Неверие

На стенах часовни висели перевёрнутые и осквернённые кресты. Стейл, дрожа от нетерпенья, прикоснулся к трясущимся вратам. Элина была за ними. Это её голос звучал отсюда. Стейл прикинул, сколько ещё у него осталось ночи, и без страха отворил эти двери. Едва шагнув внутрь он понял, что видит что-то невообразимое. Глаза ещё не успели привыкнуть к царившему в зале полумраку, а в темноте уже вырисовывалось нечто за гранью. Врата с грохотом захлопнулись позади, и Стейл приготовился принять бой.

Это было мерзкое великолепие. Чудовище, выписанное прямиком из кошмаров, создание, которому нет места в реальном мире. Хотя оно застыло неподвижно, в то же время происходило едва заметное движение подобное тому, когда человек смотрит на оптическую иллюзию. Перемещение ненастоящее, рождённое ошибкой восприятия, но осознаваемое реальным и придающее ложную жизнь статуе, в которую обратилась Элина. Стейлу не хватало слов, чтобы описать этого монстра. Он постоянно находился в движении, будто вытекая за рамки своей лживой физической формы и становясь песней, которую пел, и тут же возвращался обратно в пустой панцирь.

Сверкающие нити были протянуты через весь зал, обвивая статую в центре него. Вслед за ложными движениями вибрировали и они, а с ними тихонько трясся и весь замок. Он резонировал песнь и многократно усиливая её слал в мир — и трескался и разрушался следом, недостаточно крепкий, чтобы выдержать пропускаемый поток тайного знания. Только сейчас Стейл заметил тот перманентный гул, что наполнял комнаты и залы. Здесь он был физически ощутим.

Гротескная статуя не имела какой-то вменяемой формы, это всё было нагромождение каменных линий и черт разных, преимущественно морских, животных. Из-под панцирей — их было великое множество соединено меж собой хрупкими на вид трубами — тут и там вылезали огромные паучьи ноги. Мелкая их ненастоящая дрожь передавалась нитям. Сквозь свёрнутые раковины свистел ветер и где-то внутри чудовища обращался в едва различимые слова. На самой вершине статуи Стейл после долгих поисков нашёл застывшее — и говорящее — лицо. В тот же момент оно открыло глаза.

Тогда в статуе что-то зашевелилось и сдвинулось. Лицо приблизилось, а из панциря вслед за ним высунулся женский торс — что удивительно, в доспехах. С треском и скрипом статуя наклонилась к Стейлу, с ужасом созерцавшие это великолепие. Песнь умолкла, когда Элина приготовилась драться за свою жизнь, если можно было это называть так.

Сквозь неё неназванные звёзды твердили свою волю. Стейл прекрасно знал, как это работает. Хотя тут, пожалуй, скорее подошло бы "прекрасно догадывался", ибо знать безумие и хаос невозможно. Элине было дано тело-резонатор, подходящее только для одной цели — слышать и передавать то, что говорили существа далеко-далеко, возможно, даже в других мирах. Эта статуя есть идеальная форма, чтобы воспринимать их слова.

— Зачем пришёл ты в мой дом? Мало тебе страданий, что пролились на эту землю? Хочешь отнять единственное наше утешение?

Стейл чувствовал, как чудовище готовится к атаке. Не понимал как и чем или откуда ждать удара, но знал это. Элина нависала сверху и приближалась всё ближе, должно быть, чтобы лучше разглядеть ту презренную блоху, посмевшую вторгнуться в её грандиозный замысел. "Я схожу с ума", — хихикнул игрок. Вибрации проходили через всё его естество. Он даже чувствовал то, настоящее своё тело, как его било судорогой — вообще-то невозможное явление.

Прежде чем Элина успела ударить сама Стейл бросился вперёд к мягкой части её громадного тела. Каждое движение сбрасывало бесконечную "веру" ибо шло против песни. Краем ума игрок замечал то возникающие, то исчезающие таблички здоровья, когда отсекал всё отрастающие заново щупальца и руки. Он схватил Элину за горло и рубил, колол и резал. Статуя металась по всему залу, но Стейл неведомым образом не давал себя сбросить. Громадные когти полосовали каменные стены словно нож бумагу и свет заполонял зал. Башня рушилась, погребая под собой чудовищную свою пленницу.

Последнее, что он помнил из схватки, было то, что Элина начала шевелиться в каком-то другом ритме. Песнь изменилась и завертелась, замок затрещал по швам, и неведомый хор стал визжать громче. Сколько бы "вера" не опускалась, безумие не кончалось, и в конце-концов Стейл отключился — как раз перед тем, как наступил бы пик. Игрок только помнил, что видел тайное, до чего почти мог коснуться руками.

В какой-то момент песнь стихла. Стейл не знал, сколько он просидел на трупе, но когда очнулся, от него остались только крошка из панциря — труп Элины исчез, растворился в воздухе, как и случалось со многими другими мёртвыми чудовищами. Меч сполна отработал свою стоимость, и сейчас больше напоминал много раз гнутый в десятке мест железный штырь. Кирпичи и гигантские кресты погребли под собой алтарь и чудовище, но чудом не придавили Стейла. Он заметил, что дрожал, хотя тому не было никаких причин. Также, его здоровье почти исчезло, того оставалось буквально на один удар. Опять спасло "отлучение", иначе бы атака убила его.

Конечно же, это всё было иллюзией восприятия. Нельзя отключиться во сне, это нелепо, просто Стейл на некоторое время перестал думать. Психика не могла воспринять то, что происходило, и решила больше ничего не понимать. Как-то запоздало он заметил, что над головой у него настоящее, синее небо. Ни проклятого белого тумана, ни башен, заслонявших обзор, просто небо. Которое быть здесь не должно. Он же был в иллюзии за фонарём — так как его вернуло назад? Лихорадочно он принялся искать вторую клетку на поясе и никак не мог её обнаружить. Сверху всё так же нависал замок с откушенными неизвестным чудовищем башнями.

Стейл уцепился за эту мысль. Пошатываясь, он попытался встать и оглядеть свою жертву. Статуя больше не двигалась, и это объясняло состояние небывалой ясности ума, в котором игрок сейчас пребывал. В многочисленных менюшках тут и там вылезли какие-то сообщения, но Стейл пока не хотел их читать, его слишком интересовал труп. "Как она слышала их?", — хотелось знать ему. "Что дало ей возможность воспринимать те далёкие голоса?" В какой-то момент он понял, что то неизвестное чудовище сейчас лежало перед ним. То, что раньше Стейл принимал за узоры панцирей, на деле оказалось следами борьбы. Меч явно не его оставил в них глубокие раны, наспех залатанные паутиной дыры подтверждали догадку игрока. Он вернулся тогда к "голове" и заглянул в оставленную там дыру. Оттуда Стейл вытянул множество трубок, изрубленных, разорванных и испорченных. Они оканчивались длинными и толстыми иглами с обеих сторон, и судя по всему переливали от Элины к статуе и обратно то ли кровь, то ли ещё чего похуже.

"Вот она, тайна". Лежала прямо перед ним и звала, блестя на кончике иглы, причаститься к тому, что танцевало у далёких звёзд. Чудовище было здесь. Воля богов воплощённая во плоти — то есть управляемая ими — она откликнулось на чей-то зов и спустилась с небес. Как бы Элина не отрицала её, как бы не била, даже уничтожив чудовище рыцарша всё равно пала его жертвой. Слишком сильно искушение, богаты дары неведомых звёзд, и кажется, что нет причин их отрицать. Зачем сопротивляться тому, которое хочет точно того же? Вот и Элина не смогла, в конце-концов став тем же самым. Стейл буквально видел, как рыцарша склонилась к монстру и принялась слизывать с разбитого на тысячи кусков панциря плоть и кровь.

Ему стало мерещиться, будто его снова зовут. Тот же мотив, что и прежде, слышался в ушах. В раковинах, на паучьих ногах, в бритвенно-острых нитях, везде была тайна. Стейла тянуло к ней, и он чувствовал, как делает поклон. Разум туманило от осознания, насколько же ничтожно приданное ему тело. Даже проекция того во сне была ужасной. Это было сродни тому, как если бы компьютер вдруг осознал себя и понял, что есть лишь коробка с железками. Этого мало, ему не хватает конечностей и органов чувств, ему нужна независимость от электросети, он хочет наблюдать больше, чем видит сейчас, а потому ему нужны манипуляторы получше. Стейл даже на секунду увидел руки своей мечты — длинные и скользкие и покрытые пальцами, скорее это были даже щупальца, которые могли дотянуться за пределы физического и дотронуться прямо до смысла происходящих событий.

И вдруг зазвенел настырный будильник, вырывая игрока из цепких лап сна.

— V

Крышка, скрипя чем-то непонятным, медленно отъехала в сторону. Стейл проснулся чуть раньше, чем положено, и успел застать этот странный и пугающий момент когда капсула выпускала из себя пользователя. Жужжание и щелчки со всех сторон, всепоглощающая тьма, и остатки виртуальной реальности ещё не испарились с поверхности разума и мерещились вокруг. Такая ситуация вызывала приступы всех фобий, которые только возможны — неудивительно, что люди не хотели просыпаться от виртуального сна слишком рано.

Стейл же был более-менее привычен к такому. Образ жизни обязывал. Если всю ночь проводить в виртуале, то пробуждение обязательно окажется не из приятных. Тем более если ото сна отрывал будильник. Игрок некоторое время просто лежал на мягкой подушке и смотрел в потолок. Всё тело ломило — без сомнения, следствие боя с чудовищем — и двигаться совершенно не хотелось. Было и жарко, и холодно, он чувствовал, как капельки пота стекали по лбу и щекам. Голова жутко болела.

В полутьме мелькали какие-то яркие огни, и игрок рефлекторно прикрыл глаза руками. Только сейчас он заметил, что с потолком что-то не то. До боли яркие огни испещряли его и заставляли жмуриться. Чем сильнее глаза привыкали к реальности, чем чётче становились объекты вокруг и светлел мрак внутренностей капсулы, тем больше страданий приносили эти огни. Стейл всё никак не мог сообразить, что же это такое. "Нужно взглянуть под другим углом", — догадался он. Лежать больше уже было нельзя — не только потому, что тело устало и требовало движения, но и из-за дневных дел.

Кое-как Стейл, зажмурившись, принял вертикальное положение, однако, это не принесло никакого облегчения, даже наоборот стало только хуже. Огни прожигали насквозь через веки, казалось, будто от них не скрыться. Чем меньше оставалось сна в голове, тем сильнее пугался Стейл того, что видел. Линии обретали чёткость, цвета становились полнее, голова постепенно прояснялась. Огни собирались в столь знакомые формы, буквы, цифры...

Стейл поймал себя на том, что пытается протянуть руку в пространство и ухватиться за возникшую впереди табличку. "Это сон", — с ужасом подумал он. "Этого не может быть", По краям зрения прямо как в игре жили своей жизнью таблички опыта, здоровья, маны, где-то позади чувствовались мириады вкладок и менюшек, всюду сверкали красивыми цветами цифры и буквы. Игрок в этот момент познал значение фразы "глаза лезут из орбит". Они сами без какого-либо вмешательства Стейла вертелись в глазницах и всё никак не могли успокоиться, пытаясь запечатлеть вечно убегающие из фокуса надписи. И всюду очи жгли проклятые огни.

Сон никак не кончался. Стейл зажал глаза ладонями так, чтобы не проникал вообще никакой свет, но это не помогало. Огни словно жили внутри его глаз — как и в игре, интерфейс был над и под реальностью, отдельно от неё но всегда вплотную, словно на другом плане бытия. Взор — или разум — не мог быть избавлен от знания того, чем обладал персонаж. Стейл, наверное, закричал. От боли ли в глазах или же от того, что теперь для него всё кончено, он сейчас совершенно не представлял.

Героическим усилием ему показалось в данный момент отыскать на столе телефон и, выбрав из списка номер босса, позвонить ему. Нужно предупредить, что сегодня на работу он не пойдёт. К счастью, объяснял всё он автоответчику. Через секунду он уже и не вспомнил, что говорил. Одна мысль сидела в его голове — если бы сейчас он услышал человеческую речь, то наверняка сошёл с ума от осознания, что реальности обладателя голоса и его собственная вдруг разошлись.

Он нажал "отбой", и писк вдруг привёл его в чувство. "О чём это я?", — подумалось ему, — "Я и так сошёл с ума". То, что он наблюдал вокруг было вернейшим тому подтверждением. День, так Стейл называл настоящую реальность потому, что это время суток совпадало с его мироощущением, не мог нести в себе черты ночи. Это неправильно. Если раздел нарушен, значит, где-то "протекла крыша".

Сон слился с явью, ночь продолжилась днём, и тот стал ею. Это всё было неправильно. Стейл схватился за голову и сжал зубы — от боли в глазах. Он молился, чтобы наваждение ушло, закрывал глаза и осторожно открывал снова в надежде, что уходящая тьма утащит за собой и всё лишнее, но сон не прекращался. Ужас охватил его, вся жизнь перевернулась в один миг. "Я сошёл с ума", — прошептал он и вздрогнул. Его собственный голос показался ему таким чужим и незнакомым.

Устоявшийся миропорядок был разорван в клочья. День был временем для обычной, реальной жизни, ночь же отводилась под сны и тайны. Их нельзя смешивать. Пусть это приносило ему страдания, пусть единственное, что он умел, приходилось на ночь, делая день сплошным мучением в ожидании наступления темноты, но Стейл следовал всем своим правилам, чтобы никогда сон не продолжался и не начинался в неположенное время. Будильник служил этому, всегда под рукой во сне и наяву были часы чтобы случайно не перепутать день и ночь, даже товарищам он рассказал об этом и взял с них слово, что они будут напоминать ему о конце ночи и начале дня. Всё служило тому, чтобы не потеряться там, за гранью. И это, наконец, произошло.

"Я сошёл с ума", — повторил Стейл вновь и принялся искать глазами часы. "Может, ещё не всё потеряно?" Но те не оправдали его надежды. Это был день, утро, если точнее. А интерфейс всё ещё стоял перед глазами будто выжженный на сетчатке глаза. Стейл ощупал их руками и долго всматривался в них в запотевшем зеркале, буквально прижавшись к нему лицом. Он не знал, что должен был увидеть — и ничего не нашёл. Сколько ни всматривался в зрачки, а не было в них никакого намёка на инородные таблички. Дело, значит, не в глазах, а в уме, в восприятии действительности. Он опустился на пол прямо там же, в ванной, и закричал.

Ему казалось, что он сидел так несколько часов раз за разом терзая себя мыслями одна другой безумнее. Стейл бешено перебирал в голове вопросы и пытался найти на них ответы, но всё сильнее забредал в бездну. Такое было невозможно, потому и не могло и явиться хорошего, логичного объяснения, что же всё-таки случилось. Так не бывает. Нет в капсуле нужных хирургических инструментов, нет на сетчатке отпечатков, не мог и мозг так явно воображать интерфейс. Это было сумасшествие, оно самое. "Почему же тогда я знаю, что я псих?", — цеплялся он за ниточку, и тотчас сам её обрывал — ничто не мешает психу считать себя психом, не каждый параноик псих, не каждый псих параноик.

Спасением прозвучало звук пришедшего сообщения, донёсшийся из комнаты; в чатик кто-то что-то написал. Стейл бросил взгляд на часы, столь удобно видневшиеся прямо с пола ванной — без четверти одиннадцать. Стало даже страшно, как быстро летит время. Не так много вопросов он и обдумывал, но паралич разума превратил эти мысли в трясину и растянул их вместо обычных минут на целые часы.