Зверь лютый Книга 38 Ляхолетье

— Мио сеньоре... он говорил об этом. Один раз, неделю назад, с глазу на глаз...

* * *

Этот парень, получивший (в РИ через два века) прозвище Кадлубек, ставший отцом-основателем польской исторической школы, создавший русофобские "русские хроники", которые веками будут базой для переписывания, комментирования, изучения, построения на их основе учебников истории и исторических романов в разные эпохи, немало способствовавший укреплению католицизма в Польше, заинтересовал меня.

Мы постоянно видим множество вранья. Но не всякое становится основополагающим.

"Повествование в пределах "русских сюжетов" подчинено идеологической сверхзадаче воспитания будущих поколений польских интеллектуалов в духе презрения и ненависти к православной Руси, которая настойчиво изображается как естественный объект для польского завоевания".

С подобной "сверхзадачи" кормятся многие. Но далеко не все имеют столь долговременный успех.

В РИ Гедко рукоположил Кадлубека. В АИ вмешалось попандопуло. И чего теперь с ним делать?

Прям слышу, как множество "молодых и рьяных", узнавших вдруг о роли этого человека в РИ, возопит:

— Убе-е-ей!

Чудаки. Мы ж марксисты? — Значит, на его место вылезет другая подобная мерзя. По ист.мат закономерности. Вероятно, менее образованная и эстетическая.

"Свято место пусто не бывает" — русское народное наблюдение.

Надобно "святость" "месту" поменять. Тогда и "наполнитель" иной будет.

* * *

Лужа крови, постепенно переливавшаяся по половице, дотекла до щели и, быстрой капелью вдруг нарушившей тишину, пролилась куда-то вниз.

— Будешь ли служить мне?

— Я... я верую в господа нашего. В пресвятую троицу! В...

На вопрос не ответил: уклоняется от конфликта. Твёрд в вере.

А и пофиг.

— Ну-ну. Меня не волнует твоя вера, важны твои действия. Исполнишь ли ты волю мою?

— К-какую?

— Любую. Мою.

— Но... я не могу... пойти против закона Иисусова.

— Да брось ты. Разве ты не каешься в церкви? За что? За грехи. Которые и есть "против закона Иисусова". Покаяние каждую неделю. То есть, каждую неделю ты "идёшь против".

— Но... но я раскаиваюсь!

— Так же будешь делать и в моей службе. Согрешил-покаялся, согрешил-покаялся. Один раскаявшийся грешник милее Господу десяти праведников. Будешь радовать Всевышнего. На моей службе.

— Мио сеньоре... зачем я тебе?

— Ты обучался в Болонском университете. Одном из двух, существующих в католическом мире. Второй — Парижский новодел, всего-то лет двадцать. Кажется, ты добился успехов в теологии, логике и риторике. Я пытаюсь создать подобное. Мы взяли за образец Магнаврскую школу в Константинополе. Она много древнее, лет триста. Однако мне кажется полезным привнести и новомодные веяния из Болоньи. Те идеи, которым недавно учили тебя. "Профессор Муромского университета" — тебе как?

— Если мне не потребуется отрекаться от Бога, от святых слов и символов... то... да.

— Отрекаться? Зачем? Делай, что велят и не отрекайся. Ползи сюда.

Кадлубек неуклюже, с застёгнутыми наручниками за спиной руками, то и дело наступая коленями на подол своего длинного одеяния, направился к нам. А я хлопнул принцессу по задранной к потолку попке, привлекая её внимание:

— Сядь на край.

Бедняга всё-таки растянулся. Успешно: всем телом в лужу. Недавно белая туника, насквозь пропитанная кровью, рельефно обрисовала намечающийся животик.

Наконец, бернардинец добрался до нас. Я ухватил его за подбородок, покрутил перед собой испуганную мордашку монашка.

— Мда... непрезентабельно. Но лицо чистое. Сгодится. Вылижи.

И откинул пальцем свободно болтавшуюся цепь в парчовой обмотке из вертикального кольца конструкции "тре курунор", которой принцесса целомудренно прикрыла "интимное место женщины".

В прорезях её маски расширились, панически заметались зрачки. В который уже раз за сегодня. Она резко вдохнула и перестала дышать.

Замерев на вдохе, она выглядела особенно... рельефно. Жаль, орла отцепили — был бы весьма уместен. Своими поддерживающими крылами.

Коллеги, видели ли вы когда-нибудь несущую радиоволну, модулированную хард-роком? Тут несущей нет — дышать перестала. Но как дрожит! Всем телом. Всеми своими... прелестными прелестями.

Неожиданность. С пачкой смыслов. Непристойности, кощунства, редкостности... Унижение? — Чьё? Восторжествование? — Над кем? Хорошо? — Кому? Плохо? — Чем? "Границы допустимости" в очередной раз расползались.

Всё перекрыло главное, безусловное, априорное — подчинение господину. И — опыт. Не идентичный, но близкий. За последние два месяца инокиня Ананья доставила принцессе немало удовольствия... разными способами.

Выдохнула. Откинулась, опираясь на локти. Какая-то посуда, остававшаяся на столе с "до того как", с тех, кажущихся уже бесконечно далёкими, мирных времён, когда шесть подвыпивших аристократов уселись здесь, в "ложе", поразвлечься зрелищем экзотических танцев, покатилась гремя.

Вздрогнула, проводила взглядом бултыхающийся в луже крови серебряный кубок, перевела взгляд на Винцента. И широко развела ноги.

— Нет! Я не могу! У меня обет! Безбрачия!

Наблюдаемое зрелище привело Винцентия в неконтролируемую панику. В визг и судорожные подёргивания. Будто львы рыкающие пред праведником явились. Или сам сатана с хвостом и рогами.

Похоже, в Болонье они этого не проходили.

Универ, факеншит! Римское и каноническое право! Нынешний лже-папа Александр III — из их студентов! А в гинекологию не водили, откуда весь народ берётся не знают. Дикие люди.

Кажется, он к своим двадцати одному году, впервые имеет счастье лицезреть... или не "лице..."? А как же он до сих пор...? — Постился, наверное. Хотя по фигуре... на дистрофика не похож. "Дупло на ёлке"? В Болонье, вроде, ёлки не растут. Может, братья помогали? Братья-монахи, братья-студенты.

Помочь ближнему — долг христианина. В Болонье много "крепких в вере". Всегда придут на помощь — только позови. А то и сами придут, звать не надо.

Бедненький. Но это его осознанный выбор. В смысле: обет. Не будем мешать.

— Я не собираюсь тебя женить. Или выдавать замуж. Я вовсе не хочу, чтобы ты прелюбодействовал с этой женщиной. Если поступишь так — тебя казнят. Тебе нет нужды испытывать сладострастие. Или иные какие-либо земные страсти. Ты можешь обратиться душой к Господу. Возноси молитвы. В процессе. В душе. Ты лишь инструмент в руке господина своего, служить которому ты обязался. Ты сказал "да". Как говорил Иисус: пусть будет ваше "да" — да, а "нет" — нет. Здесь нет твоего греха. Ибо нет и твоей воли. Ты — "орудие говорящее". Вол тянет плуг, пёс сторожит дом, монах лижет даму. Все трудятся. По своим способностям. Для своего хозяина.

"Виновен ли топор Раскольникова в убийстве старушки-процентщицы?" — вопрос "свободы воли".

Деперсонализация. "Не мы таки — жизнь така". "Я — не я, и корова — не моя". Или — язык.

— Ты известен успехами своего языка. В риторике, например. Примени же. Свой талант. Проведи языком. Здесь. И здесь. Осторожно. Тихонько. Старайся. Послушание — твой первый обет. Следуй ему.

Ухватил за шиворот чёрного шерстяного наплечника, чуть придавил коленом спину, всунул его голову между ляжек принцессы.

Сперва ничего не происходила, он даже пытался как-то вырваться. Потом затих, понял, что "все мы в руце божьей", а он здесь — в моей.

Тут женщина ахнула. И ещё. И ещё.

Она стонала и вскрикивала, выгибалась и содрогалась. Всё ускоряясь. В такт моим толчкам этим инструментом, головой будущего (в РИ) польского историографа. Историограф тяжело сопел: в момент первого ощущения женщина рывком сдвинула колени, плотно сжав бёдрами голову бедного бернардинца, и не отпускала.

Поскольку я помню нашу первую с ней встречу... и подобный эпизод... то сочувствую монаху.

Мне было хуже. Одиннадцать лет назад она была моложе и сильно тощее. Более резка в движениях. Я тогда чуть не оглох от удара её ещё костлявых ляжек по ушам. А теперь-то... Мягенько. Хотя может задохнуться. После трёх месяцев конного марша принцесса уже "не Рубенс", однако...

— Иди! Иди сюда! Хочу тебя! Хочу! Ну!

Она толчком ноги сбила Кадлубека куда-то под стол и рванулась ко мне на шею.

Если женщина говорит "хочу!", то мужчина должен пионерить: "Всегда готов!".

Чисто для знатоков пионерии: галстук и значок при этом не обязательны.

Конец сто сорок девятой части

Часть 150 "Заплачет вся её родня...".

Глава 769

Прошедшие месяцы не прошли даром. В части вольтижировки.

Уверенно соскользнула с края стола, оперлась одной ногой на тело рыдающего на полу бернардинца, что позволило купировать разницу в росте. Второй обвила меня за пояс, ухватила двумя руками портупею с "огрызками". И принялась таскать вперёд-назад.

Из-за маски я почти не видел её лица. Только негромко ахающий и, временами, рычащий распахнутый рот, искривлённые в напряжении, пляшущие губы. Машущий во все стороны, хлещущий по лицу рыжий конский хвост. И расширяющиеся зрачки в прорезях маски.

Монах скороговоркой молотил Pater Noster, охая и сбиваясь под ногой принцессы, когда наши движения заставляли её опираться сильнее.

Наконец... она упала мне на грудь. Судорожно пытаясь восстановить дыхание.

— Понравилось ли, моя принцесса?

— Д-д-а. В-волшебно.

— Посреди луж крови уничтоженных врагов, попирая пятой выю бернардинского монаха, движением пятки управляя "Зверем Лютым", понуждая его страсть его же клинками... Возможно ли большее твоё торжество, красавица?

— Н-не знаю. А ты... развратник. Мой единственный господин.

— Я?! Я всего лишь ленивый неумелый подмастерье перед ликом Творца. Вот он — настоящий развратник.

Изумление было столь явным, что пробилось сквозь начищенную бронзу маски. Пришлось объяснить:

— Господь сотворил мир. Весь. Дал нам возможности. Все. Представил, продумал, прочувствовал. "Божий промысел". Пережил в своих бесконечных божественных фантазиях. Всё. Со всех сторон. Тебя, меня, этого монаха под твоими ногами. Оценил и решил: вот это — отдать людям, это — хорошо. Он — всезнающий и всемилостивейший. А мы так... пытаемся найти. Заложенное в нас от сотворения мира. Не где-то далеко, а в нас самих. Поэтому надо учиться, учиться и учиться. Ты устала?

Она вспомнила. Где мы и что мы. Осторожно слезла со стола и с Кадлубека. Завернулась в скатерть, равнодушно стряхнув остатки еды и посуды, замучено улыбнулась напоследок и оправилась приводить себя в порядок. Волоча за собой ненужную цепь, встряхивая головой в неосознаваемых попытках освободиться от тяжёлого конского рыжего хвоста на каске.

А я вытащил монаха за шиворот из-под стола.

— Ну что? Какие отречения от Бога? Что за глупость? Ты был лишь инструментом. Подставкой под ноги. Может ли подставка согрешить? С ней — могут, она — нет.

Бедняга икал и трясся, явно нуждаясь в моральной поддержке:

— Ей понравилась. Как ты её... Пробрало. Молодец — хорошо получилось. Есть у тебя талант к языку. Надо совершенствовать. Это — только практикой. Отдохнёшь чуток и повторишь. Я тебе ещё нескольких подгоню. Будешь расширять языко... знание. Станешь супер-лингвистом.

Бедняга продолжал трястись и совершенно не выражал энтузиазма в части познания нового. Пришлось высказать укоризну. В мягкой форме:

— Не надо впадать в грех гордыни, Винцент. Где Творец, а где ты. Мудрец сказал, обращаясь к Создателю:

"Ты меня сотворил из земли и воды.

Ты — творец моей плоти, моей бороды.

Каждый умысел мой предначертан тобою.

Что ж мне делать? Спасибо сказать за труды?".

Скажи спасибо. Господу за его труды. И мне — за терпение твоей... ограниченности.

— Дже... дженькую. Мио сеньоре.

Позвал вестового, тот отвёл Кадлубека на помойку. В смысле: на помывку. Вид... да и запах...

Именины — отгуляли. И "за Ивана", и "за Андрея". Перебитых шляхтичей вывезли за город и похоронили в братской могиле. Остальная часть отряда Казимира — разоружена и в качестве пленных отправлена через Берестье в Полоцк для вывоза на восток. Радисты отстучали в Гданьск краткое описание событий. Нет, коллеги, не про хвосты и маракасы — чисто суть.

Прибрали малость за собой и покатились по Бугу вниз. С максимальным поспешанием, как на регате.

* * *

В русской литературе 19 в. "Ляхолетье" — народное название "Смутного времени", когда "ляхи на Русь пришли". Два десятилетия национальной катастрофы. Потеряны обширные территории, погибла треть населения. Смена династии, реформы государства, изменения в расселении, новые формы склонения глаголов в языке...

Сравнимо с катастрофами Батыева нашествия, Гражданской и Великой Отечественной войн.

О Михаиле Романове:

"Ему удалось воссоздать Русское царство из ничего. В начале его правления 80% пашенных земель были заброшены и заросли лесом толщиной в руку".

К концу его царствования:

"Здесь такое изобилие всех вещей, необходимых для жизни, удобства и роскоши, да ещё и покупаемых по весьма умеренной цене, что русским нечего завидовать никакой стране в мире, хоть бы и с лучшим климатом...".

Фраза Черчиля о Сталине: "Принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой" — не уникальна в российской истории.

Слова пророка Осии: "Так как они сеяли ветер, то и пожнут бурю" — превратились в пословицы.

Русскую: "Посеешь ветер — пожнешь бурю", польскую: "Kto sieje wiatr zbiera burze".

После ухода ляхов осталась сожженная столица, опустошенная страна и ненависть населения.

Для точности: в армиях всех самозванцев ляхи никогда не составляли значительной части. Почти до конца Ляхолетья в России не было "королевских ляхов" — отряды авантюристов. Часто — этнических русских из собственно русских или польско-литовских земель, часто — православных. Именно эти "свои" нанесли наибольший ущерб. Но в конце — били ляхов. Они и запомнились. По правилу Штирлица: "запоминают последнюю фразу".

Пока "Ляхолетья" нет. Нет всеобщего разорения, шляхетского сарматизма, воинствующего католицизма... Нет ненависти.

И не надо. Поэтому "мы идём к вам". "Чтобы не было".

* * *

"Первый тайм мы уже отыграли".

Елена Ростиславовна выведена из прежнего забитого состояния. Кастусь и Сигурд сумели защититься. При этом погибла треть шляхетства. А жоподелаешь? "Не разбив яиц — омлет не приготовишь".

Коли "яйца побиты", то необходимо довести полужидкую кашицу до съедобного состояния. Я люблю по-поджарестее.

Реч.флот. Мда... Громко сказано. Барки, плоты и лодки. Плоскодонище со стогищем. В русском языке есть специфический термин: сеноплавки, на чём сено плавает.

Выделив конвой для пленных, заняв Сероцк, где потрясённый каштелян не мог даже говорить внятно, пополнив запасы из обозов Казика и из городка, мы могли довольно комфортно, в смысле: налегая на вёсла сытыми, "бежать лодьями" "вниз да по реченьке".

Впереди Висла.