— Да это я запросто. На рыцарском турнире. А вот драться с пятью пьяными идиотами — это не моё. Пусть хоть протрезвеют. И прекрати смеяться.
— Не могу. Я дама.
Он закрыл ей рот поцелуем, и смех сам собой прошёл. Настя потом никак с дыханием справиться не могла, и поэтому лишь после паузы спросила:
— Что мы будем делать?
Маркелов огляделся по сторонам.
— Пересидим, они уйдут, и я отведу тебя домой. Идёт?
— Где пересидим?
Он не ответил, они снова куда-то шли, и только когда Серёжа перед ней подъездную дверь распахнул, Настя начала понимать, что к чему.
— Подожди, а бабушка твоя?
— У неё ночное дежурство. Проходи.
Он сказал: "проходи", а она всё равно помедлила на пороге. Почувствовала его руку на своей талии, и они вместе сделали шаг. Потом дверь захлопнулась, и Настя вдруг почувствовала себя запертой в коробке. Тесно, душно, а за спиной горячее, волнующее её мужское тело. И руку он не убирает. Ладонь на её животе замерла, и словно ждёт чего-то. Горячее дыхание обожгло шею, потом плечо, губы коснулись, но прежде чем Настя смогла вдохнуть полной грудью, всё исчезло. Серёжа её от себя отпустил, даже вперёд чуть подтолкнул, и повторил:
— Проходи. Только свет не включай, окна во двор.
Настя открыла первую дверь, что появилась у неё на пути, но её тут же развернули в другую сторону, послышался смешок.
— Это кладовка.
— Как весело некоторым. Сам же сказал, свет не включать. Веди меня тогда.
— Я веду.
— Куда?
— В свою комнату.
Она не нашла, что на это ответить. Маркелов дверь открыл, они вошли, и Солнцева сразу ощутила лёгкий запах его одеколона, витавший в воздухе. И даже пожалела, что свет включить нельзя, ей бы хотелось посмотреть, как он здесь устроился, на его вещи, на личное и необходимое. Не знала, откуда взялось это желание, но на самом деле было очень интересно. Вместо этого прошла к окну и отдёрнула занавеску. Во дворе горело всего пара фонарей, но их света было достаточно для того, чтобы рассмотреть, что происходит на детской площадке. Пусть только силуэты, но они были видны. Даже интересно, куда Аверин свою девушку дел. Бросил в клубе?
— По ком твоё сердечко бьётся?
Серёжа чуть навалился на неё сзади, руками в узкий подоконник упёрся, а Настю в жар бросило.
— Ты хочешь это знать?
— Ты не пошла к нему. А могла бы.
— Они бы тебя избили.
— Это да.
— Но ты сам нарвался, разве нет? Ты же всё прекрасно понимал.
— Ты о чём?
— Ты же знаешь дворовые законы. Ты положил глаз на чужое.
Он чуть слышно усмехнулся.
— Может быть. Но соблазн был велик.
Настя почувствовала, как он носом в её волосы зарылся.
— Ты достойна большего, чем этот дворовый пацан, тебе не кажется?
— Я его любила.
— Это не повод, чтобы выходить за него замуж.
— То есть, ты решил меня спасти?
Маркелов плечами пожал.
— Не знаю. Нет. Просто так вышло. Хочешь, чтобы я извинился?
Настя осторожно повернулась в его руках, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.
— Я любила его.
— В прошедшем времени?
Это её напугало. А она ведь дважды это повторила.
Замолчала.
— Настя. — Серёжа лицо её в ладони взял, снова поцеловал, но легко, лишь губами о её губы потёрся. — Ты ещё такая... маленькая. Я даже не думал.
Её рука поднялась и легла на его плечо, поиграла с воротником его рубашки. Настя понимала, что это ошибка — подпускать его к себе так близко, но сегодняшний вечер, начавшийся с мартини и закончившийся лазаньем по кустам, чего она лет с десяти не делала, перевернул её жизнь с ног на голову. И ведь прекрасно знала, что завтра пожалеет, но вязкая темнота, окутавшая их, как покрывалом, казалась вечной. Завтра было где-то далеко, и про ошибки и раскаяние можно было думать, но не чувствовать их. И Серёжка — именно Серёжка, как она звала его про себя весь сегодняшний вечер — настолько рядом, и волнует её, и уже не важно, что за спиной открытое окно, и если прислушаться, можно расслышать с улицы звуки некогда дорогого и любимого голоса. Но это окно разделило их с Сашкой, кажется, навсегда. И рядом сейчас другой человек, и он прикасается к ней, целует, гладит, и её сердце именно для него бьётся. А ещё он другой, не похожий на Сашу, и она это не разумом понимает, а каким-то шестым чувством, и даже её руки, прикасаясь к нему, не просто гладят, а изучают. Осторожничают, медлят, но продолжают гулять по его плечам, спине. Его поцелуй был лёгким, почти неощутимым. От Серёжи пахло пивом, но как-то по-особенному, пьяняще, словно дорогим вином. И ещё чем-то. Каким-то своим запахом. Мужчиной... Сексом...
От всего этого у Насти кружилась голова.
Ответила на поцелуй, и поняла, что её больше не спрашивают, готова она или нет. Видимо, ответ в её прикосновениях, поцелуях, что она с таким жаром возвращает, податливости. Одна предупреждающая мысль ещё появилась, как вспышка, обожгла сознание, но сил противиться уже не было. Настю закружило, унесло течением и опалило любопытством. В эту секунду больше всего на свете хотелось узнать: как это будет, с Маркеловым. Секс, это ведь так важно, так непросто, нужно тонко чувствовать человека, чтобы всё сложилось. Когда-то она очень боялась переступить эту грань с Сашкой, боялась именно того, что всё волшебство после пропадёт. А сейчас ей бояться некогда, нужно решить прямо здесь и сейчас. Или не решать, а просто зажать все сомнения в кулак и плыть по течению.
Он не давал ей опомниться. Он прекрасно знал, что делает. Он гладил, ласкал, собирал её волосы в кулак и тянул их назад, заставляя Настю откидывать голову и стонать. И она на самом деле стонала, кусала губы, и будто со стороны за собой наблюдала, понимая, что ведёт себя чересчур бездумно и бесстыдно. Даже её стоны в первую очередь ей по нервам били, она не узнавала свой голос. Она не узнавала себя. То, как Маркелов крутил её как куклу, как раздевал её, прижимал к стене, приподнимал, вжимаясь в её тело — всё это происходило будто не с ней. И то, что чувствовала — каждый его поцелуй, как ожог, его кожа, раскалённая, казалось бы до бела, а потом ставшая чуть влажной, от их жара, смешавшегося воедино — всё, будто виртуальная игра. Безумные, реальные, но невозможные ощущения.
Под окнами уже не тревожные голоса, а пьяный смех, смешанный с девичьим хихиканьем, а у них в комнате кроме тяжёлого дыхания, коротких сдавленных стонов и поскрипывания старого дивана — ничего нет. Темнота и до этого казалась вязкой, прилипающей, укутывающей со всех сторон, а тут даже воздух стал горячим. Невозможно было дышать без хрипов, невозможно было прикасаться, без того, чтобы рука не заскользила по горячей, влажной коже. Не нужно было думать что и как, нужно было успеть взять побольше, успеть ухватить особо острый момент и не отстать от другого. Так хотелось закричать...
Сергей закрыл ей рот поцелуем, но Настя отвернула голову. Ей не хватало воздуха, поцелуй бы её убил. Руки в стороны раскинула, перед глазами белые круги, но чувствовала, как Серёжка дрожит. Мышцы напряглись, спина выгнулась, что-то прорычал, уткнувшись лицом ей в шею. Весь горячий, потный, и до боли понятный. Это было странно, но каждое его движение находило в ней отклик. Он на руках приподнимался — она следовала за ним, он опускался на неё, и она его принимала, обнимая его руками. И когда он, уставший, прижался губами к её губам, благодаря, она и на этот поцелуй ответила, хотя уже должна была бы опомниться к этому моменту, и испугаться.
— Рыжая, — шепнул он ей на ухо. — У меня никогда не было рыжих.
Сил ответить у неё не нашлось. Лежали, прижавшись друг к другу, на смятом покрывале, даже скинуть его на пол секунды не нашли. Сергей рукой по её телу водил, устало, даже несколько лениво, но в то же время не давал Насте окончательно в себя прийти, не отпускал её. А она в темноту таращилась, спиной к нему прижималась, и не думала, ни о чём не думала, лишь краем сознания отслеживала путешествие мужской руки по своему телу. Единственное, что в памяти всплыло — это мартини. Неожиданно захотелось мартини.
Ночной ветерок задувал в окно, трепал занавеску и холодил разгорячённые тела. Голоса с улицы слышались уже совсем рядом, почти под окнами, кто-то снова свистнул, а следом раздался дружный смех. Настя же никак в толк взять не могла, кому там так весело. Кому? Ей вот совсем не до веселья, когда Серёжка целует её в плечо, на спину её переворачивает, склоняется к её груди... Ей точно не до смеха. А потом ещё в дверь кто-то позвонил, дерзко, долго, а Маркелов голову поднял, прислушался, но почти тут же вернулся к ней, поцеловал, зажигая в ней новый огонь. Отстранился и большим пальцем обвёл её губы.
— Серёж...
Он, кажется, улыбнулся, потом шепнул:
— Всё хорошо.
Эти слова первыми всплыли в памяти, когда Настя проснулась. Глаза ещё не успела открыть, только потянулась, а потом вспомнила, при чём, скорее голос Маркелова, чем сами слова, и в первый момент удивилась. А когда открыла глаза и увидела его рядом, спящего, сердце застучало, словно птица в клетке. Вот это была ночка...
Серёжка лежал на боку, подложив под голову согнутую в локте руку, лицо расслабленное, а на щеках тёмная щетина проступила. Настя с таким интересом его разглядывала — всё, начиная с лица, и до низа живота, лёгкое одеяло только до туда доходило, и безмерно удивлялась произошедшему. Возможно, ещё слишком рано, но ни испуга, ни раскаяния пока не чувствовала. Лишь удивление, что она всё же оказалась с ним в одной постели. И не просто оказалась, а провела здесь всю ночь, бессонную и насыщенную, а когда проснулась, солнце уже в окно вовсю светит. Кстати, который час?
Она натянула на грудь одеяло, приподнялась на локте, принялась оглядываться, пытаясь найти взглядом часы. Маркелов пошевелился, разбуженный её вознёй, его рука поднялась и уже привычно легла на её бедро, погладила. Это несколько смутило, и Настя крепче прижала к груди одеяло.
— Ты чего?
— Уже утро, — проговорила она беспокойным шёпотом.
— И что?
— Меня родители убьют. Где часы?
Он на спину перевернулся и вздохнул. Вздохнул так, что Настя невольно на него засмотрелась. Как его губы поджались, как грудь высоко поднялась, как одеяло съехало ниже, когда он повернулся. Вот тут Солнцева глаза сразу отвела. И очень вовремя, потому что Сергей глаза открыл и посмотрел ей в лицо. Сонно сощурился.
— Привет.
Надо же, как неловко.
— Привет.
Маркелов руку поднял и коснулся пальцем её щеки. Взгляд долгий, а Настя краснеть начала, потому что по его взгляду было понятно — восстанавливает в памяти события прошлой ночи. Безумно неловко.
А Серёжа её на себя потянул, край одеяла, которым она прикрывалась, отнял, и поцеловал. А до Насти только в этот момент дошло, как она, наверное, жутко выглядит. Хоть и умылась вчера, момент улучила, но вокруг головы, скорее всего, львиная грива. А Маркелов ещё и пятерню туда свою запустил.
— Серёж, Серёжа... Подожди. — Она рассмеялась, пытаясь увернуться от его губ.
В прихожей хлопнула дверь. Настя мешавшие волосы с лица смахнула и посмотрела с ужасом.
— Это... кто?
У Маркелова лицо немного вытянулось, он в рассеянности почесал плечо, потом одеяло на себя повыше натянул. И сказал:
— Время половина девятого. Бабуля с дежурства пришла.
Он ещё договорить толком не успел, а дверь в его комнату уже открываться начала.
— Серёжа, ты проснулся? Вставай, милый. Тебе на работу-то... надо сегодня?
Настя только с головой под одеяло юркнуть успела, прежде чем бабушка Сергея дверь широко распахнула и увидела их. Настя к боку Серёжкиному прижалась и до боли закусила губу. В этот момент ей больше чем когда-либо до этого за всю её жизнь, захотелось провалиться сквозь землю от стыда. Её ещё никогда вот так в постели мужчины не заставали.
— Бабуль, а постучать? — насмешливо протянул Маркелов.
В ответ ему ничего не сказали, дверь захлопнулась, и только потрясённое бормотание из коридора послышалось.
— Боже мой... Я в окно вылезу.
Сергей громко рассмеялся, а Настя его кулаком ткнула в бок.
— Ну, проспали, Насть. С кем не бывает? — говорил он ей, когда они второпях одевались. Путались в одежде, спотыкались о разбросанные вещи, покрывало, лежащее у кровати неряшливой грудой, Настя даже пнула его, когда едва не упала, наступив на него.
— Со мной не бывает. Меня родители убьют, — процедила она сквозь зубы, боясь разговаривать громко. — Отец, наверное, уже пришёл. — Солнцева даже застонала негромко.
— Спокойнее. В угол тебя не поставят.
Она кинула на него едкий взгляд.
— Какой ты остроумный с утра.
— А я с утра всегда бодрый. А ты злючка.
Как Настя не мечтала этого избежать, но в прихожей с тётей Таней всё равно столкнулась. А, возможно, та специально их поджидала, этому Солнцева бы не особо и удивилась. И когда они лицом к лицу встретились, стало совсем неудобно. Заметила искреннее удивление в глазах пожилой женщины, когда та её узнала, поздоровалась еле слышно, а потом выскользнула за дверь, которую Серёжа для неё открыл. Он тоже за ней в подъезд вышел и за руку удержал, попытался поймать её взгляд.
— Настя, всё хорошо?
Она сделала глубокий вдох.
— Да.
— Ты уверена?
— Сейчас-то что спрашиваешь?
— Ну... Хочу быть уверен.
Настя на их руки посмотрела. Кивнула.
— Всё хорошо. Мне нужно идти, правда. Родители наверняка с ума сходят.
— Наверное. — Но руку её не отпускал. — Это была прекрасная ночь. Всё было... — Он помолчал, подбирая правильное слово. — Обалденно.
А вот Настя не знала, что сказать. Даже его восторженные слова казались глупыми. Вот наверное поэтому все умные женщины избегают случайного секса — с утра просто не знаешь, что сказать, как расстаться, как в глаза посмотреть.
Покрутила рукой, вынуждая его разжать пальцы.
— Мне нужно идти. — И бегом кинулась вниз по лестнице.
5.
Родители почему-то решили, что ночь она провела с Сашкой. Мама говорила отцу, что почти всю ночь слышала голос Аверина во дворе и была уверена, что Настя с ним. И они если не помирились, то уже на пути к этому. При этом особенно довольной этим фактом Галина Викторовна не выглядела, но Настя всё-таки решила её не разубеждать. Признание в том, где и с кем она провела ту ночь, наверняка не обрадует родителей, только лишние беспокойства доставит, и неприятные нюансы в моральном облике дочери выявит. Вот и промолчала, уверенная в том, что кроме неё, никто им правды не откроет. Ведь никто не знает. И никогда не узнает.
Все выходные Настя просидела дома, только иногда из-за занавески во двор выглядывала. Видела знакомых, соседей, друзей: все занимались своими делами. Даже разок Аверина увидела, снова с той брюнеткой. А она дома отсиживалась, пытаясь привести мысли и чувства хотя бы в подобие порядка. Сейчас, спустя время, конечно, начала жалеть о случившемся. Ведь раскаяние в подобное ситуации — чувство правильное, да? Что поступила так необдуманно, что соблазну поддалась, что слишком быстро забыла о Сашке, и теперь ничуть не лучше него. Что всю ночь у Маркелова провела! Для огромного чувства вины и одного раза хватило бы, а она осталась с Сергеем, и поэтому сейчас не знает, что и думать, она в полной растерянности. Иногда, когда воспоминания со всеми постыдными подробностями, одолевали, Настя лицом в подушку утыкалась и стонала сквозь зубы от злости и бессилия, не зная, как с самой собой справиться.
