— Молчите? Дайте угадаю: светлая община желает держать каждую свою часть под контролем. Нет? Не вся община, а некоторое сообщество в ней? Я даже знаю, кто это.

Магистр тихо засвистел, цепляя когтями обивку — он услышал звук распарываемой ткани. Темный маг стиснул пальцы сильнее, не давая отвернуться, и усмехнулся:

— Я знаю светлую гильдию дольше, чем ты живешь. Вы видите перед собой, наш магистр, как волю светлого ломают светлые. И, на наше счастье, грубо и неумело — заметно. По меркам светлой гильдии — это преступление, которое карается изгнанием и гашением дара.

Темные печати мельтешили вокруг — он ощущал легкий ветерок на коже. Он представлял, как бы хрустели эти пальцы — ломаемые один за другим — застывают и мутнеют глаза, точно так же, как у всех мертвецов.

— Помоги ему, — магистр смотрел на темного мага серьезно и напряженно. — Помоги.

Темный маг отступил, брезгливо встряхивая перчаткой и кривясь в мучительной гримасе, и он видел, как темные печати изламываются, проламываются в колебании, когда темный маг касается запечатанной двери — и рывком открывает.

От осознания, что они, очевидно, находятся в личных комнатах высшего Миля, мысли чуть прояснились.

Комнаты высшего Миля выглядели нежилыми.

Он старался делать мелкие вдохи и выдохи, едва удерживаясь на грани. Магистр крадучись подошел к приоткрытой двери и заглянул за нее — он мельком увидел короткий коридор и полностью белую комнату, кровать, закрытую белой простыней, и непонятный механизм рядом — снова засвистел и вернулся.

Магистр держал его за руку, но он не мог его коснуться — его свет ускользал и угасал, снова. Он был потерян и измучен, и хотел бы провалиться в Единение, чтобы это закончилось.

Темный маг вернулся, плотно прикрыв за собой дверь. В одной руке он держал стакан с водой, в другой, и его лицо странно подергивалось, когда он протянул ладонь в белой перчатке, на белой перчатке — черную капсулу.

Вид капсулы показался ему знакомым; показался знакомым вкус, вязкий, от которого сразу онемел язык. В ушах зашумело, и он пропустил момент, когда высший Миль встал рядом, касаясь его плеча, и смягчившимся тоном сказал:

— Дышите глубже. Повторяйте. Я, Эджени, прибыл на Побережье, в город Кипарис, чтобы служить светлому магистру Матиасу, действовать справедливо и разумно, поддерживать мир и согласие, как полагается светлому магу...

— Я, Эджени... — губы немели. Озноб выкручивал судорогой, и он хотел бы вырваться, вернуться в круг, но тело держало. Слова были правильны, и он ничего не нарушал, произнося их.

Средство подействовало, и хор пропал, и все отдалилось, и в зыбком полусне он упрямо произнес:

— Они не виноваты.

— Конечно, не виноваты, — высший Миль легко взмахнул рукой, более живой, чем когда-либо. — Их чувства и мысли — вы вложили им в головы. Я полагаю, они хотят сохранить общину в точности, какой она была на Кималеа. Они считают все сто четырнадцать человек одним организмом, и от того, что они теряют с вами связь, им страшно и больно, и они орут от ужаса.

Магистр стоял у софы на коленях, подперев голову рукой, и смотрел на высшего Миля снизу вверх внимательными круглыми глазами, и высший Миль обращался к нему, и сквозь дымку он едва соединял слова вместе:

— Видите ли, магистр, невозможно вывести из связи того, кто не хочет. Связь для светлых — выше мира, выше света, ничто не ощущается лучше. Если вы попробуете отделить связанного светлого — он пойдет на все, чтобы вернуться. Вам придется держать взаперти, гася эмпатию, а ему будет плохо, он будет страдать, лезть на стену, просить вас прекратить, и все это будет длиться годами. У кого хватит стойкости — мучить человека, который ни в чем не виноват, кроме того, что перестал быть человеком? И даже если связь погаснет, у вас не получится здоровый счастливый гражданин Аринди. У вас останется искалеченное существо, которое будет вас ненавидеть. И. Все, — высший Миль легко пожал плечами, словно показывая, что на объяснении его возможности закончены. — Невозможно заставить что-то разлюбить или полюбить силой. Если ты не эмпат высочайшего уровня. Но Кэрэа Рейни было плевать даже на своих светлых.

Магистр высоко защелкал, словно в осуждении, и покачал головой и сказал:

— Кэрэа Рейни очень жаль, что его здесь нет. Ну простите его, высший Миль.

Высший Миль передернулся всем телом:

— Я счастлив, что его здесь нет. Но — жаль? Он скинул вас на меня! — и, оборвав фразу, резко повернулся к нему: — Дальше справляйтесь сами. И помните — ваша община больше не в изоляции, то, что связь угасает — это нормально. Не соглашаться — нормально. Иметь свои мысли — для светлого, конечно, необычно... Если бы светлая гильдия в одном порыве не упала в пропасть вместе с Ишенгой, нас бы здесь не было.

— Спасибо, — он попытался привстать и вежливо наклонить голову. Он едва ли чувствовал благодарность, но высший Миль сделал немало и благодарности заслуживал.

И удивился всплеснувшемуся гневу.

— Побереги слова, — сухо велел высший, и только на пороге рассмеялся, пояснив вскинувшемуся магистру: — Иллерни. Наконец-то он встретится с по-настоящему сложным противником.

Удаляющиеся шаги быстро стихли. Он мысленно отметил, что высший Миль ушел не к себе — словно их вторжение выгнало высшего Миля из его же комнат.

Магистр смотрел перед собой сузив глаза, серьезно и мрачно, и из его груди доносился еле слышный прерывистый свист.

В полированную поверхность браслета он видел, что сосуды на правом глазу лопнули, залив белок краснотой. Произошедшее не стоило той суеты, которую подняло — или же, думая так, он отказывался признавать, насколько все плохо. Ему было жаль, что беспечность магистра пропадает так скоро.

Наконец магистр пошевелился и прижал его к подушкам, не давая встать, и нараспев произнес, должно быть, цитируя очередную книгу:

— Темны человеческие мысли и темно человеческое сердце. Что ожидаем мы, блуждая в потемках? Подарить рыбку или не подарить рыбку — что худший удар? Но, пока мы видим хотя бы крохи света, способны мы идти дальше...

Боевые маги ждали их снаружи. Прошло много времени, и им не было нужды столько ждать. Препарат заглушил эмпатию, и это было так же приятно, как оглохнуть, но они не проявляли заметной угрозы, позволив подойти близко.

На самом деле, будь у него эмпатия, он бы предположил, что боевые маги изо всех сил стараются не выглядеть угрожающими.

— Перепады концентрации эмпатического поля, — серьезно сказал он.

И темные понимающе кивнули.

— Теперь я для вас опасен, — уточнил он, потому что темные не поняли даже то, что им дозволено было понять.

Темные пожали плечами.

— В самом деле, вас не задело? — он не знал даже, испытывает ли удивление, или добивается эмоций.

Темные обменялись сдержанными улыбками, и он окончательно уверился, что они стараются не напугать.

Командир Айонш соскочила с капота машины, взметнув яркую волну лент, и открыла перед ним дверь, и сообщила, глядя поверх его головы:

— А раньше я работала в отделении Мальвы.

Темные Мальвы подкидывали им под дверь головы лазутчиков Ньен, чтобы показать, как они хорошо работают. Темное отделение Мальвы было еще хуже, чем северный клан.

* * *

Двадцать дней до Перемены дат

Некоторые вещи страшнее представить, чем сделать. Просьбу о встрече с высшим Милем ему подтвердили сразу — весь разговор состоял из нескольких фраз.

Он уже привык к волшебному замку. Ему нравилось идти по коридорам под высокими сводами, слушая эхо своих шагов, нравилось, как стены смыкаются вокруг, защищая от внешнего мира. Конечно, он не спускался на нижние уровни, хотя в последнее время встречал лестницы, которые будто предлагали спуститься. Он слышал, что темные маги в нарушение традиции называют замок гильдии Лин.

По пути к нему присоединился Ольтин Ния и пошел рядом, задавая незначимые вопросы и делая вид, что всего лишь сопровождает по страшному темному замку случайного светлого.

— Вы знаете, почему обучение мага занимает столько времени? — спросил темный, и сам же ответил: — На второй год ученик проходит первый кризис, когда искра врастает в его тело и меняет восприятие; на шестой год проходит второй кризис, когда структура печатей определяется и маг приобретает уникальность; и третий кризис, когда магию хочется использовать всегда и без повода.

Ольтин Ния был доволен — на последнем занятии одному из заклинателей удалось создать стабильную печать.

Обучение было выматывающим. Он отслеживал свои чувства и видел, что злится на неудачи как неопытный ученик — до желания все бросить. Ольтин Ния всегда успевал закончить тренировку вовремя, после случая с динамической печатью успокоившись и уже не выходя из себя, и однажды со смехом сказал, что они даже не представляют, как обучаются темные заклинатели.

С высшим Милем было проще. Высший Миль почти не обращал на него внимания, обсуждая с магистром его печати, и он мог все время смотреть на маятник.

— ...и потому маги — штучный дорогой товар. И я считаю, то, что гильдии так легко пустили под нож все новое поколение — оскорбление сути магии.

Он задумался, было ли это оскорблением действий гильдии, за которое можно поплатиться. Ольтин Ния больше ничего не сказал и остался в приемной.

В кабинете высшего Миля было приоткрыто окно, и по комнате гулял ветер и звенел повешенным на окно колокольчиком. Из окон была видна только линия горизонта, серо-синее море, растворенное в сером небе, и серебряные трубочки и цепочки со звенящими подвесками качались на фоне туда-сюда как маятник.

Высший Миль читал доклады, и судя по тому, как он брезгливо держал документ двумя пальцами и саркастически кривился, ему не нравилось.

— Мои хорошие, мои старательные. Они думают, что если напишут, что все хорошо, я им поверю? — вопрос был задан в воздух; может быть, окну. — Вы, эмпаты. Вы же видите всю эту ложь — как вы живете?

Он только пожал плечами. В той, прошлой жизни, эмпатия значила понимание прежде чем знание. Он слышал слухи, что, становясь эмпатом, невозможно выдержать всю злобу и низость этого мира; но, став эмпатом, он не увидел ни злобы, ни низости.

Поначалу. Потом он перестал понимать, а потом отказался от понимания.

— Они боятся.

Страх управляет людьми чаще, чем желания, и люди чаще лгут себе, чем другим.

— Когда я был рядовым магом, я мог проклинать, кого захочу, а теперь я никого не могу проклясть. Страна опустеет, — высший Миль с глубоким вздохом положил документ на стол, размашисто вычерчивая ответ поперек страницы, и отложил в сторону, переводя взгляд на него.

Он выступил вперед и сказал про блокиратор.

Его эмпатия была притуплена до сих пор, и чувства высшего Миля, которые и раньше были с трудом различимы, теперь слились в единое невыразимое пятно. Опознать препарат удалось не сразу, и он вспоминал долго, и каждое воспоминание тянуло другое. Блокиратор предназначался для магов уровнем выше, и он только слышал о нем. Но против Сообщества блокиратор был эффективен.

Он приводил разумные логические доводы, взывал к общей пользе и благу, но высшего Миля не тронули ни доводы, ни польза.

— Вы ставите себя в зависимость от темного мага, — сказал он, все же дослушав. — В Аннер-Иншель вас бы не похвалили.

Слова замерзли на языке.

— И вы пришли ко мне прежде, чем к магистру. Светлый маг Эджени, вы осознаете свой поступок?

Он осознавал.

Точнее, он не мог объяснить — почему, когда он шел сюда, когда шел просить о помощи высшего темного мага, все казалось ему правильным. Должно быть, высший темный маг был изумлен не меньше.

— Я каждое утро просыпаюсь с мыслью, что не знаю, кто я, — рано утром, когда на холмах еще лежала ночь, и не мог уснуть до рассвета. Он не был способен осознать сам себя, но это не мешало бояться, что его подменят чем-то другим. — Мои мысли в моей голове, или чужие. Средство, которое не позволит мне стать опасным, оправдывает себя.

Высший Миль слушал, откинувшись на спинку кресла, и смотрел мимо, на далекий горизонт, и тени скользили по бледному лицу в страдающих гримасах — а потом тоскливо спросил:

— Это наказание? За все, что я совершил?

Налетевший ветер тронул колокольчик, и тот насмешливо зазвенел в ответ.

— В этой игре против блокиратора вы не выиграете. Я сделал это по желанию магистра, не по своему, и я не собираюсь снова быть виноватым, — даже с приглушенной эмпатией было видно, что высший Миль в ярости. Теперь он смотрел не в лицо: смотрел на судорожно сжатые руки. — Нам некуда спешить. Кэрэа Рейни сделал все, чтобы нам было некуда спешить. Вы буквально хотите отказаться от того, что делает светлого мага светлым магом. Связь неспособна подменить мысли. Живите своей жизнью, светлый хранитель Эджени, и найдите в себе смелость делать это самому.

Он извинился, и стылым голосом попрощался, и, пока он шел к двери, почти ожидал проклятия в спину, но вместо этого услышал:

— У меня больше нет предчувствий. Никаких.

Он остерегся оборачиваться.

Резкий отказ злил — он даже не подозревал, что умеет чувствовать настолько ярко и ясно, и, подавляя чувства, он представлял себе маятник. Маятник идет вверх, идет вниз, но всегда возвращается. Высший Миль был прав.

Ольтин Ния все еще ждал в приемной, дожидаясь своей встречи, и, подчиняясь мгновенному замыслу, он чуть покачал головой. Едва ли высший Миль сейчас в духе выслушивать что бы то ни было, с чем мог прийти к нему Ольтин Ния.

Темный маг поверил ему сразу, и поверил с такой готовностью, как будто малый жест создал между ними сговор.

— А, Ольтин Ния, — сказал магистр. — Желает рискнуть и через вас забраться выше и войти в ближний круг высшего Миля, а то и получить от него клубок. Счастье храбрым!

* * *

К приезду высшего Джиллиана в городе подняли флаги с красным маком.

Города не обязаны приветствовать высших — да и то, флаги не вывешиваются прежде, чем их поднимет гильдия. Побережье приветствовало высшего Джиллиана так ярко и открыто, будто мстило остальным темным.

Он и магистр сидели в видовой беседке: колоннада шла по верхушке скал. Магистр то бродил между колонн, то ложился на выщербленный камень и выглядел измотанным.

— У меня растут зубы, — пожаловался он. — В третий ряд. Я уже все сделал, они растут. Они хотят кусать. Они говорят мне, что им надоело быть без дела.

Он растерялся. Он хотел бы взять магистра за руку, как тогда, в машине, забрать все жалобы магистра и отдать свою магию, чтобы зубы могли растереть ее между собой, но испугался наглости порыва, и промедлил — магистр обошел его по кругу и снова исчез.

Они были в миртовой роще, и он скорее вспоминал, чем слышал слабый хвойный аромат с привкусом лимона и эвкалипта, запах миртовых рощ под Полынью, когда чернота башен и зной лета только начинают соперничать друг с другом. Плотные заросли глушили слова, и он услышал обрывок разговора только когда высший Миль и высший Джиллиан появились совсем близко.