Темные Комнаты

ГЛАВА 1

На краю света, на краю земли

Синие розы в замке цвели.

Зверь тут не бродит и птах не поет,

Лишь звезды над замком ведут хоровод.

Хрустальный замок до небес,

Вокруг него дремучий лес.

Кто в этот замок попадал,

Назад дорогу забывал.

(интерпретация)

В детстве я увидел ангела. Мне года три было, и естественно, никто мне не верил. Слишком уж редко человек способен что-то запомнить в таком возрасте. Но я ее видел. Она была прекрасна — ангельски, именно так. Как же иначе.

Она подошла ко мне при свете дня когда я сидел на лавочке в гордом одиночестве, уже в то время напрочь не умея находить с людьми общий язык. У нее была очень белая кожа и очень белые волосы, много белых волос. Не слепящих, не как снег, а теплого молочного оттенка, оттенка света. Не слепящих — светящихся. Она так долго меня рассматривала, будто никогда раньше не видела детей. Потом она мне улыбнулась, наклонилась, а я сделал шаг навстречу, чтобы дотронуться до этих сияющих волос.

Не знаю, что случилось потом. Помню голос матери (Льюис, я долго буду ждать?!!!), порыв ветра и... россыпь блесток в воздухе, тающих как звезды перед рассветом. Ангел стал светом, а я смог только зачерпнуть рукой эти блестки и не разжимать кулак до самого дома. Но там ничего не оказалось. Совсем ничего.

Я вырос в мире, где монстры — обычная вещь, где на каждый город по две власти, и еще неизвестно, какая из них авторитетнее. В этом мире найти клуб, где не толкают наркоту, более экзотично, чем увидеть там вампира. В это мире нет ангелов, а есть существа, которых называют лайтами, и пусть их природа все еще неясна, ангелами их давно уже не считают, как не считают вампиров демонами. Моя дочь растет в этом мире. И все равно я рассказываю ей на ночь мою сказку про ангела — пусть это был всего лишь лайт, всего лишь сон, на то она и сказка.

Об одном я жалею — что не запомнил ее лица.

* * *

Все истории о странных существах похожи одна на другую.

* * *

Через стеклянную дверь мне было видно, как шеф говорит по телефону. Я попытался проскользнуть, но был замечен, и резкий жест в моем направлении значил одно — войди, но не мешай.

— Нет проблем, — чуть ли не пел он в трубку, и я навострил уши. Никогда не слышал у него такого голоса. — Никаких проблем. Сегодня он будет у вас. Да. Надеюсь, что вы ошибаетесь. Всего вам наилучшего.

Шеф нежно положил трубку, будто один ее стук способен оскорбить слух кого-то на той стороне провода, и повернулся ко мне. Странный голос. Еще более странный взгляд. Очень на него не похоже — будто кот, перевернувшийся на спину и подставляющий брюхо почесать.

— Стоун, это преотлично, что ты здесь. — Он махнул кому-то за моей спиной. — Пирс! Куда тебя понесло! Едешь вместо Стоуна оформлять утопленника!

Пирс открыл было рот, начиная возмущаться, но шеф вернул лицу его родное выражение, и качать права Пирсу расхотелось. Он бросил на меня недобрый взгляд и начал ожесточенно рыться в столе, срывая злость на папках с завязочками.

Я не задавал вопросов, наблюдая, как глаза шефа снова заливаются елеем.

— Съездишь к Дэшилу Уинтерсу. Его телохранитель говорит, что ночью их дом пытались поджечь.

— Удалось? — сказал я без энтузиазма.

— Нет, но отреагировать мы обязаны.

Я подумал и все-таки спросил:

— Почему я? Здесь полно мелких шатается без дела, а у меня утопленник.

— Во-первых, утопленник теперь у Пирса. А во-вторых, Дэшил Уинтерс хочет детектива. Надеюсь, мне не нужно тратить время на "в-третьих" и объяснять, что ты единственный свободный детектив в отделе.

То, как он произносил это имя, отвлекло меня от вопроса "почему не Пирс". Не мог представить, что он умеет говорить с придыханием. Спорить с шефом не имеет смысла, когда он что-то решил, и в этом он схож с миллионами других шефов, и не только в полиции. Одно я уяснил с ходу — Дэшил Уинтерс, кто бы он ни был, обычно получает то, что хочет.

А кстати.

— Кто он?

Шеф чуть кофе не поперхнулся и даже осторожно отставил его на край стола. Еще пять секунд этих округлившихся глаз — и я поверю, что умудрился не знать что-то попроще, чем таблица умножения.

— Ты серьезно?

Я кивнул.

Шок, однако же, прошел быстро.

— Ну, в принципе, ты можешь и не... ладно. Просто странно, что ты даже не слышал это имя. Не думал, что в этом городе есть кто-то, кто никогда не слышал про Дэшила Уинтерса.

— И кто же он?

— Он... владелец "Темных Комнат". — Шеф так это сказал, будто затруднялся объяснить мне природу Дэшила Уинтерса, вообще как-то его идентифицировать. Владелец "Темных Комнат". Этого достаточно. — Знаешь, Стоун, я сам бы с удовольствием поехал, но дел невпроворот. Неделька выдалась на редкость... И чем ты недоволен? Любой на твоем месте был бы счастлив выше крыши.

С чего бы?

— Тогда почему я?

— Почему, почему. По кочану. — Кажется, я начинал выводить его из себя. — Не забивай мне голову всякой ерундой! В общем, будь поласковее и веди себя хорошо. Дэшил очень... необычное существо.

Эта фамильярность от меня не укрылась, но я не подал виду. Такая сбивчивая речь была для него не более характерна, чем кровожадность для буддийских монахов, он говорил, будто думал о чем-то далеком. Будь поласковее? — мне это не послышалось? И с каких это пор шеф, сбиваясь с ног, несется удовлетворять чье-то "хочу"?

— То есть?

— Что? — переспросил он, наконец фокусируясь на мне. Ей-богу, он начинал меня пугать.

— Вы сказали "Дэшил очень необычное существо". Почему вы назвали его существом?

Он махнул на меня рукой, как на назойливую муху.

— Да я... в переносном смысле. В общем, сам увидишь... И какого ты вообще к словам цепляешься? Делай, что тебе говорят, и не хрен демагогию разводить, я с тобой уйму времени теряю. Дуй отсюда.

Он взглянул на телефон, опять сползая в нирвану. Неожиданно это начало меня развлекать. И вместо того, чтобы выяснять, хочет ли этот Уинтерс детектива или он хочет детектива Стоуна, я брякнул:

— Три отгула.

— Что?! — рявкнул шеф и на мгновение снова вышел из ступора. Но как только я подумал, что перегнул палку, он вдруг ответил:

— Два. И не торгуйся, не на базаре! Езжай немедля, не заставляй себя ждать и будь добр, сделай больше, чем в твоих силах. Не ленись. Я обещал все в лучшем виде для наших щедрых налогоплательщиков.

— Ехать-то куда?

— Бель-Эйр. Не заблудишься.

Бель-Эйр. Ну естественно. Почему я не удивлен?

Он почти вытолкнул меня за дверь, и я вышел, заинтригованный по уши. А самое интересное то, что на самом деле имя казалось мне знакомым. Чем-то очень знакомо, как старый сон. Настолько давний, что вспомнить его нет никакой возможности.

Мимо пронесся Пирс, едва не сбив меня с ног.

— Хэнк, подожди! — я загородил узкий проход между двумя столами. — Один вопрос. Утопленник уже никуда не уплывет.

— Чего тебе? — сказал он недобро.

— Кто такой Дэшил Уинтерс?

Удивительно. Оказывается, это имя способно вызывать не только эйфорию. Пирс так на меня посмотрел, будто я выдал отборную брань как минимум слов из десяти, не прерываясь, да еще в разгар католической мессы.

— Ты его не знаешь? — переспросил он.

— Нет. Зачем мне спрашивать?

Теперь его взгляд выражал другое — будто он вдруг обнаружил у амебы центральную нервную систему.

— Надо же... ты вырос в моих глазах, Стоун. Непомерно.

Пирс отодвинул меня с дороги и прошел. Пока я анализировал сказанное, с другой стороны подкралась детектив Шор и попыталась изобразить захват. Вот только врасплох меня давно уже никому не удавалось застать — последней в этом преуспела моя бывшая жена три года назад.

— Гад ты, Стоун! — сказала Шор, отдышавшись, когда я вполне понарошку завел ей руку за спину и уложил, извините, рожицей на стол. — Хоть бы раз поддался.

Честно говоря, Кортни Шор, в девичестве Николсон, и есть та кошка, которая перебежала между мной и Пирсом, хотя смысла в этом не было ни унции. С ней мы всегда были только друзьями и никогда не вспоминали, как однажды выпили немного больше, чем следовало. Но Пирс почему-то был уверен, что я украл у него сердце Шор, хотя она состояла в средней счастливости браке с детективом из "нравственных". Полгода назад они разбежались и спокойно работали в одном здании, это никому не казалось странным, а Пирс по-прежнему винил меня во всех грехах. Учитывая, что за глаза она называла его задохликом, у Пирса не прибавилось бы шансов, даже срази весь отдел атипичная пневмония. В принципе, его можно понять. Шор не единственная девушка в нашем отделе, но только она ведет себя как свой парень, выглядя при этом как material girl. Она никогда не унижала свою женственность, умела носить форму до черта сексапильно и напоминала Мисс Конгениальность скорее после, чем до преображения. Плюс рыжие волосы и серо-зеленые глаза.

— Если я сломала ноготь, ты труп. Чего это ты цеплялся к Пирсу?

Я вздохнул.

— Да уж не от хорошей жизни. Шеф посылает меня к Дэшилу Уинтерсу и даже не удосужился дать точный адрес.

О. Знакомый взгляд, дай бог понять, что он значит. Одно очевидно — Шор мгновенно подобрела и сейчас наверняка простила бы мне все сломанные ногти.

— Ой, как здорово... Хочу с тобой.

— Да я не против.

— Шеф против, загрузил по самые "не балуйся", — вздохнула она томно. — Завидую белейшей завистью, хоть посмотришь на него. Бесплатно. Так ты что, не знаешь, где он живет?

— А почему я должен знать?

— Хотя бы потому, что это особняк Магнуссена. С ним-то ты знаком.

На мгновение я опешил. Вопреки здравому смыслу с каждой минутой я понимал все меньше.

— Джея? Младшего? При чем тут Джей?

— Джей тут ни при чем, Стоун. Я имела в виду старшего Магнуссена, его покойного батюшку.

— Чего-то я не понял. Магнуссен умер, разве особняк теперь не принадлежит Джею?

Шор издала короткий смешок и покачала головой.

— Ну ты те-емный, дружище. Тьма кромешная. Слушай, у меня есть пара минут проглотить не жуя булочку и залить сверху кофе. Пошли посидим, шеф тебя не съест.

— Он сказал, это срочно.

— Он это не подумав сказал. — Шор подошла к своему столу, достала из него какой-то журнал и сунула в сумку. — Идем. Уж кто— кто, а Дэшил Уинтерс при свете дня уж точно никуда от тебя не денется.

* * *

Мы сели прямо за стойку, и, подстрекаемый Шор, я набрал номер, который узнал у секретаря. Ответивший мне голос не предвещал ничего хорошего ни тембром, ни интонациями. Его звали Бруно — очень подходящее имя. Даже после того, как я представился, лояльности ему не прибавилось, а когда я спросил, когда мне лучше подъехать, вообще покрылся броней и шипами.

— Мистер Уинтерс будет очень признателен, если увидит вас в восемь, — сказал он таким тоном, будто я отсидел за терроризм и пытаюсь проникнуть в Пентагон.

В восемь. Вот черт. Но вместо "это далеко за пределами моего рабочего дня" или "это мне не подходит" я неожиданно ляпнул:

— Договорились.

Судя по тому, как грохнула трубка, телефонному этикету Бруно никто не учил.

Я вздохнул, сложил руки, как в молитве, и повернулся к Шор:

— Дорогая, умоляю, посиди с Александрией. Твой должник на веки вечные!

Тот текст, что после "умоляю", она произнесла со мной в унисон.

— Мне надо быть в Бель-Эйр в восемь, — закончил я, — ни черта не успеваю.

— Говорила же, что он ночной зверек. Что с тобой делать... — Шор показала ровнейшие зубы в улыбке (денег отвалила немерено, я-то знаю). — Такая моя женская судьба. Кто-то едет к Дэшилу Уинтерсу, а кто-то сидит с детьми.

Я подумал, что Лекси тоже будет не в восторге от того, что придется снова сидеть с миз Шор, но озвучивать не подумал, чтобы не пришлось искать другую няньку. Да после того, что произошло с ее матерью, моя дочь мало от чего в восторге.

— Прежде чем поехать, мне не терпится узнать несколько вещей. Во-первых, из какой сферы деятельности этот мой объект. Во-вторых, почему его имя заставляет людей, в частности тебя, мурлыкать и вести себя неадекватно. А в-третьих, почему он живет в особняке Магнуссена?

— Но-но, — Шор постучала пальцем по столу. — Разговорчики! А то сейчас начнем разбираться, во-первых, откуда такой живой интерес, хотя ты послан по пустячному делу, во-вторых, кто заплатит за мой кофе, а в-третьих...

— Ладно, вымогательница. Я, к твоему сведению, все равно заплатил бы.

— Тогда мне еще пирога, — улыбнулась Шор. — В этот раз забьем на фигуру. Итак, с чего начать, Стоун?

— Начни сначала. Сфера.

— Считай... что сфера обслуживания.

Она произнесла последнее слово так, будто облизывала шоколад с конфетной обертки.

— Ты с ним знакома?

— Я? — Она откровенно рассмеялась. — Если бы. К сожалению, я столько не зарабатываю. Но однажды оказалась в нужном месте и в нужное время, так что имею о нем визуальное представление, так сказать, а натюрель.

— Продолжай, — сказал я, потихоньку начиная догадываться, к сфере какого именно обслуживания относится Дэшил Уинтерс.

Шор зажгла сигарету. Она редко курит, но в этот самый момент ей будто необходимо было вставить что-то в рот.

— Очень эксцентричный молодой человек... Многие даже считают, что он один из деток ночи, и на полном серьезе.

— Почему?

— Почему? Яркая внешность, сильная светобоязнь и полное отсутствие сексуальной ориентации, — снова рассмеялась она и крепче прикусила фильтр. — Убойная смесь. У него личико красивой девочки, и при этом очень мужская стать; такие как он — просто беда для мужчин среднего возраста. И для женщин всех возрастов. Ты спросил, отчего я мурлычу?

Шор раскрыла сумку, шлепнула передо мной глянцевый журнал и раскрыла его не глядя.

— Ответ получен, Стоун?

Я посмотрел на фото.

Там была реклама ресторана "Темные Комнаты", но я не смог ее оценить, потому что не смыслил в рекламе, это раз, и потому что обратил внимание лишь на один ее элемент — это два.

Снимок был довольно темным, как будто при съемке использовался минимум света. Я увидел парня лет двадцати от силы с узкой черной повязкой на глазах и безо всякого выражения, темные волосы зачесаны и собраны сзади, так, что даже длины не видно. Только юное лицо с кожей слишком бледной для Лос-Анджелеса, оно было снято так, будто выплывало из темноты. По форме почти треугольник, сужающийся книзу, но скруглившийся на грани острия... и поразительно красивые губы, ей-богу, если бы я увидел такие у женщины, то влюбился бы, даже будь она стервой или непроходимой дурой. Оказывается, не важны ни форма, ни цвет, просто никогда прежде я не думал, что губы могут быть такими бесцветными и одновременно выглядеть... рельефно. Хотя, учитывая его профессиональную принадлежность, неудивительно. В общем, впечатление у меня было несколько иное, чем у Шор — может быть, мужского в этом лице было и мало, но женского, на мой взгляд, еще меньше. Вроде, и то и другое — и ни одно из них, это было... необычно. По меньшей мере. Будто присутствие обоих начал освобождало его от каждого из них.

Я моргнул и только заметил, что Шор все это время не сводит с меня глаз, наблюдая за реакцией.

— Видел бы ты себя, — сказала она почти злорадно.

— Зачем повязка? — проигнорировал я шпильку. Если реагировать на все шпильки Шор, свихнуться можно.

— Фотовспышка. Я же сказала, он не переносит света.

— Так почему ты уверена, что он не нежить?

— О господи. Ну видела-то я его днем, так что это сто процентов. К тому же он ненавидит любой свет, а вампиры электричество боготворят. Жить без него не могут, это все знают.

Я еще раз взглянул на фото. Интересно, какие глаза прилагаются к этому лицу? Хотел бы знать.

— Нравится? — спросила Шор невинно. — Не грузись, всем нравится. Как я уже сказала, и как ты сам видел, такому экземпляру почти невозможно ни в чем отказать. Посему переходим к третьему твоему вопросу, а именно, к мистеру Магнуссену, нашему бывшему мэру.

Я уставился на нее.

— Он что?..

Шор пожала плечами со всем возможным изяществом.

— Не знаю, врать не буду. Но одно я знаю точно — Магнуссен оставил завещание в пользу Дэшила Уинтерса. Отписал ему тот самый особняк на Бель-Эйр и неприлично большую сумму денег. Строго говоря, почти все.

— Ни фига себе... — Я действительно был в шоке. — Представляю, как на это отреагировал Джей...

— Ну, тебе лучше знать. А пока дела обстоят так, как есть, и ни про какие пересмотры завещания я не слышала.

Ну и Шор, не детектив, а публичный сплетник. Я знал, к кому обращаться. И почувствовал почти облегчение, когда она спрятала журнал, театрально прижав его к груди, как фанатеющая школьница.

— Интересно, как он попал в этот бизнес...

— Очень просто, — мгновенно отреагировала Шор, хотя это была просто мысль вслух. — Имя Агнес Берлинг тебе знакомо?

— Да, знакомо. Сутенерша, кажется? Мадам?

На мгновение в моей памяти мелькнуло бесцветное натянутое лицо фрау третьего рейха. Никакой косметики и не поддающийся определению возраст. Агнес Берлинг, кратковременная мачеха моего приятеля Джея "Младшего" Магнуссена и мать другого приятеля — Клинта Кейна. Кейн жил на ее деньги, пока перекраивались его наркотрафики, но считал ниже себя и почти не общался. Правда, раз мы заказали у нее девчонок на мальчишник Младшего. Джей нас тогда здорово отматерил и как обычно пригрозил огненной геенной, куда через пару порций мы благополучно и отправились.

— Правильно кажется. Она не просто сутенерша, она была профи. Не в смысле шлюха, шлюхой она никогда не была — рожей не вышла, а вот бизнесменша на все сто. Лучшая мамаша в городе после ареста Хайди, элитная можно сказать, но увы, далеко не лучшая мать.

— Откуда такие сведения?

— Знаешь, побыть замужем за офицером "нравственного" отдела иногда бывает полезно. В общем, Берлинг Дэшилу не родня, он вроде подкидыш. Но она его воспитывала чуть ли не с рождения... что, впрочем, не помешало ей воспользоваться его такими чудными данными в полной мере. И даже больше. Много лет и много денег, действительно много.

— Насколько много?

— По полста штук за сеанс — впечатляет? И поскольку это немногим по карману, ты даже не представляешь, какие имена в списке его клиентов.

— Например?

Шор оглянулась, как в шпионском фильме, и привстала, чтобы дотянуться до моего уха.

— Лавиния Ш-ш-ш...

"Мэр?!!" — произнес я одними губами, чувствуя себя старой сплетницей среди других старых сплетниц в провинциальной парикмахерской. Не хватает только бигуди и старомодных сушек— колпаков.

Шор кивнула и назвала еще пару имен, сделавших информацию просто бесценной для самой желтой прессы. Одна из них недавно с триумфом вернулась на широкий экран и сразу отхватила "Оскар", другой недавно баллотировался в сенат, и весьма успешно. Третья — одна из подававших большие надежды молодых певиц, остановившаяся, впрочем, на единственном платиновом диске и теперь лениво пожинавшая лавры на всех возможных тусовках города. Не кисленько.

— Весьма... И сколько ж ему было, когда все началось?

— Лет одиннадцать.

— Сколько?...— Желание сплетничать улетучилось, я с трудом проглотил комок в горле и сразу подумал о Лекси. Ей восемь, и я точно оторву башку любому, кто посмотрит на нее не под тем углом. — Ничего себе. Ее бы посадить всерьез и надолго.

Я сказал "посадить", имея в виду "пристрелить", и Шор понимающе кивнула.

— Она и сидит. Вернее, лежит — в пяти футах под землей. Это мне растрепал Хэнк Пирс, он закрывал ее дело — сердечный приступ. Тогда мы с ним и видели Дэшила Уинтерса. Качок-телохранитель привозил его в участок, они оба, кстати, как свидетели шли. Ему было, наверное, восемнадцать, после ее смерти он "отошел от дел" и открыл "Темные Комнаты" — ты слышал о них?

— Это куда ходят с собакой-поводырем?

— Не утрируй. Сразу видно, что не бывал, хотя это и неудивительно — там запредельные цены. Космические, вполне под стать его прежним расценкам. И все равно полно клиентов, как и прежде. Я слышала, там очень особенная атмосфера... и если она такая же особенная, как владелец, я пожалуй не пожалела бы ползарплаты за чашку капуччино. Короче говоря, за все платил Магнуссен и все два года от смерти Берлинг до своей собственной смерти не отпускал Дэшила ни на шаг.

Я вспомнил Магнуссена-старшего год назад, когда видел его в последний раз после долгого перерыва. Он здорово похудел и не выглядел особо счастливым. Хотя я не могу похвастаться, что много помню с той ночи. Возможно, от него я и слышал имя Уинтерса, возможно, он что-то и говорил мне, но... это был второй в моей жизни реальный провал в памяти до самого утра. Первый был после вечеринки в честь окончания полицейской академии, и я проснулся в постели с двумя девушками, на которых обещал жениться. Во второй раз я проснулся дома. Больше я не видел Магнуссена, а через год он покончил с собой. Для верующего человека это действие по меньшей мере подозрительно, однако расследование ни к чему не привело. Я даже не знаю, было ли оно вообще.

— Вот такие дела, — подытожила Шор. — Ну все, мне пора, увидимся вечером.

— В холодильнике полно еды, — я чмокнул ее в щеку. — Не скучайте.

— Да уж соскучишься тут. Я буду ждать тебя с большим нетерпением, чем окончания Санта-Барбары, и если ты не расскажешь мне все в подробностях, можешь больше на меня не рассчитывать!

Провожая взглядом элегантно убегающую на высоченных каблуках Шор, я подумал, сколько раз уже это слышал. Она не особенно любит детей, но с Лекси более-менее ладит. К тому же я не злоупотребляю, и в конце концов, для чего нужны друзья?

У меня были еще два часа, и теперь я точно знал, на что их потратить.

* * *

— Привет, Джей, это Льюис.

— Какой, бляха муха, еще там Льюис?!

— Стоун.

— А!!! — гневно заорала трубка прямо мне в ухо прежде, чем я догадался ее отодвинуть. — Ах ты, блядский сукин сын, да чтоб ты сдох!!! Е*ть-колотить!!! Это надо выкинуть такое, я от тебя не ожидал, растуды твою в качель!!!

Джей Магнуссен в своем репертуаре. При всей своей религиозности, он никогда не считал за грех обложить кого-то трехэтажным, если это, по его мнению, заслуженно. А заслуживали у него все подряд. Я понятия не имел, о чем он — в конце концов, ярость благородная могла быть вызвана совершенным пустяком, вроде того, что я давно не появлялся. Между прочим, это можно было сказать и о нем. Последний раз мы виделись как раз на том самом мальчишнике почти двадцать лет назад, потом перезванивались, но вот уже несколько лет от него не было ни слуху ни духу. Я не был на похоронах его отца и до сих пор жалею. Может, из-за этого весь сыр-бор?

Скорее всего, да.

— Чтобы одна нога здесь, другая там! — доносилось между тем из трубки. — Жду!

Поскольку адрес он мне не сообщил, я сделал вывод, что искать его нужно там же, где и раньше. Я добрался до Малибу минут за двадцать, включая пробки — знакомый чудный домик, полезно все-таки иметь небедного папашу. И наверное, очень обидно, когда он оставляет кучу денег не тебе — прямо процесс Анны-Николь Смит. Только без процесса.

Изменился он мало — те же сто с лишним килограммов при двух метрах роста, только морда краснее, а на затылке роскошная плешь, окруженная рыжим кустарником. Его отец был так же высок, но строен, светловолос и по— мужски хорош собой, так что Джей унаследовал от него только рост и фамилию. На самом деле его имя Эрик, как и у отца, Эрик Магнуссен. А Джей — это Джуниор. Младший. И хотя имя Эрик неплохо шло к его статуре викинга, никто никогда его так не звал, боясь остаться без башки. Нрав у него тоже был соответствующий, и я даже слегка побаивался, полезет он обниматься или сразу зарядит в челюсть.

Обошлось. Джей заволок меня в дом и сразу же выставил из бара столько бутылок, что я явно зря расслабился.

После ненавязчивого трепа об общих знакомых и супруге (Джей, как и отец, женился рано, в семнадцать, на прихожанке той же церкви и с тех пор уже много лет с завидным упорством пытался быть мужем и отцом) я осторожно пособолезновал насчет Магнуссена, чем вызвал насупленность рыжих бровей и угрозу стакану с виски лопнуть в мощной ручище или, что хуже, у меня на голове.

— Не ожидал я от тебя, Стоун, — почти прорычал он. — Как ты, бляха муха, мог?!

Я пожал плечами и виновато потупился, полагая, что этот ответ подойдет ко всему, что бы он ни имел в виду.

— Ты общаешься с Кейном? — неожиданно сменил он тему, что меня совсем не обрадовало.

— Нет, я не видел его лет двадцать, с тех пор, как он уехал в Вегас. Говорят, он выиграл в "Танжере"?

— Он заимел миллионы, это все, что я знаю, — Джей с вызывающим стуком отставил стакан. — В "Танжере" или на своей грязной наркоте, меня это не колышет.

— Я думал, вы видитесь.

На самом деле я так не думал. Единственное, что их связывало — временное помрачение рассудка Магнуссена-старшего, когда он сошелся с Агнес Берлинг, держательницей борделя и матерью Кейна. Тогда они ненадолго стали сводными братьями, но это было очень, очень давно.

— Ни черта, — В первый раз за все время — на похоронах. Он же, мать его так, получил компанию, ты знал?

Я знал, хотя понятия не имел, каким образом Клинт Кейн смог уговорить Магнуссена отдать ему "Магнус". После смерти первой жены, матери Младшего, Магнуссен прожил с Берлинг несколько лет, когда Джею и ее Клинту было по десять, но потом они расстались из-за, мягко говоря, несоответствия морального облика супруги и религиозных мировоззрений мужа. На удивление, кратковременный брак с "мадам" не помешал Магнуссену впоследствии стать мэром, а Берлинг с успехом процветала в своей "сфере обслуживания"... но сейчас разговор не об этом. Просто Магнуссен прекрасно знал, что из себя представляет Кейн, и даже пытался его воспитывать, пока Берлинг не заявила, чтобы он занимался собственным сыном и не лез не в свое дело. Но ей самой не было до него дела, и Клинт Кейн продолжал свой путь вниз, пока не настал один прекрасный день.

И вот в этот прекрасный день, через много лет после того, как Кейн якобы выиграл в "Танжере" да и остался в Вегасе прогуливать миллионы, он явился к бывшему отчиму. И результат встречи — "Магнус". Магнуссен ее даже не продал, просто отдал — и это было более чем странно.

Хотя не более странно, чем то, что я узнал о нем сегодня.

Одно я знал точно — у Джея я об этом спрашивать не стану. Еще многих болезненных тем мне нужно коснуться, чтобы выводить его из себя в самом начале из-за тупого любопытства.

— Кейн все тот же? — спросил я только.

— Его не узнать, лощеный хлыщ. Знаешь, что он говорит направо и налево? Не поверишь. Он сказал, что перед тем выигрышем на него снизошел свет.

Последнюю фразу Джей произнес с отвращением. Да я и сам плохо представлял Клинта Кейна, на которого снизошел свет — если только он не имел в виду метамфетаминовый приход. Для меня до сих пор было загадкой, что у нас могло быть общего, я ведь всерьез не считал другом ни буйно помешанного на религии Джея, ни тем более насквозь подонка Кейна, у которого сроду не было ничего похожего ни на честь, ни на совесть. Но когда тебе семнадцать и ты просто играешь с ними в боулинг по выходным, редко задумываешься.

Взгляд упал на часы, показывающие шесть, времени особо не осталось, и я пошел ва-банк.

— Расскажи мне про Дэшила Уинтерса.

Предсказуемая реакция. Джей рявкнул и швырнул стакан об стену, даже в то самое место, что я и думал.

— Не произноси это имя в моем доме!!! Этот маленький ублюдок, мать его так!!! Да как земля носит такую мерзость, ё... в рот, сын какой-то бляди подзаборной и сам такая же...

Джей вдруг замолк на самом крещендо, а я заинтересовался еще сильнее. Ругая Дэшила Уинтерса, он между тем ни разу серьезно не оскорбил его, так, как был способен. Не употребил даже тех слов, которыми сплошь и рядом пользуются просто так, ни по поводу его социальной принадлежности, ни ориентации, ни личных качеств. Не помню, что могло остановить Джея, возжелавшего назвать кого-то х...сосом или ё...ным в рот — что касается последнего, то сейчас он даже не имел в виду собственно процесс, а просто сказал для связки слов. Не зная Магнуссена-младшего, я подумал бы, что он боится, но я его знал. А если так, я бы хотел увидеть человека, которого боится Джей.

А если это не страх, то все еще интереснее. Тем более, что "подзаборные бляди", как он выразился, не берут по полста тысяч за сеанс.

— Это правда, что твой отец оставил ему деньги?

Он посмотрел на меня почти с ненавистью.

— А то ты не знаешь.

— И ты не опротестовал?

— Да какое там. Эта хитрая сволочь, царствие ему небесное, — Джей перекрестился, — внес какой-то пункт, по которому я потеряю свою долю наследства, если подам в суд на этого выблядка. Да не нужны мне ни его хреновы бабки, ни дом, Божьей милостью проживем, меня просто бесит то, что ОН ИХ ЕМУ ОСТАВИЛ!!!! Твою мать, совсем умом рехнулся, сначала отдает компанию Кейну, потом это! Ей-богу, Стоун, он просто съехал с катушек!

Как выяснилось, Божья милость включала в себя пакетик акций разных компаний, что составляло совсем некислый капиталец в год. И гараж, полный машин, и этот роскошный дом на пляже были тому подтверждением.

— Скажи, а... у них правда что-то было? — спросил я осторожно. Джей скривился, будто куснул кайенского перцу, — я видел, что он очень хотел бы ответить утвердительно, да, да, да, потому что это очевидно, но... Честность Джея, как и прочие качества, тоже была патологической, я не помнил, чтобы он хоть раз соврал даже по пустяку. И потому он ответил:

— Не знаю.

— То есть ты не в курсе м-м... их отношений?

— Н-нет. Ни хрена я не знаю на самом деле. Отец ни в чем ему не отказывал, не мог расстаться, как с с-с...собачонкой. После смерти старой твари Берлинг он перетащил его к себе на Бель-Эйр, купил ему это дрянное заведение, обдираловку. Хочешь свой ресторан — на! Хочешь лимузин на шести колесах — бери! Хочешь звезду с неба — устроим!! И это бывший мэр!

Я хмыкнул. Знал бы он о нынешнем мэре миз Шеннон, образце добропорядочности в глазах избирателей. Ей едва исполнилось сорок, двое взрослых примерных детей, внуки-близняшки, все это мы видели в роликах и на плакатах три года назад, во время выборов. Очень мило. Да, вот куда идут деньги налогоплательщиков... Неожиданно я подумал о собственном шефе, но судя по тому, что он у нас меньше двух лет, клиентом мог быть разве что в "обдираловке". Хотя, если все клиенты "Темных Комнат" относятся к Дэшилу Уинтерсу так же трепетно, как мой шеф, вероятно, они невозможно опечалены его переходом на тренерскую работу...

При всем при этом грех, который совершил Магнуссен, полезши в петлю, все равно перекрывает все его прежние мыслимые и немыслимые прегрешения, пусть даже он завел бы себе гарем на тридцать душ обоего пола. Джею следовало бы подумать над этим.

Будто заглянув мне в голову, он сказал неожиданно серьезно и без экспрессии:

— Я думаю, он виноват в смерти отца.

— Дэшил Уинтерс? В каком смысле? Думаешь, это было убийство?

— Убийство, самоубийство, неважно, он все равно виноват. Ты знал старика, и что, думаешь, он способен был? Да никогда он не взял бы на душу такой грех. — Джей снова перекрестился. — Ему стукнуло пятьдесят три, когда я в последний раз видел его нормальным, именно тогда Берлинг и познакомила его с этим... отродьем. Четыре года прошло, Стоун. Четыре чертовых года мой отец превращался в рухлядь, два до того, как сдохла эта шлюха, два после... А после ее смерти год вообще пошел за три...

Я снова вспомнил Магнуссена в ту ночь год назад, когда так сильно нализался. Да, он имел не лучший вид, но развалиной не выглядел. Возможно, его и съедала грусть-тоска, но этого явно недостаточно, чтобы хороший католик полез в петлю. Тут глубоко что-то не так, а может, не так уж и глубоко.

— Ты хотел поджечь дом Уинтерса? — спросил я в лоб.

От неожиданности Джей заморгал, как ребенок. Будто и не было этих двадцати лет, и всем нам снова в среднем по шестнадцать, совершенно несочетаемая компания — будущий коп Стоун, золотой мальчик Магнуссен-младший и сын "мамаши" Кейн. И я спрашиваю Джея, не он ли спер портфель учителя английской литературы.

— Нет, — ответил он растерянно. — Как ты мог подумать такое? Это не его дом, а мой! Я там родился и никогда не поджег бы его, даже вместе с убийцей! Ты мне веришь?

И я поверил. Пока что.

Возможно, за двадцать лет человек способен научиться лгать в глаза.

— Послушай, — сказал я, поднимаясь, — если у меня будет возможность, я постараюсь обо всем разузнать. Мне был не безразличен твой отец, и я действительно хотел бы понять, что толкнуло его на такой шаг.

— Благослови тебя Господь, — Джей с чувством стиснул мне руку. — Знаешь, мы с Сарой и детьми хотим уехать. Этот город проклят... город с ангельским названием, где уже двадцать лет не видели ни одного ангела, точно проклят. С тех пор сюда сползается вся нечисть, и никто не замечает, чтоб их разорвало. Но мы-то с тобой знаем?

Имел он в виду кого-то конкретно насчет нечисти или говорил в общем — не берусь утверждать. Я уже и забыл, что верующие всерьез считают лайтов ангелами. А как еще можно воспринимать существ из чистого света, хоть ненадолго, но очищающих души от грязи — научно говоря, забирающих негативную энергию взамен на ощущение мира и покоя? Может, так оно и есть. Может, поэтому их исчезновение из нашего города с ангельским названием многие считают признаком грядущего апокалипсиса?

Через много лет после своей единственной встречи с лайтом я прочитал много литературы о них, и это было будто курс астрономии для дикаря, считавшего звезды глазами богов. Тайна стала ближе, а оттого понятнее, и образ из детства притупился — я мог сто раз повторять, что видел ангела, но в глубине души уже не верил в это. Я видел лишь лайта, существо, способное сохранять человеческую форму, но с такой нестабильной структурой, что от любого прикосновения рассыпается в свет. А Джей верил только в то, что хотел. Пожалуй, он был единственным католиком, который не вызывал у меня раздражения проявлениями веры — может, потому, что при всех своих недостатках был искренен на все сто. И уверен, что Бог все видит и в случае чего разберется, что его слова и действия преследуют лишь благие цели.

Уверен, он не раз испытывал сожаление, что крестовые походы остались в прошлом.

ГЛАВА 2

Вечером как-то, с охоты на лис

Ехал дорогой той молодец принц.

Замок стоял в тишине под луной,

Путника звал он на отдых ночной.

Хрустальный замок до небес,

Вокруг него дремучий лес.

Кто в этот замок попадал,

Назад дорогу забывал.

На пути к Бель-Эйр я раздумывал, а не спятил ли Магнуссен в действительности — во всяком случае, передача компании Кейну и самоубийство говорили в пользу этого. Но оставался еще третий наследник — Дэшил Уинтерс, и я решил оставить построение версий до знакомства с последним паззлом этой картинки.

Я хотел быть пунктуальным, но ремонт дороги был не в курсе, и пришлось опоздать на десять минут. Особняк Магнуссена я знал, хотя никогда не бывал внутри. Я нажал кнопку, и услышал в динамике знакомый мрачный голос:

— Вы опоздали.

— Прошу прощения, — почти огрызнулся я, — наш единственный вертолет был занят.

— У нас нет вертолетной площадки, — ответил он, и я так и не понял — то ли это была шутка, то ли у Бруно нет чувства юмора вообще.

Визуально он оправдал все мои надежды и даже немного сверх того. Такая себе добротная помесь Брюса Уиллиса с Вином Дизелем, башка гладкая, как попка младенца, челюсть квадратная, а глаза такие же мрачные, как и голос. Ему очень шло быть телохранителем и еще больше — быть Бруно.

— Проходите, — буркнул он, и мы вошли в дом. — Оружие есть?

— Естественно.

— Сдайте.

Я взглянул на Бруно и увидел, что он точно не шутит.

— Ни в коем случае.

Он медленно вдохнул и сжал кулаки, от чего мышцы под кожаной жилеткой заходили ходуном — да уж, судя по униформе, он начинал карьеру где-то в стрип-баре на Сансет. Единственная вещь, которую я не мог объяснить — пара резинок для волос, надетых на запястье. Бруно при его прическе они уж точно ни к чему.

— Мистер Стоун, вы что, собираетесь здесь в кого-то стрелять?

Я смотрел на него спокойно, не отводя глаз и не кроша зубы в песок от ярости. Он был примерно моего возраста или на пару лет моложе — может, лет тридцать пять. Но то, что я не ношу кожаные жилетки на голое тело, не означает, что я зря хожу в спортзал. И то, что он качок, не значит, что я не вырублю его одним ударом.

— Детектив Стоун, — поправил я его негромко. — Я здесь по долгу службы, а оружие — часть этого долга, и вы по долгу вашей службы обязаны это понимать. И если вас или вашего хозяина это не устраивает, я могу удалиться прямо сейчас.

Бруно не отвел глаз, но моргнул. Не знаю, чем, но я его, кажется, очень раздражал. А может, нервировал. А может, пугал или все вместе — кто может знать, что скрывается в его стероидных мозгах? В любом случае, он честно провел меня через холл по лестнице чуть не до самой двери, почти дыша в затылок, и отпустил в свободное плавание, только когда до нее осталось метра два.

Пока мы шли, количество лампочек на стене все уменьшалось. "Девяносто девять лампочек на стене, — проносилось у меня в голове, — ...одна погасла, осталось девяносто восемь... Девяносто восемь лампочек на стене...". Я испытывал неясные чувства — то ли раздражение, то ли нервозность. То ли страх. Но позади был Бруно, и за дверь я шагнул довольно смело, только вот к тому, что там увидел, совсем не был подготовлен.

Там оказалось темно, абсолютно.

По инерции я сделал шаг вперед, и дверь позади захлопнулась на пружине, как в старом плохом фильме ужасов. Тьма, она разная бывает, а эта была кромешная, такая, что хоть открой глаза, хоть закрой — никакой разницы. И в этой тьме играла музыка, очень тихо, но я разобрал — "Лунная река", песня из "Завтрака у Тиффани". Кто-то здесь не любил громких звуков так же, как и яркого света. И еще в этой тьме был запах, вернее сочетание запахов — сладкое и горькое. Ваниль и миндаль.

И еще в этой темноте было... сокрушительное ощущение мира. Похожее я испытал, когда видел ангела и когда впервые взял на руки Лекси, больше ни разу. И вот сейчас. В самом странном месте для этого.

Я стоял, замерев на месте, секунд пять, будто получил между глаз. Потом просто решил, что дольше не протяну, и сказал:

— Есть тут кто?

— Есть, — ответил кто-то. Так близко, что меня шатнуло назад, и я едва подавил рефлекс схватиться за пистолет. Блин, я думал, что у меня нервы попрочнее будут...

— Это детектив Стоун.

— Я знаю. Сейчас.

Дверь за моей спиной вдруг очень легко подалась, вопреки ужастиковым нормам, впустив немного света, и теперь я видел силуэт, движущийся в этой тьме с непринужденностью кошки или любой другой ночной сущности. Зажглась одна лампа, потом другая, потом еще — их было много, но они не давали достаточно света. И не должны были. Я наконец отпустил дверь и вошел, пытаясь осматриваться и в то же время глядеть под ноги.

Ковер заглушал шаги, и скоро я перестал бояться споткнуться — здесь и без того было на что посмотреть. Первое впечатление — комната безумного шахматиста, абсолютно монохромная. Потом я понял, что ошибаюсь. Никаких клеток, острых углов, все больше изгибы и плавности. Никаких привычных ассоциаций с черно-белым — монашки, пингвины, далматинцы, домино... Только диван напомнил мне касатку, но при ближайшем рассмотрении черный не был черным, а белый — белым, это был скорее очень темный синий и молочный. Не знаю, как назвать этот цвет — темная синь, слишком темный для синего, но синее черного. Он не особо шел этой комнате. Будь здесь лампы дневного света, выглядело бы полным хай-тек, но при матовом освещении этот стиль лучше смотрелся бы или в пастельных песочных тонах или в бордельно-красных. Вообще-то я никогда не хотел быть дизайнером интерьеров, а теперь думаю, что зря.

Последний пазл картинки Дэшил Уинтерс не был частью интерьера — интерьер был его частью.

— Садитесь, детектив Стоун, — сказал он тихо, указывая на диван-касатку. Сам он был в кресле напротив, круглом и похожем на половинку яичной скорлупы. Я сел, очень осторожно, почти на ощупь, но не из-за недостатка света, а преимущественно потому, что смотрел в упор перед собой.

Что сказать? Фото было бледной копией оригинала, без всяких сомнений. То, что Шор назвала яркой внешностью, на деле было впечатляюще, но на любителя — без повязки его лицо оказалось совсем в стиле аниме, огромные глазищи и километры острых ресниц. Волосы завязаны в хвост и перекинуты через плечо — на фоне темной одежды я терял их где-то на уровне груди, не знаю, сколько их там еще. Нос очень тонкий, на губах немного больше цвета, и каким образом они не терялись при таких глазах — загадка сочетаемости. Удивительно, но некоторые вещи я видел в полумраке довольно четко.

И еще моя подруга-детектив очень метко выразилась насчет отсутствия ориентации, ее просто не было и все. Не знаю, как такое возможно, но я на это смотрел.

Музыка еще играла, фоново, и от этого очень психоделично. А я обнаружил, что пялюсь на него безотрывно, только когда услышал:

— Я не слишком похож на Холли Голайтли, да?

На самом деле он-то как раз был похож. Это вызвало у меня смешок, и он тоже улыбнулся. Улыбка ему не шла — она была какая-то неправильная, или же у него просто было мало практики. Он потянулся, чтобы пожать мне руку — ладонь была тонкой, однако рукопожатие до хрена мужское. Хрустнуть не хрустнуло, но кольца оставили отпечатки. Я разглядел только одно, на большом пальце — серебряное с широким греческим узором.

— Вы просто сидели в темноте? — спросил я неожиданно.

— Да нет, — он кивнул на столик, — я читал. Фильм в сравнении с романом очень так себе.

Даже без света я догадался, что там "Завтрак у Тиффани". Моя жена очень любила экранизацию и вечно пересматривала ее в те немногие дни, что мы виделись, но я был с ним согласен — в фильме взбалмошная, но трагическая героиня превращалась в банальную, хоть и очень милую девочку по вызову. Хотя сейчас интересовало меня совсем другое.

— Без света? В смысле, вы читали — без света?

— Свет мне только мешает. Я могу его переносить в разумных дозах, но когда читаю при свете, глаза быстро устают. А вот телевизор — настоящая проблема, обожаю его, но уже через два-три часа просто слепну.

Он повернулся, чтобы включить еще одну лампу, и я увидел его профиль. Совсем другая личность — маленькая горбинка на носу и очень упрямый подбородок. Тот еще характер. Лицо вернулось в фас — мягкость и плавность. Двуликий Янус, это только внешности касается?

— Что вы можете сказать по поводу поджога? — спросил я наконец. Он едва пожал плечами.

— Его не было. Бруно спугнул этих людей и нашел канистру с чем-то горючим, вот и решил, что дом собирались поджечь.

— А вы что думаете? У вас есть враги?

Он коротко рассмеялся, холодным эльфийским смехом, и я подумал, что это он делает еще реже, чем улыбается.

— Враги? Не знаю. Честно.

— А как насчет друзей?

— У меня нет друзей, детектив Стоун, — сказал Дэшил вполне спокойно. — Я не так уж много знаю людей.

— В этом городе?

— Вообще. Я редко выхожу из дома. Действительно редко.

— Тогда, может, кто-то из ваших...

— Бывших клиентов? — помог он мне без тени напряжения. — Некоторые из них до сих пор испытывают ко мне противоречивые чувства, но это же не повод поджигать дома.

— Вы знакомы с младшим Магнуссеном? — решил я стразу расставить все точки.

— Джей довольно импульсивный, но вряд ли способен на такое. Я же говорю — противоречивые чувства не повод.

— То есть... — я чуть не удавился собственным языком, — вы хотите сказать, что Джей Магнуссен ваш клиент?..

— Был им, — ответил Дэшил. — Раз. После этого мы не встречались.

— Бред.

— Спросите его, если хотите. Если вы знакомы, то знаете, что он не умеет лгать.

Я был в шоке, но спросил:

— Как это вышло? То есть — я не могу представить, чтобы Младший пришел в заведение Берлинг по доброй воле.

И тем более расстался там с пятьюдесятью штуками — это я подумал.

— Он искал отца, мистера М. А нашел меня.

— Тогда почему все прекратилось?

— Это не совпадало с его... убеждениями, если вы меня понимаете.

Я кивнул — это единственное, что я понимаю.

— Джей очень хороший человек, хотя немногие о нем того же мнения. Целеустремленный, прямой, честный, может, излишне прямой, но не нам судить, может ли быть прямота излишней.

— Его мнение о вас не так... позитивно.

— О, его мнение? Может, иногда он и груб, но это просто защита, единственная форма протеста, доступная ему, и дальше он не заходит. Его очень пугает то, что он не может контролировать, как и многих людей. Но Джей все же сильнее своего отца и смог просто уйти и не вернуться... — Дэшил едва улыбнулся, просто вздрогнули кончики губ. — Ну, этому очень способствовало и отсутствие наличных. Мистер М все-таки иногда проявлял волю.

— Я знал старшего Магнуссена, — сказал я наконец. — У нас с ним было гораздо больше общего, чем с Джеем... пожалуй, могу сказать, что мы были друзьями.

— А. Личное. — Он слегка наклонился ко мне, и свет на секунду упал на все лицо, но глаза по-прежнему оставались темными. Хотя я был уверен, что они не черные. Может, цвета темной части комнаты. — Я это знаю. Мистер М говорил мне о вас.

Вот этого я совсем не ожидал.

Слишком много непонятного. Слишком много тайн для одного дня. Я поймал себя на мысли, что хотел только посмотреть, и частично мое любопытство удовлетворено. О профессиональном я сейчас даже не думал.

— Что за отношения у вас были? — спросил я, где-то на заднем плане констатируя, что лезу совсем уж не в свое дело, и тем более не в то, ради чего сюда пришел.

— Он заботился обо мне, — пожал он плечами. Все его жесты были очень скупыми и оттого притягивали внимание. — Когда Агнес умерла.

— Миз Берлинг? До этого она заботилась о вас?

Дэшил кивнул.

— И вам кажется нормальным такое обхождение?

Он взглянул на меня будто с удивлением.

— Агнес меня вырастила, это самое малое, чем я мог отплатить ей за заботу. Когда мало на что способен, делаешь то, что лучше всего получается. Так говорила Агнес. К тому же она берегла меня, действительно берегла.

— Интересно, как? — спросил я почти резко.

— Она... как это говорится?... заламывала цену, да? — ответил Дэшил невозмутимо. — Делала мало... доступным. Не отпускала больше чем на день, а за два-три дня брала тройную оплату. Это, знаете, очень... сужает круг.

Да, все ж лучше, чем каждый день ублажать незнакомцев, не зная, что у них на уме. Если называть это выбором.

— А сейчас кто о вас заботится?

— Бруно. И Глэм Оливейра, она тоже здесь живет. Глэм вам понравится, она очень хорошая.

Ну, если миз Оливейра так же общительна, как Бруно, то я не стал бы надеяться...

В ту же секунду дверь приоткрылась, и мощная фигура заслонила проем. Мне в голову пришла абсурдная мысль — Бруно просто услышал свое имя, через все закрытые двери, хотя Дэшил даже не повысил голос. Абсурд. Но с каждой секундой верилось все больше.

— Попроси Глэм сделать кофе для меня и детектива Стоуна, ладно? Пусть он забудет все, что раньше так называл.

Бруно кивнул и исчез. Уверен, в мечтах он сыпал в мою чашку цианид, и при миндально-ванильной ауре этой комнаты я этого даже не замечу.

— У вас превосходный телохранитель.

— Бруно любит меня, — он снова пожал плечами, будто добавить было нечего. — Он работал на Агнес, а теперь у него больше никого нет, как и у Глэм. Им просто нужно о ком-то заботиться, и мне с ними очень повезло.

— Вам что, все равно, кто о вас заботится?

Это было снова немножко резко, но я все же пришел узнать, что произошло с Магнуссеном. Нет, кажется, я понял, что — с ним произошел Дэшил Уинтерс. Не понял только, как именно это привело его к смерти.

Дэшил соскользнул со своего кресла, и на мгновение мне показалось, что запах миндаля перебил ваниль острой горькой волной. Запах синильной кислоты, запах смерти. Я едва уследил за тенью, когда он оказался рядом, на диване-касатке, и свет лампы выхватил из темных глаз синий отблеск.

— Мистер М очень хороший человек и был так добр ко мне, детектив Стоун, — заговорил он негромко. — Хоть это и противоречило его взглядам на жизнь. Он не мог меня оставить на произвол судьбы, и это вызывало в нем внутренние конфликты, но поверьте, если бы я хоть на секунду предположил такой исход... будь я уверен, что, избавившись, меня он станет счастливее... Я ничего не смог бы изменить. Правда. Вы его знали. Он был крепкий орешек.

Я кивнул. Это не приближало меня к разгадке, но приближало... куда-то еще. Дэшил едва заметным движением отбросил сколотые волосы назад через плечо, и я увидел в его ухе штук семь серебряных колечек, по всему краю. Но об этом я подумать не успел — вдруг что-то звонко щелкнуло и почти беззвучно упало на ковер.

— Ой, — сказал он. — Прошу прощения.

Машинально я наклонился, чтобы поднять это — рука нащупала большую заколку-полукруг со сломанным автоматом, часть которого исчезла в неизвестном направлении. Дэшил наклонился тоже... и его волосы обрушились между нами беззвучной лавиной.

Эффект был похожий. Никогда не думал, что их может быть так много. Они будто лились нескончаемым потоком, очень прямые, без малейшего намека на волнистость, как у китайских женщин, и длиной наверняка не выше пояса, потому что при склоненной голове достали до пола. Тяжелый шелк, переливающийся почему-то красным, они не распадались на пряди, будто сотканные вместе. Только в этой близи я рассмотрел в них тонкие красные волосинки на всю длину, а остальное черное отливало синевой, такой же темной, которой я не мог придумать имя. Это длилось не больше секунды, но в моем сознании затянулось на половину жизни. Она казалась лучшей, эта половина, пока длилась. Пока длилась.

— Почему красное? — прошептал я не думая — первое, что пришло на ум.

— На ваших волосах оно было бы белым.

До меня даже не сразу дошло, что он имеет в виду седину. Если так, то ее немало...

— И как вы... с ними справляетесь?

Это был не праздный вопрос. Если вы растите восьмилетнюю дочь, которую раньше причесывала мать, то поймете меня без труда.

— Я — никак. Бруно как-то справляется, ему по душе с ними возиться. И Глэм — иногда она их заплетает как свои, но на это уходит слишком много времени. А у Бруно так не выходит. Хотя он старается.

Желательно было уже и отодвинуться, но я не мог себя заставить. Неожиданно, в первую очередь для себя, я протянул руку и дотронулся — прядь скользнула мне в ладонь, как живая. Она была тяжелой и густой, переливалась муаром и на ощупь абсолютно непередаваемая — будто сон, который забылся. Что-то изменилось в ходе моих мыслей на короткий момент, но мозг это что-то обрабатывать отказался в предшоковом состоянии. Мы живем в мире мистики, и это была мистика, слишком явная, неотсегомирная, чтобы ошибиться — не какая-то банальная похоть или страх, а полноценный магический импульс. Темный ли, светлый — неизвестно, в комнате почти без света трудно чувствовать свет. Не знаю, что было в моих глазах, когда я их поднял, но в его синей тьме оно отразилось как испуг.

— Не пугайтесь, детектив Стоун, — сказал он и подался назад — прядь выскользнула из моих застывших пальцев, оставив ощущение пустоты и миндальной горечи. — Вы в порядке. Просто я...

Я взглянул поверх его головы и увидел Бруно.

Выражение этого лица могло отрезвить кого угодно, я уже подумал, что секунда — и он уронит поднос. Вот это был страх. Натуральный страх, не ревность, не злость. Хотя потом появилось и то, и другое.

— Мне нужно позвонить, — произнес я, выговаривая слова, как заика после курса терапии.

— Возвращайтесь скорее, кофе остынет, — ответил Дэшил вполне дружелюбно, будто не обращая внимания, что руки у Бруно трясутся, и чашки реально под угрозой.

Я вышел, вдохнув воздуха, и набрал Александрию. Голос в трубке был, мягко говоря, нерадостный.

— Когда ты приедешь? — спросила она безо всяких приветствий.

— Скоро, детка. Миз Шор тебя накормила?

— Угу.

— Она там?

— Смотрит Опру. Позвать?

— Не надо. Я уже скоро, Лекси. Целую тебя.

— Угу.

Я вздохнул. Разговор с дочерью немного вернул меня в колею, хоть и не в полной мере. Дверь закрылась неплотно, но был слышен только голос Бруно — и немудрено. Кажется, он гремел что-то про беспечность и "мы его совсем не знаем". Что отвечал Дэшил, слышно не было, но это возымело действие, потому что Бруно вдруг прекратил орать. Выдержав минут пять, я вошел.

Бруно занимался тем, что заканчивал плести из его волос косу толщиной мне в руку, тугую, чтобы уже ничего не развалилось. Когда он наклонял голову, я разглядел длинный шрам от ножа над ухом, будто кто-то пытался срезать с Бруно скальп. Он снял с запястья резинку, чтобы закрепить все (вот, значит, зачем он их там держит, как мило...), и на мгновение на его лице мелькнуло трогательное выражение, менее уместное там, чем икона в синагоге. Правда, оно сразу же сменилось привычной угрюмостью, но боже мой, если я так же выгляжу, когда причесываю Лекси — впору застрелиться.

— Бруночка, — сказал Дэшил почти ласково, — не сердись, пожалуйста. Нам с детективом Стоуном нужно закончить разговор.

"Почти" — потому что за этой ласковостью что-то было, что-то даже жесткое. Бруно вышел, не взглянув на меня и не пререкаясь. Не знаю, о чем они здесь говорили, но это подействовало.

Я в нерешительности застыл посредине комнаты, опасаясь приближаться, но Дэшил снова переместился в кресло, уступая мне диван.

— Кофе, детектив.

Я взял чашку, руки уже не дрожали. Кофе был действительно потрясающий, к сладко-горькому аромату вокруг прибавился острый запах пряностей, корицы и еще чего-то нездешнего.

— Перед тем как... — начал он, будто не зная, как сформулировать мысль, чтобы я понял. — В общем, вы в порядке, не пугайтесь. Дело во мне, я так... действую на людей. Просто, наверное, хочу вам понравиться.

Я отпил кофе, чтобы не отвечать. И, все же не совсем понимая, о чем он, подумал, что ему совсем незачем прилагать усилия, чтобы понравиться.

— Передайте миз Оливейра мое восхищение.

— У вас будет такой шанс, детектив Стоун. Разве вам не нужно поговорить со всеми в доме?

— Да, конечно... но у меня совсем нет времени.

— Приезжайте когда хотите, здесь вам всегда рады. Поговорите с Глэм, с Бруно. Не обращайте внимания, он очень хороший человек, просто в жизни ему пришлось нелегко. Ему нужно время научиться доверять людям.

Я просто поражался способности Дэшила во всех подряд видеть очень хороших людей. Не мудрено, что за ним надо присматривать.

Он провел меня до двери и даже вышел за нее, но чем дальше, тем ярче было освещение. Поэтому он просто пожал мне руку в этой полутьме. А когда я разжал свою, вдруг спросил, не отпуская:

— Хотите знать, что говорил о вас мистер М?

Я молчал, вдруг снова начиная волноваться.

— Он говорил, что вы самый надежный человек, которого он встречал за всю жизнь. И только вам он мог бы доверить самое дорогое.

— Он... преувеличивал, — ответил я наконец.

— Не думаю. До встречи, детектив Стоун.

Моя рука проскользнула через кольцо его сжатых пальцев, и Дэшил Уинтерс исчез за дверью, порхнул в темноту, как ночная бабочка. М-да, каламбур... Бруно даже не посмотрел в мою сторону, и я направился к машине в каком-то странном полуподвешенном состоянии, чувствуя стук сердца под самым горлом.

Пожалуй, кофе все же был слишком крепким.

* * *

Когда я вошел, Шор сидела внизу на диване, лопала поп-корн и смотрела телик. Увидев меня, она мгновенно потеряла интерес к тому и другому.

— Где она? — спросил я с порога.

— У себя в комнате, все в порядке. Уже десять, Стоун, что ты там делал два часа?

Я плюхнулся рядом и чмокнул ее в щеку.

— Спасибо, ты сокровище. На самом деле не знаю, что я делал. Общался. Там странно летит время.

— Рассказывай!

У нее даже глаза горели. Ну, если она так же реагирует на Санта-Барбару...

— Что?

— До чего вы дообщались.

Я пожал плечами.

— Не знаю, Шор. Я пытался понять, что он такое, и не скажу, что успешно. Я хотел выяснить, почему умер Магнуссен, и результат тот же.

— Но ты же не считаешь, что съездил зря?

Я сделал паузу. Нет. Вовсе нет.

— Нет, не считаю, и надеюсь, что в следующий раз разберусь лучше.

— Так будет и следующий раз? — оживилась Шор. — Это классно. Держи меня в курсе.

— Если будет о чем.

— Не прибедняйся. Ты у нас коп, испорченный мозгами, и во всем разберешься. Я в тебя верю.

Да, я так и планировал. Завтра пробью по базе насчет Бруно и этой Глэм Оливейра. Узнаю подробности смерти Берлинг. Может, дойду и до Магнуссена. Дело закрыто, но я хочу разобраться, хотя... я даже не до конца понимаю причину, почему так этого хочу. Может, пойму и это.

Я проводил Шор и поднялся к Александрии. Она уже дремала, пока я сидел рядом и смотрел на нее, но когда хотел уйти, в полусне протянула ко мне руки и обняла за шею.

— Спокойной ночи, милая.

— Ты так пахнешь... — пробормотала она сонно.

— Как?

— Вкусно... — Она все не отпускала руки. — Полежи со мной, чуть-чуть, мне так нравится, как ты пахнешь...

Вот это да. Раньше Лекси засыпала только с матерью, а теперь лишь просила меня оставить открытой дверь и включенным свет. Это было впервые с тех пор, как мы остались одни.

Я прилег рядом, и она уткнулась мне в руку.

— Сладкое. Сон. Мне сейчас такой снился, синий... темно-синий...

— Почему синий? — переспросил я, вздрогнув, но она почти заснула.

— Потому что... сумерки синие...

Это была колыбельная, которую пела ей Натали — "сумерки синие, темная ночка, спи, моя звездочка, спи, моя дочка"... А я даже слов толком не знал. Я просто закрыл глаза, все еще чувствуя окутывающий аромат — больше ванили, чем миндаля, и заснул в уверенности, что увижу синий сон. Сумеречный синий, вот как называется этот цвет — когда не день и не ночь. Twilight's blue... как же там было?... twilight's blue, night is dark... sleep my baby, little star... Так, кажется.

Цвет сумерек и сон-травы.

Мне было немного страшно лишь оттого, как я хотел этого сна.

ГЛАВА 3

Звезды над замком ведут хоровод,

Днем замок спит, а ночью живет.

Конь будто замер у самых ворот.

Что в этом замке путника ждет?..

Хрустальный замок до небес.

Вокруг него дремучий лес.

Кто в этот замок попадал,

Назад дорогу забывал.

По идее у меня были отгулы, но я забежал на работу, чтобы порыться в компьютере и поехать в Бель-Эйр вооруженным. Не знаю, насколько это меня вооружило, и можно только надеяться, что информация пригодится.

Единственным живым родственником Агнес Берлинг кроме сына оказалась ее двоюродная сестра Барбара Мазур, ранее проживающая в Лодзи, а ныне на старости лет перебравшаяся на Брайтон. Трубку подняли на удивление быстро, и тонкий голос, будто находящийся у самого моего уха, выкрикнул:

— Слухаю?

— Здравствуйте, пани Мазур, это вас беспокоит полицейский из Лос-Анджелеса, меня зовут...

— А?! — весело взвизгнула трубка. — Пан есть полицейский?!

— Басюня, кто то есть? — раздался мужской голос на втором плане. Они говорили по-английски, хотя и с диким акцентом, едва разберешь.

— То пан полицейский из Беверли-Хиллз! — еще радостнее взвизгнула трубка прямо мне в ухо.

— Пан Аксель Фоули?! — заинтересовался голос. — Матка Бозка!

Я едва сдержал хохот, но пришлось убить не менее пяти минут за казенный счет, чтобы объяснить, что я не Аксель Фоули, и даже не Эдди Мерфи. Наконец пани Мазур со всем разобралась, и я спросил ее про сестру.

— Пшепрашам, а пан знал Агнесю? — уточнила трубка со скорбью. — У нее были еще проблемы?

— Что там, Бася? У кого там проблемы?

— Та ничего, то про Агнесю! И не встревай, пан полицейский звонит на межгород!

Как выяснилось, у несчастной Агнеси Осташевской вечно были проблемы — я услышал о ее первом "пся крев" муже Кейне, который бросил ее, оставив без копейки с ребенком, потом о ее втором никуда не годном муже Берлинге, который хоть и оставил ей отель, но посмел умереть, и о Магнуссене, который на ней даже не женился. Насколько я знаю, Магнуссен всю совместную жизнь потратил, чтобы уговорить ее выйти замуж и бросить свой грязный бизнес, но безуспешно. Я, конечно, этого не сказал, потому что сообразил, что пани Бася не в курсе насчет того, что отель — на деле бордель.

Параллельно с проблемными мужьями у Агнеси был проблемный сын — страшным шепотом, слышным до самой Варшавы, Басюня поведала, что "Клинтек", кажется, то ли принимал, то ли продавал наркотики и играл в рулетку на мамины деньги. Про сказочный выигрыш Кейна в Вегасе семейство Мазур тоже не знало, и я только театрально поцокал языком — вот негодник. Весь в отца-подонка.

— Скажите, пани, а у вашей сестры было больное сердце?

Возмущенный щебет позволил сделать выводы, что Агнеся была здорова как бык, надувала без насоса плавательный матрац, и ее скоропостижная смерть потрясла всех до глубины души.

— Пшепрашам, а пан полицейский бывал у Лодзи? — поинтересовалась вдруг пани Бася. Я сказал "нет", думая, что еще пять минут назад и не знал о ее существовании, но мою мысль перебил мужской голос:

— Басюня, спроси, а пан полицейский есть католик?

"Да", ответил я не думая, и тут в моем ухе столкнулись два восторженных голоса, говорящие одновременно. Я распознал "Юзек", "костел" и "проше пана", из чего сделал вывод, что "Юзек" — это пан Мазур, и они приглашают меня то ли в Польшу, то ли конкретно в Лодзь посетить какой-то "вельми пышный" костел. Сердечно поблагодарив обоих и пообещав воспользоваться приглашением, я наконец повесил трубку. Ох. Из этого сумбура я уяснил одно — возможно, смерть Берлинг не так естественна, как написано в отчете, а это могло иметь к делу прямое отношение. И еще странное чувство, что бедную Агнесю все-таки сильно не любили, потому что как ни возмущалась пани Бася на все ее неприятности, скрыть довольный тон она даже не пыталась и о сестре особо не скорбела.

Это я так оправдываю получасовое удовольствие, извлеченное из междугороднего трепа. Из того, что ждало меня дальше, извлекать удовольствие силой вряд ли требовалось.

Дэшил Уинтерс встретил меня чуть ли не в дверях — настолько, насколько далеко это было от света. На нем было надето что-то контрастное черно-белое, а волосы завернуты сзади в конструкцию, на вид очень тяжелую и объясняющую его королевскую осанку. Запах ванили окутал меня как знакомого, с почти незначительной миндальной горечью.

— Я рад, что вы приехали.

Я понятия не имел, почему он так рад, а еще меньше — почем рад я. Скорее всего, от возможности беспрепятственно искать ответы на свои вопросы. Дружелюбие этому очень способствует.

— Наверное, вы хотите поговорить с Глэм?

— Да, наверное. Она занята?

— Она вас ждет. Бруно, проводи детектива в комнату Глэм. Я буду ждать там же, где и вчера — вы ведь не уйдете не попрощавшись?

Я едва взглянул на него, пока мы шли по лестнице, хоть и сложно это было.

— Нет. Конечно, нет.

Из монохромной комнаты появился как всегда мрачный Бруно и указал мне на дверь в конце второго этажа, в то время как Дэшил нырнул за его спину и исчез в темноте. Когда я вошел, ароматы просто сбили меня с ног — Глэм Оливейра варила кофе.

Она производила сногсшибательно впечатление — египетское лицо, длинная шея туземки и экваториальная чернота, все это только подчеркивала ее прическа из мелких косичек, собранных наверху короной и навитых на золотые кольца. Одета она была весьма фривольно — прозрачный топ из золотистой ткани, закрывающий не так уж много, и шорты, отдающие на обозрение целую милю ног, будто искусно вырезанных из черного дерева. Очень хороший человек Глэм Оливейра была у Берлинг стриптизершей и шлюхой, далеко не элитной, поскольку забавлялась наркотой. В личном деле говорилось, что ей двадцать пять, но у редкой темнокожей женщины можно угадать возраст на глаз.

— Угощайтесь, — сказала она и поставила передо мной чашку. Не знаю, от чего у меня сердце грохнуло — от предвкушения кофе, или от того, как она надо мной наклонилась. Не женщина — роскошь, хотя наркоманки, даже бывшие, и вызывают у меня естественное отвращение. На ее шее был надет золотистый стилизованный ошейник. Интересно, это аксессуар или такой же есть у Бруно?

— Я хотел бы задать вам пару вопросов.

— Пожалуйста, — ответила Глэм нейтрально, совсем без энтузиазма, хоть и без враждебности.

— Вы хорошо знали Магнуссена?

От этого имени она вздрогнула, как от удара плетью.

— Да. Я его знала.

— Как долго?

— Четыре года, — это было сказано без запинки. — Он не ходил к нам раньше. Тем более, когда был мэром. Только когда Агнес познакомила его с...

Я не стал неволить ее произносить имя Дэшила и спросил:

— Вас удивило, что Магнуссен оставил мистеру Уинтерсу наследство?

Она не ответила, но я увидел, как дернулись ее скулы, будто от злости.

— Он ведь поступил довольно щедро.

— Щедро?!!

Ой, как я поторопился насчет враждебности. За мгновение ее лицо будто взорвалось яростью, оскал черной пантеры. Глэм тряхнула головой, и мне показалось — еще секунда, и ее прическа развалится, и косички взовьются вокруг головы, как ядовитые змеи Горгоны.

— Щедро?! Да гореть ему в аду за эту щедрость! Вы не знаете его, никто не знает его так, как мы!

Внезапно злость сошла, и темное лицо застыло, будто каменное.

— Прошу прощения, детектив, если вы слышите не то, что хотите. — С лица злость сошла, но не из голоса. — Я не думала, что мы будем говорить об этом. Мистер Дэш велел мне помогать вам, и я помогаю, но он не велел лгать.

— А если бы велел?

Она так на меня глянула, что и дурак бы понял — она за него в костер пойдет, не то что очернит себя ложью.

— Магнуссен был жестоким человеком, не от природы, но в силу несоответствия его желаний и убеждений. Хотя причина нам безразлична. Достаточно того, что он мог причинить боль, и преимущественно физическую.

— И причинял?

— О да. Его настроения постоянно менялись. — Глэм дернула плечами в раздражении. — Знаете, кто-то когда-то сказал: "Существование — это страдание, причина страданий — желание". Это про него. Он ненавидел... Ненавидел свою привязанность и бесился от этого. С ним не мог — и без него не мог. Потом ползал на коленях и просил прощения, но это до следующего раза. Я совсем не жажду говорить об этом.

— Тогда я спрошу у мистера Уинтерса.

Ее глаза снова загорелись злобой, первобытной, как звезды над ритуальными кострами родины ее предков.

— Да, спросите. Спросите про портсигар. И про щипцы для завивки. И про... — Глэм машинально коснулась пальцами лба и тут же опустила руки. — А лучше не спрашивайте, потому что это не ваше дело. Я говорю вам правду, Магнуссен не стоил и одной его слезинки, и если бы он сам не убил себя...

— Вы убили бы его?

— Нельзя сказать, что я об этом не думала, — ответила она спокойно, сложив на коленях руки с тонкими черными пальцами. — Еще кофе?

Я отказался и вышел, без единой мысли в голове. Прямо за дверью я наткнулся на Бруно — не знаю, подслушивал он или просто меня ждал. Он пошел рядом в гробовом молчании.

— Мистер Хадсон, то, что миз Оливейра сказала про Магнуссена, действительно правда?

Он остановился, не глядя на меня.

— Я не стану говорить, что он был чудовищем, — с неожиданной рассудительностью сказал он. — Но знаете, мне наплевать, что за человек он был, и какие у него были мотивы. И что творилось у него в душе. Для меня важно, что он делал, и за что мы его ненавидели.

— А мистер Уинтерс к нему лояльнее.

— Мистер Уинтерс слишком великодушен для этого мира.

По его голосу я понял, что Бруно разделял желание Глэм прикончить Магнуссена, и все это резко переставало мне нравиться.

— Хотите сказать, Магнуссен был садистом?

Бруно взглянул на меня удивленно.

— Садистом? Я никогда об этом не думал. Нет, совсем нет.

— Значит, нет?

— В том смысле, в котором вы подумали, — нет. Он был более чем... традиционен.

Последние слова Бруно произнес, с трудом проталкивая сквозь зубы.

Мы молча прошли в монохромную комнату — хотя нет, она была сине-молочной. Все происходящее нравилось мне все меньше — я знал Магнуссена и представить не мог, что он может поднять руку вообще, и тем более на то, что любит. Но я и не мог представить Магнуссена, отдающего компанию Клинту Кейну. Я много нового узнал о нем за это короткое время, хотя до сих пор оставались вещи, трудно принимающиеся на веру.

Войдя, я остановился посреди комнаты. Дэшил глядел на меня из своего кресла, не предлагая сесть — наверное, что-то было в моих глазах.

— Вы говорили, что Магнуссен очень хороший человек, но не упоминали о моментах, когда он не был таким уж хорошим.

Его лицо было чистым, глаза — темными, разобрать невозможно.

— Он вовсе не был жестоким. Вспыльчивый, неуравновешенный — да, но не по-настоящему жестокий.

— А какая разница, если результат один?

— Ему это не нравилось.

— Не нравилось что? Простите, но я вообще не могу в это поверить. Он никогда никому не причинил бы боли, тем более без причины.

— У него она была, детектив Стоун.

И глядя на него, я готов был поверить. Она у него была, эта причина. Я с ней говорил, с этой причиной. Я на нее смотрел.

— А как на это реагировала Берлинг?

— Она не реагировала. Это очень дорого стоит, — сказал Бруно зло, но от быстрого взгляда Дэшила опустил голову и сделал шаг назад.

— А вы как на это смотрели?

— Это моя вина, детектив, — ответил Дэшил. — Как я могу на это смотреть? Я могу это лишь принимать.

— Вина?..

Я вдруг почувствовал, что чертовски устал. Устал не понимать, не иметь возможности объяснить, чего я хочу. Устал говорить на незнакомом языке и быть не в состоянии разобраться в деле, в котором от меня никто ничего не скрывает — только собери кусочки. Возможно, я просто хреновый детектив. А может, дело в личном интересе. Второе мне нравилось больше, тут надо было только отвлечься и собраться с мыслями.

— Я больше вам не нужен? — спросил Бруно за спиной почти с издевкой. — Оставим неудавшихся поджигателей в покое, кажется, вас больше интересуют другие вещи.

Я повернулся. Ненавижу, когда со мной говорят в таком тоне.

— Позвольте напомнить, я приехал по вашей просьбе и подумал, что вас это тревожит, мистер Хадсон. Не находите, что для такого большого дома одного охранника маловато?

Это было больное место, в которое я ткнул совершенно случайно. Бруно снова стиснул зубы так, что едва процедил:

— Да просто дурацкая сигнализация сработала. Кто бы заявлял в полицию из-за такой ерунды? Это был просто повод, чтобы...

— Чтобы что?

— Чтобы вы приехали.

Внезапно я вспомнил наш вчерашний разговор с шефом (ему нужен детектив или детектив Стоун?) и медленно произнес:

— Значит, вам был нужен именно я? Зачем?

— Посмотреть на человека, которому доверял даже такой параноик, как Магнуссен!

— Бру-но, — произнес Дэшил ровно, и на сей раз тот испарился. То, что заставило его исчезнуть, было под этой ровностью, как лава под земной корой, и на месте Бруно я бы тоже испарился. И поскорее.

Дэшил несколько секунд внимательно смотрел мне в лицо, будто стараясь уловить что-то кроме напряжения, потом сказал:

— Простите его, детектив Стоун. Не могу поверить, что вы не знали.

Ох, как я устал.

— Вы можете перестать говорить загадками?

— Мистер М сделал вас своим поручителем. Вы распоряжаетесь моим наследством и всем, что раньше ему принадлежало.

Я ощутил потребность сесть. И сразу же — потребность позвонить. Это могло быть правдой, меня ведь не было в городе, когда читали завещание.

— Да, Стоун? — отозвалась Шор. — Если ты насчет твоей дочери, то я не могу. У меня свидание.

— Нет, я насчет своей почты. Куда ты ее девала, пока нас не было?

Пауза.

— Ой, Стоун... Убей меня. Я забыла, сложила их наверх в белый шкаф, но там ничего особенного не было, реклама, счет... Ты что, ждешь письма от Натали?

Я пропустил это мимо ушей, но спросить не успел.

— Ой, Стоун... Убей меня. Там было два письма из адвокатской конторы, что занималась делами Магнуссена!

— Ты читала?

— За кого ты меня принимаешь? — обиделась она. — Голова у меня, может, и дырявая, но в чужую почту я не лезу. А что? Он что-то тебе оставил?

О да. Оставил.

— Спасибо. Я перезвоню.

Я сунул телефон в карман и понял, что все это время смотрел Дэшилу прямо в глаза, не видя глаз, только глубокий цвет сон-травы.

— Как это могло произойти, я не подписывал...

И запнулся.

Стоп.

Не подписывал?

Или подписывал?..

Очень медленно я откинулся на спинку дивана-касатки. Дэшил сидел тихо, как сумеречно-синяя тень, не мешая мне думать. Тогда, год назад, в баре возле нашего участка мы устроили нечто вроде корпоративной вечеринки в честь победы команды, за которую все болели. А кто не болел, тот благоразумно помалкивал. Магнуссен зашел туда случайно (или не случайно?), и вся толпа незаметно переместилась к нему домой, не в этот дом, а в тот, что на пляже. Не понимаю, как я так напился, что ничего не мог вспомнить... а может, просто не пробовал? Сейчас частички постепенно всплывали у меня в мозгу — то, что говорил Магнуссен, было словно в тумане... стоп, разве не сказал он мне то, что почти слово в слово передал Дэшил?.. Что я единственный надежный человек, которого он знает? Что только мне доверил бы самое дорогое? Свое сокровище? Я вдруг вспомнил, как засмеялся, потому что это напомнило мне Голлума с его "прелес-с-стью"... только сейчас я начал понимать, как на самом деле удачно это сравнение. О господи... я действительно что-то подписал, помню только, что меня невероятно позабавили слова насчет здравого ума и твердой памяти... Значит, все подписи там были, не хватало моей. А разве для этого не нужен нотариус?

Брось, Стоун, где тебе помнить, что его там не было?

Так вот за что Джей меня крыл почем зря... И внезапно я неимоверно разозлился на Магнуссена, который втянул меня в это. Я был пьян, он не имел права. Это, блин, почти изнасилование. Но согласился бы я по трезвому?.. не уверен. Мне хватает проблем с Александрией и с Натали, чтобы заиметь еще, пусть даже с миллионами в нагрузку.

— Хотите посмотреть оригинал? — тихо спросил Дэшил. — Копию вам, вероятно, послали по почте. Я не знаю, что делают в таких случаях.

— Нет. — Я резко встал с места. — Не хочу. Скажите только, почему вы сразу мне не сказали? Зачем эти фокусы с поджигателями?

— Поджигатели действительно были. Просто вы не интересовались своими правами, и мы хотели знать, почему. А когда сработала сигнализация, Бруно отменил вызов, но ваш шеф лично перезвонил, чтобы спросить, что произошло, и я... Я не знал, что вы не в курсе, правда.

— Значит, вы не можете пользоваться деньгами без моего посредства? А как же вы жили эти месяцы?

— "Темные Комнаты" лично мои, — объяснил он, не повышая голоса ни на чуть. — Этого более чем достаточно.

— Так вот. — Я перевел дыхание. — Проконсультируйтесь с адвокатами, я напишу расписку или черт знает что там надо. Думаю, ваш Бруно справится не хуже и доверяете вы ему не меньше. А сейчас мне надо идти — может, это вас и удивит, но у меня полно проблем и без чьих-то прихотей.

Я быстро направился к двери, мне было неуютно и немного жутко. Но у самой двери я оглянулся.

В этот раз Дэшил не стал меня провожать. Он все еще сидел в своем кресле, подобрав ноги, и по щеке ползла прядь волос, вылезшая из конструкции — свет падал так, что я видел только эту прядь. Она отливала красным, как вино. И запах миндаля не просто витал — он давил.

— Я рад был вам помочь, — сказал он, снова тихо, но я отчетливо слышал каждое слово. — Если вы узнали то, что хотели. Если нет, вы всегда можете вернуться.

— Всего хорошего, — сказал я.

Ни за что.

Уверен, это очень обрадует Бруно, я ему как кость поперек горла.

Я уезжал оттуда, как из ловушки, — из дома, где так уютно и хорошо, что хочется остаться навсегда. Может, это меня и пугало — то, что я захочу остаться навсегда? Ведь, по сути, это мой дом, мои деньги, во всяком случае, до совершеннолетия Дэшила. Запах кофе, ванили и миндаля пропитали всю машину, заставляя голову кружиться, сгибая волю в скрипичный ключ. Деньги, они бы очень пригодились нам с Лекси.

Я прогнал эти мысли. Ведь дело не в деньгах, детектив Стоун, Совсем не в деньгах. И не в Лекси. Даже если я буду отбиваться руками и ногами, мама всучит нам деньги на самый лучший колледж...

Давно я не был так рад своей квартире.

И своей подруге. Шор ждала меня, она приехала раньше, вытащила всю почту и заказала пиццу, чтобы загладить вину. Да, там был копия документа. И подпись была моя, хоть и корявая.

— Что это? — попыталась она залезть через плечо, но я скомкал бумажку и швырнул в урну.

— Так, ерунда. Какие-то формальности насчет моих акций "Магнус"... Не стоило беспокоиться, Шор, у тебя же свидание.

— У меня есть несколько минут. Как я выгляжу, comme il faut?

Только сейчас я обратил внимание на ее платье, на которое не обратил бы внимание только слепой. Вот это я углубился, если не разглядел почти невесомое изделие из чего-то черного и прозрачного, держащееся на последних бастионах.

— Не слишком откровенно?

— Тебе двадцать восемь лет, Шор. А когда еще быть откровенной?

Она чмокнула меня в щеку.

— Ну, что сегодня было? Как твой маленький гейша?

— Иди ты на фиг.

— Ладно, ладно. Видел эту Глэм Оливейра?

— М-да, — ответил я, преимущественно чтобы отвлечься, и в двух словах передал наш разговор. — Черная богиня. Чертовски хороша.

— Черная рабыня, — сморщила она носик. — Она хоть не называет его "масса"? Шор рассказывал, что она специализировалась как раз на доминантах, и кожаная плеть была самой невинной вещью, которую можно было найти в ее багажнике.

— О, как неполиткорректно, — покачал я головой, — или ты ревнуешь? Хочешь знать? Ты лучше.

— Не сравнивай меня с уличной потаскухой, — Шор глянула на часы и снова чмокнула меня в щеку. — Увидимся в участке. Знаешь, интересное было дело, но если это тебя расстраивает, брось.

Я любил Шор, но вздохнул с облегчением, когда она ушла. Сейчас, именно в этот момент, я не хотел бы видеть даже дочь и был преступно рад, что забирать ее из школы нужно только через час. Мне нужно было очень мало — принять душ, смыть с себя этот запах и тупо помедитировать в потолок хоть полчаса. И забыть. Все забыть.

ГЛАВА 4

Синие розы принца манят,

Нежный по саду плывет аромат.

Мол, будь смелее, не бойся меня...

В замок волшебный он гонит коня.

Куда коня ты так несешь?

Ты в этом замке пропадешь!

Оно пленит тебя потом,

Навек оставит в замке том!

Мы живем в мире магии, я уже говорил. И вокруг нас достаточно необъяснимого, чтобы не шарахаться от каждого нового ее проявления. Однажды мы с Лекси гостили у моей мамы, когда она еще жила в Нью-Йорке, и миссис Стоун потащила нас на один благотворительный прием. Лекси тогда было года четыре, и она быстро нашла себе компанию в лице девочки примерно ее возраста по имени Манола Кидман-Риз. Она вроде была дочерью главы модного дома Риоко, но мне так и не довелось познакомиться с ее ускользающей матушкой. Манола была первой белокурой азиаткой, что я видел, однако натуральный блонд вовсе не был ее самой странной характеристикой. Я краем глаза наблюдал за ними весь вечер и диву давался, как моя Лекси, которая и секунды не усидит на месте, провела весь вечер на диване. Они держались за руки и молчали, не сводя друг с дружки глаз и изредка заливаясь смехом. Вечером, когда мы уже ехали в такси домой, Лекси тараторила без умолку:

— ...у них такой дом, представляешь! Огромный! Я по всем этажам прошла! И деревья в саду, у Манолы есть дом на дереве!

— То есть она тебе это все рассказала?

— Глупый! — рассмеялась Лекси. — Показала! — и она ткнула меня пальчиком в висок. — Как кино! А еще у нее двое отцов.

— В смысле — ее мама снова вышла замуж? — опять уточнил я, чем вызвал новый взрыв смеха.

— Да нет же! Их просто два!

Я хотел было разобраться, как она получила столько информации, не открывая рта весь вечер, но передумал. Вряд ли четырехлетний ребенок объяснил бы мне это. Скоро я позабыл о Маноле Кидман-Риз, но то была всего лишь девочка, которую я видел первый и последний раз в жизни. Боюсь, забыть так же быстро о Дэшиле Уинтерсе — дело безнадежное.

Прошла пара спокойных недель, и на удивление, даже Шор не касалась этой темы. Документ я разгладил и положил в шкаф, не имея ни малейшего желания им заниматься и справедливо полагая, что этим займется тот, кому понадобится. Лекси больше не звала меня засыпать с ней, а мне перестали сниться синие сумерки, и я делал вид, что не скучаю по красивым снам. Единственное, что еще беспокоило меня — Магнуссен, я все меньше верил в самоубийство и все больше в безнаказанность. Но без улик дела не поднимешь, а я еще не собрался с духом и ничего не решил.

Как водится, мысленно я нарисовал схему, но в центр почему-то поместил не Магнуссена, а Дэшила Уинтерса. Может, потому, что от него шли стрелочки почти ко всем действующим лицам — к Берлинг, Магнуссену, Бруно, Глэм, Джею. От Магнуссена шли стрелки к Берлинг, Джею и Кейну. От Берлинг — только к Кейну. Он был единственным, кто оказался не связан с Дэшилом напрямую, хотя, как и Джей, занимал место в схеме скорее для галочки. Закончив, я еще раз оценил схему и понял, что мне в ней не нравится — именно то, что Дэшил Уинтерс оказался в центре. И двое из тех, к кому вели его стрелочки, мертвы.

А потом был гром среди ясного неба, таких децибел, что чудом крышу не снесло.

Собственно, никакого ясного неба, лил дождь, и довольно сильный. Была суббота, ближе к вечеру, Александрия гостила у моей матери и должна была вернуться только утром. Но я не привык проводить выходные в одиночестве, и поэтому пришлось настроиться на пиво и телевизор. Звонок Шор меня даже обрадовал.

— Привет, дорогая. Ты свободна?

— Ох, Стоун. Тут такое случилось.

Когда Шор так говорит, значит случилось. Первая мысль была о Лекси, но в таком случае она примчалась бы ко мне сама. Вторая — о Натали. И я спросил:

— Что?

— Знаешь, кто лежит сейчас в центральном морге?

— Кто? — произнес я почти без голоса.

— Твоя черная богиня Глэм Оливейра. Я видела качка, который ее опознавал, Хадсон — это же тот Бруно? Ужас, Стоун, на ней живого места нет, будто собаки рвали. Ну, я поинтересовалась у Сантоса из убойного, а он сказал — битые бутылки. И, кажется, охотничий нож, для снятия шку...

— Стоп, — сказал я, отключив мозги еще там где "живого места нет". — Мне жаль, но я с ней едва знаком, и не хотел бы...

Возле дома остановилась машина, я это услышал. Даже сквозь шпарящий ливень.

Я выглянул в окно, и мой палец автоматически прервал связь. Удивительно, как телефон вообще не выпал у меня из рук. Удар номер два.

У подъезда стояла машина, которую я видел только в одном месте — во дворе особняка на Бель-Эйр. Черный лимузин. То, что это была та самая машина, лучше некуда подчеркивал Дэшил Уинтерс, вылезший из нее прямо под ливень. Он стоял под потоками воды и при свете дня выглядел как призрак — белая рубашка намокла до прозрачности и прилипла к телу, на глазах очки-консервы, а кое-как убранные волосы постепенно размывал дождь. Он ничего не предпринимал, просто стоял перед домом и смотрел на мои окна. Кажется, на мои.

Я выругался так ядрено, как только был способен, и выскочил за дверь, слетев с пятого этажа с рекордной скоростью.

Увидев меня, Дэшил будто пошатнулся и сделал маленький шаг. Зонтик искать было некогда, я снова выругался и ступил под разверзшиеся небесные хляби.

Но когда я оказался перед ним, то забыл все, что хотел сказать. О Глэм и еще о чем-то там. В этих очках он выглядел как инопланетное существо и, видно, при дневном свете, даже в непогоду, чувствовал себя совсем не комфортно.

Хотя вряд ли сейчас это его занимало.

Он сделал еще шаг, и я подумал, что он на меня упадет. Но он удержался, только чуть поднял руку, будто хотел упереться.

— Бруно!!! — заорал я в направлении машины, осознавая, впрочем, что зря. Будь там Бруно, он бы его в жизни так не выпустил.

Его волосы теперь лились на землю вместе с дождем, облипая его третьей — после одежды — кожей. Я смотрел на черные футляры, скрывающие его глаза, и вдруг... подумал о том, что, возможно, это последний мой шанс. И я сделал это, не думая, просто сдернул их. Это был доля доли секунды, прежде чем он ахнул, зажмурился от боли, но я увидел. Увидел этот цвет при свете дня, сумеречная синь, сон-трава. И каким-то образом это успокоило меня, на грани с чувством вины, и от этого еще более, парадоксально правильно.

Я даже не успел сказать, как мне жаль.

В следующую минуту он чуть не свалился к моим ногам. Удержать его труда не составило, труднее было отцепить от себя — хотя ладно, я все равно промок до нитки. Чем больше я прилагал силы, тем крепче он держался, что-то повторяя едва слышно, и это что-то было мое имя — "Льюис... Льюис..." — будто заклинание, способное вернуть Глэм Оливейра к жизни. Ох, если бы это было так просто или вообще возможно...

Оставив попытки освободиться, я втащил его в дом, а потом в квартиру, чудом никого по пути не встретив. Вода стекала с нас потоками прямо на пол, но это была последняя проблема. С лужами разберемся после. После двух секунд размышления я заволок нас обоих в душ и настроил воду — с висящим на мне Дэшилом это было не так уж легко. Но когда потекла теплая вода, все произошло само собой — его пальцы разжались, и он словно стек с меня вместе с водой, плавно, оставшись на полу на коленях, с низко опущенной головой. После ледяного душа ни с чем не сравнимый кайф. За все это время он не издал ни звука, даже не всхлипнул, и это меня немного нервировало. Пусть бы рыдал, это было бы естественнее. А он просто сидел на полу в душевой, в темноте, и волосы плавали вокруг, как у утопленника.

— Дэшил, ты в порядке? — спросил я на всякий случай.

Он кивнул.

— Комната напротив. Я все тебе оставлю, ладно?

Он снова кивнул и сделал первое осмысленное движение — подобрал волосы, чтобы их не затянуло в водосток. Я вышел и задернул шторку, избегая смотреть на его неподвижный силуэт под струями воды, просто принес полотенца, халат и все, что смог найти. Потом переоделся и нашел телефон. Один пропущенный вызов — Шор. Я не стал перезванивать, не до нее, а набрал совсем другой номер.

— Он что, у вас?.. — спросил Бруно без лишних слов.

— Да. Я...

И тут он повесил трубку. Я тупо посмотрел на телефон, подумывая о прервавшейся связи, но при этом прекрасно понимая — он просто бросил трубку. И все.

Внезапно шум воды прекратился. Я еще раз набрал Бруно — безрезультатно. Вздохнув, я отправился ликвидировать потоп теми силами, что есть — а именно самостоятельно, и на это ушло немало времени. А может, я его просто затягивал.

Потом я вышел на кухню и снова набрал Бруно. На этот раз он ответил мгновенно.

— Бруно, вы собираетесь забирать его?

— Нет, — выдохнул он после длинной паузы.

Я вначале подумал, что мне вода в уши попала.

— То есть как это — нет?

— Детектив Стоун... — видно, от каждого слова ему доставалось как от удара кнутом. — Дэшил не то, что машину водить — с пультом от телевизора разобраться не в состоянии. За все время, что мы знакомы, он садился за руль лишь раз, а покидал дом — трижды, и ни разу днем, не считая визита в участок. Если ради этого он вышел на свет и нашел дорогу — значит, он хочет там быть. У вас. Позаботьтесь о нем, пожалуйста.

Твою мать. Этого мне недоставало.

— Бруно, — заговорил я проникновенно, — вы не понимаете...

— Только никакого кофе перед сном. Даже со сливками. И пусть не ложится с мокрой головой, а то утром вы это не расчешете.

Ну блин, если он сейчас заплачет, я этого не вынесу. Я хотел было напомнить, что Дэшилу двадцать, а не два, но подумал, что Бруно не хуже моего это знает.

— И еще, детектив. — Голос Бруно вдруг окреп. — Не позволяйте ему то, о чем потом пожалеете.

— За... кого вы меня принимаете? — спросил я растерянно.

— За человека, детектив, за живого человека. Я привык трезво оценивать ситуацию, может, поэтому я до сих пор жив. За вас я почти спокоен, но если он чего-то надумает, боюсь, вы просто не сможете захотеть сопротивляться.

Мне совсем не понравилось это "почти", и я даже был рад, что он снова отключился не попрощавшись. Он лишь сказал, что хотел, и не собирался меня слушать. Интересно, что больше расстроило Бруночку — смерть Глэм или то, что Дэшил выбрал в утешители меня, а не его?

Ну какая ж я иногда сволочь. Спишем все на нервное перенапряжение.

Я заглянул в комнату, в кромешную тьму, без желания входить — меня, как любого полицейского, слегка раздражает, когда меня видят, а я нет.

— Дэшил? Ты там?

— Да.

— Принести тебе фен?

— Пожалуйста.

Уф. Я отправился в поисках фена в комнату Натали. Нельзя сказать, что мы не заходим туда с тех пор, как она нас оставила, но не без особой надобности. Лекси я вообще там ни разу не видел. Я взял фен и еще прихватил шарф, чтобы набросить на лампу — она, пожалуй, ярковата будет, особенно после того что я сделал на улице. Шарф еще хранил ее запах, и под воздействием тепла он должен будет проявиться четче, как дежа вю — но все дело в том, что я совсем не скучал по ней, что бы ни думала Шор. Уже нет. После этих трех лет — уже нет.

Когда лампа зажглась, шарф сгладил ее яркость, и вышло совсем неплохо. Дэшил сидел в центре кровати, стянув полотенце с головы, в окутавшей его массе спутанных волос.

— Вы простили меня, детектив Стоун?.. — сказал он еле слышно, не поднимая головы. — Я не хотел вас беспокоить, но... Вы меня не выгоните?

— Не раньше, чем высохнешь, — сказал я и включил фен.

Александрия всегда сушила волосы сама, раньше ей помогала Натали, но мне она в этом отказывала. Как и во многом. Короче говоря, я начал понимать, почему Бруно так балдеет от этого процесса — это было лучше всякой медитации, тем более что гудение на время мешало говорить. Прядей было немыслимое количество, но они распрямлялись без расчески и почти мгновенно сохли, будто всасывая в себя воду и оттого оставаясь тяжелыми. Красных, незаметных в мокром состоянии, оказалось достаточно — где-то десятая часть. И это был их или его естественный запах — сейчас преимущественно миндаль, но уже с легким намеком на ваниль, что казалось мне хорошим знаком.

Погрузившись в процесс, в какую-то минуту я нечаянно направил струю воздуха снизу вверх... и прядь волос Дэшила, взметнувшись, упала мне на лицо.

В этом виноват был фен, я уверен. Да, уверен...

Едва волосы коснулись моего лица, все враз переменилось — еще секунду назад я плыл в эйфории, а сейчас меня окутал страх, темный, безотчетный, почти суеверный, от которого подгибаются колени и отмирает воля. Фен выпал у меня из рук, я глубоко вдохнул, почти в панике, — и внезапно все прекратилось. Прядь соскользнула, не спеша, будто кто-то коснулся лба ладонью, задержалась на щеке таким же ласковым прикосновением и послушно опустилась по шее вниз. Это длилось не больше секунды, но в моем сознании затянулось на половину жизни... Оставшуюся половину.

Кажется, когда-то я это уже говорил?..

— Что с вами? — спросил Дэшил, не оборачиваясь. — Вы в порядке?

— Да, — ответил я. Это была правда сейчас. Давно я не чувствовал себя лучше, а испытанное отодвинулось в тень, как дурной сон.

Дэшил очень смирно сидел, пока я не закончил, но головы так и не поднял. Я убрал его волосы назад, открыв лицо на секунду, и даже в неверном свете блеснули белки его глаз — совсем красные, будто от слез. Или от солнечного света.

— А ну посмотри на меня, — сказал я почти требовательно, вдруг заметив, что оставил церемонный тон. Ну, наверное, глупо раскланиваться после практически совместного душа.

— Все хорошо, детектив Стоун.

— Ни хрена не хорошо. Что в таких случаях делает твой Бруно?

— Там в машине, наверное, что-то есть, — ответил он неопределенно, и я был рад ускользнуть, ругая себя последними словами. Посмотреть захотелось, видите ли. И все равно, как бы я ни вызывал чувство вины, оно было вторичным. Я просто хотел увидеть. И увидел.

— Это и от телевизора бывает, — объяснил Дэшил. — Ничего страшного, я же говорю.

— Сам сможешь?

Он посмотрел на меня, будто я предложил ему собрать "Конкорд" на заднем дворе.

— Глэм делала это...

На покойной миз Оливейра заостряться не хотелось. Но в закапывании глаз у меня не было совсем никакого опыта, и я спросил:

— Как?

Дэшил шмыгнул носом, минуту колеблясь, потом повернулся и положил голову мне на колени, так, что я видел его лицо наоборот. Волосы рассыпались черной тенью. У меня руки дрожали, и несколько раз я промахнулся, но в конце концов попал. Дэшил выдохнул и на некоторое время закрыл глаза.

— Как ты меня нашел? — спросил я. Не чтобы заполнить паузу — просто происходящее вдруг плавно перестало меня напрягать.

Он посмотрел на меня вверх тормашками, не спеша убирать голову, капли блестели на ресницах как слезы. Краснота пропала почти мгновенно. Теперь в ушах сережек не было, и я заметил несколько тонких шрамов — кто-то снимал их, не расстегивая?..

— Мистер М возил меня сюда незадолго до смерти. Сказал, что после Глэм и Бруно вы единственный человек, на которого я могу рассчитывать.

Вот старый сукин сын. Все спланировал.

— Вообще-то водить я почти не умею... я сам в шоке, что добрался без приключений. Правда, он настроил это... такую вещь...

— Навигатор?

— Да. Но дороги я все равно не помню...

— Дэшил. Он сказал — после Бруно и Глэм. Но с Бруно все в порядке, как я понимаю?

Он сел, выпрямился, снова убрав все волосы назад, и они почти коснулись кровати.

— Бруно совсем не такой послушный, как кажется, детектив Стоун. И знаете... я на секунду просто перестал ему верить. Он говорил, что все под контролем, что ничего не случится, чтобы мы не волновались. Что он справится. И вот...

Нужно было от этого отвлечься, и я спросил:

— С Магнуссеном тебе было лучше?

Дэшил все еще сидел прямо, глядя перед собой, но потом перевел взгляд на меня — вполне спокойный, собранный.

— Что на самом деле вы хотите спросить, детектив Стоун?

— То, о чем уже спрашивал. Глэм и Бруно недвусмысленно показали мне свое отношение к Магнуссену, а ты — свое. Я хочу понять, что не совпадает.

— Как именно?

— Глэм говорила что-то про щипцы. И про портсигар.

— Если хотите — вот портсигар.

Он повернулся в профиль, и в свете я едва заметил чиркнувшую по скуле светлую полоску.

— Он был серебряный, не очень тяжелый, но с острым углом. И я почти увернулся, — сказал он, просто констатируя факт. Интересно, а если бы не увернулся?

Я понятия не имел, как реагировать, и тогда он спросил:

— У вас бывало когда-нибудь чувство... когда целуете кого-то с такой нежностью, а в следующий момент хотите впиться, рвануть так, чтобы кровь потекла, и не можете себе в этом отказать? Это как бы два чувства — а на самом деле одно?

У меня даже шея одеревенела, так что пришлось сказать словами.

— Нет.

— Значит, вы никогда с собой не конфликтовали... От щипцов следов не осталось. — Дэшил приподнял густую черную прядь пальцами, будто развесив в воздухе. — Мистер М любил их накручивать, когда был на взводе — говорил, это успокаивает нервы. Но волос так много... и вместо того, чтобы успокаивать, это иногда начинало его раздражать.

— И часто так бывало?

— Бывало.

Дэшил подполз поближе и снова откинул часть волос назад, открывая лоб, чуть ли не светящийся на этом черном фоне. Я по-прежнему ничего не видел, и тогда он взял мою руку и прижал ко лбу — пальцы холодные, как льдинки. Сразу я не почувствовал, но слегка скользнув, нащупал подкововидный шрам у самой кромки волос.

— Как это произошло? — спросил я, не вполне уверенный, что хочу услышать.

— Просто произошло. Просто держал руку на волосах, перебирал их, наматывал на ладонь... и в какой-то момент просто стукнул об спинку кровати. Что потом, правда, не помню. Да ничего, в принципе, небольшое сотрясение, хотя столько крови — когда я глаза открыл, даже испугался за него. У мистера М все руки были в крови. Он так расстроился, стоял рядом на коленях, пока Глэм швы накладывала...

— Он расстроился?!

Дэшил отодвинулся и снова завесил лицо волосами, только глаза блестели. Я зря искал там понятное выражение, на этом неотсегомирном лице. И не знаю, найду ли когда-нибудь.

— Ему было очень, очень жаль.

— Дэшил, ты себя слышишь? А тебе — не жаль? Что нужно сделать, чтобы расстроился ты — уложить в кому?

— Я тоже расстроился, — сказал он тихо. — Мы ведь не о монстре говорим. Вы не хуже меня знали мистера М, и знаете, что я не совсем вписываюсь в его жизненные представления. И порой он срывался. Приходил в ярость оттого, что там ему так комфортно. Злился, что не может владеть мной, и что я имею над ним власть. Злился на Агнес. Злился на меня. Очень сильно.

Так же и Глэм сказала, и это походило на правду. Он считал это все неправильным и страдал оттого, что неправильное так ему в кайф. Опасно.

— Ты говорил, что Берлинг это поощряла?

— Мистер М платил за все. Вы и представить не можете, сколько ему это стоило, — Дэшил снова коснулся подкововидного шрама. — И еще — она не позволяла забирать меня больше чем на насколько дней, даже если за каждый последующий день цена возрастала геометрически. Он умолял, а она не давала. Когда она умерла, я думал, ему станет получше.

— А ему стало хуже? И поэтому он покончил собой?

— Ни лучше, ни хуже, детектив Стоун. Ничего не изменилось, кроме того, что мы переехали в этот дом, он забрал Глэм с Бруно и купил мне помещение для "Темных Комнат". Чтобы мне было не скучно. Ничего не изменилось, и я не знаю причины, по которой он... Дэшил закрыл и открыл глаза — будто очень медленно моргнул — и отвел их. Понято. Меняем тему.

— Ты голоден?

Он пожал плечами.

— Да нет. Кофе бы выпил, хоть мы и не сможем так приготовить...

— Кофе нет, — сказал я поспешно. — Придумай что-нибудь другое.

Дэшил внимательно глянул на меня своей невероятной сумеречной синью.

— Ох, Бруно... Он звонил, да?

Я кивнул.

— Он... ведь не приедет, да?

Я снова кивнул.

— Пока ты не скажешь, не приедет.

— Вы не будете возражать, если я скажу ему завтра утром?

— Без проблем.

С каких это пор я начал говорить не подумав? Завтра утром мама привезет Лекси, и у меня нет ни малейшего желания объясняться с ними по поводу Дэшила в моей спальне. Хотя это будет не раньше десяти— одиннадцати, да еще они позвонят... Без проблем. В самом деле.

— Спасибо, детектив Стоун, — сказал он, немного повеселев. — Я бы хотел вас отблагодарить, и даже знаю, как. — А поскольку я молчал, добавил: — Поверьте, никто из клиентов еще не жаловался.

Предупрежден — значит вооружен? Ни хрена. У меня все равно было такое лицо, что Дэшил несколько секунд не сводил с меня глаз, а потом его будто осенило:

— Что еще вам Бруно сказал?..

Я все еще не владел голосом, но видимо молчал красноречиво, потому что он вдруг рассмеялся, все той же хрустальной россыпью, но абсолютно искренне и уже не так остро, как я слышал впервые:

— Да не тех клиентов, детектив. Теперешних. Вы с вашей подругой сможете приходить в "Темные Комнаты", когда пожелаете.

Забавно, но в тот момент я думал совсем не о том, насколько глупо выгляжу, а о том, что с эмоциями у Дэшила прогресс. О том, как меняется его смех. И о том, что рад любым способом удерживать его от истерики.

— С чего ты взял, что у меня есть подруга?

Он улыбнулся, как-то одной стороной губ, и любая кокетка сдохла бы за умение так улыбаться и при этом выглядеть естественно.

— У такого, как вы, не может не быть подруги.

— Неужели?

— Кто такая Лекси?

— Моя дочь.

— А Натали?

Я замолчал, и он сказал:

— Вы звонили Лекси из моего дома, помните? А Натали упомянула девушка, которую вы называете Шор. Сказала, что вы ждете письмо.

Вот это слух, а я думал — у Бруно слух. Ну ладно, поверим на слово, что он не заказал у шефа копию моего досье. Да за приглашение в "Темные Комнаты" шеф, небось, и не то сделает.

— Натали моя бывшая жена. А Кортни Шор коллега. Подруга. Но не такая подруга.

— Любая подруга будет рада сходить в ресторан, правда? Это же... как говорят? — престижно? Бруно говорит, что наше заведение — престижное.

— Шор обрадуется.

Я подумал, что Шор продаст себя в рабство за это, хотя и не вдохновился. Обойдусь и тем, что она будет занимать мне парковочное место.

— Так как насчет еды? — спросил я бодро, но внезапно эта легкость и веселость слезла с него, будто кожа под кислотным дождем. Он снова уставился вниз, себе на колени, закрывшись волосами как щитом.

— Дэшил?

— Она была такой хороший человек, — сказал он негромко, но очень внятно. — Она так любила меня.

Я не был уверен, что у прекрасной Глэм Оливейра, обрабатывающей своих клиентов до обморока и обчищающей их кошельки, вообще были другие хорошие качества, кроме этой любви. Однажды они со старшей сестрой переборщили с клофелином, и кое— кто отправился на тот свет. Совершеннолетняя Шелби Оливейра пошла по статье, а Глэм отделалась легким испугом и двумя месяцами принудительного лечения в клинике для наркозависимых. Этого времени оказалось мало, и скоро она вернулась на свое прежнее место под крылышко Берлинг и на иглу. Не знаю, может, при встрече с Дэшилом она испытала катарсис, и у нее отросло золотое сердце, но могу предполагать — Глэм просто заменила один наркотик на другой. Вчера героин, сегодня Дэшил. Миз Оливейра уже в прошлом, ее не спросить, а мне остается лишь догадываться, не этот ли наркотик убил и Магнуссена.

— У тебя есть мысли, кто это мог сделать? — спросил я.

Он мотнул головой — отрицательно. Собственно, я так и думал.

— А Бруно? Думаешь, он знает?

Дэшил взглянул на меня из-под завесы волос — один невозможно сапфировый глаз.

— Бруно никогда не причинил бы Глэм вреда.

— Я этого и не говорю. Но ты сегодня сказал мне, что не уверен, что Бруно ничего не скрывает.

— Думаю, единственное, что скрывает Бруно — страх перед неспособностью меня защитить, — произнес Дэшил с расстановкой, будто обдумывая слова. — Это не факт, что он не способен. Он больше ничего не боится, он — как каменные стены замка. Но я — его уязвимое место.

— Я хочу, чтобы ты спал спокойно. Я ничего не знаю насчет Глэм, скорее всего, это был несчастный случай, не имеющий к тебе отношения. У нее ведь было достаточно врагов, не подозревающих, какой она хороший человек.

Сказав это, я немного пожалел, хотя и не понял, уловил ли Дэшил сарказм. И поэтому предпочел снова вернуться к насущному.

— Что тебе принести?

— Спасибо, детектив Стоун, я не хочу.

Господи, ну я и сволочь. Сейчас неважно, какой была Глэм Оливейра, важно то, какой он ее считал. А я вечно брякаю не подумав.

— Если Бруно узнает, что я морил тебя голодом, он меня убьет, — сказал я обреченно.

Губы Дэшила слегка дернулись, на грани улыбки, и он вдруг дотронулся до моей щеки и убрал руку быстрее, чем я вздрогнул.

— О большем, чем вы для меня делаете, я и не мечтаю. Я просто не голоден. Честно. Но мы ему не скажем.

Я чуть ли не выдохнул с облегчением.

— Тогда спокойной ночи. И... мне очень жаль Глэм. Правда.

— Я вам верю. — Он откинулся на кровати, и волосы легли позади, будто гигантские черные крылья. Или паутина, в которой он был то ли пауком, то ли жертвой. — Спокойной ночи, детектив Стоун.

Дэшил дал мне выйти, прежде чем погасил лампу, и я отправился в другую спальню. Было только десять, время детское, и можно было еще поразмышлять о многом. Например, о том, что сам Дэшил ни разу не сказал, что кого-то любил — ни Магнуссена, ни Глэм Оливейра, ни Берлинг. Или о том, что вокруг него что-то сконцентрирована смертность. Но как только я прилег на кровать, меня вырубило, будто по голове шарахнули. Я уже и забыл, когда засыпал так мгновенно, не ворочаясь по полчаса, без снотворного или глоточка на сон грядущий. И когда мне снились такие сны, тоже забыл. Хотя нет, вру, сны я помню. Они начали сниться мне совсем недавно, но я заметил, что уже привык к их цвету и запаху, как к части себя.

* * *

Утром меня разбудили голоса. Я глянул на часы и не поверил глазам.

Полдень.

Твою ж мать. Вот это полицейский. Всегда вставал как по часам, самое позднее в девять, а сейчас был полдень. И нечего мечтать, что часы остановились — они очень громко тикали.

Следующий звук, который я услышал после тиканья, был визг Лекси.

Нет, у меня неплохая реакция, но тут я застыл как каменный, пока не понял, что визг — на самом деле смех. Я уже забыл, как смеется моя дочь — надо же, как много я вспомнил за такое короткое время. Строго говоря, я не припоминаю, чтобы Лекси так хохотала хотя бы раз после того, как ушла Натали.

Я оделся и пошел на голос. Дверь была открыта, шторы плотно задвинуты. Мне явилась настоящая идиллия в лице Дэшила, сидящего на кровати по— турецки, и моей дочери, усердно плетущей что-то из его волос. Судя по десятку косичек с одной стороны, началось все даже не в последний час. Рядом стоял поднос с надкушенными тостами и два стакана с соком, а также любимая кукла Лекси по имени Зулу. Натали и вправду привезла ее из Африки — черная деревянная мордаха, ручки— ножки на проволочках и пучок косичек, подозрительно похожих на настоящие волосы. Лично мне эта кукла всегда казалась жутковатой, но Лекси нравилась, она без нее не засыпала. И никогда не показывала чужим. Даже Шор.

— Папа! — Лекси радостно подпрыгнула, хотя осталась на месте. Однако даже это было, мягко говоря, необычно.

— Привет, милая, — сказал я, стараясь сориентироваться. — Кто тебя привез?..

— Бриана, но она спешила. Сказала тебя не будить, а я нажарила тостов. Дэш сказал, что ты так устал вчера! Вот она с нами кофе выпила и уехала в салон.

Бриана — это миссис Стоун, моя мать. Не то чтобы она комплексует насчет возраста, но любой, кто ее видел, подтвердит: "мама" — еще ладно, но "бабушка" — это слишком.

Я взглянул на Дэшила. Он был в успевших высохнуть джинсах, но с голым торсом — впрочем, даже незаплетенная часть волос его закрывала до самого пояса.

— Лекси кофе не пила. Только я и миссис Стоун.

— Бри варила кофе? — спросил я.

— Кофе варила Я! — ответила Лекси с гордостью. — Бриана в это время утюжила.

Я посмотрел в сторону и увидел откинутую гладильную доску, а на ней — белую рубашку Дэшила, которую в последний раз видел вчера в душе насквозь мокрой. Ни хрена себе...

— Я принесу тебе кофе! И тостов! — Моя дочь резво слезла с кровати и помчалась на кухню, по пути обняв меня за талию. А я стоял столбом, следя, как небо сходит на землю.

— Садитесь, детектив Стоун, — Дэшил положил ладонь на кровать, и я сел, как зомби, на самый край. — Ваша мама такая красивая. И у вас ее глаза.

— И ты ей это сказал.

— Почему нет? Это же правда.

Я смотрел и не мог понять, такой он бесхитростный или все же неплохо умеет мутить людям головы. Обаять мою маму — надо уметь. Миссис Стоун — она не признает этих "миз" — действительно до сих пор несравненно хороша и привлекает внимание большинства психически здоровых мужчин после сорока — а то и до. К тому же она всегда была избалована в этом плане, так что дешевым комплиментом ее не купишь.

Пока я раздумывал, Дэшил заглянул мне в лицо почти с тревогой, темно-синей, как глубина на карте мира.

— А что? Вы думаете, я не должен был такое говорить вашей маме?

"Я думаю, что ты опасен", — сказал я про себя, а вслух ответил:

— Да все в порядке.

Вернулась Лекси и принесла мне вполне сносный кофе и тосты. Я честно принялся жевать, хотя в глотку мне мало что лезло, и это не относилось к качеству еды. В это время она залезла назад к Дэшилу и, внезапно что-то усмотрев, принялась вытирать ему щеку.

— Что там? — спросил он.

— Брианина помада.

Я на секунду закрыл глаза, с единственной целью — удержать их в орбитах. Что ж это творится-то?

— Александрия — классное имя, — сказал он между тем, пока Лекси тщетно пыталась обыграть его в немудреную игру "ласточка, ласточка, черненький хвостик" и хихикала всякий раз, когда он молниеносно отдергивал руки. — Кто тебя так назвал?

И прежде чем я снова покрылся холодным потом, она охотно ответила:

— Мама. Это она придумала. Знаешь, она была археолог!

Мы с Дэшилом оба уловили это "была" — хотя впервые она вообще говорила о матери, все предыдущие годы я натыкался на стену. Он вопросительно глянул на меня поверх ее головы, но я опустил глаза. "Была". Интересно, что сказала бы Натали, узнав, что она "была"?

— Ты знаешь, кто такой археолог? Она ездила по разным странам, городам — когда я была маленькая, я тоже с ней везде ездила. Правда, я ничего совсем не помню, — тарахтела Лекси. — Только фотки остались, я там еще на ручках сижу, такая маленькая. Я тебе все их покажу! А Александрия — это такой большой город, очень древний.

— Значит, ты могла бы быть Гизой. Или Спартой. — Дэшил наконец поддался и позволил ей схватить себя за руки. — И скажи спасибо, что ты не мальчик, а то назвали бы тебя Вавилон. Или Карфаген.

— Классно звучит! — подпрыгнула она, все не отпуская его рук. — Карфаген Стоун, это будто какой-то злодей из комиксов. Карфаген Стоун против Человека-паука! Дэш, ты, наверное, тоже много ездил, столько городов знаешь.

— Нас самом деле нет, — Дэшил слегка улыбнулся, но в улыбке мелькнул сумрак. — Вы не могли бы вызвать Бруно, детектив Стоун?

Я хотел было спросить, почему он сам не позвонит, но вспомнил замечание Бруно насчет его отношений с техникой, и взялся сам. Хотя даже не стал звонить — набил СМС. Говорить с его телохранителем мне не хотелось абсолютно.

— Дэш, ты уходишь?! — завопила Лекси и обняла его, почти скрываясь в волосах. Моя дочь кого-то обняла. Кого-то, кого впервые видит. Я в легком шоке. Ну, это не более невероятно чем "моя мать кого-то поцеловала" или "моя мать взяла в руки утюг", особенно если это один и тот же кто-то.

— Мне нужно идти, милая, — сказал он тихо, и она послушно разжала ручки. Расстроилась, но не надулась, а даже принесла ему рубашку, помогая застегивать пуговицы. — Бруно уже с ума сходит.

— Тогда ладно.

Поскольку она ничего не спросила, видимо, Бруно уже был ей известен. Интересно, о чем еще они говорили, пока я спал?

Лекси деловито, хотя и с видимым трудом, завязала волосы Дэшила вместе с наплетенными косичками в хвост и убежала высматривать машину, а мы медленно двинулись за ней. Я не стал ей помогать. Приближаться, прикасаться к нему, пока я не пойму, что происходит, было последним моим желанием.

Мы вышли за дверь, и Дэшил надел свои очки, хотя было по-прежнему пасмурно. Бруно стоял у машины, его лицо казалось каменным, как у сфинкса, он даже не смотрел в нашу сторону. Только сейчас до меня дошло, что вчера он был здесь и забрал машину. Даже представить не могу, что творилось у него в душе, когда он уезжал отсюда один в пустой дом на Бель-Эйр.

— Кажется, он злится, — заметил Дэшил.

— Его можно понять. Он напуган, он переживает из-за Глэм. И еще он думает, что ты больше его не любишь.

Дэшил качнул головой.

— Вот глупая лысая башка... Да куда ж я денусь?

Он повернулся ко мне, и я ощутил укол страха и еще чего-то под самой кожей.

— Детектив Стоун, всего, что я могу сказать, будет мало. Не знаю, что бы со мной было без вас, и как еще я могу вас отблагодарить.

— С меня вполне хватит слов, — сказал я, впервые радуясь, что не вижу его глаз. — Поверь, вполне.

— Тогда спасибо за гостеприимство.

— Пожалуйста.

Дэшил отступил, улыбнулся Лекси, пожал ее маленькие ручки, но я успел заметить, как его лицо застыло маской, когда он двинулся к машине. Спектакль. Он шел очень медленно. Мимо Бруно, не глядя, к открытой дверце. Но уже наклоняясь, вдруг вернулся на шаг и обнял Бруно за шею — я наблюдал на расстоянии, как тот тает, мгновенно, будто масло на солнце. Обхватывает своими перекачанными ручищами, и Дэшил целует его в глупую лысую башку, говоря что-то такое, от чего на лице Бруно появляется — страшно сказать — улыбка. Знакомое зрелище. Я точно так же обнимаю Лекси, когда сержусь, но боюсь, что она сердится тоже.

И поскольку Дэшил все же вертел Бруно как хотел, это было очень по-детски — так его наказывать. Мог ведь позвонить своему телохранителю еще вчера и не заставлять его мучиться всю ночь в неведении.

Проводив лимузин взглядами до поворота, мы вернулись в дом.

— А Дэш еще к нам приедет? — спросила Лекси, и при всей предсказуемости вопроса я почему-то оказался к нему не готов.

— Посмотрим, — сказал я, но этого хватило "по горлышко", она подпрыгнула и потянула меня вниз, чтобы чмокнуть в щеку. Блин, сегодня прямо перерасчет за весь недостаток нежности в течение трех лет.

Убедившись, что она ушла в свою комнату, я набрал Бриану.

— Привет, детка моя золотая! — раздался в трубке голос, такой же, как ее духи — ненавязчивый, но дорогой и властный. — Ты выспался?

— Почему ты меня не разбудила?

— К чему? Дэшил сказал, что ты устал, а я так спешила. Я записалась на спа— массаж и должна быть пунктуальной.

Бриана посещает только лучший салон на Беверли— Хиллз и, как истинная голубая кровь, никогда не опаздывает. К слову, фамильярность тоже не приветствует. Это что, сейчас она сказала "Дэшил"?

— Так спешила, что успела ему рубашку погладить? И кстати — ты вот так взяла и оставила с ним Лекси?

— Льюис, дорогой. — В ее голосе появилась укоризна. — Ты вот так взял и спокойно спал с ним в соседних комнатах, помнишь?

Да уж, логика никогда не была ее слабым местом...

— Что тебя беспокоит, детка?

— Ничего. А тебя?

— Сына, ты параноик. Дэшил такое славное дитя, и что он делает в твоем доме, меня совсем не касается.

Нет, падения челюсти сегодня не избежать. Что-то творящееся у меня в доме — ее не касается?.. Я правильно расслышал?..

— Это работа, Бри.

— Да как скажешь, — добродушно ответила она с той самой интонацией, что я с детства не выносил ("Мам, это правда был настоящий ангел!" - "Как скажешь, Льюис, только жуй хорошо"). — Кстати, я и забыла, когда в последний раз слышала, как смеется Александрия. Ты заметил?

— Я и сейчас это слышу, — сказал я мрачно — слишком мрачно для счастливого отца.

Бриана сделала паузу, а я понятия не имел, что хочу услышать. Но когда я подумал, что мама просто попрощается, она сказала:

— Он и в самом деле сокровище, Льюис, ему цены нет. Что бы у вас там ни было, не отпускай его далеко. Обещаешь?

— Пока, Бри.

— Пока. Уверена, твои новые обязанности не будут тебе в тягость.

— Мои новые ЧТО?! — рявкнул я, но она уже положила трубку.

Разумеется, Бриана никогда не настаивала на то, чтобы ее претензии выполнялись. Она не была рада моей службе в полиции и не была рада нашей свадьбе с Натали. Называла ее цыганкой и кочевницей. Сейчас Бриана встречается с тем, кто очень понравился бы ее родителям, случись это, когда ей было двадцать. Но первый брак — с моим отцом — был еще какой мезальянс, простой коп из Южной Каролины для девушки, всю жизнь прожившей в Лондоне и получившей лучшее европейское образование. И этого не изменить. Возможно, если бы отец не погиб при исполнении, они бы и развелись в конце концов, но теперь это никак не узнать. Поэтому мама могла лишь выражать пожелания без надежды на мое реагирование. А НЕ выражать пожеланий она не могла. Ее не радовало то, что Натали постоянно нет дома, потом то, что она долго не рожает, а когда появилась Александрия — то, что она таскает младенца за собой по экзотическим странам, как один из своих чемоданов. Меня это, если честно, тоже не радовало. В особенности, когда однажды я вернулся домой с работы и не обнаружил ни ее, ни дочь. Натали уехала, написав объяснительную записку на рисунке Лекси и прилепив к холодильнику. Тогда я впервые узнал вкус коктейля из виски и слез. Гадкий он на редкость.

И конечно, моя рафинированная Бриана была под рукой, и конечно, я не услышал ни слова по поводу "я знала, что этим закончится". И конечно, ее утешения были красноречивее любых слов.

Я знал одно — при аристократическом умении скрывать свое пренебрежение мама очень мало кого считала достойными людьми. Она всегда вела себя идеально, демократично и естественно, и только я знал, что она думает на самом деле. И даже от этого знания чувствовал себя неловко, когда она кому-то улыбалась. Она всегда была той еще шовинисткой, моя мамочка, и поэтому сейчас я был просто в шоке.

Вот насчет Лекси она была очень права. Но ее веселость оказалась явлением временным, и через несколько дней постепенно сошла на нет. Я получил свою прежнюю дочь назад, разве что она перестала включать лампу на всю ночь, спала теперь как убитая и улыбалась во сне. В моем понимании это еще какой плюс, потому что с пятилетнего возраста Лекси не засыпала без света, и к тому же всю ночь я слышал ее шлепанье то на кухню, то в туалет. Она не была лунатиком, ходила в полном сознании, просто ее, как и многих в этом городе, мучила бессонница. Бессонница вот уже много лет как визитная карточка Лос-Анджелеса, ею никого не удивишь. Это совпадает со временем, когда в городе видели последнего лайта, и многие находят в этом связь.

Следующие две недели были напряженными, и я по уши ушел в плановую работу. Вскользь поинтересовавшись делом Глэм Оливейра, я выяснил, что она шаталась ночью в Нижнем Голливуде и попалась каким-то ублюдкам. В ее крови был героин, что никого не удивило. Удивило то, что не было изнасилования, но если они прежде над ней так потрудились, то насиловать пришлось бы уже растерзанный труп. Ее кремировали, и прах забрал Бруно — об этом я и сам догадался бы. Мое собственное расследование было не то чтобы в тупике, а скорее там, куда его привели за ручку и оставили. Это раздражало. Я очень хотел поговорить с Бруно, хотя понятия не имел о чем. Очевидно, что он знает гораздо больше, чем говорит, как очевидно, что вытянуть из него это будет непросто.

Что касается Дэшила Уинтерса, то о нем я предпочитал не думать — насколько мог.

ГЛАВА 5

Замок не спит в тишине под луной,

Двери закрыл за твоею спиной.

Замок плывет в аромате цветов,

Смерть тебя ждет там, а может, любовь.

Куда коня ты так несешь?!

Ты в этом замке пропадешь!

Оно пленит тебя потом,

Навек оставит в замке том!

А напоминало о нем многое. Ближе к концу смены ко мне подплыла Шор и прижала к стенке.

— Стоун, кто обещал мне "Темные Комнаты"? Я уже всем подружкам растрепала.

Вот блин. Сам, не думая, брякнул ей тогда, на радостях, что Лекси повеселела. Хотя это к лучшему — не мешает посмотреть, что это за "обдираловка", как выразился Джей Магнуссен, и от чего все в таком восторге. Может, по пути еще что-нибудь прояснится.

— А у тебя есть еще такое же платье, как в прошлый раз?

— А то. У меня и не такое есть.

Раздумывая, в каком там состоянии мой парадно-выходной костюм, я вдруг понял, что совсем выпал из реальности. С бэби-ситтерами у нас всегда были нелады, так что обычно в таких случаях я просил Шор или маму приглядеть за Лекси и напрочь забыл, что сегодня, собственно, первое технически невозможно. У Брианы включился автоответчик, но я все равно позвонил ей на мобильный.

— Привет, Бри, ты не дома?

— Нет, — проговорила она с бархатным мурлыканьем, и я понял, что рядом ее Джордж. — Мы выехали за город. Немного свежего воздуха не помешает.

— Блин, — сказал я с чувством. — Мы с Шор собрались в ресторан, но мне не с кем оставить Лекси.

— Глупости. — Из маминого голоса ушел весь бархат. Пожалуй, Шор ей нравилась еще меньше Натали, хотя иногда я думаю, что ей невозможно угодить в принципе. — Ну идешь так иди хоть с кем-то, ты и так вечно дома сиднем сидишь.

— Ты что, не расслышала? Мне не с кем...

— Почему это не с кем? Отвези ее Дэшилу, думаю, это устроит всех.

Я запнулся, не зная, что ответить. Это я только что сказал, что Бриане невозможно угодить?

— Льюис, детка моя золотая, скажи что-нибудь.

— Что?

— Скажи спасибо за совет, — она улыбнулась, и это отразилось в голосе. — И привет детям.

М-да. Учитывая, что Бри тоже не выносила нянь, это и правда был вариант. Но до сего момента я сам понятия не имел, что когда-нибудь им воспользуюсь. Назовите это минутным помрачением рассудка.

— Слушаю, — раздался голос Бруно, такой же приятный, как всегда.

— Это детектив Стоун. Дай мне Дэшила.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

— И зачем он тебе?

— Бруно, ты начинаешь меня утомлять. — Кстати, подумалось мне, а к чему тут секреты? — Просто хочу попросить его присмотреть за моей дочерью, пока я пользуюсь его гостеприимством.

— "Темные Комнаты"? — среагировал он, и, подумалось мне еще раз, Бруно вовсе не тупой. Похоже на то. — И что, нельзя нанять бэби-ситтера?

— Ты что, не любишь детей?

— Дело не в этом, — сказал он, и голос мне понравился еще меньше, чем обычно. — Просто тридцать три раза подумай, прежде чем привозить сюда дочь.

— Но ведь там же безопасно, — ответил я с издевкой. — Там же ты. И на будущее, Бруно, когда тебя просят просто передать трубку...

Он так и сделал, где-то в середине моей фразы.

— Здравствуйте, детектив! — услышал я Дэшила, будто что-то потекло по проводам, эфирное, но ощутимое. Будь я проклят, если не ощутил запах ванили.

— Дэшил, ты не мог бы...

— Я буду счастлив. Правда. Вы можете оставить ее как угодно надолго.

— Как угодно мне не надо, только до вечера.

— А я думал, сегодня уже не случится ничего хорошего...

— Я вообще-то еще ее не спросил. Мы перезвоним, когда все будет ясно.

Закончив разговор, я замер в растерянности, со смутным ощущением, что действую как-то нелогично. Оно не отпускало до самой школы Лекси, до того момента, как она села в машину.

— Александрия, — начал я, — ты знаешь, сегодня вечером мне нужно кое-куда пойти...

Она уставилась на свои коленки. Потом пасмурно спросила:

— Миз Шор придет?

— Вообще-то нет, я иду с миз Шор. Ты не возражаешь, если за тобой присмотрит Дэшил?

Лекси завизжала раньше, чем я договорил, обхватила меня за шею, и я мог разобрать только что-то вроде "клево, клево!!!!" А уже на въезде в ворота дома на Бель-Эйр мне в голову пришла еще одна очевидная мысль — почему я везу дочь туда и даже не настаивал, чтобы они побыли у нас? Хотя переигрывать было уже некогда.

Бруно открыл входные двери. Лекси сделала реверанс, и он приложился ей к ручке. Выглядело забавно. Дэшил был у себя, но моя дочь прошла расстояние до его комнаты вдвое быстрее меня — ее здесь ничего не смущало и не пугало. А когда открылись двери, там было относительно светло — он нас ждал.

— Дэш!!! — она понеслась к нему со всех ног. Я зашипел "Лекси!" не хуже наследника Слизерина, но толку в этом было чуть. Лекси прыгнула с разбегу ему на руки, кресло качнулось, не удержалось на гнутых ножках и перекинулось. А я в легком шоке, к которому уже начинал привыкать, слушал, как они там хохочут.

Наконец Дэшил выполз на четвереньках, чудом не цепляясь за собственные волосы, а моя дочь выбиралась из них, как из шалаша.

— Простите, детектив Стоун.

— Простите, детектив Стоун! — невинно пискнула она, и я вдруг почувствовал, что улыбаюсь, как дурак. И смел эту улыбку, как только заметил. — Просто я так скучала! Пап, а ты разве не скажешь, что скучал?

Скучал, я? Пока они оба на меня так смотрели, я и рта раскрыть не мог, и наконец Лекси сказала:

— Он скучал, я знаю. Вот, — она поцеловала его в щеку. — Это от меня. А это, — чмок в другую, — от него. Он просто сегодня вредный, потому что идет на свидание с миз Шор.

— Приятного вечера, детектив Стоун, — сказал Дэшил нейтрально, позволяя Лекси висеть у себя на шее. Она что-то говорила ему на ухо, и во мне вдруг вскипела ревность, будто огненная пена, хотя и опала быстро. Знать бы только, от каких ее слов у него появляется такое выражение лица? Такое... заинтересованное.

Наконец она оторвалась от его уха, они переглянулись и захохотали, как сумасшедшие.

— Если не будешь вести себя прилично, я тебя заберу, — пригрозил я, ощущая целиком и полностью свою беспомощность. Нет родителей, которые через это не прошли.

— Ты сам веди себя прилично, — сказала Лекси, и я предпочел удалиться, пока не смутился окончательно. Надеюсь, она не думает, что у нас с Шор роман?

Уже на пути к Шор, переодевшись, я понял, что казалось мне нелогичным — я сам боялся подойти поближе, держал дистанцию, но с легкостью оставил там дочь. Но у меня не было предчувствия. Никакого. Хотя и хорошего в том числе.

Шор стояла на пороге, как девушка, ожидающая парня на выпускной. И ей-богу, будь я этим парнем, посадил бы за руль кого другого, чтобы на дорогу смотрел. Глаз не оторвать.

— И где ты берешь такие платья?

— Места знать надо. — Она сделала поворот на 360, чтобы продемонстрировать разрез чуть ли не до бедра и абсолютно голую спину, перечеркнутую двумя тончайшими бретелями. Цвет ей очень шел — такая себе морская волна, подчеркивающая и рыжие волосы, и глаза, и даже камешки в сережках.

— Куда эти мужики смотрят, — вздохнул я, открывая перед ней дверцу. Шор фыркнула, грациозно перенося в салон ноги в туфлях на таких каблуках, что они стояли почти под прямым углом, как пуанты.

— Туда же, куда ты сейчас. И нечего краснеть, у нас свидание или нет?

Заведение мы нашли очень быстро, потому что центра в нашем городе не так уж и много. Вывеска была скромная — стилизованная под старое дерево золотая надпись.

— Ну-ну, — сказала под нос Шор. — Посмотрим.

Смотреть оказалось проблематично, как только мы переступили порог. Потому что "Темные Комнаты" свое название вполне оправдывали. Секунд пять мы стояли почти в кромешной тьме, замерев, как мыши.

— Что это такое? — сказала Шор отчего-то шепотом. — Что это такое, Стоун?!

Я огляделся — не подумав, потому что в темноте все равно ничего не было видно.

— О чем ты?

— Как это о чем? Ты что, не чувствуешь?!

Я не чувствовал ничего особенного, кроме, впрочем, знакомого легкого аромата ванили. Это напомнило мне, как я впервые вошел в комнату Дэшила Уинтерса, но вслух я не сказал. Здесь было тепло и приятно находиться, я охотно вступил в эту тьму, и она приняла меня как родного. Между тем было заметно, как дрожит рука Шор и как прерывисто она дышит.

Навстречу нам выплыл огонек в светильнике на манер хэллоуиновского Джека-Тыквы, с дырами, только глиняном. Его несла девушка — учитывая то, что она была чернокожей, при таком свете только пол ее и можно было разобрать.

— Мистер Стоун, миз...

— Шор.

Голос был приятный, уверен, как и все остальное.

— Миз Шор, добро пожаловать в "Темные Комнаты". Я Полли, ваша официантка. Идите, пожалуйста, за мной.

На месте Шор я тоже бы за кого-то схватился, будь я на таких каблуках и в темноте. Но на удивление при минимуме света он, то есть свет, был расположен так удачно, что вполне создавал максимум — или хотя бы норму.

Мы чуть прошли вперед, и скоро дорожка раздвоилась.

— Мистер Уинтерс приказал спросить, хотите ли вы большой зал или ласточкины гнезда?

— Большой, — поспешно сказал я. Не то чтобы я не хотел пойти с Шор в отдельный кабинет — просто сейчас меня больше интересовал контингент и интерьер. А до "ласточкиных гнезд" еще, даст бог, доберемся.

— Ладно, — согласилась Шор, — ты заказываешь музыку. Большой так большой.

Ее голос и рука все еще дрожали, но это была не дрожь страха.

— Ты в порядке?

— Я? Я в полном... — она запнулась. — Не могу поверить, что ты ничего не чувствуешь.

— А что чувствуешь ты?

— Что я умерла и попала в рай.

Я мотнул назад свои мысли и остановился на ключевом слове "знакомый". Да, это было мне знакомо — больше чем знакомо.

— Так у него дома, — сказал я.

— Дома?... — переспросила она, все еще покачиваясь на волнах ванильной эйфории, но уже пытаясь адаптироваться. — Постоянно?

— Ну да. Потому что сам он такой.

— И когда ж ты успел привыкнуть?

— Если бы он провел у тебя ночь, и ты бы попривыкла.

Шор вытаращилась на меня, заметно даже в темноте, и это сразу прибавило ей адекватности. Она чувствительно ущипнула меня за руку.

— Ни фига себе, Стоун, а мене не рассказал. Вот везунчик.

Я вспомнил, как Дэшил в прострации сидел на полу душа с волосами, затекающими в сток, и ответил:

— Да, мне капитально повезло.

Сарказма Шор не заметила, потому что официантка Полли привела нас за наш столик. Шагая за ней по полу, едва освещенному бледной подсветкой на манер взлетных полос, я отметил еще одну странную особенность — не было необходимости смотреть под ноги, они шли уверенно, без опасения споткнуться. Шор на своих каблуках должна была это оценить.

Полли усадила нас и подала меню. Оно было тонким, электронным и светилось, так что на несколько секунд я разглядел лицо нашей официантки, и оно показалось мне знакомым — не без причины. Я никогда не забываю лиц. Раньше она не раз захаживала в "нравственный" отдел в качестве вынужденной гостьи, а поскольку мы располагались бок о бок, то такую яркую девушку не заметить было трудно. Готов побиться об заклад, что Полли раньше работала в заведении Берлинг.

— Здесь нет цен, — заметила Шор.

— Разумеется, — подтвердила Полли. — Это особое меню.

Я ткнул Шор под столом прежде, чем она ляпнет что-то вроде "а, так все на халяву?" У нее иногда такое бывает. Впрочем, меню в плане блюд было самое обычное, да я ничего особенного и не ждал. Особенное было уже то, что мы здесь сидим, почти в кромешной тьме, и чувствуем себя так, будто умерли и попали в рай. Обалдеть, как быстро привыкаешь к хорошему. Мы сделали заказы, Полли удалилась, сверкнув нам белоснежными зубами, и можно было наконец обратить внимание на окружающее пространство.

Как я уже упоминал, заведение оправдывало свое название. Мы были, конечно, не одни, и рядом располагались другие столики с другими посетителями, но разглядеть их было нереально. Очень удобная экономия на интерьере — все равно ни фига не видно, только картины на стенах золотисто подсвечены, но слабо и как-то штрихпунктирно, да на столах светится меню, а еще... Нет, не может такого быть, чтобы в кромешной тьме все равно я различал и Шор, и стол без опаски понести ложку в ухо, и в то же время очень слабо различая наших именитых (надо думать) соседей. Я поднял голову.

Прямо над нами висел "ловец снов", я сразу узнал эту штуку по экспедиционным фотографиям Натали. Только этот светился красноватым золотом, и паутинно перекрещивающиеся нитки казались нитями накаливания, только золотыми. Он едва покачивался от неслышного ветра, и только тогда я обратил внимание и на другие. Удивительно сразу не заметить чуть ли не единственный источник света в огромном зале. Их было несколько, видимо, по количеству столиков. А еще я сообразил, что столики должны быть очень далеко друг от друга, чтобы мы в такой осязаемой тишине не слышали других.

— С ума сойти, — сказала Шор уже окрепшим голосом. — Не понимаю, что здесь происходит, но я в восторге. И с перепугу заказала мясо. Я уже сто лет не ела мяса.

— Почему? Надеюсь, ты не худеешь?

— Ха-ха, — ответила Шор мрачно. — Жаль, что нет у вас, мужиков, целлюлита, узнали бы, почем фунт лиха.

— Глупая ты. — Я и не заметил, как нам принесли заказ, услышал только "приятного аппетита" от Полли и звук вина о стенки бокала. Роскошно. Шор сразу впилась в отбивную.

— Господи, Стоун, — простонала она, — продолжай с ним дружить. Пожалуйста.

Я смотрел, как она забывает про калории, и даже жалел, что не могу ощутить весь спектр эмоций, будто в первый раз. Как наркоман со стажем наблюдает за первой дозой новичка. Я помнил, что чувствовал, когда впервые вошел в его дом и тот обвал эмоций, когда... что же произошло? С него заколка свалилась? Да, кажется. Что-то такое. Я помнил, что до ночи ходил как дурной, и мне приснился первый синий сон. А после его визита у меня случился передоз, или какие-то другие эмоции взяли верх. Может быть, тревога, может, ревность или страх. Может, что еще.

Хотя с тех пор сны не прекращались.

— Ну, рассказывай, — потребовала Шор, когда слегка пришла в себя и утолила первый вампирский голод. — Как он к тебе попал?

Я вкратце объяснил ей насчет Глэм и надежд, которые возложил на меня Магнуссен. Шор даже присвистнула.

— И что ты будешь делать?

— Не знаю, — сказал я честно. — Представления не имею. С деньгами они сами разберутся, но Лекси...

— Кстати, где она? У Брианы?

— У Дэшила.

Шор отложила столовые приборы и против всяких правил водрузила на стол локти.

— Стоп. У меня с ходу два вопроса.

— Валяй.

— С каких пор он тебе "Дэшил"?

— С тех пор, как мне пришлось сушить ему волосы и закапывать глаза после дневной прогулки. — Я вздохнул и отправил в рот какую-то штуку, жаренную в кляре — кажется, креветку. — Думаешь, у меня был выбор?

— Не думаю. Значит он тебе Дэшил, а ты ему кто?

— Я ему "детектив Стоун". Что за второй вопрос?

— Как тебе пришло в голову использовать его вместо няньки?

Я снова вздохнул и съел еще одну креветку, хотя вдруг перестал чувствовать вкус.

— Лекси к нему очень привязалась. Очень — это значит очень, и я понятия не имею, что с этим делать.

— А зачем с этим что-то делать? — пожала плечами Шор, управляясь со второй отбивной. — Чем он тебя не устраивает? Насколько я слышала, он чудный парень, и любой в этом городе дал бы себе руку отрезать за то, чтобы общаться с ним как ты. А те, кто его ненавидит, только злятся на свою несостоятельность и недоступность "Темных Комнат". Как Пирс, например. Разве не так?

— Так, — ответил я нехотя. — Но...

— Что "но"? Господи, Стоун, я тут была готова бить чечетку до самой Санта-Моники, чтобы всего лишь поужинать здесь — и поверь, не пожалела бы. — Она прикрыла глаза и чуть ли не замурлыкала, изображая кайф. — Ты представляешь, на что я готова, чтобы твой мальчик провел ночь в моей спальне?

— Он больше этим не занимается.

— Знаю, знаю, и уверена, многие по этому поводу скорбят. А ты, Стоун, ты... у меня просто слов нет.

— Вот и хорошо, — буркнул я.

— К тому же ты распоряжаешься наследством Магнуссена. Объясни, чем ты недоволен?

Я открыл рот — и снова закрыл. Я не знал, что сказать. Я беспокоюсь о Лекси? О себе? О нас? О ком больше? Может, я просто ревную, тогда дело яйца выеденного не стоит. Может, я не привык, чтобы моя мамочка кого-то так облизывала — тогда это эдипов комплекс какой-то. Может, мои расследования повисли в воздухе, и меня это раздражает. Может, и не в Дэшиле дело.

Вот это вряд ли.

— Я беспокоюсь о Лекси, — выбрал я наконец. — Но самое ужасное, что ей с ним хорошо.

— А тебе?

— Что — мне?

— Тебе с ним хорошо?

— Шор, не загоняй меня в угол, — почти взмолился я. — Я говорю о Лекси.

— Ладно. И что ужасного?

— То, что ей с ним лучше, чем со мной...

— Ревну-у-уешь, — с удовольствием констатировала она. — Стоун, да ты радоваться должен, что твоей дочери хорошо. Я за все время, что вас знаю, ни разу не слышала, чтобы она смеялась. Даже когда мультики смотрит. У нее вон какая травма была, а тут глядишь, она и отойдет потихоньку. Смотри на это как на психотерапию. А... эта симпатия у них обоюдная?

— Еще какая. Он ее с рук не спускает.

— Опять ревнуешь. Здоровый ты мужик, Стоун, а ума...

— Хорошо тебе говорить, — проворчал я, — тебе-то ревновать некого, ты небось и знать не знаешь, что это такое.

На это Шор вдруг смолчала, посмотрела в угол, дав полюбоваться золоченым профилем, потом отпила из бокала.

— Я это платье напрокат взяла, — сказала она внезапно.

— Ну и что?

— А то, что я не могу его себе позволить. И этот ресторан не могу позволить. И, правду говоря, выгляжу я довольно посредственно. И никто меня не ревнует, и я никого. И никто меня не любит. И я никого. А у тебя все это есть — деньги, красота, семья, и ты, балбес, еще сопротивляешься.

Я долго смотрел на нее, не мог понять, насколько она серьезно. Потом спросил:

— Это что ты там про красоту говорила?

Шор хмыкнула.

— Стоун, да тебе место в Голливуде, да не в полицейском участке, а на киностудии.

— Чего?

— Говорю, гробишь ты себя. С таким лицом тебе надо "Оскары" хватать пучками. В зеркало глянь — ты любому из Болдуинов фору дашь.

— М-м... кажется, у них уже все места заняты.

— Ерунда. Там есть, — Шор принялась загибать пальцы, — Болдуин-худой, Болдуин-толстый, Болдуин-альбинос и Болдуин Алек. А ты будешь Болдуин-крутой. Потому что ты круче.

Я медленно выпил остатки вина, не сводя с нее глаз. Давно она не вспоминала мое весьма незначительное сходство с семейством Б.

— То ли ты мне жестоко льстишь... то ли издеваешься.

И тут Шор расхохоталась, вполне естественно, чуть ли не хлопая в ладоши. Она свернула все в шутку. И даже если бы в ее смехе была хоть капля чего-то постороннего, я бы не заметил.

* * *

Я отвез Шор и поехал за дочерью. Было девять, но, естественно, они не спали, и Дэшил вышел ко мне с ней на руках — Лекси сосредоточенно перебирала его волосы.

— Я насчитала сто! — сказала она.

— Сто чего? — спросил я.

— Красных волосинок. Их больше, но я не умею считать дальше.

— А ты считай много раз по сто, — посоветовал Дэшил, — и потом останется только сложить сотни.

— Точно!

Он держал ее без видимых усилий, но я все равно сказал:

— Лекси, слезай. Тебе ведь не три года.

— Не беспокойтесь, детектив Стоун, она совсем не тяжелая.

— Нам пора.

— Па-апа, — заныла Лекси, — а можно я останусь? Бруно завтра отвезет меня в школу.

Я свирепо глянул на нее, и она мгновенно перестроилась:

— Ну тогда еще часик! Один, малюсенький! Малюпусенький!!!

Перехватив мой взгляд, Дэшил медленно опустил ее на пол.

— Лекси, часик — это долго, и потом придется будить Бруно. А он очень не любит, когда его будят, можешь мне поверить. Да и всем нам тоже пора спать.

— Ну ладно, — согласилась Лекси со вздохом и после церемонии прощания разрешила мне взять ее за руку.

— Спасибо, — сказал я, почти волоча ее к выходу, — ты нам очень помог.

— Вам спасибо.

Дэшил улыбался Лекси, очень солнечно, и немного этих лучей мимо воли перепадало и мне. А может, и не мимо воли. В любом случае, я предпочел побыстрее смыться.

В машине Лекси долго молчала, а потом неожиданно сказала:

— Знаешь, что? Я выйду за него замуж.

— Чего?! — я едва удержал руль. — Ты о чем?

— Я уже все посчитала. Когда мне будет восемнадцать, Дэшу будет тридцать. И мы поженимся. Правда, здорово?

О да. Здорово.

Такие заявочки, возможно, требовали к себе больше внимания, но совершенно внезапно дело само собой сдвинулось с мертвой точки и отвлекло меня.

Вернее, не само собой. В одной из подворотен Нижнего Голливуда обнаружили два трупа, и чистая случайность была только в том, что я оказался там раньше бригады криминалистов. Стандартная разборка — два парня-чикано застрелены в упор из полуавтоматического оружия. Но вещь, которая попалась мне на глаза недалеко от тел, привлекла очень пристальное мое внимание. Она должна была дождаться пакета с уликами, а вместо этого перекочевала в мой карман. Это было чистой воды нарушение правил, и я сделал это не задумываясь, что само по себе настораживало.

После того как был составлен отчет, я снова набрал уже очень знакомый номер.

— Дочь снова мешает твоим свиданиям?

— Во-первых, здравствуй, Бруно. А во-вторых, в полицейском морге сейчас лежат два тела. Криминалисты сняли отпечатки, сделали анализ ДНК, и представляешь, Бруно, они уже есть у нас в базе. Похоже, это убийцы Глэм Оливейра. Что ты на это скажешь?

— Скажу, что подонки получили по заслугам, — ответил он равнодушно. — Я рад.

— Но кроме всего прочего на месте преступления я нашел резинку для волос.

Наступила пауза. Бруно размышлял.

— Если хочешь поговорить, так и скажи, а не заходи издалека, — сказал он неожиданно. — Я жду тебя в "Темных Комнатах" через час.

Спорить я не стал и в назначенное время был в назначенном месте. Девушка (не Полли, но тоже супер) провела меня в большой зал, где скоро появился и Бруно — возник из темноты, как призрак.

— Здорово, детектив.

— Здесь будем разговаривать? — спросил я.

Бруно только хмыкнул.

— Негоже таким важным персонам. Уединимся в VIP-зале.

— У вас есть еще и VIP-зал? — Я огляделся. — Что-то еще более VIP, чем это?

— Все как у людей. Дэшил подходит серьезно ко всему, что делает.

Мы прошли на второй этаж. Там располагались "ласточкины гнезда" — комнаты отдыха, в которых было все, чему полагается быть в комнате отдыха, включая четырехместное ложе— альков, изобилующий бар и пару диванчиков, чтобы просто сидеть. Бруно вошел в одно из гнезд, привычно прошвырнулся к бару, будто бывал здесь не раз, и наполнил бокалы, даже не спросив меня.

— Это понадобится, — сказал он только, и у меня не было причин ему не верить. — Так о чем ты хочешь поговорить, детектив Стоун?

— Льюис, раз уж ты пригласил меня в ресторан

Он едва вскинул брови.

— Как скажешь. Что тебя терзает, Льюис?

Прямо как моя мамочка...

— Хочу понять, что ты скрываешь.

— Я? — натурально удивился Бруно — но не настолько натурально, чтобы я поверил. Собственно, он этого и не хотел.

— Я бы мог сказать "вы", но у меня предчувствие, что ты скрываешь это и от Дэшила. Это же не он оставил там резинку для волос?

— Конечно, нет, — поморщился Бруно с досадой. — Хочешь арестовать меня?

— Поджигатели. Глэм Оливейра. Магнуссен. Берлинг. Я хочу понять связь.

— А ты уверен, что связь есть?

— Надеюсь, ты меня просветишь. Начни с поджигателей. Насколько я понимаю, это те самые парни, что лежат сейчас в морге и посмертно обвиняются в убийстве Глэм?

Бруно отхлебнул из бокала, даже не поморщившись, и провел ладонью по гладко выбритому черепу.

— Знаешь, почему я вообще с тобой говорю, Льюис? Я вижу, что тебе не безразлично. А еще у тебя есть чутье.

— Ты о чем?

— Я видел, как вы прощались. Он провел ночь в твоем доме, обнимал твою дочь, а ты держал дистанцию, будто боялся подойти ближе.

Я начал нервничать — Бруно читал мои мысли, прямо моими же словами. Я что, когда-то считал его качком-тугодумом?

— И что?

— Ты слышал когда-нибудь об организации "Лайт Дивайн"? "Божественный свет"?

— Нет.

— Они поклоняются лайтам, считают их частицей Божества на земле. Вследствие этого смертельно ненавидят вампиров, вплоть до уничтожения. И недавно они вернулись в город.

— Стоп. Что ты хочешь сказать? — проговорил я медленно. — Ты что, хочешь сказать, что Дэшил — вампир?..

Бруно спокойно смотрел на меня, не меняя ни позы, ни выражения лица, пока я пытался вникнуть в его слова. Мои мысли сейчас напоминали самолеты, пропавшие из виду управления полетами. Я вспомнил, как Шор говорила, что он — один из деток ночи. Он был похож на дитя ночи. Очень. Слишком.

— Этого не может быть... я видел его днем!

Он молчал, пока я вникал. И как только я почти вник, он ответил:

— В нашем мире все может быть, поверь мне. Но я не говорил, что он вампир. Я хочу сказать, что Дэшил — лайт.

Вот тут я обрадовался, что сижу и падать мне некуда.

— В каком смысле?..

— В том, что один из его родителей — лайт.

— Это невозможно... — только и смог я сказать. — Они ведь совсем другие... Даже если теоретически представить, что лайту приглянулась какая-то девушка...

— А кто сказал, что лайт — его отец? Льюис, отец Дэшила — человек. К сожалению.

— Это невозможно, Бруно. — Я уже немного пришел в себя, достаточно, чтобы вернулась способность анализировать. — Физически. Разве они так размножаются?

— Никто не знает, как они размножаются, Льюис, — пожал плечами Бруно. — Они могут принимать вид мужчин или женщин по собственному выбору, но многие видели и маленьких лайтов, детей. Значит, что-то у нас общее есть.

— Этого не может быть... Как это случилось?

— О, — покачал Бруно головой, — я же говорю, ты и не представляешь, что возможно в этом мире. Думаю, лайты на самом деле ближе к фейри, чем к каким-то там ангелам, к тому же их появление в нашей стране совпадает с первыми поселенцами из Европы. Возможно, те их и привезли. И хотя они питаются от нас, как и вампиры, пусть это не кровь, а негативная энергия, лайты не видят в нас лишь источник питания. Они самые светлые существа в нашем извращенном мире, и если кого-то можно называть ангелами, так это их. Они бессмертны, совершенны, но, к сожалению, слишком доверчивы по отношению к людям. И одна из них по юности просто не рассчитала сил. К слову, однажды, сотни лет назад, был похожий инцидент — одна малютка из чистого света умудрилась спутать вампира с человеком и попыталась его почистить... В результате она фактически умерла, но при этом превратилась в монстра, какого никогда не было и вряд ли будет, заставив мать-природу рухнуть в обморок. Вампирам, правда, нравится, они на нее не надышатся, почитают за божество... Это нельзя считать прецедентом, потому что Дэшил — совсем другое дело. Он сам себе прецедент, хотя по-своему тоже монстр. Он так считает... Как это случилось? Я уже сказал, его мать просто не рассчитала сил.

— То есть?

— Человек, от которого она питалась, оказался слишком черным внутри. Представь, Льюис, насколько черной и гнилой должна быть душа, чтобы отравить и парализовать лайта? А именно это и случилось. Она не смогла его очистить, даже не смогла рассыпаться в свет, уйти. Не могла представить, что в семнадцатилетнем подростке может быть такая выгребная яма. А когда она стала совсем беспомощной...

— Он ее что...

— Говори смело. Изнасиловал. Уверен, он думал, что это круто, хотя при такой неплотной структуре лайта вряд ли приятно... А еще он выдрал у нее прядь волос, сколько смог захватить. Ты знаешь, что бывает, если лайту отрезать волосы?

— Кажется, это единственный способ убить. Значит, такое уже случалось?

— Да, но раньше их никто не насиловал... Потому они и считаются бессмертными — они ведь могут избежать любого прикосновения, просто исчезнуть. Лайт не станет стоять и смотреть, как ты отрезаешь у него волосы. Но увы — как видим, частный случай всегда имеет место. Насчет того, что было дальше, не спрашивай, вряд ли кто-то может дать ответ, как все получилось. Но теоретически она знала, что скоро умрет, и просто отдала всю себя этой будущей... жизни в себе. Жертвовать — вполне в природе лайта. Драматично звучит, правда?

— То есть она его не носила?

— Не успела бы. Она была отравлена и умирала. Дэшил родился из взрыва, как супернова, он — все, что от нее осталось, вся ее энергия.

Я осушил стакан, не почувствовав.

— А... зачем было брать волосы?

— Думаю, это произошло случайно, но... Парень хоть и дерьмо, но не дурак. Ты знаешь, сколько волос лайта стоит на черном рынке? — Бруно наклонился ко мне. — Целое состояние. Это же самое лучшее снотворное, которое можно придумать, да еще сейчас в нашем городе дефицит снов. Не просто засыпание, темная пропасть, а настоящий цветной сон, со вкусом и запахом. ЛСД, который не вредит, — об этом только мечтать можно.

Сны — да, сны я помнил. Мы с Лекси в последнее время видим сны. Я зацепил эту мысль, чтобы потом не забыть кое-что проверить.

— Может, раньше кто и продавал волосы лайтов, не знаю. Но здесь товар впервые появился — угадай, когда? — двадцать лет назад.

— Ты знаешь, кто его отец, Бруно?

— Откуда я могу знать? Да это и не важно. Послушай, я просто хотел тебя предупредить, что все не так просто, как кажется. Ты, похоже, действительно хороший человек, если Дэшил тебя любит, и тебе просто незачем все эти сложности.

Да простым оно никогда и не казалось... Я сцепил руки в замок, преимущественно чтобы скрыть дрожь.

— Я думал, Дэшил всех любит.

— Ты его совсем не понимаешь, — усмехнулся Бруно, — да?

— Не спорю.

— Дэшил — черное и белое в одном флаконе, несмешиваемое, как масло и вода, и выжить с такой противоречивой природой непросто. Свет от лайта и полная темень от его отца... Но он старается, очень старается. Это просто везение, что за всю жизнь ему лишь пару раз встречались по-настоящему плохие люди. Знаешь, почему он хочет видеть во всех только хорошее? Потому что способен уничтожить кого угодно в любой момент.

— Подожди. Хочешь сказать, Дэшил способен убить? Но лайты не убивают.

— У него есть и другая часть. Дэшил — мутант, страшная разрушительная сила, пределов которой он сам не знает, и поскольку он один такой в мире, ему пришлось учиться справляться с ней самому. Он вполне может отличить хорошее от плохого и увидеть позитив там, где его никто не видит, но... Ты когда-нибудь слышал, чтобы он называл Берлинг хорошим человеком?

Я покачал головой. В самом деле, нет.

— Он чувствовал себя обязанным ей, да, но она не была хорошим человеком.

— И что... случается с плохими людьми? — спросил я наконец.

Бруно промолчал.

— Берлинг? Что она сделала?

— Хотела его постричь. Может, Дэшил и только наполовину лайт, но от этого, скорее всего, умер бы. В страшных мучениях. Можно сказать, это была самооборона. Ей все же удалось отрезать совсем маленькую прядку, и даже от этого Дэшилу было плохо.

— И куда вы ее дели, эту прядь? Продали?

— Обижаешь. На ней стоят "Темные Комнаты", — Бруно осторожно снял "ловец снов", такой же, как и над каждым столиком в ресторане, и я увидел вплетенные в нитки красные волосинки. — Он сам до этого додумался, его детище. Можно сказать, кровное.

— Почему все красные?

— Потому что мертвые. Они действуют не хуже живых, но после того как отрезаны, становятся красными.

— А те, что еще растут? Он говорил, что это его вариант седины.

— Давай не будем. Для тебя уже не секрет, что в такой короткой жизни у Дэшила была масса возможностей заполучить седые волосы.

— Магнуссен?

— Нет! — Это "нет" прокатилось по всему Бруно волной возмущения. — То есть да, Дэш переживал, но не потому, что убил. Это было самоубийство. Он просто... просто узнал, кто Дэшил на самом деле. И посмотрел на их отношения по-новому.

Я вдохнул и медленно выдохнул.

— Хочешь сказать, что Магнуссен убил себя просто потому, что... потому, что пару раз его стукнул?

— Во-первых, не пару раз. А во-вторых, ты прав. Было бы достаточно и одного раза. Одной капли крови. Я не увлекаюсь религией и не понимаю истово верующих, но если он всерьез считал лайтов ангелами...

— ТЫ рассказал Магнуссену, кто Дэшил, да?..

Бруно на мгновение опустил глаза.

— Черт... Я не думал, что так будет. Знаешь, как говорят — благими намерениями... Просто Магнуссен провоцировал его, постоянно, и я опасался, что однажды Дэш просто не выдержит. По— своему, я думал о них обоих. Кто знал, что он наложит на себя руки?

В это я мог поверить. И даже почувствовал облегчение — не знаю, правда, от чего больше — от того, что узнал правду, или от того, что Дэшил этого не делал.

— А тебе не кажется, Бруно, что в своем стремлении видеть в людях хорошее Дэшил слегка перегибает палку? В мире ведь не все только черное и белое. Что ж ты не научил его хоть как-то защищаться?

— Тебе легко говорить, — Бруно помрачнел. — "Хоть как-то..." Думаешь, мне не больно было смотреть, как Магнуссен с ним обращается? Как многие другие, которые, видите ли, так выражают свои чувства? Как ему прибавляется красного на голове? Все дело в том, Льюис, что его сила не делится — он не умеет защищаться, не убивая. Шарахает сразу всем зарядом. А я видел, как он убивает и что в это время происходит с людьми. Его темной части это безумно нравится, но другая от этого сильно страдает. И я боюсь, что если Дэшил станет убивать всякий раз, когда его обижают, то его светлая часть скоро совсем погаснет, и тогда он начнет это делать просто потому, что может. А он может.

— Как он это делает?

— Проехали, Стоун.

— Тогда расскажи о поджигателях.

— А, эти... Они из "Лайт Дивайн", просто пришли побеседовать со мной и Глэм. Мы ведь иуды, Льюис, и в свое время получили аванс за то, что подойдем поближе и понаблюдаем за Дэшилом. Аванс мы взяли, а вот подошли слишком близко.

— А что они имеют против него?

— Когда родился Дэшил, все лайты исчезли из города. Если у них что-то вроде коллективной памяти, то смерть его матери могла на них так повлиять. Но этим сектантам все до лампочки. Для них он — адово отродье, само оскорбление предмета их поклонения, и они с удовольствием действительно сожгли бы наш дом, если бы могли. Я должен был им помочь, мы с Глэм. А мы все тянули время, пока нас не напрягали, — до недавнего инцидента. "Лайт Дивайн" вернулись в город и вспомнили о Дэше и о нас.

— И что ты сделал?

— Набил стрелку прямо в доме, где они остановились. А потом настучал местному вампирскому главе. Поскольку эти лайтопоклонники еще и истребители вампиров, она была в ярости и приняла меры. Больше их в городе никто не видел.

— Ты общался с главой Лос-Анджелеса?..

— Она крутая леди. Проблема была решена за одну ночь.

— Значит, миз Оливейра — не их рук дело?

— Нет. У Глэм и так было полно кредиторов... кстати, ты собираешься меня арестовать из-за них?

— А это был ты?

Он улыбнулся — недобро.

— Кто бы это ни был, они получили по заслугам. Так что видишь, все действительно под контролем, и тебе не следует переживать на этот счет. Я так опекаю Дэшила вовсе не потому, что он в опасности. И конечно, не потому, что он такой беспомощный — хотя во всем, что касается реальной жизни, так и есть. Я беспокоюсь не из-за того, что могут сделать с ним, а из-за того, что может сделать он. И во что превратиться. Хотя знаешь — на самом деле я им не руковожу, не могу ему ни приказать, ни что-то запретить, ни предотвратить. Так что лучше держитесь от него подальше, ты и твоя дочка. Вы хорошие люди, но я не могу дать никаких гарантий.

"Но ты же сказал, что он нас любит"... — это я подумал. А вслух спросил:

— Ты ведь сам его боишься, так?

Бруно только бросил взгляд, не ответив.

Я встал, и он протянул мне руку, чтобы пожать. Я ее принял. И после всей лавины информации по дороге домой я думал не о том, что спер улику и не смог бы арестовать его в любом случае. И не о том, что сказал Бруно, а что утаил, и не о том, насколько правдива его история, и даже не о фантастической природе Дэшила, источнике его красоты, власти и смертоносности. Я почему-то думал только об одном — как я скажу Лекси, что больше она его не увидит?

Как я ей это скажу?..

ГЛАВА 6

КУДА КОНЯ ТЫ ТАК НЕСЕШЬ?!!

ТЫ В ЭТОМ ЗАМКЕ ПРОПАДЕШЬ!!!

ОНО ПЛЕНИТ ТЕБЯ ПОТОМ!!!

НАВЕК ОСТАВИТ В ЗАМКЕ ТОМ!!!

Я не сказал.

Я много еще о чем думал. Откуда Берлинг узнала о его происхождении, ведь не просто так она его стричь надумала. Почему официальный отчет криминалистов говорит, что она умерла от сердечного приступа? Возможно ли вычислить человека, выкинувшего на рынок двадцать лет назад такой экзотический товар? Но бог с ним, на свои вопросы я ответы получил, а остальное — разве оно меня касается?

В своей спальне я быстро нашел пару волосков — они обвивали ножку ночника, едва заметные на фоне красного дерева, а вот у Лекси пришлось потрудиться. Уже потеряв надежду, я обратил внимание на Зулу, сидящую на кровати. Она напомнила мне Глэм Оливейра, и это вдруг натолкнуло на мысль. Я оказался прав, в массе ее косичек при ближайшем рассмотрении виднелся красный проблеск. Целое состояние...

Я оставил все как есть.

Единственное, чего я не сделал — так и не сказал Лекси. Но не потому, что смалодушничал, не желая разбивать ее сердце, и чего уж там — мое в придачу. Хотя что я плету — и поэтому тоже. Я просто не успел.

Ну почему такие дни всегда напоминают вполне обыкновенные, предвещающие самое банальное завершение? Почему ничто не предупредит о том, что вечером ты можешь быть где угодно? А можешь вообще не быть.

По дороге за Александрией я застрял в пробке на полчаса. И все это время думал о том, что вот уже два дня, как она снова перестала со мной разговаривать. Я оказался перед дилеммой и от этого испытывал жуткий стресс — с одной стороны я хотел, чтобы все вернулось на круги своя, как было до знакомства с Дэшилом, но с другой, и гораздо сильнее — я хотел сохранить Лекси образца последних нескольких дней. А это был замкнутый круг. Надо признать, Дэшил — единственное, что вызвало у нее эмоции за последнее время, и в глубине души (не очень глубоко) я понимал, что и меня это касается. Не факт, что со временем я бы разобрался, что с этим делать. Но я никогда не узнаю. Повторяю — я просто не успел.

Итак, я сидел в машине и думал о том, что Лекси перестала со мной разговаривать. Это произошло постепенно, как тает свечка. Не полный бойкот, обычная прострация, насколько она обычна у восьмилетнего ребенка. А я тупо молчал, потому что открой я рот — и пришлось бы говорить о Дэшиле, а я не был готов.

Мысли плавно перескочили на Дэшила, и я вдруг сообразил, что он тоже молчит. Бруно должен был передать ему, что мы больше не увидимся, а он молчит, даже ни о чем не спросит. И Бруно молчит, а ведь он обещал позвонить мне и рассказать, как все прошло. Вот тут я ощутил то, что называют дурным предчувствием, на полную катушку. Так некоторые люди чувствуют смерть или ее близость, но я был слишком напуган, чтобы понять, близость чьей смерти я чувствую.

Телефон в их доме не отвечал — даже мобильный Бруно, и это отчего-то меня не удивило. Видимо, было частью предчувствия. Как только дорога освободилась, я развернулся и поехал в противоположную сторону. Шор по телефону была как всегда слегка ворчлива, но на удивление без пререканий согласилась забрать Лекси и накормить пиццей. Наверное, услышала что-то в моем голосе, но даже не спросила, в порядке ли я. Что тоже на нее не похоже.

Код ворот я знал, и потому проехал без проблем. А вот дверь была открыта. Совсем плохо.

— Бруно! — позвал я еще с порога. Тишина.

Я поднялся в комнату Дэшила, и сейчас этот путь дался мне чуть ли не сложнее, чем в первый раз. Я просто боялся того, что там увижу, и снова не был готов. Потому что в комнате был включен верхний свет.

Лампочки были неяркие, но освещение сверху меняло все цвета и очертания, пусть даже там было несчастных сорок ватт. Обстановка была на месте, да и хоть как бы она поменялась, не могла так напугать. Я набрал воздуха и только тогда сообразил, что почти доводит до истерики — запах. Горький миндаль, ставший едким, — запах цианида, запах смерти.

Я медленно прошел до дивана, обошел его и увидел за ним Дэшила.

Он был целым и невредимым, сидел, опираясь спиной и сцепив руки вокруг колен. Лбом он тоже упирался в колени. Волосы были заплетены и уложены в спираль тщательно, явно руками Бруно, и это каким-то образом меня слегка успокоило.

— Дэш, — тихо сказал я.

Он вздрогнул. Еще секунду не поднимал головы. Потом поднял — в них плескалась темная, почти черная синь.

— Что случилось? Где Бруно?

Он не отвечал. Просто смотрел, будто не совсем понимал, что я говорю. Рядом валялся мобильный телефон, сигнализируя о непринятом звонке.

— Я звонил, почему ты не отвечал?

Он моргнул — слипшиеся ресницы полоснули чуть ли не до бровей. И наконец сказал:

— Я не помню как.

Медленно я опустился на пол рядом, без понятия, как вывести его из этого состояния. Надавать пощечин? — да я лучше бы руку себе отрезал. Наконец я очень осторожно взял телефон, приблизился.

— Смотри. Видишь эту кнопку? На нее нужно нажать, когда тебе звонят. А на экране ты увидишь, кто звонит. Видишь, тут написано "Стоун"? Значит, я звонил. Понимаешь?

Он не отвечал, даже не кивал, глаза оставались таким же черно— синим стеклом.

— Сейчас я покажу, — я достал телефон и набрал его. Пошел вызов, и мобильник заиграл — "Лунная река", почему я не удивлен?

Очень медленно, будто взрывчатку, а может, у него пальцы не гнулись, Дэшил взял телефон и нажал на кнопку. Потом в том же ступоре поднес к уху. Ситуация отдавала театром абсурда, если бы здесь так не пахло болью и смертью.

— Детектив Стоун... — почти прошептал он в трубку.

— Что случилось, Дэш?

Телефон выпал у него из рук, и глаза стали осмысленными. Я был процентов на семьдесят уверен, что он заплачет, но ошибся. Он просто провел по лицу руками, будто сбрасывая какой-то налет или паутину.

— Вы приехали.

— Да, я приехал. Где Бруно?

Дэшил мотнул головой вбок, и процент вероятных слез перевалил за восемьдесят, но я снова ошибся.

— Он должен был мне сказать. Почему он мне не сказал?..

На время я решил оставить его в покое и огляделся. В пределе моего зрения все было так же, как раньше. Кроме одной вещи, никак не вписывающейся в интерьер, она была вызывающим пятном, диссонировавшим с общей гаммой. Красная сумка-холодильник на журнальном столике.

Моей интуиции вполне хватило, чтобы понять, что там, не заглядывая. И совершенно лишним было чуть приподнять крышку и увидеть кровавый лед и длинный шрам над ухом. Какая пошлость. Что, после фильма "Семь" присылать отрезанные головы снова вошло в моду?

Я оглянулся на Дэшила. Он сидел на диване неестественно прямо, смотря на меня в упор, и на мгновение мне стало очень страшно. Снова.

— Это же... не ты сделал? — спросил я, помедлив. Но он воспринял вопрос вполне нормально — слишком, на мой взгляд.

— Нет.

Я приободрился, до такой степени, что подошел и сел рядом. Господи. Какая-то часть меня действительно подумала, что это сделал он. И больше не будет ничего хорошего, и запаха ванили, будет только эта горечь и смерть.

— Тогда кто?

— Он должен был мне сказать, — повторил Дэшил. — Как он мог подумать, что справится сам? В этом весь Бруно, правда, детектив Стоун?

— Он сказал мне, что разобрался с сектой. Что их больше нет в городе.

Дэшил глянул на меня, будто пытаясь вникнуть.

— Сектой? Какой еще сектой?

— Тех, кто ненавидит лайтов.

От слова "лайт" он вздрогнул.

— Бруно вам рассказал... все-все?

Я понял, что он о себе, и пожал плечами — мне откуда знать.

— Все, что считал нужным.

— Вы злитесь, что я вам сразу не сказал?

— Это твое личное дело, Дэш. Мне все равно, кто ты. Правда.

— Вы сами не понимаете, что говорите. Вам не должно быть все равно. Я монстр, детектив Стоун, самый настоящий урод. — Он выдернул одну косичку из спирали и сжал в кулак. — Вот. Это должно быть белым, а не черным. Лайты не убивают и не обречены сидеть в темноте до конца дней. Они созданы приносить счастье. А не смерть. И поскольку лайты не умеют ненавидеть, то боятся меня как самой огненной геенны, и пока я в этом городе, ни один лайт не переступит его границ. Я... просто не хотел, чтобы вы считали меня уродом.

Я поднял руку, как неживую, и погладил его по голове.

— Может, ты и монстр, не знаю... Но уж точно не урод.

Процент вероятных слез стал 99,9. И снова мимо. Он просто прислонил голову к моему плечу, стараясь выровнять дыхание. Чувства я испытывал более чем смешанные, одного не понимал — почему среди них до сих пор страх?

— А Бруно считал, что лайты исчезли после того, что стало с твоей матерью.

Он поднял голову с моего плеча, и глаза снова ожили.

— Он что, сказал вам, что за мной охотится секта?

— Да, а ты не знал?

— Нет никакой секты, детектив Стоун. Он вас обманул. Чтобы вы не беспокоились.

— Тогда кто все это делает?

Дэшил прикусил губу, еще чуть— чуть — и до крови. Посмотрел, будто раздумывал, стоит ли говорить. Но сказал.

— Мой отец.

* * *

Мы переместились в комнату Глэм, где все еще витал кофейный аромат, тоже горький, но слегка перебивающий миндальный яд. Я попытался сварить кофе, набросав туда по щепотке из баночек в шкафу, и только отпив, подумал, что не все там, возможно, относится к кулинарии.

— Надеюсь, миз Оливейра не увлекалась вуду? — Я сделал еще глоток. Неплохо. — Не хотелось бы напиться какого-нибудь порошка из сушеных кошачьих усов.

Да уж, шутки, когда в соседней комнате лежит отрезанная голова, это уже истерическое...

— Зачем твой отец это делает? — задал я наконец логичный вопрос.

— Наверное, у него закончился товар.

Дэшил осушил чашку залпом и сел рядом, слишком близко, чтобы смотреть на меня. Может, этого он и добивался. Без контакта взглядов гораздо легче.

— Может, он и законченный подонок, но не одержим деньгами... Это единственный плюс из всего, что я у него унаследовал. Пока у него были волосы лайта... моей матери, он спокойно жил. Но видимо, их больше нет.

— Ты уверен? — спросил я. — Думаю, такие деньги он давно вложил в бизнес и получает немалую прибыль. Ему нет нужды пополнять запас.

Дэшил нервно пошевелился, и до меня дошло, что он в этом ничего не понимает. И это просто не приходило ему в голову.

— Тогда зачем?

— Может, он и не одержим деньгами, но он их хочет. Как давно он знает, кто ты?

— Он сказал, два года. Совсем незадолго до...

— До смерти Берлинг.

Я хотел спросить, как она умерла, но это не значит, что спрошу. Бруно не хотел мне рассказывать, а он был не из слабаков.

— И как он узнал?..

Дэшил отстранился, чтобы посмотреть на меня.

— Сказал, что я очень похож на мать.

— Так ты его видел?

— Нет, — он снова вернулся в исходное положение, и я буквально чувствовал стук его сердца. Чашка кофе залпом, ну... и голова в сумке, само собой. — Только слышал по телефону. Хотя...

— Хотя что?

— Однажды у Агнес был гость, и она велела мне принести им выпить. Я думал, что это клиент, но скоро он уехал и больше я его не видел.

— Как он выглядел?

— Не помню. Было слишком светло.

— Но чем-то же он тебе запомнился? Ты что-то к нему почувствовал?

— Да ничего я не почувствовал, — мотнул он головой. — Кроме того, что он плохой. Я просто испугался.

— Его испугался?

— Хуже. Себя испугался. Что если он придет, захочу его убить. Но он не вернулся, а убить все равно пришлось...

— Берлинг... Значит, не зря она пыталась постричь тебя? Это была его идея?

Дэшил пожал плечами.

— Я не знаю... Но после... потом мистер М забрал меня к себе, и я думал, что все закончилось. Оказывается, нет. Оказывается, мой отец говорил с Глэм и Бруно. Глэм была первым предупреждением. А Бруно... Он до последнего не верил, что не справится сам... Знаете, он всегда меня берег, он думал — если я убью в третий раз, то уже не остановлюсь.

— А это так?

— Не знаю. Чтобы узнать, надо убить в третий раз.

Я подумал о том, что сказал мне Бруно. О том, что они с Глэм иуды, подосланные агенты, вышедшие из— под контроля. Да, подосланы — но совсем не сектой. И в этот момент готов был сам оторвать ему башку за эту глупую ложь — ведь сейчас я мог бы знать имя отца Дэшила. Что бы это мне ни дало.

— Это хорошо, что вы меня не жалеете, — сказал он неожиданно жестко и отстранился. — Не жалейте меня, я приношу только горе.

— О чем ты?

— Я не знаю, как сказать... — Он опустил голову, потом нашел мою руку и сжал в ледяных ладонях. — Вы мне никогда не простите. Детектив Стоун... он, мой отец, сказал, что... если он не получит то, что хочет, сегодня, то... — Дэшил поднял голову, и наконец в глазах показались слезы — казалось, и они имели синий отблеск. Он прижал мою руку к щеке. — Тогда в сумке будет голова вашей дочери.

— Что?...

Он смотрел так, будто думал, что я его ударю. Может, даже ждал этого. Но я только вспомнил Бруно, который так рекомендовал держаться подальше... слишком поздно. Слишком поздно.

Я быстро набрал Шор, и она ответила сразу же.

— Где вы?

— Едем в пиццерию, — ее голос стал обеспокоенным, — а что? Что-то случилось?

— Пока нет. Дорогая, пожалуйста, отвези Лекси в участок и ждите там. Я потом все объясню.

"Дорогая" — это серьезно. И она согласилась со мной, снова не пререкаясь и не пытаясь выяснить, в чем дело. Хороший напарник есть хороший напарник.

— Не беспокойся, Стоун. Я с нее глаз не спущу.

Я отложил телефон.

— Вот видишь, все в порядке. Лекси в безопасности.

— Сейчас да. Но потом? Как долго вы будете держать ее в участке? Вы же не можете постоянно присматривать за ней! Он не шутит, спросите Глэм, спросите Бруно! Вам недостаточно?! Хотите, чтобы она всю жизнь провела под замком, как я?

— И что ты предлагаешь?

Дэшил встал, несколько секунд глядя на меня сверху вниз, глаза еще блестели мокрым синим глянцем. Потом пошел вглубь комнаты, открыл шкаф, будто что-то искал, и скоро вернулся. Я даже вздрогнул от вида этого предмета. Ножницы, просто огромные, как для резки железа, и на вид устрашающе острые. И кожаные перчатки. Полное обмундирование для ухода за декоративной оградой.

Он аккуратно положил ножницы между нами. Пока я глупо таращился, он начал методично расплетать волосы, очень медленно, не сводя с меня глаз. Очень медленно и красиво это было, как они распадаются из целого, разливаются смоляной рекой с красными прожилками. И жутко, потому что он стал походить на мертвую девочку из "Звонка", только глаза живые, сон-трава, синий сумрак. Даже после косичек его волосы не стали волнистыми.

— Что ты хочешь сделать? — спросил я растерянно.

Он закончил, прочесал их пальцами, хотя они и так были идеально ровными, будто ночное море в полный штиль. Потом бросил мне на колени перчатки.

— Наденьте.

Я почему-то послушался и надел. Убедившись, что они сидят плотно, он сунул мне в руки ножницы.

— Режьте.

— Ты что, с ума сошел? — Я попытался разжать пальцы, но у него оказалась довольно сильная хватка. И когда он отпустил, ножницы остались у меня в руках. — Я не могу.

— Я тем более! — сказал он с напряжением. — Просто сделайте это и все.

— Я слышал... от этого можно умереть.

— Послушайте, не делайте все еще хуже, чем есть. Мне тоже страшно, и я бы сам, но...

— Не могу.

— Хотите голову Лекси?!! — вдруг взорвался он, и вдруг на секунду мне показалась та его часть, что так пугала Бруно. — Помогите мне! Помогите нам обоим, ради вашей дочери!

— Будет больно? — спросил я в нерешительности. Да что там — я не мог ему отказать, той его части, похожей на черную многоголовую гидру. Не мог не думать о Лекси, хоть и был уверен в ее безопасности. И о нем не мог не думать — мог только надеяться.

Он медленно кивнул, губы сошлись в бледную нить.

— Н-немного...

— Перед зеркалом?

— Нет, я не смогу видеть... — Дэшил разделил волосы пополам и перекинул через плечи вперед. — Я хочу смотреть на вас. Давайте.

— Как резать?

Он помедлил, потом показал по плечи.

— Столько ему хватит.

Я хотел спросить, зависит ли его жизнь от длины отрезанных волос, но не стал. Чувствовал, что ответ мне не понравится.

Дэшил вдохнул и сомкнул пальцы на подлокотниках.

— Давайте, детектив Стоун.

Я взял в руки гибкую, почти живую прядь, руки тряслись, как у больного Паркинсоном. Чик! — пальцы Дэшила напряглись добела, зрачки расширились, он втянул воздух сквозь зубы. Чик! — еще одна иссиня-черно-красная змейка улеглась рядом. По лбу Дэшила покатились капля пота, но само оно оставалось не искаженным никакими эмоциями, хоть и напряженным. Только веки вздрагивали от каждого сокращения ножниц и участилось дыхание.

Чик! Мне показалось, что пряди бьются в агонии у меня в руках, обвивают пальцы, пытаясь проникнуть под перчатку. Еще раз чик! — и он едва перехватил стон, сжав его зубами. Руки совсем перестали слушаться, я моргнул, будто что-то мешало мне смотреть. Чик! Последняя. Не могу поверить...

Я закончил и уронил ножницы на пол вместе с перчатками. Дэшил медленно провел по лицу ладонями, и я заметил, что под нижние веки мгновенно и безвозвратно ложится чернота.

— Все хорошо, детектив Стоун... Все хорошо. У вас получилось.

Я сбросил перчатки и хотел дотронуться до него, но он остановил меня движением руки:

— Нет!

— Почему?

— Не надо. Это может быть... опасно.

Медленно я вытянул руку, и мне показалось — на этот раз не показалось — что его волосы потянулись к моей ладони, как наэлектризованные. Самые их кончики окрасились в алый цвет. Не знаю, насколько это было опрометчиво, но я все же коснулся их, и — ничего не произошло. Они послушно легли под моей рукой, пока я осторожно, чтобы их не тревожить, взял его под скулы и заглянул в глаза.

— Как ты?

— Нормально... Я только боялся, что... не удержу ее... так странно... но она вас узнаёт, она вас не тронет.

— Кто?

— Моя тьма. — Он вдохнул, тяжело, будто в тумане. — Она вас признала. Это в основном зависит от меня — если кто-то нам нравится, то пусть даже причиняет боль, она не тронет. Как мистера М. Хотя у нее бывает и собственное мнение — если мне угрожает смерть, она просто действует... мы действуем. Потому так странно... ведь вы... вы практически меня...

— Убил? — В горле у меня появилась противная горечь. — Дэшил, ты это хотел сказать?.. Я тебя убил?

— ...а она не тронула... так странно... значит, мы любим вас, наверное. — Он тряхнул головой, как в замедленной съемке, и было заметно, что синь радужки почти поглотила белки. — Соберите их, и поехали. Мы теряем время.

Я послушно, уже без перчаток, собрал волосы, скрепил заколкой, что на них и была, и положил в молочно-белую наволочку с диванной подушки. Дэшил поднялся, держась за меня, будто каждый шаг давался ему с трудом. Губы сильно побледнели и потрескались, как от обезвоживания.

— Оставайся дома, — сказал я, — только скажи, куда ехать.

— Нет. — От этого энергичного "нет" волосы скользнули по плечам, и он поморщился. — Не пойдет. Я еду с вами, такой был уговор. И не спорьте, у меня нет на это сил.

Спорить я не стал. У входных дверей Дэшил сказал:

— Запомните код, пожалуйста.

— Зачем?

— Затем, что когда мы вернемся, боюсь, я уже не смогу его сказать.

— Не говори так, — ответил я, но код запомнил, хоть и сердце кровью обливалось. Дэшил шел вполне нормально, только держась за мою руку, но кончики волос покраснели уже на полдюйма. Я не хотел даже думать, что будет, когда краснота доберется до корней. Родительское собрание было назначено в укромном месте у одного из холмов — если бы не вечер, то совсем недалеко туристы вовсю щелкали бы фотоаппаратами, снимая головы президентов. Опять головы — шутник этот парень, однако...

Машина нас ждала. Мы остановились, и я вышел, сжимая в руках наволочку. Навстречу появилась тень, потом еще две, помощнее. Один из них сразу забрал у меня оружие — предусмотрительные сукины дети.

— Стоун! — сказала тень. — Да ты изменился, уже не тот дохляк, что двадцать лет назад. Ведь столько мы не виделись?

Меня как по голове огрели. Я смотрел на Клинта Кейна и поверить не мог, что не догадался раньше. И как водится, побежала цепочка звеньев, на сей раз соединенных между собой — ровно двадцать лет назад Клинт Кейн выиграл в "Танжере"... Дэшил рос у Берлинг, и не чувство долга, а смутное чувство родства не позволяло ему поднять на нее руку до поры до времени... и еще на Кейна снизошел свет...

Свет.

Light.

В любом случае, моя схема замкнулась — прямой стрелочкой от Дэшила до Кейна.

— Надеюсь, ты не ждешь радостных объятий? — сказал я наконец.

— Ну ладно, не сердись, я это несерьезно, про голову... — Он засмеялся, идеальная улыбка, которую только можно купить. Они с Шор не в одной клинике зубы вставляли? Я вдруг вспомнил про Шор, и мне сильно захотелось позвонить и узнать, как Лекси, но сейчас это было невозможно.

За двадцать лет Кейн здорово изменился, но остался похожим на актера Роберта Дауни-младшего — такие же круглые глаза и подвижный рот. Стрижка у него была вполне в стиле сухого закона, открытый лоб, бриолин и все такое.

— А где мой сын? Ты его привез? Или он уже того...? — он снова рассмеялся, аккуратно пригладив назад иссиня-черную прядь волос, отделившуюся от идеального зализона.

— Кажется, ты здесь за этим?

Я бросил наволочку к его ногам. Он нагнулся над ней, осторожно, будто над сумкой бродячего факира, изучая. Потом подозвал одного из своих псов и велел открыть.

— Боишься? — спросил я. Кейн изящно пожал плечами. На нем был черный кожаный плащ в стиле тридцатых — видно, слава Аль Капоне не давала покоя.

— Опасаюсь, это естественно. Иначе я не дожил бы до этих лет!

Я промолчал, хотя вспомнил, что покойный Бруно как-то сказал примерно то же самое...

Громила медлил, и неожиданно Кейн достал пистолет — тоже старомодный — и демонстративным щелчком взвел курок.

— Быстро, Джонни. Я теряю терпение.

Еле дыша от страха, хоть и в перчатках, громила Джонни открыл наволочку, стараясь не коснуться волос. Даже отсюда я видел, что они стали полностью красными.

— Отлично, — Кейн жестом приказал завернуть назад и отнести в машину. — Только знаешь, что, Стоун? Я решил немного изменить правила.

Мне стало плохо. То есть — еще хуже. Ну да, Бруно говорил, что трезво оценивает ситуацию, и поэтому до сих пор жив. Практика показала, что недостаточно трезво, и мне оставалось только достичь в этом совершенства.

— Чего ты хочешь?

— Я заберу мое дитя. Уверен, там еще много осталось, зачем добру пропадать? Сейчас ты съездишь и привезешь мне тело, и как понимаешь, я сильно не люблю ожидание. Бруно и крошка Глэм и так заставили меня ждать.

— Каким образом? — Это действительно меня интересовало — как они могли столько продержать его на расстоянии после смерти Берлинг, а потом и Магнуссена. Хотя, пожелай Кейн добраться до Дэшила, Магнуссен вряд ли остановил бы его.

— Ох, правду говорят, никому нельзя верить, — Кейн улыбнулся, и только сейчас я заметил, что они с Дэшилом чем-то очень схожи. — Представь, эти лживые предатели посмели мне соврать! Чесать на голубом глазу! Они что, всерьез думали, я никогда не узнаю? Краткий и объективный пересказ истории Кейна займет гораздо меньше времени и эмоций. Наконец сообразив, какое сокровище у него в руках, Кейн уехал в Вегас, постепенно превращая каждую волосинку в золото. Но двадцать лет — солидный срок, и деньги имеют способность рано или поздно впитываться в зеленое сукно, а везение штука капризная. Потому, поиздержавшись, он решил припасть к материнской груди, хотя до этого не желал снизойти и до телефонного звонка. Берлинг приняла его радушно, повела показать свои владения, и уж конечно, не могла не похвастаться звездой коллекции, своей "золотой жилой". До Кейна дошло, кого ему напоминает сей ангельский лик, только через время. А когда дошло, он бегом возвращается к матери и из ненавязчивого разговора узнает, когда здесь появился Дэшил и при каких обстоятельствах. Строго говоря, его и не существовало, потому что ни один документ на это не указывал. Подкидыш, воспитанный шлюхами, — Киплинг курит в углу. Тогда Кейн, так же ненавязчиво, просит мать принести ему прядь волос ее воспитанника, обещая потом все объяснить. По какой-то чисто интуитивного характера причине сам он не хотел с ним встречаться (на этом месте Кейн театрально промокнул глаза перчаткой, симулируя чувство вины). Но одно он знал точно — мамина "золотая жила" могла и вправду оказаться таковой.

А потом у Берлинг случился сердечный приступ. И объяснять стало некому.

Кейн слабо видел себя в роли хозяина борделя, но на худой конец и это ничего. Тем более что он дал задание Глэм отрезать новую прядь "для анализа". Глэм задание выполнила. Волосы оказались самые обыкновенные, цвет не изменили, и Кейн сразу потерял к Дэшилу интерес.

Чего не скажешь о Магнуссене. После смерти Берлинг он сразу же забрал Дэшила к себе, но тот согласился пойти, только если он выкупит бордель у Кейна. Прожив там всю жизнь, он знал, что далеко не все были в восторге от своей профессии, — в любом случае, прирожденные профессионалки разбрелись по другим хозяевам, а остальным Магнуссен открыл по счету в банке на образование и пообещал рабочие места.

Разумеется, Кейну был вполне понятен благородный порыв его высокоморального отчима, но, не будучи таким уж тупым, он также сообразил, что дело не только в благотворительности и спасении душ заблудших овечек. Бордель Магнуссену почему-то был не просто нужен, а нужен ОЧЕНЬ. Поэтому Кейн согласился только на обмен.

В результате Магнуссен просто отдал ему свою фирму. И как понимать этот нелогичный поступок, не знал никто. Кроме Дэшила.

Перевезя к себе в Бель-Эйр, Магнуссен делает ему документы, и скоро открываются "Темные Комнаты", куда, кстати, и приходит работать лучшая часть берлинговского борделя. Узнав, что Бруно и Глэм переехали вместе с ним, Кейн дает им задание все-такиприсматривать за малышом на предмет паранормальности. И укатывает обратно в президентские люксы Вегаса прогуливать "Магнус".

— И представляешь, Стоун?! Я возвращаюсь на похороны любимого отчима, захожу в эти "Темные Комнаты" — причем совершенно случайно — и что я чувствую? Правильно! То самое! Ма-агия! Я-то знаю это чувство, мой дом много лет был напичкан этим вуду-шмуду... пока не вышел весь запас. — Кейн достал из-за пазухи небольшой медальон — из тех, в которые кладут локоны. — У меня ведь только пара волосков осталось, без них глаз не сомкнуть, чертова привычка...

— Неужели можно спустить в унитаз сразу несколько целых состояний? По волосинке?

Кейн добродушно рассмеялся.

— Может, я и не бизнесмен, но то, что растет на голове моего сына, позволит мне все на свете до конца дней. Эта уличная блядь Глэм, естественно, сразу отработала свою ложь. А Бруно? Вместо того чтобы покаяться, вздумал когти выпускать! За то и поплатился... гм... головой.

Каламбур так понравился Кейну, что он снова широко улыбнулся.

— Это ты о том, что он перебил твоих ребят? А ты видел, что они сделали с Глэм?

— Мне нет дела ни до "моих ребят", как ты их назвал, ни до черной шлюхи. Будем откровенны, если бы не Глэм и ее фальшивая прядь, я мог бы обрести сына еще два года назад. Они меня киданули и наказаны. Хотя не вижу повода перед тобой отчитываться, Стоун.

"Тогда почему ты просто не пришел и не забрал Дэшила, сразу как все понял? — вертелось у меня в мозгу. — Ты же, черт побери, невероятно крут, и пусть их дом — крепость, но что-то можно было придумать? Почему пришлось сначала убить Глэм, потом убить Бруно, принести на порог его голову?.. Зачем этот прессинг?"

— Значит, денег правда не бывает слишком много? — спросил я.

— Ты об этом никогда не узнаешь. В особенности — если и дальше будешь заставлять меня ждать. Где тело?

Открылась дверца машины, и все как по команде повернули головы.

— Вот, — сказал я.

Дэшил вышел, придерживаясь за дверцу, потом за капот. Он еле двигался, лицо стало прозрачным до синевы, а глаза заняли большую его часть. Кейн замер чуть ли не с открытым ртом, но потом напряженно засмеялся.

— Боже мой, не устаю удивляться! Какой у меня красивый сын, охренеть можно! Я и не думал, что так получится.

— Дэш, — сказал я тихо.

— Все хорошо, — он едва шевелил губами, — не беспокойтесь, детектив Стоун...

Он медленно пошел к Кейну, и метрах в двух тот его остановил. Дулом пистолета.

— Стой, где стоишь.

Дэшил послушно остановился у большого камня, опершись о него спиной. Мы стояли треугольником — я, он и Кейн, и в смысле обзора это было двояко. Я мог видеть их обоих, но и Кейн видел нас.

— Не наводи на него пушку, — сказал я. — Ты же знаешь правила.

В глазах Кейна мелькнула неуверенность, на мгновение, но я понял одно — мы живем в мире, где все возможно. И не все обязательно правда.

— Ну, ты же понимаешь, о чем я? Если ты его убьешь, все, что осталось, потеряет силу. Он должен умереть сам. Ты же это знал?

— Конечно, знал, — ответил Кейн с досадой. — Как ты себя чувствуешь, малыш?

— Плохо, — сказал Дэшил.

Это "плохо" было разлито по его лицу мраморной бледностью, чернотой под глазами и алой полосой по кромке волос — она росла. Половина его лица была скрыта, но и второй половины хватало с лишком. Именно в этот момент я вдруг поверил, что, скорее всего, он не выживет. Что бы здесь ни произошло. Он умрет, и убил его я.

Кейн оглянулся. Да, он сообразительный — одно дело подать упакованный товар, а другое — ехать в машине с полуживым, но все еще монстром. Я лишь предположил, почему Кейн изначально не применил силу, и снова не ошибся — видимо, незадолго до смерти Бруно рассказал ему всю правду о его сыне, о том, как умерла Берлинг. Может, даже больше, чем рассказал мне. Но еще до этого, поручая своей матери срезать прядь волос, Кейн что-то почувствовал. Абсолютно интуитивно, спинным мозгом, как животное. Он чуял опасность и старался ее избегать. Попросту — он его боялся.

Я понимал, что сейчас Кейн не полагается даже на своих громил. Он мог приказать везти его мне — но не додумался. Не такой уж он и сообразительный.

Итак, Кейн оглянулся и деловито поинтересовался:

— Насколько плохо?

— Минут на десять...

— Ну, тогда подождем, если недолго. Что ж воздушком не подышать? К тому же не хочу, чтобы мой салон пропах этим убийственным смрадом. Знаешь, сын, — продолжал он, — с тех пор как на меня снизошел свет, я сильно изменился, да, Стоун помнит, каким я был. И когда я увидел твою мать — о, я почувствовал, что эта встреча изменит всю мою жизнь! Теперь нужно говорить — любопытство сгубило лайта... Увидеть такое существо у стен борделя, это ль не знамение? И она так волшебно пахла... сладко... хотя с ней было все равно, что трахать медузу. Я слышал, у тебя получается гораздо лучше. Не врут? Стоун, не врут? Да ладно, здесь все свои, скрывать нечего.

— Какой же ты ублюдок, — сказал я устало.

— Не хами, а то я могу передумать и насчет маленькой Стоун. Вообще твою породу лучше не разводить, не дай бог полицейскую династию долбаных бессребреников.

— Что значит "снизошел свет"? — спросил я.

— Да хрен их, лайтов, знает, — покачал он головой, не спуская глаз с Дэшила. — Не для ваших ушей, барышни, но когда я кончил, эта ангелица вдруг взорвалась, как коктейль Молотова. Я чуть не ослеп, думал, хана мне. А потом глаза открыл, а там...

— Ребенок?..

— Откуда ты знаешь? — изумился Кейн. — Ребенок, черт его дери! На полу. И орет, как резаный! Я с перепугу и слинял, даже не заметил, что у меня в руке... Потом как-то закрутилось все, я продавал по волосинке, играл... и понятия не имел, что почти двадцать лет малыш был у меня под самым носом и воспитывался буквально в моей семье.

— Ты никогда не относился к Берлинг как к семье. Иначе не послал бы ее на смерть.

— Не смей обвинять меня! — вдруг вспылил он. — Я не был уверен, что он мой, и уж конечно не знал, что это опасно! Волосы его мамаши можно было брать голыми руками, откуда я знал, что с ним будет по-другому!

— Так отчего же ты не взял их голыми руками?..

— Она сама вызвалась! — почти выкрикнул он. — Сама!

— Ты всегда был лживой и трусливой мелкой тварью, Клинт, — сказал я спокойно. — Считай, что ее убили твои же грязные гены. Но в любом случае, ты уничтожил мать Дэша, он — твою, вы квиты.

И в этот момент, когда до упора возмущенный Кейн отвлекся, переведя дуло пистолета на меня, Дэшил вдруг оказался прямо перед ним, лицом к лицу. Я даже не понял, так это быстро произошло — и готов был клясться, что не видел ни одного его шага. Быстрая перемотка.

Даже мне было видно, что Кейн переменился в лице, будто его сунули головой в ледяную воду. И не успел он даже ахнуть, а телохранители понять, что происходит, Дэшил его обнял.

Просто объятья сына и отца после долгой разлуки. Уроните слезу.

Ракурс был неудачный, да я и не горел бы желанием рассмотреть сцену в деталях. Волосы Дэшила не просто естественно коснулись Кейна. Они вдруг встрепенулись и обвили его голову черным коконом — на мгновение я представил, что именно увидел Бруно в кабинете Берлинг в миг ее смерти, когда эти волосы были в два раза длиннее. Как порыв ветра — только не было ветра. Хищно, дико, неестественно — просто очень, очень страшно...

Я не выдержал и отвернулся.

А потом Кейн начал кричать.

Он вопил не останавливаясь, и я даже не сразу понял, что его телохранители, в лучшем случае, валяются в отключке. Они видели больше меня. Наконец Дэшил отпустил его, мягко уложил на землю, а он продолжал вопить, будто его облили кислотой, хотя его лицо было в порядке. Он орал и дергался, закатив глаза до кровавых белков, словно ему снился очень страшный сон, бесконечный сон, непрекращающийся кошмар. Я подошел, Дэшил сделал шаг назад и чуть не упал мне на руки.

— Домой, — прошептал он. — Пожалуйста.

Я на миг зажмурился, жуткая сцена не покидала память, да еще поддерживаемая воплями Кейна.

— Я отвезу тебя в больницу.

— Блин, я что, непонятно говорю?!! — вдруг взорвался он, сдавленно, сквозь зубы, но это было еще хуже, чем если бы крикнул. — Отвези меня домой!!!

Без дальнейших пререканий я усадил его в машину. Потом по-быстрому забрал "трофей" Кейна из его раритетного "кадиллака" и, секунду подумав, поднял выпавший из его плаща мобильный. Ну да, дурак я. Но "скорую" для них вызвал.

* * *

Мой телефон валялся на сидении, и уже выезжая, я набрал Шор. Она ответила сразу же.

— Как дела, Стоун?

— Все хорошо. Дай мне Лекси.

— Она спит, я отвезла ее к себе. Когда ты будешь?

Ее голос был напряженным, будто она изо всех сил пыталась не спросить, что происходит. И правильно. Я еще не был готов ответить.

— Скоро, Шор. И спасибо тебе.

— Не за что, — ответила она, все тем же странным голосом. Будто действительно было не за что.

Дэшил молчал, свернувшись на заднем сидении, и от этого мне было не по себе. Я все время смотрел в зеркальце, стараясь уловить, дышит он или нет.

— Смотрите на дорогу, детектив Стоун, — сказал он наконец. — Я еще жив. И... простите меня за то, что я так резко...

— Я просто беспокоюсь.

— Спешить нет нужды, ведите осторожнее, лучше не трясите... Я доживу до дома, обещаю. Рассказывайте мне что-нибудь, — Дэшил с трудом сел и откинул голову на спинку сиденья. За это время кончики волос покраснели еще на полдюйма. — Расскажите про свою жену. Как вы познакомились?

Я проглотил комок и воспользовался веками как "дворниками" во время дождя. Видимость немного улучшилась. Наволочка со свитком красных волос лежала рядом на сидении, и я случайно коснулся их, переключая скорость, — ничего. Я погладил их одним пальцем, но они не шевелились. Хотя это ничего не означало.

— Ну... Когда я закончил полицейскую академию, мы здорово напились. Я помню все ровно до полуночи, а потом как отрезало. Но утром я проснулся у себя дома... и все бы ничего, если бы рядом со мной не спали две девушки.

Дэшил едва заметно приподнял бровь.

— Две?

— Совершенно верно. Ну, мы умылись, оделись, сидим на кухне, а я даже не помню, как их зовут! И вот одна из них, потрясающе красивая, сидит на диванчике, и знаешь, так сидит — колени вместе и чуть вбок наклонены. А Бри мне всегда говорила, что именно так сидят настоящие леди. И в этот момент я вспомнил, как ее зовут. Натали.

Он закрыл глаза, но не успел я испугаться, как услышал:

— А потом?

— Ну, потом свадьба, Александрия, наша жизнь... Натали все время ездила по командировкам, и я их почти не видел. Правда, иногда оставляла Лекси, и я тогда чувствовал себя самым счастливым человеком. Но однажды я вернулся домой, а там пусто. Натали забрала ее и написала записку, мол, она так больше не может, и в ее жизни для меня места нет...

— Вы сильно горевали?

— Сильно и долго, я пил, все было как в тумане... но потом она просто вернула Лекси. Будто вещь, вместе с бумагами на развод и опекунство. Лекси тоже не оказалось места в ее жизни. Просто я пришел домой, а там моя дочь. И бумаги с запиской. Традиционно.

Вот чего не думал, что расскажу об этом кому-то. Как просыпался ночью, и мне становилось до тошноты страшно, что это все сон. И Лекси нет в ее комнате. Как я приходил и смотрел на нее, мог целый час смотреть, а то и два.

— Ей было пять лет, уже большая, и она очень переживала. Я думал, это пройдет, мы ходили к детским психологам и всякое такое, но мне говорили, что она здорова, просто скучает по маме. В конце концов, недавно я попробовал увезти Александрию в родной город отца, маленький такой городок в Южной Каролине, хотел сменить обстановку. Но не прижились, мы с ней все-таки слишком городские. А за время нашего отсутствия здесь столько произошло...

— Я, — сказал Дэшил, не открывая глаз.

— Что?

— Я произошел. Надеюсь, теперь Лекси лучше.

— Ей лучше, Дэш. Поэтому тебе хорошо бы не умирать, чтобы не портить терапевтический эффект.

Он улыбнулся шутке, но не ответил.

Я вдруг поймал себя на том, что сделал круг и, похоже, что просто катаюсь. Может, это и по— детски, но теперь мне казалось, что чем дольше я затяну поездку, тем больше у нас будет времени. Он ведь сказал, что не умрет, пока мы не вернемся. Будь это в моих силах, мы бы не вернулись никогда, колесили так по ночному городу до конца времен.

— Дэшил! — позвал я, и он приоткрыл глаза, так медленно, будто каждая ресница весила тонну. — Твоя очередь.

— Рассказывать?..

— Да. Я хотел бы кое-что узнать... если ты можешь, конечно.

— Спрашивайте.

На самом деле я понятия не имел, о чем говорю, и, наверное, поэтому брякнул то, что брякнул. Может, будь у меня время подумать, я бы и рта не раскрыл.

— Как у тебя было в первый раз? В смысле убийство. Второй была Берлинг, я знаю, но кто первый?

— А Бруно вам не рассказал?

— Нет. Как-то не до этого было.

Дэшил обнял себя руками и с усилием выровнялся, чтобы сидеть прямо. Глаза его так и остались полуприкрытыми.

— Одна женщина, ее звали миз Донна. Фамилии не знаю. Я был не старше Лекси, и она случайно увидела меня у Агнес... Она хотела... — он сделал вдох, будто затрудняясь в выборе подходящих слов, — хотела меня усыновить. И ее муж, он тоже был не против.

— А Берлинг? Она — была против?

— Не знаю... — Дэш едва заметно пожал плечами. — Я убил миз Донну раньше, чем им пришлось поторговаться.

— Как ты это сделал?..

— Не уверен, что понимаю, — он поднес кончики пальцев к губам. — Она просто хотела поцеловать меня, а я просто ответил. Я показал ей сон. Это вышло само собой... можно даже сказать, что ее убил не совсем я. Мы. Но все это оправдания — я понял, что хотел этого, где-то очень глубоко я хотел этого и был рад, что она умерла.

Я кивнул. О чем тут говорить? Она просто оказалась...

— Она ведь просто оказалась плохим человеком, да?

— Но она была человеком, детектив Стоун. В отличие от меня. Как и Агнес, и мой отец. Глэм столько раз говорила мне, что это самооборона, и всем приходится убивать, что люди убивают друг друга каждый день из-за пустяков... А вот Бруно — понимал. Меня ведь не мучает совесть, как ужасно это ни звучит. Я боюсь не того, что сделал, а того, на что способен. И... это просто очень страшно, когда что-то в тебе радуется чужой смерти.

Я заткнулся, не собираясь спорить. Но потом не выдержал:

— Знаешь, Дэш... На моих руках тоже есть кровь, издержки профессии, и я не горжусь этим. Но эта самая работа давала мне возможность встречать немало людей, которые очень даже радовались чужой смерти и были готовы в любую минуту сорваться на техасскую резню бензопилой. Это были обычные люди. Без примесей. От и до.

Он повернул голову к окну, словно изучая свое отражение в стекле, и молчал несколько минут. И когда я очередной раз испугался этой длинной паузы, сказал:

— Я понял вашу мысль. Спрашивайте еще.

— Ну... я давно хотел спросить. Как ты понял, что ты лайт?

— А как вы поняли, что вы — человек?

Я хмыкнул и покачал головой.

— Резонно. Но все-таки?

— Да просто знал и все. — Дэшил бросил на меня взгляд, не поворачивая головы. — Как объяснить... Это вроде той штуки, которую мне Бруно показывал — когда много людей по всей земле могут разговаривать по компьютеру.

— Чат?

— Да, вроде чата, только в голове. Но вот со мной никто не разговаривал, будто меня не было. После того как выяснилось, что я не выношу света, Агнес дала мне комнатку с маленьким окном, которое можно было закрывать ставней. И одним из моих развлечений был этот... чат, как вы говорите. Там я понял, что со мной что-то не так.

— И ты перестал с ними контактировать?

— Перестал? Я и не начинал, они, лайты, пропадали, как только я пытался. Я просто перестал пытаться... — Он качнул головой, почти раздраженно. — Спросите лучше о чем-нибудь другом.

— О чем?

— Ладно. Если вы не хотите задавать вопрос, я просто на него отвечу. Я никогда не спал с мистером Магнуссеном.

В его устах это имя полностью — не "мистер М" — звучало странно и незнакомо. От неожиданности я вильнул, едва выправившись на дороге. В чем он прав, так это в том, что я никогда не задал бы этот вопрос.

— Если быть точным, мы спали вместе много раз, особенно в последнее время. Но к сексу это отношения не имело.

— Я так и не думал.

— Конечно, думали.

Он взглянул на меня в зеркало — только сумеречный блик из— под тяжелых ресниц. Потом вдруг привстал, положил руки на спинку кресла, соседнего со мной, и прижался к ним виском, стараясь сохранять равновесие. Красная кайма его волос почти коснулась моего плеча.

— Хотя это вряд ли поможет вам понять, почему он покончил с собой...

"О, я это знаю, — подумал я. — Но никогда тебе не скажу. Не скажу, что он сам себя проклял, потому что считал себя уже проклятым. Не скажу, что он не пережил твоей ангельской природы. Что не разглядел тебя, спутал свет с самой гибельной тьмой. Не скажу того, что ты и сам знаешь — что он не нашел в себе сил просто любить свое сокровище. Что считал тебя виновным в своих внутренних битвах. Не скажу потому, что в этом нет твоей вины, ни капли".

— Ты здесь ни при чем, — ответил я. — А это единственное, что мне надо знать.

Когда мы въехали в ворота, Дэшил уже несколько минут не открывал глаз. Я влез к нему на заднее сиденье и попытался привести в чувства, что оказалось непросто. Он съехал головой мне на колени, как кукла, но не успел я уже как следует испугаться, как он открыл глаза. В темноте радужка едва поблескивала синевой — сапфир на черном бархате.

— Я же обещал, что доживу. А вы пообещайте, что не уйдете, пока я не умру. Обещаете?

— Да, — сказал я. — А ты обещай, что не умрешь. И держись за мою шею.

— Я бы так хотел, детектив Стоун...

— Обещать или держаться?

— И то и другое. Только я рук не чувствую.

Доставить его в дом трудностей не составило, даже учитывая проблему с конечностями. Но когда я набирал код замка с бумажки, рука у меня дрожала. Подняться я не поленился, но завернул в другую комнату, не ту, где Бруно, но ближе, чем Глэм. И это оказалась спальня. Здесь мне бывать не приходилось. Однако она не имела никаких примечательностей, кроме кровати размером чуть ли не во всю комнату.

Положив Дэшила, я сходил в "сине-молочную" за лампой — в спальне света не было, видимо, за ненадобностью. Кровать оказалась застелена голубым льном, а еще над ней возвышался балдахин с рисунком из синих цветов разной формы и лун. Дэшил был в той же позе, что я его оставил, волосы легли веером с алой окантовкой, и мне показалось, что эта красная полоса больше не растет. Мне показалось. Мне так хотелось.

Я осторожно дотронулся до его руки, и пальцы рефлекторно сжались.

— Вы здесь, детектив Стоун?.. — произнес он тихо. — Вы не уйдете?

— Нет, — ответил я шепотом.

— Пока я не умру. Вы обещали.

Я промолчал и погладил его по щеке — холодной, как мрамор. Он дернул головой, будто избегая прикосновения, и его пальцы снова вонзились в простыню, как когти. В полусне или в агонии. Потом колени разогнулись, и Дэшил последним усилием вытянулся в длину, сложив руки на груди. Как умирают лайты? Так? Как и люди?

Я еще сидел так некоторое время, потом осторожно потрогал его лоб. Потом наклонился и коснулся губами. Он показался мне не таким холодным. Мне показалось. Мне так хотелось.

— Не делайте так...

— Как? — переспросил я, все так же шепотом, ведь звуки здесь тоже умирали. Единственным, что еще жило, были его глаза — и я не мог отвести взгляд. Будто стоит мне прервать контакт, моргнуть, и они просто погаснут.

— Так... Я вообще-то не боюсь смерти, детектив Стоун — сказал Дэшил едва слышно, но очень внятно. — У меня было время, чтобы понять — так лучше для всех. Так вы с Лекси будете в безопасности. Больше всего на свете я хочу умереть у вас на руках. Но... всякий раз, когда вы прикасаетесь ко мне, все приготовления рушатся... все приходится начинать снова... а сейчас у меня уже может не стать на это сил. И значит, не будет мне спокойного сна, только сожаление и боль... потому что мне так жаль оставлять вас, и так хочется жить. Хотя бы еще недолго, чтобы я мог сказать, как люблю вас и Лекси... Хотя нет — впервые в жизни я хочу жить очень-очень долго... — Он вздохнул, но не трагически, а с каким-то детским фатализмом: мол, "что ж тут поделаешь". — Так что лучше не трогайте меня, а то я еще разревусь. Мне бы этого не хотелось.

Я молчал. Я хотел много чего сказать и сделать, потому что другой возможности не будет, но молчал. Слова — они ведь побольней прикосновений, и я не гарантировал, что не разревусь сам.

— Все будет так, как ты хочешь, — сказал я наконец.

— Да уж... если бы... — улыбнулся он, и эти предзакатные лучи на мгновение сделали его лицо почти прежним. — Накройте меня, пожалуйста.

Потянув бледно-голубое льняное покрывало, я накрыл его до пояса.

— Выше, — прошептал он. — Полностью.

— Зачем?..

— Пожалуйста, Льюис.

Не решаясь возражать, я стал укрывать дальше, но по мере того, как подбирался к лицу, все медленнее. Следовало просто набросить, но я не смог. И все медленнее, по полдюйма — шея, подбородок, до самых глаз... Там я замер. Не знал, увижу ли еще где эту синь, сумрак, сон-траву... и не мог насмотреться, впитать в себя, запечатлеть, пока он так же медленно не опустил веки, чтобы не мешать.

— Прощайте, — сказал он почти без звука, одними губами, — и теперь уходите, ладно?

— Но я же обещал...

— Я передумал. Не знаю, как это будет... вдруг страшно... не хочу, чтобы вы видели.

Я закрыл его лицо, так и не выбрав ни одну из тысячи фраз, вопящих у меня в голове. Еще несколько секунд смотрел на неподвижный контур под покрывалом, едва подрагивающий от слабого дыхания.

Потом сел прямо на пол рядом с кроватью и будто впал в ступор, надолго, как выяснилось, почти на час.

Звонок телефона был резким и незнакомым. Машинально я нащупал его в кармане и посмотрел — звонила Шор. Слава богу.

— Алло, Шор, там все в порядке?

И вдруг повисла пауза, такая же тяжелая, как миндальный воздух, пропитавший комнату. Я успел почувствовать давящий, как вакуум, страх, а потом она прошептала:

— Стоун?..

Она замолчала, прерывисто дыша, и вдруг до меня дошло, что все не в порядке. Совсем не в порядке. И теперь вместо давления страх обрушился на меня миллионами острых кусочков льда.

— Ты просто сделай, что тебе говорят, и... — сказала она нерешительно, и вдруг... я слишком устал и перенервничал, чтобы сообразить сразу. Я даже не успел подумать, что, возможно, похитили их обеих.

В моем телефоне она была "Шор", а в этом "Кортни". И она звонила не мне. Она звонила Кейну. Я держал в руках телефон Клинта Кейна. И Шор звонила ему.

И в его телефоне она была "Кортни".

— Шор, о господи...

— Стоун, я все объясню.

— Шор, волосы моей дочери не так драгоценны, но если хоть один упадет с ее головы...

— Стоун, ты в своем уме? Думаешь, я могу причинить ей вред? Но Кейн может, так что лучше бы тебе...

— Слушай внимательно, — сказал я с расстановкой, чтобы унять дрожь в голосе. — Кейн вышел из игры надолго, а возможно, и навсегда. Его телефон в моих руках — самое тому доказательство. Через десять минут ты привезешь мою дочь сюда, в хорошо тебе известный особняк на Бель-Эйр, и тогда я не позвоню в полицию, и хорошо известные тебе люди не возьмут тебя на ближайшем выезде из города. Ты слушаешь, Шор?

— Да, — сказала она после заминки.

— Я жду десять минут.

После этого я шарахнул телефоном об стену и заорал. Дэш даже не вздрогнул, его сон был темен и глубок, уже где-то между летаргией и смертью, но я не мог думать о двух вещах одновременно. Я вышел во двор, стараясь не погибнуть от одной мысли, что через десять минут, полчаса, час... никогда машина Шор может не въехать в эти ворота. Это была единственная мысль, наполнявшая меня под завязку и грозившая взорваться истерикой и чем-то похуже вроде помешательства.

Она приехала.

Я едва сдержался, чтобы не отшвырнуть ее в сторону и не забрать Лекси, но боязнь напугать дочку взяла верх. И я подождал, пока Шор не выйдет и не вынесет мою девочку — та спала у нее на руках. Перепуганная, она начала говорить издалека:

— С ней все в порядке... это просто хлороформ... Стоун...

Не слушая, я схватил дочь чуть ли не в охапку, расцеловал сонную мордашку, пригладил растрепанные волосы. Наконец уложил голову себе на плечо. Во сне она сопела мне в ухо — лучший звук, что я слышал за всю жизнь.

— Жди здесь, — бросил я Шор и понес Лекси в дом. Уложил ее на диван-касатку и прикрыл пледом — одному богу известно, чего мне стоило спустить ее с рук. Возвращаясь, я зашел в спальню Дэшила и взял из наволочки неудавшийся "трофей", перехваченный резинкой, — не знаю, зачем. У меня немного сил было думать и планировать. Его самого скрывала тень балдахина, и я не стал заглядывать. Не мог себя заставить даже прислушаться к дыханию — или его отсутствию.

Шума мотора я не слышал, Шор ждала, не сбежала. Курила так отчаянно, что даже в неярком свете ночной подсветки террасы казалась окутанной облаком.

— Стоун... — начала она, но я перебил, так же медленно и размеренно, пропуская толстый пучок алого шелка сквозь пальцы. Локоны ласково обвивались вокруг запястья. Это прикосновение успокаивало, хотя мне и чудилось тихое потрескивание, как от слабых разрядов тока.

— Я даю тебе время до утра. До того, как Дэшил... — я замешкался, чтобы не произносить ничего похожего на смерть. — До утра. Потом за тобой начнут охоту. Джей Магнуссен узнает, что вы с Кейном убили его отца — пусть это не так, но он не станет разбираться. Полиция — что вы похитили мою дочь. С Кейна сейчас взятки гладки, но вот ты — ты будешь отвечать.

Шор смотрела на меня, и я видел совсем другое лицо, которого я никогда не знал. А может, лицо было то же, только видел я его другим. Потом она перевела взгляд на хвост в моей руке и застыла, как зачарованная.

— Это была не моя идея, Стоун. К тому же твоя дочь в полном порядке, — сказала она так же медленно. — Ты же не мог подумать, что с ней может что-то случиться? Значит, это все из-за него.

— Шор, ты теряешь время.

— Мы дружили три года, Стоун.

— Ради нашей дружбы я и даю тебе такую фору. С Кейном мы знакомы куда как дольше, но ему так не повезло. Не хочешь спросить, что с ним случилось?

Она покачала головой. Нет.

— Я так и думал. В любом случае, у меня нет ответа.

— Значит, все-таки из-за него, Стоун? Ты что, влюбился?

— Дура ты, Шор, — сказал я просто и, повернувшись к ней спиной, направился к дому.

Ее голос нагнал меня как камешек между лопаток.

— Из-за полукровки, Стоун. Из-за элитной подстилки. Значит, он действительно хорош, раз детектив Камень потерял голову.

Я замедлил шаг, не оборачиваясь.

— А трофей, Стоун? Похоронишь вместе с ним?

Вот это было больно. Не камешек — топор. Так говорит лишь тот, кто уже не боится обидеть.

Я остановился, обернулся.

Шор целилась в меня из пистолета.

— Дай мне этот чертов шиньон, Стоун. Просто отдай.

Я повернулся. Посмотрел на хвост, на Шор. И двинулся к ней.

— Не подходи! — почти взвизгнула она. — Кинь его на землю и отойди!

Я продолжал идти. Она отступала до машины, пока испуг не затянул ее глаза окончательно, а потом выстрелила. Мимо. Я шел и думал о дочери, уже практически потерявшей мать. Выстрел. Мимо. Шел и думал о том, что рискую не просто собственной жизнью, а жизнью отца Лекси. И рискую глупо.

Выстрел. Мимо. Шор была хорошим стрелком. Не знаю, что с ней стало.

Я подошел совсем близко и протянул ей хвост.

— Бери, если это принесет тебе счастье.

Она протянула навстречу руку в перчатке, дрожащую, как после работы с отбойным молотком. И когда рука была совсем близко, я сделал последний шаг и ударил ее хвостом по лицу.

Я не знал, почему сделал это, и не хотел знать, что меня надоумило. Просто ткнул ей в лицо этим безобидным на вид пучком красивых алых волос. Да, и при этом закрыл глаза. Потому что, занося руку для удара, почувствовал, как напряглась, подрагивала и искрила каждая волосинка.

Я не хотел это видеть.

Шор глубоко, с хрипом вдохнула и отшатнулась, закрыв глаза, как слепая. Сделала несколько нетвердых шагов назад, все еще хрипло вдыхая и выдыхая, как при гипервентиляции. Потом прижала ладони к лицу и вдруг упала на спину, будто кто-то разом ударил ее по коленям и толкнул. Не кричала. Я бы не хотел это слышать.

Не оборачиваясь, я направился к дому. К утру Шор исчезла, забыв про машину. Строго говоря, это был последний раз, когда я ее видел.

Диван-касатка был мал для двоих, и я кое-как пристроился рядом, положив голову Лекси себе на колени. Синие сумерки, темная ночка, спи, моя звездочка... Я закрыл глаза, но о сне не могло быть и речи. Ну что, что такое? Стоун, ты не можешь быть в двух местах одновременно и выбрал свою дочь, это естественно... но что ж внутри так больно, будто это она умирает там, в соседней комнате?..

Внезапно я притянул ее, спящую, к себе жестом полнейшего отчаяния. Я крепко держал ее в объятьях, глотая слезы, и молился — не знаю, Богу людей или Богу лайтов, или нашему общему Богу. Молился, чтобы Он не оставил нас, грешников и убийц, отмеченных такой большой любовью — пусть и не столь кристально чистой, как хотелось бы. Ведь если Он одарил нас ею, то неужели же откажет в Своей милости?..

Я молился впервые в жизни, раньше мне не приходило это в голову, даже когда Натали увезла Лекси. А сейчас это было единственное, что наполняло меня. Единственное, что оставалось. Господи, мы не просим много, всего лишь несколько рассветов и закатов. Не оставь нас милостью Твоей. Но если все же мы пойдем дорогой смертной тени, пусть Твой жезл и Твой посох укажут нам путь к зеленым лугам и прозрачным источникам... Не покидай нас. Я повторял это, пока не провалился в глубокий и тяжелый сон без сна.

* * *

Когда я открыл глаза, еще даже не рассвело. Во сне Лекси увлеченно сопела, что навело на мысль о насморке и на том, что носового платка у нее в помине нет. Я аккуратно сдвинул ее и встал, разминая затекшие конечности. Как странно. Мне ничего не снилось, только глубина и мрак... и странно сразу превратилось в страшно. Мне ничего не снилось впервые за все последнее время.

Я сделал несколько шагов, и колени заныли. Не от неудобного положения. Я не хотел выходить из комнаты, не хотел входить в соседнюю, не хотел ничего видеть. Наверняка все уже кончено, я не хотел этого видеть.

Еще раз оглянувшись на Лекси, я покинул комнату — до следующей остановки, у дверей спальни. Я уже было собрался нажать на ручку, но только уперся лбом в дверь, представляя, как медленно стягиваю льняную простыню и вижу рассыпавшиеся по постели волосы — полностью красные, как кровь. Не могу. НЕ МОГУ.

А через "не могу"?

Я открыл дверь.

Страх ушел.

Я даже не понял, что произошло, просто вошел, потому что ноги начали меня слушаться. Они делали вполне уверенные шаги до самой кровати, и только зажигая лампу, прежде чем заглянуть, я сообразил, что больше не чувствую цианид. Миндаль слишком горек, чтобы привыкнуть. А в комнате был лишь запах ванили, слабый-слабый, но от этого не менее отчетливый.

Я включил лампу и остановился у ложа.

Дэшил лежал близко к краю, хотя я был уверен, что положил его где-то в середине. Вчера мне пришлось залезать с ногами, чтобы укрыть его. Теперь простыня слезла с лица, одна рука была все еще на груди, а вторая — рядом. Я осторожно дотронулся до нее — холод, но не лед. Но главное волосы — они были все еще черными, а кайма по краю выросла максимум на полдюйма и остановилась.

Внезапно он шевельнулся. Не совсем внезапно, я этого ждал, хотя при таком неверном свете могло и показаться. Но не показалось, потому что он приподнял руку на груди, медленно перебирая пальцами, проверяя их гибкость. Я наклонился, и он что-то сказал. Слишком тихо, я уловил лишь движение губ.

— Что, Дэш?

Он поднял вторую руку к моему лицу, будто желая приблизить, дотронулся до щеки.

Я послушно наклонился еще ниже... и его руки сошлись в замок у меня на шее, потянули вниз. В них еще не было достаточно силы, чтобы удерживать, но этого и не потребовалось.

Как это было?.. Как я и думал БЫ, если БЫ вообще об этом думал. Если признать, что думал. Ваниль и миндаль, холодный шелк и теплый бархат, привкус смерти и запах солнца. И никак точнее — нет таких слов, не бывает... Сокровище. Радость. Счастье. Теперь мое?.. Консервативная (основная) часть меня восприняла этот поцелуй как искусственное дыхание, а остальной части на тот момент было просто наплевать.

Когда через неприлично долгих секунд десять я наконец отстранился, он открыл глаза — такие же сумеречные, как и прежде, только краснота на белках и темнота на веках.

— Двадцать один, — сказал он.

— А?..

— Мне уже двадцать один.

— Это значит, что я уже не распоряжаюсь твоими деньгами?

— Это значит, что теперь вас не посадят за растление малолетних.

Я рассмеялся — а что еще я мог? Это была шутка. А чувство юмора — совсем неплохой признак.

Прежде чем я нашел, что сказать, Дэшил закрыл глаза — руки соскользнули с моей шеи — и, кажется, снова заснул. Я лег рядом, не касаясь, только чтобы он чувствовал присутствие — на самом деле я совсем не собирался спать. Но мой организм решил, что предыдущее спанье в полусогнутом положении с Лекси не в счет, и отключился сам по себе.

Только в этот раз мне приснился сон.

Он начался с того момента, когда я отвернулся от полумертвой Шор, беззвучно упавшей в траву, и направился к веранде. Но на этот раз идти было все тяжелее, будто я преодолевал сопротивление густой и вязкой жидкости. А потом я остановился, потому что на веранде кто-то сидел.

В голове у меня было так же вязко, как и в ногах, и соображать казалось делом нереальным и даже где-то болезненным. Единственное позитивное ощущение — горьковато-ванильный привкус, оставшийся во рту. Не в состоянии напрячь мозги, я напряг зрение. Сначала я подумал, что это Натали, хотя у нее никогда не было таких длинных белых волос и от нее никогда не исходило сияние. Это сияние мешало смотреть, мысли вязли, и в конце концов я смирился.

— Что... ты... здесь делаешь? — спросил я. Слова вязли так же, как и мысли.

- Ох, глупый. Ну кто же еще позаботится о тебе? Ты запутался. Это хоть ты признаешь?

Я медленно кивнул. "Натали" сцепила руки вокруг колена и покачивалась, сияние волос все еще мешало хорошо рассмотреть ее лицо.

- Тебе надо что-то решать, Льюис, и решать быстро. Знаешь поговорку? "Коготок увяз - птичке каюк". А ты уже коготком не отделаешься. Ты уже увяз по самые...

— О чем ты говоришь?...

- О твоем подопечном, о ком же еще. Такие, как он, всегда подходят слишком близко раньше, чем ты заметишь.

— Я... тебя не понимаю, — я едва ворочал языком, но каждая мысль о реальности происходящего отдавала болью, и я снова оставил попытки.

- Все ты понимаешь. Ох, Льюис, знаешь, почему подобные тебе - редкость? Потому что они долго не живут. Ты по- прежнему доверяешь всем, кто тебе симпатичен, но к чему это приводит? Доверял Магнуссену - он тебя использовал. Доверял Шор - она предала тебя и чуть не угробила твою дочь. А что касается этого юного монстра...

— Не называй его так.

— Почему? — искренне удивилась "Натали".

— Ты его не знаешь.

- А ты? Знаешь?

— Ты... ведь не Натали, да?

- Ох, какая разница. Не отвлекайся, Льюис. Ты такой беспечный. Это дитя вскружило тебе голову - скатертью дорога, но не забывай - ты должен думать не только о себе.

— О чем ты?..

- Не о чем, а о ком! Подумай, а вдруг Лекси вырастет плохим человеком?

— Это бред, — возмутился я почти с нормальной скоростью. — И вообще. Он умер за мою дочь, я это видел.

— Не умер, — уточнила "Натали".

— Но он же не знал.

— Или знал?

Я тряхнул головой. Ваниль во рту сменилась металлом, солоноватым привкусом крови, будто я держал под языком медную монетку.

— Убирайся.

- Не забывай, он убил трижды. И вошел во вкус, раз сделал это даже с риском для своей жизни. Ты можешь сколько угодно говорить себе, что он защищал вас, но в глубине души ты знаешь, что это была просто месть. А если из мести он убил своего отца, то что он сделает с тобой, дай ты повод? И что будет с Лекси?

— Убирайся!

- Это ничего не изменит. Льюис, ты полный кретин. Тебя надо лишить родительских прав.

Я еще раз протестующе тряхнул головой и проснулся.

* * *

В этой комнате не было окна, но мои наручные часы извещали, что на улице предположительно вовсю сияет солнце. Было восемь. Я опаздывал на работу, а Лекси — в школу.

Лекси. Вот чьи ноги упираются мне в живот. Я поднял голову и увидел ее между собой и Дэшилом — ночью она нашла нас и теперь досыпала, обнимая его за шею. Их волосы сплелись пестрыми жгутиками — да уж, ей спалось получше, чем мне. Я вздохнул и потормошил ее.

— Александрия Стоун, у тебя полчаса.

Она что-то пробурчала, потом подняла голову:

— Пап... Я не сплю.

— Не поверю, пока не увижу.

— А Дэш спит.

— Ему не надо в школу, и у него гораздо больше времени, чем полчаса. Хотя, — я глянул на циферблат, — уже двадцать восемь минут. Я съезжу домой и привезу переодеться, а ты шевелись!

— ОК, — пробормотала она.

Я пошел в ванную и принял душ. Сон оставил после себя скверное послевкусие, такое скверное, что от одной мысли ломило виски и зубы. Поэтому душ был достаточно холодным. Выйдя, я еще раз подергал дочь за ногу, чтобы убедиться, что она все поняла.

— Доброе утро, — сказал Дэшил, приподнимаясь на локте и одной рукой пытаясь убрать с лица волосы. — О боже, Лекси! Ты в порядке?

— Да, я Лекси... — подтвердила та сонно, понятия не имея, из-за чего шум и почему ее душат в объятиях.

— Она в порядке, — я уже был в дверях, и то, что он проснулся, прибавило мне скорости. — Прости, мы опаздываем.

Я выскочил за двери, будто на хвосте у меня сидела стая бешеных вервольфов. Да, я снова оставил там дочь, потому что был уверен в ее безопасности, но скверное послевкусие от сна противно ныло: надо было забрать ее с собой, забрать, забрать... и я чуть не вернулся с полдороги. Однако часы и рациональная часть взяли верх, я добрался до дома, переоделся, захватил ее вещи и вернулся с рекордной скоростью, трижды нарушив ПДД. Неужели никто мне не говорил, что полицейский значок нам выдают совсем не в этих целях?

Когда я вернулся, они завтракали на кухне. Вернее, это можно было так назвать с большой натяжкой, потому что они гоняли ложками по столу "буковки", сопровождая это визгом и смехом. Узри сейчас Глэм свою безупречную кухню, она бы покончила с собой.

— Дети!! — рявкнул я. — Прекратить!!!

Они замерли, две пары совершенно бессовестных глаз, имитирующих испуг, но на деле не боящихся меня ни капли.

— Пап, ты видел, что у Дэша с волосами? Ну скажи, что ему идет!

— Александрия, одевайся и марш в машину, успеешь на второй урок! Устроили здесь черт-те что, ей-богу, как маленькие!

— Я все уберу, — сказал Дэшил и начал сгребать рассыпавшийся "алфавит" обратно в коробку, а потом шлепнул на стол губку, даже не догадавшись отжать. Я смотрел на него секунду, а потом вышел. Еще вчера я столько мог сказать, зная, что завтра не наступит... но оно наступило. Это не должно было ничего изменить, ничего из того, что я мог и хотел сказать вчера... но я просто ушел. Даже не попрощавшись, захватив только сумку-холодильник.

По дороге Лекси хранила какое-то коварное молчание, улыбалась, смотрела краем глаза, но на разгадывание тайн восьмилетних девочек у меня не осталось места в голове. Даже если эти девочки сами не знают, как прошлой ночью близки были к краю. Она не спросила ни про Шор, ни как оказалась дома — ее это совсем не волновало.

Блин, я что, сказал "дома"?..

А на работе нужно думать о работе. Я сам всегда так говорил, но так уж вышло, что сегодня проблемы меня занимали исключительно личные. В течение полудня, кроме резонных вопросов о фрагменте Бруно, меня спрашивали, где Шор (шеф), не заболел ли я (кто-то за соседним столом) и какого хрена я не смотрю под ноги (Хэнк Пирс). Потом шеф вызвал меня и ласково предложил воспользоваться моим последним отгулом, выторгованным за поездку к Дэшилу. Я тупо согласился и пообещал передать ему огромный привет — уверен, когда я его передам, все семейство шефа посетит один фешенебельный ресторан в центре города с особым меню. Удивительно, как меня еще не повысили за одну курьерскую работу...

Однако я поехал не домой, а в больницу, куда увезли Клинта Кейна. Его телохранители находились там же, но несколькими этажами ниже, в морге. Кейн же по непонятной причине был все еще жив — я даже подумал, что это поблажка от темной части Дэшила, его, Кейна, собственной части... пока не увидел весь набор.

Кейн лежал в отдельной палате, опутанный проводами, как муха в паутине. Не просто в отдельной — один на этаже, и это лишь отчасти было результатом его платежеспособности. Основная причина была в том, что он орал, не переставая. На него не действовали никакие успокаивающие ни в каких дозах, он замолкал, только чтобы вдохнуть воздух. Думаю, все здесь только и ждали, когда он сорвет голос, потому что не было ни диагноза, ни сколько-нибудь эффективного лечения. Он просто навсегда остался в своем страшном сне, и что бы ему ни снилось, оно имело с ним кровное родство.

Я слышал его вопли, даже когда закрылась дверь лифта, и в зеркале отразилось мое бледное, как творог, лицо. Будто это я видел кошмар, только наяву. Металлический вкус на языке не исчезал, напоминая об этом постоянно.

Черт, я понятия не имел, что мне делать.

Одна из череды странностей этого дня заключалась в том, что я хотел поехать к себе домой, а поехал совсем в другое место. И заметил это, уже въезжая в ворота. Я ехал в Бель-Эйр в полной уверенности, что еду домой.

Усомниться окончательно в своем рассудке мне помешал "бентли" Брианы во дворе.

Я вошел в сине-молочную комнату, достаточно хорошо освещенную, и там нашел их обоих. Память подсунула мне снимок сегодняшнего утра — Дэшил и Лекси, поедающие "алфавит" с молоком, но на этот раз это были Дэшил и мама, пьющие кофе. Готов побиться об заклад, что кофе варила она — и не потому, что Глэм умерла, а Дэшил не в состоянии даже со стола вытереть, а потому, что ей было бы приятно. Да и запах другой.

— Дорогой, тебя что, уволили? — спросила она, отставляя чашечку и показывая на место рядом с собой. — Что-то ты не очень выглядишь. Дэшил говорил, что ты плохо спал.

— Я замечательно спал, — поцедил я сквозь зубы, но рядом сел. Он мотнулся на кухню, принес чашку кофе и когда давал ее мне, пальцы подрагивали. Совсем как у меня когда-то.

Бриана глянула с укором, и я едва произнес "спасибо".

— Послушай, детка, мы тут поговорили, и нам пришла в голову отличная идея! — Она изящно поднесла чашку к губам, похожая на фарфоровую куклу ручной работы с неповторимой индивидуальностью. Волосы она уложила сзади, и попутно я заметил, что у Дэшила безупречная французская коса. С такой же от Брианы возвращается и Лекси.

— Идея? — переспросил я.

— Вам с Александрией обязательно нужно сюда переехать. Это прекрасный дом, — она положила руку мне на колено, пока я молчал в ступоре. — И недалеко очень хорошая школа, Лекси уже мечтает там учиться.

— Лекси?.. — снова переспросил я.

— Дэшил говорит, что она в восторге, — пояснила мама. — Правда, детка?

Я глянул на Дэшила, но он кивнул, не встречаясь со мной взглядом, а смотря аккурат в центр чашки кофе.

— Тут так одиноко, я сразу поняла, когда приехала! Представь, такой большой особняк. Не будешь же ты платить квартплату до конца дней, раз уж не хочешь, чтобы я тебе купила эту бетонную коробку. Ребенку всегда лучше в доме, и Дэшил со мной согласен, да, дорогой? К тому же ты по-прежнему распорядитель его имущества.

— Дэшил совершеннолетний, — сказал я уже напряженно.

— При чем тут это? — пропустила она мимо ушей мой тон. — Я читала бумаги, если ты не удосужился. Там сказано, что твои права бессрочны, потому что он денег сроду в руках не держал, правда, детка? Это если популярно.

Я ждал хоть одного его слова, но он молчал, будто язык проглотил.

— Так вы что, уже сказали Лекси?..

— Вообще-то это была ее идея, — впервые подал он голос.

— Она умница, — подхватила мама, — наша голова. Представь, теперь тебе не придется думать, кому за ней присматривать. Она только и говорит, как ей надоело шататься по одноразовым нянькам и твоим подружкам, когда ты задерживаешься.

Бриану Стоун, в девичестве Спенсер (родня, родня, не сомневайтесь), всегда очень раздражало, что чисто внешне Лекси была вылитая Натали, белокурая и кареглазая, поэтому она так часто подчеркивала ее "спенсеровский" уровень интеллекта.

— Ну что ты думаешь, Льюис? Это превосходная идея, ты не можешь не согласиться!

— Спасибо, что спросили, — усмехнулся я едко, — а я уж думал, вы все решили самостоятельно.

Но почему-то сегодня мама отказывалась вникать в мое настроение, а может, Дэшил на нее так эйфорично действовал. Она отставила чашку и поднялась, мы встали вместе с ней, как подобает джентльменам.

— Мне пора, дорогие мои, мы с Джорджем собрались в оперу. А мне нужно еще приодеться, так что придется вас покинуть.

— В какую еще оперу?

— В Метрополитен-Опера, дорогой, куда же еще. Это ближайший приличный театр, хотя в самолете легко испортить прическу. — Дэшил взял ее руку, чтобы поцеловать, но она сама обняла и поцеловала его в щеку ("детка моя золотая!"), а меня по щеке только хлопнула. — И обещай подумать, Льюис. Хотя о чем тут думать, ты же в своем уме и не должен соображать хуже своей дочери.

Я проводил мамину машину взглядом и вернулся в дом поступью Командора. Дэшил был в холле, стоял в начале лестницы, держась за перила.

— Ты что себе позволяешь?..

Он не ответил, только поднялся на одну ступеньку. Но я и не собирался подходить, мне было до тошноты жутко. И то, что я чувствовал после первого визита сюда и после его ночевки в моем доме, не шло ни в какое сравнение. Может, потому, что душераздирающие вопли Кейна еще звучали в моих ушах.

— Дэшил, я задал вопрос. Как ты это делаешь?

— Делаю что? — отозвался он тихо.

— Манипулируешь людьми. Как это у тебя выходит? Это лайтовский талант или наследство от отца? Хотя у него, помнится, так не получалось.

Я говорил и почти ощущал, как слова горечью разъедают мне слизистую рта. Дэшил медленно опустился на ступеньки, держась за резьбу перил.

— Если бы я так хорошо манипулировал людьми, как вам кажется, — произнес он так, будто тоже чувствовал эту горечь, — то вы бы сейчас на меня не кричали...

Я замолк, будто кто-то враз зажал мне рот ладонью.

— И вы бы не держались на расстоянии, будто я заразный. Вы бы сделали то, чего я хочу, и о чем думал весь этот день, когда вы меня... оставили.

Блин. Правда. Я не подумал о том, что Дэшил никогда не оставался один, вокруг него всегда кто-то был: девочки Берлинг, потом Магнуссен, Бруно, Глэм... Я не подумал о том, как он это перенесет; о том, что он вернулся с того света, — просто оставил и все. После всего, что вчера произошло. Просто оставил. И сейчас шиплю, как змея— идиотка, в бессильной ярости, потому что мне тридцать семь лет, а я не в состоянии решить собственные проблемы. Потому что в эти собственные проблемы всегда входит еще и хренова туча чужих проблем.

Этот чертов сон выбил меня из колеи. Он озвучил мои страхи, и я совсем забыл, что кто-то здесь тоже боится, и возможно, гораздо дольше и сильнее меня. И что было последней каплей — неужели "детка моя золотая"? Да прежде я с ума сходил от злости, когда она меня так называла!

— Прости, — сказал я наконец. — Я просто не знаю, что мне делать.

Он поднял блестящие глаза, на расстоянии казавшиеся совсем черными.

— Для начала подойдите ближе. Ничего я вам не откушу.

Последнее заявление вызвало у меня смешок, и я подошел, медленно, но верно, встал на одну ступеньку ниже. Дэшил оторвался от решетки и обнял меня обеими руками за пояс, ткнулся лицом мне в бок со вздохом, будто что-то свалилось с плеч. У него гора, а у меня вот, вероятно, башня совсем слетела... Но в данный момент моральные разборки были более чем неуместны, и раз по мере поступления уже поздно, я решил решать проблемы по очереди. Поэтому просто осторожно опустил руку ему на голову. Лекси так обнимала меня, только когда радовалась.

А что он чувствует, я толком и не знал.

— Чего ты хочешь? — спросил я.

— Больше ничего, — ответил он приглушенно, так, что я чуть ли не чувствовал оба слова.

— А серьезно?

Он не ответил. Серьезно... О чем я вообще?

— Мне в этом году будет тридцать восемь, — сказал я, все еще держа руку на его голове. Сила (тьма?) встретила меня с удовольствием; тонкая прядка, сумевшая выбраться из тугого творения Брианы, ласково обвила палец. — Я мог быть твоим отцом.

— Не могли бы, — ответил он. — Вы бы никогда не поступили так, как он.

— Теоретически.

— Даже теоретически. — Он поднял лицо, сверху вниз под таким углом я видел почти одни глаза в терновом венце ресниц. — Хотя я получился бы лучше. И вы очень хороший отец, так что, может, я бы этого и хотел.

— Может?

— Может, да... а может, нет.

Я дал ему легкий подзатыльник, и он засмеялся. Потом я присел рядом, заставив его разомкнуть руки.

— Я серьезно, Дэш. Мне почти тридцать восемь, и я понятия не имею, как поступить, чтобы все были довольны. Ты любишь мою семью, моя семья любит тебя, и...

— А этого что, недостаточно?..

Вот уж точно устами младенца. Кто-то мечтал бы и о меньшем, а я все ищу двойное дно и пытаюсь заглянуть вперед и подстелить соломки во всех предполагаемых местах падения. Да так вся скотина Среднего Запада останется без провианта лет на двести...

— Чего ты хочешь, Дэшил?

...детка моя золотая?...

— Вы знаете, чего я хочу, это не вопрос. Я хочу семью, которую люблю, и которая любит меня. А вот чего вы хотите — это вопрос. И вам его решать. — Он встал, и я поднялся вслед, но он остановил меня. — Побудьте один, на вас никто не должен давить, ни Лекси, ни Бриа... то есть миссис Стоун. Ни я тем более. Я буду ждать столько, сколько нужно, и приму любой ответ.

Это было мудро и взросло. Дэшил поднялся наверх, в свою комнату, не оглядываясь, а я вышел на улицу. Сел в машину, понятия не имея, куда поеду. И поехал.

* * *

Странное чувство, знаете ли. Совсем как то, что вело меня в день смерти Бруно. Иррациональное, будто тело пронизано сотней ниточек, и они тянут, как марионетку, так слабенько, но тянут туда, куда нужно. Я послушно следовал ему, пока не выехал за черту города, достаточно далеко, чтобы холмы казались холмиками. Потом остановился и вышел.

Местность была пустынная, но разглядывать пейзаж у меня не было ни желания, ни возможности. Единственное, на что я мог смотреть — это пятно света передо мной. Кто знает, не набеги тучи, может, я бы его и не заметил. Но я заметил и шел к нему, так же, как во сне, только на этот раз ногам ничего не мешало. Я должен был бояться, как во сне, но не боялся. И ни о чем не думал, пока не остановился футах в шести от нее.

Она сидела на большом камне, скрестив стройные ноги, ее окружало сияние — обычное для лайта дело, только вот это был не обычный лайт. Во всяком случае, для меня.

В начале повествования я сказал, что не помню ее лица. Лица посетившего меня ангела. А на деле оказалось, что я всегда ее помнил, и возможно, это была одна из основных причин, почему я влюбился в Натали.

Она действительно была похожа на Натали. Оказывается, я никогда ее не забывал. Никогда.

— Это ведь ты? — спросил я на всякий случай. Она улыбнулась и кивнула.

В прошлый раз на ней было платье, а теперь она больше подражала людям — джинсы, рваные на коленках, и белая майка с надписью "SEXteen", волосы затянуты в хвост. Совсем юная, но все равно она не была похожа на обычную девчонку — и не потому, что люди не светятся.

— Ты мне снилась? — решил уточнить я сразу. Она наморщила лоб и покачала головой — нет.

— Тогда откуда я знал, как ты выглядишь... а, ясно. Я всегда это знал. Значит, во сне я обсуждал свои страхи сам с собой. Так?

Она беззвучно засмеялась и всплеснула руками, мол, вот так штука. Удивительно, Я не могу это передать, но язык ее жестов и мимика при всей тонкости были настолько богаты, что понимать оказалось очень легко без всяких слов.

— Что мне делать? — спросил я устало. Вопрос года.

Она пожала плечами птичьим движением и вздохнула. Потом с вопросительным взглядом указала на меня подбородком.

— Чего я хочу? Если бы знать. Я знаю только, что не могу его бросить.

Она сделала легкий жест и приложила ладонь к груди.

— Не могу или не хочу? И то и другое. Послушайте, — я шагнул вперед, но она остановила меня жестом, едва заметно брызнув искрами. — Ладно, ладно, понял. Неужели вам трудно ему немножко помочь, хотя бы не игнорировать? Ведь его лучшая часть — ваша.

Она нахмурилась и махнула руками накрест, резко.

— Нет? Но почему?

Она провела ребром ладони по горлу.

— Это вам грозит?

Снова покачивание головой — нет.

— А... это потому, что он убийца? Но если вам нечего бояться, то что тогда?

Она посмотрела на свою ладонь и вытерла о джинсы воображаемую грязь.

— Значит, его существование вас оскорбляет, так? Вы не созданы убивать, и поэтому отвергаете его?

Она вздохнула и кивнула, потом указала на меня.

— Меня? Нет, мне он ничего не сделает. — Пожатие плечами. — Откуда, откуда. Оттуда. Знаю и все. — Снова пожатие. — Понимаю, что не ответ, но другого нет.

Она снова вздохнула, приложила руки к груди и протянула ко мне.

— Я тебе не безразличен?

Она кивнула и показала рукой ниже себя, маленький рост.

— Лекси? Она тоже тебе не безразлична, да?

Она нетерпеливо качнула головой, указала на меня и повторила жест.

— Ты помнишь меня маленьким?

Кивок, потом — указательный палец.

— Один? Первый? А, потому что я первый ребенок, которого ты увидела?

Фу-ух, изобразила она, улыбаясь, — наконец-то.

— Так что же мне делать, крестная фея?

Она пожала плечами, на этот раз тяжело, обозначая нелегкость проблемы. Потом показала рукой от себя.

— Это и есть твой совет? Мы уже выяснили, что я не могу и не хочу... хотя, в общем-то, это мне и надо было понять. Исключено. Ну помоги, раз так стремишься! Знаешь, немного облегчить ему жизнь вполне в твоих силах, достаточно, чтобы он перестал ощущать себя монстром. Поговори с ним!

Она сделала круглые глаза и медленно покачала головой. Ни за что. И зачем убеждать монстра, что он не монстр?

— Вот как.

Она развела руками с сожалением, потом медленно поднесла к горлу и повторила жест ребром ладони.

— Что ты пытаешься сказать? Что лучше бы ему умереть? Или не рождаться?

Она кивнула, простодушно глядя мне в глаза.

— И его мать сделала ошибку, отдавая ему жизнь?

Она с ужасом покачала головой и прижала пальцы к виску.

— Она что? Она не собиралась? Это вышло случайно?

Кивок, безнадежный всплеск рук. Ясно. Теперь и не поймешь, что быстрее убило Дэшилову мамочку — черная душа Кейна, отрезанные волосы или его семя.

— И вы бы уничтожили его, если бы могли?

Она просто смотрела, едва приподняв брови. Потом сложила руки на груди.

— Из милосердия. Понятно. Значит, убийство все-таки не так вас оскорбляет, как я думал, да, дорогуша? Ну и пошли вы все знаете куда! Обойдемся без вас. Большая дружная светлая семейка, где нет места неидеальным, знаете, кто вы? Чертовы расисты.

Она обиженно захлопала ресницами, но когда я сделал шаг вперед, обида сменилась легким испугом.

— Я вам не безразличен, да? А он не безразличен мне. И давайте не пытаться друг друга изменить, ясно? Чтобы я вас больше не видел, ни во сне, нигде! Вы нам не нужны!

Я поднял с земли камень, швырнул — и она рассыпалась в свет, как маленький фейерверк, оставив после себя только теплый воздух. Камень попал как раз в середину брызг.

— Ублюдки хреновы, — бормотал я, гоня машину назад в город, — натуральный ку-клукс-клан, блин, поверить не могу. Ну и пошли они. Сами справимся, тоже мне, семья. Вот у нас — семья так семья. А Бруно-то считал, что жертвовать — в природе лайта... Ангелы называется. Одно название.

Добравшись до квартиры, я почти успокоился. И даже, собирая вещи, пытался их складывать, а не швырять, как экзальтированная дамочка, уходящая от мужа. Не так уж много вещей у нас было — все мое уместилось в двух чемоданах и четырех коробках, вещи Лекси — посерьезнее, огромный старомодный чемодан, с которым еще Бриана приехала из Европы. Что до всяких игрушек-побрякушек, я взял только Зулу и то, что было в призеркальном шкафчике, а остальное оставил на ее совесть. И того набралось немало.

На пороге я оглянулся. Удивительно, что ничего не держало меня в этой квартире, где мы с Лекси прожили целых три года. Мы переехали сюда после развода, но я не помню, чтобы и предыдущая покинутая квартира, где мы жили всей семьей, вызывала что-то похожее на привязанность. Может, это потому, что настоящего дома у меня давно уже не было. С детства не было. А я его хотел.

Закинув все, что мог, в машину, я поехал в школу за Лекси. Наверное, лишним будет рассказывать, как она визжала и прыгала по оставшемуся в салоне месту, будто спятившая мартышка. Единственное, что могло ее утихомирить, — это мое заявление, что чем раньше она пристегнет ремень, тем раньше мы доберемся до дома. До дома. Черт, мы действительно ехали домой.

Прямо у дверей меня вдруг снова разобрала злость на всю расистскую лайтобратию, и это мне солидно помогло побросать чемоданы в холл. Александрия была нагружена коробкой с фотографиями и осознанием, что в машине еще таких много. Это не позволило ей как всегда залезть к Дэшилу на руки, в то время как он стоял на лестнице и наблюдал за всем этим с совершенно круглыми глазами.

— Чего стоишь?! — заорал я, бухнув об пол чемодан Лекси, похожий на кофр какой-нибудь актрисы, в котором содержалась вся ее жизнь и шмотки. — Так и будешь любоваться, как мы надрываемся?!

Позже я сообразил, что ему, может, еще нехорошо после вчерашнего, но он поднял мою ношу и понес вверх по лестнице, будто шляпную коробку. Лекси бежала следом, пританцовывая и напевая: "...я не сплю, не ем, я голодна лишь по тебе, когда ты смотришь на меня...". Элтон Джон, "Original sin". Отличная песня для восьмилетки.

— Какая комната моя? — поинтересовалась она сразу же и, получив свободу выбора, заняла апартаменты Глэм. У меня тоже был выбор — комната Бруно на первом этаже или угловая, через одну от Дэшиловой спальни, рядом с сине-молочной. Я выбрал угловую. Частично из-за Лекси, да еще как-то не хотелось мне спать одному на целом этаже.

Она тут же принялась обживаться и расставлять все по местам, аккуратно складывая вещи Глэм, как я велел, в свой чудовищный чемодан. Я просто оставил все посередине комнаты и вышел на лестницу. Дэшил стоял там, у перил, смотря на бардак от коробок и оставшихся вещей внизу, в холле, будто не в состоянии принять реальность происходящего. Упрекать его было трудно. Я сам еще был в шоке.

— Честно говоря, я не верил, что вы выполните обещание, — выдал он наконец, не поворачивая головы. — Я же его отменил.

— Какое обещание?

— Вчера вы обещали мне, что не уйдете, пока я не умру.

Говоря все это, Дэшил старательно сохранял серьезность, но когда я взял его за подбородок и повернул к себе, он уже едва сдерживался. От смеха его глаза казались светлее, как солнце через темно— синий витраж.

— Издеваешься, — сказал я. — Очень смешно. Я еще и часа здесь не прожил, а у меня уже никакого авторитета.

— Папа! — раздался ухораздирающий вопль Лекси. — Ты забыл мои кроссовки!! И пижаму, она в ванной висела! Ничего нельзя доверить, все надо делать самой!!!

— М-м... кажется, у вас и без меня с этим проблемы.

— Кошмарище, — сказал я под аккомпанемент "как ты мог!", "куда ты смотрел!", "в чем мне теперь ходить?!" и "свои спортивные журналы небось в первую очередь уложил!". — А... больше я тебе ничего не наобещал? В состоянии аффекта?

Но Дэшил на шутку не среагировал, он продолжал смотреть вниз с лестницы, думая о чем-то своем.

— Почему вы на это решились?

— Считай это подарком на день рожденья.

— А конкретнее?

— Да так, имел один содержательный разговор. — Я снова повернул его лицом к себе. — И знаешь что? Этот разговор стоил всего материала о лайтах, которые перелопатили Бруно и Глэм, чтобы лучше тебя понять. Они ошибались, Дэш, на самом деле лайты вовсе не идеальны. Они такие же, как и вампиры, мы для них — корм и развлечение, не больше, и нечего по ним тосковать. Они того не стоят и сами те еще монстры. Теперь я уверен, что светлое в тебе совсем не от них; может, и не от Кейна, но не от них. Просто от людей.

— А тьма? — спросил он. Я приблизил руку к его волосам, они знакомо потянулись ко мне, прилипли к ладони, обвили пальцы. Он сам смотрел на это как на колдовство.

Неожиданно для себя самого я коснулся губами шелковистой пряди, и Дэшил прикрыл глаза, будто почувствовал.

— А с ней мы вроде ладим.

Тут незаметно, но очень кстати подкралась Лекси и влезла между нами, позволяя вдоволь пообниматься безо всякого там скользкого напряжения. Не знаю, как там будет дальше, везде соломки не постелешь. Но если мой долг делать близких счастливыми и я даже знаю как, то буду продолжать, пока получается. Тем более что я тоже часть этой семьи. И почему бы для разнообразия не попробовать радоваться настоящему, а не травить себя мыслями, начинающимися на "а вдруг".

Может, я беспечен, не знаю. А может, давно не слышал смеха своей дочери.

А может, сам давно не смеялся.

ГЛАВА 7

Темная бездна была влюблена,

Все заклинанья забыла она.

Маленькой сказке подходит финал,

Замок для принца родным домом стал.

И двери распахнул дворец,

И стал светлей древнейший лес,

И пенье птиц звучит вокруг,

И звери корм берут из рук...

Я рассказал Джею Магнуссену всю правду о Дэшиле и его отце, которую знал и в которую сам верил. Он выслушал меня, ни разу не перебив, что само по себе нереально. Потом сказал: "Это многое объясняет", но я и тем был доволен. Наполовину или как, но Дэшил теперь для него ангел, и развеивать заблуждения я не собирался — в конце концов, откуда нам знать, какие ангелы на самом деле? Я осторожно предложил вернуть ему дом, но он отказался. Вскоре я узнал, что переезжать Джей передумал. В самом деле, если здесь есть место одному ангелу, то найдется и одному истинно верующему.

Дэшил серьезно подумывает о колледже. Я сказал, что без среднего образования это невозможно, а он ответил, что позвонит Лав и Руди, и как-нибудь все уладит. Лав — это миз Лавиния Шеннон, наш мэр. Кто такой Руди, я даже знать не хочу.

В любом случае, после того как мы заказали ему специальные линзы, Дэш гораздо чаще покидает свои темные комнаты. Хотя, может, и не в одних линзах дело... Что до "Темных Комнат", я открыл целую сеть и неожиданно обнаружил у себя талант — не только плетения ловцов снов. Даже после этого у нас остался целый пучок волос, и мы все думаем, как использовать его в благотворительных целях. Рестораны занимают все мое время, освободившееся после увольнения, — теперь, наконец, у меня появилась надежда отучить Дэшила называть меня "детектив". Он мне очень помогает в работе — особенно в те редкие моменты, когда чего-то не могут баксы. Я подозревал, что он здорово умеет ладить с людьми, но никогда не представлял, насколько здорово.

Да, кстати, я уволился. Не из-за денег. Слишком все там напоминало мне о Шор.

Я периодически позванивал в больницы и морги, пока однажды не услышал про рыжеволосую женщину, любящую гулять ночью по встречным. Ее сбил грузовик в одну из таких ночей, мало что оставив для опознания, но отпечатки пальцев криминалисты как раз собирались ввести в базу данных. Я так и не перезвонил, чтобы узнать результат.

Кейн умер на пятые сутки от нервного истощения и шока. Дэшилу я не сказал, а он не спрашивал.

Наш дом пропах ванилью, и все мы знаем, что это значит. Бриана (с Джорджем или без) навещает нас чуть ли каждую неделю, и мы просто дуреем от навалившегося на нас счастья. Правда, Лекси гораздо больше слушается Дэшила, чем родного отца, но я по этому поводу не беспокоюсь — пусть хоть кого-то слушается. В ее возрасте это жизненно важно. Тем более что пока Дэшил слушается меня, я все-таки остаюсь во главе. И на том спасибо.

Ну, естественно, родителям надо быть готовым, что рано или поздно дети захотят своей жизни, и на самом деле я не против колледжа. Просто побаиваюсь, ведь за пределами нашей семьи окажется немало плохих людей. Я не думаю, что он готов. То есть не думал. Пока однажды не случилось то, что не могло присниться мне в самом страшном сне — вернулась моя бывшая жена. То есть не ко мне вернулась, а заехала в город по дороге, куда бы она ни вела.

Как я понял, Натали рассталась с очередным партнером по экспедиции, в гранте на новый проект фонд ей отказал, и тут она услышала обо мне и всех моих переменах в жизни, в том числе и финансовых. Я всегда поражался, как человек такой творческой профессии как археолог, может быть таким до хрена прагматичным. Всю нашу совместную жизнь, в перерыве между командировками, она пилила меня за то, что я не беру денег у матери, которая ими "разбрасывается". То, что это деньги не Брианы, а ее нового мужа, Натали мало волновало. Вот и сейчас по телефону она вкратце объяснила, что думает обо мне как об отце и о моей частной жизни, что по мне плачет социальная служба. И добавила, что заберет ребенка назад, как только осядет, потому что ей предложили непыльную работку в университете. Она так и сказала — "ребенка". Увидимся вечером, Стоун.

Не то чтобы я испугался, при всех-то наших связях и ее собственной записке, которую она оставила три года назад вместе с Лекси. Скорее, это меня позабавило. "Ребенок" же, услышав о ее приезде, закатила истерику и потребовала отвезти ее к Бриане.

И только выполнив ее требование, по дороге к дому, до меня дошло, что уже вечер, и Натали наверняка решила сэкономить на гостинице. Одна эта мысль заставила меня покрыться холодным потом. Ледяным и липким. Я едва видел дорогу, едва держал руками руль, так мне стало страшно — я уже и отвык от этого чувства. Теперь я мог понять Бруно в полной мере. Теперь мог.

Когда я открывал дверь, тонко и едва заметно повеяло миндалем. Руки у меня дрожали, а колени противно ныли, ей-богу, так паршиво, до слез на глазах. Было темно. Дэшил никогда не включал свет без нас.

Однако он вышел меня встретить и зажег верхний светильник резким хлопком. От этого звука я вздрогнул так, что чуть язык не прикусил.

— Что случилось?.. — спросил он очень ровным голосом, спускаясь вниз текучей походкой. Я такую видел. У пумы по "Дискавери". Его волосы давно отросли до прежней длины и струились по плечам в такт каждому шагу, и от каждого шага у меня почему-то вздрагивало сердце.

— Ничего, — едва произнес я, вытирая лоб. — А ты как? Все в порядке?

— Ну да, — пожал он плечами, и я, слегка подуспокоившись, пошел на кухню. Сапожник без сапог — вечно голодный хозяин сети ресторанов. — Там вчерашняя курица в холодильнике осталась, и рис. Подогреть?

— Спасибо, я...

"Сам", хотел я сказать, когда увидел на столе пустую бутылку от шампанского. Розового. И по стечению обстоятельств, я знал только одного человека, который его пьет.

— Ах, да, — проговорил Дэшил за моей спиной невинно и плавно. — Я забыл, ваша жена заходила. Ваша бывшая жена.

"Забыл?.." — хотел переспросить я, но не мог и рта открыть. Что там — даже повернуться не мог. Бывшая? Насколько бывшая?

— И... что? — выдавил я наконец.

— Да ничего. Принесла бутылку шампанского. Хотела дождаться вас.

Я медленно повернулся, но Дэшила там уже не было. Я повернулся снова, и он оказался прямо передо мной.

— Знаете, я не понимаю, как вас угораздило на ней жениться. Она не очень хороший человек... может, не самый плохой, но определенно не очень хороший.

— Где она, Дэшил?..

— Натали? — Он улыбнулся, далеко не солнечно. — Ушла.

— Почему?

Голос у него был невинный, но не глаза. Он потрогал мой лоб ладонью.

— А вы, кажется, заболеваете. Надо глянуть, что у нас в аптечке есть.

— Стой, — сказал я и положил ему руки на плечи, хотя он и не собирался никуда идти. — Почему она ушла?..

— А почему нет? Она получила все, что хотела.

Произнеся это, Дэшил резко сбросил мои руки с плеч. Достал курицу из холодильника и почти швырнул ее в печь. Потом долго смотрел на нее и наконец обернулся — вид у него был донельзя расстроенный.

— У меня вышло, — сказал он тихо, совсем другим голосом, обиженным, почти до детского. — Она ушла отсюда живой и целой. У меня получилось, а вы даже меня не похвалите?..

Я подошел к раковине и плеснул на лицо ледяной воды.

— Ох, Дэшил Уинтерс... Бог свидетель, я тебя не заслужил.

* * *

На самом деле, как узнал я позже, Дэш дал Натали денег на ее благородный проект. Но хоть убейте, я не поверю, что такая стерва, как она, смоталась, не дождавшись меня, только из-за чека. И когда-нибудь я выпытаю, что он ей сказал... или сделал. А может, и нет. Может, я ничего не хочу знать — ведь, положа руку на сердце, испугался я вовсе не за ее жизнь. Я испугался, что Бруно был прав, и у Дэшила полетели тормоза. Просто иногда я забываю о его тьме, а она ведь никуда не делась, как никуда не делись и плохие люди, и не очень хорошие.

На личном фронте пока не штормит. Бывает, что я завожу кратковременные романы, но они всегда разбиваются о стены нашего дома, как волны о скалы. Дэшил вообще ничего не видит, кроме работы и нас. Периодически я пытаюсь выгнать его погулять, но он так отчаянно упирается... да и я особо не настаиваю — может, побаиваюсь отпускать, как и в колледж, а может, по какой другой причине. В любом случае, мне куда спокойнее, когда он под присмотром.

Да, я все еще не думаю, что будет, когда ему исполнится тридцать, а Лекси восемнадцать. Или если кто-то из нас троих все-таки вздумает семью расширить. Везде соломки не постелешь.

Просто сейчас наш дом пропах ванилью, и все мы знаем, что это значит.

* * *

На краю света, на краю земли

Синие розы цветут как цвели.

И так же утром солнце встает,

И звезды так же ведут хоровод,

И песни птиц звучат вокруг,

И звери корм берут из рук.

И лишь одна луна с небес

Помнит, что тьма

Есть...

97