Нога, на которую юношу опирался, подогнулась. Удерживать равновесие становилось просто невозможно, а потому герцога охватил безумный приступ удушья, который инстинктивно заставил его карабкаться вверх, но удержаться он не мог, задергался в руках Легрэ связанной птицей. И почти начал падать в обморок.
Кристиан резко отпустил юношу, встал, подхватил за талию и быстро расстегнул ремень на шее.
— Тихо, тихо, мой хороший, — сказал он, прижимаясь к ослабевшему герцогу своим горячим и таким несчастным за пеленой одежд телом, лишенным близости с Луисом. — Мы только начали... Потерпи. Ты меня слышишь?
Кристиан поймал губы Луиса своими.
Веки юноши дрогнули. Его целовали, прижимали к себе. Кристиан желал его и знал, что герцога скручивает желание, которое невозможно удовлетворить теперь. Очнуться значит вновь страдать от похоти, от огня, расползающегося по ногам и внутри — ноющая, острая, огненная... боль. А еще объятия и поцелуи.
— Луис, — позвал Кристиан требовательно. — Посмотри на меня. Немедленно.
"Не зови, не надо... нельзя... я не могу отказать сини глаз..." Юноша втянул воздух со свистом, крылья носа затрепетали, на тонкой коже бледность сменилась смущением.
Герцог посмотрел на Легрэ, всем телом ощущая близость. Хозяйскую. Повелевающую.
— Смерть только смотрит на тебя, приглядывается, — сказал Кристиан, вжимаясь бедрами в пах юноши, — не разочаровывай ее раньше времени... Ты заглянешь ей в глаза, обещаю. А пока, — рука сместилась ниже и сжала ягодицу почти до боли, — стой на ногах, я развяжу тебе руки.
— Хорошо, — отозвался герцог, дрожа и скрывая за опущенными темными ресницами свои страхи и сомнения. Нельзя чувствовать так сильно... Если бы Легрэ дал умереть от удушья, но ему мало, ему всегда будет мало, потому что тело его слишком горячее, слишком жалящее своими скрытыми и явными желаниями.
Убедившись, что юноша стоит на ногах, Легрэ обошел дерево и развязал руки Луиса, потом усадил его на землю.
— Веревку у себя между ног не трогай, а камень... Впрочем, — Кристиан потрепал герцога по волосам, точно собаку. — Ложись на спину. Ноги раздвинь шире — я хочу все видеть. Ласкай себя. — Легрэ пихнул Луиса ногой в плечо, опрокидывая на землю, на губы поползла усмешка. — Ну?
Мягкая трава приняла юношу в свою прохладу, щекотала спину, а плечо откликнулось болью на грубый жест. Герцог понимал, что это будет жестоко, что его вынудят... Не получится... Юноша раздвинул колени и закрыл глаза, пробегая ладонями и пальцами по животу, и каждое прикосновение давало понять, где сейчас боль сильнее или слабее. Пальцы коснулись члена, напряженно отозвавшегося на раздражение. Пытка становилась сладострастной и бесконечной. Потому что Луис и сам не ведал, что сейчас ему станет больно от любого движения, даже собственные пальцы вызывали по коже мурашки.
Легрэ не сводил пристального взгляда с юноши, немного отступил назад, склоняя голову то так, то эдак, будто оценивая открывшуюся взору картину. Нога наткнулась на длинную сухую палку и Легрэ нехорошо глянул на Луиса. То, что надо. Он поднял палку, мягко ступая по траве, вернулся к герцогу, конец палки уперся в камень, что торчал из тела юноши, пошевелил его.
— Здесь тоже сам, — бархатный голос Кристиана проникся нотками страсти. — Другой рукой.
— Прошу, — взмолился герцог, отворачиваясь, прячась за мокрыми волосами, которые продолжали прилипать к лицу. Но палка, что заставила двигаться камень в теле, настойчиво повторила движение. И Луис сдался приказу, доводя себя опять почти до обморока. Теперь голоса птиц стали едва различимыми, а похоть становилась невыносимой.
— О чем просишь? — беспристрастно отозвался Легрэ, боком палки отводя колено левой ноги в сторону, затем правой. — Шире разведи.
— Прости меня... Умоляю, — вскрики становились яркими, сочными, как созревающие на ветках плоды, которые взращивали трудолюбивые руки. — Пожалуйста...
— За что, Луис? — Палка прошлась по щеке юноши к подбородку, надавила слегка, отводя и фиксируя голову.
— Я тебя разозлил, — слабеющий, изнуренный, взлохмаченный, горячий, юноша закричал от резкой боли.
— Довольно. Отдохни. — Легрэ отбросил палку и, встав на колени, оперся двумя руками по обе стороны от головы юноши, нависая над ним грозной тенью. Он хотел Луиса — безумно, до боли в мозгах и в сердце, до глупой мелкой дрожи. Пальцы прошлись по губам. — Меня разозлил не ты, меня разозлил Фернандо. К твоим отступничествам я давно привык — они так же коротки, как жизнь бабочки, и так же часты, как смена дня и ночи. Злиться на тебя? Нет. Ты просто топчешься по моему сердцу, Луис, потому что ты такой, какой есть. Ты жесток.
В ответ Кристиан улавливал лишь тяжелое, мучительное дыхание. Отвечать на обвинения герцог был не в состоянии. Его всего трясло. Его голова кружилась от непрекращающегося адского пламени.
— Пожалуйста... прошу тебя... — стоны и сладко льющиеся по алеющим нежным щекам дорожки слез. — Я не буду топтаться...
— А что будешь? — вопросы Легрэ поразительно напоминали изощренную пытку. Он склонился и немного хищно прикусил губу юноши. — Давай поиграем в гляделки, сладкий мой. — Кристиан взял руку герцога и положил себе на пах, туда, где под тканью штанов пульсировала горячая внушительная плоть. — Не прячь глаз.
— Не надо, — сбивчивое дыхание и слова. И вновь он требует смотреть, дотрагиваться до очевидности падения самого Луиса. Передернутые пеленой мучения глаза жертвы ошалело столкнулись с синей стужей. — Я ничего не буду.
— Поцелуй меня, — приказал Легрэ.
Герцог исполнил приказ.. Губы его были влажными, умоляющими и одновременно призывными, бесстыжими, как будто хотели сказать, что мужчине все разрешено.
А тот жадно впивался в губы любимого, брал его, завоевывал, покорял глубокими проникновениями языка и властвовал безраздельно. Рука Легрэ легла поверх ладошки юноши, заставляя ласкать, направляя, надавливая, и Кристиан неожиданно сорвался на долгий стон. Он позволил себе еще минуту этого упоительного ощущения, потом отстранился, освободил член юноши от веревки и, ухватив за плечо, поволок к валяющемуся на берегу дереву. Уложив Луиса животом на большой ствол, который он предварительно укрыл одеждой, Легрэ завел руки Луиса за спиной предплечьями друг на друга и надежно стянул ремнем.
— Будешь, — сказал он, раздвигая коленом ноги герцога. — Ведь будешь?
Мелкая дрожь ледяными иголками вонзалась в позвоночник, сбегала к крестцу. Юноша выгнулся под Легрэ, заставлявшим усвоить один из первых уроков подчинения себе. Он не спрашивал — требовал. Не умолял — брал то, что хотел.
Луиса затрясло от осознания того, что он не может сопротивляться теперь. Да, хотел, умирал, расплавлялся. Сознание ускользало окончательно, сменяясь на тягучую тревогу.
— Если буду, — выдохнул юноша, — то это будет последний раз, Кристиан.
— Вот как? — Легрэ немного помолчал, хмыкнув, отстранился и направился за сумкой. Палку он тоже прихватил. Перешагнув через поваленное дерево, он сломал палку пополам и стал ввинчивать ее обломки в землю — один справа от головы юноши, другой слева. — А что потом?
Наблюдая за манипуляциями новоявленного барона, желание убежать становилось сильнее. Подстегивалось тем, что пытка просто так не закончится. В вопросе Легрэ звучала явная насмешка. Ей он утверждал, что даже если теперь Луис сдастся, то все равно будет спать со своим мучителем и дальше. Герцог зажмурился, глядя на то, как утопает палка в земле.
— Кристиан, остановись. Мне страшно...
От этих слов Легрэ на миг прикрыл глаза, мысленно повторяя их и наслаждаясь страхом Луиса, тянуло целовать и целовать герцога без устали, но Кристиан решил отложить это на потом. Сейчас юноша не ответил на вопрос, а следовательно, его ожидало новое наказание.
— Так что же потом? — терпеливо повторил Легрэ, заглянув в глаза герцога. — Или ты сам не знаешь?
— Не знаю... — опасность, исходившая от мужчины, путала мысли. Ожидание новой боли заставляло мерзнуть в такой погожий, ласковый весенний день. — Я уже не знаю, что будет даже через минуту. Прошу тебя.
Легрэ достал из мешка веревку и обоюдоострым кинжалом отрезал от нее кусочек длиною в два локтя.
— Что ж, — он вскользь поцеловал Луиса в губы, — если чуть подождешь, все узнаешь. — Кристиан обошел юношу сзади, наклонился и натянул веревку перед его лицом, показывая герцогу. — Открой рот и зажми ее зубами, — приказал он ледяным тоном.
Герцог отчаянно впился зубами в веревку. Еще есть силы, еще слышны голоса природы, еще ветерок пробегает по коже поцелуями. У каждого действа есть начало и конец. А тело — оно смертно. Оно дано лишь на мгновение. Оно не стоит того, чтобы держаться за него.
— Я вот все думаю о твоем отце, — начал говорить Легрэ, завязывая пару крепких узлов на затылке герцога, а после привязывая концы веревки к ремню на его руках так, что теперь голова Луиса оказалась запрокинута назад. — Чего он добивался от тебя, приучив так играть со смертью. Не знаешь? — Кристиан не ждал ответа на свой вопрос, он просто размышлял вслух, точно зная, что разговоры об отце Луиса заставят герцога страдать еще сильнее. А еще Легрэ знал, что иногда надо просто пережить прошлое и, отпустив свою боль шагнуть в будущее — другое, где боль — наслаждение, а страх слаще вина. — Ты не боишься смерти, сладкий мой, ты любишь ее страстно и нежно, с желанием любовника. Ты боишься совсем другого — когда кто-то держит в своих руках твою жизнь и управляет твоими желаниями. — Целуя Луиса в плечо, Легрэ слегка придавил его к бревну весом своего тела и, отпустив руку к его бедру, нежно погладил, потом — ягодицы, а в следующую секунду пальцы пошевелили камень в его заднем проходе. Кристиан обратил внимание на то, что тот почти ушел внутрь, а потому чуть-чуть подтянул его назад. — Неужели твой отец ни разу не трахнул тебя? Странно. Я бы на его месте не сдержался.
Юноша не мог ответить. Он просто ждал продолжения речи и строил стены невидимого храма вокруг. Они были свиты из золота, они пронизывали лучами пространство. Их высокие острые окна заполнялись невиданными витражами. Каждое стеклышко имело особый цвет. Храм был все больше, все выше. Свод его — темный, со звездным небом, горел свободой. Рассказ об отце и вопросы о нем? Герцог лишь краем уха ловил слова Кристиана. Отец... Он знал про то, что демоны приходят к Луису, он привлекает их, как сияющее солнце. Он исцелял юношу от их влияния. Смерть... Особые отношения со смертью... Не любовник, несущий доступность наслаждения... Печаль, окутанная очищением. Иди же ближе, Кристиан. Хочу увидеть твое лицо, когда человеческое обличье не скроет истинного облика. Иди ко мне, одержимый страстями демон, чтобы я взглянул на тебя с печалью. Дай познать, кто ты есть с твоей болью. С твоими страстями... Тело — пустое... Света сейчас так много...
Легрэ слегка прикусил кожу на плече юноши, с тихим напряженным вздохом освободил его тело от камня и обойдя спереди, снова отрезал кусок веревки, которую привязал к палкам и пропустил под горлом герцога.
— Эта веревка будет показывать мне, на каком уровне будет находиться твое горло, — пояснил он. — Если ты слишком сильно поддашься вперед, я замечу это, но на твоем месте я бы держал голову ровно, чтобы не случилось дальше. А чтобы ты получше понял условие, смотри сюда, — Легрэ присел перед Луисом на корточки и показал кинжал острием вверх. — Я воткну его в землю, вот так, — указательный палец аккуратно лег на кончик стального лезвия, сверкающего на солнце. — Здесь, в этом месте твое горло и кинжал соприкоснуться друг с другом. Ослабнешь и рухнешь вперед... умрешь.
Наконец он видел Кристиана — через пласты той черной мути, называемой телом — там, в самой глубине, на самом дне.. В каждом звуке, в тоне, в задающих путь словах — управляя телом, управляешь ли душой? Так хотелось бы задать этот вопрос мужчине, который прошел столь долгий путь, был так истерзан своей жаждой крови...
Было ли тебе больно в плену разбойников, Кристиан? Наверное, да — унизительно и больно. Но не так — не когда видишь тварь по имени не смерть, а человеческие слабости. Когда за каждую из них тебя наказывают — днями, годами, когда каждая твоя минута превращается в вечность. Кто ты здесь, на этой поляне? Мгновение в сияющем храме. Начинавшее закипать негодование отступило, сменяясь жалостью. И Луис отвел взгляд.
Легрэ воткнул кинжал рукояткой в землю, как раз под горлом Луиса и провозился с этим пару минут. Юноша не мог видеть, что он делает — только чувствовать. Закончив, Кристиан осторожно прихватил юношу за подбородок и ласково припал губами к губам. Веревка Легрэ ни капли не смущала.
— Люби меня, Луис, — шепнул он сладко, — возможно, это последнее, что ты сделаешь в своей короткой жизни. — Кристиан осторожно, всего на долю дюйма отпустил голову юноши вниз, и что-то острое уперлось в его кадык. — Не шевелись. Ты меня понял?
Юноша не мог улыбнуться в ответ, но если бы была такая возможность, то он, конечно, бы открыл сейчас Кристиану двери в свою короткую жизнь. Но те были плотно закрыты. И глаза тоже закрылись, чтобы не тонуть в бесконечном свете, который слишком ярок. В ушах зазвенела гулкая пустота. Душа, освобожденная от плоти, подошла к Легрэ сзади и провела ему между лопаток. "Тебе давно обрезали крылья, — сказала она печально. — Ты не научишься летать".
Кристиан осторожно отпустил герцога, поднялся на ноги и встал у юноши за спиной между разведенных ног. Ладони прошлись по бокам, лаская разогретую солнцем и любовью кожу, мягкие губы нежно коснулись ладони, согревая ее тяжелым дыханием.
Хрустальные капли стали падать вниз в ответ на ласку. Она злила Луиса, как мука. Танец... Танец слез по щекам. Искры солнца, запечатленные в утренней росе, когда туман растворяется в прохладе встающего утра. Быстрые картинки событий, где нет следов Кристиана — лишь иллюзии. Сколько иллюзий! Выйдешь ли ты из рощи? Нет... Если бы был смысл выходить, если бы там ждало счастье. Там нет ничего... Нет дома, нет семьи, нет никого. Фернандо? Глупость... гордец, которого умолять приходится о чувствах. Выбивать их с кровью. Здесь ты, утверждающий, что любишь, но лишь ищущий себе выход твоим демонам, чтобы в ответ не ненавидели, а отвечали любовью.
Прости-прощай. Игра со смертью. Один лишь шанс. Среди корысти, политики, грязного желания. Лезвие... живое, истинно любящее... откровенное, как сверкающий храм. Луис рванулся вперед, собираясь закончить постыдную игру, чтобы напороться на нож, но одновременно с этим палки в земле покосились, веревка на шее натянулась, принося дикую боль, запястья загорелись от того, что Кристиан удержал их, словно ожидал такой попытки. Герцог зарычал яростно, словно его поймали в капкан.
— Не так быстро, сладкий мой, — слегка придержав юношу, Легрэ подтащил его немного назад, не позволяя покончить с собой. Он склонился к уху Луиса, ловко и бережно освободил его рот от веревки и шепнул на ухо только одно слово: — Почему? — Кристиан был серьезен, обеспокоен донельзя. Он должен был знать, что творится в белокурой сумасшедшей голове герцога. Зачем юноша хотел свести счеты с жизнью? — Почему, Луис?
