Темные Комнаты

— Сказал, что я очень похож на мать.

— Так ты его видел?

— Нет, — он снова вернулся в исходное положение, и я буквально чувствовал стук его сердца. Чашка кофе залпом, ну... и голова в сумке, само собой. — Только слышал по телефону. Хотя...

— Хотя что?

— Однажды у Агнес был гость, и она велела мне принести им выпить. Я думал, что это клиент, но скоро он уехал и больше я его не видел.

— Как он выглядел?

— Не помню. Было слишком светло.

— Но чем-то же он тебе запомнился? Ты что-то к нему почувствовал?

— Да ничего я не почувствовал, — мотнул он головой. — Кроме того, что он плохой. Я просто испугался.

— Его испугался?

— Хуже. Себя испугался. Что если он придет, захочу его убить. Но он не вернулся, а убить все равно пришлось...

— Берлинг... Значит, не зря она пыталась постричь тебя? Это была его идея?

Дэшил пожал плечами.

— Я не знаю... Но после... потом мистер М забрал меня к себе, и я думал, что все закончилось. Оказывается, нет. Оказывается, мой отец говорил с Глэм и Бруно. Глэм была первым предупреждением. А Бруно... Он до последнего не верил, что не справится сам... Знаете, он всегда меня берег, он думал — если я убью в третий раз, то уже не остановлюсь.

— А это так?

— Не знаю. Чтобы узнать, надо убить в третий раз.

Я подумал о том, что сказал мне Бруно. О том, что они с Глэм иуды, подосланные агенты, вышедшие из— под контроля. Да, подосланы — но совсем не сектой. И в этот момент готов был сам оторвать ему башку за эту глупую ложь — ведь сейчас я мог бы знать имя отца Дэшила. Что бы это мне ни дало.

— Это хорошо, что вы меня не жалеете, — сказал он неожиданно жестко и отстранился. — Не жалейте меня, я приношу только горе.

— О чем ты?

— Я не знаю, как сказать... — Он опустил голову, потом нашел мою руку и сжал в ледяных ладонях. — Вы мне никогда не простите. Детектив Стоун... он, мой отец, сказал, что... если он не получит то, что хочет, сегодня, то... — Дэшил поднял голову, и наконец в глазах показались слезы — казалось, и они имели синий отблеск. Он прижал мою руку к щеке. — Тогда в сумке будет голова вашей дочери.

— Что?...

Он смотрел так, будто думал, что я его ударю. Может, даже ждал этого. Но я только вспомнил Бруно, который так рекомендовал держаться подальше... слишком поздно. Слишком поздно.

Я быстро набрал Шор, и она ответила сразу же.

— Где вы?

— Едем в пиццерию, — ее голос стал обеспокоенным, — а что? Что-то случилось?

— Пока нет. Дорогая, пожалуйста, отвези Лекси в участок и ждите там. Я потом все объясню.

"Дорогая" — это серьезно. И она согласилась со мной, снова не пререкаясь и не пытаясь выяснить, в чем дело. Хороший напарник есть хороший напарник.

— Не беспокойся, Стоун. Я с нее глаз не спущу.

Я отложил телефон.

— Вот видишь, все в порядке. Лекси в безопасности.

— Сейчас да. Но потом? Как долго вы будете держать ее в участке? Вы же не можете постоянно присматривать за ней! Он не шутит, спросите Глэм, спросите Бруно! Вам недостаточно?! Хотите, чтобы она всю жизнь провела под замком, как я?

— И что ты предлагаешь?

Дэшил встал, несколько секунд глядя на меня сверху вниз, глаза еще блестели мокрым синим глянцем. Потом пошел вглубь комнаты, открыл шкаф, будто что-то искал, и скоро вернулся. Я даже вздрогнул от вида этого предмета. Ножницы, просто огромные, как для резки железа, и на вид устрашающе острые. И кожаные перчатки. Полное обмундирование для ухода за декоративной оградой.

Он аккуратно положил ножницы между нами. Пока я глупо таращился, он начал методично расплетать волосы, очень медленно, не сводя с меня глаз. Очень медленно и красиво это было, как они распадаются из целого, разливаются смоляной рекой с красными прожилками. И жутко, потому что он стал походить на мертвую девочку из "Звонка", только глаза живые, сон-трава, синий сумрак. Даже после косичек его волосы не стали волнистыми.

— Что ты хочешь сделать? — спросил я растерянно.

Он закончил, прочесал их пальцами, хотя они и так были идеально ровными, будто ночное море в полный штиль. Потом бросил мне на колени перчатки.

— Наденьте.

Я почему-то послушался и надел. Убедившись, что они сидят плотно, он сунул мне в руки ножницы.

— Режьте.

— Ты что, с ума сошел? — Я попытался разжать пальцы, но у него оказалась довольно сильная хватка. И когда он отпустил, ножницы остались у меня в руках. — Я не могу.

— Я тем более! — сказал он с напряжением. — Просто сделайте это и все.

— Я слышал... от этого можно умереть.

— Послушайте, не делайте все еще хуже, чем есть. Мне тоже страшно, и я бы сам, но...

— Не могу.

— Хотите голову Лекси?!! — вдруг взорвался он, и вдруг на секунду мне показалась та его часть, что так пугала Бруно. — Помогите мне! Помогите нам обоим, ради вашей дочери!

— Будет больно? — спросил я в нерешительности. Да что там — я не мог ему отказать, той его части, похожей на черную многоголовую гидру. Не мог не думать о Лекси, хоть и был уверен в ее безопасности. И о нем не мог не думать — мог только надеяться.

Он медленно кивнул, губы сошлись в бледную нить.

— Н-немного...

— Перед зеркалом?

— Нет, я не смогу видеть... — Дэшил разделил волосы пополам и перекинул через плечи вперед. — Я хочу смотреть на вас. Давайте.

— Как резать?

Он помедлил, потом показал по плечи.

— Столько ему хватит.

Я хотел спросить, зависит ли его жизнь от длины отрезанных волос, но не стал. Чувствовал, что ответ мне не понравится.

Дэшил вдохнул и сомкнул пальцы на подлокотниках.

— Давайте, детектив Стоун.

Я взял в руки гибкую, почти живую прядь, руки тряслись, как у больного Паркинсоном. Чик! — пальцы Дэшила напряглись добела, зрачки расширились, он втянул воздух сквозь зубы. Чик! — еще одна иссиня-черно-красная змейка улеглась рядом. По лбу Дэшила покатились капля пота, но само оно оставалось не искаженным никакими эмоциями, хоть и напряженным. Только веки вздрагивали от каждого сокращения ножниц и участилось дыхание.

Чик! Мне показалось, что пряди бьются в агонии у меня в руках, обвивают пальцы, пытаясь проникнуть под перчатку. Еще раз чик! — и он едва перехватил стон, сжав его зубами. Руки совсем перестали слушаться, я моргнул, будто что-то мешало мне смотреть. Чик! Последняя. Не могу поверить...

Я закончил и уронил ножницы на пол вместе с перчатками. Дэшил медленно провел по лицу ладонями, и я заметил, что под нижние веки мгновенно и безвозвратно ложится чернота.

— Все хорошо, детектив Стоун... Все хорошо. У вас получилось.

Я сбросил перчатки и хотел дотронуться до него, но он остановил меня движением руки:

— Нет!

— Почему?

— Не надо. Это может быть... опасно.

Медленно я вытянул руку, и мне показалось — на этот раз не показалось — что его волосы потянулись к моей ладони, как наэлектризованные. Самые их кончики окрасились в алый цвет. Не знаю, насколько это было опрометчиво, но я все же коснулся их, и — ничего не произошло. Они послушно легли под моей рукой, пока я осторожно, чтобы их не тревожить, взял его под скулы и заглянул в глаза.

— Как ты?

— Нормально... Я только боялся, что... не удержу ее... так странно... но она вас узнаёт, она вас не тронет.

— Кто?

— Моя тьма. — Он вдохнул, тяжело, будто в тумане. — Она вас признала. Это в основном зависит от меня — если кто-то нам нравится, то пусть даже причиняет боль, она не тронет. Как мистера М. Хотя у нее бывает и собственное мнение — если мне угрожает смерть, она просто действует... мы действуем. Потому так странно... ведь вы... вы практически меня...

— Убил? — В горле у меня появилась противная горечь. — Дэшил, ты это хотел сказать?.. Я тебя убил?

— ...а она не тронула... так странно... значит, мы любим вас, наверное. — Он тряхнул головой, как в замедленной съемке, и было заметно, что синь радужки почти поглотила белки. — Соберите их, и поехали. Мы теряем время.

Я послушно, уже без перчаток, собрал волосы, скрепил заколкой, что на них и была, и положил в молочно-белую наволочку с диванной подушки. Дэшил поднялся, держась за меня, будто каждый шаг давался ему с трудом. Губы сильно побледнели и потрескались, как от обезвоживания.

— Оставайся дома, — сказал я, — только скажи, куда ехать.

— Нет. — От этого энергичного "нет" волосы скользнули по плечам, и он поморщился. — Не пойдет. Я еду с вами, такой был уговор. И не спорьте, у меня нет на это сил.

Спорить я не стал. У входных дверей Дэшил сказал:

— Запомните код, пожалуйста.

— Зачем?

— Затем, что когда мы вернемся, боюсь, я уже не смогу его сказать.

— Не говори так, — ответил я, но код запомнил, хоть и сердце кровью обливалось. Дэшил шел вполне нормально, только держась за мою руку, но кончики волос покраснели уже на полдюйма. Я не хотел даже думать, что будет, когда краснота доберется до корней. Родительское собрание было назначено в укромном месте у одного из холмов — если бы не вечер, то совсем недалеко туристы вовсю щелкали бы фотоаппаратами, снимая головы президентов. Опять головы — шутник этот парень, однако...

Машина нас ждала. Мы остановились, и я вышел, сжимая в руках наволочку. Навстречу появилась тень, потом еще две, помощнее. Один из них сразу забрал у меня оружие — предусмотрительные сукины дети.

— Стоун! — сказала тень. — Да ты изменился, уже не тот дохляк, что двадцать лет назад. Ведь столько мы не виделись?

Меня как по голове огрели. Я смотрел на Клинта Кейна и поверить не мог, что не догадался раньше. И как водится, побежала цепочка звеньев, на сей раз соединенных между собой — ровно двадцать лет назад Клинт Кейн выиграл в "Танжере"... Дэшил рос у Берлинг, и не чувство долга, а смутное чувство родства не позволяло ему поднять на нее руку до поры до времени... и еще на Кейна снизошел свет...

Свет.

Light.

В любом случае, моя схема замкнулась — прямой стрелочкой от Дэшила до Кейна.

— Надеюсь, ты не ждешь радостных объятий? — сказал я наконец.

— Ну ладно, не сердись, я это несерьезно, про голову... — Он засмеялся, идеальная улыбка, которую только можно купить. Они с Шор не в одной клинике зубы вставляли? Я вдруг вспомнил про Шор, и мне сильно захотелось позвонить и узнать, как Лекси, но сейчас это было невозможно.

За двадцать лет Кейн здорово изменился, но остался похожим на актера Роберта Дауни-младшего — такие же круглые глаза и подвижный рот. Стрижка у него была вполне в стиле сухого закона, открытый лоб, бриолин и все такое.

— А где мой сын? Ты его привез? Или он уже того...? — он снова рассмеялся, аккуратно пригладив назад иссиня-черную прядь волос, отделившуюся от идеального зализона.

— Кажется, ты здесь за этим?

Я бросил наволочку к его ногам. Он нагнулся над ней, осторожно, будто над сумкой бродячего факира, изучая. Потом подозвал одного из своих псов и велел открыть.

— Боишься? — спросил я. Кейн изящно пожал плечами. На нем был черный кожаный плащ в стиле тридцатых — видно, слава Аль Капоне не давала покоя.

— Опасаюсь, это естественно. Иначе я не дожил бы до этих лет!

Я промолчал, хотя вспомнил, что покойный Бруно как-то сказал примерно то же самое...

Громила медлил, и неожиданно Кейн достал пистолет — тоже старомодный — и демонстративным щелчком взвел курок.

— Быстро, Джонни. Я теряю терпение.

Еле дыша от страха, хоть и в перчатках, громила Джонни открыл наволочку, стараясь не коснуться волос. Даже отсюда я видел, что они стали полностью красными.

— Отлично, — Кейн жестом приказал завернуть назад и отнести в машину. — Только знаешь, что, Стоун? Я решил немного изменить правила.

Мне стало плохо. То есть — еще хуже. Ну да, Бруно говорил, что трезво оценивает ситуацию, и поэтому до сих пор жив. Практика показала, что недостаточно трезво, и мне оставалось только достичь в этом совершенства.

— Чего ты хочешь?

— Я заберу мое дитя. Уверен, там еще много осталось, зачем добру пропадать? Сейчас ты съездишь и привезешь мне тело, и как понимаешь, я сильно не люблю ожидание. Бруно и крошка Глэм и так заставили меня ждать.

— Каким образом? — Это действительно меня интересовало — как они могли столько продержать его на расстоянии после смерти Берлинг, а потом и Магнуссена. Хотя, пожелай Кейн добраться до Дэшила, Магнуссен вряд ли остановил бы его.

— Ох, правду говорят, никому нельзя верить, — Кейн улыбнулся, и только сейчас я заметил, что они с Дэшилом чем-то очень схожи. — Представь, эти лживые предатели посмели мне соврать! Чесать на голубом глазу! Они что, всерьез думали, я никогда не узнаю? Краткий и объективный пересказ истории Кейна займет гораздо меньше времени и эмоций. Наконец сообразив, какое сокровище у него в руках, Кейн уехал в Вегас, постепенно превращая каждую волосинку в золото. Но двадцать лет — солидный срок, и деньги имеют способность рано или поздно впитываться в зеленое сукно, а везение штука капризная. Потому, поиздержавшись, он решил припасть к материнской груди, хотя до этого не желал снизойти и до телефонного звонка. Берлинг приняла его радушно, повела показать свои владения, и уж конечно, не могла не похвастаться звездой коллекции, своей "золотой жилой". До Кейна дошло, кого ему напоминает сей ангельский лик, только через время. А когда дошло, он бегом возвращается к матери и из ненавязчивого разговора узнает, когда здесь появился Дэшил и при каких обстоятельствах. Строго говоря, его и не существовало, потому что ни один документ на это не указывал. Подкидыш, воспитанный шлюхами, — Киплинг курит в углу. Тогда Кейн, так же ненавязчиво, просит мать принести ему прядь волос ее воспитанника, обещая потом все объяснить. По какой-то чисто интуитивного характера причине сам он не хотел с ним встречаться (на этом месте Кейн театрально промокнул глаза перчаткой, симулируя чувство вины). Но одно он знал точно — мамина "золотая жила" могла и вправду оказаться таковой.

А потом у Берлинг случился сердечный приступ. И объяснять стало некому.

Кейн слабо видел себя в роли хозяина борделя, но на худой конец и это ничего. Тем более что он дал задание Глэм отрезать новую прядь "для анализа". Глэм задание выполнила. Волосы оказались самые обыкновенные, цвет не изменили, и Кейн сразу потерял к Дэшилу интерес.

Чего не скажешь о Магнуссене. После смерти Берлинг он сразу же забрал Дэшила к себе, но тот согласился пойти, только если он выкупит бордель у Кейна. Прожив там всю жизнь, он знал, что далеко не все были в восторге от своей профессии, — в любом случае, прирожденные профессионалки разбрелись по другим хозяевам, а остальным Магнуссен открыл по счету в банке на образование и пообещал рабочие места.

Разумеется, Кейну был вполне понятен благородный порыв его высокоморального отчима, но, не будучи таким уж тупым, он также сообразил, что дело не только в благотворительности и спасении душ заблудших овечек. Бордель Магнуссену почему-то был не просто нужен, а нужен ОЧЕНЬ. Поэтому Кейн согласился только на обмен.

В результате Магнуссен просто отдал ему свою фирму. И как понимать этот нелогичный поступок, не знал никто. Кроме Дэшила.