После

За минуту до

-...ни! — Миль опустил переговорный браслет и сказал что-то грубое.

На управляющих панелях мерцали огни.

Черное веретено Вихря наматывало на себя кишки раненого мира.

Матиас сжимал венец Та-Рэнери, и крутился на кресле, и думал о том, что зря не пошел с магистром; о том, сколько веселого пропускает; и мечты и волнения беспорядочно путались в его сознании.

А взрыв был потом.

Глашатая, направленного в мир-донор, чтобы провозгласить погибель, звали Маллеа.

Матиас им не был.

Матиаса сотворили таким, каким он был; в том, кем он стал, он не был виноват. Он должен был приспосабливаться — кто же виноват в этом; он должен был поглощать информацию — из-за постоянного потока новых знаний его память постоянно обновлялась, и от прошлого в Р'Нэа осталась лишь пара ярких картин; и меняться, как по заведенному порядку меняются Лорды, как меняется красная лодка в горьком темном море, как меняется несчастное Сердце — но в потоке предопределенных трансформаций он нашел и отделил частицу себя.

Матиас, на самом деле, никем не был.

Когда он впервые ступил в новый мир — тот, который должен был уничтожить — все было таким чистым, таким новым, и он был еще никем, и он смотрел на мир в первый раз. И это мир был нов и прекрасен, прекрасен, как может быть прекрасно увиденное впервые, холоден и чужд, и был создан не для него.

А потом мир его поглотил и стал им.

Первое, что он услышал — оглушающую тишину.

В воздухе висела мелкая взвесь, не позволяющая видеть; как будто Хсаа'Р'Нэа вытряхнули как старую тряпку и весь песок Хсаа'Р'Нэа поднялся в воздух и смешался с этим миром — Матиас даже ощущал знакомый привкус. Он лежал головой на управляющей панели, в луже подстывшей крови. Поверхность была твердой, и он мог ее ощутить, и больше ничего.

Потом в мутной взвеси появились вспышки — как будто неподалеку пытались создать освещающую печать, но не смогли. Потом из мути явилась тень, и темный маг Эршенгаль склонился над ним, заглядывая в лицо. Он что-то спросил, но Матиас не услышал, помог сесть в кресле и пошел дальше.

Поле зрения немного раздвинулось: теперь Матиас видел людей, лежащих на полу, рядом и дальше. У управляющего центра больше не было стен, не было записывающих линз и защитных оболочек, и мира вокруг тоже не было. Матиас по-прежнему ничего не чувствовал; он чувствовал себя звездочкой посреди черноты, слишком далекой, чтобы ее свет кто-то мог увидеть; единственной живой точкой посреди пыльного небытия.

Он думал, что должен помнить момент разрыва миров; и что-то было в его сознании, уплывающие неоформленные формы, которые сознание не могло ни раскрыть, ни расшифровать. Но память отступала назад на несколько шагов, спотыкалась и проваливалась в пропасть.

Он создал простенькую освещающую печать. Это получилось долго; и сложно; как будто он делал ее первый раз, заново. Свет выхватил лежащие тела, новые и новые, сваленные грудами вещи, и те вдруг зашевелились, возвращаясь к жизни.

Матиас опустил ноги на пол, вспоминая, как двигаться, как стоять, и наклонился к ближайшему человеку.

Они встретились с Эршенгалем, пройдя круг. Эршенгаль тронул его за плечо и улыбнулся, как делали люди в знак поддержки, и Матиас улыбнулся в ответ, как подсмотрел у людей. Там, где был Вихрь, ничего не было видно, но Матиас был уверен, что Вихря не было.

Матиас слышал.

Шорох.

Пощелкивание сгорающих печатей.

Стоны, невнятное бормотание и жалобы.

Вокруг было много темной магии — последний всплеск магии Нэа, ядовитым укусом впрыснутый напоследок — и в восприятии светлого мага она давила и назойливо скреблась и скрежетала вокруг.

— Темную магию не использовать, — приказал Эршенгаль.

Миль его не послушал: Миль держал переговорный браслет на вытянутых ладонях, и все новые печати обматывались вокруг. Матиас мог представить, что Миль делал именно это, когда межмировой мост рушился — и даже не смотрел, как мост рушился — но Кэрэа Рейни в последнее время совсем ни с кем не хотел разговаривать, так что Матиас не был удивлен, что Кэрэа Рейни совсем не хотел говорить с Милем.

Иллерни появился среди людей, и приблизился к Милю, даже поспешно, даже испуганно:

— Миль, ваши щиты, они все...

Миль отвернулся.

Иллерни выглядел неясным, неустойчивым, когда повернулся к Матиасу и когда непонятно спросил:

— Матиас, вы чувствуете светлого магистра? Или темного?

Матиас прислушался — на самом деле, он ничего не слышал — и ответил:

— Нет.

Лица собравшихся вокруг людей стали палево-бледными

— Мы собираем отряды для разведки, — сказал высший маг Эршенгаль. — И начнем поиски.

* * *

Четыре часа после

— ...я не хочу приносить плохие вести, но мы должны рассмотреть вариант, что магистры мертвы.

Через несколько часов пыль еще висела в воздухе. Поисковые отряды вернулись ни с чем. Но в управляющем центре прибрались, и сейчас здесь были только четверо — Матиас, Эршенгаль, Иллерни и человек Миль.

— Гибель магистров всегда понятна сразу, — Иллерни вел себя так, будто извинялся за каждое слово, и при этом гнул свою линию непреклонно. — В нашем случае, при наличии фактора иного мира, могут быть варианты, но... Магистров здесь нет. Наши Источники, наш мир не может существовать без магистров. Нам нужно выбрать тех, кто заменит.

По мнению Матиаса, все было настолько ясно, что говорить не о чем. Тем более, важные решения не принимаются четырьмя магами в пыльной комнатушке посередине разрушенного мира. Им оставили инструкции, простые и четкие. Но темный маг Эршенгаль молчал, как будто происходила какая-то традиция.

А традиций в стране Аринди было как икринок в инкубаторе прорыва Тогтогшохх, и все такие же колючие, кусачие и злые.

Наконец Эршенгаль наклонил голову — как будто весь мир давил на него своим весом:

— Мой магистр приказал мне, что страна не должна развалиться. И я исполню его приказ в точности.

И Матиас соскочил с панели управления, потому что наконец-то можно было что-то делать:

— Ты поедешь на север, я поеду на юг, выпущу... людей из убежищ и включу антенны.

Перед глазами что-то вспыхнуло; вспышка без света; и Матиас на мгновение почувствовал то же самое, когда перед ним развернулся новый мир; когда машина выехала на утес и вокруг развернулось море; когда еще не магистр Кэрэа Рейни протянул ему руку, и для него зажглось личное солнце, такое маленькое и теплое, впервые в жизни лично его.

Но, наверное, Матиас неудачно прыгнул на пол.

Иллерни смотрел на них с выражением благоговения. Такое выражение, с точки зрения Матиаса, вечно появлялось у темных, когда кто-то добровольно вызывался работать.

Человек Миль все слышал, но безучастно молчал. Человек Миль стоял на своем месте, безвольно опустив руки. Матиас попытался заглянуть ему внутрь, и увидел только черную пропасть — но пустоту он и так видел вокруг.

Иллерни подобрался ближе и осторожно спросил, как будто в любой момент готовый исчезнуть:

— Миль? Вы теперь — самый сильный и опытный маг гильдии, и, раз заклинания не работают, именно вы...

— Высший маг Миль, — повторил Эршенгаль.

Миль поднял голову и посмотрел на него; потом перевел взгляд на Матиаса и скривил губы в ядовитой ухмылке, полной чистейшей ненависти:

— Рейни, — заговорил, с каждым словом поднимая голос. — Я все думал, что он еще может сделать. Он сказал, что я буду жить, и я стану жалеть — я не стану жалеть. Я восстановлю гильдию, я верну заклинания, я приведу эту проклятую страну к процветанию. Он не победит.

Матиас промолчал, потому что считал полезным молчать, когда ничего не понимаешь. Светлого магистра Рейни было не за что ненавидеть — светлый магистр Рейни был лучшим Лордом в мире — а человечек просто был неадекватным, это сразу было ясно. Остальные людишки молчали, потому что, очевидно, тоже не поняли.

А потом Иллерни аккуратно улыбнулся и голосом, в котором слышался лязг захлопнувшегося капкана, сказал:

— Хорошо.

— "Можете плыть"? — Миль вдруг с силой отшвырнул браслет. Браслет ударился о панель замерцал, и Миль торопливо схватил его обратно, но то сгорали печати.

Человек Миль пришел в себя только по дороге на Побережье. Матиас был в соседнем отсеке, лежал на диванчике и смотрел в окно, но он все равно все слышал — хотя маги и не пытались скрываться:

— Чем заслужила наша страна таких бед? Что мы сделали настолько ужасного, чтобы настолько прогневать мироздание? Один магистр загорец, второй снова из разведки, и даже не нашей!

Матиас мог бы сказать, что Кэрэа Рейни всегда отрицал принадлежность к разведке — но ему это нравилось; он, Матиас, из разведки, отчего Кэрэа Рейни не быть?

— Зато Аринди может сказать, что перепробовала все варианты, — мудро заметил Иллерни.

Перед машиной появлялись поля; темно-зеленые деревья с обломанными ветками. Эмпатический сигнал не шел далеко, но Матиас представлял цепь убежищ, и ждущих внутри людей, чудесные искры, которые ждут, чтобы их достали из коробки и смогли увидеть; города, и стеклянные окна, и цветы тут и там, жесткие горькие листья, колючки, мокрые скалы, дождь, серебряная скользкая рыба, море, маяки.. И Побережье приближалось, вставало перед ним, проявляясь из небытия.

— Но, учитывая, что наш новый магистр заарн, как воспримут светлые...

— Они же светлые! Даже если этот нелюдь при всех будет отрывать людям головы, какая-нибудь светлая Бринвен скажет, что светлый магистр споткнулся и случайно махнул рукой. Удивительная слепота.

Человечку Милю было завидно.

— Полезная, — поправил Иллерни.

— Но, Рейни, — мысли Миля все время крутились вокруг светлого магистра, уходили и возвращались, и Матиас одобрил бы это, если бы Миль не использовал имя Кэрэа Рейни только чтобы сказать о нем что-то плохое. — Я не понимаю, какой тварью надо быть. Считал, что кроме него в мире ничего не существует...

— Но, Миль, — ответил Иллерни вежливо, но твердо, — вы сами ни к кому не относитесь по-человечески.

На Побережье в домах выбило стекла, море слизнуло печати, и шел дождь.

И Матиас сказал:

— Светлого магистра Кэрэа Рейни нет. Я за него. Но он просил передать, что все будет в порядке.

И мир открыл глаза.

Матиас вместе с заклинателями успокаивал замок, который после вспышки запутался в коридорах и комнатах, и не успокоился, пока не нашел всех своих обитателей. Матиас восстанавливал печати, и открывал убежища, и помогал людям, и ехал по дороге, и мир говорил с ним множеством голосов, и мир был дорогой, дождем и окнами, и людьми.

К Милю постоянно подходили темные и люди, и задавали вопросы, и Миль всем отвечал, как будто знал их вопросы, а когда не отвечал, начинал раздавать указания Матиасу, и это было забавно, и все было так легко, как будто Кэрэа Рейни был рядом.

Матиас даже украдкой оглянулся, но нет, Кэрэа Рейни не было — но Матиас мог представить, что его магистр, как обычно, идет рядом.

Двое заклинателей стояли на пристани у "Песчаного ската". Они узнали новости последними, и Матиас слышал их разговор, когда проходил мимо.

— Неужели магистра Шеннейра больше нет, — один из заклинателей взмахнул рукам, словно в порыве чувств, не зная, как выразить и как передать. — Вот так ощущается свобода!

Им было страшно.

Венец Та-Рэнери Матиас принес в хранилище гильдии, и сам положил в окованный слоями железа ящик, и замкнул личной печатью, довольный тем, что выполняет все, как сказал магистр. Кэрэа Рейни бы гордился им; иногда Матиасу казалось, что он чувствует его присутствие. Кэрэа Рейни и раньше уезжал и оставлял его одного, и Матиасу было не по себе, и недавно, когда Кэрэа Рейни не хотел его видеть, Матиасу казалось, что он уходит, даже когда Кэрэа Рейни стоял перед ним и никуда не уходил; но Матиас знал, что надо всего лишь подождать.

Один оборот солнца, или два, как там считают время люди, или немного больше.

* * *

Два оборота солнца после

Личные покои светлого магистра Рейни были закрыты и запечатаны. Туда никто не заходил, как сказал Миль, и там не было ничего важного, как сказал Миль, игнорируя вопрос, откуда он знает.

Море ревело в темноте; невидимый ветер свистел в холмах, в черной ночи; белый круг катился по черному небу как белый глаз Лорда. Матиасу казалось, что он катится за ним и смотрит только на него.

— Мало того, что Рейни подставил Эршенгаля. Эршенгаль еще недавно был боевым командиром среди равных — у него нет такого авторитета, как у Шеннейра. Эршенгалю придется доказывать свою власть перед всеми этими... а Рейни считался учеником Шеннейра, и он мог бы...

— А я приеду к ним и все объясню, — Матиас был быстрым существом, как все тхие из Нэа, но за человеком не успевал. — Я светлый маг, мы все объясняем.

— ...хорошо, светлый магистр Рейни ненавидит Эршенгаля. Но тебя? Почему ему не жаль тебя? Подобрал на дороге существо, которое вчера глаза открыло, поменял как хотел и бросил. А ты даже неспособен понять!

Матиас вздрогнул и прикрыл уши ладонями. Теперь он понимал, почему светлые держались в отдалении, а недавно вообще сказали, что им плохо после взрыва Вихря, и заперлись у себя. Нельзя кричать рядом с эмпатом, но люди так делали. Про своего магистра Матиас слушать любил, но Миль магистра снова ругал.

Просторная череда комнат встретила их пустотой. Ставни на окнах были подняты, и отражения заплясали в стеклах как в зеркалах, когда Миль переступил порог и через плечо бросил:

— Поменяй символ. Рыбка была у Рейни. Ты — не Рейни.

Матиас искоса посмотрел на отражение: спрятал руки в рукава и широко улыбнулся, потом улыбнулся иначе и умильно произнес:

— Но я похож.

— Ты похож, — тоном, далеким от симпатии, сказал темный маг. — Умное существо.

Матиаса не так часто хвалили, так что он счел это приятной похвалой.

Темный маг так и не стал зажигать свет, и даже затушил свою печать. Предметы обступили их со всех сторон, непонятные и даже немного странные в темноте. Вот стол, на котором Кэрэа Рейни записывал указания для него, Матиаса; Кэрэа Рейни оставил все, что требовалось, и Матиас не мог объяснить, зачем пришел сюда и что хотел найти.

На ставне над столом была глубокая зазубрина, как будто в дерево с силой воткнули что-то острое. Странно; Матиас не мог представить, чтобы это сделал светлый магистр.

Человек Миль остановился посередине рабочего кабинета, ни к чему ни прикасаясь, и усмехался, запрокинул голову:

— Светлый магистр Рейни считал, что мир смотрит на него множеством глаз. И этот взгляд оказался для него слишком тяжел.

Матиас думал, что заберет подушку. Кэрэа Рейни не будет против, даже если недосчитается.

— Мой магистр отдал тебе рыбу, — упоминание символа напомнило другое. У Матиаса была подаренная ракушка, но ему казалось, что если он получит рыбу, то поймает и то другое, ускользающее. — Тебе она не нужна, и ты отдашь ее мне.

Темный маг над ним смеялся:

— Высший светлый Матиас, для соответствия должности вам нужно очень, очень сильно поработать над стилем речи.

Высший светлый Матиас с сожалением признал, что, должно быть, так и есть. Приобретая что-то, ты теряешь что-то.

Окна не пропускали шум моря. В комнатах было очень тихо. Молчать было хорошо; Матиас слышал даже свое дыхание, а белый круг двигался по небу, и время здесь шло не так невыносимо медленно, как снаружи.

Миль смотрел за окно, словно не хотел оборачиваться — и смотрел за окно, когда заговорил:

Корабль

из города Аннер

в город Шентагар

Идет через шторм

по высоким волнам

Свет маяка

пропал

на второй день пути

Мы не знаем, где мы...

Он пошатнулся, сжимая голову руками, и сдавленно, словно под принуждением, начал заново:

— Корабль из города Аннер в город Шентагар...

— Я знаю, — сказал Матиас. — Магистр рассказывал мне.

— Зачем Рейни все это знал?! — вспышка эмоций отобрала у человека Миля последние силы; но он был на ногах все время после Вихря, и Матиас знал, что люди не могут функционировать так долго — и человек устало обхватил себя руками и ушел, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Море успокаивалось. Зеленоватые фосфо... фосфоресцирующие пятна плясали на крупной ряби, на мокрых валунах, отмечали белым квадратом раму. Матиас лег на пол, на светлую полоску, и раскинул руки; потом повернулся на бок, свернулся клубком и закрыл глаза, ощущая, как тишина и покой смыкаются над ним.

Комната окружила его как раковина, маленькую песчинку. Матиасу было тепло и уютно; он не мог бы почувствовать печаль, даже если бы хотел. Если бы он поселился здесь, в этой комнате; но здесь, в Аринди, традиции...

Море качалось на волнах. Мир бережно держал его в ладонях и смотрел множеством глаз — наконец-то кто-то на него смотрел.

"Этот мир отнимет у тебя все", — сказал светлый магистр.

У Матиаса не было ничего, что можно было бы отнять.

Утро было ясное, как будто умытое водой, а у человека Ринвеля были чернющие тени под глазами и красные от недосыпа глаза.

Человек Ринвель ждал снаружи у входа в светлый блок, и ждал уже давно. К Матиасу он бросился чуть не бегом, но нерешительно остановился в нескольких шагах, и Матиас кивком позволил ему приблизиться, вспоминая, кто это, и слушая сбивчивый доклад.

После взрыва Вихря кораблики нэртес вымело с моря, и больше их не видели; продуктовый караван из Загорья благополучно достиг Аринди, и Загорье уже посылало следующий. Еще Загорье предлагало построить дорогу, чтобы Загорью было удобнее снабжать прекрасную страну Аринди, но соединяться дорогой со светлейшим Загорьем даже по нынешним временам было слишком вызывающе.

— Светлый магистр Кэрэа Рейни... — бывший работник внутренней службы нервно сглотнул, смотря в сторону, но пересилил себя и выдавил, — ничего не передавал вам насчет меня?

Внутри невзрачного маленького человечка бушевал вихрь из страха и сумасшедшей надежды. Вихрь выше крыш гильдии и выше побережья, и Матиас пригляделся к нему и ухмыльнулся своей идее, и подошел ближе и тепло сказал:

— Магистр Кэрэа Рейни говорил мне о вас, Ринвель.

При упоминании собственного имени темный маг прерывисто вздохнул и поднял заблестевшие глаза.

— ...что вы хороший человек, и он полагается на вас. Он жалел, что не успел поговорить с вами.

Так легко получить человеческое сердце.

Легко, если тебе протягивают его сами. И Матиас вовсе не собирался отказываться.

* * *

Четыре дня

Матиас давно знал, что люди склонны постоянно переживать. И что люди, испытывая печаль, становятся странными и ведут себя так, как будто их ударили и им больно.

Матиас старался их поддерживать, быть уверенным, быть спокойным, быть веселее — но это не работало. Они не оставляли его одного, они смотрели с сочувствием, когда думали, что он не видит, они говорили вполголоса, они не говорили о Кэрэа Рейни или говорили совсем мало, и им постоянно было больно, и их эмоции, тоскливые и серые, затапливали с головой, и Матиас задыхался.

— Скажите, магистр, нам нужно убрать рыб? — спросила Мевика, глава Остролиста, и это все произошло снова. Как будто упомянуть летучих рыб, поднятых в честь магистра, было плохо.

— Кэрэа Рейни нравились рыбы, — Матиас пытался объяснить; Матиас улыбался людям, морю и цветным рыбам и пытался передать то, что он думал, хотел выразить магистр Кэрэа Рейни. — Он был рад их увидеть. Тем более, мы победили. Ему бы хотелось, чтобы люди смотрели на ваших рыб и радовались, а не оделись в белое и боялись поднять глаза.

И снова.

Снова.

— Где я ошибся? — он спросил у Нефер. Внутренняя служба или инфоотдел сопровождали его постоянно, но говорили с ним или Миль, или Иллерни, или Нефер, не подпуская других, потому что таковы в темной гильдии были игры иерархий.

— Вы все делаете хорошо, светлый магистр, — Нефер его хвалила; хотя после того, как бывшие заместители Нэттэйджа осознали, что расправа от Шеннейра им больше не грозит, они себя не помнили от счастья. — Светлый магистр должен сохранять присутствие духа в любой ситуации, не позволяя личным эмоциям взять вверх. Но хорошо и показать, немного, намеком, как сильно вы на самом деле скорбите...

Когда Матиасу надоедало, он мог сделать шаг в сторону. Спрятаться от людей уроженцу Р'Нэа не стоило труда.

Нефер оглянулась, не замечая, совсем не замечая, и позвала:

— Иллерни!

Иллерни всегда был там, где нужно. Матиас подозревал, что человек Иллерни всерьез претендовал на влияние на светлого магистра, и с удовольствием отодвинул бы Нефер, но по статусу во внутренней службе он ей подчинялся.

— Заарны, на самом деле — очень веселые существа. Они любят играть, прятаться и выпрыгивать, — Иллерни сразу понял, что случилось, и не стал волноваться. Впрочем, то, что было внутри Иллерни, любило играть и не умело волноваться. — Им в их жизни не успевает стать скучно.

Но — в самом деле. То, что Матиас делал, было неправильно для светлого магистра.

* * *

Пять дней

Каждый раз, когда высший Джиллиан появлялся перед ним со своей табличкой, Джиллиан делал это с таким надрывом и решительностью, как будто хотел сообщить о возвращении Хсаа'Р'Нэа, не меньше.

В прошлый раз Джиллиан сообщал об уловах рыбы — точнее, о том, что корабли рыбаков все еще не могут выйти в море.

Высший Джиллиан сорвался из Шафрана после экстренного оповещения, и уже успел побывать у Полыни и несколько раз навестить Побережье. Высший Джиллиан напрягал с первого появления. И во всех предыдущих встречах тоже — когда пытался заморозить в сугробах, и когда пытался утопить в озере, и когда Матиас чуть не сдох в том подвале, и Матиас вспоминал это каждый раз.

"Вы должны отдыхать, — четкими черными буквами гласила табличка. — Любые существа должны тратить время на восстановление и сон".

Говоря совсем уж честно, высший Джиллиан Матиаса пугал.

Матиас не чувствовал себя уставшим — он чувствовал себя полным сил — и немного потерял счет времени. В очередную ночь он был во Флоксе-34, а утро встречал в Ирисе, на границе с Ньен.

Город заполняли синие сумерки. Ночь еще лежала на горах; море не было видно во тьме. Матиас смотрел за балконные стекла, устроившись в кресле под меховым одеялом, и иногда прикрывал глаза. Он хотел увидеть, как просыпается человеческий город.

Первым проснулся странный шуршащий звук: звук тревожным шелестом разнесся над холмами, а потом Матиас подскочил на месте, закрывая уши — на той стороне полыхнули прожектора, завизжали трубы, и хорошо поставленный голос бодро заговорил:

"Доброе утро! Просыпайтесь, скорее просыпайтесь, граждане Ньен и граждане нашей прекрасной Аринди! Утренняя смена приступает к работе. Ночная смена идет домой отдыхать от трудов. Начинается новый замечательный день, полный забот о нашей любимой родине!"

На высокой ноте голос умолк и заиграла бравурная музыка.

Хлопали ставни, и заспанные люди испуганно высовывались наружу: внизу, на улицах, слышались встревоженные голоса. На той стороне бухты, над берегом Ньен, в кромешном мраке горели огни, перекрикивались заводские гудки, и динамики, установленные нарочно как можно ближе к границе, легко покрывали оба соседних города.

Матиас вышел на балкон, зажигая над собой яркую печать, привлекая внимание, и успокаивающе помахал рукой. Музыка наконец оборвалась — темные сумели восстановить поглощающие звук печати — и сумрачный голос сообщил:

"Отбой тревоги. Повторяем, отбой тревоги. Жители Ириса, возвращайтесь по домам".

— Новое правительство Ньен такое же мерзкое, как все предыдущие, — как обычно, было непонятно, восхищается Иллерни или не одобряет. — Но это традиция, а мы находим опору в наших традициях!

Как Матиас понимал, будить граждан Аринди с такими страшными целями было очень неконвенционно.

— Ньен, все же, такая замечательная страна, — Нефер прикусила карандашик, которым до этого увлеченно черкала в блокноте, и мечтательно закатила глаза. Блокнот назывался планировщик, и Матиас не был уверен, но все же видел, что один из его разделов носил имя "мои творческие идеи на сегодня".

В правление гильдии опять набрали людей, которые были еще хуже, чем загорцы или заарны. Или же в Аринди устоялась традиция закрывать глаза на милые маленькие причуды начальников внутренней службы.

Заводы в восточных ариндийских городах полностью встали; западные города отчитывались, что еще живы, и большего от них требовать было невозможно; Вильям радостно сообщал, что Звезда Повилики до сих пор не взорвалась.

Матиас помнил всех этих людей еще с тех времен, когда общался с ними заместо Кэрэа Рейни и не давал разорвать Кэрэа Рейни на кусочки. Глупые, наивные человечки. С главой города Мальва он тогда так разругался, что наглый человек дергался от одного его голоса.

Белое небо смотрело открытыми глазами. Море страшно раскачивалось в своем ложе и лезло на скалы. На дороге появились новые трещины, и на повороте, мокром от брызг, машину занесло; после этого водитель свернул в первый же туннель и поехал по той стороне гор. Здесь дул ветер, раскачивая машину, и пригибал серебряные метелки травы к земле.

Далеко над морем ходили синие вихри: сначала их было два, потом четыре. Сопровождающий темный маг, заметив интерес, сообщил, что у него есть знакомый, а у знакомого знакомый, который может подвести катер прямо к вихрям, если магистр желает посмотреть... Матиас понадеялся, что это не запишут в планировщик.

Связь до сих пор работала несколько часов в день с перерывами: техники уже ходили по переговорным комнатам, смурные и взъерошенные, как будто их окатили холодной водой и заставили слушать музыку Ньен три часа. На каждый город было выделено точное короткое время, и в полдень Матиасу обещали личный канал с Шафраном.

В переговорной никого не было, что не значило, что никто не вел запись. Были белые, светящиеся изнутри стены, белое кресло, стол и висящая над ним мутная рамка. Передаваемое изображение было нечетким и постоянно плыло и теряло человечность, а голоса искажались и прерывались.

Командиры светлой общины выглядели торжественно и отчужденно. Матиас от волнения царапнул ногтем стол и быстро отдернул руку, увидев оставленный глубокий разрез. С такого расстояния он не мог почувствовать эмоции, но ему казалось, что если он присмотрится, сможет увидеть.

— Мы приветствуем вас, — в глазах Кайи жили мутные тени. — Мы окажем вам всю поддержку, которая в наших силах. Сообщения в ячейки направлены.

— Третий блок Звезды Повилики злится и греет остальные, но мы уговорили его подождать, — Бринвен говорила быстро, уверенно и оживленно. — Машины в Шалфее, Таволге, Шафране воют от боли от остановки и от застоя крови. Мы дали им анестезию и запустили малый круг.

Светлые наклонили головы и чуть ли не хором произнесли:

— Мы ждем ваших приказаний.

— ... они отдали приказы своим ячейкам. Только послушайте это!

Иногда Матиасу казалось, что он видит тот момент, когда появляется Иллерни, и если постарается, то может поймать его, в этот короткий, мерцающий момент. Но так не ведут себя светлые магистры.

— У них есть выделенные еще Нэттэйджем свои каналы, и я должен вам сказать, там сейчас максимальная загрузка. Общаются шифровками. Делают, что хотят, — Иллерни оперся о погашенную рамку, на которой еще остались отпечатки наслоившихся изображений, и погладил ее чуть ли не с ласковой похвалой. — Кэрэа Рейни был для них чужаком, у вас с ними совсем нет общих корней. Может быть, для беспристрастности магистра и к лучшему... В любом случае, светлые маги декларируют вам верность. Это хорошо.

— А они не должны... грустить, — Матиас наконец поймал за хвост свое непонимание, — потому что Кэрэа Рейни здесь нет?

Светлые Побережья грустили.

— Конечно, — равнодушно и со всеобщим пониманием ответил Иллерни. — Но какой у них выбор? Расстраивать вас или показывать, что вам не рады?

Темный маг выдвинул второе кресло, которое Матиас до этого не замечал, и сел напротив, опершись подбородком на сложенные руки и устремив на собеседника дружелюбный непроницаемый взгляд. Кажется, сегодня в переговорной комнате темный маг Иллерни запланировал собственные переговоры. И, возможно, эти переговоры никто не мог услышать.

Кэрэа Рейни говорил, что есть люди, которые не горят ни от чего, и не привержены ни к чему: темный маг Иллерни был из таких.

— Магистр Шеннейр говорил, что не допустит к высшей власти никого, кто был на Кималеа. Я вижу это жестоким... нельзя сказать, что это не разумно... И я должен сообщить вам, Матиас. Тёмная гильдия примет вас как замену, потому что вам, единственному из светлых, не за что нас ненавидеть.

"И потому что вы надеетесь, что мной будет легко управлять".

Хотя Матиас отдавал себе отчет, что в глазах темных выглядит наивным и незнающим: так и было. И что гильдия воспринимает его куда менее опасным, чем светлый магистр Кэрэа Рейни. Это давало шанс, как бы сказал Кэрэа Рейни: о нем будут заботиться, его будут беречь, но чтобы стать чем-то большим, чем игрушкой из иного мира, придется приложить много сил и труда.

Кэрэа Рейни предусмотрел все, когда делал выбор.

Его магистр знал все заранее.

Надо быть осторожным, сказал Матиас сам себе.

— И, конечно же, вы всегда можете рассчитывать на меня, — Иллерни подарил ему ободряющую улыбку: волны его эмоций оставались спокойны. Темный маг вновь повернулся к переговорной рамке, ускользая в сторону вместе со словами: — Вашим светлым требуется адаптация. Это займет не один год, но все методики известны. И, главное, светлым готовы помогать, в отличие от... от темных... никто не любит темных. Я думал над вашим предложением. Я, Иллерни из внутренних залов Аннер-Шэн, никогда не рвался к власти; у меня никогда не было ни разрушительных амбиций, ни желания драться за высокий пост, ни участвовать во всех этих интригах; мне нравится мой участок работы, и я никогда бы не стал претендовать на большее...

Можно ли было хвалить себя более сильно.

— Но, если я нужен гильдии, я готов принять пост высшего мага.

А еще потому, что наверх выбились юные выскочки вроде Джиллиана, и стерпеть это Иллерни не мог.

"Гвендолин больше нет, и Иллерни придется самому обеспечивать себе место в новой гильдии. Он был достаточно долго рядом с властью, чтобы проникнуться ее очарованием, достаточно, чтобы стать заметным, и чтобы сделать свои ошибки. В конце концов, Иллерни старше большинства темных. Может быть, он и не хотел бы становиться высшим магом. Но он может либо идти вверх, либо упасть вниз... а там мрачно, внизу".

Так сказал светлый магистр.

Матиас помнил, что потом светлый магистр засмеялся и сказал, что подобное погубило Нэттэйджа.

— Но у меня есть условие, — и все-таки Иллерни был полезен — важен — настолько, чтобы при назначении на высший пост его уговаривали. — Вы создадите комиссию по адаптации светлых, и я стану ее главой.

В Иллерни не было ничего злого. Его мысли были чисты. Иллерни хотел себе светлую гильдию, и только это заставляло его сердце биться чаще.

* * *

Через бесконечное количество времени

"Экстренные ритуалы лова — ритуалы ловли солнца — во время бедствий... "

Матиас щелкнул по наушнику, останавливая запись.

Как разведчик Хсаа'Р'Нэа, Матиас мог с полным правом утверждать, что чем больше он узнавал о человеческом обществе, тем меньше понимал.

"Утверждены первыми магистрами, которых создали для этих ритуалов..."

Попытка за два дня запихнуть себе в голову полную историю Аринди оказалась ошибкой. Матиас наивно считал, что успеет прочитать ее полностью, не ограничиваясь отрывками, которые сочла нужным подготовить внутренняя служба — сочла нужным для образования нового магистра. Поначалу Матиасу даже нравились все эти пропуски [данные утеряны].

Мотор машины гудел совсем тихо, но даже так разговор темных, которые его сопровождали, был едва слышен.

— Мирретей предлагает вам место в первой главной башне Шафрана или второй главной. Интересно ли вам... — Иллерни наклонился вперед, к магу напротив. Миль смотрел в окно; кому-то другому, он, может, не ответил, но Иллерни ответил:

— Мне ничего не интересно.

На повороте, кроме машины внутренней службы, уже стояла вторая машина, а высший Джиллиан стоял перед ней.

Матиас сначала спрыгнул на землю, потом приблизился, и только потом посмотрел на табличку, и выдохнул:

"Тела не обнаружены".

Что ощущали другие, он уловить не успел.

Море, сизо-стальное, грозно качалось у берега. Небо закрывала дымка — инфоотдел предполагал, что началось извержение Кималеа. Диагностические печати отключились первыми.

Волновые башни чудом уцелели, потому что по всей стране чудом уцелели только печати, установленные Олвишем Элкайт. Потому что Олвиш Элкайт вбивал их намертво. Остальные то работали, то нет, а границы рухнули полностью. Впрочем, как сообщал Бретт — который никогда не занимался границами, и чья душа была спокойна — рухнуло совсем немного. Маги гильдии на это скривили лица, но Матиас тоже считал, что получилось смешно.

Граждане Ньен выражали сочувствие счастливыми голосами.

На площадке уже горели костры — скорее дымные, чем огненные. Площадку защищали склоны холмов, от ветра и от чужих взглядов. Прежде чем проводить экстренные ритуалы, которые вдохновят людей и дадут надежду, гильдия хотела проверить, получается ли у магистра гильдии хоть что-то.

Матиас чувствовал, как ворочается земля, готовясь встань на дыбы и сбросить крошек-человечков и их глупые игрушечные города. Матиас бы рассказал, если бы мог описать, что на небе печати, кружащиеся солнца со спицами, точки и спирали; может быть, на языке Р'Нэа смог бы, но люди не слышали и половины звуков. И теперь, когда он об этом подумал, Матиас вдруг засомневался, а может ли он до сих пор говорить на родном языке.

— У вас прекрасно получается, — было не сразу понятно, что за принужденная гримаса на лице у Миля. Обычно люди так улыбались. И, сохраняя эту улыбку, вымученную тихую и мирную, он таким же искусственным тоном произнес: — Из вас получится хороший маг.

Сквозь плотную дымку проступил сияющий оловянный круг, и успокоенное море заблестело рябью.

Ветер у стоянки продувал насквозь.

Маги из внутренней службы попытались зажечь тепловую печать, не смогли, и грелись у горелки. Иллерни достал термос и протянул дымящуюся кружку, и мягко укорил в ответ на отказ:

— Магистр. Вы должны научиться есть человеческую еду.

Матиас втянул дым, впитывая информацию, и на всякий случай отступил на шаг:

— Я не имею с вашей едой родство, и потому я не могу ее есть.

Противную человеческую привычку обсуждать важные дела за едой Матиас не понимал и не принимал. За съеденную в прошлый раз ложку его однозначно осудили, и потому сейчас он не собирался даже пробовать.

— Наш светлый магистр всегда скидывал на других проблемы, которые не хотел решать, — Миль перестал смотреть на море и видеть то, что видел только он, и присоединился остальным, и его вернувшееся раздражение было таким родным, но все еще недостаточно сильным.

Иллерни ничуть не изменился в своей укоряющей мягкости. Почти.

— Ну что же, Миль. Если светлый магистр Рейни вам доверил, вы могли бы это решить, — и откинул крышку контейнера, который вез с собой. — Вы можете съесть ваших родственников!

Внутри контейнера шевелились розовые медузы. Контролеры оживились, подбираясь ближе, и Матиас сделал еще шаг назад, ловя тихое:

— И у нас теперь новый магистр, Миль, — и Иллери расстроенно всплеснул руками: — Нет? Их было нелегко выловить в таком бурном море. Сейчас вас питает проявленный Источник, но что будет дальше? Вы будете слабеть, и вы доведете себя до истощения, и этого никак нельзя...

— В конце концов, все магистры жрут людей, — с мрачным смирением признал Миль. — Уверен, кто-то вызовется сам. И будет рад. Сумасшедших у нас...

Джиллиан подошел ближе, прислушиваясь, заставляя контролеров потесниться, и, со своей обычной решимостью, закатал рукав и резанул по руке.

Алая пряная жидкость хлынула на землю, заполняя голову вспышками алого и черного, и Матиас отшатнулся и отвернулся, зажимая рот ладонью, от приступа тошноты и скрутившей тело боли, до хруста костей, до сумрачного подвального света перед глазами.

Иллерни возмущенно вскрикнул.

— ...в конце концов у нас есть светлые.

— Я светлый маг, и это против традиций, — прозвучало не так величественно, как Матиас надеялся. И его возвращение в машину тоже не было величественным.

Если бы он мог забраться в грузовой отсек, спрятаться там, и чтобы Кэрэа Рейни, как обычно, ехал впереди, и притворялся, что его не видит...

Кэрэа Рейни всегда знал, что делать.

Матиас признавал, что далеко не так умен. Но откуда взять, как перенять его уверенность и умение распутывать клубки?

Снаружи контролеры упрашивали Иллерни оставить медуз; потом все разошлись по машинам. Матиас надел наушники и включил запись, и понял, что очень устал.

* * *

Что-то было не так.

В покоях Матиаса было все для отдыха, и Матиасу в самом деле следовало отдохнуть, потому его восприятие уже было слишком загружено, и пестрые картинки наезжали друг на друга и мешались.

Он не мог сказать, что не так, кроме того, что что-то не так. Он вертелся с боку на бок на пуховых перинах, смотрел в темноту, которая для него не была такой уж темной, и не мог успокоиться. Непонятное чувство царапалось в груди, острое, как колючая проволока, и горькое, как звезды, которые разорвали Третьего Лорда изнутри. Матиас чувствовал обиду.

Ему никто не сделал злого: ни вчера, ни сегодня. Он как будто заразился от этих людей, их смятением и тоской, и болезнь, которая точила их, теперь ела его. Матиас не хотел быть как эти люди, постоянно смотреть за горизонт и думать о том, чего не бывает.

Белый круг горел за окнами и не сгорал. Матиас перешел к окну и лег под его свет; потом перетащил к себе одеяло, потом остальные одеяла и подушки и забрался вглубь кокона, сворачиваясь в плотный клубок. Но и это не помогло.

Матиасу было немного одиноко.

Матиас чувствовал это и раньше: но всегда наступало утро, и он вместе с Кэрэа Рейни отправлялся навстречу новым увлекательным приключениям. А теперь утро не приходило вовсе. И ком из железных звезд поворачивался и поворачивался, не давая покоя. Матиас чувствовал себя так, будто у него что-то забрали и не отдали обратно.

Подушка, в которую он вцепился, разорвалась и обсыпала его перьями, и Матиас сел и зло отряхнулся.

Текущую воду Матиас, тхие из Шестого дня Р'Нэа, не любил. Воду он терпел только в том случае, если на ней не было волн и были видны стенки и дно. Его купальня была выложена синими и зелеными камнями и выглядела приятно; по крайней мере, Матиас сумел отделаться от впечатления, что она похожа на ямы, куда сваливают провинившихся, чтобы их съел Лорд.

Купальня заполнилась теплой водой, и Матиас медленно погрузился с головой, перестраивая тело, а потом нырнул и лег на камни, замедляя дыхание, замедляя биение сердца и позволяя мыслям застыть. Толща воды колыхалась над ним; глаза ламп мерцали над ним; по синей и зеленой плитке бежали солнечные волны.

Матиас порой представлял себя икринкой — конечно, не слишком часто, даже редко, даже почти никогда — когда плотная оболочка защищает тебя от внешнего мира и от момента, когда тебя вытаскивают из воды за жабры и швыряют на операционный стол.

...безжалостная рука вырвала его из грез и швырнула на холодную поверхность. По жабрам полоснуло болью, и Матиас забился, открывая рот и не в силах вдохнуть; темная фигура затмила лампы, прижимая его к камням, и надавила на лоб...

Он успел остановиться в последний момент. Не воткнул когти в человека, чтобы разорвать и распотрошить. Боль терзала тело — Матиас сам чувствовал себя распотрошенной рыбой — сменяясь повелительными успокаивающими волнами. Человек Эршенгаль удерживал его на месте, не давая двигаться, и давил на точки над глазами и что-то успокоительно говорил. Сбоку показался человек Миль, создавая печать, и огненное кольцо вокруг шеи наконец пропало.

Матиас вывернулся из-под их рук, отползая в сторону и прикрывая ладонями треугольники. Хотелось злобно зашипеть — но светлые маги не шипят, Матиас не видел, чтобы они так делали. Прикосновение к рецепторам запускало стабилизирующую резервную систему, и его тело уже перестраивалось само. На существах вроде Матиаса, короткоживущих и созданных под задание, рецепторы оставались открытыми, для легкого контроля. Наверное, человек Эршенгаль подсмотрел это в время путешествия в Р'Нэа — это было очень хорошо, но это не было честно.

— Я прошу прощения, — с запинкой сказал Эршенгаль.

Матиас наконец сумел завершить трансформацию, вдохнул воздух в легкие и рявкнул:

— Я отдыхаю!

— Я пытался связаться с тобой тридцать четыре раза, ты, существо! — еще громче прикрикнул мерзкий человек Миль, и вдруг обнаружил, его перчатки и рукава вымокли в воде, и поспешно начал отряхиваться.

Эршенгаль принес покрывало — Матиас сразу обнаружил, что ему холодно, и вокруг холодно, и вода уже успела остыть, и действительно прошло много времени, хотя ночь все еще не закончилась — и мирно спросил:

— А что за срочность, высший Миль?

— Я понял, как, используя некоторый светлый принцип, поднять остатки погашенных печатей и выстроить на их основе новые системно и в связке, не работая с каждой по отдельности, потому что с печатями, которые ставились столетия, мы провозимся столетиями, — Миль понял, что с водой ничего не поделать, и смотрел на свои перчатки так, будто они его предали. — Но это бесполезно, потому что никто не поймет, что я говорю. У меня было предчувствие.

Перчатки выиграли, и заклинатель развернулся на каблуках, стаскивая их на ходу, и что-то сквозь зубы цедя о зря потраченном времени и проклятых утопленниках.

— Миль испугался. Не злитесь на него, — темный маг Эршенгаль устроился на бортике, не обращая внимания на разлитую воду. Судя по одежде, Миль вытащил его откуда-то с улицы: соваться к заарну в одиночку Миль не хотел и не собирался.

Эршенгаль был совершенно лишен обычной для темных магов пафосности. Впрочем, он еще не стал полноправным магистром.

— Я проехал по границе. Нам повезло, что Ньен с боевыми кораблями и Ньен без боевых кораблей — две разные Ньен. Я приехал в Кипарис, потому что нам с вами нужно сделать для страны общее заявление. Прошло достаточно времени. По поводу того, что случилось... и что будет после.

Эршенгаль как будто старался подбирать слова. Но Матиас уже знал обо всем об этом. Люди заслуживали услышать, как светлый магистр Кэрэа Рейни и темный магистр Шеннейр вошли во Врата; и люди заслуживали знать, что здесь оставлены те, кто о людях позаботится.

— Пути магистров всегда расходятся. Но, пока этого не случилось, мы могли бы действовать сообща, — Эршенгаль звучал искренне — пока. С Эршенгалем, одним из немногих, было приятно находиться рядом: он внушал необъяснимую уверенность, но, поправил себя Матиас, он пока еще не был магистром. — Если вам нужна будет помощь, я помогу.

Сговор магистров определенно был против правил. Матиас согласно кивнул и довольно сообщил:

— Мне кажется, это нарушает традиции.

Будущее было слишком невообразимо далеко, чтобы отказываться сейчас.

— Мы все, — Эршенгаль смотрел куда-то вдаль. И отрывисто заговорил, как будто Матиас был единственным, кому он мог это сказать. Эршенгаль пока еще не был магистром: может быть, шли последние часы, пока еще не был. — Когда мы остановились под стеной Лантиш. Дикие звери уже собрались там. И тогда я перестал понимать, зачем все это нужно. Было это предательством? Уже одна эта мысль? Меня все равно не ждали домой. Мэвер говорил, что любой человек может изменить мир к лучшему. Но я не знаю, было ли хоть что-то, что я сделал в своей жизни, верным.

Матиасу хотелось сказать, что он совсем ничего не знает.

Обновление 13.11.24

* * *

Завтра

— Светлый магистр, куда вы все время лезете?

Миль с высоты казался забавной крошечной черной точкой; но голос его звучал так, будто он говорил над ухом.

— Если вы там застрянете и не сможете спуститься...

Матиас перехватил следующую перекладину и с надеждой спросил:

— Вы меня здесь оставите?

— Мы пригоним для вас башенный кран.

На высоте дул свирепый ветер; ажурные гибкие антенны раскачивались, грозя в любой момент скинуть на землю, но Матиас упорно лез еще выше. У него была причина — закрепить новую печать — но на самом деле Матиас надеялся, что его никто не заметит, как не заметили, когда он забрался на круглые локаторы. На них было так удобно лежать.

У этих человеков все это время был башенный кран. И они его прятали!

Матиас забрался на последнюю тонкую перекладину и осторожно выпрямился, и сверился с рисунком на руке. Большая печать раскинулась на все поле антенн, оставаясь на вершинах белыми искрами.

— ...если ничего не изменится, с зимнего праздника объявим траур...

Внизу к Милю подошел Эршенгаль, и они заговорили. Миль приглушил связь, но не отключил полностью, наверное, чтобы слышать, если Матиас потребует его снимать.

От ветра перехватывало дыхание. Внизу остались квадратики зданий гильдии, и россыпь камушков городских домов, и за лежащими горбящимися над водой спинами холмов еще города, и край Вальтоны, на котором лежала тень. Матиас видел цепь волновых башен, и белую полосу прибоя за ними, и далекие маяки: безбрежная безграничная земля лежала перед ним, его земля, и Матиас мог идти по ней куда угодно.

— ... в своем любимом Загорье или на Островах...

В разговоре мелькнуло знакомое имя; Матиас переключился на слух, потерял равновесие и сорвался.

Мимо мелькнули разноцветные перекладины. Матиас успел сгруппироваться перед приземлением, и упал на платформу на высоте человеческого роста. Полежал, прислушиваясь к себе, и свесился вниз головой.

— Светлый магистр, вы делаете это специально? — Миль отступил на шаг, недружелюбно щурясь, и утвердительно кивнул: — Вы делаете это специально.

— ...не мог так поступить, — Эршенгаль поймал его над самой землей и поставил на ноги, и пояснил неведомо зачем: — Источник не выдерживает двух магистров. Если магистр Шеннейр вернется после моего назначения, ему придется меня убить. Таковы правила.

Правила в Аринди были как традиции.

Но Матиас не мог думать об этом долго: он смотрел вверх, и антенны качались над ним, в невообразимой выси, и казалось невозможным, как он смог туда забраться, и мысли его снова заполнялись спокойствием и пустотой.

— Вы убили Лорда, — сказал Миль. — Вы довольны?

Матиасу показалось, что он снова слышит беседу, из которой выпали половина слов. Он не был в Р'Нэа, когда все случилось, и ни одного Лорда не убил, и Миль должен был это знать

— Не надо, Миль — с предупреждением произнес Эршенгаль.

— Светлый магистр, а что вы сами думаете о своем назначении?

Матиас ничего не думал. Он был назначен открыть врата; он пошел за Кэрэа Рейни, потому что Кэрэа Рейни открыл ему путь, и сейчас он шел по открытому пути.

— Вы, люди, безнадежный провал. Без должного руководства вы совсем пропадете!

— Надо же. Всего год с нами, а языком мелет как будто в Аринди родился, — Миль снова окинул его взглядом с ног до головы, но теперь без прежней злости.

* * *

Заклинатели внутренних уровней Миля, вопреки всему, любили; или же испытывали к нему чувство, граничащее с обожанием. Иллерни, к которому Матиас обратился, не выдержав груза тайны, втихую ответил, что дело, конечно же, в восхитительных милевых высокоуровневых печатях и в том, что при Шеннейре заклинателям приходилось сидеть тихо, и Миль выражал общую волю и не боялся ни высших, ни магистра. Ему же прилетало больше всего, но он же добивался своего; для инфоотдела Миль служил оружием и защитой, а инфоотдел в этом симбиозе предоставлял любые блага, которые Миль желал.

Еще, как подозревал Матиас, Миль на заклинателей так не орал.

Уговорить Миля на выступление сложности не составило — Миль сам понимал, что придется. Заклинатели собирались в большом сводчатом зале, где, несмотря на световые окошки, на большие шары с рассеянным светом, было полутемно. Матиас уже вычитал в умной книжке, и немного гордился этим, что люди внутренних залов и высоких башен не переносили яркого освещения и сильных раздражителей.

Матиас сидел на балконе и держал на коленях ящик с запасными клубками. Что его не поймут, он ожидает, сказал Миль, и единственное, что он боится — что у него утащат расходники.

Люди повернулись к Милю, одинаковые белые лица, блестящие глаза, и Матиас сразу понял, что клубочки им бы не доверил. Миль остановился на возвышении, устремляя взгляд поверх голов и собираясь с мыслями, и за его спиной развернулась печать из множества узелков.

По залу пронесся шепот, и заклинатель, ближе всех стоящий к возвышению, приподнялся на цыпочки и восторженно ахнул:

— Это гениально!

Его голос эхом пронесся под сводами, соединяясь с хором согласных восклицаний.

— ... но как это использовать?

Миль вздрогнул, опустив взгляд и несколько мгновений разглядывая магов под ногами, а потом развернулся и быстрым шагом вылетел из зала.

— Вас недостаточно похвалили? — предположил Матиас.

— Я настраивал освещение! — Миль прижался спиной к закрывшейся двери; выдохнул, снова развернулся и с мученическим выражением лица шагнул обратно.

Столько прекрасных сильных заклинателей уничтожили светлые, сказал Иллерни еще тише. Выжили те, кто был незначителен и спрятался; выжили те, кто держался с Гвендолин и Милем.

* * *

Двадцать дней после

На самом деле человеческий облик Матиас имитировал не идеально. Скорее общий образ, издалека: непохожесть лезла. И если раньше человек, на которого он старался быть похожим, был рядом, то теперь Матиасу оставались только воспоминания. И плакат, который Матиас забрал прежде, чем Кэрэа Рейни велел их уничтожить.

Светлый магистр смотрел на него и улыбался. Так, будто говорил, что все будет хорошо, и в это хотелось верить. Человек, сделавший картинку, был талантлив, и полностью ухватил суть: иногда решения Кэрэа Рейни было тяжело объяснить...

Сегодня Матиас пытался что-то сделать с глазами.

Глаза для тхие были частью опознавательной системы и формировались чуть ли не в первую очередь, и вносить в них изменения было нельзя. Запреты Матиас переступал туда и сюда, но все, что он добился — чуть изменил у левого глаза форму и сделал фиолетовый цвет более блеклым. И, когда принялся за правый глаз...

Правую сторону словно окунули в огонь: Матиас ткнулся лицом в прохладную столешницу, тихо всхлипывая, потому что все равно никто не слышал.

Так в глазницу вонзился бы зазубренный кончик боевой цепи, раздирая череп надвое.

Когда он снова посмотрел в зеркало, щеку и веки все еще дергало: глаз заливала сплошная пульсирующая краснота, а шрам, заходящий на серебряный треугольник, отчетливо почернел. Голова кружилась, и к двери пришлось идти по стенке, и Матиас сообразил, что мог открыть ее мысленно, когда уже открыл:

— Миль, у вас прорезается эмпатия?

Это многое бы объясняло.

— Светлые ваши эмпаты, — Миль даже не огрызнулся в ответ, бросив на него сканирующую печать, и принялся перекатывать клубок между пальцев. — И ваши эмпаты передали светлому Кайе, а этот вызвал меня.

Цепь сообщений была логически объяснима; но все же знание, что светлые Побережья предпочли вызвать с другого конца страны командира, который был с ними двенадцать лет — чем навестить, Матиаса, и даже Кайе оказалось проще связаться с темным магом, чем с ним, отозвалось обидой.

Миль оценил его вид и скривился снова с брезгливостью:

— Не пытайтесь полностью копировать Рейни. Это будет фальшиво. Достаточно общего...

Матиас не успел возразить, что всего лишь старался больше походить на людей. Миль заметил плакат и шарахнулся в сторону.

Весь путь до медблока Миль подбрасывал клубок и ловил.

Невыносимо долгий путь.

Бурные волны внешнего моря разбивались о стены целительских палат, не проникая внутрь. По крайней мере, человек, которого именовали волшебница Фьонн — Матиас научился различать людей, по записям в досье — всегда была весела и всегда радовалась его приходу. Матиас попаданию сюда не радовался, потому что попадал он сюда в полуживом состоянии. И, пока он сидел на каталке, прижимая к правому глазу примочку, Фьонн нарезала около него круги и взмахивала руками в непонятных жестах, как это обычно делали люди, которых в Аринди называли мирринийке.

— Соединение с силой светлого Источника дало вам большой заряд энергии. Будете ли вы трансформироваться дальше, наш магистр? Я бы хотела посмотреть, появились ли в вашем теле кластеры будущего роста Лорда...

Ни в какого Лорда Матиас разрастаться не собирался, и подобрался ближе к снимкам, которые волшебница Фьонн разложила на подставке.

— Мы усилили точность диагностики... — Фьонн взяла первый снимок и озадаченно перевела взгляд на второй. Половина изображения была засвечена: вторую половину занимала сложная структура из ломаных линий. — ...а зачем вам столько зубов? Они не давят на мо... Наш светлый магистр, а где у вас мозг?

Про зубы Матиас мог пояснить — они пугали людей, и половину пришлось убрать вглубь.

Темные вновь склонились над снимками; Матиас убрал примочку, чтобы обнаружить, что правый глаз вернулся к обычному виду и цвету. Лечить глаз Фьонн отказалась и тогда, и теперь — точнее, в извинении развела руками: 'Это сделал Шеннейр".

Миль поднялся; и Матиас выхватил из воздуха брошенный клубок. Клубок распался в руках на нити, которые окружили сетью, зарябили и пропали.

— Это ваша динамическая защита, — уныло сказал темный. — Я строил ее для Рейни, но, раз так...

* * *

Все трое бывших заместителей Нэттэйджа сидели в Нэтаре за круглым столом, над описями со складов, и плакали, утирая безмолвные слезы. Разноцветные рыбы печально тыкались в стекло, остывал забытый кофейник, пирожные из мидий с горячим вишневым сиропом.

— Неконвенционные заклинания разрядились, — Миль аккуратно его развернул, и они бесшумно вышли из кабинета.

* * *

Больше сорока дней

К волновым башням Матиас поехал сразу, как удалось успокоить море, вовсе не откладывая. Он ездил на Острова; он не боялся море; правда, как только патрульный катер покинул причал, Матиас сразу вспомнил, как именно он ездил на Острова. Забиться в машинное отделение он больше не мог.

И не было больше Кэрэа Рейни.

Который, даже если не приходил, все равно был рядом...

Море все рано было бурным; низкое небо было сумрачным и тяжелым; рыбачьи лодки не вышли на лов, но патрульный катер, как его уверили, был быстр и надежен. Волны швыряли его с борта на борт, поднимались так, что закрывали волновые башни, а потом ухали вниз, до подземных скал, а командир катера, гордый важным гостем на борту, дополнительно закладывал виражи. Матиас вцепился до хруста в подлокотники кресла, все силы тратя на то, чтобы сохранять спокойный невозмутимый вид, приличный светлому магистру. Его не пугала качка: он чувствовал всю толщу воды под ногами бездонную пропасть, зубы скал, перемалывающих на дне добычу, и не мог найти опору.

Волновая башня впереди совсем не приближалась, и он со всей ясностью понял, что не выдержит путь. Даже до первой башни, не говоря об остальных или дальнем маяке. Последние силы уходили на то, чтобы не броситься на командира корабля и не вцепиться в штурвал, разворачивая...

Он не сразу разобрал, что за белое пятно нависает сверху. А потом белое пятно открыло рот:

— Ваши... светлые, — темному магу с пластырем на щеке хотелось выразиться крепче, но он сдерживался. — Решили, что магистра увозят и... взбесились. Требуют немедленно вернуть магистра на берег. Иначе захватят лодку или еще что они там могут...

Слова не сразу достигли сознания — и вспыхнули сигнальной ракетой. Это шанс, его шанс!

Кэрэа Рейни опустил бы глаза с легкой, полной сожаления улыбкой, и сказал:

— Придется вернуться. После всего, что случилось, я не могу беспокоить их еще больше.

Собственный механический голос откровенно пугал. Темные у штурвала переглянулись, с предвкушением перешептываясь, что кому-то сейчас не повезет...

Катер лег на борт и повернулся, и впереди в сгустившемся сумраке замерцали огни берега, огни Кипариса, огни гильдии, и Матиас заметил, что они отплыли не так уж далеко.

Темно стало из-за ливня; ливень заливал лобовое стекло потоком воды, смешиваясь с солеными брызгами, и через пелену едва было видно, что на причале в ряд выстроились люди в штормовках. Один человек стоял впереди и держал фонарь.

Матиас их чувствовал.

И все это время светлые чувствовали его.

Со светлыми Побережья отношения у него не сложились. Они открыли двери через несколько дней — да, открыли. Кэрэа Рейни не возлагал на них ни определенных надежд, ни задач, и Матиас старался давать им простые задания, каждый раз беспокоясь, не ведет ли себя как внутренняя служба с пятидневной нормой в сутки, и светлые отчитывались о выполнении и о том, что все хорошо, и их эмоции были настолько невыносимы, что он не мог находиться рядом.

Надо дать им время, посоветовал Иллерни.

Матиас старался.

Темные явно сбавили ход, чтобы потерзать чужие нервы. Фонарь на берегу ни разу не дрогнул. Матиасу хотелось развернуться и исчезнуть в далеком море.

Катер долго не мог причалить, теперь уже серьезно. Ливень лил волнами и почти горизонтально, но человек с фонарем не двигался, и фигуры в капюшонах за его спиной тоже.

Матиас ступил на пристань, ощущая, как сразу возвращается уверенность от твердой опоры, и обреченно пошел к ним.

— Мой магистр, — светлый маг с идентификатором Гвинетт опустила побелевшую руку и попыталась вытереть мокрое лицо. Кажется, она тоже не знала, что сказать. — Сегодня... очень плохая погода.

— Это хорошая, — Матиас проводил ритуал, чтобы в море вообще было возможно выйти; он вспомнил, что так однажды сказал Кэрэа Рейни, и прикусил язык.

Кэрэа Рейни ничего не боялся. Что бы сделал сейчас он...

В здании порта было тепло и сухо. Со светлых лило так, будто они сами искупались в море, и они сразу перестали выглядеть устрашающими. Не было никакого смысла все это время стоять на пристани — чтобы их было видно с корабля. Матиас проверил, что вошли все, и плотно закрыл дверь, которую ветер пытался вырвать из рук.

Из безопасного укрытия было заметно, что и волны на море не так уж высоки.

— Магистру нет необходимости отправляться в путь в такую плохую погоду, — завершила сложную мысль Гвиннет. — Позвольте, я...

Он различил формирование сложной печати — а потом волновая башня полыхнула короной лучей, ослепительный свет залил пристань; колесо лучей проехало по небу, пропало, и вспыхнула следующая башня. Матиас проследил цепочку вспышек, утихнувших вдали, а потом включился переговорный браслет.

С той стороны истерически орали, но не Миль, а скорее тот темный, что вёл катер, и длинный перебор слов завершился безнадежным:

— ... сидели бы дома!

— На Кималеа мы всегда так делали, — Гвиннет невозмутимо сложила руки в типично заклинательском жесте.

— На том самом Кималеа, в ту стену, которую строил магистр Шеннейр и его высшие?

Волшебница задумалась, а потом наклонила голову:

— Я совершила ошибку, мой магистр. Я прошу у вас возможности ее исправить.

Люди, все же, были очень странными.

* * *

И еще один день

В последнюю ночь того, что люди называли летом, светлый магистр Матиас бездельничал и смотрел на маяки.

Ему было, чем заняться, и патрульный катер, везущий светлых, давно вернулся на берег, но маяки мерцали так... мерцательно, что он не мог оторваться и смотрел, и смотрел.

Световые дорожки протыкали воду и заползали на берег, и вверх по лестнице, на обзорную башню, отражались в его глазах. Звезды поднимались и двигались по небу — Матиас видел, как расписывают новые дома, и в своей памяти он брал кисточку с золотой краской и рисовал звезды, но они каждый раз успевали измениться снова.

— Это 'Сеть", — сказал Кэрэа Рейни. — Это "Лодка"...

Здесь, на обзорной башне, его нашли маги из внутренней службы и попросили срочно связаться с Милем.

Недавно Миль снова решил переехать — он хотел закрыть свою лабораторию и уничтожить, и сразу несколько заклинателей высокого ранга пришли почему-то к Матиасу и умоляли заставить Миля передумать. Но Миль передумал сам и всего лишь передвинул свои покои и расширил на два этажа. Теперь из его комнат было видно море — наверное, никто там не был.

Эмоции Миля сияли так спокойно и умиротворенно, что Матиас боялся его отвлекать. С другой стороны, может быть, Миль в хорошем настроении и не будет на него кричать — хотя Миль давно так не делал, но всегда мог начать.

Миль долго не отвечал, и Матиас даже успел понять, почему люди этого не любят. А потом счастливые эмоции потухли, и он ответил, устало и раздраженно:

— Вы меня разбудили, светлый магистр. Напоминаю: сейчас ночь. Ночью люди спят.

Матиас от неожиданности фыркнул. Он знал, что люди так делают, и он точно знал, что так не делает Миль.

— Зачем?

— К чему все время видеть эту жизнь? — Миль перешел на мрачный сарказм: как многие разбуженные люди. — Закрыть глаза, видеть сны...

— Вам не страшно? А... ваше предчувствие?

Заклинатель молчал так долго, что Матиас забеспокоился, что он уснул снова, и равнодушно ответил:

— Мне нечего бояться. К чему оно теперь? Оно все равно не помогло.

Но, когда Миль появился, он выглядел полностью собранным. Матиас уже успел прослушать срочное сообщение, и, когда они шли до переговорной, закрывал рот ладонью и кусал пальцы, чтобы не смеяться, слушая снова.

Сообщение пришло из столицы. Где, после длинной цепочки событий, начавшейся с разбитого в предместьях окна, а закончившейся беспорядками, шоковыми проклятиями по толпе и переполненными больницами, светлая волшебница Бринвен и высший маг Джиллиан под восторг местных жителей и попустительство местных властей вышвырнули темных из темного отделения Шафрана из города.

В полях даже ночью было тепло, и темные обиделись и пошли пешком в Мэйшем. Куда они убрели, пока было неясно, скорее всего, недалеко, но из Мэйшем за ними уже выслали машину.

Наблюдатель из внутренней службы Ритефи появился в истории только для того, чтобы сдать участников начальству, и в его осуждении явно читалось "никого не жалко".

— Меня бесят эти трое. Собрались вместе и друг друга накручивают, — ответная связь пока не включилась, и Миль с отвращением поочередно разглядывал Бринвен, полную уверенности в собственной правоте, Джиллиана, повернувшему к экрану пустую табличку (что звучало как высказывание), и Кайю, который ухитрялся выглядеть полностью благонадежным и оказавшимся вот с этими вот случайно. — И почему наш Джиллиан слушает светлых? Я считаю, это измена.

Если бы Матиас не пытался принять серьезный вид, пока не пошел сигнал, он бы ответил, что в темной гильдии под властью Эршенгаля или Миля было мало веселого; самое веселое было у светлых.

— ...мы были там, и клановцы с предместьями почти договорились, когда они появились! — Бринвен говорила напористо, словно забивала гвозди, и не испытывала ни капли сожалений. — Мы уже посчитали, что самый большой ущерб, самые большие человеческие жертвы, самый большой беспорядок причиняет темное отделение, поставленное следить за порядком!

Табличка высветила с трудом поддающиеся осознанию цифры. Хотя Матиас не сомневался, что у высшего Джиллиана уже готово обоснование обоснованности поступка на ста двух страницах.

Он лег на стол, дослушивая монолог до конца, и, пока Миль не выбрал, кого проклясть, любопытно уточнил:

— А кто разбил окно?

Они одновременно переглянулись, и Кайя ответил:

— Ветер.

Как только сигнал завершился, Миль со скрежетом отъехал от стола и закрыл лицо руками:

— Хорошо, Эршенгаль пришлет в Шафран замену. Можно запереть боевых магов на полигонах и больше не выпускать. Алин так сделал. И вот где Алин, где мы, что теперь с боевыми магами...

Он пробормотал еще что-то непонятное про страну, которая не вынесет новую чистку.

Хотя Матиас понимал, что во всем этом было мало веселого. Отделение Шафрана по меркам боевых магов было еще нормальным — оно не стало драться всерьез, иначе счет пошел бы на трупы. Жители Аринди умели сражаться и убивать неугодных, и Матиас тоже умел, но этого оказалось мало.

Было уже слишком поздно, чтобы расходиться, и Миль успел только выпить ту мерзкую жижу, которую он пил как энергетик, прежде чем начались обычные утренние отчеты.

Последним, прилежно сложив руки перед собой, из Астры ясным солнышком отчитывался Ринвель. Беженцы возвращены, размещены, снабжены необходимым, а с учениками, посвященными этой весной, он уже разучил первые самые простые и необходимые заклинания.

— С темными? — с надеждой предположил Матиас.

— И с темными тоже! — с чистой душой отвечал темный маг.

— А вы вообще знаете, кто такой Ринвель, и чем в узких кругах известен? — Миль остановился за спиной, опираясь на спинку стула. Человек и не подозревал, что Матиас мог бы смотреть на него и глазами на затылке, если бы захотел.

Что-то мелькало в памяти; но Матиас доподлинно знал только то, что Кэрэа Рейни злился на Ринвеля и хотел от него избавиться, но Кэрэа Рейни порой злился и на Матиаса, и нельзя же было принимать злые слова, сказанные сгоряча, всерьез.

— Мой магистр считал темного мага Ринвеля достаточно важным, чтобы спасать его жизнь, — выбрал он то, что считал главным.

— ...пусть будет так, — не сразу ответил Миль. — И за что Ринвель вытянул свой счастливый камешек?

Рядом с узлом связи заклинатели устроили себе комнату отдыха. Раньше Матиас думал, что люди отдыхают, смотря на этих ужасных рыб, движущихся в страшной воде; но в комнате заклинателей были черные стены, в стенах ниши, а в нишах, подсвеченные белым, выбеленные морем и солнцем высохшие коряги.

"Другие смотрят мельком и бегут дальше, но мы, потомки колонистов с корабля Аннер-Шентагар, можем концентрировать внимание на очень долгое время, и вещь раскрывается перед нами, — сказал ему Миль, когда он впервые спросил об этом. — Именно поэтому мы великие заклинатели".

И потом Миль сказал еще:

"Но мы не умеем так быстро бежать вперед".

Матиас рассматривал коряги каждый раз, но ничего не видел.

Миль читал утреннюю сводку от внутренней службы и иногда смеялся.

— Высший Джиллиан хочет уйти из темной гильдии, — на этот раз он хохотал чуть не до слез. — Высший Джиллиан может все, но не уйти. Кайя Кайяни не хочет быть светлым магом, а хочет быть прокурором. Передайте Кайе Кайяни, что весной он будет назначен в высший совет, а прокурором он может работать в свободное время.

Наблюдать за Милем было интересно. И Матиас краем уха слушал, что на зимнем празднике он должен быть в Мальве, потому что Кэрэа Рейни туда не доехал; весной вместе с Эршенгалем на севере, а потом в Шафран и на восток, потом надо бы на Острова, или Острова перебьются...

— А что такое зима? — спросил он. — Это долго?

Зима звучала как вечность. Но там, где она закончится, может быть, Кэрэа Рейни наконец вернется. Потому что без него, Матиас был готов это признать, ему порой было немного грустно.

Миль отложил доклад и посмотрел на него долгим взглядом. Наверное, он опять сказал что-то не то, и Матиас спросил с давно назревшим интересом:

— А для вас, людей, кто я?

Среди записей Миля он заметил строчки, начерченные от руки на полях, которые, как казалось, он где-то слышал.

"Свет сияет над синим морем

Море тонет в его сиянье..."

Миль передвинул листок, прикрыв ладонью, и смягчившимся тоном ответил:

— Оставьте это. Здесь, в Аринди, мы все обречены, и неважно, кто ты.

* * *

Иногда Матиасу казалось, что весь мир разговаривает с ним на языке звуков. Что все явления — звучание, доступное светлому магу. Утробный гул под водой, под землей пробуждающегося вулкана Кималеа, скрежечущий шорох пепла, толкущегося в воздухе, визг облаков, которые разрезает белый круг, щелканье полуденного солнца, щебет человеческих разумов и потрескивание искр.

Мир — это гигантский инструмент, на котором играет светлый магистр.

Матиасу нравилось находить звук, заключенный в материю; и самое прекрасное звучание издавала материя, рассыпающаяся у него в руках на белые крупинки...

— ...кто дал светлому магистру в руки пенопласт?!