерево, чьи искры разлетались во все стороны, заставляя барабаны оставить его кровь, говорить четче. Затем дубинка свободно полетела, а его рука ударила по дереву и тут же вспыхнула пламенем.
Он проснулся с рукой в огне, задыхаясь. Инстинктивно поднес костяшки пальцев ко рту, ощущая вкус крови. Его сердце билось так, что он едва мог дышать, и он боролся с мыслью о повешении, попытался замедлить сердце, дышать, держа панику в узде, удерживать горло от полного сжатия, пытающегося его задушить.
Боль в руке помогла, отвлекая его от мысли об удушении. Он ударил во сне, и попал в бревно стены хижины. Боже, ему показалось, что костяшки его пальцев надломились. Он прижал сильно к ним другую руку, скрипя зубами.
Он повернулся на бок и увидел влажный блеск в глазах призрака при свете костра и закричал бы, если бы имел дыхание.
— С тобой все в порядке, Роджер? — прошептала Брианна, настойчивым голосом. Ее рука коснулась его плеча, спины, изгиба его бровей, быстро ища повреждения.
— Да, — сказал он, задыхаясь. — Плохой... сон, — это был не сон удушения, но его грудь сжата, каждый вздох — сознательное усилие.
Она откинула одеяло и поднялась с шелестом простыни, потянув его вверх.
— Сядь, — сказала она, понизив голос. — Приди в себя. Дыши медленно. Я заварю тебе чаю, — ну, что-то горячее, по крайней мере.
У него не было дыхания протестовать. Шрам на горле был как тиски. Сильная боль в руке утихла; теперь она начала пульсировать в ритме его сердца — прекрасно, это все, что ему было нужно. Он боролся со сном, с чувством барабанного боя в костях, и, сопротивляясь, обнаружил, что его дыхание стало успокаиваться. К тому времени, как Брианна принесла ему большую кружку кипятка, наполненную чем-то вонючим, он дышал почти нормально.
Он отказался пить, что бы это ни было, после чего она по-хозяйски использовала эту жидкость для промывания его ободранных костяшек.
— Хочешь рассказать мне сон? — она была заспанной, все еще желавшей поспать, но готовой слушать.
Он заколебался, но почувствовал этот сон, парящий в ночном неподвижном воздухе, чуть позади него; помолчать и полежать в темноте — было бы как пригласить его вернуться. И возможно, она должна знать...
