Московский физико-технический

Свяжите, буля к маю, здесь погода как раз для нее.

Бабушка кофту связала, я носила ее долго белой, а потом выкрасила и еще таскала лет до 40 (моих, а не кофтиных) черной.

Как здоровье после гриппа. Как жизнь вообще?

Ма, почему не пишешь дяде Боре, он сердится и спрашивает.

Не поздравила брата даже с 23 февраля (это не он, это я от себя прибавляю.)

Привет большой дяде Яше и хоть и поздно, но поздравления с 23 февраля!

Вы, наверное, там выпили, ну а я поехала к Ире(девочка из моей новой группы) и мы наелись там купаты (Шерсть я пришлю скоро. Ну, кончаю. Пишите. Целую. Зоя.

Мой гардероб всегда оставлял желать лучшего. Еще на первом курсе весной тётя Нина, оглядев как-то меня, когда я была в гостях, очень удивилась:

-Зоя, у тебя же есть деньги, купи себе одежду.

-Да у меня совсем нет времени.

-Как это нет. Вот поедешь от нас, поезжай прямо, зайди в ГУМ и купи что-нибудь.

-Денег с собой нет.

-Хорошо, я одолжу тебе деньги, вернешь в следующий приезд,— решительно сказала тетя Нина.

Отступать мне было некуда, и вот таким принудительным способом тетя Нина меня приодела — я заехала в ГУМ и купила там себе очень симпатичную светло-серую юбку, в бантовку, и блузку цвета разбавленного какао, с короткими рукавами и вышивкой в цвет блузки по вороту и по рукавам.

Еще у меня был выходной светло-серый костюм, отделанный темно-серой каймой, который я сшила у портнихи еще в школе, в Батуми, — шерсть с лавсаном. Он служил мне все студенческие годы, на третьем курсе у Динки на очередной гулянке я пролила на юбку подсолнечное масло и переделала ее, сделала без встречной складки, короткой, по моде.

Позднее я из верха костюма сделала жилетку, а из рукавов — платье для своей годовалой дочки, так что он послужил мне на славу.

На втором курсе с Ирой, Диной и Любашей Тютневой, нашей однокурсницей с радиофизического факультета, жила шестикурсница — Нинка, фамилии не помню, которая, казалось, всё время проводила в гулянках и попойках.

Вокруг нее витали какие-то странные типы. Один раз Дина и Ира вернулись с занятий и обнаружили, что в их комнате на койке мертвым сном спит какой-то Нинкин дружок.

Девочки подождали, подождали в надежде, что он проснется, но в стельку пьяный парень только храпел и никаких других признаков жизни не подавал. Собрался женский консилиум, я тоже явилась помочь, стали его будить, кричали, трясли, зажимали ему нос и рот одновременно, но он не просыпался. Тогда Наташка Анохина предложила:

-Давайте вынесем его отсюда в коридор вместе с кроватью.

Сказано — сделано. Вшестером взяли кровать, вынесли в коридор и оставили там, рядом с лестничной площадкой. Утром он проспался и ушел.

(Существует другой вариант этой истории, девочки устыдились, что вытащили чужого кавалера и, боясь, что Нинка обидится, втащили его обратно. Я этого не помню, я участвовала только в вытаскивании, а потом ушла спать.) А Нинка в ту ночь так и не пришла ночевать.

Еще был случай.

Ира, Дина и Люба сидят за столом и занимаются. Вдруг в темном проеме окна появляется мужской силуэт. В стельку пьяный парень становится на край подоконника третьего этажа и, покачиваясь, спрашивает, с трудом ворочая языком:

-Нинка дома?

-Нету,— хором отвечают девчонки.

Парень стоит и думает, продолжая пошатываться. Потом спрыгивает на пол и выходит через дверь.

Нинка сама была под стать этим странным личностям, которые периодически появлялись в комнате и исчезали, как персонажи какого-то странного спектакля-шаржа.

Она учила нас, неопытных, как сдавать сессию.

-Знать что-то совсем необязательно. Главное, когда не знаешь, билета, повторять "Я учила, я старалась, я так старалась" и смотреть на преподавателя честными грустными глазами.

-Выглядеть при этом следует замученной, с синяками под глазами. Если натуральных нет, надо нарисовать.

Тройка, считала Нина, таким способом обеспечена, ну, а на большее рассчитывать — просто дурной тон.

Мы были маленькие, на 5 лет моложе и, глядя на Нинку, каждая думала:

А какой буду я, когда пройду через все тернии учебы и общежитской жизни?

Здравствуйте. Мои дорогие!

Села писать вам письмо и жаловаться на свои болячки. Мне, мама прописали белласпон, это успокаивает вегетативную нервную систему. Еще колют витамином В1 с) с новокаином) и В12, прописали также В;. Но голова всё равно болит.

Миокардина в аптеках, куда я заходила или просила зайти, нет.

Я попросила достать девочку, у которой мать врач. Не знаю, удастся ли. Еще попросила дядю Борю.

Сумок таких, как ты ма, хочешь, я не видела, но посмотрю еще. Свою сумку я отдала бы тебе с превеликим удовольствием, если ты хочешь.

Я все же купила себе новую юбку взамен испорченной, т.ч. большой спасибо за 25 рублей, я сидела на мели полностью.

Не сердись, что все же купила, она безукоризненно на мне сидит, как ни одна юбка.

Опять болит голова, но вы не волнуйтесь, здесь все этим страдают.

Целую. Зоя.

Как видно из письма, мне синяков под глазами рисовать не было надобности.

Хочу напомнить несколько физтеховских анекдотов на тему замученности:

"Идет студент, а навстречу ему бабуля:

-Что же ты сынок такой худой и бледный?

-Я, бабушка, в МФТИ на стипендию сдал.

-А что это за плащ у тебя на руке?

Это мой товарищ. Он на повышенную тянул."

"Приходят студенты-физики МГУ, МИФИ и МФТИ к богу, Бог говорит студенту МГУ— Ты пойдешь в ад, тебе на земле рай был,— студенту МИФИ — Ты пойдешь в рай, тебе на земле ад был,— студенту МФТИ — А ты тоже пойдешь в ад, тебе после земли и ад раем покажется."

Рядом с нами была комната, в которой поселились девочки на курс моложе, помню двоих из них: Оснату из Прибалтики и Томку из Верхоянска.

Девочки были способные, Томка была просто талантлива, но они как-то много пили и курили прямо в комнатах, причем так, что дым стоял коромыслом. Осната выглядела так, как будто никогда не мыла голову и не причесывалась, просто она не испытала в этом потребности, ну, а на остальных ей было наплевать, и ходила все три года в одном и том же черном свитере. Томка была под ее влиянием и жила, как и Осната, в тумане папиросного дыма.

Остальные девочки там не задерживались и часто менялись, а Томка и Осната прожили в одной и той же комнате вдвоем, кажется, все годы учебы. Обе они великолепно играли в преферанс, играли так, как будто родились с этим умением. Я заходила к ним иногда поиграть, и они снисходительно меня учили. Но их учеба стоила дорого — играли они на деньги, и Осната только поэтому и играла с новичками, но всё равно, несмотря на возможность заработать, играли они со мной только в отсутствие достойных партнеров.

Месяца через два после начала учебы Иришка пригласила меня к себе на воскресение.

-Да,— сказала я,— я как-то раз так обидела Наташку...

-Чувствую я, что ты меня тоже собираешься обидеть. Не выдумывай, приезжай.

И Иришка подробно рассказала мне, как до нее добраться.

В воскресение, я сошла на Окружной и поехала к Ирине в первый раз. Ирка жила на Сретенском бульваре напротив Тургеневской читальни на четвертом этаже красивого старинного дома в крохотной 9 метровой комнатке вместе с бабушкой, которая оказалась маленькой сухонькой старушкой с узкими хитрющими глазками. Мать Иришкина жила в том же доме, но на этаж ниже, в отдельной комнате. Помимо Ирки с бабушкой в квартире жило еще семей 5-6. Кухня была большая, но ванну и коридор занимать надолго было нельзя. Тем не менее, приезжая к Ирине, я почти всегда принимала у нее ванну, ведь в общаге был только душ раз в неделю, по четвергам. Соседи молчали, только один раз мне был сделан строгий выговор, я забыла выключить свет в туалете. Напротив Ириной комнаты, была комната ее тети Ксении, двоюродной сестры матери. До своего замужества я довольно часто приезжала к Иришке и ночевала у нее. Бабка всегда старалась попотчевать нас чем-нибудь вкусненьким, насколько ей позволяли скудные финансовые возможности.

Я пробовала там медвежатину и котлеты из оленины. Медвежатина мне не понравилась, а котлеты были очень даже ничего.

Но всё-таки основное время мы общались с Ириной на занятиях, а вне занятий я больше времени проводила со своими общежитскими подругами.

В декабре, перед Новым годом я услышала топот в коридоре, вышла и застала такую картинку:

Две девочки-первокурсницы крутили скакалку, а остальные штук пять прыгали через нее.

И это развлекались умные-разумные студентки физтеха. Я засмеялась и закрыла дверь.

Но сами мы тоже любили порезвиться.

Люся, которая увлеклась альпинизмом и собиралась в поход в горы, периодически носила меня по коридору на спине, причем несла она меня как-то поперек: голова на одном плече, а ноги на другом.

Как только я надоем ей своими страданиями, она схватит меня и тащит по коридору, приговаривая:

-Ну, ты весишь столько же, сколько альпинистский рюкзак, надо же мне потренироваться.

-Трудно не прийти в себя, когда тебя тащат в таком виде на потеху встречных по коридору, я начинала смеяться, и настроение у меня поднималось.

Еще мы с Люськой развлекались прыжками с платяного шкафа — залезали на шкаф и со всего размаха летели вниз на кровать с панцирной сеткой. Ощущение полета нравилось нам обеим, и развлекались мы так довольно часто, пока Томка Остроносова, на чью кровать мы прыгали, не обиделась на нас смертельно.

Несмотря на мои ультиматумы и уклончивое поведение Хазанова, мы всё-таки продолжали встречаться, он заходил ко мне в комнату и болтал с девчонками, как в старые времена, и у меня надежда на то, что всё наладится, сменялась ненавистью и озлоблением, и я кидалась на него, как с цепи сорвавшись, что, безусловно, не улучшало наших отношений, но я действительно не понимала, зачем он теперь-то таскается, хотя, бывала временами рада его видеть, сердцу не прикажешь. Но если ты не хочешь жениться на девушке, которую соблазнил, то и нечего шляться к ней.

-Нечего блазнить,— так сказала бы моя бабушка.

Милка Ионат, студентка с четвертого курса, жившая в одной комнате с Натальей Зуйковой, как-то, после ухода Ефима, сказала, задумчиво глядя на меня:

-Надо бы Ефиму почаще приходить, у Зойки бывают такие веселые глаза, когда он заходит. — Это было сказано на втором курсе, значит глаза выдавали мои чувства, хотя я старалась порвать с ним изо всех сил и всё время подогревала в себе неприязнь к нему.

Помню одну сцену, когда я в совершенной ярости орала на Ефима:

-Ну, как ты вообще смеешь здесь появляться!

-Убирайся вон к чертовой бабушке.

И в гневе разбила тарелку, чем совершенно поразила случайно присутствовавшую Наташку Зуйкову, которая считала мои чувства чрезмерными и не совсем искренними.

-Пока сама не попала в водоворот,— сказала мне Наташка 30 лет спустя.

Ефим тогда убрался, хотя он как раз из тех людей, которые, когда их гонишь, хотят назло остаться. Может быть, он и продолжал заходить ко мне, так как не мог смириться с тем, что ему здесь уже не рады и гонят. А я, как всегда после таких вспышек, чувствуя неловкость, лежала на кровати и говорила Люсе:

-Ужасно безобразно, что я так орала, но я ничего не могу с собой сделать, ну, что он таскается, уж держался бы подальше, целее бы был.

Люся, у которой всегда было дважды два четыре, всё в ажуре и разложено по полочкам, в том числе и она сама, прояснила мне мою ситуацию:

-Как ни крути, он твой любовник. И он тебя бросил. И ты имеешь полное моральное право устраивать ему сцены. Брошенные любовницы всегда устраивают сцены, не ты первая, не ты последняя.

Я всегда легко переходила от слез и злости к смеху.

Засмеялась я и на этот раз и сказала:

-И не очень-то состоятельный любовник, больше трепу, какой он опытный.

-Ну, попереживаешь и найдешь себе лучше, пристроишься как-нибудь, не пропадешь,— насмешливо подвела итог Люся.

Тем не менее, я, устав от всех этих дрязг, несмотря на помощь и сочувствие Люси, поехала к Зойке в Ленинград.

Я ходила с Зойкой в ее технологический на занятия, потом мы гуляли по Ленинграду втроем.

Мне так не хотелось возвращаться в Москву, что я зашла в Ленинградский университет спросить, не возьмут ли они меня к себе учиться, зачетка была со мной, они посмотрели и спросили:

-А в чем причина перевода, вроде, Вы вполне успеваете?

-Я очень устала. Большая нагрузка.

-У нас тоже не маленькая,— обиделись в деканате.

-Да, я знаю, но у нас 52 часа в неделю,— ответила я.

Это было небольшим преувеличением, у нас было 48 часов, а 52 было у ребят, у них еще было военное дело, от которого наш курс и предыдущий курс девочек был освобожден. А до этого девушки учились наравне с ребятами и военному делу тоже.

Цифра произвела впечатление, и мне сказали,— Сдавайте сессию и приезжайте.

Но после того как сдашь сессию, а следующая еще так далеко, нет никаких сил действовать, и уходить, даже если у тебя несчастная любовь. За время моей учебы ушла только одна девочка, очень одаренная девочка, разочаровалась в физтехе и ушла, а остальные только мечтали перевестись, но никто ничего не предпринимал, пока не отчисляли.

У Зои в ее техноложке состав студентов был совсем не тот, что у нас, ребят было меньше, чем девчонок, и парни были в цене. Зое на вечеринках часто намекали, что отобьют Витьку.

-Шутят,— сказала я.

-Какие уж тут шутки,— засмеялась Зоя,— нет, правда, хотят отбить.

-У нас как-то это не в ходу,— задумчиво сказала я, вспоминая разные ситуации. Виолетта, конечно, строила глазки Ефиму, но если бы он вдруг всерьез приударил за ней, то она бы страшно оскорбилась, что он принимает ее за такую, которая может подложить подлянку подруге.

Я живу у Зои в общаге, утром девчонки собираются на занятия, а я лежу в постели с книжкой, учебником, но всё равно, мне хорошо.

Одна из девочек, Люся, старательно повязывает шелковый платочек вокруг шеи.

-Ты чего,— спрашивает чернобровая голубоглазая Надя, близкая подружка Зойки,— на улице тепло.

-Маскировка,— отвечает Люся.

-У нее вся шея в синяках, засосы,— объясняет вслух третья девушка, Ирина.

-Где, где засосы?— только что валявшаяся в постели Надька как пружинка вскакивает, подбегает к Люське и срывает с ее шеи платок.

-Ух, ты!— восклицает она,— Правда, я тоже такие хочу, мне и поцеловаться не с кем, ну что за жизнь?

Я слушаю их и смущаюсь, у нас не принято обсуждать вслух такие темы, я старательно красила губы помадой, когда на них были синяки от поцелуев.

-Ну, кончайте болтать, пугаете Зойку,— обрывает Зоя подруг, мгновенно реагируя на мое смущение.

В моду вошла песенка:

"Это школа Соломона Пляра,

Школа бальных танцев, Вам говорят,

Две шаги налево, две шаги направо,

Шаг вперед и два назад."

Вечером, после прогулки по Ленинграду, перед сном, а ложились они поздно, не раньше часу ночи, Зоя поет мне ее, а Надя подпевает.

И еще во всю глотку орут:

"Хочу мужа, хочу мужа, хочу мужа я