Рисунок 200. Великий князь Дмитрий Павлович — двоюродный брат императора Николая II.
Внутренне чертыхаюсь, но это вполне предсказуемо. Я же сам ему про эту «гемофилию» растрепал! И, про этого ганд… Лейб-гвардии корнета, собственными устами поведал — про его «героическую» роль в устранении Гришки. Вот Гучков и решил, что по своим моральным качествам — тот как никто лучше подходит жоп…пой для царского трона.
«Язык мой — враг мой», короче.
— …А Михаил Александрович, потерял право наследовать Престол по известной Вам причине.
— Господа! — вскрикиваю со слабой надеждой, неуверенностью и смятением в голосе, — Великий князь Дмитрий Павлович ещё слишком юн и неопытен, чтоб в такое грозное время…
— Ничего страшного, Ваше Величество: у него будут умные, опытные советники, — ответили от двери на слишком «правильном» великом и могучем.
* * *
Кто-то справа — со стороны сторонников конституционной монархии, подсовывает мне уже готовый «Манифест об отречении».
В отличии от «реальной» истории, когда Реципиенту пришлось самому сочинять и затем писать сей исторический документ буквально «на коленке» — на каком-то железнодорожном бланке, в «альтернативе» — господа демократы подготовились более основательно! Чувствуется, так сказать — рука большого британского «брата», привыкшая повелевать всякими там махараджами из Папуа Новая Гвинея. Хорошая, «гербовая» бумага, всё написано очень красивым, чётким и разборчивым подчерком… Кажется, даже знакомым.
Осталось только подмахнуть «не глядя» — что мне тотчас и, посоветовали:
— Подпишите, Ваше Величество…, — вкрадчиво, но с бешенством в глазах, громко прошептал-прошипел Пуришкевич, — так всем будет, прежде всего — Вам и вашей семье будет лучше!
Однако, я всё же его не послушал и, прочитал вслух:
— «Мы, Николай Второй, Верховный Главнокомандующий, Император всея Руси и прочая, прочая, прочая, объявляю свою волю всем нашим верноподданным
МАНИФЕСТ:
В эти решительные события в жизни России, мы почли нашим долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной Думой, почли за всеобщее благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с себя всю Верховную власть.
Учитывая, что Царевич Алексей — любимый сын мой, не может исполнять обязанности Императора по причине слабого здоровья, а родной брат мой Михаил Александрович — в виду морганатического брака не имеет законного права
ПОВЕЛЕВАЮ:
Мы передаём наследие наше брату двоюродному Дмитрию Павловичу Романову и благословляем его на вступление на Престол государства Российского. Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и нерушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех законах, кои будут установлены, принеся в том нерушимую присягу.
Во имя горячо любимой Родины, призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ним, повиновением царю в тяжёлые минуты всенародных испытаний и помочь ему вместе с представителями народа вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы.
Да, поможет нам всем сам Господь Бог!
Подписал: Николай Романов.
Город Могилев, дом губернатора, 11 октября 1915 г.
Сие засвидетельствовали и поставили каждый свою подпись:
Родзянко
Милюков
Гучков…».
Всего двадцать семь фамилий без подписей — видимо решили перестраховаться и расписаться под этим компроматом уже после меня… Осторожничают!
* * *
Почти кричу, с горящими глазами оглядывая всех поочерёдно:
— Царь не может оставить Трон: это всех нас — всю Империю, всю армию, весь народ погубит! Кучка подлых изменников не может его заставить это сделать: есть верные люди, преданные войска — не все предатели в России!
От двери раздалось:
— Генерал Воейков и Конвой Свиты ЕИВ уже присягнули Императору Дмитрию Павловичу…
— НЕ ВЕРЮ!!! — захожусь в истерике, — ни одному вашему слову не верю! Пока с его уст своими ушами не услышу.
— …Верховный Главнокомандующий генерал Рузский сам вскоре прибудет и всё Вам изъяснит подробно, — слышу злорадное и, многообещающее от генерала Борисова, — Вам лучше подписать отречение до его прибытия.
Вот это фортель! Вот это нежданка…
— АЛЕКСЕЕВ?!
В ответ какая-то красноречивая тишина — значит, без кровянки уже не обошлось…
ХРЕНОВО!!!
Ладно, хорош выёживаться — а то можно и, довыёживаться! Сильно проведя руками по глазам, чтоб покраснели, как можно более жалким, растерянным и даже — плаксивым голосом говорю:
— Хорошо, господа… Раз я помеха счастью и процветанию России, раз весь русский народ устами общественных сил просят меня оставить Трон, то я готов не только его — но и, жизнь свою отдать за Отечество… Думаю, никто не сомневается — из тех, кто меня знает…
Кругом облегчённо вздохнули разом и согласно, как один закивали:
— Да… Да… Конечно, да… Никто не сомневается в вашей способности отдать жизнь за Отечество, Ваше Величество!
Подсовывают мне какую то пишущую ручку со стальным пером и чернильницу, но я отрицающее машу головой:
— Извините, господа — но я к своей больше привык…, — нахожу рукой на полу свой саквояжник, ставлю его на колени, раскрываю и шарю в нём рукой, — сейчас только сей прибор достану…
Наконец, нахожу свой золотой «Паркер», проверяю как пишет на каком-то своём — уже ничего не стоящем документе и, при зловещей могильной тишине вполне достоверно всхлипнув — ставлю подпись и по столу запускаю «Манифест» в сторону Пуришкевича.
Пока тот внимательно изучает мою подпись и, удовлетворённо хмыкнув сам расписывается — всхлипываю ещё пару раз, затем достав носовой платок, громко до неприличия в него сморкаюсь.
До меня ни у кого нет дела: «Манифест об отречении» пущен по кругу. Все им любуются и, кто-то с восхищением бросил, перед тем как увековечить сей документ своей подписью:
— Savez vous, l'Empereur a abdique!
* * *
Вдруг, схватываюсь обоими руками за живо и слегка скрючиваюсь…
— Господа, — голосом, полным страдания говорю, — зловредный глист, подцепленный на Меншагольской позиции, опять стучится в моё «днище»…
Гучков, несколько встревожено на меня посматривая:
— Да, нет у него там никого «глиста» — я с лейб-медиком Фёдоровым разговаривал. В расположении Свиты по крайней мере, такого за ним замечено не было.
«ПАДЛА!!!», — все планы рушатся из-за этого четырёхглазого Иуды.
Однако, заговорщики должно быть находились в такой эйфории, а на моём лице читалось неподдельное страдание — оттого, что все мои планы летят к чертям под хвост, что сразу с десяток голосов выкрикнули, без всякого почтения:
— Господа, господа! Пусть идёт куда хочет — дело уже сделано! Нам и России он больше не нужен.
— Со страху у него это! Медвежья болезнь у Его бывшего Величества!
— «Allez où vous voulez, imbécile!», — снова кто-то шпарит по-французски.
Однако, надо поддержать — вижу, имеются колеблющиеся. В частности, возражает генерал Борисов:
— Потерпит! Народ наш Российский — ещё не столько и, ещё не то терпел.
— Ваше Императорское Величество, — обращаюсь напрямую к новому Самодержцу, — мне, что? Прямо при тебе — Помазаннике Божьем, в штаны нас…рать?!
Тот, явно растерян, не знает что сказать и на что решиться и, переводит перепуганный взгляд с одного на другого…
Однако, есть оказывается Бог на небе: помощь пришла оттуда, откуда её никак не ожидал!
Боковым зрением вижу: тот — с «породистой» рожей у дверей, его соотечественники и коллеги — по вполне определённой «конторе» близ меня, обмениваются меж собой какими-то — не вполне понятными знаками. Затем он, как-то уж очень подозрительно спокойно говорит:
— Думаю, до конфуза дело доводить не стоит, господа! Как-никак — августейшая особа, хотя и бывшая. Мы проводим экс-Его Величество до «присутственных» мест и проследим, чтоб он не наделал по своей горячности глупостей…
Повисла зловещая тишина… Даже, пописываться под «Манифестом» перестали и подняв головы, понимающе уставились на меня — в тоже время, стараясь не встречаться глазами.
АГА!!!
Холодок по всему телу: значит, меня решено «мочить в сортире»!
— …Извольте проследовать на выход, Сир!
Сказано было хоть и абсолютно спокойно-ледяным тонном, но мне послышалось — несколько презрительно-издевательски, после чего «Джентльмен» распахнул дверь и, даже в лёгком поклоне — пригласил меня на выход.
Оба мнимых депутатов Госдумы по сторонам, встали и вежливо — но настойчиво, взяли меня под локотки, приподняв.
Слабо сопротивляюсь:
— Сейчас… Одну минуту, джентльмены… Позвольте… Не подолом собственной же рубахи задницу вытирать — или, вы мне свои фуражки одолжите…?
Меня отпустили, несколько с озадаченными выражениями на протокольных англо-саксонских лицах.
Я, лихорадочно-торопливо снова нашёл на полу и достал свой саквояжник, раскрыл и, бросив в него ручку:
— Да, где ж она?! Чёрт! «Papier toilette», миль пардон, не прихватил в этот раз… Господин Милюков! У Вас не найдётся лишнего экземпляра вашей газеты?
Молчит, сцуко, лишь зло глазёнками зыркает…
Сравнительно долго пошарив внутри, вытащил довольно пухлую пачку «орлёной» бумаги:
— Несколько груба, но если хорошенько помять — то, в самый раз будет…
Под всеобщее оживление, смешки и даже — похабные остроты, быстро закрываю саквояжник, ставлю на пол и, как можно дальше запихиваю его ногой под стол. Затем, хватаю эту пачку и, какой-то «лунной» походкой Майкла Джексона — прямо-таки «несусь» к дверям, сопровождаемый — уже вполне откровенным хохотом.
* * *
За дверью вижу неподвижно лежащих на полу двух жандармов — один в небольшой луже крови, другой как будто живой, только свернувшийся калачиком. Вместо них — стоят два русских офицера с «наганами» в руках, в чине капитана и подполковника — виденных мной раньше в Штабе. Провожают меня непримиримо-враждебными взглядами…
«Присутственное место» — царский сортир напротив в тупичке: как выйдешь из зала с «Круглым столом» — прямо шагов пять-шесть и, ты в него упрёшься.
Несусь со всей скоростью — уже нормальным бегом, на которую только способен, но Джентльмен-капитан, догоняет меня и, останавливает за плечо у самых дверей в это «скорбное» заведение:
— Минуточку, Сир!
«Да ты, что делаешь, олень?! — кричу мысленно в панике, — сейчас же…».
Сзади под лопатку, упирается ствол — возможно, мой собственный!
Осторожно открыв дверь и внимательно осмотрев помещение, задержав взгляд на очень узком окошке — взрослый человек не пролезет, не будучи гномиком, лилипутиком или каким-нибудь волшебным способом не уменьшавшись до размера пятилетнего малыша, он наконец уступает мне дорогу:
— Добро пожаловать, Ваше Величество!
Двое сзади — затылком чувствую, напряглись.
Ну… Мысленно перекрестившись:
«НУ… ИЛИ ПАН ИЛИ ПРОПАЛ!!!».
Швырнув пачку бумаги в породистое лицо и плечом оттолкнув капитана с дороги, я одним прыжком заскочил внутрь и пытаюсь закрыть дверь, стоя несколько сбоку от неё — тяну за бронзовую ручку на себя, упершись коленом в косяк.
— Не делайте глупостей Ваше Величество! — растерявшись от такой моей неожиданной прыти, кричит Джентльмен-капитан, пытаясь мне помешать — успев схватить за край двери, — вашей жизни ничто не угрожает: Вы и, ваша семья под защитой короля Георга…
А я ему прям в харю выпаливаю через остающуюся дверную щель:
— УЙДИ, ПРОТИВНЫЙ!!!
Тот, от неожиданности ослабил хватку и, тотчас зашипел от боли и заругался на языке благородного разбойника Робина Гуда — мне удалось прищемить ему пальцы.
Однако, все усилия пропали втуне — закрыть дверь на щеколду мне не удалось!
После недолгого промедления от замешательства, к капитану присоединились джентльмены в цивильном — косящие под депутатов. Схватившись втроём за край двери, они рванули её со всей дури на себя — дверь распахнулась, а я полетел спиной на пол с оторванной бронзовой ручкой в руках.
Уже лёжа, изо всех сил метнул её в Джентльмен-капитана — но позорно промазал: тот мгновенно присел-поднырнул — как боксёр уклоняясь от прямого удара в голову и, тут…
БББААА-БАААХ-АХХХ-АХ-АХ!!!
Вижу, надо мной стремительно — как от полученного под зад мощного пинка, «кубарём» пролетает Джентльмен-капитан — вместе с бумажными «орлёнными» листами… «Дзинь-бряк-звяк» — звук разбитого стекла: по ходу сквозь окно пытался пролететь — но по габаритам не вписался.
Меня самого как будто ладошками с двух сторон по ушам ударили — дикая боль!
Схватившись за уши, рывком сажусь на «пятую точку» и тут — скорее нутром чувствую, чем глазами вижу — в меня что-то летит, с клубами вонючего, жёлтого дыма и строительной пылью. Успеваю только наклонить голову, пряча лицо…
БОМММ!!!
И, на какое-то время потеря «изображения»…
* * *
Тут надо вернуться где-то на месяц назад — когда я в первый раз учился метать ручные бомбы, сиречь гранаты.
Я, в тот раз вовсе не затупил — не сдёрнув кольцо перед броском гранаты Рдултовского образца 1912 года… А, сделал это преднамеренно — надеясь разжиться холявными полутора футами мелинита. С этой же целью, я метнул гранату с такой силой — что она перелетев ровик приземлилась в кустах, где я совершая первую вечернюю прогулку, затем её и нашёл…
Извиняюсь, уточню: её и её «сестру» — кто-то из Свиты (подозреваю — Мордвинов), тоже так же — случайно или преднамеренно, облажался — сейчас уже не выяснишь. Обрадовавшись нежданной удаче, я разрядил обе и принёс в свой купе-кабинет, где до поры до времени спрятал в сейфе для особо секретных бумаг.
Для чего мне такое «богатство», спросите?
Нет, в тот момент никаких мыслей об использовании не было!
Во-первых: присущее мне сызмальства чувство хомячениства… Во-вторых: очень смутное ощущение, что для чего-нибудь — да пригодится неучтённый нигде запас мощного ВВ.
Моя чуйка, ещё ни разу меня не подводила!
Когда же понял, что с оппозицией мне по-мирному не разойтись, что кто-то кого-то из нас — но обязательно проводит в Ипатьевский подвал, я решил разрубить этот «Гордиев узел» одним махом — заманив их в ловушку и, взорвав к таким-то е…беням собачьим.
