Охота на ангела-1 (прежде назывался Монастырь)

Этот роман пишется благодаря стараниям нескольких замечательных авторов, которые увлечены миром средневековья и создают свою альтернативную историю. Сегодня я с радостью готов вам представить виновников данного "безобразия"

Ваш покорный слуга — Карольд (в роли аббата Себастьяна и герцога Луиса)

Элаир (Кристиан Легрэ)

Ликаона (король и брат Николай)

Ниамару (инквизитор Паоло и его игрушка Ксавье)

Наречена (брат Микаэль)

Джилл (брат Этьен)

Такаяма(брат Гиральд)

Заяц Крис (брат Сей)

Это ролевка? Ха, забудьте такое слово. Текст рождается характерами. И роман "Монастырь" таким и является.

Склоны южных гор Валассии поросли виноградниками и садами. Путешественники описывали эти места всегда с некоторым пафосом и чудесными эпитетами, часто переходя на стихосложение. О Валассии и менестрели не раз сочиняли долгие любовные песни, в которых юные сердца находят, наконец, любовь и счастье. Но главной достопримечательностью этого края все-таки был монастырь, построенный еще при Франциске Первом, который поклонялся искусствам и всячески способствовал науке.Монастырь Валассии с самого начала занимался упрочнением науки. Был центром культуры, хранившим и собиравшим знания веков. При нем выросло несколько поселений, которые трудились по милости божией с великим усердием, снабжая все нужды монахов, чтившихся в этих краях как источник благодати.При монастыре работала и гостиница для странствующих монахов, паломников, а также частенько здесь останавливались и затерявшиеся в бескрайней равнине Валассии послы. Они восхищались затейливой архитектурой, богатством монастыря.Монахи его, одетые одновременно просто: льняные рясы с расшитыми рукавами, белые рубахи, выглядывающие как исподнее из-под подола, кожаные пояса, — тем не менее отличались странной, иногда пугающей красотой и одухотворенностью. И всякий раз, глядя на них, возникали у многих странников греховные мысли.Валасский монастырь — песня песней. Хранитель. Богатейший. И... В последний месяц здесь ожидали прибытия инквизитора, в послании которого обозначалась лишь одна причина — ересь. Но аббат Себастьян точно знал, что есть и другие. А именно богатство и сила монастыря, который распространял свое влияние на все большую территорию. Иметь свою армию могли только некоторые вассалы его величества. Но здесь... вдали от столицы, аббат управлялся сам.Мужчина поднялся из глубокого кресла и посмотрел на юного мальчика, который прилежно раскрашивал сурьмой иллюстрацию для новой книги. Юноша был очень хорош собой. Глаза его можно было сравнить с небесами. Светлые волосы ниспадали до пояса. А лицо... Разве художники способны передать такую прелесть?— Луис, прикажи, чтобы готовили трапезную.— Да, падре. — короткий кивок, и вот уже дверь закрывается за юным послушником, а в глазах аббата появляется сталь. Что же, никому еще не удавалось изменить устройство мира. И здесь власть монастыря, а не какого-то приезжего инквизитора.

1

Он был главой монастыря вот уже два года. Отлично представлял мотивы появления здесь инквизиции и готов был дать отпор очередному дилетанту, покушавшемуся на богатые южные земли. Конечно, многих заботит, сколько власти у Церкви сейчас. К землям, где сходятся многие торговые пути, внимание особенно велико — даже король, и тот неравнодушен к богатству, которое ему никогда не принадлежало, а всецело зависит от воли божией.

Себастьян отложил письмо и подошел к окну, распахнул его, погладил рыжую кошку, свернувшуюся клубком на каменном подоконнике. Это был высокий мужчина, крепкий, с суровыми чертами лица, темными кудрявыми волосами, в висках которых уже змеилась седина. Жесткая внешность ярко контрастировала с картинкой за окном. Весна выдалась теплой, и уже расцвели апельсиновые и персиковые деревья на склонах. Внизу суетились монахи, принимавшие по четвергам оброк от местных крестьян.

Стук в дверь оборвал размышления.

— Входите, — сказал Себастьян и обернулся.

Кристиан Легрэ переступил через порог, прикрыв осторожно дверь, чинно поклонился аббату, но даже в этом жесте не было раболепия — скорее уж привычка, такая же выверенная, как и холодная сдержанность в синих глазах. Вот уж на кого, а на смиренного богобоязненного монаха этот человек не походил. Широкие плечи, безупречная осанка и цепкий взгляд выдавали в нем воина, привыкшего держать в руках острый меч, плеть, топор, но никак не молитвенник.

— Я слышал, что у нас скоро появятся гости? — риторически спросил он, проходя к окну и внимательно глядя в глаза Себастьяна.

— Прочитай письмо. Ровно через три дня, если учитывать, что посланник всю неделю гулял в портовом городе, а потом только вспомнил и заявился сюда после питейной болезни. — Себастьян не смотрел на Кристиана, но знал, что тот пробегает глазами послание с гербами инквизиции. Рука аббата продолжала водить между ушей кошки, которая урчала и ластилась хозяйской ласке. — Опять вздумали отцапать у нас кусок земли. Хуже другое... Насколько будет копать новый инквизитор...

Легрэ усмехнулся так, словно о проблеме не стоило беспокоиться.

— Сколько бы ни собирался копать, надо сделать так, чтобы остался ни с чем. Почему бы не устроить ему лишнюю головную боль? Кажется, прямая обязанность святой инквизиции — борьба с нечистым духом. Вот пусть этим и занимается.

— Если дело будет касаться городской инквизиции, то оно потянет, конечно. Там необразованные выскочки работают и во все верят. Сейчас нас посетит птица повыше, да еще с капитаном его королевского величества. Свои люди, помощники, охрана. Все поселятся в гостинице при монастыре. А проныра точно будет копать не нечистого. — Себастьян направился к дубовой двери, приоткрыл, выглядывая в длинный коридор. Затем закрыл. — Если только дело касается наследства, то поводы найдутся любые. Мы должны его принудить к постригу. И как можно скорее.

Кристиан ненадолго задумался, слегка постукивая пальцами по пергаменту, потом хмурясь, отложил письмо на стол.

— Разве ваша светлость не имеет на мальчика достаточного влияния, чтобы мы избежали подобных проблем? Если инквизитор пребывает к нам с посыла самого короля, то у него будет предостаточно сил добиться своего. Мы не успеем подготовить Луиса к постригу, пусть он даже сейчас же даст свое согласие. Нам нужно искать другой путь.

Себастьян поманил Кристиана подойти и посмотреть в окно, где совершенно безобразным образом один из монахов отлынивал от подсчета оброка и, сидя на телеге, ел привезенные вареные яйца, запивая молоком.

— Путь мы найдем. А вот инквизитор. Этому просто нужен повод найти ересь, — аббат резко закрыл окно, чтобы внизу было слышно. — Если мы сможем склонить инквизитора на нужную дорогу, то все повернется лишь в нашу пользу. Пока будем готовиться к тому, чтобы лишить нашего гостя всяких возможностей получить свидетельства.

— Что же он будет искать? — пренебрежительно отшутился Легрэ, поглядывая на бездельника-монаха, точно ястреб на зайца. Его ухмылка стала хищной и многозначительной. — Мы все здесь — сама Святость. Ни воровства, ни мужеложства, ни сквернословия, даже лени и той не найти среди достойных братьев. Так что если инквизитор и предъявит нам обвинения, ему потребуются веские доказательства, а иначе все сочтут это ложью. Думаете, стоит лишний раз напомнить нашим монахам о святости, дабы никто из них, искушенный дьяволом, не совершил роковой ошибки.

Кристиан внимательно взглянул на аббата, ожидая ответа.

— Мне нужна уверенность, что ни один не станет болтать, — Себастьян взял в руки письмо опять. — Сегодня на вечернем службе следует предупредить братьев. В их интересах сделать так, чтобы инквизитор покинул нас как можно быстрее. Но среди нас есть крыса. Я точно знаю.

Губы сложились в тонкую линию. Как раз в этот момент в дверь постучали, и в огромную келью вошел Луис, который вернулся из трапезной.

— Все готово, падре, — сказал он, отводя глаза от Кристиана и беря книгу со стола аббата.

Легрэ со сдержанным любопытством разглядывал юношу, потом будто задумавшись о чем-то своем, посмотрел в окно и прищурился. У него уже чесались руки — наказать бездельника по всей строгости монастырского устава. Однако для этого было необходимо получить разрешение аббата, а тому, увы, сейчас не до того. Жаль.

— Ступай, Кристиан. Внизу есть чем заняться, Луис, помоги братьям. — Себастьян дал знак обоим, чтобы они покинули келью.

Юноша кивнул и последовал за Легрэ.

Они шли длинными мрачными коридорами: мимо чадящих факелов, обитых железом дверей, почти бесшумно ступая по холодному каменному полу. Кристиан был задумчив, но по праву старшего держался холодно и надменно. Впрочем, бывший стражник вообще не отличался тупой безропотной покорностью святош, просто он знал, когда стоит показывать зубы, а когда прикинуться самим смирением и признать власть сильного. Разумеется, при аббате этого монастыря у него были свои обособленные цели и приоритеты, и пока его все полностью устраивало.

Легрэ обернулся в пол-оборота и взглянул на юношу.

— Луис, тебе нравится у нас? — спросил он без напора, вежливо и почти лениво.

Тот пожал плечами. Опустил глаза.

— Да, — сказал тихо. Казалось, что и не сказал, а прошелестел. Закрылся от любого вопроса. От любого разговора. Накинул на голову капюшон и стал спускаться за Легрэ вниз по лестнице, оглаживая ладонью каменный парапет. В этом жесте сквозило узнавание каждой трещинки, каждого изъяна. — У вас много книг, — добавил после долгой паузы. — Что я должен сейчас делать? Чем помогать?

— Твой первый долг, Луис, — ровно ответил Кристиан, — это, прежде всего, быть покорным и во всем слушать отца Себастьяна, беспрекословно и не подвергая сомнению его поступки и слова, как и полагается хорошему будущему монаху. Что бы он ни делал и ни говорил, он аббат и поставлен Господом и Церковью главенствовать над нами, — Легрэ перекрестился для приличия, но вкупе с его высоким ростом и широкими плечами это выглядело смешно и нелепо. Он открыл дверь, ведущую во двор монастыря, и, щурясь от солнца, шагнул на каменную мостовую. — Ты все понял?

— Да, брат Кристиан. — Луис сощурился от яркого солнца и прикрыл рукой глаза. Во дворе суетились монахи, одни из которых переносили оброк в кладовые, а другие принимали и вели подсчет и запись.— Я просто не знаю, чем могу сейчас помочь.

Юноша посмотрел снизу вверх на помощника аббата. В ярко-голубых глазах светилось искреннее непонимание. Пробыв в монастыре около двух месяцев, юноша практически не покидал кельи и только теперь изредка ходил в трапезную, чтобы сообщить о скором обеде.

Легрэ снисходительно улыбнулся, но под личиной сдержанной лености у него уже вовсю бесились черти, требуя крови — разыскать того самого бездельника и отучить раз и навсегда поедать что-либо тогда, когда нужно работать. Но Луису незачем было видеть подобное — после пострига он еще узнает о скверной репутации помощника аббата, и не дай бог ему испробовать карающей руки на собственной нежной шкурке.

— Сходи — напои скотину. — Кристиан почти с упоением наблюдал, как после его появления во дворе работа пошла быстрее, и даже те, кто ничем не занимался минуту назад, уже вовсю искали себе занятие потяжелее.

Юноша огляделся. Он не стал переспрашивать, куда должен конкретно идти и где взять ведро, чтобы наносить воды. Просто пересек двор и заглянул в каждое помещение, пока не нашел то, что нужно. Здесь он встретил еще одного здоровенного детину, занимавшегося плетением корзины. Детина удивленно поднял на Луиса глаза. А юноша, взяв деревянное ведерко, направился к колодцу.

Мысли его были очень далеко. Всего два месяца назад он избежал худшей участи, чем носить воду.

2

Луис набирал ведро неуклюже. Наверное, обращая на себя всеобщее внимание, по крайней мере, так ему казалось. То упорно не наполнялось больше чем на четверть. Десятый или двадцатый раз испробовав все варианты, юноша, наконец, сумел достаточно налить воды в стоящее на камнях деревянное ведро воды и отправился обратно в помещение, где сидел незнакомый монах. Зашел, перегнувшись на один бок, поставил ношу на пол и спросил:

— А кого тут надо напоить?

Мужчина опять с удивлением посмотрел на юношу и вдруг засмеялся:

— Ну, уж точно не меня! — веселился он очень заразительно, так что Луис даже заулыбался. Отсмеявшись, монах поправил налобную повязку, стягивающую светлую копну остриженных по шею волос, спросил:

— Ты, наверное, Луис? Я брат Николай.

Посмотрев на юношу, который про себя пытался выговорить странное имя, мужчина пояснил:

— Я из Руси. Слышал о такой?

Луис отрицательно покрутил головой. Скинул капюшон, потому что солнце от долгих упражнений с колодцем, напекло макушку.

— Николай, — повторил несколько раз, а затем огляделся. — А где здесь содержат скотину? — спросил смущенно.

Казалось, мужчина был очень удивлен:

— Луис, как ты с первого раза произнес мое имя правильно?

И принялся аккуратно складывать прутья рядом с собой, намереваясь встать.

— Я учился, — просто ответил юноша. — Орфоэпия, произношение, латынь, греческий, сейчас отец Себастьян позволяет изучать иероглифы. Я буду книги переписывать, наиболее старые.

Юноша с интересом разглядывал плетение.

-Это ива? У нас корзины делают из молодого орешника. Там гораздо холоднее, снег в начале октября выпадает. Здесь тепло... Русь... Русь... не слышал...

Глаза Николая настороженно блеснули, но буквально через секунду он уже дружелюбно затараторил, подталкивая юношу к выходу:

— Ага, ива. Пойдем, я тебе покажу, где свинарник, вряд ли тебя могли послать в пустую овчарню, — опять заулыбался мужчина.

От его дружеского толчка Луис чуть не упал, и Николай еле успел его подхватить со словами:

— Какой-то ты неловкий. Хорошо хоть ведро не успел взять! — мужчина вручил юноше ведро, проверив уровень воды в нем. — А что ты его не наполнил? Ты где столько языков выучить успел?

Луис смутился еще больше.

— Я понятия не имею, как с этим колодцем справиться, — сказал он. — Отец Себастьян меня отправил помочь, вот я и помогаю... как умею. А грамоту знаю, потому что ... но это уже в прошлом. Была такая возможность, теперь надеюсь, здесь пригодится. У вас большое аббатство?

— Да, большое. Пойдем, я тебе сначала покажу, как с колодцем обращаться.

Показывая юноше премудрости набирания воды в ведро, Николай постоянно болтал, а сам напряженно думал. Про Луиса знал весь монастырь, но за два месяца, которые Луис стал послушником, его мало кто видел. И вот теперь его вдруг отправили помогать по хозяйству. Ха! Да по этому мальчику сразу заметно, что он благородных кровей, и ничего тяжелее пера в жизни не держал.

Пока они вот так болтали и шли к свинарнику, юноша все время оглядывался по сторонам. Больше всего интересовала именно библиотека. Ее он заприметил практически сразу. И теперь бросал взгляды на приоткрытые двери. Наконец отец Себастьян позволил покинуть келью, пусть и назначив послушание, но так даже лучше, чем постыдные воспоминания о последних днях в северной столице, когда пришлось спешно собираться и практически бежать прочь через всю страну.

Теперь, греясь в лучах приморского солнца, Луис подумывал о том, чтобы написать-таки письмо герцогу Сильвурсонни, дорогому отцу о том, что жив. Но останавливало Луиса одно обстоятельство — королевский гнев.

— Спасибо, Николай, за помощь, теперь я справлюсь, — юноша поклонился мужчине и тотчас вспомнил, что не при дворе, но взгляд собеседника был красноречивее всяких слов.

— Брат Николай, — хлопнул Луиса по плечу мужчина, опять заставив того пригнуться. — Привыкай! — и, подмигнув, отправился восвояси, оставив потирающего плечо юношу.

Оглянувшись несколько раз, Николай убедился, что юноша уже не видит его, и решительным шагом направился к аббату.

Тот уже находился в нижних галереях, проверяя уровень воды и чистоту стоков. Монастырь славился своими купальнями, которые строились по древним греческим чертежам. Практически в монастыре была целая система коммуникаций и даже туалетные комнаты, о которых в столицах и не слышали. Но доступ к купальням имели только монахи, которых давно в народе прозвали благоуханными, как цветы господа.

Себастьян недовольно закрыл одну из емкостей и оглянулся на Николая.

— Где Луис? — спросил сразу. — Легрэ за ним присматривает?

Мужчина быстро окинул взглядом галерею и опустился перед аббатом на колени.

— Благословите, отче.

Весь монастырь уже привык, что он называет падре Себастьяна "отец Себастьян". И просить благословения уже было широко известным ритуалом, негоже его нарушать, даже если они находятся вроде бы вдвоем. Никто не знает, кто может стоять за колоннами. Получив благословение, Николай встал и быстрым шагом обошел галерею, проверив все укромные углы. Вернувшись после сего не очень понятного действа к аббату, мужчина негромким голосом начал говорить:

— Легрэ отправил его напоить скотину. Я вообще не понимаю, о чем он думал. Мальчик не умеет ничего. Сразу понятно, что из дворян, причем не из простых. Его пока нельзя показывать другим братьям. В библиотеку — это еще ладно, с Этьеном еще можно договориться, а вот для остальных... Кстати, он сейчас точно руки в кровь сотрет — будет повод не выпускать из кельи несколько дней. Я его свиней отправил поить.

И Николай опять на всякий случай оглянулся.

Себастьян, давший благословение и дождавшийся того, чтобы Николай вернулся, выслушал доклад, нахмурив брови. Затем оставил проверку котлов и труб и, сделав знак следовать за собой, отправился по ступеням в лабиринт нижних этажей. Обычно сюда имели доступ лишь он и Николай, который занимался изготовлением вина. Сейчас от прошлогоднего урожая осталось лишь три мешка изюма, который должен был пойти на пасхальное угощение.

— Надеюсь, Этьен его задержит. Руки негоже до мозолей. Другого боюсь, он собрался отцу письмо писать. При мне не станет, а вот за столом — самое место, — мужчина еще больше разозлился. — Ворота открыты. Достаточно выйти за них... И ищи его потом... — Себастьян ускорил шаг. Николай двинулся следом и усмехнулся:

— Да не бойся ты, Себастьян. Как выйдет, так и вернется. Вот выйдет он за ворота — а дальше? Он же ничего не знает, да еще в одежде послушника. Его первый же крестьянин обратно приведет, чтобы не навлечь на себя твой гнев. Ты продолжай с ним нежненько. Да мальчишка и сам не захочет выйти. Ты в его глазки смотрел? Боится он, как пить дать, боится. Ну... — и на мгновение задумался, — можно с ним пожестче попробовать. Только прощупать нужно сначала. Есть такие, что только крепче становятся. Прощупать?

И с надеждой воззрился на аббата.

— Уйти далеко, конечно, не уйдет, но вот письмишко отправит. — Себастьян помолчал, словно что-то вспомнив, — и заплатить у него есть чем. Крест золотой, цепочка... Остальное-то я отобрал, — аббат свернул к последней из галерей, за которой лестница вела на поверхность. — Прощупать... Поспрашивать можно. Но без рук. Он и мне не особо-то рассказывает. Если бы не остановили обоз стражники, в море подался. Знаешь, сколько с ним вещей было? — Себастьян поманил Николая в сторону и достал связку ключей, чтобы открыть одну из дверей кладовых. За ней стояли тюки и сундуки, обитые железом. — Заходи! — аббат шагнул внутрь и открыл первый же из сундуков, набитый доверху дорогой одеждой. Тут же лежал ларец из листового золота. Еще один взмах, и ... на солнце заблестели каменья. — Луис — сын герцога. Племянник короля Фернандо. Наследник огромных земель, сопредельных с нашими. Понимаешь?

Николай растерянно потер подбородок.

— Не понимаю, как его не ограбили, с таким-то сундуком и внешностью "обманите, меня, пожалуйста". Себастьян, ты уверен, что это не ловушка? Сам знаешь, можно прикинуться паинькой, а потом... А письмо... Выдавай ему бумагу под счет. Сколько ты дал, столько он вернул. У других бумаги ему не добыть, разве что у Этьена. Да... Без Этьена нам не обойтись — если этот мальчик действительно убежал из дома сам, в чем я сомневаюсь, видя этот сундук, только Этьен сможет ему задурить мозги редкими книжками. Я-то, конечно, тоже могу — есть у меня, что порассказать всяким романтичным юношам, но книжки лучше. Тем более, он говорил про переписывание книг.

— То, что сбежал, я не сомневаюсь. История политическая, не простая, — аббат прикрыл дверь. — Обоз ехал невооруженный около недели. Мальчишка брал только самое необходимое, оделся скромно, волосы спрятал. Я обнаружил рекомендательные письма на посольство. Луис не хотел возвращаться домой. Более того, собирался отправиться на мусульманские берега.

Себастьян покачал головой.

— Надо убрать его вещи как можно дальше, чтобы даже намека не было. Одежду сжечь, а драгоценности лучше всего отнести... Ну, ты знаешь куда. И еще, я не всегда могу следить за ним. Держать взаперти — вызывать его подозрения. Мне нужно добиться его согласия на все. Подписать бумаги. Заставить герцога Сильвурсонни отдать положенную долю монастырю. А потому мальчик ни минуты один оставаться не должен. Возможно, сейчас посыла бежать и нет, но настанет тот момент, когда он начнет вырываться, и желание написать письмо лишь начало его желания вернуться к мирской жизни. Такой возможности я ему не дам.

Мужчина, наконец, вышел из кладовой, вручив Николаю ключ, и поднялся с ним во внутренний двор. Крестьяне уже ушли. Монахи завершили подсчеты и тоже удалились в трапезную.

Себастьян огляделся. Ворота закрыты плотно. Лишь Луиса нигде не видно.

— К тому же, — теперь аббат перешел на шепот, — через три дня к нам прибудут гости из столицы, святейшая инквизиция. Хоть Легрэ и уверен, что наши богатство и сила не дают покоя феодалам, но на этот раз следствие ведет не городской дознаватель, которого легко убедить в кротости и смиренности. К нам едет инквизиторский обоз. Так что, дело осложняется неимоверно, — мужчина кивнул Николаю поискать Луиса в библиотеке, а сам отправился к трапезной, чтобы расспросить Кристиана, где же он оставил послушника.

3

В библиотеке было сумрачно, почти мрачно. Дубовые книжные шкафы уходили под сводчатый потолок, коридор, ведущий в соседний зал, казался темным и неприветливым, несколько длинных столов и скамей дополняли скудную обстановку. Семь толстых свечей в медном подсвечнике не были зажжены — высокие узкие окна, наполовину прикрытые тяжелыми ставнями, пропускали достаточно света. За окном происходили какие-то действия хозяйственного характера, и Этьен в который раз вознес хвалу Господу за свои способности к чтению, письму и языкам, позволившим ему занять должность библиотекаря — отличный повод лишний раз увильнуть от нудных и утомительных работ и посвятить себя чтению. На столе лежал огромный увесистый том "Истории британских королей", переписанный от руки, и по идее, Этьену надлежало при помощи братьев повторить подвиг безымянного подвижника... но пока никто не видел, можно было просто открыть книгу и погрузиться в удивительный мир бриттов.

Дверь скрипнула внезапно, и тонкая фигура просочилась в сокровищницу знаний, оглядываясь по сторонам. Луис, напоивший скотину, не отправился обратно на второй этаж к аббату, а решил навестить место, к которому питал священную страсть.

Юноша прошел вдоль столов, предназначенных для братьев, и внезапно столкнулся взглядом с молодым человеком, который все это время наблюдал за Луисом, бесцеремонно трогавшим письменные принадлежности.

— Я Луис, здравствуй, — представился сразу, чтобы не было подозрений, — это мне настоятель берет книги для переписывания и иллюстраций. А ты Этьен?

— Да, я Этьен, — молодой человек улыбнулся, с трудом удержавшись от желания озорно подмигнуть — уж очень торжественно-серьезным выглядел этот Луис. Признаться, Этьену давно хотелось посмотреть на послушника, который, по слухам, выходил из покоев аббата только по очень большой нужде. Белокурый, голубоглазый, с тонкими чертами лица и сам весь какой-то утонченно-возвышенный, он был похож на принца из сказки или легендарного короля бриттов в юности — ну, по крайней мере, именно так Этьен представлял себе принцев и королей. — Что же, отец настоятель не пускает вас сюда, Лу-и? Или вам самому удобнее работать в его... то есть в своей келье?

Юноша очевидно смутился. Вопрос задевал его неприятную сторону жизни. И все эти недели Луис банально приходил в себя после побега из столицы.

— Я не знаю, — сказал просто. — Падре считал, что мне пока рано. Я зашел без его разрешения, — еще больший азарт в глазах, оглядывающих полки. — Я могу попросить...

— Можешь, — щедро разрешил Этьен. — Проси!

Юноша опустил глаза.

— Я бы хотел почитать Илиаду. Если это возможно?

— Возможно, разумеется, если ты знаешь греческий... Чего я спрашиваю? Конечно, знаешь... — библиотекарь встал со скамьи, потянулся, с наслаждением распрямляя спину и плечи, и направился к соседнему залу — античная литература была именно там. Признаться, Этьен обрадовался поводу слегка размяться — от строчек уже рябило в глазах, да и визит прекрасного послушника был из разряда событий, которые не каждый день случаются. — И зови меня "брат Этьен", все мы тут братья... кроме тех, кто уже отцы... — через распахнутую дверь было слышно, как библиотекарь двигает тяжелую лестницу.

— "Илиада", "Илиада"... где-то здесь она была... или на полку выше? Ага!

Довольный собой, Этьен вернулся в зал, где ждал его Луис, на ходу заправляя прядь за ухо — на лбу и виске осталась пыльная полоса.

— Держи свою "Илиаду", брат Лу-и...с.

— Спасибо, брат Этьен, — поблагодарил юноша, он мялся и явно не хотел уходить. — А что вы читаете? — глаза вновь пробежали по столам. Луис прошелся вдоль них. Оставленные книги, бумага, перья, чернила... — Я могу посидеть и пописать? — спросил с надеждой.

— Historia Regum Britanniae, — Этьен вновь приземлился на свою скамью. — Почему нет? Садись, пиши... а что собираешься писать, брат Лу-ис?

— Письмо, — юноша опустился на скамью с благородным изяществом, которое свойственно лишь знатным вельможам. Да и сидел он прямо, словно в спину вколотили палку, не склоняясь над столом, не нависая, не раскидывая по столешнице руки. Взял перо, открыл чернильницу. В голубых глазах появилась задумчивость. Несколько минут Луис размышлял, посматривая на Этьена, а потом что-то начал выводить на бумаге аккуратным почерком.

Этьену было до чертиков любопытно, что там за письмо собрался писать принц крови, как он про себя окрестил Луиса. Но подходить и заглядывать через плечо было как-то... не хотелось, одним словом. Поэтому библиотекарь вновь раскрыл эпический труд Гальфрида Монмутского... но словно сошедший с иконы юный аристократ в данный момент интересовал его все же больше, чем его британский собрат по голубой крови.

— Семье? — наугад спросил Этьен, надеясь все-таки разговорить юношу.

Луис оторвался от кропотливого занятия, поднял глаза на монаха. Тот казался ему экзотически, необъяснимо красивым. Эти темные волосы, как на картинах новых художников, что частенько приносили отцу свои работы на продажу, карие глаза, которые в солнце золотились, словно мед, стройное тело, которому явно не идет одежда монаха.

— Да, я пишу отцу, — подтвердил он. — С кем можно будет отправить в Силвусье? Я даже не представляю... Слышал есть внизу постоянный посыльный. — Луис еще раз пробежал письмо и поставил подпись.

— Есть, ага... но он вот так запросто у тебя письмо не возьмет — только с благословения аббата... да и не знает он тебя — ты же не выходишь почти никуда, брат Луис. Пусть отец Себастьян ему записочку черкнет... хм, а читать-то он умеет? Не помню... Ну, или отдай письмо отцу Себастьяну, а он передаст кому надо. Твой отец не против, что ты избрал путь служения Господу, брат Луис? — это, конечно, было не его дело, но, как здраво рассудил Этьен, за спрос денег не берут. Отправить не в меру любопытного библиотекаря в пешее паломничество по Большому Афедрону и его окрестностям юный послушник мог в любой момент... а мог и еще чего интересного рассказать.

Луис задумчиво в этот момент складывал письмо. Мысли его явно закрутились и были где-то уже не здесь.

— Я вообще еще не монах, — вдруг сказал Луис и поднялся со скамьи. — Я здесь, потому что... — в глазах появился ледяной блеск... — Мне надо идти. Спасибо, брат Этьен. — Юноша уже собирался выйти из библиотеки, как в нее ввалился брат Николай.

— Я знаю, — как можно мягче ответил библиотекарь. — Не за что! Заходи в любое время, брат Луи-с... или Луис, если вашей светлости так больше нравится, — уголки губ Этьена дрогнули, сложившись в озорную улыбку. — Про "Илиаду" не забудь... О, доброго здравия, брат Николай!

— И тебе не болеть, брат Этьен! — широко заулыбался мужчина, цепким взглядом охватив открывшуюся картину. И опять затараторил:

— Луис! А ты какими судьбами тут? Как твое послушание, наложенное братом Кристианом? Сделал? Руки как, не болят, не стесал? Если стесал, то тебе нужно сейчас к брату Микаэлю, за примочками.

Пока Николай все это говорил, он успел бесцеремонно вытащить письмо, окинув его вроде бы пустым взглядом, и положить письмо на стол и проверить руки юноши.

— Да, в целом все нормально. Ты у нас в какой руке ведро носил? — спросил Николай и вроде как нечаянно уселся на письмо.

Луис удивленно поглядел на свои ладони. На одном и пальцев и правда появилась мозоль.

— Все в порядке, — сказал спокойно, хмуря брови. — Брат Николай, ты на письмо мое сел.

Юноша потянулся за книгой, которую собирался прочитать.

— Ты не видел падре Себастьяна?

— Где? — мужчина поелозил по столу, якобы пытаясь встать, а сам продолжил тем временем, — так в какой руке-то ведро носил? Ногу покажи, наверняка синяк себе набил!

Вытащив, наконец, письмо, Николай оглядел его:

— Ой! Луис, извини!

Его серые глаза смотрели на юношу очень растерянно и виновато.

— Все со мной в порядке, — юноша покосился на Этьена, который наблюдал за происходящим с возросшим интересом и молчал. — Спасибо за заботу, брат Николай. Так вы не видели падре Себастьяна... Я сам найду.

Николай продолжал мять в руках бумажку.

— Ты лучше к нему в келью загляни, скоро обеденное время, он должен быть у себя. А так может быть где угодно, зачем тебе за ним по всему монастырю бегать?

— Письмо отправить, — Луис таки забрал свое послание. — Я, наверное, скоро уеду, — добавил он, пожав плечами. Надеюсь на это.

— Что, у нас настолько плохо? — не удержался от вопроса Этьен. Происходящее не сказать чтобы сильно ему нравилось и "принцу крови" он скорее симпатизировал, но сейчас его высокомерие было, на взгляд библиотекаря, не особенно к месту.

— Хорошо, — ответил Луис. — Мне очень нравится... Простите, я... — юноша покраснел и бросился к выходу.

— Этьен, пойдем-ка в твою комнату, здесь могут появиться лишние уши, — ответил Николай, проводив юношу тяжелым взглядом. Ухватив за локоть библиотекаря, мужчина буквально потащил его за собой. Рядом с ним Этьен выглядел маленьким, хрупким и беззащитным, но горе было тем, кто подумал бы, что это правда.

Келья Этьена располагалась в здании библиотеки, в дальнем от входа, но пройти просто так в нее было нельзя. Незнающему человеку пришлось бы сильно поплутать среди лабиринта стеллажей со старыми фолиантами. И в любом случае он бы обязательно натолкнулся хоть раз на какие-то странные веревки, связывающие шкафы между собой. Любое прикосновение к ним заставляло звонить колокольчик, висящий в келье брата библиотекаря, так что незамеченным никто не мог прийти.

— Этьен, — начал Николай, когда они пришли в келью, — нам нельзя отпускать этого мальчика.

В этот момент дверь со скрипом открылась. Двери не смазывались специально — лишние предосторожности не помешают.

— А, это ты, Кристиан, — расслабился Николай, стаскивая с руки кастет, в который за минуту превращался его нательный крест.

— Секретничаете? — Легрэ шагнул через порог и, не обратив внимания на своеобразное оружие русича, заставил себя холодно улыбнуться Николаю, после приветственно кивнул брату Этьену. Кристиан отряхнул ладони друг о друга таким брезгливым жестом, будто все последние полчаса таскал кого-то за шкирку. В синих глазах блестели искорки иронии и любопытства. — Какого мальчика нельзя отпускать? — спросил он. — И куда?

— Луиса. Он собрался уехать, — спокойно ответил Николай, свинчивая обратно крест. — Ты же в курсе сложившейся ситуации? Себастьян обычно тебя первого просвещает. Кстати, Луис уже написал письмо, — продолжил он, любовно натирая крест краем рукава рясы.

— Отцу, так он сказал, — наконец подал голос до того молчавший Этьен. В присутствии брата Кристиана он вообще не любил слишком часто открывать рот — интуиция подтверждала очевидное — это может иметь далеко идущие последствия, и не все они понравятся библиотекарю с чересчур длинным языком.

— Ага, — Николай надел крест на шею. — Папеньке своему. Написал, что все в порядке. И чтобы тот его не искал, потому что, — мужчина на мгновение прикрыл глаза, — "в дальних странствиях я надеюсь обрести новый дом и любовь". Недоумок.

Услышав последние слова Николая, Кристиан изумленно приподнял брови, потом раздраженно вздохнул и, поразмыслив немного, сказал:

— В дальних странствиях, значит. Очень интересно. Что ж, помогу нашему "принцу" с письмецом, пожалуй, — Кристиан направился к двери. — А пока лучше глаз с него не спускать. Думаю, действовать будем осторожно, чтобы не спугнуть юнца раньше времени. Успеет еще, испугается.

4

Николай проводил недобрым взглядом помощника аббата, через некоторое время встал и проверил, что за дверью никого нет. Тщательно ее заперев, русич повернулся к библиотекарю.

— Этьен, мне не нравится, что происходит в последнее время. Луис здесь уже два месяца, а Себастьян мне про него только сегодня рассказал. Кристиан, судя по всему, уже давно в курсе происходящего.

Николай оглядел помещение без окон, которое в тот момент освещалось только одной свечой. Конечно, это не была келья, где жил Этьен, это была комната, где он вел свои дела, поэтому и отсутствие окон, и полутьма были оправданы.

— А тебе Себастьян, что рассказал про Луиса?

— Ничего, — Этьен пожал плечами. — Ну, то есть он, когда брал книги, сказал, что это послушание для отрока, который будет их переписывать... Самого отрока я только сегодня и увидел в первый раз.

Библиотекарь подошел к деревянному креслу с резной спинкой, явно намереваясь в него сесть, но потом передумал.

— Ты как, настроен поговорить? Если да, пойдем ко мне, здесь что-то мрачновато.

— Зато безопасно, — Николай вернулся на свое место. — Садись. Вкратце ситуация такая — Луис сын герцога Сильвурсонни, это который с севера от нас находится. Да еще он племянник короля Фернандо. Себастьян хочет склонить его к постригу, чтобы оттяпать еще земли монастырю. Ты бы видел, с какими драгоценностями этот маленький герцог приехал! — русич мечтательно закатил глаза.

— Ну, так вот, — продолжил он. — Кристиан в курсе, мы — нет. У меня складывается ощущение, что Себастьян с Кристианом хотят нас отстранить от дел. Меня это не устраивает. И если без Себастьяна мы ничего не можем сделать, то Кристиан... — Николай многозначительно посмотрел на Этьена.

— Как скажешь, — вместо того, чтобы сесть, Этьен прошелся вдоль стен, зажигая свечи в настенных канделябрах — в комнате сразу стало светлее. Наконец библиотекарь опустился в кресло, снова заправляя непослушную прядь за ухо. На лбу все еще оставались следы библиотечной пыли.

— Мдааа, Кристиан... Если честно, меня в дрожь бросает всякий раз, как я подумаю, что когда-нибудь он займет место отца Себастьяна, я его и так-то... хммм, не будем о плохом. Но с "отстранить от дел" — это ты, пожалуй, погорячился. Чтобы отстранить от дел, нужно сперва подготовить замену — кто-то же ими заниматься должен, делами этими. И я пока не вижу, — Этьен ухмыльнулся, — кого бы наш хитроумный падре мог бы припрячь вместо нас к... богоугодным делам!

— Этьен, — Николай побарабанил пальцами по столу. — В этом ты, конечно, прав. Но тенденция настораживает. Два, целых два месяца мы были в неведении. Мне это не нравится. Откуда ты знаешь, что падре не ищет нам замену? С его-то связями... Мне лишаться жизни не хочется. Сам понимаешь, по-другому нас не убрать. Может быть, я преувеличиваю. Может быть, — Николай не выдержал и начал разминать пальцы.

— Но вбить небольшой клин между Себастьяном и Кристианом не помешает. Ты как думаешь?

— Да понимаю, конечно, — Этьен со вздохом откинулся на спинку кресла, — чего тут непонятного... Я, знаешь ли, тоже не горю желанием расстаться с жизнью. И что ты предлагаешь, Никола-и? — библиотекарь поднял взгляд на русича, в свете свечей его глаза казались золотыми. — Вбить клин — это, конечно, неплохо бы. Только как бы нам самим потом что-нибудь куда-нибудь не вбили.

— Этьен, сколько писем написал мальчик? — Николай внимательно вглядывался в лицо сидевшего напротив. — Он ведь два письма написал? Так?

— Точно не уверен, — осторожно ответил библиотекарь. — Я не следил за ним все время, пока мы были вдвоем — как-то в голову не пришло. Мне казалось, что одно — то, на котором ты сидел. Их было два? И куда, в таком случае, делось второе?

Николай возвел глаза к потолку и вздохнул. Придется прибегнуть к другим средствам. И выставил на стол из кармана небольшую бутылочку.

— Этьен, я думаю, от коньяка ты точно не откажешься. Для стимуляции памяти.

И мужчина потопал к шкафу, стоящему в углу. Там, помимо всего прочего, хранились и небольшие стаканчики. Брат библиотекарь был ценителем хорошего коньяка.

— Было бы, что стимулировать, — хмыкнул Этьен. — Но ты прав, не откажусь!

Николай повел плечами — ну еще бы! Стоя к нему спиной, он капнул что-то в один из стаканчиков, прошел к столу, быстро налил коньяку и, протянув стаканчик библиотекарю, сказал:

— Ну, за нас, несчастных русича и франка, оказавшихся во вражьей стране!

Это был их стандартный первый тост. Опрокинув стаканчик, Николай осторожно начал:

— Этьен, писем было два. Первое письмо мальчик сразу спрятал, но ты это успел заметить. Я прав?

— Прав? — библиотекарь облизал губы. Терпкий и крепкий вкус отличного коньяка из погребов брата Николая, от которого веселее бежит кровь по жилам, легче становится в голове и теплее — в сердце... Отчего же сейчас мысли разбегаются, как круги по воде? Вроде и не пьяный... да откуда бы, всего один стаканчик. Усилием воли Этьен заставил себя сосредоточиться — почему-то это казалось сейчас очень важным. — Письмо...

Образы потеряли четкость, а потом вновь обрели, словно крохотные буквы под увеличительным стеклом. Да, спрятал, конечно же. В одну из книг. Второе не спрятал, держал в руках... потом пришел Николай...

— Да, теперь вспомнил, — а зрачки большие, почти во всю радужку. — Было второе письмо.

— Вот и я говорю, наверняка, было второе письмо. И вообще подозрительный этот мальчик. Такой ангелочек ангелочком, а в глаза посмотришь... Хитрая бестия. Ой, не просто он к нам попал, не просто. Да еще перед приездом инквизиции, — и Николай пододвинул еще один стаканчик Этьену. — Выпьем за нас. Мы же всегда друг другу доверяли. И верили.

Глаза в глаза, серые в золотые. Взгляд во взгляд.

Этьен покорно взял стаканчик, поднес к губам. Напиток привычно обжег горло, расцвел огненным цветком в груди. Все так знакомо, все как всегда... Свечи, темное дерево, высокая спинка, на которую так удобно откинуться, потворствуя маленькой слабости, коньяк, дружеские беседы с Николаем... С единственным, кому он здесь доверяет.

— За нас.

Мысли уже не путаются — текут лениво и медленно, как река в широких и низких берегах. Солнечные блики играют на водной глади. А мальчик в монастыре действительно не просто так оказался, Николай совершенно прав. Да еще и перед приездом инквизиции... Как там его? Луис? Да, Луис...

Николай внимательно следил за Этьеном. Ну что ж, теперь можно будет и поиграть. Кристиан, наверняка, уже все выпытал у Луиса. Посмотрим, как мальчишка будет выкручиваться. Интересно, как сильно сейчас Себастьян доверяет своему помощнику? Мужчине категорически не нравилось то, что творится в их монастыре в последнее время. Тайны эти... Раньше Себастьян их всех одновременно посвящал в свои планы, теперь же нет. Себастьян перестал им доверять? С чего бы?

— Этьен, твои мысли, почему Себастьян от нас скрывал Луиса?

Франк хоть и хитрый малый, сейчас, по идее должен все сказать по-честному.

— Ммм... я бы тоже скрывал — такого юного, хорошенького, — Этьен прикрыл глаза — свет казался ему чересчур ярким. Луис нарисовался перед мысленным взором, как живой — тоненький, белокурый, изящный. Белая до прозрачности кожа. И мысли сейчас тоже прозрачные, легкие, — знатного и образованного, да к тому же явного чужака. На эту экзотическую птичку будут обращать слишком много ненужного внимания. А лишнее внимание отцу Себастьяну ни к чему.

Николай хмыкнул:

— От нас тоже лишнее внимание? Почему же он нам не сказал про свои планы? И узнали мы про них — какое совпадение! — перед самым приездом инквизиции?

Русич присмотрелся к Этьену — да, пожалуй, пора вести его спать, вот пусть только на последний вопрос ответит, если сможет.

— Возможно, он пытался вычислить, не подсадная ли это утка. Может быть, он надеялся уболтать мальчишку сам... хотя... за два месяца парень так и не понял, чего от него хотят... если, конечно, не прикидывается. Может, отец Себастьян действительно хотел отстранить нас от участия в этом деле, но потом решил, что в связи с визитом святейшей инквизиции не обойдется без нашей помощи... не знаю. Никогда не знаешь наверняка, что у нашего падре в голове, — у самого Этьена в голове сейчас было восхитительно пусто.

Николай посмотрел на библиотекаря — готов.

— Пойдем-ка, я тебя провожу.

Обхватив франка за талию, он потащил его до кровати, благо нормальная келья Этьена тоже находилась в здании библиотеки, и можно было не опасаться, что их увидят. Уложив Франка, Николай, после недолгого раздумья, стянул с него верхнюю рясу и укрыл одеялом. Выглянув в окно, он убедился, что до вечерней трапезы еще несколько часов. Это было хорошо — значит, Этьен выспится. Не забыть бы его разбудить. Заботливо стерев пыль со лба библиотекаря, Николай задумчиво пошел в винокурню.

5

Луис вышел из библиотеки в задумчивости, подобрал ведро, намереваясь отнести на место, огляделся, размышляя над тем, что теперь говорить аббату, и залюбовался на высокое синее небо, такое безоблачное и теплое.

Он уже дошел до поворота, когда неизвестно откуда, из-под земли, выросла фигура помощника — Кристиана Легрэ.

Юноша даже опешил и выронил злополучное ведро из рук. Этот человек со шрамом над бровью, сумасшедшими синими глазами, вызывал странный трепет в груди, принимаемый Луисом за страх.

— А я тебя везде ищу, — беззаботно заявил тот, наклонился, легко поднял ведро и, выпрямившись, внимательно взглянул в глаза юноши, пытаясь понять, о чем он думает. Испугался? Очевидно. Кристиану было почти жаль. Легрэ будто бы заново присмотрелся к нему: он напрасно считал мальчика безмозглым, слабохарактерным и наивным. Это чертово письмо, написанное час назад, показало Кристиану, что подобные мелкие просчеты в оценке противника иногда могут дорого стоить в результате. С другой стороны, помощник аббата питал слабость к играм интересным и с большими ставками. Возвышаясь над Луисом, он неотрывно смотрел в голубые глаза и понимал, что молчание затянулось.

— У меня для тебя есть еще дело, — Легрэ прокашлялся и протянул ведро юноше, улыбнулся уголками губ — немного насмешливо и на редкость безобидно. — Точнее — просьба... Надеюсь, ты не слишком устал? Это не займет много времени.

Луис взял ведро из рук Легрэ, изучая того и размышляя над совпадениями появлений и исчезновений братьев. Он был далеко не глупым малым, чтобы не заметить, что ни на секунду не остается один. Но сейчас юношу волновал разговор с участием падре Себастьяна, который, оказывается, разрешает отправлять письма. Впрочем, иначе и быть не могло.

— Я не устал. Мне любая работа в радость, — Луис принял улыбку Кристиана как выверенную и лживую. Таких он при дворе замечал немало. — Чем я должен помочь?

Легрэ довольно кивнул.

— Что ж, иди за мной.

Кристиан повел Луиса в монастырские купальни, что находились в подвалах. Сейчас здесь было безлюдно, тихо — точно в могиле. Факелы перед дверью давали ровно столько света, чтобы в темноте можно было разглядеть лестницу и постараться не поскользнуться на крутых, убегающих вниз ступеньках. Легрэ в отличие от Луиса это давалось нелегко. При его росте и силе подобные препятствия вызывали только раздражение.

— Ненавижу эту лестницу, — коротко резюмировал он, снимая с кольца один из факелов и открывая перед юношей дверь в темную бездну купален. — Входи, не стесняйся.

Луис шагнул в темноту осторожно, словно почва могла уйти из-под ног. Скудное освещение позволяло разглядеть мало. Взгляд назад на помощника аббата, загораживающего собой дверь и еще шаг вперед.

— Купальни? — недоумение слышалось в вопросе юноши. Вероятно, Легрэ решил лишить послушника трапезы за то, что тот зашел в библиотеку. — У меня книга с собой — Илиада! Брату Этьену не понравится, если я ее намочу.

Легрэ улыбнулся, но теперь насмешливо.

— Не намочишь. А если и намочишь, я улажу эту маленькую проблему в два счета, — Кристиан прикрыл за собой дверь, пошел вдоль стены, зажигая факелы один за другим. Золотистый свет рассыпался по темным отсыревшим стенам, по старинному своду потолка, тени задрожали, пугливо разбегаясь по углам и в ровном зеркале воды отразился перевернутый мир.

— Так ты читать любишь? — между делом поинтересовался Легрэ. — Любознательный от природы или ищешь что-то особенное в рукописях?

— Так я практикуюсь в греческом, в латыни... Мне пророчили будущее посла, — Луис осматривался, ожидая у входа. — Вообще, латынь я не очень любил, но когда приходится каждый день заниматься, то однажды понимаешь, что на ней написано немало интересных книг, — шаг вперед по мозаичному полу. — Здесь красиво!

— Считаешь? — беспечно поинтересовался Кристиан, склонив голову набок и с легкой улыбкой разглядывая юношу. Хрупкий, с аристократической бледнои кожей, своей странной неловкой сдержанностью, такой похожей на страх, он смотрелся среди братии, как жемчужина в курятнике. При других обстоятельствах Кристиан с благословения аббата Себастьяна просто выставил бы мальчишку вон за ворота, чтобы не искушаться, да и других не искушать. Слишком опасна бывает такая притягательная красота, какая таилась в Луисе — она еще не расцвела, не познала всей силы и могущества, на которое способна, и это успокаивало. Легрэ не хотелось бы попасть в подобную переделку, но, несмотря на это, он умел объективно оценивать прелести юности, да и смотреть никто пока не запрещал. Лениво размышляя об этом, Кристиан сказал:

— Твой отец вложил в тебя тягу к знаниям — это неплохо, но не для покорного монаха. Путь послушания — это во многом путь неведения. Не потому, что есть запреты Церкви или Господа, просто так легче жить в лоне монастырском. Ты уверен, что хочешь остаться с нами, Луис? Возможно, мир за этими стенами тебе более подойдет.

Юноша задумчиво сложил руки на груди, словно закрываясь. Слова Легрэ били в цель. Конечно, если падре Себастьян таким образом решил выяснить мысли беглеца и послал брата Легрэ, то...

— Вряд ли мой путь в неведении, брат Кристиан. Были причины, по которым я оказался в вашем монастыре. Мирские причины, о которых сейчас мне не хотелось бы распространяться. — Луис нахмурился, раздумывая над тем, что скоро, вероятно, все же должен будет обратиться в посольство, чтобы отправиться через море к арабам дабы учиться учиться. Как договорено с отцом, военному мастерству. — Падре Себастьян позволил мне остаться, видя мое состояние. Он — истинный служитель веры. Я же всего лишь слабый человек, у которого слишком много интересов. Но я преклоняюсь перед талантами организаторов, способных взращивать вокруг себя культуру, строить города и помогать нуждающимся. К сожалению, мой отец, герцог Сильвурсонни, такого не умеет. Он облечен большой властью. И власть делает его жестоким. Разве помог бы он заплутавшей овце, как сделал это падре Себастьян? Так что, конечно, я не могу остаться в аббатстве.

Юноша юлил, но Кристиан по большому счету, откровений от него не ждал, да и привел сюда не за душевными разговорами. Он подошел к Луису, остановился в шаге от него, вздохнул устало.

— Ты идеалист, Луис. Такие люди обычно сильно разочаровываются в жизни. Я тоже когда-то верил, что люди должны помогать друг другу, особенно в нужде. Выставив меня на улицу в одной рубахе, в десять лет, мой отец, видимо, считал иначе. Я так часто разочаровывался в своих идеалах, что в результате оказался здесь. Ты очень напоминаешь мне самого себя. Жаль, что я не смогу сбежать отсюда и начать все с начала.

— Сбежать? — удивление сделало лицо таким наивно-искренним. — Разве вы не пришли в монашество добровольно? — Луис не отступил ни на шаг от этого высокого и в чем-то довлеющего над всеми окружающими монаха. Недобрый? Да, этот человек прошел путь трудный, и, конечно, опыта у юноши мало, чтобы сейчас что-то противопоставить нищете. А нищета повсюду. Нищета и роскошь. Там, в северных землях, она наиболее ощутима, чем здесь, где большую часть времени светит солнце и не горят костры. Луис опустил глаза.

В ледяных залах замка зимой невозможно согреться. Что уж говорить о тех, кто умирает зимой в своих хижинах? Герцог Сильвурсонни приказывал и вынуждал подчиняться.

Луис сравнивал заточение Валасского монастыря, где каждый день так обильна пища и так много изысканной роскоши, и фамильное гнездо герцогства, и находил, что Кристиан сейчас слишком преувеличивает про "сбежать и начать жизнь заново". У помощника аббата достаточно власти, чтобы получать достаточные доходы. Все знают, что земли вокруг богаты, что виноградники дают прекрасный урожай, что стада овец позволяют торговать шерстью, что купцы платят немалые суммы за провоз товара на материк. Да много еще чего...

Луис опять выдержал цепкий синий взгляд. Слишком цепкий и сильный.

— Вы напрасно думаете, что я наивен. Я найду себе достойное дело, чтобы зарабатывать на жизнь, — юноша тихонько выдохнул. — Так чем я должен помочь?

— О нет, я совсем не считаю тебя ни наивным, ни глупым, — усмехнулся Кристиан, проведя пальцами по гладко выбритому подбородку, потом словно опомнившись, осмотрелся, по локоть закатил рукава. — Нужно отмыть борта купален от слизи. Вдвоем живо справимся и к вечерней не опоздаем. Принеси швабры и щетки — они вон в той кладовой, — Легрэ указал рукой на дверь в дальнем углу.

— Хорошо, — юноша отправился к кладовой. А когда вернулся, то закатал рукава по примеру Легрэ. Наверное, мужчина ожидал, что работа покажется юноше грязной, но тот был не таким, как представлялось всем окружающим. — Почему вас выгнал отец? — спросил он, принимаясь за работу.

— Он считал, что это закалит меня. К тому же я не первый, с кем он так поступал. До меня он отправил в мир еще троих братьев и сестру. — Кристиан взял вторую щетку и, придирчивым взором изучая щетину, повертел в руках, потом легко перевернул и со знанием дела принялся чистить борт купальни, время от времени окуная щетку в воду. — У нас в семье десять детей. Зачем лишний рот кормить? Стал чуточку самостоятельным — живи отдельно, как хочешь.

После короткого рассказа мужчины Луис работал некоторое время молча, а потом, оттерев пот со лба, остановился и посмотрел на помощника пристально:

— Аббат Себастьян знает, что я герцог. И вы знаете... Вы не желаете, чтобы я покидал монастырь из-за наследства? — вопрос прозвучал прямо, в лоб. В глубине глаз стало темно, там плескалось понимание происходящего. — Я два месяца сидел взаперти. Сейчас ваш брат пытался украсть у меня письмо. Скажите прямо, брат Кристиан, к чему мне готовиться?

Неожиданный поворот дела заставил Легрэ восхищенно улыбнуться. Он смерил Луиса каким-то странным взглядом — будто тот сам по себе был драгоценностью.

— Письмо? — Кристиан удивленно приподнял брови и небрежно фыркнул, будто до этого самого письма ему вообще не было никакого дела. Он шагнул к Луису, встав перед ним так, что не составило труда заглянуть в его лицо. Легрэ мягко положил ладонь на нежную щеку, по-отечески ласково провел большим пальцем по скуле и, понизив голос, сказал:

— Знаешь, Луис, здесь многие в курсе, кто ты. Ты умный парень, только и я не дурак. Ты знаешь, что к нам приезжает инквизитор? Он едет с совершенно определенной целью — найти тут ересь. Мы с трепетом ждем инквизитора, готовимся. В народе говорят, кто ищет — тот всегда найдет. А кто хочет найти, искать будет. А если и не найдет, придумает. Представь себе наше положение. Мы опасаемся, боимся провиниться перед богом даже в мелочи. Ни слова на сторону, ни полслова... И вдруг появляешься ты со своими сокровищами. Откуда мне знать, что ты не посыльный инквизитора. Может быть, ты такой невинный и милый, такой беззащитный и прекрасный лицом, завтра начнешь соблазнять братьев направо и налево, а потом предъявишь нам всем список наших преступлений. Как видишь, Луис, у меня поводов доверять тебе столько же, сколько у тебя доверять мне. Безвыходная ситуация, ты не находишь?

— Нахожу, — согласился юноша. — Я думаю, что я сам поговорю с аббатом Себастьяном, и сегодня же покину аббатство, чтобы не было никаких возможностей доставить вам неприятности.

Поднявшись, Луис отстранился от ласки, отряхнул рясу.

— Спасибо, что сказали мне правду. Я не от инквизиции.

Кристиан досадливо скрипнул зубами, с вымученным упреком поднял глаза к потолку.

— Терпеть не могу, когда люди вынуждают меня разговаривать с ними таким образом, — сказал он и, ухватив отрока за шкирку, вернул в прежнее положение.

— Я не верю тебе, — без угрозы признался он. — Но если ты не шпион и говоришь правду — покажи письмо. Мне или аббату. Выбирай сам, с кем удобнее договориться, Луис. И еще, я хочу, чтобы ты усвоил одну вещь: я тебе не враг и хватать тебя за шиворот мне никакого удовольствия не приносит.

Луис дернулся в сторону.

— С какой стати я должен вам его показывать? Хотя... Здесь достаточно света, чтобы прочитать письмо в нескольких шагах от меня. Отойдите, — юноша полез за горловину и достал сложенную в несколько раз бумагу, которую развернул и поднял так, чтобы можно было прочитать. Там было написано следующее: "Дорогой отец, я вынужден обратиться к тебе за помощью. Вышли дяде 200 золотых монет, чтобы я мог устроиться на новом месте. Возвращаться сейчас было бы неразумно из-за гнева государя. Потому я предпочту уединение и поиск лучшей доли по воле божией на иноземной земле, где собираюсь обучаться искусству ведения боя. Твой сын".

Кристиан бегло пробежал по строчкам холодным взглядом, долго молчал. Он пытался понять, кто и когда его обманул: сын герцога или брат Николай, распевавший что-то там о новом доме и любви. Легрэ терпеть не мог таких мелких нестыковок, портящих все дело.

— Луис, — ровно сказал он, наконец, скрестив руки на груди, — мне не нужно тебе объяснять, что бывает с лгунами. Ты уверен, что ты написал одно письмо, а не два и не три? Я прекрасно понимаю твои стремления стать воином, даже одобряю их, но я не могу верить тебе на слово, к тому же — я все еще не уверен, что ты не подосланный. И кстати, — Кристиан криво улыбнулся, — пока ты придумываешь достойное объяснение, давай домоем пол. Герцог ты там или не герцог, а работать придется.

— Вы меня обвиняете во лжи! — Луис покраснел. — Зачем мне и для чего лгать? Обыщите, раз не верите. Я написал одно письмо. А вы вот точно недоговариваете всей правды и весьма уклончивы в ответах, потому думаю, что мои здравые размышления попали в цель.

— Уж не из-за здравых ли размышлений ты попал в немилость короля? — усмехнулся Кристиан.

Луис покраснел еще сильнее и сжал кулаки.

— Знаете, брат Кристиан, — заметил он, — я домываю пол, а об остальном буду говорить с аббатом Себастьяном, — юноша подхватил швабру и с особым рвением занялся купальней, что-то бормоча под нос.

— Можно подумать, я очень ждал, что ты мне на шею бросишься с признаниями, — тихо рассмеялся Легрэ, наблюдая, сколько отчаяния и праведного гнева кроется в движениях Луиса, сколько воистину детской обиды. Некоторое время они мыли пол молча, довольно быстро справляясь с поставленной задачей, и вдруг Легрэ тихо сказал: — Не выйдет из тебя хорошего воина, Луис. Нет выдержки, хладнокровия... Ты мечом-то владеешь или так? Столь же безнадежно, как и самообладанием?

— Благодарю за мнение, но вряд ли я буду искать именно в вас своего учителя и наставника. Ваш путь вы выбрали сами. И давно не собираетесь отсюда "бежать", — короткая пауза, — чтобы начать новую жизнь. Так что я сумею как-нибудь обучиться и хладнокровию и владению мечом.

— Ну, у меня-то, в отличие от тебя, нет дяди, который бы мне помог обосноваться на новом месте, — иронично подметил Кристиан, взвешивая швабру в руках, будто приноравливаясь к оружию. — А вот научить я бы тебя кое-чему смог. О письме твоем я буду вынужден сообщить аббату, не обессудь. Остальное расскажешь ему сам... Что сочтешь нужным. Ну, и если передумаешь на счет поучиться, скажи. Вечерами нам здесь никто не будет мешать.

— Я и сам бы ему сказал, потому что только через него письма и можно отправить, — Луис наблюдал за действиями брата Кристиана завороженно, а потом встряхнул головой, убрал волосы под капюшон. — Теперь я свободен?

Мысли недобрыми чертенятами уже бесновались в юном отпрыске, прибывшем из северных земель. Где-то он уже видел такие приемы! Точно, на поединках, которые проводили воины во дворе замка, оттачивая мастерство, да и сам Легрэ явно не из южных земель. Лишь загар чуть позолотил светлую достаточно кожу.

— Вы уверенно сказали о том, что я здесь останусь... — добавил он, уже направляясь к лестнице, когда с уборкой было покончено.

— Нужно быть полным глупцом, чтобы в чем-то быть уверенным на сто процентов, — ответил в спину Луиса Легрэ. — Будущему воину это было бы неплохо осознать.

Кристиан собрал швабры в кучу и понес к кладовой.

— Постарайтесь не опоздать к трапезе, брат Луис, — холодно сказал он, швырнул инструмент внутрь и закрыл дверь.

Конечно, это было вызовом и вел себя помощник аббата именно так, чтобы уколоть побольнее. Юноша остановился, прижался спиной к стене, некоторое время размышляя. Осталось смутное беспокойство после все сказанного. И предстоящая беседа с аббатом уже не казалась такой простой, как всего несколько часов назад. Нельзя отступать. Осталось совсем немного до свободы. Надо решиться и все сделать, как надо.

Кристиан подошел к нему со смутным сожалением во взгляде, чуть помедлив, мягко похлопал по плечу.

— Идем, — сказал он. — Здесь больше нечего делать.

И они отправились в трапезную.

Появление Луиса не застало аббата Себастьяна врасплох. Тот встретил юношу благожелательной улыбкой. Предложил присесть на стул и, когда тот опустился на стул, сложив руки на коленях, и прямо посмотрел на мужчину, кивнул в сторону окна.

— До меня дошли сведения, что ты собрался уехать.

Юноша кивнул. Светлые, почти белые волосы густыми волнами лежали за его спиной, в тонком лице замерло напряжение.

— Ты понимаешь, как опасно одному отправляться в такое далекое путешествие без свиты, без близких людей? Мы говорили с тобой об этом.

— Да, падре, я сознаю.

— Дай мне письмо, — это звучало одновременно, как просьба и приказ. Темные, практически черные глаза гипнотизировали и подавляли волю. — Я прочитаю.

Юноша полез за шиворот, чтобы достать опять листок. Сколько уже раз за день.

— Брат Этьен сказал, вы реша...

Аббат сделал знак замолчать, пробегая глазами по короткому посланию, потом положил то на стол.

— Значит, по-твоему, лучшая участь — отправиться к далеким берегам и попасть на невольничий рынок?

Луис удивленно раскрыл глаза, прозвучавшая истина была проста и одновременно страшна. А уверенность аббата поражала и внушала доверие.

— У тебя прекрасные стремления стать воином, которые достойны любого мужа, но, Луис, разве тебе самому будет интересно заниматься войной? — мужчина глядел в самую суть, потому что наблюдал за юношей день изо дня. Тихий, покладистый. Ему бы девушкой родиться. Сидит себе часами за столом, переписывая книги и вырисовывая на полях замысловатые узоры и иллюстрации. — Ты бежал не просто так, произошла непредвиденная трагедия... Ты наверняка, уверен, что сможешь опять оказаться дома... Ты думаешь, я оставлю тебя?

Луис кивнул, а потом упал на колени и поцеловал руку аббата. Уткнулся в нее лицом.

— Падре, что мне делать? — заговорил быстро, — братья подозревают во мне посланника инквизиции, сегодня мне сказали, что я подослан, что ... Я не останусь в обители. Я внушаю монахам дурные мысли. Я — источник дурных мыслей. Так и раньше было. Везде, где я бы не появлялся...

— Успокойся, Луис, прошу... — Себастьян потянул юношу на ноги и заставил того опять сесть на стул перед столом. — Неужели ты не понимаешь, что твоя красота, твой ум, твои манеры способны свести с ума кого угодно. Господь позволил тебе добраться до Валассии. Здесь твоя цель и твой дом. Ты должен остаться здесь и служить усердно богу, чтобы тот отвадил от тебя демонов. Чтобы ты очистился, и тогда ты не будешь внушать ни зависти, ни злобы, ни похоти... скоро все закончится.

— Падре...

— Возьми бумагу. Мы перепишем письмо.

Луис направился в комнату к аббату и вернулся с листом и чернильницей и пером.

— Дорогой отец, — начал диктовать мужчина, встав и положив ладони на плечи юноше, глядя на солнце, клонившееся к закату, — прошу прощения у тебя за то, что убежал и заставил твое больное сердце страдать.

— Падре?

— Ты ведь проявил гордость и не подумал о последствиях... Пиши: теперь, когда я, твой нерадивый сын, добрался до берегов океана, должен извиниться за все, что сотворил мыслимо или без ведома моего, и прошу... написал? И прошу милостью бога уйти мне в монастырь дабы не искушать больше Господа Бога нашего и не вгонять во грех...

— Падре?

— Пиши, — руки погладили ласково по плечам. — Пиши, мальчик мой! Сегодня праведными трудами занимался ты. Сегодня понял, как очистителен полезный труд.

— Падре, я не готов стать монахом, — Луис остановился в письме. — Я хотел просить вас отпустить меня... Я ...

— Не заставляй меня опять запереть тебя, мой мальчик, — ласковый голос не нес угрозы. — Ты знаешь, что твоя стезя — монашество? Ты приехал к нам, чтобы стать послушным и добрым монахом, — пальцы провели по волосам успокоительно. — Там, за воротами монастыря — суетливый мир, полный насилия и зла. Здесь ты найдешь семью, которая тебя будет любить и оберегать, где ты сможешь раскрыть свои таланты, которые так нужны для каждого грамотного человека. Рисование, книги — твое истинное призвание.

Луис опустил голову. Взялся опять за перо. Рука его дрожала, выводя каждое слово.

— Пиши... прошу отпустить меня и выделить часть принадлежащего мне наследства в распоряжение монастыря и лично Себастьяна Валасского, милостью божией назначенного аббатом монастыря. Благословите на подвиг отречения от плоти. Написал? Прекрасно. Вот это письмо, мой мальчик, я готов отправить. А теперь иди отдыхать. Ступай... — Себастьян открыл юноше дверь в соседнюю келью и, когда тот вошел внутрь, запер на засов.

6

Пять шагов по каменным истертым ступеням, поворот на узкой площадке, где из маленького витражного окна разноцветными пятнами проливаются на стену лучи утреннего солнца. И снова вверх по лестнице, до самого ее конца, а потом еще семь шагов по темному коридору с потушенными факелами в настенных креплениях — к самой двери кельи настоятеля Себастьяна. За прожитые в монастыре годы Микаэль выучил этот путь наизусть и мог повторить его с закрытыми глазами. Слишком часто приходилось ему обращаться к аббату — и притом отнюдь не в приемные часы, всегда находились вопросы по лекарне, закупке нужных трав и снадобьям, которые денег стоили — и немалых, а отказывать себе в чем-то, что касалось врачевания и зельеварения, Микаэль не привык совсем. К тому же, монах понимал, что все вопросы нужно решать по возможности с тем, кто ответ может дать сразу и с полной властью, а не разменивать свое время на объяснения с помощниками.... Свободного времени у лекаря-травника Валасского монастыря и так было очень мало.

Причина визита на этот раз была не из приятных. Только он вернулся из поездки, уже предвкушая ночи за запертыми дверьми и закрытыми ставнями в маленькой комнатке над лекарней, у горящего очага, когда так пахнут свежесобранные или уже подсушенные травы, на полках стоят горшочки с топленым жиром или спиртом, а на столе горят свечи и можно предаваться святому таинству сотворения лечебных снадобий. Но, как оказалось, мелкие кражи настоек и зелий, так беспокоившие его в последние недели, не только не прекратились после строгой беседы с братьями, еще до отъезда, но теперь из личного кабинета лекаря было украдено три пузырька очень дорогого настоя. За каждый можно было выторговать трех хороших лошадей, да и настой не был безопасным. К тому же, некоторые моменты последней кражи очень настораживали юношу, и разговора с настоятелем Себастьяном было не избежать.

Но, даже приняв решение, Микаэль продолжал сомневаться. Конечно, искать вора — это не его забота. Но на самом деле не хотелось никому об этом говорить. В лекарне ему помогали четыре брата-монаха да мальчишки послушники — и именно на кого-то из них и пало бы подозрение. А Микаэль сор за стены выносить не любил. К тому же — одно дело самому выпороть розгами провинившегося, если душеспасительные беседы и молитвы не помогли, а другое, когда наказывать будет брат Кристиан. Тогда несчастного еще и выхаживать придется несколько недель. И это — в лучшем случае... Рука у брата Кристиана была тяжелая, как и нрав, и понятия о послушании и подчинении уставу монастыря.А еще Микаэлю думалось, что только как бы на этот раз не пришлось ему самому отвечать и сносить наказание. За непослушание и утаение. И не посмотрят ведь, что главный лекарь-травник. С такими невеселыми мыслями он и замер перед дверьми, натягивая капюшон от рясы пониже и придавая взгляду надлежащее при встрече с отцом-настоятелем смирение. Затем негромко постучал и, услышав ответ, осторожно отворил тяжелую дубовую дверь.

Аббат Себастьян разбирал корреспонденцию, которую привез монах, занимавшийся постоянно поручениями обители. Корреспонденции было очень много, но среди нее — немало от купцов и прошений разного толка. Пробегая глазами очередное письмо и обдумывая то, что должно наметить на следующий год, Себастьян услышал стук в дверь.

— Луис, мальчик мой, открой, — приказал аббат юноше, что сидел рядом и переписывал труды великого Аугустино.

А когда на пороге появился брат Микаэль, благожелательно улыбнулся.

— Рад видеть вас в столь ранний час в трудах и рвении, — сказал аббат, подзывая робко толкущегося у двери Микаэля. — Что-то понадобилось для опытов, друг мой? Луис, распорядись подать нам чаю и принеси. Садись, садись, — мужчина вскрыл новый конверт. А юноша, бывший до этого при аббате, встал и направился к дверям.

— И вам утра доброго.

Микаэль ответил на улыбку, усаживаясь в предложенное кресло и провожая взглядом убежавшего по поручениям юношу. Луис появился в монастыре как раз в день отъезда Микаэля, и у монаха еще не было возможности разобраться, что за диво дивное привел с собой настоятель. Одного брошенного взгляда хватило, чтоб понять — мальчик явно не простолюдин — тонкие черты лица говорили о породе, да и грамоте обучен весьма хорошо, раз отец Себастьян книгу доверил ему переписывать.

Легкий весенний ветерок ворвался в комнату сквозь распахнутое окно и зашелестел бумагой и письмами, разложенными на столе перед настоятелем, отвлекая Микаэля от размышлений и возвращая к проблемам более насущным.

— Мне неловко вас тревожить, но в лекарне возникли неприятности. Вот уже третий месяц у меня пропадают снадобья и травы... Это не было страшно — ничего дорогого или важного не пропадало. Думал, кто-то из послушников балуется, сбывая настойки тихонько селянам... Потому и не обратился к вам ранее. Я надеялся, что сия заблудшая душа вернется на путь истинный. Но, к сожалению, из лекарни пропало дорогое и опасное снадобье. Пару капель в вечернее питье, тихая беседа после — и человек утром будет иметь ясную голову и угодные Богу мысли. Меня весьма заботит, в чьи руки попало столь опасное снадобье. Да и кто знал про него? Ключ от домика с зельями есть лишь у меня, вас и брата Кристиана. Я был в отъезде...

Себастьян сразу отложил бумаги. Поднял черные глаза на монаха. Казалось, в них затаилась угроза. Но в следующее мгновенье губы снова сложились в улыбку.

— Не думаю, что Кристиан воспользовался бы твоим отсутствием, чтобы взять столь опасный настой. Чем конкретно он опасен? — мужчина скрыл новое опасение за долгим молчанием. Все это время Микаэль сидел тихо, ожидая ответа. Вернулся Луис с горячим отваром ромашки и мяты. Поставил глиняные кружки на стол. А сам по знаку аббата удалился к себе, бросив удивленный взгляд на монаха с двумя длинными русыми косами.

— Брат Микаэль, я сильно огорчен не фактом воровства, — продолжил Себастьян, когда дверь закрылась, — а тем, что ты так долго молчал о происходившем, чем покрывал ослушника. И давал ему повод подумать о безнаказанности. Неужели ты, с твоими талантами, не сообразил сразу, чем кончится дело? Разве не должен был отдать мне лично в руки столь опасное средство, чтобы я его убрал от взоров алчущих на время твоего отсутствия?

Микаэль не спешил отвечать на укоры. Наставник перед смертью, выбирая обителью для своего ученика Валасский монастырь с опекой аббата Себастьяна, часто повторял: "Если хочешь от Себастьяна нужного тебе добиться, никогда не спеши... Подумай, остынь, найди нужные слова, горечь скрой за скромной улыбкой, а потом уже говори. И четко — по фактам. Милость Божья и дела праведные — это одно, а нужды и необходимость — несколько другое. И Себастьян глупо их смешивать не будет".

Вот и сейчас, молодой человек сперва попробовал на вкус мятно-ромашковый настой, легонько жмурясь от удовольствия пить горячее, не в дороге, а нужные слова сами нашлись. Микаэль чуть подался вперед, упираясь свободной от кружки рукой в стол настоятеля и поднимая на него взгляд каре-зеленых очей.

— Вы же сами знаете, как не хватает толковых людей мне в лекарне. И лечить кого-то из наших братьев после наказания отнюдь не то, что я хотел бы делать. Лучшее наказание — врачевание и молитвы каждые два часа... А потом льняные полосы кипятить, сушить и сворачивать... Полы отскребать со стенами... Ухаживать за несчастными страждущими, а не самому лежать, не зная — то ли последнюю покаянную исповедь просить, то ли еще жить будешь...

Микаэль вновь сделал глоток настоя — но на этот раз, совсем быстрый, просто чтобы горло смочить и заставить себя вновь перейти на неспешную речь.

— И вам ли не знать, что снадобий у меня разных — опасных и дорогих — весьма много. Каждое не наносишься... Смысл тогда был решетки на окна ставить и двери двойные делать с тайным замком?

Монах вновь откинулся в кресле, беря кружку обеими руками. Еще один глоток — горячий, вкусный... А на дне кружки плавают темно зеленые-листочки и желтые кругляшки сушеных цветов ромашки — как маленькие солнышки... Хотелось спать — он ехал всю ночь, решив не останавливаться на ночлег в таверне, когда можно было уже на рассвете добраться до монастырских ворот. А вот теперь, вместо сладкого сна — выяснения и оправдания...

— Полноте, брат Микаэль, никто и не разумел вас наказывать, — аббат откинулся на спинку кресла, разглядывая Микаэля с великим вниманием, — но по здравому размышлению не могу я смешивать и малое воровство с большим. Если так опасен украденный настой и к тому же еще так дорог, то во главу поставил бы я продажу. Ну, к чему преступнику несколько пузырьков? Неразумно было брать все, если для дела нескольких капель достаточно, — мужчина тоже отпил чаю, продолжая размышлять вслух:

— Умный вор взял бы пузырек да и отлил себе чуточку из каждого, чтобы вы, брат Микаэль, и не заметили. А тут показательное преступление. Не против человека, против монастыря, обители супротив.

Мужчина встал и отправился к шкафу, открыл его и достал оттуда книгу таинств земных, открыл, точно отыскав страницу и прочитал:

— "Если сомневаешься в разумности происходящего, оглянись вокруг — всему есть причина. Господь наш прозорлив, он точно знает про дела людские и ни одно преступление не остается безнаказанным". Вот в чем твое преступление, брат Микаэль? В том, что страждущих излечиваешь? Нет. В корысти, брат Микаэль. Изощренной корысти владения человеческим телом. Желанием с богом сравниться, его промыслы повернуть. Ведь если человек болеет, то, значит, грехов в нем не счесть. А ты все вот повернуть хочешь. Если наказан брат, то и страдания его телесные на пользу. Ты же их что? Ты их облегчить пытаешься... Тщеславие усмиряй, гордыню свою унимай, брат Микаэль.

— Право, падре... Страдания телесные всегда в пользу. Господь — пастырь наш и наказывал нам тело истязать во имя спасения чистого духа...

Микаэль не сводил глаз с отца Себастьяна, ловя каждый его вздох, каждый взгляд черных глаз, настроение... Слово свое говорил неторопливо, размеренно, чтобы вес оно имело.

— Вот только вряд ли вы будете довольны, если в лекарне с самого утра будут толкаться страждущие селяне, желающие лекарской помощи... Весна ведь, вот и обострились все хвори... А мне ведь еще и зелья варить самому надо — не все могу помощникам доверить. Сами знаете, что многие рецепты отца Франсиса я могу только своему приемнику раскрыть. Так что работы у меня — непочатый край. И не гордыни ради... А во спасение жизней во славу Господа Бога — чтоб спасенные и исцеленные деяния правые совершать могли, имя Его возвеличивая... и обители нашей помогали в меру сил своих скромных, заботясь о ее достатке.

Монах одним глотком допил уже остывший отвар, отставляя пустую кружку на тяжелый резной поднос

— А что до краж... Да, я волнуюсь... И буду только рад, если удастся найти виновного. Замок вот теперь менять надо. А снадобья могли и не на продажу брать... Оно редкое — его так просто не продашь... К тому же, если за один вечер можно добиться мыслей нужных с его помощью, то за седмицу — при постоянном использовании, мне страшно даже подумать, до чего можно довести... Как бы кто не возжелал чего не богоугодного совершить.

Микаэль стек перед падре Себастьяном на колени, покорно опустив голову...

— Отпустите грехи мои, святой отец... Я третьи сутки не сплю — все хотел быстрее в обитель нашу вернуться, чтобы к обязанностям своим приступить. Да чтобы травы редкие, в отъезде собранные и купленные сегодня сушить начать... А так нерадостно встретил меня дом родной... Печаль одна, расстройство. Скорее бы до кельи добраться да помолится Богу о скором решении проблем... И попросить силы духа и смирения праведного. Благословите меня, прошу вас...

— Благославляю, брат Микаэль, — рука легла на голову. — Тяжелое испытание предстоит монастырю, — аббат поднял лекаря на ноги, взял за плечи. — Через три дня здесь будет инквизиция. И если выяснится про пропажу снадобья, то расследование затянется. И нас всех, всю нашу обитель ждут большие неприятности, брат Микаэль, — пальцы сильнее сжали плечи. — Хочу верить, что могу надеяться на молчание про пропажу, а расследование по данному делу я поручу брату Кристиану. Он к тебе придет для выяснения всех обстоятельств. Иди, отдыхай. И помни — отринь гордыню.

Молодой человек настороженно вскинул взгляд на отца-настоятеля, впрочем, тут же смиренно потупившись и прячась в тень капюшона...

"Святая инквизиция... Вот этого только этого и не хватало! Лекарю-травнику самое то для полного счастья. И так теперь придется с братом Кристианом говорить.... Так еще любой инквизитор всегда при желании найдет ересь в творении зелий и настоек. Что вы — настоящее колдовство же... Жаль, что он так рано из поездки вернулся".

Микаэль молча поклонился аббату Себастьяну, тем самым показывая, что понял и принял его слова и осторожно развернувшись, вышел из кельи, притворив за собой тяжелую дверь.

В душе поднималось легкое беспокойство... "Святая инквизиция... — повторил он еще раз про себя, ступая по каменным ступеням лестницы. — А значит и Валасский инквизитор пожалует... Вдруг узнает? Хотя... Что похожего между скромным и послушным бледным монахом с косами до пояса и одиннадцатилетним загорелым коротко стриженным светловолосым мальчишкой, что наперекор воле отца выбежал с дворовыми детьми встречать посольский обоз? "

8

Аббат перебрал книги, которые прочитал его юный гость, затем вышел из кельи и отправился за завтраком для послушника, по дороге решая, какую выбрать политику, когда пожалует высшая инквизиция. Здесь — на рубеже стран — власть короля была слаба. Более того, Валассия давно лишь платила налоги и имела уже свою инквизицию, которую называла "ручной", связанной больше с Римом, чем с Вестготским королевством, которым правил безбожник Фернандо. Что такое обоз инквизитора, который может запросто не доехать до места назначения или затеряться при переходе через горы... или вообще, если нападут разбойники...

Варианты, казалось бы, совершенно невероятные, но никто не подкопается потом. Хотя аббат собирался договариваться с врагом по-хорошему.

Хмурый Легрэ встретился аббату Себастьяну у трапезной, подошел, приветственно поклонился.

— Луис уже переговорил с вами, падре? — прямо поинтересовался он.

— Да, брат Кристиан, все в порядке, — кивнул мужчина. — Что-то произошло?

— Ничего особенного. Просто наш юный друг отписал отцу письмо, и я взял с него обещание, что он покажет его вам. — Легрэ сцепил руки перед собой и, внимательно глядя в глаза падре, тихо спросил:

— Он уехать хотел. Вам удалось его отговорить?

— Несомненно удалось, спасибо, — улыбнулся Себастьян. — Гораздо больше сейчас меня заботит вечерня, на которой необходимо объяснить братьям, чем грозит им инквизиция.

— Хотелось бы мне знать, чем вы его убедили, — сдержанно улыбнулся Кристиан. — Но, может, в другой раз обсудим. Нашим братьям не хватает святости, падре, но еще хуже, что некоторым не хватает ума вести себя, как положено истинным монахам. А ну, как наш гость притащит с собой городских шлюх да в тихую начнет по кельям засылать. У нас треть монастыря поляжет.

— Ну, не преувеличиваете, брат, — аббат Себастьян улыбнулся. — Вы-то должны понимать, что мальчика я не выпущу дальше монастырского двора. Более того, и из кельи — тоже. Особенно после пострига. Сейчас речь идет о другом — брат Микаэль сообщил мне об опасном воровстве из его лаборатории.

— Вот как? — Кристиан задумчиво хмыкнул. Разбираться с такими делами было его прямой обязанностью, а это означало, что вдобавок к приезду инквизитора и постригу Луиса добавится еще одна головная боль. Воров в монастыре карали строго — не позавидуешь. Впрочем, зачастую процесс поиска виноватого увлекал Легрэ так же сильно, как и исполнение наказания. — Что же там пропало? — ровно поинтересовался он.

— Сильное средство из трав, которое способно привести к смерти или умопомрачению, мысли нужные внушает, развращает, — сообщил Себастьян. — Микаэль очень опасался наказания. Ты уж помягче с ним...

— Это мы посмотрим, — пробурчал Легрэ с каверзной неприятной усмешкой. — Разве не его святая обязанность приглядывать за такими вещами? Пораспустились.

Кристиан расправил рукава и мягко улыбнулся — этот человек мог менять маски и настроения, как одежду, а потому предсказать, что ему взбредет в голову в следующий момент, было практически невозможно. В этом монастыре очень хорошо его знал только один человек, и он сейчас стоял перед Легрэ.

— Несомненно, он совершил оплошность и исполнит послушание за недосмотр, но я склонен все-таки найти виновного. Пока не произошло непоправимое, если, конечно, это не злой умысел. Естественно, инквизитор о внутреннем расследовании знать не должен. — Себастьян коснулся руки Кристиана в доверительном жесте. — И еще, я дам тебе ключ от кельи, где находится Луис. Мне хотелось бы, чтобы ты на него благотворно влиял. Я вижу, что он тебя побаивается. И это ему только на пользу — научиться подчиняться.

— Благодарю вас за доверие, падре. Я непременно зайду к нему, если выдастся свободная минутка. Сейчас гораздо важнее найти вора, — Легрэ помолчал немного, потом тихо добавил:

— Но я настаиваю, чтобы вы себя обезопасили, ваша светлость. Пусть кто-нибудь из братьев пробует вашу пищу, пока мы не найдем виноватого. И еще, чуть позже мне может понадобится помощник в этом деле. Вы отдадите мне того, кого я назову?

— Несомненно. Я полностью доверяю твоему выбору. Что касается еды, то будет достаточно сложно добраться до меня. И, конечно, я прикажу пробовать еду послушникам. — Теперь, зайдя в трапезную, Себастьян оглядел ее пристрастно. Он не любил беспорядок. Все содержалось в идеальной чистоте, что нельзя было бы сказать о северных бедных монастырях. — Думаю, что тот, кто взял снадобье, желает навредить нам, заставить инквизицию копать более усердно.

— Если начнутся убийства или неблагопристойности, не приведи Бог, нам придется сложно. При монастыре появился кто-то, кто готовит нам подлость. У меня есть кое-какие соображения на сей счет, но пока я их попридержу при себе. То, что все это происходит накануне приезда к нам инквизитора, может свидетельствовать только об одном — кто-то ведет большую игру у нас за спиной, и это кто-то из своих. Людям инквизитора, уж коли понадобилось бы, проще было привести яд с собой. Так что цели вора становятся в этом контексте еще интереснее. Либо он недалек умом, либо в наших делах есть еще третья сторона, о которой мы пока ничего не знаем. У вас есть соображения на счет того, кому не стоило бы доверять?

Себастьян задумчиво сложил руки на груди.

— Если бы Бог хотел сделать всех нас честными, брат Кристиан, то мир остался бы раем. Но у каждого могут быть цели, и не всегда они связаны с нанесением общего вреда. Вероятно, кто-то решил использовать средство в личных целях, чтобы лишить рассудка на время... Возможно, это хитроумный план... Я бы не доверял никому, брат Кристиан. Даже самому себе.

— А я и не доверяю, — улыбнулся Легрэ. — Благословите меня, ваша светлость. У меня впереди много забот.

— Да будет благословен твой труд во имя Господа, — аббат Себастьян перекрестил помощника. — На тебя во всем рассчитываю как человека здравомыслящего и сильного духом. Будь строже с братьями.

— Благодарю, падре, — Легрэ почтительно поклонился аббату и, развернувшись, пошел прочь по коридору. Ему нужно было навестить брата Микаэля, о котором Кристиан думал все последние четверть часа.

За стенами монастыря давно стояла непроглядная тьма, теплый пряный вечер наполнялся песнями цикад и шелестом лесных крон, приятной умиротворенной прохладой. С небес на грешную землю молча взирали яркие звезды. Однако настроение помощника аббата было весьма далеко от меланхоличного — известие о пропаже сильнодействующего зелья злило его и сбило все его планы. Луис, инквизитор, сбор подати... А тут еще и это.

Легрэ коротко постучал в двери кельи, где обычно ночевал Микаэль, и, не дожидаясь ответа, вошел внутрь.

Микаэль всегда спал чутко — от того и вскинулся сразу на звук окрывающейся двери. Зевнул, вглядываясь в темный силуэт в дверном проеме, и медленно сел на постели, кутаясь в одеяло. Осторожно перебросил за спину растрепанные со сна косы и потянулся было за свечкой, что стояла на сундуке у изголовья кровати... Но передумал и решил огня пока не зажигать. Чем меньше лицо его видно, тем хуже у этой синеглазой бестии читать по нему получится.

— Брат Кристиан? В делах и заботах вы совсем забыли про сон? Видать, так богоугодны дела ваши, что Господь сил вам дает много, не в пример мне....

— Богоугодны, богоугодны, — мрачно повторил Легрэ, остановившись в дверях. — Зажгите свет. Не дело, чтобы в коридоре кто-то слышал то, о чем мы будем говорить. Или вы не считаете это дело серьезным, брат Микаэль?

— Что вы... куда уж серьезней... Смерти никого из братьев я не хочу, как и умопомешательств... Тем более в такое неспокойное для нашей обители время.

Микаэль вновь потянулся за свечкой, чиркнул огниво и зажег пламя, которое сразу же окрасило более чем скромную келью теплыми красками. На стенах заплясали причудливые тени, и брат Кристиан казался одной из них. Вот только не мягкой и теплой, а мрачной и холодной, несущей опасность и неприятности. Опустившись на кровать, Микаэль подтянул ноги к груди, накидывая одеяло и на голову, закутываясь полностью — весенние ночи все еще были холодными, а мерзнуть монах не терпел.

Легрэ молча закрыл дверь, подошел к Микаэлю и, скрестив руки на груди, встал в изножии кровати.

— Хорошо, что вы, наверное, понимаете, чем все это нам грозит, — каверзно заметил Легрэ. Однако он не собирался исходить ядом. Не сейчас. — Что это за зелье? Как именно оно действует? За какое время? И есть ли от него противоядие? И, в подробностях, брат Микаэль, — Кристиан слегка сощурился, — чтобы мне не приходилось ничего уточнять дважды.

Микаэль, не поднимая ни головы, ни взгляда, отвечал тихо, старался эмоций совсем не показывать:

— Это не яд. Это всего лишь лекарство в умелых руках. А в руках злых может много бед принести... Настой почти из двадцати трав... Я не могу вам состав сказать — отец-настоятель знает почему. Действует быстро — хватит и пары капель, и разговоров правильных для нужных мыслей, но, для полного разрушения сознания — надо пить седмицу... Противоядие? Как такового нет... Только у тех, кто с детства разные травы правильные пил. Что еще знать хотите?

Монах плотнее закутался в одеяло, еще ниже опустив голову... Спать хотелось неимоверно. А разговоры вести — совсем нет. И почему было утром не прийти? Специально же разбудил.

— Даже не представляете, сколько я хочу знать, брат Микаэль. Например, как так могло получиться, что зелье пропало, если ключа от вашей травной в монастыре всего три? Но об этом вы расскажете уже аббату Себастьяну, — продолжал ерничать Легрэ, едва удерживаясь от рукоприкладства. У него просто руки чесались кому-нибудь врезать. — В каком флаконе был настой? Имеет ли он вкус, цвет и запах? Когда вы видели его в последний раз и кто заходил в вашу травницу после этого?

"Злится? Ну, злись... Это остальных братьев будешь пугать, а мне бы выспаться..."

Микаэль даже не шелохнулся, лишь покрепче сжал подол рубашки под одеялом, что б не нарушить свое смирение.

— Вот вам, брат Кристиан, и надлежит узнать, как так случилось. Мой ключ при мне. Я ведь только из поездки вернулся... До отъезда все было на месте. Пропадали только разные травы и недорогие настои из общей лекарской комнаты. А этих флаконов было три — все из темного толстенного стекла. Пахнет снадобье мелиссой. Но, запах слабый совсем. А в травницу мою, кроме настоятеля Себастьяна и вас, зайти никто не может.

Микаэль умолк было, но вдруг снова вскинулся:

— Ах, да! Мне замки новые нужны. Распорядитесь поменять, раз уж отец-настоятель вам этим делом заниматься поручил. Новые кражи не обрадуют никого....

— Что ж, я распоряжусь. — Легрэ развел руками. — Я удовлетворен вашими ответами, брат Микаэль. Отдыхайте, спите спокойно, и молитесь богу о спасении души.

Кристиан развернулся и зашагал к двери, но вдруг словно о чем-то вспомнил, огляделся и остановил взгляд на лекаре.

— Ах да, — сказал он несколько отстраненно. — А почему я не должен думать, что вы не перепродали эту дрянь кому-нибудь из деревенских? Сами подумайте, брат Микаэль, я зелье не брал, мне и без него проблем хватает, аббату, коли бы нужда возникла, не составило бы труда приказать отдать его. Что же это получается, а брат Микаэль? А исходя из ваших слов, его больше никто достать не мог. — Легрэ усмехнулся мерзко, точно палач на эшафоте.

— А мне это зачем? — Микаэль таки вскинул голову, с любопытством глядя на стоящего перед ним мужчину. — И у кого их деревенских, как вы изволили сказать, заплатить за него хватит? Да и мне легче было просто еще один пузырек настоя сделать — пусть это и заняло бы время, чем идти на покаяние к настоятелю и соглашаться на ваше участие в поимке вора. Свое рвение лучше направить на праведный путь и найдите виновного, а не мешайте мне спать. У меня завтра много работы, а за спиной — трое бессонных суток.

Губы Легрэ нервно дернулись, а лицо стало вдобавок злым.

— Положим, я вам поверил. Только разговаривать со мной так непочтительно не надо. — Помощник аббата подошел к Микаэлю и слегка склонился над ним, глядя в глаза испепеляющим взглядом, говорящим: "Упаси Господь оказаться тебя в моих руках, когда в них зажата плеть'". — Не ты ли, брат мой, должен был присматривать за зельями? Не следовало ли тебе объявить о пропажах сразу, как те произошли? И уж не разумнее ли было бы, спрятать эти зелья понадежнее, раз уж туда проникли воры? Аббат Себастьян считает, что это твоя вина. Вора я-то найду, а вот на твоем месте спать спокойно бы не смог. С утра пойдешь к аббату — он решит, что с тобой делать.

Глаза в глаза. Вот только вместо злости — безграничную уверенность и принятие воли Божьей. И пусть до дрожи в кончиках пальцев хочется врезать наглецу. Смирение — добродетель, а добродетели свои брат Микаэль лелеял и холил.

— Я — лекарь. И в чем моя вина я знаю. А за безопасность травницы отвечаете как раз Вы. У меня зелий разных много. Не под кроватью же мне их хранить? Или, может, Вы согласитесь одолжить свою?

Монах чуть откинулся назад, уходя от прямого злого взгляда брата Кристиана и опуская свои очи долу.

— Занимайтесь своим делом, раз на то воля Божья — и прибудет с вами Его благословение... А куда мне с утра идти — говорить мне будет только отец Себастьян.

Напоследок Микаэль позволил себе легкую усмешку, спрятанную в складках одеяла:

— Брат мой...

— Что ж, тем хуже для тебя, — усмехнулся Легрэ. — Скажу падре Себастьяну, что ты снизошел до того, чтобы он лично бегал за тобою по монастырю. Спокойной ночи. — Кристиан произнес последние слова, как угрозу и, наконец, вышел вон.

— Сладких снов.... — проговорил Микаэль в закрытую дверь. Растянулся на кровати, с минуту блаженно потягиваясь под теплым одеялом, а затем резко скинул его, вставая. "Что ж... Раз поспать сегодня не судьба — значит Богу угодно работу видеть.... Переберу привезенные травы, а потом, перед самым рассветом — в купальни... И на разговор к отцу Себастьяну. Если этого синеглазого ублюдка, брата Кристиана, не осадить — проблем прибавится".

Мягко горели свечи, отражаясь в воде золотистыми огоньками. По просторной купальне разносился запах душистого цветочного мыла и терпкого травяного отвара. Стараясь ступать не на холодные камни, а на теплые, нагретые горячей водой, Микаэль осторожно поднял полное ведро ледяной воды и, зажмурившись, опрокинул его на себя. Тут же запрыгал, стряхивая холодные капли с распущенных волос и, подхватив отрез льняной ткани, начал быстро растираться, согреваясь. Обливаться холодной водой Микаэль старался каждое утро, если была такая возможность. Закалял и тело, и чего уж таить — дух. Не терпел монах холода, хоть и родился в северной стране, а от ледяной воды так и вовсе дыхание перехватывало.Больше четырнадцати лет прошло, а все еще помнится... И как сводило судорогой тело, и как огнем жгло легкие, когда заканчивался воздух, как сдирал в кровь пальцы рук, цепляясь за камни на дне, вытягивая немеющее от холода тело против течения — так, что б не нашли... Снег помнил — холодный до боли. Как он забивался в рот, открытый в немом крике... Как каленым железом растекалась по замерзшему телу кровь во время спасительных и неожиданных растираний... Как долгими вечерами, вылеживаясь в тепле охотничьей сторожки, потихоньку приходил в себя после тяжелой легочной лихорадки. Грел руки горячей кружкой целебного отвара, что варил ему нежданный спаситель, а душу — мыслями о том, что теперь судьба младшего брата решена правильно. И своей судьбы было не жаль ни капли.... Не был бы он правителем, достойным зваться Великим Ярлом Северного Княжества, как брат никогда не стал бы послушным монахом в одной из божьих обителей. Микаэль повел плечами, отгоняя непрошеные воспоминания, и потянулся за штанами, одеваясь. Мягкая шерсть ласково легла на замерзшее тело, но согреться все никак не получалось. Тогда монах огляделся, как будто решаясь на что-то и медленно отошел на средину комнаты. Замер там на секунду, прикрыв глаза, и почти сразу сделал первое движение — легкое, почти не заметное, уходя чуть назад и вскидывая руки в защитном жесте. Пламя на свечах взметнулось, подхваченное ветерком, а по стенам запрыгали нечеткие тени. Тогда как в кругу из света уже в полную силу плясал танец битвы тонкий монах с развевающимися русыми волосами. Капельки воды на обнаженной коже сверкали драгоценными камнями на каждое движение. Взмах, выпад, удар — Микаэль казался дивным божеством, сотканным из мерцаний и теней. Тонкий и гибкий, быстрый и сильный — он упивался точностью выверенных движений и свободой гордой души, полностью отдаваясь искусству знакомому и любимому с детства. А потом вновь замер, раскинув руки в стороны и так и не открывая глаза... Тряхнул головой, отбрасывая волосы с лица и быстро заплетая их в две длинные, еще чуть влажные косы. Натянул на себя чистую рубаху, а сверху и монашескую рясу. Подхватил котомку с вещами и, дунув на горящие свечи, погружая купальню в мрак, Микаэль почти бегом направился к лекарне. До рассвета есть еще пару часов, отец-настоятель спит и будить его негоже — главное застать раньше брата Кристиана, травы все перебраны и рассортированы. Так самое время перепрятать все подозрительные и неугодные инквизиторскому взору снадобья и зелья. Да понадежней перепрятать — так, что б всей свитой искали и не нашли. Микаэль привычным жестом накинул на голову капюшон рясы... Что б взора видно не было. И пусть лишь догадываются, какие тайны и умения скрываются в глубокой тени монашеского смирения.

9

Аббат Себастьян недолго провел в трапезной, чтобы затем отправиться в сад, где легко было отыскать брата Сея, которого ровно два года назад мужчина подобрал и привез в монастырь. Он очень нежно относился к юному монаху, всячески потакая его увлеченности растениями, и нисколько не сомневался, что тот с раннего час находится там, потому что наступала жаркая пора. Именно весной надо заботиться о будущем урожае.

Юноша действительно что-то колдовал с молодыми деревцами и не сразу заметил появления аббата.

— Доброе утро, брат Сей, — улыбнулся Себастьян, подзывая милого и такого нежного мальчика к себе.

Резко оборвав тихую песенку, что тот мурлыкал себе под нос, Сей встрепенулся, оборачиваясь, и хотел было возмутиться, что кто-то его отрывает от важного дела но, увидев аббата, как-то смутился, робея и, улыбнувшись, подошел к нему

— Да, падре? — аббата Сей уважал и немного побаивался, но был бесконечно благодарен ему за то, что тот спас его тогда, привел в монастырь... Где мальчик смог ухаживать за любимыми с детства растениями.

— Пойдем со мной, — мужчина взял юношу под руку и повел к дорожке. — Знаешь ли ты, мой мальчик, что скоро здесь будет инквизиция? Ну, не пугайся. Все будет хорошо, — рука обвила талию, аббат склонился к ушку не стесняясь закопаться носом в золотистых волосах. — Нам нужно, чтобы все прошло гладко, чтобы никто... — мягкий поцелуй, — никто ничего не болтал... Понимаешь, милый?

— Д-да, конечно... — мальчик смутился еще больше, смотря себе под ноги — его всегда смущало такое отношение аббата к себе. Но ведь в этом нет ничего дурного, правда? Скорей всего, он накручивает себя, думая о падре плохо. — Но причем тут я? Вы же знаете, я никому ничего не скажу... Это мой дом... И вы спасли меня... Разве я могу вас предать? Кроме моего сада мне ничего не нужно. — Улыбнулся, поднимая на Себастьяна зеленые глаза. — Вы можете мне доверять, падре...

— Прекрасно, солнышко, — рука обвила талию, прижала ближе Сея к себе. — Я бы хотел, чтобы ты проводил побольше времени и со мной, а не только с деревьями, милый. Аббат уселся на скамью и потянул юношу к себе на колени. Начал целовать его руки. — Такие трудолюбивые пальчики, — говорил ласково, — моя ранняя птичка.

— Но... разве у вас есть свободное время? Вы же такой занятой, падре... — сколько бы мальчик не пытался себя обманывать, но в глубине души понимал, куда ведут все эти поцелуи-обнимания, коими награждал его аббат. Но самое страшно было в том, что ему нравилось. Нравилось такое внимание к себе, как к самому младшему в монастыре. Поэтому появление Луиса, кого-то новенького, огорчало. С одной стороны, это здорово, что он теперь не один такой ребенок, а с другой... Но такие мысли были недопустимы!

— Ну, ты всегда можешь прийти ко мне или лучше я буду приходить к тебе... В часы отдыха. Ночью... Сегодня ночью, — сладкий поцелуй настиг ушка, руки аббата были нежными: одна обнимала за талию, другая проводила по груди. — Ты ведь не против? Так ведь, мой драгоценный Сей?

Новый поцелуй, ласкаясь пробежал по шее.

Такой, практически прямой вопрос застал мальчика врасплох. А поцелуи? Такие, сладкие, запретные...

— Разве это не грех? Может, вы меня проверяете, соблазнюсь ли? Достоин ли жить в монастыре? Я откажусь, падре, простите, — выскользнул из его рук, рассеянно улыбнувшись, и сбежал обратно в сад, чтобы затеряться там, спрятаться и не видеть, не слышать, не чувствовать...

Сей упал на колени, сжав свой крест, и принялся молиться Богу, прося прощение у него за то, что чуть не поддался искушению, что чуть не согласился...

Но аббат не намерен был отпускать свою давнюю добычу просто так. Слишком долго он приучал ее к рукам и знал все укромные уголки мальчика, которого нашел коленопреклоненным и молящимся. Подошел сзади тихо, обнял за плечи, чтобы прошептать:

— Я не давал тебе права отказываться, — руки потянули юношу встать. — Я хочу, чтобы ты говорил мне только "да" и подчинялся. Ты сегодня пойдешь в купальни, вымоешься, раньше уйдешь спать и будешь ждать меня. Ты понял, Сей?

Себастьян кивнул послушному мальчику и потрепал того по щеке.

— Надеюсь, ты понимаешь, что с тобой будет за ослушание, — сказал ласково. — Не хотелось бы, чтобы тобой занялся брат Кристиан.

Ближе к вечеру аббат без стука вошел в келью Сея и закрыл за собой дверь.

Сколько раз уже за этот день Сей порывался сбежать? Нет, он вымылся в купальне, ушел спать пораньше. А потом на него накатил чуть ли не панический ужас, и только страх перед братом Кристианом не позволил сбежать — слишком уж сильно пугал мужчина юного монаха. Но вот делать то, что хочет аббат... Разве это не грех?

— Падре?... — он так и не снял рясы, вставая перед мужчиной на колени. — Прошу, падре, передумайте... Я не... это же грех...

Черные глаза смотрели на юношу сверху вниз, лицо было практически непроницаемо.

— Поднимись, милый, не надо так, — мужчина потянул монаха-послушника вверх и обнял. — По твоему мнению, быть радостью — грех? Разве тебе самому не радостно, когда я тебя обнимаю, — поцелуй нежный в шею, — целую тебя, — пальцы легко прошлись по лопаткам вниз. — Разве тебе не хочется побыть со мной подольше?

Сей смущенно опустил взгляд, задумавшись, растерявшись. Нравится ли ему? Мальчику нравилось. Но все это было так похоже на сон, не знал, можно ли верить своим чувствам?

— Мне... мне это приятно... — Он робко взглянул в глаза аббату.

— Тогда нет ничего дурного в том, чтобы быть со мной рядом открытым и позволять чуть больше, чем остальным, — мужчина еще крепче обнял Сея, наклонился ближе, чуть касаясь губами щек, уголка рта. — Ты пахнешь так сладко... — еще один легкий поцелуй, руки, перебирающие ткань рясы.

— Ах... Это, наверное, цветы... Я же так много провожу времени с ними... — Все это для мальчика было впервые, он терялся, не знал, как себя вести, что делать. И нужно ли ему что-то делать? Незнание пугало. Сейчас ему казалось, что он, наверное, боится всего на свете. Даже сделать шаг в сторону.

— Чудесный аромат, чудесный, — губы добрались до губ Сея, горячим пламенем обожгли, ища ответа. Их мягкость пьянила и вызывала бурю. Себастьян давно растил эту птичку для себя, чтобы владеть безраздельно. Сейчас она даже не билась в руках, привыкнув к постоянным ласкам .

Чужие губы, такие горячие, такие нежные. Вот что такое поцелуй, да? У мальчика бабочки порхали в животе, он приподнялся на цыпочкам, робко положив руки на грудь мужчины и отвечая на поцелуй — неумело, не смело, краснея... Но довольно быстро отстранился — с непривычки ему просто не хватило воздуха на более долгий поцелуй.

— Вам принести потом этих цветов в комнату?

— Конечно, но лучше ты сам приходи, — Себастьян отправился к дверям и закрыл ее изнутри, чтобы вернуться и потянуть юношу уже на кровать, усадил к себе на колени и вновь стал целовать — лицо, шею, плечи, продолжая сминать ткань, поднимая ее до колен, чтобы гладить по нежности кожи. Сей трепетал так откровенно, так смущался и краснел, что страсть загоралась в аббате все сильнее. Цветок распустился и пора его сорвать.

Мальчику казалось, что в комнате невероятно жарко, что хотелось окунуться в чан с ледяной водой, что бы этот жар ушел из тела. Жар, который заставлял его так трепетать, откровенно дрожать и ерзать, испытывая неизведанное, запретное, такое пугающее и манящее. Греховное. Но ведь аббат сказал, что это не грех, да? Когда так приятно.

Он поймал руки мужчины, останавливая и кусая губы.

— Не надо... Зачем? Вы же меня увидите... — показать свои ноги а, тем более то, что выше казалось мальчику таким постыдным. Хотя те же деревенские мальчишки бегали голышом. И сам он когда-то бегал, но за два года проживания в монастыре ему стало казаться это дикостью.

— Ты красивый, я хочу на тебя смотреть, — ладонь заскользила выше по бедрам, Себастьян впился в губы Сея жарким поцелуем, продолжая его ласкать и нежить на своих руках, потянул на кровать, чтобы было удобнее и слаще. Развязал пояс, который вскоре будет мешаться. — Хочу тебя гладить.

Он зажмурился, смущаясь, будто от того, что он не видит, аббату тоже не будет видно.

-Но это... разве это так? Я же мальчик... — Сдвинул колени, протягивая руки и обнимая его. — Все это так... — Он не договорил, не найдя слов и просто отдался нежным ласкам, поцелуям, будто желая раствориться в них.

— Ты мой мальчик. Только мой, — горячие ладони гладили нежную кожу, между бедер, пока не коснулись мошонки, такой горячей, такой восхитительной, покрытой мягким пушком. Мужчина проник языком в рот Сея, продолжая гладить, обхватил член рукой, чуть сжал, отпустил...

Слова приятной дрожью отзывались в теле Сея, он застонал, чуть ли не пугаясь этого звука, действий Себастьяна, своих желаний. Его коснулись там, где запретно, а ему нравилось, ему хотелось, не терпелось... будто и не он вовсе, а желания — такие запретные, заполняют все существо, заставляя тянуться руками, обнимать и тихо прошептать.

— Хочу еще...

Рука мужчины заскользила по члену, продолжая возбуждать мальчика. Конечно, он уже был готов. Не зря аббат постоянно ласкал и целовал Сея. Теперь он не испугается большего. Ресницы его трепещут, щеки полыхают.

— Мой хороший, пошире раздвинь ножки, — голос лился в самое ухо, — хочу тебя всего, мой маленький, — мужчина потянул с юноши рясу и рубаху. Сей попытался сопротивляться. Но так слабо, так наивно, по-детски. Себастьян подмял его буквально под себя, вжимаясь горячим телом между ног.

И теперь мальчику некуда было деваться. Опять стало страшно, но этот страх подавляло желание — стоило мужчине коснуться его, поласкать, и мальчик тут же сдавался, тая в умелых, нежных руках, даже не замечая что его, как птичку, поймали в клетку, откуда не будет пути назад. Но разве об это мысли семнадцатилетнего подростка, когда его так умело нежат, так сладко шепчут...

Себастьян отыскал вход в тело, стал водить по кругу. Невинный. Красивый... Жаркий и такой темпераментный. Палец чуть углубился и отпустил, вновь гладя по кругу, губы теперь целовали один из розовых сосков, втягивали, сосали... Ноги Сея дрожали, и он издавал тихие полустоны-полувсхлипы. А так же царапал плечи аббата, цепляясь за его одежду. И было непонятно — то ли он пытается убежать, толи наоборот, просит о большем...

Сил говорить, а так же связно думать, в Сее больше не осталось, и он просто отдавался на власть рукам Себастьяна.

— Насаживайся на пальчик, мой маленький, давай, — Себастьян толкнул юношу на себя, на две фаланги уходя вглубь, вытащил, еще раз... еще и еще, пока Сей не стал двигаться сам. Так продолжалось еще какое-то время. К первому пальцу добавился второй, третий. Жадные губы исследовали тело.

К тому времени Сей уже просто пылал — пылал от страсти, удовольствия, желания. Он самостоятельно насаживался на пальцы, поджимая пальчики на ногах и кусая свои губы, пока теребили его соски.

-Вы хотите... свести меня с ума?..

— Хочу тебя, мой милый, — аббат потянул через голову свою рясу. Одежда сейчас так мешала быть ближе, чувствовать юное тело. Свеча на столе погасла так вовремя. Мужчина взял руку Сея, чтобы тот коснулся и его возбужденной плоти. Чтобы понял, как велико его желание.

Сей вначале попытался одернуть руку, засмущавшись, но любознательность взяла вверх и вот он уже трогает его плоть, робко водя по ней рукой, оглаживая, лаская, изучая. К себе бы он никогда не посмел так смело прикоснуться, да и различия явные были — даже сейчас, когда в голове все мысли только об одном он не мог не отметить длину и толщину чужого члена.

-А он... Во мне поместится?..

— Ты ведь его хочешь? — Пальцы внутри расширяли пространство для члена. — Мой Сей, подними ножки повыше. Да, вот так, — аббат закинул одну ногу юноши себе на плечо, потянул пузырек, который принес собой и сразу спрятал под подушку, смазывая член и вход. Добавит это масло и возбуждения, и страсти. А затем толкнулся внутрь.

Мальчик даже задохнулся, настолько это отличалось от пальцев. Более сильно, более глубоко. Он даже растерялся, забыв, как дышать, и только с первым толчком застонал, закрывая себе рот руками. Предательское тело — в него будто демон вселился — так чутко оно реагировало на запретную ласку, на то, чего ему нельзя желать, нельзя испытывать...

Себастьян сдерживал себя от резкости, он хотел, чтобы Сею понравился их первый раз, чтобы тот думал о следующем, чтобы сам приходил под ласкающую руку. Потому мужчина двигался медленно и нежно. При этом продолжал ласкать член юноши. Чем дольше продолжалась близость, тем отзывчивее становилось тело нового любовника аббата. Тот выгибался навстречу. Запрокидывал назад голову, насаживал себя на член, позволяя заходить до конца, а потом и вовсе обвил шею Себастьян, притягивая его к себе.

Их близость, которая начиналась с легких поцелуев в висок, медленно растущая, трепетная, с касаниями рук, короткими беседами, сидениями на коленях, перешла в новую упоительную для обоих стадию, и аббат собирался использовать этот шанс на всю мощь. Сей был таким темпераментным в постели, что, несомненно, станет отличным любовником. Достаточно юный, но любознательный, теперь он, наверняка, будет сам хотеть еще этого запретного удовольствия.

Конечно, аббат был ему самым близким, но даже от него у мальчишки имелись секреты, которые тщательно скрывал и оберегал, которыми не делился. Тот же сад, в глубине которого была аллея с цветами. Никто точно не знал, как далеко она уходит. Зато Сей находился там постоянно. Вот только других пускал неохотно, наблюдая, что они пытаются найти в его маленьком раю. Впрочем, это никому и не было интересно, так что особо мальчика никто не трогал, давая ему свободу делать с садом все, что угодно. Особенно если учесть, что до появления маленького садовника тот запустел.

— Падре, что вы делаете со мной?.. Сводите сума, мучаете... — юноша прижался к Себастьяну, застонав в плечо, — А если кто-то услышит?

— Ну, кто же услышит? — отозвался мужчина, ни на минуту не отпуская своего мальчика.

До глубокой ночи он заставлял того отдаваться и вновь и вновь испытывать страсть, пока Сей не уснул на его плече.

Именно тогда аббат покинул келью, бережно закрыв юное сокровище и подарив на прощание благодарный поцелуй. Необходимо было отдохнуть, чтобы завтра вплотную заняться подготовкой к приезду инквизиции.

10

Луис сильно нервничал. Только к вечеру следующего дня юноша осознал, насколько велико влияние Себастьяна: всегда он в его присутствии теряелся и совершал глупости. А самая большая — письмо, написанное накануне, которое теперь казалось вообще фатальной ошибкой. Пленник богатой кельи, в которую его посадили, словно заморскую дорогую птицу в клеть, ходил из стороны в сторону. Мимо сундуков, в которых хранилась новая одежда и мягкой, расстеленной на ночь кровати.

На столе стоял нетронутый ужин, который аббат лично принес накануне. Здесь же он оставил начатый труд по переписыванию книги святого Аугустина. Книга была полна правил по законам монашеской жизни, в котором главным являлось смирение и подчинение. Большая часть же отдавалась наказаниям плоти. Настолько жестоким, что Луис не мог писать больше нескольких абзацев.

Сейчас он отложил перо, зажег свечу и через голову стянул светлую рясу, оставшись в одной сорочке из тонкого хлопка. Потянулся за гребнем, чтобы расчесать длинные густые волосы.

Луис стоял перед узким окном, смотрел на звезды, зажигавшиеся в небе, и слушал тишину. Он понимал, что сбежать невозможно. По крайней мере — пока.

Ключ, щелкнув, повернулся в замке. Легрэ явился на ночь глядя, как тать, хмурый и уставший. Он холодно взглянул на Луиса, скользнул взглядом с ног до головы и, видимо, не оценив по достоинству всей прелести этого ангельского создания, запер дверь на ключ изнутри.

— Посадили под замок? — резюмировал с легкой издевкой. — Печально. Впрочем, другого ты, полагаю, и сам не ждал, не так ли?

Юноша потянулся за одеждой. Что ответить, он просто не нашел, только поглядел исподлобья. Кристиан опять казался ему огромным и слишком грозным, пугающим. Луис отступил. Теперь на пол упал и гребень.

— Что-то случилось? — спросил герцог, понимая, что просто так помощник аббата не заявился бы.

— Ничего, — запросто соврал Кристиан, внимательно следя за действиями юноши. Легрэ никак не мог понять забавляет его страх юного герцога или огорчает. Он попытался представить, что было бы, будь Луис монахом, провинись он в чем-то, как это хрупкое нежное тельце придется подвергнуть истязанию. и ощутил, как все его нервы напряглись в жилах, точно у гончей на охоте. Легрэ перевел взгляд на стол, заметил нетронутый ужин.

— Почему ты не поел? — буднично спросил он.

Луис тоже посмотрел на стол, на котором стоял поднос с давно остывшим цветочным чаем, накрытая тарелка с сытной и довольно аппетитного вида овощной пастой. Несколько булочек с персиками.

— Я переписывал книги и увлекся, — тоже соврал Луис. — Закончил только теперь. Есть перехотелось, — юноша выжидая продолжал стоять на месте, потом поднял гребень с пола. — Откуда у вас ключ?

— Украл, — улыбнулся Легрэ. Медленно подходя к юноше, он неотрывно смотрел в голубые глаза и продолжал улыбаться — многозначительно, лукаво, насмешливо. Он остановился перед Луисом, скрестил руки на груди и, слегка барабаня пальцами по плечу, едва заметно вздохнул. — Ну, и как долго мы будем врать друг другу?

— Я не понимаю, — юноша постарался как можно спокойнее пожать плечами. А сам сглотнул нарастающий страх. Подспудно он искал предмет, которым можно защищаться. Неужели его хотят убить? Сейчас? Рано ведь... Ведь дело не доведено до конца. И бумаги не подписаны.

— Хорошая попытка, Луис, — размышляя вслух, проговорил Легрэ, — но не верная. Ты решил объявить голодовку? Если нет, то самое время поесть. Иди сюда, — Кристиан прошел до стола, взял поднос со съестным и перенес все это на постель. Усевшись поудобнее на самом краю, он выжидая посмотрел на юношу. — Ну же!

— Я не объявлял голодовку. Просто я не голоден. Брат Кристиан, вы собираетесь меня насильно накормить? — юноша нерешительно подошел и сел рядом, в руках он так и держал рясу. — Я плотно пообедал и очень часто не ужинаю, — добавил он. — Не думаю, что вы пришли, чтобы потчевать меня, — на самом деле Луис лукавил. На обед он практически ничего и не съел. Его трясло. А присутствие Легрэ вообще казалось если не ужасным, то уж точно недобрым знаком. — Вас отец Себастьян прислал?

Кристиан недоверчиво прищурился, снова испытывая желание ухватить мальчишку за шиворот, но улыбаться не перестал.

— Какая разница? — сказал он, откинувшись назад и опершись на локоть так, что оказался полулежа. Он поймал себя на том, что откровенно любуется мальчишкой, и ни капли не смутился. В стенах этого монастыря он мог себе и не такое позволить. — Если бы я был на твоем месте и меня вот так же заперли, я бы объявил голодовку. Я завтра приду снова, Луис, и на завтрак, и на обед, и на ужин. И если ты не будешь есть, я решу, что сейчас ты мне солгал. Солгал же, верно?

— Приходите... Наверное, это ваша прямая забота — быть соглядатаем, — довольно резко отозвался юноша. — Если я и объявлю голодовку, то не по такому глупому поводу. В любом случае, ни одной бумаги я больше не подпишу. И если вы надеетесь... — Луис выдохнул, выпрямился, не глядя на то, что поздний гость нагло развалился на его кровати, а затем встал, — если вы возомнили себе, что удержите меня здесь, то одно лишь письмо заставит герцога Сильвурсонни сюда явиться и разобраться. И тогда я точно уж скажу правду, что не желаю быть монахом.

Легрэ долго молчал, с той же улыбкой дважды надломил булочку, а потом маленькими кусочками отправил в рот.

— Знаешь, — без раздражения сказал он, в конце концов, — мне казалось, мы нашли общий язык, когда поговорили в прошлый раз. Заставить тебя подписать бумаги я могу, к сожалению, только зачем до этого доводить? А ты ведешь себя неразумно, начиная с того, что пытаешься злить меня и, заканчивая тем, что не ешь. Для хорошего воина, как и для хорошего монаха, разумность в решениях необходима, как воздух. Ослабнет тело — ослабнет дух, а ты, как я погляжу, сопротивляться до последнего собираешься.

— Брат Кристиан, объясните мне, зачем вы здесь? К чему ведете со мной все разговоры? Что вы хотите услышать? — Луис нервно сжал губы. Мужчина почти впрямую говорил о методах воздействия — нечестных методах. — Понравится ли инквизиции, что вы удерживаете у себя наследника знатного рода?

— А ты молодец, — Легрэ порывисто поднялся, едва не опрокинув поднос, и встал перед Луисом, серьезно заглянул в глаза. — Находишься почти в безвыходном положении и так отчаянно плывешь против течения. Меня это в тебе восхищает. При хорошем регенте из тебя бы вышел толк, — Кристиан обвел взглядом подбородок Луиса, остановился на губах. — Если инквизитор когда-нибудь и узнает о твоем существовании, и когда-нибудь спросит с нас за это, ему расскажут, что обогретый и обласканный аббатом Себастьяном, ты отплатил ему черной неблагодарностью и попытался отравить зельем, которое украл у брата Микаэля. По нашим законам ты бы был забит после такого палками, но так как ты наследник знатного рода, тебя просто заперли на время, до выяснения всех обстоятельств этого дела. Разве тебя похищали? Или везли в монастырь силком? Или вот еще история. Узнав из твоего письма о том, что ты впал в немилость короля, аббат Себастьян, как истинный слуга короны, просто решил попридержать тебя немного... как государственного преступника. — Легрэ изобразил сочувствие и прошептал:

— Но это если о тебе узнают, Луис. Твоя оппозиция хороша, но для тебя совершенно не выгодна. Поразмышляй над этим. Но только не на голодный желудок.

Юноша задохнулся от слов Кристиана, задышал порывисто и часто, отчаянно побледнел, глаза его, ставшие безумно-голубыми, как высокое южное море, заблестели, словно у дикого зверя, которого поймали в ловушку.

— Вы не смеете! Не смеете, — пробормотал он, отступая. — Вы... — руки сжались в кулаки, в следующую секунду Луис швырнул в лицо монашеской рясой. — Заберите вашу тряпку. Я ее больше не надену! И говорить не буду.

Легрэ перехватил рясу и, сжав ее в кулак, медленно отвел в сторону, бросил на пол. Кристиан был зол, синие глаза блестели недобрым светом.

— Ты никогда не станешь воином с такой-то выдержкой, — проговорил он, понизив голос и наступая на Луиса. — Ведешь себя, как истеричная девственница на брачном ложе. А может быть, с тобой и надо обращаться, как с девчонкой? Возможно, после такого и мужчиной захочешь себя почувствовать немного.

Луис продолжал отступать, пока не вжался в стену. Дальше отступать было некуда. Лицо горело ярким пламенем от слов, брошенных в лицо с такой легкостью. Он готовился защищаться, чего бы это ему не стоило, сжал кулаки.

Легрэ чуть усмехнулся, остановился в шаге от пленника. Дыхание Кристиана — напряженное и редкое, говорило о том, что владеет он собой с большим трудом и что Луис в большой опасности. Что мог сделать этот мальчишка против взрослого мужчины? При желании Кристиан размазал бы его по стене одним взмахом руки. Но почему-то сейчас он этого не хотел.

— Еще одна выходка, Луис, и мне придется тебя связать, — предупредил Легрэ. — Успокойся и возьми себя в руки.

— Отойдите от меня, — воспоминания о произошедшем в столице громким набатом отдавались в голове. — И сами держите себя в руках в вашем поведении и словах, — прорычал он сквозь зубы. — Вам придется доказать мою вину, а я приложу все способы, чтобы вас вздернули, если вы сейчас дотронетесь до меня хоть пальцем. — В свете близкой свечи лицо юноши стало прозрачнее воды, прозрачнее нежного шелка. — Воин, ушедший в монастырь, не дезертир ли? Не совершил ли какого злодеяния?

— Злодеяния? — переспросил Легрэ, и тихо засмеялся. Он покачал головой. — Луис, ты совсем еще ребенок. Ну, неужели ты думаешь, что господь бог благоволит тем, кто на него в обиде? Он такой же, как и мой отец... — Кристиан перевел дух, медленно оперся ладонью на стену, справа от головы юноши, пристально разглядывая его бледное лицо. — Ему и на тебя плевать тоже иначе бы ты не попал туда, где любой предаст тебя суду, обвинив ложно в том, чего ты не совершал. В мире нет милосердия, нет святости, нет добра. Ты хочешь просидеть в этой келье вечно? Хорошо. Упрямься дальше, Луис, строй из себя жертву. Но если ты чего-то хочешь добиться, стать воином, побороться за свою свободу, то научись давать сдачи судьбе. Не бегать от нее ища того, кто тебя защитит, не прятаться, а взглянуть ей в глаза... так же, как ты сейчас смотришь на меня. Ты можешь выйти отсюда, Луис. Да, монахом, но сохранившим мечту. Ряса никогда не сделает из воина послушника, и никогда не укроет в себе раба по духу. Ты все еще считаешь, что я тебе враг?

— Я сказал, отойдите от меня, брат Кристиан, — повторил Луис сощуриваясь. — Ваша мораль, ваше видение мира меня мало волнует. Я не собираюсь поступать в угоду вашему взгляду. И не считаю вас ни другом, ни врагом. Пока не считаю. Вы думаете, я упираюсь... Что недостаточно имею сейчас возможности для выбора, но на самом деле меньше возможностей именно у вас. Все, что держит меня, лишь келья. За этими стенами вы никто. Я — все. Ваш мирок слишком мал, чтобы диктовать мне условия, а тем более, — юноша еще больше сощурился, — угрожать в столь неспокойное для вас время вещами, которые для вас могут оказаться весьма опасными и более того — решить вашу судьбу не в лучшую сторону.

Легрэ беспечно улыбнулся.

— Когда я окажусь в твоем мире, тогда твои слова будут что-то значить. А пока ты живешь здесь, Луис, ты ничего не можешь. Даже выйти из этой комнаты. Даже помешать мне, — и сказав это, Кристиан склонился к шее юноши, едва ощутимо скользнул по ней губами.

Юноша дернулся в сторону, отталкивая от себя мужчину. Глаза окончательно потемнели.

— Вы ответите за это, — ребро ладони ударило по груди Кристиана. Разом накатились все воспоминания о произошедшем на балу при дворе, куда отец привез представить юного герцога. Сотни подданных, маски, танцы смех и нападение. Как потом выяснилось, это был король, который заволок Луиса в пустой зал и там... — Мерзавец!

— О да, — Легрэ стремительно перехватил руку юноши у запястья и, заломив за спиной, ухватил за шиворот, грубо, но не слишком сильно приложил лицом к стене. Удержать Луиса ему не составляло труда, страсть борьбы распаляла нутро и делала воздух пьянящим, горячим, каким-то вязким. Кристиан знал, во что это обычно выливается, и ненавидел свою похоть, свою слабость и то удовольствие, которое заставило его прижать Луиса к стене жарким телом. — На угрозы вы горазды, герцог, это я понял... — тяжело дыша в ухо, прошептал Кристиан. — Попробуйте сделать что-нибудь на деле пока я не зашел слишком далеко... Или перейдем на кровать? Там вашей светлости будет удобнее расставаться с честью и собственными иллюзиями.

— Ты не посмеешь, — резко перейдя на "ты", юноша продолжал сопротивляться. — Не посмеешь... — повторял он с ненавистью, пока боль от заломленной руки не стала безумно острой, что Луис вскрикнул. Он хотел бы и дернуться, но монах был почти на голову выше и сильнее. Его железная хватка и горячее тело заставляли дрожать от ужаса.

— А давай проверим, — Кристиан, точно паук, поволок свою жертву на кровать, где уже по обыкновению ткнул лицом в душный плен подушек. Он навалился сверху так сильно, что юноша едва мог вздохнуть. — Здесь мягче, правда? — поинтересовался он, одной рукой задирая рубаху Луиса, а другой удерживая его. — Сразу меня повесить прикажешь? Или до утра потерпим? Мы можем поразвлечься... Тебе понравится.

— Нет, — Луис отчаянно вырывался, погружаясь в недавний кошмар. Происходящее лишало его сил. Чужое тело было горячим и тяжелым, придавливало к перине. Мерзавец задрал рубашку и юноша понял, что его собираются изнасиловать. А потому стал сопротивляться еще сильнее, извиваясь под Кристианом.

— Что — нет? — не унимался Легрэ, вдавливаясь бедрами в ягодицы Луиса. Он просунул ладонь под живот юноши и полез ниже, пальцы бесцеремонно, нагло, до отвращения пошло протискивались между матрацем и жарким дрожащим телом. — А впрочем, не важно... Ты не можешь мне помешать... Не можешь даже убить меня, а тебе ведь хочется, правда? С радостью бы сейчас приказал меня вздернуть, или бы инквизитору пожаловался о том, как я тебя вздумал отыметь... Да ты так и поступишь, только знаешь что, Луис? — Кристиан склонился к уху юноши, обжег жадным дыханием. — Сам по себе ты не можешь ничего... Ты слабый, безвольный и жалкий. Вне этих стен без помощи отца и денег ты и дня не продержишься... И тот мир ты своим называешь?

— Ублюдок, жалкий выродок! — задавленный мощью и силой, Луис отлично сознавал, что опять, уже в который раз оказался заложником. Сколько раз он замечал, как в замке смотрят на него стражники, как мужлане не отводят глаз, словно от девицы... Сколько раз его внешность заставляла думать, что ему приятно такое внимание. — Ты такой же, как и все вокруг. Ты не лучше и не хуже, — юноша задыхался в подушке. Его касалась рука ублюдка. Его нежной кожи, искала плоть и наконец... Луис рванулся со всей силы, пытаясь столкнуть мужчину с себя, упал на пол, больно ударившись и уже собирался вскочить.

Но в этот момент Кристиан сам ухватил его за шиворот и, поставив на ноги, отпустил.

— Другое дело, — выпалил он, отступая на шаг и призывно улыбаясь. — А теперь ударь меня... Хотя бы попытайся.

— Ты просто урод! — юноша размахнулся и с силой попытался заехать по лицу мужчины, но тот увернулся. Распаленный гневом, Луис все же понимал, что это не только провокация. Он ощущал желание и страсть Кристиана, чувствовал его дыхание, его поцелуи, которые пробовали на вкус, которые только что опаляли кожу, ненавидел больше, чем боялся. Ненавидел всех, кто хоть как-то пытается взглянуть, как на доступную шлюху. — Уходи! Я не буду у тебя учиться защищаться. Я ненавижу таких, как ты — самоуверенных и злых.

— Если ты не будешь учиться у меня, то не будешь ни у кого, Луис, — сказал Кристиан, поднимая с пола рясу. Он выпрямился, откинул с лица спутавшиеся волосы. — Себастьян не выпустит тебя отсюда. Даже если ты убежишь, тебя поймают и приволокут назад. В этих землях везде наши люди. Я могу научить тебя такому, чего не знает никто, и тогда ты сможешь постоять за себя. Можешь меня ненавидеть, это твое дело, а теперь и твое право. Да, я ублюдок... но я — твой единственный шанс на свободу.

Сбивчивое дыхание, спутавшиеся волосы и горящие глаза были ответом Луиса.

— Почему я должен тебе доверять? — спросил он, разглядывая пристально этого странного, это сумасшедшего человека. — Меня убьют... Ведь так? Как только я подпишу эти бумаги... — юноша вырвал протянутую ему рясу и потянул на голову, чтобы скорее одеться.

Легрэ пожал плечами, подтвердив этим догадку юноши. Впрочем, Луиса вполне могли бы просто оставить при монастыре, по крайней мере — пока тот не вышел за рамки разумного.

— Ты вовсе не должен мне доверять, Луис. Скажем так, у меня своя корысть в этом деле, и если повезет, каждый из нас получит желаемое. Ты будешь свободным.

Юный герцог заметался из стороны в сторону и, наконец, его новое внимание к ожидавшему Кристиану словно разбило недавнюю стену и отодвинуло мерзкую сцену на кровати:

— Хорошо, я поверю. Что я должен делать? — спросил он, оглядываясь на дверь. То, что это может оказаться ловушкой, юноша не исключал.

— Для начала не верить ничему, что тебе говорят, — Легрэ многозначительно кивнул на кровать, напоминая юному герцогу, что пока находится в монастыре, он всегда в опасности. — Я сейчас усыплю вот твою бдительность доброй сказочкой, а потом поминай как звали твою девственность. Или ты уже знаком с такими играми?

— Я думал, аббат Себастьян вам рассказал мою историю. Вы так лихо меня запугивали королем, — сощурился Луис. — Значит, нет. Я уехал из-за того, что...

Кристиан приподнял брови в изумлении, и вдруг догадавшись обо всем, присвистнул.

— Вот тебе раз, — сказал он, и рассмеялся. — Ну, слушай, парень, у тебя и вправду серьезные неприятности! Ты прямо катастрофа ходячая.

Юноша насупился. Набычился еще больше.

— Кажется это забавным? Вы-то точно знакомы с тааааакими играми... — заметил он с упреком. — Что не так с монастырем? Почему вас посещает инквизиция?

— Знал бы, ответил бы, — просто заявил Кристиан, сделав два шага к Луису и внимательно наблюдая за тем, как он отреагирует. — Все монастыри — сборище грешников, в этом наш ничем не примечателен. У инквизитора есть свои цели, о которых мы можем только гадать. А что до того, забавно мне или не забавно, то скорее да, ты прав. Понимаю короля на тебя глядючи.

Луис опустил глаза. Сколько раз его принимали за девушку и пытались одеть в женские одежды. Сколько раз отец толкал не на путь воина, а ко двору...

— Верно, грех и будет искать... — юноша все же решился поднять голову к Легрэ. Все два месяца он часто видел помощника аббата. Всегда он казался ему ужасным. Но теперь к страху примешалось еще что-то... Колкое, словно за шиворот попала колючка. Поцелуй. Этот поцелуй у стены. — Вы так и не сказали, что мне нужно сделать для своей свободы...

— Поесть... для начала, — серьезно заявил Кристиан. — И есть всегда, чтобы были силы. Бежать не пытайся, изображай покорность, и через пару дней я попытаюсь сделать так, чтобы тебя выпустили свободно ходить по монастырю. Каждую ночь будешь приходить в купальни... Посмотрим, что из тебя можно будет сделать.

— Хорошо, — юноша кивнул. И вновь отвел взгляд от синих глаз. Он вдруг осознал, что те сводят его с ума, что скрыть свои истинные эмоции он просто не в состоянии. "Это был не страх, не страх", — изумленно закричало сознание. — Я буду есть и вести себя тихо.

— Умница, — Легрэ улыбнулся юноше только взглядом, поправил рукава рясы и, достав ключ из кармана, вышел вон. Последнее, что услышал Луис после того, как его надежно заперли, был звук удаляющихся шагов.

11

Утром Сею все казалось странным сном... Все ласки, чувства, слова... Будто бес попутал. Но вот только приятная боль во всем теле никуда не делать и списать ее на то, что он просто уработался, не получалось.

Проспав утреннюю трапезу, Сей все утро провел в саду, теряясь и не зная, как теперь смотреть в глаза аббату. Но он же обещал принести в его комнату цветы.... Поэтому пришлось перебороть себя и отправиться в келью к Себастьяну с небольшим букетом. То, что возле комнаты никого не было, а так же дверь оказалась не заперта, немного удивило мальчика, но он не стал обращать на это внимания, поставив цветы в вазу с водой, за которой он заходил по дороге.

Сей уже собирался уходить, как взгляд упал на дверь, за которой, по слухам, жил тот самый загадочный Луис. Будучи самым младшим в монастыре и вечно проводя время в саду, юноша был довольно одинок — мальчишки, даже те, что были постарше всего на год, уже задирали нос и не желали общаться. Так что появление Луиса Сея очень волновало — с одной стороны он привык быть самым младшим, а с другой... Вдруг они подружатся?

В общем, пока сам Сей раздумывал над всеми открывающимися перспективами, его руки ловко достали из волос маленькую металлическую заколку — подарок одного из братьев, с резным цветком, которой мальчик очень дорожил и никому не показывал, хоть и носил всегда — она просто терялась в его волосах. Пара поворотов и вот замок щелкнул — этому "фокусу" он научился еще в детстве, у одного из мальчишек.

Прислушавшись — никто не идет ли? Он тенью проскользнул в комнату, прикрывая за собой дверь и, огладывая комнату, смущенно улыбаясь — узнает брат Кристиан — ох, не сдобровать ему.

— Тшшшш.... Только не выдавай меня, пожалуйста...

Луис оторвался от рисунка, над которым корпел уже второй час. На бумаге, красный с черным, вырисовывалась не то птица, не то дракон. Мальчик, пришедший в невольную тюрьму, был тонким и не внушал опасений, но Луис все равно напрягся. Он всю ночь обдумывал разговор с помощником аббата.

— Ты кто? — удивленно вскинув брови, юноша встал. Глянул Сею через плечо и, не заметив ни аббата, ни Кристиана, выдохнул. Свобода была так близко, но одно воспоминание о синих бездонных глазах Легрэ и о гневе аббата, не позволили юному герцогу сразу кинуться к двери. С утра он плотно позавтракал по настоянию того же Кристиана. Затем послушно выполнял все поручения аббата, который милостиво соизволил пленнику порисовать до обеда, а потом... так двусмысленно поцеловал в щеку.

-Сей. Мне давно хотелось с тобой познакомиться, но тебя вечно никуда не пускают, а тут я принес цветы из сада вот и... не удержался. Только не выдавай меня, пожалуйста, если брат Кристиан узнает, мне не сдобровать. — Он забавно сложил ладошки вместе в умоляющем жесте и смущенно смотрел на Луиса. — Я же здесь незаконно... Украшением дверь открыл. — На последних словах Сей понизил голос до шепота и прислушался — ни идет ли никто? И затараторил дальше: — Ты же не расскажешь? Ой, а что ты делаешь? Рисуешь? — Он оказался возле Луиса, заглядывая в его книжку, и восхищенно вздохнул. От мальчика пахло солнцем и цветами. — Красиво как... А я никогда не умел рисовать. Нарисуешь мне что-нибудь в подарок? А я сплету для тебя венок из цветов. Я заведую садом — это прозвучало так гордо. — Практически целыми днями там... Заходи, когда тебе разрешат гулять? Я могу показать тебе мой цветочный уголок, о котором никто не знает. — Он улыбнулся так солнечно. Все-таки общения среди ровесников ему не хватало. А Луис был таким симпатичным и милым, что хотелось с ним подружиться.

Юноша улыбнулся в ответ открыто. Столько было солнца в этом маленьком монахе-послушнике, что сразу с сердца спали все опасения.

— Обязательно нарисую, — пообещал он. — Но боюсь, меня не выпустят, — добавил он, чуточку нахмурившись и сжимая пальцы, ногти врезались в ладошки. — Ваш аббат держит меня в заточении. И еще Кристиан. — Юноша покраснел, вновь вспомнив, как к нему прижималось горячее тело. — Скажи, что здесь происходит? Можно ли отсюда сбежать?

— Сбежать? Ты хочешь сбежать? Но... — Сей даже растерялся. Сам он никогда не хотел сбегать. Даже после тех вещей, что с ним сделал аббат, он хотел остаться — монастырь был его домом. — Я не знаю... Я никогда не думал о таком. Мне некуда бежать. — Он улыбнулся. Это была не совсем правда. Как сбежать, он знал прекрасно. Только не хотел. Но показать свой секрет Луису, который хочет сбежать... Нет, он не мог так поступить. Особенно потому, что не знал главного — зачем? — Для меня монастырь — это дом. Тут, конечно, свои правила и порядки, но каким бы он не был, я его люблю. Мне некуда идти. — Он взял руки Луиса в свои. — Я поговорю с аббатом. Может, он разрешит тебе иногда бывать в моем саду? Сидеть все время взаперти это ужасно. А сейчас мне пора бежать. Не говори никому, что я заходил хорошо? — и Сей отпустил его руки, торопливо улыбаясь и скрываясь за дверью, что бы запереть замок и спрятать заколку в волосах.

Тяжело вздохнув, Сей повернулся, собираясь уходить и раздумывая над тем, что он пробыл слишком много времени в комнате аббата..

* * *

Утром Легрэ проснулся ни свет, ни заря, наспех умылся, побрился и, надев чистые одежды, отправился к аббату Себастьяну. Ему необходимо было поговорить о Луисе, и если повезет, это произойдет до встречи с братом Микаэлем. Брат Микаэль... У Кристиана зубы сводило от злости при одном воспоминании прошлого вечера. "Сам виноват, — корил себя Легрэ, идя длинными, путанными коридорами, — слишком мягко веду себя с монахами, вот и не удивительно, что в монастыре завелся воришка. Распустились совсем. Страх потеряли". С таким настроением он явился перед Себастьяном — хмур, зол, молчалив.

Аббат как раз вышел из кладовых, в которых провел более двух часов, подсчитывая и сверяя записи. Раннее утро сменилось легким туманом, и скоро должна была начаться утренняя служба. Мужчина остановился, увидев, насколько хмуро лицо Легрэ.

— Все хуже, чем я думал? — спросил Себастьян, а сам проводил фигурку Сея, который направился к саду.

— С зельем много неясностей, — признался Легрэ с легким поклоном. — Похоже, что брат Микаэль не особо осознает часть своей вины. Ему бы следовало сообщить о кражах сразу, а он молчал. — Кристиан поднес руку к виску и, расправляя, пропустил черную прямую прядь волос между указательным и средним пальцем, задумчиво потеребил самый кончик. — У меня сложилось впечатление, что не очень-то он склонен к сотрудничеству. Я думаю, что нам стоит устроить массовую уборку в кельях, и хотя я уверен, что это ничего не даст, но заставит вора забеспокоится, а люди в таком состоянии склонны к спонтанным и необдуманным поступкам. Кто знает, вдруг вор выдаст себя чем-то.

— Гнев бога в отличие от моего — такая безделица, — мрачно отшутился Кристиан, покорно следуя за аббатом, за своим хозяином, за человеком, которому беззаветно и преданно служил. — Я подумаю, как помочь брату Микаэлю достичь смирения. Но я бы сейчас хотел поговорить с вами о другом нашем деле. О нашем юном госте.

Себастьян ревниво взглянул вокруг.

— О нашем госте? — удивился он. — И что же тебя беспокоит, брат Кристиан? Мальчик заперт. Не думаю, что он как-то сможет навредить делу. И не собираюсь я его инквизиции показывать. Вот затихнет все — выпущу. Так что не беспокойся. Единственное — нужно будет пока найти ему в монастыре другое пристанище. Понадежнее, да чтобы только мы знали. И заняться им плотнее, чтобы выбить мысли о свободе.

— Я займусь, разумеется, — согласился Легрэ. — Только вряд ли мы добьемся от него согласия на постриг таким образом. Но если вы позволите выпускать его иногда, я смогу втереться к нему в доверие. Он юн, юные ищут любви. Он жаждет свободы — подарите ему ее иллюзию. Он опасается короля — это великолепный повод запугать его, чтобы он носа за эти стены не показал. Он одинок — и ему нужен друг. — Легрэ остановился и в ожидании ответа, прекрасно зная, что Себастьян понял его правильно. План был прост и ясен: не можешь взять силой — обхитри, обведи вокруг пальца, влюби в себя и заставь забыть обо всем.

Себастьян не думал долго. Он смотрел на Кристиана, понимая, что тот прав.

— Если тебе удастся, чтобы инквизиция не заинтересовалась мальчишкой, а тот не проявил упрямства и не устроил бунт, то я могу его выпускать на несколько часов. Но потом он должен будет возвращаться под замок. Выбери келью в подвалах. Там самое место, чтобы Луис осознал, что ему грозит в случае непослушания.

— Как прикажете, ваша светлость. — Легрэ снова поклонился, предвкушая, как далеко зайдет в своих планах. — Он будет паинькой. А если нет, что ж, ему же хуже. Во всяком случае, мы попробуем вправить ему мозги так, как нужно нам. — Кристиан немного помолчал, и неуверенно уточнил: — Я могу делать с ним все, что заблагорассудится?

— Я верю в твое благоразумие, — понимающе заулыбался Себастьян, — чтобы потом он вел себя более чем послушно, чтобы почитал Бога и был послушным нам, благословляю тебя, Брат Кристиан, — аббат осенил помощника знамением. — Сегодня его и перевези. Я хотел бы получить покорного монаха.

— Вы его получите, — кивнул Легрэ. — Разве я когда-нибудь подводил вас?

Распрощавшись с аббатом Себастьяном, Кристиан направился к Луису, чтобы помочь переехать юноше в другую, тайную келью в подвалах. Это несколько осложняло процесс доверия, но с другой стороны радовало Кристиана. Он не мог отрицать перед самим собой, что Луис будоражит его воображение, волнует кровь. Его яркие глаза, мягкие губы, его хрупкость. Легрэ терял контроль, даже глядя на все это. Как прекрасно было бы владеть сыном герцога без остатка. Представив себе, как он будет целовать Луиса, Кристиан ощутил, как сбилось дыхание.

— Вот черт, — тихо выругался он и вошел в кабинет аббата.

* * *

Радость Сея была недолгой — словно из-под земли перед ним выросла высокая фигура помощника аббата, и сильные ручищи, точно тиски, ухватили мальчишку за плечи.

— Что ты тут делаешь? — глаза Легрэ яростно сверкнули. — Отвечай! Живо! — прорычал он. Интуиция подсказывала ему, что юный Сей заглянул сюда не просто так. А если он знает о пленнике больше, чем положено? Если шпионит? От этих мыслей пальцы Легрэ сжались на плечах отрока еще крепче.

Тихо вскрикнув, мальчик сильно побледнел, испугавшись больше не того, что его поймали, а то, что мужчина был зол.

— Я принес падре цветы, брат Кристиан.. Вчера ему понравился запах, и я пообещал принести их ему в комнату... Отпустите, пожалуйста.... — вся аура мужчины подавляла, заставляя мальчика трястись листиком на ветру, он смотрел на него, как кролик на удава, молясь, что бы наказание не было слишком суровым... В том, что оно будет, Сей не сомневался.

— Цветы значит. — Легрэ кинул взгляд на дверь, за которой был заперт Луис, после совсем нехорошо посмотрел на мальчишку и вдруг ухватил Сея за горло. — Ты подходил к этой двери? — спросил он, медленно сжимая пальцами тонкую шею и заглядывая в испуганные глаза своей жертвы. — Говорить правду, а то придушу, как щенка!

Сей искренне не понимал, что такого в Луисе, что его убить готовы за то, что он подходил к двери. Вот только правду мальчик говорить не собирался.

— Н-нет... — он уже почти задыхался, цепляясь руками за руку мужчины, царапая непроизвольно, что бы дать себе хоть немного воздуха. — Зачем мне это? Я только принес цветы...Разве не там живет новый послушник? Я его не знаю.. — Слухи о том, что Луис живет в комнате, прилегающей к спальне аббата, ходили по всему монастырю, так что выдать себя мальчик этим никак не мог.

Кристиан не поверил ни единому сказанному слову. Любой бы отрицал, когда его за горло держат, но Легрэ умел вытягивать правду из людей, как никто. Кроме того, ему нужна была разрядка, а мальчишка точно что-то недоговаривал.

Перехватив Сея за шиворот, Кристиан поволок его к двери, несколько раз дернул за ручку, проверяя, заперт ли замок, потом взглянул на садовника и мерзко усмехнулся.

— Давай-ка ты ко мне ненадолго зайдешь, — сказал он с угрозой в голосе. — Расскажешь мне про цветы подробно, — и поволок юношу в подвалы. Монахи, что попадались на пути, провожали их непонимающими испуганными взглядами.

Паниковал Сей ужасно. Хотелось вырваться и сбежать, ведь тон мужчины не предвещал ничего хорошего. Повезет, если до смерти не забьют.

— Пустите.. Я не сделал ничего плохого.. Спросите падре, если не верите... — Больше всего мальчик боялся сознаться в том постыдном удовольствии, что испытал этой ночью. Сознаться в грехе самому, подставить аббата... Нет, этого он себе не позволит!

Подвалы внушали страх всем, а особенно Сею, который с детства боится темноты. А уж темноты, где не проникал хотя бы лунный свет...

— Пожалуйста.... Только не подвалы...

— А куда? — издевался Легрэ. — На площадь Святого Франциска? — Он открыл перед собой дверь и швырнул мальчишку внутрь комнаты с такой силой, что тот едва не кувыркнулся через голову и не влетел в длинную дубовую скамью, что стояла посередине. Здесь обычно пороли тех, кто не слишком сильно провинился, но беда сейчас оказалась в том, что помощник аббата был чертовски зол. Заперев за собой дверь, он быстро осмотрел стену, сплошь увешанную различными плетьми; даже самые маленькие из них внушали ужас, не говоря уже о витых хлыстах, к хвостам которых крепились металлические шарики и наконечники стрел — после таких не выживали. Легрэ снял с крючка веревку, и подошел к мальчишке.

Сей впервые оказался тут, но был наслышан.. Однажды, правда, брат Кристиан хотел притащить его сюда за провинность, но тогда вмешался аббат, не позволив. А в этот раз, похоже, его никто не спасет.

— Брат Кристиан? .. — В его голосе слышался и страх и паника и какая-то обреченность. — Я же всего лишь принес цветы... — Его голос дрожал, как и сам мальчик, который даже попробовал вырваться из рук мужчины.

— Почему у меня такое ощущение, что мне все врут, — рыкнул Легрэ, глубоко и ровно дыша. Он жал веревку к руке и глядя на мальчишку сверху вниз, напористо сказал:

— Ты оказался не в то время, не в том месте, Сей. Теперь раздевайся донага и ложись животом на скамью. Да поживее, потому что два раза я повторять не стану — сам уложу, не обрадуешься.

Дрожащие пальцы Сея повиновались, и вот мальчик уже стягивал с себя рясу, покрываясь мурашками от холода и смотря куда угодно, но только не на мужчину, что сейчас внушал просто суеверный ужас. А ведь это только начало.

Одежда горкой легла на полу, а Сей, стыдливо прикрываясь, лег на жесткую скамью, как ему и велели, боясь представить, что с ним сейчас будут делать. Он уже понимал, что даже будь он виноват, мужчина бы не остановился. Поэтому он сделает все, что в его силах, что бы сохранить свою тайну о том, что он проник в комнату Луиса.Легрэ ухватил запястья мальчика и, вытянув руки над головой, крепко привязал к скамье. Затем то же самое сделал с ногами. Узлы были крепкими, тройными, да и пеньковая веревка новехонькой — из такой не выпутаешься, как не брыкайся.

— Так что? Нет желания сказать мне правду? — спросил Кристиан.

Сей закусил губу — конечно, он не удержался и подергал веревки, убедившись в их надежности. Не стоило даже проверять.

— Но я говорю вам правду.. Я обещал падре.. Ему понравился запах цветов... — голос мальчика дрожал от напряжения. Нательный крест прижимался к груди, зажатый между скамьей и телом. Мальчику оставалось только молиться, что брат Кристиан поверит ему и передумает. — Почему вы мне не верите? Вы можете спросить у падре...

— Я вообще никогда, никому и ни в чем не верю, — философски заключил Легрэ, отходя к стене. Взяв небольшую плеть однохвостку, он повертел ее в руках, приноравливаясь, взвесил на ладони. — Мне плевать по большому счету, правду ты говоришь, Сей, или нет. Если правду, чего бояться? Останешься при своем. А если нет, то лучше подумай: чем быстрее ты ее скажешь, тем быстрее кончится. Так или иначе, я хочу, чтобы ты без моего ведома никогда не входил к отцу Себастьяну.

— Но я не обманываю вас! — Все же не удержался, сорвался, испуганным зверьком смотря на плеть в руках мужчины, не отводя от его силуэта взгляда. — Что такого в этой комнате, что даже за то, что я находился рядом вы хотите меня.. меня выпороть... — Сей закусил губу, понимая, что наговорил лишнего. Вряд ли Кристиану понравится, что на него повысили голос.

— А вот это уже не твоего ума дело, — фыркнул Кристиан, скользя цепким откровенным взглядом по спине и ягодицам юноши. Он подошел к мальчику, нежно провел кончиками пальцев вдоль позвоночника от шеи до самого крестца, наслаждаясь нежной прохладной кожей, которая совсем скоро будет исполосована в кровь. — Пока ты этого не усвоишь, мы не закончим, радость моя.

Мальчик дернулся, убегая от чужих прикосновений, с ужасом понимая, что с ним играют. И что брат Кристиан получает удовольствие от того, что сейчас произойдет. Ожидание напрягало и пугало. Он вздрагивал от каждого шороха, каждую секунду ожидая удара. Кожа давно уже покрылась мурашками, а самого Сея трясло то ли от холода, то ли от страха. Хотя, скорей всего, от всего сразу.

— Ты дрожишь, — сказал Легрэ, присаживаясь на корточки перед лицом мальчика и заглядывая в глаза. — Тебе должно быть страшно, правда? Будет больно, Сей, ты знаешь. Будет очень больно.

Сей на это только плотно сжал губы и отвернулся не понимая, зачем ему все это говорят, зачем тянут время.. Зачем все это? Все только больше нагнетало обстановку, пугало и нервировало.

— Что вы хотите от меня услышать?...

— Может правду, а может, просто банальное — простите, я больше не буду, — усмехнулся Кристиан, и выпрямился. — Чтобы поставить цветы, достаточно было пройти до стола и обратно, а ты, Сей, шел от дверей кельи к выходу... И еще потом осмелился мне врать.

— Но... Я вам не вру... Я не подходил к двери. Зачем мне это? — Сей прикусил губу, коря себя за такую оплошность и слишком внимательного мужчину. — Простите меня, я больше не буду заходить в покои падре без разрешения....

— Умница, — Легрэ погладил мальчика по волосам и чуть помолчав, сказал: — Ты никому никогда не скажешь о том, что произошло сегодня. Ты понял меня, Сэй?

Мальчик даже растерялся от такого. Разве его не будут бить? Это все было для запугивания? Он позволил себе тихий вздох облегчения и робкую улыбку.

— Конечно.. Я обещаю, никому не скажу.... — Да и не хотелось бы ему рассказывать о таком. Слишком это смущало. Тем более брат Кристиан видел его голым.. Кому о таком захочется рассказывать? Да и не было у него того, кто захочет слушать. Только падре, но.. Хоть тот и говорил мальчику делиться с ним всем, слишком уж самого Сея это смущало

— Я рад, что мы поняли друг друга, — Легрэ выпрямился и отступил на шаг, перехватил плеть в руке поудобнее. — Отделаешься легко. Всего десятью ударами. Считай это первым предупреждением.

Свист плети прорезал воздух и кожаный витой хвост отпустился на нежную кожу, оставляя на ней белую толстую полосу, которая медленно наливалась кровью.

Дернулся, с губ слетел первый вскрик боли, а из глаз покатились крупные слезинки. Мальчик уже не ожидал ударов, поэтому расслабился, за что и поплатился. И это был только первый! Было очень больно, а еще обидно. Обидно за то, что поверил, решил что его просто пугают, что не будут бить... Он кусал губы в кровь, обещая себе, что больше не закричит, сколько раз бы не бил его мужчина. Вот только слово, данное себе, сдержать он не смог.... Слишком не привычно было его тело к боли. А уж тем более такой.

Легрэ быстро пропустил хвост плети сквозь пальцы свободной руки, направляя следующий удар в область лопаток, и со всего маху хлестнул. Потом снова — по старой отметине. Кристиан упивался своей властью, своей вседозволенностью. Сейчас он мог сделать с Сеем все, что угодно, и он бил его, бил упоенно, будто жил ради этого момента, ради этих криков и дрожи страдающего тела. Воздух в комнате стал душным, пропитался запахом крови и страха — лучшим запахом в мире.

— Любопытство — грех, Сей, усвой это, — сказал Легрэ после пятого удара и остановился, чтобы перевести дыхание.

Спина горела, посылая боль по всему телу мальчика... Пять.. Всего пять ударов, половина.. а он уже сорвал горло от криков и удивлялся, как до сих пор не потерял сознание от боли — такой сильной она была. Мальчика оглашало свое собственное тяжелое дыхание, а слезы застилали глаза, катясь по щекам, капая с дрожащих ресничек... Сейчас Сею казалось, что его тело — это одна сплошная рана. Для него, никогда не чувствовавшего такой боли это было чересчур.

— Я могу отменить то, что осталось, — сказал Легрэ, лениво поглаживая хвост плети, будто послушного его руке зверька, и наблюдая за юношей из-под полуприкрытых век. — То есть заменить на другое... Если ты захочешь.

— Заменить?.. — Язык плохо слушался Сея, а голос и вовсе был сорванным, хриплым. — На что заменить? — Он просто не представлял, что может быть равно пятью ударам плети. Хотелось сказать "да, да, я согласен!", но краешек сознания не позволял этого, подсказывая, что возможно ему предложат что-то хуже...

Кристиан не ответил, он отошел к стене, вернул на место плеть, потом с безразличным лицом отвязал Сея от скамьи.

— Оденься, — приказал он.

Ничего не понимающий мальчик повиновался, непослушными руками натягивая на себя вещи, тихо вскрикивая от того, что ткань касалась свежих ран... Вскоре с одеждой было покончено, но Сей просто боялся посмотреть на мужчину. Боялся, что упадет — он и так еле держался на ногах, колени подгибались от страха и боли.

Легрэ с усмешкой наблюдал за мучениями юноши, а когда тот закончил, сделал шаг вперед, взял пальцами за подбородок и припал неподвижными губами к губам.

Испуганной птичкой затрепыхался в его руках, желая вырваться, сбежать.. И что бы этот мужчина не смел его целовать, не смел трогать — пускай только лицо, но это пока, да? Он не хотел, что бы чужие губы касались его, оскверняли, стирали поцелуи аббата...

— Пустите.. Пустите меня!...

И Кристиан отпустил — слишком охотно и легко.

— Испугался? — спросил он, надменно улыбаясь. — Хорошо. Это очень хорошо, Сей... Теперь ты знаешь, что я с тобой сделаю, если еще раз найду тебя там, где тебе быть не положено. Подумай над этим... А пока, — Легрэ кивнул на дверь, — убирайся вон.

Попятился, добираясь до двери и, спотыкаясь, поспешил прочь из повала, вверх, по лестнице, опираясь на перила и не давая себе упасть. Наверное, ему стоило идти к себе и обработать раны — баночка с заживляющей мазью всегда была в комнате — в садоводстве царапины и ушибы не редкость, но Сей пошел в сад, в свой цветочный уголок, глубже.. Туда, где никто, кроме него не бывал, место, о котором не знает даже аббат... Он упал в цветы, сжимаясь в маленький комочек и тихо, беззвучно плача. Мечтая, что бы больше никогда — никогда не видеть брата Кристиана...

12

Николай шел по саду к своему тайнику и думал, что же делать дальше. Тайник он оборудовал давно, в самой дальней, заброшенной части сада, до которой брат Сей еще не добрался. Мужчину забавлял этот странный диковатый мальчик, и он периодически привозил ему из города сладости и какие-нибудь безделушки. Было очень смешно смотреть, как Сей принимает его подарки. Как дикий пугливый зверек, право слово. Николай невольно улыбнулся. Но сейчас ему нужно было спрятать пузырек, и побыстрее вернуться к себе. На всякий случай.

Вдруг он услышал тихие всхлипы, раздававшиеся с "секретной" полянки Сея. Мужчина давно о ней знал, и не только он, и опять-таки было знать, что мальчик считает эту часть сада своей самой большой тайной, о которой не знает никто.

Николай решил проверить, что же там творится. В конце концов, пузырек можно и в другом месте спрятать. Раздвинув ветви буйно разросшихся под чуткими руками Сея кустов, Мужчина увидел горько плачущего мальчика.

— Что с тобой, малыш? — он присел перед Сеем и положил руку ему на плечо.

Сей испуганно дернулся, поднимая зареванные глаза на мужчину. Кажется то, что это оказался Николай его успокоило.

— Я... Я просто упал... — мальчик отвел взгляд, закусывая губу и понимая, что его слова звучали явной ложью. Да и были ими. Но он до сих пор помнил, чем ему угрожал брат Кристиан, если Сей посмеет хоть кому-то сказать о том, что тот его наказал. Он не понимал, как Николай его нашел и одновременно был этому и рад и недоволен. Мужчина ему нравился — сладости и подарки, что тот ему дарил были для мальчика очень важны. Та же заколка, что затерялась в его волосах, была подарком мужчины. Для Сея Николай был как старший брат, самый настоящий.

— Все в порядке, брат Николаи... — Он довольно смешно произносил его имя, делая ударение на последний слог. Вот только сейчас этого было почти не разобрать — голос у Сея был сорванным и хриплым...

— И от того, что ты упал, ты так сорвал голос? — хмыкнул мужчина, разглядывая мальчика. Внешне никаких следов не было видно, значит... Николай встал, подхватил под мышки Сея и поставил его. Мальчик казался тряпичной куколкой в его руках. Быстро задрав рясу Сея, он увидел, что нижняя рубашка в крови. Так точно не годится, может начаться воспаление. Покрепче прижав к себе мальчишку, чтобы не вырвался, Николай резко рванул рубашку вверх, открывая от уже подсыхающих рубцов. Сей вскрикнул и забился. Мужчина осмотрел открывшуюся картину — явно видно работа Кристиана. Опустив одежду, Николай усадил Сея на небольшую скамейку, которую мальчик как-то умудрился сделать своими руками, и задумчиво спросил:

— Сколько?

Сея всего трясло от боли — рубашка успела приклеиться к рубцам и когда Николай задрал ее вверх, у мальчика непроизвольно выступили слезы на глазах.

— Пять... — голос Сея совершенно не слушался, дрожал, было стыдно и страшно — а вдруг Кристиан узнает? — Хотя обещали больше... Но вместо этого... — прервался, чтобы торопливо заговорить — на сколько голос позволял. — Только... Только не говорите никому, хорошо? Брат Николаи, прошу... Если брат Кристиан узнает... — Затих, сжимаясь в маленький комок и мечтая провалиться куда-нибудь под землю. Чтобы никто не видел, не слышал и не знал. И чтобы не было так больно...

Русич нахмурился — с мальчишкой нужно что-то делать. В лекарню его? Нельзя. Если его увидят подручные брата Микаэля, или, не дай Бог, сам брат Микаэль, расспросов и сплетен не оберешься. Придется своими силами.

— Так, малыш, давай быстро снимай все свои тряпки.

— Прям здесь? — Сей растерялся. Он понимал что ему, наверное, хотят помочь, но раздеваться в саду... А если кто случайно увидит? Но в то же время, а куда еще? Нельзя что бы кто-то об этом узнал, поэтому мальчик, помедлив, потянул рясу вверх, стягивая ее через голову и морщась от боли. Следом потянулся к рубашке, почему — то краснея и стесняясь. Ему было стыдно за то, что брату Николаю приходится с ним возиться.

— Давай, давай, — мужчина вытащил из кармана своей рясы небольшую непрозрачную бутыль, вытащил зубами пробку и понюхал — все правильно, граппа. Задумчиво посмотрев на одежду Сея, он сказал:

— Давай сюда рубаху. А пока на, прикройся, только не одевай, — и протянул мальчику его рясу.

Сей благодарно улыбнулся, хотя улыбка вышла не очень веселой, и стыдливо прижал к себе свою рясу. Сколько мужчин за последние сутки видели его обнаженным? От этой мысли у мальчика уши покраснели и он уткнулся в свою одежку, прижимая рясу к себе и замирая.

Николай быстрыми движениями оторвал от рубахи несколько полос и, оценив их длину, пропитал граппой. Затем отломал от скамейки кусок деревяшки и протянул Сею со словами:

— Зажми зубами.

Прижав к себе боком мальчишку, мужчина выдохнул: "Ну, с Богом!" и стал поливать спину Сея граппой. Тот резко задергался, замычал, но деревяшку не выпустил. Во время экзекуции русич шептал успокоительно: "Ты молодец, еще чуть-чуть потерпи". Потом сноровисто перевязал импровизированными бинтами, натянул на мальчика рясу и опять усадил на скамейку приходить в себя. Гладя его по волосам. Николай произнес:

— Да, не повезло тебе... За что ж Кристиан тебя так?

— Я принес в комнату падре цветы... — ласка успокаивала, помогала прийти в себя, мальчик постепенно стал унимать дрожь, прижавшись к мужчине — ему нужно было хоть немножко чьего-то тепла. — И немного задержался... Я просто хотел осмотреть комнату, ничего не трогал, правда! А брат Кристиан разозлился, потому что я оказался слишком близко к двери, за которой, по слухам, живет этот новенький... — всхлипнул, утыкаясь в рясу мужчины. — Он сказал, что такое со мной сделает, если я кому-то проговорюсь... Пожалуйста, брат Николаи.. не говорите никому...

— Не скажу, малыш, не беспокойся, — русич продолжал гладить мальчика, а сам думал, что вряд ли Себастьян в курсе того, что сделал его помощник. И что надо бы падре просветить...

— Пойдем, я доведу тебя до кельи, — Николай кинул взгляд вверх — почти полдень. — Перед вечерней я к тебе приду, проверю как у тебя дела. Да и настоя укрепляющего тебе нужно принести, негоже пропускать вечерню. Посиди тут минуту.

Через некоторое время мужчина вернулся с крепкой палкой в руках:

— Вот, это на всякий случай, поднимайся, пойдем.

За то время, пока Николай отсутствовал, он успел еще и спрятать компрометирующий его пузырек с настоем брата Микаэля.

Сей благодарно принял палку и, опираясь на нее, побрел в сопровождении мужчины к своей келье.

— Спасибо большое... Что тратите на меня свое время... — порывисто обняв Николая, мальчик скрылся в своей комнате, что бы сразу же рухнуть на кровать и забыться тяжелым сном.

* * *

Острия циркуля дрогнули и сошлись, сбивая измерение, уже десятый раз за последние четверть часа. Крошеное перевернутое изображение на полотняном экране издевательски зарябило. Отвратительно. Брат Гиральд досадливо оглядел дрожащую руку, резко сложил циркуль и с размаху воткнул его в столешницу. Затем стремительно подошел к окну и, почти уронив сложную конструкцию из зеркал и линз, сдернул плотную штору с отверстием, превращавшую комнатку в подобие камеры Обскура. После вчерашнего сообщения о грядущем визите инквизиции даже любимое занятие не могло вернуть столь потребного именно сейчас спокойствия. Гиральд задул свечи, покинув каморку, где приводил оптические эксперименты, вышел во внешнее помещение лаборатории.

Изначально это был склад, примыкавший к кузне, но год назад его почистили и приспособили под мастерскую, где ремонтировались механизмы, составлялись красители, обрабатывалось стекло. Здесь же брат Гиральд проводил свои опыты, дабы подтвердить или опровергнуть то, что черпал в переводимых трактатах. Обычно прибранное насколько возможно, сегодня помещение являло глазу картину полного разгрома. На столах в беспорядке громоздились склянки с химическими препаратами, горы исписанных и изрисованных пергаментов, химическая посуда, мелкие шестеренки, винты и гвозди, миниатюрные модели механизмов. Деревянные брусья, металлические пруты, бухты канатов, кузнечная утварь мешали пройти между столами. На единственном чистом столе, придавленные собачьим черепом, лежали записи о принятых вчера податях, ожидая анализа и присоединения к общему реестру монастырского имущества.

Задумчиво созерцая погром, брат Гиральд постарался сосредоточиться и еще раз вспомнить, на каком этапе "генеральной уборки" остановился в прошлый раз, и в очередной раз укорил себя в неспособности сосредоточиться на одном деле. Из задумчивости его вывел вкрадчивый скрип входной двери. Гиральд торопливо принял спокойное выражение лица и обернулся. В дверях стоял отец-настоятель, и его лицо явственно предвещало сложный разговор.

— Приветствую вас, падре Себастьян! Вижу, мы оба настроены на серьезную беседу.

Аббат молча кивнул, зашел осторожным, крадущимся шагом и прикрыл дверь.

— Вы правы, брат Гиральд, на нас надвигается беда. Все знают, что на нас давно покушаются со всех сторон. Недавняя война закончена, и, конечно, власти выгодно, чтобы правили наши враги, — мужчина взял со стола одну из луп и глянул через нее в окно. — Ваши механизмы выше всяких похвал. Сами знаете, как я радею за развитие науки и какие деньги на это готов тратить. Но сегодня наступает тот день, когда я вынужден попросить вас прекратить на время опыты. Не потому, что я ими недоволен. Сами знаете, в прошлом году у меня работал великий магистр по ядам, занимался алхимией и даже добился результатов. Благодаря нему стало проще сплавлять металлы. И мы установили механическую молотильню. Просто следует прибрать все ваши труды и сделать вид, что вы занимаетесь здесь исключительно ремонтом водопровода. Вы понимаете, брат Гиральд?

— Хвала Господу, как хорошо иметь дело с мудрым человеком! — лицо экспериментатора, окаменевшее в маске напряженного ожидания, заметно смягчилось.

— Сейчас Вы изрекаете в точности то, что я сам собирался предложить. Менее всего мне бы хотелось подвергать угрозе Вашу обитель, ведь благодаря здешней библиотеке моя монография практически завершена. Если мне удастся доставить свои записи на родину, вам будет обязано не только наше францисканское аббатство, но и книжники Оксфорда и лично герцог Стаффордширский, по чьему повелению совершается мое путешествие. Видите, я уже начал разбирать свое имущество: думаю, большинство материалов удастся разместить в кузне, под видом лома и на дровяном складе. Сложнее со стеклом, химическую посуду можно переплавить, но часть линз я хотел бы сохранить, возможно ли это? И остается главный, деликатнейший момент: будет ли мне позволено временно разместить свои записи в монастырской библиотеке, в скрытом виде, разумеется, ибо, где еще можно скрыть книги как не среди книг?

Аббат на все это кивнул.

— Несомненно-несомненно, — подтвердил он, — есть способы спрятать часть линз. Для этого их соберите, а я уж в лабиринтах подземелий найду место для хранения. Там и монахи наши терялись, куда уж инквизиции, туда же и книги схороним. Ни к чему, если начнут проверять труды книжные. И так придется часть библиотеки от любопытных глаз убирать. Другое вот дело, брат Гиральд, в том, что ваша персона инквизиции давно известна. Придется вам сменить на время и личность.

Последнее предложение аббата ничуть не удивило Гиральда: во время путешествия по италийским землям, раздираемым тайным и явным противоборством различных ветвей и сект католичества, ему не раз приходилось прибегать к подобной уловке. Нервно сцепив пальцы, мужчина снова окаменел лицом, лишь сведенные брови выдавали лихорадочную работу мысли.

— Считаете, в этот раз будут проверять библиотеку? В этом случае я всецело доверяю Вашим решениям, Вы лучше знаете повадки местной инквизиции. К вечеру я соберу и упакую все ценные материалы и надпишу, кому их передать в случае моей смерти. Что до предложения сменить личность... Гиральд отвернулся к ближайшему столу и стал перебирать стоявшие на нем склянки, как делал обычно в минуты размышлений.

— Это, безусловно, интересный выход. Но, выступая под настоящим именем, я, с некоторой вероятностью, смогу вступить с инквизиторами в диспут как официальный представитель своего ордена, исполняющий поручение члена королевского двора. Если же я скрою имя, кто предстанет на их суд? Вероломный еретик, обманом втершийся в доверие аббата, чтобы иметь доступ к сочинениям неверных, которые монастырь надежно хранит, дабы воспрепятствовать смущению умов? Ошибусь ли я, предположив, что кроме упомянутых прегрешений этого такого человека можно будет обвинить и в других, более мирского свойства? Монастырь же останется чист и безгрешен. Можете ли Вы привести аргументы в пользу своего предложения? Или назначите епитимью за необоснованную клевету?

Мерное звяканье стекла, казалось, ставило точку в конце каждого вопроса, превращая его в утверждение. Спокойный, даже занудный тон не вязался с содержанием реплик.

— Я ни в коей мере не стремлюсь оскорбить Вас, просто озвучиваю свои опасения. — Закончив рассуждать, Гиральд обернулся к настоятелю, лицо его разгладилось, явив новую маску — непроницаемого спокойствия. Только в глазах плескался лихорадочный, можно сказать, нездоровый интерес.

Аббат спокойно уселся на стул среди всего разведенного братом Гиральдом бардака.

— Мы с вами взрослые и образованные люди, — начал он спокойно. — И вы прекрасно знаете, откуда и каким образом я получил это аббатство, иначе бы я никогда не позволил проводить у себя столь опасные опыты. Вы знаете, за что я был осужден семь лет назад, когда покидал пределы государства... И прекрасно ведаете, что для всех вокруг значит знание. Ненависть. Только ненависть окружает тех, кто пытается обуздать и подчинить природу. Святая святых мироздания. Божественное должно быть сокрыто — такова позиция Инквизиции. Но я совершенно иного мнения. И не побоюсь сказать, я против того, чтобы человечество стояло на месте, брат Гиральд. Когда меня пытались возвести на костер, я четко понял. Лишь власть и деньги делают прогресс. У меня иного способа не было. Да, я поступаю дико. Да, мои методы дурны. И я тоже увлечен своими страстями, но ради ордена, в котором состоял почти пятнадцать лет, я готов принять любое ваше теперь решение.

— Прекрасная речь! Можно даже сказать, соблазнительная... — Внезапная усмешка исказила и без того не особо гармоничное лицо Гиральда. Отлепившись от стола, он подошел к сидевшему аббату, наклонился и испытующе посмотрел тому в глаза: откровение или игра? И то и другое интересно. Делаем ставки? Бегут в будущее нити вариантов, и везде исход темен.

— И знаете... я соглашусь на Ваше предложение! Так какую личину мне надлежит надеть?

— Монаха. Обычного монаха. — улыбнулся аббат, поднимаясь, — и гореть мы будем вместе, если наши тайны раскроются. Потому верьте мне.

Себастьян обошел Гиральда и, не попрощавшись, вышел на улицу. Инквизиция была все ближе.

Что ж, простое решение позволяло не плодить сущности без надобности. Отныне бывшие побочными занятия — ведение реестра монастырского имущества, надзор за работой трапезной и ремонт хозяйственных механизмов — станут основными. Добропорядочный брат-келарь постарается явить подобающие христианские добродетели и неукоснительное соблюдение монастырского устава. Какие плоды принесет такая тактика и насколько честен аббат — покажет время, решил Гиральд. Пока же надлежало завершить начатое и уничтожить лабораторию.

Два экземпляра монографии была почти собраны. Осталось только приложить последние выписки и результаты опытов и упаковать рукопись в промасленную кожу, приложить к каждому свертку набор отобранных линз, упаковать еще раз. Один — аббату, второй — в личный тайник. Последний штрих -сопроводительное письмо к аббатскому экземпляру рукописи. Что же касается тайника — письмо, в котором шифром говорилось об его устройстве и расположении, было отправлено настоятелю родной обители еще полгода назад. Милостью Господа, рано или поздно исследование дойдет по назначению.

Покончив с самой важной частью работы, Гиральд принялся разбирать с оставшимися предметами и материалами. Следовало бы завтра попросить себе в помощь несколько монахов, чтобы перетащить наиболее громоздкие вещи. И не забыть предложить освободившуюся от реактивов химическую посуду брату Микаэлю — тот как раз привез новые травы, и лишние емкости для лекарств были бы, наверное, кстати.

13

Кристиан поднялся в келью Луиса за полчаса до обедни и, влетев в двери грозной тенью, скомандовал:

— Собирай вещи, и идем со мной. Никаких вопросов. И живее.

Луис оторвался от книги и изумленно поднял на Легрэ глаза. Неужели тот милый мальчик рассказал о мыслях о побеге? Сердце моментально пошло вскачь. Юноша медленно поднялся из-за стола.

— Но я обещал падре до вечера дописать вторую главу. — начал он. — У меня и вещей никаких здесь нет, растерянность сменилась испугом, а испуг — ожиданием чего-то ужасного.

Легрэ размашисто подошел к Луису, забрал у него из рук книгу и, положив ладонь на щеку, заглянул в лицо.

— Никаких "но". Я тебе все потом объясню. Позже. Сейчас бери рисунки, книги свои и идем со мной... если хочешь конечно, когда-нибудь воином стать. А нет — так нет, твое право.

— Хорошо, — Луис быстро собрал книги и уже исписанные листы бумаги и направился к выходу за Легрэ. Он не понимал, что произошло за это утро. И задавал себе постоянно вопросы, которые не имели ответов. Днем пришел аббат Себастьян. Принес книги, вел беседу о смирении, мягко требовал исполнять все положенное благочестивому отроку, а теперь его куда-то вел Кристиан, который свернул из основного коридора и внезапно открыл дверь куда-то вниз. Эта лестница находилась за отодвинутой в сторону каменной стеной.

— Я надеюсь, ты хорошо выспался, Луис? — спросил Легрэ, жестом приглашая герцога войти внутрь. — То, что ты поел, меня очень порадовало.

— Куда ведет эта лестница? — вопрос был произнесен чуть ли не с дрожью. — Что значит это странное перемещение? Я наказан за что-то?

— Нет, — Легрэ всмотрелся в голубые глаза странным тягучим взором, легко провел ладонью по плечу юноши и мягко добавил: — Так надо, Луис. Наберись терпения. Сейчас мы поговорим, а потом ты сможешь выйти погулять. Но сейчас мы поговорим.

— Здесь поговорим? Или... — взгляд коснулся полумглы лестницы. — Это ведь подвалы? Лабиринт. О котором все знают.

— Ты боишься? — искренне спросил Кристиан и ему не нужен был ответ — он его знал. — Там ты не будешь сидеть весь день взаперти. Там мы сможем упражняться и свободно разговаривать. И там тебя не найдут слуги короля, если кто-то из них вдруг вздумает проникнуть в монастырь в свите инквизитора.

Луис согласно кивнул и ступил во тьму, некоторое время они спускались в темное безмолвие, а потом шли по коридорам, пока не оказались перед дверью и мужчина не отпер ту большим старым ключом, висевшим у него на связке.

Юноша вошел внутрь с опаской. Все же одна тюрьма сменилась на другую. Пленник положил книги на стол и обернулся на Легрэ с факелом в руках.

— Немного неуютно, правда? — сказал тот, осмотревшись, словно сам был здесь впервые. Кровать с пологом из дорогой саржи, стол, два стула, деревянный стеллаж, камин, маленькое полукруглое окошко под самым потолком и подсвечники в стенах — все это выглядело серым и тоскливым, заброшенным. Кристиан воткнул факел в держатель у двери, зажег несколько свечей, чтобы стало светлее. — Тебе придется пожить здесь некоторое время... но ты должен будешь это вытерпеть, если тебе нужен результат.

Луис сел на кровать. Матрас был новый, только что застеленный белоснежной простыней. Подушки пахли солнцем. Мужчина растопил камин. И огонь здесь пылал уже не меньше получаса, уничтожая сырость.

— Хорошо, — вновь согласился Луис. — Я потерплю, — тягостное состояние росло, а огромный мужчина в маленькой комнате занимал так много пространства.

— Значит ли это, что ты мне доверяешь? — Кристиан поставил табурет напротив Луиса и сел на него верхом, подтянув до колен рясу, чтобы ее полы не мешались. Синие глаза по обыкновению пристально и откровенно разглядывали юношу, и Легрэ снова признавал, что тот хорош. Где-то в животе удовольствие свернулось в сладкий клубок и тихо дрожало, не выдавая себя ничем.

— А у меня есть выбор? — под пристальным взглядом синих глаз Луис постепенно терялся. Кристиан смотрел на него уже несколько минут, почти не моргая, так странно, так долго...— Вы хотели заняться со мной искусством боя... Когда? — наконец спросил, он нарушая тишину.

— Ты начинаешь задавать вопросы по существу, мальчик, — немного разочарованно вздохнул Легрэ, и могло показаться, что это разочарование не имеет под собой никаких причин, но причины были, и чем дольше Кристиан находился рядом с Луисом, те больше понимал, что хочет его. Конечно, в этом не было ничего нового — Легрэ всегда любил юных хорошеньких монахов и его не терзали муки совести, даже когда он брал кого-то силой, а вот сейчас почему-то неприятно свербело внутри. Кристиан усмехнулся и скрестил руки на груди. — Хоть сегодня вечером начнем. Если ты терпеливо дождешься меня. А пока я хочу, чтобы ты очень серьезно обдумал свое положение. Да, в этих стенах тебя тоже придется запирать попервой, но дважды в день ты сможешь выходить на улицу. Разумеется, пока здесь нет инквизитора. У меня тоже нет иного выбора, как попробовать довериться тебе. Пообещай мне, что не попытаешься сбежать.

— Сбежать? — теперь юноша задрожал, воспоминание о мальчишке заставили его густо покраснеть. — Как я это сделаю, если вы утверждаете, что везде ваши люди? — Луис сжал ткань рясы на коленях. — Я обещаю вам, что не сбегу.

— Хорошо, — кивнул Легрэ, а потом улыбнулся: — Снимай одежду и иди сюда.

— Что? — Луис подумал, что вероятно ослышался, сглотнул. — Зачем?

— Как зачем? — Легрэ пожал плечами и неприятно прищурился. — А зачем будущему воину раздеваться? Хочу посмотреть на твои мышцы... в прошлый раз как-то не успел разглядеть.

Юноша потянул прочь пояс. Бросил его рядом на кровать, затем снял рясу. Собрал волосы, которые рассыпались по плечам, назад. Теперь он остался в одной рубашке.

— Ее тоже снимать? — спросил с сомнением. Синие глаза смотрели, не мигая, опять жуткий холодок. Луис развязал тесьму. Блеснула золотая цепочка на груди. Рубашка тоже оказалась на кровати.

Насмешливо приподняв одну бровь, Легрэ то ли забавлялся, то ли наслаждался тайно. Дважды его взгляд скользил по юному телу от пят до лица и обратно, дважды возвращался к голубым глазам.

— Странно, что ты совсем не боишься повторения того, что было в прошлый раз, — в конце концов произнес он, встал, отодвинул табурет в сторону ногой и шагнул к Луису. Пальцы поднялись в воздух и едва ощутимо коснулись обнаженной груди, замерли, будто боясь обжечься. Кристиан стал серьезен: — Это ты такой смелый от природы или дело в чем-то другом?

В голубых глазах опять появился скрытый испуг, сменившийся настороженностью. Прикосновение к коже было нежным, а слова ядовитыми и обжигающими.

— Я... вы... — Луис поднял голову, еще больше теряясь. — Отойдите! — твердо ответил он.

— Даже не подумаю, — сказал Кристиан низко и, взяв Луиса за запястье, согнул его руку в локте, разогнул и снова согнул. — Напряги мышцы, — приказал он, скептически разглядывая тело юноши, точно вещь на рынке.

— Зачем это? — непонимание росло вместе с животным страхом близости. Где-то внутри жадно скребся маленький зверек. — Я и сам знаю, что не воин. Вы... Прекратите эту комедию... — Луис выдохнул. — Обучить меня военному искусству невозможно. Я не идиот.

— Идиот, — без обиняков резюмировал Кристиан, заходя за спину Луиса и расправив руками его плечи. — Идиот, каких мало, если думаешь, что я тут с тобой в игры играю. Хотел бы, давно тебя поимел и подписать бумаги бы заставил, и замучить тебя до смерти мог, — Легрэ развернул юношу лицом к себе, склонился губами к губам и не коснулся. — Думаешь, я хочу тебя?

— Что? — Луис терпел все эти странные манипуляции до того, как к нему склонился Легрэ, и едва не поцеловал. Инстинкт заставил юного герцога отклониться назад. — Вы опять меня провоцируете?

— Я знаю, чего ты боишься, — ответил Легрэ беспристрастно, — и я уже учу тебя выдержке, ставя лицом к лицу перед твоими страхами. И я буду делать это до тех пор, пока ты не перестанешь бояться. Сейчас тебя можно на что угодно вынудить — только раздвинь тебе ноги и пригрози внушительным естеством. Но лишь тогда, когда этим от тебя невозможно будет ничего добиться — ты станешь настоящим воином. Ты легкий и гибкий. Против любого врага твое преимущество скорость, точность удара, расчет и молодость — это заруби себе на носу. Легкий клинок в твоих руках может стать смертоноснее секиры варваров, опаснее бастардов рыцарей и ножей цыган. Ты можешь стать воином, Луис, но только единожды поборов свой самый сильный страх.

Дыхание отпустило... Выдохнуть бы и перестать дрожать. Синие глаза. Не страх... Совсем другое.

— Могу я одеться? — юноша ожидал от Кристиана, чего угодно, но он оказался не просто воином, ушедшим в монастырь, или плебеем... В нем была сила иного свойства, которая манила, как на свет. Объяснить себе герцог этого не мог, да и не желал. Пусть всякое даже малое сомнение останется при нем. — Я рад, что по вашему не так плох, брат Кристиан, — отвернуться и в глаза не смотреть.

— Одевайся. — Легрэ кивнул и отошел к камину. Сложив руки на груди, он долго смотрел в огонь, хмурился и никак не мог избавиться от навязчивой мысли о юном теле герцога. В конце концов, Кристиан почувствовал себя уставшим, ему уже даже не хотелось подниматься наверх и наказывать брата Микаэля.

Юноша спешно оделся. Небеса! Как же ему было не по себе.

— Значит, будем заниматься, — словно сам себе подтвердил Луис, а потом поднял глаза и обнаружил, что Кристиан его словно и не слушает. Смотрит завороженно на пламя и молчит. Герцог снова сел на кровать. Прошла, наверное, четверть часа. И Легрэ вдруг снова бросил взгляд на юношу. А у того вновь поднялось это дурацкое чувство в груди. Если он так и будет смотреть... каждый раз...

— Как я понимаю, твой отец не слишком заботился о то, чтобы научить тебя держать клинок, — помощник аббата медленным шагом пересек комнату, остановился перед одним из светильников в стене, задумчиво провел пальцами по почерневшей меди сверху вниз. — Почему интересно?

— Я готовился стать послом или занять высокое положение при дворе, — ответил Луис, пожимая плечами. В нашем роду лишь дядя какое-то время служил. Я мог лишь наблюдать за тренировками. Иногда и сам... пытался. Учиться надо у мастеров, брат Кристиан.

— Ну, я не мастер, — усмехнулся Кристиан, рукой поманив Луиса к себе. — Но кое-чему обучу. Завтра принесу пару деревянных клинков, а сейчас просто покажу пару хитрых приемов и хочу, чтобы ты к завтрашнему дню их хорошенько обдумал и усвоил.

Юноша приблизился. В шаге он остановился, выжидая. Если смотреть на каждое движение Кристиана, то понимаешь, что за рясой скрыта великая мощь.

— Я готов.

Легрэ отнесся к готовности юноши с долей иронии, но ерничать не стал. Он зашел Луису за спину и, обняв его сзади, сцепил свои руки в крепкий замок таким образом, что юноша не только не смог бы пошевелиться, но и вздохнуть толком.

— Сейчас я тебе расскажу, как выпутаться из такого захвата, — прошептал Легрэ над ухом, сжимая Луиса в тесных объятиях. Руки у помощника аббата были сильными, как у настоящего воина. Казалось, сожми они хрупкого мальчишку чуток сильнее — и точно раздавят, сломают, подчинят. — Я сильнее тебя, выше ростом. Ты слабее и вырваться не сможешь, как не брыкайся.

Луис задохнулся от стальных объятий. Его трясло от горячего дыхания Кристиана. Ноги слабели. Пальцы похолодели, а сердце жалобно забилось в груди. Юноша дернулся, но бесполезно. Хотел паниковать, но ведь его учат.

Не стоит пугаться. Не надо проявлять своих эмоций. Волос снова словно коснулось дыхание. Словно Легрэ втягивал аромат, изучал, привыкал к нему, как огромный хищник. Поймавший желанную добычу.

— И что я должен сделать?

— Есть несколько вариантов, как избежать такой ловушки, но ее проще предотвратить, чем выпутываться, — Легрэ говорил мягким вкрадчивым голосом, чуть прикасаясь щекой к волосам Луиса и получая от этого особое тонкое удовольствие, сравнимое с ароматом первых роз или с примесью терпких трав в пелене дождя. — Когда тебя так хватают, ты должен быстро набрать полную грудь воздуха, до предела, сколько сможешь и успеешь, а когда человек ухватит тебя, как я сейчас, резко выпусти воздух из легких и выскальзывай вниз. Перед этим ты можешь ударить пяткой по голени врага — где-то посередине между ступней и коленом есть болевая точка. Это заставит противника ослабить захват. Ну а если тебе не удалось ничего из этого, то остается последнее средство...

Луис ощущал, как руки скользят по его груди, ноги все же подкосились. Он попытался набрать воздуха в грудь, но захват стал еще сильнее, его тянули к себе, прижимали, дышали им, желали его — так очевидно, так жарко.

— Средство? — сглотнул Луис, пугаясь своего пропавшего тихого голоса.

— Я расскажу тебе... позже. А пока я хочу понять, что ты чувствуешь, Луис. Ты боишься? — Легрэ удержал юношу в своих объятиях, которые сделались не столько грубыми, сколько страстными. Все это было странным для Кристиана, до этой минуты он не допускал мысли, что может нравиться сыну герцога. Такие люди, как Легрэ, не вызывали в других ничего, кроме страха, ненависти, отвращения — к этому он привык и даже научился наслаждаться. Но Луис странно реагировал на их близость, и если он боялся, то боялся необычно, что сейчас поставило самого Кристиана в тупик. — Что с тобой? — Легрэ коснулся неподвижными губами виска юноши.

Ответить, когда тебя обнимают столь нежно? Юноша не понимал, что же это такое происходит, стоит Легрэ коснуться его. Страх? Нет, совсем не страх, а словно в груди, в животе, в пальцах пляшут шальные огоньки, и вот так трясутся проклятые колени, просто ходуном идут.

— Вы... почему позже? — губы мужчины, скользнувшие по лбу, лишали разумения. Вчера он целовал его у стены, теперь вот гладит, сминает всякие мысли, завел в темницы, утащил, как к себе в темную нору, чтобы никто не видел. — Я не знаю. Ничего не происходит... — еще одно сладкое касание виска, дыхание Луиса сбилось. Только бы не видеть синих глаз.

— Да ну? — не поверил Кристиан, и после короткого томительного замешательства, ослабил захват, провел рукой по груди Луиса вверх, по шее — к подбородку, повернул его голову вбок, и коротко выдохнув: "Давай — на ты", накрыл губами губы. Изумительное в своей сладости ощущение, охватившее его затем, заставило замереть, не настаивать, но и не отпускать, ненавязчиво поглаживать подушечками пальцев нежную шею. Легрэ из-под полуприкрытых век наблюдал за Луисом и ждал подтверждения своей догадки.

Луис замер от того, что мужчина его поцеловал. Развернул к себе, завладел ртом, скользнул по нему нежностью. Губы его были горячими, мягкими не в сравнение с пальцами, огрубевшими от работы, что теперь ласкали шею.

Юноша хотел отстраниться, но талию обвила рука. Герцог открыл глаза — широко, сталкиваясь со взглядом Легрэ, таким внимательным и изучающими. Развернулся. Ладони уперлись в широкую грудь. Казалось, это мгновение длится вечность. "Он понял, что я его не боюсь, — подумал Луис. — он... знает..." Губы Кристиана стали более настойчивыми, а вторая рука поползла на затылок.

Легрэ смелел в своих прикосновениях отнюдь не с монашеским воздержанием, и его удивляло: неужели этот юноша боялся мужских ласк, бежал от них? И если это так, почему сейчас он позволяет касаться себя ему, Кристиану? Но вывод, который напрашивался сам собой, казался Легрэ невероятным, таким же нереальным, как явление Богородицы в аду, и Кристиан очень хотел думать, что Луис просто терпит его ради своей свободы.

Игнорируя слабое сопротивление, Легрэ долго и страстно целовал мальчишку, упиваясь своей властью и его беспомощностью. Их силуэты слились в единую тень на стене, нетерпеливо подрагивали в свете свечей, и на свет рождалась новая тайна, принадлежавшая только им двоим. Им, и еще падре Себастьяну, но о последнем Луис не должен был узнать никогда.

Легрэ слегка подтолкнул Луиса к стене, прижал собою к холодной кладке и ненадолго оторвался от его губ, чтобы глотнуть воздуха.

— А теперь отойдите, — голубые глаза были безумно яркими. Сумасшедшими. Юноша отвернулся. Два месяца в нем укреплялся не страх к ужасному монаху, как все говорили, а нечто совсем иное. То, что недостойно ни герцога, ни наследника рода. Этот человек сейчас нагло пользуется властью, но Луис не позволит ему подумать... Хотя он уже... думает именно так... — Отойди, Кристиан. — перейдя на "ты", подтверждая догадки, переходя границы, Луис одновременно отталкивал от себя монаха.

Легрэ раздраженно перехватил руки Луиса и прижал его запястья к стене, удерживая, а может настаивая на том, чтобы его выслушали.

— Назови меня по имени еще раз, — сказал он, точнее попросил, покрывая поцелуями шею, чувствуя губами, как бьется жилка под тонкой горячей кожей.

— Отойди... — губы стали горячими и теперь настойчиво выжигали поцелуи на коже... — Кристиан... отойди... — горячее тело придавило к стене, заставляя вновь испытывать странную слабость.

— Назови мне хотя бы одну вескую причину, по которой я должен это сделать, — глухо отозвался Легрэ, потом губами прихватил мочку уха, дразня, соблазняя. Он никого и никогда не соблазнял, не добивался — только брал, и чаще даже без всяких прелюдий. А Луиса хотелось уговаривать, покорять, сминать его неуверенное сопротивление потому, что оно было слабым, фальшивым и таким сладостным. — Твоим тренировкам кое-что мешает, мой мальчик, — прошептал Кристиан в волосы Луиса у виска. — Тебе необходима разрядка потому, что если ты каждый раз будешь млеть от моих прикосновений, как сейчас, мы немногого добьемся... Помнишь, я говорил тебе о страхе... Переступи через него, Луис. Переступи и стремись дальше. Ты боишься того, к чему тебя влечет. Самое время поучится признавать свои желания и слабости перед самим собой.

Луис молчал, упиваясь касаниями, поцелуями, голосом, присутствием своего пленителя, а когда руки отпустили запястья, коснулся лица, провел по шраму. По скуле.

— Если я пойду на поводу своих слабостей, я себя не прощу, — сказал, продолжая вести пальцем по подбородку Легрэ. — Ты опасный человек, Кристиан, но я тебя не боюсь. Можно бояться боли. Можно бояться смерти, действий, не человека... Не тебя... — он обвил шею сам не зная зачем, потянулся вверх. — А теперь закончим на этом. Я не боюсь тебя... Ты и так знаешь... ты чувствуешь...

— Как это странно, черт возьми, — задумчиво прошептал Легрэ в губы юноши, глядя со слабой усмешкой в его голубые глаза. — Но нам определенно нужно что-то делать с этими порывами. Ты согласен, Луис?

— Что именно сделать? Позволить себе отдаться тому, что нельзя.... Сейчас? Ты хочешь этого, Кристиан? Ты вчера говорил, что я лягу под любого, кто меня сильнее... — юноша прищурился. — Ты и теперь так думаешь. Я ведь пленник. А я тебя помню. Там, в городе. Ты был стражником.. Мне тогда от силы девять лет исполнилось. Ты вытянул меня из ледяной трясины... У дороги... Помнишь?

Легрэ нахмурился, пытаясь припомнить нечто подобное. Да, он вытащил какого-то мальчонку лет шесть-семь тому назад, но уж скорее от нечего делать, чем по доброте душевной. Да и пьян он тогда был. По трезвой голове ни за что бы не потянуло геройствовать. А его оказывается, запомнили.

— Хочешь сказать, что подобные ласки тебе противны? Что я, пользуясь твоей беспомощностью, тебя принуждаю, а ты позволяешь делать с собой это из чувства благодарности? — Кристиан отстранился и, скрипнув зубами от досады, посмотрел на стену перед собой холодным жестоким взглядом, словно синева его глаз подернулась льдом. — Очень мило, герцог. Польщен вашим вниманием. — Кристиан посмотрел на юношу серьезно и пристально. — Когда у тебя нет возможности вырваться из объятий противника, — с горькой улыбкой сказал он, — помни о том, что у тебя руки свободны по локоть — хватаешь за яйца своего врага, и вот она — свобода.

— Я не сказал, что противен, Кристиан, — Луис повернул голову мужчины к себе, теперь его щеки просто полыхали. — Я тебя каждый день видел потом. Каждый день... — залепетал он, пока ты не исчез. Вот уж не стремился я думать, что ты из доброты душевной сделал. Так, вытащил щенка... — теплые губы коснулись щеки. Юноше было сладко, так сладко, что всего трясло. А и пусть, даже так — на мгновение одно.

— Мальчишка, — фыркнул Легрэ, прикрыв глаза и отпустив руки вдоль тела, но знал бы кто, как тяжело ему это далось. — Привык, что с тобой все носятся... Не надо со мной играть в такие игры, Луис. Не со мной.

Юноша и отступил бы, но стоял у стены, а потому выскользнул. Довольно на сегодня признаний и унижений. Слишком уже далеко зашло. Да еще видеть каждый день. Теперь надо надеть надменность, которой учили. Холодно. Слишком стало холодно. Герцог стоял к монаху спиной. А потом и вовсе шагнул к столу, сел и начал разбирать оставленные недавно записи.

Кристиан долго смотрел в спину юноши, но золотые пряди его волос, рассыпавшихся по лопаткам, и ему не хотелось больше ничего говорить. Что ж, видимо, они только что все решили. В груди у Легрэ просыпалось привычное остервенение от непонимания, почему он не может просто-напросто причинить Луису боль. Неужели он, Кристиан Легрэ, попался в силки этого слабого мальчишки? Бред! Чушь! Ерунда какая-то! Но как бы Кристиан не убеждал себя в этом, ему сейчас было жаль, что между ним и Луисом ничего не случилось, а теперь и не случится. Легрэ дал себе слово, что ни при каких обстоятельствах и никогда не возьмет Луиса, даже если тот сам будет просить, даже если Кристиану приставят нож к горлу. Он не овладеет сыном герцога ни в похоти, ни по любви.

— Ты должно быть, голоден, — Легрэ направился к двери. — Я принесу тебе обед, а потом можешь сходить в сад или в библиотеку, если захочешь.

— Спасибо, — Луис не поднял глаз, но когда мужчина вышел, он в клочья разорвал испорченный только что лист и бросил его в огонь. Никогда он не позволит себе больше показывать что-либо. Странное и ненужное — это надо отбить палками по рукам, как делал отец.

Юноша встал, снял с себя кожаный ремень, положил кисть на кровать и с размаху ударил с такой силой, что из глаз брызнули слезы.

Легрэ вернулся через час, принес на чеканном серебряном подносе луковую похлебку, ржаных булок, фруктов и вина в мехах, поставил все на стол и, коротко взглянув на юношу, стал расставлять глиняные тарелки и чаши. Он не сразу понял, что его насторожило во внешности герцога. Кристиан резко повернулся и уставился на руку Луиса, на тыльной стороне которой багряной полосой проступал след от удара.

Луис сдержанно кивнул, выражая тем самым благодарность, отложил прочь рисунок и книги и подтянул к себе поднос. Он ел без аппетита и не поднимал глаз, словно Легрэ нет в комнаты. А когда все было съедено и выпито, то встал из-за стола.

— Теперь мне позволена прогулка? — спросил, продолжая глядеть в пол.

— Ну, идем, — сухо ответил Кристиан. Он был холоден так же, как и был настойчив пару часов тому назад, но он злился. Что случилось с рукой Луиса, догадаться было не сложно, а Легрэ не выносил такого глупого членовредительства. Когда бьют другие — это одно, а когда сам себя... Поднимаясь по лестнице в коридор, Кристиан мысленно все больше распалялся. "Глупый мальчишка! — ругался он про себя. — Болван! Идиот! Додумался же до такого! Черти дернули меня за него взяться... Ненавижу!" Кристиан так думал, но понимал, что эта — новая и такая незнакомая ненависть сильно отличается от той, с какой он мучил и истязал монахов монастыря, с какой привычно относился ко всем людям за исключением самого себя и Себастьяна.

А над монастырскими садами светило солнце, летали ласточки и воздух пах цветущими персиками так, что кружилась голова! Среди этого всего Луис походил на сошедшего с икон ангела, а Легрэ, к сожалению — на самого себя. Угрюмый и молчаливый, он привел юного герцога к увитой плющом беседке с конусной крышей и двумя выходами — в окружении сиреневых кустов она почти терялась.

Луис сразу туда забрался и уселся с книгой. Он сидел молча и читал, продолжая делать вид, что совершенно не замечает Кристиана. Рука болела ужасно, она даже шевелилась с трудом, но юноша делал вид, что ничего не произошло. Это его дело. Не монаха. Сто раз себя следовало укорить за глупый поцелуй и еще сказанные вслух слова.

Тюремщик и его пленник. Вот кто они такие. Луис все же посмотрел вдаль, не оборачиваясь на монаха. В сиреневые бутоны деревьев, вдохнул свежего воздуха. А потом через полчаса встал.

— Я думаю, пора возвращаться, — и вышел на дорожку. Не глядя на Кристиана.

— Ты уже нагулялся или в камере тебе уютнее? — поддел Легрэ в спину и был рад тому, что мальчишка не видит его серьезных глаз и лица, на котором не было даже тени усмешки.

— Я устал, — тихо отозвался Луис. Пусть проводит и уйдет наконец. Чтобы только его не видеть. Глаза поднялись на небо. И юноша ускорил шаг.

Легрэ все-таки усмехнулся и обогнал Луиса на два шага.

— Устал от собственной дурости? — Кристиан резко развернулся, ухватил юношу за пострадавшую руку и поднял ее перед его глазами. — Что это? — прошипел он, выходя из себя, а на следующих словах срываясь на крик: — И ты еще собираешься воином стать?! После каждой неудачи в жизни будешь себе по пальцам бить или что?! Руки калечить захотелось, калечь, только про меч забудь тогда, и про все остальное! Ты склонен к самобичеванию? Истинный служитель веры! Монах! Смотреть противно!

— Это не ваше дело, — Луис выдернул руку. — Исполняйте ваши обязанности и в душу мне не лезьте. -В душе все кипело от злости на себя. Глаза поднялись и столкнулись с синим взглядом. Яростным и негодующим.

14

Фернандо-Луи дон Альба, капитан королевской гвардии Его Величества, лениво спешился и, крепко держа под уздцы взмыленного коня, осмотрел монастырский двор. Чистенько, даже вымощено камнем, монахов почти не видно, как и ожидалось — скоро вечерня. Обежав цепким взглядом постройки, а особенно монастырские стены, мужчина окликнул монаха, возившегося около колодца:

— Эй, ты! Поди сюда!

Тот подбежал и склонил голову.

— Гостиница, ваша светлость, с другой стороны, здесь нельзя.

— Мне можно, — сказал мужчина, и сунул поводья в руки подбежавшего монаха. — Быстренько показывай, где тут у вас подготовлены покои для Папской Инквизиции.

Сам тем временем привычно, небрежным взглядом, осмотрел монаха с ног до головы.

Монах покраснел до корней волос и огляделся.

— Надо позвать падре. Он знает. Подождите, — монах сорвался с места и исчез за ближайшей дверью. Наверное, прошло не меньше десяти минут прежде, чем в дверях появился высокий черноволосый мужчина, который, окинув суровым взглядом двор, остановился на пышно разодетом кавалере и отправился прямо к нему.

— Вы прибыли с письмом, сообщением? — спросил он, останавливаясь перед незнакомцем и выжидая его ответа. Какая роскошь! — Сколь велик будет обоз?

— Падре Себастьян? Имею честь представиться — капитан королевской гвардии Его Величества Фернандо-Луи дон Альба, — мужчина изящно поклонился. — Я сопровождаю папского инквизитора падре Паоло. Я приехал, чтобы сообщить вам, что он прибудет чуть раньше — завтра с утра, если Господь будет к нему благосклонен. А Господь, — Фернандо ухмыльнулся, — к нему всегда благосклонен. Свита небольшая — шесть человек, включая меня. Мы налегке путешествуем, надеюсь, Вы не оставите нас без пищи. Кров-то точно будет предоставлен.

И капитан опять скучающе оглянулся. Нужно не забыть проверить, как устроили его коня.

— Я рад видеть вас в наших стенах, сын мой, — Себастьян улыбнулся со сдержанностью, полагающейся монаху. — Конечно, мы ждем падре Паоло с нетерпением и давно все лучшие комнаты нашего монастыря готовы принять гостей, — он сделал знак монаху-послушнику забрать лошадь. — Надеюсь, что дорога была не очень утомительной... Идемте, сын мой. Я вас провожу, — мужчина отправился через двор, мимо библиотеки к повороту на сад. Здесь уже пышно распустились первоцветы, а деревья покрылись первыми розовыми бутонами. — Весна — прекрасное время года, — продолжал говорить Себастьян. — В Валассии начинается волшебное время...

Себастьян замедлил шаг, так как его гость остановился, вглядываясь вдаль. По дорожке шел с книгой Луис, которого сопровождал, как тень, Кристиан. Они были достаточно далеко, так что...

— Сын мой, идемте, — далее начнутся покои, которые мы используем для почетных гостей. А вы, сын мой, какими судьбами отправились в столь дальнюю поездку?

Фернандо очнулся. Не может же быть такого... Но на зрение он никогда не жаловался... Капитан перевел задумчивый взгляд на аббата и двинулся вперед. Нужно как можно быстрее избавиться от этого настоятеля и еще раз проверить свои подозрения.

— Падре, как вы сами понимаете, Его Величество никак не мог отправить столько высокого эээ... — мужчина сделал замысловатый жест левой рукой, который при должном внимании можно было бы расшифровать как не очень уважительный, — гостя одного. А вдруг ему понадобится помощь официальной власти, кою я сейчас представляю? Вот, помогаю по мере сил — приехал пораньше, вас предупредить.

Общий смысл речи, подчеркиваемый тоном, был: "Не сдался мне этот инквизитор ни на раз, и я готов смыться от него при любом удобном случае".

— Понимаю. Благородное дело. Богоугодное, — аббат открыл дверь и пропустил гостя вперед. Это было здание, построенное специально для богатых гостей, коих останавливалось в Валассии очень много. Огромный холл, витая лестница на второй этаж, длинные острые окна. — Предпочитаете первый или второй этаж, мой сын. Здесь открываются прекрасные виды на море. Пройтись по берегу, подышать чистым воздухом. Да вы и голодны, наверное, с дороги... Я пришлю вам обед и вина, — улыбка стала еще более нежной и отеческой.

Фернандо быстро осмотрел холл, глянул на лестницу, оценив высоту потолков и крутизну.

— Вы знаете, падре, я пока остановлюсь на первом этаже, а завтра, когда прибудет отец Паоло, он уже сам распределит комнаты.

Подойдя к окну, капитан распахнул его, высунулся по пояс:

— Да, вид действительно неплох.

Мужчина быстро прикинул расстояние до сада — близко. Повернувшись к аббату, он продолжил с улыбкой:

— От обеда не откажусь, тем более от вина, которым так славится ваш монастырь. Только чуть позже — мне нужно проверить своего Буйного. Как бы он никого у вас не покусал, — улыбка стала еще шире. — Да мешок с вещами я забыл прихватить.

С этими словами Фернандо уселся на подоконник и поправил перстни на левой руке. Ничего не было только на большом пальце, все остальные пальцы мужчины украшали тяжелые золотые печатки с вкраплениями камней. На правой руке было то же самое.

Аббат пожал плечами.

— Как изволите, сын мой. Раз больше ничего не надо. Купальнями распоряжается брат Кристиан. Он вас проводит, если надо помыться. Я его позову вечером. Чтобы вас проводил. А пока отдыхайте, — и мужчина отправился по дорожке обратно.

Как только за аббатом закрылась дверь, Фернандо задвинул засов, и легко выпрыгнул в окно. Дорогу, так чтобы его не увидел падре, и никто, идущий по дорожке, он себе уже наметил. Быстро добежав до сада, мужчина разочарованно огляделся — никого не было видно. Но если это был действительно Луис Сильвурсонни...

Задумчиво окинув взглядом садик, мужчина вспомнил карту монастыря. Наверняка, эта странная парочка пошла к вечерне. Легко пробежав между деревьями в сторону малого храма, где, как он помнил, проходили ежедневные службы, он услышал громкие голоса, раздающиеся с дорожки. Фернандо затаился за деревом.

Мужской резкий голос:

— И ты еще собираешься воином стать?! После каждой неудачи в жизни будешь себе по пальцам бить или что?! Руки калечить захотелось, калечь, только про меч забудь тогда, и про все остальное! Ты склонен к самобичеванию? Истинный служитель веры! Монах! Смотреть противно!

И отвечающий ему юношеский:

— Это не ваше дело! Исполняйте ваши обязанности и в душу мне не лезьте.

Фернандо вздрогнул — Луис! — и тихо-тихо попятился. Нужно выяснить, в чем дело. Отойдя подальше, он быстро выбежал на дорожку так, чтобы казалось, что он идет от гостевых покоев. Поправив пелиссон, богато расшитый жемчугом, он начал догонять эту странную пару.

— Сеньоры! О! Простите, братья! Вы мне не поможете?

Кристиан только собравшийся сказать что-то вроде: "Мне твоя душа нужна так же, как твоя задница: ни там, ни там ничего интересного", обернулся и порадовался, что не успел произнести этого вслух. Он потерял контроль, все-таки потерял. Не хватало еще, чтобы это видел кто-то посторонний. Он окинул мужчину придирчивым взглядом и, хмурясь, спросил:

— Кто вы такой? — Незнакомец показался ему странным. Высоких гостей сегодня еще не ждали. Неужели инквизитор в монастыре, и никто не предупредил Легрэ? Исключено.

— О! Прошу прощения, сеньоры! Капитан королевской гвардии Его Величества Фернандо-Луи дон Альба к вашим услугам! — поклонился мужчина. — Вы не подскажете, где здесь конюшня? Мне нужно проверить своего коня и забрать вещи.

Говоря все это, Фернандо лениво рассматривал монахов.

Луис, раскрасневшийся от недавней ссоры, схватился за больную руку — совершенно случайно. Уронил книгу на дорожку, спустился за ней. Щеголевато одетый гость прибыл из столицы. Инквизиция? Не похоже. Герцог не вмешивался в беседу. Хотя первым его желанием было броситься в ноги и закричать о спасении. Если это увидит Себастьян, то...

Легрэ медленно перевел взгляд на Луиса, потом на капитана и не мог припомнить, чтобы королевские гвардейцы так вежливо кланялись монахам, да и, наверное, из святой инквизиции никто бы до такого не опустился. У Кристиана закрались нехорошие подозрения.

— Конюшни справа от центральных ворот, — ответил Легрэ, фальшиво улыбнувшись. — Странно, что вы не заметили, капитан. Позвольте полюбопытствовать, что привело служителя короны в нашу обитель? Уж не преступление ли кто совершил из наших досточтимых братьев?

— Ну что вы, брат?.. — Фернандо вопросительно уставился на Легрэ.

И получил в ответ придирчивую усмешку на ровно очерченных губах Кристиана.

— Тогда что? — упрямо поинтересовался помощник аббата, не отводя взгляда — почти вызывающего и наглого.

Луис наблюдал за перепалкой с непониманием. Кристиан становился все злее. И выглядел капитан очень подозрительно. Почему? Юноша дернулся, но Легрэ удержал его за руку.

— А кто вы, собственно, такой, чтобы я вам отвечал? — капитан кинул презрительный взгляд на спрашивающего. — Всего доброго, сеньоры.

И он двинулся в обход странной парочки. Все, что нужно, он уже увидел. И где-то он точно видел эти злые синие глаза, только нужно вспомнить, где именно.

* * *

Приезд капитана заставил действовать Себастьяна быстрее. Нет, он не разводил особой суеты, но путь мужчины после разговора с Кристианом лежал в библиотеку. Здесь, в секретных отделах, вот уже два года собирались книги, считавшиеся еретическими и даже опасными для церкви. Конечно, Себастьян выкупал их у торговцев за немалые деньги и бережно хранил от лишних глаз, но теперь необходимо было не только сохранить, но и закрыть доступ к этой части библиотеки. А потому, заботясь о потомках, аббат ускорил шаг и уже вскоре оказался перед братом Этьеном, что-то разбиравшем на столе

— Этьен, живее, у нас гости. Пошли.

— Да, падре, — Этьен послушно отложил рукопись — успеется еще. Отец Себастьян явно был чем-то озабочен, и желающих перечить ему в таком состоянии обычно не находилось.

— А куда идти-то?

Про гостей можно будет и потом спросить, если падре сам не расскажет.

— В дальнюю библиотеку. У нас будет порядком работы. Все книги надо убрать за тайную стену. Понимаешь, о чем я говорю? — Себастьян зашагал размашисто вперед и уже через какие-то мгновения сам таскал увесистые фолианты в тайный ход, укладывая своих "детей", великие сокровища культуры, аккуратными стопками. Этьен помогал мужчине. Но, казалось, книг очень и очень много. В конце концов, когда уже стемнело, полки сильно порядели и имели странный и бедный вид.

— Теперь по коньяку, Этьен. — сказал аббат и махнул присесть на ближайшую лавку. — Завтра у нас тяжелый день по велению Господа. И ждут нас тяжелые испытания.

— Благодарю, я лучше воды. Вы не хотите пить, падре? — У самого Этьена давно пересохло во рту, но отвлечься от столь важного дела, пока оно не будет закончено, библиотекарь не решался. Когда-нибудь мир готов будет услышать, увидеть, принять содержащиеся в этих книгах бесценные знания о мироустройстве и тонких гранях человеческой души... по крайней мере, Этьен в это верил. Сейчас же, попадись они в руки инквизиции, их ждал всеочищающий огонь... как, вероятно, и грешников, посмевших сохранить запретное, но об этом библиотекарь подумал уже во вторую очередь.

Сбегав к заветному шкафчику, Этьен принес бутыль, стаканы и кувшин с водой, устроился на скамье подле отца Себастьяна.

— Вы говорили что-то о гостях... Но разве мы не завтра их ждем?

— Гостях... Этьен, это грабители, а не гости. Инквизиция — это паук, который сначала заманивает, затем оплетает, а потом высасывает все соки, — Себастьян приложился к бутылке. — Сегодня прискакал расфуфыренный франт из королевской гвардии и сообщил патетически о прибытии падре Паоло. Их заело, что наш орден — один из богатейших. Когда на этих берегах шла война, никто не вспоминал про Валасский монастырь. Никто. Когда мы расчищали авгиевы конюшни с падре Лучиано никто не помогал... не поднимал эти земли. Теперь у нас есть и земля, и своя инквизиция от Папы... Но королю Фернандо нужен выход к морю.

Этьен осторожно забрал бутылку из рук Себастьяна, разлил коньяк по стаканам. Когда происходили упомянутые события, его еще не было в Валасском монастыре — вероятно, он жонглировал апельсинами перед смуглыми черноволосыми крестьянами или делал сальто назад на пыльной площади маленького приморского городишки... Сказать по правде, он бы не отказался в лицах увидеть, как падре Себастьян на пару с падре Лучиано, взяв в руки огромные вилы, в поте лиц своих повторяют один из подвигов Геркулеса, но говорить об этом вслух счел по меньшей мере неразумным, даже ухмылку неуместную подавил усилием воли.

— Ваше здоровье, падре. Значит, его святейшество прибудет завтра, а пока прислал гвардейца, чтоб за нами присматривать?

Сейчас, когда запрещенные книги были надежно скрыты от посторонних глаз, библиотекарь, по идее, должен был расслабиться, однако дело почему-то обстояло с точностью до наоборот — именно теперь пришла нервозность, посылающая неуютный холодок по спине. Чтобы избавиться от нее, Этьен допил залпом свой стакан и плеснул еще.

— Да, — отозвался Себастьян и опустил голову. — Я страшный грешник, Этьен. Тебе ли не знать? Нам нужно прекратить на время контрабанду тканями и другим товаром. Все, что происходит в порту и городах, должно выглядеть благопристойно. Иначе полетят головы всех. Знаешь, что я больше всего опасаюсь? — черные глаза поднялись к потолку. — Не Его наказания, а того, что все мои усилия напрасны. Я столько лет был врагом государства, что если хоть один человек прознает о том, кем я был раньше... Как выбрался из ада инквизиции, то этот монастырь превратится в могилу.

— Мне бы тоже этого не хотелось, — Этьен посерьезнел, оставив на время и вечную насмешливость, и маску смиренной покорности. В редкие минуты, когда ему удавалось увидеть отца Себастьяна таким, как сейчас — не служителем Божьим, не суровым наставником, не умным и безжалостным лидером их маленького государства, а ученым, неугасимое пламя в глазах которого горит ярче всех костров инквизиции, ему казалось, он знает, почему пошел за этим человеком и продолжает идти — уже не за ним, а с ним.

— Ваши усилия не будут напрасными, — сказанные негромко, но с какой-то отчаянной яростью, эти слова прозвучали почти как обещание. — Насчет контрабанды... сегодня вечером я подам Лису весточку... а вот побеседовать у нас раньше чем через пару дней не выйдет, — Этьен встал со скамьи и прошелся туда-обратно, размышляя. — Организуете мне послезавтра увольнительную — лучше днем, чтобы не привлекать лишнего внимания? Я встречусь с ним и попрошу прикрыть лавочку на ближайшие три недели и пока обойтись без рейдов... и без глупостей.

* * *

Днем Николай так и не смог пересечься с Себастьяном — слишком много дел накопилось, не вырваться, слишком много нужно проверить в торговых книгах перед приездом инквизиции.

Перед вечерней русич зашел к Сею, как и обещал, заново его перевязал заранее припасенными льняными бинтами, дал укрепляющий отвар и немного коньяку, чтобы мальчик хоть как-то перенес вечерню. Всю службу мужчина высматривал падре, который так и не пришел, что наводило на не очень приятные размышления.

Отведя Сея обратно в келью и напоив его легким снотворным, Николай, подумав, направился в библиотеку — Этьена тоже не было, а уж он-то точно решился бы пропустить вечерню без разрешения.

Толкнув дверь библиотеки, мужчина неодобрительно покачал головой — она была открыта. Он не ожидал такого ни со стороны Этьена, ни, тем более, со стороны Себастьяна. Закрыв дверь на засов и поставив ставни, Николай взял со стола свечу и пошел в тайную библиотеку. Вряд ли они могли быть где-нибудь в другом месте.

Увидев двух усталых мужчин со стаканчиками и учуяв запах коньяка, русич огляделся — резко уменьшившееся количество книг говорило о многом.

— Себастьян, Этьен, здравы будьте! Этьен, выдай и мне стаканчик, во славу Господа! — ухмыльнулся Николай. А когда франк отошел, резко посерьезнел и спросил:

— Себастьян, я все понимаю, Сей зря вошел в твою келью без разрешения, но зачем же его Кристиану отдавать?

Себастьян резко поднялся.

— Сей? — в глазах полыхнул огонь. — Что значит вошел? Ты о чем?

— Себастьян? — Николай с удивлением смотрел на аббат. — А разве не ты велел Кристиану выпороть мальчика? Я его сегодня днем в чувство приводил. Ну ладно, ну виноват он, что цветочки тебе принес без разрешения, ну так сам бы его и выпорол!

— Что? — аббат резко ударил по столу кулаком. — Кого я приказывал выпороть? За что? — и мужчина резко вышел из библиотеки, поманив за собой Николая, чтобы тот все подробно рассказал по дороге.

Русич недоуменно пожал плечами и рванул за Себастьяном.

— Да я сам толком не понял, мальчик просто невменяемый был, его же первый раз в жизни били! Ты же знаешь Кристиана — он даже пятью ударами может такое сделать! Да еще пригрозил чем-то, — схватив аббата за локоть, Николай его попытался остановить.— Да куда ты бежишь-то?

— Я хочу увидеть, что он сделал, — аббат откинул прочь удерживающую руку. Мысли о вчерашней ночи, гревшие мужчину, стали вдруг взволнованными и яростными. Ворвавшись в жилые помещения, пройдя по узким коридорам в сторону кельи, Себастьян остановился у дверей того, тяжело дыша. — Иди к себе, Николай, я сам разберусь.

Внимательно посмотрев на аббата, русич поджал губы — значит, он правильно все понял.

— Себастьян, я дал мальчику легкое снотворное, чтобы он побыстрее пришел в себя. Вряд ли он сможет сейчас говорить. Но — твое право.

Он развернулся и пошел обратно в библиотеку, к Этьену.

15

Не свалился на вечерне мальчик только благодаря брату Николаю и его настойке. Когда вечером тот к нему заглянул, мальчик чувствовал себя еще хуже, спина болела просто ужасно, сил не было совсем. Его напоили, привели на вечерню, потом обратно.. Сей был невероятно благодарен брату Николаю, а за себя стыдился — что тому приходится на него время тратить. Но прекрасно понимал, что сам просто не справится. После вечерни сон и шел, мальчик долго лежал с закрытыми глазами, отстраненно думая о цветах, когда начал потихоньку засыпать...

Аббат вошел в келью и закрыл за собой дверь. Его малыш лежал на кровати, поджав ноги — мужчина все это время так любил и оберегал этот хрупкий цветок. А теперь совсем забыл про Сея за разворачивающимся безумием. Мужчина шагнул через маленькую комнатку и присел у изголовья, погладил юношу по волосам, а тот завозился в полудреме, дернулся и открыл глаза. В сумраке лицо его было таким испуганным, что невольный гнев за мучения его радости, его солнца заставил сжать руку в кулак.

— Рассказывай, — шепотом потребовал Себастьян.

— Падре?... — Сей испуганно сжался, непроизвольно отодвигаясь. Ему не хотелось, что бы этот человек видел его таким.. Таким побитым и запуганным, слабым, больным. — Я.. что рассказать? Что вы хотите от меня услышать?.. Все хорошо... — Сей сел на кровати, отводя взгляд и натягивая на себя одеяло, стыдливо прикрывая нижнюю длинную рубаху, в которой спал.

— Я все знаю, — руки, такие горячие и большие, легли на тонкие колени. — Тебя наказал брат Кристиан. — Покажи спину. — Мужчина встал и зажег свечу. И теперь намеревался задрать рубашку. — Я должен тебе помочь. Не хочу, чтобы ты заболел.

Прикосновение рук аббата, вызвали в мальчике воспоминания о той жаркой ночи, которая до сих пор казалась сном. Щеки тут же покрылись румянцем, а в животе появилось такое приятное томление. И почему одно касание этого мужчины вызывает в нем столько чувств?

— Вам брат Николаи рассказал, да? — Сей смущенно мял одеяло в руках. — Все в порядке, не нужно обо мне беспокоиться, он меня перевязал и мазью помазал...

— Милый, снимай рубашку, — настойчиво попросил аббат, гладя юношу по ногам, поднимаясь все выше. — Я должен знать, насколько провинился Кристиан, испортив тебя. — он потянул рубашку с монаха послушника и осмотрел раны, все больше злясь. Красные полосы поджили, но следы несомненно останутся на нежном теле. Сидя уже рядом, мужчина поцеловал покатое плечико. — Все пройдет, не бойся... Тебе не следует приходит на заутреннюю, спи... Я разрешаю...

— Но.. Как же так... многие не поймут и им это может не понравиться... Могут подумать, что вы выделяете меня.. А я же ничем не примечательный... — сейчас, сидя так близко к аббату, что Сей даже чувствовал тепло, исходящее от него, мальчика волновали отнюдь не его раны, а то, как горели ноги, от недавних прикосновений, то, с какой заботой относился к нему мужчина... Волна смущения просто затопила его, хотелось прижаться к этому человеку, вдохнуть его запах и просидеть так до утра. Но разве он, простой монах — послушник мог себе позволить такое?

— Завтра у нас будет тяжелый день. Никто не заметит, милый. Ни о чем не беспокойся. Просто слушай меня, и все... — ладонь провела по нежной щеке. Губы сами потянулись поцеловать. — Если бы ты знал, как я хочу с тобой сейчас остаться, — тихо сказал Себастьян, нисходя на нежность и доверие. — Падре Паоло приедет раньше. Уже утром он будет здесь с обозом. И мне ни к чему, чтобы тебя видели его гвардейцы и свита. Ты — цветок... И ты только мой.

— Хорошо.. Я постараюсь не показываться никому на глаза... — Он весь трепетал, тянясь к ласкам мужчины, как бабочка на огонь, Пусть это было не правильно, запретно, опасно.. Даже смертельно. Пусть. Сейчас для него это нужно было так же сильно, как воздух. Он грешен? Да, возможно. Сейчас это было не важно. — Будьте осторожны, прошу... — Он впервые, с того момента, как аббат зашел, поднял на него взгляд.

— Ну, не беспокойся, Сей, для меня и огонь не страшен. — Губы теперь ласкали лицо юноши, касались щек, век, губ. — Я тебя не брошу одного в этом мире. Верь мне... Ты всегда будешь для меня лучшим, самым любимым мальчиком.

-Обещаете? Обещайте, что не бросите, что бы не случилось.. — Сей прикрыл глаза, подставляя лицо поцелуям. Таким мягким, нежным.. Он уже весь дрожал и сам не понимал, почему. Цеплялся за рясу аббата, комкая пальчиками ткань — Я.. Я верю вам.. Я люблю вас... Пожалуйста, будьте осторожны.... — Он сам не ожидал от себя таких признаний. Но зато теперь знал название тем чувствам, что вспыхивали у него всякий раз при мыслях о мужчине.

Эти искренние чистые чувства ранили душу, которая почернела и давно обуглилась. Себастьян смотрел на Сея и представлял, как много еще впереди у юного монаха впереди страданий, сколько произойдет, когда он уже не сможет быть рядом, когда покинет этот мир, когда откроется правда. — Обещаю, — слово, данное с открытым сердцем, на самом деле ничего не значило. Аббат видел много смертей в своей жизни. — И в жизни и в смерти, мальчик мой. — Но больше в смерти, прошептал голос в голове. Ты еретик, Себастьян, ты преступник. — Буду только с тобой.

Мальчик сам потянулся к его губам, робко целуя, а потом уткнулся в его плечо, тихо всхлипывая. Он сам не понимал, почему плачет, почему ему сейчас так страшно. Не за себя, нет. За аббата. Он много не знал, не понимал, но чувствовал, что может произойти что-то страшное и уже сейчас боялся того, что может произойти.

Сейчас он не стеснялся ни того, что обнажен, ни того, что одеяло соскользнуло, едва прикрывая.. Сей просто прижимался к груди мужчины и горько плакал, цепляясь за одежду аббата, будто тот может исчезнуть прямо сейчас.

Утешение — извечное и так необходимое каждому живому существу. Как мало видел Себастьян утешения в тяжелые дни, когда оно так было нужно, когда, казалось, все силы уходят просто на то, чтобы дышать. "Сей, — шептал разум, — ты родился для счастья, но вряд ли счастье найдет тебя когда-нибудь еще... Если сейчас королевская власть лишь протягивает лапы к когда-то обездоленным землям, то вскоре она подгребет их под себя окончательно. И все, что называлось орденами, канет во времени, как и жизнь, что подходит теперь к концу. Юный мальчик, милый мальчик, как хорошо, что ты встретился именно в конце пути... Именно теперь можно обнять тебя и целовать твои полуоткрытые губы, забыв о завтра".

И поцелуи были с привкусом солоноватых слез, отчаянными и болезненно нежными. Как будто виделись они в последний раз и пытались запомнить вкус друг друга.

Шепот Сея тонул в этих поцелуях, делая слова неразборчивыми, не важными. Зачем слова, когда прикосновения красноречивей всяких клятв. Когда они могут сказать то, что и не объяснишь словами.

— Иди ко мне, я аккуратно, — мужчина потянул вверх рубашку и посадил юношу к себе лицом на колени, раздвигая ноги так, чтобы тот почувствовал, как в естестве рождается желание. Рука скользнула к члену и обхватила его в кольцо пальцев. Поцелуи сместились на грудь, губы вбирали соски через ткань. И не было испуга. Странно... Непонятно...

Сей забыл, как дышать, выгибаясь на встречу и дрожа в чужих объятьях. И теперь отнюдь не от страха. Он прикрыл глаза и его слипшиеся от слез реснички слегка подрагивали от прикосновений аббата, а легкий румянец зарей разлился по щекам, смущенье вытесняло страх.

Мальчик робко зарылся пальчиками в волосы мужчины, пряча свое лицо за волосами, будто точно так же мечтал спрятать удовольствие, которое вспыхивало в нем.

Пальцы соскользнули на мошонку Сея, добрались до входа, пальчик скользнул внутрь. Вышел, еще раз. Мужчина сжимал мягкие ягодицы, толкал их на себя, заставляя юношу держаться за плечи. Затем откинулся назад и уперся спиной в стену, для лучшего упора. Он хотел, чтобы его мальчик сам захотел сесть на член, хотел, чтобы сам направил его в себя.

— Давай, сделай это, — Себастьян почти просил о близости, он так долго этого ждал...

Эта просьба маленьким солнышком вспыхнула в груди, обжигая стыдом и каким-то странным удовольствием. Сей робко взял в руки плоть мужчины, ощущая его желание, приподнялся на коленях и устроился так, что бы член аббата опирался в его вход. Он медленно начал опускаться, с тихим стоном цепляясь за плечи мужчины, и остановился только тогда, когда плоть оказалась в нем полностью.

От удовольствия, от узости своего мальчика, от его громкого стона, его дрожи, в животе горел пожар, который спускался все ниже, приливал к члену. Сей в скудном освещении казался маленьким ангелом, который спустился с небес и теперь дарит своей чистотой его, нечестивца и развратника. Себастьян двигался осторожно, чуть выходя и вновь внедряясь. И любовался, как не любовался никогда — на белый силуэт, на светлые волосы, на откинутую назад голову, слушая все новые и новые стоны.

А мальчик таял от этого удовольствия, закусывая губу и самостоятельно опускаясь на встречу мужчине. Ему хотелось раствориться в этих ласках, слиться с аббатом, стать частью его... Быть рядом, помогать в трудностях.. Он с головой окунулся в свои чувства, желая быть для аббата тем, с кем можно поделиться радостями и горестями. Быть тем, к кому всегда хочется вернуться.

— Я... люблю вас...

Слова... его слова, как лепестки роз, как солнце, что освещает старый дуб у дороги, как птицы, свившие гнездо в его ветвях.

— Сей, мой ненаглядный мальчик, — мужчина сорвался на бешеный ритм. Он сходил с ума от страсти к маленькому садовнику. Он никогда больше не позволит Кристиану прикасаться к своему солнечному.

Теперь жаркое пламя горело и в мальчике, и он, забывшись, стонал в этих сильных руках, метался, словно в клетке, вот только свободы он не хотел, ему нравился тот сладкий плен объятий, в который поймал его аббат, и не было теперь пути назад.

Сей чутко откликался на каждое движение, всхлипывая каждый раз, когда задевалась чувствительная точка внутри.

Он поймал юного любовника в кольцо рук, прижал к груди, стараясь не задевать раны на спине, а потом уложил рядом и позволил устроиться на своем плече. Всего лишь ночь. Всего лишь сердце Сея стучит в груди пугливым зайцем и жмется он к тебе, безбожник. И ищет в тебе защиты... В тебе, в безумном звере.

Рядом с аббатом монаху-послушнику не было страшно. Он прижимался к теплому боку, пытаясь выровнять дыхание, щекотал шею мужчины своими волосами и робко улыбался в темноте, желая, что если это сон, то пусть он никогда не просыпается. Сей прикрыл глаза, надеясь, что мужчина не уйдет, останется, позволит полежать так еще немного, хотя бы чуть-чуть.

— Вы придете ко мне еще? — слова непроизвольно сорвались с губ, и мальчик застыдился, зажмурившись, пугаясь своей смелости.

— Конечно, Сей, иначе и быть не может, — отозвался Себастьян, накрывая их обоих одеялом. — Спи... Завтра рано вставать. У меня много дел и встать надо рано. Спи... — мужчина закрыл глаза. Сегодня он ни за что не оставит маленького ангела. Не оставит его никогда.

Сей счастливо вздохнул, расслабляясь и вскоре заснул, согретый близостью мужчиной и утомленный сегодняшним днем. Веря в то, что какие бы трудности не поджидали теперь его на пути, он со всем справится.

Проснувшись до рассвета, Себастьян разбудил мальчика, потянул к себе рясу и достал оттуда небольшую книгу в кожаном переплете. Последний оставшийся экземпляр мироустройства, звездных систем, которые рассчитал молодой физик Луаро Буесско.

— Держи, мой мальчик, спрячь очень далеко, чтобы ни одна душа не узнала. Если инквизиция меня прижмет, ты поедешь в монастырь Святого Аугусто и передашь падре Ваоле. Он знает, что дальше делать, — мужчина начал одеваться. — Сегодня же спрячь и не читай ни в коем случае.

* * *

Вернувшись в библиотеку, Николай застал Этьена, медитирующего над бутылкой с коньяком. Отобрав ее у франка, он выдохнул:

— Этьен, и что нам делать? По-моему, все выходит из-под контроля!

Мрачный взгляд на библиотекаря.

— Ты уже получил инструкции? А то падре вместо того, чтобы сказать мне хоть что-нибудь вменяемое, рванул к Сею.

Мужчина еще раз хлебнул из бутылки, скривился, и вытащил свою.

— Давай-ка лучше граппы выпьем!

— Из-под контроля? Можно подумать, оно там когда-нибудь было! — слабо усмехнулся библиотекарь, отвлекаясь от невеселых мыслей о незадачливой участи тихого садовника — вот же не повезло парнишке, да еще и ни за что, судя по тому, как аббат подорвался. А с другой стороны... с другой стороны, может быть, и повезло — не всякого монаха падре так защищать кинется.

— С удовольствием! — граппа была самое то для завершения вечера... особенно с учетом того, что Этьену предстояло ночью.

— Инструкции? Свернуть рейды, залечь на дно. А подробнее... если б ты прибежал минут на десять позже, может, было бы подробнее.

Русич нахмурился. Получается, ему тоже нужно сделать то же самое.

— Ну, — начал он, разлив граппу, — за русича и франка во вражеской стране!

Проглотив напиток, пробежавшийся горячим потоком по пищеводу, он продолжил:

— Через катакомбы?

— Угу, — в глазах Этьена горел лихорадочный огонек, как если бы он рассказывал очередную запавшую ему в душу историю, вычитанную в одной из бесчисленных книг. Перспектива спускаться ночью на берег через запутанные ходы в скале под монастырем обычно не вызывала у него такого энтузиазма. — Сегодня ночью оставлю Лису знак, а дня через два... вот дьявол! После приезда их святейшества меня никто не отпустит в порт... да и тебя тоже. Придется опять в катакомбы лезть, чтоб их черти взяли...

Николай глотнул граппы. Значит, и ему тоже придется сегодня все намеченное сделать. Он задумался, кто ему может помешать? Падре у Сея, Кристиана он нигде с вечера не видел, Этьен уйдет к своим контрабандистам. Микаэль? Он точно будет спать сном праведника. Значит, сегодня. Поглядев на опустевший кубок, он предложил:

— По последней?

— Давай, только мне совсем чуток плесни, — Этьен вдруг рассмеялся, заразительно и звонко, — не то развезет, и в подземелья я не пойду, а поползу! Представь себе: сходят на берег суровые моряки, просмоленные и пропитанные ромом... и тут им навстречу из пещеры выползаю я, весь из себя трезвый и красивый. Хммм, кстати о красивых... Никола-и, давно хочу спросить, да все как-то к слову не приходилось. У тебя женщины были?

Русич поперхнулся граппой и с опаской покосился на библиотекаря.

— Этьен, я тебя, конечно, уважаю, но ты чего это вдруг такие вопросы стал задавать? Как будто не знаешь, как я здесь оказался? Вернее, одну из причин.

— Да, вот это я сглупил! — фыркнул Этьен. — Последняя все-таки была лишней... ладно, в пещерах сквознячком обдует, сразу протрезвею. И поесть бы надо, а то ветром снесет к чертям... с этими книгами совсем про ужин забыл, — библиотекарь смотрел на одну из опустевших полок так, будто увидел там что-то чрезвычайно любопытное. — Мне просто интересно, как оно вообще.

Николай так и застыл, не донеся бокал до рта. Несмотря на долгое знакомство с Этьеном, некоторые аспекты жизни для них были не то чтобы запретной темой, нет, они их просто не обсуждали. Русич задумался, а потом ответил:

— Этьен, хочешь со мной в следующий раз в город? Там эээээ... ну могу тебе показать, как оно вообще. А если захочешь, то и в частности.

И быстренько глотнул граппы, пока библиотекарь не успел ответить.

Этьен фыркнул.

— Да не, чего я там в городе не видел! То же самое небось, что и в порту... да и у Лиса в компании бойкие особы есть, одна даже симпатичная. Все бы ничего, — библиотекарь сморщил нос, — но они же... пахнут! Честно, не знаю, как вы с этим справляетесь. Может, если их отмыть... или это от природы так?

Николай задумался. Он до сих пор наведывался к даме, из-за которой оказался в монастыре. Ну, если дама не могла принять его, к служанкам. В ее доме были приняты византийские обычаи, которые он очень одобрял, будучи сам из Руси, а именно — баня. Отхлебнув еще граппы, мужчина ответил:

— Не, точно не от природы. После баньки так приятственно пахнут.

И даже зажмурился от удовольствия, вспоминая последнюю баню со своей дамой. Граппа приятно шумела в голове, придавая образам дополнительную выпуклость, фактурность и другие прелести.

— Ты меня здорово утешил, — с серьезной миной сообщил Этьен. — Когда... в смысле, если мне вдруг захочется нарушить обет безбрачия, буду знать, что баня решает многие проблемы! — не выдержав, библиотекарь рассмеялся. — Ладно, давай закругляться, что ли. Мне еще поесть бы надо и подремать пару часов... хотя нет, подремать уже не успею. Сейчас наведаюсь в кладовую... надеюсь, брад Гиральд не настучит мне по башке. Ты спать?

— Ага, — Николай осоловело кивнул. — Если последние два дня такие, что же нас завтра ждет, прости Господи! Пойдем, провожу тебя до кладовой, что ли... Мне бы тоже не мешало что-нибудь перехватить.

Проводив Этьена не только до кладовой, но и обратно до библиотеки, Николай сердечно с ним попрощался, и, пошатываясь, пошел к себе. Завернув за угол библиотеки, он прижался к стене, спрятавшись в тени. Понаблюдав некоторое время за местностью, он странно бесшумно для своих размеров пошел в монастырский сад.

Отыскав бутылочку, спрятанную утром в саду, он через потайную калитку вышел наружу. Добравшись до лекарни, он ощупал замок и хмыкнул — не сменили, ему же легче. Открыв замок, он на всякий случай убедился, что никто из послушников нигде не заночевал или не устроил еще чего похуже. От комнаты с зельями у него был давно заготовлен ключ, с помощью которого он добыл зелье в прошлый раз. Удостоверившись, что все полки очищены, Николай довольно хмыкнул. Найдя среди запасов лекаря пузырек, полностью совпадающий с уже украденным им, русич очень аккуратно начал переливать зелье в новый пузырек. Когда лекарство было поровну разлито в два пузырька, он заметил капли на одной из бутылок и машинально их лизнул. Чертыхнувшись, Николай, подумал, что ничего страшного не будет, он же один, никто ему ничего не внушит. Добавив во флаконы немного воды мелиссы, русич припрятал один из флаконов в лекарне, а второй оставил себе — на всякий случай.

Добравшись до кельи, Николай решил обдумать, что же ему делать. Мысли путались. Почему-то все время вспоминался сегодняшний разговор с Этьеном. Да, Этьен... Нет, он, конечно, не любит мужчин, но Этьен... Он необычный. Привлекательный. С ним интересно и поговорить, и выпить уютно... А инквизиция... Да пошла она к черту! Не знает он никакой инквизиции... А вот Этьен... Что ж он тогда не пообщался с ним о них... Ведь можно было аккуратно выспросить, что на самом деле чувствует франк... И что эта инквизиция лезет в голову все время? Ну приедут, и приедут, ему-то какое дело... В винокурне ничего не найдут, книги он подчистил, а вот в библиотеке могут, но, наверняка, Этьен уже обо всем позаботился... Как бы с ним поговорить?..

С этими мыслями Николай погрузился в какое-то странное забытье. В голове продолжал крутиться Этьен.

* * *

После тепла библиотеки подземелья показались Этьену особенно неуютными и промозглыми. Впрочем, холода он пока не чувствовал — за это стоило благодарить то ли граппу с коньяком, то ли странное нервное возбуждение, не отпустившее его даже после душевной беседы с Николаем. Миновав несколько коридоров — налево, еще раз налево, направо — библиотекарь прошел через две пещеры и свернул в узкий ход, довольно круто уходящий вниз. Крепче сжав факел, Этьен начал спускаться. К разнообразным шорохам добавился глухой мерный рокот — море было близко.

Ход заканчивался в небольшой пещере со следами кострища на каменном полу. У одной из стен была свалена охапка хвороста и сложены заготовленные заранее дрова — здесь топливо взять было негде. Этьен поглубже закутался в плащ, который он в последний момент догадался накинуть поверх рясы — с моря здорово дуло. Посветив факелом на изрядно закопченную стену, он всмотрелся в корявые значки, нацарапанные поверх копоти. С его последнего визита прибавилось два, значит, ребята действительно наведываются сюда раз в три дня, как было уговорено. И значит, в следующий раз они приплывут завтра... жаль, у смиренного монастырского библиотекаря не будет ни времени, ни возможности в день прибытия инквизитора сидеть на берегу и ждать у моря погоды. Осторожно прислонив факел к стене, он, поднатужившись, откатил увесистый голыш. Под камнем ничего не было — видимо, Лис не испытывал острой необходимости пообщаться. Из мешочка у пояса Этьен извлек заранее приготовленный кусок коры и остро заточенное перо. Два круга, последний тщательно заштрихован — вот и все послание, но Лис поймет. 'Приходите через два дня на третий в полночь'. А читать он все равно не умеет...

Надежно припечатав письмо камнем, Этьен, вместо того, чтобы нырнуть обратно в катакомбы, вышел на берег. Море было неспокойно, это ощущалось даже здесь, в потайной бухте, окруженной скалами. Откинув капюшон, молодой человек подставил лицо ветру, полной грудью вдыхая запахи соли и водорослей, опасности и свободы.

— O fortuna, velut Luna statu variabilis, — Этьен усмехнулся своим мыслям. Он мог бы стоять так еще долго, но ночь уже перевалила за середину, а перед завтрашним тяжелым днем следовало если не выспаться, то по крайней мере поспать. К тому же он начал мерзнуть.

Обратный путь был гораздо менее приятным — загадочная лихорадка вроде бы отпустила, но зато библиотекарь продрог до костей, даже плащ не спас. Добравшись до кельи, он глотнул граппы, заботливо оставленной Николаем, и буквально упал в постель.

16

Легрэ долго смотрел вслед этому странному человеку, потом взял Луиса под локоть и потащил в монастырь, в спасительный сумрак подвалов. Интуиция подсказывала Кристиану, что случилось нечто скверное, но пока он не мог точно сказать, чего именно ожидать от этой встречи. Теперь Легрэ стал молчаливым и напряженным, и задумчивым настолько, что совсем забыл поорать на Луиса. Он втолкнул юного герцога в его комнатку, вошел сам и зачем-то запер дверь изнутри.

Луис нервно шагнул к столу. Всю дорогу по лабиринту мужчина шел быстрым шагом, почти тащил за собой. Теперь он и вовсе явно не собирался уходить. Более того, когда щелкнул замок, сердце юноши нервно екнуло. Но герцог не показал, что встревожен. Пышный кавалер, появившийся в стенах монастыря, мог быть посланником короля, и только.

Луис сел на свой стул, потянул ближе книги и, опять не глядя на Легрэ, сделал вид, что собирается писать, хотя у самого тряслись руки.

— Этот человек тебе знаком? — вдруг спросил Легрэ, скрестив руки на груди и опершись плечом на оббитую железом дверь.

Юноша даже опешил. Знаком? Да он впервые видит — как его там зовут? Рука взяла перо и обмакнула в чернила. Пытаясь сосредоточиться на строчках книги, Луис начал писать.

— Нет, брат Кристиан, этот человек мне не знаком.

— Тогда, наверное, не стоит опасаться, что он знает, кто ты, и не донесет королю... Если уже не сидит в конюшнях и не строчит по мятому пергаменту порченными чернилами. Господи, — Кристиан уперся виском на дверь, — почему с тобой одни неприятности, Луис?

— Со мной? — взгляд медленно переместился на фигуру у двери. Было бы меньше неприятностей, если бы вчера мне позволили отправиться прочь, как я и просил, — заметил он резонно.

— Да, конечно, — с неприятной улыбкой согласился Легрэ. — А еще лучше, если бы заставили под пытками подписать бумаги, посвятили бы в монаха и по-быстрому утопили в кадушке с водой на заднем дворе. — Кристиан вздохнул, подошел к юноше, и мягко забрав перо из тонких, перепачканных чернилами пальцев, отложил в сторону. — Пока не уедет инквизиция и этот франт не уберет свою пафосную персону с монастырского двора, тебе придется посидеть здесь.

— Что же, я посижу, у меня есть занятие, — согласился юноша. Он потянулся к небольшому полотенцу и вытер руку. — А теперь не мешайте мне, брат Кристиан, я займусь делом. Ни к чему сообщать мне о каждом вашем решении в такой патетической скорбной манере.

— Как скажешь. — Легрэ пожал плечами. — Но, боюсь, что ты скоро будешь жалеть об этой просьбе, если конечно это была просьба, а не твое очередное юношеское упрямство, вредность, или что там у тебя... гордость герцога в бегах. Ты знаешь, какая у меня репутация в монастыре?

— Репутация... Да, у вас достаточно способов воздействия. Сейчас подписывать бумагу? Вы бочку уже подготовили во дворе или дождемся отъезда пафосной персоны?

— А ты правда подпишешь? — серьезно спросил Кристиан, пропустив мимо ушей все остальное. Ему захотелось положить руку на затылок Луиса, успокоить и впервые без всяких игр сказать, что это самое правильное и безопасное решение для него, что так будет лучше для всех, что никто его не собирается убивать, а если и соберется, Легрэ в состоянии этому помешать.

— Тогда дайте перо. Но в ответ вы откроете дверь, и я выйду из этого монастыря сейчас же, — юноша протянул руку за пером. — Давайте, брат Кристиан, что я должен написать?

Легрэ чуть прикусил губу, сощурил недоверчиво глаза и, помолчав, осторожно взял перо и бумагу, положил перед юношей.

— Хорошо, — неуверенно сказал он. — Пиши, что согласен на постриг, и все принадлежащее тебе по праву наследования имущество, включая земли и крестьян, переходят в распоряжение монастыря. Потом мы отпустим тебя на все четыре стороны.

— Вы клянетесь, что сейчас не лжете, брат Кристиан? — голубые глаза смотрели в душу. — Вы лжете. Лжете прямо в лицо. Вот в чем ваша репутация. Ни слова правды. Ни слова и никогда. — краешек губы стало подергивать. — юноша быстро начал строчить что-то на бумаге, окунал перо в чернильницу, снова писал, окунал -писал, окунал. Маленькая капелька поселилась в углу бумаги. А за ней последовала размашистая подпись. — держите, а теперь откройте дверь. Я ухожу. Или нет? Вы солгали? Да?

— Нет, — спокойно ответил Легрэ. Глядя в глаза юноши, он протянул руку ладонью вверх. — Дай мне бумагу, я хочу убедиться, что все верно.

Луис протянул листок. Теперь он сидел и молча гипнотизировал свечу на столе. Пламя было ярким, ровным, а внутри все трясло. Как в лихорадке. Он не посмотрит больше на этого человека. Никогда.

Легрэ дважды перечитал написанное, хмурясь, свернул бумагу в трубочку, аккуратно, чтобы не стереть чернила. Воздух казался ему душным и ядовитым, и Кристиан впервые за последние восемь лет испытывал угрызения совести.

— Я сейчас поднимусь наверх, отдам бумагу аббату Себастьяну, и если все правильно, ты будешь свободен, Луис.

Юноша кивнул и отвернулся к стене. Даже когда дверь закрылась, он не изменил позы, а потом не выдержал и заходил из стороны в сторону.

Кристиан вошел в кабинет аббата Себастьяна без стука, закрыл за собою дверь, не так и остался стоять у порога. Он все еще сомневался, что поступает правильно. Бумага, подписанная Луисом лежала в его рукаве, скрытая до поры до времени от чужих глаз. Легрэ подошел к Себастьяну и поклонился.

Аббат как раз сидел за вечерней трапезой, допивая второй бокал вина и размышляя над прибытием столь пышного кавалера в числе инквизиторского обоза. Вернее, даже не размышлял, а серьезно беспокоился. Приход Кристиана нисколько не удивил Себастьяна, и он кивнул тому на соседний стул.

— Видел уже? -спросил прямо. — Подозрительный тип. Давление власти хуже, чем бич Бога. Садись, выпьем и обговорим, что делать дальше...

Легрэ сел и одной рукой налил себе вина.

— Капитан королевской гвардии сегодня отбивал мне поклоны в саду и явно переигрывал. Он заносчивый, самоуверенный. Этот комедиант здесь явно не к добру. Он один приехал?

— Привез весть, что падре Пауло появится здесь завтра. Спектакль и правда выглядит весьма дешевым и напыщенным. Словно напоказ. Хуже другое, брат Кристиан. Сегодня я размышлял над кражей яда. Три пузырька... — черные глаза сощурились. — Зачем брату Микаэлю столько? Почему он столь опасное средство делает в таком количестве? Тут не в продаже дело. Помутить сознание — бесовщинкой, преступлением попахивает. И к тому же, еще одна напасть — наш ученый, который хоть и благородного ордена, но не упустит, чтобы вступить в умные беседы с падре Паоло.

— Почему-то меня не удивляет такое количество неприятностей разом, и то, что это произошло, свидетельствует об одном — все эти люди в сговоре. Брат Микаэль давненько меня тревожит, и вы правы, следует узнать, зачем он делал все это. Что же касается брата Гиральда, то ему достаточно найти хорошего собеседника из своих, чтобы он занялся болтовней. — Легрэ опрокинул залпом стакан и, утерев рот рукавом, усмехнулся: — Хоть половину монахов под землю прячь, — пошутил он. — Впрочем, одной проблемой у нас сегодня стало меньше, — Кристиан вытащил из рукава завещание герцога и передал аббату. — Я пообещал мальчишке свободу в обмен на это.

Себастьян отставил свой серебряный бокал и протянул руку, не веря. Он разворачивал бумагу скептически и пробегая глазами, то и дело поднимал взгляд на Кристиана.

— И как тебе это удалось? — спросил прямо, направившись к шкафу и сличая почерк и подписи. Достаточно у аббата было документов, чтобы проверить подлинность. Наконец, мужчина обернулся, удовлетворенный тем, как выглядят подписи на бумагах. — За свободу? Ты ему обещал свободу?

— Я ему столько всего обещал, — мрачно поведал Кристиан, цедя вино и задумчиво разглядывая гобелен на стене, с изображением Исхода Израиля из земли Египетской. Легрэ становилось совсем мерзко и меньше всего ему сейчас хотелось обсуждать способы, которыми он добивался результатов. — Что вы намерены сделать с Луисом теперь? — холодно поинтересовался он.

Себастьян развернулся к своему помощнику. Тот был холоден и надменен, как и всегда.

— Наверное, я не собираюсь отпускать, — заметил с иронией. — Неужели, брат Кристиан, вы думаете, что я отправлю на свободу такую птичку? Было бы неразумно с моей стороны лишиться гарантии на землю в виде этого юноши. И потом, я бы хотел общаться с ним ближе.

Кристиан медленно поднял глаза на аббата и почувствовал, что то ли глохнет, то ли слепнет. Ну, конечно, аббат, как и многие другие хотел Луиса, и Легрэ знал, что не сможет помешать этому. То, что он обманул Луиса, он и сам знал, но в тайне он надеялся, что мальчишка просто останется в монастыре и его оставят в покое. Не оставят. Что ж, сделки с собственной совестью имеют обыкновение бить и мучить своих хозяев острее клинка и хуже каленого железа до тех пор, пока не уничтожат последние остатки человечности в сознании.

Легрэ провел пальцами по лбу и, наконец, смог вздохнуть.

— Луис склонен к членовредительству. Дайте ему время свыкнуться со своим поражением, иначе он накинет себе петлю на шею.

Себастьян в это время закрыл шкаф. И вновь посмотрел исподлобья на помощника:

— Кристиан, — этот переход от брата к просто имени говорил о крайней степени доверия. — Я не собираюсь его трогать пока. Он не привык. И я знаю, что Луис — мальчик очень не простой. Неужели ты думаешь, у меня мало способов, кроме принуждения? Ты зря так беспокоишься. И потом, я полностью доверяю тебе этого юношу. Знаешь, почему? — рука провела по резному шкафу. — Ты уже сделал все, что мне было от него нужно. Теперь я смогу заниматься делами серьезнее торговли и управления городами. А Луис... Он был для меня способом достигнуть цели.

— Как и для всех нас, — кивнул Легрэ, отставил стакан и со вздохом поднялся с места. — А еще его можно отдать королю, если инквизиция возьмет нас за горло. Его величество пойдет на любые уступки ради этого мальчика. Вы не думали об этом, падре?

— Конечно, я об этом думаю и теперь. Как выяснили мои люди при дворе, ситуация весьма щекотливая. Юношу готовили к этому. Но он сбежал в важный момент. Так что его письмо про обучение военному делу выглядит всего лишь детским лепетом. — отозвался Себастьян. — Сейчас мне нужно, чтобы Луиса не видели. Чтобы он был послушен и не доставлял неприятностей. Иди, Кристиан, я еще должен проверить библиотеку.

— Как прикажете. — Легрэ поклонился и, не оглядываясь, вышел из кабинета. Только прежде, чем вернуться в подвалы, он набрал целую корзину съестного и три бутылки лучшего вина, взял веревку и нож, мешочек с золотыми монетами, бутылочку с оливковым маслом и, накрыв все это шелковой салфеткой, в приподнятом расположении духа ввалился в комнату герцога. — Надеюсь, ты не слишком скучал в одиночестве, Луис? — сказал он, захлопнув дверь и поставив корзинку на стол.

— Зачем корзина? — ожидавший на кровати юноша встал. — Что сказал падре? — голубые глаза беспокойно пробежали по лицу Кристиана.

— Мы отпразднуем твою свободу, а на рассвете ты покинешь монастырь. Отправишься к морю... Или куда ты там хотел. Сядешь на корабль, и мы больше не увидимся с тобой, — Кристиан говорил легко, бодро, но в груди у него разрасталось пламя — оно причиняло такую сильную боль, что Легрэ не верилось, оно заставляло ненавидеть себя, обстоятельства, того, кто невольно, сам не понимая, смог пробудить в Кристиане столь сильные чувства. Легрэ не понимал, почему чувствует ее, и от этого на душе становилось совсем мерзко. Он для себя все решил, теперь главное было — не отступить.

— Отпразднуем? — юноша подошел ближе и заглянул в корзину, отодвинув ткань, вскинулся. — У меня и так тут вино невыпитое, зачем столько? Хотя... — от нервов Луис никак не мог согреться, более того проголодался, а тут было всего столько вкусного. — Так я могу уйти? — руки потянули булку и мясо. — Вина много не надо... У меня от него голова кружится.

— Можешь... Не волнуйся, к утру придешь в себя, — отмахнулся Легрэ, разливая вино по бокалам и улыбаясь Луису, только в синих глазах затаилась грусть. — Ты что, не хочешь отметить это дело как следует? Жаль музыки нет, разгулялись бы.

— Спасибо, — юноша отпил немного, но больше его волновало подкрепление сил. — Так что сказал аббат? — еще несколько глотков сладкого, пахнущего солнцем терпкого вина. Такого вкусного, словно сами виноградные лозы распускаются на языке волшебством. Кусочек за кусочком. Легрэ подлил еще. Легкое. Даже голова не кружится, как обычно. Герцог тяжело вздохнул. Он знал наверняка, что все не так просто. Наверняка, решили покормить перед смертью. Так бывает — сначала тебя спасает рука, но та же рука судьбы и уничтожает.

— Аббат? — изумился Легрэ совсем искренне. После третьего бокала он чувствовал себя уже не законченной сволочью, а просто мерзким скользким отвратительным червем. А Луис. Он был красив. От вина раскраснелись щеки, заблестели глаза, и Легрэ хотел его. Сегодня ночью он нарушит данное себе слово, возьмет желаемое без остатка, а потом... Про потом он старался просто не думать. Кристиан разглядывал юношу пьяным взглядом, подперев рукой подбородок. — Аббат сказал, что твоя подпись и согласие на постриг ему очень приглянулись... Он рад, что ты поступил мудро и правильно... И больше от тебя ничего не требовалось. Так что, давай выпьем за благоразумие, малыш. — Легрэ поднял бокал.

— Я думаю уже довольно, брат Кристиан, — Луис хотел встать, но понял, что все же не рассчитал с дозой. Эти сладкие легкие вина всегда пьются, словно никакого действия и нет, но на ногах так трудно держаться. — Раз все его устроило, я хотел бы выспаться перед дорогой. И теперь, простите, но... — юноша с трудом шагнул к кровати, — я хотел бы остаться один. — герцог забрался на свое ложе. Потолок кружился, свечи двоились. И... Легрэ тоже двоился.

— Спать в такую ночь не полагается, — улыбка сползла с лица бывшего стражника, как неумелая маска. Он допил до дна четвертый стакан, наклонился и достал из корзинки веревку. — Ни бог, ни ты мне этого не простите, — прошептал себе он под нос, встал и в два шага оказался у постели. Склонившись нал Луисом, Легрэ всмотрелся в его лицо. — Я бы смог полюбить тебя... если бы не обстоятельства, ты знаешь?

— Что? — Луис приподнялся и увидел в руках Кристиана веревку. Сознание, что его сейчас будут убивать ударило пузырьками в голову. И герцог вдруг засмеялся. Он никогда в жизни так не смеялся. Его просто разрывало от хохота. Полюбил? Да разве такие, как он умеют любить? Они умеют убивать. Он привыкли к силе. Они и понятия не имеют... Луис протянул вперед руки. — Вяжи, давай, — отчаяние вырывалось вместе со смехом дальше.

Но Легрэ склонился и жарко поцеловал Луиса в губы.

Юноша опешил, забарахтался, пытаясь освободиться от Кристиана, тот был так страстен в своем желании. Оно опять обдавало герцога непокорством, бурей океанской воды, что сметала все на своем пути. Великая стихия, которая обрушивается и утягивает на дно. Битье кулаками по груди закончилось стремительными объятиями, Луис обвил шею мужчины, и губы его приоткрылись.

Кристиан провел свободной ладонью по лбу Луиса, убирая волосы с лица, углубил поцелуй, надавил властно и напористо, подчиняя своей воле, едва понимая, что ему отвечают с желанием. Губы юноши были мягкими, неумелыми, и от этого их податливость становилась слаще. На миг Легрэ позволил себе забыться и не думать о том, что хотел сделать, что для осуществления его плана сын герцога должен ненавидеть его, ненавидеть люто. И Кристиан скажет ему правду, потом, обязательно.

Отстранившись от Луиса, Легрэ отложил веревку на постели и, встав коленями на постель, ухватил рубаху юноши по бокам, грубо и быстро стянул через голову.

— Тебе не нужно будет прощать себя за это, Луис, потому, что сейчас у тебя не будет выбора, — сказал он, тяжело дыша и скользя взглядом по молочно-белому стройному телу. Жар похоти и греха пожирал Легрэ изнутри, струился по мышцам спины, груди, живота, вниз, пробуждал к жизни его естество. — Я отдам тебе все, но взамен возьму тебя, и ты навсегда останешься лучшим моим воспоминанием.

— Что? Что ты говоришь? — под воздействием алкоголя герцог не сразу понял, что происходит, но в следующую секунду дернулся прочь. — Ты все-таки подлец, — зашептал он, кусая губы и опять упираясь в мужчину. — Ты специально меня напоил. Я должен был догадаться. К чертям! Уйди... Ты... Мне от тебя ничего не надо. А вы и так все получили... Мало... Хочешь перед моей смертью еще и позабавиться?

Глаза заблестели недобро, словно ледышки на весеннем солнце. От вина гудела голова, образ Кристиана плыл в сумраке кельи. Он закрыл дверь на ключ. Защищаться! От него нужно защищаться любым способом. Юноша рыкнул и вцепился зубами в запястье Легрэ.

Кристиан зашипел, точно озлобленный кот, схватил юношу за волосы, и с силой оторвав от себя, наотмашь влепил пощечину. Не дожидаясь, пока Луис очухается, Легрэ перевернул его на живот и стал связывать руки за спиной.

Таких выходок он не прощал даже тем, кто ему нравился. Кристиан напрочь перестал контролировать себя.

— Щенок, — хриплым голосом проговорил он, затягивая узлы слишком сильно. — Раньше надо было думать. Я тебе говорил, не верь никому. Ни-ко-му.... Ты не усвоил урок, малыш, придется расплатиться. И никуда ты отсюда не уйдешь... Ты принадлежишь монастырю, Луис, и теперь это с тобой будут делать много и часто, понял? Сначала я, потом падре Себастьян. Знаешь, он мне об этом сегодня прямо сказал. Так что, брат Луис, у нас с вами впереди бурная и насыщенная жизнь.

Луис мог заплакать, как обычно происходит со всеми, кого пытаются унизить таким способом, но даже теперь он продолжал рыпаться. Алкоголь словно выветрился из головы, а слова жгли слух. Не будете! Не будете. Вены перережу, повешусь... Нет...

Герцог внезапно обмяк и перестал вырываться. Лишь про себя представлял море и бескрайний горизонт. Происходит с ним... Ни с кем-то другим. Кошмарный сон? Нет, реальность. Могло бы в спальне короля, а теперь в подвале. С плебеем-стражником, который спас жизнь, а теперь эту жизнь порвет на клочки.

Луис закрыл глаза. Он стиснул зубы. Пытка? Что же, надо однажды принять мир, как пыткуа.

Легрэ собрал золотые волосы в пучок, разбросал по подушке небрежно и красиво, погладил Луиса по голове, будто жалея, но тон его не изменился:

— Минуту назад ты обнимал меня, — Кристиан коснулся пальцами шеи мальчика, прошелся по плечу вниз и снова вернулся назад. — Вся твоя беда в том, что ты хочешь меня, Луис... и моя тоже. Закрывайся, претворяйся, что тебе плохо, но это не так, и я намерен доказать тебе, что ты давно стал мужеложцем. Это в твоей голове, в сознании... Более того, тебя заводит, когда тебя домогаются. Как только я стал делать это, ты стал на меня смотреть по-другому.

Луис молчал, он вцепился зубами в подушку и не слушал. Нет, слышал каждое слово, но выкидывал их мерзость из головы. Восхищение перед кем-то не является грехом. Он восхищался синими глазами. Он их теперь и ненавидел. Пусть убедится, что... Да плевать. В чем он там будет убеждаться. Плебей! Мерзавец. Обманщик, который решил, что станет сильнее того, кто всю жизнь учился лгать и жил по закону власти. Кого заставляли делать все против воли. Били палками по рукам за любую провинность.

Говори. Говори же ты, воин! Нет, ты уже не воин... Дыхание вновь сбилось, перед глазами мелькали звезды. Веревки стягивали запястья. Когда ты уйдешь, найдется способ.

Кристиан сходил за корзиной, поставив ее на край постели, разделся — так буднично и просто, словно собирался спать.

— Хорошему монаху нужно учиться смирению, — фыркнул он. — Тебе придется быть послушным, солнечный мой. — Схватив Луиса за плечо, Легрэ стащил его с кровати и поставил на ноги, ухватил пальцами за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. — Если не захочешь, мне придется поискать способ заставить тебя.

Луис молчал. Он был трезв, лишь где-то в затылке еще стучала безумно кровь. Смирение? Ты понятия не имеешь, что такое смирение перед отцом, перед его приказами, перед всеми теми, кто называет тебя герцогом, а на самом деле распоряжается твоей жизнью. Ты никогда не ехал во дворец в качестве подарка, ублюдок. Ты не хуже и не лучше остальных.

Юноша не отводил взгляд. Сталь в нем бесновалась с огнем.

— О, так мы злимся? — усмехнулся Легрэ, прижав юношу спиной к резной колонне кровати, и почти касаясь губами щеки. Кристиан медленно провел ладонью по груди своей жертвы, по животу, по границе светлых волос, запустил в них пальцы. Он настойчиво гладил Луиса между ног и смотрел в его глаза, не отрываясь. — Вот так, Луис... Не отводи взгляда. Ненавидь меня... Ненавидь всех, но дыши ровнее.

— Прекрати. Хватит, — слезы выступили на глазах от напряжения. — Чтобы ненавидеть тебя, уже достаточно поводов. Ты жалок.

— Ты считаешь, что сказал что-то новое? — Легрэ улыбнулся совершенно по-скотски, и эта улыбка шла ему, делала черты его лица более четкими и правильными, приодень в дорогие шелка и сошел бы за аристократа. Но Кристиан был преступником, лжецом, вором, убийцей, и печать этих грехов лежала на его лице ледяной омерзительной маской. Он был рад, что Луис никогда не узнает причин, толкнувших его надзирателя поступать сегодня именно так. Кристиану было трудно, впервые в жизни трудно мучить кого-то. Он запросто смог бы такое сделать с юным Сейем, с кем-нибудь из других братьев, и помощника аббата не упрекнула бы совесть ни на миг, но сейчас стало все иначе. Луис убивал его, уничтожал, делал слабым. Казалось, что даже руки Легрэ горят от боли. Он хотел отпустить пленника, но продолжал тискать его, точно шлюху в притоне, и надеяться, что когда-нибудь, спустя многие годы, повзрослев и познав жизнь, Луис поймет, зачем Кристиан поступил так. А сейчас Легрэ делал то, что должен был делать. — Ты плачешь... Плачь. Так будет легче. Да и мне понравится, Луис. Считай это частью твоего обучения...

Небо! Унижение, которое сглатывается и проступает вновь горечью на губах. Слова, которые льются вместе со скотской лаской. Ничем не лучше и не хуже других. Ты жалок, жалок, жалок...И я с тобой вместе буду гореть в адском огне. Пусть только сейчас. На один час, где ад стенает от твоих рук, синих глаз... от...

— Я люблю тебя, — юноша вновь посмотрел на Легрэ прямо и не скрываясь. Это не было попыткой усмирить голодного хищника. Не было провокацией. — Мне все равно не жить, — сказал герцог. — Сейчас я могу признаться в чем хочу. Ты не вызываешь во мне страх. Ты просто жалок сейчас в попытке меня унизить своими руками и поцелуями. Развяжи мне руки, я отдамся сам.

Легрэ во все глаза уставился на Луиса и не сразу понял, что изменился, выдал себя взглядом полным боли, а когда очнулся и осознал, то разозлился. На себя. Только на самого себя. За эту тупую чертову боль.

— Идиот, — прорычал он и с такой звериной силой швырнул юношу на постель, что тот едва не ударился головой в решетчатую полукруглую спинку кровати. Легрэ накинулся на Луиса, схватил за плечи и снова ударил по лицу. — Ты меня ненавидеть должен! — крикнул он, снова ударил по другой щеке и бил с каждым словом. — Должен! Должен! Должен! — Кристиан вколачивал эту истину в Луиса с пощечинами, а под конец совсем озверев или обезумев, ухватил за горло. Синие глаза казались темными, тонкие пряди черных как смоль волос разметались по лбу, по вискам. — Усвой себе это... а не захочешь, я сделаю так, что будешь ненавидеть... Кого ты любишь? Насильника и убийцу? Ха! Мне определенно льстит, мальчик, но я как-то привык брать все сам.

Это была та острая боль, которую никогда не ожидаешь и которая сразу превращает тебя в куклу, потому что голова от силы пощечин метается из стороны в сторону. Луис вновь слышал слова. И помнил изменившиеся глаза Кристиана и его страх перед признанием. И ярость. Молиться Богу? Кому теперь нужно молиться? Герцог просто не знал. Он принимал удары как наказание за свои слова, за невоздержанность. Если бы сам мог, то руку бы себе отбил. До синяка... Бей. Еще бей. Я заслужил. Ты только убей меня до конца.

Тело безвольно опало опять на кровать. Щеки полыхали, от ударов все расплылось перед глазами. Но слез не было, зато из носа потекла тонкая струйка крови. Она капала на белую простынь, Луис пытался втянуть кровь обратно, а она все текла...

Легрэ оперся руками на постель, пытаясь немного отдышаться и придти в себя. "Стой! — кричало ему сознание. — Тебе же самому противно!", но Кристиан уже стиснул зубы и, схватив корзинку, вытащил из нее бутылочку с маслом. Остальное он швырнул на пол и только услышал, как тяжелая рукоять обоюдоострого кинжала глухо и тяжело ударилась о деревянный пол.

— Я смотрю, тебе прелюдия не очень понравилась, Луис, — Легрэ не скупясь, пролил на ладонь масла, смазал себя, потом небрежно ухватил юношу за бедро и, повернув немного на бок, размазал остатки между упругих белых ягодиц. Напоследок звонко шлепнув своего мальчика ладонью по заднице, Легрэ запустил руки под подвздошные кости и вынудил юношу встать на колени. Кристиан сейчас не мог и не хотел видеть его глаза, его лицо красное от пощечин и крови.

Юноша даже не совсем понимал, что его поставили на колени. Он осознавал лишь то, что его будут насиловать. Он чувствовал лишь запах крови и видел, как та теперь капает на подушку. От удара по ягодицам, от сладковатого запаха оливкового масла он впал в оцепенение и низко опустил голову. Прислонился опять к спасительной подушке, рискуя задохнуться, и вцепился в нее зубами.

Кристиан не стал долго тянуть. Чем быстрее они начнут, тем скорее все это кончится. Но Легрэ погряз в противоречивых чувствах, и в попытке понять себя терпел поражение за поражением. Еще утром его тело жаждало близости с этим мальчиком, сладко изнывая от нетерпения, а сейчас его приходилось заставлять — просто брать, испытывая жалкое подобие наслаждения. Кристиан прижался бедрами к ягодицам юноши, ухватил одной рукой под живот, и, помогая себе другой, медленно овладел Луисом.

Тупая боль стала острой, а потом опять тупой и тягучей, которая расползалась по животу острыми кинжалами, а потом превращалась в кровавое месиво. От движений в себе герцог совсем ослаб. Он просто кусал подушку и задыхался в ней, почти не издавая никаких звуков. Зато отчетливо слышал стук в висках и чувствовал свою кровь. Кровь липла к лицу и испачкала волосы.

Думать Луис не желал. Он просто отложил этот момент на потом. Просто плыл по течению вниз, где из руды делают золото, где шуршит ветер в листве, искал определяющий образ, но слышал лишь дыхание Легрэ.

Медленно раскачиваясь взад-вперед, Кристиан удерживал Луиса за веревку на запястьях, чувствовал кожей его похолодевшие пальцы, дрожь его тела, тесноту и жар, сводящий с ума и без того нездоровый разум. Легрэ не помнил, сколько это длилось, как часто он срывался в быстрый темп, а потом замедлялся, чтобы снова прикрыть глаза и отдаться во власть приятного тепла пополам с грехом. Он собирался быть грубым, но вдруг наклонился к спине юноши и коснулся мягким поцелуем лопатки, потом выступающей косточки у шеи, позвоночника. Легрэ на время остановился и, по-прежнему оставаясь внутри своего любовника, стал покрывать спину и плечи поцелуями, оглаживать бедра, словно извиняясь за все, что уже случилось.

Горячие губы касались мокрой кожи. Луис чувствовал их краешком сознания. В горле стоял неприятный ком. Поцелуи? Что он делает? Зачем? Дрожь пробежала по спине. Губы задрожали. Не смей целовать. Ты... Не смей... Юноша и хотел бы сказать это вслух, но слова застревали в горле, а губы блуждали по нему, как огоньки, расплавляя в ничто остатки разума.

— Луис, — Легрэ и сам не знал, зачем позвал его, но услышал свой голос, словно со стороны, и понял, что не выдержал, сорвался на нежность и снова потерял контроль, проигрывая своей любви. На такое можно было пойти только от большой любви. Уничтожить, заставить себя ненавидеть, а потом, будто бы по воле судьбы или проведения, вложить в его руку острый нож и дать шанс бежать. Лишь бы у сына герцога хватило духа и смелости ранить Легрэ... или убить? Он запрещал себе думать об этом. У него будет минута для раскаяния, когда он станет снимать веревку с рук своей жертвы.

— Развяжи, — голос был хриплым и не подчинялся. Юноша чувствовал, как затекли все мышцы, как болит шея, как ноют запястья, как горячо внутри. — Развяжи меня...

Последующее "нет" было почти виноватым, но Легрэ ухватил рукой Луиса поперек груди и, прижав к себе, аккуратно уложил на бок. Пальцы пробежались по ямке между ключиц, по мышцам, а когда нащупали твердую бусинку соска, стали гладить, почти невесомо сжимать, отпускать на время затем, чтобы вновь вернуться и продолжить. Кристиан на миг стиснул зубы, прижался щекой к уху юноши и, вдыхая запах крови, прошептал:

— Шевели задницей.

Луис втянул воздух ртом, ноздри забило кровью. Он и сам задыхался от движений в себе, от горячей кожи Легрэ и его запаха, который, казалось, пропитал и его самого насквозь. В попытках освободиться юноша изгибался, чем позволял мужчине проникать очень глубоко.

— Прекрати, не надо, — герцог уже умолял о пощаде. — Прошу тебя... Пожалуйста...

Кристиану дорогого стоило не послушаться этой просьбы. Подобные мольбы обычно раззадоривали его еще больше, заставляли звереть и ломиться напролом, но с Луисом было не так, все не так. Сейчас Легрэ думал: а что, если бы этот мальчик согласился остаться в монастыре, быть с ним, играть вот в такие игры? Легрэ бы смог научить его получать удовольствие даже от грубости и унижений, шутить с опасностью и наслаждаться ею, но никогда, никогда Кристиан не подверг бы жизнь Луиса серьезной угрозе потому, что с ним он не мог оставаться холодным. Он сгорал с этим голубоглазым мальчишкой, рядом, в нем, и хотел, чтобы не было ни короля, ни падре Себастьяна, ни этой проклятой ночи, которая поставит точку на едва зародившихся мечтах помощника аббата. Кто-то из них двоих должен быть сильным и пойти до конца, и Легрэ знал, что это будет он. Луис не понимал, что происходит, не знал планов Кристиана. Пусть думает, что его ненавидят и унижают, но это спасет их обоих.

Легрэ подхватил ногу юноши под колено и вынудил подтянуть к животу.

— Держи ее в таком положении, — холодно приказал он, поглаживая ягодицы Луиса и начиная резче толкаться в его податливое горячее тело четкими ритмичными движениями и входя на всю длину. Для удобства Легрэ пришлось приподняться на локте. Он припал губами к шее Луиса. — Все еще хочешь, чтобы я прекратил?

Ответом ему послужил протяжный стон. Юноша прикусил губы. Связанные руки за спиной не позволяли ни на секунду расслабиться. Ощущение, что падаешь в какую-то кровавую, пропитанную влагой бездну, усилилось. Легрэ был груб? Да, как и все, кто общался с Луисом. За внешней вежливостью, за всеми этими умными словами скрывалась обычная похоть. Если бы можно было не чувствовать сейчас, не испытывать жара внутри, такого постыдного, такого тягучего, такого выматывающего, то, конечно, герцог смог бы ответить, что хочет... Но он не хотел. Он испытывал нечто совершенно новое, несмотря на грубость, несмотря на унизительную ситуацию. И само сознание, что не больно, а даже наоборот заставляло молчать на вопрос Кристиана. Лишь бы он только не останавливался теперь, не понял, как хорошо.

А потом — неважно, что будет потом. Есть тысячи способов лишить себя жизни и избавиться от позора. Дважды такое не повторится. Плебей! Мерзавец... Только не останавливайся и дай мне повод тебя ненавидеть за то, что ты просто вызываешь чувства.

Легрэ мог бы усмехнуться и при случае уколоть мальчишку гадким комментарием, но не стал. Он просто прикрыл глаза и на время отдался во власть своих чувств, страсти и, конечно же, он не прекратил. Стало так тяжело дышать, так легко двигаться — еще резче, быстрее, словно Кристиан пытал Луиса, стремился навредить ему, разорвать надвое и уничтожить, но так любят. Именно так — добиваясь стонов и дрожи, постепенно подводя до грани, за которой начинается Рай. Руками по влажной от пота коже, собирая губами соль и оставляя следы жгучих поцелуев, пронзая его тело, Легрэ делал Луиса своим. Пусть всего лишь на одну ночь, пусть грубо и порывисто, ухватив его за волосы, развернув к себе лицом и целуя в губы, но своим.

Оно усилилось — это чувство падения... или полета. В бездну, в ад, где остается лишь мрак и жар, где каждый вздох кажется последним. Луис уже не сдерживал пронзительных и хриплых стонов, Он подавался назад, позволяя себя брать. В туманном сознании расплавлялась выученная спесь. Целоваться с Кристианом — вот чего он желал. Отвечал ему, позволял ему. Любил его... Теперь, когда висел на волоске от бездны. Завтра, милый мой убийца? Сегодня ты мой... На дикий час безумия и забвения. Потом уже не будет. С тобой попрощаюсь страстью, мой плебей с такими синими безумными глазами, запомнив каждую черту и даже шрам, и даже превосходство. Тебе я посвящаю танец плоти.

В какой-то момент рука Легрэ переместилась на член юноши, и пальцы ласково обвили плоть, сомкнулись тесным кольцом вокруг нее, а поцелуй стал глубже. Кристиан уже не понимал, где они, не помнил, для чего начали все это, просто любить Луиса было хорошо до одури, и он делал это, как умел. Тихий стон пролился на губы герцога, и Легрэ приоткрыл веки, заглянул в его затуманенные влюбленные глаза.

Глаза Кристиана — юноша смотрел в них, не умея скрыть своих чувств. То, что начиналось, как насилие, теперь превратилось в добровольное, сладкое соитие. Всем существом, всем телом герцог умолял его любить. Отвечал на поцелуи, а теперь и вовсе, почувствовав пальцы на своем естестве, растерялся. Эта ласка была такой естественной, что бедра плотнее прижались к мужчине, сжимая его в себе.

Губы нашли губы. Убийца? Преступник? Насильник? Ты лжец, Кристиан... Ты такой лжец...

Луис отвечал ему. "Плохо... Очень плохо", — это было последним, что подумал Легрэ прежде, чем сорваться в бешенный ритм, в котором он уже не мог целовать юношу. Кристиан выпустил золотые спутанные волосы, рука проскользнула под шеей Луиса, пальцы прошлись по шее, по подбородку и коснулись приоткрытых губ, края ровных белых зубов, а потом разум Кристиана рассыпался в ярком свете, и тело само содрогнулось, напряглось до предела, и словно тая в наслаждении, толкнулось вперед в последний раз.

— Боже, — едва выдохнул Легрэ, уткнувшись лбом в плечо Луиса и быстрыми движениями руки ведя его к разрядке.

Мир от откровенных лобзаний содрогнулся. Юноша выгнулся дугой и кончил. А потом затих в объятиях, не в состоянии даже пошевелиться. Его рваное дыхание постепенно успокаивалось, внутри осталось приятное ощущение жжения и одновременно сладости, но и оно медленно отступало на задний план, сменяясь истомой и расслаблением, которой горячими волнами прокатывалось по телу. Близость Легрэ успокаивала. И его обнимающие руки — были наградой, а не наказанием.

И тут Легрэ понял, что сам все испортил. И он еще презирал слабости других? Он? Человек, который не устоял перед каким-то мальчишкой! Кристиан лежал молча, прикрыв глаза; его тело не желало отпускать Луиса, шевелится и вообще выбираться из этой вязкой приятной истомы. Кристиан все еще был внутри юноши, все еще касался лбом его плеча, кожей чувствуя собственные спутанные влажные пряди волос, что прилипли к его руке. И вдруг Легрэ вспомнил, что запястья Луиса давно стянуты и, должно быть, совсем онемели. Слегка оттолкнув юношу от себя, Кристиан откатился на край постели, нашел на полу нож и им перерезал веревки.

Юноша потянул руки вперед со вздохом облегчения, лег на спину. И опять посмотрел на мужчину выжидая. Он не хотел больше слушать его презрительных речей, его колких замечаний и предпочитал просто молчать, чтобы не вызывать новых потоков скверностей.

Истома плавала по телу, в руках кололись тонкие иголки. Молчать, смотреть в глаза и тихо умирать. Не надо говорить ничего, Кристиан. Все закончилось. Сейчас все кончено.

Герцог потянул край простыни к себе и вытер нос от крови, а затем нашел на краю кровати свою одежду. Белая смятая рубашка. Пальцы подхватили ее, а глаза не отрывались от Легрэ.

— Разве я сказал, что мы закончили? — Кристиан с трудом заставил себя мерзко усмехнуться и, показав Луису нож в своих руках, провел пальцами по широкой стороне лезвия. — Теперь на спину... ваша милость. И поживее, я не намерен ждать.

— Хорошо, — пересохшие губы соглашались, а тело задрожало. — Зарежешь меня? Как мило с твоей стороны, Кристиан... — теперь уже улыбка. Ну, ударь! Да, я тоже умею шипеть и показывать зубы.

Легрэ просто швырнул Луиса на подушки и приставил нож к горлу.

— Для начала я тебя трахну, — сказал он, и они сделали это еще раз.

Герцог весь второй акт неотрывно смотрел в синь глаз, в их безумие, ищущее в нем слабости, но он опять испытывал тягучее удовольствие на грани с яростью и болью. Словно организм сошел с ума и жаждал только Легрэ. Юноша до последнего пытался не отвечать, изображать, что ему больно, но в конце концов тело сдалось и начало толкаться навстречу, и Луис кончил.

Кристиан сделал вид, что ему плевать на ответные реакции своей жертвы, но если бы все было так просто. Все стало только сложнее. Поэтому Легрэ еще пару раз съездил Луису по лицу, приказал лежать смирно и весь остаток ночи ходил по комнате, расшвыривая мебель и приложившись к горлышку бутылки. Нож он всегда держал при себе. Кристиан обозвал Луиса для начала ослом, потом идиотом и шлюхой, а под конец совершенно перестал стесняться в выражениях. К утру он был пьяным, уставшим и злым настолько, что сгреб Луиса в охапку и держа нож у его горла, попросту отключился.

А Луис, дождавшись, что мужчина отключился, выбрался из-под него и, быстро натянув одежду, без зазрения совести нашел ключ в рясе, подхватил кошель и пару булок, забрал из ослабших рук преступника нож, сам хлебнул вина, обжигая разбитую губу, и, последний раз взглянув на человека, которому сегодня отдавался... Этому безбожнику, этому сумасшедшему, открыл дверь и вылетел в лабиринты. Он прекрасно запомнил дорогу до лестницы. И шел вперед, быстро выбирая нужный коридор, высоко держа над головой факел. Полуразрушенная лестница наверх появилась в свете ровно через десять минут, осталось только взобраться по ней и отодвинуть в сторону стену.

Герцог огляделся. В серых сумерках зарождалось утро. Солнце всходило над горизонтом, окрашивая алым сады Валассии. Его лучи упали на лицо с припухшей скулой и запекшейся кровью на нижней губе.

Загасив пламя, Луис быстрым шагом пересек коридор и вышел в пустынный двор. Он точно знал, что задние ворота, куда выкидывают мусор, открыты. И попросту потянув за механизм, вскоре скатился вниз по холму. А потом заковылял к дороге. Беглец. Безумец. Мысли шальными остриями вонзались в разум. Нужно было добраться до соседнего города. Взять лошадей. Отправиться в путь до Улазье. До друга, до дяди.

Прости, Кристиан. Прости... Ночь с тобой была хороша. Но жизнь длиннее, и свобода дороже. Юноша присел на придорожный камень, он очень сильно устал, его всего трясло. Хотел идти дальше, но внезапно вдалеке увидел обоз. Этот обоз нельзя было спутать ни с чем. Инквизиция. Сзади заржала лошадь, и Луис обернулся. К нему от монастыря приближался всадник. Черт! Герцог накинул на голову капюшон, но, кажется, бравый капитан решил-таки спешится.

— Кристиан, — зашептал Луис, — прости меня... — руки сжались в кулаки. — Ты бы меня убил... Ты бы не сдержался... надо было подчиниться, как то тебе велел Себастьян... — глаза поднялись на небо, на дорогу... Вооруженные всадники окружали обоз инквизитора. Красные флаги реяли над вереницей движущихся карет и телег. А за ними вставало солнце нового дня, в котором Луис чувствовал себя лишним и потерянным.

17

Ночью Фернандо побродил по монастырю, и кое-что из увиденного заставило его отправиться навстречу обозу. Выехав из монастыря, мужчина заметил на обочине сидящего на камне мальчишку, и не придал бы этому значения, если бы не золото волос, сверкнувших в луче взошедшего недавно солнца. Послушник принялся торопливо натягивать на голову капюшон, но сердце капитана неприятно екнуло.

Быстро спешившись около сжавшегося монаха, Фернандо откинул мешающий ему капюшон рясы и взял беглеца за подбородок. Луис. Глядя на избитое лицо юноши, мужчина понял, что звереет.

— Ты за этим убежал из дворца? — разъяренно прошипел Фернандо.

Герцог непонимающе уставился на этого сумасшедшего человека. Понятно, что он его откуда-то знает, но откуда? Из дворца? Юноша попытался отодвинуться, нога поехала по мелким камням.

— Что вам угодно? Как вы смеете?

— Щенок! Чтоб я еще за тобой бегал! — рявкнул Фернандо и со всего размаху влепил мальчишке пощечину и тут же схватил за ворот рясы, буквально вздернув его в воздух.

Юноша начал уже отчаянно вырываться, не понимая, что нужно этому сумасшедшему, по какому праву он устраивает здесь расправу? В голове и так гудело, общаться совершенно не хотелось. Луис схватился тонкими пальцами за одну из рук... Глаза стали сумасшедшими, безумно-голубыми.

— Пустите меня... Кто вы такой? Что вам от меня нужно? Пустите...

Фернандо притянул к себе мальчишку поближе, не обращая внимания на сопротивление.

— Луис, не зли меня, — мужчина опять понизил голос до злого шипения.

Вцепившись рукой в волосы юного герцога, он резко дернул его голову назад. Фернандо одной рукой все больше сжимал ворот рясы, второй крепко держал его за волосы, нависал над невысоким юношей, смотря в его лицо.

— Может, так узнаешь? — глаза мужчины зло полыхнули.

— Вы сумасшедший, — Луис тяжело дышал. — Я вас вижу в первый раз. Что вам надо? Я... Я... — он задохнулся, вслушиваясь в голос, сознавая, начиная понимать и наконец доходя до крайней степени страха. — Ваше величество?

Фернандо еле сдерживал себя. В ночь карнавала он в первый раз как следует рассмотрел Луиса, тот был прекрасен даже под маской, а уж без маски... Вспомнив голубые глаза, розовеющие от выпитого вина щеки, безумный взгляд, когда он прижал его к стене в пустовавшей бальной зале, мужчина начал терять голову. Никто не смеет ему так нагло перечить! Когда юноша исчез, он был вне себя от ярости, что познали на себе все, приближавшиеся к королю в то утро. Последующее расследование показало, что Луис заранее, что особо взбесило Фернандо, подготовился к побегу. Все, кто был хоть как-то связан с этим, исчезли в допросных подвалах, но это не помогло — найти беглого юного герцога не смогли. И вот теперь Луис здесь, в этом проклятом монастыре, который и так как бельмо на глазу.

— Узнал, молодец, — злой, издевательский тон никак не соответствовал смыслу фразы. — И как, понравилось в бегах?

Фернандо смотрел на избитого мальчишку, продолжая его держать. А только ли избитого? Ярость начала застилать глаза.

— Ваше величество, умоляю. Не надо... — герцог узнавал эти глаза, темно-карие, страстные, полные яростного блеска. Их он видел в разрезы маски, когда отец буквально отправил силком на бал. Только там раскрылся смысл происходящего. — Я... вы здесь...

Луис терял слова. Король был в ярости. Он и так попал в немилость. И теперь ему точно несдобровать. Губы пересохли, в горле застрял ком. — Не надо... Я все объясню.

Фернандо улыбнулся, почти нежно, почти ласково. На застывшем лице это смотрелось страшно. Отпустил волосы мальчишки, легко провел большим пальцем по его разбитым губам.

— Что же ты объяснишь, мальчик мой?

— Я наказан. Я теперь монах. Я не слушался. И был наказан. — слова звучали откровенной ложью. Луис лгал, но понимал, что правда практически на виду. Вчера его видели с Легрэ. Они ссорились. Они ругались, не обращая ни на что внимания. — Я виноват сам. Все моя непокорность.

— Монах? — Фернандо сорвался. Удар тыльной стороной ладони — и мальчишка лежит боку на земле, щека рассечена до крови тяжелыми перстнями. После удара ярость стала контролируемой.

Мужчина подошел к Луису и толкнул его ногой в плечо, заставляя перевернуться на спину.

— Запомни, мой мальчик, ты принадлежишь мне, и только мне.

Присев рядом с лежащим юношей на корточки и задумчиво его рассматривая, продолжил:

— А ложь будешь отвечать отдельно. Это понятно?

— Да, — Луис закрыл глаза, у него уже не было сил сопротивляться. Тело болело от побоев и душа ослабла от угроз. Юноша дышал, стараясь успокоиться, когда почувствовал. Как его поднимают на руки, а по дороге приближается обоз. Ржали кони, слышались голоса. Рядом остановилась карета.

* * *

Фратори ехал верхом на легконогом скакуне каурой масти. Одет он был неофициально — кожаные брюки, сапоги для верховой езды, белая рубаха и пелиссон, на поясе короткий меч — в дороге может быть всякое, а большую часть пути они сегодня проделали в ночной тьме. Паоло наслаждался видами гор, чистым воздухом с едва ощутимой примесью морского бриза и ярким весенним солнышком, которое только-только поднялось из-за горизонта и постепенно разогревало землю. Это его немного взбодрило и настроило на нужный лад. С его конем поравнялся брат Рауль на серой норовистой кобылке.

— Падре, монастырь уже, должно быть, совсем близко.

— Ах, да-да-да, спасибо, сын мой, — он усмехнулся в аккуратные усики, придержал коня и спешился, отдавая поводья Раулю. Пора было принимать официальные мины. Мужчина забрался в карету. Спящий на сиденье напротив пошевелился, сонно зевнул и потянулся, капюшон при этом слетел с рыжих кудрей... сколько ни повязывал их в хвост даже сам Фратори, непослушные прядки все равно выбивались.

— Приехали что ли? — спросил его спутник, пытаясь продрать глаза и уже потянувшись к шторке, закрывающей окно. Паоло перехватил его запястье, и молодой человек зашипел от железной хватки инквизитора.

— Сколько раз тебе повторять, мальчик мой? — Паоло умел говорить тихо, но убедительно, так что его спутник невольно поежился.

— Да-да... черт, иногда я начинаю думать, что пытки были бы легче, — ворча, он вновь закутался в капюшон.

Под скамейкой инквизитора завозились и ... хрюкнули...

— О, Софи, проснулась моя маленькая? — Фратори расплылся в улыбке, сунул руку вниз и потрепал по холке крошечную черную свинку. — Тебя не обижал здесь этот гадкий мальчишка?

Молодой человек фыркнул и отвернулся, а Паоло начал облачаться в кроваво-красную мантию инквизитора.

Карета неожиданно остановилось, Фратори хмыкнул, удивленно приподняв бровь. Неужели так быстро приехали?!

— Сиди здесь, и чтоб даже нос твой любопытный из-под шторок не торчал, — велел Паоло спутнику, и, на ходу выправляя поверх мантии массивный золотой крест с рассыпанными по нему рубинами, вышел из кареты.

Взору инквизитора предстала в высшей степени живописная картина — король в образе капитана собственной гвардии с юным монахом на руках.

— Доброе утро... сын мой, — поприветствовал его Паоло, — Вы всего день в этом монастыре, а уже ввязались в какую-то историю? — он многозначительно посмотрел на очевидные побои на лице юноши, причем некоторые совсем свежие.

— Падре, — ухмыльнулся Фернандо, — позвольте вам представить юного герцога Луиса Сильвурсонни, каковой мне только что заявил, что стал монахом сего пока небогоугодного монастыря. Я бы очень желал, чтобы Вы разобрались с этим досадным недоразумением. — Глаза мужчины опасно сузились. — Я думаю, кто-нибудь из ваших помощников одолжит юному герцогу новую рясу? Эта ему точно не к лицу.

И "капитан" легко прошел к карете, как будто на его руках никто не лежал. Передавая юношу инквизитору, он заметил капельку крови, текущую у того по ноге. Ярость опять свела скулы Фернандо. Забравшись в карету, которая стала тесной от такого количества людей, он со всей вежливостью, на которую в тот момент был способен, сказал:

— Падре, не могли бы вы оставить нас с Луисом на минуту наедине?

— Да-да, конечно, карета в вашем распоряжении, рясу сейчас подберем. Эй, — он поманил пальцем, скромненько сидящего в карете молодого человека в темной рясе— ну прям само смирение и даже ручки на колени сложил, — Выходи, прогуляешься, и Софи захвати.

— Боже, я знаю, что я много тебя гневил, но ты слишком жесток, — буркнул под нос молодой человек и принялся ловить в ногах капитана свинку, та пожелала даться в руки далеко не сразу. Молодой человек поднял голову, удерживая недовольно хрюкающую свинку и лукаво усмехнулся Фернандо — в полумраке кареты его глаза отливали лиловым, — Извините, — шепнул он, и тут же натянул широкий капюшон поглубже.

Когда он выбрался из кареты со свинкой под мышкой, его встретил весьма недовольный взгляд инквизитора, но тот спрятался от него в тени капюшона.

— Держите свою свинью, святой отец. Ох, Господи, как же ноги затекли!

Паоло пустил свинку на землю, она была совсем ручная и бегала за ним, как собачка, подхватил под локоток своего таинственного спутника и потащил в сторону, что-то строго выговаривая вполголоса.

Фернандо медленно, чтобы не спровоцировать свое бешенство, проверил дверь кареты, закрыл на внутренний замок и опустил занавески. В карете воцарился полумрак, но яркое весеннее солнце пробивалось сквозь тонкую ткань на окнах, и в карете все можно было рассмотреть. Также медленно он наклонился к юноше, которого падре уложил на сиденье, придавил лицом к бархатной обивке, и задрал ему рясу по пояс. Мужчина прошелся руками по ягодицам юноши, по внутренней стороне бедер, потом одернул рясу, внешне спокойно сел напротив и спросил ледяным голосом:

— Это что? В этот раз наказание за покорность? Или наоборот — награждение за покорность?

Бешенство короля выражалось лишь легким подергиванием губ.

Луис лежал на сидении и молчал, кровь прихлынула к лицу и отхлынула, одев его в болезненную бледность. Если он скажет сейчас хоть одно лишнее слово, то головы не сносить не только ему, но и всему роду Сильвурсонни. На карту были поставлены жизнь одного стражника и целого рода. Юноша поднялся и прошептал:

— Меня принудили.

Фернандо продолжал сидеть, сложив руки на груди и в упор глядя на юношу.

— Раздевайся.

За дверцей кареты продолжали о чем-то разговаривать инквизитор с помощником, их свита, шелестели деревья, светило солнце, но казалось, что в карете становится все холоднее и холоднее.

Луис покорно стянул рясу, на руках, на спине, на ягодицах его проявились синяки.

На щеках Фернандо выступили красные пятна. Он еще плотнее сложил руки на груди, сдерживая себя, и резко бросил:

— Одевайся. Кто? — и в окно, — Падре! Прикажите достать мой кнут!

— Да-да, а ряса вам все еще нужна? — абсолютно нейтральным тоном ответил инквизитор.

— Ксавье, — обратился он к своему спутнику, кутающемуся в свой темный балахон, — Надеюсь, ты не будешь против, мальчик мой, что заготовленная для тебя на всякий случай одежда нашего ордена пойдет этому несчастному юноше?

— Ох, ну как же так! — в притворном горе всплеснул руками тот, кого назвали Ксавье, — Мне так и не удастся напялить инквизиторские шмотки! А я так мечтал-так мечтал!

— Прекрати паясничать, — Паоло дал знак Раулю и тот притащил и рясу и кнут.

— И чего это он такой несчастный? — проворковал молодой человек, — Я бы дал себя выпороть этому красавчику.

— Да, я в курсе, тебя даже дыба не исправит... только костер...

— О, падре, будьте милосердны! — Ксавье театрально взвыл и бухнулся на колени, обнимая бедра инквизитора, однако ни тени раскаяния или страха в голосе не наблюдалось, — Я же обещал искупить свои грехи верным служением Святой Инквизиции.

— Ксавье, — Паоло вложил в голос предупреждение и легонько пнул это разошедшееся безобразие от себя коленом. С чего этот бездельник разошелся, он был в курсе, но предпочитал помалкивать.

Фернандо опять внимательно посмотрел на Луиса, ожидая ответа

Тот молчал. Губы не могли произнести имени. Сердце душила тоска. Если не сказать сейчас, то будет только хуже. Только туже затянется и так зажатый на шее узел.

— Кристиан Легрэ. — голубые глаза блеснули хрусталем, герцог натянул на себя рубашку.

Фернандо вспомнил, откуда он знал синие злые глаза встреченного вчера с Луисом монаха. Капитан городской стражи в одном из городов, принадлежащих Сильвурсонни. Король тогда решил поразвлечься и разобрал уголовные дела. Капитан ему запомнился тем, что все свидетели как в воду канули сразу после заключения его под стражу, и как раз своими глазами. Видеть тогда Кристиан Легрэ его лица не мог — король был в стандартной рясе для допроса, скрывающей лицо.

— Не вздумай выходить из кареты без моего разрешения. И если я пойму, что ты меня обманул... Сам понимаешь, что тебя ждет, — кинул Фернандо юноше и, открыв дверцу, вышел вон.

— Падре, рясу в карету, кнут мне, через несколько минут я с вами поговорю.

Перехватив поудобнее поданный кнут, король отправился к ближайшему дереву. Глядя на то, как дерево теряет веточки, становилось понятно, что мужчина не в первый, и даже не во второй раз держит кнут в руках.

Непослушными руками Луис натягивал одежду, которую ему дали, а затем выглянул в окно. Фернандо бил дерево. Дерево? Дыхание перехватило. Неужели эти удары предназначались ему? Юноша опустился на сидение и уронил голову. Бежать? Куда, когда везде гвардейцы? По дороге и трех шагов не сделаешь... Губу опять начало щипать, кровь просочилась от того, что юный герцог прикусил ее забывшись.

Через несколько минут, мрачно оглядев деревце, потерявшее большую часть веток, король подошел к инквизитору. Отдав свернутый кнут одному из сопровождающих, он начал:

— Падре, я вчера поизображал расфуфенного индюка перед всеми, перед кем только можно, так что в ближайшие несколько дней основное внимание будет на нас с Вами. Надеюсь, ваш специалист, — краткий взгляд на Ксавье, — готов? На него тоже не будут обращать внимание, если он не будет столь... Как бы помягче выразиться? Столь шумным. Приглушите его. И про красавчика я слышал, — уже прямая ухмылка в лицо инквизитора. — Так что если он не угомонится, я исполню его мечту. И вряд ли ему это понравится. — Мужчина с опасным интересом стал рассматривать завернутую в рясу фигуру, уделив особое внимание непокорному локону, ярко рыжевшему на солнце. — Вам понятно, Ксавье?

И, не дожидаясь реакции спутника инквизитора, продолжил:

— Так вот, падре Паоло. Сегодня ночью в обители падре Себастьяна было много странного движения. Во-первых, достопочтимый падре не присутствовал на вечерне. Во-вторых, поздним вечером он покинул монастырскую библиотеку в сопровождении одного из своих монахов, и явно очень торопился в кельи. Этот монах появился через несколько минут, а падре так и не появился. На вашем месте, я бы обратил внимание и на библиотеку, и на кельи, расположенные в левом крыле. Надеюсь, Ваш соглядатай прояснит ситуацию. Далее, — мужчина помолчал, обдумывая следующие фразы, — мне очень не понравилось активное шевеление вокруг кузни. Туда все время что-то заносили, но огонь не разжигали. И последнее — как я сейчас выяснил, один из монахов у нашего зарвавшегося падре — Кристиан Легрэ. Причем не простой монах, раз ему поручили герцога Сильвурсонни. Поясню, почему меня это так настораживает. Я несколько лет назад разбирал дело Легрэ — он обвинялся в разбое, но на самом деле его нужно было обвинять в создании шайки. Дело рассыпалось на глазах — исчезли и свидетели, и доказательства. А теперь, падре, представьте, как такой человек мог оказаться доверенным лицом аббата Себастьяна. Вам это не кажется подозрительным?

Подождав несколько секунд, Фернандо продолжил:

— И последнее, падре. Мне нужно как можно быстрее разобраться с монашеством, — последнее слово мужчина просто выплюнул, — Луиса. Я бы попросил вас начать разбираться с этим прямо сейчас, — сказал он, глядя прямо в глаза инквизитора. Взгляд был очень тяжелый, давящий, взгляд человека, который привык, что ему подчиняются.

Король прекрасно понимал, что папская инквизиция не ручная собачка, которую можно натравить на неугодных, но в данный момент их интересы совпадали. К тому же лакомый кусочек, обещанный лично падре Паоло, позволял ему настаивать на некоторых чисто своих интересах.

— Да, кстати, мне вчера принесли бутылку вина. Я бы попросил проверить на наличие яда. Вряд ли, конечно, но чем черт не шутит. Бутылка осталась в гостевых покоях, и если ее подменят, я пойму.

Ксавье немедленно принял позу смиренного ангела, и даже руки перед грудью сложил... ответить ему не дал сапог инквизитора больно наступивший на ногу.

Паоло благостно улыбался, слушая отчет "капитана".

— Вы преуспели во многом. Вы просто находка для отдела специальных расследований, сын мой. Чудесно, значит, улей растревожен и загудел, — по лицу инквизитора поползла довольная ухмылка, он явно почуял добычу. — Вы же знаете, все люди страдают в той или иной степени вольнодумством, вместо того, чтобы исполнять свои прямые обязанности, — он сверкнул глазами в сторону Фернандо, — Так что ересь я найду всегда, был бы повод. А этот так называемый монастырь, просто кишит этими поводами. И вы сейчас подтвердили многие мои подозрения. У меня полно свидетельств о том, что они занимаются лечением крестьян... при чем такими способами, которые вызывают подозрения. В кузню явно свозили какое-то оборудование... жаль, они видимо успеют его уничтожить. Они наверняка занимаются богомерзкой алхимией... но до конца следы такого рода деятельности уничтожить невозможно... и мы их найдем, — он наклонился и поймал на руки свинку, — Правда, моя хорошая? Этот забавный пятачок стоит всех наших специалистов вместе взятых, — Паоло усмехнулся, — И вино мы ваше тоже проверим, всеми имеющимися у нас способами. Что же касается пострига вашего юного и весьма неразумного герцога... то... ну если мы обнаружим в монастыре ересь, то какое же тут монашество? Принятое в ереси? Оно как минимум недействительно. А вот то, что это юное дитя польстилось на уговоры еретиков... и значит его душа слаба... и ис-ку-ше-на, — Фратори многозначительно посмотрел на Фернандо, поглаживая свинку, — Но Святая Инквизиция мудра и милосердна, я думаю, что скидку на возраст и заблуждение можно сделать.

Фернандо сжал челюсти. Что ж, падре высказался вполне прямо. Но его это не устраивало.

— Падре, позволю Вам напомнить о неких дополнительных, если можно так выразиться, аспектах нашего сотрудничества, — он многозначительно посмотрел на папского инквизитора. — Надеюсь, вы понимаете, что столь малый пустяк, как снятие монашества с одного запутавшегося отрока до того, как найдется ересь в монастыре, стоит многого? Я думаю, этот отрок с удовольствием нам расскажет о способах, с помощью которых юные души затягиваются в еретические сети. И я думаю, — последнее слово было произнесено с особым нажимом, — Вам это будет тоже очень интересно. Разве не так?

Играть в такие игры было привычно, они не затрагивали никаких струн в душе мужчины, только в разуме.

— Ну что ж... это мне кажется разумным, — Паоло кивнул, отмечая про себя, как много хлопот позволяет себе его величество из-за этого мальчика, — Надеюсь, окажется, что он просто заблудшая овечка, а то ведь... еретиками бывают не только монахи... настоящие или бывшие, — как бы между прочим заметил Фратори и направился к карете, а потом, украдкой обернувшись, показал ухмыляющемуся Ксавье кулак, сверкнувший перстнем с огромным рубином... инквизитор конечно не видел под капюшоном ухмылки, но не сомневалась, что она имеет место быть.

Фернандо про себя улыбнулся — управлять инквизитором было так же просто, как и любым из его подданных. Кусок пожирнее — и все. Ему это на руку. Забравшись в карету следом за инквизитором, он уставился холодным взглядом на юношу — сейчас первую скрипку должен вести падре Паоло. Посмотрим, что скажет юный герцог.

Паоло улыбнулся мальчику отеческой улыбкой, а цепкий взгляд в это время оценивающе скользил по юному герцогу, прощупывал.

— И так, сын мой, давно ли ты лелеял мечту, посвятить себя Господу?

Появление инквизитора было ожидаемо Луисом. Юноша был так измотан, что даже не мог сейчас скрывать свои эмоции. Лгать? Сюда пришли узнать не правду, а получить нужные сведения.

— Я уехал из дома стать послом в Бессарабии. — ответил честно. — Я не собирался быть монахом.

— Честность, это очень похвально, дитя мое. И что же заставило тебя изменить свое решение? Сменить желанную стезю на похвальный, но сложный путь отречения от мирского?

Луис перевел взгляд на короля, а затем его глаза вернулись к инквизитору.

— Я не собирался и не буду монахом. — повторил он с холодным лицом. — Это все произошло против моей воли.

Фернандо продолжал также холодно смотреть на юношу. Значит, его предположения оправдались. Осталось только выяснить как и кто встал на его пути. Пощады он не собирался давать никому.

— Расскажи, что именно произошло? — спокойно продолжал Фратори. — И кто тебя на это вынудил и каким образом?

— Меня остановили вооруженные люди по дороге в Аласию, где живет мой дядя, среди ночи, и заперли в монастыре на два месяца. Это сделал аббат Себастьян. Я под давлением подписал отречение от наследства в пользу монастыря.

— И это все? Ты просто подписал бумаги? Ты давал какие-нибудь клятвы?

Король опасно сузил глаза. Слишком просто. Он внимательно смотрел на юношу, впитывал все его реакции. Слишком просто. Они приехали убрать падре Себастьяна, и им его преподносят на блюдечке. Открыв дверь, он крикнул:

— Рауль! Кнут!

И повернулся к юноше, оценивая его состояние.

Луис вспомнил это показательное действо с деревом и внутренне сжался. Все-таки наказание последует.

— За что?

Фернандо смотрел на Луиса. Слишком яркая реакция. Слишком. Не отрывая от юноши взгляда, он протянул руки. Почувствовал тяжесть кнута, мужчина пропустил самый кончик между пальцами, играя им, завораживая, приманивая бедную птичку.

— Падре, мне кажется, нужно еще раз спросить герцога об истинных мотивах его монашества.

Кончик кнута опять ласково пробежал по пальцам мужчины.

Юноша сглотнул. Он сказал правду. Какая изощренная месть за бегство. Как легко сейчас давить. Луиса просто разорвали противоречия и внезапно ударившая в голову кровь. Сколь был он робок минуту назад, столь отчаян и глуп теперь.

— Я еретик! — рыкнул прямо в лица обоим допросчикам. — Я вас презираю. И предпочту костер, чем отвечать на глупые вопросы.

— Я не уверен, что факт монашества вообще имеет место быть, — Фратори откинулся на спинку сиденья, не обращая внимания на выпад мальчишки. — Чтобы стать монахом, мало подписать какие-то документы... Ну мало ли герцогу захотелось заняться благотворительностью по велению юной души... Ну и в чем же твоя ересь, дитя мое? Поведай же нам о своих убеждениях.

— Достаточно того, что вы мне противны. — отозвался Луис. — Вас это устроит, падре? — продолжил грубить юноша, сжимая кулаки. — С какой стати я обязан вам рассказывать, зачем и почему занимаюсь благотворительностью? — Внезапно герцог вытащил нож из рукава и приставил себе к горлу. — Одно движение, и я сам совершу суд.

Фернандо лениво улыбнулся. Глупыш. Легкое движение — и руку юноши оплел кнут, дернуть — и кинжал выпал из обожжённой ударом руки. Мужчина так же лениво подтолкнул к себе кинжал ногой.

— Падре, Вам не кажется, что юный герцог как-то очень странно отвечает на ваши вопросы?

Фратори со скучающим видом скользнул взглядом по распалившемуся до истерики по мальчишке.

— Да уж, дитя совсем запуталось, — согласился Паоло. — Возможно, его даже чем-то опоили, мальчик явно перевозбужден и неадекватен. Монашеством тут и не пахнет. К тому же, он сам только что подтвердил, что это была всего лишь благотворительность.

— Идите вы ко всем чертям! — Луис вскочил и рванул к двери.

"Малыш, карета слишком мала для таких выкрутасов", — подумал Фернандо, ударив герцога по беззащитной голени, как только тот попытался что-то сделать. Луис тут же упал, больно стукнувшись плечом о дверь кареты.

Мужчина лениво прижал его сапогом к противоположной скамье:

— Луис, предупреждаю последний раз — отвечай честно, иначе тебе не поздоровится.

— Мне нечего вам сказать. Я подписал бумаги, меня били, и я сбежал. Все.

— Кто бил? — заинтересовался Фратори, — И по чьему приказу?

Луис задыхался.

— Не знаю.

— Капитан, у вас слишком грубые методы, — заметил Паоло. — Дали бы вы его мне, я бы на нем ни одного лишнего синечка не оставил, но он бы мне всеееее рассказал, — по губам инквизитора скользнула змеиная улыбка, — Опиши, как они выглядели, как тебя били? — продолжил он допрос.

Фернандо усмехнулся. Да, ни синячка. Но уже через полчаса любой бы вопил от ужаса, лишь бы его освободили.

— Вы знаете, падре, мне кажется, что дедовские методы сейчас подходят. И можете называть меня ваше величество, я не обижусь.

Он посильнее вонзил каблук в плечо Луиса. Не сломав, конечно, но нужные чувствительные точки он знал.

Луис завопил.

— Это был Кристиан Легрэ. Я уже сказал. Он связал мне руки и бил по лицу и по телу. А потом пытал.

— Как скажете, ваше величество, — усмехнулся Фратори, — Дитя мое, я бы посоветовал напрячь твою память и припомнить, КТО отдал этому Кристиану Легрэ такой приказ... Он ведь помощник аббата Себастьяна, верно? — задал он наводящий вопрос.

— Я не знаю. Клянусь. — герцог уже не сдерживал слез. Кошмарная ночь сменилась не менее кошмарным утром. Силы иссякали, тело отказывалось слушаться и теперь просто привалилось к сидению, к которому его прижал сапог. Все равно, что дальше, они все равно не отстанут. — Им управляет аббат Себастьян. Больше я ничего не знаю.

Фратори вопросительно посмотрел на короля. Лично его результаты допроса вполне удовлетворяли.

— Дитя мое, — он снова повернулся к герцогу, — ты ведь не откажешься письменно подтвердить все свои слова?

Фернандо отпустил герцога, наблюдая за ним. Не похоже, что обманывает. Ну что ж, можно проверить и позже.

— Слова, что угодно. Оставьте меня в покое. — Луис закрыл глаза и положил голову на сидение.

— Падре? — мужчина вопросительно посмотрел на Паоло. — У вас ведь есть нужная бумага? Дайте герцогу ее подписать.

— Пусть он лучше сам, своей рукой напишет все свидетельства. А то ведь, согласитесь, как-то некорректно давать подписывать бумагу о том, что его вынудили силой и пытками подписать другую. — Паоло жестом подозвал Рауля и попросил бумаги и чернил.

Практически все следующие четверть часа Луис под диктовку писал показания, а когда подпись была поставлена, откинулся на сидении. Он ужасно хотел спать. Забыться и забыть. Голова болела от выпитого ночью. Но разве это кого-то волновало.

18

Когда обоз показался в воротах, Себастьян еще не был в курсе побега герцога, но он сразу почувствовал своей тонкой шкурой, что все идет не так. Слишком сильна была интуиция у этого человека и слишком долго он прожил на земле.

Мужчина вышел навстречу карете и низко поклонился появившемуся из нее падре Паоло, изучая того черным немигающим взглядом.

— Приветствую вас, падре Паоло, в нашей обители, — голос аббата снизошел до поклонения. — Мы давно ждем вас и уповаем на вашу милость и спасение от случившегося в наших стенах.

На этот взгляд и приветственные речи Паоло ответил сладкой улыбкой, которая, наверное, должна была символизировать благость.

— Да благослови вас Господь, падре Себастьян... И что же случилось такого в ваших стенах, с чем не сумел справиться тот, кто милостью божьей был поставлен управлять ими и наставлять братьев, укрывшихся в них от мирских соблазнов? Или милость божья оставила вас, Себастьян? — он подпустил в голос яда, хотя продолжал благосклонно улыбаться.

— Лишь милостью Господней и живы до сих пор, но человеку ведь неведомы божьи промыслы, и лишь вам, как человеку, посланному во спасение наших душ, доступны тайны, которые укрыты от глаз человеческих, — аббат подошел к инквизитору, склонился и поцеловал его руку. — Не при свидетелях пойдет разговор мой, падре Паоло.

— Мы с вами еще поговорим, падре Себастьян... и без свидетелей... и при свидетелях, — кивнул Фратори. — Но, надеюсь, Господь не обделил вас такими добродетелями, как терпение и гостеприимство? Мы были в дороге полночи, торопясь прибыть под сень монастырских стен, — Паоло краем глаза видел, что Ксавье-таки не усидел в карете и уже выбрался на двор, с любопытством осматриваясь. И пока инквизитор не запрет его в отведенных им комнатах и еще раз не... наставит на путь истинный, покоя ему не будет.

— Конечно, падре Паоло, прошу следовать за мной. — аббат сложил руки на груди со смирением, оглядывая обоз, казалось бы, вскользь, но на самом деле подсчитывая гвардейцев и прибывших лиц. Он увидел странную фигуру и вычленил ее сразу среди прочих. Рыжий локон? Забавно. Раз уж пожаловали в ловушку, падре, так идите следом. Достаточно будет одного вашего неверного шага... А вот и бравый капитан пожаловали. Новый смиренный кивок.

Фернандо стоял около кареты, держа своего коня под уздцы, и лениво осматривал монастырский двор. Ум быстро фиксировал при свете дня то, что изменилось со вчерашнего вечера. Незначительные, казалось бы, изменения, настораживали. С чего это вдруг у части домов, в том числе у некоторых келий, до сих пор закрыты ставни? Надо будет пройтись еще раз по монастырю, посмотреть на все своими глазами.

Встретившись глазами с падре Себастьяном, мужчина опять, с таким же скучающим видом, отвесил изящный поклон.

Луис продолжал тихо сидеть в карете.

Аббату не нравился капитан. Этот напыщенный щеголь на самом деле появился здесь не просто так. Мужчина еще пристальнее посмотрел на Фернандо, даря его самой благожелательной улыбкой, и повел падре Паоло и его свиту к гостевому дому, чувствуя, как начинает медленно заводиться от присутствия рыжеволосой бестии. Настолько откровенно она себя вела. А еще Себастьян был обеспокоен появлением некоторых обозов — явно с оборудованием для пыток. Серьезные обвинения в ереси? Нет, сюда приехали уничтожать. Довольно забавно, учитывая все обстоятельства дела и незнание деталей.

Паоло, бросив вежливое "Благодарю вас!", сделал знак своей свите, чтобы те следовали за ним. Ксавье, как только инквизитор повернулся к нему спиной, тут же бочком-бочком начал продвигаться на предмет прогуляться, иногда настороженно поглядывая из-под капюшона то на Фратори, то на "капитана", которого тоже немного опасался. Спать он не хотел, в карете выспался, а вот инквизитор его может запереть, как только их всех разместят на постой.

Себастьян краем глаза наблюдал за тем, как чучело, привезенное падре Паоло, метнулось в сторону, но сделал вид, что не замечает. Он дал знак закрыть ворота и повел свиту инквизитора вперед со словами: "Господь — пастырь наш!".

Паоло шел рядом с Себастьяном и строил в голове план на сегодняшний день.

— А скажите мне, падре, у вас же есть лекарня при монастыре? — абсолютно будничным тоном поинтересовался инквизитор, — Дорога была утомительной, что-то поясницу ломит, боюсь, не смогу уснуть. Может, там найдется какой-нибудь полезный бальзам?

— Есть, падре Паоло, — кивнул аббат. — Лекарь молодой и нравом необузданный. Грязи разводит много, а толку мало, — скептически заметил Себастьян. — Он только и годен, что бедных лечить да травы собирать в пустоши. Зато вони разводит немало. Я бы и закрыл вовсе все это непотребство, но жаль крестьян.

— Ну что ж... тогда мой походный лекарь сам посмотрит, что там может быть полезного для меня, — по губам инквизитора скользнула тонкая улыбка, он обернулся и кивнул одному из следовавших за ним монахов, тот подошел ближе, почтительно склонив голову:

— Падре?

— Падре Себастьян любезно предложил нам осмотреть монастырскую лекарню.

— Да, это очень любезно с Вашей стороны, — Христофор посмотрел на Себастьяна непроницаемым взглядом.

— Смотрите, мое дело — Господь, — согласно кивнул аббат. — Если бы Бог дал мне понимание в лечении человеческого тела... но ведь главное излечить душу. Согласны со мной, падре Паоло?

— Главное, душу спасти, — отозвался Фратори, искоса взглянув на аббата.

— Как верно! Как это верно! — закивал Себастьян, оборачиваясь к брату Христофору: — Сын мой, за воротами находится домик для нужд лекарных. Там занимается брат Микаэль. Травы сушит. Есть у него вроде бальзамы. — короткая пауза. — А вот и наша скромная обитель. Прошу— прошу, падре Паоло. Я распоряжусь о трапезе и жду вас с великой скорбью на душе.

Паоло заглянул в предлагаемые апартаменты и тут же обернулся в поисках Ксавье, но паршивец уже куда-то улизнул.

— Да-да, падре Себастьян, спасибо за гостеприимство, — чуть рассеянно отозвался Фратори, а когда Себастьян удалился, а затем склонился к уху Христофора, выдал инструкции и отпустил его с богом.

Свита разошлась по комнатам, Рауль отдал инквизитору свинку, и с поклоном удалился немного отдохнуть.

Паоло, поглаживая животное, обошел скромные, но вполне уютные комнаты и присел на стул, задумчиво разглядывая вид из окна.

Фернандо глядел на удаляющихся беседующих аббата и инквизитора. Как только они отдалились на достаточное расстояние, "капитан" сунул поводья лошади ближайшему гвардейцу. Короткий взмах рукой — и солдаты рассосредоточились по двору, ненавязчиво закрывая мужчину от всевозможных взглядов. Мужчина стукнул по двери кареты и дождался пока оттуда вылезет Луис, закутанный в инквизиторскую мантию.

— Ксавье! — рыжеволосый мужчина вздрогнул и подошел к карете. — Брат Ксавье, — "капитан" постарался принять смиренный вид, — пожалуйста, давайте сначала заселимся.

— Артур! — короткий кивок обернувшемуся гвардейцу. Фернандо пошел вперед, а солдаты продолжили также "хаотично" охранять оставшихся внутри.

Быстрым шагом мужчина стал догонять инквизитора.

Фернандо, кратко поклонившись аббату Себастьяну, с которым он столкнулся на пороге, проводил того внимательным взглядом. Поманив за собой Луиса и Ксавье, он вошел в дом.

— Падре, — обратился Фернандо к инквизитору. — Я бы попросил выделить для нашего гостя отдельную комнату на верхнем этаже. Я думаю, Вы понимаете причины.

— Да-да, конечно, здесь достаточно места, — отозвался Фратори, отпуская свинку и поднимаясь навстречу. — Выбирайте любую свободную комнату, весь этаж в нашем распоряжении... да вообще оба этажа. О, я вижу, вы отыскали нашу заблудшую овцу, капитан, — Паоло не предполагающим пререканий жестом велел Ксавье скрыться в дальней комнате. Тот вздохнул и поплелся, куда указали.

* * *

Луис сидел на огромной кровати в гостевом доме уже несколько часов. Он выпил половину кувшина воды, пытался уснуть, свернувшись калачиком на краю перины, застеленной парчой, потом скинул с себя проклятый инквизиторский капюшон и подошел к окну. Сад. Вдали цвел сад. В котором еще вчера они были вместе...

Герцог укорил себя, что не свернул с дороги, что надеялся, будто в такой ранний час не попадется. Общение с инквизитором и Фернандо отзывалось покалыванием в пальцах. Мурашками, что бегали по спине. Юноша промыл свои раны на лице, но боль в теле так и не прошла.

Не прошла она и в сердце. Горела. Тлела на углях ожидания продолжения кошмара. Повернулся ключ в замке. Вернулся. Луис обернулся и сразу накинул капюшон. Как было приказано, а на пороге уже стоял король.

Фернандо осмотрел юношу. Что ж, придраться пока не к чему. В замке щелкнул ключ. Сев в кресло, которое входило в достаточно скудное по его мнению убранство комнаты, он откупорил бутылку вина из тех, что инквизитор привез с собой. Оглядевшись по сторонам, он заметил только один стакан. Пожав плечами, мужчина выплеснул оттуда воду и налил вино. Сделав пару глотков и расслабленно откинувшись на спинку кресла, король протянул кубок Луису:

— Пей!

— Благодарю, — юноша взял протянутый кубок и сделал несколько глотков. Он чувствовал, что еще придется говорить. И это будет не приятная беседа, а продолжение допроса.

— Луис, как думаешь, почему я тебе не верю? — Фернандо внимательно наблюдал за юношей. — Пей еще!

Он помнил, что юноша пьянеет очень быстро, а применять физическое воздействие не хотелось. Вино и подействует гораздо быстрее, и приятнее по последствиям. По крайней мере, для него.

Отказываться юноша не смел и потому давился, но допил до конца. Нервно вытер рукавом губы.

— У вас на это все причины. — отозвался герцог. И сжал пальцы на руке. Дышать. Надо просто дышать, скрывать, что творится там, на самом дне души. Ледяная ловушка, черная бездна, в которую погружается тело. А потом рука и синие глаза. Глаза, в которых тонет мрак смерти и появляется он же — только эта смерть уже настоящая. Она зримая и страшная. — Я виновен. Накажите меня.

Фернандо холодно смотрел на Луиса, оценивая его поведение.

— Мальчик мой, ты, кажется, слишком много общался с монастырскими фанатиками. Накажите? — мужчина вздернул бровь. — С каких это пор герцог Сильвурсонни сам просит, — последнее слово мужчина выделил голосом, — о наказании? Ты на себя со стороны смотрел, герцог? — и резко. — Подай кубок!

Луис сделал шаг вперед, еще ближе к креслу и подал кубок мужчине. Он вынужден был приблизиться, не зная, что вообще можно сейчас ответить на слова короля.

Фернандо наполнил еще раз кубок.

— Пей. И что же вы молчите, герцог? — мужчина явно развлекался. — Неужели вам нечего сказать вашему сюзерену?

Дрожание тонких пальцев, взгляды украдкой... Куда? В сад?.. Дьявол в душе мужчины начал просыпаться...

— Лишь вы имеете право наказывать вашего подданного или прощать, ваше величество. Вы считаете меня виновным, значит так и есть, — Луис опять сглотнул пьянящий напиток. Еще одна такая емкость, и он не будет держаться на ногах. От прошлой ночи и так голова кружилась. — Спасибо, ваше величество, за вино.

— Это не тот ответ, который я ожидал, Луис, — мужчина скучающе глянул в окно. — Да, я имею право наказывать нерадивых. Но с какой стати вы сами попросили об этом? И не смейте садиться. Неужели вы уже забыли, что сидеть перед королем — это привилегия?

И он перевел абсолютно ничего не выражающий взгляд на Луиса, продолжавшего судорожно сжимать кубок. Дьявол внутри довольно облизнулся.

— Я не знаю ответов на ваши вопросы, ваше величество, потому что за вашими вопросами нет никаких нормальных ответов. Я не могу знать. Почему вы мне не верите, — герцог чувствовал, как горячая волна ударила в голову, но он стоял как по струне. Не выдавая своей слабости.

— Луис, — голос мужчины внезапно прорезала сталь. — Неужели я столь скверно стал выражаться? За мной этого никогда раньше не замечалось. — Фернандо встал и подошел к юноше. Взяв за подбородок, он поднял лицо юного герцога, также как при встрече перед монастырем. — Ты герцог. Ты соответствующе воспитывался. Ты не станешь просить прощения просто так. На всякий случай, заранее.

Палец легонько гладил подбородок. Дьявол внутри довольно бесновался, чувствуя, как предательски дрожит юное тело.

— Не хочешь отвечать? А я ведь предупреждал.

Чуть сжать пальцы, пока еще ласкающие лицо.

— Что я должен ответить, ваше величество? Что именно? — голубые глаза бесновались пламенем опьянения. — Вы задаете много странных вопросов. Да, я виноват, что отказал вам. Я и теперь отказываю.

Фернандо любил играть. Жаль, монастырь не совсем подходящее место. Он с усмешкой смотрел на желанную игрушку, которая когда-то посмела убежать, да и сейчас воображает, что может что-то сделать. Врет ведь.

Он провел пальцами по все еще разбитым губам, почувствовав пальцами все трещинки и неровности. Желание толкнулось в тело.

Мужчина вернулся в кресло, сел, ослабив дорогой широкий пояс.

— Что ж ты так вцепился в кубок? Еще выпить хочешь?

— Нет, благодарю вас, — юноша поставил кубок на стол. Лишние фразы, лишние действия сейчас ни к чему. Чем меньше эмоций после допроса, тем лучше.

— Ну, тогда мне налей, — Фернандо встал, закрыл окно. Отвлекает. Дает надежду. Следом последовали ставни. Плевать, что подозрительно. Мало ли что инквизиторы задумали. Все равно никто не посмеет зайти.

Повернувшись к мальчику, мужчина наблюдал за его движениями. Боится точно. Но храбрится, и что-то еще. Что?

Сев обратно в кресло, велел:

— Зажги свечи.

Если Луис не обратил внимания, где они стоят в его комнате, сам виноват. И о многом скажет. Взяв в руку бокал, мужчина принюхался к вину.

В полумраке, который опустился на комнату, было сложно сориентироваться. И Луис запаниковал. Его голова кружилась. Ему было не по себе. Налив в кубок вина, герцог услышал приказ зажечь свечи. Но подсвечника как такового нигде и раньше не заметил.

— Ваше величество, простите. Но я не ведаю, где они находятся. И вы... закрыли окна, — мысль о новых пытках заставляла голос дрожать.

О, да! Мужчина довольно вытянулся в кресле. Мальчик так и не удосужился даже осмотреть комнату, в которой он оказался. Глупыш. Хорошенькая игрушечка. Что же он скрывает? Но осторожность не помешает.

— Иди сюда.

Когда паникующий юноша оказался рядом, Фернандо ухватил его за талию и потянул к себе на колени со словами:

— Дарую тебе привилегию сидеть в моем присутствии. Но только у меня на коленях.

— Ваше величество, вы... — Луис попытался встать. Но его удержали сильные руки. — Если вы хотите продолжить допрос, то спрашивайте.

— Мальчик, мальчик, — голос Фернандо в темноте приобрел мягкую бархатистость. — Я ведь тебя даже не целую, а ты уже... — легкий смешок, — отказываешь. Чего же ты так боишься? У тебя есть тайны? От сюзерена? — голос обволакивал, руки аккуратно держали за талию. Мужчина наклонился к столу, на мгновение прижавшись телом к юноше.

— На-ка, один глоток, — рука обвила с другой стороны, поднося кубок к губам. — Или в этой малости ты тоже откажешь своему королю?

Глоток вина... Юноша отпил, но мужчина настаивал пить и дальше, до самого дна, пока тот не был опустошен, а в животе не расцвел жар, в голове не зашумело, а тело не охватила слабость.

— У меня нет тайн. О каких тайнах идет речь, ваше величество? — Луиса держали руки, такие горячие и такие наглые. Не отпускали. — Могу я встать?

— Зачем? — рука мужчины нежно зарылась в волосы Луиса. Второй он мальчика подвинул поближе к себе, чтобы почувствовал нарастающее возбуждение. — Мне так удобнее спрашивать. Или ты, — немного металла в голосе, — не ценишь мои милости? Так? — рука чуть сильнее сжалась в волосах.

— Я ценю, — юноша ощущал, как его касается отвердевшая, жаждущая плоть мужчины, чувствовал, как растет желание в Фернандо. И еле сдерживался, чтобы не сбежать. Он и хотел вскочить, но в волосы проникла рука и предупреждающе сжимала. — Прошу вас, отпустите меня... Я скажу все, что вы хотите.

— И что же, по твоему мнению, я хочу услышать? — мужчина перекинул волосы Луиса в одну сторону, облегчая себе доступ к такой нежной шейке. Пройтись губами в нескольких миллиметрах, не касаясь, только подразнить горячим дыханием. Испугать. Ощутить трепет хорошенькой птички в руках.

— Я не знаю, вы все время... — юноша замолчал, ощутив горячее дыхание на своей шее. Его опаляло огнем и изнутри. Постыдная слабость... Голова кружилась. Король напоил его. Напоил специально. — Мне надо отдохнуть, ваше величество. Прошу вас. Всего лишь выспаться, и я все скажу...

— А почему не сейчас? Когда все тайное хочет стать явным? — бархатный голос тек патокой. Фернандо хотелось совсем другого. Хотелось ощутить этот трепет не в руках, а под собой. Но не сейчас. Юный герцог ему явно врет. Он видел много тел под собой. Он сам брал, не считаясь с ними. И сейчас, чувствуя Луиса руками, губами, он понимал, что мальчик явно лжет. Не может быть сразу после ночи насилия такой реакции тела.

— Почему? — хватка в волосах сменилась изысканной лаской. Вторая рука нежно гладила уже живот юноши, опускаясь все ниже.

— Сейчас... Ваше величество, я же сказал... нет. Не смейте, — рука охватившая грудь Луиса, не давала ему подняться, а другая уже коснулась члена. — Вы не хотите ответов, вы думаете, что я позволю вам... — вспомнив, чему его учил недавно Кристиан, юноша чуть развернулся, и ударил локтем в живот короля, и сразу же оказался на полу на коленях.

Тяжелый сапог, наступивший на спину юноши, придавил его к полу, не давая подняться.

— Щенок! — Фернандо отслеживал все реакции герцога, так что попытка вырваться не оказалась для него чем-то неожиданным. Чуть развернуться, напрячь мышцы, спустив удар вбок — и мальчишка не смеет двинуться под его ногой. — Мал еще на меня вякать! — рявкнул мужчина.

Глаза уже давно привыкли к мраку комнаты, он уже не казался чем-то непроницаемым. Красная ряса инквизитора, казавшаяся чернильным пятном на полу, рассыпавшиеся светлые волосы. Слабое трепыхание тела. Дьявол внутри снова радостно воспрянул. Мужчина лениво ударил Луиса под дых, вроде бы слегка, но тяжелые набойки сделали свое дело. Пока юноша лежал на полу и пытался отдышаться, Фернандо снял пелиссон и бросил его стол. Со стола упал кубок и, жалобно звякнув, покатился по полу. Проследив за ним взглядом, король взял со стола бутылку и сделал несколько глотков.

Схватив юношу за волосы, он понял его вверх, не заботясь о том, что Луис чувствует. Искаженное болью лицо, тонкие пальцы, вцепившиеся в запястья — чертенята в животе начали бешеный танец. За это мальчишка тоже ответит...

— Вижу, моя милость тебя не радует? — во мраке комнаты глаза казались черными. Черные безумные глаза на лице, застывшем алебастровой маской. — Хочешь попробовать моей немилости? Или все-таки ответишь?

Он уже начал привыкать к боли и унижению. Удар в живот был лишь продолжением, как и жестокость, которая вышла за все пределы.

— Я не понимаю, в чем моя вина? Объясните мне, ваше величество? — остатки самоуважения рвались наружу, как зеленая трава, что даже на камнях находит место для жизни. — Я хочу понять, чем я провинился? — губы побелели. В темноте волосы Луиса были белее снега, его лицо, утонченное, с темными отметинами побоев казалось еще красивее, словно эта маска мученика лишь подстегивала его неземное отличие от других людей.

Юноша глядел на короля, а ноги подкашивались. Он понимал, что алкоголь делает свое дело, но продолжал сопротивляться. "Тебе отомстят, — шептал разум. — Тебе отомстят за каждое слово, за каждый жест, потому что ты другой, ты на них не похож". Где он уже слышал эти слова? Да, память подбросила образ цыганки, что остановила мальчишку, бегущего домой, мокрого и замерзшего, провалившегося в ледяной омут. Ее грязные руки указывали на него...

— Отомстите мне, ваше величество. Ведь вы сильнее, значит, правы, — тихо забормотал Луис.

— Мальчик мой, — Фернандо склонился над юношей, провел пальцами по ссадинам на щеке, оставшимся от тяжелых перстней. — Я ведь предупреждал — за ложь ответишь. Предупреждал? — глаза мужчины гипнотизировали, не отпускали. — Предупреждал... — пальцы продолжили нежно гулять по щеке юноши. Внутри короля все желания сворачивалось тугой спиралью. Он знал это состояние — еще чуть-чуть, и даже кнут не поможет. Слава Господу, оно бывало редко. А сейчас какой-то мальчишка буквально за полчаса довел его до этого.

— Зачем же ты лжешь мне? — ласка по лицу, боль в волосах. — Что ты от меня скрываешь?

Фернандо облизал губы. Потом, это потом, еще успеется. Сначала пусть ответит. Первая ломка самая трудная, но мальчик почти готов.

— Мне кажется, вы сами с собой разговариваете, ваше величество. И моих ответов вам не нужно, — отозвался Луис, терпя новые касания. За ними, наверняка, последуют еще удары. — Говори я что угодно, вы реагировали бы... — юноша облизал губы, — то же самое. Потому что вы меня ненавидите. Вы меня считаете недостойным. Меня же можно и сапогом, и добить, как собаку. Так что плевать я хотел на все ваши... — новый вдох воздуха, — на все ваши вопросы.

Мужчина тихо рассмеялся. Голос опять стал мягким, бархатным.

— Герцог, вы, кажется, еще не поняли своего нынешнего положения. — Прикосновения стали еще нежнее, буквально невесомыми, как крылья бабочки, но птичку свою Фернандо не отпускал. — У Вас было все — положение, достоинство, возможности. А что сейчас? Что сейчас у вас есть?

— Я знаю, какая у меня была возможность. Столь очевидная, продиктованная вашей и отцовской волей. Вам нравится бахвалиться моим нынешним шатким положением. Сперва помучить, а потом растоптать... Измените ход событий? Растопчите, а затем замучаете до смерти? Результат один. — Луис потерял последние силы сопротивляться кружению от алкоголя... Мысли его были расплавленными и вязкими, а ноги подкосились. Герцог начал оседать, не в состоянии держаться на ногах

Фернандо подхватил падающего мальчишку. Усевшись в кресло, он устроил его у себя на коленях, мягко прижал. Запустив руку в волосы, начал тихо ласкать. Желания внутри скручивались все туже и туже, толкаясь в голову красной, застящей глаза и разум яростью. Внешне же это никак не проявлялось. Голос оставался таким же проникновенным и забирался в разум и сердце Луиса ядовитой змеей.

— Мальчик мой, есть кое-что и похуже смерти. Ты за последние сутки этого не понял? Или все-таки понял?

Луис и хотел бы отвечать на вопросы. Его вынуждали отвечать, но сейчас на тело накатилась такая сладкая истома, что было все равно, о чем спрашивает король. Зато герцог с полной очевидностью понял, что, наконец, расслабился и что вино отдалило боль и принесло в голову тишину.

"Тебе надо бежать, — говорило сознание. — Завтра, послезавтра, когда закончится кошмар... Когда они начнут охоту... Любым путем, даже если тебе придется бежать в смерть. Ты прав, Фернандо, — светлые глаза вновь посмотрели в лицо мужчины. — Ты прав в одном, смерть — это освобождение. От таких, как вы... Как ты, как падре Паоло, как Кристиан, как Себастьян. Лживых и опасных тварей, что превращают каждый день в бесконечный кошмар".

— Да, я понял, — ответил, когда в волосы проникла рука Фернандо, перебирая шелк прядей.

— Ты умный мальчик, это хорошо, — тихая, почти отеческая, ласка продолжалась. — Тогда пойми, мой милый, и еще одну вещь — умереть я тебе не дам. И будет ли твоя жизнь хуже, чем смерть, или лучше, чем смерть — выбирать тебе. С этого момента определять свою жизнь будешь ты сам. Ты сам будешь выбирать и меру поощрения, и меру наказания.

Мужчина не позволял себе никаких лишних жестов, ничего, что могло его самого спровоцировать. Становилось уже трудно справляться с собой.

— Я понимаю, — юноша ощутил, как голова склоняется на грудь Фернандо. Все кружилось и плыло. — Я делаю выбор. Вы поощряете и наказываете.

Ничего на самом деле он не понимал. И слушал вполуха. Думал совсем о другом. Именно думал, потому что даже теперь боролся. А руки, обнимающие его, были слишком горячими, слишком откровенными.

— Не понимаешь. Но поймешь, — дыхание мужчины на мгновение опалило щеку Луиса. От Фернандо пахло сладким вином и еще чем-то терпким, непонятным. — Тебе понравилась прошедшая ночь?

Внутренний дьявол короля смотрел его глазами, перебирал волосы юноши его пальцами.

Юноша от чего-то вспомнил жуткие, оскорбительные речи Кристиана, его слова, которые обрушились пьяным потоком на голову, его удары по лицу. И свою горечь, свое желание покончить со всем побыстрее. "Шлюха! Даже портовая шлюха так не подставляет задницу, как ты!" — кажется, так говорил Легрэ. Луис дернулся с колен короля слабо, но решительно. Он ненавидел...

— Меня пытали, — сказал резко, на мгновение трезвея. — Пустите!

Фернандо мягко, но крепко, держал трепыхающегося юношу.

— Лууууисссс, — протянул он, перейдя в конце слова на шипение, — ты не ответил на вопрос.

Мужчина прижимал к себе мальчика боком, специально, чтобы не давать тому повода лишний раз дергаться, не время. Да и чтобы себе лишний повод не давать тоже.

— Я ответил, пустите... — голубые глаза лихорадочно заблестели. — Меня и так достаточно унизили. — Луис замахал отчаянно руками. — Мне было больно. Я хотел каждую минуту умереть. А вы спрашиваете, понравилось ли мне? Отпустите!

Фернандо разжал руки и двинулся подальше в кресло. Его лицо стало совсем не видно — высокие боковины на верхней части спинки даже при закрытых ставнях создавали густой мрак. Мужчина вроде бы задумчиво поднес руку ко рту и стал покусывать большой палец. Боль чуть-чуть отрезвляла, но мальчику этого знать не следовало.

Король с интересом ждал, что же выкинет эта райская птичка. Сейчас к Луису должно вернуться опьянение, только еще более сильное.

Юноша сделал шаг назад, качнулся, а затем опустился на пол и склонил голову. По плечам рассыпались густые светлые волны. Луис просто сидел, унимая дрожь. Король? Пусть смотрит. Попытка подняться закончилась полным провалом. Герцог чуть повернул голову: в плывущем полумраке он видел сапоги Фернандо, слышал его дыхание.

— Разрешите мне уехать, ваше величество, — попросил с надеждой.

Мужчина закусил палец почти до крови. Коленопреклоненная, беззащитная поза юноши, дрожащий голос, длинные волосы, в которые так хотелось запустить руку — дьявол бесновался, ударяя кровавым дурманом в голову, унося последние остатки самообладания. Фернандо сапогом поднял за подбородок голову юного герцога и спросил с холодным бешенством:

— Ты так и не ответил. И сто раз подумай, прежде чем соврать!

— Мне не понравилось. — голубое небо стало темным и безумным. Луис помнил слишком мало об этой ночи. Разве не унизил его Легрэ, разве не доказал, что юноша — ничтожество. Гори огнем жизнь. — Разрешите мне уехать. Я обещаю больше не причинять вам неудобства, ваше величество.

Фернандо встал и отошел к двери. Стоя спиной к юноше, он резко бросил:

— Раздевайся!

Напряженная прямая спина, руки сжаты в кулаки — мужчина осознавал, что если Луис сейчас хоть что-то, хоть самую малость сделает что-то не так, он изобьет его до полусмерти. В лучшем случае.

Герцога затрясло, и он потянул красный шелк с плеч. Одеяние и так было слишком велико. Он потекло, заструилось, обнажая белоснежные плечи. Луис развязал тесьму на рубашке, снял через голову.

Фернандо обошел вокруг мальчика, разглядывая его. Руки он сложил за спиной — лишь бы не коснуться. Строптивый маленький герцог. Даже избитый, измученный, прекрасен. Сейчас покорен. Мужчина сглотнул. Быстрым шагом прошел к двери, отпер и крикнул:

— Рауль! Быстро сюда вашего лекаря, как там его, Христофора!

Пока не пришел лекарь, он стоял, привалившись к стене, и бешено смотрел на маленького поганца, осмелившегося убежать, а теперь что-то пытающегося возражать. Что-то вякать...

— Брат Христофор, осмотрите нашего гостя, и оставайтесь с ним, пока я не пришлю вам гвардейца.

Хлопнув дверью, король пошел к гвардейцам, выбрать соглядатая для Луиса. Заодно и сбросить напряжение там можно будет.

Герцог встретил лекаря с той же опущенной головой. Единственное, о чем он сейчас жалел, было не то, что его пока помиловали, а то, что утром, когда еще мог, когда было рано, он не перерезал себе вены.

19

Господь — пастырь наш... Господь — милостив... Господь свет дарует....

Сначала не дал погибнуть в полоне, послав юной заблудшей душе не только спасителя — но еще и друга и наставника, подарившего веру в себя и занятие по душе. Потом не раз уверенно вел по жизненным дорогам, подсказывая верные решения, что дозволили стать лучшим в своем деле — да так, что сам король предлагал наставнику Микаэля оставить столь блестящего юного лекаря при дворе... Господь же послал и нежданную, но такую желанную встречу с братом — теперь уже ярлом, что в руке своей крепко и уверенно держит все северное побережье с его холодными морями. Господь подарил и новый дом — монашескую обитель с отцом -настоятелем Себастьяном — мужем справедливым и праведным, что стоит на страже заповедей Божьих и блюдёт праведность братьев, вверенных его опеке.

Микаэль верил знакам Божьим и всегда поступал по велению Его, но сейчас монаху больше всего на свете хотелось долго и со вкусом богохульствовать. День, начавшийся визитом взбешенного брата Кристиана, не мог закончиться хорошо.... Покинув купальни и отобрав все подозрительно-опасные снадобья монах перенес их в одну из тайных комнат, переоборудованную из заброшенного тупика в лабиринте подземных ходов под монастырем. Лабиринт был старым, заброшенным и многоуровневым... Наставник неплохо знал ходы внешнего уровня, да кое-какие туннели нижнего — вот и заставил юного помощника выучить карту того, что известно наизусть... А неизвестного оставалось много, ведь было еще и третье, последнее кольцо туннелей, попасть в которое можно было только через тайные двери предыдущих уровней.... Туда Микаэль старался и не заглядывать — как потеряешься, так и не найдет больше никто никогда... Спрятав компрометирующие его снадобья и оставив лекарню с набором зелий обыкновенного лекаря, способного лишь кровь остановить да жар снять, Микаэль уже возвращался назад, обдумывая ночной разговор с братом Кристианом и решая, какими же неприятностями ему грозит злость этой бестии и как лучше их предотвратить, не мешая поискам вора, когда в туннеле случился обвал — то ли кладка со временем не выдержала и осыпалась, то ли еще что, но дорогу перегородило знатно и о возвращении этим путем и речи быть не могло. Вот тут то благодать господня отвернулась о т чем-то провинившегося перед монаха... Пути по внешним уровням не было. Микаэлю пришлось возвращаться много назад и открывать одну из известных ему тайных дверей на последний уровень туннелей... Он совсем не был уверен, что сможет отыскать правильную дорогу, да и есть ли там выход вообще, но понимал, что искать-то его может и будут — да только кто ж здесь то найдет?

Отчаянье захлестнуло, когда, после нескольких часов беспрестанных блужданий погас факел, и вокруг монаха сомкнулась темнота. Пройдя еще немного вслепую, ведя кончиками пальцев по шероховатым поверхностям стен и стараясь запомнить повороты и количество шагов до них, не спавший третьи сутки Микаэль вымотался окончательно. Опустившись на колени он помолился Господу о спасении и, подложив под голову поясную кожаную котомку со снадобьями, он заснул тревожным сном.

Пробуждение радости не принесло — дурной сон не развеялся, а стал еще реальней. Хотелось есть... Вода пока была, как и крепкое вино, настоянное на травах — обе фляжки лежали в котомке, вместе с зельями и порошками. Микаэль понимал, что катастрофически теряет так необходимое ему время, а перспектива оказаться в руках Кристиана, доведя аббата своеволием до дурного, пугала весьма и весьма. ' Он заживо шкуру с меня сдерет...' — подумал Микаэль, вновь поднимаясь на ноги и замирая не дыша. Он надеялся уловить хоть какой-то ветерок, хоть какую-то свежесть воздуха, что б знать, в каком направлении двигаться... Но, все сильнее осознавал, что заблудился окончательно.... Так же появились нехорошие мысли, что ему от сюда не выбраться — по легендам, да и по рассказам наставника, туннели могли тянуться на много миль, и не известно — есть ли там выход.... С такими невеселыми мыслями, наконец-то выспавшийся впервые за четверо суток, монах продолжил свой осторожный путь в кромешной темноте. Когда пальцы нащупали рычаг одной из тайных дверей, радости Микаэля не было предела — это выход на средний уровень... Пусть даже и в незнакомом месте.... Он тот час опустился на колени и вознес молитву во славу Господа. Еще одну такую же молитву он сразу же прочитал по ту сторону, нащупав на полу несколько факелов. Достав из котомки огниво и разведя огонь , монах огляделся вокруг... Правильного направления он до сих пор не знал, но зашагал по песчаному полу уверенней. Несколько часов заняло отыскивание двери на верхний уровень и поиски выхода... Микаэль стал двигаться осторожно и бесшумно, поняв, что стена с одной стороны уже не каменная, а весьма даже кирпичная и явно ведет в какое-то помещение. В спальню аббата или еще какое место попасть совсем не хотелось — объясняй потом что и где ты делал, да и вообще откуда про туннели знаешь... А призрачная плеть уже и так была занесена над его спиной. Так что монах решился надавить на рычаг, открывающий проход только основательно прислушавшись и не услышав ни звука по ту сторону.

Микаэлю хватило одного лишь быстрого взгляда, брошенного сквозь бесшумно открывающуюся дверь в стене на истерзанного, полуголого, белого как полотно юношу на кровати в одной рубашке. Именно он совсем недавно заваривал чай при разговоре травника с аббатом Себастьяном. И на стоящего перед ним и спиной к монаху гвардейца, чтоб тело начало действовать само, опережая разум. Резкий рывок вперед, почти что прыжок, одновременно с сильным ударом в основание черепа — и Микаэль бесшумно опустил опавшее тело на пол, тут же вскинувшись и ловя оседающего юношу на руки. Несчастный потерял сознание и теперь безвольно обвис в руках лекаря. Прижав его к себе покрепче, монах быстро отступил в полуоткрытый проход, закрывая тот за собой. Левой рукой вытащил из крепления в стене горящий факел и быстро отпрянул в глубь туннелей, унося с собой неожиданную ношу. Тяжелым юноша не был, да и Микаэль не успел еще ослабеть за время своих блужданий и старался уйти как можно дальше и как можно быстрее. Он понимал, что кто бы не приказал охранять юношу — пропажа заметят очень быстро и вполне вероятно, что вход в верхние туннели найдут... Дорога назад была легче — он ее теперь знал, где нужно свернуть и какое разветвление выбрать и достаточно быстро достиг второй тайной двери. Осторожно перешел в более глубокий туннель, вновь закрыв за собой дверь, и молясь Богу, что б не оставить никаких следов. Пройдя так еще немного, то и дело поглядывая на юношу, бессознательно откинувшегося на его руках, Микаэль все яснее понимал, что на этот раз вляпался в такую историю из которой дай-то Бог живым выбраться... Это не пузырьки похищенные... Он только что из рук святой инквизиции юного монаха похитил. Знать бы теперь — что там случилось... Куда привели его туннели под монастырем и чем успел прогневать инквизитора новый послушник. Надеясь, что теперь он отошел достаточно далеко и можно немного передохнуть, Микаэль осторожно положил свою ношу на пол, снял себя рясу и накинул сверху. Принюхался, склоняясь ближе, а потом достал из котомки маленький пузырек, завернутый в обрезок кожи, капнул из него пару капель себе на палец и растер снадобье по губам молодого монаха, лежащего перед ним. В затхлом воздухе подземелий вдруг остро запахло луговыми травами. А юноша легонько дернулся и открыл глаза.

Луис открыл глаза с трудом. Он был еще слишком нетрезв, чтобы сразу понять, что вокруг слишком резко стало темно, а рядом горит факел и сидит тот самый русоволосый монах с двумя косами:

— Что произошло? — спросил герцог, оглядываясь. Подземелья. Это же подземелья. Король будет в ярости. Но собственная жизнь... — Как вы... Что случилось?

Микаэль не ответил, продолжая задумчиво разглядывать пришедшего в себя юношу. Спутанные светлые волосы, голубые глаза... Кровоподтеки и ссадины на светлой коже... Монах отчетливо понимал — проблем не просто прибавилось. Теперь вся его дальнейшая судьба — большая проблема. И как-то слишком уж близко и отчетливо замаячило перед глазами пламя инквизиторского костра... Он подвинулся чуть ближе, еще раз осторожно смазав губы юноши бальзамом, и лишь потом промолвил:

— Что случилось — это ты мне рассказывай. И с самого начала.

Юноша огляделся через пелену головокружения. Монах... Орден Валассии. Он несомненно враг — так же, как и остальные здесь присутствующие. Брови поползли к переносице.

— Вас аббат Себастьян послал? — спросил чуть ли не гневно.

Микаэль невесело хмыкнул, присаживаясь поудобней и откидываясь спиной на каменную стену туннеля.

— Аббат Себастьян предаст меня анафеме, потом брат Кристиан живьем с меня шкуру сдерет, а после всего этого святой инквизитор устроит мне милый погребальный костер. И все эти прелести догнали меня в последний час... После более близкого знакомства с вами... Ах, да... После моей смерти, Северное княжество, скорее всего объявит войну Валасии... Так что весело будет всем, брат мой. Я ответил на Ваш вопрос? Так ответьте и Вы на мой... Для начала — ваше имя? Кто вы? Что делаете в нашей обители и что от вас нужно было инквизиции?

Юноша приподнялся с трудом.

— Мне нужно бежать, — сказал тихо. — Вы знаете, как выбраться из этого... лабиринта?

Он намеренно не отвечал на вопросы. Ни к чему еще одного свидетеля получить. Северное княжество? Голубые глаза стали темнее.

Травник даже не шелохнулся, лишь устало прикрыл глаза на мгновенье, смиреньем связывая желание заорать на мальчишку.

— Ты совсем дурной, да? — от избытка эмоций, контролировать которые становилось все трудней, он перешел на простое 'ты' .

— Поддавшись неясному мне порыву и спасая тебя, я свою жизнь на кон поставил... Так что если ты бежать надумал — говори куда. Вместе будем бежать.

— В порт, отсюда подальше... Я через море отправлюсь. К арабам. — губы юноши дрожали. — Они меня убьют. Я сильно насолил королю. Я... — юноша опустил глаза. — Меня вынудили ваши братья подписать отречение от наследства. Мне бежать надо.

— Ну и что ты такого страшного то всем сделал, что за тобой так гоняются? И... подожди пока себя хоронить. Это всегда успеется...

Микаэль потянулся к своей котомке, доставая еще одну склянку, не церемонясь особо взял юношу за руку и капнул несколько капель тому на ладонь...

— Это хмель уберет из головы и чуть взбодрит... а еще мне бы тебя осмотреть — на тебе ран много. — в таком состоянии только и бегать... Я лекарь. Не брыкайся, хорошо?

— Хорошо, — кивнул Луис и всхлипнул. — Я ничего не делал, — сообщил он, когда мужчина стал его осматривать. — приходил врач инквизиторский. Плечо перетянул. Я... — герцог стер слезу с глаз, — абсолютно ничего не сделал. Все из-за земли Сильвурсонни. И денег. — умолчать о произошедшем ночью? Поймет? Да, поймет, по глазам уже ясно. Сузились, смотрят внимательно на каждую отметину, что оставил Кристиан.

Микаэль осторожно осматривал юношу, смазывая раны необходимыми мазями и настоями, доставая те поочередно их котомки. В душе поднималась волна жалости к истерзанному и отчаявшемуся мальчишке и тихое бешенство по отношению ко всему остальному — такие следы он не раз видел на телах наказанных братьев... Он легонько провел кончиками пальцев, втирая прохладную мазь в воспаленную кожу:

— Это ведь брат Кристиан тебя бил? — голос на удивление был тихим и спокойным. Брат Микаэль не зря славился своим самообладанием. Вот только на душе было все гаже... Без приказа аббата здесь не обошлось, а настоятеля Себастьяна молодой травник за два года привык считать чуть ли не вторым отцом. Откинув подол рубахи и заметив синяки на бедрах юноши, в душе похолодело от еще более мерзкой догадки. А спросить надо — им идти долго придется. И лекарю необходимо знать, что лечить.

— И... не только бил? — и тут же задал еще один вопрос, стараясь сгладить неловкость предыдущего и немного отвлечь спасенного от более чем неприятных процедур — Микаэль заново перетягивал плечо, недовольный работой другого лекаря.

— А королю от тебя что надо? Тоже земли и деньги ? Мой наставник знал нашего короля, и меня не раз уже приглашали занять место главного лекаря-травника при дворе. Я могу попробовать поговорить с его Величеством... Это может решить твои проблемы?

Травник осторожно поправил сползшую с плеча юноши белую рубашку и вновь накинул на того свою рясу.

Юноша отрицательно закачал головой. Поднялся на ноги. Босыми ступнями по холоду.

— Не спрашивайте меня об этом. — сказал словно отрезал. — Они получили бумагу, и будет с того. Сейчас мне важно уйти... Если смогу... Как можно дальше отсюда. Король, кстати, здесь. Далеко ехать вам не придется. — шаг в темноту. — Простите, брат Мика... Микаэль, но с вами я никуда не пойду.

Микаэль поднялся следом за юношей, неодобрительно глядя на босые ноги того...

— Эх... Жаль я сапог не догадался захватить....Хотя, очень уж не до этого было...

Травник подошел ближе и легонько сжав плечи беглеца, глядя глаза в глаза:

— И куда ты пойдешь? Вернее — как далеко дойдешь? Ты эти туннели знаешь? Ты раньше от голода и кровопотери умрешь, чем хоть до чего-то дойдешь — это я тебе как лекарь говорю. Тебя или спрятать надо сейчас, или сделать так, что б на виду у всех был — а тронуть не могли...

Мужчина чуть наклонил голову, опять хмурясь, и вновь поднимая взгляд на юношу...

— И говорю же... Мне теперь тоже думать надо, что самому делать.

— Отведите меня обратно. Вы так сделаете лучше и себе, и монастырю. Я разберусь сам, — герцог начал сильно нервничать. — С вами я не пойду. Сказал же. Я вам не доверяю. И им не доверяю. Решайте сами... Вам гореть — не мне. Или я ухожу сам теперь... — еще шаг назад, в спасительную темноту. Луис смотрел на мужчину, а сам еще больше боялся. Все они здесь на одной веревочке. Все до единого... — Не подходите близко. — белая рубашка и белые волосы, тонкое тело, просвечивающее через ткань. — Ухожу. Не ваша забота куда и как.

Микаэль очень медленно отпустил руки и чуть развернулся, а потом резко кинулся вперед, одним слитным движением хватая убегающего и брыкающегося мальчишку поперек талии, прижимая спиной к своей груди и удерживая ему руки. Тут же опустился на колени, увлекая юношу за собой — да так и замер. Держал крепко, так что не дернуться, но очень осторожно, стараясь не причинять ненужной боли.

— Слушай меня очень внимательно... У тебя истерика — и таким ты никуда не пойдешь. Я тебя отпущу — как только ты успокоишься. А пока будешь брыкаться — так и будем сидеть — пока не перестанешь вырываться и делать глупости, а начнешь думать.

У травника спина затекла от этой возни, и хотелось то ли наклониться чуть дальше, то ли вообще откинутся на стенку... Но он не решался, продолжая держаться прямо — очень уж не хотелось лишний раз пугать и так перепуганного до смерти юношу...

"Луис..." — всплыло в памяти названное аббатом имя... Белые волосы разметались и лезли Микаэлю в лицо, тонкое тело колотила дрожь... Лекарское чутье просто вопило, что мальчишку надо срочно успокаивать — а то дело дойдет до конвульсий и полной потери сознания.

Юноша наконец затих в крепких руках. И молчал. В голове крутилось теперь много мыслей. Он просто хотел понять. Что опять понадобилось проклятому монастырю от него, и не находил причин.

— Давайте договоримся, брат Микаэль, — начал он, стараясь сдерживаться и не сойти на новую истерику. — Я никуда не пойду с вами. Я уже все монастырю отдал. Не упорствуйте. Отпустите меня с миром. Обещаю вас не выдавать. Обещаю слова не говорить, что вы были в комнате, если меня поймают. Просто укажите мне направление, и мы разойдемся в разные стороны.

Травник разжал руки, впрочем отходить пока не решаясь. Потянулся за лекаркой котомкой. Достал от туда флягу с вином и новую склянку, отлил немного в флягу и сам первым сделал глоток, а потом вложил ее в руки юноши:

-Выпей пару глотков — это успокоительное. Не отравлено.

Все же чуть отклонился назад, опираясь на стену и поводя плечами, разминая затекшие мышцы.

-Луис, ты понимаешь, что далеко ты не уйдешь? Или умрешь заблудившись, или тебя очень быстро схватят. И неважно кто — итог сильно отличаться не будет. Я видел твои раны — там и свежие есть... У короля тебе тоже не особо хорошо было.

Микаэль вновь прикрыл глаза, собираясь с мыслями...

— Давай откровенно? Я себе дурную собаку напоминаю, что за своим же хвостом гоняется... Я тебя похитил из инквизиторских лап — и богу одному ведомо зачем. Но, раз сделал это — то бросить уже не могу. Я могу помочь... Просто мне надо чуть подумать тоже. Все очень уж неожиданно. Ты, только пока не бойся... Все не так страшно.

— Откровенно? Могу откровенно, — юноша развернулся к монаху, разглядывая внимательно. Ведь еще тогда, в келье аббата, его очень удивил вид этого человека. — Вы говорили про северное королевство. Викинги? — Легкий прищур. -Что делает викинг в аббатстве? Скрывается? Почему? Для чего? Со мной и так ясно все, а вот с вами... Священное место, а вроде как одни разбойники тут обитают. Лабиринты вот... И ... — герцога, как прорвало после долгого молчания и очередного глотка лекарства.— Я никого не сужу. Никого не смею судить. А вы поступили опрометчиво, коли и правда здесь вроде как не у себя. С северным королевством войны постоянные. Вы сильно рисковали не только меня вытаскивая, но даже своим здесь присутствием. И по здравому размышлению, идти мне с вами — все равно что в прорубь бросаться с камнем на шее. Хотите помочь? Дайте мне возможность к выходу добраться, если таковой имеется... И подальше от монастыря.

Монах удивленно поднял взгляд на юношу:

— Да куда ты меня все время отправляешь? Уходить на север — это последний вариант... Если уж совсем ничего не останется. Здесь мой дом, занятие по душе... Или в Валассии принято из дому бежать, лишь беда в двери стучится? А что до викингов... А разве я на них похож? Вот ты меня удивил... Но, да. Если очень будет надо — можно попробовать уйти. И тебя с собой могу забрать. Ты к дяде собрался? А дяде король не в указ? Семью ведь подведешь под что-то плохое... А рискую я постоянно, хоть и не так явно как сейчас... Да и что до купаний в прорубе с камнями на шее могу тебе порассказывать много интересного. Луис, я бы остался в монастыре пока, на твоем месте. С аббатом Себастьяном договориться можно, а брата Кристиана легче удержать на расстоянии, чем короля. А можно вообще никому ничего не говорить — а попробовать скрываться... Здесь, в монастыре, где искать будут меньше всего.

Микаэль поднял с пола свою рясу и накинул на юношу.

— Оденься, ты дрожишь весь... Еще простудиться не хватало...

— Спасибо, — Луис накинул рясу поверх рубахи. Вздохнул. — Не очень мне все это нравится, — задумчивое разглядывание монаха. — Объясните. Как вы оказались здесь? Почему я должен вам верить? Говорить многие складно мастаки. Приврать учимся с детства. Сдается мне, брат Микаэль, что вы меня тянете на сторону монастырскую, а мне туда совсем не хочется. И с незнакомцем в путь отправляться, куда бы он не приглашал и что бы не сулил, я не намерен. Что касается моего дяди, то он давно подданный другого государства. И там меня точно никто не достанет.

— Луис, тебе попросту не дадут до дяди добраться. Это, к сожалению, неоспоримо... -Травник обхватил себя руками — в сыром подземелье он мерз тоже...

— Я не тяну тебя на чью либо сторону — я пытаюсь придумать как тебе жизнь спасти и свободу оставить. А выбор отречения от мирской жизни каждый должен своим сердцем делать, а не под давлением обстоятельств. Насмотрелся я на такое — так что увольте... Я же здесь живу... Жизнь такая по мне... Я лекарь.

Микаэль вздохнул, разгибаясь, и опять раскрыл котомку и, пошарив там, вытащил баночку с мазью.

— Давай запястья смажу еще раз — вон опять сукровица выступила от твоих брыканий.

Герцог протянул запястья и позволил мужчине их обработать. Он прекрасно понимал, что теперь должен сделать выбор, что от него зависит многое. При воспоминании о Кристиане защемило сердце.

— Брат Микаэль, вас судьба ко мне привела, — юноша говорил с такой надеждой, с таким ожиданием и просьбой. — Я ведь подписал бумаги не только на монастырь. Из меня признание выбили, что я здесь не по своей воле находился. Что меня пытали. И теперь я своего рода буду доказательством и частично обвинителем. Прошу вас, идите к аббату. Скажите ему об этом, а меня верните обратно немедля. Иначе монастырь... Я точно знаю, они везде собираются рыться — и в библиотеке, и в лекарне, и мастер у вас тут странный был... Верните меня наверх. Умоляю.

— Ты действительно думаешь, что я тебя могу просто так взять и вернуть?! — Микаэль вскинулся, враз теряя такое привычное ему хладнокровие и смирение. Глаза огнем полыхнули от переполнявших монаха эмоций.

— Да я спать потом ночами не смогу — мне твой забитый неупокоенный дух являться будет! Мне сейчас тошно от страха становится, если я только представляю, что и кто сделать может с тобой... Неисповедимы пути Господни... И раз уж он меня свел с тобой — значит так Ему было угодно... А с настоятелем Себастьяном я и так поговорю...

Микаэль вновь посмотрел в глаза юноше:

— Всегда есть выход. Не бывает иначе. Просто его увидеть надо...

— Выход? — юноша вскочил. — Упорство вижу в вас... Но и я не дурак! Вы в монастыре живете. Домом его называете? — Луис просто зашипел разъяренным котом. — Не верю вам. Ни слову. Вы не объяснили, как тут появились, только хотите меня склонить спрятаться да к аббату отправиться... А это он меня заставил дарственную подписать. Все вы одним здесь миром мазаны... Все... — юноша больше ждать не намеревался и рванул в темноту на всей возможной скорости без оглядки. Бежал он быстро, пока мир полностью не погрузился во тьму.

Микаэль было рванулся следом. Но тут же заставил себя остановится. "Толку то догонять? Связывать потом и прятать где-то? А смысл?" На глаза вдруг навернулись злые слезы — "Вот что за дурь?! Мальчишка сам ведь не понимает, что его ждет... И как же противно тошно от того, что сделать ничего и не получится. Да и ненужно, видимо..."

Травник со всего размаху больно ударил кулаком в стену — так, что счесалась кожа на костяшках, а потом прислонился лбом к холодным камням...

"Смирение — добродетель... Так вот сейчас и проверим, как послушен и покорен воле Божией лекарь-травник Валасского монастыря"

Микаэль развернулся, подобрал котомку и все еще горящий факел и медленно направился к далекому выходу.

Вязкая темнота окружила Луиса. Звуки лабиринта казались неимоверно громкими и пугающими. Каменный пол — ледяным, а страх накатил и полностью парализовал. Юноша прислушался. Развернулся и побрел вперед, держась рукой за стену и успокаивая себя тем, что смерть теперь стала ближе, чем никогда, потому что лабиринты тянутся так далеко, что теперь его вряд ли найдут. Каждый шаг, каждый стук сердца напоминал юному герцогу, что он жив. Но вернее, уже мертв, потому что помимо своей воли оказался опять в ловушке чужих решений и поступков.

Но это было много лучше. Чем решения короля или грубая сила Кристиана. Чем веления отца Себастьяна. Юноша шел неспешно. Ловил каждый звук, пока не понял, что неимоверно устал, тогда он опустился на пол и оперся на стену, вытянул вперед ноги. И услышал... да, он услышал воду... Герцог заставил себя подняться, двигаясь навстречу звуку, пока вдруг стена не закончилась, а впереди не обозначилась лестница вниз.

Ступать по ней было так непривычно, словно спускаешься в бесконечную, нескончаемую бездну. И когда Луис наконец достиг дна, то осознад, что перед ним несомненно зал. Он шел вперед, не заботясь о том, что может провалиться в какой-нибудь колодец. Это было, как войти в звездное небо, где уже нет смысла. От последнего дня для юноши осталась лишь темнота — и он к ней неминуемо стремился. За залом оказались еще несколько коридоров. Герцог выяснил это, проходя от колонны к колонне. Звук воды влек его вперед, а потому юноша устремился именно в том направлении, чтобы в стене неожиданно нащупать факел. Там же находилось и огниво. Вот ведь странное везение. Тонкая рука потянулась за древком и вынула его из крепления. Несколько ударов, и огонь начинает полыхать, а стены вокруг заливаются тенями. Луис зажмурился. Позади него и правда находился зал. С круглым куполом и старинными фресками, а впереди ручей, что исчезал в длинном коридоре.

Юноша нисколько не сомневаясь двинулся по течению, но вскоре сильно устал и опустился на камни. Он сидел долго, пытаясь привести дыхание в норму, но потом понял, что все тело болит. Что его плечо разрывается, что запястья горят, что на спине расцветают узоры синяков. Но хуже всего было жжение в теле, оставленное Кристианом. Луис лег на бок и прижал ноги к животу, свернулся и застонал. Он хотел умереть теперь, сейчас, хотя его молодое тело просто пыталось дать понять, что пора отдохнуть.

— Господи, забери меня... Забери... мне никогда не выбраться из этих проклятых лабиринтов, — забормотал Луис и закрыл глаза.

20

Ночка выдалась та еще — первую ее половину Этьен мерз сперва в подземельях, затем в потайной бухте, затем снова в подземельях, и если 'сперва' за счет коньяка, граппы и внутреннего возбуждения было еще терпимым, то 'затем' выдалось откровенно мерзким. Вторую половину ночи библиотекарь проспал сном грешника — потому что на сон праведника то, что ему снилось, не тянуло ни в коем случае. Заутреня прошла в полусне, после нее Этьен, вместо того, чтобы вернуться к себе, направился в покои аббата — следовало доложить падре Себастьяну о результатах ночной прогулки, да и не договорили они вчера...

— Падре? — для верности Этьен все же постучался прежде чем войти.

— Брат Этьен? — позади появился Легрэ — злой, небритый и хмурый настолько, что даже для него это было слишком, к тому же от него сильно разило вином. — Вы не в курсе, падре Себастьян у себя?

Одного взгляда на брата Кристиана хватило, чтобы понять: с жалостью к себе Этьен поспешил. Вот уж у кого явно ночь была — не приведи Боже.

— Очевидно, нет, — дверь была не заперта, но хозяин кельи отсутствовал.

— Что ж, тогда подождем его. — Легрэ вошел внутрь и осмотрелся. Его презрительный задумчивый взгляд ненадолго остановился на деревянной двери, за которой держали Луиса еще вчера.

Ждать аббата в компании Кристиана Этьену, признаться, не особенно хотелось, а уж в компании Кристиана злого и похмельного хотелось еще меньше. Откланяться под благовидным предлогом, что ли? Кристиан вздохнул и обернулся к Этьену.

— Я могу поговорить с тобой наедине, брат Этьен?

— Разумеется, — библиотекарь опустил ресницы. Изобрести благовидный предлог он не успел.

Кристиан подождал, пока Этьен закроет за собой дверь.

— К нам сегодня приедет инквизитор, ты должно быть в курсе, но у нас есть проблемка... — Легрэ скрестил руки на груди, и хмуро глядя в пол, невесело усмехнулся, — точнее одна из самых неприятных проблем. У нашего брата Микаэля в кладовых были запасы дурманящего средства, вызывающего временное помутнение разума у того, кто его пьет. Так вот, это зелье было украдено, и нам лучше поискать вора, пока он не отравил кого-нибудь из инквизиции, или аббата Себастьяна. Если это случится, наш монастырь сравняют с землей еще до восхода солнца.

— И где ты предполагаешь его искать? И главное, как? Обыскать всех братьев на предмет наличия загадочных склянок? Проверить кельи? — В присутствии бывшего стражника Этьен обычно нервничал, но сейчас отчего-то совсем его не боялся. Несмотря на раздраженно-помятый вид Кристиана, он сейчас не казался ни жестоким, ни даже особенно агрессивным. Чудеса, да и только.

— Кстати, брат Микаэль не сказал, зачем ему запасы подобного средства?

— Я его не видел еще, — мрачно заметил Легрэ, поднимая на Этьена внимательный взгляд. — Да и не в этом дело сейчас. Это зелье надо найти, как можно скорее. Я просил Себастьяна дать мне помощника для расследования этого дела и теперь хочу, чтобы им был ты. Это в интересах монастыря. Если инквизиция что-то заподозрит, нам всем снесут головы. Мне нужна твоя помощь, брат Этьен.

— Как скажете, брат Кристиан. Что я должен делать? — вот если бы еще вчера Этьену сказали бы, что ему предстоит расследование щекотливого дела в компании и под чутким руководством Кристиана Легрэ, самым сильным его желанием было бы сбежать в катакомбы и отсидеться там до лучших времен. А сегодня... прямо на себя не похожи вы, брат Этьен, со вчерашнего вечера, словно вас и в самом деле чем опоили...

Опоили. У библиотекаря по коже пробежал холодок, будто пером кто провел. Отчего-то вспомнился другой вечер, странный тягостный разговор с Николаем, и то, как поплыло все перед глазами от первой же рюмки, и внезапный сон, сморивший его... Этьен тогда так и не вспомнил, как разделся и очутился в постели, но проспал до вечерни. И вечерню бы проспал, если бы все тот же Николай не пришел его будить... как знал, что брат библиотекарь сам не прочухается.

— А в чем проявляется это 'помутнение разума'? — осторожно спросил Этьен, его подвижное лицо будто окаменело.

Кристиан пожал плечами.

— Брат Микаэль говорил, что оно на разум человека влияет и будто временное безумие, и в таком состоянии что человеку скажут, то и думать будет. Мелиссой пахнет. Пара капель, и любого подчинить можно, а если переборщить, то и совсем с ума свести.

— О побочных действиях зелья речь не заходила? Запах изо рта, облысение там... или, скажем, снотворный эффект?

— Нет, — Кристиан устало посмотрел в потолок и провел ладонью по небритому лицу. Он чувствовал себя измотанным и ничего не понимающим в людях. Едва он прочухался утром и понял, что жив, то испытал дикое неудержимое чувство обиды. После всего, что было между ним и Луисом, юный герцог был просто обязан убить его спящего, или ранить, или хотя бы связать, но Луис, чертов распроклятый мальчишка, просто удрал, оставив Кристиана расхлебывать собственные промахи! Сильвурсонни поступил очень не милосердно. Теперь Легрэ придется ответить перед аббатом за все глупости, что он натворил за последние сутки. А тут еще зелье это. И ни единой зацепки. Ни единой! Кристиан сел в кресло у окна и, подперев кулаком подбородок, сонно уставился на своего собеседника. — Если у кого-то случатся эти побочные явления, нам уже поздно будет что-то предпринимать. Не хочу тебя пугать, брат Этьен, но думаю, что вор нацелился не на простых монахов, а много повыше.

"Очень на это надеюсь", — подумал про себя библиотекарь. Мысль о загадочном гаде, затеявшем опасную игру с папской инквизицией, не нравилась ему, но мысль о том, что зелье мог применить Николай, нравилась еще меньше.

— Если случатся побочные явления, мы, по крайней мере, будем знать, кто отравлен... хотя согласен, тогда это будет уже неважно.

О чем они говорили тогда с Николаем? О Луисе, да... о подозрительных обстоятельствах его появления в монастыре и письме... нет, письмах, которые он написал. Странное дело, когда Этьен попытался вспомнить, мысли опять закружились, расплываясь радужным пятном, образы раздвоились — письмо, которое Николай держит в руках... письмо, которое Луис прячет в книгу... Зачем, кстати? Что за важность в этом несчастном письме... или все-таки письмах? И почему брату Николаю так необходимо было удостовериться, что их два?

Этьен наморщил лоб, пытаясь удержать ускользающие мысли и воспоминания. Насчет второго письма можно будет проверить сегодня же, и очень просто — достаточно просмотреть те книги, что лежали в тот момент на столе. В библиотеку сын герцога не вернулся, значит, письмо забрать не мог. Была, правда, еще одна возможность... и ее проверить стоило прямо сейчас.

— Брат Кристиан, когда вы ушли из библиотеки вслед за Луисом, у него была с собой книга, "Илиада"... помните? Вы не брали ее в руки, не смотрели? У меня есть подозрения, что мальчик мог спрятать среди страниц второе письмо.

Легрэ оживился и непонимающе взглянул на Этьена.

— Второе? — переспросил он, нахмурил брови, задумался на секунду. — Книга была, но письмо — одно. Я его видел... Только мне показалось странным, что в нем было написано совсем не то, о чем мне рассказывал Николай. Возможно, я читал не то письмо, которое читали вы, но я с Луиса с той минуты глаз не спускал, да и вещи его много раз видел. Ничего особенного, пустые листы, выписки из книг, всякая мелочь. Почему ты спросил о втором письме, Этьен?

— Потому что их было два. Одно Луис забрал — то, которое читал Николай. Второе сунул в книгу — я не знаю точно, в какую. Раз письмо, которое читал ты, отличалось от того, что читал Николай, значит, это было то, другое. Вероятно, оно лежало в книге... хотя странно... — Этьен в задумчивости подергал себя за прядь.

Кристиан поднялся — порывисто и взволнованно. Он подошел к Этьену и вид у помощника аббата был то ли потрясенный, то ли озадаченный.

— Странно — не то слово. Ты говоришь: Луис забрал письмо, которое читал Николай? — Легрэ переменился в лице — у него в голове не складывалось ничего, а он определенно был не глупым человеком. Николай либо сам запутался в своих рассказах, либо нарочно путает других. Но, ведь это значит, что он... Кристиан вздохнул, запустил пальцы в черные волосы на висках, и громко чертыхнулся сквозь зубы. И правда, что стоило кому-то из доверенных лиц аббата раздобыть ключ от лекарских кладовых? Эта мысль казалась Легрэ абсурдной, и следовало как можно быстрее разобраться с путаницей вокруг писем Луиса. — Но Николай читал не то письмо. Или Луис не забирал то, которое видел Николай...

— В этом я почти уверен, — хотя сейчас Этьен уже ни в чем не был уверен, голова просто кругом шла из-за предположений Легрэ, щедро сдобренных собственными подозрениями и домыслами. — Второе письмо он спрятал до того, как вошел Николай, и больше я его не видел. Я, признаться, думал, что Луис его действительно не успел забрать, и оно до сих пор в библиотеке валяется... насчет "Илиады" чисто для очистки совести спросил. Но раз ты читал другое письмо, то, наверное, это оно и было... не мог же парень еще и третье накатать? Или мог?! Что-то я ни черта не соображаю уже...

— Вот что, — Легрэ попытался взять себя в руки и отбросить лишние домыслы. Всему нужны доказательства, а следовательно, нужно обыскать библиотеку и заглянуть в комнату герцога еще раз, чтобы проверить, — ты пока никому ничего не говори о письмах, и проверь хорошенько библиотеку. А я поищу в других местах. Если до вечера ничего не найдем, скажем о письмах Себастьяну и пусть он сам разговаривает с Николаем.

— Хорошо, — Этьен чувствовал себя ужасно усталым, беседа с Кристианом вымотала его больше, чем вся предыдущая ночь — вернее, не столько беседа, сколько вызванные ею невеселые мысли. Найти в себе силы еще и на откровенный разговор с русичем... нет уж, пусть с ним и правда отец Себастьян разговаривает.

* * *

Себастьян вернулся в келью, когда инквизиция направилась на отдых в гостиницу Он собирался подготовить все документы, которые полностью соответствовали действительности. Его мысли гудели. Его воспоминания о далеком прошлом стали зримы и горячи, а ожидавший в кабинете Кристиан заставил мужчину по спине пробежать холодным мурашкам. Что-то случилось. Душа чувствовала. Осязала опасность.

— Этьен, выйди на минуту и найди Николая, — сказал аббат, давая монаху покинуть келью, а затем закрыл дверь. — Что случилось, Кристиан?

— Луис сбежал, — Легрэ с трудом выдержал прямой взгляд Себастьяна. — Украл ключи от кельи и... его нет в монастыре, и это моя вина. Я недосмотрел.

— Час от часу все лучше. — мужчина понятливо закивал. — Теперь понятно поведение наших гостей. И то, как вели себя гвардейцы. Луис у них. Я точно знаю. Меня не проведешь. Но ты не бойся, это только нам на руку. Нам нужно избавиться от брата Гиральда в монастыре. Зря я его не выпроводил. У меня есть на то причины...

— Луис?.. У них? — выдавил Легрэ, изумленно задохнувшись. Казалось, все остальное он просто не слышал. Кристиану вдруг сделалось больно — где-то очень глубоко, в сердце. Все напрасно! Грубость, риск, унижения, прошлая ночь! Все пошло прахом. — Кристиан вздрогнул и нахмурился. — Простите, падре, что вы сказали про Гиральда?

— У них. Иначе не было бы столько фарса по приезду. Паоло сразу вцепился в меня железными клешнями, — аббат выложил на стол нужные бумаги и оглянулся на Кристиана. Он улыбнулся опять. — Что я еще должен знать про Луиса? Говори. Про Гиральда потом.

Легрэ неприятно поморщился. В других обстоятельствах он бы ни слова не сказал аббату, но сейчас слишком много стояло на кону, чтобы увиливать и откровенно лгать. Кристиан взял себя в руки постарался предать голосу привычную холодность, но в его голове назойливо стучало — "Луис у них. Луис у них..."

— Я его изнасиловал. — Легрэ пристально смотрел в глаза Себастьяна, понимая, чем для него может обернуться такое признание. — Я был очень неаккуратен.

Себастьян несколько минут молчал. Стучал кончиками пальцев по столешнице.

— Тебя повесят, — повернулся к мужчине. — Тебе надо уходить, — сказал спокойно.

— И это все, что вы можете мне сказать? — изумился Легрэ. Он резко выдохнул и мельком посмотрел в окно. — Я никуда не пойду. Даже если Луис все расскажет инквизиции, они должны будут доказать это. Без свидетелей такое практически невозможно, а я буду настаивать на том, что пальцем его не трогал.

— Они наверняка его осмотрели, Кристиан. Луис отказался от постели короля. Есть еще масса причин... они все не связаны, но сольются в большой костер. Я хочу, чтобы ты отправил весточку в форт. Ты понял, о ком я? Да... Если на берега Валассии придет королевская власть, условия торговли изменятся. И здесь уже не будет той свободной зоны. Здесь начнется ад, как и на всем континенте, где разгораются костры.

— Я не могу уехать, — настаивал Легрэ, совершенно не понимая, почему сейчас поступает так глупо. Луис отказался спать с королем? Кристиан не понимал почему. — Если я сбегу, это только подольет масла в огонь. Вы знаете, как я предан вам, Себастьян. А что касается осмотра Луиса... он сбежал. За стенами монастыря с ним кто угодно мог это сделать. Да мало ли вкруг деревень пьяниц да разбойников бродит? Сбежав, я подтвержу обвинения в свой адрес и тогда у меня не будет ни единого шанса вернуться в Валассию. Отправьте Этьена или... кого-нибудь, кто не подведет вас.

— Ты излишне смел, Кристиан, но я рад. Что ты меня не бросишь в час беды. И я тебе отвечу тем же. Я знаю, как обмануть наших гостей. — легкий щелчок в воздухе пальцами. — И я вытащу всех, кого смогу, но главное... не дать захватить наши земли. Этьен? Что же, значит Этьен. Теперь об ученом. Он выдаст себя при первом же разговоре с инквизитором. Такое не утаишь даже за простыми словами. Тем более, что орден Гиральда полностью подчиняется королю, а это значит только одно — нас выдадут при первой возможности. Сделайте так, чтобы его не видели.

Легрэ внимательно посмотрел в глаза аббата и понял все без слов. Он сдержанно кивнул, соглашаясь выполнить поручение. Что ж, он делал такое и раньше, не впервой.

— Я хотел переговорить с вами еще об одном деле, но я не уверен, что мои подозрения верны. Это всего лишь то, что меня беспокоит. Помните письмо Луиса, которое он написал отцу?

— Помню, — кивнул аббат, а сам отправился к двери проверить, чтобы там никого не было. — Что с письмом?

— Несколько дней назад я зашел в библиотеку. Этьен и Николай рассказали мне, что Луис написал отцу письмо, о том, что хочет сбежать в дальние страны и найти там свою любовь. Этьен и Николай говорили об одном письме. Однако то письмо, что я изъял у мальчика, имело несколько иное содержание. Сегодня Этьен мне сказал, что писем было два и одно должно было остаться при Луисе... Я почти уверен, что у герцога не было второго послания к отцу. Разумеется, я проверю, но все это очень странно, падре.

— Несомненно странно... Зачем мог лгать Николай? Какой смысл? — аббат прищурился. — Я поговорю с ним... Он знает, что если солгал, то это всплывет. И будет очень плохо и ему. Если только, конечно, он солгал...

— Будьте осторожны, Себастьян, — Кристиан с холодной сдержанностью чуть улыбнулся аббату.

Себастьян кивнул Кристиану, чтобы тот позвал Николая и Этьена, а сам уселся в кресло, ожидая короткую, но очень познавательную беседу. В это самое время он видел, как к воротам направляются ищейки инквизиции, чтобы войти в лекарню Микаэля, и покачал головой. Дверь отворилась, и в келью вошли брат Николай и брат Этьен. И эти тоже были помятые и не выспавшиеся.

— Вероятно, ночь у всех была веселая. Садитесь, братья. Разговор будет недолгим. Я знаю, кто такой Паоло. Я не призываю вас остаться в монастыре. Но вынужден предупредить, что нас ждут тяжелые дни. Господь бывает строг, и он никогда не промахивается в своих помыслах. — мужчина посмотрел на своих помощников исподлобья. — Скажи мне, брат Николай, зачем ты сказал про два письма? — черные глаза теперь не сходили с лица русича.

Николай искоса глянул на нахохлившегося Этьена, который старался на него не глядеть, и, не сдержав зевка, ответил:

— Проверить.

— Проверить, значит? — Этьен развернулся к Николаю, в тихом голосе смешались обида и злость. Сейчас он как никогда походил на взъерошенного кота, только тронь — зашипит и бросится. — Ну и как, доволен результатом?

Себастьян лениво постучал пальцами по подлокотнику.

— Что именно ты проверял, брат Николай? Где ты сегодня был? — еще более темный и недоверчивый взгляд. Чует шкура, чует, что что-то не так.

Легрэ некоторое время переводил взгляд с Этьена на Николая и обратно. Между этими двумя что-то произошло, и библиотекарь явно был чем-то взволнован. Кристиан положил руки на подлокотники кресла и сцепил пальцы на уровне груди. Его цепкий проницательный взгляд был обращен к Николаю.

— Ты, Николай, шутки шутить вздумал с нами? Отвечай на вопросы.

Николай мрачно взглянул на франка.

— Нет, не доволен. Прости, Этьен.

Потом русич повернулся к аббату.

— Тебя я проверял, Себастьян. Мне очень не нравится, что ты два месяца держал в тайне от нас свои планы насчет Луиса. Да и кто он такой вообще только вчера мне рассказал. Этьену вон, вообще не рассказывал. И я не уверен, что у тебя нет других тайн от нас. Сдать нас инквизиции, например, — и Николай впился мрачным взглядом в аббата.

Аббат встал и внезапно схватил Николая за горло, придавил к стене.

— Лжешь, — прошипел он. — Все ты знал. Я тебе в первый день сказал, что буду дарственную выбивать. Лжешь, паскуда. И ларец тебе отдал, который Луису принадлежит.

Русич давно знал аббата, знал и все его приемы, поэтому он не пытался вырываться, а ждал, пока Себастьян не подойдет еще чуть ближе. Он не мог этого не сделать. И как только мужчина приблизился, Николай вроде бы легко ударил аббата по ушам, и пока тот приходил в себя, отскочил в угол.

— Иди к черту, Себастьян! Ларец ты отдал мне только вчера! А насчет дарственной... Ну-ка повтори, что ты тогда мне сказал!

Ни кастет, ни нож он демонстративно не доставал, просто стоял, приготовившись к обороне, и внимательно наблюдал за всеми.

— К черту? Не тебя ли я пестую, Николай? Пойдешь дурной дорогой, против нас — ничего не получишь. Тебя не вознаградят, тебя выкинут. Ты — плебей. Говори, что задумал? От недовольного предательства только жди... Ты никто в этом мире без нас... Ты не стоишь ничего. — Себастьян потемнел.

Легрэ взвился на ноги и в два шага оказался за спиной Себастьяна. Он был готов ко всему, а заодно не выпускал из вида руки Николая.

— Я бы на твоем месте глупостей не делал, — холодно заметил Кристиан. — Сам бы ты, Николай, до такого точно не додумался. Лучше скажи все по-хорошему. Зачем путал нас с письмами?

— Тебя хотел подставить, — в наглую усмехнулся русич. — Не верю я тебе. Себастьян, орать всякие слова я и сам могу. А ты так и не ответил — что ты мне тогда сказал? А?

А сам пытался оценить расстановку сил. Судя по тому, как встал Кристиан, работать в паре с аббатом они не тренировались, но это все равно напрягало. А также ему не нравилось то, что спокойный Себастьян так сразу завелся. Очень не нравилось. Такого прямого взрыва можно было ожидать от Легрэ, но никак не от аббата.

— Подставить... — аббат сделал шаг навстречу к Николаю. — Знаешь, я слова всегда честные говорю. И тебе, друг мой, сейчас выскажу, что думаю. Ты со мной тогда, внизу обо всем говорил. О самом сокровенном. Тебя за сына принимал. Подставить брата? Так? Или не так? Значит, и инквизиции подставишь? Что же, ступай, брат Николай, но помни, ты дорогу выбираешь сам. И она будет или честной, или кровавой.

— Сына? — прошипел русич, теряя самообладание. — Себастьян, вспомни, о чем мы с тобой обычно разговаривали. С сыном разве об этом говорят? — лицо Николая стало напоминать страшную маску. — Брата? Это твоя собака! Он нас ни в грош не ставит! Никого! Была б его воля, и нас бы в подвал таскал, не только твоего Сея!

Этьен так и стоял в стороне, не решившись вмешаться. Несмотря на подозрения, терзавшие его во время беседы с Кристианом, новость о предательстве Николая оказалась слишком шокирующей. Может, и следовало что-то сказать или сделать, но горло пережало обидой, а в плане действий братья прекрасно обходились и без него. Да и то сказать, какой из него боец...

— Ох, и жаркий у тебя характер! — покачал головой Себастьян, глядя на притаившегося в углу Этьена. — Ты наказан хоть раз был? Тебя Кристиан во всем поддерживал. Да, он не такой, как ты — веселый и шабутной... Но я тебе всегда доверял. Тебе я отдал власть распоряжаться казной. Кстати, где казна, брат Николай? У инквизиции все теперь? Или еще не успел? За сколько серебряников ты продал дом?

— Что? — взвился Николай и стал судорожно рыться в многочисленных карманах рясы. Вытащив оттуда замысловатый ключ, он кинул его Этьену. — Этьен! Проверь! И... Этьен... Я тебя никогда не предавал! А! — он махнул рукой. — Да гори оно все!

Он вытащил из кармана темный пузырек и бросил аббату.

— Держи, Себастьян!

А сам сполз по стенке на пол и сел, упершись лбом в сложенные на коленях руки.

— Вот и пузырек нашелся! Где остальные, Николай? Куда ты их дел? — аббат сел рядом с братом Николаем. — Что же ты наделал? Они же нас всех заживо. И тебя... им свидетели только до поры до времени нужны...

Легрэ с чувством выругался в потолок, но комментировать услышанное не стал.

— Черт с ним, Себастьян. Какая разница, почему он предал нас? Надо думать, как выпутываться из этого... мне на костер не хочется. — Он подошел к Николаю и холодно глядя снизу вверх, спросил: — Говори, что ты им сказал? Слово в слово, ну!

— Меня ты не предавал, Николай... разумеется, — медленно сказал Этьен, до боли сжав в ладони ключ. — Не стал на мелочи размениваться. Меня ты всего лишь опоил отравой, чтоб узнать, как она действует... а предал всех нас. Всех. Не только меня, Себастьяна, Кристиана — весь монастырь. Прямиком в руки инквизиции... О Господи, зачем?!

Николай поднял больной взгляд на Этьена. Вопросы аббата и Легрэ он не услышал.

— Какая инквизиция, о чем ты?

— Кому тогда? — тихо и серьезно спросил библиотекарь, глядя в глаза русичу так, будто надеялся прочитать там ответ. — Зачем вся эта история с кражей, отравой и подставой... Как ты там говорил? — да еще перед приездом инквизиции?

— Где остальные пузырьки? — Себастьян схватил Николая за подбородок и повернул к себе. — Шашни ваши потом разберете. Куда ты их дел?

— Что? — русич как будто очнулся ото сна и взвился. — Убери руки, Себастьян!

Оттолкнув руку аббата, он через секунду оказался в другом углу кельи, сжимая плечо Этьена своей лапой и настороженно глядя на Себастьяна.

— Какие пузырьки?

Кристиан странно прищурился, присматриваясь к парочке, и вдруг его губы поддернула едва заметная ухмылочка.

— Я думаю, — сказал он вкрадчиво, — что брат Этьен простит тебя, Николай, но... если ты искупишь свою вину. Не так ли, Этьен?

— Кристиан, разбирайся с ним сам. Николай лжет. Я хотел по-хорошему. Прости, Николай, но я вынужден тебя подвергнуть испытанию и запереть. — сказал Себастьян.

— Себастьян! Какие, к черту, пузырьки?! — озверел Николай. — Мне лишь нужно было опоить Этьена! — и прижал франка к себе. Сглотнув, он продолжил, — Этьен, прости, прошу, я хотел... Я... Я ничего не сделал...

Русич начал судорожно целовать волосы библиотекаря и быстро шептать:

— Этьен... Прошу... Прости... Прости... Я больше никогда... Этьен..

— Мне кажется, — заключил аббат, — что Николай нас все же решил разыгрывать до конца. И верхом бесстыдства является вот эта безобразная сцена. Николай, ты обязан исправить ошибки

— Чего ты больше никогда?! — Этьен рванулся, выдираясь из объятий русича. Рукав рясы жалобно затрещал. Обычно тихий в присутствии аббата и брата Кристиана библиотекарь сейчас орал так, что уши закладывало. — Никогда больше не будешь поить меня всякой дрянью? Разумеется, не будешь — потому что у тебя больше не будет такого случая!

Уже у двери Этьен на секунду прикрыл глаза, потом посмотрел на ухмыляющегося Кристиана.

— А не пошли бы вы с вашими интригами... братья, — дверью хлопать он не стал. Дешевого драматизма и так было выше крыши.

— Этьен! — рванулся следом Николай, с которого спал ступор.

Но Легрэ преградил ему дорогу к двери собой.

— Успокойся, — с нажимом сказал он, глядя в глаза русича. — Не тронь его, ему и без твоего вида сейчас не сладко.

— Кристиан! Уйди по-хорошему! — Николай смотрел налитыми кровью глазами на Легрэ, загораживающему ему дверь. — Уйди! — уже прорычал он.

— Сперва договорим, — аббат тяжело вздохнул. — Ты совершил преступление, которое всех нас погубит.

— Я могу уладить все с Этьеном, — терпеливо ответил Легрэ, но его пальцы уже сжались в кулаки, что говорило об одном — он не выпустит Николая отсюда живым. — Он тебе нужен, ты его получишь, но сейчас сядешь и успокоишься, понял? Не надо глупостей делать. Ты уже сделал. Послушай Себастьяна. Ни он, ни я тебе не враги.

— Уладить? С Этьеном? — русич безумно улыбался. — Ты говоришь про нашего Этьена? Который боится тебя, как огня? — с каждым шагом он отступал к стене. Уперевшись в нее спиной, Николай начал дико хохотать.

— Поверь нам. Он простит тебя, но для этого нужно исправить ошибки... Понимаешь? — аббат протянул пузырек Николаю.

Смех русича перешел в подвывания. Он взял из рук аббата пузырек и выпил одним махом. Простояв одну секунду, он бесчувственным мешком свалился на пол.

21

Изъявив желание пообщаться с аббатом, падре Паоло послал за монахом, который бы проводил его к Себастьяну. И вскоре такой явился — молодой рябой послушник провожал мужчину почти до самойо кельиа, а потом, вежливо постучавшись, открыл дверь.

Мужчина обернулся полубоком. Заметил красную рясу и сразу встал, расплываясь в приветственной улыбке

— Падре Паоло, рад видеть вас отдохнувшим и в добром здравии. Понравилась ли трапеза? все ли устраивает?

Фратори сделал всего пару шагов от порога после того, как за его спиной затворилась дверь. Серые глаза пристально разглядывали аббата, постепенно превращаясь в подозрительный прищур. Паоло еще во дворе охватили сомнения, стоило его взгляду встретиться с глазами Себастьяна, но он посчитал, что память и чувства играют с ним злую шутку. Не могло быть в жизни таких совпадений, чтобы по прошествии десяти лет ему снова встретился тот, кто до сих пор иногда посещал его сны... только в снах его фигура была гораздо ярче, чем этот сумрачный аббат сейчас перед ним... там, в снах она была раскрашена огнем, железом и кровью...

— Присаживайтесь, падре Паоло. — мягкий жест, указующий на глубокое кресло перед столом. — Я как раз заварил травяной чай. Простуда. Знаете ли?

Мужчина тоже присел в соседнее кресло и налил гостю чаю.

— Я обещал рассказать вам о том, что беспокоит меня в последнее время. Рассказ будет долгим. Ибо происходящее в аббатстве от меня уже не зависит. Но у нас произошло преступление.

Фратори уселся в предложенное кресло, по-прежнему не произнося ни слова. К чаю он не притронулся, сидел прямой и жесткий и не сводил пристального взгляда с аббата.

— Я бы начал издалека, если позволите, — начал со спокойным лицом Себастьян. — Несколько лет тому назад, когда мы только начали разбирать завалы после войны, прежний аббат говорил об этом незначительном обстоятельстве, как о само собой разумеющемся. Я не придавал значения тоже. Гораздо важнее было восстановить святую обитель. Вы ведь знаете, что наш монастырь стоит на старом греческом городе. Внизу целая система лабиринтов. Так вот. В этих лабиринтах частенько пропадают люди. И не только наши монахи. Но и те, кто случайно или по глупости забредают в катакомбы из других мест. Всякое случается. Что к нам проникают совершенно посторонние. И как мы не закрывали и не искали все ходы...

— Замуровать надо было и осветить, — холодно отозвался Паоло, наконец, чуть расслабляясь и откидываясь на спинку кресла, — Ну, допустим, Вы так и не смогли все выходы обнаружить и кто-то забредает. Но ваши-то монахи зачем туда лезут? Нашли ход — и запечатали. Камнями и цементом, и крест туда вмуруйте.

Себастьян тяжело вздохнул.

-Я лично всех ходов не знаю, а те, которые знаю, закрываю. Недели не проходит, как вскрывают. Не монахи. У нас в подвалах контрабандисты обосновались. Все ничего... — аббат стал еще более скорбным. — Но случилось нечто ужасное, падре Паоло.

— Я вижу, вам тяжко бремя управления столь беспокойным местом, по крайней мере, вы с ним перестали справляться, падре Себастьян, — он как-то особо выделил его имя, глядя глаза в глаза, — Ну и что у вас там еще ужасное случилось? — в голосе инквизитора появилась уже откровенная насмешка.

— Я справляюсь с монастырем, — не менее язвительно отозвался аббат, — но весь мир мне не принадлежит. И дело касается конкретно монастыря. А подземелья с ним опосредованно связаны. К нам попал сын герцога Сильвурсонни, который оказался в опале, вот — читайте письмо. Мы задержали его. Отправили письмо королю. Ждем ответа. Но мальчишка сбежал через эти самые подвалы. А сегодня один из послушников видел его на дороге в плачевном состоянии. Он возвращался из города, неся мне весть и как раз застал его у ворот. Мальчик был сильно избит. Теперь я не знаю, как и поступать. Где его искать..

При упоминании имени герцога ни один мускул не дрогнул на лице инквизитора, он все с таким же насмешливо-холодным вниманием продолжал слушать аббата, и лишь глаза Паоло с каким-то странным огоньком в глубине, казалось, изучали каждую черточку на лице Себастьяна.

— Это печальное происшествие, но пути господни неисповедимы. И если этому неугомонному отроку уготованы такие испытания, вам остается только помолиться за него.

— Я уповаю на то, что мальчик остался жив. Я за него отвечаю перед Богом. А потому сразу отправил монаха в город, но кажется — его все же похитили контрабандисты. Порт. Сами понимаете. А арабы все еще держат свой форт. Мы вынуждены считаться с врагами господа нашего. А также блюсти интересы государства, дозволяя им торговать.

— И зачем Вы все это рассказываете мне? — Паоло картинно приподнял бровь. — Я за этого мальчика, слава Богу, ни перед кем не отвечаю. Вам разве непонятно, зачем я здесь, дорогой мой... падре Себастьян? — губы инквизитора прорезала усмешка, — Ааа, я понял, грешок-то на душе есть по поводу этого мальчика, и теперь вы пытаетесь доказать мне, что вы весь такой заботливый и все о других, все о других? Ночами, небось, не спите, все о бедных мальчиках молитесь. А у меня вот другие сведения есть... свидетельство, что этого мальчика пытали по вашему приказу, вымогая у него дарственную монастырю. Ай-ай-ай, даже и не знаю, кому мне теперь верить.

— Дарственную? — удивление Себастьяна было искренним и неподдельным. — Что вы, падре Паоло? Вас кто-то ввел в заблуждение. Герцог Сильвурсонни жил рядом с моей кельей. Я оберегал его от любой обиды. Но он сбежал, собравшись за моря. Я хотел дождаться ответа от государевой службы, что сей отрок не сотворил ничего дурного, но он... — скорбный вздох, — так глупо подался в эти проклятые лабиринты. Не представляю зачем? Юношеское любопытство. Кто сказал вам такую глупость про дарственную?

— Птичка на хвосте принесла, — улыбнулся Паоло, — У Вас есть еще, что мне сказать или это все? Ибо, увы и ах, проблемы юного герцога меня совершенно не интересуют, это, знаете ли, из сферы мирского, а я призван следить за чистотой веры.

— Грешен, падре Паоло, — аббат упал на колени перед инквизитором и склонил голову. — Каждый день молю Бога о прощении грехов... Мирские дела веду, дабы край процветал во славу Господа. Братьев научаю и наказываю за их прегрешения... Теперь вот жду вашего решения и на вас уповаю. Отпустите грехи.

— Если бы только грехи, — тихо ответил Паоло, а потом его голос обрел сталь. — Следующий наш разговор будет официальным допросом, Себастьян, с протоколом и при свидетелях... Или, — он протянул руку и сжал подбородок аббата, заставляя его смотреть в глаза, — ты предпочитаешь, — он наклонился к нему совсем близко, так что даже дыхание можно было ощутить, — без свидетелей?

Аббат зрел серое небо, темноту непогоды, которая окутывает день, и видел... Помнил... Знал... Точно знал и помнил сталь этих пальцев. Жадность этих губ. И боль. Больше десяти лет прошло с тех пор, как орден сдал его как еретика... Так много времени утекло. Паоло. Другое имя взял себе... Но тебя бы я узнал из сотен палачей.

— Без свидетелей, — отозвался спокойно.

Фратори усмехнулся:

— Это ведь ты? — едва слышно, — Другое имя, другая личина, а глаза все те же... — и одними губами, беззвучно, почти в самые губы аббата, — Антуан.

— Кто тебе поверит? — черные глаза блеснули. — Никто! Ты ведь не получишь ни пяди этой земли. Я все способы использую... Милый.

Паоло разжал пальцы, откинулся в кресле, глядя на того, кто называл себя сейчас Себастьян, и странная улыбка поползла по губам инквизитора.

— Ну и дурак, — почти ласково, — в этот раз тебе не сбежать. Я даю тебе время до завтра. Одумайся, сложи с себя полномочия... и отдай все бумаги, которые подписал Сильвурсонни. Все решения уже приняты, а официально обстряпать дело о ереси, это всего лишь технический вопрос.

— Бегство? Ты на моей земле, Паоло, — акцент на ложном имени. — Вы ведь прибыли не с жалким отрядом гвардейцев. Но и я здесь не один. Уезжайте. Я дам вам возможности унести ноги... по доброй памяти.

— Ммм, значит, война, мой пылкий дружочек? — усмехнулся Фратори, — Ну, меня уберешь, явятся другие. Собрался воевать против всей Инквизиции? По доброй памяти, говоришь. Как мило с твоей стороны. И много на твоем теле осталось... доброй памяти обо мне? — он облизал губы и его глаза сверкнули дьявольским огоньком.

— Я не убью тебя, Паоло, — черные глаза прищурились. — Я тебя заберу себе.

Фратори рассмеялся, он вновь протянул руку, чтобы зарыться в густые волны волос аббата, а потом резко сжал кулак, оттягивая его голову чуть назад и вновь наклоняясь из кресла.

— Не играй в эти игры, дорогой мой. Мы только пешки на этой земле, и если ты возомнил тут себя местным князьком... это плохо закончится для тебя. Ты всегда был упрям, но сейчас, наконец, попробуй наскрести в своей своевольной башке хоть каплю ума. Уж за десять лет мог бы и повзрослеть, — он отпустил его волосы, напоследок пропустив сквозь пальцы длинные пряди, и встал, давая понять, что разговор окончен, — Жду тебя завтра с покаянием и бумагами.

— Что же, пусть Бог нас рассудит, милый, — аббат поднялся с колен. — Видит Господь, как я тебя любил все эти годы, но ты очень упрям... И совсем не изменился. Зря... Пламя будет большим, падре. И в нем мы оба сгорим.

Паоло долго смотрел на него, не говоря ни слова, а потом развернулся и ушел.

22

К концу последовавшего за разговором с аббатом дня брат Гиральд буквально валился с ног от усталости, но чувство честно выполненного долга отчасти поддерживало гаснущий боевой дух. Усилиями брата-келаря и дюжины монахов, задействованных под предлогом генеральной уборки хозяйственных территорий, компрометирующая обитель лаборатория перестала существовать. Пергаменты и модели были сожжены, а химическую посуду ученый лично измельчил в крошку и утопил в нужнике, рассудив, что переплавка оставит больше следов. Большее помещение лаборатории превратилось в хозяйственный склад, где можно было найти столярный и кузнечный инвентарь, конскую упряжь, бочки, мешки, металлический лом и тому подобное. Комнатка за новоявленным складом стала рабочей кельей келаря, чью скудную обстановку составляли полка с учетными книгами да письменный стол, где красовались счеты и раскрытая Библия на подставке. Заветный мешок с рукописью сразу после обедни был доставлен в келью аббата. Еще нескольких монахов брат Гиральд озадачил окончательной подготовкой гостевых комнат для прибывающей инквизиции. То, что успели все закончить до неожиданного приезда этого странного гвардейского капитана, можно было смело расценивать как милость Божью.

Только после вечерни Гиральд смог, наконец, прекратить свою кипучую деятельность и решил с утра отправиться в библиотеку — восстанавливать душевное равновесие. Общение с разумным и приятным собеседником сейчас, в виду грядущих грозных событий, было просто необходимо даже ученому, обычно погруженному в мир абстракций и бездушных материальных объектов. Уже само общество брата Этьена приводило Гиральда в приподнятое состояние духа: молодой франк напоминал ему вольных товарищей-студиозусов и беспечальные, в сущности, времена, когда подготовка к экзамену на бакалавра казалась самым тяжким жизненным испытанием. Кроме того, Гиральд надеялся и на порцию полезного для нервов алкоголя, запас которого стараниями брата Николая никогда не переводился в заветном шкафчике библиотекаря. А дабы нагло не идти с пустыми руками, брат-келарь прихватил с собой связку пряных колбасок, пол каравая хлеба и две горсти соленых маслин.

Несмотря на то, что в скриптории брат-библиотекарь не обнаружился, Гиральд все же надеялся застать того уже бодрствующим. Пройдя через скрипторий до зала, где начинались стеллажи, Гиральд негромко крикнул в прочерченный косыми утренними лучами сумрак между полками: "Доброе утро, брат Этьен, можно вас побеспокоить?" — и замер в ожидании.

Этьен почти вбежал в библиотеку. На душе было так гадко, что словами не пересказать. За почти одиннадцать лет, проведенных в стенах Валасского монастыря, он избавился от большинства иллюзий и крепко усвоил основное правило здешнего неписаного устава: "Не доверяй никому". Николай был единственным человеком, с которым Этьен нарушил это правило... и вот на тебе, пожалуйста. Больше всего ему сейчас хотелось уйти отсюда, не оглядываясь, или, на худой конец, запереться в своей келье и не видеть никого, но первое было бы безрассудством, а второе не представлялось возможным в свете грядущего приезда инквизитора... будто без него проблем мало.

Увидев застывшего как изваяние утреннего гостя, Этьен почувствовал лишь досаду. Гиральд был не только крайне интересным и приятным собеседником — он был одним из немногих, кому хотелось, вопреки все тому же правилу, верить и доверять. В любое другое время Этьен бы очень обрадовался его визиту, но только не сейчас... о Боже, еще и глаза мокрые, наверняка заметит же, вот позорище...

— Что случилось, брат Гиральд? — вопрос прозвучал резко, но голос выдавал библиотекаря с головой.

Дверь библиотеки отворилась так внезапно, что брат Гиральд нервно вздрогнул и резко обернулся к вошедшему. Весь облик брата-библиотекаря выдавал крайнюю степень душевного смятения, было видно, что молодому человеку стоит немалых усилий взять себя в руки. Наверняка, обстоятельства, способные привести в такое состояние обычно рассудительного и спокойного юношу, были крайне серьезными. Острая тревога за него охватила Гиральда. Ученый втайне надеялся, что лихорадка страха и подозрительности, охватившая монастырь, если не обойдет стороной брата Этьена, то, хотя бы не отравит его жизнь до такой степени, как жизнь самого Гиральда. Глупая надежда.

— Честно говоря, я грешным делом собирался полечить нервы Вашим коньяком, — Гиральд смущенно продемонстрировал собеседнику узелок со съестным, — однако, вижу, я совершенно не вовремя. И успокоение необходимо вам самому. Может быть, я смогу чем-то помочь? — Спросил ученый, внимательно-сочувственно глядя на библиотекаря. Про себя он решил не оставлять брата Этьена в таком состоянии: неизвестно, чем это может закончиться.

— Помочь — вряд ли, — Этьен, уже не скрываясь, вытер тыльной стороной ладони глаза. — А насчет полечить нервы вы, пожалуй, правы, брат Гиральд. Идемте.

Оказавшись в комнатке без окон, библиотекарь достал из шкафа бутыль и посуду. Воспоминание о недавней попойке в этой же самой комнате обожгло не хуже коньяка. Николай, ну зачем...

— Тост можете предложить сами, — вздохнул молодой человек, наполнив стаканы. — Вряд ли я смогу сейчас придумать хоть что-то хорошее.

Тост? Душеполезная риторика никогда не была сильной стороной Гиральда, так что он прекратил раскладывать закуски и задумчиво уставился в стакан, словно надеясь найти в переливах янтарной жидкости подсказку.

— Не знаю, можно ли Вас сейчас ободрить общими словами, но давайте выпьем за надежду! Я верю, что Господь не оставит нас в столь тяжкое время и укажет путь к спасению не только душ, но и тел. Не может же он позволить, чтобы благие дела и помыслы пропали зря! — Ученый убежденно посмотрел на Этьена, желая поделиться с ним своей уверенностью.

— Брат Этьен, возможно, если Вы расскажете, что случилось, Вам станет легче?

— Да вряд ли, — библиотекарь залпом опустошил свой стакан. — Если вам так интересно... человек, которого я считал своим другом, оказался редкостным дерьмом. Вот что случилось. Но вы со мной о чем-то другом ведь собирались говорить? Ну, так говорите, не стесняйтесь — заодно и отвлекусь. А за маслины спасибо — Этьен забросил в рот одну штучку, — самое то, чтобы перебить вкус... вот этого самого.

— Проклятье... Это действительно... Мне жаль. Очень жаль... — Похоже, закрыть тему в данном случае было наилучшим выходом. Чтобы собраться с духом, Гиральд последовал примеру Этьена и опустошил свой стакан единым духом. Помедлил секунду и снова налил коньяка себе и собеседнику. Разговор предстоял серьезный, и действовать надлежало решительно. Мужчина глубоко вздохнул, словно ныряльщик перед прыжком в воду.

— Тогда к демонам абстракции. С одной стороны, у меня к Вам деловое предложение, с другой стороны, я хотел бы просить Вас о помощи. Как Вы относитесь к идее покинуть монастырь? Я рассчитывал закончить свою монографию в середине лета и предложить Вам вместе со мной отправиться в Англию. Однако эта инквизиторская инспекция спутала все мои планы. Чувствую, мне надо уходить прямо сейчас, пока не началась всеобщая проверка, и инквизиция только присматривается, где бы начать копать. Уверяю, францисканцы вполне лояльно относятся к идее перехода из ордена в орден, а от себя добавлю, моя родная обитель была бы весьма рада принять у себя нового брата, так схожего с нами по образу мысли. Подумайте, орден может оплатить Ваше дальнейшее образование — Болонья, Париж, Оксфорд, Саламанка.... Смена имени и светская карьера — тоже возможно. И, наконец, самое главное — возможность присоединиться к взыскующим Красного Льва. Что скажете?

Этьен в задумчивости прикрыл глаза, теребя прядь — дурацкая детская привычка, от которой он так и не избавился за все годы жизни в монастыре. Так легко было бы сейчас согласиться... Разве не этого он хотел всегда? Дороги, раскинувшиеся веером — выбирай любую... Соратники и единомышленники, которые, судя по брату Гиральду, достигают желаемого совсем иными методами, чем те, к которым Этьен привык здесь... Свобода мысли и свобода духа... и наконец — возможность прикоснуться к тайне тайн. Согласиться... и больше никогда не увидеть предателя Николая, Кристиана, которого он боялся до судорог, Себастьяна с его безжалостным умом, возвышенными целями и пугающими средствами... Черт побери, разве не об этом он мечтал последние пять лет — вырваться из заколдованного круга лжи, страха и беспомощности?!

— Я вынужден отказаться от вашего крайне заманчивого предложения, брат Гиральд. — "Придурок! Что ты делаешь? Ты так долго ждал этого шанса, а теперь собираешься просто взять и отказаться?!" — Видите ли... на мне лежат некоторые обязанности, и если я пренебрегу ими, то подставлю под удар людей, которые доверяют мне. — "Ты с ума сошел? О каком доверии вообще речь, особенно после утреннего разговора?!" — Но я сделаю все, что в моих силах, дабы оказать вам помощь с вашей монографией, и... о, да к чертям этот пафос! Вы знаете, как я к вам отношусь, и можете на меня рассчитывать, но я не могу просто так взять и оставить Валасский монастырь... даже если не вполне одобряю происходящее здесь.

Ответ Этьена поставил Гиральда перед нелегким выбором. Остаться в монастыре — значит рисковать быть опознанным, если в инквизиторском обозе найдется человек, знающий Гиральда в лицо, и тем самым подставить под удар всех. Покинуть монастырь — потерять пусть невеликий, но шанс повлиять на события, и, главное, оставить брата Этьена без поддержки. На последнее Гиральд пойти не мог. К тому же, в монастыре и без того было достаточно вещей, способных порадовать инквизиторов, особенно темное прошлое падре Себастьяна и успехи брата-травника во врачевании.

— Я невыразимо благодарен Вам за поддержку и уважаю Ваше решение. Но если нам удастся пережить визит инквизиции, мы еще вернемся к этому разговору. Я останусь в обители и по мере сил постараюсь оказать Вам содействие. Две головы все же лучше, чем одна. Надеюсь, Вы не задумали пожертвовать жизнью ради спасения монастыря? Поэтому, настоятельно прошу, на крайний случай продумайте для себя и людей, с которыми Вас связывают обязательства, пути отступления. Уже через несколько часов покинуть здешние стены станет крайне сложно: в этот раз инквизиторский обоз — не только церковники, но и императорские солдаты, и их вполне хватит, чтобы осадить или оккупировать монастырь. Я знаю, что в монастыре существует система тайных ходов, и наверняка какие-то ведут за пределы обители. Вы живете здесь уже много лет, и если Вам известен какой-нибудь, воспользуйтесь им. И о целостности бренного тела тоже надо бы подумать: поскольку все всех опасаются, кто-нибудь может не выдержать и попытаться устранить тех, кто глубоко осведомлен о делах в монастыре. Я здесь чужак и знаю мало, Вы же — другое дело. Могу предложить свою походную кольчугу, она хоть и не особо высокого качества, но против разбойников и волков пару раз помогла.

— А за монографию не волнуйтесь: я отдал ее падре Себастьяну. К рукописям он относится значительно лучше, чем к людям, и книгу сохранит, я уверен.

— Я произвожу впечатление человека, жаждущего пожертвовать жизнью во имя чего-нибудь? — невесело усмехнулся Этьен. — Спасибо, конечно... но боюсь, я чрезмерно пекусь о целостности бренного тела. Насчет путей отступления вы, безусловно, правы... а кольчугу лучше оставьте себе. Мне-то она вряд ли поможет — против волков и разбойников, помимо кольчуги, нужно еще и немного отваги.

— Брат Этьен, — укоризненно покачал головой Гиральд, — пока не приходит время действовать, обычно трудно судить о своей отваге. Я считаю, Вы несправедливы к себе. В то время, когда другой думал бы лишь о собственном спасении, Вы способны думать о благе других. Это ли не проявление смелости? И простите, что невольно усомнился в Вашем здравомыслии. В последние дни я не успеваю уследить за происходящим, так что рассматриваю любые варианты развития событий, даже самые дикие. И чтобы не увязнуть в смутных домыслах, может, нам стоит наметить пути дальнейших действий. У вас есть идеи?

— Да откуда бы? — Этьен покатал в пальцах еще одну маслину, бросил в рот. — Думаю, и для вас, и для меня наилучшей идеей, равно как и путем дальнейших действий, будет спасать свою шкуру, как только запахнет паленым. Только не факт, что эту идею удастся осуществить... ну да к чему сейчас думать о худшем, — Этьен, тряхнув головой, отбросил волосы со лба. — Худшее само придет, если что, а надеяться мы все-таки будем на лучшее... верно, брат Гиральд? Как вы там сказали? За надежду! — библиотекарь отсалютовал ученому стаканом.

— Правда Ваша! Все, что мы пока можем — подыгрывать аббату, а самим наблюдать, копить сведения и быть готовыми ко всему. Dum spiro spero! — Гиральд поднял стакан в ответном салюте и опрокинул в себя остатки алкоголя, с неудовольствием отметив, что жест получился слишком размашистым. Пожалуй, импровизированный военный совет пора было закрывать. Однако ученого не оставляло ощущение, что он не успел сказать или сделать что-то единственно нужное, и оставалось еще высказать последнее предложение, чтобы дать Этьену на крайний случай что-то посущественнее обещаний.

— Несмотря на то, что Вы отказались от моего предложения, хочу дать Вам инструкцию на случай, если мы покинем обитель по отдельности. Запомните: в малой лаборатории возьмите мою Библию, там за обложкой рекомендательное письмо к главе Гильдии Льва на Ваше имя, отправляйтесь с ним в Болонский университет и найдите там профессора Гийома де Бове с кафедры практической медицины и нравственной философии. Ждите меня там. Если забудете, ничего страшного, там есть письмо с пояснениями для Вас. Главное — возьмите Библию и размышляйте, сколько угодно. — Мужчина, слегка покачнувшись, встал из-за стола. — На этом, пожалуй, все. Я выйду на воздух. И Вам советую. До приезда инквизиции осталось мало времени, и нам желательно иметь более-менее пристойный вид. Предложение разойтись было очень своевременным, ибо скрип двери и решительные шаги возвестили о вторжении третьего лица.

Кристиан был мрачнее тучи, а впрочем, вел себя, как обычно. Он только что сходил в комнату Луиса, перерыл там все вещи, но не нашел второго письма, только растравил душу ненужными воспоминаниями о ночи, проведенной с мальчишкой.

— О, брат Гиральд, и вы здесь! — он искренне изумился, но после приветственно кивнул. — Впрочем, очень кстати. Себастьян попросил меня поинтересоваться, все ли вы припрятали из... лишних вещей.

Увидев брата Кристиана, пребывавшего, судя по всему, в отвратительном настроении, Гиральд порадовался, что разговор с библиотекарем вовремя подошел к логическому концу. Такой свидетель был бы, мягко говоря, ни к чему.

— Приветствую, брат Кристиан! Вы к брату Этьену? Мы как раз закончили, гм, беседу, так что — прошу! — широким приглашающим жестом ученый чуть не снес со стола бутылку, но вовремя поймал ее и придал лицу по возможности трезвое и деловое выражение.

— Можете заверить аббата, что лично я сделал все согласно нашему уговору. И, кстати, не знаете, позаботился ли он о той вещи, которую я передавал ему вчера?

Этьен коротко кивнул в знак приветствия. В продолжительных расшаркиваниях смысла не было — виделись уже. Библиотекаря так и подмывало узнать, до чего они там договорились с аббатом и опальным братом Николаем, но не при Гиральде же... да и будь они наедине, вряд ли вот так сразу удалось бы слова подобрать. Да и о чем там спрашивать?

Легрэ взглянул на Этьена, перевел взгляд на брата Гиральда и улыбнулся ему, как ни в чем не бывало.

— Да, он отнес кое что в подвалы, кажется... Думаю, падре Себастьян все делает правильно. Впрочем, я не уверен, что мы с вами говорим об одном и том же. — Кристиан смиренно сцепил руки перед собой, глядя в глаза своей будущей жертвы. — Может, пройдемся до ваших лабораторий? Посмотрим, все ли вынесли оттуда... ненужное.

Поведение помощника аббата показалось Гиральду странным. Спокойный, улыбающийся Легрэ? Сейчас, когда инквизиция буквально на пороге обители? Возможно, он просто не хочет беспокоить и без того взвинченного Этьена каким-то тревожным известием? Нужно было непременно выяснить, что случилось.

— Действительно, не факт, что мы говорим об одном и том же, но я тоже рассчитываю на падре Себастьяна. А пройтись до лабораторий, пожалуй, мысль здравая. Быть может, Вы углядите то, что я пропустил. Этьен, вы не возражаете, если я Вас покину, видите — дела...

— Нисколько, — отозвался из своего угла Этьен. Вид улыбающегося Кристиана его тоже несколько напряг, но комментировать это из ряда вон выходящее событие библиотекарь не стал. Их сегодня вообще-то хватало — из ряда вон выходящих событий, почему бы не случиться еще одному?

— Доброго дня, брат..

— Доброго дня, брат Гиральд... и вам, брат Кристиан, тоже.

-Доброго дня, брат Этьен! — отозвался Гиральд, и, помахав на прощание, покинул библиотеку вслед за Кристианом.

Попрощавшись с библиотекарем, монахи в молчании пересекли двор и направились к кузне.

С каждым шагом весенний воздух и глодавшее душу беспокойство выветривали хмель из головы ученого. "Неужели неугомонный аббат решил в последний момент сплести еще одну интригу? Если так, — не без злорадства подумал Гиральд, — то этот хитрец рискует в скором времени быть удавленным собственной паутиной". Наконец, он не выдержал и прямо спросил:

— Брат Кристиан, скажите откровенно, случилось что-то непредвиденное, о чем должен знать я и не должен брат Этьен?

— В преддверии приезда инквизитора у всех сдают нервы, — отвлеченно размышлял Легрэ, глядя перед собой. Он был спокоен и сосредоточен, как обычно, но он адски устал за последние три дня и сейчас больше думал о Луисе, чем о том, что ему предстояло сделать. — С чего вы взяли, что что-то случилось, Гиральд? Разве что, вы же сами понимаете, как рискуете попасть на костер. Ни вам, ни нам не нужно с Церковью иметь конфликтов, а потому лучше перестраховаться лишний раз. Согласитесь?

— С чего я взял? Просто предположил. Сейчас, как я вижу, многие братья в самые короткие сроки пытаются решить все накопившиеся проблемы. Неприятные неожиданности неизбежны, особенно, если сталкиваются остававшиеся доселе тайными интересы. Честно говоря, я жалею, что не покинул обитель сразу, как стало известно о приезде инквизиции. Как Вы думаете, еще не поздно это осуществить? Конечно, после того, как мы убедимся, что я скрыл следы своей деятельности. Не хочу быть дополнительной проблемой, у вас с падре Себастьяном и так их достаточно.

— Уезжать не надо. — Кристиан поправил рукава рясы и взглянул на Гиральда с чувством собственной правоты в глазах. — Не сейчас. Не хватало, чтобы вы повстречались с нашими гостями. Думаю, брат, вам какое-то время придется провести в подвалах. Туда вряд ли сунется инквизиция, потому можете заняться там даже какими-нибудь научными изысканиями.

— Хм... В подвалах? — Гиральд весьма скептически взглянул на собеседника. — Вы так уверены, что инквизиция не станет их осматривать? Она наверняка сунет свой нос во все возможные щели, не то что в подвалы. Будь я инквизитором, сунул бы непременно. Как мне прикажете объясняться с этими господами, если они меня все-таки обнаружат? Тем более за "научными изысканиями"? И почему Вы думаете, что я непременно повстречаюсь с ними на дороге? Во-первых, можно спокойно обойти дорогу лесом и полями, во вторых, я что, по-вашему, отправлюсь в путь в столь приметной рясе? И, простите, о том, что под монастырем существует целый лабиринт ходов не знает только глухой и ленивый. Наверняка, есть другие способы покинуть здешние стены кроме главных ворот. И я не поверю, если Вы скажете, что не в курсе этого.

— В щели сунет, а потайных дверей там днем с огнем не отыщешь. — Помощник аббата открыл дверь кузницы и решительно перешагнул через порог. Давненько он тут не был. Теперь здесь было даже непривычно пусто. — Впрочем, брат Гиральд, вы можете поступать, как знаете. Полями, огородами, через лес... Идите, как хотите, только не через главные ворота. У нас тут капитан королевской гвардии объявился, так куда не пойди во двор — всюду на него наткнешься, — Легрэ обернулся, и его губы исказила неприятная вызывающая улыбочка, — а вы у нас личность приметная... и на монаха совсем не походите. Так что, поживите лучше в подвалах, а я постараюсь сделать так, чтобы инквизиция от вашей потайной дверцы держалась подальше.

Гиральд шагнул вслед за Легрэ в сумрак кузницы и остановился, внимательно разглядывая помощника аббата, чье выражение лица снова странно не подходило ситуации. "Желаете гнуть свою линию, пожалуйста. Не желаете содействовать, понятно, хотя и неразумно. Такое упрямство означает, что они что-то задумали. Неужели Себастьян все же решил выдать меня инквизиции вместо себя? Посмотрим".

— Моя личность не более приметна, чем Ваша, Легрэ — холодно заметил Гиральд, одаривая Кристиана не менее неприятной улыбкой. — И, если присмотреться, в этой обители мало кто походит на монаха.

Мужчина обогнал Легрэ, проследовал в бывшую лабораторию и остановился у окна, возле верстаков в ожидании собеседника.

— Ваши предложения и мысли я выслушал. И подумаю над ними. А пока давайте взглянем на плоды моего труда, мы же за этим пришли. Достаточно правдоподобно, как Вы считаете?

Легрэ пожал плечами, что говорило только об одном — он не оценил стараний Гиральда. По его мнению скрыть мысль в глазах ученого невозможно, а таких инквизиция за версту чует. Попадется на глаза им брат Гиральд, а язык ему под пытками уже развяжут без труда, как миленький скажет кто он, откуда, и кто ему покровительствовал. Нет, сейчас нельзя было рисковать, слишком много стояло на кону.

— Да. Вероятно достаточно правдоподобно. А куда вы все вещи перенесли? Я тут был занят делами и как-то упустил это из виду, да и Себастьян мне ничего не сказал. Забыл, наверное.

— Так, дайте вспомнить... Макеты я разобрал, деревянные части на дровяном складе, металлические детали тут рядом, в кузнице, в куче лома; с виду от тех, что, например, в маслодавильном прессе используются, не они ничем не отличаются. Химическую посуду разбил и утопил в нужнике. Анатомические препараты сжег. Линзы и записи — у падре Себастьяна. Что еще было? Астрономические модели и чертежные принадлежности разобрал, сложил к мелкому металлическому лому, вот тут, рядом со столярным инструментом. Все, больше ничего и не было.

— Убедительно, но я все еще раз должен проверить. — Легрэ обвел кузницу задумчивым взглядом, прошелся немного вдоль стены. Хорошая была лаборатория. Впрочем, он в этом мало что смыслил, а вот убирать ненужных людей умел тихо и безупречно. И пусть он давненько никого не убивал, сегодня намеревался вспомнить былые навыки. — У вас есть семья, брат Гиральд? — Кристиан скрестил руки на груди и встал у противоположного конца окна, лицом к своей будущей жертве.

— Брат Кристиан, мы пришли сюда заниматься делом или беседовать о жизни? — ученый удивленно поднял брови и зеркально отразил позу Легрэ. — Хотите проверить, так проверяйте.

— А мне вот о жизни поговорить сегодня что-то захотелось, — Кристиан потер мочку уха и вернул руку под подмышку. — Со мной никто не хочет про жизнь говорить почему-то. Вы умный человек, Гиральд, к тому же интересный собеседник. Хочется знать о вас побольше.

— В моей биографии нет ничего интересного, и прошу меня простить, именно сейчас нет никакого желания излагать ее. К тому же, чем меньше Вы обо мне знаете, тем безопаснее для Вас. Если желаете беседовать, давайте поговорим об отвлеченных материях, о жизненных целях, к примеру. И у нас мало времени, я слышал, инквизиция уже на подъезде.

— Тогда нам лучше поговорить об отвлеченных материях по дороге в подвалы. Не стоит испытывать судьбу лишний раз, — Кристиан направился к двери. — Кстати, костер, это тоже материя. Не знаю, насколько отвлеченная, но неприятная определенно.

Поведение Легрэ все меньше нравилось Гиральду, как и сомнительная идея укрыться в подвалах. Но спорить с помощником аббата, как выяснилось, было бесполезно. Гораздо полезнее было бы избавиться от его общества, однако цивилизованно разойтись с Легрэ явно не было возможности. Оставалось рискнуть.

— Ладно, Бог с Вами, уговорили. Идите, я буду через минуту: прихвачу кое-что из съестного и пару свечей, — махнул рукой Гиральд вслед уходящему Легрэ.

Через некоторое время он действительно появился на пороге кузни со связкой свечей, караваем хлеба и фляжкой и уверенно обратился к Легрэ:

— Ведите. Я готов.

Кристиан скептически хмыкнул при виде нехитрых пожиток Гиральда, но ничего не сказал. Они спустились в сырые мрачные подземелья, зажгли факелы, прошли сорок ярдов и остановились возле ровной ничем не примечательной стены. Здесь же на полу валялся ржавый кинжал. Легрэ нагнулся, поднял его, а потом вставил лезвие в щель между камнями — поворачивал то ребром к верху, то острием. Он промучился с четверть часа, прежде, чем что-то за стеной щелкнуло и часть ее отворилась, открыв взорам людей маленькую уютную комнату. Запах, что стоял в ней, напоминал о кладбище.

— Входите, брат Гиральд, — Легрэ сунул кинжал за пояс и зажег несколько свечей, что стояли в подсвечниках, смахнул пыль со стола. — Люблю этот монастырь, — сказал помощник аббата.

— Да уж, монастырь сей — поистине кладезь сюрпризов: такие запорные механизмы сейчас — большая редкость, — заметил Гиральд, отрываясь от рассматривания чего-то только ему понятного в том месте дверного проема, где Кристиан орудовал кинжалом. Затем брезгливо втянул носом воздух, но все же осторожно вошел в комнатку, стараясь держаться к Легрэ боком, быстро сгрузил свою ношу на стол и отступил к топчану, окидывая взором помещение. Скрытые широкими рукавами рясы руки ученый при этом держал сложенными перед грудью, словно подражая традиционным живописным позам святых, благостное выражение лица соответствовало позе. Контраст пасторальной картине составлял лишь колючий взгляд.

— Но у них есть один существенный недостаток: дверь открывается только снаружи. Вам это не кажется проблемой, Легрэ? — тон вопроса отличался отменным ехидством.

— Там, где есть один вход, найдется и другой. Какой-нибудь да и окончится выходом. — Кристиан прошелся по комнате, разглядывая обстановку и выбирая, откуда будет удобнее напасть. — Если вы боитесь, Гиральд, что я вас здесь запру, а потом забуду о вас, то не переживайте. Я не столь кровожаден. Да и вы, пока, ничего плохого мне не сделали. Падре Себастьян к вам очень уважительно относится, соответственно и я вам не враг.

— Все интереснее и интереснее... Вы намекаете, что из этой комнаты есть еще один выход? -Гиральд направился к собеседнику, с каждым шагом плавно сокращая расстояние. — И если уж Вы мне не враг, как утверждаете, не будете ли столь любезны его показать, или будете продолжать играть словами? Докажите, что Вы мне союзник. — Ученый вплотную подошел к помощнику аббата, и протянул руку, словно собираясь по-дружески положить ее тому на плечо.

Легрэ запросто улыбнулся — чуть иронично и спокойно.

— Видите кладку за моей спиной? — сказал он. — Третий кирпич сверху — шестой слева вытаскивается, за ним замок. Хотите проверить?

— Простите, сверху откуда? Покажите сами, если не трудно, чтобы я запомнил наверняка. Не хотелось бы подвести вас с Себастьяном, если что. — Гиральд подошел к собеседнику вплотную, серьезно заглядывая ему в лицо. Рука легко легла на плечо, и если бы Легрэ не вовремя повергнул голову в ту сторону, то смог бы заметить зажатые между согнутыми пальцами иглы. Ну же, поверни голову, отведи взгляд, — взмолился про себя в нетерпении Гиральд. Еще несколько секунд и нервы подведут его.

Легрэ смотрел Гиральду в глаза с усмешкой бога, читающего мысли. Такие наивные детские уловки смешили его хотя бы от того, что он сам их часто использовал. Что ж, все к лучшему.

— Думаю, что мы с вами вряд ли еще увидимся, брат Гиральд. Мне можно сказать вам то, что я давно хотел. Вы симпатичны мне. Как человек, и как ученый. Люди мыслящие в наше время в таком невыгодном и опасном положении, что приходится прятаться от всех, чтобы выжить. Я верю в науку больше, чем в Бога. Мне жаль, что вам приходиться уходить таким образом. Вы нравились мне.

Что? Неужели... Смысл слов Легрэ никак не хотел доходить до сознания ученого, леденящее осознание происходящего сковало мысли и нервы жалящей броней. Самые худшие предположения сбывались — здесь и сейчас. "Этот взгляд... Дьявол! Не думай, действуй, сейчас или никогда!" Руки действовали быстрее замершего в ужасе разума, три иглы с парализующим составом вонзились в шею противника. "Не успеваю, проклятье! Двадцать секунд. Это лишком много, у меня их нет" — пронеслось в голове Гиральда. Он изо всех сил оттолкнул Легрэ и метнулся вдоль стены к выходу.

— Черт! — помощник аббата выдернул из шеи иглы, в следующую секунду выхватил из-за пояса кинжал и, ухватив за лезвие, метнул в спину Гиральда. Кристиан понимал, что у него мало времени, и еще неизвестно, что с ним станет через минуту — возможно, что и он не выйдет из этой комнаты, не выйдет точно так же, как и человек с торчащим из-под лопатки кинжалом. Легрэ поднялся на ноги, чувствуя дурноту. Он наблюдал, как брат Гиральд — еще живой, но сломленный болью сползает по стене, как по спине его струится кровь, разрастается багровым пятном на одежде. В глазах у Легрэ помутилось, он почувствовал слабость в ногах. Нужно было добить. Сейчас. Кристиан подошел к Гиральду. — Сукин сын, — сказал он и, нагнувшись, выдернул лезвие из спины ученого. — Весело у нас получилось, да, Гиральд?

Гиральд судорожно вздохнул, когда лезвие вышло из спины, с трудом повернул голову и попытался сфокусировать взгляд на убийце Лицо Легрэ расплывалось в застилающей глаза темноте, пульсирующей в такт рвущей тело боли. "Не успел...А ведь почти получилось... Я же обещал Этьену... Дурак. Самоуверенный дурак..." Силы стремительно покидали Гиральда, горькое сожаление затопило путающееся сознание, тонущее в черно-багровом тумане. Показалось, призраки несделанного и несказанного окружают его, и фигура склонившегося Легрэ двоится и искажается вместе с ними. Такой же призрак, достойный жалости. Внезапным порывом ученый схватил склонившегося над ним Легрэ за ворот рясы, приблизил его лицо к своему и почти неслышно прошептал: "Господь тебе судья, брат".

— Господа нет. — Кристиан медленно приложил лезвие к шее Гиральда и, глядя в его глаза, с сожалением усмехнулся. — А ведь мне действительно жаль. — Легрэ надавил на сонную артерию острием, резко дернул кинжал на себя — и все было кончено. Опустившись на холодный пол и безразлично наблюдая, как тело ученого медленно отпускает агония, Легрэ потер пальцами онемевшую кожу на шее, а потом позволил себе опереться спиной о стену и прикрыть глаза. То, что расходилось по его телу, было тянущим и неприятным, приносило слабость. Легрэ не знал, кому молится, если смерть решит прихватить его с собой, да и не собирался. Он просто ждал, когда собственное сердце остановится, но силы внезапно стали возвращаться к нему, руки и ноги слушаться, прояснился разум. Пошевелившись, Кристиан понял, что в иглах Гиральда был не яд. Легрэ приподнялся, ровно сел и, рассмеявшись, погладил мертвеца по волосам.

— Спи, — сказал он, почти целуя прохладные губы. — Я сегодня не с тобой. Так что извини, Гиральд, компанию тебе не составлю.

23

Ксавье подошел к двери, осторожно дернул за ручку — ну конечно же заперта. Мужчина скептически приподнял бровь и жестом фокусника извлек откуда-то из складок рясы булавку. Буквально через пару секунд замок, щелкнув, открылся, и рыжая бестия выскользнула в коридор, воровато оглядываясь и прячась под капюшоном.

Был уже поздний вечер, человек в темном балахоне тенью скользил по монастырскому двору, держась ближе к стенам. Проникнуть в коридоры, тоже труда не составило, Ксавье легким шагом шел по коридору, трогая ручки дверей и суя туда любопытный нос. В одной из них он наткнулся на мирную картинку — за столом при свечах сидел юный монах, уткнувшись в книжку. Ксавье потянул носом воздух — запах бумаги, пыли, чернил и... коньяка. Усмехнувшись, он проскользнул внутрь и, приняв смиренный вид, подплыл к столу.

— Добрый вечер. Так поздно, а праведники все в трудах! Так ведь и глаза себе испортить можно!

Весь день у Этьена настроение было ни к черту, даже несмотря на душеполезную беседу с братом Гиральдом. Большую часть времени он провел в библиотеке — на случай, если заезжему инквизитору уже сегодня приспичит сунуть сюда свой длинный нос, все должно было выглядеть благопристойно. Этьен даже сел переписывать одну из наиболее занудных проповедей, но очень быстро понял, что его душевное состояние не слишком подходит для работы, требующей выдержки и твердости руки. Поэтому библиотекарь вернулся к чтению "Истории британских королей" — книга неплохо отвлекала от мрачных мыслей, ну а если кто зайдет, всегда можно изобразить рвение и послушание.

Ближе к ночи Этьен извлек из заветного шкафчика остатки коньяка. Воспоминание о Николае снова резануло, но уже не так болезненно — воистину, ко всему привыкает человек. От души приложившись к бутылке, молодой человек вновь погрузился в хитросплетения судьбы Артура и вздрогнул, услышав за спиной незнакомый голос.

— Добрый вечер, — было что-то в этом голосе, что ну никак не вязалось со смиренным видом позднего визитера. Что-то, заставившее библиотекаря впервые за этот день искренне улыбнуться. — Да вот увлекся немного... Темно разве? Если хотите, я остальные свечи сейчас зажгу.

— О, ради меня не стоит беспокоиться, — Ксавье с любопытством рассматривал библиотекаря. Неуловимое движение головы и капюшон, словно случайно сполз с пышной копны кудрей. — Мне не заснуть... вот решил прогуляться... а тут... — он демонстративно огляделся, облизывая иссеченные шрамами губы, — библиоте-е-ека, — лиловые в полумраке глаза остановились на монахе.

— Не можете заснуть без книжки на ночь? — проказливо усмехнулся Этьен. Вероятнее всего, этот рыжий нахал приехал вместе с инквизиторским обозом, и он почти наверняка инквизиторская ищейка... но почему-то в его присутствии библиотекаря совсем не тянуло изображать благостное смирение, совсем наоборот. — Что ж, могу попробовать помочь вам. Что предпочитаете читать в это время суток? Проповеди, жития святых, труды по истории церкви? Латинских или греческих авторов?

— О, вот жития и труды, безусловно, звучат достаточно занудными, чтобы начать клевать над ними носом, — Ксавье вернул точно такую же улыбку, — А греческие авторы... они на греческом?

— На греческом, брат... эээ, не знаю вашего имени.

— Ксавье. И вряд ли я Вам брат. Праведный образ жизни, отнюдь, не моя стезя. Ох, я ведь должен называть Вас падре... и... — он обошел стол, подходя ближе, — поцеловать Вам руку. Вы же монах... святой человек... а я грешник, такой грешник, — промурлыкал Ксавье, "скорбно" вздыхая.

Вблизи Ксавье оказался старше, чем показался Этьену сначала. Чертики, пляшущие в светлых глазах "грешника", вызывали горячую симпатию, а шрамы на губах — такое же горячее сочувствие... впрочем, вряд ли Ксавье в нем сейчас нуждался.

— Нууу, "падре" — это немножко не ко мне, — протянул библиотекарь, — не дорос я еще быть отцом. Но если вас вдруг обуревает острое желание покаяться на ночь глядя, то я к вашим услугам... сын мой!

Ксавье наклонился к монаху и доверительно сообщил:

— О нет, отцом Вы быть уже вполне можете, а вот святы-ы-ым... отцом, вот это я не знаю, — губы вновь растянулись в лукавую улыбку, — Но в одном Вы правы, милый... эээ... хм... служитель господа, острое желание меня обуревает, — он приложил руку к груди, — Прям уснуть не могу, какое острое и как... обуревает. Примите покаяние, — он бухнулся на колени и, запрокинув голову, уставился на библиотекаря,

— Как прикажете каяться? — рыжие брови взлетели вверх, длинные бронзовые ресницы пару раз хлопнули, придавая лицу театрально-умиленное выражение.

— Вслух, я полагаю, — Этьен постарался принять максимально суровый вид. В качестве образца для подражания на ум просился брат Кристиан, поэтому библиотекарь старательно вытаращил глаза и свел брови на переносице, изо всех сил пытаясь не рассмеяться.

— Только не очень громко, а то вы, не дай Бог, в священном порыве братьев разбудите!

Игра в "святого" и "грешника" определенно начинала ему нравиться.

Ксавье не сдержал смешка, увидев выражение лица монаха и сделал вид, что кашляет в ладонь, поддерживая "серьезность" игры.

— Падре, я грешен, мне нравятся мужчины, — сообщил он со скорбным вздохом.

Этьен аж поперхнулся от неожиданности. Нет, конечно, до него доходили определенные слухи... да что там слухи, в Валасском монастыре только ленивые и особо наивные были не в курсе относительно "забав" некоторых старших монахов. Но рыжей инквизиторской шельме он об этом, разумеется, говорить не собирался.

— О, это тяжкий грех, сын мой! Любое вожделение вне брака греховно, а уж к себе подобному... тьфу ты — в смысле, прости Господи! — а уж мужеложство и подавно. Простой исповедью тут не отделаешься, вам придется стоять на коленях утром, днем и, конечно же, вечером, отбивая поклоны и читая покаянные молитвы. И... мда, как хорошо, что вы решили исповедаться в этом грехе мне, а не, скажем, падре Себастьяну, а то одним грехом дело бы не ограничилось... в смысле, я хотел сказать, наш падре суров и назначил бы вам гораздо более жесткую епитимью!

— Я боюсь, мне это не поможет, меня возбуждает, когда меня ставят на колени и назначают... — он облизал губы, глаза приобрели дьявольский блеск, — жестокую... епитимью... ах, если бы Вы знали, как часто меня пороли... у меня спина полосатая, как у кошки... и все бесполезно, — новый невероятно скорбный вздох, — Ах, падре! Я и не знаю, как мне спасти свою душу! — он обнял ноги монаха, припадая к нему в "порыве раскаяния" — По правде сказать, я и сейчас возбужден!

— Боюсь, тут я бессилен, — сообщил Этьен, кусая губы и с огромным трудом сохраняя серьезное выражение лица, — придется вам все же исповедаться падре Себастьяну... а еще лучше — брату Кристиану, он большой, хм, знаток в умерщвлении плоти! У меня, знаете ли, никогда... — не выдержав, молодой человек уткнулся лицом в ладони и засмеялся так, что ближайшая к ним с Ксавье свеча погасла.

— Ксавье, ну что вы несете? — все еще хихикая, библиотекарь попытался поднять "кающегося грешника" с пола.

— Несу как всегда бред, а хотелось бы свет, — ответил Ксавье, поднимаясь с колен и нагло улыбаясь, — А у Вас чем-нибудь ... эээ... причащают после исповеди? — рыжая бровь вопросительно взлетела вверх.

— Нууу, боюсь, вина у меня в столь поздний час не найдется... — библиотекарь подмигнул. — Но могу причастить коньяком!

— О, ну такие страшные грехи, как мои, лучше причащать чем покрепче, — со знанием дела покивал Ксавье.

Этьен добыл откуда-то из-под стола коньяк, который до того припрятал от чересчур острых глаз ночного гостя.

— Вот, угощайтесь... то есть причащайтесь! Только посуды у меня нет, так что причащайтесь прямо так, если не брезгуете.

— Ох, падре, мне ли брезговать? — Ксавье профессиональным жестом обхватил губами горлышко бутылки и, скосив насмешливые глаза на библиотекаря, отхлебнул.

— Будешь? — он протянул бутылку, переходя на фамильярный тон, и нарочито медленно облизал губы.

— Спасибо, нет, — улыбнулся библиотекарь. В присутствии рыжего наглеца отчего-то хотелось улыбаться. — Думаю, мне уже достаточно.

— Сам теперь брезгуешь, после меня? — Ксавье обиженно сжал губы.

— Отчего же, просто не хочу, — Этьен пожал плечами и взял бутылку. — Но если настаиваешь...

Еще несколько глотков. Тепло растекается по горлу, по груди, заставляя отступить усталость и напряжение, оставляя лишь восхитительную легкость в голове.

Ксавье, щурясь по-кошачьи, наблюдал, как пьет юный монах — его так легко оказалось на это развести.

— Так у вас греческие книжки есть? А это правда, что у греков ну очень фривольные нравы?

— Понятия не имею! Никогда не общался близко с греками, — библиотекарь передал почти пустую бутылку Ксавье.

— Если судить по книгам, — сообщил он, припомнив "Илиаду", "Одиссею" и трагедии Софокла, — нрав у них скорее воинственный, злопамятный и мстительный.

— Говорят, у них не один бог, а много, — понизив голос, сообщил Ксавье о своих познаниях.

— Бог один у всех, — Этьен пристально вгляделся в лукавую физиономию собеседника, — хотя разумеется, есть неверные, которые мыслят иначе. Успокойте меня, вы ведь не один из них?

— Ну что ты, для меня и одного бога много, а уж чтоб несколько — и представить страшно такое мракобесие! — Ксавье допил коньяк. — Так что посоветуешь почитать на сон грядущий?

— Хммм... это смотря чего ты хочешь, — библиотекарю, неожиданно для самого себя, не хотелось отпускать незваного гостя. Будь Ксавье трижды связан с инквизицией, его присутствие дарило непринужденную легкость и вместе с тем покой, столь необходимый сейчас мятущейся душе. — Если желаешь историю о доблести и служении высоким идеалам, могу посоветовать "Повесть о Граале". Если жаждешь рассказа об иных землях и дальних странствиях, рекомендую "Путешествии святого Брендана Мореплавателя". Ну а если хочешь приобщиться к высшей мудрости, а также быстро и крепко заснуть, нет ничего лучше трудов Августина Блаженного!

— Эх... чего я хочу, в твоем списке как-то не прозвучало... А картишек у тебя, случайно, не найдется, досточтимый брат библиотекарь? Что-то спать совсем расхотелось, — Ксавье обезоруживающе улыбнулся.

— Увы, — Этьен умел улыбаться не менее обезоруживающе, — сами посудите, досточтимый... э... грешник: откуда в стенах нашей праведной обители взяться "молитвеннику черта"? А что спать расхотелось — это печально, но поправимо. Можно по саду погулять, замерзнуть как... то есть воздухом свежим насладиться. Если совсем уж невмочь, можно к лекарю в избушку постучаться — он такой духовитый травяной отвар делает, что спишь без задних ног и в ус не дуешь!

— Ну уж нет, еще травы мне не хватало, — Ксавье состроил смешную гримасу, — Буду лучше носом над книжкой клевать. Давай тогда что-нибудь на греческом.

— Хммм... — библиотекарь сделал вид, что задумался. — "Лисистрата" устроит моего взыскательного собеседника? Или вы предпочитаете трагедии на ночь глядя?

— Лисьего чего? — рыжие брови взлетели вверх.

Ксавье сейчас выглядел настолько потешно, что Этьен второй раз за вечер расхохотался.

— Страта, наверное... ой, не могу! — молодой человек вытер выступившие слезы. — Это комедия греческая. Про то, как мужики объявили войну друг другу, а бабы — мужикам. Бабы помирили мужиков, а потом вновь вернулись к указанным им свыше бабским обязанностям. Очень познавательно и поучительно.

— Ну зачем же ты мне весь сюжет рассказал? Теперь не интересно. Давай тогда трагедию, — махнул рукой Ксавье.

— Трагедию? На ночь? — Этьен помрачнел. — Как пожелаешь, дорогой гость... хотя как по мне, их и в повседневной жизни хватает... что ни день, сплошная трагедия.

— Трагедии? Каждый день? В этой тихой благословенной обители? — удивился Ксавье.

— Да нет... так, вообще. Если задуматься, сколько трагедий происходит в мире каждый день... — Этьен бессознательно повертел в пальцах кончик темной пряди, — ох, что-то меня на философию потянуло к ночи. Философских трудов, кстати, не хочешь почитать? Нет? Ну сейчас обеспечу тебя трагедией... и надо бы расходиться уже, иначе завтра к заутрене не встанем.

— Ой, давай и философские труды, — заинтересовался Ксавье, — Вдруг мне после трагедии потребуется утешение.

— Августин Аврелий, — в голосе библиотекаря явно слышались нотки злорадства. — Пять томов здесь и еще томов пятнадцать в соседнем зале. Принести? Или тебе на ночь хватит и первых пяти? Только учти, с собой не дам, так что утешаться прямо здесь придется! Да их и не потаскаешь особо — вон какие здоровенные...

Ксавье поморщился и почесал в затылке.

— Я слышал, что физические упражнения способствуют здоровому сну, но я предпочитаю несколько другие, чем таскать скучную болтовню святоши. Эк, как он разболтался! Пятнадцать томов! — он покачал головой. Ладно, хватит и трагедии. Ее хоть вынести можно? Или мне слезами тут обливаться, а потом спать, свернувшись клубочком в пыльном уголке? — он состроил жалобную мордашку, выпятив нижнюю губу и сложив бровки домиком.

— Ну, трагедию можно и с собой! — Этьен чуть улыбнулся: "несчастный" вид Ксавье в эту минуту никого бы не оставил равнодушным. — Сейчас принесу.

Библиотекарь встал из-за стола и направился к арке, ведущей в соседний зал.

В ожидании монаха Ксавье задумчиво прошелся вдоль стеллажей, темными громадами уходящих куда-то в небытие невидимого потолка в полумраке библиотеки. Он взял наугад книжку, раскрыл, полистал — конечно, он не ожидал, что тут вот так на виду будет разложено что-нибудь крамольное. Приезд инквизиции ожидали и конечно же подготовились. Философские и богословские трактаты, жития святых... ничего такого, что могло бы заинтересовать алчущих ереси. В соседнем зале, судя по звукам, двигали лестницу... а потом, судя по грохоту и не самому цензурному воплю, лестница таки упала. Взъерошенный библиотекарь появился на пороге, одной рукой прижимая к себе солидных размеров том, а другой — потирая ушибленное бедро.

— Кажется, кто-то тут жаждал трагедии?

— О, только почитать, но никак не наблюдать, — Ксавье вернул пролистанный томик на место. — Не стоило так утруждаться, какая разница, над чем я буду засыпать... книга все равно не заменит тепло человека. Надеюсь, там от стеллажа с трагедиями что-нибудь осталось? Но раз уж все равно героически добыли для меня, давайте сюда, — он протянул руку за книгой, — И можно мне узнать, как зовут моего благодетеля? — он улыбнулся.

— Этьен, — библиотекарь протянул книгу и пригладил растрепавшиеся волосы.

— Этьен? Откуда здесь, в Валассии, французское имя? — он пристально вгляделся в молодого монаха.

— Я родился не в Валассии, — молодой человек, чуть прихрамывая, дошел до скамьи и плюхнулся на нее со вздохом облегчения. — Синячище знатный будет... не стоило все же причащаться в таком количестве. А сюда, в монастырь, меня один паломник привез, когда я еще мелкий был.

— Мелкий, говоришь... Ты ведь тоже француз. И вот так случайно здесь, в этом месте, где закрутились такие игры? — Ксавье как-то загадочно улыбнулся, — Тонкий танец игр на чужбине, ммм? — рыжая бровь взлетела вверх, лукавый блеск глаз сменился на металлический.

— А если я скажу, что случайно, вы мне поверите? — подмигнул Этьен. Мысль насчет тонкого танца игр ему понравилась, хотя он и не очень понял, что именно имел в виду Ксавье.

— Поверю, — кивнул Ксавье с дружелюбной улыбкой. Конечно, он поверит, во всяком случае Этьена привела в монастырь не та неслучайность, которая его интересовала — на пароль библиотекарь не ответил, и, очевидно, даже не понял, что это был именно пароль. Но тем не менее, интерес рыжего беса к библиотекарю не угас. Он подошел ближе, обходя монаха по кругу и не спуская с него внимательных глаз.

— Скажи, Этьен, а тебя никогда не тянуло на родину предков? Скоро здесь будет жаааарко, — змеиная ухмылка, — пора искать пути отступления из этого гиблого места. Я, — он принялся заботливыми жестами приглаживать растрепанные волосы библиотекаря, — мог бы в этом помочь. Разумеется, если ты будешь выступать свидетелем на инквизиторском суде, а не подсудимым... хотя можно ограничиться и негласной помощью... уверен, у вас так много книг... все и не упомнишь... что-то можно случайно где-то в дальнем уголке и забыть...

— Что, падре, теперь моя очередь выступать в роли замаливающего грехи? — Этьен невинно улыбнулся. — И за какие из моих бесчисленных прегрешений мне уготован суровый, но справедливый суд? А насчет книг... это смотря кто и что собирается забыть... и с какой целью.

— Ну что ты, какой из меня падре? Со мной грехи обычно не замаливают, а наоборот творят, — доверительно сообщил Ксавье, наклонившись к самому уху библиотекаря, — Я серьезно. Что ты забыл в этой стране с жестокими и сумасбродными нравами? Инквизиции нужен лишь повод, а доказательства они выбивают пытками, и старик Фратори в этом ма-а-астер. Лучше ему эти доказательства на видное место положить, и тогда он не станет тебя преследовать. Им же не еретики нужны в самом деле, а богатство вашего монастыря. Так оставь этих лицемеров, пусть грызутся... А в моей стране свобода, мой друг, как насчет, чтобы сбежать вместе?

Этьен вздохнул. В том, что здесь скоро и в самом деле будет жарко, он не сомневался... и уже второй раз за сегодня ему предлагали оставить "этих лицемеров"... может, это знак свыше?

— Что я должен буду сделать?

— Так я же все уже сказал, — Ксавье широко улыбнулся, — Оставь книжечку какую-нибудь интересную... ну например на верхней полке стеллажа где-нибудь в дальнем углу. И еще... случится что-нибудь, давай придумаем способ, как ты весточку мне сможешь подать. Я тебя найду... у меня на родине твоих услуг не забудут, обещаю.

— Когда здесь будет, как ты метко сказал, жарко, вряд ли твоя или моя... да и чья-нибудь еще родина сможет чем-то мне помочь, даже если и не забудет моих услуг, — цинично заметил библиотекарь. — И когда именно мне следует проделать эту нехитрую операцию? Если тот же падре Себастьян заглянет в неурочное время и в неурочное место на предмет проверить лишний раз, все ли чисто, жарко станет задооолго до того, как падре Паоло запалит свои костры.

— Падре Себастьян регулярно перерывает всю библиотеку? Я думаю, у него слишком много дел, чтобы лезть на верхнюю полку стеллажа в самом дальнем углу. И я тебя предупрежу, когда станет жарко. Самое пекло начнется только по моему сигналу, — он подмигнул, а потом вдруг стал убийственно серьезен, серо-голубые глаза засверкали сталью, — И если вдруг найдется какая Лисистрата, — он побарабанил пальцами по книге, которую все еще сжимал подмышкой, — Я ей лично... перережу горло.

— Кому, Лисистрате? — хмыкнул библиотекарь.

— Ну не тебе же, милый Этьен, ты же не будешь совершать подобных безумств, — Ксавье похлопал бронзовыми ресницами, лыбясь шутовской улыбкой, переводящей угрозу в шутку.

— Мда? — скептически поднял бровь молодой человек, — но ты же меня совсем не знаешь... вдруг я все-таки окажусь подвержен безумствам и сейчас скажу, что пошутил? Ты и в самом деле не погнушаешься воспользоваться этой бесценной рукописью в качестве орудия возмездия?

— У нее, — Ксавье покрутил книгой в руках, делая вид, что придирчиво ее осматривает, — увы, кажется, нет горла... придется поискать кого-нибудь другого, — с "досадой" констатировал он, чуть склонив голову на бок и испытующе глядя на монаха.

— Думаю, не стоит никого искать, — быстро сказал Этьен, перехватив взгляд шпиона — и теперь он сильно сомневался, что Ксавье был шпионом именно инквизиции. — Ночь на дворе, братия спит сном праведных... вряд ли кто-то обрадуется просьбе предоставить свое горло для экспериментов, пусть даже эта просьба исходит из уст одного из наших дорогих гостей. Только вот еще какой вопрос меня беспокоит: вдруг наши взгляды на ересь печальнейшим образом не совпадут? Вдруг книга, которую я считаю ужасно, омерзительно еретической, вам покажется... эммм, какой-нибудь "Лисистратой"? Что нам делать в этом случае?

— Я уже сказал, инквизиции достаточно повода, остальное добудут пытки. Ну если уж ты и правда такая чистая душа... что-нибудь о многобожии, альтернативном устройстве мира, индийская философия прекрасно подойдет... ну или на худой конец, алхимия. Да и "Лисистрата" твоя уже прекрасно подойдет, это же история о власти ведьм, — он лукаво улыбнулся, — только ведь ее я получил прямо из твоих рук, а я надеюсь видеть тебя не в виде угольков, а вполне живого и веселого, — он склонился к монаху и почти по-братски поцеловал того в уголок губ.

Поцелуй обаятельного мерзавца заставил Этьена вздрогнуть и отстраниться — слишком яркой и сильной была ассоциация.

— Я отлично все понял, спасибо. Значит, остановимся на "Лисистрате" — она вообще-то в том зале так и осталась, ты же сам трагедию заказывал. Не сомневаюсь, что в "Антигоне" при желании тоже наберется ереси как минимум на один костер... особенно если под пытками... но раз уж ты так хочешь видеть меня живым и здоровым... — библиотекарь театрально развел руками.

— Ах, да! Какой я рассеянный! Трагедия же! Но да, Фратори профессионал, он где угодно ересь найдет... Что ж... спокойной ночи? Ты мне только не сказал... назначь место встречи, если начнется такая заварушка, что нас раскидает.

— Место встречи? Ммм... — Этьен задумчиво покрутил в пальцах прядь волос, несколько раз провел ее кончиком по губам. В голове сейчас эхом звучали слова Гиральда: "Если мы покинем обитель по отдельности... ждите меня там". Два таких разных разговора за один день — и каждый из собеседников предлагал ему будущее и спасение. Вот только нужно ли оно ему, такое будущее и такое спасение? С другой стороны, разве его теперешняя жизнь сильно отличалась от потенциальной грядущей? Брат библиотекарь был послушным исполнителем, а временами и недурным организатором. Стоило всего лишь сменить одного сюзерена на другого... У этой мысли отчего-то был горький привкус ивовой коры.

— Мы можем встретиться в саду — там легко спрятаться в случае чего, к тому же оттуда за стены монастыря ведет тропинка, о которой мало кто знает... по ней и улизнуть можно будет.

— Ну пока мы оба в монастыре, я тебя и без мест явки найду. Выход из ваших катакомб назови... или... там зал с озером есть приметный. Или в таверне в какой-нибудь деревушке...

— Вот именно, приметный, — Этьен почти не удивился, что Ксавье в курсе местонахождения озера. — Вдруг еще найдутся желающие друг друга подождать, когда жарко станет, тут-то мы все и встретимся... вот потехи будет. Если двигаться на восток вдоль побережья, в часе езды отсюда есть премилая деревенька Эрба. И постоялый двор, хоть и захудалый, там имеется.

— Договорились, — Ксавье открыто улыбнулся, — Чем скрепим договор? — он вновь придвинулся ближе.

— Думаю, поцелуем не стоит, — чуть иронично заметил библиотекарь, — примета плохая, знаешь ли. И коньяк кончился...

— Поцелуи бывают разные... могу и не в губы...

— Разве у нас не чисто деловое соглашение? — полюбопытствовал Этьен, глядя, как пляшут отблески свечного пламени в глазах рыжего искусителя.

— Ну что ты, как соплеменник соплеменнику... Тонкий танец игр на чужбине, — Ксавье медленно опустился на колени... поймал руку Этьена и поцеловал... но почтительностью этот поцелуй обладал лишь первые пару мгновений, вскоре губы уже откровенно ласкали тонкую кожу.

В другое время и в другом месте Этьен, возможно, иначе отреагировал на обжигающие касания лукавых губ, на скользнувший по ладони горячий и мокрый язык, на соблазнительно-насмешливое обещание в фиалковых глазах... но в данный момент у него если и дрожали коленки, то не от ласк Ксавье. Библиотекарь отлично помнил и изучающий взгляд, и щедрые обещания рыжего беса.

— Не в губы так не в губы, — Этьен наклонился и легонько чмокнул Ксавье в лоб. — Ну так что, будем считать наш договор скрепленным?

— Полагаю, да, — Ксавье обезоруживающе улыбнулся, поднимаясь с колен, — Спокойной ночи, брат Этьен, — и он, чуть склонив голову в знак прощания, удалился.

— Кому спокойной, а кому и... мда... — пробормотал вслед гостю библиотекарь. Ему-то уж точно после подобных предложений спокойно заснуть не удастся. Разумеется, Этьен не собирался подставлять Валасский монастырь и лично падре Себастьяна, хотя в глубине души был согласен с определением Ксавье. Значит... значит, в ближайшем будущем его могли ожидать нешуточные проблемы. Спрятаться, что ли, на время у Лиса и его ребят?

Вообще-то Ксавье ему понравился. А угрозы и попытки склонить к предательству... ну а кто в наше время бел, невинен и чист? Разве что ангелы... впрочем, Этьен их никогда не видел. Или те, кто бездействует. Каждый, кто пытается бороться и создавать, рано или поздно неизбежно столкнется с грязью и кровью, болью и ложью... этот урок библиотекарь усвоил отлично. Не зря же у него был один из лучших учителей...

Впрочем, проблема рыжего шпиона могла и подождать до завтра — тем более что завтра давно уже наступило. Этьен убрал посуду в шкаф, пообещав себе, что утром непременно вымоет, и отправился в постель.

24

Избавиться от навязчивого ощущения ярости, которая душила Фернандо все утро, ему, все-таки, удалось. Конная прогулка до ближайшего сада, активный, полный спарринг — гвардейцы знали, что нужно их "капитану", и обращаться с ним, как хрупкой глиняной посудой, не собирались. Единственное ограничение было — не наносить серьезные раны, приводящие к тяжелым последствиям. В этот раз обошлось без особого членовредительства, что было хорошо в свете того, где сейчас квартировался отряд.

Мужчина вернулся в хорошем расположении духа, привел себя в порядок, перекусил. Вино в инквизиторском обозе было чудесным. После недолгих размышлений Фернандо решил, что неплохо бы проверить, что творится с юным герцогом, да и сменить караульного в комнате юноши.

Первое, что он увидел, отперев дверь, был оставленный им гвардеец, лежащий на полу. Быстрым взглядом окинув комнату, в которой горела только одна свеча, Фернандо кивнул головой на пострадавшего:

— Лукас! Проверить!

Гвардеец, пришедший с ним, кинулся выполнять приказ, а "капитан" прошел быстрым шагом к лестнице и громко позвал:

— Падре! Мне срочно нужны Христофор и Ксавье! — Мгновенный взгляд в сторону комнаты — обычные звуки, ничего нестандартного. — Падре!

— Капитан! — окликнули мужчину из комнаты.

Фернандо рванул обратно в комнату. Краткий допрос показал, что раненый ничего не помнит.

Инквизитор, услышав королевские вопли, приподнял бровь и вздохнул. Опять там что-то стряслось, не успели приехать, а уже закрутилось. Король его слегка раздражал — слишком шумный, несдержанный... но с другой стороны ему же самому меньше работы, если Его Величество самостоятельно тут все разнесет. А Инквизиции останется объявить, что тут был рассадник ереси, поддержать светскую власть и оттяпать кусок еще больше, чем было первоначально обещано.

— Куда?! — рявкнул Паоло, узрев беспечно направляющегося к выходу Ксавье. Он умудрялся даже Фратори заставлять повышать голос.

— Я же слышу, что меня там хотят, — расплылся в улыбке молодой человек и накинул капюшон на рыжие кудри, непокорной гривой рассыпавшиеся по плечам.

— Ладно, иди, и передай кому-нибудь, чтобы разыскали Христофора.

— Слушаюсь и повинуюсь, Ваше Высокопреосвященство, — Ксавье сложил руки на груди и отвесил низкий поклон.

— Иди уже!

Молодой человек заглянул в соседнюю комнату, ухмыльнулся удивленно уставившемуся на него Раулю и передал просьбу Фратори разыскать Христофора. Однако разыскивать его не пришлось, он уже сам шел к падре с докладом и даже кое-какой добычей.

Ксавье решил не ждать его, и отправился к капитану... Возле двери, из-за которой доносился его резкий голос, он остановился и прислушался. Выяснилось, что тот мальчишка, которого капитан недавно притащил к ним на руках, а потом все запирался с ним в комнате, бесследно исчез. Весьма любопытные вещи тут творились, размышлял Ксавье, продолжая греть уши под дверью.

Лекарня не разочаровала, она скорее походила на ведьминскую избушку, чем на обычную монастырскую лекарню, в которых обычно хранились только бинты, да желудочные капли. И еще Христофор нашел там какую-то подозрительную бутылку темного стекла, ну еще парочку прихватил из того, что вызвало сомнения. Сгрузив это все на стол к инквизитору с бумагой протокола и сообщив, что теперь и внутри лекарни и снаружи дежурят гвардейцы, Христофор с поклоном удалился.

Фернандо несколько раз вздохнул, пытаясь задавить в себе гнев, мешающий работать. Размашистым шагом подойдя к двери, он изо всей силы пнул ее ногой:

— Ксавье!

Увидев рыжекудрое чудо, быстро отскакивающее в сторону, он поманил его пальцем в комнату:

— Много слышал?

Ксавье ухмыльнулся, искоса выглядывая из-под капюшона. Яркие чувственные губы на бледном лице ближе к левому уголку рассекал белесый шрам... правда, если присмотреться, шрамов там было гораздо больше, но молодой человек быстро опустил голову, прячась в тени.

— Я только что пришел и просто не решался войти, — смиренно произнес он, заходя в комнату и с любопытством осматриваясь.

И через шаг полетел вперед с помощью хорошего толчка чуть пониже спины от "капитана".

— Ксавье, я, кажется, ясно спросил?

— Капитан! — наперерез королю кинулся Лукас, закрывая собой инквизитора. — Капитан!

Ксавье не стал прилагать особых усилий удерживаться на ногах после пинка и картинно рухнул на колени, из-под капюшона на миг метнулся всполох рыжих кудрей.

— Ах, капитан, ваша страстность в работе меня просто обескураживает, — произнес он, усаживаясь на пол. И тщательно пряча волосы обратно под капюшон, с интересом наблюдал, как гвардеец браво кидается на его защиту.

Фернандо остановился, бешено дыша. В дверь деликатно постучали, и в комнату вошел Христофор. Король волевым усилием, почти на грани, скрутил в себе эмоции.

— Брат Христофор, пожалуйста, осмотрите раненого. Ксавье, — мужчина осмотрелся, и сел на постель, — падре Паоло отрекомендовал Вас как отменного специалиста по поручениям деликатного свойства. Здесь есть потайной вход, мне нужно его найти.

Фернандо, зло сузив глаза, уставился на сидящего на полу мужчину.

— А падре Паоло не сказал Вам, что я дорого беру за услуги деликатного свойства? Да и неделикатного, — он выделил последнее слово текуче-сладким тоном, — тоже... — он вновь склонил голову и искоса взглянул на Фернандо из-под навеса черной ткани.

— Насчет оплаты обращайтесь к падре, — уже более спокойно ответил мужчина. — Я думаю, он Вам объяснит некоторые дополнительные аспекты нашего сотрудничества. А насчет неделикатного, — "капитан" усмехнулся, — было бы интересно послушать.

Фернандо кинул взгляд на Христофора, который осматривал гвардейца.

— Дополнительные аспекты нашего сотрудничества, — Ксавье словно покатал на языке слова, — Как любопытно звучит. Обязательно спрошу у падре. А что касается неделикатного... то.. ну я бы Вам рассказал, и даже показал... но видите ли тут с нами присутствует драгоценный сотрудник инквизиции, а мое дело развращать ее противников, а не сотрудников. За иное мне Фратори что-нибудь оторвет и отправит в монастырь... причем женский, — в голосе задрожал потрясающий своей тяжестью трагизм, а вздохом можно было забивать гвозди.

— Ну еще бы, куда Вам с оторванным... чем-нибудь... кроме как в женский монастырь, — отозвался Фернандо. — Брат Христофор, что-нибудь серьезное есть?

Выслушав тихий ответ лекаря, он отправил его и пострадавшего гвардейца прочь. Спокойно посмотрев на паяца, он спросил:

— Вам действительно есть что мне сказать?

Ксавье как-то неопределенно хмыкнул, глядя, как капитан выпроваживает всех остальных из комнаты.

— Мне Вам сказать? Вы решили, что у меня есть какие-то тайны, которые я могу Вам продать? — он рассмеялся, — Нет, капитан, я всего лишь вор и шлюха, которого прижучила инквизиция, потому что Фратори не брезгует любыми методами, когда ему нужно прижучить кого-то покрупнее и поизворотливей. И с Вами мне торговаться бессмысленно, потому что Фратори в любом случае с меня не слезет, да и Вы против инквизиции ничего сделать не сможете. Меня же с моей внешностью перед любым судом поставь и они без всяких доказательств отправят на костер. Это уж я так, по привычке... и от скуки...— он вздохнул уже без театральных жестов и поднялся на ноги, — Потайная дверь, говорите... — Ксавье пошел вдоль дальней стены, ощупывая ее тонкими пальцами и иногда простукивая костяшками.

— Ксавье, прекратите меня принимать за дурака, — мужчина сидел, удобно вытянув ноги, и следил за работой насмешника. — Я что, не знаю падре, чтобы пытаться "купить", как Вы выразились, какие-то тайны? Я Вам не первый попавшийся на дороге остолоп. И если что-либо скажете про "второго попавшегося", Вам не поздоровится. Даже если по привычке скажете. И я бы посоветовал Вам начать со стенки, спиной к которой стоял мой гвардеец. Его явно сзади ударили.

— Ах, да мне их столько попадается... — еле слышно пробормотал под нос Ксавье, пряча ухмылку, — Ну и к какой стене стоял спиной Ваш солдат? — он обернулся и оперся спиной о стену, которую только что проверял.

— Вы не поверите, Ксавье, — сказал, ухмыльнувшись, король. — Именно к этой.

И стал с интересом наблюдать за реакцией рыжекудрого.

— У меня к Вам просьба, капитан, — Ксавье чуть склонил голову на бок, — Вы не могли бы выйти? Мне мешает шорох моей одежды, а если я ее сейчас сниму, Вы подумаете, что я Вас соблазняю... Не хочу глупо выглядеть.

Фернандо оценивающе посмотрел на мужчину, встал, закрыл дверь на ключ, который убрал в карман, вернулся на свое место и сделал приглашающий жест рукой:

— Прошу Вас, Вы меня нисколько не стесните, да и соблазнить меня не так легко, как Вам могло бы показаться.

— То есть, Вы не желаете быть хоть немного вежливым? Ну ладно... кто я такой, чтоб требовать к себе вежливости, — Ксавье отвернулся и стянул через голову балахон, кинув его на пол. — Я и не думал, что это Вас соблазнит, — тихо добавил он.

Длинные рыжие кудри рассыпались по обнаженной спине, покрытой густой сеткой шрамов... и не только старых — там были и еще свежие розовые полоски только-только затянувшейся после очередной порки кожи. На левой ягодице красовалось давно выжженное клеймо, а на бедре подживал недавний ожог. Ксавье тщательно завешивая лицо волосами, снова начал ощупывать и обстукивать стену, двигаясь бесшумно, как кошка.

Фернандо с интересом смотрел за работой мужчины. Ну и за самим мужчиной тоже. Чтобы ни говорил о себе Ксавье, тело привлекало — стройностью, подтянутостью, своеобразной звериной грацией, которую только подчеркивали шрамы. Как у дикого животного, которого никак не могли подчинить. Королю захотелось рассмотреть лицо вора как следует — стало интересно, также гармонично на лицо легли шрамы, как и на тело? Если так же, то с ним работал настоящий художник своего дела.

Ксавье что-то там то ли нащупал, то ли услышал, потянулся вверх, встав на цыпочки и пытаясь что-то достать сверху, потом опустился на корточки. Молодой человек нажал скрытый рычаг, что-то скрипнуло и часть стены почти бесшумно отошла внутрь.

— Нашел, — выдохнул Ксавье, потянулся за балахоном, быстро натянул его на себя, сразу накидывая капюшон, потом всунул босые ноги в стоптанные башмаки.

— Все? Я могу идти? — он посмотрел на закрытую на ключ дверь.

Фернандо изучающе посмотрел на Ксавье, а потом отрубил:

— Нет. Мне нужно найти герцога Сильвурсонни. Насколько я знаю, ты в этом тоже можешь помочь.

— Ну мы же не полезем вдвоем в эти катакомбы?! Я, конечно, не прочь остаться в темноте наедине с таким страстным красавчиком, как Вы, но не хотелось бы получить по башке от того, кто знает эти ходы очевидно лучше нас, — заметил Ксавье, вновь начав паясничать.

— Ксавье, — голос Фернандо оставлял привкус горечи, все его приближенные знали, что любое слово наперекор может принести очень неприятные последствия. — Я уже просил не считать меня идиотом. Вы это уже забыли? Так я Вам напомню. Третий раз я повторять не стану, запомните. А что касается страстного красавчика, — голос мужчины понизился, обрел бархатистость и мягкость, — я Вам могу и это устроить. Я вижу, что Вы много испытали, но я также вижу, что могу гарантировать Вам и совершенно новые, необычные ощущения. Не искушайте меня, Ксавье. А если уж искушаете... — король встал и неторопливо подошел к вору. Откинув капюшон балахона, в который тот закутался, он оценил лицо — хороша работа. И продолжил, глядя в глаза:

— Если искушаете, будьте готовы к последствиям. Ну так что насчет герцога? Кстати, ключ у меня не в кармане, а вот, — Фернандо покачал ключом, зажатым в левой руке.

Ксавье изобразил наглую ухмылку, когда Фернандо снял с него капюшон, но в серо-голубых глазах на миг мелькнуло затравленное выражение. У него были красивые, почти женские черты лица, но не из породы бесполых ангелочков, как это часто бывает у женственных юношей... о нет, он скорее походил на беса, чем на ангела. Да и шрамы ангелочкам не идут. Рыжие брови вразлет, справа пересекал тонкий косой шрам. И губы... их ему часто разбивали и даже рвали, шрамов было много, но на лице они хорошо заживают. Вот только с месяц назад парень явно поцеловался то ли с раскаленным прутом, то ли с крестом, шрам был довольно свежий.

— А что насчет герцога? — ответил Ксавье, — Я не собака, вынюхать его след не смогу. Вон свинью у падре возьмите, она и то лучше сгодится. Если кто-то из беглецов пахнет кровью, она точно учует. А что мне ключ? Мало меня Фратори запирает, теперь еще Вы взялись? Последствия, — он фыркнул, — За последствия я беру по тройному тарифу, но, учитывая, сколько мне пришлось терпеть Фратори в одной карете... Вам повезло, у меня сейчас большие скидки.

Фернандо шагнул ближе к Ксавье.

— Кажется, ты, все-таки, меня соблазнил, — ни капли насмешки в голосе. Мужчина легко провел большим пальцем по ожогу на губах вора. И спросил, глядя прямо в глаза, — не боишься?

— Нам мальчишку Вашего нужно найти, не забыли? — Ксавье лизнул палец, исследовавший его губы. — И потом, доведете меня до неработоспособного состояния, будете разбираться с Фратори.

Фернандо улыбнулся. Он обожал играть.

— Как думаешь, разберусь? А если разберусь, то почему? Кстати, зря ты наговариваешь на себя. Ты красив.

Палец переместился на шрам на лице, пробежав по нему легкой лаской.

Ксавье на мгновенье отвел глаза, опустив золотившиеся бронзой ресницы.

— Нравится, так возьмите... со мной все можно, Вы же видели... Только если будет слишком жестко... может, позже? Если нам еще искать Вашего мальчишку, мне бы хотелось нормально передвигать ноги...

Фернандо не привык, что его вопросы игнорируют, но тут решил не обращать внимания.

— И тебе это нравится? Это "все можно"? — просил он, продолжая ласкать шрам.

Ксавье поднял глаза, с секунду он слегка удивленно смотрел на Фернандо, словно не верил, что ему задали такой вопрос, даже немного растеряно моргнул, а потом во взгляде мелькнуло понимание. Уголок рта пополз вверх, складываясь в кривую ухмылку под пальцами короля.

— А Вам так не нравится, когда на это согласны с удовольствием? Если хотите, буду кричать и бояться, — исчерченные шрамами губы расплылись в порочной улыбке, а потом поймали ласкающие пальцы, втягивая, демонстрируя готовность на любые услуги, а глаза широко распахнулись, приобретая невинное выражение изумленного ангела, шрамы даже придали этому образу трагичности.

Фернандо жестко ухмыльнулся, а потом втолкнул пальцы в рот Ксавье, согнул и резко ткнул ими в его небо. Тот согнулся от боли, рефлекторно сжав зубы и почти до крови прикусив пальцы короля. Продолжая ухмыляться, Фернандо спросил:

— Так тоже нравится?

С одного из пальцев скатилась капелька крови. Мужчина слегка поморщился — один палец прокусил-таки.

Ксавье облизал губы, сглотнул, с болезненной гримасой. Принятая роль мгновенно с него слетела, он мрачно посмотрел на Фернандо и произнес:

— Надеюсь, Вы не будете проделывать чего-нибудь эдакого, когда у меня во рту будет ваш член.

— Не буду, — усмехнулся король. — Теперь я бы с удовольствием обсудил вопрос нахождения герцога. Вы идете с нами, — сказал он безапелляционным тоном, — вор может понадобится, тем более такой квалификации, как Ваша. Так что попрошу Вас, Ксавье, сходить за волшебной свинкой падре. Надеюсь, иди со мной в сопровождении шестерки гвардейцев Вы не побоитесь? — издевательски спросил Фернандо.

— О, семеро бравых мужчин с оружием и в форме! Все, о чем я только мог мечтать! — ухмыльнулся Ксавье. — А теперь, если Вы не нуждаетесь в... моих неделикатных услугах, — он вздохнул с явным сожалением, — Откройте дверь, я схожу за свиньей.

Фернандо бросил ему ключ и спросил безразличным тоном:

— Неделикатные услуги только наедине оказываешь?

— А что не видно, что я очень стеснительный? — убийственно серьезным тоном спросил Ксавье, приподняв рыжую бровь и открывая дверь.

— Мне — нет, — усмехнулся король, подходя к двери и кладя свою руку поверх руки Ксавье.

Пальцы мужчины замерли с ключом в замочной скважине, он искоса посмотрел на Фернандо, словно в задумчивости облизывая губы.

Король медленно повел пальцами по руке Ксавье, забираясь все выше под рясу. Дойдя до плеча рыжеволосого и нащупав там очередной заживший шрам, Фернандо остановился, поглаживая его.

— Ну как, насколько ты стеснительный? — спросил "капитан", ловя взгляд вора.

Ксавье с трудом сдерживал участившееся дыхание, но отдавал себе отчет, что с ним играют в какую-то игру и о правилах он не в курсе.

— Ну, хватит игр, капитан, чего вы от меня хотите? — наконец, не выдержал он, спрашивая прямо.

— А что, разве непонятно? — спросил в губы Фернандо, притянув к себе мужчину второй рукой за талию и крепко прижав к себе. Второй он предостерегающе сильно сжал плечо и накрыл губы вора властным поцелуем.

Ксавье сразу обмяк в сильных объятиях, прижимаясь всем телом и издавая легкий стон в губы короля. Во время путешествия лаской его не баловали, а капитан с его порывистой и властной манерой давно привлекал внимание, так что желание всколыхнулось сразу, обдавая горячей волной и порождая дрожь под коленями. Ксавье нечего было стесняться, с его-то репутацией, так что он отвечал на поцелуй увлеченно и не задумываясь о последствиях.

Фернандо очень любил быстрые и сильные реакции у любовников, к тому же Ксавье ему подходил и по другим запросам, так что своей сильной реакции во время поцелуя на рыжеволосого он не удивился. Не разрывая поцелуй, король резко заломил руки Ксавье за спину. Мужчина выгнулся назад, открывая доступ к шее. Фернандо аккуратно лизнул ямочку между ключиц вора.

Ксавье резко втянул воздух, оказавшись в тисках короля. Влажное прикосновение и почти невозможность пошевелиться... ему это дико нравилось. Он замер, запрокидывая голову и открывая беззащитное горло.

Фернандо перехватил обе заломленные руки вора за запястья одной рукой, а второй начал аккуратно поглаживать ключицу Ксавье. Пальцы ощупывали косточку все сильнее и сильнее, и вдруг "капитан" резко нажал на одну точку чуть пониже ключицы. Одновременно с этим он впился в губы рыжеволосого поцелуем, ловя стон боли.

— Продолжим? — прошептал король, чуть оторвавшись от губ Ксавье, как только у того прекратилась дрожь, вызванная его действиями.

Поцелуй на фоне боли и скованные запястья — это возбуждало сильнее самых горячих ласк, да и это не каленое железо — яркая вспышка, а за ней жаркая волна удовольствия. Ксавье приоткрыл глаза, уже подернувшиеся дымкой желания, крепко смешанного с болью. Однако удовольствие было весьма сомнительным, это только начало, а капитан уже показал, что профессионал в причинении боли. И кто знает, до чего он дойдет... мужчина вздрогнул от этой мысли, в глазах на миг вновь проскользнуло затравленное выражение. Но у него пока спрашивали о возможности продолжения и искушение было слишком велико — один взгляд на склонившегося над ним хищника, заставлял мышцы внизу живота сладко вздрагивать.

— Да, — выдохнул Ксавье, не в силах справиться со сбившимся, судорожным дыханием.

Фернандо довольно улыбнулся, глядя в лицо вора. Глаза, зовущие, жаждущие, сказали ему о многом. Лучше всего реакция будет, если тот разденется, а пока... Пока чуточку игры. Еще один поцелуй, когда рука чувствительно скользит над местом, которое уже дарило боль, когда неизвестно — будет ли боль или ласка. Когда тело в нетерпении ждет, что же ему дадут. Когда мышцы сводит от напряжения. Когда в разуме царит только один вопрос — когда? Дрожь под руками выдает это все.

— Ждешь? — выдохнул король в губы вора. — Раздевайся, — и легкие касания вокруг болевой точки, дразнящие, манящие, обещающие радость и боль.

Новое "да" сорвалось губ Ксавье. Все тело плавилось от осознания в насколько умелых руках он находится и какая острая, сладкая и опасная игра его ждет.

— Слушаюсь, — он усмехнулся в губы капитана, отдавшие столь однозначный приказ, и медленно потянул полу своего балахона вверх, лаская себя по бедрам. Стянув так мешающуюся сейчас одежду, он отбросил ее куда-то на пол, и выжидательно посмотрел на Фернандо, нетерпеливо облизывая губы.

Король медленно обошел вокруг вора, осматривая, оценивая его. Рука скользила легкими поглаживаниями по телу, по шрамам, останавливаясь на самых заметных. Хорош.

— Руки за спину и не шевелись. За каждый звук — наказание.

Ксавье жмурился и томно изгибался от прикосновений короля. В ответ на очередной приказ он ответил порочной ухмылкой и восхищенным блеском глаз. Рыжеволосая бестия завела руки за спину, захватывая правой ладонью запястье левой.

— Наказывать придется часто, я весьма невоздержан в стонах, — вкрадчиво сообщил он, с вызовом глядя на Фернандо.

— Я разве позволял говорить? — в притворном изумлении приподнял брови король. — Что ж ты так сразу нарушаешь приказ? А?

Рука опять за подбородок, ухмылка в губы.

— Отвечай.

— Вы отдаете противоречивые приказы, мой прекрасный деспот, — Ксавье похлопал ресницами, — Так мне молчать или отвечать?

— Дерзишь? — ухмылка все ярче, рука легко гладит по бедренной косточке, смещается чуть в сторону, легкие поглаживания, которые сменяются более чувствительными, жесткими. Ноготь впивается в кожу, вызывая яркий всплеск боли, потом еще раз. — Так тоже будешь дерзить?

Ксавье наслаждался жесткой лаской и ждал неминуемой расправы. И она конечно же наступила, резко ударив по нервам и заставив втянуть воздух сквозь зубы. На этот раз на вопрос короля рыжеволосый стервец только отрицательно помотал головой, однако вопреки ответу на губах тут же зажглась вызывающая ухмылка.

— Будешь, — дьявол предвкушающее улыбнулся. Еще несколько движений, и трепет тела под руками служил показателем реакции. Фернандо изучал его, настраивал, как опытный мастер, новый инструмент. Через несколько минут король прижал вора спиной к двери, держа его за горло. Руки Ксавье продолжал держать сзади, и его нижняя часть оказалась бесстыдно выставленной перед королем. Фернандо пробежал пальцами в опасной близости от плоти мужчины, задержался на мгновение около уж опробованной точки. Сжав руку на горле чуть сильнее, приказал:

— Не дергайся и молчи.

Пальцы взяли на теле вора первый аккорд.

Ксавье сильнее сжал запястье за спиной, растрепанные рыжие кудри рассыпались по двери, глаза налились лиловым оттенком. В сладость подчинения он любил добавлять остроту дерзости, но сейчас предпочел упрямое молчание, испытывая мастерство любовника. Не дергаться было гораздо труднее, стоя в неудобной позе под пальцами, столь умело высекающими разнообразные ощущения — от острой боли до не менее острого наслаждения — и даже не имея возможности дышать полной грудью. Он нервно сглатывал, с трудом прокатывая кадык под жесткой ладонью Фернандо. Все тело напряглось, мышцы бедер подрагивали от каждого прикосновения.

Король пил чуть слышные всхлипы Ксавье, звук судорожно им втягиваемого сквозь сжатые зубы воздуха, купался в тумане, постепенно затягивающем взгляд вора. И ловил момент, когда тот должен будет переступить через грань этого мира. И буквально за секунду этого сказал, туша рукой все ощущения, не давая мужчине достигнуть нужного наслаждения:

— Кто-то говорил про член во рту, — и, опять намекая рукой на ждущее в будущем, приказал, — приступай.

— А вот это было жестоко, капитан, — Ксавье покачал головой, криво усмехаясь, — Значит, только поиграть со мной решил? Ну ладно, кто я такой, чтобы жаловаться, — он плавно опустился на колени у ног короля, скользнул ладонями под одежду, задирая рубашку и жадно целуя и облизывая кожу над краем брюк, пока его ловкие пальцы развязывали пояс.

— Милый, — рука короля крепко вцепилась в горло рыжеволосого и потащила его вверх. — Разве я тебе разрешал говорить?

За словами последовал хлесткий удар по ребрам, вызывающий новую мелодию боли у Ксавье. Когда тот продышался, Фернандо жестко приказал:

— Продолжай.

Удар до искр в глазах, заставляющий хватать ртом воздух — кровь взбурлила от выплеснувшегося адреналина, глаза блеснули наливаясь кровью до ярко-лилового цвета, но Ксавье вновь рухнул на колени с самым покорным видом.

Он потянул за завязки на брюках короля, высвобождая его член, и прошелся быстрыми, мимолетными поцелуями по чувствительной плоти — то легкими, как пушинка, то упруго проводящими вдоль ствола. Ксавье подобрался к головке, едва мазнул по ней губами, пощекотал кончиком языка, открыл рот, накрывая им член, но губ не сомкнул, чуть отстранился и с ухмылкой посмотрел вверх, хлопая ресницами.

— А ты на ногах-то удержишься? — вновь дерзкие слова срывались с порочных губ, находящихся в дразнящей близости от просящейся к ним плоти, — Может, тебе лучше присесть, — он чуть лизнул головку, — Или хоть к стеночке прислониться...

Фернандо ласково улыбнулся:

— Ты так уверен в себе?

В грудь мужчины уперся сапог:

— Снимай.

— Слушаюсь, — беззвучно одними губами. Ксавье сжал бедро короля, успев откровенно потискать, пока стаскивал сапог.

За ним последовал второй сапог и штаны. Король слегка толкнул рыжеволосого беса ногой:

— На коленях к стене. Стать лицом ко мне.

Ксавье повиновался, сел на колени у стены, чуть запрокинул голову, облизывая губы, и начал ласкать себя по бедрам, выжидательно поглядывая на короля блестящими в полумраке глазами.

— А теперь усложним задачу, — ласково улыбнулся король. — На ногах, говоришь, не устою? Проверим...

С этими словами он за горло притиснул Ксавье к стене так, что тело мужчины выгнулось дугой. Опершись другой рукой о стену, Фернандо ткнулся ему в рот возбужденным членом.

— Ну?

Ксавье, не сводя взгляда с короля, нарочито медленно чуть разомкнул губы, быстрый язычок лизнул головку, словно осторожно пробовал незнакомое угощение и снова скрылся за упрямо сжавшимися зубами. В глазах заплясали вредные бесенята.

— Ну что ж ты, милый? — ласково спросил король. — И это все, на что ты способен? Настолько сильно переоценил себя? Отвечай.

— О вас же забочусь, — хрипло ответил Ксавье, — Потеряете контроль над собой, придушите сильно, а я могу клацнуть зубами, — он улыбнулся, показывая зубки, причем весьма ухоженные для простолюдина.

— Милый, — рука начала медленно перемещаться по горлу рыжеволосого, то чуть сжимая, то отпуская, то почти нежной лаской, то жесткой хваткой, ловя изменения в теле, глазах мужчины. — Тебе нужно о своем самообладании заботиться, а не о моем.

Ксавье жмурился, как кот, которого почесывали по шейке, в глазах разлилось блаженство — ему откровенно нравились подобные вещи.

— Как скажете, риск — благородное дело, — он умудрился сочетать усмешку с придыханиями.

Когда хватка короля чуть ослабла, он потянулся к нему, уткнувшись плотно сомкнутыми губами в головку, а потом медленно чуть разжал их, упруго пропуская член в глубину горячего рта. Ксавье принялся за дело, насколько ему позволяла ладонь на горле. Блестящие бесовскими огоньками глаза, поглядывали на Фернандо из-под ресниц, а правая рука рыжего негодника потянулась к собственному паху.

Король облизнул губы — ему нравилось наблюдать за рыжеволосым насмешником. Тот был очень странным — с одной стороны покорен, с другой... А вот с другой стороны он делал все, чтобы доставить удовольствие, и Фернандо это очень импонировало.

С удовольствием толкаясь в рот Ксавье, он отслеживал его эмоции, получая дополнительное наслаждение от контроля эмоций вора, от своей мнимой, и в тоже время такой настоящей власти над ним.

Ксавье покорно и глубоко принимал короля, иногда шумно выдыхая и полузадушенно постанывая. Он, не стесняясь, ритмично скользил ладонью по своему напряженному члену, и увлекался и в том и другом занятии все больше.

Рыжеволосый был прекрасен не только внешне, но и в своих умениях. Фернандо чувствовал как юркий, опытный язычок все больше и больше приближает его к разрядке. Король закусил губу, внимательно наблюдая за Ксавье. От эмоций зашкаливало.

— Хватит, — он резко отстранился. — На кровать, на колени.

— Оу?! — Ксавье запрокинул голову, упираясь затылком в дверь и пытаясь отдышаться, он с видимым усилием, задержал свою руку, сжимающую его собственный член.

— Да... сейчас... — хриплое дыхание и язык, облизывающий припухшие от активной работы губы. Он рывком поднялся и, слегка пошатываясь, направился к кровати. Закинул одно колено на край постели, и вдруг замер и обернулся через плечо, глядя на короля сквозь упавшие на глаза рыжие прядки и усмехаясь шальной улыбкой. Рыжий бес томно изогнулся, грациозно опускаясь на колени, выгибаясь кошкой, которую ломает во время течки.

Фернандо стиснул зубы. Вот ведь негодник! Быстро выдернув из штанов завязку, он в два шага оказался около Ксавье и буквально вломился в него до основания.

— Тебе ведь нравится так, да? — прошептал он на ухо вору. — А сейчас понравится еще больше.

Он накинул на горло мужчины импровизированную удавку и слегка потянул, проверяя натяжение.

Ксавье зашипел... нутро обожгло болью и горячим удовольствием. Фернандо был настоящим неистовым хищником, которого не стоило дразнить, если не готов к последствиям. Рыжий бес подавился всхлипом, его вновь придушили, пальцы смяли покрывало, вдоль позвоночника прокатилась дрожь.

Король рукой придерживал вора за бедро и почувствовал его реакцию. Замечательно. Фернандо прикрыл глаза и начал медленно двигаться, чуть отпуская веревку, когда выходил, и натягивая на обратном движении. Темп движений медленно, но верно увеличивался.

Медленно... позволяя мышцам привыкнуть, и удавка до звездочек в глазах. Ксавье прогибался в пояснице, еще чуть разводя ноги и пропуская глубже. Из горла вырывались бесстыдные, подхлестывающие стоны, дико и непотребно звучащие в стенах монастыря.

Фернандо держался до конца. У него давно уже никого не было, с тех пор, как он уехал из столицы, кинувшись в это странное путешествие, обещавшее очень много удовольствия для его дьявола. Но чтобы встретить такого! Да еще из инквизиторского обоза! Было безумно жаль, что раньше он особо не интересовал путешествующим с падре Паоло мужчиной, удовлетворился расплывчатым разъяснением. Дьявол похотью, безумием бился в каждую клетку тела.

Ксавье начал вскрикивать от каждого резкого толчка и тут же материться с придыханиями, напрягаясь всем телом. Еще несколько бешеных движений навстречу друг другу, и мужчину разбила охватившая все тело судорога — он задергался, не стесняясь оповещать всех соседей, как ему сейчас, дьявол побери, ... назовем это слово — хорошо.

Король сразу отпустил удавку, почувствовав конвульсии тела вора, получившего разрядку. Несколько движений, и он сам излился в Ксавье. Хорош, рыжеволосый черт, безумно хорош, слов нет! Резко укусив того в шею, он прошептал:

— Молодец.

— Вы тоже, — усмехнулся Ксавье, отфыркиваясь от рыжих кудрей, прилипавших к взмокшему лбу, — Боже, как давно у меня не было такого шикарного траха! Это стоит того, что у меня наверно несколько испортится походка на сегодняшний вечер... а мне еще ловить Вашего мальчишку...

— Да, — скинув дурман вожделения, Фернандо еще раз с удовольствием провел руками по телу вора, чувствуя пальцами все его шрамы. Хорош. Звонко шлепнув напоследок паршивца по заду, он подхватил со стола кувшин с водой и завалился на постель.

— Ты что-то говорил про свинку падре?

Ксавье сел на край постели и попытался пальцами привести хоть в какой-то порядок растрепанную копну пышных кудрей.

— У свинки идеальный нюх, не хуже, чем у собаки. И она обучена вынюхивать. Я сейчас за ней схожу, а Вы пока найдите какую-нибудь вещь пропавшего мальчишки, лучше со следами крови, — Ксавье обернулся к королю и протянул руку за кувшином, дабы тоже утолить жажду.

Фернандо задумчиво протянул воду вору. Вещь со следами крови? Ряса, в которой нашли Луиса точно, потом еще Христофор его перевязывал, может что сохранилось.

— Отлично, — кивнул головой король и встал с кровати, не отказав себе в удовольствии запустить пальцы в волосы Ксавье. — Раздобудем, — и он стал одеваться.

От последнего прикосновения короля, Ксавье запрокинул голову, как кот, которого мимоходом почесали за ушком, а потом последовал примеру Фернандо и, подобрав валявшийся возле двери балахон, натянул его на себя.

25

Луис забылся тяжелой дремой, это был даже не сон — это была болезненная усталость, которая, позволила, наконец, отключиться и погрузиться в многочасовой мрак. За это время факел погас. Но герцогу было все равно. Он просто пытался унять боль, а потом сквозь сон — согреться. Разбудил герцога метающийся далекий свет и гул голосов. Вернее, даже не разбудил, а заставил завозиться и спрятать руки в широкие рукава подаренной рясы. Луис даже и не думал открыть глаз, продолжая видеть кошмары.

Фернандо ярился. Он не ожидал, что мальчишка сможет так далеко уйти. В голове черными воронами продолжали носиться мысли о том, как Луис сумел вообще уйти. Знал ли он вообще про подземные ходы? Кто ему помог? Кто? Мужчина не собирался церемониться с тем, кто посмел перейти ему дорогу. А герцог... Герцог, видимо, неясно понял, что его ждет. Что ж, придется объяснить еще раз... Пламя факелов начало крениться, по стене заполошно заметались тени, эхо шагов стало более звонкое — похоже, впереди какое-то большой пространство.

— Ксавье! — рявкнул Фернандо. — Далеко еще? — впереди блеснуло озеро.

И почти сразу после этого он заметил маленькую скрючившуюся фигурку на берегу. Луис?

— Лукас, Артур! Берег! — отрывистый приказ, и названные гвардейцы быстро проверили выход из туннеля и пошли с разных сторон вокруг озера. Еле дождавшись выполнения приказа, король быстро пошел, почти побежал к озеру. На берегу действительно лежал Луис, замотанный в монашескую рясу. Губы мужчины искривила усмешка — как глупо было отдавать мальчишке поношенную рясу. Теперь определить, кто ее обладатель, не составит особого труда. И если этот, "спаситель" еще здесь, через несколько минут он предстанет перед королем. А щенок...

Фернандо вытащил из кармана небольшую бутылочку, и, приподняв юношу, влил ему немного жидкости из нее в рот.

— Луис, — тихий, почти нежный зов, если не знать, что за ним стоит. — Луис, мальчик мой, открывай глазки... Ну же, милый, давай...

Юноша с трудом открыл глаза, туман плыл перед глазами. Он не понимал, где находится, но всполохи света, тени, которые метались вокруг, казались продолжением сна. Плечо заныло еще сильнее. Голова откинулась назад, волосы растеклись по камням. Тепло. Герцог инстинктивно потянулся к тому, кто такой горячий, кто согреет от холода, и опять закрыл глаза. Спать. Сейчас он хотел только спать и все равно, кто здесь говорит. Кто пришел...

Фернандо с холодной задумчивостью смотрел на Луиса. Практически всегда мужчина с пользой использовал свой темперамент, ледяная ярость не лишала его возможности быстро думать и принимать решения. Блуждание по подземелью, мягко сказать, не пошло на пользу мальчишке, хотя и прошло всего несколько часов. Инквизиторский лекарь приведет его чувство достаточно быстро, он ведь не только с больными работает, но и падре Паоло помогает при допросах. Только вот... Король огляделся — его гвардейцы возвращались одни. Странно. Герцога бросили, дав иллюзию свободы? Или он сам убежал? Это можно будет узнать, когда Луис придет в себя.

— Ксавье! Берите двух гвардейцев для охраны, и вперед, мы за вами.

Фернандо вручил Артуру практически бесчувственное тело мальчишки и небольшой отряд начал возвращаться. Всю дорогу мужчина думал — вся эта ситуация была абсолютно нелогичной, просто идиотизм какой-то. Или их просто хотели выманить, разделить? Для чего? Если из-за него, то тогда бы уже все стало понятно. У падре Паоло охрана тоже хорошая осталась. При возвращении нужно быть очень осторожными.

Пробуждение настало оттого, что кто-то растирает Луису тело. Горячим маслом, которое приятно скользило по коже и согревало. В животе тоже было жарко, в рот влили что-то сладкое и густое, словно сироп. Герцог выплывал из сна и не сразу понял, что лежит в кровати, а рядом с ним инквизиторский лекарь, который уже приходил и занимался обработкой ран. Тут же находился и Фернандо, что стоял у кровати и ждал.

Горели свечи, за окном спустилась тьма. Значит, уже глубокий вечер или даже ночь. Луис приподнялся, но лекарь уложил его обратно.

Опять дал что-то выпить, натянул на тело свежую рубашку, смазал разбитую губу и скулу жгучим раствором. Глаза юноши неотрывно смотрели на короля.

— Все? — Фернандо перевел задумчивый взгляд на Христофора. Тот, ни слова не говоря, кивнул головой и неторопливо вышел. Мужчина запер дверь, придвинул кресло поближе к кровати. Сел, поставил подсвечник так, чтобы ему было хорошо видно юношу, а сам он оставался в тени.

— Знаешь, Луис, ты уже второй раз вынуждаешь бегать за тобой, — голос короля был странно задумчив.

— Вы же не думали, что я останусь с вами? — отозвался юноша тихо из своего уютного гнездышка. — Вероятно, судьбе было угодно, чтобы вы родились излишне упрямым. — Луис попытался улыбнуться, вдруг перестав бояться и поняв, что происходящее неотвратимо, как наступление весны. — Если вы мне объясните, что хотите от меня прямо, я буду вам очень благодарен. — Луис все же приподнялся, чтобы устроиться на подушках. О блаженство! Просто лежать и греться.

— Ты, наверное, хочешь пить, — король на мгновение вынырнул из тени, подвинув бокал, стоящий на столе, ближе к юноше. — Пей. Здесь вода.

Заданный ему вопрос мужчина проигнорировал.

— Благодарю, ваше величество, — юноша не взял воду, зато зачем-то полез из кровати и встал, чуть пошатываясь. — Ваше величество не давало мне привилегий сидеть при нем. — добавил он.

— А игнорировать мои приказы я давал привилегию? — раздался спокойный голос Фернандо. — Пей.

— Еще раз повторю свою просьбу, разрешите мне отбыть к моему дяде. — настойчиво попросил Луис. Он убрал волосы, что лезли в лицо за уши. Густые, волнистые... Нужно будет отстричь. — Я не хочу причинять вашему величеству никакого беспокойства. — герцог вдруг вспомнил про подвал и монаха. Наверняка, когда его нашли, то и рясу заметили. — Обещаю, что не потревожу вас никогда.

— Луис, ты во второй раз проигнорировал мой приказ. Вспомни, о чем я тебе говорил. Захочешь пить, скажешь Артуру.

Фернандо встал, вылил воду в кувшин и, забрав его с собой, тут же вышел из комнаты. Его сменил молчаливый гвардеец, затаившийся в тени в углу.

Зря не выпил. У мальчика сейчас начнется ужасная жажда.

* * *

"Спаси и сохрани нас, Господи... Аминь..."

Микаэль поднялся с колен, оправляя рубаху из тонкой выбеленной шерсти, с вышитой темными нитями каймой по рукавам — специально за ней в схоронку заходил. А еще и настоев захватил — два смешал и выпил, а остальные — все, как наставник в ученьях своих говорил, слово в слово выполнил... Поправил обереги, охватывающие запястья и неторопливо переплел косы, осторожно вплетая в волосы тонкие светло-коричневые нити....

Вина за оставленного в подземелье мальчишку терзала душу, но все громче звучали в сознании слова наставника, которые он не раз повторял юному лекарю — "Нельзя помочь тому, кто помощи не желает". Травник понимал, что горе как раз тому, кто встанет между человеком и его собственным выбором. Свою судьбу — мы всегда выбираем сами.

Время близилось к вечерней — и надо бы делать то, на что решился еще идя по темным холодным туннелям... Долг благочестивого монаха — поговорить с отцом-настоятелем и предупредить об услышанном. Вдруг получится помочь обители большой беды избежать. Но, на душе было все так же мерзко, лишь от одних мыслей, о брате Кристиане и понимания, что без разрешения аббата тот ничего делать бы не стал. А значит — что толку бегать и прятаться от судьбы, выбранной Господом. Это — грех... Судьбу надо принимать — и смело смотреть ей в глаза... Король принес беду в обитель — так видно желает Бог его встречи с королем. Вдруг вспомнилось, как глава Валассии предлагал юному многообещающему травнику остаться в королевской лекарне, и как сильно против был наставник. Как всегда — был прав. Для Микаэля он был против и монастыря, все уговаривая ученика вернуться к себе на родину. Вот только не хотелось юному лекарю менять выбранный для него Господом путь... Вера его сильна была — вот и остался в монастыре.

Микаэль обмакнул перо в чернило и быстро вывел ровным буквами на темной бумаге "Травник Микаэль, ученик отца Франсиса, желает встречи", а сверху свернутое письмо припечатал печаткой, пожалованной наставнику королем. Поднялся с колен, накинув рясу и быстрым шагом, пряча лицо в тени капюшона направился к гостевым покоям, в которых, как он уже понял, разместили прибывших.

Фернандо изучал письмо, которое ему передал один из гвардейцев, охранявших вход. Он помнил эту печатку. Это было странно и подозрительно. Тем более подозрительно, что они нашли Луиса, которого кто-то заново перевязал и смазал раны бальзамом. И что мог делать здесь ученик отца Франсиса? Неужели он местный лекарь, на которого нацелился падре Паоло? Поговорить в любом случае стоило.

Мужчина вдумчиво прошелся по комнате, чуть-чуть переставляя мебель. Оглядел все — вроде бы нормально. Поправил перстни. Выглянув за дверь, он крикнул:

— Позовите этого монаха!

Микаэль прошел в комнату, позволяя ведущему его гвардейцу закрыть дверь, оставляя травника один на один с королем Валассии. Сердце колотилось, кровь гулко стучала в ушах — и не понятно было, то ли это выпитое зелье так влияло, то ли... То ли не зря шесть лет тому назад наставник так против был службы Микаэля при дворе короля.

Опуская глаза долу, травник прошел чуть дальше и замер, не решаясь заговорить... И уже жалея о столь опрометчивом своем поступке, Микаэль вдруг понял, что у него кружится голова... Как будто он попал в один из своих снов...

Но, разбивая сны на осколки, вдруг вспомнились свежие ссадины на теле мальчишки — и ярость горячей змейкой пробежала по густой и холодной северной крови, заставляя вскинуть голову. Он медленно, двумя руками опустил капюшон рясы на плечи и поднял дерзкий взгляд, даже без тени такого привычного смирения. И молвил, сам все не веря в собственную шальную смелость:

— Здравствуйте, Ваше Величество.

Фернандо сидел в кресле прямо напротив входа. Взгляд зацепился за две косы, разматывая клубок воспоминаний. Он тогда был практически сопляком, только-только принял корону после смерти (а как он до сих пор подозревал — отравления) отца. Именно тогда при дворе мелькал юноша с прической, присущей северным землям. И приветствие не застало его врасплох. Он прохладно ответил:

— Здравствуйте, брат Микаэль. С чем пожаловали?

Что-то странное тогда говорил про него отец Франсис. Мужчина задумчиво смотрел на травника. Память никак не хотела подсказывать нужное.

У Микаэля пылали щеки, и все казалось таким нереальным, что молодому травнику вдруг стало страшно, что он сейчас перестанет различать грани сна и яви. "Зелье?" — лихорадочно думал монах... "Нет... Оно действует не так... Что тогда?" Микаэль медленно сцепил руки в широких рукавах и сжал свои запястья до боли, что б хоть чуть-чуть прийти в себя, отыскивая всегда присущую ему невозмутимость, что так легко потерялась на пороге комнаты. Не опуская взгляда, тихо ответил:

— Хотел увидеть того, кто принес беду в мой дом.

Ответ Фернандо не понравился. Он еще раз окинул травника внимательным взглядом. Что-то его очень настораживало, но что, мужчина не мог понять.

— Я? Я лишь сопровождаю отца Паоло. Не более. Если Вы хотели видеть именно того, про кого вы сказали, то пройдите через холл. Возможно, он у себя в комнате.

Микаэль осторожно, словно он опять идет по тонкому льду, зная, что впереди полынья, приблизился к сидящему перед ним монарху. Голова кружилась все сильнее, а перед глазами проплывали забытые совсем воспоминания...

— Тогда, что принесли в мой дом вы?

Фернандо опасно сузил глаза и чуть напрягся.

— Брат Микаэль, будьте так любезны, выражайтесь яснее.

Левая рука короля вроде бы расслабленно чуть свесилась с кресла.

Монах не ответил, продолжая медленно обходить сидящего перед ним мужчину справа, и стараясь совладать со сбивающимся дыханием. Черты все так же холодны, лишь глаза лихорадочно блестят на бледном лице. Микаэль что-то совсем не понимал — во имя Господа, что он здесь забыл? Решение, принятое накануне, вдруг показалось глупым и таким самонадеянным. Он с ужасом понял — ему не ответы нужны были... А просто хотелось еще раз увидеть того, от кого так правильно увез юного травника наставник... Хотелось взглянуть в глаза и спросить — неужто и вправду живут в душе королевской демоны? А если так — то не легче ли, во славу Господа Бога, пожертвовать своей жизнью и спасти братьев. Вот только почему так сердце замирает, и голова кружится все сильнее, стоит лишь на секунду отвести взгляд и позволить себе забыться....

Фернадо не выдержал. Секунда, и король стоит с левой стороны кресла, в левой руке дага, в правой — кнут. Оба оружия считались уделом простолюдинов, ими мало кто владел, тем более в паре. Шаг назад к стене:

— Брат Микаэль, я не люблю не видеть тех, с кем разговариваю. И вы так и не ответили на мой вопрос — что вам от меня нужно?

Микаэль даже не шелохнулся на неожиданный рывок короля. Лишь слегка наклонил голову, не отводя от монарха задумчивого взгляда каре-зеленых глаз. Стало вдруг нестерпимо холодно, и что-то тоненькими иголочками закололо в кончики пальцев... Травник осознал, что начало действовать одно из выпитых заранее зелий, убирая прочь ненужные и мешающие эмоции. Разум стал вдруг кристально чистым, а мысли четкими и ясными.

"Лишь бы не разбили это спокойствие... Лишь бы не нашли верных слов..."

— Все в землях Валассии подвластно королевскому слову... И даже великий инквизитор, Господом выбранный для покаяния неверных, слово это слышит... Рецепты многих моих настоев передал мне отец Францис и они более никому в землях Валассии и за пределами ее не ведомы. А мази и зелья иные столь редки и дороги, что даже королевский травник повторить их не сумеет. Со смирением прошу Вас быть осторожными с ними. Со смирением прошу Вас позволить мне продолжать мою работу.... И тогда я смогу обучить королевского лекаря, а то и поработать с ним, — как Вы и желали.

Фернандо слушал травника, нахмурив брови. Он не понимал, что происходит. Если брат Микаэль сразу пришел к нему, просить защиту от инквизиции, значит, он чувствует за собой вину. Какую именно? По лекарской части? Или понял, что похищение Луиса было ошибкой? То, что это Луис сказал, что он здесь, было очевидно. Они ни разу за эти дни не встречались, он бы запомнил.

— Брат Микаэль, я бы с великой радостью воспользовался вашим предложением, но мне нужно знать — зачем вам нужна защита?

Король продолжал внимательно следить за травником. Он слишком часто в своей жизни использовал снадобья своего травника и на себе, а на других. А также он много знал про северных воинов.

"Думаешь, мне защита нужна?... Думай так и дальше..."

— Я не прошу о защите, ваше величество. Я прошу о понимании. Господь Бог видит душу каждого и всегда знает, праведны мы или нет... А вот посланный Господом может и ошибаться. На случай таких ошибок моему наставнику вы жаловали грамоту с печатью королевской, в коей подтверждали богоугодность деяний травника и давали словом своим неприкосновенность как ему, так и его ученику, коему знания свои лекарь передает. Вот об этом я Вас прошу.

— Брат Микаэль, — медленно начал говорить Фернандо, — и грамота, и слово было даны вашему наставнику более шести лет назад после, скажем так, разговора с моим духовником. С тех пор утекло немало вод... Все могло измениться. Сейчас я не могу уже подтвердить ее для вас, пока с монастыря, в котором вы пребываете травником, не снимут обвинения в ереси. Но я могу вам предложить переговорить со мной и падре Паоло совместно. Если падре Паоло подтвердит чистоту и твердость вашей веры, то я подтвержу грамоту. Но, брат Микаэль, Вы понимаете, что после этого вы перестанете быть монахом Валасского монастыря?

— Ваше величество, — Микаэль опустил взгляд долу, пряча свои эмоции от взгляда короля, понимая, что пойдет на такой риск, даже зная, какие слухи ходят о душеспасительных беседах с монархом и инквизитором. — Вера моя сильна, а мысли и деяния праведны. И я с радостью и должным смирением буду вести разговор с вами и падре Паоло. А после буду много благодарен за подтверждение грамоты для меня и моего ученика, как когда-то вы сделали для моего наставника. А что до обители... Как и отец Франсис, я постриг принимал не в этих стенах. Я и сейчас не монах Валасского монастыря. Но, отец Себастьян, конечно же мой настоятель.

Травник вдруг вскинул голову, почти что дерзко ловя взгляд карих внимательных глаз:

— А если желаете, что б юноша, что по воле Божией встретился мне, смог в будущем оружие в руках удержать, то мой вам совет — найдите для него другого лекаря. Тот, что перетягивал ему плечо — костоправ и неуч.

Глаза короля полыхнули. Рука стиснула рукоять кнута так, что побелели костяшки пальцев. Монах знает про того, что Луис найден? Или провоцирует?

Мужчина легко встряхнул рукой, снимая напряжение. Кончик кнута звонко щелкнул в воздухе.

— Брат Микаэль, — бледно улыбнулся Фернандо, — Вы знаете, где сейчас герцог Луис Сильвурсонни?

Хлесткий удар кнута, казалось, прошелся по обнаженной душе — так, что вдоль позвоночника у Микаэля пробежали мурашки, и он с трудом удержался, чтобы не вскинуться, защищаясь. Лишь вдохнул поглубже да медленно выдохнул, все не сводя глаз с короля

— Мне не знакомо это имя, Ваше Высочество. А деяния и встречи — все в руках Господа... Но, что до Вашего лекаря — я, несомненно, прав.

— Хорошо, — кивнул Фернандо, — где сейчас юноша, который встретился Вам по воле Божией?

А в голове у него вертелась одна мысль: "Зачем? Зачем травник об этом упомянул? Что ему такого сказал Луис?"

— Неисповедимы пути Господни... Простому ли травнику ведать, куда и кого они ведут, — Микаэль вновь смиренно опустил взгляд, — я всего лишь иду своим, покорный воле Божией.

Лекарь ступил два мягких почти невидных шага, приближаясь к королю.

— Когда Вы с падре Паоло беседовать со мной желаете?

Фернандо еще больше насторожился. Он всегда очень хорошо чувствовал приближающуюся опасность — именно поэтому он был до сих пор жив.

— Мне нужно обговорить этот вопрос с падре Паоло. Как мне Вас известить?

— Меня всегда в лекарне найти можно... Страждущих и нуждающихся в лекарской помощи у нас завсегда много.

Микаэль еще на шажок приблизился к королю, все еще не решаясь, чего именно он хочет.

— Позволено ли мне будет работу продолжать, пока вы время найдете нужное для беседы?

— Брат Микаэль, — холодно улыбнулся Фернандо, — пока вы не поговорите с падре Паоло, я ничего не могу сказать.

Король, внешне оставаясь бесстрастным, цепким взглядом продолжал оценивать движения травника. Оружия он так и не увидел — слишком просторная ряса, но это тоже добавляло беспокойства.

— Что ж, в таком случае я воспользуюсь Вашим советом и постучусь в его дверь? — Микаэль вновь открыто смотрел в глаза королю.

— Пожалуйте, брат Микаэль, — продолжал также холодно улыбаться Фернандо. — Только сейчас я Вас, к сожалению, не смогу сопровождать.

Микаэль ответил улыбкой на улыбку. Неожиданно и открыто — так, что солнечные зайчики заплясали в его глазах. "Пока — пусть будет так... я всегда могу вернуться".

— Так позволите мне самому пойти к падре Паоло? Не смею отвлекать Вас от важных государственных дел.

— Да, конечно, — ответил король, отступая на пару шагов от кресла и двери.

— Благодарю вас, Ваше величество...

Микаэль чуть склонил голову в поклоне, смирения в котором особо видно не было и скоро вышел за дверь, опасаясь, что если не передумает король, то он — передумает точно...

26

Шесть быстрых шагов по коридору и замереть у нужной двери. Микаэлю казалось, что все внутри скрутилось в тугой холодный комок — было и страшно, и сердце колотилось от предвкушения тонкой игры на выживание. А еще он нервничал, что инквизитор его узнает. Времени прошло много, но, мало ли... А раскрывать, кто он, травнику сейчас хотелось меньше всего. Ученику бывшего королевского лекаря спастись легче, чем сыну северного ярла. Заложником — как короны, так и веры быть он не желал. Вот только очень уж хотелось получить бумаги, что б при надобности не бежать непонятным отщепенцем, а ехать праведным лекарем. А значит — придется опять рисковать.Микаэль поправил обереги на запястьях и одернул рясу, пряча рукава рубахи. Осторожно перебросил длинные косы из-за спины вперед — на всякий случай. И, перекрестившись, постучал в дверь.

Паоло задумчиво ходил по комнате со свинкой на руках, пальцы, унизанные дорогими перстнями, рассеянно гладили животное по холке. Услышав стук, он отпустил зверушку на пол и откликнулся.

— Входите.

Несмело проскользнувший внутрь монах с заплетенными по странному обычаю длинными косами, показался ему странным.

Серые глаза инквизитора смерили его с ног до головы.

— Кто ты и с чем пожаловал, сын мой? — он протянул руку для традиционного поцелуя.

Склоняясь и целуя руку инквизитора, Микаэль едва удержался, чтобы не поежиться. В комнате было холодно, несмотря на горящий в камине огонь. А еще и выпитое зелье все больше холодило изнутри... — Падре, — травник выпрямился, но продолжал прятать лицо в тени глубокого капюшона, — я пришел с вами поговорить по поручению Его Величества.. Имя мое — Микаэль. Я лекарь в этой Божьей обители.

— Ааах, ле-е-екарь, — протянул инквизитор, щурясь и кивая, — и где же ты пропадал? Да еще и без ведома вашего настоятеля? И не прячь лицо, сын мой, или я решу, что ты собираешься мне лгать.

— Я беседу вел с королем, падре. Господь желает видеть меня лекарем при дворе, но не могу я Его Величеству служить, пока Вам чистоту помыслов своих не покажу и силу веры моей.

Травник медленно откинул капюшон с лица, не поднимая взгляда. Русые, стянутые в доходящих до пояса косах волосы, светлая кожа, послушно опушенная голова перед великим инквизитором — Микаэль олицетворял собой само святое смирение.

— Это верно, сын мой, ибо власть Церкви выше любой другой на этой земле, — отвечал инквизитор, его пальцы легли на подбородок монаха и приподняли его голову, чтобы разглядеть лицо. — Такая светлая кожа редкость для этих мест, а ведь лекарь часто собирает травы на солнце. Ты ведь лечишь травами, верно?Почти что дернувшись, реагируя на чужое прикосновение, Микаэль все же смог удержаться и лишь прикрыл глаза, пряча взгляд за длинными ресницами.

— Я лечу травами и настоями. А еще словом Божьим — ведь все в руках его. Учил меня отец Францис, что много лет королевским лекарем был. А теперь я в этой обители страждущим помогаю.... Но, неисповедимы пути господни — и скромные труды мои видеть желают на службе у короля...Микаэль очень осторожно и незаметно попробовал чуть отступить назад, уходя от касаний.

Пальцы инквизитора сжались крепче на лице монаха, как только он почувствовал его желание отстраниться.

— Откуда король узнал про тебя? Скромного лекаря отдаленного монастыря?

Травник замер, дыхание вдруг сбилось — лишь только он почувствовал железную хватку пальцев Паоло. Стоило огромных трудов так же ровно ответить, не пытаясь уйти прямо сейчас — это было бы смертельной ошибкой. — Мы знакомы. Наставник мой, отойдя от мирских дел, брал меня с собой при визитах к Его Величеству.

— И почему именно сейчас его величество решил призвать тебя на службу? И кто принес тебе эту весть? — Паоло нехотя отпустил его.

Без ощущения холодных пальцев дышалось несравненно лучше. Микаэль даже чуть приоткрыл глаза, наблюдая за инквизитором. Спокоен, ни тени эмоций на лице — истинная длань господня карающая. И травника пробрало до дрожи от колкого льда в серых глазах. — Господь велел мне идти к его величеству, поведав о том, что тот здесь... А долг каждого монаха — следовать слову Божьему.

— Ах вот как... доверительные отношения с Богом и королем. Любопытно, — покивал инквизитор. — И часто Господь тебе... хм... ведает о том кто, где сейчас находится?

— Когда считает нужным на путь верный направить. Все в воле Божьей....

Микаэль не отводил взгляда от лица инквизитора, пытаясь угадать его мысли. И стараясь не бояться.

— И что же? Ты нашел короля, и он тебе так сразу предложил службу? У него какие-то особые проблемы со здоровьем?

— Мне это не ведомо... Но, когда наставник мой жив был, мне предлагали в королевском госпитале остаться. Я же выбрал сию обитель. Его Величество не забыл про подающего надежды травника — вот и желает видеть меня в королевской лекарне.

Травник говорил тихо и размеренно, чуть меняя правду. Опасно — несомненно. Но, по-другому нельзя точно....

— А, ну теперь понятно, с чего это его величество у нас такой нервный, — скептически покивал инквизитор. — Столь горячий интерес к травкам даром не проходит. А теперь, любезный мой, у меня к тебе будет парочка вопросов, ответы на которые я хочу услышать при свидетелях и под протоколом. Ты ведь не против? Тебе же нечего скрывать от святой инквизиции? Так что позови, пожалуйста, брата Христофора, он через дверь отсюда слева.

Микаэль вздохнул — как не желал он нужных грамот от короля, как не холодела душа перед инквизитором, а такое предложение принять он не мог. Дороже вышло бы.

— Святой отец, я лекарь, а не посыльный. Вы ответов при свидетелях желаете — Вам и звать людей Ваших. К тому же, у меня тайных знаний о травах много — того Его Величество и желает меня на службе у себя видеть. Вам могу отвечать смело, но еще кому открывать наследие учителя моего не могу.. . Хотите беседу вести — вдвоем говорить будем. А нет — может и без благословения вашего его величество решит знания мои на службе у себя пользовать.

— Так-так, значит, смирению в вашем монастыре не учат, — инквизитор недобро усмехнулся. — А еще, очевидно, не считают власть Церкви выше светской власти. Ты наивно полагаешь, что король способен приказывать папской инквизиции, а, может, и самому Папе? — он сделал угрожающий шаг к Микаэлю, пальцы, словно жесткие когти, легли на плечо, впиваясь в ключицу, вынуждая упасть перед инквизитором на колени, — Так вот, значит, какого мнения ты о короле, что он способен принять на службу колдуна, гнушающегося благословения божьего?

Травник позволил себе опуститься на колени, удержавшись, чтобы не перехватить руку инквизитора. На секунду опустил долу взгляд, пряча дерзость, а потом вновь взглянул в глаза Паоло.

— Так вот какого мнения вы о нашем короле? Думаете, что он может так поступить? Не верите в того, кто государство наше бережет по заветам Божьим? Верите словам какого-то незнакомого Вам монаха? И как я могу говорить о делах, что сам Папа признал в доверительных грамотах, врученных моему учителю — богу угодными, но от люда разного тайными, когда не уверен, что вы тайны эти сохраните? Микаэль положил ладонь поверх руки Паоло, что вцепился в его плечо железной хваткой и медленно сжал его запястье, тем самым разжимая пальцы инквизитора.

— Я не слабей вас. И верую не менее. Но, преклоняю колени свои со смирением перед Вами. И говорить желаю. Но, лишь с Вами.

— Смирением тут и не пахнет, — инквизитор резко вырвал руку из его пальцев, с уже откровенной злобой глядя на строптивого травника. — Твой учитель, возможно, и занимался богоугодными делами, а вот ты обращаешь его искусство в дьявольскую корысть. Веру свою на дыбе подтвердишь. Если и, правда, она так сильна, как ты утверждаешь, и я ошибаюсь, что ж пойдешь дальше с миром и будешь служить королю.

— А пульс у вас бьется птицей... Чего-то боитесь, святой отец?

Микаэль легко поднялся с колен, ступая почти вплотную к инквизитору. Голова была пустой и ясной, тело натянуто струной — зелья начали действовать в полную силу. Травник вновь взглянул в глаза Паоло, чуть улыбаясь — почти что дерзко, и молвил, опаляя инквизитора горячим дыханием:

— А знаете... В Северных землях сказки сказывают... О черном демоне, терзающем плоть и душу. И носит демон тот красные одежды. И верой Господней деяния свои страшные скрывает. Многое говорят в Северных землях... Святой отец...

— Ты одержимый! — Паоло отшатнулся.

— Да?! Уж кто бы говорил!

Микаэль опять упал на колени, обхватывая руками ноги инквизитора, прижимаясь к нему , не давая отстраниться:

— Святой Отец... Да, я одержим... Одержим верой своей в Господа Бога и в вас, как длань Его, карающую... Верю вам, и вам доверяюсь...

— Успокойся, — Паоло даже немного растерялся. Молодой человек вел себя, как настоящий сумасшедший и, судя по неестественно расширенным зрачкам, наелся какой-то дряни.

— Сходи в часовню и помолись. Господь укрепит тебя и даст силы выдержать ниспосланные испытания.

— Помолитесь со мною, святой отец...

Микаэль и не думал подниматься с колен, все не отпуская инквизитора.

Паоло положил ладонь на светлую голову коленопреклоненного травника. Волосы, заплетенные в косы — как золотистый шелк, инквизитор не удержался и провел по ним, гладя монаха по голове.

— Ты слишком одержим страстями. Если уж решил посвятить себя богу, надо научиться смирению. Помни, сын мой, гордыня — тяжкий грех.

Микаэль замер, совсем не ожидая такой вот ласки. Чуть наклонил голову, подставляясь под нежащую его руку, а потом посмотрел на Паоло — без наигранного безумия, спокойно, открыто и чуть шало. Немного удивленно, немного смущенно, с пугающей его самого тихой покорностью.

— Страсти — это грех. А грех — как яд. Яд сладкий и влекущий. Но, что б научится исторгать его, и не дать себе отравиться — нужно по капле приучать себя к нему... Не так ли, святой отец?

— Я не специалист по ядам. Это оружие дьявола — острое и коварное. А ты, я вижу, знаток, — голос инквизитора был тих, злоба в глазах угасла, он продолжал проводить ладонью по золотистому шелку волос Микаэля, спускаясь до затылка и дальше, касаясь кончиками пальцев шеи.

— Чтоб не пустить дьявола в сердце и душу — нужно уметь сражаться и его оружием... А я...

У Микаэля перехватило дыхание, когда пальцы инквизитора легонько дотронулись до полоски открытой кожи на шее. Касание почувствовалось так остро, что у травника заалели щеки, и он спешно отвел взгляд, пряча лицо в складках красной сутаны и прижимаясь к Паоло сильнее.

Пальцы Фратори легко перебрали шейные позвонки, скользнули под косу, будто случайно огладив мочку уха, мягко легли на подбородок, вслепую, что легко можно было принять за неосторожность, провели по губам, а затем заставили Микаэля снова поднять глаза на инквизитора.

— Это очень коварные суждения, сын мой, — вкрадчиво сказал Паоло. — Прикоснувшись единожды к дьявольскому, даже с благими намерениями, ты впустишь в душу его черные ростки. Будешь думать, что сражаешься его же оружием, а сам будешь медленно падать в бездну... Пока не окажешься в объятьях Сатаны. И тогда ты из них уже не вырвешься, — пальцы на лице травника сжались чуть крепче.

— А так ли уж они страшны эти объятья?

От не нарочных (не нарочных ли?!) касаний по спине побежали мурашки, взгляд хотелось отвести неимоверно. Микаэль прикусил себе губу чуть ли не до крови, лишь бы не дернуться в сторону. А потом, осторожно, чтоб ни в коем разе не зацепить ногтями, положил обе ладони на запястье удерживающего его инквизитора — не отталкивая, а, легонько, всего лишь на несколько дюймов, проводя вверх по руке. Травник вдруг осознал, что у него впервые в жизни руки дрожат.

— И... Милостив Господь к тем, кто верует... Святой отец....

— Ах, мой мальчик, тебе уже и объятия Сатаны не страшны? — тонкая усмешка проскользнула по губам инквизитора, в серых глазах зажглись опасные огоньки. — Смотря во что верует, сын мой, — пальцы на подбородке ослабили хватку и начали, словно задумчиво, поглаживать светлую, удивительно нежную для мужчины кожу травника.

Микаэль медлил с ответом, не отрывая взгляда от серых глаз Паоло, в которых плескалась явно ощутимая опасность. Он отчетливо понимал — разговор с инквизитором, столь продуманный вначале, теперь вдруг повернулся совсем неожиданной стороной. Медленные ласки мешали думать, словно сводя с ума. Травнику хотелось то ли смиренно потупиться и попробовать уйти, пока еще возможно, то ли — надерзить, спровоцировать...

"Да пусть хоть пощечину даст — может хоть это в чувство приведет..."

Микаэль, опуская одну руку и заводя ее за спину, чтоб там сжать в кулак, чуть не оцарапав себя и лишь в последнее мгновенье сумев остановиться, второй крепко обхватил ладонь Паоло, поднося ее к своим, в мгновенье пересохшим губам, и целуя — не тыльную сторону, как и положено смиренному монаху, а в ладонь, на секунду замерев и почти пробуя на вкус теплую кожу. А потом вдруг резко поднялся с колен, но не отходя ни на шаг. Травник был чуть ниже инквизитора, и что б удержать взгляд, Микаэлю пришлось запрокинуть голову. Он стоял так близко, что слышал, как бьется сердце в груди святого отца, чувствовал его горячее дыхание....

— Верую? Верую в то, что Господь сам выбирает пути для каждого из нас. А нам — остается лишь сделать шаг....

Инквизитор молча принял непозволительную ласку, только в глазах что-то блеснуло. Монах поднялся, почти задевая Фратори телом, и даже не попытался отодвинуться.

— А что если очередной шаг выберет для нас дьявол? — шепнул Паоло. — Ты одуряюще пахнешь... — он склонился к травнику, проводя носом вдоль шеи и за ухом, почти касаясь кожи, иногда задевая, втягивая аромат. — Что это? Какие-то хитрые травы?

Микаэлю казалось, что вдоль кожи провели кончиком ножа — до того остро ощущалось на ней дыхание инквизитора. Травник выгнулся, вскинув руки и почти повисая на Паоло. Резко тряхнул головой, отгоняя наваждение, потом опять, убирая с глаз долой выбившиеся из кос русые пряди, и уперся руками в грудь мужчине — удерживая дистанцию. А ладони дрожали. Алели щеки. И так трудно было не отвести взгляд.

— Не властен дьявол над Божьими путями...

Монах не удержался и, все же, опустил голову, прячась от колкого и внимательного серого взгляда инквизитора. И едва слышно, злясь на себя за охрипший голос, прошептал:

— Вода и солнце... Святой отец... Пьянее самого сладкого вина...

— Ты говоришь, как язычник, — Паоло накрыл ладонями упиравшиеся в его грудь руки травника, провел вдоль тонких пальцев, погладил между выпирающими косточками. — Теперь ты дрожишь, как пойманная птичка... я тебя не держу... пока...

Как не было ему страшно, а травник вновь заставил себя посмотреть инквизитору в глаза.

— И не удержите, святой отец.

От дерзких слов дух захватило, но, в противовес сказанному, Микаэль лишь перехватил ладони Паоло, сжимая их своими почти до боли и поднося к губам и поочередно целуя. Теперь уже медленно, словно грея. А затем позволил себе зажмурится и, наконец-то, выдохнуть.

— Так ступай, сын мой, — проговорил инквизитор, вновь склоняясь к травнику и целуя его в висок. — Ты пока свободен, — губы поползли по ушку, чуть втянули мочку, поцеловали в ямку, где бешено билась жилка.

— А я покорен воле Божеееееей... Аххх....

Выдох вырвался сам собой. Травник дернулся, уходя в сторону, но рук не отпуская. А потом прижался к Паоло еще сильней, уткнувшись лбом в его плечо. Каждая жилочка в его теле дрожала, словно он принимал бой.

— Ты весь дрожишь, сын мой, ты не здоров? — абсолютно невинным тоном поинтересовался Паоло, проводя щекой по светлой макушке Микаэля и иногда целуя шелковистые волосы. — Мне кажется, ты излишне злоупотребляешь своими зельями. А это нехорошо ни для тела, ни для души... ибо так и до колдовства и одержимости недолго. И вообще, то, как ты меня сейчас удерживаешь, очень похоже на какой-то колдовской ритуал...

Микаэль не ответил, лишь руки разжал, отпуская инквизитора и отступая от него на полшага... Да так и замер с закрытыми глазами.

— Что случилось? — вкрадчивый голос инквизитора вновь коснулся слуха Микаэля. — Тебя ослепляет... хм... моя святость? — в его тоне появилась явная ирония. — У меня все больше подозрений, что ты одержим, сын мой. Раздевайся... — шепот в самое ухо горячим дыханием, — я должен убедиться, что на тебе не проступили отметины дьявола, — и легкий укус за ушко вместе с последним жгучим словом.

Травник отступил еще на полшага, уходя от горячего дыхания и нежданных поцелуев инквизитора, что так кружили голову. Легко наклонился, подхватывая подол рясы, и медленно стянул ее через голову, оставаясь в штанах и рубахе. Вновь тряхнул головой, стараясь успокоиться. Не получалось — и травник решился открыть глаза, ловя взгляд Паоло, и опять неудержимо краснея.

— Мне нужно вино и отрез ткани... Или платок любой... А то будут Вам такие отметины, что и в самом деле с дьяволом встретитесь.

— Ты собираешься колдовать? — бровь инквизитора взлетела вверх.

— А вы боитесь? — Микаэль легонько облизал пересохшие губы.

— Да-а, — протянул инквизитор, широко улыбаясь.

— Так, может, дадите мне нужные документы — и я пойду... А Вам кошмары всякие по ночам сниться не будут, — травник легонько улыбнулся...

— Какие документы?

— Что святой инквизитор ереси во мне не ведает... Что могу служить я Господу Богу и Его Величеству державы нашей в меру сил своих скромных, — Микаэлю вдруг стало душно. Сердце колотилось, горели щеки и губы... Нервы, казалось, были взведены до предела. Он чуть потянул шнуровку на рубахе, распахивая ворот....

— Извини, сын мой, но я в тебе не уверен, чтобы раздавать такие документы, да еще и подписывая собственной рукой. Даже и не знаю, что могло бы породить во мне такую уверенность, — он оценивающе скользнул взглядом по фигуре монаха. — А что касается кошмаров, мой мальчик, то я это я их создаю...

— Тогда вино мне дайте и ткань. Прошу вас, святой отец... Я, не уверен, что сделав шаг на выбранный путь, не решу потом срочно повернуть в другую сторону.

Микаэль протянул руку и легонько, очень нерешительно коснулся скулы Паоло, осторожно ведя по коже кончиками пальцев.

— Ну, хорошо... посмотрю хоть на колдовское искусство, а то жгу-жгу колдунов, а еще ни разу не видел, — усмехнулся Паоло и принес Микаэлю полотенце и початую бутылку красного вина из инквизиторских запасов.

— Это не колдовство.... Это забота о Вас... Святой отец.

Монах хорошенько смочил ткань вином, а потом осторожно протер вымоченным в вине полотном сначала ногти на одной руке, а потом и на второй.

— Уж поверьте мне, Вы совсем не хотите знать, что это было. И... Будет ли это неслыханной дерзостью, если я попрошу расплести мне косы и вынуть из них темные нитки? Тоже... на всякий случай....

— Яд, значит, — понимающе кивнул Паоло, — Шел меня травить и с чего же вдруг передумал? — он со все большим любопытством наблюдал за травником — весьма необычный молодой человек, да и внешность приметная — не часто встретишь монаха с косами. Фратори подошел ближе, стал аккуратно расплетать светлые пряди, их хотелось гладить, пропускать сквозь пальцы, но упоминание о каких-то черных нитках отбивало желание. Их он, разумеется, нашел — они темнели инородной дрянью в золотистых ручьях длинных кос монаха, и Паоло со всей возможной осторожностью стал выплетать— вылавливать их из светлых шелковистых струй.

— Вас травить? Зачем мне? А вот ни Вам ли знать, святой отец, что уповая на Господа, защищать себя надо уметь и самому.

Микаэль наклонил голову, как раз благодаря Бога, что распущенные волосы теперь уж точно закроют полыхающие щеки... Травник терялся в своих мотивах. Ему нужны были бумаги с подписью инквизитора и короля, но вот ничего из того, что сейчас происходило, монах не только не планировал, но даже и не думал, что может когда-либо позволить. От осторожных прикосновений к волосам по коже бежали мурашки, дыхание инквизитора мешалось с дыханием самого лекаря, и Микаэль не удержался, позволяя себе еще сильнее склонить голову и щекой потереться о руку Паоло.

— Вот как? А я думал, что в монастырь уходят от жестокости этого мира, чтобы в тишине, покое и тихих праведных трудах служить Господу! — Паоло вручил травнику черные нитки. — Сейчас проверю, не осталось ли еще, — он положил ладони на шею, скользнул ими до затылка, приподнимая волны светлых волос и расчесывая их пальцами. — А нитки зачем? И от кого ты здесь защищаешься, такой златовласый, солнечный мальчик?

Микаэль задумчиво разглядывал инквизитора, чуть откинув голову назад, делая прикосновения пальцев к коже более сильными. Врученные ему нитки он просто кинул поверх лежащей на полу сутаны.

— От кого защищаюсь? От вас, вестимо...

А потом чуть качнулся вперед, почти касаясь стоящего перед ним мужчины, но оставляя между ним и собой полдюйма, и осторожно выдохнул, ведя дорожку горячего дыхания по виску Паоло.

Руки инквизитора проскользнули под волосами, легли на лопатки и погладили травника по спине, мягко привлекая ближе.

— От меня? Но я все еще здесь, и гораздо ближе, чем в начале нашей беседы... Почему же ты убрал всю защиту... или не всю еще? Может, на твоей шее яд? — поцелуй, а потом влажное прикосновение языка, проводящее до ямки под ухом и ныряющее туда, — Или, может, на губах? — он отстранился и посмотрел в глаза Микаэля.

А Микаэля вело, как будто он выпил бутылку, а то и две, крепкого сладкого вина. Травник словно видел себя со стороны — с расшнурованной рубахой и распущенными волосами. Губы пересохли, а внизу живота, казалось, порхали бабочки. Паоло... Колкий взгляд серых глаз, горячее дыхание, вперемешку с кружащими голову поцелуями... Игры с инквизитором стоят жизни — не слишком ли высокая цена за дрожащие колени и негу касаний?

Травник положил руки на сгибы локтей инквизитора, легонько ведя ладонями вверх, ощущая твердость мускул, огладил плечи, все не отводя взгляд... А потом выдохнул в самые губы Паоло, касаясь их на мгновенье:

— Рискнете проверить?... Уповая на милость Божию...

— Проверять — это моя профессия, — Паоло провел языком по губам травника. — Ммм, — словно просмаковал дорогое вино. — Сладко. Яды часто бывают сладкими. Нужно удостовериться... если я умру, значит, яд? — он снова склонился к Микаэлю, мягко раскрывая его губы своими.

Микаэль лишь сильнее сжал руками плечи Паоло, отвечая на его поцелуй... Несмело, всего лишь чуть-чуть приоткрывая губы, все еще не решаясь — а хочется ли ему продолжать.... Да и позволят ли? Кто сейчас с кем играет?А голова кружилась, хотелось откинуться назад, открывая кожу на шее для новых поцелуев. Травник положил ладонь на затылок инквизитора, проводя по волосам... Чуть потянул, разрывая поцелуй:— А если не умрете? Что будет?

— Давай это проверим, — Паоло вновь потянулся к губам травника.

Микаэль прикрыл глаза, опять неудержимо краснея. А потом шало улыбнулся, целуя инквизитора в уголок губ и легонько проводя пальцами по шее.

— У меня коленки дрожат. И если вы меня сейчас не отпустите и ... продолжите проверять... боюсь, я окажусь у ваших ног — притом буквально.

— В тебе поднимается желание... упасть на колени и покаяться, сын мой? — горячий шепот прямо по коже шеи, вперемешку с поцелуями и влажными касаниями языка. — Это похвально, мой мальчик, — ткань рубахи поползла с плеча травника, уступая место губам инквизитора. — Я люблю... глубокое... очень глубокое... — легкая боль от укуса, — покаяние...

— А я... все еще.... в сомнениях... сколь... глубоко... мое желание .... каяться...

Травник вздрогнул, когда мужчина потянул рубаху с его плеча, а потом и вовсе резко выбросил вперед левую руку, упираясь ладонью в грудь Паоло и словно ставя между ними преграду. Легкая боль немного отрезвила, позволяя вновь начать думать. Поцелуи то голову кружили, а вот того, что явно будет после них, Микаэль еще не пробовал. И совсем не был уверен, что попробовать желает. Монах опустил голову, пряча полыхающее лицо за русыми прядями и глухо говоря:

— Я... Лучше будет мне уйти....

Паоло накрыл рукой ладонь травника на своей груди, провел вдоль длинных тонких пальцев, чуть задержавшись в ямках между выпирающими косточками, пробежал ласкающим дождиком до запястья, нежно погладил чувствительную тыльную сторону, там, где выступали синие венки.

— Уходи... я много раз сказал, что не держу тебя...

— И верно — не держите...

А прикосновения дарили негу, обжигали, словно угольки... Манили сладостью губы... И стоило глаза закрыть — как под веками начинали плясать яркие звездочки. Микаэль медленно вдохнул, а потом выдохнул... Травник решался — рискнуть ли?

Микаэль, потянул ворот рубашки, распахивая его еще сильнее, а потом, ухватившись двумя руками за край, рубашку снял, опять вздрагивая от холодного шелка рассыпавшихся по голой спине волос. Чуть отступил — так, что б стоять близко-близко, но уже не касаться, и замер, задумчиво и чуть лукаво глядя в серые глаза инквизитора.

Паоло шумно выдохнул... Кажется, он дыхание задержал, пока травник стягивал рубашку. Он был великолепен — стройное, гибкое тело и в тоже время сильное, под светлой кожей угадывались жилистые мускулы. А золотистый водопад длинных волос так и манил к нему прикоснуться. Инквизитор застыл почти на две минуты, любуясь, затаив дыхание.

— Ты прямо так собрался... уходить? — чуть севшим голосом спросил Паоло.

— А я ухожу? Разве что Вы меня гоните уже...Микаэль не торопился подходить. Дыхание сбилось, сердце колотилось неистово. Травник рассматривал инквизитора не таясь почти ощутимо скользя взглядом ясных глаз по чертам лица, по крепкому, сильному стану — изучая, запоминая, и — да чего уж там таить, откровенно любуясь.

— Хорошо, что не уходишь, — инквизитор поймал на себе взгляд травника и улыбнулся, но неожиданно открыто и без тени насмешки.

— Значит, не боишься проверки на печати дьявола... пока я их не вижу, — он стал обходить вокруг монаха, собираясь полюбоваться на эту красоту со всех сторон и слегка, будто случайно задевая рукой стройное бедро.

Микаэль замер, наблюдая за инквизитором сквозь веер пушистых ресниц ... От случайных касаний руки по коже все сильнее бежали мурашки. Травнику было холодно и страшновато. А в душе азарт от опасного разговора мешался с разгорающейся страстью.

— А что видите? ... Святой отец...

Травник резко повернулся, мазнув по мужчине взметнувшимися волосами, и опять заглядывая в глаза Паоло.

— Непростительное совершенство, — усмехнулся инквизитор, ловя запах волос Микаэля, окунающий в атмосферу цветущего луга. — И это, — он провел пальцем по выступающей косточке ключицы, а потом его рука соскользнула, задев сосок, затвердевший от открытого прикосновения воздуха к обнаженной плоти. Паоло тут же поднес ладонь к губам, облизывая подушечки пальцев и не сводя взгляда с травника. — Печати бывают невидимыми, боюсь, мне нужно будет поискать их руками.

А Микаэля словно водой ледяной окатило от этого касания, но вода тотчас же превратилась в огонь, вспыхнувший, казалось на каждом дюйме кожи. Травник завел руки за спину и вцепился в ладонь ногтями — что б хоть как-то унять головокружение. Сердце ухнуло в пятки... А по телу разлилась истома — да так что колени дрожали все сильнее.

— Святой отец... Я не шучу. Мне сесть надо... Или вообще уйти.

Микаэль смотрел прямо в глаза Паоло. Хотел — дерзко, а получалось так смущенно.

— Кровать вон там... дверь, помнишь где... — на губах инквизитора играла улыбка искусителя. — Или ты сам уже не дойдешь? Проводить? — ладонь легла между лопаток, нырнув под длинный шлейф волос. — Только вот я пока не понял, куда... — скользнула вниз, вдоль позвоночника... промахнулась мимо талии, ровно на мгновение мазнув по ягодицам, и вновь уже более уверенно обвила талию, — Так куда, сын мой, тебя проводить? — отеческим тоном поинтересовался Паоло.

— Я Вам честно скажу....

Микаэль прижался к инквизитору, чувствуя, как шелк сутаны холодит обнаженную кожу. Сглотнул, нервно выдыхая, и вновь зашептал — в самое ухо, едва касаясь его губами и чередуя слова с легкими поцелуями...

— На кровать мне хочется больше... А вот к двери — мне как-то увереннее... Про... двери... я знаю много больше, чем про... кровати...

Последнее слово травник жарко выдохнул в ямку за ухом и уже не в состоянии удержаться от искушения — лизнул, пробуя на вкус горячую кожу.

Инквизитор не стал продолжать занимательную беседу про кровати и двери, увлекая травника к вышеупомянутому предмету меблировки.

А травник чуть замешкался у кровати, не решаясь присесть и все так же задумчиво разглядывая Паоло. Ногти еще глубже впились в ладонь, по которой потекла тонкая струйка крови.

Паоло не настаивал, отвел волосы от шеи и начал покрывать мягкими поцелуями ее изящную линию, сам постепенно опускаясь на мягкую поверхность, а потом все также ненавязчиво потянул Микаэля к себе на колени.

-Я очень надеюсь, что хоть Вы знаете, что делаете...

Микаэль улыбнулся — вот теперь дерзко перебросил ногу через колени Паоло. А потом медленно опустился, держа спину прямо, струночкой вытягиваясь и так и не разжимая сцепленных за спиной рук.— Боже, — выдохнул сквозь зубы инквизитор, руки сжались на обхвативших его бедрах. — Сын мой, знаешь ли ты, какая дьявольская сила и власть в тебе сокрыта? — одуряющий аромат волос с душистыми травами. Дико, невыносимо красивый, дрожащий и дерзкий...

Тяжесть сильных рук, удерживающих за бедра — так Микаэля не касался еще никто и никогда. И от этого его вдруг накрыло паникой — неожиданно и резко, меняя негу на озноб. Так остро ощутилась обнаженность и твердость чужих колен меж ногами.

— Божеееее... — Почти что эхом словам инквизитора, хрипло, прерывисто.

Монах откинулся назад, запрокидывая голову и пытаясь скрыть алеющие щеки. Волосы прохладным дождем рассыпались по спине... Травник ухватился за руки Паоло, вымазывая их в свою кровь.

Что это? — Фратори удивленно уставился на кровавые мазки, остающиеся от хватающих его ладоней травника. — Опять какие-то кровавые ритуалы? Если ты не отпустишь мои руки, мне придется проверять губами, — он потянулся к груди травника, проводя языком вдоль выступающих полосок ребер.

От прикосновения горячего влажного языка к коже Микаэля дернуло так, что он слетел с колен инквизитора, почти падая на пол. Взмахнул рукой, чтобы удержаться, хватаясь за плечо Паоло и дергая того на себя. Травник тут же замер, ошалело глядя на мужчину, и несмело улыбаясь. И этой улыбкой словно прося прощение за свои метания.

— Я... сейчас вспомню... как дышать... И... можем продолжать... проверку... Вина мне можно? А еще лучше — связали бы меня....

Микаэль умолк, прикусывая себе запястье — чтобы хоть чушь больше не городить. А другую руку ладонью вверх протянул к Паоло, показывая, что это всего лишь полумесяцы от ногтей кровоточат.

Паоло поймал чуть не свалившегося Микаэля за талию.

— Тихо-тихо, ну чего такого страшного я делаю? Связать? Зачем такие муки? Может, лучше пойдешь? — ладони медленно гладили по обнаженным бокам травника. — И так понятно, что, видимо, печати есть, раз ты так дергаешься от прикосновения священника, — дьявольская улыбка.

— Вы знаете, святой отец, — Микаэль стер кровь, вытирая руки о лен штанов, а потом осторожно зализывая ранки, — просто это священник таааак прикасается...

Паника почти прошла, уступая место какой-то обреченной безрассудности. Травнику — хотелось ... И таких вот прикосновений, и сильных рук, и твердых коленей под собой... Поцелуев...

— Нет у меня печатей. Хотите убедиться?

— Я очень сомневаюсь, сын мой, твое поведение говорит об обратном, руки скользнули на поясницу, погладили, спускаясь кругами все ниже.

— А Вы проверьте....

Микаэль усмехнулся, и, отпуская себя, провел ладонями по вискам Паоло, осторожно лаская тонкими пальцами, потом погладил шею, заводя руки за ворот сутаны, а потом и рубашки.

— А можно... Я это с вас сниму?

И еще один осторожный и трепетный поцелуй в висок.

Паоло млел от несмелых ласк, улыбался, глядя блестящими глазами на травника.

— Если хочешь... Приподнимись, я полы сутаны вытащу, — ладони опустились на ягодицы, чуть сжали, потянули вверх.

Травник привстал, упираясь коленями в кровать и закусывая губу. Позволяя рукам Паоло сжимать его пониже спины, поглаживать... Было так непривычно, жар разливался по телу горячим и густым травяным отваром. Микаэль то пытался смотреть на инквизитора, ловя его взгляд, то смущаясь, вновь отводил глаза в сторону. Он сам потянул красную сутану, стягивая ее...

Паоло выпутался из складок ткани и положил ладони в сгибы колен, стоявшего над ним монаха, лаская чувствительную кожу сквозь ткань брюк. Перед глазами был плоский живот с угадывающимися мышцами пресса и соблазнительной ямкой пупка, Фратори позволил себе соблазниться, припал к ней губами, словно собирался выпить душу из травника.

А Микаэль, закрывая глаза и откидывая голову назад, потянул за ворот рубахи Паоло.

— Поможете ... мне?..

Голос срывался, от горячих губ было щекотно, и таял травник, словно патока на солнце. Русые волосы шелковым пологом рассыпались по спине, колени — там, где их осторожно касался Паоло, дрожали ....

Горячий язык толкнулся в ямку пупка и тут же инквизитор отстранился.

— Помогать, это долг любого священника, — он быстро освободился от рубашки. Ладони поползли по бедрам вверх.

— А смиренно покоряться — долг любого монаха?

Микаэль выдохнул это в макушку, потерся щекой о жесткие темные волосы, замирая и забывая дышать, когда Паоло его лизнул. Травник опять покраснел, хотя ему казалось — куда уж больше. А потом отстранился, плавно стекая на пол и осторожно прижимаясь щекой к бедру инквизитора. Опять улыбнулся, глядя снизу вверх, и потянул с него сапог. Потом, пробежав пальцами по ступне, стянул и другой...

— Достаточно ли это смиренно, святой отец?

Глаза Фратори завороженно глядели на гибкое, грациозное существо, на золотящуюся светлую макушку.

— Даже слишком, сын мой, иди сюда, — он повлек травника вновь к себе на колени.

Микаэль присел, едва касаясь инквизитора, положил руку на его грудь и легонько погладил — едва касаясь, чуть задевая соски и смущаясь, но продолжая вести по такой горячей коже. От ласки было приятно и самому — рука скользила, нежила..

— А чего Вам хочется? Расскажите...

Травник отвел за ухо волосы и посмотрел на Паоло...

Глаза инквизитора темнели, лицо становилось все более хищным, он облизывал губы, жадно оглядывая фигуру травника.

— Чтобы ты покаялся, сын мой, — хриплый голос. — Глубоко, — ладонь легла на бедро. — Очень глубоко, — сильно сжала.

Все труднее становилось удерживать рваные выдохи, все сильнее мешались в Микаэле безудержное желание дерзко ответить, ударить даже, не позволяя касаться вот так — властно, жестко, оглядывая голодными глазами.— А я все не решу, готов ли каяться. Дерзость, все же появилась в голосе, заставляя Микаэля опасливо перехватить руку, сжимающую его бедро.

— Долг каждого святого отца помочь заблудшему сыну принять решение о покаянии, — Паоло положил вторую ладонь на другое бедро Микаэля, надвинулся на него, жадно целуя по плечам, ключицам, спускаясь к соскам.

Микаэль прогнулся: так хорошо было от этих поцелуев, — и, теряя равновесие, упал спиной на подушки, утягивая Паоло за собой. Да так, что тот оказался почти что лежащим на травнике. Обнаженная кожа на груди терлась о такую же обнаженную кожу. Светлые волосы рассыпались по красному бархату покрывала, обрамляя голову Микаэля короной. Он приподнялся на локтях и коснулся губ инквизитора. Тут же отпрянул, откидываясь, и положив руки тому на пояс штанов.

— Что-то .... Я... Смел слишком...

— Давай уровняем, — усмехнулся Паоло и начал растаскивать штаны с травника, глядя ему в глаза.

Травник ответил на улыбку, закусывая губу и дерзко подмигивая инквизитору. А потом толкнул его в грудь, заставляя откинуться на спину. Навис над ним, пологом рассыпая волосы по груди Паоло, нежно целуя его в шею и проводя языком все ниже. Цепочкой влажных сладких касаний по груди, долгий жаркий поцелуй чуть ниже пупка — и Микаэль потянул штаны инквизитора вниз... Щеки неудержимо пылали, но смолчать он не мог. — Так ли каются? Или мне стараться лучше?

Тягучая, тянущая сладость внизу живота, разливающаяся под губами травника, шелковая щекотка волос. Паоло запрокинул голову, наслаждаясь, ладони гладили Микаэля по спине, ныряли под пояс, сжимая упругие ягодицы и стягивая ткань прочь.

— Хорошее начало, сын мой, — ответ с придыханием. — Но покаяние должно быть искренним и... — пальцы скользнули между ягодиц, — глубоким... — чуть нажали на плотно сомкнутое колечко мышц.

Микаэль вздрогнул, замирая и инстинктивно уходя от таких касаний. Одно дело, прижимаясь щекой к бедру Паоло, решаться на то, чтоб ладонью погладить достоинство инквизитора, краснея еще больше от мыслей, что можно то и не ладонью. И совсем другое — чувствовать его пальцы между ягодиц. О, как же злился травник на себя за свое смущение.

— Святой отец... Боюсь, я вас сегодня разочарую... Так... каяться... Мне еще не доводилось....

— Правда? — темные брови инквизитора скептически взлетели вверх, ладони оставили аппетитные окружности, отвели длинные волосы от смущенного, горевшего румянцем лица травника. — У Себастьяна здесь не принято такое покаяние? Или ты до сих пор был слишком послушным мальчиком?

Травник потянулся, ложась сверху на Паоло, вытягиваясь на нем и утыкаясь лбом в обнаженное плечо. Поцеловал в ключицу...

— До сих пор я был слишком разумным мальчиком... а вот сегодня.... что-то... голову мне вскружили.

— Ну, хорошо... — пальцы инквизитора танцевали вдоль позвоночника Микаэля, наслаждаясь совершенством узкой спины с тем не менее сильными мышцами, как у дикой кошки. Тяжесть гибкого тела была одуряюще сладкой. — Мы можем ограничиться устным, — он провел кончиком языка по губам травника, — покаянием... — пальцы вдруг вдавились на миг между позвонками поясницы, принося короткую сильную вспышку боли, отходящую горячей согревающей волной, пролившейся вниз по крестцу.

— Ах, дьявол! — Микаэль зашипел, резко уворачиваясь вбок и скидывая руку Паоло со своей спины. — Еще раз так сделаешь — и сам сегодня каяться будешь. Перед апостолами на суде Божьем!Травник напоминал рассерженного кота, на которого плеснули ледяной водой. Глаза горели, волосы стекали с одной стороны золотистым ручьем, заправленные за ухо рукой инквизитора — с другой. Монах все старался унять дрожь, которая сотрясала тело после резкой боли. С дрожью по телу разлилось и тепло, мягкое, расслабляющее... Как же хорошо Микаэль знал вот такие точки на теле и сам.

— Ай-ай-ай, открыто призываешь своего хозяина, чтобы отправить меня к моему? — усмехнулся Паоло, закладывая руки за голову и восхищенным взглядом лаская рассерженного монаха.

— Тебе ... делаю комплименты...Микаэль уперся руками в подушки, нависая над Паоло и целуя его — зло, почти кусая.

Инквизитор отвечал на поцелуи, тянулся за ними, высвобождая руки из-под затылка, чтобы зарыться ими в густые волосы травника, ласкать, и сжимать пряди в кулак, причиняя мимолетную боль.

Микаэль с трудом удерживался от стонов — до того ему было хорошо... Мимолетная боль от тянувшей за волосы руки и еще горевшая злость лишь подчеркивали негу поцелуев. Он совсем лег на инквизитора, чуть согнув в коленях ноги, и почти что терся, стараясь прижаться сильнее. — Еще раз... сделай так...

— Чтобы ты меня на суд божий отправил? — усмехнулся ему в губы инквизитор, оттягивая голову Микаэля за волосы чуть назад, и поцелуи поползли по подбородку, по тонкой коже шеи, чуть прикусывая в особо чувствительных местах. Паоло приподнял бедра, вжимаясь в пах травника и медленно двигаясь.

— Дьяяяяявол....

Микаэль перехватил руки инквизитора, оттягивая их от себя и с силой прижимая к подушкам. Потом выпрямился, почти что седлая бедра Паоло, слегка приподнимаясь на коленях — так, что не прикасаться к нему. Травник рассматривал лежащего перед ним мужчину, взглядом то лаская, то гневно встряхивая гривой спутанных теперь волос. А потом резко отпрянул, отодвигаясь на самый край.

— Хочешь меня? Тогда бери.

Паоло сел, с улыбкой мотая головой, запустил волосы в свою жесткую шевелюру, подергал, морщась.

— Я... я не люблю быть первым... если... — новая улыбка, — ты не привык так... эээ... — он на мгновение закусил губу, — каяться... Мы можем обойтись и без этого... — он подобрался ближе, доверительно заглядывая в глаза. — Есть другие способы, — кончики пальцев проникли под ткань штанов, лаская пах.

— Мне тебя еще и просить теперь, да?

Договорить травник не успел, задохнувшись и срываясь на стон, лишь только ладонь Паоло коснулись его возбужденной плоти. Монах облизывал пальцы, ласкающие его губы, то целуя их, то проводя языком в промежутках, то слегка втягивая....

— Может... Вот именно сегодня... Мне хочется каяться.... Как ты говорил? Глубокооооо...

Вновь прижался, ощущая, как неистово бьется сердце Его Святости, как откликается свое тело сладкой дрожью.

— И мне так страааааашно....

Выдохом, прикусывая мочку уха...

— Ну, конечно страшно, бесенок, — усмехнулся Паоло, стягивая с него штаны. — Каяться инквизитору всегда страшно, влажные от поцелуев травника пальцы коснулись входа в его тело. — Расслабиться тебе помочь? — палец настойчиво надавил. — Или все-таки к апостолам отправишь? — другая рука выводила восьмерки вокруг болевой точки над крестцом.

Микаэль едва удержался, чтобы не сдвинуть ноги. Его пробрало новой волной дрожи — было действительно страшно. Вот только желание от этого никуда не делось, а наоборот разгоралось все сильнее. Травник выдохнул, задумчиво рассматривая Паоло, а потом обнял его, сцепляя ладони в замок и снова впиваясь ногтями в кожу.

— Давай.... Апостолы тебя сегодня не дождутся...

Дерзил, стараясь за словами скрыть-таки величину своего страха. Но не удержался и прижался виском к виску инквизитора, закрывая глаза и стараясь расслабиться....

— Тш-тш, — губы Паоло уткнулись в ямку под ухом, язык начал ласкать, отвлекая, а потом пальцы вновь впились в точку — боль острой мгновенной иголкой, а потом расслабляющая горячая лава вниз живота и по бедрам. И вместе с этой волной, когда мышцы на миг расслабились, палец мягко вошел внутрь.

— Мммммм...

Микаэль вздрогнул, чуть царапая ногтями свою ладонь и опуская голову на плечо Паоло. Боль разлилась по телу, возбуждая, превращаясь в сладкое тепло и заставляя мышцы расслабиться. Подался чуть вперед, привыкая к новым для себя ощущениям. Так... непривычно... И вместе с тем, хотелось — чтоб больше, чтоб сильнее...— Только ... не жалей меня...

Травник поднял голову, поцелуем раскрывая губы инквизитора и несмело своим языком касаясь его.

Паоло удивленно и чуть недоверчиво усмехнулся, но ответить не успел, попав в плен губ Микаэля. Тот явно пил какие-то зелья перед визитом, у его поцелуев был горьковатый привкус трав. Только вот Фратори не был уверен, от чего именно он пьянел в этих поцелуях. Ну, раз не жалеть... Паоло осторожно оттянул кончиком пальца мышечную стенку, проникая вторым пальцем, а потом резко загнал их глубже, одновременно толкаясь языком в рот травника.

Вздрогнув и непроизвольно прикусывая инквизитору нижнюю губу, Микаэль чуть отстранился, упираясь руками в его плечи и выравнивая дыхание. Мышцы чуть саднило, хотя, если травник не сжимался, то было вполне терпимо.

— Не останавливайся... Я же и передумать могу... Монах в противовес своих же слов старался не шевелиться и лишь медленно вылизывал шею Паоло, проводя языком по солоноватой коже.

— Передумать и попросить, чтобы я тебя пожалел? — с легкой насмешкой поинтересовался инквизитор, аккуратно разводя пальцы и растягивая узкое, не знавшее подобных игр тело, другой рукой он гладил травника между лопаток, пальцы инквизитора уже почти рефлекторно нащупывали болевые точки, но касались их так легко, что из-под них растекались маленькие лужицы тепла.

— А ты надумал меня жалеть?

Микаэль жмурился, балансируя на грани боли и легкого тепла, что расходилось кругами по низу живота.

— Да, ты же послушный мальчик, — инквизитор отстранился, легко целуя травника в лоб. — У тебя это и правда первый раз, и без масла это слишком даже для процедуры экзорцизма, — он подмигнул ему. — Подожди минутку, за миро схожу. Оно отлично изгоняет бесов, если его поглубже внутрь загнать, — однако достал Паоло обычное оливковое масло, снова сел на диван, выливая капельки на пальцы и поманил Микаэля. — Иди сюда.

Травник придвинулся, легонько поцеловав Паоло за ушком, горячо выдохнул, заставляя инквизитора откинуть голову, открываясь для ласки, и набираясь смелости положил руку на восставшую плоть мужчины, осторожно поглаживая.

— Что мне делать? Ммм?

Фратори потянул травника к себе ближе, чтобы тот снова встал над ним на колени, только сейчас уже обнаженный. Инквизитор потянулся к нему губами, провел длинную влажную полосу языком по груди, подразнил кончиком сосок перед тем, как втянуть его в рот, поиграть с ним, то лаская, то прикусывая. Скользкие от масла пальцы легко проникли в уже чуть растянутый вход, задвигались медленно и ритмично, достигая самой границы чувствительного бугорка, и лишь иногда задевая глубже. И в этот же самый сладкий момент зубы Паоло смыкались на отвердевшей, чуть припухшей горошинке соска сильнее.

У Микаэля колени дрожали, руки подгибались и то и дело соскальзывали с плеч Паоло, за которые травник держался. Он уткнулся лбом в макушку инквизитора, безуспешно пытаясь сдержать рвущиеся с губ стоны.

— Я... так... больше.. не могу...

Травник с силой провел по плечам, ощутимо царапая кожу, погладил грудь, легонько задевая соски... На каждое движение пальцев внутри себя, на каждый сладкий укус, Микаэль запрокидывал голову, волосы рассыпались, доставая до копчика, щекотали и без того разгоряченную чувствительную кожу.

— Я... действительно ... так... больше не могу!

Паоло убрал пальцы, крепко сжал руками гладкие ягодицы травника, шумно вздыхая, явно тоже сдерживая себя с трудом. Он откинулся на спинку кровати, подвинулся между колен Микаэля .

— Садись, — хрипло шепнул и потерся возбужденной головкой о раскрытую его ладонями ложбинку, перемазанную маслом.

От этого прикосновения, у Микаэля до того закружилась голова, что он не удержался — руки соскользнули с плеч, и травник, отклоняясь вбок упал на ложе. Перекатился на спину, замерев на другом конце, опираясь на стену и рассматривая Паоло. До чего же хорош... Стройный, крепкий, с рельефом мышц, перекатывающихся под кожей... Черные растрепанные волосы, горящие глаза... Возбужден до предела и опасно разглядывает вновь ускользнувшего травника. И от этого взгляда по спине опять побежали мурашки, а внизу живота сладко тянуло...

— Говорю же тебе — коленки дрожат.Микаэль улыбнулся, облизывая губы.

Паоло подкрадывался к нему, как тигр к загнанной к обрыву лани, скалясь многообещающей улыбкой. Гибкий красавчик в волнах золотистых волос, у которого коленки подгибаются от желания — что за прекрасная добыча?! Руки инквизитора легли на лодыжки травника, погладили, пока хищник подбирался еще ближе, устраиваясь между бедер монаха. Фратори высоко поднял его ноги, укладывая их к себе на плечи, и уже не церемонясь, подтянул Микаэля ближе и сразу вломился на всю длину, а потом замер над ним, сладко облизываясь и хищно усмехаясь в лицо.

— Так не жалеть?

Микаэля выгнуло дугой от резкой боли, он прижался к Паоло, сам того не понимая, что этим углубляет проникновение. Зубами почти кусал за предплечье — все же не решаясь укусить всерьез. Мышцы сжались вокруг твердой плоти, по ставшей вмиг ледяной напряженной спине побежали капельки холодного пота. Травник откинулся на подушки, рвано выдыхая...

— Да... не жалеешь....

Он сорвался на тихий стон, закрывая глаза и вцепившись руками дерево изголовья.

— Ох, не дергайся так! — от заметавшегося под ним тела, и умопомрачительных спазмов вокруг его налившегося уже до каменной плотности члена, Паоло прошиб пот. — Ну, что ж ты хотел, экзорцизм — процедура болезненная, — попытался хрипло пошутить он, чуть покачивая бедрами, его ладонь обхватила возбужденную плоть Микаэля и стала медленно ласкать.

— А... так ты... решил, что ....я..... все же... одержим?

Слова давались с трудом, как и каждый вдох... По вискам потекли дорожки слез — нежеланно, просто ответ на нежданную боль. Микаэль мотнул головой, пытаясь их вытереть... Расслабится не получалось даже под ласками, тело дрожало... — Ну, разве обычные люди так дрожат и дергаются от прикосновений священника? — Паоло медленно вышел, склонился к паху травника. — Расслабься, — обхватил губами головку, подразнил щелочку языком, и отпустил, вновь мучительно медленно раздвигая членом сопротивляющиеся мышцы. Вошел до конца, запрокидывая голову, и вновь отстранился, чтобы поласкать Микаэля ртом и опять повторить тот же маневр.

А Микаэль ответит не смог — до того захлестнули его ощущения... Медленная, тянущая полуболь, полужар — и чистый восторг от неги касаний... Он царапал плечи Паоло, губы кусал свои, уже не в состоянии сдерживать стоны... Хриплые... Жаркие...

— Ну... же....

Микаэль потянул Паоло на себя, обхватывая руками за шею и заводя согнутые в коленях ноги на талию инквизитору. Губами провел по виску, заглянул в глаза...Фратори начал плавно двигаться, постепенно наращивая темп.

— Постарайся не кричать так, меня и так уже все считают за какого-то неимоверного изверга, — усмехнулся он.

— Я... понимаю... почему....

Травник не мог не ответить на усмешку, выдохнув в шею Паоло и тут же лизнув это место. Прижался сильнее, пытаясь попасть в выбранный инквизитором ритм... Было, все-таки, больно... Но, такую боль можно было терпеть. Тем более на каждый толчок внутри поднималась жаркая волна, разливающаяся по телу неведомой доселе негой.

— Разве я, — на очередном он качнулся вперед еще чуть-чуть, немного изменив угол, чтобы войти максимально глубоко и сильно упереться в самую чувствительную точку, — мучаю? — он попытался поймать крик, вскинувшегося травника поцелуем, вышел почти до конца. — Мучаю разве? — несколько неглубоких движений и новый плавный взлет до пика ощущений.

— А что... делаешь... со мной? — Микаэль отвечал, выдыхая стоны в требовательно-ловящие их губы инквизитора. Сам подавался навстречу, открываясь сильнее. Вскидывался, прогибаясь в спине и вжимаясь пахом сильнее, чувствуя, как глубоко входит член. Гладил Паоло по спине, чуть царапая ногтями...

Микаэль, наконец, расслабился, открывался и самозабвенно отдавался. Паоло тоже себя отпустил, вернувшись к быстрому размеренному темпу, из груди вырывалось горячее дыхание — все равно еще узкий, но такой страстный, жаркий и сильный, сила ощущалась в мышцах вскидывающегося в страстном экстазе тела, в руках, до боли сжимающих его плечи — как только угораздило такого стать монахом? Впрочем, он занимается не молитвами, а весьма сомнительным ремеслом... но сжечь такую красоту?!... Вот настоящее преступление перед Создателем... Перед глазами заплясали золотистые всполохи, удовольствие нарастало лавиной, и инквизитор сорвался на яростные рывки, каждый из которых возносил его все выше к пику блаженства.

Движения Паоло стали быстрее и четче, он уже не церемонился особо, входя так глубоко и сильно, как ему хотелось. А Микаэлю казалось, что перед глазами водят хороводы серебристые звездочки... Голова кружилась неимоверно... Он раскинул руки в стороны, выгибая спину так, что казалось — еще чуть-чуть и можно переломиться в пояснице. Ловил каждый толчок, губы кусал себе. Жаркая нега, мешаясь с легкой болью, подводила его к желанной грани...

— Силь.. не...ееееее.... Ну.. же......

Микаэль выдохнул, протяжно и хрипло застонав, чувствуя, как по животу разливается теплое семя... Травник вскинул руки обхватывая инквизитора сильнее, почти что повиснув на нем, позволяя толкаться быстро и рвано, стараясь не сжиматься...

Паоло еще долго не мог отдышаться, уткнувшись лицом в плечо травника, вдыхая запах его волос, кожи. Внизу живота еще гуляли отголоски сладких спазмов, и даже выходить не хотелось и разжимать объятия. Инквизитор пошевелился, поднял голову и, прищурив один глаз, словно смотрел на солнце, с улыбкой заглянул в лицо Микаэля.

— Пить хочешь? — хрипло поинтересовался мужчина.

На ответ сил уже не было... Микаэль лишь кивнул, устало и благодарно целуя Паоло в шею. Шевелиться он пока не решался. Травник опять поднял взгляд на инквизитора, улыбнулся ему светло и открыто.

Паоло с некоторым сожалением покинул объятия Микаэля, налил в кубок вина и протянул монаху, а сам приложился прямо из горлышка, усаживаясь обратно на кровать и рассеянно думая, что стоило бы одеться. Хотя без позволения сюда никто не войдет, разве что Ксавье, но этого бесстыдника можно было не опасаться.

Микаэль отпил вино из предложенного кубка, делая несколько хороших глотков. Потом все же потянулся и медленно сел, чуть морщась. Между ног слегка саднило, и по телу все еще гуляла слабость... Травник огляделся в поисках разбросанной по комнате одежды... Снова посмотрел на задумчиво разглядывающего его Паоло. Улыбнулся, прикусывая губу и потянувшись к инквизитору и еще раз того поцеловал.

— Спасибо....

— М-м, будешь так целовать, придется снова каяться, — заметил Паоло, оторвавшись от мягких губ травника. — И за что спасибо? За вино или за... экзорцизм? — он подлил ему еще, в серых глазах плясали смешинки. — Ну, ты, если вдруг снова бесы одолеют, заходи... Подожди, не вставай, — он вновь поднялся и принес травнику полотенце. — Надеюсь, мы не безнадежно испортили имущество монастыря.

— За те документы, которые ты мне подпишешь.

Микаэль снова поцеловал Паоло... Травнику нравился вкус губ инквизитора, сладость вина на них... Нравилось вот так вести рукой по обнаженному плечу, едва касаясь кожи кончиками пальцев.

— Или не подпишешь?

Микаэль усмехнулся и потерся щекой о плечо, тут же оставляя на нем легкий поцелуй.— Просто — спасибо....

— Давай сейчас серьезно поговорим. Без поцелуев, — Паоло беззлобно усмехнулся. — Ты на самом деле собрался стать королевским лекарем? А ты знаешь, что случается с королевскими лекарями, когда гибнут королевские наследники? А мрут они часто. Да и нашего короля травят частенько, и даже несмотря на то, что его просто так не возьмешь, если у него просыпается подозрительность... Это будет больно и неприятно. Зачем тебе это? Скучно стало в провинциальном монастыре? Ну... у нас тоже есть вакансии. Будешь служить в столице и притом в угодном Богу заведении. Не понравится... уйдешь... А документы я подписать человеку, занимающемуся опасными зельями и ядами, и собравшемуся к королю... сам понимаешь, не могу. С королем что-то случится, тебя обвинят в колдовстве, меня в пособничестве... А если ты будешь у меня под присмотром, то я, пожалуй, смогу за тебя поручиться, — очередная улыбка искусителя легла на губы Паоло.

Травник помолчал, перекидывая волосы со спины вперед и поделив их на пряди начал заплетать косу. Опять посмотрел на Паоло, чуть улыбаясь...

— У меня есть нужная грамота с подписью святого инквизитора, выданная моему учителю. Она и мне действенна как его ученику. Мне нужна новая, где уже я — наставник. Чтоб у моего ученика права были такие же, как сейчас у меня. Чтоб.... я его учить мог, не заботясь о том, что потом придется рецепты свои — самим Папой Римским угодными Богу признанные, на допросах или еще где раскрывать....Микаэль потянулся, откидывая полузаплетенные косы опять за спину и беря руку инквизитора в свою ладонь. Легонечко начал выводить по тыльной стороне узоры, лаская.

— Я не уверен, что хочу на службу к королю... Но, хочу такую возможность иметь. А что до твоего предложения... Я подумаю. Я не могу ответить сейчас. Но... Я действительно подумаю....

— Я всего лишь следователь, и не думаю, что моя подпись под такой бумагой будет много значить. В любом случае до окончания расследования я не могу дать тебе таких документов. Но я подумаю. И не балуйся зельями, нитками и ядами, пока здесь идет расследование... это все слишком похоже на колдовство... Но вряд ли у меня поднимется рука отправить тебя на костер... — он мимолетно коснулся золотистых волос. — Хотя... не могу сказать, что она не поднимется, чтобы отправить тебя в наши застенки, если на тебя будет полно свидетельств. Я не угрожаю тебе, ты мне нравишься, но я всего лишь исполнитель, у меня не так уж много власти. И вообще, все, что я сейчас тебе сказал, это без всяких подвохов. Как есть.

— Подпись... Заверяющая, что я дьяволом не одержим и могу на благо Его Величества служить.... Так желает король... И мне она нужна. Будет очень жаль, если вы не пойдете мне навстречу, святой отец.

Микаэль подался вперед, наклоняясь и поднимая с пола сброшенную рясу, вывернул и задумчиво потеребил край подола. А потом прижился к инквизитору, шепча в самое ухо:

— Не обольщайся, чтоб я попал в ваши застенки, надо много больше, чем нитки и травы. Разве что сам приду... Мне очень нужны эти документы... Очень!

Паоло колебался, сейчас на решение могли повлиять эмоции, он никак не ожидал, что его так внезапно может накрыть страстью в ущерб делу. Повесить ересь на этого странного травника, который уже везде наследил, да еще и Николай на эту тему постарался — было самым простым, как сейчас казалось Фратори. И в то же время он готов был уже подписать эти документы и вовсе не потому, что Микаэль с ним только что переспал... не только поэтому... вернее, близость дала ощущение чего-то такого солнечного, что просто так уничтожить казалось противным природе. Впрочем... одержимостью дьяволом он вполне может пожертвовать.

— Хорошо, напишу сейчас.

Он достал гербовую бумагу, быстро набросал об отсутствии одержимости и личном досмотре на предмет отметин дьявола. "А ведь честно пишу, что делал", — усмехнулся про себя Фратори. Приложил собственную печатку и поставил подпись.

— Держи. Большего написать не могу, — он протянул лист травнику.

Микаэль осторожно взял протянутый лист, пробежав глазами по строчкам. А потом отложил его, как и рясу, которую все еще держал в руке. Опустил голову и тихонько поцеловал инквизитора в уголок губ, опять поднимая на него взгляд.

Паоло не удержался и на мгновение обнял монаха за талию, стискивая в объятиях.

— А теперь ступай, сын мой... Ну, или оставайся, но больше ни слова о каких-либо документах, расследовании и прочем.

Травник потерся щекой о щеку инквизитора, выдохнул, едва касаясь губами губ Паоло

— Я останусь. Только мне опять вино нужно... Руки протереть.

— Что-о? — возмущенно протянул инквизитор, поймал рукой подбородок монаха и, сжав пальцами, заставил смотреть себе в глаза. — Когда успел уже? Или во мне уже доза есть какой-то дряни? Ты же мне всю спину исцарапал! И он от меня еще какие-то бумаги требует, что он чист! — Паоло неодобрительно покачал головой, отпуская монаха. Он вспомнил, что тот только что брал в руки свою одежду. — И что ты со мной собирался сделать, если я не напишу тебе бумагу? — он снова протянул травнику вино и полотенце. Серые глаза потемнели и смотрели настороженно.

— Чего ты испугался? Я спину тебе царапал... не в попытке отравить.... Монах снова протер вымоченным в вине полотенцем кончики пальцев на той руке, которой держал свою рясу. Потом, посмотрел на настороженно наблюдающего за ним Паоло и, вздохнув, облизал только что вытертые пальцы...

— Нет на них яда, видишь?

Микаэль откинулся на спинку дивана, устало потерев виски руками....

— Что, больше не желаешь, чтоб я остался?

— То, что изготовитель яда, сам может его употреблять без проблем для здоровья, известная тема, — инквизитор присел рядом, пристально разглядывая травника. — Знаешь, вот сейчас я уже готов поверить в колдовство на самом деле... Иначе, как объяснить, что я совсем потерял голову и собираюсь лечь в постель с ядовитой змеей? — он потянул Микаэля к себе и поцеловал. — Оставайся, — шепнул в губы.

— Мои яды без проблем для здоровья употреблять не может никто... А что до колдовства...

Микаэль даже глаза от удовольствия прикрыл, когда Паоло притянул его к себе. Губы травника, искусанные и исцелованные, были сейчас столь чувствительны, что каждое прикосновение к ним поднимало волну сладкой дрожи, что пробегала вдоль позвоночника.

— Это кто еще колдует... Соблазнил вот, праведного и скромного травника.

И снова, вместе с поцелуем, — Остаюсь....

Паоло провел ладонями по спине от лопаток до ягодиц.

— О чем ты, сын мой? Какое соблазнение? Я изгнал из тебя бесов, а теперь рекомендую остаться на ночь, чтобы я проследил и они не вернулись, — руки инквизитора заскользили вдоль позвоночника вверх. — Ты голоден? У меня есть хлеб и сыр... Или пойдем в постель?

Травник потянулся навстречу, прогибаясь под ласкающими его руками.

— Есть не хочу... Спать? Возможно...

Он усмехнулся, целуя инквизитора в сгиб локтя — там, где такая нежная кожа.

Паоло оставалось только удивляться чувственности монаха, впервые познавшего сегодня подобные вещи. Отпускать его не хотелось, теплое, гибкое тело манило притянуть к себе и целовать — целовать еще, пока не начнет стонать и уверять, что больше не может.

— Пойдем, — в голос опять пробралась характерная хрипотца. Инквизитор увел его во внутреннюю спальню и запер дверь. Зажег свечи и опустил ставни... Теперь можно было забыть обо всем до утра.

— Ты знаешь... Если я сейчас глаза закрою — то, точно усну...

Микаэль нерешительно присел на краешек большой кровати. Взглядом вел за Паоло, который зажигал по комнате свечи. Золотистое пламя мерцало, окутывая фигуру обнаженного инквизитора теплым сиянием. По стенам заплясали мягкие тени...

Травнику казалось, что он уже во сне... Инстинкт самосохранения, ясная и трезвая голова — и куда это все делось? Только и хотелось еще раз почувствовать сладкий вкус поцелуев...

— Спать хочешь? — улыбнулся Паоло, ну хорошо, значит будем спать, он задул только что зажженную свечу и оставил только канделябр возле кровати. Он лег с другого края и потянул травника к себе в постель.

— Ложись, — прижался к нему сзади и стал мягко целовать шею и плечи, гладя ладонью по животу, ныряя мизинцем в ямку пупка и выводя там медленные кружочки.

— Аххххххх...

Микаэль откинул голову назад, опираясь на Паоло, прогнул спину, вжимаясь ягодицами ему в пах, чувствуя, как жесткие волоски царапают нежную кожу. Руки положил поверх гладящих его рук инквизитора, водя по ним кончиками пальцев. Глаза травник так и не закрыл — и теперь вглядывался в темноту комнаты, понимая, что у него снова запылали щеки...

Такой сладкий и отзывчивый. Мгновенно отвердевший член удобно лег в ложбинку между ягодиц. Паоло продолжал целовать шею, прикусывать мочку ушка. Пальцы подкрались к соску, покружили вокруг и стали тихонько пощипывать, иногда болезненно, другая ладонь опускалась все ниже от пупка, но пока только дразнила, гладя по нежной коже, зарываясь кончиками пальцев в границу волос, потом обводила по бедрам, ласкала мошонку и вновь возвращалась к животу.

Травник потерся ягодицами о твердый член инквизитора, слегка раздвигая ноги и сгибая их в коленях. Повернул голову, ведя языком по солоноватой коже на шее, прикусил, снова зализывая место укуса. Завел руку за спину, оглаживая мужчину по бедрам... От воспоминаний о том, как сильно, горячо, сладко было лежать под Паоло всего полчаса назад, кровь бросилась в голову, а тело пробрала дрожь...

— Что... Спать не будем?

— Можешь спать. Я тебе разве мешаю? — хриплый шепот, рука на этот раз зарылась глубже в волоски, провела кончиками пальцев по стволу, поиграла с крайней плотью, массируя головку.

Микаэль прикусил себе губу, пережидая пока хоть немного схлынет накатившая жаркой волной нега. Прогнулся еще сильнее — до боли в пояснице, а потом — тоже хрипло, срывающимся голосом выдохнул:

— Мне... опять... тебя надо просить?

— Чтобы не мешал спать? — возбужденная плоть раздвинула ягодицы Микаэля, головка потерлась об еще влажный от масла и спермы вход, слегка надавливая и снова отступая.

Микаэль вцепился рукам в простыни, сжимая кулаки, и, медленно выдыхая, сам подался навстречу, чувствуя, как твердый член, растягивает мышцы, проходя глубже.

— А... Ты... спать ...хочешь?

— Ммм... а... ты... как... думаешь? — двигаться медленно было почти невыносимо, Микаэль был внутри такой горячий, мягкий и влажный, еще не отойдя от прошлого соития. Паоло стиснул его в объятиях, одной рукой поперек груди, почти не давая свободно вздохнуть, другой вцепившись в бедро. Шумно дыша, уткнулся ему плотно сомкнутыми губами в плечо, продолжая тягучие плавные толчки.

Микаэль застонал, когда Паоло толкнулся в него еще глубже. Боли на этот раз не было — только жгучая заполненность, от которой сладко сводило мышцы. Медленно... Так, что травник сам подавался навстречу на каждое проникновение. Дышать было тяжело, губы саднило — до того хотелось еще и поцелуев...

-Я... вообще... думать... не могу.... Когда... ты так... делаешь....

Микаэль потянул руку инквизитора, удерживающего его поперек груди выше, поцеловал пальцы, облизал и легонько втянул в рот, продолжая ласкать языком.

Травник стонал, двигался навстречу, облизывал пальцы... терпеть это было совершенно невозможно, Паоло, уже не жалея своего любовника, стал вбиваться в так явно желающее его тело. На невинного монаха, совращенного беспринципным инквизитором, Микаэль ни капли не походил, и в то же время его желание не было похоже на похоть, он так искренне демонстрировал свою страсть, так откровенно отдавался, так ярко и не скрываясь на все реагировал, что возникало необычайное ощущение солнечной чистоты от этого странного монаха — даже не смотря на то, что сейчас они вроде как творили двойной грех — упиваясь плотскими утехами вопреки обетам, да еще и будучи оба мужчинами. Это солнечное ощущение приводило в такой восторг, что Паоло даже не пытался окрасить соитие в более яркие тона болью, как он уже давно привык делать. Он просто двигался по волнам восторга и страсти, гладил целующие пальцы губы, проникал в рот, обводил десна и небо, играл со страстно отвечающим ему языком. Другая рука соскользнула с бедра, обвила член травника и начала жестко и яростно ласкать.

Микаэлю казалось, что время тянется сахарной расплавленной патокой... Пламя бежало по венам, заставляя тело все ближе подходить к запредельной грани... Из горла вырвался стон и Микаэль дернулся, гладясь щекой о ладонь инквизитора, вжимаясь всем телом в него, чувствуя, как охвативший его восторг горячими каплями выплескивается в руку Паоло, ласкающую его член. Едва слышно выдохнул, закрывая глаза и почти бездумно гладя удерживающего его мужчину по рукам.

Скользкие от спермы или слюны руки заставили травника чуть согнуться, лежа на боку, сжали бедра, вздернули чуть, чтобы Паоло было удобнее вбиваться еще глубже. Он откинулся, резко двигая бедрами и ловя финальную лавину захлестывающего удовольствия, и с хриплым рыком кончил. Медленно выдохнул, выходя и притягивая Микаэля к себе, разворачивая лицом и целуя в искусанные губы.

Монах дернулся от легкой боли, когда инквизитор слегка приподнял его бедра, входя резче и глубже... Но, тут же расслабился, позволяя все, что тому хочется... Глаза закрывались сами, и травник уже мало что соображал. Смутно понял, что его подняли... Микаэль приоткрыл губы, целуя Паоло в ответ, подул на горячий и мокрый от пота лоб... Снова поцеловал — долго, почти что задыхаясь... Обхватил руками за шею, чувствуя как неистово колотится у инквизитора сердце... Да и свое колотилось так же сильно... Прижался, уже не в силах двигаться и прошептал:

— Вот... теперь — точно... спать...

Травник заснул в его объятиях буквально на полуслове. Паоло улыбнулся, уложил его поудобнее и сам закрыл глаза. В постели было тепло и уютно засыпать, обнимая кого-то... Инквизитор уже не помнил, когда в последний раз ему доводилось спать с кем-то вместе до рассвета. Вот только блаженное состояния сладкого сна нарушило ощущение чужого присутствия. Паоло открыл глаза. Над ним стоял Ксавье и пристально разглядывал мирно спящую парочку. Агент временно отбросил маску паяца, лицо его было абсолютно серьезно, глаза в полутьме сверкали сталью. Увидев, что инквизитор проснулся, он поманил его жестом за собой. Тяжко вздохнув, Фратори выскользнул из постели, ни капельки не удивившись, как Ксавье проник в комнату, которую Паоло сам лично запирал — для рыжего шпиона не существовало закрытых дверей.

— Оденься, — он кинул ему сутану.

Инквизитор молча набросил ее на плечи. Ксавье подошел к стене, повозился там, и часть ее бесшумно утопилась вглубь, открывая щель, в которую и скользнул мужчина. Паоло оставалось последовать за ним. Проход закрылся, во тьме вспыхнула свеча, бросая сполохи на лицо рыжего беса, бывшего на самом деле агентом французской разведки.

— Вас поселили в весьма любопытный домик, он весь пронизан потайными ходами, да еще и с возможностью тайного наблюдения за постояльцами, — сообщил он. — Но благодаря одному неосторожному монаху, я теперь о них знаю тоже и практически вездесущ в этом монастыре, — он изобразил демоническую усмешку.

— А до утра эта потрясающая новость никак не могла подождать? — недовольно спросил Паоло, зябко поджимая пальцы на босых ступнях.

— Утром у нас с тобой и с тем красавчиком в твоей постели дело. Ты молодец, феерический был экзорцизм. Браво! — он театрально похлопал в ладоши.

— Ты что... все это время был здесь? — до Паоло начало доходить, к чему была тирада о возможности наблюдения за постояльцами.

Ксавье ухмыльнулся:

— Знаешь ли ты, мой дорогой экзорцист, кого ты уложил в свою постель?

— Это местный лекарь. И да, я знаю про найденное зелье и что это прекрасный повод, но Микаэль лично знаком с королем и тот, кажется, собрался забрать его ко двору. Так что ересь придется поискать в другом месте, — Фратори говорил это, чувствуя, что не совсем честен в причинах поворота расследования в другую сторону, и это его слегка настораживало, — Но с этим проблем не возникнет, я уже наметил другие пути... — максимально нейтральным тоном закончил он.

— Нет, — Ксавье покачал головой, — это королю придется поискать себе лекаря в другом месте. Этот парень — братишка северного ярла. И мне нужна его смерть, Фратори. И чтобы она погромче прозвучала и желательно с официального разрешения Фернандо. Ну, или чтобы это выглядело так.

Паоло почувствовал неприятный холодок на сердце:

— Нам нужны проблемы с севером? — деревянным голосом спросил он.

— Нам нужны не просто проблемы, а желательно война...

— А ты уверен, что ярлу есть дело до своего брата, который болтается по непонятным причинам в Валасском монастыре? А он вообще знает, где...

— Знает они держат связь. И ярл очень дорожит своим братом, там какая-то темная история с их прошлым, но не суть... И что это, Фратори? Неужели я слышу сомнения в голосе нашего железного инквизитора? У этого северного мальчика такая сладкая задница, что теперь ты не сможешь его убить?

— Не говори глупостей, — фыркнул Фратори, но на душе, внезапно согретой солнечным теплом Микаэля, и, правда, скреблись кошки. — Но я думаю...

— Думать — это моя задача, — перебил его Ксавье. — Твоя же исполнять приказы...

— На своей родине будешь приказывать! — Фратори угрожающе шагнул к обнаглевшему агенту. — Здесь пока я решаю, кто пойдет на костер. Переговоры не окончены. Инквизиция все еще подчиняется Риму.

— Это не надолго, уверяю тебя, — Ксавье и глазом не моргнул в ответ на выпад Паоло. — И если ты хочешь занять высокое положение в Авиньоне, советую слушаться меня, а не Рим, и уж тем более короля Фернандо.

— У нас сделка, Бес, так что полегче с начальственным тоном.

— Ах, ну простите меня, Великий Инквизитор! — Ксавье снова начал паясничать. — Накажите меня за дерзость, — он дразняще облизал губы.

— Что, король тебя недостаточно еще удовлетворил?

— Ах, король, — Ксавье мечтательно ухмыльнулся. — Я чуть не предал свою родину в его объятиях! Фратори, ты не пожалеешь, — он снова вернулся к серьезному разговору, подпустив в голос заискивающие нотки, — Завершим эту кампанию и тебя ждет тепленькое местечко в Авиньоне и такая власть, которая тебе здесь и не снилась.

— Вот такой тон мне нравится больше, — усмехнулся Паоло.

— Ну и хорошо. Так вот, свидетельств о том, что лекарь занимается колдовством предостаточно. Нитки в волосах, яд на его одежде, следы ногтей на ладонях. Завтра на рассвете Христофор с Раулем придут на освидетельствование. И смотри, не упусти птичку. А сейчас спокойной ночи, — он подошел вплотную к Паоло и потянулся к двери за его спиной, откровенно прижимаясь. Инквизитор поднял глаза к потолку — Рыжий Бес был в своем репертуаре. За спиной открылся проход, и Фратори смог вернуться в свои апартаменты, а Рыжий Бес отправился куда-то по своим таинственным делам по тайным проходам. Паоло испустил тяжкий вздох и ушел в спальню, тайно надеясь, что Микаэль уже ускользнул, забрав с собой все улики. Но травник безмятежно спал. Инквизитор скинул сутану и минуту стоял, смотря на спящего, потом осторожно скользнул под одеяло, стараясь не касаться теплого и сладко манящего тела рядом с собой, теперь не имея на это никакого морального права. Но его все равно укутывал запах Микаэля, больно тревожа сердце. Паоло уставился в потолок. Он должен будет отправить этого солнечного мальчика на костер... всего лишь за то, что сильные мира сего делят теперь власть Церкви и главе Валасской разведывательной кампании пришло в голову разыграть карты таким образом. Впрочем, люди шли на костер и за гораздо менее значительные вещи. И вытащить его не удастся, как когда-то Себастьяна... Воспоминания нахлынули совсем некстати. Молодой еретик, преданный собственным орденом, горящий взор темных глаз, черные кудри, чувственные губы с засохшей коркой крови. Глядя на него, в недавно поступившем на службу высшего трибунала церкви инквизиторе, поднимался темный восторг. Отправить на костер столь яркое, столь горячее проявление жизни? Терпкое вино солнечных долин, их жаркий зной, их сочный аромат, трепет под пытками... трепет под мучающими другой пыткой руками... Паоло шумно втянул воздух ноздрями, запрокидывая голову и прикрывая глаза. Он был жесток тогда, молодая кровь кипела, опьяненная властью, Антуан провоцировал, вызвал желание подчинять — он так сладко бился в тисках болезненной любви инквизитора. И все же Паоло отпустил его, когда появился шанс, отказался от безумно дорогого пленника... Долго ему еще снились эти глаза, губы, измученное тело, отдающееся ему с сумасшедшей страстью, путая наслаждение и боль... И вот они снова встретились, и снова Антуан упрям, горяч и глуп, и снова ему светит предательство, а Паоло опять должен будет отправить его на костер... его и Микаэля... и если Микаэля уже, видимо, не вытащить из этого, то Антуана... у него еще есть шанс откупиться, но упрямец что-то задумал, считая, что за ним стоит власть... но его снова лишь используют для отвлечения внимания и предадут. Зная Антуана, тот не отступит... а значит, на этот раз Паоло уже никого не спасти. Фратори глубоко вдохнул и задержал дыхание, ожидая, чтобы отпустила внезапная вытягивающая нервы из сердца боль. Стоит ли власть этого?! Он пролежал без сна несколько часов, потом поднялся и заглянул в соседнюю комнату — Ксавье там не было и вряд ли он всю ночь простоял в тайном ходе. Фратори вернулся в постель, прижался к Микаэлю и стал целовать его шею и прикусывать ушко, стараясь так мягко разбудить.

Травник шевельнулся, выпутываясь из теплого одеяла, потянулся и сонно ткнулся в Паоло, еще не совсем понимая где он и с кем... Приоткрыл глаза, рукою пытаясь отвести от лица спутанные пряди из растрепанных, полураспущенных кос, и так толком и не проснувшись, вдруг вспомнил, с кем провел ночь. Микаэль вскинулся, сонно — а от того так искренне и непритворно, смущенно и несмело улыбаясь...

— Ой....

— Микаэль, — Паоло погладил его по щеке, мазнув пальцами по нежным губам. — Будет нехорошо, если кто-нибудь увидит, что ты выходишь от меня на рассвете... понимаешь? — так и тянуло его поцеловать — мягкого, теплого, растерянного со сна, но Фратори не позволял себе.

Непонятные и отнюдь не радостные нотки в голосе инквизитора Микаэль различил даже и будучи совсем сонным. А вот себя на серьезный лад настроить все не мог, даже потрусив головой и растрепав окончательно и так спутанные со сна волосы. Он приподнялся на локтях, запрокидывая голову и выдыхая в самые губы Паоло.

— Три минуточки мне дай... Я проснусь совсем... И думать начну...

Паоло поколебался с ответом... что ж, пусть все решит судьба... хотя на душе все сильнее скреблись кошки, побуждая спешить, выгнать травника пока еще не поздно.

— Одну минутку, — сдался наконец инквизитор. — Помочь тебе проснуться? — он выдавил коварную усмешку, нащупывая болевую точку под ключицей.

"Все действительно так серьезно?"

Казалось, что на душе заскребли кошки, но Микаэль спрятал так некстати проснувшиеся эмоции. Болью на просьбу о неге? Что ж, это действительно поможет проснуться. И как не желалось закрыть глаза, уткнуться носом в теплое плечо, обнимая и засыпая теперь уж точно до рассвета, но травник умел быстро приводить себя в адекватное состояние. Монах сжал ладони в кулаки, в то же время расслабляя тело.

— Да. Помоги.

Пальцы лишь слегка ткнулись под ключицу, порождая горячие мурашки, а потом соскользнули вниз и резко сжали сосок и одновременно Паоло склонился к уху травника и сильно прикусил мочку.

Микаэля выгнуло, он дернул руки, раздирая простыни и прокусывая себе губу до крови. Травник сразу же упал на спину, выравнивая дыхание и стараясь унять колотившую, после такой побудки, дрожь. Вкус соленой крови и пульсирующая боль отрезвляли, заставляя голову соображать быстрее.

Он положил руку Паоло на затылок, слегка оттягивая того за волосы и заглядывая ему в глаза.

— Что случилось? Мне сейчас нужно уйти?

— Ничего не случилось, — солгал инквизитор. — Просто, наверное, посторонним глазам не стоит знать, что наш ... экзорцизм... затянулся до утра, — он изобразил шутливую усмешку, только глаза не смеялись. — А монастырь просыпается рано... На рассвете за мной зайдут мои люди, и мне нужно будет заверить протокол насчет твоей лекарни, не думаю, что будет уместно, что следователь и подозреваемый встают из одной постели.

Во взгляде травника читалась явная тревога, и Паоло накрыл его губы мягким, успокаивающим поцелуем.

— А ты их в спальне своей подписываешь?

Микаэль лишь легонько улыбнулся, проводя ладонью по щеке Паоло и отвечая на поцелуй.Недолго, всего лишь пару мгновений, а затем разорвал поцелуй и еще раз потянувшись, сел на постели. На душе было тревожно, а своим инстинктам травник доверял.— Мне бы одежду....

— Ну, пойдем вместе собирать, — улыбнулся Паоло и потянул его из постели. — Или ты меня стесняешься?

Микаэлю вдруг показалось — а что, если ошибся? Придумал себе спросонок какие-то непонятные недомолвки и угрозы. Может, действительно будит, чтоб не увидели потом братья лекаря, из гостевых покоев утром выходящего... Не лечить же кого его туда звали, при обвинениях в ереси, коими угрожали обители.

Травник позволил потянуть себя, вставая и снова улыбаясь.

— Стесняюсь, конечно...

Паоло усмехнулся в ответ и тут же еще раз вздохнул, погладил по спине травника, обнял за талию, привлекая к себе и уводя в комнату, где валялась их одежда. Непростительная глупость — запереть дверь в спальню и оставить в гостиной раскиданную по полу одежду. "Где была вчера твоя голова, Паоло?" — спросил себя инквизитор. Он помог собрать вещи травника и заодно свои привел в порядок. Внутри тревожно отбивали часы, и Фратори то и дело украдкой поглядывал в окно на постепенно сереющую тьму.

Монах уже оделся и теперь на скорую руку переплетал косы, то и дело поглядывая на инквизитора, застывшего у окна. Еще не светало, но уже было не так уж и темно. Серого света, падающего из окна, хватало, что б видеть темный силуэт Паоло. Неясная тревога опять закралась в сердце... Что-то Микаэлю не нравилось — а вот что, понять он не мог. Травник поднялся с дивана, перекидывая за спину косы и подошел к инквизитору, легонько тронув того за плечо и касаясь губами затылка.

— Что теперь?

— А теперь тебе пора, — он обернулся и поцеловал травника в висок, вдыхая напоследок его запах.

— Как скажете, Святой Отец.

Травник легонько провел губами по щеке инквизитора, ладонью погладил по ладони, обнял, замирая на мгновенье, потом выдохнул в самое ухо, едва слышно

— Я подумаю над тем, что ты мне предложил... Или, ты уже успел передумать?

Руки сами обняли в ответ, прижали к груди. Невыносимо хотелось сказать ему "Беги, беги отсюда немедленно — от меня, из монастыря, из этой проклятой страны", но вместо этого Паоло стал выцеловывать шею травника, добрался до ушка, проследил губами все его изгибы, и шепнул:

— Успел... передумать...

А потом как-то так вышло, непонятно даже для самого инквизитора, что он уже снова целовал Микаэля в губы. И по сердцу ржавыми иглами — он мог согласиться, и Паоло мог бы увести его в Авиньон, видеться каждый вечер, засыпать вместе до рассвета и быть при этом на равных... не игрушка палача, не бесправный пленник... совсем другие отношения... Если бы не Ксавье... Фратори заставил себя оторваться от монаха, отстранил, сжав за плечи.

— Все, иди, рассвет близок.

"Я же лекарь... Я умею и слушать, и слышать... Даже то, что вслух не говорится. Язык касаний, взглядов, настроений... Не обманешь меня, даже и не пытайся."

Микаэль задумчиво посмотрел на Паоло, чуть хмурясь. А потом улыбнулся, совсем легонько, едва заметно в полумраке комнаты.

— Я не знаю, какие бесы приходили по твою душу пока я спал, но Господь милостив к тем, кто верует. А я верую... И вера моя сильна. Ты... подумай... Вдруг передумаешь опять.

Травник наклонился, касаясь губ инквизитора своими, отстранился и вновь поцеловал — в висок, быстро, летяще, прощаясь. Сжал в руке свернутую грамоту и вышел, даже не оглянувшись. А уже по ту сторону двери, остановился и прислонился к холодной каменной стене лбом.

Паоло с облегчением выдохнул, но еще несколько минут стоял возле окна, беспокойно прислушиваясь, ни происходит ли какой шумихи в коридоре.

— Ну что же это делается, а?! — инквизитор помотал головой, пытаясь отогнать наваждение. Но было поздно — глупости уже все он совершил на сегодняшний день, и пора было как-то это расхлебывать. Фратори достал пузырек с жидкостью, которую он давал тем, кто заслужил облегчение после допроса, и, сделав глоток, отправился обратно в постель.

Рауль с Христофором в сопровождении гвардейцев явились на рассвете, но на стук в дверь спальни в апартаментах Фратори никто не отозвался. И на более громкий шум — тоже. В комнате словно ниоткуда нарисовался Ксавье, отодвигая инквизиторов от двери. Но пользоваться отмычками не пришлось, спальня оказалась не заперта — то ли Паоло не закрыл ее после разговора с агентом, либо ее открыли изнутри. Ксавье шагнул внутрь, уже предчувствуя провал. Фратори спал в постели один. Рауль пытался разбудить его, но тот лишь что-то невразумительно мычал, не приходя в сознание. Христофор сунул ему под нос пузырек с резко пахнущим раствором — он всегда носил это средство с собой, слишком часто при инквизиторском лекаре лишались сознания. Паоло дернулся и с трудом разлепил веки, оглядывая присутствующих мутным взглядом.

— Его опоили, это очевидно, — покачал головой Христофор. — Надо найти этого травника. Немедленно!

27

Луис проводил короля недобрым взглядом и сел на кровать. Он сидел так довольно долго, глядя в окно. Очень хотелось пить. Жажда мучила герцога, но он терпел. Поглядывал на гвардейца и раздумывал над тем, что ждет впереди. Король настроен решительно. Его не уговорить и не растормошить.

Юноша поднялся, направился к столу, расчесал волосы и начал заплетать в косу, чтобы не мешали, затем стал ходить по комнате из стороны в сторону. Жажда не давала покоя и, видимо, то, что король унес кувшин, являлось еще одним ужасным наказанием. Потому что пить хотелось отчаянно. Что же, если так угодно мучителю, пусть... пусть... Обезвоживание будет еще одной наградой за последний безумный день. В животе скручивались жгуты. Заболел живот. Час или два Луис скрывал его, пока не довел себя до того, чтобы упасть на пол и не начать кататься. Больше не сдерживаясь от боли. Язык распух... Сдохнуть... Поскорее сдохнуть. От головной боли, от спазмов...

— Луис, — звал ласковый мужской голос. В рот юноши лилась вода со сладковатым привкусом. Тяжелая рука чуть-чуть массировала его горло, заставляя глотать эту странную воду. — Как думаешь, мне тебя похвалить за наказание, которое ты назначил себе, или наоборот? Ты выдержал достаточно долго, мальчик мой, — еле слышный смешок в темноте.

Вода продолжала литься так, чтобы можно было глотать небольшими глоточками, рука продолжала контролировать, что Луис пьет.

Фернандо оценивающе посмотрел на мальчика, лежащего на кровати. Пожалуй, хватит. Все неприятные ощущения от взбадривающего состава, который придумал его личный лекарь, должны были пройти. Скоро начнется эйфория. Интересно, что запоет эта нежная птичка?

Поправив сбившиеся волосы юноши, Фернандо не отказал себе в удовольствии провести рукой по уже почти поджившим ссадинам на лице юноши. Лицо мужчины исказила усмешка — хорош негодник!

Пересев в кресло, стоявшее там же, где и пару часов назад, король таким же спокойным тоном продолжил:

— Ну, так что? Похвалить тебя?

— Похвалить? — спазмы уходили очень быстро, сменяясь сладкой истомой, прокатывающейся по телу. Луис еле ворочал языком, но, кажется, и жажда теперь отступила, зато сладость растекалась по животу и ногам, томительная и нежная, словно окунули в теплое парное молоко. Герцог боялся шевельнуться, чтобы не показать, что происходит с ним теперь. Сладкая тягучая жажда внизу живота стала жарче и заставила согнуть ноги в коленях.

Фернандо продолжал внешне спокойно рассматривать мальчика. Быстро реагирует. Ой, как о многом это ему говорило. Он и раньше не собирался отпускать мальчишку, а уж теперь... Зато и привязать его будет легче, чем думалось, только контроль нужно усилить.

— Луис, — спросил король скучающим голосом, — что ты делал в подземелье?

А чудовище внутри сладостно облизывалось, глядя на разворачивающееся представление.

— Спал, — отозвался герцог, прикрыв глаза. Слишком хорошо. Что-то ему подмешали. Что-то в питье. — Ударил по голове гвардейца и ушел через ход в лабиринт. — истома ласкала ноги, разливалась мягкими волнами по ступням и щиколоткам, поднималась к бедрам, окатывая нежностью. Это лучше, чем боль, но не при Фернандо. Луис пытался сосредоточиться на разговоре, тогда как дыхание то и дело пыталось сбиться.

— Браво, браво, — король несколько раз лениво хлопнул в ладоши, обозначая аплодисменты, — ответ, достойный истинного дипломата.

Он еще раз оглядел мальчишку — славно, славно. Дьявол изнутри тихонько царапался, прося выпустить его наружу.

— Начнем с простого вопроса — откуда у тебя ряса монаха Валасского монастыря?

— Нашел внизу, — юношу изогнуло в неконтролируемом экстазе. Небеса, только не это... Юноша повернулся на бок и прижал колени к груди. Его продолжало изгибать. — Она лежала там, внизу... я замерз... и надел на себя... Ваше величество, прошу вас... Я хочу остаться один.

— Изумительно как... Ряса лежала в подземелье, такая вся почти чистенькая. Дожидалась нашего блудного герцога... — голос мужчины тек однотонным потоком, глаза алчно изучали реакции молодого тела. — Сколько же она могла там пролежать? Не отсыреть... Не быть погрызенной мышами? — задумчивым тоном продолжил король. — Это тебе травник дал? — не изменяя тона, спросил он.

— Нет. Не знаю, чья эта ряса. — герцог облизал губы. Сердце стало стучать чаще, а к члену начала приливать кровь. — Оставьте меня... Я ничего не знаю. Кто-то забыл. Может, недавно. Прошу... — по щекам разливался нежный румянец, пальцы ухватились за простыню.

Фернандо как можно незаметнее передернул плечами, чуть-чуть сбрасывая напряжение. Мальчик был прелестен. И с тем, кто не дал ему насладиться невинностью этого белокурого чуда, кто не дал постепенно приучить его к рукам, кто посмел тронуть принадлежащее ему, он расплатится. Расплатится так, что кровавые слезы покажутся просто детской шалостью. Да, расплатится... Дьявол в груди начал восставать, растворяясь в теле желанием крови.

— Луис, ты опять выбираешь себе наказание? — спокойно продолжил король. — Давай тогда перейдем к вопросам посложнее, а этот оставим на потом. Как ты открыл потайную дверь?

Луис понимал, что на этот вопрос у него нет ответа. Дверь в тайный вход была закрыта теперь, и монах поворачивал замок изнутри. "Ты попался, Луис! Ты попался", — повторило сознание. Он знает, что ты оказался там не один, что видел того, кто пробрался в комнату. Обещал не выдавать, но в темных глазах короля написано все. И он назвал не кого-то другого, а именно травника.

Сладкие волны захватили все тело, требуя к себе внимания. Ласкали, нежили, заводили... "Он хочет, чтобы я теперь катался по кровати не от боли. — новая мысль. — Он тебя специально унижает".

— Я ее не открывал. И вы сами это знаете, — чуть прикусить губу, не касаясь ссадины. — Вам ни к чему мои ответы. Вы же уже нашли кто... и вычислили по рясе...

— Мне нужно от тебя подтверждение, Луис, письменное подтверждение. — Король рисовал какой-то узор пальцами на подлокотнике. Лицо? — И полный достоверный рассказ прямо сейчас, — чуть помолчав, мужчина продолжил. — Милый мой, зачем же ты себе наказание раз за разом выбираешь? Или тебе нравится?

Воистину прелестный мальчик. И так забавно сопротивляется. Нужно побыстрее заканчивать дела в монастыре и возвращаться. Будет... Да, будет очень забавно, как и юный герцог. Мужчина предвкушающее улыбнулся. Похоть разливалась не только в телах, но и воздухе. Интересно, как долго Луис продержится?

Мужчина потянулся всем телом, разминая мышцы, и опять откинулся в кресле.

— Итак?

— Я напишу. Я напишу все, что скажете. Позже, прошу, — пальцы еще сильнее сжали ткань, голос прерывался. — Я не собирался бежать. Этот сумасшедший затащил меня в темноту. И я от него сбежал. Больше ничего не знаю. Прошу, ваше величество. Мне было бы глупо бежать... Я даже не думал об этом.

— Даже и не думал? Врешь, "было бы глупо" и "даже не думал" не стыкуются. Мера наказания усиливается, — Фернандо облизал пересохшие губы, потом продолжил проникновенным голосом. — И еще, мальчик мой, тебе сейчас кого будет приятнее видеть в этой комнате — меня или Артура? Или кого-либо другого из моих гвардейцев? Ты же знаешь, одного я тебя сейчас не оставлю.

Комнату заполонила давящая тишина.

Луис сглотнул. В намеке слышалась прямая угроза. Юноша выдохнул, чтобы хоть как-то расслабить напряжение, но его мучитель явно не собирался отступать.

— За что вы меня наказываете теперь? — забормотал он, утыкаясь лицом в подушку. — Делайте так, как считаете нужным.

Фернандо пересел на кровать рядом с Луисом и нежно запустил пальцы в его волосы.

— За ложь, мой мальчик, за ложь. За отказ выполнить приказ ты уже сам наказал себя. Выпил бы тогда нормальной воды, ничего бы этого не было, — мужчина задумчиво перебирал рассыпанные по плечам волосы юного герцога. Коса ему не понравилась, и он распустил ее, пока Луис был без сознания. Повернув мальчика лицом к себе, он спросил, глядя в огромные, переполненные томлением глаза:

— Ну, так как? Кого выбираешь?

Фернандо сидел прямо, не приближаясь, не наклоняясь, только рука в волосах герцога. Не дать себе сорваться, не дать сделать то, о чем буквально молит тело мальчишки.

Намерения... Они читались сейчас в глазах короля. В его губах. В его мягких поглаживаниях. В его сдержанности. Герцог знал, что если выбрать гвардейца, его уничтожат. Его навсегда раздавят, как какую-нибудь мошку.

— Вас. Выбираю вас. — пробормотал, не смея отводить взгляда от мерзавца.

Страх, пока только страх. Но только пока. Фернандо продолжал нежно гладить затылок юноши. Чуть отпустить поводок или нет? Дьявол гнусно усмехался.

— Поощрение. Хочешь о чем-нибудь попросить? — мужчина вопросительно поднял бровь.

— Да, прекратите это, — герцог дотронулся до руки Фернандо. — Мне нехорошо.

— Луис, — холодно улыбнулся мужчина, — ты же сам знаешь, как это прекратить. Или ты хочешь, чтобы я это сделал?

— Отвернитесь. Вы специально сделали это. Небо... — юноша сам перевернулся на другой бок. Плевать! Пусть смотрит... Раз ему доставляет это удовольствие. Рука через рубашку коснулась напряженного члена, чтобы достигнуть разрядки.

— Поощрение, — Фернандо поцеловал мальчика в плечо и отошел к окну, встав к нему спиной. На небе была полная луна, которая расчертила черно-белым двор и сад монастыря. Черное и белое. Дьяволы и ангелы. Ад и рай.

Луис расслабился, едва его тело достигло разрядки, и теперь просто лежал. Фернандо достаточно над ним поизмывался, чтобы теперь о чем-то говорить. Да, он сбежал. Да, у него есть право выбора. Вернее, была возможность, а теперь она исчерпана до самого дна отчаяния. Король так и сказал — ты подписал дарственную, и теперь ты никто. Никто. И он сделает, что взбредет в сумасшедшую голову.

Юноша вспомнил, как горячие губы целовали его в пустом зале, когда человек в маске прижал тело к дверям и требовал ответа. Требовал взаимности. Тогда тоже светила луна, ярко разливала свет в огромное стрельчатое окно. Руки проникали под пелиссон, касались тонкого льна рубашки... А в сердце закрадывался ужас, что отец отправил сына на закланье в качестве примирительного дара, глупого барашка, который может с помощью красоты высоко взлететь.

Или упасть, как теперь. Луис дышал, Луис пытался дышать и не слушать криков ночных птиц за окном. Не знать, что за его спиной — там, в темноте, стоит властитель, которому он посмел отказать. Хотя не имел на это никакого права.

Чуть слышный всхлип, раздавшийся с кровати, бешено завел мужчину. Паршивец. Щенок. Тявкает, возмущается... Но хорош, стоит того, чтобы потратить на него не одну ночь. Король любил видеть в своей постели не просто хорошеньких мальчиков, готовых лечь под него, стоит только щелкнуть пальцами. От таких он быстро избавлялся разными способами, в зависимости от уровня их наглости. Правда, в тюремные этажи давно уже никто не попадал, наученные горьким опытом предшественников. В любовниках Фернандо искал какую-нибудь изюминку, что-то, что могло его зацепить: что-то, что могло вызвать яркие эмоции, реакции — и для него было зачастую неважно, была ли это ярость, желание или что-то еще. Последний его мальчик, Фредерик, который продержался с ним уже больше года, изумительно умел вызывать в нем гнев, который очень искусно гасил потом собой. Но Фернандо чувствовал, что и Фредерик ему приедается. Луис же... Мужчина искоса взглянул на герцога. Да, Луис вызывал в нем массу противоречивых чувств, и это нравилось королю. Теперь нужно только чуточку его укротить, воспитать. Приручить. Не получится — ну что ж, будет жаль потерять такой отличный экземпляр.

Дойдя до двери, он потребовал письменные принадлежности. Опять усевшись на постель юноши, он бесцеремонно провел пальцами по рубашке, впитавшей в себя семя Луиса. Поднял холодные глаза на лицо герцога.

— Легче?

Луис чуть повернулся. Взгляд его вновь приобрел осмысленность и раздраженность. Король не удовлетворился одной местью. Он принес бумагу и перо. Юноша развернулся сел на кровати, выхватил бумагу из рук мужчины и потянул со стола библию, затем достал перо из чернильницы и начал быстро писать. Он ни слова не сказал о том, кто конкретно был в подземелье. Зато подробно расписал, что его без сознания снесли вниз, затем требовали отправиться к аббату Себастьяну за помощью, а еще расписал все свое путешествие. В рассказе была только правда. И выглядела она весьма объемно. Монах был описан как человек молодой, назвавшийся ярлом Северного Королевства, который утверждал, что заберет его в свои земли.

— Вот, держите, — герцог протянул королю свои показания. — Даже если вы примете сейчас за сумасшедшего, именно так и было.

Фернандо прочитал написанное. Занятно, занятно, падре Паоло будет это очень интересно прочитать.

— На отдельном листе опиши внешность человека, похитившего тебя. И Луис, — мужчина чуть-чуть улыбнулся, — я думаю, что ты помнишь, что тебя готовили на дипломата. Отделаться расплывчатыми фразами не удастся. Также советую тебе не забыть подробно описать, как он тебя лечил.

Мужчина опять углубился в чтение, а потом вдруг поднял голову:

— Луис, как ты к нему обращался?

— Микаэль. Пожалуйста, сейчас опишу. Мне плевать на всех сумасшедших в этом монастыре, — юноша взял еще один лист и описал внешность Микаэля чуть ли не до мельчайших подробностей, а также его сумку, наполненную пузырьками и мазями, приписав, что человек явно не в своем уме, потому что блуждает по лабиринту и выглядит весьма нездоровым. А может быть, и одержимым, потому что считает себя королем Северного королевства.

Фернандо перечитал все написанное, забрал все листы, письменные принадлежности, сунул их кому-то за дверью, и тихим голосом отдал распоряжения. Опять заперев дверь, он сел в кресло и стал в упор смотреть на юношу.

Луис терпеливо сносил взгляд короля. Все сказано и написано. Наказание произведено. Юноша сложил руки на колени. Расправил плечи. И продолжил сидеть, выжидая. Когда же ему запретят в присутствии государя да без привилегии находиться на кровати. Глаза короля были темными, шоколадными, бархатистыми. Герцог внезапно встал, шагнул к Фернандо, наклонился к нему и поцеловал в губы. И сразу же отступил и отвернулся к окну.

Внутри короля все полыхнуло бешенством. Слитным движеньем оказавшись за спиной юноши, он заломил ему одну руку и крепко прижал к себе. Дернется — будет очень больно.

Проверка закончилась замечательно — Фернандо не ожидал такой реакции от мальчишки. Хорош, гаденыш!

— Поиграть со мной решил?

Луис не шелохнулся, словно ожидал такой реакции. Он откинулся назад и положил голову на предплечье, оперся на мужчину всем телом. Глаза стали вдруг бесовскими и хитрыми.

— А вы ведь хотите играть? — улыбнулся одной стороной губы.

В дверь постучали. Фернандо провел пальцем по губам мальчика. Зубки решил показать? Что ж, посмотрим, какие они у тебя. Дьявол внутри довольно изгибался и щерился. Мужчина отбросил Луиса на кровать. Стук в дверь повторился. Король быстро закрыл окно ставнями и прошел к двери. Взяв протянутый ему сверток, Фернандо вернулся в кресло и оценивающе посмотрел на мальчишку. Кинув ему новую рубашку, велел:

— Начинай.

— В какую изволите, ваше величество? Вы ведь не выказываете предпочтений. Да и мне предпочтительнее от вас в стороне держаться, — Луис переметнулся через кровать на другую сторону и схватил тяжелый подсвечник с полки. — не убью себя, но дурачком стану. — руки сжали новое оружие, намереваясь нанести себе удар по голове. — Поиграем?

Посмотрев, как неловко мальчик держит свое "оружие", Фернандо демонстративно зевнул:

— Пожалуйте, герцог. У меня сегодня выдался тяжелый день, у тебя тоже, вон, как руки уже дрожат, — гадко ухмыльнулся мужчина. — А дурачком... Так я все равно получу, что мне нужно — и твои земли, и твое тело. И твою душу — ее знаешь, как легко у убогих забирать?

Расслабленная поза, руки сложены на груди, гаденькая улыбочка.

— Идите к чертям. — подсвечник полетел в сторону короля, но руки были слишком слабы, и плечо не позволило толкнуть слишком сильно. Тот покатился по кровать и упал к ногам мужчины. — Не приближайтесь ко мне. Забирайте земли и катитесь. Спать с вами я не собираюсь. Вы мне отвратительны.

— Не собирайся, — Фернандо проводил взглядом зазвеневший подсвечник. — Но, надеюсь, рубашку-то ты переоденешь? Или забыл, что герцог? — мужчина поднял взгляд на мальчика. — Будешь так и ходить с ммм... как бы это сказать? Очевидными свидетельствами твоей мужской сущности?

Зубки оказались молочными. Фернандо задумался, как бы их подрастить, чтобы стало интереснее. Дьявол также задумчиво соглашался, пялясь на оголившиеся коленки Луиса.

Герцог подцепил рубашку быстрым движением и вернулся на ту сторону кровати. Без стеснения сорвал с себя прежнюю. Обнажаясь и глядя на короля горящими от ненависти глазами, а затем накинул новую.

— Довольны? Что еще мне подписать? Несите бумаги... Я подпишу... — Луис вновь удрал волосы за спину и стал их заплетать. Надменность проступала одновременно с кровью на запястьях, окрашивая новую рубашку алым.

— Ну что ж ты так неосторожен, мальчик мой, — сказал Фернандо, пересаживаясь на кровать поближе к юноше. — Опять вот придется новую рубашку просить. Эта же испачкалась, — мужчина отодвинул повыше рукав сначала на одной руке, потом на второй.

Белая кожа рук с кровавыми полосами, белая рубашка, пропитанная кровью... Дьявол внутри застонал.

Глядя прямо в глаза Луиса, король поднес ко рту его правую руку и слизнул выступившие красные капельки.

— Что вы делаете? — герцог даже растерялся. — зачем вы? — голубые глаза расширились, он попытался отступить назад, но крепкая рука короля удержала. — Отпустите.

— Играю... Ты же сам предложил, — Фернандо держал уже обе руки Луиса прижатыми друг к другу, язык перескакивал с одной руки на другую так, что казалось, будто мужчина ласкает одновременно обе руки.

Юноша чувствовал, как язык скользит по запястьям, как пальцы сжимают руки, тянут к себе ближе, ощущал нарастающую новую дрожь. Безумец! Король... что вы делаете? Там в зале вы касались меня, кружили в бешеной пляске желания. Ваш язык скользил по шее, ваш слова... ваша богатая маска... вы...

— Отпустите...

— Попроси еще, — выдохнул Фернандо в тонкие руки. Губы аккуратно исследовали ладошки, тонкие пальчики, возвращаясь иногда к разодранным местам на запястьях, на которых иногда блестели маленькими рубинами капельки крови.

— Вы... — юноша сглотнул. Бежать сейчас некуда. Губы продолжают исследовать кожу. Дышат горячим воском на нее, обжигают, поднимаются выше по руке. Все ближе... ближе... — Не смейте... нет.. — голос снизошел на шепот.

Фернандо подвинулся к мальчику. Какой прелестный... Даже в неверном свете свечей было видно, как трогательно порозовели его щеки, наливаются кровью губы. И это уже после того, как средство закончило действовать... Разве что чувствительность должна быть чуть повышена... Мужчина потянулся губами к шее Луиса.

Губы. Сладкие. По шее. По подбородку, отвернуться... касаются ушка, руки обнимают и тянут к себе. Заигрывают с тканью рубашки, поднимая выше. Юноша задрожал, уперся ладонями в грудь мужчины. Тот еще сильнее притянул к себе.

— Пустите... — просьба через силу, когда губы касаются едва губ.

— Еще... — тихо выдохнул Фернандо легким поцелуем. Одна рука легко гладит по спине, талии, не опускаясь ниже. Вторая рука на голени, такой тонкой, но сильной. Пальцы с удовольствием гладят по гладкому рельефу мышц, передвигаются вверх, на коленку. Безупречно...

Дьявол толкается в руку — сильнее! Нельзя пока... Легкие выдохи-поцелуи...

— Еще попроси...

— Пожалуйста, — Луис смутился еще больше. Теперь его страх смешивался с ласками, которые были такими невесомыми и усыпляющими попытки к бегству. Король не отпускал юношу, продолжал гладить, отдаляя боль в запястье, где пульсировала кровь. — Не надо так... делать... — юноша вздрогнул, когда ладонь мужчины коснулась обнаженной кожи на ногах.

— Еще... — Фернандо отпустил юношу и начал скользить поцелуями по коже чуть выше коленок. Нежный мальчик... Покажешь еще зубки? Или нет? Дьявола устроит все... А пока нужно согнуть все внутри, сжать в кулак, не выпускать, ждать.

— Вы с ума сошли, что вы делаете? — герцог говорил так тихо, что его даже в теперь, когда опустилась ночное спокойствие, было едва слышно. — Ваше величество, вы... зачем вы так со мной? — юноша ощущал поцелуи на бедрах. Мягкие, зовущие, не в силах отступить, как будто его парализовало. Почему так изменился гнев на милость? Это новое наказание? Или... Глоток воздуха каждый раз, когда влажные губы ищут все новое место для поцелуев. Растерянность, граничащая с отчаянием. — Пожалуйста...

Мужчина очень аккуратно, по чуть-чуть сдвигал рубашку вверх, легкими поцелуями рисуя страсть. Синяки на бедрах. Дьявол взвыл. Черные на белом. Как недавно двор под луной. Дьяволы и ангелы. Мужчина и юноша. Поцелуи вокруг синяков, не задеть, только обозначить. Руками он касался только рубашки, тела Луиса только губами. Поцелуями. Ноги почти полностью открыты. Еще несколько поцелуев и...

Юноша сжал губы, выпуская наружу едва слышный стон. Он не понимал, что хочет его тело. Нет, только не это. Душа отчаянно сопротивлялась Фернандо. Она была унижена, закрывалась от новых ударов, но король был слишком ласков. А Луису сейчас была нужна именно ласка. Он так нуждался в утешении. И даже сознавая, что ему после кнута подсовывают пряник, тянулся к короткому забвению. "Раны на теле заживут, — шептала воспаленная голова, — но твое сердце растоптано. Ты теперь всегда будешь ждать подвоха, всегда будешь..."

— Пожалуйста, не надо.

Фернандо еще выше поднял рубашку и, собрав ее со спины юноши, крепко сжал. Мужчина посмотрел на открывшуюся картину, и в глазах потемнело. Он стиснул зубы, бешено заталкивая внутрь все, все, что толкалось безумным вожделением, желанием обладать, подмять под себя это тело, оставить новые следы на коже. Отметить своей страстью.

Заметная дрожь прошила тело короля. Он нежно подтолкнул к себе Луиса, поднял глаза и сказал:

— Сложи руки за спиной.

Дыхание герцога сбилось. Ему стало страшно, а по внутренностям прокатилась волна жара. В глазах, прозрачных в свете луны, светящихся глубоким желтовато-карим, появилось неуправляемое — оно все больше царствовало и рвалось из Фернандо, предупреждая о том, что сейчас сопротивляться опасно. Луис послушно убрал руки за спину.

— Ваше величество, я не могу... я... прошу, позвольте мне уехать...

Мужчине было все равно, что сейчас говорит мальчик. Он склонился и прошелся языком по плоти юноши, потом еще раз. Легко облизал головку, подбирая выступившие капельки сока. Фернандо опять посмотрел глазами своего дьявола на Луиса и тихо прошептал:

— Стой так. Не смей двигаться.

И вернулся к прерванному занятию.

Луис закрыл глаза, качнулся назад , рискуя упасть на кровать. Его пробовали на вкус, его изучали: каждую реакцию, каждую дрожь, вздох. Ловили на малейшее проявление приязни. Юноша чувствовал, как медленно растет возбуждение, расплавляющее тело в покорность. Губы, язык короля нежили плоть. И стоять на коленях на кровати становилось все тяжелее.

Фернандо действовал осторожно, стараясь не спугнуть мальчика. То, что началось как безумие толкнувшейся в голову крови, обещало принести в будущем очень хорошие плоды. Дрожь тела под руками побуждала начать гладить руками, действовать по-другому, но он держался. Чуть отпустив сзади рубашку, мужчина аккуратно подхватил Луиса под ягодицы и за спину. Теперь сведенные за спиной руки юноши постоянно касались рук Фернандо, терлись о них, когда мальчик вздрагивал, и это заводило короля еще больше. Пах сводило от желания.

Он держал все крепче — его мучитель, его ласковый зверь, который слишком ласков после жестокости, словно недавно не бил, не унижал. А была лишь нежность, сладость его губ на плоти. Его пальцы, что касаются руки и толкают ягодицы на себя, чтобы вбирать все больше. Герцог застонал, откинул голову назад. Волосы растеклись золотом за спиной, губы полуоткрылись. Чувственность, закрытая в сосуде, выплеснулась наружу изгибом юного тела, которое рождено для страсти, в котором столько скрыто темперамента и вольнодумности.

Король на мгновение оторвался от мальчика. Посмотреть на его лицо, впитать его стон и зарождавшуюся страсть. Безумие возвращалось, мужчина это чувствовал, и оно могло испортить все. Несколько глубоких, чувственных движений — и Луис содрогнулся, вцепившись руками в его плечи. Дьявол ревел и бился наружу, разнося остатки спокойствия в клочья. Один из немногих раз, когда Фернандо его не выпустил.

Он аккуратно уложил плохо соображающего мальчика на постель, у него даже хватило сил накрыть его покрывалом. Несколько быстрых шагов, открыть дверь, впустить гвардейца. Хорошо, что не Артур. Закрыв дверь, Фернандо с силой саданул рукой по стене. Тело сводило, перед глазами красный туман. Нужно найти Артура. Артура и Лукаса, они лучше всех знают его. И в сад. И кнут, как минимум. Мужчина бросился на нижний этаж в помещение, где расположили его солдат.

... От солнечного света, проникавшего через ставни, Луис вынырнул из сладкого сна. Вчерашние растирания настойками и мазями явно пошли юноше на пользу. Болячка на губе высохла, раны на скуле затянулись, а синяк, который должен был проступить ярким пятном, так не оформился, осталась лишь небольшая припухлость.

Герцог завозился под одеялом в тепле и понял, что лежит в чьих-то объятиях. Глаза распахнулись, и вздох вырвался из груди. Он практически всю ночь проспал на плече короля. Тот и теперь одной рукой обнимал Луиса, не отпуская. Кровь застучала в голове при последнем воспоминании. Мужчина ушел. Да, поднялся и ушел сразу же, а теперь он рядом... И... чуточку попытаться отодвинуться, понят, что рубашка задрана, что горячее тело совсем близко.

Фернандо недовольно повернулся и еще сильнее прижал к себе юношу.

Вчерашний вечер чуть не закончился для него очередным приступом бешенства — слишком сильные эмоции вызывал в нем Луис, слишком сильно пришлось сдерживаться. Хорошая драка с Артуром и Лукасом в дальнем углу сада помогла прийти ему в себя. Наведавшись в купальни, которые ему понравились еще накануне, король вернулся в гостевой дом. Сидя у себя в комнате, он обдумывал события за день. Все получалось очень странно. Во-первых, рассказ Луиса. Он верил всему, что им рассказал юноша, но аббат усердно изворачивался и искусно лгал. Во-вторых, Кристиан Легрэ. Мужчина скрипнул зубами. В этот раз он его точно прихватит. В-третьих, этот странный травник и похищение Луиса. В-четвертых, в-пятых, в-шестых... Надо будет завтра на свежую голову все обсудить с падре Паоло. В конце концов, он заинтересован не меньше. И, в-последних, Луис. Интересный мальчик. Очень интересный. И внешне, и реакции бывают забавные. Фернандо улыбнулся. Поиграть еще, что ли? Заодно и Эдуардо, которого он оставил в комнате, отдохнет. Слишком мало у них в самом монастыре солдат, каждый на счету. А потайную дверь Ксавье заблокировал, так что с этой стороны ему ничего не грозит.

Прихватив вино и бокал, мужчина отправился в комнату Луиса. Мальчик прелестно спал, трогательно подложив ладошку под щеку. Фернандо выпил еще бокал. Внимательно рассматривая юношу. Интересно, шрамы от его перстней останутся? Впрочем, даже если и останутся, они не испортят это личико. Он подошел и легко потрогал ранки. Мальчик недовольно нахмурился, но не проснулся. Король усмехнулся, разделся, и лег в кровать, прижав к себе Луиса. Утро обещало быть очень интересным.

Когда герцог еще раз попытался отодвинуться, рука еще настойчивее притянула его к себе, ресницы Фернандо дрогнули: на грани между сном и пробуждением, он обнял Луиса еще и второй рукой, поворачиваясь на бок. Теперь Луис находился в кольце рук. И руки эти гладили по спине. Король уже явно почти не спал.

— Ваше величество, я... Вы... — Герцог не находил слов такому коварству. А когда глаза Фернандо открылись, и вовсе покраснел. Чертинки играли в глубине зрачков. Веселые, насмешливые и пугающие. — Я могу все-таки повторить свою вчерашнюю просьбу. Теперь я могу отправиться... Ах, — от пальцев, пробежавших по округлым ягодицам, Луис потерял все слова, которые готовился произнести.

— С добрым утром, — улыбнулся мужчина, прижимая к себе юношу и слегка поглаживая. — Кажется, так принято приветствовать тех, кого видишь в первый раз после того, как проснулся. Нужно проявлять вежливость, даже если и спал с этим человеком всю ночь в одной постели. Особенно если спал... — король коснулся легким поцелуем губ Луиса. — В одной постели... — поцелуи продолжались, а мужчина думал, покажут ли ему сегодня зубки или этот цветочек так и останется сладким.

— Зачем вы продолжаете? Вы же знаете, я... — ладони упирались в грудь, юноша попытался отстраниться от поцелуев. — я сказал, что не намерен быть с вами. Вы... я... — жар пробегал по ногам от ласк, — ваше величество, я не буду спать с вами. Я... — поцелуй за поцелуем, сводящие с ума.

— Да... Помню... Не собирайся... — поцелуи становились все настойчивее, руки все наглее. Фернандо ласкал мальчика, чувствуя, как тот возбуждается все больше, видя, как кровь приливает к его лицу, и ощущая собой, что не только к лицу. Он слегка повернулся, навис над Луисом.

— Сними рубашку, — пробормотал он в губы герцога между поцелуями. Неужели и сейчас не взбрыкнет? Король не верил, что так быстро удалось объездить этого молоденького жеребца.

— Рубашку? — сглотнул Луис... и вспыхнул. Глаза его часто заморгали, дыхание стало частым, словно ему предложили что-то ужасное. Юноша дернулся бежать прочь из-под Фернандо.

— Куда же ты? — мужчина прижал его к кровати и спросил почти весело, — герцог, я не понимаю, неужели все твое воспитание пропало за какие-то два месяца жизни в этом монастыре? — Он опять начал легко целовать лицо мальчика. — Не здороваешься... Обманываешь сюзерена... Не хочешь менять грязную одежду... Или тебе нравится кровь на одежде?

-Ваше величество, дайте мне встать. Сейчас... Я не могу... Мне претит... — Губы полуоткрылись, и Фернандо посмел их опять коснуться. Его руки проникали под рубашку... — Я буду хорошим подданным, но ... ах... не просите больше.

Мужчина с удовольствием продолжал целовать Луиса, слушая его лепетание. Поцелуи сместились на шею. Нежные поцелуи сменялись грубыми, опять становились легкими, невесомыми. Фернандо изучал реакции мальчика, его трепет, ответы его тела. А потом вдруг отстранился, сел рядом и спросил спокойным голосом:

— О чем не просить?

Пальцами он продолжал гладить руку Луиса.

— Просить? — юноша сразу пополз к краю кровати, намереваясь ее покинуть. — Я не понимаю вас, ваше величество.

Мужчина цепко схватил его за руку.

— Луис, — в голосе появилась сталь, — мальчик мой, нужно отвечать за свои слова. Ты только что сказал, что будешь мне хорошим подданным, только мне не следует просить тебя больше, — слова "мне" и "просить" Фернандо выделил голосом. — О чем именно? — В голосе короля был холод северных королевств.

— Да, я обещал, ваше величество. Я буду беречь вам верность как подданный, — Луис отвернулся. — Но я не буду с вами спать, и не просите. Позвольте мне... — дрожь в теле, желание, расползающееся по телу, — одеться.

— Луис, — скучным голосом сказал Фернандо, продолжая держать юношу за руку и рассматривая как какого-то забавного зверька, — короли не просят. Короли приказывают. И долг хорошего подданного — подчиняться приказам. Помни об этом.

После этих слов он отпустил его, подошел к креслу, на котором вчера оставил всю одежду, вытащил новую рубашку и кинул ее юноше.

— Переодевайся.

Грубость короля, которая перемежалась с поцелуями и страстью бесовщины в глазах и касаниях, вынуждали Луиса задумываться о том, как вести с ним диалоги. Каждый раз, когда герцог говорил определенные фразы, мужчина моментально напрягался и становился зверем, у которого начинала топорщиться шерсть. В юноше он видел забавную зверушку. Такую же, коих при его дворе немало. Ведь всем давно известно, что Фернандо меняет любовников очень часто, и лишь последний задержался уже больше года.

— Вам надоел ваш мальчик? — в голубизне глаз теперь вновь появилась угроза. Но лучше немилость, чем эти ласки. Юноша демонстративно встал, потянул с себя рубашку. В свете солнца он был похож на неземное существо. Светлая кожа золотилась, волосы стекали по спине.

Фернандо спокойно смотрел на юношу, а внутри довольно улыбался — удалось. Щенок опять показал свои зубки.

— Ты хотел бы его заменить? — спросил король благожелательным тоном и демонстративно взглянул на пах юноши. Было понятно, что Луис еще возбужден от недавних ласк и поцелуев короля. Подняв глаза к лицу юного герцога, мужчина мягко улыбнулся.

Герцог развернулся к королю. Сложил руки на груди.

— После ночи в одной кровати. Да, я забыл вам сказать "доброе утро, ваше величество"! Так вот, ваше величество, заменять я вам никого не собираюсь. Я с вами одной крови. Мои предки, как и ваши, были родоначальниками королевского рода, так кажется? И если вы помните, то я ваш двоюродный племянник.

— Если ты помнишь, — продолжил Фернандо так же благожелательно, — именно древность твоего рода и привела тебя к этому, — он указал пальцем на следы синяков на бедрах юноши. — Или это, все-таки, было добровольно?

Дьявол внутри довольно облизывался, глядя на побледневшее лицо мальчика.

— Вы решили повторить допрос? — Луис накинул рубашку, которая закрыла его до щиколоток. — Вы так будете держать меня в заточении? Дайте мне нормальную одежду... Или предъявите обвинение, ваше величество. На каком основании вы удерживаете меня? — Луис не собирался сдаваться теперь, но отошел подальше. Фернандо так легко меняет спокойствие на ярость.

— Герцог, почему же тогда тебя интересует, не надоел ли мне мой, как ты выразился, мальчик? — король поднял изучающий взгляд к потолку. Вопрос юноши он опять проигнорировал. — М-м-м?

Мужчина перевел взгляд на Луиса. Прекрасная смена эмоций, просто прекрасная.

— И если бы ты хоть чуть-чуть интересовался жизнью двора, к которому тебя отправил отец, то знал бы, что этот "мальчик" — герцог Фредерик Монтсени. Знакомая фамилия? Тоже ведь твой родственник? — участливо поинтересовался король.

— Я рад вашему выбору, ваше величество, — Луис изящно и театрально поклонился, приподнимая полы белой рубашки. — Но я не смею лезть в чужую личную жизнь в отличие от вас. — Еще большая желчь.

Юноша вспомнил, как проваливается в прорубь, как ноги уходят в вязкий холод. Ему навстречу тянулась огромная рука. Рука ангела. Серафима. Михеля— воина, который вдруг стал обычным стражником. Утонуть бы в той проруби. Уйти на дно... Не стать марионеткой чужих игр

— Прошу ваше величество, — переход к стали в голосе. — отбыть в город Алантию. К дяде.

Фернандо откровенно изучающе смотрел на мальчика. Что же его так зацепило? Стоит понять — еще один хороший рычаг управления.

— Знаешь, Луис, — задумчиво проговорил он, — я и не думал, что ты так легко можешь отказаться от своего слова. Печально.

— Быть добрым вассалом? — герцог прищурился. — Я не перестану быть вам добрым вассалом, занявшись своими делами. Это лишь послужит в будущем добрую службу вашему величеству.

Герцог продолжал следить за каждым жестом короля. За каждым движением.

Это были уже не зубки. Это была прямая дерзость, а дерзости король не спускал никому. Осталось только выбрать наказание. Взгляд Фернандо стал уже недобрым.

— Тебя плохо учили, Луис. Дипломат не должен перевирать слова, он должен ими играть. "Добрый" и "хороший" — разные слова, не находишь?

— Нахожу, — кивнул герцог. — Хорошим подданным и добрым вассалом... Я четко вижу разницу, ваше величество, — юноша направился к столу за водой, но вдруг вспомнил, что вчера... Как опасно становится здесь и есть, и утолять жажду. — Вы ищете во мне изъяны, — отвернувшись, Луис рассматривал тени на стенах, все лучше, чем видеть эти глаза. — Вы не ответили на мой вопрос уже в который раз?

— Луис, ну тогда ты не обещал мне быть добрым вассалом, — губы мужчины исказила бледная улыбка. Наказание придумано. Дьявол внутри довольно соглашался. — Только хорошим подданным. Присяга твоей семьи обязывает тебя быть вассалом. Но я разрешаю быть тебе недобрым вассалом. Итак, — шаг к юноше, — как недобрый вассал, что ты можешь сказать своему сюзерену?

— Все сказано уже, — Луис не видел, что король встал и направился к нему. Он просто стоял, склонив голову и разглядывая кувшин с водой. — Нечего мне говорить. Ваша очередь, ваше величество.

Еще два шага — и рука мужчины зарывается в волосы юноши. Нежно. Так же, как и ночью.

— Мой недобрый вассал, — король проследил, куда смотрит юноша. — Хочешь, я первый выпью?

— Выпейте, будьте любезны. — герцог не шелохнулся. — Наверное, вам приятно испытывать жажду другого свойства... И помыслы ваши направлены на правильное русло. Владение властью — тяжелая ноша, ваше величество. Я преклоняюсь перед вашей жесткостью в решении вопросов государственных дел.

Фернандо отпустил Луиса и встал рядом с ним, почти вплотную, но не касаясь. Задумчиво налил из кувшина воды в бокал, отпил, покатал в руках и протянул Луису, не глядя на него. Мальчик пытается закрыться. С таким темпераментом надолго его не хватит.

— Я слушаю дальше, мой недобрый вассал.

— Вы ответите на мою просьбу? — юноша знал, что вода стояла здесь со вчерашнего вечера. Но сделал глоток. Он повернул голову к Фернандо. — Если нет, объясните причину, по которой я должен оставаться подле вас.

— Причина? — король помолчал чуть-чуть, а потом продолжил задумчиво. — У дяди тебе не будут рады, поверь мне. Луис, своим бегством ты не спас себя, но ты причинил боль и беды многим. Подумай, ты же умный мальчик.

Мужчина отобрал бокал у юноши, отпил и отдал обратно.

— Тебе есть еще что сказать, мой недобрый вассал?

— Я в опале, ваше величество... — понятливо кивнул герцог и теперь развернулся и посмотрел на Фернандо прямо. — Что же я должен сделать, чтобы опала прекратилась?

Король оценивающе смотрел на юношу. Теперь бы не перегнуть палку, не сломать. Поломанные игрушки не интересны. Но вряд ли можно перегнуть палку, мальчик быстрее вспыхнет.

— Для начала просто честно отвечай. С какой стати ты вспомнил герцога Фредерика Монтсени?

— Все, знают, какой вы, — прищурился Луис, изучая лицо короля. Он разглядывал того второй день и находил, что внешняя красота действительно может прятать за собой множество изъянов. Но как приятно лицезреть именно красоту? Не так ли, Фернандо? Вы ведь умеете прельщать красотой и хорошими манерами. Да умеете... Внутренний голос затих, юноша заговорил сам: — Слухи не бывают беспочвенными, ваше величество. Вас называют при дворе и за его пределами нелестными словами. И всякому известно, что в вашей спальне... — герцог был откровенен, — есть место боли, которую приходится испытывать вашим избранникам. По доброй воле на такое вряд ли кто-то согласится. Вы хотели причину, почему я покинул столицу? Вы ее услышали. А до Фредерика, как его там? Мне нет никакого дела.

— Мальчик мой, ты не прав, — спокойным тоном ответил Фернандо. — Доверять слухам очень опасно. Боль испытывают только те, кто забывается, и не у меня в спальне.

Король вытащил бокал рук Луиса, выплеснул воду на пол и налил вина из бутылки, которую он принес накануне. Смахнув с кресло одежду, мужчина устроился в нем, а бокалом указал Луису на постель:

— Садись.

Юноша вернулся к кровати и присел на краешке.

— Прошу, ваше величество, я не хочу ничего знать, — попросил он. — Меня не касается это. И Фредерик — тоже. Я не имел права... Простите.

— Знаешь, мой мальчик, — начал Фернандо, глядя в стену. Голос опять стал ниже, приобрел бархатистость, и чем дольше мужчина говорил, тем больше казалось, что комнату опутывает ночная чернота, когда свеча, стоящая на столе, лишь только подчеркивает тьму, шевелящуюся по углам, когда невольно ждешь, что случится что-то страшное и страх ледяным ветерком пробегает по ногам, заставляя сжиматься все тело.

— Боль — она ведь тоже бывает разная. Бывает просто физическая боль, когда поранишься, к примеру. С ней можно справиться сильному человеку. Бывает боль, с помощью которой ломают, превращают человека в воющее животное, готовое на все, лишь бы боль прекратилась. Когда из человека вытаскивают все — силу, слабости, веру, жизнь. Иногда это делают быстро, иногда медленно. Месяцами. Постоянно заставляя человека помнить, каким он был, и чем теперь стал. Редко кто выдерживает такое. У падре Паоло, например, есть очень хорошие специалисты в такой боли.

Мужчина на мгновение замолк, отхлебнул вина и продолжил:

— Бывает боль, которой просто унижают, показывают власть. Она тоже бывает разной, — король странно улыбнулся, и судорога на мгновение исказила его лицо. — Очень разной. Оттенки этой боли даже могут нести удовольствие. Но оно не идет ни в какое сравнение с ласкающей болью, проходящей через тело, голову, душу, которая приносит наслаждение обоим — и тому, кто ее дарит, и тому, кто ее принимает. Она тоже бывает разная. Бывает как медленный поток, который постепенно нарастает, унося прочь все, оставляя только боль и экстаз. Бывает как яркий цветок, как огонь, который вспыхивает, опаляя и сжигая, подчиняя. Про такую боль люди стараются не говорить. Любить ее, стремиться к ней считается постыдным. Мало кто понимает, что на самом деле она несет, и ее зачастую избегают даже те, кому она нужна.

Еще один глоток вина.

— Бывает еще душевная боль. Чаще всего ее испытывают люди, не соразмеряющие свои мечты и действительность. Мечты прекрасны, а действительность жестока, Луис. Она перемалывает мечты, выплевывая окровавленный скелет души. Зачастую души не выживают после такого.

Король медленно повернул голову к герцогу.

— Выпьешь вина?

Глаза, смотревшие на юношу, были страшными — зрачки почти на всю радужку, огромные черные провалы в никуда.

Луис слушал молча, глядя на короля. Лицо его застыло, словно маска. Ни движения брови, ни моргания глаз. Лишь не сползающая и становящаяся все более жуткой полуулыбка. Герцог слушал. Он прекрасно понимал, о чем сегодня говорит Фернандо. Для своего возраста юноша давно опередил подростков по развитию. Его мало волновали игры, он отличал ужасное от плохого. Он очень много читал. И теперь, слушая мужчину, искал совпадений и ассоциаций со своей короткой жизнью. Вспоминал долгую лихорадку, что захватила тело почти на месяц. Ту боль, что не давала подняться. Те адские тени, что ходили по комнате и обжигали чело поцелуями огня. Помнил огни костров, когда в их город пришла инквизиция. Он не испытывал этой боли. Но каждый раз, когда человек корчился в пламени, измученный, израненный, избитый, содрогался от сознания, что и его жизнь — лишь листок на дереве — сорвешь, и тебя ждет конец. Унижение... Лишь в унижении и под властью строгого отца рос Луис все эти годы, познавший и наказания, и даже телесные, для воспитания богопослушного юноши, который ждал бы кару за любую провинность и даже слово. Наслаждение? Герцог чуть сдвинул брови. На щеках его вспыхнул румянец. Та ночь, те объятия, та безумная страсть... нельзя об этом думать.

— Спасибо, ваше величество, — Луис отпил глоток. — Зачем вы все это мне говорите?

Король не отводил взгляда от лица юноши.

— Луис, какой боли ты так боишься?

Юноша не вздрогнул. И вдруг до него окончательно дошло, что Фернандо сумасшедший. Вернее, он ничем не отличается от садиста-отца. Губы герцога сжались в прямую линию. Обычно такие нежные и чувственные, стали вдруг жесткими.

— Вашему величеству важно знать, что именно для меня страшнее. Хорошо, я скажу. — он внезапно встал и шагнул навстречу мужчине. — Я испытывал все виды боли, о которых вы только что говорили. И ни одна не может сравниться с той, что вынимает душу. Надеюсь, такой я больше не испытаю, потому что я буду стремиться к тому, чтобы растоптать эту боль. Вы удовлетворены? Скажите мне, как я должен вернуть семье Сильвурсонни привилегии? Что именно сделать?

— Я рад, что ты так ответил. Ты так много рассказал мне сейчас, — глаза мужчина стали совершенно безумными. Дьявол старался забиться подальше, сейчас он был абсолютно бессилен. — Так много... — на лице короля появилась улыбка, полностью изменившая его лицо. Казалось, что черты лица заострились, стали хищными, кровь прилила к губам и щекам. Страшная маска из греческой трагедии. — Попробуй ударить меня, мой мальчик. Это приказ. За выполнение приказов я не наказываю.

— Ударить вас? — переспросил Луис. — Я не испытываю к вам того гнева, чтобы сделать этот удар болезненным. Вам ведь нравится причинять или дарить боль. Вы, наверняка, любите ее и испытывать. Что же, если это приказ, то я ударю вас так, как считаю нужным. — Герцог внезапно размахнулся и, сжав кулак, ударил мужчину в живот.

Фернандо не пошевелился, только напряг мышцы. Юноша был еще слаб, и сильно ударить не мог, так что с лица мужчины даже улыбка не сошла.

— Плохо. И это все, чему тебя научил Легрэ?

— Кто? Как вы смеете? — Луис отступил. — Ваше величество, я хочу слышать, что вы добиваетесь? Вы несомненно умнее меня и старше, но ваших намеков я не понимаю. Изъясняйтесь прямо. Выражайте ваши мысли и желания напрямую.

— Покажи мне все, чему тебя научил Легрэ, — Фернандо встал и подошел к юноше. Взгляд безумных черных глаз не отпускал небесную голубизну, цепко ловя в ней каждое изменение. — Ну? — Мужчина склонился к юноше и, не отпуская его взгляд, выдохнул в губы, — Удиви меня, если сможешь.

— Я не владею этой наукой, — Луис задохнулся от новой близости. — Никто ничему меня не учил. Вы что-то путаете, ваше величество. И если честно, общение с вами напоминает мне странный театр.

Фернандо продолжал держать взгляд мальчика, продолжал пить его дыхание, продолжал давить собой. И улыбаться.

— Герцог, у меня хорошая память. О чем же тогда была ссора, когда мы в первый раз встретились в этом монастыре? — мужчина положил руку на талию Луиса. Сквозь тонкую ткань рубашки чувствовалось тепло тела юноши. — Отвечай сюзерену, недобрый вассал.

Луис судорожно вспоминал, что произошло накануне вечером. "Рука. Она и теперь покрыта синяком от удара поясом. Ты ударил себя за страсти, которые усмиряешь.

Близость Фернандо теперь так похожа на близость Легрэ. Ты объект страсти, желания. Юноша потянул руку вверх".

— Мы ссорились из-за того, что я ударил себя по руке. За невоздержанность. Брат Кристиан считает, что таким образом я себя унижаю, как будущий воин. Я сказал ему, что якобы собираюсь стать воином. Вернее, он узнал это из моего письма.

Мужчина внезапно отпустил Луиса и отодвинулся каким-то слитным, змеиным движением. Улыбки на лице не было.

— Повернись спиной к столу.

Это звучало, как приказ. Нет? Герцог развернулся, как потребовал того Фернандо. Он все меньше понимал, что хочет от него этот мерзавец.

Король зашел за спину юноши и через минуту вернулся с бокалом, наполненным до половины вином.

— Пей!

Забрав пустой бокал, он опять пошел к столу, но вдруг остановился и звонко шлепнул Луиса по заду. И стал холодно наблюдать за реакцией мальчишки.

Луис стиснул зубы. И промолчал. Горячим пропиталось нутро от вина. Видимо, Фернандо будет добиваться своего до последнего. Интересно, когда у него закончится терпение? Чуть повернуть голову, посмотреть надменно. Вы ломали Фредерика, мой король? Надоела игрушка. Решили заменить? Все знают, зачем я ехал к вам? И вы знаете...

И это все? Дьявол внутри разочарованно взвыл, почувствовав, что ему теперь можно выйти. Король проронил:

— Луис, ты слаб. Ты что, предпочитаешь быть подстилкой, а не воином?

Юноша, наконец, обернулся. Вот оно, вылезло само. Так долго пряталось, а теперь сдалось. Разочарую тебя... Да, тебе станет скучно, мой король. Я такой же как все. Нежный взгляд и немного оскорбленный вид, как делают все мальчики при дворе. Ненависть, горящая в груди.

— Наверное, ваше величество. Позвольте мне уехать.

Фернандо весело расхохотался. Браво-браво! Дьявол весело вторил, мерзко подхихикивая. Отсмеявшись, он сказал:

— Мальчик мой, тебе, все-таки, удалось хоть чуть-чуть удивить меня сегодня.

Да, теперь можно будет действовать по-настоящему.

Покопавшись в куче одежды, он кинул Луису кинжал.

— Обрезай волосы по..., — еще один оценивающий взгляд, — да, пожалуй, по плечи. Если не хочешь — просто откажись, ничего тебе за это не будет.

И уселся в кресло, с интересом наблюдая за герцогом. Левая рука короля играла с кончиком малого кнута. Шансов Луису покалечить себя или его он не собирался давать.

— Может, сразу начнем с тела. Я заметил отметины на лице того молодого человека. — Луис резко поднял лезвием к лицу и провел по ране. Кровь сразу потекла вниз и окрасила чистую рубашку. Еще одно резкое движение, и копна волос летит на пол. Улыбка. — Так нравится?

Еле слышный свист кнута разрезал воздух. Боль обожгла правую руку юноши, заставляя его выпустить кинжал. Фернандо подошел к герцогу и ногой отбросил кинжал под стол.

— По-моему, тебе самому это нравится, — и склонился к лицу юноши, слизывая с раны кровь. — Нравится?

Рукоятка кнута упиралась в спину Луиса.

— Нет. Вам это нравится. — Отозвался юноша, становясь еще прямее у прямее. Сейчас, когда его волосы стали короче и была открыта шея, он стал казаться еще более юным. — Вы так и будете игнорировать мои вопросы ваше величество? Что мне нужно сделать, чтобы вы сняли опалу и могу ли я уехать?

— Стать воином. А пока побудешь моей подстилкой, как и выбрал, — Фернандо с силой толкнул юношу на постель. — Кстати, Луис, ты слабости еще не чувствуешь? — с язвительной "доброжелательностью" осведомился мужчина.

— Вот еще, идите к черту! — юноша вскочил на ноги и рванул к окну. Секунда, и он уже стоит на нем, распахнув створку. — Не подходите ближе.

Король ласково улыбнулся и почти одновременно шею Луиса обвил кнут, рывок — и он лежит на полу. Фернандо подошел к нему и покачал головой:

— Мальчик мой, а говорил, что не нравится боль.

Жаль, снадобье не подействовало чуть раньше — шрам на шее может остаться. Закрыв ставни на засов, он подошел к юноше, который пытался подняться. Легко подхватив Луиса на руки, Фернандо уложил его на кровать, лег рядом, прижал к себе юношу и начал шептать ему на ухо:

— Слабость уже есть, и сильная, да, Луис? Рассказать, что будет дальше?

— К черту идите... — мышцы стали слабеть. Его опять опоили... Все попытки освободиться выглядели, как трепыхания. — Не смейте ко мне прикасаться. Я сказал. Спать с вами не намерен.

Фернандо чуть повернулся, чтобы ему было удобнее обнимать юношу.

— Луис, я не прощаю дерзости и обмана. И глупости. Ты сегодня продемонстрировал все три эти качества. Ты сам знаешь, что это значит. Наказание, мой мальчик, наказание. Скоро, примерно через полчаса, ты уснешь, и уйдешь в страну кошмаров. Ты не будешь чувствовать, что с тобой будут делать. А проснувшись и поняв, что с тобой сделали, ты не будешь знать кто. Может я, может кто-то из моих гвардейцев. Может не один. Если бы не эта твоя глупая выходка с кинжалом, я бы дал тебе противоядие.

Мужчина погладил юношу по волосам.

— Шрам тебе не идет, в отличие от того юноши. Хочешь что-нибудь сказать?

И король нежно поцеловал Луиса в уголок глаза. Дьявол тихонечко скулил — ему было мало, хотелось накрыть губы юноши своими губами, целовать, ласкать, срывать его стоны.

— Нет, — пусть будет так. Ты ведь хотел себя уничтожить до конца... Хотел. Пройти через ад и уничтожить в себе душу. Уничтожить. Юноша закрыл глаза, хотя вовсе не спал. Он просто ощущал слабость и больше ничего. Это даже хуже, если король намерен осуществить свои намерения. Сон не приходил. Странно. Не приходил. Просто мысли стали другими.

Фернандо лежал и легко гладил мальчика, нежно целовал его глаза, щеки, невесомо касался губ, ласкал языком порез, на котором еще иногда появлялись капельки крови. Иногда поцелуй переходили на шею, становясь более чувственными. Когда дьявол начинал бесноваться, требуя выпустить его наружу, мужчина замирал, просто прижимал к себе мальчика. Через несколько минут поцелуи возобновлялись — такие же легкие и осторожные.

Луис делал вид, что спит. Король обманул его. Это не средство для того, чтобы заснуть. Герцог четко ощущал свое тело, свое сознание. И чувствительность его словно повысилась. Каждый поцелуй отдавался в теле. Терпеть становилось все сложнее. Руки скользили по рубашке. Губы — по лицу и плечам. Луис открыл глаза.

— Вы и сами большой обманщик. — прошептал в губы приблизившегося Фернандо. — Дерзкий, самодовольный и глупый.

Мужчина накрыл губы Луиса поцелуем, все еще нежным, но чуть более требовательным. Разорвав через несколько секунд поцелуй, он прошептал:

— Нет, мальчик мой, скоро ты уснешь. Я же обещал отправить тебя в страну кошмаров. В таком состоянии дорога туда будет легче. Или... — рука мужчины опустилась к паху юноши, — будет дорога в сладкий сон. Стоит тебе только сказать "Да". Спать сейчас с тобой я не буду. Тебе же понравилось вчера ночью?

— Я не буду спать. — Луис продолжал сопротивляться. — Я все равно... — он замолчал, не собираясь произносить мысли, крутящиеся на языке, вслух. — Делайте, что хотите. Мне все равно.

Фернандо мягко улыбался, продолжая поглаживать через рубашку свидетельство явного желания юноши. Зелью нельзя сопротивляться, сколько раз он его уже опробовал. Воспоминания толкнулись в голову, заставив чуть посильнее сжать плоть юноши.

Вздох. Приручает к своим рукам. Хочет подчинения... Разум пытался найти лазейку. Перед отъездом Луису давали четкие указания, что нельзя говорить "нет" королю. Что только он способен вернуть былую славу роду. Трусостью было бежать. Но еще большей — сдаться теперь.

Мужчина вернулся к легким поцелуям, только теперь он продолжал откровенно ласкать юношу, все еще не касаясь его тела. Время почти на исходе:

— Что выбираешь? Какой путь?

Дьявол плясал в глазах красными всполохами, требовал крови, требовал свое. Второй день под руками такое тело, и еще не испробовано! Дьяволу было все равно, что мальчик будет с мужчиной долго, что можно будет получить не только тело. Он все требовательнее просился наружу.

— У меня нет выбора, ваше величество. Мне ведь давали указания... — член требовал ласк и нежности. Еще, еще чуть-чуть... — Я вынужден говорить "да", но оно означает и "нет". Вы ничем не заслужили моей приязни.

— Спи, мой милый, — Фернандо поцеловал Луиса в лоб. — Добро пожаловать в ад.

Последние несколько минут, пока юноша еще был в сознании, он сидел на кровати рядом с ним и провожал его взглядом своего дьявола. Пусть смотрит. Король знал, как действует такой его взгляд. А еще он знал, как корежит сейчас тело Луиса, знал, что это будет продолжаться до тех пор, пока не наступит разрядка. Это ощущение будет пробиваться даже в глубокий сон, куда сейчас уходил мальчик.

Задумчиво поглаживая щиколотку юноши, Фернандо думал, понял ли мальчик, что он о себе выдал. Луис уже испытал нужную боль, и единственный, с кем он мог это сделать — Легрэ. Счет к мерзавцу возрастал.

Убедившись, что юный герцог уснул, мужчина немного отпустил на волю дьявола. В конце концов, он не собирался слишком строго наказывать своего мальчика. Оторвавшись через несколько минут от Луиса и облизнув губы от спермы юноши, король придирчиво осмотрел его. Вроде бы никаких новых синяков, это было хорошо.

Одевшись и подобрав все свое оружие, Фернандо крикнул лекаря. Пока тот обрабатывал новые раны юноши, король еще раз перебирал все, что нужно обговорить с падре Паоло. Дьявол внутри недовольно ворочался, но он был под контролем. Лишь бы никто сильно не рассердил.

Луис очнется к вечеру, тогда он и вернется. Новый этап дрессировки, новый этап тренировки. Жаль, здесь мало места, не развернуться.

Предупредив Лукаса о состоянии мальчишки, Фернандо пошел к инквизитору.

28

Аббат Себастьян был человеком отчасти сумасшедшим. Вероятно, потому ему удача шла в руки и позволяла подниматься все выше после почти года, проведенного в застенках инквизиции. Сдавший молодого монаха орден даже не представлял, через что прошел тогда еще юный Антаун Сальярси!

Но теперь его земли простирались от океана и почти до северных земель, укрепленные сильной армией и большими доходами, которые стекались со всех сторон. Себастьян не собирался отдавать созданное лишь после одной угрозы падре Паоло. Более того, появление палача, с которым у него были общие воспоминания, лишь подогрело желание уничтожить инквизиторский обоз. На это имелись и средства, а главное — желание.

Как только Кристиан вернулся после обеда в келью мужчины, тот сразу дал понять, что следует задействовать все силы.

У Себастьяна чесались руки оказаться наедине с милым убийцей. И еще его очень интересовал капитан. Не просто так тот появился в столь отдаленных от столицы землях. Его привело сюда дело, порученное либо королем, либо его фаворитами.

Мужчина улыбнулся. Монастырь и сам построен, как неприступная крепость — на возвышении. Пространство вокруг просматривается очень хорошо. Стены высокие, приспособленные к атакам извне. Смотровых башни три. А уж о катакомбах и говорить нечего.

Оставалось только дождаться, что арабские связи сработают четко. Заинтересованные в свободной торговле, они согласятся на взятие и уничтожение маленького отряда в гостевом домике. С передвигающимися войсками короля — были у аббата и такие сведения, придется разбираться уже самим, но главное — Паоло. Мужчина даже облизнулся, представляя, как тот завтра утром окажется в его лапах.

Кристиан Легрэ же имел, в свою очередь, на предстоящую смуту свои цели. Он не знал, что с Луисом, а ему очень хотелось. Еще ему хотелось выяснить, зачем инквизиции нужен герцог и почему его до сих пор не переправили в столицу? Легрэ убил Гиральда — и первая кровь уже была пролита, теперь началась война — настоящая и последняя. Едва вооруженный до зубов отряд арабов проник в монастырь, тот превратился в поле брани. Легрэ сам возглавлял резню и дрался, точно озверев, не щадя никого и ничего. Гвардейцы, сопровождавшие инквизицию, были прекрасными воинами, но арабы превосходили их числом. Когда инквизитор и его слуга были взяты в плен, Легрэ не почувствовал облегчения — Луиса в шуме битвы он так и не отыскал. Кристиан уже отчаялся, когда кто-то из воинов доложил, что три человека со стороны врага скрылись в подземельях монастыря. Дальше Кристиан уже не слышал ничего — взяв с собой около десяти воинов, он бросился в погоню. В пластинчатых доспехах, в крови по локоть, с растрепанными волосами и безумным горящим взором, он был собой — настоящим воином, не прикрытым личиной монаха.

Беглецы, к счастью не успели уйти далеко и затеряться в катакомбах — их догнали в маленьком квадратном зале, с колоннадой по центру, и сразу же взяли в кольцо. Легрэ даже в свете факелов узнал капитана Фернандо без труда.

— Вот так встреча, — сказал Кристиан, выступая с мечом наперевес вперед солдат. — Да вы не один, капитан, с герцогом. Я смотрю, его милость утомились от беготни.

Фернандо счастливо улыбнулся. На абсолютно белом лице короля улыбка смотрелась абсолютно безумно. Как только он увидел Легрэ, дьявол захватил власть над ним. И нельзя сказать, что для короля это было плохо — берсеки тоже безумны во время битвы. Мужчина протянул правую руку к Лукасу, и тот молча вложил в нее меч. В левой Фернандо держал обратным хватом кинжал. Лукас отошел назад, обнажив свой кинжал. Он знал, что сейчас лучше быть подальше от короля.

— Кристиан Легрэ... Смиренный монах...

Фернандо легким шагом пошел к помощнику аббата.

— Очень глупо с вашей стороны, капитан, размахивать этим, — Кристиан холодно кивнул на меч в руках Фернандо. Он не боялся, он давно ничего уже не боялся. — Думаете, я с вами тут честные поединки устраивать буду? Ошибаетесь. Поэтому, давайте договоримся. Вы идете со мной по доброй воле, а ваши спутники остаются целы и невредимы.

Король рассмеялся:

— Вы думаете, меня вот эти, — он легко обозначил направления мечом и кинжалом, — остановят? Или ты боишься, Кристиан? — ощерился дьявол, полыхнув глазами.

— Конечно, боюсь, — Легрэ пожал плечами и криво усмехнулся. — Отсутствие здравого смысла у других людей всегда пугало меня до дрожи. Вы превзошли все мои ожидания, капитан, своей смелостью, — Кристиан произнес последнее слово с издевкой и засмеялся. Пальцы сильнее сжали рукоять меча.

В глазах короля опять стояла тьма — зрачки полностью затопили радужку. Два быстрых, бегом, шага вперед — в ближайшего сарацина летит кинжал. Еще шаг — меч в левой руке, в правой — раскручивающийся кнут, еще шаг — визг кнута разрезает воздух. Разворот — меч рассекает живот ближайшего врага, правая рука дергает кнут на себя. Кончик кнута на излете рассекает щеку Легрэ до кости.

Атака безусловно была хороша, и Легрэ, по первой схватившись за щеку, оценил всю прелесть реакции капитана, но она была единственной и второго шанса для драки Фернандо не дали. Те, кто не пал сразу просто навалились на беднягу и после пяти минут отчаянной борьбы скрутили по рукам и ногам. Бросившийся на помощь капитану гвардеец умер быстро и не успев понять, как по горлу прошло острое лезвие ятагана. Легрэ стоял в стороне и, кривясь от боли, наблюдал за тем, как Фернандо даже в безвыходном положении, пытается бороться. Кончилось же все до смешного просто — кто-то из солдат ударил капитана рукоятью по голове, и наступила тишина.

Кристиан молча подошел к Луису, взял его на руки, и раньше остальных скрылся в мраке бесконечных лабиринтов.

* * *

Валасский монастырь стал прибежищем, домом Себастьяна на долгие шесть лет. Именно тогда он прибыл в этот благодатный край. Именно тогда увидел кровавые следы войны на этой разоренной земле. Именно тогда взялся за благое дело возрождения, забыв, что давно не верит ни в Бога. Ни тем более в милосердие. Почти год провел юный Антуан в подвалах инквизиции. Люди погибали там гораздо быстрее, но юноше тогда не спешили предъявлять обвинения. Просто утверждали, что он одержим страстями и ересью. Молодой инквизитор сразу выбрал себе жертву среди множества обвиненных. И выбил личную камеру для допросов, где отвязно и беззастенчиво играл с молодым монахом, принуждая того медленно починяться и становиться послушным своей воле. Наверное, тогда разуму грозили серьезные повреждения — Антуан считал инквизитора единственным господином и хозяином, которому обязан угождать и во всем подчиняться. Но юноша сбежал. Его пожалел старый тюремщик, заставший несчастного в удручающем положении. Именно он унес беднягу домой, выходил и отпустил с миром. Конечно, с тех пор исчез дворянин и младший сын достаточно знатного рода и появился черный и равнодушный Себастьян, который презирал любовь, честь и совесть. Четыре года грабежей, банд и, наконец, путешествие к морю в надежде найти приключение, а потом — взлет и богатство, невероятное богатство Валассии. Через подставных лиц новый аббат отчуждал от монастыря земли в пользу купцов, мелких феодалов, получая огромные средства и ведя бесконечную торговлю. Он прекрасно понимал, что скоро в монастырь явится король. Только найдет не те бумаги, которые искал. Как таковая, земля теперь принадлежала всем и никому. Но Себастьян хотел перед бегством пообщаться с тем, кто превратил его в монстра. В холодного и беспринципного ублюдка, способного использовать не только дарственную герцога Сильвурсонни, но придумать кое-что пострашнее.

Вот почему он решился попросить арабских выродков напасть, подарив им почти полный сундук серебра. А теперь ждал появления у себя в келье связанного и униженного падре... Он теперь называет себя Паоло. А раньше позволял говорить лишь "хозяин". В дверь постучали.

— Входите! — Себастьян поднялся. Он сменил рясу на светский костюм. Длинная рубашка была украшена дорогой серебряной вышивкой. На ноги были натянуты шелковые шоссы. Сверху накинут бархатный синий блио со шнуровкой сбоку, подпоясанный дорогим кожаным поясом с серебряными бляшками. Высокие мягкие сапоги, купленные у иноземных купцов, отличались особым изяществом и яркостью.

Дверь открылась, и в нее толкнули инквизитора, чьи руки были стянуты за спиной веревкой. Здоровенный городской стражник заставил гостя сесть в кресло.

— Постой у двери, — приказал мужчина, а когда дверь закрылась, мягко заулыбался. — Сколько лет прошло, чтобы поговорить с тобой с другой стороны, милый. Ведь ты бы и сам пришел, но не сладкие поцелуи дарить. А мне именно этого и хочется... Сейчас, пока ваши ублюдочные армии на нас не напали.

Паоло выпрямился в кресле, словно он тут был хозяином, а не связанным пленником. Он посмотрел на бывшего аббата, чуть склонив голову набок, и усмехнулся:

— Не можешь забыть? — шепнул с дьявольской улыбкой.

— Несомненно, ты оставил следы в моей душе, — аббат склонился к инквизитору. — Ты хотел документы. Я подготовил их. Да, тебе понравится зрелище.

Мужчина подошел к шкафу и достал пачку.

— Смотри, как утекают деньги из твоего кармана, милый. Каждый поцелуй огня на моей коже поглощает твое богатство. — сверкнула искра, бумаги на подносе воспламенились.

— Какой же ты дурак, Антуан, — Паоло покачал головой, улыбка погасла, — Ты мог откупиться, мог купить себе свободу и вполне безбедное существование. Но ты все такой же гордый и глупый, я так тебя ничему и не научил. Нельзя идти против порядка вещей, против сильных мира сего. Они растопчут тебя... Зачем тебе все это?

— Ах, падре Паоло, вероятно вы давно окостенели в своем уютном богатом мирке. — рука мягко погладила щеку мужчины. — Но у меня другие планы на будущее. Откупаться? От чего? Я не аббат Валасского монастыря. И имя у меня другое, и подданство. Вы такой наивный, мой бывший хозяин.

Фратори вновь улыбнулся, но с уже совсем беззлобной насмешкой.

— Ты, похоже, почитаешь меня чуть ли не за мировое зло и воплощение Инквизиции в одном лице. Я всего лишь служу системе, и она меня вознаграждает за хорошую работу... и иногда позволяет вытаскивать из ее лап глупых мальчишек... если, конечно, сначала убедить ее, что от еретика и вольнодумца осталась лишь послушная игрушка. Но если систему обмануть, и игрушка еще причинит вред, то система возжелает крови... и, боюсь, что не только игрушки. Так что беги, Антуан, беги отсюда подальше, для церкви не существует подданства. Еретик — это не преступник перед людским законом, а божий закон един, как и царствие господне.

— Ты красиво умеешь говорить, — Себастьян присел перед своим любимым инквизитором, любуясь им, наслаждаясь каждым моментом воспоминаний, которые теперь окрасились новыми красками. Ни с кем он не испытывал такой боли и такого блаженства. И теперь, когда утекло столько времени, от мысли, что его Паоло так высоко вознесся, в душе все плясало адским пламенем — на самом деле Бога нет. Он бы точно не позволил свершаться злу.

-Знаешь, я люблю тебя, Паоло. Серьезно. Я никак не ожидал, что встречу тебя здесь, так далеко от светской жизни, от стен Церкви. — руки легли на колени. — Последний раз повидаться хотелось. Да не стал бы я разыгрывать весь этот спектакль, если бы не хотел сорвать с твоих губ единственный поцелуй. А игрушек у тебя найдется, так ведь?

Инквизитор просто молча смотрел на своего бывшего пленника... и в глубине глаз мелькали воспоминания... Глупый, молодой, горячий... его бы запытали до полусмерти и сожгли, но инквизиторы иногда выбирали для себя игрушки, лично ломая их и превращая в безвольных, безопасных рабов. Руководство позволяло это — у инквизиторов тяжелая работа, верным псам нужно кидать кости, привязывать к системе такими вот подарочками, создающими иллюзию практически безграничной власти над человеком. Фратори воспользовался тогда этой традицией — он был тоже молод и амбициозен — ему поверили, что больше всего его привлекает сложность сломать такого, как Антуан. И это правда было сложно и... сладко... Паоло тогда даже немного испугался, что подобные игры затянут его. Кровь, стекающая из уголка рта... пьянящая на вкус... кровь, струйкой по напряженному телу... так красиво и возбуждающе... и дрожь мышц под каленым железом или лезвием, пропитанным ядом... крики, страстные и горячие... Тюремщика было нелегко отмазать... никто не был там таким наивным — а уж из подозреваемых палачи умели вытягивать правду. Но в инквизиции не так уж сложно найти изуродованное до неузнаваемости тело, зато репутация у Фратори стала впечатляющей, и ее пришлось подтверждать, иначе кому-нибудь могли прийти в голову вопросы об особой судьбе первой его игрушки.

— Ты позволишь? — Себастьян заставил инквизитора подняться. Теперь они стояли против друг друга. Черные глаза были полны нежности. В них не появилось ни капли превосходства или поиска изъянов в его палаче. Он испытывал кристальное чувство благодарности, радости от встречи. Аббат притянул Паоло к себе, обнимая за талию, и в следующую секунду коснулся губ. Этот поцелуй был полон обожания, любви, настоящей и неподдельной. — Как жаль, что я не смогу побыть с тобой. Как жаль, что мы не встретились много лет назад при других обстоятельствах. — руки заскользили по спине. — Впрочем, иногда достаточно одной минуты, чтобы сказать правду.

Паоло ответил на поцелуй... просто... без борьбы и споров... впервые лаская эти губы без примеси крови... узнавая, какие они бывают мягкие, без запекшейся корки, не обветренные отчаянными криками.

— Правда иногда бывает больнее пыток, — тихо выдохнул в губы. — Обещай, что сбежишь... обещай, что... — он замолчал, вздыхая, и вновь ловя губы Антуана.

— Обещаю, милый. Для тебя я сделал бы все. Я бы перевернул мир. — пальцы расплавляли сталь. Себастьян развязал узел и освободил инквизитора. — Конечно, я бы хотел, чтобы ты меня убил. Чтобы не думать о тебе, — растереть Паоло запястья. — Завтра войска уже будут в монастыре. Король отдаст тебе права. Небо! Зачем ты явился? Зачем?

— Судьба, — ответил Паоло, чуть пожав плечом. Он внимательно наблюдал за Себастьяном, пока тот бережно приводил затекшие руки инквизитора в порядок, а потом вдруг притянул к себе, обняв за талию, и зашептал в ухо, обдавая горячим дыханием:

— Ты мне сам сказал, что меня ты не убьешь, а заберешь себе. Почему думаешь, что я поступлю иначе? Второй раз попадешься в мои руки, больше не отпущу. Думаешь, сложно было выследить твоего тюремщика? Но второго шанса я тебе не дам. Беги, пока можешь, потом поздно будет, — пальцы на талии железной хваткой впились в ребра, причиняя боль.

— Да, заберу. Сегодня, сейчас, — Себастьян не реагировал на боль. Он так привык ее чувствовать, что был рад тому, что она возвращается. Единственным желанием, оставшимся у аббата, было целовать своего палача. Он склонился к его шее, нежно прошелся губами по коже. Раскаленные прутья десять лет назад врезались в кожу, а сейчас пальцы Паоло пытали сладкой истомой. — Хочу тебя.

— Это гре-е-ех, — жаркая насмешка, пальцы на ребрах расслабились, ладонь заскользила по спине вдоль позвоночника.

— Да, еретику можно грешить, а тебе — нет. Ты слаще вишен в моем саду. Мое самое жаркое воспоминание. — аббат продолжал целовать Паоло, впитывал его близость, упивался каждым подаренным Богом мгновением. Неужели все? Час или два до того, как они расстанутся? Рыжая бестия теперь в игрушках у его любви. Как быстро время... и как тяжело... но еще... немного... горячего расплавленного олова в черную сгоревшую душу.

Пальцы инквизитора скользили по такому знакомому телу... они его не забыли... ни черточки... отыскивали болевые точки, легко, едва-едва нажимали, порождая лишь отголосок боли, оставляющий маленький горячий фонтанчик в нервах.

— В пасмурный год вишни горчат, Антуан...

— Тем приятнее вкус... искать самые горькие ягоды... — вздох за вздохом внутри зажигался огонь. Боль была наслаждением. Тело — инструментом. Себастьян потерся щекой о плечо Паоло. Скользнул ладонями по его плечам. — Так хочется тебя забрать, но твой путь не посмею нарушить. — ладони перемесились на бока, прошлись по линии бедер. — Маленький грех, о котором никто не узнает, кроме нас двоих.

Паоло зарылся пальцами в густые волосы аббата, то сминая в кулаке, то отпуская и нежно массируя затылок. Он молчал, позволяя себя ласкать, стоял, прикрывая глаза, чуть отклоняя голову, подставляя шею под поцелуи.

Себастьян потянул ткань блио вверх. Тонкая, шелковая, она скользнула через голову, освобождая инквизитора от обетов. Теперь он был просто человеком. В дорогой рубашке, в кожаных брюках, явно сшитых на заказ умельцами. Пальцы проникли за ворот. Горячий, настоящий... Здесь... Мужчина скользнул вниз на колени, оглаживая и лаская, играючи коснулся естества, пробежал по коленным чашечкам к икрам.

Паоло шумно выдохнул, ладони легли на плечи аббата, сжали сильно, на мгновение нажимая ногтями под ключицы, а потом стали нежно гладить по шее, по линии подбородка, нашли губы, лаской прошлись по ним, а потом смяли, заставляя открыть рот.

Пальцы проникли в рот, прошлись по зубам, коснулись языка. Себастьян знал этот жест. Хозяйский, требующий беспрекословного подчинения. Он говорил о том, что страсть уже поднимается из глубин сознания и проникает отравой в кровь. Руки дрожа нашли пуговицы на штанах, и вскоре коснулись естества, обволокли... Мучительное желание и боль. На грани, по лезвию — в безумие.

— Да, ты все еще можешь быть послушным мальчиком... хотя бы в этом, — прошептал инквизитор, освобождая его рот для более полезного занятия. Пальцы скользнули под челюсть, нащупали бешено бьющуюся жилку, с наслаждением ощущая пульсацию чужого сердца, чужой жизни.

Аббат любил эту сладко-пряную истому. Это скольжение по естеству, это безумие, это сбившееся дыхание. Ладонь горячим желанием обхватила член в свою власть, губы прикоснулись к запретному. Инквизитор? Нет, грех радости. Безумство ереси. Свободное парение к пропасти ада. Вобрать в рот, принести бурю в голову опасного гостя и сойти с ума самому.

— Мммффф, еретик, — со страстью выдохнул Паоло, вновь сжимая плечи аббата... наполовину контролируя и причиняя легкую боль, надавливая под ключицы, а наполовину держась за него.

Да, так и есть. Язык рисовал на члене свою страсть, губы скользили, стремясь на мгновение вознести к небесам, а потом отпустить. Себастьян точно знал, какой держать темп, чтобы довести инквизитора до финала, и очень быстро добился того, что рот заполнило теплое семя, а из горла мужчины вырвался короткий вздох.

Паоло на миг навалился на коленопреклоненного Себастьяна, пальцы сильно сжались, он в последний аккорд запретного удовольствия толкнулся как можно глубже в глотку такого послушного сегодня аббата, а потом отпустил его, отступая и падая в кресло и прикрывая глаза рукой.

Оставалось только подняться с колен. Аббат искоса взглянул на инквизитора.

— Хочешь вина? — спросил почти буднично. — Я специально берег свой первый урожай. — он достал глиняную бутыль, перевязанную холстиной, откупорил и налил в кубок, отпил сам, пробуя вкус свободы, доставшейся кровью.

— Да, в горле пересохло, — он поглядел на Себастьяна с рассеянной улыбкой.

— Сегодня странный день, — кубок переместился из рук аббата в руки гостя. — Так люблю неожиданные повороты. — чернота глаз стала непроницаемой. — Как только ты появился во дворе, я понял, что угли не почернели до конца. Ты так вырос. Общаешься с королями. Охраняешь веру. Наверняка, знаешь цену всем этим монастырским орденам... Паоло... Вот мы и познакомились, милый. — Себастьян отпил прямо из бутылки.

— Я был терпелив и послушен властям, и потому взлетел высоко и при этом продолжаю быть угодным сильными мира сего, — Паоло усмехнулся, отпивая вино, — Тебя пытался научить тому же — терпению и послушанию, но ты, как вижу, оценил лишь один аспект моей науки.., милый, — он провел языком по краю кубка, глядя в черные глаза.

— О да, милый... Я благодарен тебе за науку... выживать. — ухмылка зверя, а не человека. — Теперь я точно знаю, кто и сколько стоит. И можно ли использовать или нельзя. — откровенная ложь скрывала нелюбовь к жестокому Богу и сильную любовь к миру. Себастьян был беден на чувства. Он сохранил лишь несколько из них. И главным считал сострадание.

— Ну и сколько стою я? И собираешься ли ты меня... использовать? — серые глаза с затаенными чувствами скользили по фигуре аббата. Короткое удовольствие только распалило его и всколыхнуло самые жаркие воспоминания.

— Ты для меня бесценен, — отставив бутылку, Себастьян оперся на стол и сложил руки на груди. — Как восход, как закат... как каждый день, что достается мне за просто так, — новая улыбка. Но я не дурак, Паоло. Я не стану похищать такого значимого человека. Знаешь, почему? Этот мир поделен на сообщества, что пытаются выживать, создавая внутри законы и помечая друг друга гербами и другими признаками отличия. Инквизиция мстительна. Ты слишком дорого мне обойдешься. Я лучше заберу с собой закаты и восходы... и еще память... о тебе.

— Инквизиции и так уже есть, за что тебе мстить. Я всего лишь ее слуга. Один из многих. А ты обокрал Церковь, Антуан, — он допил вино и отставил кубок, поднимаясь из кресла, подошел совсем близко. — Память так обманчива... А вино у тебя такое пьяное, — шепнул, потершись щекой о щеку аббата.

— Пьяное, мой хозяин, — отозвался аббат, отвечая на ласку и обнимая инквизитора. — Но я никого не грабил. Я всего лишь раздал богово людям, чтобы затем продолжить начатую ересь. — язык провел по скуле, спускаясь к губам. — Я ведь дьявол... Во мне прячутся легионы, Паоло. У меня и имени нет. Антуан умер одиннадцать лет назад. Он был хорошим мальчиком. Двадцать четыре года. Самое время для любви и нежности... Но у меня был ты...

— Разве я хуже огня и смерти? — губы инквизитора нашли губы аббата, скользнули легкой лаской от уголка к центру.

— Ты хуже смерти и лучше жизни. Если бы я мог, — горячие объятия, — я бы отдал тебе всего себя. Я бы упивался болью... Но у меня слишком много планов, Паоло. Слишком много дел и очень коротка жизнь.

— Слова-слова, мой мальчик, — Паоло прижался к аббату теснее, заглядывая в глаза так близко, дразня дыханием в губы.

— Ты настойчив, милый, — ответ на поцелуй был страстным и долгим, руки обвили инквизитора, ища в нем опору и короткую близость. Себастьян понимал, что ходит по лезвию, но тем ярче были его эмоции.

— Настойчив? О, нет, я не в том положении, чтобы настаивать... сегодня я твой пленник, — Паоло чуть отстранился, но не разорвал объятий.

— Я всего лишь припас для тебя бесценный дар, мой пленник, — аббат вновь притянул к себе Паоло. — Там, в шкафу осталась одна бумага. Она дает право распоряжаться доходами Валассии. Твоя церковь получит сполна. И власть... Ты ведь любишь побеждать? — короткий поцелуй. — Власть будет на твоей стороне уже следующим утром.

— Ты ошибаешься, дорогой мой. Я люблю решать сложные задачи, а не побеждать. Ты был сложно задачей, — поцелуй, заставляющий раскрывать губы, подчиняться. — А сейчас еще сложнее... что, если я передумаю... и не разрешу тебе убежать?

Себастьян принимал поцелуй, опасался его нарастающей страсти и внезапного напора. Он не собирался брать больше, чем хотел.

— Это не в твоей власти, милый, — сбившееся дыхание дрожало предрассветным льдом. — Но мне лестно, что ты так высоко меня ценишь, — еще одно лобзание губами, еще одна непозволительная роскошь.

— Не в моей власти? — инквизитор усмехнулся, в глазах зажглось пламя, — Какое искушение! — он по-хозяйски положил руки на ягодицы аббата, сжал, резко прижимая его к себе.

Себастьян улыбнулся.

— Не искушайся. Ты еще нужен Богу. — вниз скользнули руки, легли поверх ладоней Паоло. — Мне пора, милый. Есть много дел до вечера, пока тебе придется подождать подмоги Фернандо.

— Какая забота о всевышнем! — он покачал головой, — Ну что ж, мой долг поддержать благородный порыв сбившейся с пути души, — инквизитор отступил, и странная усмешка коснулась губ.

— Если бы ты захотел со мной встретиться? Потом... Паоло, — Себастьян поймал инквизитора за руку и вернул к себе. — После того, как все утихнет. Я бы хотел не расставаться больше...

Инквизитор долго смотрел на него, а, потом, вздохнув, заговорил:

— Антуан, мы с тобой до этого виделись последний раз десять лет назад... и ты сам знаешь при каких обстоятельствах и насколько ненормальных отношениях. В этот раз мы на равных, но по-прежнему на разных сторонах... Ты мало обо мне знал десять лет назад, и тем более не знаешь меня сейчас... много лет прошло, люди меняются. И сейчас ты спрашиваешь, можем ли мы в будущем еще встретиться, чтобы не расставаться уже никогда? Еще через лет десять, да? Когда от памяти останутся одни осколки? Потому что то, что я с тобой делал десять лет назад, не стирается бесследно и не прощается, — Паоло сжал губы в твердую линию, продолжая смотреть в черные глаза.

Cебастьян лишь заулыбался в ответ.

— Мы не на разных сторонах. Скоро ты это поймешь, милый. И встретимся мы очень скоро. Не пройдет и недели. Ты можешь сделать тогда вид, что не узнаешь меня. Можешь узнать. Результат будет одинаковым. Теперь ты со мной действительно на равных... В этом ты прав... И даже не представляешь как! Любимый, неужели ты не подождешь несколько дней? Не захочешь узнать правду о своем пленнике до конца?

— Подожду. Куда ж я денусь!? Только мне не нужна правда, — добавил он, склонившись ближе и касаясь губами скулы аббата, — Я же инквизитор, — он отстранился и добавил с невеселой усмешкой, — А какой же инквизитор верит в правду?!

— Правды не существует, милый... есть череда событий, которые создают наш мир. — Себастьян поймал Паоло в свои объятия. — Одно знаю точно, я не обману тебя в твоих ожиданиях и службы ты не лишишься. Но я бы хотел, чтобы мы могли потом поговорить наедине. Обещаешь? Мне... — нежный поцелуй, нескромный намек на скорую встречу. — Я приду к тебе не один. Будет большой разговор, который касается всех нас... Короля Фернандо, Церкви, земель... Судьбоносная встреча. Великое решение. И возможность, которую нам даст точно не Бог. Тогда и поговорим о прощении... Да? — губы пробежали по шее...

— Откуда ты знаешь, какие у меня ожидания? — прошептал инквизитор, откидывая голову и позволяя себя ласкать. — Ты сумасшедший! Ты собираешься лезть в политику! Неужели жизнь не дорога, Антуан? Думаешь, Фернандо тебе простит то, что тот, кого он хотел втоптать в пыль, пытается диктовать ему условия?! Ты не знаешь нашего короля! Отступись, пока не поздно. Я тебе могу обещать только то, что не откажусь от разговора... В остальном я бессилен, мне, в отличие от тебя, дорога моя голова.

— Фернандо? Он мне не нужен, — руки скользнули под рубашку. Кожа инквизитора была горячей, опаляла ладони желанием. И Себастьян каждый раз, когда слышал свое прежнее имя, испытывал бесовскую дрожь воспоминаний, теперь смешанных с настоящим. — Я всего лишь такой же слуга, как и ты... Я выполню свой долг и отступлю. Фернандо будет доволен результатом. Поверь мне... Если, конечно, сделка, которую ему предложит Аталья, состоится. Но не хочу тратить драгоценные минуты на такие глупости. Идем, — аббат увлек инквизитора в соседнюю комнату и уже вскоре целовал его в кровати, постепенно раздевая.

Паоло позволял себя целовать, отвечая со страстью и не скрывая желания, но когда они упали в постель, инквизитор поймал длинные волосы аббата, сжал, оттягивая голову и заглядывая в глаза.

— Что ты делаешь, сын мой? — дразнящая улыбка легла на губы Фратори, — Никак задумал совратить инквизитора на такой непозволительный для истового служителя Церкви грех?

— Разве так совращают, Паоло? — дразнящие пальцы пробежали по ткани вниз и нашли запретное сладострастье. Себастьян уже знал, как справиться с петлями на брюках и не реагировал на боль. — Ты главный, тебе решать, что ты хочешь сегодня, пока я не уехал. — лаской обхватил твердеющее естество. — Мне будет горестно оставить тебя так.

— Ты по-прежнему непослушен и своеволен и совсем меня не слушаешь, — Паоло осуждающе покачал головой и разжал пальцы. С минуту он наблюдал за действиями аббата, а потом хрипло бросил: — Раздевайся.

Себастьян улыбнулся. Отпустил инквизитора и начал стягивать дорогую рубашку прочь. На его теле, смуглом, закаленном трудом даже шрамы смотрелись своеобразным украшением. Тонкие полоски или белые линии воспоминаний. Следом на пол полетели и брюки.

— Так лучше, милый?

— Годы тебя не испортили, Антуан, ты все так же хорош, — серые глаза жадно скользили по изгибам сильного и такого знакомого тела, Паоло почти каждую черточку знал и немало из них нанес сам и прекрасно помнил как. — Масло у тебя есть или уже подготовился? — он цинично усмехнулся. — Или как всегда... кровь лучшая смазка?

— Тебе хочется крови... Бедный мальчик, с которым ты приехал... Как я сочувствую ему, — достаточно было протянуть руку в тайник и достать маленький флакончик. — Это тебя устроит? — Себастьян вновь склонился к инквизитору, поцеловал его в шею, спустился губами, пробегая по линии ключиц. Провел языком ниже, словно дразнил бывшего хозяина.

— Мальчик? — Паоло недоуменно нахмурился, забирая флакончик, — А, ты про эту рыжую бестию, что ли?! Ма-альчик! — Фратори расхохотался. — Он сам замучает кого угодно. Мальчик этот... — смех перешел в шумные вздохи, когда губы Себастьяна заскользили по коже. Руки инквизитора легли на плечи аббата, провели вниз, обрисовывая рельеф мышц, пощипывая — слегка, лишь до растекающегося тепла, но иногда с силой, оставляя крошечные синячки.

— Ты... умеешь... менять... тело... людей... — каждый поцелуй был полон обожания. — Но ты... не ведаешь ... душ... — щека потерлась о живот, губы спустились по полоске волос и в следующую секунду Себастьян потянул с Паоло брюки, которые так ему мешали. Ему хотелось чувствовать своего мучителя, осознать до конца его присутствие. Найти утешение на несколько часов, чтобы сохранить эту память в сердце, если мерзкая судьба распорядиться не встретиться больше никогда.

— Души я оставлю Господу, а я всего лишь грешный человек, мой дорогой. Иди сюда, я буду сегодня нежен, — он потянул аббата к себе, опрокинул на бок рядом с собой, ладони стали гладить лицо, плечи, спину, — Думаешь, я часто завожу себе такие игрушки, какой был ты? — поцелуй, полный жарких воспоминаний и тайной горечи, колено осторожно, но настойчиво раздвинуло Себастьяну ноги.

И тот ответил жарким восторгом, приправленным горькой тоской. Антуан! Ты называл Антуаном того странного и гибкого юношу, который умирал рядом с тобой каждый день. Теперь от него остались разбитые черепки, ствол обгоревшего дерева. Тебя зовут ли Паоло? Нет, ты мой дьявол в алой мантии.

Губы утратили осторожность ласк и жадно искали подтверждений, что под слоями памяти инквизитор помнит. Он принимал лобзания с благодарностью, открывая двери в забытый ад, где горел страстью черный алтарь для них двоих и приглашал в царство теней, что теперь плясали на потолке от блеска зажженных свечей.

— Горячий... все такой же горячий и наивный, хоть и строишь из себя циника, — прошептал инквизитор, спускаясь поцелуями по груди аббата, губы нашли сосок, вобрали в себя, дразня легкими укусами, пальцы пробрались между ягодиц, закружили у входа в тело.

А потом зубы сжали чувствительную горошинку плоти, причиняя боль... кто сказал, что нежность исключает боль? Палец толкнулся резко внутрь, добавляя острых ощущений.

Себастьян хотел бы вскрикнуть, не чувствовать молнию, пронзавшую тело. Он забыл про все за эти десять лет. И теперь боль казалась еще более острой, чем обычно, словно тело соскучилось по ней и теперь искало, звало вернуться.

— Еще, — попросил аббат. — Твой романтик закопан в земле, накрыт плитой... — стон через зубы.

— Уверен? — неизвестно о чем именно, спрашивал инквизитор, нежно зализывая искусанный сосок и одновременно безжалостно растягивая уже тремя пальцами успевшие забыть такое обращение мышцы. Сопротивление было велико, но масло его прекрасно позволяло преодолевать, не позволяя телу препятствовать вторжению.

Тело отвечало всплесками жара. Зыбкая почва смирения уходила, сменяясь пробуждением внутри неистового зверя. Себастьян откинул назад голову. Здесь, сейчас он вновь хотел ему принадлежать и отдавать себя. Зачем? Бессмысленный вопрос, когда душа дрожит, а кожа полыхает.

— Да, уверен.

Язык затрепетал над вторым соском, едва касаясь самого кончика. Раздразнить, повысить чувствительность до предела, чтобы потом вновь впиться укусом.

Себастьян выгнулся навстречу. Рельеф его мышц, его животная красота непокоренного мустанга поражала. Эта лепнина греческого бога говорила. Это кровь богов закипала в аббате, выдавая в нем истинного язычника, полного страсти.

Его жертву ничто не связывало — ни дыба, ни кандалы, ни даже стены темницы, ничто не заставляло ее выносить боль, более того Паоло сам формально являлся пленником аббата... и тем не менее тот терпел, подчинялся, сам желал отдаться своему мучителю. В этом было что-то невероятно привлекательное, и хоть Фратори собирался быть нежным, из глубины его естества поднималось темное желание проверить — сколько выдержит его добровольная жертва. Губы жадно исследовали сильное, гибкое тело, то нежно вырисовывая влажные дорожки, то срываясь на поцелуи-укусы, оставляющие медленно тающие багровые следы зубов. Дрожь любовника, прокатывающаяся по сильным мышцам на пике болевых ощущений, сладко отзывалась внутри, Паоло разжимал зубы, ласкал обожженное укусом место, опускался все ниже, туда, где кожа тоньше и чувствительней, там, где дрожь возникает уже только от прикосновения, когда жертва еще не знает — что сейчас последует — новая ласка или боль.

Сладко-острый наркотик возвращенного из небытия страдания. Изумительные отзвуки затихшей мелодии. Себастьян подчинялся желаниям инквизитора, искал в нем утраченного безумия. Сегодня можно забыть о хладности разума и поддаться искушению. Один раз. Чтобы потом сам Паоло решил, захочет ли при новой встрече дать знать... выразить чувство.

Мужчина вскрикнул от нового укуса, который огнем обжег кожу на животе. Впился пальцами в плечи истязающих губ.

Крик... голос его дорогого пленника все также сладок, когда он не может больше сдерживаться. Паоло оторвался от аббата, подтянулся на руках, навис над ним, заглядывая в лицо.

— Антуан, — вкрадчивый шепот. — Ты не в инквизиции, ты можешь попросить меня остановиться, быть осторожнее, — легкий поцелуй в уголок губ, смешанный с дьявольской усмешкой.

— Я больше не Антуан, — шепнул в ответ аббат. — И я не хочу, чтобы ты останавливался. Но если ты сам готов остановиться... — черные глаза блеснули из-под приопущенных век, — то я готов... больше не соблазнять, — провести по изгибу спины и сжать ягодицы, — моего инквизитора.

— Как всегда-а, — протянул Паоло, изгибаясь и притираясь всем телом по распростертому под ним аббату. — Слова расходятся с делом, — он отстранился, выплетаясь из ласковых рук, поймал запястья, завел их за голову Себастьяну, укладывая его ладони на спинку кровати, — Держись.

Инквизитор облизывался, словно кошка, пока подхватывал ноги любовника под колени, поднимал и разводил широко, наваливаясь весом на бедра — до хруста в суставах, до болезненного натяжения связок. Его напряженный член уже терся между ягодиц, дразня и обещая.

А на него смотрели глаза, полные языческого огня. Это сам Вакх пришел в Валасскую обитель. Черноволосый и кудрявый, одуряющий ароматами свободы. Там, на берегах их, шумят всегда праздники, льется рекой вино. Там нет преград в любви и страстях.

— Я всего лишь грешник для Церкви, но я свободнее тебя, милый, — навстречу двинулись бедра, приглашая, желая, уводя в мистическую тьму.

Инквизитор тонул в этих черных огненных безднах и забывал о том, кто он и где он. Паоло с радостью поддался этому дивному искушению, направил возбужденную плоть в горячее зовущее тело. Рванулся навстречу, входя до конца и замирая, откинув голову, пальцы вновь впились в широко разведенные колени, толкая их еще сильнее в стороны. Дрожь прошла по спине, он дернулся, медленно отодвигаясь и вновь словно ныряя в омут одним сумасшедшим рывком.

Ему подчинялась дремавшая стихия, вдруг ставшая вихрем, напоенным чарующими ароматами жаркого лета. Любовный жар старого красного вина не сравнился бы с той любовью, что испытывал Себастьян к своему прежнему мучителю. Он отдал за эту встречу половину жизни, но так и не сумел забыть... не сумел оттолкнуть от себя нежность, пропитанную кровью... Здесь кровь становилась сладким маревом боли, вынесенным в последующую отчужденность. Инквизитор? Палач? Всего лишь слабость, но такая, что в ней не жаль сгореть без остатка.

Танец двух тел в дикой пляске страсти. И снова Паоло то плавится в нежности, двигаясь медленно, склоняясь к аббату, срывая поцелуи, то срывается в дикий яростный ритм, мучая своего любовника и сам сгорая в этом обжигающем безумии.

Себастьян искал... нашел... Обретая минуты, терял их безвозвратно... Ловил каждый вздох, каждое движение, вбирал всем телом память о странной любви... Не важно любят ли тебя, когда ты любишь сам — с такой отчаянной и глубокой печалью.

— Мой милый, — юноша, ставший мужчиной, в висках которого пробивается седина, его бессмертная душа потянулась к Паоло, чтобы поцеловать и познать вновь. — Ты мой...

Страсть отгорела, напоследок полыхнув яркой вспышкой, оставляющей после себя светлую горечь, и сменилась утомленной нежностью. Паоло лежал с закрытыми глазами рядом, целуя вслепую соленую от пота кожу любовника, и темные ресницы трепетали, не смея подняться и разрушить последние мгновения волшебства.

— Это все невозможно... — прошептал инквизитор. — Зачем мы живем вот так?.. — он прерывисто вздохнул.

— Просто так получилось. Послушай, — Себастьян вдруг повернулся на бок. — Я обещаю тебе, что расставание ненадолго. Поверь мне. Я буду тебя ждать. Ты сразу все поймешь... Я... люблю тебя!

Паоло открыл глаза, и они долго скользили по лицу Себастьяна, словно пытались навсегда запечатлеть каждую черточку, не надеясь увидеть снова. Он протянул руку и медленно, с трепетной нежностью провел по спутанным темным кудрям, потом по щеке, задевая припухшие от поцелуев губы.

29

Святейшей инквизиции сегодня с утра было не видно и не слышно — поди, разбери, то ли узнали уже все, что хотели, то ли выбирают время, чтобы нагрянуть. К вечеру Этьен уже извелся — работа валилась из рук, книги не шли на ум чуть ли не первый раз в жизни, а к алкоголю библиотекарь решил не прибегать — мало ли кто заглянет. К привычной уже тревоге за судьбу книг, монастыря в целом и, чего греха таить, за собственную шкуру, добавились беспокойные мысли. В них хватало место и Николаю, и ночному визиту Ксавье, и завтрашней встрече с Лисом, и одолевавшему библиотекаря последнее время странному недугу, который он с упорством, достойным лучшего применения, относил на счет усталости последних дней и вероятных последствий злосчастного снадобья.

По идее, стоило заглянуть к падре Себастьяну — выяснить, как продвигается проверка... заодно и повод выяснить, что там с Николаем. И, наверное, надо рассказать про Ксавье...

Запутанные каменные коридоры, знакомая наизусть дверь... и очень не вовремя накатившая нерешительность. Что за ерунда, с чего бы ему нервничать перед разговором с Себастьяном? Этьен провел ладонью по лицу, будто стирая невидимую паутинку, сделал глубокий вдох и постучал.

Мужчина открыл нескоро. Вид его был растрепанный и очень странный. Из рукавов рясы виднелась дорогая ткань рубахи с узором, волосы и вовсе растрепались волнами по плечам. Себастьян спешил... явно спешил...

— Что-то случилось, брат Этьен? — мужчина впустил того к себе, чуть приоткрыв дверь. И сразу закрыл, прислонившись к той спиной. Долгим взглядом изучал гостя, а потом кивнул на стул. — Хорошо, что пришел. Еще не поздно... У тебя есть шанс спастись.

— Спастись? — библиотекарь медленно опустился на стул, ощущая, как внутренности завязываются морским узлом. По виду аббата было понятно: произошло что-то серьезное. — Что случилось, падре?

— Я оставил тебе наследство, Этьен. Достаточно, чтобы ты смог начать новое дело, когда стихнет шум, — сообщил Себастьян. — Сегодня ночью в монастыре будет армия короля Фернандо. Здесь всех убьют. Мне пришлось вас обманывать ради вашего блага. Вам с Николаем сегодня же надо уезжать. Сейчас. Сию минуту. Вот, — он полез в шкаф и передал Этьену бумаги. — По этой бумаге ты получишь деньги в Улазье. — Собирайся. Бери лучших лошадей... Ты меня понял?

— Нет, не понял, — в голосе молодого человека появились нотки обычно несвойственного ему упрямства. — А как же все остальные? Вы, Кристиан... Микаэль, Сей, Гиральд, Луис... Прочие монахи?

— Кристиан давно получил свою долю, мой мальчик, — покачал головой аббат. — Микаэль — он ученик королевского лекаря. Его примут при дворе. Сей поедет со мной. А Гиральд... Он... Послушай, — мужчина тяжело выдохнул. — Ты долго скитался с бродячими артистами. Ты пришел к Богу. Но теперь Бог от тебя отвернулся. Король не оставит камня на камне. Мы все не уйдем. Нас переловят, как баранов, и перебьют. Невозможно спасти всех, Этьен. Надо спасать самое главное — жизнь. А пока вы с Николаем устроитесь на новом месте,— не следует говорить, зачем на самом деле. Не время — достаточно будет человеку получить весть, чтобы запустить колесо.

— Мы так часто отворачивались от Бога... неудивительно, что Он от нас отвернулся, — хмыкнул Этьен. Падре прав, конечно — невозможно спасти всех, а неписаное правило устава Валасской обители "Каждый сам за себя" библиотекарь прочно усвоил одновременно с "Не доверяй никому". Им с Николаем еще крупно повезло, могли бы оказаться в числе прочих... тех прочих, о которых Этьен сейчас старался не думать. Сделать для них он все равно ничего не успеет, да и не сумеет. Вспомнился вчерашний разговор с Гиральдом насчет путей отступления... ну вот, даже самому не пришлось об этом заботиться, все уже обдумали и решили за него. Как всегда.

— А что собираетесь делать вы? — библиотекарь поднял взгляд на аббата.

— Уходить, мой мальчик. До этих берегов скоро дойдет несвобода. Власть укрепляется, и нам уже не протянуть на остатках войны. Наша участь — искать другие пастбища и жить иначе. Потому и хочу я, чтобы вы забыли и про монашество, и про Валасский монастырь. Как можно быстрее... — Себастьян пересек комнату, поднял Этьена на ноги, обнял за плечи и прижал к себе:

— Ты всегда был мне, как сын, — сказал с нежностью. — Ты смелый, принципиальный... Твой ум — он заслуживает многого. Я надеюсь, что мои уроки и твоя деятельность позволят тебе стать больше чем просто разбойником. А теперь ты должен спешить... — новое молчание. — Ты любишь Николая?

— Смелый... да ладно вам, падре, — Этьен уткнулся в плечо мужчины. Раньше он бы ни за что не позволил себе подобной фамильярности, но сейчас-то можно... От неожиданной нежности, от кольца горячих сильных рук по телу медленно разливалось тепло, непривычное, но такое приятное. Самой естественной в мире вещью было обнять Себастьяна в ответ, что Этьен и сделал. Думать не хотелось ни о чем, и меньше всего — о времени, которого, по словам аббата, было так мало.

— Николая? — вопрос поставил Этьена в тупик. Вот уж о чем ему не приходило в голову задумываться! — Он мой самый близкий друг... был. У меня от него никогда секретов не было, и он единственный, к кому я спиной не опасался поворачиваться — знал, что не ударит и что прикроет... думал, что знал. Люблю, наверное... даже сейчас... не знаю... — Этьен поднял лицо и внимательно посмотрел на аббата. — Или вы о другом?

— О другом... Николай — он... любит тебя... слишком сильно любит, Этьен. Он столько ошибок в жизни натворил и еще сделает. Если ты его не направишь. Его деньги, половину суммы, я на тебя отписал. Иначе прогуляет зазря, — аббат погладил библиотекаря по голове. — Ты для него надежда. Счастье. Возможность... — горячие губы коснулись лба. — Я тебе одежду приготовил. Светскую. Наша ряса станет завтра символом опасности. Простая купеческая тебе пойдет. В нее же одень и Николая. Я к нему заходил. Спите еще, но, думаю, скоро в себя придет.

— А что с ним? — библиотекарь не видел Николая с того памятного разговора и был уверен, что бывший друг его избегает... выходит, нет?

— Всего лишь воздействие зелья. Оно вызвало долгий сон. И Николай еще дня три проспит. — Себастьян тяжело вздохнул. — На тебя надежда. Ты сможешь его вывезти незаметно. Будь умницей. Послушай меня, укроти свой нрав и просто сделай, как надо. А с Николаем вы ведь объяснитесь и помиритесь. Обязательно.

-Какого зелья? — в глазах Этьена отразился ужас, он дернулся из рук Себастьяна. — Вы что... после того, как я ушел, вы с Кристианом напоили его этой дрянью?! Зачем? Одной "проверки" было недостаточно?

— Николай решил отравиться. Этьен, неужели ты подумал... — брови аббата сошлись к переносице. — Что за недоверие? Ты... — понимание и внезапное удивление. — Ты в него влюблен?

— Влюблен? Падре, да что за ерунда вам в голову лезет? Я же сказал, он мой друг. Самый близкий. Может быть, единственный... — Этьен решил не добавлять "бывший", да и вообще за последние два дня он уже порядком устал обижаться на Николая. — Травиться? Вот дурной... — молодой человек замер, распахнув глаза во всю ширь, и очень тихо спросил:

— Это... из-за меня?

Аббат повернулся полубоком и отправился к окну, чтобы долго смотреть на сумерки и вдыхать сладкий запах весны. Когда-то он тоже был молодым. Когда-то не замечал восторженных взглядов. Николай любил Этьена так сильно, что прятал свои чувства, что заставлял переступать через гордость. Он и сам... сам никогда не позволит показать библиотекарю истинного отношения, той платонической страсти и влюбленности.

— Не знаю, хочешь ли ты это узнать, Этьен. Я не имею права такое говорить. Спроси у Николая, когда вывезешь его за пределы Валассии. Он тебе будет благодарен. Этим ты спасешь его жизнь.

— Как скажете, падре — библиотекарь опустил голову — волосы на несколько мгновений скрыли лицо — затем вновь упрямо вздернул подбородок.

— Что я должен делать сейчас? Переодеться? Переодеть Николая? Или это можно сделать в дороге? И как я его до телеги дотащу? Он же большой и тяжелый...

— Мальчик мой, — теплота в голосе, и вот аббат вновь обнимает Этьена и притягивает к себе. — Ты такой сильный! У тебя все получится... Поверь, ты только в начале пути. Все впереди... Еще есть места, где нет проклятия огня. И ты... Впрочем, о чем я говорю... Тебе пора. Я попрошу стражу донести Николая до телеги. А потом... Так тяжело прощаться! Так тяжело, что я тебя не увижу больше...

Этьен привычно дернулся, отстраняясь... а затем так же порывисто обвил мужчину руками и прижался к нему. Насколько это правильно и уместно, ему было как-то уже наплевать. Ему предстояло долгое и трудное путешествие, у Себастьяна были какие-то свои загадочные планы, которые он так и не приоткрыл... да и ни к чему: если брата библиотекаря перехватит инквизиция, развязать ему язык особого труда не составит. Этьен уважал Себастьяна как строгого наставника, восхищался его умом и силой, его целями, категорически не одобрял его методы, иногда боялся, никогда не доверял... и только сейчас понял, насколько глубоко к нему привязан. Сегодня они виделись в последний раз... и слова, которые в любой другой день стали бы ободрением, сейчас причиняли только боль.

— Мальчик мой, — мужчина еще крепче прижал библиотекаря и зарылся носом в его волосах. — все будет хорошо. Я тебе обещаю. Вы успеете. Я думаю, что успеете. Только береги себя... Эти годы были самыми веселыми, самыми правильными в моей жизни. И ты правда мне стал настоящим сыном. Иди же, пора... — еще одно одобрительное похлопывание по плечу и тоска в сердце.

— Да, падре, — Этьен с чуть слышным вздохом разомкнул объятья. Глаза жгло, как будто туда перца насыпали. "Сейчас разревусь как девчонка, вот будет весело..."

— Мне нужно вернуться к себе, взять кое-какие вещи... потом идти сразу на конюшни? Или вернуться сюда?

— Думаю, ты должен собрать вещи. Я пришлю к тебе стражников, чтобы вы смогли забрать Николая из кельи. Теперь иди... Попрощаемся теперь. Я еще многое должен сделать. — сердце дрогнуло под пристальным взглядом Этьена, но Себастьян очень спешил. Он спешил спасти хоть кого-то в начавшейся войне, где победит власть и где нет места простым людям. Не бог, но человек, аббат очень хотел, чтобы хоть кому-то повезло больше, чем ему когда-то.

— Тогда прощайте, Себастьян, — в золотистых глазах дрожали и плавились огоньки свечей. Затем Этьен отвернулся и, не оглядываясь, вышел из кельи.

* * *

Чистое-чистое небо. Чистая-чистая гладь воды. небо на земле. зеркальное отражение. Как он тут оказался? Зачем пришел? Сей не знал... Просто шел. Все, конец, будто сердце на кусочек, в дребезги и осколками ранит. а вода холодная... чистая, красивая.. Шаг, второй.. холодно...и на лице вода... Брызги? Слезы? Не понятно... все в тумане, а в голове только что услышанный разговор.. да разговор ли? так, обрывки...ничего не значащие слова. Зато интонации.. Как же холодно.. но больше не будет больно, совсем.

Осторожно оглядевшись, Микаэль тенью направился к маленькому озерцу в глубине монастырского сада. Глубокое и холодное — оно служило идеальным местом для того, что б спрятать в нем что-то нужное и важное. В прочном кожаном вощеном мешке с туго затянутой горловиной, с длинной веревкой, привязанной к тяжелому камню на дне — у травника здесь хранились совсем уж опасные и редкие снадобья. А также родовые печатки и нужные документы. Тихо ступая из-за веток ивы, что спускались до самой воды и полностью закрывали озеро от любопытных глаз, Микаэль вдруг успел увидеть, как кто-то сделал последний шаг, и вода полностью накрыла темную макушку. Выждав пару секунд — мало ли, может, кто совсем с ума сошел и решил искупаться, монах быстро стянул с себя рубашку и сбросил сапоги. И нырнул — прямо с берега, уходя глубоко под воду и хватая под руки надумавшего топиться. Вынырнул, отплевываясь и ежась от ледяной воды, и тут же поднял спасенного чуть повыше, откидывая темные пряди с белого лица.

Оказалось, что умирать — это страшно. Сею хотелось всплыть, вздохнуть воздуха и плыть, плыть к берегу, спасаясь от этой страшной темноты, толщи воды над головой, от этого холода.. вот только что ждет его там, если он вернется?

И вдруг чужие руки хватают, дергают, тянут.. на воздух, наружу, к солнцу, что так любят его цветы....

Мальчик закашлялся, судорожно цепляясь в плечи своего спасителя.. Спасителя ли? Открыл глаза, улавливая знакомые черты лица и.. Взбрыкнулся.

— Пустите! Пустите, я хочу умереть! Зачем, ну зачем вы меня вытащили?! Пустите... — Всхлипнув, мальчик уткнулся в плечо брата Микаэля, кусая губы. Его трясло. От холода, от страха... Чего он боялся? Мальчик сам не знал...

— Ффффуууууууух...

Именно, что только и выдохнуть зло получилось сквозь сцепленные зубы. Одной рукой удерживая бьющегося в истерике мальчишку, травник чуть размахнулся и отвесил тому легкую пощечину.

— А ну тихо! Ты весь монастырь сюда собрать надумал?Микаэль поднял беззвучно глотающего слезы Сея — узнать в бледном, мокром и перепуганном почти утопленнике монастырского садовника все же было можно — и, прижав к себе, вынес на берег. Осторожно опустил на землю и потянувшись за сброшенным плащом, накрыл им плечи дрожащего мальчишки.

Мокрая одежда все равно не пускала тепло. Поэтому пришлось, краснея, мальчику все с себя стягивать, что бы максимально укутаться в куртку брата Микаэля, не поднимая на того взгляд. И так он знал, что не него смотрят. И что наверняка спросят, почему он тут оказался. А это значит, что нужно придумать причину, что бы.. Чтобы что? Прикрыть аббата, того, который так поступил. На себя мальчику было плевать, он знал, что совершил грех и больше грешить он не собирался. Только не с аббатом. Нет. Мысли о смерти как-то выветрились из головы мальчика, умирать больше не хотелось. Зато хотелось совершить то, чего от него не ждут.

Лишь хмыкнув, увидев заалевшие щеки Сея, Микаэль машинально хлопнул себя по боку, проверяя на месте ли сумка со снадобьями и тут же досадливо поморщился — все ведь осталось в покоях у инквизитора. "Придется опять нырять — доставать другую.... Но, сначала надо разобраться, что тут происходит"

— Успокоился уже? Или еще есть желание поплавать? Что случилось?

Сей хмуро посмотрел на парня и недовольно буркнул:

— Жарко было, вот и решил искупаться. — И тут же прикусил язык. Незачем показывать свой характер. Особенно если учесть, что в монастыре он ведет себя совсем по-другому. Сей только понадеялся, что Микаэль не обратит особо на это внимание.

Поэтому мальчик поспешно принял смиренное выражение лица, потупив взгляд.

— Все в порядке, брат Микаэль....

— Ну-ка....

Микаэль дотронулся до подбородка Сея и чуть приподнял тому лицо, заглядывая в глаза.

— Брат мой, вы только что чуть не совершили тяжкий грех, а теперь еще и дерзите."Хотя...Меньше всего это меня должно сейчас волновать..."

Травник вздохнул, еще раз окидывая мальчишку взглядом. Мокрый, замерзший и прячущий желание огрызаться за маской смирения — он чем-то вдруг напомнил Микаэлю его самого. И вдруг как-то само собой получилось обнять его, прижать к себе дрожащее тело и прошептать на ушко :

— Ну, что случилось? Чего ты в воду полез? Расскажи мне... Я, может, помочь смогу...

Сей как-то замер, напрягаясь, совсем не ожидая от брата Микаэля такого поведения, а потом... Его как прорвало. Немного невнятно, путаясь, он рассказал все. И о том, что любит аббата, и о том, что тот спал с ним.. сумбурно, перескакивая с одного на другое, глотая слезы и прижимаясь к чужому теплу, которое ему сейчас так необходимо.. И конечно же он рассказал о подслушанном разговоре.

— Теперь вы будете считать меня грешным? — криво улыбнувшись, мальчик поднял взгляд на Микаэля. Слез уже не было, внутри все замерло от ожидания. Мальчик не знал, как на его рассказа отреагирует травник.

Микаэль лишь сильнее обнял юного садовника, стараясь хоть немного согреть.

— Что есть грех, брат мой? Господь сам решает, кто грешен перед ним, а кто — нет. Не мне вас судить... Не мне грехи ваши считать... Но, скажу я вам — необдуманные поступки совершать — вот что плохо.

Травник почти бездумно гладил Сея по спине через наброшенный плащ и вдруг замер — пальцы явно провели явно по чуть поджившим ранам. Резко задрав плащ и не обращая внимания на попытку мальчишки вырваться, Микаэль осторожно провел кончиком пальца по свежему рубцу. — Кто это сделал? И не смей мне врать!

Сей потупился. Вот уж об этом он рассказывать не собирался.

-Брат Кристиан.... Но без ведома аббата!... — и тут же отдернул себя — зачем он его защищает? — Все в порядке, брат Микаэль, они уже почти не болят даже, мне повезло, что мне помог брат Николаи... — мальчик смущенно улыбнулся, стыдливо натягивая плащ обратно и кутаясь в нем. Сейчас ему было уже не так холодно, но выбираться из тепла не хотелось. Слова брата Микаэля странным образом успокоили мальчика, ему хотелось только свернуться где-нибудь калачиком и уснуть.. Или посидеть так еще, в теплых объятиях Микаэля, от которого приятно и успокаивающе пахло травами.— Значит, опять брат Кристиан.... Да еще и без ведома аббата...

Голос Микаэля был мягок и тих, совсем не отражая того пожара, что всколыхнулся в груди при словах Сея.

"Господи Боже, я смиренно следую твоими путями, не ропща на трудности и лишения, но можно хоть раз тебя попросить?! Пуст на указанном тобой пути мне встретится эта синеглазая сволочь! Один единственный раз! Что б костяшки ободрать не о стены и камень!!!"— Так, брат мой... Не дело сидеть здесь и мерзнуть. — травник покрепче укутал мальчишку в свой плащ, — я на несколько минут отлучусь, и очень надеюсь на ваше благоразумие.

Микаэль ладонями поднял лицо Сея, глядя тому прямо в глаза — Не сметь не топиться, не убегать, ни орать. Тихо сиди. Я сейчас вернусь. Понял меня?

Мальчик просто кивнул

— Я обещаю....

Проводив взглядом фигуру Микаэля, Сей вздохнул, прикрывая глаза. Все же, он надеялся, что брат Микаэль не будет ходить слишком долго, потому что иначе неприятные воспоминания вновь начнут одолевать его, а сердце сжиматься от боли.. Он не хотел больше плакать, хотел все забыть, забыть как страшный сон.... И, проснувшись поутру, забыть его. Забыть все, даже любовь к аббату.

Замерев у кромки озера, монах с омерзением посмотрел на холодную черную воду. Лезть опять туда ему не хотелось... Вот только очень нужны были и документы, и снадобья. А потом стоило еще и в лабиринт вернуться, что б забрать одежду и оставшиеся зелья. Да и так некстати надумавшего топиться мальчишку надо было куда-то определить. Хоть бы в сухое надеть, для начала.

Микаэль быстро, что б не тянуть, ступил в воду, и, вдохнув поглубже, почти сразу и нырнул — дно здесь обрывалось резко. Сделав пару мощных гребков и открыв глаза, в зеленоватой мутной воде монах увидел веревку, за которую тут же потянул, поворачиваясь и всплывая к свету. Вынырнул, отряхивая с лица воду и прилипшие выбившиеся из кос пряди и поплыл к берегу, все держась одной рукой за веревку. Выбравшись на берег, Микаэль, дрожа от холода и мечтая о теплом и сухом плаще, потянул веревку, подтаскивая к себе камень, с примотанной к нему большой сумкой из провощенной кожи. Тут же развязал горловину и, вытащив бутылочку из темного стекла, от души глотнул из него... Настой согревал, разгоняя пробравший холод. — Сей! Иди-ка сюда...

Легко поднявшись, мальчик направился к травнику, продолжая кутаться в его плащ. Он все это время с удивлением наблюдал за его действиями, как только услышал всплеск воды. Похоже, у того был там тайник. Очень оригинальный способ, а то мальчик устал, что очень многие делают тайники в его саду. Как в заброшенной части, так и в основной, наивно полагая, что тот их не найдет. Нет, о некоторых он только догадывался, ведь в любом случае он бы не стал их вскрывать.

— Вы в порядке? Холодно же... — Смутившись, мальчик прижался к мокрому Микаэлю, накидывая на того край плаща, чтобы и он согрелся. Его ужасно смущало то, что он сейчас стоит тут в одной рубахе, прижимаясь к чужому телу, но другой альтернативы Сей просто не видел.

— Да что ж ты делаешь?! Намочишь же плащ! Сам грейся — со мной все хорошо. -Микаэль отстранился, передав мальчишке бутылочку — На, глотни... сразу теплей станет.

Пока Сей думал, пить ли ему предложенное снадобье, монах отвязал веревку от камня и осторожно ее смотал, а камень забросил подальше в озеро. Одной рукой подхватил сумку, а второй поддерживая юного садовника под локоть, быстро направился к тому месту, где они оставили мокрые вещи.

— Но... Вам же тоже холодно.. — Сей все же сделал глоток, поморщившись от вкуса настойки. — Горько... — Непроизвольно скривился, подхватывая съезжающий с плеча плащ и направляясь за Микаэлем. — Может, все-таки оденете? Я уже согрелся.... — Сею очень не хотелось расставаться с плащом, но все же это была не его вещь. — Со мной уже все в порядке, правда, я могу и свою одежду надеть.... — Он поднял с земли мокрую рясу и с содроганием подумал, что сейчас ему придется ее натягивать на себя.

Микаэль с удивлением посмотрел на мальчишку, явно собирающегося надевать мокрую рясу

— Ты чего? Сейчас сухое для тебя найду.. Пойдем!

Монах подобрал мокрые вещи и потянул Сея в сторону, к монастырским стенам. Отвел рукой сухие ветки плюща и нажал на неприметный камень в кладке. Тут же перед ними открылся темный провал прохода с полуразрушенными ступенями, уходящими вниз.

Травник подтолкнул юношу вперед. — Давай, иди... Там десять ступеней всего. А внизу я зажгу факел.

Мальчик осторожно спускался вниз, очень надеясь, что их никто не видел. А то слухи тут же разлетятся по всему монастырю, а доставлять проблем спасшему его брату Микаэлю не хотелось.

— А я и не знал, что здесь есть тайный ход.. Впрочем, я не особо хорошо ориентируюсь в помещениях, зато знаю почти все секреты сада... — Остановившись, мальчик принялся ждать, пока травник зажжет факел. Темнота его пугала, и Сей очень надеялся, что Микаэль не бросит его тут одного в темноте, скрывшись за поворотом.

Достав на ощупь из сумки кресало, Микаэль зажег факел, и золотистое пламя неровно осветило пыльные каменные стены одного и верхних туннелей. Взглянул на испуганно кутающегося в плащ мальчишку, с таким всезнающим видом рассуждающего о тайниках и схоронках, и не удержался от улыбки, что неожиданно легла на лицо травника легкой бабочкой. И вечно холодные черты преобразились, делая Микаэля нежнее и мягче, так что он казался почти что ровесником юного садовника.

— Чем меньше секретов знаешь — тем спокойнее спишь ночью... Запомните это, брат мой.

Травник перекинул ремень сумки через плечо и взял в руку факел.

— Бери мокрые вещи и иди за мной. Здесь совсем близко. Как раз чуть обсохнуть успеем пока дойдем...

Сей, как ему и велели, подхватил всю мокрую одежду и направился за травником. Он впервые видел, как Микаэль улыбается, да еще так... — Вас редко увидишь улыбающимся... — Сей надеялся, что он не выходит за рамки дозволенного. — У вас красивая улыбка... — помолчал, поворачивая в очередной коридор за травником и боясь, как бы тут не потеряться, в этих туннелях, это же целый лабиринт! — Улыбайтесь чаще? Тогда и пасмурный день станет чуточку солнечней... — Он догнал Микаэля и робко улыбнулся ему. — А мы не заблудимся? Тут такой лабиринт.... — Его фраза прервалась, так как они неожиданно оказались возле двери. — Ой.. нам сюда? — Сей с интересом поглядывал на травника, надеясь, что он все же угадал и им не придется больше никуда идти. Очень хотелось в тепло.

Молча достав из сумки связку ключей, Микаэль выбрал нужную и отпер дверь. Травник зашел в маленькую комнату первым и, закрепив факел в настенном держателе, тут же принялся перебирать сложенные стопкой и завернутые в вымоченную кожу вещи, выбирая нужные.

— Заходи! Держи вот полотно — вытирайся насухо. А потом это наденешь... Здесь холодно.

Монах и сам быстро оделся. Легкие нижние штаны, сверху прочные верхние, две рубахи, а потом еще и теплую накидку, сапоги, что так предусмотрительно снял перед нежеланным купанием и новую монашескую рясу. Микаэль повернулся к замершему у двери Сею.

— Ты чего стоишь? Замерзнешь ведь! Или так на меня засмотрелся, что и думать забыл?

Сей смутился. Ведь и, правда, засмотрелся, любуясь красивой фигурой травника.. А тут его поймали врасплох.Пробормотав что-то отрицательное, он скинул плащ, ежась от холода, и принялся поспешно вытираться и переодеваться в сухие вещи, уже дрожа от холода.— А это только ваш тайник или о нем еще кто-то знает? — он наконец-то оделся и развернулся к Микаэлю, протягивая ему плащ и полотно. — Спасибо.. Куда это положить? Не высохнет же в таком месте.. Да и мокрые вещи.. — Сей посмотрел на кучу вещей, которые за неимением лучшего, положил на пол.Мальчик переступил с ноги на ногу, все еще не решаясь одеть обратно свою мокрую обувь, но пол был таким холодным, что Сей, недовольно морщась, все же залез в башмаки.— Что теперь?

-Да что ж ты делаешь?! — Микаэль недовольно покачал головой, в два шага пересекая маленькую подземную комнату и закрывая за спиной Сея дверь. Потом подтянул из дальнего угла набитый соломой матрас и присев рядом хлопнул по нему рукой.

— Снимай — так и заболеть недолго. Садись, ноги тебе разотру... А потом что-то из своей обуви дам... Нога у меня не намного больше. А сапоги запасные здесь есть.

Травник вновь улыбнулся: — Ну, чего ты там замер? Я, брат мой, не кусаюсь.

— Просто вы и так уже много для меня сделали.... — Сей с огромным удовольствием залез на матрас, стягивая обувь и поджимая ноги под себя — чтоб согреть. — Я верю, что не кусаетесь, вы очень добры... — мальчик смущенно улыбнулся, — и спасли от глупого поступка, и выслушали, и согрели... Теперь вот переодели в сухое и заботитесь.. Спасибо, я этого никогда не забуду... — Серьезно посмотрел на брата Микаэля, будто доказывая, что он не шутит. — Для меня это очень многое значит.

Сей пододвинулся поближе к травнику. Даже в сухой одежде было холодно. Тем более, он не знал, что будет дальше и надолго ли они здесь.

Микаэль чуть потер свои руки друг о друга — согревая, а потом, потянувшись и притянув к себе одну из плотных сумок, разложенных на деревянном настиле у стены, достал из нее маленький берестовый проконопаченный туесок. Открыл плотно прилегающую крышку, и по всей комнате разнесся головокружительный запах трав. Монах осторожно нанес немного мази на ладони и легонько потянул мальчишку за ноги, устраивая его ступни у себя на коленях. Сею пришлось откинуться на спину и опереться на согнутые локти. — Не дергайся... Не делаю я ничего страшного. Сейчас тепло будет.

Сей на это только смущенно фыркнул.

— Да я и не боюсь.. смущаюсь, но не боюсь.. — он улыбнулся, поудобней опираясь на ладони. — Такой приятный запах... Что это за травы? А то я обычно вожусь только с живыми растениями, поэтому мне всегда было интересно поучиться вашему мастерству...изготавливать из растений отвары и мази, которые будут помогать людям... Как вы этому научились? У вас был хороший учитель? Расскажите? — растирания и правда приносили тепло, согревали, а еще были очень приятными, от чего Сей то и дело краснел.

По кругу обвести выступающую косточку на лодыжке... Сжать немного пальчики, согревая... Ладонями растереть ступни — так, что б горячее было. Микаэль наслаждался ощущением скольжения тонких пальцев по теплеющей коже. — В этом снадобье много разных трав смешано. Каждую собрать надобно в нужное время. И знать как готовить правильно. Чувствуешь, лавандой пахнет? А еще мят...Травник не договорил, резко замолкнув и замерев. Осторожно и бесшумно поднялся на ноги, прикладывая палец к своим губам, тем самым показывая Сею, чтоб тот молчал и сидел тихо.

Мальчик, было, уже совсем разомлел, согреваясь, слушая мягкий голос Микаэля... Поэтому, когда тот резко поднялся, Сей даже вздрогнул, скидывая с себя эту дремоту и послушно замирая, затаив дыхание и боясь даже пошевелиться.Он вопросительно смотрел на травника, не понимая, что же тот мог услышать.. Сею представилось, какие слухи пойдут, застань их кто-нибудь здесь, в укромном месте и непроизвольно побледнел. Нет, он не волновался за себя, но таким образом "отблагодарить" за спасение вовсе не хотелось.....

Монах в одно мгновенье оказался у двери — он услышал чьи-то шаги. От резкого движения всколыхнулось горевшее пламя, заставив тени заплясать по стенам. Микаэль снял факел со стены, зажав в левой руке, а правой потянулся за посохом, стоящий у двери.

Тем временем шаги приблизились. Теперь их услышал и юный садовник, испуганно жавшийся на полу. Микаэль еще раз оглянулся на него: "Только молчи! И ни с места!"

Деревянную дверь легонько тронули снаружи, а потом с силой толкнули, распахивая. В узком туннеле стояли два королевских гвардейца. "Патруль?" — было, подумал травник, но не успел даже и рта раскрыть, объясняясь, как один из гвардейцев — тот, что стоял ближе и загораживал собой проход, замахнулся на него, посчитав, видимо, весьма опасным. Монах среагировал быстрей, чем сам от себя ожидал, — выпитые накануне травы все еще действовали. Бросив в гвардейца факел и отбив удар посохом, он тут же и вернул его, точно поддевая концом посоха гвардейца под челюсть, и, молниеносно приблизившись, пальцами с силой нажал своему противнику на сонную артерию. Микаэль подхватил падающее тело и оттолкнул его на второго гвардейца, пытающегося прорваться в комнату. А потом опять ударил, выбросив посох вперед и целясь прямо в солнечное сплетение. Этот удар заставил и второго из нападавших, шипя, согнуться. Лекарь тот час же добавил тому еще и по шее. Замер сам, ошалело глядя на два дышащих, но находящихся в бессознательном состоянии тела у своих ног и на валяющийся рядом почти потухший факел.. Его колотило, и травник сам готов был опуститься на пол — так сильно вдруг задрожали колени, но он лишь резко обернулся на шум за спиной. Микаэль перехватил перепуганного, вскинувшегося бежать, мальчишку, удерживая того в кольце рук и прижимая к себе. Сильно, так чтоб и дернуться даже не мог, больно упираясь Сею в плечо посохом, который все еще сжимал в руке.. А потом зашептал в самое ушко, сдунув в сторону прядки волос и почти касаясь губами шелковистой кожи:

— Тише...Тише... Все хорошо уже...

Только боль в плече и тихие слова брата смогли отрезвить мальчика, который ужасно перепугался, увидев гвардейцев. А если бы Микаэль не справился? Что тогда бы случилось? И что случиться, когда те придут в себя?

Но все же он потихоньку переставал дрожать, подняв взгляд и посмотрев на травника.

— Как вы? Со мной уже все в порядке.. А с вами, брат Микаэль? — немного смутившись такой близости, он легко зашевелился и потянул травника на соломенный матрас, на котором сам сидел еще недавно. — Теперь все хорошо.. — Сей обнял мальчика, сам не понимая, зачем это делает, возможно, брат Микаэль ничуть не испугался, вон, как легко он справился с охранниками, но все же ему очень нужно было его обнять. — Вы поступили правильно.. Вы такой смелый, брат Микаэль... Можете постоять за себя...

Сей слегка отстранился, что бы неожиданно даже для себя поцеловать травника в губы. Легко, как бабочка, крылышками мазнула по губам, пролетая мимо.

Мальчик сам ужасно смутился своему поступку.

— Вы не подумайте ничего такого! Я просто хотел вас поблагодарить.. И приободрить..— Совсем тихо. — Хотя не уверен, что вам оно нужно... Простите...

В ушах шумела кровь, дыхание все еще сбивалось — и Микаэль, сам не зная, кого он успокаивает больше — себя или мальчишку, поцеловал того в ответ. Осторожно, тоже лишь легонько касаясь теплых губ Сея своими, больше лаская теплым дыханием чем прикосновением. Ладонью провел по дрогнувшей спине вверх, остановив ее на затылке юного монаха, собрал мягкие пряди в кулак и потянул, заставляя Сея чуть откинуться назад. А потом углубил поцелуй, проведя по сомкнутым губам юноши языком, раскрывая их.

Сей мягко потянулся к губам травника, не понимая сам себя. Этот поцелуй.. Он казался таким правильным, таким нужным.. Он отличался от поцелуев аббата, таких желанных и любимых, но сейчас воспоминания о них приносили лишь боль. Он отличался от грубого поцелуя брата Кристиана, который и поцелуем-то назвать сложно.

Наверное, это все потому, что в этом поцелуе не было никаких намеков на пошлость, они будто успокаивали друг друга, даря другому частичку своего тепла.

Руки Сея сомкнулись на шее Микаэля, мальчик пододвинулся ближе, прижимаясь почти вплотную, даже не думая бежать. И ему было наплевать, что сейчас о них могут подумать другие, если вдруг неожиданно найдут и увидят. Впрочем, кто, кроме этих несчастных стражников, что лежат сейчас на полу без сознания, может их увидеть?

Сей был столь нежным и сладким, отвечал так трепетно и смущенно, прижимался все сильнее, что Микаэль, прервав на секундочку поцелуй, давая возможность вдохнуть и себе и юноше, поцеловал того опять. Уже более сильно и смело. Сминая теплые припухшие губы Сея, чуть прикусывая нижнюю, языком лаская небо, травник вдруг понял, что еще чуть-чуть, и ему будет совершенно плевать на то, где они, и что надо бы поскорей уходить от сюда. Подарив юноше еще один — теперь вновь нежный невесомый поцелуй, Микаэль отстранился, продолжая удерживать Сея в своих объятьях. Зашептал, почти касаясь губами такого соблазнительного ушка:

— Сей... Солнышко... Нам надо уходить отсюда. И уходить очень быстро. Я тебя отпущу сейчас — ты сядь, если коленки дрожат... Обуешься пока... Я вещи соберу. И уходим.

Мальчик только кивнул, не в силах вымолвить не слова. Это было так.. Что он забылся. И за это Сею сейчас было очень стыдно. Ведь он был бы совсем не против, продолжи Микаэль... Сей уткнулся взглядом в пол, принявшись обуваться в чистую и теплую обувь, любезно отданную ему травником. Мальчик не представлял, как смотрелся со стороны, все же комплекцией был он поменьше Микаэля и, наверное, вся одежда на нем просто весела... Но он был рад и ей, главное, что сухо и тепло.Поднявшись, мальчик подошел к парню.— Куда теперь? Вы уверены, что охранники нас не узнают при дневном свете? Иначе что нам делать? — мальчик поежился, представляя, что наказание наверняка будет сильней, чем какие-то 5 ударов хлыстом, после которых он несколько дней лежал пластом.

— Пока рассветет, мы уже будем далеко отсюда. Так что не бойся....

Микаэль, подобрав валяющийся на полу факел и освещая им полки с зельями, на скорую руку выбрал самые необходимые, аккуратно складывая их в свою сумку. Потом, взял с настила еще четыре, две из которых, вручил Сею, присев на корточки перед ним

— Понесешь эти... Они не тяжелые. А там посмотрим — может, и лошадей где купим.

Травник улыбнулся и легонько провел по щеке юноши кончиками пальцев.

— Верь мне. Все действительно будет хорошо. А теперь — идем!

30

Несмотря на необходимость спешить, телега с "купцами" двигалась медленно. Ночь была светлая, что позволяло хорошо видеть дорогу, однако вожжи Этьен держал третий или четвертый раз в жизни, да и когда они были, те разы? Лошади чувствовали руку новичка и не больно-то ее слушались, впрочем, может, оно и к лучшему — необходимость править чересчур самостоятельными животными отвлекала и от страхов, и от невеселых раздумий. Не до конца отвлекала, конечно... но хоть что-то.

За ночь Николай просыпался дважды, но по-настоящему так и не очнулся — ворочался, что-то бормотал, жадно пил из фляги, которую Этьен подносил к его губам, и снова отрубался. Обещанные аббатом три дня выдадутся явно нескучными.Себастьян... Мысли Этьена раз за разом возвращались к их прощальному разговору, и раз за разом он заставлял себя сосредоточиться на стуке копыт, на размеренном дыхании Николая, на мелькании теней и дразняще-пряном запахе ночных трав и цветов — наверняка, брат Микаэль знает их поименно... Небо на востоке стало светлеть, ночная свежесть превращалась в утреннюю прохладу. Зябко кутаясь в дорожный плащ, Этьен встретил рассвет — первый за десять лет рассвет вне стен Валасского монастыря.

Травник устало провел рукой по лицу, откидывая выбившиеся из кос и лезшие в глаза пряди. Как бы он ни спешил поскорее уйти из монастыря, а из туннелей удалось выбраться лишь к рассвету. Путь под землей оказался более долгим, чем помнилось Микаэлю, да еще и Сей со слезами на глазах умолял хоть на минуточку вернуться в сад за чем-то безумно важным для юного садовника. Пришлось возвращаться и ждать у стены, холодея от шорохов, боясь, что кто-то увидит монаха...

Микаэль оглянулся через плечо и, нахмурившись, перехватил у Сея одну из сумок. Мальчишка сильно устал и едва шел.

"Надо бы привал сделать... А то упадет сейчас..."

Туннель вывел монахов в поле, по которому тянулся один из тихих трактов. Небо только начинало светлеть, хотя у края уже алела полоска восхода. По тракту медленно ехала одинокая телега с одиноким возницей, закутанным в плащ так, что и лица видно не было.

— Сей, вот так удача!

И не дожидаясь ответа дремавшего на ходу мальчишки, Микаэль крикнул:— Путники добрые! Господу во славу — подвезите сынов Божьих до города!

Неожиданный окрик заставил Этьена подскочить на месте, однако он тут же опознал голос. Брат Микаэль, ну надо же... и не один к тому же. Интересно, какими судьбами? Впрочем, каковы бы ни были причины появления братьев (или теперь стоило сказать — бывших братьев?) на их с Николаем пути, Этьен искренне обрадовался. Это означало, что еще кто-то избежал страшной участи. Хоть Себастьян и утверждал, что Микаэль в безопасности, Этьен, признаться, подозревал, что падре из лучших побуждений навешал ему лапши на уши.

— Садитесь, сыны Божии! — бывший библиотекарь откинул капюшон плаща. — Только как вы так скоро определили, что я именно добрый путник, а не злобный? Вдруг завезу куда-нибудь в глушь и непотребство какое учиню?

— Брат Этьен?

Микаэль не смог удержаться от улыбки. Вот уж кого он не ожидал здесь встретить — так это монастырского библиотекаря.

— Сей, запрыгивай на телегу и спи давай. А то вон глаза у тебя уже сами закрываются... А мы еще чуть проедем и привал сделаем. Завтракать будем...

Травник закинул свои сумки в телегу, рядом со спавшим братом Николаем, и, повернувшись, осторожно сел рядом с библиотекарем.

— Так куда вы там нас завезти хотели? А, брат? И что до непотребств... Я так замерз, что и на них уже согласен! Можете прямо сейчас и начинать.

— Прежде чем завозить вас хоть куда-нибудь, не говоря уже о непотребствах, мне бы хотелось узнать, что происходит в монастыре, откуда вы так резво двинулись в город, — Этьен посмотрел сперва на улыбающегося Микаэля, затем на сонного растрепанного Сея. Так, стоп, падре Себастьян же собирался взять садовника с собой, что в таком случае юноша делает в обществе Микаэля? Или?..

— Сей, Микаэль, что случилось? — резко посерьезнев, Этьен выпрямился, сжав вожжи в кулаке так, что пальцы побелели.

Уже засыпающий мальчик как-то встрепенулся, прижимая к себе сумку со своим сокровищем, за которой бегал в сад, и перевел взгляд с брата Этьена на Микаэля, не зная, что сказать, и надеясь, что Микаэль сам все объяснит. Тем более он все равно сам ничего не понимал. Похоже, в монастыре что-то произошло. Но вот что? Нужно будет обязательно обо все расспросить травника, но только потом, сейчас, после столь странного утра, ему хотелось одного — спать.

— Брат Микаэль, вы сами все объясните? — Он хотел было добавить "что захотите", но решил, что не стоит. Если захочет рассказать всю правду, то пусть. Сейчас скрывать это не имело никакого смыла.

— Спи, Сей. Я сам все расскажу.

Микаэль вновь повернулся к Этьену, устало откидывая с лица капюшон рясы.

— Да если б я сам знал... Последний с кем я говорил — это Легрэ. А потом все как-то закрутилось, так что и не разобраться. На нас с Сеем гвардейцы напали. Вот мы и бежали... А что с монастырем — сам не знаю. Я думал, пару дней в городе побудем, послушаем, с какими новостями селяне придут... А вы-то чего вздумали уехать?

— Мы не вздумали, — Этьен запустил пальцы в волосы, потеребил прядь. — Нас отослал падре Себастьян... сказал, что ночью в монастыре будет армия короля Фернандо, что всех убьют... чтобы мы с Николаем уходили, пока не поздно. Ну, то есть, чтобы я уходил — Николай... он сам видишь в каком состоянии. Когда я спросил про остальных, падре сказал, что тебя, брат Микаэль, ждут-не дождутся при дворе, а о Сее он сам позаботится... вот я и удивился, когда вас увидел. Мы в город заедем, наверное, но вообще-то нам надо в Аталию.

От тихого разговора мужчин у Сея сердце сжималось . За монастырь, за свой сад... А ведь он даже не оглядел его как следует на прощанье, только схватил книгу из тайника да мешочек с семенами редких растений и убежал обратно к Микаэлю. Кто же знал, что он обратно просто не вернется?.. Об аббате мальчик старался и вовсе не думать. Так и заснул, проваливаясь в сон без сновидений — под стук колес и негромкие голоса.

Микаэль оглянулся на засыпающего Сея, и, потянувшись, накрыл его своим плащом.

— Да где меня только не ждут, брат Этьен... Вот только надо ли мне туда? Я с отцом Себастьяном едва ли виделся...

Травник умолк, задумчиво глядя на Этьена. Над полем взошло солнце, золотя макушку нахмурившегося монаха. Этьен казался совсем юным и таким растерянным, что лекарь с трудом удержался, чтоб не провести ладонью по его щеке, стирая тревогу и усталость.

— А что с братом Николаем?

— Твоими стараниями, брат Микаэль, — Этьен развел руками. — Вернее, вашими общими: ты зелье сварил, а он спер и выпил зачем-то... предварительно еще меня напоил. Ему, видите ли, было интересно, как оно действует! Но мне-то он несколько капель влил, а сам цельный пузырек выхлебал... сутки в себя не приходит уже.

Микаэль вскинулся, жестко хватая рукой Этьена за плечо и разворачивая лицом к себе:

— Что?! Как давно ты его пил? А он? Вот ведь! Моими стараниями, да?! Чужой дуростью! Привал надо делать... Мне огонь нужен. Что до Николая — ему могу только укрепляющих и очищающих отваров сварить. Противоядия-то нет... А тебе попробую что-то придумать. Если всего пару капель выпил.

— Он — почти два дня назад. Я... не помню... может, неделю назад или меньше, — Этьен натянул вожжи, останавливая и без того не больно-то резвых лошадей. — В этом тюке одеяла, если вдруг понадобятся, и одежда... о, кстати! Вам бы переодеться, братья — на самом Этьене под плащом были ярко-синие шоссы и вполне светская рубаха — голубенькая, с вышивкой. — Не ровен час, кто-то из инквизиторской братии на нас наткнется... Тем более, вы в город собрались, странно будут выглядеть монахи Валасского монастыря, спрашивающие о судьбе собственной обители, а так — скажемся купцами, и все дела. Николаевы тряпки тебе велики будут, а мои — как раз. Там еще найдется, падре нас с запасом обеспечил. Еда вон в том тючке, маленьком, котелок тоже где-то там валяться должен, клали вроде бы... Кресало найдем, а хвороста собрать надо, да.

Травник спрыгнул с телеги, подхватывая лошадей под уздцы и сводя с дороги ближе к опушке показавшегося недавно леска. Трава здесь росла поменьше, и виднелось затушенное кострище — это место явно облюбовали проезжающие купцы для своих привалов. Пока Этьен снимал нужные сумки с телеги и заботливо укрывал спящих, Микаэль распряг и стреножил лошадей, насыпав им овса из мешка, а потом снял с телеги одну из своих сумок. Открыв, задумчиво поперебирал зелья, а потом, словно решившись, достал лишь один флакон. А еще маленькую медную чашу.

— Брат Этьен! Идите-ка сюда...

— Хм... мне это точно не повредит? — подошедший Этьен посмотрел на чашу и бутылек с большим подозрением. — Сам понимаешь, я сейчас к зельям пылкой страсти не питаю. Что хоть мне грозит с тех двух капель, можешь сказать? А то брат Кристиан уверял, что оно вроде как без последствий... врал, наверное.

— Смотря с чем тебе зелье мешали и что говорили... А брат Кристиан — не лекарь. Так что пусть не судит о том, чего не знает. Зелье влияет на восприятие человека... Плохо влияет. И противоядия как такового нет... но меня с детства приучали не травиться таким вот питьем. У меня в крови стойкость эта. Я могу кровь свою с другим зельем смешать — оно все из крови твоей ненужное выведет. Только если выпьешь сейчас, где-то через час мерзнуть сильно начнешь. Надо будет тебя греть... Это быстро пройдет, но не особо приятно.

Микаэль положил ладонь на тонкий нож, притороченный к поясу.

— Так что? Лечить тебя, брат Этьен?

— С коньяком мешали... — теперь Этьен смотрел на инструментарий лекаря с еще большим подозрением. — И ничего такого, что могло бы вредно повлиять, Николай мне не говорил, кажется — ерунду какую-то про Луиса и письма. Хотел запорошить мозги падре Себастьяну и сплести хитрозлобную интригу против брата Кристиана. Не вышло... а мозги запорошить получилось только мне. Ну, он скорее по дурости, чем со зла. Слушай, Микаэль, а ты уверен, что оно вообще надо? Не то чтобы я боялся, но... Эти несчастные две капли уже наверняка сами выветрились, да и идея насчет крови... не нравится она мне, в общем.

— Ты не можешь точно помнить, что тебе говорили. И — я бы таки выпил, чтоб наверняка уж сюрпризов неприятных не было. Не бойся... Я хороший лекарь. Я не сделаю тебе плохо.

— Да я не и думаю, что ты мне плохо сделать собираешься, — протянул Этьен, с трудом удержавшись от прямо-таки напрашивавшегося на язык "Вот ты и выпей!". — Может, все-таки без крови обойдемся? Меня... я почти уверен, что меня стошнит. И тогда вся эта мучительная процедура окажется еще и бессмысленной!

— Этьен... — Микаэль тыльной стороной ладони устало потер свой лоб, на несколько секунд полностью отвлекаясь от всего мирского и просто вслушиваясь в шелест ветра и щебет птиц. За последние пару дней на голову травнику свалилось столько всего, что сил его не было больше. Он тряхнул головой, отгоняя ненужные сейчас мысли обо всем, что произошло, и опять взглянул на Этьена, все сомнения которого были написаны у него на лице. Микаэль вдруг подумал, что Этьен еще очень молод, к тому же он вряд ли часто покидал стены обители, и все происходящее должно неимоверно пугать монастырского библиотекаря. И травник осторожно, кончиками пальцев провел по щеке молодого человека, успокаивая и чуть нежа.

— Я глотну первый. Чтоб ты не думал, что я тебя отравить хочу или еще чего... И не стошнит тебя — это ж не просто кровь, а с зельем. Тебе хочется жить, не зная, что ты можешь в тот или иной момент счудить? Давай решайся да пойдем за хворостом. Есть хочется...

— Все-все, мне уже стыдно! — Этьен перехватил ладонь Микаэля, погладил, словно извиняясь. — Сейчас выпью твое чудодейственное лекарство, и действительно за хворостом пойдем. И, Микаэль... ну я правда не думал, что ты меня травить собрался, вот ни чуточки. Прости, если обидел, и не надо из-за моих капризов самому пить эту... этот напиток, чего мы будем тут сидеть и оба мерзнуть, как два идиота?

Микаэль улыбнулся, легонько сжав пальцы Этьена в своей ладони и почти сразу же отпустив.

— Как просто вас уговорить, брат Этьен!

Травник присел у телеги, доставая из сумки флягу. Потом осторожно вынул из чехла нож и хорошенько смочил его лезвие, полив самогоном из фляги. Поставил чашу на лежащую у ног сумку и, долго не думая, провел лезвием по руке чуть выше запястья — глубоко и сильно, так, что кровь ручейком побежала в подставленную посуду. Выждав, пока будет чуть больше половины, Микаэль свободной рукой сжал края раны, останавливая кровь.

— Вон в той сумке возьми, пожалуйста, отрез полотна, и банку с белой мазью. Перевязывать умеешь?

— Умею, — стараясь не смотреть на чашу и ее содержимое, Этьен полез в сумку. Вид крови как таковой не пугал бывшего библиотекаря и не вызывал у него отвращения, но знание о том, что придется сейчас с этой кровью сделать, действовало на него угнетающе. Вооружившись полотном, молодой человек споро разодрал его на полосы и довольно аккуратно перетянул рану.

— Стой, а мазь что, под повязку надо было? Ну я дурааак...

Микаэль только прикрыл глаза, ничего не отвечая. Потом, не удержавшись, все же фыркнул, срываясь на смех. И тут же вновь дотронулся до руки Этьена, извиняясь.

-Не нервничай — я позже сам перевяжу.

Травник покрутил запястьем, проверяя, как лежит повязка. Потом взял приготовленный заранее флакон, открыл и влил пару капель в чашу с теплой кровью. Все же пригубил сам, даже не морщась от неприятного солоноватого вкуса, а потом протянул монаху.

— Пей. Лучше залпом.

— Что, настолько противно? — Этьен сморщил нос, потом принял из рук травника зелье и решительно выпил — залпом, как и советовал Микаэль. Непроизвольно облизал губы, прислушиваясь к ощущениям внутри.

— Ничего, съедобно. Теперь за дровами? За час управимся, наверное.

— Вот и умница.

Микаэль забрал из рук Этьена чашу и, сполоснув водой из фляги, спрятал в сумку. Потом протер лезвие ножа отрезом ткани. Поежившись, оглянулся на телегу, где под его теплым плащом спал Сей. Солнце уже взошло, и теперь его лучи попадали как раз на спящих в телеге монахов, солнечные зайчики бегали прямо по лицу юного садовника, а тот сквозь сон пытался от них спрятаться. У него не получалось, и Сей потянулся, чуть приподнимаясь на локте, сонно зевая и откидывая плащ.

— С добрым утром! — Микаэль потянул плащ, ненужный теперь мальчишке. Здесь-то тепло, а в лесу, куда они с Этьеном собрались за хворостом, еще прохладно, — Мы в лес за дровами. А ты пока присмотри за лошадьми, хорошо?

Травник подхватил топорик и моток веревки, чтоб хворост связать.

— Пойдемте, брат Этьен?

Сей кивнул, еще не до конца проснувшись и провожая взглядом двух мужчин. Рядом продолжал спать брат Николай и мальчик только подивился, что тот до сих пор не просыпается.

Посидев еще немного, он все же осторожно завозился, чтоб не разбудить, и, зевая, вылез из телеги, потягиваясь и разминая затекшие кости. В его монастырской кровати, конечно, не пуховая перина, но и такой жесткой она не была.

Оглядевшись вокруг, мальчик рассеяно погладил лошадей по холке и вернулся к телеге, чтоб понаблюдать за спящим мужчиной, осторожно убрать прядку волос, явно щекочущую ему нос и насмешливо фыркнуть. Оглядевшись вокруг, мальчик насобирал охапку цветов, в основном ромашек, растущих на поляне, и устроился поудобней, принявшись плести венок и тихонько напевать себе под нос — чтобы дело шло быстрей. Получилось нечто очень милое, с уймой зелени и множеством белоснежных ромашек с желтой серединкой, на которых так любят гадать влюбленные девушки. Полюбовавшись своей работой, Сей осторожно водрузил венок на голову Николая и отбежал, тихонько посмеиваясь от того, что венок невероятно шел к светлым волосам мужчины.

Солнце светило сквозь нежную молодую листву, и казалось, что лес окутан золотисто-зеленой дымкой. Запах весны кружил голову, солнечные зайчики танцевали у корней деревьев, и Этьен почувствовал, как постепенно уходят из сердца тревога и острая тоска, растворяясь в птичьих голосах, запахах, пятнах света и тени. В весеннем лесу было вдосталь сухого валежника, поэтому дров заготовили костра на два-три, оставалось только донести их до места. Несмотря на активный физический труд, руки начали мерзнуть — судя по всему, это действовало Микаэлево лекарство. Надежды вернуться в лагерь до того, как зелье войдет в полную силу, не оправдались — Этьена уже слегка познабливало, пришлось, следуя примеру травника, завернуться в плащ, который страшно мешался.

Микаэль оглянулся, не слыша больше за собой шагов Этьена. Бывший монастырский библиотекарь чуть отстал, отложив связку хвороста и стараясь поплотнее укутаться в свой плащ.

— Этьен? Ты как? Все хорошо?

Травник и сам сложил две связки с сухим валежником у ног и скоро подошел к монаху.

— Этьен?..

А тот вдруг начал оседать, и лекарь едва успел подхватить молодого человека под руки.

— Этьен?! Вот же ж дьяволовы происки! Сейчас помогу... Потерпи чуть-чуть...

Микаэль, одной рукой прижимая к себе бледного, дрожащего, закатывающего глаза Этьена, второй стянул с себя плащ и укутал монаха, осторожно опускаясь с ним на траву. Обнял крепко-крепко, прижал к себе, и, дуя на виски, тихо заговорил:

— Тише... Тише... Это пройдет скоро. Мы не успеваем вернуться к телеге — так что здесь переждем. Я тебя согрею сейчас.

Обещанное травником "мерзнуть" к охватившей библиотекаря страшной слабости подходило очень и очень приблизительно. Этьен уже не чувствовал ни рук, ни ног, его трясло, перед глазами стоял туман, а голос Микаэля доносился откуда-то издалека.

Травник подхватил закутанного в плащи монаха на руки и отступил пару шагов к краю поляны, на которую они вышли. Опять присел, упираясь спиной в дерево и сажая Этьена к себе на колени. Начал осторожно, но сильно растирать ледяные ладони, то и дело грея их горячим дыханием.

— Не волнуйся... Не дергайся только... Тебе сейчас легче станет... Этьен, только глаза не закрывай! Смотри на меня! Этьен!

— Черт, как же холодно-то... — еле слышно выдохнул молодой человек. Губы его посинели, зрачки сузились, что делало желто-карие глаза Этьена похожими на кошачьи. Тем не менее, на Микаэля он смотрел и даже, кажется, видел.

— Не богохульствуйте, брат... Или — богохульствуйте, раз вам от этого легче.

Микаэль наклонил голову, сильнее прижимая монаха к себе, одной рукой удерживая его за запястья, а второй — легонько проводя пальцами по затылку. А потом поцеловал, осторожно касаясь и согревая ледяные губы Этьена.

К ладоням после энергичных растираний стала возвращаться чувствительность. Этьен начал согреваться в крепких объятиях травника... а затем его губ коснулись чужие, такие горячие и нежные, дарящие тепло и ласку. Раньше молодой человек не раз задумывался, как это — целовать женщину... или мужчину... нет, как раз о втором он старался не задумываться. Смешивать дыхания, принимать и дарить прикосновения, пробовать на вкус... что ж, теперь он знал. Знал даже то, чего знать не хотел. Поцелуй может означать нежность, симпатию, желание, слабость, любовь, любопытство... может не значить ничего или значить все. Зависит от того, кто и кого целует. Разноцветные пятна, рассеянные линии, обрывки чужих фраз и своих мыслей, холод монастырских коридоров и жар чужих объятий, прошлое и настоящее осколками мозаики сложились вдруг в картину, яркую, ослепительную и беспощадную. Этьен зажмурился в тщетной надежде, что это поможет удержать слезы.

— Этьен....

Микаэль поцеловал его опять — нежно, в самый уголок рта. А потом губами собрал текущие по холодным щекам слезы, удивленно вскидывая голову и ловя взгляд молодого монаха.

— Что такое? Так плохо?

Травник рукою отвел с лица Этьена спутавшиеся темные пряди. Все еще бледный и дрожащий, жмурящийся в попытке удержать слезы юный монах казался совсем беззащитным. Солнце, пробиваясь сквозь молодую листву, золотило смуглую кожу, бликами очерчивало тонкие черты... Микаэль приподнял ладонь Этьена и поцеловал запястье, замирая, ощущая губами как быстро бьется у того пульс.

Не ответив, Этьен спрятал лицо в ладонях. Больше всего ему хотелось сейчас перевести время назад и опять оказаться в монастыре, вернуть тот последний вечер, вернуть... впрочем, это бы все равно ничего не изменило.

Травник, так и не дождавшись ответа, лишь крепче обнял Этьена, слегка приподнимая — так, что тот уткнулся головой в плечо монаха. Ласково погладил по дрожащей спине, подул на висок, сдувая пряди, и нежно поцеловал за ушком, шепча:

— Этьен... Золотце... Тебе так плохо? Все еще мерзнешь? Слезы — от чего?

Этьен обвил руками шею Микаэля, уже не сдерживая рыданий. Тайный жар вырвался наружу, но после горького расставания и холодной бессонной ночи то, что еще вчера стало бы грозовой томительной радостью, сегодня вызывало лишь отчаяние, комком подступающее к горлу. К счастью, спешить было некуда, поэтому можно было просто вволю поплакать.

— Как девчонка, честное слово, — библиотекарь вытер глаза и улыбнулся так, как улыбаются обычно поэты и безумцы. — Человек рождается и умирает — в слезах. Боюсь, я пока сам не очень понял, что со мной случилось — первое или второе. Есть вещи, которые о себе лучше не знать, наверное — крепче спать будешь... Ладно, пойдем в лагерь, костер и горячий травяной отвар сейчас очень к месту будут, да и Сей, бедолага, нас заждался... — Этьен завозился в объятиях травника, пытаясь подняться на ноги. Микаэль лишь крепче сжал руки, пресекая попытки монаха встать. Сильнее откинулся, опираясь на шершавую кору ствола и почти что укладывая Этьена на себя. Снова шепот в самое ушко:

— И куда ты собрался? Лихорадка еще не прошла... Грейся пока. Посидим так еще немножко. А сны сладкие... они у тебя и без слез будут.

Травник искоса наблюдал за Этьеном, не переставая ладонями гладить того по спине. Светлый такой, теплый... Столь несчастный в один момент — а потом улыбающийся... Микаэль немножко наклонил голову, вдыхая тот теплый и свежий запах, которым пах Этьен, а затем осторожно слизнул не успевшую еще высохнуть слезинку с его щеки.

Насчет лихорадки Микаэль был прав — библиотекаря все еще знобило. Всплеск отчаяния прошел, забрав с собой остатки сил, и Этьен безвольной куклой обмяк в руках травника.

Выдох прямо у виска... Бабочками поцелуев спуститься вниз и языком, уже более сильно и откровенно — провести по скуле. Так легко... Так бездумно... Так приятно...

Одной рукой продолжая удерживать Этьена за талию, второй Микаэль чуть разворошил тот куль из плащей, в который он укутал библиотекаря. Прохладными пальцами огладил позвонки на шее, легонько надавливая и расслабляя затвердевшие мышцы. А потом поцеловал — в шею, под подбородком, чуть прикусывая нежную кожу... и снова, на выдохе, спросил:

— Так — лучше?

— Лучше?.. — голос Этьена был тихим и безжизненным. Ресницы слиплись от недавних слез, глаза смотрели в одну точку. Он не сопротивлялся ласкам и не подавался им навстречу, лишь легонько вздрагивал от каждого прикосновения.

— Значит, нет...

Микаэль задумчиво рассматривал вдруг словно переставшего лучиться светом юношу. Грустный, безразличный... Лишь дрожит на каждое касание. А это — плохо. Травник, решаясь, достаточно жестко сжал пальцы на его подбородке, приподнимая голову и целуя — неласково, сильно, языком раскрывая юноше губы и толкаясь в рот. Держал крепко, не позволяя отстраниться, и отпустил лишь тогда, когда Этьену совсем уже дышать было нечем.

Этьен дернулся, ловя ртом воздух, закашлялся. Посмотрел на Микаэля уже вполне осмысленным взглядом: поцелуй подействовал на него не хуже ковша ледяной воды или хорошей пощечины, чего травник, по всей вероятности, и добивался.

— Эй, Микаэль... стой-стой, мы так не договаривались! Все, я согрелся уже... и если ты хотел, чтоб мне стало стыдно, то это тоже. Может, поможешь встать? Мне уже лучше... вроде бы.

— А мне так не кажется.

Микаэль, так и не убрав руку с лица Этьена, нажал ему на затылок другой рукой, притягивая к себе и опять целуя, теперь иначе. Руки держали крепко, не позволяя дергать головой, а сам монах был закутан в плащи, что тоже не давало ему возможности вырваться. А вот целовал травник нежно. Сначала осторожно лаская губы Этьена, проводя по стиснутым губам языком, а потом — собирая в охапку мягкие волосы юноши и чуть оттягивая назад, так чтоб едва-едва касаться в поцелуе губ Этьена... И выдохом:

— Мы и не договариваемся. Мы просто делаем.

— И что же мы, по-твоему, делаем сейчас, брат Микаэль? — с грустной улыбкой спросил библиотекарь, упираясь ладонями в грудь травника, но не отталкивая его. Губы Микаэля были мягкими и сладкими, как малина, но где-то под языком по-прежнему горчило.

— Лучше мне от этого вряд ли станет, но раз тебе так хочется... — прикрыв глаза, Этьен ответил нежностью на нежность. Ни страсти, ни отчаяния не было в этом поцелуе — только тихая ласка с солоноватым привкусом печали.

Микаэль разорвал поцелуй, слегка отстраняясь, начал осторожно разматывать плащи, в которые был укутан Этьен. Просунул руку за ворот рубахи, оглаживая плечи... Чуть надавил на позвонки у основания шеи, расслабляя...

— А что тебе хочется делать?

Поцелуй в шею, легонько сжать зубами нежную кожу — так, чтоб юноша откинул голову и позволил вылизывать себя. Медленно, сладко, ощущая, как бьется голубая жилка, что тянется с виска... Микаэль поймал себя на мысли, что ему это безумно нравится... И если раньше это была провокация, чтоб вывести Этьена из состояния печали и тоски, не давая возможности яду повлиять на организм, то теперь — просто хотелось вот так вот касаться...

— Этьен... Что-то я увлекся...

Травник замер, тыкаясь в ямку за ухом, опаляя кожу горячим дыханием.

От влажного языка на горле, от чужого дыхания по телу разливались слабость и сладость. По ладони пушистой кисточкой скользнул кончик одной из кос Микаэля, и Этьен, не задумываясь, поймал его. Искренняя ласка травника была легкой и светлой, как нежаркий июньский вечер, негой для тела и лекарством для души — и бессмысленно было бы спрашивать того о причинах. Птиц не спрашивают, почему они поют по утрам, и не спрашивают жасмин, отчего он пахнет...

— Чего я хочу? — "Невозможного. Не перевести часы назад, не остановить вращения колеса, не заставить солнце вернуться за горизонт — на том построен наш мир". — Бури. Чтобы ветер в лицо, и волны, и соленые брызги... — ладони юноши сжались в кулаки, а в глазах загорелся лихорадочный огонь. — Чтобы руль рвался из рук и небо с водою поменялись местами. Чтобы сражаться и победить или погибнуть. Из меня паршивый мореход, но... один мой знакомый когда-то сказал, что штиль иногда вынести труднее, чем самый сильный шторм. Кажется, теперь я его понимаю.

— Бури хочешь?

Микаэль завороженно смотрел в горящие глаза Этьена. Таким он еще тихоню и скромника библиотекаря не видел. Сколько же страстей скрывается в его душе? Казалось, что солнце вдруг спряталось за тучами и день действительно померк, словно замолк, дыхание затаил в ожидании бури, а в воздухе уже разносится запах первых холодных дождевых капель, и этими придуманным дождем так одуряюще пахла кожа Этьена... Микаэль не удержался, опять припадая в поцелуе к соленым губам.

— Бури хочешь?

Травник сдернул с юноши оба плаща, бросая на землю, а затем осторожно опуская на них Этьена. Не разжимая рук, снова его поцеловал, в поцелуе продолжая клонить к земле, заставляя откинуться на локти или вообще опуститься на спину. Тонкий, напряженный... Как парус на лодке, что выгибается в угоду ветру, вьется, трепещет... Микаэль гладил библиотекаря по плечам, по рукам, не давая перехватить и удержать себя. Задрал рубаху, вылизывая живот, обводя кругом пупок, и снова ведя по коже вязь поцелуев. А потом отстранился, перекатываясь на бок и легонько целуя юношу в ладонь.

— Будет тебе буря... Только если сам действительно хочешь.

— То есть будем сражаться с тобой как с бурей? — Этьен полулежал, опираясь на локоть, и смотрел на травника с тем же полубезумным выражением лица, с которым недавно говорил о слезах. — Чего хочу? С улыбкою еретика идти по лезвию клинка, в ночном пруду искать звезду, нести как знамя ерунду, словами как мячом играть, в глаза, не пряча глаз, смотреть... Волос кудрявых вьется прядь и вьется винограда плеть... Шуту — играть, жонглеру — врать, еретику — в огне сгорать, ручью — на жернов воду лить, плетется вязь, прядется нить... Запутаю — не разберешь, что правда есть и что есть ложь. Вот так вот, Микаэль! Это все твое зелье виновато! Какие-то жалкие две капли — и все, и нет противоядия, и не вытравить ничем. Зря только кровь свою на меня переводил...

— Что ты!

Микаэль наклонился еще ближе, нависая над Этьеном, заставляя того совсем откинуться на спину.

— Уж поверь мне... Совсем не зря.

Травник смотрел Этьену прямо в глаза — отвечая безумьем на безумье. Улыбнулся, приподнимаясь и оглядывая его всего — растрепанного, с задранной рубахой, солнечно-соленого, трепетного. Такого желанного — себе на диво, до непонятной щемящей тоски, до дрожи в пальцах — ах, лишь бы коснуться. А затем зашептал:

— В тьму укроется солнца золото...

Легкий невесомый поцелуй в подбородок, едва касаясь губами... И лизнув, языком довести влажную дорожку до приоткрытых губ.

— Ветер бросит в глаза песок...

Опять поцелуй — теперь сладкий, долгий, языком лаская язык Этьена, проводя по небу, по деснам...

— Жить желаньями — это дорого...

Микаэль провел ладонью по виску, дальше, задевая ушко и потянув мочку, погладил монаха по волосам, пропуская каштановые пряди сквозь пальцы.

— Пить тебя как кленовый сок...

Травник почти что лег на юношу, удерживая себя над ним на согнутых локтях. Горячим дыханием выводил узоры по его лицу, по шее, по нежной коже на груди — в вороте распахнутой рубахи...

— Этьен... Или говори мне, чтоб я остановился... Или... Я тебя сейчас раздену...

— А ты остановишься, если попрошу? — спокойно спросил Этьен. — У меня ощущение, что я уже что-то такое говорил.

Микаэль был нежный, почти как девушка — как их воображал себе брат библиотекарь, его реальный опыт общения с женским полом был прискорбно мал — и от него пахло душистыми травами. И целовался он потрясающе... то есть не то чтобы Этьену было с чем сравнивать, но все равно. Даже косы у него имелись — мягкие, длинные, светлые...

Так заманчиво было бы утонуть в легкой, светлой, ни к чему не обязывающей ласке, ни о чем не думать и ничего не помнить! Узнать неведомое, ощутить запретное... да и любопытно же, в конце концов! В любой другой день и час Этьен бы точно не удержался... вот только не сегодня, только не сейчас.

— Остановлюсь.

Микаэль уткнулся в распахнутый ворот Этьеновой рубахи, согревая кожу своим дыханием.

— Что-то... мне голову так вскружило... Ты пахнешь одуряюще... и сладкий такой... Золотце...

Травник опять провел языком по коже, не спеша, явно с удовольствием, действительно наслаждаясь вкусом и ощущениями.

— Совсем не нравится?.. Не любопытно?.. Ни капельки не приятно?..

От прикосновений языка к груди и ключицам было тепло и щекотно. И приятно, чего уж там скрывать. Но внутри как будто что-то в толстое сукно завернули, сквозь которое не проникали ни косые утренние лучи, ни солнечные зайчики поцелуев и ласк травника.

— И нравится, и любопытно... Только вот... — Этьен со вздохом коснулся щеки Микаэля, чуть приподнял его подбородок, заглядывая в глаза. Он и сам не знал, какими словами рассказать о том, что происходило с ним сейчас, как объяснить. — Микаэль, вот правда, не здесь и не так. Не знаю, как сказать... такое ощущение, что меня разрезали, вынули все, положили что-то другое и снова зашили. Меня сейчас почти нет... и если я пойду с тобой дальше, то не будет совсем. Прости.

Микаэль повел головой, перехватывая своей рукой удерживающую его руку Этьена, и нежно поцеловал тыльную сторону ладони.

— Не хочешь — значит, не хочешь. Золотце, ты только не переживай. Иногда — оно нужно, чтоб вот так... безучастно... и ничего не хотелось. Как день — серый, дождливый... И радости в нем нет, и радуги не видно... Будет все — но потом... чуть позже.

Травник перекатился на бок и осторожно привлек к себе юношу, просто обнимая и гладя по спине.

— И ты — есть... Просто сегодня — немножко другой, чем вчера. Как ветер — он каждый день новый, не такой... И парус на лодке каждый день поднимается по-новому... Когда — ярким белым треугольником, когда — серой тряпкой, когда — алым сердцем в лучах восхода... И так — это правильно. Так и должно быть.

Микаэль смотрел на Этьена, и мысли напрочь вылетали из головы. Нежность, такая непередаваемая нежность затапливала сердце, что и словами ее передать было нельзя.

— Этьен... А... А доверься мне? На чуть-чуть... Я ничего такого страшного не буду делать... Только понежу тебя немножко.

— Делай, как знаешь, — библиотекарь прикрыл глаза. — Только, Микаэль... в следующий раз не обещай, что остановишься, когда тебя попросят.

— Я попробую сделать так, чтоб ты просил — не останавливаться...

Микаэль легонько-легонько куснул Этьена за мочку, тут же целуя и проводя по уху языком. Потом слегка отстранился и дунул юноше в лицо.

— Глаза открой... Пожалуйста...

Этьен послушно поднял ресницы — чуть золотящиеся на солнце, и во все еще влажных глазах тоже как будто крупинки золота сверкали. Валяться на земле — пусть и на плащах — с задранной рубахой было несколько неуютно. Больше всего ему сейчас хотелось привести в порядок одежду, встать... но он уже понял, что если брату травнику что-то вступило в голову, то это всерьез и надолго.

Микаэль отстранился, садясь, а потом потянул к себе Этьена. Обнял, растирая свои ладони друг о друга у того за спиной, губами осторожно собрал соленые капельки, искрящиеся на солнце золотом, со щек монаха.

— Золотце... Какое же ты чудное золотце... Я видеть тебя хочу! Взгляд твой ловить — на каждое движенье, на каждую ласку...

— А сейчас ты меня что, не видишь? — спросил несколько позабавленный Этьен. Глаза травника светились настолько искренним и незамутненным восторгом, что все слова, которые библиотекарь только-только набрался смелости сказать, застряли у него в горле. Ну как его — такого — оттолкнешь?

— Вот сейчас — вижу. Сейчас вот — чувствую...

Теплые руки Микаэля снова забрались под рубашку монастырского библиотекаря, достаточно сильно растирая спину и бока. Травник проводил ладонями от поясницы вверх, оглаживал плечи, пальцы порхали по позвонкам — растирая их, по кругу, немного придавливая, так, чтоб по телу Этьена разливалось тепло. Затем вновь коснулся поцелуем губ юноши — пока еще легонько, едва дотрагиваясь, больше грея их дыханием и позволяя Этьену самому решать — хочет он поцелуев или нет.

— Так — хорошо?

— Ммм... — поцелуев Этьен хотел. Пронзительная грусть отчасти отпустила его, а с тем, что осталось, он разберется позже, когда останется в одиночестве. А сейчас... а сейчас рядом был Микаэль, его руки, его губы, его травяной запах... светило солнышко, щебетали птички — благодать! Юноша положил ладони на плечи травника, потерся приоткрытыми губами о его губы, издал легкий смешок, когда его нос столкнулся с носом Микаэля. Все, что знал Этьен о поцелуях, уместилось бы на одной странице книги его жизни, да и страницу ту начали писать лишь сегодня — даже чернила еще не высохли.

Когда Этьен сам положил руки ему на плечи, а потом и потянулся губами к его губам, Микаэлю показалось, что его самого отпустило что-то холодное и страшное, что не давало покоя и словно когтями водило возле сердца. Столько всего случилось... Про некоторые моменты Микаэль вообще старался не думать, старательно пряча их поглубже в память. Но все равно, так хотелось не просто согревать, а знать — что вот кому-то он все-таки нужен. Пусть лишь на короткое время — но восторженно, светло, по-настоящему.

Монах вытащил руки из-под рубахи, обхватывая ладонями лицо Этьена — нежно, ласково ведя по скулам большими пальцами, прижался лбом к его лбу, смотря прямо в восхитительные карие, с золотыми солнечными крапинками и смешинками глаза.

— Смеешься? Здорово! Как же это хорошо, Этьен... Сейчас — хорошо?

Микаэль опять поцеловал монаха, проводя по его губам языком, лаская уголок рта и снова целуя.

— Ты... раньше... целовался?

— Не-а, — Этьен провел пальцем под нижней губой Микаэля... интересно, у него самого губы тоже распухли? Судя по ощущениям — да. — Откуда бы? Я в монастыре с десяти лет, и как-то женщины, с которыми можно было бы, на моем пути не особо встречались... а о том, что можно и с мужчинами, я узнал вот только что от тебя. То есть нет, я и раньше знал, но как-то совершенно не тянуло пробовать. А ты?

Уже задав вопрос, юноша понял, что сморозил явную глупость — судя по тому, как целовался брат Микаэль, он делал это далеко не в первый раз. И даже не во второй.

— А сейчас... Тянет пробовать?

Микаэль усмехнулся, ловя пальцы Этьена губами и чуть втягивая в рот. Прикусил, лаская языком, а потом перехватил его руку своей, целуя в ладонь.

— Я — целовался... Или не похоже, ммм?

Снова поцелуй в ладонь... И губами провести по запястью, там, где под нежной кожей виднеются голубые венки. Микаэль потянул рукав Этьеновой рубахи выше, выцеловывая каждый дюйм открывающейся кожи.

— Похоже, — юноша не препятствовал, наслаждаясь нечаянной лаской. Травник плел узор по его коже горячими змейками, и холодно уже не было — наоборот, было даже чуточку жарко. Не особенно представляя, что делать и куда девать руки, Этьен скользнул ладонями по плечам Микаэля, по спине... пушистая коса снова попалась под пальцы, и отчасти из любопытства, отчасти из озорства Этьен провел ее кончиком по лбу травника, по щеке, по виску, пощекотал обнаженную шею...

Микаэль улыбнулся, завороженно оглядывая дивное золотистое виденье, щекотавшее его кончиком косы. Потом потянулся, обнимая монаха сильнее, и выдохнул в самое ухо:

— А если я с тебя рубаху сниму — ты от меня убежишь?

И тут же, не давая сразу ответить, поцеловал — за ухом, проводя языком по самой ямке, скулу — то едва скользя губами, то целуя сильно, и, наконец-то, такие сладкие несмелые губы... а руками травник уже осторожно тянул рубаху Этьена вверх.

— Так что — убежишь? Или позволишь мне?

Юноша молча поднял руки, помогая Микаэлю выпутывать себя из одежды.

Травник медленно провел ладонями по теперь уже обнаженным плечам Этьена, пальцами очерчивая, словно рисуя линию, на которую лягут поцелуи. Затем, взглянув в желто-карие глаза монаха, вдруг подмигнул ему, и, наклонив голову, провел языком по груди, чуть прикусывая сосок.

Этьен вскрикнул — больше от неожиданности. То, что делал Микаэль до этого, ему нравилось больше. Целоваться было здорово, а вот продолжение скорее смущало, чем влекло, хотя ощущения были... ну, не сказать, чтоб неприятные.

— Ммм... может быть, все-таки ограничимся поцелуями?

Микаэль лишь вдохнул поглубже и медленно выдохнул, не отстраняясь, а только бережнее обнимая Этьена.

— Как скажешь, радость моя...

Снова вязь поцелуев по нежной шейке, и языком прочертить дорожку к уху... Руками еще раз погладить спину — по каждому позвонку провести пальцами... Коснуться губами сладких губ...

— Хочешь целоваться — будем целоваться. Только... Рубаху бы тебе тогда опять надеть надо. Замерзнешь ведь...

Действительно, становилось прохладно. Этьен вновь натянул на себя рубаху. У него было ощущение, что что-то безвозвратно ушло — будто своими словами и действиями он спугнул ту бесшабашную головокружительную легкость, которая захватила их с Микаэлем. Костер погас, оставив после себя легкий запах дыма в волосах... и искорку нежности в сердце.

Этьен запустил ладони под косы травника, коснулся его шеи, затылка, а затем приник губами к нежному горячему рту, вспоминая все, чему научился сегодня. Дразнить, играть, открывать и открываться... дарить ласку, делиться силой... В этом поцелуе не было ни ярости шторма, ни томительного жара — скорее, ясное спокойствие отлива и тепло августовского вечера. А Микаэль потянулся за плащом, поднял его и накинул на плечи Этьена. Провел пальцами по губам юноши, погладил скулу....

— Золотце... Ты — словно ветерок теплый... Игривый, трепетный... Силы своей еще не знающий. Можешь — в клочья паруса рвать... А можешь — вести в рассвет... И это так замечательно! До того хорошо — что и рассказать слов не хватает.

Травник наклонился, вновь целуя монаха — нежно, неспешно, словно в последний раз пробуя вкус его губ. Удерживал за плечи, прижимая к себе, любовался золотыми искорками в светлых глазах. И так тепло на душе становилось, что Микаэль сам себе удивлялся. Хотел — только согреть и в себя привести... А получилось — самому согреться нежданно.

Этьен ничего не ответил... вернее, ответил, но не словами. Лаской на ласку, нежностью на нежность, теплом на тепло. А потом крепко, почти до боли, стиснул травника, прижавшись лбом к его лбу. Что бы ни случилось дальше, чем бы ни обернулись для него нежданные дары и уроки Микаэля и сладостно-горькое знание о собственной душе, это утро он уже не забудет никогда.

Какое-то время монахи стояли, обнявшись, не замечая ничего вокруг. Затем Этьен чуть отстранился, провел ладонью по щеке травника.

— Спасибо, Микаэль. Знаешь, в такие минуты хочется остановить время... жаль, нельзя. Впрочем, может, оно и к лучшему. Господь дал нам силы идти вперед не для того, чтобы мы постоянно оглядывались назад. Кажется, нам пора возвращаться... там остались те, кто нас ждет. Я думаю, — знакомая грустно-вдохновенная улыбка, — пока есть кто-то, кто нас ждет, всегда будет смысл возвращаться.

— Правду говоришь, золотце... — Микаэль отстранился, поднимая свой плащ с земли и перебрасывая его через плечо. А потом не удержался — потянулся еще раз к Этьену, вновь целуя — быстро, едва касаясь припухших губ, теперь уж — точно последний раз.

— Действительно нужно идти... А то Сей извелся уже весь, наверное. Сходили за дровами быстренько... Зато — как хорошо сходили!

Травник подмигнул Этьену, тепло улыбаясь, подхватил свои две связки с хворостом, дождался, пока библиотекарь поднимет еще одну — и монахи поспешили к опушке, на которой их ждал оставленный присматривать за Николаем Сей.

Судя по безмятежному виду спящего в окружении ромашек Николая, со своей задачей садовник справился блестяще. Этьен тихонько хихикнул — ни дать ни взять, заколдованная принцесса.

— Эй, Сей, не хочу тебя разочаровывать, но он не умер еще, только спит! Так что цветочки вполне могут и подождать.

Сгрузив хворост, Этьен сноровисто развел костер и с блаженным видом устроился перед ним — все-таки действие лекарства еще сказывалось и легкий озноб периодически напоминал о себе.

— Вода в бочонке, крупа в мешочке на дне тюка, котелок где-то в телеге... еще есть хлеб, сыр, колбаса, маслины и изюм. Братья, можно я немножко побуду больным и несчастным, а вы вскипятите пока водички?

Сей успел уже задремать на траве возле телеги и теперь отчаянно зевал, смущенно улыбаясь.

— Мне было нечем себя занять, а тут столько цветов... Не себе же мне плести венок, правда? — улыбнувшись, мальчик подобрался поближе к костру, разводя бурную деятельности и бегая то к телеге, то обратно и таская продукты.

— Что же вы там делали, что так долго и устали? Неужели поблизости так мало дров?

— Я не устал, — Этьен расстелил плащ и поудобнее угнездился на нем — так, чтобы и сукно не опалить, и жар от костра ощущался. — Меня брат Микаэль лекарством напоил, а от него такой вот эффект приключается — до сих пор мерзну. Потому и ходили долго — надо было, конечно, сперва костер развести, потом зелье пить, но уж как вышло... думали, успеем вернуться.

— Лекарство? Вы заболели, брат Этьен? — Сей даже прекратил бегать туда-сюда, остановился подле библиотекаря и заботливо потрогал его лоб. — Тогда конечно отдыхайте, мы тут сами все приготовим... Да, брат Микаэль? — Мальчик развернулся, посмотрев на травника.

А Микаэль уже и котелок нашел в телеге, и на треноге подвесил его над костром. Крупы туда сыпанул из холщового мешочка, налил до середины воды... Ножом нарезал колбасу и разложил по кускам ржаного хлеба, сверху еще и оливками присыпал.

— Так все уже почти и готово... Сей, там в сумке, что ты нес, еще один котелок есть. Найдешь? Я туда сейчас сушеные листья малины покрошу, да материнку с липой, водой залью — и пусть покипит на огне... Будет нам питье.

Этьен потянул носом воздух.

— Не пригорит, нет? Я обычно пшено в кипяток сыплю... но вообще как знаешь.

Валяться, вытянувшись, у огня в это ясное погожее утро было просто замечательно. Даже двигаться не хотелось. Впрочем, ради хлеба с колбасой и горячего травяного отвара...

— Не пригорит. Я же мешаю. Лови!

Травник улыбнулся Этьену и бросил ему маленький мешочек.

— Там вишни сушеные... Сладкие. Только с Сеем поделись.

Монах осторожно, большой деревянной ложкой мешал кашу, по чуть-чуть сыпя туда приправы, которые он тоже достал из своей сумки.

— Сей, нашел котелок? А за Этьена не волнуйся... Все с ним хорошо. Во всяком случае — сейчас. Ммм? Брат Этьен? Все хорошо?

— Да вроде бы, — бодро отозвался библиотекарь, запуская руку в мешочек. Надо бы, конечно, объяснить Сею, в чем дело, все равно же про Николая спросит. — Не то чтобы заболел... дряни всякой наглотался. Вот как он — Этьен кивнул на Николая в ромашках. Только он больше выхлебал, вот и спит теперь... и неизвестно, когда проснется, — в голосе молодого человека явственно ощущалась тревога.

— Да, нашел! — мальчик осторожно выудил одну из сумок, стараясь не потревожить спящего Николая. — А ему нельзя тоже этого лекарства дать? Пока спит? Может, лучше станет... — вытянув из венка цветок, явно мешающий брату Николаю и лезущий тому в лицо, мальчик вернулся к костру — сюда воды налить?

— Да, этот. Давай его сюда.

Микаэль взял протянутый казанок с водой, выкладывая в него сушеные травы.

— Там у Этьена в мешочке вишни вкусные... Сладкие. Я сам сушил. Ешь давай, пока каша варится. А что до Николая...

Травник враз стал серьезнее.

— Он много настоя выпил... Это не две-три капли. И если не умер сразу — значит, организм яд вывел. Так что его я, как тебя, Этьен, лечить не буду. Я ему дам выпить очищающих и укрепляющих настоев, а в них уже добавлю немного такого же лекарства. На всякий случай. И Николая тоже согреть надо будет... А уж как — это ты сам решай.

Микаэль снова улыбнулся, глядя на библиотекаря. И опять казалось, что не праведный и опытный лекарь стоит перед монахами, а юноша — озорной да веселый.

Этьен кивнул.

— Потом расскажешь мне, что и как делать.

Мальчик немного непонимающе перевел взгляд с одного на другого — что значит, сам решай, как греть? Разве в одеяло завернуть не достаточно?

— И все же красивая у вас улыбка, брат Микаэль... — Сей пристроился рядом с Этьеном, потянувшись к вишням.

— Да не смотри ты так удивленно, Сей. Одеялами Николая не согреть. Тут живое тепло нужно.

Травник опять помешал кашу в котелке, затем отложил ложку и потянулся за хлебом с колбасой.

— Почти готово... А пахнет-то как! Как же я давно ничего не ел...

Завтрак уничтожили моментально — голодным был даже Этьен, который в отличие от Сея с Микаэлем успел поужинать. Николай так и не проснулся.

— Микаэль, ты вроде обещал какое-то зелье ему сварить? — библиотекарь облизал ложку и старательно протер ее пучком травы — песка поблизости не было, а воду на такую ерунду тратить было жалко. — Нам бы, конечно, подальше отъехать... а с другой стороны, чем раньше он выпьет, тем раньше подействует. Что скажешь? Сейчас приготовишь, или оно может подождать до следующей стоянки? Я не лекарь, сам знаешь, не разбираюсь в этом ни черта.

— Я сейчас отвар по нашим кружкам разолью, а в остаток травы нужные добавлю. Вот и напоим брата Николая. Только он еще пару дней так спать может...

Микаэль, осторожно сняв котелок со свежезаваренными листьями, разлил содержимое по кружкам. Потом повесил его опять над огнем и сыпанул по щепотке трав из трех разных мешочков, которые достал из лекарской сумки. Сей молча наблюдал за действиями брата Микаэля, внимательно смотря, какие травки он кладет. Все же искусство травника его интересовало, а, наблюдая, может, научится чему?

— Этьен, ты его поить не забывай, — Микаэль уселся поудобней у костра, грея руки о теплый глиняный бок и отпивая маленькими глоточками горячее питье. — Брату Николаю пить много сейчас надо. Умеешь поить, когда без сознания человек?

— Умею, — кивнул библиотекарь. — Теоретически. На практике пока не приходилось — Николай же просыпается иногда, только в себя полностью не приходит... потом опять засыпает. Он, наверное, после и не вспомнит эти моменты...

— Вот и хорошо, что умеешь. И — да, вряд ли вспомнит...

Травник осторожно передвинул треногу, на которой был подвешен котелок подальше от огня.

— Теперь пусть настоится. Этьен, у меня вопрос серьезный. Куда вы едете? После того, как до города доберемся? Нам с Сеем дорога в Тулью лежит... если ты, Сей, не передумал со мной ехать. Мне туда нужно очень. Вот только лошадь купим себе... Мы через болота поедем — я спешу. Я тропу знаю через топи.

Сей замотал головой.

— Я с тобой поеду! — мальчик вдруг замялся, — если можно, конечно, и я не помешаю... — он с надеждой посмотрел на Микаэля.

— Хорошо... Посмотрим, как оно будет.

Травник протянул руку и легонько погладил мальчишку по голове, а затем вновь отпил горячего отвара.

— Мы едем в Улазью, — Этьен взял кружку с травяным напитком, осторожно попробовал. — Ммм, вкусно! Я должен отвезти туда кое-какие бумаги по поручению падре Себастьяна. Так что какое-то время нам будет по пути!

Смущенно улыбнувшись Микаэлю, Сей наконец-то отпил отвара — ждал, пока тот остынет, мальчик с детства не мог пить горячее, обжигаясь.

— Вкусно как... и пахнет так приятно... — довольно зажмурился.

— Я рад, что тебе нравится! Этьен, да, нам по дороге — но только до города. Оттуда мы уже сами...

— До города так до города, — не стал спорить библиотекарь. — Микаэль, настой готов уже? Давай я Николая напою, а вы с Сеем пока вещи соберете, и поедем уже — путь нам всем предстоит неблизкий, да и вообще мало ли...

Перелив лекарство во флягу, Этьен направился к спящему. Пару раз окликнул его, но впустую — сон русича был крепок и непобедим, а значит, невольному ученику травника пришло время перейти от теории к практике. Этьен набрал в рот немного зелья — горчит, но не противно, есть надежда, что Николай не выплюнет. Одну руку он подсунул русичу под затылок, приподняв голову, чтобы тот не захлебнулся, второй нажал на щеки, заставляя Николая приоткрыть рот, и прижался губами к его губам. Погладил пальцами горло, дожидаясь глотка, и только после этого отпустил, вновь отпивая из фляги.

— Будем надеяться, этого хватит, — Этьен продемонстрировал опустевшую флягу. Николай после процедуры свернулся калачиком и выглядел теперь очень трогательно — особенно с учетом съехавшего на ухо венка. Все тюки были собраны, лошади вновь впряжены в телегу, и ничто не мешало странникам продолжить свой путь.

Было уже за полдень, когда монахи подъехали к черте города. Микаэль теперь сам правил лошадьми, неспешно переговариваясь с Этьеном. Сей вновь задремал, прислонившись к теплому боку спящего Николая, телега мирно поскрипывала, подпрыгивая на ухабах. К боку телеги за поводья была привязана рыженькая лошадка, которую они сторговали в селении на полдороги от монастыря до города. Подумав, травник решил купить лишь одну лошадь — сумки у путников легкие, да и Сей тоже не тяжелый. Смогут и вдвоем ехать. Совсем уж не хотелось Микаэлю через болота с двумя лошадьми идти, да еще и Сей явно не был исправным наездником.

Мимо телеги пробежала стайка босоногой детворы. Грунтовая дорога сменилась мощеной. Монахи подъезжали к главным городским воротам.

-Этьен, мы в город не пойдем. Сейчас уедем. Я хочу как можно больше пройти, пока светло.

— Да я, в общем-то, тоже туда не рвусь — библиотекарь потер переносицу — все-таки бессонная ночь ощущалась. — Признаться, я надеялся, что Николай очнется до того, как мы до города доберемся, а так... Примут еще за околдованного... спасибо, хоть переодеть его помог, один я бы точно не справился. Знаешь, мы, пожалуй, все же в объезд. Еды у нас хватит еще на день, а если одному мне — так и на два. В городе могут начаться ненужные расспросы... да и правлю я не так чтоб очень — на тракте еще справлюсь, а вот в городе, боюсь, буду неловок и разрушителен. Микаэль, как по-твоему: скоро Николай проснется? Падре говорил, дня три еще... но мы его настоем поили... — Этьен с надеждой посмотрел в глаза травника.

— Я думаю, что к вечеру... Только его тоже колотить от холода будет. Так что нужно будет его согреть.

Микаэль увел телегу к обочине тракта, придерживая лошадей, а затем и вовсе останавливая. Передал поводья Этьену и спрыгнул на землю, поднимая облачко серо-желтой пыли и вновь поворачиваясь к монаху.

— Дальше мы сами... Верхом. А вы — вы осторожней...

Травник легонько погладил сидящего на телеге Этьена по лодыжке, посмотрел снизу вверх, ловя взгляд золотистых встревоженных глаз, подхватил руку библиотекаря и поднес к своим губам, целуя запястье, ладонь, а потом и тонкие пальцы.

— В порту есть таверна, почти на самой пристани... Оставь там весточку у хозяина. Где вы, что с вами и куда направиться думаете. Я вот немножко разберусь со своими делами и постараюсь вас найти. А вместе — всегда легче решать, что делать далее...

Еще один легкий поцелуй, трепетной бабочкой на самые кончики пальцев Этьена, и травник склонился над спящим Сеем, осторожно ероша тому волосы на макушке.

— Сей, солнышко, просыпайся. Мы уезжаем сейчас.

— Мммм... Уже? — мальчик ткнулся в руку травника, сон-проказник не желал отпускать своим очарованием, но Сей все же открыл глаза, улыбаясь Микаэлю. — Мы теперь разделимся, да? С братьями Этьеном и Николаем? — грустно вздохнув, мальчик поднялся, соскальзывая с телеги и потягиваясь. — Берегите себя... — Проведя по спутанным волосам Николая и коснувшись на прощанье руки Этьена, Сей отошел к травнику, вытаскивая из волос запутавшиеся соломинки.

— И ты себя береги, Сей, — Этьен улыбнулся юному садовнику, но в глазах застыла тревога. Несмотря на возраст, Сей был еще совсем ребенком, и кому-то надо было о нем заботиться. Впрочем, Микаэль наверняка справится — не зря же взял мальчика с собой.

— И брата Микаэля тоже береги! — улыбка стала лукавой. — Микаэль... спасибо тебе за Николая и за... за все. Будьте осторожны!

Прощаться с братьями было неожиданно тяжело и грустно — еще один кусочек прежней жизни оставался позади, еще одна нить обрывалась. Прикрыв глаза ладонью от послеполуденного солнца, Этьен смотрел, как Микаэль перекидывает через седло связанные между собой сумки и отвязывает рыжую лошадку от телеги. Травник подсадил Сея, сам сел позади него.

— До встречи! — очень хотелось надеяться, что она все-таки будет, эта встреча.

— До встречи, золотце! Береги себя и Николая.

Микаэль тронул поводья, направляя лошадку на одну из боковых троп.

Через час снова показались деревья, чему Этьен был несказанно рад — у Николая вот-вот могла начаться лихорадка, а значит, нужен был костер. Добравшись до ближайшего перелеска, монах развел огонь, вскипятил воду в котелке, периодически с тревогой посматривая на спящего.

31

— Николай... — Этьен коснулся руки друга, тряхнул его за плечо. Ладонь была уже холодная, значит, зелье действовало. Только вот снять громоздкого русича с телеги и пристроить к костру не было никакой возможности — по крайней мере, силами одного Этьена. — Эй, Николай, ну проснись же! Хоть ненадолго... я ж не подниму тебя. — Надежда на пробуждение была слабая, конечно, но все же была. А иначе... иначе придется придумывать что-то другое, и очень быстро.

Николай плавал в мути. Он не мог понять, что происходит. Последние мгновения перед глотком из пузырька путались, мешались в мозге, перед внутренним взором мелькали Себастьян, Легрэ, Этьен... Этьен... Холодный, отталкивающий голос... Не нужен... Даже как друг... И этот странный зов... Этьен? Презрительный взгляд Легрэ... Холодный Себастьяна... Мягкий голос Этьена... Этьена?

— Этьен? — язык еле ворочался, Николаю было очень холодно, его лихорадило. Только теплый голос франка задавал направление. Что-то нужно делать... Но что?

— Господи, Николай, ну наконец-то! — Этьен потянул русича на себя — все еще вялого, сонного, вздрагивающего от побочного действия лекарства, но уже пришедшего в сознание, счастье-то какое! — Давай, обними меня за плечи и попытайся сползти с этой адовой телеги... не упади только, ради всего святого. К костру... вот так... сейчас мы тебя согреем.

— К костру? — Николай еще не понимал, что происходит. — Какой костер?

Он подчинялся словам франка, пытался что-то делать, куда-то двигаться, но все еще не понимал, где он находится, что ему делать. Цеплялся за Этьена, как за спасательный круг, как за единственное, что у него есть в жизни. Перед глазами мелькали деревья, трава, всполохи огня.

— Этьен... Почему я жив? — грудь и руки, повернутые к костру, чувствовали живительное тепло, спину, казалось, окунули в лед. — Что со мной?

— Ты идиот, вот что с тобой! Руки подними! — Этьен принялся стаскивать с друга подбитый мехом пелиссон, затем расшнуровал рубашку. Радость от того, что Николай жив, несмотря на все свои глупости, мешалась со злостью на эти самые глупости. — Потерпи, сейчас теплее будет... руки сюда... ага. За каким дьяволом тебе понадобилось пить эту гадость?

Щедро плеснув на обнаженную спину Николая граппы, библиотекарь начал энергично его растирать.

— Озноб — это из-за лекарства, которым тебя травник наш напоил, скоро пройдет. Должно вывести ту дрянь, которой ты наглотался. Мы сейчас в лесу, по дороге в Улазью... я тебе все расскажу, как только ты в себя придешь окончательно... Николай, ну как ты мог?!

Русич лежал у костра на одеяле, такой замерзший и растерянный, что вся злость куда-то разом испарилась. Этьен прижался к другу со спины, обнимая и согревая его, закутывая их обоих во второе одеяло и теплый плащ. От волос Николая, кажется, все еще пахло утренними ромашками.

— Я... Я не помню... — русич окончательно растерялся. Этьен его обнимает? И это после всего, что случилось в келье Себастьяна? Николай вдруг ясно вспомнил, что именно он делал, и лицо залило мучительной краской стыда. Ну как он мог? С чего, интересно, его потянуло на такие откровения? Мысли двигались с трудом, сталкивались между собой как бревна при сплаве по реке. Вверх выплыла одна мысль, застопорив все остальные:

— Улазью? Зачем в Улазью?

От тела прижавшегося Этьена расходилось приятное тепло, и мужчине казалось, что становится намного теплее. В любом случае, даже если бы становилось хуже, Николай ни за что бы не отказался от них. Вполне может быть, что ощущение истомы от обхвативших его смуглых рук франка больше никогда не повторится.

— Затем, что наш ушлый падре послал нас с тобой именно туда, — удивительное дело, но библиотекарь тоже начал согреваться — не столько снаружи, сколько изнутри. Только теперь он понял, сколько сил отнимала бессмысленная обида и злость. Кем бы ни был Николай, что бы он ни сделал, сейчас это не имело значения. Он жив, он очнулся, в его спину так приятно уткнуться носом... все остальное вполне можно выяснить потом.

— Тебе как, получше?

— Д-д-да... Наверное, — русич не хотел обманывать, ему действительно было лучше, но с другой стороны так не хотелось, чтобы Этьен куда-то уходил. Про себя он вдруг взмолился: "Пусть еще чуть-чуть полежит!" Странное желание пробуждало еще большее сомнение в своей нормальности и порядочности, но... Пусть еще полежит...

— Зачем он послал нас в Улазью?

Николай старался не шевелиться, чтобы лишний раз не потревожить Этьена, и не сделать ничего такого, что могло бы быть воспринято библиотекарем как нехорошие действия с его стороны.

— За какими-то бумагами... лежи спокойно. — Этьен крепче обнял друга, согревая и согреваясь сам. — За бумагами и за деньгами... я сам толком не знаю. Он сказал... — "он" много чего сказал, только стоило ли сейчас об этом вспоминать? Ничего, что действительно имело бы значение... — франк, сам того не замечая, сильнее стиснул русича, выдыхая сквозь зубы:

— Он сказал, чтоб мы срочно делали ноги из монастыря, пока туда не ворвалась королевская гвардия и всех не переубивала. Остальное... на месте разберемся.

Николай растерянно заморгал:

— А причем тут королевская гвардия?

К голове русича постепенно возвращалась ясность, но слова Этьена он никак не мог осознать. Они же готовились к приезду инквизиции! Но, с другой стороны, это хорошо, что пока ничего не понятно. Лежать, не двигаться, греться теплом и телом франка... Он бы еще раз покраснел, если бы мог, но пусть все будет так. Так хорошо.

— Понятия не имею, — честно ответил Этьен. Ну конечно, Николай же помнит только то, что случилось перед их грандиозным скандалом! — Так падре Себастьян сказал. Ты хоть помнишь, как зелье выпил?

Обо всем остальном, что случилось в то утро, Этьен с несвойственной ему тактичностью пока решил не напоминать — успеется еще.

— Через два дня после того, как ты отключился, падре выдал мне денег, одежду, инструкции и твое бесчувственное тело. Сейчас третий день, как... — франк не договорил. Уши Николая пламенели на зависть костру. Спросить сейчас, что ли? Или подождать? — Тебе точно ничего не надо? Горячего травяного отвара там... или граппы?

Николай попытался понять, что ему лучше сейчас. По уму, нужно бы отвара, но очень хотелось граппы... Может быть, после нее станет полегче на душе?

— Не помню. Граппы лучше, — ответил Николай и сжался. Сейчас Этьен встанет и все. И это будет правильным, но почему же так не хочется?

— Держи, — Этьен неохотно выполз из-под одеяла, дотянулся до тюка с провиантом, куда наспех сунул заветную бутыль после растирания больного, и вместе с трофеем забрался обратно в уютное тепло. — Сам сможешь, или помочь? Может, еще разок растереть? Или согрелся уже?

Николай растерялся и покосился на Этьена. Такое поведение франка было нормальным для друга, но...

— Дай я сначала хлебну, а потом посмотрим, — пальцы еще слушались не очень хорошо, но бутыль удалось ухватить. Русич перевернулся на спину, выдохнул, лихо опрокинул бутылку, но в последний момент рука вдруг ослабела и бутыль со всего размаху ткнулась ему в зубы, вылив гораздо больше жидкости, чем хотелось. Машинально выпустив граппу, Николай попытался приподняться, кашляя и отплевываясь от спиртного, причем большая часть жидкости полетела в сторону Этьена. Когда русич заметил это, он попытался задержать дыхание, чтобы прекратить это безобразие. Просидев с секунду с огромными виноватыми глазами, мужчина не выдержал и опять принялся кашлять, постаравшись в этот раз свалиться в другую от Этьена сторону.

— Предлагал же ему помочь... — Этьен, отряхивающий с широких, похожих на крылья рукавов блио последствия самоуверенности друга, напоминал мокрого взъерошенного скворца. — По спинке похлопать?

На упомянутую "спинку" тут же была наброшена рубаха — еще не хватало, чтобы только-только пришедшего в себя пациента просквозило коварным весенним ветром.

— Одевайся, — предложил франк, когда русич наконец-то прокашлялся. — А то все тепло растеряешь, и снова придется тебя греть! Хочешь травки? Как раз настояться должна была... — Этьен посмотрел в большие несчастные глаза Николая и вздохнул. — Ты одеться-то сам в состоянии?

Русич, уже начавший злиться на себя, кивнул. "Да что за напасть!" — думал он, усаживаясь и с трудом натягивая на себя рубаху. — "Что со мной происходит-то? Сначала наговорил кучу всего, потом этот пузырек с зельем, теперь вот это..."

Обхватив кружку с настоем обеими руками, Николай почувствовал, как франк набросил на него одеяло.

— Этьен, — вдруг сказал он, уткнувшись в кружку, — прости меня. Я не должен был... — и тут же быстро продолжил, — расскажи еще раз, что нам делать нужно?

— Добраться до Улазьи — по моим расчетам, завтра мы будем уже у границ Аталии — найти там банкира Фабрицци, забрать у него бумаги и причитающуюся нам с тобой долю монастырской казны, — добросовестно перечислил Этьен. — А теперь, — он внимательно посмотрел на друга, — можно подробнее о том, чего ты не должен был?

Николай еще внимательнее уставился в кружку, видимо выискивая в ней что-нибудь очень занимательное, что могло бы ему помочь. Самым занимательным в ней оказался листок какой-то травы, опознать которую он не смог. Слишком уж травка изменила свой вид после того, как ее собрали, высушили, перетерли и заварили...

— Зелье Микаэля тебе давать, — глаза он упорно не понимал от кружки. Листик издевательски кружился где-то в середине, изредка выныривая, и тут же пропадая в глубинах настоя. Николай себя чувствовал примерно также — то нормально дышал, то вдруг появлялось ощущение, что его накрывает удушающая волна. — Я ведь правда... Ну... Я ничего плохого бы тебе никогда не сделал... Поверь мне, Этьен... — слова давались с трудом, да и мысли излагались как-то слишком неправильно.

— А зачем ты мне его дал тогда? — В то, что Николай ему действительно не хотел зла, Этьен почему-то безоговорочно поверил сразу. Как ни странно, стена недоверия, которую старательно выстраивал вокруг себя монастырский библиотекарь, в присутствии русича неизменно рушилась. Но действительно ведь интересно — зачем? Да и маленькую месть с его стороны дорогой друг все-таки заслужил.

Этьен жалобно заломил брови.

— Хотел посмотреть, как действует? А вдруг бы меня паралич разбил или я бы вообще умер? Что оно безвредное, мы только со слов Микаэля знаем... а если он ошибся? Или соврал? Или ты бы дозу перепутал?

Русич испуганно вздернулся от последних слов франка, едва не выпустив кружку из рук. Облегченно выдохнув, что ничего не разлил (это было бы уже слишком), Николай быстро успокоился и усмехнулся:

— Ну так я не от Микаэля-то знаю. Разговорился случайно с одним его помощником, мальчик совсем, язык держать за зубами не умеет. Вот он и порассказал много. И про это зелье в том числе. Микаэль при нем его проверял. Потому я его и у... эм... взял. Я Себастьяна проверить хотел, — мужчина опять занялся кружкой, весь сжавшись, как будто ожидая удара или просто постаравшись стать поменьше. — Что-то он мутил с этой инквизицией. Да и про мальчика ничего не говорил. Не похоже это на Себастьяна. Но просто взять и подлить ему не решился... Ну вот как-то так вот... А тут еще мальчик со своим письмом и Легрэ... Вот я и решил чуть их подрассорить... Глупо получилось... — в конце голос русича сошел на совсем уж невнятное бормотание, а в голове билось: "Лишь бы Этьен не спросил про то, что в келье аббата было!"

— И не говори, — тихонько усмехнулся библиотекарь в свою кружку. — Тебе, друг мой, противопоказано быть отравителем — еще отравишь не того, кого надо, потом вот так же переживать будешь!

Упоминание о Себастьяне всколыхнуло в памяти их последний разговор... и то, что аббат сказал тогда про Николая, вспомнилось особенно отчетливо. Спросить или не спросить? И если все же спросить — то как? Вопрос был не из тех, что легко задать, да и ответ... Этьен вовсе не был так уж уверен, что непременно хочет его знать.

— Николай... — библиотекарь сделал последний глоток и отставил кружку. Эх, хороши травы у брата Микаэля! Если б только их еще не брали без спросу всякие да не спаивали кого попало... — Можно, я тебе один вопрос задам? Кто я для тебя?

Да, он хотел знать. И так достаточно голову в песок прятал, хватит! Один раз уже промаялся нерешительностью, не разобрался в себе, промолчал, когда надо было хоть что-то сказать... до сих пор жалеет. Может, и не ехали бы они сейчас куда глаза глядят... хотя теперь-то чего уж. А с Николаем они разберутся как-нибудь, не маленькие. Захочет — скажет, не захочет — его дело. Но лучше уж сказать и потом жалеть, чем не сказать и мучиться!

— Друг, — русич судорожно глотнул, сжав в руках кружку. — Сейчас друг... Я надеюсь...

Дерево опасно захрустело под руками, и он быстро разжал пальцы. Сразу стало еще более неуютно — хотелось чем-нибудь занять обе руки, а не только одну, держащую кружку. Николай опасливо взглянул на франка.

— Сейчас? — задохнулся Этьен, мгновенно выбросив из головы мысли насчет того, что, может быть, судорожные объятия и поцелуи Николая в покоях аббата ничего такого и не значили, а Себастьян, возможно, и ошибся. — А завтра?! Послезавтра? Бывший подельник, с которым можно без сожалений распрощаться... или сдать кому... или капнуть опять того чудесного лекарства, на этот раз уже наверняка? У тебя же небось припрятан еще флакончик на всякий случай, а, Николай?

— Что? — русич вскочил на ноги. Одеяло свалилось с плеч на землю. — Этьен! Да я за тебя жизнь готов отдать! Какой подельник, какой флакончик? Этьен! А, дьявол! — кружка в руке все-таки лопнула, облив мужчину все еще горячим настоем. Николай принялся судорожно отряхиваться.

— Николай... о черт! — Этьену слегка перепало, но долетевшие до него брызги, к счастью, успели остыть. Ему тоже, кстати, не помешало бы, прежде чем рот открывать. — Николай, ну прости меня, я дурак, неправильно тебя понял... а что еще я мог подумать насчет этого твоего "сейчас друг"? — франк сделал ударение на слове "сейчас". В монастыре никого нельзя было считать другом, и, позволяя себе подобное в отношении Николая, Этьен здорово рисковал. Чуть меньше он рисковал в случае Гиральда, но францисканец изначально был чужаком, не вовлеченным в их игры. Каждый из вчерашних соратников завтра мог превратиться в безжалостного противника, а для любой из овечек обширного стада ты сам в следующий момент мог оказаться злым серым волком — как только властная рука крепче сожмет твой ошейник. Они все использовали друг друга так или иначе, и всех их использовал Себастьян...

— Ну я... Ну... — Николай старательно размазывал по рубахе пятно от настоя. — Этьен, я хочу быть твоим другом. Но я не уверен, что ты хочешь этого после... После всего, что я сделал.

После этих слов русич подумал, что так дальше продолжаться не может, нужно все сказать, иначе доверие так и не восстановится. Он закрыл глаза и затараторил:

— Этьен, я тебя люблю. Давно, очень давно. Я никогда не собирался тебе об этом говорить, да и сам очень долго не догадывался. И я не понимаю, что со мной тогда было, я больше никогда, ни словом, ни жестом!

А потом вдруг растерянно выдохнул:

— Вот...

Ему теперь только оставалось ждать, что скажет франк, и надеяться.

— Ох, Николай... — не то чтобы это стало такой уж новостью, но все равно неожиданно. И радостно вроде, и горько — потому что Этьен вполне представлял себе, каково сейчас его другу. Нет, пожалуй, даже не представлял — сам-то ведь молчал как рыба, это Николай смелый, не то что некоторые. И надо бы уже что-то сказать, ждет ведь.

— Ты мне другом был всегда... был и останешься, если хочешь. Я вот хочу. Зачем я, по-твоему, увез тебя из монастыря, который сейчас королевские солдаты разносят по камешку? Лекарством отпаивал? Специально для того, чтобы, когда ты очнешься, объявить, что ты злобный гад и я мечтаю больше никогда тебя не видеть?! И... спасибо, что сказал. Я бы не сказал, наверное... потому что трус и дурак.

Вот странно, раньше Этьен был уверен, что любовь — возвышенное чувство, которое блестящие кавалеры питают к прекрасным дамам, а нежные королевы — к своим верным рыцарям. Двоих мужчин может связывать лишь похоть, да и то исключительно с одной стороны, с другой-то стороны какая там может быть похоть, одно мученичество... Библиотекарь Валасского монастыря подобных отношений решительно не понимал, хотя и был далек от мысли, что участников оных надо непременно жечь на костре или распиливать надвое, придумают тоже. Но сегодня ему стало до боли ясно: что бы ни писали в книгах, любовь не делит людей на богатых и бедных, благородных и безродных... на мужчин и женщин. Ее стрелы одинаково ласковы и беспощадны ко всем.

Николай растерянно потер шею. Ощущение было, как будто его из петли вынули в последний момент.

— А с чего это ты решил, что дурак и трус?

— Эм... — Этьен откровенно замялся. — Ну, что я трус, для тебя и так не секрет, наверное... — вот что ему стоит сейчас выдать какую-нибудь банальность? Это Николай у нас герой со всех сторон, а вы, брат Этьен, никогда особой смелостью не отличались, и совершенно зря Гиральд тогда об отваге речь завел. Трудно судить, пока не пришло время действовать? Ну вот, пришло оно. И что?

— А дурак буду, если расскажу.

— Ты не трус, Этьен, ты просто осторожный, — вдруг возразил русич. — Трусость — это бросить или предать близкого тебе человека, когда он в тебе нуждается. Ты же этого не делал? И ты точно не дурак. Это я по-дурацки поступаю.

Он повел плечами — становилось прохладно. Подняв и накинув на себя одеяло, продолжил, горестно улыбнувшись:

— Иногда лучше с самого начала промолчать. Доверие — такая хрупкая вещь, особенно в нашем монастыре. Этьен, а настоя не осталось?

— Осталось, остыл вот только... сейчас подогрею. — Этьен пододвинул котелок ближе к костру, подкинул хворосту, раздул затухающее пламя. На душе отчего-то было паршиво донельзя. Может быть, потому что на доверие нужно отвечать доверием. Иначе и правда будет как в монастыре.

— Николай, я... — библиотекарь зажмурился, будто собрался в ледяную воду прыгать, и обреченно выдохнул. — Я люблю другого человека. Кого — не скажу, прости. И мы с ним очень глупо расстались, хотя я его и не бросал... да и не уверен, что он во мне нуждается. И он не знает... я сам не знал... так и не сказал ничего. — Этьен заставил себя поднять голову и встретиться взглядом с русичем. — И теперь чувствую себя трусом. Прости, что говорю тебе это все, но если бы промолчал, чувствовал бы еще и предателем. Потому что доверие — оно не бывает наполовину. Либо есть, либо нет. И вранье к нему никаким боком не относится.

Николай сидел, как пришибленный обухом. Вот значит как. Ну что ж, так даже лучше. Он же обещал, что никогда больше, а теперь даже в пьяном угаре никакие крамольные мысли не посетят. Потом растерянно моргнул, замялся и ответил:

— Спа... — горло вдруг перехватило так, что он не смог закончить слово. Русич судорожно кашлянул. — Спасибо тебе, Этьен. Ты не представляешь, как я рад, что ты мне сказал. Мне бы теперь настоя, кажется, он уже закипел.

Руки опять девать было некуда, и он принялся судорожно сжимать одеяло.

— Прости, — прошептал библиотекарь. Вот совершенно зря он думал, что как только выговорится, ему полегчает — пожалуй, еще хуже стало. И Николаю паршиво небось... о господи, ну когда он научится вовремя язык придерживать?!

Настой действительно успел вскипеть и даже частично выкипеть, но на две кружки все-таки хватило.

— Мы два идиота, да? — невесело вздохнул Этьен, садясь рядом с другом на расстеленное одеяло. — Но знаешь, Николай... кем бы мы ни были, друзьями от этого быть не перестаем. Может быть, это самое главное.

— Эх, Этьен, ну что ж нам делать, если судьба так повернулась! — русич положил руку по плечо мужчины, а потом вдруг улыбнулся и сказал. — Ну что ж, за нас! За русича и франка во вражеской стране! — и потянулся кружкой к библиотекарю.

Через пять дней они были в Улазье. Телегу пришлось продать в одной из деревенек — верхом было быстрее, и Этьен порадовался, что захватил с собой лишь самое необходимое. Одежда, еда, одеяла... единственной личной вещью, которую он взял, была Библия Гиральда. Возможно, когда все дела будут закончены, он воспользуется щедрым предложением францисканца.

Дела... Этьен сознавал, что лично ему монастырская казна, записанная аббатом на его имя, не сдались совершенно. К тому же, насколько он успел узнать Себастьяна, к деньгам почти наверняка прилагались неприятности, оставалось только выяснить, насколько крупные. И все же он приехал сюда, забрал конверт и теперь сидел в отведенной им с Николаем комнатушке постоялого двора и хмурил брови над его содержимым. Привычка во всем слушаться аббата?

Бумаги на земли Валассии и Атальи, отчеты для Рима — стоп, а они тут что делают? — грамота на неприкосновенность для инквизиции (приятно, черт побери!) лично Этьена и его людей (под людьми, видимо, подразумевался угощавшийся в данный момент жареным мясом с подноса Николай) и... письмо инквизитору Паоло Фратори. Которое, согласно инструкциям Себастьяна, следовало передать лично в руки, запечатанным и все такое прочее. Инструкциям — потому что на письмо содержимое конверта не тянуло. Четкие указания, кому, что и когда следует сделать — падре решил не тратить слова, бумагу и чернила попусту.

— Николай, — Этьен тронул друга за плечо и передал ему послание, — что ты об этом думаешь?

Тот вытер руки о лежащую рядом тряпку и принялся читать письмо. По мере чтения его лицо изумленно вытягивалось.

— Этьен, Себастьян нас что, опять в какую-то свою интригу впутывает? Тебе не надоело еще? Может, просто заберем деньги и уедем подальше? Зачем нам лишние проблемы? Да еще идти прямо в руки инквизиции, — русич поежился. — Да нас запросто могут убить, чтобы никто не знал про это письмо.

— Надоело, — бывший библиотекарь встал и прошелся взад-вперед по комнате. — Самым разумным, конечно, будет нанять гонца, сунуть ему конверт, взять деньги и отправиться куда глаза глядят. Да и не нужны мне особо эти деньги, если честно... кстати, ты хоть знаешь, сколько там? На вот, посмотри — забирать не станем пока, такую сумасшедшую сумму иметь при себе просто опасно. Если я правильно понял, это и есть пресловутая монастырская казна. Можно даже без гонца обойтись. Достаточно развести огонь в камине пожарче, и... кто там видел те бумаги? Это не просто "какая-то" интрига Себастьяна, бери выше, Николай! Это политика. Ты внимательно читал земельные грамоты? Думаю, герцога Аталийского они бы ооочень заинтересовали. А отчеты для Римской Церкви? Я знал, конечно, что наш падре ой как непрост, но не предполагал, что настолько. Святейшая инквизиция у нас под боком, ну надо же! Выходит, и визит падре Паоло был спланирован заранее, это только мы ничего не знали... или знали? Николай, ты же у нас главный специалист по инквизиции... ну так как, знали или нет?

Русич долго молчал, как будто раз за разом изучал письмо. Наконец, он поднял глаза на франка:

— Этьен, отдай мне все эти бумаги, и уезжай подальше. Прошу. Денег тебе на всю жизнь хватит.

— Я так понимаю, на мой вопрос ты отвечать не будешь... или это можно расценивать как "знали"? — Этьен прошелся туда-обратно еще раз и встал прямо перед Николаем, разглядывая того с каким-то нехорошим интересом. — Вроде бы у нас не так давно был разговор о доверии, недоверии и прочем предательстве... чувствую, тогда кое-кто далеко не все сказал. Не думаешь, что сейчас самое время это исправить? А насчет денег я уже говорил, что они мне не упали никуда ни разу.

Русич опустил глаза долу. Он не мог всего сказать Этьену, но и солгать тоже не мог. Он и так уже сильно обидел своего... Друга, да, именно друга. В любом случае, Этьен навсегда останется ему другом.

— Они тебе понадобятся, — пробормотал Николай. — Тебе нужно будет прятаться, не хочу, чтобы тебя тоже втянули. Это слишком опасно. Я не знаю, как отреагирует падре Паоло на письмо, а вскрыть я его не могу. Уничтожить тоже нельзя, — русич поднял умоляющие глаза. — Этьен, пожалуйста, поверь мне. Уезжай!

— Еще как можно, — Этьен жестко усмехнулся. — И уничтожить, и вскрыть... продемонстрировать? Всегда было любопытно, о чем пишут друг другу на досуге инквизиторы! Обмениваются рецептами, как правильно жечь еретиков, или ведут сентиментально-философские дискуссии о погоде и несовершенстве земной юдоли? А насчет опасности... я, знаешь ли, не совсем дурак. Вот эту грамотку, если не ошибаюсь, подписал юный герцог Сильвурсонни своими нежными белоснежными ручками — значит, падре Себастьян на пару с братом Кристианом все же убедили его в необходимости отречения от земных благ в пользу небесных... любопытно, какими методами. Все его владения переходят под руку святой церкви, и теперь, согласно указаниям падре, мы должны уведомить об этом падре Паоло. В этой игре высокие ставки, и уж если меня в ней сделали пешкой, я хочу знать, за кого играю.

В общем, так, Николай... мне изрядно надоело, что вы с Себастьяном держите меня за идиота. Либо ты перестаешь развешивать мне лапшу на уши и рассказываешь, какова твоя роль во всем этом... этом, и мы вдвоем садимся и думаем, как дальше быть и что делать, либо я сейчас собираю манатки, забираю эти бумажки и ухожу. Твою часть денег я тебе оставлю, не беспокойся.

— Этьен! Как ты можешь! — русич вскинул на него больной взгляд. — При чем тут деньги! Просто для тебя это очень опасно, а со мной падре Паоло вряд ли что сделает! Этьен, ну пожалуйста!

— Николай, ты слышал, что я сказал? — спокойно спросил бывший библиотекарь. — Мне повторить? Пока ты не объяснишь толком свою роль в этом безобразии, а заодно и почему тебе падре Паоло ничего не сделает, мы далеко не продвинемся. Впрочем, я уже догадываюсь, почему. Мне только одно непонятно: зачем тебе Себастьян тогда скандал устроил, если был в курсе происходящего? А, Николай? Так кто ты в итоге: доблестный шпион, засланный добрым падре Себастьяном следить за злым падре Паоло... или не менее доблестный шпион, которого добрый падре Паоло отправил следить за злым падре Себастьяном... или как там его зовут на самом деле?

— Падре Ксанте, — русич опять опустил голову и принялся теребить край рубахи. — Этьен, прости, но... Ты точно понимаешь, во что ты хочешь впутаться?

Он опять с надеждой взглянул на франка. Глаза буквально кричали: "Откажись! Уйди!"

— Да уж не сомневаюсь, что в редкостное дерьмо! — Этьен запустил пальцы в волосы, тряхнул головой — привычные, знакомые до боли нервные жесты. — Только почему "хочешь"... мне отчего-то кажется, что я уже по уши в нем, просто до сих пор не посвящен в особо, хм, пахучие подробности. Скажем так, сейчас у меня появилась возможность из него выкарабкаться... но, знаешь, прежде чем я решу воспользоваться ею или нырнуть еще глубже, мне бы очень хотелось поговорить по душам с единственным человеком, которому я пока еще доверяю... хотя бы чтобы понять, стоит ли доверять дальше. И еще я надеюсь, что выкарабкиваться или нырять мы будем все-таки вместе... как тебе такая идея, Никола-и?

— Это я привел инквизицию в монастырь, — русич опять опустил голову, устремив взгляд на край рубашки, которую он уже почти порвал. — По приказу Себастьяна. Ему нужно было, чтобы в монастырь приехал официальный представитель инквизиции. Чтобы церкви отошли земли Сильвурсонни, я точно не знаю, как он это собирался сделать. Но Себастьян сказал, чтобы я связался с инквизицией и вот... — Николай душераздирающе вздохнул. — Этьен, мне нужно передать бумаги Паоло, иначе будет что-то очень плохое. Насколько я понял — война.

Он опять умоляюще посмотрел на франка.

— Этьен, отдай мне все, а сам уезжай.

В наступившей тишине раздался треск разрываемой ткани. Николай густо покраснел и растерянно уставился на рубаху.

— Ну, ты даешь! — Этьен плюхнулся на табурет рядом с другом. — На тебя так одежды не напасешься! Знаешь, не хочу тебя расстраивать, Николай, но война может развязаться и в том случае, если ты передашь бумаги... а может и не развязаться. Мы пока видим лишь часть мозаики, остальные кусочки наверняка у наших хитрож... умных инквизиторов. Вероятно, они решили сыграть в четыре руки и оттяпать у его величества Фернандо грешный кус земли для своих святых нужд... впрочем, не возьмусь утверждать наверняка. А теперь, — франк лукаво улыбнулся, — раз все самые страшные тайны раскрыты, предлагаю обсудить степень нашего с тобой участия. Только учти: вариант "отдай мне все и беги" мы рассмотрим в самую последнюю очередь!

— Этьен, — Николай был все такой же красный от смущения, но смотрел на мужчину и говорил твердо. — Что будет, если бумаги передать — это одному Богу известно, а вот если не передать, то будет явно что-то нехорошее. Может быть, я и не прав, но я не могу их не отвезти. Был бы кто-нибудь другой, стукнул бы, забрал все и уехал. Тебя не могу.

Пока Николай говорил, его уверенный взгляд и твердая речь куда-то пропадали, и закончил он говорить, уже опять уставившись в пол.

— Ну почему я не могу так крутить словами, как наш падре или хотя бы ты? — в наступившей тишине вдруг раздался горестный вздох русича.

— Спокойно, брат Николай, — усмехнулся бывший библиотекарь, к которому наконец-то вернулось ощущение веселой непринужденности, сопровождавшее некогда их болтовню и совместные пьянки с русичем — такое родное и знакомое до боли. — Спасибо, кстати, что не стукнул. Слушай... — Этьен вновь взял письмо и теперь пристально изучал скреплявший его сургуч, — у Себастьяна была только одна печать?

— Что? — Николай не на шутку разволновался и подскочил с места. — Этьен, не смей! Ты не можешь! Ну, дай хотя бы я посмотрю! В любом случае, у меня лучше получится!

Этьен фыркнул.

— Что, богатый опыт дает о себе знать? Да успокойся ты, не собираюсь я его вскрывать... прямо сейчас, по крайней мере. Я всего лишь хочу узнать, сможем ли мы потом его запечатать и сказать падре Паоло, что так и было. Держи, — он кинул бумагу обратно Николаю. — Может, у тебя и правда лучше получится.

Николай, насупившись, глянул на франка, а потом принялся пристально изучить бумагу.

— Смотри, — откликнулся он через некоторое время, — видишь, тут прошито? — он ткнул пальцем в одну сторону письма. — Обычно берут какую-нибудь специальную нить, чтобы трудно было найти замену. А вставить ту же не получится — видишь вот этот узелок? Его обрезали под корень, если вытащить нить, то сделать такой же узел не получится. Да и печать... Вспомни печатку падре — она другая.

— Значит, незаметно вскрыть не выйдет? Жаль... — Этьен покачал головой. — Точно нет? У тебя ничего похожего не завалялось в карманах, доблестный представитель инквизиции? Видишь ли, было бы крайне печально прибыть к падре Паоло лишь затем, чтобы обнаружить, что в этом послании говорится что-то вроде "Немедленно схватить подателя сего и предать его жестокой казни". Я как-то читал о двух студентах, которые попали таким вот образом... не хотелось бы повторить их судьбу!

— Этьен, — Николай опять насупился. — Давай я отвезу! Если уж умирать, то лучше одному. Да и посильнее я буду, смогу отбиться, скорее всего.

— Если уж умирать, то лучше никому! — Этьен был решительно не согласен с мнением друга. — Можно подумать, мне тебя очень хочется с бумагами, в которых неизвестно что, отпускать неизвестно куда, где ты будешь неизвестно от кого отбиваться. Слушай, Николай... а этот Паоло Фратори — он какой? В смысле, чего от него вообще можно ждать? Ты с ним общался?

— С ним? Нет, с ним не общался, я только с нашей, валасской инквизицией общался. Я птица не того полета, чтобы с самим папским инквизитором общаться. Но он точно про меня знает. Ему про меня сообщили, и со мной должны были связаться в ту ночь, — Николай замялся, — ну в ту самую ночь.

Русич виновато взглянул на Этьена и предпринял очередную попытку покраснеть.

— Но про Паоло говорят, что лучше ему в руки не попадаться — очень умный, хитрый и цепкий. Клещ.

— То есть подсунуть ему вскрытое письмо не получится, — подвел итог франк. — А то как вцепится... Ага, значит, кто ты такой, он знает, соответственно, бросаться на тебя вряд ли будет. Что до меня... у меня стараниями нашего падре есть именная охранная грамота... ну и не думаю, что старый интриган отправил меня за бумагами с целью угробить. Скорее — втянуть в какое-нибудь безобразие. Что ж, считайте, что я втянулся! Когда выезжаем? И главное — куда?

Николай огорченно посмотрел на Этьена и задумался.

— Я предлагаю вернуться к нам, в монастырь, и разузнать потихоньку, что там творится. В любом случае, после такого гигантского переполоха там должны были остаться монахи инквизиции, а от них я смогу узнать, где искать падре Паоло.

— Отличная идея! — Этьен вскочил, чтобы снова пройтись по комнате. — Мы — купцы, которым приспичило съездить в Валасский монастырь, дабы замолить свои многочисленные грехи. О том, что там случилось, ничего не знаем, разумеется... светской одежды у нас полно, но можно и еще купить. Остановимся в одном из гостевых домов для паломников... ну а там будем действовать по обстоятельствам.

В лицо нас никто не знает — меня, по крайней мере, да и для тебя можно придумать что-то. Люди вообще не очень-то наблюдательны... другая одежда, другая прическа, другая манера речи — и вуаля! Деньги падре предлагаю не трогать пока, у нас и своих достаточно. На дорогу нам вполне хватит, времени на сборы тоже достаточно, переночуем здесь, а с утра — в путь! Тааак, сначала портной... впрочем, нет. Сначала прикажем притащить сюда бадью с горячей водой. Как думаешь, меня не сочтут опасным еретиком, если я вымою голову?

Николай лишь открывал рот — такой прыти от Этьена он не ожидал. Франк, конечно, егоза еще та, но чтобы так быстро вписаться в мирскую жизнь... Русич же, откровенно говоря, и так жил наполовину нормальной жизнью — все-таки очень много времени проводил в поездках по городам. Вроде бы "продавал" вино, а на самом деле контролировал торговлю во всех больших городах Валассии, подвластных монастырю.

— Ну, прикажи, я тогда пока пойду погуляю.

Николай поднялся, стараясь всеми силами скрыть смущение. Вот ведь Этьен! Странно, вроде бы совсем недавно в купальнях вместе о философских вопросах рассуждали, а теперь... Теперь ему нужно уйти, чтобы не смущать библиотекаря. Или, скорее, себя.

Обратный путь до монастыря отнял меньше времени — расстояние, которое почти две недели назад они с Микаэлем и Сеем одолели за день, теперь отняло всего пять часов. Да и то сказать, перерывы на отдых делали короткие, даже костер не всегда разводили... на ночь же бывшие монахи старались остановиться на постоялом дворе. Если такового в очередной встреченной деревеньки не было, обязательно находился радушный хозяин или не менее радушная хозяйка, готовые принять "купцов" — молодых, симпатичных и явно не стесненных в средствах. Гостеприимство щедро оплачивалось серебром. Судя по более или менее завуалированным намекам одной из хозяек, оное гостеприимство распространялось не только на кров, стол и ночлег, но еще и на кое-какие излишества, но Этьену с Николаем после дня в седле было не до излишеств совершенно.

К Валасскому монастырю они подъехали ближе к вечеру. Внешне все осталось по-прежнему, и Этьена неожиданно резанула острая тоска — с одной стороны, они возвращались сейчас домой, и так заманчиво было думать, что стоит переступить порог — и все вернется, и все будет как прежде — ежедневные труд и отдых, книги, молитвы, тайны, ссоры и примирения, беседы и перепалки, тепло рук и огонь глаз... Бывший библиотекарь покачал головой. Монастырь перестал быть их домом в ту самую ночь, когда они покинули его. Ничто уже не будет так, как прежде.

Спешившись, монахи подошли к воротам и постучались. Этьен нервничал, но старался этого не показывать, Николай так и вообще выглядел невозмутимым, как скала. Открыли им довольно быстро — и здесь тоже ничего особенно не изменилось, разве что привратников в коричневом и белом сменили привратники в красном.

32

Пробуждение было тяжелым, словно юноша выпил, по крайней мере, половину кувшина вина. Он очень проголодался. Завозился, открыл глаза и чуть не подскочил, увидев перед собой Легрэ. Тот умывался, плеская в железный таз воду и смывая с рук кровь.

У герцога даже руки затряслись. Что это? Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это не комната в гостевом доме.

Кристиан спокойно посмотрел на него, словно они и не расставались, потом вытер руки полотенцем и, подойдя к постели, присел на край. Он долго смотрел на царапины и синяки на лице Луиса, на темные следы длинной ссадины на шее, хмурился.

— Почему ты умудряешься так часто получать тумаков? — спросил риторически. Едва заметная усталая улыбка поддернула его губы. — Я думал, ты уже давно в гаванях, сел на корабль и — поминай, как звали... М-да уж, недалеко ты ушел.

— Вероятно, — юноша сглотнул, попросив жестом глоток воды, а когда выпил чашку и вытер рубахой рот, продолжил. — Вероятно, потому что слишком упрям, брат Кристиан. — голова кружилась и в ней не складывалось одно с другим. — Что произошло? Что с королем?

— С королем? — изумился Легрэ, и что-то внутри его неприятно кольнуло, когда Луис назвал его братом. Кристиан со смесью радости и отвращения смотрел на герцога, ничем не выдавая себя, и не понимал, почему ему так спокойно теперь, когда рядом этот странный светловолосый мальчик. — Ты, видимо сильно головой где-то приложился, или бредишь, раз спрашиваешь о нем. Откуда мне-то знать, что с ним... Сидит, небось в своем дворце, вино попивает.

— Вы в крови... Что с королем? — теперь юноша вскочил и схватил мужчину за рукав. — Здесь! Он был здесь, в монастыре. Капитан. Прекратите уже лгать и изображать праведника! Что вы сделали с королем? — ярость мешалась с ужасом. — Вы весь в крови... Боже! Вы... Как вы смели? Кто вы такой, чтобы... поднимать руку на короля?

Легрэ хлопал глазами в полном недоумении. Мальчишка бредил, это факт. Капитан Фернандо — король? Кристиан отцепил пальцы Луиса от своих одежд и с напором уложил обратно в постель.

— Так, ну-ка успокойся и говори, в чем дело? А-то решу, что совсем спятил.

— Вы... — герцог подскочил обратно и ринулся к двери. — Что с Фернандо? — закричал на Легрэ. — Кто ты такой? Как ты посмел... Ты весь в крови! Думаешь, что я ничего не понимаю? — ярость выплеснулась наружу огнем. — Это мое было дело! Это моя жизнь. Если мне надо будет, сам разберусь. Теперь из-за тебя многих казнят! Ты...

Кристиан в последний момент схватил прыткого герцога за шиворот, и недолго думая, сгреб в тесные объятия. Обдумать хорошенько сказанное ему не давали.

— Кто король? — прикрикнул на Луиса он. — Фернандо? Да бред какой-то, Луис! С чего ты взял, что он король?! Не успокоишься, сейчас повторно головой о стену приложу! Не знаю, кто тебя чем по голове, но... Да успокойся ты, несносный мальчишка! — Легрэ утащил Луиса на кровать и сев на него сверху, прижал запястья к постели. Немного отдышавшись, Кристиан сурово посмотрел в глаза юноши.

— Вы... Ты... — ярость клокотала в герцоге. — Пусти... Слышишь, ты! Кристиан Легрэ! Пусти немедленно... С инквизицией прибыл король!!! Я в немилости. Я мог заслужить прощение, если бы стал его... Ты! Кто тебе дал право? Кто ты такой? Я требую меня отпустить! Плебей! Мерзавец! Прочь пошел!

Глаза Легрэ стали холодными, как зимнее небо. Он неприятно задумался, почти не ощущая холода, царившего в его келье, не замечая брыканий Луиса.

— Когда ты бежал от него, ты что-то не особенно о своей семье беспокоился, — сказал он, понизив голос. Челка упала на глаза Кристиана непослушными прядями. — Если он и правда король, это многое меняет, только... — Легрэ медленно отпустил юношу и поднялся на ноги, отвернулся и, отойдя к окну, открыл створки. Он почти судорожно втянул в легкие холодный воздух, запрокинул голову и вцепился в каменный подоконник до белизны в пальцах. — Это он с тобой сделал, верно, Луис? — голос монаха дрогнул от обиды, словно это его били, истязали и мучили, словно он сам чувствовал сейчас боль и отчаяние Луиса. — И теперь, ты хочешь к нему вернуться? После того... Я не хочу знать, был ты с ним или нет. Мне все равно, — бросил он, но в этих словах звучало совсем противоположное смыслу чувство. Легрэ ощутил, как в горле встал ком. — Я не выполню твое желание в этот раз. Не выпусти я тебя тогда — вообще бы ничего не случилось. Наш монастырь сожгут вместе с нами... с плебеями. Порадуешься, еще успеешь, Луис. — Кристиан обернулся в пол-оборота, глядя на юношу с выверенным презрением. — Я скажу Себастьяну, кто такой Фернандо... и катитесь вы оба на все четыре стороны.

— Вот и прекрасно! — юноша вновь встал. Подхватил со стула одежду, которая принадлежала Кристиану и направился к двери. — Пока не поздно, я уберусь. Раз все так хорошо... Есть куда пойти... Ты, — резко толкнуть дверь от себя. — Не меньший мерзавец... Кристиан! — герцог заприметил нож и схватил и его, выдернув из дерева. — Пригодится. Прощайте, брат.

— Постой, — окликнул Кристиан, и в его голосе прозвучала стальная воля. — Прежде, чем ты уйдешь, я хотел бы попросить тебя кое-о-чем, Луис.

— О чем? — герцог стоял полубоком, но при этом находясь уже на той стороне. — Нам не о чем говорить с вами, Легрэ.

— Нам действительно не о чем говорить, — кивнул Кристиан, соглашаясь, пряча тоску взгляда за прикрытыми веками. — Я просто хочу... в общем... — Легрэ тихо выругался, но собравшись с мыслями, все-таки сказал: — Я хочу попросить прощения за свою выходку в подвале. Я не буду оправдываться, что был пьян... Я специально напился. Иначе я бы не смог тебе сделать больно... А это было нужно. Нужно, чтобы ты бежал из монастыря. Я просто хотел, чтобы Себастьян не трогал тебя, Луис... Никто никогда больше не трогал. Прости. Глупо вышло.

— Весьма кстати, — юноша развернулся, зашел в келью и закрыл дверь. — Знаешь. Кристиан, — сказал, глядя прямо в глаза, — я кажусь глупым мальчишкой. Ты тоже так думаешь... Наверное, у меня нет прыти воина и я не умею защищаться привычными вам способами. Но я умею выживать. Ты преподал мне урок. Ты ведь этого хотел? А теперь я не могу сказать тебе спасибо. Король обещал уничтожить всю мою семью, если я поведу себя неправильно. Мой младший брат погибнет ни за что.

— Ты вправе выбирать свой путь сам, Луис, — Легрэ подошел к юноше и ласково погладил пальцами по щеке, любуясь в последний раз. — Я тоже получил хороший урок. Нельзя через насилие стать по-настоящему близкими, нельзя кого-то удержать. Я мог бы связать тебя, запереть в этой келье, пойти на поводу у своей эгоистичной проклятой любви... Я ненавижу ее, за то, что она заставляет меня отпускать тебя снова и снова... Я определенно совершаю глупость за глупостью... Так что, в общем, не сильно теперь от тебя отличаюсь, как видишь.

— Это все? — брови поползли к переносице. Ярость только нарастала. — Связать? Растоптать? Вам надо пообщаться с Фернандо. Весьма похожие интересы. Да, Кристиан, кстати, вы отцапали неплохой кусок. Я заплатил вам дважды вчера — и бумагами, и телом. Уберите руку. — он оттолкнул мужчину. — Прощайте.

Легрэ с сожалением кивнул и вдруг твердо сказал:

— Я могу вернуть то, что должен вам, герцог. Чего вы хотите? К Фернандо? Хорошо, вы вернетесь... Вздернуть меня? Для этого вам достаточно попросить короля сделать это. Он с радостью выполнит вашу просьбу, заодно и припомнит мне сегодняшнюю драку в подвале... Может быть, тогда вы сочтете мой долг уплаченным?

— Вот уж благородство весьма кстати. — заметил Луис, натягивая рясу. — Мне некогда с вами говорить, Легрэ. Лучше достаньте мне воды и хлеба. Я очень спешу. Пока еще не поздно. Пока меня самого не вздернули за ту проклятую ночь. Вы, — голубые глаза чуть потемнели, — не виноваты в произошедшем. Вы такой, какой есть. Но у вас будет больше шансов выжить без такой обузы, как я, в этом месте. — Щеки юноши вдруг покраснели. — Прощайте. Пожалуй, хлеб и воду я и сам найду.

Легрэ и сам не понял, как сгреб Луиса в объятия и поцеловал страстно и с такой любовью, на которую был только способен. В этот поцелуй он вложил все, что у него оставалось: боль, мольбу о прощении, свою любовь и призрачную единственную надежду на их с Луисом будущее. Руки ласково прошлись по спине юноши, ненавязчиво прижали к себе, и Кристиан знал: если Луис оттолкнет его сейчас, между ними уже никогда ничего не будет — даже той малости, которую Легрэ бережно хранил, даже воспоминаний о его "люблю", даже от чувств. Больше не будет ничего.

"Преступник! Как ты можешь так целовать?" — сознание поплыло. Сколько не твердил себе герцог, что постыдно себя так открывать. Он сразу ослабел в руках мужчины. Он обвил его шею руками. Прижался, отвечая и стараясь на короткое мгновение отмести все препоны. Сладкий поцелуй. Жар в теле. Сердце забилось неистово. На дне души растоптанная боль вспыхнула и загорелась, возвращая нежность. Зарыться в его волосах. Почувствовать его запах.

— Все, теперь прощай, — Луис попытался отстраниться. — Мне нельзя с тобой.

— Почему? — Кристиан осторожно удержал, не прилагая больше сил, чем того требовалось. — Я смогу защитить тебя, Луис. Ты нужен мне. Я же чувствую, что небезразличен тебе... Не беги от меня. Останься хотя бы до утра... Хотя бы на час... Я заслуживаю твоего презрения и знаю, что я мерзавец, я плебей, я вообще несчастный человек, погрязший в своей злобе, убивший всех твоих похитителей, чтобы только освободить... увидеть тебя. Останься... Я люблю тебя, Луис, слышишь? Не беги... Подожди хоть немного.

— Ты не заслуживаешь, я хотел прошлой ночью, — юноша коснулся раненой щеки, которую Так грубо кто-то зашил. — Боги! Я ... останусь... да... на час... меня распнут, ты понимаешь? — герцог вновь прильнул к Кристиану, начал целовать его шею, его плечи. — Оттолкни меня, выгони теперь... Если только войска сюда войдут, нам обоим не жить.

— Я глотку за тебя перегрызу даже самому господу богу, — судорожно выдохнул Кристиан, запуская пальцы в не ровно обрезанные волосы юноши — так бережно, словно сожалея об этом. Он был счастлив и едва сдерживал глупые слезы. И откуда в нем, в Кристиане Легрэ, мерзком и отвратительно лжеце, убийце, воре, столько нежности? Он не знал. Не знал, что может быть так хорошо, что так бывает. — Луис, — он целовал его, зарывшись лицом в светлые волосы, дышал им, словно безумный, повторяя его имя. — Луис... как же я боялся за тебя.

Юноша отдавался каждому нежному слову, каждому касанию. Опять потянулся навстречу, не в силах отказаться. Он полыхал огнем, прижался близко, гладил плечи, чувствуя каждой стальную мышцу, каждое движение. Ответно целовал и боялся что-нибудь сказать. Он помнил сейчас темные глаза короля, говорившего про боль. Чувствовал, как неотвратимо наступает смерть на весь род Сильвурсонни, но все равно льнул к Кристиану, потому что не мог отказаться от него... И чувствовал, как тонет в его синих страстных глазах.

Непрестанно целуя лицо Луиса, Легрэ постепенно увлек его к постели, медленно и осторожно раздел. Он знал, что боль бывает разной; горькой, острой, тупой, страшной, дикой и сладкой. Счастье — это тоже боль — боль, разделенная на двоих. Каждый поцелуй обжигает нервы, каждое касание срывает покров холода и непонимания, каждый вздох режет слух, и жилы рвутся под напором нежности и страсти. И сейчас все правильно — без ошибок и ненужных масок — честно, естественно, безумно сладко. К черту мир, если в нем не будет этой ночи! К Дьяволу жизнь без него — единственного и любимого! Пусть лебеди поют лишь раз перед смертью, но эта песня так прекрасна и высока, что Зло сворачивает жала и отступает постыдно склонив голову перед любовью.

— Я не обманываю тебя сейчас, Луис. — Легрэ лег сбоку от юноши и, следя взглядом за своими пальцами, провел по шее, по груди, по розовым соскам, по отметинам побоев. "Как он мог сделать с тобой такое?" Кристиан, словно извиняясь за все причиненное Луису зло, заглянул в глаза. — Я когда-то говорил тебе, не верь никому, но сейчас я хочу, чтобы мне ты верил.

— Верю, — зарыться в темных волосах, притянуть к себе, вытягиваясь в струну. — Я тебе верю, — бормотание, переходящее в тихий стон. Герцог закрыл глаза, желая отдаться нежности, но тут же открыл и отстранился: — Я подписал признание, — сказал, резко выдохнув. — Они меня вынудили это сделать. Тебе грозит опасность, Кристиан. Нет. Не теперь... Я должен поговорить с аббатом. Ты...

Кристиан внимательно взглянул в глаза Луиса, силясь понять и осмыслить то, что только что услышал. Признание? Подписал? Легрэ нахмурился. "Неужели этот человек предаст меня в руки убийц?! — подумал он, едва дыша. — Только не он... Господи, если ты и правда существуешь, только не он..."

Кристиан положил ладонь на щеку герцога, погладил, словно разволновавшегося зверька.

— Хорошо. Ты прав, — тихо проговорил он. — Думаю, нам действительно необходимо срочно навестить Себастьяна... Инквизитор у нас в плену, думаю, мы без труда разыщем нужные документы и уничтожим их, и если на суде ты сам лично не будешь свидетельствовать против меня, то... — Легрэ осекся и неловко отвел взгляд. Пальцы его все еще нежили кожу Луиса, точно никак не могли отпустить его, потерять, почувствовать горькую пустоту.

-Не стану. Я обещаю, — Луис умоляюще потянулся к ладони, потерся о нее щекой. — Я плохой человек, Кристиан. Я слабее, чем думаю. И я понимаю это. Найдите бумаги... — он поднялся и потянулся за одеждой. — Мне, правда, пора... — юноша отвел взгляд. Если теперь позволить себе остаться, он никогда не растопчет это ненужное чувство. Никогда не переступит через него. Нельзя испытывать приязни, находить кого-то лучше, тянуться, привыкать, становиться слабее.

Легрэ молча следил за сборами Луиса, и собственная судьба сейчас волновала его меньше, чем их будущее.

— Лучше не обещай ничего, — сказал он тихо и обретая уверенность. — Так ты намерен вернуться к королю?

Герцог даже не успел накинуть рубашку и обернулся к тому, кто теперь сжигал его сердце и превращал в черный уголь. "Если сказать правду, понравится ли она тебе, Кристиан? Ты сам знаешь, чем закончится. Меня казнят, — прошептал внутренний голос. — Войска придут сюда... И меня смешают с грязью. Я до конца времен стану предателем, безбожником, который презирал короля и божью власть, который поднял руку на того, кто..."

— Да, намерен. — Луис потянул на себя рубашку. — Так меня просто казнят, а семью оставят в покое. Если я останусь с тобой... — юноша опустил голову. — Господи! Не заставляй меня больше ничего говорить... прошу тебя. — Луис наклонился и поцеловал мужчину в губы с той страстью, на которую был способен.

Легрэ крепко-накрепко обнял юношу, отвечая на поцелуй. Шрам на щеке полыхал болью, шрам, оставленный королем. Казалось, что они с Луисом целовались целую вечность и никогда до этого Кристиан не чувствовал такого ужасного отчаяния. Немного отстранив от себя Луиса, Легрэ вздохнул и горько усмехнулся:

— Он никогда не казнит тебя... Того, кого собираются казнить, не выносят на руках через тайный ход во время резни. Жаль, что я поздно узнал, кто такой наш капитан... Я бы его убил сегодня.

Легрэ поднялся с постели и взглянул на Луиса так, словно упрекал его в чем-то, но скоро отвернулся.

— Не понимаю я, почему мы оба так стремимся умереть, лишив себя даже одной счастливой ночи. — Он вздохнул. — Одевайся, Луис. Идем к Себастьяну.

Герцог не посмел тяжелому вздоху вырваться из груди и поднялся. Все. Кончено. Теперь он не имеет права даже смотреть на Кристиана. И говорить, и касаться его... Руки тряслись, а одежда не хотела подчиняться.

Луис одевался наспех, небрежно, словно на казнь... для него и был разговор казнью. Если бы он ушел сразу и не позволил себе целоваться.

— Я готов, — кивнул, глядя на Легрэ.

Через четверть часа они оба вошли в келью Себастьяна. Аббат сидел за рабочим столом и задумчиво просматривал какую-то бумагу.

— Себастьян, — Кристиан закрыл дверь на ключ и, положив руку на плечи герцога, осторожно подтолкнул вперед. — Луису необходимо вам кое-что рассказать.

Мужчина обернулся. Взгляд его переместился с Кристиана на юношу. Значит правда? Следы побоев, на шее след, ставший красно-фиолетовым. А глаза... такие яркие и голубые. Прекрасно.

— Что же хочет мне сказать сын Сильвурсонни? — Себастьян продолжал сидеть полубоком, и свеча, горевшая на столе, делала его черной страшной тенью.

— Падре, — пауза, шаг назад — к Кристиану. Дикий страх, что одни звери сменяются на других. — Я подписал бумаги против вашего помощника.

— Я как раз их читаю, — кивнул Себастьян с улыбкой. — Не слишком они вам навредили, ваша милость, чтобы вот так сразу все рассказать. Вы сделали это намеренно. Вы собирались мстить, не так ли? — аббат протянул Легрэ найденные документы. — Читай, что сочинил наш юноша. Тебе понравится. А мы пока продолжим беседу, Луис. Садись. — аббат указал герцогу на стул. — Что ты еще сказал, когда попытался бежать?

— Клянусь, я...

— Не надо клясться, мальчик. Разве я против предательств. Они основа нашего мира, не так ли? Это тебе и Кристиан подтвердит. Так что ты еще можешь мне сказать?

Юноша молчал. Он смотрел, как Легрэ пробегает глазами по бумаге, потом читает вторую, третью. Конец. Теперь конец.

— Мне приказал это сделать король, — выпалил и вскочил со стула. — Они встретили меня на дороге. Они... Прошу...

Кристиан мрачно хмурился, потом поднял на Луиса холодный, ничего не выражающий взгляд и во второй раз стал перечитывать написанное. Он понимал, что если они освободят Фернандо, королю не составит труда заставить Луиса написать еще одно обвинение. Два. Три. Десять.

— Капитан Фернандо наш король, Себастьян, — заметил Кристиан, подходя к Луису, и, положив ладонь на плечо, без нажима заставил сесть на место. Он посмотрел в глаза мальчика и губы подернулись в печальной ухмылке, и Легрэ знал, что его спокойствие для герцога много хуже злобы и гнева, такого ожидаемого от него. — Дело очень серьезное, Луис, а потому наберись мужества и ответь на все вопросы Себастьяна, хорошо?

Себастьян кивнул, принимая помощь Легрэ. Застучал пальцами по столу.

— Я не собираюсь наказывать вас, герцог. И учить — тоже. Вы достаточно серьезно рискуете и без меня своей жизнью. Вместо того, чтобы спастись с братом Микаэлем и вернуться ко мне, вы рискнули бежать один. Вы сознавали, что далеко не уйдете. Вы играли в ту игру, которая выгодна вам, не так ли?

— Нет, — закрутил головой Луис. — Этот человек... Микаэль...

— Монах, за которого я радею, как и за любого другого в этом монастыре. — отозвался Себастьян. — Вы не пошли с ним, потому что мы заставили подписать вас дарственную.

— Завещание, — поправил Луис.

— Нет, милый, именно дарственную. — аббат встал и попросил Легрэ принести бумагу. — Вы теперь полностью принадлежите нашему ордену. Вы так же, как и другие братья, будете отвечать перед инквизицией. Сознаете это?

— Я не соглашался на постриг...

— Зато я соглашался. Я могу провести ритуал хоть сейчас, — черные глаза недобро заблестели. — Вы хотите и дальше говорить, Луис?

— Да, — задохнулся герцог. — Я готов говорить.

— Слушаю вас, сын мой.

— Позвольте мне поговорить с королем. — юноша упал на колени. — Он обещал уничтожить всю мою семью. Он...

— Прекратите унижаться! — Себастьян был, как лед, — Кристиан, поднимите нашего послушника на ноги.

После минутного замешательства, Легрэ помог Луису подняться и встал за его спиной. Он положил руки на плечи юноши и слегка прижал к себе, словно говоря, что никому не позволит причинить ему вред.

— Себастьян, — Кристиан взглянул в глаза аббата, — боюсь, что Луис не очень осознает сложившуюся ситуацию. Независимо от того, как мы поступим с королем, будет война. Даже если завтра мы дружно падем в ноги монарха, вернем ему герцога и раскаемся во всех согрешениях, Фернандо в любом случае введет войска на территорию Валассии. Если мы убьем короля, война тоже будет... Оспаривать права на земли Сильвурсонни в таком положении окажется невозможным. В этом случае Луис может остаться с нами, и никто в столице не заподозрит его роли в этом деле, — Кристиан чуть сильнее сжал пальцы на плечах Луиса и чуть помолчав, добавил. — Конечно, для этого нам придется избавиться от всех живых свидетелей.

Себастьян молчал. Огонь метался в его сумасшедших глазах. Он был уже не просто аббатом. Он был феодалом, дворянином, когда-то отправленным отцом в монастырь, потому что Антуану не повезло родиться первым, потому что он слишком много знал, потому что... короли не прощают свидетелей.

— Предлагаешь убить Фернандо? — спросил тихо. — Ты сознаешь, Кристиан, что будет дальше? Гражданская война. Наследников немного. И один из них стоит рядом с тобой.

Кристиан перевел взгляд на Луиса, руки соскользнули по плечам герцога. Легрэ понимал, что это конец их отношений, что никогда Луис больше даже не посмотрит в его сторону. Чтобы он не выбрал — плен Фернандо или трон, он больше не будет принадлежать Легрэ, не позволит коснуться его.

— Мы можем помочь герцогу занять трон. Убив Фернандо. А Луис после отпишет нам земли, которые вы хотели получить. — Кристиан обошел юношу кругом и заглянул в глаза. — Решайся, Луис. Ты сам можешь спасти свою семью. Себя. Меня и всех нас... Остальное я возьму на себя.

Казалось, на герцога опустилось небо. Он смотрел на Легрэ широко распахнутыми глазами, полными ужаса, перекидывал умоляющий взгляд на ледяную фигуру Себастьяна. Его всего трясло от того, что сейчас предлагают ему эти люди. Не измену в кровати — переворот. Что может быть большим преступлением, чем покушение на божественную власть короля?

— Вы оба спятили, — прошептал одними губами. — Я не стану в этом участвовать. Лучше киньте меня в подвалы. Лучше убейте теперь. — он помотал головой и стряхнул с плеч руки Кристиана. Бросился к аббату, упал, обхватил его ноги. — Прошу вас, отец, умоляю. Позвольте мне поговорить с королем. Прошу вас...

— Кристиан, — аббат ухмыльнулся зло. — Луис не может решать таких вещей сам. Он слишком юн. Но если он так рвется пообщаться с его величеством в последний раз и сообщить тому, что его сегодня убьют.... Отведи. Луис, я исполню твою просьбу, но потом ты будешь полностью подчиняться Кристиану. И трон мы получим для тебя любым способом, даже если за это придется много отдать... А дальше — как сложится.

Кристиан поклонился Себастьяну, вывел Луиса в коридор, но прежде чем пойти в подвалы и открыть дверь тюрьмы короля, он заволок Сильвурсонни в маленькую кладовую, набитую старыми плетеными корзинами для фруктов. Легрэ оперся спиной о дверь и долго смотрел на юношу в полумраке. Глаза Кристиана предательски блестели.

— На чаше весов жизнь Фернандо, — выдохнул он. — На другой — моя, и выбор делать тебе, Луис. Ты же можешь все спасти, все исправить. Почему ты так стремишься вернуться к королю? Он доломает тебя. Он повесит меня у тебя на глазах. Ты этого хочешь, Луис?

Юноша отрицательно закачал головой.

— Я не хочу ничьей смерти, — зашептал он. — Тем более, твоей. Я не знаю, что мне делать. Не знаю, что будет дальше. Не знаю, кто ты на самом деле, Кристиан. — герцог отступил. — Ты просто ворвался в мою жизнь, — ногти впились в ладонь, они давили так сильно, что юноша не заметил, как проступила кровь, наполнила руку горячим. — У всех и каждого здесь есть планы. Каждый из вас стремится победить и что-то получить взамен. Я же лишь игрушка... — еще раз помотать головой. Два дня без еды и полноценного сна давали о себе знать, — я чувствую себя разменной монеткой, которую просто используют. И ты — тоже, Кристиан. — юноша облизал пересохшие губы. — Ты говорил о чувствах. Так не бывает. Никто не может утверждать, что полюбил за столь короткий срок... — сердце в груди на мгновение остановилось. Луис зрел перед собой архангела, воина Михаила, за спиной его метался плащ, похожий на крылья. Мечта о спасителе, взращенная детскими обидами и страхами, болью и жестокостью воспитания. Сейчас она рассыпалась и утрачивала краски. На весах? Кристиан... Я просто хотел тебя целовать, забыть о то, что никто, что... — Нам пора идти. Позволь мне самому решать, как поступать правильно. — голос сбился, а на глазах выступила одна лишь слеза.

Легрэ сделал шаг и медленно опустился перед Луисом на колени. Его сильные руки коснулись хрупких рук юноши, взяли в ладони, нежными горячими поцелуями заставили пальцы ослабнуть — и в этом жесте было больше благоговения, чем похоти. Кристиан пробовал его кровь на вкус и, прикрыв глаза, впервые в жизни мысленно молил бога сжалиться над ними.

— Я хочу, чтобы ты был свободен, Луис... чтобы ты принадлежал самому себе. Разве я так многого прошу? Тебе сейчас достаточно сказать одно слово... Одно единственное "да", и ты больше не будешь принадлежать Фернандо, не будешь принадлежать Себастьяну, не будешь... мне тоже. Я отрекаюсь от тебя, Луис, по доброй воле... За убийство Фернандо я отвечу перед всеми, но я буду счастлив, зная, что никто и никогда больше не посмеет ударить тебя по лицу... Никто...

— Я...не понимаю... что ты хочешь... Я не стану в этом участвовать. Даже не проси. — юноша совсем растерялся. Легрэ сводил его с ума своими поцелуями, горячими губами, которые впитывали кровь. Он опустился рядом и заставил Кристиана смотреть на себя. Вдруг стал твердым и жестким. — Сейчас ты отведешь меня вниз. А после уйдешь из монастыря. Слышишь? Ты соберешь вещи и уйдешь. Я дам тебе письмо к моему другу в Улазье. Ты поедешь туда и будешь ждать от меня вести. И тебя не найдут. Не станут судить. Кристиан, нельзя так просто убивать короля. Нельзя идти на поводу у еретика. Себастьян тобой пользуется, неужели ты не видишь?

Легрэ низко опустил голову, потом встряхнулся, поднялся на ноги и, поцеловав Луиса в губы, открыл дверь.

33

Они спустились в подвалы и стражники, поклонившись Кристиану, молча пропустили их в камеру Фернандо, после чего заперли дверь снаружи.

Луис вздрогнул, когда за ним закрылась дверь в тюрьму, в которую притащили короля, тот сидел в углу, со связанными за спиной руками, на ногах тоже были веревки. В слабом горении факела лицо его с черными провалами глаз казалось мистическим, практически злобным. Герцог зажег новый факел и направился к королю.

— Ваше величество, — он упал на колени и уронил голову тому в ноги, — я не виноват. Я клянусь... Я не хочу этого.

Фернандо еще не очень хорошо соображал, голова чуть-чуть плыла. Кажется, его очень хорошо приложили по затылку. Он уже пытался освободиться, но быстро понял, что связан профессионально, только ободрал руки об стену, хотя продолжал дальше пытаться. Никто не знает, сколько у него времени.

Появления Луиса король не ожидал. Юный герцог к вечеру должен был прийти в себя, и Фернандо думал, расскажет ли он, кто на самом деле "капитан"? Если расскажет, то прихода подмоги ему не дожить — убьют. Если не расскажет, то для мужчины есть шанс остаться в живых, пусть даже покалеченным. Он понимал, что поступил глупо, взяв с собой Луиса, что в подземелье кинулся в драку как последний болван, но когда его дьявол обретал власть, действовать логично он не мог.

Луис рассказал. И в любом случае, сожалеть о чем-то поздно, нужно придумывать, как выжить. Неужели Луису велели его убить, а Легрэ должен за этим проследить? Королю даже стало интересно, сможет ли герцог поднять на него руку. Сломали его настолько или нет? Запугали? Предложили жизнь в обмен на его жизнь?

Фернандо посмотрел на светлые короткие волосы мальчишки. Потом поднял взгляд на помощника аббата, и, глядя тому в глаза, спросил Луиса:

— Мальчик мой, ты понял, зачем я приказал тебе обрезать волосы?

Легрэ холодно и молча смотрел в глаза короля, и в потухшем взгляде синих глаз без труда читалось — "Ты его не заслуживаешь". Он молчал, все сильнее сжимая рукоять кинжала на поясе.

— Сейчас это неважно, ваше величество. — Луис отвечал на вопрос короля заплетающимся языком, затем обернулся к Кристиану, стоявшему у двери, вновь посмотрел на монарха. — Дайте мне слово отпустить Легрэ. Дайте мне слово, что он выйдет из монастыря сегодня и вы не будете его преследовать. Умоляю. Я готов понести за случившееся наказание, какое вы скажете, — юноша внезапно достал из рукава нож и разрезал на ногах веревку. Нахмурился, вспоминая недавний разговор — сердце застучало сильнее.

После слов Луиса, глаза Фернандо полыхнули ненавистью. Значит, он правильно понял. Все-таки, Легрэ. Он перевел взгляд на герцога и усмехнулся:

— Луис, посмотри на меня, — и когда тот поднял глаза, продолжил. — Запомни, мальчик мой, тебе придется стать воином. Пока не научишься, так и будешь подстилкой. Шрам останется тебе напоминанием, как и короткие волосы. Волосы ты, конечно, можешь отрастить, если захочешь, а вот шрам не позволит забыть мои слова. Легрэ, — король опять посмотрел на бывшего стражника, — убивай своего короля, не заставляй делать это мальчика. К тому же, — усмешка исказила лицо Фернандо, — тебе так этого хочется. И сейчас это сделать очень просто.

Дьявол смеялся вместе с ним.

— Нет, я не позволю этого. Теперь вы оба меня выслушаете. — герцог вскочил на ноги, преграждая дорогу Кристиану. — Мне плевать, что с вами обоими будет дальше. Я сегодня уеду. Сегодня же. И я всего лишь хочу справедливости. Отпустите короля, Легрэ. А вы, Фернандо, отпустите Кристиана.

Легрэ ничего не ответил, даже каверзно не усмехнулся. Он думал о выборе Луиса, о верности, о предательстве, и чести, боге, и понимал, как это все глупо. Минутой спустя он грубо отпихнул в сторону Луиса, и, развернув Фернандо за плечо к себе, освободил его руки.

— Бог на стороне правого, — сказал сухо. — Я хочу поединка с вами. Сейчас. Честного. И пусть только один из нас выйдет из этих стен живым. Кажется, совсем недавно ваше величество хотели именно этого.

— Вы спятили, Легрэ? — ударившись о стену, герцог схватился за больное плечо. — Прекратите! Немедленно... Это ваш король! Вы... — он схватился за голову. — Да я сам вас повешу, если только выберусь отсюда.

— Я и не сомневался, — бросил Кристиан юноше, неотрывно глядя в глаза монарха. — Вы любите короля... Все так ясно. Я же остаюсь при своем. — Легрэ вложил кинжал в ладонь Фернандо.

— Естественно, живым будешь ты, — радостно ощерился Фернандо, с трудом поднимаясь, держась за стену. Лицо оставалось похожим на маску, а с этой улыбкой оно было маской из преисподней — он осознал, что отсюда не уйдет, но напоследок был готов , как в последний раз в жизни.

— Меня всего несколько часов назад хорошенько приложили по голове, все это время у меня были связаны руки и ноги. Но зато перед Луисом все будет выглядеть очень красиво, — издевательски протянул король.

Он покрутил рукой с кинжалом, еле заметно морщась.

— А что насчет "любит"... — продолжил Фернандо спокойно. — Легрэ, ты дурак?

И, переложив кинжал в левую руку, попытался вернуть чувствительность пальцам — они практически ничего не чувствовали.

— Дурак, — подтвердил Кристиан, глянув на Луиса. — Я отправлю стражу из коридора. Потом выведу вас из монастыря, а когда вы отдохнете, ваше величество, мы поговорим. — Легрэ отошел к дверям и на несколько минут вышел в коридор, что-то говоря стражникам.

Луис отшатнулся назад. "Любит? Спятил..." К горлу подступила тошнота, в желудке словно поселилась черная дыра, которая высасывала жизнь. Он отчетливо понимал, что втянут в какой-то непонятный и странный треугольник, в котором является всего лишь "подстилкой" — король правильно выразился. Герцог задрожал, ожидая, что произойдет в следующие минуты, все дальше отступая в угол, в темноту. Закончить теперь. не быть участником уготованного давно спектакля...

Он ощущал какую-то странную свободу, словно не было вокруг стен. Словно эти двое не относятся к нему. Да, так ведь и было. Один приехал, чтобы отцапать земли у монастыря. Второй собирается стать богатым и получить положение с помощью земель этого же монастыря. Луис вжался в стену. Он ощущал рукоять кинжала, который зажал в руке. Он стал опускаться на пол, заложил руки за спину и полоснул по запястью с силой. Кровь полилась сразу, но ее не было видно в темноте. Второй разрез по второй руке. И глаза, смотрящие на две огромные тени. Он уже не слышал голосов, только видел, как Легрэ направился к дверям.

Фернандо сжал зубы. Он не верил Легрэ. Ну что ж, хотя бы еще полчаса жизни, может быть, он успеет хоть что-то сделать. В таком состоянии ему даже идти трудно, не говоря уж о том, чтобы драться. И сейчас ему поможет идти Луис. Дьявол довольно скалил зубы. Да, Луис — это то, что нужно. Король оглянулся — герцог сжался в комочек в паре шагов от него в углу камеры.

— Луис, — окликнул его Фернандо, — подойди ко мне.

Когда тот не повернул головы, Фернандо нахмурился, попытался сделать шаг, держась за стену. Ноги немилосердно кололо, и мужчина, стиснув зубы, аккуратно сел на пол. В нос ударило знакомым запахом. Кровь. Глаза короля судорожно заметались по фигурке мальчика.

— Легрэ! — крикнул Фернандо, пытаясь пережать запястья Луиса.

Шаги стражников как раз стихли в коридоре, когда Кристиан вошел в камеру. Сначала он не увидел — почувствовал скорее, что что-то не так, потом сделал шаг вперед и разглядел бурое пятно под телом мальчика. Потом у Легрэ в голове что-то словно перевернулось — не помня себя, он бросился к Луису.

— Черт, — ругался он, судорожно поднимая с пола кинжал и разрезая края своей рубахи в длинные полосы; первую он сразу швырнул королю, второй сам стал туго заматывать запястье Луиса. — Придурок! Идиот! Тупой, безмозглый... мальчишка! — отчаянно задыхаясь, ругался он, стягивая раны и не замечая застывших в глазах слез. — Додумался же... Вот ведь дурак какой... Я тут из-за тебя, а ты... Ненавижу.

Легрэ обнял Луиса и прижал к себе, словно боялся отдать его — жизни, королю, смерти. Он посмотрел на Фернандо.

Луис слышал голоса сквозь густой туман. Он плыл в невесомость и поднимался над стенами, все выше... Кажется, даже в небеса, когда ощутил руки... Веки дрогнули...

— Легрэ, — король изо всех сил растирал себе ноги, пытаясь как можно скорее восстановить кровообращение. — Через несколько минут мальчик должен прийти в себя, но будет неадекватен. У него слишком мало сил, чтобы причинить себе серьезный вред. Насколько я видел, он даже сухожилия не задел. Крови тоже почти не потерял. У тебя коньяк или что-то еще есть? Нужно вывести его из ступора.

— Нет, — Легрэ покачал головой. — Я понесу его... И нам лучше поторопиться. Себастьян наверняка спустится сюда в ближайшее время. Вас убьют, меня повесят, а его, — Легрэ погладил окровавленной рукой волосы того, кого любил больше жизни. — Его подчинят и сделают игрушкой на королевском престоле. Не знаю, зачем я вам помогаю бежать... Мне уже три дня плевать на все, кроме этого мальчика. Я мог бы сделать его королем, но он не желает вам смерти, Фернандо, а значит, и я не буду.

Король пристально посмотрел на помощника аббата и кивнул:

— Идем. Желательно, поближе к северному выходу.

Фернандо встал, попрыгал, удовлетворенно кивнул головой.

— Легрэ, сколько сейчас времени? — спросил он, с прохладцей смотря, как тот поудобнее укладывает Луиса на руках.

— Не знаю, должно быть около девяти вечера, — Кристиан пошел к двери и, оттолкнув ее кончиком сапога, выглянул в коридор. — Никого, мы можем идти. Поторопитесь, ваше величество.

Фернандо пошел за Легрэ, держа наготове кинжал. Действительно нужно торопиться, иначе он не успеет перехватить Фредерика.

Они выбрались в катакомбы без особых неприятностей отчасти потому, что Легрэ знал все входы и потайные двери монастыря. Без него в этих подвалах король и Луис непременно бы заблудились. Кристиан старался не думать о том, что теперь он предатель, что впереди неизвестность и, возможно, виселица — он хотел только одного, чтобы выжил Луис. Больше ничего. Совсем. Пусть герцог выживет и делает со своей жизнью, что взбредет в голову. Поймет ли он когда-нибудь, что двигало Легрэ? Это тоже уже не имело значения. Впереди показался выход — узкий лаз, выходивший наружу в северной части монастыря. Впереди взору открывалось огромное пшеничное поле, а дальше — лес. Всего лишь час и король будет снова у власти, Луис рядом с ним, а Легрэ... Он усмехнулся, взглянул на звездное небо и решительно пошел вслед за Фернандо. Кристиан не чувствовал занемевших от напряжения рук, но держал свою ношу крепко.

Луис очнулся внезапно. Он понял, что находится где-то в воздухе. Вернее, прижатый к телу. Дернулся бежать... не понимая, что опять произошло, заизвивался в крепких руках...

— Успокойся, — Легрэ едва не уронил юношу. Ему пришлось отпустить его ноги на землю и поддерживать за талию обеими руками. — Луис, успокойся... Все хорошо.

Герцог еще ощущал слабость, но сразу понял, что находится уже не в катакомбах. Сначала в глазах его отразился ужас, но этот ужас стал еще сильнее, когда Луис увидел короля. Последнее, что он помнил — двое собирались драться. Теперь они стояли посреди поля. "Ты спятил, Кристиан! Зачем ты пошел в пасть к чудовищам? — закричало сознание. — Я же просил тебя... просил уходить..." Сдержаться, не закричать в присутствии короля. Отстраниться с напускной брезгливостью? Юноша, казалось, принимал решение несколько секунд и целую вечность. Они перевязали ему запястья! Ненавижу! Как вы оба посмели распоряжаться чужой жизнью. Ладони уперлись в грудь Легрэ. Глаза пронизывали молнии.

— Немедленно отойдите от меня, — зарычал герцог. Скользнул вниз и бросился прочь от обоих, как затравленный заяц. Он испытывал такой неуправляемый ужас вкупе со страстью, что теперь голова совсем отключилась.

Фернандо замахнулся и кинул кинжал вслед мальчишке. Кинжал ударился рукояткой об голову Луиса, и тот упал, как подкошенный. Слава богу, юноша не успел убежать далеко, король быстро оказался около него и подобрал кинжал.

— Легрэ, — порычал король, кинув взгляд на монастырь, — берите этого идиота, и быстрее отсюда, пока нас не увидели твои стражники. Быстро! Вон до той рощи!

И кинулся к деревьям, на которые только что указывал.

Кристиан, едва удержался, чтобы не вмазать Фернандо по физиономии, — от одной мысли, что кинжал мог вонзиться в голову Луиса, Легрэ зверел. Тем не менее, король был прав: нужно было уносить ноги, пока не поздно. И подняв Луиса на руки во второй раз, Кристиан пошел вперед так быстро, как только мог.

Фернандо дождался Кристиана с его ношей и пошел в дальше рощу, пока не добрался до приметного искривленного дерева.

— Ждем, — кинул он бывшему стражнику.

Тот кивнул и сел на землю, продолжая держать Луиса. Король искоса взглянул на него, и отвернулся. Через некоторое время из-за деревьев начали появляться молчаливые фигуры. Одна из фигур подошла ближе.

— Ваше Величество, — поклонился герцог Фредерик Монтсени.

— Фредерик, — благосклонно кивнул головой король. — Я рад, что ты меня не подвел. Подошли все?

— Да, Ваше Величество, — молодой человек кивнул ближайшему гвардейцу, показав глазами на короля. Тот также молча исчез за деревьями. — Все подходы контролируются, сейчас в монастыре находится только городская стража.

— Вот мы и проверим. — Фернандо повернулся к Кристиану. — Легрэ, кто сейчас в монастыре, кроме монахов? Где падре Паоло?

Кристиан смотрел на происходящее с долей несвойственного ему потрясения, переводя взгляд с короля на Фредерика и обратно. Они привели войска. Они нападут на монастырь. Легрэ вспомнил брата Этьена, Себастьяна, Николая, совсем юного Сея и медленно перевел взгляд на Луиса.

— Я понятия не имею, где падре Паоло, — сказал он глухо. Это больше не его война, не его совесть, но все еще остатки его никчемной подлой жизни. Кристиан сжал в руке одежды Луиса и пристально посмотрел на короля. — Что вы намерены делать? — спросил он.

Сзади в шею бывшего стражника уперся меч ближайшего гвардейца.

— Легрэ, — спокойно сказал король, — будь так любезен, отдай кинжал и все остальное оружие, которое у тебя есть. Мне нужен падре Паоло. Если ты сейчас не скажешь, где он, я просто вырежу весь монастырь. В противном случае, я обойдусь только аббатом, ну и теми, кто мне помешает. — Тонкая улыбка искривила губы короля. — И не рекомендую торговаться. Иначе...

Фернандо демонстративно взглянул на Луиса, которого продолжал обнимать Легрэ.

Герцог застонал и зашевелился, пытаясь приподняться. Самое ужасное — он слышал сейчас каждое слово и клял себя, что не заставил Кристиана уйти. "Король убьет... уничтожит... почему?" — пальцы дали понять мужчине, что он уже в сознании.

Кристиан скрипнул зубами от досады, осторожно уложил герцога на землю и отдал гвардейцам кинжал. Он чувствовал, как Луис сжал его запястье, но даже вида не показал.

— Я действительно не знаю, где Себастьян держит Паоло, — сказал он спокойно королю, однако слова ему давались с трудом. — Возможно наверху в кельях, возможно в тюрьме, в одной из тех камер, в которой держали вас. Я не знаю.

Король стоял, смотрел на Легрэ, слегка покусывая губу. Короткий кивок еще одному гвардейцу — и шея помощника аббата зажата между двумя мечами.

— Я подумаю над твоими словами, — проронил Фернандо и принялся одеваться в принесенную одежду. Оставаться в одной рубахе и штанах было прохладно, да и в сапогах ходить приятнее.

— Легрэ, — продолжил через некоторое время король. — Ты будешь свидетельствовать против аббата? Да или нет?

— Фредерик, — перевел взгляд мужчина, — дай свой кнут и уложи герцога Сильвурсонни на плащ, нечего ему на земле валяться, еще застудится.

Герцог Монтсени также, как и король, умел обращаться с кнутом и всегда носил его с собой, в подражание своему королю. Он с ухмылочкой вложил в протянутую руку короля свое оружие, легко коснувшись его запястья. Фернандо рыкнул, подавляя ярость:

— Фредерик!

— Ваше Величество, — поклонился тот, не переставая улыбаться, — я все сделаю.

И отступив на шаг, опять превратился верноподданного, приведшего войска на помощь королю. Сняв плащ, он пошел к Луису.

"Господи! Господи, что же ты делаешь? — молился герцог, чувствуя чужие руки. Через ресницы он видел лезвия мечей, которые в любой момент могут лишить Кристиана головы. Удерживать себя было невозможно. К тому же теперь Фредерик — тот самый Фредерик, о котором столько болтали! — коснулся его. Взгляды их встретились. Это произошло непроизвольно. Но было достаточно, чтобы оттолкнуть любовника короля.

Легрэ долго молчал, понимая, что строить из себя героя сейчас совсем не место и не время. Презрительная ухмылка скривила его губы, рану на лице дергало болью.

— Вам мало того, что я уже сделал? — спросил он хрипло, чувствуя, как холодное лезвие касается кожи. — Мне нечего сказать на суде против аббата, ваше величество... а так бы сказал. Безусловно.

— Отпустите... Отпустите его, ваше величество. — Луис поднялся на колени, взгляд его поднялся на монарха. — Наказывайте меня. Прошу вас. Что вы хотите? Что мне сделать?

— Прекрати, — рыкнул Кристиан на юношу. — Не смей унижаться перед ним, слышишь?

— О! Вот и наш герцог очнулся, — Фернандо холодно посмотрел на юношу. — Я вижу, ты не очень хорошо запомнил то, что говорил. Фредерик! Коньяк! — с этими словами он протянул руку к герцогу Монтсени и перевел взгляд на Кристина.

— Легрэ, — Фернандо нарочито удивленно поднял брови, — неужели ты сам так замечательно придумал про нападение на инквизитора и его свиту? Сам, да? А почему тогда меня не убил? И как ты там сказал недавно? "Я не знаю, где Себастьян держит Паоло"? Ай-ай-ай, врать нехорошо.

Почувствовав в руке тяжесть бутылки, король бросил:

— Луис, иди сюда!

— Уберите оружие от его горла, — отозвался юноша. — Вы еще подлее, чем я думал. Иначе добровольно я к вам не подойду. Я теперь тоже имею отношение к монастырю. Я организовал нападение.

Легрэ обреченно прикрыл глаза. Вот дал же господь полюбить идиота!

Фернандо задумчиво посмотрел на Луиса, потом подошел к сидящему на земле Кристиану и сунул ему в руку бутылку.

— Легрэ, влейте в нашего герцога хоть несколько глотков коньяка, иначе нормально нам не поговорить, а я очень тороплюсь. Сами понимаете, что это значит.

Отойдя на несколько шагов, мужчина сказал, оставаясь абсолютно бесстрастным:

— Луис, мальчик мой, убивать Легрэ я не буду. Разве что ты сам меня убедишь в необходимости его смерти.

Дьявол внутри довольно хихикал и потирал руки.

Кристиан уже не мог контролировать полного ярости взгляда.

— Пусть ваши псы сначала уберут мечи от моей шеи, а то никак не могу выполнить... вашу просьбу, ваше величество!

— Я не буду пить. Неизвестно, что вы там намешали, — Луис побледнел, как смерть.

— Идиоты! — рявкнул Фернандо. — Хватит ломать комедию!

Рука, сжимавшая рукоять кнута, висящего в сложенном виде на поясе, побелела.

Быстро подойдя к Легрэ, мужчина отхлебнул из бутылки, всунул ее обратно в руку помощника аббата.

— Фредерик, веревку!

Сделав на ней посередине петлю, король затянул ее на шее Легрэ, и кинул концы веревки гвардейцам. Те синхронно шагнули в стороны, натягивая веревку.

— Так лучше? — язвительно осведомился король и, отойдя на несколько шагов, перевел бешеный взгляд на мальчика.

— Луис! К Легрэ, быстро!

Фернандо стоял напротив, играл кончиком кнута и не сводил взгляда с рыпающегося мальчишки.

Луис медленно поднялся. Окровавленные тряпки, сжимавшие запястья от напряжения опять покраснели.

— Хорошо, ваше величество. Вы меня убедили. — сказал он, делая шаг к Легрэ и падая перед ним на колени. "Мой архангел, почему ты пошел со мной? — спрашивали глаза. — Ты хотел умереть? Скажи, ты хотел меня уничтожить? Зачем?" — глоток из бутылки, обжигающий вкус.

"Прости меня". Кристиан смотрел, как Луис пьет, и тяжело дышал, а потом отдернул руку и со всего маху ударил бутылку о камень у своих ног. В сжавшейся руке сквозь стиснутые пальцы вместе с землей и осколками проступила кровь, но Кристиан даже не вздрогнул, только зрачки в его глазах расширились и дыхание сбилось.

— Этот мальчик спас вам жизнь, — сказал он, глядя исподлобья на короля. — Он расстроил планы Себастьяна, вытащил вас из подземелья... Он сказал, что будет рядом с вами... Не требуйте от него того, что он не в состоянии вынести.

— Не унижайтесь и вы, Легрэ, — тихо сказал Луис. — Им наплевать на наши слова.

Герцог обернулся:

— Себастьян и Легрэ не при чем. Я желал вашей смерти. Я устроил это нападение.

Фернандо закрыл глаза и еще крепче сжал кнут. Нельзя, нельзя сейчас сорваться. Нельзя! Мужчина пытался скрутить свою ярость, которую так легко в очередной раз вызвал этот поганец. Одновременно он наматывал конец кнута на ладонь, а потом резко дернул. Боль слегка отрезвила. Король открыл глаза и в упор посмотрел на Луиса:

— Герцог, еще одно идиотское высказывание с твоей стороны, и тебе не поздоровится. Теперь ты, Легрэ. Твоя фраза насчет "планов Себастьяна" очень показательна. Повторяю вопрос — будешь свидетельствовать или нет? Убивать тебя я не буду, раз уж обещал.

Фернандо отпустил кнут и осмотрел руку — ничего страшного, лишь кожа чуть-чуть содрана.

— И еще, Луис, — король поднял тяжелый взгляд на юного герцога. — Ты понимаешь, что ты сейчас выбираешь дорогу не только для себя? И истерики тут неуместны. Пора взрослеть, мальчик мой.

Справа от короля стоял Фредерик и насмешливо смотрел на юного герцога Сильвурсонни. Он был ненамного старше Луиса, но перенес в своей жизни достаточно, чтобы понимать и состояние юноши, и разворачивающееся действо.

— Не троньте мальчика, и я сделаю все, как скажете, — Легрэ судорожно разжал пальцы и опустил глаза. — Я не хочу глупо умирать, и герцог, полагаю, тоже не хочет этого делать.

— Молчите, Легрэ! — не давая говорить Кристиану, заявил герцог, вставая на ноги и с презрением глядя на Фредерика. — Только эту дорожку явно мостил не я, — добавил он, делая шаг к королю. — И вы не знаете всей мозаики. Кристиан — мой слуга. Он здесь, чтобы оберегать меня. Я дал ему знак, чтобы прибыли арабы. Я мечтаю захватить ваш трон. Вы — ублюдок.

Фернандо вздохнул.

— Легрэ, выбирайте, что мне с ним, — он указал на Луиса кнутом, — сейчас сделать?

Фредерик внезапно отвернулся.

— Убейте, потому что я буду всегда находить повод вас задеть, — зарычал герцог. — Будьте вы прокляты!

— Герцог, я, кажется, не тебя спрашивал, — лениво обронил Фернандо.— Итак, Легрэ? Твое решение? Мне так кажется, что наш юный герцог просто в истерике и не совсем адекватно воспринимает окружающее.

— Вы же видите, что он не в себе, Фернандо, — устало выдохнул Кристиан, пытаясь ослабить удавку на своей шее. Легрэ без страха смотрел в глаза короля. — Вы хотите, чтобы он снова вспорол себе вены? Отправьте его домой, к семье, а я останусь возле вас, я буду свидетельствовать на суде против Себастьяна.

— Нет, не будет! Если он будет, то и я пойду туда. И я скажу, что вас ненавижу, что желал вашей смерти.

— Луис, опомнись, — огрызнулся Кристиан. — Это не правда! Ты спас короля! Ты не захотел занять трон! Так по крайней мере не пытайся сейчас лгать. Он же знает, что это...

— Кому поверят? — Луис страшно улыбнулся. — Вам, безродный Кристиан? Или мне, урожденному Сильвурсонни? Я буду утверждать, что вынудил вас так поступить... Вы вообще ничего не знаете.

Внезапно со стороны Фредерика раздалось какое-то всхлипывание, сразу же превратившееся в смех. Он долго пытался сдерживаться, но не выдержал.

Фернандо с досадой покосился на любовника. Тот, сквозь смех, ответил:

— Простите, ваше величество, но он такой... Извините, я не выдержал... Я сейчас... Простите...

Смех через секунду прекратился, и юноша опять повернулся, стараясь сохранить спокойное лицо. В глазах продолжали плясать смешинки. Король махнул рукой ближайшему гвардейцу. Тот неслышно подошел к уже невменяемому Луису, схватил его и нажал на сонную артерию. Когда юноша потерял сознание, гвардеец, повинуясь жесту короля, уложил его на плащ, который так и оставался лежать на земле.

— Легрэ, — окликнул король бывшего стражника, — даже если бы я и захотел, я бы не стал отправлять мальчика к родным. Его запорют насмерть. — Фернандо задумчиво смотрел на мальчишку, который казался таким несчастным, замученным, одиноким. Зрачки его постепенно начали расширяться. Это был плохой признак. Король перевел взгляд на Легрэ.

— Итак, мы договорились. Ты останешься в лагере, пока я не выручу падре Паоло. В случае моей смерти, вы оба умрете. Думаю, ты не будешь против, если хорошенько подумаешь.

34

Окрашен чернотою монастырь Валассии. Темно небо... Далеко до рассвета. Но кровью окутан этот тихий мрак. И пробираются отряды гвардейцев по катакомбам, чтобы попасть внутрь, казалось бы, неприступной крепости, сверяясь со старыми картами. Не устоять городской страже против обученных воинов. Не уйти от мести короля, которого сам господь наделил властью на земле, где грех — лишь малое из зол.

Гвардейцы искали Себастьяна. Гвардейцы вытаскивали монахов во двор. Те не сопротивлялись, даже если их убивали. Но выжившие все-таки завидовали мертвым. Раскрылись ворота снаружи, впуская все новые и новые отряды.

Нашелся и великий инквизитор, который сидел в келье самого аббата. Не было лишь главного виновника преступления — Себастьяна.

А в это самое время, когда последняя звезда гаснет на небе, очнулся Луис. Он лежал в большом шатре. Заново были стянуты белой тканью запястья. Тело очищено от грязи. Волосы вымыты. Чужая богатая одежда сменила простую рясу. Юноша лежал на подушках, накрытый круглой шкурой. Рядом еле тлел красный светильник и кто-то сидел у разведенного костра. Герцог ощутил, как раскалывается голова. Тонкой рукой потянулся к чашке рядом и жадно выпил еще теплое молоко. Потом обнаружил на тарелке хлеб и мясо.

Луис был очень голоден. Отказать себе в такой малости, даже если ты на территории врага, он не смог. Жадно сжевал хлеб, впился зубами в мясо, смакуя вкус пищи. Тонкая рубашка из дорогого льна принадлежала Фернандо, расшитые жемчугом рукава все время пытались окунуться в жирное мясо и пришлось их закатать. Пелиссон, утепленный изнутри дорогим горностаевым мехом, тоже был велик. Но его перетянули широким поясом. Утепленные штаны шоссы плотно облегали стройные ноги, на которых были одеты очень дорогие сапоги с вышивкой и лентами. Рядом был брошен плащ-шап, явно принадлежавший Фернандо. Он был сделан из плотной овечьей шерсти и украшен драгоценными камнями.

— Очнулся? — Фредерик отвернулся от огня и пересел поближе к Луису. — Помочь?

Герцогу Монтсени было девятнадцать лет. Внешне он был немного похож на юношу — тоже не очень высокого роста и вроде бы хрупкого телосложения, но постоянные тренировки с оружием сделали его тело не только красивым, но и сильным. Черные волосы были коротко обрезаны и немного торчали в странном беспорядке, как будто молодой человек достаточно долго сидел и ерошил их. Светло-серые глаза смотрели спокойно, и даже могло показаться, что доброжелательно.

— Благодарю, я уже поел, — Луис отодвинул опустошенную тарелку. — Вы очень любезны, ваша милость. — юноша заставил себя сесть, хотя чувствовал, что удары по голове дают о себе знать. Все кружилось... С минуту посидев, юноша опустился опять на подушки. — Простите, я не очень хороший собеседник сейчас.

Память вернула образ Кристиана в петле, губы чуть не издали стон.

— Я вижу, — Фредерик мягко улыбнулся. — Выпей, — он протянул юноше пузырек. — Здесь укрепляющий отвар, мне он очень хорошо помогает.

— Благодарю вас, — герцог постарался тоже улыбнуться, но вряд ли выглядел искренним. Он не понимал, почему не связан, не находится в удручающем положении после столь нелестных признаний. А еще винил себя в том, что произошло с человеком, которого по идее следовало повесить. — Вы ведь тот самый Фредерик? Мой двоюродный брат? — поинтересовался он. — Мы действительно похожи... Отец рассказывал мне о сходстве, но теперь я ясно вижу общие черты... И спасибо за лекарство, — небольшой глоток, и юноша уже возвращает пузырек.

— Не совсем двоюродный, — опять мягко улыбнулся Фредерик. — Наши матери все-таки сводные сестры, хотя это и не принято упоминать. Так что родство более дальнее. Просто моему отцу, да и Вашему, было выгодно делать вид, что это так. Вас ведь тоже отправили ко двору для укрепления влияния рода?

Молодой человек перевел взгляд на огонь.

— Нет. — отрицательно покачал головой Луис. Он не желал откровенничать на тему близости этого молодого человека и Фернандо. Не его дело... нельзя затрагивать сферу, которая и так слишком тонка и опасна. — Я прибыл выказать честь и затем отправиться учиться.

Луис лукавил. Его преподносили как подарок. Его везли во дворец под конвоем. Словно невесту. Тогда герцог понял, что именно за роль ему уготована. Роль, к которой готовил отец. Хитрый, непонятный план...

— Вы давно при короле?

Фредерик сидел очень прямо, сложив ноги, как забавная статуэтка из необычного зеленого камня, которую иногда привозили из походов на Восток, и продолжал глядеть на огонь.

— Значит, вас не предупредили, поэтому вы сбежали.

Он задумчиво вытащил из кармана пузырек, покатал в руках, потом отхлебнул из него.

— Похоже, мне тоже сегодня не помешает, — мечтательно улыбнулся он куда-то в пространство. — А что касается вашего вопроса... Все относительно. По сравнению с его предыдущими любовниками — давно. Для меня самого — недавно. Вас же на самом деле этот вопрос интересовал? — Фредерик искоса взглянул на юношу.

— Я не сбежал. — поправил юноша тихо, смутившись словам этого молодого человека, слишком откровенно выражавшем такие постыдные мысли вслух. Одно воспоминание о ночи с Кристианом и пробуждение в постели короля вызывало в нем борьбу духа, утверждавшего, что это противоестественно законам природы и самому Богу. — Простите, ваша милость, но меня не этот вопрос интересовал. Я спрашивал, насколько давно вы... — Луис теперь смотрел на свои руки, мнущие мягкую ткань пелиссона. — Как давно вы при дворе его величества. Ваши личные отношения меня не интересуют.

— Я бы посоветовал вам быть откровенным хотя бы с собой, — Фредерик смотрел на костер. Огонь вдруг заметался, окрасив лицо и фигуру юноши в какие-то странные цвета. — Это очень помогает в жизни. Особенно в жизни при дворе.

Герцог Монтсени сделал еще один глоток из бутылочки.

— Я состою при его величестве полтора года. В настоящее время я занимаю пост начальника его личной охраны.

— Не думаю, что я останусь при дворе короля Фернандо, — твердо заметил Луис, вновь поднимаясь — слабость немного отступила. Вероятно, основную роль играл голод. Юноша ощупал лицо. Странно, припухлость почти спала, болячка стала совсем сухой и маленькой. Сильные средства. — Но вам желаю и дальнейшего продвижения по службе. Вы очень достойный молодой человек. — От короткого сидения голова больше не кружилась. Герцог встал и огляделся окончательно. — Где второй пленник? — спросил прямо. — Я должен его видеть.

— Вам это не позволено. Вам не позволено покидать покои его величества. Это означает, что в данный момент вам не позволено покидать этот шатер. — Фредерик продолжал сидеть неподвижно и смотреть на огонь. — Извините, брат, но сейчас вы ничего не можете. Я останусь здесь до прихода его величества и не позволю вам нарушать приказы короля. — Молодой мужчина поднял голову и опять мягко улыбнулся Луису. — Вы бы выпили еще, — он опять протянул бутылочку юноше. — А то надолго вас не хватит.

— Не позволено? — Луис сел обратно. — Я знаю, что не могу. Но вы... Скажите, что с Легрэ? Ведь вам это ничего не стоит. Я виноват перед ним. Мне нужно знать, что он жив. — юноша глубоко сожалел, что позволил себе недавно ответить на поцелуи того, с кем вообще не имеет ничего общего. Эта пропасть — и родовая, и физическая заставляла чувствовать еще более гнусно. Отвечая на чувства. Заставляя этого воина совершать глупости, герцог, вероятно, привел того к смерти.

Фредерик внимательно смотрел на Луиса. Ему не было жаль юношу, выживет — станет лишь сильнее, не выживет — их отцы придумают другой план. Себя Фредерик из плана родственников давно исключил, как только дорогой отец попробовал чего-то добиться от него в первый раз. И сейчас он думал, что же лучше для него — ответить на вопрос юноши или нет?

— Жив. Вы разве не помните, что его величество обещал не казнить Легрэ, пока вы его в этом не убедите? Я бы очень попросил вас все-таки выпить еще один глоток. Так нам обоим будет легче пережить этот день.

— Пережить? На что вы намекаете? — не понял Луис, а взгляд Фредерика ему не понравился еще больше. — Хотя... благодарю за ответ. Но мне теперь и так лучше. Так скажите, что именно такого я должен с вами пережить сегодня?

— Возвращение Фернандо. — Фредерик опять сидел как статуэтка, глядя на огонь. — При взятии монастыря что-то пошло очень не так. Государь уже достаточно давно отправил меня сюда, а сам до сих пор не пришел. Вы уже спрашивали, как давно я состою при дворе. Достаточно давно, чтобы предлагать вам сделать еще один глоток, — голос молодого человека звучит очень буднично, и от этого смысл его речи становится еще страшнее. — Даже если он меня отсюда выставит, он ведь потом все равно ко мне пойдет. Хотя, — он вдруг опять улыбнулся своей мягкой улыбкой, — вам, пожалуй, не стоит пить. Для вас сейчас чем меньше сил, тем лучше.

В тишине, наступившей после его слов, очень отчетливо слышался треск сырой веточки, которая каким-то чудом попала в огонь.

— При чем тут я? Я не имею отношения к этой войне, — не понял юноша, поежился, не до конца понимая Фредерика. — И если даже он пойдет к вам, я к этому не имею никакого отношения. — Луис посчитал, что достаточно вести странную и очень неприятную беседу, и теперь просто сидел молча, тоже глядя на огонь. Полчаса, час...

Внезапно полог шатра отдернула чья-то рука, осветив полутьму солнечными лучами, в которых запрыгали пылинки. Фредерик вскочил и поклонился:

— Ваше величество!

Выпрямившись, он пытался незаметно рассмотреть короля, понять, в каком он состоянии. Но мужчина стоял против солнца, был виден только силуэт.

Фернандо, так и не опустив полог, смотрел на юношей. Разные. И похожие. Красивые. Один воин. Второй... Несмотря на усталость и вымотанность, мужчина почувствовал, как сладкими змейками пробуждается желание.

— Фредерик, еды.

Молодой человек кинулся из шатра. Король задернул за ним полог и устало сел около костра.

Луис с появлением мужчины словно пробудился от тяжелых раздумий. Будущее казалось еще более непонятным, а поведение вернувшегося Фернандо не внушало никаких надежд. В монастыре что-то пошло не так. Значит, следует ожидать допроса, и герцогу опять будет нечего сказать. И опять его будут истязать. Юноша встал. Ему ведь запретили сидеть в присутствии короля. И замер столбом, вперившись в одну точку. Возможно, его величество поест и все же уйдет, как и говорил Фредерик — лишь бы ушел надолго с ним. Тогда можно на несколько часов расслабиться и все хорошенько обдумать.

Мужчина с удовольствием и некоторым удивлением посмотрел на Луиса. Уже может стоять, это хорошо. Ну, пусть пока постоит. И Фернандо лег на шкуры около костра. На дворе стоял уже день, вовсю грело солнце, но в шатре было почему-то немного зябко, и костер затушить не хотелось.

Фредерик вернулся так быстро, как смог. Король задумчиво покосился на принесенное мясо, хлеб, вино, потом оглядел еще раз юношей и выставил герцога Монтсени прочь. Тому очень хотелось еще хоть раз намекнуть родичу, чтобы не злил короля, но он не посмел даже повернуться в сторону Луиса. Если бы они были одни, он бы мог быстро расслабить короля. А так приходилось уходить и надеяться, что мальчик все-таки понял его намеки.

Проводив жадным взглядом Фредерика, Фернандо кинул Луису:

— Будешь прислуживать.

И лег на бок, лицом к костру. Он любил огонь, всякий. И мирное пламя, и тлеющие красноватым заревом угли, и огромные беснующиеся столбы, в которые превращались деревянные здания и стога сена. Огонь манил его всегда. Он был такой непредсказуемый и красивый, как его безумие.

— Хорошо, ваше величество, — герцог налил вина в серебряный кубок, разделал мясо маленьким ножом, видимо, специально выбранным в случае неожиданных всплесков эмоций. И подал королю. Затем добавил дров в костер, обложенный камнем, и отошел прочь, чтобы прислониться к тюку и опять смотреть в одну точку. Взгляд короля все время скользил по нему, заставляя невольно дрожать.

Но Луис надеялся, что, насытившись, Фернандо последует за Фредериком, которого так обожает. Это было видно невооруженным глазом. Их взаимность лишь еще больше заставляла герцога задумываться о собственных недостатках и желать себя наказать за содеянное. Возможно, первое, что он сделает, когда окажется на свободе — это посетит храм, где исповедуется во всех грехах.

Король задумчиво пил вино. Мысли все время возвращались к произошедшему за ночь. "Власть" над монастырем он передал в руки падре Паоло, все распоряжения сделаны, остается только ждать. А вот то, что было ночью... Поведение мальчика удручало. Фернандо отставил в сторону бокал:

— Луис, налей.

И когда юноша наклонился, чтобы наполнить кубок, цепко схватил его чуть выше запястья:

— Ну, так кем ты выбрал быть?

— Ваше величество, я выбрал быть дипломатом, — отозвался Луис, не пытаясь выдернуть руку. — Или преступником, которого вы казните, — добавил он, заглядывая в темные глаза. — Отпустите, пожалуйста, я пролью ваше вино.

— Зря я сказал, что ты умный мальчик, — ответил Фернандо, отпустив юношу и разочарованно укладываясь обратно на шкуру. — Значит, побудешь моей подстилкой, пока не надоешь.

— Как вам будет угодно, ваше величество, — Луис выпрямился и сделал шаг назад. "Ни слова больше. Молчи, — требовал ангел внутри. — Он так и будет повторять это слово, чтобы довести тебя до сумасшествия". Юноша опустил глаза. Если до этого поведение короля его пугало и заставляло сердце стучать, то теперь пришел ледяной мрак. Сковал морозом чело и тело. Кончики пальцев, кажется, даже утратили чувствительность. Как будет... так лучше... так проще, Луис, сломать себя и изменить... отец говорил, что надо подчиняться и приближаться к истине.

Фернандо покатал во рту вино, глядя в потолок. Проглотив, он продолжил:

— А ты понимаешь, что после этого ты не сможешь стать дипломатом?

— Как угодно вашему величеству, — герцог даже не отвечал, а просто думал о своем. Фернандо его вообще сейчас мало волновал, словно его здесь и не было. Юноша просто разглядывал вышивку на сапогах и размышлял о том, что к его грехам прибавится еще один, если только король осуществит то, о чем сейчас пытается повторять как истину. Отец когда-то внушал Луису подчиняться воле Господа и наместника его на земле — королю. Значит так надо. Наказание...

— Вообще-то это так угодно тебе, — Фернандо опять повернулся к юноше. — Ты понимаешь, почему ты не сможешь стать дипломатом? Отвечай, милый.

Фернандо начинал медленно звереть. Ему не нравилось состояние Луиса, не нравился взгляд в пол, не нравились ответы. Не нравилось, что происходит с его таким чувственным мальчиком.

— На все воля Господа.

Луис даже не слышал вопроса, отвечал автоматически, брови сошлись к переносице. Если теперь опять последует допрос, все равно сказать нечего. Кажется, этому человеку еще что-то надо услышать. "У него в голове сидит дьявол, с которым сложно справиться, — забормотал ангел, — и дьявол этот не отрывает от тебя глаз, понимает, какой ты. Если ты сейчас оступишься, он разорвет тебя. Но хуже, если ты поддашься его искушениям, чем подвергнешься его ярости".

— Луис! — в голосе короля появилась сталь. — Смотри мне в глаза! И отвечай — почему ты не сможешь стать дипломатом, после того, как я вышвырну тебя из моей постели?

В руке Фернандо крутил наполовину полный бокал с вином.

Герцог поднял глаза. Они были ледяными и равнодушными.

— На все воля Господа. — повторил спокойно. Дьявол бесновался. Исказил лицо Фернандо в ярость. — Вашему величеству виднее.

Мужчина язвительно улыбнулся:

— Вообще на все?

Он легко поднялся и подошел к Луису. Остатки спокойствия осыпались ледяными кристалликами. Постояв несколько секунд перед юношей, он выплеснул ему в лицо вино.

— На это тоже воля Господа? — Фернандо вопросительно поднял бровь.

— На это была ваша воля, ваше величество, — герцог сделал шаг назад, чтобы быть подальше. Вытер белоснежным рукавом лицо. Близость мужчины его тревожила. Лучше подальше от зверя. Ни к чему его дразнить...

— Отлично, — весело улыбнулся Фернандо, — тогда скажи мне, герцог, где заканчивается воля Господа, если в этот раз была моя воля? И не смей двигаться.

Пленение, бессонная ночь, тяжелое утро — король пришел физически вымотанным, усталым. Но такое глупое поведение Луиса подстегнуло организм мужчины, он себя чувствовал полным сил и был готов хорошо поиграть. Да и настроение ему создали соответствующее.

Искры вспыхнули в голубых глазах. За ними пряталась душа, полная страсти и терпения. Луис затаил дыхание. Дьявол вынюхивал что-то. Что тебе надо от меня? Что тебе хочется услышать. Юноша внезапно расстегнул пояс и потянул прочь пелиссон. Тот упал на шкуры. Теперь Луис остался в длинной расшитой рубашке и узких штанах. Тонкие пальцы потянули прочь и рубашку, обнажая торс. Светлые волосы по плечи всколыхнулись и опали густой волной.

— Там, где начинается ваша воля, ваше величество, — юноша не улыбался. — Хотели воспользоваться подстилкой, так пользуйтесь...

Фернандо невольно залюбовался. Белая кожа, как чистое полотно, на котором многое можно нарисовать. Повязка на плече, как первый, пробный и не очень удачный мазок. Красная, все еще вспухшая, полоса вокруг шеи и на правой руке от легкого поцелуя кнута — ошейник и браслет — уже более уверенные мазки. А вот шрам на лице... Да, шрам может испортить картину, если ему не удастся воспитать в этом мальчике правильные силу и достоинство.

Король обошел вокруг юноши, остановился за его спиной и провел пальцами по спине. Почувствовав дрожь, склонился к юноше и начал легко целовать его за ухом, перемежая поцелуи вопросами:

— Скажи... мой милый... почему ты выбрал... стать подстилкой?

В этот раз дьявол целовал вместе с ним.

— Вы выбрали. — темные воды наполняли Луиса. Холодность и огонь. Горячие поцелуи и ледяные слова. — Вы не позволяете мне покинуть страну. Это не моя воля.

— Герцог, — поцелуи сместились чуть ниже, а пальцы продолжали легко гладить спину юноши, — я давал тебе выбор — стать воином или подстилкой. Более того, я напоминал о нем. Ты же уже во второй раз выбираешь мою постель, причем придется тебе в ней находиться в качестве бесправного раба.

Внезапно Фернандо толкнул юношу на шкуру.

— На колени.

Юноша упал, сжал зубы. Лживый мерзавец. Любой выбор закончился бы так. Ледяные пальцы вцепились в шкуру. Луис промолчал, а ангел внутри окрасился кровью, шепча, что сбежать было невозможно. Что все было предопределено. Герцог встал на колени и тут же закрыл глаза, про себя начав молиться.

— А теперь отвечай, почему ты для себя выбрал такую позу? — Фернандо легонько ткнул сапогом юношу в бок. — Причем выбрал на всю будущую жизнь?

Дьявол внутри скребся, жалобно подвывая — только легкие поцелуи его не устраивали.

— Я не выбирал. Позвольте мне уехать, — Луис упал на шкуры и отвернулся. — Сейчас же уехать... — линия плеч, тонкий изгиб талии, тонкие ноги. — Прошу вас...

— Щенок! — Фернандо с силой вздернул юношу вверх за здоровую руку. — Выбрал бы путь воина — стоял бы передо мной, а не валялся! — и толкнул опять юношу на землю. — Отвечай!

Мужчина хватил кнут, лежавший недалеко от входа в шатер, и резким ударом рассек шкуру рядом Луисом.

— Ну?

Герцог сощурился, сжал зубы... Не вынудишь с тобой говорить. Ты еще большее ничтожество, чем отец! Ударь, тебе же хочется! Ударь... Довольно прятать демона внутри. Забей до смерти... Нет! Ты этого не получишь. Луис сам не понял, как вскочил и как вырвал кнут из рук Фернандо, явно не ожидавшего такой резкости, а затем со всего размаху ударил того по ногам, заставляя упасть на шкуры.

— Ненавижу вас! Будьте вы прокляты с вашими вопросами. Я вам не принадлежу, чтобы вы выбирали мой путь. Принудить можете! Выбирать за меня — нет. Не собираюсь я быть ни воином, ни вашей подстилкой. Катитесь к дьяволу, Фернандо!

Мужчина поднял голову, страшно улыбаясь.

— Наконец-то ты выбрал.

Он медленно поднялся, не отрывая от Луиса взгляда, в котором бесновались его страсти и желания.

— А с игрушкой в твоих руках что собираешься делать?

— Не подходите ко мне. Иначе я опять вас уложу на землю. — сощурился герцог, сжимая рукоять. — Довольно игр. Дайте мне возможность отбыть. Иначе я вам в горло вцеплюсь.

Фернандо расхохотался. Мальчик явно в первый раз в жизни держал кнут, первым же взмахом он себе что-нибудь рассечет.

— Будем учиться, милый, — начал он весело. — Во-первых, ты слишком сильно вцепился в рукоять. Так я тебя без труда обезоружу. Во-вторых, посмотри на то, как ты его держишь. Потом вспомни, как я держал. В-третьих, передвинь ладонь чуть поближе к хвосту. Ну и в-четвертых, попробуй ударить меня, — издевательски попросил мужчина.

— Вы зря думаете, что я не умею обращаться с хлыстом, — в той же манере ответил Луис, делая еще шаг назад. Я довольно долго занимался лошадьми. Юноша особым образом сжал рукоять. Большой палец плотнее прижал древко, а в следующую секунду хлыст пролетел мимо лица короля, сбив позади кубок. — Вы явно мало обо мне знаете, ваше величество. Ваши добрые вассалы, — ехидная усмешка, — представили меня этаким дурачком. — Новый удар с другой стороны рассек пламя, поднимая вверх искры. — Не подходите и отвечайте на мой вопрос. Вы намерены меня отпустить и закончить мерзкую игру? Спать с вами по своей воле я не буду.

— Думаешь то, что ты сейчас показал, поможет тебе? Этого мало, мальчик мой, — также весело продолжил Фернандо. — Ты слаб. И пока ты слаб, ты никому не нужен, — голос мужчины становился все тише и мягче. — Вернее, нужен именно как подстилка, которую можно подложить под кого-нибудь. Тебя так и будут использовать все твои родные, — слова мужчины лились бархатным потоком. — Думаешь, твой дядя отличается от отца? Нет. Как только ты сбежал, я связался с ним. Было очевидно, что он первый к кому ты пойдешь. Показать тебе его письмо? — король замолчал, ласково глядя на Луиса. Дьявол облизывался — скоро, скоро, скоро...

— Какая милая забота о моей судьбе! Отвечайте на вопрос, Фернандо! Вы намерены меня отпустить? — Луис начал закипать. Лицо его залила густая краска. Ангел в груди запаниковал. "Не показывай ему своего темперамента", — умолял он, но глаза застилала ярость. — Отвечайте немедленно! — он ударил плетью с силой по тюку, рассекая плотную ткань, как плоть и обнажая ткани внутри.

Одновременно с замахом мальчишки, Фернандо бросился вперед. Удар в бок, и Луис, скорчившись, лежит на шкуре. Мужчина присел на корточки рядом с юношей, который с трудом втягивал в себя воздух.

— Куда? Куда тебя отпустить? — спросил король таким же бархатным голосом. Он отодвинул волосы, которые мешали видеть лицо мальчика. Пламя костра плясало в огромных зрачках мужчины отблесками огней ада его души.

Юноша не ответил, залепил королю по лицу. Ногти прошлись от подбородка по шее, оставляя красные полосы. Колено ударило по ноге.

Заваливаясь на бок, мужчина ударил Луиса ногой в живот. Поднявшись, он пнул мысом сапога под коленную чашечку. Мальчишка взвыл. Фернандо крутило дикое желание покалечить мальчишку. Отойдя чуть в сторону, он несколько раз изо всех сил пнул тюк, вымещая злобу. На последнем ударе тюк, уже распоротый кнутом, лопнул, и к ногам короля потекла редкая дорогая шелковая ткань. Губы короля исказила усмешка.

Он быстро отрезал несколько длинных полос, и пока мальчика не успел прийти в себя, связал ему руки за спиной, перемотав их от запястий до локтей, и ноги от ступней до коленей. Пересмотрев свои перстни, Фернандо высыпал порошок из одного из них в бокал, наполнил вином, и заставил выпить Луиса. Потом сел рядом и стал с интересом наблюдать за результатом.

— Ублюдок! — юноша дергался в путах. — Выродок! Ты слабак! Ты ничтожество... Все на что ты способен, — герцог закашлялся, — это травить и принуждать...

— Успокойся, милый, — Фернандо погладил юношу по щеке. — Я тебя отпущу, как только ты мне ответишь — куда ты пойдешь? Ты сможешь доказать мне, что там, куда ты собрался, тебя не убьют, не изнасилуют опять?

Скоро мальчик уснет, и будет видеть хорошие сны, а перед этим... Перед этим будет период повышенного восприятия, когда любые слова, действия воспринимаются очень глубоко и ложатся на душу.

— Не твое дело куда... — Луис не задыхался, Луис тонул в бурном океане. Опять его лишают возможности соображать. — У меня есть дом. Мой дом. Без тебя. Для себя... и жизнь. Моя... Ты лезешь... в мою жизнь... ты... — глаза закрылись.

— А теперь послушай меня, Луис, — голос короля был очень серьезен. Он продолжал гладить юношу по щеке. — Нет у тебя дома. Вернешься ли ты домой, поедешь ли ты к дяде — тебя вернут. Или убьют. Я тебе предлагаю жизнь. Я хочу сделать тебя сильным. Достойным. Сейчас ты всего лишь маленький запутавшийся мальчик. Ты потерялся в себе, в своих чувствах, в своей жизни. Как ты можешь что-то выбирать, что-то решать, если ты не понимаешь, что происходит с тобой? Я помогу тебе. Пойми, родные тебя уже продали. Обменяли. Ты к ним хочешь вернуться? Разве ты не хочешь научиться сам управлять своей жизнью? Герцог, все мы ходим под Богом, всех он нас создал и расставил по нужным ему местам, но сильные люди могут отвоевать себе другое место. Сейчас ты никто, я предлагаю тебе стать другим. Об тебя перестанут вытирать ноги, тобой не будут расплачиваться.

Король говорил и говорил, крутил в водовороте слов сознание юноши, гладил его щеку, и следил.

Ангел внутри накрыл своего маленького господина крылами, чтобы не верил ласке голоса. "Он говорит ложь. Предлагает тебе прельститься своей силой, воспользоваться его поддержкой. Он не отпустит тебя... Ты для него очередной любовник в череде многих. Забавная и смешная игрушка. Не слушай, Луис. Я знаю путь, и ты знаешь... Ты... сильный... ты добьешься целей... ты уже наметил цели, исполнишь волю господина... Луис, не засыпай..."

Фернандо видел, что юноша уже почти заснул.

— И последнее, Луис — я не буду спать с тобой силой. Я не буду насиловать тебя. Если захочешь, сам придешь. А сейчас спи, милый. Тебе нужен отдых, — Фернандо быстро развязал шелковые "веревки", лег рядом с Луисом и обнял его, удобно устроив голову юноши на своем плече. Последние несколько минут, до того, как юноша провалился в сон, король просто обнимал его и гладил по голове. Прекрасные цветные сны, в которые сейчас погружался юноша, только усилят эффект от всех слов. Губы Фернандо искривила усмешка — самое смешное, что он говорил правду, и если бы мальчишка дал себе труд задуматься, он бы сам все понял. А щенок думает, что может что-то сделать. Маленькая хорошенькая куколка.

Уложив уснувшего юношу, Фернандо потрогал царапины. Щенок. Мужчина увидел шелковые ленты, и дьявол, наконец, выбрался наружу. Довольно ухмыляясь, он подобрал их и направился прочь из шатра. Охраннику было велено одеть герцога и все время оставаться при нем, пока не придет король или Фредерик.

35

Очнувшись в черных сумерках ночи, Луис еле унял бьющую его дрожь. Тело так ослабело от странного средства, что первые минуты он вообще не мог пошевелиться. Только смотрел на фигуру у входа в шатер. Гвардеец то ли дышал ночным воздухом, то ли прислушивался.

Герцог пошевелил ногами. Не связан. И вновь одет. Милость короля пугала юношу. Перед глазами плыли картины последнего разговора, а потом голос, который ускользал и падал в бездну наведенного сна. Такие средства часто применяли, чтобы уничтожить боль. Одна женщина, да упокоит Господь ее душу, тоже маялась долго. И лекарь назначал ей сильное средство, которое вводило в сон и уничтожало боль. Но при этом вызывало и слабость мышц и галлюцинации. Вот и теперь юноше казалось, что он плывет на волнах безумного сна. Или сон вошел в сознание, приведя его в этот шатер.

Луис сполз с подушек очень тихо. Он и сам не ведал, почему подхватил одну из тонких сухих веток, поджег, а затем бросил в сторону накрывающего полога. Пламя вспыхнуло так ярко! Таким манящим светом.

Оно раскидывалось сияющим узором и манило к себе. Но герцог, уводимый инстинктом самозащиты, подался в темноту. Он сам не знал, как нырнул в нее, как оказался за пределами шатра, лишь слышал крики, с жался в комок. Наверняка, сейчас его найдут. Король ведь где-то рядом... Луис покатился по траве, пополз. Пока не оказался у канавы. Нырнул в нее инстинктивно, под громкие крики и ржание лошадей... Ночь окружала герцога. Ночь и звезды. Ползти, ползти, ползти, а потом бежать, или лететь? Или это только все казалось... Ноги зашлепали по ручью, по камням, дальше к лесу, пока вдали не стих шум. Охрана стояла около шатра... Кажется, там было их несколько. Новые всплески воды, и вот низина, по которой течет ручей. Склониться, умыться ледяной водой, попытаться освободиться от образов двоящихся деревьев. От мысли, что выглядишь словно пьяный.

Брести по воде, упиваясь ее шумом, потом свернуть на просеку, схватиться за ствол. Дьявол утверждал, что у Луиса нет дома. И никогда не будет. Так и есть. Его продал отец. За богатства, за власть... И теперь ослушание выльется в месть. Но что такое месть, если сам дьявол хотел тебя уничтожить?

Герцога скрутило, он согнулся, опорожняя желудок. Прошел еще вперед, не разбирая дороги и не слыша погони. И вдруг впереди увидел всадника... Глаза сощурились. Очередное видение? Видение... Может, сон еще снится? Юноша нашел рукой ствол и замер, глядя перед собой.

В этот самый момент кто-то грубо ухватил его за плечо и швырнул в канаву полную сухих листьев, густо поросшую по краям можжевельником. Луис упал лицом вниз, и тяжелое тело мужчины намертво придавило его к земле. Зажав герцогу рот ладонью, Легрэ только и шепнул на ухо:

— Лежи тихо.

Четыре всадника на лошадях промчались по дороге, двое минутой позже вернулись назад, покружили, осматриваясь, и поскакали к лагерю.

В лесу приглушенно слышался лай собак и крики людей.

— Ну и устроил ты шума, молодец, — усмехнулся тихо Кристиан, выпуская Луиса, и тут же ухватил его за руку и потянул сквозь чащу. Он почти с упоением вспомнил свой побег: едва королевский шатер полыхнул — началась суматоха. К тому времени Легрэ уже перетер о камень веревку на руках — ею же он и задушил того единственного гвардейца, который остался его охранять. Кристиан видел, как хрупкая фигурка Луиса скользнула в темноту. Дальше оставалось только бежать следом и надеяться на удачу. И им повезло.

Герцог не особо сопротивлялся, когда огромная тень тащила его куда-то в темноту. Он на это был просто не в состоянии. Единственное, что юноша сознавал — это то, что рядом каким-то образом оказался Легрэ. Его не убили. Или не успели... Когда шум погони стих, когда остался лишь шум деревьев и лесная тропа, ведущая в неизвестность, юный беглец очухался и попытался вырвать руку. Кристиан не отпустил, продолжая шагать вперед.

— Я очень устал. — Луис подал голос. — Послушайте, Легрэ, отпустите руку.

— Нельзя, — отрезал Кристиан, но шаг чуть сбавил. — Перейдем через болото, потом отдохнете, герцог. Я знаю эти топи, как свои пять пальцев — ни собаки, ни гвардейцы нас там не достанут. Никто вообще. Там есть домик в топях. Побудем в нем недельку, потом выберемся до пристани, а там сядем на корабль. Конечно, — Легрэ чуть сощурил синие глаза, — если вы опять не пожелаете вернуться к королю.

— На корабль? Послушайте, Легрэ... — юноша недоговорил, потому что под ногами у него началась зыбкая почва. И он был вынужден идти очень осторожно, практически шаг в шаг за мужчиной. Вернее, болото уже окружало их давно, только Луис заметил это обстоятельство только теперь. Ступая осторожно, практически подстраиваясь под шаг Кристиана. Прошло около получаса или даже часа, когда впереди появился островок с низеньким домом, который среди деревьев и не разглядишь.

— Я вас довольно слушал, герцог, — отстраненно заметил Кристиан, продолжая внимательно смотреть под ноги и проверяя каждый шаг ногой. Он держал Луиса за руку очень крепко и злился на него. Ведь юноша мог остаться с ним в монастыре, мог стать королем — одно только слово, но нет, он предпочел играть героя, а в результате они оба оказались в скверной ситуации и могли погибнуть. — Хватит. Если у тебя головы на плечах нет, Луис, то кто-то должен думать о нас обоих.

Они выбрались на твердую почву и Легрэ, наконец, отпустил руку Луиса.

— Послушайте, я вас не просил мне помогать. И королем не просил делать. И тем более, — оглядываясь вокруг, юноша недовольно поморщился, качнулся оттого, что на него еще действует выпитая гадость,— тащить меня с собой. Вы за меня не отвечаете. И не записались мне в спасители и родители! Луис быстрым шагом пересек остров и открыл дверь в домик, заглядывая внутрь. Он очень хотел просто упасть куда-нибудь и снова отключиться. Все кружилось, в теле царило странное возбуждение, от которого трясло. Все раздражало. Все слишком ярко сверкало. И маленькое помещение заливало как будто зеленым светом. Герцог упал на кровать, но пространство продолжало кружиться...

Кристиан, помолчав, хмыкнул, вошел следом и, прикрыв за собой дверь, подошел к постели. Он молча передвинул Луиса к стене, укрыл одеялом, а потом стал шарить по полкам, ища что-то среди плетеных корзин.

— Ты есть хочешь? — спросил он у юноши сухо. — Тут есть немного сушеной черники и мяса.

— Нет, — отозвался герцог. — Меня и так стошнило... Этот мерзавец опять что-то мне подмешал в вино. — Глаза смотрели в потолок. — Не удивлюсь, если завтра я уже буду трупом. Пить хочется. Если можно...

— Я заметил, что с тобой невозможно разговаривать, — без упрека ответил Легрэ, сняв с полки кувшин и отыскав рядом какую-то тряпку — все это он взял с собой. — Я принесу воды, — и вышел за дверь. Вернулся он только через полчаса, но зато с полным кувшином, повесил мокрую тряпку на веревки у входа, вздохнул. Налив в глиняный стакан воды, он поднес его герцогу. — Пей. Болотная и не особо вкусная, но если пропустить через ткань, вполне пригодная для питья.

Луис жадно выпил, потом еще.

— Если меня найдут, то точно не оставят в живых, — сообщил он, поворачиваясь на бок и стараясь не обращать внимания на разноцветные круги. — Я еще не уверен, что мне все это не мерещится... Кристиан, как вы оказались рядом? Вас отпустили? Что вы делали в лесу?

— За вами бегал по обыкновению, — отшутился Легрэ, но после заговорил серьезно. — Мне удалось сбежать. Когда загорелся королевский шатер, я воскликнул: "Боже, там же король!" и большая часть моих недалеких умом сторожей ринулась спасать монарха. Я спасать Фернандо не хотел, да и на побег решился окончательно лишь тогда, когда увидел, как ты в лес... рванул, скажем так. Потом я бежал за тобой... А потом просто повезло каплю. — Кристиан поставил чашку Луиса на табурет рядом с кроватью. — Зачем вы так рвались спасать короля? То, что он делал с вами — это... Даже среди убийц и насильников я не встречал такой жестокости. Он невменяем... Зачем же, Луис?

Герцог закивал. Да, король одержим. Безумен... И сейчас, кажется, что и весь мир наполнен демонами разных мастей. Среди них каждый страдает той или иной страстью. Глаза остановились на сосредоточенном лице бывшего стражника. "Синие! Какие же синие у тебя глаза, мой архангел! Какой ты красивый... Еще красивее, чем раньше, — зашептало сознание. — Я бы хотел тебя целовать, касаться, быть с тобой". Глубокий вдох, чтобы отогнать искушение. Ни в коем случае нельзя оставаться рядом с мужчиной долго. Нельзя себе позволить пасть.

— Вы правы, Кристиан. Все короли такие. Они... опьянены властью. Им даже Бог не указ. — не отрываться от глаз Легрэ, упиваться его близостью, запахом. — Я не хотел, чтобы вы... пострадали. Я бы справился сам. — юноша еле сдержался, чтобы не протянуть руку и не погладить покрывшуюся грубой щетиной щеку.

— Я пару раз уже видел, как вы сами справляетесь, герцог, — не веря, улыбнулся Легрэ, любуясь юношей, но не касаясь его. Ради этих голубых глаз Кристиан пошел на предательство, потерял все, что у него было, но сейчас понял: как не лезь из шкуры вон, а невозможно прыгнуть выше головы — если между ними не будет короля, всегда будет что-то другое. Родословная, кровь, честь, совесть. Тогда почему он все еще рядом с ним? Зачем продолжает губить себя и бороться за его любовь? Кристиан думал об этом и не находил ответов. — Вынужден признать, что справляться у вас получается скверно... Не понимаю, почему вы все еще живы, кстати. С таким чувством самосохранения, точнее — с его полным отсутствием, долго не протянешь... — Кристиан отвел взгляд, словно собираясь духом, потом посмотрел на Луиса очень внимательно. — Ты когда-нибудь сам бил человека?

Луис отрицательно покачал головой. Конечно, не прав... Конечно, все лишь случайность, что встречи этой могло и не произойти.

— Простите, Кристиан, что ввязал вас во все тяжкие. Я уберусь, как только приду в себя. Я не стану больше подвергать вас опасности, — юноша прикусил губу. Не надо так смотреть! Зачем так смотреть? — И я сам справлялся... И справлюсь дальше... Все наладится.

— Вы сами-то верите в то, что говорите? — спросил Кристиан, чуть склонившись над мальчиком. — Не стоит возводить меня в сан жертвы — я выбрал свою судьбу сам, и я буду с тобой рядом до тех пор, пока это не кончится либо пока меня не убьют. И ты не можешь мне запретить этого, Луис, потому что просто не можешь. Не хочешь остаться со мной — держать силой не стану. Тебя очень легко заставить, принудить, если надавить правильно: так тебя каждый желающий гнуть во все стороны будет, а, глядя на тебя, желание возникает. Даже у столетнего беззубого старика, не способного ходить без палки и то возникнет. Я говорил тебе недавно, когда связывал тебя, помнишь? Ты не станешь воином до тех пор, пока от тебя можно чего-то добиться силой. Жертва ради других — это глупо, ради себя — еще глупее. Тут есть оружие: завтра я буду учить тебя — нет, не драться, но защищаться и убегать. Убивай врагов, Луис, но никогда не бей человека из похоти — это наркотик, к нему привыкаешь.

— Я... — как же близко он наклонился. Слишком близко, что дыхание сбивается. Рука потянулась к лицу и все же коснулась. — Кристиан... — герцог не мог ничего больше говорить. Ему было так тепло, так уютно сейчас. Он потянулся к мужчине навстречу, теряя голову. И сам в полузабвении поцеловал — осторожно, чуть касаясь губами губ.

Кристиан ответил ему с желанием, но без напора и, позволив себе минуту слабости, мягко отстранился.

— Не искушай меня, — сказал он, ласково погладив юношу по щеке. — Ты сейчас под действием дурмана... Не хочу, чтобы завтра ты упрекнул меня и сказал, что я воспользовался ситуацией. Я всегда брал, что хотел, и даже не думал, хорошо это или плохо... С тобой не так, и прежде, чем ты отдашь себя мне, я хочу, чтобы хорошенько подумал над тем, что потом я никуда тебя не отпущу. А пока нам обоим нужен отдых. Поэтому лучше поспи, как следует. Я посижу еще рядом, потом тоже лягу.

— Не уходи, — Луис потянул мужчину к себе и успокоился только тогда, когда тот лег рядом, тогда он устроился на плече и, наконец, закрыл глаза, греясь в тепле своего ангела. Он спал так сладко, так глубоко, обнимал Легрэ во сне крепко-крепко и сразу возился, если не чувствовал рядом. Лишь под утро, когда солнце заглянуло в небольшое окошко, а над болотом не раздалось щебетание птиц, герцог открыл глаза и приподнялся. Не видение. Кристиан здесь... С ним в одной кровати... Краска залила лицо. Он его вчера поцеловал и, кажется, готов целовать опять. Какой позор!

— Доброе утро, Легрэ, — оказавшись под прицелом синих глаз, юноша вспыхнул. Только дураку будет непонятно, что он испытывает. Как относится к сбежавшему монаху. Отодвинуться бы, оттолкнуть, а он опирается на мужчину ладонями и не способен скрыть сумасшедшего взгляда.

— Определенно доброе, — кивнул Кристиан, протянул руку и стал поглаживать пальцами по плечу Луиса. — Очухался? Или не совсем? Мне нравится, как ты смотришь на меня сейчас...

— Да, — тот кивнул, отдаваясь сладкой ласке, а потом вновь улегся на мужчине, тесно прижимаясь. — Мне уже лучше, — щека потерлась о ткань рубашки. Рука легла на грудь Легрэ. — Еще несколько мгновений... полежим... ты ведь не против? — губы пробежали по шее. — Больше с тобой не буду спать в одной кровати. Это грех.

— Грех — это не признавать свою собственную природу, — хрипло ответил Кристиан, пробежав рукой вдоль позвоночника Луиса к шее, — и свои желания. К тому же, — он рассмеялся, — кровать у нас одна и придется потерпеть.

— Не искушай. Я не сдержусь, — Луис еще нежно водил губами по шее, перебирал пальцами пряди волос. — Я не хочу потерять голову, — он закрыл от блаженства глаза. Аромат тела Кристиана манил поцеловать еще и еще. Осторожно. Еще... немножко... по подбородку и вниз, чуть задев кадык, во впадинку между ключицами.

— Я раньше не замечал в тебе такой тяги к садизму. Целовать меня так и говорить, что не хочешь терять голову, — с блаженной улыбкой заметил Легрэ, уже довольно сильно прижимая к себе юношу — правой рукой за плечи, другой за талию. Кристиан наслаждался мягкими губами, добровольными поцелуями, а потом вдруг опрокинул Луиса на спину и оказался сверху. — Я дважды сдержался и не взял тебя... в обоих случаях жалел потом... Я буду искушать тебя, Луис, потому что люблю. А дьяволу мы потом придумаем, что сказать. — Легрэ осторожно коснулся губами мочки уха, почти играючи прихватил, стал целовать тонкую шею. Руки прошлись по бокам Луиса до бедер, забрались под рубашку и, чувствуя нежность кожи герцога, Кристиан пьянел. — Скажи мне 'нет'... и я остановлюсь.

Луис отрицательно покачал головой.

— Не могу так сказать, — он тяжело дышал, чувствуя горячее и сильное тело, которое придавило его к кровати. Пальцы пробежали по предплечьям, по рельефу железных мышц, вернулись к лицу, аккуратно коснувшись потемневшего, заживающего шрама. — Поцелуй меня, — попросил он так тихо, словно кто-то мог услышать. Потянул за шею Кристиана к себе.

И, конечно же, его поцеловали, только уже жарко, властно, глубоко, до полного ощущения беспомощности. Кристиан ловил вздохи Луиса, скользил языком по кромке зубов, касался языком языка, и сознание его туманилось удивительным волшебным ощущением — будто так было всегда. Они были предназначены друг другу не злым роком, но самой судьбой. Теперь Легрэ осталось осознать это и сделать Луиса своим, отдать в ответ себя и в жарком танце любви связать навеки не только их тела, но и души. Рука Кристиана — сильная и мозолистая, скользнула по груди, спустилась на живот и пальцы осторожно двинулись вдоль пояса штанов, намерено не проникая дальше — пока только дразня, лаская. Легрэ ладонью почувствовал, как сильно бьется пульс юноши, и улыбнулся сквозь поцелуй.

Это было так жарко, что Луис отбросил все сомнения. Теперь он цеплялся за плечи бывшего стражника, тянул его рубашку на себя, пытаясь добраться до кожи и ощутить ее и, наконец, коснуться. Отвечал на поцелуи, позволял играть языку Кристиана со своим. Дыхание сбилось, сердце выскакивало из груди, а пальцы пытались уже проникнуть под ткань штанин. О, это было неправильное ощущение, но такое магическое, что герцог забыл обо всем. О том, что ему надо бежать, что этот странный человек совсем недавно принудил подписать его ужасную бумагу... что...

— Я люблю, люблю тебя, — забормотал юноша, когда его шею и плечи стали покрывать поцелуи. Выгнулся навстречу мужчине, подставляясь и не понимая, как себе такое позволяет. Его пробужденная чувственность, его яркий темперамент пробуждались и требовали выхода.

Кристиан слегка прикусил губы Луиса, потом выпрямился над ним и стянул его рубашку через голову, отбросил ее в изножье постели.

— Когда-нибудь скажи мне это просто так, — улыбнулся он, раздеваясь. — Любовь — очень странное чувство, но оно не проходит. Хотеть кого-то и любить — вещи разные, Луис... Мне жаль, что я поздно понял это и причинил тебе вред.

— Что? Ты... — герцог вспыхнул, задышал очень часто. Его пугливое и недоверчивое сознание, сдобренное угрозами и мерзкими словами Фернандо, заработало на защиту. — Не подходи! Не касайся меня... — зашипел он, вскакивая. — Ты не смеешь! Ты... — сколь нежно целовали губы, так теперь грубо оттолкнули руки. — Не желаю. — Луис сорвался с места и рванул к двери, задушенный внезапными слезами. "Подстилка! Всякий будет тебя нагибать и использовать!" — голос короля стоял в голове. "Ты пробуждаешь демонов!" — вторил голос отца.

— Луис! Ты не так меня понял! — крикнул Кристиан вслед, а потом чертыхнулся сквозь зубы. Некоторое время он просто сидел на постели и смотрел на открытую дверь, а после подобрал рубашку герцога и направился за ним. Благо островок посреди болот был не больше четверти мили и, в конце концов, Легрэ отыскал Луиса у большого валуна, лежащего в тени сосен. — Вот, накинь, замерзнешь, — Кристиан протянул юноше рубашку.

— Спасибо, — буркнул герцог и забрал рубашку. — Оставьте меня одного, — попросил он, потом еще долго сидел в длинных тенях деревьев и вернулся лишь потому, что желудок подвело. Хмуро сжевал кусок хлеба, выпил еще воды, а потом все-таки поднял на Легрэ больные глаза. — Говорите, придется ждать неделю? Надеюсь, вы знаете дорогу... Я бы хотел побыстрее покинуть границы Валассии. У меня есть дела в Атальи. И вашего присутствия рядом с собой я не желаю. — губы задрожали, выдавая крайнюю нервозность. Все равно придется поступать так, как сказано. Глядя на Кристиана, юноша ощущал, как к его горлу подкатывает ком. "Отличать любовь от желания? Вот что ты думаешь... Что я подстилка! Ты и говоришь так... Нельзя было расслабляться, подпускать тебя близко".

Легрэ хмуро кивнул, дав понять Луису, что намерен придерживаться того же плана.

— Хорошо. Я провожу вас, куда захотите, а потом уйду из вашей жизни к чертям собачьим. Но сейчас я хочу кое-что пояснить. Говоря, что я причинил тебе вред, я только хотел извиниться за то, что обманом заставил тебя отписать земли монастырю. Тогда я не понимал, что люблю тебя, я думал, что у меня на тебя просто стоит... Черт, впервые в жизни оправдываюсь перед сопливым мальчишкой, — Легрэ проглотил вставший в горле ком и устало провел ладонью по лицу. Чтобы продолжить, ему пришлось буквально вытряхнуть себя из этого состояния. — Когда кого-то действительно любишь, то безропотно принимаешь от него все потому, что этот человек тебе по-настоящему дорог. Мое не очень умелое, признаю, извинение, ты почему-то принял на свой счет. Ты говоришь мне, что любишь меня, — Кристиан горько усмехнулся, — но ведешь себя так, будто тебе некуда деваться, будто ты позволяешь себя касаться только потому, что я пару раз отнесся к тебе по-человечески. Видимо, ты так привык к жестокости, что ничего другого просто не видишь. Ты запутался, Луис. Ты не любишь меня, а просто подсознательно используешь... или отыгрываешься. Я даже не сержусь на тебя — я сам виноват, и я сам все испортил, когда изнасиловал тебя. Что ж, мы квиты. У тебя прекрасно получилось дать мне сдачи. При других обстоятельствах я бы даже гордился тобой, мой мальчик. Только сейчас мне почему-то не до того как-то. — Легрэ кинул долгий задумчивый взгляд на болота. — Я не собираюсь трахать тебя. Мне из без того тяжело. А потому сделай одолжение, перестань бегать от меня и творить глупости. Я провожу тебя до Атальи, потом мы расстанемся.

Луис не ответил бывшему стражнику, просто вышел за порог и подставил лицо солнцу. Он стоял на покосившемся маленьком крылечке и старался не проронить слез. Больше всего на свете сейчас он желал не слышать признания Кристиана. Когда из тебя выбивают жизнь, так гораздо проще, но если взрастить даже хрупкий росток и оберегать его, то обязательно придет какая-нибудь свинья, чтобы растоптать даже эти хрупкие всходы. Любовь к мужчине — сама по себе постыдна. А сознание того, что ты совершенно один, способно убить. Любить? Нельзя любить. И вот, отрицая сам факт даже возможности лечь в постель с человеком одного пола, герцог целовался с мужчиной, сам целовался, сам обнимал... Искал в нем нежности. Искал в нем свет. Напрасно и глупо. Значит, Луис его использует? Развернуться на пятках дорогих сапог и сделать шаг в дверь.

— Немедленно отведи меня к краю болота, — потребовал холодно. — В ваших услугах я не нуждаюсь. И благодарю за откровенность. — Луис подхватил пелиссон, стал сдирать с него драгоценные камни, которые убрал в карманы, туда же полетел и жемчуг с рубашки. — Я с вами ни часа не хочу проводить лишнего. Ангел внутри прикрыл крохотный зеленый росток любви беспокойными крыльями, но жадный и неистовый ветер боли все пытался вырвать его с корнем.

— Вот как? — разозлился Легрэ. У него кончалось всякое терпение, а мальчишка, похоже, просто измывался над ним. — Здорово! Замечательно, Луис! Мы опять возвращаемся к тому, с чего начали, а именно к необдуманным импульсивным поступкам! Для того, чтобы отправится в путь, мне хотя бы надо раздобыть нам еды, так что пойду поставлю с того края болот пару силков на зайца. — Легрэ напялил рубаху и пошел к выходу, но остановился напротив Луиса, повернулся к нему лицом. Нездоровая ирония, звучавшая в голосе, стала следствием вконец расшатанных нервов: — Не хочешь меня видеть? Прекрасно! Ночуй тут один, а я на улице — мне не впервой! И, знаешь что, герцог, засунь себе свою гордость в то место, куда тебя имел Фернандо! Вы с ним равны по положению, а мы — грязные плебеи вам так — ради развлечения, ни к чему! — ревность заговорила в Легрэ во весь голос.

— Мерзавец! — от обиды юношу затрясло. — Не нужна мне твоя помощь. И ты мне не нужен. Ты с королем одного поля ягоды. К черту! Лучше в болоте утону, чем с тобой хоть на секундочку задержусь, — герцог подхватил старый веник, который висел на крючке у входа и швырнул в спину Легрэ, а потом и вовсе зашагал в том направлении, откуда они, по его мнению вчера пришли. Схватил толстую палку и ступил в болото. "Значит я шлюха? Шлюха? Мерзавец! К чертям! Лживый пес! Не лучше всех... Выбил подпись, а еще любовью прикрывается... стоит у него! Урод!"

— Ну, все! Хватит с меня! — Сильная рука ухватила герцога за шиворот и точно пушинку, поволокла к дому. Луис брыкался, кричал, сопротивлялся, но Кристиан уже мало что соображал и попросту перестал себя контролировать. Казалось, еще минута, и он просто сойдет с ума. Отобрав палку, он швырнул Луиса на постель и закрыл дверь на засов. В синих Кристиана глазах плескались гнев и боль. — Ах, значит мы одного поля ягоды, так?! А своему королю ты тоже в любви признавался?! Не удивлюсь! Ты же любишь, когда тебя по морде, да? Или кнутом! Лучше, чем с ножом у горла?! Он тоже трахал тебя с ножом у горла? Или хоть в чем-то мы не похожи?

— Что? Хочешь тоже попробовать? Как король? — Луис быстро нашел оружие и запустил в Кристиана глиняную чашку, следующим полетел деревянный стул, но мужчина оба раза увернулся. — Плебей. Ублюдок. Ненавижу. Я тебя ненавижу... — герцог рванул к двери, пытаясь проскользнуть мимо. Но попал опять в руки и стал в них биться, как пойманная птица. — Я не спал с ним! Ты... мерзавец... отпусти...

— Лжец! Ты лжец, Луис! — Легрэ подтащил юношу к постели и в порыве борьбы они упали на одеяла. Тяжело дыша, Кристиан подмял юношу под себя. — Сколько ты издеваться надо мной будешь?! Думаешь, я добрый и ласковый?! Сейчас я тебя разочарую — неповадно будет в любви каждому плебею признаваться! И знаешь что?! Я тоже тебя ненавижу! Ты мне всю душу вымотал, чертов сукин сын!

Еще несколько мгновений герцог сопротивлялся, но потом взгляд его перестал быть злобным, а тело обмякло. Рядом с Легрэ гнев куда-то испарился, а его близость вновь сводила с ума, заставляя ненавидеть уже самого себя.

— Я не лгал, — замотал головой Луис, вцепившись в рубашку на груди Кристиана. -Я не лгал... Он надо мной издевался, бил... я с ним не спал... Я... правда... люблю... отпусти... мне нельзя... это стыдно, порочно. Я потому и из столицы сбежал. Ты ничего не знаешь обо мне... Но тебя люблю. Пожалуйста... — губы потянулись к мужчине и стали покрывать его лицо поцелуями.

Легрэ замер и едва не плача прижал Луиса к себе.

— Не мучай меня... Я не знаю, чему верить... Я же из-за тебя на что угодно готов. Не уходи, Луис... Я сколько угодно ждать готов, только не делай так больше — не рви мне сердце. — Кристиан прижался губами к виску юноши. — Прости... Прости меня.

Юноша утонул в нежности Легрэ, прижался к нему, обвил руками, словно боялся потерять.

— Не буду. Только не говори так больше... Мне страшно и без того... Король — он очень опасный человек. Ему никто не перечит. И без тебя меня бы настигли. И без тебя бы оказался в этой ситуации, — нежные губы нашли губы Кристиана. — Ты во мне всколыхнул столько противоречий... столько желания жить...

— Луис, — Легрэ с горячей нежностью поцеловал любимого в губы, ослабил объятия, чтобы дать свободнее дышать, запустил пальцы в его неровно-остриженные волосы. До этого момента Кристиан не подозревал, что способен на такую сумасшедшую нежность, что умолять, любить и добиваться так просто, что можно быть жестоким любя кого-то всем сердцем — он мог быть, каким угодно, с ним. — Я никому тебя не отдам... — Легрэ стал целовать шею Луиса, его плечи — торопливо, страстно, обжигая горячим дыханием. — Мальчик мой, любовь моя... Живи, слышишь... Делай что хочешь, только не отрекайся от меня... Не гони от себя.

— Я... боже... — принимая поцелуи, чувствуя возбуждение Кристиана, герцог плавился в горячий воск. Его снова раздевали, касались теперь горячей кожей, ласкали, исследуя, и слова таяли в нежности, в желании отвечать. — Люблю... не отпущу... мой... только мой. — Луис зарылся в черных жестких волосах тонкими белыми пальцами. Колени его дрожали, когда между ними оказался Легрэ. Одежда теперь так мешала. Все мешало. — Я люблю... правда..

Кристиан легко и почти невесомо скользнул вниз — покрывая поцелуями дрожащее гибкое тело: грудь, живот, пах, он освобождал Луиса от одежд, как от ненужных сомнений, соблазнял его, любил. Раздевался одновременно сам. Сев между ног любовника, Кристиан ухватил Луиса под колени и провел ладонями до ягодиц, потом обратно, широко развел его ноги в стороны.

— В этом нет греха, — он пристально взглянул в глаза юноши и, наклонившись, взял его член в рот, прижал горячий ствол языком к небу, вобрал глубже. Руки нежили колени Луиса, его бедра, гладили бока и живот. Движения губ — плавные и легкие вначале, теперь стали требовательнее, жестче. Кристиан делал все именно так, как возможно делать только любя, только с одним единственным.

Герцог выгнулся. Это было невыносимо, жарко, безумно... Он отдался, отключился, двигаясь навстречу, неосознанно торопя к концу, но при этом желая его и отдалить, получить как можно больше от близости, от своего доверчивого юношеского желания. Вскрикивал, метался... хотел прижаться опять к Кристиану, искал его руками. Клал горячие ладони поверх лежащих на коленях, а потом задрожал и кончил.

Легрэ выпил его до последней капли, и до тех пор, пока Луис не обмяк, не выпускал из-под власти горячих губ. А когда это случилось, Кристиан взглянул в глаза Луиса, провел губами по внутренней стороне бедра и мягко улыбнулся.

— Ты очень красивый, когда смущаешься, — сказал он, страстно перебираясь выше и нависая над юношей всей мощью своего тела — это было тело воина — сильное, подтянутое, с развитой мускулатурой. Шальной взгляд ярких синих глаз уперся в лицо юноши. — Хочешь продолжить?

Юноша кивнул. Этим он переступал барьер, за которым обратной дороги не будет. Церковь отрицает такие связи. Его и без того уничтожат, только если узнают. Но сейчас герцога это мало волновало. Он желал Кристиана. Боялся... Первый раз — он был такой сильный, такой невозможный. Смесь боли, а затем восторга.

— Будет опять больно? — спросил тихо. — Тогда, в подвалах... я никогда до этого... и теперь... я не уверен, — признался он, краснея.

Кристиан немного нахмурился, вспомнив ту ночь, потом погладил Луиса по волосам.

— Ты боишься проникновений? — спросил он серьезно и немного погодя добавил. — Будет, но... совсем чуть-чуть.

— Чуть-чуть... хорошо... — Луис откинулся на подушку и попытался расслабиться, хотя в висках стучала кровь, а колени мелко дрожали от каждого касания Легрэ еще немного, и казалось, что тело взлетит от неги. Герцог доверился рукам, доверился и чуть приподнял бедра.

— Не торопись, — выдохнул Кристиан поцелуем в щеку. — Просто расслабься и не думай ни о чем.

Легрэ положил руку на член юноши — стал поглаживать, дразнить ловкими движениями пальцев. Язык прошелся по бусинке соска, потом его сжали умелые губы. Выдержка Кристиану давалась с трудом, но сейчас он не хотел ничего испортить — он собирался показать Луису, что бывает без боли, хорошо и прекрасно, что и на земле есть рай.

Эти ласки, подобные бескрайнему голубому небу, в котором рождается новый день и новая весна. Эти поцелуи, расцветающие букетами алых роз на коже. Эти пальцы, как сама нежность, как само доверие... Юноша застонал. В волосы опять проникли пальцы, перебирая пряди, направляя к чувствительным точкам — так инстинктивно и бездумно. Герцог сам не понимал, что вновь заводится, что постепенно желание возвращается к нему. Его мысли сосредотачивались на том, чтобы ответить, провести по мощной спине, огладить бока, спуститься ниже, сжимая ягодицы мужчины, вновь пробежать невесомо вверх.

Кристиан нетерпеливо зарычал, полушутя прихватил губами бусинку соска и, выпрямившись, подхватил одной рукой бедра Луиса, другой он просунул под его ягодицы подушку. Легрэ тряхнул головой, убирая со лба непослушные пряди, взял в ладонь член юноши — пальцы обвились вокруг плоти, взяли в кольцо, двинулись наверх, пробежались по влажной головке и вернулись к основанию.

— Доверься мне, — Легрэ коснулся другой рукой губ Луиса, приоткрыв их, немного надавив.

Луис приоткрыл глаза, поцеловал пальцы Легрэ, не в состоянии сдерживать всхлипов и захватившего его удовольствия. Вновь потянул мужчину на себя, чтобы самому впиться в него губами, страстно и безудержно, почти бесстыдно. Он чувствовал, как его член возбуждается, как подается вверх навстречу руке тело.

" Мой! Только мой... Хоть на миг... Даже если убьют потом... Даже если казнят. Зачем отрицать — да, ты прав! Я не утаил от тебя... Два месяца смотрел и думал лишь о тебе".

Легрэ каким-то чудом умудрялся держать свое тело навесу. Прервав сладкий поцелуй, он заглянул Луису в глаза, и тут же пальцы прошлись между ягодиц, коснулись ануса. Легрэ не отводил взгляда от раскрасневшегося лица юноши, стараясь не упустить ничего из того, что на нем отразится.

— Если тебе станет неприятно, ты можешь в любой момент остановить меня, — сказал он любовно.

Луис согласился. Его учащенное дыхание сразу начало сбиваться, едва внутрь проникли пальцы. Не так, как в первый раз — медленно, нежно, растягивая, то внедряясь, то освобождая. Юноша задрожал. Но не от страха, а от жара в паху, от желания, которое не мог контролировать.

Кристиан стал действовать смелее и уже через некоторое время вводил пальцы на всю длину. Одновременно целуя его губы, подбородок, шею юноши, он был настойчив, как никогда. Луис был узким, отзывчивым и таким нежным, что Легрэ стало стыдно за свои подозрения: как он мог подумать, что его мальчик отдавался королю? Теперь это казалось абсурдом! Пальцы проникли глубже, нащупали небольшое уплотнение, погладили, и Легрэ припал губами к губам юноши, чтобы вдохнуть в себя его стон.

— Теперь раздвинь шире ноги, Луис, — прошептал он. — Попробуй поймать это ощущение снова...Тебе понравится.

Юноша подчинился. Он уже плохо понимал, что происходит, лишь ловил поцелуи и двигался навстречу блаженству. Было жарко, по телу прокатывались волны удовольствия. Герцог потянул Кристиана ближе...

— Да, я... еще... — глаза закрылись, голова откинулась назад, губы полуоткрылись.

— Хорошо... Хорошо, — Легрэ погладил юношу по волосам и понял, что пора. Он убрал руку и, смазав свой член слюной, подхватил Луиса под ягодицы, толкнулся вперед — так медленно, что его мышцы сводило от напряжения. "Не сорваться... Только не сорваться", — повторял Кристиан мысленно. Он сдержал обещание быть осторожным, а время, казалось, застыло на месте. Легрэ брал Луиса постепенно, преодолевая сантиметр за сантиметром, а когда вошел до упора, остановился. Он целовал лицо мальчика, шептал на ушко что-то утешительное и нежное, позволял привыкнуть к себе, расслабится.

— Ты...— дрожь во всем теле, раздвинутые ноги, жар внутри, который не отпускает и не дает ни на секунду покоя. Огненные вспышки в животе, растекающиеся сладостью. Мужчина толкнулся в герцоге, а тот спрятал лицо в его плече. Он сдался — безумию, желанию. Тому, что сейчас происходит. Все глубже, сильнее. Двигаться навстречу? Можно ли? Тело ответило само, ища нежности, ноги обхватили ноги, поднялись выше...

Их соитие было естественным и прекрасным, так если бы бог создал мужчину для мужчины, и не было на свете ничего правильнее этой любви. За свое терпение Кристиан был вознагражден сполна: реакции Луиса говорили ему, что он принят, что все прошло хорошо. И нежность вначале, и сменившая ее позже животная необузданная страсть тоже была правильной. Легрэ не торопился к финалу — он наслаждался каждым резким толчком, каждым вздохом, тем, как юное тело дрожит, принимая его в себя и плавиться в жарких объятиях. Стоны Луиса сводили с ума, и Кристиан позволил себе много больше, чем уже взял, — он ловил взгляды Луиса, старался удержать их и в ответ лишь глазами сказать — "люблю". Его рука нащупала член юноши — стала двигаться в такт движению бедер, по спине к обнаженным ягодицам иногда скатывались капельки пота, а Легрэ забыв о своих интересах, изо всех сил старался доставить удовольствие тому, кого любил.

Луис уже не стонал, из его горла лились крики, такие жадные, переходящие в почти плач, но на самом деле это было прекрасное воплощение его любви. Он доверял Кристиану. Он желал его, он хотел отдать ему каждый вздох.

И несмотря на туманное будущее, жил теперь лишь этими мгновениями, необузданно срываясь и позволяя брать себя. Погружаться в себя... Пока день не рассыпался на тысячи осколков, а в голову не ударила кровь. Пока на живот не выплеснулось семя и внутренности не затопило жаром. Тогда юноша затих под Кристианом и прижался к нему, не собираясь отпускать.

Ощутив теплую жидкость на своих пальцах, Легрэ, наконец-то позволил себе войти в раж, и они окончили почти одновременно. Сжав зубы, Кристиан глухо застонал и в ответ обнял Луиса, уткнулся лбом в его плечо. Немного переведя дыхание, он отстранился от юноши и уложил его голову на своей груди, в которой все еще бешено стучало сердце.

— Ты лучшее, что со мной случалось в жизни, Луис, — признался он неловко и поцеловал герцога в лоб.

Безумие. Оно приходит с чувством. С тем чувством, которым невозможно управлять. Луис никогда не думал, что будет испытывать эмоции, что позволит себе переступить черту. Он хотел пройти путь ледяным. Не ожидал в себе такого темперамента, не ведал, что его тело такое чувствительное. И теперь лежал пораженный молнией осознания, что влюблен — в мужчину.

Герцог зарылся лицом в Легрэ и затих, стесняясь своих реакций. С любым из смертных он надевал маску. Теперь же был абсолютно беззащитен. И раним. В нем прорастала любовь, которая могла уничтожить или вознести.

— Кристиан... что с нами будет?

На этот вопрос Легрэ мало что мог ответить утешительного. Ему не хотелось думать о смерти, о Фернандо, о том, что он и Луис теперь в бегах, о том, что за свою любовь бывший помощник аббата монастыря будет драться даже не до крови, а насмерть. Он безумно любил Луиса и выть готов был от отчаяния, но сейчас только прижал его к себе ближе, словно боялся отпуститься, и тихо сказал:

— Все будет хорошо... Мы дойдем до Атальи, а там что-нибудь непременно придумаем.

— Они устроят охоту. Деньги у меня там. Я собирался уехать. — откликнулся из плеча Кристиан. — Мы и на эти драгоценности сможем купить лошадей. Но до столицы Атальи почти неделя пути. Фернандо сдерет с меня кожу, если я только окажусь в его руках. Он уже подкупил всех Сильвурсонни.

— Чертовски жалею, что я его не убил, — осторожно подметил Легрэ, рассеянно поглаживая пальцами плечо юноши и хмуро глядя в потолок. — Пока я жив, он к тебе не подойдет.

Луис приподнялся.

— Тебя повесили бы за убийство. Я должен был бы тебя повесить? Ты понимаешь? Я не хочу... Я... — он говорил шепотом, словно кто-то мог услышать. — Мы уедем. Устроимся в моем доме. Там никто не знает, кто я ... Нет родственников. Если только удастся...

-Я понимаю, — ответил Легрэ, подумав, что свобода Луиса очень даже бы стоила смерти короля, пусть хотя бы и его казни, но стоила. Кристиан погладил юношу по щеке и, мягко взяв за подбородок, поднял его лицо к себе. — У нас все получится... У нас должно получится, Луис, — сказал он, а потом поцеловал в губы.

36

Они провели на болотах чудесные два дня, и казалось, что совсем забыли о том, что им нужно было уходить. Маленький деревянный домик на сосновом большом острове стал для Кристиана раем, и он надеялся, что Луис с ним по-настоящему счастлив. На рассвете Кристиан уходил на охоту и возвращался не с пустыми руками, так что теперь они не знали нужды в мясе и свежей воде, но с хлебом по-прежнему были проблемы. Вино, что обнаружилось в погребе, давно перебродило, но зато там же, в большой бочке нашлось немного лука и зерна и уйма всяких необходимых в хозяйстве вещей. Особенно Легрэ порадовало оружие: лук, два колчана стрел и обоюдоострые ножи. Кристиан взял пару из них и, высунувшись из погреба, кликнул Луиса.

— Смотри, что тут завалялось, — сказал он, протягивая юноше находку. — А я все думал, куда же я их сунул.

— Ты ведь построил этот домик... — юноша взял оружие в руки, разглядывая с интересом и ужасом. Такие часто применяли при ближнем бое. Ранения от них бывали смертельными, особенно если провернуть нож внутри плоти. — Ты здесь скрывался? — спросил он с едва скрываемым интересом. Все это время догадка о том, что Кристиан именно скрывался, ни разу не уходила из головы. Но больше всего юношу беспокоило другое. Насколько Фернандо заинтересован в поиске двух беглецов. — Ты думаешь, нас еще ищут? — спросил тихо, чуть краснея. При одном взгляде на Легрэ его охватывало смущение от того, что они делали почти всю ночь.

— Конечно, ищут, — Кристиан улыбнулся и кивнул, подтверждая догадки юноши: да, он действительно построил эту избушку, когда скрывался от властей, и даже обустроил ее водостоком для дождевой воды и двумя выходами, на случай, если придется быстро убираться. — Тут нас ни одна собака не найдет, а если и найдет, то мы можем уйти дальше, в топи. Я на этих болотах три года провел, и поверь мне, малыш, кроме меня сюда за это время только два человека ходили, да и те по дурости потонули. -Легрэ вышел из погреба и странно-внимательно посмотрел на Луиса, словно оценивая. — Расскажи мне, почему король так жесток с тобой?

Герцог пожал плечами.

-Вся моя вина состоит в том, что я не знаю, что он на самом деле хочет. Но из всего, что я услышал от Фернандо... — юноша вспомнил странные и извилистые разговоры с королем и нахмурился. — Я заключил, что он меня целенаправленно искал, а теперь пытается сделать как можно больнее и всего лишить. Дома. Семьи. Родных. Он все время повторял, что я не воин... что я гожусь только для одного... Ты тоже так сказал, — Луис опустил голову и сдержал в груди неприятный осадок, словно сейчас вот стоял перед Фернандо и должен был отвечать на его ужасные вопросы.

— Хм, — Кристиан задумчиво провел пальцами по подбородку, — тогда я знаю, чего он от тебя хочет... Это забавно, я думал, что ты только во мне вызываешь подобные... желания. Хотя, я не согласен с этим неврастеником на счет того, что ты годишься только для одного... Король пытается приучить тебя к боли, к тому, чтобы ты наслаждался ею... В тебе это есть, Луис, но знаешь, что меня радует? — Легрэ игриво потрепал юношу по волосам. — Ты не хочешь подчиняться кому попало. Фернандо недооценивает тебя, потому и не добился результата до сих пор.

Герцог непонимающе поднял глаза на мужчину, вцепился в рукав и развернул к себе.

— Он один раз говорил про боль. — сказал с некоторой жесткостью и недоверием. — Что значит твоей "наслаждался болью"? О чем идет речь? — Луис начал нервничать, словно ему не досказали самого главного. — Ты понимаешь, о чем идет речь?

Кристиан кивнул — настойчиво и как-то слишком знающе взял Луиса за руку, ласково сжал пальцы.

— Ты так боишься заглянуть правде в глаза? Ты можешь получать удовольствие от боли, Луис, тебе достаточно только захотеть, подвести к нужной грани и немного подтолкнуть — и ты со временем войдешь во вкус.

— Нет, — отрицательно закачал головой герцог, а внутри спряталась тайна. — Я видел, как обращается Фернандо со своим фаворитом. Он словно собака. Боится, что его пнут. Боль может вызывать страх. К ней возможно привыкнуть. Но желать боли... Кристиан, зачем ты меня пугаешь?

Юноша еще больше нахмурился. В глазах его появилось понимание. Воспоминание о связанных руках, о том, как сильны были ощущения. Какая слабость еще долго оставалась в теле. Легрэ знал толк в боли. Он много раз наказывал монахов...

— Ты заметил, что ты сказал про фаворита короля? Боится, — Кристиан понизил голос. — Если научится с ней справляться, изменить отношение к этому, то и страх станет второстепенным. Я могу научить тебя справляться с этим, и тогда никто больше не сможет заставить тебя делать что-то силой. Я не стремлюсь пугать тебя, Луис. Я уже доказал не раз, что я тебе не враг. Боль может стать наслаждением, когда ты в руках любимого. И ничего не стоит проверить это... Если, конечно, ты решишься.

Луис не знал, что теперь ответить на предложение мужчины. Мысли о том, что он практически не знает Кристиана, вернулись к нему с болезненной очевидностью. Слово "боль" вызывало воспоминания о наказании. О ночах, проведенных на коленях, когда горох впивается в кожу. О палке, бьющей за ошибки, по рукам. Об унижениях отца, который не упускал случая ударить.

Юноша не смотрел на Легрэ. Молчал слишком долго, не в силах даже осознать, о чем именно говорит тот, к кому он испытывал столько чувств.

— Если я доверюсь тебе, — сказал он нерешительно, — ты остановишься, когда я попрошу? Если что-то пойдет не так...

— Конечно, — не раздумывая, ответил Легрэ и, помолчав, обнял Луиса, прижал к своей груди. — Я не буду переходить границ разумного. А ты думай, что это игра — тебе так будет легче. У тебя вызывает страх физическое насилие, подчинение, невозможность выбора, но знай что, такие, как я, еще более уязвимы перед твоей беспомощностью. Для нас это наркотик, вино, рай, — руки Легрэ заскользили по спине, к талии, ниже. — Пока мы получаем то, что хотим, мы зависимы. Поэтому Фернандо гоняется за тобой с таким усердием — ему нравится твое сопротивление, то, как ты реагируешь... Признаю, хоть и с великим стыдом, что я сам попался на это.

— Ты уязвим? — руки сами потянулись обнять мужчину, прижаться к его груди. Внутри зарождался постыдный огонь желания, который стекал к ногам и вызывал лихорадку. При мысли о естестве Кристиана, кровь приливала к члену и внутри все начинало гореть. — Я не сопротивлялся. Я защищался. Он пытался меня покалечить..

— Если бы он хотел тебя покалечить по-настоящему, он бы давно это сделал, — ядовито усмехнулся Кристиан, с жгучей ненавистью вспоминая Фернандо. — Я уязвим... и король -тоже... но теперь ему придется поискать себе другую добычу в своей охоте, потому что я тебя не отдам... Ты мой, Луис... Только мой... — Кристиан отстранился и холодно посмотрел в глаза юноши, и глядя в синий лед его глаз вряд ли можно было догадаться, как сильно он сейчас желал Луиса, как сгорал от страсти.

Герцог удивленно расширил глаза, увидев, как изменилось лицо Легрэ. Какая в нем появилась хищность. Глаза его скрывали пламя за внешним спокойствием.

— Твой... — как эхо, повторил Луис, завороженный властными руками Кристиана, его мощью, его жаром, обещающим так много и одновременно пугающим неизвестностью. — Что я должен сделать? — спросил с еще сохранявшимся сомнением в правильности согласия.

Легрэ едва заметно усмехнулся.

— Осознать это, — сказал он, забирая из рук юноши ножи. Он отнес их к столу и оставил там, рядом с веревкой и тарелкой жареного мяса, потом обернулся к юноше, слегка прищурился. Казалось, будто Кристиана кто-то подменил — на того, прежнего, ужасного душегуба, каким он был в монастыре. — Подойди, — приказал он, чуть повысив голос и внимательно наблюдая за мальчишкой.

Луис некоторое время недоуменно наблюдал за тем, как возвращается тот, кого все боялись. Но он почему-то воспринял изменения, как странную и интересную игру, и потому подошел. Хоть и ощущал некоторую опасность: если все-таки обман? И Кристиан именно такой настоящий?

Легрэ обошел Луиса кругом, разглядывая его, словно какую-то вещь.

— Мило, — бросил он небрежно. Он встал позади Луиса и, коснувшись грудью лопаток, жестоко прошептал над ухом: — Давай посмотрим, насколько тебя хватит, — Легрэ шумно втянул ноздрями запах юноши, чуя его страх, его трепет, шумно усмехнулся. — Слушай меня внимательно, сладкий мой, за любое ослушание или сомнение в правоте моих слов я жестоко накажу тебя, если будешь умницей — получишь награду. Глаз без приказа на меня не поднимать. Называть меня надо по имени. Кристиан. Говорить только, когда я позволю... Ты, конечно, можешь меня умолять пощадить тебя, но усвой сразу, мне плевать на это. Ты все понял? Если да, отвечай.

— Понял, — Луис невольно напрягся от тона Легрэ, опять вспомнив о короле. Тот тоже всегда требовал отвечать. Юноша сжал руки в кулаки. Какая все же непонятная игра. Не поднимать глаз, не просить пощадить... Очень странно...Мысли скакали, как бешеные. Может, все-таки сказать уже сейчас "нет", отступить? Не слишком ли ты зашел далеко, Луис? Куда приведет тебя желание попробовать обещанную сладкую боль?

От касания Кристиана герцог вздрогнул всем телом, по спине к копчику пробежали мурашки.

— Раздевайся, — приказал Кристиан, отступая. — Медленно.

Юноша не поворачивался. Он стянул теплый пелиссон. Начал развязывать тесьму на рубашке. В голове шумела кровь. Пальцы не слушались, тесьма путалась, не подчинялась. Юноша снял и рубашку. Коснулся шелкового пояса на штанинах, и через секунду те скользнули вниз к ногам.

Герцог выпрямился, сводя лопатки. Он ощущал, как волосы щекочут шею, чувствовал взгляд в спину. Очень странная игра... Тебе еще не поздно остановиться, Луис.

Казалось, Кристиан нарочно затягивает молчание и ничего не делает. Необходимо было дать Луису прочувствовать свою беззащитность. Обнаженный, прямой, под открытыми лучами золотого солнца, пробирающегося в окна, он был прекрасен, даже синяки и ссадины на теле не портили Легрэ сладости ощущения. Король желает подчинить себе Луиса, но после сегодняшнего дня этот мальчик слишком хорошо усвоит разницу, между настоящей болью, и болью сладкой, любовной, способной унести сознание в такую глубокую тьму, с какой сравнима только смерть, а после вознести к свету, убаюкать в теплых волнах блаженства. Фернандо никогда не сможет дать ему ничего подобного. В душе Легрэ снова всколыхнулась ревность, и он дай ей власть над своим разумом. Кристиан разделся и подошел к столу. Не стесняясь собственной наготы и откровенно торчащей плоти, он оперся бедрами на край стола и скрестил руки на груди. Его похотливый пристальный взгляд шарил по прелестям юноши, будто сдирая незримые одежды с его белых плеч, с его нежной кожи.

— Что ты чувствуешь, Луис?

— Тебе доставляет удовольствие смотреть. Тебя бы вздернули за то, что ты смотришь на себе подобного с таким откровением. Церковь запрещает смотреть мужчине на мужчину. Ты смотришь... и желаешь, — Луис даже взгляд боялся поднять. Его мораль запрещала любоваться Кристианом. С детства ему вбивали невозможность радостью красоты. Она считалась порочной и разлагающей. А то, что теперь испытывал юноша — стыд, смешанный с чем-то горьковатым...

— Тебе следует научиться называть вещи своими именами, сладкий мой, — усмехнулся Легрэ, с Церковью, как и с Богом у него были совсем непростые отношения, и очень давно он не испытывал приязни к их законам. — Тебе неловко? До сих пор? Сейчас мы это полечим... Подойди ко мне и посмотри на меня.

— Я не могу. Прости, Кристиан. Мы зря затеяли всю эту игру. Я не стремлюсь ни к боли, ни к чему-то подобному... — Луис судорожно присел, чтобы поднять с пола штаны и одеться, но взгляд его случайно упал на возбужденную плоть мужчины, и краска залила лицо. Сотни картинок и ощущений ночи пронеслись перед глазами. Щеки покраснели. Ноги задрожали... А глаза поднялись на лицо мужчины.

И тут Легрэ схватил его за волосы так сильно, что герцог невольно упал на колени.

— Очень хорошо, Луис. Именно так ты становишься драгоценным... Невинный. Смущенный. Упрямый. Когда ты ведешь себя так — с тобой хочется быть грубым, тебя хочется мучить... Но я не считаю, что пора закончить игру... Наоборот, мы только начали, а потому... — Кристиан склонился к лицу юноши и стал целовать — в противовес словам слишком нежно.

Луис дернулся к бегству. Его охватила внезапная паника. Но пальцы вцепились в волосы и губы были жадными, влажными, страстно-нежными. Юноша невольно вцепился в запястья мужчины, стараясь отстраниться. Его испуг рос. Кристиан обещал, что остановится, если что-то пойдет не так.

— Пусти, — в самые губы. — Я не согласен. Пусти.

В ответ поцелуй стал настойчивым, глубоким и, преодолевая сопротивление Луиса, Кристиан смог положить вторую руку на его пах. Пальцы прошлись по завиткам волос, по члену — сжали немного.

— Так надо, — Легрэ только на миг оторвался от мягких губ юноши, а после с двойным усердием вернулся к поцелую.

Голова горела, мужчина оттягивал ее за волосы назад, не давая сбежать от губ, от языка, который проникал, ласкал, манил подчиниться. Герцог еще раз попытался дернуться, но потом откровенно отдался нежности и почти забыл про то, что его удерживают. Забыл про опасность, таящуюся в Легрэ. Хотя пульсировали самые нехорошие предчувствия.

— Так-то лучше, — в конце концов, выдохнул Кристиан в полураскрытые губы, но довериться воле Луиса он больше не мог, да и не хотел, поэтому он взял со стола веревку, после чего разрезал на две части. Одну перекинул через балку в потолке и, подняв левую руку Луиса вверх, привязал оба конца к запястью, другая часть веревки соединила правое запястье с правой ногой таким образом, что юноша мог немного шевелить ею, но был не в состоянии освободиться. Луис оказался словно муха, застрявшая в паутине.

Теперь страх стал безумным. Герцог отчетливо осознал, что находится во власти мужчины, что тот намеренно его не слушает. Он спрашивал себя, что было бы, если бы он сразу отказался. Позволил бы Легрэ поступить так, а ангел внутри утверждал, что — да, пришло бы все именно к этому.

Юноша висел, зажмурившись, но дыхание его сбивалось и было частым. А страх стучал и в висках, и в паху.

Кристиан словно насквозь видел Луиса, его панику, его реакции, его страхи. Его тело по привычке ожидало истязаний и жестокости, но Легрэ знал, как можно обмануть слабую плоть.

— Любовь эта — штука такая странная, правда? — сказал он, отпускаясь на колени. — Разная. Такая разная, Луис. — Кристиан раздвинул ноги юноши и взял его член в рот, взялся за дело помогая себе рукой.

Облизывая нижнюю губу, сдерживая стоны, пытаясь не даваться, сопротивляясь до последнего, юноша шел к разрядке. Его неизбежно мотало от одного края к другому. Туман застилал маленькое убежище. В запястьях стучала кровь. Она проявилась на ткани, которая перебинтовывала раны.

— Прекрати, Кристиан. Нет... Нет... — юноша сорвался на крик от губ Легрэ.

И, разумеется, Легрэ не остановился. Бархатная плоть под губами — горячая, налитая грешной кровью, предательски поддавалась навстречу, и Кристиан не отпускал свою жертву, терзая жадной похотью, словно хотел выпить Луиса до капли. Однако до конца Легрэ дело не довел — он отпустил юношу, поднялся на ноги, и взяв рукой за подбородок, снова приказал: — Посмотри на меня.

Голубые глаза были наполнены слезами. Ноздри дрожали. Желание сотрясало тело.

— Зачем? Ты обещал... — герцог шептал слова, а самого скручивало от желания.

— Я не почувствовал в твоем голосе искренности, сладкий мой, — честно признался Легрэ. Он провел большим пальцем по губам Луиса, бросил беглый взгляд на его запястье над головой, немного нахмурился. — Ты хочешь меня? — спросил он, заглядывая в глаза, кладя руки на талию юноши и привлекая к себе так сильно, что их возбужденная плоть соприкоснулась друг с другом. Кристиан вызывающе качнул бедрами. — Ну же, я жду... Ответь мне. Хочешь, чтобы я взял тебя?

— Ты же знаешь, что хочу, — обжигающая плоть. Синь глаз охотника, спустившегося с небес и теперь порождающего слишком много запретного в закрытом, самом дальнем уголке души. Сюда ты не войдешь, Кристиан. Юноша мысленно захлопнул дверь перед высоким рыцарем в сверкающих доспехах, допуская до себя лишь человека Легрэ. Тело ломало от боли. От тягучего меда внизу живота.

— Я бы предпочел это слышать от тебя, — заметил Кристиан с ледяной улыбкой. Он взял в руку член Луиса и стал нарочно медленно поглаживать его, скользить кончиками пальцев по уздечке, по краю головки, играть, дразнить, брать. Дыхание Легрэ стало частым, глубоким. — Ты плохо себя вел, мой мальчик, но... ты можешь еще исправиться. Тяжело признавать свои желания и просто сказать — да? Что ж, видимо, за раз этому тебя не научишь. — Не переставая двигать рукой, Кристиан вызывающе улыбнулся. — Я вот хочу тебя... Я, мужчина, желаю взять тебя — юного и красивого, и тоже мужчину. Я признаю перед Богом, что я грешник... во всем, кроме этого желания потому, что любовь не может быть грехом. И я плюну в лицо любому инквизитору, который отправит меня за это на костер. Ты понимаешь, чего я хочу, Луис? Наберись смелости и скажи — да.

— Кристи... Крис-ти-ан... — герцог застонал в голос, не сдерживаясь. — Пожалуйста, я хочу тебя. Прекрати, — губы его задрожали, по щекам потекли дорожки слез от напряжения. Сложно было вообще держаться, Луис готов был обвиснуть на веревках и понимал, что наравне с желанием, которое его разрывает, он еще продолжает бояться.

Своей беззащитности, власти человека, которого почти не знает, несмотря на то, что они и спали против воли Господа. Молитвы застревали в голове. Истина прорезалась в сознании. Но герцог продолжал прятаться за стенами и сопротивлялся воле судьбы. Он ловил движение пальцев по члену. Он видел солнце. И падал в бездну похоти.

— Умница. — Легрэ отпустил член юноши и, погладив по щеке рукой, легко поцеловал в губы. — Уже лучше, — сказал он пылко. — Ты примешь сейчас боль как должное, как неизбежное, помня о том, что мы любим друг друга... И позже я спрошу тебя еще раз, хочешь ли ты меня, и ты ответишь — да, Луис... Или — нет. Ты меня понимаешь?

— Понимаю, — отозвался юноша, едва кивая. Его светлые волосы, влажные от огня, что пробирало каждую частичку плоти, опали вперед. Боль? Нет, он не хочет боли... Тело в дрожи дернулось, пытаясь освободиться.

Кристиан нахмурился, а потом вдруг схватил Луиса за подбородок пальцами и, заставив смотреть на себя, рыкнул:

— Правду... Сейчас!

— Я понимаю, — светлые волосы взметнулись, ярость пробудилась в юноше внезапно. Он не контролировал ее и с королем, теперь она полыхала в теле, как лава. — Развяжи меня, мерзавец! Я сказал, что не хочу боли! Немедленно!

Легрэ отступил на шаг и залепил Луису пощечину.

— Я сказал — называть меня по имени, — бросил он, а после еще раз ударил юношу по той же щеке. — Не нравится? — спросил он. — Не нравилось, вел бы себя тихо! — Кристиан еще раз ударил Луиса по лицу и впился в его губы поцелуем.

Юноша забился пойманной бабочкой в веревках, сопротивляясь поцелую. Горение лишь усиливалось. Губы пылали от настойчивости Легрэ. Член требовал удовлетворения. Внутренности ныли. Мышцы сводило от неудобного положения.

Едва не задыхаясь, Кристиан прервал поцелуй — усмешка на его губах была гадкой и сумасшедшей, но самообладание, казалось, вернулось к нему целиком и полностью.

— И ты все еще хочешь меня, — выдохнул он, собирая губами слезы со щек Луиса. — Всегда будешь хотеть... Меня. Этого огня в крови. Нашей борьбы. Ты не противишься, Луис, нет, ты зовешь меня зайти еще дальше... Что ж, я, пожалуй, пойду на это.

— Нет, — Луис отрицательно замотал головой, не признавая поражения. Его тело выдавало, его тело желало боли. Оно было слишком отзывчивым, оно зажигалось и горело в адском пламени. — Пусти! Хватит, Кристиан...

— Кристиан, — задумчиво повторил Легрэ, и это имя, произнесенное Луисом вместо оскорблений и криков, стало для него ответом, ответом подтвердившим его догадки. Теперь нужно было научить этого странного и желанного юношу доверять ему, позволять терзать себя и доводить до грани, но у Легрэ был и свой страх, о котором Луис ничего не знал. Кристиан до умопомрачения боялся, что его любимый после не простит ему этой игры, ведь проще признать, что Бога нет, чем прозреть на склад собственных пристрастий и заглянуть в глаза истины. Сможет ли это сделать Луис, хватит ли у него смелости, Легрэ не знал. На следующий шаг он решался пару долгих минут. Он сходил на улицу и принес пару ивовых прутьев — держа их в одной руке, склонился губами к паху Луиса, несколько раз провел языком по члену, потом выпрямился. — Считай. Каждый удар. Вслух.

— Не надо, умоляю, — герцог зарыдал. — Кристан, нет, — от первого удара, казалось в пятках разлилось солнце, которое обжигало. — юноша дернулся изо всех сил, но понял, что не способен освободиться. Его подстегивала эта пытка. Ему хотелось Легрэ с отчаянностью, до умопомрачения. — Пусти... Нет... — новый удар, и юноша уже завопил.

— Я сказал — считай, — прикрикнул Легрэ, ударив по ягодицам в третий раз. — А то стяну тебе шнурком мошонку, и ты у меня до утра ни разу не кончишь, — сказал Кристиан и, размахнувшись, ударил в четвертый раз — ветка со свистом рассекла воздух и оставила на покрасневшей коже еще одну полосу.

— Четыре, — сквозь слезы сказал юноша, кусая губы. Кожа горела, осколки закрытой двери открывались. И власть над своим телом постепенно утрачивала смысл.

Легрэ ничего не ответил, но после того, как Луис досчитал до десяти и сбился, отбросил прутья в сторону. Кристиан тыльной стороной ладони отер пот со лба, потом подошел к юноше и взял пальцами за влажный от слез подбородок. Теперь он понял, почему влюбился в Луиса. Никто в монастыре не умел так верить в собственные заблуждения и, в то же время, так открыто наслаждаться болью. Луис умел и, наверное, сам этого не понимал, но...

Легрэ вдруг кинулся целовать юношу, словно обезумев: его лицо, губы, глаза, шею, дрожащее тело, его твердую плоть и плоский живот. В паху все нестерпимо горело и в какую-то минуту, Легрэ просто подхватил Луиса под колено и засунул между ягодиц два пальца.

И юноша непроизвольно откликнулся на желание обладать им. Его крик сменился на стон, его полуоткрытые губы издали почти песню, гимн страсти. Мышцы сжались вокруг пальцев Легрэ, толкнули его глубже.

Сам герцог уже ничего не видел. Он лишь ощущал, как в него прорывается пожар. Как вся спина горит, как полыхают щеки, по которым стекает влага, как по телу продолжают гулять следы от поцелуев Кристиана.

— Пожалуйста, пожалуйста... — взмолился он. — Я хочу тебя! Пожалуйста...

Кристиан выпрямился, поднял руку и освободил Луиса от верхней веревки, потом доволок до стола. Взмах руки и все предметы со столешницы скопом полетели на пол, а герцог оказался на поверхности, лежа спине. Кристиан больше не собирался ждать — он закинул ноги Луиса на свои плечи, требовательно подтащил его за бедра к себе, и толкнулся внутрь.

— Видишь, как все... просто, — сказал он, переводя дыхание и нависая над юношей жадным хищником. — А сейчас будет самое интересное. — Кристиан положил ладонь на горло Луиса, и немного сжав, начал размеренно двигаться. — Нравится тебе так?

Отвечать было невозможно. Дыхание то приходило, то тонуло под рукой Легрэ. Мышцы внутри неистово сжимались. В глазах мелькали звезды. Герцог пытался что-то сказать, но из него вырывались лишь приглушенные звуки, мешавшиеся со слезами и все возрастающей похотью, которая теперь беззастенчиво владела молодым телом.

Один раз Луис опять попытался убежать, но его настигла новая волна экстаза, и он сдался, подчиняясь ритму, выбранному мужчиной. И скоро забился в его руках, вскидываясь от оргазма, прошивавшего тело.

Пока Луис не успел опомниться, Легрэ вышел из него и буквально стащил за руки на пол, а когда юноша оказался на коленях — его губ коснулась головка члена.

— Открой рот, — приказал Кристиан, запуская пальцы во влажные спутанные волосы, и тон его был требовательным. — И не заставляй меня повторять.

Герцога прошиб холодный пот. Он никогда и ни с кем этого не делал. Он не хотел этого делать и теперь. Но тон Кристиана, отрицающий даже малейшее возражение, заставил его приоткрыть губы и коснуться плоти другого мужчины. Слезы все еще текли по лицу, все тело трясло. Головка члена казалась странной на вкус. Луис дернулся к новому бегству.

Кристиан удержал юношу за волосы.

— Это совсем не страшно, Луис... Ты же не хочешь, чтобы я расстроился, верно? — Легрэ слегка надавил на затылок мальчика, подталкивая к решительным действиям. — Это тоже приятно... Попробуй.

Голубые глаза умоляюще поднялись вверх. Юноша позволил члену Легрэ толкнуться в рот. Язык прошелся по стволу. Необычность ощущения, вкус кожи, вкус слизистой... Движение Кристиана вперед, и внезапное осознание власти в данную минуту над его телом. Мягкая и нежная ласка, на которую только мог быть способен герцог.

— Хорошо... Вот так... — Легрэ облизал губы и прикрыл глаза от удовольствия. Ему в какой-то миг показалось, что земля вот-вот уйдет из-под ног. Он взглянул на Луиса и одобрительно улыбнулся ему. — А теперь доставь мне настоящее удовольствие.

Луис не имел представления, что ему нужно делать, он просто повторял все то, что с ним самим недавно делал Кристиан. И уже потерял контроль над тем, куда ведет язык тела, но член толкался в глотку и не давал дышать, а пальцы Легрэ также удерживали голову за волосы.

Через какое-то время, Кристиан уже совсем не церемонился с юношей, попросту получая удовольствие. Толкаясь в Луиса, словно в бездушную куклу, не чувствуя скатывающихся по спине капелек пота, Легрэ задыхался в наслаждении, и словно дикий зверь гнался за ощущениями. Лишь когда его семя выплеснулось на горячие алые губы, Кристиан отпустил Луиса.

— В следующий раз все проглотишь, — сказал он, поднимая юношу на ноги и увлекая к постели, потом уложил рядом с собой и поцеловал в лоб.

Луис лежал в кольце рук, плывя, потому что еще не мог понять, что произошло. От нехватки кислорода голова кружилась. Сердце стучало безумно. Кажется, оно готово было прорвать грудь, так ударялось о ребра.

Слова доходили до герцога медленно, как и то, что день сменился сумерками. За окном уже садилось солнце, синие тени ложились от деревьев на маленький домик. Сколько все это длилось? Юноша сквозь ресницы пытался привести мысли в порядок. Жарко горели от ударов ягодицы. Внутри тела еще плавилось воспоминание о соитии. "Кристиан Легрэ, как я мог тебе такое позволить? — спрашивал внутренний голос. — Почему? Как ты посмел вообще?.." В разлад мыслям Луис плотнее прижался к мужчине и закрыл глаза. Он не хотел анализировать произошедшее сейчас, когда еще падал в бездну.

Легрэ заговорил первым:

— Знаешь, тебе удалось меня удивить, Луис... — произнес он тихо, осторожничая в словах. — Я и не думал, что ты способен на такое... Тебе не просто нравится боль, оказывается, тебе нравится жестокость.

"Нравится жестокость... жестокость... Как он прав! Он ведь прав, Луис, — заулыбался довольно ангел. — Ты искал наказания и в детстве, делая все, чтобы получить капельку внимания таким образом. Ты наносил себе удары и сам... Легрэ обо всем догадался в тот день, когда ты ударил себя по руке ремнем".

Герцог не вздрогнул и приоткрыл глаза, щурясь, пряча за ними блеск.

— Это не значит, что я позволю тебе еще один раз, — сказал, почти не шевеля губами. — Я люблю тебя, Кристиан. Сильно люблю. Но я намерен двигаться дальше. Слышишь? И я сделаю это сам и с помощью своих знаний. Я отправился учиться, потому что получил подтверждение — меня приняли. Я буду работать в Александрийской библиотеке. Я встречусь с самим Ахмуттом. Он еще три месяца назад написал мне письмо.

— Воином уже быть передумал? — рассмеялся Легрэ, приподнял голову Луиса за подбородок и посмотрел в глаза. Кристиан провел пальцами по зацелованным губам любимого и не особенно поверил в его решимость. — Нет ничего зазорного в том, чтобы иногда играть в такие игры, и что я беру тебя, совсем не означает, что ты мне не позволяешь. Сейчас позволил, а тогда, в монастыре, тебе позволил я... Как видишь, такие отношения — всего лишь череда уступок и желаний, любовь моя. Разве ты чувствуешь себя униженным? Оскорбленным или несчастным сейчас? Я не подвергаю сомнению твою целеустремленность и не намерен держать тебя на невидимой цепи, как собачонку. Разве ты вещь или кукла? Если ты доверяешь мне, почему же тогда ты проводишь границы?

— Я так мало тебя знаю, — Луис потерся щекой о грудь Легрэ. — Я не привык доверять, — признался он. — Никому не доверял. Сейчас, — теперь герцог приподнялся, помолчал .подыскивая нужные слова, — я впервые признался в своих пристрастиях. Я и до тебя причинял себе боль. — глаза заблестели. — Но это касалось только меня. Так я направлял себя на нужные мысли, ставил себе запреты или добивался целей вопреки опасности.

Кристиан серьезно и понимающе кивнул.

— У тебя есть мужество. Я вот года три не признавался себе, что мои пристрастия в любви столь... необычны. — Легрэ усмехнулся. — Ты прекрасно справился с этим осознанием, но говоря о доверии так, ты вроде и признаешься мне в искренних чувствах, и в то же время отталкиваешь. Ты не боли боишься по-настоящему, зависеть от кого-то — вот твой настоящий страх. Боюсь, что с ним тебе придется разбираться самому... — Кристиан устало вздохнул. Приятная нега наполнила его мышцы, тянула в сон, но он не хотел ей поддаваться, он хотел быть рядом с Луисом и ловил любой момент их близости, не растрачиваясь на пустяки. — Когда я увидел, как Фернандо подчиняет тебя, я вдруг испугался, что он сможет отнять у меня твою любовь, тебя... Я предпочел бы умереть, но не увидеть этого. Ты не хочешь принадлежать никому, но тебя можно заставить. Я-то неволить не стану, но если нас поймают, если Фернандо когда-нибудь заявит свои права на тебя и получит согласие... — Кристиан тихо засмеялся и прикрыл глаз. — Прости, я просто ревнивый идиот.

— Ты все-таки знаешь, что нас ищут... — Луис обнял мужчину и положил тому голову на плечо. — Вся прелесть в том, что это сейчас неважно, — пальцы пробежались по груди Легрэ, обрисовывая мышцы и изучая. — Потом не существует. И вчера не существует. Свидетельства прошлого еще как-то можно обозначить. Синяками, воспоминаниями, но ведь и они утрачивают значение со временем. Да, Кристиан, я пытаюсь оградиться. Пытаюсь... — полувздох. — Отец боялся меня за это. Он говорил, что я не способен чувствовать вообще. Что во мне обитают демоны... И что красота моя дьявольская, не от Бога! Ты тоже так думаешь. Ты был прав, когда сказал, что я вызываю мысли дурного толка даже у стариков. Я не боюсь зависеть... Я боюсь вызывать эмоции. Я стремлюсь к тому, чтобы оградиться от чужих страстей... Прости...

— Да, интересные мы с тобой разговоры завели, — отстраненно заметил Кристиан, обнимая юношу, невесомо поглаживая кончиками пальцев кожу на плече. — Может быть, когда-нибудь я от тебя услышу, что ты хочешь быть со мной, несмотря ни на что... Ты сказал, что любишь меня — пока этого довольно, а дальше поживем-увидим. — Легрэ взглянул в потолок, на перекинутую через перекладину веревку, и помолчав, тихо спросил: — Есть хочешь?

— И тебе все равно, что меня называли дьяволом? Что слуги шарахались от меня? Что король намеренно выбрал меня лишь потому, что я... — Луис замолчал, тяжело дыша. — Ты очень странный, Кристиан. Но я тебя действительно люблю. И ты прав, я хочу есть, только мы все по полу раскидали, — попытался улыбнуться он, не до конца веря мужчине. Сейчас он еще не понял, что юноша не такой, как все, что он умеет больше, чем другие. — Нам следует уходить по болотам. Фернандо найдет тропу. Я умею делать специальные колодки, чтобы идти по топям...

— Герцог, умеющий делать колодки! И это я-то странный?! — Кристиан засмеялся, страстно подхватил Луиса под плечи и опрокинул на спину. — Мне плевать, кто и что говорил о тебе дома, Луис. Дьявол? Ха! Если пересчитать, сколько красивых, невинных и свободомыслящих людей сгорело на кострах инквизиции, рога и хвост выросли бы в первую очередь у церковников. Любой, кто не с ними у них — Дьявол, одержимый, шлюха, колдун, и бог весть что еще. Я же привык иметь о людях свое мнение... Твоя красота от матери с отцом, Луис, а вот душа... я пока не разобрался с этим, но клянусь, что это ненадолго, — сказал Легрэ и жарко поцеловал юношу в губы.

Тот отвечал страстно, даже изощренно, словно хотел поглотить Легрэ без остатка. Обхватил его шею, упиваясь минутами близости и единения. Ни с кем еще он не был откровенен. Никого не подпускал, лишь дразнил и измывался. Если бы Кристиан мог теперь заглянуть в темноту герцога, то испугался бы его истинной сущности. Всего, что намешалось за годы становления.

— Тебе не понравится правда обо мне, — страстно отозвался герцог, когда мужчина отпустил его.

Кристиан крепче сжал объятия и всмотрелся в голубые глаза с настороженным интересом.

— Могу поспорить, что не услышу ничего из ряда вон выходящего.

— Я знал, что ты испытываешь жажду к таким играм. Я видел монахов, которых ты наказывал, — тонкие брови чуть изогнулись. — Хочешь слышать всю правду? Ты уверен, что это надо?

— Это надо, — вполне серьезно кивнул Легрэ, внутренне готовясь к худшему.

— Я заставил отца отправить меня ко двору. Мой отец — он давно мне подвластен. Когда мне было двенадцать, он признался мне, что любит меня не как сына... — Луис отвел глаза на потолок. Надо, чтобы Легрэ поверил, отказался от него, увести от правды. — И я заставил его верить, что когда-нибудь соглашусь... Понимаешь? Мне нравится уничтожать людей... их души. Ты зря связался со мной, Кристиан.

Легрэ моргнул, а потом с его губ сорвался вздох облегчения, и он рассмеялся, утыкаясь лбом в плечо герцога.

— Я уж думал, что и впрямь что-то страшное сейчас мне расскажешь. — Кристиан через силу отсмеялся и посмотрел в глаза Луиса. — Я не вчера родился, и не думай, что я не допускал мыслей о том, что ты используешь меня. И раз у нас зашел такой откровенный разговор, я тоже тебе кое-в-чем признаюсь. Я позволил тебе поймать меня, я захотел тебя полюбить. Я пошел за тобою по собственной воле, не по твоей. Я сам поступал с людьми так же, как и ты, тысячи раз. В этом нет ничего непривычного, но... что заставило тебя сказать мне все это сейчас?

— В этом моя проблема — зачем ты пошел за мной... — Луис заулыбался более открыто, но в душе заплакал, потому что не желал подвергать любимого опасности. Отпустил лишь неведомый страх, что сейчас — именно теперь Легрэ оттолкнет его с ненавистью. -Я сказал, потому что был уверен, что ты не захочешь больше со мной находиться.

— В мире нет ничего черного и нет ничего белого, — пожал плечами Кристиан, — и собственно, — он мягко поцеловал подбородок Луиса, — почему это я, — щеку, — должен расхотеть быть, — уголок губ, — с тобой, м? Только потому, что ты не милый ангелок с невинными глазками и минимумом бесхитростных желаний? Да у нас полный монастырь этого добра. Чего ты боишься, Луис?

— Только себя, — юноша зажмурился от удовольствия. — Но и тебя... — ответный поцелуй обнажал в Луисе скрытого доселе маленького хищника. Такого ласкового и такого опасного. — Ты можешь помешать планам, — шепнул он на ушко. — Я к тебе неравнодушен, и меня это угнетает. Я надеялся отправить тебя к другу, а ты пошел за мной к королю. Кристиан, ты все карты мне спутал...

— О, убей меня, если я буду слишком тебе мешать, — отшутился Легрэ, прерывисто целуя юношу в губы, но потом тихо и не шутя добавил: — Ты можешь рассказать мне все, можешь и не рассказывать — это твое дело, но я никогда тебя не оставлю. Я просто не хочу этого делать.

— Глупый! — Луис взобрался на мужчину, отвел руку назад и обхватил его член, чтобы начать ласкать. Пальцы двигались по стволу бережно и одновременно возбуждающе, на лице блуждала дикая улыбка. — Я люблю, но в верности тебе клясться не собирался. И сказать всю правду... Тебе Себастьян ничего не рассказал?

— О чем ты это? — Легрэ никак не мог решить: сохранять ему серьезный вид дальше или похабно усмехнуться, наблюдая за Луисом с долей истинного удовольствия. — Себастьян мне сказал только, что ты богатый и тебя надо... прибрать к рукам.

— Я с ним договорился. — юноша склонился вперед и поцеловал Кристиана в губы, продолжая того возбуждать. — Земли Валассии отошли к Атальи. А Аталья принадлежит мне... Себастьян — игрок. Он специально устроил всю эту игру с завещанием, чтобы отвлечь внимание — и ваше, и Фернандо. — Луис опустил глаза.

— Я всегда был слепо предан ему, — хрипло прошептал Легрэ в губы Луиса, — зачем было скрывать от меня это? — Руки Кристиана властно прошлись по бедрам юноши, скользнули на ягодицы.

— В этом твоя проблема, — юноша целовал бывшего стражника с отчаянной возрастающей страстью, а потом направил член в себя. — Еще один раз, прошу. Хочу...

Легрэ всегда знал, что его доверие Себастьяну когда-нибудь скажется ему, не думал, что так скоро. Впрочем, свои проблемы он и раньше знал, а вот отказывать Луису не хотел и не собирался.

Сильная ладонь Кристиана легла на член юноши и стала поглаживать, дразнить. Легрэ нетерпеливо вскинул бедра, пронзая собой жаркое нутро юноши и начиная новую игру.

— Ты входишь во вкус, сладкий мой, — Кристиан закусил губу, шумно вздохнул.

— Да, — герцог откинулся назад, приподнимаясь и насаживаясь до основания, он закрыл глаза, ловя каждое движение, каждый вздох... Он хотел лететь навстречу бурному урагану. — Кристиан, ты мой... Мой... мой... — сорвавшись на крик, Луис вновь упал в бездну.

Легрэ откровенно любовался юношей — его чувственностью, безумием, открытостью и сам стремился следом, сливаясь с ним в танце любви, в едином ритме и в желании быть ближе. Это захлестывало Кристиана с головой и он ни капли не жалел, что бросил свой монастырь. Оно стоило того, чтобы увидеть вот такого Луиса Сильвурсонни, познать его сладость, ощутить себя в нем — и толкнуться еще глубже, до предела, обращая все в дикую животную страсть. Ритмично подкидывая бедра, Легрэ одновременно удерживал Луиса за талию, насаживал на себя и улыбался ему сквозь тяжелые вздохи.

— Развратный мальчишка, — сказал он, приподнялся немного, а потом снова откинулся на постель. Черные волосы разметались по шерстяному теплому одеялу, синие глаза смотрели влюбленно и хитро.

"О да! Такой! Каким еще не видел... Смесь света и тьмы... Мой Кристиан, мой пленник! — оседлав воина, юноша возносился и падал вниз. В нем бурлила дикая страсть и давно сдерживаемый гнев на мир, который сейчас превращался в желание. Ладони скользили по груди мужчины, спускались на живот, поднимались, оглаживая, откровенно дразня. В голубых глазах полыхало пламя. — Будешь ли ты моим и дальше, неважно, потому что сейчас ты мой... Ты это знаешь, чувствуешь... Но я... ах, — стоны, белые волосы ползущие мокрыми дорожками по плечам. — Я не оставлю начатую игру. И тебя не подвергну опасности... Неееет!"

Кристиан поднялся, чуть придержав Луиса за талию, бегло поцеловал его в губы.

— Обними меня покрепче, — выдохнул он, обхватывая юношу одной рукой, прижимая к себе, а вторую протиснув между их телами так, что головка члена уперлась ему в ладонь. — И за секунду до того, как кончишь, поцелуй меня.

Юноша обвил руками шею, ноги его скользнули вперед, чтобы скреститься за спиной Легрэ. Луис стал целовать плечи мужчины, слизывать с них пот.

— Хорошо, поцелую, — шепнул, продолжая ласкаться.

Кристиан провел ладонями по ягодицам юноши и откинул голову назад, подставляясь власти мягких губ, а потом его ладонь плавными круговыми движениями заскользила по головке, пальцы прошлись по бархатной коже. Легрэ словно нарочно делал все медленно, не позволял Луису сорваться в быстрый темп, словно решил замучить его подобным образом, хотя самому Кристиану давалось это тяжело.

— Мне нравится твоя сговорчивость... Жаль, я раньше не знал, какой ты страстный — украл бы тебя, увез на край света... и залюбил бы до смерти.

— Ты... знал... — прижатый рукой Легрэ, Луис приподнимался и вновь садился на член, продолжая целоваться, — ты... смотрел... на меня... хотел... меня... — вздохи и новые поцелуи, граничащие с легкими укусами. — Я попросил оставить нас двоих Себастьяна. Еще, Кристиан, пожалуйста, еще...

— Я надеялся... Я не знал, но... надеялся. — Легрэ застонал сквозь зубы и не сдержал смешок. За закрытыми веками мир плыл и покачивался в такт движению тела, и никогда раньше Кристиан не испытывал подобного от одних лишь касаний и поцелуев — ему всегда была нужна кровь, страх, боль жертвы — он питался ими, упивался, но с Луисом все было иначе. Опять не так, как обычно. С ним всегда было хорошо. Легрэ чуть ускорил темп, немного раскачивая их тела взад-вперед, движения руки стали требовательными.

Луис прикусил кожу на плече Кристиана. Он еле сдерживался от новых криков и теперь просто тихо стонал, чувствуя, что идет к концу. В какой-то момент ушли все звуки вокруг: шум деревьев за окном, щебетание птиц. Герцог впился в губы мужчины, как и обещал, когда почувствовал, что сильная волна пошла по телу.

В ладонь Кристиана выплеснулось теплое семя и он тут же размазал его по члену юноши, целуя в губы глубоко, словно выпивая до капли и с тихим стоном изливаясь внутрь — Кристиан уже давно ждал этого момента, едва сдерживаясь. Ему нравилось, когда Луис кончал первым — это было как наркотик, как одержимость. Видеть его лицо, слушать его крики и стоны, знать, думать, что его любовь взаимна и видеть подтверждение этим мыслям, и целовать. Легрэ немного отстранился и, продолжая ласкать его скользкую от семени плоть, взглянул в глаза юноши.

— Глупо прозвучит, конечно, — прошептал он, — но... люблю тебя...

— Скажешь мне об этом когда-нибудь потом, когда... -Луис уткнулся лбом в плечо своего архангела, ненавидя себя за слабость. Он так сильно любил этого человека, что не мог даже помыслить себе существование без него сейчас. Но другая, не ангельская сущность герцога, расчетливая, скрытая за воспитанием и внешней нежностью, шептала ему, что союз с простолюдином не продлится долго, если не подкрепить его и не дать развиться. Луис знал точный способ, как можно это сделать. Но для начала в его планы входило нечто такое, что должно обойти вспыльчивого воина стороной.

— Когда-что? — тихо и спокойно попросил Кристиан, осторожно обнимая юношу. — О чем ты думаешь?

Тот отрицательно покачал головой, взял в ладони лицо Легрэ, словно запоминая. Нежная тоска заставляла не скрывать своих сомнений и страхов.

— Я ведь сказал, что боюсь вызывать эмоции, Кристиан. Никогда не подпускал близко. Я хочу, чтобы ты сегодня, сейчас отправился за мной через топи на запад. Ближе к Атальи. И когда я попрошу, послушался меня, признав во мне своего господина при других. Так я смогу оставить тебя рядом. Ты согласишься стать моим вассалом? Доверишься мне?

Помешкав с ответом, Кристиан отвел глаза — он задумчиво посмотрел на брошенную у стола одежду Луиса и, вздохнув, пожал плечами.

— Что ж, если я смогу быть с тобой, то почему бы и не твоим вассалом, — он улыбнулся, целуя тонкие пальцы. — Я согласен, Луис...Я твой уже давно. Ничего не переменится.

— Спасибо, — юноша прижался к Кристиану с доверчивостью ребенка, дрожа всем телом. Он сознавал, что ответ дался Легрэ трудно, что он переступил через себя. — Я никогда, слышишь, никогда не воспользуюсь своим титулом против тебя, — поцелуи лились по щекам, по губам, по подбородку...

Затем герцог быстро выбрался из кровати и начал одеваться. Он сунул руку в тайный угол, в щель, и достал длинные странные деревянные штуки, перевязанных веревками, чтобы можно было вдеть ногу.

— Это те самые колодки. Одевайся.

Пока Кристиан одевался, Луис собирал в мешок уже имеющиеся припасы. Они вышли в вечерней мгле, но казалось, что дьявол, который таился в герцоге до сих пор, вдруг обрел зримость. Юноша быстро нацепил приспособления и заскользил между кочками, не боясь погрузиться в липкую жижу. Он обернулся на бывшего стражника и ободрительно кивнул. Путь лежал через чащу, но Луис явно знал дорогу. Или действительно ходил здесь.

37

Практически всю ночь он шел вперед, изредка подкрепляясь мясом и водой из бутыли. А в утренних сумерках деревья вдруг поредели. Болото закончилось и впереди показался незнакомый лагерь. Военный лагерь с гербами Атальи.

— Мы пришли, — голубые глаза стали невеселыми. Некуда отступать — везде ловушка. — Добро пожаловать в мой мир, Кристиан.

Легрэ окинул взглядом палатки и повернулся к Луису. Он пытался скрыть волнение во взгляде, но слишком хорошо понимал, что теперь им придется скрывать их отношения, возможно, вести себя, словно они совсем чужие. В душе его заскреблась невыносимая тоска.

— Себастьян тоже тут? — спросил он отвлеченно.

Герцог кивнул молча. А потом поднял глаза на мужчину.

— И моя невеста, — добавил тихо.

Легрэ на секунду замер, а через минуту взяв себя в руки, выдавил понимающую улыбку.

— Что ж, — он вздохнул и обернулся на лагерь, — тогда пойдем... Ни к чему затягивать, — он снова улыбнулся, но одному лишь богу было известно, как ему это тяжело далось. Видеть Луиса сейчас ему было невыносимо, и нужно было теперь учиться жить с этим новым ужасным чувством.

— Кристиан, я тебя не неволю, — юноша остановил Легрэ за руку. — Ты можешь уйти. Сейчас. Я не хочу делать тебе больно. Не хочу, чтобы... Когда я собирался бежать, я думал, что тебя никогда уже не увижу. Это не твоя война.

От деревьев внезапно отделилась тень. Затем еще несколько. Парочку заметили. Воины собирались напасть, но узнав господина, поклонились и отступили.

— Так что? Ты уйдешь? — Луис не дрожал, не показывал чувств, старался быть ледяным.

— Я останусь, — твердо ответил Кристиан и позволил себе украдкой еще один нежный взгляд. — Я не изменю себе так же, как и не изменю вам, герцог.

— Я верю в это, идем...

В предрассветной тишине зарождался новый день. И новый день встречал юношу надеждой на скорую свободу. Сейчас, в данную минуту, Валассия была захвачена иноземными войсками. Но некогда недобрый вассал не собирался оставлять Фернандо шансов задержаться на плодородных берегах.

Его уже встречали как освободителя. Его называли светлым рыцарем Бога.

— Кристиан? — падре Себастьян в красной мантии инквизитора показался из ближайшего шатра и заулыбался. — Как я рад, что ты сопровождал нашего господина.

— Фернандо остался в лагере, — сообщил юноша, принимая теплый плащ от слуги. — Я точно могу сказать, что он не готов к войне. Он пойдет на подписание договора?

Легрэ с долей упрека посмотрел в глаза Себастьяна и сдержанно кивнул — он понимал, что сердиться нет смысла — они по-прежнему на одной стороне.

— Я тоже рад, падре, — сказал он. — Только не возьму в толк, к чему оставлять Фернандо в живых? Он опасен.

— Прости, я не мог сказать. Меня попросил Луис, — Себастьян пригласил прибывших зайти в шатер. И герцог не отказался, дав понять Легрэ, что это необходимо. Большая ловушка, — заулыбался аббат, едва он понял, что больше никого, кроме них нет. — Северные границы неспокойны. Многие княжества сопротивляются, как и Валассия, власти Фернандо. Его убийство приведет к тому, что начнется новая междоусобная война. Невыгодно ослаблять Аталью. И Фредерик, любовник Фернандо, не потянет такой ноши... Сейчас Атальи нужно получить лишь Валассию, чтобы договориться и примириться с королем. А вы, Кристиан, мне в этом не способствовали.

— Какой же спрос с несведущего, — просто пожал плечами Легрэ, осматриваясь вокруг. — Так что простите, бога ради. Кроме того, что бы вы сделали, не пойди я с Луисом к Фернандо? — Кристиан прямо взглянул на Луиса.

— Все произошло так, как произошло. — юноша не улыбался, но чувствовал, как в глубине глаз Легрэ горит страсть. — Нам нужно отдохнуть, помыться и поесть. — еще один короткий взгляд на Кристиана. — Мы пойдем ко мне в шатер. Передайте, чтобы принесли горячей воды и чистую одежду.

— Ваше высочество, хочу предупредить вас, что вы не должны показывать ваше отношение к Легрэ. — Себастьян покачал головой. — Вы оба столь откровенно друг на друга смотрите. Пусть Кристиан останется у меня. Пока. Не давайте поводов.

Легрэ посмотрел на юношу, и казалось, что сейчас вот-вот пошлет Себастьяна с его предусмотрительностью, но вместо этого он прикрыл глаза, тем самым безмолвно согласившись с правотой Себастьяна. Уж Легрэ знал, как дорого стоит репутация и что за ошибки на этом поприще платят не дешевле. И все же ему будет не хватать ночей, проведенных с Луисом в одной постели.

— Думаю, что в этом есть доля истины и мне лучше остаться, Лу... ваше высочество.

— Хорошо, — юноша недовольно выдохнул. И вышел за полог, оставляя бывшего аббата и стражника одних.

Себастьян сразу отправился к своеобразному столу и налил себе и Легрэ вина.

— Выпьем. Думаю, у тебя ко мне много вопросов, Кристиан. — черные глаза пронзали и сверкали недобро. — Не думал, что придется говорить с тобой еще раз... Ты заставил герцога изменить своим решениям. Что он в тебе нашел? Да, я знаю что... — темная усмешка.

— Интересно было бы послушать, — усмехнулся Легрэ, принимая бокал с вином из рук Себастьяна и поглядывая в сторону выхода. Ему хотелось быть с Луисом сейчас больше, чем даже в самом лучшем месте на Земле. Он в который раз за этот день тяжело вздохнул и обратился к падре. — Я не знаю, что он во мне нашел... И еще меньше знаю о его отношениях с королем. Не желаете объясниться?

— Желаешь услышать о том, почему я продал земли Валассии? А, тебя больше все же волнует, что думает Луис о короле. Ну, сын мой, я этого не знаю. Я всего лишь слуга Бога, инквизитор Ксанте. И мой долг — оберегать принца, который станет наследником Атальи после женитьбы, от неправильных решений. Сейчас он на пороге большой власти. Ты — его помеха. И его выбор. Хотелось бы, чтобы он не пожалел об этом. Так что ты желаешь слышать, Кристиан?

— Вы использовали меня и, наверное, я бы на вашем месте поступил так же. То, что я оказался здесь — просто случайность... Я не собираюсь вредить мальчику, Себастьян, да и на вас обиды не держу. — Легрэ отхлебнул вина и ощутил, как приятное тепло согревает внутренности. А еще ему хотелось напиться. — Так почему ты продал земли Валассии.

— Каждый делает ставки. Проигрывает или выигрывает. Шесть лет назад я отправился сдаться инквизиции как еретик, но меня не убили... — мужчина улыбнулся. — Меня снарядили присматривать за Валассией после войны. Церковь во всем ищет выгоду. Однажды ей стал неугоден правитель Атальи. Луис — умный мальчик. Луис получает эти земли, земли отца и Валассию. Понимаешь? Сознаешь, что таким образом объединение государства неизбежно?

— Фернандо не станет заключать ни с кем никаких сделок даже в обмен на собственную жизнь. Он неадекватен. Он не успокоится, пока под его командованием будет хоть один солдат. Гражданская война неизбежна. — Легрэ покачал головой. — А если вы проиграете, что тогда?

— Фернандо заключит сделку не с нами, Кристиан. Не тебе решать этот вопрос. Он будет говорить с Луисом и герцогом Аталийским. А ты знаешь, как он относится к нашему мальчику? Конечно, знаешь... — чертинки заплясали в глазах Себастьяна. — Даже Паоло не поставили в курс происходящего. — мужчина опустошил свой бокал. — От такого союза и такой мощи Церковь никогда не откажется. Принц может сделать нашу державу огромной. И Фернандо прекратит войну, как только все земли объединятся. Единственное, ты навсегда потеряешь Луиса... Но ведь ты не влюбился, сын мой?

В вопросе не сквозило издевки, скорее сожаление.

Именно теперь, натираясь горячим полотенцем в соседнем шатре, Луис вскинул глаза к небу, умоляя, чтобы все прошло так, как хочет он. Предстоящий обряд венчания с принцессой Алисией, дочерью короля Атальи, и встреча с Фернандо заставляли его вновь и вновь задумываться о той игре, что велась в стенах монастыря.

Юноша позволил надеть на себя чистую рубаху. Теперь его волосы укоротились еще на несколько сантиметров и буйно вились. Вторая рубаха была алой. Длинное блио, ярко-синее с золотой вышивкой, подчеркнуло бледность.

Он должен был оттолкнуть Кристиана сразу, не позволять возобладать своей страсти. Не идти с ним в подвалы... не играть в постыдные игры. Не дразнить Фернандо. Столько ошибок за несколько дней. Столько игр с самим собой.

Герцог сел на тюки и закрыл лицо руками.

И слава богам, что юноша не видел мертвенно-бледного лица Кристиана, его дрожащих губ и обреченной на отчаяние ненависти в глазах. Случилось то, чего он боялся больше всего на свете. Сейчас Кристиан стоял посреди шатра — прямой точно струна, оглушенный своими догадками, неспособный принять то, что услышал. Луис будет всеми силами стремиться к Фернандо, и Легрэ суждено дважды потерять его! Дважды умереть. И что он мог поделать против долга и происхождения — они не отпустят юного герцога в его объятия, не отдадут ему того, кто волей-неволей взял сердце Легрэ и заставил этот камень биться в унисон своему.

— Идите к черту, — выдавил Кристиан, швырнул кубок на пол и, не оборачиваясь, вышел из шатра. Свежий воздух не принес ему облегчения — он показался горьким и противным, и лишь когда Легрэ сам того не ведая забрел на окраину лагеря, он немного очнулся. Опершись спиной о ствол старого бука, он откинул назад голову, посмотрел вверх и понял, что вместо зеленой кроны и небес видит расплывчатые пятна. Кристиан зажмурился — снова взглянул вверх — картинка стала четче, но скоро снова затуманилась.

— Господи, — тихо простонал он, — сколько зла я сделал — что ты со мной так... Даже для праведного наказания это — слишком...

Полдня герцог Сильвурсонни банально проспал после перехода по болотам. Но пробуждение его было безрадостным. Слишком много сделал Луис не так. Слишком много пошло против его соображений о будущем. Несколько месяцев назад он уговорил отца посодействовать побегу из столицы. И если бы куш не был так велик, строгий родитель, который очень беспокоился за судьбу сына, ни за что бы не пошел против воли Фернандо. Но речь шла не просто о каком-то клочке земли, а о браке с Атальской принцессой, а это значило, что возможно будет объединить земли. Конечно, Луис отправлял в дороге почтовых голубей. Конечно, его встретил падре Ксанте, который тайно занимался перепродажей земель Валассии, могущих послужить способом полного объединения королевств.

Но в планы герцога не входила ни встреча с королем после побега, ни тем более Кристиан. Теперь сложно объяснить Легрэ что-либо. Сложно рассказать, почему юноша сопротивлялся. Почему... так глупо себя ведет до сих пор. Он связан обязательствами. Связан до тех пор, пока не будет заключен брак и подписан договор с Фернандо. И сама возможность встречи с правителем в данной ситуации...

Юноша встал, когда к нему со всеми церемониями и пафосом прибыла высокая гостья. Она явилась в сопровождении двух герцогов Аталийских, графа Вальяса, гвардейцев и высокопоставленных дам, состоящих при дворе. Сама не говорила, стояла в стороне. Невысокая темноволосая девочка, ничем не примечательная и совершенно унылая.

Сильвурсонни видел невесту в третий раз в жизни, но даже при коротких разговорах успел составить мнение о будущей жене как о скучной и во всем соглашающейся особе, что нельзя было сказать о ее дяде Эдуарде, герцоге Аталийском. Именно он инициировал брак и собирался теперь составить партию с Фернандо на предстоящих переговорах.

Полчаса, за которые была в шатре знать Атальи, показались Луису вечностью. Он получил четкие указания и выслушал холодный отчет о своем поведении. Вероятно. Эдуард все же имел сведения о произошедшем в монастыре. Уходя, он задержался на несколько секунд и кинул достаточно резко, что до брака юноше лучше не думать о возможности отбытия в Александрийскую библиотеку, да и потом следует задуматься хотя бы о годе пребывания в новом качестве рядом с супругой дабы укрепить союз.

Теперь Луис наконец остался один. Клял себя. Ненавидел. И метался по шатру, словно пойманный в ловушку дикий зверь. Бегство? Сколько можно бегать от судьбы... когда все предрешено интригами и волей других людей.

Он правильно сделал, что солгал Кристиану Легрэ. Тому будет легче. Легче возненавидеть и просто уйти... А лучше оттолкнуть его теперь. Едва он только посмеет приблизиться.

Впрочем, вопрос о бывшем монахе волновал и самого инквизитора Ксанте. Хитрая лиса, скрывавшаяся под личиной аббата Валасского монастыря, проскользнула под полог шатра буквально через несколько минут и застала Луиса жадно пьющим вино прямо из бутыли. Себастьян вырвал крепкий напиток из рук юноши и грозно глянул тому в лицо.

— Сейчас, ваше высочество, я позову к вам Кристиана. Вы поблагодарите его за спасение, подарите кошелек золотых и отправите из лагеря, — сказал он тихо. — Вы сильно рискуете своей жизнью. Но еще больше — его. Его или зарежут, или повесят по вашей милости. Вы меня поняли?

Герцог кивнул. А в хрустале глаз задрожали невольные слезы.

— Я понимаю, падре.

— Не отчаивайся, мальчик. Это не конец жизни. Легрэ тебя поймет, — ладонь провела по нежной щеке. — Держись! Я с тобой.

'Со мной! — юноша закрыл глаза, едва Себастьян вышел вон. — Со мной лишь боль, ад... Со мной рядом слишком тяжела любая ноша. Сказать... Сказать ему прямо... прогнать... прогнать сейчас'.

Кристиан появился в шатре в одежде воина и с порога поклонился Луису, словно признавая теперь его высокое положение — это выглядело как-то неправильно и нелепо. Молчаливость Кристиана, его траурная неловкая сдержанность и взгляд, полный прежнего влюбленного огня. И не потому ли он теперь так часто отпускал глаза или смотрел в сторону?

— Вы звали меня, ваше высочество? — Легрэ глянул на Себастьяна с долей ядовитой иронии, потом собравшись, перевел взгляд на Луиса. У Легрэ было странное тревожное чувство, не оставлявшее его весь день, и теперь оно усилилось. Он заметил, что глаза юноши блестят от слез и сердце ухнуло вниз. Захотелось обнять его — просто обнять и наплевать на все, лишь бы облегчить его боль, пусть и усилить свою.

— Да, звал, — кивнул герцог, поглядывая на стоявшего у входа Себастьяна, сложившего на груди руки и подбадривающее кивавшего головой, словно продолжавшего говорить, что так жизнь Легрэ окажется в безопасности. Тонкая рука скользнула по столику, небрежно смахнув кубок. Вино всегда так быстро действовало на Луиса. Новый взгляд через плечо Кристиана. — Падре Ксанте, позвольте нам поговорить наедине.

— Я с удовольствием бы, ваше величество, но...

— Прошу вас, я обещаю, что я все сделаю так, как вы просите, — юноша прикусил нижнюю губу и перевел взгляд на бывшего стражника. — Я настаиваю, чтобы вы вышли.

— Хорошо, — Себастьян приподнял полог и шагнул за порог. — Но помните, я стою снаружи и жду.

— Нет! — юноша перешел на резкий тон. — Вы уйдете. Немедленно.

— Хорошо, но помните...

— Да, я помню, — полог опал. Двое остались одни. Герцог стоял на месте. Потом опять подхватил бутылку и хлебнул, не в силах найти нужные слова.

Легрэ медленно подошел к Луису — пальцы легли на горлышке бутылки, поверх его, отвели в сторону.

— Не надо этого, — тихо произнес Кристиан, открыто любуясь Луисом, словно хотел насмотреться на него на прощание. Ему так тяжело давались слова: — Я знаю, что ты мне скажешь... Себастьян умеет направлять людей в нужную сторону, — Кристиан горько усмехнулся, — будь он проклят.

— Не знаешь, — глаза прищурились. — Иначе бы я не выпроводил его. — юноша опустил взгляд. — Сейчас мы действительно должны расстаться. Падре прав, что я не имею права рисковать твоей жизнью и позволить судьбе еще раз столкнуть тебя и Фернандо. И ты это понимаешь, но я и прощаться с тобой навсегда не стану. Ты поедешь в маленький городок Савильо, там куплен небольшой замок. Мной куплен... Когда все закончится здесь, я приеду. Или дам весть, что можно приехать. В Савильо все устроено для жизни. Тебе понравится, Кристиан. Я не знаю, согласишься ли ты подождать... Я не могу настаивать...

Легрэ внимательно выслушал юношу и худшие его опасения подтвердились. Некоторое время он пытался подобрать слова, дважды порывался что-то сказать и дважды замолкал. В конце концов, Легрэ просто кивнул.

— Что ж мне еще остается, — невесело улыбнулся он, пожав плечами и опустив глаза. — С радостью бы встретился с Фернандо еще разочек — мне есть, что ему сказать. После побега с тобой, это, конечно, был бы самый идиотский поступок за всю мою жизнь — все равно, что в петлю сунуться, но зато бы провел весело время. — Кристиан понял, что начинает скверно шутить и осекся. Он виновато посмотрел на Луиса. — Себастьян мне так усиленно намекал на то, что ты собираешься... ты и Фернандо... вы с ним, — Легрэ тяжело вздохнул, но так и не смог сказать этого вслух. Произнеси он такое и сердце в его груди разорвалось бы надвое. — Я не питал пустых мечтаний, не ждал вечной любви и преданности, я вполне сносно мог бы пережить твою женитьбу. Я всего лишь надеялся, что у нас с тобой будет чуть больше времени, что обстоятельства не отнимут тебя у меня так скоро... Это было глупо. А теперь я поеду в Савильо, буду там жить себе, пить вино, любоваться красотами вдали от войны и от тебя, орать на слуг и беситься от бессилия. И каждый день думать о том, что ты отдаешься этому неврастенику-изуверу по доброй воле, гадать, приедешь ты в свой маленький замок в Савильо вообще когда-нибудь или уже нет. Жив ты? Мертв? Счастлив? И если счастлив, то с кем? — Кристиан тихо засмеялся и, забрав бутылку из рук Луиса тоже хлебнул вина. — Черт возьми, и я ведь поеду... если тебе это действительно нужно, Луис.

В ответ Луис заставил мужчину посмотреть на себя. И сам смотрел прямо и открыто. В его глазах не было больше притворства, не было и капли снисхождения или лести, которые так обильно приходилось раздаривать каждый день.

— Ты еще жалеть себя начни, — заявил жестоко. — Ты несколько дней назад, в том подвале, был куда увереннее, Кристиан, а теперь жалеешь себя, словно барышня. — герцог сдвинул тонкие брови к переносице, щеки его полыхали ярким огнем. — Не знаю, на что ты вообще рассчитывал, не знаю, зачем побежал за мной в лес. Хотя ведь все просто, да? Любовь, чувства, наркотик обладания запретным... Слушай и молчи! Я буду говорить. Я не заслуживаю того, чтобы ты мучился из-за меня. Самое малое, чем я могу тебе отплатить — это домик в Савильо, новое имя, деньги и титул. Возможно, мой подарок кажется тебе сейчас ненужным. Возможно, я должен был все бросить и бежать с тобой, забыв о своем происхождении, о том, что мне еще предстоит сделать или, наоборот, не предстоит, но ты... Слышишь, ты, — герцог ткнул Легрэ в грудь, — не имеешь никакого права сейчас утверждать того, что я собираюсь делать! Уходи! Бери бумаги, новое имя, мой подарок по праву заслуженный и уезжай. — Луис отступил, полыхая яростью. — Я сожалею, что позволил тебя так близко к себе подпустить.

Губы Легрэ плотно сжались, но он не сердился, даже не был удивлен, только покачал головой как-то сожалея.

— Знаешь, я тоже хотел тебе гадостей наговорить напоследок. Думал, что тебе легче будет тогда... что так правильнее, а потом вот зашел сюда, увидел тебя — и все слова растерял. М-да, — Кристиан снова вздохнул, потер ладонью уставшую шею и задумчиво прошептал: — Значит — правда. И ты поедешь к Фернандо... Ты сильный, Луис, при других обстоятельствах этим можно было бы гордиться. Только знаешь что, за пару хороших ночей плебею не отплачивают титулом и деньгами. Я ничего не сделал, чтобы из грязи в князи угодить. И у тебя нет никакого долга передо мной. Я обещал однажды послушаться тебя, так вот, я поеду в Савильо и проживу там полгода, как гость, потом уеду. Я не стану мешать вашим планам, герцог.

— Дурак! Какой дурак! — Сильвурсонни не говорил, а разговаривал сам себе под нос. — Уходи! Поступай, как знаешь. Распоряжения даны, тебя там будут ждать. — Он отвернулся и пошел в темноту. Не дожидаясь прощания и не оборачиваясь. Ждал несколько минут, а когда был уверен, что Кристиан все же ушел, достал еще одну припрятанную бутылку, чтобы сегодня отключиться. На самом деле юноша даже не был включен в список послов. Дела вел герцог Аталийский. Откупорив бутыль, Луис хлебнул как можно больше. Он надеялся, что когда закончится война, когда долг будет исполнен и все стороны удовлетворены, наступит время свободы. Герцог знал ее цену. Тогда он забудет и о страсти к Кристиану, и гнев Фернандо. Он уничтожит в себе любое проявление чувств.

Сильные руки ухватили его за плечи, и настойчиво развернув юношу к себе лицом, Легрэ поцеловал его в губы — отчаянно, долго, так же, как делал это в домике на болотах.

— Прости, — прошептал он, прижимая Луиса к себе, заглядывая в глаза, запуская пальцы в его светлые волосы. — Это в последний раз, — и снова поцеловал.

— Еще, — губы пахли сладким виноградом, бутылка упала и покатилась по земле. Руки обвили шею. Луис откинул голову назад. — Еще поцелуй... Ты безумец. Зачем? Ты... — вкус поцелуев на шее. Не расставаться? Не позволять себе... Кончики пальцев проникли в волосы на затылке. — Ты такой настойчивый...

— Я буду ждать, Луис, — шептал Кристиан, покрывая беглыми сумасшедшими поцелуями его горячее лицо. — Письма, весточки... тебя... Делай, что хочешь... только не люби его, слышишь? Не люби его... никого, кроме меня... Ты моя жизнь... моя душа... — Легрэ сходил с ума и его не в шутку трясло. Губы скользили по шее, по плечам, обжигая даже через ткань. — Пообещай мне, что если что-то пойдет не так — ты позовешь. Обещай мне, Луис.

Закрыв глаза, утопая в запахе Легрэ, умирая от его близости, юноша отвечал на ласку, потянул мужчину за собой. Он не заботился о том, что рядом кто-то есть. Его рука сама потянулась, чтобы найти естество Кристиана под одеждой.

— Да, обещаю, обещаю... Ты... такое искушение. Я не должен искушаться... Не могу тебе отказывать...

Жар охватывал тело Легрэ, делая его безумие полным, его любовь совершенной. Он так хотел, чтобы Луис дал ему надежду — любую, даже самую ничтожную. Кристиан не мог уехать вот так запросто, не хотел оставлять этого странного и такого близкого ему человека, не хотел возвращаться в пустоту, из которой он нечаянно вывалился, встретив Луиса. Этот мальчик изменил всю его жизнь, и теперь забирал ее, оставлял себе. А Легрэ ожидали долгие ночи одиночества и неизвестности — они были похожи на смерть. Кристиан ласкал Луиса так, словно прощался, и настойчивая нежность его рук, жадная обжигающая сухость его губ, долгие взгляды глаза в глаза говорили красноречивее самых изощренных признаний, выдавая Кристиана с головой. Он стянул штаны с мальчика, вобрал естество Луиса глубоко в рот и замер, потом резко отпустил, глотнул воздуха и снова — целиком, до основания, до упора.

Юноша зажал рот кулаком. Он не должен закричать. Лишь стон, тихий стон слетал с губ. Кристиан словно сорвался и теперь не хотел отпускать. Освободиться от его губ было невозможно, все тело трясло. Опасность возбуждала еще сильнее. Возможно, Себастьян никуда не ушел... Возможно, сюда кто-то заглянет. Герцог вцепился пальцами в плечи Легрэ и потянул на себя.

— Сейчас, — прошептал тому в губы. — Потом нескоро. Ты ведь не уедешь далеко... Ты солгал, Кристиан. Я тебе не верю.

— Верь мне... Всегда верь мне. — Легрэ собою придавил юное тело герцога к тюкам, закинул его ноги себе на талию и, зажав рот ладонью, медленно толкнулся вперед. Кристиан был осторожен, но каждый сантиметр горячей тесноты поддавался с трудом, выдержка летела к чертям, но он смотрел в глаза Луиса, не отрываясь, шепча: — Если ты скажешь... уеду. Если это нужно... Не им, не Себастьяну, тебе... Уеду. — Легрэ вошел до конца и, отпустив ладонь, поцеловал возлюбленного в губы.

Юноша ответил на поцелуй, впустил язык Кристиана в рот, жадно обвился вокруг тела руками и ногами, двигаясь навстречу с отчаянием.

— Я... не хочу... они... тебя... могут... — тихий стон с каждым сильным толчком в теле, — могут... тебя... убить... — юноша чувствовал, как резко движется мужчина, как звереет, как в его синих глазах пробуждается пламя и сам не отводил глаз. Не мог отвести от Легрэ взгляда, словно сейчас он полностью им завладел.

— Захотят... и в Савильо достанут, — прохрипел Кристиан, срываясь на резкие глубокие фрикции. Он снова прикрыл рот Луиса ладонью, когда тот едва не вскрикнул. — Я лучше умру... чем позволю им манипулировать тобой за мой счет... Не позволяй себе бояться за меня... Это делает тебя слабым. Мне можно... Тебе нет, Луис.

Герцог замотал головой из стороны в стороны, кусая губы. Он был во власти экстаза, животной силы мужчины, подчинялся ему и понимал, что не может отказаться.

— Что же ты делаешь? — слезы полились из глаз. — Я не могу... Пожалуйста... Кристиан... Сюда могут войти... — запоздалый страх смешивался с возрастающей страстью. Юноша выгнулся всем телом, давя в себе стоны.

— Пусть... — отозвался Легрэ со стоном, — тогда у меня будет повод увезти тебя отсюда... Перегрызть им всем глотки и пусть... пусть они и дальше делят этот мир... они потратят на это жизнь, но так и не смогут понять самого главного... оно не стоит потери любимого человека, — последние слова Кристиан уже прорычал, обращаясь в озверевшее от боли и страсти существо. Он таранил Луиса собой с такой любовной жестокостью, словно стремился убить его таким примитивным и поразительно прекрасным способом. — Я твой, Луис... всегда. Твой, помни это.

Юноша плакал, кусал рубашку Легрэ, не в состоянии остановить, цеплялся за него. Доведенный до исступления нисходил на хрипы. Горячее солнце захватило живот. Зверь владел им и не отпускал. Луис целовал лицо. Уже не понимая, где находится, зачем он здесь... "Плохо, очень плохо, — шептал разум. — Ты должен был прогнать. Ты должен был..." — от новых фрикций мысли рассыпались на звезды, а вокруг полыхал пожар. Юноша чувствовал, как они переместились на шкуры, как свились в одно уже в темноте. Себастьян должен был знать, чем кончится. Но дал выбрать... Позволил выбирать...

Легрэ со всей силы вжался бедрами в ягодицы Луиса и, целуя его в губы, излился. В ушах шумело, сердце гулко стучалось в груди и казалось вот-вот выскочит из нее. Невероятным усилием воли, Кристиан заставил себя отстраниться от Луиса, погладил по взмокшим волосам.

— Так мне уехать? — спросил он, вместо "люблю", ожидая приговора. Он знал, что примет решение Луиса, каким бы оно ни было и этим подтвердит свою любовь и оправдает его доверие.

Юноша повернулся на бок и подтянул ноги к животу, зарылся лицом в мягкой шерсти. Он боялся отвечать.

— Я не хочу, но так надо... Ты не сможешь защитить ни меня, ни себя... Тем более, себя, -заговорил он быстро. — Уж лучше было там, когда перерезал вены. Ты ведь свободен. Уходи. Так проще будет. Мне будет проще знать, что ты свободен. Что все для тебя закончилось.

— Что бы ты сделал на моем месте? — тихо поинтересовался Легрэ, припадая щекой к хрупкому плечу. — Ты предлагаешь мне бросить тебя... променять на спасение. Я очень хочу остаться, а еще хочу, чтобы ты рассказал мне все, как есть... Может тогда я что-нибудь придумаю, чтобы быть неподалеку. Я могу затеряться среди твоих солдат, я не войду к тебе, ни словом ни делом не выдам нас... Но я должен знать, что ты в порядке... Дай мне повод остаться. От кого защитить тебя?

— Среди солдат? — герцог приподнялся. — Ты уверен? — закачал головой отрицательно. — Если кто-то тебя узнает... Я... твоя жизнь из-за меня сломается. Все дело в политике. В землях. Во власти. В объединении княжеств. Аталья готова стать частью нашего государства. Для этого и придуман брак. Послушай, ты составил ложное мнение. Я не собирался спать с королем. Я сразу отказал ему. Сейчас он и сам пойдет на сделку. Северная угроза набегов, арабы, укрепление Церкви. Фернандо неглупый правитель. Да, он жестокий, но ... все что произошло — это блажь. Я уверен в этом.

— Он целовал тебя? Хоть раз? — спросил Кристиан в лоб.

— Что? — Луиса начала бить нервная дрожь. Целовал. Не только целовал... — Разве это имеет значение? Он просто хотел показать мне мое место. Доказать, что...

— Твое место в его постели, — закончил Легрэ немного зло и печально. Он осторожно повернул Луиса за плечо на спину, чтобы видеть его лицо. — Король хочет тебя... Я видел это в его глазах и читал это в его действиях там, в лесу, когда его гвардейцы держали мечи у моей шеи. Он словно говорил мне: "Смотри, я могу делать с ним, что хочу... Потому что у меня есть власть. А ты не сможешь ничего, даже удержать его возле себя". Что ты будешь делать, если взамен подписания мира Фернандо предложит тебе свою постель? Даже Себастьян видит это будущее, потому и гонит меня, говорит, что для тебя я опасен и он прав. Король не убьет меня в открытую, нет, ему твой гнев не нужен. Кроме того, используя меня, на тебя легко будет влиять. И это Себастьян знает тоже. Фернандо проще всего сейчас опорочить меня и выставить себя на этом фоне в хорошем свете, а я не король, не барон и даже не повар при дворе его величества. Все, что я могу, это бороться за твое сердце, Луис, и за твою любовь. Сейчас все так шатко и ненадежно, но я не могу просто взять и отдать тебя этим людям, не могу. И я многим готов поступиться ради нас.

— Король никого не любит, Кристиан. — отвел глаза герцог. — Даже если у Фернандо и были те мысли, о которых ты... думаешь, он никогда не возьмет то, что уже пробовали. Я ему неинтересен как любовник. Он найдет другую жертву. Или оставит Фредерика. Фредерик красив, умен, знает, как ублажить короля и дать ему то, что ему хочется. — Луис вдохнул побольше воздуха, чтобы привести в покой бушующее сердце. Он смотрел на Легрэ с удивлением — воин открывался герцогу в новом, необъяснимом свете, словно его окрашивала божественная доброта. — Ты понимаешь, что мы не можем любить не из-за сословной разницы? — спросил тихо. — Кристиан, я мужчина. И ты... ты вызываешь во мне слишком много незнакомых доныне чувств, но Бог запрещает даже намек на такие связи... — юноша закрыл глаза. — Боже милосердный! Как я должен поступать? — он схватился за руки мужчины. — Что я могу сделать? Что я вообще могу сделать? Фернандо и без тебя меня распнет. Тебе нужно это обязательно видеть? Прошу, Кристиан, просто не дай ему повода. Не лезь.

Легрэ склонился лбом к пальцам Луиса.

— Хорошо, — с дрожью в голосе ответил он, — я уеду... Завтра.

— И поступишь правильно. Спасибо. — можно было бы еще говорить, убеждать, но герцог точно знал, что никогда не отправит вести Легрэ, никогда не коснется больше его судьбы, не посмотрит в синие глаза, не посмеет испытывать лишних эмоций. Он сорвался. Один раз теперь. — Иди, ступай. Я прикажу снарядить тебя в дорогу. Уезжай теперь. Завтра здесь будет неспокойно.

Кристиан выпрямился и в последний раз любовно скользнув пальцами по щеке Луиса, отпустил руку.

— Это невыносимо, — сказал он, и, собравшись, ушел.

38

Весна полностью вступила в свои права — небо радовало синевой, ярко светило золотистое солнце. Сквозь гомон и шум переговаривающихся людей можно было даже расслышать птичье пенье. Был один из самых теплых за эту весну дней, а вот Микаэль мерз. Его лихорадило все сильней. Выпитые несколько дней назад, перед разговором с королем, а потом и инквизитором травы простыми не были. И хотя тогда была необходимость так поступить, сейчас монаху был совсем не радостно, так как он понимал, что заплатит положенную цену. И лихорадкой, и судорогами, и болью по всему телу... Да еще и в пути спешил — вот и опять пил снадобья, что б спать как можно меньше.

Но, если не обращать внимания на ухудшающееся самочувствие, — а Микаэль знал, что это пройдет, хоть и через несколько дней, — то, он был доволен. Удалось так вовремя уйти из непонятно к кому переходящего монастыря. Именно что — Бог опять отвел беду от головы травника. Теперь эта вот непонятная военная кампания... Можно на время спрятаться... и занятие будет, и крыша над головой... Весточку брату он тоже послал , да, к тому же, Сея удалось на несколько дней пристроить в тепле и достатке. Пусть отоспится — а то почти весь путь спал в седле перед удерживающим его Микаэлем... А еще, просто до абсурда, монаха радовала купленная у цыган большая чугунная сковородка с прикованной ручкой. Самое то для долгих переходов и готовки на костре. Из монастыря он уходил достаточно неожиданно для себя, и хоть у Микаэля было несколько схоронок с необходимыми вещами на случай побега, но всего предусмотреть не удалось. Вот и ели они с Сеем в дороге в основном лишь кашу, что травник готовил в маленьком казанке. Довольный покупкой, Микаэль обмотал ее веревкой и приторочил к поясу, продолжая неспешно обходить лагерь . Ему была нужна палатка с лекарями — там можно договорится о том, что б двое странствующих монахов за постель и миску похлебки в день помогали с ранеными — уж их то при военных компаниях хватало всегда. А потом, чуть поуспокоившись и послушав, что Господь велит, можно было и думать о том, что дальше делать.

Вдруг опять закружилась голова, да так сильно, что пришлось опускаться на колени — прямо в серую дорожную пыль, и смиренно возносить молитву Господу. Микаэль краем уха слышал смешки проходящих мимо гвардейцев, что, мол, монах совсем ума лишился -посреди дороги молитвы читать вздумал. Но, травник знал, что странствующие паломники и не такое вычудить могли, а, с другой стороны, лихорадило его сильно — так, что ноги не держали. Подождав, пока станет немного легче дышать и тело перестанет сводить судограми монах открыл глаза и вдруг увидел перед собой чью-то тень. Микаэль медленно поднял взгляд да так и замер — перед ним, разглядывая коленепреклонного монаха в упор, стоял никто иной, как настоятель Себастьян.

— Поднимайтесь! — мужчина ладонью приказал лекарю встать. Сейчас, облаченный в длинное алое блио, поверх которого был накинут тяжелые теплый плащ, который так не шел к этому теплому утру, Себастьян казался еще более грозным. — Идемте со мной, — добавил он и двинулся от гвардейцам ближе к центру, где располагались шатры знатных особ. Откинув полог одного, аббат пропустил Микаэля внутрь, а затем зашел сам. Теперь он не скрывал облегчения. — Слава богу, ты жив. В этой суматохе я так и не успел тебя предупредить, — мужчина обнял лекаря, расцеловал в обе щеки. — Видимо, сам Бог привел тебя в Аталью. Садись, сейчас прикажу подать завтрак. — аббат вышел и вернулся уже с подносом, на котором было порезанные сыр и фрукты. — Рассказывай, — строго глянул сверху вниз.

Микаэль отрицательно мотнул головой на предложение настоятеля Себастьяна. От одной мысли о еде его мутило.

— Спасиибо, я не голоден.

Травник лишь плотнее укутался в легкий шерстяной плащ, удивленно взглянув на аббата, после его последних слов.

— А что мне рассказывать, святой отец? Грешен я... Вот Господь и послал испытаний. Заблудившись в туннелях под монастырем я долго блуждал в темноте... А когда Господь смиловался и указал мне верный путь — я встретил юного садовника — брата Сея. И уже вместе с ним бежал из захваченого монастыря. Думал переждать лихие времена здесь... Хороший лекарь всегда людям нужен. И так неожиданно Вас встретил.

Микаэль плавно опустился на колени, русые косы спускались по темной пчльной рясе, доставая почти до пола. Он смиренно сложил руки для молитвы.

— Неисповедимы пути Господни... Но, бережет он верных ему... Ведет по дорогам праведным...

— Я рад, что так случилось. Мне как раз нужен лекарь. И всегда был нужен, брат Микаэль. Садитесь, я вижу вы устали, — мужчина пропустил все слова о Сее, которого он так и не нашел, когда покидал монастырь. — Знаете, именно Господь направляет нас.

В шатер заглянул гвардеец.

-Падре Ксанте, вас позвал герцог Аталийский.

— Спасибо. Передайте, что я скоро буду, — кивнул бывший аббат и опять повернулся к Микаэлю. — У каждого из нас есть маленькие секреты, у каждого путь предуготован богом. И мы зачастую блуждаем в темноте не только по тоннелям. Вы слышали что-нибудь о союзе двух держав? Христианских держав против арабского мира? История вражды сегодня может закончится светлым днем.

Микаэль вскинул голову, поднимая взгляд на аббата, — Я всего лишь скромный лекарь... Травы и полотна для перевязки — вот и весь мой удел... От утренней молитвы и до вечерней я, послушный воле Божей, помогал страждущим... Что я могу знать о деяниях великих, державных? Лишь то, что мой святой отец пощетает нужным поведать мне...

— Я рад, что ты до сих пор считаешь меня святым отцом, хотя служу я не только церкви, но и суду Господа на земле. Ксанте меня прозвали в папских кругах. Шесть лет назад я прибыл в Рим как преступник, чтобы исповедаться в ереси и принять суд... Но случилось чудо. Первое чудо в моей жизни. Я стал кардиналом Ксанте. Посланником добрых вестей. Не карающей рукой... Нет... Этот труд нести не по мне. Но суд человеческих споров. И мне будет особенно приятно видеть тебя моим помощником. На столько, на сколько тебе захочется... Пока ты не найдешь новое пристанище или не решишь уйти в мир.Микаэль поднялся с колен, одергивая рясу и придерживая норовящий упасть плащ. В солнечных лучах, проникающих в шатер сквозь неплотно задернутый полог, травник казался одним из праведных святых, которых так часто рисуют художники на стенах и сводах храмов. Лихорадило его все сильней — от того кожа была бледной, и лишь на щеках пламенел румянец. Взгляд искрился зеленовато-коричневым полумраком юного весеннего леса, когда сквозь молодую листву пробивается утреннее солнце. Должное смирение и вера слову настоятеля своего — вот что читалось в нем. — Пять лет тому назад, у постели умирающего наставника, я принял решение назвать нашу обитель своим домом, а Вас — отцом святым, что в праве указывать мне мой дальнейший путь. И пусть меняется мир — мирская суета не должна коснуться души истинно верующего. Травник опять опустился на колени, смиренно склонив голову перед настоятелем Себастьяном:— Благословите меня, святой отец... Я с радостью остаюсь с Вами."Заодно и решу — чего от меня Богу угодно. И чего угодно мне."— Да будет так, сын мой, — благословение Себастьяна было искренним и радостным. Он ценил людей во всем многообразии судеб и характеров. И не мог простить лишь тех, кто однажды сделал его игрушкой непослушной судьбы, но даже этот год — год боли, ужаса и страсти — не прошел даром. Аббат познал истинное понимание плоти. И теперь, последовательно уничтожая монахов ордена, в котором начинал монашескую жизнь, испытывал невыразимое удовольствие, когда одновременно вытаскивал заблудших и потерявшихся овец, спасал наследие, возможно, важное для потомков.Микаэль был для Себастьяна еще одним сыном. Таким же сыном, каким мог бы стать Этьен или Николай. Он любил этих людей одинаково — просто потому, что испытывал потребность о ком-то заботиться.— Тебе надо прилечь. Ты выглядишь очень уставшим, — Ксанте уложил лекаря на свое ложе и накрыл теплым одеялом из чистой верблюжьей шерсти. — Спи... Но прежде скажи, где оставил Сея. Его тоже нужно забрать. Мальчик нуждается в том, чтобы обеспечить его будущее.

Травник позволил уложить себя на ложе. Ему становилось все хуже и действительно желательно было поспать. К тому же, слову Себастьяна пока что он верил. Тот сможет забрать Сея и сумки с вещами. — Вы правы, мне нездоровится... А что до брата Сея... В двух милях южнее есть маленькое селище Талья. Славится стеклодувом своим. У него еще мой наставник емкости для снадобий заказывал. Вот там мы и остановились. Если пошлете кого за Сеем, то и вещи мои пусть заберут. Микаэль устало опустил гудящую голову на постель и, позволив себе легкую благодарную улыбку Себастьяну, закрыл глаза.

* * *

Как только Себастьян покинул шатер, где оставил спящего Микаэля, он приказал снарядить отряд, для того чтобы отправиться в указанное селение и найти оставленного там юного послушника.

Мужчине сразу указали на нужный дом. И провели к юноше, который явно не ожидал появления бывшего аббата. Когда тот распахнул дверь, Сей сидел за столом спиной.

— Мальчик мой, я тебя искал весь вечер. А ты сбежал. Нехорошо, — голос Себастьяна был спокоен, но внутри бушевало пламя раздражения. — Собирайся. И вещи брата Микаэля прихвати. Нам пора.

Сей медленно обернулся, услышав знакомый голос, не веря и мечтая, что ему просто показалось. Аббат его нашел, он здесь.. Человек, которого мальчик меньше всего хотел видеть.

— Я никуда не пойду с вами.. И что с братом Микаэлем? Где он? — за такое короткое время послушник успел очень привязаться к своему спасителю, и упоминание аббата о нем заставило мальчика забеспокоиться. Вдруг с травником что-то случилось?

— С ним все в порядке?

Забавно, в такой ситуации волноваться больше не о себе, а о травнике...

— Не пойдешь? — Себастьян усмехнулся на заявление и вопросы беглеца, затем решительно вошел в комнату, поднял Сея на ноги и заглянул в глаза. — Прежде, чем я отвечу на вопросы про Микаэля, ты ответишь мне, почему сбежал и почему не желаешь со мной идти. Я тебя почти три часа до отъезда по всему монастырю разыскивал. Значит ли это, что тебе противна наша близость?

— Нет, это не так.. — Сей отвел взгляд, боясь смотреть аббату в глаза. Сейчас, когда он был так близко, мальчик просто разрывался на части — ему хотелось одновременно и прижаться к мужчине, забыть все, и одновременно убежать и не видеть — не видеть его больше, чтобы не чувствовать эту боль.. — Просто у вас появился другой, более близкий.. — Сей все же поднял взгляд, сжимая руки в кулаки. — Поэтому я решил, что вам и без меня неплохо... Отпустите меня.

Сей хотел было сделать шаг назад, но только уткнулся в край стола и досадливо поморщился.

— Другой? Кто именно? Что за бред? — Себастьян сделал шаг вперед, зажимая юношу между столом и собой. — Считаешь, что отделаешься бредовыми заявлениями. Скажи, — пальцы схватили Сея за подбородок, — скажи, что считаешь нашу связь постыдной. Скажи, что я тебе противен. — он отпустил послушника. — Собирайся. Ты еще находишься под моим покровительством. И поедешь туда, куда скажу. Я устрою твою судьбу... А раз ты решил расстаться... что же, твоя воля... Давай, Микаэль ждет тебя.

Сей вспылил.

-Инквизитор! И не говорите, что у вас с ним ничего не было.. Вы... Да вы даже не дали мне и слова сказать! Думайте, что желаете, раз так! — Ужасно разозленный, Сей принялся собирать вещи — свои и Микаэля. Благо, они не успели устроиться.

Послушник замер у входа, держа в руках несколько сумок — свою и травника.

— Я готов. Где брат Микаэль? — мальчик даже не смотрел в сторону мужчины, и тон его был далеко не вежливым.

— Пойдем, — аббат последовал к лестнице, спустился вниз и уже вскоре усадил послушника на телегу. А сам разместился на другой стороне, где гвардейцы уже загрузили новые припасы для лагеря.

Теперь и телега, и всадники медленно ехали по дороге в сторону бесконечных полей и леса. Синевшего на горизонте. Аббат молчал, жмурился на солнце, изредка бросая на Сея злые и полные огня взгляды.

Обняв свою сумку, будто та могла его защитить, отгородить от мужчины, Сей стал смотреть на медленно сменяющиеся леса и поля. У него вскоре создалось впечатление, что они бесконечны. Слишком медленная езда раздражала. Хотелось спрыгнуть и пойти рядом. Ему казалось, что он пешком пойдет куда быстрее, чем так, как они едут.

Его очень удивляло, что он не может держать себя в руках, раньше он намного легче справлялся со своим раздражением и злостью, а также обидами, пряча их глубоко в себя, а тут.. Просто не мог ничего поделать с собой и своим недовольством. Он надеялся поскорее увидеть брата Микаэля, убедиться, что с ним все в порядке, уткнуться в него, вздыхая его травный запах и, наконец, успокоиться. Травник действовал на него умиротворяющее, мальчик чувствовал себя рядом с ним полнейшей безопасности, что не могло не смущать.

Себастьян наблюдал за послушником с интересом. Его эмоции, как на ладони, ложились на сердце горечью. И умерший в застенках инквизиции Антуан, которым когда-то был аббат говорил, что следует отпустить мальчика с миром. Раз тому пришло в голову так легко отказаться от любви, то значит... мужчина отвернулся и начал молиться. Не Богу, нет. благоразумности и холодности. Единственная слабость, Сей, не пострадает от страсти. Мужчина способен сдерживать себя. Впереди показался огромный военный лагерь. Сотни шатров, военные обозы, всадники, солдаты.

— Почти приехали, — сообщил Себастьян. — скоро увидишь Микаэля. Только он немного приболел и спит. Не думаю, что его следует будить до вечера.

— Что это? Зачем здесь столько воинов? — мальчик с непониманием разглядывал лагерь, все больше уверяясь, что он не ошибся и это действительно не просто путники. — Вы собираетесь с кем-то воевать? Но как же.. Люди же пострадают.. И кто-то может умереть... Святой отец?— Сей неверяще перевел взгляд на Себастьяна — Не вы ли призывали нас к миру? К добродетели? Что все вопросы можно решить, не прибегая к грубой силе и не обрекая людей на смерть? А теперь? Что все это значит? И чем болен брат Микаэль? Ему.. Ему точно станет лучше? — столько вопросов.. Сей надеялся, что все же получит ответы хоть на часть из них.

Себастьян только усмехнулся. Глупый... слишком юный, не способный защититься. Микаэль не сможет оберегать Сея, не сумеет устроить его судьбу.

— Послушай, — мужчина дал знак остановить телегу, поманил юношу спустится на дорогу и пойти остаток пути пешком. Теперь они шли рядом, в то время как всадники удалялись. — Все в этом мире подчиняется власти. И ты под властью Церкви. Я отвечаю за твою жизнь. — Себастьян остановился. — Ты доверяешь мне свою жизнь?

Сей так и не оставил своей сумки и, даже идя рядом с аббатом, нес ее в руках, обнимая, будто боялся потерять нечто ценное.

— Я... А что мне остается? Ведь у меня нет права выбора, так? — Мальчик кинул быстрый взгляд на аббата и вновь уставился себе под ноги. — Доверяю... Но что вы хотите этим сказать?

— Тогда тебе суждено скоро вернуться в свой сад. Валасский монастырь вновь перейдет под власть Церкви, закончится смутное время, и инквизиция уедет. — Себастьян остановился. — Ты и Микаэль вернетесь в желанную обитель. И все пойдет, как прежде. — короткая пауза, взгляд в небо... и вновь глаза Сея. — Сейчас тебе нужно понять одно. У тебя будет другой аббат. Тебя я ему и передам.

Сей дернулся от этих слов, как от хлесткой пощечины.

-Ах, вот оно что... Ну да, мне следовало раньше догадаться... — мальчик злобно посмотрел на аббата, сжимая сумку так, что аж костяшки пальцев побелели. — А мое мнение, конечно, никого не интересует, да? А захочу ли я возвращаться в это место? Смогу ли там вообще находиться? — Мальчик швырнул в аббата свою сумку, злые слезы катились по щекам. — Заберите. Это ваша книга. Думаю, мне больше не нужно ее хранить, так?! Лучше бы брат Микаэль не спасал меня... Находиться на дне озера все же приятней, чем слушать такое. — резко развернувшись, Сей быстрым шагом пошел в сторону лагеря, даже не оборачиваясь на мужчину и пытаясь вытереть слезы, которые даже и не думали останавливаться.

— Ребенок, глупый, — сильные руки обхватили юного послушника, губы поцеловали макушку. — Зачем ты обманываешь меня и себя? — новый поцелуй, попытки мальчика вырваться. — ты же знаешь, что я тебя не отдам. Ты же знаешь, что я тебя этой книгой от опасности отправлял подальше, если вдруг все пойдет не так... А ты... — Себастьян развернул вырывавшегося пленника объятий к себе. — Ты меня ревнуешь... Ревнуешь и любишь... И я тебя тоже очень люблю. Хочу, чтобы ты был счастлив. Был со мной рядом... Поехал в Рим. Учился. Сей, перестань, не будь глупцом!

— Перестать?! Что перестать? Минуту назад вы говорили другое! — мальчик неожиданно прекратил вырываться, только несильно ударил кулаком в грудь мужчины. — То вы собираетесь меня оставить, то забрать с собой.. Я вас не понимаю.. Говорите, что любите, вот только не мне одному.. Как я могу вам верить? Откуда мне знать, нужен ли я вам вообще? Или просто развлечение в скучных буднях церкви? — Сей закрыл лицо руками, глотая слезы. — Я не знаю, чему мне верить.... Пустите.. Отведите меня к брату Микаэлю...

— Нет. — Себастьян был настойчив и не собирался отпускать послушника. — Ты глупости говоришь. Ты слушаешь и не ведаешь, что слушаешь. Я не обязан тебе отчитываться в своем прошлом. Или ты принимаешь меня, или сейчас идешь к Микаэлю, дожидаешься своего времени и отправляешься обратно, в Валасский монастырь. Понял? Хватит. Я достаточно вытерпел капризов, чтобы потакать мальчишке, который не ценит моего расположения.

Мальчик замер, не веря своим ушам. Выбирать прямо сейчас? Это было жестоко... Какой бы ответ он сейчас не дал, он был уверен, что пожалеет об этом.

— Я могу подумать? — удивительно, но это привело его в чувство. Он прекратил плакать и сейчас аккуратно вытирал слезы и так мокрыми рукавами рубашки. — Вы требуете слишком многого.. Я.. — пауза, Сей проглотил ком в горле, но его голос все же дрогнул. — Люблю вас, но до сих пор не понимаю, как вы относитесь ко мне. И не пожалею ли я потом, сделав неверный выбор...

— Любишь? Ты знаешь ли, что такое любовь, Сей? Когда ты видел шрамы на моем теле, скажи, что ты думал? Откуда они взялись? Сей, я год провел в застенках инквизиции. Меня обвиняли в самом страшном — в том, что я еретик. — Себастьян затряс юношу за плечи. — И пытали... Год я был игрушкой. Никем. Я был не намного старше тебя. Меня насиловали, жгли огнем. Резали на части. Меня приучали повиноваться... Я полюбил своего мучителя... Я стал, как собака, которая боится хозяина и предана ему... Понимаешь?

Сей испуганно смотрел на мужчину, боясь даже представить, что с ним делали. Конечно же он не понимал. Для него и пять ударов кнутом было слишком, а аббат говорил о таких страшных вещах. Зачем говорил? Почему он хочет что бы Сей это знал?

Мальчик даже боялся пошевелиться, только испуганным зверьком смотря на мужчину и не решаясь ничего сказать. Ему казалось, что все слова, что приходили ему на ум были глупы и ничего не значили. Что, произнеси он их, и это будет искусственно и фальшиво. Поэтому он молчал.

— Когда я говорил с инквизитором в комнате, я говорил с ним о своем прошлом, Сей. Я и инквизитор когда-то провели много времени вместе, в пыточной камере. Он — мой палач.

— Палач? Он... Это он был вашим хозяином? — мальчик просто не мог в это поверить.. Ну как такое может быть?! Совпадение? Судьба? — С вами все в порядке? — он нерешительно протянул руку, касаясь щеки аббата.

— Да, мой мальчик, я тебя нашел. С тобой ничего не случилось. Я в порядке... Я не должен был тебе говорить... Но ты... Прости, — мужчина поймал пальцы юноши губами и нежно поцеловал. — Прости, что сделал тебе больно. Я не могу тебе объяснить, что чувствую. Но когда он появляется, когда я его вижу, я снова становлюсь подвластным и слабым. Я... — поиск подходящих слов. — Он делает меня рабом.

Сей себя чувствовал сейчас полнейшим идиотом. Некоторые говорят, что незнание освобождает от ответственности, но сколько же ошибок из-за этого он совершил!

— Простите... Я заставил вас волноваться... — Мальчик приподнялся на цыпочки, легко касаясь губ аббата своими и радуясь, что они сейчас не в лагере, а совершенно одни. — Я рад, что вы мне рассказали. Возможно теперь я не совершу столько ошибок... Я бы хотел быть таким человеком, что бы вы могли мне доверять...

— Все хорошо, — Себастьян обнял Сея, привлек себе и глубоко вздохнул. Облегчение в душе подкосило его ноги. Слабость отдалась болью в сердце. Пришлось присесть в траву. Теперь они сидели здесь вместе. И мужчина все время думал о том, что никому не позволит обидеть своего любимого маленького послушника, что всегда будет держать его так близко, чтобы не подпустить ни одну тварь земную и ни одного мерзавца, который бы причинил ему боль. Пока будет жив.

Сей взволновано перебирал короткие пряди волос мужчины, сидя в его объятьях.

— С вами все в порядке? Может, мне сбегать за кем-нибудь? Или за телегой? — мальчик очень надеялся, что ничего страшного не произошло и больше не произойдет. Теперь, когда они только-только помирились и потом, в будущем.... Бог и так слишком много испытаний послал его возлюбленному — мальчик надеялся, что хотя бы про себя он может называть его так — пускай же теперь он позволит пожить в мире. Вот только мир вряд ли им скоро светит, но мальчик все же молился, что бы Господь позволил всем им выжить в этом сумасшествии.

— Скоро пройдет, посиди рядом, — рука обняла Сея. — не надо никого, милый. Я еще должен тебе кое-что сказать. Я не совсем аббат. Понимаешь, я прислан Папой Римским для заключения союза держав. Моя миссия была очень трудной и долгой... И... теперь подходит к концу... — губы заскользили по виску. — А потому тебе решать. Захочешь ли ты поехать со мной в новое место... Захочешь ли рискнуть и стать моим уже навсегда...

— Поэтому вы говорили про Рим, да? — мальчик затаил дыхание, чувствуя нежное прикосновение губ и ощущая сейчас себя невероятно счастливым. — Как же мне тогда вас называть? Если вы не Святой отец? — впрочем, сейчас мальчику было безразлично кто он. Даже если бы падре оказался преступником, еретиком, Сей все равно последовал бы за ним.

— Падре Ксанте, инквизитор... Посланник Рима. Глупости, Сей. Для тебя я просто Себастьян, — поцелуй в уголок губ и нежность.— Пойдем, не хочу, чтобы Микаэль оставался там один. За ним нужен уход. Идем.

— Но разве я могу вас называть так фамилиарно? — мальчик смутился, поднимаясь с земли и робко беря мужчину за руку. — Так что с ним произошло? Неужели все настолько серьезно? — Сей подхватил свою сумку с земли, вещая ее на плечо и вопросительно посмотрел на Себастьяна. Теперь ему не терпелось поскорее очутиться в лагере и собственными глазами убедиться, что с братом Микаэлем все хорошо.

— Не знаю. Наш лекарь жаловался на тошноту и попросил выспаться. Надеюсь, он ничего не принимал, — отозвался Себастьян, ускоряя шаг. -Про фамильярность он замечание пропустил, зато обнял Сея за талию и до лагеря не отпускал. Лишь когда впереди показались люди, объятия ослабли и сменились на сцепленные пальцы. — Пришли, милый.

Мальчик тяжело вздохнул, надеясь, что его не заметят или, хотя бы, не обратят особого внимания. Люди, которые могут убивать, даже во благо страны или своего правителя всегда пугали Сея, и он старался находиться подальше от военных, даже когда те останавливались в их монастыре. Он жался к Себастьяну, прячась в его тени и надеясь, что палатка с Микаэлем будет не очень далеко.

Мужчина улавливал страх послушника, а потому вновь привлек к себе, чтобы пройти мимо гвардейцев и уже вскоре оказаться в основном лагере. Теперь они шли между шатрами. Сей немного успокоился и, когда они достигли нужного места, сразу нырнул под полог новой обители. Здесь, под покрывалом, в подушках, спал Микаэль.

— Тише, не буди его, — сказал Себастьян. — До вечера... Потом расспросим, что за зелье он выпил.

Мальчик кивнул, осторожно опускаясь возле парня и нежно проводя рукой по его волосам. Он был рад, что с травником все в порядке и он просто спит. Теперь осталось дождаться вечера...

39

Прошла почти неделя с того момента, как Луис расстался с Кристианом. Все это время казалось ему тягучим и бесконечным сном, в котором подготовка к свадьбе была лишь шагом для принятия судьбоносного решения об объединении. Юноша не участвовал в обсуждении документов, которые готовил Эдуард и лучшие юристы королевства. Его развлекали присланные молодые слуги да двое пожилых портных, которые занимались костюмом для обряда.Заходивший пару раз падре Ксанте хоть и упоминал о монастыре, но он же и просил герцога больше никогда во благо Легрэ не упоминать ни при ком его имени. И Луис согласно кивал. Более того, в последней беседе он исповедовался Себастьяну в совершенном грехе как духовнику, тем самым признав его высокое положение при дворе Атальи. Но даже облегчение души искренним рассказом не сняло тяжелого камня с сердца. Сомнения в том, что Кристиан прав, что юноша изначально мужеложец, не давали спать спокойно по ночам, а визиты принцессы Алисии с многочисленными молодыми дамами раздражали. Обычно их оставляли вместе в одной части шатра. Тогда будущая пара могла полчаса поговорить, но беседы как-то совсем не складывались и сводились к погоде или обсуждению канонов Библии. Набожная Алисия напирала на святость подчинения жены мужу и смотрела на герцога прозрачными, почти бесцветными глазами, в которых не мелькало ни одной здравой мысли. Иногда Луис даже думал, что девица просто создана для ширмы. Если бы однажды та не принесла будущему мужу в подарок книгу с описанием изготовления оружия. Девушка загадочно улыбнулась и погладила герцога по руке.— Все будет хорошо, — сказала с понимающей улыбкой.— Дождемся нашего часа.И Луис согласно кивнул, отпуская страх.На венчании в небольшой церкви, где впрочем устроили все пышно и богато, он смело сказал "да", а оставшись к ночи после пира с Алисией вновь наедине, уже не жалел, что судьба выбрала ему в спутницы именно эту женщину. Принцесса оказалась благоразумной, очень образованной и не лишенной юмора. Почти полночи они пили вино, смеялись, вспоминая, как приняли друг друга за надменных индюков, а потом уснули, обнявшись, словно нашедшие друг друга дети, дав клятву навсегда остаться друзьями, но никак не любовниками.Так началась семейная жизнь герцога Сильвурсонни. Почти целыми днями они с женой теперь проводили вместе, играя и даже устраивая бои на деревянных саблях без посторонних глаз. Юная принцесса великолепно владела холодным оружием и искусством боя, постоянно укладывая "соперника" и смеясь над ним, как сумасшедшая. Зато в книгах она разбиралась мало и слушала Луиса с превеликим удовольствием перед сном. Все до того момента, когда не были подготовлены окончательные документы для подписания договора с Фернандо. К тому времени короля уже предупредили о происходящем, так что визит послов Атальи не являлся для него каким-то секретом. Поехали, кажется, все представители власти на судьбоносную встречу, назначенную в предместье небольшого поселения Фаяско. Остались ждать лишь Луис и Алисия. К вечеру утомленные волнением и ожиданием решения оба так и уснули в шатре и даже не слышали, как к лагерю приближается кавалькада. Как слышатся громкие голоса, как вспыхивают факелы.

Разбудили герцога внезапно, растолкав за плечо. Юноша поднял глаза вверх и узнал в свете факела герцога Эдуарда.

— Идем, — тихо шепнул тот, — вставай и одевайся. Тебя хочет видеть король.

Луис сглотнул. Он откинул одеяло, укутывая принцессу, которая завозилась во сне, и потянул на ноги сапоги, затем поднялся и одел поверх нательной рубахи пелиссон. Всю дорогу юноша молчал. Но пока они шли между шатрами, юноша заметил присутствие гвардейцев Фернандо и других незнакомых, но ярко одетых лиц.

— Сюда, — мужчина кивнул на шатер и откинул полог шатра, пропуская юношу внутрь.

В шатре было жарко натоплено. В центре горел уже потухающий костер, по углам были расставлены жаровни с углями, отсвечивающие бордово-красным цветом. В шатре царила полутьма и пахло какими-то благовониями. Земля была устлана шкурами, на которых были разбросаны расшитые подушки. От всего оставалось ощущение, что находишься в

пещере какого-то недоброго волшебника или джинна.

Фернандо сидел спиной ко входу. Было видно, что его только закончили приводить в порядок с дороги. Он был одет только в рубаху и штаны. На белой рубашке тонкого льна виднелось несколько мокрых дорожек от воды. В этих местах она слегка прилипала к телу мужчины, обрисовывая красивый рельеф мышц. Один из слуг как раз заканчивал заниматься волосами короля.

Услышав шорох открывающегося полога, Фернандо слегка повернул голову и тут же легким кивком головы отправил слугу прочь. Король встал и повернулся к Луису. В его руках блеснула серебром тонкая, длиной в локоть, палка, украшенная искусной резьбой и россыпью красных камней. Лицо мужчины было абсолютно бесстрастным, как будто

перед ним был не юноша, на поиски которого он отрядил огромное количество солдат и егерей, встречи с которым он так добивался во время переговоров с послами, а кто-то абсолютно незнакомый.

Мягким шагом Фернандо обошел костер, приблизился к юноше и внимательно вгляделся в него.

— Скажи мне, Луис, что ты сейчас чувствуешь? Не как правитель Атальи, не как герцог, не как вассал. Как юноша по имени Луис.

Cпросонья юный Сильвурсонни поднял глаза к королю. Следы избиений уже сошли с лица, лишь душа испуганно забилась. Не ожидал юноша увидеть здесь короля. Он вообще не думал, что предстоит новая беседа.

— Я удивлен вашему визиту, ваше величество. Неужели вам есть еще что-то сказать Луису — не вассалу и не герцогу?

— Мальчик мой, ты опять не ответил на вопрос, — Фернандо продолжал наблюдать за Луисом, вертя в руках серебряную палку. Камни на ней периодически вспыхивали, ловя отблески костра. Лицо юноши ему было хорошо видно, сам же он стоял спиной к костру, оставаясь в полумраке.

— Я не умею отвечать на ваши вопросы, — пожал плечами Луис. — Вероятно, мои ответы не вполне вас удовлетворяют. — скрывать напряжение теперь было гораздо проще, потому что герцог сознавал, что за один прыжок преодолел несколько клеток и теперь стал не просто вассалом. Но вассалом, который обладает немалой властью. Пусть и призрачной, но которая сохранить ему жизнь и свободу. — Юноша по имени Луис был достаточно вами унижен, чтобы при этом не сделать ничего дурного в ответ на зло. И теперь он вернется к жене.

Фернандо подошел к Луису и приподнял ему палкой голову за подбородок. Камень в навершии слегка царапнул кожу юноши. Король посмотрел в глаза герцога, а потом вдруг мягко улыбнулся.

— Ну, хоть что-то.

Зайдя за спину Луиса, мужчина вдруг наклонился к его уху и прошептал:

— Вернешься к жене и?.. И что дальше?

— Ваше величество, — близость мужчины была столь очевидным знаком, что герцог сразу вспомнил слова Легрэ, утверждавшего... Хотя юноша и сам понимал, что проявления страсти уже настигали его, когда Фернандо позволял себе чуть больше, чем разговоры. По спине пробежали мурашки, — я не понимаю... зачем вы позвали меня?

— Я? — из-за спины Луиса раздался смешок. — Я хочу показать тебе твое будущее, которое мне очень не хочется для тебя.

Король обошел юношу и сел у костра.

— Садись, — Фернандо указал рукой на подушку напротив себя и начал задумчиво ворошить угли костра. В разгорающемся пламени лицо его казалось странно задумчивым.

— Ты вернешься к жене... А дальше, Луис? Что будет через год, через два?

— Я не знаю, — юноша неуверенно приблизился, чтобы сесть на предложенное место. — Я не заглядываю так далеко, ваше величество. Я знаю, что должен сделать за этот год. Тогда я буду свободен от возложенных обязательств и смогу заниматься тем, что больше всего люблю. — руки легли на колени, тонкие пальцы на темной алой ткани шосс, облегающих стройные ноги были довершением общей картины.

День ото дня расцветала красота. День ото дня смущала она окружающих все больше. Даже Алисия иной раз не могла оторвать задумчивого взгляда с герцога и выразила мысль пригласить лучшего живописца, чтобы запечатлеть такой редкий дар.

— Как только появится наследник, тебя убьют, — просто ответил Фернандо, глядя на огонь. Он его успокаивал. — Сейчас тебя и в грош не ставят, даже твой духовник. Но если ты захочешь, ты начнешь набирать силу, может быть, даже найдешь союзников, хотя дядя твоей жены вряд ли тебе это позволит. В любом случае, ему придется тебя убить. А если вдруг наследник задержится, то просто подберут подходящего отца для него, а тебя все равно убьют. Меня это не радует, Луис.

Король перевел задумчивый взгляд на сидящего напротив юношу.

— Безрадостная судьба. Согласен. — кинул юноша. — На все воля Господа. Мне остается только смириться, ваше величество, и уповать на то, что я найду себе союзников, как вы изволили выразиться.

Луис опустил взгляд, задумчиво начал рисовать пальцем узор по ткани. Ему столько раз угрожали за последние дни, что смерть казалась радостным событием. И теперь слова Фернандо не пугали, а даже внушали некоторую надежду.

— Вы хотите дать мне совет, ваше величество?

"На все воля Господа" — дьявол в короле снова вскинулся и ощерился. Неужели мальчишка так ничего и не понял?

— Да, хочу... — Фернандо встал и кинул несколько поленьев в огонь. — Но прежде... Скажи мне, мальчик мой, что ты вынес из наших разговоров?

Он остался стоять, глядя с болезненным любопытством на склонившуюся белокурую голову герцога.

Тот некоторое время молчал. Ощущал рядом охватывающий плечи мрак. Задрожал от внутреннего холода.

— Наверное, я очень глуп, ваше величество, — тихо произнес. — Я не заслуживаю такого вашего пристального внимания и добиваетесь от меня выводов наших бесед напрасно. Я не умею танцевать по тонкому лезвию. У меня нет желания орошать кровью жизни других и испытывать боль самому. Мне достаточно просто быть собой. Простите, что не оправдал ваших надежд.

Фернандо стоял, глядел, как огонь пожирает скудное подношение, данное им некоторое время назад. Лепестки пламени в очаге, радостно взметнувшиеся несколько минут назад, начали опадать. В душе же мужчины огонь, подбадриваемый дьяволом, только разгорался.

Он спокойно прошелся босыми ступнями по кострищу, сел перед юношей и запустил пальцы в коротко остриженные волосы герцога, нежно гладя того по голове.

— А кто ты, Луис? Чтобы быть собой, нужно знать кто ты.

Тот поднял глаза к Фернандо. Вопрос этот он и сам себе задавал не раз и всегда неутешительными были ответы.

— Тот, кто пытается выжить. Зверь в ловушке. — герцог не мигал и не сводил взгляда с темных глаз мужчины. — Удовлетворены?

— Нет, — ответ был жестким и однозначным. Ладонь Фернандо сместилась легкой лаской на щеку юноши. — Тот, кто пытается выжить, дерется. Ты же это делаешь, только когда тебя довести до края. И тогда это бывает уже поздно. Зачем ты позволяешь себя толкать в пропасть?

В глазах короля плясали красноватые блики. От костра? Костер был у него за спиной, да к тому он почти погас. От камней на серебряной палке, которую он положил себе на колени? Фернандо не смотрел на нее.

— Если бы все обстоятельства и деяния зависели от меня, я бы никогда не поехал к вашему двору, а предпочел проводить время с книгами, с которыми привык быть на равных. Некоторым легко бороться, ваше величество, другие созданы, чтобы созерцать и переосмысливать этот мир. Каким бы ни казалось вам это глупым, но это именно так. — принимая ласку, Луис чувствовал, как горяча ладонь Фернандо. Если действительно хочется услышать правду, то она произнесена. — Мы с вами слишком разные. Вы — воин, господин, охотник. А я — жертвенный барашек, который может сопротивляться лишь если чувствует смерть слишком близко.

— Насколько близко? — Фернандо наклонялся все ближе к юноше, не отрывая взгляда от его глаз. Вопрос он задал, почти коснувшись его губами. — Это достаточно близко?

— Слишком близко, — дыхание, огонь в глубине зрачков. — Вы думаете, смерть выглядит, как поцелуй или близость?

— Смерть... — Мужчина мечтательно улыбнулся, не отстраняясь от Луиса. Тот почувствовал улыбку на губах по изменению тепла, дыхания, блеска в глазах короля. — Она бывает разная. Та, о которой ты говоришь, самая милосердная. Самая красивая. Если, конечно, она убивает тело. Ты считаешь, мой поцелуй будет для тебя смертью?

Вторую руку Фернандо положил на затылок Луису, перебирая волосы, нежа, лаская.

— Смерть... — Мужчина мечтательно улыбнулся, не отстраняясь от Луиса. Тот почувствовал улыбку на губах по изменению тепла, дыхания, блеска в глазах короля. — Она бывает разная. Та, о которой ты говоришь, самая милосердная. Самая красивая. Если, конечно, она убивает тело. Ты считаешь, мой поцелуй будет для тебя смертью?

Вторую руку Фернандо положил на затылок Луису, перебирая волосы, нежа, лаская.

— В некотором смысле, — уклончиво ответил герцог. — Отношения такового рода не для меня. Я воспитан иначе.

Небеса! Слишком горячее дыхание. Слишком близко. Смертельно близко, чтобы не понимать знаков, не чувствовать, как новая игра еще опаснее предыдущих.

— И в каком же именно смысле? — король не двигался, не приближался, но и не отдалялся, и не отпускал. Не отпускал глаза Луиса, продолжая искать в них что-то. Не отпускал тело юноши медленной, тягучей, как патока, манящей, и в тоже время невесомой лаской.

— Я не хочу быть кем-то еще. Мне нравится моя свобода. — отозвался герцог, пугаясь манящего черного огня, что был жесток, а теперь стал столь же нежен. — Мне нравится отсутствие страстей и... — ангел заставил отвести глаза Луиса, ибо ведал о той телесной страсти, которую заставил познать бывший стражник. Теперь никто не посмеет. Рука в волосах испытывала и искушала, по спине пробегали волны мурашек, — и сладкой смерти.

— Луис, смотри на меня, — сказал Фернандо мягко, но настойчиво. — Смотри... Отсутствие страстей — это не свобода. Это клетка, тюрьма, в которую ты себя пытаешься загонять. И когда то, что ты пытаешься сейчас спрятать, вырвется, ты потеряешь контроль даже над тем, чем сейчас можешь управлять. Свобода — это умение управлять своими страстями. Иногда отпускать, иногда загонять внутрь. Что ты сейчас во мне видишь?

Рука, ласкавшая щеку, опустилась ниже, очертила подбородок, нежно прошлась по шее юноши, пальцы легко погладили ямочку между ключиц и там же почти застыли. Касания, как крылья бабочки, трепещущие, зовущие.

— Что ты видишь?

— Вижу... — там, в глубине Фернандо, герцог отчетливо видел... Боялся этого, как в первую ночь на балу. Поцелуи и объятия... — Зачем я вам нужен? — дыхание сбилось. — Это невыносимо! Я больше так не могу. — в глазах появились слезы.

— Можешь, — губы мужчины нежно подобрали одинокую соленую каплю. И опять взгляд прямо в глаза, прямо в душу. — Скажи мне, Луис.

Внутри Фернандо бесновался дьявол в огне страсти и чего-то еще, чего-то странного, непонятного, безумного.

— Вы... я... Боже! — юношу трясло от новых поцелуев. — Вы ко мне неравнодушны. Пожалуйста... Я не могу... Фернандо, прошу... — губы короля собирали слезы, рука удерживала голову.

"Фернандо" — и дьявол короля начал захватывать власть.

— Это еще не все, что ты можешь там увидеть, Луис, — мужчина смотрел уже черными глазами на юношу. — Я редко кому делаю подарки, мальчик мой. Ты один из немногих. Ты достоин.

Легкие поцелуи по щекам, в уголки глаз, из которых катятся слезы. И опять глаза в глаза.

— Я научу тебя быть сильным. Я научу тебя выживать. Ты сам сказал, что хочешь жить. И быть свободным. Ты почти не изменишься, но это почти даст тебе силу.

— Почему? Почему я? — губы коснулись губ, уйти от их власти, от того, что сводит с ума и... не принимать поцелуев, которые настойчиво преодолевали преграды и приближали, и завораживали. — Хочу жить... Как? Не надо, прошу... Фернандо, зачем?..

— Зачем? — мужчина на мгновение остановился. — Я не хочу, чтобы ты умер. Так или иначе. Тебя убьют или физически, или превратят в ничто. Это намного страшнее, мальчик мой, поверь мне.

Загнать дьявола внутрь, отпустить его бесноваться там, а здесь... Здесь смотреть, упиваться, чувствовать. Забирать страх, дрожь, впитывать их, поглощать, кормя дьявола. Вести за собой.

Луис согласно кивнул. Подпустил еще ближе. Позволил поцеловать в губы. Еще раз. Нежно, глубже... Его отпускали и вновь ласкали. Сбившееся дыхание выдавало волнение. Фернандо приехал с переговоров... не к себе... сюда, чтобы сразу позвать... Скользил рукой в волосах, лишая рассудка.

— Что я должен сделать? Что ты хочешь? — забормотал он между поцелуями.

— Все просто, мой мальчик, очень просто. Нужно узнать себя. И принять себя, принять полностью, таким, какой ты есть на самом деле, а не таким, как тебя хотят видеть другие, — король еле сдерживал дрожь. Желания невыразимо крутили все тело, грозя унести все самообладание, всю твердость и осознанность решений. Этого Фернандо себе позволить не мог. И не позволит, пока рядом желанный, но такой запутавшийся мальчик.

— Мне бы и жизни на это не хватило. Все... Хватит... Как есть уже. Мне достаточно того, что я есть, — ладони соскользнули с колен и уперлись в грудь Фернандо. — Мне пора. Я ухожу. Убьют — значит так надо... — бешеное сердце пустилось вскачь. Надо бежать пока не поздно. Слишком близко.

— Недостаточно, — абсолютно черные глаза короля буквально пригвоздили к месту юношу. — Ты хочешь жить, значит, недостаточно.

Он аккуратно провел пальцами по левой кисти Луиса, по внутренней стороне предплечья и на несколько долгих мгновений задержался лаской на трепещущей в такт с сердцем вене. Фернандо прошелся пальцами обратно, поднес к губам и стал целовать тонкие пальчики юноши, не отрывая взгляда от небесной лазури глаз своего мальчика. Тот правой рукой продолжал упираться ему в грудь, чувствуя каждый удар сердца. Губы мужчины сместились на ладонь, продолжая медленно рисовать поцелуи. Огонь перемешивался с тьмой.

Луису казалось, он забывает дышать. Каждый раз, когда его касался король, каждый раз, когда он дотрагивался — губами ли, рукой ли — все плыло, а в животе горел пожар. Сердце Фернандо билось гулко, яростно, выражало сильное желание, а лицо его было спокойным и даже отрешенным. Несоответствие, способное запутать в паутину предубеждений и непонимания. Желание? Есть ли что-то иное, кроме демонов, что пробуждаются, когда Луис появляется.

— Ты хочешь меня спасти от смерти? — спросил герцог прямо. — Научить быть воином? Я уже слышал... про воина... — он не мог отвести завороженного взгляда и утопал в черноте.

— Хочу. Воин — это не тот, кто умеет владеть оружием. Воин — этот тот, кто умеет владеть собой, побеждать, используя все, что у него есть. То, что в руках, зачастую становится неважным, — взгляд не отпускал, манил, звал. Тьма строила дорогу. К сердцу? К душе? Из сердца? Из души? — Важна сила. Своя сила. Твоя сила. Сила, которая зарождается и находится вот здесь, — и Фернандо положил свою ладонь на грудь Луиса напротив сердца. — У тебя сердце льва, а не ягненка. Только отпусти его, выпусти из клетки, в которую посадил.

Огонь толкался из руки короля, старался перетечь дальше, завоевать себе новое пространство. Новое тело. Еще одно. Чем больше в мире огня, тем лучше. Тем ярче горят души, освещая мир. К добру ли, к худу ли — никто не может предсказать. Но пока души горят, мир движется, оступаясь, падая или взлетая. В рай ли, в ад ли — неважно.

— Зачем? Тебе? Это? Нужно? — неуспокоенное любопытство жило в юноше, который сейчас был на грани между новым бегством и ловушкой струящихся слов. Фернандо не зря правил своим государством и прибирал к рукам все новые территории — львом был скорее он сам. Луис хотел бы прекратить разговор, закрыться от черных глаз. — Зачем тебе мое сердце? — еще большее недоверие и еще более сильное желание уйти, потому что внутри разгорался неведомый пожар.

— Мне? Мальчик мой, твое сердце нужно в первую очередь тебе, — ладонь мужчины твердо лежала на груди юноши. Никаких лишних действий, движений, только стук сердца мужчины, передающийся через его руку. — Послушай себя самого. Послушай свое сердце. Чего оно хочет? Быть всю жизнь зажатым в кулачке испуганным комочком? Или спокойно, уверенно биться в твоей груди? А мне... — король мягко улыбнулся, на миг пригасив тьму. Потом открыл глаза вновь. В них плескалась уже не только тьма. — Я люблю видеть сильных людей. Мало кто может поднять голову в моем присутствии. Ты смог.

Фернандо продолжал взглядом держать Луиса, привязывать, звать. Оторвав руку от груди юноши, он ласково провел пальцами по его щеке.

— Чтобы тебе не говорили, ты сильный. Только ты этого боишься. Все время закрываешься от своей силы. Не используешь. Прикрываешься чем угодно, лишь бы избежать ее. Она слишком много в тебе открывает такого, что ты не хочешь видеть.

— Даже если то, что ты сейчас говоришь, правда, если это и так, все равно я не понимаю... Зачем? Никто и никогда не делает что-то для другого. Ты обнимал меня, ты целовал меня, ты хотел меня... Ты хочешь в мои мысли заглянуть, — внимательные глаза не скрывали подозрений. — Мы часто хотим видеть в других, что взращиваем в себе, но все мы разные. И у каждого есть свой тайный уголок, где и прячется истинное сердце.

Светлый огонь не мог укрыться за юным ликом. Юноша попытался встать, но рука короля удержала.

— Высшая слабость искать поддержки у того, кто сильнее. Скорее уж ягненка видит во мне король, заблудшую овечку, которая желает найти приют. Это не так... Я смерти не боюсь...

— Смерти не должны бояться те, кто все, что нужно, сделал в этой жизни. И глупцы. Ты не смерти не боишься. Ты просто видишь в ней выход. Тебе жить страшнее, чем умереть, — огонь разгорался в глазах Фернандо. — Мне не нужны овечки, Луис, не интересны. Был бы ты овечкой, оказался бы в моей постели в первый же вечер.

Король легко встал, опять прошел по тлеющим угольям кострища и сел напротив герцога.

— Ты говоришь прописные истины, мальчик мой. Ты думаешь, я не понимаю, не знаю, все, что ты мне сейчас сказал? А вот ты, ты можешь понять меня? Я не поддержку тебе предлагаю, мне это неинтересно.

Мужчина взглядом опять поймал юношу и мягко и грустно улыбнулся.

— Что ты теперь видишь?

Огоньки опять блеснули в красных камнях и серебре резьбы палки, которую Фернандо подобрал с земли.

— Что я совсем не знаю того, с кем говорю, — смутился Луис. — И вряд ли узнаю, потому что короли никогда не говорят правду. Тем непонятнее наши разговоры, а тем более слова про постель, — еще большее смущение. — Мне кажется, — герцог старался не сводить взгляда с мужчины, но все больше боялся его внимательных глаз, — все было очень просто. Я отказал. Вы хотели землю. Я отдал вам гораздо больше, чем мог дать. Пошел на поводу отца и Церкви, вступив в брак. Вам мало... Вы хотите больше? Куда уж больше? Что могу еще я отдать? Раз скоро меня убьют в любом случае, а это произойдет без вашего покровительства... Я не глупец, ваше величество! Что вы хотите от меня? Кроме меня самого, я ничем не владею. — юноша поднялся. — Если вы можете прямо сказать — говорите. Не можете — я совершу еще одну ошибку и выйду отсюда прочь.

Фернандо задумчиво перевел взгляд на костер.

— Ты глуп, если думаешь, что мне от тебя нужна была только постель и земли. Мне нужен был ты. Вернее, кем бы ты мог стать. Свободный, сильный. Тот, кто мог бы смотреть на меня не внизу вверх, — и, помолчав, продолжил. — Ты сам себя уничтожаешь, так думая о себе.

Король перевел взгляд на крупный рубин в навершии палки. Покрутил, ловя блики огня. И опять посмотрел в глаза юноши.

— Так думаете вы. — Луис тоже посмотрел на драгоценный камень, медленно проникаясь происходящим. Они с отцом договорились... Фернандо и старший герцог Сильвурсонни. О Луисе... Не как о постельной игрушке... Они хотели, чтобы он сбежал, чтоб Церковь сыграла на земли... Догадки одна за другой складывались в страшную картину, и юноша судорожно оглядывался в поисках оружия. Он схватил копье. Встал в позу. Не зря же Алисия его так муштровала.

— Хотите меня отравить. Все о смерти говорите, о выборе. Не приближайтесь! — голубые глаза вспыхнули синью. — Единственный раз погляжу на равных. Хотите убить? Стойте на месте, Фернандо.

— Ты дурак, герцог, — король продолжал сидеть на месте, глядя на юношу, потом опять уставился на костер. — Ты все еще смотришь на меня снизу вверх, иначе бы не схватился за оружие. Иди, ты мне не интересен. Может быть, твой брат окажется не таким трусом.

— Вот и прекрасно. — Луис бросил копье на землю и шагнул к выходу, откидывая полог. Взгляд его переместился на небо. И пьянящий запах свободы стал больше и сильнее.

— Хотя... — сильная рука обхватила юношу, задергивая полог шатра. — Как ты думаешь, Луис, слово, данное человеку с сердцем льва, перестает действовать, когда у этого человека становится сердце ягненка? — медленно, ласково прошептал на ухо король юноше.

— Мне пора, — твердо отозвался Луис, хотя колени его подогнулись. — Оставим разговоры про львов и овец моему брату. Пустите! Фернандо, вы и сами не знаете, что хотите.

— Мальчик мой, ты так легко отдаешь на растерзание своего младшего брата? Тому, кого боишься? — король еще сильнее прижал к себе юношу, перехватывая его руки так, чтобы любое движение вызывало у Луиса боль, и провел языком по его уху. — Ай-ай-ай, как нехорошо.

Цепочка поцелуев по шее сопровождалась словами:

— Я отлично знаю, что хочу, мальчик мой. Я хотел тебя, хотел как равного. А сейчас... Сейчас просто хочу. Тебя не выпустят из шатра без моего разрешения. Что бы ты ни делал.

— У равных равные возможности. Лжец! — юноша дернулся, но осознал, что этим только причинит себе боль. — Все сводится к одному. К вашей постели. И угрозам... Новым и новым... И еще к одним... Вы сказали, что не станете брать меня силой. Слово дали, а затем забрали? И чем для вас так плохи овцы? Они не причиняют зла, как львы. Сердца у львов кровавые и жаждущие власти...

— Мальчик мой, а что ты ожидал? Ты отдал мне сейчас своего младшего брата... И поступил ты так только ради своего собственного спокойствия. Слово было дано человеку

чести. А твой поступок... — Фернандо быстро снял с себя пояс одной рукой и сноровисто скрутил руки Луиса. Схватив юношу за волосы, он развернул его к себе, холодно глядя ему в лицо.

— Возможно, мне давно следовало так с тобой поступить. Может быть, хоть так удалось бы хоть что-то донести. Или ты позволяешь себя насиловать только плебеям?

— У меня много братьев... Какой из них. Одному так точно нравится такое обращение... Будьте конкретнее в своих угрозах, ваше величество. — юноша полыхал от ярости. — Родственников у меня слишком много. За всех в ответе буду я? А что касается насилия, так может, там все было обоюдно? Что вы вообще обо мне знаете, чтобы утверждать?

Фернандо тонко улыбнулся и погладил по щеке Луиса, продолжая держать его за волосы.

— Младший брат. Кажется, ему только исполнилось четырнадцать лет? Ты думал, твой отец оставит свой план подцепить меня на крючок? Я-то теперь становлюсь еще более желанной добычей. После продажи тебя, — и, посмотрев в полыхающие ненависть глаза, сказал. — Знаешь, милый, я бы тебя не променял и на сотню таких, как твой брат.

Он опять начал нежно целовать юношу по щекам, в уголки губ, легко игрался языком по чувствительным местам за ушком, на шее. Жесткая хватка в волосах постепенно сменялась лаской.

Щеки, уши Луиса полыхали. Его опять задели за живое. Брату и четырнадцати нет. Он такой маленький и глупый. Вторая жена отца родила его слишком хворым. Но сейчас мальчик подрос... Сейчас он может быть интересен.

— Пусти! Меня никто не продавал... — зарычал он. — Ты... — щеки заалели от поцелуев и ласки... — Не смей... Пусти... Хочешь добить — добивай.

— Не пущу... Ты мой желанный... — Фернандо прижал юношу к себе, продолжая целовать, ласкать. Одежда мешала, а развязывать мальчика было нельзя, по крайней мере, сейчас. Мужчина подхватил его на руки и уложил около костра на подушки так, чтобы связанные за спиной руки не пережимались. Сев сверху, он сжал своими ногами ноги Луиса, одной рукой прижал его чуть ниже горла к подушкам, второй подхватил свою серебряную палку. Нажатие на потайную кнопку — и из нее выскочило лезвие.

Король аккуратно провел вдоль тела юноши, разрезая одежду.

Юноша пытался брыкаться, но вес короля, его мощь делали попытки жалкими трепыханиями. Его лишили одежды, разрезав на несколько частей. Герцог задыхался от стыда. Извивался, шипел, как дикий кот.

— Мерзавец... Ты просто мерзавец... — тонкая ткань рубашки сползала на подушки, там же оказался и пелиссон.

Фернандо провел пальцами вдоль груди, живота Луиса. Чисто. Что ж, вполне ожидаемо. Начинают обычно с других мест. Егеря нашли домик на болотах. И он видел его собственными глазами. Видел все и все понял. Мужчина поднял холодные глаза на Луиса.

— Его ты тоже называл мерзавцем?

— Может, тебе еще исповедоваться? Оставь меня в покое. Отпусти... Тебе интересно поговорить о том, что я делал? — герцог просто полыхал. — Я ничем тебе не обязан. Ничего не должен. Тем более признаний.

— Повтори еще раз, — король наклонился над юношей и улыбнулся. — Повтори... — Он подцепил пальцами подбородок Луиса. — Пожалуйста.

— Иди к черту! Я ничего не собираюсь тебе говорить. Кто ты такой, чтобы лезть мне в душу? — дернулся герцог. — Тебя заводит что ли бегать за мной, как собачонке? Ты слабак! Придурок!

— Еще, — сказал Фернандо, целуя мальчика в шею.

— Прекрати, пусти... ты... слышишь... — Луиса всего трясло. — Я тебе кишки выпущу, если ты не перестанешь. Я тебя зарежу... Пусти, скотина...

Король оторвался от юноши, посмотрел на него, на покрасневшие щеки, бешеные глаза и вдруг поцеловал. С жаром, страстью, с желанием, которое перекрывало все мысли, которое сейчас управляло им, вело, звало. И с немыслимой для себя нежностью.

Луис не хотел чувствовать... вновь чувствовать над собой какой-либо власти. Сознавать, что его телом овладевают и расплавляют. Губы Фернандо были слишком жаркими, а тело его выдавало желание. Такое очевидное и явственное, что познавшая радость плоть охотно откликалась на раздражение. Сознание поплыло. В животе родилась лава. Луис уже корил себя за то, что его плоть возбуждается всего лишь от сопротивления, перемешанного с лаской.

Король аккуратно прервал поцелуй и закусил губу. Как же ему хотелось... Но рано, рано, рано... Дьявол побери, рано!.. Будь проклят этот Легре! Чуть не сломал мальчика...

Мужчина опять наклонился к юноше.

— Луис, — легкий выход в губы. — Мальчик мой, говори.

Легкий, дразнящий поцелуй.

— Нет. — герцог пытался выровнять дыхание и угомонить горячую кровь. Фернандо теперь сам давал передышку. — Нет. Нет. Нет.

Юноша открыл глаза. Столкнулся со взглядом короля. Терпеливо вытерпел несколько секунд, чувствуя мужчину на себе, весь его вес и его...

— Я не твой мальчик, — выпалил зло.

— Мой, — глаза мужчины опять начали стремительно темнеть, голос обволакивал и ласкал. Пальцы опять очерчивали овал лица, шею, задевали чувствительные точки, уже обнаруженные ранее. Трепетали, возбуждали, звали. Взгляд, казалось, проникал в душу. — Мой, — и опять выдох в губы, — Говори.

— Нет. Не смей... — Луис вскрикнул от новых ласк, зарычал, вновь пытаясь освободиться, попытался оттолкнуться ногами, которые лишь беспомощно заскользили по шкурам. — Неееет... — новый стон от пальцев, что двигаются по коже.

— Смею... Хочу... — легкие поцелуи сменялись все более страстными, руки и губы опускались все ниже, исследовали, проверяли. Передавали возбуждение и желание.

Фернандо выпрямился, еще сильнее сжав ноги, положил руку на уже возбужденную плоть Луиса и властно приказал:

— Говори.

Пальцами начал гладить своего мальчика.

Тот сцепил зубы, глуша собственные стоны. Он не мог контролировать молодое, жаждущее удовольствий тело. То просто не слушалось, хотело, желало. Стремилось...

— Скотина... — Луис попытался приподняться без рук. Он был достаточно гибким, чтобы даже теперь оторвать себя от земли и дернуть нижнюю часть тела к себе. — Не смеешь... не твой...

— Мой, — выдох в губы с легким поцелуем.

Потом он одной рукой опять начал ласкать волосы, затылок, вторую пропустил под связанными руками, прижимая Луиса все крепче.

— Мой, — властность в голосе, граничащая с безумием, убивающим, уничтожающим, но не переходящая в него. И настоящий, сильный, страстный поцелуй, который открывает душу, проникает в нее, дразнит, манит, зовет.

Герцог задыхался. Горячая ладонь удерживала от лишних телодвижений, а губы заставляли отвечать, вызывая ответную страсть. Юноша не мог не отозваться на их разнузданное желание, на ласкающий язык, на ласку в волосах. Он не был пьян, но все кружилось от пыла зверя, желавшего обладать.

Немного, и языки сплелись в танце, возбуждая и без того стоявшую плоть на продолжение игры.

Фернандо с трудом оторвался от герцога. Перед глазами стоял красный туман, он с трудом уже сдерживал дьявола. Тот все больше выбирался — с каждым ответным движением юноши, с каждым звуком, с каждой попыткой сопротивления. Глядя в затуманившиеся глаза своего мальчика, король изо всех сил старался хоть чуть-чуть обуздать себя. Нельзя отпускать себя до конца, Луис еще не готов к этому. Не испугать. Не потерять... Дьявол всех побери... Держаться... Он с еле слышным стоном впился поцелуем в шею юноши.

Луис застонал. Откинул назад голову. Белые волосы, кудрявые, густые, обласканные постоянными поглаживаниями, короткими ручьями заструились по подушке.

Жадные поцелуи-укусы зацеловывали шею и плечи. Герцог падал в бездну опять. Он обещал себе никогда не искать близости с мужчинами. Он выгибался вновь и вновь навстречу Фернандо, дрожа, как капелька росы на листе.

Мужчина опускался поцелуями все ниже и ниже. Нежное трепещущее тело под губами, под руками сводило его судорогой желания. Оно жадными змеями оплетало короля, сосредотачивая на одном — обладать, познать, подчинить.

Фернандо быстро избавил Луиса от остатков одежды. Руку под талию, подтянуть, приподнять желанного ближе к себе и легкой лаской пробежать языком по животу, по плоти. Пока легкой.

Герцог прикусил губы. В угасающих отблесках костра он был прозрачным ангелом, трепещущим в тисках мощного зверя, который поймал свою жертву и теперь готов познать ее целиком.

Он ощущал, как губы спустились мокрыми дорожками по животу, язык провел по краю светлых волос. И новая дрожь побежала к ногам, сменяясь жарким пламенем.

— Пожалуйста... — выдохнул Луис... — Пощадите... Прошу, Фернандо.

Просьба послужила последней каплей, прорвавшей барьер самообладания мужчины. Он остановился, потом приподнялся и, глядя с недоброй улыбкой на мальчика, нарочито медленно стал прижиматься к нему.

— Еще... Еще проси...

Тяжелая вышивка золотом рубашки короля стала царапать кожу юноши.

— Умоляю, — чресла мужчины касались бедер, терлись о Луиса, его лихорадочный блеск в глазах пугал и завораживал. Король больше не скрывал дьявола. Тот опутывал жертву и не собирался отпускать. — Не могу, не надо... — между раздвинутых в стороны ног тело мужчины, его жестокая игра с сопротивляющимся глупцом. — Не надо, Фернандо, — капля крови появилась на губе.

Король слизнул капельку крови. Ее вкус толкнулся в тело странным желанием. Мужчина облизал губы. Прекрасно. Дьявол просил, умолял дать еще. Позже... После...

Фернандо склонил голову на бок и стал изучать заново раскрывающиеся чувства своего мальчика. Рука легкой негой по лицу, по шее, по телу. Расслабить, запутать.

— Почему?

— Я обещал... — Луиса трясло от продолжающихся ласок. — Я себе дал слово... Прошу... — пальцы короля рисовали узоры на предплечьях, проводили по груди, задевая соски. — Слово, что не буду... спать с мужчинами... Прошу... — дрожь и жар желания. Член, налившийся похотью. Пляска бесов в чреве.

— Мальчик мой, чем больше ты самому себе сопротивляешься, тем потом тебе будет хуже. — Ласка все чувствительнее, все жестче. Не нежить, а давать чувствовать власть, силу. — Милый, зачем ты себе это обещал?

Король смотрел черными глазами с алыми отблесками дьявола. Губы чуть подрагивали, складываясь то в странную улыбку, то в легкую усмешку. Рука перемещалась все ниже, гладила бедренные косточки, пах, дразнила.

— О небо! — Луис снизошел на новые стоны от дразнящих ласк. — Я не хочу потом себя корить... Прошу... ах... — пальцы, скользнувшие на внутреннюю сторону бедер. — Фернандо, я... больше не могу... прошу... пожалуйста... — юноша замотал головой из стороны в сторону.

— Милый, ты не ответил на вопрос, — король склонился к лицу Луиса. — Помнишь, что за это бывает? — Пальцы прикоснулись к колечку мышц. — Наказание, мальчик мой.

Фернандо жестко поцеловал юношу, одновременно втолкнув сразу два пальца в его тело.

Юноша задрожал еще сильнее — от боли, от резкого движения внутри, от ударившей в голову крови, что теперь стучала в висках.

— Умоляю. Я скажу... Пожалуйста... а-а-а, — герцога пробила судорога. Губы короля не давали говорить, его пальцы двигались внутри тела.

— Говори, — Фернандо продолжал нависать над юношей, ловя губами его стоны, слова, вздохи. Пальцами он продолжал готовить мальчика, возбуждать, брать.

Дьявол вместе с ним с восторгом изучал тело, которое так долго желал.

Легкие поцелуи в противовес достаточно грубым движениям.

— Говори.

— Я мужеложец. Таких, как я... — алые губы, глаза, полные слез от боли и возбуждения, от невыносимой похоти, управляющей юношей, — их убивают. Пожаааалуйста, — стон перешел во вскрики от толкающихся пальцев. Юношу толкало на них. Лишь бы мука продолжилась. Еще сделай так... Еще...

Усмешка исказила губы короля.

— Таких, как ты не убивают... — третий палец. — Таких, как я, не убивают... Поговори со своим духовником... — бьющееся почти в экстазе тело под руками.

Внезапно Фернандо остановился и перевернул юношу на живот. Пальцами провел по оставшимся от розг следам. Дьявол вожделением, огнем растворился в теле. Мужчина склонился к Луису, языком обозначил самый яркий из следов, оставшихся на теле мальчика.

— Еще... прошу... — юноша и сам не сознавал, что просит вслух, что плавится под губами и языком Фернандо. Сдается и грубости, и одновременно нежности. Влажные поцелуи по коже спины, между лопаток, по линии позвоночника. Истома, пронизывающая вспышками.

Мужчина остановился и стиснул зубы. Выдохнуть, отпустить чуть себя. Или наоборот, сжать. Не получается, почему в этот раз совсем не получается. Он развязал руки Луиса, повернул к себе лицом и стал целовать.

Герцог обвил его руками и ногами отчаянно, отвечая с нежностью и мягкостью. Губы его были сладкими, влажными, мягкими. Руки скользили по плечам. Грудью Луис льнул к королю, сам прижимался, сам терся и ранился о узоры на рубахе.

— Раздень меня, — хрипло приказал Фернандо. Доверчивость мальчика сводила с ума не только его самого.

Потянуть с мужчины рубашку, продолжая целовать и держать ногами, что обвивают и дрожат. Прикасаться к коже. Запутаться пальцами в темных волосах. Утонуть в черноте глаз. Затем просунуть руку между телами, нащупать завязку и дернуть, развязывая. Задохнуться вновь от близости возбужденного члена короля.

Юноша случайно коснулся головки, но отпустить уже не захотел. Тонкие пальчики обвили плоть.

— Держи чуть крепче, — прошептал Фернандо Луису и поцеловал за ушком, нежно, чувственно. Почувствовал, как мальчик выполнил приказ. — Молодец.

Король накрыл руку юноши своей и начал медленно двигаться, показывая, поправляя, обучая.

— Теперь ты сам, — отпустил руку мальчика Фернандо. Глазами, полными страсти и огня, он ловил взгляд Луиса.

Подчинившись, тот продолжил. Пальцы скользили от основания к головке и обратно, ощущая, запоминая, исследуя. Мужчина нависал над юным телом, целовал Луиса. Бедра короля медленно двигались навстречу ласке, заводя все сильнее.

'Опять ты переступи через запреты. Опять...' Новые поцелуи и новые ласки. Герцог отвечал на поцелуи, и глаза — две черные звезды — ни на секунду не отпускали его.

Фернандо остановился, собрал выступившее у себя семя, коснулся входа в Луиса, смазывая, опять раскрывая.

— Согни ноги в коленях и раздвинь как можно шире, — голос, взгляд требовали подчинения, не подразумевали отказа или чего-то другого. Тьма и огонь в короле хотели одного. Жаждали, желали, вели.

Дрожь пробила Луиса. Он никогда не показывал себя, не позволял даже мысли... Колени дрожа раздвинулись. Еще шире. Взгляд короля не позволял отвернуться или закрыть глаза. Юноша забывал дышать, когда ощутил, что сейчас произойдет, но губы Фернандо вновь стали целовать его. И тело сдалось.

— Молодец, — не разрывая поцелуев, не отпуская мальчика, король подтолкнул под него подушку, открывая себе еще больший доступ. Он отстранился и посмотрел на юношу. Тот был безумно прекрасен в своем желании. В юном герцоге слились в немыслимый клубок похоть и душевная невинность, которой его так и не смогли лишить. И это было видно во взгляде, в теле, в реакциях. Фернандо закусил губу. Остыть, остыть, приструнить себя чуть-чуть... Невозможно... Такой взгляд предназначен только для одного — сводить с ума. Мужчина прикоснулся головкой к колечку мышц мальчика и чуть надавил. Поцелуй, губы в губы, сладкий, долгий, до стона, до дрожи в теле.

— Дальше сам, мальчик мой. Ты же хочешь? — руки поддерживают и удерживают, помогают и не дают убежать. Взгляд так же давит, не отпускает.

— Боже, боже, пожалуйста, — в Луиса все глубже проникал член. Медленно, мучительно, расширяя мышцы, пробивая себе дорогу в тело. Юноша пытался успокоить дыхание, но ему не удавалось. Руки короля подхватили бедра и толкали на себя, заставляя двигаться. Еще толчок — еще глубже. Выгнуться от невыносимого жара, тягучего меда, боли... Слишком велик... — Пусти... — еще одно толкание на себя, чтобы погрузиться наполовину. Герцог застонал в голос, но его призыв — такой страстный и долгий — поглотил новый поцелуй, за которым член вошел до упора.

Фернандо остановился. Можно чуть-чуть отпустить дьявола. Глянуть глазами с красными всполохами огней ада. Провести раздвоенным языком по шее, задержаться на судорожно бьющейся жилке. Прикусить чуть ее. Почувствовать страх, судорожно пробивающийся через затуманенный мозг мальчика. Отпустить его. Еще раз попробовать место, где была капелька рубиновой крови. Дьявол чувствует даже незаметный для других вкус и запах. Заглянуть в глаза, душу мальчика. Поманить, позвать за собой. И начать двигаться. Медленно, держа того, кого сейчас хочется больше жизни. Помогая ему и приучая его. Не отпуская.

— Луис, — проникновенный шепот, слегка соленый поцелуй.

А в ответ стоны и трепетание, которое захватывает внутренности. Голодный зверь лишь начал игру. И он доволен. Он держит. Он направляет: руками, которые продолжают толкать на себя, движениями бедер, пока еще медленными и приучающими к себе, мягкими поцелуями по шее, по плечам... В губы... Шепот. Имя, произнесенное на выдохе, что зарождает новые ответы тела.

Герцог обхватил торс мужчины ногами, обвил шею, потянулся за новыми ласками губами. Он сомневался, боялся, двигался навстречу... Боль уходила, за ней стремительно заполнялось все бытие наслаждением — таким запретным и неминуемым.

Фернандо жадно отвечал. Он видел, чувствовал, знал, что его мальчик чувственный, но не ожидал, что настолько. Медленные движения, уносящие разум за грань, жесткие поцелуи, возвращающие обратно. Нежная ласка, переходящая в легкую боль, которая тут же отступала, как будто боялась, возвращаясь в нежность. Дьявол толкался, требовал крови, но пока была не его очередь. Пусть мальчик сам попросит. Сам...

— Пожалуйста, — от медленных движений Луис пробивал горячий пот. Жаркое пламя в животе расширялось, двигалось, требуя подчиняться... слишком медленно... Еще... Бедра толкнулись к Фернандо резче, ища ответа. Юноша начал страстно целовать плечи короля. — Умоляю, не мучь меня.

Красный туман застил глаза мужчины. Ему безумно хотелось сорваться, брать так, как привык, слушать крики, стоны, проклятия. Но он просто схватил Луиса за волосы, не давая прикасаться к себе губами. Сам дразнил, касаясь легкими поцелуями, покусываниями, второй рукой касался спины, легко водил, только изредка посильнее ласкал в чувствительных местах. И продолжал так же медленно двигаться. Мальчик еще не дошел до нужной грани, еще мало.

— Боги, — слезы брызнули из глаз. — Я не могу больше... Пусти... Нет... — глубокие толчки лишали рассудка. Пальцы короля тянули за волосы, вызывая боль, оттягивали назад, чтобы открывать доступ к шее. Поцелуи перемежались с легкими укусами.

Ноги дрожали от того, что, немного освобождая, мужчина берет все сильнее и настойчивее.

— Пустиииии...

Кричи, мой мальчик, кричи... Тебе это нужно. Только так ты освободишься, раскроешься, перестанешь все время смотреть вниз.

— Не пущу, — выдох сквозь зубы, медленные движения. — Кричи, милый, кричи... Кричи! — утробный рык.

Луис дернулся. Вырваться не удалось. Сладкая пытка становилась все невыносимее. Юноша уже не мог сдерживать криков, постепенно сдавался, утрачивал связь с реальностью. Существовал лишь Фернандо и его сильное тело, желающее обладать.

— Луис... Мальчик мой... — Фернандо чувствовал, что состояние юноши изменилось, и чуть ускорился. Собирал губами соленые дорожки с щек — слабая замена, но она помогала сдерживаться. Целовал в искусанные губы. И чувствовал, как изменяется тело его мальчика, его состояние, его желание. Не прерываясь, укусил себя за запястье. Больно, до крови, лишь бы согнать кровавый туман, в котором он мог сделать что угодно. И оставить кровавый узор на груди Луиса. Пусть не его кровь, но хоть что-то. Двигался, ускоряясь, слизывая кровь, прикусывая грудь, соски своего мальчика. Помогая ему дойти до грани. Большего юноша пока не выдержит, не поймет.

Бедра сами толкались навстречу члену Фернандо. Укусы били по нервам. Луис чувствовал, что скоро кончит, и теперь мужчина двигался в нем мощными толчками, доводя до финала. Продолжал ласкать. Стремительно, безумно...

Протяжно застонав, юноша кончил. Теплая жидкость разлилась по его животу. В это время язык короля хозяйничал во рту. А член совершал жесткие фрикции. Пока не остановился глубоко внутри.

Мужчина замер, глядя на Луиса. На блестевшее бисеринками пота обессиленное тело, на взмокшие волосы, закрытые глаза, беспомощно приоткрытые губы, лунную дорожку семени. Его передернуло от желания продолжать. Но пока нельзя. Скрутить себя, загнать, свернуть в бараний рог... Фернандо не помнил, чтобы он когда-либо останавливался в такой момент, но сейчас действовать дальше казалось неправильным. Нежно поцеловав мальчика, он вышел из него, с некоторым трудом встал и отошел в угол шатра. Вернувшись через минуту с влажным полотенцем, он начал аккуратно вытирать Луиса — от пота, своей крови, семени. Почувствовав, как юноша слабо дернулся, сел рядом, устроил у себя на коленях и протянул бокал:

— Пей.

Луис пил жадно. Во рту все пересохло. Несколько глотков, и вот сосуд пуст, а он опять лежит в объятиях мужчины. И не знает, как на того смотреть. Как объяснить себе, что сейчас делал, почему поступил так глупо?

Как его страхи превращаются в страсть? Как его тело из холода становится огнем? Ответов нет. Душа? Она вся вывернута наизнанку, и в голове лишь одно — он мужеложец. Грешник, который сам... О небеса святые! Он желает близости... Иначе бы не пошел на поводу у Фернандо сейчас.

— Теперь я могу уйти? — Луис дернулся встать. — Уже светает. И мне пора.

— Зачем? — король продолжал перебирать волосы юноши, прижимая его к себе. Сегодня он окончательно понял, что не отпустит мальчика. Не даст его убить или превратить в бездушную марионетку.

— Я должен вернуться к себе. К жене, — невнятное бормотание в ответ на очередную ласку, желание ответить на нее. Потянуться целоваться и раствориться в мягких руках, что перебирают пряди. — Нельзя, чтобы... Все поймут, что я... — Луис бессильно прижался к мужчине и закрыл глаза.

— Отдыхай, — поцелуй в волосы, — с остальным я разберусь сам. Спи.

Фернандо, не отпуская юношу, дотянулся до покрывала и укрыл им мальчика и себя.

— Спи, — еще один нежный поцелуй в волосы.

Рука герцога на груди сводила с ума, не давала расслабиться. Но ему и нельзя сейчас заснуть, слишком много дел сегодня предстоит. А мальчик пусть спит. Как только он заснет, нужно будет идти. И обязательно стоит поговорить с падре Себастьяном, или как там его сейчас зовут? Главное, чтобы он выбил дурь из головы Луиса. Фернандо усмехнулся — вот ведь хитрая лиса этот падре.

— Не надо... — слабость наваливалась на Луиса. От волнений, бессонницы, от переживаний он сейчас хотел хоть ненадолго забыться. — Я сам... сам могу разобраться... — кутаясь в тепле короля, пленник его объятий расслаблялся. Истома еще бродила по телу. И дрема слепляла веки. Рука поднялась на плечо, голова устроилась на другом. Шелк светлых волос смешался с черным атласом прядей Фернандо. — Я полежу чуть-чуть...

Еще несколько минут, и герцог забылся глубоким сном.

Король еще некоторое время лежал и смотрел на юношу. Он не ожидал, что этот мальчик всколыхнет что-то неведомое в нем. На первый взгляд все было как обычно, как он привык за свою с одной стороны такую короткую, с другой — такую долгую жизнь. Очередной любовник в его постели, которые менялись так часто. Которыми становились по своей или по его воле, неважно по чьей. Но этот мальчик...

Мужчина нахмурился — придется решить несколько проблем, прежде чем он сможет его увезти. Женитьба была необходимостью — иначе бы не было объединения земель, но теперь наличие жены ему очень мешало. Эдуард, герцог Аталийский, дядя жены его мальчика, был сродни ему — с ним можно будет договориться, пойдя на кое-какие уступки. Тем более что договор пока не подписан. Манипуляции, манипуляции... Фернандо усмехнулся, убирая со лба Луиса непокорный локон. Взять принцессу с собой? Видимо, придется. Мужчина слегка поморщился — он ненавидел делиться своим, но тут особые условия. Хотя... Можно же выделить "молодоженам" отдельный замок, в котором Луис будет появляться нечасто. Ладно, этот вопрос решаемый, сейчас более насущная проблема — то, что Луис считает для себя спать с ним грехом. Это очень сильно может помешать в воспитании мальчика. Значит, разговора с падре Себастьяном не избежать. Фернандо уже знал полный расклад сил, и особую роль Себастьяна при дворе Луиса. Конечно, правильнее сказать, при дворе герцога Аталиского, ведь его мальчик здесь только ширма. И именно поэтому Эдуард должен согласиться на предложение короля — ему остается неограниченная власть на достаточно большой области. Вернее, герцог будет думать, что неограниченная. Фернандо нежно улыбнулся, рассматривая Луиса. Да, пусть думает... Наследник-то окажется в результате в его руках... Странно, что его собственные желания настолько сильно совпадают с нуждами государства.

40

Фернандо откинулся на подушки. Нужно как можно быстрее жениться, тем более что предложений очень много. Нужен наследник или дочь, которую нужно сразу же выгодно выдать замуж. А если у них с Луисом будут разнополые дети, то все проблемы, которые могли бы возникнуть, решаются мгновенно.

Только сейчас главное его мальчик.

Король аккуратно освободился от объятий Луиса и быстро оделся. Он не хотел звать слуг, пока здесь спит юный герцог. Мужчина на мгновение задумался. Он не привык оставаться без оружия, тем более во вражеском, по сути, лагере. Все уже в курсе его предпочтений, так что придется взять кнут, дагу. Прицепив их на видном месте, Фернандо, усмехаясь, спрятал еще кое-какие вещи, благо утром было прохладно, и пелиссон мог скрыть много чего. Задумчиво посмотрел на пузырьки, заготовленные его лекарем. Предстоит тяжелый день, это точно. Содержимое двух пузырьков смешалось в бокале. Король, задержав дыхание, одним глотком выпил получившуюся смесь. Как обычно, на несколько минут он выпал из реальности от боли. Продышавшись, мужчина еще раз проверил все. Готов. Разум чист, чувства под контролем.

Посмотрев еще раз на спящего Луиса, он положил рядом с мальчиком чистую одежду — пригодится. Интересно, герцог его дождется или уйдет?

Выйдя из шатра, Фернандо сразу отловил взглядом слугу, приставленного к нему герцогом Эдуардом.

— Ты! Мне нужен падре Себастьян, — холодный взгляд. — Немедленно. Веди.

Слуга, который сразу вскочил с тюка, низко поклонился и повел мужчину между шатрами к одному из самых дальних, вокруг которого дымились ночные потушенные костры и уже о чем-то переговаривались гвардейцы. Они сразу замолчали, заметив приближение высокородного гостя, встали по струне, приветствуя. Слуга попросил одного позвать падре Ксанте, но тот сам откинул полог, словно ждал появления Фернандо. Черные глаза переместились на солдат.

— Ваше величество, — Себастьян не был удивлен. Еще вчера он понял, что "капитан" его узнал, — рад видеть вас в столь ранний час. Надеюсь, не печаль привела вас ко мне?

Фернандо тонко улыбнулся, глядя в глаза мужчины. Редко кто может контролировать взгляд, тем более, когда он смотрит в глаза. Грех этим преимуществом не пользоваться.

— Падре, не могли бы мы поговорить в менее людном месте?

— Несомненно. Думаю, мы можем пройтись, если вы не против... — отозвался Себастьян, давая знаки никого из шатра без его ведома не выпускать. Сейчас аббата волновало состояние Сея и странное поведение Микаэля. Оба не должны ходить по лагерю без его ведома.

Мужчина вытянутой рукой предложил направление и последовал за Фернандо. Живописные места, зелень, которая завоевывала пространство. Первоцветы, распускавшиеся практически под ногами. Инквизитор Ксанте, посланный для того, чтобы объединить государство в одно целое, теперь стоял напротив короля в небольшой рощице. Отовсюду местность хорошо просматривалась, и вряд ли кто-то мог услышать предстоящий разговор.

— Я слушаю вас. Ваше величество, — все тот же черный немигающий взгляд и неизменяющееся, всегда смиренное выражение лица.

Фернандо огляделся по сторонам. Себастьян не пригласил его в шатер, это уже о многом говорило. Нужно выяснить, кто же там у него прячется. Нужные специалисты у короля были, так что даже без подкупа слуг можно обойтись.

— Падре, насколько я понимаю, церковь заинтересована в моем долгом правлении, — откровенная улыбка в лицо папского ставленника.

— Вы достойны, ваше величество, и большего, — поклонился аббат. — Сам Бог прислал вас сюда. Иначе мне пришлось бы отправиться с послами в столицу. Я почти шесть лет трудился над тем, чтобы получить все документы на Валассию и правильно перепродать земли, чтобы подвести правильный итог и заставить Аталью пойти на союз. Не ожидал лишь, что увижу здесь другой обоз инквизиции. Но теперь все лишь к лучшему.

Фернандо покрутил свою серебряную палку, которую по здравому размышлению реши захватить с собой.

— Падре... Я не верю в альтруизм. В чем ваша выгода? — король опять всмотрелся в лицо инквизитора, стараясь поймать хоть малейший отблеск эмоций в непрозрачных черных глазах. От принятых зелий зрачки короля расширились на всю радужку. Черное в черное. Разум против разума. Воля против воли. Фернандо не верил в слово "вместе" по отношению к Себастьяну, да и вообще по отношению к церковникам.

— Я всего лишь исполняю уговор. — ответил Ксанте. — Мои услуги хорошо оплачиваются. Я нахожусь под покровительством Папы. А в его планы я посвящен лишь отчасти. Вероятно, сильное христианское государство против арабов — достаточный аргумент, чтобы сплотить в одно государство и Церковь.

— Получается, мое правление выгодно всем, — как-то слишком ласково улыбнулся Фернандо, продолжая вертеть в руках серебро. — Как же замечательно. Значит, мне могут пойти навстречу и некоторых дополнительных требованиях, как Вы считаете, падре?

— Все в ваших руках, ваше величество. Аталья сама по себе — всего лишь небольшое княжество, которое обязательно поглотило бы одно из восточных государств. Думаю, герцог Аталийский сознавал, что придется стать вашим вассалом, — ответная улыбка была почти отеческой. — Я бы на вашем месте сделал все, чтобы получить по максимуму.

— Я очень рад, что мы с вами друг друга так хорошо понимаем, — король продолжал улыбаться. — Скажите мне, падре, можете ли вы оказать мне личную услугу? Раз уж церковь во мне заинтересована.

Еще один отблеск серебра и рубинов в утреннем солнце и как бы незначительный взгляд на камень в навершии, а потом прямая улыбка и вопросительный взгляд Себастьяну.

— Услугу? — инквизитор Ксанте прислонился спиной к дереву и понимающе кивнул. — Думаю, речь пойдет о Луисе... Не так ли, ваше величество?

— Я думаю, вы уже в курсе проблем, возникших у мальчика, падре, — улыбка стала бледной, лицо слегка закаменело. — Мне бы хотелось, чтобы Вы как его духовник объяснили Луису, что в его случае мужеложество — не грех. Думаю, это будет во благо для всех. И для Вас это тоже будет благом.

Глаза Фернандо уже не улыбались. Своего мальчика он был готов отстаивать любыми способами. Если бы они были в столице, все было бы проще, но здесь приходилось пользоваться тем, что есть под рукой, что доступно. "Ручных" священников здесь не было, но падре Себастьян казался вполне вменяемым, с ним можно было попытаться договориться.

— Вся проблема в том, — Себастьян не скрывал, что знает все. И тем темнее стали его глаза, — что герцог Сильвурсонни попал под чужое влияние. Если бы проблема заключалась лишь в его мировоззрении, то исправить ошибки было бы просто. Ваше величество, у Луиса весьма запутанное представление о мире и еще более путаны его мысли о теле. К тому же, сила и воля одного человека еще сильнее испугала герцога. Теперь он уверен, что постыдна вообще любая страсть.

Король поджал губы. Скотина Легрэ. Сколько придется потратить сил, чтобы выправить мальчика после него. Надо было сразу его убить, нет, решил использовать против того, кто сейчас стоит напротив. Хотя...

— Падре, — опять излишне ласковая улыбка, — Вы бы не могли назвать имя этого человека?

— Вы и сами его знаете. — Ксанте сложил руки на груди, но ведь правда Фернандо не интересует, следует говорить о другом. — Знаете, ваше величество, что именно видит Луис в Кристиане Легрэ? — черные звезды тьмы пробудились в глубине глаз. — Архангела Михаила, спасителя... Ровно шесть лет назад стражник вытащил герцога из полыньи. Сегодня Легрэ воспользовался этим обстоятельством. Задурил герцогу голову рассказами о том, что вы чудовище и сумасшедший. И буду откровенен, он пытал Луиса на болотах. И хоть тот и говорит, что был сам согласен, но судя по его раскаянию — он боится близости теперь вообще.

Король перевел задумчивый взгляд на рубин. Как он и думал — Легре неправильно понял мальчика. Понял так, как привык. Так, как хотел. Холодный взгляд на падре:

— Где он сейчас?

— Уехал. Я не мог допустить, чтобы герцог, сын такого древнего рода, общался с простолюдином. Это бы повредило делу. Сорвало бы свадьбу и договор с Эдуардом. — Себастьян стал мрачным и теперь постукивал пальцами по руке. — Не думаю, что такой мерзавец, как Кристиан, уедет добровольно, не получив до конца такую добычу, как Луис.

Фернандо мечтательно улыбнулся — кажется, ему не придется искать самому. Достаточно лишь слегка ослабить свою охрану. Несмотря на свою паранойю, жажду жизни, жажду власти, он любил ходить по краю. Конечно, с подстраховкой. Ослабить внешнюю охрану и усилить меры безопасности. Этого хватит. Рубин кровью сверкнул в свете солнца.

— Падре, мне бы хотелось знать, какова охрана Луиса? Может ли Легрэ... скажем так... пообщаться с герцогом наедине?

Король приехал с достаточной охраной, да и не только с охраной. Усилить охрану Луиса своими людьми теперь казалось хорошей идеей.

— Недостаточна, ваше величество. Луису следует находиться подле вас. Я готов взять принцессу на себя. И направить ее мысли на то, что служение королю важнее, чем семейная идиллия. Она будет обязана подчиниться. Так что общаться они смогут и в вашем присутствии. Этого будет достаточно. Ваше постоянная близость гораздо важнее моих слов. Хотя я, конечно, поговорю с герцогом о его предстоящих обязанностях и о том, что есть любовь. Но не ждите быстрых плодов. Сперва вам придется удалить Легрэ.

Фернандо перевел внимательный взгляд на Себастьяна. Слишком все просто. Слишком. Он думал, что придется потратить много времени, чтобы убедить падре поговорить с Луисом, а ему предлагают сразу решение нескольких проблем. Что задумала церковь? Чем ему придется заплатить за это? Заплатить ведь придется, и немалую цену. Если церковь во что-то вцепляется, она это не отдаст за просто так. И вряд ли падре Себастьян сможет ответить. Что ж, он подождет. И будет очень внимательно следить за всем.

— Падре, — твердый взгляд в глаза Себастьяна. — Вы умный человек, я думаю, Вы хорошо понимаете меня. И я уже убедился, что Вы заинтересованы во мне. Я предлагаю Вам сейчас же поговорить с Луисом. Но прошу не затрагивать таких вещей, как обязанности, любовь и так далее. С этим я разберусь сам. Уберите основное противоречие в его душе. Я понимаю, что церковь не благотворительная организация, только хочу Вас или, вернее, через Вас, предупредить — не нужно меня ловить на моих привязанностях, — бледная улыбка мертвеца. — Я этого не позволю. А Легре... — опять мечтательная улыбка. — Я думаю, что он скоро придет ко мне, раз Луис будет недоступен. Падре, я передаю почти всю охрану Луису и прошу выделить ему отдельный шатер. Думаю, — опять тонкая улыбка и непроницаемый черный взгляд, — Вы сможете это сделать, и мне не нужно будет обращаться к герцогу Аталийскому. За своей племянницей герцог Эдуард проследит сам. Как Вы думаете?

Фернандо все вокруг казалось кристально прозрачным. Зелья действовали слишком сильно, что было странно. Лишь бы действие не закончилось раньше срока.

Инквизитор Ксанте кивнул согласно.

— Что же, как изволите, ваше величество, я поговорю с Луисом. Что касается шатра, то он у него есть. Принцесса Алисия живет в своем. Есть какие-то еще просьбы? — спросил Себастьян.

Что же так все просто... Король не любил простоты. Жизнь его научила, что за внешней простотой всегда скрывается что-то еще.

— Падре... Почему Вы не просите ничего для себя?

Вскинувшаяся бровь выражала не столько удивление, сколько ожидание вопроса. Мужчина не улыбался, не испытывал судьбы, не искал выгоды, которую в нем так упорно искал Фернандо.

— Я рад помочь вашему величеству... Не ищу корысти... Все, что я хочу, я обычно добиваюсь сам. — заметил просто. — Главная цель моей жизни — это созидание во всем его многообразии. Жестоко ли приходится поступать, делает ли это больно, но я иду вперед. Впрочем, в одном деле вы бы могли мне помочь. Я бы хотел, чтобы Валасская обитель сохранилась. Орден заслуживает того, чтобы и дальше служить Церкви. После подписания договора я буду вынужден покинуть эти края и отправиться к престолу Папы с отчетом. И конечно, как верный служитель Церкви надеюсь, что вы будете и дальше распространять учение Христа и помогать в делах богоугодных. Это достаточная плата? Ваше благоразумие?

Король холодно улыбнулся.

— Падре, я верный сын церкви, в чем каждый год убеждается Папа. Естественно, я никоим образом не собирался разрушать Валасский монастырь, что может подтвердить падре Паоло. Если бы не некие обстоятельства, — дьявольская усмешка исказила черты Фернандо, — в монастыре пострадали бы только еретики. Вы ведь сам инквизитор, знаете, что еретиков нельзя оставлять в святых местах. Ведь так, падре?

Короткий взгляд по сторонам.

— Падре, я бы предложил пройти к моему шатру.

— Хорошо, я очень рад этому обстоятельству. И Церковь ценит вас как верного сына. А падре Паоло... Он не был поставлен в курс происходящего. Признаюсь, я должен был дать ему прочитать все разрешительные грамоты, но для меня было важно договориться с Атальей и удержать от глупостей герцога. Это было не просто. — инквизитор Ксанте направился к лагерю. Еще ни разу он не видел Паоло. Еще бы на минуту. Увидеть и сказать о том, что не забыл о последней ночи. Но сейчас не время, дело не завершено и между знатью Атальи и Фернандо должны пройти долгие и утомительные переговоры.

В шатре короля стояла полумгла. Себастьян ступил вперед, прошел мимо углей погасшего костра и остановился около Луиса, который спал под покрывалом, свернувшись калачиком. Падре Ксанте присел рядом, погладил герцога по голове, перебирая пальцами мягкие шелковистые пряди. Юноша завозился во сне и открыл глаза, сразу вскидываясь и прикрывая наготу, подтверждавшую, как и с кем он провел ночь. Воспоминания вспыхнули на щеках ярким румянцем.

— Доброе утро, Луис, — Себастьян протянул герцогу рубаху, помог натянуть на тонкое тело. Затем юноша под покрывалом натянул и шоссы, последним было дорогое атласное блио, привезенное королем. Теперь герцог сидел совсем потерянный и прятал глаза от духовника. Тот ждал первого слова.

— Я виноват... — после долгих минут молчания глупец уткнулся лицом в колени инквизитора Ксанте и долго рыдал, не сдерживая эмоций. Все это время мужчина молчал и лишь утешал юношу, гладя и шепча слова, ласкающие слух своей отцовской нежностью. А когда Луис утер лицо и с блестящими глазами поднялся, то взял того за плечи.

— Ты себя винишь? — спросил напрямую.

Луис кивнул.

— Да, падре, почему вы меня заставили жениться? Зачем вы заставили меня пойти на объединение земель? Я... — новые слезы полились по щекам. — Посмотрите на меня. Я грешник. Я... неисправим. Мне следует себя уничтожить, бить себя. Заставлять...

— Замолчи, — указательный палец лег на нежные губы герцога. Черные глаза гипнотизировали, успокаивали. — Ты избранник, Луис. Такого, как ты, больше не существует. Ты... редкий дар, которым не всякий способен владеть. — голос успокаивал и исцелял. — Хочешь, я тебе расскажу про любовь?

— Нет, — отрицательно закачал головой Луис.

— Любовь на самом деле была всегда. До появления Христа. — ладонь погладила по щеке юноши. — И сам Христос любил... Все мы достойны того, чтобы любить и быть любимыми.

— Мы должны умерщвлять плоть. Не показывать красоту тела. Стыдно любить... Стыдно...

— Луис, смотри на меня... Тебе нравится, когда тебя ласкают, целуют, когда тебя гладят? Будь честен?

— Я... — юноша опустил глаза.

— Ты создан для любви, для ласки. Ты нежнее цветка, Луис. Ты предназначен для любви... И твое тело такое чувствительное и юное.

— Падре, вы знаете мой грех. Зачем вы говорите все это?

— Подумай о том, что ты прекрасен. Что тебя хотят одаривать нежностью, страстью. А ты отказываешься и считаешь постыдным любовь. Бог говорил о любви, как о самом прекрасном. Как о том. Что нужно беречь. Идем, — Себастьян взял Луиса за руку и повел к выходу, чтобы вывести под синее небо, под яркое солнце, чтобы тот увидел, как вокруг расцветает яркими красками весна. — ты откажешься от этой красоты? — спросил тихо. И герцог отрицательно закачал головой. — Тогда почему ты считаешь постыдным быть любимым.

— Церковь считает преступлением мужеложество.

— Глупости. Церковь напрямую об этом не говорила. Трактовать законы божии не в твоей власти. Я хочу, чтобы ты не отказывался от даров плоти. Чтобы любил свое тело. И позволял себе жить.

Луис отрицательно закачал головой. Слова инквизитора пугали его нелогичностью — не может быть! — а воспоминания об испытанной страсти заставляли вырываться. Уже в следующую секунду юноша освободил руку и побежал. Он бежал без оглядки, пока не оказался у края лагеря. Здесь юноша опустился в траву и закрыл лицо руками. Сидел тихо и молча. Стараясь не плакать, не привлекать лишнего внимания. Но, кажется, судьба не желала оставлять его одного. Очень скоро рядом кто-то опустился.

Луис поднял глаза. Алисия?

— Не ждал? — принцесса жевала травинку. Она сидела, опершись на руки и вытянув вперед ноги. — Я слышала ваш разговор. — сказала прямо и с улыбкой. — Послушай, милый супруг, зачем ты так расстраиваешься? Тебе нравится Фернандо? Только честно?

— Что?

— Ты всю ночь в его шатре провел. Я не дурочка, — новая улыбка была еще более ослепительной.

— Алисия, ты..

— Не будь трусом, признайся. Ты такой упрямый, Луис. — темноволосая, светлоглазая, Алисия сейчас была похожа на демоницу. — Ты тоже не привлекаешь меня в кровати, — заулыбалась она. — Меня вполне устроит, что ты не один. Что ты счастлив. — своеобразное движение бровями и дикий тихий смех.

— Что? — герцог нахмурился и толкнул шутливо принцессу. Кажется, потом они валялись по траве и дрались, кажется, потом целовались. Кажется... девушка признавалась в пристрастии к хорошенькой фрейлине, с которой частенько играет во всякие игры. Вся эта беседа походила на игру, но потом она стала настолько откровенной, что оба рассказали, что делали в постели...

И смеялись, как сумасшедшие. До тех пор, как обоих кто-то не окликнул.

Принцесса обернулась первой. Она была прекрасна в своей необузданной дикости. Щеки алели, глаза сверкали.

— Дядюшка Эдуард, какими судьбами? Неужели переговоры так быстро закончились? — девушка вскочила на ноги и потянула Луиса за собой.

— Ваше высочество, — Эдуард явно был недоволен поведением обоих и стоял прямой, как стрела. — И вы, — взгляд на герцога, — ваше высочество! Прошу следовать за мной.

— Какой строгий! — Алисия бесцеремонно повисла на Эдурадо и теперь болтала в воздухе ногами. — Дядюшка, а что насчет сладкого? Я бы хотела... остаться с мужем наедине. А вы мне мешаете! — принцесса обернулась и подмигнула юноше. Тот заулыбался в ответ.

Герцог Аталийский резко остановился. Заставил Алисию отцепиться от руки и грозно рявкнул:

— Вы явно не сознаете, что можете подвергаться опасности, гуляя без охраны. Немедленно по шатрам. Чтобы я вас обоих не видел.

— Какой грозный. — принцесса махнула рукой, но сопротивляться не стала, зато завиляла бедрами назло дяде и скрылась в своем шатре, в то время как Луису пришлось идти к себе.

Он сразу попросил горячей воды, помылся, поел и полез на шкуры, чтобы немного прийти в себя. Лежал с закрытыми глазами и пытался успокоить сомнения и непонимание, почему так... Почему все так? Как можно жить против воли Бога? Как возможно переступать через законы?

41

Пока падре Себастьян беседовал с Луисом, король в первую очередь решил отдать приказ об охране Луиса. За юным герцогом и за его шатром теперь будет вестись круглосуточное наблюдение. За шатром — откровенная, за герцогом — негласная, так, чтобы он не заметил, но очень плотная. Теперь его мальчик не останется один ни на минуту. Теперь никто к нему не приблизится незамеченным. И при любой, хотя бы мнимой, опасности, он не останется один. Теперь можно проверить и шатер падре Себастьяна. Фернандо любил все держать под контролем.

Краткий визит в шатер инквизитора его озадачил. Очень легко было сделать вид, что он не знал, что Себастьяна нет в шатре. Охрана его пропустила, а вот в самом шатре... В самом шатре был мальчик, которого он, кажется, уже видел мельком в монастыре, и травник Валасского монастыря. Быстро ретировавшись из обиталища инквизитора, Фернандо вернулся к себе и пытался построить цельную картину. Падре Себастьян явно не просто так говорил про монастырь... Он уже видел двух монахов, причем один из них явно занимал не последнее место в иерархии монастыря, чтобы не говорил падре. Интересно, какие сюрпризы его еще могут ждать?

Толком ему подумать не дал герцог Эдуард, пришедший с изменениями к договору согласно высказанными королем претензиям. Постаравшись отделаться от герцога Аталийского как можно быстрее, Фернандо передал все документы секретарю для изучения, и решил проверить, как себя чувствует Луис. День уже клонился к закату, зелья заканчивали свое действие, и король благоразумно решил провести ночь в шатре Луиса, в котором, согласно его последним распоряжениям, будет лучшая охрана, чем в его. Захватив необходимое оружие и сумку с зельями, король направился в шатер мальчика.

Юноша, кажется, задремал, когда услышал какой-то шорох. Он потянулся под покрывалом, думая, что слуга пришел, чтобы разжечь костер. Потом услышал тихие шаги, увидел через веки всплески пламени и почувствовал, как тепло становится в самом шатре.

Рядом кто-то опустился.

— Алисия, разве тебе не сказали?.. — герцог приоткрыл глаза и увидел перед собой Фернандо.

— Что должны были сказать Алисии? — король с мягкой улыбкой убрал волосы отросшей челки Луиса со лба. Он явно любовался своим мальчиком — со сна у него был такой забавный и растерянный взгляд.

— Я думал... Простите, — герцог поднялся в постели.— Ее дядя сердился... Принцесса — она очень резвая девушка... Извините... Дядя хотел, чтобы она не гуляла одна. Он опасается за ее безопасность... — от ласк Фернандо юноша покраснел.

— Я думаю, Эдуард сможет обеспечить ей безопасность, в конце концов, это в его интересах, — король опять улыбнулся, глядя на Луиса. А потом встал и стал освобождаться от одежды. Сапоги, затем на ковры полетел пелиссон, потом рубаха.

— Луис, — король обернулся к мальчику. — Какой из котлов у тебя для умывания?

— Крайний, там должна быть еще горячая вода. — он отвел взгляд от обнаженного тела короля. Тот собирается здесь остаться. Кровь ударила в голову. Стыд затопил разум. Неужели можно? Как можно? Если сюда захочет прийти принцесса? Новые воспоминания о дневном разговоре, откровения Алисии и ее убеждающая правота о том, что мир делится на тех, кто получает удовольствие, и тех, кто влачит жалкое существование, пробуждали томление в чреслах, но юноша отталкивал от себя постыдные мысли и намеки тела.

Фернандо с удовольствием умылся, стараясь не улыбаться при воспоминании о смущении Луиса. У него еще есть время, потом, когда зелья закончат действовать, нужно будет платить цену, но пока... Король вернулся к ложу, на котором затаился его мальчик, и с удовольствием провел лаской пальцами по его лицу и склонился к его губам.

— Вы останетесь здесь? Я не уверен, что это правильно... — губы короля коснулись нежно, сламливая сопротивление. Юноша позволил себя поцеловать, а потом и сам ответил на поцелуй, который становился все более глубоким.

Фернандо ожидал какой угодно реакции от Луиса. Попытки его выставить, обвинений, гнева, негодования, смущения. Но такого открытого ответа он не ожидал. Это было безумно. Он откинул покрывало и прижал мальчика к себе. Руки пробежали по уже знакомому телу. Неужели... Неужели только один разговор с падре так помог?

Юноша не сопротивлялся. Поддался искушению, а потом уперся ладонями в грудь Фернандо и заставил прервать поцелуй. Он дышал сбивчиво и испуганно.

— Уходите, — сказал тихо, скрывая за длинными ресницами страсть. — Сейчас же...

— А если не уйду? — Фернандо чувствовал ладошки грудью и не двигался. Как два горячих солнца, от которых желание распространялось по всему телу, крутило, вело сознание. — Чего ты боишься? — спросил тихо. Нежно гладил по лицу, по открытой, с бьющейся жилкой, шее своего мальчика.

— Зачем? Не надо спрашивать ничего. Пожалуйста, — Луис попытался увернуться от ласки, которая его заводила. — Вы и так все знаете. — светлое небо глаз с расширенными зрачками. — Я не могу. — лобзание пальцев короля по щеке, по волосам. — Фернандо, зачем вы меня искушаете?

— Так нужно, — и король склонился над мальчиком, преодолевая его слабое сопротивление. Поцелуй в губы. Он чувствовал ответную реакцию, чувствовал, как Луис что-то простонал. Пока очень нежно подхватил под спину, не разрывая поцелуя, прижимая к себе. Горячие ладони продолжали упираться в грудь, но они были зажаты между двумя телами. Король забрался рукой под длинную рубашку юноши, провел по его бедру, слегка задел ягодицы и остановился на чувствительном месте чуть выше. Лаская, трепетно гладя, теряя разум от одной близости мальчика, прошептал:

— Сними рубашку.

Герцог вновь тонул в темных глазах, требовавших подчинения. Слабое трепыхание, настойчивость ласк, и вот он тянет рубашку прочь, чтобы быть обнаженным и беззащитным на шкурах под массивным крепким телом мужчины.

Король застыл, глядя, как его мальчик покорно выполняет приказ. Судорога желания свела тело. Выдохнув сквозь стиснутые зубы, он опять склонился к Луису. Его вкус, запах его тела сводил с ума, будил все желания. Будил дьявола. Нежные поцелуи постепенно становились все жестче, требовательнее, руки, прижимающие юношу, уже не ласкали — жадно, дерзко дразнили.

Король терзал герцога искушением, вьюном обвивал его тело, сжимал его в тисках, поглощал извилистыми корнями желания. Пил от него, как от источника. Терся горячими песками, разжигал огнем. Мучил... Требовал... Каждым движением, каждой лаской, каждой жесткостью говорил "отдавай!". Луису было жарко. Опять он ощущал, как твердеет естество короля, как тому мало уже просто ласки, как он звереет на глазах... Как неистово блестят глаза, как язык извиваясь, проникает и насилует рот страстью.

Фернандо чувствовал, как дрожит тело под ним, как мальчик отвечает, но нужно было проверить, правильно ли все происходит. Закрыть глаза, не смотреть. Не смотреть на такую красивую и зовущую реакцию Луиса, не смотреть на его лицо.

Он внезапно для герцога отстранился и встал. Видеть распростертое под ним тело оказалось еще невыносимее. Нужно притушить в себе дьявола. На чуть-чуть. Хоть чуть-чуть. Открыв глаза, он посмотрел тяжелым взглядом на своего мальчика и приказал:

— Раздень меня.

На мужчине оставались только штаны, так что выбора, с чего начинать, он не оставлял.

Святое небо, дарующее прощение. Это было слишком. Луис не был готов опять быть с мужчиной. Он закрыл глаза, прикусил нижнюю губу до крови. Вдохнул и выдохнул, поднялся и ... потянул штаны с Фернандо. Голова требовала бежать, а тело жаждало продолжения. Пальцы потянули ткань ниже, глаза смотрели вниз. Что он делает? Зачем он?..

Мужчина прикрыл глаза. Поза Луиса, склоненная голова, такие застенчивые движения. Движения рук юноши по его ногам. Дьявол всех побери...

Фернандо глянул вниз. Туман застил глаза. Было полное ощущение, что он ранним утром пробирается по гребню горы, рискуя на каждом шаге упасть. Король аккуратно переступил, освобождаясь окончательно от одежды. Луис не пошевелился. Тело, казавшееся молочно-белым в полутьме шатра, золотящиеся от всполохов пламени волосы, такая же коленопреклоненная поза. Он стиснул зубы и опустился рядом с мальчиком. Еще чуть-чуть. Еще чуть-чуть. Нежность, ласка поцелуя, еле слышный шепот:

— Луис, милый...

Взгляд герцога опять был пойман Фернандо, одновременно с ним вернулся и поцелуи, и объятия, и даже жар, больше похожий на лихорадку. Желание бежать отступало. А навстречу плыла нега от того, что губы мужчины могут выражать поцелуями все эмоции, даже волнение.

Они опять оказались сплетенными в одно целое, как будто что-то связывало и требовало стать единым. Луис целовал короля, отвечал, растворялся в объятиях, которые напоминали темную и бездонную пропасть.

Мужчина бережно уложил мальчика. Нежно провел рукой вдоль вытянувшего в струну тела, чувствуя, как оно трепещет желанием. Глубокий поцелуй, а рука Фернандо скользит вдоль тела мальчика и вдруг резко сжимается, до боли. И сразу же губы короля перемещаются туда, где только что было больно, как будто выцеловывают, вымаливают прощение. Язык убирает все неприятные ощущения, дразнит, манит. Дьявол довольно щерится.

— Боже! Нееет,— герцог вздрагивал от болезненных коротких нападений и новых сладких поцелуев, которые дразнили и изысканно вымаливали ответов на свою страсть. За ними следовали новые удары — в кожу вонзались ногти. На боках, на животе, оставляя едва заметные алые следы. А потом поцелуи... — Что вы делаете? — Луис рванулся бежать от изощренной пытки.

Фернандо обхватил мальчишку, прижал к себе и принялся опять целовать, шепча сквозь поцелуи:

— Тише... Тише... Маленький... Тише...

Одновременно рукой скользил вдоль его спины, опять разжигая огонь желания, которой в этот раз будет уже чуть-чуть перемешан с нежной болью, оставшейся от его действий.

— Прошу, не надо... — бедный Луис откинул голову назад, продолжая вздрагивать от каждого острого нападения. Ногти искали все новые точки уже на спине, на боках. Дразня болью и сменяя ее поглаживаниям.

Юноша боялся власти боли. Сознавал, что она для него, как наркотик, который способен заставлять подчиняться и открываться сильнее. Только теперь открывали медленно и верно, собираясь увидеть каждую реакцию и ища наиболее лучшие пути к пониманию.

Фернандо склонился к шее юноши. Теперь рука и губы действовали одновременно. Рука на спине вонзается в кожу — на шее, груди легкий укус. Пальцы собирают, облегчают боль, язык ласкает, тревожит покрасневшую, припухшую кожу, зализывает, успокаивает. И как только дрожь тела чуть прекращается, все повторяется опять. Мужчина не усиливал воздействие, но он точно знал, что с каждым разом все его действия будут все чувствительнее для мальчика.

Луис выгибался от пронзающих искр. От того, что король лишь усиливал пытку теперь укусами, которые не прокусывали, но причинял страдание. Юноше было страшно. Он упирался руками, отталкивал слабо мужчину, продолжавшего путешествие по груди, по предплечьям, по животу. Искорки пальцев выискивали, пробовали. Как и каким образом отреагирует герцог, повторяли попытки, если эта реакция устраивала. Сильнее, болезненнее.

— Пусти, хватит, — Луис попытался скользнуть в бок, чтобы избежать очередного удара боли.

Фернандо чуть отпустил мальчика, а потом перехватил и прижал к себе спиной. Одной рукой он крепко прижимал его поперек груди, второй нежно зарылся в волосы в паху Луиса.

— Почему? — медленные, тягучие, вынимающие нервы поцелуи по шее юноши.

— Ты мне больно делаешь, — юноша дернулся. -Пусти. Уходи... Хватит... — протяжный стон от того, что король обхватил член. Сладкая судорога прокатилась к ногам и пробежала жаром по нутру.

— Мальчик мой, тебе нравится, — Фернандо продолжал ласкать и целовать Луиса. — Скажи, что тебе нравится, милый... Скажи... — ласки становились чуть настойчивее, но оставались такими же нежными и выматывающими.

Герцог стонал от пальцев, обхвативших член и двигающихся по стволу, чуть оттягивая крайнюю плоть, затем обратно к основанию. Губы мужчины слизывал проступивший жар с тонкой шеи.

— Да... — Луис ощутил, как к нему сзади прижимается восставшее естество, дразня и желая. — Зачем? Я... Зачем вы это делаете?

— Тебе это нужно, милый, — Фернандо перевернул Луиса на спину и навис над ним. Черный взгляд гипнотизировал, и звал на откровенность.

— Нужно... — нежные поцелуи в губы, зовущие, теплые, мягкие. — Признай...

Не отрывая взгляда от затуманившейся голубизны, король подвинулся ближе.

— Неправда, — юноша сопротивлялся телу опять. Его пугали реакции, противоречащие холодному рассудку. — Уезжайте. Перестаньте меня преследовать. Я не ваш. Господи! Почему бы вам не пойти к Фредерику?

— Отказываешься? — король нежно улыбнулся. Дьявол проснулся и пробежал пальцами по щеке Луиса, задержавшись на шраме. — Значит, продолжим.

Фернандо опять сжал ноги мальчика своими, усевшись сверху, заломленные вверх руки юноши он спокойно удерживал одной своей рукой. Второй рукой мужчина легко поглаживал живот Луиса.

— Тебе же в прошлый раз понравилось? — губы опять дразнят. Легкие поцелуи, за которыми следует более глубокий, чувственный. Как только король чувствовал, что мальчик начинает отвечать, поцелуй разрывался, опять возвращались легкие, нежные, вызывающие почти что ненависть, потому что хотелось большего.

— Фернандо, это было в прошлый раз... В прошлый... ах... вы... что вы?... — юноша выгнулся навстречу новым поцелуям. Дернул руки, сжатые в одно. Посмотрел в глаза прямо. — Вы, Фернандо, хотите, чтобы я был вашим? — герцог попытался укусить дьявола, что теперь усмехался над его слабостью. — Станьте моим... Я стану вашим.

Дьявол довольно взвыл — получается. Черными глазами в лазурь, добраться до самого сокровенного, до мыслей, до страхов, до души.

— Молодец, — ни тени усмешки ни в глазах, ни на лице. Спокойное лицо и продолжающаяся ласка, пробуждающая все больше и больше. Только всполохи огня в глазах и рука, становящаяся все жарче и жарче, кружащая в водовороте желания. — Что значит твоим?

— Доверяйте мне. Прямо сейчас, — выдохнул Луис. — Вы поиграли, теперь я хочу поиграть... Отпустите руки и делайте то, что я скажу. — Ангел испуганно забился в страсти юного герцога, желавшего испробовать вкус крови.

Фернандо, не изменяя выражения лица, так же спокойно, почти безразлично, отпустил руки мальчика. Дьявол довольно щерился — щенок хочет попробовать зубки, пусть, пусть попробует, так только интереснее.

Король вдруг улыбнулся и накрыл нежным, как плавящийся под полуденным зноем луг, поцелуем губы мальчика.

Но Луис увернулся и толкнул Фернандо перевернуться на спину и ловко взобрался сверху сам, дернул из одежды кожаный пояс и заставил короля свести запястья

— Согласился подчиняться? Побудь на моей стороне, — сказал довольно жестко.

Фернандо изо всех сил старался не улыбаться — этим можно было испортить все. Дьявол внутри хихикает — этого достаточно. Здесь же просто смотреть внимательным взглядом на мальчика и ловить момент, когда тому станет плохо. Чтобы подхватить, помочь, объяснить.

Тем временем Луис крепко связал запястья короля, чуть сполз вниз, касаясь теперь ягодицами его возбужденного члена.

— Руки за голову, — приказал он и достал тонкий маленький нож. Что вело герцога в этот момент? Любопытство. Алисия в траве рассказывала, как связывала свою подружку и делала на теле той маленькие разрезы, чтобы слизывать кровь.

Юноша нерешительно оглядывал явно ждущего и развлекавшегося ситуацией Фернандо. Но его это совершенно не смущало. Вот уж действительно тот, кто не испугается попыток понять, что в этом такого.

Луис сделал первый осторожный разрез на предплечье, чуть задев лезвием кожу, склонился и слизнул капельку крови.

Дьявол застонал и завертелся от похоти, расползающейся огнем по всему телу. Хотелось встать, скрутить маленького, дать ему больше, объяснить, показать. Но нельзя. Король на мгновение прикрыл глаза, туша эмоции, а потом поймал взгляд мальчика вопросом: "Нравится?"

Краем взгляда он видел розоватые следы, оставленные сегодня его руками и губами на Луисе. Некоторые из которых наливались уже синевой, и это заводило еще больше.

Герцог отвел глаза, не давая схватить свой взгляд, и приступил к тому танцу, который исполнял впервые. Не зная ни одного правила. Он не желал навредить, но и останавливаться на начатом не собирался, лишь улавливал, как растет в Фернандо напряжение, как он наслаждается его поцелуями и касаниями лезвия. Так странно, забавно, смешно... в какой-то момент Луис сам себя коснулся ножом, и кровь потекла по его груди тонкой извилистой змейкой. Ощущение? Легкое жжение, что смешивается с теплом и потом. Юноша прикрыл глаза, сидя на мужчине и ловя каждое свое изменение. А потом наклонился и поцеловал Фернандо в губы.

Мужчина ответил, легко следя за изменением желания в мальчике, позволяя себя вести, хотя бы в поцелуе. И когда Луис чуть отстранился, спросил тяжелым, бархатным, обволакивающим голосом:

— Нравится?

Это был не просто вопрос, а уже почти приказ, приказ отвечать. Фернандо опять смотрел на мальчика темным тяжелым взглядом, от которого тот не мог увернуться. Король продолжал лежать в той же позе, со связанными, закинутыми наверх руками, но хозяином положения опять был он.

— Продолжишь?

Легкое отступление, буквально полшага назад, возвращающее мальчику волю.

— Нет. Достаточно, чтобы понять, что вы хотите, — Луис изогнулся назад натянутой тетивой, практически встал в мостик, показывая себя. Его шелковые волосы теперь щекотали щиколотки и колени Фернандо. А в ноги вцепились пальцы, сдавливая до яростной боли, что не дает ни на секунду покоя.

Маленький лжец перекатился с короля и вскочил на ноги.

— Теперь одевайтесь и уходите. Вы хотите владеть, но не позволите никому владеть собой.

— Владеть? — Фернандо легко встал на ноги и задумчиво посмотрел на ремень на руках. И через пару мгновений мальчик оказался в кольце им же связанных рук, придавленный к телу короля.

— Мальчик мой, — шепот на ухо. Голос оставался таким же бархатным, мягким, добавлял мрака в полутьму шатра. Казалось, даже костер начинает гореть менее ярко. — Почему ты решил, что ты сейчас достоин мной владеть? Разве я могу покориться слабому?

— Физически вы сильнее, но вы слабы, мой король, — отозвался Луис, разворачиваясь в руках мужчины к нему лицом. Пальцы обвели подбородок, поднялись по скулам. — Я точно это знаю. Я чувствую. Я могу вас сломать... А вы меня — только уничтожить. Поцелуйте меня. — губы приоткрылись, голубые глаза стали огнями страсти, которая заволакивает сознание. — Вы вызываете во мне лихорадку.

Мужчина грустно улыбнулся. Сломать... Сколько раз он это уже слышал, сколько раз сам произносил... Слишком суровую школу выживания ему прошлось пройти после смерти отца. Не упустить то, что было создано, сплотить, усилить и развить. Мальчик думает, что это так легко сделать — сломать хоть кого-нибудь.

— Поцеловать? — руки заскользили по телу Луиса вниз. Фернандо крепко прижимал мальчика к себе, и ремень довольно чувствительно царапал кожу юноши. Король опустился вслед за руками, встал на колени перед юношей и поцеловал в пах, слегка прикусил, поиграл языком с такими нежными волосками. Поднял голову:

— Так подойдет? — во взгляде плясал дьявол.

— А если нет? Если я хочу не этого? — герцог опустился перед королем на колени и нежно поцеловал его в щеку, прошел губами до уха. — Если мне хочется больше, чем просто сейчас вам подчиняться? Если я не хочу вас, Фернандо. Мое тело желает, — еще один сладкий поцелуй, оглаживание по плечам, руки, спускающиеся, чтобы освободить от ремня. — Если вы во мне продолжаете ошибаться, — Луис прижался к королю и положил тому голову на плечо. — Зачем вам овечка? Зачем?

Фернандо отстранил Луиса, крепко взял его за подбородок и всмотрелся в такие невинные глаза. Потом радостно ощерился и рассмеялся:

— Мальчик мой, ты сам-то понял, что ты сейчас сказал? — мягкий поцелуй и жесткая рука на талии мальчика. — И чего же тебе хочется, милый? Чего большего?

Оскал дьявола плавал теперь и во взгляде.

— Чтобы вы ушли... И остались... Чтобы не видеть вас... не смущать себя близостью. — Луис помолчал. — Но больше всего сейчас хочу... поцелуев и вас.

Фернандо продолжал смотреть на юношу взглядом безумия. Врет ведь, только в чем именно? Это станет скоро понятно.

— Меня? — король аккуратно уложил мальчика на шкуру и поцеловал в грудь. Почувствовал цепкие пальчики на плечах, поднял голову. — Какого именно меня? Не ошибись с ответом, мальчик мой.

— Не короля, — от нежных губ, скользящих по коже, хотелось просто забыться... — Настоящего Фернандо, который там... прячется от меня... — тонкие пальчики зарылись в черной макушке. — Настоящего тебя... тебя... — вздох от очередного поцелуя.

Настоящего... Кровь бросилась мужчине в голову... Мальчик не понимает, о чем просит... Не понимает... Король со стоном впился в губы Луиса, подминая его под себя. Целовал яростно, жадно, глубоко, чтобы хоть чуть-чуть сбросить то, что поднялось изнутри от неосторожных слов юноши. Почувствовав болезненный укол в затылке, он отпустил мальчика и нежно очертил его лицо пальцами.

— Тебе сейчас лучше не подходить ко мне. Хотя, — мужчина бледно усмехнулся, — если хочешь, можешь посмотреть, чем приходится платить за использование зелий. Может быть, — опять бледная улыбка, — такой король тебе и понравится. Только не подходи.

Он встал и, не стесняясь наготы, огляделся вокруг. Найдя принесенную с собой сумку, вытащил оттуда деревянную небольшую палку и зажал в зубах. Выбрав место подальше от костра, лег и постарался расслабиться. Через минуту тело выгнулось в сильной судороге.

Луис сидел на шкурах, не понимая, что происходит. Приступ? Почему не подходить? Почему не... Босые ступни прошли вокруг костра. Через пламя герцог смотрел на Фернандо, а потом решительно сел рядом с изгибающимся телом мужчины, у которого в зубах была палка и провел тому по волосам.

— Зачем нужно использовать зелья? Это болезнь? Это одержимость? Фернандо, как так можно себя мучить?

Король дернулся прочь. Сквозь судороги боли, пронзающие тело, он чувствовал прикосновения, понимаю, что это Луис, и постарался отодвинуться. Глупый мальчишка! Велел же не приближаться!

Мужчина иногда терял над собой контроль в такие моменты и был способен сделать что угодно. Конечно, его ограничивали мышечные спазмы, но даже они не лишали его полностью сил. Именно поэтому он предпочитал пережидать окончания действия эликсиров в одиночестве, но сейчас не было выбора.

Еще одно движение прочь, и новая волна боли, выворачивающей все внутренности. В голове Фернандо билась только одна мысль — лишь бы не потерять сознание и контроль над телом.

Пляска чертей — так говорил старый лекарь отца герцога Сильвурсонни, когда успокаивал припадочную служанку, работавшую в кухне уже много лет и впадавшую каждые три месяца в жуткое состояние, когда тело не контролируется и когда требуется помощь, чтобы себе не навредить. Тогда между зубами вкладывается специальная палка и...

Очередная судорога пробежала по телу короля. Юноша не растерялся. Он уложил его на шкурах прямо, так, чтобы не запрокидывалась назад голова. И теперь держал голову мужчины на коленях, посматривая на приоткрытую сумку с пузырьками, продолжая успокаивать. Возможно, все дело в принимаемых снадобьях, но симптомы очень похожи на служанкины. Та тоже впадала в ярость, и демон, обитавший в ней, заставлял частенько совершать не богоугодные поступки. Но девушку прощали и просто отводили в церковь, чтобы там очищать от скверны.

— Все пройдет, тише-тише, — Луис продолжал гладить Фернандо по волосам, успокаивая. Подтянул одеяло и накрыл от прохлады.

Мужчина чувствовал, как с каждой вспышкой боли уходит сознание, и яростно, судорожно пытался цепляться за него, за ощущения, за боль, лишь бы не уйти в черноту, не оставить мальчика одного. Последней мыслью было: "Дьявол! Какой же идиот! Зачем он..." Сознание померкло.

Фернандо выгнулся, схватил мальчишку за руку и дернул на себя. Очередная вспышка скрутила тело, и он резко дернувшись, упал Луису на колени, прижав своим весом. Руку юноши он так и не отпустил. Боль нарастала, и он все сильнее сжимал запястье мальчика.

Герцог вскрикнул, когда король схватил его за запястье. Начал сдавливать то мертвой хваткой. Если бы не было повреждений от разрезов и веревок, не было бы так больно, но сейчас юноша опасался, что вновь пойдет кровь, а потому резко отвел большой палец и высвободил руку, которая была сведена судорогой. Это было очень непросто — освободиться. Но юношу вел инстинкт. А потому он стал резко хлестать короля по щекам, как обычно делал лекарь со служанкой, а потом вспомнил, что тот пускал еще и кровь.

— Фернандо, Фернандо, — позвал, когда мужчина затих вновь. — Позвать лекаря? Вы в порядке? Лекарство? Какое нужно лекарство? — он повторял слова так медленно, чтобы до сознания они все же дошли.

Мужчина вдруг вскинулся и, глядя безумными глазами на Луиса, вцепился ему рукой в шею. Задыхающийся юноша пытался оторвать от себя руку короля, но ему это оказалось не под силу. Ужас плескался в голубых глазах, превращаясь в страх смерти. Однако буквально через пару минут Фернандо обмяк и затих — зелье закончило действовать, и он провалился в сон.

Но юноша понял это не сразу. Сначала пытался привести короля в чувство, но потом осознал, что тот просто вырубился. Попытки покинуть шатер и позвать лекаря не увенчались успехом. Гвардейцы, окружавшие временное пристанище, дали понять герцогу, что без разрешения короля тот не имеет права даже шаг ступить за пределы охраняемого периметра. Но все же в шатер через какое-то время после упрашиваний пожаловал тот самый чародей, что лечил Луиса от ран и синяков. Он осмотрел мужчину, дал ему отвара и подтвердил, что его величество просто спит.

Герцог вздохнул. Подбросил дров в костер. Затем укутал Фернандо, а сам еще долго читал оставленную Алисией книгу, в которой рассказывалось о любви прекрасной восточной принцессы к кровожадному джинну. Запретная сказка была красочно проиллюстрирована запретными картинками, которые вгоняли Луиса в краску. Иногда он даже перелистывал страницы, дабы не видеть откровенных сцен.

В конце концов, сломленный дремотой, юноша опустился на шкуры подальше от короля и уснул, размышляя над тем, что принимает король и для чего он это делает.

42

На темно-синем небе зажигались первые звезды, а у горизонта алела полоска заката, когда Микаэль отправился в путь. Он не боялся заблудиться — погода стояла ясная, молодой месяц уже вовсю светил, да и звезд должно было быть многою. Земли эти травник знал достаточно хорошо. Когда-то, почти две седмицы, водил его наставник этими лесами, показывая тайные тропы и скрытые от людских глаз поляны в чащобе. В краях этих росло несколько особых трав, которые отец Францис использовал для своих снадобий. А так как снадобья эти были совсем не простые, то и купить травы для их приготовления лекарь не мог. Да и срывать их надо было по-особому и сразу же готовить, не давая увянуть. Чувствовал себя Микаэль много лучше. Он выспался, да и лихорадка прошла. Только травник не обманывался. Он знал, что еще немного — и его скрутит опять, тело будет ломать от боли и жара. А для того, что б зелье приготовить, способное помочь, монаху не хватало всего лишь нескольких цветков, росших как раз в этих лесах. Вот и пришлось так скоро за ними в путь отправляться. А ведь толком и не устроился даже на новом месте, не разобрался еще что к чему... Но, это всегда успеется.

Микаэль шел всю ночь... Спать не хотелось совершено, как и есть — его все еще мутило. Да и время от времени накатывалась слабость.... Сильно, так что он даже посох с трудом в руке мог удержать. А потом опять отпускало, и монах продолжал свой путь по лесу, стараясь как можно быстрее попасть на одну из полян, где росли нужные цветы. Все остальные ингредиенты были аккуратно сложены в перекинутую через плечо дорожную сумку. Небо уже алело, с рассветом проснулись первые птицы и лес наполнился мелодичным щебетом. Утренняя прохлада заставляла его все сильнее кутаться в тяжелый и теплый плащ, наброшеный поверх монашеской рясы. На поясе, вдобавок к ножу в чехле, болталась и притороченая сковородка. Вот уж не думал брать ее с собой в дорогу. Но, одеваясь в шатре, как-то совсем не думал о том, что на поясе у него висит. Слишком уж переживал, чтобы успеть... На лошади ведь не поеедешь.... Это сейчас он почти что в тракт купеческий уперся — надо ему по нему пройти немного. А дальше вновь в чащу лесную . Какая лошадь там пройдет?

Микаэль как раз и вышел к тракту, замечая одинокого раннего путника, медленно ехавшего на каурой лошадке.

Легрэ совершенно не ожидал такой встречи. Узнав Микаэля издали по длинным косам, он вначале попридержал лошадь, а после все же решился поговорить с монахом. Впрочем, вероятно, уже с бывшим монахом.

— Какими судьбами тебя-то сюда занесло, травник? — Кристиан осадил коня и удивленно осмотрел Микаэля с ног до головы. — Или Себастьян с собою притащил в ад?

Микаэль удивленно вскинулся, услышав знакомый ненавистный голос, и тут же зло сощурился, разом вспоминая и мальчишку в туннелях, и Сея, с его полузажившими ранами:

— Надо же... Господь воистину слышит взывающих к Нему... Ад? Что вы, брат Кристиан. Ад — это судьба лишь ваша, в наказанье за ваши злодеяния. Или вы думали, что за боль и сломанные судьбы вас Господня благодать ждет?

— Меня от Господней благодати стошнит скорее, чем от адова пламени, — рассмеялся Кристиан беззлобно, а после, спросил: — Не тебе судить меня, Микаэль. Ты не знаешь ничего ни о моих злодеяниях, ни о моих благах. Что с монастырем?

— О Ваших злодеяниях я наслышан. И лечить после них тоже мне пришлось. Так что судить имею полное право.

Травник посильнее оперся на посох — опять накатилась слабость. В голове туманилось — и от вночь начавшейся лихорадки, и от дикого гнева. Так и хотелось концом посоха стереть улыбку с лица синеглазой бестии.

— Кого же это я так обидел? — искренне изумился Легрэ, погладив лошадь по горячей шее. — Я смотрю, вы в отличие от меня в курсе моих же деяний

— Нерадивая душа и зла творимого не замечает? Что ж, я могу и поименно назва...

Договорить Микаэль не успел — из за плотного подлеска, что шел вровень с трактом и почти сразу переходил в дремучий лес, вылетела арбалетная стрела, попав под копыта лошади Кристиана, заставив ту испуганно взбрыкнуть. Вторая — чудом не попала в Микаэля, лишь чуть зацепив его плечо. Травник резко развернулся, тут же хватаясь за посох еще сильнее — голова-то кружилась, и увидел как из лесной чащобы показываются пять мужиков — двое их них держали монахов под прицелом арбалетов, у еще двоих в руках были мечи.

— Ты гляди, кого мы сегодня поймали. А у того, что на лошади, — сапоги как раз по мне будут... А второй, как девка, — с косами... Так, может, нам и за девку сойдет?

Легрэ не успел вовремя среагировать и удержаться в седле, а потому грохнулся на землю и, сильно ударившись левым плечом, выругался. Он повернулся на бок, незаметно сорвав кошелек с золотом с пояса и швырнув в траву, а после встал на ноги и развернулся к разбойникам. Развернулся и тут же приметил знакомое лицо. Рыжий Сэм, тот самый, с которым они три года назад разбоем занимались, а после вместе попали под стражу. Именно тогда в тюрьме Кристиан встретил Себастьяна и тот замолвил за него словечко перед судьей. Этот человек сделал Легрэ своим слугой, верным псом, помощником и монахом. По правде, Легрэ потом не особо интересовался, что сталось с его подельниками. За разбой вешали, не раздумывая, но сейчас Кристиан вдруг ощутил радость.

— Сэм! Вот так встреча, — он улыбнулся. — Ты живой!

Разбойник посмотрел на Легрэ хмуро и вдруг узнал, расхохотался:

— Эй, ребятки, этот парень свой! — Сэм крепко обнял Легрэ. — Где тебя черти носили? Я слышал — тогда тебя оправдали.

— А тебя? — Легрэ усмехнулся.

— А я сбежал. — Сэм перевел задумчивый взгляд на Микаэля, сплюнул на землю. — Жаль, что этот парень с тобой...Нам сегодня чертовски с добычей не везет.

Легрэ взглянул в глаза Микаэля с торжествующей улыбкой и обнажил меч.

— А я его знать не знаю. Только познакомились, — заявил он с гадкой усмешкой. — Но мне самому приглянулся. Имя у него такое... красивое. Микаэль. Так что, — он подмигнул травнику, — может, возьмете меня в долю шестым? А я еще вам приплачу за это.

— Приплатишь? — Сэм расплылся в хищной улыбке. — Договорились.

Разбойники обступили Микаэля кругом, нацелив на него арбалеты. Кристиан наблюдал с улыбкой и хищным блеском в глазах.

— Самое время о боге поговорить, друг мой.

— К тем, кто верует, — Бог милостив.

Микаэль очень медленно опустил вскинутую руку, словно случайно задевая кончик длинной косы, перетянутый темными нитками, и вернул улыбку — светлую, неожиданно нежную, растерянную, глядя прямо в глаза Кристиану. И эта улыбка дивно преобразила лицо монаха. Не путник с посохом стоял перед разбойниками, а беспомощный юноша. Совсем не опасный — столь легкая и желанная добыча. А мысли неслись быстрее ветра. Травник знал возможности своего тела и шансы оценивал реально. Пять разбойников, два арбалета, два меча... Да еще и эта сволочь вряд ли стоять в сторонке будет. А голова все еще кружится...

Травник уронил сумку, что держал на плече, и тут же, не выпуская посох из рук и закатывая глаза, начал оседать на землю, взмахивая руками и глотая положенный в рот кусок сорванных темных ниток.

Три вдоха — и травы, смешанные с растертыми северными грибами, начали действовать, на несколько минут давая Микаэлю почти запредельные возможности. И даже боль ушла.

Мужик, первым чуть опустивший арбалет, поднять его вновь уже не сумел — Микаэль выбил оружие из рук концом посоха, тут же уворачиваясь от стрелы из другого арбалета. Сумка полетела под ноги разбойникам, хорошенько пнутая Микаэлем. Посохом лекарь с размаху встретил и ближайшего мечника, а вот второй-таки задел мужчину, самым кончиком меча, прочертив кровавую полоску по спине и неровно срезав концы взметнувшихся на рывок Микаэля кос. Волосы рассыпались русым шелковым дождем, на миг закрыв травнику глаза, и монах рванулся, пока еще разбойники не сладились и мешали друг другу, пытаясь достать того ублюдка, что решил с ним шутить. Сорвал с пояса притороченную за рукоять сковородку и со всего размаху ударил ею выставившего перед Микаэлем меч Кристиана. Железо вскользь прошлось по лезвию меча, отводя то в сторону и в полсилы таки задел плечо и шею бывшего помощника аббата. Травник вцепился в Легрэ, обхватывая и ногами, и руками. И зашипел в самое ухо, так, чтобы слышал лишь Кристиан:

— Белявый мальчишка, приглянувшийся королю... Все еще нужен тебе? Решайте... Брат Кристиан...

Микаэля почти сразу оттащили от Легрэ, разжав травнику руки и несколько раз сильно ударив в живот. Вновь бросили на землю, наподдав еще и ногами...

— Что, тварь, больше лягаться не желаешь?

Разбойники, зло скалясь, обступили скорчившегося в дорожной пыли травника. Микаэль же, сплевывая кровь с разбитых губ, ощущая, как покидают тело столь резко вернувшиеся силы, принося теперь уже постоянную боль и слабость, из-под завесы рассыпавшихся волос наблюдал за Кристианом. Потом резко выдохнул, собираясь, и заговорил — скоро, умоляюще, сбиваясь и путаясь в словах, пытаясь подняться и откинуть с лица спутавшиеся пыльные волосы, с отчаянием глядя на Легрэ:

— Святой отец! Смиренно вас прошу, не бросайте меня... Милость Божья да прибудет с вами! Да, не прав я был... Да, ослушался Вас, того, кто Господом назначен мне приказы отдавать праведные. Никогда больше не посмею перечить вам! Лишь душу мою спасите! Умоляю! Накажите!... Накажите меня за ослушание! ... Но, не оставляйте! Святой отец!

Легрэ похабно ухмылялся, даже не пытаясь помочь, наблюдая, как у Микаэля забрали все вещи. Он стоял и просто смотрел, как дорвавшиеся до добычи разбойники спускают пар, отвешивая Микаэлю тумаков.

— Лицо ему не попорти, Сэм, — успел сказать он за миг до того, как рыжий въехал травнику кулаком в челюсть. Кристиан поморщился. — Какое удовольствие трахать отбивную? Поаккуратнее, ребята.

Разбойники засмеялись и, поставив монаха на ноги, стали толкать в объятия друг другу, словно играя в какую-то детскую игру.

— Бард, держи красавчика нашего, — и Микаэль полетел в руки здоровенного чернобородого мужика.

— Сэм, лови!

— Здравствуй, девочка. — Рыжий бегло чмокнул Микаэля в губы и швырнул Кристиану.

Легрэ вывернул руки Микаэля за спиной и, ухватив пальцами за горло, прижал к себе, зашептал.

— Не дорос еще со мной договариваться, дорогуша, — Кристиан припал губами к шее и усмехнулся. — Мы еще про бога не договорили, — и швырнул Микаэля в руки Барда.

Пока его швыряли от одного мужика к другому, под хохот и похабные шуточки, Микаэль даже не пытался дергаться. Он давал время Легрэ подумать, да и разбойников старался не провоцировать еще сильнее. Если Кристиан решит, что травник нужнее ему живым и относительно целым — что ж, значит сегодня Господь вновь благоволит монаху. Нет — так лекарь еще сможет удивить, притом — до смерти. Вот только самому пока умирать не желалось совсем — от того и, сцепив зубы, терпел.

Когда его в очередной раз толкнули к Кристиану, Микаэль чуть оступился — так, что тот не успел поймать монаха и травник упал на землю у его ног.

— Святой отец... Прошу Вас...

И уже тише, почти на грани слышимости: "Наигрался? Решайся уже на что-то. Я больше терпеть не намерен — но, уж поверь, тебя я на суд Божий с собой забрать успею!"

— Попытайся, — так же просто ответил Кристиан, с невозмутимой улыбкой отступая на шаг, чтобы было больше места для маневра.

— О чем вы там шепчетесь? — Сэм подошел к Микаэлю и слегка пнул его в бок ногой. — Лучше сам раздевайся, приятель, хоть цел останешься.

Микаэль перевернулся на спину и несколько секунд просто лежал, раскинув руки и бездумно глядя в синее весеннее небо. Сердце колотилось, болело избитое и отравленное травами тело, кровоточила царапина от арбалетной стрелы и порез на спине. Из носа текла кровь, мешаясь с кровью из разбитых губ. Травник очень хорошо понимал, что если не получится сейчас — то второй попытки уже не будет. И раз этот идиот слушать разум не желает, то, в случае неудачи, быстрая смерть — это лучшее, что может ждать.

Вдох-выдох... Монах медленно поднялся с земли, становясь на колени и сдирая с себя порванную рясу, а затем, кривясь от боли, стащил через голову некогда светлую рубашку с рясной вышивкой по канве рукавов. Пока снимал, мотая головой с растрепанными волосами, успел хорошо махнуть губами по правому рукаву, цепляя зубами вышивку, сдирая и быстро разжевывая. Во рту сразу же разлилась горечь, впрочем — почти сразу сходя на нет.

"Господи, спаси и сохрани...."

— Подавись, ублюдок! — Микаэль швырнул рубаху прямо в лицо того мужика, которого Кристиан называл Сэмом. А тот в ответ пнул травника еще раз, хватая за руки и опять рывком подтягивая к себе.

— Тебе, девица, поцелуев мало было? Так вот еще один! — разбойник почти укусил монаха за губы. — Ловите, кто там следующий?

"Это — раз..."

Его поймал арбалетчик, задевший Микаэля стрелой. Опять смех и снова чужие губы...

"Это — два..."

— Давай быстрей! Хватит уж самому его тискать!

Двое мечников лапают по голым плечам, до боли терзая порез, сжимают ягодицы, приводя Микаэля в бешенство, и тоже целуют. По очереди, толкая забавную живую игрушку друг в друга.

"Три и четыре..."

Снова спиной в спину, а Микаэля уже начинает колотить дрожь — хоть в его крови и есть часть противоядия, а все равно — яд такой сильный, что настоящее противоядие надо принять как можно скорей, а то валяться и ему вместе в этими тварями на дороге, корчась в предсмертных муках.

Пятый ублюдок схватил монаха за волосы, больно оттягивая голову назад, и залепил пощечину.

-На меня смотри, сука!

А потом тоже мазнул своими губами по губам Микаэля....

"Пять... Ну, слава Богу!"

Вот теперь можно и рвануться, заехав кулаком в челюсть и оставляя в руке мужика клок волос. Падая на землю Микаэль успел схватить рубаху, и, закрываясь от ударов тех разбойников, что успели к нему, содрал зубами вышивку с другого рукава, глотая нитки из трав.

А разбойники уже падали тоже, их трусило...

Когда умер первый, Легрэ удивился, когда второй — удивился вдвойне, а потом подошел к Сэму, склонился над бьющимся в агонии телом.

— Убивать тебя надо было сразу, Микаэль. — Кристиан поддел травника носком сапога и, придавив ногой к земле, приставил острие меча к горлу так, что на коже проступила кровь, скатилась по изгибу шеи и упала бурой каплей в дорожную пыль. — И этот человек называл меня злодеем.

Микаэль с трудом приоткрыл глаза, даже не пытаясь шевелиться. Казалось, что по венам разливается огонь — так болело тело... Травника лихорадило, голова кружилась неимоверно — нормальная, в общем-то , реакция организма на все те травы, что он пил наверстывая за последнюю неделю. А теперь еще и яд... Пусть и с противоядием. Но все равно — от этого не сильно лучше.

— Надо было... Сразу. Мне — тебя.

Монах закашлялся, еще больше царапая горло об острие меча...

— Так чего ж не сделал? — Кристиан зло прищурился, вложил меч в ножны и, ухватив травника под руку, поставил на ноги. — Запомни одну вещь, брат, если хочешь убить человека, убивай не раздумывая. У Сэма было трое детишек, теперь им нечего будет есть. Так что еще неизвестно, кто из вас истинный убийца. Он-то грабил и насильничал, но жертв своих не убивал. Давай, шевели ногами, Микаэль. Надо до лошади добраться. Я отвезу тебя в лагерь. И сделай одолжение на будущее: не суди никого за их грехи, у тебя у самого совесть не чиста.

— Да иди ты к дьяволу! Будешь мне проповеди читать.

Микаэль вырвал руку, другою с силой ударяя Кристиана в плечо. Зашатался, и, не удержавшись на ногах, упал на колени. Монаха вырвало...

— И голодными детьми можешь меня не попрекать. В моем роду считают, что спасая человека, ты отвечаешь за него, а убивая — за его семью. Я не так часто убиваю, брат Кристиан... На семьи моих мертвых врагов — золота у меня хватит.

Травник потянул разорванную рубаху, которую так и держал в руке, и утерся ею. Поднял голову, откидывая волосы и морщась от боли. А рукою осторожно зачерпнул горсть земли с дороги.

— Ты мразь и сволочь. Насильник и убийца.

Микаэль швырнул землю, засыпая Кристиану глаза и дергая его за ноги на себя, валя на землю.

Легрэ больно ударился спиной, чертыхаясь, кое-как проморгался и даже не подумал подняться. Выскребая пальцами песок из глаз, Легрэ лежал и тихо ругался.

— Ты еще и черствый к тому же, травник. Не знал. — Кристиан глухо засмеялся, приподнявшись на локте, посмотрел на Микаэля с презрительным любопытством, смаргивая слезы, омывающие его глаза от песка. — Никакое золото не заменит детям отца, — сказал он словно и не травнику, а куда-то в сторону. — И, к моему сожалению, никакое убийство не будет оправдано... Знаешь, это печально, особенно если учесть, что Бога нет и наказывать ни меня ни тебя некому будет. Малодушие, вот твой истинный порок, Микаэль. Ну? И что ты намерен дальше делать? Отравишь меня как их?

Микаэль, перекатившись, навис над Кристианом, прижав пальцы к сонной артерии у того на шее .

— Все же, читаешь мне проповеди?

Травник на секунду прикрыл глаза, чуть опуская голову, чтоб она перестала кружиться, мазнул щекой по виску Кристиана и вновь отпрянул, опираясь на руку.

— Отца, который грабит на дороге, который не гнушается насилия, очень хорошо заменят деньги, которые позволят научиться грамоте и пойти по той дороге, что не приведет на виселицу. Считаешь, что я должен был покорно подставлять задницу и молча молится Господу, во спасение заблудших душ?

Микаэль, все же, не удержался и просто опустил гудящую от боли голову, упираясь лбом в плечо Легрэ, и глухо продолжил говорить...

— Я лечил раны от кнута... На мальчишке, который и слова злого никогда никому не сказал... Я лечил раны, которые вы оставили и на другом юноше... И Вы говорите мне о милосердии?

— Я ничего тебе не говорю, — ответил Легрэ, холодно глядя в синее небо — о Луисе он не хотел думать и без того скверно было, — я констатирую факты, Микаэль. А что до наказания Сэя... Я поступил с ним милосердно, всего лишь всыпав пару раз. Его поступок требовал более жесткой экзекуции. — Кристиан усмехнулся и взглянув на Микаэля, спросил: — Он разве не сказал тебе, что натворил? Конечно не сказал... Никому не сказал, верно?

— Кристиан, ты забываешь главное — не тебе решать, как и кого наказывать. Это — не в твоем праве! А насилуя того белобрысого мальчишку, ты, наверное, тоже благое дело делал?!

Микаэль так и не поднял головы. Но, и руку с шеи не убрал....

— Иди ты к дьяволу... Я не могу в лагерь вернуться... Мне травы собрать надо — иначе умру по дороге. Теперь — точно....

Легрэ ухватил Микаэля за рукав.

— А ты с чего взял, что я его насиловал?

Травник и так еле держался — а когда Кристиан дернул его за рукав — то рука подломилась, и Микаэль и вовсе упал на Легрэ.

— Я — лекарь. Лучший — от южных берегов и до Северных земель. Я вижу, когда и что не так.

— У нас все взаимно было, — после недолгого молчания, сказал Кристиан, хмурясь. — Прежде чем судить людей, Микаэль, возьми за правило выяснять причины. Ты ничего не знаешь об этой истории, вот так-то, друг мой. Потому лучше заткнись, а?

Легрэ спихнул с себя Микаэля, после хмурясь и сжимая зубы, привел лошадь.

— В лагере есть кто-нибудь, кто сам тебе трав наберет нужных?

— Иные причины, я знаю получше Вас, брат Кристиан.

Микаэль медленно, опираясь на руки и едва сдерживая стон, попробовал сесть.

— Сказал же, я не возвращаюсь в лагерь.

— Какие причины? — серьезно спросил Кристиан, и никогда до этого он не смотрел на Микаэля столь требовательно и прямо. — Что ты вообще можешь об этом знать?

Травник осторожно потянулся, пытаясь хоть как-то собрать мешавшиеся спутанные космы, но, сразу же опустил руки, опять морщась от боли.

— Когда смешивать большую политику нескольких держав с не менее сильными чувствами — кто-то явно перережет себе горло. И дай Боже, если сам... А еще, брат Кристиан, я ненавижу смотреть в почти потухшие глаза и знать, что душу излечить не могу... Это — если хотите честности.

— Ты уверен, что я этому причиной? Подумай хорошо, Микаэль, потому что от этого зависят судьбы многих людей. Что тебе сказал Луис?

Микаэль лишь прикрыл глаза, решая, что можно сказать. Да и нужно ли?! Ему-то до всего этого дело какое? Это брат озабочен постельными делами короля соседней державы, которые перерастают в военный конфликт. А скромный травник должен держаться от этого всего подальше... Вот только, факты сопоставлять Микаэль умел очень хорошо, а в душе все еще болью отдавалась вина перед оставленным в подземелье мальчишкой. Из письма, переданного через верного ярлу человека, лекарь понял, что юноша очень даже нашел выход из туннелей, раз кампании возглавляет. Вот только... Прав был наставник, не раз говоривший: "Исцеляя тела — не лезь без спросу в души. Да, даже если и просят — тоже не лезь.. Целее сам будешь."

— Брат Кристиан, а что вы хотите от жизни? А?

Микаэль, забывшись, тряхнул головой — и тут же с приглушенным воем схватился за нее обеими руками, опять падая на землю.

— Ничего, — раздосадованно ответил Легрэ. Он разыскал сумку Микаэля и принес ему, вытряхнул ее содержимое. — Тут есть что-нибудь для того, чтобы я не смотрел на твои мучения? Не подумай, я люблю мучеников, но сейчас мне что-то не до того.

Боль, хоть и заставила кусать губы до крови, но, зато, прояснила голову. Микаэль лихорадочно считал — полдня на дорогу до поляны, и еще ночь, чтобы снадобье приготовить. И если до встречи с разбойниками он успевал, то теперь, после выпитого яда, столько времени травник прожить не сможет.

Монах сгреб склянки, вываленные из сумки и, подтянув к себе, начал задумчиво перебирать.

С одной стороны — если получится, у ярла появится неплохая ниточка, тянущаяся в южные земли, за которую, при необходимости можно дернуть. Да и травник точно уж жив останется... С другой — пойди что не так, то будет такая война, что земли как южные, так и северные, запомнят ее надолго. А уж если брат узнает подробности предложенной Микаэлем сделки — тогда точно не сносить помощнику аббата головы.

-Брат Кристиан, я повторю свой вопрос. Что вы хотите от этой жизни? Вы подумайте... И послушайте меня... У меня будет к вам предложение.

Монах осторожно опустился на землю, просто ложась на спину и прижимая ладони к пульсирующим болью вискам. Закрыл глаза и начал говорить — медленно, подбирая верные слова:

— Земля, титул и подданство Северного Ярла. Полная посольская неприкосновенность. Любое действие короля Фернандо, направленное против вас, — будет расценено как оскорбление Ярлу. А это — война с Севером. Все, вестимо, заверено грамотами, а королю отправлено письмо, уведомляющее Его Высочество о вашем статусе посла. Это вам интересно?

Микаэль резко приподнял руку, тут же морщась от боли и удерживая Легрэ от ответа.

— Дослушайте сначала, а потом уже соглашайтесь или отказывайтесь. Я не разбрасываюсь такими предложениями просто так — и от Вас хочу две вещи взамен. Первое... Это политика. И, при вашем согласии, ваш новый статус — будет иметь эффект пешки, дошедшей до ферзя. Мне нужна эта пешка. Готовы ли вы рискнуть в этом — решать вам. Второе... Услуга, о которой мне просить неимоверно тяжело. Но, другого выхода я не вижу. Я отравлен. И умираю. У меня нет нужных трав для противоядия — и я не успею дойти до места, где их можно собрать и приготовить. Лошадь там не пройдет да и на готовку снадобья время надо. У меня есть зелье, что может меня излечить и вывести яд. Но, если я просто его выпью — толку не будет. Чтобы оно подействовало, кровь должна огнем бежать по венам, а сердце колотится неистово... Вы понимаете, о чем я, Кристиан?

— Похоже, ты бредишь, Микаэль. — Легрэ взглянул на травника с долей веселого неверия, ироничного в какой-то степени. — Предлагаешь мне титул, деньги, определенную власть над королем Фернандо. Что-то мне подозрительно часто везет на подобные подарки судьбы в последние сутки, прямо не знаю, как быть. Заманчиво. Складно как. И так вовремя, главное. Но слишком уж просто, не находишь? Нет, я знал, что ты меня не любишь, но чтобы до такой степени делать из меня идиота... — Кристиан покачал головой и, склонившись к лицу травника, серьезно прошептал. — Микаэль, даже для тебя это слишком. Безусловно, я гад и сволочь, но пока еще не совсем идиот. С чего бы тебе, дорогой мой брат, сулить мне золотые горы, м? Кому ты служишь?

— Брат Кристиан, а вы никогда не задумывались, почему простой травник не только может ходить, где захочет и когда захочет в монастыре, но еще и позволяет себе много больше дерзости и много меньше смирения в отношении вышестоящих лиц? Вы никогда не задумывались, почему я в жизни не считал на какие снадобья и травы сколько золота трачу? Почему вхож в многие дома знати?

Микаэль опять потер руками виски, с трудом удерживаясь от стона... Вытер стекающую по щеке кровь и посмотрел в синие-пресиние глаза Кристиана — без насмешек и злости, предельно серьезно....

— Брат Кристиан... Мне сейчас очень плохо — и совсем не хочется рассказывать вам историю моего детства. Но, если вы настаиваете... Я понимаю, что предложение мое — неожиданно для вас. Но, мне это выгодно. Причины я назвал. Я вас не просто не люблю... Я вас дико ненавижу. И знали б вы, чего стоит мне просить вас. Но — я жить хочу.

— Кровь можно разогнать вином. — Легрэ усмехнулся. — Вряд ли ты сможешь бежать вслед за лошадью.

— Да я бы с радостью. Вот только вы, брат Кристиан — совсем не лекарь. А уж как мои снадобья действуют — так точно знать мне лучше.

— И чего же ты хочешь от меня, от своего лютого врага? — Легрэ устало вздохнул.

— А ты уже определился? В своих желаниях? Микаэль осторожно попробовал сесть, все еще морщась и легонько держась за плечо мужчины.

— Мне... Тяжело просить... Но, прошу....

— Нет, не определился. В таких вещах спешка ни к чему. — Кристиан встал и поднял Микаэля на ноги, перекинул его руку через плечо, подвел к лошади. — К тому же, я не верю тебе, Микаэль. И прости, но на сделки с тобой я не пойду.

— Как знаете... А жаль.

Микаэль, удерживаясь за луку седла, устало прикрыл глаза. Еще до заката он умрет.... если Господь диво не явит. А Господь сегодня на дивные дива явно был не настроен.— Я не еду с Вами. Я попробую дойти и приготовить зелье. А Вы... Идите своей дорогой. Бог — в помощь.

Легрэ только хмыкнул в ответ. Ага, как же, пойдет — и трех шагов сам не сделает.

— Ну, и как мы тебе кровь разгонять будем, Микаэль?

Микаэль удивленно вскинулся, все еще держась за седло.

— Сказал же — идите своей дорогой.

— Заткнись, сделай милость, — проворчал Легрэ, запихивая травника на лошадь, — довольно, что я с тобой вожусь. Твой противный нрав я терпеть не намерен. Либо помогай, либо помирай в гордом одиночестве.

— Ну и какого дьявола ты со мной возишься? Что, так тебе дорог стал за последние полчаса?

Микаэль упрямо отпихнул Кристиана локтем, опять прислоняясь к конскому боку, а затем и вовсе опускаясь на землю.

— Если так уж помочь хочешь — надо с дороги отойти... И трупы оттащить, что ли... Есть рубашка запасная? Моя совсем в лохмотья превратилась...— Нет, у меня только кошель с деньгами и то, что на мне. — Кристиан второй раз поднял Микаэля на лошадь. — Давай доедем вон до того перелеска, — сказал он. По крайней мере, ты умрешь там, а не среди этого вонючего сброда.

— Дай хоть куртку... Меня сейчас трясти будет от холода.

Травник почти что лег, утыкаясь лбом в конскую шею. Спутанные неровно обрезанные волосы свесились с двух сторон пыльным покровом. На обнаженной спине чернели разводы подсыхающей крови от пореза.

— Сумки мои можешь собрать? И... Поехали... Если не передумал помогать.

Кристиан наспех собрал все в кучу и привязал к луке седла.

— Надеюсь, брат Микаэль, я об этом не буду жалеть.

Они достигли перелеска, когда солнце стояло совсем высоко. Здесь щебетали птицы, пахло травой и почему-то медом. Легрэ стащил Микаэля с коня, помог ему опереться о ствол старой сосны, и в который раз поблагодарил небо, что по пути они не попались никому на глаза. Притащив сумку Микаэля, Легрэ спросил:

— Что дальше?

Микаэль, не удержавшись на ногах, так и сполз вниз, больно царапаясь голой израненной спиной о шершавую кору. Притянул к себе сумку, раскрыл и долго перебирал склянки, которые все выскальзывали из непослушных пальцев. Наконец-то травник нашел нужную, зажал ее в одной руке, а затем, подумав, вытащил и еще одну.

— Смотри... Решать тебе сейчас... Вот это — наркотик. Сильный... Выпью — могу попробовать дойти и сварить нужное мне зелье. Но, времени очень мало... Я не уверен, что успею.

Травник откинулся на ствол сосны, морщась от боли и закрывая глаза. Со злостью понял, что у него опять заалели щеки ... Чувствовал, как по озябшему телу скользят теплые солнечные лучики. Пахло свежей травой, и до одурения — медом... Хотелось вообще глаза не открывать. Легрэ он ненавидел. Не понимал, не доверял, не любил. Считал распоследним ублюдком, который часто сам не знает, чего хочет, и из-за этого бесится и вредит окружающим. Его можно было использовать — очень даже неплохо, в своих целях. Микаэль признавал, что Кристиан — весьма сильная личность. И за эту силу, которую был готов видеть на своей стороне, мог дать очень многое. Как минимум — защиту и помощь. Как максимум... а кто его знает, что могло бы быть.... Но, Легрэ не захотел — и, в принципе, травник его понимал. Такие решения не принимаются просто так, с ничего... Да и странно все звучало из уст травника-монаха... Так что — забыл бы он это все как дурной сон и не вспоминал. Но, к сожалению, не получалось. Теперь вот приходилось просить самому... и не о просто услуге — а о нечто большем. Врагов о таком не просят... Даже друзей не просят... Вот только очень уж хотелось жить.

— Второе зелье — может яд нейтрализовать. Только чтобы оно подействовало в крови должны быть и другие вещества... Их нельзя с зельем выпить, их нельзя приготовить... От них голова кружится при поцелуях, руки дрожат, ноги не держат... От них сердце бьется безумно... И знаете, брат Кристиан... Я все склоняюсь к мысли, что лучше уж я первое зелье выпью...

— Да, мне тоже эта мысль нравится, — Легрэ скрестил руки на груди, задумчиво барабаня пальцами по плечу, хмыкнул, — только времени жаль тратить. Не боишься со мной целоваться? От моих поцелуев кровь в жилах обычно леденеет, а тебе вроде как ее разогнать надо, да?

Микаэль поднял голову, ловя взгляд синих глаз и позволяя себе скептическую улыбку:

— Думаешь, я тебя боюсь? Нисколечки....

— Да мне плевать, — фыркнул Легрэ. — Давай начистоту: я тут могу хоть голым пританцовывать — у тебя на меня не встанет. Это ты у нас умираешь, так что мозгуй побыстрее, и говори, что делать.

Травник приподнял бровь, удивленно рассматривая Легрэ, а потом, неожиданно для себя самого, рассмеялся — немного истерично и надрывно, но весьма неплохо сбрасывая этим смехом охватившее его напряжение и безнадежность.

— Только вот танцев мне еще и не хватало... В твоем исполнении. Знаешь... Я столько разной дряни пил за последнюю неделю, что мне и пары поцелуев должно хватить... Или напугай... Озадачь... Тело само отреагирует...

Микаэль опять потянулся за сумкой, доставая из нее берестяную коробочку и бросая ее Кристиану.

— Порезы на спине мне этим можешь смазать? Только... нееежно.

Последнее слово Микаэль проговорил протяжно, улыбнувшись на мгновенье, почти что дразня Кристиана.

— Откуда мне знать, что это не яд, — Кристиан продемонстрировал Микаэлю коробку и скверно улыбнулся. — Я вот сейчас подумал, успею ли я тебя прирезать до того, как испущу дух. Помниться, где-то уже со мной такое было... Дай вспомнить. — Взгляд Легрэ сделался недобрым. — Ах да, вспомнил... брат Гиральд что-то такое вытворял, аккурат перед смертью.

— Что? Так еще и он мои снадобья таскал?

Микаэль замолчал, зло переводя дыхание... Уловил смысл сказанной фразы и снова посмотрел в глаза Кристиану.

— Он, что — тебя травил? И как это мы с ним не сдружились... Умер — говоришь... С твоей помощью, видимо...

Травник протянул руку, второй держась за дерево и осторожно поднимаясь на ноги...— Давай ее назад... Не веришь, что не отрава, — я и попробовать могу... Сильнее не отравлюсь.

Легрэ отдал баночку Микаэлю и положил руку на рукоять меча, выжидательно наблюдая.

— Тебе лучше не знать, сколько монахов умерло с моей помощью. — Легрэ помолчал. — А что Сей... он тебе нравится?

Монах открыл крышку и, мазнув по снадобью, облизал пальцы. Скривился, почти что плюясь и взглянул на Легрэ.

— А можно я его теперь выплюну?... Горькое... Или, может, есть чем запить? И... с чего это ты про Сея спросил? Что тебе до него?

— Я на него глаз положил, — Легрэ улыбнулся и забрал коробочку у травника, повернул его на бок, чтобы смазать раны. — Ты лучше глотай, так интереснее.

— Лучше отложи назад. Тебе за него настоятель Себастьян все, что и ложится, и встает — оторвет. А я поспособствую...

Микаэль проглотил снадобье, кривясь еще сильнее... Дернулся от резкого и тяжелого прикосновения.— И не забывай — нежненько!

— Себастьян? — Легрэ изумился, и вдруг принялся хохотать, так что руки тряслись. — Себастьян! Господи!.. Се-бас-тьян! Да ему... ему и в монастыре до Сея дела не было. Он мне ни слова не сказал после того, как я мальчишку приложил. Ты шутник, Микаэль.

— Дьявол! Я же сказал — легче!

Микаэль резко развернулся, тут же почти падая от закружившейся головы и от того хватаясь за Кристиана.

— Это ты, видимо, не только дурной, но еще и слепой, и глухой... В любом случае — даже не думай. Я всегда найду, чем тебя... приложить.

— И ты еще меня о помощи просишь сейчас? Вперемешку с угрозами? — Легрэ продолжал улыбаться. — У тебя вообще принципы есть? Хоть какие-нибудь. Ну, помимо того, чтобы сироток содержать, м?

— Что вы, брат Кристиан... Какие принципы могут быть у монаха, да еще и лекаря? Никаких совершенно. Вот и остается только что за сиротками гоняться...

Микаэль опять закрыл глаза... Ну что толку с этих бесед? А если жить хочется — то надо подняться, подобрать остатки рясы, в плащ закутаться — и вперед... Бог — милостив. Весна в этом году ранняя, может, цветут нужные цветы и ближе к опушке.

— Легрэ... Идите вы с миром, куда шли. А я уж сам свои проблемы решать буду.

Кристиан положил руку на плечо Микаэля и, заглянув в глаза, с нажимом уложил на спину.

— Может быть, заткнешься уже, и делом займемся?

Хорошо было рассуждать, выбирая варианты, а когда Микаэль оказался лежащим на земле, с Кристианом, нависающим над ним, — травнику подумалось, что идея была совсем уж неудачной. Да разве что получится?! Он еле сдерживается, чтобы не заехать Легрэ, скидывая его с себя. И по спине холодком бежали такие уж совсем нехорошие мурашки. Микаэль вдруг понял, что ему попросту страшно.

— Делом, говоришь?

Травник посмотрел в синие глаза, пытаясь дерзостью прогнать свой страх.

— Ты станцевать забыл....

Кристиан криво усмехнулся и ничего не ответил на это. Он долго молчал, словно как-то по-новому присматриваясь к Микаэлю — оценивающе, точно к коврику на рынке, который намеревался купить.

— Я вот все думаю, — сказал он лениво и серьезно, — раз уж ты сегодня так щедр на предложения, пожалуй, соглашусь-ка я на оба. Фернандо мне не нравится, так почему бы и не поиграть против него, верно?

Травник нахмурился, с удивлением разглядывая вполне серьезного на этот раз Кристиана. Тот тоже рассматривал Микаэля, и от этого взгляда становилось все холодней да страшнее.

— Ты уясни себе, прежде чем клятвы давать, что тебя не просят играть против Фернандо. Он — достойный король своей державы. Но, вот интересы Севера — то и твои интересы будут. И за это — будет тебе защита, при необходимости. Грамоты я тебе напишу в лагере... Есть у меня право. Только — если выживу. А вот до этого — у меня много сомнений...

Микаэль дернулся было, пытаясь оттолкнуть Легрэ, а потом откинулся на спину совсем, лишь едва опираясь на локти — так, что б по возможности не касаться земли порезом на спине.

— Кристиан... Не получится ничего... У меня мороз по коже от твоего взгляда. Мне тебя ударить хочется... А не... целовать.

— А давай мы облегчим тебе задачу, — прошептал Легрэ, настойчиво швырнув Микаэля назад, на траву. — Я об этом позабочусь... но прежде, чем ты что-то там напишешь, я хочу знать, в что впутываюсь... Рассказывай.

— Легче, Легрэ... Я тебе не послушник из монастыря, что и дышать при тебе боится.Микаэль уперся рукой в грудь помощника аббата, удерживая того на расстоянии. Травника почти что бил озноб — лежать на земле было совсем не тепло, да и хуже ему все становилось. Надо было уже решаться и пить одно из зелий.

— И что хочешь услышать? Нам не нужна война. Север более чем доволен — торговые договора подписаны, в казну деньги идут хорошие... Но, пока соседи тут цапаются, земли делят и власть — ведь и нас пытаются в это втянуть. Вот я и ...ищу запасные варианты на непредвиденные обстоятельства. Если будет война с Севером — плохо будет всем. Этого нельзя допустить...

— А кому нужна эта война? — улыбнулся Легрэ, мягко убирая со своей груди руку Микаэля. — И при чем там ты и Себастьян?

Микаэль тотчас же уперся ему в грудь другой рукой. А, ту, которую удерживал Легрэ -вывернул, перехватывая запястье мужчины.

— А при чем здесь Себастьян? А, мне... Да, дело есть, раз уж в моей власти вассальные договора заключать.

Травник вздохнул, пытаясь перекатится на бок, — на сырой земле лежать было холодно и неприятно. Да и рана болела все сильнее. Повел головой, стряхивая волосы с лица и опять немного приподнимаясь на локтях.

— Война всегда кому-то да нужна... Особенно тем, кто власти желает.... Кристиан...Пусти. Мне холодно.

— Ты же помочь просил, — изумился Кристиан. — Или ты меня вокруг пальца водишь и не умираешь совсем? Полегчало? А после того, как мы с тобой договоримся, что мне нужно будет делать?

— Ничего тебе пока делать не надо... Живи просто... А там посмотрим, чьи страсти каких решений потребуют.

Микаэль закрыл глаза, понимая, что разговоры надо заканчивать... И побыстрее.

— Я и сейчас помочь прошу... Только... Мне... Очень не по себе.

— Ищи свою бутылку. — Легрэ резко поднялся и направился к лошади, там он взял веревку и прихватил дорожный плащ, потом вернулся к Микаэлю. — Выпил?

Травник поднялся, садясь на примятую траву, и потянулся за брошенной рядом склянкой с зельем. Подержал ее в руке, все еще раздумывая, а потом открыл и глотнул настоя. Горький... Микаэль поднял голову как раз когда Легрэ вернулся, держа в руках плащ и веревку.

— Тебе это зачем?

— В качестве аргумента на случай твоего несогласия, — улыбнулся Легрэ, не скрывая похотливого взгляда. В таком состоянии Кристиан и сам себя не любил, но сейчас он этим наслаждался вовсю. Он бросил плащ Микаэлю. — Устраивайся.

— Ты меня спасать собираешься? Или себя веселить? С таким то взглядом... Действительно думаешь, что я тебе позволю себя связать?Микаэль подобрал брошенный плащ, расстелил его, опускаясь на колени и пытаясь хоть как-то скрутить в некое подобие косы спутанные длинные волосы.

— И вот что я тебе еще сказать хочу, Кристиан....

Взгляд травника, до этого весьма измученный, с искорками то и дело проявляющегося, несмотря на попытки спрятать, страха — стал холодным и жестким. Таким Микаэль бывал в лекарне или на поле боя, когда нет места сомнениям и боязни.— Я тебе сегодня многое пообещал.... И если будет надо, несмотря на мою к тебе неприязнь, я буду сражаться за тебя. Как в играх политических, так и на поле боя. Север не оставляет своих вассалов. Но и предательств не прощает.

— Определенно яд у тебя странно на разум действует, — усмехнулся Легрэ связывая петлю. — Сражаться за меня? Перестань. Даже если я тебе всю жизнь служить буду, ты мне при малейшем удобном случае кинжал в спину засадишь. Не обещай того, чего не в состоянии сделать.

— Кристиан, я не бросаюсь словами. А веришь ты мне или нет — это уже тебе решать. Как и то — хочешь ли ты этого или нет. Все что я хотел сказать — я сказал. — Сказал и сказал, — Легрэ показал Микаэлю петлю. — Давай руки сюда, если жить хочешь. И не бойся, развлекаться я с тобой не намерен, ты мне не настолько нравишься. Просто не хочу, чтобы, когда дело будет сделано, ты меня моим же мечом проткнул.

Сердце, казалось, ухнуло в самые пятки. Микаэлю, у которого и опыта то в таких делах — всего одна ночь с инквизитором — было просто не по себе. Страшно, и совсем уж казалось нереальным добровольно позволить себе руки связать, а потом... Травник тряхнул головой, закусывая себе губу."Ну же... Жить хочется? Так хватит думать! Больнее чем сломанные ребра, при необходимости два дня в седле провести, это не будет. А с.... моральными аспектами.... Переживу как-нибудь... Потом..."— Сказать-то сказал. Мне надо, чтобы ты сказанное понимал.

Травник протянул Легрэ свои сложенные вместе руки, закрывая глаза.

— С пониманием у нас с тобой плохо, — Легрэ стянул и замотал запястья потуже, — не бойся, зверствовать не стану, мне сегодня не хочется. А чтобы тебе полегче было, я тебе глаза завяжу. Представь себе того, кто нравится, и быстренько закончим. — Кристиан уложил Микаэля на плащ и поднял его руки над головой, привязал к стволу сосны. — Жаль, я себе глаз завязать не смогу.

-А уж как мне НЕ хочется... Кристиан, а надо, что б хотелось... Не нужно завязывать мне глаза. Себе лучше завяжи... Или тебе видеть надо, а? -Микаэль откинулся на спину, пробуя как крепко связаны руки и на сколько хватает веревки.

А веревки хватало только на то, чтобы чуть-чуть согнуть руки в локтях.

— Ты выпил, что надо? — спросил Кристиан и провел ладонью по груди травника справа налево. — Положим, что да. Тогда следующий вопрос: сверху быть предпочитаешь или снизу?

— Тебе честный ответ? Микаэль еще раз дернул связанные руки... Вздрогнул, когда обнаженной кожи коснулась ладонь Легрэ.

— Ну, разумеется, — мурлыкнул тот, склоняясь к лицу Микаэля с многозначительной улыбкой.Напряжение и страх вдруг вылились смехом. Травник запрокинул голову, смеясь — звонко, сильно, почти что до слез.— Ты еще потрись об меня... Совсем котом будешь. Жаль, за ушком тебя не почешу — руки ты мне связал. Синеглазый какой....Микаэль притих, выравнивания дыхание и пытаясь не сорваться в истерику. — А если честно... Кристиан... Я один раз только и пробовал.... Забавы такие... И отнюдь не сверху.

— И как, понравилось? — усмехнулся Легрэ, невозмутимо продолжая свое дело. — Кто же это на тебя польстился-то?— Понравилось....Микаэль, даже и не думал отвечать на последний вопрос, все разглядывал Легрэ... Так близко он его еще никогда не видел. Да и не хотелось никогда... От гладящей его ладони по груди расходилось тепло, по спине все пробегали мурашки — страх так и не прошел. — А ты почему себе глаза завязать не можешь? Ведь легче так будет....

— Да? — Кристиан улыбнулся, но как-то совсем не по-доброму, провел кончиками пальцев по животу над поясом штанов. — А не боишься, что что-нибудь не то и не туда всуну? Так все-таки, кто тот замечательный любовник, что совратил такого недоверчивого человека, как ты? Что он с тобой делал? Вспомни.

— А у тебя есть несколько вариантов что и куда сунуть?

От невозможности ни оттолкнуть, ни притянуть ближе, будь такое желание, Микаэлю было совсем не по себе. Нет, при больше необходимости, он и со связанными руками мог попробовать убить Кристиана. Ноги-то свободны... Да и горло его тоже совсем близко, а веревки на рывок, чтобы зубами в шею вцепиться должно хватить. Вот только о том, что все может дойти до такого, — думать совсем уж не хотелось.— И... Какое тебе дело?

Монах снова посмотрел в синие глаза.

— Целовал он меня, Кристиан... Целовал....

— Ну, тогда я не буду, не люблю посягать на чужое. — Легрэ бесцеремонно принялся стягивать с Микаэля штаны. — Давай посмотрим, что у тебя там впечатляющего... Если всего раз, должно быть ты узкий. Вот уж не думал, что мне сегодня так повезет. — Не нарывайся. И толку с того, что ты на меня залезешь? Я так и за лошадью мог пробежаться... Как ты раньше и предлагал. Микаэль все кусал себе губы — так не получится ничего. Должно быть желание... Хоть какое-то... А единственное, что ему сейчас желалось — так это дать по морде этой наглой сволочи.

— Нужен ты мне! — фыркнул Кристиан, расшнуровывая пояс штанов. — Лезть на тебя я не собираюсь. Ты спрашивал про варианты: что и куда сунуть, так вот, Микаэль, усвой себе, что я могу столько всего с человеком сделать, сколько не вместит ни один извращенный ум. Я знаю все о боли и о наслаждении, о страхе и о пылких чувствах, о сокровенных желаниях и любовных пытках, но я не растрачиваюсь на кого попало. С тобой у нас все будет прозаично и быстро. Потому закрой глаза, представь себе другого мужчину и постарайся выжить, а иначе точно за лошадью побежишь.

— А к дьяволу! Микаэль выгнулся обхватывая Легрэ ногами и резко переворачиваясь, почти что выворачивая руки в суставах и до крови растирая веревкой связанные запястья, но зато оказываясь сверху мужчины. Локтем придавил его шею, нажимая на сонную артерию, а весом своим не позволяя Кристиану брыкнуться.— И ты послушай! Я, может, не так уж много в постели умею, зато про тела человеческие поболее тебя знаю. И какие мне раны доводилось лечить, что телесные, что душевные, — тебе не снилось и в кошмарах. Поэтому, рассказывать мне что и как будет — не стоит. На это — у меня не встанет. А если таки хочешь помочь — так помогай.Микаэль, все еще удерживая помощника аббата, легонько коснулся его губ своими. Трепетно, нежно, сам дико пугаясь того, что он делает, и понимая — теперь то ему точно не жить.— Кристиан... Руки мне развяжи....

У Легрэ, судя по ледяному выражению глаз и серьезному лицу, пропала всякая охота шутить. Он невозмутимо смотрел в глаза травника, не торопясь говорить, наплевав на его угрозы и попытку взять ситуацию под контроль. Игры закончились, а это значило только одно — Микаэлю лучше убить Легрэ сейчас, иначе Кристиан отыграется на нем за подобные фокусы, не церемонясь.

— На место. — В мертвом взоре синих глаз не промелькнуло ничего, даже презрения, и голос звучал тихо, гипнотически ровно — в двух словах власть, угроза, приказ человека, способного на страшные вещи.

Страшно? О, Микаэлю было очень страшно. Плохо? Да, хотелось вот прямо сейчас горло себе и перерезать. Травник понимал очень хорошо — или он сейчас придушит Кристиана, не давая тому и возможности хоть что-то сделать, или... Милости Господней, ни поцелуев ждать не следует. Вот только — как можно убить того, кто, несмотря на все кидания и метания монаха — а травы, что Микаэль пил перед встречей с королем, очень способствовали таким вот скачкам настроения, все же спасал совершенно чужого ему человека... Так убивать — Микаэль не мог.Травник осторожно убрал локоть с шеи Кристиана, чуть расслабил тело — больше не удерживая мужчину. Все так же, не отводя взгляда, заговорил:— Я знаю, что ты сейчас мне много плохого сделаешь... Только я скажу, все же... И скажу — спасибо. Как бы ни было — а ты мне жизнь спасаешь. Не обязан ведь... И... я многое в твоих деяниях и желаниях — не понимаю, и не одобряю... Только, какое мое дело? Не такая уж ты сволочь, какой стараешься казаться. И я бы не предложил вассальство тому, в ком доблести не вижу. А теперь делай, как знаешь. Выживу....В лице Кристиана ничего не переменилось — не появилось ни усмешки, ни капли тепла.

— На место, — повторил он, не предпринимая ни единой попытки коснуться Микаэля, лишь помолчав, добавил: — Живее.

Микаэль закусил губу — сильно, до крови. А потом перекатился, снова ложась на плащ.

Легрэ молча поднялся и сходил за сумкой, что была привязана к седлу лошади. В сумке у него лежала еда на дорожку: сыр, лук, вяленое мясо, свежий хлеб и бутылка вина. Все это он вывалил рядом с Микаэлем на траву, там же оказались: нож и деревянная ложка. Легрэ бесцеремонно перевернул Микаэля на живот, подтащил вверх за бедра и свободными длинными концами веревки, тянущейся от ствола, прихватил бедра травника. Теперь Микаэль не смог бы распрямится, даже если бы захотел.

— Никогда больше так не делай, — предупредил Кристиан. — Еще одна подобная выходка, и я не стану тебе жизнь спасать. Черт, я вообще не понимаю, зачем я это делаю... Нежно я не умею, потому в твоих же интересах настроиться и как можно скорее кончить. — Легрэ поднялся и сходил за палкой, ловко привязал ее под коленями травника, чтобы он не смог свести ноги и завалиться на бок. — И не надо меня больше злить, Микаэль, иначе я грубо изнасилую тебя рукоятью меча, а то и не только ей.Казалось, что напряженное до предела тело сейчас сведет судорогой, на висках выступили капельки холодного пота — и в тоже время Микаэля почти что колотило. Связанные руки дрожали, по подбородку бежала кровь из прокушенной губы. Дыхание рвалось... Не получалось ни вдохнуть, не выдохнуть... Травник с силой выталкивал воздух через сжатые зубы, заставляя себя дышать. — Не пугай... И так страшно. Я постараюсь... настроиться....— Я не пугаю, — ровно сказал Легрэ. — Предупреждаю.

Кристиан грубо стащил штаны с ягодиц Микаэля и усмехнулся, дотянувшись до бутылки с вином, открыл ее. Несколько рубиновых капель упали на поясницу травника, обогнули талию, скользнули на живот. Легрэ постепенно проливал вино то на спину Микаэля — и тогда оно ласкало грудь мужчины, то тонкой струйкой по ягодицам — оно скользило вниз по плоти, словно кровь впитывалось в плащ.

Красные капли стекали по коже, падали на плащ, вычерчивая на темной ткани узоры из точек... Как завороженный смотрел на эти узоры Микаэль, постепенно выравнивая дыхание. Длинные волосы травника, рассыпавшиеся по плечам, доставали до самой земли... Все еще было холодно, и страх — он никуда не делся.... Микаэль перехватил связанными руками веревку, тянувшуюся от дерева, и посильнее сжал, натягивая так, что она впилась в запястья и ладони, еще сильнее растирая и так истерзанную кожу. Боль хоть чуть-чуть отрезвляла. — Я внял... Предупреждениям.... Кристиан....

— Хорошо, — ледяным тоном заметил Легрэ. — Теперь помоги мне — закрой глаза и представь того, кого захочешь.— Я стараюсь... Вот только, с закрытыми глазами — оно хуже.... Микаэль тряхнул головой, пытаясь перекинуть волосы на одну сторону, поморщился, когда пряди упали на спину и намокли в пролитом вине. Еще и порез опять начал болеть.Легрэ провел рукой по ягодицам Микаэля.

— Кто же все-таки тебя полюбил, м? Должно быть было больно в первый раз.

Но дернуться не получилось.... Ждал ведь прикосновения, а все равно — вздрогнул, сильнее прикусывая губу. Легрэ коснулся его легко, едва лишь задевая ладонью...— А тебе действительно интересно? Да... Больно было... Сначала....— Мне не интересно, — Кристиан переключил внимание на внутреннюю сторону бедер, слегка задевая пальцами мошонку — словно невзначай, почти невесомо. — Я просто пытаюсь сделать так, чтобы сейчас ты думал о нем, представлял его. А ты дрожишь и совершенно не пытаешься мне содействовать. Я за двоих стараться не собираюсь.

— Кристиан, я пытаюсь.... Только вот думать получается о тебе. Ноги свести он не мог, отпрянуть — тоже.... А Легрэ продолжал вести вереницу легких, но таких ощущаемых прикосновений... Микаэль все не мог понять — холодные у мужчины пальцы или же горячие. С кожей творилось что-то невообразимое. Чувствительность возросла до предела, а вот ощущения — травник все не мог определиться — так ли уж они плохи.... Страх мешал.... — Обо мне не надо, делу это не поможет. — Легрэ положил ладонь на поясницу Микаэля, вынуждая прогнуться сильнее и фактически выставить на обзор его придирчивому взгляду все, что было между ног. Пальцы смяли член травника, ловко захватили в кольцо и ритмично сильно задвигались, пробуждая к жизни. — Вообще-то ты довольно красив. Мне даже было странно, что Себастьян не таскает тебя в свою постель. Впрочем, если он все-таки это с тобой сделал, значит он не так слеп, как я думал... Прогнись сильнее.

— Себастьян?! Упаси Боже....Травник прогнулся, послушный надавливающей на поясницу руке. Неожиданно теплое касание ладони разлилось по телу ручейками тепла. В другой ситуации Микаэль даже решил бы, что это весьма приятно... Он снова вздрогнул, когда Кристиан дотронулся до его члена. Тело — оно отзывалось и на такую ласку, несмотря на то, что вот сейчас Микаэль желал бы совсем другое. Представить... Не получалось... Уж слишком разные были ситуации... Уж слишком по-разному было все. Да и не мог он не чувствовать — дыхание Кристиана, движения его рук, капли вина, все еще стекающие по животу и бедрам.... — Поможет или нет — а мне думается.... Именно — про тебя....

— И тебя это возбуждает? — риторически спросил Легрэ, чувствуя твердую плоть в своих руках. — Не ожидал, каюсь... Чтобы так люто ненавидеть и так скоро загореться. — Я тебя не ненавижу... Не понимаю — да.... А ненависти... Нет...

Микаэль запрокинул голову, прикрывая глаза, а потом резко дернул ее вниз, почти что дотрагиваясь лбом до стянутых запястий. От рывка взметнулись волосы, снова рассыпаясь по плечам и пологом свисая до самой земли. От резких ритмичных движений Кристиана к члену прилила кровь, все сильнее хотелось толкнуться в ласкающую его руку — чтоб сильнее, чтоб жарче...

— Говорил же — напугай меня... У тебя... получилось....

— Посмотрим, что ты чуть погодя скажешь, — иронично отозвался Легрэ и слегка шлепнул Микаэля по ягодице. Гнев отступал и это было хорошо, потому что еще минуту назад Кристиан был намерен замучить травника до смерти, чтобы тот после даже в аду не вздумал ни с кем играть. — Странное дело — этот член, — вслух рассуждал Кристиан, ускоряя темп и оглаживая бедра Микаэля, — стоит за него взяться — как следует и вроде как враг тебе уже не враг, и друг — уже не друг. Неужто ты еще в монастыре ко мне приглядывался, приятель? Так надо было просто сказать, я бы научил тебя... плоть усмирять. Я-то думал: ты у нас святоша с самомнением короля, а ты мужеложец. Не люблю такого говорить тем, кого не уважаю, но я рад разочароваться. Ты ж иногда человеком можешь быть, оказывается.

Монах снова дернулся, когда Легрэ хлопнул его по ягодице. Невозможность шевельнутся нормально заставляя травника нервничать. Дотронуться — не то, что бы вот сильно хотелось... Но, касаясь и самому — оно бы легче было и как-то, правильнее? Определиться с ощущениями становилось все сложнее... — Кто б мне две седмицы тому назад сказал, что я тебе связать себя позволю... И трогать так... И при этом не буду смерти твоей желать — я б тоже не поверил.Микаэль почти что застонал — Кристиан ускорил движения рукой. — А мое самомнение ... Кристиан, ты ж меня... не знаешь совсем... Как и я тебя... Оба могли ошибаться, как думаешь?

— Удивительны дела твои, Господи, — искренне изумился Легрэ. — Ты ж еще за Сея со мной не посчитался. А ну как я не отступлюсь от своих планов на него? Выкраду мальчишку у Себастьяна, к плохому приучу, испорчу... Ну, поплачет он недельку, потом глядишь, сам ластится к моим рукам начнет.— Чему и кого ты учить собрался — это не особо то и мое дело... Как и то — кто к кому ластиться будет... У меня забот и без этого хватает.

Травник снова прикусил губу, пытаясь не сорваться на стон и чувствуя на языке солоноватый вкус крови. Волосы мешались и лезли в глаза...

— А вот что до "выкраду" и "поплачет" — тут уж прости. Сомневаюсь, что это у тебя получится. Да и вообще сомневаюсь, что оно тебе надо...

Легрэ насмешливо хмыкнул и той рукой, которой гладил бедра Микаэля, собрал его волосы в хвост и накрутил вокруг ладони. Вздернув голову травника назад, Кристиан настойчиво потянул его на себя.

— Мне оно не надо, но чего ради развлечения не сделаешь... Кроме того, у Себастьяна о молодом герцоге голова болит, так что думаю, ему не до мальчонки будет... А что ты, Микаэль? Может, мы Сея вместе испробуем? У нас с тобой теперь будет много общих секретов, так почему бы не завести еще один? Сам подумай, как нежна его кожа, как трепетно юное тело, как невинны его помыслы... Сладость соблазнения... Страсть желания... Если прикроешь глаза и на миг представишь, что вместо моей неумелой руки его горячее, сводящее с ума нутро... Ты кончишь, Микаэль? Кончишь?

— Крис...с...стиан! — Микаэль смеялся так, что даже слезы из глаз побежали, прочерчивая по пыльным вискам влажные дорожки.

— Я похож на соблазнителя юных сироток и послушников? Ах, дьявол!

Травник до боли в позвоночнике выгнул спину, открываясь сильнее и как можно дальше запрокидывая голову — Легрэ сильнее потянул Микаэля за намотанные на руку волосы.

— Не нервничай... Я понимаю, что ты делаешь... Только — не действует.

— Понимаешь? Правда, понимаешь? — Кристиан отпустил травника и вылил остатки вина меж его ягодиц. — Что же?Когда в ложбинку между ягодиц потекли холодные струйки вина, Микаэля снова пробрала дрожь... — Если будет желание слушать — я тебе потом скажу... Мне... Сейчас ... Дышать трудно... Не то что говорить....

— А я ведь спрошу. — Кристиан провел пальцами по сжатому колечку ануса, а потом что-то гладкое и тонкое протолкнулось вовнутрь, осторожно двинулось дальше. — Тебе как, не очень больно? Если что, извини, не каждый день с ложками такое делать приходится... Я с них ем в основном, но раз уж сегодня тебя спасать приходится...Микаэль замер, стараясь лишний раз не шевелиться. Нет, он в принципе, имел представление, что вот что-то такое и туда можно, при желании.. эээ.. вводить... Но, вот как-то в голову совсем не приходило — зачем?! Вот что этот сумасшедший себе придумал? От таких мыслей и легкая боль в раздвигаемых мышцах отошла на второй план.

— Спросишь — отвечу. А... Можно и я спрошу... Ты зачем вот это сейчас делаешь? Мне... щекотно....

— Ты точно неопытен, раз не догадываешься, — фыркнул Кристиан, сосредоточено ведя гладкое дерево по передней стенке кишок, выискивая простату и внимательно следя за реакциями тела. — Найдем нужное местечко и от ложки не до смеха станет... Или в тебя что-то повнушительнее сунуть? Ты быстро во вкус вошел, смотрю.— Так уж и повнушительней? — травник даже язык себе прикусил, морщась. Вот зачем он опять провоцирует?! Тем более, когда Легрэ вот такое вот с ним делает....— Кристиан... меня сейчас истерика накроет... Я смеяться буду как безумный... а я и так очень стараюсь не дернутся... И вообще — а вдруг на ручке то занозы?!— Тем острее ощущения. — Легрэ удвоил усилия, свободной рукой лаская член Микаэля. — Может тебя отшлепать, чтобы ты серьезнее стал? А то не от яда умрешь, а от смеха... Подо мной от смеха еще никто не умирал. Какой позор.— Что-то мне умирать вообще не хочется... Даже от смеха... А уж тем более под тобой...Микаэль все сильнее кусал себе губы — его то и дело тянуло на смех. Ощущения от того, что Легрэ делал... Не то, что б очень уж неприятно было — рука мужчины на члене монаха способствовала приятностям, но было очень уж странно и непривычно. И все сильнее накрывало какой-то совершенной бесшабашностью. Истерика была все ближе.— Кристиан... Развяжи меня, а? Я тебе ничего плохого делать не буду... Разочек только может за ухо кусну... Мне это более поможет... Чем то, что ты сейчас делаешь.

— Тебе не нравится? Хорошо. — Ложку сменили настойчивые пальцы. — Это все, что я могу для тебя сделать. Не кончишь — твои проблемы. Самое время молиться Богу об успокоении души... Он запрещает смеяться мужеложцам во время священного действия любви.— А мы священным действом сейчас занимаемся? Любовью? Мм, Кристиан?Смеяться, слава Богу, перехотелось... От напряжения вдруг накрыло усталостью... "И в самом деле... Кончить бы быстрее... Замучал уже и себя... И что уж — и Легрэ тоже..."

Микаэль прикрыл глаза и, выгибая спину, легонечко толкнулся назад, осторожно насаживаясь на пальцы Кристиана. Было немножко больно... Все не получалось сосредоточиться, ритм поймать... Да и чувствовал себя Микаэль донельзя глупо.— Любовью, — Кристиан вынул пальцы из ануса своей жертвы и погладил Микаэля по спине. — Если бы это было простым плотским влечением, я бы тебя просто избил. А так считай, что это — почти любовь.

— У тебя бы... не... получилось....

Осторожно, медленно, то подаваясь вперед, уходя, то снова толкаясь назад... Мысли все — прочь... Только такой вот медленный ритм — в такт движениям Легрэ, который все гладил член Микаэля.

— Почти любовь — это уже.. что-то... Когда Кристиан провел рукой по спине, травник даже вздрогнул — такой ласки он совсем не ожидал... Но, вот от этого касания — стало хорошо...Легрэ заметил это и начал бессовестно пользоваться, оглаживая травника по спине особенно тогда, когда он вздрагивал и опасно приближался к разрядке.

Ни слова не говоря больше, Кристиан со знанием дела взялся ласкать Микаэля. Разговоры кончились, остался только жар тела, его податливость и бесстыдство. Происходящее казалось Кристиану нереальным и широко разведенные ноги травника только способствовали этому. Легрэ с трудом верилось в то, что он касается Микаэля, да еще заботясь о его разрядке.

Веревка больно врезалась в запястья, уже растерев их в кровь, искусанные губы болели и во рту было солоно от крови... Но, это было уже не важно... Легрэ ласкал его уверено, со знанием дела, все ближе подводя к той грани, за которой плевать станет и на боль в теле, и на саму абсурдность ситуации... Микаэлю все не верилось, что вот он — на коленях, со связанными руками, с широко разведенными ногами, позволяет себя оглаживать и толкается в руку того, кого еще утром считал распоследней сволочью. Вот только сейчас — было хорошо... Удовольствие — горячее, жгучее, такое неправильное и оттого более острое растекалось по телу горячей лавой.— Быстрее... И.. За волосы... потяни... п..пож..жалуйуста... Сейчас уже... почти...Кристиан жестко дернул голову Микаэля на себя, запрокидывая до боли в шее — еще немного и выдергал бы тому все роскошные волосы к черту. От этих мыслей Легрэ расплылся в похабной ухмылке.

— Ну, ты и шлюха, — сказал он ласково и сильно сжал член Микаэля. — Видел бы себя со стороны.От резкого рывка по позвоночнику змейкой протекла сладкая боль, превращаясь в пламя и разливаясь по всему телу, огненные язычки заплясали под закрытыми веками и Микаэль излился, пачкая в вязкие капли руку Кристиана... Монах уткнулся лбом в связанные руки и пытался теперь отдышаться.

— Умеешь ты, Кристиан, вдохновить...Легрэ растер семя Микаэля по его спине и слегка шлепнул по ягодицам.

— Я не старался, — сказал он совершенно искренне, начиная неторопливо развязывать веревки на ногах травника, — не хотел портить репутацию твоему возлюбленному... Кстати, надеюсь, что действия яда прекратилось, потому что если ты меня обманул, я тебя убью, — Легрэ заявил это так весело и легко, словно обсуждал меню к праздничному столу.— Вряд ли сможешь...Микаэль наконец-то сдвинул ноги, пытаясь подняться на колени. Тело еще дрожало... Затекшие мышцы начало покалывать иголочками от вернувшегося кровотока.— Я теперь часа три веееселый буду... Так что сильно не удивляйся... А потом засну — на сутки так точно....И... руки мне развяжи — я кисти совсем не чувствую....

Кристиан освободил Микаэля, хмуро размышляя над его словами.

— Ты что, дразнишь меня? — Он хмыкнул и, собрав кое-какие вещи, пошел к лошади. — Одевайся — и поживее, я тебя в лагерь отвезу.Микаэль натянул штаны, а вот пояс завязать не получалось — пальцы не слушались совсем, как не тер он ладони друг о друга... Травник, поеживаясь от прохладного ветерка — от рубашки то остались одни лохмотья, да и порванная ряса осталась на дороге, подошел к Легрэ, что как раз приторачивал сумку к седлу. — Дразнюсь? Что ты... Я тебя благодарю.Монах вдруг наклонился к Кристиану, едва мазнув волосами по его щеке и легонько целуя в ямку под ухом. Тут же отскочил от него, выставляя перед собой руки ладонями к мужчине, а локтем пытаясь удержать спадающие штаны. — Действительно — спасибо. И за то, что жизнь спас... И за... интересную беседу.Легрэ посмотрел на травника с пристальным недоумением.

— Целоваться было не обязательно, — сказал он, возвращаясь к прежнему занятию. — А вот на счет службы Северному ярлу ты что-то упоминал...Нет желания рассказать мне, что это за ярл такой и что какая мне с того выгода?— Если всегда делать только то, что обязательно — жить становится скучно...

Травнику наконец-то удалось завязать пояс, и он снова начал растирать себе кисти рук.— Ярл — государь державы, что раскинулась на севере до самого океана. А я тебе его вассальство предлагаю. Мне здесь нужен кто-то, ктопри надобности смог бы умно и быстро решения принимать... И в ком я бы мог быть уверен. Раз мешаются в политике простые страсти — я хочу быть уверен, что страсти эти политике моей державы не навредят... Да и вообще — не навредят. Тебе что с того? Земля и титул. И посольская неприкосновенность. Последнее — на крайний случай... Я не шутил, говоря о том, что сражаться буду за тебя — если нужда в том будет. Но преданность — это должно быть обоюдно, Кристиан.

— Боюсь показаться неблагодарным, — Легрэ оперся предплечьем на седло лошади и внимательно уставился на Микаэля, — только как-то все больно хорошо слушать. А в чем подвох? О доверии между нами речи быть не может. Ты же меня сволочью считаешь. Положим, соглашусь я стать вассалом ярла, получу землю, титул, неприкосновенность... так какие именно решения мне нужно будет принимать? Что-то сомневаюсь я, что ты во мне уверен да еще и сражаться за меня будешь. Да и с чего король твой ярл мне доверит такое дельце, м? — Ты задаешь правильные вопросы, но не каждый я могу ответить. Как я могу объяснить, почему твоя ненависть мне надежней иной дружбы? Ты во мне не уверен... Я в тебе не уверен... Кто знает, может, по приезду в лагерь ты пойдешь королю интересные вещи рассказывать. Только вот — я бы рискнул. Вернее — я уже рискую...Микаэль положил ладонь на холку лошади, распутывая вновь слушающимися пальцами ворсинки густой гривы.

— Что до доверия ярла — он мне доверяет. И у меня есть право принятия таких решений... А земли так вообще из моих личных наделов тебе отписаны будут.

Травник вскинул голову, ловя взгляд Легрэ.

— Кристиан, я не хочу еще одной войны с Севером! А к этому идет... Церковь и король делят земли герцогства Сильвурсонни... А это — соседняя нам держава. А когда с политикой мешаются страсти — бывает всякое.... Я не знаю, какие решения тебе придется принимать. Но я был бы рад знать, что на эти решения я могу повлиять, потому что они будут влиять на то, что дорого мне.

— С этого и нужно было начинать, — усмехнулся Легрэ и вдруг кое о чем вспомнил. — Ярлу не нужна война ты сказал, так какая разница кто получит земли герцога? Валассия или Аталья... Или ярл сам на этот кусок земли глаз положил?— Три державы, но более слабые — это в соседях иметь лучше чем две — но более сильные. Так вот... Да и торговые договора у севера хорошие с герцогством... Нам не выгодно, если кто— то земли себе эти заберет. Травник снова погладил лошадь по холке, почесал ей ухо...— А с чего было надо начинать... Кристиан, а у меня сегодня так много возможностей поговорить было? То сброд этот... с арбалетами... То ты... с ложками и... вдохновением. Я возьму твой плащ? Можно? Он хоть и в вине весь, но хоть что-то... У меня же не рубашки теперь нет, ни рясы.

— Бери. — Легрэ просто пожал плечами. Некоторое время он провел за сборами и задумчиво ухмыляясь. — Знаешь, я бы на месте ярла попытался прибрать к рукам земли герцога, это было бы разумно, только вот как? Разве что женить наследника Сильвурсонни на ком-нибудь, если уж совсем без войны. — Кристиан улыбнулся Микаэлю. — Да? Хорошая мысль, правда?— Хорошая.Травник уже успел подобрать плащ и теперь кутался в него и себе, собирая разбросанные в траве зелья в сумку. — Только такая мысль многим в головы прийти может... И что с того? Юный герцог — сам решать будет, что для земель его лучше.— Луис-то? — Кристиан рассмеялся. — Помилуй, Микаэль, герцог, как пушинка, — куда дунешь туда и летит. И желающих подуть на него, как я погляжу, ох как много... Садись-ка на лошадь и поехали уже. — А я бы в этом, Кристиан, не был столь уверен.Монах подхватил свою сумку и оглянулся на Легрэ.— Вдвоем поедем? Или рядом пойдешь? И... Спасибо еще раз... — Рядом пойду. — Легрэ помог Микаэлю взобраться в седло, и подхватив лошадь под уздцы, пошел вперед. — Почему же ты так уверен, что Сильвурссони ведет свою игру в этом деле?— А потому, что те правители, что не умеют своего добиваться, — умирают рано... Много раньше, чем то, сколько сейчас герцогу. А юность и хрупкость — они так обманчивы. Травник запрокинул голову, закрывая глаза и подставляя лицо теплым солнечным лучам. — Скажи мне, Микаэль, — задумчиво продолжал Кристиан. — Раз уж ты так хорошо герцога знаешь, что у него за дела с Фернандо?— Я герцога всего два раза в жизни и видел... Но, мне их хватило, что б понять — он отнюдь не нежный цветочек, что будет клониться по ветру. Вот сон-траву видел? Семечко маленькое, хрупкое... Белым пухом обрамлено... А такое с него сварить можно, что и знать-ведать не будет человек — во сне ли он, или наяву с ним что-то происходит. .. Такой и ваш герцог.Микаэль все не открывал глаз, нежась на солнце... В плаще ему было хорошо и тепло... Ровный шаг лошади навевал дремоту...— А что до его дел с королем нашим.... Я знаю только то, что Фернандо воспылал к юному герцогу страстью. И то, что ты в это тоже втянут оказался... Со своими страстями.

— Себастьян тебе об этом сказал?— Отнюдь. Мне написал об этом Северный ярл.

— Нет у меня никаких особых страстей к герцогу, Микаэль... Поимел пару раз его — и что с того? У Фернандо на него зуб, и то непонятно какой. Да и герцогу до меня тоже дела нет, знаешь ли.— А я с тобой разве спорю? Ты не нервничай, Кристиан... А страсти и дела утаить сложно, когда они затрагивают интересы многих держав.

— Хочешь правду? — С губ Легрэ сорвался тяжелый выдох. — Все мои интересы в этом деле сегодня утром канули в лету. Себастьян настоял на моем отъезде и герцог с его легкой руки отослал меня куда подальше. Вон, коня и золота дал, чтобы я под его ногами не путался... А ты говоришь страсти. Я свободен, как ветер, теперь, и от герцога, и от падре нашего Себастьяна. Они оба просто использовали меня... так что, вряд ли я тебе пригожусь, Микаэль. Вот довезу до лагеря, а после в гавани подамся — только меня и видели. Правда вот думаю над твоим предложением... уж больно Себастьяну нервы помотать хочется.— Кристиан, ты ж не глупый совсем... И чудесно знаешь, что на любое действие есть своя причина. Тоже... Честно хочешь? Я вот, все же, думаю, что ты мне очень даже пригодишься... Да и тебе такое сотрудничество выгодно будет. Как минимум — как гарантия того, что никто тебя просто так не повесит... Из-за, допустим, страстей...Микаэль открыл глаза и склонил голову, чуть наклоняясь к Кристиану, одной рукой удерживая поводья, а другой — полы плаща.— Ты, все таки, подумай... Вот до лагеря и подумай. И скажешь мне свой ответ. Одно только — если согласишься, я буду ожидать пусть не доверия, но верности данному слову.

Легрэ только кивнул в ответ и лишь когда они подъехали к лагерю, он снова заговорил:

— Я согласен... Я отыщу тебя через пару часов, а сейчас у меня есть одно дельце. Срочное. Не поможешь мне раздобыть инквизиторскую рясу?— Мои вещи в шатре у Себастьяна. Там и рясы быть должны... Только ты пока не во что постарайся не вляпаться. Мне сейчас действительно выспаться надо... Я и так, после зелья выпитого, еле глаза открытыми держу.Мужчины спешились у нужного шатра. Никто их не окликнул, не остановил... Время было вечернее, и казалось, что лагерь погружен в тихую дрему. Травник откинул полог, пропуская Легрэ перед собой, а потом и сам зашел за ним. Черкнув крисалом, зажег свечу, ставя ее на деревянную лавку.— Там вон рясы... В сундуке, в углу... Только подожди минутку. Микаэль достал из сумки, лежащей на полу у стены, толстую книгу и осторожно отвернув кожаную полоску на обложке, вытащил из-под нее два листа дорогой бумаги с северными гербами. Потянулся к чернильнице, что стояла на лавке у ложа, обмакнул в нее перо и быстро, ровным почерком вывел нужное на обоих грамотах.

"Всем верующим во Христа, которые будет читать или слушать эту грамоту, я— ярл северных земель— шлём слово свое во имя Спасителя всех людей. Содержанием этой грамоты мы ясно извещаем, что по совету и согласию нашего мудрого брата Микаэля Харальдссона мы предъявителю сей грамоты, Кристиану Легрэ и его наследникам, дали в лен два гакена земли, которыми владели мы в сих границах: идти вдоль речки Верховой вверх до озера по названию Лонсвер; дальше до деревьев, меченных крестами; потом, следуя крестам и меткам, возвращаться к упомянутой речке Верховой с другой стороны. Всё это Легрэ держать в своей власти и со всеми принадлежностями владеть на вечные времена по тому же праву, каким другие вассалы наши в землях владеют своими феодами. И быть ему словом нашим волей нашей и рукой в других землях, в кои сочтем послать его нужным. И за вассала своего будем радеть как за всех своих вассалов. Как свидетельство достоверности сего к грамоте приставлена наша печать. Дано в (где мы точно?), третьего дня после праздника Вознесения, в году Господнем (год?)"

Во все той же сумке нашел мешочек с двумя темными бутылями и коробку с сургучем. Из каждой достал по печатке, замотанные еще и в тонкое полотно. Затем Микаэль подогрел над пламенем свечи сургуч, макая в него печатки и ставя печати на документах. — Мне нужны твои подписи, Кристиан. Одна грамота тебе, вторую я отправлю при возможности ярлу. Считай, что договор начал действовать. Твоя верность мне, моя — тебе.— Звучит, как брачный договор, — усмехнулся Кристиан, читая документ. — Что на это скажет Себастьян?— А тебя волнует, что он скажет? И я бы не советовал его ему показывать пока.Неожиданно Кристиан нахмурился и с любопытством взглянул на Микаэля, некоторое время приглядываясь к нему, словно бы заново.

— Почему не советовал? Разве у вас с ним не доверительные и теплые отношения? Правда, помниться, он выпороть тебя велел... или что-то "на мое усмотрение", не помню точно. Но в целом это ничего не меняет, ведь так?— А я стараюсь не мешать доверительные отношения и большую политику. Оно тогда всем от того легче. Не искушай зазря — и милость Господня с тобой прибудет.Микаэль протянул Кристиану перо. — А если серьезно... Тебе сейчас хочется грамотами помахать перед всеми? Или вступить тогда, когда это действительно нужно будет? Сам решай...

— Хорошо. — Кристиан принял перо из рук Микаэля. — Значит, ты брат короля? Как же тебя в такую даль с севера занесло?

Микаэль задумался, наблюдая за тем, как Легрэ ставит подпись на двух грамотах, а оттого и ответил, почти не слыша своих слов.— Поверишь ли, но лекарская сумка со снадобьями больше мне по душе чем княжий венец...— Чего же ты такое неудачное место выбрал, чтобы спрятаться? Себастьян занимается политикой... да что-то не верится, что ты к нам просто так попал.— Говорю же — неисповедимы пути Господни.Травник, подув на бумагу, дождался, пока высохнут чернила, и осторожно свернул оба листа. Один прятал в свою сумку, а второй отдал Легрэ.— Действительно, будь моя воля, я б от зари и до вечерней молитвы травы сушил и настои делал, врачевал, учился бы...Легрэ вздохнул — у каждого правителя свои пристрастия, ему не понять.

— Так что же мешает это бросить? — Кристиан кивнул на бумагу в руках травника. — Не хотел бы и не занимался политическими интригами... Себастьян знает, кто ты? — Хочу и надо — не всегда взаимосвязаны. И ты знаешь эту истину не хуже меня.Монах нашел в сундуке у Себастьяна чистую рубашку, одел, морщась, когда ткань задевала рану на спине. Подумав, сверху еще надел и рясу — всяко теплее. Достал и рясу инквизитора, протягивая ее Кристиану.— Я не знаю, зачем это тебе, но постарайся сильно ни во что пока не вляпаться. Я сейчас спать буду — да так, что не добудиться меня будет. Отец-настоятель не знает, кто я.... Так что ты осторожней теперь — со словами и прочим....

Микаэль опустился на ложе, потянувшись за теплым шерстяным плащом у изголовья и понимая, что уже почти спит.— Кристиан.... Спасибо еще раз.

Легрэ немного помолчал.

— Не за что, — он хмыкнул и переодевшись, добавил: — Грамоту мою лучше у себя оставь — мне ее деть некуда. — Хорошо.... Давай ее сюда.Травник спрятал в сумку и грамоту Кристиана, а потом совсем без сил откинулся на постель и закрыл глаза, сразу же засыпая.

Солнечные зайчики играясь, наверное, на спор, перебежали с подушки на лицо спящего мальчика, будто будя, говоря, что пора вставать. Сей жмурился, недовольно пытаясь от них спрятаться под одеялом, но сон не желал возвращаться, потревоженный незваными гостями. Хмуро откинув одеяло, мальчик огляделся, еще не до конца понимая, что изменилось за то время, пока он спал. Микаэль. Его не было. А это значит, что тому стало лучше. Довольно улыбнувшись, Сей вновь откинулся на свою своеобразную постель. Интересно, когда тот вернется и надолго ли ушел?

Гадая, как скоро травник вернется, долго лежать на одном месте мальчик не смог. Вот он уже оделся, прибрался, А Микаэля все нет... Поэтому Сей решился на довольно отчаянный для него самого шаг — выйти из палатки, поискать если не аббата с Микаэлем, то хотя бы место где можно умыться.

Возвращался Сей поздно, тихонько да с букетом ромашек в руке. Как его утянуло в лес, он и сам не понял, зато там обнаружился ручей да поляна с ромашками на которой обожавший цветы мальчик не смог не задержаться. Как он никого не встретил — не понятно. Тихо проскользнув в шатер, Сей обнаружил, что Микаэль уже спит. Нужно будет обязательно с ним завтра поговорить с Себастьяном, а пока... пока спать.

Оставшись в одной рубахе, Сей не придумал ничего лучшего, чем нырнуть под бок к Микаэлю — так теплее будет.

43

Легрэ прикрыл лицо капюшоном и, смиренно сцепив руки, побрел к королевскому шатру. Оружие пришлось оставить и идти почти что в одной инквизиторской рясе, под которой ничего больше не было, но по-другому Кристиана бы не пропустила стража. Его трижды обыскали, спросили, куда и зачем он идет. Легрэ отвечал, что намерен передать устное послание от падре Ксанте его высочеству, герцогу Сильвурссони. В конце концов, один из гвардейцев проводил его до шатра и вошел внутрь, чтобы доложить о приходе посланника.

Внутри еще жарко тлели угли, то и дело поднимая всполохи пламени: синевато-желтые, озарявшие пространство странными отсветами. Огромные тени ложились на ткань покатых стен. Всего один шорох, и герцог приподнялся, чуть откидывая покрывало. Он опасался пробуждения короля, от которого можно было ожидать что угодно, бросил на спящего взгляд и тотчас узрел у полога фигуру гвардейца, который вполголоса доложил о срочном разговоре с посланником падре Ксанте.

Недоумению Луиса не было предела, но он согласно кивнул и быстро потянул на себя блио, чтобы прикрыть наготу, а когда в шатер вошла темная фигура в капюшоне, встал той навстречу.

— Что произошло? Падре Ксанте что-то хотел мне сказать? — вопрос в ночной тишине прозвучал почти неслышно, потому что юноша боялся продолжения приступа и безумия, случившегося с Фернандо накануне.

Посланник медленно поднял голову, из-под тени капюшона на юношу пристально взглянули синие глаза и словно во сне, взгляд сполз куда-то за спину Луиса. В груди Кристиана все окоченело ото льда и боли, по телу прошла неприятная дрожь, и Легрэ медленно стянул с головы капюшон.

— Так скоро? — он перевел взгляд на Луиса — взгляд, полный горестного непонимания.

Герцог не сразу понял, кто перед ним. Но в следующую секунду отступил, считая недостойным сейчас, в данную минуту, проявить эмоции. Его сердце билось бешено, кровь отлила от лица. Глаза во всплесках огня сохранили полную холодность, но лишь душа ведала, что сейчас происходит в голове.

— Вы немедленно должны уйти, — сказал Луис тихо. — Думаю, вы должны быть в дороге, барон Моунт. — называя так Легрэ, юноша не лгал. Он сам подписал бумагу, в которой жаловал титул и замок Кристиану. Он надеялся на благоразумие бывшего стражника. И теперь заставлял себя сохранять тонкую грань на случай, если кто-нибудь услышит разговор.

— Зачем? — тон Легрэ был то ли безразличным, то ли насмешливым, но он на миг поджал губы и отвел взгляд. В дороге? Должен? Значит вот так? Гонят. Откупаются. И все для того, чтобы быть с Фернандо? Легрэ слов не мог найти от "счастья". Его взгляд стал раздраженным. — Зачем куда-то ехать, если судьба сама заставила меня вернуться? Есть более короткий путь все решить, Луис.

— Решить? — глаза юноши сузились. — Скорее уж запутать... — он отвернулся, сложил руки на груди, надеясь, что своей надменностью заставит поверить в безразличие. Что отступит щемящая боль в груди. — Я вас не звал, барон. Что вам велел передать падре? — короткий выдох, чтобы укрыть любое чувство. Осталось недолго до подписания договора Фернандо и Атальи. Тогда они с Алисией поедут в родовой замок. Тогда ослабнет охрана. Тогда он избавится от иллюзий, которые навязываются. Растопчет свои желания. И поедет учиться. Нельзя чувствовать. Нельзя. Герцог прикусил губу до крови. Стоял, не поворачиваясь, а по губе вниз на подбородок текла кровь.

— Он сказал, что иногда стоит прямо говорить о том, чего ты хочешь на самом деле. Что, сказав однажды "люблю", ты солгал, но это была прекрасная ложь. — Кристиан взглянул на Фернандо и медленно подошел к королю, разглядывая его лицо. — Ни один договор того не стоит, — сказал Легрэ, чувствуя, как внутри закипает ревность — от нее хочется смеяться, хохотать словно безумному, но грудь сжимает тисками боли и горько, всего лишь очень горько терять любимых вот так, не из-за смерти или болезней, из-за чьей-то похоти и власти, из-за лжи во спасение. Легрэ обернулся и взглянул на Луиса. — Ты хочешь, чтобы я оставил тебя с ним? Ты этого, правда, хочешь?

Герцог боковым зрением видел рядом Кристиана. Спрятал руки в рукава, чтобы тот не заметил дрожь. Сдержал подступавшие к глазам слезы. Стоял молча, дыша, но одна из капель все равно потекла по скуле, отражая искры пламени, как драгоценный камень на тонком фарфоре кожи.

— Спасибо за ночную задачу для души, барон. Я учту свои ошибки, — юноша не сдержался и поднял глаза на Легрэ. Кипящее в них отчаяние напоминало разрастающуюся дикую бурю. На шее багровыми пятнами проступали следы от удушения. — У меня есть выбор, — уже почти неслышно. — Свой выбор, Кристиан.

— Это я уже вижу, — взгляд скользнул по шее юноши, и Легрэ словно обратился в ледяную статую — он держался холодно и уверенно. А еще он любил — любил стоящего перед ним юношу до страшной сумасшедшей боли, до такой степени, что готов был отречься от него лишь бы не видеть в этих голубых глазах слез настоящей обиды. Наверное, так нельзя любить никого и ничто на свете. Он понимал, что не уйдет отсюда просто так, и не желал ставить Луиса перед выбором между Фернандо и им. Судьба уже все решила за них, а в чудеса Легрэ давно не верил. Только поэтому Кристиан сказал то, что не думал в самом деле.

— Надеюсь, тебе хотя бы понравился результат, — слова были обидными и резкими, — тебе же нравится, когда тебя принуждают и бьют... Ты на редкость талантливый мученик, Луис. Целеустремленный. Отвратительное зрелище.

Герцог опустил взгляд. Ему нечего было сказать в ответ. Больше всего на свете именно теперь он желал выйти вон из шатра. Но ведь его не выпустят. Там ждут гвардейцы. Потому он теперь смотрел на спящего Фернандо. И вместо того, чтобы заплакать от накатившего отвращения к обоим здесь находившимся садистам ощетинился, выпуская наружу свою единственную защиту — злобного затравленного зверька.

— Я ценю таланты тех, кто умело добивается боли. Вам, Кристиан, это плохо удается. Вы банальны и слишком самонадеянны! Вы и Фернандо! Ваши выходки и ваши пристрастия заслуживают наказания одинаково. С той лишь разницей, что стоите вы на разных ступеньках мира. Но по сути... — почти рычание, испускающее яд. — Вы оба — ничтожества, которые не заслуживают чувств, а только обмана. — Луис рванул прочь от шкур, возле которых стоял Легрэ и где лежал король после ужасного приступа. Герцог откинул полог и, пугая гвардейца и ночную тишину, заорал, как сумасшедший:

— Алиииииииииииииииииииисия!

Легрэ инстинктивно ринулся за юношей, но через пару шагов остановился.

— А вообще-то все правильно, — и обернулся на Фернандо, встретив его взгляд.

Король внешне расслабленно сидел и спокойно смотрел на бывшего стражника. После того, как заканчивали действовать зелья, принятые им накануне, для сна хватало всего нескольких часов, и он приходил в себя полностью отдохнувшим и практически без последствий для организма. Фернандо проснулся от голосов, раздававшихся в шатре, и это сразу насторожило — никого, кроме Луиса, быть не могло. Мужчина затаился, не показывая пробуждения, и именно поэтому он услышал столь занимательный разговор. Королю было сейчас интересно понаблюдать за Легре. А мальчика он успокоит чуть позже, наедине.

— Надо отдать должное твоему хитроумию, Легре, — король ласково улыбнулся, поднимаясь на ноги. — Ты, похоже, нашел практически единственный способ пройти к Луису. Но неужели тебя не насторожило, что охрана из моих гвардейцев? — мужчина издевательски приподнял одну бровь.

Фернандо оставался без одежды, но этот факт его нимало не смущал, даже наоборот — на теле очень ярко были видны свежие порезы, сделанные Луисом, и мужчина не сомневался, что Легре сделает правильные выводы. Короля очень интересовала реакция помощника аббата, столь яростно влюбленного в его мальчика.

Кристиан, казалось, не был удивлен ни вопросом короля, ни его обнаженным телом. Легрэ спокойно смотрел в глаза монарха, без каверз и злых ухмылок.

— Иногда случается то, что должно было случиться. Меня предупреждали, что оставаться здесь опасно. Кроме того, риск такое увлекательное занятие, особенно если... — Легрэ коротко взглянул через плечо на Луиса, и снова посмотрел на Фернандо, — оно того стоит.

Поняв, что король открыл глаза и даже поднялся, осознав, что происходит сейчас, Луис отчаянно рванулся из шатра, сбив одного из гвардейцев, который тут же поймал его и чуть ли ни силком бросил обратно. Юноша не упал, он лишь пролетел несколько шагов вперед, напоследок поймав взгляд Фернандо. Зов о помощи не был услышан. Еще бы секунды хватило, чтобы дозваться принцессу. Хотя...

Герцог понятия не имел, что ему делать теперь. Все выходило из-под контроля. Все планы складывались, как карточные домики.

— Оно того стоит, — задумчиво произнес король, мельком взглянув на Луиса. Мальчишка выглядел как взъерошенный ежик, и Фернандо знал, что сейчас он способен на любое безумство. — Выглядит очень благородно. Ты хочешь стать мучеником? Чтобы Луис потом всю жизнь страдал от того, что ты умер из-за него? А еще говоришь о любви.

Он перевел спокойный взгляд на мальчика, продолжая краем взгляда следить за Легре.

— Луис, подай одежду. Ты же не хочешь, чтобы твоя жена видела других обнаженных мужчин, кроме тебя?

— Ваша одежда у вас под ногами, — разумно заметил герцог. Взгляд его, почти безумный и злой, искал... Искал и наконец нашел то, что нужно. Но, скользнув, по выбранному, юноша спокойно уселся на тюк в ожидании. — Никто не придет. Вряд ли меня слышали. Вы продолжайте ваш дешевый спектакль, — добавил он с хрипотцой.

Кристиан скрестил руки на груди и сцепил зубы, потом усмехнулся в лицо короля.

— А вы, Фернандо, его тоже любите? Вы заставите его страдать? — Легрэ понизил голос, говоря едва слышно: — Он всего лишь мальчик. Человек, загнанный в угол обстоятельствами. Он боится ответственности и собственных пороков, он боится выбора. Мы с вами другие, мы все и всегда решали за него. Отправьте Луиса в свой шатер и давайте решим наши разногласия один на один, Фернандо. Зачем ему видеть это?

— Легрэ, ну какие у нас могут быть разногласия? — благожелательно улыбнулся король. Еще один беспокойный взгляд на мальчика — явно что-то решил. Оценивающий взгляд на бывшего монаха. — А теперь не мешай мне, за собственными желаниями ты кое-что не видишь.

И Фернандо спокойно пошел к Луису.

Юноша сразу встал и двинулся от короля вокруг костра, быстро бросив туда поленья, которые сразу вспыхнули и разожгли пламя. Взглядом он следил и за Легрэ, и за королем, словно они были волками, а он зайцем, которого загнали в ловушку.

Это была та самая грань, заходя за которую, в герцоге включалось желание себя уничтожить. Теперь он совершал отчаянную пляску. Еще одно бревно в огонь — пламя стало сильным.

Король замер, глядя прямо в глаза юноши.

— Луис, мальчик мой, — мягкий, проникновенный голос, — огонь не поможет. Ты же помнишь, — шаг вперед, вплотную к костру. Взгляд опять обретал тяжесть, властность, старался добраться до разума юноши, разбудить его.

Рукой, закрытой от Луиса огнем, мужчина подал знак Легрэ — "отойди" и указал в угол, где, скрытый в полутьме стоял котел с водой.

— Конечно. Но, несомненно, ускорит... — заговорил быстро юноша. — Достаточно лишиться привлекательности, ведь так? — еще больший прищур глаз. Страшный калека уже не станет вызывать желаний... — герцог быстро перешагнул с другой стороны к огню и занес над ним ногу.

Не сводя встревоженного взгляда с Луиса, Кристиан медленно и незаметно отступил в угол, осторожно присел и пальцы по наитию нащупали ручку тяжелого котла, наполненного водой. Судорожное дыхание рвалось с губ новоявленного барона, в горле встал ком. Кристиан боялся, снова боялся за Луиса. И он хотел бы сказать, что ему-то он нужен любым, и что Легрэ готов на что угодно, лишь бы Луис был счастлив. Пусть не с ним, пусть с кем захочет, но был. Хотел бы рассказать как-нибудь вечером сидя у очага и распивая терпкое виноградное вино первого урожая, что вернулся сегодня не погубить их обоих, а просто потому, что по дороге на него напали разбойники, потому, что не удержался и захотел увидеть его всего лишь раз, еще один безумный раз и услышать его люблю. И как бы там не было, ему жаль, что все выходило так глупо и ужасно. Легрэ так же осторожно выступил в круг света из тьмы.

— Луис, не надо.

Блио, окрашенное снизу золотом, обуглилось, потом герцог лишь усмехнулся и сделал шаг назад.

— Конечно, не надо, — усмехнулся он. — Гораздо интереснее вот эти пузырьки, а еще более удачно, — он подхватил нож с ребристым лезвием, — вот это... У вас, Фернандо, хлыста ведь нет? Жаль... — крепко обхватив пальцами удобную рукоять, герцог размахнулся, и лезвие понеслось к его животу.

— Вода! — еще до того, как Луис поднял кинжал, крикнул Фернандо. Думать времени не было, он просто оттолкнулся и прыгнул к мальчику. Оставалось только надеяться, что Легрэ сообразит, что нужно делать.

Почти одновременно с криком короля, Кристиан плеснул в лицо юноши воды. Секунды замешательства хватило, чтобы Луис потерял ориентацию, а Фернандо вырвал из его рук оружие.

Не помня себя от ужаса, Легрэ подхватил Луиса за плечи одной рукой, второй же схватился за его живот, проверяя, как глубоко ранение. К счастью порез оказался поверхностным.

Все это время герцог даже не сопротивлялся, а напротив — он обмяк. И вдруг засмеялся. Забавность ситуации была настолько очевидна, настолько страшна, что у Луиса банально началась истерика. Мало того, что бывший убийца переоделся в рясу инквизитора и бегает по шатру с котлом, так и еще голый король прыгает через костер.

Юноша просто рыдал от смеха над этими двумя идиотами, у которых явно еще сильнее поехала крыша, чем у него самого.

Король спокойно подошел к юноше, посмотрел, переложил нож в левую руку и со всего размаху залепил пощечину обратной стороной ладони. Когда юноша схватился за рассеченную перстнями щеку, мужчина прошипел:

— Тебе ничего не нужно напомнить, милый?

Кристиан и сам не понял, как потерял контроль, как ударил Фернандо кулаком в лицо, да так сильно, что тот опрокинулся на спину. Ему было плевать, что этим он себе подписал смертный приговор. Легрэ возвышался над Луисом, словно волк, готовый драться за него до последней капли крови.

— Не смейте его трогать, — тяжело дыша, сказал он. — Вы это хотели мне продемонстрировать? Его безумие? Вы ничего о нем не знаете, ни его силы, ни его достоинств. Только слабости, но этого мало, чтобы заставить его слушаться. Если для вас, Фернандо, он хоть что-то значит как человек, а не постельная грелка, дайте ему сделать выбор. Кто ведает, какие наслаждения вы познаете, если позволите ему раскрыться. Я не знаю, что он чувствует к вам, что чувствует ко мне. Мне все равно любит он меня или нет. Я знаю только одно, я не хочу видеть его безумным, и пока я жив, я не позволю вам бить его.

Смех Луиса прекратился так же внезапно, как и начался. От удара и потекшей крови он замолчал. Глаза стали прозрачными, как хрусталь. Он начал оседать, потому что ноги отказали. В голове стоял туман. Голос Кристиана и его выпад через себя юноша почувствовал уже на грани. Он не скатывался в обморок, а просто плыл. И рука Легрэ крепко удерживала от падения. "Безумие? Ты прав, Кристиан, это безумие..."

Фернандо встал и сплюнул в костер кровью.

— Ты дурак, Легре, — он вытер рот рукой и посмотрел на кровавые разводы. — Я тебе это уже говорил, и повторю еще раз. Ничего я тебе не хотел показать. Ты за своими страданиями и не заметил, что мальчику плохо. Ах, давай решим наши противоречия вдвоем! Ах, как же так, меня предпочли королю! Давайте же напоследок его унижу! — мужчина злобно глянул на бывшего монаха и еще раз сплюнул кровь в костер. — Клади его на постель, быстро! И без разговоров!

Фернандо быстро поднял сумку, высыпал на землю флакончики и стал их быстро перебирать. Нож он оставил под рукой.

Легрэ скрипнул зубами, подхватил юношу на руки и перенес на постель. Он мельком взглянул на Фернандо и пользуясь тем, что тот занят, погладил юношу по волосам. "Мне жаль, Луис, но он прав... Только приди в себя. Я обещаю, что смогу все исправить".

— А ты и подыграл мне на радостях, — фыркнул он. — Тоже молодец, ничего не скажешь. Есть там что-нибудь для того, чтобы его в чувства привести?

— Есть, конечно, — Фернандо на мгновение задумался, выбирая из трех пузырьков, потом кинул один из них Легрэ. — Влей в него глоток, будет достаточно.

И пока бывший стражник пытался это сделать, быстро оделся в брюки и рубаху. Подхватив с земли свою серебряную палку, он решал один вопрос — когда звать гвардейцев. Рука автоматически крутила серебро.

Кристиан сделал все, что ему сказали, отложил пузырек на шкуры и, пользуясь тем, что король стоит за его спиной, осторожно взял руку Луиса в свою. Он переплел пальцы с пальцами герцога, с тоской сжал, чувствуя тепло его ладони и запоминая его, как самое драгоценное, что было в жизни.

— Чего вы ждете, Фернандо? — Кристиан не обернулся. Его прямая спина не согнулась от горя, голова не пала на грудь, и земля не разверзлась под ногами вроде, но он чувствовал, что мир рушится, и в нем больше нет надежд. Голос Кристиана зазвучал тихо: — Если бы он не попросил меня тогда в монастыре сохранить вам жизнь, я бы убил вас. Себастьян дал мне прямые распоряжения на этот счет, а я ни разу не ослушался его за всю жизнь. Только тогда. Луис защищал вас так, как защищают близких и преданных друзей. Он так боролся за вашу жизнь, будто отними я ее, и он бы умер. Я не хочу и не могу думать о том, почему он поступил так, но по его просьбе я не убил вас. Я предлагал ему бежать со мной, но он отказался. Отказался и вернулся к вам, остался с вами. Даже если я пойду на виселицу, отдам за него жизнь, он все равно останется с вами. — Легрэ взглянул на Луиса и когда взор затуманился, плотно сжал веки. — Он любит вас, Фернандо. Неужели вы не видите?

Герцог лежал с открытыми глазами и чувствовал руку Легрэ. Горячую, сжимающую, безнадежную. А еще видел тень Фернандо. Он продолжал плыть... и слышать все, что происходит вокруг.

Юноша не хотел бы приходить в себя, но вынудил тело подняться. И сесть. Его немного штормило. Вернее, трясло.

— Я все слышал, — сказал честно. — убийства любого из вас я не переживу.

Если от слов Легрэ Фернандо начал про себя материться, то после фразы Луиса дьявол мягкой лапой толкнул бешенство в его голову.

— Герцог, — он скрипнул зубами, — тебе есть еще что сказать? Умного? Или, может быть, вспомнишь, что я тебе обещал?

— Обещали мне? — герцог приложил ладонь к щеке, смазал кровь по лицу и попытался подняться на ноги. — Я не считаю, что должен выбирать и тем более мне плевать на все ваши обещания, которые на самом деле ничего не стоят. — Рука вырвалась из пальцев Легрэ. — Вы ошиблись оба. Я не дама, из-за которой ведутся споры между кавалерами. Юноша качнулся. Удар был слишком сильным, и теперь голова сильно кружилась. — Позвольте мне удалиться, ваше величество.

Легрэ долго смотрел на юношу, на его оточенный профиль, на следы крови по лицу, и на его губы против воли поползла горькая усмешка.

— Да нет, Луис, мы не ошиблись. И тебе рано или поздно все равно придется сделать выбор... В противном случае мы его сделаем сами, и поверь мне, результат не устроит в первую очередь тебя самого. — Кристиан за плечи уложил герцога на шкуры. — У тебя порез на животе, потому лучше лечь и подождать, пока кровь запечется...

Юноша только лег, когда полог шатра откинулся, и в него влетела принцесса Аталийская. Никто не ожидал ее появления. Более того, никто не понял, как она прорвалась через кордон да еще и с оружием. Девушка была одета в облегающие мужские шоссы, поверх рубахи — накинуто тонкое железо кольчуги. Волосы растрепаны. При виде короля, человека в рясе инквизиции и Луиса с окровавленным лицом она яростно сверкнула глазами.

— Что здесь происходит, господа? — ярости Алисии не было предела. Оказывается девица более того, что не спала, так еще и... где-то рядом тренировалась. Она была вспотевшая и разгоряченная. Следом за девушкой в шатер ввалилось несколько фавориток. Не было сомнений, что игры ночью имели весьма странный характер.

— Принцесса, — король повернулся к девушке, опасно сузив глаза. — Будьте добры покинуть шатер. Немедленно.

Правой рукой он крепко сжимал свою палку, лениво похлопывая навершием по ладони левой руки. Если бы в шатре было светло, можно было бы понять, что Фернандо в бешенстве — глаза опять затопило чернотой.

— То есть покинуть? Луис, ты в порядке? — девушка сделала шаг вперед. — Почему у тебя кровь? Что вы делаете с моим мужем? — еще большее негодование.

Луис заставил себя подняться. Если сейчас впутать еще и племянницу Эдуарда, договор полетит ко всем чертям и начнется война.

— Я сам, Алисия. Пожалуйста, все в порядке.

— Ты уверен? — принцесса склонила голову набок, разглядывая кавалеров герцога с пристрастием. Оба явно были не в себе и кипели. — Хорошо, — она поклонилась Фернандо. — Надеюсь, ваше величество, вы вернете мне мужа в полном порядке. — и, фыркнув, девица вышла за порог.

Луис выдохнул.

Легрэ смотрел на незнакомку с тайным интересом, но догадался, кто она, раньше, чем король обратился к ней. Именно ее звал Луис, и, вероятно, это и был его собственный выбор. Кристиану в голову пришла сумасшедшая мысль — что если он убьет короля? Сможет? Да, если постарается. А потом Луис будет вынужден повесить его, чтобы унять жажду крови и мести в обществе. И тогда юный герцог, наконец, получит то, что хотел. Свободу. Полную свободу от Фернандо, от Кристиана, от греха. Легрэ взглянул на Луиса вопросительно. 'Это твой выбор?'

Если бы юноша увидел теперь взгляд Легрэ, то, наверное, испугался, но его прочитала лишь удалившаяся Алисия, которая была весьма поражена тем, какие страсти разыгрываются вокруг юного герцога. И даже подумала о том, что вероятно в ближайшее время, когда только останется с юношей одна, испытает на нем все приемы, которым обучилась в играх с фаворитками. Нежный, тонкий, он вызвал в принцессе желание подчинить. Но бороться с монстрами девушка обычным путем не собиралась. Достаточно будет затянуть бабочку в свои сети, а там она разберется, как поиграть с мальчишкой.

Этот высокий мужчина... Тот, что был на болотах? Садист... Да... Как часто встречаются такие экземпляры, что ищут удовольствие от боли? В состоянии ли они понять тонкую психику Луиса? Нет. Жертву надо любить и постепенно завлекать, играть, смеяться, быть милой. Алисия убрала волосы, шагая в ночную тьму. Она обязательно поговорит с Эдуардом о главном пункте договора. Муж отправится с ней в фамильное гнездо. Сразу после поставленных подписей. Никаких стражников и королей... Никаких соперников, чтобы обучать мальчишку.

... А в это время сам Луис выдохнул, потому что опасался за жизнь юной и во всех отношениях милой принцессы.

— Ваше величество, прошу, позвольте мне удалиться, — пробормотал он.

Фернандо задумчиво смотрел вслед принцессе. Ему очень не понравилось, что она сумела пройти в шатер. Зачем ей это было нужно? Ему не понравился взгляд, которым на прощание девушка окинула всех. Ему много что не понравилось. Услышав вопрос Луиса, он перевел взгляд на него. Мальчишка был на пределе, и ему явно был нужен врач. Бешенство становилось холодным, расчетливым, когда красный туман уже не застит глаза, только лишь дьявол бьется внутри, отдаваясь болью в висках.

— Позволяю. Сейчас отдам приказ, чтобы тебя выпустили.

Король выглянул за полог и через несколько секунд распахнул его перед Луисом. Выпустив мальчика, мужчина задернул полог обратно. Он стоял, прислушиваясь к звукам, раздающимся вне шатра, и не сводил взгляда с Легрэ. Почти сразу полог был откинут снаружи, и в шатер вошло несколько гвардейцев.

— Арестовать его, — холодно приказал Фернандо, кивая на бывшего помощника аббата.

— Мое возвращение сюда — только воля случая, — сказал Легрэ, спокойно глядя в глаза монарха. — И меньше всего на свете я ожидал застать вас с ним. Я не стал бы намеренно вредить ему, да и вы, Фернандо, сознайтесь уже, что если бы и уехали, забрали бы его с собой. Я бы на вашем месте избавился от конкурентов и поступил именно так.

— Воля случая? — также тихо продолжил король. — Нет такого понятия, как "воля случая". Только для слабых, которые плывут по течению, и оправдываются перед собой "волей случая", "волей Бога" и другими волями. Ты намеренно вернулся, как бы ты не оправдывался перед собой. Зачем? — стиснутый волей мужчины, дьявол все больше бился внутри, принося все большую боль в голове и горечь на языке.

— Ты сам знаешь ответ на этот вопрос, Фернандо. Да, я шел к Луису. Намеренно. Но вернулся я волею случая. Желать кого-то — это уже слабость. В твоем случае тоже. И то, что ты взялся за воспитание Луиса в моем присутствии, только доказывает, что ты не уверен в нем. Как ни парадоксально и ни смешно, но этот мальчишка нам обоим нос утер. — Кристиан мягко улыбнулся.

— Дьявол, ну ты и идиот, Легрэ! — взорвался король. — Ты говоришь о чувствах, говоришь о желаниях, а сам ничего не видишь дальше своего носа!

Он на мгновение замолк, пытаясь совладать со своими чувствами. Наличие гвардейцев ему не мешало — они ничего никому не скажут, так как знают своего короля, знают, что бывает за хоть одно сказанное слово.

— Легрэ, — Фернандо опять понизил голос. — Слабость не желать, а оправдываться своими желаниями. Ты именно поэтому чуть не искалечил мальчишку. И сейчас пришел калечить. Ты сам четко понимаешь, вдвоем вам не быть. И все равно пришел. Душу ему вынимать, — зло улыбнулся король. — Защитник.

— Видимо то, что с ним делаешь ты, намного лучше? — огрызнулся Легрэ и скрестил руки на груди. — Что-то как я погляжу, не особенно он обрадовался твоим пощечинам.

Король покрепче вцепился в палку. Он не понимал, зачем продолжает разговор, зачем пытается хоть что-то для себя прояснить. Что нашел Луис в этом самовлюбленном, самонадеянном болване?

— Ты действительно не видишь разницы? — виски опять начало колоть болью.

— А она есть? — Кристиан бросил короткий взгляд на стражников, а после изобразил вежливое ожидание. — Я видел только то, что Луис не хочет выбирать между нами... или не может. И если я его и сломаю, то сломанным он будет только в ваших глазах, Фернандо. Луис — мазохист, ему нравится власть, боль, еще больше нравится, когда добиваются его. Стоит только надавить на него слегка, прикоснуться, и он сдает рубежи за рубежами. Именно поэтому ему нравитесь вы, именно поэтому ему не безразличен я. Каждый из нас дает ему что-то свое — то, чем мы дополняем друг друга. Он вам действительно нужен, Фернандо? Как кто? Игрушка? Любовник? Разменная монета в политических интригах? Любимый? А может быть, как цель?

— Повод. Повод сомневаться в своих чувствах к вам, Фернандо. Повод избегать правды. — Кристиан отпустил глаза, задумчиво хмурясь. — Ему просто со мной управляться легче, чем с вами в силу того, что вы король, а я простолюдин. Он никогда не ответит вам взаимностью, пока не почувствует, что вы на равных. Вы слишком сильно ухватили его за горло. Ослабьте хватку немного, и он станет вашим навсегда... — Легрэ взглянул в глаза Фернандо — не холодно и надменно, а совершенно искренне. — Я могу помочь вам в этом. Не потому, что боюсь вас или понимаю. Я сделаю это для него. Возможно, наше примирение станет для Луиса шансом разобраться в себе.

— Легрэ, — король отстраненно посмотрел на мужчину. — Ты, кажется, забыл, с кем ты говоришь!

Слова помощника аббата его странно разочаровали. Было до непонятного неприятно, что Луис любит или считает, что любит, такого человека.

— Ты считаешь, что чем-то можешь помочь мне. Чем конкретно?

— Если вы скажете, чего хотите от Луиса, я сделаю так, что вы это получите. — Легрэ кивнул. — Я все время забываю, с кем разговариваю. Привычка. Прихвостень из меня никакой, а вот орудие для достижения цели... в умелых руках, очень даже эффективное. Я уверен, что Луис любит вас. Я хочу, чтобы он понял это и был счастлив.

"Я сделаю так, что вы это получите", — Фернандо хмыкнул про себя. Он что, действительно в это верит? Король ни йоту не поверил в озвученные им цели. Все, что он знал про Кристиана Легрэ, полностью опровергало все, что он сказал. Внешне Фернандо оставался таким же отстранено спокойным.

— И как ты собираешься добиться от Луиса того, что мне нужно?

— Это уже мои заботы, — Легрэ сделал шаг навстречу королю, и гвардейцы обнажили оружие. — Я добьюсь.

Король задумчиво провернул серебро в руках. С тихим щелчком выскользнуло потайное лезвие. Фернандо поднял черные почти безумные глаза:

— Да? А я думаю, ты врешь. Докажи, что не врешь. Только не спрашивай как. И еще один шаг ближе ко мне станет твоим последним шагом. С этого расстояния ты меня не достанешь. И не думай, Легрэ, что ты умрешь, — усмешка исказила лицо мужчины.

— Если бы не Луис, я бы давно вас убил. Хотите сказать, у меня возможности не было? Была и не одна. Но в прошлый раз я этого не сделал и не сделаю сейчас. Я мог вас зарезать, мог ударить котлом по голове полчаса тому назад...Я действую и буду действовать в интересах герцога Сильвурсонни, а он вам смерти не желает. Разве вам мало доказательств моих чувств к нему? Я здесь. Я не пытаюсь вас уничтожить. Я отрекаюсь от Луиса ради его самого. Мало? — Кристиан сделал еще один шаг. — Так кто из нас дурак, Фернандо?

— Ты, Легрэ, — король скользнул вбок от мужчины. — Ты. Ты пытаешься меня убедить, что желания и чувства людей не меняются? Ты не отрекаешься от него, в этом ты постоянен. Ты меня ненавидишь, в этом ты постоянен, — Фернандо стоял сбоку от помощника аббата, сохраняя прежнюю дистанцию. — Ты будешь действовать в интересах герцога, в этом ты постоянен. Но каковы истинные интересы мальчика, ты будешь решать сам, так ведь? — издевательски спросил король. — Как ты сказал недавно — "он боится выбора, мы решаем за него"?

И продолжил жестко:

— Ты не дал ему выбора. Ты за него уже решил. И будешь этого добиваться. И ломать, если твои чувства не совпадут с его. По-другому ты не умеешь. Я не позволю тебе его сломать, — короткий кивок гвардейцам. — Увести.

— Если мои чувства не совпадут с его я его отпущу, — выкрикнул Кристиан сопротивляясь изо всех сил. Он отбросил одного стражника в сторону, но на смену ему пришли двое других — они заломили руки Кристиана за спиной, но он продолжал говорить и упираться. — Они уже не совпали! Но я же помог вам с ним, помог не позволить ранить Луису себя! Если бы я думал только о себе, как собственник, я бы предпочел видеть его мертвым, но не вашим! Думаете я не понимал прекрасно, что вы упрячете меня при малейшей возможности, а его снова будете подчинять... Вы сами можете сломать его. Вы король! Вам раз плюнуть это! А я люблю его и если понадобится, я способен отречься от Луиса! И вам этого не понять, потому что вы никогда не пробовали обращаться с ним, как с человеком!

Зверь короля вырвался наружу.

— Легрэ, а разве я говорил, что твои интересы совпадают с выбранными тобой интересами Луиса? — кривая улыбка на застывшем лице, навершие палки упирается под подбородок бывшего монаха. — Продолжаешь строить из себя мученика? Бросаться словами? — рубин все сильнее врезается в кожу. — Я-то конечно могу его сломать, но не буду. А вот ты... Ты этого не хочешь, но делаешь...

Фернандо отступил на шаг от Легрэ, с ненавистью смотря на него.

— И когда это ты с ним говорил как с человеком?

— А это не ваше дело. — Легрэ зло сощурился, и на его губы скривила издевательская усмешка. — Вы уперлись, как осел в то, что я его ломаю, порчу и повторяете, как заведенный. Хотите скажу, чего вы боитесь? Вам страшно, что он, в конце концов, вас отвергнет. Вам же до сих пор никто не отказывал, чего бы вы не пожелали. Все для вас ноги раздвигали с великой радостью. Я жив только благодаря вашим страхам, а вовсе не душевному милосердию... или что там у вас вместо него. Только знаете что? Если бы я не был простолюдином, если бы мы с вами были на равных, у вас не было бы ни единого шанса на любовь Луиса. Это вы не дадите ему выбора, а я уже давал и не один раз, и дам еще, если он захочет. А вы дальше обманывайте себя, Фернандо... лелейте надежды, что его можно заполучить через постель. О, вас ждет огромное разочарование. Грубость в постели — это всего лишь игра, способ правильно доставить и получить наслаждение, а я довольно видел, как вы его по морде по поводу и без. Вы жалки в своих страхах, а за его счет просто самоутверждаетесь, потому что на самом деле вы боитесь любого проявления человечности. Я ломаю Луиса только в ваших глазах, как вашу игрушку. Что, испортил я вам куколку для постельных утех? Поделом...

Король расхохотался.

— А ты забавен, Легрэ! Если бы мы были на равных, мальчик бы на тебя и не посмотрел! Он и виснет-то на тебе только потому что ты был стражником. А что касается куколки для постельных утех... — Фернандо нежно улыбнулся. — Если бы мне было нужно только это, я бы все получил еще тогда, когда мальчишку подложили под меня во дворце. А потом бы выкинул. Так что ты себе сильно льстишь.

Лицо мужчины вдруг накрыла маска скуки. Он перевел взгляд на алеющий камень. Тихо щелкнуло лезвие, прячась в обманчиво беззащитное серебро палки. Фернандо поднял глаза, затопленные тьмой, на Легрэ.

— Когда тебя придут убивать, знай, что об этом попросил Луис.

— Тогда пусть он сам мне это скажет, — так же беспристрастно ответил Кристиан.

— Это уж мальчик решит сам.

Короткий кивок гвардейцам, и через минуту король остался один. Голову опять раскалывало болью. Выпив лекарство, Фернандо пытался разобраться, зачем же он разговаривал с Легрэ. Это была не ревность, не желание отомстить или отыграться, унизить. Его вело желание узнать еще что-нибудь о Луисе, о том, как он открывается перед другими людьми. Перед человеком, которого любит. И в результате — почти пустота. Разум Легрэ был заполнен только собственными чувствами, отражения Луиса в этом человеку он почти не увидел.

44

Когда Луис только покинул шатер, потерянный и совершенно испуганный, его сразу подхватил под локоть один из гвардейцев, который требовательно заявил о том, что его величество велел отвести герцог а в безопасное место, которым на поверку оказался шатер самого короля. Желавший укрыться у Алисии, юноша опять оказался запертым. Он сел у самого входа на тюк и, мелко дрожа, дал волю чувствам. Слезы теперь текли по щекам, обжигая рану.

Недавний разговор отдавался тупой болью в затылке. Легрэ... Зачем он вернулся? Зачем геройствовал? Что хотел доказать? Герцог прижал ладони к коленям и наклонился глядя вниз, пытаясь угомонить головокружение. Теперь Кристиана казнят. От сознания неминуемого юношу затрясло, по телу побежал холодок. Из-за него синеглазый архангел лишится жизни. Его спаситель, его защитник, его милый убийца... а мог быть жить припеваючи и ...

В шатер вошел лекарь. Поднял юношу на ноги, повел к свету, заставил повернуться к свету. Затем полез в сумку и достал флакон, которым смочил ткань и протер рану. Она оказалась не глубокой. Несколько мазков по коже... Дикое щипание, отдающееся в виске, жарким пульсом, и вот на скулу ложится специальная тонкая повязка. Далее мужчина заставил герцога лечь и осмотрел ранение и на животе. Тонкая линия затянулась, но и ее следовало обработать. Потому и сюда легла новая повязка.

— До утра не снимайте, — сказал холодно лекарь. — Отек спадет. Рана на лице быстро заживет. Даже шрама не останется.

Луис благодарно кивнул. Он вновь поднялся на ноги, едва остался один. Ходил из стороны в сторону, чувствуя последним глупцом и ожидая появления Фернандо, который непременно появится здесь для разговора после ужасной, безобразной сцены. Господи! Легрэ еще и ударить короля посмел... Безумец! Какой безумец... Юноша нервно сжал пальцы в кулаки. Идиот! Придурок!

Неизвестно, сколько времени он так изводил себя, но, в конце концов, полог шатра откинули, и вошел король.

У Фернандо остался не очень приятный осадок после разговора с Легре, да и общее состояние, не смотря на принятое лекарство, оставляло желать лучшего. Герцог, стоявший тонкой испуганной статуэткой рядом с очагом, тоже не добавлял хорошего настроения. Король посмотрел на него тяжелым, ничего не выражающим взглядом, и пошел к кровати, скинув по пути рубашку. Сумку с зельями и почти все оружие он, чтобы не искушать мальчика, оставил в шатре Луиса.

Юноша отвернулся от короля спиной, против огня. Несмотря на усталость, он был сильно взбудоражен и взволнован. Еще несколько минут, и герцог опустился на тюк, стоявший рядом, чтобы отдохнули дрожащие ноги. Белые волосы знойными кудрями вились по тонкой длинной шее, с одного плеча чуть соскользнула тонкая льняная ткань, обнажая совершенное белое плечо. Луис сидел молча. То и дело вытирая рукавом бегущие слезы.

Фернандо устало лег на ложе. Холодно. Пусто. Муторно. Странно.

— Луис, — позвал он тихо. — Иди сюда. Пожалуйста.

— Зачем? — дрожь в голосе. Луис обхватил себя руками. — Я устал.

— Я вижу, — мягко продолжил король. — Иди сюда. Здесь теплее.

— Мне нужно посидеть одному. — белое пятно в желтых всполохах огня. Он будет злиться. Надо подняться и подойти. Луис встал и пошел к Фернандо присел неподалеку, не поднимая глаз.

Мужчина вздохнул, встал и накинул на мальчика покрывало. Сев перед ним на землю, король продолжил все также обманчиво мягко:

— Луис, ложись. Тебе нужно отдохнуть. Ложись.

— Спасибо, ваше величество, — юноша опустился на шкуры, поджимая ноги и закрывая глаза. Дорожка слез прочертила новые полоски по носу. Луис тихо всхлипнул, зарываясь поглубже, почти с головой.

Фернандо придвинулся ближе и начал ласково гладить юношу по голове, чувствуя, как содрогается тело под его рукой. Пусть плачет. Так мальчику станет легче. Потом сон сгладит все. Время тоже. А он поможет.

Пальцы проникали в мягкие пряди, словно пробирались в опустошенную душу. Верить сейчас герцог никому не хотел и говорить — тоже. Он боялся, что его опять заставят отвечать на вопросы, от этого сжимался еще больше. Лихорадка пробирала тело. Было очень-очень холодно.

Мужчина чувствовал, как жар под ладонью усиливается, но он верил своему лекарю и повторно звать его не стал. Стараясь не потревожить то ли уснувшего, то ли забывшегося Луиса, Фернандо встал, бесшумно прошел к выходу и велел подать граппы и чистый отрез хлопка. Когда принесли требуемое, он просто стоял и смотрел на своего мальчика, опять и опять прокручивая разговор с Легрэ. Король был уверен в своей правоте, в правильности выбранного пути. Но выдержит ли мальчик этот путь полностью?

Получив затребованное, Фернандо протер лоб и руки Луиса спиртным, чтобы сбить жар. Затем принялся раздевать мальчика, немного опасаясь, что тот воспримет его действия неадекватно.

Луис не сопротивлялся, он лишь один раз приоткрыл глаза и снова закрыл. Почти полчаса, он пробыл в мокрой одежде, когда его облили водой из котла, а потом босиком шел по холодной земле. Герцог надеялся, что это не простуда, а всего лишь нервы.

От притираний короля, что скользил мягкой тканью по телу становилось еще жарче, но Фернандо шептал что-то успокаивающее, и юноша постарался успокоиться.

Через некоторое время жар у мальчика спал, и мужчина, раздевшись, скользнул к нему под покрывало. Он прижал к себе Луиса поплотнее и продолжил гладить по голове, успокаивая, усыпляя.

И тот вскоре устроился поудобнее на руке короля, уже не в силах бороться со сном и болью в груди, со своими сомнениями и страхами, подвинулся к мужчине, ища тепла, словно ребенок, и глубоко уснул.

Фернандо лежал и думал. Скоро уже рассветет, предстоит новый этап переговоров, мальчика придется оставить на целый день одного. С одной стороны, нельзя его оставлять, сейчас такой этап в развитии, что лучше бы не отпускать его от себя. С другой стороны, Луиса воспитывали дипломатом, будет забавно посмотреть, какую он сторону примет на переговорах, что будет делать.

Решив оценить состояние юноши завтра, Фернандо обнял его покрепче и закрыл глаза. Нужно набраться как можно больше сил перед завтрашним днем, на зельях долго не протянешь.

Утро пришло в лагерь через несколько коротких часов птичьим щебетанием и солнечным светом. Встающее солнце заливало цветущую долину и зазеленевшие деревья. В глубине же шатра еще царила полутень, но через щель полога уже проникали яркие лучи.

Луис проснулся, поднял отяжелевшие от слез веки. Крепкое кольцо рук держало его при себе. Спина опиралась на что-то мощное и горячее.

Герцог не шевелился. И мысли его теперь бежали быстрее весенних ручьев, что однажды превращаются в полноводную реку. Извилистые и чуткие они прокручивали каждую деталь ночного разговора, пробуждая внутри маленького испуганного зверька, которого постоянно истязают.

— Проснулся? — губы Фернандо коснулись макушки легким поцелуем. — Как себя чувствуешь?

— Да, спасибо, хорошо, — герцог не шевелился, затаившись в руках короля и опасаясь вообще говорить. Звуки давались с трудом. Сердце стало стучать, как сумасшедшее.

Мужчина чувствовал, как испуганно трепещет юноша в его руках. Это было очень плохо. В следующую секунду он перекатился так, чтобы мальчик оказался под ним. Вглядевшись в кристаллики страха и паники в голубых глазах, Фернандо мягко улыбнулся и провел рукой по щеке Луиса:

— Тогда встаем, проверю, как тебя обучили твоему ремеслу.

Луис перестал дышать. Затаился. Пальцы на руках похолодели. Губы побледнели. От близости у него наступила паника. Еще недавно он мог ощущать гамму эмоций: тепло, радость, сладость, а теперь лишь лед, который... его уничтожал и рвал на кусочки.

— Моему ремеслу... — повторил и отвел взгляд.

Твердые пальцы подняли его за подбородок так, что юноше пришлось встретиться взглядом с Фернандо.

— А теперь отвечай, что ты подумал.

— Ничего, — глаза были полны новых слез. В ране на щеке пульсировала кровь. Тело Фернандо казалось тяжелым и невыносимым.

Мужчина смотрел на мальчика, а в голове билась одна мысль: "Плохо". Он легко поднялся и начал облачаться в одежду, которую им, не потревожив сна, принесли с рассветом. Усевшись спиной к Луису, кинул:

— Вставай.

Рядом с костром стояла еда на двоих. Он любил завтракать один или только с любовником, и, зная его вкусы, еду приносили заранее — хлеб, холодное мясо, легкое вино, по возможности свежие фрукты.

Фернандо задумчиво налил себе вина.

Луис поднялся, вернее сел, прикрываясь покрывалом, потянулся рукой за длинной рубахой, не поднимая глаз. Натянул ее... Затем — шоссы... Теперь он неуверенно выполз на свет. И продолжил сидеть на месте, ничего не говоря и продолжая смотреть вниз. Мысли стали сумасшедшей волной, которая затопляла голову. В ней полыхал стыд и ненависть к себе. Луис так долго думал, что способен сопротивляться, а он, как и доказал король, никто. Юноша положил руки на колени и задумчиво провел по рукаву рубашки. Лучше сразу надоесть. Быть скучным. Тогда его выкинут, как ненужную вещь.

Фернандо кинул короткий взгляд через плечо:

— Иди сюда. Ешь, силы тебе понадобятся.

Мужчина внимательно, но как можно более незаметно наблюдал за своим мальчиком, отслеживая реакции.

Луис пересел. Он не мог скрыть страха. В голове пробегали картинки избиений и измывательств. Рука потянулась за хлебом и зеленью. Юноша откусил кусочек и стал медленно жевать, но его тошнило... Вернее, есть было почти невозможно, потому что... Герцог понял это внезапно... у него болела челюсть. От удара. Показать свою боль он не мог, а потом продолжал очень медленно прожевать пищу.

— Луис, — тихо позвал король, — мальчик мой, выпей.

Он протягивал юноше кубок.

— Здесь взбадривающий отвар. Ты хотел быть дипломатом. Сейчас ты сможешь показать, на что способен.

Внимательный взгляд короля не отпускал мальчика. Он никак не мог решить, каким именно способом вывести сейчас юношу из ступора. Все варианты имели свои отрицательные стороны.

— Благодарю, ваше величество, — Луис принял кубок и стал пить, не заботясь о том, что намешано в воде. Ему было абсолютно на это наплевать. Взбодрит ли, убьет ли, вызовет ли приступ желания, усыпит... Как там сказано — послушная собака должна вилять хвостом и благодарить? — Я очень благодарен за вашу милость и желание возложить на меня столь высокие обязательства, но я совершенно не годен к дипломатии. — глаза неотрывно смотрели теперь на костер.

— Почему? — Фернандо смотрел, как легкий румянец возвращается на щеки мальчика.

— Я убедился об этом на личном опыте, ваше величество. Благодарю за завтрак. Все было очень вкусно. — Герцог поднялся и отправился к одному из котлов, чтобы умыться, вспомнил о повязке и потянул ее прочь. Припухлости почти не было, но след от удара потемнел. Юноша плеснул на лицо воды. Взял ивовую ветвь, чтобы с помощью нее почистить зубы. Он думал над тем, каким образом сейчас сообщить о намерении отправиться к жене. И продолжал нехитрую процедуру, которая делала зубы чистыми и здоровыми.

Мужчина неслышно встал и, бесшумно ступая, подошел к Луису.

— И каким же образом ты в этом убедился? — выдохнул он вопрос в волосы мальчика.

Герцог вздрогнул. Выпрямился в струну. Такую тонкую и изящную. Остановился, опуская медленно руки.

— Простите, ваше величество, вы подошли слишком близко. Я не могу отвечать вам, когда вы стоите за моей спиной. — Луис сделал шаг вперед и в сторону. Повернулся. — Я не умею изъяснять простые вещи. Возможно, мне недостает убедительности, возможно, мои слова пропускают мимо ушей. В любом случае я не способен убедить ни вас, ни даже простолюдина в том, что мои намерения и желания не в том, чтобы искать общения, а, напротив, избегать его.

— Зачем? — просто спросил король. — Мальчик мой, это же больно. Для тебя больно.

Луис непонимающе посмотрел на короля.

— Вы опять все прослушали, ваше величество. Вот и доказательств не нужно. Я с вашего соизволения желаю отправиться к своей жене и провести с ней время, чтобы потом отправиться домой.

Фернандо улыбнулся.

— Это просто доказывает, что вчера меня больше беспокоила твоя безопасность, чем размышления. Садись, — он кивнул на подушки около костра. — Объясни своему глупому королю еще раз. Может быть, сейчас я смогу понять.

— Мне ничто не угрожает. — Луис вздохнул и отправился к подушкам. Присел, и отвел взгляд. — Я прошу вас о том, чтобы отправиться к жене и быть с ней... не надо говорить про убийства и другие ужасы... Я вчера уже... их видел... — голубые глаза посмотрели на Фернандо. — Что вы хотите от меня? Скажите честно?

— Знаешь, Луис, я тебе уже говорил, — Фернандо задумчиво смотрел на мальчика. — А теперь ответь ты мне честно — почему ты мне не поверил?

— Да-да, так честно... ваше величество... — голова у Луиса окончательно просветлела от снадобья, на смену апатии пришло желание бежать. Но герцог его подавил. — Я тоже был честен с вами.

Фернандо рассмеялся, в глазах заплясали чертенята.

— Придерживайся такой же тактики и при беседе с дядей твоей жены. А это тебе для придания сил, — король обхватил лицо Луиса двумя руками и стал целовать.

Герцог не ожидал. Он вцепился в ответ в запястья короля. Взвыл от боли, которая стала безумной. Челюсть словно разорвало на сотни осколков.

— Больно... Нет, — юноша побледнел.

Мужчина мгновенно отстранился, пробежал пальцами по лицу юношу, вызвав еще один всхлип с его стороны. Выматерившись про себя, Фернандо влил в мальчика несколько глотков граппы, бутылка с которой осталась стоять с прошлой ночи, чтобы он меньше чувствовал. Вправив вывих, король прижал к себе трясущегося Луиса, приложив к его лицу кусок ткани, смоченной в той же граппе — так отек должен был пропасть быстрее.

— Мальчик мой, почему ты сразу не сказал? — спросил Фернандо, легко целуя его в волосы.

Бедный Луис уткнулся в грудь короля, вцепившись пальчиками в его рубаху. Спрятался там, не желая отвечать на вопрос. Боль, такая резкая от того, что челюсть поставили на место, отступала, но перед глазами еще некоторое время мерцали разноцветные круги.

Наконец юноша отстранился, но он еще все находился в руках короля, который теперь обнимал его с очевидной нежностью и желанием. Это смутило герцога неимоверно. Смены гнева на милость, удары и мягкость чередовались, пугая... У Луиса было слишком много вопросов к мужчине. А тот спрашивал, почему не сказал: да потому что не доверяет, потому что боится, потому что...

— Я думал, само пройдет, — забормотал, уходя от гипноза темных глаз.

— Луис, — мужчина нежно гладил мальчика по волосам и поцеловал в висок. — Когда встречаешься с чем-то незнакомым, что ты делаешь?

Фернандо постарался поймать взгляд юноши. Ему очень хотелось обнять посильнее маленького и не отпускать.

— К чему вы это спрашиваете, ваше величество? Я не понимаю, — герцог теперь практически лежал в объятиях мужчины. От поцелуев краснел. Его не отпускают, его не слушают, дают понять, что избежать дальнейшего общения невозможно. — Я бы поинтересовался у того, кто знает больше меня, — все же ответил он на вопрос. — Но я все равно не понимаю...

— Луис, мальчик мой, — Фернандо, едва касаясь, провел по щеке юноши пальцами, — я знаю о теле, о травмах, о боли больше, чем ты. Спрашивай меня, я тебе всегда отвечу и помогу.

Мальчик, сам того не понимая, выглядел безумно соблазнительно, и глаза короля стремительно темнели от желания. Они становились темно-коричневыми, оставаясь такими же мягкими — ярость бешенства или вожделения еще не залила их чернотой.

— Хорошо, — еще большее смущение от ласковых рук. — Я буду спрашивать.

Тонкие черты Луиса, заостренные постоянными переживаниями, казались нежными и мягкими. Бутон, закрытый до поры до времени, распустился внезапно. Казалось, в это утро он обернулся в прекраснейшую птицу, которая даже не понимает, что может вызывать при одном лишь взгляде. Юноша не мог оторвать взгляда от Фернандо, теперь любующегося попавшейся в его руки добычей.

Король не выдержал, склонился над герцогом, и аккуратно поцеловал, вкладывая в поцелуй всю нежность, на которую был в тот момент способен, всю ласку, которую хотел дать своему мальчику. Негу разморенного полуденным солнцем луга. Ему очень не хотелось опять увидеть в глазах юноши льдинки страха, парализующие не только Луиса, но и его самого.

Губы герцога, мягкие, сладкие, податливые, как тонкие лепестки, как дорогой шелк, как подаренный глоток, они приоткрылись. В чуть потемневших глазах появилось новое непонимание оттого, что происходит, от того, каким образом Фернандо ищет путь к закрытой двери. Как его мягкость отражается в ледяных зеркалах бесконечных миров Луиса. Юноша, образованный для своего времени, среди зверей всегда был изгоем, не способным на защиту. Поцелуи, которые они принимал и от Легрэ, и от короля отличались. Сейчас Фернандо позволил себе показать беззащитность, восторг, отождествление Луиса с божественным даром. И это безумно смутило разум, словно только что сам король признался в любви.

Мужчина продолжал целовать юношу, открывая в своей душе все то, что было заперто, грубо заколочено, завалено камнями, когда он получил власть. Фернандо тогда поклялся, что у него не будет слабостей, не будет того, на чем его можно поймать, на чем его можно будет сломить. И теперь, держа в своих руках мальчика, король начал понимать, что его вел не только интерес — интерес создать достойного партнера из прекрасной заготовки, не только желание обладать редким цветком. Это было что-то большее. И ему становилось страшно. Если это кто-то заметит, Луису не поздоровится — им манипулировать гораздо проще, чем королем. И защитить получится далеко не всегда. Он еще не может понимать и противодействовать тонким манипуляциям, тем более физическому воздействию. Нужно вырастить его как можно быстрее, иначе может быть поздно.

Фернандо все больше все больше углублял поцелуй, теряясь в свои чувствах, мыслях, желаниях. Но главное было — защитить его мальчика. Ото всех, от всего мира. Пока он сам не научится это делать, пока не станет равным ему. Свободным.

— Я... ваше величество... — смущение перепуталось с недоумением, скрытым восторгом и страхом, безумством робости и отчаянием смелости. Чуть отстраниться. — Вы... совсем не слушаете меня, не понимаете. Не желаете меня понимать. Я юноша. Я не могу... я мужчиной рожден. Неужели вы думаете, что это правильно? Как можете так думать? Как можете?.. — новый ответ на очередной поцелуй, на объятия, на ласку. Луис даже застонал.

Мужчина самозабвенно целовал мальчика. В тот момент слова были не нужны, они были вредны. Слова воспринимаются головой, и там же остаются, если в душе, в теле живет страх и отчаяние. Фернандо сейчас говорил с душой юноши. Говорил языком тела, но не так, как он привык в обычной жизни. И не той странной лаской, которую он использовал во время одного из этапов привязывания очередного фаворита, без которой потом становилось трудно обходиться. Нет. Он говорил языком нежности, которая прорастает из самой сути человека. Каменная душа короля дала странную трещину, и причина была одна — юный герцог Сильвурсонни.

— Ваше Величество! — раздался крик около входа в шатер. — Герцог Аталийский просит Вас уделить ему время для обсуждения поправок к договору!

Фернандо с трудом оторвался от мальчика. Еле удержавшись, чтобы еще раз его не поцеловать, спросил:

— Пойдешь со мной? Или хочешь пообщаться с падре Себастьяном?

Луис секунду медлил, все еще находясь в нежности поцелуев и ласк.

— С вами? Пойду с вами... — как завороженный, кивнул согласно. — Или лучше к Алисии? Я... — он окончательно запутался в своих эмоциях, как в сетях, свитых из солнца. Не понимал опять. — Пойду с вами, — уже более твердо. — Но зачем я там нужен?

Герцог высвободился из рук, вспоминая опять безумную ночь, удар по лицу тыльной стороной ладони, поднялся на ноги. Не до конца одетый, в длинной белоснежной рубахе и алых шоссах из атласа, которых достойны лишь короли, с безумными голубыми глазами.

— Договор. Я хочу, чтобы ты посмотрел на договор и высказал по нему свои замечания, — Фернандо любовался, буквально упивался словами юноши и открывшейся картиной. Через минуту он поднялся и, откинув полог шатра, велел передать горцогу Аталийскому, что прибудет через полчаса и дал распоряжение принести из шатра Луиса одежду для юноши и сумку и зельями и свое оружие.

Луис удивленно посмотрел на короля, загадочно улыбнулся. ему улыбки давались сейчас с большим трудом, но в данном случае она была не лживой, а полной сомнений. так иногда улыбаются дети, которые не умеют понимать простых вещей, но при этом пытаются одарить даже хищника своей любовью ко всему жестокому миру. "Договор, — пронеслось в голове. — Доверить мне договор? Ведь я нахожусь с той стороны... И практически от моего лица заключают союз". Герцог принял от слуги одежду. Торопливо начал одеваться, стараясь не думать о судьбе Легрэ и при этом только и видя его перед глазами — мужчина представлялся пронзенный мечом, лежащий в канаве с открытыми синими глазами, смотрящими в небо. Страшное видение. из-за него происходят беды. Из-за него случаются несчастья. Отец говорил, что дьявол принял в Луисе самое прекрасное свое обличье — оно вызывает любовь.

Через полчаса король с Луисом вошли в палатку, выделенную для переговоров, чем немало удивили герцога Эдуардо, которым там уже находился. Мужчина передал полный текст договора Луису, а сам принялся просматривать поправки, внесенные после вчерашней встречи. Краем глаза он наблюдал за сосредоточенно читающим мальчиком.

Луис читал, вникая в смысл договора, в котором Аталья становилась частью империи Фернандо. Читал о том, как будут строиться отношения между княжествами, какие налоги требуется платить в казну. Про общую армию... Пункт за пунктом сознавая, что попал в бесконечную ловушку. Его роль в государстве прописывалась определенным образом. Близость ко двору.

Луис поднял взгляд от бумаги и посмотрел на короля.

— Вы уверены, что присутствие меня как правителя необходимо при дворе?

Король твердо ответил, не отрываясь от своих бумаг:

— Да, уверен. У тебя и твоей свиты будут отдельные покои в моем замке, охрана, гостевой дом, охотничий дом, все что полагается главе вассального государства.

После этого он поднял прямой спокойный взгляд в лицо мальчика.

— Записывай любые возражения или дополнения, мы их обсудим.

— Безопасность прежде всего, ваше высочество, — подтвердил Эдуардо, тоже на мгновение отрываясь от своих бумаг. Затем он продолжил чтение.

А Луис все никак не мог принять высказанное только что обоими мужчинами. И потому вновь прервал их чтение.

— Не правильнее ли будет присутствовать там, где требуется участие в делах? — спросил он. — Кто-то должен управлять этим краем...

Эдуардо опять поднял взгляд на короля. Лицо герцога Аталийского было совершенно спокойно и равнодушно. Никто не прочитал бы на нем сомнения или удивления, или гнева... Вообще ничего. Они с Фернандо давно обсудили этот пункт, но герцог ждал ответа короля о том, кто останется здесь главным.

— Луис, ты не дочитал, — обронил король. — Смотри чуть дальше. Под твоим патронажем будет университет. А так как здесь будет проходить обучение только богословию, я посчитал, что тебе будет лучше находиться в столице, где будут изучать и все остальные науки, не только богословие.

Юноша пробегал по строчкам, надежды на бегство таяли. Его жена поедет в столицу, но ей уже выделен замок и прочие привилегии. Луис почувствовал, как колено Фернандо коснулось его ноги. Ток пробежал по мышцам.

Еще несколько часов длились переговоры, в которых Фернандо высказывал претензии. Иногда его рука пробегала по бедру Луиса, успокаивала, гладила. Герцог Аталийский неохотно сдавал рубежи своей власти, но куш, который ему достался в результате, того стоил. Он выгодно продал державу брата и спровадил наследницу в качестве всего лишь жены правителя, который будет полностью принадлежать королю — и телом, и душой.

Луис вышел из шатра уже далеко за полдень. Зажмурился от яркого солнца.

— Вы позволите мне навестить Алисию? — спросил он Фернандо.

Король покосился на герцога. Ему очень не хотелось отпускать мальчика, да и сама девица ему не внушала доверие после вчерашней ночи. Но Луису все равно придется общаться с принцессой, наследник нужен обязательно. Да и послабление нужно дать.

— Иди. Через час я за тобой зайду.

Алисия встретила юношу на пороге и сразу стала осматривать рану на лице. Она была весьма обеспокоена и, выпроводив слуг и фавориток, потащила герцога внутрь, чтобы буквально расспросить о происходящем.

Луис отрицательно качал головой, пытаясь уйти от прямых ответов, но девушка была очень настойчива.

— Послушай, — зашептала тихо. — Ты уверен, что тебе нужно все происходящее? Может, тебе обратиться за помощью церкви и укрыться?

— Падре Ксанте вчера внушал мне, что мужеложество — это нормально, — печально улыбнулся юноша. — Они склоняют меня на близость. Я...

— Ты мог бы потребовать жить со мной хотя бы несколько месяцев. За это время мы придумаем, как уехать из столицы.

— Твой дядя, — Луис уже не сдерживал гнева. — продал тебя за управление этими землями. Алисия, тебя запрут в замке — это в лучшем случае. А в худшем — разведут со мной и отправят в монастырь...

— Глупости... Я не позволю им везти меня...

— тише, — Луис прислушался к шагам вне шатра. Выдохнул. — Я не хочу вмешивать еще больше людей. Из-за меня все страдают. Ты должна смириться и уступить. Тебе будет проще, если ты перестанешь докучать королю и примешь все, как есть.

Принцесса вскочила. Она долго ходила мимо герцога, потом налила себе вина. Отпила несколько больших глотков. Села на тюки, проклиная циничных хищников.

— Если удастся, если будет возможность, ты должен исчезнуть... Они тебя убьют.

— Твой дядя?

— Да, я слышала разговоры до заключения договора, но тогда я не знала тебя, Луис. — тяжелый вздох.

Юноша встал.

— Я могу полежать. Я порезался вчера.

— Конечно, — девушка вскочила и помогла Луису прилечь. Все время до прихода гвардейца она гладила мужа по голове и размышляла над тем, как будет выбираться из столицы.

45

Всю свою жизнь, проведенную в жарком пламени ада, Себастьян стремился изменить мир. Сначала он был просто дворянином, потом неудачливым монахом и, наконец, вором... убийцей, практически докатился до самого дна. И все же ему удалось поднять голову и заставить себя идти вперед, не оглядываясь, не стараясь себя жалеть.

Сначала Себастьян просто отчаянно хотел жить, но теперь он мечтал, как и многие в Риме убрать сумасшедшего Фернандо с трона. Тот не подчинялся Церкви, тот властно подгребал под себя все большие территории. Тот мешал осуществлению власти Бога на земле.

Убийство было задумано задолго до появления короля в Валассии. Никто не знал, под какой личиной явится отчаянный сумасброд и параноик в богатые земли. Но в Аталии давно ждали ответа на высланные бумаге о договоре.

Все происходило стихийно. И каждый раз король ускользал от смерти, как заговоренный.

Падре Ксанте, имевший доступ к первым лицам страны, к заговорщикам, что стояли на верхушке власти и жаждали крови Фернандо, неумолимо желали поскорее убрать сумасшедшего правителя и поставить своего — чтобы тот служил лишь марионеткой их темным делишкам, — тоже желал убрать того, кто искалечил не одну судьбу.

Теперь он достаточно подготовился к последнему акту. Обезвредив большую часть гвардейцев — их просто перерезали по периметру лагеря, Себастьян дал знак, что пленник Легрэ собирается бежать. О его присутствии в лагере сплетничали с утра, особенно — словоохотливая принцесса. Лучшего способа, чем обвинить в убийстве ревнивца, и не предвиделось.

Падре устроил шум в лагере, а затем его солдаты ворвались в шатер с пленником и переместили его в другое место, чтобы туда же пригласить и Фернандо.

Теперь Себастьяну оставалось лишь ждать появления короля, так яростно прикрывавшего все эти годы францисканский орден и потакавшего их изысканиям.

Когда Фернандо, только отпустившего Луиса к принцессе, сообщили о попытке побега пленника, он насторожился. Такого быть не могло — все его солдаты помнили, что было после прошлого побега Легрэ, поэтому охраняли и проверяли его особо тщательно. К тому же слуга был от падре Себастьяна, а король хорошо запомнил слова стражника о приказе аббата. Крикнув с собой несколько охранников, мужчина пошел к шатру, куда перевели пленника. Нужно было проверить, что происходит на самом деле.

Около шатра инквизитора было много охраны. И сам падре Ксанте, обеспокоенный и немного взлохмаченный стоял у входа.

— Ваше величество, его поймали при попытке к бегству. Ударили сильно. — мужчина дал знак, чтобы откинули полог. Легрэ лежал у погасшего очага без сознания. Конечно, Себастьян не желал, чтобы Кристиан рассказал правду о их последнем разговоре и о том, что именно его, стражника, убийцу и злодея, вздернут за убийство короля. В шатре уже прятались несколько воинов. Они ожидали только шага внутрь. Солдаты вели себя вроде мирно, но тоже готовились к атаке. Гвардейцев начали бы резать сразу после нападения.

Король попытался оценить на глаз степень повреждений Легрэ, но в шатре было темно, особенно по сравнению с пространством, залитым ярким полуденным солнцем. Он машинально сделал пару шагов вперед, оказавшись в шатре.

И его тотчас ударили по голове. Сам падре Ксанте не собирался марать руки о короля, которого презирал и ненавидел, как сторонника методов инквизиции.Для этого он нанял людей. Фернандо покачнулся и стал падать, в это время от угла отделилась первая тень с ножом. На улице послышались крики. Ржание лошадей. А за ней разрастающаяся бойня.

Именно тогда Себастьян сделал шаг в сторону, а в руках его появился меч. Он готов был убить любого, кто сейчас может помешать.

Легрэ лежал с полуприкрытыми глазами, на боку и лишь смутно воспринимая происходящее. Все было словно кошмарный сон. Себастьян, явившийся — как Кристиан поначалу подумал — за ним, очень доходчиво объяснил роль Легрэ в предстоящем убийстве и до того, как Кристиан поднял шум, его огрели по голове рукоятью меча. Этот кошмарный сон в багряных красках не собирался заканчиваться. Легрэ видел, как медленно Фернандо падает вперед, как к нему не торопясь подходит убийца, как торжествующе Себастьян наблюдает за ними. Они убьют Фернандо, вложат в руки Легрэ нож и уйдут, и едва Кристиан придет в себя, его вздернут за убийство, которого он не совершал. Он ненавидел короля, но еще меньше хотел погибнуть так вот нелепо и несправедливо. Рука сама собой шарила по землистому полу в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно было драться, но то ли благодаря нерасторопности стражи, то ли волей того же случая, что направлял Кристиана в последний день, в его ладонь попала рукоять короткого легкого меча. Пальцы сжались, кровь закипела в жилах и, когда убийца занес нож над Фернандо, в Кристиана хлынула чудовищная сила — она заставила его с диким рычанием вскочить на ноги и вонзить меч в спину Себастьяна, дернуть лезвие назад, а потом со всей силы ударить по руке наемника. Дикий вой разрезал тишину и человек схватился за отрубленную кисть, упал на колени рядом с Фернандо, дрожа и воя, точно голодный пес. Кристиан отпустил меч, рассеяно осматриваясь. Перед глазами у него все двоилось.

Себастьян не ожидал удара. Еще находясь в сознании — а это была короткая минута перед агонией — он увидел свет. Ярчайший свет освобождения. Он с ужасом подумал о судьбе Сея... О том, что затащил его в пекло. И Паоло... Два таких разных чувства... Бездна... Без дна...

Внезапно Фернандо поднялся, и, оттолкнув ногой мешающего ему калеку, подхватил его меч. Удар пришелся вскользь, не принеся королю особых повреждений. Падая, он не выпустил из рук серебряную палку, и за те мгновения, которые потребовались наемнику, чтобы добраться до него, успел раскрыть лезвие и перегруппироваться. В ближайшего наемника полетело серебро. Во второй руке короля оказалась дага. Пока оставшиеся три наемника не успели прийти в себя, Фернандо шагнул ближе к Легрэ.

Они интуитивно встали спина к спине. Легрэ с трудом отразил выпад в свою сторону. Второй. Третий. Рука метнулась вперед, и раненный в живот противник пошатнулся назад. Позади Фернандо сдерживал натиск еще двоих наемников. Легрэ обернулся и ударил одного мечом под колено.

Второй противник короля упал от удара в шею. Раненого мужчина добил дагой. Прислушиваясь к звукам, раздающимся снаружи, Фернандо сказал:

— Легрэ, нам нужно пробиваться к моему шатру. Ты сможешь?

— А у меня есть выбор? — Кристиан тряхнул головой, и в затылке тут же поддернуло болью. Он подошел к бездыханному телу Себастьяна и носком ноги перевернул на бок — вся спина падре была в крови. — Похоже, что здесь все...

Фернандо коротко глянул на аббата. Что ж, туда ему и дорога, хотя жаль, конечно, теперь допросить нельзя.

— Сзади справа от меня, — велел он Легрэ, откидывая полог. Как король и надеялся, его гвардейцы пока держались. Крик "Ко мне!" придал им воодушевления, и вскоре поле боя около шатра Себастьяна осталось за ними.

Несмотря на зверскую головную боль и легкое недомогание, в битве Легрэ держался возле короля. Конечно, ждать благодарности от этой скотины вряд ли стоило, но сейчас Кристиан четко понимал только одно — его не повесят за убийство Фернандо. Впрочем, Луиса ему тоже вряд ли позволят увезти с собой. Может именно от этой безысходности, а может от злости Легрэ ожесточенно резал всех, кто пытался помешать ему прорываться к королевскому шатру. Попутно к ним с королем присоединялись выжившие гвардейцы — они сражались храбро, не раздумывая отдавали свои жизни за Фернандо. Легрэ, в отличие от них, золотом за это не платили. Когда небольшой отряд во главе с королем прорвался к шатру и к своим основным силам, Легрэ сверху до низу был в чужой крови, причудливо окрасившей его красную рясу. Он осмотрел себя и усмехнулся.

— Воистину Святая Инквизиция в деле.

Фернандо, еще раз внимательно поглядев на Легрэ, кинул ему пару пузырьков.

— Оружие там, — он кивнул на один из углов шатра, — можешь себе что-нибудь взять.

А сам принялся быстро доставать какие небольшие мешочки из кованого сундучка, спрятанного среди тюков, и пристраивать их в извлеченную оттуда же странного вида напоясную суму. Запалив медленно тлеющий трут, король выдохнул:

— Ну, с Богом. И к дьяволу.

Выйдя из шатра, скомандовал:

— К обозу!

Лагерь превратился в кровавый ад. Обе стороны бились отчаянно, понимая, что только в только в полном истреблении противника был их шанс выжить. Несмотря на численное преимущество бунтовщиков, гвардейцы, идущие с королем, пока брали умением. До обоза удалось добраться очень быстро, и количество солдат короля увеличилось почти вдвое за счет забаррикадировавшихся среди телег. Ждать подмоги было безопаснее, чем уходить через открытое поле, тем более у короля были и небольшие сюрпризы для врагов.

На свет был извлечен один из мешочков, и через минуту в основном скоплении бунтовщиков раздался взрыв, потом еще один. Услышав крики боли и страха, Фернандо злорадно улыбнулся — не зря, не зря он поддерживает францисканцев, много чего полезного можно вынести из дружбы с этим орденом.

Внезапно он услышал тоненький вскрик, раздавшийся из-под ближайшей телеги.

Шум в лагере разрастался с неимоверной быстротой. Когда Луис выглянул наружу, он сразу понял, что в лагере началась битва. Принцесса сорвалась с места и заставила юношу следовать за собой. Они покинули шатер вовремя. Туда ворвались солдаты.

Герцог пытался потянуть девушку прочь из ада. Но Алисия жаждала крови. И теперь она отбивалась и от гвардейцев короля и от собственных солдат...

А Луис вдруг осознал, что вот его точно зарежут. Юноша дернулся бежать, но тотчас чуть не попал под всадника, лошадь вздыбилась, погнала его через лагерь, и лишь упав под ближайшую телегу, набитую провиантом, герцог ощутил, что находится в относительной безопасности.

Он закрыл голову руками, ничего не желая слышать: крики, кровь, бешеная мелодия смерти. Происходящее не укладывалось в голове.

Казалось, прошла целая вечность... Казалось, этому не настанет конца, но в какое-то мгновение Луис увидел, что там — в отдалении — его жена падает на дорогу в крови... и тогда он закричал, не задумываясь, что привлекает чье-то внимание.

Тут же сильная рука ухватила его за шиворот и потащила наружу. Легрэ был похож на черта — с ошалевшими глазами, перепачканным в крови лицом и руками.

— Давай в середину кольца! — крикнул он, отступая в гущу своих и волоча герцога за собой. — И ради всех святых — не высовывайся.

Юноша даже сопротивляться не посмел. Он видел, как король в это мгновение достает из обоза странные штуки... И солдат, который помогал Фернандо, поджег фитиль, чтобы в следующую минуту взметнулось яркое пламя.

— Боже мой! Что здесь происходит? — герцога толкнули в кольцо, не давая ответа. Вместо этого прогремел еще один взрыв и еще...

Продержаться несколько часов было нелегко, но войска короля сумели это сделать. С помощью подошедшей подмоги бунтовщики были разгромлены, большинство солдат и наемников было убито, дворян и монахов старались брать живыми. Особенно Фернандо интересовал герцог Аталийский Эдуард, которого также удалось захватить...

Но захваченными король решил заняться завтра, слишком много сил ушло за этот кошмарный день. Посидят связанными и под охраной, ничего с ними не случится.

Он повернулся к Легрэ, который всю битву был неподалеку от него.

— Легрэ, пройди в шатер к Луису и оставайся там, пока не позову. Луис, — холодный взгляд короля уперся в мальчика, который сейчас жался к бывшему стражнику, — ты со мной.

С этими словами Фернандо повернулся и спокойно пошел к своему шатру, каким-то чудом оставшемуся нетронутым в сражении. Несколько гвардейцев встали позади Легрэ.

Кристиан положил ладонь на плечо Луиса, взволнованно сжал пальцы и, глядя в спину короля, сказал:

— Делай то, что считаешь нужным.

Герцогу ничего не оставалось, как последовать за мужчиной. Он бросил на Кристиана полный страха взгляд за его дальнейшую судьбу, а затем отвернулся и, осторожно ступая между трупами, почти крича от ужаса, вошел в шатер короля — тот откинул полог и пропустил юношу вперед.

Внутри было уже темно, веяло холодом. Пахло кровью. И Фернандо тоже весь был в крови. Руки тряслись, сердце стучало. Луис ничего не понимал и даже предположить боялся, что именно произошло после переговоров. Теперь он просто ждал слов короля, нервно сжимая кулаки.

Мужчина молча сноровисто разжег огонь, и сел около костра, рассматривая мальчика. Тот явно был в шоке и был готов сорваться.

— Луис, садись. Ты не ранен?

Внезапно в шатер вошло несколько человек, юноша вздрогнул, ожидая продолжения ужаса. Но это всего лишь принесли большую бадью, которую быстро наполнили водой. Котел с горячей водой угнездился на специальной подставке около костра, как по волшебству появилась новая одежда и еда, и король вновь остался наедине с мальчиком.

— Нет, — тот покачал головой. — Что случилось? Что происходит? — спросил он, провожая взглядом слуг и делая осторожный шаг к Фернандо. На лице того застыли капли крови, глаза были темными, почти безумными. Еще несколько шагов, чтобы взять белый отрез и кувшин, намочить в нем ткань и сесть рядом, начать стирать следы. — Небо! Зачем? Зачем?.. — юношу передернуло от воспоминаний о трупах, о криках, об Алисии, которую пронзила стрела.

Фернандо прикрыл глаза. Прикосновения, забота Луиса были настолько приятны, что его постепенно начало отпускать холодное безумие, в котором он пребывал все время после покушения.

— Всего лишь новая попытка меня убить. В этот раз более масштабная. Я не понимаю, как церковники собирались делать дальше. Ведь как только меня заменят кем-нибудь подвластным церкви, война с франками и севером будет неизбежна. Они-то четко понимают, что дальше церковь двинется на север. Дробить государство? Неизбежно ослабление и война с османами... — король продолжал говорить и говорить, сам не понимая, что просто старается продлить прикосновения, получить еще чуть-чуть тепла, которое Луис давал сам, добровольно.

— Помоги мне раздеться, — взгляд глаз цвета шоколада окунулся в голубизну.

— Да, конечно. — герцог осторожно освобождал от одежды, искал повреждения, порезы. Они были на руках, на груди. Сердце застучало сильнее. Легрэ, наверняка, тоже ранен. Этот безумец спасал Фернандо. Вниз полетели обезображенный пелиссон и рубашка. — Вам надо помыться. — Юноша окунул в воду принесенную губку, сделанную из ткани, и начал смывать кровь теперь и с тела. В голове его не укладывалось, почему желали смерти Фернандо. Очередная попытка сесть на трон? Пальцы коснулись раны на предплечье, наиболее глубокой. — Надо обработать и перевязать, — сказал Луис. — Есть что-нибудь? Или нужно позвать лекаря?

Король мельком глянул на рану.

— Не нужно, пустяки, полей граппой, достаточно будет. Потом чем-нибудь перевязать.

Даже жгущая боль во время обработки раны была почти приятна, потому что этим занимался юноша.

— Тебе бы тоже нужно привести себя в порядок. Ты похож на растрепанного зуйка, — мягко улыбнулся король, глядя на мальчика.

— Ничего страшного, — Луис туго перевязал рану. Затем продолжил смывать кровь на шее, на спине. И когда закончил, то подал воду уже нормально помыться. Полил на голову, смыл грязь и кровь. Еще немного, и вот уже на Фернандо чистая рубаха. Юноша добавил еще бревен в огонь, чтобы окончательно потеплело вокруг. Принес королю поднос с едой.

Все это время мужчина ни о чем не думал, просто наслаждался. Уходили напряжение, злость, страх, на смену им приходило расслабление, спокойствие и даже умиротворение. Он держал в руках бокал с вином, смотрел на огонь и постепенно погружался в странное, тягучее оцепенение. Огонь манил, менялся, то дико плясал, то изгибался медленным восточным танцем, желтизна перетекала в красноту, становясь чуть ли не прозрачной, и обратно вспыхивала желтым солнцем.

Фернандо медленно перевел взгляд на Луиса.

— Ты тоже умойся, переоденься и присоединяйся, — он указал бокалом на еду.

— Благодарю, ваше величество, — герцог направился к котлу, набрал себе воды, умылся. Он пытался не чувствовать напряжения, но все больше погружался в панику. Кровь, смерть вокруг, а Фернандо так спокоен. Юноша потянул прочь рубашку... И тут же появился слуга, который помог ему привести себя в порядок.

Герцог вернулся к мужчине и остановился в нерешительности перед ложем.

— Можно мне пойти посмотреть... на Алисию. Она... — слезы неожиданно наполнили глаза... — Я сразу вернусь.

— Завтра, — обронил Фернандо. — Сейчас тебе лучше не выходить из шатра.

Завтра... Завтра трупы восставших будут стащены в общие могилы или утоплены в болоте, а за родственниками родовитых отправят гонцов, чтобы наградить их или наказать. Завтра павших гвардейцев отпоют и похоронят. Завтра лагерь будет перемещен в другое место. Завтра... Все завтра...

— Я должен, — Луис настойчиво требовал выйти. Он сцепил пальцы. — Я только проверю. Вдруг она жива... — За сдержанностью скрывалось желание увидеть мертвую принцессу. А еще просто понять, что происходящее не страшный сон, который никак не закончится. Юноша упрямо направился к выходу.

Фернандо посмотрел в спину упрямцу. Если его сейчас отпустить, ничем хорошим это не закончится. Удержать? Мальчик и так на грани.

— Тебя не выпустят, — глядя в задеревеневшую спину мальчика, поднялся, подошел к нему и обнял за плечи. — Пошли.

— Не выпустят... Я знаю... Куда я должен пойти? — герцог оглянулся, поднял взгляд на Фернандо, сжимавшего плечи. — Отпустите Кристиана, — попросил тихо. — Он ни в чем не виноват.

— Ты хотел видеть труп Алисии, — король проигнорировал последние слова Луиса. — Пошли.

Фернандо схватил юношу за руку и практически вытащил из шатра, пальцы обвились вокруг запястья, не собираясь отпускать ни на секунду. В лагере царила суета. Солдаты убирали трупы и переносили своих раненных. Дым от взрывов давно рассеялся, и герцогу предстала страшная картина смерти, он бы и хотел закрыть глаза, но при Фернандо просто этого не смел. Зато прижался к мужчине в испуге, а когда тот подвел того к телеге и откинул полог, где лежала принцесса, и вовсе уткнулся короля в плечо.

— Пожалуйста, — пальцы вцепились в ткань рубашки...

Король обнял мальчика, гладя его, успокаивая, потом просто подхватил на руки, прижав к себе так, чтобы он ничего не видел. Фернандо донес мальчика до шатра, и там, не отпуская, шепча что-то успокоительное, попытался напоить его вином.

Луис не сопротивлялся. Его сил хватило лишь на то, чтобы отпить несколько глотков. Опять он не ел ничего целый день. В животе стало жарко. Голова почти сразу закружилась. Фернандо кормил юношу, продолжая держать в объятиях, и поил при этом вином. Теперь щеки герцога порозовели, а глаза немного оживились. Он вновь умоляюще потянулся в руках короля:

— Отпустите Кристиана, — попросил тихо.

Вместо ответа мужчина просто погладил Луиса по щеке. Мальчик был прекрасен, как нежная, только что распустившаяся веточка яблони. Румянец на щеках, как розоватые кончики лепестков, светлая кожа, как сами лепестки, и теплые, бьющие через край, эмоции, как пушистая сердцевина. Пусть они пока достаются не ему. Пусть.

Фернандо легко поцеловал юношу в шею. Один раз, второй... Очертил поцелуями ямочку между ключицами, показавшуюся в вырезе рубашки. И потом легко-легко начал целовать мальчика в губы, чуть дразня, но настаивая.

Луис ответил на поцелуи, чуть коснувшись губ короля. Он не был уверен в том, что должен сейчас отказать Фернандо в ласке. Он слабел на глазах, сдавался мужчине, который углублял поцелуй, превращаясь в жаркого хищника. Глаза закрылись, но Луис не мог расслабиться, не мог сказать, что забыл о просьбе и о том, что чувствует к теперь уже соперникам.

Внезапно Фернандо отстранился и как-то странно посмотрел на мальчика. Болезненно, страстно, и одновременно безучастно. Губы короля искривила усмешка. Отпустив мальчика, он отошел ко входу в шатер, тихим голом отдал распоряжение и, вернувшись, сел на противоположной от Луиса стороне костра. Несколько минут он гипнотизировал его взглядом черных глаз, пока в шатер не втолкнули Кристиана Легрэ. Конечно, король не забыл про него.

Фернандо обратился к Луису, смотря при этом на Легрэ:

— Почему я должен отпустить его?

-Он не желал вам зла, — Луис покраснел, увидев взгляд Легрэ, полный скрытого огня. — Он ни в чем не виноват перед вашим величеством, — юноша теперь посмотрел на Фернандо. — Я виновен больше, потому что участвовал во всех этих политических играх. А Кристиан, — герцог опустил глаза, скрывая волнение от того, что рядом опять эти двое. — он честен, прям, иногда говорит лишнее. Простите его.

С виду спокойный Легрэ переводил взгляд с Фернандо на Луиса и обратно, но внутри у него все сжалось, он думал о том, что не прикасался к любимому целую вечность — ему казалось, что прошел не один век с минуты их расставания. И тем невыносимее это было, чем яснее Кристиан понимал всю комичность и безысходность собственного положения. Его глухая тоска змеей обвивала сердце, сдавливала горло, не позволяла дышать. Луис просил его отпустить? Куда? Зачем? Да чего ради?! Кристиан стиснул зубы, терпя все это из последних сил. Он был все еще одет в окровавленную рясу, растрепан и небрит, только лицо умыл от крови и руки. С тех пор, как Луис ушел за Фернандо прошло много времени — Легрэ казалось, что его душа горит в адском пламени и, чтобы не думать о том, как трепещет юное тело герцога в объятиях короля, Кристиан старался занять себя чем угодно. Он перевязывал раненых, таскал трупы в кучи и могилы, он не пошел в шатер, а солдату, пытавшемуся уволочь его туда силой, просто от души врезал кулаком в лицо. Он сорвался, хотя после всей этой резни должен был желать только покоя. С него глаз не спускали, отняли оружие и бродили по пятам, как за преступником.

— К чему вся эта комедия, Фернандо? — Легрэ посмотрел в глаза короля, с холодным достоинством ожидая ответа на свой вопрос.

— Легрэ, я, надеюсь, ты позволил лекарю осмотреть тебя? Или ты его проигнорировал также, как мой приказ привести себя в порядок?

Король встал, обошел Легрэ и что-то сказал гвардейцам, охранявшим вход. Через несколько минут в шатер втащили лохань, наполненную водой, губку, восковую пасту, на костер опять был водружен котелок для горячей воды.

— Приступай, — Фернандо кивнул на лохань. Сам он сел и опять уставился в костер.

Все время пока суетились слуги, юный герцог не знал куда себя девать. Он побыстрее поднялся на ноги и ушел подальше в шатер, откупорил бутыль с вином, которое принесли на ужин и, воспользовавшись уединением, сделал большой глоток.

Когда же Фернандо приказал Кристиану мыться и вовсе отхлебнул лишнего, поперхнулся... А потом отвернулся и сел на тюки, чтобы смотреть во тьму.

Кристиан перевел внимательный взгляд на Луиса, но тот как обычно прятался и бежал от происходящего, а потому Легрэ решил не нагнетать ситуацию слишком откровенным хамством.

— Не думаю, ваше величество, что простолюдину вроде меня прилично мыться в присутствии короля. Как вы заметили, я плохо воспринимаю приказы. Зачем вы позвали меня?

— Легрэ, — Фернандо чуть покосился на мужчину, — я предлагаю тебе не позориться и сделать все самому. Иначе тебя приведут в порядок, — и, помолчав, добавил, — барон Моунт.

Поднявшись, король подошел к мальчику, вздернул того вверх, нежно проведя пальцами по лицу, мягко позвал:

— Луис, смотри на меня. Смотри в мои глаза.

Дьявол искал отклик, прикрывая разорванную душу хозяина.

Луис поднял взгляд. Всполохи черного пламени искали ответов — опять. От этого по спине пробежали мурашки. Юноша ощущал, что позади него находится Легрэ. И не знал, как себя вести, все больше терялся. "Что ты хочешь? Что?" — ладонь скользила по лицу, ласкала, пробиралась в волосы. Юноша не отводил взгляда от короля, который намеренно делал это при Кристиане, потому что знал, что они провели несколько дней на болотах не просто так. Что между ними что-то было... Да, это было... И с тобой — тоже. Юноша моргнул и опустил взгляд, не выдержав.

— Хорошо, я вымоюсь. — Легрэ пожал плечами и скрестил руки на груди. Его раздражала ситуация и еще больше раздражало собственное бессилие и непонимание. — После того, как вы мне ответите, к чему вся эта комедия?

Луис вздрогнул от голоса Кристиана, замерла на его шее и рука Фернандо.

— Легрэ, — король опасно сузил глаза. — Я, кажется, ясно тебе сказал, что нужно делать. Без помощников не можешь? Вот тебе первый.

Он повернул за плечо Луиса лицом к мужчине и легко подтолкнул.

— Луис, помоги нашему непонятливому барону.

Лицо Фернандо оставалось абсолютно спокойным, а дьявол довольно щерился, закрывая душу обратно.

Юноша сделал шаг вперед, обернулся на короля. Щеки его вспыхнули. Еще несколько секунд, и Луис, подхватив с тюка подушку, швырнул ту в мужчину.

— Идите к чертям, ваше величество. Я требую выпустить меня из шатра!

Легрэ сглотнул, судорожно пытаясь проанализировать происходящее, и ему было страшно, что Луис что-нибудь снова вытворит. Черти Кристиана тоже подняли голову, внимательно наблюдая за происходящим. Легрэ медленно опустил руки вдоль тела и сделал шаг навстречу герцогу.

— Луис, мальчик мой, выбирай — либо ты поможешь барону, либо это сделают мои гвардейцы.

Голос короля стал мягким, тягучим, почти нежным. Он смотрел на юношу, как на неразумного ребенка, которого нужно убеждать в очевидных вещах. Фернандо сделал аккуратный шаг вперед. На душе мужчины было очень странно — он был убежден, что все делает правильно, но почему же даже очевидные реакции мальчика вместе с удовольствием вызывают желание помочь?

— Луис, милый, ты понял?

Юноша сощурился.

— Вы долго собираетесь меня ... унижать? — заявил он почти грубо. — Хорошо. Скидывайте ваши вещи, Легрэ. Королю охота посмотреть на спектакль. — герцог направился к Кристиану, который стоял, опустив руки, и молчал. Дернул ткань прочь. Затем подхватил губку и намочил так, чтобы вода теперь стекала на землю. — С какой части тела мне начинать? — юноша подхватил в другую руку бутыль граппы и отхлебнул. — Будете, Легрэ? — спросил, как ни в чем ни бывало, и внезапно, назло королю, обнял мужчину сзади и провел мокрой губкой по груди в направлении к животу, смывал грязь с его тела, неспешно — вода мокрыми дорожками стекла на штаны мужчины. Несколько движений по шее, по плечам, по спине.

Легрэ тоже хлебнул из бутылки, и какое-то время стоял неподвижно, глядя в глаза Фернандо пристально, непонимающе, совершенно не стесняясь обнаженного сильного тела, а потом перехватил руку Луиса на груди и, надежно удерживая его запястье, повернул к себе лицом.

— Он хочет, чтобы ты перестал упрямиться, только и всего, — сказал тихо, всматриваясь в глаза юноши с любовью, с вопросом, со жгучей яростью к судьбе и Богу. — Скажи ему, что между нами ничего нет, и все кончится. Ты можешь остановить это, если захочешь.

— Зачем убеждать в том, что на поверхности, что я не могу скрывать, — Луис забрал бутылку у бывшего стражника, а ныне барона...

Хотя разве в этом главное? Он говорил громко, чтобы Фернандо слышал, а также все доходило четко до ушей Кристиана.

— Да, я с вами обоими спал. Да, я мужеложец. Да, я вас обоих ненавижу... — Еще один глоток, обжигающий горло. Юноша помнил, что пьянеет быстро, но теперь у него лишь ушла дрожь из колен. А голова так и была светла. Герцог сделал шаг назад от Легрэ, затем вернулся, встал на цыпочки и поцеловал в губы. Просто ему так захотелось, как полчаса назад желалось целовать Фернандо. — А теперь я ухожу.

Пока Легрэ говорил с Луисом, король тихим, неслышным шагом приближался к ним. Обличительную речь мальчика он слушал, стоя в паре шагов от него.

Когда Луис поцеловал Кристиана, тот на миг забыл, что они не одни, руки сами собой обняли юношу за талию, прижали к себе, и теперь никак не хотели выпускать. Герцог говорил, что ненавидит, но Кристиан не чувствовал этого. Когда ненавидят — не целуют.

— Ты любишь, Луис, — это откровение само сорвалось с губ вместе с последующим настоящим жарким поцелуем. — Обоих любишь. Я больше не хочу заставлять тебя выбирать, но решить, что делать, тебе придется самому, слышишь?

— Я выбрал... — юноша был настроен решительно. — Я ухожу.

— Куда? — Фернандо неслышно подошел к Луису вплотную и запустил ему руку в волосы откровенной лаской. — Опять прятаться? Опять наказывать себя за то, что ты не такой, как большинство? Если раньше ты хоть как-то мог жить в иллюзиях, то теперь даже их у тебя нет, — слова Фернандо сопровождались поцелуями в шею мальчика.

— За что ты теперь будешь цепляться? К тому же сейчас на тебе ответственность за всю Аталию, — король уже откровенно возбуждал юношу, используя все то, что он успел узнать — чувствительные точки в волосах, на шее, рука скользила по спине.

— Эдуардо лишен всех титулов. Луис, герцог Аталийский, ты намерен взрослеть? Или так и будешь маленьким мальчиком, прячущимся за догмами? Как ты тогда сможешь управлять своей страной?

— Боже... — с губ сорвался стон. Зажатый между двумя телами Луис задрожал, испугался. Он чувствовал, как Фернандо гладит его, как руки Легрэ крепко держат. Глаза начал застилать туман. — Я всего лишь... лишь... пойду к себе.

Кристиан глазам не верил, но кажется, стал понимать, что затеял Фернандо. Легрэ положил ладонь на щеку юноши, поглаживая пальцами, успокаивая, а сам вопросительно взглянул в темные глаза короля. "Вам не нужно больше ломать его, — говорил взгляд Кристиана, — в этом нет никакой необходимости". Фернандо был близко, как никогда, Легрэ чувствовал его тепло кожей, касавшейся одежд монарха, ощущал, как дрожит Луис в этих странных объятиях.

Поймав почти умоляющий взгляд бывшего стражника, король чуть качнул головой. Взгляд чуть заметно полыхнул огнем — если Легрэ и в этот раз все испортит, он ему точно не простит. Фернандо ненавидел сложившуюся ситуацию — если бы он мог, он бы обошелся без Кристиана Легрэ, но для этого нужно время, которого сейчас не было. И он надеялся, что бывший стражник сможет подыграть ему. Мальчик должен до конца понять, принять все, что в нем сейчас бурлит, что сводит с ума. Последствия можно выправить потом, сейчас же нужно действовать безжалостно. И не сорваться. Нужно забыть про все чувства, которые он осознал сегодня утром. Только сегодня. Это не Луис. Это очередной мальчик, которого он обучает. Нужно в это поверить. Дьявол поможет.

Первый шаг Луис уже сделал. Нужно подвести его ко второму.

Фернандо аккуратно потянул рубашку юноши вверх, отпустив своего дьявола.

Глаза герцога поднялись на Легрэ. Они не спрашивали, не умоляли — читали все, что написано на лице бывшего стражника. Луис чувствовал, что если начнет сопротивляться, то совершит большую ошибку и подольет масла в огонь. И безумно хотел уйти. Отчаянно и глупо искал человека в звере Кристиане. Если там осталось хоть что-то... хоть намек на надежду, на выход. Губы безмолвно шевельнулись, ничего не говоря.

Взяв в ладони лицо Луиса, Легрэ бережно поцеловал того в губы и прикрыл глаза, чтобы не видеть его боли, его страха и отчаяния. Разум говорил Кристиану, что так нужно, что любить иногда означает — не удержать, а отпустить, пусть даже в объятия другого, пусть навсегда. И Легрэ сейчас жалел, что вернулся назад, жалел по-настоящему. С трудом прервав сладкий поцелуй, Кристиан положил ладонь на затылок Фернандо и припал губами к его губам — страстно, смело, безумно, зажимая Луиса между ними еще сильнее.

Дьявол Фернандо довольно взвыл. Он ответил, ответил так, как привык, когда отпускаешь себя, когда желание растет бешено, растекаясь не только по телу, но и оттесняя разум в сторону. Руками король продолжал ласкать мальчика, благо он уже знал, как вызвать чисто физическое возбуждение его тела. Почувствовав дрожь под руками, он разорвал поцелуй. Теперь дело встало за эмоциями юноши. Губами прошептав Легре: "Нежно", чуть отстранился и, опустившись на колени, стал целовать мальчика в поясницу, опускаясь все ниже.

Кристиан в ответ пошло и пакостно усмехнулся, пряча лицо в сгиб шеи герцога, провел руками по его плечам снизу вверх, после по груди, чуть сжав пальцы вокруг сосков.

— Потерпи, — шепнул, прижавшись губами к уху, вдыхая запах светлых влажных волос, сходя с ума и теряя контроль. — Так надо... Обними меня.

Новая волна мурашек пробежала по спине от шепота, прозвучавшего в ухо — Луис подчинился вкрадчивому, мягкому голосу Кристиана. Обвил его шею руками, чувствуя, как руки короля скользят по ткани шосс, как его горячие губы опаляют даже через рубашку.

— Вы ... — пауза, становящаяся слишком долгой из-за поцелуев и нежности. Дыхание герцога сбилось. — Вы... я прошу... не надо...

Тихий просящий шепот мальчика привел к тому, чего добивался король, — дьявол занял его место. Ласковая улыбка Кристиану, и руки Фернандо проворно распутывают завязку на штанах юноши. Руками по стройным бедрам, уже знакомым, но все еще таким желанным. Приподнять рубашку, пройтись языком по копчику и чуть ниже, подразнить, заставить вздрогнуть тело под руками и губами. Встать, потянув вверх всю оставшуюся одежду. Нежный, обволакивающий шепот на ушко мальчику:

— Чего ты сейчас хочешь, милый?

Руки продолжают оглаживать белое тело мальчика, сладким ядом пробегать по коже и душе.

Совершенно обнаженный, беззащитный, Луис ощутил теперь жар каждой частичкой. Его ноги слабели, он спиной прислонился к королю, чьи руки пробуждали страсть, ловил поцелуи Кристиана, который целовал уже с нескрываемым желанием.

— Пустите меня, — забормотал герцог. — Пожалуйста. Зачем вы со мной так?

— Шшш, — ласково прошептал Кристиан, слегка прикусил мочку уха, обвел горячим влажным языком. — Просто расслабься... Не думай ни о чем... Это ни к чему тебя не обяжет.

Кристиан на мгновение заглянул в голубые глаза юноши, бережно отвел волосы со лба и, склонившись, ожег поцелуями грудь. Казалось, что время замерло или исчезло совсем, остались только дразнящие прикосновения, нетерпеливая дрожь тел, жар желаний и греха. Легрэ выцеловывал живот юноши, спускаясь все ниже, пальцы пробегали по коже, стирая следы поцелуев, но лишь затем, чтобы их сменили новые. Кристиан прижался губами к низу живота, чувствуя биение пульса под кожей, слыша судорожное дыхание любимого, прикрыл глаза. "Прости, — молился он Луису, словно к Богу взывая к нему в мыслях. — Прости меня". Губы скользнули по возбужденной плоти, вобрали в себя до конца, обхватили плотно, то ли дразня, то ли терзая откровенными, бесстыжими ласками. Кристиан положил ладони на бедра юноши, удерживая его, помогая толкаться глубже.

В это же время левая рука короля продолжала гулять по спине Луиса, чертя завораживающие дорожки страсти и похоти. Правой рукой он удерживал мальчика сзади за шею, не забывая легко поглаживать. Левая рука опускалась все ниже и ниже, и когда Легре коснулся плоти Луиса, Фернандо пальцем начал раздражать колечко мышц, пробуя и отступая. На ушко мальчику все это время шептал:

— Милый мой, что ты хочешь? Скажи же нам, что ты хочешь?

Рукой он легко подталкивал мальчика к Легрэ, продолжая ласкать и возбуждать его, не переходя определенной грани. Луис сам должен сказать все. Сам. Рука скользила между ягодицами, опускалась то ниже, то выше, манила, вызывала демонов мальчика, которых тот так старательно прятал от самого себя.

Луис стонал от каждого нового толкания ладоней Легрэ на себя. Бывший стражник, а ныне барон вбирал член юноши, заставляя тело выгибаться, заставляя стонать и почти плакать от желания. Герцог закрыл глаза, опираясь на Фернандо. Волосы растеклись по плечу короля, голова откинулась назад. Острый подбородок поднялся вверх. Из горла лились хрипы и тихие стоны.

В него внедрялся палец Фернандо, шепот обжигал слух. Требующий сдаться, попросить. Еще и еще раз проникающее движение, новые стоны, срывающиеся с губ.

— Пожалуйста, — Луис не мог стоять на ногах. — Я не могу... Нет...

— Луис, мальчик мой, — король продолжал соблазнять не только тело юноши, но и его ум и душу, — ты уже признал, что ты другой, что ты иной, не такой как все. И если ты не такой, почему ты должен руководствоваться чуждыми тебе нормами? Зачем мучить себя, милый? Зачем прятать, скрывать от себя то, что тебе только поможет в жизни? Милый, признайся себе во всем до конца.

Содействуя уговорам Фернандо действиями, Легрэ удвоил усилия, а когда пришла пора ответа, придержал бедра Луиса, вдохнул через нос и впустил член юноши в себя до основания, в горло, замер, рефлекторно сглатывая. Дышать было нечем, горло судорожно сжимало, но Кристиан терпел сколько мог, пальцы впились в белую кожу Луиса до боли.

Герцог, и до этого срывавшийся на стоны, вскрикнул, начал оседать, слабея. Его унесло на волне оргазма, которого так быстро добился бывший стражник.

Отвечать на трепетный, будоражащий шепот не было никакой возможности, но юноша попытался что-то пробормотать в ответ, сам не зная, о чем сейчас умоляет. Глаза закрылись. Ноги подкосились. Луис чувствовал, что падает.

Фернандо придержал юношу, прижав к себе, и, как только Легрэ отпустил мальчика, перенес на ложе. Лег с одной стороны, взглядом приказав бывшему стражнику присоединяться. Нежно целовал в покрытый легкой испариной лоб, перебирал волосы, легко гладил, шептал какие-то глупости, звал, добиваясь осознанной реакции. Вытягивал страхи и желания юного герцога, желал, обвивал похотью своего дьявола, искушал его разум логикой и безумием.

Кристиан молча присел рядом, и какое-то время невозмутимо наблюдал за действиями Фернандо, порою встречался с ним понимающим взглядом. На губах все еще чувствовался вкус семени — приятный, немного терпкий, мягкий, и из той эссенции жизни, что отдал ему герцог Сильвурсонни, Легрэ не проронил ни капли. Он положил руку на член Луиса — гладил, сжимал, брал в ладонь, не позволяя опасть окончательно. Молодое тело — выносливо, оно способно восстанавливаться скоро и брать от любви много.

— Луис, — властно позвал Легрэ, укладываясь подле, — ты сможешь продолжать?

Юноша попытался уйти от ласк с двух сторон. Пробудился от первого оргазма, осознавая, что лежит в объятиях и открывается поцелуям и рукам. Бесстыдные словечки Фернандо затопляли голову похотью, его губы скользили влагой по коже. Кристиан вновь пробуждал плоть.

— Нет, я... — герцог дернулся встать. Толкнул от себя короля ладонями, уперся спиной в Легрэ и оказался в ловушке рук.

— Хочешь этого, — перехватив юношу поперек груди, Кристиан крепко прижал его к себе, скользнув по плечу губами, поцеловал в шею, зашептал на ухо: — Слушай меня внимательно, Луис, — голос Легрэ лился словно мед — глубокий, вкрадчивый, бархатный, — нет желания тела без желания разума. Хватит обманывать себя, если ты сейчас скажешь — нет, клянусь, что я отпущу тебя и уеду. Сегодня же. Мне не доставляет удовольствия принуждать тебя к тому, на что ты провоцируешь сам. Ты говорил, что любишь меня... — Легрэ повернул голову Луиса к себе и поцеловал юношу в губы так нежно и томительно, словно прощался, заглянул в глаза, любуясь им. Но говорил он серьезно. — Мне верить тебе?

Губы Кристиана оплавляли душу. Губы короля оплавляли душу... Их слова, их вопросы... Их настойчивость шаг за шагом путали и пугали ангела внутри. Тот требовал бежать, но Луис не хотел уходить. И злился на себя, на свои сомнения, на отсутствия ответов. Как он оказался в постели сразу с двумя? Что ему делать? И как им отвечать, если находишься сам на распутье.

Герцог отвернулся от Легрэ после поцелуя и посмотрел на короля, утопая в черноте глаз. Вновь повернулся к Кристиану, лег на спину.

— Вы же ненавидите друг друга, — сказал тихо. — Зачем? Что вы хотите? Зачем меня мучите?

Король коротко взглянул на мужчину. Похоже, мальчик действительно сильно любит новоявленного барона, раз подался даже такой откровенной манипуляции. Или же есть еще один вариант, который нужно проверить.

— Зачем? — король задумчиво провел рукой по груди Луиса. — Затем, чтобы ты принял себя. Я тебе уже много раз говорил, что мне нужно, — Фернандо поймал взгляд юноши. — Думаю, доказательств тебе уже достаточно.

Бледная улыбка исказила лицо короля, и он наклонился к Луису.

— Достаточно? Или нет? — прошептал почти в губы мальчика.

— Недостаточно, — выдыхая чарующей лаской. — Мало... Я путник лишь, который ищет выхода из плоти. Душа в нее заключена навек. И я боюсь велений бурной сути лишь потому, что смертный человек. — рука нашла руку Легрэ, сплелась с ней пальцами. — Я запутался, а потому... — еще один аккуратный и горячий поцелуй Фернандо, — потому не могу принять... — губы прочертили дорожки радости по лицу мужчины. А пальцы изумительной негой начали ласкать ладонь Кристиана. — А теперь отпустите меня...

Легрэ замер, размышляя, готов ли он зайти еще дальше, есть ли ради чего это делать? Он не знал ответа на этот вопрос и сомневался: узнает ли вообще когда-нибудь, но Кристиан Легрэ был человеком любящим эксперименты, и чем опаснее становилась игра, тем больше она волновала ему кровь. Он решился — склонился к плечу короля и коротко прижался губами, словно побуждая обратить внимание на себя.

— Прикажите принести веревки, цепи и то, что еще сочтете нужным, Фернандо, — сказал он негромко.

Произнесенное сквозь марево поцелуя не сразу дошло до юного герцога, но в следующую секунду он распахнул глаза и теперь уже рванулся прочь со всей силы.

Дьявол довольно полыхнул взглядом, скручивая мальчика. Держа в руках дергающееся тело, он задумчиво произнес:

— Недостаточно... — взгляд вроде как рассеянно заскользил по шатру, и Фернандо скучающе продолжил. — Похоже, герцог продолжает думать, что плоть и душа совсем разные вещи. Что одно ну никак не взаимодействует с другим. Луис, мальчик мой, ты что, только по желанию плоти стремишься все время оказаться в объятиях твоего барона? Или в моих? Ты в этом так уверен?

Взгляд короля остановился на Кристиане, и он широко улыбнулся:

— Знаешь, Легрэ, пожалуй, мы с тобой пока можем обойтись и без всяких дополнительных средств. Нас же двое.

И мужчина снова обратился к мальчику, крепко держа его под подбородок.

— Луис, так что ты думаешь?

— Я думаю... Да... в отличие от вас, — юноша продолжал сопротивляться, но перевес и без партнера был на стороне короля. — Думаю, что тело так устроено у мужчин, что его легко заставить познать страсть... — сбивчивое дыхание и боль от того, что происходит теперь. — Но зажечь душу — это великое таинство. Зачем? Вы? Лжете? Вы мстите мне, Фернандо? За мою же слабость? А вы, Кристиан... Вы... Так легко согласились на то, чтобы меня унижали и еще бахвалитесь своими чувствами. — еще темнее глаза. — Из нас троих я один испытываю чувства, а ваши души давно черны.

— Да, я легко пошел на это, — согласился Легрэ и солгал. На самом деле поступать подобным образом ему было сложнее, чем когда-либо в жизни. Только Луис не понимал этого, не хотел и не считал нужным хоть что-то анализировать. В последнее время Кристиану казалось, что разговаривая с юношей, он разговаривает со стеной. Луис то принимал его, то отвергал, то предавал с завидным постоянством — никому и никогда Кристиан не позволял вытирать о себя ноги столь безнаказанно и сейчас обида и гнев заполонили его душу до предела. — Легко, Луис, и знаешь почему? Потому, что я не понимаю, ЧТО ты чувствуешь и к кому! Твое тело говорит одно, разум уперся в другое. Ты запутался сам, запутал меня, его, — Легрэ кивнул в сторону Фернандо. — Ты сам себе противоречишь и надо мной измываешься, Луис. То, что я сейчас делаю, я делаю ради тебя. Разве ты не хотел Фернандо? Разве он тебе безразличен? Разве ты не стремился вернуться к нему даже тогда, когда я просил тебя остаться со мной?! И при том ты говорил, что любишь меня! У тебя была сотня возможностей избавиться от него... от меня, от нас обоих, но ты не сделал этого. Если ты нас обоих ненавидишь, то получается — ты просто любишь, когда тебя домогаются? И я буду думать так до тех пор, пока ты не научишься говорить, что ты чувствуешь, и понимать собственные желания! И поступать я буду соответственно потому, что ты не считаешь нужным ничего никому объяснять.

Луис на слова бывшего стражника закрыл глаза. Как легко перевернули его действия и слова. Как просто его сделали виноватым. Юноша больше не желал слушать, чувствовать рядом обоих, каждого в отдельности. А потому завозился, начал брыкаться и даже царапаться, крича, как сумасшедший.

Фернандо продолжал крепко держать мальчика, прижимая к телу, стараясь сделать так, чтобы тот себе ничего не покалечил в этой нелепой попытке освободиться.

— Легрэ, окати его водой!

— Катитесь оба к чертям! Оставьте меня в покое... Оставьте меня в покое, — Луис попытался укусить Фернандо.

Кристиан решительно встал, почерпнул ковшом воды из лоханки и, подойдя к постели, плеснул в лицо юноши. Взгляд Легрэ был ледяным, сердце в груди почти остановилось, болезненно дергаясь.

— Довольно, Луис, — сказал он, глядя в глаза юноши. — Я довольно ждал от тебя проявления любви, но его нет, так же, как нет твоих чувств. Хочешь, чтобы я ушел к чертям? Хорошо. Ты, видимо, давно привык к тому, что я выполняю любое твое желание. — Легрэ на миг стиснул зубы, с минуту помолчал. — Фернандо, вы позволите мне проститься с герцогом?

Юноша встряхнул головой, расплескивая брызги.

— Да дайте проститься, — заявил чуть ли не насмешливо. — В который раз прощаться будем, Кристиан? Комедиант несчастный. Придурок. Плебей. Катись к чертям... Не ясно? Еще яснее? И ты, — злобный взгляд на Фернандо. — Извращенец, питающийся чужими душами и телами. Монстр с дьяволом внутри... Одержимый! И ты катись к чертям! Оба! Оба катитесь, — слезы брызнули из глаз. — Оба...

В душе полыхало пламя. От него в голову ударяла неуправляемая ярость. Луис отчаянно ненавидел теперь и короля, и Легрэ. Так ненавидел, что сердце капало кровью. Он нужен им, как способ самоутвердиться. Их чувства... их просто нет. Какой же ты дурак, Луис! Как можно было?

Герцог ударил короля по лицу и откатился в сторону.

Фернандо сразу же поймал мальчика и опять крепко прижал к себе. Бросив предостерегающий взгляд на Легрэ, тихо спросил пленника объятий:

— Больно?

Мужчина еще покрепче прижал к себе юношу и нежно поцеловал в лоб. Тот дрожал — то ли все еще от гнева, то ли от боли, и не от физической.

— Луис, мальчик мой, я никогда не обманывал тебя, — король грустно улыбнулся. — Все, что я тебе говорил — правда. Я хочу, чтобы ты стал сильный. Я хочу, чтобы ты стал воином, пусть не телом — душой. Луис, нельзя себя обманывать, никогда. Этим ты себя убиваешь вернее, чем любой твой враг. Пойми, маленький, нельзя бежать от себя всю жизнь, просто нельзя. Пожалуйста, пока душа еще может чувствовать, живи ею, не убивай.

Король говорил и говорил, легко целовал Луиса в волосы, успокаивал немудреной лаской, какую дарят родители детям, обволакивал мягким голосом, утешал.

Юноша уткнулся в Фернандо и рыдал. Его только что назвали лжецом. В чувствах, в самом искреннем, что он дарил Легрэ. Боль была такой сильной, что пальцы сами вцепились в предплечья короля, не замечая, что приносят уже физическую боль.

— Я не хочу, чтобы он уходил. Не хочу... — юноша прижался лбом к груди короля. — Нет, пусть уходит... уходит... — бормотал под нос. — Он надо мной смеется... и ты смеешься... не хочу...

Легрэ медленно подошел к Луису, присел на корточки и взял его руку в свою, осторожно погладил.

— Наша беда в том, Луис, что никто из нас не в силах отказаться от тебя, — сказал он с тоской. — Я ревновал, я натворил глупостей, что одной больше — одной меньше уже, наверное, и не важно... и Фернандо тоже натворил. В сложившейся ситуации нам всем одинаково тяжело. Прости нас. Не плачь, я тебя очень прошу.

— Тогда дайте мне повод... Дайте мне повод быть свободным... — юноша не покидал объятий Фернандо, словно боялся вообще из них уходить, и потянул Легрэ к себе, сам поцеловал тыльную сторону ладони. — Да, я не могу выбирать. Значит, надо все сейчас и закончить. Я иного выхода не вижу. Просто разойтись.

Легрэ встревоженно взглянул на короля и опустил глаза. Он не знал, что будет делать без Луиса, как будет ломать себя, чтобы избавится от тоски по его голубым глазам, его жаркому юному телу, его ранимому и такому странному сердцу. Ведь достаточно было Луису произнести одно единственное "да", и никто бы никого не потерял в этой неразберихе. Легрэ сделал для этого все, что мог, — теперь у него опустились руки. Такой вот вышел смешной и нелепый финал. Кристиан стольким поступился ради своей слепой любви — сохранил жизнь Фернандо, бросил монастырь, убил Себастьяна, рисковал собственной жизнью — и все напрасно. Видимо, в жизни бывает так, что нельзя завоевать чью-то любовь никакими жертвами, и одного настоящего злодеяния не искупить вечной преданностью. Микаэль был прав: Легрэ заслуживал кары небесной. Что ж, вот она.

Фернандо слушал, что говорит Луис, что говорит Кристиан, и внутри все заполнялось ледяной пустотой, от которой шарахался даже его дьявол. Он смотрел на мальчика, который внезапно стал ему так дорог, и понимал, что у него не получится провести юношу через все, что нужно. Что однажды он все-таки сорвется. На ненужную нежность или на излишнюю жесткость. Что не получится убить или заменить в себе то, что уже начало прорастать. Если бы не было Легрэ, если бы он не вернулся...

Фернандо со всей возможной мягкостью, нежностью, на которую он был способен, поцеловал мальчика и разжал руки.

— У вас есть последняя ночь. Завтра, через два часа после рассвета, жду вас на аудиенцию. Выметайтесь. Оба.

И устало прикрыл глаза. Только не показать. Только бы ничего не показать.

Луис молча встал. Отправился за одеждой, валявшейся у котлов. Кое-как нацепил на себя штаны и рубаху и, не прощаясь ни с Легрэ, ни с королем, вышел прочь.

Кристиан в последний раз взглянул на короля, и тоже ничего не сказав, вышел вслед за Луисом. Он догнал его на пути к шатру — потерянного, подавленного, ни слова не говоря, подхватил за талию и заволок в шатер.

Юноша на этот раз не стал церемониться с Легрэ и просто залепил тому по лицу.

— Уходи! — сказал ледяным тоном. — Иначе я позову охрану.

— За дело, черт возьми, — Кристиан медленно стер пальцами со щеки следы пощечины, но лицо горело. Тяжело дыша, Легрэ с тоской смотрел Луису в глаза. Он не знал, что сказать, как оправдываться, да и надо ли. — Луис... я... Прости. Я идиот. Выслушай меня, прошу... потом делай, как считаешь нужным.

Герцог развернулся и пошел вглубь шатра. Этим вечером убили Алисию. Она была почти девочкой... Сумасшедшей, но ни в чем не виноватой. Его унизил человек, которому он так глупо доверился после подписания документов в монастыре, который воспользовался его слабостью в подземельях, а теперь вместо защиты еще и унизил.

Юноша наполнил бокал вином. Кажется, это уже... впрочем, какая разница?

— Говори, — глоток, который пробивает горло сладостью...

Кристиан хотел подойти и обнять Луиса за плечи, но сдержался — он понимал, что сделал и что чувствует Луис сейчас. Кристиан приложил руку ко лбу и, глядя на пламя жаровни, тихо заговорил:

— Когда я увидел обнаженного Фернандо в твоей постели, я потерял контроль, я наговорил тебе гадостей, я обидел тебя. Я не стану оправдываться — тут нечего оправдать. Я не мог принять твоей отчужденности, а ты был таким... таким другим, холодным, жестоким. И мне казалось, что я схожу с ума. Я ударил Фернандо, я думал, что после этого он убьет меня. Я думал, что это развяжет тебе руки. Я видел, как он нужен тебе и, как последний дурак, решил, что отступиться от тебя будет лучше. — Легрэ положил ладонь на лоб, едва морщась от головной боли. — Потом, когда ты ушел, мы здорово поругались с Фернандо. Он сказал, что я все порчу, что я мешаю тебе, и я вдруг подумал, что это так и есть, я вспомнил, как ты уходил, как настаивал на моем отъезде до этого. Ты ничего не говорил прямо, и я постепенно поверил в то, что ты любишь Фернандо. Я думал, что если я поступлю с тобой мерзко — это облегчит твой выбор, ты захочешь остаться с ним и будешь счастлив, но... — Кристиан медленно подошел к Луису со спины и осторожно погладил его плечи, голос предательски дрожал: — Скажи все, как есть. Чего ты хочешь — я дам тебе это. Я совсем ничего не понимаю в тебе, Луис. Я делаю ошибку за ошибкой, но я по-прежнему люблю тебя.

Луис опустил плечи. Тяжело вздохнул. Нестерпимо болело сердце, словно в нем крутили ножом. Герцог не стремился оттолкнуть бывшего стражника. Но и отвечать не мог теперь, потому что не верил. Ни слову, ни жесту... он ждал до последней секунды, что Кристиан не позволит его так оскорбить.

— Достаточно слов. За нас говорят дела, Кристиан. — герцог обернулся и прямо посмотрел на Легрэ. Он обожал эти синие глаза. Он любовался их глубиной. — Ты ведом страстью. Ты вернулся из-за ревности. Хотел узнать, что происходит здесь. Предполагал, что Фернандо захочет большего, чем может получить. Я не приз. Не девушка, которая готова принимать знаки внимания. Там, на болотах, я тебе доверился. Открылся... — глаза стали прозрачными, полными хрусталя кристаллами. — Ты растоптал меня. Ты и твой противник.

— Нет, — губы Легрэ задрожали. — Нет... Я бы не вернулся, клянусь... Я не выслеживал тебя. Я бы послушался, но в дороге я встретил Микаэля. Он предложил мне подданство Северного Ярла, предложил уничтожить Фернандо... Он сказал, что если я хочу тебя, я соглашусь. Я отказался потому, что Фернандо был тебе нужен. Я хотел тебя больше всего на свете, но я не смог пойти на такое... Я вернулся, чтобы рассказать тебе о том, что есть заговор, что вам с королем угрожает опасность, а потом я увидел вас вместе и... — Кристиан умоляюще заглядывал в лицо юноши и не чувствовал застывших в глазах слез. — Я от ревности обо всем забыл. Если бы я не вмешался сегодня, Фернандо бы снова избил тебя, а после изнасиловал у меня на глазах. Я бы не вынес этого, Луис... Ради бога, не говори так... Ты сильный. Презирай меня, уничтожай, убивай, но не сдавайся, слышишь? Не говори так. — Легрэ прижал юношу к себе крепко-крепко, словно отпустись он и в тот же миг упадет, он целовал его в висок, шептал: — Не говори.

— За что ты... ты... — герцог обнял мужчину. Теперь они словно местами поменялись. Юноше невольно пришлось утешать Кристиана, словно малое дитя. Он усадил его на тюки, а сам вновь обнял и прижал к груди, гладя по голове. — Ты только не говори всех этих вещей королю. Этот Микаэль — он сразу мне показался странным. В своем ли он уме? Послушай, Кристиан, я тебя отсюда отправил, потому что ты заслуживаешь лучшей участи. Я хотел тебе судьбу изменить. Все, что в моих силах... Титул, дом... Завести семью... Ты спятил, если думаешь, что союз со мной принесет тебе счастье. Ты разве не видишь, что вокруг происходит? И так всегда. Смерть, убийства, отравления... Я приношу лишь отчаяние и зло. Уезжай и живи, как человек. Освободись от иллюзии.

Кристиан прикрыл глаза, слушая, как бьется сердце в груди Луиса, обнимая его за талию и прижимая ближе. Ему захотелось, чтобы время остановилось, чтобы не стало прошлого, и не было будущего, не было ничего и никого в мире, кроме их двоих и этой минуты. Легрэ поднял голову и заглянул в голубые глаза юноши, всматриваясь в них с глубокой серьезной любовью.

— Да мне, вроде как, без тебя ничего и не нужно, — неловко усмехнулся он. — Неделю назад я бы этому всему дико обрадовался, а вот в последние дни понял, что хочу владеть только одним в этом мире. Тобой. Что мой дом там, где ты.... И моя семья — тоже ты. Мое счастье... — Пальцы Кристиана нежно скользили от виска Луиса до подбородка, едва дрожа коснулись его губ, обрисовывая их изящный изгиб — и медленно, очень медленно. — Луис.

Юноша сглотнул. Нахмурился. Поцеловал пальцы Легрэ и вздрогнул, потому что боялся услышать именно это теперь. Красота животной силы, власти над герцогом убаюкивала и пленяла, пробуждала восторг в крови. Сдерживаться было так сложно.

— Тогда зачем ты подыгрывал королю? Чтобы меня оттолкнуть? Лжец... — юноша внезапно потянул бывшего стражника встать. — Пошли к Фернандо. Не станем ждать рассвета. Он ведь от нас ответ услышать желает. Что я выбираю... Желаю ли быть сильным, признать свою внутреннюю суть? А ты принимаешь меня таким, какой я есть? Запутавшимся, беспомощным, глупым, никчемным? Да? Идем, скажи ему... Скажи...

Кристиан по виду несколько растерялся и неуверенно отвел глаза. Ему сейчас меньше всего на свете хотелось видеть Фернандо, но этого хотел Луис. Он назвал Легрэ лжецом, и в чем-то был прав, только вот Кристиан уже давно ничего не понимал в самом себе — он тоже чувствовал себя запутавшимся и никчемным. Интуиция подсказывала ему, что как бы он не боролся, не страдал и не строил планы — он не выиграет эту битву. Сейчас Легрэ изо всех сил пытался довериться Луису, доверять ему, но отчего-то медлил.

— Хорошо. — Кристиан медленно кивнул. — Идем, — и они вдвоем отправились к королю.

46

Выгнав Луиса и Легрэ из шатра, Фернандо так и остался сидеть на месте. Все поглощающая пустота внутри наступала, заполняла тело зимним холодом, а разум болью и безумием. В тот момент король как никогда жалел, что приказал Фредерику оставаться в столице. Он всегда высоко ценил искренние чувства, которые к нему питает герцог Монтсени, и понимал, что с Луисом им сейчас лучше не встречаться. Но Фредерик сейчас был единственным, кто мог бы ему помочь пережить эту ночь без безумия. Ночь — время дьявола и тьмы, и пока внутри все сковывало коркой льда, они постепенно начинали забирать власть над королем. В таком состоянии ложиться спать было нельзя — когда Фернандо спал один, контроль над собой он терял почти сразу.

С трудом заставив себя встать, король выпил тонизирующий отвар и начал собираться. Драка немного насытит проснувшегося дьявола и притушит тьму. Легкий доспех, кнут, дага, романский меч... Снаружи шатра раздался какой-то шум.

Фернандо вышел наружу и увидел своего мальчика с Легрэ. Кровавый туман опустился перед глазами.

— Я, кажется, приказал прийти через два часа после рассвета, — голосом короля можно было заморозить все вокруг.

— Я ваших приказов не исполняю, — резко ответил герцог, словно и в нем, таком светлом ангеле, пробудился зверь. Белые волосы ореолом сияли на голове, глаза блестели лихорадочно. — Я бросаю вам вызов.— выкрикнул яростно.

Кристиан во все глаза уставился на Луиса и открыл рот в изумлении. Конечно, он и раньше, однажды, видел его таким, но даже подумать не мог, что герцог способен зайти настолько далеко. И разве Легрэ с Фернандо не до этого стремились его довести? Вот и получили воина — сумасшедшего, отчаявшегося, обозленного на жизнь, и только сейчас Кристиан отчетливо понял, что ему дорог тот, прежний Луис, который так застенчиво признавался ему в любви, дрожа от властных поцелуев, так беззащитно жался к нему в тесных объятиях, так откровенно любил и беззаветно отдавался ему.

— Герцог не в себе, Фернандо, — решительно вмешался Легрэ. — Будьте благоразумным хотя бы вы.

— Прочь, барон Моунт. Это моя война. — герцог свел брови. — Я желаю драться немедленно. К тому же, вы и так готовы. Вот и прекрасно. — юноша подал знак слуге, который почти мгновенно подал Луису длинный изогнутый меч, явно изготовленный арабами.

Фернандо холодно улыбнулся.

— Герцог, ты в темноте хорошо видишь?

— Факелы сюда, живо! — приказал Луис и усмехнулся. Одной ногой он обеспечил себе упор для первого рывка вперед, крепче обхватил рукоять оружия. Лихорадка усиливалась, а в глубине зрачков полыхала страсть.

Сильнее, значит, король? Так ты поступаешь со мной? Как с очередным любовником, которого вышвырнул? Ублюдок!

— К бою! Или вы такой трус, что с мальчишкой не готовы драться?

— Герцог, — король вздернул брови, — ты, кажется, забыл, что выбор поля боя за мной? — властное распоряжение:

— Луис, Легрэ, за мной! Остальные остаются здесь.

Фернандо развернулся и пошел в сторону ближайшей рощи.

— Не самый разумный способ закончить жизнь самоубийством, — зло ворчал Кристиан вполголоса, пока они с Луисом шли за королем. Нервы Легрэ были на пределе, и вежливость разом кончилась. — Ты не выстоишь против него и пяти минут. На что ты рассчитываешь, Луис? Что он убьет тебя?

Герцог промолчал, презрительно поджав губы.

— Это не ваше дело, барон, — идя за Фернандо между деревьями. Сейчас, в свете высоко стоящей луны, он походил на бледное и несчастное привидение. — Ваше величество решили избежать поединка самым отвратительным способом — заведя меня в лес? Опять начнете похабничать? Мерзавец!

— Герцог, веди себя достойно своему титулу. У своего вассала поучись что ли, — бросил король не поворачиваясь.

Внезапно он остановился и огляделся вокруг. Небольшая полянка, в центре дерево, практически везде по периметру густые кусты. Вполне подойдет.

— Луис, мальчик мой, внимательно погляди на оружие, которое ты выбрал. Поменять ты его уже не можешь. Или, — мерзко ухмыльнулся мужчина, — ты и в этом решишь нарушить правила? Вызов я принял, этому очень много свидетелей. А теперь думай, что ты будешь делать.

Фернандо растворился в тени дерева на окраине полянки.

— Бегать за вами я точно не собираюсь. — хитрый Луис накрутил на рукоять часть рукава, чтобы оружие не выбили из руки. — Драться до смерти. — рыкнул он.

Кристиан встал перед герцогом, словно мешая ему пройти или заслоняя собой от взгляда Фернандо.

— Луис, прекрати, — взмолился он. — Это ничего не изменит. А вы, — Легрэ обернулся, всматриваясь в темноту, куда не мог проникнуть даже лунный свет, — вы, ваше величество, вместо того, чтобы заниматься заговорщиками, продолжаете развлекаться? Вы уверены, что стража арестовала всех, кто потворствовал Себастьяну? Сейчас не время для драки. Неужели вам не понятно, зачем герцог это делает? Это смешно и глупо. Если вы не хотите отказываться от поединка, хотя бы отложите на время. Пусть герцог остынет немного и подготовится как следует к драке. Да и вам найдется, чем заняться, Фернандо!

— Я не буду ждать! Я не собираюсь ждать ни минуты. Я объявляю вам войну, Фернандо! Я не стану с вами договоры подписывать. Идите к чертям! К бою... — герцог нырнул под руку Легрэ.

Кристиан, не раздумывая, схватил Луиса за что пришлось, не разбираясь, притянул к себе, совершенно не думая о том, что у юноши в руках острый меч — лишь бы удержать, не дать натворить глупостей и погибнуть.

— Нет... Стой.

— Пусти! Я права не давал вам, барон, вмешиваться. Фернандо, трус! Трус! — закипал все больше герцог.

Король спокойно вышел на поляну, легко отобрал у мальчика меч и нажал на сонную артерию. Глядя на обмякшее тело в руках Легрэ, он произнес:

— Вам лучше как можно быстрее отсюда уйти.

И поднял взгляд на бывшего стражника. Глаза полностью затопила чернота.

Кристиан бережно подхватил Луиса на руки.

— Я отнесу его в шатер, — сказал он хмуро. — Потом вернусь. Нам нужно поговорить.

Фернандо кивнул и опять шагнул за деревья. Проводив бешеным взглядом Легрэ, несущего мальчика, словно тот был сделан из драгоценного стекла, мужчина уставился на луну. Ее молочно-белый свет провоцировал его, и король это знал. Шум в ушах нарастал, глаза опять застила кровавая пелена. Фернандо потянул из ножен меч...

Через час с небольшим он вернулся на поляну. Свое состояние он оценивал как вполне адекватное. Потрогав рассеченную щеку, король осмотрелся.

Кристиан вернулся на поляну через полчаса после короля и принес с собой веревку и плеть, а так же прямой короткий меч. Он переоделся в узкие шоссы и белую рубаху. Подходя к Фернандо, он не знал чего ожидать, и вообще, уйдет ли отсюда живым. Ему вспомнился Луис, которого он оставил в шатре — его бледное лицо, аристократические черты лица, тонкий шрам и светлые спутанные волосы. Кристиан долго сидел у его постели, надеясь, что с Луисом все в порядке, но он слишком хорошо понимал, что с пробуждением юного герцога ничего не изменится. Ситуация накалилась до предела и нужно было все исправить, пока не поздно. Кристиан попросил одного из стражников сбегать к лекарю и раздобыть сильного успокоительного, и когда ему принесли настой, он, как смог, напоил им герцога, потом собрался, и нежно поцеловав Луиса в губы на прощание, направился к Фернандо.

— Луис потерял контроль, — сказал Легрэ. — Я думаю, нам обоим не нужно, чтобы он и дальше вытворял глупости, поэтому я хочу предложить тебе сделку, Фернандо.

Король про себя усмехнулся — предложить сделку, да еще на "ты". С королями не торгуются.

— Какое? — король стоял, прислонившись спиной к дереву. Новоявленный барон настолько был влюблен в мальчика, что был способен на что угодно, спиной к нему лучше не поворачиваться.

— Я расскажу. — Кристиан кивнул. — Только сначала я хочу знать, зачем ты все испортил? Сегодня. Луис был так близко к тому, чтобы сдаться тебе и возненавидеть меня. Я предал его, унизил, отверг, подвел к тебе так близко, как только смог. Тебе оставалось только взять, но вместо этого ты погнал его прочь от себя. Почему?

Фернандо думал, что Легрэ в который раз неправильно оценил и его поступки, и Луиса, но просвещать мужчину король не собирался. Не за чем. Но ответить на последний вопрос стоило.

— Чтобы не сломать. Ты очень не вовремя вернулся. Еще бы одного прощания с тобой мальчик бы не перенес.

— Зачем же ты тогда послал за мной? — Легрэ подошел к королю на расстояние вытянутой руки. — То, что мы сделали потом... мы оба хотели этого. Мы думали, что это поможет Луису раскрыться. Мы оба его едва не добили.

— Легрэ, — король настороженно наблюдал за мужчиной, рука уже в открытую лежала на даге. — Ты так и не понял Луиса. Нельзя с ним так открыто говорить о чувствах, как ты делал. Он их еще не приемлет. Нельзя на него давить ими. От этого он срывается. И с тобой мне нельзя было переговорить до. Ты бы вел себя по-другому, и мальчик бы не раскрылся. Я надеялся, что ты хоть догадаешься промолчать. Но нет, даже на это тебя не хватило, — лицо короля болезненно дернулось. — Если я мог, я бы без тебя обошелся. А так пришлось мальчика до грани доводить, чтобы он, наконец, перестал прятаться в придуманную им сказку.

— А может быть, тебя просто бесит, что со мной он говорит о чувствах, а с тобой — нет? Ты даже не представляешь, как искренне и страстно он умеет делать это. — Кристиан медленно подошел к королю и пристально взглянул в глаза — с вызовом, с усмешкой. — Я видел его с другой стороны — с той, до которой ты так сильно хочешь добраться, Фернандо. Не надо во мне вызывать чувство вины за то, что произошло. Ты сам спровоцировал нас на подобное поведение, потому что ты хотел уронить меня в его глазах. Прекрасно получилось... Так же, как и принять его вызов вместо того, чтобы попытаться объясниться с ним, успокоить. Ты сам не умеешь говорить о своих чувствах, Фернандо. Тебе проще избить его и поиметь. Да, он слаб в своем пороке, и поначалу я сам этим пользовался. Знаешь, когда я понял, что Луис вовсе не такой, каким кажется? Когда он сказал, что любит меня. Не знаю, сколько в этом было правды, и знать не хочу, не это важно. Важно совсем иное: Луис умеет признавать свои желания и чувства. Он их признает и уже довольно давно. — Легрэ шумно усмехнулся и прищурил глаза. — Не словами, действиями. Его пугают не чувства, его пугает выбор, напор, страсть. В постели его можно бить, унижать, брать, как хочется, но в другое время нельзя. В другое время его надо любить — просто и открыто, и если ты сам не изменишься, Фернандо, ты никогда от него ничего не добьешься.

Король изо всех сил пытался оставаться спокойным. Объяснять причины своих поступков Легрэ? Бесполезно. Он не понимает, и не поймет. Нельзя мальчику скользить туда-сюда — в постели приемлет себя, вне постели унижает. Страх и ненависть к себе — вот от чего в первую очередь мальчика нужно было избавить. Несмотря на впечатление, оставшееся от первого разговора с бывшим стражником, Фернандо надеялся, что Легрэ ему поможет, а он... Он видит только внешнюю сторону. В том числе только внешнюю сторону их отношений с Луисом.

— Это и есть твое предложение? — дагу уже даже выхватывать не нужно.

— Я пока тебе ничего не предлагал. — Легрэ пожал плечами и нагло улыбнулся. — Злишься, Фернандо? Злись. Это ведь очень приятно, правда? Только вот еще что, если ты еще раз попытаешься меня подставить, я тоже разозлюсь. Я не испытываю к тебе ненависти, но защищать Луиса буду любой ценой. А пока, я предлагаю тебе легкую драку, чтобы спустить пар. Не хочу, чтобы завтра с утра ты от собственной неудовлетворенности и бессилия бил Луиса.

— Никакого "завтра" у меня и Луиса не будет, — холодно улыбнулся король. — Я думал, что ты понял.

И он легко скользнул вбок на несколько шагов, едва не задев Легрэ дагой.

— Говори свое предложение. Или это только отговорка, чтобы остаться со мной наедине?

Легрэ со вздохом положил кнут и веревку на траву, вытащил из ножен меч.

— С тобой наедине, Фернандо? — Кристиан тихо хмыкнул. — В какой-то степени да, с тобой наедине. Деремся до первой крови, или до полного изнеможения. Победитель выпорет проигравшего. Отпустим наших дьяволов погулять, пока они чего-нибудь еще не натворили.

Легрэ повернулся лицом к королю, взвесил на ладони меч.

— На счет "вашего с герцогом завтра". Ты хочешь сказать, что отказываешься от Луиса? Отпустишь его?

— Нет, конечно, ты наивен, Легрэ, — король холодно улыбался, дьявол довольно облизывался. — Но "завтра" у меня с Луисом не будет. Сумеешь разгадать загадку, барон?

Безумие опять полыхнуло в глазах, и король пошел вокруг бывшего стражника.

— Не вижу смысла мучиться, — парировал Легрэ невозмутимо, отводя со лба темные волнистые пряди. — Ваша любовь странная, темная, горькая как яд, но тем не менее это любовь. Мудрецы востока говорят, что "завтра" не существует, есть только сегодня, "сейчас". Сейчас Луис лежит в шатре, а мы тут, пытаемся что-то друг другу доказать. Это бессмысленно, Фернандо, но ради герцога Сильвурсонни я готов поискать способы совместного существования рядом с вами. — Кристиан принял боевую стойку и приготовился отразить первый удар. — Что вы получаете от боли других, Фернандо?

— Ты начитан, но глуп, Легрэ, — язвительно откликнулся король. — Мне тебе доказывать нечего. И ты вдвойне глуп, если думаешь, что я тебе хоть что-то расскажу про себя.

Ощерившись счастливым оскалом безумца, он стремительным выпадом бросился вперед, к Легрэ.

Кристиан отбил удар и сделал ответный выпад — скорее играючи, чем всерьез, который король отбил без труда.

— Ты Луису-то ничего не объясняешь, чего мне желать, м? Так что не обольщайся, Фернандо, я от тебя ничего подобного и не ждал. Но попробовать стоило.

— Ты хочешь знать ответы? Что ж... — еще один обмен пробными ударами. — Задавай вопросы, на один из них я отвечу честно, на какой — не скажу. Или это слишком сложно для ума простого стражника? — опять съязвил Фернандо.

— Я, между прочим, барон, — усмехнулся Легрэ, отражая очередной выпад — резко в сторону, чтобы толкнуть короля плечом в плечо и отступить. В следующий раз это будет удар. Кристиан наслаждался: лязг стали, опасность, физическая свобода пьянили его тело, разгоняли кровь по жилам жаром азарта. Его противник был нахален и силен, что было приятно вдвойне. — Я задам тебе всего два вопроса, Фернандо! Как долго ты позволишь мне быть рядом с Луисом?

— Не смеши меня — ты барон только потому, что мальчик желал от тебя избавиться! — фыркнул король. Поднырнул под очередной замах Легрэ и, отбив удар, обозначил укол в бедро. — Давай второй вопрос, барон!

Дьявол упивался — наконец-то можно ни о чем не думать, только действовать, только чувствовать, только играть жертвой. И то, что жертва достойна игры, возбуждало еще больше.

Легрэ чертыхнулся и инстинктивно отпрянул, а в следующую минуту заставил себя стать серьезнее, взял себя в руки и приготовился к обороне.

— Неплохо, — констатировал он, нападая. Серия коротких стремительных выпадов, заставивших Фернандо попятиться, и снова переход в оборону. Дышать становилось труднее, жар тек по мышцам так, что хотелось сорвать с себя рубашку и совершенно не хотелось останавливаться. Продолжать. Дразнить. Злить и упиваться этим. — Луису нравилось, когда ты его бил?

— Легрэ, дать тебе фору? Я могу снять доспех, чтобы бы тебе побольше возможностей для ударов было. Заодно и передохнешь, — издевательски сказал Фернандо, нападая.

— О, не стоит, капитан, — фыркнул Кристиан и на выпаде острием слегка оцарапал сталь, — а то еще пораню. Фору давать будешь юным испуганным мальчикам. — Легрэ сделал обводку и снова ушел в глухую оборону. — Ты не ответил на вопрос, Фернандо, — напомнил он с блеском в глазах.

— Не ответил, — с улыбкой подтвердил король, внезапно открываясь. — Нападай, отвечу, — в глазах радость маньяка.

Легрэ безумно улыбнулся и с рычанием кинулся в атаку.

— Не ответил, — с улыбкой подтвердил король, внезапно открываясь. — Нападай, отвечу, — в глазах радость маньяка.

Легрэ безумно улыбнулся и с рычанием кинулся в атаку.

Щелкнула, раскрывая два дополнительных лезвия, дага, и король, с такой же радостной улыбкой, подставил под меч барона оба своих оружия. Дагой он поймал лезвие меча посередине и внешне легким движением руки выбил его из рук Легрэ. Меч короля уперся в горло мужчины.

— Ответ на первый вопрос — недолго. Ответ на второй вопрос — да.

Холод лезвия на шее заставил Кристиана инстинктивно замереть, но наглости в синих глазах не поубавилось, и нервная улыбка не сползла с лица. В какой-то момент Легрэ подумал, что Фернандо убьет его, сейчас, прямо здесь, не медля. Взгляд новоявленного барона невольно скользнул по траве за спиной короля — туда, где лежала плеть и веревка.

— Ну и? — спросил Легрэ, почти не дыша и поддаваясь на лезвие. — Мы продолжим или вы мне еще чего-нибудь забавного расскажете?

— Легрэ, а если я тебя обманул? Если я ответил на оба вопроса верно? Или наоборот, солгал на оба вопроса? — Фернандо благожелательно смотрел на бывшего стражника. — Ты же думаешь, что я все время лгу.

Он убрал меч от горла барона. Дага, впрочем, не торопилась отправляться на место.

— Ну, так что, обманул я тебя или нет?

Ссадина на щеке почему-то опять начала саднить.

— Нет, не думаю, что ты лжешь — просто ответил Кристиан, едва сдерживая дрожь, что возбуждением текла по венам. Ему было страшно? Да? Очень. До чертовой проклятой сладости под языком — совсем как тогда, когда его пятнадцатилетним мальчишкой поймали лесные разбойники. Разум кричал — 'отстранись!', безумство — 'останься'. — Ты на оба вопроса ответил честно.

— А ведь обещал на один вопрос ответить неправильно, — Фернандо продолжал благостно улыбаться, но в глазах загорался нехороший огонек. — Значит, ты все-таки думаешь, что я солгал.

Король помолчал, разжигая свое безумие.

— Ты готов? Вытерпишь сам или предпочитаешь, чтобы я тебя... — он поднес дагу ко рту и слегка лизнул лезвие, оставляя легкий порез на языке. Рот наполнился соленым вкусом, душа огнем, а разум слегка очистился. — Привязал? — закончил фразу Фернандо.

— Уговор дороже денег... дальше поступай, как вздумается, — Легрэ вызывающе улыбнулся, взглядом следя за обагрившимся кровью лезвием. — Я оценил шутку, Фернандо. Начинаю понимать Луиса.

— Шутку? — Фернандо вздернул брови. — Барон, — король слегка улыбнулся, — ты пока еще слишком мало мне интересен, чтобы я начал шутить с тобой. Снимай рубашку. Или мне снять? — спросил он с нездоровым возбуждением в глазах.

— Разве я говорил, что буду подчиняться? — огрызнулся Легрэ. — Я сказал, что победитель выпорет проигравшего, но не обещал, что это будет легко. Попридержи свое самомнение лучше. — Легрэ сделал шаг к королю, медленно положил ладонь на лезвие и сжал его в кулак столь сильно, что между пальцами проступила кровь, потекла рубиновыми каплями по запястью. А Легрэ прямо смотрел в глаза короля и даже не моргнул. — Если ты и, правда, такой сильный, каким себя считаешь, попробуй вырвать из меня хоть одну мольбу о пощаде, возможно тогда я начну тебя хоть немного уважать. А пока...ты больше мне напоминаешь сопливого избалованного мальчишку.

Не меняясь в лице, Фернандо резко потянул правую руку, в которой была зажата дага, на себя, сразу же, на противоходе, ударив Легрэ в челюсть локтем. Практически сразу последовал второй удар — в грудь, и пинок в живот складывающего от боли мужчины.

Тело Легрэ содрогнулось, и он задохнулся от боли, рефлекторно схватившись за живот. Быстро отдышавшись на три вдоха, он поднял на Фернандо насмешливый взгляд, даже не думая вставать на ноги.

— Что... и это все, на что ты способен? — тяжело дыша, засмеялся он — тихо, как-то глухо и хрипло. — Пожалуй, я был о тебе слишком высокого мнения. На избалованного мальчишку ты не тянешь... Ты просто слабый трусливый щенок. Паяц... Ты и в постели такой же слабак? Не удивительно, что Луис сбежал от тебя...

— Легрээээ, — почти любовно протянул Фернандо, обходя вокруг сидящего на земле мужчину, — ты же меня совсем не знаешь... Ты же не знаешь, что я делал с Луисом, так ведь?.. Думаешь, твое мнение для меня что-то значит?

Он остановился напротив бывшего стражника. Улыбка сама наползала на лицо, искажая его до неузнаваемости.

— Но твое предложение мне нравится. Вставай.

Король засунул дагу за пояс.

Легрэ смерил короля брезгливым взглядом и поднялся, нарочно медленно и лениво, словно делая одолжение.

— О, смотрю — в самую точку попал, — сказал он, сжимая в кулак окровавленную руку и так пытаясь остановить кровотечение. — Мне плевать, значит для тебя что-то мое мнение или нет, — Кристиан продолжал злить короля с завидным упрямством. — Я всегда думаю то, что считаю нужным, и говорю тоже. Я тебя не знаю? Ха! Сомневаюсь, что ты способен меня удивить, Фернандо. Я таких садистов видел, в сравнении с которыми ты просто посмешище.

— Садистов может быть, — откликнулся король, задумчиво, как тушу на скотобойне, рассматривая мужчину. — Только ты опять ошибся, Легрэ. — Взгляд постепенно переставал быть рассеянным, казалось, Фернандо пришел к какому-то решению. В странном свете луны он все больше походил на грешника, впервые за много веков выпущенного из преисподней порезвиться.

— Ну, так как, рубашку сам снимешь?

Легрэ отрицательно покачал головой.

— Это вряд ли.

— Ты оправдал мои ожидания. Начнем со сладкого, — Фернандо, улыбаясь, сделал несколько шагов назад. Сняв перевязь с мечом, он подхватил левой рукой кнут, который принес бывший стражник. В правой король держал свой. Не отрывая взгляда от мужчины, он зашел ему за спину.

— Не боишься? — весело спросил Фернандо. В воздухе раздался свист двух кнутов.

— А что, нужно? — поинтересовался Легрэ с издевкой. Кристиан собрался духом, ощутил, как невольно наливаются тяжестью мышцы, переходя в мучительное напряжение. Он не обернулся, только облизал пересохшие губы и приготовился к долгой интересной игре, результат которой может решить его судьбу и судьбу Луиса. Сердце забилось бешено, точно собралось выскочить из груди.

— Хм... — притворно-задумчиво ответил король. — Я думаю, ты скоро сам ответишь на своей вопрос.

Несколько взмахов — и рубашка на спине Легрэ висит живописными клочками, кожа же почти не задета, только на плечах, где одежда плотно прилегала к телу. Полюбовавшись, как кровь потихоньку начинает пропитывать ткань, Фернандо спросил:

— Ну, как? Сейчас можешь ответить?

После первого удара Легрэ еле подавил стон, остальные вздрагивал и тихо рычал, словно зверь, не смеющий напасть, но жаждущий крови. Он дышал тяжело, но стоял — чуть склонив голову, по-прежнему не оборачиваясь.

— Надеюсь, — прошипел он, — что ты еще не разогрелся. Не тяни, а то я усну от скуки.

— Какой послушный мальчик, — язвительно откликнулся король. Закусив губу, он еще раз взвесил в руке кнут. Резкое движение — и рубашка на мужчине полностью рассечена вдоль позвоночника. Подойдя ближе, он шепнул Легрэ на ухо:

— Будем дальше снимать или уже сам способен раздеться? — и слизнул кровь с раны от кнута на шее.

Кристиан медленно поднял голову, что выражало его непокорность, но, тем не менее, ничем не мешал королю касаться себя и был рад, что Фернандо не может видеть его слабой коварной улыбки на губах. Близость короля была острее меча и жгучей вина, но мысли об этом Легрэ пока предпочел запрятать куда-подальше.

— Сколько раз мне еще надо повторить — нет, чтобы до тебя дошло, Фернандо? — в хриплом голосе вперемешку с тяжелым дыханием Легрэ, послышались наглые насмешливые нотки. — Нет... Нет. Нет. Нет... — Легрэ немного повернул голову, оглядываясь через плечо, но не встречаясь с королем взглядом. — Достаточно? — поинтересовался он.

— Нет... Какое хорошее слово, — Фернандо смотрел на лицо мужчины, скользя рукой вдоль следа от последнего удара. Он продолжал чувствовать вкус крови, что будоражило и ум, и тело. — Совсем нет? — и сразу после вопроса припал губами к ране на шее и вдавил ноготь в свежий разрез от кнута на спине Легрэ.

Легрэ взвыл сквозь зубы и вздрогнул, дыхание сбилось, а в глазах потемнело — боль, словно прошла сквозь него яркой вспышкой так, что чуть не подкосились ноги. Чудовищным усилием воли, Кристиан заставил себя терпеть.

— Пошел ты... — едва выдавил Легрэ и на последнем слове сорвался на стон.

— Куда? — ласково поинтересовался Фернандо. Скинув разодранную рубашку с плеч мужчины, он обхватил его и прижал к себе. Рукоять одного кнута упиралась в бедренную кость бывшего стражника, второго — чуть ниже ключицы. Языком король начал подбирать капли крови с плеча Легрэ.

Кристиан шумно усмехнулся, немного повел плечом, будто устраиваясь поудобнее, и сосредоточившись на касании губ Фернандо, прикрыл глаза.

— Послал бы к Дьяволу, — выдохнул он, — да боюсь... тебе там понравится.

— Догадливый, — улыбнулся король, и, еще раз скользнув губами по плечу Лэгре, чуть сместил рукояти кнутов, коротко замахнувшись, вдавил в нужные точки, и сразу отпустил. Глядя на корчащаяся у своих ног тело, задумчиво сказал:

— Со сладеньким закончили. Перейдем к вкусному.

Новоявленный барон еще несколько минут точно не придет в себя, а пока даже закричать не может, хотя боль у него должна быть адская. Ухмыльнувшись, Фернандо отошел в сторону, скинул доспех, потом, подумав, рубашку, и стал с интересом ждать, когда же Легрэ оживет.

Едва дикая боль немного отступила, Кристиан коротко застонал и перекатился на спину, слабо корчась и пытаясь совладать со своим телом. Он почти не мог вздохнуть толком, но и это скованное состояние его постепенно отпускало. Над головой плыли редкие облака, черные с белой каймой, подаренной им лунным светом, и мир сузился до размеров этой поляны, до размеров ничтожного бренного тела, в котором бесновалась похоть. Он уже, было, совсем забыл это чудесное состояние, когда муки доводят разум до предела, а после, изменив его, возносят в блаженство. Еще немного... Надо еще.

— Фернандо? — позвал он слабо, улыбнувшись немного счастливо и с безумием истинного хищника. — Ты сегодня, видимо, что-то не то выпил. От твоих... нежностей даже у чертей тоской кишки скрутит... Ты всегда такой ласковый? Или уже делом займемся, наконец? — Легрэ с трудом перевернулся на живот и попытался встать — мышцы дрожали от напряжения, ладонь мерзко саднило, и кружилась голова. Руки подогнулись и, упав лицом в траву, Кристиан зло чертыхнулся, все-таки послал Фернандо к дьяволу, но все же снова упрямо попытался встать.

Король с удовольствием смотрел на трепыхания Легрэ, потом подошел к нему, присел и, приподняв голову за подбородок, вкрадчиво спросил:

— Понравилось?

Смело глядя в глаза короля, Кристиан молчал. Казалось, что перед ним пронеслась целая вечность, прежде, чем губы прошептали:

— Для того, чтобы мне понравилось нужно что-то посерьезнее.

— А ты выдержишь? — так же вкрадчиво спросил Фернандо, слегка поглаживая Легрэ большим пальцем по щеке. Легкие прикосновения в тот момент должны были быть очень чувствительными для мужчины.

— Ну, — Кристиан с легкой усмешкой опустил глаза, а после решительно взглянул на Фернандо, — давай проверим, — сказал он, чуть потеревшись щекой о ладонь короля, но в жесте бывшего стражника не было ни капли покорности, скорее — согласие продолжать.

Король продолжал гладить по щеке Легрэ, оценивая его состояние. А потом вдруг наклонился к его губам и выдохнул:

— Тогда держись.

Отпустив бывшего стражника, он быстро вернулся к оставленным вещам, подобрал дагу и свою рубашку и вернулся. Бросив на землю рубашку, велел мужчине:

— Ложись.

Фернандо благожелательно смотрел на барона. Дага как будто самостоятельно вертелась в руках короля, потайные лезвия с легкими щелчками то раскрывались, то прятались.

Легрэ очень хотелось лечь — точнее упасть, но он нарочно медлил, действуя Фернандо на нервы. Тем не менее, последние слова Кристиана требовали подтверждения, и он, в конце концов, отпустился на приготовленное для него место, лег нарочно на спину, безмолвно бросая королю вызов. Это был поединок не тел — духа, упрямства, силы и достоинства. Легрэ не чувствовал себя ни слабым ни униженным, он просто получал то, что хотел и отдавал взамен то же. Им с Фернандо нужна была хорошая разрядка, чтобы поутру вернуться к Луису и не добить его окончательно. К тому же, Легрэ умел получать от боли удовольствие не меньшее, чем когда дарил ее. Неизвестность волновала кровь, оружие в руках короля невольно притягивало взгляд.

— Я говорил — нет, но раз уж ты не понимаешь слов, Фернандо, пожалуй... в этот раз я сделаю исключение.

— Я тебе уже говорил, что "нет" очень хорошее слово, — откликнулся король, подходя к мужчине. Наклонившись, он одним движением содрал с Легрэ остатки рубашки. Тот зашипел — рубашка хоть и почти висела на нем, но невольно поднятые в процессе руки заставили дернуться болью все раны на спине.

— Это тебе приправка. А вообще ты умничка — даже не пришлось приказывать ложиться на спину, сам лег.

Фернандо слабо улыбался, глядя на тело перед собой, и чувствовал, что дьявол опять заполняет его.

— Ненавижу, кода меня называют "умничкой", — рыкнул Кристиан, пытаясь найти наиболее удобную под спиной опору, по крайней мере, чтобы пара камней не впивалась сейчас и в без того ободранное плечо. — Обычно эти люди после сильно об этом жалеют.

— Посмотрим, — бросил Фернандо и шагнул одной ногой через Легрэ, опустился на колени, усевшись на мужчину чуть пониже живота. Возбужденная плоть бывшего стражника добавляла еще похоти в разворачивающееся действо. Немного поерзав, король с притворной заботой спросил:

— Не тяжело?

— Ни капли, — парировал тот, собирая всю волю воедино и внутренне готовясь к самому худшему. Руки сжали молодую траву, и пока Легрэ держал их вдоль тела, едва касаясь запястьями коленей Фернандо. — Ты устал? — начал нагло издеваться он. — Или тебе просто присесть некуда?

глазами на бывшего стражника. Нежно проведя рукой вдоль лица мужчины, он ответил:

— Ну что ты, конечно есть. Как ты и говорил, под меня охотно подкладываются. Только ты выразился менее изящно. Захочу, и Луис будет также лежать.

Фернандо не отрывал заинтересованного взгляда от Легрэ.

— Так и подо мной будет, — неприятно улыбнулся Кристиан, медленно обхватив левой рукой запястье Фернандо — пальцы сжимались подобно тискам, а взгляд синих глаз неотрывно боролся со взглядом короля. — Считаешь, что я под тебя лег? Ты так просто все трактуешь, Фернандо, что не вызываешь во мне ничего кроме смеха. А еще мне тебя жаль — ты не в состоянии сломать меня, потому отступить тебе проще. Ты слаб. Ты горазд только таких, как Луис подчинять. — Пальцы сжались до предела — как нервы, как хмельное чувство азарта и опасности в груди. — Боишься, что я тебе не по зубам? А вот я тебя не боюсь... Совсем. Правда, неприятно?

Король поцокал языком, не отводя веселого взгляда от мужчины.

— Как же ты предсказуем, Легрэ. Всего лишь две рядом стоящие фразы — и все, ты готов. — Фернандо довольно рассмеялся. — Легрэ, с чего ты решил, что я хочу тебя сломать?

Дьявол был уже настолько силен, что он почти не чувствовал боли. Возбуждение от слов и действий, желание игры и манипуляций, да и просто желание были настолько сильными, что перекрывали все.

— Жаль... Это было бы... забавно. — Кристиан чуть пошевелился, чувствуя нестерпимый жар в паху, который был сильнее боли и слаще словестной дуэли. — Чего же ты хочешь, Фернандо?

Настроения короля менялись, как маски у хорошего шута — король вновь почувствовал странное разочарование.

— Легрэ, — он поджал губы, — неужели ты думаешь, что ломать человека так, чтобы тот четко это осознавал, интересно? А чего я хочу... Может быть, убить тебя? — задумчиво бросил король. Самым кончиком даги он уперся в грудь бывшего барона напротив сердца.

— Может быть? — Кристиан отпустил руку короля. — Хотел бы, Фернандо, убил бы уже. Так мы продолжим или ты уже остыл?

Король также задумчиво провел по груди Легрэ дагой, оставляя тоненькую ниточку разреза.

— Остыл? — король поднял черные глаза на Легрэ. — От чего или для чего?

Разочарование продолжало накатывать волной. Что же такого видит в нем мальчик, а он сам не замечает? Или все-таки нет ничего? Хотя буквально пять минут назад казалось, что удалось зацепить струну, которая что-то дергает внутри, за которую можно ухватиться.

Фернандо посмотрел на луну. Может, хоть сейчас что-нибудь интересное услышит?

— Пусти, — сердито рыкнул Легрэ, дернувшись и инстинктивно ухватив короля за предплечье, попытался отвести от своей груди сталь, но вдруг рука его остановилась, взгляд стал долгим и настороженным. — Пусти меня, Фернандо, — прошептал он.

— Это уже мольба о пощаде? — король перевел улыбающийся взгляд на мужчину. Новая маска — новая эмоция. — Неужели? Так быстро? Легрээээ... — протянул Фернандо, потягиваясь всем телом и как бы ненароком освобождая руку.

И не дав сказать барону ни слова, быстро раскрыл дагу и вонзил самый кончик вспомогательного лезвия в точку чуть пониже ключицы. Второй рукой он изо всех сил прижал Легрэ к земле, не дав ему сильно дернуться и пораниться.

Через несколько секунд король убрал оружие, но продолжал удерживать мужчину и дальше.

Кристиан вскрикнул и стиснул зубы. Шумно дыша, он пытался справиться с болью, которая на миг стала вездесущей, голова чуть приподнялась и снова рухнула на траву. Он попытался что-то ответить, но из горла вырвался стон. Образ короля расплывался перед глазами черной тенью, становился то четче, то туманнее. Легрэ чувствовал, как сильные руки удерживают его, придавив к земле, и по ранам расползается неприятная боль, слышал дыхание Фернандо, ощущал его ненависть. Тело предательски дрожало, пытаясь уйти от пыток, разум был темен.

— Пусти, — после мучительной минуты упрямого молчания, прошептал Легрэ.

— Теперь нет, — шепот короля полз вкрадчивой змеей. — Зачем? Ты же именно этого добивался? Хотел посмотреть моего дьявола? Чуть-чуть увидел. Чуть-чуть почувствовал. Зачем же мне тебя именно теперь? Когда все только начинается?

Кристиан сглотнул, неотрывно глядя в глаза короля.

— Нет... Я... — он не закончил фразы, просто лежал на земле и не мог заставить себя отвернуться, ударить Фернандо, послать к черту. Не теперь. Легрэ напрягся до предела, вцепился пальцами в траву.

— Нет, ты что? — король склонился к мужчине, всматриваясь в него. Глаза горели безумием, крылья носа чуть трепетали — запах крови будоражил и раздражал. Он лизнул еле заметный прокол, оставленный дагой. — Ты не боишься... Ты специально все сделал... Специально... — рука Фернандо переместилась на горло, он склонил голову на бок, рассматривая бывшего стражника, как какую-то экзотическую зверушку. Слабая, чуть заметная, тень улыбки на лице. — Ты сумел меня заинтересовать. И этого ты тоже добивался.

Большой палец короля уперся в кадык Легрэ и нежно заскользил вокруг него.

— Зачем? Сумей меня удивить.

— Что ж, — взгляд Кристиана скользнул по лицу короля, остановился на губах, — я попробую быть искренним, — и Легрэ, приподнявшись, коснулся губами губ короля, словно в жаркий день прохладного источника, смешивая дыхания, пробуя на вкус — не так, как это было в шатре, по-другому — почти нежно.

Дьявол Фернандо взвыл, тело толкнулось вперед похотью. Он ответил, страстно, горячо. Рука постепенно перемещалась с горла на затылок, жесткой лаской зарываясь в волосы. Через несколько минут король намертво вцепился в волосы Легрэ и оторвался от него.

— Хорошая попытка, — Фернандо облизнул стремительно пересохшие губы, глядя в синие глаза. Его немного потряхивало от скручивающего тело желания. — Теперь настоящую причину. Говори, — он рванул голову Легрэ назад. Дьявол опять рванулся вперед, и король провел языком по открывшейся шее. Чего-то не хватало. Опять щелкнули скрытые клинки даги.

— Я не могу. — Руки Кристиана израненные и сильные заскользили по обнаженной спине короля, по острым выступам лопаток, по горячей гладкой коже. Но Легрэ уже сдавал позицию за позицией. Он тяжело хватал губами воздух и рвано дышал. — Я... я хочу, чтобы ты делал это со мной, пока Луис... пока он не будет готов.

Фернандо выгнулся под руками Легрэ, подставляясь под его ладони. Мозоли от оружия чуть царапали кожу, добавляя удовольствия. Король склонился к мужчине, всматриваясь своим безумием, своей жаждой. Он начал говорить и одновременно с этим дага стала чертить надрез на шее.

— А почему ты думаешь, что можешь меня заинтересовать больше, чем на одну ночь? У меня уже есть любовник.

Фернандо склонился над порезом, играя, раздражая, собирая кровавые капельки.

Кристиана затрясло, точно в лихорадке, пальцы судорожно впились в плечи короля, и Легрэ, стиснув зубы, застонал, попытался дернуться, но на счастье Фернандо держал его крепко. Проваливаясь в странную покачивающуюся темноту, Легрэ слышал голос короля словно издали, а свой собственный — слабый и осипший, будто чужой.

— Я не ду... не думаю, — три тяжелых сбивчивых выдоха вырвались из груди, — я просто... пытаюсь найти временный компромисс. — Кристиан задохнулся. — Тебе нужна была разрядка сегодня... я видел, я тебе ее дал... И мне была нужна. Я не знаю, что будет завтра, я не Бог, Фернандо... Я предлагаю тебе временную меру, соглашаться или нет — твое дело.

Дьявол довольно облизнулся, убирая кровь с губы. Солоноватый вкус крови перемешивался с чуть пряным вкусом пота, вкусом страсти.

— Не думал... Мое дело... — король покатал фразы, довольно жмурясь. — Конечно, мое. Думаю, я точно лучше тебя.

Он наклонился к шее Легрэ и укусил возле пореза, вызвав новую конвульсию тела под собой. Рот вновь наполнился вкусом крови, и Фернандо начал жадно целовать барона.

Кристиан отвечал с желанием, так, словно это он был сейчас хозяином положения, и прижимал Фернандо к себе ближе, зарываясь пальцами в волосы, слизывая с губ собственную кровь, и открываясь, требовал еще. А потом, провоцируя на жестокость, вдруг взял — и прикусил губу короля, смешивая их кровь.

Тот рефлекторно дернулся, но Легрэ продолжал крепко держать. Глаза Фернандо полыхнули огнем. Вкус крови, такой одинаковый, но в тоже время такой разный, напрочь уносил разум. Осторожно взяв лицо мужчины обеими руками, он начал гладить его. Легкость движений и постепенно усиливающееся бешенство поцелуя. Через несколько минут король прервал поцелуй и, не отрывая губ от губ барона, ударил его по шее. Поймав выход боли, прошептал:

— Дальше поиграть захотел?

Легрэ вздрогнул и, почти безумно кривясь в улыбке, впился в губы короля коротким вызывающим поцелуем.

— Это тебе... вместо ответа, — шепнул он, отстранившись, вдавливаясь бедрами в пах короля и смело заглядывая ему в глаза.

— Я смотрю, ты ожил, — радостно улыбнулся король, вставая. — Поднимайся, к дереву спиной.

Кристиан подчинился — теперь уже как-то напряженно, без желания, и все же. Ему была нужна эта ночь. Он дьявольски устал и волновался о Луисе, он любил его и, возможно, так поступал только ради них. При других обстоятельствах Легрэ никогда бы не отпустился до подобной сделки с Фернандо. Впрочем, имея дело с королем, как с любым ненормальным тираном, к которым Кристиан так же себя причислял, ни в чем и никогда нельзя было быть уверенным. Оставалось надеяться, что все получится.

Коснувшись ствола бука израненной спиной, Легрэ поморщился.

— Теряюсь в догадках: что ты задумал.

— Ну, как что? Раздевать тебя дальше, раз ты опять решил поиграть, — Фернандо играючи поднял с земли кнут. — Страшно? — черные веселые глаза вперились в синие.

Легрэ с усмешкой покачал головой.

— Страшно, — признался он хрипло. — Боюсь, что мы с тобою так до рассвета и будем трепаться по делу и без... Твои игры с вон той железякой мне как-то приглянулись больше. Ты привяжешь меня, или... мне самому привязаться?

— Торопишься? — радостный оскал не сходил с лица Фернандо. — Тогда не будем тратить на это время.

Первый удар кнута разрезал ткань вдоль бедра.

— Ну, надо же, — король притворно покачал головой, — что-то у меня руки дрожат. Чуть-чуть левее — и у тебя бы были проблемы с наследниками.

Во взгляде, поднятом на Кристиана, не было ни капли улыбки.

— Сам разденешься?

Легрэ неторопливо и с долей остервенения стал развязывать шнуровку штанов. Скинув надоедливую ткань к ногам, Кристиан снова оперся спиной о дерево.

— Все твои любовники все сами делают? — ядовито поинтересовался он, глядя в глаза Фернандо. — Или изредка ты их все-таки трахаешь? Когда шевелиться не лень.

— Слишком много говоришь, — король отошел на несколько шагов и размахнулся, вложив в удар все свое остервенелое желание. Кнут самым кончиком коснулся груди Легрэ, обжигая ранящим поцелуем. Еще и еще раз. Кнут плясал вокруг мужчины, ударяя с самые разные точки на теле, иногда проносясь мимо, буквально в нескольких миллиметрах, опаляя воздухом кожу. Фернандо все это время был с абсолютно невозмутимым лицом.

Легрэ изо всех сил цеплялся пальцами за кору дерева, чтобы хоть как-то держаться на ногах, стискивал зубы, давился стонами. Потом боль перестала даже проходить, и вздрагивающее тело попыталось пасть на колени, пошатнулось, но едва оно коснулось коленями травы, Кристиан, судорожно цепляясь руками за дерево, поднялся. Образ Фернандо снова расплывался перед глазами, в ушах, казалось, навечно остался свист кнута, и жгучая ненависть к собственным желаниям плоти затопила воспаленный разум. Когда исполосованное в кровь тело Легрэ даже не вздрогнуло от удара хлыста, с искусанных губ сорвался тихий вздох, и боль стала теплой, приятной, сладкой — совсем такой, как в первый раз, давно, только без страха. Кристиан едва понимал, кто перед ним стоит. Он откинул голову назад, опасно открывая шею, прикрыл глаза, чувствовал, как сползает спиной по стволу.

Фернандо подошел к Легрэ и приподнял его голову, всматриваясь в лицо, в выражение глаз.

— Кристиан, — тихо позвал он и, когда веки мужчины чуть дрогнули, мягко поцеловал, чуть раздвигая губы языком, нежно лаская, давая странную передышку. — На колени.

Без единой мысли в голове, Легрэ выполнил просьбу короля. Ласка воспринималась, как нечто совершенно восхитительное, и было без разницы, кто ее дарил.

Фернандо присел и кончиком кнута аккуратно обвел наиболее сильные раны на спине. Наклонился и языком провел по следу от удара вдоль позвоночника, смакуя свои ощущения. Еще чуть-чуть. Встав сзади мужчины, он, вроде бы несильно, но с оттяжкой, ударил, оставив еще один след вдоль всей спины. Полустон-полувсхлип, раздавшийся от Легрэ, быстро набухающие капли крови, собирающиеся в тоненький ручеек... Кровь — лучшая смазка... Король со сдавленным рыком вломился в Легрэ.

Боль прошла в сознании Кристиана яркой вспышкой, потом — еще одной, потом что-то изменилось: постоянная, пульсирующая — она приходила откуда-то сзади, сводила с ума, заставляя стонать и выгибаться, вздрагивать от каждого толчка. Тело паниковало и тонуло в наслаждении одновременно, безропотно отдаваясь сильным рукам и никак не препятствуя происходящему. Немного привыкнув к этому ощущению неги, Легрэ инстинктивно толкнулся навстречу Фернандо, запрокинул голову.

— Еще, — тихо попросил он, не ожидая ответа.

Услышав сквозь марево жажды слова Кристиана, король, не прекращая двигаться, сместил руки чуть выше и нащупал раны. Ритмичные нажатия на рассеченную кожу, в такт движениям, сначала легкие, потом все сильнее и сильнее. Дрожание тела под руками, встречные движения, стоны — голова плыла все больше и больше. Фернандо погружался в сладостный дурман полного обладания.

Легрэ все больше сжимал в руках землю вперемешку с травой, черные волосы спутавшимися прядями липли ко лбу, покрытому испариной, синие глаза затуманились и смотрели перед собой — на светлеющее небо, что розовыми полосами разлилось над черной кромкой неба. Эта мука была сладкой, бесконечной и терпкой. Кристиан уже сам насаживался на член Фернандо все быстрее, сильнее сжимая его собой, будто стремился вобрать в себя, соединиться с ним навеки, а боль блуждала по телу — она была везде: щипала ладони, врезалась в колени, била ключом внизу живота, вгрызалась в открытые раны хищными острыми зубами. Легрэ не знал, сколько это длилось. Напряжение достигло пика, и Кристиан, коротко вскрикнув, упал в траву, орошенную его семенем.

Фернандо успел подхватить его под бедра и в несколько быстрых движений тоже кончил. Замерев на месте на несколько блаженных минут, он пытался прийти в себя. Туман перед глазами постепенно уходил, унося с собой безумие. Дьявол довольным клубочком свернулся внутри, сладостно потягиваясь, распространяя приятно тянущую мышцы истому по всему телу. На какое время его внезапно возникающее бешенство угаснет.

Король аккуратно отпустил Легрэ. Тот еще не пришел в себя. Фернандо внимательно оглядел мужчину — да, перестарался чуть-чуть. Хотя ничего непоправимого нет, значит можно не волноваться. Но в любом случае, валяться в таком виде на земле не стоит. Подложив под барона свою рубашку, король сел рядом и начал легонько гладить его по лицу.

— Легрэ...

Кристиан лежал на земле, постепенно восстанавливая силы. Голос короля казался ему дуновением ветра, призрачным мороком, но постепенно возвращалась память, осознание происшедшего. Легрэ медленно приоткрыл глаза и взглянул на Фернандо. Губы едва шевелились, но он сумел слабо улыбнуться.

— Продолжим? — совсем тихо спросил он. — Или я тебе уже надоел?

— Странно, — король усмехнулся, — но не надоел.

Ему очень понравилась эта странная улыбка после такой ночи. Фернандо наклонился и забрал ее себе мягким поцелуем.

— Ты идти сможешь?

— Да, — ответил Кристиан, словно это было чем-то само собой разумеющимся. Его движения были неторопливыми и не четкими, но Легрэ сумел напялить на себя штаны и остатки собственной рубашки. Он по-доброму усмехнулся, заметив, во что превратилась одежда Фернандо: хороши же они будут, когда вернуться в лагерь — оба в крови, растрепанные и, судя по всему, довольные. Обсуждать что-либо Кристиан не хотел. Все получилось, и ни к чему разбивать эти грезы до утра. Они с Фернандо и так сказали друг другу больше, чем могли. Кристиану хотелось проведать Луиса, поесть, а потом забыться — пусть даже в руках лекаря. После Легрэ обязательно подумает обо всем. После.

Фернандо внимательно наблюдал за чуть ли не падающим бароном. Этот — выдержит, и не только путь да лагеря. Подобрав все оружие они пошли, если так можно было выразиться, обратно. На короля постепенно наваливалось мягкой тяжестью усталость, что было неудивительно. Препоручив Легрэ первому же встречному гвардейцу с приказом отвести его к лекарю, Фернандо пошел в шатер герцога — усталость усталостью, а проведать, как себя чувствует мальчик, нужно.

Луиса в шатре не было. Почувствовав неприятный укол, он вызвал охрану. Герцог должен был быть в шатре, никто его не выпускал, никто его не видел. Фернандо зверел. Быстро отдав приказ о поиске, еще раз допросил гвардейцев. Без толку...

Король раненым зверем метался по своему шатру. Прошло уже несколько часов, а поиски ничего не дали. Все, что мог, он уже сделал, оставалось только ждать, но как можно просто сидеть и ждать? По-хорошему, нужно было бы перекусить, но кусок в горло не лез, и Фернандо пил вино. Оно хоть как-то успокаивало.

47

Грохнуло так, что травник услышал даже сквозь глубокий, вызванный травами сон. Кубарем скатился с матраса, на котором спал, сбивая и подминая под себя чье-то тело. Приподнял голову, ошалело оглядываясь, пытаясь рассмотреть хоть что-то в полумраке шатра. Было шумно, кричали люди и ржали лошади. Раздавался лязг мечей и от мечущихся снаружи огней, по стенам ползали страшные тени.

— Да что такое?!Микаэль потянул того, кого так негаданно сбил, с удивлением понимая, что это — Сей.

-Что здесь происходит?!!!

Мальчишка не ответил, лишь замотал головой, зажмуриваясь и пытаясь обнять травника. А огни были все ближе, и Микаэлю совсем не хотелось оставаться в шатре. Мало ли... Он поднялся на ноги, потянув за собою перепуганного юношу.

— Пойдем-ка и осторожно посмотрим, кто и кого бьет... Только вот эти сумки прихвати.

Они крались вдоль задней стенки шатра, оставаясь в тени. Микаэль крепко держал Сея за руку.

Прошли так совсем немного, всего лишь к следующему шатру... в темноте особо видно ничего не было... Шум и гам переместился к северным краям лагеря — там звучали голоса и вспыхивали огни от факелов.

Если бы Сей не держал травника за руку, то точно бы потерялся. Но брат Микаэль, похоже, знал, куда нужно идти и вскоре они оказались перед палатой аббата — хотя об этом можно было только догадываться.

Мальчик все еще пугливо оглядывался, когда травник уже заглянул внутрь...

— Дьявол!

Микаэль метнулся внутрь, падая на колени и хватая лежащего Себастьяна за шею, пытаясь нащупать пульс. Провел ладонью по спине, вымазывая пальцы в темную кровь. Сдернул с пояса нож, разрезая одежду... Потом приложил лезвие ко рту аббата, удерживая на несколько секунд.

Как во сне, Сей наблюдал, как брат Микаэль метнулся к телу. Крови, много крови. Чья она? И почему Святой отец спит?

-Дьявол! Дьявол! Дьявол! Сей — сумку! Тряпки там... рви их... Мне куски нужны ткани! Быстро! Он дышит...

Оглянулся, почти что шипя на застывшего в ужасе мальчишку, схватил за руку, дергая на себя и тут же, с размаху давая ему хлесткую пощечину и оставляя на щеке кровавый след.

— Я сказал — быстро! Плакать потом будешь!

Пощечина помогла, вывела из оцепенения. Вдох — выдох и слезы, текущие по щекам. Что от него нужно? Куски ткани? Падре жив? Разве такое возможно?

Не позволяя больше страшным мыслям овладеть разумом, мальчик начал ожесточенно разрывать тряпки дрожащими руками, боясь даже смотреть в ту сторону, где лежал аббат.

Сам травник потянулся ко второй сумке, выгребая со дна полсклянки. Нашел нужную, открыл и медленно влил содержимое в рот Себастьяна, разжимая тому зубы рукоятью ножа и, поворачивая голову набок, чтоб зелье точно попало в глотку. Потом смочил кусок полотна настоем и протер спину раненому, осторожно обводя края раны. — Легкое задето... И крови много потерял. Лишь бы в легком кровь не застопорилась... И не воспалилось...

Микаэль выбрал одну из склянок и пальцами размазал по ране белесый крем. Потом отобрал у Сея еще один кусок ткани, опять смочив в настое, приложил к ране.

— Помоги мне. Я его приподниму — а ты перетянешь спину. И быстро! Шевелись!

Белый как мел, мальчишка на удивление скоро и толково сделал требуемое, хоть и под текущие по щекам слезы.

Пока монах занимался исцелением, шум стал стихать. Травник осторожно выглянул из шатра, огляделся и, вернувшись, задумчиво замер над лежащим аббатом.

— Сей, сумки мои бери... А я его попробую понести. Нам надо к краю лагеря... Ближе к лекарской палатке.. Сейчас мы его там спрячем... Лекарей пока не тронут — работы сильно у них много. А сами хоть узнаем, что это все значит. ..

Ксавье старался не влипать в самую гущу свары, отбиваясь, только если на него нападали, а желающие находились, так как он все еще носил форму королевской гвардии. Он видел, что король остался жив, видел, как они с Легрэ пробивали себе дорогу, защищая спины друг друга. Все приняло неожиданный поворот и очень быстро. Мужчина пытался принять решение, просчитать, подходящий ли это момент для осуществления задуманного, но в суматохе сосредоточиться не удавалось. И тут на его глаза попался травник, выныривающий из шатра, где только что произошло роковое покушение. Ксавье бросился ему наперерез.

Перед Микаэлем предстал темноволосый гвардеец. И если пересекающий бровь шрам выглядел вполне обычно для воина, то исчерченные отметинами губы смотрелись слегка странно.

— Вам нужна помощь? Там есть раненые? — быстро спросил он, чтобы монах еще чего доброго не перепугался и не попытался сбежать.

Микаэль вскинулся, машинально хватаясь за висящий на поясе нож. Представший перед ним темноволосый мужчина знаком травнику не был. Да и не сильно легко можно было рассмотреть в ночном мраке его черты. А вот от помощи монах совсем не собирался отказываться.... Тем более — когда помогает выигрывающая королевская сторона.— Да, там раненый! Один из наемников, защищал короля, видимо и в спину мечом получил... И сынишка там его... В лагерь сегодня приехал, весточку из дому привез... Извелся теперь вот весь уже. Перепугался в суматохе. Нужно мужчину перенести в палатку к лекарям! Ему помощь нужна... а то и так почти мертв. Поможете?

— Помогу, конечно, — "гвардеец" нырнул вместе с Микаэлем обратно в шатер, одного взгляда было достаточно, чтобы узнать в белом, как полотно, почти бездыханном мужчине бывшего аббата Валасского монастыря. Ксавье присел рядом с ним на корточки, проверяя пальцами пульс на шее, и закусил губу, нужно было мгновенно принимать решения. — Микаэль, — он поднял глаза, сознательно называя травника по имени, — только выслушайте меня спокойно и не пытайтесь ударить меня по башке прежде, чем дослушаете, иначе у этого человека не будет ни единого шанса выжить. Договорились?

Травник медленно выдохнул, опять кладя руку на притороченный к поясу нож.

— Значит, мы знакомы?Вскинул руку, заставляя испуганно вскочившего Сея опуститься и замереть.— Да, и я не всегда носил эту форму, — усмехнулся "гвардеец", — Это ведь инквизитор Ксанте... Его надо увезти отсюда, немедленно. В Валасский монастырь, там ему помогут, такие раны в полевых условиях не лечатся, а там лучшая лекарня в стране. Да Вы ведь и сами это прекрасно знаете. А инквизитора Паоло Вам бояться нечего... и это Вы тоже прекрасно знаете, — по его губам скользнула лукавая улыбка.

Сей не понимал, как они сейчас могут сидеть и обсуждать что-то... Разве на счету не каждая секунда? Мальчик робко держался дрожащей рукой за пальцы Себастьяна, легко сжимая, боясь, что они в любой момент станут холодными, что... Нет, нет, об этом нельзя думать.

Хоть к инквизитору, хоть к королю, хоть на край света, лишь бы спасти.

А что будет... Нет, об этом тоже не думать! Ни об инквизиторе, ни о том, кем он был аббату. Сейчас главное было спасти Себастьяна, и мальчик умереть был готов, лишь бы тому стало лучше.

Микаэль задумался, стараясь понять — откуда этот молодой человек его знает. И не только его, но и про него... Травник и сам думал о стенах монастыря — там бы он точно смог выходить Себастьяна... Да и за Сея бы меньше переживал. Но, вот что с монастырем — Микаэль не знал.

— Его надо прооперировать и рану зашить — и еще до утра. Потом... Дня три не трогать сильно — что б швы не разошлись... И лишь тогда везти можно. Зашить я могу и здесь — в лекарском шатре. Как раз и искать там не будут.

Микаэль подошел к мужчине вплотную, разглядывая его лицо.

— Откуда Вы меня знаете? Почему я должен вам доверять и ехать в то место, откуда только недавно ушел?

— Его тут все знают. Он же инквизитор. Он до утра тут не доживет, даже если был бы ранен менее серьезно. Вы что не видите, что здесь происходит? Нам надо увозить его отсюда, скорее. Я понимаю, что ему нельзя сейчас в дорогу, что он возможно этого не переживет, но если здесь остаться, он этого не переживет еще вернее. Не доверяйте, пожалуйста, как хотите. Но подумайте, есть ли у Вас выбор? — он вдруг сорвался и с усилием потер лоб, морщась, — Черт! Черт! Черт! Он не переживет, если его везти, да? — Ксавье понял, что планы не сходятся, что ниточки ускользают из пальцев и Себастьяна ему не спасти.

— Он переживет. Он сильный. — Сей сам не узнал своего голоса. И откуда такая уверенность? Внутри он себя таким отнюдь не ощущал. Но только сильнее сжил пальцы аббата. — Он должен. Он обещал.... — Последние слова прозвучали совсем жалко, к горлу опять подкатывал ком, и Сей держался из-за всех сил, чтобы не разреветься. Он должен быть сильным. Он должен быть возле Себастьяна. Чтобы не случилось.

— Лекарь, что скажете Вы? — Ксавье, конечно, хотелось верить мальчику, но в том говорили эмоции, а вот травник должен был руководствоваться знаниями.

Травник устало потер виски, соображая, что делать.

— Так, хватить дискуссии вести... Несем его в шатер к лекарям, я зашью рану. Голову я ему сейчас перевяжу — тут много людей с ожогами... Никто на него смотреть не будет. Потом — нужна телега. И с сеном мягким. Здесь две мили до деревни — там можно на пару ночей остановиться. Если тихо уйти, внимания не привлекая. А вот потом — я и подумаю, хочу ли возвращаться в обитель.

Микаэль посмотрел на гвардейца:

— А у вас будет возможность попробовать меня убедить в такой необходимости. Да и рассказать о том, кто Вы.

Сей тут же засуетился, доставая еще порванные полоски ткани и придерживая аббата, пока Микаэль перевязывал тому голову.

— Я могу чем-то еще помочь?

— Договорились, — кивнул Ксавье, — А вот это ты хорошо придумал, лицо ему забинтовать, — в его глазах блеснуло что-то похожее на профессиональное восхищение.

— Сей, бери сумки... А Вы — держите нашего пациента за ноги. Я возьмусь под руки... И — осторожней! Медленно и ровно!

Травник поддерживал Себастьяна, стараясь нести его как можно аккуратней, осторожно переступая по земле и молясь Богу, что б никто не обратил на них слишком пристального внимания... Мало ли — лекарь с гвардейцем раненого несут... И мальчишка, ревущий за ними, плетется... После такой заварушки и не такое увидеть можно.

Им повезло — всем действительно было не до них, никто не приглядывался к раненому, не до того мысли были. Каждый думал, как бы свою шкуру спасти, какое тут уж дело до тех, кто пытается спасти кого-то. Друг, соратник, родственник иль просто незнакомый.. Их не трогали каким-то чудом, и им удалось перенести аббата в другой шатер. Сей тут же сбросил сумки.

— Я за телегой! — и выскользнул, не дав другим и слова возразить. Ему нужно было что-то сделать, хоть как-то отвлечься. Поэтому он кинулся, не раздумывая туда, где, как он заметил, были лошади. Маленький и юркий, он ловко прятался, шаг за шагом подходя все ближе к своей цели.

— Вот черт! Ну-ка стой! — Ксавье бросился догонять чересчур ретивого мальчишку. Еще не затихла битва, его могли зашибить ненароком. Да и потом — какой-то подозрительный пацан посреди заварушки с покушением на короля, зачем-то пытается увести лошадей с телегой.

— Стой! — он отловил Сея за шиворот, — Хочешь отвечать солдатам, зачем тебе лошади, когда тебя схватят?! И туда не суйся, там королевские гвардейцы забаррикадировались. Обратно в палатку, быстро! Лекарю нужна помощь при операции, там ты нужнее.

-Но я... — Сей понимал, что мужчина прав, вот только... — Мне так страшно... — шепотом, так, что возможно, его и не услышали. Сей ужасно боялся остаться с братом Микаэлем и... Ошибиться, что какая-нибудь его ошибка станет роковой. От одной этой мысли у него коленки подгибались, трясло от холода и страха, поэтому он, не подумав, ринулся за повозкой. — Простите. — попытавшись выдавить из себя улыбку, которая выглядела очень жалкой на заплаканном лице, Сей вернулся обратно в палатку, замерев и не в силах выдавить ни слова.

Лекарский шатер был, слава Богу, большим — горели факелы, освещая нескольких монахов, занятых страждущими, коих после битвы было много. Стоял шум, слышались стоны и молитвы.

" Нагло и уверенно... И работать, работать... Тогда никто и не подумает спросить, что это за непонятный лекарь тут кудесничает"

Микаэль, с помощью мужчины, уложил Себастьяна на деревянную, обданую перед этим кипятком из котла, скамью. Взглянул на замершего в страхе мальчишку.

"Так... Его надо занять, чтобы не сорвался на истерику..."

— Сей, там в сумке есть веревка. Дай мне ее, пожалуйста. И еще достань кожаный сверток, тот который тяжелее.

Травник пропустил протянутую ему веревку под лавкой, привязывая лежащего на животе аббата под коленями и по спине — чуть выше раны. Потом срезал остатки одежды.

Повернулся, забирая у Сея кожаный сверток и размотав его, достал несколько тонких железных ножей и спиц, иголки... Из другого мещочка вытащил бутыль с нитками, замоченными в спитровой настойке, и еще одну баночку со спиртом.

— Молодой человек, вот вам бутыль со спиртом, вон там — огонь в жаровне. Умокаете в спирт — и прокаливать на огне. . .

Травник усмехнулся, думая, что вот за это точно на костер можно попасть... Лекарские инструменты, сделанные на заказ при поездке в одну арабскую страну — это при том, что анатомическое ученье считалось происком дьявола...

— Сей, а ты держи... эээ... страждущего за руку. На пульс пальцы положи. Да, вот так. На каждый удар ладошкой несильно хлопай — что б я видел.

Потом травник достал несколько склянок, чистое полотно из сумки, маленькую, завернутую в овечью шерсть бутылочку. Протер себе руки спиртом и осторожно провел смоченным в настое полотном вокруг раны, омывая ее края и заодно и спину. Легонько надавил на края... Застоявшейся крови в легком не было, и Микаэль возблагодарил Господа Бога за такое везение... Прокаленной спицей приоткрыл рану, затем лезвием убрал омертвевшие ткани. Капнул в разрез несколько капель заживляющего настоя, изготовленного по тайным восточным рецептам. Взялся за иглу с продетой в нее тонкой ниткой и осторожными стежками зашил рану. Сначала нижние ткани, а потом и саму кожу. Эти швы не прийдется снимать — нитки изготовлены из специальных растений, которые через несколько месяцев сами растворяться... Микаэль, легонько смазал свежий шов той же белой мазью, что и давеча. Это должно было предовратить воспаление.

— Сей, это ты заснул или у него сердце не бьется?

Юный монах вскинулся, снова хлопая ладошкой . Гвардеец, помогающий им, внимательно наблюдал за действиями травника...

Микаэлю казалось, что у него сейчас руки начнут дрожать — до того напряжен он был. Но, лекарь все так же осторожно и неторопливо, не позволяя себе ни одного непродуманного движения или касания, что могло навредить, взялся за полотна и крепко перевязвл рану.

Наклонился над аббатом, вслушиваясь в дыхание и накрывая его одеялом, а потом повернулся к своим попутчикам. У Микаэля вдруг закружилась голова — он совсем недавно еще умирал от яда, и слабость, бывало, накатывала... А к слабости добавилась и паника.

Травник присел, рукой держась за стенку шатра. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох... Микаэля почти что колотило — до того он был напряжен. Переживания и эмоции смешались в кучу, события всей последней недели вдруг разом навалились непосильной ношей. Травник несколько раз моргнул, прогоняя наваждение. Только вот успокоится не получалось. В военном лагере, с полумертвым аббатом, которого вот-вот скоро начнут разыскивать все кому не лень, как только поймут, что сам мертвец уйти никуда явно не мог, с перепуганным мальчишкой, жмущимся рядом и почти что плачушим, с непонятным молодым человеком — явно непростым и опасным, раз знает многое — да за какие такие великие грехи ему это?!

На лавке захрипел Себастьян, вдыхая резче, чем следовало. Монах вскинулся, поправил одеяло, легонько проведя пальцами по бледной коже на запястье. Травы помогали... Дышал аббат все ровнее, пульс тоже больше не пропадал. Но, пока еще он в себя прийдет... Кто же это его так? Какая сволочь? Кого так близко подпустил?

Микаэль опять прикрыл глаза, резко вдыхая, а потом выдыхая — медленно, пропуская воздух сквозь сцепленные зубы.

— Все, что мог — я сделал. Теперь бы убраться отсюда поскорее...

— Я сейчас добуду нам лошадей и телегу, только будьте добры, не высовывайтесь отсюда без меня, — Ксавье выскользнул из шатра. Никаких подозрений человек в перемазанной кровью форме королевского гвардейца не вызывал, он спокойно выбрал лошадей и телегу, к нему подскочил Мартин и с сожалением сообщил, что один из их людей все же погиб в схватке, Ксавье чертыхнулся и велел Мартину сопровождать их тоже. Эскорт из двух гвардейцев выглядел менее подозрительным, чем просто один человек в форме в компании странного монаха, мальчишки и полумертвого человека с забинтованным лицом. В Аталье шла крупная судьбоносная сделка, и она естественно не осталась без внимания других государств, зарящихся на богатые территории, так что среди людей в форме была группа тех, кто давал присягу совсем другим сюзеренам.

Прошло минут десять, и Ксавье вновь появился в лекарской палатке.

— Все готово, идем, нас будет сопровождать еще один мой человек. Не волнуйтесь, больше всего в этой стране он предан мне, чем кому-либо еще.

Осторожно протерев, Сей завернул обратно в кожаный сверток ножи и иголки. Пальцы его слегка подрагивали, но он не выронил ни одной, убрал все в одну из сумок, которые закинул себе на плечи — должен же он хоть в чем-то помочь?

Брат Микаэль выглядел просто ужасно, и мальчик кусал губы от бессилия, не зная, чем тому помочь. Только сжал его руку легонько, слабо улыбнувшись и одними губами прошептав "держись".

Хорошо, что гвардеец привел с собой еще одного человека — Сей боялся, как бы Микаэль сам не упал, а ему тогда пришлось бы помогать нести аббата...

Присев перед травником, мальчик коснулся его плеча.

— Брат Микаль, поспите, вам тоже нужно отдохнуть, а то на вас лица нет.... Я вас разбужу, если что.

Гвардейцы подняли Себастьяна вместе с деревянной скамьей, вынесли из шатра и осторожно переложили в крытую полотняным навесом телегу. Ксавье оставил Мартина охранять, вернул на место скамейку и присел рядом с Микаэлем. Бледный почти так же как его недавний пациент, травник с явными следами измождениями на лице, задремал, сидя на полу. Ксавье вздохнул и с усилием подхватил его на руки.

— Приедем — вот тогда и посплю... Но, спасибо... Сей....

Травник легонько погладил присевшего перед ним юношу по щеке и прикрыл глаза — всего лишь на секундочку... Казалось — на секундочку, но, когда их вновь открыл, вздрагивая и понимая, что все-таки заснул, то с удивлением обнаружил, что его прижимает к себе, подхватив на руки давешний гвардеец.

— И что это вы делаете?

— Несу Вас в телегу, Вы сейчас выглядете не намного лучше, чем Ксанте.

Ксавье вынырнул из шатра с травником на руках и направился к ожидавшим их лошадям.

— Не стоило утруждаться... Могли и просто растолкать...

Микаэль, опять закрыл глаза, от усталости почти теряя сознание...

Ксавье, как мог, быстро дошел до телеги и осторожно уложил травника на мягкую подстилку и вгляделся в его посеревшее от истощения лицо.

— Выглядит он паршиво, как будто море крови потерял, — сообщил он следовавшему за ним мальчику, — Ты знаешь, что с ним? Он ведь вроде не ранен. Мартин, трогай! Только осторожно, у нас тут уже два полутрупа, — крикнул мужчина своему спутнику. Телега вздрогнула и медленно поползла прочь из лагеря.

Мальчик догнал гвардейца только у телеги и тихо поблагодарив, устроился возле Себастьяна, уже в который раз за этот день взял того за руку — на большее он просто не решался и только после вспомнил, что гвардеец задал ему вопрос.

— Пад... — Сей одернул себя — нужно отвыкать, вдруг кто услышит? Хоть это и не реально, в такой— то неразберихе. — Себастьян говорил, что-то про то, что возможно брат Микаэль выпил что-то не то... Отравление? — осторожно убрав волосы со лба травника, Сей в который раз пожалел, что ничего не умеет и ничем не может помочь. Если бы он знал, какие настои хранятся у Микаэля и чем тот болен... А так приходилось ждать того, когда тот очнется.

— Отравление... Надо его напоить, — Ксавье потянулся в дальний угол телеги, достал бурдюк с водой. Он осторожно приподнял травника, подсунув ему руку под лопатки и фактически обнимая, и поднес горловину к губам.

— Попей, слышишь, тебе пить надо больше.

Микаэля и мутило, и знобило, что, вобщем-то, было вполне нормально... Противоядие подействовало, но за последние несколько часов у травника было столько потрясений, он дрался, убивал, провел сложную операцию и просто напросто вымотался, что теперь организ только и желал тишины, покоя и тепла. Монах почувствовал горлышко бурдюка у своих губ и чуть их приоткрыл — горло дествительно пересохло и пить хотелось неимоверно сильно... Сквозь сон, Микаэль слышал скрип телеги и тихий говор попутчиков. Но, сознание никак не хотело возвращаться и выпускать травника из сна... От чужих прикосновений растекалось тепло и Микаэль, сделав несколько глотков, машинально сильнее прижался к тому, кто его удерживал.

— Там в углу, — Ксавье обратился к Сею, продолжая держать в объятиях дрожащего, бессознательно льнущего к нему в поисках тепла травника, — сложены одеяла, накрой одним раненного, а второе дай сюда. Лекаря озноб бьет.

Мальчик кивнул, осторожно переползя в указанный угол, что бы достать одеяла.

— С братом Микаэлем все будет в порядке? — Сей протянул одно одеяло гвардейцу, вторым осторожно укрывая аббата. — Он же поправится? — мальчик с надеждой взглянул на гвардейца.

Ксавье понятия не имел, но пугать мальчика не собирался — на того и так слишком много свалилось.

— Конечно, все будет в порядке, — кивнул он, кутая своего нечаянного подопечного в грубое солдатское одеяло. — Он же лекарь, к тому же — травник, он все знает об отравлениях и, конечно же, уже принял лекарство. Просто сейчас он очень устал. Как тебя зовут? — он поднял глаза на мальчика.

— Сей... Я раньше был садовником при монастыре... — мальчик закутался в кусок шкуры, который каким-то образом оказался под одеялами. — А вы?...

— Зови меня Андрес, — улыбнулся "гвардеец". — Больным нужно тепло, Сей. Ты согреваешь падре Ксанте, а я — нашего лекаря. И смачивай раненому губы почаще, — он стал поудобнее устраиваться рядом с травником, продолжая его обнимать.

Сей только смущенно кивнул, убирая шкуру назад и ложась возле аббата, осторожно, чтобы не дай бог не потревожить его или рану.

— А что вы делали там, в лагере? И почему помогаете нам? — мальчик не был уверен, что ему ответят, да и ответ был не так важен. Ему просто хотелось поговорить. Засыпать было страшно — он боялся, что кошмары этого дня будут преследовать его даже во сне.

— Как что? Служил Его Величеству, — он лукаво усмехнулся. — И люди должны друг другу помогать, разве не этому учит нас святое писание? Возлюбить ближних...

На последнюю фразу Сей не удержался и фыркнул.

— Если бы это было так не было бы войн.. Вы простите, но я не верю в то, что вы стали бы нам помогать просто так.

— Я бы на твоем месте, милый мальчик, не демонстрировал всяким подозрительным личностям, что ты не настолько наивен, как выглядишь, — на иссеченных шрамами губах засверкала хищная улыбка.

Но Сей только пожал плечами.

— Но ведь вы же нам все равно поможете? Иначе зачем вся эта морока со спасением? Нас бы убили наверняка без вас. Или вам нужны живые пленники? В любом случае это лучше чем смерть.

— И еще и не слушаешь советов старших, плохой мальчик, — Ксавье наставительно покачал головой. — Пленники? И чьим же ты считаешь себя пленником? В окружении всего лишь двух усталых гвардейцев?

Несмотря на ситуацию, мальчик улыбнулся.

— Я так не считаю, я просто предположил.. — зашевелившись, мальчик достал из своей сумки припрятанную фляжку с водой, отпив пару глотков сам и осторожно смочив губы Себастьяну.

Телега неспешно тряслась по дороге, Мартин получил подробные инструкции и был уверен в выборе пути. Через пару часов они свернули в небольшую деревушку. К этому времени шумиха в лагере должна была поутихнуть и кто знает, как отреагирует король на отсутствие трупа заговорщика. Верхом телегу было несложно догнать, потому было принято решение переждать в ближайшем пункте, где у Ксавье были свои люди. Накануне переговоров в местной церквушке как раз сменился священник. Телега въехала на двор к отцу Ливо. Он вышел их встречать сонный и растрепанный. С телеги сняли полог, чтобы она была менее заметна, распрягли лошадей. Ксавье снова подхватил на руки все еще спящего нездоровым сном травника и потащил его в дом. Молодой священник с Мартином отнесли Себастьяна.

Ксавье уложил Микаэля на лавку, более тяжело раненому досталась кровать Ливо.

— Надо лекаря осмотреть. Он мне совсем не нравится, — сказал Ксавье, хмурясь. — О, господи, — он заметил кровь на своих руках.

Они с Ливо начали стаскивать одежду с Микаэля.

— Сей, подготовь перевязочный материал, мы там же захватили для Ксанте. Микаэль, кажется, все-таки ранен.

Осторожно уложив аббата на кушетку, мальчик опять укрыл Себастьяна одеялом и тут же метнулся к Микаэлю, взволновано оглядывая травника.

— Ранен? Но как же.... — выбежав на улицу, к телеге, мальчик вернулся с сумками, принявшись судорожно рыться в своей. — У меня есть заживляющая мазь, это единственное, что я умею делать из трав.... — Из сумки же он достал припасенные для аббата куски тряпок.

Микаэль открыл глаза, пытаясь увернуться от рук, которые причиняли боль... Кто-то перетягивал порез на спине, крепко, но осторожно удерживая монаха поперек груди.

Травник тряхнул головой, сгоняя остатки сна, и обернулся.

— Спасибо, Сей... И Вам — тоже...... А как хоть Вас звать? А то и не знаю, кого благодарю.

— Андрес, — ответил гвардеец со шрамами на лице, — А моего товарища Мартин. Мы сейчас в гостях у падре Ливо. Думаю, раненому после операции не помешает отдых.

Да и Вам тоже.

— Мое имя Вам известно... Можно, я полюбопытствую — откуда Вы меня знаете? Да еще с... разными подробностями моей жизни...

Микаэль заинтересованно посмотрел на странного гвардейца, со столь приметными шрамами на губах, а затем поветнулся к Сею.

— О, Господи, Сей... Я когда в лагерь вернулся — едва ли соображал где я и что со мной... Куда уж мне было говорить... А, кстати, что с Легрэ? Не знаешь?... Да и вообще.... Кто мне может обьяснить, что сегодня ночью то произошло? И... Где это мы сейчас?

— В деревне, в небольшой церкви. Похоже, тут живут знакомые мистера Андреса и нам позволили переночевать.... — поднялся с коленей, чуть сжав руку Микаэля. — А ваше отравление? Может, из сумки что-то принести?

— Нет, не нужно... А вот ему, — Микаэль кивком указал на лежащего на кровати аббата, — надо бы... Только я сначала желал бы ответ на свой вопрос услышать и от нашего помощника.

— Полюбопытствовать можно, — ответил Ксавье, — Я был в личной охране падре Паоло. А произошло... покушение на короля Фернандо со стороны Атальи, падре Ксанте был свидетелем и его попытались убрать. Ему опасно находиться в лагере, там сделают все, чтобы он не очнулся.

— Это я понимаю очень хорошо. А что делает личная охрана падре Паоло так далеко от того, кого ей надобно охранять?

Микаэль потянулся за рубашкой, одеваясь, и, опираясь на Андреса, встал. Травник с большой радостью оставил бы этих защитников и отправился с Сеем в совершенно другую сторону... На Север... Вот только Себастьян такого путешествия не переживет точно. А значит — пока им всем по пути. И, скорее всего, нужно думать, что он будет делать, если вернется в монастырь.

-Мне нужно осмотреть рану... Не разошлись ли швы. И... Ему покой нужен... И тишина.

— Охрана не всегда состоит в том, чтобы прикрывать тело от прямого нападения, — парировал Ксавье. — Осматривайте, мы будем тише мышек.

— Я в этом даже не сомневаюсь...Травник подошел к лежащему на кровате аббату, а потом опять обернулся в Андерсу.

— Вас, я думаю, безполезно просить оставить нас? Тогда, может, хоть ваши люди выйдут? Комната маленькая... А ему дышать тяжело... Чем меньше людей вокруг сейчас — тем дучше.

— Я тоже могу выйти. Я Вам не конвоир, — пожал плечами Ксавье и вышел, махнув Мартину и Ливо следовать за ним.

Помявшись с ноги на ногу, Сей, все это время молча слушавший разговор, тихо поинтересовался:

— А мне тоже лучше выйти? Я.. мешаю? — уж очень не хотелось отходить от аббата и Микаэля, но если так будет лучше...

— Ты не мешаешь... Да и мне помощь нужна...Ох, только... Забыл совсем — мне вода горячая нужна. Скажи кому там, пожалуйста... И бегом сюда — будем его перевязывать.

Микаэль подождал, пока Сей выйдет, и потянулся к сваленным у кровати сумкам. Достал маленькую склянку, завернутую в кусок полотна и, откупорив крышку, склонился над Себастьяном. Травник понимал, что рано еще приводить его в сознание, что рана будет болеть и лучше-бы подождать еще... Но, Микаэль хотел знать, а так уж ли желает аббат возращения в стены монастыря. И не будет ли это для него еще хуже смерти. Разговор с Сеем у озера монах помнил весьма хорошо, и не знал, что ему думать.

— Отче... Отче.... Это — я, Микаэль... Пить хотите?

Голос поднимался со дна ада... Ветки, почерневшие от холода раздвигались ледяной рукой. Воздух был морозным, и Себастьян боялся вздохнуть, потому что тогда возвращался огонь, что лился с небес божественным прощением. Он черным смирением растекался по внутренностям, он возрождал воронку, по которой кружится жизнь, принесшая столько боли и столько отчаяния.

Глаза не желали открываться, но аббат заставил веки открыться, ничего не понимая, почти не видя. В пелене мертвых ветвей к нему склонилось лицо Микаэля. Светлое пятно, широко открытые глаза. Вопрос. Пить...

— Дай, — тяжелый хрип.

Травник потянул с себе бурдюк с водой, но, тут же замер в нерешительности... Себастьян был так слаб, что сам пить вряд ли сможет... А вода, да еще с каплями лечебного настоя — она в самый раз будет.

— Сейчас... Сейчас напою.

Микаэль достал еще одну бутылочку и капнул из нее несколько капель в воду. По комнате разнесся запах восточных пряностей. Монах набрал в рот немного воды с растворенным в ней снадобьем и осторожно прижался губами к губам Себастьяна, раскрывая их и отдавая воду.

Аббат почти не чувствовал тела, он жадно проглотил воду и принял поцелуй. Происходившее казалось туманным сном. Боль... Разрастающаяся и резкая. Дышать, но задыхаться.

— Смерть, — новый хрип, отчаяние... — Как?

Грохот падающего таза и вода, медленно растекающаяся по полу.

Как, почему? Сей просто не верил своим глазам, наверняка этому есть объяснение... Но как же больно, ведь Микаэль был единственным человеком, которому Сей доверял, он знал о его чувствах, так почему?...

Резко развернувшись, мальчик вылетел из комнаты, врезаясь в кого-то, пробормотав слова извинения и выбежав прочь из церкви. Иначе он бы просто задохнулся.

Ксавье, ходивший в раздумьях по двору, едва успел отловить вновь стремглав куда-то мчавшегося мальчишку.

— Стой! Что случилось? Падре плохо?! — он сжал плечи Сея, явно снова находившегося в истерике, и предположил самое плохое.

Мальчик только замотал головой.

— Нет.. не знаю, пустите... Не в этом дело... — Дернулся, желая сейчас оказаться где угодно, хоть в лагере, где беспорядки, но только не здесь. — Пустите же меня!

— Да что произошло?! — Ксавье сгреб этого странного юношу, почти ребенка, в охапку и прижал к себе, явно не собираясь никуда отпускать, — Куда тебя пустить? Ты и себя погубишь и нас, если вдруг наткнешься на тех, кто нас ищет.

— Ни.. Ничего.. — Сей с огромным трудом выдавил это из себя, глотая слезы и понимая что ему вряд ли поверят, но... — Мне нужно.. На свежий воздух.... — Цепляясь за чужую рубашку и даже не замечая этого, он старался глубоко дышать, пытаясь перестать плакать.

— Ну пойдем прогуляемся, только со мной, ладно? Эй, ты что, плачешь? — Ксавье рискнул ослабить объятия, когда мальчик начал за него цепляться сам, и, заглянув в лицо, стер пальцами слезы с мокрых щек, — Расскажи мне... ты боишься за падре? Не бойся, он в надежных руках, Микаэль гениальный лекарь, падре поправится.

На последние слова Сей хотел было хмыкнуть, но у него получился только жалобный всхлип.

Он кивнул, отстраняясь от Андреса и всем видом показывая, что он не будет больше убегать.

Вдохнув свежего воздуха, Сей почувствовал, как к его горлу снова подкатывает ком и он быстро зашагал прочь от церкви не разбирая дороги. Хватит уже на сегодня слез.

— Ну куда ты опять? — Ксавье догнал уходящего, шмыгая носом, мальчика. Он лично не был так уверен, что Себастьян выживет, но сейчас он готов был лицемерить, чтобы успокоить истерику беспокойного монашка. Он выглядел таким по-детски наивным и беззащитным, что его хотелось поймать в объятия и укачивать, как ребенка. Однако мужчина уже убедился, что тот не так прост, как кажется. Он поймал руку Сея и переплел с ним пальцы, потянул к себе, погладил другой рукой тыльную сторону тонкой ладошки.

Удивлено, скорее по инерции, мальчик дернул свою руку обратно но, убедившись, что держат его крепко, только вздохнул.

— Хорошо, хорошо, я больше не убегаю. Поблизости есть речка? Или озеро? Я бы хотел умыться... — Сей сам удивился, как спокойно звучал его голос. Он думал, что стоит ему открыть рот и слезы вновь поткут, но нет... Вот бы и в душе все стало таким же безразлично — спокойным.

— Да, есть небольшой пруд, но у падре Ливо на дворе колодец. Можно умыться чистой и подогретой водой там.

— А вы не могли бы проводить меня все же к озеру? Я бы и искупался заодно... — конечно, лезть в воду в такую погоду не было никакого желания, но лучше это, чем возвращаться в церковь.

Ксавье скосил глаза на мальчика и в них что-то блеснуло.

— Ну хорошо, идем. Ты мне так и не расскажешь, почему не хочешь возвращаться назад?

Они пошли позади рядком расположенных низеньких домиков с темными окнами. Было глубокая ночь и вся деревушка спала, только кое-где иногда подавали голос собаки, почуяв чужаков.

Пруд располагался в небольшой рощице за деревней. Луна освещала темную гладь маленького, почти идеально круглого водоема. Он был неглубокий и вода за день прогревалась на солнце, но воздух ночью был прохладен и над водой собирался легкий туман.

Поежившись, мальчик решительно принялся скидывать с себя одежду, так и не ответив на вопрос Анреса.

— Может, вы все же отвернетесь? — оставшись в одной нижней рубашке, Сей нарвал себе листьев, недовольно представляя, каким зеленым он будет потом. Но мыло-то никто не подумал захватить... Такие бытовые мысли позволяли отвлечься от той боли, что сейчас царила в его душе. Будто желая избавиться и от нее, мальчик довольно резко стянул и рубаху и, не раздумывая, с разбегу прыгнул в воду, сразу погружаясь с головой.

Вода была ледяной, а еще навевала воспоминания о том злополучном неудавшемся самоубийстве, так что Сей вынырнул, нащупав ногами дно, и стал ожесточенно оттирать себя листьями радуясь что темно и он только завтра увидит, какой он теперь зелененький.

— Отвернуться? — брови Ксавье взлетели вверх. — Ты же вроде не девушка. С какой стати отворачиваться? — он с еще большим любопытством окинул тонкую фигурку мальчика, но тот уже с разбегу кинулся в воду. Ксавье уже умылся немного во дворе, пока все равно делать было нечего, и новых водных процедур не жаждал. Он сел на берегу и стал наблюдать за Сеем, жуя травинку.

Сей стоял к нему спиной и пусть опустилась глубокая ночь, но на светлой коже можно было легко разглядеть рубцы от ударов хлыстом, которых мальчик старался все же не касаться, а если и дотрагивался, то тут же отдергивал руку, будто ему больно или, по крайней мере, неприятно.

Натерев себя листьями, Сей еще раз окунулся и все же пошел к берегу, дрожа от холода и жалея, что у него нет даже полотенца. Похоже, нижней рубашкой придется пожертвовать. А так же надеяться, что его ночное купание не отразится на здоровье, и он не простынет.

— Надо было все-таки во дворе умыться, — Ксавье резко поднялся на ноги, скидывая мундир и стаскивая с себя рубашку. — Иди сюда, — он начал сушить его собственной рубашкой, а потом как-то незаметно ткань сменили горячие ладони, растирающие плечи, спину, не обращая внимания на свежие рубцы, ягодицы, бедра. — Где тебя так отхлестали? Что мог такой малыш сделать, чтобы так наказывать? — как бы между прочим спросил он и потянулся за мундиром, чтобы накинуть его на Сея.

Тот то краснел, то бледнел, слабо пытаясь вырваться из горячих рук, что согревали... Но это было так постыдно, неправильно и странно, что мальчик только и сумел, что закутаться в мундир, даже не разобравшись, что это и чья одежда, да и ответить на вопрос.

— За то, что без разрешения вошел в комнату аббата и принес цветы...

— Ну и нравы у вас в монастыре, — покачал головой Ксавье, хотя у него у самого весь торс был исполосован шрамами от гораздо более тяжелой плетки, да и следов от старых ожогов было полно. — Ты дрожишь, надо согреться, а то простудишься и в нашем лазарете на колесах прибавиться лежачих, — он бесцеремонно забрался руками под мундир, — Сейчас станет тепло, — усмехнулся мужчина, гладя мальчика обеими руками, одной сзади вдоль позвоночника и по маленькой аппетитной попке, а другой спереди — по груди и животу, иногда спускаясь до неприличия низко.

Сей даже растерялся от такой наглости.

— Прекратите, я же монах! И не девушка, как вы могли заметить, так что перестаньте! — Вот только тело реагировало совсем не так, как хотелось бы мальчику, что заставляло кровь прилевать к щекам — да и не только к ним, а сам мальчик не знал, куда себя деть от стыда. — Да пустите же вы наконец...

— Чего ты испугался? — быстрым хриплым шепотом забормотал Ксавье, он, конечно же, заметил реакцию мальчика и лишь внутренне усмехнулся: — Я же тебя просто согреваю. Ты же не хочешь простудиться? Падре Ксанте и так болен, у него легкое пробито, еще заразы ему не хватало рядом, — он притянул Сея к себе, прижимая к обнаженной груди, широкая ладонь легла сзади на бедро, удерживая, чтобы не думал сбегать, и одновременно гладя, ныряя на чувствительную внутреннюю сторону и проводя вверх между ногами.

— Вы знаете чего... — Все его протесты казались смешными — молодое тело, полное гормонов, откликалось на любую ласку, и Сей дрожал в объятьях мужчины, вот только отнюдь не от холода. — Прошу вас...

— Тихо-тихо-тихо, ничего страшного не будет. Просто согреешься, расслабишься, никто не узнает. В этом нет ничего такого, — шептал Ксавье целуя мальчика в шею, вытягивая полы мундира из тонких пальцев и следуя губами в открывавшуюся полоску кожи.

— Но... — Сей уже не сопротивлялся, понимая тщетность попыток. А шепот Андреса, его ласки. Они обещали забытье хотя бы на один вечер, на одну ночь о том, что он видел. Хотя что по сути он видел? Как Микаэль целует аббата? Ведь этому можно найти массу объяснений, вот только Сей не желал ничего слушать, решившись раствориться в ночи о которой потом, наверняка пожалеет.

— Не бойся, маленький, я тебя только поласкаю и согрею, ничего страшного не будет, — продолжал утешительные речи мужчина, выводя языком восьмерки на животе Сея, упругий горячий язык толкнулся в ямку пупка несколько раз, пока ладони мяли ягодицы. Сей уже не сопротивлялся и перестал лепетать протесты только шумно дышал. Его возбужденная плоть говорила о том, что маленькому монашку нравятся мужские ласки. Ксавье погрел дыханием розовый бутончик головки, выглядывающий из складочек кожи, лизнул, а потом вобрал в рот, чуть посасывая.

Тихий стон удовольствия был ему ответом. Тонкие пальчики уже не удерживали камзол и тот окончательно съехал с плеч и упал на землю. Вот только разгоряченное тело не чувствовало холода. Сей поджимал пальчики на ногах, тихо стонал и нетерпеливо поддавался к ласкающему мужчине.

Какие уж принципы и раздумья, когда так нежат и ласкают, что вот-вот ноги не удержат?

Ксавье подхватил разомлевшего мальчика под ослабевшие коленки и уложил на упавший на землю камзол, одновременно целуя, куда придется, и поправляя импровизированную подстилку под спиной. А потом снова спустился вниз, ведя влажную извилистую дорожку языком. Ладони погладили по голеням, добрались до ступней.

— У тебя пяточки совсем замерзли, — он закинул его ноги к себе на плечи, принялся целовать внутреннюю сторону бедер, поднялся до паховых складок и стал вылизывать языком тончайшую кожу, чуть прикусил мошонку, поднял таз мальчика еще выше, раздвигая ягодицы и лаская языком ложбинку, обводя упругое колечко мышц, щекоча его самым кончиком.

Перед глазами все плыло, каждый кусочек кожи, которого коснулись чужие губы пылал, с губ срывались тихие стоны... Сей сходил ума от удовольствия, выгибаясь на встречу гвардейцу, бесстыдно позволяя касаться себя в самых интимных местах. Когда губы Андерса спустились к его паху, мальчик совсем потерял над собой контроль, а стоило языку коснуться его колечка мышц все напряжение, что скопилось в нем за последнее время выплеснулось удовольствием и тихим полу стоном полу шепотом

— Себастьян... — Сей как-то обмяк на камзоле, теряя сознание.

Ксавье тихо рассмеялся — мальчишке оказалось так мало надо, а вот то, чье имя он выдохнул во время оргазма кое-кто прояснило. Мужчина секунду поколебался — насколько опасно монашку полежать на земле еще пару минут? Потом все же решил, что простудиться тот не успеет, накинул на него его собственную одежду, а сам распустил шнуровку на штанах и, прикрыв глаза и облизывая губы, начал быстро и методично доводить себя до разрядки.

Приоткрыв глаза после внезапной потери сознания, Сей ужасно смутился, закрывая их обратно и после секундного раздумья — притвориться, что он и дальше без сознания и ничего не видел или все же взять ответственность на себя, Сей выбрал второе и приподнялся на локтях.

— Может, вам помочь? — а сам красный — красный, не знает, куда себя девать после такого предложения.

Рука Ксавье замедлилась, он посмотрел на Сея, ничуть не стесняясь и лишь лукаво усмехаясь.

— Ммф... мне тут кто-то только что говорил, что он монах.

У того, наверное, даже уши покраснели.

Не зная, куда девать взгляд, Сей все же выбрался из одежды, пододвигаясь к мужчине.

— Но.. Это же моя вина... — бросив на него робкий взгляд и свона отведя глаза, Сей положил на го руку свою.

Ксавье с новым любопытством посмотрел на мальчика и медленно убрал свою руку, позволяя ему "загладить свою вину".

Немного растерявшись — все же он был совсем не искушен в этом, Сей сначала начал ласкать чужую плоть рукой, слегка неуверенно двигая пальцами. Потом, все же решившись, наклонился, осторожно, будто пробуя, коснулся головки губами.

Ксавье неотрывно следил за тем, как тонкие пальчики робко пытаются его ласкать. Его больше заводила ситуация, чем эти неумелые попытки. Монашек, которого Бес откровенно совратил, хотя и не собирался заходить дальше интимных поцелуев, теперь считал сам себя виноватым в том, что Ксавье пришлось самому себе облегчать последующие "страдания". Зато хоть мальчик больше не плакал. А потом он и вовсе удивил бывалого развратника, собравшись доставить ему удовольствие своими невинными губками. Ксавье удивленно ахнул и даже замер, боясь спугнуть, только вот возбужденная плоть не слушалась, вздрагивала в ответ на несмелые, нежные прикосновения и просила еще.

Удивляясь своей смелости, Сей вначале прошелся языком по возбужденному члену, пробуя на вкус, привыкая. Спустился ниже, трогая языком уздечку, возвращаясь маленькими поцелуями что бы, осмелев еще больше, попытаться взять в рот. Непривычно, странно не не противно.. Проанализировав свои ощущения, он начал медленно двигаться по плоти губами и стараясь не задеть ту зубами.

Ладонь легла на шею мальчика, гладя по выступающим позвонкам, забираясь в волосы, ласково перебирая мягкие прядки, отводя их от лица, чтобы открыть себе лучший обзор.

— Хороший мальчик, умничка, сладкий какой, — бормотал Ксавье, чуть покусывая себе губы. Когда Сей освоился, мужчина несильно сжал в ладони его волосы и стал чуть приподнимать бедра, сам толкаясь ему в рот, шепча, — Давай, малыш, давай, маленький, вот так хорошо, да...

Привыкнув и начав двигаяться более активно, Сей принялся ласкать яички гвардейца рукой, нежно перебирая их и со смущением иногда переводя взгляд на его лицо, встречаясь с взглядом Андреса, и снова прикрывая глаза, краснея от смущения.

Эта очаровательная картинка перед глазами — очень старательный обнаженный монашек, склонившийся над его членом, плюс весьма редкая в последнее время возможность получить подобное удовольствие, не позволили процессу затянуться. Ксавье почувствовал приближение разрядки, чуть оттянул за волосы голову Сею, кончая ему не в глотку, чтобы мальчик с непривычки не подавился, а на припухшие от старания губы.

По инерции облизнувшись, Сей сел, не решаясь посмотреть гвардейцу в глаза и только сейчас сообразив, что холодно, а он полностью обнажен. Шустро подскачи, мальчик схватил свои вещи и, отбежав на расстояние, принялся поспешно одеваться, будто кто-то мог в любой момент прийти ночью на берег.

— Пойдемте обратно? — то, что мальчик буквально сбежал из церквушки у мальчика просто вылетело из головы.

Ксавье натянул сырую рубашку, накинул на плечи мундир.

— Пойдем, — он подошел к мальчику, обнял его за плечи и поцеловал в макушку, шепнув, — Спасибо.

Смущенно улыбнувшись, Сей кончиками пальцев уцепился за руку гвардейца, будто прося у того поддержки, направился с ним обратно, в церковь.

48

Травник вздрогнул, с удивлением глядя то на валяющийся на полу таз, то на лужу, то на дверь, за которой скрылся словно взбесившийся мальчишка.

— Да что за?!!

Договорить он не успел, услыхав хриплый стон и тотчас поворачиваясь к аббату.

— Тише....

Микаэль приложил палец к губам Себастьяна, заставляя того умолкнуть...

— Молчите пока... Вам говорить нельзя.... Если понимаете меня — глаза прикройте раз. Еще воды?

Себастьян прикрыл глаза. Он через боль сознавал, что находится не в лагере. А еще — смерть... Да, самое главное. Сказать Микаэлю, иначе будет поздно.

— Убей, — тяжелый хрип. — Убе.. ме... меня...

А вот чего травник не переносил — так это таких вот заявлений от только что спасенных ним людей. Он сильнее склонился над аббатом, зло сверкая глазами, которые в полу мраке комнаты с единственной зажженой свечой, казались совсем дикими.

— Я сказал — тихо! Умереть успеете еще! Пить еще хотите?

Микаэль еще зло глянул на Себастьяня — белого как мел, с черными кругами вокруг глаз, хрипящего и явно страдающего от сильной боли. В душе вдруг поднялась волна сочувствия.... Так хотелось ну хоть как-то облегчить страдания весьма дорогого для Микаэля человека....

— Я вам морфий дам сейчас.... Это боль притупит.

Себастьян хотел бы сказать, что Микаэлю грозит опасность. А еще... он видел Сея, краем глаза, тот так стремительно вылетел, недопоняв...

— Меня... Мика... — мужчина хотел рассказать о том, что сейчас его надо бросить и уходить, что если прознает Фернандо, то все полетит к черту. — Уходите, — только и смог выдавить через адскую боль. — Король... смерть...

— Да знаю я... Не удивили.

Травник поднес к губам аббата сосуд с ядом, который в правильных дозировках мог быть хорошим обезбаливающим. Капнул три капельки на губы Себастьяна и растер по ним пальцем.

— Оближите... Вам сейчас легче станет. Мне нужно посмотреть, что с раной... я ее зашил, но швы надо проверить.

Когда травник переворачивал падре Ксанте, тот наконец смог разглядеть незнакому комнату и был удивлен тому, что это не шатер...

— Где мы? — вопрос почти на грани обморока. Ловкие руки что-то чудодействовали с телом, но Себастьяну было до него как-то все равно, словно разум существовал отдельно. Боль уходила, за ней появлялась расслебленность и вялость. Если Этьен не успеет в Улазью, если не проснется Николай... Стон сорвался с губ... — Сей, позови...

— Потерпите еще чуть-чуть... Я почти закончил перевязку.

Микаэль был доволен — швы не разошлись, рана не кровоточила, и у Себастьяна были весьма хорошие шансы поправиться. Если, конечно, им удастся убраться подальше и побыстрее. Куда делся Сей, Микаэль не имел ни малейшего понятия, как не понимал и того, чего мальчишка вылетел, как ошпаренный, из комнаты.

— Сей сейчас прийдет. Мы... по дороге в нашу обитель... Если Вам туда надо.

Травник присел у ложа, заглядывая в глаза Себастяна.

— Если так уж хочется говорить — скажите мне, что случилось. И что хотите делать теперь...

— В обитель? — черные глаза несмотря на передернутость туманом от чудодейственного средства лекаря, блеснули недобро. — Ты уверен? — говорить было сложно, и каждый звук выходил скомканным, почти свистящим. — Паоло... Везите к нему.

Себастьян на мгновение прикрыл глаза, отдыхая и вдыхая с тяжестью. Затем вновь открыл глаза.

— Король еще не выиграл. Бумаги... Земли не должны ему достаться... Бумаги... Я... должен был... убить... Легрэ ... помешал. Мальчишка... Мне нужен Луис.

— Отче...

Микаэль легонько притронулся ладонью к ладоне аббата, провел по руке, едва касаясь пальцами, погладил по плечу...

— Боюсь, сейчас Вам нужно выжить... А все остальное — будем решать по мере появления возможностей. Если я правильно понимаю, падре Паоло — как раз и находится в монастыре, и мы имеем честь быть сопровождаемыми его личной охраной. И я все не решу — хорошо это, или совсем мы вляпались в непойми что...

Себастьян смотрел на лекаря. Все же неразумный... Слишком умный и от того слишком неразумный в своей храбрости. Когда-то аббат и сам был таким. Он в ответ коснулся руки лекаря и сжал, словно обадривая. Даже раненный и почти бездвижный, темный Вакх правил мужчиной. Этот бог заставлял его любить жизн с отчаянной страстью, а вместе с ней — людей в их заблуждениях и щедрости, в их глупости и мудрости, в их силе и, конечно же, в их слабостях.

— Вот и решили.... Вы пока спите... Вам сил набираться надо. Путь легким не будет. Или Сея дождетесь? Мне его позвать?

Травник вновь опустил ладонь поверх ладони Себастьяна. Задержал на несколько секунд, грея холодную кожу, а потом приподнял, касаясь его пальцев своими губами.

— Все будет хорошо... Верьте мне...

Себастьян в ответ моргнул, разглядывая в полумраке лицо Микаэля. Тени ложились усталостью на тонкие черты. Лекарь был изнурен. И от взгляда мужчины не могла ускользнуть ни одна деталь.

— Позови, — шепнул он, чтобы не напрягаться. А сам вновь задумчиво пробежал глазами по лекарю. — Тебе надо выспаться.

— Высплюсь... Когда-нибудь. Вот Вам легче станет — и уложите меня спать.

Лекарь улыбнулся, еще раз целуя ладонь Себастьяна, а затем поднялся и прошел к двери, открывая ее и выглядывая.

— Сей! Ты куда делся?

— Вот, видишь, тебя там уже ищут, небось, беспокоятся, — заметил Ксавье, услышав зов Микаэля, когда они уже подходили к церкви. Всю остальную дорогу они провели в молчании.

— Может, все-таки расскажешь мне, что случилось? — решил еще раз спросить мужчина, сжимая чуть крепче тонкие пальчики.

На это мальчик только покачал головой, уставившись в землю и не проронив не слова даже когда они подошли к Микаэлю. Глаза тоже не поднял, продолжая смотреть в низ и надеясь, что его просто молча пропустят внутрь.

— Мы немножко прогулялись, — решил объяснить Ксавье, — мальчик очень переживает за падре. Ему надо было немного отвлечься, подышать свежим воздухом.

— Ты куда убежал? Гулять??? Воду по полу разлив? Что случилось, Сей?

Травник пристально посмотрел на молчавшего юношу, а затем посторонился, пропуская его в комнату.

— Потом ответишь. С тобой желают поговорить. Только не долго! А к Вам, — Микаэль дотронулся до рукава Андерса, у меня есть несколько вопросов. Вы позволите?

— Да, конечно, — кивнул "гвардеец"

Непонимающе посмотрев на Микаэля — кто может желать с ним поговорить? Сей проскользнул мимо него в комнату, нерешительно замерев возле порога.

Микаэль прислонился к стене, скрещивая руки на груди.

— Мы ведь едем в Валасский монастырь... Кто сейчас отец-настоятель в нем?

— Нового настоятеля, кажется, пока не назначили. Он должен прибыть откуда-то, но меня этот вопрос мало интересовал, так что точнее сказать вам не могу, — уклончиво ответил Ксавье, — Пока там еще гостит падре Паоло и, видимо, главный там сейчас он. Но расследование окончено, ереси в монастыре не найдено... Инквизитор ожидает окончания переговоров в Аталье, так как там тоже замешаны интересы инквизиции.

— Голова болит...

Травник осторожно растирал себе виски, морщась от сильной боли. Такие приступы должны были быть еще несколько дней, пока организм полностью не очистится от яда. Зато боль чуть отрезвила, заставляя наконец-то проснуться и начать думать. В памяти вдруг всплыла фраза их нежданного помощника, которая так зацепила еще с самого начала, заставляя травника насторожиться. И теперь, в голове словно выстраивалась цепочка — но пока еще непонятная даже самому Микаэлю. Монах отстранился, упираясь спиной в стену и поднимая взгляд на гвардейца.

— А с чего это Вы решили, что я знаком с инквизитором Паоло?

— Я тебе отвечу, но, может, сначала воды тебе принести или попросить Ливо мяты заварить? Ты плохо выглядишь. Садись лучше, — он кивнул на лавку.

— Не нужно...

Микаэль мотнул головой, опять скривился и медленно пересел на лавку.

— Это само пройдет скоро... И мятой мне не помочь, к сожалению. А вот ответы я бы послушал....

— Я уже сказал, я отвечаю за безопасность инквизиторов здесь, — Ксавье присел рядом и зарылся пальцами в волосы травника. — Ты позволишь? Может, станет чуть-чуть полегче, по крайней мере пока мы говорим, — он начал тихонько массировать Микаэлю кожу головы, — И сначала большей опасности подвергался Паоло, и я находился с ним почти неразлучно. И однажды утром мне лишь с большим трудом удалось его разбудить. Естественно подозрение пало на тебя. На тебя вообще было много улик. Зелье, найденное в лекарне, твои постоянные исчезновения. Тогда тебя тоже не смогли найти. Однако инквизитор, как только пришел в себя, велел остановить поиски. Он сообщил, что лично тебя проверил и подписал документы, что ты чист. А то, что он не мог с утра проснуться, он объяснил тем, что ночью он не смог уснуть и выпил монастырского вина, которое прислал ему падре Себастьян. Я не знаю, где здесь правда и что ты с ним сделал, но то, что он... относится к тебе по-особому, очевидно. И каковы бы ни были мои планы... мне пришлось смириться... с падре Паоло ссориться не рекомендуется, его власть растет день ото дня... А сейчас ты оказываешь мне большую услугу, спасая Ксанте, и я вынужден признать, что был не прав относительно тебя.

Ксавье, конечно, не сказал всей правды — слишком нелицеприятна она была и, узнай, что за подлость когда-то он против него замышлял, Микаэль не стал бы ему доверять... да что там — часа бы лишнего рядом не провел..

Микаэль не отстранился, позволяя "гвардейцу" осторожно переберать прядки неровно срезанных волос, когда-то, на скорую руку перетянытых куском веревки — а теперь и вовсе растрепанных. Под такие касания боль и вправду отступала... Думалось хорошо. Собеседнику травник и не верил, и не доверял. В письме от брата было много чего интересного... И это интересное не особо монаха радовало, так как весьма сильно влияло на его тихую и скромную монашескую жизнь. Втягиваться в большие политические игры за земли и власть хотелось меньше всего. А ведь втянулся — да еще и как... Опять вот... Себастьян сказал, что на него напал Легрэ... С чего бы это? Ведь когда они расстались с ним в лагере, брат Кристиан был совсем не против королю горло перерезать... А не спасать его! Мальчишка еще этот... Непонятный и чудный. Волею Божею брошенный в самый центр игр как политических, так и душевных... Травник устал и совсем терялся... Надо бы выспаться... Когда он последний раз то в постеле спал?

"Нет! Вот как раз про это думать не надо!" — Микаэль даже вздрогнул... Но, не остранился, а лишь сильнее наклонил голову...

Будь его воля — забрал бы он Сея и Себастьяна да и подался бы в Северные земли... Только вот... Настоятель такого пути точно не переживет, да и чего Сей хочет, Микаэль тоже не особо представлял. Возращение в монастырь — было бы лучшим вариантом. Было бы — если б Микаэль был уверен в том, что их там ждет. А вопросов было много... Кто траванул инквизитора? Да еще после того, как у него ночевал Микаэль! А ведь травник еще и сумку свою у него забыл... Совсем тогда голову потерял... До сих пор старался не думать о серых глазах и сильных руках, о таких горячих поцелуях...

Микаэль все же отстранился, скручивая рассыпавшиеся по спине и груди волосы в жгут.

— Говорите, вино инквизитору отец Себастьян передавал? Отравленное? Так я своего пациента вам для суда спасал?

— Отравленное? Я этого не говорил, — улыбнулся Ксавье. — А с чего Паоло напился аж до похмелья, это мне не ведомо. Да и кто же посмеет судить посланника самого Папы Римского?! С ним лучше договориться.

— Не сомневаюсь...Микаэль откинулся на стену, все так же задумчиво разглядывая собеседника.

— Что еще я могу Вам сказать? Я рад, что Вы нам помогаете... поддержка столь сильной стороны — это дает уверенность в завтрешнем дне.

— Когда падре Ксанте можно будет перевозить без опасности для его жизни? Здесь, рядом с лагерем, может быть опасно, — Ксавье спокойно выносил его взгляд.

— Ему лучше... Швы держаться хорошо... Я думаю — к утру можно и в путь. А сейчас, — Микаэль поднялся с лавки, придерживаясь за стену, немного наклонил голову, пряча взгляд за упавшими на глаза волосами. — Если позволите, я бы поспал, пока есть такая возможность. Я устал сильно.

— Конечно. Проводить вас? И вы же не ели ничего! Поешьте, я вам горячего отвара принесу и хлеба с сыром.

— Спасибо, но я действительно не голоден... Утром поем, перед дорогой... Где-то здесь есть свободная кровать? Или, хоть стог сена...

— Да, нам матрасы постелили. Вы, надеюсь, не против нашего с Мартином соседства? А падре Ливо подежурит возле Себастьяна

— Я неспокойный сосед...

Микаэль усмехнулся и потер гудящие виски.

— Ночью могу гулять пойти... Если вас это не разбудит — тогда решено, сплю с вами... Только, если что — пусть отец Ливо будит меня тут же.

Он проводил травника в небольшую пристройку, где на полу были постелены соломенные тюфяки и одеяла из грубой шерсти. Мартин лег к дальней стенке, Ксавье предпочел в середину, а Микаэлю, которому могло понадобиться срочно вставать к больному — отрядили место у входа.

— Ну вот. Надеюсь, спокойной ночи... вернее того, что от нее осталось, — сказал Ксавье, устраиваясь на своем тюфяке.

* * *

В первую же ночь обитания в домике деревенского священника Себастьян проснулся от тихого шороха. Рядом с ним лежал незнакомый человек, которого, впрочем, мужчина где-то уже видел. В дверях же стояла маленькая тонкая тень — женщина. Она сделала аккуратный шаг в комнату, прикрыла дверь, склонилась к спящему мужчине, мазнув чем-то под носом и уже смело подошла к кровати.

— Падре Ксанте... Вы способны слушать? — тень пододвинула стул. Склонилась к мужчине. — Я от Его Святейшества...

Себастьян кивнул.

— Сколько вы сможете продержаться до приезда помощи?

— Сутки... Максимум двое, — прошелестел Себастьян едва слышно. — Фернандо не станет ждать.

— Мальчишка жив?

— Да, благодаря богам.

— Прекрасно. А бумаги?

— Все у Паоло должны быть. Подлинники у доверенных лиц. — мужчина чуть повернулся на бок, чтобы было легче дышать. — У вас есть точные координаты?

— Да, агенты ждут приказа. Пока мальчишка жив... — Себастьян откинулся обратно, хрипя и мучаясь от боли. — Все в ваших руках.

— Рыжий шпион тоже здесь, будьте осторожны, падре. Советую вам меньше говорить и больше наблюдать. От этого зависит исход дела.

— Стараюсь...

Тень провела по руке Себастьяна, словно жалея.

— Падре, завтра к обеду вы будете под надзором нашей разведки. К вечеру, если конфликт не удастся разрешить. Вот, это капсула... Вы умрете мгновенно.

— Хорошо, не хватало еще пытки терпеть, — улыбнулся аббат. — Только заберите претендента. Он нуждается в опеке. Он слишком много пережил, чтобы сейчас оказаться в конфликте.

— Да, падре, держитесь... Война будет короткой. Фернандо может претендовать лишь на герцогство Сильвурсонни, а в остальном он утрачивает всякую возможность присоединить Валассию и Аталью. Так что претендент будет в полном порядке. Если мы успеем, то к вечеру мальчик окажется в безопасности.

Женщина поднялась, склонилась за поцелуем руки.

— До встречи, падре... До скорой встречи.

* * *

Когда в комнату вошел Сей, аббат сумел приподняться и улечься на подушку. Полный языческой воли и животной силы, мужчина смотрел полным огня взором н своего мальчика, а потом поманил его рукой. Так дышать было гораздо легче. Рана не давила на спину. И яд, убирающий боль явно действовал.

Падре Ксанте поманил Сея подойти и похлопал по кровати.

Не веря свои глазам, Сей сделал маленький шаг вперед, а потом буквально подлетел к кровати, падая перед ней на колени.

— Святой отец вы... Вы.. Вам лучше? Вы очнулись? Но.. Но как же так?

Себастьян потянулся к своему мальчику и начал гладить по голове. Нежная улыбка, которая так редко появлялась на лице Себстьяна, сейчас осветила его лицо.

— Почему... убежал? — прошелестел одними губами. Пальцы зарылись в густых волосах. Лаская, нежа, запоминая...

Замер, прикрывая глаза, потом поймал руку аббата, уткнулся в нее лицом а потом принялся покрывать ее поцелуями.

— Вы живы, живы.. Боже.. Я так боялся... Было столько крови.. И вы... Если бы.. Я бы этого не пережил.. Прошу, прошу не подвергайте себя такой опасности....

Всхлипнул и затих, замечая, что опять расплакался, но теперь это были слезы облегчения и счастья.

Себастьян и хотел бы сейчас обнять своего милого, такого нежного Сея, но сознавал, что яда надолго не хватит и скоро он опять будет умирать от боли... А потому мужчина пользовался возможностью утешить , пожалеть. Сей в этом нуждался.

— Все хорошо... — ладонь прижалась к нежной щеке. Погладила. — Спать... Позже, милый.

Мальчик поднял лицо на человека, которого боготворил, любил больше жизни и то, что он недавно позволял себе на берегу озера, острой иглой вонзилось в сердце. Сей почувствовал себя предателем, как он мог вообще себе это позволить, а сейчас так спокойно прикасаться к руке Себастьяна. Он предатель. Он не достоин.

— Простите.. — голос Сея дрогнул, а рука медленно соскользнула с руки аббата. — Я.. Я пойду.. Прошу вас, отдыхайте...

Себастьян вновь потянулся рукой со всей возможной лаской поймал руку Сея. Румянец на юном лице, его непосредственные реакции, стыдливость заставляли сердце стучать сильнее. Отпускать мльчик не хотелось.

— Останься здесь. — поросил почти неслышно.

— Но я... — Сей замер в нерешительности, считая, что просто не имеет права находиться возле аббата, но разве возможно отказать ему, если тот хочет? Вот только он наверняка возненавидит его когда узнает. — Хорошо, я останусь с вами. До тех пор, пока вы сами меня не прогоните. — грустно улыбнувшись, Сей вновь устроился возле кровати аббата, взяв того за руку. — Отдыхайте...

— Не прогоню... никогда... — мужчина кивнул на покрывало, давая понять, что Сею следует укрыться и устроился так, чтобы не ныла спина и плечо. Он закрыл глаза и почти сразу провалиться в глубокий сон, который продлился до позднего утра.

49

Как только Ксавье перестал думать о делах и устроился на ночлег, он тут же прочувствовал, что рубашка его все еще сырая, после того как послужила полотенцем для Сея. Ассоциации тут же заставили вспомнить о маленьком монашке. Тот, похоже, остался дежурить рядом со своим обожаемым аббатом. Мужчина со вздохом выбрался из-под одеяла — негоже ребенку не спать всю ночь, о раненом позаботиться падре Ливо. Он осторожно прокрался вдоль стены, чтобы не потревожить Микаэля — впрочем, травник, кажется, отрубился еще даже до того, как его голова достигла горизонтальной поверхности. Ксавье осторожно заглянул в комнату священника, где находился Ксанте. Мальчик обнаружился тут же, сиротливо притулившимся у кровати, рядом стоял падре Ливо и задумчиво разглядывал эту умилительную картинку, раздумывая, куда уместно будет пристроить маленького монашка. Он обернулся, услышав шаги, и жестом указал на Сея. Ксавье кивнул, бережно подхватил мальчика на руки и отнес в подсобку, где спали остальные. Он уложил свою ношу на тюфяк между Микаэлем и Мартином и вскоре забрался туда и сам. И тут же мысленно чертыхнулся — он так и не спросил у Ливо свежую рубашку. Пришлось стащить с себя эту и укутаться в одеяло плотнее, завернув в него же и Сея. Прижав тонкую фигурку мальчика к груди, Ксавье вдруг почувствовал себя невероятно уютно, пока они согревались друг о друга. Он не удержался — потерся щекой о шелковистые волосы мальчика и поцеловал его в макушку.

Где-то на краю сознания Сей чувствовал, что что-то изменилось, но только не совсем понимал что... Зато стало удобно, а затем тепло.. Все еще не просыпаясь, мальчик прижался к источнику тепла и... Понял, что это живой человек. Сонно моргая, Сей посмотрел на того, к кому только что прижался и смущенно отодвинулся.

— Вы? А... — удивленно оглянулся. — А куда вы меня забрали?

Вставать и вылазить из тепла совершенно не хотелось, но он хотел быть возле Себастьяна, когда тот проснется, поэтому нужно было вернуться.

— Мне нужно обратно к аббату...

— Тшш, падре Ливо постелил нам всем в подсобке, он подежурит возле аббата. Видишь, даже наш лекарь позволил себе немного поспать, — он кивнул на мирно спящего рядом травника, — Не тревожь аббата, ему сейчас нельзя волноваться и вообще разговаривать, — Ксавье ужасно не хотел выпускать мальчика и он даже чуть крепче сжал объятия.

Нехотя, но Сей все же сдался, покосившись на спящего Микаэля.

— Хорошо, но... — попытался отодвинуться вновь. — Может, вы меня все же отпустите? А то это странно, что вы обнимаете только меня.. — впрочем, не сказать, что ему не нравилось, даже наоборот, то было намного уютней и теплее, но.... Это "но" сейчас лежало в другой комнате и было тяжело ранено. Возможно, ему тоже холодно, а он лежит тут и обнимается.

— Ну, хочешь, я еще кого-нибудь обниму? — хихикнул Ксавье. — Только мы тогда вряд ли сможем спокойно уснуть... — но руки он, нехотя разжал, — Сожалею, но у Ливо не нашлось больше одеял. Если конкретно я тебя слишком смущаю... ну Микаэля не надо тревожить, он плохо себя чувствует, но можешь пойти к Мартину под бочок, хотя он во сне пихается, — коварно закончил он.

Сей насупился, размышляя. К Микаэлю и правда идти не хотелось, тем более он до сих пор не узнал, что значил тот поцелуй. Незнакомый человек тоже доверия не вызывал. Может, стоило поспать без одеяла? Но.. Разве возможно отказаться от этого теплого, нагретого места, особенно если тело все еще помнит ту леденющую воду озера.

— Только попробуйте что-нибудь сделать! — мальчик сдался и осторожно улегся обратно, смотря на мужчину из под лобья.

— Что например? Захрапеть? — Ксавье картинно приподнял бровь, руки снова потянули мальчика ближе.

— Хм.... Ну да, это тоже.. — мальчик не удержался и фыркнул. — всех перебудите... Или я перебужу, пытаясь вас разбудить, чтоб вы не храпели. — улыбнулся, тихонько посмеиваясь и представляя себе это

— Я знаю одно тихое средство от храпа, — шепнул мужчина, касаясь губами ушка Сея.

— Какое же? — незаметно отодвигается, недовольный тем, что чужое прикосновение вызвало мурашки по коже.

— Поцелуй... и чем громче храп, тем... ниже должен быть поцелуй, — он выдал это все совершенно невозмутимым тоном, словно рассказывал, куда нужно прикладывать хрен во время приступа подагры.

У Сея аж уши заалели.

— Но, я надеюсь, вы не храпите? А то мне придется оставить брата Микаэля и вашего друга спать под звуки вашего храпа. — Он старался, что бы его голос звучал не возмутимо, но вкупе с красными ушами это получалось скорее забавно.

— Договорились, все, давай спать, малыш, моя смена править лошадьми завтра первая, мне спать осталось пару часов, а ты еще в телеге выспишься, — Ксавье зевнул и вновь уютно устроился, обнимая мальчика.

Сей насуплено замолчал. Вначале дразнили его, а теперь ощущение, что это он спать не дает.

Завозился, переворачиваясь к Андресу спиной. Впрочем, во сне он перевернулся обратно, утыкаясь в шею мужчины и тихонько сопя во сне.

Травник с мальчишкой все еще мирно спали и даже запах горячей пищи их не разбудил. Ксавье улыбнулся, подобрался в Сею поближе и пощекотал того за ушком.

— Просыпайся, завтрак стынет.

Недовольно заворочавшись, Сей закутался в одеяло еще больше, "убегая" от щекочущих пальцев и не имея никакого желания просыпаться и открывать глаза.

— Еще пять минуточек....

— Да хоть десять! — мужчина коварно усмехнулся и отполз в ноги спящего, приподнял край одеяла и зафиксировав ладонью, чтобы не брыкался, начал обводить языком выступающую косточку на лодыжке.

Взвизгнув, мальчик тут же подскочил, испуганно садясь на кровати.

-Вы.. Вы чего делаете? Прекратите, я щекотки боюсь!! — Сей попытался утянуть ногу под себя, но держали его крепко. — Отпустите меня.... — Насупился.

— Проснулся? — Ксавье ухмыльнулся, лизнув острую коленку и отпустил мальчика. Он обернулся, подхватил миску с горячей кашей и протянул Сею с широкой улыбкой, — Завтрак в постель!

Удивленно посмотрел на миску, потом на Андреса, затем опять на миску.

— Завтрак в постель? — сонно улыбнулся, забирая кашу. — Спасибо, вот только в постели все равно есть неудобно, как только у принцев это получается? — фыркнув, мальчик зевнул и принялся за свою кашу.

— Держи, это тебе, — Ксавье еще протянул ему яблоко, только что сорванное в саду, где он слушл донесения разведки

— Спасибо, но... — мальчик показал свои занятые миской и ложкой руи. — Положите рядом? — смущенно улыбнулся.

— Неа, — Ксавье поднес румяный плод к его губам. — Кусай.

* * *

Микаэль открыл глаза, потягиваясь, а потом и сразу и вставая с постели. Спал травник хоть и крепко — но, все равно плохо. Голова болела даже и во сне. Ныла порезанная спина, тянуло плечо, задетое арбалетной стрелой. Снилось непойми что... Два раза монах поднимался и ходил проверять как там Себастьян. При свете маленькой одинокой свечи аббат казался почти что мертвым.... Но, дыхание его не прерывалось, лихорадки не было, да и Ливо постоянно находился при нем. Если что — позвал бы... Возвращался, и как можно тише, что б не разбудить ни Сея, спавшего почти то рядом, ни нежданных попутчиков, опять опускался на лежак, кутался в одеяло,стараясь отвлечся от боли и хоть немного отдохнуть.

— Утро доброе...

Травник кивнул Сею и Андресу, что возились с мисками, в которых дымилась каша. От кивка снова разболелась голова и замутило, и Микаэль почти что выбежал во двор — на воздух. Светало... Утренняя прохлада немного освежила, и монах, отдышавшись, прислонился к деревянным бревнам и решал — а не пойти ли уже обратно да позавтракать, как вдруг заметил всадника, вьежающего в ворота. На сером жеребце, одет не попростому... . Путник спешился, примотал поводья к столбу у ворот и подошел к монаху.

— Святой Отец, а не подскажете ли, далеко ли до Тульи?

Микаэль вскинулся на неожиданно знакомый голос, поднимая голову и удивленно разглядывая того, кого так хорошо знал.

— Ятар?! Ты?! Что здесь делаешь?! Что-то стряслось с ярлом?!

— Вот так встреча! Да нет, с ним хорошо все! А Вы то здесь от куда? У меня письмо... Важное. С голубями не могли послать. Не приведи Господи кто-то бы перехватил. Должен был доставить нашему человеку в Тулье — а уж он бы Вам передал. Но, Господь, видомо сегодня на нашей стороне. Вот сразу Вам в руки и отдам.

Микаэль взял протянутый запечатанный конверт и осторожно раскрыл, отступая в тень церкви, поворачиваясь к стене и радуясь, что никого во дворе так и нет. Путник тем временем отступил чуть назад, прикрывая Микаэля со спины и оглядываясь.

Монах быстро пробежал глазами по строчкам, мрачнея... Новости не просто не радовали — они были плохими. Такми плохими, что тредовали немедленных действий. Микаэль замер на секунду, решаясь, а потом резко повернулся к Ятару, что застыл за его спиной.

— Да, дело серьезное... До Тульи — миль десять...По северному тракту. Пешком дойдешь. Здесь не оставайся. Кто спросит — меня ты не знаешь. Заказ везешь к стеклодуву. Да что я тебя учу — сам ведь знаешь, что говорить.... А я — беру твою лошадь. Да, дело серьезное. Удачи, друг.

Травник сложил бумаги и спрятал за пазуху. Хлопнул Ятара по плечу, еще раз желая удачи и отступил за дверь. Быстро прошел в комнату, где лежал Себастян, вспоминая, в какой из сумок нужные ему вещи. Из одной достал две склянки, из другой — маленький кожаный мешочек, тут же спрятанный в поясном кармане. Потом — кошель с золотом. Его переложил в сумку Сея, накрыв сверху свежей рубахой. Микаэль опустился на колени у ложа с отцом -настоятелем и тихо зашептал.

— Благословите меня, святой отец.... Благословите, что б жив остался... Благословите, что б вернулся...

Травник сторожно прикоснулся к руке Себастяна, а потом еще и прижался к его ладони губами. А затем поднялся, собирая отобранные бутыльки в руку и выходя в комнату к Сею и Андресу.

— Андрес? Можно Вас... На минуту... Во двор.

Ксавье пристально посмотрел на Микаэля и кивнул, поднимаясь: — Да, конечно.

Они вышли во двор, и Микаэль, не давая возможности Андресу и слова удивленного сказать о привязанном у ворот коне, тут же вручил ему оба бутылька.

— Смотрите... Вот это — на рану, два раза в день. Под свежую повязку. А это — по три капли на губы. На заре, перед обедом и на закате. Перевязывать вы умеете. Остальное — в воле Божей. Я же — вас сейчас покидаю. Постараюсь нагнать. Если не догоню... Значит, Бога я, все же, разгневал. И... Сею пока ничего не говорите. Может, еще обойдется все....

Говоря это, травник подошел к жеребцу и отвязал поводья от столба.

— Подождите, — Ксавье догнал его и положил руку на запястье, останавливая. — Куда Вы едете? Вы знаете, что король нас ищет? Ищет, как преступников! Вы знаете, что совершил Ксанте?

— Уже — знаю. И я очень спешу. Простите....

Микаэль вывернул запястье, перехватывая руку Андреса и дергая того на себя. Словил, и не давая опомнится впился поцелуем в губы — сильно, горяче, раскрывая их, озадачивая гвардейца таким порывом и выигрывая несколько так нужных сейчас мгновений. Свободной рукой потянулся к затылку мужчины и легонько нажал у основания шеи на ведомую травнику точку. И тут же подхватил оседающее тело, укладивая Андерса на траву.

— Простите... Это на минут десять... Потом опять шевелиться сможете. Мне действительно нужно уехать.

Серые глаза полыхнули чем-то жгучим на мгновение и тут же угасли, смотря на травника с укором:

— Куда? Просто скажите, куда Вы едете? — с трудом выговорил Ксавье. — Я должен знать. Вы нас погубите... скажите, чтобы хотя бы знал, чего ждать...

Просто уйти — не получалось... Микаэль, кляня себя за непонятные порывы, присел и легонько отвел за ушко темные пряди, спутанно падающие на лицо Андерса. Вереница едва заметных шрамов на губах, заставляющих травника теряться в догадках — от чего они?.... Серый укоризненый взгляд...

— Уезжайте отсюда. Как можно быстрее. Я молюсь Господу, что б вы смогли благополучно добраться в обитель. Но, если.... У меня будет, что сказать королю. Я не могу не уехать сейчас. Не хочу кровавой войны...

Микаэль легонько погладил лежащего перед ним мужчину по щеке и, отворачиваясь, резко поднялся, подхватывая поводья.

В спину травнику уставился тяжелый, недобрый взгляд, из церкви уже бежали на помощь упавшему командиру Мартин и прибывшей еще до рассвета разведчик.

Оглянувшись, Микаэль тут же подобрал подол длинной рясы и вскочил в седло , с места пуская коня в галоп.

Разведчик сообразил первым, сменив направления и кинувшись к своей лошади. К Ксавье наклонился Мартин.

— Все в порядке, — шепнул командир, обо мне не беспокойтесь.

— Догнать его?

— Если получится. Но, полагаю, он сам выбрал свою судьбу... Надеюсь, король Фернандо поступит правильно, — на исчерченные шрамами губы легла невеселая усмешка, — Найдите связного... он точно с кем-то поговорил... И подтягивайте людей, всех, кого можете. До встречи с инквизиторами еще день надо продержаться. Чувствую, здесь скоро станет жарко.

Разведчик пришпорил коня, вихрем понесся за ускользающим Микаэлем. Его лошадь была очень быстрой, но она отдыхала сегодня ночью всего пару часов.

50

Луис еле разлепил глаза. Ему было очень плохо. Он сполз с подушек и приподнялся, не надеясь на хороший исход. Пополз через шатер, не к выходу, а к краю шатра, чтобы нырнуть под ткань и оказаться снаружи. Герцог полз до тех пор, пока не достиг края выкопанной ямы, в которую были свалены тела убитых. Голубые глаза долго смотрели на мертвецов. Но сейчас герцог и сам был мертвецом, из которого вынули душу. Он растерял свое желание жить. Его предали, его унижали, били, пользовались его юностью. Увидев движущуюся тень краем глаза, юноша сполз туда, где находились тела. Пахло кровью. Пахло смертью. Холодом, адом... Луис лежал и смотрел через ресницы на гвардейца, который прошел мимо ямы. А когда шаги его замолкли, то он двинулся дальше, чтобы выбраться с другой стороны, умирая от боли и оказаться в высокой траве.

Герцог удалялся от лагеря, пока не выдохся окончательно. Тогда он перевернулся на спину и не уставился в небо. Небо казалось высоким и прекрасным. Звонко пели птицы, пахло цветущими садами.

— Любовь, — шепнули губы. — Смерть... кровь... любовь... проклятие, которое тебя преследует. Ты не умеешь любить, Луис. Зачем ты любишь, Луис? Кого ты любишь? — легкий смех. Голова мотнулась из стороны в сторону, словно избавляясь от злых духов. Образы Фернандо и Кристиана пытались стереться из головы. — Безумие! Нельзя чувствовать к мужчинам... Любить... мужчин... сразу двоих... это дьявольское. Я одержим. — Шнурок от шосс между ладонями. — Они смеялись, лгали... Они делили, потом откажутся... Каждый откажется, уступая друг другу. — шнурок обвился вокруг горла. Концы потянулись, принося боль, заставляя захлебываться. Меркло небо. -

Я признаюсь, что их люблю, я признаюсь, ангел. Я хочу сделать себе больнее, чтобы перебить свои страсти и уничтожить одержимость.

Легкое удушение позволило юноше увидеть мир намного ярче... он часто пользовался этим способом, чтобы расслабиться и заставить тело подчиняться. Теперь все вокруг казалось великолепным. Облака — снежными, солнце приблизилось. Птиц можно было касаться руками. Юноша раскинул руки в стороны и вдохнул в грудь побольше воздуха. Голова поплыла от черных мурашек перед глазами. И вновь удушение, и вновь удавка ослабла. Пока в один прекрасный момент тело не впало в нирвану.

Луис тогда почувствовал словно его целуют и ласкают горячие губы, лишают его одежды, тянут его в бездну, уносят в небытие. Сладкие стоны полились из груди. Темные звери-демоны заставляли кататься по траве и плавиться в объятиях страсти, которая, казалось, происходила наяву. Сменялись ласки неистовой близостью. Туман расползался в сознании. Герцог катался по траве и продолжал обниматься с лишь ему одному видимыми образами, которые никогда не предадут и не прогонят.

Удавка то и дело душила. Отпускала. В бессилье Луис повалился набок и закрыл глаза. И солнце накрыло его восторгом получившего разрядку тела.

Он не помнил, сколько прошло времени — герцогу казалось, всего мгновение, но когда он отомкнул веки, солнце уже поднялось достаточно высоко. Утро медленно превращалось в день. Луис покачиваясь сел. Голова сильно кружилась, но в мышцах растекалась горячая слабость после вызванного намеренного сладкого приступа. Прошло немного времени, чтобы герцог смог подняться на ноги. Он огляделся, пытаясь вспомнить, как дополз сюда, потом залился краской стыда и начал отряхивать испачканную одежду и волосы, который расчесал пальцами, пытаясь привести в порядок. Лагерь шумел, как разворошенный улей. Издалека он казался таким маленьким и совершенно чужим. Возвращаться не хотелось, но сейчас юноша представлял власть Аталии и еще мог оказаться под подозрением в попытке на покушение. А еще... там были они... И юноша не собирался признаваться им больше ни в чем. Он усмирил демонов тела. Осталось лишь смирение.

Уверенным шагом Луис направился к лагерю, на ходу продевая недавнюю удавку в штаны и подвязывая их. Через четверть часа он уже был на месте и сразу попал под пристальное внимание гвардейцев, один из которых схватил герцога и поволок непонятно куда.

Юноша не особо сопротивлялся. Он просто пытался освободить локоть от назойливого прикосновения. А еще юношу покачивало. Как после хорошей порции алкоголя. Он опять оказался у шатра короля. Чертовски не хотелось говорить. Но сейчас перспектива столкнуться с Фернандо как-то мало беспокоила герцога, у которого до сих пор по телу прокатывались молнии нежности.

Король сидел с бутылкой вина. Странное выражение лица говорило об обеспокоенности.

— Доброе утро, ваше величество, — сказал герцог. — Желаете продолжить схватку? Что вам угодно?

— Луис, где ты был? — когда Фернандо доложили, что мальчик нашелся, на него накатило такое облегчение, что вся ярость куда-то пропала, оставив лишь опустошенное состояние. Схватку... Мужчина горько усмехнулся.

— Решил пройтись, — отозвался герцог. — Вы желаете поговорить о договоре? К сожалению, я не готов сейчас. Я немного устал и хотел бы перекусить и выспаться. Извините, но если вы позвали меня ради того, чтобы дальше задавать ваши вопросы... то ответов сегодня не ждите.

— Дьявол, какой же ты... — Фернандо встал, в два шага оказался около мальчика и крепко прижал к себе. — Какой же ты дурачок...

У мужчины кружилась голова — от пережитого за последние сутки, от усталости, от выпитого. От близости Луиса. Тот пах теплым солнцем и луговой травой. Хотелось прижать к себе еще ближе и не отпускать, такого невозможного, сумасбродного, сумасшедшего, глупенького, ранимого, ласкового и рычащего. Которого хочется и убить, и зацеловать.

Объятия добавили слабость. Которая и так растекалась по мышцам, а внезапная ласка напоминал, что она меняется на быстрый гнев. Что же произошло за то время, пока его вырубили? Герцогу стало не по себе? Если они подрались... если... произошло что-то...

Юноша отмел худшие предположения. Уперся ладонями в грудь Фернандо.

— Чем это я дурачок? — поинтересовался непонимающе.

Мальчик смотрел с таким забавным, невинным, непосредственным выражением лица, что король не выдержал, склонился к нему и вместо ответа просто поцеловал.

Юноша распахнул глаза. Его недавно выпроводили, унизили, а теперь... Луис даже не думал отвечать. Хотя губы его и без того были влажными от страсти, которая досталась траве и солнцу. А тело податливым и нежным от множественных удуший. Фернандо целовал, но поцелуй... Герцог не сразу понял, но вскоре осознал, что нижняя губа мужчины прокушена. И попытался отстраниться.

— Позвольте... пустите, — взгляд скользнул по лицу, ища еще изъянов. Нет, это был именно укус... Сладкий след страсти.

— Не пущу. Больше не пущу. Я хотел дать тебе то, что ты просил — свободу. Ты не захотел. Так что больше не отпущу, — король крепко держал мальчика, не давая ему вырваться.

— Свободу? — Луис еще больше удивился. Он переставал понимать Фернандо, а искать линию его умозаключений сейчас не было никакого желания. — Ваше величество, у вас так много желаний, что я за ними не поспеваю. Я очень устал... Я не спал... не ел... Я крайне вымотан... Давайте продолжим наши словесные игры позже... прошу вас о снисхождении. — юноша не лгал, он действительно нуждался сейчас в коротком сне. — И потом, вы всегда найдете для своих других игр себе замену. Пустите... — щеки залились румянцем.

— Нет никаких игр, — резко ответил мужчина. — Хочешь есть — сейчас прикажу подать. Хочешь спать — ложись, — он кивнул на постель. — Но я тебе ясно сказал — не отпущу.

Луис покраснел окончательно. Похоже вчерашние слова не подействовали на Фернандо. Губы юноши дрогнули от резкости тона. В колени закралась предательская дрожь. Это было ужасно. Герцог устал. Так сильно устал сопротивляться. Он лишь опустил голову и когда руки короля разжались отправился к ложу, чтобы избавиться от испачканного пелиссона, снять сапоги и забраться на шкуры.

Там герцог просто свернулся калачиком и закрыл глаза. Раз уж нельзя уйти, сон у него никто сейчас не отнимет. Прикрыв горло воротом рубахи, потому что там еще виднелся след, юноша вздохнул. И закрыл глаза.

Фернандо устало сел рядом с мгновенно уснувшим мальчиком и принялся легко перебирать его волосы. Задуманное ранее удалось, теперь осталось следить, чтобы мальчик опять не сорвался. Он слегка отодвинул ворот рубашки — слишком уж старательно Луис что-то прятал — и нахмурился. Какой-то странный след на шее. Откуда? Кто-то еще трогал его мальчика? Когда? На лице мужчины заходили желваки — нужно будет прояснить этот вопрос, а пока... Фернандо лег рядом с юношей, прижал его к себе и тоже мгновенно заснул.

Кристиан вымотался в конец, но все же его довели до лекаря, который омыл его раны и смазал их заживляющим бальзамом, руку пришлось замотать. Травника очень беспокоило то, что в рану попала земля. "Как бы не развилось гангрены", — причитал он, очищая раны, и все время охал. Легрэ это так раздражало, что в конце концов, он просто прикрикнул на лекаря и тот замолчал. Кристиану принесли простые одежды, после чего он направился прямиком к герцогу Сильвурсонни. Луиса в шатре не оказалось, а через минуту Легрэ узнал от стражников, что юношу увели к Фернандо. Нахмурившись, Кристиан побрел к королевским шатрам. Охрана пустила его внутрь не сразу, и Легрэ пришлось напомнить, что он спас жизнь Фернандо и вообще, раненый никакой угрозы для того не представляет.

Подойдя ко входу в шатер, Легрэ не услышал ничьих голосов, а потому осторожно отвел раненой ладонью ткань в сторону и заглянул в полумрак. Фернандо и Луис крепко спали.

Кристиан долго смотрел на них и думал: "Совсем как в день его возвращения в лагерь", только чувства теперь были другими. Глухая тоска постепенно заполнила до краев разум, и Легрэ, развернувшись, собрался уйти. Луис пошевелился, что-то пробурчал во сне — и это все снова изменило. Кристиан подошел к постели, вглядываясь в лицо мальчика, отпустился на колени. В глаза бросилась красная полоса на шее. Фернандо? Неужели ему мало было сегодня, что он решил придушить мальчишку? Легрэ тихо выругался и осмотрелся, прошел по шатру — никаких веревок. Он снова вернулся к постели, но уже глядя на Фернандо, протянул руку к его шее и, взяв двумя пальцами прядку волос, убрал ее назад. Сев в изножье постели, Кристиан завалился на бок и закрыл глаза.

Через несколько часов Фернандо вынырнул из мути сна. Как вспышки перед глазами проносились моменты, которые все могли изменить в его жизни за последний день — Легрэ, вонзающий меч в Себастьяна, взрывы, трясущийся Луис, выцепленный тем же Легрэ из-под телеги. Луис, зажатый между телами — его и Легрэ. Луис, выкрикивающий вызов, и Легрэ за его спиной. Ночь в роще — и опять Легрэ. Король невольно поморщился и открыл глаза. Мальчик все еще спал в его руках. Аккуратно уложив юношу досыпать, Фернандо наткнулся взглядом на Кристиана. Опять он. Как вообще сумел попасть в шатер?

Мужчина сидел и думал, потом бесшумно поднялся, и, стараясь никого не разбудить, приказал подать еду и воду для умывания на всех.

Потом опять уселся рядом с постелью, задумчиво смотря на двух человек в своей постели.

Именно тогда герцог завозился под покрывалом, потянулся, перевернулся на спину. Веки его дрогнули, глаза приоткрылись, через ресницы, глядя на силуэт в полутьме. Придется подняться. Луис начал искать рукой свой пелиссон. Нашел и потянул к себе, чтобы накинуть, затем взял пояс со шкуры и застегнул на талии пряжку.

Юноша бросил взгляд и на лежащего рядом Кристиана. И прямо посмотрел на Фернандо, выжидая и не выказывая лишних чувств. Недоверие в юноше превратилось в непроницаемую стену.

Кристиан открыл глаза и наткнулся взглядом на Луиса, следуя его взору, обернулся — за спиной стоял Фернандо. Легрэ медленно поднялся на ноги.

— Уже за полдень, должно быть, — сказал он, направляясь к выходу, выглянул наружу. — Солнце над горизонтом. Три часа. — Он обернулся и, глянув на Луиса в лоб спросил: — Что с шеей?

Герцог проигнорировал вопрос. Он поднялся и налил себе отвара, который был принесен недавно слугой и еще был горячим, выпил, затем отломил себе хлеба и взял кусочек мяса. И направился к погасшему кругу очага, чтобы там поесть.

Кристиан вопросительно посмотрел на Фернандо, но тот не выглядел опасным или злым, а потому Легрэ подошел к Луису и, сев рядом, налил ему в чашу теплого молока.

— Вот, выпей, — сказал он, протянув подношение юноше. — Может поговоришь с нами?

Тот принял стакан, задумчиво отпил, потом посмотрел на Легрэ, на его стянутую повязкой руку, потом опять поднял глаза на мужчину. Длинные светлые ресницы дрогнули.

Юноша думал... Думал, что это очень похоже — или ему только кажется, что такое могло быть — но лучше промолчать. Губы окрасились белым, а воспоминание о белых облаках стало снова очень ярким... Утром было хорошо, теперь опять допрос.

— Он не будет говорить, — Фернандо соизволил встать со своего места и сел с другой стороны от Луиса, нарочито близко, почти прижимая его к Легрэ. — Кристиан, я тебе уже говорил, что думать лучше мне.

Очень не хватало огня в кострище. И было странно, что его нет — слуги, зная пристрастия короля, обычно всегда поддерживали костер горящим или хотя бы тлеющим.

— Как скажете, — Кристиан поднялся и отошел к постели, он сел, глядя на забинтованную руку, потом принялся поправлять повязку.

Герцог продолжал пить, затем поднялся и взял огниво. Он укладывал бревна аккуратно в пирамидку, а потом зажег. Пламя, согретое теплом углей, вспыхнуло почти сразу. И Луис протянул вперед замерзшие руки. Что они хотят от него услышать? Все давно сказано.

Фернандо, незаметно от Луиса, кинул бешеный взгляд на Легрэ. Неужели непонятно, что сейчас им нужно вдвоем быть рядом с мальчиком? Потом спокойно сказал:

— Спасибо, милый. Ты хочешь что-нибудь спросить? — грань тонка, но по ней нужно пройти.

Герцог поднялся, вернулся обратно, опять взял бокал, сделал небольшой глоток и отрицательно покачал головой. После сна спутавшиеся кудри чуть колыхнулись и закрыли половину лица. Луис пил сосредоточенно... но внутри натягивалась тонкая и болезненная струна непонимания. Что произошло? Что они делали в то время, когда он лежал без сознания? Прокушенная губа... забинтованная рука. Странное поведение Кристиана... Словно все перевернулось. А если перевернулось? Если эти глупые догадки не иллюзии? Юноша отставил прочь свой бокал, потянулся к подносу за кусочком мяса...

— Почему не хочешь? — спросил Фернандо. И опять огонь начал манить его. Муть после сна никак не хотела уходить, и это было плохо — сейчас были нужны ясные мысли. Очень хотелось опять обнять мальчика, прижать к себе.

Луис посмотрел на короля, чуть повернул голову на сидящего на шкурах Легрэ и пожал плечами. Он чувствовал себя ужасно глупо, сознавал, что нужно что-то сказать, но язык налипал на нёбо. Слова словно застревали в горле, да и горло саднило после пытки в поле.

— Простите, — только и смог выдавить юноша. — Я не выспался.

Фернандо раздраженно потер лоб. Хватит. Луис опять будет пытаться бежать, закрыться, спрятаться, будет сомневаться. Пора с этим заканчивать.

— Луис, мальчик мой, — король просто развернул юношу к себе и пристальным, тяжелым взглядом уставился в голубые глаза. Рука твердо держала за лицо, не давая отвернуться. — Повтори все, что ты говорил про нас троих вчера. — Щека мужчины дернулась небольшой судорогой.

— Я не помню, — Луис и правда сейчас смутно помнил все, что говорил. Он ощущал. Лишь, как голова еще плывет в экстазе. Действие его простенького сумасшествия действовало безотказно. — Мы вроде поругались и расстались, ваше величество. Так?

— Милый, — король начал улыбаться, — раз уж у тебя такая короткая память, расскажи, что ты сейчас чувствуешь.

Фернандо склонился к мальчику еще ближе. Дорожка, тропиночка в душу уже есть? Или опять придется применять более радикальные меры?

— Я говорю, я не выспался. — Луис чувствовал дыхание короля, и ему становилось жарко. Или пламя костра слишком разгоралось? — Здесь душно... У меня еще кружится голова. Позвольте мне отправиться к себе. Я хочу немного прийти в себя.

— Никаких "к себе" у тебя уже нет, ты разве этого не понял? — Фернандо издевательски улыбнулся, приближаясь еще больше. Нужно спровоцировать мальчика на активные действия.

— Вы ошибаетесь, — спокойно отозвался Луис. — Теперь я не ваш вассал. Вы всего лишь гость на моей земле. И прошу я вас лишь потому, что проявляю терпение и уважение к гостю.

— Мальчик мой, ты забыл основные принципы вассальной присяги, — ядовито улыбнулся король. — Пока ты еще остаешься моим вассалом, женитьба на принцессе лично для тебя ничего не изменила. Тем более, что она теперь мертва, — нежно сказал король, не отпуская мальчика. — И с чего ты решил, что земля принадлежит теперь тебе? — весело продолжил Фернандо. Что угодно, лишь бы хоть чуть-чуть столкнуть и так шаткую уверенность в себе мальчика.

— Просто объясните мне, что вы желаете... — устало вздохнул Луис. — Я не хочу больше с вами спорить. У вас на все находятся слова для полемики. Можно мне доесть свой завтрак? Или и он ваш?

— Кристиан, — король перевел взгляд за спину герцога, взгляд наполнился темнотой. — Может быть, ты напомнишь герцогу его слова.

И опять взгляд в ледяную голубизну.

— Луис, вспоминай, что ты говорил вчера, — не отпуская взгляда, легкая ласка по щеке.

— Что я ухожу. К чему вспоминать вчера?

Легкая улыбка не сходила с лица короля, взгляд устремился за спину мальчика.

Легрэ удивленно посмотрел на Фернандо, задумавшись о чем-то своем, поднялся и подошел к юноше.

— Этот вызов на поединок был просто глупостью, — ровно сказал он, не пытаясь прикоснуться к юноше, но стоя очень близко к нему. — Вчера мы все... были не правы, каждый по-своему. Я думаю, ваше величество, что герцог вовсе не питает жажды к убийству и не думал всерьез покушаться на вашу жизнь.

— Я не думал покушаться, — кивнул Луис. — Я... — новый взгляд на короля... — Вы оба все знаете и продолжаете меня допрашивать. Что я должен еще сказать?

Король мысленно послал всех в дьяволу. Нельзя, нельзя включать Легрэ в свои планы! Что ж, придется действовать самому. Он отпустил юношу и лег рядом. В свете костра глаза весело блестели.

— Луис, мальчик мой, мне глубоко плевать на твою попытку бросить мне вызов. Вообще наплевать. Ты щенок по сравнению со мной. А вот то, что было до этого, — Фернандо намеренно четко облизал место укуса на губе. — До этого было очень много интересного. И не только в действиях. — Он потянулся, как кот, приблизившись к герцогу. Рука коснулась щиколотки юноши. — Действия ладно, а вот то, что ты говорил, — король поцеловал косточку чуть выше стопы мальчика. — Совсем-совсем не помнишь? — поцелуй чуть выше. — Выбор... — рука убирает брючину и поцелуй еще выше.

Легрэ напряженно следил за действиями короля, немного хмурясь и не понимая, зачем Фернандо рушит и без того шаткое перемирие. Однако сейчас было необходимо держать себя в руках. Пока Фернандо не бьет Луиса, можно держать себя в руках.

Поцелуи были приятны. Герцог не сопротивлялся. Ему нравились горячие губы и сладость, что поднималась вверх по крови. Его будоражил взгляд Кристиана, в котором мелькало недоверие и скрытая ярость.

— Что вы делали ночью? — спросил юноша, а сам положил руку на руку Легрэ.

— Мирились, — хмыкнул король, не отрываясь от своего занимательного занятия. Он добрался уже почти до колена мальчика.

Дыхание Луиса сбилось от последних, уже не невинных поцелуев. Пальцы сжались на ладони Кристиана.

— Вы... что делали? — повторил он, словно не понял ответа, и теперь посмотрел на Легрэ.

В ответ на слова короля Легрэ скованно улыбнулся и осторожно погладил пальцы Луиса в своей ладони — тонкие, длинные, такие теплые.

— Мы с Фернандо решили... в общем, если тебе это важно, то мы не будем стремиться убить друг друга. — Кристиан с усмешкой отпустил глаза и подумал о том, что все теперь так странно и еще более запутано.

Король поднял странный вгляд на Легрэ, улыбнулся и вернулся к прерванному занятию. Колени у мальчика были просто идеальные... Просто предназначены для поцелуев...

— Я рад, что вы не стремитесь убить друг друга, — Луис задрожал от изощренной ласки. — Что все это значит?

— Именно то, что мы сказали, — Фернандо отодвинул брючину на ноге мальчика еще выше, открывая себе доступ к внутренней стороне бедра. Поцелуи продолжились, становясь все более чувствительными. — Ты же сам сказал — оба.

Король надеялся, что Легрэ догадается хоть что-нибудь начать делать и перестанет бояться дотронуться до Луиса.

Юноша запаниковал. "Оба. Что значит оба?" Он задышал часто, словно боялся, что воздух сейчас закончится. Тело окатило жаром. Щеки вспыхнули, а образы, которые сжимали его и сплетали в боль и наслаждение в траве, по синим-пресиним небом, вдруг стали зримыми и реальными.

Луис дернулся встать.

Кристиан удержал его за руку и, усадив на место, сказал:

— Не надо бояться. Фернандо не сделает ничего такого, чего ты не захочешь сам, и я тоже, — Легрэ погладил Луиса по щеке, нежно успокаивая, всматриваясь в голубые глаза. — Мы просто хотим поговорить с тобой и спросить...

— О чем спросить? — юноша переводил взгляд с Фернандо на Кристиана. — Довольно ведь уже вопросов?

— Конечно, довольно, и так ведь все понятно, — буквально промурлыкал король, приподнимаясь. Рукой он начал легко гладить бедро мальчика, второй накрыл руку Легрэ, лежащую на плече юноши. Нежный поцелуй в губы Луиса.

Голова юноши окончательно закружилась, а напор Фернандо был настолько неожиданным, что герцог буквально рухнул на подушки под весом мужчины.

Кристиан какое-то время не вмешивался, не мешая королю целовать юношу и внимательно следя за реакцией Луиса, — и опять выходило, что тому нравятся настойчивость и ласки. Легрэ сожалел, что Луис не способен принять умом свою сущность — такие игры стали бы для него вдвойне сладки. После того, как Кристиан выспался, раны не сильно беспокоили его, но в движениях оставалась закономерная скованность. Он сел в изголовье и стал гладить Луиса по волосам — слишком нежно для простой ласки, словно уговаривая — расслабиться и довериться, прежде всего, самому себе.

— Ты любишь нас обоих, Луис, — ровно сказал Легрэ, — и ты сам это знаешь... и я, и Фернандо это тоже знаем. Ты можешь не принимать сказанное, но это правда.

Герцог откинул голову назад, позволяя королю себя целовать, принимая ласку от Кристиана. Было так странно... Юноша хотел бы сейчас бояться, но от расплывающейся по телу истомы слабел. Его голова и так кружилась слишком сильно, а теперь и вовсе поплыла.

— Я и так... ах... сказал об этом вчера... Мы вроде все решили... — глаза неотрывно смотрели на Легрэ.

— Верно, — кивнул тот в ответ. — Пожалуй, я спрошу тебя еще раз, Луис, только прежде чем ответить хорошо подумай. Ты действительно не хочешь, чтобы я прикасался к тебе и любил тебя? Только потому, что отношения мужчин — грех? Или по другой причине?

— По другой... — долгая пауза, разбавленная поцелуями. — Я хочу, чтобы ты касался... Я... — Луис закрыл глаза, отдаваясь теплу Фернандо. — Поцелуй меня.

Король чуть отодвинулся, не отдаляясь от мальчика, легкими поцелуями пробежал по шее. Поднял глаза на Легрэ: "Ну?", а рукой начал расстегивать пояс на юноше.

Кристиан склонился к лицу юноши, обвел пальцами линию подбородка и неторопливо накрыл его губы своими, сминая, проникая внутрь с желанием и почти благодарностью, но это не означало, что их разговор окончен. Движения языка были легки и привычны, а губы Луиса сладкими, как сама любовь.

Руки юноши потянулись вверх, обвили шею Легрэ, привлекая к себе. Жаркая волна хлынула вниз. И герцог выгнулся навстречу Фернандо, позволяя тому освобождать себя от одежды. Но проклятая дрожь, сомнения, одновременно желания и вновь непонимание происходящего мешали отдаться происходящему целиком.

Король медленно, но без всяких сомнений, не давая мальчику опомниться, начал избавлять его от одежды. Пояс расстегнут, рубашка и пелиссон задраны вверх, открывая доступ к животу юноши. Несмотря на внешнюю хрупкость, Луис не был неженкой. Фернандо с удовольствием погладил живот юноши, ощущая под руками сильные мышцы, когда тот неосознанно двигался вперед, прося более сильную ласку. Руки сменились мягкими поцелуями, и король принялся развязывать шнуровку на штанах. В сторону Легрэ он старался не смотреть.

Кристиан ласково усмехнулся в губы юноши, рука скользнула по груди, обвела, задержалась у сосков, ласки становились настойчивее. Легрэ на миг прервал поцелуй, чтобы сделать вдох, а после снова впился в губы юноши — жадно, страстно. Ему так давно хотелось сделать это.

Луис плавился. Они хотели поговорить, но вместо этого вновь переступили все черты. Дрожь изнуряла тело. Горячий язык во рту пробуждал все скрытые и явные желания. И герцог был не в состоянии сдерживать даже через поцелуи стоны. Его тело изгибалось в руках Фернандо, который выцеловывал живот и тянул рубаху и пелиссон все выше, собираясь избавить от мешающих барьеров.

Распустив шнур на штанах мальчика, король на мгновение прервался, перехватил руку Легрэ, сжал его пальцы на рубашке юноши. Он должен понять. А сам вернулся к прерванному занятию. Поцелуи спускались все ниже, Фернандо постепенно открывал себе все большие участки тела Луиса, с восхитительными, мягкими, золотящимися в свете костра волосками.

Легрэ на время отстранился и стянул с Луиса пелиссон и рубашку и, положив руку на его горло, стал покрывать поцелуями плечи и лицо.

Кожа Луиса полыхала от каждого прикосновения. И казалось, на все тело опускается тьма, сопротивляться которой невозможно. Страстно отвечая, дрожью, мурашками, попытками отозваться герцог говорил "да". Его рука нашла голову Фернандо, закопалась в волосах, перебирая и направляя. Луис подался вверх, чтобы поцеловать Легрэ.

Королю движения мальчика говорили так много, что сдерживаться, оставаться на мягкости поведения становилось все сложнее. Но он все также неторопливо, медленно продолжал двигаться вниз. Теперь под губами была опять кожа бедер. Фернандо целовал рядом ноги мальчика рядом с пахом, выдразнивал, иногда прихватывал чувствительно волоски, но не переходил грань нежности и ласковости.

Легрэ взглянул в глаза Луиса, провел пальцами по его зацелованным губам, прерывая поцелуй.

— Ты прекрасен, — шепнул он, любуясь юношей, — тебя хочется завоевывать и брать. — Пальцы на миг забрались в рот, прошлись по кромке зубов, готовя для нового поцелуя. — Можно? — едва произнесенная просьба вперемешку с дыханием.

В ответ последовал кивок. Завороженный, попавший в сети рук, ласк, превосходства, герцог застонал: его жгли губы Фернандо, припадающие к внутренней стороне бедер — там, где кожа так тонка и чувствительна.

А жест Легрэ, его безумные, полные страсти глаза гипнотизировали, улыбались, хитрили. Набраться решимости отказаться от безумия не хватало сил.

— Все будет хорошо, — шепнул Кристиан и, не дожидаясь ответа, снова стал целовать юношу, поглаживать подбородок и шею, нежа горячую кожу пальцами. Тряпки на второй руке мешали, и Кристиан изо всех сил старался не обращать на них внимание. Сейчас было необходимо подготовить Луиса для продолжения, не спугнуть, соблазнять, уговаривать, чтобы он, наконец, понял, как его любят и как дорожат им.

Фернандо избавил юношу от брюк, и стал нежно, но настойчиво раздвигать ему ноги. Поцелуи переходили с одной ноги на другую, прокладывая дорожку от коленей вниз, все ближе к самому сокровенному. Легкой лаской, сладким безумие обвить мальчика, потихоньку лишая его сомнений, убивая мысли, оставляя только желание.

— Боже, — Луис застонал прямо в губы Легрэ. Его изгибало все сильнее, дышать было трудно, наслаждение мешалось с возбуждением. Пальцы Фернандо скользили по коже, пальцы Кристиана нежили соски.

Легрэ ласково улыбнулся, склонившись на секунду к уху, шепнул:

— Позволь ему... Он удивит тебя.

Оставив Луиса думать над своими словами, Кристиан подхватил его под шею ладонью, немного приподнял, открывая для себя лучший доступ к нежной шее, провел языком по следам веревки, припал губами к ключице.

— Что позволить? Не надо... Я... не хочу позволять... — сомнения стали ярче от напора короля, но они затмевались желанием.

У Фернандо от шепота Луиса в теле разгоралось пламя, стекалось ручейками вожделения к животу, добавляя мучительно-приятных ощущений от жажды обладать. Он уже полностью раздвинул ноги мальчика, и аккуратно ласкал его языком.

Юноша вскрикнул, опираясь на грудь и колено Легрэ. Слишком горячо было и страшно. Как вчера, когда он находился между ними и принимал ласки. Теперь и король, и Кристиан давали понять, что все не закончится поцелуями.

Легрэ отпустил Луиса и, переместившись, лег рядом с ним, нежно гладя его плечи. Он был очень серьезен.

— Не хочешь, не позволяй, — просто пожал плечами Кристиан, целуя Луиса в щеку. — Положим, все кончится как вчера, но если уж быть откровенным, то пройдет время, и мы снова сойдемся, все трое. И это будет длиться без конца. Ты сказал, что есть причина, по которой ты не хочешь, чтобы я к тебе прикасался... Скажи мне, Луис.

Герцога передернуло новой волной от ласк Фернандо и успокаивающего шепота Легрэ, который склонился над ним, пытая словами и вопросами. Юноша прикусил губы, чтобы не сойти на тихие вскрики.

Ладошкой погладил по груди Кристиана, путаясь в словах и мыслях. Плывя навстречу безумству короля, владеющего сейчас каждой реакцией тела.

— Прикасайся... Хочу... чтобы ты касался, — глаза от блаженства стали закрываться.

Фернандо отстранился, оценивая ситуацию — пока все хорошо. Наличие другого человека, который смеет трогать его мальчика, бесило, скручивало внутренности не только желанием и яростью, но по-другому было пока нельзя.

Достав из валяющейся неподалеку сумки с зельями пузырек, он принялся аккуратно раскрывать Луиса пальцами, продолжая целовать и дразнить его бедра. Когда мальчик задышал чаще, подхватил его под бедра и начал входить, двигаясь очень медленно и бережно.

— Небо! — в голос застонал герцог, выгибаясь дугой и удерживаемый сильной рукой Легрэ. — Фернандо, умоляю, — слезы напряжения покатились по щекам, их ловили губы Кристиана. Еще горячие толчки внутрь.

— О чем? — до боли закусив губу, король продолжал двигаться медленно, растягивая горячую пытку как для мальчика, так и для себя.

Юноша замотал головой из стороны в сторону, его живот наполняла лава. Вновь. Сильно, до основания. Движения короля были медленными, тягучими, растягивающими мышцы. И горячее масло разливалось по ним.

— Прошу... прошу... — Луис перешел на дрожащие стоны. Кристиан целовал его в губы, не давая даже попыток к разумным мыслям. Бедра толкнулись навстречу Фернандо.

— Ну же, мальчик мой, скажи, — король вошел до конца и замер. — Скажи, милый, — голос перешел на ласковый, волнующий шепот. — Что мне делать?

— Еще, еще... — Луис прикусил кулак, когда в него целиком вошел член и остановился. — Не могу терпеть... все горит... прошу...

Легрэ прервал поцелуй и, ни слова не говоря, встал сбоку от Луиса на колени, склонился к его члену и обвел языком головку.

Тот вцепился рукой в предплечье, прокатился пальцами по спине и, уловив дрожь, такую явственную и горячую, вдруг осознал, что сделал Кристиану больно. Но сознание плыло, сердце неистово билось, но желание распалялось действиями любовников, и иначе их теперь Луис называть не мог. Потому герцог потянул льняную рубашку с бывшего стражника, скользнул по спине и задрожал сильнее от отметин, рассекавших кожу. В следующее мгновение он опять откинулся назад и отдался мучению.

Фернандо высоко держал бедра юноши, давая Легрэ полный доступ к возбужденной плоти Луиса. Сам же продолжал чувственные, сводящие с ума своей неторопливостью, движения. Склонившийся перед ним Кристиан, свежие отметины на его спине придавали неимоверную остроту всем ощущениям. Королю опять захотелось попробовать его кровь на вкус. Почувствовав это желание, мужчина еще сильнее закусил губу, раздирая уже подсохшую рану. Солоноватый вкус заполнил рот. Фернандо взглянул на мальчика и прикрыл глаза. Хорошо.

Легрэ уловил темп, задаваемый королем и скользил губами по напряженной бархатной плоти юноши в такт этому ритму. Когда Луис коснулся его спины, Легрэ невольно замер, повел плечом, сбрасывая руку юноши со спины и снова стал увлеченно посасывать его член, изредка смешивая ласку со стоном.

Луис потерял возможность следить за своими реакциями и падал в пропасть, что затягивала его в ловушку реальности. Если можно было лгать там, себе, как привык Луис с детства, здесь его заставляли демонстрировать то, что он скрывал от даже самых близких — свою чувственность, свой темперамент, свою яркость. Юноша впился ногтями в руки короля с такой силой, что почувствовал, как те прорезают кожу. И открыл глаза, в которых разгоралось безумие, еще оставшееся после утреннего волховства.

Неожиданная боль заставила Фернандо тоже открыть глаза и всмотреться в юношу. Божественно. Именно то, чего он и добивался. Если все и дальше пойдет так же... Но он предпочитал не загадывать, а действовать.

Король ускорил темп, двигаясь немного грубее и сильнее, чуть крепче сжав руки на бедрах юноши.

Кристиан подавил этот крик напористым поцелуем, попутно рукой доводя Луиса до излияния. О том, что будет после, он не думал и не хотел думать, он вообще в последнее время перестал что-либо контролировать и просто плыл по течению, доверившись воле судьбы. А еще сейчас он немного завидовал Фернандо.

Король судорожно выдохнул сквозь сжатые зубы. Луис был и так узкий, а во время оргазма сжался так, что стало почти больно, и это "почти" и картина перед глазами полностью лишили его самообладания. Несколько раз толкнувшись в юношу диким зверем, Фернандо с протяжным рыком кончил. Пальцами он до синяков вцепился в бедра мальчика.

Луис забился, как пойманная птица, которую заманили в сеть. Острая боль смешалась с наслаждением. Юноша обмяк, сдаваясь королю, при этом обнимая Кристиана и зарываясь в его плечо?

— Что?.. вы... делали? .. без меня? — забормотал он в ухо Легрэ. — Скажи!

— Разговаривали, — едва слышно ответил Легрэ, прижавшись губами к виску юноши, и в каком-то смысле не солгал, он не знал, как рассказать Луису о том, что было ночью, как объяснить свои мотивы. Тем более, момент выдался совершенно неподходящий. — Ты в порядке? — Легрэ заглянул в глаза юноши.

— Лжец! — Темнота пылала в груди, в животе, требуя продолжения, и герцог поймал руку Фернандо и потянул короля к себе, чтобы в следующее мгновение обхватить за шею и впиться горячим поцелуем в губы. Луис не контролировал происходящее, он лишь ощущал запах крови, боли и густую смесь желания, которая крутила его, словно бесовская воронка. Но в следующую секунду юноша опомнился и рванулся к бегству.

Фернандо обхватил Луиса и прижал к себе. Он держал его за голову и талию, сильно, но мягко, не давая двигаться.

— Луис, мальчик мой, — шепот короля проникал в сознание юноши раскаленной змеей, приказывая, подчиняя. Он уже понял, какой тембр голоса воздействует на мальчика лучше всего. — Говори... Говори...

Легкий поцелуй в шею. Бешеный взгляд на Легрэ: "Действуй!"

Кристиан нахмурился и поднялся на ноги, глядя Луису в глаза потянул через голову рубашку, расшнуровал штаны, снял сапоги. Оставшись обнаженным, он выпрямился во весь рост.

— Я сказал правду, Луис. Что-то еще есть желание спросить?

Юноша, которого держал Фернандо, увидев раны, длинные потемневшие линии от кнута, надрез на шее, издал шумный и обескураженный звук. Зрачки расширились, в них замелькала первая паника. Сознание, что именно так происходил разговор, что на шее и груди виднеются следы засосов, заставило дергаться куклой, которую сейчас разорвут на части.

— Прошу... Что я должен говорить? Что я должен вам сказать? Что вы хотите от меня? — задыхался герцог. — Я уже все сказал... Сказал... — юноша перешел на шепот...

Кристиан опустился вниз, склонился к нему и поцеловал в губы красноречивее всяких слов.

Луис ответил осторожно, чувствуя, как Фернандо опаляет дыханием затылок. Губы дрожали, сердце стучало бешено. Плакало. Умоляло...

Легрэ провел руками по его бедрам, закинул их себе на талию, углубляя поцелуй. Голова была хмельной словно от вина, и он знал, что сейчас не остановится несмотря ни на что, а после будь что будет.

— Обними меня покрепче, Луис, — приказал Кристиан, приподнимая бедра мальчика и глядя в глаза.

Юноша сглотнул. Он исполнил приказ и спрятался лицом в плечо мужчины, ожидая проникновения. Его трясло. Его тело ныло от пустоты. Руки обвили плечи, стараясь не задевать раны. Фернандо совсем близко... Они сошли с ума... Сошли... Легкий вскрик прямо в грудь Легрэ.

Король смотрел на Луиса и Кристиана. По подбородку медленно ползли несколько капелек крови из повторно прокушенной губы. В душе в адский клубок сплелись любовь, ненависть, нежность, ярость, желание и похоть. Он подвинулся ближе, одной рукой толкнул Луиса под ягодицы к Легрэ, второй вцепился ему в волосы и жестко поцеловал в шею.

Герцог взвыл от боли... Это был почти укус, сопровождавшийся настойчивой лаской, в тело все глубже проникал член Кристиана. В глазах стоял туман.

Фернандо продолжал удерживать-толкать мальчика. Злой поцелуй постепенно становился мягче и, в конце концов, превратился в ласку языком.

Кристиан погладил юношу по груди и слегка сдавил пальцами соски, в то время как Фернандо буквально насаживал Луиса на него. Вскоре они нашли единый ритм и стали двигаться слаженно и резко. Легрэ смотрел на измученное лицо герцога, иногда лишь слегка целуя его в губы, словно умоляя потерпеть. Фрикции становились резче, проникновения глубже и через несколько минут все действо больше походило на сумасшедшие дикие скачки, чем на любовь.

— Тебе нравится, Луис? — вдруг поинтересовался Кристиан сквозь тяжелое дыхание.

Юноша, не умеющий, не знающий, как сдерживать свои крики и стоны, не мог сейчас отвечать. Его толкали на член, расширяли, почти мучили и одновременно доводили до неистовства. Казалось этому не будет конца.

— Пусти... я не могу больше...

— Можешь... — шепот короля проникал в каждую клеточку тела, царапал, обжигал. — Можешь, потому что хочешь... Хочешь... — голос доносил эту простую истину, понятную телу, до разума. Ласка нежности поцелуя и грубые движения рукой.

Луиса затрясло, он был весь мокрый, горячий... Его пугала ярость в голосе короля, его обжигающий шепот и слышащееся желание, схожее с рычанием зверя. Легрэ входил резко, на всю глубину... Руки Фернандо... Герцог не мог уйти от их подталкивающих движений, от скольжения по ягодицам и между ними.

— Мальчик мой, — голос короля продолжал распутной гитаной виться вокруг герцога. — Ты хотел нас... Ты получил нас... Ты поставил нам условие, — легкий смешок, — быть вместе... Так ведь, милый? Ну так и это условие выполнено.

Фернандо чуть подвинулся и впился поцелуем в губы Кристиана. С трудом оторвавшись от барона, король вкрадчивым голосом просил:

— Что ты еще хочешь для нас троих, милый?

Стоны были ответом королю, слезы, которые орошали грудь Кристиана. Безумие, захватившее без остатка тело. Луис прогибался в пояснице. Сам двигался, все больше заводясь и понимая, что ему мало... Что он весь дрожит от опасности, от вожделения.

Внезапно Фернандо крепко прижал мальчика Легрэ, так что тот остановился.

— Кристиан, — король улыбнулся в губы бывшего стражника. — Поставь Луиса на четвереньки.

— С радостью, — Легрэ коварно улыбнулся Фернандо и, выйдя из тела юноши, довольно настойчиво подтолкнул его взашей, лицом вперед. — Подберись, — почти ласково приказал он и слегка хлопнул юношу по животу.

— Хватит... Я все понял... Пожалуйста... — Луис умолял, скручиваемый похотью. Колени его преступно дрожали. Алые зацелованные губы напоминали алый закат в морозный день.

— О чем ты? — поинтересовался Легрэ, устраиваясь позади юноши, гладя его ягодицы.

— Я не могу с двумя... Хватит... — герцог застонал от новых ласк.

— Значит ли это, что ты можешь с одним из нас? — спросил Легрэ холодно, но сердце у него на миг сжалось от ожидания. Он медленно втиснулся членом между ягодиц Луиса и стал размеренно двигаться.

Король нежно гладил по волосам стоящего на коленях мальчика.

Разноцветные круги разрастающегося безумия поплыли перед глазами. Ладонями юноша оперся на шкуры, голова его была опушена вниз, и в мокрых кудрях не было видно, что губы что-то безмолвно шепчут. Невидимая удавка стянулась на шее еще сильнее, лишая воздуха. Луис задыхался от каждого прожигающего его толчка и каждого прикосновения руки Фернандо.

Король приподнял голову мальчика, вглядевшись в его глаза. Рукой дал знак Легрэ остановиться.

— Луууииис, — долгий, протяжный шепот вытягивал мальчика из его состояния. — Смотри на меня... Смотри, отвечай... Отвечай, милый... — голос понизился. Черные глаза гипнотизировали.

Кристиан замер, молча наблюдая за Фернандо.

— Да, — через всхлипы отозвался юноша. Потемневшие, затуманенные глаза были полны слез, щеки полыхали. Новый стон слетел с полуоткрытых губ.

— Ты уверен? — усмешка исказила лицо короля. Сильные пальцы пробежались по лицу, по губам. Остановились на них. — Можешь, милый. — Взгляд не отпускал, не давал воли. — Открой рот. — Пальцы медленно прижимались ко рту Луиса.

Полуоткрытые губы впустили пальцы, облизывая их с нежностью. В отблесках костра темный силуэт Фернандо напоминал дьявола, который пришел искушать и требовать. Нутро жгла заполненность Кристианом...

Король кивнул Легрэ. Тот начал опять двигаться.

— Продолжай, милый, — он внимательно всматривался в мальчика. — Молодец, — второй рукой он гладил по щеке Луиса. — А теперь открой ротик пошире.

Юноша подчинился. Он сознавал, к чему ведет Фернандо, чего добивается, и сразу вспомнил, как делал это с Легрэ, в лесу, в том маленьком домике. "Боже, как ты низко пал, Луис, — прокричал ангел. — Сможешь ли ты жить с такой ношей? Ты и двух дней не протянешь. Одно дело мечты, а другое... ты просто подстилка..."

Слезы полились потоком из глаз Луиса.

Король видел, как тает в глазах мальчика огонь желания, как они заволакиваются туманом, и юноша опять начинает уходить в себя.

— Молодец, — прошептал Фернандо. Пальцы медленной лаской скользнули по губам Луиса, чуть сдвигая их. Король наклонился к юноше и стал целовать его, вкладывая в поцелуй всю свою нежность. Все остальные желания острым ежом кололи изнутри, но он их не выпускал. Трещина в душе, разбуженной мальчиком, стала расширяться. Губы мужчины невольно дрогнули.

За пеленой слез, купаясь в дожде приступа, Луис в этот момент тонул, отчаянно пытаясь выбраться из-под воды на поверхность. Но он задыхался в поцелуе, задыхался и погружался все глубже... Еще одна попытка... Невероятное усилие вырваться и увидеть в буре руку. Которая потянет вверх и вытащит из ледяной пучины. Архангел Михаил с синими глазами. Он приходил... Он... Приступ удушья стал невыносимым, и Луис стал заваливаться на бок.

Кристиан подхватил юношу под живот и едва не свалился следом, пытаясь смягчить его падение. Он испугался не в шутку и, возможно, лишь сейчас осознал, что они натворили.

— Что с ним? — Легрэ вопросительно взглянул на Фернандо и стал хлопать Луиса по щекам. — Луис... Луис, очнись.

Король сжал губы. Не успел. Теперь все начинать сначала. Дьявол!

— В постель его, быстро. И нужно его одеть.

Уложив мальчика, он принялся по чуть-чуть вливать в него коньяк.

— Легрэ, ложись рядом с ним.

Кристиан устроился с левого бока от юноши и принялся напяливать на него одежды.

— Фернандо, чего ты от него добиваешься постелью? — спросил он, кусая губы. — Это бесполезно, от этого только хуже становится.

Луиса лихорадило. Ему казалось, что лед сковывает мышцы, прошивает их иглами. Заледенела кожа, заледенели ресницы. Кровь перестала бежать. Сердце останавливалось, губы синели.

— Помогите, — шепот лился из горла, которое заполняла вязкая ледяная жижа. Наверху, в свете огней, смеялись у ворот стражники. Черная тень наклонялась и протягивала руку.

— Эй, давай же, давай я тебе помогу.

Из последних сил Луис вырвался из кошмара и тотчас столкнулся с черным, как зола взглядом Фернандо.

— Луис, выпей. Чуть-чуть, — король буквально всунул в руки мальчика бокал. — Тебе станет получше.

Взгляд был странным — с одной стороны полностью непроницаемым, с другой — если всмотреться, виделось много чего. Только практически никто не умел читать по глазам короля, когда они были черные.

— Легрэ, ты хотел знать, что с Луисом. Луис, хочешь послушать?

— Не надо, — юноша слабо замотал головой, прижимаясь к Кристиану, как к единственному спасению и утопая в его тепле, как много лет назад. Ему было очень дурно, но пришлось глотнуть обжигающего коньяка и опять испытывать стыд за содеянное. Пробудились разом все чувства, все барьеры рушились. И герцог строил невидимую стену. Лицо его уткнулось в плечо бывшего стражника.

— Мне просто нехорошо. Я еще раньше сказал. — солгал юноша.

Легрэ неловко обнял Луиса в ответ и погладил по волосам. Нехорошо? Или все же слишком сильные ощущения? Кристиан многозначительно обменялся взглядом с Фернандо, пытаясь заставить себя доверять ему и дальше. Сам Легрэ не знал толком, что он творит. Все рушилось на глазах: их доверие с Луисом, их взаимовыручка, даже их любовь, на смену пришли: непонимание и глухая тоска, которая — Легрэ знал наверняка — со временем сожжет в нем всякие чувства. Сделав первый шаг по пути предательства, Кристиан вступил на неправильный путь, но позади дорога рушилась и теперь надо было во что бы там не стало, дойти до конца. Что ж, он дорого заплатил за все и терять больше нечего.

— Фернандо, что с ним?

Тонкие пальчики заскользили по ранам, к кровавой точке, оставленной дагой. Луис искал тактильный контакт, слушая, умирая, возрождаясь. Никогда в жизни он не любил так сильно, что был готов опять броситься в ледяной омут. Но чувства его были настолько разными, что разрывали душу. И теперь, зная, что кто-то жертвует, кто-то страдает, кто-то ненавидит или ревнует, юноша мечтал лишь о том, чтобы холод сковал его вновь. Не закипал в крови.

Фернандо. Он сильный. Темный. Властный, бурный и вспыльчивый. Невозможно ласковый и невозможно откровенный, хоть и прикрывается щитом. Но внутри прячется тот, кто нуждается в тепле и ласке, кому нужен понимающий, преданный человек, который будет доверять, который не предаст. Его воин, его любовник, его жизнь.

Кристиан. Открытый. Светлый. Обремененный судьбой, которая била и мотала. И все же сохранивший искру света. Готовый одаривать. Готовый сам быть стеной. Готовый рваться в бой и защищать.

Два воина. Два отражения, которые противовесы друг другу. Не понимающие, что дополняют и могут стать вместе сильнее.

Голубые глаза боязливо взглянули на Фернандо. Неужели он знает? Неужели он откуда-то знает?

— Не говори ничего, — попросил герцог тихо. — Пожалуйста.

— Страх, — король проигнорировал просьбу мальчика.

— Он боится тебя, Кристиан. — Он почти в упор смотрел на Луиса, но говорил о нем, как о ком-то отсутствующем. — И меня. Вернее, своих чувств. Он уже давно признался во всем себе. Поэтому я тебе и говорил, что ты вернулся очень не вовремя. Такой страх нужно убирать постепенно. Твое возращение поставило мальчика на грань. Посмотри — он жмется к тебе, ищет защиты, тепла, а сам... Посмотри в его глаза. — Голос короля оставался сух и безжизнен. — Я пытался просто переломить этот страх, заменить его. А Луис только в постели открывается до конца, да и то не всегда. Я думал, что сегодня получится, но я не успел... Тебя одного он будет всегда отталкивать. Меня — тоже. Именно поэтому я дал вам последнюю ночь вместе. Вчера я с собой мог бы не справиться, а вы могли бы поговорить. И не только поговорить, — он сухо улыбнулся. — И именно поэтому ты не разгадал мою загадку. И именно поэтому ты мог бы не приходить со своим предложением. Но результат мне понравился, — Фернандо гнусно ухмыльнулся, переведя взгляд на Легрэ.

Потом король опять в упор уставился на мальчика.

— Я прав? Ты должен был уже давно все решить для себя. Твое поведение это явно показывает. Скажешь правду или солжешь опять?

Руки у Легрэ налились тяжестью, и объятия ослабли. Он медленно взял Луиса за плечи и, отстранив, заставил взглянуть на себя.

— Сейчас либо все будет хорошо, либо все развалится и это зависит от тебя. Посмотри на следы на моем теле. Они пугают тебя?

Король грустно улыбнулся, глядя в пол, пока Луис его не видит. Он был уверен, что от ответа мальчика Кристиану ничего не изменится.

— Ты ничего не знаешь, Кристиан. Вы оба ничего не знаете! — тело тряслось. — Я должен был утонуть. Так хотела судьба. — голубые глаза метались, воспоминания далекого вечера были гнусными и отвратительными. После очередного наказания палками за какую-то глупую провинность, герцога отправили в комнату. Он пытался уснуть... Но в комнату заявился отец. Он приходил к Луису часто. Слишком часто в последние месяцы. Он целовал и обнимал его. Он брал его на колени, а в ту ночь раздел и целовал его так, словно считал драгоценностью.

Противные поцелуи, противная близость. Маленький герцог покинул дом. Он бежал прочь из крепости... он бежал через мост, не желая жить... Снег бил по лицу. Тонкая курточка не спасала от холода. Луис спрыгнул с моста и ступил на лед, но тот был слишком толстым, и тогда он побежал дальше, к дороге, забыв себя... Пока не провалился... да, он провалился и стал тонуть. И тогда жизнь обрела значение.

— Я не пугаюсь твоих ран, — Луис закачал отрицательно головой после того, как долго смотрел в синие глаза. Он поднялся, чтобы хоть как-то возвыситься над невидимой ледяной водой, задирая подбородок, дыша... Кристиан оттолкнул его... только что... опять...

— Тогда расскажи нам, Луис, — пальцы Легрэ сжались настойчиво и умоляюще. — Почему ты думаешь, что мы не способны понять. Не молчи, кто знает, может быть и найдется выход. Фернандо любит тебя и я тоже, мы вовсе не звери, мы способны и на понимание. Попытайся хотя бы.

— Фернандо готов рассказать обо мне все. О моих страхах. О том, что я боюсь чувств. И даже о том, что нужно быть сильным. Он готов сделать меня сильным... — герцог не сводил взгляда с короля, который был для него подобен черной, несущейся навстречу волне. — Но мне не хочется быть сильным... Я слишком сильный. Помнишь, мы говорили о боли... Ты рассказывал о боли... О том, что ты чувствуешь... Ведь ты говорил о своем опыте, Фернандо... Я видел Фредерика. Он сильный. Он тебя достоин — ты вымуштровал истинного бойца, преданную собаку. Ты хочешь, чтобы я раскрылся пред тобой? Увидеть значит ты хочешь не мою силу, а мою боль и мои слабости. Лишить меня стены силы. Сделать меня тряпкой... — поворот головы к Легрэ, — а ты... Ты, Кристиан, что бросался словами и следовал за мной тенью. Ты, утверждавший, что будешь стоять за меня до конца, ты — признававшийся в чувствах, которые испытываешь впервые... Не ты ли одновременно говорил, что я тебя использую, а сам подсовывал мне договоры Себастьяна... Почему я должен вам доверять? Вне кровати?

Легрэ нечего было сказать в свое оправдание — он и теперь поступал не лучше, но это в глазах Луиса. Перед собственным взглядом он просто делал что мог для этого мальчика. Разве он Бог, чтобы не ошибаться? Разве он не учится любить? Да, он не знает, как это делают и еще меньше понимает, как надо делать, чтобы было правильно, чтобы тот, кого любишь больше жизни не бросал тебе в лицо подобных упреков.

— Я, видимо, малодушен, — Кристиан проглотил вставший в горле ком и, проведя руками вниз по плечам Луиса, отвел взгляд. Он бросил монастырь, все что у него было, он спас Фернандо — даже дважды, он лег под него тоже ради Луиса, пытался найти новый способ существования, бился в стены непонимания, презирал опасность. Вот и дождался результата. Легрэ стиснул зубы, втянул ноздрями воздух и отпустил Луиса.

— Трус! — желваки юноши заходили. Невидимая вода добралась до подбородка, мешая дышать и говорить. — Трус! — он ударил Кристиана в грудь. — Ты из-за меня остался. Ты позволил себя бить! Ты... — слезы вновь потекли по щекам. — Какой ты трус! — бешеный взгляд переместился на Фернандо. — А ты еще больший трус... — захлебываясь новым приступом закричал на короля. — Ты даже правды сказать не можешь! Лишь хочешь, чтобы тебя удивляли и заинтересовывали. Какой я идиот! — Луис сжал голову руками.

Фернандо сидел, не шевелясь — все что, мальчик говорил, делал, было очевидно и предсказуемо. Король ждал переломного момента. После последней фразы Луиса, он аккуратно взглянул на него — пора или нет? Можно попробовать...

Аккуратно скользнув к юноше, Фернандо крепко схватил его и, ласково улыбаясь, спросил:

— И какую же правду ты хочешь услышать? — и добавил язвительно. — Милый.

— Знаешь какую? — руки опали вдоль тела. Глаза помутнели. — Но вы такие же, как все остальные.

Резкая пощечина разбила хрупкое состояние герцога.

— И ты называешь себя слишком сильным? — король скептически хмыкнул. — Ты только сейчас и делаешь, что себя жалеешь. Всю силу внутри себя спрятал, слезами и упреками поливаешь. Что это за сила такая, которая строится на жалости к себе? А о других ты подумал? Хоть раз, хоть капельку? Ладно я, — Фернандо опять гнусно ухмыльнулся. — О том, кем ты помыкаешь, как собакой, а он безропотно все сносит, лишь бы тебе было хорошо? Ты хоть раз представил себя на его месте? — король уже просто шипел ядовитой змеей в лицо Луиса. — Говоришь, что любишь его, а даже ни разу не подумал, о том, кто он на самом деле! Не в твоем представлении, не в твоих мечтах, а какой настоящий!

Луис не прижал ладони к горящей щеке. Не отступил. Вода его поднялась выше лба и сделала расчетливым и холодным.

— Жалеть себя, ваша привилегия, Фернандо. Вы ведь никак не найдете нужный ингредиент, который бы позволил вашему злу находить выход и не срываться на других. Не я Кристиана мучил... Не я его между двумя мечами держал, когда он вас из монастыря выводил. И уж тем более не я его избивал... Вам нравится чужая боль? Подставить вторую щеку, Фернандо? Оденьте кольца, так крови будет больше. — Юноша потянулся на мысочках к королю. — Я люблю Кристиана. Слышите? Я его любым люблю... Даже трусом, который хотел через вас со мной остаться. А вы, чем вы меня можете удивить?

— Довольно! — Легрэ порывисто поднялся и, схватив Луиса в объятия, дернул снова на ложе. Кристиан без злобы, но решительно посмотрел на короля, безмолвно умоляя успокоится. Они все сегодня решат — должны решить без рукоприкладства. — Послушай меня, Луис, — выдохнул он, прижимая юношу к себе спиной, касаясь щекой уха, — никто меня не бил. Я сам пришел к Фернандо и... мне не было плохо с ним. Меня никто не мучил и не истязал. Это... нам обоим необходимо было сделать это, чтобы мы нашли общий способ существования. И я, и Фернандо пошли на это ради тебя. — Вспомнив прошлую ночь, Легрэ мягко и неловко улыбнулся монарху, а после поцеловал Луиса в висок. — Ты можешь сердиться, ты имеешь на это право, но на наши прикосновения ты отзываешься одинаково охотно. Ты не можешь отпустить нас, именно ты свел нас вместе, ты изменил нас, но почему-то не хочешь принять. Любовь не решает всех проблем, а лишь только помогает нам преодолевать трудности.

— Не надо... Ты опять врешь, опять... Какой ты в сущности ребенок, Кристиан. Сильный, стойкий, но глупый... Я тебя предупреждал, что редко испытываю чувства. Они мне мешают. Они горчат на языке. Фернандо и ты — вы растопили лед. А потом... Я никогда не думал, что... — немигающий взгляд на короля. — Он просто воспользовался мной... Я ему пытался объяснить свои чувства... А он смеется... Просто смеется. И тебя еще в это втянул, видя, зная, что я тебя люблю... Зная, что я его люблю... Все из-за проклятой земли.

Король холодно смотрел на Луиса. Дьявол внутри топтал все, что посмело начать распускаться. Не нужно было разрешать себе. Нужно было оставаться таким, как обычно, тогда бы все прошло нормально. Мальчик бы выздоровел.

— Ты не любишь меня, герцог. Я тебе был нужен как якорь. Я и сейчас тебе нужен. Только ты хочешь, чтобы этого не было. Противоречие, — Фернандо улыбнулся осколками льда. — А удивить? Я думаю, ты удивишься завтра, когда прочитаешь новый договор.

— К черту! Я не буду подписывать ничего. У меня ничего нет... Я свободен. Я вообще не герцог... — вырвавшись из рук Легрэ с неожиданной силой, юноша вскочил. — Ты мне не нужен, Фернандо... Не нужен, потому что и я тебе не нужен. Трус! Ты боишься чувств сам... Вы оба... — Светлые брови сошлись угрожающе. Он так сильно его любил. Он так сильно хотел, чтобы он жил... Чтобы получил добычу. Сейчас он подпишет пустую бумагу. Схватив лист, юноша начертил быстро подпись в нижнем углу. — Теперь составляйте любые договоры. С меня довольно. Я ухожу. — и юноша быстро вышел из шатра.

— Никуда ты не уйдешь, пока не прочитаешь, — король грубо схватил Луиса за руку на выходе. — Садись и жди, скоро принесут.

Черный взгляд пустотой разрушенной вселенной смотрел на юношу.

— Что же, несите вашу бумажку, — горькая усмешка. Горче полыни боль, но к ней герцог привык давно. Он дернул из пояса шнурок и обкрутил запястье, чтобы переключить боль. Уселся на тюки, усмехаясь вместе с ангелом. Он умирал... Он плавился в своей боли, кисть покраснела. Но юноша не чувствовал. Зато сердце истекало кровью. Предательство? Сколько раз тебя продают и покупают, Луис? Чем лучше эти люди? Улыбка открытая и чистая — снежная, как холодная равнина.

Легрэ неторопливо слез со шкур и, собрав свои одежды, стал быстро напяливать на себя. Он хмурился, иногда встречался взглядом с Фернандо. Легрэ дал себе слово защищать герцога, но сейчас он не понимал, нужно это делать или нет. Ему хотелось столько сказать и Луису и Фернандо, но чувства не принесли ему ничего хорошего в последнее время, разве что титул барона. Кристиан иронично усмехнулся. Вот уж и правда свету белому не рад, да и титулу своему тоже. Одевшись, он подошел к Луису, схватил его за руку и силой снял веревку.

— Не надо, — сказал он, глядя в голубые глаза. — Это не выход.

Юноша отозвался на взгляд Кристиана. В его холодности мелькнули сомнения, сожаление. Мысли о том, что он не уберег Легрэ, что впутал его, чуть ли не заставляли встать на колени... Он лишь коротко коснулся руки мужчины и ободряюще погладил. Все, что может сейчас.

Кристиан устало смотрел на юношу и думал о том, есть ли разница — кто кому что сделал и зачем. Никакой. Все не важно: поступки, слова, обещания. Если нет понимания и желания понимать. Он, Луис, Фернандо — они все запутались. Легрэ вчера видел короля другим, не таким как в первую встречу, или в тюрьме, или в лесу — он видел, скольким готов Фернандо поступаться ради юноши. Он и сам многим поступился. И ничего не изменилось — для Луиса, раненого когда-то и кем-то слишком сильно, они оба всегда будут трусами и насильниками, эгоистами, думающими только о плотских утешениях. Кристиан взглянул на Фернандо, силясь понять, о чем тот думает, но не развил эту мысль до конца. Сев рядом с Луисом и широко расставив ноги, Кристиан методично перебирал пальцами шнурок — дергал его, путал, развязывал.

— Ты не прав, Луис, — тихо сказал он, не поднимая глаз. — Я очень тебя люблю, но сейчас ты не прав... Прости.

— Я обидел тебя. Я знаю. Я виноват. Я знаю. Не надо тебе было возвращаться. — юноша опустил голову. Его терзала тоска.

— Это был мой выбор, Луис, и твое чувство вины — худшее, чего я боялся. Хуже, чем это постоянное бегание от самого себя. Я не хочу каждый раз добиваться от тебя близости насилием. Я, безусловно, не ангел, но насиловать тебя каждый раз, потом бояться за тебя, по тысячи раз перебирать в уме, что было сделано так, а что нет... Невыносимо. И если тебе так плохо от этого, я никогда больше не прикоснусь и не трону тебя. Я не насильник, Луис, и не хочу им быть.

Легрэ поднял голову и посмотрел на Фернандо.

Король стоял и также холодно смотрел на происходящее, пока не принесли договор. Стоял, смотрел черными глазами и слушал. Просто стоял. Передав бумаги, он сказал:

— Думаю, что тебе будет особо интересна последняя страница. Говоря простым языком, любой твой любовник должен быть немедленно представлен ко двору. Пока ты не придумал ничего лишнего себе, объясню. Ты еще слишком мало разбираешься в людях, тобой легко манипулировать. А через тебя — мной. Для очень многих уже слишком очевидны чувства, которые я к тебе испытываю. Для многих, кроме тебя, — как Фернандо не пытался сдерживать себя, щека предательски дрогнула. — Это убережет тебя от внимания тех, кто захочет использовать тебя. Побоятся со мной связываться.

Помолчав секунду, продолжил:

— Удивлен? Или... — Фернандо не закончив фразу, повернулся и пошел к кровати. Хватит. С него хватит. Он и так уже с трудом сдерживает себя.

Тяжело усевшись на одеяло, кинул через плечо:

— Вон. Оба.

Луис поднялся тяжело.

— Я не уйду, — сказал тихо. — Дайте мне возможность передать вам земли. Я готов их продать за бесценок. И я уеду. — одного взгляда достаточно, чтобы вспомнить и вспыхнуть страстью.

— Если ты сейчас не уйдешь, Луис, — тихо заметил Легрэ, не сводя со спины короля напряженного взгляда, — то тебе лучше дать Фернандо плеть и раздеться. А нет — уходи скорее. Завтра передашь, послезавтра уедешь.

Герцог не прореагировал, он приблизился к королю, сел сзади и положил голову на его плечо. Ожидая, что его оттолкнут, что его ударят...

— Я тебя люблю, — сказал просто.

В душе короля дьявол метался раненым зверем, царапал когтями, пытался вырваться наружу. Убить. Убить все. Это слабость. Когда он получил страну после смерти отца, он поклялся, что у него не будет слабостей, на которых можно было бы его подловить. Манипулировать им. Страна важнее. Всю свою жизнь он бился именно за нее. Отгрызал земли у соседей, сдерживал церковь, усилял армию. Несмотря его характер, солдаты его любили и боготворили. Церковь ненавидела, особенно потому что в столице и крупных городах он давно приручил практически всех ее ставленников. И помощников он воспитывал под стать себе. Но Луис... Кровь билась в висках, грозя разнести все мнимое, показное спокойствие. И почему он полчаса назад не сделал все, как надо? Опять не смог, опять слабость. А после слов мальчика и невозможно. Проще убить... Тьма заполняла.

Фернандо слепо зашарил рукой — где в изголовье кровати должна быть сумка с зельями. Нет... Бросил около костра. Далеко. Слишком далеко.

Король медленно повернулся к юноше, взял обеими руками лицо, всматриваясь, ища хоть что-то, что позволит ему продолжить так, как нужно. Не видно. "Или просто не хочу видеть," — прошептал он про себя.

— Легрэ, — Фернандо не осознавал, что прижал к себе Луиса, — уводи его отсюда, быстро.

Король прижимал мальчика все сильнее и сильнее, не замечая, что начинает делать ему больно.

51

Кристиан среагировал так, словно его подстегнула незримая сила. Быстро подойдя к королю, он буквально вырвал герцога и выволок из шатра. Прочь. Все дальше и дальше. Уходить, потеряться среди шатров, среди солдат, и крепко держать за руку его. Хмурясь, Кристиан упорно тащил юношу за собой.

— Сумасшедший, — он вдруг остановился у синего небольшого шатра и, развернувшись, обнял Луиса.

Юноша к нему прижался и зарылся носом. Он умел говорить без слова. Слова слишком лживы. Они обманывают, а тело, а действия не солгут.

— Ты тоже сумасшедший, -отозвался откуда-то из рубахи. -Пойдем, тебя надо протереть. Раны могут воспалиться.

Легрэ согласился. Они пошли в шатер Луиса, но несмотря на то, что опасности никакой не было, Кристиан время от времени прислушивался к звукам снаружи.

— Ты толком не поел, — сказал он Луису, снимая рубашку и со вздохом обнаружив на ней пятно крови. — Если так дальше пойдет дело, тебя ветром сдувать начнет. Принести что-нибудь?

— Я сейчас распоряжусь. Ты и сам ничего не ел, не выспался. — герцог намочил ткань в специальном настое из трав и стал аккуратно протирать следы от кнута, бережно смазывать синяки. Сперва на спине, потом обошел мужчину и принялся за руки и грудь. — Сейчас ты поешь и будешь отдыхать, — сказал тихо. — И расскажешь мне все, что повлекло за собой резню. — Луис не интересовался ночью с королем, но явно волновался о том, что происходит вообще. — Кто хотел убить Фернандо? Эдуард?

— Не знаю кому это на руку было, — отозвался Легрэ, — но очень хочу. Когда мы с тобой вернулись в лагерь, Себастьян настаивал на том, чтобы я уехал. Потом Микаэль предложил мне сделку, стать пешкой в большой игре против Фернандо. Сначала я думал, что травник наш не с тобой и не с Себастьяном, потому вернулся, чтобы предупредить. Фернандо арестовал меня, потом ушел. А потом пришел Себастьян и его люди. Они развязали меня, но порадоваться я не успел, — Легрэ с усмешкой потер место ушиба, — меня схватили. Себастьян сказал, что меня повесят за убийство короля. Потом мне врезали по голове от души и я упал. А когда очнулся, увидел, что люди Себастьяна пытаются прирезать короля. По правде, у меня в уме не укладывалось. Ты с Себастьяном на одной стороне, но он хочет убить Фернандо, ты — нет. На тот момент я понимал, что до правды не докопаться, одно я знал точно, я не хочу на виселицу из-за того, чего я не совершал. Я убил Себастьяна и мы с Фернандо смогли поднять тревогу. Потом началась бойня. — Легрэ взглянул на Луиса и подумал: "Я испугался тогда за тебя. Очень".

Луис слушал сбивчивый рассказ и понимал лишь одно. Дело касается не только Себастьяна, но церкви в целом. И наверняка, есть еще заговорщики и повыше — вся знать, которая окружает Фернандо.

— Я пошел на сделку, потому что меня заставил отец. — сказал юноша. — У меня не было выбора. В моем возрасте подчиняются решениям. Его решением было обмануть Фернандо и отправить меня сюда, к падре Ксанте, чтобы оформить все документы и женить на Алисии. — задумчивость сменилась возбуждением. — Получается, что мой отец — один из предателей. Что Фернандо специально заманивали в ловушку и Церковь, и его вассалы. Понимаешь, Кристиан, почему он такой? Он никому не верит. И ты не веришь... — еще одна, более долгая пауза, пока раствор не заставляет рану закрываться, а пальчики проводят уже по тонким полоскам на животе.— Что-то здесь не так... Ты сказал про Микаэля? Он с самого начала показался мне странным. Очень странным.

— Да он всегда был таким, — без обиняков заявил Кристиан и коротко рассмеялся. — У него в голове каша, причем не наша. Надо бы узнать, арестовали его или нет? Но это уже у Фернандо спросить надо, и не сегодня. Ты просил пока помалкивать о нашем травнике, и я ничего не сказал королю... не до того как-то было в последний день. Правда такие дела откладывать себе дороже. Расскажи мне о своем отце. — Легрэ сделался серьезным, коснулся рукой руки Луиса. — Ты говорил мне на болотах, что он домогался тебя.

Юноша вздрогнул. Хотел вырвать руку, потому что Кристиан попал сейчас туда, куда и не метил.

— Может поедим сперва? — Луис старался, чтобы голос его не выдал. Он выглянул наружу и приказал принести горячего. Обед, который подали почти сразу, состоял из каши, мяса и вина. Юноша ел с тем голодным аппетитом, который достигается от постоянных срывов, и все время ловил выжидающие взгляды Легрэ, который лишь отложил беседу на время трапезы. Наконец герцог отставил тарелку, допил свою порцию подогретого вина, которое взбодрило кровь, и улегся головой на колени бывшему стражнику, продолжая тянуть с ответом и ища слова. — Я не считаю тебя насильником, Кристиан. Мне всегда приятны твои прикосновения. И Фернандо... Я не боюсь боли, я... так стараюсь забываться. Мне так... понимаешь... мне так сладко... Я иначе не умею... А отец — все позади уже.

Кристиан внимательно смотрел на юношу, задумчиво пропуская сквозь пальцы светлые прядки его мягких волос. После хорошего обеда жизнь уже не казалась такой мерзкой.

— Что ж, я рад, что ты не считаешь меня насильником и сказал это. Мне это важно. А еще мне важно знать о тебе все, чтобы правильно понимать смысл твоих поступков. Я не могу настаивать, но... Знаешь, — Легрэ улыбнулся, — когда мне исполнилось едва пятнадцать, у нас в городе разрослась чума и я решил уйти с обозом в другое, более безопасное место. Я считал, что жизнь обошлась со мною жестоко. Тяжелая работа. Голод. Бывало, что приходилось ночевать в дождь под открытым небом. Но в тот день я решил самостоятельно добраться до поселения через лес, короткой дорогой и попался трем разбойникам. Взять с меня было нечего и они просто развлеклись от души. В тот миг я осознал, что в жизни все относительно и в сравнении с тем, что есть сейчас, всегда может произойти "лучше" и "хуже". Эти люди были, безусловно, жестоки со мной, но благодаря им я ко многому стал относиться проще... — Кристиан обвел лицо юноши ласковым взглядом. — Вот, я тебе рассказал мой самый страшный секрет.

Луис повернул к Легрэ лицо. Долго-долго молчал... а потом просто обнял и вдруг заплакал. Все это время его утешали и укачивали, пытались успокоить, но слезы были свидетельством облегчения.

— Мой отец измывался надо мной... Много лет. Почти до отъезда. — заикаясь, сознался герцог. Он тяжело дышал и продолжал прятать лицо. — Он не переходил грани, но ему доставляло удовольствие меня унижать... — вздох, дрожь. Схлынувшая вниз ледяная вода. — Я терпел. И все дома знали. Все до одного. В самом начале я убегал... И даже чуть не утонул по глупости... — Луис резко поднялся. — У меня бывают приступы, — признался он. — Я их не контролирую. Я к ним... понимаешь... я к ним сам... стремлюсь... это как зараза...

— Понимаю, — очень серьезно ответил Легрэ, стирая большим пальцем слезу с подбородка юноши. — Иногда другим людям удается в нас вложить что-то такое, что при других обстоятельствах мы бы никогда не приняли сами. В результате мы приобретаем дурные привычки, искажаем разум извращениями, и все равно стремимся из этого вылезти. Значит, ты намерено провоцируешь меня и Фернандо на жестокость. А потом стараешься уйти от унижений. Ты не боишься боли, тебя страшит подчинение, так? Безропотное полное подчинение чьей-то воле.

Герцог кивнул.

— Прости, я должен был сказать сразу... Я понятия не имел, что все так обернется. Все так перемешалось. И теперь Фернандо будет думать, что я... — Луис замотал головой. — Он так и сказал, что я нем ищу поддержки, якорь. Мне этого не надо было. — Юноша потянулся к мужчине, обнял, поцеловал... -Я слишком много дурного тебе сказал. Я так не думаю. — новые поцелуи по лицу.

— Полагаю, я смогу примирить вас с Фернандо... если захочешь. — Легрэ наслаждался ласками и не скрывал своего довольства, точно кот, нализавшийся сметаны. — Когда ты вот такой, — сказал он шепотом, легко скользя пальцами вдоль позвоночника Луиса, — мне кажется, что я умер и попал в рай... И этот пелиссон тебе к лицу. — Кристиан поцеловал Луиса в подбородок и взглянул в глаза. — Ты тоже прости меня... я иногда совершенно невыносим.

— Я хочу, чтобы ты не уходил. Обещай не уходить... Никогда! — Луис потерся щекой о плечо. — Я должен сам поговорить с Фернандо. Я никак не достучусь. Он не слушает. Он задает вопросы и не слушает... Я не могу до него достучаться. Лишь когда он... когда... — нездоровый блеск в глазах, — только тогда он открывается, в бешенстве или от очень сильных эмоций. А в остальное время он врет, как и я.

Конечно, можно было бы долго отмахиваться от желания поговорить наедине с Фернандо и уговаривать и успокаивать Легрэ, но на этот раз герцог поступил умнее. Он попросил добавить в горячее вино сонного отвара, чтобы Кристиан уснул и наконец отдохнул. Почти час юноша лежал в его крепких объятиях, пока мышцы бывшего стражника не ослабли, а дыхание не выровнялось. Именно тогда юноша поднялся и отправился к своему королю, чтобы никто уже не помешал им пообщаться — даже если и в последний раз, но теперь по воле самого Луиса. Юноша прошел мимо гвардейцев, и те не остановили герцога. хороший знак, что ему еще разрешено являться без приглашения. Долго стоял перед пологом, а потом сделал шаг внутрь.

Когда Легрэ вытащил Луиса из шатра, Фернандо с трудом добрался до сумки и нашел нужную бутылочку. Тьма стала уходить, боль из головы— тоже. Король сидел и смотрел на огонь. Нужно было заставить себя встать и пойти разбираться с покушением. Нужно проверить, что с телами дворян и монахов. Нужно проверить, всем ли разосланы оповещения. Нужно проверить... Нужно...

Он поднял руку к лицу. Мокро? Фернандо сидел и долго смотрел на слезу на своем пальце. Когда это в последний раз было? Он не мог вспомнить. Король закрыл глаза. Нужно с этим заканчивать. Завтра будет подписан договор. Луис останется здесь. С Легрэ. Душу опять свернуло болью. Все блажь. Это не для него. Дьявол штопал рану. Пройдет время, и он забудет. Забудет.

Теперь нужно придумать, как сделать, чтобы мальчику не было больно. Чтобы он возненавидел. Нет, это не годится. Любовь и ненависть слишком сильные чувства, их легко перевести друг в друга, но ненависть будет долго жечь. Если бы Луис оставался один, это был бы выход, это дало бы ему цель в жизни. Но он остается не один, у него уже есть, зачем жить. Мальчик должен разочароваться. Понять, что его король — никчемный. Этот осадок Легрэ должен суметь убрать. В любом случае, соглядатаи и лекарь будут докладывать о состоянии герцога, если барон не сможет справиться с ситуацией, он что-нибудь придумает.

Время шло, костер поглощал подношение за подношением, а Фернандо продолжал крутить в голове идеи. Пока ничего умного не придумывалось.

Луис стоял у порога и смотрел на короля. Вернее, на его спину. Яркий огонь отнял все внимание, но герцог точно знал, его появление не осталось незамеченным. А потому он подошел, присел сзади и прислонился щекой к спине, между лопатками.

— Не говори ничего сейчас, — попросил умоляюще. — Я ничего не потребую и ничего не стану перевирать, — нежная ладошка пробежала по плечу. — Потом прогонишь. Я уйду, как ты хочешь. Я пришел тебе сказать, что в заговоре замешан Микаэль. Он предлагал Легрэ сделку. Я должен был сам сказать... но я не думал, что происходит что-то серьезное... Похоже, я тоже предатель. Мой отец организовывал всю эту сделку, значит убийство продумано им и Церковью. И теперь будет легко найти нити. — пальцы проникли в черные волосы. — Я... прости меня... прости... я все равно буду... тебя любить...

От прикосновений, от слов мальчика тело короля опять стало выламывать желанием, до покалывания в пальцах, руша возведенные барьеры. Легрэ отпустил Луиса одного после столь однозначного приказа? Фернандо поджал губы — плохо, значит, придется оставить еще умного советника мальчику. Дьявол беспокойно вертелся.

— Что значит для тебя "любить"? — мужчина порадовался, голос ровный, ничто не выдает его.

Слова мальчика про заговорщиков он, конечно, запомнил, но прямо сейчас они не так важны — арестованы все дворяне и монахи, которых сумели захватить, а с отцом Луиса он разберется потом лично.

— Это так просто, Фернандо... и сложно... Я думал... но думать значит мешать чувствам, — пальцы пробирались в густые волосы. — Апостол Павел все до нас сказал. Любовь долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, сорадуется истине, всего надеется, все переносит. Я не идеален... Я очень дурной мальчишка...

Дьявол короля тонкими змейками растекался по телу, неся за собой жар и безумие. Фернандо сидел, не шевелясь. Он понимал, что юноша его провоцирует, но продолжать играть именно с ним было очень сложно. Как же сделать, чтобы мальчик именно разочаровался? Думать становилось все сложнее.

— Ты что ты от меня хочешь? — взгляд мужчины не отрывается от костра.

Или... Может быть, пусть Луис разочаруется в чувствах короля к нему? В их силе, направленности? Фернандо слегка улыбнулся — это можно попробовать.

— Ничего, я хочу тебе все отдать и уйти. Я мешаю тебе. — Юноша встал. Ему было так сложно. — А потом я уеду. Как и намеревался. В Александрию. И поступлю там в семинарию. Ты не бойся, твое сердце останется тебе.

Мужчина повернулся и посмотрел снизу вверх на герцога.

— Луис, мальчик мой, у меня нет сердца. То, что стучит в груди, — это не сердце, — лицо, голос абсолютно спокойны. — Да, я к тебе испытываю чувства, это заметно уже всем. Но с чего ты решил, что они рождаются именно из сердца?

Помолчав, он продолжил:

— В Александрию ты не поедешь. У тебя и здесь слишком много обязанностей. У тебя теперь в руках страна. Хочешь ты этого или нет.

— Я отдам тебе. Ты словно глухой, не слышишь меня совсем, — улыбнулся Луис, отступая. — Конечно, тебе хотелось бы, чтобы я поступал по твоему, но я отпишу эти земли если не тебе, то кому-то другому, кто более достойнее меня. Свой путь я уже избрал. Прости, но ты можешь говорить сейчас про сердце что угодно, ты испытываешь чувства. И какими бы они ни были, в первую очередь, они мешают тебе самому, — герцог отвел взгляд. Ему так хотелось его обнять, поцеловать его, утонуть в его тьме. Но нужно разрубить гордиев узел. И перестать жить на лезвии ножа. Фернандо остынет и забудет.

— На каких условиях ты останешься управлять Аталией? Или развитием университета? — Фернандо знал, что в Александрии он точно не сможет защищать Луиса, если тот останется, то есть хоть какой-то шанс уберечь мальчика от опасностей. Непривычный для него самого страх заставлял дьявола еще сильнее торопиться.

— Я не останусь, Фернандо. — герцог боялся выразить свои чувства. И без того смешон. — Я уже получил место и... по договоренности с Эдуардо... Он теперь, конечно, ничего не решает, но и по решению моему и моего отца... — горькая усмешка, — я получил место там, и потом я ... когда закончится обучение, наверное, отправлюсь в Рим. Я... — он сделал шаг вперед. -Я сегодня наговорил тебе... и вчера... Прости меня... Я не совсем в своем уме. Ты тоже это знаешь... Хотя... кто из нас в своем? В общем, ты можешь перевести земли на Фредерика. Это будет правильным решением. А я все подпишу.

— Опять бежишь? — король зло улыбнулся. — От ответственности, от себя?

Мальчик стоял буквально в одном шаге от него, и Фернандо просто притиснул его к себе. Было так странно — смотреть на него снизу вверх. Дьявол довольно облизнулся, полыхнув глазами.

— А если я сейчас прикажу тебя арестовать, как заговорщика?

— Где сокровище мое, там и сердце. Не на небе, не на земле, — Луис коснулся лица мужчины. Он отринул страх перед королем, как будто сбросил одежду. Черные глаза для него горели жарко, желанно. — Если тебе хочется, то кто запретит? — Луис стал опускаться, встал на колени, потянулся губами к Фернандо. — Хочешь?

Усмешка исказила губы короля. Какие игры словами...

— Зря ты пришел сейчас один, — взгляд горел безумием. — Зря... — Поцелуй, даже не поцелуй, а легкое касание губ. — Тебе будет больно... — Язык нежно пробежал по губам юноши. — Очень больно... — Поцелуй накрыл губы Луиса.

Юноша обвил шею мужчины и потянулся навстречу тонкой веткой. Он так сейчас нуждался именно в этом, в безумном поцелуе, что забылся и отдался целиком, всей душой. С безумием, которое захлестывало и разрывало на части.

Фернандо, не прерывая поцелуя, уложил юношу на шкуру. Похотью разрывало все тело. Но сначала игра. Король отпустил Луиса и зверем вгляделся в голубые глаза. Такой сладкий мальчик. Рукой погладить по щеке, очертить шрам, улыбнуться в предвкушении. Убрать прочь с юноши пелиссон, рубашку. Захлебнуться желанием, глядя на тело.

— Сопротивляться будешь? — мужчина вернулся к поцелуям.

И получил ответ, горячий и влажный, заставляющий задыхаться от страсти. Юноша ощущал во рту язык, который скользил по зубам, по нёбу, сплетался с его языком. Тело прижималось к мужчине ближе, отрываясь от ложа. Мой дьявол! — руки заскользили по спине, между лопатками, выверенно находя каждую косточку позвоночника.

— Хочешь, буду... — на выдохе, когда отпускает поцелуй.

Радостная улыбка появилась на лице короля.

— Тогда сопротивляйся, посмотрим, на сколько тебя хватит.

Мужчина коленом грубо раздвинул ноги Луиса, прижимая к себе его руки.

— Что делать будешь, милый?

— Ты серьезно, Фернандо? Хочешь, чтобы я со всей силой сопротивлялся?

Король отпустил руки юноши, нежно провел пальцами по коже, очертил грудь, спустился ниже. Пальцы застыли на животе, больно впиваясь в него ногтями.

— Мальчик мой, ты не сможешь не сопротивляться, — пальцы давят все сильнее, а язык гуляет по шее. — Ты можешь начать делать это сейчас сам. Или позже за тебя начнет это делать твое тело. Твой выбор, — легкий выход страсти в губы.

— Конечно, я буду... сопротивляться, — стон сорвался огнем. Пальцы убрали со лба черные пряди.— И умолять буду... Отпустишь? — глаза стали прозрачными и светлыми. Герцог ответил, целуя лицо короля. — Что ты хочешь?

— Отпустить? Сейчас? Нет, мой милый, ты останешься, — голос Фернандо сошел на шепот. — Хотел меня настоящего увидеть? Так смотри. Но только посмотреть не получится.

Король отодвинулся от мальчика.

— Раздевайся! — как хлесткий приказ.

— А потом тебя раздевать? — улыбка нежная, пальцы достали до колена короля. Юноша не стал подниматься, а развязал ленты на штанах и потянул вниз, одновременно снимая и сапоги. Гибкий, голый, перевернулся на живот, изгибаясь назад. — Или сам?

Ноздри Фернандо затрепетали — игра началась прекрасно. Он присел рядом с юношей, с удовольствием провел рукой вдоль его тела. Уже еле заметные шрамы. Манит.

— Это мне решать, милый. Какой-то ты сегодня слишком храбрый. С чего бы это? — пальцами чувствуется легкое дрожание, на которое откликается все внутри.

— Отмаливаю предстоящий арест? — предположил с усмешкой юноша. Вновь перевернулся на живот. — Что ты хочешь? Хочешь? — в голове отдавались слова о том, что Луис боится близости, что в нем нет искренности. Ты говорил, Фернандо... ты так много задавал вопросов.

— Арест? — над головой юноши раздался смешок. — Что ж, это идея.

Пока юноша не успел опомниться, король связал ему руки его же собственным ремнем.

— Один кусочек свободы я у тебя забрал. Какой кусочек забрать следующим, милый?

— А у меня много выбора? — в животе плясали огоньки желания и опасности. Запах Фернандо дурманил голову. — Ты сам себя не понимаешь... Ты хочешь слишком антагонистичных вещей. Подчинения... Поклонения... Страха... Боли... Нежности... Ласки... — откинуться еще дальше, коснуться плеча. — Сделай так, как хотел. Поговори со мной... откровенно.

— Сейчас? — притворное удивление в голосе короля, рука гладит ягодицы юноши. — Сейчас, милый мой, ты этого не получишь.

Фернандо подхватил свой ремень и связал Луису лодыжки.

— Два. Что следующее?

— Не отпустишь... — от прикосновений, от каждого движения сводило мышцы. — Отпустишь... Никогда не уйдешь... Иди вон... Мой... Ничей... — герцог безнадежностью перевернулся опять, руки оказались под спиной. — Теперь есть варианты... Ты выбираешь... — нежные губы полуоткрылись. — Сколько стоит твой искренний поцелуй? Твои честные объятия?

— Искренний, — взгляд короля скользил вдоль тела юноши. Сквозь марево бессознательного начало что-то пробиваться. — У тебя он уже был. Видимо, — тихий смешок, — для тебя это было очень недорого.

Плотный платок опустился на глаза юноши.

— Это три.

-Все искреннее подернуто было твоими лживыми речами... Зачем тебе я нужен? Говори... Телом говори, яростью, болью... Все, что тебе доступно... Я приму. Я каждый раз принимал... — Луис попался в силки тьмы. Фернандо прячет свое лицо. Прячется... Он не хочет, чтобы герцог увидел правду. -Я хочу тебя.

— Я тебе не лгу, милый. Я тебя веду. Веду пока словами. — Король обходил вокруг юноши, голос его то удалялся, то приближался. — А ты уже запутался. Хочешь запутаться и в моей боли?

— Ты красив, — обронил задумчиво. — Пока это твое проклятье.

В воздухе раздался щелчок открываемого лезвия серебряной палки. Рубин жестко ткнулся в живот Луиса. Король перевернул палку — и острие уперлось в плечо мальчика.

— Кричи.

— Боже, — резкая боль заставила герцога сжать губы и застонать. — Отпусти или возьми. Забудь или прими... Дай уйти или остаться... — слезы намочили повязку. — Уничтожь, наконец.

— Сначала узнай меня. Потом будешь говорить, — жестко ответил Фернандо. Он убрал оружие.

Мальчик сейчас только слышит, неизвестность усиливает страх многократно.

— Все примешь, говоришь, — нежная ласка вдоль тела, которую сменяет хлесткий удар. — Это тоже примешь?

— Если тебе нужно, если тебе... — Луис ловил отголоски блаженства, пришедшие из детства. "Это ты примешь, — шептал каждый раз ангел, когда боль становилась невыносимой..." — Я приму... Как ты скажешь...

— Тогда я тебе кое-что расскажу, мальчик мой, — Фернандо уселся сверху на мальчика, придавив его своим весом, левой рукой удерживал за горло. — Кровь — это жизнь нашего мира. Она несет в себе все — и желание, и ярость, и страх, и боль, — на последней фразе король сделал первый небольшой надрез на теле мальчика. Полюбовавшись, он продолжил:

— Зря ты тогда смеялся. — Второй небольшой надрез. Тело уже поняло, что нож острый, но он крепко держал мальчика. — Вкус моей крови тебе понравился?

И мужчина сильно провел тупой стороной ножа по телу мальчика.

— Нет, да... Ты был горький и сладкий, — Луис ловил боль, не искал в ней освобождения, а пытался вникать в близость, в запах, источаемый Фернандо, он облизнул губы, которые пересохли. Ощутил, как льется кровь... Теплая на коже, покрывшейся ледяным потом. — Рассказывай, что тебе нравится... — стон от проводящего по телу ножа. Удавка сжималась сильнее... Сильнее, задуши меня...

Мужчина подцепил острием ножа повязку, которой завязывал глаза Луиса, и потянул вверх, открывая ему глаза. Сумасшедший взгляд изучает, впитывает ощущения.

— Рассказывать? Что ж...

Фернандо подхватил мальчика и устроил его полулежа около мягкого тюка с тканью. Опять сел сверху, но теперь глядел прямо с глаза. Рука опять зафиксировала герцога.

— Кровь успокаивает и усиливает мое безумие, — круговое движение рукой — и вокруг соска юноши кровавая рамка. Кажется, что на груди мальчика появилась какая-то экзотическая брошь — идеальная жемчужина в центре, рубины по краям. — Ты же уверен, что я безумен, — король наклонился и убрал языком всем красным капельки, освобождая место другим.

— Я безумен? — опять глаза в глаза.

— Да, нет... горький и сладкий, — повторил Луис сглатывая такую чувствительную боль. Теперь он видел его, темного зверя, что вышел и показывает себя и свое превосходство. — Я хочу тебя... Ах... Больно... — Тело ловило движения языка, слизывающего его кровь.

Юноша не отводил от Фернандо взгляда.

— Поэтому ты требуешь все время, чтобы я ушел? — новые стоны и новая боль...— Зачем ты пьешь настойки? Почему у тебя приступы? Почему?

— Больно? — легкий смех. — Мальчик мой, я тебя пока ласкаю.

Новый рисунок на теле. Острая сторона ножа сменяет тупую, боль от разреза сменяется дрожью тела от ожидания — обманутого или нет? Взгляд короля постоянно ловит изменяющуюся голубизну. Губы подбирают кровь, рисуя свой узор страсти.

— Нравится мой дьявол?

— Нравится... да... — Губы стали алыми от того, что Луис постоянно их кусал. Его душа была поймана. Его тело держал Фернандо, который дрожит страстью. И ревностью. Острые специи на раны... — Соль добавить на разрезы. — забормотал. — Так отец делал, когда меня порол. Они воспаляются. Они набухают. Ласкаешь? Хочешь... — полудвижение всем телом. — Приступы — про них говори.

— Маленький, — легкая ласка по щеке, — не смей мне дерзить. Ты понял? — абсолютной чернотой смотрит душа. Рука на шее мальчика, страстный глубокий поцелуй. Фернандо всем телом прижимался к мальчику, вдавливая его в тюк, делая больно связанным рукам. Каплями пота в раны. — Прекратить тебя ласкать?

— Да, — чуть придушенный, хлесткий, словно молодой и непокорный ветер, горячий, дерзкий, словно не теперь жаром обдает ранки. Другая соль разгоряченного и возбужденного тела. — Ответь, я никому не скажу, что тебе во мне? Зачем тебе все это? Я отдам тебе... отдам тебе земли?

Ответом ему стала тяжелая пощечина.

— Земли? Так вот как ты себя ценишь? Всего лишь земли? — у Фернандо свело тело от бешенства. Нож вонзился в тюк рядом с головой герцога. Король схватил его за волосы и почти ткнул лицом в лезвие. — Не ласкать? А ты знаешь, что это такое?

Луис завыл от грубости короля, слезы сами покатились из глаз. Он ощущал гнев Фернандо всем телом, но не сдавался ему. Лишь продолжал шептать:

— Скажи, скажи мне, почему... хочешь? Что тебе во мне? Скажи... Я соглашусь на все... — по лбу потекла капелька пота, спустилась на скулу, смешиваясь со слезами. Неужели ярость вызывает его решение уехать? Король ведь хочет, чтобы Луис ушел, угнетен его присутствием... Он выгоняет, он зовет... Он ласкает и потом бьет... — Скажи...

Мужчину трясло от происходящего. Неужели мальчик не понимает, что все земли, вообще все ничто по сравнению с ним? Как он может так вообще думать? Дьявол безумно бился. Хотелось выпороть мальчишку, чтобы он, наконец, хоть что-то понял о себе.

— На все согласишься? После подписания договора передаешь земли тому, кому я скажу, и остаешься куратором университета.

— Ты не хочешь меня отпускать. Ты хочешь, чтобы ... — голос перешел в хриплые нотки. — Скажи, что я тебе нужен... Скажи... Скажи, что ты меня любишь. — юноша потянулся за поцелуем.

Король, поднимаясь, дернул на себя Луиса и влепил ему затрещину так, что тот упал на бок.

— Не дерзи мне!

Опустившись рядом на колени, повернул голову мальчика к себе:

— Обещал — выполняй. Скажи, что ты передашь земли тому, кого я укажу, и останешься куратором университета.

И начал нежно целовать.

— Нет, я не останусь... — соленые дорожки на щеках стали сильнее, губы дрожали. — Не останусь... Я не хочу, чтобы ты от меня отказывался. Я не останусь... — он спрятал лицо в шкуре, уходя от ласки. — Зачем ты принимаешь зелье? Зачем ты прячешь демона?

Король зарылся пальцами в волосы Луиса. Зачем? И он это спрашивает после всего, что только было? Дьявол тихонько скулил от страха в глубине души. Фернандо болезненно поморщился.

— Мальчик мой, ты разве сам не понимаешь? — помолчав, продолжил: — Значит, не будешь выполнять обещание? А я тебе все равно должен ответить? — спрашивая, он развязывал мальчика. Погладив красные пятна на руках, оставшиеся после ремней, мужчина потянулся к своей сумке с зельями.

— Обещания? Ты не исполняешь своих, — Луис еще не слушающимися руками потянулся к королю, почти упал не него. — Убей меня... Я больше не могу играть. Я не хочу с тобой играть... Что угодно, только скажи...

Фернандо подхватил мальчика и прижал к себе. Все внутри чернильной темнотой заполонила тьма.

— Я люблю тебя, — легкие поглаживания по серебру волос мальчика. Королю казалось, что это не он говорит, кто-то другой, а он стоит в стороне и за всем наблюдает. Было очень больно. — Если ты далеко уедешь, я не смогу тебе помочь, если что-нибудь произойдет.

— Я не уеду, я буду с тобой... Не выгоняй меня... — Луис прижался так близко. — Я скоро сойду с ума... — Он умирал от понимания, что творит что-то ужасное. — А лучше сейчас убей... Я схожу с ума... Сам не знаю, что делаю. Как можно так запутаться? Как можно так? — поцелуи покрывали грудь Фернандо, обжигающе-горячие, безумные. — Люблю тебя...

— Тебе нельзя быть слишком близко мне, ты же видел, — король продолжал гладить мальчика по волосам. Поцелуи мальчика немного разгоняли тьму, что было странно. — Если бы я не влюбился, все было бы хорошо. Когда-нибудь я окончательно потеряю контроль над собой. Я же действительно безумен. Когда умер отец, меня даже на одержимость проверяли, но я сумел тогда договориться, — мужчина странновато улыбнулся. — Я люблю сильные эмоции, они заставляют меня чувствовать себя живым. И одновременно я становлюсь все более безумным. Ты же вызываешь во мне слишком сильные эмоции. Все более и более сильные. Я боюсь за тебя.

— А я за тебя... Пусть будет больно... Пусть я... даже если это случится... — пальцы пробегали по лицу, словно запоминали. Луис поднял взгляд. — Это будет что-то общее... Я не оставлю тебя одного, только не гони. Я готов пойти дальше... Готов кормить твоего зверя. — ладони горячим маслом разлились по подбородку короля. — Я тебя приму любого. Просто верь мне...

— Верю, — еле слышный шепот в тепло руки мальчика. Тьма опять уходила, как будто ее прогоняло неизвестно откуда появившееся солнце. Неохотно, безумно медленно, но уходила, в глубину души, туда, где она обычно находится, сворачивалась клубком — ждать своего часа.

Фернандо наклонился поцелуем к Луису. Поцелуем медлительным, полным неги, счастья, странного, темного, безумного. Уносящим разум за грань осознанного, оставляющим на поверхности только чувства.

И герцог ответно прильнул к мужчине, поцелуем скрепляя все, что пряталось в душе, раскрывая всю свою душу, утопая во тьме с головой... Не страшно... если это твоя тьма, только тебе предназначенная. Опасная и одновременно мягкая, чарующая блаженством.

Мужчина плавился в незнакомом чувстве, не схожим со всем ранее испытанным. Он плыл в непривычной нежности, предназначенной не для того, чтобы привязать, или быть передышкой, а просто нежности, которую хотелось отдавать без всякой привилегии для себя. И отдавал. Через некоторое время король с трудом разорвал поцелуй, шепча:

— Нужно обработать порезы.

Отпускать Луиса не хотелось, и он просто подхватил мальчика на руки и пошел к кровати, подхватил по пути сумку. Уложив юношу, предупредил:

— Сейчас будет больно.

Обеззараживающие и заживляющие мази всегда были у него с собой.

Луис не сопротивлялся. Он терпеливо переносил обжигающие касания смоченной ткани и продолжал целовать Фернандо. Нежно, прижимаясь к нему и греясь в его горячем теле. А когда все было обработано, уложил на подушки, накрыл их обоих покрывалом, а сам улегся на плече.

— Нам надо выспаться, — сказал твердо, — Тебе особенно, иначе ты себя загонишь. — пальцы успокоительно пробежали по груди Фернандо. — Завтра пораньше встанем, будет жарко. Нельзя откладывать допросы. — И он закрыл глаза, крепко обнимая своего короля.

А мужчина лежал и думал, как все странно повернулось за последние двое суток. Сколько раз он избежал смерти за это время? И не только физической. Что удивительно, он фактически ничего не потерял, но столько всего приобрел... Странно, безумно. Будет забавно, если он завтра проснется, и все, что было, окажется просто первой стадией настоящего безумия. Да, очень забавно.

Фернандо прикрыл глаза, гладя по спине своего мальчика, такого сейчас нежного, ласкового. Любимого. Сон мягкими лапами пришел в его тело, принося в этот раз не выматывающие тело и душу ужасы, а покой.

Кристиан появился на пороге шатра с недовольным лицом и явно рассерженный. Он подошел к постели, но увидев порезы Луиса, замер. Эти раны скорее всего нанес Фернандо, и судя по тому, что герцог мирно спал в его объятиях, они все решили миром. Что ж, это было к лучшему. Кристиан слегка потряс Луиса за плечо

Юноша с трудом открыл глаза. Потянулся рукой к Легрэ, погладил, словно извиняясь...

— Ложись, — попросил тихо. — Завтра... Ложись... Прости, что тебя оставил... — Он потянул мужчину к себе.

Кристиан лег рядом и двумя пальцами приподнял лицо Луиса за подбородок.

— Ты считаешь меня идиотом? — поинтересовался он между прочим. — Еще раз сделаешь такое, я тебя свяжу и отшлепаю... крапивой по голым ягодицам.

— Не сделаю, я обещаю, — забормотал герцог, распахивая глаза и окончательно просыпаясь. — Никогда больше не сделаю... Только не злись. — он взял руку Кристиана в свою и поцеловал тыльную сторону ладони. — Я не хотел, чтобы ты... Мне нужно было наедине поговорить с Фернандо. Пожалуйста... — умоляюще попросил вновь. — Я утром тебе все объясню.

— По-твоему, я так бы не понял? — изумился Кристиан слишком наигранно и с улыбкой, приблизив свое лицо к лицу Луиса. — Вот теперь я точно обижен.

— Кристиан, ты... все равно бы сердился, — герцог покраснел до ушей и стал теперь целовать лицо Легрэ. — Я виноват... Ну, не сердись. Я хотел, чтобы ты выспался. Чтобы ты... — он потянулся и обнял мужчину.

— Что бы я — что? — Кристиан хитро прищурился.

— Я... — юноша мгновение молчал. — Ты сердишься? Или со мной играешь? — брови поползли к переносице.

Легрэ усмехнулся, и уложил Луиса на постель, вскользь поцеловал в губы, лег рядом сам, устраиваясь на краю. Он бросил взгляд на спящего Фернандо и снова многозначительно хмыкнул.

— Пытаюсь найти повод, чтобы снять с тебя штаны, — отшутился он, и уже серьезней спросил: — Как прошел ваш разговор?

Луис сдержал смешок и уткнулся в бывшего стражника. Он испытывал странную смесь самых разнообразных чувств, потом откинул одеяло и показал, что и так совсем голый.

— Меня прогоняли, — шепнул на ухо. — Сладко прогоняли... — язык лизнул по нежной коже за ухом Легрэ. — Вы оба такие упрямцы. И я — тоже. Еще бы кто объяснил, что мы делаем?

— Не я, — отозвался Легрэ, скользя откровенным взглядом по телу юноши, — я сам не знаю, — и Кристиан судорожно выдохнул, порывисто прижал мальчишку к себе, положил ладонь на его пах, помассировал, пробежал пальцами по мошонке. — Дай я руки пораспускаю, пока наш демон спит.

Луис выдохнул от неожиданности. Легрэ был настойчив во внезапном желании, поражал одновременно скрытой яростью и нежностью кота, поймавшего в лапы экзотическую птичку. Юноша пытался не застонать в голос, все больше чувствуя, что его уже уносит и растрепывает в безумство желание, которое еще полчаса назад разогревал Фернандо.

— Тихо, — шепнул ему в ухо Легрэ. — Ни звука. Прикуси губы и терпи.

Юноша уткнулся Кристиану в плечо, чувствуя, как пальцы ласкают бедра, пробегают лаской по мошонке, разогревают, оттачивают желание. Хотелось сказать, что нельзя теперь, но ... отказаться от столь изощренной пытки терпением Луис не мог. Он только вздрагивал каждый раз, когда мужчина делал игру все более опасной, проникая рукой между ногами и то сжимая ягодицы, то почти касаясь входа в тело.

Все это время Легрэ следил за реакцией герцога, не сводя с его лица проницательного взгляда. Дыхание барона было тяжелым и ровным. Рука постепенно сместилась на возбужденный член юноши — к самой верхушке, большой палец прошел по головке, собирая каплю семени из канала и медленно растирая вокруг.

— Не отводи глаз, — едва слышно шепнул Кристиан.

Зрачки Луиса расширились, он опять кусал губы, сдерживая стоны. Несмело толкнулся в руку и утонул в первом всплеске желания, ползущем по коже волнистыми огненными змейками. Тело вытянулось, напряглось, хоть как-то пытаясь контролировать происходящее, но мужчина не позволял уйти от растущего в животе огня.

Легрэ положил ладонь на головку члена, с силой стал водить по кругу, сводя своего возлюбленного с ума, а через минуту сменил тактику — плотное кольцо пальцев сжалось вокруг горячей твердой плоти, быстро задвигалось вверх-вниз, иногда почти соскакивая. Кристиан мягко улыбнулся.

— Развратный мальчишка, — ласково прошептал он. — Кончишь, когда я разрешу. Понял?

Луис кивнул, хотя слова сейчас мешали. Он отдавался ощущениям и готов был кричать, но синий взгляд не отпускал и требовал подчинения. От этого было еще безумнее и еще невыносимее. Юношу прошиб пот. И сразу напомнил о надрезах. Соски заныли от боли. А рука все двигалась и мучила растущим вожделением.

Легрэ словно издевался — он брал быстрый темп, а когда чувствовал, что Луис на грани, переходил в мучительно медленные скольжения. Сам он был возбужден не меньше, но даже не пытался овладеть юношей. Глядя на него, Кристиан представлял, как веревка впивается в это прекрасное тело, надежно держит руки, ноги, даже голову, как струйка крови стекает от губ до подбородка, а голубые глаза исполнены вожделения и мольбы. Сырой пол подземелий, пламя жаровни, растяжка, острие раскаленной иглы, рисующее на плече вторую линию — как после этого горячее влажное нутро Луиса сожмет в себе его член, а сам юноша забьется под ним, задыхаясь криком.

— Хочешь кончить? — Легрэ влюбленно поцеловал Луиса в уголок губ.

Юноша кивнул, глаза стали прозрачными, как весенняя вода. Он боялся двигаться, боялся шевельнуться, но от сладкой пытки, внезапно не сдержался и издал тихий манящий стон, который в тишине казался слишком громким.

Фернандо пошевелился и повернулся на бок, пытаясь рукой нащупать юношу. Что-то было не так, он открыл глаза и столкнулся взглядом с Кристианом. Медленно перевел взгляд ниже, осмотрел всю открывшуюся в свете почти погасшего очага картину. Мальчик казался бледно-золотой статуэткой, прижавшейся в мольбе к темному демону. Бешенство полыхнуло во всем теле.

Король опять поднял взгляд на Кристиана.

— Продолжай.

Луис вздрогнул от холода единственного слова, дернулся назад, к королю, почти упал в его объятия. Страх, что сейчас перемирие перерастет в новое противостояние заставляло его запаниковать.

Легрэ некоторое время внимательно всматривался в лицо короля, выравнивая дыхание.

— Луис, — сказал он, не прерывая зрительного контакта с Фернандо, и в этом слове был приказ, разрешение, знак, что игру пора закончить. Сегодня Кристиан снова не получит, что хотел. Пальцы сжались и Легрэ больше не пошевелил рукой.

— Ну что же ты? — король встал на колени, одной рукой крепко взял мальчика за плечо и подтолкнул обратно к барону, а второй рукой обхватил мужчину за шею и впился в него злым поцелуем.

Две ядовитые змеи словно вновь поймали герцога в ловушку тел. Его член вновь обхватили пальцы Легрэ. Он почти осязал поцелуй короля и Кристиана, от этого кровь бешено бежала телу.

Губы Легрэ приоткрылись, впуская язык Фернандо. Странная страсть, еще более странное противоборство. Кристиан понимал, что ему позволяют и без того много, но все же природная гордость жаждала быть с Фернандо на равных, и то, что Легрэ разок побыл снизу, в сущности, не означало, что он будет сидеть на цепи и подчиняться во всем. И пока Фернандо не возомнил себя хозяином над его душой, нужно было дать королю понять: Кристиан не второй — и либо — на равных, либо никак. Губы сомкнулись и Легрэ, отстранившись, отпустил Луиса.

— Что-то я сегодня стеснительный. Не могу, когда вы на нас смотрите, ваше величество.

Юноша словно выплыл из сна. Он всей кожей ощутил опасность, рука потянулась назад, ища член Фернандо, пальчики сомкнулись на плоти, призывая, играя, ворожа... Губы потянулись целовать Кристиана со всей возможной страстью, с призывом, умоляя...

Он пытался сказать всем своим телом, что не хочет вражды, что желает их обоих. Герцог выгнулся назад, выставляя ягодицы к королю, и теперь другой рукой нашел член Легрэ.

Фернандо аккуратно взял мальчика за плечи, легко, как будто боялся сломать или сделать больно. В душе бушевала буря — хотелось бить, крушить все вокруг.

— Не можешь вместе со мной — выметайся. Придешь, когда сможешь.

Больше всего на свете королю сейчас хотелось увидеть агонию в синих глазах — предсмертную или от страсти, неважно. Только присутствие Луиса его удерживало от реализации этого желания.

Руками он легко погладил мальчика и опять сжал нежно пальцами — тише. Только дьявол знал, каких усилий это ему сейчас стоило.

Глаза герцога умоляли Кристиана, умоляли не уходить. Он ощущал гнев, растущий в Фернандо, продолжал нежно водить пальчиками по его затвердевшему члену, словно скользя бабочками, потерся о головку ягодицами, напрашиваясь и направляя в себя, толкнулся на короля, при этом продолжая сжимать и ласкать член Легрэ. Ладонь обхватила ствол и двигалась мучительно и требовательно.

Легрэ закусил губу, понимая, что играет в опасные игры, но сейчас ему отчего-то хотелось дразнить Фернандо. Почему именно теперь? Потому, что дальше все будет еще интереснее. Король смирился с его присутствием, но не с его истиной сущностью такого же хищника. Он получил Луиса, и Кристиан думал о том, что теперь по большому счету был не нужен Фернандо. А он хотел быть не просто нужным, хотел надежно и прочно зацепиться за этих двух людей, ставших ему близкими по какой-то нелепой случайности.

Кристиан перехватил руку Луиса, целуя благодарно запястье, потом с усмешкой слегка склонил голову перед Фернандо — совершенно нагло и не вежливо, поднялся с постели и, не оборачиваясь, вышел из шатра.

Короля уже просто трясло от бешенства. Легрэ играть задумал? Что ж, будет сам виноват. Аккуратно поцеловав мальчика в макушку, прошептал:

— Я скоро вернусь. Тебе сейчас опасно... — не закончив фразу, резко отстранился и принялся быстро одеваться. Подхватив меч и дагу, вышел из шатра. Запретив пропускать в шатер барона, пошел к расположению гвардейцев.

Через два часа Фернандо вернулся обратно, выпустив свой гнев в хорошей драке. Луис спал, свернувшись комочком под одеялом. Мужчина подбросил дров в очаг и долго смотрел на мальчика. Буквально несколько часов назад казалось, что все каким-то немыслимым образом разрешилось. Умом он понимал, что юноша действительно будет одновременно с ними двумя и думал, что сумеет себя хоть как-то обуздать. Но его бешеная ревность никуда не делась, вела и будет вести его. Перед глазами опять всплыло то, что он увидел, открыв глаза. Король скрипнул зубами. Втихую от него. Увиденное воспринималось как измена. Без него Легрэ никогда не коснется мальчика. Никогда.

Раздевшись, он лег рядом с Луисом. Бедный мальчик, угораздило же его... Фернандо прижал его к себе.

Юноша во сне вздохнул и прижался к королю. Он хотел уйти из шатра сразу же, но гвардейцы не позволили. Тогда Луис нашел бутылку вина и пил, чтобы поскорее забыться... Чтобы успокоить дрожащие руки. Вино было сладким и терпким, и опьянение пришло внезапно, закружилась голова... А потом герцог просто забрался на шкуры.

Сейчас же он уловил тепло, знакомые объятия, прижался к Фернандо, но проснуться никак не мог.

Фернандо проснулся на рассвете. В шатре, стараясь не шуметь, двигались слуги, принесшие воду для умывания, завтрак, чистую одежду. Когда все смолкло, король открыл глаза. Нехорошо начиналось утро. Проклятый Легрэ!

— Луис, — мужчина склонился к мальчику. — Вставай, нам пора.

Приведя себя в порядок и позавтракав, Фернандо первым делом решил проверить, кого из дворян и монахов убили. Среди списка убитых падре Ксанте не было. Некоторое время занял поиск тех, кто "прибирался" в шатре, и при их допросе выяснилось, что в шатре были обнаружены только трупы наемников. Король велел разыскать Легрэ — он единственный мог сказать, был ли убит Себастьян.

52

Сквозь сон Луис слышал, как король одевается и отдает распоряжения. Он поднялся в постели с трудом, голова еще немного кружилась. А Фернандо уже явно был на взводе. Скользнув к котлам с водой, герцог приводил себя в порядок. Вода бодрила тело и быстрое обтирание горячим полотенцем, смоченным в каких-то местных травах, очищало кожу. Все это время король был занят: он вышел из шатра и что-то громко приказывал. А когда вернулся, то юноша уже спешно допивал свой чай и доедал принесенную лично ему кашу.

Тогда герцог сразу отставил походную миску и поднялся к Фернандо, приблизился и прижался:

— Мне с тобой можно? — спросил с сомнением.

— Можно, но пока ждем здесь, — король спешно просматривал списки арестованных. Нет брата Микаэля и еще одного монаха, которых он видел в шатре у падре Себастьяна. Плохо, очень плохо. — Если хочешь, можешь почитать допросные листы. — Мужчина сунул в руки герцога кипу бумаг.

До появления Легрэ он изучал первичные допросы всех арестованных.

Луис просматривал списки, искал в них Сея, Микаэля... а еще — имена предателей, среди которых уже числился его отец и многие первые лица королевства. Юноша покачал головой. Себастьяна в списке не значилось. Нигде. Юноша почему-то вспомнил про бумагу, которую подписал и передал Легрэ. Он и сам не понимал, но в душе росло смутное подозрение...

Кристиан злился на все, а в таком состоянии он предпочитал одиночество. Луиса он видеть не хотел, Фернандо не мог. Оседлав коня и переодевшись в одежду обычного стражника, он покинул лагерь и поехал к восточной дороге, чтобы взглянуть, отыскал ли кто-нибудь трупы погибших разбойников. Добравшись до места он обнаружил пять свежих могил и в душе порадовался, что не перевелись еще в мире добрые люди. Они-то с Микаэлем даже не подумали похоронить погибших. Слуги божии.

В лагерь Кристиан вернулся только к полудню и тут же попал в неприятности — Фернандо хотел его видеть. Ничего хорошего из этого в принципе получиться не могло, а Легрэ был пока не готов с сюрпризам. Он устал.

Когда в шатре, наконец, появился барон, король был в несколько странном состоянии — с одной стороны, была контролируемая злость, которая помогала ему очень четко и быстро думать, с другой — ярость, на странные обстоятельства, на то что Легрэ не могли разыскать так долго, да и вообще на сложившуюся подвешенную ситуацию с Луисом и Кристианом.

— Легрэ, Себастьян был мертв или нет? — не здороваясь бросил Фернандо вошедшему.

— А в чем дело? — Кристиан смерил короля непонимающим взглядом, посмотрел на Луиса, пытаясь понять, о чем тот думал. Ну вот, Легрэ не было ночь и ничего ни с кем плохого не случилось. Ревность неприятно кольнула в груди.

— Легрэ, я, кажется, ясно спросил — Себастьян был мертв или нет? — Фернандо тяжело смотрел на барона. Ну вот не может он даже на прямой вопрос просто ответить!

Кристиан стиснул зубы и раздраженно скрестил руки на груди.

— Я ему меч на четверть лезвия в спину воткнул. Если после такого умирают, то, наверное, он мертв.

— А вот скажи-ка мне, барон, зачем его труп понадобился вашему травнику? — король скептически смотрел на вставшего в позу мужчину. Позер.

— Фернандо, — уже откровенно злясь, сказал Легрэ, — то есть, ваше величество, если вам не на ком сорвать злость и вы намерены, чтобы я отвечал за всех, то лучше не начинайте. Может быть, вам еще рассказать, почему Себастьян на вас покушался? А за принца соседней державы ответить не надо?

— Жаль, — король опустил глаза бумаги, — я думал, у тебя есть идеи, зачем травнику труп аббата. Если, конечно, ты уверен, что Себастьян сейчас труп. Похищать живого было бы логичнее. Садись, — Фернандо кивнул головой в сторону подушек, на которых уже устроился Луис. — Вот тебе списки мертвых и арестованных, может чего умного хоть сейчас скажешь. Или, — он поднял тяжелый взгляд на барона, — ты при дворе хочешь просто так ошиваться?

— Вот только упреков не надо, — огрызнулся Легрэ, припомнив, что дважды спас королю жизнь. Он сел на подушки и слишком усердно взялся за дело. — Я бы на вашем месте, послал людей, прочесывать окрестности. Только не в одежде стражи — это может спугнуть... Простолюдины, нищие, купцы. Если труп Себастьяна кому-то понадобился, то вряд ли этот человек ушел далеко. А наш травник вообще — не в себе, и довольно сильно.

Фернандо задумчиво побарабанил пальцами по бумагам.

— Легрэ, почему Себастьян решил тобой пожертвовать? Насколько я понял, ты был одним из его доверенных лиц.

— А разве не ясно? — ответил Кристиан не отрывая взгляда от бумаг. — Я его предал, когда вывел вас вместе с Луисом из монастыря, вместо того, чтобы убить короля, а герцога запереть в монастыре и периодически таскать в его постель. — Легрэ поднял глаза на Фернандо. — После такого я бы тоже обиделся.

— Он не мог не подумать об этом. Я бы точно подумал. Возможно он именно на это и рассчитывал, — Фернандо продолжал задумчиво изучать Луиса и Кристиана. — Не нравится мне это. Как-то слишком все ненадежно.

Легрэ сменился с лица.

— Хотите сказать, что я — шпион?

Луис, до сих пор хмуро слушавший обоих, их перепалку, все больше хмурился. Голубые глаза окончательно потемнели. Губы плотно сжались.

Он повернулся к Кристиану и спросил напрямую:

— Та, бумага, которую подписал, у Себастьяна?

Кристиан изумленно замер.

— Разве падре тебе ее не отдал?

Герцог побледнел. Его ожидания, что дела выходят из-под контроля, начинали оправдываться. Юноша повернулся к королю.

— Вам показывали бумаги на объединение? — спросил напрямую. — Фернандо, отвечайте... — он сам не заметил, как перешел на тон короля. Подозрение, что король собирался его после подписания договора убить или же это сделал бы Кристиан росло, как на дрожжах.

— Какого черта тут вообще происходит? — Легрэ переводил взгляд с Луиса на короля и обратно. Он вспомнил, как Луис говорил ему на болотах, что Фернандо им нужен, что он, Легрэ, ему все карты спутал, а вчера — о том, что Себастьян и его отец заговорщики и сами использовали Луиса. Еще и это завещание чертово! Но если Фернандо не подписывал бумаг на объединение земель, а Луис завещал свои владения монастырю, а точнее неизвестно где теперь пребывающему Себастьяну, то... А свадьба на принцессе — приманка для самого герцога? Кристиан чувствовал, что дальше будет хуже.

Фернандо молча смотрел на обоих, потом встал и крикнул секретаря, велев принести все бумаги по договору. Вернувшись на место, жестко приказал:

— Теперь быстро. Луис — что за бумаги ты подписал у Себастьяна? Точно! Легрэ — чем ты занимался у Себастьяна?

Кристиан нахмурился.

— В основном поддерживал дисциплину в монастыре, следил за обеспечением его войск и сбором податей. Заодно запугивал особенно недовольных или необходимых, вроде герцога Сильвурсонни.

Герцог резко встал. Сощурился на Легрэ, потом бросил разгневанный взгляд на короля. Ясно... Один недовольного усмирял... Второй бумажки, не глядя и не вникая, подписывал. Ах, вы... Синь грозовая заполняла душу. И чем она сильнее становилась, тем светлее глаза.

— Какие я подписывал бумаги? — Усмешка, почти ядовитая и разочарованная. Отец изначально использовал его как разменную монету, надеясь убрать. А эти двое мало того, что поимели, так теперь еще и как ни в чем не бывало словами играют. — У Легрэ спросите, что я ему там писал в подвале.

Фернандо быстро встал, подошел к мальчику и, глядя ему в глаза, спросил:

— Луис, в чем дело?

Руками он легко коснулся плеч мальчика — то ли успокаивая, то ли подбадривая, то ли поддерживая. В это мгновение в шатер вошел секретарь с документами.

— Абсолютно ни в чем. Кристиан, вам ведь виднее, куда делся документ с моей подписью на герцогство. Расскажите своему королю, что вы знаете, — холодно сказал герцог. Не проявляя ни малейшего поползновения скинуть с плеч ладоней короля.

Внутри расцветала уже не гроза. А настоящая буря. Юноша имел возможность понять, что, находясь под арестом все два месяца в Валасском монастыре под присмотром падре Ксанте, а затем готовясь к браку с Алисией, он практически должен был вступить в какую-то непонятную игру. Но выгоду свою видел лишь в том, что окажется практически отпущенным, то есть заранее лишенным земель, а это значит одно — его заранее приговорили к смерти без возможности покинуть берега Атальи. И выигрывал либо Себастьян и его ставленник Легрэ, которого не назовешь глупцом. Или Фернандо...

Руки короля сжались на плечах юноши чуть сильнее.

— На герцогство? Что именно?

Секретарь положил все принесенное и мгновенно удалился — он нутром чуял, что Его Величеству сейчас лучше не попадаться под руку.

— Удивительно, что вы не в курсе происходящего. Подписывая документы, вы должны были их прочитать. — юноша поднял взгляд на Фернандо. — Я подписал документы, по которому герцогство отходит Валассии. Валассия отходит Аталии. Аталия заключает брак принцессы и меня. — еще больший прищур.

— А теперь, мальчик мой, — ядовито ответил король, отпустив Луиса, — прочитай исходный договор и документы, прилагавшиеся к нему. Что-то я не вижу в них ничего такого, о чем ты только что рассказывал. Стандартный брачный договор с объединением земель. И стандартный договор вассалитета.

Юноша взглянул на Фернандо с новым удивлением и быстро пробежал по расплывавшимся от волнениям строчкам.

-И что это значит? — спросил, едва сдерживаясь. — Что?

Король прикрыл глаза.

— Так. Никто не собирался подписывать вассальный договор Атальи с Вестготией. Значит, твой брак с Алисией нужен был совсем для другого. Для чего именно?

Фернандо прошелся по шатру.

— Если всю интригу задумала церковь и на мой трон собирались посадить марионетку папы, то значит и вся Аталья должна была в результате оказаться под рукой церковников. Это можно сделать очень-очень просто. И быстро.

Мужчина повернулся к мальчику:

— Луис, ты подписал завещание?

— Да, именно завещание, — кивнул юноша, не понимая, что именно добивается услышать король, но на душе продолжало быть скверно.

— Ну тогда мне есть о чем побеседовать с Эдуардо, — радостно улыбнулся Фернандо, чуть ли не потирая в предвкушении руки. — Я думаю, он не подозревал, что его убьют вместе с тобой. Думал, что избавится от ненужной племянницы и приберет к рукам новые земли. Вот интересно, — Фернандо с некоторым сумасшедшим блеском в глазах посмотрел на мальчика. — Твой отец знал, что тебя должны убить или нет?

Луис покраснел.

— Я не знаю. — он скрывал сейчас свой гнев глубоко-глубоко, потому что продолжал не верить никому. Было больно, мерзко и противно.

— Забавно-забавно, — король прикрыл глаза — какая восхитительная игра ожидается! В глазах продолжал гореть нездоровый огонь. — Луис, ты хотел со мной пойти. На допрос к Эдуардо тоже пойдешь? — Фернандо в упор уставился на юношу.

— Нет, простите... — герцог отрицательно закачал головой. — Я... могу я немного прогуляться. Вина слишком было много... Я пройдусь по лагерю.

— По лагерю? — король оценивающе смотрел на мальчика, а потом покосился на его вассала. — Легрэ, а ты что можешь сказать нам по сложившейся ситуации?

— Думаю, необходимо допросить арестованных. Может быть мы хоть что-нибудь проясним. В сложившейся ситуации мы трое можем подозревать в чем угодно. — Легрэ протянул руку к лицу Луиса и коротко погладил по виску. — Я ничего не знаю об этом заговоре, — сказал он. — И это правда.

— Я пойду, пожалуй, — юноша никак не отреагировал на ласку Кристиана. — Можно, Фернандо?

Король стоял и решал, что делать с Легрэ. Странно, все очень странно. Но даже если Легрэ и не использовали, то много он все равно не знает, а бегство будет очень показательным. А если Легрэ не любит мальчика, а только использует? Он же может его просто убить, если надумает бежать. Что же делать? Луиса же известие о предательстве Легрэ совсем убьет... Фернандо вспомнил слова герцога про душевную боль. Что ж, лучше уж действительно попробовать довериться, хоть раз в жизни.

Король кивнул юноше:

— Можешь. Только одного я тебя не пущу — вдруг еще не всех заговорщиков переловили. Пойдешь вместе с Легрэ.

В душе все сжималось от какого-то первобытного ужаса, с которым невозможно бороться.

Герцог кивнул. Искоса глянул на Кристиана, который поднимался с тюков.

Кристиан не скрывая непонимания взглянул на Фернандо. На щедрость душевную это решение не тянуло, тогда что? Доверие? Исключено. А Луис... Легрэ был уверен, что мальчишка не пойдет с ним и, наверное, стоило уже смириться с тем, что за всеми поступками Кристиана он видит только то, что хочется ему самому, даже не пытаясь понять его. Сердиться, наверняка сердится за то, что Кристиан ушел из шатра вчера, но Легрэ не мог поступить иначе, это бы изменило его, лишило силы, а со временем превратило бы в предмет интерьера в королевской спальне. Даже то, что в последние два дня Луис чаще оставался в шатре Фернандо, было плохим знаком. И все же, как Легрэ не старался что-то менять, похоже, что Луис обиделся.

Герцог кивнул. Искоса глянул на Кристиана, который поднимался с тюков.

— Я недолго, Фернандо, — пообещал спокойно, а затем отправился прочь из шатра, чтобы сразу свернуть к полю, в котором вчера смог успокоить расшатанные нервы. Он не оглядывался и не смотрел, идет ли следом Легрэ. Просто шел по краю лагеря, раздумывая над происходящим и не веря ни слову.

Легрэ двигался следом, чуть позади и нервно теребил травинку в руках. Они с Луисом долго молчали, но Легрэ все же решился затеять рискованный разговор.

— Прости, что я вчера вспылил. Так глупо.

Герцог остановился. Резко. Внезапно. Потом сделал несколько шагов вперед, словно отмеряя расстояние, и обернулся.

— А теперь возвращайся и оставь меня одного, — твердо сказал, глядя прямо в глаза.

Кристиан сглотнул и травинка в руках надломилась. Легрэ отвел растерянный взгляд в сторону и через паузу медленно кивнул.

— Хорошо, — сказал он тихо. — Если ты действительно хочешь этого... Только я все время думаю, почему в присутствии Фернандо мы с тобой становимся словно чужие? Или я или ты — кто-нибудь из нас обязательно оттолкнет другого. Мы вроде вместе и врозь одновременно. — Легрэ с легкой доброй улыбкой взглянул в глаза Луиса, а в словах звучала чудовищная горечь. — Мне не хватает тебя... это давит. В общем, я хочу сказать, что вчера я ушел из-за Фернандо. Волей-неволей он вынудил меня сделать это.

— Уходи, — глаза заблестели, как звонко бьющиеся стекла. — Уходи-уходи-уходи... — Луиса затрясло. — Оставь меня в покое.

Он опять развернулся и теперь уже пошел в поле, ускоряя шаг, ругая себя за то, что так любит, что его, скорее всего, просто использовали. Надоело! До чертиков надоело...

— Луис! — крикнул Легрэ вслед. — У нас очень мало времени, чтобы побыть вместе! Остановись! Не делай его еще меньше, я прошу тебя!

— Я не хочу с тобой говорить. Я вообще не хочу говорить... — забормотал себе под нос герцог, не оборачиваясь. — Использовал меня, как шлюху, еще и душу решил наизнанку. Не выйдет, умник. Я и так довольно перед вами обоими унизился.

— Я могу доказать, что я ничего не знал! Луис, ради бога! — Кристиан прикрыл глаза, едва слышно прошептав: — Останься, — и ему показалось, что он сходит с ума.

— Что ты не знал? — герцог развернулся и теперь направился к мужчине. — Скажи... Что ты не знал? Что меня собираются прирезать? Или что мои земли станут принадлежать Валассии? Что именно не знал? Какую часть плана?

— Себастьян сказал, что не собирается тебя убивать, — взвыл Легрэ. — Он сказал, что земли нужны Валассии, но что ты останешься при монастыре... А я просто очень хотел быть с тобой. Я предал Себастьяна ради тебя. Он подставил меня. Сейчас Фернандо думает, что я шпион, но это не так. — Кристиан ухватил Луиса за плечи и прижал к себе словно безумный. — Я на твоей стороне, мальчик мой, я твой без остатка, я за тебя жизнь готов отдать, все... Не думай обо мне плохо. Только не ты... Только не ты.

Юноша вздрогнул в руках мужчины, затих, а потом сам обхватил его, прижимая к себе. Ему было наплевать на то, что подозрения не ушли. Голос Кристиана завораживал и манил окунуться в близость без остатка.

— Ты для меня не был вчера лишним. Никогда не был лишним. Я не хотел, чтобы ты ушел... Я думал, ты проспишь до утра. Я вас примирить хотел. И мы ничего не делали без тебя. Слышишь? Ничего за гранью. — пальцы судорожно сминали ткань на спине Легрэ. — Я стараюсь тебе верить, но... ты правда не на стороне Себастьяна?

— Нет. Ни за какие сокровища мира я бы не согласился расстаться с тобой. — Легрэ зарылся лицом в волосы любимого, дрожа от их близости. — Я вчера не хотел уходить, и не ушел бы, но Фернандо, ты же его знаешь, он повел себя так, словно я с тобой должен играть с его разрешения, только с его разрешения. Это было все равно, что отступиться от тебя. Я не мог ему позволить сломать то, что между нами есть. Оно хрупко и так призрачно, но за это я все отдам, даже душу Дьяволу. Я надеялся, что ты поймешь со временем и простишь. Ты всегда меня прощал, Луис. Что бы не случилось, где бы я не был, я хочу, чтобы каждую минуту помнил: я не на стороне Себастьяна, я с тобой.

Луис продолжал обнимать, искать в мужчине защиты, нежности, тепла. Он боялся, что Фернандо утром не пустит больше Кристиана на порог. Потом злился из-за собственных ошибок и глупости, а теперь вновь поддался искушению любить.

— Я тебе верю... Я хочу, чтобы и король тебе верил... Чтобы не искал в тебе соперника. Но я не знаю, как это сделать. Не хочу, чтобы кто-то из вас считал себя ниже... Вы совсем разные. И у нас один шанс все исправить, пока не поздно. Если мы так и будем ругаться, то проиграем.

— Я давно позволил ему делать со мной больше, чем мог позволить, Луис, но и он должен что-то делать, а он не особенно хочет. Он получил тебя и снова пытается перейти в атаку, незаметно избавиться от меня. Теперь у меня один путь: доказывать ему мою преданность любой ценой. Мне придется уехать, Луис. Ненадолго.

— Куда? — герцог занервничал. — Нет. Я поеду с тобой. Я не останусь без тебя... — он еще ближе прижался к Легрэ. — Прошу... Как я глупо... Ты... совсем сбежать собрался, да? — Луис еле сдерживал слезы.

— Тише, тише, — Легрэ нежно поцеловал Луиса в макушку и, чуть отстранив от себя, взял в ладони его лицо, настойчиво посмотрел в глаза. — Послушай меня сейчас очень внимательно. Я вернусь. Я обещаю тебе. Моя жизнь... Моя любовь. Я вернусь к тебе. Я постараюсь разыскать труп Себастьяна. Я в округе знаю всех разбойников, бродяг и убийц, а еще воров. Вот они вездесущи, а уж травника нашего приметить не проблема. Как только я его найду, дам знать. А ты пока оставайся с Фернандо и постарайся присутствовать на всех допросах, выяснить все до малейших подробностей. Мы обязательно разберемся, что происходит. Ты веришь мне, Луис?

— Они тебя в ловушку заманят. — словно само провидение открылось герцогу. — Или свои, или чужие... Ты один не поедешь. И потом, тебя все монахи знают. Кристиан, слишком большой риск. Если ты знаешь бандитов, то на что способен Себастьян? И его помощники?

— Я поеду один, Луис. — Легрэ провел подушечками пальцев по щекам юноши. — Сам подумай, ведь никто не знает, что стало со мной после всей этой суматохи. Последним меня видел Себастьян, а мертвые не разговаривают. Даже если он жив остался, что очень вряд ли, не думаю, что он в том состоянии, чтобы болтать. Я запросто могу прибиться к тем же разбойникам. Себастьян платил им, но всегда через меня, а я им не говорил о щедрости падре из монастыря. Все местные бродяги считают, что их спонсировал я, так что меня никто не выдаст.

— Хорошо, — напряжение нарастало. — Тогда я тоже здесь не останусь. Я мишень... — юноша с неохотой ушел от ласки. — Фернандо правды не узнает. По крайней мере всей. Бумаги ведь у Церкви, как я понимаю.

— Скорее всего — да. Даже если Себастьян что-то и держал у себя в шатре, что вряд ли, это вывез наш беглец. Насколько я заметил, среди арестованных нет монахов — вот уж действительно недосмотр. Не думаю, что тебе следует покидать лагерь. Фернандо сможет защитить тебя, и мне спокойней будет. К тому же, ты должен всегда присутствовать на допросах. Я постараюсь вернуться до конца недели, а ты держи воинов наготове ежеминутно.

Герцог покачал головой неспокойно.

— Если вы не договоритесь с королем сегодня, то уже не договоритесь никогда. Я вижу, какой у него взгляд. Он тебя подозревает. Мы все друг друга подозреваем. Только ему еще ума хватает сдерживаться. А ты, вместо того, чтобы выставлять свои амбиции, — юноша нежно погладил Кристиана по спине, — сделай так, как нужно, как должно, если мы хотим найти равенство в отношениях. Поговори с ним.

Кристиан поцеловал Луиса в губы — благо они стояли за большим шатром и никто из воинов сейчас не мог их видеть.

— Хорошо, — чуть отстранившись, сказал он. — Я поговорю с Фернандо. Согласен, что нам нужно держаться вместе. — Кристиан обхватил юношу одной рукой за талию и прижал к себе. — А пока, может быть чем-нибудь другим займемся?

— Здесь? Теперь? — волна желания передалась от бывшего стражника. Луис опешил от неожиданности, но все равно подался вперед и потянулся поцеловать Легрэ. — Нас могут увидеть... Да... Хочу тебя.

Кристиан усмехнулся. Как просто теперь Луис научился говорить о своих желаниях, и как хорошо это было — видеть его горящие глаза, чувствовать дрожь его тела, знать, что тебя желают и любят. Легрэ поцелуем коснулся губ юноши, замер, глядя в его глаза из-под полуприкрытых век, а после хитро прошептал: — Ладно. Подожди здесь пару минут, — и быстро скрылся среди шатров.

53

Оторваться от погони удалось за первые пол часа скачки — Ятарова лошадь была быстрой и выносливой, что, впрочем не удивляло. Микаэль спешил...

Старался не думать о том, что его ждет. Что загадывать? Все — в милости Божьей. Травник переживал и за Себастьяна, и за оставленного Сея... Попутчики их ненадежны. И кто действительно знает, зачем и куда они теперь их повезут? Монах тряхнул головой, отгоняя прочь тревожные мысли. Сейчас — в живых бы остаться.

И не допустить того, о чем брат написал в письме. А тогда — сможет и настоятелю с мальчишкой помочь.

Время клонилось к обеду, когда Микаэль въехал в растревоженный лагерь. День был теплый, на небе — ни единого облачка. Пахло травой свежескошенной и просто — весной. Хотелось глаза закрыть и просто так вот постоять, нежась на солнце... Но, не позволяя себе и минутки лишней, травник спешился, поворачиваясь к кинувшимся к нему гвардейцам. Беспрекословно передал поводья коня.

— Я королю весть принес... Проводите меня к нему. Он захочет со мной говорить.

Когда Фернандо доложили о том, кто его жаждет видеть, он был, мягко сказать, удивлен. Травника Валасского монастыря искали повсюду, а он явился сам. Очень-очень странно, а такого рода странностей король не любил.

Решив, что этого странного монаха лучше переоценить, чем недооценить, тем более что про него предупреждал Луис, Фернандо полностью экипировался — оружие, явное и скрытое, доспехи. И охрана — двое гвардейцев. Удостоверившись, что все в порядке, король велел позвать монаха.

Микаэль откинул тяжелый полог, проходя в шатер. Гвардейцы, сопровождающие его, остались у входа, но с королем была его личная охрана... А при них травник говорить не мог.

— Желаю тебе доброго здравия, брат Микаэль. Было бы очень интересно узнать, что в этот раз привело тебя ко мне.

Фернандо, при доспехе и оружии — казался монаху дивной картиной, видением из такого далекого прошлого, когда юный Микаэль приехал в столицу с наставником. С нежданными воспоминаниями вернулась и усталость.... Вдруг ощутился каждый порез на измученном теле, каждый синяк и ссадина... Немытые спутанные волосы, небрежно перехваченные веревкой... Грязная порванная ряса. А рубаха к тому же пропиталась кровью — от галопа рана начала опять кровоточить.

— Ваше Величество, мне с Вами говорить нужно. Но, прошу Вас — наедине. Это важно очень. На мне нет оружия... Хотите, вещи сниму, что бы убедились — я не опасен Вам.

Фернандо внимательно смотрел на травника. Похоже, действительно, не опасен сейчас. И в глазах нет ни признака принятых зелий. Только усталость. Он кивнул головой:

— Хорошо, только если ты пообещаешь не подходить ко мне ближе, чем на... — король еще раз кинул оценивающий взгляд на северянина, — на пять шагов.

— Сегодня Вы переоцениваете меня, Ваше Величество....

Микаэль отступил, пропуская гвардейцев, а затем вновь посмотрел на короля. Передернул плечами, морщась от боли и сцепил руки в замок, чтобы унять дрожь.

— У меня есть сведенья, что к вам подослали убийцу. И это кто-то из тех, кому Вы доверяете. Возможно начальник охраны... Возможно лекарь... И — скоро. Все будет обставлено так — как будто это я Вас отравил. Именно — травник Валасского монастыря Микаэль... И меня, конечно же, найдут... И сожгут на костре — как вашего убийцу да и вообще — колдуна. И тогда, Ваше Величество, Север объявит войну.... Не нужную державам, но желанную тем, кто так стремится к власти. Мне пока неизвестно, кто отдал приказ... Мне пока неизвестно, кто вас попытается убить. Но, у него есть хорошие шансы на успех. И я не хочу этого допустить.

Фернандо поджал губы — опять покушение? Похоже, это уже не его вассалы и не церковь — они отыграли только вчера. Новых убийц вряд ли успели подготовить, разве что церковь, ее планы всегда многоуровневы.

— Брат Микаэль, откуда у тебя такие сведения?

— Из весьма верных источников... Ваше Величество — все действительно серьезно. Кто-то желает смены власти не только в этой державе... В игру пытаются втянуть и Север.

Микаэль пошатнулся, рукою хватаясь за стену шатра. Наклонил голову, пытаясь унять головокружение, и увидел как на подол рясы падают темные капли. Травник тут же поднес к лицу руку, утираясь рукавом — из носа бежала кровь.

Король внимательно следил за травником, держа руку на даге — все могло быть искусной игрой.

— Брат Микаэль, я бы предложил тебе присесть. Приказать подать подогретого вина? И ты так и не ответил, от кого именно ты узнал столь интересные сведения.

— А вдруг отравлено? У меня никаких снадобей с собой нет, что б проверить... А ядов выпитых мне за последнее время хватило с лихвой.

Монах осторожно отступил от стены и, сделав два шага к центру шатра, опустился на одну из подушек, выложенных у костра. Поднял голову, внимательно разглядывая короля своими каре-зелеными глазами, вновь утер кровь...

— Ваше Величество.... А Вам можно доверить тайну?

Отравлено? Ядов? Фернандо внимательно смотрел на травника. Происходило что-то странное и интересное.

— Я могу выпить вино перед тобой. И, естественно, мне интересны любые тайны, и из рук я их не выпущу, — король сделал шутливый жест, вроде бы запирая рот на замок. — Приказать подать вина?

— Ваше Величество... Я Вам только сказал, что Вас отравить хотят... Не боитесь вино пробовать? Уж лучше сразу я....

Микаэль прикрыл глаза.... "Помоги мне, Господи... Уповаю на милость твою..."

— И скажите... Вам не кажется странным, что Северное государство может объявить войну только из-за какого-то монаха-травника, сожженного на костре?

Фернандо обошел по дуге Микаэля и крикнул подать вина, после чего обернулся и ответил:

— Я не боюсь. Неужели ты думаешь, что вино мне попадут, не опробовав? А вот я тебя вполне могу отравить, если мне понадобится.

Фернандо принял высокий глиняный кувшин из рук гвардейца и вернулся на место. Налив себе в бокал и отхлебнул, он подвинул кувшин к травнику и отступил:

— Брат Микаэль, твой выбор. И все-таки отвечу на твой вопрос.

Король еще раз отхлебнул из кубка.

— Я знаю все, что ты сказал герцогу Сильвурсонни в подземелье. А еще я разговаривал с Легрэ. Так что твои слова вполне понятны для меня.

Микаэль потянулся к кувшину с вином, налив теплое питье и себе в бокал, а потом улыбнулся, вновь поднимая взгляд на Фернандо.

— Так если знаете все... Зачем спрашиваете? А травить меня... Тоже, зачем Вам?

Король тонко улыбнулся:

— Я ведь могу твое убийство повесить на кого-нибудь другого. Так что выгоду свою я найду в любом случае. — Похоже, травник абсолютно не искушен в политических играх. Но откуда же он знает про возможную попытку покушения?

— Брат Микаэль, ты так и не ответил — откуда у тебя сведения об очередном покушении на меня?

— Я повторюсь — а что кому-либо дает убийство простого монаха? Я такая важная политическая фигура? — Травник задумчиво смотрел на короля, все решая, что известно тому... И какое отношение это имеет к нему, Микаэлю. — А что до ядов... Так просто меня не отравить...

— Брат Микаэль, это ты пришел ко мне с рассказом, а теперь пытаешься что-то выведать от меня, — Фернандо продолжал улыбаться, но улыбка становилась уже нехорошей. — Зачем? Не проще ли действительно все мне рассказать? Без словесных игр, в которых я более искусен, чем ты?

— Что Вы! Мне сейчас только и выведывать что-то... Я едва на ногах держусь....

Микаэль снова утер капающую из носа кровь. А потом повел плечами, морщась еще сильней. Разбереженная в дороге рана тоже кровоточила. Перевязать бы ее. Вот только вряд ли он кому из свиты короля доверится... А уж тем более его лекарю.

— Мне письмо передали. От брата. Вот того я испрашиваю Вас — знаете ли Вы, кто я? И кто брат мой....

Все же не утерпел, снова поднимаясь на ноги и стараясь тут же не упасть на колени из-за закружившейся головы.

— Ваше Величество... А ряднина у вас чистая найдется? Мне бы спину перетянуть... Кровоточит рана.

— Я думаю, льняные бинты тебя устроят, брат Северного Ярла.

Фернандо отступил к своей постели и, не выпуская травника из виду, вынул из сумки, всегда находящейся в изголовье, бинты и склянку с кровоостанавливающей мазью.

— Надеюсь, ты сам справишься?

— Мазь наложить — да, перевязать — нет. У меня плечо стрелой пробито. Я руку не заведу высоко, что б самому себя перевязать. Да и рубашку не стяну... Разве что разрезать. Нож мне дадите?

Травник поднял взгляд на Фернандо, что настороженно застыл у противоположной стены шатра, у постели. Сквозь плотную ткань пробивались лучи полуденного солнца, и казалось, что короля окружает божественное сияние.

— А если знаете, кто я, то зачем было спрашивать.... Из-за чьего еще письма я мог так безрассудно отправится прямо к Вам? Зная, сколь переменчиво Ваше настроение... Зная, сколь жестоки Вы быть можете.... Но, я действительно не хочу, что б Вас убили.

— Я знаю, что ты брат Северного Ярла еще с тех пор, как ты похитил герцога Сильвурсонни в монастыре, — ответил король, приближаясь. — И я знаю, что именно ты хочешь организовать покушение на меня. А теперь, будь добр, встань на колени, обхвати себя руками и наклонись — я срежу с тебя рубашку.

— Если бы я его действительно похитил, Ваше Величество, вряд ли бы он кампании военные вел после этого... И знали бы Вы как же мне интересно, кто на меня клевещет. Кому я мешаю? Я вашим лекарем быть хочу, а не убийцей... Хотел бы убить — убил бы еще при разговоре в монастыре. Тогда я действительно мог это сделать. А сейчас — чуть ли к ногам Вашим не падаю.

Микаэль подошел на шаг ближе, опускаясь на колени и снизу глядя в глаза королю.

— Ваше Величество, у меня действительно сведенья заслуживающие внимания. Если наша разведка говорит, что Вас могут убить — значит, опасность действительно большая.

— Микаэль, будь добр, наклонись, — Фернандо, держа в руках дагу, приблизился к травнику. — Письмо брата у тебя с собой?

— Да, за пазухой. Сами достанете или мне можно?

— После того, как я разрежу рубашку, его не трудно будет достать. Будь добр, наклонись.

Микаэль наклонился, перекидывая волосы вперед и обхватывая себя руками.

— Рясу тоже срезать будете?

Фернандо облизал губы — такая поза вызывала в нем дьявола.

— Ты к ней так привязан? — король одним движением разрезал одежду на травнике и отступил на несколько шагов. — Теперь ты можешь снять одежду.

— У меня другой нет. А голышом по лагерю бегать как-то не хочется.

Микаэль осторожно шевельнулся, снимая разрезанную рясу, а затем и рубаху. Протянул королю упавшее на пол письмо, в котором помнил каждую строчку.

Дорогой мой брат, будь осторожен.

Во-первых — готовится убийство Фернандо — и весьма скоро, от кого-то, кто приближен к нему.

Во-вторых — тебя хотят сделать виноватым и сжечь.

В-третьих — я уверен, что тогда кто-то тогда откроет всем и каждому кто ты.

В-четвертых — я буду обязан мстить и развязать войну.

В-пятых — я этого не желаю. Как не желаю и брата терять.

В-шестых — я не пойму твоей привязанности к моему дражайшему соседу и желания быть его ангелом-хранителем.

В-седьмых — мы пока не знаем, кто за всем стоит.

Этого достаточно, чтобы ты решил вернуться домой?

— Одежда не проблема, — бросил Фернандо, читая письмо. Травника, смазывающего себе раны, он из поля зрения не выпускал. Раны действительно были настоящие, что немного успокоило подозрительность короля.

— Брат Микаэль, когда было отправлено это письмо? И почему ты так уверен, что оно не подложное?

— Личная печать ярла, и только нам с ним ведомый код. Это не подделка, Ваше Величество... А отправлено оно с гонцом... Вот и считайте, сколько дней нужно, что б добраться от северных земель в южные.

Травник аккуратно нанес мазь на раны. Запахло меллисой и деревием, и Микаэлю так сильно захотелось оказаться сейчас в своей лекарне в монастыре... Перебирать сушащиеся травы, решать, что на какое зелье пойдет... Политика — не его это. Ну вот совсем не его. Интриги и умыслы — как ненавидел их, так и ненавидит. Не получается только в стороне быть... Снова ему не верят, снова он не знает — жив ли будет, или еще до вечера смерть свою встретит. Вот почему — столь собран, всезнающ и успешен, когда у ложа с пациентом указы отдает и врачует, а когда свою судьбу решает — сначала делает, а потом думает?

Заметив, что монах закончил обработку, Фернандо спросил:

— Я так понимаю, тебе только с перевязкой плеча нужно помочь?

— Да, если поможете — буду весьма благодарен.

Король отложил дагу подальше от травника — из-за пояса ее слишком легко вытащить, не нужно зря провоцировать возможного противника. Фернандо принялся перетягивать плечо молодого человека и попутно размышлял. Письмо отправлено достаточно давно, и если оно правдиво, то вполне возможно, что говорится о вчерашней попытке переворота. В ней ведь завязаны очень многие "приближенные" к нему дворяне. Или, все-таки, что-то другое?

— Брат Микаэль, зачем тебе труп аббата Себастьяна?

— Мне? А зачем мне труп? Да хоть чей....

Ох, как же нехорошо было Микаэлю. Лгать — не хотелось совсем. А сказать честно — он не мог. Если король узнает, что аббат жив — тот час же пошлет гвардейцев по его душу. А вот так предать настоятеля травник не считал для себя допустимым. Хоть бы какую надежду, что Фернандо оставит Себастьяна в живых — пусть в ссылке, пусть под надзором инквизиции, но живым — и Микаэль бы ответил. Но сейчас — не мог.

А Фернандо, тем временем, достаточно хорошо и умело перевязывал Микаэлю рану. Теплые, сильные руки согревали кожу — монах успел замерзнуть, пока стоял без рубашки.

— Брат Микаэль, я бы не советовал мне лгать. Никто, кроме тебя не мог забрать труп аббата. Кстати, тот мальчик-монах с ним?

Король закончил перевязку, но не убирал рук с тела травника — невольные реакции тела тоже могут о многом сказать.

— Ваше Величество...

Микаэль чуть повернулся, медленно, что б король не решил, что травник хочет напасть. Просто очень уж хотелось монаху глаза его видеть.

— Я вот все спрашиваю себя — а что я здесь делаю? Зачем несколько часов в седле провел? С чего решил о грозящей опасности вас предупредить? И знаете — мне неведомы ответы на эти вопросы... Совершенно. А то, о чем Вы спросили... Я не могу ответить на этот вопрос. Не хочу вам лгать. Но и ответить правдиво не могу...

— Значит, Себастьян жив, — обронил Фернандо, вроде бы задумчиво продолжая поглаживать плечо травника и глядя прямо в его глаза. — Несколько в седле, да с учетом состояния твоего коня и направления, откуда ты приехал... Брат Микаэль, ты мне ответил, — чуть улыбнулся король. — А кто с вами еще был?

— Вы же сами знаете.... Так хотите, что б я вслух сказал?

Микаэль прикрыл глаза и немного наклонил голову, едва касаясь щекой горячей ладони короля, лежащей на плече травника...

— Ваше Величество... Мои решения — они только меня касаются... Я не могу чужими жизнями играть из-за своих непонятных даже мне метаний. А скажите мне, что будет с отцом настоятелем, если Вы сможете его найти? Ведь не скажете?

— Брат Микаэль, — Фернандо повернул руку так, чтобы ладонью касаться щеки монаха. — Почему ты желаешь вреда своему брату? Ведь совершенно очевидно, что как только на моем троне окажется марионетка церкви, следующей мишенью будет Северное Княжество. Оно как раз с трех сторон стало бы охвачено землями, подвластными церкви. Ты хороший монах, брат Микаэль, ты чтишь Господа нашего, но в главы монастырей, епархий, инквизиций выбиваются только корыстолюбцы, те, кто готов идти по головам.

Король говорил еле слышно, почти интимно, заставляя прислушиваться к нему, придвигаться ближе, чтобы понять, услышать. Шоколадного цвета глаза старались не отпускать взгляд травника, оценивать его состояние, реакции. Большой палец нежно очерчивал скулу монаха.

— Я все равно найду Себастьяна, но мне он нужен живым. Я должен точно знать, кто и как замешан в заговоре. Если я найду сам, то скорее всего пострадают все сопровождающие его, неважно участвовали они в покушении или нет. Если ты мне сейчас поможешь, то я точно буду знать, кого встречу, подготовлю, и все закончится почти бескровно. Ты же этого хочешь?

— Я не знаю ничего про этот заговор... Я монах и лекарь, а не политик... Вас что, отец Себастьян убить хотел?! — смысл сказанного и услышанного только дошел до Микаэля. Вдруг стало ясным и причины покушения на аббата... И многое, произошедшее в лагере за ночь. — Ох...

Микаэль закрыл глаза, склоняя голову и утыкаясь лбом в ладонь Фернандо. Мысли путались — выспаться бы ему... Когда травник последний раз спал вдоволь?

— Ваше Величество... Все чего я хочу — так это, что б с вами ничего плохого не случилось... И... отец Себастьян и братья по обители — они моя семья. Их смерти я желать не могу тоже. А за Северное княжество волноваться не следует... Земли его в три раза больше всех вместе взятых земель соседних держав... Горе тому, кто войны возжелает. А ведь кто-то желает... Прошу Вас, проверьте приближенных... Мне ведь тоже гореть на костре не особо хочется.

Травник снова потерся об теплую ладонь — это успокаивало... Казалось, что и голова меньше болела...

— Что Вы от меня хотите? Знать где отец-настоятель? Я столько в дороге был... Откуда ж мне это теперь знать? Кто с ним — сами уже сказали... Юный Сей и еще один добрый человек, помогать взявшийся лекарю... Все... Ваше величество, что-то я запутался совсем... В путях Господних...

— И кто же этот добрый человек? — прошептал Фернандо в волосы монаха, ласково обнимая его за плечи. Бедный юноша, неужели он думает, что церковь бы пошла войной на север? Как можно быть настолько прямолинейным и наивным...

— Только имя его и знаю... А кто он — сие мне не ведомо.... Я на любую помощь был согласен... Мне было не до выяснений, кто ее предлагает...

Слова Фернандо мешались с его горячим дыханием и скользили по волосам Микаэля, от прикосновений к обнаженной коже по спине побежали мурашки. Это было хорошо... Тонкая грань — между лаской и ... Травник терялся в догадках, что в следующее мгновенье придет королю в голову. Думать — не получалось совсем.

— И как же его звали, брат Микаэль? — рука короля скользнула вдоль спины монаха. — Как он выглядит?

— Его имя Андерс... Темноволос и смугл... Должно быть кто-то из лагеря...

Когда король медленно провел рукой по спине Микаэля, монах вскинул голову, глядя расширенными от удивления глазами в глаза Фернандо и даже дыхание затаив.

— Что Вы... делаете? Ваше Величество.....

— Раны проверяю, — откликнулся король. Он уже крепко прижимал к себе травника, не касаясь поврежденного плеча. — Если вздрогнешь, значит больно. — Рука опять заскользила вдоль спины. — А еще что-нибудь можешь сказать про этого неожиданного помощника? — дыхание Фернандо согревало кожу за ухом монаха, немножко щекоча и вызывая приятное возбуждение в теле.

— Мог бы — сказал бы... Я вообще не много про него помню. Я больше спасением отца-настоятеля занят был...

Микаэль порывисто вздохнул, не зная — то ли ему отстранится, то ли прижаться сильнее... Раны проверяет?! Так?! От дыхания Фернандо, которое щекотало нежную кожу за ушком, хотелось голову наклонить, открываясь больше. Рука, ведущая по спине, казалась неимоверно горячей... Каждый дюйм кожи под ней — словно огнем каленым жжется...

— Кроме пореза на спине и на плече нет на мне больше ран.

— Правда, нет? — судя по голосу, король улыбался. — Значит, нужно проверить в других местах.

Он ловко переместился за спину травника, все также стараясь не касаться его плеча. Рука заскользила по груди, по животу.

— Брат Микаэль, неужели у этого человека не было ничего необычного? Совсем ничего?

— Я уже... не... помню... совсем... ничего...

Дыханье сбилось окончательно. Кружилась голова... Микаэль все не мог собраться... От горячих касаний по телу расходилось тепло — словно круги по воде от брошенного камушка. Травнику казалось, что если б не король, который удерживал его со спины — так и совсем упал бы Микаэль на пол шатра — до того его вело.

— Совсем ничего? — вкрадчивый шепот короля заползал ядовитой змеей в душу монаха. — Жаль, — почти шипение, раздавшееся с губ мужчины. — Брат Микаэль, а ты понимаешь, что я тебя теперь не могу отпустить? Если с тобой что-либо случится, то обвинят меня... А мне этого совсем не хочется...

Микаэль легонько повернул голову, лбом почти что касаясь лба Фернандо, — близко, так, что дыхания обоих мужчин смешались. Потерся виском о висок и выдохнул в самые губы короля.

— Не знаю... У меня мысли путаются...

Снова легкое касание о висок... Сильнее упираясь спиной в удерживающего травника мужчину. Металлические колечки доспеха чуть царапали обнаженную кожу, глаза Микаэль совсем закрыл — и сквозь веки видел только неяркие пятна.

— Думаете... Я сам защитить себя не смогу?

— Брат Микаэль, — Фернандо тихо рассмеялся. — Если кто-то поставит себе целью убить тебя, то сам себя защитить ты не сможешь. Особенно если это будет церковь. Хочешь, я дам тебе хорошую охрану, чтобы ты без проблем добрался к брату?

Король с интересом ждал ответ, продолжая "проверять раны" на теле травника.

— Вы желаете, что б я уехал?

А руки короля все скользили по груди и животу травника, заставляя Микаэля вздрагивать от каждого прикосновения.

— Я же так хотел лекарем королевским быть... Вы требовали подпись инквизитора — она есть у меня. Или Вы уже передумали? Мне тогда так жаль....

— Лекарем... — протянул задумчиво Фернандо. — Ты ведь понимаешь, что пока я полностью не проверю твою надежность, ты не сможешь быть моим лекарем? Ты согласишься побыть пока моим гостем?

Рука короля застыла на запретной зоне — чуть-чуть вниз, и пальцы нырнут под плотную ткань шосс.

— Гостем... Уверены, что не пленником?

Микаэль медленно, что бы не спровоцировать короля, повернулся — не отступая, а лишь становясь лицом к Фернандо, провел кончиками пальцев по удерживающим травника рукам — от запястий и выше, по тонкой сетке доспеха...

— Что б я был уверен... подпишите мне те документы, что обещали... Которые и у моего наставника были. О неприкосновенности и праведности моей и того, кого учеником назову...

Травник снова мотнул головой, закрывая на секунду глаза, а потом снова ловя взгляд Фернандо.

— Ваше Величество... У меня голова кружится... Мне нужно сесть, а не то я на Вас повисну сейчас.

Король аккуратно опустил Микаэля вниз, на подушки, присев рядом, не отпуская монаха. Вроде бы случайно, но так получилось, что монах оказался в кольце его рук.

— Брат Микаэль, может быть приказать подать и еды? Мне почему-то кажется, что ты и не ел давно.

Фернандо отеческим жестом провел по руке монаха.

— Бумаги я подпишу, но на тех же условиях, что и мой покойный отец — мне нужно быть полностью уверенным в твоей преданности. Такого рода подписи очень много стоят, я думаю, ты сам понимаешь.

И тут же сменил тему:

— Ну так что, еды подать?

Микаэль снова утер закапавшую из носа кровь, а кончиками пальцев другой руки дотронулся до ладони Фернандо, благодаря. А потом как-то само получилось не забрать руку, а лишь легонечко выводить по этой ладони непонятные и самому травнику узоры.

— Я спать больше хочу, чем есть... А спать спокойно смогу лишь зная, что я действительно гость...

Монах задумчиво смотрел в карие глаза короля. Фернандо был так близко, что Микаэль чувствовал тепло его дыхания. Великий король великой державы... Гордый и спокойный, столь уверенный в себе и своих решениях. Вот только какие демоны скрываются в его душе?

— Я понимаю... Вы требовали заверения инквизитора в благочестивости моей. Падре Паоло подписал мне такую бумагу, удостоверившись в угодности Богу деяний моих. Я вернулся к Вам сегодня... Предупредил о готовящемся покушении... Не таюсь кто я... Какие еще уверения в моей преданности Вам нужны?

И выдохом почти что в самые губы.

— Ваше... Величество...

Фернандо смотрел в такие странные глаза травника, в золотинки, вспыхивающие в них. Обманывает его монах или нет? Ведь это так забавно — иметь при дворе ближайшего друга и врага своего человека, которому можно всецело доверять. А кому Ярл может доверять больше, чем своему брату? Но вот реакции тела Микаэля говорят совсем о другом.

— А ты знаешь, почему мой отец доверял твоему учителю? — спросил король, тревожа легким поцелуем шею травника и одновременно нежно, но твердо взял ладони травника в свои руки.

Микаэль замер, боясь и шелохнуться. Он не ожидал этого поцелуя... Не желая измазать Фернандо в кровь, все еще капающую из носа, травник откинул голову назад — и получилось открыться больше, подставляя нежную кожу шеи под горячие губы короля. Большим пальцем осторожно провел по ребру ладони, погладил пальцы... Столь неожиданно все... Столь хорошо... И в то же время Микаэлю казалось, что у горла его держат острый клинок. Одно неверное движение ли, слово ли — и острие прорежет кожу. Монах, уже не надеясь выровнять дыхание, зашептал.

— Не знаю... Расскажите мне?

— Все очень просто — он всегда проходил проверки. Например, одной из первых проверок было отравить моего отца, — губы короля продолжали гулять по шее травника, пальцы поглаживали его запястья. — Он сразу сдал всех. И это была простейшая проверка. Ты согласишься завтра пройти одну из проверок?

Травник отстранился, уходя от лишающих воли поцелуев и вновь ловя взгляд Фернандо. Улыбнулся шало, отвечая на ласку такими же нежными касаниями, которые были приятны и ему самому.

— Проверяйте сегодня... Сейчас... Иначе — я не смогу спокойно спать.

— Вот как? — король слегка склонил голову набок, продолжая мягко улыбаться. — Брат Микаэль, а что если эта ночь пред проверкой как раз и входит в саму проверку? Если без нее не обойтись?

Фернандо поднес к губам запястье травника и, не отрывая взгляд от монаха, коротко, но чувственно поцеловал его руку с обратной стороны, чуть-чуть, совсем слегка прихватив зубами трепещущую вену.

— А так похоже, что ради охранной грамоты я ночь готов вам отдать? Это грустно...

Микаэль повторил движение короля, тоже склоняя на бок голову, выдохнул, сдувая упавшие на глаза волосы. От поцелуя подаренного мужчиной задрожали кончики пальцев, а от копчика вверх по спине побежали мурашки. Травник улыбнулся — едва-едва, лишь уголками губ и свободной рукой провел по щеке Фернандо. А затем на очерченную линию легли поцелуи — невесомые, трепетные, то и дело прерываемые шепотом.

— Если я сейчас останусь... С Вами... До самой ночи... Я не буду просить никаких документов у Вас. Захотите — сами подпишите. Без всяких проверок... Без неверия... И пусть — позже. Пусть не сейчас. Иногда — лучше позже, чем раньше.

— Брат Микаэль, — Фернандо сквозь ресницы наблюдал за травником. — Неужели ты подумал, что я прошу ночь со мной?

Он слегка отстранился от северянина и тут же взял его лицо в руки, склонившись к нему, но не целуя.

— Если ты действительно хочешь быть королевским травником, то проверки обязательны.

Поцелуи легли на скулу травника на те же места, что на его собственном лице. Одной рукой король переместился чуть ниже, очерчивая кадык, лаская, поглаживая.

— Ваше Величество... Вам ли... просить... Вы — приказываете.

Травник поднял руки, провел ладонями по ладоням Фернандо, обводя пальцами косточки на кистях, погладил запястья, едва заводя кончики пальцев под рукав, дотрагиваясь уже до кожи.

— А я... Могу приказы исполнять... А могу и нет... Я не боюсь проверок.

Микаэль закрыл глаза, не отстраняясь, но и не касаясь более... Лишь так же осторожно гладил теплую кожу на запястьях.

— Можешь, — улыбнулся Фернандо и его улыбка защекотала лицо травника. — Ну так что, останешься до проверки? Или нет?

Рука пробежала негой по горлу монаха, задержавшись в ямочке между ключиц. Вторая рука осторожно переместилась на плечо, слегка его поглаживая.

— Останусь...

Монах, так и не открыв глаз, положил руки на плечи Фернандо, у самой шеи, пальцами оглаживая подбородок, скулы, касаясь нежной кожи за ушами...

Король резко встал и отошел на несколько шагов.

— Брат Микаэль. Теперь тоже останешься? — взгляд его был необычайно серьезен и напряжен.

Микаэль медленно поднял голову, вновь вытирая ладонью кровь, бегущую из носа.

— А я должен передумать сейчас?

— Брат Микаэль, — Фернандо продолжал так же серьезно смотреть на травника. — Я должен быть уверен, что твое решение твердое и осознанное. Ты действительно хочешь пройти завтра проверку?

— Если Вы этого желаете... То я согласен.

Травник поднялся с подушек, на которых сидел, едва заметно пошатываясь и глядя в глаза Фернандо.

— Я рад, брат Микаэль. Что мне нужно сделать, чтобы ты чувствовал себя в безопасности до завтрашнего дня?

— Уложите меня спать... Где-то, где народу поменьше и потише... Голова болит у меня невыносимо.

Король коротко кивнул. Он быстро накинул на травника одну из своих рубашек и повел его к шатру Луиса. Там он тихо сказал:

— Брат Микаэль, здесь ты будешь в безопасности. Я позабочусь. Мне ни к чему война с Северным королевством. И позволь тебя перебинтовать — твоя рана начала опять кровоточить.

Увидев слабый кивок монаха, король сменил повязку, наложив еще мазь.

Выйдя из шатра, он отдал распоряжение об усиленной охране шатра, велел подать туда еды и вина, и задумчиво посмотрел на окровавленный бинт в руке. Странно все. Потом решительно встряхнулся и пошел к шатру для допросов — нужно делом заняться, и как можно быстрее.

Уже достаточно много времени прошло после столь занимательной и волнительной беседы с королем... Микаэль успел немного и поесть, и выпить вина. Осмотрелся в шатре, раз выглянул наружу... Четыре гвардейца по периметру, два еще у входа... Так просто не уйти. Да и нужно ли уходить?

Неспокойно было у травника на душе. Несколько раз он менял свое решение — остаться до утра или нет. Король... Дай Боже, если поверил хоть чему-то из сказанного Микаэлем — монах не обольщался... Поцелуи поцелуями, но днем с ним играли в кошки мышки, пытаясь узнать как можно больше. Да и сам Микаэль в чем-то тоже играл... Письмо, показанное Фернандо, было правдивым от первого до последнего слова, но вот брат слова складывал не просто так, а со скрытым смыслом, понятным только Микаэлю. Да и не это волновало травника. Остаться ... хотелось. Казалось, что столь желанная мечта в одночасье стала такой осязаемой. И до сих пор он не мог поверить, что Фернандо держал его в своих объятиях... И пусть — лишь желая проверить. Но, вмести с тем, не давала покоя Микаэлю и мысль, что он бросил Себастьяна, который почти что при смерти и юного Сея... Действительно бросил — и мотивы здесь не оправданье. К тому же, бросил с людьми, в которых он совсем не уверен, и которые теперь, после бегства травника, вряд ли станут благосклонней к своим попутчикам. Да и мечты мечтами, а жизнь — она располагает по другому... Присягать в верности королю Микаэль не мог... Это было бы совсем уж нереально — в виду того кем являлся травник. А простой преданности Фернандо бы не хватило. Да и сам Микаэль не был уверен, что так уж желает такого вот исхода — быть ручным лекарем на коротком поводке у то и дело сходящего с ума короля. Только вот — все равно тяжко на душе....

Микаэль поднялся с ложа, оглядываясь. На сундуке у стены стояла чернильница с пером, лежали листы бумаги. Травник присел рядом и, подумав, осторожно вывел первое слово своего послания королю... Строчки давались тяжело — мысли путались, хотелось спать. Солнце давно скрылось за горизонтом и травнику пришлось зажечь свечу. Микаэль прижал исписанные листы янтарными четками, что были спрятаны в поясном кармане. Закрыл глаза, на несколько минут отрешаясь от всего и просто отдыхая, а затем, решившись, поднялся. Оправил рубаху, что была велика ему, закатал слегка рукава, что бы не мешались, а затем откинул полог шатра, выходя к гвардейцам.

— У меня разговор есть к его Величеству. Срочный. Будьте добры меня проводить.

Ночь была безлунной... Небо закрывали темные грозовые тучи, принесенные ветром с севера. Холодный ветер то и дело продувал тонкую мягкую рубашку, одетую на Микаэля королем. Когда травник и его эскорт миновали несколько шатров, монах решился действовать. Он рукавом утер вновь закапавшую из носа кровь и оступился, почти что падая назад, на руки сопровождающих его гвардейцев. Падая, взмахнул руками, словно пытаясь удержать равновесие и одновременно с силой ударяя ребрами ладоней обоих стражников под подбородком. Тут же вывернул кисти, пальцами нажимая на сонную артерию... Монах развернулся, быстро оглядываясь. Подхватил одного из надолго потерявших сознание гвардейцев под руки и оттащил в тень у загона с лошадьми, что был — хвала господу Богу — всего лишь в нескольких метрах. Туда же перенес и второго гвардейца и накрыл их соломой. Вновь оглянулся, молясь Господу, что б сейчас не решил здесь патруль пройти. Кровь из носу капала не переставая... Микаэль понимал, что несколько часов он еще продержится — а потом или пить что-то из зелий надо будет, или он просто напросто упадет и проспит несколько суток. Тряхнув головой и перехватив заново куском веревки спутанные волосы, травник тихо вывел себе коня и, не решаясь еще и седло где-то искать с уздечкой, поехал так, тенью растворившись в ночи.

54

Кристиан вернулся через четверть часа, верхом на пегой кобыле, к седлу которой было привязано два мешка, подъехал к Луису и, освободив от ноги одно стремя, протянул ему руку.

— Запрыгивай.

Герцог еще сомневался.

— Куда ты собрался? Нам нельзя надолго, — мысль о гневе Фернандо совсем не радовала. — Луис неожиданно для себя подчинился желаниям синих глаз, таких игривых и призывающих. Он обернулся на лагерь и нахмурился. — Иногда ты меня удивляешь, Кристиан.

— Иногда я сам себя удивляю. — Легрэ повел бровью. — Ну же, Луис! Ты что, боишься меня? Напрасно. Обещаю, что мы скоро вернемся.

— Не боюсь, — юноша наконец протянул руку мужчине.

Кристиан помог ему взобраться на лошадь и, убедившись, что Луис надежно ухватил его за талию, направил коня в ближайший перелесок. По дороге они еще немного обсудили предстоящий вечер с Фернандо, а когда достигли опушки, Кристиан с улыбкой сказал:

— Я рад, что ты доверяешь мне настолько, Луис... Я ведь могу сейчас тебя увести куда угодно. Даже к Себастьяну.

— Не должен доверять, — юноша сидел, прижавшись щекой к спине и обхватив Легрэ, — но хочу. Очень хочу тебе доверять. — Пальцы провели нежно по груди к животу мужчины. — Даже если и так, то я узнаю наконец правду.

— Твое умение ходить по острию ножа иногда пугает даже меня, — ласково заявил Легрэ. Сейчас ему совершенно не хотелось думать о Фернандо, о Себастьяне, о том, что этот день принес много проблем и печали. Сейчас хотелось любить Луиса, дарить ему себя, брать взамен, следуя своим самым сокровенным желаниям. И Кристиан не понимал, когда же он успел так сильно влюбиться и почему.

— Чего ты сейчас хочешь больше всего? Грубости? Нежности? Страсти или игры со смертью?

От разнообразия выбора герцог даже замялся, не решаясь отвечать сразу. Грубость? Там, на болоте и в шатре короля он видел немало грубости. Грубость сопровождала Луиса всегда. Нежность? Разве не был Легрэ нежен ночами на болотах, лаская и целуя, любуясь, доводя до обморока? А Фернандо — разве не он умел доставлять сладкое безумие в тело каждым прикосновением, что разжигало болезненный огонь.

— Поиграем со смертью. Хочу увидеть, как это делаешь ты, — шепнул невесомо.

Кристиан ничего не ответил, но задумчиво кивнул. Когда они миновали уже знакомую поляну, Легрэ стал подгонять коня. Над головами заливались песнями птицы, солнце согревало зеленых стражей леса ласковым теплом и по их кронам гулял весенний ветер. Кристиан остановил коня у небольшого глубокого ручья, спешился и помог спуститься на землю юноше.

— Ты говорил, что отец часто унижал тебя, — сказал он, привязывая поводья к толстой ветке дуба и поглядывая на Луиса. — Было что-то такое, чего ты не переносил особенно?

— Так я тебе и стану рассказывать все, — заметил лукаво герцог. — Что касается слабостей, ты и сам должен догадываться. И потом, непереносимость чего-либо вполне может стать и удовольствием. — юноша оглядывался вокруг. — Играть с тобой я стану лишь в том случае, если не будет соития. Я без короля играть в такое не стану и его доверие не нарушу.

— Иными словами ты мне не дашься? — Кристиан расхохотался.

— Просто обещание прошу, если не заставишь меня передумать, — заулыбался Луис. — Вот проверка на слабость. Вчера я так сглупил, сейчас же вообще рискую.

Легрэ вздохнул, цокнул языком.

— Ну, ладно. Посмотрим. Но я, кстати, помню твои слова. — Кристиан отвязал от седла мешки — внутри что-то позвякивало, что-то металлическое. Ухватив юношу за запястье, Легрэ потащил его за собой вдоль ручья, выискивая что-то глазами.

Луис не сопротивлялся, хотя кровь уже побежала быстрее, а поведение Кристиана казалось таким странным и отчасти даже забавным, то ли потому, что хотелось ему доверять, то ли от того, что юноша еще никогда не испытывал от Легрэ чего-то ужасающего, что заставило бы его подчиниться ему и стать целиком и полностью с ним одним целым.

Кристиан выбрал более или менее ровное место, поросший молодой травой берег, плавно переходящий в каменистый, с мелкой речной галькой. Огромный сухой ствол дерева, утопленный одним концом в воде, ему особенно приглянулся. Швырнув мешки на землю, Легрэ привлек к себе юношу и без лишних слов поцеловал в губы.

Наверное, это было бы очень романтическим, живописным проявлением чувств: весна вошла в полную мощь. Журчала вода, яркая зеленая трава то там, то здесь пробивалась первыми цветами, ветви деревьев с нежной зеленью ажурно переходили в высокое небо.

И губы Легрэ выражали столько скрытой животной страсти, но Луис точно знал, что Кристиан привел его сюда не просто так.

Поцелуй прервался и Легрэ отступил от юноши, в синих глазах застыл лед и даже голос стал точно вьюжная зима.

— Раздевайся, — спокойно приказал он. — Совсем.

Герцог колебался. Вчера, позавчера он вступил на опасную тропу, подпустив к себе сразу двух хищников. И хищники эти могли легко убивать, могли ненавидеть так же сильно, как и одновременно любить. Они не спускали ошибок. А Луис провинился и перед тем, и перед другим. Один уход ночью к Фернандо стоил наказания...

Пальцы потянулись к рубашке, сняли через голову. Герцог аккуратно сложил дорогую шелковую ткань и теперь развязывал разноцветные ленты на тонких льняных штанах, продолжая гипнотизировать и изучать лицо Легрэ — напряженные желваки чуть подрагивали, губы чуть сжались.

— Что теперь?

— Дальше, я хочу, чтобы ты отвечал мне. Всякий раз, когда я спрашиваю тебя о чем-то, ты отвечаешь. Отвечаешь честно и пока можешь.

Кристиан присел перед мешком и достал из него два ремня и моток веревки, взглядом выбрал молодое крепкое дерево, растущее справа — оно вполне могло выдержать брыкания герцога, не переломившись, и его ствол был не слишком толстым, чтобы хватило ремней.

— Все мои приказы ты исполняешь беспрекословно. За любое ослушание я буду наказывать тебя так, как сочту нужным. Ты меня понял?

Луис приподнял бровь. Кристиан был на взводе. Неужели что-то изменилось за ночь? Что бродило в его буйной и неспокойной голове?

— Хорошо, как скажешь. Я постараюсь.

— Спиной к дереву, — тем же ровным тоном заметил Легрэ и когда Луис выполнил приказ, Кристиан закинул его руки за ствол и крепко связал между собой запястья. Проверив надежность веревок, он встал перед Луисом вплотную, чуть щурясь и разглядывая его лицо с неприятным любопытством.

— Удобно? — спросил он издевательски.

— Да, — отозвался герцог, наблюдая за мужчиной. Он умело готовил мышцы к возможной боли. Он так часто ее испытывал, что само ожидание сейчас походило на невидимую пляску огня. Пятки ощущали мягкую траву, слух улавливал звон птиц, переливы воды. Любование природой отвлекало от тона Легрэ. Когда все это исчезнет, когда перестанет иметь значение, тогда граница будет перейденной и запретной.

Рука Кристиана прошла от шеи до паха — по гладкому сильному телу, стала поглаживать член, возбуждать, дразнить. Губы скользили вдоль линии волос, обжигая горячим дыханием кожу.

— Я вот все думаю, Луис, — жарко шепнул Легрэ ему на ухо. — Через сколько дней тебя найдут здесь... Как считаешь?

— Через неделю... две... никогда... — юноша ответил на ласку тоже чуть заметным, но в то же время доверчивым поцелуем. — Если ты меня, конечно, оставишь здесь.

— Думаешь, не оставлю? — усмехнулся Легрэ, жестко двигая рукой и прикусив край уха юноши. — У меня на это куча причин... Ты плохо себя вел в последнее время. Мне это как-то, знаешь, не понравилось... Ты думаешь, что знаешь меня? Уверен?

— Разве я говорил, что знаю тебя, — Луис сжал губы, сдерживая хриплые стоны. — Лучшее средство избавиться от проблемы — убить?

— Здесь я задаю вопросы, и только я. — Легрэ отстранился и с мстительной улыбкой залепил Луису звонкую пощечину так, что голова мотнулась в сторону. — Усваивай, сладенький.

— Я понял. — Луис усваивал. Кристиан в ярости. И еще в какой. Герцог расслабил и опять напряг мышцы. Словно это сейчас что-то изменило бы... Но раз Легрэ нужно сказать... он все равно выдаст себя действиями, словами, жестами, заложенными природой.

— Умница. — Кристиан погладил юношу по щеке. — Продолжим тогда. — Он поднял с травы ремень, удобно уложил пряжкой в ладонь, другой конец свободно отпустил и сделал три шага назад, размял запястье. — Голову откинь назад и не вздумай опустить, иначе останешься без глаз.

Луис моргнул. Он поднял голову вверх, запрокидывая лицо к солнцу, к лучам, которые теперь ласкали его. Что если он опустит? Что если не послушается того, кто считает себя монстром? "Считай, Луис, — голос отца в голове звучал четче ритма сердца. — Считай свои грехи за сегодня. Не поднимай головы, иначе я располосую твою хорошенькую мордашку... Считай... — удар по тонким косточкам через одежду. Слезы, капающие на стол. — Считай... — Один, два, три... — Священник... Как ты мог, Луис... ты вызываешь похоть. В тебе дьявол".

— До двадцати, — сказал Легрэ, и воздух разрезал шелест первого удара — сильного, но не в полную мощь. Широкая красная полоса проступила на плече. Не дав Луису опомниться, Легрэ ударил наотмашь по другому плечу, и так до пяти. Каждый последующий взмах руки был сильнее предыдущего, и пятый — оставил яркий след на левом плече. Легрэ остановился, снова поправил пряжку в ладони.

Герцог считал про себя, шевеля губами и молясь на голубое небо, расползавшееся белым кружевом легких облаков. Боль была несильная, но плечи ныли, и казалось, что огонь теперь растекается по предплечьям, делая их невероятно тяжелыми. "Я всего лишь плоть, которую умерщвляю. Недостойная плоть бытия. Порождение сатаны во мне проявляется красотой. Сожги меня в адском огне, я появлюсь опять для искушения".

— Ты не кричишь. Видимо, я с тобой слишком нежен. Исправим, — удар, последовавший за этими словами был такой силы, что оцарапал кожу юноши на груди до крови, вскрыл не заживший до конца порез. — Тебе... — еще один удар до крови, наотмашь, со всей силы, — не нравится? Отвечай. — В этот раз Кристиан не остановился. Он бил Луиса совершенно не заботясь о том, что может попасть по шее или по животу. Мертвая упругая кожа обжигала вздрагивающее тело, и Кристиан не хотел останавливаться ни на минуту. — Отвечай!

— Господи милосердный, — слезы потекли из глаз юноши, который не мог сдерживать боли. Наказание... за его чрезмерное доверие, за его излишние чувства. Небо словно приблизилось, стало ярче, синее, необычнее, а звон птиц слышнее. Пространство поползло навстречу, ветви деревьев приближались и заглядывали в лицо. — Не больно... Господи, не больно... — герцог сосредоточился на единственной надежде, которую видел теперь -тонкую веточку. "Он хочет, чтобы Фернандо его выгнал. Хочет, чтобы я его возненавидел. Как банально! Да, Луис? Да? Слышишь? — ангел внутри капнул кровью в лицо. — Хочет избавиться от своих чувств как от искушения, от повода испытывать что-то".

Последние два удара несли в себе звериный гнев. В конце концов, Легрэ заткнул ремень за пояс и подошел к Луису, схватил его лицо за подбородок, заставил посмотреть на себя.

— Ты не ответил на вопрос. Что ж, это был твой выбор, сладкий мой. Я предупреждал тебя, что ты будешь наказан или нет?

Соображение из головы ушло да и лицо мужчины казалось расплывчатым мокрым пятном акварели. Луис с усилием свел брови к переносице.

— Да, — ответил он, благодаря небо, что сейчас не видит ясно синих глаз.

— И ты примешь наказание как должное?

— Да, — юноша хотел сказать, что не виноват ни в чем, но ведь был виноват, что позволил себе чувствовать. Должен был растоптать, а сам.. Отец... Его зверь правильно говорил, что дьявол выбирает разные обличья. И если те пробуждают остальную тьму, то следует принимать наказание как должное. Молчаливое "нет" сказал лишь ангел, которого никогда и никто не слушал.

Легрэ отпустил лицо Луиса и, зайдя ему за спину, наложил ремень на его горло, пристегнул к стволу так, что герцог едва мог дышать и не сумел бы опустить голову. Теперь Луису, захоти он взглянуть себе под ноги, пришлось бы нелегко.

— Ты говорил, что я не могу поиметь тебя, — Легрэ сорвал с соседней ели несколько колючих веточек, потом прошелся вдоль ручья, выискивая среди гладкой гальки подходящие камушки и собирая их в ладонь. — Ты все еще не хочешь, чтобы я сделал это?

— Нет, — герцог едва мог сглатывать... Но от уже нанесенных ударов и так слабо ощущал тело. Держался на одном слове... и молил лишь того, кому доверял больше всего, кто всегда предупреждал об ошибках. И об этой тоже. "Сонным мороком становится твой путь. Без сна ночами долгими стоя на коленях. Смазывал ли ты синяки, Луис? На теле раны заживают, а в душе? Никогда... Тонкая струйка крови потечет из твоей потемневшей души... Сколько еще осталось крови там?"

Кристиан скоро вернулся. Он сел на колени перед Луисом и закинул его правую ногу себе на плечо, камушки и еловые ветки сложил на траве рядом. В паху все горело, сводило судорогой от желания, хотелось скинуть тесные штаны к ногам. Легрэ упорно отмахнулся от своих мыслей и занялся делом.

— Нет, так нет, — холодно сказал он, достав из-за пазухи небольшую веревочку, опутывая ею мошонку юноши и член у самого основания. — Вот так, — Кристиан довольно хлопнул герцога по левой ягодице, — теперь ты не сможешь кончить у меня. Посмотрим, насколько тебя хватит. Получается, что ты мне солгал, сказав, что хочешь меня. Я не люблю, когда мне врут.

Луис начал кусать губы. Кровь прилила к лицу. А тело — оно сдалось воле бывшего стражника. Тело? За голубыми глазами прятались бескрайние дали, бесконечное небо. С небес спускалась сияющая лестница. А по ней спускался высокий ангел с синими глазами. В его руке горел меч, в его черных волосах вились молнии наказания. "Ты со мной, — шепнул с улыбкой. — Когда ты умрешь, я заберу тебя с собой... Не бойся ничего... Ничего на свете, кроме того, чтобы кто-то увидел, что я с тобой рядом".

Пальцы Кристиана коснулись ягодиц, забрались между ними, медленно преодолевая сопротивление, скользнули внутрь. Луис был сухим, узким и сладостно горячим.

— Фернандо действительно не трогал тебя этой ночью, — усмехнулся Легрэ. — Почему? Ты не дался или у него в кои-то веки не встало?

— Не знаю. Он ушел, — герцог просто плыл на волнах только ему ведаемого экстаза и сжимал ягодицы, не позволяя Легрэ себя трогать. — Спроси у него... Спроси... — легкий вскрик от того, что пальцы добились своего и овладели телом. Юноша потянулся вперед, оставляя на шее алые следы удушья. Щеки оросились соленой водой. — Не знаю я... не надо...

— Тебя не устраивает твое наказание? В чем дело? Разве я нарушаю наш уговор? — Кристиан усмехнулся и взял член Луиса в рот почти до основания, начал размеренно двигаться, попутно насаживая юношу на два пальца.

Ноги подгибались, стоять было невыносимо тяжело. От стягивающей мошонку и член веревки ощущения были все сильнее, накатывали волнами и обжигали. Пальцы требовали, чтобы герцог сдался и умолял себя взять. Луис закрутил головой из стороны в сторону. Его светлые пряди от выступившей на лбу влаги, прилипали к лицу. Горячее становилось огненным, а огонь медленно превращался в ад, от которого нет спасения.

Вскоре Кристиан сорвался в сумасшедший темп. Его свободная рука обнимала бедро юноши, гладила, словно успокаивая, уговаривая раскрыться. Пальцы внутри Луиса вдруг остановились, и их сменил продолговатый гладкий камень — прохладный, твердый. Легрэ обвел языком головку члена, сжал ее губами со всей силы, потеребил. Кристиан наслаждался — он пил дрожь Луиса, его эмоции, его вымученные стоны, его беззащитность и не мог остановиться.

Нога, на которую юношу опирался, подогнулась. Удерживать равновесие становилось просто невозможно, а потому герцога охватил безумный приступ удушья, который инстинктивно заставил его карабкаться вверх, но удержаться он не мог, задергался в руках Легрэ связанной птицей. И почти начал падать в обморок.

Кристиан резко отпустил юношу, встал, подхватил за талию и быстро расстегнул ремень на шее.

— Тихо, тихо, мой хороший, — сказал он, прижимаясь к ослабевшему герцогу своим горячим и таким несчастным за пеленой одежд телом, лишенным близости с Луисом. — Мы только начали... Потерпи. Ты меня слышишь?

Кристиан поймал губы Луиса своими.

Веки юноши дрогнули. Его целовали, прижимали к себе. Кристиан желал его и знал, что герцога скручивает желание, которое невозможно удовлетворить теперь. Очнуться значит вновь страдать от похоти, от огня, расползающегося по ногам и внутри — ноющая, острая, огненная... боль. А еще объятия и поцелуи.

— Луис, — позвал Кристиан требовательно. — Посмотри на меня. Немедленно.

"Не зови, не надо... нельзя... я не могу отказать сини глаз..." Юноша втянул воздух со свистом, крылья носа затрепетали, на тонкой коже бледность сменилась смущением.

Герцог посмотрел на Легрэ, всем телом ощущая близость. Хозяйскую. Повелевающую.

— Смерть только смотрит на тебя, приглядывается, — сказал Кристиан, вжимаясь бедрами в пах юноши, — не разочаровывай ее раньше времени... Ты заглянешь ей в глаза, обещаю. А пока, — рука сместилась ниже и сжала ягодицу почти до боли, — стой на ногах, я развяжу тебе руки.

— Хорошо, — отозвался герцог, дрожа и скрывая за опущенными темными ресницами свои страхи и сомнения. Нельзя чувствовать так сильно... Если бы Легрэ дал умереть от удушья, но ему мало, ему всегда будет мало, потому что тело его слишком горячее, слишком жалящее своими скрытыми и явными желаниями.

Убедившись, что юноша стоит на ногах, Легрэ обошел дерево и развязал руки Луиса, потом усадил его на землю.

— Веревку у себя между ног не трогай, а камень... Впрочем, — Кристиан потрепал герцога по волосам, точно собаку. — Ложись на спину. Ноги раздвинь шире — я хочу все видеть. Ласкай себя. — Легрэ пихнул Луиса ногой в плечо, опрокидывая на землю, на губы поползла усмешка. — Ну?

Мягкая трава приняла юношу в свою прохладу, щекотала спину, а плечо откликнулось болью на грубый жест. Герцог понимал, что это будет жестоко, что его вынудят... Не получится... Юноша раздвинул колени и закрыл глаза, пробегая ладонями и пальцами по животу, и каждое прикосновение давало понять, где сейчас боль сильнее или слабее. Пальцы коснулись члена, напряженно отозвавшегося на раздражение. Пытка становилась сладострастной и бесконечной. Потому что Луис и сам не ведал, что сейчас ему станет больно от любого движения, даже собственные пальцы вызывали по коже мурашки.

Легрэ не сводил пристального взгляда с юноши, немного отступил назад, склоняя голову то так, то эдак, будто оценивая открывшуюся взору картину. Нога наткнулась на длинную сухую палку и Легрэ нехорошо глянул на Луиса. То, что надо. Он поднял палку, мягко ступая по траве, вернулся к герцогу, конец палки уперся в камень, что торчал из тела юноши, пошевелил его.

— Здесь тоже сам, — бархатный голос Кристиана проникся нотками страсти. — Другой рукой.

— Прошу, — взмолился герцог, отворачиваясь, прячась за мокрыми волосами, которые продолжали прилипать к лицу. Но палка, что заставила двигаться камень в теле, настойчиво повторила движение. И Луис сдался приказу, доводя себя опять почти до обморока. Теперь голоса птиц стали едва различимыми, а похоть становилась невыносимой.

— О чем просишь? — беспристрастно отозвался Легрэ, боком палки отводя колено левой ноги в сторону, затем правой. — Шире разведи.

— Прости меня... Умоляю, — вскрики становились яркими, сочными, как созревающие на ветках плоды, которые взращивали трудолюбивые руки. — Пожалуйста...

— За что, Луис? — Палка прошлась по щеке юноши к подбородку, надавила слегка, отводя и фиксируя голову.

— Я тебя разозлил, — слабеющий, изнуренный, взлохмаченный, горячий, юноша закричал от резкой боли.

— Довольно. Отдохни. — Легрэ отбросил палку и, встав на колени, оперся двумя руками по обе стороны от головы юноши, нависая над ним грозной тенью. Он хотел Луиса — безумно, до боли в мозгах и в сердце, до глупой мелкой дрожи. Пальцы прошлись по губам. — Меня разозлил не ты, меня разозлил Фернандо. К твоим отступничествам я давно привык — они так же коротки, как жизнь бабочки, и так же часты, как смена дня и ночи. Злиться на тебя? Нет. Ты просто топчешься по моему сердцу, Луис, потому что ты такой, какой есть. Ты жесток.

В ответ Кристиан улавливал лишь тяжелое, мучительное дыхание. Отвечать на обвинения герцог был не в состоянии. Его всего трясло. Его голова кружилась от непрекращающегося адского пламени.

— Пожалуйста... прошу тебя... — стоны и сладко льющиеся по алеющим нежным щекам дорожки слез. — Я не буду топтаться...

— А что будешь? — вопросы Легрэ поразительно напоминали изощренную пытку. Он склонился и немного хищно прикусил губу юноши. — Давай поиграем в гляделки, сладкий мой. — Кристиан взял руку герцога и положил себе на пах, туда, где под тканью штанов пульсировала горячая внушительная плоть. — Не прячь глаз.

— Не надо, — сбивчивое дыхание и слова. И вновь он требует смотреть, дотрагиваться до очевидности падения самого Луиса. Передернутые пеленой мучения глаза жертвы ошалело столкнулись с синей стужей. — Я ничего не буду.

— Поцелуй меня, — приказал Легрэ.

Герцог исполнил приказ.. Губы его были влажными, умоляющими и одновременно призывными, бесстыжими, как будто хотели сказать, что мужчине все разрешено.

А тот жадно впивался в губы любимого, брал его, завоевывал, покорял глубокими проникновениями языка и властвовал безраздельно. Рука Легрэ легла поверх ладошки юноши, заставляя ласкать, направляя, надавливая, и Кристиан неожиданно сорвался на долгий стон. Он позволил себе еще минуту этого упоительного ощущения, потом отстранился, освободил член юноши от веревки и, ухватив за плечо, поволок к валяющемуся на берегу дереву. Уложив Луиса животом на большой ствол, который он предварительно укрыл одеждой, Легрэ завел руки Луиса за спиной предплечьями друг на друга и надежно стянул ремнем.

— Будешь, — сказал он, раздвигая коленом ноги герцога. — Ведь будешь?

Мелкая дрожь ледяными иголками вонзалась в позвоночник, сбегала к крестцу. Юноша выгнулся под Легрэ, заставлявшим усвоить один из первых уроков подчинения себе. Он не спрашивал — требовал. Не умолял — брал то, что хотел.

Луиса затрясло от осознания того, что он не может сопротивляться теперь. Да, хотел, умирал, расплавлялся. Сознание ускользало окончательно, сменяясь на тягучую тревогу.

— Если буду, — выдохнул юноша, — то это будет последний раз, Кристиан.

— Вот как? — Легрэ немного помолчал, хмыкнув, отстранился и направился за сумкой. Палку он тоже прихватил. Перешагнув через поваленное дерево, он сломал палку пополам и стал ввинчивать ее обломки в землю — один справа от головы юноши, другой слева. — А что потом?

Наблюдая за манипуляциями новоявленного барона, желание убежать становилось сильнее. Подстегивалось тем, что пытка просто так не закончится. В вопросе Легрэ звучала явная насмешка. Ей он утверждал, что даже если теперь Луис сдастся, то все равно будет спать со своим мучителем и дальше. Герцог зажмурился, глядя на то, как утопает палка в земле.

— Кристиан, остановись. Мне страшно...

От этих слов Легрэ на миг прикрыл глаза, мысленно повторяя их и наслаждаясь страхом Луиса, тянуло целовать и целовать герцога без устали, но Кристиан решил отложить это на потом. Сейчас юноша не ответил на вопрос, а следовательно, его ожидало новое наказание.

— Так что же потом? — терпеливо повторил Легрэ, заглянув в глаза герцога. — Или ты сам не знаешь?

— Не знаю... — опасность, исходившая от мужчины, путала мысли. Ожидание новой боли заставляло мерзнуть в такой погожий, ласковый весенний день. — Я уже не знаю, что будет даже через минуту. Прошу тебя.

Легрэ достал из мешка веревку и обоюдоострым кинжалом отрезал от нее кусочек длиною в два локтя.

— Что ж, — он вскользь поцеловал Луиса в губы, — если чуть подождешь, все узнаешь. — Кристиан обошел юношу сзади, наклонился и натянул веревку перед его лицом, показывая герцогу. — Открой рот и зажми ее зубами, — приказал он ледяным тоном.

Герцог отчаянно впился зубами в веревку. Еще есть силы, еще слышны голоса природы, еще ветерок пробегает по коже поцелуями. У каждого действа есть начало и конец. А тело — оно смертно. Оно дано лишь на мгновение. Оно не стоит того, чтобы держаться за него.

— Я вот все думаю о твоем отце, — начал говорить Легрэ, завязывая пару крепких узлов на затылке герцога, а после привязывая концы веревки к ремню на его руках так, что теперь голова Луиса оказалась запрокинута назад. — Чего он добивался от тебя, приучив так играть со смертью. Не знаешь? — Кристиан не ждал ответа на свой вопрос, он просто размышлял вслух, точно зная, что разговоры об отце Луиса заставят герцога страдать еще сильнее. А еще Легрэ знал, что иногда надо просто пережить прошлое и, отпустив свою боль шагнуть в будущее — другое, где боль — наслаждение, а страх слаще вина. — Ты не боишься смерти, сладкий мой, ты любишь ее страстно и нежно, с желанием любовника. Ты боишься совсем другого — когда кто-то держит в своих руках твою жизнь и управляет твоими желаниями. — Целуя Луиса в плечо, Легрэ слегка придавил его к бревну весом своего тела и, отпустив руку к его бедру, нежно погладил, потом — ягодицы, а в следующую секунду пальцы пошевелили камень в его заднем проходе. Кристиан обратил внимание на то, что тот почти ушел внутрь, а потому чуть-чуть подтянул его назад. — Неужели твой отец ни разу не трахнул тебя? Странно. Я бы на его месте не сдержался.

Юноша не мог ответить. Он просто ждал продолжения речи и строил стены невидимого храма вокруг. Они были свиты из золота, они пронизывали лучами пространство. Их высокие острые окна заполнялись невиданными витражами. Каждое стеклышко имело особый цвет. Храм был все больше, все выше. Свод его — темный, со звездным небом, горел свободой. Рассказ об отце и вопросы о нем? Герцог лишь краем уха ловил слова Кристиана. Отец... Он знал про то, что демоны приходят к Луису, он привлекает их, как сияющее солнце. Он исцелял юношу от их влияния. Смерть... Особые отношения со смертью... Не любовник, несущий доступность наслаждения... Печаль, окутанная очищением. Иди же ближе, Кристиан. Хочу увидеть твое лицо, когда человеческое обличье не скроет истинного облика. Иди ко мне, одержимый страстями демон, чтобы я взглянул на тебя с печалью. Дай познать, кто ты есть с твоей болью. С твоими страстями... Тело — пустое... Света сейчас так много...

Легрэ слегка прикусил кожу на плече юноши, с тихим напряженным вздохом освободил его тело от камня и обойдя спереди, снова отрезал кусок веревки, которую привязал к палкам и пропустил под горлом герцога.

— Эта веревка будет показывать мне, на каком уровне будет находиться твое горло, — пояснил он. — Если ты слишком сильно поддашься вперед, я замечу это, но на твоем месте я бы держал голову ровно, чтобы не случилось дальше. А чтобы ты получше понял условие, смотри сюда, — Легрэ присел перед Луисом на корточки и показал кинжал острием вверх. — Я воткну его в землю, вот так, — указательный палец аккуратно лег на кончик стального лезвия, сверкающего на солнце. — Здесь, в этом месте твое горло и кинжал соприкоснуться друг с другом. Ослабнешь и рухнешь вперед... умрешь.

Наконец он видел Кристиана — через пласты той черной мути, называемой телом — там, в самой глубине, на самом дне.. В каждом звуке, в тоне, в задающих путь словах — управляя телом, управляешь ли душой? Так хотелось бы задать этот вопрос мужчине, который прошел столь долгий путь, был так истерзан своей жаждой крови...

Было ли тебе больно в плену разбойников, Кристиан? Наверное, да — унизительно и больно. Но не так — не когда видишь тварь по имени не смерть, а человеческие слабости. Когда за каждую из них тебя наказывают — днями, годами, когда каждая твоя минута превращается в вечность. Кто ты здесь, на этой поляне? Мгновение в сияющем храме. Начинавшее закипать негодование отступило, сменяясь жалостью. И Луис отвел взгляд.

Легрэ воткнул кинжал рукояткой в землю, как раз под горлом Луиса и провозился с этим пару минут. Юноша не мог видеть, что он делает — только чувствовать. Закончив, Кристиан осторожно прихватил юношу за подбородок и ласково припал губами к губам. Веревка Легрэ ни капли не смущала.

— Люби меня, Луис, — шепнул он сладко, — возможно, это последнее, что ты сделаешь в своей короткой жизни. — Кристиан осторожно, всего на долю дюйма отпустил голову юноши вниз, и что-то острое уперлось в его кадык. — Не шевелись. Ты меня понял?

Юноша не мог улыбнуться в ответ, но если бы была такая возможность, то он, конечно, бы открыл сейчас Кристиану двери в свою короткую жизнь. Но те были плотно закрыты. И глаза тоже закрылись, чтобы не тонуть в бесконечном свете, который слишком ярок. В ушах зазвенела гулкая пустота. Душа, освобожденная от плоти, подошла к Легрэ сзади и провела ему между лопаток. "Тебе давно обрезали крылья, — сказала она печально. — Ты не научишься летать".

Кристиан осторожно отпустил герцога, поднялся на ноги и встал у юноши за спиной между разведенных ног. Ладони прошлись по бокам, лаская разогретую солнцем и любовью кожу, мягкие губы нежно коснулись ладони, согревая ее тяжелым дыханием.

Хрустальные капли стали падать вниз в ответ на ласку. Она злила Луиса, как мука. Танец... Танец слез по щекам. Искры солнца, запечатленные в утренней росе, когда туман растворяется в прохладе встающего утра. Быстрые картинки событий, где нет следов Кристиана — лишь иллюзии. Сколько иллюзий! Выйдешь ли ты из рощи? Нет... Если бы был смысл выходить, если бы там ждало счастье. Там нет ничего... Нет дома, нет семьи, нет никого. Фернандо? Глупость... гордец, которого умолять приходится о чувствах. Выбивать их с кровью. Здесь ты, утверждающий, что любишь, но лишь ищущий себе выход твоим демонам, чтобы в ответ не ненавидели, а отвечали любовью.

Прости-прощай. Игра со смертью. Один лишь шанс. Среди корысти, политики, грязного желания. Лезвие... живое, истинно любящее... откровенное, как сверкающий храм. Луис рванулся вперед, собираясь закончить постыдную игру, чтобы напороться на нож, но одновременно с этим палки в земле покосились, веревка на шее натянулась, принося дикую боль, запястья загорелись от того, что Кристиан удержал их, словно ожидал такой попытки. Герцог зарычал яростно, словно его поймали в капкан.

— Не так быстро, сладкий мой, — слегка придержав юношу, Легрэ подтащил его немного назад, не позволяя покончить с собой. Он склонился к уху Луиса, ловко и бережно освободил его рот от веревки и шепнул на ухо только одно слово: — Почему? — Кристиан был серьезен, обеспокоен донельзя. Он должен был знать, что творится в белокурой сумасшедшей голове герцога. Зачем юноша хотел свести счеты с жизнью? — Почему, Луис?

Тело, находившееся под мужчиной, продолжало дергаться, пытаясь освободиться. Отчаянно, с ненавистью...

— Сам скажи! Что ты хочешь? Оставь меня, пусти... Не хочу тебе ничего говорить... Пусти!

Кристиан молча отвязал веревку от ремней и позволил Луису опустить голову.

— Посмотри туда, — он указал на то место, куда воткнул кинжал, но оружия там не было — вместо него из земли торчала небольшая слегка заостренная палочка, которая бы переломилась пополам, если бы Луису вздумалось упасть на нее. — Я хочу, чтобы ты просто ответил. Почему? — Легрэ провел пальцем по щеке юноши, бережно стирая слезы.

Луис на секунду затих, а потом зарыдал, словно вся боль разом решила выйти наружу. Жестокий Легрэ! Любящий Легрэ! Игры со смертью? Попытки вырваться прекратились, и теперь герцог придавался тому, чтобы выпустить из себя скопившееся напряжение. Мысли, что Кристиан мог предать, мог убить, отступали перед благодарностью. И тут Луис понял, что не слышит и не видит леса, что остался лишь тот, кто задает вопрос.

— Нет смысла жить, если жизнь не имеет значения, — ответил просто Луис. Он всего лишь хотел сейчас тепла и ласки.

— Имеет. Твоя жизнь имеет значение для меня. — Кристиан поцеловал юношу в висок и распустил ремень на руках, а после сел на бревно и обнял герцога, согревая в своих объятьях. — Сильно испугался?.. Ну, прости.

Голова Луиса прижалась к груди мужчины, еще какое-то время он просто грелся в его мягких и сильных объятиях, постепенно приходя в себя и принимая ласку, почти ничего не видя и не понимая.

— Больно... Фернандо не понравятся следы... Что мне теперь говорить? — забормотал юноша. — Он тебя убьет...

Ласковые пальцы приподняли лицо юноши за подбородок и губы Кристиана соприкоснулись с его губами.

— Убьет?.. Что ж, пусть хотя бы будет за что, — и Легрэ сладко поцеловал юношу, соблазняя его, усадил на своих коленях к себе лицом. — Я хочу тебя Луис Сильвурсонни, — выдохнул он. — Сейчас.

Юноша покорно кивнул. Сдался, обвил шею, сцепляя пальцы. Раздвинув ноги взобрался на Легрэ. И теперь тонул в поцелуе, к которому и сам стремился.

Губы мужчины сминали всю предыдущую непокорность, и тело откликалось: ягодицы двигались навстречу возбуждению Кристиана.

Нащупав рукой член юноши, Легрэ страстно взялся за дело. Кровь стремительно разносила по телу новое, еще более восхитительное желание — быть нежным и самым единственным. Он ласкал Луиса, дразнил, возбуждал снова, целовал его лицо, избитые плечи, и в каждом поцелуе было — прости. Проведя рукой по бедру герцога, Легрэ тихо сказал:

— Я тебе солгал тут кое о чем... И кстати, любовь моя, с чего ты взял, что я на тебя злился?

— Ты ушел, ты с утра... — не удерживая стонов, Луис забыл, что говорить дальше, потянул завязку на штанах мужчины, продолжая подчиняться его рукам. — Ахх, ты был очень сердит... Еще! — голова откинулась назад, на шее проступали алые новые полосы.

— Я ушел из-за Фернандо. — Кристиан целовал шею Луиса, скользя ладонью по пояснице. — Он своим 'продолжай' словно давал разрешение трогать тебя... Словно ты его вещь. Мне стало противно... Прости меня, мальчик мой, но не мог я поступить иначе в тот раз.

— И ты прости, прости... — герцог вновь склонился, теперь же обнял горячими ладонями небритое лицо Легрэ, страстно впился в желанные губы, распаляясь от страсти. Затем освободил мужчину от мешающей одежды, чтобы обхватить одной рукой затвердевший член.

По телу Кристиана прошла слабая дрожь и он, прикрыв глаза, шумно втянул ноздрями воздух. Руки Луиса, его близость, его слова лишали Легрэ последнего рассудка. Кристиан придвинул Луиса к себе плотнее, и их члены соприкоснулись друг с другом разгоряченным бархатом кожи.

— Луис... Что же ты со мной делаешь? — Кристиан глубоко поцеловал юношу.

Язык проник в рот. Задыхаясь от страсти, герцог обхватил пальцами уже два члена и стал двигать нежно, осторожно, нетерпеливо постанывая от того, как становится горячо, как его живот заполняется лавой. Сначала отказал, а теперь дрожит от нетерпения, чтобы Легрэ вошел как можно глубже, чтобы брал без остатка.

Кристиан слегка сжал ягодицы Луиса. Наслаждаясь их глубоким поцелуем и единением плоти, он проваливался в такую бездну наслаждений, о которой ангелы в раю могли только догадываться. Произнести: 'мой', — пусть только в мыслях, но искренне, пусть только на миг, но по-настоящему, и отдать в его ласковые руки собственное сердце. Делай с ним, что хочешь, Луис, оно твое без остатка, и все мои демоны у ног твоих молят о любви и единении душ, сердец, плоти. Легрэ настойчиво подтолкнул юношу к себе, следуя желаниям, помогая себе рукой, неторопливо проник в горячую тесноту тела юноши. С губ барона сорвался долгий нетерпеливый стон.

Герцог сильнее впился пальцами в плечи мужчины, чувствуя, как его резко заполняет горячее, настойчивое чужое желание, превращаясь в собственное, которое стремится пропустить в свою узость целиком, без остатка.

— Боже! Кристиан... — Луис закрыл глаза. Его светлая кожа, с алыми разводами, стала влажной от резкости первых движений Легрэ. Кажется, мышцы непроизвольно сжались, пытаясь освободиться от чужеродного объекта, но член мужчины проникал все глубже, растягивая и до того подготовленные мышцы.

Удерживая Луиса одной рукой за талию, а другой лаская его естество, Легрэ в миг обратился в ненасытного зверя, который одновременно просил, брал, забирал все без остатка: каждый стон и тяжелые вздохи, каждое стремление навстречу друг другу, каждый глубокий толчок, вскрик, затуманенный негой взгляд. С каждым следующим движением — ближе к цели, точнее внутрь, быстрее, будто пытаясь разорвать это любимое тело надвое, добраться до самой сути. Упираясь лбом в грудь Луиса, Легрэ чувствовал, как смешиваются капельки пота, видел, как хрустальным бисером скользят они по животу юноши, к паху, теряются в завитках светлых волос. И для Кристиана в мире не было никого роднее и ближе, чем этот странный чувственный мальчик в его жарких звериных объятиях.

— Ты первый, — Легрэ задохнулся словами, едва сдерживаясь, чтобы не излиться. Но сейчас больше этого он хотел видеть лицо Луиса, ощутить его наслаждение.

— Да... ах... да, я... — воронка неистового потока, горчащего на коже щипающей болью, добавляла в сумасшедший ритм, который задал новоявленный барон, наслаждения. Герцог давно взлетал и падал, срывался на крики, переходившие в стоны, вновь кричал, теряя контроль над обладающим им зверем, что стремился брать как можно больше. Продолжалась ли их близость несколько коротких минут или растянулась в бесконечность, Луис не желал знать. Он лишь пытался прижаться к Легрэ ближе, открыться ему, пытаться отвечать, а потом пролился горячим восторгом на живот.

Кристиан тяжело дыша, прижал юношу к себе и судорожно вздохнув, отдался на милость ощущений — словно горячее солнце, вспыхнуло в месте единения их тел, мир исчез и остался только запах тела Луиса, его дыхание, его нежность. Легрэ затягивал этот момент как можно дольше, но, увы, пришло время возвращаться в лагерь. Перед этим, Легрэ омыл в водах ручья герцога, а после помог ему одеться.

— Знаешь, я бы как-нибудь хотел пригласить тебя позавтракать в лесу, — Легрэ мягко поцеловал Луиса в щеку и заглянул в глаза, а в следующий миг словно опомнился и схватился за сумку. — Ах да, я тут кое-что раздобыл для тебя. Где же она? Вот, — Кристиан достал из сумки небольшую книгу в коричневом переплете и протянул Луису. — Я помню, ты любишь читать, — сказал он смущенно и было странно видеть такого — простого, открытого и совершенно счастливого Легрэ.

Юноша взял книгу в руки. Повертел в руках, разглядывая своеобразный замок, а потом с легкостью открыл его... Не сколько секунд легкой ошарашенности, воспоминания того, как мужчина смывает пот мягкой тканью с плеч, со спины, затем протирает остро жгущим настоем, его ловкие движения при завязывании многочисленных лент и завязок на дорогих шоссах и бережное, почти поклоняющееся накидывание на плечи шелковой рубахи.

— Кристиан, — Луис поймал руку мужчины и потянул его к себе. — ты можешь приглашать меня не только в лес позавтракать. Я твой... Слышишь? Я люблю тебя... — алые зацелованные губы, блестящие глаза, лицо, полное красоты лишь от одних чувств.

Кристиан залюбовался, потом погладил Луиса по волосам, да так и остался теребить прядку светлых волос за ухом.

— Я знаю, — улыбнулся он, — и это знание — лучшее, что со мной случалось в жизни. Как бы не сложилась дальше, я всегда буду любить тебя, Луис, и если ты не выдашь никому моего секрета, я тебе открою страшную тайну: с тобой мне хочется не только заниматься любовью, но делать совершенно обычные вещи. Проснуться утром в одной постели, пройтись по берегу моря, пить вино под звездами, у костра, и слушать твои разговоры о совершенно пустяковых обычных вещах... Кажется, я совсем голову потерял из-за тебя.

— Правда? — почти детский восторг прозвучал в коротком вопросе. Прижаться близко, ощутить, что он рядом, что никуда не денется. — Я так боялся, что это ты предал... Что ничего нет на свете настоящего, что... Прости... Прости, что сомневался. Господи, какой я дурак! Кристиан, прости. — юноша обхватил Легрэ. — Пойдем, нам пора... Я беспокоюсь за Фернандо... Я понимаю, что вам трудно общаться с друг другом, но ему сейчас тяжело, и я боюсь за него. Они могут убить...

— Я тоже о нем беспокоюсь, — сказал Кристиан и вдруг осекся, отвел взгляд в сторону, словно признался в чем-то очень постыдном. Легрэ привел лошадь. — Садись в седло, я поеду позади. А что касается сомнений... Не надо извиняться. Мы все иногда сомневаемся и это совершенно нормально. Просто пообещай мне, прежде чем ты рассердишься на меня за что-нибудь в следующий раз, поговори сначала со мной, хорошо?

— Хорошо, — Луис не стал спрашивать, почему так изменилось лицо мужчины при упоминании короля, но это явно была не ревность. — Я тебе обещаю...

55

Обратный путь до монастыря отнял меньше времени — расстояние, которое почти две недели назад они с Микаэлем и Сеем одолели за день, теперь отняло всего пять часов. Да и то сказать, перерывы на отдых делали короткие, даже костер не всегда разводили... на ночь же бывшие монахи старались остановиться на постоялом дворе. Если такового в очередной встреченной деревеньки не было, обязательно находился радушный хозяин или не менее радушная хозяйка, готовые принять "купцов" — молодых, симпатичных и явно не стесненных в средствах. Гостеприимство щедро оплачивалось серебром. Судя по более или менее завуалированным намекам одной из хозяек, оное гостеприимство распространялось не только на кров, стол и ночлег, но еще и на кое-какие излишества, но Этьену с Николаем после дня в седле было не до излишеств совершенно.

К Валасскому монастырю они подъехали ближе к вечеру. Внешне все осталось по-прежнему, и Этьена неожиданно резанула острая тоска — с одной стороны, они возвращались сейчас домой, и так заманчиво было думать, что стоит переступить порог — и все вернется, и все будет как прежде — ежедневные труд и отдых, книги, молитвы, тайны, ссоры и примирения, беседы и перепалки, тепло рук и огонь глаз... Бывший библиотекарь покачал головой. Монастырь перестал быть их домом в ту самую ночь, когда они покинули его. Ничто уже не будет так, как прежде.

Спешившись, монахи подошли к воротам и постучались. Этьен нервничал, но старался этого не показывать, Николай так и вообще выглядел невозмутимым, как скала. Открыли им довольно быстро — и здесь тоже ничего особенно не изменилось, разве что привратников в коричневом и белом сменили привратники в красном.

В монастыре все еще присутствовал инквизитор, временно превратив святую обитель в резиденцию поборников чистоты веры. Неспешно проходило расследование, был объявлен "срок милосердия", и Фратори принимал всех желающих заработать себе индульгенцию за счет сдачи ближнего своего. Также активно проходила мобилизация в инквизиторскую полицию. И желающих находилось немало. Люди были напуганы резней в монастыре и трупами арабов, которых выкинули на обозрение под стены монастыря перед тем, как сжечь — их объявили чуть ли не солдатами армии тьмы. Так что оказаться в рядах самого могущественной на этой земле силы Церкви казалось в данную минуту наиболее привлекательным. По монастырю и близлежащим деревням шастало немало бандитского вида сброда, носивших отныне знаки отличия служителей инквизиции. Среди них легко могли затеряться прибывавшие в монастырь члены ордена охотников за нечистью. Простые люди трепетали в страхе — уже ходили слухи о том, что заполыхали первые костры.

Новоприбывших в монастырь "купцов" впустили легко и без вопросов. В монастырь теперь легче было попасть, чем выбраться оттуда.

— Падре Паоло примет вас, как только у него появится свободное время, — сообщил им человек в темной одежде и протянул руки за их вещами.

— Падре Паоло? — Этьен постарался ничем не выдать своего удивления. Вот как? Ну и отлично — не придется искать и спрашивать, осталось только подождать аудиенции. А дальше... а вот насчет "дальше" они пока ничего не решили. Да чего уж там, они и насчет "сейчас" не решили ничего — Николай, конечно, был уверен, что бумаги надлежит передать Фратори в целости и сохранности, у Этьена же такой уверенности не наблюдалось. — Хорошо, мы подождем. Здесь можно где-нибудь умыться с дороги?

Нашлись для "купцов" и вода, и по отрезу чистой ткани. Их разместили в двух крошечных кельях — в самом монастыре, а не в гостинице. С одной стороны, хорошо — все входы-выходы известны, с закрытыми глазами нашли бы, если вдруг что. С другой... это невольно наводило на мысль, что гостеприимство в любой момент может принять насильственный характер. Хотя... а чего они ждали-то?

— Николай, не знаю, как ты, а я хочу немного отдохнуть, — Этьен нервно теребил край рукава. — И переодеться. Я загляну к тебе через пару часов, хорошо? Если, конечно, падре Паоло не соизволит принять нас раньше...

Русич кивнул, глядя в сторону выхода. Нужно бы наведаться в сад, в тайничок. Проверить что да как, да еще кое-что прихватить.

— Хорошо, я буду тебя ждать, — и быстрым шагом почти побежал по коридору, пока никто не пришел. Прятаться не впервой, но лучше бы побыстрее все сделать.

Оставшись один, Этьен разделся и наскоро ополоснулся, с тоской вспоминая такие близкие и такие недоступные сейчас монастырские купальни. Натянув шафраново-желтые шоссы и чистую рубаху им в тон, франк стянул волосы шнурком, зажег свечи, достал из дорожной сумки купленные в городе нитки, иглу и палочку сургуча. Бледно-голубое блио так и осталось лежать на узкой монастырской койке — широкие рукава сейчас будут только мешать. Письмо, адресованное Паоло Фратори, лежало на столе. Нить немного отличалась, но Этьен решил рискнуть. Они рисковали в любом случае, сунувшись в пасть инквизиции. Будем надеяться, Паоло не заметит.

Накалив лезвие на свече, франк попытался осторожно отрезать от палочки кусочек сургуча. Первая попытка не удалась — сургуч раскрошился, да и ровно срезать не удалось. Во второй раз вышло лучше — аккуратный кругляш, совсем тонкий. Не толще печати. Должно получиться. Этьен снова раскалил лезвие, проверил его на предмет отсутствия копоти и только тогда, стараясь даже не дышать, срезал печать с письма. Получилось. В какой-то момент он не на шутку испугался, что сургуч переломится посередине, но видимо, сегодня Бог вкупе со всеми морскими дьяволами был на стороне бывшего библиотекаря. Печать — целехонькая — со всеми подобающими почестями была водворена на лист чистой бумаги. Оставалась нить, но разрезать ее и выдернуть не составляло никакого труда.

"Властью, данной мне от ** числа 1

* * *

года, сообщаю, что задание святой папской власти исполнено в полной мере. Бумаги переданы агентам во избежание попадания в руки, которые могут повлиять на исход дела, копии же и прочая документация находится в руках моих доверенных лиц. Оные доставят письмо, которое подтверждает их лояльность к святой инквизиции и полную готовность сотрудничать. Документы на Валассию переданы будут с агентом через две недели. Оригиналы заключенного брака содержат договоры на полное подчинение герцогу Сильвурсонни, который становится единовластным правителем территорий. Дабы сберечь наследника от претензий и опасности нападения, оный укрыт мной и воспитан в монастыре под именем Сей. Кардинал Себастьян Сальярси де Ксанте "

— Великолепно, — неизвестно кому сообщил Этьен, откладывая письмо в сторону. По застывшему лицу юноши и нахмуренным бровям, правда, было трудно сказать, что он в восторге от содержимого. — Значит, падре Ксанте... хммм...

Содержимое письма, а также свою лояльность и готовность сотрудничать можно было обдумать позже, а то и обсудить с Николаем, сейчас следовало приладить печать на место и вернуть письму его прежний непорочный вид. Прошив письмо заново и понадеявшись, что господа инквизиторы не так уж часто переписываются, чтобы оговаривать и запоминать в точности оттенок нити, франк расплавил на ноже заблаговременно отрезанный кусочек сургуча и осторожно капнул на узел. Попал не только на узел, но и себе на пальцы — хорошо, не на письмо, иначе все усилия пошли бы прахом — и, ругаясь сквозь зубы, опустил на расплавленный сургуч старую печать. Чуть-чуть выступило по краям, но это было не страшно — когда засохнет, разница будет совсем незаметна. Вот теперь можно и одеться по-человечески!

Вернулся Николай через полчаса довольным — тайник никто не обнаружил: вещи, оружие, деньги — все было в порядке. Потайная калитка тоже не была ни закрыта, ни завалена, и вообще не было никаких следов, что ей кто-то пользовался. Приведя себя в относительный порядок, русич решил наведаться к Этьену. Правда, оговоренное время не прошло, ну да ничего страшного. Через минуту он уже стучался в соседнюю келью.

Этьен как раз закончил шнуровать блио и теперь расчесывал волосы. Помимо всего прочего, это помогало ему сосредоточиться... обычно помогало, по крайней мере. Сейчас мысли шли вразброд, все время возвращаясь к содержанию злополучного письма... лучше б уж он не читал его, честное слово!

— Входи, — библиотекарь отодвинул засов, впуская Николая, и снова запер дверь. Похоже, предстоял серьезный разговор... хоть бы падре Паоло в ближайшие два часа был по горло занят своими инквизиторскими делами! — Николай, у нас большие проблемы.

Русич встревоженно посмотрел на Этьена — во что тот успел вляпаться за то время, пока его не было? Взгляд быстро метнулся по комнате и остановился на столе. Николай, глядя огромными глазами на пятна, заляпавшие стол, палочку сургуча и другие свидетельства неблагоразумного поступка библиотекаря, спросил севшим голосом:

— Ты открыл письмо? Хотя чего я спрашиваю... У нас проблемы из-за этого?

— Да. Нет. Наши проблемы связаны с самим письмом, а не с тем, что я его вскрыл. Себастьян — падре Ксанте — или кто он там еще — подставил нас как хотел. Там указано, что письмо передадут доверенные агенты инквизиции — а это рушит нам всю легенду с купцами! — Этьен нервно вцепился себе в волосы. — И это еще не все... далеко не все. Если бы в письме были внеочередные расшаркивания между высшими чинами церкви, я бы еще согласился изобразить из себя лояльного и готового сотрудничать агента. Но... — библиотекарь бесшумно подошел к выходу, беззвучно отодвинул засов и резко распахнул дверь. В коридоре было пусто — и правда, кому придет в голову подслушивать двух приезжих купцов, если совсем скоро скромными усилиями Фратори все их тайны и так станут достоянием церкви?

— Помнишь Луиса? Того мальчика, у которого ты пытался отобрать письмо... герцога Сильвурсонни? Так вот, в этой бумаге говорится, что настоящий герцог — вовсе не он, а Сей, наш садовник! И что якобы падре Себастьян всю дорогу был в курсе, и воспитал его в тиши и уединении, вдали от соблазнов... ты когда-нибудь слышал подобный бред?!

Николай сел на кровать, пытаясь осмыслить все, что сказал библиотекарь. Потер подбородок, обросший небольшой курчавой бородкой. Они решили, что так Николай будет менее походить на себя, но эта непривычная растительность на лице дико раздражала русича.

— А мне Себастьян говорил, что Луис к нам чуть ли не случайно попал. Как тогда он мог вроде бы растить Сея? Этьен, я тут не так давно, а вот ты, почитай, уже лет десять или даже больше. Как Сей сюда попал? — и, помолчав, добавил. — И вообще, с тех пор как мальчишка, Луис, у нас очутился, я Себастьяна вообще не узнаю. Со мной почти не общался, Легрэ приблизил слишком.

Николай опять раздраженно потер подбородок.

— Сея Себастьян привез. Пять или шесть лет назад, не помню точно, — Этьен прошелся от двери к столу и снова вернулся к двери. — Как он его растил — это, конечно, отдельный вопрос... но вспомни, мальчику действительно очень многое позволяли и спускали с рук. И Кристиан его не трогал, между прочим — ну, за исключением того последнего раза. С другой стороны, если Сей действительно герцог и предполагалось, что со временем он займет свое место именно в этом качестве, подобное воспитание никуда не годилось, разве что он должен был стать марионеткой на троне... под чутким руководством падре Себастьяна, ага. Кстати, раз уж о нем зашла речь... тебе что-нибудь говорит имя Антуан Сальярси?

— Антуан? — удивился Николай. — Не припомню. И, Этьен, ты посмотри на Сея! У него же даже манер нужных нет. Да он за столом правильно сидеть не сможет! Я уже не говорю о том, чтобы говорить, — русич задумался. — Слушай, а ведь Сей даже читать не умеет. Если он герцог, то Себастьян его хотя бы чтению должен был научить. А Сей только с садом и работал.

— О чем и речь, — вздохнул библиотекарь. — Но в письме сказано, что герцог Сильвурсонни — именно наш садовник... вот подумай, что нам по этому поводу скажет Паоло Фратори? Автора данного замечательного послания у него под рукой не будет... зато будем мы. И от этой мысли мне, знаешь ли, как-то неуютно. Что же касается имени, — Этьен продолжал измерять келью шагами, — это мирское имя нашего падре. И у него есть очень веские причины больше не пользоваться им... однако письмо было подписано "Себастьян Сальярси". Как ты считаешь, что это может значить?

— Меня тут же отправят в пыточную, как пить дать, — нахмурился Николай. — Падре Паоло уверен, что я хотел предать Себастьяна, а тут получается, что я заявлюсь с бумагой, что я агент инквизиции. Инквизиция водит за нос инквизицию? А я между ними. И если так, то он может и не поверить письму про Сея. И получится, что и всем остальным бумагам.

Русич задумчиво подергал за бородку и чертыхнулся.

— Кстати, с чего ты решил, что мирское имя у Себастьяна — Антуан? Он всегда Себастьяном был.

— Не всегда. Это длинная и темная история... его когда-то самого чуть не поджарили. Может, обращал внимание, у него шрам на руке? Он не стал бы ни за что светить свое имя перед инквизицией, — Этьен сдвинул брови, — да и сам бы в инквизицию вряд ли подался — после такого-то знакомства... Одно из двух: либо падре навешал мне в свое время лапши на уши — хотя я решительно не понимаю, зачем — либо тут что-то капитально нечисто. И знаешь, Николай... я скорее склоняюсь ко второму. Не думаю, что Себастьян мне врал — нет, ну то есть он врал, конечно, но вряд ли в этом, о таком не врут.

— Этьен, — русич покачал головой, — из инквизиции за просто так не отпускают. Либо сразу же после первого допроса, либо не выпускают вообще.

— А его и не отпускали. Он сам... отпустился... потому у меня и вызывает очень сильные сомнения тот факт, что наш падре после этого заделался инквизитором, да еще и дослужился до высоких чинов. И напоминать свою подлинную фамилию... — библиотекарь, прекратив наконец мельтешить, уселся на кровать рядом с Николаем. — Короче, тут всего два варианта: либо Себастьян выдумал историю своих нежных отношений с инквизицией от и до, либо нет. А вот что из этих вариантов может следовать... В первом случае никакого Антуана Сальярси просто не существует... или существует, но с инквизицией он никогда не сталкивался... или сталкивался, но Себастьяну Сальярси это ничем не грозит. Но я тебе уже говорил, что в этом случае верю падре. Сложно объяснить почему, просто верю. Едем дальше. Если насчет инквизиции правда... а здесь уже получается весьма интересно. Первое: еретик Антуан Сальярси сбежал из-под карающей длани инквизиции, сменил имя, а фамилию сменить забыл? Не верю. Второе: еретика, вместо того чтобы казнить, завербовали, и он со временем занял высокий пост в инквизиции? Сомневаюсь. Николай, у тебя какие мысли есть?

Русич огляделся и вытащил из кармана бутылочку.

— Коньяк будешь? — спросил он, разливая по стопочкам, извлеченным из другого кармана. — Что-то мне в преддверии общения с палачом выпить захотелось. Ну, за русича и франка во вражеской стране!

Николай опрокинул рюмку и продолжил.

— Этьен, я не верю, что Себастьян меня мог так сильно подставить. Он же не мог не понимать, что посылая меня с таким письмом, просто вынуждает падре Паоло отправить меня в подвалы. Для более тщательного общения, так сказать. Да и раньше за Себастьяном не замечалось ни, — он хмыкнул, — любви к инквизиции, ни знакомств. Как точно было подписано письмо?

— Себастьян Сальярси, кардинал Ксанте, — франк задумчиво потеребил волосы, сделал глоток. — Я тоже не думаю, что он стал бы тебя подставлять... если только после той выходки... да не, тогда он просто не стал бы тебя откачивать. И по срокам тоже не подходит — это письмо давно лежало у Фабрицци, ожидая гонца. Ну вот честное слово, ерунда какая-то выходит! То падре исправно делится информацией и озадачивает всю нашу банду, то вдруг приближает Кристиана, а мы вроде как побоку... То он жертва происков инквизиции, то сам инквизитор и ажно кардинал... Как будто два разных человека! — Этьен внезапно замер, уставившись в пространство остановившимся взглядом.

— Два разных человека... — почти неслышно и с каким-то ужасом прошептал он. — Николай... скажи, что я схожу с ума.

Русич плеснул еще коньяку и насильно вручил стаканчик Этьену. Бывший библиотекарь почти всю сознательную жизнь прожил в монастыре, общался только с братьями да с контрабандистами, а Николай много всего перевидал за свою жизнь — убежав из дома в двенадцать лет, он побывал и разбойником, и солдатом, и монахом. Да и монахом-то он был почти номинально — на нем лежала торговля по всей Валассии. Так что на земле русич стоял тверже, чем его друг, и священного ужаса после последней фразы франка не испытал.

— Это все объясняет, — он опрокинул стаканчик. — Просто все. Если Себастьян не кардинал, вернее кардинал не Себастьян, то ему на нас наплевать. Можно и пожертвовать. К тому же, Себастьян, если бы был кардиналом, не мог последние пять лет безвылазно просидеть здесь. Кардиналы — они там, — русич ткнул рукой в потолок. — Вернее, в Риме. Не сидел бы тут кардинал. Этьен, ты выпей.

— Ага... — франк растерянно поднес стаканчик к губам, потом тряхнул головой и решительно опустошил. — Да, тогда все сходится. Еретик Антуан Сальярси и инквизитор Себастьян Сальярси. Очень удобно... особенно если они настолько похожи, что с первого взгляда и не отличить. И в Валасском монастыре они бывали оба, — если подумать, Этьен, вспоминая свои беседы с аббатом, неоднократно ощущал некую неуловимую неправильность. Бурные обсуждения вчетвером очередной проблемы — еще не семья, уже не разбойничья шайка... и их главарь, не цепной пес, но волк, способный не только рычать и щериться, но и перегрызть глотку. Неторопливые беседы при свечах в библиотеке и испытующий прищур черных глаз. Вкрадчивый хитрый лис. В Себастьяне словно одновременно сосуществовало два разных характера, это удивляло, порой вызывало страх, а порой...

— Чует мое сердце, что последние пару месяцев мы общались с тем, который кардинал. А с момента прибытия Паоло Фратори в монастырь и до моего отъезда они там, кажется, вообще оба одновременно крутились.

— Ну и что делать будем? — Николай нахмурился, посмотрел на бутылочку и решительно спрятал ее в карман. — Мне что-то доказывать свою верность неизвестно кому расхотелось.

Ответить библиотекарь не успел, так как в дверь постучали. На пороге возник служитель инквизиции и сообщил, что Фратори желает побеседовать с гостями. В ответ на то, что подорвались оба, тот холодно обрезал — "По одному".

"Купцы" обменялись взглядами.

— Я, — Этьен проигнорировал предупреждающе сжавшую плечо руку Николая. Расправил похожие на крылья рукава блио и шагнул к двери, беспечно улыбаясь. — Давно мечтал встретиться с падре Паоло!

Служитель молча кивнул и жестом пригласил следовать за ним.

* * *

Фратори ждал в библиотеке. За одним из столов располагался секретарь с пером и бумагой, готовый записывать каждое слово, за другим — двое свидетелей в монашеских одеяниях. Паоло сидел отдельно, перебирая в пальцах четки с распятием.

— Входите, сын мой, смелее, — кивнул он показавшемуся в дверях молодому человеку. — Назовите себя и цель вашего прибытия в Валасский монастырь.

— Этьен Монжуа, — бывший библиотекарь почувствовал легкое головокружение, оказавшись в окружении знакомых стен, предметов и книг. Только вот он здесь больше не хозяин... вообще никто. И не стоит об этом забывать. Мужчина в красном не казался каким-то особенно зловещим или пугающим, напротив, даже располагал к себе... но Этьен отлично знал, насколько обманчивым может быть подобное впечатление. — У меня письмо для инквизитора Паоло Фратори.

Изображать из себя кающегося юноша не видел смысла. Первоначально он собирался повалять дурака, а потом разбираться по обстоятельствам, отдавать ли вообще эту несчастную бумажку, но падре Паоло явно не был тем дураком, которого стоило валять, да и присутствие свидетелей не особенно вдохновляло.

— Ну что ж, вы по адресу, — Паоло требовательно протянул руку.

— Прошу, — Этьен выудил из широкого рукава заветную бумагу, молясь про себя, чтобы инквизитор не заметил манипуляций, произведенных им с печатью.

Паоло взглянул на печать, скептически приподнял бровь и разорвал конверт. Бегло взглянув на подпись, он поднялся.

— Этот вопрос стоит обсудить наедине, сын мой, — кивнул он Этьену, — Следуйте за мной.

Фратори, лишь оказавшись в своих покоях вместе с принесшим письмо молодым человеком, позволил себе внимательно прочитать бумагу. На его лицо медленно заползала хищная улыбка. Ну что за подарок принесли ему прямо в руки?!

— Откуда у вас это? — Паоло помахал письмом, пристально глядя на Этьена.

— Мы с другом останавливались здесь по пути в Аталию — помолиться об удачной торговле и очистить душу исповедью, — улыбка инквизитора юноше очень не понравилась. Что там Николай про него говорил? Вцепится как клещ? — Падре Себастьян, узнав, что наша дорога лежит в Улазью, попросил оказать ему услугу и забрать некоторые бумаги — он знал, что у нас они будут в полной сохранности. Вообще-то говоря, мы предполагали застать его здесь, засвидетельствовать почтение, получить благословение и передать его поручение в более надежные руки... и даже не рассчитывали на такое везение, как личная встреча с вами! Как бы то ни было, я очень рад, что наша миссия успешно завершена.

— И когда же вы здесь останавливались? — голос инквизитора был спокойным и невозмутимым.

— Чуть больше двух недель назад, — Этьен попытался скопировать невозмутимость Фратори, хотя до истинного спокойствия ему было ой как далеко.

Паоло покивал, что-то прикидывая.

— Знаете, что случается с гонцами, приносящими дурные вести? — задумчиво спросил инквизитор.

— Подозреваю, что ничего хорошего, — осторожно предположил библиотекарь. Идея передать письмо Паоло Фратори нравилась ему все меньше и меньше, и то, что он был ее автором, нисколько не утешало. Ну что ему стоило послушаться тогда Николая?! Или хотя бы собственного здравого смысла...

— Вы всерьез думаете, что я поверю, что документы с ТАКИМИ сведениями Себастьян велел передать каким-то проходящим купцам, которых видел в первый раз в жизни?! Ну Себастьян, судя по этому письму, считает меня идиотом... но он-то сейчас далеко, а вам-то, молодой человек, сия роскошь непозволительна, — язвительно закончил Паоло. — Так что если вы мне сейчас честно не расскажете, кто вы такие, я подвешу вас обоих на дыбу и буду разукрашивать вас каленым железом до тех пор... ну пока мне не надоест... — всю эту тираду он выдал все таким же тихим голосом и даже сопроводил благожелательной улыбкой.

— А если вы мне не поверите или вам не понравится то, что услышите, что вы сделаете? — грустно спросил юноша. — Впрочем, догадываюсь. Подвесите на дыбу... и как вы там обещали? Пока не надоест.

Этьен сейчас испытывал не столько страх (хотя пугающие угрозы Фратори в любой момент могли стать еще более пугающей реальностью), сколько сожаление. Он чертовски жалел, что не сжег это проклятое письмо еще в Улазье... или, по крайней мере, после того, как ознакомился с его содержанием. И чувствовал, что не раз еще пожалеет. Уж придумали бы они с Николаем достойную причину поездки в монастырь, не переломились...

— Разумеется, он нас не первый раз видел — мы часто встречались по делам. Вы же знаете, наверное, Валасский монастырь торгует вином, шерстью... да много чем.

Фратори вздохнул: откровенничать с ним явно не желали.

— Ну вот скажите мне, молодой человек. Мне просто интересно. Что же вас заставило по просьбе аббата добровольно соваться в лапы инквизиции?

— Сами же только что сказали — просьба аббата, — как ни смешно, Этьен говорил чистую правду. По крайней мере, ее часть. У него была уйма причин не ехать сюда вообще, но все их перевесило упрямство и... привычка? Юноша коротко выдохнул, откидывая волосы со лба. Привычка здесь давно уже была ни при чем.

— Ну понятно, наш ушлый аббат обладает потрясающим даром убеждения глупеньких наивных юношей, — усмехнулся Фратори, — Жаль, у меня такого дара нет. Эта бумажка, — мужчина снова небрежно помахал письмом, — уничтожила карьеру Паоло Фратори... но зато обеспечила новую жизнь Полю Фьери. Я уезжаю отсюда немедленно, потому что чует моя задница, недолго стоять этому монастырю. И вам не советую тут задерживаться, — Паоло подмигнул ему. — Вы свободны. И не растрачивайте свою удачу зря, — и мурлыкая под нос "Тонкий танец игр на чужбине", он начал собирать вещи.

— Что ж, благодарю за аудиенцию, падре, и счастливого пути, — юноша направился к двери. На языке уже вертелось "Передавайте привет Ксавье", но дерзость — не самое подходящее завершение беседы... и не самое безопасное.

Как только Этьен вышел из комнаты, инквизитор направился к потайной двери, которую показал ему Ксавье. Нырнул на минуту в темный ход, на ощупь найдя тайник, и вытащил оттуда пузырек темной жидкости — один из тех, что нашли когда-то в лекарне. Паоло вынырнул на свет, посмотрел на свое маленькое сокровище и погладил стеклянный бок, усмехаясь. Эта штука стоила больше всех интриг, которые пытался развести Ксавье. Жаль, что он только недавно раскрыл ее свойства, решившись испытать его на парочке оставшихся в живых монахов. Знал бы раньше, они бы с Ксавье давно уже отдыхали в шато Фьери на юге Франции. Собрав самое необходимое — деньги, документы, сменную рубашку, Фратори направился прямиком к конюшне и выбрал лошадь покрепче. В воротах никто не посмел приставать с расспросами, и Паоло уехал прочь по пыльной дороге, не жалея ни о чем из того, что оставлял за спиной.

— Ну что я могу сказать, Николай, — начал библиотекарь, когда дверь кельи закрылась за его спиной. — Можно сказать, мы легко отделались — падре Паоло сейчас собирает свой инквизиторский скарб в намерении как можно быстрее сделать ноги. Нам с тобой он посоветовал последовать его примеру — что-то он там такое понял из этого письма и сделал вывод, что здесь скоро будет жарко. А так отлично побеседовали — никаких тебе подвалов, кнутов и каленого железа... одни только угрозы, но угрозы, знаешь ли, шрамов не оставляют!

— Как это? — русич был полностью ошарашен, но тем не менее это не помешало ему как можно незаметнее спрятать кастет. Все время, пока не было Этьена, он судорожно думал, что же ему делать, если за ним придут. Варианты были разные — от покорно последовать за служками до заставить довести его до франка и просто силой забрать невыносимого библиотекаря. Конечно, Николай не мог забрать весь свой арсенал из тайника, но уж кастет и засапожные ножи не должны вызвать удивления. И большой нательный крест. И... На этом моменте он себя ограничил. Так что поспешному удалению из поля зрения Этьена подлежал только кастет.

— А вот так! — развел руками библиотекарь. — Так что будем делать? Последуем хорошему совету? Или попытаемся все же разобраться с так некстати... или наоборот, кстати оказавшимися в наших руках тайнами и секретами? Кстати, бумаги-то все у нас остались, я Фратори только письмо отдал.

— И только из-за письма падре Паоло вдруг резко решил уехать? — Николай с недоверием уставился на друга. — Что ты еще ему сказал?

— Да вроде ничего такого... Как условились: мы — купцы, заезжали в монастырь по дороге в Аталию, падре Себастьян давно ведет с нами дела и поэтому доверил забрать его письмо... Видимо, он знает про эту историю с герцогом что-то, чего не знаем мы.

Этьен сел на кровать, плеснул себе в кружку воды из кувшина, сделал несколько глотков — после общения с инквизитором горло пересохло, а сейчас еще предстояло беседовать с Николаем.

Русич продолжал недоверчиво смотреть на библиотекаря.

— Этьен, ты понимаешь, что если папский инквизитор решил не допросить тебя как следует, а уехать, то это дело пахнет еще более дурно, чем можно было предположить? Я зайду за тобой через пятнадцать минут, собирайся, — решительно сказал он, поднимаясь с места.

— Постой, Николай, — франк поставил пустую кружку на стол и устремил вдохновенный взгляд на русича. Именно что вдохновенный — знакомые искорки в светлых глазах и лукавая полуулыбка не оставляли сомнений: Этьен снова намеревался во что-то встрять. — Мы только что наткнулись на такую сногсшибательную тайну. Два герцога, два падре Себастьяна... два папских инквизитора... тебе самому разве не интересно узнать, в чем смысл этой хитровывернутой игры разумов? Тем более, если провернуть все по-умному, нам это практически ничем не грозит.

Русич застонал про себя — Этьен что, решил, что он попал в одну из своих любимых книг?

— Что — все? Этьен, ты хочешь головы лишиться? — с отчаянием спросил он.

— Почему сразу головы? — оправившись от переживаний по поводу целостности своей шкуры, посетивших его во время аудиенции у Паоло Фратори, библиотекарь, кажется, был склонен переоценивать свои ум и хитрость. — Если мы сейчас уедем куда глаза глядят, то точно ничего не выясним. А вот если останемся... Слишком уж много ниточек тянется к нашему монастырю, рано или поздно они должны завязаться в узел... и наверняка это случится здесь. Падре Паоло это тоже понимал, но видимо, у него есть основания этого узла опасаться. Понятия не имею, какие, может, у них с падре Ксанте свои внутренние трения. Мы же с тобой не такие заметные шишки и вполне можем затеряться. Всего-то и надо переодеться обратно в рясы — и готово, мы вновь смиренные монахи Валасского монастыря, никуда и не пропадали. После отъезда падре Паоло здесь будут твориться хаос и бардак, никто и не заметит парочки лишних братьев... это если о людях Фратори говорить. А для своих мы вроде как всегда тут были — ну, мало ли, старались лишний раз глаза инквизиции не мозолить.

Николай выругался, не сумев сдержать распиравших его эмоций.

— Этьен, зачем? Зачем тебе это нужно?

Зачем? Хороший вопрос. Прежде чем отвечать на него Николаю, имело смысл ответить самому себе. Честно, а не как обычно. Зачем ему знать, в чем смысл сложной многослойной интриги, в которую втянуты благородный герцог Луис Сильвурсонни и монастырский садовник Сей, король Фернандо и инквизитор Паоло Фратори, Себастьян... нет, Антуан... и тот, второй? Наверное, потому что иначе Этьен не мог. Уже не мог. Ему необходимо было разобраться в происходящем и в себе самом. И в Себастьяне, как бы там его ни звали. Пусть уже тот огонь, из-за которого иногда больно дышать, или погаснет, или разгорится до неба... пусть даже его самого дотла спалит. Или-или... но поджариваться изо дня в день на тлеющих углях ему изрядно надоело.

А вот Николая в свою персональную глупость и ее возможные последствия втравливать совсем ни к чему. Соврать ему что-нибудь умное, что ли?

— Понимаешь, я... — и тут же стало понятно, что умное врать не получится, вообще врать не получится, а правда... очень она нужна Николаю, такая правда, опять расстроится ведь. — Николай, я останусь. Мне нужно знать... иначе спать спокойно не смогу. Ты уезжай лучше — в Улазью или еще куда, а то действительно, мало ли что... не все же тебе своей шеей за мою дурь расплачиваться. А я не могу сейчас уехать. Только не сейчас.

Русич смолчал — губы сжимались болью и осознанием.

— Тебе какие мантии нужны — наши или инквизиторские?

— Зачем инквизиторские? — растеряно переспросил Этьен. — Просто ряса, самая обычная, наша... Подожди, ты что, тоже остаться собираешься?

— С нашими вообще проблем не будет, да хотя бы из тайничка достать или из келарной, — кивнул сам себе Николай. — Только нам тогда нужно из этих келий по-быстрому уходить. Куда бы? — русич задумался. — Оптимальнее всего — к себе вернуться. Вряд ли наши кельи кто-то занял, — он бесшабашно улыбнулся и накинулся на франка. — Ты чего стоишь? Быстро вещи собирай!

— Николай... — библиотекарь крепко обнял русича, утыкаясь носом куда-то в район могучего плеча. — Черт... спасибо. Мне ужасно не хочется навлечь на тебя какую-нибудь гадость, но как же я рад, что ты остаешься!

Этьен широко улыбнулся, хотя глаза его подозрительно блестели.

— Собирать особо нечего, все тряпки я еще раньше в сумку запихал. А насчет келий... библиотеку заняли люди Паоло, поэтому к себе я пока соваться поостерегусь. Через пару дней, когда все это осиное гнездо разлетится — другое дело, а пока, видимо, перекантуюсь у тебя, на твои хоромы вряд ли кто позарился. Ну так что, друг мой неуловимый агент, сумки в руки — и да здравствует превращение лояльных купцов в праведных монахов?

Николай только глаза закатил к потолку — вот неугомонное создание! А Себастьян еще говорил, что русич с ветром в голове. В голове франка не ветер, а буря наблюдается, пожалуй!

— Этьен, будь добр, сделай постное выражение лица, иначе нас спалят, не доходя до келарной! Или тут уж посиди, подумай о сущем, пока я рясы принесу. Хотя тебя здесь оставлять... — Николай с недоверием оглядел друга. — Значит, посидишь у меня!

С этими словами, он схватил Этьена за руку и почти поволок его в свою келью, не забывая внимательно оглядываться по сторонам для контроля обстановки.

56

Ксавье немедленно развил бурную деятельность. Бывшие гвардейцы преобразились в служителей инквизиции, падре Ливо было поручено организовать общий сбор деревни на площади перед церковью. Но первое, о чем было необходимо позаботиться — перенести предположительно околдованного Ксанте под защиту стен божьего храма. Ливо, причитая и шепча молитвы, отправился собирать прихожан, оставив комиссара инквизиции наедине с раненным. Ксавье проводил его задумчивым взглядом и склонился над Себастьяном, пытаясь понять, насколько тот в сознании.

Аббат открыл глаза не сразу, хотя чувствовал аромат, исходивший от рыжеволосой бестии, которую он заметил в свите Паоло очень давно. Теперь присутствия Ксавье выглядело весьма странным — здесь, вдали от Валасского монастыря. Веки поднялись, и черные пропасти уставились на молодого мужчину, в котором Себастьян сейчас, так близко, увидел и много сил, и хитрости, и еще чего-то — пока неопознанного.

— С воскрешением, падре, — Бес усмехнулся своей бесовской улыбкой, — Как самочувствие? Сможете выдержать серьезный разговор или Вас сразу прикончить, чтоб не мучился?

— Вы, однако, любезны, милейший, — улыбка расползалась по лицу и была почти отеческой. — Признаюсь, я удивлен вашему появлению.

— Ах, я польщен! Удивить такого пройдоху, как Вы! — Ксавье с удовлетворением отметил, что Ксанте уже способен и улыбаться и болтать, но даже не подумал отстраниться, все также близко нависая над мужчиной. — Но к делу, у нас мало времени! Ваш чертов травник отправился к королю, а значит, скоро сюда пожалуют гвардейцы Его Величества. Назовите мне хоть одну причину, чтобы не выдать Вас им, — он сократил расстояние между ними еще на дюйм, щуря серо-голубые глаза со стальным отблеском.

— Причину? Не выдать? — скрывая боль в груди и не совсем понимая, почему собственность инквизиции так вольно разгуливает вне зрения паоло, падре Ксанте продолжал изучать стальной блеск маленького хищника — юркого и быстрого, ловкого и, несомненно, злого. — Любезный, придумайте причину сами. Раз вы здесь, она есть.

— Я наверное должен представиться. Я комиссар местной инквизиции и верный слуга французской, отправивший на костер немало ведьм и колдунов. Ксавье Морруа к Вашим услугам... хотя, боюсь, это вы к моим. Ну да как договоримся. Позвольте выразить свое восхищение Вами, Себастьян... или как Вас там еще? Такого изворотливого и безжалостного мерзавца еще поискать! — он ухмыльнулся, — И я бы не против взять Вас к себе в напарники, а то Паоло, знаете, на поверку оказался таким мягкотелым... Но сначала придется доказать мне свою лояльность. Вы же не думаете, что после Вашего прокола Вам удастся вернуться в Рим чистеньким и восстановить свое положение? Хотите новую шкурку, Себастьян? Я могу ее предложить в обмен на чужие, — его улыбка наполнилась сладким ядом.

— Неужто? — Себастьян вскинул бровь. — На грани смерти заманчивое предложение, Ксавье Морруа. Однако что-то плохо понимаю, напарники — это кто? Впрочем, — мужчина перевел дыхание, которое сегодня было гораздо чище благодаря сильным снадобьям Микаэля, — слабенько начинать с угрозы и предательства... Вернее поиграть на нервах. Так? Укусить за слабость... — аббат приподнялся на подушках и почти сел. Теперь ему было гораздо проще дышать. — Предлагайте шкурку коли она по мне окажется. Пока лишь появление гвардейцев выглядит весьма внушительно.

— Ой, Вы посмотрите-ка! — Ксавье пришлось отстраниться, когда Себастьян сел, — При смерти, да еще и в королевском розыске, а все равно торгуется! — он театрально всплеснул руками, — Вы меня положительно восхищаете, Себастьян ! Но про напарника пока только комплимент, какой мне толк в том, кто еле дышит?! Но зато здесь, — он приставил пальчик ко лбу мужчины, — Имеется кое-что ценное, что я готов купить. Заложите мне официально всю верхушку Вашего провального заговора, и на костер пойдет только Ваша старая шкурка, а Вам будет новая. Французской выделки, — он выдал улыбку торговца, расхваливающего свой товар.

— Наверное, милейший Ксавье, вы не совсем понимаете, что то, что вы называете заговором, является важнейшим политическим гамбитом, — аббат вдохнул осторожно, стараясь не тревожить рану. — И банальный агент франков на фоне большой политики выглядит довольно жалко. Как я понял, мы находимся на территории Аталии? — новая передышка между словами. — Так что королевский розыск и королевское самовольство на чужой земле — вот опасная игра. Так что вы готовы мне предложить, кроме шкурки. Я то вам шкурку могу сберечь, а не подпалить даже в предсмертном состоянии. Вот обратного результата можно добиться, если только вы не посланник Папы.

— Ой, ну какая прелесть! Вы, значит, тоже не в курсе всех интриг, происходящих в Риме, — Ксавье сладко улыбнулся, — Вот сейчас и подумайте хорошенько, что же это у нас получается. Вас послали проворачивать весь этот политический гамбит... при чем эту сомнительную аферу доверили человеку с сомнительной репутацией... человеку, которого зачем-то подобрали с дна... Не наводит на мысли? — лисичка хитро ухмылялась сквозь отливавшие лиловым глаза, — А Вы еще и с треском ее провалили... За что лично я должен сказать Вам спасибо. А что касается Вас. Думаете, Вы такой незаменимый человек в Риме? Вы знаете, какая там сейчас происходит грызня? За Ваш провал с удовольствием схватится оппозиция, а те, чье положение Вы пошатнули, открестится от Вас со вздохом облегчения. Ах, я прямо-таки представляю, как сейчас зашевелится это осиное гнездо, когда туда дойдут весточки, полетевшие ото всех наблюдателей. А их тут мнооого... — рыжие бровки взлетели вверх, — А мы с Фратори еще выдадим им прекрасный повод, не замарать свою совесть. Так что королю мы вполне можем помочь оформить Вашу казнь официально, власть Церкви не имеет границ, как Вы понимаете, а благодарность Фернандо нам не помешает.

— Хорошо поет птичка по весне, — ласково улыбнулся Себастьян. — Допустим, я поверил всему, что она мне сейчас заливает на ушко. Сильно испугался и поддался искушению. Так что же надо яркой птичке от раненного изменника, провалившего задание? — аббат благосклонно кивнул молодому человеку, изучая его тонкое, красивое лицо, совершенно не испорченное ожогом на губах.

Ксавье придвинулся к нему ближе, интимно заглядывая в глаза: — Искушение — это моя вторая профессия. Так что не пытайтесь устоять, — он подмигнул ему, кокетливо взмахнув длинными бронзовыми ресницами, — И яркая птичка уже ясно прочирикала, чего хочет. Расскажите мне все подробно про заговор. С именами. Пока без протокола. Эта информация все равно не выйдет за пределы Церкви, это внутренние разборки инквизиции. А официальная версия в том, что Вас околдовали. И пока Вы под юрисдикцией инквизиции, король Вас не тронет. Хотя наш Фернандо такой взбалмошный, — Ксавье изобразил мечтательную улыбку, однако глаза сверкнули откровенно наглым выражением, — Что я бы только на это не рассчитывал.

— Это я уже понял, — вдруг посерьезнел мужчина. В выражении его лица появилось сочувствие. — Покажите ваши бумаги, милейший Ксавье. — глаза сощурились. — Мне будет приятно только рассказать все такому бравому интенданту инквизиции. — Себастьян еще удобнее откинулся на подушки, умиляясь ситуации. Ловкий мальчик. Наглый! Напористый... Оказывается, Паоло работает на франков.

— Ну, если мы дошли до бумаг... значит, рассказ будет официальным. В таком случае, могу я надеяться на Вашу подпись под тем, что Вы мне расскажите? — Ксавье тоже перестал паясничать, его подвижное лицо приобрело деловое выражение, глаза похолодели, сталь изгнала лиловые отблески.

— Прежде дело. Потом — игры, — усмешка короткой молнией боли скользнула по лицу аббата. — А там уж я решу, что вам говорить и что подписывать, милейший Ксавье.

— Ох, бумаги-бумаги! И что, люди придают им такое большое значение? — вздохнул Ксавье и вытянул из-под воротника небольшой кисет на шнурке. Извлек оттуда сложенную бумагу, развернул и подал аббату. Она представляла собой официальный документ, где подчерком Паоло было четко написано, что податель сего, Ксавье Морруа, действует от имени инквизитора и уполномочен проводить дознание.

— Мне нравится подпись. Особенно завиток, — заулыбался Себастьян. — Так что вы желаете знать, милейший Ксавье? — уже мягко и вкрадчиво поинтересовался мужчина. — про заговор... какой именно заговор вас интересует?

— Ах, ну, видимо, дела на сегодня закончились и начались игры? — он вопросительно приподнял бровь.

— Ну, вы не говорите конкретно, как я могу знать, что скрывается в вашей голове? Тем более, вы сами, несколько минут назад, утверждали, что я проиграл, и многое просто не знаю. Что мне нужно полагаться на ваши знания.

— Ну ясно-ясно, — Ксавье покивал головой, — Откровенного разговора не получится. Что ж, жаль, а Вы мне нравились, Себастьян. Ладно, давайте так. Что мне сказать посланникам короля, когда они явятся по Вашу душу?

— Вы впустите их и позволите меня убить, Ксавье. Законы мира неумолимы. Я проиграл, меня отбросили, как ненужный товар... — мужчина закашлялся, и тонкая струйка крови потекла от губы. — Ваша выгода сейчас в чем? Паоло и без вас получит все нужные сведения по этому делу. — новое молчание, заглушить бы боль.

— То есть ты собрался сдаться и просто умереть? — разочарованно протянул Ксавье и даже перешел на "ты", — Любые законы можно обойти, главное знать рычажки, на которые нужно нажать. Уж тебе-то это известно, старый лис, — он усмехнулся, — В чем моя выгода? А я уже всю выгоду свою получил, благодаря твоим действиям. Так что Паоло даже особо и стараться теперь не придется. Знаешь, есть такая теория, что историю двигают отдельно взятые личности и это, зачастую, вовсе не короли. Магистр моего Ордена уверен, что если собрать таких людей в одной организации, можно передвинуть даже Папский Престол из Рима и поделить мир по-новому. Он делал большую ставку на Паоло... а я вот думаю, что он ошибся. Паоло слишком подвержен эмоциям и личным привязанностям. Что если мне теперь попробовать сделать ставку на тебя? Вдруг мне удастся передвинуть не только Престол, но даже моего Магистра, — он подмигнул Себастьяну и с любопытством стал ждать реакции, мурлыкая под нос "Тонкий танец игр на чужбине".

Падре Ксанте слушал Ксавье молча, лишь глаза его светились темным огнем. Лестные предложения так манят разум тех. Кто желает власти, кто одержим идеями и страстью, как, возможно, одержим Паоло. Но лишь чистому разуму открыта истина, что власть появляется не в том, что двигаешь миры, а в том, что эти миры двигаются навстречу тебе. С желанием, с верой, с надеждой обрести. Власть — способ. И история помнит зачастую лишь тех, кто совершает зло.

— Как, видимо, я разочаровал вас, Ксавье... — заметил Себастьян с усмешкой. — Вы переменчивый партнер. Вы ненадежный спутник. Паоло будет разочарован не меньше, если только прознает о смысле нашей встречи. — короткая пауза, чтобы набрать воздуха побольше. — Я люблю Паоло всей своей темной душой. Я предам вас, Ксавье, ради лишь небольшой выгоды моего друга.

— Видимо, из любви ты смешал Паоло все планы, — ядовитой змеей прошипел Ксавье, — Он не так уж амбициозен, но зато не прощает, если его не принимают в расчет. Так что даже не рассчитывай, что он теперь оценит твою бесполезную уже жертву. И Фратори предал меня первым. Отпустил колдуна, и сам смылся при первой же возможности. Где он теперь сам, ты знаешь? Лично я — нет. И только потому вынужден искать себе нового партнера, — он отвернулся, скрипнув зубами, — Ты умрешь, как и пожелал, — мужчина направился к выходу и даже по походке можно было заметить, как он злится.

— О да, я умру, — тихо подтвердил Себастьян. Он хотел бы встать. Хотел бы... — Черт, Ксавье... Вы не понимаете... Это не моя игра. Слышите! Паоло сбежал из-за рыбы побольше... чем мы с вами... — аббат сморщился от боли.

— О, ну это я прекрасно понимаю! — Ксавье резко развернулся на каблуках. — Более того, могу заключить пари, что провались вся эта операция, именно я бы оказался виноватым, а наш дорогой тихоня Фратори изо всех сил пытался меня урезонить, но увы-увы не вышло! — он сжал кулаки.

— Я не знаю, с какой миссией прибыли вы сюда, — закашлялся Себастьян. — Но я точно пытался спутать карты тому, кому служу. И мне это не удалось. Фернандо жив. И договор подписан. — еще одно судорожное свистящее дыхание, вырывающееся из горла.

Аббат смотрел на рыжеволосую бестию, понимая, что следы ожогов появляются не просто так. Шрамов на теле Себастьяна было не меньше. Порезы, ожоги, зашитые раны — свидетельства мучений и адской боли. Не такой пьяняще тупой, как теперь. — Я советую вам уезжать немедленно. Интересы, как вы изволили выразиться, у Церкви обширные. И... я... не ... инквизитор Ксанте. Я всего лишь заслуживаю право на жизнь. Если бы не мое лицо, моя внешность, давно бы горел на костре. Я здесь прикрываю своего брата. Мы похожи, как две капли воды. — мужчина не знал, зачем говорит это совершенному незнакомцу. Ксавье опасен. И зубы у него могут рвать любую добычу. Но пусть лучше знает, чем ходит вслепую, как щенок. — Наверняка, Паоло просветили о том, что готовится... заговорщики, пытки, показательные казни...

— Это очень любопытно, — Ксавье снова приблизился, — Ты ценнее, чем я думал. И зачем ты пытался спутать карты тому, кому служишь? — он склонил голову на бок, внимательно разглядывая Себастьяна.

— Да уж, ценность велика, — аббат с усилием приподнял руки и вновь уронил на кровать. — Когда сюда явится Фернандо или кто-то из его солдат, тогда точно буду ценен. Послушайте, милейший Ксавье, я знаю только одно, что юноша, который со мной якобы герцог Сильвурссони. Есть еще один — рядом с королем. Церковь морочит мозги... Пытается добиться того, чтобы эти большие территории принадлежали послушному правителю. Чтобы получать столько, сколько можно выжать. И Фернандо им помеха. — новый кашель и жжение в груди. — А я убивал Фернандо не для них... Это личная история...

— Прекрасно, ты уже рассказал мне достаточно, чтобы я попытался вытащить тебя. Что-нибудь еще расскажешь? Я бы не мучил тебя и дал отдохнуть, но, увы, времени у нас очень мало. Травник оставил какие-то лекарства. Я дам тебе их, и будем надеяться, что ничего не перепутаю. Передохни пару минут, я сейчас, — Ксавье вышел, чтобы отыскать пузырьки, что выдал ему Микаэль.

Себастьян ждал тихо, пытаясь угомонить беспокойное сердце. Вытащить? Да Ксавье еще больший безумец, чем он сам. Мужчина постарался чуть повернуться на бок, чтобы на спину не было давления. И закрыл глаза в ожидании.

Морруа вернулся быстро, принеся с собой лекарства и фляжку с собой. Он склонился над раненным, помог ему приподняться, чтобы выпить все, что велел травник. Аббату повезло, что у шпиона была почти идеальная память и он сумел правильно запомнить все указания лекаря, хотя думал в этот момент о другом.

— Итак, — немного отдышавшись, спросил Себастьян: — Какие у вас планы возникли на такого грешника, как я?

— А пока Вы все еще Ксанте... вернее его труп, оживленный колдуном Михелем, — Бес лукаво усмехнулся, — Кукла колдуна, которая неподвластна законам короля, с ней может разобраться только Святая Инквизиция. Я не думаю, что Фернандо такой дурак, чтобы купиться на этот суеверный бред. Но одно из двух — либо Вы послужите мне тем, что король открыто пойдет против инквизиции, либо мне удастся перетащить Ваше бренное тело под юрисдикцию инквизиции. Другого способа нет, нас по-любому достанут, если попробуем сбежать.

— Колдуна? Да Микаэль просто не ведает, что сам творит. Он ребенок в теле мужчины. Иногда я даже и сам думаю, что его знание трав и их потребление слегка омрачают его рассудок. Но колдун... — короткое молчание. — Вы собиратесь все же добраться до инквизиции?

— Ну теперь я сам инквизиция, Вы же видели бумаги, — Ксавье вновь перешел на любезный тон.

— Н-да, — протянул аббат, качая головой. — И что вы противопоставите армии Фернандо? Просто любопытно знать...

— Что Вы?! С каких пор королевская армия выступает против Святой Инквизиции и Церкви?! — он вскинул брови в притворном удивлении.

— Ладно, любезный Ксавье, сейчас я все равно малоподвижен и стою... — с трудом отдышавшись, аббат продолжил. — Стою на пороге смерти. От таких ран часто умирают. Не вижу пока смысла в ваших словах. Но скоро здесь появятся и посланники Ксанте. Желаете и с ними беседовать?

— Отчего же нет? Мы же коллеги. Или и Ваш братец жаждет Вас прикончить?

— Нет, не желает. Вы считаете инквизитора Ксанте полоумным? Чтобы людей раскидывать направо и налево.

— Ну вот и прекрасно. Значит, Ксанте нам возможно даже поможет.

Себастьян умилялся этой рыжей пушистой лисице, что вошла в его жизнь, пусть и ненадолго, и внезапно, но вызывала от чего-то только радость. Или действовали снадобья Микаэля?

— Зачем вам нужен Микаэль? — спросил он серьезно

— Мне? Лично мне совершенно не нужен, — усмехнулся Ксавье.

-Тогда зачем вы говорили про колдуна? Я не совсем улавливаю ход ваших мыслей. И честно, у меня просто нет сил... Пока...

— Тогда отдыхайте. Я пока ничего не могу Вам обещать. Я не всесилен, а мы с Вами в очень шатком положении. Я всего лишь высказал намеренние Вас вытащить, но намерения мало, как Вы понимаете.

— Несомненно. Будь я на своих ногах, спасал бы шкуру сам, а не втягивал в это такую толпу людей, — улыбнулся Себастьян. — Но я буду благодарен вам. У меня еще есть дела на этом свете.

— Я непременно спрошу с Вас благодарность, — прошептал Ксавье, касаясь губами уха аббата, — если останетесь живы, конечно...

Себастьян ответил тихой улыбкой. Все, что у него было — плохая репутация и книги, которые уже, наверняка, в порту на той стороне моря, вряд ли заинтересуют такого мошенника, как Ксавье. Но все же любопытно. Да... Поглядеть и послушать...

Рыжий Бес кивнул ему на прощанье и отправился готовиться к встречи с посланниками — либо короля, либо настоящего Ксанте — кто первый доберется, да и обдумать было много чего.

57

Любому, кто заглянул бы в шатер к королю, открылась внешне очень мирная картина.

Фернандо предавался своему любимому занятию — смотрел на огонь. Серебряная палка, вертящаяся в руках, тоже бы не удивила никого знакомого с ним. Только вот почему-то на каждом развороте раздавались щелчки, с которыми появлялось и исчезало потайное лезвие — несвойственно это королю. Да и взгляд был устремлен не на огонь, а как будто сквозь него. Одежда тоже была странная для Его Величества — простая рубаха и штаны. Кое-где видневшиеся пятна крови объяснить было легко — все-таки с допросов заговорщиков вернулся. А на них король не церемонился, даже с теми, кто формально не был его подданным. И так получилось, что узнал мужчина очень много, и более чем интересного. Мысли об этом сейчас и занимали Фернандо. А еще мысль о том, где же сейчас находятся Луис и Легрэ, и что ему делать в свете открывшегося.

Любой внимательный и благоразумный человек, посмотрев на все, и особенно заглянув в мысли Его Величества, побыстрее бы покинул бы его шатер.

Но те, кто сейчас только что в него вошли, этого сделать не могли.

— Надеюсь, что-нибудь прояснилось? — спросил Легрэ с порога и, все-таки слегка поклонился королю. Кристиан был напряжен, и это чувствовалось как опасность в воздухе. Нет, он не боялся того, что сделает Фернандо с ним, если заметит следы ремней на шее Луиса, но вот за самого герцога волновался и, судя по настроению короля, не безосновательно. Легрэ взглянул на Луиса и ободряюще ему улыбнулся — совсем слабо, больше во взгляде.

Герцог проигнорировал предупреждения Кристиана. Он видел, что Фернандо нехорошо, а от этого и ему самому становилось не по себе. Юноша направился к королю, опустился перед ним на колени, заглянул в почти прозрачные, как янтарь глаза...

— Я с тобой, — почти прошептал, ловя ответный взгляд. — Все хорошо... — ладони погладили одну из ног. — Ты в крови... Давай я принесу воды.

Наблюдая за этой картиной, Кристиан не испытал отвращения или ревности, словно все так и должно быть. Лишь бы Фернандо снова все не испортил.

Король посмотрел в глаза мальчику, легко провел рукой по лицу, скользнул чуть ниже. Интересно, Луис знал? Хотя откуда... Взгляд казался почти безучастным, почти равнодушным, если бы не пляшущий в зрачках огонь.

Рука застыла на ярком следе на шее юноши. Кровь льдинками заколола в теле. Фернандо посмотрел на Легрэ. Значит, не может вместе?.. Что ж, будет еще интереснее...

— Да, многое прояснилось, очень многое, — король легко поднялся и пошел к Легрэ. — И очень забавное, — задумчиво бросил он, обходя вокруг мужчины, и пристально рассматривая его.

Легрэ не шевельнувшись, провожал Фернандо взглядом и хмурился. Теперь можно было ждать чего угодно, вплоть до оговора, а уж Кристиан знал, что люди под пытками порою признаются в фантастических вещах, о которых не имеют ни малейшего представления. В груди кольнуло плохим предчувствием, и Легрэ нахмурился.

— Я не шпион, — твердо сказал он, выдерживая прямой взгляд короля.

Луис пружинисто поднялся на ноги. Фернандо был странный сегодня. И если он злится, его надо успокоить. Иначе будет еще хуже.

— Фернандо, прошу тебя, что случилось? — герцог подошел ближе. — Прошу тебя...

Король запрокинул голову, впитывая слова, эмоции. Прекрасно... Особенно после сегодняшнего дня. И резко ударил Легрэ ногой по колену. Когда тот согнулся от боли, добавил сверху локтем по спине, чтобы мужчина точно быстро не встал.

Наклонив голову на бок, он посмотрел себе под ноги. Облизнувшись, как кот на пойманную птичку, перевел черный взгляд на мальчика.

— Герцог, если хочешь здесь остаться, не открывай просто так свой прелестный ротик. Только если хочешь сказать что-то умное.

В руках у Фернандо, как по волшебству, появилась веревка, которой он связал руки и ноги Легрэ. Теперь можно и поговорить.

Луис зажал рукой рот, чтобы не закричать. Глаза его расширились. Юноша почувствовал, что и сам падает на колени.

— Он ни в чем не виноват. И меня убей... Фернандо, не надо.

— Делай, как он говорит, Луис. — Кристиан был зол, но даже не подумал сопротивляться. Нагнетать обстановку он не собирался, ради Луиса, только бросил на юношу один долгий пронзительный взгляд, говорящий: "Все в порядке... Все будет хорошо". Нога заныла тупой болью, дыхание стало частым, но Легрэ взглянул на Фернандо серьезно и без страха, без страха за себя. — Это за дело или просто под настроение?

— Ну... — протянул король, скользя вокруг Легрэ змеей, — а как тебе приятнее думать? — медленный поворот головы к мальчику. — Луис, это была умная мысль, как ты думаешь?

И такой же скользящий шаг к мальчику, взгляд в упор. Сумасшедший блеск в глазах — что скажет? Что ответит? Знал или нет?

Луис дрожал листочком, стоя на коленях. Он знал, что король разгневается, должен был сразу догадаться.

— Это я виноват. Я не должен был уезжать из лагеря. Фернандо, убей меня. Я виноват, что поехал с Кристианом... Мне нет оправдания.

— Фернандо, не тронь его, — зародившаяся угроза в голосе Легрэ быстро сошла на нет и он напряг запястья с такой силой, что заскрипела веревка.

— Не трудись, — бросил через плечо король Кристиану и присел перед юношей. — Вот интересно, милый, почему ты все принимаешь на свой счет?

Он пальцами слегка прихватил мальчик за подбородок. Дьявол с вожделением впитывал дрожь тела под пальцами и разгорающийся в глазах ужас. Фернандо с мягкой улыбкой наклонился к юноше, как будто хотел поцеловать. Замерев в нескольких миллиметрах от его губ, мужчина застыл и прошептал:

— Забавно, да?

Сразу же после вопроса отпустив Луиса, король подошел к барону.

— Легрэ, кто были твои родители? Подробно, — в голосе чувствовалась сталь, не допускающая ухода от вопроса.

— Фернандо, зачем ты так. У него были бедные родители и семья его выкинула, — юноша заплакал. — Какого черта так унижать из-за того, что я... ты... — он вскочил и рванул к королю, вцепляясь в рукав рубашки. — Наказывай равного себе. Прошу, это я виноват.

Глаза Легрэ сверкнули сдерживаемой яростью, а руки сжались в кулаки — он уже пожалел, что позволил связать себя сейчас.

— Моя мать была кухаркой, а отец только и делал, что пил, — проговорил Кристиан, помня о Луисе. Ему было больно видеть мальчика, готового на что угодно, лишь бы защитить его. И когда-то он вот так же защищал Фернандо от смертоносного кинжала, зажатого в руке Кристиана. — Иногда он ходил таскать мешки на пристань. В десять лет он выставил меня из дома, и с тех пор я знать ничего не знаю об этом человеке.

— Кухаркой, — медленно повторил король, повернув голову к коленопреклоненному мальчику. Рука медленной лаской в белокурые волосы. — На кого из родителей ты похож?

— Фернандо, прошу, — нежные губы поймали руку мужчины и стали целовать: пальцы, тыльную сторону ладони, прижимая к солнечному теплу и умоляя. — Прекрати... Зачем ты? Я не хочу всего этого... Прояви милосердие, — ласка губ стала зовущим бризом. — Я все для тебя сделаю.

— Все? — глаза мужчины стали темнее ночи. — Герцог, ты опять унижаешься? — Рука в серебре волос уже ласка, пытка. Фернандо запрокинул голову мальчика, не давая ему двигаться. — Зачем?

— Прошу, хватит крови. Все... Не трогай его. Он не виноват. Чем мне тебе доказать? — кровь прилила к щекам. Луис чувствовал усталость и голод. Он хотел пить, хотел обнять короля, но пальцы жестко сжимали волосы... — Разве ты не знаешь? Ты знаешь, что все...

Кристиан заскрипел зубами, но он понимал, что ничего сейчас не может сделать. Фернандо явно сошел с ума, а с сумасшедшими даже Легрэ не любил связываться. Весь этот разговор о его родителях казался Кристиану не смешной шуткой.

— Ни на кого, — ответил он. — Моя мать говорила, что я пошел в ее двоюродного брата.

— Которого никто никогда не видел, правда? — насмешливо бросил король. — Какая прелесть!

Фернандо опять довольно прикрыл глаза. Лжет или нет? Он толкнул ногой мужчину, заставляя перевернуться его на спину. Ногой уперся в пах и наклонился, рассматривая.

— И ты в это верил?

Ногой продолжал давить, все сильнее и сильнее.

— Хватит! — зарыдал герцог. — Прекрати! Хватит! Что ты пристал к его родне? Ищешь повод обвинить его в предательстве, так и скажи.

Кристиан скривился от боли.

— Да мне плевать... Какой шакал те... тебя укусил?

— Мальчик мой, — Фернандо недовольно скосил глаза на Луиса, — откуда ты знаешь, чего я добиваюсь?

И спокойно взглянул на Легрэ.

— Шакал? Да, можно и так сказать... Шакал по имени Эдуардо, — безумно улыбнулся король. И повелительно бросил юноше:

— Луис, а теперь посмотри на нас внимательно. Мы похожи?

— Нет, прекрати, — герцог даже не понимал о чем речь, при чем здесь похожесть? Да, волосы темные... И фигуры крепкие... — Фернандо, что происходит? Причем здесь Эдуардо? Что он тебе сказал?

Кристиан непонимающе уставился на короля.

— Я бы на твоем месте, — сказал он Луису хрипло, — спросил, что он выпил. Не знаю, кто и что там наплел, но я чем угодно могу поклясться, что я не шпион.

— Шпион? — раздался смешок со стороны Фернандо. Мужчина наклонился ниже и стал внимательно рассматривать Легрэ, не замечая, что слегка покусывает губу. — У тебя глаза твоей матери?

Не дожидаясь ответа, король позвал юношу:

— Луис, ближе! Давай опять вспомним, чему тебя учили. Быстро — наши словесные портреты с выделением характерных черт внешности. А потом сравнивай их.

Кристиан нахмурился, вопросы Фернандо его вконец растревожили. Нет, король совсем не играл и злился не из-за Луиса. Что же сказал ему этот Эдуардо о Легрэ? Что?

— У меня глаза моей матери, — огрызнулся Кристиан, не отводя взгляда.

— Да. похожи, — отчаянно заявил Луис. — Если бы я рисовал... То форма лица, скулы... Ну, еще немного нос. — юноша переводил взгляд с одного мужчины на другого.— Какое это имеет отношение к предательству и... Фернандо, прошу, успокойся. Ни Кристиан, ни я не желаем тебе зла. Объясни, что происходит.

— Матери, — протянул король, не отрывая взгляда от Легрэ. Казалось, слова мальчика он проигнорировал. — Неудивительно, что он прельстился...

Еще несколько секунд Фернандо разглядывал барона. Бешенством сводило скулы, дьявол требовал избавиться от опасного соперника, полыхал огнем во всем теле.

— Ну здравствуй, братец, — усмехнулся король, передвинул ногу повыше, на живот мужчины и с удовольствием оперся на нее. — И что мне теперь с тобой делать?

Луис опешил. Более того, он вообще теперь стоял ошарашенным истуканом и пытался хоть как-то голову привести в порядок. Какой братец? Что за неуместные шутки?

— Ты совсем свихнулся? — то ли спросил, то ли констатировал Легрэ, слабо дернувшись. — Я, конечно, оценил твое чувство юмора, но не смешно.

— Да мне тоже как-то не очень смешно. Если у меня и раньше были причины тебя убить, то теперь их стало больше. И они весомее, — ответил Фернандо, разом согнав с лица ухмылку. — Ты вроде как и не виноват, что мой отец погулял хорошенечко до женитьбы, но отвечать за это придется тебе. И мне.

Луис сглотнул, наблюдая за реакциями короля и приходя к выводу, что Фернандо находится в крайней степени ярости. Он вновь предпринял попытку оттащить мужчину от Легрэ, только теперь действовал с куда большим негодованием — просто встал между ним и связанным пленником, подставляясь под возможный удар. Голубые глаза бешено блестели и требовали ответов.

Герцог вцепился в короля так крепко, насколько мог, чтобы тот только не продолжал гневаться.

Кристиан тем временем попытался хоть как-то проанализировать сложившуюся ситуацию и с упорством отмахивался от своих воспоминаний, например о том, что мать всегда заботилась о нем больше, чем о других детях, а отца это сильно злило и оплеух Кристиану доставалось от него тоже вдвойне. А еще Легрэ был темноволос и среди своих рыжих родичей был как бельмо на глазу. Но даже если он и не сын своего отца, даже если в чем-то и похож на Фернандо, он не мог быть ему братом. Мать бы сказала, намекнула хотя бы тогда, когда отец выставил его на улицу. А Себастьян... он вытащил Легрэ из тюрьмы, приютил в монастыре, сделал своей правой рукой... Неужели не по доброте душевной? Быть не может.

— Я вижу, что ты просто придумал способ избавиться от меня, Фернандо, — Легрэ старался говорить как можно спокойнее, хотя в его душе сейчас бесились черти. Ему было невыносимо видеть слезы Луиса, его тщетные попытки привести Фернандо в чувства. — Неплохой должен признать, но как-то не изящно совсем. Вы с Эдуардо это вместе придумали или как? Или он сам решил меня оговорить? Уж после того, как Себастьян дважды подставил меня, я всего от этой братии ожидать могу. Я не брат тебе, Фернандо. Какой бы полоумный чего бы тебе не наплел, у нас не мог быть один отец. Я бы знал.

У короля судорогой ярости свело все тело. Способ избавиться? Легрэ точно идиот...

— Знаешь, братец, — язвительно откликнулся Фернандо, — если бы я хотел избавиться от тебя, я бы действительно придумал что-то поизящнее, в отличии от тебя я умею думать. Вот уже не думал, что умственные способности так зависят от матери! Хотя что с твоей взять — только личиком и привлекала, иначе бы ее так быстро не бросили.

— Луис, уйди! — прорычал король, не пытаясь дотронуться до мальчика. Дьявол сейчас может сделать что угодно.

— Нет, тогда убей меня... Не уйду, — Луис вцеплялся в Фернандо тонкими пальцами, начал его целовать, уговаривать всем телом. — Даже если это и правда, что Кристиан может? Он ведь ничего не знал, пока кто-то не сболтнул. А может, это специально... Они желают отвлечь тебя от основной проблемы. От Себастьяна. Если у того бумаги, если... Фернандо, милый, хороший мой, не слушай всех подряд... Посмотри на меня... В гневе можно наделать много глупостей.

— Я тебе не брат, — отчаянно прорычал Легрэ, понимая, что Луис сейчас слишком сильно приблизился к огню. Нога на животе мешала дышать, голова шла кругом. — Луис, отойди от него... Разве ты не видишь, что он опасен? Опомнись, Фернандо, пока действительно от великого ума глупостей не натворил.

— Луис, Христом Богом молю, уйди, уйди, сейчас же, — прошипел король сквозь стиснутые зубы. — Уйди, милый, уйди...

Он сжал кулаки, до боли впившись ногтями в ладони, но это не помогало. Кровавое марево уносило разум. Дьявол, что же мальчик делает?

Внезапно Фернандо как будто успокоился. Посмотрев на прижимающегося к нему мальчика, он легко спустился рукой по его спине и, подхватив того под ягодицы, придавил к себе.

— Мальчик мой, — черные глаза нежно смотрели в голубые, голос стал мягким, бархатным. — Ты сказал, что сделаешь все. Ты готов повторить это?

— Да, если ты перестанешь так неразумно поступать, — кивнул юноша. -Все, что попросишь. Не обижай твоих верных вассалов.

— Ставить условия королю? — Фернандо театрально вскинул бровь. Дьявол довольно урчал от скоро ожидаемой поживы. — И как же я их должен отличать от неверных?

— Ты хочешь назвать меня лживым? — Луис продолжал успокаивать короля. — Если тебе так хочется...

— Милый, — мужчина довольно улыбнулся. — В тебе я не сомневался. А больше здесь моих вассалов и нет, знаешь ли. Передашь мне своего вассала? — Фернандо голодно заглянул в глаза юноши.

— Чтобы ты сделал что-то дурное? Хорошо, я передам его тебе... Неси бумаги... Я подпишу бумаги на отречение, и тогда он будет твоим, — Луис грустно улыбнулся. — Но тогда я перестану быть твоим вассалом.

"Луис, не играй с ним!" — в мыслях кричал Легрэ, пытаясь выпутаться из веревок незаметно для короля. Спокойный вид Фернандо настораживал его еще больше. "Ты же видишь, опасно... Сумасшедший мальчишка..."

— Не доводи его, Фернандо, — прошептал Кристиан. — Развяжи меня и мы спокойно поговорим.

— Хорошая попытка, — ответил, улыбаясь, король непонятно кому и чуть сильнее придавил Легрэ. — Значит, я с бароном только что-то дурное могу сделать? Что, например?

Дьявол склонил голову, изучая след на шее мальчика.

— Я устал. — Луис отпустил короля так же внезапно, как и прижался. — Хватит! Немедленно его развяжи. Ты ведешь себя, как самодур. — герцог присел и сдернул ногу короля с Легрэ и сам начал его развязывать.

— Мальчик мой, — Фернандо крепко, до боли, сжал плечи юноши руками, не давая ему продолжить начатое, — разве я разрешал тебе это делать?

Он опустился на колени сзади герцога, не отпуская его болью.

— И да, я самодур, — мужчина легко поцеловал Луиса за ухом. — Ты же сам рассказывал мне о слухах, которые обо мне ходят, — вслед за словами последовал еще один поцелуй. — А я отправлял на виселицу и из-за меньшие причины, чем вдруг объявившееся родство. Тем более, — речь короля уже намного чаще прерывалась легкими поцелуями, — объявился-то не кто-нибудь, а старший брат. Пусть незаконнорожденный, — Фернандо крепко прижал к себе мальчика, — но при должном старании...

Он замолчал, давая всем время обдумать то, что он сказал и продолжить мысль.

— И что мне теперь делать?

Король с удовольствием поцеловал Луиса в шею, прямо над красным следом.

Кристиан смотрел на Фернандо сердито нахмурив брови.

— Я не брат тебе, — повторил он устало, — и тем более не собираюсь как-либо прямо или косвенно мешать тебе править. Мне нужен Луис... Только он, и ты это знаешь, Фернандо. Наша похожесть не доказательство того, что у нас был один отец. Неужели поверил какому-то сумасшедшему? Такие вещи нужно доказывать и доказывать серьезно. Дай мне поговорить с этим человеком — пусть он мне все это в глаза скажет, я уверен, он признается, что солгал.

— Старании... — словно завороженный отозвался Луис, глядя в глаза Легрэ. Поцелуи были горячими и приказывающими... Юноша ощущал себя мышью, попавшей в лапы голодного дикого кота.

— А чтобы доказать, что мы братья, даже стараться долго не нужно, — Фернандо легко-легко коснулся губами следа на шее юноши. — Смотри.

Мужчина накрыл своей рукой ладонь мальчика и заставил его зарыться пальцами в свои волосы на затылке.

— Чувствуешь? — выдохнул он в шею Луиса, щекоча и раздражая поврежденную кожу. — Одна прядь растет в другом направлении? Отличительная черта мужчин нашего рода. А теперь проверь у Легрэ, — король отпустил юношу и чуть подтолкнул вперед.

Луис вздрогнул, потом долго смотрел в глаза Кристиана, словно спрашивал разрешения. склонился к нему и забрался пальцами в волосы, отдернул руку и повернулся с немым вопросом к Фернандо, боясь хоть что-то вслух произносить. Но его глаза, словно зеркало без всяких искажений, говорили правду.

Кристиан потрясенно замер, не в силах поверить в это. Неужели он действительно сын Хуана Карлоса де Севилано? Если так, то Фернандо убьет его. Теперь обязательно убьет и Легрэ на его месте поступил бы именно так. Кристиан уронил голову на землю и, прикрыв глаза, тихо чертыхнулся. Неужели так глупо все и закончится? Яд? Меч? Виселица? Легрэ вспомнил поцелуи Луиса, его нежность, его признания и понял, что сейчас не в силах произнести ни слова. Легрэ боролся за жизнь, за них, за свое право быть рядом не для того, чтобы так глупо кончить! И он возненавидел кровь в своих жилах, что делала его бастардом, сыном короля и сводным братом Фернандо.

— Я вижу, ты поверил? — Фернандо с ледяной благосклонностью смотрел на мужчину. — А ведь это еще не все доказательства. Мой заботливый папа оставил тебе наследство. Небольшое такое, но тебе должно было на жизнь хватить. И, как добрый самаритянин, или, вернее, идиот, отписал тебе поместье собственноручно. Да еще письмом сопроводил его к доверенному лицу. И как ты думаешь, кто был этим доверенным лицом? Алехандро Сальярси, отец аббата Себастьяна. Интересная картина вырисовывается, правда? — заботливым тоном уточнил король. — И что же мне теперь с тобой делать?

Дьявол упивался беспомощностью, растерянностью, ужасом жертв и с ненасытным вожделением рассматривал их. Серебряный мальчик и черный мужчина, которому он поклоняется.

Луис медлил, что-либо предпринимать. Руки его опали, но дыхание короля так же опаляло кожу и близость его тревогой разливалась по мышцам юноши. Неужели опять? Опять будет много крови? Если это не прекратится, если не прекратится, голова просто разорвется на части от боли... Кристиан, он ... герцог чуть ли не плакал, понимая, что дорога в ад устилается цветами чужих жизней. И страстная любовь к Легрэ в ней значила так же много, как и темная любовь — к Фернандо. Нельзя надеяться, что выход найдется. Теперь наступает время полного мрака. ни за что не поверит король, что помощник аббата не в сговоре со своим покровителем.

— Фернандо, скажи, что ты хочешь? Зачем ты все это сказал?

— Зачем? — дьявол облизал довольно губы. — Может мне просто нравится играть с вами? Как думаешь, милый? А может... — руки мужчины потянули вверх рубашку мальчика. — Может у вас есть какие-то мысли?

Луис подчинился мужчине, уже не боясь, что увидят его алые от ремня плечи. Он просто ждал, что будет дальше, как станет действовать Фернандо. Рубашка полетела прочь. По спине пробежал холодок.

— Просто скажи... скажи...

Легрэ усмехнулся, выжидательно глядя на короля. Ему становилось смешно от перипетий судьбы, которая вздумала сегодня его то ли впечатлить, то ли свести с ума. А ему было плевать и на то, кто его настоящий отец, и тем более на то, что он ему оставил, и в свою усмешку Кристиан вложил все, что чувствовал и о чем думал сейчас.

— Жаль, что у вас нет никаких мыслей, — Фернандо встал и отошел в сторону, чтобы посмотреть на обоих: и на мальчика, и на его вассала. Его любовника. Красиво, но пока не совсем то, что нужно. По всем внутренностям шершавым языком пробежалось удовольствие от опасной игры.

— У меня-то они есть, но есть и ряд условий, — дьявол еще несколько секунд проверял правильность решений. Что ж, можно начать.

— Луис, разденься и встань около барона, — король окатил тьмой своего мальчика.

— Легрэ, скажи мне — чего ты хотел добиться ночью?

Под ложечкой сладко засосало — началось, первый шаг по лезвию.

Раздеться? Юноша обернулся на мгновение на короля. Он боялся. Дрожал... Но подчинился, потому что от этого зависело то, что юноша еще не мог понять. Теперь обнаженный, со свидетельствами дневной невоздержанности Легрэ на коже плеч, на боках, на ягодицах, Лис опустил голову, ожидая нового наказания.

— Ты все прекрасно знаешь, Фернандо, — Кристиан переводил взгляд с мальчика на короля и обратно. Он подтянул руки за спиной и чуть приподнял голову и плечи. Волосы сбились на лбу и лезли в глаза — Легрэ тряхнул головой, устремив вызывающий взор на Фернандо. — Ты понимаешь меня слишком хорошо, к несчастью. В этом мы с тобой здорово похожи.

— Ты ошибаешься в последнем, — король подошел к мальчику, легко касаясь следов на его теле. — Ты не понимаешь меня, а ты сам предсказуем.

Пальцами он слегка очертил раскрывшиеся раны — нужно будет потом не забыть.

— Так ты ответишь? Или опять нет? Братец, — спросил с легким смешком Фернандо.

Луис прижал подбородок к груди, и закрыл глаза. Король опять играет... Он любит играть в эти странные длинные диалоги, которые ведут не туда, куда кажется сначала.

Сейчас они будут говорить, но ответов не последует.

А Фернандо счастливо улыбнулся.

— И опять ты поступил так, как я ожидал. Что ж ты такой предсказуемый, Легрэ? — и заботливо поинтересовался. — Ничего, что тебя называю по фамилии твоего "воспитателя" называю?

И тут же внимание короля вернулось к мальчику. Судя по всему, сегодняшнее излишнее внимание со стороны Легрэ он перенес, и даже остался доволен. Рука ласково перебегала между свидетельствами бешеной страсти Кристиана и своего внешне холодного желания. Внешне — потому что с ножом нельзя отпускать себя ни на секунду. Кто-то должен контролировать. Дьявол делает это даже лучше. Фернандо не выдержал и лизнул один из раскрывшихся порезов.

Герцог вздрогнул опять, от соленой короткой боли по груди покатилась капелька пота. Ледяные ступни окатило жаром, словно молния пробежала до самых кончиков пальцев. Поднять голову? Не стоит дразнить и без того распаленного зверя. Он горячий, желающий, опасный... Даже его дыхание выдает близость одержимости.

Кристиан с усмешкой отвел глаза и стал разглядывать полог шатра над своей головой — ткань, пропиталась закатным солнцем, мягко светясь изнутри; ветер гладил шелковые покровы и не хотел даже ради любопытства забраться под них. Пальцы нащупали на веревке узел и теперь пытались поддеть его, чтобы ослабить.

— Я предсказуемый, потому что так хочешь ты, Фернандо. — Кристиан вздохнул. — Только я не намерен вечно уступать тебе во всем... В конце концов, я старше, ведь так?

Дьявол короля поднял голову — прекрасно! Обнимая мальчика своим желанием, властью, он спросил:

— И какие это тебе дает преимущества передо мной? Я пока не вижу ни одного.

Юноша старался не слушать вопросов, он улавливал перемены в Фернандо. Когда ладони легли на грудь короля, то там, в глубине, гулко и яростно билось сердце, выдававшее растущую страсть. Легрэ не может ощутить, как стали крепки объятия, как вожделение всплывает короткими вспышками.

Герцог продолжал не поднимать глаз, боялся темноты взгляда, боялся поцелуев...

— Дорогой мой брат, — Фернандо от вожделения, расплывающегося в воздухе, прикрыл глаза. Вожделение от реакций, от мыслей, от чувств всех троих — кому как не дьяволу его чувствовать? — Как ты думаешь, сколько я пережил покушений за свою жизнь? И как думаешь, почему я еще люблю ее?

Мальчик в руках грел что-то глубоко внутри. Мужчина у ног возбуждал совершенно другие желания. Фернандо взглянул в синие глаза.

— Ты хочешь умереть?

Опять эти вопросы. Дурацкие вопросы, которые задаются специально. Луис заставил себя поднять голову к мужчине, потянуться к нему, поцеловать в уголок губы, отвлекая и маня, одновременно ладошки заскользили по груди, животу вниз, очерчивая бока, теребя пояс, спускаясь по бокам к ногам, а затем словно шутя проводя по ткани длинной рубахи там, где уже зарождалась страсть.

Кристиан задумался, спокойно встретил взгляд короля.

— Не хочу, — сказал он просто. — И ты, смотрю, не особенно торопишься на тот свет. Боишься, что в аду от скуки помрешь? Или так вопросы задавать любишь, что даже сейчас заткнуться не можешь?

Фернандо счастливо улыбнулся.

— Легрэ, ты, оказывается, не только в постели любишь трепаться? У падре Себастьяна в постели ты тоже столько языком болтал?

Король скользнул взглядом по барону, потом опять вернулся к юноше. Нежный поцелуй в губы и грубые слова-приказ:

— Мальчик мой, на колени.

Одни слова заставили Луиса опуститься на землю. Он вновь уронил взгляд. Он чувствовал, что сейчас его унизят перед Кристианом. И дрожал от этого еще сильнее. Но если такова плата, если Фернандо не понимает, что... впрочем, разве можно убедить в чем-то хищников...

— У тебя что сегодня, день сумасшедших фантазий? — расхохотался Кристиан. — Скажи еще, что я с ним спал. С тобой да, спал. С ним... Ты разочарован?

— Нет, — Фернандо опустился на шкуры рядом с мальчиком, и на его губах опять появилась сумасшедшая улыбка. — Ты опять оправдал мои ожидания. Странно, правда?

Он наклонил голову, рассматривая барона.

— Ты не хочешь умереть. И ты даже не выслушал то, что я хотел предложить. Так в чем же дело, Легрэ? Ты заранее отказываешься от всего?

Король прижал к себе герцога, почти невесомо гладя его. Ему стало интересно, почувствует ли мальчик, зачем он это делает? Или сумасшедшая странная принципиальность будет и дальше застить глаза? Подняв взгляд, Фернандо постарался прочитать желания Луиса.

Юноша поймал золотящийся всполохами ответ — Кристиану не следует отказываться опять... Последний отказ...

— Позволь мне его развязать, — шепнул с надеждой. — Прошу...

Взгляд Легрэ надломился сомнением, и он против воли следил за ласками, которые король дарил Луису. Временами удавалось отводить взгляд, но всегда ненадолго.

— Что же ты мне предложить хочешь, Фернандо? Выбрать способ моего убийства? Очень мило с твоей стороны, я тронут. Или может быть, убраться отсюда к чертям? Я, пожалуй, лучше над первым подумаю. И вот еще что, — Легрэ посмотрел в глаза короля, — мне не нужно твоего разрешения, чтобы прикасаться к Луису.

Сейчас... опять начнется разговор... Сейчас опять... Герцог отозвался на все призывы Фернандо, прильнул к его губам, мешая говорить. Страстно целовал, обнимал, отдавался, желал, умолял...

— Правда? — откликнулся Фернандо, от эмоций, желаний мальчика кружилась голова. — Вот скажи мне, братец, с чего ты опять решил все за Луиса?

— Не за него, — ответил Легрэ насмешливо, — я просто ослушался тебя... вот ты и бесишься, братец.

— Не надо, прошу... — пальчик лег на губы короля, огладил их. — Я развяжу... И вы оба помолчите? Да? Или нет? Не будет мира? Нет?.. — голубые глаза искали в темноте новых всполохов...

Король перехватил руки мальчика. Черные глаза утонули в голубизне, потом взгляд переместился в синеву.

— Ты так не понял? — опять разочарование укололо сердце. — Ты ставишь Луиса перед выбором своим поведением. — Фернандо насмешливо улыбнулся и подтолкнул Луиса к Кристиану. — Развязывай.

Он встал и пошел поближе к костру. Согреться. Посмотреть. Подхватив серебро палки, дьявол короля иронично взглянул на парочку — что сделают? Если Легрэ решит поквитаться, его ожидает очередной сюрприз.

Узлы поддавались с трудом. В животе скручивалась боль. Луис нервничал и переживал... Он не смотрел на Кристиана, просто занимался тем, что вытягивал веревку из петлей и, наконец освободил руки Кристиана.

А затем опустился и развязал ноги. Погладил по щиколотке, проникая под колено. Прошептал:

— Ты должен был поставить нож... Ты должен был...

От этих слов в груди Легрэ все похолодело и стало трескаться льдом. Он взглянул на Луиса, не пряча предательского блеска в глазах, но выбор был сделан и сделан не вчера.

— Нет, — так же тихо сказал он, нежно погладив мальчика по щеке и понимая, что не может поступить иначе. Легрэ поднялся на ноги. Некоторое время он стоял, не поднимая глаз и сжимая руки в кулаки, потом взглянул на Фернандо — его силуэт расплывался перед глазами, ноги Кристиана едва передвигались и не чуяли земли. Встав перед королем, Легрэ медленно отпустился на колени и взяв его руку, припал губами к тыльной стороне ладони. — Простите меня, ваше величество, — сказал он, — я... поступил неправильно. Этого больше не повторится.

— Нож? — Фернандо поднял лицо Кристиана за подбородок. — Какой нож? — дьявол с визгом убегал от тьмы, внезапно разлившейся по королю.

Герцог не видел происходящего, продолжая сидеть на коленях перед пустотой. И старался ни о чем не думать. Потянулся за рубашкой, чтобы прикрыться. Вопрос Фернандо он просто пропустил мимо ушей.

Кристиан молчал, казалось, слишком долго, и смотрел пустыми глазами в лицо Фернандо.

— Луис едва не убил себя сегодня. Это моя вина.

Король резким замахом ударил Легрэ по лицу, разбивая его в кровь, и стремительно шагнул к юноше. Мужчина схватил герцога в объятия и всмотрелся в лицо.

— Луис, мальчик мой, — голос манил, вытягивал, руки и губы звали. — Милый, ответь. — И нежный, зовущий поцелуй. Приди ко мне — плакала душа. Не бросай — ярился дьявол. Ты мне нужен.

Завязать спереди ленту на рубахе, прохладой прикрывающей ягодицы, легкое пятно крови на белом шелке. Герцог теперь собирался подхватить и шоссы, но его бесцеремонно вздернули вверх. Фернандо целовал отчаянным непониманием, яростью за глупость. Еще смесью чего-то.

— Я просил игр со смертью... — Луиса трясло. — Он обещал. И не выполнил... Не хочу... — губы дрогнули... — Я не хочу... — и не произнесенное "делить", "терять", "выбирать"... — чтобы вы убили друг друга.

Кристиан прижал ладонью ноздрю из которой хлестала кровь и, шмыгая носом, поднялся на ноги, а после сел на тюки. Во взгляде синих глаз полыхала ненависть, но он не смотрел ни на Луиса, ни на короля. Он смотрел в темноту и просто пытался остановить кровь. Так паршиво, как сейчас, ему не было никогда в жизни, ненависть — дикая и животная медленно и верно пожирала его изнутри, уничтожая все хорошее, что там было.

— Тише, тише, — Фернандо гладил мальчика, прижав к себе. — Все будет хорошо, милый.

Когда дрожь тела в руках чуть утихла, король уложил мальчика на постель и подошел к барону. Состояние у Его Величества было уже даже не бешеное — холодная, больная ярость. В который раз он оставлял бывшего стражника в живых, и в который раз тот ломал то, до чего дотрагивался.

— Легрэ, — тихо начал король. — Ты один больше не подойдешь к Луису. Это мое первое условие.

Кристиан исподлобья посмотрел на Фернандо, медленно поднялся на ноги.

— Он — не твоя вещь, — сказал Легрэ и, задыхаясь яростью, набросился на Фернандо. Опрокинув короля на спину, Кристиан сильно ударил его кулаком в лицо.

Луис, которого так бережно уговорили улечься на мягкие шкуры, поднялся и сел. Вздохнул, глядя на мужчин, словно те ведут себя, как дети, потер виски от нарастающей боли. Говорят, что не вещь, а делят, словно девицу на выданье. Герцог все же потянулся за шоссами и сапогами из мягкого бархата... неслышно шагнул к пологу, хотя понимал, что его видят и даже слышат. попросил гвардейца передать слугам, чтобы принесли горячей воды, ужин на троих и аптечку для заживления ран.

В глазах у Фернандо потемнело, дьявол взвыл от удовольствия и тело начало действовать автоматически. Удар коленом, изо всей силы локтем в грудь и, продолжив движение, оттолкнуть бывшего стражника. Откатившись в сторону король потряс головой, пытаясь прийти в себя — первый удар Легрэ был очень силен.

Кривясь от боли, Легрэ подобрался, и в миг оказавшись рядом с Фернандо, ухватил его рукой за горло.

— Я тебя убью, мерзавец, — прошипел он и на безумном лице не промелькнуло ни капли сомнения.

Король задыхался, перед глазами все плыло. Он ударил вперед, куда получится — в живот, в пах, вложив в удар всю свою силу. Почувствовав, как хватка на горле ослабла, рванулся к костру — за палкой, за головней, за чем угодно.

Легрэ оправился после удара не скоро, чертыхаясь и держась рукой за живот, поднялся на ноги. В этот раз он не бросился на Фернандо очертя голову, а стал медленно наступать, следя за каждым движением своего врага.

Король отступал от мужчины, стараясь, чтобы между ними оставался костер. В руках он держал вытащенную из костра головню. Голова так и продолжала плыть, его слегка подташнивало. Да и координация движений оставляла желать лучшего. Фернандо скрипнул зубами — надо же было так глупо подставиться! Увидев краем глаза отблеск, он кинулся к своей палке.

Кристиан сбил его с ног раньше, чем Фернандо успел схватить оружие и они сцепившись, кубарем покатились по земле. Легрэ снова ударил короля без всякой жалости и пока Фернандо не успел очухаться, выхватил из-за пояса кинжал, занес руку над головой короля. На лезвии грозно сверкнули отблески пламени.

Луис, впавший в состояние одной секунды, не мог оторвать взгляда от сумасшедшего "танца" по шатру. А теперь и вовсе, увидев нож в руках Легрэ, одеревенел, вжался спиной во что-то твердое у края шатра и стоял так, не делая ни шагу, не дыша... Голос отказывал... надо было звать охрану, но звуки застревали в горле... и выходило что-то тихое и нечленораздельное.

Кристиан ослеп от своей ярости, но вдруг среди тьмы в его разуме яркой молнией полыхнул образ Луиса — он причинял такую невыносимую боль, что становилось страшно. Гордость Легрэ на одной чаше, его честь, его достоинство, его душа; на другой тот, кто дороже жизни. Секунда колебания — и перевес. То ли крик, то ли стон вырвался из груди стражника, и нож со всей силы вонзился в землю, по самую рукоять, рядом с головой Фернандо, отрезав прядь темных волос. Пальцы Кристиана судорожно сжимали холодный метал, руки дрожали и гнева больше не было в его лице — только глухая бесконечная тоска.

Король, почувствовав оружие, с глухим рыком рванулся в сторону, перехватив и поднырнув под руку, которой Легрэ его удерживал. Сильный толчком в бок Фернандо сбросил мужчину и, перекатившись, попытался встать на четвереньки.

Нож, распоровший землю. Лезвие, прошедшее мимо. Игра со смертью днем. Она повторилась теперь. Луис двинулся в сторону и покачал головой. Он даже не собирался предугадывать смысла схватки, хотя мотивации соперников — или кем они там теперь были? — его уже начинали смущать. Сознание лишь одного факта, что Кристиан и Фернандо — братья, должно было насторожить. А еще ночь, после которой оба стали иначе общаться. словно таким образом они беседуют, показывают свои слабости и силу... Герцог огляделся, опасаясь переключения на себя и ища хоть какую-нибудь защиту...

Король медленно поднял голову, глядя в упор на Легрэ:

— Идиот! Он нас обоих любит! Обоих! А ты засунь свою ревность подальше, и пойми это своей тупой башкой!

Стиснув зубы, он стал подниматься на ноги. В голове стучало: "Глупо, глупо, я и так еле держусь, а уж если встать..." Но все равно упорно пытался подняться.

Сам засунь свою, — огрызнулся Легрэ, обходя короля и медленно отступая туда, где стоял Луис. — Я довольно пресмыкался перед тобой, Фернандо. Ты что думаешь, я с тобой по доброте душевной плечом к плечу во время заговора дрался? Или, может, я тебя от нечего делать из монастыря выводил? Или от скуки тебе себя трахнуть дал? Я хоть что-то пытаюсь делать, а ты со своим чертовым чувством собственности не в состоянии справиться! Все играешься... все портишь. Это не игра, Фернандо, слышишь?! Я и Луис — не твои куклы, чтобы ты развлекался, ссоря нас! Я буду с ним тогда, когда захочу! Или когда захочет он! Ты за нас решать этого не будешь! Или клянусь, что в следующий раз я не промахнусь.

— Ссоря? — король, наконец, поднялся на ноги. — Боже, какой же ты все-таки идиот! Если мальчик так и продолжит метаться между нами, то он просто скоро сорвется! Поэтому или вместе, или никак! Ты меня понял?! — в конце Фернандо просто сорвался на крик, и на последнем слове голова просто взорвалась болью. "Дьявол, только не сейчас, только не сейчас!" — молил про себя мужчина, пытаясь продышать, отпустить ее.

Герцог побледнел, услышав грубые и простые признания Кристиана... И ему стало ужасно стыдно, что он виновен в происходящем. Что стал причиной того, что двое сейчас готовы друг другу глотки перегрызть. Лучше бы подставил лезвие под горло. Не предатель, любит... И Фернандо — не позволит подойти. Думают, они его получили... заставили чувствовать, да... сознательно доводили до края... Юноша наткнулся на слугу, пришедшего доложить, что вода готова. Тот мягко дал понять, что герцог встал на его ногу. Следом за первым слугой ввалились и другие, с котлами, полными воды.

Легрэ демонстративно и зло отшвырнул кинжал в сторону и мельком взглянул на слуг.

— А если я уеду на неделю другую, Фернандо, ты к Луису прикасаться перестанешь? Что, все это время меня ждать будете? Или может мне на время твоего отсутствия, если такое случится, надо будет у тебя разрешения спрашивать? И кто из нас идиот после этого?

— Идите к черту, — шепнул себе под нос Луис. Договорились! Делят его, словно куклу. губы сжались в тугую нить. Сколько можно унижать? герцог метнулся из шатра, пока слуги ходили туда и сюда, воспользовавшись суетой и запалом соперников, и нырнул в темноту.

— Легрэ, — устало ответил король, стоя с закрытыми глазами. — Ты действительно ничего не понял из того, что я говорил? Или притворяешься? Но на твой вопрос, так и быть, отвечу. Он будет выбирать сам, понятно?

— Он бы выбрал, если бы мог, — Кристиан покачал головой. — А наличие любых условий, в том числе на то, с кем и когда ему делить постель — клетка, Фернандо. Либо вдвоем, либо никак — ты сам сказал. И то, что ты тут устроил — результат твоей ревности. Когда Луис уходил от меня к тебе, я вполне допускал, что вы проведете время не за беседой, и я ни разу не помешал Луису идти туда, куда ему хочется, пусть даже без меня. Я и так уже с тобой, и очень давно, если ты не заметил, но я не могу вечно игнорировать твою ненависть.

Полог шатра буквально после последней фразы вновь распахнулся, и герцог прошел мимо слуг прямо к Фернандо, насильно усадил на тюк и молча достал из небольшого узелка флакончик, капнул на пальцы капельки масла и принялся растирать виски мужчины.

Глядя на Луиса, Кристиан чувствовал себя неловко. Похоже, что Фернандо прав, и он идиот, но невозможно все время переступать через себя. Если бы король не провоцировал Легрэ, ему было бы намного легче принять Фернандо и быть рядом, вместе с Луисом. Кристиан надавил ладонью на живот в месте удара, пытаясь унять боль, а потом взял таз с водой, чистых полотенец и, подойдя к Фернандо, поставил все у его ног. Легрэ, извиняясь, погладил юношу по плечу, смочил полотенце в воде, а потом приложил к скуле короля.

— Тебе лучше лечь, Фернандо, — тихо сказал он.

Луис чуть обернулся. Хорош! Только заживший на щеке шрам потревожен и чуть разошелся, кровь уже запеклась. Герцог стянул с короля рубаху и начал смывать пот и усталость, протирать его тело, потом аккуратно уложил. Махнул Легрэ и принялся за его раны. Прошло около получаса, когда двух драчунов удалось привести в порядок и теперь накормить. Луис подоткнул под королем подушки, кормил его горячей кашей из зерна и мяса, почти заставлял есть, словно маленького, поил из чашки и поглядывал на Кристиана, качая головой и вздыхая. Глупцы! Глупцы хуже упрямых ослов.

— Тебе лучше, Фернандо?

Король просто кивнул, не открывая глаз, и спросил:

— Ты тоже думаешь, что я не прав? Либо всем вместе, либо нет.

Внутри все замерло в ожидании ответа юноши. Последние слова Легрэ Фернандо слышал уже сквозь туман неласковой, вгрызающейся хуже лисицы боли, но запомнил. Ненависть? Нет, уже не ненависть, уже что-то другое. Была бы ненависть, сегодня Легрэ был бы убит по-тихому. Обставить исчезновение Кристиана так, чтобы Луис воспринял его как поспешный отъезд, было очень нетрудно. А он зачем-то стал придумывать, как выйти из сложившейся ситуации. Король про себя сардонически улыбнулся — дурак. Нет бы все решить по-простому. Взять все, что нужно, не обращая внимания на других, как привык. Точно дурак. А теперь ждет ответ так, как будто от него зависит его будущее.

Фернандо изо всех сил сжал пальцами ткань покрывала.

— И все же тебе еще больно, — тихо заметил юноша, убирая волосы со лба. Он сидел на коленях перед мужчинами. Кристиан — с одной стороны. Фернандо полулежал с другой. — Я вижу, как вам сложно говорить, какую муку вы терпите. Мне стыдно, что я заставляю вас поступаться вашими принципами, правилами, которые не раз помогали вам и даже, наверное, спасали жизнь. И от этого осознания... — Луис погладил короля по руке, словно говоря, чтобы тот лежал смирно. потом коснулся Кристиана, ласково провел тому по ноге — от бедра до колена... — И ты, конечно, прав, Фернандо... И Кристиан прав... ведь правота рассматривается как возможность себя понимать и не быть лишним в этом мире. Пожалуйста, вам обоим надо отдохнуть. Вы вымотались. Вы слишком доверились чувствам. Но они бывают неправильными. потому что простое кажется нам порой сложным... — пальцы скользнули по лицу короля. — я принесу покрывала и ... — юноша забрал тарелку у Легрэ, — вы должны выспаться. очистить себя от предубеждений.

Когда Луис поднялся и отошел в другой край шатра, Легрэ печально улыбнулся и едва слышно сказал Фернандо:

— Ну вот, он и стал сильным. Все, как ты хотел... У тебя получилось, Фернандо.

Король горько улыбнулся. Странно было слышать такие речи от мальчика, и было боязно, что такое понимание, такая рассудительность лишь временное явление. И слова Легрэ тоже было странно слышать. Барон же никогда не верил ему, да и сегодняшний день был очень показательным.

— Что значит "ты со мной"?

Кристиан спокойно взглянул в глаза короля и почему-то скользнул взглядом по его разбитым губам. Потом оперся локтями на широко расставленные ноги и отвел взгляд. Пальцы то сжимались в кулаки, то разжимались, выдавая нервозность бывшего стражника.

— Я тебе не враг, Фернандо... Даже если бы не было Луиса я бы не был тебе врагом. Только не доводи меня больше до такого, я не хочу в запале возненавидеть тебя заново.

— Легрэ, — король внимательно смотрел на барона. — А что мне делать, если я некоторые мысли до тебя не могу донести? Если ты их не хочешь слушать? Остается только провоцировать и уже дальше вести.

Губы постоянно саднили, и очень хотелось убрать ощущение сухости и легкой ноющей боли. Фернандо не выдержал, и облизал их.

— Дай мне сумку с зельями, я не дотянусь сейчас.

Легрэ подал сумку королю и помог отыскать нужный флакончик. Он не знал, что Фернандо делать, да и зачем тому вообще что-то доносить. Ясно одно, пока Луис нуждается в Легрэ, Кристиан будет жив, как только в нем отпадет необходимость, Фернандо в два счета разделается с ним, как хорек с курицей. Легрэ отчего-то снова вспомнил их ночь и нежный финальный поцелуй — это окончательно выбило его из колеи. Он подошел сзади к Луису, который явно не торопился с одеялами и, положив руки на плечи, сказал:

— Побудь с ним. Я выйду ненадолго.

Король проследил взглядом за Легрэ и закрыл глаза — зелье начинало действовать, наваливалась сонливость. Он надеялся, что хоть сегодня барон догадается вернуться и остаться.

Уходит? Опять? Юноша помотал головой, избавляясь от своих страхов, вернулся и накрыл короля покрывалом из шерсти горных коз, которое ткали искусные прядильщицы. Затем оглядел ставший вдруг тихим шатер и устало отправился умыться. Раны на плечах и животе саднили и жгли, но Луису было все равно. Он присел у костра и, кажется, задремал тревожно, прислонясь к сундуку и уткнувшись лицом в колени.

Фернандо вынырнул из тумана, вызванного лекарством, достаточно быстро. Голова все еще побаливала, но уже прояснилась, тело немного ломало и от всего, случившегося за день, и от действия зелья. Расслабляться в тепле одеяла было очень приятно, но что-то тревожило и цепляло. Король приподнялся и огляделся.

— Луис, — позвал он тихо. — Что с тобой?

Юноша не откликнулся, он слышал голос короля отдаленно за гранью дремы. И выходить из нее было сейчас тяжело. Но следовало себя заставить открыть глаза. Поднять голову.

— Лучше? Голова прошла? — Луис поднялся и приблизился, кожу щипало, плечи дико саднило. — Воды? Что-то принести?

Фернандо внимательно посмотрел на мальчика. Нужно обработать его раны.

— Луис, иди сюда и сними рубашку, — позвал он юношу и стал искать мазь в сумке с зельями.

— Я сам, лежи... — забота казалась сейчас такой неожиданной, что юноша даже очнулся. Он потянул прочь рубашку. — Смою грязь сперва. Осторожные движения ивовой мочалкой все равно вызывали легкую боль. Хорошо, что Луис стоял спиной. Теперь он отправился к королю... — Я сам...

— Я тебе уже говорил, что лучше знаю и про человеческое тело, и про боль, — Фернандо проигнорировал слабое лепетание юноши и принялся изучать его тело. Пальцами легко пробежал по самым сильным следам, уже наливающимся синевой, наблюдая за лицом Луиса. Сжав зубы, принялся за мальчика. Обработав раны и прибинтовав к самым большим синякам примочки, велел:

— Ложись.

Юноша послушно опустился рядом. Выжидающе посмотрел в темные глаза. Огонь теперь не так ярок. Прошла боль... Приступа не последует. Луис прижался к королю и аккуратно провел по губе. Он хотел бы что-то сказать, но зачем?

Ласка была безумно приятной, хотелось продлить ее, хоть на чуть-чуть. Фернандо нежно поцеловал мальчика. Такой прекрасный и такой измученный.

— Спи, тебе сегодня и так сильно досталось.

Устроив головку юноши на своем плече, принялся легко перебирать его волосы.

Закрыть глаза... но слышать голоса... их обвинения и ярость... их борьбу смешивать со своей тоской... их злобу с печалью... Падать в новые объятия сна, где отступает физическая сторона страдания. А приходят кошмары, от которых не убежать... Луис уснул через несколько минут, но сразу погрузился в мрак сновидений, где терял, где не находил... ни Кристиана, на Фернандо... Лишь тени.

Легрэ вошел в шатер, когда совсем стемнело. Он не хотел возвращаться, но знал, что надо. Фернандо не спал, а Луис...

— Как он? — Кристиан подошел к постели и присел на край, поправил герцогу одеяло.

— Плохо, — тихо откликнулся король. — Легрэ, мальчик не готов к таким играм. И, я надеюсь, сегодня ты не собираешься уходить? Или приказать не выпускать тебя из шатра? — в конце фразы Фернандо уже перешел на язвительный тон, хотя понимал, что не нужно этого делать. Но рядом с Луисом у него как-то все в последнее время шло наперекосяк.

Кристиан отпустил голову и вздохнул, потом поднялся, обошел постель с другой стороны и склонился к Фернандо, опираясь одной рукой на постель справа от головы короля. Легрэ смотрел прямо в глаза Фернандо.

— Скажи мне, что бы ты сделал со мной, если бы не было Луиса? — спросил он спокойно.

— Убил бы, — ответил король, не отводя взгляд. — Я и за меньшее от людей избавляюсь, — и, мягко улыбнувшись, продолжил, — помоги мне переложить Луиса в середину постели, я сам пока не в состоянии.

— Странно, что ты чего-то хочешь от меня, — ответил Легрэ. Он помог переложить герцога в середину и очень старался не разбудить его. Луис застонал во сне, и Кристиан продолжал шепотом: — Я хочу уехать на рассвете. Луис знает. — Легрэ уселся в изножье и мягко положил ладонь на бедро юноши. — У тебя будет прекрасная возможность побыть с ним наедине, и если проявишь тактичность, мое отсутствие не будет тяготить Луиса.

Фернандо устало прикрыл глаза. Дьявол, что за идиот этот Легрэ! Неужели непонятно, что нельзя сейчас мальчика оставлять, он и так почти сломлен.

— Зачем ты хочешь уехать?

— Какая разница? Я сам собираюсь сгинуть долой с твоих глаз, чего же тебе еще? Наша вражда добьет Луиса вернее, чем мое отсутствие. С тех пор, как я здесь ни дня не прошло, чтобы мы не довели его. — Легрэ вздохнул. — Я действительно очень жалею, что вернулся. Нужно было просто написать о Микаэле и этом треклятом Северном Ярле и проследить, чтобы Луис получил письмо. Ты приглядишь за Луисом, я уверен, и мне спокойнее, если он будет подле тебя.

— Пусть уезжает, — Луис открыл глаза. Они были темными и безнадежными. — Хоть теперь... Никто тебя не держит, Кристиан. И я не держу... — сердце билось часто, пробуждение стало продолжением сна, где яркий огонь угасал, и вдруг прошлое становилось черным.

Когда мальчик проснулся, Фернандо с интересом разглядывал Легрэ. Такая безумная любовь, и такое полное непонимание сложившейся ситуации было очень странным. Слова герцога разбили странную, вязкую почти тишину шатра, в которую их с бароном шепот вплетался как новые нити и в без того тяжелый, душащий ковер.

— Зачем ты лжешь себе, Луис? — король не повышал голос, продолжал говорить шепотом, стараясь, чтобы мальчик оставался в таком же состоянии полусна. Чтобы он продолжал говорить правду.

— Я не лгу... Желает уйти, считает, что так лучше... Здесь все решают за меня? Значит, вы за себя. И вы — за меня? Нет. Я завтра же уезжаю. Сейчас уезжаю... Сейчас же желаю уехать... — юношу всего трясло.

Фернандо без слов наклонился к Луису, нежно целуя его в уголок рта. Одновременно рукой он обхватил Легрэ за шею и потянул вниз, надеясь, что тот поймет, что нужно делать.

Кристиан провел ладонями по груди юноши и припал губами к животу, целуя так нежно, словно в первый раз. Они снова были чужими. В присутствии Фернандо Луис прятал свою любовь, а Легрэ не мог смириться с этим — вот в чем была их проблема. Чего же стоили обещания, данные у ручья? Никогда не сомневаться друг в друге. Кристиан обнял Луиса за талию и вдохнул его запах — голова закружилась, поцелуи стали жгучими.

Луис продолжал дрожать. Нервная дрожь не проходила. Он отстранился от поцелуев Фернандо, втянул живот, словно не желая ласк Легрэ.

— Уехать сейчас. Дайте мне коня. Довольно.

— Мальчик мой, пожалуйста, не сердись на Кристиана. Не нужно, — Фернандо продолжал просто греть юношу рукой, не двигаясь, не пытаясь ничего сделать. Голосом он продолжал шептать, звать, завораживать. — Он просто очень тебя любит, и хочет, чтобы тебе было хорошо. И я тебя люблю. Пожалуйста, милый, не сердись.

Слегка поцеловав юношу в плечо, он продолжил:

— Я прошу — не уходи. Останься. Ты мне нужен. Ты нам нужен. Обоим. Не бросай нас, милый.

Кристиан поднял голову, придвинулся ближе.

— Я люблю тебя, Луис, — сказал он, — и Фернандо тоже. Ты знаешь, как я хочу найти Себастьяна и покончить с заговором. Я не бросаю тебя, просто хочу дать передышку от наших вечных склок... и я делаю это прежде всего ради нас. Ради нас всех.

— Не хочу слушать... не желаю слушать... — юноша задышал часто. Хотел бы сейчас спрятать все реакции тела, но они существовали отдельно от разума. Луис облизнул нижнюю губу, вдавил ногти в ладонь. Пробуждаясь окончательно...

— Не беги от нас, — Фернандо опять поцеловал юношу в плечо. — И от себя. Не беги, милый. — Поцелуи медленной лаской перешли на шею мальчика.

— Помири нас, — Кристиан погладил Луиса по волосам и взглянул в его глаза. — Ты можешь это сделать. Если хочешь... Ты способен изменить нас, изменить ситуацию. Ты же любишь Фернандо... ты его очень любишь, и я много раз видел это.

Луис закрыл глаза. Шепот Легрэ пробуждал мурашки на коже. А поцелуи Фернандо учащали дыхание. Помирить вас... еще... поцелуев... как переменчивы минуты... бежать-остаться-отдаваться-умирать от близости... Еще... чуточку...

Король продолжал медленно нежить поцелуями мальчика, его шею, лицо, пробегал ласковой негой по волосам, почти не касаясь тела, чтобы не сделать больно, не напомнить о том, что может быть рядом с ним или Легрэ. Только ласка, нежная, безумная, призывающая.

Юноша откликался с пугливостью и одновременно желанием, откинулся на подушки, открывая шею. Гнев уходил... сомнения... что он делает? зачем он? еще...

Легрэ медленно распутывал шнуровку на штанах юноши, гладил его живот и грудь, легко касался сосков. Боль уходила рядом с ним, притуплялась. Стянуть с узких бедер ткань пришлось медленно, почти выдержанно, так же, как коснуться восставшей плоти губами.

Луис застонал в губы короля. Вспыхнул светлячком в беззвездную полночь. Лихорадка пробегала по ногам. Нега расползалась по животу. Губы искали каждого поцелуя...

Фернандо продолжал безумно ласково целовать юношу, отдавая непонятно откуда взявшуюся сладость нежности. Отдавать, не требуя большего, не стараясь подчинить, вызвать желание, страсть или ненависть. Просто вкладывать в каждое касание свои странные чувства к этому светлому мальчику. Маленькому серебряному ангелу.

Руки короля касались нежностью волос, плеч Луиса, чертили дорожки ласк по запястьям, ладоням.

И не хотелось, чтобы полет заканчивался, чтобы вдруг все это только приснилось. сейчас... распахнуть в испуге глаза, очнуться от сладкого рая и понять, что находился в каком-то видении. Довериться и забыть, не требовать ничего... Просто отдавать себя — всего без остатка.

Кристиан стянул с ног непослушную ткань и сместившись в изножье постели, стал осыпать поцелуями ноги Луиса, постепенно поднимаясь от ступней к бедрам, не пропуская ни единого чувствительного места. Он слегка согнул ноги Луиса в коленях, осторожно развел в стороны.

Судорожный вздох послужил ответом, призывом, разрешением. Пусть гладит, трогает... немного выше... еще... Луис страстно поцеловал Фернандо, потянулся рукой вниз, чтобы закопаться пальцами в волосах Кристиана. Его тело вспыхивало огоньками вожделения.

Ловкий и горячий язык Кристиана пощекотал мошонку, губы иногда прихватывали нежную кожу, иногда захватывали целиком и тогда Легрэ словно играл языком с тем, что пряталось под ней, все время пытаясь ускользнуть от его извращенной ласки. Ладони легли на колени юноши, развели их еще шире и слегка царапая кожу на внутренней стороне бедер, пальцы заскользили к ягодицам.

Луис выгнулся ему навстречу, приподнимаясь на пяточках вверх. Это было невыносимым наказанием — тело, которое желает слишком много. Губы короля накрывали рот, руки его бережно рисовали все новые огоньки на коже... Хочу... Знаете... еще...

Движения тела юноши показывали все настолько откровенно, что последние сомнения рассеивались полностью. Фернандо переместился лаской чуть ниже, бережно огибая все, что могло потревожить мальчика. Губы скользили бабочками, прозрачными крыльями страсти еще больше возбуждали мальчика.

И каждый поцелуй отзывался внутри новыми и новыми яркими ответами: кровь побежала быстрее, желание согревало низ живота, разогревалось ласками Кристиана. Хотелось поцелуев, хотелось целовать. Луис приподнялся, чтобы ответить королю. Коснулся губами его плеча.

Легрэ подхватил юношу под колени и приподнял его бедра, полностью раскрывая для ласк, влажный язык пробежал вокруг ануса, ловкой змейкой немного протиснулся внутрь. Кристиан прикрыл глаза, следуя ощущениям, запоминая вкус его тела и его тепло.

Дрожь пробежала по ногам герцога. Сердце гулкими ударами, казалось, ударялось о ребра. Слишком откровенно... Кровь бросилась в лицо. Но вместо того, чтобы сбежать, Луис позволил Легрэ продолжить и сам все целовал Фернандо, не сдерживая стонов.

Не прекращая тягучих, сводящих с ума поцелуев, король накрыл рукой плоть юноши и начал также медленно ласкать. Поцелуй углубляется — рука скользит вверх, поцелуй почти прекращается, дразня, маня за собой — рука скользит вниз. Второй рукой он придерживал мальчика за голову, не давая ему прервать ласковую пытку.

Уже вскоре герцога выкручивало желание, хотелось биться в сильных руках, настойчивых поцелуях и волнительно-сумасшедшей нежности, перерастающей в беснующийся пожар плоти. Луис не знал, что это должно быть так сильно. Каждый раз все невыносимее... Что его накроет волной подчинения... Он забывал себя и сдавался... Опять... Вскрик...

— Не могу... пожалуйста... ахх...

Язык Легрэ сменили влажные пальцы — вначале один, затем два — они осторожно проникали внутрь, сантиметр за сантиметром, пока не нащупали небольшое уплотнение. Кристиан слегка надавил на него, потом еще раз, и взглянул на короля.

— Фернандо, — шепнул он, — помоги ему.

Король оторвался от губ мальчика, коротко взглянул на Легрэ и склонился к члену юноши. Прошелся языком вдоль него, оглаживая со всех сторон, лизнул головку. Услышав сдавленный стон Луиса, аккуратно, губами, стал сдвигать крайнюю плоть, продолжая ласкать языком, пить капельки выделяющегося сока.

Минуты превратились в сладкую пытку. Герцог отдавался волшебству новых ощущений, становившихся все более невыносимыми и сладострастными. Пока не упал в бездну и не закричал, изливаясь ярким оргазмом.

Кристиан покрывал бедра мальчика поцелуями, вбирая эту сладкую дрожь, продолжая еще какое-то время двигать пальцами внутри горячего тела, потом лизнул мошонку, провел языком вверх по стволу, коснулся им вскользь губ Фернандо.

Король с наслаждением собирал последние свидетельства страсти мальчика, когда почувствовал провокацию Легрэ. То, что это была именно провокация, мужчина не сомневался. Внутри опять полыхнуло бешенство — неужели хоть сейчас этот болван не мог сдержаться? Хочет выставить перед Луисом в невыгодном свете именно тогда, когда мальчик готов сорваться? Фернандо поднял голову и холодно посмотрел на барона. Мышцы просто скручивало яростью. Хотелось разбить его наглое лицо в кровь о колено, тем более это так просто сейчас сделать. А потом уже поцеловать, глядя в эти ненавистные синие глаза.

Взгляд Легрэ тоже заледенел, губы подернулись насмешливой ухмылкой, и Кристиан выпрямился, как ни в чем не бывало переключая внимание на Луиса. Легрэ знал, что разозлил Фернандо, и знал зачем. Он склонился к юноше и с нежной улыбкой поцеловал в губы.

— Ты прекрасен, — сказал он, собирая с раскрасневшихся щек горячий стыд, свидетельство блаженства и стеснения. — Не покидай нас... никогда. Пообещай мне.

Луис плыл в тумане... Он гневался. Но сейчас его мысли были еще далеки от того, чтобы дать отпор Легрэ или Фернандо. И поцелуи делали юношу слабым, ищущим новой ласки. Но герцог не ответил на просьбу мужчины, отвернулся, утопая в искорках изумленной разрядки, когда кожа еще горит страстью.

Король покосился на Кристиана. Игра? Прекрасно... Дьявол довольно облизнулся. Хоть что-то интересное будет от родственничка, свалившегося на его голову и принесшего столько проблем. А вот то, что он только что сказал было большой глупостью... Фернандо довольно улыбнулся и просто лег рядом с мальчиком.

— Спи, милый, — при взгляде на Луиса сердце опять подернулось нежностью и он легко поцеловал мальчика в висок. — Отдыхай.

Юноша приоткрыл глаза: лежа между ними, он не чувствовал себя в безопасности. Его беспокойство пряталось глубоко. Но все равно мешало понять... Зачем?...

— Зачем? — кажется, герцог произнес вопрос вслух. — Зачем вы... может, нам лучше разойтись? Я... — ресницы дрогнули, взгляд перемещался с короля на Легрэ.

Кристиан задумчиво поцеловал юношу в плечо, хотелось напомнить ему о разговоре у ручья, сказать о том, что отъезд необходим, что нужно найти Себастьяна и дать передышку Фернандо от присутствия ненавистного соперника. И что поделать, если Легрэ считал, что так для герцога будет лучше. Видимо он опять ошибся. Только вот и ошибаться он тоже устал. В сердце тупо заныло.

— Твой отъезд не решит проблемы, Луис... и ты нужен мне, и нужен Фернандо так же, как и он тебе. Спи. Тут нечего обсуждать.

— Да, хорошо, — Луис всхлипнул, прячась в подушки носом, позволяя себя обнять, укрыть. А потом внезапно повернулся к Кристиану и поцеловал. — Я против, чтобы ты ехал. Я против, чтобы мы ссорились. Я виноват в том, что происходило. И происходит.

Легрэ неловко взглянул на Фернандо и, обняв Луиса, нежно погладил пальцами его щеку.

— Не ты... — он заглянул в голубые глаза, словно говоря: "Как же ты не понимаешь? Я тоже за тебя боюсь, и необходимо найти заговорщиков", но в ответ только тихо сказал: — Если не отпустишь — останусь. И ты пообещай остаться.

Король только вздохнул на последние слова Кристиана. Мальчик же опять может подумать, что его шантажируют. Он повернулся к мальчику и обнял его тоже, подумав, что со стороны они смотрятся очень странно. Уткнувшись лбом в макушку Луиса, Фернандо подхватил:— Луис, ты ни в чем не виноват. Мы сами делаем свой выбор. И мы это понимаем. Что ж делать, — он шутливо подул на волосы мальчика, — если этот выбор сложен и труден для нас. Так что, — поцелуй пригладил завиток на затылке юноши, — будь к нам снисходительным.

Юноша потянулся к Фернандо, погладил его по волосам, по шее, пробираясь по позвонкам вниз, чтобы голос и близость были одним целым. Уверенности не прибавилось, но необходимо было выспаться, а потому не продолжать споров. А потому герцог устроился между двумя своими любовниками и постарался, чтобы и они, наконец, дали себе возможность отдохнуть.

Спалось Луису все так же тревожно, но теперь он чувствовал постоянное присутствие и даже отчасти ощущал, что его удерживают и успокаивают поглаживаниями, если кошмары становились осязаемыми, он проваливался в сон несколько раз. Но отключился, когда было совсем темно и слуги добавили дров, чтобы ночью сохранялось тепло.

Юношу разбудило горячее дыхание почти на ухо. Легкие поцелуи по шее. Во сне казалось, что руки обвивают все тело. На самом деле Луиса просто удерживали от возможного бегства. Теперь же, через дрему, поцелуи ложились на плечи. Герцог открыл глаза. В полутьме теплились угли очага. Он лежал в теплых объятиях своих любовников. Фернандо уткнулся в шею юноши, чуть касаясь кожи губами и обнимая за талию. Кристиан с другой стороны положил подбородок практически на голову, перехватив через грудь. Юноша слабо пошевелился, пытаясь выбраться из тисков.

— С добрым утром, милый, — улыбнулся король, продолжая щекотать кожу Луиса легкими касаниями губ. Герцог ощущал улыбку кожей, она опаляла шею небольшими обветренными трещинками, мягким дыханием и желанием. — Плохо спал?

— Да, — тихо отозвался герцог, поворачивая голову к Фернандо. Он так любил этот шоколадный бархат глаз, он столько раз боялся себе признаться, что сходит с ума каждый раз, когда видит короля так близко. — Как твоя голова? — пальчик коснулся болячки на губе. — Поджило... так быстро? — ресницы изумленно взлетели вверх. — Сильное снадобье?

— У меня очень хороший лекарь, — продолжал улыбаться король. Улыбка была очень странной — не просто мягкой, какой-то слишком открытой и беззаботной для короля. — Я думаю, у тебя сейчас тоже намного меньше проблем, чем вчера.Фернандо с удовольствием погладил мальчика по щеке, глядя в изумленные глаза.

-Наверное, — Луис пошевелился, чувствуя, как пальцы Легрэ скользят по груди, но он не чувствовал боли, которая еще тревожила вчера. Юноша потянулся к королю и поцеловал с почти детской нежностью.

Пробуждение Кристиана могло бы быть приятным, если бы не вчерашние воспоминания. Приподнявшись на локте, он коротко поцеловал Луиса в плечо — почти невесомо и отпустил мальчика в объятия короля. С легким вздохом он поднялся с постели и, дойдя до входа в шатер, попросил слуг принести воды для умывания и завтрак.

Юноша чувствовал, что Кристиан поднимается, но губы Фернандо были слаще меда... Он целовал уголки губ и сожалел, что Легрэ ушел, оставив лишь свой запах и ночное тепло. Слуги? Зачем сейчас слуги?

Фернандо плавился в поцелуях мальчика, как в маленьком солнышке. Умом он понимал, что не скоро станет единственным для этого странного чуда, поэтому, прижав к себе юношу, глянул на барона с мягкой усмешкой и спросил:

— Легрэ, ты зачем так рано подскочил?

Он давал возможность выбора мужчине, пусть призрачную, но возможность, и с интересом следил, воспользуется ли он ей, что выиграет — в очередной раз мнимая гордость или любовь?

— Он желает отправиться в дорогу, — тихо отозвался герцог. — И я желаю. Уехать... — темный бес сверкнул в голубых глазах. — С меня довольно всех этих игр. Сейчас же уехать, — губы отпустили Фернандо. — Вижу, голова прошла... Я очень рад этому, — ладони отстранили еще дальше от тела короля, и затем Луис начал подниматься. — Вода не помешает.

— Легрэ, ну и куда ты собрался? — король закинул руки за голову. — Искать Себастьяна? Ну так его должны уже скоро привезти. Максимум — к полудню, — язвительно констатировал король. — У тебя еще есть причины для отъезда?

Мальчика он сознательно игнорировал.

Легрэ склонил голову на бок и, скрестив руки на груди, покачал головой.

— Вообще-то, Луис, — сказал он с мягкой улыбкой подходя к постели, — я никуда не собираюсь, и на твоем месте, я бы обнял меня и пожелал доброго утра... Ты, кажется, просил меня остаться, ведь так?

Луис подхватил одежду и направился к котлам, чтобы умыться, а затем освободиться от внутренней влаги в специальную емкость с крышкой. Новый день и новые споры. Стыд залил краской лицо. Насколько ты опустился, герцог Сильвурсонни, если проводишь ночь в кровати с двумя мужчинами. Юноша быстро одевался.

— Уезжай, — спокойно ответил Фернандо. — Тем более что Себастьяна сегодня должны привезти к полудню сюда. И не труп. Я его допрошу и все нити заговора будут у меня в руках. Тебя же только собственная безопасность только беспокоит, правда? На свои и, тем более, наши чувства тебе наплевать? И все, что ты говорил, это только фикция? Или нет?

— Что? — Луис ошарашенно обернулся. Его сомнения росли минута от минуты. Неужели не доходит до них, что так нельзя? Что постыдно любить и желать мужчину, а тем более вот так как он... Любить и желать двоих... Да его надо на костер! Он со стыда сгорит не сегодня — завтра за то, что происходило в последний месяц... — Считайте, что так... Мне нужно побыть одному... — юноша задышал часто, а его лицо, еще гуще покрасневшее, выдало сильные эмоции. — Простите, я должен выйти... Мне.. у меня есть нужда... Я... Извините... — герцог со всех ног бросился к выходу. Какое затмение должно найти, чтобы так забываться? Чтобы говорить о любви, о чувствах? Луис, ты был пьян? Ты... Даже в мучении вчера ты находил скотское удовольствие... постыдно... какой стыд!

Кристиан ухватил Луиса за шиворот в последнюю минуту и с такой силой швырнул к постели, что тот едва не сшиб Фернандо.

— Ну, хватит уже, — сказал он, грозной тенью подходя ближе и пристально глядя в глаза юноши. — Ты никуда не пойдешь и тем более никуда не уедешь. И раз Себастьян здесь, я тоже не уеду. Ты сам сказал, что либо мы все вместе, либо никак... Так вот, я остаюсь, остаюсь с Фернандо и с тобой, и пока я перед ним унижаюсь, ты никуда не уйдешь.

— Ну почему же унижаешься? — король крепко прижимал к себе герцога, с радостно-безумным блеском в глазах смотря на барона. — Неужели тебе не нравится с нами быть?

Одной рукой Фернандо крепко обхватил Луиса за талию, прижимая его руки к туловищу, не давая двигаться, другой держал за горло. Не сжимал сильно, но любая попытка вырваться была бы жестко пересечена. Ногами он крепко держал ноги юноши, прижимая их к постели.

— Хватит. — Луис срывался на тяжелое дыхание, задыхался, боясь шевелиться и зная, что король будет груб по его тону. — Я всего лишь... Мне нужно побыть одному... Пожалуйста...

Легрэ перевел холодный взгляд с лица герцога на короля.

— С вами? — медленно проговорил он, снова взглянул на юношу и заполз на постель с изяществом хищника, прихватил рукой лицо Луиса, заставляя смотреть на себя. Голос Кристиана зазвучал гипнотически ровно: — Слышал? С вами. Мы с Фернандо друг друга на дух не переносим, но нас держишь ты... Мы оба любим тебя. Ты — основа нашего шаткого перемирия, но стоит тебе сделать шаг за порог и мы сразу же попытаемся убить друг друга. Каждый из нас станет винить другого за то, что потерял тебя. Возможно Фернандо задушит меня кнутом, но тогда я постараюсь достать его кинжалом в последний раз. Или наоборот. Ты говорил, что любишь нас, нас обоих... — Легрэ склонился тяжелым дыханием над губами Луиса. — Тогда не дай нам убить друг друга... Один лишь шаг, Луис, один шаг за порог и никто из нас уже никогда не сможет прикоснуться к тебе.

Фернандо с интересом смотрел на барона. Наконец-то. Этот Кристиан вполне соответствовал тому яростному убийце, которого он видел в тюрьме. Хорошо — дьявол радостно обнимал мальчика и радостно тянулся к новому интересному объекту.

— Знаешь, милый, а ведь Легрэ во многом прав. Мы тебе не игрушки, которыми можно ночью поиграться, а утром выкинуть до следующей ночи. Мы тебя любим — и в этом наше счастье и наша беда. Ты сам-то понимаешь, что делаешь с нами? Или ты озабочен только собой?

Фернандо слегка приподнял подбородок мальчика, заставляя того смотреть на Кристиана.

— Мальчик мой, посмотри на своего вассала. Вспомни, какой он с другими. Вспомни, какой он с тобой. Вспомни... — голос короля опять становился завораживающим, призывающим тьму, спускался до шепота и поднимался обратно, водил по кругу и показывал просторы. — Неужели ты не видишь боль в его глазах? Неужели ты не видишь любовь в нем? Неужели ты не видишь нить твоей жизни, без которой он больше не может жить? Смотри, мальчик мой, смотри... Такое можно увидеть только раз в жизни... Если ты сейчас упустишь это, никогда в жизни больше не увидишь... И зачем тогда жить?

Фернандо продолжал вести голосом, пытался показать, раскрыть хоть в мальчике то, что он открывает так редко и так неохотно. Грел своим теплом. Звал всем, чем можно.

Юношу передернуло. Его трясло... Вчера он был уверен, что может, но теперь... Он должен признать, что нет. Переступить через черту... не надо... Не смейте... животный страх охватил Луиса. О чем говорит король? Что они делают... теперь? Руки заледенели, колени тряслись.

— Прошу вас, не надо... Чем провинился перед богом? Зачем? Пустите меня, прошу. Я не хочу делать больно вам... Я не хотел делать больно... — пальцы обвили запястья Фернандо, который держал подбородок. — Да, я виноват... — герцог опустил глаза, не в силах видеть синие глаза и чувствовать опять близость двух тел, которые вызывали в нем столько страсти.

Кристиан боялся такого Луиса, потому что именно таким — беспомощным и растерянным, он будил в Легрэ жуткое желание подчинять, сносить на своем пути все, лишь бы испробовать вкус власти и греха. С ним. В нем. Взять то, что хочется, наплевав на все. Дни и ночи бесконечного напряжения сказались на желаниях Кристиана не лучшим образом. С тихим рыком он облизал губы Луиса и вдруг, совершенно спокойно улыбнулся ему.

— Ты не бросаешь нас, сладкий, ты провоцируешь нас, — улыбка на губах была не доброй. — Тебя невозможно понять, любя слишком слепо, — тебя можно понять лишь властвуя над тобой. Ты ни в чем не виноват, но ты хотел, чтобы мы были втроем. Ты, — рука прошлась по груди, сминая ткань одежд, — я, — по животу, — Фернандо, — Легрэ захватил в руку мужское достоинство юноши, требовательно сжал. — Так возьми же ответственность на себя за желание собственной души и разума... Умоляй пощадить тебя. Умоляй, плачь, сопротивляйся... Мы возьмем тебя, — Легрэ стал покрывать лицо Луиса легкими поцелуями, — грубо... так, как ты просишь сейчас... и жертва твоя не станет напрасной — ты примиришь нас. Умница, ты все правильно сделал... Все правильно, Луис... А теперь ноги шире раздвинь.

Юноша вжался спиной в Фернандо, слушая слова Кристиана, чувствуя, как пробуждается в том неуправляемое желание. Ощущал, что его король на грани. Провоцирует? Нет, он не хотел провоцировать... Просто испугался. А сейчас страхи еще больше... Они жгут внутренности. Герцог вскрикнул от обхвативших его естество пальцев. К дрожи добавилось ощущение, всплескивающееся вверх и опадающее вниз жаром.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — забормотали губы...

— Боишься? — сладкий шепот короля тревожил разум мальчика, не давая тому опять начать ускользать. — Почему, милый? — он продолжал держать юношу, не давая ему отвернуться, заставляя смотреть на Легрэ.

Луис не знал ответа на этот простой вопрос. Но паника подхлестывала желание, а желание превращалось в трепет, разрывающийся стуком крови в голове, стекающим слабостью к ногам. Поцелуи Кристиана, его почти звериная ласка усиливали дрожь. А горячее, с прячущимся внутри диким чудовищем, тело Фернандо казалось огненным.

— Страх — это сладкое чувство, да, милый? — ядовитым змеем продолжал вести мальчика король. — Смотри, милый, смотри и чувствуй... — паузы между фразами начали заполняться скольжением губ по шее юноши. — Ты же ничего не можешь поделать... Сладко?

— Можешь даже — 'нет' ответить, — сказал Легрэ, сильнее сжимая пальцы. — Только у тебя в глазах все написано... Хочешь... Вот так, как сейчас происходит, хочешь... Обоих сразу.

— Хочу, да... Пустите... Не честно так... — Луис уронил голову на грудь короля, сладко кусая губы. — Зачем вы это... говорите? — юноша ловил каждую ласку. Сдаваясь, вновь плывя навстречу обольщению. Необъяснимое творилось с ним — герцог боялся этого, боялся, что так сильно чувствует, что теряет контроль за собой, поступками, за телом.

— Мальчик мой, разве бывает "честно" и "нечестно" в любви? Ты либо любишь, либо — нет, — поцелуи Фернандо пока продолжали ласкать. — Ты слышал, что сказал Кристиан? Выполняй, сладкий.

Герцог прикрыл глаза и раздвинул ноги. Его стыд и робость брали верх над опытом близости. Юноша застонал в такт движениям Легрэ. Сложно было удерживаться теперь... Оставалось лишь довериться желаниям и инстинктам.

Легрэ взглянул в глаза короля с ледяной сдержанностью, усмехнулся и на миг сжал пальцы так, что Луис вскрикнул.

— Серьезность положения оценил? — спросил Кристиан риторически, забрал юношу из рук Фернандо и, подхватив за плечо и колено, легко перевернул на живот, потом ухватил за волосы и силой заставил поцеловать короля. — Молодец. Начнем тогда.

Губы Фернандо были все тем же завораживающим медом для герцога. Луис даже забылся, почти не чувствуя грубых пальцев, вцепившихся в пряди. Жар растекся по груди, пропитывая ткань капельками пота... Еще когда герцог одевался, он заметил, что его синяки стали бледными пятнами, и повреждения уже не приносили никакого беспокойства, зато вот вожделение — испытание невыносимое...

Король с легкой усмешкой наблюдал за действиями Легрэ, чуть ли не облизываясь, и чувствовал себя лисой в курятнике. Долго целовать мальчика он не стал и буквально через несколько секунд прошептал:

— Пока сладко? Отвечай, милый.

Пальцы опять заскользили по горлу мальчика, контролируя его дыхание, желание. Фернандо кинул короткий заинтересованный взгляд на Легрэ и опять повернулся к мальчику. Сейчас за ним нужно следить, и, может быть, в этот раз получится разбить корку так мешающего неправильного страха.

— Сладко, — выдавил юноша, пряча за длинными тенями ресниц новый ужас. Подушечки пальцев чуть надавливали, словно проверяли, стоит ли сломать тонкую ветвь или поиграть с ней жестко. — Пожалуйста, не надо.

Кристиан уже ослабил шнуровку на штанах юноши, но освобождать от одежд не торопился, погладил по ягодицам, по бедрам, между ног, порою пропихивая руку под живот и чуть приподнимая бедра Луиса.

— Потерпи чуть-чуть, — с усмешкой сказал он. — Скоро будет еще интереснее.

Юноша неосознанно позволял растягивать удовольствие. А потом и вовсе стал прогибаться назад, напрашиваясь на продолжение. Он злился на свою податливость, на каждую ниточку, прошивавшую юное и гибкое тело, стремившуюся превратить его в узор сладострастия.

— Еще проси, милый, — на губах Фернандо играла уже не усмешка, ухмылка, развязная, вызывающая. — Это же сладко.

Большой палец ткнулся под подбородок юноши, поднимая его голову вверх, запрокидывая.

— Проси. Или не будешь? Или тебе помочь в этом?

Король склонился к губам мальчика и чуть лизнул их, как будто мужчина пробовал его на вкус. Глаза Фернандо постепенно заполняла масляная чернота.

— Умоляю, — герцог полуоткрыл губы, позволяя проникать языку внутрь и касаться зубов. Вздохи смешивались со стонами, легкими вскриками. — Прошу... — завитки рассуждений о том, что было сказано вначале. Что-то о Себастьяне, о Ксанте, о подозрениях... теперь утрачивали значение, потому что существовал лишь горячий танец тел, как всполохов пламени.

Легрэ ухватил Луиса под бедра и поставил на четвереньки, потом потянул его белокурую взлохмаченную голову к паху Фернандо.

— Твой король с утра голоден, — сказал он повелительно, — возьми губами его плоть и утоли этот голод своей страстью и любовью... Начиная с этого дня ты будешь делать это по утрам так часто, как пожелает Фернандо... Ты понял меня, мой сладкий?

Герцог попытался увернуться, не смотреть на возбуждение короля, но губы, направляемые Кристианом, коснулись члена, потерлись, чуть вобрали. Юноша, еще пытавшийся сопротивляться, делал это второй раз в жизни. Его стеснению и робости не было предела, его ласковые движения были полны невинности и опасливой нежности, чтобы не сделать больно.

— Умничка, — король запустил руку в волосы Луиса. — Работай язычком, милый, ты же знаешь, как. — Он помогал мальчику, направляя его, задавая нужный темп. Вторую руку мужчина запустил в широкий вырез рубашки юноши и легко поглаживал его между лопатками. Фернандо чувствовал, как щекочут подушечки пальцев мягкие волоски, практически незаметные, когда Луис не возбужден. Пикантная приправа. Король облизал пересохшие губы.

Юноша подчинялся королю. Старался, прогибался в спине, вбирая естество мужчины все глубже, ускоряя темп по его желанию, дрожа от каждого движения ладони по спине.

Легрэ медленно стянул с ягодиц юноши штаны — ровно до середины бедер, слегка шлепнул по обнаженной коже правой ягодицы, потом левой, одновременно другой рукой он ласкал член юноши, отвердевший под тканью штанов. Осыпая Луиса звонкими шлепками, Кристиан серьезно наблюдал за тем, как тот ублажает ртом короля.

— Что-то я желания большого в тебе не чувствую, — сильный удар оставил на левой ягодице красный отпечаток. — Не заставляй меня показывать, как это делается... Это то же самое, что принимать в задницу — здорово... Ничего, распробуешь — сам пристрастишься.

Юноша покраснел от последнего заявления и удара. Его вновь стискивало в тугие петли желание. Вкус Фернандо был терпким. Его член, налившийся, горячий, внедрялся все глубже, все яростнее, тараня горло. Луис ловил глотки воздуха вместе с новыми и новыми порциями возбуждения.

Король поднял взгляд на Легрэ. В глазах плясали огонь и желание.

— Кристиан, мне кажется, мальчик хочет еще поучиться, и не только на мне, — с этими словами он сжал руку в волосах юноши и поднял его голову. — Правда ведь, милый?

На губах Фернандо продолжала играть ухмылка.

Взгляд Легрэ не оттаял ни на секунду — он был таким же расчетливо-ледяным, как и лицо Кристиана, и возможно, сейчас как никогда раньше он был похож на своего настоящего отца, на их общего с Фернандо отца. Слегка кивнув королю в ответ, Легрэ ухватил рубашку Луиса за края и резко разорвал со стороны спины.

— Так ты намного красивее, — сказал он, проведя пальцами вдоль позвоночника и в последний момент скользнув ими между ягодиц. — Но с такими ласками и правда попрактиковаться надо.

— Нееет, — чувствовать, сознавать, осязать, покорно изменяться в угоду тому, кто вызывает эмоции. Луис дернулся прочь от руки Кристина, — не надо... пожалуйста... Дайте мне возможность... побыть одному... — герцог не мог отвести глаз от яркого взгляда Фернандо, ставшего алчным хищником, ощущал настойчивость пальцев Кристиана.

— Милый, — король продолжал держать юношу за волосы. — Ты так прекрасен, когда просишь. Это так возбуждает. И совершенно не желание тебя отпустить. Ты совершен.

С каждым словом мужчина приподнимался, опираясь на согнутую руку, приближаясь все больше к мальчику. Последние слова он уже выдохнул в губы Луиса.

— Страшно? Сладко? Отвечай, мальчик мой. Отвечай, милый.

Герцога захлестнуло ужасом, пропитанным вожделением.

— Да, страшно... страшно... — забормотал он прямо в губы короля, голова поплыла от восторга близости. — не могу... не надо... — глаза голубые затуманились наслаждением. Юноша опирался ладонями в покрывало. Его словно вело в сторону от того, что сознание опасности перекрывается жаждой отдаться опасным и жадным соперникам, а теперь... Кто они теперь?

Легрэ взобрался на постель ногами и встал на колени, выпрямился. Он стянул через голову рубашку и заведя руки Луиса за спину, туго связал его запястья.

— Сейчас будет сладко. — Придерживая руки Луиса за узел, Легрэ ввел большой палец в его анус, а остальными четырьмя стал массировать мошонку, сжимать ее чуть сильнее, когда проникал глубже. — Попросишь еще — станет намного слаще.

— Проси, милый, — Фернандо, не отпускал голову юноши, не давал двигать. Легкие поцелуи по лицу герцога. — Проси, мальчик мой. Это же так сладко...

Губы короля спускались все ниже, рукой он начал гладить живот Луиса.

— Проси, милый, или мы поможем тебе попросить.

— Попросить? — герцог сглатывал возбуждение. Колени его дрогнули, когда в тело погрузился палец. Теплые губы усмиряли, а движения внутри, наоборот, распаляли. Сдерживать хриплые звуки, рвущиеся из горла, было невозможно. Иногда Луису казалось, что он вообще переходит на сумасшедшие стоны и постепенно перестает понимать, где находится.

— Помочь? — нехорошо улыбнулся Фернандо. — Кристиан, — он окунулся в холодную синь взгляда. — Мальчику нужно помочь попросить сделать ему сладко.

Рука короля переместилась с живота юноши на плечо, крепко сжав его.

— Помоги ему.

Кристиан стянул штаны с ног Луиса и взял его член в ладонь, поглаживая пальцем, языком провел между ягодиц, слегка прикусил кожу на внутренней стороне бедра.

— Пожалуйста, умоляю... не надо... — Луис хотел уйти от настойчивых рук Легрэ. Стерпел пальцы, что так немилосердно сжимались на плече. Звук голоса перешел в новый стон, и невыносимость потихоньку начала преобразовываться в бездну... юноша теперь всхлипывал, умолял всем телом.

— Молодец, — прошептал Фернандо. Нега поцелуя, от которого не уйти, перемежалась со все нарастающими, но пока еще легкими, огоньками боли от руки, двигающейся вдоль ключицы. Нега — ласка — вспышка. Нега — ласка — вспышка. — Прогнись в пояснице. Ты же хотел сладко. Открывайся.

Мучением ли? Дрожанием ли, но герцог сдавал все преграды вновь. Он упивался пронзительностью ласк, почти плакал от нарастающей и отступающей боли и отдавался растущему бризу наслаждения, готового сорваться в истинный темный ураган. Замкнутость юноши была плотной защитой от излишней чувствительности. И даже теперь Луис стремился убежать от ощущений, пробуждая в себе воображение, которое бы не позволило ни Фернандо, ни Кристиану заглянуть дальше, чем просто страсть, выдать себя излишним эмоциями. А тело, умевшее приспосабливаться, плавилось свечами в храме, закрывая за светлыми небесами истинного необузданного Луиса.

Кристиан дотянулся рукой до запястий юноши и погладил его по пальцам, будто уговаривая, по прохладным ладоням. Головку его члена он сильно зажал в кулак и вдруг сильно прикусил кожу на ягодице. Вскрик и действия Легрэ заставили мышцы сократиться, а юношу инстинктивно толкнуться в руку мужчины, в горячее неприступное кольцо его пальцев. Кристиан лизнул место укуса и, удерживая Луиса, снова сжал зубами нежную бархатную кожу.

— Сладко? — ласково прошептал король мальчику. — Или нет? — И он сильнее закинул голову юноши назад, почти до боли. — Как думаешь, так будет слаще? И не вздумай двигаться, мальчик мой.

Слова были просто указанием, двинуться не дала бы рука, опять крепко зафиксировавшая герцога. Юноша оказался буквально распят между двумя мужчинами — с одной стороны его за руки крепко держал Легрэ, с другой — за плечи и волосы Фернандо.

— Будет слаще? Отвечай, милый.

— Да... прошу, мне больно, — каждая секунда становилась минутой, пытка разносила тепло по крови. — Жарко! Хватит... небо! — губы задрожали от очередного укуса. Оттянутые волосы на голове ныли. — Да, будет... Умоляю...

Фернандо аккуратно прекратил поцелуй и вгляделся в уже бессознательные глаза мальчика. Пора. Встал на колени перед ним, провел рукой вдоль спины, прижал поясницу.

— Кристиан, — тихий шелест голоса, в котором только серьезность и сдерживаемая страсть. И такой же с одной стороны серьезный, с другой — горящий спрятанным безумием взгляд на барона.

Еще одно движение рукой, и мальчик все ближе к Легрэ, все призывнее раскрыт.

Кристиан смотрел в глаза Фернандо с сомнением, но замешательство его не длилось долго — он в два счета развязал узлы на запястьях Луиса, чтобы тот смог стоять на четвереньках, огладил юношу по животу. Легрэ наскоро ослабил шнуровку на штанах и, помогая себе рукой, осторожно толкнулся внутрь. Придерживая юношу одной рукой за бедро, Кристиан ощущал себя скверно, но желание владеть герцогом затмевало все остальное. Легрэ прикрыл глаза и шумно втянул через нос воздух.

Луис плыл. Ему стало почти невыносимо, а затем мышцы чуть расслабились, пропуская Легрэ внутрь. Таким волшебным обожанием вдруг засияло тело. Желать, мечтать, еще немного... Ловя осторожные пока ритмы барона, стремившегося принести как можно больше наслаждения. Люблю, еще... Юноша не мог встать на затекшие ладони и непроизвольно оперся на ложе локтями, утыкаясь лицом в пах короля. Дыхание отказывало, мышцы живота сводило от томления. Твердый, вожделеющий член Фернандо манил вобрать себя, и Луис сдался на волю своим диким страстям и греху. Он лизнул головку, так призывно манящую к себе прикоснуться, языком провел по кругу, чуть вобрал и отпустил, еще немного... Вздох, вскрик от проникновения... Бесстыдство юной плоти, воплощенное в теплом весеннем утре, когда бутоны распускаются и молодость так прелестная в первобытной, почти животной похоти.

Дрожь пронзила тело Фернандо. Он чуть опустился, давая юноше возможность самому действовать. Придвинулся чуть ближе, ощущая зовущий, ласкающий язык. И невольной лаской зарылся в волосы мальчика. Еще, милый, еще. Это нужно и тебе, и нам.

Юноша почти не сознавал происходящее потом. Его темперамент, его подвижная психика сделали его неистовым и сумасшедшим. Его ягодицы двигались навстречу Легрэ, его рот бесстыдно вбирал по основание член Фернандо. Желание становилось неуправляемым тайфуном, который отключает голову и позволяет пить от источника жизни без страха быть осужденным. Это чистое удовольствие без изъяна.

— Луис, — Легрэ нежно произнес его имя, но движения его больше не были осторожными — наоборот, они таили в себе животную грубость, смешанную со слепой страстью. Кристиан всем естеством чувствовал жар, охватывающий его плоть, ласковую гладкость нутра, скользящую навстречу и сводящую с ума. Легрэ ухватил юношу за бедра, врываясь в него так, словно насилуя. Темные волосы Кристиана стали влажными, по плечам и груди покатились капельки пота, и наконец, вся маска ледяного спокойствия слетела с него, сменившись спокойным наслаждением.

Юноша как можно выше поднимал бедра. Ноги его разъезжались в стороны не в состоянии вынести такого напора. Губы двигались в том ритме, что задавал Легрэ. Луис горел — от страсти, от близости... Он и сам стал мокрым от пота. Ни на секунду не позволяя себе отпустить естество короля.

Что-то случилось — очень странное — в душе Легрэ все перевернулось, полетело кубарем. Попытка отвернуться в последний момент провалилась и в той прямой простой жадности, с которой Кристиан принял поцелуй, был ответ для Фернандо, ответ, за который Легрэ было стыдно перед самим собой. Он целовал короля, толкался в Луиса все сильнее, а в следующую минуту со стоном пролился в горячее нутро юноши и взглянул в карие глаза с безумным лукавством.

Юноша чувствовал как его заполняет, рвет на части желание. И не пытался от него спастись. Он принимал, он хотел... Он боялся признаться, но сам все вскрывал в ритме, заданном любовью.

Фернандо гладил левой рукой Луиса, которого так и не отпустил Легрэ, по спине, по ягодицам, чуть касаясь тела Кристиана. Правой рукой он обнимал барона за шею. Они почти соприкасались губами, и Фернандо с мягкой улыбкой смотрел в глаза бывшего стражника. Дьявол довольно извивался по всему телу, чуть-чуть дразня сумасшествием. Король легким касанием накрыл губы Легрэ, левой рукой скользнул по телу мальчика и обхватил у основания двумя пальцами член Легрэ.

Кристиан на миг прикрыл глаза и сам поцеловал Фернандо — нет, он все еще не смел довериться ласкам короля, но ради Луиса готов был рискнуть чем угодно. К тому же, прикосновения Фернандо не вызывали ни отвращения, ни желания остановится, даже наоборот были приятны телу. Совсем не верилось, что эти двое вчера едва не убили друг друга. Шумно выдохнув, Легрэ провел рукой по спине короля, погладил ягодицы, другая рука скользнула под живот Луиса, пальцы призывно скользнули по бархатной коже члена.

Жар от близости невыносимостью прокатывался по коже. Вынырнуть бы со дна своей распущенности, всплыть на поверхность, но поцелуй Фернандо и Кристиана лишь поджег фитиль. Это был не поцелуй врагов, а доверительная и яркая страсть. Герцога удерживали, его вели, раскрывая и заставляя слепо подчиняться.

Фернандо довольно чуть прикрыл глаза и провел языком по солоноватой коже шеи Легрэ. Хорошо. Подхватив Луиса за плечи, он прижал его спиной к барону, облегчая, делая доступнее, тому доступ к плоти мальчика. Король полюбовался секунду на получившуюся картину — белокурая головка на плече у Кристиана, черные волосы мешаются с белыми, синие страстные и голубые затуманенные глаза, загорелая рука мужчины на светлой коже мальчика с еще заметными следами их страсти. Похоть в воздухе и телах. Мышцы свело от предвкушения — еще столько всего интересного будет.

Фернандо принялся целовать Луиса, прижимая его к Легрэ, чувствуя животом движения барона по плоти мальчика.

Легрэ покрывал поцелуями плечи герцога, слегка двигаясь в нем. Пальцы пробежались по головке члена, прихватив, потерли о живот Фернандо, снова захватили в кольцо. Свободная рука одобрительно поглаживала бедро короля и Легрэ сам подталкивал Луиса навстречу ему.

Эти минуты Луису хотелось все больше и больше, он ответно целовал короля, умолял его губами сам не зная о чем. Мокрые дорожки текли по щекам, но это была не боль, а соленое наслаждение.

Фернандо впитывал желания мальчика всем телом, всей душой. Упивался им, до счастья, до боли где-то в глубине души. Через несколько минут король прошептал Кристиану: "Держи его" и склонился к паху юноши. Мужчина языком обежал головку Луиса, пощекотал, раздразнивая, собирая капельки сока, и игриво лизнул пальцы Легрэ. После этого вплотную занялся мальчиком. Тот был не только ангельски красив, но и божественен на вкус.

Рука Кристиана скользнула с груди вверх и пальцы обхватили горло, сжимая, но лишь затем, чтобы затруднить дыхание, второй рукой Легрэ удерживал юношу поперек груди.

— Ты так меня крепко сжимаешь в себе, — страстно зашептал он в ухо юноши, обжигая тяжелым дыханием, касаясь губами, насмехаясь немного игриво. — Хороший мальчик... Ну, давай же... Давай, Луис, кончи в его горячий умелый рот... Это твой настоящий рай, мой ангел... мой бог... нежный развратный мальчишка.

Ответить герцог не смог. Его пронзало естество бывшего стражника, его всего трясло от волнующих губ и рта Фернандо. Казалось, еще немного, и все погрузится во мглу, но мгла и сама не отпускала юношу ни на мгновение. Она умоляла, она приказывала, она шептала... Цепляясь за Легрэ, Луис позволял погружаться тому до основания. Вскрикивал от каждого движения короля. Распаляясь, полыхая, умирая в руках своих любовников.

Фернандо откровенно ласкал мальчика не только ртом. Пальцами он скользил по чувствительному месту между ног юноши, по нежной коже бедер, гладил мошонку. Иногда рука продвигалась чуть дальше, и тогда такой же дразнящей ласке подвергался и Кристиан.

Легрэ стал слегка подталкивать юношу бедрами навстречу королю, пальцы чуть ласкали кошу шеи.

— Ну же, старайся лучше... отдайся своему королю до конца.

— Не могу... Небо... — Луис задыхался, чувствуя. как помимо члена внутрь стали проникать пальцы Фернандо. Юноша всхлипывал каждый раз, когда одновременно с этим жадная сладость поглощала и его член, проваливался в небытие... — Пожалуйста... не могу, хватит... — герцог от невыносимой пытки утрачивал контроль над собой.

Король оторвался от юноши и, глядя веселыми, слегка безумными глазами, спросил:

— Сладко, милый? Сейчас будет еще слаще.

Он сжал плоть юноши рукой, обхватил губами и принялся сильными, глубокими движениями вести его к разрядке.

Несколько минут, и вот уже вскрики и всхлипы сорвались на крик. Жалобный и одновременно яркий. Внутренний мышцы сжались, подчиняясь желаниям. Герцог обвис в руках Легрэ не в состоянии шевелиться, а по всему его телу прокатывались волны удовольствия и слабости.

Фернандо проглотил семя мальчика и довольно, как кот, съевший мышку, облизнулся. Поднявшись и тоже обняв юношу, он очень нежно, ласково поцеловал Луиса в губы.

— Сладко ведь, правда?

Легрэ медленно выпустил юношу из своих объятий, доверив молодое гибкое телу рукам Фернандо, и стал покрывать поцелуями спину Луиса, гладить его бедра. Приятная усталость обнимала, тянуло лечь, отдавшись ненадолго неге блаженства, но Легрэ вдруг поймал себя на том, что с замиранием сердца ждет ответа.

Уже на краю возвращающегося сознания, утопая в мягких поглаживаниях, в ласке вопрос короля казался каким-то не нужным и совершенно странным. Юноша откинул голову назад. Он ощущал то же состояние, что и после приступов, которые мог вызывать сам, только теперь погружение было волнительно-сладким. Именно таким, как выведывал Фернандо. Нельзя сказать правду. Луис прижался к груди короля, покрыл частыми поцелуями, больше похожими на благодарность. И наверное, осел бы на ложе, если бы его не поддержали сильные руки.

— Хочу тебя, — шепнул. — Вас обоих хочу... Это стыдно... Нельзя... Слишком...

Король внимательно смотрел на мальчика, слушая его. Потом просто подхватил его на руки и уложил на постель, продолжая легко целовать и гладить. Глазами позвал Легрэ. Слова сейчас были лишними, только ласка. Естественно, что Луис продолжает сопротивляться себе. С этим ничего пока не поделаешь. Нужно время. И нужно чтобы мальчик сам осознал решение, которое принял уже очень давно. Но последнее слово говорило очень о многом. "Слишком..." Значит, отношения с кем-то одним уже не вызывают такого протеста. Уже хорошо.

Кристиан лег слева от Луиса, ласково погладил его по волосам, убирая со лба влажные прядки. "Какой же ты глупый упрямый мальчишка", — подумал он со слабой улыбкой.

— Может лучше позавтракаем? — спросил он просто. — Не стоит сейчас терзаться ничем, Луис. То, что случилось, было хорошо и волшебно. Давайте не будем портить ничего напрасными тревогами.

Луис повернулся к Кристиану, ответил ему, взяв руку и поцеловав в горячую ладонь, потерся о нее щекой.

— Я не терзаюсь, — отозвался чуть слышно. Голубые глаза скользнули на Фернандо. Теперь его заросшей щеки тоже коснулся поцелуй. — Я просто ... вы... я глупо поступаю... да? Я кажусь вам смешным? — неуверенность скользнула по лицу герцога. Он покраснел, как ребенок.

— Ни в коем случае, — король прижал к себе это странное чудо. — Ты просто такой, какой ты есть. И мы любим тебя таким. И надеемся и верим, что ты нас тоже любишь.

Глазами Легрэ: "Еще ближе". И поцелуй в макушку мальчика — без страсти, без похоти, без всех тех чувств, что король проявлял буквально несколько минут. Просто нежность. Губы беззвучно шептали: "Мальчик мой..."

Легрэ растер взял запястье Луиса и стал нежно растирать красные следы.

— Фернандо прав... Мы тебя любим и нам обоим совсем не до смеха... — Кристиан повернулся на бок и улыбнулся юноше. — Пить хочешь?

— Хочу, — улыбнулся герцог. — и есть... И еще про Себастьяна... все знать... Что на самом деле происходит с бумагами и интригами? — он взъерошил голову, словно пробуждаясь ото сна. — Я очень хочу, чтобы мы стали близкими, но сейчас доверие — оно так слабо. И еще эти земли, и я... я ничего в этом не понимаю.

— Я так думаю, что и пить, и есть нам уже давно готово, — улыбнулся Фернандо, кинув взгляд на трапезу, которую принесли на рассвете, и которая давно остыла. — Сейчас подадут.

Он гибко встал и накинул на себя шоссы и рубашку. Короткий приказ в открытый полог шатра. Однако, вопреки ожиданиям монарха, первым вошел его секретарь, с поклоном протянув запечатанный конверт. Все слуги Фернандо были очень хорошо вышколены, поэтому на постель, где оставались Кристиан с Луисом, не было ни одного взгляда. Король с минуту смотрел на инквизиторскую печать, потом кивком отпустил секретаря. В шатер тут же вошли слуги, заменяя уже остывший завтрак на новый, обновляя воду для умывания и приведения себя в порядок. Все это время Фернандо изучал письмо, и лицо его каменело. Как только они остались в шатре втроем, король кинул:

— Луис, тебе нужно уехать в столицу. Там Фредерик сумеет защитить тебя. Легрэ поедет с тобой.

Сейчас перед ними стоял не мужчина, с которым они провели ночь, а правитель, отдающий приказ.

— Что? — юноша вскочил. — Что произошло? — несколько шагов к королю, желание заглянуть в принесенную бумагу. Луис так и не смог поймать строчек письма или ... — Я никуда не поеду. — он нахмурился, — По крайней мере, пока ты не объяснишь, в чем дело.

— Объяснить? — король изобразил на лице удивление. — Посмотрим, может быть, сам поймешь.

С легкой усмешкой он протянул мальчику письмо.

— Я думаю, твой вассал тоже с удовольствием его прочитает.

Наблюдая, как Луис с Легрэ изучают письмо, Фернандо вспоминал его содержание.

"Спешу Вас уведомить, Ваше Величество, и да хранит Вас Господь, Святая Инквизиция напала на след опасного колдуна Михеля, известного также под именем Микаэль. Мы выслеживаем его уже несколько лет и вот, наконец, у нас появилась ниточка. Но он способен околдовывать людей одним прикосновением. Есть подозрения, что он околдовал инквизитора Ксанте и внушил ему поднять руку на Ваше Величество. Я, комиссар инквизиции, Ксавье Морруа, уполномоченный падре Паоло Фратори, выследил Михеля в деревне Торманна невдалеке от Вашего лагеря, он вез с собой тело инквизитора Ксанте. Но Михель сумел сбежать, околдовав меня с помощью парализующего заклятья. Мы не уверены, в каком состоянии находится сейчас Ксанте. Есть подозрения на акт некромантии. До выяснения обстоятельств его тело сохраняется в церкви Торманны под опекой падре Ливо. Будьте осторожны, Ваше Величество, этот колдун мог отправиться к Вам. Если Вы общались с ним и он прикасался к Вам, Церковь рекомендует Вам срочно пройти обряд очищения. Если же мое письмо дошло до Вас во время — и я молю об этом Господа всей душой — Святая Инквизиция просит у Вас помощи в поимки этого дьявольского отродья.

На письме был оттиск печати падре Паоло. Подписано Ксавье Моруа".

— И? что? Что все это значит? — не понял Луис. — Я не поеду... Я напрямую во всем этом замешан.

— А если я скажу, что со вчерашнего дня в лагере находится брат Микаэль и именно по его наводке я нашел деревушку Торманна, и я ожидал, что мне привезут Себастьяна, а не это письмо? — Фернандо задумчиво смотрел на герцога. — Что-нибудь в твоем решении изменится? Подумай...

Луис глянул на Легрэ, затем потянул на себя рубашку.

— Скажу, что хочу поговорить с этим странным человеком. Он утащил меня в подземелья и говорил странные вещи. Он предлагал Кристиану работать на него. Этот человек опасен. Потому что он хотел, чтобы я уехал с ним в Северное королевство... — Луис замолчал, прикусив язык, Легрэ не знал этой пикантной детали.

Кристиан мог бы похохотать, если бы сейчас на карте не стояла судьба Луиса и всего королевства.

— Да, занятно, — сказал он отвлеченно, надевая рубашку. — Я бы вот тоже с ним поговорить не отказался... Значит Микаэль в лагере? А как он попал сюда? Мне помниться, он выкрал труп Себастьяна и бежал.

— Фернандо любит неожиданности... — юноша нахмурился. — Иногда мне кажется, что он не доверяет никому, — герцог сжал губы. — К Фредерику я не поеду. Я вообще не поеду никуда... Понятно? Я не игрушка, чтобы мной распоряжаться... — тяжело дыша, герцог потянул на себя и шоссы. — Говорить с ним буду первым.

Король закатил глаза вверх.

— Так, никто из вас правильных выводов не сделал. Садитесь, — он указал глазами на подушки около костра.

Задумчиво налив себе разбавленного легкого вина, Его Величество начал рассуждать вслух, глядя на огонь:

— Письмо написано комиссаром инквизиции. И то, что все время, пока я был знаком с ним, Ксавье притворялся фактически никем, просто вором, пребывающим рядом с падре Паоло, заставляет очень о многом задуматься. Единственный вывод, который я могу сделать — падре Паоло водил меня за нос. С самого начала, несмотря на обещанное ему. Иначе бы я знал об истинном статусе Ксавье. А это заставляет меня сомневаться и во всем остальном. А именно — кто на самом деле Ксавье? Игра на лезвии ножа тем более сладка, когда знаешь, что в соперниках инквизиция, — Фернандо довольно улыбнулся, прикрыв глаза. Мечту поквитаться и инквизицией он лелеял с тех пор, как взошел на трон — слишком уж тяжело ему далась тогда проверка на отсутствие одержимости.

Согнав с лица блаженное выражение, король продолжил:

— Кристиан, Луис, почему никто из вас не обратил внимания на то, что Себастьян в письме поименован инквизитором Ксанте? Откуда Ксавье это узнал?

Краем глаза он наблюдал за обоими — очень интересно было посмотреть на реакцию.

— А теперь последнее — меня инквизиция взять не решится, но любого с кем я приеду, могут арестовать. А теперь вспомните, у кого находится завещание Луиса?

Фернандо надеялся, что может, хоть теперь они сделают правильный вывод.

— Вообще-то Фернандо прав на счет твоего отъезда, Луис, — задумчиво сказал Легрэ, вспоминая все, что мог об этом деле. Однако правильные выводы ему мешали сделать некоторые пробелы в информации. — Завещание находится у Себастьяна и только он знает, где оно. Труп его сейчас у этого Ксавье, но мы знаем, что Себастьян жив. Значит только он мог сказать Ксавье кто он. Неужели Паоло, Себастьян и Ксавье действуют сообща?— Необязательно, — король задумчиво изучал всполохи огня. — Если бы падре Паоло был с самого начала с Себастьяном, ему было бы намного проще убить меня еще по дороге к монастырю. Похоже, идет две игры параллельно.

Фернандо задумчиво огляделся и нашел взглядом свою серебряную палку. Взяв ее, он выпустив лезвие и завороженно уставился на него.

— Если две игры... Все зависит от того, в каком состоянии Себастьян, — рубин очертил круг в воздухе. — Две... Значит, добрый человек, который помогал травнику имеет отношение к инквизиции. Ксавье? Его подручный? Очень интересно... — теперь взгляд его постоянно следил за рубином. — Себастьян хотел убить меня... Что нужно второй партии? Тоже убить? Или что-то другое?.. Травник... Война с Северным королевством... — Фернандо резко остановил палку. — Зачем инквизиции нужна война с Северным королевством сразу после того, как меня пытались убить?

Он поднял почерневший взгляд на Кристиана.

— Что Себастьян говорил про Паоло?

— Только то, что не собирается давать ему поводов обвинить нас в ереси. — Легрэ поморщился. — Себастьян вообще меня за нос водил все три года, как оказалось. Он говорил, что хочет сохранить независимость Валассии и получить земли Луиса, чтобы они не достались Атальи. Договор, который Луис должен был подписать с тобой при содействии Ксанте здорово опровергает все сказанное Себастьяном мне. В какой-то момент я подумал, что Валассия Аталья и герцогство объединяться вместе, но тут оказалось, что каждый играет сам за себя. Это все, что я знаю.

Луис слушал обоих мужчин молча. Он и сам мало что понимал, а от этого становилось не по себе. По спине побежали холодные мурашки. Герцог подал Кристиану кусок хлеба и мяса, налил вина. Потом занялся завтраком короля. И мысли его сгущались темной завесой ночи. Себастьян. Слишком много он знает про Себастьяна... Больше, чем эти двое, но ... какое это имеет отношение к делу?

— Независимость Валассии? — Фернандо чуть не рассмеялся. — Так-так-так...

Серебро закружилось еще быстрее. Какая прелесть.

— Независимость Валассии сейчас никому не выгодна, — рубин мельком касается губ, пропадает, вертится заполошной птицей. — Кто из игроков остается? Я, церковь, Аталью откидываем... Ярл? Арабы? — серебро на мгновение замерло. — Нет, иначе бы ты не смог бы их использовать. Франки? Оооо! — Фернандо на мгновение улыбнулся. — Какой расклад вырисовывается! Церковь или франки? Церковь уже отыграла — Себастьян. Или два плана? Что ж, это вполне в их духе — два взаимоисключающих плана!

Палка резко втыкается в землю, навершие даже не качается, настолько сильный удар.

— Что ж, поиграем. — Безумная улыбка исказила лицо короля. — Луис, тебе в любом случае нужно уехать. Когда я сунусь в лапы инквизиции, я скорее всего не смогу тебя защитить от мгновенной реакции. Как своего любовника я смогу тебя вытянуть, но это будет уже после первого допроса, — лицо мужчины болезненно дернулось. Первый допрос... Он может быть очень разным...

— Я не поеду. — юноша опустил глаза. Спрашивал ли себя Легрэ, почему Луис так легко поддался на уговоры поехать в Валассию? Наверное, никогда... Фернандо увлечен игрой между государствами и церковью. Герцог прижался к Кристиану плотнее. Положил тому голову на предплечье и закрыл глаза. Блаженство еще гуляло по телу тайными отголосками. Но юноша знал боль. Многообразие боли. Имя молчаливыми губами. имя то ли мертвеца. то ли...

— Что с тобой? — У Легрэ сердце кольнуло льдом от тревоги и что-то в действии герцога его напугало — напугало очень сильно. Он поднял Луиса и, придерживая за плечи, заглянул в лицо, обхватил пальцами подбородок. — Луис... Тебе плохо? Что с тобой? Фернандо!

Юноша не сразу понял, что побледнел. Что его похолодевшие руки слишком сильно обняли Кристиана. Герцог отрицательно покачал головой. Хрусталь в глазах блестел ярко, выдавая что-то темное.

Король мгновенно откликнулся. Глядя все такими же темными глазами на мальчика, он потянулся к нему делом и душой. Опять? Опять это состояние... Ласка или боль? Этот несложный выбор ломал сердце. "Держи его", — шепот Кристиану. И опять навершие рубина жестко упирается в подбородок юноши, царапая, раня его. Рука ласково гладит щеку. Глаза опять ищут ниточку души.

— Луис, мальчик мой, милый, — боль и ласка. — Говори... Скажи нам...

— Сказать? Что сказать? — острие упиралось в нежную кожу. Паника затопила юное и слишком быстрое сердце.

Легрэ уставился на короля во все глаза, не понимая его действий, руки оцепенели, держа Луиса больше инстинктивно, чем по воле разума.

— Что ты делаешь, Фернандо?

— Маленький, — боль все усиливается, ласка все нежнее. — Я тебя люблю. Люблю всем сердцем. Всей душой. — Нежный поцелуй, и боль отпускает, давая передышку. И как только губы короля отпускают юношу, боль опять начинает возвращаться. — Говори, говори, милый. — И опять ласка. — Пожалуйста, милый. Я не смогу помочь, — ласка и боль мигают, перемешиваются, обе зовут. — Мальчик мой, говори.

— Я... хватит... мучить меня... — юноша заплакал. — Ты не должен был сюда приезжать. Никто не думал тебя увидеть в монастыре. Пусти, Кристиан. пусти!

Легрэ перехватил палку короля одной рукой, с упорством глядя прямо в глаза Фернандо.

— Не надо, — сказал Легрэ, тяжело дыша, готовый в любой момент озвереть и встать на защиту герцога, но взгляд вдруг стал мягче, сказал: "Позволь мне. Он сам все расскажет". — Успокойся, Фернандо.

Король спокойно взглянул на Легрэ.

— Держи его.

Сузившийся взгляд говорил только об одном — не смей мешать. И опять внимание только на Луиса.

— Говори. Раз уж начал — говори! Ты же знаешь, мальчик мой, я тебя не оставлю. Никогда. Говори!

— Не заставляйте меня говорить... — замешательство, и вот уже герцог еще плотнее прижимается к Кристиану. Как чуток к переменам король! Как следит за каждым жестом, за поведением юного вассала. — Для этого мне пришлось бы начать с самого начала жизни... — Луис без страха надавил на камень, причиняя себе боль. — Нужны еще раны, Фернандо? Если тебе нравится... — обида появилась в светлых озерах. — Кристиан может много порассказать о настоятеле Валасского монастыря. Но думаю, он вряд ли слышал, что аббат — это падре Ксанте. — юноша замолчал под пристальным взглядом короля на секунду, потом выдохнул, словно решаясь. — Я убежал из столицы после бала не по велению старшего герцога Сильвурсонни. Мой папа — он был слишком мягким человеком. И всецело доверял дела нашему духовнику... моему духовному отцу падре Ксанте. — еще одна, более длинная пауза, за которой скрыто настоящее волнение. — Несколько месяцев назад Себастьян предложил заключить брак с Алисией Аталийской. Мой титул позволил бы объединить земли. Но тогда я не ведал о том, что придется спешно бежать, что... меня призовут ко двору... Этот бал... Я все рассказал духовнику. — смущение, заливавшее лицо, стало ярче. Луис облокотился на Кристиана, утопая в его тепле, пытаясь хоть как-то свести воедино разбегавшиеся мысли. Объяснить логично... Как им объяснить, что Себастьян — его духовник, его мучитель почти шесть лет вызывал мальчика в Валассию. Здесь Луис жил в городе и... избавлялся от демонов, которые, по словам, Ксанте, терзали юного герцога с самого детства. Иногда падре и сам по несколько месяцев гостил в герцогстве. — А свадьба тогда уже была назначена. Потому что... никто не собирался вести переговоры с королем-еретиком. Но отец... отец... падре Ксанте никогда не говорит до конца об истинных своих планах. Он словно специально сталкивал меня с Кристианом. Видел, как я реагирую, и провоцировал... А еще этот мальчик — Сей... Отец, то есть... отец собирался его отправить вместо меня в Аталию, но потом появилась инквизиция. И вы, ваше величество... Я испугался... Я собрался бежать. Под любым предлогом. То есть... я давно думал об этом... опасался... сам не знаю чего. Придумывал письма, чтобы только написать отцу. Я не надеялся на его поддержку, но вдруг бы получилось... А потом все так закрутилось. — Луис вспомнил предложение Кристиана убить короля, когда они пришли из подвалов к Себастьяну, залился яркой краской. Аббат так умело вертел пристрастиями и желаниями людей. — Падре Ксанте впутал Легрэ не просто так. Зная теперь, что он ваш брат, я не удивлюсь, что королем должен был стать именно он...

— Перестань, Луис, я не брат Фернандо, — неуверенно сказал Легрэ, мягко глядя на юношу, словно уговаривая малого ребенка. — Даже если это было бы и так, Себастьян все равно не смог бы втянуть меня в такую авантюру. Я бы никогда не согласился занять место Фернандо. Кроме того, Себастьян мне говорил, что королем желает видеть тебя, а я нужен рядом, чтобы пользуясь твоей влюбленностью контролировать тебя. Впрочем, это уже не важно... Почему тебя не заменили на Сея? Из-за приезда Фернандо?

Король молчал, глядя на мальчика, но видел не его. Пальцы машинально гладили рубин — Луиса он давно отпустил и даже слегка отодвинулся от них с Легрэ. Получалась очень неприглядная в своей целеустремленной жестокости картина. Только нужно уточнить одну вещь.

— Луис, — голос Фернандо был холодный, неживой, также как и взгляд. — Когда Себастьян стал твоим духовником?

— Пожалуйста, не отдаляйся от меня, — чуть ли не заплакал герцог, протягивая руку к королю. — Я не виноват ни в чем. То есть... я, наверное, что-то не понимаю и не знаю... Я всех деталей не знаю. Падре Ксанте сам выбрал меня. Он настоял... Я еще мальчиком был... — пальцы коснулись Фернандо. — Не злись...

— Ну что ты, милый, — король погладил мальчика по руке. — Я знаю, что ты ни при чем. Но мне нужно знать — когда это было?

— Мне еще не исполнилось девяти... Но я не понимаю, какая связь с происходящим теперь... — Луис искренне отозвался на ласку. Сейчас он не боялся. Сейчас рядом с ним были те, кого он любил. Кому хотел доверять — хоть немного. Опасаясь и постоянно пытаясь сделать шаг назад. — Когда отец сказал, что мужеложество — это нормально, я не поверил. Я понял, что он с вами играет... Он каждый раз играет и каждый раз выворачивает наизнанку.

— Король умер шесть лет назад, — тихо проговорил Кристиан и посмотрел на Фернандо. — Себастьян собирается сделать Луиса королем... или собирался, а мы с Фернандо живы до сих пор только потому, что ему нужно сначала объединить земли... А что потом? Союз с арабами и война с Северным королевством? — Легрэ крепче прижал Луиса к себе. — Жаль, я не добил эту сволочь.

— Не умер... Его убили, — король опять смотрел сквозь сидящих напротив. — Я точно знаю. Его отравили, — он говорил короткими рублеными фразами. Фернандо до сих пор ненавидел тот период своей жизни — беспомощность, бессилие, ярость, страх, гнев. Инквизиция. — Ближний круг замешан не был. Лекарь тоже. Незадолго до смерти он встречался с кем-то из церковников. Инквизиторов. Высокопоставленный. Кто-то из вновь прибывших из Рима. Я не успел проверить. За меня инквизиция взялась...

Мужчина опустил взгляд на рубин, переливающийся кровью в свете костра.

— Значит, все началось шесть лет назад. Странно, что тебя не сломали за это время, — Фернандо с болью посмотрел на Луиса. — Сидел бы сейчас на моем троне, во всем послушный церкви. Герцогство Сильвурсонни, Аталия, Валассия, Вестготское королевство — лакомый кусочек. А на случай, если ты вдруг выйдешь из-под контроля — твое завещание. Получается, тебя все-таки не собрались сейчас убивать. Но с Эдуардо сработало — он поверил, что уберут и тебя, и его.

Король слабо улыбнулся, и на его застывшем лице эта улыбка выглядела неуместно и страшно — как будто совместились два совершенно разных человека.

— Что ж, теперь накопилось еще больше поводов побеседовать с Себастьяном — он должен знать, кто убил моего отца. Выяснить бы еще, кто из инквизиторов меня допрашивал.

— Фернандо, — юноша потянулся к королю, обхватил его шею, поцеловал в побледневшие, почти белые губы. — Я тебя люблю. Все в наших руках. Надо понять, где документы... Я тебе верю. Слышишь? Верю тебе и в тебя... И не поеду никуда, без тебя не поеду...

Легрэ молчал некоторое время, ласково гладя Луиса по спине, словно утешая, потом сказал:

— Следует усилить охрану герцога... И за пределы лагеря не ногой, слышишь, Луис? Без тебя Себастьян такое дельце не провернет, а если ты попадешься, он сможет шантажировать Фернандо. — Легрэ посмотрел на короля и губы подернулись многозначительной ухмылкой. — Ты говорил, что хочешь сунуться в лапы инквизиции, так?

— Кристиан, — король как будто оттаял от объятий мальчика. — Я вообще не понимаю, зачем меня так откровенно... — мужчина на мгновение замолчал, подбирая слова. — Даже не провоцировать. Так откровенно подставляться. Ксавье там почти в одиночестве, а у меня армия всего в трех часах езды. Зачем такая неприкрытая угроза еще одной проверкой? Не понимаю.

Фернандо ласково обнимал мальчика, рассуждал и чувствовал, как отступают воспоминания, в очередной раз чуть не отправившие его в лапы к дьяволу.

— Луис, мальчик мой, это все может быть только приманкой. Тебе не следует ехать. А вообще нужно бы допросить Микаэля. Думаю, ему будет очень интересно узнать о себе такие подробности, — язвительно улыбнулся король.

Легрэ принялся за мясо и хлеб, лениво размышляя: а действительно, зачем?

— Я согласен с Фернандо, Луис, — сказал он. — А вот я бы вместо допроса Микаэля проехался немного верхом... Прогулка часов на шесть мне бы не повредила.

— Легрэ, — король продолжал сидеть с полузакрытыми глазами, легко поглаживая юношу. — Я думаю, ты сам понимаешь, что сейчас лучше всего туда отправить пару опытный егерей. Если это засада, то лучше уж потерять их, чем тебя. Ты сейчас тоже значимая фигура для хорошего розыгрыша партии. И не для меня. Мне, сам понимаешь, тебя было бы выгоднее убить.

— Вы оба сумасшедшие, — выдохнул Луис. — надо знать, что такое Себастьян, чтобы ехать сейчас туда, даже если там Ксавье! Как можно быть такими взрослыми и такими безрассудными? — сорвался он, выдавая весь до этого скрываемый страх. — если только отец жив, он, наверняка, уже продумал план. Он никогда не скажет правды никому. Он — паук... Он... — герцог начал задыхаться от начинающегося приступа.

— Успокойся! — Легрэ ухватил юношу за плечи и встряхнул, только не зло, отчаянно. — А теперь послушай меня, Луис, если любишь, послушай и постарайся понять. Я знаю, что Себастьян опасен, но если мы и дальше ничего не предпримем, он нас уничтожит. Меня и Фернандо, и нашу любовь. Со мной ничего не случится, а вам с Фернандо высовываться точно нельзя. — Легрэ погладил юношу по щеке. — Доверься мне, мальчик мой, и я даю тебе слово, что вернусь к тебе. Я знаю, тебе страшно и не хочется отпускать меня, но так надо. Я тоже не лыком шит и тоже за тебя боюсь. Поэтому я хочу, чтобы ты остался здесь и сидел тихо. Если Себастьян захватит тебя, вот тогда он станет для меня опасен по-настоящему, а так ничего он мне не сделает. — Кристиан перевел взгляд на короля. — Ты в любом случае получишь выгоду от меня, Фернандо. Но ни один егерь не узнает того, что могу узнать я. Дай мне двух преданных людей. Если Себастьян там, где мы думаем, то один вернется и доложит где мы, а второй останется в поселении на случай если Себастьян снимется с места. Я постараюсь подобраться к нему поближе.

Юноша, пойманный мужчиной, уткнулся в того и затих. Господи, только не это! Только не новые смерти, — шептал про себя, а слезы все текли, орошая рубашку Кристиана.

— Ладно, — вдруг сказал Фернандо, разбивая установившуюся тишину. — Будь по-твоему. Ты безрассудный идиот, Легрэ, но, судя по всему, если ты принял решение, то уже не отступишь. Лучше уж я тебе дам людей, чем ты сам уйдешь, вообще без подстраховки. Но я бы предпочел, чтобы ты остался тут, с Луисом.

— Я этого больше всего на свете хочу — с ним остаться. Но сейчас надо по-другому. Он понимает. Он сильный и со всем справится. — Кристиан чуть улыбнулся и потерся щекой о макушку юноши. Легрэ смотрел в глаза Фернандо, безмолвно говоря: "Пригляди за ним... Сбереги. Удержи от опасности и необдуманных поступков". — Нужно поговорить с травником.

Король коротко кивнул. Через полчаса он с Легрэ подходил к шатру Луиса, в котором должен был находиться травник. Они с трудом убедили Луиса, что ему не нужно идти к травнику. Решающим аргументом стал рассказ Кристиана о том, как травник расправился с разбойниками. Фернандо молча слушал, и четко понимал, что вчера он, все-таки, поступил опрометчиво. И если травник действительно хочет стать королевским лекарем, не стоит пренебрегать возможностью узнать все его секреты. И очень странно, что отец Франсис, учитель Микаэля, никогда о таком не рассказывал.

Травника в шатре не оказалось. Посреди письма лежали четки, прижимающие простой листок бумаги. Быстро отдав распоряжение о поиске монаха, Фернандо аккуратно, через отрезанную от покрывала ткань, взял письмо:

"До сих пор в снах я вижу тот день, когда шесть лет тому назад, ранней весной, мой наставник привез меня в столицу и представил Вам, Ваше Величество. Тогда я душу был готов отдать за Вашу благосклонность... Тогда Вы были для меня дивным рыцарем без страха и упрека... С того дня и до сегодня я и в самых смелых мечтах не мог представить, что когда-то вы коснетесь меня поцелуем. А сегодня — мечта сбылась. Столь неожиданно, столь нежданно... Столь сладко и столь головокружительно... Вот только — мечты, они хороши для мечтаний... Когда-то — я был юным и наивным. Сегодня — нет, я не стал умнее, лишь старше... И мне пришлось выбирать между мечтой и действительностью.

И сегодня — я не могу поступить иначе. Не могу оставить на произвол судьбы тех, кого взялся защищать. И душа моя разрывается от необходимости сделать такой выбор. Но, мне придется. Я — ухожу. А Вы — берегите себя. И в страшном сне я не хочу видеть, что покушение на Вас может оказаться удачным... Берегите себя, Ваше Величество и не позволяйте демонам путать Ваши дороги.

Я оставлю Вам кое-что, что очень мне дорого.

Я мало привязан к вещам, но эта вещь — она особенная. Камни в четках — с бус моей матери. Я не знал ее. Она умерла родами. А бусы — то, что мне осталось в память о ней. Золотистый янтарь — он словно хранит в себе теплое солнце. И сколь не был бы пасмурен день, сколь не грустно и плохо было бы на душе — стоит только взять в руку эти четки, провести пальцами по круглым бусинам — и они теплеют. И так же теплеет душа. Демоны и бесы, что окружают нас и путают наши пути — они боятся золотого янтарного света. И я оставляю этот свет Вам, Ваше Величество... Пусть он греет Вас и бережет. Я не знаю, чем и когда закончится начатое... Но, так надеюсь, что будет еще время для разговоров — неспешных и доверительных, без двойных смыслов и опасения быть обманутым и плененным.

Сегодня я оставляю в прошлом свою юношескую мечту, ступая вперед. Не знаю — какой будет моя дорога теперь, но так молю Господа, что б Ваша — была благословенна Богом.

Травник Валасского монастыря Микаэль."

Передав Кристиану письмо, Фернандо отрезал новый кусок ткани и взял четки. Такие большие куски янтаря встретишь нечасто. Действительно, королевский подарок, если он значит то, что написано в письме. А пока нужно отдать лекарю — проверить наличие яда.

Кристиан усмехнулся. По мере прочтения письма его лицо вытягивалось все больше, и он позволил себе бросить на короля взгляд полный иронии. Микаэль любит Фернандо? Вот сюрприз так сюрприз.

— Целовать его с твоей стороны было глупо, — сказал он королю. — Поразительно, что ты все еще жив.

— Я его не целовал, — бросил король, тщательно обертывая четки тканью. — Было очевидно, что он этого хочет. Ты мне ничего не хочешь сказать о твоем общении с Микаэлем, пока Луиса рядом нет?

— Все зависит от того, что ты хочешь услышать, — невозмутимо заявил Легрэ, отложив письмо на подушки и скрестив руки на груди. — Я бы тоже о вашей встрече хотел узнать побольше... пока Луиса нет.

Фернандо кинул насмешливый взгляд на барона.

— Неужели ты думаешь, что меня интересует физический аспект вашего общения? — спросил он с ухмылкой. Четки, обернутые в ткань, веса особо не прибавили, но стали достаточно объемными, чтобы их можно было удобно зажать в руке. — Микаэль — брат Северного Ярла, и мне очень интересно узнать, что же ему нужно на самом деле. А с учетом твоего рассказа мне также очень интересно, о чем же вы общались.

Кристиан пожал плечами.

— Ни о чем особенном. Он пытался убедить меня в том, что Северный Ярл не желает войны... и объединения земель тоже. Рассказал, что он брат Ярла, что не хочет жить при дворе и заниматься политическими интригами. — Легрэ вздохнул. — Я ему не верю.

— Не могу понять я расклад, — вдруг сказал Фернандо. — Не может Ярл так явно подставлять своего брата. Я ведь вчера запросто мог его убить, и Ярл бы не узнал об этом. Неужели в его глазах я такой простачок? Да еще это странное отношение травника к Себастьяну...

Король задумчиво взвесил в руках четки.

— Травник поехал к Себастьяну, это очевидно. Но зачем он сюда приезжал? Чтобы точно заманить меня к Себастьяну и Ксавье? Но так рисковать... — Фернандо покачал головой. — Безумие какое-то...

И после этих слов он внимательно посмотрел на Легрэ.

— Интересно, зачем ты мне врешь?

Сердце в груди Кристиана сладко забилось. "Мне нравится тебя дразнить!", — подумал он, пряча свою тайну за едва заметной лукавой улыбкой. Легрэ отвел взгляд, делая вид, что осматривается в шатре.

— В чем это я соврал?

— Натаскать тебя, что ли? — проронил король, проследив за взглядом барона. — А то даже неинтересно. В заговоре замешан травник, он предлагал тебе сделку... Какую?

Легрэ взглянул на короля, только уже без улыбки и очень серьезно.

— Он предложил быть вассалом Ярла.

— Ярла? — король насмешливо поднял бровь. — Именно Ярла? А какие условия вассалитета и твои обязанности? Вассальная клятва как зафиксирована?

Легрэ молчал — долго, уверенно, словно размышляя: стоит отпираться или нет. Он решил, но прежде очень захотел выяснить одну деталь.

— Ты все еще не доверяешь мне, Фернандо?

— Я даже Луису этого не сказал. — Легрэ подошел к Фернандо вплотную, разглядывая его лицо с долей неприкрытой грусти. — Я подписал вассальскую грамоту и вряд ли это понравится Луису, но я слишком сильно хотел разобраться, в чем дело. Микаэль обещал мне посольскую неприкосновенность, а я... он сказал, что я ему пригожусь, но вот конкретных инструкций мне пока дано не было. — Кристиан взглянул в карие глаза. — Ты еще хочешь что-то узнать, братец?

В глазах короля плясали чертинки и, в конце концов, он не выдержал и расхохотался.

— Ох, Легрэ! Дать так себя провести! Дьявол, даже слов нет! Вассальная клятва дается сеньору! Или в присутствии его доверенного лица с полномочиями и бумагой с личной подписью сеньора! Или у Микаэля были бумаги с личной подписью ярла? А какой лён тебе был выделен?

Фернандо продолжал широко улыбаться, с трудом сдерживая смех.

— А мне не важно, — спокойно улыбнулся Легрэ, — я не собираюсь служить Ярлу. Кроме того, я вассал герцога, и стал им много раньше, так что, каких бы гербов на бумаге его высочества не стояло, этот договор лишь фикция, только я знаю об этом, а Микаэль — нет. Почему бы не попробовать поводить его за нос? А еще мне интересно, если Себастьян вздумает меня убить, что сделает наш травник? Я ему жизнь спас, я же ее заберу, если вздумает навредить тебе и Луису.

— Жизнь спас? Это когда ты успел? — Фернандо постарался незаметно облизнуть губы. Странная ночь... Странное утро... Странный день?..

— В тот вечер, когда вернулся сюда, когда увидел вас с Луисом вместе. — Легрэ слегка прищурился. Близость с Фернандо почему-то волновала кровь. Кристиан мысленно уговаривал себя сделать шаг назад, но медлил и почти ненавидел себя за это. — Я рассказывал тебе, как он убил пятерых человек у меня на глазах, он и сам отравился. Для того, чтобы противоядие сработало пришлось его... возбудить в некотором роде.

— В некотором роде? Забавная фраза... И в каком же... роде... ты его возбуждал? — Фернандо сделал стелящийся шаг вперед, как рысь, подкрадывающаяся к добыче. "Глаза матери... Интересно, они сохранила такую же небесную синеву?"

— Не важно... это было скучно, — Кристиан не отступил, но голос его стал мягче, и — глаза в глаза, слишком близко, непозволительно близко. — У меня даже не встало. — Легрэ вызывающе улыбнулся и подумал: "Не то, что сейчас".

— А у него, видимо, наоборот? Ты же мастер... своего... дела... — еще шаг вперед и тела уже соприкасаются. — Мастер? — Фернандо опять облизнул губы, касаясь языком и губ Легрэ.

— Ты хочешь это проверить? — Кристиан не шелохнулся, но спросил всерьез. Близость Фернандо пьянила и Легрэ сейчас стало до черта обидно, что жизнь сделала их врагами. Менее чем через час Кристиан покинет лагерь и, возможно, уже никогда не вернется. Что с того, если Фернандо решил немного поиграть напоследок? Сейчас можно, хочется забыть их чертово противостояние и просто насладится этой близостью, взять один единственный поцелуй. Ровно и глубоко дыша, Легрэ замер, губы приоткрылись, поймали жар Фернандо, его сладостные повадки хищника. — На прощание...

Король ничего не ответил, прижимая к себе Кристиана. Прощание?.. Рука обхватила шею барона, сжимая, добавляя новые нотки в уже начавшийся поцелуй.

— На прощание?.. — пальцы Фернандо жестко упираются под челюсть барона. — Запомни, братец, — уже не ехидство, шипение рассерженной змеи. — Не вернешься — я тебя из ада достану, даже если мне придется туда спуститься. Тебе понятно?

И как продолжение слов — жаркий, выматывающий, подчиняющий поцелуй, забирающий все чувства, и возвращающий их в десятикратном размере.

Легрэ сорвался — никогда и никого в жизни он не целовал с такой сумасшедшей отдачей, словно сопротивляясь, сгорая дотла в адском страшном пламени. Руки легли на спину Фернандо, вцепившись в одежды, жадно прижали к себе сильное тело. "Я вернусь!" — жарко отвечали поцелуем губы. "Я вернусь даже из-за грани небытия... К Луису... И к тебе! К тебе, Фернандо, будь ты проклят! Я вернусь к тебе!" Время застыло, чувства росли — они сводили с ума разум, они плавили огнем страсти тело, а сердце брали в полон! И обнимая Фернандо, Легрэ вдруг подумал, что это не игра, что Фернандо не играет. Воздуха перестало хватать, и Кристиан прервал поцелуй, тяжело дыша, заглянул в карие глаза.

— Береги Луиса... если что-то пойдет не так, не дай ему натворить глупостей.

— Не дам... — вздохнуть Фернандо почему-то получалось очень тяжело. — Но запомни — я тебя найду в любом случае, — каждое слово падало как полновесный золотой в тяжелую воду Арга, практически без всплеска, сразу же уходя в илистое дно. Рука продолжала упираться жесткой властью под горло Кристиана. — Предашь — убью... Не предашь... — губы дали однозначный ответ. Взгляд был тяжелый и в тоже время странно освобождающий от своей власти. — Ты понял?

— Я зайду далеко, — прямо ответил Кристиан, — ради большой цели буду жертвовать мелкими. Я каждый день буду предавать тебя в глазах твоих врагов, иначе они мне не поверят, но я не предам сердцем. — Легрэ дернулся, вырываясь из пальцев короля, глядя в его глаза искренне и открыто. — А ты постарайся, чтобы на моем пути не попался ни ты, ни Луис, и ничего такого, что может повлиять на исход всего дела.

— А вот это я тебе обещать не могу, — монарх злорадно смотрел на Кристиана. — Я точно буду попадаться тебе на глаза. Я же в стороне не останусь, мне игра с церковью как манна небесная. И я с удовольствием посмотрю, — мягкое движение вперед и рука на груди Легрэ, — как ты будешь... — издевательский, возбуждающий, манящий выход, — предавать меня... Для моих врагов... — поцелуй, — предавай... Я сделаю вид, что верю... — Язык свободно гуляет по рту мужчины, изучая, лаская. — Но только сделаю вид...

Кристиан принимал этот, второй поцелуй иначе — так, словно впитывал в себя каждое касание — не противясь, упиваясь красотой момента.

— Тогда... я буду очень осторожен, — затуманенный страстью взгляд заскользил по лицу Фернандо, по губам, по крыльям носа, к глазам. Голос тих, но тверд:

— Тебе совсем не обязательно целовать меня сейчас, чтобы после удержать под контролем... Я оценил твой ум и дальновидность, и силу твою не ставлю под сомнение... С твоего крючка, Фернандо, я не сорвусь...— Пальцы осторожно коснулись губ, безмолвно запретив поцелуи, и Легрэ усмехнулся. — Я уже твой... и как бы не хотел обратного, я останусь с тобой до конца.

— Кристиан, — король улыбнулся, губами обозначив поцелуй в пальцы мужчины, — для контроля у меня существует много разных способов. И этот я почти не использую... Запомни, — он слегка лизнул подушечки пальцев Легрэ, — все, что я тебе говорил. Запомни. Я слов на ветер не бросаю.

Легрэ кивнул. Он позволил себе еще немного касаться пальцами губ Фернандо, а после отпустил руку, медленно отступил на шаг.

— Я запомню. — Кристиан тихо вздохнул. — Прикажи готовить лошадей, я еду прямо сейчас... Не буду прощаться с Луисом, иначе увижу его и останусь... Скажи ему, что я... Впрочем, придумай что-нибудь сам.

Фернандо кивнул. Он все понимал. И если двое суток назад отъезд Легрэ был самым желанным явлением в его жизни, то сейчас... Сейчас он умом понимал, что это действительно было необходимо или, по крайней мере, желательно. Но почему-то этого не хотелось. Король вышел за полог шатра, там приказал подать лошадь, и отдал приказы двум егерям. Три часа в одну сторону. Сколько времени нужно на первичную разведку? Через сколько часов ему стоит появиться, чтобы не вызвать подозрение?

Егеря появились слишком быстро. Фернандо откинул полог, чтобы позвать Легрэ.

Кристиан уезжал торопливо, словно сбегая. Раньше он считал, что у него нет души, но теперь тоска разъедала внутри него что-то едва уловимое и драгоценное. Голубые глаза Луиса, его нежность, его любовь вызывали в сердце Легрэ благоговейный трепет, страстные поцелуи Фернандо, его напор и смелость заставляли сердце замирать и ждать восторга, смешанного с желанием. "Неужели я и его люблю?" — спросил себя Кристиан, но ему было много проще вскочить в седло и, не оборачиваясь погнать коня во весь опор через зеленые, залитые солнцем поля, чем озвучить ответ даже самому себе. Ни единого взгляда напоследок, ни единого слова. Сегодня они с Фернандо и так сказали друг другу больше, чем следовало, а что до прочего — все покажет время.

Король спокойным взглядом провожал небольшую кавалькаду. Будь что будет. Но он достанет Легрэ откуда угодно. Даже для того, чтобы собственноручно казнить, если тот предаст. Особенно, если он предаст. Когда всадники скрылись за деревьями, он посмотрел на сверток в своей руке. Четки. Нужно отдать лекарю. И идти к мальчику. Странно. Странное утро...

Передав подозрительную ношу ближайшему гвардейцу, Фернандо направился к своему шатру. Мальчик... Луис... Нужно будет все объяснить... Что за странный раздрай?..

58

Легрэ с двумя всадниками подъехал к деревне со стороны леса, после чего простился с ними и, спешившись, направился на местный рынок — там всегда можно было узнать последние новости. Если Себастьян в деревне, Кристиан без труда выяснит — где. Его сопровождающие остались под сенью дубов наблюдать издали и ждать сигнала. Все выяснилось довольно скоро; за пару золотых местный кузнец в красках рассказал Легрэ, что недавно прибыли к ним чужаки: мальчик совсем юный, несколько воинов, раненый один — остановились в церкви на время. И еще, это было сообщено тайно, колдун по имени Михель. Легрэ щедро поблагодарил кузнеца и за молчание приплатил ему еще, после чего вышел на окраину деревни и дал условный знак одному из сопровождающих — тот тут же вихрем сорвался с места и вскоре исчез из виду. Второй остался ждать.

Кристиан отыскал деревянную церквушку — небольшой двухэтажный домик с колокольней сиротливо стоял посреди пустыря. Соблюдая осторожность, Легрэ приблизился, обошел церковь кругом, слегка заглядывая в каждое окошко. Когда он дошел до жилого крыла и аккуратно заглянул в окно, он сначала глазам не поверил — в сумраке комнаты на кровати лежал человек, а рядом с ним сидел не кто иной, а монастырский садовник. И никого поблизости, кроме Сея. На губы Легрэ поползла сумасшедшая улыбка. Попались. Кристиан вернулся ко входу в церковь, постоял немного у крыльца, а когда навстречу ему вышел священник, сказал, что он помощник аббата и разыскивает его. Легрэ был самим смирением, вежлив и обходителен, и наивный святоша впустил его внутрь без всяких подозрений, да еще и объяснил, как пройти к комнате Себастьяна. Однако, Легрэ не торопился вламываться в дверь падре, тем более, что та была заперта изнутри. Притаившись в сумраке небольшой ниши в коридоре, он стал ждать Сея — точно паук свою жертву. Юноша вышел, держа в руках грязное полотенце, запер дверь, и тут Легрэ схватил его сзади и, зажав рот ладонью, придавил к стене.

— Здравствуй, Сей, — сказал он тихо и жадно, — вот это встреча!

Тихий голос этого человека мог напугать мальчика намного больше, чем громкие крики, вызывая липкий, обволакивающий и сковывающий страх. Воспоминания, которые он тщательно прятал и пытался забыть, то, что снилось ему в кошмарах, стало реальность. Будто вчера был подвал и плетка, наказание за то, что он без разрешения зашел в обитель аббата...

Сей даже не пытался вырваться и, если бы не держащий его Кристиан, вовсе бы съехал на пол.

Что делает этот человек в церкви? Как он сюда попал? И почему именно сейчас, когда Себастьян обездвижен, а рядом только он, Сей? Нет, мальчик жизнь готов был отдать за аббата, вот только что его жизнь? Брат Кристиан перешагнет через нее, как через маленькую, но легко устранимую помеху и пойдет дальше, добиваясь желаемого.

Оставалось только вжаться в стену, как будто она могла отгородить его от мужчины и смотреть в его глаза, ожидая неизбежного....

— Веди себя тихо, — предупредил Кристиан, внимательно присматриваясь к Сею: действительно похож на Луиса — ростом, светлыми волосами, телосложением. Легрэ стал серьезен. — Я сейчас тебя отпущу. Крикнешь, это будет последнее, что ты сделаешь. Ты меня понял? Моргни два раза, если согласен.

Мальчик моргнул. Потом еще раз... А что еще оставалось? Кричать? Это глупо... Даже если услышат, то что? Наверняка Кристиан со всеми справиться. А Сею нужно оставаться возле аббата, вдруг тому станет хуже? Микаэль ушел... Нужно рассчитывать теперь только на себя!

Легрэ медленно убрал ладонь от лица юноши, говоря вполголоса:

— Микаэль здесь? Кто еще с тобой и с Себастьяном?

— Брата Микаэля нет, он уехал, — Сей ничего не мог поделать со своим голосом, а так же со страхом перед мужчиной. Поэтому продолжал вжиматься в стенку, будто надеясь, что вот сейчас она сольется с ним или, что еще лучше, пропустит через себя, и он окажется по ту сторону. — Из монастыря только мы, больше здесь никого нет...

— Из монастыря... — задумчиво хмыкнул Легрэ, отпуская мальчика и отходя на шаг. — Ну, тогда пойдем, — Кристиан пригласительным жестом указал на дверь. — Вперед меня и без глупостей, малыш, а то... ты же меня знаешь.

— Падре очень слаб, ему не здоровится, может, вы не будете его беспокоить? Тем более он еще отдыхает... — это было глупо и по-детски наивно, тем более Сей знал, что все равно не сможет остановить Кристиана, но почему-то мальчику не хотелось его пускать в комнату, где отдыхал Себастьян.

— Если ты меня поцелуешь, радость моя, — с усмешкой подметил Легрэ, — я, возможно, и задержусь ненадолго в этом темном коридоре.

— А ненадолго — это на сколько? Вы же не будете тут ждать, пока он полностью поправится? — колени подгибались от такой наглости, Сею казалось, что это вовсе и не он говорит.. Торговаться с Кристианом? Он напоминал себе приговоренного к смерти, который торгуется с палачом. Так глупо....

— А это смотря как поцелуешь, — Легрэ легонько прихватил юношу за талию и ненавязчиво притянул к себе ближе. — Ну как, тревожим Себастьяна прямо сейчас или дадим ему выспаться?

Горько усмехнувшись, мальчик позволил обнять себя

— Вы же и так знаете мой ответ... — приподнявшись на цыпочки, Сей коснулся своими губами чужих, крепко зажмурившись.

А Легрэ почти сразу отстранился, только объятия стали угрожающе-крепкими.

— Ты этого правда хочешь, Сей? — спросил он, морщась от отвращения. — Или ты настолько любишь Себастьяна, что ради часа его спокойствия готов отдаться человеку, от которого тебя откровенно тошнит?

— Люблю, — так тихо, едва слышно. — Безумно. Жизнь отдам, душу дьяволу продам, все что угодно... Лишь бы с ним все было в порядке... Даже если после этого он будет меня ненавидеть...

Легрэ долго смотрел в глаза мальчика и молчал, потом почему-то провел рукой по его волосам, словно жалея.

— Я не насильник, Сей, и что бы ты там обо мне не думал, мне жаль, что пришлось тогда тебя выпороть и хорошенько напугать. Мне жаль. Извини. — Кристиан отпустил юношу из своих объятий. — Ты будешь любить Себастьяна, даже если твои чувства безответны?

Сей растерялся. Совсем не таких слов он ожидал от мужчины.

— А разве любовь от этого зависит? Даже если он меня будет ненавидеть, все равно я не смогу его разлюбить. Даже если любовь к нему будет приносить одну боль я не смогу избавиться от этих чувств.

Легрэ с тоской вспомнил о Луисе и, нахмурившись, тяжело вздохнул.

— Я знаю... Открой дверь, Сей, мне нужно поговорить с Себастьяном.

Внимательно посмотрев на мужчину, Сей открыл дверь, заходя первым и останавливаясь возле кровати Себастьяна, осторожно коснулся его плеча.

— К вам посетитель, Святой отец....

Падре Ксанте пошевелился. Веки его дрогнули, глаза открылись, мазнули со скрытым чувством по Сею и сразу остановились на госте, которого Себастьян не ждал. Хотя среди прочих вариантов и рассчитывал на такой исход. Мужчина потянулся вверх, чтобы заставить себя сесть на подушках. На бледном лице проступила нездоровая бледность.

— С чем пожаловал, Кристиан? — смиренная улыбка не выражала ни одного чувства, в котором можно было бы угадать истинное лицо бывшего аббата.

Сей тут же кинулся помогать Себастьяну сеть, чтобы с наибольшим комфортом устроить того на подушках.

— Мне остаться? Или лучше выйти?

— Останься, — тихо кивнул мужчина. — Посиди рядом, — рука похлопала по покрывалу.

Опустившись на кровать, мальчик уже привычным жестом взял Себастьяна за руку и затих, не мешая.

— Вообще-то я не к тебе, — Легрэ приветливо улыбнулся, как ни в чем не бывало, взял табурет и присел у окна, задумчиво потер пальцами подбородок. — Хотел Микаэля увидеть, а тут ты... Признаться, я думал, что тебя и в живых давно нет... Такая резня была, вспомнить страшно. Я когда в окно увидел тебя — глазам не поверил. Но я рад, что ты жив... Видимо, не принимают в аду истинно святых. Да, Сей?

— Что же, брат Микаэль идет своими, только ему ведомыми дорогами, — отозвался Себастьян, — как и все мы. Не так ли, Кристиан? Бог нас или прощает, или наказывает... Но изредка он делает большие подарки. Впрочем, другой вопрос, заслуживаем ли мы их? — чернота глаз не пропускала света. Аббат погладил успокоительно Сея по руке, чувствуя его дрожь. — Все хорошо, — сказал тихо. — Все хорошо, солнышко.

Мальчик робко улыбнулся аббату. Он не совсем понимал, к чему они клонят, хотел быть просто молчаливой поддержкой Себастьяну, а получалось наоборот. Иногда Сей чувствовал себя ну совсем никуда не годным, не имеющим право оставаться возле Себастьяна — зачем, если он только мешает? Но пока его не прогоняют, он сделает все-все, что бы быть хоть как-то ему полезным.

Наблюдая за этой идиллией, Легрэ криво усмехнулся, ему стало до дрожи жаль мальчика, которого Себастьян использовал, как и всех их. А такого бы можно было и на престол поставить, вместо герцога. Послушный, покорный, милый, глупенький Сей.

— Вообще-то, Микаэль должен быть здесь, — Кристиан расслаблено оперся спиной на стену, но внутренне он был напряжен и кинжал за поясом всегда наготове. — Ну да бог с ним... То, что я нашел тебя, для меня точно подарок... И свой, чего уж там, ты заслужил. Думаю, раз уж я так удачно встретил вас, отец Себастьян, то останусь с вами... Идти мне все равно больше некуда.

Аббат еще более понимающе улыбнулся.

— Вряд ли я могу сказать, что оставаться здесь — хорошая идея, Кристиан, — ладонь, лежащая поверх ладони Сея, пальцы проникли между тонкими пальцами. — На вашем месте я бы отправился под знамена той державы, которая способна платить деньги за меч. — изучающий взгляд остановился вроде даже не на госте, а смотрел куда-то в окно, очень далеко. — Или престало поиграть, Кристиан? На чьей же стороне, мой друг? — аббат перевел тяжелое дыхание. "Неужели ты думаешь, я не знаю, кто вонзил в меня меч? — говорили черные глаза. — Желаешь добить, но мальчик мешает!"

— Сей, — обращение к юноше, — принеси мне воды... из колодца... и не торопись, ладно?

— Да, конечно, — улыбнувшись, Сей поднялся, нехотя расцепляя свою руку с рукой Себастьяна. — Сейчас принесу. — Притворив дверь, мальчик тяжело вздохнул, облокачиваясь на нее. Он понимал, что у аббата очень много от него секретов, но... Хотя ладно, главное, что бы с ним все было в порядке. Мотнув головой, Сей направился к колодцу, теребя кончик волос и с удивлением замечая, что те отросли уже ниже лопаток.

Легрэ не скрывал удивления: Себастьян отпустил Сея? Фактически остался наедине со своим убийцей? У Легрэ все внутренности скрутило от восторга, но кинжала его пальцы не коснулись. Кристиан наклонил голову на бок и скрестил руки на груди, глядя в глаза Себастьяна.

— Не думал я, что ты отпустишь Сея... Неужели совсем не страшно сейчас, м? — спросил он, уже не улыбаясь, со всей серьезностью. — Я играл на твоей стороне, Себастьян, и никогда бы против тебя не пошел... Я служил тебе вернее собаки, а ты меня подставить решил. Зачем?

— Что же, Кристиан, каждый видит то, что хочет. И слышит то, что желает. Я хотел, чтобы ты думал, что я тебя казню. Я желал, чтобы ты испугался... и раньше. Ты не внял моим просьбам уехать. Четыре года я пестовал тебя, позволяя тебе знать больше, чем остальным. Ты не собака, Кристиан. — Себастьян закашлялся. — Ты волк, который всегда голоден и готов предать ради красивых глаз.

— Вот только не надо во мне будить чувство вины. — Покачал головой Легрэ. — Ты сам герцога под меня подложил, и сбежать нам позволил. Только не пойму я, чего ты сам Луиса не поимел? Хотел же. А что до "повесить", извини, я как-то не очень понял, что ты шутишь. У меня после побоев Фернандо чувство юмора отказало напрочь.

Улыбка появилась теперь и в глазах Себастьяна. Он хоть и был слаб, хоть и чувствовал, как действует на разум средство Микаэля, которое позволяет почти не чувствовать боль, но при этом не утратил понимания человеческой натуры во всех ее необъяснимых проявлениях.

— Я плохой союзник тебе теперь, — заявил совершенно открыто. — Не равен час, как с жизнь попрощаюсь окончательно. Мой союзник теперь лишь я сам, Легрэ. И если тебе интересно о Луисе поболтать, найди другие восторженные уши. Я же подожду появления остальных участников, так жаждущих кусочки пощипать от земель, выходящих к морю. По здравому разумению, и твои уши полны бредом всяким.

— Ну, это уж тебе виднее, — невозмутимо отозвался Легрэ, которому до жути хотелось плюнуть Себастьяну в лицо, но это желание не промелькнуло ни в жестах ни во взгляде. — Доверия между нами не может быть и не будет, теперь каждый сам за себя... Ты может и плохой союзник мне теперь, но враг пока безопасный... Более безопасный, чем сошедший с ума от ревности Фернандо. Переночую здесь, а утром двинусь в гавани... и плевать мне на весь ваш перераздел земли и власти. Мне все равно не понять, к чему такие сложные игры ты затеял, и какого черта ты сейчас убеждаешь меня, что не собирался меня казнить... Не всади я тебе тогда меч в спину, болтался бы сейчас на перекладине, раскачиваясь на ветру, а ты бы винцо попивал и посмеивался, на мой труп глядючи.

— Да, ночуй, кто же против? — отозвался Себастьян. — Я здесь в гостях так же, как и ты. Может, и дождешься Микаэля, но уже и Фернандо — тоже. Не станет он ждать, чтобы дальше не поиграть, — холодная усмешка. — Или ты про бумаги желаешь знать? Так если так, Кристиан, то иди в монастырь. К Паоло... Вот у кого они могут быть. Ну, Фернандо быстро с ним договорится. Ведь Паоло — ставленник папский. Не зря сюда приехал. А мне спать охота. Доволен? Или еще что узнать желаешь, принц?

Легрэ слегка нахмурился, холодно глядя в глаза Себастьяна. Разговор на чистоту? Он знает, что не выйдет отсюда.

— Знаешь, Себастьян, — медленно начал Легрэ, приподняв брови и лениво вздохнув, — мне жаль того времени, кода мы держались вместе. Действительно жаль. Тебе не следовало подпускать меня к Луису слишком близко, а мне, увы, не следовало тебе верить так слепо. Ты же тоже волк... Ну хоть Сея из комнаты выпроводил. Молодец. Мне было бы жаль нечаянно прирезать его, если бы он встал у меня на пути. — Кристиан поднялся и подошел к постели — не слишком близко. Он оперся на спинку кровати и чуть склонился к Себастьяну, без улыбки встречая взгляд. — Фернандо мне мешает. Ты знаешь, что я хочу получить герцога... Я могу помочь тебе остаться в живых, а ты мне получить Луиса — целиком.

— Да, принц, — черные глаза сузились еще сильнее. — Если бы ты уехал, так бы и случилось. Если бы ты убил его в подвале, так бы и было... Но ты предпочел отдать себя Фернандо. И ты жив... Ты не вышел бы из лагеря, если бы тебя не отпустил король. Я проиграл, Легрэ, но я не идиот.

— То есть, я должен был убить Фернандо и уехать? — изумился Кристиан. — А как же объединение земель и свадьба герцога? Тебе не кажется, что если бы ты был со мной хоть чуть-чуть откровенен, твой план бы не сорвался? Я же всегда там, где выгода, так считаешь? Ну, пообещал бы мне мальчишку и я бы на все согласился... — Легрэ склонился ниже. — И тебе бы так легко было держать нас обоих на коротком поводке, так, инквизитор Ксанте? Тебе не жаль Сея? Во что ты его втянул... Он тебе еще нужен, или его на забаву солдатам уже отдать можно?

— Жестокий Кристиан, глупый Кристиан... Спроси Луиса... Спроси Луиса... Не меня... И ты проиграешь, мой глупый мальчик... Глупый Легрэ. — Себастьян горячей ладонью коснулся щеки Кристиана. — Доставай нож. Доставай, мой неверный друг.

Легрэ чуть усмехнувшись, потерся щекой о ладонь Себастьяна.

— Поимей совесть — хотя бы сейчас не лицемерь. Зачем я был тебе нужен?

— Ты ведь все знаешь, раз жив до сих пор, — падре Ксанте был невероятно спокоен и уверен в себе. Его сердце билось ровнее, чем обычно, а в душе царил покой и безмятежность. — Что вы решили с Фернандо? От того, что вы решили, и я приму решение в ту сторону, которую ты желаешь...

— Я скажу тебе, Себастьян, только вначале, я хочу, чтобы ты хорошенько подумал над своим положением и ответил на мои вопросы. Церковь не станет тебя защищать, ты сам понимаешь, им сейчас выгоднее изображать свою лояльность по отношению к короне, они скажут, что ты заговорщик и тебя повесят. До гаваней ты тоже добраться не успеешь. Остается ждать ареста... или смерти. Это уж ты сам выберешь. Чего ты на самом деле добиваешься? Кто должен был занять место короля объединенных земель? Сей, я или Луис?

— Всегда так откровенны в своих заблуждениях, — покачал головой мужчина. — Ты был мне, как сын. Я никогда не собирался тебя казнить или вешать, Кристиан. Я не для этого растил военную мощь, чтобы в один момент позволить Фернандо запросто войти на эти территории. Я готов к войне. И Церковь — уже второе дело, личное, понимаешь? Вряд ли... А на твой вопрос я не отвечу, потому что он бессмысленный и отвечать нечего. Ты говоришь то, что я внушил Луису. Прости, друг, но у тебя один шанс убить меня теперь или уже никогда.

Легрэ задумался, медленно достал из-за пояса нож и приложил к шее Себастьяна.

— Фернандо жив, а это значит, что война будет в любом случае, — тихо сказал Кристиан, словно не собирался убивать Себастьяна. — Оставлять же в живых тебя сейчас так вообще глупо... Хорошая речь. Я бы даже поверил в искренность твоих слов, но я не знаю, как это сделать теперь... Ты слишком часто мне врал. Сейчас у меня просто нет другого выбора, — нож сильнее надавил на горло.

Себастьян заулыбался. Он не искал в Кристиане сострадания. Он заглядывал в события дальше.

— Жаль... Луиса, — сказал одними губами. — Его ждет тяжелая судьба. По твоей милости...

— Уберите немедленно нож! — Сей замер в дверях, не веря своим глазам. Слова сорвались с губ еще до того, как мальчик смог поверить в увиденное. — Вы... Вы же хотели только поговорить! Он и так болен, зачем вы хотите сделать еще хуже?! Пожалуйста... — медленно поставив ведро с водой на пол, Сей подошел к Кристиану, не сводя с него взгляда. — Лучше меня убейте, но умоляю вас....

Рука Легрэ чуть дрогнула, но он никуда не торопился.

— Сей, зачем мне ты? — медленно проговорил Легрэ, и в его голосе ожила угроза. — Но лучше отойди... к окну. Я уберу нож. А пока, думаю, Себастьян кое-что хочет тебе рассказать. Не так ли, Ксанте?

— Сей, выйди... Нам нужно договорить, — аббат старался быть спокойным. — Ни к чему тебе слушать этот разговор. Кристиан считает меня опасным. Странно, что не прирезал при тебе? Да, Кристиан? При Луисе было бы проще резать?

— Не огрызайся, ты не в том положении, — мягко улыбнулся Легрэ. — Не хочешь мальчику рассказать, на ком его женить хотел?

— У тебя бред, Легрэ. — покачал головой Себастьян. — Знатно Фернандо промывает мозги.

Мальчик переводил взгляд с одного на другого, но отошел он все же к двери а не к окну.

— Я никуда не уйду! Брат Кристиан, Падре нужен покой, поэтому прошу вас... Прекратите... Какое женить? Это не смешно.... Зачем кому-то в мужья садовник? Уберите нож, вы обещали....

— Кристиан на взлете фантазии поддался искушениям, он теперь всякое увидит — того, чего нет. Так ведь, Кристиан? Сколько времени Фернандо понадобилось, чтобы сломить и сделать преданным себе?

— Сей, запри дверь, — настойчиво повторил Легрэ, — медленно. Руки держать так, чтобы я их видел.

— Конечно, Сей, слушай его... Он перережет мне глотку, а потом и тебе. Кристиан, давно ли ты перестал заниматься разбоем и перешел на сторону Бога? Бог тебя принял и таким, но мало тебе потребовалось, чтобы с одержимым сговориться.

Сей выполнил то, что ему велели, вернувшись к окну и держа руки перед собой. "Как будто я могу что-то сделать", — промелькнула в голове мысль. Мальчик не знал, что ему делать и сейчас единственным возможным были приказы Кристиана.

— Я не с ним в сговоре и не ему служу, Себастьян, а о плане твоем мне рассказал Луис. Рассказал о том, что ты хотел Сея на принцессе Алисии женить вместо него. — Кристиан переводил осторожный взгляд с Сея на Ксанте и обратно, потом медленно убрал оружие, присел на постели рядом с Себастьяном и отдал ему кинжал. — Я знал, что ты мне просто так ничего не расскажешь. Может, ролями поменяемся? Ты сам не понимаешь, что натворил, Ксанте. Луис любит Фернандо, а король жаждет меня вздернуть... И узнав, что я бастард, за что тебе отдельное спасибо, Фернандо только укрепился в этом желании. А еще я успел стать вассалом Северного Ярла... Только не говори, что ты не в курсе, что Микаэль у нас королевских кровей.

Себастьян некоторое время молчал, а потом принял кинжал из рук Кристиана.

— Почему же не знал? Знал, и давно. Только к чему говорить о том, что и так на лице светлооком написано? Внешность Микаэля сама выдает. — Руки аббата легли поверх покрывала. — Что до Сея, то глупо звучит... К чему же тогда Луиса я женил? Не сходится у тебя что-то Легрэ. Да и не может сойтись, так ведь? А насчет бастарда, так думаешь, почему мой отец почил раньше времени? По той милости, что про тебя знал... да еще про то, что сын его не здоров. Что одержим... Вот в чем, скажи, моя вина, что ты родился от короля? Не знаешь... И поводов у тебя убить Фернандо и возможностей было предостаточно. Но ты вместо этого в меня меч всадил — слабо, но ведь я тебя до этого приложил... И за дело приложил... Ты видел, что Луис влюблен... Вот и предал меня ради глаз голубых... Ради пустоты... Так что не жалуйся теперь, что бежать вынужден. Я от судьбы прятаться не стану. Мне бежать ни к чему... — мужчина сел еще выше. — Сей, скажи, веришь ли ты Кристиану? Твое мнение знать хочу.

— Я? — Мальчик вздрогнул, пытаясь отойти от услышанного. — Чему именно? Что вы хотели меня женить? Или всему в целом? Я не знаю... Разве это важно? Я запутался и уже ничего не понимаю... Брат Микаэль королевских кровей? Но как же это может быть?... — Сей спустился на пол и сжался в комок, мечтая сейчас потерять сознание или вообще не быть свидетелем этого разговора и не мучить себя.

— Вот видишь, Легрэ, что ты болтаешь? А ведь так просто поверить и покалечить жизнь любому неосторожными заявлениями... Когда ты родился, мой отец платил золотом, чтобы ты выжил. А твой думал о том, чтобы тебя никто не знал. А еще... тебе ведь невдомек, что такое оказаться по чьей-то вине в аду? Нет? Так вот — только потому, что ты брат короля, а мой отец — свидетель, меня запихнули для острастки в подвалы инквизиции, где я провел почти год. Ну же, Кристиан, так есть в том твоя вина? Нет? Конечно же, нет... — аббат замолчал, чувствуя металлический привкус во рту. Легрэ верит Луису безоговорочно, но слушает ли он юношу, сознает ли, какая между ними пропасть и как они одновременно близки. — Хочешь еще правды? С какой стороны ее разглядывать интереснее? С той, что ты — сын монарха решился склониться перед врагом Вестготского королевства, или со стороны Фернандо, что стремится пробиться к морю? Пользуясь любым методом давления? Ну же, не стесняйся...

— Я с обоих послушаю, — Кристиан откинул голову на стену и чуть прикрыл глаза, наблюдая за Сеем из-под ресниц. Себастьяну удалось посеять в его сердце сомнения и это напрягало. — Торопится нам некуда, а что до поломанных судеб — не тебе мне в упрек ставить. Что тебе мешало сказать мне правду, когда ты в шатер вошел, чтобы меня подставить? Думаешь, я бы за Фернандо вступился? Да я бы сам его придушил с твоей помощью. Впрочем, какая теперь разница. Лучше я про врагов Вестготского королевства послушаю... И про братца своего.

— Зря ты думаешь, что некуда, Кристиан. — вновь заметил Себастьян. — Всегда есть почему и ради кого спешить, взгляд тоже переместился с мужчины на юношу у окна. — Вот ради чего Сей сейчас страдает? За что? Потому что тебе я ненавистен? А ведь он тебе ничего не делал, когда ты на нем ярость срывал в подвале. Я тебя за это упрекнул? Скажи, Кристиан, насколько я грешник, чтобы ты меня судил?

— А я и не сужу, — ответил Легрэ. — Просто пытаюсь найти хоть одну причину, чтобы не убить тебя и может быть отчасти потому, что не хочу, чтобы он страдал, — Кристиан открыл глаза и кивнул на Сея. — А ты по-прежнему играешь в свои игры, Себастьян. Сея-то ты любишь? Или у тебя с ним, как со мной — выгода и ничего кроме выгоды? Если бы я не сбежал с Луисом, ты бы запер герцога в подвалах монастыря, а сам женил бы на принцессе Сея, а потом бы твой милый и послушный раб вполне бы неплохо смог заменить герцога. Фернандо мертв, и никто бы тебе не мешал больше... Разве что инквизиция... Вы с Фернандо ее оба не любите.

— Вот как ты все рисуешь... Забавно, Кристиан. Что же, я не зря тогда сказал, что хочу воспользоваться Луисом тоже. Тебя задела всего одна фраза, и ты уже пошел против. Теперь сам... Сам ищи выход из мышеловки, Легрэ. Король ли тебе поможет, Микаэль ли, меня это не волнует. Послушность и отсутствие собственного мнения ведет нас в пропасть. Наверное, потому ты Луиса и отдал, что отступил. А ведь Луис тебе доверял... Видимо, зря... Когда ты вернешься, будет ли он жив? Сможет ли оправдаться перед королем. Правда всплывает так быстро. Ветер только расшевелишь, и вот костер вовсю разгорается.

— Ты, кажется, припозднился с предостережениями, Себастьян. — Кристиан выпрямился, отвел с лица черную волнистую прядь, стал поправлять край рукава. — За что Луису оправдываться перед королем, не просветишь?

— Так будет за что. Всегда найдется причина, Кристиан, — мрачно ответил аббат. — Грехи наши, даже самые малые, становятся огромными в свете определенных событий.

— Все хватит! Вы можете договорить в другой раз! А сейчас Падре нужно отдыхать, понятно?! — Резко поднявшись с колен, мальчик подошел к Кристиану, сжимая руки в кулаки. — Падре никуда не убежит, попытаться пырнуть ножиком его вы всегда успеете, а поговорить... Вам доставляет удовольствие мучить больного человека? Вы разве не видите, что ему плохо?! — шумно вздохнув, Сей потер руками виски — Если хотите я постелю вам здесь же, я все равно тоже останусь тут... Хорошо?

— Спокойнее, Сей, все хорошо, солнышко, — попытался успокоить Себастьян. — Кристиану не спать надо, а действовать. Он ведь убить меня пришел. Он так отчаянно меня ненавидит, не видя дальше своего носа.

Кристиан усмехнулся.

— Я не трону его, обещаю, малыш... Кроме того, кинжал у него, так что он вполне сможет постоять за себя. — Легрэ повернулся к Ксанте и наиграно улыбнулся ему. — Хороший у тебя мальчик, ты его великолепно выдрессировал. Так же, как в свое время сделал это с герцогом Сильвурсонни. Я всегда преклонялся перед твоим талантом запудривать людям мозги. Конечно, я тогда не думал, что это и меня коснется.... Что ж, ты всех по очереди подставляешь, и до Сея очередь дойдет. По-твоему я слеп. В чем же?

— Ну, Легрэ, излишняя подозрительность... Нервность... Займись тем, что тебе истинно важно. Неужели тебе главнее Фернандо, а не Луис, которого ты бросил, словно щенка в прорубь?

— Хочешь сказать, что Фернандо его отымеет и убьет. — Легрэ нахмурился. — С чего ты это взял?

— Да не думаю я так, Кристиан. Но ты остаться решил, как я погляжу. Что же, тогда Сею следует принести тебе одеяло, — взгляд на юношу. — Сей, милый, Легрэ остается. Видимо, разговор со мной и свидание с Микаэлем перед появлением Фернандо очень важно нашему гостю. Принеси ему и поесть. А мне только воды... Жжет в груди.

Спохватившись, мальчик подбежал к оставленному у двери ведру и набрал в чашку воды.

— Это потому что вы себя не жалеете совсем... — Сей пока решил не думать об услышанном, не сейчас. — Пожалуйста, прилягте... — Мальчик нежно, но настойчиво помог Себастьяну снова улечься, и развернулся к Кристиану:

— Вы не поможете мне? А то матрас и поднос с едой я один, даже при всем желании принести не смогу.

Легрэ слез с постели, забрал у Ксанте кинжал, поиграл им в воздухе и спрятал за поясом.

— Сей, постой-ка, — он ухватил мальчишку за руку и, развернув, прижал к себе спиной. Одна рука удерживала поперек груди, другая огладила плечо, и Кристиан взглянул на Себастьяна. — Я и правда останусь на ночь, но у тебя весь вечер впереди, чтобы постелить мне, Сей. Да и не голоден я. Вот, хочу, чтобы ты сейчас тихо посидел в уголке и дверей не отпирал, пока мы не закончим разговор с твоим обожаемым покровителем. А он же ничего просто так не делает, ты знаешь? Вот я и думаю, зачем ему ты, что он тебя везде за собой таскает. Не знаешь?

— Вы ошибаетесь, — попытка отстраниться не увенчалась успехом. — Мы с Падре не все время вместе. Из монастыря я ушел с братом Микаэлем... Может, все-таки пустите и хотя бы позволите накормить вас обедом?

— Он спрашивает о другом, Сей, — отозвался с постели Себастьян. — Он спрашивает о том, насколько сильно испугаешься ты его объятий, и насколько сдамся я, если он сделает тебе больно? Так ведь, Кристиан? Удобно шантажировать, когда кто-то испытывает чувства? Луис тебе рассказал. Я знаю. По твоим речам все так прозрачно и умно. Но поверь, тебе не стоит переступать черту, если ты не готов потом ответить

— Ты вынуждаешь меня поступать так, Себастьян, — бросил Легрэ. — И каково тебе в моей шкуре?

— Твоя шкура при тебе осталась, а вот, что с ней через час или два будет, вот уж не знаю. Впрочем, шкурка Луиса тебе недорога, коли ты Сея выбрал как расплату, — мрачно заметил Себастьян. — Вот не советую трогать мальчика. Поверь на слово старому волку.

Легрэ задумчиво глянул на юношу, а потом рука сместилась к тонкой шее мальчишки, пальцы слегка сдавили, и Сей инстинктивно схватился руками за запястье Легрэ, пытаясь разжать.

— За него на меня только ты обидишься, — усмехнулся он хищно. — Так что в наших отношениях мало что изменится. А он, я смотрю, тебе и впрямь дорог, раз ты угрожать мне начал.

— Ну, Кристиан, если бы все было так просто, — стал еще более мрачен аббат. — Если бы так... Я бы горло тебе грыз сам, но, увы, я властен лишь любить, а остальное — в руках судьбы. Что же, ты пойдешь дальше? Глупый и пустой шантаж обернется для тебя большими неприятностями, Легрэ.

— Какими?

— Ты потеряешь Луиса, — спокойно ответил Себастьян

— Почему? — пальцы на горле Сея сжались сильнее от злости.

— Этот вопрос как золотое сечение обстоятельств. Сдвигаешь сечение, и все валится тебе на голову, Кристиан, — отозвался Себастьян, откидываясь на подушки. Он был бледен. Боль подступила внезапно, действие лекарства заканчивалось. Что же, такова судьба...

— Ты зря думаешь, что я не убью его... — зашипел Кристиан. — И либо ты мне сейчас все расскажешь, либо попрощайся с ним... Для него лучше будет смерть, чем знание, что ты его используешь.

— Ты еще больший псих, чем кажешься, — тихо отозвался Себастьян, погружаясь во тьму обморока.

— Что ж, действительно судьба. — Кристиан еще сильнее сдавил горло мальчика. — Он тебя не любит, Сей... Прости.

Покинув лагерь после разговора с Фернандо Микаэль желал как можно скорее вернуться в церковь, в которой он так неосторожно оставил и юного Сея, и отца-настоятеля. Вот только раны на теле болели все сильнее, хоть король и перевязал их травнику, смазав исцеляющим бальзамом. Два раза монах останавливая коня и спешиваться. Слишком уж сильно кружилась у Микаэля голова. Он почти что терял сознание. Того и пришлось заехать в Тулью, к стеклодуву, что б еще раз перевязали травнику раны. Да и настои там у Микаэля некие хранились, что могли помочь дольше удержаться в сознании, не падая от усталости. К тому же, монах переговорил со своим человеком, обязав того разыскать семьи убитых на дороге разбойников и помогать по мере возможностей и нужд. А потом — вновь тронулся в путь. Из-за этого, дорога, что должна была занять несколько часов тянулась много дольше. Лишь к обеду добрался Микаэль до деревеньки, на окраине которой и стояла церковь. Хорошо еще, что плащ не забыл с собой прихватить, сняв его с оглушенного стражника при побеге. Теперь травник, кутаясь в этот плащ — так, что б лицо сильно не показывать, подходил к церкви. Через главный ход идти Микаэль не решился — мало ли, какая встреча ждет его после столь неожиданного ухода. Так что зашел монах через заднюю, кухонную дверь.

Бесшумно проходя по кухне, Микаэль снял с печки тяжелую железную сковороду. Оружия при себе у травника не было, а искать его в странно тихой церквушке и пристройке к ней монаху не хотелось. Побыстрей бы забрать беглецов и убраться подальше, пока все живы. Пройдя по маленькому коридорчику, травник замер у закрытой двери в ту комнату, где еще вчера лежал Себастьян. Легонько толкнул ее, прислушиваясь, а затем вытащил из кармана связку отмычек, взятых в доме стеклодува. Несколько осторожных и бесшумных движений, и Микаэлю удалось отпереть дверь. Он легонько приоткрыл ее, впрочем, тут же распахивая во всю ширь и замахиваясь сковородкой, которую все держал в руке. Картина, открывшаяся ему, была неожиданной и весьма пугающей. На кровати у маленького окошка, в лучах полуденного солнца, лежал Себастьян. Белый, как полотно, с черными кругами вокруг глаз... Его грудь тяжело вздымалась, а дыхание вырывалось из горла рваными хрипами... Ближе к двери, в каком-то шаге от травника, спиной к нему стоял Легрэ, сжимающий руки на горле Сея...

Микаэль не медлил более ни секунды. Тяжелая железная сковородка с силой опустилась на голову Кристиана, заставляя того разжать руки и упасть на пол. Почти потеряв сознание, мужчина все-таки увлек за собой и перепуганного Сея.

В глазах Легрэ потемнело и адская боль затопила разум, тело, даже мысли. Он схватился за голову и со стоном попытался встать, но тело напрочь перестало его слушаться — чужое, медлительное — оно следовало только тому, чтобы унять боль, и Кристиан замер на полу, не в силах понять, что произошло, кто он и где.

Микаэль наклонился, подхватывая безвольно обвисшего и кашляющего мальчишку на руки, разворачиваясь, усаживая его у кровате аббата, подальше от Легрэ. Пальцы травника легонько пробежались по горлу Сея, ощупывая.

— Все хорошо...

Продолжая кашлять, Сей с ужасом смотрел на лежащего Кристиана.

— Брат Микаэль? Но как? Я думал, вы уехали... — мальчик перевел взгляд на травника, все еще не веря, что это и правда он. — Всегда вы меня спасаете... — невеселая улыбка коснулась губ мальчика, но он тут же встрепенулся. — Святой отец! Брат Микаэль, ему стало плохо! Они очень долго разговаривали, и он — он потерял сознание... Прошу, посмотрите, ему не стало хуже?

Травник взглянул на аббата, и тут же повернулся к лежащему на полу Кристиану, который схватился за голову и тихонько стонал.

— Сумки мои еще здесь? В самой темной есть зеленый бутылек... Из тонкого стекла, он в кожу завернут. В кружку на три пальца воды налей и шесть капель снадобья. Два глотка тебе — остальным напои Себастьяна. Сей, солнышко, я посмотрю, что с горлом, только подожди немного....

Микаэль опустился на колени перед Кристианом, снимая с себя плащ. Сложил его вчетверо и подложил под голову мужчины, осторожно приподнимая того. Потом снял опоясанную вокруг талии над поясом веревку и связал тому руки и щиколотки, обматывая их концами веревки и привязывая друг к другу. Травник огляделся, уже было думая снимать с себя и рубаху, но потом потянулся к ряднине, накрывающей лавку у стены. Скомкал ее и опустил в ведерко с водой, стоящее под лавкой и явно приготовленное для умывания. Мокрым же полотном обмотал голову Кристиана.

— Вот ведь... Пути Господни!!! Ты-то здесь что делаешь?! Да еще и так делаешь!! Потерпи, сейчас я и тебе что-то из трав найду... Хоть боль немного унять.

Кивнув травнику, Сей поднялся, доставая под лавкой завернутые в покрывало сумки Микаэля. Из них — указанный бутылек. Капнув шесть капель в стакан, наполненный водой, мальчик подошел к Себастьяну, но тут же растерянно замер. Он никогда не поил человека без сознания, только наблюдал за этим, но... Брат Микаэль занят, так что придется справляться самому.

Набрав в рот снадобья, мальчик осторожно приподнял голову аббата, чтобы напоить через поцелуй.

Когда стакан опустел, Сей обернулся к Микаэлю:

— Вам не нужна моя помощь?

Микаэль тем делом уже и сам подтянул к себе сумку, быстро перебирая склянки и мешочки с зельями и травами, пытаясь найти нужную.

— Напоил? Умничка... Ты в себя пока приходи... А если говорить можешь — расскажи, что тут у вас случилось? И где наши попутчики? А брат Кристиан что здесь делает? Вернее — что ему надо от вас? Что он делает, я уже увидел....

Найдя нужное зелье, Микаэль достал пробку из бутылки и пролил немного темной тягучей жидкости на пальцы. Отложив емкость с лекарством, травник приподнял рукой подбородок Кристиана, осторожно проводя пальцами по его губам, а потом и по деснам.

— Сейчас должно полегчать... Не шевелись только... Каждое движение в голове болью отдаваться будет.

Себастьян открыл глаза с большим трудом. Он ощущал, как вкус горечи оседает на губы вместе с солнцем поцелуя Сея. Живой... Небо, благодарю тебя! Что я могу еще сделать для мальчика, которого так долго оберегал? Еще немного потерпеть лишь попрошу. Скользнуть взглядом по скромной обители, увидеть Микаэля... Вовремя!

— Я не знаю, как брат Кристиан оказался здесь, — мальчик сухо закашлялся, потирая горло. — Но он вел себя довольно мирно, — мальчик вспомнил встречу в коридоре и невольно хмыкнул. — Я много не понимаю из их разговора... Брат Кристиан говорил что ушел от короля, святой отец ему не верил... Потом меня послали за водой, а когда я вернулся, брат Кристиан уже приставил нож к горлу падре... Они что-то говорили про то, что меня хотели женить вместо Луиса, что падре меня использует, — почти отчаянно. — Ничего не понимаю! Зачем было нужно, что бы я это слышал?! — Сей закашлялся, оседая на пол, перед глазами двоилось, и он предпочел провалиться в успокаивающую темноту...

Когда еще и Сей потерял сознание, совсем оседая на пол у кровати с Себастьяном, Микаэль лишь медленно подошел к мальчишке, проверил пульс, подложил ему под голову одну из сумок и ласково погладил юношу по спутанным волосам. И лишь затем встал, возводя очи небу, и громко зло выругался. Еще раз глянул на скорчившегося на полу Кристиана и, переведя взгляд на аббата, увидел, что тот приоткрыл глаза.

— Отче....

Травник опустился на колени у изголовья ложа, тихонечко проводя кончиками пальцев по лбу и вискам Себастьяна...

— Отче... Один единственный мне ответ дайте — а потом я вам настой дам, что поможет заснуть... Вам спать надо. Много... И нельзя говорить. Но, все же, скажите мне! Куда мне вас забрать?

— За мной придут. С минуты на минуту, Микаэль. Сея им отдай. Он в опасности здесь. Я поеду с этими людьми. Я доверяю им... Так надо.

— Значит, так надо....

Травник не прекращал медленных ласковых движений... Кончики пальцев вычерчивали полумесяцы и круги по коже.... Голос Микаэля был так же мягок и тих..

— Кому надо? Что надо? Говорите, что доверяете? Можете ехать с кем вам хочется... Да хоть оставайтесь с этим одержимым, с которым у вас была занимательная беседа сегодня... Если Вы жить не желаете — я-то что тут могу поделать? Я вот уже и не доверяю никому.... Поэтому, никому я Сея отдавать не собираюсь. И если мне самому придется ему горло перерезать — лишь бы не пойми кто не увез его непонятно куда, то, уж поверьте мне, я так и сделаю. Быстрая смерть всяко лучше долгих мучений... Инквизитора Вы, как я понимаю, больше не желаете видеть?

— Инквизитор Сея и заберет. Сей... он... он править должен. Микаэль, ты ведь силен в политике... не говори, что не так... не лги... Мальчик рожден для власти. Он избранник божий. Он герцог. Король этих земель. Пока принц... — Себастьян сглотнул боль. — Не вставай на пути Бога.

— Силен я в травах, а в политике я как дурная коза, что зимой на лед лезет. И счастье — когда лишь другим на забаву, а не на горе себе.

Микаэль положил ладонь на лоб Себастьяна, а потом еще и прикоснулся губами, проверяя, нет ли у того жара.

— Вы или бредите, или явно знаете много больше меня. А к инквизитору я и думаю попасть... В стенах монастыря и Сею спокойней будет, и вас я смогу лечить так, как надобно... Только вот стычек с королевскими гвардейцами мне уж совсем не хочется. Я могу нас всех вывести отсюда... Тихо... И до Валласа переправить быстро. Да так, что никто и знать о том не будет. Только сам я вас не унесу... Мне помощь нужна. Где люди инквизитора? Андрес где? И...

Травник оглянулся на Легрэ, который пока так и не пришел в себя, но стонать перестал — зелье, что дал ему монах должно было уже подействовать.

— С ним что делать?... И еще одно — я не встаю на пути Бога. Я иду дорогой, что Он выбрал для меня.

— Знаю, что Он может вести... или заставлять плутать. Люди Паоло здесь. И они не смогут противостоять Фернандо. Мало слишком. Говорить король не станет. Резать будет... — кашель громкий, тяжелый, — без разбору. Сейчас надо уходить, — дверь распахнулась со стороны храма, и в комнату вошли несколько незнакомцев, среди которых была женщина, переодетая в мужскую военную рясу.

Микаэль вскинулся, вскакивая на ноги и подхватывая с пола сковородку.

— Андрес!!! Скорее!!!!

Травник заорал так громко, что слышно его было явно не только в маленькой церквушке, но и в ближайших к ней домах.

— Не подходите! Троих я убью точно... А меня убить — не так уж и легко... Тоже время займет. Или мы сейчас, Отче, дожидаемся наших попутчиков. Или все заканчивается совсем не так, как вам желается. Я о вас же забочусь....

— Падре Ксанте, — женщина дала знак воинам оставаться на местах, — кто этот человек? — темные глаза рассматривали Микаэля внимательно и с некоторым пристрастием. Северный говор, светлые косы. — Вы Микаэль? Сын северного Ярла? — вопрос в лоб. — К чему убийство? Мы собираемся ехать в монастырь. К падре Паоло... Под защиту священной инквизиции. Если вы не доверяете, то можете оставаться. Прошу вас быть благоразумным... Падре необходим уход. Здесь небезопасно.

— Я Микаэль, травник Валасского монастыря. И благоразумие мое тоже имеет свои границы. Хотите уходить — уходите... Отче желает с вами отправиться, моим рукам не доверяя — его дело. Только вот мальчишка, да и он тоже, — Микаэль носком сапога указал на лежащего на полу Легрэ, — они остаются со мной. Если вы люди инквизитора, то, несомненно, захотите встретить и иных людей инквизитора, которым, на данный момент, я доверяю немного больше.

— Что же, если падре Паоло необходимо подтверждение, то я его представлю. Сейчас в ваших интересах, брат Микаэль, отдать на наше попечение герцога Сильвурсонни, который лежит на полу, словно тряпичная кукла, — женщина нахмурилась. — Что касается Ксавье, которому обещана награда и который ведет двойные игры, то... это наше, внутреннее дело, — гостья достала бумагу и раскрыла, показывая издалека печати Рима. — Будьте любезны, брат Микаэль, помочь. Вооруженная кавалькада самого Папы устроит вас для поездки в монастырь?

— Печати можно подделать... Про ваши.... внутренние дела, — Микаэль почти что выплюнул эти два слова, как самые непристойные ругательства, — мне много не ведомо... Зато я знаю, кто мне последние два дня помогал, а кто только и делал, что жизнь усложнял.

Травник резко присел, упираясь спиной в стену между окном и кроватью и подхватывая Сея одной рукой поперек груди, прижимая к себе локтем, а вторую положил ему на горло.

— Только двиньтесь... И этот юноша умрет тотчас. Андрес!!! Где тебя дьявол носит?!!!!!

— Какого черта, — простонал Кристиан, открывая глаза. Толпа собравшихся незнакомых людей говорила ему только об одном, что тот, кто ищет неприятности, непременно их находит.

Почти сразу после его слов, в коридорах раздались шаги. Спутать их с чем-то, кроме тяжелых военных, было невозможно. Лязг кольчуг и голоса говорили о приближении самой судьбы. Посланники даже не успели среагировать, как двери с другой стороны выбили, а самих непрошенных гостей сзади словно ударило волной стали — сначала полетели метательные ножи, а уцелевших добили с помощью коротких мечей.

Микаэль даже не вздрогнул, услышав шум выбиваемой двери и голоса гвардейцев... Лишь разжал руку, отбрасывая сковородку и нажимая пальцами одновременно на шею и себе, и Сею. Тайное искусство, освоенное травником во время путешествий с наставником... Нажатие на определенные точки позволяет ввести человека в бессознательный транс, который длится до двух недель. Сердце при этом едва бьется, дыхание почти неслышно, кровь медленно и тихо бежит по венам....

Монах осел на пол, выпуская Сея из своих обьятий, и мальчишка уронил голову Микаэлю на колени...

Сразу после этого в комнату вошел Фернандо. Оглядев место побоища, он жестом отослал почти всех телохранителей за дверь, велев охранять вход. Один замер около окна, еще один, повинуясь приказу монарха, занялся Легрэ.

Король подошел к кровати, на которой лежал аббат, и снял шлем с бармицей. Точно такие же шлемы были и на всех воинах отряда, что, помимо защиты, не позволяло опознать их лица.

Себастьян улыбнулся. Вот и начало конца. Как мило со стороны Фернандо явиться так вовремя хоть раз в жизни. Аббат заставил себя подняться и сесть. Теперь-то при свете луны он взглянет в глаза тому, кто отравлял его жизнь — этому выродку, что обошел все ритуалы одержимости.

Почувствовав прикосновение телохранителя, освободившего Легрэ, король коротко кивнул на тела травника и Сея — связать. И мягко улыбнулся, глядя на Себастьяна. Есть о чем поговорить.

Микаэль напрасно звал Ксавье — тот его не слышал. Король со своими людьми были без опознавательных знаков и без колебаний вошли в церковь... и Ксавье был весьма не уверен, что Себастьян еще жив. Да и если король посмел войти в церковь, как варвар, то точно также ему будет плевать на власть инквизиции. А Ксавье тут один, с жалкой бумажкой о том, что он представляет здесь Фратори... если на эту бумажку вообще посмотрят. Для короля он всего лишь какая-то странная шлюшка... Все рассыпалось на глазах — ничего у него не выходило в эту кампанию — и Фратори его, как видно, бросил. Последний гонец сообщил, что Паоло и след простыл в монастыре. У Ксавье сдали нервы, он сплюнул под ноги и улизнул в темноту, направляясь к лесу.

Сразу после этого в комнату вошел Фернандо. Оглядев место побоища, он жестом отослал почти всех телохранителей за дверь, велев охранять вход. Один замер около окна, еще один, повинуясь приказу монарха, занялся Легрэ.

Король подошел к кровати, на которой лежал аббат, и снял шлем с бармицей. Точно такие же шлемы были и на всех воинах отряда, что, помимо защиты, не позволяло опознать их лица.

Себастьян улыбнулся. Вот и начало конца. Как мило со стороны Фернандо явиться так вовремя хоть раз в жизни. Аббат заставил себя подняться и сесть. Теперь-то при свете луны он взглянет в глаза тому, кто отравлял его жизнь — этому выродку, что обошел все ритуалы одержимости.

Почувствовав прикосновение телохранителя, освободившего Легрэ, король коротко кивнул на тела травника и Сея — связать. И мягко улыбнулся, глядя на Себастьяна. Есть о чем поговорить.

— Фернандо, ты какого черта тут делаешь? — радостно улыбнулся Легрэ, держа руку на затылке. Микаэль, вот сволочь!

— Легрэ, ты в порядке? — спросил король, не отрывая взгляда от Себастьяна. Улыбка монарха становилась недоброй.

— Конечно, — фыркнул тот и как-то недобро покосился на Микаэля. — Чтобы от меня избавиться нужно что-то существеннее сковородки...Черт, — Кристиан потрогал шишку на затылке и поморщился от боли. — Ты, Себастьян, что-то больно радеешь за своего мальчишку... Герцог он или не герцог мы разберемся, но в любом случае для него это кончится плохо.

Если бы Себастьян мог сейчас рассмеяться, то он бы хохотал очень и очень громко. Комичность происходящего напоминала ему древние греческие комедии. А Легрэ особенно подходил под неудачника, за которым всякий носится со сковородой. Люди в доспехах, инквизиция у порога, король, браво примчавшийся то ли на выручку своему сопернику, то ли желающий побыстрее успеть прихватить кусок побольше король.

Мужчина откинулся на подушки. Вчера он умирал, сегодня попал в театр, где ситуация правит над людьми.

— Ты всему голова, Кристиан. Не зря дослужился до помощника в моем аббатстве. Но вот дальше носа не глядел никогда. — Ксанте болезненно выдохнул. — Если ваше величесвто желает со мной говорить, то при Кристиане я этого делать не стану.

Фернандо чуть склонил голову на бок, рассматривая мужчину на кровати. Во время своего недолгого пребывания в монастыре он толком не успел с ним пообщаться. Первая встреча внесла только несколько незначительных штрихов в то, что он знал раньше. Властный, умный, но вот только что-то царапает, что-то не так. Как и вся эта странная история с договором и нападением.

— Легрэ, что значит "герцог он или нет"? — король продолжал внимательно разглядывать лежащего на кровати мужчину.

Кристиан вздохнул.

— Луис говорил, что он не герцог, а наш славный маленький Сей удивительно схож с ним. К тому же, Себастьян им дорожит и всюду таскает за собой. Зачем? Я вот тоже задаюсь этим вопросом. Очень возможно, что Сей — не простой мальчик на побегушках. Больше похожих на Луиса мальчиков я в округе не встречал, но с этим уже ты разбирайся, — усмехнулся Кристиан, — а то, как я погляжу, падре не склонен мне доверять.

— Да уж, доверие мое ты исчерпал, брат Кристиан. Когда ты убить Фернандо предлагал, ты ведь думал, как Луиса трахать будешь — один, без соперников? — рыкнул Себастьян. — Плебей!

— Ты бы как-нибудь определился, — парировал Легрэ, нагло насмехаясь, — то — принц, то — плебей. Ты-то тоже не слишком жаждал спасать своего короля, или я что-то запамятовал?

Глаза Себастьяна стали масляными.

— Какой же ты принц? В зеркало на себя погляди. Хотя тебе и бадьи с водой хватит, чтобы вразумиться навсегда. — воздух с шумом выходил из легких. — Спасать его? — и кивок на Фернандо. — Птенцов своих бы спас. Каждого... За разум, за науку... Не тебя, Легрэ! А уж этого садиста — и подавно не стал бы!

— Ты — ангел, — улыбнулся Кристиан, прищурившись с долей истинного презрения.

— Великолепно, вот мы и определили, что ты из себя представляешь, брат Кристиан. — взгляд на Фернандо. — Скоро, ваше величество, этотчеловек войдет в ваше доверие. Вы будете доверять ему свои дела. Но знайте, волк вседа смотрит в лес. С вами он исключительно из-за страсти к Луису.

— На твоем месте, — ровно заметил Легрэ, скрещивая руки на груди, — я бы не торопился с выводами, а то заработаешь глубокое разочарование.

Фернандо с интересом слушал перепалку, изучая аббата. Слова про свое убийство он запомнил.

— Легрэ, выйди.

Кристиан несколько непонимающе взглянул на короля, но в конце концов кивнул и, смерив Себастьяна раздраженным взглядом, вышел за дверь.

— У вас есть вопросы, — без лишнего начал Себастьян. — На одни я отвечу. На другие — никогда. Даже под пытками. Даже если буду подыхать и умолять вас о пощаде. Задавайте!

— Может быть, ты тогда сразу расскажешь все, что можешь рассказать? — тонко улыбнулся Фернандо. Ненависть тоже сладка на языке.

— Умейте задавать правильные вопросы, ваше величество. Вы молоды, но глупы... Ладно, — Себастьян перестал шутить. — Почему я пытался вас убить? Ну, не из-за земель, не по велению инквизиции и не из выгоды себе. Устраивает ответ?

— Да, — коротко обронил Фернандо.

— Герцог... — протянул мужчина. — Я не знаю, кто из них герцог. Земли принадлежат Сильвурсонни и бумаги не в лагере. Что еще? Вроде бы нечего больше сказать... — взгляд сполз на ищеек инквизиции, которых убили воины фернандо. — Это не мои люди. Хотя они так и думают. И конечно, следующий логичный вопрос от вашего величества — чьи тогда? — легкий хрип и почти полуобморок. — Того Ксанте, который бы не стал врать Луису, что мужеложество хорошо.

Король некоторое время молчал, а потом спросил:

— Когда тебя должны были убить?

— Все зависело от того, как умеет крыса бегать по лабиринту. — Себастьян не улыбался. — Но крыса способна и живот прогрызать, если ее горшком прикрыть. Убили бы — не ты, так инквизиция. Не инквизиция, так подельники. Жизнь — жестокая штука.

— Тот Ксанте — кто он и где сейчас?

— Вы меткий стрелок, ваше величество. Был в монастыре, когда я уезжал. Теперь, наверное, меняет планы под вас. Хотя ведь вы с самого начала входили в его планы. Как ключевое звено. — аббат чуть повернулся набок, глядя на Сея. — Он нас обоих посадил на крючок. Ведь выбрал же... Так что вы влюбились. А я пропал... — черные глаза вновь вернулись к королю. — Позвольте мальчику выжить. И забыть обо мне.

Фернандо потемневшими глазами смотрел на Себастьяна, вспоминая Луиса. Луис в любом случае должен остаться герцогом Сильвурсонни, иначе он не сможет его спасти. А это значит, что второй мальчик должен будет умереть.

— Что взамен?

— Я дам знать, чтобы Ксанте прибыл в аббатство и вы сможете с ним поиграть в ваши любимые игры.

Король задумчиво посмотрел на Сея.

— Кто еще, кроме Ксанте, знает, кто из мальчиков настоящий герцог?

— Я точно не могу сказать... Паоло может знать. Там были письма, предназначенные для инквизитора, что прибыл с вами. — аббат откинул воспоминания о своем мучителе, как лишние, как слишком болезненные. гораздо важнее юная душа, которая невинна. — Сей не в курсе происходящего. Но Церкви внушается, что герцог именно он. Хотя... после общения с Луисом...

Фернандо кинул еще один взгляд на Сея. Неужели Себастьяну так дорог этот мальчик?

— Мое убийство было местью кому? — единственный вывод, который можно было сделать после первого ответа аббата — месть.

— Вопреки желаниям Церкви, а не местью. Ваше величество, Фернандо, я ненавижу таких людей, как вы... принуждающих, беспринципных, варваров, которые даже науку используют во зло. Ваши бомбы, что пришли с дальнего Востока, должны были зажигать свет в домах, усиливать горение... Вы сделали их орудием убийства. Вы — правители.

Король искренне забавлялся, слушая Себастьяна, внешне этого не показывая, конечно. Фернандо привечал францисканцев и ученых, давая многие послабления и защищая от инквизиции, но делать это за просто так? Наука ради науки не может существовать. Он будет использовать изобретения для защиты и блага государства, и последние дни только подтвердили правильность решений. А убийство все-таки было местью — либо церкви, либо, как бы пафосно не звучало, несправедливости окружающего мира. Это если поверить аббату.

— Себастьян, ты так много сказал. О чем же ты хочешь умолчать?

-О том, что дела не касается, — Себастьян был прост в своем ответе. — И потом, до этого света мне уже почти все равно. Я знаю, что даже все снадобья Микаэля не дадут мне больше пяти-шести дней жизни. Рана прошила легкое. Я умру. И знание этого позволяет мне говорить правду.

— О том, что не касается дела, — задумчиво повторил Фернандо. — О птенцах твоих, значит... Какие методы воздействия на падре Паоло есть у Ксанте?

— Вот этого я не знаю, ваше величество. Я даже не в курсе, почему вы пожаловали сюда. — покачал головой Себастьян. — договр должен был подписываться без вас. И уж точно Луис оказался не в вашей кровати, а в запертой келье не просто так.

Фернандо задумался. Что ж, похоже, все фигурки расставлены, можно и начать партию.

— Я обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы мальчик остался жив. Когда Ксанте будет в монастыре?

— Если письмо отправить теперь — через день или два. Вы гонцов всех убили... А так — может, и раньше. Но в порту валасс есть место, которое позволит найти Ксанте быстро.

Король коротко кивнул, надевая шлем. Вся основная информация получена и нужно торопиться. Странно, что до сих пор не появился Ксавье... Пока аббат писал письмо и объяснял одному из телохранителей куда нужно отвезти, Фернандо велел обыскать церковь и пристройки. Ксавье не нашли. Быстрый допрос священника показал, что комиссар инквизиции буквально час назад был здесь, а потом куда-то исчез. Король только скрипнул зубами — значит рыжеволосый ушел, плохо. Погрузив в реквизированную на ближайшем дворе телегу с лошадью аббата, Микаэля, Сея и связанного как пленник Легрэ, Фернандо со своим отрядом покинул Торманну. Напоследок в трупах убитых было оставлено оружие, снятое с разбойников, нанятых Себастьяном для убийства короля.

Через пару часов Фернандо тут объявится открыто, во главе своей маленькой армии, и, как верный сын церкви, будет разыскивать комиссара инквизиции Ксавье Моруа. Себастьяна и Сея он решил пока укрыть в домике на болотах, где прятались от него Луис с Легрэ. Микаэль будет на всякий случай в обозе, как пойманный колдун.

59

Луис не верил, что можно договориться с Себастьяном. Его сердце стучало безумной птицей, которой сломали крылья. Себастьян убьет Легрэ. На своей территории, с армией, которая подчиняется ему, с агентами папской охраны, что может сделать Фернандо? Кристиана рассекретят, убьют... Убьют... Юноша сжал голову руками и долго сидел так, сжигая себя без остатка и стараясь не разрыдаться, как какая-нибудь девчонка.

Не дойдя до своего шатра Фернандо остановился, как будто внезапно вынырнув из сна. С разума спал странный дурман, и король стал быстро просчитывать свои действия, как он обычно делал. Прежде всего, вслед за Легрэ были отправлены еще несколько егерей. Но не для того, чтобы проследить, а для того, чтобы найти удобные места для размещения войск вокруг Торманны. Ехать туда в одиночестве Фернандо не собирался. Прилетевший с утра почтовый голубь подтверждал, что первое подкрепление прибудет через сутки, максимум через двое. Это было очень хорошо, но до этого времени следовало продержаться. Значит, нужно обмануть противника. Отдав приказ начальнику лагеря о разделении войск, король пошел к шатру. Теперь его участие не требуется. К вечеру половина войск будет готова скрытно двинуться к Торманне, а внешне все останется так, как будто все войска остались на месте. Все уже давно отрепетировано, все знают, что делать. Уходить гвардейцы будут поодиночке, чтобы не вызвать подозрение у возможных соглядатаев, и понять, что на самом деле значит постоянное перемещение солдат между лагерем и лесом смогут только очень хорошо тренированные специалисты. Фернандо злорадно бы поулыбался, если бы ситуация не была столь серьезная.Вечер. Вечером он с помпой и, чуть не заявляя громогласно об этом на все окрестности, двинется к Торманне. К этому времени должны будут вернуться и егеря, отправленные с Легрэ, и егеря, разведывавшие места для расположения войск. Прибудет он посреди ночи, так нужно дать время войскам для размещения на позициях. Да и разбудить комиссара инквизиции посреди ночи очень приятно. Фернандо не выдержал и улыбнулся. А если Ксавье не будет спать, это тоже скажет так о многом... Король довольно прикрыл глаза. Интересно, будет ли так же хорош рыжеволосый в словесных играх, как и в постели?Все еще размышляя о сложившейся ситуации, Фернандо подошел к своему шатру. Что же делать с Луисом? Самым заманчивым вариантом было просто его связать, и отправить под хорошей охраной в столицу, но делать это ни в коем случае нельзя. Как нельзя и позволить схватить мальчика. С тяжелым сердцем король откинул полог шатра и шагнул внутрь.

Луис не сразу поднял голову. Но он сразу занервничал, потому что Кристиан не вернулся. Да, Легрэ — упрямец! Отправился туда... Хочет поговорить, выведать... Герцог задышал чаще, грудь его взволнованно поднималась. Как можно было забыть, что у каждого есть свои цели, что король не может без политики, что у него есть Фредерик, которому доверят даже новую игрушку, которую следует отвезти в столицу? Мерзностно, учитывая поверхностное — несомненно, это лишь размышления, внушенные Ксанте! — знания ситуации. Объединение земель, желание возвести выше Фернандо. Или убить Фернандо, убрать Луиса и поставить вместо него послушного Сея, которого выдадут за нового короля. Или Легрэ, которому могла досаться корона и сам луис как приз из рук Себастьяна... Никто не знает, что замышлял аббат. Никто. И наверное, даже бог...

Юноша сцепил пальцы. Черные глаза Фернандо сейчас сверкали недобро, также, как глаза отца-духовника в минуты провинностей. "Чувства ослепляют, — говорил он мальчику, окуная в который раз в ледяную воду в бочку и почти топя. — Когда же ты научишься быть сильным?" Так же говорил и король...

Герцог встал бледной тенью. Фернандо близок с Фредериком. Ты забылся, Луис. Ты понимал, что будет страсть, что будут слова. Чувства... Себастьян говорил, что чувства лишают истинного зрения. Они делают слабым. Ты ослабел, потому что увидел в короле того, кого хотел бы любить. Но факты есть факты. В кровати его бывает много мальчиков. Не ты первый и не ты последний. Ты интересен потому, что сейчас идет большая и интересная война. А герцог Сильвурсонни, как дорогой и редкий камень для оправы. Ксанте говорил, что придется заглянуть в лица многих демонов. Неужели это так?

— Луис, — Фернандо подошел к мальчику и очень аккуратно, нежно его обнял. — Почему ты не хочешь уехать? Здесь для тебя очень опасно, я боюсь, что не смогу защитить тебя.

Он прижимал к себе мальчика и думал, что же могло произойти в его отсутствие, что Луис так заледенел.

— Да, я поеду, — юноша согласно кивнул. Остается ли у него выбор. Наверное, следует подчиниться. Так будет правильно. Так сделать, как говорит Фернандо. Что будет потом, пусть решает судьба.

— А теперь правду, — король продолжал обнимать мальчика и начал легко целовать его в серебряные волосы. Не мог он спокойным оставаться рядом с герцогом.

— Я буду лишним... то есть, я уже лишний, — юноша чувствовал, как румянец заливает щеки. — Кристиан не должен был ехать. И вы... если бы вы не оказались здесь... ничего этого не было бы...

— Что значит "лишний"? Чего не было бы? — сердце Фернандо вдруг бросилось вскачь, горло перехватило от ощущения чего-то страшного. Пальцами он сжал, сминая, рубашку юноши.

— Вся эта война... Покушения... И интриги... — юноша прижался к Фернандо, утопая в его тепле. Все так, как должно... Рядом... Милый... живой... непросто так быть искренним, отчаянно срываться каждый раз. Кристиан должен был поставить нож. Должен... Но даже лучше теперь обнять короля. Быть рядом на мгновенье.

Король прикрыл глаза, вслушиваясь в мальчика. Что же все-таки случилось?

— Милый, война была бы в любом случае. И покушения, и интриги. Это моя судьба, — Фернандо чуть грустно улыбнулся. — Пожалуйста, не обманывай меня, мальчик мой. Знаешь, — мужчина с большим трудом продолжил говорить, — мне и так много досталось в последнее время. Не хочется еще и от тебя неприятный сюрприз получить.

Он прижался щекой к макушке мальчика. Безумное утро... А сколько еще предстоит...

Луис еще сильнее прижался к королю. Так или иначе будет только хуже. Дальше будет еще хуже... еще страшнее... руки затряслись... Надо сказать, но язык словно одеревенел.

— Ваше величество, я не могу...

— Что, милый? — Фернандо потерся о Луиса щекой. Герцог весь ледяной от страха. Или от чего-то еще. Сейчас нужна только нежность и ласка, иначе мальчик замкнется. И опять сердце заходится от страха ошибиться, выбрать неправильный метод общения. — Что, маленький?

Луис зажмурился. Он с самого начала должен был сказать... сказать... сейчас... как можно сказать? Подписать себе смертный приговор. Сейчас... пусть так...

— Я... — голос стал шелестом, губы побелели. — я... — в горле темный ком... он расползается ужасом до пят. — Я не... не герцог Сильвурсонни... Я не герцог...

— Что? — Фернандо растерянно замер. — Не герцог? — Щеку продолжают щекотать волосы мальчика, руки обнимать, но страх внутри сменяется чем-то другим. Опять обман? Опять? Король сглотнул боль. — А кто ты?

Луис и сам не дышал. Все кончено. Лучше бы там, в лесу, чем теперь — здесь...

— Никто, — пробормотал тихо. — Ксанте подобрал меня на улице. Воспитал. Я жил у герцога Сильвурсонни... Я должен был выполнять все, что скажет мой покровитель. — юноша ожидал сейчас всего, что угодно. Он сознавал, что огонь разгорается под ногами, что бездны ада раскрываются. И тьма ложится на крылья невидимого ангела.

Никто... Фернандо держал мальчика и лихорадочно просчитывал варианты. Мальчик приехал как Луис Сильвурсонни, с правильными верительными грамотами. Такая подмена практически невозможна без ведома отца юного герцога. Но возможна. Старшего герцога уже должны были арестовать, это хорошо.

— Маленький, герцог Луис Сильвурсонни жив? Где он? Старший герцог Сильвурсонни жив?

Или... Или мальчик его сейчас обманул и он все-таки герцог? Фернандо прижал юношу к себе сильнее. До боли, сейчас совсем неласковой, но такой нужной в этот момент. В голове билась мысль: "Лишь бы не еще одно предательство".

— Жив... Я не знаю, где он. Я не знаю. Ксанте знает. Его отец знает... — юноша был ни жив, ни мертв. Конец... Бездна... ад... Даже слезы не текли из глаз.

— Уехать к дяде в Алантию... Ты хотел убежать от Себастьяна? — Фернандо цеплялся за какие-то незначительные фразы, всплывающие в памяти, лишь бы не думать хоть чуть-чуть. Не погрузиться опять в боль. Не начать думать, что его использовали. В первый раз в жизни он по-странному поверил и не проверил... — Как тебя зовут, маленький?

— Да, я просил вас. Вы не слушали... Вы ничего не слышали, — забормотал юноша. Если бы он мог, он сейчас сам себе вскрыл вены, как пытался сделать это в подвале. Если бы они дали ему это сделать. Если бы позволили ему... Тело била лихорадка. — позвольте мне... прошу... это будет правильно... — глаза заволокло туманом... — Я могу сейчас... это будет справедливо... честно... я должен это сделать...

Король опять зарылся в волосы мальчика лаской.

— Ты опять хочешь уйти от меня, да, маленький?

Болело все, что только можно — тело, душа, сердце. Но сейчас это было неважно. Не в первый раз.

— Опять хочешь убежать? А я тебе говорил, что не отпущу.

Господи, как же больно...

— Как тебя зовут, милый?

Пальчики вцепились в рубашку. Еще немного. Чуточку бездны и дыхание на изломе...

— Энжи, — юноша сглатывал слезы. — стук сердца короля казался колоколом, который бьется так яростно, словно зовет на пожар. — Не прощай меня.

— Энжи... Мне придется привыкать, — Фернандо замолчал. Потом ни слова не говоря, подхватил мальчика на руки, шагнул поближе к костру и сел, спрятав в кольцо своих рук. — Теперь молчи, мне нужно подумать.

Мысли неслись бешеным потоком. Себастьян... Какая игра, какая интрига... Теперь не имеет смысла ждать вестей от Легрэ. Теперь все решит только время. Нужно захватить аббата как можно быстрее. И дальше уже действовать по обстоятельствам. Ксавье агент папской инквизиции. Интересно, знает ли он про это? Что ж, дополнительная сладость. Сейчас нужно поднять всех конных, остальные быстро сворачивают лагерь и идут следом. Пленные? С собой, сейчас невозможно выделить охрану. Еще бы сутки, и подошло бы подкрепление. Хотя... Почтовый голубь — и конные будут через несколько часов. Уже что-то. А если поторопить, то и остальные войска будут пораньше. Деревушку Торманна ждет потрясение. Так, еще четыре отряда как минимум, и войска на границе. И еще войска, оставленные для скрытного наблюдения за монастырем. Еще два отряда в Торманну, два — к монастырю. Он не позволит разрушить то, что создавалось с таким трудом. Столица под охраной Фредерика, он не позволит ничего там сделать. Да и прирученная церковь тоже.

— Луис... Энжи, тебя нужно будет спрятать. Сейчас быстро к лекарю, нужно подстричь и перекрасить тебе волосы. Всю дорогу до Торманны будешь с вестовыми, там ты не будешь вызывать подозрение своим возрастом. Жаль, нельзя шрам спрятать, — король легонько поцеловал мальчика в изуродованную щеку. — Дальше. Как только прибываем в Торманну остаешься с вестовыми, во всем следуешь за ними. Если вдруг это ловушка, то вот, — Фернандо стащил с мизинца перстень и вложил мальчику в руку. — Сразу уезжай к монастырю. Там найдешь дерево, около которого мы тогда ждали. Будешь ждать, пока не появятся мои гвардейцы. Ими командует Антуан, герцог Наварский. Моего перстня и знание имени командующего будет достаточно, чтобы тебе поверили. Если не ловушка, то через пару часов я приду. Ты все запомнил, милый? — король вгляделся в глаза юноши.

Юноша кивнул. Его прозрачные голубые глаза были полны ужаса.

— Я не понимаю, — пробормотал тихо. — ты... зачем я тебе нужен?

— Не понимаешь? — боль на мгновение все-таки вырвалась, изменив лицо монарха, и вылилась в поцелуй. Страшный в своей неприкрытой искренности. Как вывернутая наружу душа. Как бы ни бились мысли в голове, как бы ни рвал все вокруг дьявол, требуя мести, требуя вытрясти правду, требуя убрать все из сердца. И знакомый ядовитый шепот в голове: "Тебя будет сопровождать только предательство. Доверие — это непозволительная роскошь для короля". Непозволительная... Нельзя позволять... Но почему же губы вместо того, чтобы отдавать боль начинают дарить ласку? И не только ее.

Юноша обмяк в руках короля, он хотел видеть гнев, хотел сейчас сгореть от бури. Этот поцелуй вымотал его окончательно. Он убил его, растоптал. Тонкие стекла бились и врезались в сердце. Отчаянно любя, Энжи — не высокородный Луис — не хотел причинять никому боли. Он сознавал, что лишь усугубляет страдание Фернандо, что сам страдает сейчас... Его не простят. Такое не прощают. Такое надо резать на корню. Сразу... навсегда. Губы ответили жарко. А сердце — оно изливалось кровью.

— Только посмей уйти, — прошептал король. — Только посмей... Я тебя из ада достану!

Сердце Фернандо опять резануло болью — он уже говорил сегодня эту фразу.

— Только посмей! — ноздри раздувало гневом. — Только посмей, — голос упал до шепота. — Только посмей... — опять нежный поцелуй терзает душу. — Лучше сразу убей... — Слова вырвались настолько неожиданно, что король сам не поверил, что сказал их. Надо встать, надо пойти отдать приказы. Нужно выезжать как можно быстрее. Но он продолжал сидеть и смотреть в небесные глаза.

— Нет, я... не уйду... — ответить поцелуями, лаской, нежностью, желанием. — Я люблю тебя... мне... ты... — слова путались и терялись в новых объятиях. — Я сделаю, как ты сказал. Все сделаю.

Через пару минут, препоручив Энжи лекарю, король принялся отдавать четкие указания. Еще через пятнадцать минут двадцать шесть всадников галопом удалялись от лагеря. Меньше чем через два часа церковь в Торманне была окружена, и король вместе с шестью своими телохранителями, не боящимися ни бога, на дьявола, входили внутрь, спешно разыскивая Себастьяна. Легкий доспех с закрытым горлом, шлемы, романские мечи и кинжалы — они были готовы к любым неожиданностям.

И путешествие прошло практически без приключений. Но не это удивило герцога, а то, что король приказал прибыть Луису в монастырь, который казался запустелым и покинутым. Никакого присутствия инквизиции, лишь отголоски разговоров о том, как оная спешно покидала эти края, словно опасалась какой чумы.

Король был тоже занят. Легрэ? Юноша его пытался выискать и спрашивал долго у стражников, а потом начал бродить по коридорам и дошел почти до самой трапезной, когда...

Юноша спускался вниз по темной лестнице. Он еще хорошо помнил вход в подземелья монастыря. В руке горел ярко факел, и тени казались темными, пугающими монстрами, которые то и дело пытаются разинуть пасти. Луис огляделся. Сколько недель назад он был здесь? Кажется, несколько часов прошло. Десяток шагов по коридору, гулкое эхо — Кристиан притащил его сюда, чтобы запереть. Спрятать от инквизиции, но... теперь прошлое хотя бы имеет черты, а вот будущее? Когда придет Церковь, что она сделает с Луисом? Что говорить Кристиану и королю... и следует ли говорить? Луис прислонился лбом к стене и закрыл глаза. Пламя рядом лизнуло сырые камни. Те чернели от огня факела. Как и душа юноши плавилась от того, что следует получить наказание — и даже погибнуть. Он виноват.

— У тебя что-то вид не веселый, — неожиданно голос Кристиана разрезал тишину, и Легрэ выступил из тени за спиной юноши, держа руки скрещенными на груди. Казалось, что вот так вот подкрадываться к Луису — из темноты, украдкой — ему доставило невероятное удовольствие. — Забавно, что воспоминания нас обоих привели сегодня сюда, где был наш первый раз.

— Ты... зачем ты... — юноша испуганно поднял взгляд на мужчину. — Я не хочу сейчас говорить, Кристиан. Извини, не теперь, — Луис шагнул прочь. — Я, пожалуй, пойду наверх.

Легрэ ухватил Луиса за плечо — сильно и настойчиво, с холодной ухмылкой глядя перед собой, остановил, чуть сильнее сжал пальцы, выражая несогласие.

— Ты — восхитительное создание, — сказал он ровно, забрал факел и фактически заволок юношу внутрь комнаты. — Провокация? Да здравствует провокация!

— Я не провоцирую... Я не готов говорить теперь... Кристиан! Я и так наказан.

— Чем же, позволь спросить? — Легрэ запер дверь на ключ.

— Что ты делаешь? — юноша попытался освободиться от хватки Легрэ. — Зачем? Ты злишься? — дыхание Луиса стало частым. — Я понимаю, я не сказал правды. Пожалуйста, дай мне время... я... мне нет оправдания...

— Думаю, — Кристиан убрал ключ в карман и коварно улыбнулся, — самое время обсудить твои поступки в подробностях. — Легрэ толкнул юношу к столу, на котором лежали: перо, пергамент и чернильница. — Садись, кое-что надо написать.

— Что писать? Опять писать? — Луис непонимающе ухватился за край стола, он бы отступал дальше, в темноту, но сейчас , в этой небольшой келье, где так холодно... — Кристиан, прошу, не злись. Да, я виноват. Я должен был молчать... Господи, — слезы потекли по щекам. — Лучше бы ты убил меня в лесу или до полусмерти избил здесь.

Легрэ испытующе глазел на юношу, выдерживая мучительную паузу, потом задумчиво отпустил глаза и хмыкнул.

— Раз ты настаиваешь на том, что виноват, давай решим все здесь и сейчас... Хочешь искупить свою вину передо мной и Фернандо... Луис?

— Вряд ли я смогу. Самое большее, что можно сделать — написать признание и сдаться на суд. — не было сил смотреть в синь все знающих глаз. Да и сил не осталось. Это путешествие, это изменение внешности. Ярко-голубые глаза на фоне белой кожи и потемневших коротких волос смотрелись драгоценными сапфирами. — Я должен написать обвинение на себя? Я напишу... — голос Луиса дрогнул.

— Ты совсем меня не любишь, — обиженно пробурчал Легрэ, опираясь спиной на дверь и продолжая просто улыбаться, — или не дооцениваешь мои умственные способности... Ты напишешь для Фернандо любовную записку, в которой скажешь, что ждешь его здесь так скоро, как он только сможет.

— Что? — юноша даже покраснел. — Какую записку? Не думаю, что это... — Луис расстерянно уставился на мужчину. — Ему не до того теперь... И я тебя, — шаг навстречу, испуганный, робкий, — люблю.

— Хорошо, — запросто поверил Легрэ, вдруг легко и незатейливо подхватил юношу за талию и, нежно закинул себе на плечи его руки, словно рассчитывая, заставляя обнять. Поцелуй в висок и мягкий шепот в ушко были обманчиво-нежными, на самом деле в них звучала страстная любовная угроза: — Хорошо, что любишь меня... и короля любишь, должно быть, верно? Так отчего же не написать ему об этом? Давай сделаем Фернандо сюрприз... Ты, голый, на этой постели... Гибкое тело в свете свечей, стоны, которых никто за этой дверью не услышит...Ты помнишь Фернандо? Помнишь, как это прекрасно, когда он в тебе? Больно, жарко, сладко... Садись и пиши, что любишь, что жаждешь его видеть.

— Здесь инквизиция. Ты спятил, Кристиан? Я ведь могу его этим на костер толкнуть, — горячие объятия, искушающие слова, воспоминание о том, что они делали вместе. И отрицательное мотание головой. — Кристиан, я люблю тебя... Я хочу, чтобы ты и Фернандо жили... — сердце застучало быстрее от запаха Легрэ, от его близости. Луис прижался к мужчине. Не хотел его отпускать ни на мгновение, словно мог потерять в любую минуту.

— Можно подумать, инквизитор сам мальчиков не трахает, — фыркнул Кристиан, шутя. — Что же до костра: когда это инквизиции была нужна причина, чтобы кого-то убрать. Они проиграли, мальчик мой, и теперь будут сидеть тихо даже если мы с Фернандо сильно напьемся и поимеем всех по очереди. — Кристиан положил ладони на ягодицы юноши. — Я соскучился по этому, сладкий... Так что поторопись, а то я порву на тебе всю одежду и отдеру без всякого изящества.

Сладкая дрожь пробежала по всему телу, изменяя страхи на какое-то сумасшедшее, болезненное томление, смешивающееся с ожиданием возрождающейся и пугающей надежды. Луис не понимал, что происходит. Проиграли? Значит, проиграли? Себастьян проиграл? Растерянно подняв вверх глаза, ощущая, как пальцы бывшего стражника сжимают ягодицы, а в синих глазах бродит огонь, юноша коротко кивнул. Он даже не помнил, как его Кристиан отпустил, что он писал в записке Фернандо, но уже через минуту вручил листок, а сам готов был броситься бежать, пугаясь того, как сдержанно ведет себя обычно такой вспыльчивый и грозный, но такой любимый Легрэ.

Кристиан скользнул ироничным взглядом по строчкам, стал читать послание вслух:

— Фернандо, — Легрэ иронично усмехнулся, — очень хочу тебя видеть. Я знаю, ты занят... Пожалуйста, приходи сейчас — я буду ждать тебя с трепетным сердцем внизу. В подземелье. За трапезной есть рычаг в стене. Спустишься вниз и пройдешь по коридору до двери. Люблю. Луис. — Кристиан свернул письмо в трубочку. — Ты так прямолинеен, мой Орфей, — жаркий поцелуй слегка ожег губы юноши, — что страсть твою я передам словами тому, чье сердце любишь мучать ты, — сказав это, Кристиан вышел вон, ненадолго оставив Луиса одного, а вернулся через четверть часа с большим мотком пеньковой крепкой веревки.

Все это время Луис сидел за столом, подперев ладонями подбородок. Зачем писать письмо, если можно самому позвать? Юноша сразу встал, как только в дверях вновь появился Кристиан. Веревка? По спине потекла капелька пота.

— Ты боишься? — Легрэ подошел к столу, положил свою ношу на него и, взяв Луиса за руку, вынудил встать. Пальцы принялись ловко расстегивать пояс, синие глаза смотрели внимательно и спокойно. — Давай все выясним, до прихода короля... Когда я уезжал, я не знал, что ты не герцог, но сейчас знаю. Фернандо мне сказал, что твое настоящее имя Энжи. Это так?

— Так, — юноша хотел отпрянуть, но лишь инстинктивно, потому что чувствовал в Кристиане зверя — голодного хищника. — Я не герцог... — пальцы вцепились в руку Легрэ. — И что теперь? Ты думаешь, я тебя боюсь? Больше, чем в первый раз?

Кристиан осторожно вывернул запястье из захвата юноши и принялся снимать с него верхние одежды: блио, рубашку.

— Вообще-то, — сказал он со вздохом нахмурив брови, — мне было бы очень неприятно знать, что ты меня боишься... Желай меня. Играй. Притворяйся... — Прямой взгляд в глаза. — Никогда больше не ври мне... Я не упрекаю, я знаю, как Себастьян умеет промывать мозги, я понимаю, что у тебя не было иного выбора. Просто в будущем никогда мне не лги... Даже если разлюбишь меня — скажи правду. Твой титул для меня никогда не имел значения. Полюбил и сейчас люблю я тебя не за него.

— Я... знаю, я тоже тебя люблю... я думал о тебе, пытался тебе сказать, ты ведь прогнать меня хотел, — Луис подчинялся желанию Кристиана, его голоду, каждому его касанию... Одежда уже валялась на полу, а сам юноша все пытался заглянуть в глубину глаз Легрэ. — Я думал, ты... ты меня ведь сам выгнал тогда... а потом... я думал, ты с Себастьяном.

— Себастьян обманул нас обоих, — Легрэ нежно погладил ладонью щеку юноши, прямо заглянул в глаза, — он за это довольно расплатился... Не знаю, Бог или проведение встали на нашу сторону, но я рад, что у Ксанте ничего не вышло... И все, что я когда-либо делал, начиная с твоего первого "люблю", я делал ради тебя. — Горячие пальцы Кристиана заскользили с плеч юноши вниз, обрисовывая сильные мышцы, изящные изгибы его тела, приноравливаясь. — Снимай штаны, и пойдем к постели. Нам лучше поторопиться.

Легрэ прихватил веревку, острым кинжалом, который он в последнее время носил с собой, разрезал ее на три длинных равных части, две из которых перекинул через боковые стороны полога. — Ложись на спину.

— Хорошо, — словно загипнотизированный, юноша послушно лег на кровать. — Что ты задумал? — спросил почти шепотом.

— Хочу окончательно показать Фернандо, что я ему не соперник, и тебя немного расслабить, а то ходишь грустный и задумчивый... Когда ты такой, я боюсь, что ты что-нибудь натворишь. — Легрэ ловко орудовал с веревкой, что-то придумывал, запутывал, обматывал тело юноши как паук муху, в результате чего Луис оказался на постели с широко разведенными в стороны ногами, сильно согнутыми в коленях, призывно открывшись приподнятыми ягодицами. Щиколотки и бедра каждой ноги между собой стянула веревка, и Кристиан двумя надежными узлами закрепил ее концы с теми, что тянулись от полога. Руки Луиса, Легрэ просто связал на запястьях и оставил небольшой конец веревки, видимо, затем, чтобы после можно было зафиксировать их, как вздумается. Кристиан слез с кровати, обошел юношу кругом, разглядывая то так, то эдак, и как последний штрих сунул ему под бедра шелковую подушку.

— Я уже хочу тебя до дрожи, — заявил он, садясь справа от головы Луиса и забираясь пальцами в его темные волосы. — Как ощущения?

— И все же... — юноша сглотнул, пытаясь не дышать часто и взволнованно, когда мужчина оказался рядом после всех манипуляций, лишивших тело свободы,— ты сумасшедший... А я — уж точно... Я все законы переступил, я... — от руки, проникшей в волосы, кожа покрылась мурашками. — Ты же знаешь, что я тебе доверяю.

Когда Фернандо прочитал письмо, он просто не поверил своим глазам. Чтобы Луис такое написал? Это было немыслимо. Король уточнил у гвардейца, принесшего послание, что его передал именно Легрэ, благо, барон был в последние дни рядом, и его все гвардейцы запомнили. Задумчиво покрутив в руках письмо, Фернандо запечатал его личной печатью и отдал одному из телохранителей с наказом открыть, если он не вернется через три часа.

Инструкции были просты, и очень скоро король оказался около нужной двери. На всякий случай приготовив дагу и любимую серебряную палку, он аккуратно толкнул дверь. Не издав ни единого скрипа, он отворилась. Одновременно с этим король услышал последнюю фразу Луиса. От увиденного перехватило дыхание. Фернандо мягко шагнул в комнату.

Черная тень показалась в проеме. Луис чуть дернулся в веревках. Эта неконтролируемая дрожь — она разливалась огнем по крови. Колени задрожали, в животе вспыхнуло пламя. И последнее утро втроем вдруг вспомнилось ярко, словно солнцем затопляло сознание.

— Фернандо?! — Легрэ изобразил искреннее удивление и поднялся навстречу королю. — Какими демонами тебя сюда занесло? А впрочем... — Легрэ прошел мимо короля и закрыв дверь, запер ее на ключ, — проходи, раз пришел... Полагаю, что наш юный Энжи не станет возражать.

Король насмешливо фыркнул, еще раз окинув внимательным взглядом комнату. Дага скрылась в ножнах за поясом.

— Легрэ, — он подошел к Луису. — Неужели я пришел бы сюда один, если бы не знал, что записка передана через тебя? — Легко коснувшись пальцами лица с порозовевшими щеками, впитывая в себя дрожь. Желание росло бешеными темпами — от вида мальчика, от его взгляда, от необычных для него темных волос. От очередной попытки Кристиана поиграть.

— Все-таки нужно натаскать тебя. А теперь — что здесь происходит? И называй мальчика Луис. Имя Энжи забыто.

Пальцы еще раз пробежались по щеке и опустились ниже, на шею... Фернандо замер в предвкушении от ожидания следующих слов и действий Луиса и Кристиана.

— Забыто? — от томительных поглаживаний, становилось еще жарче. Луис не понимал, что происходит сам, он просто плыл, словно хлебнул старого вина и сразу захмелел. Губы поймали пальцы короля, мазнувшие лаской, чтобы поцеловать.

— Луис, сейчас не время для вопросов, — тихо усмехнулся Кристиан, вставая позади короля и склоняясь к его плечу. Жаркий шепот искусителя прошелестел над ухом Фернандо едва слышно: — Это мой подарок тебе... и ему, — рука почти невесомо коснулась бедра. — Возьми его так, чтобы он кричал... Он такой беззащитный теперь, правда? Тебе нравится, Фернандо?

Черный блеск в глазах короля послужил ответом связанному пленнику. Луиса разом окатило волной пламени. Он боялся и желал... Любил и страдал от страсти, которая жила сама по себе и превращала в лаву каждое слово и каждую ласку. Фернандо... Кристиан... Буря демонического вожделения и безумства.

От слов Кристиана, от украдкой брошенного взгляда мальчика дьявол короля окончательно вышел из под контроля. Все внутри было как будто свернуто тугой спиралью, причиняющей чуть ли не боль. Избавиться от нее можно было только одним способом.

— Ключ, — сказал король спокойным голосом, не поворачиваясь к Легрэ.

Фернандо спокойно повертел в руках ключ. Он был массивный, тяжелый и плоский. Подойдет. Мужчина провел холодной головкой ключа по груди, животу мальчика, на мгновение приложил холодом к члену, и двинулся дальше, перевернув его. Через мгновение бородка ключа уткнулась в анус юноши. Король чуть надавил, наблюдая глазами и желанием дьявола за Луисом.

— Легрэ, снимай рубашку.

Юноша вздрогнул от прикосновения холодного металла, дернулся бабочкой в сетях паука. Выдохнул, не сдерживая короткого испуга. И все смотрел на Фернандо не отрываясь, не смея спрятаться, открываясь ему и доверяя всего себя

Кристиан сам чувствовал себя Дьяволом и улыбка его пропиталась бесовским весельем. Он стянул легко рубашку, отшвырнул в сторону.

— Ты хочешь, чтобы я замерз? — спросил он, чуть сощурив синие глаза и ощущая, как действия короля волнуют кровь и ему.

— Что ж ты о мальчике не подумал, когда раздевал? — издевательски спросил Фернандо, чуть повернувшись к Кристиану. — Разожги камин, я вижу, дрова тут есть.

Он еще раз чуть нажал ключом, пропуская еще не нагревшуюся часть внутрь юноши.

Луис покрылся мурашками, когда холод ключа проник в плоть. Это было жестко, это было страшно — все равно, что отдаваться скрытой ярости зверя. Юноша сжал губы. Стон не слетал с губ, но мышцы вдруг стали такими горячими, словно в келье и правда было не так уж и холодно. Отдаться? Позволить? Что можно сделать сейчас? Ключ проникал все глубже, а сердце колотилось о ребра.

Кристиан, изредка оборачиваясь на любовников, неторопливо принялся разжигать камин — скоро жаркое пламя заполыхало в каменном чреве, согревая воздух и освещая золотым светом маленькую комнату, что еще недавно была тюрьмой для Луиса. Легрэ, чуть закусил губу, вспомнив, как жестоко он избил юношу в тот раз, как груб был с ним... Но сколько безумия и сладости, сколько грешного наслаждения было в их соитии. Любовь бывает странной, бывает сумасшедшей — именно такая их любовь. Легрэ выпрямился во весь рост и, облокотившись на каминную полку стал наблюдать.

— Кажется, — ровно заметил он, — мы отсюда никогда не выйдем.

Фернандо мягко улыбнулся, продолжая наблюдать за юношей. Кажется, хватит. Он наклонился к мальчику легким поцелуем, буквально мазнувшим по губам, и встал. Подойдя к Кристиану, король встал буквально в шаге от него, заложив руки за спину.

— Легрэ, ты, помниться, предлагал мне кое-что, пока мальчик не будет готов. Теперь ты готов? — глаза горели сумасшедшим блеском.

Во взгляде Кристиана отразилось то же пламя — оно пожирало разум, плоть, оно делало его таким же как Фернандо.

— Да... я готов.

Луис даже боялся спросить, о чем идет речь. Он ждал... чтобы увидеть, чтобы поверить, потому что не мог до конца даже осознать, что то, о чем говорилось уже не раз, правда...

— Умничка, — прошептал Фернандо, улыбаясь. Помнится, в прошлый раз была очень прочувствованная "речь" по поводу этого слова. — Дать тебе право... выбора? — во время небольшой заминки король сделал еще шаг вперед, оказавшись прямо перед Легрэ, смешивая дыхание, но не прикасаясь. — Ну, например, как ты относишься к огню?

— Это будет больно, — выдохнул Кристиан, сглотнув. Он заглянул без страха в глаза Фернандо, словно дав ему понять, что сейчас, при Луисе уместнее потакать желаниям монарха, чем противится им. Подразнить будет еще возможность, важнее показать юноше, что болью можно наслаждаться — так же неприкрыто и яростно, как поцелуями и соитием. Губы насмешливой улыбкой коснулись губ короля. — Игры с огнем... игры с тобой. В чем же разница и выбор?

Юноша прикрыл глаза. Разговор начинал его пугать. Словно натянутая струна оборвалась в груди. Игры с огнем? Боль... Луис дернулся сильнее, натянул веревку, держащую руки. В запястья врезалась острая боль.

— Разница? — король не отрывал взгляд от потемневшей синевы глаз. Голос снизился до еле слышного шепота, чтобы мальчик не услышал. — Я обычно обжигаю душу. Или ломаю. Обычно. — Такой же дьявольски легкий поцелуй, какой достался парой минут назад Луису. Фернандо на секунду прикрыл глаза, гася свое желание — до поцелуев дело еще дойдет. А потому продолжил достаточно громко, чтобы слышал герцог:

— Разница в том, что огнем играть не так интересно, как со мной. Значит, выбор тебе не нужен?

Король сделал пару шагов и оказался за спиной Кристиана. Провел рукой по спине. В роще было красиво. Вскоре будет тоже.

— Луис, — он медленно перевел взгляд на мальчика. — Дать твоему вассалу, — губы прикасаются к плечу мужчины, пока медленно, как будто примериваясь, — выбор?

Легрэ хитро улыбался юноше и в глазах блестел чертовский огонь. Он уже отдал Фернандо тело, даже сердце, а вот душу — ее надо уметь взять. Луису она досталась без труда, но король был другим и многое воспринимал по-своему. Кристиан решил, что попробует пройти этот путь... Душа. Неужели и она нужна Фернандо? Он получил уже верность, любовь, власть, чего ж еще этому упрямцу? Улыбка Кристиана подернулась легкой грустью, и стала шире и мягче.

В кожу на запястьях продолжала врезаться веревка, а лицо Легрэ внушало юноше опасения. Два зверя начали опять играть. Им мало. Они думают, что так можно, что все закончится хорошо. Пожалуйста, прекратите, сказали глаза, пытаясь угомонить ощеришившихся хищников. Но Луис понимал, что оба не отступятся и играют лишь в им понятную игру.

Фернандо смотрел на юношу. Он не ответил. Плохо, лучше бы просил. Коротко, обещающе, поцеловав Кристиана в шею, король подошел к кровати и присел рядом с мальчиком. Жестом позвав Легрэ, наклонился к Луису:

— Боишься? Чего?

— Фернандо, развяжи... Я... — под взглядом короля, от его горячего дыхания дыхание сбилось. Слова перепутались окончательно. Страсть обволакивала невидимыми нитями. — Я не знаю, о каком выборе ты говоришь... И Кристиан мне не вассал.

Легрэ на миг опустил голову, пряча лукавую улыбку. Все, как всегда? Что ж, видимо придется просто привыкнуть. Он подошел к постели и устроился перед призывно разведенными бедрами юноши, погладил ладонью между ног.

— Наш герцог — упрямец, — сказал он ласково. — Фернандо хочет, чтобы ты выбрал для меня пытку. Огнем.... Или другую. Любую. На твое усмотрение... Он хочет тебя и так страстно, что жаждет крайностей. У нас договор с Фернандо: пока ты не готов принимать от него подобные проявления страсти, за тебя это буду делать я. Представь, что ты выбираешь пытку для себя... скажи, чего бы ты хотел? — Рука погладила член юноши, стала дразнить, возбуждать и Кристиан надеялся, что это чуть-чуть поможет Луису с выбором.

— Перестань, — отпрянуть от ласки юноша не мог и не пытался, лишь чуть выгнулся, чувствуя, что не способен сопротивляться желаниям тела. — Я не хочу пыток... Фернандо, ты... хочешь меня пытать? — губы шелестели испуганно. Конечно, он хочет. Его глаза черны. не отражают света. — Огнем? Меня или Кристиана? Ах... — от пальцев, скользящих по члену, глаза заблестели ярче... — Тогда делай со мной...

— Не пытать, — Фернандо склонился ниже. — Ласкать. И не или тебя, или Кристина. И тебя, и Кристиана. Но, — легкий поцелуй, как первый робкий луч солнца, встающего над пустыней, который только согревает, но пока не жалит, не убивает своей безжалостностью. — Ты же еще не готов, правда, милый?.. А Кристиан, — еще поцелуй, солнце просыпается, дарит все больше тепла. — Кристиан готов. А ты можешь выбрать. За него. И за меня, — поцелуй уже сильный, жгучий, принуждающий.

— Еще поцелуй, — Луис приподнял голову навстречу. — Я не умею выбирать. Пожалуйста, что хочешь, то и делай. Я приму... губы скользнули по лицу короля.

Фернандо откликнулся на просьбу мальчика. Страсть разгоралась все сильнее. И не только страсть.

— Примешь, — задумчиво пробормотал король, окидывая взглядом комнату. Дьявол остановился на Легрэ, довольно зажмурившись. Ах, как будет славно... Фернандо быстро облизнул губы.

— Кристиан, раздевайся, — велел мужчина, скидывая сапоги. Пол приятно холодил ступни. Скинув блио, король провел рукой по дорогому темно-фиолетовому остерлену, из которого была пошита одежда. Оглянулся на Легрэ — черные волосы, синие глаза, легкий загар, несмотря на недавно начавшуюся весну. То, что нужно, будет красиво. Подхватив кинжал барона, Фернандо отрезал несколько длинных полос от блио. Подойдя со своей добычей к Кристиану, король аккуратно, не задевая лезвием мужчину, приподнял его подбородок клинком. И поцеловал так, как хотел с самого начала. Дополнительное, возбуждающее до дрожи в мышцах, удовольствие приносило то, что барон не мог двинуться, иначе бы поранился. Не смертельно, но... Сегодня и этого было достаточно.

Жар губ Фернандо, острота момента пошли безумным желанием по телу Кристиана — дыхание его предательски сбилось, и он позволял королю то, что не позволил бы никому и никогда. Это было как пожар — беспощадное гудящее пламя, пожирающее все, что попало в его сердцевину. Губы Легрэ ответили за него, танец языка, тихий едва слышный стон. Кристиан даже не стремился как-либо скрыть своего желания и чтобы понять все, достаточно было только отпустить взгляд на пах Легрэ, где его воспрявшее естество поднялось во всей красе.

Увиденный поцелуй отозвался и в чреслах Луиса. Он не представлял, как дышать, как усмирить в себе растущее желание, как сопротивляться тому откровению, что открывалось теперь — готов отдаться им и любить их, доверять, не бояться даже боли. Лишь бы быть ближе, рядом.

Убрав от горла Кристиана кинжал, Фернандо прижался к нему всем телом, обнимая за шею и прошептал: "Возьми Луиса", а сам отошел к камину. Прокаляя кинжал на огне, он искоса наблюдал за Легрэ и мальчиком.

Кристиан задумчиво перевел взгляд на юношу, потом медленно лег между его ног, вжимаясь бедрами в бедра. Легрэ завел руки за голову и удерживая свое сильное тяжелое тело на весу, тихо сказал:

— Посопротивляйся слегка. Подразним нашего зверя, — и поцеловал Луиса в губы.

— Кристиан, — юноша любовно оглядывал лицо мужчины, словно запоминал каждую черточку. Тяжелый, с очевидностью своего яркого желания, он никак не мог вызвать даже тень ужаса. Но вот ответную реакцию. — А если я тебя хочу? Если... обоих хочу?

— Тогда дразни сильнее, — страстно шепнул Легрэ, склоняясь к уху, и вдруг толкнулся вперед без всякого предупреждения, напористо, до упора. — Кричи... — сдавлено выдохнул он.

Луис задохнулся и без приказа Легрэ в диком крике. Его прошила острая боль. Мужчина не собирался жалеть. Горькая слеза скользнула в волосы по скуле. Мышцы сжались, а юноша дернулся в веревках.

Фернандо положил чуть раскалившийся нож на каминную полку и подошел к кровати. Дьявол толкался нарастающим сладким безумием. Король нежно погладил мальчика по щеке.

— Все хорошо, маленький.

Взяв одну из получившихся фиолетовых лент, он связал руки Луиса и Легрэ. Повернув к себе лицо Кристиана за подбородок, Фернандо нежно поцеловал его и потом резко укусил за губу.

— Это тебе небольшой задаток.

Вторая лента опустилась на глаза барона, лишив его возможности видеть.

Через красную пелену боли в животе, через медленные фрикции, раздвигающие плоть, юноша смотрел на короля, который связывал его и Легрэ в одно. Еще одно толкание внутрь и еще — Луис в голос застонал. Умоляюще зашевелился под Кристианом — настолько, насколько позволяли веревки.

Вторая лента опустилась на глаза барона, лишив его возможности видеть.

Легрэ задохнулся от остроты ощущений и, словно извиняясь, нежно переплел пальцы с пальцами юноши. Кристиан уже знал, что Фернандо сегодня не станет его жалеть и боль, которая досталась Луису ничто в сравнении с тем, что ждет его. Эта мысль заставляла нутро гореть страстным жаром, вжиматься в бедра юноши сильнее.

Фернандо запустил руки в волосы мальчика и мужчины, сжал пальцы и резко выдохнул. Такого состояния он давно не помнил. Двое. И так по-странному желанных. Нежно проведя рукой вдоль тела Кристиана, он пошел к камину. Кинжал уже остыл. Ненадолго вернув его в пламя, король вернулся. Склонив голову набок, с холодным интересом посмотрел на Луиса. Пусть смотрит. Горячее лезвие коснулось плеча Кристиана.

— Нет, — Луис вскрикнул, словно огонь коснулся его. Но это всего лишь член резче вошел в тело.

Легрэ вскрикнул и дернулся — он совершенно оказался не готов к подобному, и неожиданная боль едва не лишила его сознания. Он толкнулся в юношу слишком резко, больше раня его, зашипел, до боли сжал пальцами его руки. Боль, словно змея, пульсировала на воспаленной коже ожогом — такая не пройдет быстро, будет вгрызаться в плоть еще несколько дней.

— Вот черт, — простонал Кристиан, чуть отдышавшись.

— Ну что вы, милые мои, это только начало, — Фернандо подул на порез, чуть убирая боль. Нежной лаской погладил позвоночник бывшего стражника, потом коснулся мальчика. Они прекрасны. Король отошел к столу и вернулся с бокалом вина.

— Легрэ, — ласковый шепот на ухо мужчине и небольшой толчок, приказывающий чуть отодвинуться. — Судя по всему, — такой же ласковый шепот, — ты любишь, когда я тебя держу, да?

С этими словами крепко взял Легрэ за плечо, еще чуть отклоняя назад, и плеснул на порез вином из бокала.

Красные струйки потекли вниз и начали капать на белую кожу Луиса, соедененного в одно с Легрэ. который жадно двигался в нем, вызывая смесь боли и наслаждения. Юноша не мог влиять на происходящее, но сквозь пелену слышал короля, понимал, что то видит и его смущение, и всплески боли, и даже ловит каждый вскрик от толчков Кристиана.

Кристиан зашипел и инстинктивно попытался освободить руки. Он не видел Фернандо, но слышал его голос, чувствовал его горячие пальцы, впивающиеся в кожу, запах вина, блаженную тесноту Луиса, куда Легрэ врывался рвано, постоянно сбиваясь с темпа и терзая юношу этим.

— Фернандо, ты... даже не представляешь, что именно я в тебе... люблю, — сказал Легрэ, чуть отдышавшись. Он погладил пальцами ладони юноши — это все, что он сейчас мог подарить ему из ласки.

— Да? — протянул король, внимательно оглядывая порез. — Ну так просвети меня.

Он опустился на кровать, чуть приподнял голову мальчика и принялся поить его вином из бокала.

Луис захлебывался, пытался увернуться. Вино — оно делает его податливым, раскрывает его тело, заставляет забываться... Сладкий пьяный виноградный вкус. Жар льющийся к животу, а потом заполняющий голову.

Легрэ примерно догадывался, что происходит и слегка увеличил темп. Теперь Луис уже не зажимался, и двигаться в нем стало легче.

— Луис знает, что я в тебе люблю. — Кристиан облизал пересохшие губы. Голос был хриплым: — Но он... он не скажет... А давай поиграем, Фернандо? Заставь меня открыть тебе эту тайну... Уж развязывать язык ты умеешь, как мне кажется.

— Поиграть? — король улыбнулся и поднес бокал теперь к губам Легрэ, чуть запрокинув ему голову. — Пей.

— Не могу... хватит... ах... — от медленного и одновременно глубокого проникновения, по коже начали течь ручейки влаги. Луис откинул назад голову, стараясь хоть как-то дышать, но Легрэ двигался, сводя на нет усилия уйти от жара. Ясность предметов превращалась в туман.

Вино было хорошим — Легрэ это понял довольно скоро, к тому же оно предавало сил и выносливости, а порез с ожогом на плече ныли тупой болью. Хотелось поцеловать Луиса и Фернандо, но пока не было возможности, потому Кристиан совершенно эгоистично сосредоточился на собственных ощущениях.

Король полюбовался на полученную картину и вернул кинжал в огонь. Вытащив шнуровку блио, он быстро перевязал член и мошонку мальчика, намеренно дразня прикосновениями Кристиана.

— Тебе, милый, придется сегодня потерпеть, — фраза была сказана между Легрэ и Луисом, руками он гладил обоих, так что непонятно было, к кому именно Фернандо обращается. Отпустив лаской любовников, он вернулся с ножом.

Луис застонал уже в голос. Король желает, чтобы он не кончил теперь, а тело сотрясает от проникновения, от растущей резкости. Мольбы выливались вскриками, но юноша даже вцепиться в Кристиана не мог. Связанные запястья, ноги в ловушке... И превосходство разгоряченного и голодного до страсти Кристиана вкупе с черным демоном Фернандо

Рука короля нежной лаской по спине Легрэ, а за ней, почти сразу — тонкое лезвие кинжала, сначала обжигающий укол, потом небольшой горячий надрез, потом еще и еще, и чем больше остывает нож, тем дольше танец ножа. А пальцы пьют дрожь тела. И становится понятно, что не ласка их ведет, а желание.

До судорог сжимая зубы, Легрэ сбивчиво дышал, пытаясь хоть как-то сдержать стоны. Не получалось. В попытке уйти от боли тело сильнее прижималось к телу юноши, вдавливало собою в постель, будто пыталось слиться с ним. Это было так больно и чудовищно, что Кристиан переставал понимать, кто он и что происходит. Он припал лбом к шее Луиса, подминая его под себя — невозможно уже было стать ближе, продвинуться глубже. Губы прижались к сонной артерии и Легрэ вскрикнул.

— Пустииииии, — застонал юноша в ответ срывающимся голосом. — Хватит, Фернандо... Умоляю...

— Нет, милый... Но ты же знаешь, как мне нравится слушать твой голос, — король присел рядом с кроватью на корточки, — так что проси еще.

Чуть повернул к себе лицо Легрэ, проверяя его состояние. Пальцами скользнул по виску, глазам, задержался под подбородком. Довольная улыбка искривила лицо — все, как нужно. Фернандо рукой жестко провел по шее, потом вниз, не задевая большие разрезы. Пальцы окрасились красным. Король завороженно поднес руку к лицу и лизнул. Дьявол довольно толкнулся в голову. Еще раз собрав алые капли, коснулся губ юноши:

— Попробуй, милый.

Другой рукой Фернандо начал перебирать волосы Кристиана:

— Ты готов сказать? Или еще поиграем?

— Прошу тебя, — слезы от напряжения стали течь из ярких, как лазурь, глаз. Луис послушно облизал пальцы короля, содрогаясь от жестких фрикций. -умоляю. Фернандо!!! — вскрики, голова вновь откинулась назад, губы бормотали слова. — Что? Что я должен сделать?

Кристиан пока не мог говорить, только отрицательно головой качнул, попытался приподняться над Луисом, чтобы тот не задохнулся. Собравшись силами, Легрэ попытался довести дело до конца. Он толкался в юношу рвано, резко — то ли неосознанно, то ли продолжая пытать такой странной близостью. Рука Фернандо в волосах... Легрэ прикрыл глаза и чуть усмехнулся.

— Мы только начали, Фернандо, — пьяно пробормотал он, хватая губами воздух. — Ты сегодня так нежен со мной, что... — Легрэ не договорил.

Король в который раз пожалел, что с собой нет сумки с зельями, помогло бы — и взбодрить, и для ран полезнее. Но придется обходиться подручными средствами.

— Нежен? — на лице мужчины появилась слабая улыбка, рука легко перебирает волосы. — У меня для тебя сюрприз приготовлен, милый.

— И для тебя, мальчик мой, — король повернулся к Луису, — тоже. И сделать ты ничего сейчас не можешь, осознай. — И он жестко провел большим пальцем по губам юноши. — И прими это. Но просить можешь. Может быть, я послушаю.

Налив еще один кубок вина, Фернандо через пьяный от страсти поцелуй чуть напоил юношу, а потом и мужчину.

— Легрэ, опустись на локти, — в противовес действиям, слова были сказаны равнодушным, сухим тоном.

Кристиан понимал, что еще немного и он не сдержится — его телу было слишком хорошо. Голос короля он слышал будто немного издали, но четко улавливал каждое слово и выполнял каждый его приказ. Упершись локтями в постель, он позволил себе немного перевести дух и поцеловать Луиса куда-то под скулу.

— Терпи, малыш.

Луис кивнул, сдавленно и приглушенно постанывая, нетерпеливо ерзая под мужчиной. Его частое и жалобное дыхание, его губы, коснувшиеся ответно щеки Легрэ. Остается лишь подчиняться и доверять — как они оба желали.

Набрав в рот еще немного вина, Фернандо прошелся поцелуем по самому длинному порезу, оставляя за собой дорожку из красных капелек. Но в этот раз он оставлял не след основы жизни — крови, а квинтэссенцию виноградной лозы, то, для чего ее выращивали испокон веков. То, что он сейчас делал, было не просто лаской болью, это была ласка, перемешанная с болью, которая намного вернее уводит за грань сущего. Все вокруг пьянило лучше самой сильной граппы — вкус крови, вкус вина, стоны, покорностью, подчинение двух нужных ему людей. Король чуть ли не боготворил это состояние — оно открывало в нем божественное или дьявольское знание мира. Скорее дьявольское, ведь Богом он давно проклят.

Вторая рана, третья... Фернандо вгляделся в полученный узор — все как нужно. Но Кристиану нужно кое-что еще. Он приподнял голову барона за подбородок:

— Скажешь?

Голос, лицо, движения — все абсолютно спокойно и расслабленно.

— Нет, — это прозвучало тихо, но так упрямо и решительно, что Легрэ сам не поверил: он дразнил Фернандо и получал от этого какое-то особенное удовольствие. Тело изнывало от неги и боли, оно дрожало от того, что вино разъедало раны, от беспомощности пополам с любовью. Кристиан попытался приоткрыть глаза, но помешала повязка. Мир, став незримым, почти изменился, утратил обычные очертания, чувства, блеклость став ярким и туманным — из него не хотелось возвращаться и Легрэ снова сменил темп на медленный. "Черт... я не выдержу дольше".

А Луис под ним, взмокший и горячий дрожал от невыносимого, животного желания. которое дарил Кристиан. Соображать юноша больше был не в состоянии. Его член наливался болью. Его не сдерживало больше воспитание, а вела прихоть Фернандо, который затеял игру, и тягучее соитие с Легрэ.

Король жестко провел пальцем по губам Кристиана, также как некоторое время назад делал с Луисом. Поцеловать? Рано еще... Отойдя к камину, он постоял там пару минут, дав барону время начать ждать, нервничать или бояться. Вернулся он обратно с зажженной свечой. Первая капля воска упала на поясницу Легрэ, вторая чуть выше, и дальше, дальше... Фернандо опять чертил свое желание болью.

Кристиан слабо дернулся и застонал словно напоказ, выгнулся назад. "Фернандо... Фернандо, по ранам" — лицо исказила почти безумная счастливая улыбка.

С завязанными глазами, подчиняющийся, Легрэ словно представал перед Луисом совсем иным существом. Юноша мог бы недоумевать, если бы его не разрывало самого теперь вожделение. Фернандо? Ты мне доказываешь что-то? Сдерживать себя... Хмуриться и приглушенно постанывать, сжимая губы. Луис закрыл глаза — не видеть. Странный сумасшедший сон перед неизвестностью. Выиграли? Можно ли утверждать сейчас? Сорванное вновь дыхание. Веревки натянутые до предела, ранящие кожу.

Король ловил желание, движения Кристиана. Еще чуть-чуть. Рукой он опять жестко, крепко ухватил его за плечи, прижал к себе и подул на спину. Небольшое дуновение принесло ненадолго облегчение ране от кинжала. И сверху тут же упала капля горячего воска. Легрэ судорожно дернулся, но Фернандо продолжал его удерживать. Капли падали одна за другой, без перерыва, нарастающей болью. Король держал уже беспрерывно дрожащее тело и ждал крика.

Ломаться у Легрэ давно не было ни сил, ни желания, и он кричал — прерывисто и тяжело дыша, снова до боли сжимая ладони Луиса в своих. Но как бы он не был измучен, он не собирался говорить Фернандо то, что бы открыло путь к его душе...Не сейчас. Не теперь.

Что-то звериное, сумасшедшее появилось в крике Кристиана. Луис пытался сдерживать свои инстинкты, но теперь его наслаждение собственное, мешалось с его же болью и болью Кристиана.

Король загасил и отбросил свечу. Теперь пора. Держа за горло, он нежно поцеловал в истерзанные губы и спокойно сказал:

— Говори. Тебе же немного еще нужно, Кристиан. Говори.

— Нет, — Легрэ изо всех сил старался не отвечать на поцелуй, хотя ему очень хотелось. — Нет... Я не могу.

Луис слышал диалог через пелену. Сопроивление Кристиана. боль, что становилась сильнее... Пожалуйста, скажи... Скажи ему!Слезы текли по лицу юноши...

— Кристиан, — протянул Фернандо, еще раз нежно пробежавшись языком по его губам. Потянув прочь повязку, он всмотрелся в полубезумную синь. — Вижу. Немного. Говори. — Губы опять начали дарить ласку.

— Ты не поймешь... — одними губами прошептал Легрэ. — Нет.

— Кристиан, — продолжая целовать, король потянулся и отколупнул кусочек воска, прилипший к ране на спине Легрэ.

— Хватит! Пожалуйста, Фернандо, — взмолился Луис, почувствовав, как дернулся Легрэ от очередной боли. — Прекрати...

Легрэ трясло в странной долгой острой муке, но голос Луиса спасал его от окончательного падения.

— Не сейчас... Наедине... — прошептал он и ответил на поцелуй слишком отчаянно, а напоследок сильно и до крови прикусил Фернандо губу.

Король облизнул губу и медленно нехорошо улыбнулся. Потянул за фиолетовую ленту, отвязывая Кристиана от Луиса. Связав мужчине запястья, он велел:

— На колени, — и слегка помог ему распрямиться и сесть. Наклонившись к мальчику, нежно поцеловал его и прошептал:

— Скоро, милый.

Встав с кровати, он резко дернул Легрэ за связанные руки вверх. Тот закричал от боли, прокатившейся во всем ранам. Со спины упали несколько кусочков воска, окрашенные красным. Король потянул мужчину еще выше и, перекинув ленту через перекладину полога, привязал Кристиана к нему.

Повернувшись к мальчику, аккуратно коснулся его напряженного члена. Услышав всхлип боли, размотал шнурок и тихонечко лизнул головку.

Луис вскрикнул, его затопило желание отдаться без остатка. Ему было невыносимо. Он подчинился вновь. И вскоре зашелся в диком крике, чтобы задергаться в веревках, как маленький мотылек в предсмертной агонии.

Тяжело дыша, Кристиан прислушивался к происходящему, ноги едва не подкашивались от усталости, но ему приходилось стоять и ждать, когда Фернандо либо отвяжет его, либо продолжить. А еще хотелось увидеть лицо Луиса, его голубые глаза, его связанные руки.

Король проверил веревки на ногах и руках мальчика — еще можно не развязывать. Жадный, пробуждающий поцелуй:

— Как ты, мальчик мой?

— Фернандо, развяжи... Хватит... Прошу... — Тело, раскрытое и такое доступное. Глаза, полные чуть потушенного пожара.

— Пока рано, милый, пока рано, — король ласково погладил юношу по щеке. Подтянул к себе подушки и устроил Луиса так, чтобы он мог видеть лицо своего вассала. — Смотри, мальчик мой. Я же обещал и тебе сюрприз.

Встав рядом с Легрэ, опять жестко взял его за горло и чуть поднял голову.

— Кристиан, ты тоже смотри. Любишь же, раз пошел за ним в огонь и воду?

И чуть сильнее сжал пальцы.

Легрэ инстинктивно попытался поглубже вздохнуть и не смог — получился только сип. Пальцы обхватили ткань его оков, сжались до белизны.

— Люблю, — прошептал он, глядя в глаза юноши.

Тот отвел взгляд. Договор. Заключен договор... Паника. Вода стала подниматься вверх. Себастьян заключал договор с Луисом тоже. Фернандо мучит Кристиана, потому что юноша не готов... Пальчики сжались в кулаки. Щеки заалели...

— Луис, смотри, — голос короля хлестко ударил по юноше. Рука Фернандо заскользила по горлу Легрэ. Со стороны казалось, что он просто легко гладит и отпускает. "Не разочаруй любимого", — ядовитый шепот короля перекликался с движениями его руки. — "Меня ты сегодня не разочаровал". Короткие поцелуи Фернандо со стороны тоже могли бы показаться нежными, если бы не забирали у барона воздух, которого ему и так не хватало. Второй рукой король обхватил член Кристиана.

— Нет, — Луис отвернулся, вернее отвел взгляд к потолку, где танцевали тени от огня. Ему было страшно и неуютно. Он думал, что готов, что может, что... Все сначала... Юноша вдруг осознал, что... перестает понимать, что его запреты хотят разрушить. Смотреть — стыдно. А быть здесь? А чувствовать... Разве можно испытывать столько сразу противоположных эмоций — на грани, таких колких и совершенно не называемых.

— Луис, смотри. Иначе Легрэ сейчас будет очень плохо, — ровным голосом откликнулся Фернандо. Его рука замерла на горле Кристиана.

— Хорошо... — заставить себя вновь посмотреть, замереть в своей паутине, наблюдая за пауком. — Хорошо, Фернандо.

Для Легрэ все изменилось — образ юноши поплыл перед глазами и в мыслях чужой голос спросил: "От чего он так несчастен?". Кристиан хотел позвать, но волны блаженства захлестывали его с головой, и чем меньше становилось воздуха, тем ярче разжигалось желание. Глаза в глаза, губы кривятся в безумном счастливом оскале и растрепанный измученный Легрэ, сейчас как никогда напоминает демона. Он из последних сил ухватился за ткань и стал толкаться навстречу руке Фернандо.

Последний, вытягивающий душу поцелуй, и король переместился за спину Кристиана, лишь на секунду отпустив его. Нужно чтобы мальчику было видно лицо его любимого, его движения, его странное, такое болезненное, но такое мучительно-сладкое состояние. Короткий поцелуй-укус в шею, чтобы на мгновение вырвать Легрэ из наступающего моря ласкающего удовольствия, и тут же, сразу же погрузить в экстаз бурной разрядки.

Тело Кристиана содрогнулось будто от удара, глаза закрылись, вязкое белое семя пролилось на пальцы Фернандо, на белые простыни. В последний раз хрипло втянув воздух, Легрэ замер. В ушах у него звенело и теперь даже боль с спине была желанной.

— Фернандо, — прошептали губы так, как только можно объясниться в любви. Кристиан откинул голову на плечо короля и счастливо улыбнулся.

Мурашки пробежали по рукам Луиса. Кристиан был таким красивым, словно и не он вовсе, а кто-то абсолютно незнакомый — древний бог с Олимпа. Им можно было просто любоваться, просто наслаждаться его необыкновенным волшебством — телом, в котором столько буйства и столько открытости. Юноша перевел взгляд на Фернандо. Его темный демон безмолвно спрашивал, опять что-то в нем высматривал.

Король слегка улыбнулся, видя такую реакцию мальчика. Притянув к себе Легрэ за талию, он покрыл нежными поцелуями шею — открытую, буквально призывающую это сделать. Поцелуй в угол рта, дальше он дотянуться не смог, не сделав Кристиану больно. И прошептал на ухо:

— Говори, — и с небольшой улыбкой повторил то, чем мужчина его пытался раззадорить и в этот раз, и в прошлый, — нежный.

Не развязать сейчас Кристиана было немножко жестоко, но пока не схлынет экстаз, он особого неудобства не будет чувствовать.

Легрэ открыл глаза и сонно взглянул в потолок. Он молчал, кусая губы, потом повернул голову и поцеловал короля, как смог.

— Тебя ждет Луис, — тихо сказал он. — Я не смогу...

Фернандо поцокал языком.

— Ну зачем же ты заставляешь тогда мальчика ждать?

— Развяжи меня, — попросил Кристиан.

— А если нет? — король улыбнулся в шею Легрэ, и коснулся рукой стянутых лентой запястий мужчины.

Дикая улыбка, кажется промелькнула тогда на лице Феранандо, или Луису только показалось... Нет, они улыбались друг другу, говоря не словами, а языком тел. И напоминали теперь два пламени, что соединились в одно. Коснись, и сгоришь без остатка. Юноша не слышал спора. Такое бывает, когда видишь, осязаешь, но происходящее окрашено цветами близости. И тогда объяснений не требуется.

— Если нет, — усмехнулся Легрэ, — я тогда поучусь уважать твое мнение.

Кристиан очень серьезно взглянул в глаза короля и почти сразу отвел взгляд, отвернулся. Он все еще пытался отдышаться, но отчего-то не мог.

— Опять игра? — Фернандо передвинулся так, чтобы быть лицом к мужчине, продолжая его придерживать. — Кристиан, ты же знаешь, тебе сейчас плохо будет.

Он провел пальцами по скуле барона, и, прижав к себе, принялся одной рукой распутывать ленту — если не держать, Лэгре просто упадет, итак держится только потому, что подвешен.

Кристиан стиснул зубы, глубоко вздохнул, что-то с трудом перебарывая в себе. Да, он хотел вывести Фернандо, но сейчас не знал: стоит ли делать это при Луисе.

— Потом. — Легрэ положил руки на плечи короля и, оседая на постель, успел поцелуем коснуться плеча. — Потом будет обязательно. — Кристиан улыбнулся юноше так скоро, точно пытался сбежать от обличающего жгучего взгляда короля. — Луис, скажи, тебе понравилось то, что ты увидел?

— Видел... — Луис вновь отвел взгляд. Видел страсть, видел пламя, видел жар и сияние плоти, в которой нет масок и нет обмана. Короля, полного желания. Кристиана, отвечающего неистовством. Не игру, а любовь... Юноша быстро отвел взгляд. — Развяжи меня, Фернандо.

— Нет, — спокойно ответил король, помогая улечься Легрэ рядом с юношей. — Я же сказал, милый, рано.

С грацией голодного хищника повернувшись к Луису, Фернандо навис над ним и продолжил, улыбаясь:

— И ты не ответил на вопрос, мальчик мой.

— Я не знаю, на какой, — жар короля, словно тот и сам огонь в пламени, обжигал нервы. Юноша потянулся, чтобы поцеловать своего темного демона. — Ответь сам.

— Нет, милый, — король слегка коснулся губ юноши, неласково, почти равнодушно, хотя хотелось в тот момент совсем другого. — Вопрос был — тебе понравилось?

Рукой он аккуратно провел по волосам Луиса, а перед глазами проносились картины божественного лица его мальчика во время ласк, все больше и больше заполняя лавой желания.

Подцепив пальцем веревку на запястьях юноши, Кристиан тем временем совмещал отдых и невинные ласки — он притянул руки Луиса к своим губам и нежно целовал пальцы.

— Да, — выдохнул тихо юноша. Кристиан и ты... красивее только в ночной тишине ветви деревьев, когда через них пробивается луна. Красивее лишь восходы, если ты неожиданно проснулся и смотришь через толстое стекло на морозную даль. В своей природе не можете не нравиться — вы словно стихии, что сошлись в битве любви, не желая друг другу проигрывать. Небрежно убивающие друг друга, а потом заставляющие подниматься противника, чтобы вновь начать танец... Раз за разом то сдаваясь, то побеждая... — Да, понравилось.

В ответ на тихий шепот мальчика Фернандо поцеловал его, страстно и нежно, сладко и жарко, как самого желанного на свете. Чтобы показать, как Луис ему нужен и важен.

— Милый, хотел бы оказаться на месте Кристиана?

Луис отрицательно покачал головой. Он уже был на чужом месте. И все чуть не привело его к гибели — за многое, полученное при общении с отцом, с Себастьяном, который воспитал юношу, превращая его в изгоя, в преступника с манерами аристократа, пришлось расплачиваться.

— Нет, — отозвался Луис уже холодно и дернул пальцы от Легрэ. — Это был плохой вопрос.

— А по-моему, замечательный был вопрос, мне понравился твой ответ, — усмехнулся король. — И я тебе уже говорил — не бывает честно или нечестно в любви. Когда любишь, можно многое сделать такого, о чем раньше и не подозревал, правда?

Фернандо лукаво взглянул на Легрэ.

— Знаешь, милый, — продолжил он задумчиво, поднеся к губам руки мальчика и целуя. — Ты похож сейчас на легкий весенний ручеек, который превращается в полноводную реку. Она может быть спокойной, неторопливой. Но если ее берега сузить, но она становится неукротимой в своей ярости и может разрушить все вокруг. В северных странах, когда лед и снег полностью сковывают реку, просыпаясь весной, река ломает всю броню, которую на нее наложила зима. — Король продолжал вроде бы задумчиво целовать руки юноши, и начал второй рукой гладить его бедро. — Она тоже неукротима в своем желании. А сейчас как раз весна. Жаль ты не был на севере, ты бы понял, о чем я говорю.

— Я жил на севере... — юноша отзывчиво принимал ласку. Вместе с недоверием, которое отгораживало его от обоих любовников, в сердце горело первой любовью сердце. Луис не ведал, как правильно можно любить, но сознавал, что испытывать чувства к двум братьям... Как у него так получилось? Как он мог вот так — разорвать льды своей маленькой речки, чтобы сейчас ранить душу об осколки. Фернандо прав. А его губы и его поглаживания так желанны.

Поглядывая на Фернандо с Луисом задумчивым взглядом, Кристиан тем временем поднялся и проверил, не слишком ли перетянули веревки кровоток в ногах юноши. У них с королем еще было немного времени — полчаса, потом Легрэ будет торопиться освободить свою жертву, чтобы не нанести ей серьезного вреда.

— На севере?... Занятно. Чего мы еще о тебе не знаем? — Кристиан улегся сбоку от юноши, животом на постель и, мягко улыбнувшись, взглянул в его глаза. — Когда река в гневе, она может все снести на своем пути, Луис... Доверие. Нежность. Любовь. Мне казалось мы прошли долгий и трудный путь ко всему этому, а сейчас ты снова закрываешься, будто хочешь остаться один... Это похоже на быструю воду, которая в результате сломает все. Подумай хорошо над тем, стоит ли продолжать то, чего тебе сейчас больше всего хочется? Тебе страшно, но король не твой отец, или кто он там тебе, а наш договор с Фернандо — больше условность, необходимая для того, чтобы быть с тобой и друг с другом.

— Я тоже хочу быть с вами, — пальцы провели по скуле Фернандо, следуя за его поцелуями и продолжая их. Ласки короля, слишком откровенные, бесстыдные по внутренней стороне бедра, касания Кристиана, что проверял узлы... — Вы не спрашивали, откуда я, — Луис отвернул голову к камину. Пламя в очаге становилось то оранжевым, то вспыхивало синим, то метало алые искры вверх. Легкий стон сорвался с губ, увлажненных беспокойством от близости. Следя за движениями пальцев Фернандо, юноша заговорил очень тихо, словно его могли услышать за толстыми стенами: — Я путешествовал... с табором... Я жил с цыганами, почти до семи лет, пока отец не купил меня... Себастьян внушал мне, что я похищенный герцог. В детстве я верил в эту сказку.

Кристиан переглянулся с Фернандо, а потом легко стал поглаживать рукой грудь юноши.

— Как ты узнал, что ты не герцог?

Луис втянул воздух с шумом, его ноздри задрожали.

— Мне все намекали, всегда намекали... — забормотал, почти не чувствуя нежности и даже начиная опасаться ее. — Каждый слуга, челядь, стража... Все знали, кроме меня... Мои ненастоящие более взрослые сестрицы... Двоюродные сестрицы, что приезжали в фамильное гнездо, наряжали меня девицей, называли шутом гороховым. А герцог Сильвурсонни — он был заодно с падре Ксанте... Хватит! Прошу... умоляю... — холодная слеза застыла в уголке глаза Луиса.

Он видел в своей жизни гораздо больше, чем собирался рассказывать тем, с кем лежал в одной кровати. С тех пор, как в город пришла инквизиция, с тех пор, как отец, благодетель Ксанте, взял мальчика под крыло, тот рос под железным деревом не просто страха, невыносимого ужаса. Почти в первую неделю Луис оказался втянут в страшную историю с герцогом Сильвурсонни старшим. Падре привез с собой письмо от короля, по которому неверному и плохому вассалу, который якобы выкинул собственного сына, следовало произвести казнь через лишение глаз. Накаленное докрасна железо проводилось много раз мимо кричащего от ужаса связанного Сильвурсонни старшего, которого держали двое, а третий производил ужасающее действо. Ксанте объяснял крики Луису как демонов, изгоняемых теперь из тела мужчины — ведь человек создан для подчинения Церкви и власти, и разве не главное — чтобы попавшийся родитель не отказывался от собственного чада...

Да, с тех пор слепой, с вскипевшими и сгоревшими глазами герцог всегда подчинялся каждому слову Ксанте, а Луис даже кашлянуть боялся, если стоял на коленях, когда молился, он слова боялся проронить, когда в городе прилюдно или скрытно проводились казни, на которые падре заставлял смотреть дабы мальчик понимал, каково может быть наказание.

Страшный Фернандо? Детский лепет... Или скрывает что-то похуже? Луис видел, как сажали на маленькой площади на "испанскую лошадь" молодую женщину, объявленную ведьмой за то, что она принимала роды безо всякого благословения. Треугольник острым ребром кверху сразу врезался в изможденное тело. К щиколоткам привязали грузы. Жертва кусала губы, извивалась, кричала, а толпа... она ничего не делала. Через несколько часов по скамье потекла кровь. А еще через несколько — острый угол прошил внутренности.

Луис опять тонул в черных глазах короля. Переводил взгляд на Кристиана. Видели ли вы, как казнят тех, кто выбирает своим путем мужеложество? Нет... губы чуть дрогнули от новых поцелуев. Их подвешивают кверху ногами в подвале. Палач медленно опускает острую пилу, что постепенно начинает разрезать тело пополам. И жертва жива до тех пор, пока... Луис облизнул испуганно губы, вспоминая, как кровь течет на каменный пол старой темницы... пока не достигает середины живота.

А узкие темницы? Холодные подземелья ближе к северу. Такие маленькие, что в них можно замерзнуть за несколько часов. Помнится, за плохой почерк, Ксанте запер нерадивого мальчишку всего на полчаса в каменной кишке. Луис зря пытался согреться, зря плакал, видя на камнях кровь и следы чужих ногтей... Зря закрывал уши от лая собак внизу за решеткой — туда, наверняка сбрасывали трупы.

Знаете про боль? Про кошмары? Нет. Одной провинившейся горожанке, что позволила себе поцеловать булочника ревнивый муж устроил растерзание с веления Церкви. На несчастную прелюдно надели "испанского паука", раскаленного докрасна и полностью удалили груди. Толпа мужчин, что присутствовали на казни, была весьма довольны. Но еще хуже были казни крестьян, недобравших оброк. Их засовывали попросту в бочки, в которые забивали внутрь гвозди, и катали по улицам до тех пор, пока с тех вживую не сдиралась вся кожа и мясо. За мелкие провинности Ксанте распоряжался лишать ушей или подрезать язык. Смертная казнь? О, это было мягким наказанием... Слишком мягким... Рассказть вам? Что рассказать? Луис падал в бездну...

— Успокойся, милый, — Фернандо опять закинул руки мальчика наверх и нежно поцеловал. — Что хватит? Что хватит, мальчик мой?

Опять Луис закрывался, уходил в свой мир, мир в котором ему не место. Король держал мальчика за руки и прижимал к себе, но так, что тот чувствовал тепло и силу, которая не только подчиняет, но и дает поддержку. На которую можно опереться, довериться, а не только бояться.

Юноша закрыл глаза, окунаясь в жар. Такой же была ледяная вода полыньи, в которую он нырнул. Обжигала, казалась его отчаянием, как теперь жар Фернандо видился холодом. Возможно, король и сам пытает тех, кто перед ним провинился... Губы поцеловали щеку, пробегая негой и ответным теплом. Немного ласки среди тьмы. Как ты будешь казнить? Предателей... Тех, кто задумал заговор? Щипцами вырывать мясо — из тела, из щиколоток. Надрезать плечи бедра? Привязывать и четвертовать?

Юноша потерся щекой... Ты хочешь мучить меня? Пытать?

— Покажи свою боль, — спросил у Фернандо. — За Кристиана... Что ты хотел с ним сделать еще вместо меня?

— Мою? — болезненно улыбнулся король. — Или ту, что я хочу подарить тебе? Маленький, ты не понял — Кристиану я даю то, что ему подойдет. То, что он может принять. Тебе... Посмотри на меня, милый. Неужели ты правда думаешь, что я хочу только сделать тебе больно?

— Я не знаю, — ресницы дрогнули, взгляд вновь скользнул по королю. Хотелось запутаться пальцами в его волосах, хотелось... Луис прижимался к мужчине всем телом, чувствовал ароматы, смешанные в одно.— Скажи.

— Луис, — Легрэ огладил живот юноши, провел пальцами по линии волос, по члену. — Я уже говорил тебе, что удовольствие можно получать от боли. Когда любишь — принимаешь многое. Мне было сейчас очень хорошо с Фернандо. Мои крики и страдания сбили тебя с толку и ты сделал неправильные выводы. Мне давно не было так хорошо, как рядом с тобой, как рядом с Фернандо. Мы словно одно целое. Фернандо просто дает тебе то, что приносит тебе удовольствие, и не больше этого. Безусловно, у него есть свои потребности и желания, возможно такие, к которым ты пока не готов, но Фернандо не стал бы принуждать тебя к тому, к чему бы не видел в тебе тяги. То, что сегодня делают здесь с тобой в этой постели, тебе нравится. То, что Фернандо делал со мной, не смотря ни на что, нравится нам обоим. Подумай над этим.

Луис повернулся чуть к Легрэ, все еще прижимаясь к королю. Его глаза — не синие озера, не синее небо, не синие реки — огромный и бушующий океан — бушевали сомнениями и нежностью. Юноша смотрел на Кристиана. И старался скрыть улыбку, за которой пряталось воспоминание о той первой ночи — ты ведь хотел, чтобы я тебя ненавидел. Не сделал бы ничего? Зачем же ты врешь? Хочешь, чтобы я... и так тебе доверился тогда. Поцелуй в висок Фернандо. Шепот, исходящий от самого ангела: — Ты хочешь сделать мне сладко, себе — сладко, нам... — обжигающее новое желание, смешанное с воспоминаниями.

— Хочу... — король чувствовал, как он опять погружается в безумное состояние странного осознания мира. — Но... — он чуть отпустил мальчика. Пробежался пальцами по телу, по совершенным, широко разведенным бедрам. В голову толкнулось воспоминание о синяках и кровоподтеках на них, когда он в первый раз познал мальчика на вкус. Дьявол... Фернандо припал поцелуем к внутренней поверхности бедра мальчика. Мало, как же мало...

Кристиан сел на пятки в изголовье Луиса так, что голова юноши оказалась между его колен, и выжидательно взглянул на короля. Он понимал это чувство, знал, что недоговаривают именно тогда, когда не знают, как быть. Бессилие, боль, почти отчаяние. Хочется, чтобы не просто услышали, но поняли, помогли, слились в одном стремлении. Сможет ли Луис когда-нибудь дать Фернандо то, что он так жаждет получить? Нет, не власть над его телом, не любовь и душу, а гармонию отношений. Легрэ со вздохом погладил юношу по волосам и ласково улыбнулся ему.

— Поцелуй меня, — юноша удержал Кристиана взглядом, ловя каждое его движение и одновременно плавясь под руками и губами короля. Он хотел близости сейчас... Пока они рядом, пока принадлежат друг другу. Сладкий стон от нового поцелуя сорвался колокольчиком с полуоткрытых губ.

Фернандо смотрел на Луиса и Кристиана и молчал. И думал, что если бы его сейчас кто-нибудь спросил, что он чувствует, то тот час бы оказался на тюремном этаже. Король еще раз осмотрел комнату. На минуту покинув своих любовников, вернулся с флаконом масла. Оно почему-то было или, по крайней мере, казалось прохладным. Щедро плеснув между ягодиц мальчика, которому уже сегодня досталось, масла, Фернандо принялся крайне нежно массировать анус юноши, чуть проникая пальцами внутрь. Одновременно опять начал целовать, слегка покусывая, его бедра.

— Луис, давай немного расслабимся, — предложил Кристиан, кладя руки юноши на свою уже возбужденную плоть. — Мне кажется, ты немного устал от серьезных разговоров. Ноги не сильно затекли?

— Нет, — дрожь прокатилась к ногам. пальцы обхватили плоть мужчины. Новое дрожание от проникновений Фернандо. Ближе... склонись... Еще ближе, умолял беззвучно Луис. он хотел вобрать в рот член Легрэ, ощутить его вкус. Дернулся от пальцев внутри, раздвигающих мышцы, еще готовые принимать страсть. — Пожалуйста...

Просьба мальчика была как последняя капля, сносящая плотину. Король скинул с себя рубашку и шоссы. "Сладко". Мышцы болезненно дернулись. Он нежно погладил лодыжки мальчика с уже ярко видимыми, красными следами под веревками. Короткий поцелуй, как можно ближе к ним.

Фернандо одним слитным движением вошел в юношу. Положив руку ему на горло и чуть сжал, всмотрелся черными глазами в лазурь. Будет страх или нет?

Яростный вскрик — и вот уже Луис вжат в матрас телом короля, заполнен им, как жаром, в животе похоть правит бал. Желание бьется в открытом сердце. А глаза Фернандо так черы и безумны, движения — первые его толчки жадны и яростны. Юноша откинул голову назад, чтобы коснуться губами головки члнеа Кристиана, тот потянулся ближе, позволяя водить по головке языком.

Кристиан осторожно толкался бедрами навстречу горячим влажным губам юноши. Держа свое тело навесу, он наслаждался прикосновениями Луиса, осыпал его грудь, живот поцелуями, смещаясь дальше, и в конце концов вобрал его член в рот — осторожно и без напора стал ласкать языком.

Луис видел тело Кристиана как будто впервые. Словно скала над бурным морем, словно твердыня, закрывающая от всевидящего неба. Рельеф мышц на животе, его животная сила, которая теперь толкалась в рот. Луис даже кричать не мог, лишь мычал каждый раз, когда вбирал губами член, лишь дрожал от того, что в нем яростно двигается король, лишь плакал от того, как уже губы Легрэ играют с его естеством.

Фернандо терял власть надо собой от того, как было прекрасно то, что он видел и чувствовал. Безжалостно терзая юношу, он вдруг вцепился рукой в волосы Кристиана, то ли притягивая его, то ли принуждая двигаться еще сильнее.

Легрэ не возражал, но и не терял головы — стараясь следить за тем, чтобы Луис не задохнулся, он плавно двигал бедрами, иногда совсем выскальзывая изо рта юноши, а после возвращаясь. Кристиан позволял Фернандо контролировать темп и направлять.

Юноша словно оказался в перевернутом и гротескном мире, где его тело существует отдельно от сознания. И тело это волшебным образом изменяется с помощью других тел, перетекая и горя, словно руда у алхимика, что однажды становится золотом.

Безумие такого соития не могло продолжаться долго. Оно освобождало в Фернандо слишком много спрятанного, захороненного, и тело, сознание, душа стремились вернуться обратно единственным доступным им способом. И очень скоро король почувствовал, что скоро кончит. В этот момент он резко дернул Кристиана за волосы вверх и впился в него поцелуем. Крик боли, невольные конвульсии тела мальчика, вкус Легрэ и Луиса — Фернандо застонал, изливаясь в юношу.

— Я люблю тебя, — сбивчиво прошептал Кристиан в губы короля, и слегка оттолкнув от себя Фернандо, отстранился. Он даже мельком не взглянул в карие глаза, будто боялся увидеть в них ответ. Легрэ просто отодвинулся назад и, целуя юношу в губы, рукой довел себя до оргазма.

Через невероятное сопротивление разума, еще рисующего кровавые картинки, через свои страхи Луис открылся своему восторгу. Он слышал признание Кристиана, и от этого ... или потому что чувствовал слишком сильно, сейчас, именно в это мгновение ощутил, как душу охватывает рай, а самого его уносит... Это было великолепная и безумная радость от близости. Луис даже забыл, что еще связан и просто летел.

Фернандо молча смотрел на Кристиана, а потом вдруг протянул руку и пальцем мазнул по испачканной семенем руке мужчины. Не отрывая спокойного взгляда черных глаз от Легрэ, медленно облизал палец и усмехнулся. После этого начал сноровисто развязывать Луиса.Юноша чувствовал, как кровь начинает бежать по ногам, колоть иголками, как их растирают горячие ладони короля. Слабость была такой сильной и такой выматывающей.

Кристиан сделал вид, что не предал никакого значения действиям Фернандо. С него было достаточно и без усмешек. Легрэ вообще не понимал, что на него нашло, что побудило сказать королю такую глупость, ведь это была ложь. Легрэ не мог за такое короткое время полюбить двоих — такого не бывает! Он вообще в любовь не верил и не понимал, почему сейчас так мерзко на душе. Что-то сильно изменилось в нем самом за последние дни, но как бы там ни было, он не должен был так вот запросто говорить Фернандо о любви. Тряхнув головой, Легрэ улыбнулся Луису.

— Как себя чувствуешь... свободным?

— Лучше чем связанным, — юноша старался не совершать резких движений, в нем еще жила тягучая странная боль. Внутренности от проникновений сжимались, в животе царствовал хаос.

— Легрэ, — король коснулся плеча мужчины, — здесь чем обработать раны? Луиса и твои? — рука ласково сжалась.

— Корзина в углу стоит. Там есть бальзам. В серебряной коробочке, — сухо отозвался Легрэ, разматывая запястья юноши и растирая покрасневшую кожу.

Луис не сводил с Кристиана сверкающих глаз. И молчал. И... хотел бы спросить, но не при Фернандо. Не теперь... Хотел бы спросить — очень.

Король встал с кровати и вместо того, чтобы достать бальзам, поднял голову Кристиана за подбородок и спросил, внимательно ловя любые изменения в его лице и глазах:

— Легрэ, зачем?

Не понимаю о чем ты, — Кристиан мягко отстранился от пальцев короля и отвел взгляд.

Конечно, как бывает стыдно за свои излишние эмоции... Луис растерянно озирался и спустил ноги с кровати, чтобы теперь сидеть, чуть покачиваясь и пытаясь привести мысли в порядок. Он попытался встать, но ноги были словно ватные и не слушались.

— Луис, ложись, — Фернандо мягко толкнул юношу на кровать. — Тебе пока рано вставать, да и смазать следы от веревок нужно.

Все это время он не отрывал взгляда от Кристана.

— Легрэ, — Фернандо опять жестко повернул к себе голову мужчины. — Зачем?

— Я дурь сказал, — выдохнул Кристиан. — Не знаю зачем. Не помню. Забудь об этом. И я забуду.

— Пожалуйста, — забормотал юноша, — что случилось опять? Ты не веришь, что он тебя любит? — Луис сглотнул. — Так в постели... — воспоминание о том, как Легрэ заявил, что всякий в кровати в любви признается мелькнуло молнией, — почти каждый болтает лишнее.

Фернандо отпустил мужчину и с разворота ударил по лицу с такой силой, что тот упал на кровать. Ноздри короля бешено раздувались. Как рык раненого зверя раздались слова:

— Правду! Я же... — он с трудом проглотил все следующие слова. Фернандо прикусил руку до крови. Боль очистит разум, и плевать что увидят!

— Не надо, за что? — Луиса затрясло всего от страха, он отпрянул к стене, глаза стали темными и безумными. Головой он ударился о камни и ногти полоснули по стене так, что содрались, поломались, окрасились кровью

Тяжело дыша, Легрэ смерил короля злым взглядом, и было ясно, что говорить он не собирается. Не сводя с Фернандо глаз, он дотянулся рукой до колена юноши и успокаивающе погладил.

— Все в порядке, Луис... — вполголоса сказал он. — Налей-ка Фернандо вина лучше. Все в порядке.

Юноша отрицательно покрутил головой, хотя Легрэ и не видел сейчас его взгляда. Он весь дрожал. И теперь эйфория сменилась внезапно неуправляемым безумием. Подбираясь, собираясь в комок, Луис спрятался в коленях и теперь что-то тихо бормотал.

Кинув взгляд на мальчика, Фернандо подхватил со стола бокал, быстро плеснул в него вина и через пару секунд прижимал к себе юношу, пытаясь напоить.

— Легрэ, — разъяренное шипение действовало лучше всяких слов, — помочь можешь?

А в чуть прояснившемся сознании бились последние слова Луиса. "В постели почти каждый болтает лишнее". Значит, так мальчик воспринимает все, что он ему говорил? И про... Дьявол!

Фернандо полностью сосредоточился на том, чтобы привести Луиса в сознание, выбросив все мысли из головы.

Кристиан перехватил Луиса за плечи и они вдвоем почти силком напоили юношу вином.

— Успокойся, — уговаривал Легрэ, прижимая к себе мальчика, — все хорошо... Ничего такого не произошло. Все в порядке, слышишь?

: — Пустите меня, — тихо только смог бормотать юноша. — Хочу выйти... Дайте мне выйти...

— Тише, милый, тише, прости меня, маленький, не нужно, — король шептал на ухо мальчика, лежащего в кольце рук двух мужчин. — Успокойся, милый. — Нежные поцелуи покрывали лицо юноши.

Луис отвернулся и спрятал лицо в груди Кристиана.

Легрэ прикрыл глаза. Ему хотелось спросить, что было с Фернандо и почему это так напугало мальчика, но он понимал, что сейчас не время. Кристиану захотелось отмотать время назад, в тот день, когда он впервые прижал Луиса к холодной стене и... не сделать этого. Спина болела, плечо, теперь и щека, даже сильнее, чем голова.

— Все хорошо, — Легрэ прижался губами к макушке Луиса и кивнул Фернандо, взглядом попросив обнять их обоих.

Король отпустил мальчика, придвинулся ближе и обхватил руками Кристиана, постаравшись не задеть раны. Он одновременно чувствовал тепло юноши и крепкие руки мужчины, нежно оберегающего такого хрупкого и ранимого герцога. Фернандо легко поцеловал Легрэ в разбитую щеку и спрятал горькую улыбку в волосах мальчика.

Кристиан сидел неподвижно, размышляя о случившемся. Он чувствовал запах Фернандо, его пряди, щекотавшие плечо, его тепло, и только сильнее стискивал зубы, проклиная себя за не вовремя сказанные слова. Связав Луиса, он хотел сделать Фернандо сюрприз... Что ж, сюрприз получился незабываемым.

Сердце Легрэ билось глухо и часто и, наверняка, мысли его были не очень веселыми, потому что... юноша всегда чувствовал, знал, когда он злится, как и король, который сейчас что-то говорил. Луис продолжал внутренне выставлять острые иголки, только они кололи все внутри. Юноша только повторял про себя: люблю, люблю, люблю...

— Легрэ, — Фернандо повернул лицо к мужчине и щекой мягко потерся о волосы мальчика. — Я тебе верю. Теперь ответь — ты сказал правду? — при всей внешней нелогичности, идиотизме вопроса, он знал, зачем спрашивает. И знал, что Кристиан помнит их последний разговор перед его отъездом из лагеря к Себастьяну.

Легрэ взглянул в глаза короля, и на лице бывшего помощника аббата отразилась тень упрека и насмешки.

— Если веришь, — сказал он, — зачем спрашиваешь? Все дело в Луисе... и только в нем, верно? Давай закончим этот разговор — он все равно бессмысленный.

— Нет, не в Луисе, — спокойно ответил Фернандо, продолжая смотреть на Кристиана. Постаравшись придвинуться чуть ближе, так чтобы еще лучше чувствовать руки барона, обнимающего мальчика , продолжил. — Уже нет.

Легрэ поджал губы и отвел взгляд. "Мало ты мне шрамов на теле оставил — еще на сердце хочешь? Ты мне уже ответил, Фернандо, усмешкой и пощечиной... Что ж, я все понял и на коленях стоять перед тобой я больше не буду! Можешь бить сколько угодно, но унижаться я больше не стану... даже ради Луиса, и будь, что будет".

— Поживем-увидим, — Кристиан едва улыбнулся королю, поднялся с постели и сходил за бальзамом. Он открыл серебряную коробочку и запустил пальцы в густую желтую мазь, резко пахнущую травами. — Раздвинь ему ноги, — попросил он Фернандо, — если сам не сможет...

Король помог Легрэ смазать все раны Луиса. Приятная прохлада мази убирала боль мальчика, принося облегчение. Фернандо в который раз пожалел, что нет ничего подобного для души. Тихонько поцеловав юношу в щеку, уложил поудобнее на постели и стал молча одеваться. Затянув шнуровку на рукавах, он повернулся к мужчине:

— Кристиан, в следующий раз, когда решишь поиграться, делай это менее болезненно для меня.

Огонь, бушевавший внутри, выдавали только глаза.

— Повернись, тебе нужно смазать раны.

Король помог Легрэ смазать все раны Луиса. Приятная прохлада мази убирала боль мальчика, принося облегчение. Фернандо в который раз пожалел, что нет ничего подобного для души. Тихонько поцеловав юношу в щеку, уложил поудобнее на постели и стал молча одеваться. Затянув шнуровку на рукавах, он повернулся к мужчине:

— Кристиан, в следующий раз, когда решишь поиграться, делай это менее болезненно для меня.

Огонь, бушевавший внутри, выдавали только глаза.

— Повернись, тебе нужно смазать раны.

Луис слушал разговор отстраненно и не рагировал почти на мазь, которой Кристиан обрабатывал его синяки и сссадины и обильно смазывал самое интимное, Он все время отворачивался и чувствовал себя дико неловко. И от этих действий, и от диалога, который выдавал недоверие и даже некоторую жесткую позицию и Фернандо, и Легрэ. А теперь и вовсе, когда все принялись быстро собираться, запаниковал. Мира не найти.

Легрэ ничего не ответил, но был даже рад, что можно повернуться к Фернандо спиной. Пока король обрабатывал порезы, Кристиан думал, что зря так не вовремя признался в том, что и без того видно. Если бы Фернандо не насмехался над ним, если бы не разозлился, возможно, все было бы по-другому. Почему он разозлился? Легрэ предал себя, свои идеалы, первый раз в жизни открывшись вот так просто перед тем, кто ждал от него лишь подчинения и содействия, открылся по-настоящему — и получил... Кристиан устало провел ладонью по лицу и подумал с глухой тоской, что ему все равно. Он нужен Фернандо для того, чтобы контролировать Луиса, а ради цели чего не сделаешь и не наговоришь. Любовь доказывают делами... След от пощечины, казалось, вьелся в кожу, и Легрэ знал — этого он Фернандо не сможет простить.

— Я... могу... спросить? — Луис ухватился за рукав Фернандо. — Ты сказал, что любишь меня... — вопросительный черный взгляд в ответ пугал своей яростью недоверчивости. Юношу трясло от того, что он пока не может точно объяснить, что именно его беспокоит. — Это ты отправил ко мне поговорить падре Ксанте?

— Да, я, — спокойно ответил король и провел рукой по плечу Кристиана. — Легре, повернись, нужно смазать лицо.

"Твои прикосновения для меня сейчас хуже адова пламени" — подумал Легрэ, но послушно повернулся — накалять ситуацию было опасно, да и не нужно.

— Я, наверное, буду выглядеть сейчас очень глупо. — сглотнул Луис. — Я хотел спросить об этом у Кристиана наедине, без тебя. — Он вновь посмотрел на пламя, которое волшебным образом преображало келью. — Я не знаю, что бы он мне ответил. Но падре... я не всегда его узнавал в последние два месяца. Он словно одержимый. И шрам... У него стал появляться шрам на руке. Наверное, это сумасшествие... Кристиан, у отца до приезда сюда никогда не было шрама.

Рука Фернандо, аккуратно смазывающего разбитую щеку Легрэ, дрогнула. Стал появляться шрам? И только по приезде сюда? И чудесное превращение аббата в падре Ксанте... Через секунду король стоял чуть сбоку Кристиана и в горло мужчины упиралась дага, проколов кожу. Раскрытые вспомогательные лезвия легко могли пресечь любую попытку двинуться в сторону Фернандо. Он второй рукой прикрыл мальчика.

— Луис, быстро, за меня. — И горький взгляд на Кристиана. — Любовь самый хороший поводок, да, братец? А я ведь поверил... Как последний дурак... Кого из нас ты предал? Луиса, меня, Себастьяна или Ксанте? — ад смотрел пустыми глазницами костров, дьявол улыбался. Опять будет все, как было, как бы глупый хозяин не хотел другого, не сопротивлялся.

— Что... что не так? — юноша чуть ли плакал. — Ты в чем-то Кристиана подозреваешь?

— Всех. — Кристиан взглянул на Фернандо глазами, полными льда. Хочет правды? Лжи? Не важно, что хочет, то и получит, а Кристиан устал. Устал доказывать, что любит, устал стучаться в стену непонимания и не благодарности. Он слепо служил Себастьяну, а тот использовал его, он защищал Фернандо ценой собственной жизни, а ему к горлу при малейшем удобном случае дагу приставляют. Хороша же любовь короля — нечего сказать. А Луис... а что Луис? Он просто ребенок, оказавшийся в центре взрослых интриг и не способный разобраться со своими чувствами. — Что, сюрприз? Хочешь еще? Мне был нужен герцог, чтобы выбраться из-под власти Себастьяна, а уж когда я узнал, какие большие фигурки стоят на этой шахматной доске, любопытство за меня всерьез взялосмь. Я решил понаблюдать. Каюсь, планы приходилось менять ежедневно. Я использовал Луиса, чтобы подобраться поближе к тебе, да и ы почти попался. — Легрэ засмеялся. — Так просто. А потом оказалось, что я твой брат...Хочешь знать дальше правду? Ты правды хотел, Фернандо. Что ж, это право короля — право параноика, который вечно во всех видит вещи для собственного пользования, и тут хоть из кожи вон лезь, а все равно под подозрением окажешься. Ты мам пользуешься этой любовью,Фернандо, как средством достижения цели. Не это ли ты пытался со мной сделать? Что, нравится отдача? Так слушай дальше. Когда бы все улеглось и твоя власть стала бы абсолютной, мои люди бы выкрали Луиса и как только бы мы с тобой остались наедине, я всадил бы тебе в спину нож. Потом бы наплел Луису, что ты погиб, когда мы тебя спасали и прибрал бы к рукам и мальчишку и твое государство. Это хотел услышать?

— Пользовался? — взгляд Луиса поднялся на Фернандо. он схватился за руку короля, оттягивая вниз рукав. — Это неправда-неправда, — мокрые дорожки потекли по щекам. осознание, что его предали в который раз, что он... Юноша беспомощно оглядывался, прокручивая все, что слышал от кристиана. Тот ненавидел короля. И король не мог любить... — пальцы разжались и отпустили ткань. Быстрым движением юноша подхватил свое блио и накинул через голову. Все тело ныло от ласк, но ведь теперь они враги. Все враги. И никогда не любил Кристиан или Фернандо по-настоящему... Разочарование болезненно затопляло разум. "Тебя будут использовать... Ты нужен только мне... Только мне можешь доверять", — голос отца, его черные пропасти глаз, проступившие отчетливо через время. — Демоны лживы, они прячутся в людях с их страстями и желаниями... не поддайся искушению".

Фернандо вслушивался во что-то, видное только ему. Дьявол короля слышал все, и Легрэ, и мальчика, и короля, разносил ласку боли по телу и радостно щерился. Щелкнули, складываясь, лезвия даги. Фернандо сделал шаг к столу, нащупал брошенный туда кинжал и положил на стол свое оружие. Пара шагов — и король вложил в руку Кристиана кинжал, крепко сжав его пальцы на рукоятке.

— Как ты тогда сказал? На прощанье?

Поцелуй с еще не угасшим жаром и страстью, которые он испытывал, глядя на Легрэ, вспоминая ночи с ним и Луисом, с болью, принесенной им же, бешенством от его слов. Дьявол выл, пытаясь предостеречь.

Лезвие кинжала звонко ударилось об пол и оружие осталось лежать на мертвых камнях, так и не пригодившись. Кристиана било, точно в ознобе и он схватился за плечи Фернандо так, словно отпустись — и упадет на смятые простыни. Целуя в ответ потрясенно и нежно, он сбивчиво шептал:

— Что же ты делаешь? Что? Зачем? — а поцелуй становился глубже. Легрэ не понимал, ничего не понимал... Неужели ошибся? Господи, неужели так жестоко ошибся!

Луис тихонько отодвинулся к стене. Сцепил пальцы, которые еще плохо слушались, и просто стоял. По ступням ударял холод подземелий, но он был не так силен, как холод накатившего новым прозрением приступа. Вода... Ледяная вода, в которую погружаешься. Бочка... Тонешь, тебя выдергивают. Захлебываешься... Вздох... Наказание божие — чувства и слова.

— Я за тобой в ад спущусь, — прошептал Фернандо, когда поцелуй, наконец, отпустил. — Какой же ты, все-таки, дурак, Легрэ, — продолжил он, еще раз коротко целуя мужчину. Безумие короля обретало странные черты, постепенно включая в себя не только Луиса, но и Кристиана, перемешиваясь с дьяволом и тьмой.

С трудом оторвав взгляд от Легрэ, Фернандо увидел беспомощно вжавшегося в стену мальчика. Опять он пытается убежать и спрятаться...

Подхватив на руки юношу, король прижал его к себе, сел на пол около стены и стал звать. Бархатистый, мягкий голос прокладывал к спрятавшемуся в темноте сознанию герцога.

— Луис, маленький, очнись... Очнись, хороший мой...

— Все... все... зачем? — Луис заикался и не мог выравнять дыхание. — Вы деретесь... И вы... не верите друг другу? Из-за моих слов?

Кристиан подошел к Фернандо и, присев на корточки, виновато погладил юношу по щеке.

— Я думаю, что мы больше не будем драться... ни из-за чего, — сказал он и поцеловал Фернандо в губы. — Прости.

— Объясните мне... скажите, зачем? Что вы хотите? зачем вы... я уже ничего не понимаю, — забормотал Луис. — Хочу один побыть...

Король коротко коснулся лаской лица Кристиана и еще плотнее прижал к себе мальчика, чуть ли не укачивая как ребенка.

— Что именно тебе рассказать, маленький? Про меня? Про Кристиана? А вообще не дело нам сейчас на полу сидеть, промерзнем все. Лучше...

Взгляд задержался на почти потухшем пламени.

— Легрэ, — задумчивый взгляд на мужчину, — ложись-ка ты лучше кровать.

Устроив рядом с мужчиной Луиса, Фернандо быстро оживил огонь и вернулся с двумя бокалами подогретого вина. Отдав их своим любовникам, присел рядом.

— Что тебе рассказать, милый?

В камине негромко потрескивал огонь. Рука сама потянулась погладить ласковые кудри юноши.

Легрэ задумчиво пил вино, все еще не веря, что жив. Для того, чтобы проанализировать поведение короля, ему понадобится время. В голову пришла совершенно нелепая мысль: что, если Фернандо просто обхитрил его, провел, как мальчика? Кристиан поставил бокал вина на пол и стал одеваться, потом сел по-турецки напротив Луиса и снова принялся за вино.

— Я тоже бы хотел побыть один, — сказал он между делом, — но это не выход. Лучше все решить сейчас.

— Что решить? — внезапно покраснел юноша, разглядывая обоих любовников и принимая из рук Фернандо вино. Он пил маленькими глотками, и сознание также медленно возвращалось. — Вы не можете даже доверять. И я... не могу... не хочу... чтобы меня опять обманывали. — Луис встал на колени, чтобы теперь возвышаться над королем и Легрэ. — Мой отец — ужасный человек. Он дьявол... Он ... даже раненный опасен.

— Луис, ты по-моему не очень хорошо понимаешь, что сейчас произошло, — сказал Легрэ и взглянул на короля, словно выжидая чего-то.

— Произошло? Да вы просто никак не решите, следует ли верить. Я бы тоже не стал доверять тебе, Кристиан? — лихорадочный блеск в глазах. — Но я... тебя люблю... И Фернандо бы я не поверил — он должен был давно тебя прирезать. А о себе, — еще большая краска на лице. — Себе бы я вообще не верил...

Фернандо расслабленно лег на кровать между Луисом и Кристианом. Он широко улыбался. Как же все интересно получилось. Что Луис, что Кристиан... Смешно и почти нелепо, если бы не было бы правдой. Безумие билось в голове легкими пузырьками молодого вина, унося любые разумные, правильные, умные мысли.

— Луис, хочешь я дам вам по кинжалу? И приму, все, что вы сейчас со мной сделаете? — радостная улыбка не сходила с лица короля.

Кристиан не донес бокал до рта и заинтересованно глянул на короля.

— Что, даже отдашься нам? — спросил он игриво.

Луис упал на свои пятки. В глазах его читалось совершенное изумление. Он... Фернандо... зачем? И шепотом: — Хочешь, чтобы я тебя снова ранил?

Король рассмеялся и одной рукой коснулся Легрэ, другой — Луиса.

— Милые мои, вы такие предсказуемые. Луис, мальчик мой, я не хочу, чтобы ты меня ранил. Я хочу, чтобы ты мне поверил. И сделал со мной то, что тебе хочется. Кристиан, я тебе уже говорил — две стоящие рядом фразы, ты делаешь однозначный вывод. А что, — Фернандо взглянул мельком на барона, — если отдамся? Только тебе придется хорошо подумать, что и как делать.

Он счастливо прикрыл глаза. Сумасшествие бежало виноградной лозой по венам вместе с кровью.

— Я хочу, чтобы ты мне просто доверял, — Луис наклонился и поцеловал короля в сладко пахнущие губы. Он немного опьянел от вина, а от этого и слишком откровенен в своих порывах.

— Сомневаюсь, чтобы ты говорил это всерьез, — улыбнулся Кристиан и отложил в сторону бокал. Он взглянул на короля очень внимательно, подбирая слова: — Фернандо... — сказал он тихо, — я же правду тебе сказал. О своих планах.

До Луиса слова доходили не совсем сразу. Но он весь напрягся. Он сознавал, что нужно заставить Легрэ замолчать. конечно, воин, убийца продумывал, выбирал ходы. и теперь решил выложить все откровенно, но совершенно неуместно.

Король опять тихо рассмеялся.

— Кристиан, я знаю. Но, знаешь, это не имеет уже никакого значения.

Одной рукой он нежно гладил мальчика по спине, второй — Легрэ по бедру. Просто гладил, без намеков.

— Луис, мальчик мой. Если бы я тебе не доверял, ты был бы уже мертв.

Кончики пальцев кололо от этого странного безумия и радости.

Кристиан покачал головой.

— Ты еще больший псих, чем я думал, но это, наверное, здорово... Особенно в свете того, что у меня сегодня день откровений... Раз уж на то пошло, — Легрэ взглянул на юношу, — я тебе тоже кое-что скажу. Я действительно поначалу пользовался тобой, а потом увидел, как ты сильно любишь короля и подумал, что ты бы смог и меня так любить. Считай, что это извинение.

— Пользовался? Пользовался... Что? — юноша дрогнул от слов Легрэ. Он не верил своим ушам. Значит... — Ты пользовался?.. — резкий шум в стене и одновременно щелкнувший замок в двери разрушили тишину. В следующую секунду из подземелий дунул ледяной ветер, а на пороге и в темном проеме показались тени в алых мантиях. Сверкнуло в руках их оружие. Кристиана сразу дернули к стене и вырубили одним ударом. Луис подскочил и бросился прятаться за Фернандо, но его ухватили уже с другой стороны — с тайного входа, чтобы сразу толкнуть в проход. Незванные гости за несколько секунд скрутили и короля. и только тогда в дверях появилась фигура в красной мантии с низко опущенным капюшоном на голове:

— Именем Инквизиции!!! Вы арестованы!

60

Осмотр келий начался сразу. Помощники проверяли каждое помещение, будоражили оставшихся в монастыре монахов, занимались поиском свидетельств, не дожидаясь чьих-либо разрешений. Сам Ксанте хмуро ходил по двору, оглядывая арестованных гвардейцев короля, которых отводили в дальнюю часть монастыря для допроса и первого разбирательства. Обвинений пока не предъявлялось, потому что солдаты не посмели связываться со святой инквизицией и ее солдатами, тем более что им было обещана неприкосновенность Фернандо. Еще через несколько минут один из священников принес инквизитору любовную записку Луиса. Ксанте нахмурился и поднялся. В числе выводимых на улицу монахов он заметил знакомую до боли фигуру, прикрыл ладонью лицо от солнца и встал, ниже набрасывая капюшон — Этьен! Сердце застучало быстрее. Он здесь. Он все же вернулся. Хотя Николай должен был его выпроводить восвояси. Неразумный мальчишка! Желваки задергались. Мужчина шагнул к монахам, дернул библиотекаря за руку и потащил прочь, в проем первой же двери.

Приезд еще одного инквизитора стал для Этьена полной неожиданностью. Правда, уже позже, когда всех обитателей монастыря повыгоняли во двор, он подумал, что это как раз напротив, было вполне ожидаемо и закономерно. С учетом того, что было поставлено на кон, а также задействованных в игре фигур... Юноша еще не успел толком задуматься о своей собственной судьбе, как эта самая судьба сдавила его запястье с такой силой, что он лишь жалобно пискнул. Оказавшись снова в стенах монастыря, Этьен получил возможность внимательнее рассмотреть неожиданного захватчика — насколько вообще можно рассмотреть человека на голову выше тебя ростом, чье лицо частично скрыто капюшоном, и который при этом куда-то тащит тебя по коридору.

— Падре Себастьян?

— Почему ты здесь? — сильные руки вжали библиотекаря в стену. — Почему ты вернулся? — Разве Николай не должен был тебя отправить подальше? — черные глаза были темнее ночи. — Черт побери! Этьен, ты на костер напрашиваешься?

Несмотря на ситуацию, Этьен слабо улыбнулся.

— Пристало ли святому отцу чертыхаться, да еще и в стенах обители?

Себастьян навис над ним, как скала в ненастье — непонятно, то ли защитит от ветра, то ли обрушится на голову. Хотя... Себастьян — и в инквизиторской мантии? Это наводило на вполне определенные подозрения, а если еще и прибавить все, что всплыло за последнюю неделю...

— Николай пытался, а как же. Сами видите, что у него вышло. Я тоже рад вас видеть, падре.

Странно, но Этьен тут же понял, что говорит чистую правду. Вне зависимости от того, с кем именно он говорит.

— Послушай, Этьен... Брат Этьен, все изменилось, — мужчина прищурился, глаза его стали словно оливки, яркие и блестящие. — Я хочу, чтобы ты уехал. — Выдох и вдох взволнованным недовольством. — Неужели тебе свобода не нужна? Ты бы мог открыть свое дело, заниматься тем, что просит душа... — инквизитор замолчал на несколько тяжелых мгновений. — А душа попросилась в клетку? Веру охранять? Что ты забыл здесь, с твоей жаждой жизни, с твоим мировоззрением? Ты же еретик, Этьен. Тебя за одни только мысли на костер легко возвести... Боже!

— Что я забыл?! — возмутился библиотекарь, игнорируя вопросы насчет души и свободы. Мало ли чего ему там хотелось! Не здесь же, не сейчас... и вообще. — А кто отправил меня с письмом к Паоло Фратори? Уж вы-то точно должны были знать, где он окопался! Или... да нет, вряд ли я ошибся, — Этьен слегка притих. — Мы так и будем друг на друга орать посреди коридора или все-таки зайдем... ну хоть в келью какую? Или ваше "уехал" подразумевает, что вы меня как в прошлый раз посадите на телегу, особо не спрашивая — и вперед? Ну вот это вряд ли получится... — последнюю фразу библиотекарь пробурчал практически себе под нос.

Ксанте послушался замечания юноши о коридоре, подхватил того, словно щепку бурный ручей, зашагал вперед, чтобы открыть дверь, втолкнуть Этьена внутрь и закрыть за собой дверь.

— Возможно, ты прав, Этьен. Здесь твой дом. Ты привык. Но есть начало и есть конец. Так вот, здесь... — и мужчина ткнул вниз, — на этом месте не будет больше той обители, которую ты знал. Здесь для тебя нет места. Я хочу, чтобы ты жил. Ты игнорируешь меня... Нет, ты игнорируешь посылы здравого смысла, — опасная скала вновь нависала над Этьеном, грозясь упасть.

— Ну, значит, мы квиты, — проворчал библиотекарь, внутренне обалдевая от собственной наглости и удивляясь, почему же ему совсем не страшно. — Вы тоже меня игнорируете! А той обители, которую я знал... — голос юноши упал почти до шепота, — ее здесь давно уже нет... и вы это прекрасно понимаете. А там, куда вы пальцем тычете, вообще-то колбасный погреб, если уже забыли.

— Ничего ты не понял, — руки обхватили юношу и прижали к себе. — Ты все, чем меня можно шантажировать. Если только с тобой что-то случится, если что-то... произойдет... — голос инквизитора садился до глухого болезненного шепота. — Умоляю тебя, ты так еще юн... Ты... — натолкнувшись на золотистый взгляд Этьена, Ксанте выдохнул, укоряя себя. Столько лет молчания, чтобы теперь вот так — ни о чем, выгоняя прочь, признаваться в своей симпатии.

Этьен ожидал чего угодно — вспышки ярости, холодной злости... по крайней мере, к хлесткой пощечине он уже морально приготовился, аж щека заныла. Но признание, столь неосмотрительно слетевшее с узких жестких губ инквизитора, стало для него шоком. Он не знал, что думать об услышанном. Он вообще-то до сих пор не знал, что думать о мужчине, который обнимал его сейчас. Оглядываясь назад, библиотекарь, пожалуй, смог бы различить, с кем из них и когда говорил... даже, потрудившись, наверняка припомнил бы, о чем именно. Слишком уж часто он перебирал в памяти слова и жесты этого непостижимого человека, одновременно такого далекого и близкого сейчас... когда еще не знал, что их на самом деле двое. Единственное, что он знал — так не лгут — отчаянно, безнадежно, на пороге чужой кельи, сжимая до боли, до синяков. Кардинал Ксанте — Себастьян Сальярси — величайший лжец и интриган — в кои-то веки, похоже, говорил правду.

Осторожно высвободив руку, библиотекарь провел пальцами по смуглой щеке, неотрывно смотря в черные глаза инквизитора.

— Вы опять игнорируете то, что я говорю, — грустная улыбка. — Как и всегда.

Ксанте закрыл глаза. Хуже, чем ласка Этьена, сейчас ничего не было, ибо он совершил глупость и произнес вслух утаиваемое годами. Лучше, чем ласка Этьена, сейчас тоже ничего не было, ибо даже короткое касание всегда обжигало мужчину огнем почти поклонения... нет, слишком много слов, слишком мало времени, чтобы неразумный мальчишка понял, как близко подошло пламя.

— Я предупреждал тебя... Я просил тебя... Просил не возвращаться, а не слушаться того, что написано в письме... Ты... как ты мог?

— Еще как мог! Я... — Этьен вовремя осадил себя, вспомнив, с кем он вообще-то разговаривает. Внезапная мысль пронзила его, словно иглой. А если бы он уже знал тогда, в тот самый вечер — насчет себя? Если бы сказал? Эта мысль почему-то показалась сейчас забавной до слез. О колесо Фортуны! От каких мелочей иногда зависит твой ход... впрочем, в жизни нет мелочей.

— Это как вы можете! — юноша дернулся из объятий инквизитора — в точности, как в тот самый вечер. — Да, я еретик! Кому, как не вам, это знать? Я читал об устройстве звездных систем и считаю, что Тот, кто создал этот удивительный мир, не мелочится, подсчитывая, кто сколько раз прочел молитву, перекрестился и поклонился. Это все люди придумали! И делить любовь на возвышенную и греховную — тоже люди... — Этьен примолк на секунду и тут же продолжил:

— И вы — инквизитор, служитель Церкви — стоите сейчас рядом с человеком, о мыслях которого так замечательно осведомлены... и уговариваете его уехать? А скольких таких же вы, не дрогнув, отправили на костер? Какой же вы лицемер, кардинал Ксанте...

— О да, именно это я и ожидал услышать, — покачал головой мужчина, отступая и пряча руки в рукава. Лицо его вдруг стало живым, нижняя губа дернулась, словно Этьен нанес не одну, а несколько пощечин. — Да, Бог лучше людей, — согласился он. — Но люди, к сожалению, не все такие, как мы с тобой. И им наплевать и на звезды, и на устройство мира. Их держит страх. Иначе они бы разоряли города, жгли бы их, убивали друг друга, потому что в большинстве люди — это стадо, которому требуется пастырь. Ты обвиняешь меня в том, что я жгу... Ты говоришь об этом сейчас так откровенно, значит, знаешь, что я не Антуан, которого год пытали в инквизиции, потому что моему отцу выпала честь знать, что Кристиан Легрэ — незаконный отпрыск короля. Скажи, в чем милость господа? Скажи, почему так произошло? Просто так? Нет, Этьен... Друг короля покушался на власть. Ты против миропорядка? Ты способен что-то один изменить? или кучка людей? Думаешь, францисканцы тебе помогут найти дорогу? Ну же? Этьен, не молчи...

Кристиан Легрэ — королевский бастард?! Вот это действительно была новость! Только не очень понятно, чего бы такую ценную информацию вдруг сообщают брату Этьену, еретику с чересчур длинным и неуправляемым языком? Разве что падре точно знает, что за пределы этой кельи сия весть никуда не денется... равно как и не денется потенциальный вестник. Живым, по крайней мере.

— Да знаю я, что ничего не способен изменить... тем более в одиночку, — библиотекарь опустил голову. Можно было подумать, что огонь, так ярко горевший в нем до этого, внезапно погас. — И вы, и... Антуан... неоднократно демонстрировали мне, что у того, кто создает, строит, руководит, руки чистыми не останутся, это невозможно. Что большинство и этого делать не пытается, тоже отлично знаю... позволяют обращаться с собой как со скотом в обмен на корыто с едой и теплый хлев... и при любой удобной возможности столкнут к себе в грязь любого, кто чересчур слаб, чтобы на ногах устоять, еще и копытами затопчут. — Этьен рывком отбросил волосы назад, в глазах стояли слезы и светилась упрямая решимость пополам с безнадежностью. — Я не хочу, как они... но как вы, тоже не хочу!

Ксанте опустил голову. Сердце нещадно болело. Он чувствовал, как руки в рукавах сжимаются от безнадежной тоски. И понимал, что никогда не получит от библиотекаря, от того, кого любил, благосклонности. И от этого в голове все наполнялось бездной. Конечно, так надо. Так положено судьбой, что...

— Иди, Этьен. Ступай.

— Куда? Обратно во двор к вашим людям? — тоска, прокравшаяся в голос инквизитора, волшебным образом излечила Этьена от приступа пассивности и острой жалости к себе. Посмотреть на себя со стороны иногда очень полезно бывает, кто бы там чего ни думал. — Или сразу в застенки, чтоб облегчить вам священную задачу?

— В келью к себе. Пока все не закончится, — мрачно отозвался Ксанте. — Или вещи собирать. Я тебя с Николаем отправлю, как только его найдут. Слова про застенки он пропустил. Неужто так нужно было подчеркивать... — Братьев никто пытать не собирался. Дурно думаешь ты обо мне, брат Этьен. Очень дурно. Вот ведь как... Ладно, ступай... — горечь и боль затопляли душу. Ничего, что сказал. Этьен дал свой ответ — честно и открыто.

— Ну а вы как хотели? — не слишком почтительно отозвался библиотекарь. — Вы же знаете прекрасно мои взгляды... а значит, как они сочетаются с вашей... ммм... работой, тоже знаете, вы ж не дурак.

Он начинал потихоньку злиться — и непонятно, на кого больше, на себя или на Ксанте. Тот оборот, который принимал их разговор, ему не нравился ни разу. Гораздо проще, конечно, было бы последовать мудрому совету, развернуться и убраться отсюда, пока шкура цела. Проще и безопасней. Но взять и уйти сейчас просто так он не мог. Неважно почему. Не мог и все. Каким бы мерзавцем ни был Себастьян Сальярси, трусом он точно не был. А это как минимум вызывало уважение.

— И еще... вы всегда впадаете в уныние, как только слышите слово "нет"? — Этьен старательно проигнорировал голос разума, умолявший его заткнуться немедленно, вот прямо сейчас. — Особенно если слышите его исключительно в мыслях? Тогда мне вообще непонятно, что вы делаете в инквизиции.

Уже отвернувшийся было Ксанте вновь посмотрел на библиотекаря, хмуря брови. Черные всплески в глазах стали ярче. Он вновь сделал шаг к Этьену, обнял, наклонился и прижал к себе, словно драгоценное чудо, которое так много знает и так мало знает.

— Я не унываю, Этьен, — зашептал, а его голос стал ниже. — Я оберегаю тебя от своего дурного влияния. Ведь я тот, кто так мешает... да? А как ты думаешь, почему столько лет Валасский монастырь процветает? Почему вы занимаетесь контрабандой? Почему в вашей библиотеке хранились книги, за которые могли без лишних обвинений сжечь? Я ведь об этом знал. Ты недальновиден... Ты... впрочем... — пальцы пробрались в волосы, — юности так свойственны порывы и заблуждения.

— Нечего сказать — уберегли! — тихонько хмыкнул Этьен. — Вот так вы больше на себя похожи, чем когда сопли распускаете... хотя и говорите сейчас полную чушь. Разумеется, вы знали... падре, мне двадцать один год, десять из которых я провел в этом бого... угодном монастыре. С вашего благословения и благословения вашего брата я два года руководил шайкой контрабандистов. Последние три недели я только и делал, что вникал в интриги инквизиции. В конце концов... — по телу библиотекаря прошла дрожь, когда он ощутил горячие пальцы на затылке, — в конце концов, я знаю, кто такой Себастьян Сальярси и чем он отличается от Антуана Сальярси. Я, может и недальновиден, но не идиот же!

— Ты злишься, и ты прав. — Ксанте гладил волосы, запоминая их мягкость. Второй раз он так запросто касался юношу. И в этот раз слишком сильно дрожали пальцы. — Давно ты знал? — спросил с некоторым удивлением и, осознавая, повторил:

— Ты знал?

— Я не злюсь, — честно ответил Этьен и не менее честно добавил:

— Вообще-то я вас разозлить пытался... странно, что не вышло. А знаю... догадался неделю назад, может меньше. А вот знал, кажется, давно... просто не понимал до конца.

Осторожные ласки Ксанте — Себастьяна Сальярси — действовали на юношу так же, как и в тот памятный вечер: тепло от пальцев расходилось по телу, такое обманчиво-естественное, что...

Он всегда избегал прикосновений, неожиданно осознал Этьен. Они могли беседовать, разбирать непонятные и запутанные места в философских и богословских трудах, рассуждать о вещах и событиях, за одно упоминание которых следовало бы обвинить в ереси... но падре не позволял себе даже случайных касаний, когда две руки встречались над страницей. Значило ли это, что... он не считал себя вправе? Нет, ну не могло такого быть — у падре Себастьяна в монастыре была совершенно определенная репутация, а у Этьена — подозрение, что этой репутацией он был в немалой мере обязан своему брату. Или — что?

Юноша перехватил руку инквизитора, медленно провел подушечками пальцев по запястью — абсолютно невинное прикосновение. У Себастьяна... то есть у Антуана здесь был шрам, но Этьен проверял вовсе не это.

Ксанте замер. Его предательское сердце билось слишком часто. Глядя на юношу, он ждал — сам не знал, что именно. Старался не выказать и дальше свою симпатию. Она была его личной тайной. Мальчик слишком быстро вырос, был так внимателен к книгам. Когда умер старый библиотекарь, не стоял вопрос, кому доверить труды ученых, поэтов, философов. Этьен любил книги... И инквизитор, приезжая в монастырь, когда того требовали дела, всегда проводил время рядом с тем, кто пробуждал в нем счастье — крохотную искру, которая согревала душу.

— Знал... — повторил завороженно мужчина, позволяя пальцам удерживать запястье. — Сильно бьется?

— Сильно, — выдохнул библиотекарь. Глаза в глаза. Слишком близко. Они как будто были заключены в заколдованный круг, из которого поодиночке не было ходу — только вместе. Это и пугало, и...

— Я уже и так с головой выдал себя, Этьен. Куда дальше? Ты... — Ксанте сорвался. Он знал это точно, но наклонился и коснулся губами губ юноши. Проклиная себя, ненавидя... понимая, что назад дороги не будет и что его маленький еретик, словно расцветший в ноябре одуванчик — такой же яркий, такой же тянущийся к свету, когда вокруг увядают последние краски осени.

Это было страшно и завораживающе одновременно — знакомое до безумия, до задыхания и острой тоски лицо... ближе, чем вдох, дальше, чем край света. Болезненно-четкое осознание, что человек, который сейчас склонился к тебе, чтобы обжечь твои губы своим клеймом — не тот, о котором ты с томительной нежностью думал по вечерам. И — понимание, что несмотря на это...

Короткое касание, заставившее Этьена вздрогнуть всем телом. Неожиданно и ожидаемо.

— Я... нет... — расширившиеся в изумлении светлые глаза, пальцы, впившиеся изо всех сил в руку инквизитора, лучше всяких слов показывали истинную реакцию.

Ксанте сразу отодвинулся. Настолько сильно пальцы сжали запястье.

— Прости... Хотя лучше не прощай, не говори, не надо... — мужчина еще чувствовал вкус этих губ и пил их жизнь, и жизнь была прекрасна. А теперь... — Иди, ступай к себе. Наверное, монахов всех уже отпустили. Не стой... Я сделал дурно, что тебе сказал.

Этьену казалось, что он все еще ощущает чужие губы. И абсолютно прав он был тогда — все зависит от того, кто и кого целует.

— Вот сейчас возьму и правда уйду, — сообщил о своем в высшей степени похвальном намерении библиотекарь. Особой решимости в его голосе не наблюдалось, скорее, растерянность. Да и руку инквизитора он так и не отпустил.

Сердце до сих пор колотилось как бешеное, вторя горячему биению под кончиками пальцев, но собственная реакция удивила юношу пожалуй, даже меньше, чем реакция Ксанте — вот уж от кого он не ждал подобной... предупредительности? Микаэля-то трижды просить пришлось, прежде чем в его буйную головушку пришла мысль, что надо бы остановиться, а тут... он что, действительно настолько?.. Эта мысль обожгла почему-то сильнее, чем поцелуй.

— Уйдешь, и это несомненно, как если бы сказало солнце на закате, но и вернешься ровно на рассвете, готовое к словам своим расплате, — прошептал Ксанте. Он вновь притянул к себе Этьена, сминая пальцами ткань рясы на талии, впиваясь жаром губ и совершенно не заботясь о том, что сейчас из его рук будут вырываться.

В первый миг Этьену показалось, что у него внезапно закончился воздух — весь, какой был. В следующий момент он понял, что этот воздух из него сейчас будут безжалостно вытягивать — до капельки, до искусанных в кровь губ, в тщетной попытке вытянуть вместе с ним душу. Шок осознания — чужой мощи и собственной беспомощности, чужого огня и собственного пламени, бесстыдно раскрывающего лепестки навстречу. Тому, что сейчас с ним происходило, не было названия. Тому, что просыпалось в нем, не было дела ни до доводов рассудка, ни до имен или лиц, ни до прошлого или будущего.

Вырываться юноша и не думал. Наоборот, прильнул еще теснее, пальцы каким-то образом оказались в черных кудрях инквизитора, лаская затылок, шею...

Ксанте тонул в распахнувшейся мощи любви и желания. Его губы искали ответа и находили. Его руки обнимали, а тело Этьена вдруг стало податливым и таким близким. Преграды рушились. Душа стенала, разрываясь на части, на сотни солнечных осколков. Инквизитор отчаянно любил. И не хотел скрывать, не желал скрывать.

Проследить губами и языком линии жесткого рта. Глубоко вдохнуть, как перед прыжком со скалы в море. Раскрыть и раскрыться, впуская нежный жар прикосновений.

Если бы Этьен хоть на секундочку остановился и задумался над тем, что делает, наверняка бы испугался — себя, Ксанте, того, что между ними происходило. Но он не останавливался и не задумывался. Ладони скользнули по винно-красному шелку рукавов — вниз и снова вверх, и вновь вниз, теперь уже по спине мужчины. Абсолютно неискушенный в ласках, юноша изучал сейчас неизведанную для него территорию, как изучают корабли бесконечный океан и берега новых неведомых земель.

Еще немного, еще чуточку задержать, не отпускать и не отдавать ни себе, никому на свете не отдавать... — шептал разум инквизитора, в то время как его губы раскрывали желания Этьена. Искреннюю его суть, теперь не прикрываемую словами безмятежности и рассудка. Ксанте любил юношу за его отчаянную жажду жизни и даже за то, что он так верит в людей, что считает их достойными лучшего.

— Ты можешь лишить рассудка, — на мгновение оторвавшись от губ, мужчина любовно оглядывал свою добычу. — Ты давно меня его лишил. Нет тому никакого объяснения, — новые поцелуи по губам, по щекам, словно мазки художника. Руки спустились ниже, сминая ягодицы, проводя по бедрам, по бокам. Хлестающее и прорвавшее молчание многих лет затопляло инквизитора слабостью. Если он не будет решителен эти два дня, прахом пойдут шесть лет трудов. Но... мужчина еще плотнее прижал к себе Этьена и вновь впился в него горячими устами.

Безрассудство — вот самое правильное слово. Разделенное по какой-то прихоти высших сил на двоих. Меньше всего Этьен думал о причинах, толкнувших его сегодня в объятия кардинала Ксанте, прерывая очередной поцелуй, чтобы коснуться губами уха мужчины.

— В Аравии есть птица... с перьями цвета солнечных лучей... Раз в пятьсот лет она умирает в огне и возрождается из огня же... — Стоять на цыпочках не очень-то удобно, особенно если и без того не слишком твердо держишься на ногах, но юноша знал, что ему не дадут упасть. Как и сбежать.

— Мы не возродимся, — Ксанте удерживал Этьена, продолжал целовать, в два шага перемещаясь к двери и закрывая засов изнутри. — Что если возродиться можно, если познаешь огонь? Тот огонь, от которого душа горит? — губы вновь целовали библиотекаря, а голова горела — что же он делает? Зачем позволяет себе так?.. — Я скажу теперь... — ладони обняли лицо юноши. — Все эти годы я приходил в твою обитель книг лишь чтобы тебя видеть. Слушать. Мне большего не нужно было... И я бы никогда не сказал. Никогда бы не позволил себе... Я... — Ксанте стал скатываться вниз, на колени, обнял Этьена за ноги, целуя его руки... — Я люблю тебя.

Вот так вот просто — как сердце на ладонях. И не ответить или ответить чем-то меньшим... Готов ли он был вот так же запросто подарить свое сердце этому человеку — сильному, умному, целеустремленному, безжалостному... хладнокровному и страстному одновременно? Или — не дарят дважды?

Этьен опустился на пол рядом с инквизитором. Их обоих сейчас несло по течению, без руля и весел... но может, оно и к лучшему. Бывший библиотекарь все равно никогда не умел толком управляться с веслами, а его святейшеству не помешает хоть раз в жизни выпустить руль из рук.

— Вы же верный сын церкви, призванный нести людям слово Божие и укреплять веру, — прошептал он, обнимая мужчину за плечи. — И в вашем сердце вера должна быть крепче, чем где бы то ни было. Как вы можете утверждать, что мы не возродимся? — Этьен заглянул в лицо Ксанте, губы чуть дрогнули в лукавой улыбке.

— Ну и кто из нас после этого еретик, а?

Ксанте покачал головой. Погладил юношу по щеке, не скрывая в глазах ласковой насмешки.

— Ты об этом знаешь, я об этом знаю... Но миру об этом знать ни к чему, — он потянул юношу опять к себе, прижал его к своей груди, ища тепла, которого так давно лишен. Целовал макушку, ощущая, как кровь становится горячее и стучит в кончиках пальцев. Любовь не ведает преград и запретов... Этьен бьет словами в цель, но как прекрасны эти цели! Они отворачивают душу от пустоты.

Ладони библиотекаря легли поверх тонких смуглых пальцев. Юноша завозился в объятиях, развернулся, как-то неожиданно оказываясь между колен инквизитора. Обнял за плечи, уткнулся носом в шею, коснулся губами бешено бьющейся жилки. Он не тешил себя иллюзиями — выйдя отсюда, кардинал Ксанте как ни в чем не бывало вернется к допросам, протоколам, приговорам, и жизнь отдельного человеческого существа вновь перестанет что-либо значить для него в сравнении с высокими и далеко идущими целями. Но этого знания было недостаточно, чтобы один конкретный еретик сейчас устыдился своего порыва и оттолкнул инквизитора.

Ксанте перебирал темные пряди, гладил по волосам. Совсем недавно, прощаясь в кабинете, зная, что за стеной находятся Паоло и его брат, он задумывался о превратностях судьбы. Случайности? О, нет, скорее уж изъяны, изгибы... Губы поцеловали макушку, руки притянули ближе. Скользить по простой ткани, понимая, что под ней нежная и горячая кожа. Осознавать, что Этьен так близко.

Мужчина приподнял лицо юноши и вновь поцеловал в губы. Теперь уже страстно.

— Собирайся, мы уедем к вечеру. Я поговорю с королем. И сразу приду к тебе, — сказал тихо, словно их мог кто-то услышать.

— Здесь еще и король? После того, что учинили тут его солдаты в прошлый раз? — Этьен запнулся, припоминая, что у действий короля были достаточно веские причины. — Вы... он ничего вам не сделает?

— Ты полагаешь, что я пойду к нему сам? — улыбнулся Ксанте. — То зелье, что я дам ему до процедуры экзорцизма, меняет видение. Все допрашиваемые будут вести разговор не со мной, а с искусным палачом, — мужчина заулыбался еще нежнее. — Мне важно, чтобы Фернандо уничтожил эту обитель. Чтобы объединил земли любым путем. Нужное слово, и он сделает так, как надо. У меня есть мальчик, который уже нашел путь к его сердцу.

— Спасибо, что напомнили, — вздохнул Этьен. — В смысле, что я сейчас целуюсь с искусным палачом. Меня это, знаете ли, очень вдохновляет.

Разумеется, инквизитор даже в самые, хм, откровенные моменты своей жизни останется инквизитором, кто бы сомневался. Но самым ужасным было даже не это, а то, что лично для него это обстоятельство ничего не меняло. Самым ужасным и самым прекрасным.

— Вы хотите, чтобы его величество Фернандо уничтожил обитель? Тогда, простите, какого дьявола вы шесть лет покровительствовали ее процветанию?

Новая улыбка и новый поцелуй.

— Причины, следствия и связи так трудно в круговерти уследить, и каждый жить, конечно, не обязан... И каждый ведь обязан жить. Здесь было место для связи... — звериная тоска блеснула в черных глазах. Выпитая боль за годы превратилась в золото. — Сильнее земля — сильнее мир. И цель будет достигнута... Фернандо получит власть, а Церковь — выход к морю и возможность заниматься делами науки. Как бы ни упирался потом король, он не сможет признать себя еретиком, и выйдет по-нашему... Обитель — лишь стены.

— В ваших планах, падре, сам черт ногу сломит, — сидеть рядом, наслаждаясь исходящим от мужчины теплом, и беседовать, как совсем недавно — а казалось бы, так давно — о мире, его устройстве, политике и науке было уютно на удивление, несмотря на холодный каменный пол. Взамен костра, только что пламеневшего в душе и охватившего тело, были угли... готовые вспыхнуть в любой момент, стоит только раздуть. — И какое же место в этих потрясающих воображение замыслах отводится мне?

Инквизитор подтянул теперь и ноги Этьена к себе, чтобы устроить удобнее, словно пойманную птицу.

— Разве ты не знаешь, какое? Я должен сказать опять? Ты можешь отказаться, но здесь ты не останешься, когда вспыхнет пожар, а потому следует немедленно собираться и уезжать. Есть ведь пути, которые избираешь лишь ты сам, — Ксанте чуть наклонился вперед, нависая над Этьеном и одновременно поддерживая того обеими руками. — Но мне в любом случае будет приятно, что ты окажешься в моем доме. Только не спрашивай, в каком качестве.

— Ммм... вообще-то я имел в виду свое посильное участие, а вовсе не статус в вашем доме, — золотистый взгляд в который раз встретился с черным. День и ночь. — Но раз уж о нем зашла речь... губы коснулись невидимой точки между чуть нахмуренными бровями инквизитора, — мой ответ вы знаете.

— Единственное твое участие теперь — не попасться на глаза нашему вездесущему Фернандо. Когда начинаешь его дразнить, он срывается с цепи. Особенно, если чувствует, что вот-вот потеряет землю, — Ксанте принял поцелуй почти благоговейно. — Срывается сделка... Герцог не герцог... Наш король одного не поймет — что именно я за него проделал всю грязную работу, — мужчина подхватил Этьена и переместил их обоих на кровать. Почти вжал в стену. — Но сведения о порохе были вполне обнадеживающими. Пусть думает, что получил первые бомбы просто так. Чем меньше правитель знает о том, что творится вне его власти, что дано знать нам... Давать силу знаний нужно дозированно, иначе такие диктаторы срываются на зло.

— Постараюсь, — на узком ложе, рассчитанном на одного, не было возможности избежать прикосновений, отстраниться от требовательного жара близости. Впрочем, Этьен и не собирался. Наоборот — прильнул, вжимая тело в тело, желание в желание. Его личный диктатор уже предоставил ему право выбора, и выбор был сделан.

Мужчина обнимал доставшуюся совершенно неожиданно, можно сказать, по разумению Господа, добычу, постепенно пробираясь под складки рясы, которую поднимал все выше, чтобы наконец с дрожью пробежать пальцами по горячей коже. Видит небо, он избегал столько лет даже смотреть на брата Этьена лишний раз, боясь, что солнце обожжет душу, но теперь солнце затопило пустыню и разогрело песок времени длиной в жизнь.

Мягкие поцелуи чередовались со страстными оглаживаниями. Инквизитор терял голову... Но отпустить? Он так часто отпускал, так часто отказывался... чтобы теперь дорога сделала крюк и в пьяной насмешке вернула заброшенную далеко, на самое дно океана души, драгоценную потерю.

Этьен — живой, с громко бьющимся сердцем, обжигающими ладошками — казался всем, абсолютно всем на свете. И Ксанте забылся... в поцелуях, ласках, в путешествии в страну искренности.

Юноша приподнялся, чтобы помочь любовнику освободить себя от ставшей ненужной одежды. Да, любовнику, осознал он. Любовнику, возлюбленному... Этьен был влюблен в Антуана Сальярси — человека, чью жажду жизни не смогли убить даже застенки инквизиции — как в лидера, достойного подражания, разделяя его еретические взгляды и желание сделать мир лучше. Но в его жизни был и другой человек — мудрый наставник, ученый, целеустремленный безжалостный политик... Этьен страстно спорил с ним, чаще в мыслях, чем на деле, порой боялся, порой с содроганием признавал его правоту... но по непонятной ему самому причине, юношу тянуло к этому человеку, как железо к магниту. Один — полуденное солнце над виноградниками и лавандовыми полями, другой — острое лезвие мысли и медленный яд темного желания. Библиотекарь мог бы догадаться и раньше.

Доверчивость и открытость Этьена позволяли думать, что он не против близости. Ксанте через голову стянул с юноши рясу и рубашку. Выдохнул, не умея несколько секунд дышать. Близко. Запах, кожа, глаза как солнце... Желанные поцелуи расплывались по шее, по плечам библиотекаря, даруя Ксанте надежду. Единственную.

Он проник пальцами в темные волосы на затылке, притягивая голову ближе и впиваясь в губы, точно мог почувствовать вкус любви, другая рука побежала искушением по спине, вырисовывая линию позвоночника — к уютной ложбине, за которой скрывается начало наслаждения. Пальцы чуть сжали ягодицу. Язык проник в рот бесцеремонным наглецом.

Этьен вздрогнул — слишком уж остро ощущались касания. Терпкий солоноватый вкус, глубокая ласка... Тонкий шелк инквизиторской мантии практически не мешал познавать очертания сильного тела, но запустить под мантию ладони, оказывается, было намного интереснее.

— Падре, что там святая инквизиция предполагает за мужеложество? — выдохнул юноша в самые губы Ксанте, в то время как его рука самым безнравственным образом оказалась на бедре мужчины, в опасной близости от еще более безнравственных мест.

Ксанте прищурился. И не перестал исследовать ноги библиотекаря.

— Это ужасная процедура, — сказал он в губы. Человека вешают кверху ногами и распиливают пополам. Но умереть сразу нельзя... Ты ненавидишь меня за двуличность? — мужчина сильнее прижали Этьена к своему паху, чтобы юноша почувствовал возбуждение, осознал, насколько тот желает его.

Библиотекарь зажмурился и всхлипнул, будто от боли. Впрочем, судя по тому, как бесстыдно он потерся об инквизитора, больно ему вовсе не было.

— Я... не могу вас ненавидеть, — глаза вновь распахнулись — огромные, светлые, с расширенными зрачками. — Я люблю вас, Себастьян Сальярси — каким бы чертовым лицемером вы ни были!

Да, и я тебя, — сказали губы. Тебя одного, — сказали руки. Тебя, — откликнулось сердце инквизитора. Он подмял Этьена под себя, раздвигая тому ноги. Проник между ними и, не прерывая поцелуев по плечам, по линии ключиц, по груди, обхватил ладонью член юноши. Большой палец прошелся по бороздке, проделал круг и вернулся обратно.

— Тогда зачем ты спрашиваешь? — Ксанте нашел сосок и обрисовал языком ореол.

Если даже Этьен и собирался что-то ответить, то сейчас просто не в состоянии был это сделать — ощущения захлестнули его с головой. Юноша не раз ласкал себя, но то, что он чувствовал сейчас, не шло ни в какое сравнение. Тело как будто стало инструментом, настраиваемым умелыми руками, когда мышцы натянуты подобно струнам, а каждое прикосновение вызывает стон. И понимание, что все это делает с ним инквизитор Ксанте, расплавляло не только тело, но и сознание... и душу.

Пути назад уже не будет — это была, пожалуй, последняя здравая мысль. Потом мыслей не осталось вовсе. Этьен, так и не сумев стянуть с мужчины мантию, касался ладонями напряженной спины, узких бедер... без малейшего смущения исследовал возбужденное естество, копируя только что испытанную ласку.

Тем временем мужчина скользил по члену ладонью, разогревая желания, вбирая поочередно соски, играя ими, забываясь и упиваясь ответными реакциями Этьена, что были так открыты и чувственны. Он был темпераментным, вспыльчивым всегда, но в постели... да, это была лава, которая давно искала выхода наружу.

Инквизитор скорыми движениями освободился от мантии, длинной рубахи и потянул ноги юноши вверх, чтобы спуститься самому, добраться до вожделенной плоти и вобрать ее целиком.

— Нееет... не надо, — в протяжном полувсхлипе-полустоне юноши слились воедино наслаждение и мука — ощущение было непереносимо-сильным. — Пожалуйста... я не выдержу... — пальцы до синяков впились в плечи мужчины.

Но Ксанте не отпускал, лишь становился более сладострастным, перебирал мошонку, гладил внутреннюю сторону бедер. Пока не добрался до входа. Его пальцы, измазанные соком юноши, в который раз совершили круговые движения и чуть надавили, принося в тело Этьена новые ощущения

Этьен к тому моменту уже потерялся в сладком головокружении. Мир вокруг и его собственное сознание словно разделились на несколько независимых слоев — сомнения и воспоминания, яркие картинки и чувственные переживания появлялись перед мысленным взором и снова исчезали, никак не желая складываться в общий узор. Эмоции заставляли тело загореться еще сильнее под руками инквизитора, хотя, казалось бы, такое невозможно... ласки же зажигали душу, и юноше до безумия хотелось дарить ответную ласку, хотелось на извечном языке молчания рассказать Ксанте, что он для него значит — сейчас, в это краткое мгновение, и в неумолимой вечности.

— Пожалуйста, — мольба, так похожая на молитву. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста...

Мужчина откликнулся на призывы, проникая пальцем глубже, тревожа покой Этьена, крадя его у вечности и времени, чтобы получить самому хоть ненадолго. В танце любви, его тело само спешило отдать всю свою силу, мощь этому гибкому и сильному созданию. Пальцы внутри стали двигаться настойчиво, заводя до сумасшествия, лишая рассудка... Хотелось, чтобы юноша двигался навстречу и отдавался — навсегда.

Внутрь и наружу. Глубоко и жарко. Слишком остро и слишком сладко. Слишком... слишком. Пронзенный любовной судорогой, Этьен выгнулся луком в руках инквизитора. Горячие ладони в извиняющейся ласке огладили спину и плечи мужчины — следы от ногтей наверняка останутся еще на пару дней — прошлись по шее, забираясь в волосы.

— Не останавливайтесь... прошу вас.

Ксанте промурлыкал что-то невнятное юноше, покрывая его пах, живот поцелуями, возвращаясь к члену и продолжая раздвигать мышцы, чувствуя горячие внутренности, сжимающие его. Хотелось войти самому, вжать Этьена в жесткий матрас. Превратиться в неистовый ураган, который унесет прочь мысли и желания, политику и предначертания миссии.

Мужчина вернулся вверх, отпуская библиотекаря, заставил его гладить свою возбужденную плоть, а сам целовал... не удерживая вожделение.

За ослепительной вспышкой последовали усталость и нежность, но жадный огонь, все еще горевший в Ксанте, требовал ответа, и Этьен отвечал — откровенностью на откровенность, не задумываясь, не сдерживая ни себя, ни прижимавшего его к кровати мужчину. Дарить ласку было так же прекрасно, как и получать ее — опухшие губы раскрывались навстречу все новым и новым поцелуям, пальцы то сжимались вокруг напряженного члена, то дразнили легкими как перышко касаниями. Мысль подвести любовника к грани, за которой смешиваются адское пламя и райское наслаждение и которую уже перешагнул сам, казалась невыносимо соблазнительной.

И Ксанте толкался в руку юноши, давая понять, что хочет гораздо больше. Неожиданно он потянул того вниз и закинул ноги Этьена на плечи.

— Ты позволишь? — спросил тихо. — Я очень тебя хочу, но не желаю делать тебе больно. А в первый раз бывает больно, — в склоненном лице мелькнула ласка, радость, восхищение.

— Я знаю, — слова инквизитора отозвались дрожью в теле — страх, смешанный с вновь проснувшимся желанием. Юноша коснулся ладонью щеки Ксанте. — Пусть. Это неважно.

— Для меня важно. Не так это должно было произойти, не здесь, — пробормотал мужчина, продолжая целовать Этьена по линии подбородка. Обхватил ладонью уже два члена, чтобы продолжить ласку, смешивая их сок в одно. Затем добавил влаги изо рта, чтобы уменьшить трение и толкнулся в уже подготовленное тело, сдерживая стон и свою страсть.

У Этьена сдержать стон не получилось, да он и не особенно пытался. С задранными и широко раздвинутыми ногами библиотекарь чувствовал себя открытым и беззащитным, как никогда в жизни. Но сейчас вместо липкого страха была тягучая патока болезненного удовольствия. Мышцы охватили чужое естество плотно, как ножны — клинок. Юноша был напряжен, смущен непривычными ощущениями... но лишь сильнее притянул к себе мужчину, позволяя делать с собой все, что тому вздумается.

Ксанте навалился всем весом. Было очень горячо, ад сменился коротким раем. Физическим раем, у которого даже названия нет. Одно дело — говорить, видеть, слышать аромат, мечтать, и совсем иное — брать, принимать, познавать...

Движения мужчины были сначала медленными, растягивающими, расслабляющими, а потом, когда Этьен окончательно открылся — дикими, яростными. Узость юноши заводила, его дикие стоны, взмокшие волосы, его руки, обвившие шею, его полуоткрытые губы — инквизитор дернул ноги еще выше и отдался безумию.

Сначала был жар и отчаянное желание стать ближе... еще ближе, еще... слиться в единое целое, сгореть на одном костре, вместе... и вместе воскреснуть. И больше никогда не расставаться. Возможно, юноше действительно было больно — но это была боль, которой хотелось просить еще и еще. Затем томительная жажда вернулась в тело, распаляя, раскаляя, расплавляя, заставляя кричать, плакать, подаваться навстречу, обнимать еще крепче...

Просунув руку между телами, ведя к разрядке Этьена, шепталось что-то о любви — строчки Омара Хайяма, витиеватые, сладостные, с сочными эпитетами. Ксанте чувствовал, как в его руке пульсирует удовольствие, которое внезапно выплеснулось теплым молоком на живот библиотекаря. Глубоко толкнулся внутрь, заставляя мышцы любимого сжаться, и кончил сам.

На узком ложе по-прежнему было слишком мало места для двоих, но когда эти двое так близко, когда не разобрать, где чье сердце бьется, и два дыхания сливаются в одно, то больше вроде и ни к чему. Этьен стер струйку пота с плеча инквизитора, а затем коснулся смуглой кожи губами.

— Если вы сейчас скажете, что надо немедленно вставать и куда-то идти, я вам что-нибудь откушу!

— Нет, — протяжно выдохнув, Ксанте отпустил юношу, медленно и бережно выходя из него. Позволил подвинуться к стене, чтобы лечь на бок и теперь любоваться лукавыми искрами в солнечных глазах. Секунда за секундой, пока губы не тянутся к новым поцелуям. Инквизитор притянул Этьена ближе, чтобы уложить практически на себя, и расслабленно лег сам на спину. — Бежать мы будем чуть позже.

— Вместе? — библиотекарь прижался щекой к груди мужчины, щекоча теплым дыханием. — Знаете... я только сейчас понял, что впервые видел, как вы улыбаетесь — когда мы говорили о короле и о ваших планах. Мне понравилось. Так вы хоть на человека похожи, — по движению губ Этьена можно было догадаться, что он сам сейчас улыбается.

— Забавно, я думал, что улыбаюсь просто тебе. Тебе, Этьен, — легкое поглаживание по плечу. — А побежим мы вместе. Только сперва тебе нужно будет найти своего друга русича, чтобы он собрал наш небольшой отряд. Нас окружат очень скоро. Задерживаться я могу лишь до сумерек. Так что... да... спать мы будем уже в пути.

— Сперва нам нужно встать, одеться... о, тут водичка есть! Отлично, я уж думал, придется прямо так, не очистив себя от последствий недавних прегрешений. Мне-то ничего, а вам не положено, — Этьен нехотя поднялся с ложа, щедро плеснул из кувшина себе в ладонь и совершил процедуру омовения.

Некоторое время библиотекарь откровенно любовался обнаженным мужчиной, распростертым на постели, затем на его лице появилось загадочно-лукавое выражение.

— Вам помочь, или сами справитесь? — не дождавшись ответа, юноша вновь зачерпнул воды, которая тут же оказалась на животе инквизитора.

Тот с блаженством отдался рукам Этьена. Такой яркий характер проявлялся не всегда... Поймав юношу вновь в объятия, мужчина вновь поцеловал покрасневшие уста, чтобы затем одеться и помочь привести себя в порядок библиотекарю.

— Внимания не привлекай. Брата Николая снаряди до корабля отправиться, — сказал, уже сидя на кровати и скользя пальцами по ягодицам. — Сам вещи собери пока. Я к сумеркам приду вниз, к ходу, что до нижних лабиринтов ведет. Быстро дойдем.

Этьен тихонько усмехнулся.

— Если будете меня тискать, "быстро" не получится! Вещей у меня особо нет, переоденусь вот только — в рясе на корабле делать нечего. Еду и питьевую воду смысл брать только на ближайшие пару дней — больше не унесем, не привлекая внимания. В пещерах кое-что запрятано на черный день, но неизвестно, сколько мы ребят будем ждать... да вообще толком неизвестно, чего там от них ждать, я ж в бухте месяц не появлялся. Николая поищу сейчас... только бы он в драку не ввязался, когда всех во двор вывели!

Они уже подошли к двери, когда юноша вдруг обнял мужчину сзади, приподнимаясь на цыпочки и целуя в затылок и в шею.

— Есть кое-что, что я хочу вам сказать. Вы наверняка догадывались, что я люблю вашего брата... не могли не догадаться. Ведь поэтому вы молчали, да? Так вот, это правда. Я люблю его за огонь его души, который не сможет погасить никто, пока он жив. А вас... вас я люблю потому что вы — это вы. Когда мы выйдем отсюда, я хочу, чтобы вы об этом знали и помнили.

Ксанте секунду или две молчал. Смотрел в одну точку, привыкая к словам библиотекаря.

— Знал. И сейчас знаю... — глоток воздуха. — Антуан сильно ранен. Он в кодовых словах прислал мне предупреждение о том, что король готовит ловушку. Но я пошел сюда. И не сожалею... Игра уже в самом конце, — новое молчание. — Этьен, я приму любое твое решение... Ты... знаешь, что мое чувство не корыстно. И... небо! К чему лишние слова? Я просто тебя люблю... — мужчина распахнул дверь.

В коридоре слышались голоса, но никого не было.

— Иди. Встретимся на закате в подвале. Будь осторожен, Этьен.

— И вы будьте осторожны. Пожалуйста! — короткий поцелуй в губы. Даже не поцелуй — осторожное нежное прикосновение как напоминание обо всем, что свершилось сегодня. — Мое решение вы знаете, падре, — губы касаются поочередно невесомой лаской ладоней инквизитора. Обо все можно будет спросить потом... и рассказать — тоже потом. Но кое-что, судя по последним словам Ксанте, так и осталось им не до конца понято, и это нужно было исправить. Этьен слишком хорошо помнил свои муки по дороге в Улазью. — Я люблю вас, Себастьян, и буду вас ждать, что бы ни случилось. Потому что одного "прощайте", сказанного вам, мне уже хватило с головой!

61

Дверь в келью, где оставили Микаэля, открылась, когда в ней щелкнул замок. Темная фигура с капюшоном на голове, закрывавшим лицо, вошла внутрь и приблизилась к монаху, лежавшему на скамье. в пальцах сверкнул маленький флакончик. Сдернуть крышечку и поднести к носу. Кажется, сон отступает... Открывай же глаза! Кудесник зелий и собиратель грамот... Мужчина сделал шаг назад и, поставив стул у двери, сел на него, наблюдая, как пробуждается лекарь.

Вдохнуть поглубже... И так пахнет фиалками... Трепетными, нежными... И полынью горчит... А тело — оно такое легкое, невесомое совсем. Кажется — ладонь в кулак ни за что не сжать, даже голову — и ту повернуть сил нет... А разум — он то кристально чист, как воздух после грозы, то снова сворачивается сонно в клубок. И никак не вспомнить что-то важное... Оно — здесь, рядом, за тонкой гранью — а все не получается тронуть это рукой.

Травник вдохнул еще раз, все не решаясь открыть глаза... Да и веки были такими тяжелыми, а голова шла кругом....

— Воды, брат Микаэль, — голос был знакомый и очень ласковый, словно патока. — Путешествие было для вас утомительно, но в стенах храма всякая болезнь — облегчение. — шаги по келье, и вот уже голову приподнимают и позволяют сделать несколько глотков, чуть сжимают волосы, говоря об опасности и отпускают.

Микаэль распахнул глаза, вскидываясь и тут же падая обратно на скамью — голова кружилась неимоверно, перед глазами плясали маленькие серебристые звездочки. Прикосновения он почти что не почувствовал. Эта мысль удивленно скользнула в сознании, впрочем, тут же теряясь в звездном хороводе. Холодная вода была приятной на вкус, несколько глотков освежили и травник только после них понял, насколько сильно ему хотелось пить. Микаэль снова прикрыл глаза — во мраке он все равно ничего не видел, а так, под закрытыми веками серебристые всполохи — это было даже красиво. Рука, потянувшая его на мгновенье за волосы была теплой, а само движение заставило звезды заискриться ярче, разливая дивный свет и тепло по телу.

— Вам лучше присесть и отдышаться, — тем временем шаги перемещались по келье, загорались свечи. Наконец мужчина остановился напротив Микаэля, а затем вздернул его, прислоняя к стене. — Выпейте, — приказал строго. — Это вас немного взбодрит. — губы лекаря обожгла жгучая смесь, которая заставляла быстро прийти в сознание.

Глаза травник так и не открыл, но от того, что сквозь смеженные веки проступил мягкий красноватый свет, а в воздухе запахло топленым воском, догадался, что вокруг зажгли свечи. Сильные руки вздернули его вверх со скамьи, приподнимая — и это движение добавило красок под закрытые веки... Должно быть — болела голова... Но, как ни странно, а боли травник не чувствовал совсем. Он лишь прислонился к стене, ощущая, как камни холодят кожу сквозь тонкую ткань рубахи. Тут же губ Микаэля коснулся края чаши с горьким снадобьем, что обожгло так, словно монах глотнул огня. Этот вкус травник знал, как и знал для чего пьют это зелье, а еще — почему ему его пить сейчас совсем нельзя... Но знание это тут же потерялось в сполохах, уходя за ту тонкую грань, которую Микаэлю все не удавалось переступить...

— Кто вы?...

-Неужто не узнаешь? — человек присел, скидывая с головы инквизиторский капюшон. Черные глаза смотрели в упор. — Зачем грамоты собирал?

Слова, смысл которых все ускользал... Чужое дыхание у виска, обжигающее кожу... Травник приоткрыл глаза, моргая и пытаясь привыкнуть к свету... Золотистое пламя едва заметно мерцало, мягкое, теплое — а ему все казалось, что он в полдень смотрит на яркое солнце и слепнет... Свет, звуки и запах, такой знакомый вкус зелья — все вдруг смешалось окончательно... Микаэля пробила дрожь, ему бросало то в жар, то в холод... Больно — не было совсем... А вот пусто — да... Так пусто, звонко и... Непонятно? Очень непонятно... Кто перед ним? Да и где он? И... Кто он сам?

— Вы сказали "Микаэль"... Кто это?

— А с кем я разговариваю сейчас? — усмехнулись тонкие губы. — Может, с ветром в травном поле. Если вот ладонью ветерок поймать, то как тебя ухватить, Микаэль. Не всякому удается...

— Как желал бы я ведать, с кем говорите Вы...

Попривыкнув к свету травник оглядывал своего собеседника. Темные волосы, резкие черты, глаза что кажутся бездонными колодцами тьмы... Так и видится, что это не Божий человек перед монахом, а языческий волхв, что вышел из самой ночи. И снова это странное чувство, что все, происходящее — оно нереально... Лишь сон, что снится, и в котором не можешь вспомнить кто ты. И стоит лишь понять это — и призрачная грань разобьется на мелкие осколки, и ты проснешься.... А Микаэль все не мог до нее дотянуться...

— Микаэль...

Травник молвил имя медленно, словно пробуя его на вкус... Сладкое... Словно легкое вино из раннего винограда... Настоянное на травах, согретых летним солнцем и теплым ветром.

— Действительно — как ветре веет....

— А все же, Микаэль, раз уж мы здесь... одни... без лишних ушей, без свидетелей... скажи ты мне, неразумному, зачем ты искал лучшей доли, чем та, которая богом уготована? Ты брату весточки слал зачем? — пропасти черных глаз разгорались огнем древним, мистическим... — Мне скажи. Неужели есть в твоей жизни смысл, если ты с язычниками в родстве?

— Если б только знать мне, о чем говорите Вы...

Травник поднял руку — медленно, едва ведя — до того тяжелым было это движение. И рука ведь — как пушиночка с пера сейчас, а как трудно. Осторожно коснулся кончиками пальцев скулы мужчины. Микаэлю казалось, что он — он действительно не человек... В глазах того, кто был одет в кроваво-красную инквизиторскую сутану разгоралось завораживающее травника пламя... В них хотелось смотреть, не смея взгляд отвести.

— Смысл есть всегда и во всем... В каждом слове... В каждом действии.. Хочется чего-то — это уже смысл...

— Что же тебе хочется больше, чем жизни? — человек перестал улыбаться. Маска-лицо в свете свечей была бледной, необычной, словно полная луна. — Думаешь, я привидение? Микаэль, а ты — не ты ли теперь сам тот, кто и сам не знает, кто он такой? — новая улыбка. — Ты потерялся... Но в твоей власти выйти на свет божий и за богом идти, а не по болотам ложных убеждений... — рука потянулась за красную рясу и достала грамоты, но не протянула. — Сожжем? или тебе отдать? решай сам.

Травник даже не глянул что за бумаги держал в руках его непонятный собеседник. Все глаз не мог отвести от бледного лица.

— Жгите.... Или мне должно быть дело до них?

— Что же, движение к столу, и бумаги легли на самый край. Не будем спешить лишать тебя возможности стать травником и лекарем самого Фернандо. — человек поднялся и теперь стоял во весь рост над Микаэлем. Это был Себастьян. Но вряд ли это был раненный Себастьян, который задыхается и умирает от боли. — Хочешь поесть? Я прикажу...

— Я не голоден... А вот воды можно мне еще?

Микаэль и себе попробовал подняться со скамьи на которой сидел. Тело слушалось плохо — казалось, что травник вообще не чувствует своих движений. Он пошатнулся, вскидывая руки и хватаясь за стоящего перед ним мужчину, повиснув на нем и упираясь лбом в его плечо.

— Я все не могу понять кто я...

— На тебе было столько всяких интересных штучек, когда ты лежал здесь без сознания. Я бы сказал, что ты опасный человек, Микаэль, если того желаешь сам. И очень полезный — если тебя направить по верному пути, — руки поддержали лекаря. — Я не хочу ссор с Северным королевством, и мне выгодно сейчас воспользоваться твоей слабостью. — шепот на самое ухо. — Я никогда не искушаю, я лишь открываю возможности пути. Некоторые ведут в смерть.

— Любая дорога рано иди поздно приведет к одному и тому же итогу... А что до слабостей моих... Какой из них Вы хотите воспользоваться?

Травник говорил наугад... Он не понимал и слова из этого странного разговора, когда слова — они были объемны и весомы, а тело и разум — как раз разлетались невесомыми паутинками, на которые ранней осенью дует ветер. Пламя свечей отражалось золотыми бликами в черноте глаз собеседника Микаэля, не позволяя отвести взгляд ни на секунду.

— Ну, не все сразу, брат Микаэль, — улыбнулся гость. — Сперва я поговорю и с другими. И вот когда в голове моей получится объемная картина, сложенная из лоскутков крови и человеческих страхов, тогда я скажу.

— Так идите и говорите.... Складывайте нужную картину...Я Вас не держу...

Человек засмеялся, а затем хлестко ударил Микаэля по щеке.

Травник дернулся — больше от неожиданности, чем от боли, которой, впрочем, и не было совсем. Приложил ладонь к пылающей щеке и опустился на каменный пол у ног того, кто только что его ударил.

— Послушай, мальчик, я терпелив, но сегодня не собираюсь слушать всякую ерунду. Сейчас тебе принесут поесть, воду и одежду. Ты отдохнешь, приведешь себя в порядок и решишь, как поступать. Мы напишем письмо твоему брату. Он приедет и заберет тебя. Ты меня слышишь? — темное чудовище не склонялось вниз. — когда отец Францис отправил тебя сюда, я дал ему слово, что ты останешься жив. Но я не думал, что ты будешь причинять мне столько беспокойства и совать везде свой длинный нос.

— А я всегда считал, что Божия обитель — как и Божие люди — они во благо, а не во зло....

Микаэль поднял голову, снизу вверх глядя на мужчину.

— Я не понимаю о чем Вы... Чем Вы меня напоили? Такое чувство странное, что мне эти травы пить совсем было нельзя... Голова кружиться и жар по телу... И мысли — не поймать ни одной.

— Хорошие травы... Некоторым язык развязывают сильнее всякой боли, — мужчина поднял травника на ноги, прижал к стене всем телом. Разглядывая в блеске свечей его бледное, с яркими глазами лицо. — Если растирать тебя ладонями по коже, если пламя пробуждать, то можно всяких вещей наслушаться.

— Боюсь, что Вы наслушаетесь таких вещей, о которых и не думаете услышать....

От прижимавшего Микаэля к стене тела было горячее. Кровь гулко стучала в ушах, а по позвоночнику как будто кто-то осторожно вел коготками... Подгибались колени...

— И... Не боитесь смешивать пламя и развязанный язык?

— Нет, ты и раньше бывал слишком болтлив. Так почему бы не послушать еще раз? — ладони огнем прошлись от шеи по груди, приводя в волнение затвердевшие сразу соски. — Зелья вот твои... расскажи подробно про то страшное, что нужные мысли внушает... Как думаешь. применял я его на ком-то?

Микаэль запрокинул голову, закрывая глаза и выгибаясь вслед ведущим по нему рукам. Затылок и спину холодила каменная кладка, но, монаху было горячо. От разливающегося по телу тепла к травнику возвращалась чувствительность и осколки памяти. Микаэль выдохнул — медленно, сквозь сцепленные зубы, вспоминая, что удерживающего и гладящего на него мужчину звать Себастьяном, а зелье это — способно заставить травника выгибаться и много сильнее, умоляя о ласке.

— Волшебное зелье... Ты его так старательно готовил, сладко так говорил... Ведь не боялся, что под него попадешь, ибо пробовал и другие свои снадобья. Что оно тебе может сделать теперь? Ничего... Но вот другим... Если других поспрашивать?— пальцы сжали твердые горошины через ткань. — А вот не хочешь ли со мной отправиться на допрос, брат Микаэль?

— Я... Знали бы Вы, как много я сейчас желаю...

Слова переплавились в тихий стон, и Микаэль прикусил себе губу. Возбуждение накрывало его, а возможности отстранится хоть немного, чтоб не упираться уже твердым членом в бедро Себастьяна, не было совсем. Травник легонько дернул головой, ударяясь затылком о стену и надеясь, что это хоть немного приведет его в чувство... Не помогало...

— А допрашивать кого Вы хотите?

— Ну, — протянул лукаво мужчина, — сначала тебя поспрашиваю. Я умею быть весьма настойчив. — ладонь переместилась на живот, скользнула гадюкой ниже и обхватила естество Микаэля в горячее кольцо, которое могло довести до изнеможения. — Что будет, ежели давать его дольше, чем раз?

— Вы действительно считаете, что я Вам сейчас смогу о свойствах зелий разных рассказывать?... Я едва имя Ваше вспомнил...

Травник едва сдерживался, что ъб не толкнуться бедрами вперед. Он положил руки на плечи мужчины — не удерживая, но пока и не отталкивая его. Лишь сжимая пальцы, едва-едва, больше лаская чем царапая, — на большее сил пока не хватало.

— А о свойствах души? — пальцы настойчиво кружили по самому краю, проводя через ткань по бороздке, иногда обнимали головку и сдавливали, вызывая сладострастие. — Душа... Бог... Язычество...

— А о чьей душе Вы беседу со мной вести желаете? Моя... И так на ладони перед Вами....

Зелье, что разлило огонь по венам, Себастьян, который не позволял этому огню погаснуть — касаясь, сжимая, оглаживая, заставляя хотеть чувствовать эти касания не через ткань, а по обнаженной коже, звездочки, что то и дело вновь плясали перед глазами, воспоминания, которые то появлялись, то вновь окутывались мраком — это все сводило с ума, и Микаэль уже не знал — что правда, а что — игра его воображения.

— Что же, вы хотите упрямиться дальше, брат Микаэль, — движения стали сильнее и вдруг прекратились. Мужчина дернул один из тонких поясов-веревочек с талии травника и внезапно завел руку тому за спину, затем другую, связал накрепко и толкнул лицом к стене, тоже прижимаясь плотно, быстро задирая длинную рясу, в которой теперь был переодет Микаэль. Ловким движением стянул мошонку длинным концом веревки, свисавшей со связанных рук, проникая между ногами. — говорить мы не желаем... Повторяю вопрос, — ребро ладони прошлось между ягодиц. — Как действует зелье, если давать его каждый день? По несколько раз в день?

Травник не сопротивлялся — да и не смог бы. Лишь уткнулся лбом в стену, чувствуя, как камни холодят кожу. Микаэль дернул было руками — слишком уж туго перехватил их Себастьян веревкой, но тут же замер, стараясь лишний раз не шелохнуться. Ладонь, проникшая между ягодиц, казалась ледяной.

— Смотря кому его давать... И как.... И сколько... И зачем... А еще важно кто давать будет. А зачем Вы делаете все это? Говорили же о нежелании сориться с северным Княжеством... Думаете — это поможет подружиться?

— Всякие слова сейчас важны, брат Микаэль. Вы ведь во Христа верите? Так? — ладонь взвесила мошонку, огладила ее, чуть сжала. Теперь сколько ни ласкай, лекарь не кончит. — Вы одну из дорог должны выбрать, а не метаться то домой, то в Церковь, что вас в свое лоно приняла. Итак, что будет с обычным человеком? — губы шептали огнем в самое ухо, обводя по раковине.

— Так Северное княжество во Христа верит.... Что Церкви с моих метаний то? Любовь к семье — это одна из основ Божиих... Как и любовь к ближнему своему...

Дыхание у травника рвалось. Голос был хриплым. Микаэль кусал себе губы, все сильнее прижимаясь к каменной стене, но, все же, запрокидывая голову, почти касаясь затылком плеча Себастьяна.

— И зелья все — лишь во благо использовать надобно....

— Так отчего же вы не использовали во благо? — поинтересовался мужчина, касаясь входа подушечкой большого пальца. — Зачем искушали братьев снадобьями умопомрачающими. — сладкая пытка проникла чуть внутрь.

— Я искушал? Это когда же?... Хотя... Может и искушал.... Говорю же — сейчас мысли так мешаются, что ничего понять и вспомнить не могу...

Когда Себастьян коснулся Микаэля пальцем, обводя по кругу и надавливая, немного проникая вовнутрь, травник резко выдохнул, вскидываясь и, не рассчитав рывка, со всей силы ударился лбом об стену. Удар отозвался болью — весьма сильной, и оттого такой неожиданной и отрезвляющей.

Но инквизитор с силой удержал лекаря. Его железная хватка говорила о серьезности намерений. Член Микаэля стоял и наливался желанием. Он не сможет долго сопротивляться.

— Признаетесь ли вы, что использовали снадобья на людях? Признаетесь ли, что искали в этом особое наслаждение победить волю Господа?

— Нет конечно... Я смиренный монах, а не колдун и еретик. И все деяния мои — в воле Божией.

Желание опаляло, вот только Микаэль потихоньку начинал уже и понимать, что все это — отнюдь не дивный сон... И не важно — понимает ли травник кто он и что происходит, или же нет — но, опасные вопросы он слышать умел.

— Волею Бога отрекитесь от траводейства и лекарства. Покаянным трудом займитесь... Нет, вы искали другого... — палец проник глубже. Друга рука пробралась вперед и стала ласкать член. — Собирая бумаги на защиту в инквизиции, чего добивались?

— А чем мой праведный труд во имя Господа Бога сейчас неугоден?

Микаэль закрыл глаза, отдаваясь на волю ощущений. Горячо, хорошо... И в тоже время — если это сон, то нужно скорее просыпаться. А если же реальность — то просыпаться нужно даже быстрее.

— Отвечайте не вопросы, брат Микаэль, — горячее дыхание опаляло, палец проникал все глубже, ладонь ласкала сильнее. — Зачем вы искали защиту Рима и при этом так упорно добивались близости к королю Фернандо?

Микаель лишь мотнул головой, опять прикусывая себе губу и давя готовый сорваться стон.

— Я и отвечаю... Со всем моим смирением... А разве вера в Господа отрицает преданность королю державы? Что не так с моими желаниями и чаяниями?

— Желания... Чаяния... Брат Микаэль, насколько крепки ваши связи с Северным Ярлом? Вы ищете выгодных связей? Я давеча читал письмо от вашего брата... Какие дела вы творите на чужой земле?

— Все дела мои в воле Божией... Все искания — от Его исканий....А земля где чужая мне? Неисповедимы пути Господни, но всегда они — праведны...

— Все дела мои в воле Божией... Все искания — от Его исканий....

Горячее дыхание обжигало, губы, что касались то ушка, то нежной кожи за ним заставляли трепетать , а движения рук Себастьяна разливали по венам восторг... И казалось — еще немного, и Микаэля накроет сладкой волной, разбивающей реальность ли, сон ли на осколки. Вот только монах понимал, что вряд ли это случится, пока он связан.

— Давайте ... договариваться уже.... А то я сейчас сознание потеряю.

— Начинайте, я совершенно не против — договориться, — Ксанте вдохнул аромат волос, словно проверял, чем именно пахнет, его рука немилосердно терзала член Микаэля, а палец двигался все сильнее и глубже.

Не имея возможности повернуться так, как ему хотелось, Микаэль хоть откинулся еще более назад, прогибаясь и делая прикосновения мужчины к его волосам сильнее. Монах потерся о его щеку виском, поворачивая голову и ловя взгляд темных глаз. В то же время окинул взглядом и и комнату, в которой находился. Глаза уже привыкли к полумраку да и всполохи унялись — травник попробовал немножко оглядеться. Получалось не особо хорошо — мешали ощущения от ласкающей его член руки, да и проникший в анус палец Себастьяна доставлял больше удовольствия чем неудобств.

— Говорите тогда, что именно Вам от меня надо... Толково и по делу.

Терпеть эту сладкую пытку было невыносимо. Микаэль приоткрыл губы, касаясь ими скулы Себастьяна, а потом и легонько проводя по ней языком.

— Немного, милый брат Микаэль. вашей лояльности к церкви. Вы ведь хотели служить ей верой и правдой? Вам выпадает шанс работать на Церковь, а ваш отказ, — большой палец сменили указательный и средний, — очень опасен для вашего будущего.

Травник поморщился — два пальца были ощутимей, чем один. И вот от этого, от того, что к удовольствию на время вдруг добавилась и легкая жгучая боль, заставляющая не только не отпрянуть, но и желать больше, разбилась та недосягаемая грань, не позволяющая понять во сне ли он и не дающая вспомнить. Вместе с неудержимым желанием излиться уже, вернулись и воспоминания. Вспомнилось и то, кто он... И все события последних недель. По спине вдруг побежал холодный пот, а руки задрожали.

— Себастьян... Если это Вы — то кого я тогда спасал от смерти?

Микаэль совсем замер, не отводя обеспокоенного взгляда от лица мужчины и едва заметно кусая себе губы.

— Что происходит? Где я сейчас?

— Я Себастьян. Но я не аббат этого монастыря, — губы вновь поцеловали Микаэля рвано и быстро. — Вы готовы принять предложение Церкви и навсегда отречься от связей с северным королевством?

— Я уже присягал Церкви. Почему хотите услышать это еще раз? И Вы... Как так может быть?

Почти не почувствовав поцелуя Микаэль все смотрел в глаза инквизитора, уже почти паникуя.

— Как я сюда попал? Со мной был юноша... Где он?

— Юноша по имени Сей, — поправил Ксанте, играя с естеством Микаэля, который так отчаянно сопротивлялся. — Ты будешь подчиняться или нет?

— Да, юноша по имени Сей. Где он?

Микаэль не смог удержать стона, волосы липли к мокрой от пота спине, от желания толкнуться в ласкающую его руку просто скулы сводило.

— Подчинятся? Я и так весь с Вашей власти.... Что еще Вам нужно?

— Мне нужно, чтобы ты принадлежал инквизиции, чтобы подписал бумаги, которые ты так любишь, чтобы служил верой и правдой, — толкая пальцы внутрь, касаясь чувствительного бугорка, распаляя страсть и действие зелья, Ксанте не скрывал от лекаря алчных черных глаз.

— Я... хочу... увидеть Сея! А потом мы будем говорить о бумагах.

Микаэль почти что вис на Себастьяне, опираясь на него спиной, задевая связанными руками по животу и ниже, касаясь такого же налитого желанием естества. Щеки его горели, глаза казались зелеными омутами, с губ срывались стоны, вперемешку со словами.

— Сея здесь нет. Ты его увидишь, когда дашь согласие. Понял меня? — пальцы дернули за узел, освобождая мошонку и вызывая бурную, почти неконтролируемую реакцию, когда внутри двигаются пламенем пальцы, а снаружи обжигают своим движением ладони.

Казалось, что второй раз за день вокруг заплясали звезды, до того хорошо стало Микаэлю. Теплое семя разлилось по животу и рукам Себастьяна, и травник поник, снова прижимаясь лбом к холодным камням, не в состоянии ни стоять сам, ни даже дыхание перевести.

— А Вы меня поймите... Хотите моей преданности — покажите и мне, что могу Вам верить.

Ксанте подхватил травника, уселся на скамью и усадил попавшегося травника к себе на колени.

— Микаэль, — сказал спокойно, обнимая того по-отечески, — если бы я хотел, то заставил бы тебя иначе подчиняться мне. У меня есть столько методов, но я избрал очень мягкий. Я пришел говорить с тобой, — он огладил лицо. — В том положении, которое сейчас у тебя есть, мой первый долг — допросить тебя с пристрастием. но я не сделал этого только из-за твоего наставника. Ты мне понимаешь?

Микаэль снова поднял взгляд блестящих от внезапно подступивших слез глаз на обнимающего его мужчину. Легонько провел губами по скуле, поцеловал в висок. Затем и вовсе опустил тяжелую косу ему на плечо, бездумно и легко касаясь поцелуями шеи.

— Это ведь Вам я клятву давал? Зачем тогда опять спрашиваете меня? Мне от этого недоверия больно....

Травник осторожно вытер о сутану на плече инквизитора выступившие слезы, снова возвращаясь к поцелуям. Сидеть на коленях, в таких вот объятиях было неимоверно хорошо... Пламя свечей мягко мерцало, разгоняя тени по углам. Забыться хотелось неимоверно, не думать, не решать и не переживать.

— И Вам ли не знать, что я скорее горло себе перережу, хоть это и грех великий, чем кому боль лишнюю причиню я же лекарь, а не палач. Скажите мне, что с Сеем! Я прошу Вас.

— Все хорошо... Думаю, что все будет хорошо. Король спрятал его, но мы ищем. — Ксанте погладил Микаэля по щеке. — Тише, успокойся... Теперь все будет хорошо.

Микаэль вскинулся, обхватывая Себастьяна руками за шею и обнимая крепко-крепко. Прижался сильнее — так, что б чувствовать и дыхание его, и сердца стук. Зашептал — в самое ухо, едва слышно, мешая слова и побежавшие из глаз слезы.

— Прошу Вас... Пусть это все закончится... Пусть снова можно будет просыпаться на рассвете и, помолившись Господу, идти травы собирать... Неспешно и неторопливо. Зная, что ничего страшного не происходит нигде, и что, вернувшись, не руины застанешь, а Обитель жизни полную — с братьями, с гостями, с Вами... Прошу Вас... Ведь это в ваших силах...

— В моих ли, милый? Не знаю, но верность твоя мне важнее теперь... И твердость веры, и стойкость духа... И никому, кроме меня, ты верить не должен. А там — посмотрим, — подняв травника на руки, понес к дверям, открыл. — Падре Ваоло, прикажите там принести похлебки пожирнее и питья. Кормить тебя буду... Совсем исхудал.

Травник лишь потерся носом о шею Себастьяна, пряча лицо у того на груди.

— Есть... Я не ел уже дней пять.... Мне теперь только бульон и можно... И то — чуть-чуть...

Снова провел языком по нежной коже на шее, лаская ямку с бьющейся жилкой. Поцеловал трепетно.

— Я совсем ничего не пойму... Как я здесь оказался? Вы... Почему Вас двое и кого я спасал? Куда теперь вы меня несете? Я верю вам... Тогда, много лет назад, поверил — и сейчас веры не утратил.

— И бульон принесут. — Ксанте двигался в сторону трапезной, но свернул и стал подниматься вверх по лестнице, в сторону келий. Уже на пороге первой он остановился. Толкнул дверь и зашел. здесь жарко растопили камин и уже стоял поднос с едой и питьем. Усадив травника обратно на колени, Ксанте лично принялся кормить Микаэля, которого так надолго оставлял без присмотра. Вот ведь внушает себе мысли... еретик король... и вокруг него... — Ты ешь, ешь...

Ловя губами подносимую мужчиной ложку с вкусным ароматным куриным бульоном, юноша то и дело не мог сдержать нежной улыбки, окидывая взглядом столь родные черты. Прижимался, снова целуя скулы, ладонью гладил по плечу, а затем несмело коснулся темных волос.

— Больше не могу... Спасибо Вам...

Травник дотронулся пальцами до запястья Ксанте, приподнял его руку и наклонился, целуя. Само запястье, костяшки и нежную кожу между ними, пальцы.

Мужчина заулыбался. Он все наблюдал за Микаэлем и думал, почему же травник так сладок? Конечно, есть в нем что-то как от ветерка в поле. Но ведь в ладони держать невозможно. и отпускать нельзя

— Посиди пока здесь, в келье. В безопасности, — попросил тихо. — Много вопросов и дел накопилось. А завтра будет суд и конец. И все встанет на свои места... а тебе надо лежать и отдыхать.

— Мне кажется, я спасть смогу вечность...

Микаэль потянулся, прогибаясь, а потом целуя Себастьяна в ямку за ухом. Русые волосы травника рассыпались по плечам и укрывая обоих мужчин шелковым пологом.

— Прогоните мои кошмары... Не хочу во сне метаться... И думать не хочу...

Нежные касания ладоней, что ведут по спине, теплое дыхание ласкает кожу....

— Суд над кем? Вы так и не ответили на все мои вопросы...

— Вопросы... много вопросов не находят ответа, — спустить с колен, уложить на кровать, чтобы рядом присесть. Инквизитор глядел на травника с иронией, которая иногда проскальзывает убийцы, что смотрит умиленно на белую овечку в зеленом поле, и радуется ее наивности и красоте. — Так значит грамотки мы уничтожим и ты подпишешь все бумаги, которые я тебя попрошу?

— Конечно... Только, прошу Вас, найдите Сея! Я очень волнуюсь за него.

Микаэль так и не выпустил пальцы Себастьяна из своей ладони, продолжая их нежно поглаживать. Глаз не отводил от лица мужчины. Теплый ночной ветер ворошил темные пряди да и волосы самого травника, залетая в распахнутое окно. Пахло почти что летом...

До безумия хотелось схватить и потрясти инквизитора, заорать — "Почему ты так смотришь?! Что задумал?! Что же ты делаешь?! Ну, зачем это все?! Ну, сделай так, что б все опять было хорошо!"

— Я вам клялся... Моя преданность, моя кровь и мое дыхание — они Ваши. Я верю Вам. Ведь деяния Ваши угодны Господу Богу. А Господь — он несет мир и радость как в сердца, так и в жизни. Я никогда не предам его заветов... Помните это...

Травник приподнялся, целуя Себастьяна — легко, едва касаясь своими губами его губ, лишь, на мгновенье опаляя горячим дыханием и тут же откидываясь на подушки, закрывая глаза.

Инквизитор принял поцелуй благодушно, почти не чувствуя его вкуса. Микаэлю необходимо было полежать после трав, которыми он его напоил. Это, конечно же, были не те эликсиры, которыми пользуется лекарь для лечения, но должно ему сейчас полегчать от всяких снадобий травяных.

— Спасибо, брат Микаэль. Я постараюсь найти брата Сея, как можно скорее. Тем более, я сам заинтересован в этом, а пока я оставлю с тобой своего помощника. Он будет следить за твоим состоянием, а после того, как ты придешь в себя, то напишешь ему все, что он попросит. — мужчина поднялся. — Сейчас у меня слишком много дел, но мы продолжим нашу занимательную беседу очень скоро. — новая усмешка, говорящая о том, что веры на самом деле к травнику никакой и следует его допросить, как следует позже... Но сейчас важнее другие пленники. И среди них Луис.

62

Его втолкнули в кабинет — полуголого, в одном блио. С алыми запястьями, щиколотками, коленями, которые совсем недавно стягивали веревки для любовных утех.

Ксанте сидел на деревянном кресле с низкой закругленной спинкой, преходящей в подлокотники, и смотрел на того, кто так легко спустился в подвалы.

— Снять одежду с него, — низко приказал помощникам. Те бесцеремонно потащили с побледневшего Луиса блио. А под ним — под ним, конечно, ничего не было. Зато наблюдались следы на бедрах, когда слишком сильно хватют в порыве страсти. Сперма на тонких ногах и...

Инквизитор кивнул, чтобы принесли чистую одежду. На герцога накинули рубаху, дали штаны, и тот автоматически оделся, продолжая ждать вопросов. Но Ксанте не спешил. Он заставлял юношу ждать. Стоя вот так в полном молчании, пока звонкая тишина не стала колоколом в глубине Луиса.

Сознание, что за счастьем последует наказание неминуемо преследовало несчастного. И он давно перестал верить, что существует где-то путеводная звезда, которая выведет его в царство, полное радости и доверия.

— Ты доволен? — спросил наконец мужчина, тяжело вздыхая. Ничему не научился урожденный Сильвурсонни, чей отец продал собственного наследника лишь потому, что подозревал жену в измене и не верил, что его дитя может родиться таким красивым. Это потом старый король, что умер вскоре то ли от яда, то ли от разрыва сердца дал приказ ослепить мерзавца новому духовнику герцога. А почти три года мальчик скитался по городам, и только великая случайность позволила агентам инквизиции вытащить истинного герцога из лап нищеты.

Шесть лет... Шесть лет трудов пошли прахом... послушный мальчик ничего так и не понял. Он не собирался возглавить вассалитет объединенной территории. Он играл с чувствами, забываясь с демонами желаний. И что теперь...

— Что теперь? — Ксанте ударил по столу, а Луис вздрогнул и из глаз его полились слезы.

— Простите меня, отец.

— Нет. — инквизитор резко поднялся и прошелся по келье. — Мне нужен глава заговорщиков, чтобы закрыть дело. Из-за твоих глупостей их стало слишком много. Ты стихийное бедствие, Луис. Ты все запутал, хотя соединение должно было пройти мирно. Мой брат охранял бы Сея как герцога. Разведка бы пошла по ложному следу. Но ты...

Юноша пополз на колени. В глазах его отражался ужас наказания.

— Я отвечу, я за все отвечу, — забормотал он. — Падре, я все подпишу...

Ксанте стоял спиной и злился. Глупый мальчишка... Мерзавец...

— Ответишь. Да, ты ответишь... Напишешь признание. Напишешь все... Я заставлю и твоего Легрэ так поступить. Потом будет чем его держать в случае глупостей. — мысли судорожно собирались в тучи. — Я дам тебе яд. Опасный яд после оформления бумаг. Допрос, который я буду вести при свидетелях, с тобой будет коротким. Ты просто подтвердишь и подпишешь.

Ксанте вновь стал нервно ходить взад-вперед. Зарычал, ударяя об стол. Луис стал сыном для Ксанте — непослушным, но дорогим. И он не позволит какому-то одержимому королю касаться ангела.

— Яд может тебя убить. Я смешаю его через два часа с зельем. Слышишь? С темным зельем Микаэля. Я знаю, как тебе потом будет больно. Но ты очнешься живым. Через сутки или трое. Далеко отсюда... Избежишь четвертования. Надеюсь, что дело уже будет закрыто.

Мужчина застонал, а Луис сильнее заплакал, заставляя инквизитора опуститься на колени и схватить юношу за подбородок:

— Ты душу свою продал за постель. Мужеложец. Тебя только за одно это следует на костер. Я... ты... знаешь, что такое любить и никогда не требовать? Не искать близости? Ты уедешь! Ты на глаза не покажешься никому. Но учти, никаких больше снадобий. Если хоть одна лишняя трава попадет, кроме той, что я дам... Только вода... одна вода!!! Иначе ты не очнешься уже никогда.. Слышишь?

— Отец... — голубые озера блестели водой. — Мне все равно. Легрэ пользовался. Он... Я ему был не нужен... Он...

Господи! Ксанте прижал герцога к себе и тихо заплакал. Как часто он видел равнодушие. И разве он не ведал, как равнодушен и холоден Легрэ? Ничего, он перед прощением познает всю прелесть боли.

Луис обнял своего инквизитора. Неожиданная ласка пугала его не меньше злости. Перед глазами стоял Кристиан, его слова...

* * *

Ксанте знал, что пробуждение Кристиана будет неприятным. Он подошел близко, набрал из бочки воды и плеснул в лицо бывшему стражнику. достаточно, чтобы тот очнулся и понял, что сейчас подвешен за руки к крюку в потолке подземелья.

— С пробуждением, Легрэ, — мужчина в красном балохоне подцепил подбородок пленника.

Кристиан вздрогнул и на миг задохнулся, потом дернулся в цепях и посмотрел наверх.

— Кто вы? — спросил он, отплевываясь от воды и ощущая холод подземелий. — Чего вы хотите и где король?

— Хочу... чтобы... ты... слушал... Пока! — капюшон сдвинулся назад, открывая лицо. На Легрэ смотрели черные глаза, в которых не было и отблеска света. — Огня! — крикнул он куда-то в темноту. Небольшой зал окрасился всполохами, обнаруживая пыточную комнату, оборудованную тщательно и скоро. У двери стоял немолодой уже мужчина в фартуке. А с другой стороны передвигались еще две или три тени помощников. За столом сидел молодой писарь, готовый записывать весь разговор.

Кристиан понял, что дело дрянь. Инквизиция. Да еще... Кто: Себастьян или Ксанте? Легрэ попытался унять панику и разглядеть на руке шрам.

— Что ж, я — само внимание, — сказал он с легкой улыбкой.

— Прекрасно. Вы обвиняетесь по нескольким статьям, Кристиан Легрэ. первая, и неоспоримая — участие в заговоре против власти на земле. Вторая — она подтверждается многими свидетельствами — мужеложество. Третья статья — присвоение чужих богатств, убийство и грабеж. Что вы можете противопоставить мне сейчас и готовы ли признать свою вину и подписать признание?

— Это серьезные обвинения. Очень. Даже не знаю, что сказать, — Кристиан хмуро следил за инквизитором и был очень серьезен. — Присвоение чужих богатств, убийство и грабеж? Судя по тому, что у меня за душой ни гроша, я определенно ничего не присваивал. Мужеложство... может быть я и полапал кого по пьяни, но я слишком хорошо знаю, как наказывают за это. Кто же на меня такого наговорил? При всем моем уважении к Святой Инквизиции, я как монах Валасского монастыря и как подданный его Величества, а так же как верующий человек буду отрицать это обвинение. А что касается заговоров против власти на земле, я не очень понимаю, что именно вы имеете в виду.

— Молчать! — тихо зарычал инквизитор в ответ. и повернувшись к секретарю дал знать, чтобы тот записывал. — Значит вы при свидетелях отрицаете свою вину? — мягкое похлопывание по щеке. — Вы отрицаете? — глаза сощурились черными углями.

— Я отрицаю. Я ничего не знал о заговоре, — не отводя глаз, ответил Легрэ. Он старался дышать ровно и не дернуться, не показать страха. "Что с Луисом? Где Фернандо?"

— Хорошо, господин Легрэ. Тогда объясните мне ваши раны... что вы делали в подвале с королем и отроком? Почему мои служители обнаружили следы соития на ваших бедрах? — Себастьян дал знак, чтобы Кристиана отвязали и переместили за стол.

— Падре Себастьян, — ровно продолжил Легрэ, умело изображая искренность, — велел мне приглядывать за герцогом Сильвурсонни, чтобы уберечь его от необдуманных поступков и злых людей, и моей прямой обязанностью было выполнение прямых указаний его Светлости. Я старался в меру своих сил оберегать и сопровождать герцога повсюду. А мои раны довольно просто объяснить: я строптив, что недостойно слуги божьего, а подобное усмирение плоти способствует усмирению духа и развитию терпения... К моему стыду я подвержен греху рукоблудия и тем и занимался, пока не пришли Его Величество и герцог, потом мы пили вино и просто разговаривали.

В это время помощники пристигнули запястья Легрэ к столу. Он сидел на скамье, а напротив задумчиво глядящий на него инквизитор.

— Я не падре Себастьян, — заметил он вскользь. — Значит вы утверждаете, Кристиан Легрэ, что ничего между вами и отроком в подвале не было? — темные глаза дали знак помощнику и тот вернулся со специальными железными приспособлениями. — Уверены? приступайте, падре Ваоло.

Пожилой мужчина заставил вытянуть пальцы Кристиана, зажал в клещах и сдавил со всей возможной силой.

Легрэ вскрикнул и дернулся так, что стол пошатнулся, в глазах потемнело от боли. Кости затрещали и Кристиан подумал, что пара пальцев у него сломаны.

— Вы... хотите, чтобы я, — тяжело дыша и корчась от боли, пробормотал он, — чтобы я признался в том, чего не было? Все оговор и ложь.

— Значит, вы продолжаете утверждать, что в подвале занимались исключительно тем, что пили вино? А знаете ли вы, что сейчас начался святой Петров пост, брат Кристиан, во время которого вы должны строго охранять свою плоть от искушений? — новый знак, и новое сжатие пальцев.

— Вы не внимательны, Ваше Святейшество... В последнее время я часто смирял свою плоть телесным наказанием и приобрел малокровие. Мне позволили пить вино во время поста, а наш лекарь просто настаивал на этом, — едва не завыв от боли, ответил Легрэ.

— Чудесное вранье, если бы все так было просто, брат Кристиан. Значит вы не желает признать свою вину и отпираетесь. Хорошо. Падре Ваоло, принесите сапог.

Легрэ прикрыл глаза, его тело охватило озноб.

— Я виновен в рукоблудии и в том, что нарушал церковный устав... Вы же говорите, что я заговорщик... Как это может быть, если я даже не знаю, против кого совершался заговор... Я не виновен и никому не причинил вреда.

Падре Ваоло в это время показался от двери с металлической колодкой и остановился в нескольких шагах от Кристиана и падре Ксанте. Тот покачала сострадательно головой.

-Мне жаль ваши ноги, Легрэ. Вы подписываете мне нужные бумаги наедине. Я отпускаю вас восвояси. Последнее условие.

Кристиан медленно обернулся и взглянул на приспособление в руках палача. Испанский сапог — после такого люди навсегда оставались калеками, если вообще выживали. Признание вины Кристианом привело бы к аресту инквизицией Фернандо, а его участие в мужеложстве позволило бы Церкви признать его одержимым. Луиса заставят признаться во всем быстро, потом в виде поучения выпорет на городской площади, а Кристиан кончит свою жизнь в руках палача. Радужные перспективы. Теперь надо тянуть время и выпутываться.

— Любая ложь перед Богом тяжкий грех, и одна из заповедей Господа нашего — не лжесвидетельствуй. Но вы не оставляете мне выбора, — тихо сказал он. — Хорошо, я расскажу вам все, что знаю о заговоре, если вас интересует именно он... Чего вы хотите на самом деле?

— Брат Кристиан, вопросы здесь задаете не вы. Надевайте, брат Ваоло, наш друг не желает отвечать на вопросы. — сзади на плечи легли руки второго инквизиторского палача, огромного и мрачного. Ваоло тяжело вздохнул. До вечера, значит, не управятся, судя по настроениям Ксанте. Колодка тяжело щелкнула и застегнулась.

— Желаю слышать про заговор сейчас. — документы легли на стол. — Почему почивший король Вестготсткого королевства оставил вам наследство и почему вы, вооружившись, оказались на территории Аталийского королевства во главе заговора, намеревавшегося уничтожить его величество Фернандо Первого?

Легрэ медленно поднял глаза на Ксантэ.

— Вы что несете?

— Затягивайте, падре Ваоло, — кивнул Ксанте. — Преступник упорствует. — Палач склонился и туже стянул над голенью пластину, та врезалась в кожу Легрэ. — Признаете вы себя виновным в заговоре против короля? — повторил четко мужчина. — Признаете ли, что мужеложец? Признаете ли, что воровали добро, принадлежащее Церкви?

— Нет! — закричал Легрэ, выгибаясь. Боль пронзила его, словно его на нее насадили снизу доверху, из глаз полились слезы, разум затуманился и он вспомнил Фернандо, их первый раз, нежный поцелуй короля. — Я никогда бы не посмел... я бы не посмел посягнуть на жизнь Его Величества! Государь — помазанник Божий и я бы... Я ничего не воровал! Я не знаю, о каком наследстве вы говорите... Я его в глаза не видел!

— Прекрасно. Отпустите. Достаточно. — остановил Ксанте, поднимаясь. — Налейте брату Кристиану воды. Мужчина утер лоб, словно сам испытывал боль. Снова сожалея посмотрел на Легрэ. — Очень тяжело с вами, грешниками, — сказал по-отечески. — Упорны вы не в меру. Вину свою не признаете.

Он проследил, чтобы пленника как следует напоили, прошелся по залу, словно размышляя. Вернулся и сел вновь напротив. — Итак, брат кристиан, вы продышались. теперь повторим вопрос. каким образом вы собирались убить короля? — знак Ваоло, и тот еще сильнее сдавил пластину на сапоге.

— Никаким... — Легрэ пытался восстановить рваное дыхание и чтобы как-то отвлечься от боли в ноге, кусал губы. Его пьяный взгляд по-прежнему прямо смотрел на Ксанте.. — Себастьян приказал мне убить короля, когда Фернандо был захвачен им... но я не сделал этого...

— Вы хотите сказать, что аббат Себастьян, который послан сюда в качестве наблюдателя инквизиции предлагал вам убить короля? А вот у меня имеются свидетельские показания, что это вы предлагали его убить. — мужчина вновь остановил пытку. Давление в сапоге снизошло на нет. — Милосердия в вас к себе нет, брат Кристиан. признайтесь, что вы — бастард, да еще с королевской кровью, пытались убить наместника на земле? Что вы совращали молодых монахов и водили их в подвалы, чтобы заниматься непотребством.. Что именно вам было поручено распоряжаться казной монастыря как помощнику аббата, только казна это бесследно исчезла.

— А вы задайтесь вопросом, — зло прошипел Легрэ сквозь зубы, — почему я не убил Фернандо?.. У меня было много возможностей. Или еще лучше... спросите Себастьяна, кто ему помешал в покушении на короля... Он вам обо мне еще не такое понараскажет, чтобы спасти свою мерзкую шкуру... Откуда мне знать, что вы не заодно с вашим братом? Если так, то давайте уже закончим поскорее, Ваше Святейшество. К чему столько лишних разговоров.

— Вы упорствуете, брат Кристиан. Вы против Бога выступаете со своим упорством. Что вы скажете по поводу любовного письма от некоего Луиса, который приглашает некое лицо посетить подвалы? — новый знак падре Ваоло, который освободил руки и ногу Легрэ, а затем с помощью помощника переместил на длинный стол. руки и ноги завиксированы был с помощью специальных зажимов так, чтобы не было возможности особо шевелиться. — Отвечайте! Крутите барабан, падре Ваоло...

— Подшутили над королем, — успел сказать Легрэ перед тем, как его тело окатило новой волной боли и пыточную заполнил крик.

Тело Легрэ было красиво в его мучительной пытке, его растягивало и трепало. Ксанте знал этого человека по коротким визитам в монастырь. когда подменял брата-близнеца. Еретика и безбожника, нанятого лишь потому, что он был как две капли воды похож на самого страшного инквизитора того времени. Конечно, Кристиан не сдастся так просто. Но помимо физических методов воздействия, есть и другие...

— Глупые шутки, учитывая то, что вы были в сперме, брат Кристиан. Вы мужеложец? — новый виток ручки от барабана. Ксанте склонился над пленником.

— Нет! — Лицо Легрэ перекосило от боли. Выдать Луиса? От него требовали выдать Луиса, Фернандо, и он повторял мысленно одно лишь слово, что вырывалось криком из груди: — Нет!

— Вы лжете! Приведите сюда юношу. Я спрошу у него, — спокойно заявил Ксанте. — И чаю, если можно с булочками. Очень устал. Проголодался, -добавил он будничным тоном, направляясь к столу и вздыхая.

Кристиан лежал неподвижно, дрожа от озноба и чувствовал, как по вискам катятся капли пота. Он едва понимал смысл слов Ксанте, и когда понял, страх вонзился в его грудь, словно острый нож. Вспомнился, как он привел в кабинет Себастьяна Луиса, и как юноша не мог вздохнуть от страха, и как... Как Легрэ предложил убить Фернандо. Кристиан прикрыл глаза. Там, тогда, это был Ксанте.

Все это время инквизитор со скучающим видом сидел за столом. Внесли поднос с чаем и хлебом. Мужчина продолжал бессмысленно водить пальцем по столешнице, а его секретарь вообще от безделья достал откуда-то семечки и грыз. Лишь наятнутой тетивой тело Кристиана мучительно растянутое на дыбе, казалось настоящим в этом ужасном месте.

Ксанте отпил несколько глотков, попробовал ароматного хлеба, оглянулся на дверь, в которую ввели под локоть дрожащего Луиса. Только тогда инквизитор поднялся.

Он заставил юношу приблизиться, поцеловал в лоб и развернул к Кристиану.

Легрэ стоило всех остатков воли заставить себя равнодушно взглянуть в голубые глаза, а потом отвернуться от юноши. Но он ждал, с замиранием сердца ждал обвинения, которое слетит с его красивых губ, своего смертного приговора, озвученного таким робким и таким любимым голосом — и Легрэ простит ему все... в последний раз.

— Скажи, Легрэ, как ты относишься к этому существу? К этому цветку? — Ксанте крепко держал юношу за плечи. Тот просто одеревенел под пальцами инквизитора. Ловкое движение разорвало ткань рубашки. — падре Ваоло, ослабьте барабан. Так что? Он вам безразличен?

— Я люблю его за его прекрасную душу, — язык Кристиана едва ворочался, и боль не проходила, — просто по-человечески, если вы, Ваше Святейшество, еще способны понимать правильный смысл этого слова. Не троньте его... Мальчик ни в чем не виноват.

— Тебя, Луис, защищают. А ведь этот человек мог тебя зарезать, он тебя толкал на убийство короля. Он хуже лисицы, которая пробирается ночью в курятник душить кур. Он тобой воспользовался и выкинул бы, как всякого хорошенького глупца. — Но за свои преступления ты готов ответить? Ты подпишешь мне все, как есть?

Легрэ измученно взглянул на Луиса, а после закрыл глаза. Ему лучше подписать. Все подписать, и тогда он, возможно останется в живых. Как бы не хотелось Кристиану крикнуть — нет, он молчал.

Но юноша отрицательно покачал головой. Ксанте в ответ пожал плечами — воля Господа на все!

— Энжи Ватанте, вы обвиняетесь в заговоре против короля, в присвоении чужого имени, в мужеложестве и ереси, — объявил он заученным тоном, чуть толкая мальчишку вперед, чтобы тот посмотрел на Легрэ поближе. — Вам есть что сказать?

Легрэ стиснул зубы до дрожи, по вискам его покатились слезы. "Господи, только не он... Пожалуйста".

— Нет, — голос Луиса был слабым, почти неслышным.

— Вы признаете свою вину?

— Да, — кивнул согласно.

— Прекратите это, — отозвался Легрэ хриплым голосом. — Не смейте его трогать...Луис, не надо. Ты ни в чем не виноват. Ты верно служил Фернандо и я это могу перед самим богом подтвердить. Ты не мужеложец, тебя Себастьян принудил... А они. Если ты признаешься, они убьют Фернандо, убьют совершенно законно. На одной чаше весов мы с тобой, на другой король... Луис. Господи... — Кристиан плакал и глотал недосказанные фразы. — Не выбирай... Спаси себя.

Луис отвернулся от Кристиана. Опустил голову. Он не мог видеть его в таком состоянии. И неважно, что он сказал до того — использовал... Да, Ксанте прав.

— Я готов дать показания, — пробормотал еще тише.

— Я тебя не расслышал, Энжи. Что ты готов? — наклонился Ксанте.

Все в Легрэ словно заледенело — он замолчал, но словно проклятый смотрел на Луиса с глухой тоской.

— Если я подпишу все, вы отпустите его? — этот голос вырвался из горла — вроде свой, но Кристиан его не узнавал.

Ксанте поднял голову. Скоро ты сдался, дружок, — заулыбались губы.

— Секретарь, бумагу и перо. Отвяжите его, падре Ваоло.

Легрэ отвязали и перетащили за стол. Перед ним поставили чернильницу и положили несколько чистых листов бумаги. Руки у Кристиана здорово тряслись и подчерк выходил корявым. Он написал следующее:

"Я, Кристиан Легрэ, находясь в здравом уме и твердой памяти, со всей ответственностью признаю свою вину перед Богом и Церковью, и раскаиваюсь в содеянном. Я признаю, что под руководством падре Себастьяна Сальярси, я намеревался убить Его Величество короля Фернандо и совершил одну попытку, которая милостью Божьей провалилась. Я признаю, что являюсь мужеложцем и совращал монахов Валасского монастыря. Я признаю, что имея доступ к церковной казне, крал золото для личных нужд. Я раскаиваюсь в содеянных мною злодеяниях и полностью признаю себя виновным перед Богом и людьми".

Дописав, Кристиан положил перо на стол и низко опустил голову.

— Спасибо, Легрэ, вы сильно облегчили мне задачу. — кивнул инквизитор. — Увести. — приказал он помощникам. — Запереть до оглашения приговора.

Кристиана подхватили два человека, а в это время Луис стал сползать на каменный пол. Он стоял все это время посреди подвального зала и не шевелился.

Ксанте кивнул, чтобы юношу подняли, а как только Кристиана вывели за дверь, усадил того за стол:

— Пиши, — приказал ледяным тоном, поджимая губы, что продиктую.

Кристиана приволокли в одиночную камеру с железной решеткой вместо двери, и к его сожалению с полным отсутствием потайных дверей. Бросив свою ношу на деревянную скамью, прикованную к стене цепями, солдаты заперли замок и ушли. Подземелье освещалось парой факелов, один из которых висел прямо у решетки, потому Кристиану было видно хорошо соседнюю пустую камеру. Кого бросят в нее?

Подумав с горечью о Луисе, Легрэ пошевелился, и слабое движение тут же отозвалось болью по всему телу — такая мелочь в сравнении с тем, что творилось в душе. Что они сделали? Почему Луис так быстро сдался? Легрэ не считал его предателем, он слишком хорошо понимал, что такое запугивание, длящееся годами — он и сам делал такое с людьми. Луис, его любимый подписал себе смертный приговорю Был ли смысл выпутываться Кристиану дальше, упорствовать? Конечно был, но Легрэ не захотел — он сделал свой выбор, он пойдет на смерть вместе с Энжи и несмотря ни на что остается с ним до конца! Они проиграли на пару, но оставалась слабая надежда на то, что Фернандо выживет. Кристиан жалел, что вовремя не убил Себастьяна. Не жалей своих врагов — это священное правило он забыл, когда научился любить, и его любовь принесет ему боль и смерть. Что ж, это был его выбор — вполне осознанный и такой горький, что на глазах — синих как небо — не было слез, лишь печать глухой тоски. Прислушиваясь к звукам подземелья, Легрэ смотрел в потолок.

Прошло, наверное, около часа или еще того меньше, как шаги разрезали тишину. Двое солдат пришли первыми. Они принесли в соседнюю камеру матрас и еще кувшин с водой, а следом... Падре ваоло привел Луиса. Тот все еще держался прямо, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять — юноша находится в невменяемом состоянии. Ваоло махнул, чтобы открыли решетку, завел Луиса внутрь и усадил на узкую кровать. Затем снял с себя длинную мантию и накрыл голые плечи.

Луис так и остался без рубашки. Палач присел напротив герцога, что-то долго шептал, гладил по коленке, словно успокаивал, потом бросил короткий взгляд на Легрэ... Медленно встал и вышел наружу, приказав закрыть дверь. Взгляд Ваоло опять остановилсяна Легрэ. И казалось — нет это было явственно! — палач очень зол.

Только вот не собирается осуждать или что-либо говорить Кристиану.

— Вы так просто подписали ему смертный приговор, — только и сказал, а желваки на лице палача задергались. — Вас завтра отпустят, Легрэ. — палач покачал головой и с солдатами направился к выходу. Шаги затихали под звук где-то капающей воды. Колебался алым свет факелов. Тени густо падали на тьму противоположной камеры. Луис свернулся на кровати калачиком и казался маленьким, словно сморщившийся и сгоревший плод.

Кристиан рванулся встать, но грохнулся на пол.

— Позовите лекаря! — кричал он, словно обезумевший. — Мне нужен Микаэль! Я подданный Северного Ярла! — превозмогая боль, Легрэ кое-как дополз до решетки и вцепился в прутья здоровой рукой. — Вы меня слышите, черт бы вас побрал всех?!

Ваоле вернулся темной тенью. Огромный, надвигающийся на решетку. Глаза его сверкали недобро.

— Легрэ, Ксанте все твои бумаги и бумаги Микаэля изъял. Тебе нужен лекарь? Я приведу к тебе Микаэля. Но говорить ты будешь с ним при мне. И травы при мне будете мазать... Больно? Я таких, как ты, сотнями видел...

— Я на все согласен, — выдохнул Кристиан. — Прошу вас.

— Хорошо, — Ваоле словно снял маску злобности и равнодушия. — Я приведу. Но поверьте, это мне может жизни стоить. Вы ведь чужие жизни не цените, Легрэ... Так? Цену им не знаете. — палач убрал со лба седые волосы и опять растворился в темноте.

— Я не знаю, — дрожащими губами ответил Легрэ, сжимая пальцами правой руки прутья решетки до белизны в костяшках и провожая взглядом своего палача. "Я знаю только три вещи: Энжи не заслуживает смерти, я виноват в случившемся, и я готов на все, чтобы этот мальчик выжил". — Энжи, — позвал Легрэ. — Как ты?

Комок на той стороне не шевелился и кажется не дышал. Под черной шерстяной мантией, оставленной старым палачом виднелся лишь краешек ноги. На щиколотке ярко проступал алый след от веревки. Пламя факелов затрещало — это далеко, наверху, открылись и закрылись двери.

Комок на той стороне не шевелился и кажется не дышал. Под черной шерстяной мантией, оставленной старым палачом виднелся лишь краешек ноги. На щиколотке ярко проступал алый след от веревки. Пламя факелов затрещало — это далеко, наверху, открылись и закрылись двери.

— Луис, — Кристиан хотел бы сейчас обнять мальчика, утешить, но между ними было две решетки и непреодолимо-огромные три ярда тюремного коридора. — Мальчик мой любимый... Не надо, не уходи в себя. Поговори со мной, слышишь? Я очень виноват... Я должен был помочь тебе уехать к дяде. Луис, ради Фернандо, ради всех нас, я должен знать, что ты им сказал... Еще не все потеряно.

Время растеклось бесконечностью по коридорам. Голос Легрэ казался какой-то насмешкой, иллюзией, проникающей в уши. Юноша даже головы не мог поднять. Он старался просто дышать. И больше ничего не получалось. Настойчиво шепталось подземелье: через щели слышалось. как скребутся крысы, в дальних переходах капала и капала вода. Голос... Он что-то спрашивает.

Легрэ оперся на решетку плечом и опустил голову.

— Луис, помнишь, как мы встретились в первый раз? — тихо заговорил он. — Я тогда смотрел на тебя и глазам не верил — я не знал, что бывают такие красивые юноши, как ты. Но дело было не в красоте, в тебе есть что-то удивительное и очень искреннее. Тогда я видел перед собой только запуганного слабого мальчишку, но я ошибся. Ты сильный, ты можешь сейчас взять себя в руки и попытаться что-то сделать, попытаться выжить... Ты и есть моя жизнь, и я уверен, что и для Фернандо ты дороже целого государства. Разве тебе не за что бороться? Твоя сила в чистоте твоей души, в твоей удивительной искренности. Мне не нужна жизнь, если в ней не будет тебя. Если ты погибнешь, я буду мстить, мстить до тех пор, пока меня не убьют... Ты научил меня любить. Знаешь, когда ты всю жизнь живешь во тьме, а потом вдруг выходишь на свет — это удивительное ощущение и я не променяю его ни на что на свете. Твоя смерть вернет меня во тьму и превратит в то же чудовище, которым я был всегда. — Кристиан замолчал, глядя на сломанные пальцы с каким-то горьким отвращением. — Для меня это станет настоящей смертью... и я ее боюсь.

Это было не видением, не бредом. Луис слышал... Да... Голос архангела, который хотел что-то ему сказать. Или просто пытался согреть в холоде подземелий. Трудно было пошевелиться, но юноша заставил себя... Он выпутывался из огромного покрывала-плаща, словно то весило несколько пудов. А потом затих, чтобы отдышаться, вновь новая попытка подняться. Голос, что говорит о любви. Кристиан... Ты сказал, что пользовался... Лжец. Что ты теперь от меня хочешь?

— Я всегда любил тебя, — Легрэ взглянул на мальчика. — То, что я наговорил Фернандо, я наговорил со злости и сгоряча. Понимаешь, бывает так, что когда нам причиняют боль, мы стремимся причинить ее в ответ и часто в гневе не думаем, что говорим... Фернандо ударил меня от боли, и я ударил его в ответ словами. Мне важно было знать, что он не играет со мной, что в один прекрасный день он не вышвырнет меня на улицу. Я ведь плохо о нем думал и не верил ему. Луис, скажи, что ты говорил на допросе... Помоги нам. Возможно, я смогу еще что-то сделать.

Луис сел, опустив голые ступни на ледяной пол пол, но холода не почувствовал, перевел взгляд на решетку. Все плыло... Ресницы липли от слез, в горле пересохло. Юноша поднялся шатаясь. Яд действовал неотвратимо. И приближал момент, когда тело отключится и станет безжизненным. Бездыханным. Чтобы все думали, что герцог умер. "Так лучше... Так будет проще забыть тебя, любимый мой".

— Не старайтесь, Легрэ. — сказал тихо. — Я вам больше не верю.

Кристиана словно окатили холодной водой и сердце остановилось.

— Почему? — потрясенно выдохнул он.

Луис попытался сделать шаг и рухнул на пол. Именно тогда в коридоре раздались торопливые шаги. Это приближались Ваоло и Микаэль.

Тот бесцеремнно разбудил травник, задергал за плечо, потом поднял на кровати еще спящего и начал трясти, как куклу. Огромный, страшный — палач Ваоло, который намеревался привести травника в чувство, как можно быстрее.

— Просыпайтесь. Мне нужно вас проводить. В подвал. Вас желает видеть заключенный. Давайте, глаза открываем. Времени у меня мало... Ну же!

Учитывая тот факт, что Микаэль совсем не спал, а лишь лежал с закрытыми глазами, размышляя о том, что же ему делать дельше, то "побудка", устроенная мужчиной, не стала неожиданностью. Отзевавшись с положенное, травник ступил на пол босыми ногами.

— Куда идти? К кому? Мне хоть сапоги бы найти сперва...

— Вот они, — буркнул палач. — Быстрее. Хотите дальше разлеживаться, я ухожу. — и он быстро направился к двери. — нагоните в коридоре.

Быстро натягивая сапоги и укутываясь в тонкое верхнее покрывало как в плащ, Микаэль направился следом за Ваоло, что быстро вел его сначала коридором, а потом и лестницей вниз. Но, когда они проходили мимо монашеских келий травник остановился.

— Подожди меня здесь. Или со мной пойдем... Мы быстро....

С этими словами он несколько раз постучал в дверь, а потом вошел внутрь.

Закрыв за собой дверь в келье и оставляя сопровождающего его палача в коридоре, Микаэль тут же обратился к тревожно взирающему на травника монаху, что проснулся на стук.

— Я забираю документы, что ты хранишь. И если сможешь — собери братьев по вере. Мне может понадобиться помощь. Приезжий инквизитор превышает свои полномочия, и от того страшные дела творятся в обители нашей. Ждите меня у темницы... Я подам знак.

Скоро собрав нужные бумаги, Микаэль не медля вышел в коридор — где его ожидал недовольный такой задержкой палач.

Ваоло же не пошел. Ждал лекарь снаружи, опершись на стену. Глядел в потолок и молился за бедного мальчика, которому предстоит тяжелый конец.

Монах вышел из кельи уже через несколько минут — под недовольные и злые взгляды Ваоло. Травник все так же кутался в накидку с кровати, удерживая ее у шеи правой рукой.

— Простите, что заставил ждать... Теперь — ведите.

Ваоло кивнул, глядя сверху вниз. Микаэль был такой маленький и хрупкий, словно тростника какая. Старый палач усмехнулся. Такую сломать — одним ударом.

— Следуйте за мной и молчите, — приказал он, направляясь к подвалам, к той тупиковой части, где находились старые камеры. Они спустились по лестнице и прошли по коридорам до поворота, чтобы упереться в один из тупиков, где горели два факела. Дальние камеры были заняты. Ваоло кивнул на камеру, в которой находился Легрэ.

Внизу, в подземелье в котором содержались пленники было холодно и сыро, и Микаэль все сильнее кутался в свою накидку, следуя за старым палачом, но, не забывая, впрочем, и оглядывать путь, замечая нужные ему детали. Когда мужчина остановился в тупике у камер, травник взглянул туда, куда указывал его сопровождающий. В тусклом свете двух чадящих факелов, за решеткой, прикрученный длинными цепями к лавке, на самом полу сидел Кристиан. Микаэль, не успев толком рассмотреть бывшего помощника аббата, уже поворачивался вслед за взглядом Кристиана, брошенным на камеру напротив. Там, у такой же лавки, почти в беспамятстве, накрытый плащом и почему-то совсем темноволосый лежал тот мальчишка, из-за которого разгорелся пожар, захвативший не только эту державу, но и изрядно влияющий на соседние.

— Брат Микаэль, — Легрэ взглянул на травника снизу вверх, словно моля взглядом о помощи и надеясь, что Микаэль правильно расшифрует все его слова. — Вы должны помочь мальчику... Ему совсем плохо... очень плохо, и все так серьезно, что я боюсь за его жизнь. Помогите ему. Я знаю, вы всегда хорошо относились к Луису... Да, он признался в каких-то ужасных вещах, но ведь милость Божия для всех людей одна, даже для страшных преступников. Не дайте ему умереть, я умоляю вас.

Ваоло пошевелился у стены. Огромной тенью двинулся по коридору. Дошел до Микаэля.

— Ему нужна помощь, — кивнул на Легрэ. — Кровью истечет. Пальца два сломано на левой руке. На ноге до кости сдавил. Не растягивал сильно. Но мог вывихнуть. За него беритесь. Иначе обратно уведу. И стража рядом. Не надо трагедий ломать. Вот только подходить к Легрэ Микаэль пока не спешил. Он задумчиво разглядывал скорчившегося на полу мальчишку, а затем повернулся к Ваоло.

— Вот он — как раз и при смерти. Не мешай мне только, раз сам взялся помогать.

Травник присел, просовывая руку сквозь прутья и хватая юношу за волосы. Наклонился, принюхиваясь, и решая, какими же травами уже успели напоить это несчастное создание. Затем повернул его голову к себе, а второй рукой оправил рясу и вытащил из сапога маленький пузырек, который ловко открыл.

Луис слабо пытался сопротивляться. Он бы закричал. Нельзя. Нет. Затравленный взгляд на опешившего Ваоло, который вливал в рот яд и ведал о страшной тайне.

Микаэль, крепко удерживая юношу и, нажал пальцами на челюсть, заставил того открыть рот, вливая в него зелье. Тихонько шепнул:

— Тише... Это поможет... Поспи пока.

Ваоло вздохнул.

— Напоили? Второго пленника оглядывать будете? — палач боялся шевельнуться от произошедшего. На его глазах травник добил герцога Сильвурссони. Эту невинную овечку.

— Буду. Пустишь меня к нему?

Ваоло кивнул, зазвенел связкой ключей и открыл решетку.

— Говорите, пока не пришел караул. Только тише.

Кристиан сомневался, что стоит так рисковать, но терять ему было больше нечего, и он решился на откровенность. Ему плевать было на собственные раны, даже на собственную жизнь и у него на лице все было написано, и то, как он решительно ухватил Микаэля за руку и вынудил наклониться к себе, чувствовалось отчаяние человека, которому нечего терять.

— Луиса казнят... Скоро. И времени очень мало. Я однажды спас тебе жизнь, Микаэль. Не знаю, значило ли это что-нибудь для тебя или нет, но ты говорил, что не останешься в долгу... Мне не важно, что будет со мной, я готов взять на себя всю ответственность даже за то, чего не совершал, и многого я заслуживаю, ты знаешь, но Луис... Микаэль, делай что угодно, но вытащи его из петли. Если понадобится, сделай так, чтобы он умер тихо и безболезненно до того, как попадет в руки палача.

Разглядывая Кристиана — его чело с запекшейся кровью, синие-пресиние глаза, что горели на бледном лице, спутанные волосы — Микаэль ни жестом не выдавал до чего сильно он сейчас взволновал, до чего отчаянно пытается сопоставить все, что ему известно, воедино и принять то решение, которое поможет спасти не только тех, кого спасти хотелось неимоверно, но еще и не поставит под угрозу ни одну из довереных ему миссий. Травник выпрямился, перехватывая руку Кристиана и теперь удерживая его сам.

— Я говорил тебе, что если будет нужно — стану с мечом между тобой и твоими врагами. И я встану. Но, за удар в спину — он, — кивок в сторону камеры, в которой спал мальчишка, — умрет несомнено и безповоротно.

Монах отпустил руку мужчины и развернулся, выходя из камеры к палачу, что замер у двери.

— Мне, здесь и сейчас, нужен инквизитор Ксанте. Немедленно. Зови его.

— Вы уверены? — поинтересовался Ваоло. — Не думаю, что могу сейчас позвать... Он ведет допрос свидетелей.

— А ты всего лишь скажи падре, что травник Микаэль беседу ведет с братом Кристианом подле его камеры. Думается мне, что он пожелает принять участвие в этой беседе.

— Я не знаю, что вам до Луиса, падре Ваоло, — взволнованно вмешался Кристиан, — но я вижу, что вам жаль мальчика. Помогите Луису, вы же можете.

— Хорошо. — опять вздохнул палач, переводя взгляд с травника на Легрэ. — Вы понимаете, что, если я позову инквизитора, то сам могу оказаться в немилости?

— Отнюдь. Поверте уж мне... Зовите его.

Ваоло опять тяжело вздохнул.

— Я вынужден вас вдвоем запереть, — сказал он, прежде чем направился к выходу. — Не вздумайте делать глупости. Вы и так уже натворили. — он исчез в коридоре, чтобы там отдать приказ одному из солдат. И вскоре вернулся обратно.

— Микаэль, — продолжал Легрэ тем временем, — слушай меня внимательно. Луиса и меня обвиняют в заговоре против короля, но церковь отнюдь не на стороне Фернандо. Им нужна веская причина, чтобы свергнуть Фернандо с трона. Я не знаю, в чем выгода Северного Ярла в этом деле, но Ксанте нужны земли герцога и власть, абсолютная власть. Возможно, что тогда в церкви был не Себастьян, а Ксанте. Когда Фернандо узнает о казни Луиса — он начнет сметать на своем пути все, но это будет лишь жалкий выпад, причем последний в его жизни. Его обвинят в одержимости и дело будет кончено. Нас с Луисом обвиняют в мужеложстве, но я все отрицал и написал признание только под давлением Ксанте. И последнее, меня обвиняют в краже церковного имущества и присвоении земель, из-за завещания короля Хуана Карлоса де Севилано. Я брат Фернандо, бастард. Я знаю, что документы, подтверждающие мое происхождение, либо у Ксанте, либо у Паоло. Пока они не обнародованы, я просто грязь под сапогами инквизиции. Я не верю, что они меня отпустят и после не попытаются убить. В случае гибели Фернандо я сам по себе буду угрозой для Ксанте. Если он захочет от меня избавится, не мешай ему... Будь осторожен в словах, Ксанте опасен. И постарайся вытащить Луиса. Ты знаешь, как я к нему отношусь...

— А мой брат говорит, что это я добавляю ему седых волос....

Микаэль отступил к решетке, упираясь лбом в железные прутья. Вцепился в них так, что побелели костяшки.

— Я рискую из-за тебя. Очень сильно рискую. Но, я попробую вытащить тебя с мальчишкой из этого болота. Если получится... У Фернандо Сей... Он мне нужен живым. И ты — поможешь мне его забрать.

Микаэль устало потерся головой о холодные прутья, на миг прикрывая глаза, а затем вновь подходя к Легрэ и присаживаясь около него на пол.

— Не важно, что ты успел им наговорить или подписать. Теперь — молчи. Я говорить буду. Без моего разрешения — ни слова даже.

— Хорошо, — Легрэ кивнул. — Я сделаю, как скажешь.

— Кристиан, я очень постараюсь вам помочь... Потерпи еще чуть-чуть...

Микаэль тихонько провел пальцами по руке Кристиана.

— Я тебя перевяжу немного... чтоб ты от потери крови раньше времени не умер. А то столько хлопот — и все будет впустую.

Легрэ чувствовал, что его снова загоняют в ловушку и устало прикрыл глаза, моля Бога о милости во второй раз за последний день и за всю жизнь.

Травник скинул с себя покрывало из тонкой шерсти и, достав из-за голенища сапога нож, споро разрезал полотно на пригодные для перевязки куски. Сначала осмотрел спину мужчины, скривившись, в неодобрении покачал головой

— Мази бы мне сюда сейчас... Но, пока придется так....

Перевязав спину, занялся ожогом на плече — только не перевязывал его, а лишь слегка очистил. Затем туго замотал сломанные пальцы. Осмотрел ногу, снова морщась. Кости были целы, что не могло не радовать, но смотрелось это как один большой жуткий синяк. Сейчас бы настоем кожу протереть целебным, а затем и мазью смазать — опухоль бы точно меньше стала уже к утру. А так — Микаэль мог лишь провести аккуратно пальцами, поверяя, не повреждены ли мышцы. Также, травник перетянул мелкие порезы и ссадины на теле.

В полумраке темницы, при свете факелов, и молчании, что прерывалось лишь тяжелым дыханием и отрывистыми просьбами Микаэля повернуться так, как ему было надобно, лекарь занимался своим нежданным пациентом , а Легрэ старался не потерять сознание от боли. Травник иногда давал Кристиану передохнуть, понимая, что тому сейчас достаточно плохо и без его манипуляций. Едва Микаэль закончил с последней полоской полотна, как в гулкой тишине темницы раздались шаги, и Ваоло, все это время просидевший на маленькой лавке в проходе, встрепенулся, подходя и вновь отпирая камеру, чтобы выпустить Микаэля.

Это в коридоре показалась фигура Ксанте с факелом в руке — он соизволил появиться и был весьма недоволен. Подал знак сопровождавшей охране остановиться у поворота, а сам приблизился и теперь взглянул исподлобья на падре Ваоло, который вздохнул и сразу отправился восвояси, в темноту тупика.

Теперь мужчина смотрел на Микаэля.

— Здесь желаем говорить, брат Микаэль?

Травник не отвел взгляда, лишь ступил ближе, вынимая из широко рукава монашеской рясы два листа дорогой бумаги, сложенные скрученные. Склонил голову в поклоне равном и протянул обе грамоты стоящему перед ни Себастьяну.

— Ознакомьтесь, будьте добры. В первой — говорится о том, кем являюсь я на землях этих по повелению Его Святейшества Папы . Во второй — кем является для меня юноша, что лежит вон в той камере.

"Как возлюбленный сын, благородный муж Микаэль Харальдссон — прокуратор от нас и северный посол, благоговением и виною духовной и делом в Рим ныне призванный, и к некоим мира частям, также и к своим, возвращаясь дойти мыслит. И мы хотим Микаэля с людьми его конными или пешими числом до сотни и с товаром их всяким идти, и стоять везде с полным безопасением, общество едино ото всех всегда хотим и понуждаем в воле Господа. Подвластным же нашим людям и оруженосцам наместникам, и везде нашими вассалам воинствующим крепко повелеваем, заповедаем, чтобы того прокуратора Микаэля с людьми его и товарами по градам, и по землям, и по дорогам, и по пристанищам, и по мостам, и по иным местам всяким как по нашим, также и по вашим, и как водою, также и землею ехатьи идти, и стоять, и отъезжать и безо всякого платежа, или иного некоего запроса. А также судить не могли, препятствий чинить или обвинять. Ни его, ни людей ввереных ему. Ни посланники наши, ни посланники других держав. И ответен он только слову Моего Святейшиства.

Дан во Риме в лето воплощения Господня тысяче четырехсотое тридцать восьмое месяца марта в год правления Нашего Эдуарда второго"

"Я, Микаэль Харальдссон, отрока сего, рожденного годом тысяча четыреста двадцать четвертым и нареченным во славу Христову, беру в свои ученики и властью свою, коей наделил меня святейший римский престол наместника Христова, защищаю и содержу.

Писано годом от Рождества Христова в тысяча четыреста тридцать девятом месяце феврале."

— Вы не можете обвинить в чем-либо — ни меня, ни вверенных мне людей. А уж тем более судить кого-то из них или задерживать и допрашивать. Нет у Вас таких полномочий. И уже только за то, что я сейчас здесь вижу я такой гнев Папский на Вас навлечь могу, что Вы и представить себе не можете. И лишь из благорасположения моего неразумного к Вам, что еще из отроческих лет моих тянется, да из-за дружбы моего наставника с Вами, я готов забыть о сем досадном инциденте.

Ксанте улыбнулся. Прочитал раз, потом — второй. Поднял лукавый взгляд на лекаря. Вот уж действительно ненормальный. Любые придумает глупости, чтобы только получить нужное. А говорил, что верен... Что же, придется и его пытать. Ксанте покачал головой и спалил бумаги в факеле.

— Взять его, — приказал воинам.

— Зря... Могли бы и договориться миром...

Микаэль даже не успел отойти вглубь тупика, как услышал шум на лестнице, что вела в темницу. Он тут же бросился вперед, под ноги Себастьяна, перекатываясь и валя его на пол. Выхватил нож, что после перевязки был снова спрятан в голенище сапога и приставил его к горлу мужчины.

— Ни с места! Иначе я горло ему перережу! Оружие на пол!

А тем временем в коридор вбегали монахи из тех, кого успел предупредить брат, отосланный с поручениями по пути травника в темницу.

И тут Ваоло выступил из темноты и просто резко ударил сзади Микаэля по голове. Поднял его, а Ксанте перехватил звякнувший по камням нож. В руках палача руках оказался меч.

— Именем Инквизиции!!! — Ксанте снизошел на рык. — Взять всех мятежников!

Но монахи не собирались отступать и уже дрались с немногочисленной охраной, постепенно захватывая ситуацию в свои руки.

Луис слышал все, как сквозь пелену. Действие яда, которое влил в его горло палач Ваоло, начинало действовать быстрее из-за зелья Микаэля. Боль скручивала внутренности. Пальцы заледенели и когда в подземелье стали врываться вооруженные монахи, сердце юноши остановилось.

Ксанте видел, что тело за решеткой дернулось в предсмертной судороге. Он не мог понять, что за ерунда здесь происходит, но точно знал, что нужные бумаги находятся у Папы и вскоре дело о Валасском монастыре приобретет широкую огласку. Ксанте вдруг ощутил что-то горячее в боку. Он даже не понял, что одежда стала липкой. Что он оседает на пол. Падре Ваоло, его верный палач, совершил последнюю казнь в своей жизни в пылу шумихи и драки и потихоньку открыл решетку Легрэ, который, конечно же, все видел.

Кристиан пытался встать и во всей этой суматохе не попасть никому под ноги или под меч. Первое, что он сделал, как только понял, что свободен, это сорвал с пояса Ваоло связку ключей и открыл решетку камеры Луиса. Мальчик не дышал.

— Луис... Луис, — Легрэ сидел на коленях перед телом юноши, тряс его за плечи и от горя не чувствовал физической боли. Кристиан больше не слышал ничьих голосов, не понимал, что происходит. Он отпустил мальчика на пол, а потом снова приподнял за плечи, прижал к груди темноволосую голову, ласково перебирая пальцами прядки его волос. Легрэ смотрел перед собой невидящим взором, не чувствуя бегущих по щекам слез. — Обними меня, Луис, — попросил он тихо, но ему никто не ответил, руки мальчика не обвили шею, и тогда в застывшем взгляде синих глаз появилась детская обида: — Почему ты не хочешь меня обнять?.. Ты не хочешь? Почему ты не хочешь, Луис?

Ваоле прислонился к стене, вытирая руки от крови и заулыбался. Он сожалел, что притащил сюда этого маленького белокурого лекаря, но смотрел на него с некоторой усмешкой. Яд действовал бы до завтрашнего дня и Луису можно было бы дать противоядие. Хотя... Облегчить участь от четвертования... Палач ударом меча снес голову одному из нападавших монахов и начал, размахивая им, пробираться к выходу, а скоро уже скользнул в темноту. Оставляя защитников Микаэля и захваченных с их судьбой наедине.

Лишь только сопротивление было сломлено, один из монахов подхватил тело бесчувственного Микаэля на руки и дал приказ отпереть двери и подниматься наверх, как можно быстрее — пока охрана инквизиции не пришла в себя. Он задержался у сидящего с Луисом Кристиана.

— Брат Кристиан, сами его понесете? Или тут останетесь? Или поздно будет. Бежать надо.

Легрэ ничего не ответил — он просто уткнулся лицом в волосы мальчика и тихо зарыдал.

63

Это была келья аббата Себастьяна. Та самая келья, где недавно жил два месяца Луис. Его гребень еще остался лежать на окне. Его ароматом пахла кровать. Сейчас здесь находился Фернандо. Падре Ксанте попросил не связывать монарха. Но перед разговором заставил себя ждать около четырех часов. Уже за узким решетчатым окном начало смеркаться, когда дверь распахнулась и в комнату вошли четверо, за ними скользнула все та же тень в красном. Она скинула капюшон с головы. Себастьян. Не раненный, с загорелой кожей, руки сложены на животе, держат четки.

— Ваше величество готовы к разговору? — вопрос тихий и совершенно без эмоций.

Фернандо спокойно стал, подошел к инквизитору, опустился на одно колено и, поцеловав руку падре, сказал:

— Благословите, Святой Отец.

Глаза короля, поднятые на священника, были безмятежны.

Фернандо искренне был благодарен, если так можно выразиться, тому, что ему дали так нужную передышку. За это время его сладкое сумасшествие перешло в новую стадию кристально чистого разума и спокойствия, которое мало что могло поколебать. Как и обычно после сильных приступов. Воспоминая о проверке на одержимость, которую он прошел шесть лет назад, чуть не приведшие его в невменяемое состояние в первый час после ареста, больше его не тревожили. Страх, ярость, бессилие в этот раз были умножены на три, но осознание именно этого факта и помогло успокоиться очень быстро. Шесть лет — это очень много, и Фернандо прошел очень большой путь за это время.

— Встаньте, сын мой, — мужчина поднял короля на ноги. — Вас опутали бесовскими зельями. Вас вовлекли в нехорошие деяния. Вы готовы дать показания? Честные, обличающие врагов власти на земле и власти небесной?

Фернандо поднялся. То, что его оставили без благословения, уже о многом говорило.

— Падре, — ответил Фернандо тихим, ровным голосом, — я, как помазанник Божий, представляю власть на этой земле.

И остановился, все также безмятежно глядя на инквизитора, следующие слова которого могли дать пищу для размышлений.

— Сын мой, вы одержимы страстями, которые внушили вами неверные вассалы. Они позволили вашим глазам затуманиться. И прежде, чем я смогу отпустить вас, вам придется ответить на все вопросы, что возникли у нас по этому делу. Как верный христианин вы ведь не откажете Святой Церкви в такой малости... — мужчина не мигал. Он был темнее ночи. — Для этого мы проведем небольшой обряд очищения, а затем, в присутствии свидетелей и секретаря запишем все ваши искренние показания.

Фернандо не изменился в лице, поняв, что все решено еще до разговора с ним и избежать "очищения" можно только очень большой ценой. Что ж, предсказуемо.

— Падре, Вы не откажете в такой малости, как представиться? Мы с Вами не знакомы. И я бы хотел убедиться, что Вы действительно уполномочены провести именно этот обряд именно в отношении меня.

Голос короля упал до шепота.

— Падре, у меня почему-то есть такое ощущение, что более плодотворный разговор может быть только наедине.

— К сожалению, сын мой, я уполномочен самим Папой произвести все ритуалы и найти тех, кто вредит вашей власти, а также избавить вас от плевел ереси, которые так усердно насаждались все это время. — Падре Авасье, покажите его величеству документы. — мужчина отступил и вынес окованную серебром шкатулку, в которой лежал папский крест, а вниз свитки. Торжественно достав один из них, он начал зачитывать текст вслух:

— Милостиею Божией и Повелением Святейшего Папы Римского назначаю главой инквизиции и главным следователем по всем делам кардинала Себастьяна Сальярси де Ксанте, обличенного властью изгонять нечистую силу и выносить приговоры по судам мирским и королевским в Аталье, Улазье, Валассии и Вестготском королевстве и являющегося единственным судией, выносящим окончательные решения, если дела не могут быть решены без его участия, — падре Авасье развернул бумагу со всеми печатями и даже печаткой самого Папы к Фернандо.

— Вы удовлетворены, сын мой? — приподнял бровь Ксанте

— Почему же "к сожалению"? — откликнулся король, внимательно изучив бумагу. — Если уж проводить обряд очищения, то с самым лучшим специалистом, и я очень рад, что Вы, Ваша Светлость посетили нас. Однако, Ваша Светлость, я не понимаю, про какие зелья, нехорошие деяния и плевела ереси Вы говорите. А также почему я был арестован еще до того, как Вы мне представились и предъявили эту грамоту? И почему я в принципе был арестован?

Взгляд и голос короля оставался полностью равнодушным.

— Вы не арестованы, сын мой. Вы ограждены от дурного влияния тех, кого инквизиция считает виновными или участниками заговора. Вас же я всячески буду стараться вытащить из заблуждений, — ласковый взгляд был полон оливкового масла, щедро сдабриваемого улыбкой, полной жгучего перца. — Для этого и нужен ритуал очищения. Снадобья, которые приготовят мои лучшие травники, заставят вашу душу открыться, а демонов изгонят навсегда.

— Ваша Светлость, я пока не услышал от Вас ни одной причины моего нахождения здесь.

— Причина есть. Ваша одержимость. Она не опровержена, и влияние на вас еретических настроенных врагов, ведет к последствиям, которые могут поколебать устои Церкви. Вы не согласны пройти обряд?

Теперь настала очередь Фернандо ласково улыбаться.

— Ваша Светлость, проверку на одержимость я прошел шесть лет назад, перед тем как вступить на трон. О чем есть соответствующая бумага, подписанная Папой, наместником Бога и Христа на земле. Вы сомневаетесь в действиях Папы?

— Падре Авасье, — улыбка стала еще ядовитее, — покажите нашему королю вторую бумагу.

Расторопный помощник опять раскрыл ларец и достал второй свиток, развернул и начал читать все так же торжественно:

— Его Святейшество Папа Эдурдо Второй, милостею Божией позволяет провести повторную проверку Фернандо, короля Вестготского королевства на наличие одержимости в связи с невыясненными обстоятельствами смерти его отца.

Протянув руку, король изучил бумагу, особенно заинтересовавшись датой. И с той же ласковой улыбкой спросил:

— В противном случае?

— Я очень прошу вас, ваше величество, подчиниться и принять мои условия. — чуть опустил голову Ксанте. — Со смирением истинно верующего и честного короля.

Фернандо еле сдерживал довольную улыбку.

— Ваша Светлость, чем вызвано изменение ритуала проверки?

— Земли. Волнения. Смута. Верный Церкви король угоден. — чуть приподнятая бровь. — Вы согласны?

Почти все сказано. В глазах короля плескалось спокойное черное море.

— Ваша Светлость, Вам есть еще что сказать?

— Надеюсь от вас услышать согласие, тогда мы решим, что я еще могу вам сказать или предложить во имя спасения вашей души.

Теперь все сказано.

— Я согласен на старый вариант проверки, проведенной лично Вами. Насколько я помню, а ошибиться я не могу, он проводится наедине.

— Да, сын мой, наедине. Но у вас есть другой вариант, — улыбка стала ослепительной и яркой. — Вы подписываете сейчас бумагу. Ставите свою печать. А мы вносим туда имена всех преступников против короны и Церкви.

Фернандо чуть не рассмеялся. Дьявол, неужели церковники думают, что он позволит себя лишить всех своих верных людей, которых с помощью этой бумажки можно будет убрать одним махом? Такая наивная проверка, что даже удивительно. Внешне он оставался абсолютно хладнокровным.

— Нет.

— Тогда идемте за мной, — Ксанте направился прочь из кельи. Короля сопровождали доверенные лица инквизитора. Путь лежал вниз, через двор, через сад, в сторону гостиницы, дальше за поворот, где находился вход в подземелья. Теперь они спускались вниз. Горели факелы. Коридоры казались темными и заброшенными. Каменные своды их давили на голову и плечи. Инквизитор открыл одну из дверей. — Прошу вас, ваше величество, — приглашающая рука. — Проходите.

Фернандо вошел в келью и сел на кровать — других мест для того, чтобы присесть там не было. Дождавшись, пока падре закроет дверь, просил:

— Теперь поговорим начистоту?

— Несомненно, Фернандо. Но прежде вы выпьете это, — он достал из рясы флакончик. — Я не желаю дожидаться нападения.

Глаза короля чуть сузились, благо в полутьме, создаваемой одной свечой, этого не было видно.

— Ваша Светлость, я согласился на стандартную процедуру. Вот это, — мужчина кивнул на флакончик, — в нее не входит.

— У вас нет вариантов, Фернандо. Выпейте... Это входит в стандартную процедуру. Могу представить человека, на котором мы опробуем, что это не яд.

Король точно был уверен, что шесть лет назад никакие зелья в процедуру не входили.

— Падре Авасье.

— Если вас устроит падре Авасье, то так и будет. Но я думаю, что другой вариант отбросит всякие сомнения. — Ксанте шагнул к двери, та распахнулась, и мужчина на несколько мгновений вышел, чтобы у порога появился Луис.

— Отпей, — потребовал Ксанте, стоявшия сзади, в подземелье, у юноши, который не поднимал глаз. Луис сделал глоток. Ксанте отодвинул юношу в сторону и снова закрыл дверь изнутри. — Теперь согласны?

Фернандо перевел потемневший взгляд с двери на инквизитора.

— Падре Авасье. И флакончик пусть он мне в руки передаст после этого.

— Хорошо, — улыбнулся коварно. Вновь шагнул к двери. — Падре Авасье, зайдите со стражником. И проследите, что его величество выпил после того, как вы попробуете зелье.

Авасье не заставил себя ждать, с поклоном принял зелье, выпил чуток, затем со стражником зашел и протянул королю флакончик.

За те несколько мгновений, что инквизитор отходил к двери, Фернандо успел как следует раздавить перстень с королевской печаткой. Снять, положить под каблук и чуть раздавить перстень он успел, когда падре Ксанте выходил за Луисом.

С отстраненным спокойствием глядя на папского инквизитора, король отпил глоток и отдал флакончик обратно падре Авасье.

Ксанте вернулся сразу же, плотно закрыл дверь и присел напротив.

— Ложитесь ваше величество, — инквизитор достал молитвенник и положил на стол, перекрестился и на мгновение закрыл глаза, ожидая, когда зелье подействует. Он давно ждал момента, когда сможет взглянуть дьяволу Фернандо в глаза, потому что слышал о нем лишь от очевидцев. Теперь Фернандо не хватит духу противостоять средству, изготовленному Микаэлем. Внушение нужных мыслей, чувств, которые и тело меняют в угоду тому, кто рядом находится.

Король лег на кровать, вслушиваясь в себя. Очень жаль, что вариант со старым способом проверки не прошел. Теперь вообще неизвестно, что будет. Фернандо очень много использовал зелья, и для себя, и для подчинения других, и для допросов, поэтому четко осознавал, что результат может быть непредсказуемым. Но альтернативой было только одно — его бы покалечили, и все равно дали зелье, раз падре Ксанте на этом настаивал. Самое неприятное было, что он не смог опознать зелье — он такое еще не пробовал. Но точно не яд. Сознание начало причудливо плыть, а в голове звучала песня, которую сочинил Фредерик для него.

Будь достоин ты,

Когда к тебе придут!

Пока другие ждут,

Бояться и крадут.

Будь достоин ты!

Ведь ты же наш король.

В ответе ты за нас,

За нашу скорбь и боль.

Будь достоин ты!

Ксанте наблюдал молча за изменениями Фернандо, затем склонился к тому и положил руки на грудь:

— Откройся мне, Фернандо, отпусти свои желания, свои мысли. Не сопротивляйся. Будь мне покорен во всем... Ты мой! Ты должен следовать за моим голосом и моими приказами...

Король открыл абсолютно черные глаза, в которых светилась неясная радость. Губы что-то еле слышно шептали.

— Скажи мне, Фернандо, ты готов подчиняться велению Церкви и меня как твоего экзорциста? Ты чист от духов темных? От страстей запретных? Ты вкушал плоды страсти адские?

— Я подчиняюсь. Я чист, — прошептал король. В крови опять радостными пузырьками вскипало безумие, и тут же уносилось обратно. "Будь достоин ты!" На плечах как будто лежали две руки. На правом, даря тепло, тонкая, светлая. На левом, сжимая и поддерживая, сильная, смуглая. Дьявол упрямо выбирался, чувствуя, что скоро наступит его время.

— Тогда расскажи мне о том, что произошло в тот вечер, когда умер твой отец? Что произошло на самом деле? Это ты был виноват? Ты? — черные пропасти все ближе, все ближе склоняется черная пропасть. — Ты не ответил мне на этот вопрос в прошлый раз... ответь, — губы чуть коснулись уголка губы.

Шепот:

— Нет... Не я...

Фернандо чуть повернул голову и стал смотреть прямо в глаза Ксанте. Такая же черная бездна. Такая же? А где же твой дьявол, инквизитор? Рука короля касается щеки мужчины. Есть он у тебя? Выпустишь?

— Не ты... конечно, не ты... — ладонь провела по лицу. — Зачем тебя позвал Луис в подвал любовной запиской? Ты действительно любишь мужчин, Фернандо? — легкая змейка от подушечки пальца по шее.

— Мужчин? — слегка повернул голову, как будто подставляя шею под ласку. Глаза не отпускали взгляд инквизитора, пальцы тихонько гладили щеку мужчины. Разум цеплялся почему-то только за отдельные слова. "Не ответил в прошлый раз... Не ответил..." — Нет.

Ксанте молчал долго, словно взвешивал "нет" на невидимой чаше весов и проверял вес слова и вес души короля.

— Ты ведь неглуп, Фернандо, — наконец сказал он, беря за руки и заставляя поднять вверх. Внезапно щелкнули застежки на запястьях. — Знаешь, что ответы на многие вопросы бывают лживы, — мужчина наклонился теперь вниз и щелкнул застежками кожаных ремней на ногах. — Пытки бывают разными, но страшнее всего то, что ты не знаешь... ты многого не знаешь... Ты спал с мужчинами?

Король закрыл глаза и счастливо улыбнулся. Мир опять обретал былую четкость, но безумие продолжало кружить.

Будь достоин ты!

Тебя ведь предадут.

Когда враги все ждут,

Когда ты упадешь.

Будь достоин ты!

— Нет.

— Тогда вы позволите задать вам еще один вопрос. Луис вам написал любовную записку... Почему вы пошли на свидание?

— Мне стало интересно, что он задумал. Это было так забавно, — Фернандо продолжал улыбаться, отпуская свое состояние. Сейчас лучше не пытаться загнать все внутрь, будет еще хуже. Взгляд на потолок — камни еще плывут. Интересно, что за зелье ему дали и для чего?

— Бог знает правду. Я осмотрел отрока. Если не вы, то значит, это сделал другой, а вы смотрели. Порезы на спине Кристиана наносились раскаленным ножом, который был обнаружен в той же комнате. Их наносил Луис?

Фернандо открыл глаза и спокойно посмотрел вверх. Пространство остановило свой безумный танец, все ранее сказанные слова начали обретать четкость и свое значение. Святоша решил доделать то, что не получилось в прошлый раз? Значит, в этот раз будет еще хуже. Безумие опять мягко толкнулось в руки. Это замечательно... Счастливая ухмылка безумца постепенно превращалась в мягкую улыбку, очень хорошо знакомую тем, кто попал под немилость.

— Ваша Светлость, я согласился пройти проверку на одержимость.

Взгляд на инквизитора. Спокойные черные озера глаз короля так и манят в них окунуться и попробовать себя.

— Ты одержим страстью. Твой демон страсти телесные? — Ксанте поцеловал короля в щеку и прочитал молитву. — Ты одержим страстью. Твоя страсть — вожделение? Ты одержим страстью... Признай... Я смогу исцелить тебя от страстей.

"Вместе с жизнью", — продолжил про себя Фернандо.

— Я не одержим нечистым духом, — спокойно ответил король.

— Есть демоны, которые нам не подчиняются. Человеческая натура так слаба. Достаточно одного шага, чтобы оступиться. — Ксанте развязал на плече шнуровку. — Ты позволишь тебя осмотреть на предмет присутствия знаков?

— Ваша Светлость, Вы еретик? — выражение лица короля не изменилось.

— Не больше, чем ты, Фернандо. Понимаешь ли ты, что вера — это очень тонкое понятие. Каждый человек хоть раз выходит за грань. Я видел столько зла, что мое зло в ответ лишь благо. И благо это на усмирение необразованной и неуправляемой толпы. Если бы не было Церкви, то и запретов — тоже.

— Ваша Светлость, вера — это действительно очень тонкое понятие, — король больше не улыбался. — Я верую в Господа Бога нашего, я сейчас подчиняюсь Вам, как экзорцисту. Но как быть с тем, что Вы только что сказали, что есть демоны, которые нам не подчиняются? — последнее слово Фернандо выделил. — Ваша Светлость, я смиренно прошу обсудить этот вопрос со мной. А также вопросы запретов и усмирения толпы.

— Неужели ваш покойный отец не внушал вам этих простых истин, сын мой, — падре развязал последний узел на рубашке и теперь осматривал плечи короля — так, словно выискивал на них что-то. Сейчас здесь было много порезов, много заживших и новые синяки. — Власть на земле королю дается с благословения Церкви. Люди в безобразиях своих часто теряют контроль над демонами. А рядом с вами в последнее время были плохие люди.

Фернандо покатал на языке последнюю фразу инквизитора. Так все откровенно, что даже смешно. Демоны не могут подчиняться людям, только дьяволу. Псевдо-святоша ожидал, что он поймается на эту фразу? И что дальше? Неужели от него ждали какой-то явной реакции? Слишком мало информации. Но уйти живым практически невозможно, не зря в него с такой настойчивостью влили странное зелье. Значит, нужно просто ждать.

Ксанте наблюдал за реакцией короля около трех минут, затем улыбнулся и освободил одну его руку.

— Теперь второй вопрос, Фернандо. Готовы ли вы стать одним с матерью вашей — Церковью. Готовы ли участвовать в суде, обличающем преступников, покушавшихся на власть на земле, которые соблазняли вас? Сможете ли устоять перед искушением простить признавшихся преступников?

— Ваша Светлость, я верный сын церкви. Я готов пройти проверку на одержимость. Я не одержим нечистым духом, — король продолжал лежать, не двигаясь, глаза смотрели на падре Ксанте безмятежно. — Иисус говорит: "Ибо, если вы будете прощать людям согрешенья их, то простит и вам Отец ваш Небесный; а если не будете прощать людям согрешенья их, то и Отец ваш не простит вам согрешений Ваших". Я стараюсь всегда поступать так, как учит нас мать наша Церковь.

— Ничто не оправдывает желания смерти помазаннику Божиему на земле. Дело о заговоре, в котором участвовали многие первые лица нескольких королевств во время заключения договоров о вассалитете должно передать Церкви. Вы согласны? — рука скользнула вниз, задирая рубаху, губы повторяли молитву. Ксанте помрачнел, разглядывая мелкие порезы на теле короля. Еще красные шрамы. Маленькие, подозрительные. Сощурившись, поднял взгляд на Фернандо.

— Ваша Светлость, я милостиво прошу объяснить, как все Ваши вопросы связаны с проверкой на одержимость.

— Прежде вы объясните мне появление надрезов на вашем теле, — спокойно отозвался Ксанте, касаясь каждого.

— Ваша Светлость, в чем причина Вашего интереса именно к этим порезам? — Фернандо использовал сейчас свое практически единственное оружие — невозмутимость.

— Это не раны, нанесенные в бою. Это раны, которые используются для обуздания демонов, — инквизитор продолжал проводить по надрезам, которые когда-то сделал Луис. Возвращался вниз, обводил квадратики мышц, задумчиво ожидая реакции короля. Черные глаза его рассматривали короля с внимательностью исследователя к которому попала интересная мошка. Зелье действовало на Фернандо необычно. Как и на Микаэля, который привык принимать слишком много трав.

— Надо же, — удивился король. Глаза были честнее безоблачного неба. — Ваша Светлость, я не одержим, мне ни разу не приходилось как-то обуздывать демонов, поэтому я даже не знаю, что нужно делать, чтобы их обуздывать.

— Вы не можете ответить на поставленный вопрос, — улыбнулся Ксанте. — Значит вы лжете, значит в вас говорить гордость, а гордость ведет к тщеславию, а тщеславие рождает равнодушие. А равнодушие есть Сатана на земле. Вы одержимы, Фернандо. И я могу утаить этот факт, если вы согласитесь передать дела по заговору в руки Церкви.

— Ваша Светлость, — лукаво улыбнулся король, — слишком длинная цепочка, слишком много утверждений, каждое из которых нужно будет неоднократно подтвердить цитатами отцов-основателей и неопровержимыми доказательствами. И с чего Вы решили, что я не могу ответить на поставленный вопрос? Я пока выразил лишь удивление.

Он поудобнее скрестил руки, ухватив свободной рукой привязанную, и с интересом стал смотреть на инквизитора.

— Так ответьте мне, вам ведь никто не мешает сказать правду, — кивнул Ксанте согласно. — Утверждать что-либо я не буду. Но ведь могу продолжить обряд, если не получу достаточно обоснованных ответов. Тогда мне придется привлекать святых отцов, процедура затянется надолго. Решение суда по заговорам принимается в течение двух дней. Мои люди уже получили показания преступников, которые организовали покушение на его величество.

— Падре Себастьян, который милостиво согласился быть моим духовником во время подписания вассального договора с Атальей, — голос короля опять был полон безмятежности.

— Падре Себастьян? — Фернандо удалось удивить Ксанте, по крайней мере, на лице его появилось осознанное выражение изумления. — Зачем же он с тобой такое творил?

— К глубочайшему своему стыду признаюсь — испытывал греховные мысли по отношению к Алисии, принцессе Аталийской, о чем признался на исповеди. Падре Себастьян отпустил мне мой грех и наложил епитимью. Вот эти порезы. Именно поэтому для меня таким откровением стали Ваши слова, что они используются для обуздания демонов. Ваша Светлость, я ведь не одержим нечистым духом.

— Кто же, по-вашему, мнению, Фернандо, им одержим? Кто из заговорщиков? Кто желал вам смерти и стоял во главе заговора? Кто заставил лагерь всполошиться?

— Ваша Светлость, я всего лишь монарх, я не могу определять одержимость других людей. Я могу лишь определять судьбу моей страны и моих подданных. В том числе и тех, кто поднимает на меня руку. И я милостиво прошу у Вас разрешение ознакомиться с показаниями преступников. Дела же божеские — в компетенции церкви, — речь короля текла неторопливо и плавно, как полноводная река, внутри же все начало сладко сжиматься — игра перестает быть скрытой. Тьма лаской стала потихоньку заполнять взгляд.

Фернандо поерзал, повел плечами и чуть выгнулся, стараясь лечь поудобнее.

Ксанте уложил его обратно, словно успокаивая.

— Всему свое время, Фернандо. Сын мой, раз вы не можете утверждать, кто одержим, то значит и неспособны решать такие дела. А посему вы должны подчиниться матери Церкви и позволить ей наказать преступников.

— Ваша Светлость, я сказал только про других. Про себя я могу утверждать с уверенностью.

Не отрывая взгляда от Ксанте, король потянулся всем телом так, что рука инквизитора чуть скользнула по его животу. Немного запрокинул голову, разминая мышцы и открывая шею.

Ксанте дрогнул. Тогда, шесть лет назад... Губы мальчишки... Двадцать один год... Он был чертовским искушением. А теперь стал настоящим хищником, который может убить или привлечь, убить с легкостью. Пальцы скользнули, выражая без слов отношение инквизитора к королю, по телу.

Фернандо еще раз повел плечами, еще крепче перехватывая привязанную руку свободной, так чтобы падре, прижимающий свободную руку, это почувствовал. Глаза превратились в два ласковых черных бездонных озера, и все также неотрывно смотрели на инквизитора со спокойного лица.

— Как странно ваше поведение, сын мой, — склоняясь ближе, Ксанте заулыбался. — Я беспокоюсь, что ваши мысли так отличаются от моих, что нам будет сложно договориться, Фернандо. Я хочу вашего славного правления. Я хочу видеть вас сильным монархом. Вас впутали в дурное... — нежные касания по краю штанов, где атласная тесьма переплетается с золотой шнуровкой.

Король ответил светлой улыбкой.

— Тогда наши желания совпадают, Ваша Светлость. Может быть, мое желание как можно быстрее пройти проверку также совпадет с Вашим? Старым вариантом? — физическая боль и насилие не страшны, ведь их можно вывернуть обратной стороной. Фернандо был уверен, что и психическую он сегодня вынесет без проблем.

— Я ведь Вам подчиняюсь, — небольшая заминка, — как экзорцисту.

— А я доверился вам как королю... — Ксанте улыбался мягко, почти ласково. — Как вы узнали меня? Тогда все было иначе... Темно, капюшон... чистое человеческое любопытство... — бровь чуть приподнялась, а палец проник под ткань, продолжая водить по краю волос. Искушение... Какое дивное искушение в демоне, что смотрит с бесовским плутовством. Черноглазый мальчик... стал хитрой бестией.

— Инквизитор, — начал Фернандо и чуть прикусил пересохшие губы. Именно так он шесть лет назад обращался к главе трибунала. Остальные были только декорациями. — Вы в прошлый раз также хотели, чтобы я указал на одержимых. Когда я отказался в первый раз подписать признание.

Столько лет прошло, а помнится все так четко. И отказ, и вопросы, задаваемые негромким голосом. И все, что было потом. Безмятежность разлита по телу. Только рука чуть сильнее сжимается.

— Я не хочу, чтобы ты подписывал. Я прошу устраниться. Ведь речь идет не о короне, а о большом куске земли. О государстве, которое должно отдать во владение Церкви. Все так просто, что даже объяснять не следует. Официально назначить наместника здесь и получить при этом выход к морю. — Ксанте осторожно провел ладонью по бедрам Фернандо. — Мы можем всю ночь говорить о демонах... всю ночь.

— Инквизитор, я восхищаюсь Вами, — король уже откровенно облизал губы. — Так все продумать. Такая великолепная интрига. Я, надеюсь, документы все у Вас или придется за ними в Рим посылать?

Король постарался двинуться чуть выше, чуть обозначив, наметив движение бедром по ладони падре. Потеря почти всей Валасии, герцогства Сильвурсонни и Атальи, которую он уже считал своей. Взамен — выход к морю, налоги, формальный вассалитет. И жизнь. Пока только своя.

— Вы хотите что-то еще... Знаете, Фернандо, — ласка стала более откровенной. — Я шесть лет готовил документы на объединение. Весьма тяжелый труд. Много денег и лакомый кусок... Последним препятствием была Валассия. — еще немного ласки, сдвигающейся к колену и обратно. — Агенты искали пути, договаривались, пудрили знати Атальи мозги... Я изрядно вложил времени и сил, чтобы теперь... я предлагаю вам стать королем объединенного Вестготского королевства в обмен на вассалитет Церкви здесь... А вы хотите еще что-то...

— Формальный вассалитет, — Фернандо прикрыл глаза, вслушиваясь в движение руки инквизитора. Спокойствие опять, в который раз за день, начинало потихоньку заменяться безумием. Король довольно облизнулся, вторя дьяволу.

— Вассалитет с предоставлением войск во время войны и внутренних проблем. — Опять черный взгляд на монаха, уже начавший затягиваться масляной пленкой желания. — Несколько королевских поместий, подпадающие только под мою юрисдикцию. Грамота от Папы для меня и всех, на кого я укажу, с подтверждением, что не подлежат инквизиторскому суду и проверкам отныне и бессрочно.

— Хорошо. Кроме основного заговорщика, — поцелуй коснулся губ Фернандо, — его рука потянулась вверх, перехватывая запястье свободной руки. — Остальное остается только подписать.

— Основного заговорщика? — выдохнул король в губы инквизитора, подхватывая поцелуй. Под полуприкрытыми глазами почти такая же, но намного более страшная картина. И дьявол изучает, сравнивает, куда-то зовет. — Инквизитор... Демоны иногда появляются в такие странные моменты... Вы, как экзорцист, это должны знать...

— Демоны появляются независимо от наших желаний. И иногда бывают нашими желаниями. — мягкий поцелуй в уголок губы. — Так что же делать? Как поступим? Мой король согласен? — поцелуи по щекам, по шее... — Как мало надо, чтобы получить такую власть и такие угодья.

Фернандо открыл глаза, подаваясь на ласку. Блеск свечи отражался в них золотыми огнями мистического пламени. Да, как мало нужно, чтобы потерять власть, добытую с таким трудом.

— Инквизитор, я хочу сам судить тех, кто на меня покушался. Я очень стараюсь следовать заветам Иисуса, но не всегда это получается. Это грех, но я думаю, Вы мне его отпустите, наложив соответствующую епитимью.

Ксанте не спешил с ответом, продолжая ласкать короля так, словно он был или ручной работы дорогим оружие, о которое так легко пораниться, или ядовитой гадюкой, способной вонзить в кожу смертельное жало.

— Так и будет, кроме главы заговора... Иначе и быть не может.

— Инквизитор... Кто он для Вас? — Фернандо все откровеннее, насколько ему позволяли ремни, подставлялся под руки и губы монаха. Глаза горели уже откровенной жаждой.

Он был красив, был так силен — полон сил и решимости. Ксанте восхищала выдержка Фернандо, умение меняться тогда, когда вроде бы нет выхода, пролезать между стенами лабиринта, раня себя, отказываясь от чести, от совести. Прекрасное сочетание характера для монарха.

— А кто он для вас, Фернандо? Раз вы так упорствуете... — губы накрыли губы мужчины поцелуем, полным обожания.

Именно этот поцелуй, так не похожий на тот, что был шесть лет назад, всколыхнул в короле все, что он пестовал эти долгие годы. Простое прикосновение губами так много может сказать и показать. Еще один шаг по лезвию ножа и в ад упала очередная капля крови. Дьявол проводил ее взглядом и яростным желанием ответил палачу.

И получил ответ. И ласку, и неистовую страсть, что проникает с языком в рот, выламывая мышцы и кровь желанием, и даже безумством, коим полон каждый человек. Как будто открыть друг другу ворота с двух сторон и узреть, что стоишь с противником на одной дороге — и с каждой стороны не ад и рай, а только ад. Их такой разный и такой выкручивающий существование и меняющий их до неузнаваемости.

Ксанте уже не скрываясь ласкал тело Фернандо. Пробегал пальцами по соскам, дразнил ногтями края подживших и еще болезненных ран.

— Инквизитор, — выдохнул король. — Шрам от ожога у меня так и остался, — и развернул правую ногу, открывая бедро. В ноздри ударило запахом паленого мяса. Память способна оживлять не только картинки... Ноздри затрепетали, Фернандо захотелось рвануться в сторону, но он скрутил это желание, пустив судорогой по мышцам. Безумие знакомо горело огнем в крови и глазах.

— Вы так и не сказали, кого выбрали жертвенным барашком.

— След памяти на моем плече ты тоже оставил... Сияние боли способно ли нас с тобой отрезвлять? — отрицательное качание головой, чтобы подушечки пальцев проделали дорогу между всеми буграми и впадинами груди, изучая рисунок тела, как карту. Теперь поцелуи покрывали шею и шептали что-то почти невесомо. Не имя заговорщика, а что-то сладкое, приторное.

— Боли? О, нет... Только звать, — тело короля уже откровенным безрассудством прижималось к инквизитору. — Дальше и вперед.

Еще слаще была ярость, страстная, как соль на ранах. Ксанте склонился над Фернандо, провел языком по его груди, сжал пальцами под тканью член так нежно, а зубы его впились в сосок короля.

Фернандо выгнулся, стиснув зубы. Пальцы стискивают запястье до боли — лишь бы не разомкнуть руки. Короткий выдох:

— Кто?

— Он, — нежное поглаживание стало грубым и требовательным, не дающим никакой возможности сопротивляться. — Он, и это неизбежно, — в дверь кто-то тихо постучал. Ксанте поднялся от Фернандо недовольно и направился к выходу. В дверях стоял солдат. Он что-то шепнул на ухо инквизитору, и тот нахмурился. Обернулся к королю.

— Я скоро вернусь, — сообщил недовольно. — Развяжите короля.

Фернандо проводил тяжелым взглядом того, кто почти искалечил его жизнь шесть лет назад. Тогда он буквально зубами, след от которых так и остался на плече инквизитора, выгрыз себе жизнь и корону. Сейчас ему предстояло отвоевать еще и свою душу. Легрэ он уже сможет спасти, осталось придумать, как спасти Луиса. Король не верил, что Ксанте даст ему два дня, на которые намекал в разговоре. Зря святоша дал ему столько времени, и стал не сразу допрашивать. Губы мужчины искривила жесткая усмешка. Уже вечер. К вечеру все три его войска должны были соединиться. Те, которых Фернандо привел с собой — хоть и изрядно потрепанный при попытке переворота, но все еще многочисленный отряд, пополнившийся двумя подкреплениями, пока они шли к Валасскому монастырю. Тех, кого он оставил здесь негласно присматривать. Именно к ним он отправлял Луиса, если бы в Торманне была засада. И еще два отряда подкрепления, которые он изначально, еще до того, как поехал в Торманну, отправил к Валасскому монастырю. Именно так шептал ему дьявол. Фернандо верил своему дьяволу. Он верил своей тьме, своему безумию. Оно не раз спасало ему жизнь.

Жаль, что святоша ушел, очень хотелось проверить себя. Проверить, смог ли он преодолеть тот ужас. Пока казалось, что да, но он же не дошел до конца.

Фернандо задумчиво огляделся. Ксанте оставил на столе четки. Светлая улыбка появилась на лице короля. Две невидимые руки на плечах давали силу. Взяв в руки четки, король изо всей силы стал колотить в дверь, требуя, чтобы пришел падре Ксанте и что он желает признаться ему в еретичестве. В голове продолжала крутиться песня:

Будь достоин ты!

Когда к тебе придут,

Когда все люди ждут,

Что ты решишь за них.

Будь достоин ты!

Ожидая ответ, Фернандо шептал про себя: "Спасибо тебе, Фредерик... Может быть именно из-за этой песни я не потерял сегодня себя... Луис, мальчик мой, только дождись меня, только дождись..." То, что Легрэ выстоит, король не сомневался.

Две руки продолжали незримо поддерживать. Он поднял взгляд на открывающуюся дверь.

На стук отозвался охранник, который очень нервничал происходившему в дальнем коридоре шуму.

Быстро глянув по сторонам, Фернандо без всякого изящества просто заехал каблуком в живот недотепе охраннику. Удар локтем в затылок завершил начатое. Сноровисто вытащив меч и кинжал, король засунул четки за пояс, на всякий случай, и прислушался. По направлению к выходу стояла тишина, а вот с другой стороны... Слава Богу, коридор был узкий. В горло первого же человека, в простой одежде горожанина (монахи собирались бежать подальше), появившегося со стороны тупика, уперся меч.

— Вы кто? — холодно спросил Фернандо, бросив взгляд на Микаэля, лежащего без сознания на руках мужчины. Кинжал был готов к броску и неминуемо бы прикончил травника.

Но ответа король не получил, потому что незнакомец бросился в сторону, пытаясь пройти мимо. И тогда Фернандо действовал молниеносно. Меч его резко свистнул, резанув

по горлу противника. Из рассеченной артерии брызнула кровь, заляпывая все вокруг и уже мертвый мужчина осел на пол, под ноги своего убийцы.

— Стойте! Остановитесь, братья!!! Это жа наш король!

Монах, первым признавший в мужчине с мечом Фернандо, кинулся к нему, падая на колени. Остальные братья тоже замерли, один за другим опускаясь на колени перед его величеством.

Глаза Фернандо бешено полыхнули — значит, так! Тренированное тело больше не ограничивалось разумом — дьявол короля выплыл наружу во всей красе. Короткий оценивающий взгляд — коридор узкий, максимум два человека могут пройти.

Монахи все до единого, словно растерянные овцы, пропустили монарха внутрь.

И король с безумной улыбкой кинулся вперед, перешагнув через травника, на которого упал труп.

Фернандо спокойно осмотрел открывшуюся картину. Дьявол довольно слизывал с губ чужую кровь. Левая рука потянулась за четками. Они очень удобно легли на руку. Король усмехнулся — кажется, падре Ксанте использовал их не только по прямому назначению. Камушки такие подходящие — плоские широкие.

Фернандо сделал еще несколько шагов вперед, и наткнулся на труп инквизитора. Постояв минуту, он опустился на корточки и проверил биение сердца. Кардинал Рима мертв. Тот, кого он мечтал убить собственноручно, мертв. Король невольно сжал пальцы. Столько лет он мечтал о том, чтобы собственноручно содрать кожу с этого мерзавца. Теперь ничего не поделаешь. Дьявол поднял голову и огляделся. Взгляд наткнулся на Легрэ прижимающего с отчаянной безнадежностью к себе Луиса. Такое может быть только... Разум отказывался принимать увиденное...

Король поднялся и через минуту опустился на колени около Кристиана. Рука коснулась прежде серебряных волос мальчика. Этого не может быть... У него должно было быть время хотя бы утра... До утра... Почему так рано? Почему он не успел? Почему? Душа покрывалась тьмой. Мальчик мой... Почему?.. Я бы все сделал... Совсем немного же оставалось... Господи, зачем?.. Глаза застило слепой пеленой, сердце умирало по кусочкам, причиняя невыносимую боль. Сердце... Да. Дьявол опять довольно улыбнулся. Все вернулось.

— Легрэ, ты можешь идти?

Кристиан отрицательно покачал головой не очень понимая, чего от него хотят. В этой маленькой сырой камере, среди тьмы и горя , Фернандо казался ему видением, мороком, какой-то нелепой реальностью, в которой больше не было их любимого. Во взгляде Легрэ отразилось все, что невозможно было выразить никакими словами: "Его больше нет... Зачем куда-то идти? Все кончено", и это страшное: "Я виноват".

— Нет, — прошептали занемевшие губы.

Фернандо кивнул. Песня продолжала его вести.

Будь достоин ты!

Пусть даже это боль!

Пусть бездна или кровь,

Обязан ты дойти!

Будь достоин ты!

— Кристиан, сейчас тебе помогут. Отдай мне, — с трудом сглотнув, король продолжил, — Луиса. Я понесу его. Ты не сможешь.

Темный взгляд на ближайшего монаха, слышавшего разговор.

И опять они вдвоем обнимают мальчика. Только в этот раз уже ничего нельзя поделать. Ничего... Безумие окончательно заполоняло разум короля.

Легрэ медленно ослабил объятия, позволяя королю взять юношу, отдал, так же неохотно, но и неотвратимо, как смерти. Руки тряслись и боль пульсировала во всем теле, словно пытаясь разорвать его на части, и душу, что опустела наполовину. Кто-то подошел к Кристиану, бережно подхватил под руки, помог подняться. Теплая монашеская риза так и осталась в руках Легрэ. Длинные коридоры встречали короля и его ношу скорбным молчанием и Кристиану казалось, что их узкие лабиринты, погруженные в вечернюю тьму бесконечны — это его ад, из которого нет выхода. Даже тогда, когда они с Фернандо вышли на свежий воздух, закатное солнце в пустых глазах Легрэ было черным.

Стоило выйти за ворота, Фернандо остановился, прижимая к себе мертвое тело. Он знал, что его увидят. Ждать пришлось недолго. Антуан, герцог Наварский. Благосклонный взгляд. Краткий отчет. Все, как нужно. Фернандо прикрыл глаза, позволяя безумию окончательно захватить себя. Короткий приказ позаботиться о Легрэ. Луис, отданный в руки лекаря. Лаской по знакомому оружию. Войска пойдут за королем куда угодно, не зря он выбирал только лучшие свои отряды для этой сумасшедшей операции. Ободряющий взгляд на всех подошедших командиров. Левая рука легко встряхивает кнутом. В правой знакомая тяжесть меча. Дага, кинжалы за поясом. Монастырь с призывно открытыми воротами. Дьявол уносит ввысь. Все мысли потом... Потом... Завтра... Завтра погребение мальчика. Завтра... А сегодня... Сегодня монастырь будет уничтожен. Бумаги вассалитета, подписанный Луисом, придется отстаивать... Но сейчас это все равно... Все завтра... Сейчас только кровь. Дьявол смешался с тьмой теперь навсегда. Монастырь будет уничтожен...

Фернандо сделал первый шаг вперед. К погибели? Все равно. Теперь все равно. Первый шаг самый важный. Он направляет, он ведет... В ад... Фернандо счастливо улыбнулся. Там его будет ждать Луис... Ангельский мальчик, которого он не смог спасти...

Кристиан смотрел вслед королю и не собирался его останавливать. Пусть все горит, полыхает в пламени и тонет в крови — сердце Легрэ оледенело и стало пустым. С этой минуты оно откроется только для Фернандо, только долгими холодными сиротливыми ночами. Если бы Легрэ мог, он сейчас был бы рядом со своим королем, с мечом в руках и во власти их общего безумия. Гори, Валасский монастырь! Гори со всем содержимым и будь проклят!

64

В сгущающихся сумерках монастырь казался темной громадой, которая постепенно освещался факелами и утрачивала черты чудовища, становясь пожарищем. Дальняя дорога была вся занята войсками короля Фернадо, справа — в отдалении раскинулся лагерь. Происходящее внутри же монастыря напоминало ад: крики, лязг оружия, даже взрывы. Пламенем охватило и порт Валесс.

Падре Ваоло стоял в стороне, наблюдая, как пожарище приобретает ужасающие размеры. Он сам сдался одному из командиров короля, попросив, чтобы перед смертью, а старый палач был уверен, что казни ему не избежать, поговорить хоть с кем-то из доверенных лиц. Он не был уверен, что его вообще станут слушать, но уж очень было жалко мальчишку, который рос рядом. Ваоло давно знал Луиса. И каждый раз удивлялся его стойкости перед железной хваткой Ксанте.

Теперь же... Луис мог умереть. или уже умер... Палач не знал точно. Но он ждал... Момента. случая, хоть слова... С ужасом вспоминая, как синеглазый Легрэ упал и взвыл волком около бездыханного тела.

Палача позвали уже когда совсем стемнело. Подняли на ноги солдаты. и повели в другую сторону лагеря — от одного края до другого. Костер горел ярко около большого шатра, словно что-то хотел сказать темному небу. Полог шатра откинулся, и Ваоло пропустили внутрь, где мужчина сразу увидел Легрэ.

Кристиан сидел на краю постели, точнее наспех сколоченного из бревен помоста, покрытого шкурами. Рядом с ним, в дорогих, расшитых золотом и жемчугом одеждах, сложив руки на груди, лежал Луис — лицо мальчика было спокойным и бледным, его причесали и умыли, и казалось, что не было в его жизни не допросов, ни ужасных разочарований и страхов. Но Легрэ с минуты смерти юноши не изменился, и хотя его одежды были теперь чистыми, а нога бережно зафиксирована веревками между двух досок, его небритое лицо выражало скорбь, и взгляд был потерянным и пустым. Его рука лежала поверх тонких пальцев юноши, чувствуя только их ледяную непривычную окаменелость. Черная тень над телом ангела. Человек, потерявший смысл жизни и любовь.

— Зачем вы пришли? — низким голосом спросил Легрэ, не повернув головы, и его пальцы чуть сжали руку юноши.

Ваоло сделал шаг вперед, но Гвардеец остановил его, дав понять, что приближаться нельзя. Палач понятливо кивнул.

— Яд. Ксанте влил яд, который на время делает тело безжизненным. Он сказал, что больше трав нельзя. Ваш травник... — палач пытался издалека разглядеть герцога. — что-то дал ему выпить. Я должен был увезти Луиса далеко и ждать, когда пройдет полтора дня. А потом дать ему вот это. — Ваоло достал из рукава узелок. — Противоядие.

Кристиан вздрогнул и уставился на Ваоло безумными широко раскрытыми глазами, отпустил взгляд на его руки, на то, что было в них.

— Дайте это сюда, — выдохнул он, попытался встать, но не удержал равновесия — тут же рухнул, больно ударившись ребрами об угол помоста. — Скорее же, — задыхаясь от волнения подстегнул он. Поздно, не поздно — все равно. — Ну, чего вы стоите, черт побери?

Ваоло быстро подошел и достал небольшую склянку.

— Действие яда не должно смешиваться с другими травами. Ксанте специально ходил на грани. Он смешал его с каким-то пойлом этого недоучки Микаэля. А потом и он еще добавил что-то. — палач передал Кристиану противоядие. — Я говорил вам, что нельзя трогать. Я вам говорил... — а сам смотрел на Луиса. — Он был таким добрым. Он вас спасал.

Кристиан открыл склянку и бережно влил содержимое в рот Луиса, стараясь не проронить ни капли. "Только один шанс... Господи, дай ему шанс...!" — молился он про себя.

— Я ничего не знал о яде, — тихо сказал Легрэ, — но вы правы, я виноват в том, что случилось. Мне не хватило сил защитить его. Я не понимал, что происходит, но... Я никогда бы не причинил ему вреда сознательно... Он выживет? — Легрэ взглянул на палача.

— Не знаю. Я не лекарь. Я умею делать так, чтобы люди говорили то, что от них требуют. Знаю, как выглядит смерть. И Луис похож на мертвого. — отозвался тихо Ваоло. — Этот мальчик рос со мной рядом. Нам остается только ждать.

Кристиан почувствовал холод от слова "мертвый" — он пронзал сердце.

— Я не могу в это поверить, — едва слышно прошептал он. — Я не хочу в это верить, особенно теперь, когда вы принесли зелье. Если бы я мог, я бы поменялся с ним местами... Луис — ангел во плоти, а ангелы не должны умирать... Не должны, Ваоло...Если бы я знал, что Микаэль навредит ему, я бы этого червя голой рукой придушил прямо там, в тюрьме... Я ему жизнь спас, а он отплатил мне черной неблагодарностью.

— Вам остается ждать. И мне... Надеюсь меня казнят позже, чем ... — палач замолчал, потому что слова, которые крутились на его языке, вдруг стали слишком полновесными. Каждое из них могло ранить или пробуждать к жизни. — Подождем... Если в течение часа вы не заметите дыхания, то все кончено. И советую найти очень хорошего лекаря, чтобы он смог облегчить страдания, если все получится. — палач сделал шаг назад, гвардейцы вывели его наружу. Ваоло вздохнул... Каждая минута, как час... Взгляд переместился на монастырь. Скоро будет светло, как днем... Очень скоро...

Кристиан сидел возле Луиса даже не в силах отвести взгляд, склонялся к лицу, прислушиваясь, нет ли слабых вздохов. Иногда ему казалось, что Ваоло над ним просто подшутил, что сходить с ума дальше бесполезно, что надо смириться и, наконец, осознать, что все кончено. Смерть. Смерть слепа и уродлива, когда берет юношей и прекрасна, когда приходит за такими, как Легрэ — черствыми мерзкими людьми. Почему она взяла не его? Почему?

Кристиан попросил принести ему перышко и маленькое зеркало — на глазах изумленных гвардейцев он подносил их к носу Луиса, а они в ужасе смотрели на бывшего стражника, полагая, что тот окончательно сошел с ума. Время шло, но ничего не менялось — и руки Легрэ уронили холодную гладь стекла на мягкие шкуры, он уткнулся лицом в грудь юноши и снова беззвучно заплакал.

Слезы капали на расшитую жемчугом рубашку, и тишина заливалась почти рычащими всхлипами мужчины, когда тело под ним дернулось. Очень слабо, словно по нему прошел ток. А в следующую секунду его выгнуло и словно бросило вновь вниз. Глаза Луиса были закрыты, но из груди вырвался болезненный стон.

Кристиан едва не подпрыгнул от неожиданности, и еще не успев толком обрадоваться закричал:

— Лекаря! Лекаря, живо! — Ладони бережно проникли под шею юноши — Легрэ помогал ему дышать. — Луис... Давай же... Дыши.

Кристиан едва не подпрыгнул от неожиданности, и еще не успев толком обрадоваться закричал:

— Лекаря! Лекаря, живо! — Ладони бережно проникли под шею юноши — Легрэ помогал ему дышать. — Луис... Давай же... Дыши.

Дьявол короля наслаждался — редко когда Фернандо полностью отпускал его. Он шел впереди своих воинов и убивал. Убивал без разбора, всех, кто попадался под руку. Закрытые двери просто взрывали, от чего иногда здания просто разваливались. Крики боли радовали больше ангельского пения. Щадили только тех, кто просто лежал без движения. Еще перед резней король велел перекрыть все известные выходы из подземелий, в том числе перекрыть Валесс и порт. Упускать никого он не собирался. И все время, пока Фернандо шел вперед, он счастливо улыбался и видел перед собой своего мальчика. Шел к нему, теряя по каплям себя, но это было неважно.

Очнулся Фернандо в келье Себастьяна. Место, откуда началась его схватка с Ксанте, в которой он в этот раз выиграл. Пусть инквизитор мертв, но он выиграл. Меч выпал из рук короля. Губы мужчины шептали: "Проклинаю!" Себя, Бога, Ксанте... "Проклинаю!"

Дьявол постепенно отступал, укутывая хозяина тьмой.

Будь достоин ты!

Когда придешь к концу,

Скажи всем и тому,

Кто встретит за чертой:

Я сделал все, что мог!

"Я сделал все, что мог..." Фернандо неловко подобрал меч и слепо пошел обратно в лагерь. К своему мальчику. Он плохо помнил, как дошел. Кажется, его окружили гвардейцы, охраняли. Он просто шел туда, куда звала душа.

В шатре он сразу увидел своего лекаря рядом с Легрэ. Разум встрепенулся.

— Кристиан? Что-то случилось?

— Он жив! — крикнул тот обернувшись на миг. Синие глаза сияли радостью, и дыхание сбивалось на каждом слове: — Он жив, Фернандо! Он жив, — и так было хорошо снова и снова произносить эти простые слова, и верить, что на свете еще случаются чудеса. Кристиан ножом разрезал блио на груди юноши, чтобы облегчить дыхание, лекарь суетливо копался в своем лотке, выискивая нужные ему снадобья.

Луиса же выкручивало. Ледяные пальцы, ледяные ноги. Кровь едва текла по телу. И его жизнь, о которой так кричал Легрэ была на волоске.

— Жив? — король застыл на месте. Как такое может быть? Он же сам проверял... Еще один слепой шаг. Рука неверяще тянется к мальчику. Почему он такой холодный? Очередная судорога, скрутившая тело Луиса, окончательно привела его в себя. Быстро приказав как можно жарче протопить шатер и принести граппы и горячей воды, он молча взглянул на лекаря и сел в ногах мальчика. Сняв сапоги, принялся растирать ему ноги, разгоняя кровь. Руки привычными сильными движениями скользили по телу, а Фернандо молился. Неведомо кому, неведомо зачем. Лишь бы Луис очнулся, лишь бы только очнулся...

Метр Рамонд, личный лекарь короля, достал, наконец, баночку с согревающей мазью и, решительно отстранив Кристиана, принялся быстро и сноровисто втирать ее в юношу. После нескольких коротких фраз, которыми он сумел обменяться с почти обезумевшим мужчиной, давать какие-либо зелья не решился.

— Сеньор Легрэ, приподнимите юношу и попробуйте дать ему хоть немного воды, только следите, чтобы он не захлебнулся.

Живительное тепло от мази уже начало согревать тело и сердце юноши. Теперь лекарь быстро втирал ее в руки Луиса.

— Ваше величество, пожалуйста, прикажите раздеть юношу полностью и принести одеял и жаровню.

Кристиан старался как можно проворнее выполнять указания лекаря, не обращать внимания на дикую боль в ноге, но когда он дотягивался до кувшина с водой и бокала — это выглядело настолько неказисто, что могло рассмешить кого угодно. Однако Легрэ было не до смеха — он осторожно приподнял Луиса за плечи, давая питье малыми глотками и следя за тем, как он глотает воду.

— Ты не ранен, Фернандо? — спросил он между делом.

Ранен? Король даже не задумывался над этим вопросом. Крикнув принести все, что велел лекарь, он начал избавлять мальчика от шосс. Фернандо просто скрипел зубами от ярости — ну кто придумал такое количество всяких завязочек, лент, на парадной одежде. Через секунду он не выдержал и просто срезал всю одежду с юноши.

— Вроде бы, нет, — Фернандо знал, что иногда боль от ранения приходит намного позже, когда из тела окончательно уйдет азарт боя.

В шатер слуги торопливо внесли жаровни, одеяла, воды, граппы, и на всякий случай — еды, хотя о ней и не говорилось.

Метр Рамонд также быстро и уверенно смазывать ноги Луиса.

— Ваше величество, прикажите повернуть юношу на бок, и как можно скорее.

Фернандо лишь бешено покосился на лекаря, и сам повернул его. Пока лекарь занимался спиной мальчика, король шептал: "Дыши, маленький, дыши, слышишь?"

— Пока все, — вдруг раздался голос метра Рамонда, Фернандо даже слегка вздрогнул, выйдя из состояния транса, в который так упорно хотел уйти уставший организм. — Сейчас юношу нужно укрыть как можно теплее, одну жаровню в ноги, вторую — с левой стороны. И постоянно давать ему пить, хоть по чуть-чуть.

Король кивал, слушая своего лекаря, а потом попросил оставить их. Метр Рамонд неодобрительно покачал головой, но, не смея перечить королю, собрал свои вещи и ушел, сообщив напоследок, что будет в своем шатре. Больше ничего добавлять не стал, ибо и так было понятно, что его величество пошлет за ним в случае необходимости.

Как только лекарь начал собираться, Фернандо передвинул жаровни в указанные места и стал укутывать мальчика.

— Кристиан, садись куда-нибудь, тебе только с твоей ногой и рукой что-то делать!

Укрыв как следует мальчика, король сел рядом с бокалом с водой и нежно, поддерживая его голову, пытался поить и опять шептал что-то ласковое, зовущее. Лишь бы мальчик только выжил...

Легрэ сел с другой стороны, стал здоровой рукой массажировать плечи и предплечья юноши.

— Луис, давай же, борись, — попросил он. — Давай, мальчик.

Луис слышал звуки речи. Он словно изнутри весь заледенел. Кто-то говорил там, в конце туннеля. И было больно. все больнее и больнее... и еще больнее... и так больно, что юноша закричал...

Вместе с нестерпимым мучением к юноше вернулось и сознание, которое, в отличие от тела, полыхало. Луис заметался из стороны в сторону, хотя не чувствовал ни рук, ни ног. А в голове его где-то наверху возник яркий свет. Всплыть? Как всплыть вверх, если нет никакого желания. Если все, что было там любимо, ничего теперь не значит? Там будет больнее, чем в аду... Там... Перед герцогом всплывали картины — яркие картины его страсти, его отчаянной и глупой любви.

Одновременно с этим стены тюрьмы без времени стали смещаться, выталкивая Луиса наружу. Все выше, выше... Веки дрогнули. На лбу и лице проступил пот. Открыть глаза было даже тяжелее, чем очнуться. В пелене полыхало пламя, смутные тени давили...

— Пить... — застонал юноша.

Легрэ помог Фернандо напоить Луиса. Кристиан все еще не мог поверить в происходящее: либо юноша воскрес, либо они все вместе умерли. Теперь будет все совершенно по-другому между ними, и Легрэ это понимал.

— Мальчик мой... что еще? Ответь... Постарайся.

По губам вода стекла на шею. Герцог не был в состоянии сосредоточиться. Слышал какой-то вопрос. Кто ему говорил? Зачем? Холод пробирал до костей. Глаза закатились — тело пронзила новая судорога, еще одна... Череда молний, за которыми следует помутнее рассудка.

Почти два часа Луиса мотало в безумии. Еще два он истекал потом и пил... И новые судороги. И новое забвение... Когда пришел рассвет, юноша наконец осознанно открыл глаза. Слабо трепыхнулся, стараясь приподнять голову, но сил не хватило. Он увидел перед собой Фернандо, изнуренного, с темными кругами под глазами, почувствовал его крепкую руку, что крепко сжимала ладонь, перевел взгляд на Легрэ. Ни одной мысли пока не возникало в голове — только отзвуки. Только какие-то обрывки воспоминаний.

Фернандо просто смотрел и никак не мог поверить. Неужели Бог все-таки есть? Или это в очередной раз Дьявол помог ему? Даже если и так, он готов расплатиться.

— Луис, милый, хочешь пить? — король нежно погладил юношу по щеке.

Сейчас нужно будет приказать подать новую одежду, постель, одеяла. Только пусть мальчик сначала ответит...

Юноша отрицательно покачал головой. Чуть сжал пальцы — кожа короля была такая горячая.

— Где я? — зашелестел одними губами. — Что вам еще от меня надо? Не хочу... зачем? — боль затопляла сердце и, кажется, пыталась его заставить биться сильнее, но волнение делало еще больнее. — Я не хочу... жить.

Фернандо замер, пытаясь осознать услышанное.

— Мальчик мой... Почему? — еще одно ласковое, осторожное касание.

Луис пытался отогнать свое недоверие, но оно становилось выше него, сильнее ураганного ветра, выше звезд, выше его искренней веры в то... что еще чуществует что-то... оно бы его спасло... не здесь... Юноша и заплакал бы, но слезы высохли. Осталась лишь пустота. Эти люди — все люди — лгут и пытаются извлечь выгоду. Чувства они испытывают лишь потому, что желают что-то получить взамен.

Горечь полынь обжигала пересохшие губы. Неважно, что ты чувствуешь сам... Потому что никому на свете это не нужно.

— Это моя вина, — Легрэ взглянул на Фернандо, потом поднес руку юноши к своим губам и поцеловал запястье. Он поудобнее сел на краю постели. — Ты жив, Луис, и это главное, — сказал он, любуясь мальчиком так жадно, как не делал этого никогда. — Ты боишься, и правильно делаешь, потому что начиная с сегодняшнего дня тебе придется все решать за себя самому и самому выбирать свой путь. А быть по-настоящему свободным человеком очень тяжело. Мне хотелось бы, чтобы в будущем, когда я встречу тебя снова, я увижу счастье в твоих глазах и силу мужчины, который никогда больше не захочет искать смерти.

Луис опустил глаза. И промолчал. Он так и знал, что за первым отказом еще раз услышит отказ от себя. Не нужно повторять это каждый раз, смешивая с признаниями в любви. И без того... раз тебе хочется, Кристиан. Слабость мышц, такие неуловимые отзвуки покалывания в пятках. Встретишь снова? Нет, Кристиан, я лучше тебя забуду, чем ... чем... Герцог проглотил новую порцию боли. Один использует как подстилку, второй... играл с самого начала.

— Я хочу... умереть, — повторил твердо.

Фернандо очень хотелось сказать мальчику, что если он умрет, то он сам просто сойдет с ума. Но этого делать было нельзя — Луис бы просто еще больше испугался и отталкивал бы еще сильнее. Или можно? Разум уже плыл от усталости. Слишком много всего пришлось пережить за последние сутки, слишком много. И невесело улыбнулся про себя — все-таки какой же Легрэ идиот. И с этим придется жить всю жизнь.

Так ничего и не решив король просто взял на руки мальчика и прижал к себе.

— Как мне доказать, что ты мне нужен? Что ты нам нужен?

— Спать... надо поспать... кровь... — Луис хотел стереть с короля эти бурые следы, но не было никаких сил. — Ты... в крови. — полувздох, рассыпающийся звездами по сердцу. — Нужен? Ему — нет. -губы задрожали. — Я ему не нужен.

Легрэ вздохнул. Похоже, у них с Луисом хроническое непонимание. Иногда у Кристиана просто отпускались руки. Он протянул руку к лицу юноши и нежно коснулся кончиками пальцев его щеки.

— Если бы это было так, все было бы куда проще. Я помню, что сказал Фернандо в запале, что использовал тебя. Я солгал. Теперь это уже не важно, я потерял твое доверие. Есть ли смысл говорить, что я тебя люблю? Есть, Луис. И именно потому, что я тебя люблю, я пытаюсь дать тебе свободу выбора и пути к отступлению. Ксанте мертв, и ты настоящий герцог Сильвурсонни. Мне не нужно от тебя титулов и золота, Луис. Теперь, когда ты в безопасности и волен делать, что заблагорассудится, я отдаю в твои руки собственную судьбу и собственное сердце. Я много чего неправильно сделал по отношению к тебе, и по отношению к Фернандо, но так уж выходит, что ты и он — самые близкие мне люди. Ты нужен мне, Луис, больше чем жизнь, увы, я понял это лишь тогда, когда потерял тебя. Я не знал, что Ксанте отравил тебя, я не знал, что там в тюрьме Микаэль убивает тебя.

Ослабевший, едва дышащий, Луис потянулся к Легрэ рукой. Он хотел его коснуться. Хотел его почувствовать, как сейчас чувствовал жар Фернандо, чье сердце билось так часто.

— Боль! Кристиан, боль... Раны... Фернандо... — проснувшийся страх, память о пыточной... — Я... всегда тебя... любил. Раны... Пожалуйста, — герцог взволнованно затрепетал в руках короля. — ты тоже... кровь, — взгляд на Фернандо стал ярко-голубым, щеки вернули краску, словно вся кровь прилила к голове.

— Тише, тише, маленький, тише, — король легко поцеловал Луиса. Из сердца рвалось желание опять почувствовать сладкий вкус губ герцога и его ответ, иногда робкий, иногда страстный, иногда смелый. Противоречивый, как и сам мальчик. — Не волнуйся, сейчас в нами все с порядке.

И тут же вспомнил, что во всей этой безысходной и странной надежде только успел снять доспех. Дьявол, понятно почему мальчик так испугался.

— Легрэ, — Фернандо поднял взгляд на барона. Да, в таком состоянии ему ничего не поручишь. — Побудь пока рядом с Луисом.

Уложив мальчика поближе к Кристиану, тяжело встал и вышел из шатра. Приказав подать воды для умывания, еды, одежду и сменить постель, выслушал краткий отчет от адъютанта о прошедшей ночи. Валасский монастырь, простоявший на этом месте более двух веков, был почти полностью разрушен. Для его восстановления понадобится очень и очень много усилий и средств. Фернандо холодно улыбнулся. Сам монастырь остался принадлежать церкви, но вот все остальное... Приказав согнать выживших монахов хоронить трупы, а инквизиторов и их слуг, если такие остались в живых, охранять как можно тщательнее, вернулся в шатер.

Вернувшись в шатер, король застал суету, воцарившуюся в шатре после его приказов, в самом разгаре. Постель уже перестелили, и готовили воду для омовения. Луиса аккуратно отирали смоченными в розовой воде отрезами мягкой ткани. Фернандо присел рядом и закрыл глаза, ожидая пока все слуги уберутся из шатра.

Легрэ помогал отирать тело юноши, и насколько это было возможно, подключал к процессу другую руку. Палки, к которым были примотаны сломанные пальцы, жутко мешались и Легрэ старался не задевать ими кожу юноши.

— Ты отдыхай, — сказал он, — набирайся сил. Может поесть немного хочешь? Надеюсь, от этого не станет хуже.

— Поцелуй, — одетый в чистую рубашку, закутанный в одеяло. — Один поцелуй... Кристиан, тебе больно? Тебе надо к лекарю, — герцог переживал за Легрэ даже больше, чем за себя, а когда вновь увидел короля, то потянулся к нему тонкой рукой... — Была кровь...

— Кровь? — непонимающе улыбнулся Фернандо, прижимая к щеке ладошку мальчика. Взгляд опять упал на рукав рубашки. — Не волнуйся, милый, сейчас я приведу себя в порядок. — Короткий взгляд в сторону. — Легрэ, ты бы лег уже, что ли? Тебе сейчас лучше лежать. Луис, не волнуйся, лекарь у меня хороший, Кристиана уже осмотрели и все, что нужно сделали.

Кристиан кивнул, потом склонился над Луисом.

— Почему только один поцелуй? — спросил он. — Если он прощальный, то мне больно... Очень больно. Лучше еще раз испанский сапог, чем твое отчуждение, любовь моя. Конечно, я заслужил, но я уже был наказан твоей смертью сверх меры. За твое прощение, я готов отдать сотню, тысячу поцелуев... все, что у меня есть. Крови больше не будет, Луис. Эта последняя.

— Ты сказал... что... ты... — как хотелось герцогу выразить словами чувства, но он лишь поймал руку Легрэ и потянул к лицу, чтобы коснуться еще бледными губами. — Тебе надо спать... я тоже... позже... — Луис грустно улыбнулся. — Я люблю... вас... обоих.

Королю казалось, что он в каком-то странном, изменчивом сне. Все произошедшее за последние несколько часов утрачивало реальность, уносилось куда-то вдаль, за горизонт, растворялось в мире. И боль, и страх, и ненависть, и бессилие — все становилось неважным от всепрощающей улыбки мальчика. Как у святых на иконах. Да. Надо спать.

Укрыв мгновенно, как только лег, заснувшего Кристиана и Луиса одеялом, Фернандо склонился над котлом с водой. Он почти не узнавал себя в этом странном человеке, отразившемся в воде. Такой безумной маски у него еще не было. Да, в этот раз в своем сумасшествии он натворил столько, что придется расхлебывать очень долго. Первый шажок по дороге расплаты за ненужную никому, кроме него самого, и такую странную любовь. Фернандо усмехнулся — а ведь не жалко, дьявол всех побери!

Через полчаса он уже спал рядом с Луисом и Кристианом, с которыми его так непостижимо связала жизнь.

... Окрасилось алым закатное небо. И солнце коснулось деревьев. пели свои любовные песни птицы, что носились высоко в небе, крича о радости. Над виноградниками разливалось тепло.

Луис заворочался во сне и нежно прижался к спящему Кристиану, повернувшись набок и чутко, сквозь дрему, улавливая его аромат, потому что носом уткнулся в грудь бывшего стражника. Талию герцога обвивала держащая рука короля, который даже в забытье не отпускал юношу ни на минуту.

А когда окончательно прийдя в себя, сознание возвратилось в юною головку и Луис отомкнул глаза, то он первым делом потянулся проверить раны Кристиана: крепко перетянутое плечо, пальцы на руке, невесомо откинул одеяло, чтобы глянуть на ногу. Краснота была темной, но ткани повреждены не настолько, чтобы нога пропала. Мужчина во сне улыбался, и был таким беззащитным, что захотелось аккуратно провести по волосам, поцеловать нежно, но герцог не решился. Он также тихо обернулся к Фернандо — ран нет. Чистая рубашка, никаких повязок. Луис выдохнул. Прислушался легкому недомоганию, оставшемуся от яда, вспомнил слова Легрэ — кажется, говорил что-то про Микаэля... и про... Ксанте! Юноша резко сел. Где Ксанте? Что произошло в подвале?

Кристиан мгновенно распахнул глаза — словно и не спал вовсе, и увидел спину юноши.

— Все хорошо, — сказал Легрэ, успокаивающе проведя пальцами вдоль позвоночника сверху вниз. — Успокойся.

Луис обернулся. Синь глаз давно свела его с ума, но теперь... Теперь они казались еще ярче, как васильки на лугах...

— Ксанте... Ты что-то сказал про Ксанте... И про Микаэля, — зашептал Луис. — Что произошло?

— Они больше не сделают тебе ничего. — Фернандо пошевелился во сне и Кристиан бросил на него нежный взгляд, стал говорить тише: — Как только ты умер, все как с ума посходили... такая резня началась. Ксанте мертв. А Микаэль... — Кристиан едва заметно, но как-то гадко усмехнулся. — Фернандо сравнял весь монастырь с землей... Тебе больше нечего и некого бояться, Луис.

Юноша некоторое время молчал, просто смотрел вокруг, словно только что родился в этом мире, ощущая странную и приводящую в невесомость легкость. Умер? И Ксанте... умер? ладонь ласково провела по груди короля.

А смысл произошедшего вдруг испугал... Много-много огня... Криков... что?

— Что вы наделали? Господи! — Луис замотал головой, не веря... — Кристиан, вы всех убили?

— Ну, не всех, — задумчиво ответил Легрэ, беря юношу за руку и привлекая к себе. — Если тебе станет повеселее, то Ваоло жив. Про остальных я ничего не знаю. — Легрэ провел пальцами по губам Луиса, любуясь им. Жив. Он живой, теплый и настоящий, он рядом — и большего от жизни Легрэ не нужно. — И почему ты всегда умудряешься испортить торжественный момент?

Брови герцога скользнули вверх, когда оказался в объятиях Кристиана, на щеках появился румянец. Белая кожа так ярко отражала все эмоции, что скрыть их не было никакой возможности.

— Осторожно, твои пальцы... — предупредил Луис, когда одна рука обвила его. — Ты разбудишь Фернандо. — еще большее смущение и быстро застучавшее сердце. — Ваоло? Ваоло жив?

Кристиан утвердительно кивнул.

— Да, и именно он принес противоядие вчера и спас тебе жизнь... Хочешь, я пошлю за ним?

— Фернандо должен выспаться... Я сам... — под пристальным взглядом герцог терялся. Он был еще слаб, а пальцы Легрэ, его тело... — Мы еще отдохнем, а ты должен лежать. Твоя нога — ей нужен покой. Поцелуй меня.

Кристиан нежно положил ладонь на затылок юноши и запустил пальцы в его волосы, слегка коснулся губами губ и серьезно взглянул в глаза.

— Я чуть с ума не сошел без тебя, Луис.

Закрыть и открыть глаза, не отводя от завораживающей сини. Ты ведь знаешь, Кристиан, что и я без тебя не смог бы ни секунды... Рядом ты, и все кажется светлым. Скажи, почему так получилось?.. Я люблю ... разве можно любить сразу двух людей? И ты, — ладонь легла на то место на груди легрэ, где билось сердце, — ты в нем, как молитва. Я за тебя буду молиться всем богам, что существовали... Или будут существовать.

— А я — за тебя!

— Спасибо, — это была не благодарность, и не пустое слово, а выражение всего, что сейчас билось в сердце Кристиана и оживало в его душе — радость от того, что он прощен. Поцелуй был слишком нежным, долгим, дразнящим, и Легрэ не мог оторваться. Впервые он не брал Луиса, не подчинял, не завоевывал и не умолял — он просто открывал в себе что-то совершенно новое, похожее на тягучий ароматный мед, на лепестки персиковых роз, на белые перья ангелов. Ласка без похоти. Чистая помыслами любовь.

Очнулся Кристиан того, что почувствовал на затылке чью-то ласкающую руку, но явно не руку Луиса.

— Что ж вы так рано просыпаетесь, — Фернандо с улыбкой поцеловал в щеку Луиса, которого он тоже гладил по волосам, потом Легрэ.

Вчерашний день и ночь помнились ясно и очень отчетливо, воспоминания никаких отрицательных эмоций не приносили — была лишь только задача, которую нужно решить.

Луис плавился под пальцами короля. Чувствовал, как его поднимает течение.

— Я проснулся. — юноша чуть откинул голову назад, позволяя Фернандо зарываться в своих волосах и открываясь Кристиану. И происходящее за пределами шатра становилось пустым и не нужным.

Легрэ заскользил поцелуями по скуле юноши, потом оторвался, чтобы провести пальцами по губам Фернандо в своеобразном утреннем приветствии.

— Нам вас не хватало, ваше величество, но мы не решились побеспокоить ваш сон, а потому просто поговорили немного и... — Легрэ улыбнулся, — кажется, все выяснили друг с другом... Теперь остались дела.

— Какие? Вам отдыхать и восстанавливаться нужно, — продолжал странно-радостно улыбаться монарх, глядя сверху вниз на своих любовников. Разум упорно выталкивал наружу именно это слово, хотя изнутри билось совершенно другое. И даже дьявол не противился, утомленный слишком богатой поживой, полученной ночью.

— У меня должок остался, Фернандо, — упрямо заявил Легрэ, надеясь, что король правильно поймет его желание лично переговорить с Микаэлем. — Я просто в необъятном долгу, перед братом Северного Ярла.

— Нет, — несвойственная королю улыбка пропала с его лица как по мановению волшебной палочки. — Пока я не пойму в чем дело.

Луис непонимающе взглянул на обоих, а потом и сам не осознал, как стал их целовать, словно потерял навеки и внезапно они вернулись назад. эти поцелуи были полны яркой любви, чистой и выразительной, как восход солнца, как роса на траве.

— Я в любом случае не останусь в стороне, — мягко ответил Легрэ, нежа рукой шею юноши и всматриваясь в голубые глаза. — Я тоже хочу разобраться, в чем дело. Надеюсь, наш принц посидит под стражей. Он отправил Луиса на тот свет, и наше счастье, что Ваоло принес противоядие вовремя. Может быть стоит поговорить с падре, Фернандо? Он помогал Луису как мог, и хотя с некоторых пор я больше не верю людям, думаю он не заслуживает виселицы.

— Теперь подробнее, что вчера было, — все еще держа Луиса за руку, король начал оглядываться в поисках своей серебряной палки. Привычка — великая вещь, а ему думалось лучше всего именно когда в руках было знакомое серебро.

Встав с кровати, он откинул полог и велел проверить, где находится Микаэль, привести падре Ваоло, уточнить количество и имена выживших инквизиторов и подать, разумеется, еды, воды и вина. Сырая земля приятно холодила ступни. Зрелище полуразрушенного монастыря, запах гари, почти заглушавший тонкий аромат весенних цветов, вид лагеря с перемещающимися по нему воинами, будили в Фернандо хищника, каковым он и являлся.

Вернувшись, он еще раз огляделся.

— После того, как я подписал признание для Ксанте, меня увели в подземелья. Потом принесли Луиса. Я видел, что ему плохо, но принял его состояние за нервное, — продолжая говорить, Легрэ погладил юношу по волосам, будто успокаивая. — Когда Ваоло сказал, что Луиса казнят, а меня отпустят, я просто потерял контроль. Я не знал, что с тобой: мертв ты, жив, или в лапах Ксанте. Сам я уже не мог ничего сделать и я вспомнил о Микаэле. Он всегда хорошо относился к Луису, и я просил его помочь... дать пока успокоительного, а если дойдет дело до казни, то отравить до того, как она начнется. Микаэль влил снотворное Луису в рот и позвал Ксанте. Он показал Ксанте какие-то бумаги, сказал, что заберет Луиса, и Ксанте не имеет права и полномочий мешать ему в этом. В подземелье ворвались люди Ярла и началась драка. — Кристиан замолчал, хмуро вспоминая, что было дальше. — Потом я не помню ничего... Только как ты пришел... и Луис на моих руках. Мертвый.

— Мало данных, — равнодушно отозвался король, прикрыв глаза. Он сидел рядом с кострищем, в котором опять горел яркий огонь. В руках он крутил кинжал за неимением лучшего. — То, что Микаэль хорошо относится к Луису, ты понял во время встречи в лесу? Это не могло быть обманом?

— Могло. Все могло быть, Фернандо. — Кристиан приподнялся и взглянул на короля. — Я тысячу раз пожалел, что спас его тогда... Давай поговорим с Ваоло. Кто знает, что он расскажет.

Ваоло привели довольно скоро. Со связанными за спиной руками, взлохмаченный, он казался не выспавшимся и уставшим, но при виде живого, завернутого в одеяла Луиса, заулыбался так широко и искренне, что не оставалось сомнений, старый палач рад тому, что судьба не была жестока к этому доброму и совершенно невинному созданию.

Мужчина поклонился королю безо всякого изящества. А потом его просто заставили опуститься на колени.

— Оставьте нас, — Фернандо даже не бросил взгляда на гвардейцев, зная, что они и так выполнят приказ. — Падре Ваоло. — Король встал и демонстративно обошел вокруг палача. — Я думаю, вы уже поняли, кто я, и знаете, о чем я хочу спросить.

Кинжал тонкой струей свистнул в воздухе, разрезая веревки. Монарх прислушался к себе — дьявол опять просыпался, как и всегда, когда начинались игры разума. Хорошо. Он задумчиво уставился на лезвие кинжала.

— Да, ваше величество, я понял, — Ваоло был спокоен, ибо это было одной из самых сильных черт его характера. Он умело сносил боль сам и видел ее почти каждый день, с годами его понимание человеческой сути дошло до изощренности. И теперь превратилось в своеобразную мудрость, что жизнь конечна, и нада принимать ее подарки и наказания с достоинством. — Вы хотите спросить о Луисе. — короткий взгляд на юношу, который находился в объятиях Легрэ. — Здравствуйте, мой маленький господин.

— Здравствуй, Ваоло, — голубые глаза дрогнули, но падре ваоло улыбнулся, успокаивая Луиса своей теплой радостью от встречи. пусть и под лезвием ножа, но все же...

— но я не знаю, что именно, вы желаете спросить, — продолжил палач, вновь опуская глаза в пол.

— Вы говорили, что Луис вырос у вас на глазах, — неожиданно встрял Легрэ, чуть сильнее сжав пальцы на плече мальчика. — Вы знаете, кто его родители и откуда он родом?

— Знаю, — отозвался спокойно Ваоло. — Конечно. Я и Луис... — палач замолчал, не уверенный, что можно продолжать, но Луис сам вдруг вышел из окончательного ступора и полез из покрывала.

— Не обижайте Ваоло, — попросил он. — Он мне как отец.

— Ты ничего не понимаешь, мальчик, — палач опять заулыбался. Этот мальчишка так много времени проводил рядом с палачом, который вырезал глупышке маленькие деревянные игрушки, учил делать всякие полезные штуки — маленькие мельницы, колодки для хождения по болотам, мини-водостоки, рассказывал. как обустроены замки тайными ходами...

Но герцог упрямо продолжал говорить:

— Ваоло мой друг. Он...

— Я палач, — остановил мужчина. — Я честно делал свою работу. И я знал, кто Луис. Он герцог Сильвурсонни. Есть все бумаги. Но я, к сожалению, не знаю, где они теперь.

Легрэ нахмурился и задумчиво взглянул на юношу.

— Никто его не обидит, — сказал он, огладив юношу по плечу, взглянул на Ваоло. Если палач не лгал, то все становилось более или менее ясно. Себастьян водил их за нос Сеем, чтобы отвлечь внимание от настоящего герцога, который влюбился в короля и этим мог все испортить. Ситуация для Легрэ осложнялась тем, что его баронский титул оставался при нем, а ему не хотелось, чтобы Луис по-прежнему думал, что Кристиан ищет выгоду. — Ваоло, постарайтесь вспомнить все, что знаете об этом деле. От этого зависит судьба мальчика. Думаю, если документы, подтверждающие его происхождение не сгорели в монастыре, они безусловно найдутся.

— Вряд ли, — спокойно проронил король, смотря вверх невидящими ничего затопленными тьмой глазами. Более-менее стройная картина, наконец, стала вырисовываться. Лезвие порхало бабочкой в руках Фернандо. — Падре Ваоло, почему Ксанте не убил Луиса? Ну и если Вам есть что сказать в ответ на вопрос барона, я тоже с удовольствием послушаю.

— Такие, как Ксанте никогда не убивают любимую жертву. — усмехнулся палач. — Луис уникальный. Он словно чистейший алмаз. На солнце можно ослепнуть. Во тьме светит и греет. Ксанте увез бы его с собой, а Сея оставили бы здесь под присмотром людей самого Ксанте. Что непонятного?

— Кто еще учувствовал в заговоре? — Спросил Легрэ, поглаживая больную ногу — она что-то разнылась не вовремя. — Мне кажется, вы знаете несколько больше, чем показываете.

— Показываю? Вы слишком большого мнения о моих связях. Я мог наблюдать. Видел, кто появляется рядом с Ксанте. Много кто болтался. И сам он, знаете, не отказывал себе в том, чтобы заставить в нужное время принуждать — не словами, так пытками, увещеваниями, деньгами. Я думаю, что вся Аталья гудела от договора. Я же только допускался до пыток. У Ксанте было много бумаг. Люди подписывают иной раз и то, что они не делали. А вы спрашиваете, что я знал. По сути — все. По факту — ничего. Ксанте сам все складывал. Всю интригу. Мальчика вот только... Луис, ты как?

Фернандо молча слушал разговор.

— А теперь слушайте. Ксанте был интриганом. Главное для него в жизни была власть. Он ее добивался всеми силами. Власть над людьми, над землями. Над жизнями. — Кинжал остановился в руках, ловя отблески огня. — Ради нее он готов был на все. Я не знаю, можно было бы его на чем-нибудь подловить, но это был явно не Луис. Если Луис урожденный Сильвурсонни, то его завещание — единственное, что нужно было Ксанте после свадьбы и после неудачного покушения. Сейчас Луису принадлежит Аталья, Валассия и герцогство. Поэтому именно сейчас Луиса нужно было казнить как заговорщика. Именно поэтому Ксанте не отдавал мне главу заговора. Идеальный вариант. А еще лучше казнить его двойника, чтобы потом остался рычаг воздействия на ситуацию, если она вдруг изменится. У Луиса есть двойник? Кроме этого Сея? — король поднял спокойный взгляд на Ваоло и легко пробежал языком по лезвию кинжала.

— Возможно, я этого не знаю, — покачал головой Ваоло. — Я только о Сее слышал.

— Оставьте его в покое! Прекратите! — Луис наконец вырвался из объятий Кристиана и подлетел к палачу, обнял того, словно давно знал. — Папа Ваоло , я ведь не герцог, скажи им? Зачем ты говоришь, что я герцог? Это неправда.

— Правда.

— Нет, я был у цыган. Я вообще...

— Вообще, есть документы и на урожденность Луиса. Не только на эти треклятые земли. Они хранились у старшего герцога. Ваш отец ослепил его за то, что... Он... такого ангела, — мягкое поглаживание по щеке юноши, — он пытался избавиться от мальчика. говорил, что жена загуляла. Да, светловолосый и белокожий... вы ведь родственники?

— На урожденность? — Фернандо как будто споткнулся. — Луис, где Ксанте хранил документы?

Я не герцог, прекратите. Не герцог, — упрямо повторил юноша, беря Ваоло за руку. Поднял глаза на Фернандо. — Нет никаких документов.

— Есть. — упрямо перебил палач. Он так и стоял на коленях, но при этом не выглядел пленником.— Есть, ваше величество. Ксанте возил их под охраной. Если не в монастыре, так в городе — в гостинице, в которой Ксанте остановился, когда все началось.

Через несколько минут, узнав название гостиницы, король отправил людей обыскать гостиницу, надеясь, что ночью ее не разграбили, и еще раз обыскать кабинет Себастьяна, дав разрешение при необходимости разобрать его по камушкам. А ведь могут быть еще тайники по всему монастырю. Фернандо скрипнул зубами. Нужно еще найти монахов, которые ходили в помощниках у Себастьяна. Хотя... Он поднял голову.

— Легрэ, какие тайники есть в монастыре?

— О-о, — протянул Кристиан задумчиво, — их там навалом. Но придется обыскать все. Пусть принесут чернила и бумагу, я нарисую карту подвалов. Но первым делом я бы поискал в той, в которую просто так не попадешь и просто так не выйдешь. Только там труп почтенного брата Гиральда лежит, и наверняка воняет.

Луис вздрогнул. То, как эти трое, просто обсуждают его судьбу, возмущало.

— Я не герцог! — юноша резко встал. — И не хочу им быть. Неужели недостаточно вам смертей? Пожалуйста, — взгляд перемещался с Кристиана на короля, — зачем это нужно? Ради земель? Я... — он покачнулся, и Ваоло поддержал герцога от падения.

— Вашей милости надо присесть, — заметил он по-отечески.

— Это нужно, чтобы больше не было смертей, Луис, — заметил Кристиан сочувственно. Жаль, что он не мог встать и подойти к мальчику, чтобы обнять его. — Это нужно, чтобы больше не было войны.

— Я не хочу... войны. — поддерживаемый Ваоло, юноша чувствовал, что голова медленно приходит в себя и уже не так кружится. Но подталкиваемый падре к Легрэ , послушно вернулся обратно. — Почему будет война? Из-за объединения земель?

— Понимаешь ли, милый, — задумчиво обронил король, продолжая любоваться бликами костра на лезвии кинжала, — если мне не удастся доказать, что ты урожденный Сильвурсонни, то мне, скорее всего, объявят войну. Аталья. Или мятеж в Валассии. Что-либо из этого обязательно будет, как только гонец привезет в Рим твое отречение от всех земель в мою пользу. Убить-то тебя после этого станет невыгодно, а вот доказать, что ты самозванец — очень даже выгодно. Я тебя церковникам не отдам. Значит, если Рим не передумает, будет воздействие через силу, через войска. А эти бумаги помогут закончить все миром, если можно так выразиться.

— Вы не понимаете... Ваоло что-то спутал. Ваоло, скажи им... зачем ты сейчас врешь? — отчаянно забормотал Луис, попавший опять в кольцо рук Кристиана. — Какая разница, кто я, если эта интрига все равно...Фернандо, я не стану изображать,что я герцог.

— Он герцог, — твердо повторил Паоло.— Я читал эти документы. Я умею читать.

Фернандо все так же медленно, плавно повернулся к мальчику.

— Милый, чего ты так боишься, что выбираешь смерть для многих людей? И, возможно, для меня?

Темные глаза с интересом смотрели на Луиса.

Юноша дрожал в объятиях Легрэ, потом и вовсе спрятался, закутывая их обоих в одеяло, словно смущался своего высокого положения. Ему было стыдно быть герцогом. Он не хотел быть им...

— Я не хочу смерти для тебя, и герцогом быть не хочу, — под покрывалом руки обвили Кристиана.

Ваоло наблюдал за происходящим с улыбкой.

— Ваше величество просто плохо знает Луиса. Он стесняется признаваться в том, что считает себя виноватым во всем происходящем.

— Я виноват. Конечно, я виноват, — под нос забормотал юноша так, что его слышал лишь Легрэ.

Кристиан взглянул на Фернандо с долей беспокойства, после погладил Луиса по волосам.

— Ангел мой, — прошептал он с улыбкой, — глупенький... С чего ты взял, что все беды в мире происходят из-за тебя? Возможно только мизерная часть, а сколько счастья... ты принес мне, Фернандо, и тем людям, которые могли погибнуть, начнись между Валассией и Атальей война. Одним решительным поступком ты можешь спасти сотни жизней, а мы с Фернандо тебе обязательно поможем.э

— Опять сделаю только хуже, скажи ему... скажи, что я не герцог, — горячие ладони касались спины Легрэ. — Зачем он так говорит? Я не видел документов. Я знаю, где меня нашел отец...

— Если ты не герцог, Луис, то и не о чем волноваться. Просто мы не найдем этих документов. А твой отец, — Кристиан приподнял лицо юноши за подбородок и заставил на себя посмотреть, чуть коснулся губ губами, — он мог тебя вполне и сам отдать цыганам. Ты лучше поговори со своим спасителем, вдруг он захочет остаться с тобою рядом. В конце концов, Ваоло спас тебе жизнь.

— Ваоло? Да... Пожалуйста, — радостно закивал юноша, крепче прижимаясь к Легрэ, потерся о него носом. Нечаянно дотронулся до перевязанного плеча и испугался, что сделал больно, поднял глаза, чтобы проверить реакцию.

Ваоло покачал головой отрицательно.

— Ваше величество, мальчик говорит неразумно. Вы должны меня казнить. Я человек инквизиции. Они вынудят меня сказать правду. Арестуют. Я знаю методы власти Церкви. Я свидетель, и весьма опасный.

— Нет! — Луис даже вскрикнул.

Фернандо приподнял лицо палача рукояткой кинжала и принялся внимательно изучать. Обычное, ничего не примечательное. Это хорошо.

— Особые приметы есть? Оружием владеешь?

Мальчику нужно в жизни как можно больше якорей, а этот мужчина, убивший ради Луиса своего хозяина, может им стать. Король не зря заставлял мальчика все время играть во внешне бессмысленные разговоры. Сказанное Ваоло про отношение к себе уже давно не было секретом для Фернандо. По приезде в столицу он познакомит Луиса со своим духовником, и тот поможет мальчику убрать все, что внушил Ксанте. Вылечить его. И если рядом будут нужные юноше люди, все пройдет быстрее и легче. Только нужно будет тщательнее проверить палача — все может оказаться еще одним слоем игры церкви.

— Я владею не только оружием. — отозвался Ваоло спокойно. — Я ведь палач. Вашему величеству ведомо это нехитрое ремесло. Приходится за всем следить. Чтобы работало исправно. Немного знаю, как с орудиями управляться, починить... А приметы... Какие приметы у такого гиганта, как я — рост? Да еще, что каждая собака инквизиции в лицо знает.

— Оставлять на видном месте опасно, — Легрэ задумчиво потер пальцами небритый подбородок. — Но если постараться, можно скрыть любого. К примеру в каком-нибудь поместье или фамильном замке... Кстати, кто-нибудь в курсе, что мне по завещанию отца полагается?

— Мой охотничий замок лучший вариант, — так же спокойно продолжил король, поворачивая лицо палача из стороны в сторону. — Луис там может появляться часто, не вызывая подозрений. А внешность — два шрама, здесь и здесь — Фернандо обозначил места кинжалом. — И все. Ну и с волосами что-нибудь сделать. Сейчас прикажу найти труп, — с этими словами он направился к выходу, но не успел сделать и пары шагов, как полог шатра распахнули и один из телохранителей подал шкатулку, найденную в келье Себастьяна. Велев проверить остальные тайники по карте Легрэ (наверняка там можно найти много всего интересного), Фернандо принялся рассматривать шкатулку. Мало того, что она была закрыта на хитрый замок, так еще была сделана из железа, чтобы невозможно было разломать. И, наверняка, были еще сюрпризы.

Луис сразу оживился, увидевзнакомую вещь. Развернулся, уставившись вовсе глаза.

— Ваоло, это та самая? — спросил бесхитростно, и палач подтвердил.

— Эту шкатулку делали на востоке. Есть несколько тайных замков снаружи, чтобы открыть внутреннее дно.— сообщил он. — Но я не знаю, какие именно, — добавил он, пока юноша высунул голову из покрывала и с любопытством наблюдал за тем, как Фернандо крутит находку в руках.

Король аккуратно провел пальцами по ребрам шкатулки, по дну, по стенкам, по крышке, изучая ее. Он знал подобные вещи с секретом. Например, у него в кабинете стоял очень красивый павлин, сделанный так же востоке. На нем-то он и изучил многие хитрости, применяемые арабскими мастерами. В павлине было несколько тайников, в том числе в подставке, поразительно похожей на эту шкатулку. Пальцы пробежались по завиткам узора, нащупывая чуть заметные лишние линии. Нажатие с поворотом на дно — и из боков показались два небольших рычажка. Еще один невидимый глазу узор — и появляются еще два. Одновременное нажатие на все рычаги — крышка шкатулки открывается с еле слышным щелчком. Высыпав все бумаги на кровать, Фернандо продолжил изучать внутреннюю часть шкатулки. Еще два найденных узора — дно шкатулки с легким стуком упало на землю. Сверху с легким шелестом опустились несколько листов бумаги. Взяв их, король сел рядом с Луисом и Легрэ и принялся читать.

— Падре Ваоло, как вы умудрились прочитать эти документы, если Ксанте все время их прятал? — задавая вопрос скучным голосом, Фернандо вроде бы не смотрел на палача.

— При мне шкатулка бывала открыта, — также скучно ответил палач. — Я читал документы. Хотел и читал... — уже более хмуро — Не всегда Ксанте умудрялся уследить. И я пользовался моментами,когда он выходил.

— За что вы его так не любили, Ваоло, — вскользь поинтересовался Легрэ, читая документы, которые уже прочел Фернандо.

— А вы любите таких, как Ксанте? Этот человек убивал ни за что. Он был прирожденным убийцей. и в крови была его радость. А Луис — он ангел, который попал в лапы зверя.

— Может быть и я поэтому от него сбежал... Или от его брата, — Легрэ довольно усмехнулся.

Фернандо покосился на Ваоло — неужели Ксанте настолько доверял своему палачу, что оставлял при нем такие документы? Что-то не верится. И ответ на вопрос Кристиана тоже странный. В любом случае, потом его проверят, так что пока можно заняться более насущными проблемами

— Луис, теперь ты веришь?

— Во что? в бумажки? — хмуро отозвался юноша. — Там написано про герцога, а не про меня.

Король картинно-трагически закатил глаза к потолку.

— Милый, прочитай, что именно там написано. Вслух.

Луис взял бумаги у Кристиана, пробежал глазами, потом посмотрел на терявшего терпение Фернандо, покраснел. То, что в тайнике были именно подлинники, он не сомневался. Оттиски фамильных колец, печати говорили, что документы несут в себе большую ценность. Сомневался он лишь в одном.

— Фернандо, у меня есть клеймо? Разве? — юноша полез рукой в волосы, провел по шее. — Я не чувствую никаких изъянов. Ты ошибаешься.

— Чуть выше, — ледяным тоном откликнулся король.

— Что выше? — не понял Луис. В густых волосах, которые сейчас превратились в буйные кудри, тяжело было вообще найти что— либо. — Ничего нет. Ты смеешься?

— Наклони голову, — также холодно продолжил Фернандо. "Изъян", как изящно выразился юноша, был и располагался чуть выше линии роста волос. Сглаженный временем, но был. Сам Луис, понятное дело, никогда бы его сам не обнаружил, разве что целенаправленно искал. А король, которому нравились волосы мальчика, нравилось их гладить, перебирать, тем более, что тот так чутко реагировал на подобную ласку, давно нашел странные неровности.

Луис наклонил, чувствуя, как пальцы короля раздвигают пряди, одновременно лаская и выражая приязнь. Он поддался на ласку, несмотря на присутствие Ваоло, сладкая дрожь пробежала по шее и спине. Захотелось целоваться с Фернандо, оказаться с ним наедине. Какие постыдные мысли. Герцог заерзал в руках Легрэ.

Король аккуратно собрал волосы мальчика, под которыми , как он уже был уверен, располагалось клеймо, и взял кинжал. Обрезанная под корень прядь коротких волос упала на кровать мягкой пушистой кучкой.

— Проверяй.

Юноша коснулся кожи в означенном месте и дрогнул. Взгляд его упирался в темные, бархатистые глаза Фернандо. Пальцы отдернулись от изъяна.

— Ты... и что теперь?

— А теперь... — король улыбнулся и погладил Луиса по щеке. — Теперь нужно чуть подождать, пока я разберусь со всеми делами здесь, и возвращаться в столицу. Я так думаю, что туда в скором времени должен прибыть кто-нибудь расфуфыренный из Рима, проверять точно ли ты подписал отречение от земель. Наедине допрашивать тебя я не дам, не бойся.

Кристиан погладил юношу по спине, словно рассеивая все сомнения.

— Как только земли станут едины, я думаю, стоит ждать какой-нибудь гадости от северного Ярла... Что ты решил на счет Микаэля, Фернандо?

Король опять картинно закатил глаза с мученическим выражением лица.

— Легрэ, — он взглядом указал на Ваоло. Отдав приказ увести палача, Фернандо принялся сжигать часть бумаг, обнаруженных в шкатулке. В костер полетели письмо его отца к Алехандро Сальярси, дарственная на имение на имя Кристиана Легрэ, признания, подписанные Луисом и бывшим помощником аббата.

— Что? — Кристиан лег на шкуры, и словно дразня короля в обычной манере, стал ненавязчиво приставать к Луису — поглаживать колени, иногда позволяя руке скользить по талии и по доступной части ягодиц.

Юноша отодвигался, все еще находясь взадумчивости и наблюдая за тем,как пламя пожирает бумаги. Легрэ проявлял желание, которое казалось юноше сейчас неуместным. Судьба казалась теперь совершенно непонятной. И осознание своего происхождения не клеилось с тем, что думал сам Луис. Он подобрал под себя ноги и постепенно плыл во всполохах пламени.

— Давай оставим политику нашему Фернандо, — ласково предложил Легрэ, подмигивая юноше. — Он — король, это его дела, а мы... Нам с тобой придется терпеть этот гениальный ум еще очень долго.

— Тогда, может... Ты есть хочешь, Кристиан? Фернандо? — получив положительный кивок короля, юноша поднялся, чтобы накормить бывшего стражника и принести королю вина и хлеба с мясом. Кристиана он кормил снабдил икашея из зерна и ячменя, а сам теперь разглядывал ногу. — Это пройдет? — спросил с болью.

— Конечно, — Легрэ немного переборщил с бодростью в голосе, и решил компенсировать свой плохой актерский дар хоть какой-то правдой: — Кости не сломаны, остальное вполне поправимо, не волнуйся.

— Мало верится, нам нужно позвать лекаря, чтобы он тебя повторно осмотрел, — нахмурился Луис. Попросил короля взглядом, и вскоре в шатре вновь объявился лекарь, который долго колдовал над ногой Легрэ, пока герцог выспрашивал, что теперь будет? Мужчина только отмахивался, осматривая ногу. Вчерашние примочки уже начали помогать, но работы осталось достаточно. Потом он смазалногу и выдал Луису,чтобы тот и дальше смазывал. два раза за вечер и еще ночью.Заставил Кристиана выпить настой для улучшения крови. А потом удалился, шепнув герцогу на ухо, чтобы тот не волновался за ногу. Кости и ткани целы.

Все это время Фернандо сидел и решал, что делать дальше. Микаэля нужно отправить к брату со всеми почестями, это понятно. И намекнуть, чтобы не возвращался, не нужна ему такая головная боль, как могущий внезапно умереть брат Северного Ярла. И как славный подарочек отправить с ним письмо Ксавье, где Микаэль прямым текстом обвиняется в колдовстве. Союзник против инквизиции не помешает. Монастырь нужно напоследок попытаться окончательно сровнять в землей, а вот что делать с оставшимися в живых монахами? Свидетелей остается и так много, горожане, жители окрестных деревень. Так что с этой точки зрения монахов можно и пощадить. С другой стороны, слово любого монаха намного весомее, чем слово простолюдина. А том, что церковь будет его пытаться обвинить в этом "небогоугодном" деле, король не сомневался.

Так и не придя к окончательному решению, король задумчиво лег рядом с Луисом и Легрэ, которые о чем-то тихо переговаривались.

Юноша обернулся к Фернандо, легонько пробежал пальчиками по щеке.

— Ты так и не ответил, что теперь? — спросил тихонечко, словно боялся разозлить. На бледных щеках появился легкий румянец от того, что Легрэ поил юношу разведенным водой горячим вином. — Можно теперь тебя поцеловать?

Вместо ответа король просто притянул к себе мальчика, мягко зарывшись в волосы руками, начал легко целовать — улыбаясь и чуть дразня.

Луис всем телом прижался к королю. Горячий, тонкий, обвил руками шею, доверчиво отдаваясь поцелую, отвечая со страстью и желанием.

Фернандо обнимал мальчика, отбрасывая все мысли в сторону. В конце концов, одна ночь ничего не решит, тем более до рассвета оставалось не так много. А сейчас можно и чуть отпустить себя. Левой рукой он нащупал бедро Легрэ и начал слегка его гладить.

Кристиану было немного жаль, но сегодня он вряд ли бы составил достойную компанию своим любовникам, и тело у него не болело разве что только между ягодиц. Однако уходить Кристиан не собирался — если его для дела не хватит, то посмотреть он не откажется.

— Кстати, о поцелуях, Фернандо, — усмехнулся весело он, — я бы тоже не отказался вас поцеловать, ваше величество.

Луис качнулся от сладкого выражения страсти, чуть откинулся назад, опираясь на руку. Шепнул Легрэ:

— Ложись, не надо напрягаться сейчас. — Склонился ближе и поцеловал мужчину в губы сладко.

Теплые губы юноши помогли Легрэ отвлечься от боли в спине, которой отдавались порезы и следы плети. Кристиан положил ладонь на затылок юноши и ненадолго углубил поцелуй, потом улыбнулся королю.

— Но лучше на меня сейчас не давить, — сказал он шутя.

— Легрэ, на тебя лучше вообще никогда не давить, — в ответ чуть улыбнулся король, — чуть надавишь, и ты становишься неадекватным.

Пальцы легко пробежали по щеке мужчины и замерли около его губ.

— Луис, — продолжил Фернандо, не отрывая взгляд от глубокой синевы глаз, и протянул кинжал юноше. — Помоги Кристиану избавиться от ненужной одежды.

Пальцы пробежались легкой негой по губам барона и сразу же их сменил поцелуй.

Юноша непонимающе покртил оружие в руках. Он нахмурился, словно ему поручили слишком серьезную задачу, а потом принялся за разрезание рубахи. Причем, делал это так аккуратно, словно мог сейчас сделать что-то не так.

— Потренировался? — король с удовольствием провел рукой по телу Легрэ и остановился около пояса шосс. Повернувшись к юноше, велел:

— Дальше, милый. Видишь же, мешаются, — и запустил пальцы под узорчатый пояс.

Луис сглотнул. Он боялся сделать Кристиану больно и разрезал ткань очень осторожно, а потом и вовсе предпочел разорвать на одной и другой ноге. Взгляд упал на естество мужчины, и скользнул прочь.

Кристиан с тайным удовольствием наблюдал за действиями юноши, время от времени забывался в поцелуях короля, но в целом ситуация его смешила.

— Потеть сегодня мне, кажется, не придется, — весело заметил он. — Луис, тебе придется сегодня стараться за нас двоих. И кстати, Фернандо, у меня есть еще одна рука и относительно целый живот.

Юноша провел по здоровой ноге Легрэ: сначала с внешней стороны от колена по бедру и вновь вниз, постепенно перемещаясь на внутреннюю, ласково и внимательно следя за реакциями, потому что боялся причинить хоть малейшее неудобство. Пальцы его со сдержанностью и стеснительностью дотронулись до мошонки, пробежали по ней трепетным желанием. обхватили член у основания и отпустили. Луис придвинулся ближе, склонился, целуя ногу Кристиана.

— И что ты предлагаешь с ним сделать? — спросил вроде как с усмешкой король, положив руку на живот Кристиана. Чернота желания уже затопляла все больше и больше. Он сидел спиной к мальчику, подогнув ногу под себя, и по реакциям Легрэ пытался представить, что Луис сейчас делает. Было возбуждающе и странно.

Юноша завороженно, словно впервые разглядывал Кристиана, которого находил всегда божественно красивым, а теперь, когда в его крови просыпалась страсть, когда его естество вдруг окрепло от простой ласки, на мгновение растерялся. Чтобы потом так невинно и одновременно возбуждающе заскользить ладонью по члену Легрэ, продолжая любоваться и наслаждаться горячей плотью, которой так бесстыдно сейчас владел.

Кристиан облизал пересохшие губы, глаза затуманились страстью, а улыбка стала чуть ироничной. Касания Луиса — еще такие робкие, но такие откровенные разжигали в крови пламя, а в животе желание.

— Полить горячим воском, — Легрэ погладил Фернандо по колену.

— Дразнишь? — король провел рукой по рельефным мышцам живота барона, по волосам и застыл, почти касаясь пальцев мальчика.

Ему ответом послужил трепет — так бывает, что близость вызывает в мышцах слабость, заставляет замереть на долю секунд, встретиться взглядами и осознать — что-то глубинное и одновременнно волшебное. Луис потянулся к королю, чтобы вновь поцеловать его.

Наблюдая за поцелуем короля и герцога, Кристиан согласно улыбнулся.

— Тебе же нравиться, Фернандо. Так почему бы и нет? Тем более что мне нравится тоже... Луис, что нравится тебе? — Легрэ будто дразня, погладил юношу по груди.

— Ты, — отозвался Луис, горячей страстью обжигая губы Фернандо, но при этом отвечая Кристиану. И "ты" словно раздвоилось, превратившись в множественное число.

— Значит, мы, — король опять поцеловал мальчика, в этот раз коротко, чуть жестко. — Оба. И обоих хочешь? — одной рукой он сжал рукой пальцы мальчика, ласкающие Кристиана, второй начал гладить ягодицы юноши.

Дрожащие ресницы. Задумчивость, почти на грани ускользание от ответа. Желать обоих? Любить двоих? Смотреть в пропасть? Опять смущаться ее глубине и отступать на шаг, чтобы кидаться вниз, как в омут.

— Я... — легкая заминка, растекавшаяся смущением. — Только сегодня... Я думаю, что так нельзя. Я и раньше так говорил. Ваше величество, я не желаю сделать плохо. Я подпишу бумаги и... — от темноты глаз юноша запнулся на полуслове.

— О, боже, — Легрэ тихо рассмеялся, — это создание совершенно неисправимо. И угораздило же влюбиться в такое! — Кристиан ухватил юношу за руку и потянул к себе ближе. — Придется домогаться тебя всю жизнь, видимо, но я не против такой перспективы, — пошутил он.

— Я серьезно, а вы смеетесь, — нахмурился юноша, оказываясь в руках Легрэ, как в большом солнце. — Я люблю, но я не хочу вам зла. — губы мазнули по щеке Кристиана, пробехали по шее, чувствуя близость короля, его растущее желание. Пальцы непроизвольно сжали член Легрэ, не отпуская.

— Только сегодня — как звучит хорошо, — усмехнулся Фернандо, продолжая легко гладить мальчика, скользя пальцами по его спине, бедрам, оглаживая зовущую ложбилку между ягодицами. — И что ты хочешь нам предложить только сегодня?

Вглядываясь в глаза мальчика, Кристиан чуть сощурился и его улыбка медленно растаяла.

— Ах, — Луиса обожгли вызываемые королем ощущения. — Что? Я не знаю... Кристиан... — голубые глаза чуть потемнели, улавливая изменения в мужчине. — мне сейчас уйти?

— А ты хочешь? — спросил он недоверчиво, а рука только сильнее прижала юношу к сильному телу. — Объясни-ка мне, что происходит, Луис? — серьезно потребовал Легрэ, коротко кивнув Фернандо, словно безмолвно попросив его продолжать, не останавливаться, чтобы не случилось.

Сказать о своих желаниях? Разве возможно? О желаниях лучше молчать, скрывать... Желания приводят к тому, что кто-то страдает, кто-то испытывает много-много боли.

— Я боюсь выходить... Увидеть, что там, снаружи, — юноша задрожал от настойчивых ласк короля. — Твоя нога вот... Если бы все было хуже?.. И люди... Я не знаю, что происходило этой ночью. Но ведь я виноват в этом. Я... — глаза закрылись сами собой, расслабленность начала растекаться по телу.

— Не ты... Ксанте, — Фернандо целовал мальчика вдоль позвоночника, игриво ласкал бедра, мошонку, дразнил мягкой лаской колечко мышц. — А ты спас Кристиана от пыток, а меня от безумия.

Луис выгнулся навстречу королю, каждый раз вздрагивая от того, что происходит с телом, откликающимся на такую желанную ласку, начал покрывать грудь Легрэ поцелуями, вбирая губами соски попеременно и ощущая, как палец входит внутрь, раздразнивая, заставляя низ живота теплеть.

Легрэ запустил руку в волосы мальчика, лаская, направляя и поощряя.

— Снаружи всего лишь мир, Луис, — сказал он, наблюдая за юношей из-под полуприкрытых век. — Я как-то говорил тебе, что когда все кончится, ты сам будешь выбирать свой путь. Я не могу говорить за Фернандо, мой мальчик, возможно, он не отпустит тебя от себя, но и я не смогу. Поэтому, если ты по-прежнему будешь настаивать на своем, мне останется только уехать... Я уверен, что ты любишь меня, Луис, и не ставлю под сомнения твои чувства, но разве в твоих желаниях есть что-то, что важнее меня и Фернандо? В мире не все происходит из-за тебя. Дожди льют не из-за тебя, Солнце тоже встает само по себе, поют птицы, дуют ветра, сражаются друг с другом люди. Даже моя нога, по сути, плод моей глупости и упрямства... А то, что сгорел монастырь кто виноват? Ты, потому что ты умер, или Ксанте с Микаэлем, которых не заботило будущее монахов, ровно как и то, что с твоей гибелью король утратит всякое самообладание? В случившемся твоей вины нет, и то, что ты терзаешься жестоко не столько по отношению к тебе самому, сколько к нам. Я бы лучше в два испанских сапога влез, чем слышать от тебя подобное, Луис.

— Не уезжай... — юноша слушал вполуха, потому что плохо воспринимал и запутывался в страсти и вожделении. Он любил... Он сильно так любил! Доверчиво глупо... Терся щекой о Кристиана, насаживался на палец Фернандо с тихими стонами. — Не хочу вас потерять...

— Тогда прекрати отказываться от себя и от нас каждый день, — прошептал король на ухо юноши. — Люби нас, милый. И люби себя таким, какой ты есть.

— Да... ахх, — герцог вскрикнул от жара, пробуждавшего его желание. поцелуями стек к паху Кристиана, чтобы губами пить от другого желания, столь очевидного, столь восхитительного.

Кристиан облегченно вздохнул, смешивая это чувство с вожделением, позволяя Луису делать то, что он сам хочет. Легрэ улыбнулся королю.

— Это не в последний раз, — сказал он со стоном. — Клянусь, что не в последний.

— Кристиан, — король склонился над бароном, — мне кажется, что сегодня я откажусь от твоего предложения, — и накрыл мягким поцелуем губы мужчины, собирая его стоны, разжигающие не хуже кнута в руках.

Это было... несомненно любовным союзом. Не обманом чувств, не прихотью — Луис чувствовал. Он точно знал, что они втроем не играют. Не теперь... и он любил их. Безо всяких причин...

Фернандо стоял на пригорке и смотрел на развалины монастыря. Солдаты уже почти свернули лагерь и отстающие бодро все дособирали, подбадриваемые криками и пинками командиров. Стояла поздняя весна, но запах цветущих апельсинов, миндаля и жасмина так и не смог заглушить казалось въевшуюся намертво в развалины гарь. Всего несколько недель назад он приехал сюда с желанием получить часть земель Валассии, принадлежащих монастырю, и выход к морю. Теперь же, в результате провала плана Ксанте, в его руках не только вся Валассия, за исключением небольшого клочка земли, на котором стоял монастырь, но и Аталья. И не только земля. Позади него стояли два человека, ради которых он и дальше будет воевать. На правом плече все также грела сердце и душу рука его ангела, Луиса, на левом — давала поддержку и опору ладонь Кристиана.

Фернандо взглянул чуть в сторону, на маленький лагерь монахов. Всех выживших он решил отпустить, потому как резню для "спасения" попавшего в руки инквизиции посланника Севера и брата Ярла он мог без проблем объяснить, то последующие убийства монахов уже с трудом. Только инквизиторов полностью вырезали.

Микаэль Харальдссон со всеми почестями и с большой охраной уже был отправлен на север. В личном разговоре король убедительно попросил его не возвращаться больше на земли Вестготского королевства. По личной просьбе Микаэля он отпустил с ним Сея — после того, как были найдены документы на Луиса, молодой монах стал не опасен. Сея после смерти аббата Себастьяна ничего не держало в Валассии, и он с радостью уехал с травником. Микаэль исполнил договоренность с Фернандо — он ни разу не приехал в Вестготию. А инквизитор Паоло вообще канул в лету и никому неизвестно, добрался ли он тем летом до франков. Судя по тому, что у травника оказалось очень много дел во франкском королевстве, встречами они оба были очень довольны.

Ксавье Моруа совершенно неожиданно объявился через несколько месяцев в свите франкского посла в Вестготии. Фернандо был очень удивлен, но с удовольствием продолжил с ним как словесные игры, так и постельные. Кристиан Легрэ, который стал начальником личной охраны и гвардейцев его величества, был, конечно, в курсе, но только посмеивался и подтрунивал над королем. Фредерик Монтсени, покинув свой пост начальника охраны, стал управлять Аталией. Он так и не смог забыть короля, но, как верный подданный, ни разу больше не показал королю своего отношения и общался с монархом только на официальных приемах, о чем Фернандо в глубине души жалел.

Луис первые несколько лет жил очень уединено, почти не покидая своих покоев во дворце, разве что для прогулок по саду, где его ревниво охранял от излишней навязчивости придворных Кристиан, и для посещения охотничьего замка, в котором под видом егеря мирно дожил свой век падре Ваоло. Любовь Фернандо и Кристиана, общение с духовником короля привели, в конце концов, к тому, что Луис раскрылся, как прекрасный цветок, перестал бояться и избавился от тяжести вины, с помощью которой юношей искусно управлял Ксанте. Он научился манипулировать придворными и послами не только от светских государств, но и от церкви, и Фернандо почти полностью отдал ему деликатную работу по стравливанию друг с другом разных клик внутри государства. Также Луис занимался тем, к чему у него давно лежала душа — университетом. Развивая его, юноша плотно сотрудничал с францисканцами, в среде которых не последнее место занимал брат Этьен. Франк решил воспользоваться советом брата Гиральда, о чем после ни разу не пожалел.

Но это все было потом, а сейчас же Фернандо стоял и смотрел на теперь уже свою землю. Здесь власть короля, а не церкви!

И...

Ближе к вечеру Ксанте явился в подземелье запыхавшимся и вполне решительным. Убит? Нет, мужчина не направился на разговор с Микаэлем, предоставив все помощнику. Все равно никто не поймет под воздействием зелья, что инквизитор не тот. Глянул на Этьена сверху вниз, поцеловал тихонечко в губы, глянул исподлобья на Николая, ожидавшего их здесь же, и двинулся по тоннелям к выходу к морю, где уже стоял нужный корабль. Библиотекарь вопросов не задавал, а инквизитор не упоминал о том, как подлил Микаэлю и королю зелья, что образы изменяет. Того же самого снадобья плеснул и помощникам своим, и Легрэ, которого следовало пытать. Очухаются с утра. Вот ведь натворят за ночь.

А кто Ксанте еще смог обдурить? Никто... Облизнул губы Себастьян, вспоминая поцелуй с королем. Призадумался, почему Микаэль в подвалах оказался, и улыбнулся еще шире. Глупцы... Все равно все сложилось правильно. Труды не напрасны. Земли объединены, и Фернандо не отринет науку. Забирай его, Луис. Забирай и владей.

КОНЕЦ