Тело, находившееся под мужчиной, продолжало дергаться, пытаясь освободиться. Отчаянно, с ненавистью...
— Сам скажи! Что ты хочешь? Оставь меня, пусти... Не хочу тебе ничего говорить... Пусти!
Кристиан молча отвязал веревку от ремней и позволил Луису опустить голову.
— Посмотри туда, — он указал на то место, куда воткнул кинжал, но оружия там не было — вместо него из земли торчала небольшая слегка заостренная палочка, которая бы переломилась пополам, если бы Луису вздумалось упасть на нее. — Я хочу, чтобы ты просто ответил. Почему? — Легрэ провел пальцем по щеке юноши, бережно стирая слезы.
Луис на секунду затих, а потом зарыдал, словно вся боль разом решила выйти наружу. Жестокий Легрэ! Любящий Легрэ! Игры со смертью? Попытки вырваться прекратились, и теперь герцог придавался тому, чтобы выпустить из себя скопившееся напряжение. Мысли, что Кристиан мог предать, мог убить, отступали перед благодарностью. И тут Луис понял, что не слышит и не видит леса, что остался лишь тот, кто задает вопрос.
— Нет смысла жить, если жизнь не имеет значения, — ответил просто Луис. Он всего лишь хотел сейчас тепла и ласки.
— Имеет. Твоя жизнь имеет значение для меня. — Кристиан поцеловал юношу в висок и распустил ремень на руках, а после сел на бревно и обнял герцога, согревая в своих объятьях. — Сильно испугался?.. Ну, прости.
Голова Луиса прижалась к груди мужчины, еще какое-то время он просто грелся в его мягких и сильных объятиях, постепенно приходя в себя и принимая ласку, почти ничего не видя и не понимая.
— Больно... Фернандо не понравятся следы... Что мне теперь говорить? — забормотал юноша. — Он тебя убьет...
Ласковые пальцы приподняли лицо юноши за подбородок и губы Кристиана соприкоснулись с его губами.
— Убьет?.. Что ж, пусть хотя бы будет за что, — и Легрэ сладко поцеловал юношу, соблазняя его, усадил на своих коленях к себе лицом. — Я хочу тебя Луис Сильвурсонни, — выдохнул он. — Сейчас.
Юноша покорно кивнул. Сдался, обвил шею, сцепляя пальцы. Раздвинув ноги взобрался на Легрэ. И теперь тонул в поцелуе, к которому и сам стремился.
Губы мужчины сминали всю предыдущую непокорность, и тело откликалось: ягодицы двигались навстречу возбуждению Кристиана.
Нащупав рукой член юноши, Легрэ страстно взялся за дело. Кровь стремительно разносила по телу новое, еще более восхитительное желание — быть нежным и самым единственным. Он ласкал Луиса, дразнил, возбуждал снова, целовал его лицо, избитые плечи, и в каждом поцелуе было — прости. Проведя рукой по бедру герцога, Легрэ тихо сказал:
— Я тебе солгал тут кое о чем... И кстати, любовь моя, с чего ты взял, что я на тебя злился?
— Ты ушел, ты с утра... — не удерживая стонов, Луис забыл, что говорить дальше, потянул завязку на штанах мужчины, продолжая подчиняться его рукам. — Ахх, ты был очень сердит... Еще! — голова откинулась назад, на шее проступали алые новые полосы.
— Я ушел из-за Фернандо. — Кристиан целовал шею Луиса, скользя ладонью по пояснице. — Он своим 'продолжай' словно давал разрешение трогать тебя... Словно ты его вещь. Мне стало противно... Прости меня, мальчик мой, но не мог я поступить иначе в тот раз.
— И ты прости, прости... — герцог вновь склонился, теперь же обнял горячими ладонями небритое лицо Легрэ, страстно впился в желанные губы, распаляясь от страсти. Затем освободил мужчину от мешающей одежды, чтобы обхватить одной рукой затвердевший член.
По телу Кристиана прошла слабая дрожь и он, прикрыв глаза, шумно втянул ноздрями воздух. Руки Луиса, его близость, его слова лишали Легрэ последнего рассудка. Кристиан придвинул Луиса к себе плотнее, и их члены соприкоснулись друг с другом разгоряченным бархатом кожи.
— Луис... Что же ты со мной делаешь? — Кристиан глубоко поцеловал юношу.
Язык проник в рот. Задыхаясь от страсти, герцог обхватил пальцами уже два члена и стал двигать нежно, осторожно, нетерпеливо постанывая от того, как становится горячо, как его живот заполняется лавой. Сначала отказал, а теперь дрожит от нетерпения, чтобы Легрэ вошел как можно глубже, чтобы брал без остатка.
Кристиан слегка сжал ягодицы Луиса. Наслаждаясь их глубоким поцелуем и единением плоти, он проваливался в такую бездну наслаждений, о которой ангелы в раю могли только догадываться. Произнести: 'мой', — пусть только в мыслях, но искренне, пусть только на миг, но по-настоящему, и отдать в его ласковые руки собственное сердце. Делай с ним, что хочешь, Луис, оно твое без остатка, и все мои демоны у ног твоих молят о любви и единении душ, сердец, плоти. Легрэ настойчиво подтолкнул юношу к себе, следуя желаниям, помогая себе рукой, неторопливо проник в горячую тесноту тела юноши. С губ барона сорвался долгий нетерпеливый стон.
Герцог сильнее впился пальцами в плечи мужчины, чувствуя, как его резко заполняет горячее, настойчивое чужое желание, превращаясь в собственное, которое стремится пропустить в свою узость целиком, без остатка.
— Боже! Кристиан... — Луис закрыл глаза. Его светлая кожа, с алыми разводами, стала влажной от резкости первых движений Легрэ. Кажется, мышцы непроизвольно сжались, пытаясь освободиться от чужеродного объекта, но член мужчины проникал все глубже, растягивая и до того подготовленные мышцы.
Удерживая Луиса одной рукой за талию, а другой лаская его естество, Легрэ в миг обратился в ненасытного зверя, который одновременно просил, брал, забирал все без остатка: каждый стон и тяжелые вздохи, каждое стремление навстречу друг другу, каждый глубокий толчок, вскрик, затуманенный негой взгляд. С каждым следующим движением — ближе к цели, точнее внутрь, быстрее, будто пытаясь разорвать это любимое тело надвое, добраться до самой сути. Упираясь лбом в грудь Луиса, Легрэ чувствовал, как смешиваются капельки пота, видел, как хрустальным бисером скользят они по животу юноши, к паху, теряются в завитках светлых волос. И для Кристиана в мире не было никого роднее и ближе, чем этот странный чувственный мальчик в его жарких звериных объятиях.
— Ты первый, — Легрэ задохнулся словами, едва сдерживаясь, чтобы не излиться. Но сейчас больше этого он хотел видеть лицо Луиса, ощутить его наслаждение.
— Да... ах... да, я... — воронка неистового потока, горчащего на коже щипающей болью, добавляла в сумасшедший ритм, который задал новоявленный барон, наслаждения. Герцог давно взлетал и падал, срывался на крики, переходившие в стоны, вновь кричал, теряя контроль над обладающим им зверем, что стремился брать как можно больше. Продолжалась ли их близость несколько коротких минут или растянулась в бесконечность, Луис не желал знать. Он лишь пытался прижаться к Легрэ ближе, открыться ему, пытаться отвечать, а потом пролился горячим восторгом на живот.
Кристиан тяжело дыша, прижал юношу к себе и судорожно вздохнув, отдался на милость ощущений — словно горячее солнце, вспыхнуло в месте единения их тел, мир исчез и остался только запах тела Луиса, его дыхание, его нежность. Легрэ затягивал этот момент как можно дольше, но, увы, пришло время возвращаться в лагерь. Перед этим, Легрэ омыл в водах ручья герцога, а после помог ему одеться.
— Знаешь, я бы как-нибудь хотел пригласить тебя позавтракать в лесу, — Легрэ мягко поцеловал Луиса в щеку и заглянул в глаза, а в следующий миг словно опомнился и схватился за сумку. — Ах да, я тут кое-что раздобыл для тебя. Где же она? Вот, — Кристиан достал из сумки небольшую книгу в коричневом переплете и протянул Луису. — Я помню, ты любишь читать, — сказал он смущенно и было странно видеть такого — простого, открытого и совершенно счастливого Легрэ.
Юноша взял книгу в руки. Повертел в руках, разглядывая своеобразный замок, а потом с легкостью открыл его... Не сколько секунд легкой ошарашенности, воспоминания того, как мужчина смывает пот мягкой тканью с плеч, со спины, затем протирает остро жгущим настоем, его ловкие движения при завязывании многочисленных лент и завязок на дорогих шоссах и бережное, почти поклоняющееся накидывание на плечи шелковой рубахи.
— Кристиан, — Луис поймал руку мужчины и потянул его к себе. — ты можешь приглашать меня не только в лес позавтракать. Я твой... Слышишь? Я люблю тебя... — алые зацелованные губы, блестящие глаза, лицо, полное красоты лишь от одних чувств.
Кристиан залюбовался, потом погладил Луиса по волосам, да так и остался теребить прядку светлых волос за ухом.
— Я знаю, — улыбнулся он, — и это знание — лучшее, что со мной случалось в жизни. Как бы не сложилась дальше, я всегда буду любить тебя, Луис, и если ты не выдашь никому моего секрета, я тебе открою страшную тайну: с тобой мне хочется не только заниматься любовью, но делать совершенно обычные вещи. Проснуться утром в одной постели, пройтись по берегу моря, пить вино под звездами, у костра, и слушать твои разговоры о совершенно пустяковых обычных вещах... Кажется, я совсем голову потерял из-за тебя.
— Правда? — почти детский восторг прозвучал в коротком вопросе. Прижаться близко, ощутить, что он рядом, что никуда не денется. — Я так боялся, что это ты предал... Что ничего нет на свете настоящего, что... Прости... Прости, что сомневался. Господи, какой я дурак! Кристиан, прости. — юноша обхватил Легрэ. — Пойдем, нам пора... Я беспокоюсь за Фернандо... Я понимаю, что вам трудно общаться с друг другом, но ему сейчас тяжело, и я боюсь за него. Они могут убить...
— Я тоже о нем беспокоюсь, — сказал Кристиан и вдруг осекся, отвел взгляд в сторону, словно признался в чем-то очень постыдном. Легрэ привел лошадь. — Садись в седло, я поеду позади. А что касается сомнений... Не надо извиняться. Мы все иногда сомневаемся и это совершенно нормально. Просто пообещай мне, прежде чем ты рассердишься на меня за что-нибудь в следующий раз, поговори сначала со мной, хорошо?
— Хорошо, — Луис не стал спрашивать, почему так изменилось лицо мужчины при упоминании короля, но это явно была не ревность. — Я тебе обещаю...
55
Обратный путь до монастыря отнял меньше времени — расстояние, которое почти две недели назад они с Микаэлем и Сеем одолели за день, теперь отняло всего пять часов. Да и то сказать, перерывы на отдых делали короткие, даже костер не всегда разводили... на ночь же бывшие монахи старались остановиться на постоялом дворе. Если такового в очередной встреченной деревеньки не было, обязательно находился радушный хозяин или не менее радушная хозяйка, готовые принять "купцов" — молодых, симпатичных и явно не стесненных в средствах. Гостеприимство щедро оплачивалось серебром. Судя по более или менее завуалированным намекам одной из хозяек, оное гостеприимство распространялось не только на кров, стол и ночлег, но еще и на кое-какие излишества, но Этьену с Николаем после дня в седле было не до излишеств совершенно.
К Валасскому монастырю они подъехали ближе к вечеру. Внешне все осталось по-прежнему, и Этьена неожиданно резанула острая тоска — с одной стороны, они возвращались сейчас домой, и так заманчиво было думать, что стоит переступить порог — и все вернется, и все будет как прежде — ежедневные труд и отдых, книги, молитвы, тайны, ссоры и примирения, беседы и перепалки, тепло рук и огонь глаз... Бывший библиотекарь покачал головой. Монастырь перестал быть их домом в ту самую ночь, когда они покинули его. Ничто уже не будет так, как прежде.
Спешившись, монахи подошли к воротам и постучались. Этьен нервничал, но старался этого не показывать, Николай так и вообще выглядел невозмутимым, как скала. Открыли им довольно быстро — и здесь тоже ничего особенно не изменилось, разве что привратников в коричневом и белом сменили привратники в красном.
В монастыре все еще присутствовал инквизитор, временно превратив святую обитель в резиденцию поборников чистоты веры. Неспешно проходило расследование, был объявлен "срок милосердия", и Фратори принимал всех желающих заработать себе индульгенцию за счет сдачи ближнего своего. Также активно проходила мобилизация в инквизиторскую полицию. И желающих находилось немало. Люди были напуганы резней в монастыре и трупами арабов, которых выкинули на обозрение под стены монастыря перед тем, как сжечь — их объявили чуть ли не солдатами армии тьмы. Так что оказаться в рядах самого могущественной на этой земле силы Церкви казалось в данную минуту наиболее привлекательным. По монастырю и близлежащим деревням шастало немало бандитского вида сброда, носивших отныне знаки отличия служителей инквизиции. Среди них легко могли затеряться прибывавшие в монастырь члены ордена охотников за нечистью. Простые люди трепетали в страхе — уже ходили слухи о том, что заполыхали первые костры.
Новоприбывших в монастырь "купцов" впустили легко и без вопросов. В монастырь теперь легче было попасть, чем выбраться оттуда.
— Падре Паоло примет вас, как только у него появится свободное время, — сообщил им человек в темной одежде и протянул руки за их вещами.
— Падре Паоло? — Этьен постарался ничем не выдать своего удивления. Вот как? Ну и отлично — не придется искать и спрашивать, осталось только подождать аудиенции. А дальше... а вот насчет "дальше" они пока ничего не решили. Да чего уж там, они и насчет "сейчас" не решили ничего — Николай, конечно, был уверен, что бумаги надлежит передать Фратори в целости и сохранности, у Этьена же такой уверенности не наблюдалось. — Хорошо, мы подождем. Здесь можно где-нибудь умыться с дороги?
Нашлись для "купцов" и вода, и по отрезу чистой ткани. Их разместили в двух крошечных кельях — в самом монастыре, а не в гостинице. С одной стороны, хорошо — все входы-выходы известны, с закрытыми глазами нашли бы, если вдруг что. С другой... это невольно наводило на мысль, что гостеприимство в любой момент может принять насильственный характер. Хотя... а чего они ждали-то?
— Николай, не знаю, как ты, а я хочу немного отдохнуть, — Этьен нервно теребил край рукава. — И переодеться. Я загляну к тебе через пару часов, хорошо? Если, конечно, падре Паоло не соизволит принять нас раньше...
Русич кивнул, глядя в сторону выхода. Нужно бы наведаться в сад, в тайничок. Проверить что да как, да еще кое-что прихватить.
— Хорошо, я буду тебя ждать, — и быстрым шагом почти побежал по коридору, пока никто не пришел. Прятаться не впервой, но лучше бы побыстрее все сделать.
Оставшись один, Этьен разделся и наскоро ополоснулся, с тоской вспоминая такие близкие и такие недоступные сейчас монастырские купальни. Натянув шафраново-желтые шоссы и чистую рубаху им в тон, франк стянул волосы шнурком, зажег свечи, достал из дорожной сумки купленные в городе нитки, иглу и палочку сургуча. Бледно-голубое блио так и осталось лежать на узкой монастырской койке — широкие рукава сейчас будут только мешать. Письмо, адресованное Паоло Фратори, лежало на столе. Нить немного отличалась, но Этьен решил рискнуть. Они рисковали в любом случае, сунувшись в пасть инквизиции. Будем надеяться, Паоло не заметит.
Накалив лезвие на свече, франк попытался осторожно отрезать от палочки кусочек сургуча. Первая попытка не удалась — сургуч раскрошился, да и ровно срезать не удалось. Во второй раз вышло лучше — аккуратный кругляш, совсем тонкий. Не толще печати. Должно получиться. Этьен снова раскалил лезвие, проверил его на предмет отсутствия копоти и только тогда, стараясь даже не дышать, срезал печать с письма. Получилось. В какой-то момент он не на шутку испугался, что сургуч переломится посередине, но видимо, сегодня Бог вкупе со всеми морскими дьяволами был на стороне бывшего библиотекаря. Печать — целехонькая — со всеми подобающими почестями была водворена на лист чистой бумаги. Оставалась нить, но разрезать ее и выдернуть не составляло никакого труда.
