— Но что мне делать сейчас? — Салли заёрзал. Зуд уже становился почти нестерпимым, и омега едва не плакал.
— Ну... — Тобиас задумчиво коснулся его щеки. — Можно кое-что попробовать. Рейган говорит, что иногда это помогает.
— Что именно? — Салли нервно облизал губы и учащённо задышал, чувствуя всё больше нарастающий жар в своём теле. Он уже был согласен на всё, лишь бы это закончилось! Не хватало ещё, чтобы Тобиас потом винил себя за несдержанность!
— Есть один способ... но ты должен мне довериться. Я не буду брать тебя сегодня — подожду до нашей свадьбы.
— Хорошо, только сделай что-нибудь, — взмолился Салли.
— Ты должен будешь раздеться.
— Да, конечно.
Салли откинул одеяло и начал торопливо расстёгиваться. Замёрзнуть он не боялся — в подобных гостиницах уже давно было центральное отопление, и с осени печи топили регулярно, постепенно повышая температуру, готовясь к зимним холодам. Тобиас невольно вздрогнул от волны омежьего запаха и отодвинулся, опасаясь всё-таки сорваться. Салли чуял, что его запах тоже усилился, а потом заметил, что бёдра беты сжимаются. Тобиас очень сильно его хочет, но всё же сдерживается. Оставшись нагишом, Салли вытянулся на постели, нервно пощипывая уголок подушки.
— Хорошо. — Тобиас глубоко вдохнул, укрощая своё вожделение. — А теперь закрой глаза и не открывай до самого конца. Просто сосредоточься на своих ощущениях, а если захочется что-то сделать, то не стесняйся.
Салли торопливо закивал и закрыл глаза, блаженно вдыхая аромат жениха, который уже обжигал ноздри и кружил голову.
— Хорошо.
Салли замер в ожидании... и поплыл, едва его горящие приоткрытые губы согрело тёплое дыхание. Омега сам потянулся навстречу, нащупывая плечи своего жениха, обвивая его шею и приникая плотно-плотно. Он буквально чувствовал сквозь рубашку Тобиаса, как в его груди неровно бьётся сердце. Вот горячие ладони Тобиаса начали неторопливо гладить его возбуждённое тело, даря настоящее удовольствие. Касания были то лёгкими и дразнящими, то чуть грубыми и бескомпромиссными, но было совсем нестрашно — густой аромат цветущей сирени гасил все проблески страха. Под задницей уже было откровенно мокро, но Салли это совсем не волновало. Для него было важнее присутствие Тобиаса рядом. Он жадно отвечал на поцелуи, подставлялся под них, когда губы беты начали скользить по его шее, плечам, груди...
Когда Тобиас осторожно лизнул затвердевший сосок и мягко обхватил его губами, Салли не сдержал тихий протяжный стон. Он выгнулся, суматошно сжимая плечи и гладя верхнюю часть спины жениха. Трясущиеся от возбуждения пальцы коснулись затылка Тобиаса и вцепились в короткие волосы, прижимая голову к своей груди. Голову юноши всё сильнее охватывал дурман, хотелось чего-то большего! Изматывающее удовольствие становилось невыносимым!
Наконец ладонь Тобиаса скользнула ниже, мягко провела по бедру, подхватила под колено, приподнимая и сгибая. Салли покорно подчинился. Рука коснулась мягкого омежьего зада, и палец скользнул вдоль мокрой ложбинки, настойчиво пробираясь к зудящему отверстию. Салли снова застонал, приподнимаясь и раздвигая ноги шире, открывая доступ к самым сокровенным местам своего тела. Палец коснулся зудящей дырочки, которая то сжималась то расслаблялась, провёл вокруг и мягко надавил, неторопливо пробираясь внутрь. Смазки было так много, что это оказалось совсем просто. Салли, буквально сходя с ума от желания, подался навстречу, ёрзая и пытаясь насадиться на этот палец, который поглаживал и разминал, унимая зуд, но одновременно с этим пробуждая в омеге что-то новое. Это было похоже на течку без мучений, но течки не было! Салли начал тихонько ахать, даже не замечая этого.
Взрыв настиг внезапно, и Салли не сразу понял, что кричит. Хрипло, протяжно. Когда эта волна полностью схлынула, он медленно приоткрыл отяжелевшие веки, чувствуя лёгкую опустошённость во всём теле и прохладу от выступившего на коже пота. Тобиас сидел рядом, склонившись. Лохматый, в помятой рубашке. Он раскраснелся, от него пахло не только сиренью, но и чем-то ещё смутно знакомым, но Салли сейчас не мог вспомнить, чем же. Бета встревоженно всматривался в жениха.
— Салли... как ты?
Салли кое-как пошевелился, пытаясь встать, но тело было как чужое. Перед глазами то и дело расплывалось, как в тумане. Тобиас подхватил его под плечи и помог сесть, набрасывая на плечи одеяло. Он терпеливо ждал ответа. Салли растерянно и со смятением смотрел на него.
— Что... что это было?
Тобиас провёл ладонью по его животу и показал. На ладони виднелись потёки какой-то почти прозрачной вязкой жидкости. Её было не очень много.
— Это называется "оргазм". Проще говоря — ты кончил.
— А... что это? — Салли всё ещё плохо соображал. Он смутно припоминал, что это за штука, но голова отказывалась вспоминать.
— Это омежье семя, — понимающе кивнул Тобиас. — Его ещё называют мёртвым, поскольку оно не способно оплодотворить другого омегу. А ещё ты меня ненадолго поймал — я не сразу смог вынуть палец.
— Сцепка? — недоверчиво уточнил Салли, потирая лоб. В голове постепенно прояснялось.
— Да, сцепка. Вне течки она обычно длится от минуты до пяти, вот только не каждый омега почему-то во время случки кончает со сцепкой. Как ты себя чувствуешь? — Тобиас откинул со взмокшего от испарины лба Салли промокшую чёлку и ласково поцеловал.
Салли не сразу смог ответить. Так много всего хотелось сказать! И поблагодарить и описать свои ощущения... Вместо этого он взглянул на своего будущего мужа и тихо сказал:
— Я... я люблю тебя.
Придя в себя после своего первого оргазма, Салли долго плакал на плече Тобиаса, бормоча что-то бессвязное. После того, как его так часто домогался младший Барнс и едва не изнасиловал отец, Салли боялся, что ему не понравится быть с Тобиасом, но этот секс, пусть и неполноценный, оставил в его душе такой сильный отпечаток, что никаких сомнений больше не осталось. Тобиас был так ласков, это хотелось повторять снова и снова. И если без настоящего проникновения было так хорошо, то как же будет в их первую брачную ночь?! Салли ещё больше уверился в своём решении.
Как только он успокоился, Тобиас проводил его до ванной, помог ополоснуться, а потом сам вытирал полотенцем. Салли нежился в его объятиях, ластился, требуя новой ласки и поцелуев. Тобиас посмеивался, говоря, что может и не справиться с таким темпераментным омегой. Салли краснел от удовольствия, а потом, вернувшись в постель, не сразу заснул.
Салли смирно посапывал во сне, прижимаясь к жениху всем телом, и Тобиасу было непросто сдержаться и всё же не довести дело до логического конца. Салли так притягательно пах, а за то время, что они были в ванной, запах омежьего возбуждения не успел выветриться. Но перебираться на пол бета не спешил. Он снова и снова переводил в голове всё, что произошло за последние дни, и боялся думать, что проснётся утром, а всего этого просто нет. Как после яркого и невероятно правдивого сна про Салли в кухонном переднике и с малышом-омежкой, цепляющимся за него. Тобиас ни на слово не солгал, рассказывая Салли об этом. Мысли об их возможном совместном будущем тревожили парня с самого отъезда после того злосчастного бала.
Испокон веков омеги занимали приниженное положение в обществе. Жрецы Адама Данелии, начавшие править во времена Великого Холода, объявили об изначальной греховности омег, из-за чего служители омежьих культов, когда-то имевшие огромное влияние на народ, будто бы вызвали гнев Светлейшего, чем и навлекли на людей большое бедствие. Первосвященники старых времён — их называли Архонтами — не только позволяли омегам самим выбирать себе мужей, но и многие другие неслыханные вольности. Омеги не только рожали и растили детей, но и могли править и даже воевать! Из-за такой вседозволенности они становились неуправляемыми, отказывались исполнять своё предназначение, совершали совершенно дикие поступки, проявляли непокорность, а во время массового вымирания, твердили жрецы Адама, это особенно недопустимо. Нужны люди. Нужны воины, чтобы выжить самим и дать возможность выжить их народу.
После того, как первоначальная смута и борьба за выживание были кое-как укрощены, на уцелевших служителей омежьих культов объявили охоту, а самих омег окончательно закабалили, благо их удручающая слабость и неспособность противостоять силе альфы, и даже беты, не позволяли как-то защититься. Великий Холод принёс голод, болезни, население сокращалось пугающими темпами, и новые верховные первосвященники, Патриархи, позволили предпринимать всё, что поможет побыстрее восполнить людские потери. Детская смертность в те времена была чудовищной, и омеги рожали с тех пор, когда устанавливался цикл, и до тех пор, пока могли. За первый век такой жизни стало считаться вполне нормальным иметь детей не только от своих мужей, но и от собственных отпрысков, не достигших полной зрелости, если мужья умирали. Позднее были введены ограничения, инцест до второго колена возвели в ранг греха, однако дело было сделано, а родительский инстинкт омег стал ещё одной прочной цепью, вырваться из которой было уже практически невозможно.
Читая сохранившиеся хроники того времени, Тобиас поражался жестокости тогдашних нравов, пусть они и были продиктованы крайней необходимостью. Костры инквизиции, упорная, но тщетная борьба последних последователей Архонтов... То, насколько они были упорны в своей борьбе, изумляло. Неужели причиной тому был исключительно оголтелый фанатизм? От самих священных текстов Архонтов почти ничего не осталось, а за века владычества Патриархов старое знание забылось. Рассказывая о причинах раздвоения и падения старых богов, клерики открыто говорили о первородном грехе, в который впал первопредок омег Иво, которого соблазнил Чёрный Бог Деймос, а сам Иво, одержимый демонической похотью, совратил перворождённого альфу Адама и дарованного Светлейшим бету Рослина, из-за чего первопредки и были изгнаны из Мирового Дома, лишившись божественной благодати и бессмертия.
Ещё школьником, слушая проповеди клериков на уроках Закона Божия и читая Святое Писание, Тобиас недоумевал. Согласно трактовке Патриархов, омеги изначально создавались как спутники для альф, а когда Деймос начал вносить раздоры в Первое Семейство, нашёптывая недалёкому и доверчивому Иво в уши ложь и греховные идеи, а потом и вовсе наградил его чёрным даром, был явлен первый бета, который и принёс мир и покой. С уходом старого учения природа омег объяснялась остатками чёрного колдовства — вселённого в первого омегу демона — передавшихся от Иво его потомкам, отчего омеги и получились такими несуразными и безумными. Омега должен знать своё место, быть покорным, ибо сам собой он владеть неспособен, учили Патриархи. В каждом омеге сидит демон, который, набрав силу, попытается соблазнить воина и мудреца, погубить их, и этого демона надо укрощать болью и перенасыщением. Только так можно очистить грязное создание и уберечься от пламени преисподней, которой правит коварный Изгой Деймос.
Тобиас, читая это всё, не понимал, почему омег так презирают, ведь никаких следов пресловутого омежьего безумия и демонической одержимости в собственном папе он не видел. Елеазар был добрым, заботливым, отец любил его, и в их семье царили мир и согласие и без жреческих наставлений. Тобиас видел и других омег, похожих на папу, разговаривал с ними, и это тоже его запутывало. Да, омеги были более чувствительными, чем альфы и беты, не стыдились своих слёз, если им хотелось поплакать, порой поступали и рассуждали странно, что раздражало их мужей, но ничего необычного Тобиас в этом не видел. Ведь все разные, и даже среди альф и бет можно найти самых разных людей.
Учась в школе, Тобиас краем уха услышал старую легенду, которую рассказал школьный сторож-омега, чтобы утешить случайно забредшего на школьную территорию юного сородича. Эта легенда вкорне отличалась от того, что говорилось в официальных священных книгах. Когда мальчик набрался смелости и спросил у воспитателя-клерика, какая версия правдива, то тот возмутился и посоветовал юному бете не внимать речам гнусных еретиков. И дал Тобиасу почитать книгу о временах инквизиции. Кстати, вскоре после этого сторож исчез. Тобиас послушно прочёл выданную книгу от корки до корки, но так и не понял, в чём конкретно провинились жрецы омежьих культов и почему их учение было объявлено ересью. Ни в школьной библиотеке, ни в городской публичной он не нашёл даже краткого изложения учения Архонтов, и эта тайна стала его навящевой идеей. Это и стало одной из причин, по которой Тобиас решил стать историком. Он мечтал разгадать эту тайну и узнать всё о старых первосвященниках и их учении.
Почему до Великого Холода омегам позволяли жить вольно и выбирать себе мужей самим? Почему даже во времена смуты Архонты продолжали призывать к сохранению старых порядков, когда люди умирали тысячами, а войны, голод и болезни грозили их народу полным уничтожением? Чем они руководствовались?
Частично Тобиас начал понимать смысл проповедей Патриархов, когда вступил в возраст созревания и впервые испытал влечение к омеге — на полпути к четырнадцатилетию, а потом случайно стал свидетелем течки Елеазара, но нашёл в себе силы отвернуться и уйти. Отец потом очень сурово его отчитал, всё объяснил, дал несколько советов, и его слова во многом резко расходились со словами школьного клерика. Тобиас к тому времени уже понял, что о подобном лучше помалкивать, чтобы не было потом неприятностей.
Пытливый ум юного беты искал ответы, которые не мог дать никто. Окончив школу и поступив в университет на не так давно основанную кафедру истории, Тобиас рьяно взялся за учёбу, чтобы продолжить поиски, и тут ему очень вовремя встретился доктор наук Элиас Тьюринг, ставший наставником нового студента. Это был человек с таким же пытливым умом, умнейший человек, способный взглянуть на самые банальные вещи с неожиданной стороны, и Тобиас получил таки возможность разрешить тревожащие его вопросы. Но чего-то всё же не хватало.
К тому времени он уже был вполне взрослым, зрелым и начал довольно активно общаться с омегами. Видя с детства перед глазами пример родителей, он не хотел причинять им боль, да и сами омеги смотрели на него иначе, чем на других. Тобиас не раз замечал, как они морщились и норовили отвернуться, общаясь с другими, однако его воспринимали совсем иначе, отвечали взаимностью и редко отказывали в близости. Они, казалось, с удовольствием нюхали его. Тобиас раз за разом обнюхивал себя, принюхивался к другим альфам и бетам, пытаясь понять разницу, иногда спрашивал... Почему омеги утверждают, что он пахнет не в пример лучше других, и что так же хорошо пахнущих встретить трудно? Ничего подобного он не чуял. Только обычные запахи естественных выделений. Зато все омеги поголовно пахли очень привлекательно и разнообразно, и Тобиас понял, что именно эта необычная восприимчивость и родила легенду о демоне омеги. Когда созревающий бета, а уж тем более альфа чуяли прекрасно пахнущего или течного омегу, то испытывали сильнейшее желание овладеть им. Альфы брали то, что хотят, не задумываясь о последствиях, Тобиас не раз видел, во что превращается альфа в этот момент. Как тут не поверить в демона? Но разве они потом не видят, как тяжко и больно омегам, когда всё заканчивается? Разве омеги виноваты в том, что боги создали их такими? Разве они заслуживают такого отношения?
