Когда цветёт багульник

— Точно так и было,— засмеялся Слава.— "Поехали к фараонам, мне без разницы",— так и сказал. Я ещё не удержался, обнял его. Предлагал им интересные места, и Иван понимал это, но уступил брату.

Ваня посмеиваясь отвернулся, как будто речь шла вовсе не о нём.

— Артём ездил на одной коняшке, теперь у него появилась пара рысаков,— подковырнула их Люба.

Терёхин притянул её к себе.

— Любаш, да ладно тебе. Не обо мне же речь, я уже всё, что мне надо и не надо повидал. А с ними начнём с мумий.

— Мне всё едино,— махнула она рукой,— лишь бы вы были рядом.

Артём с несчастным видом стоящий в сторонке и ожидающий конца разговора, тут же оживился.

— Архипелаг Лангкави состоит из 99 островов,— заявил восторженно, обрадованный мальчишка.— Пап, на какой отправимся мы?

— В Пулуа,— самый крупный из них.

Среди синего-синего океана зеленеют облитые ярким светом острова. Ветер треплет лохматые головы высоченных пальм, а по ярко-белому песку снуют малюсенькие крабики. Орлов с рук, как мечтал Артём, покормить не удалось. Выезжали на небольшой лодочке поближе к берегу острова, а мясо и рыбу, привозя с собой, бросали прямо в море. Огромные птицы, парящие над головами, это зрелище, конечно, потрясающее. Но не для Любы. Она вся издёргалась, прикрываясь и повизгивая от такой экзотики. Кляня себя за уступчивость, она обещала, что больше им её не сагитировать на такое безумство.

Ваня мудро предпочёл птицам канатную дорогу. Крошечный вагончик, отрываясь от платформы и гудя, несётся вперёд. Потихоньку шум мотора остался позади, и он почувствовал, как на него накатываются ни с чем не сравнимые джунгли с их неповторимым многоголосым миром. Он посмотрел в окно. Зелёный ковёр листвы, точно степное море ковыля, колышется внизу. Ощущение того, что летит над ним ни с чем не сравнить. Это не прожорливые наглые птицы. "Надо завтра же прокатить маму. Ей непременно понравится".— Решил Ваня, выходя на смотровой площадке. Изумрудно-зелёный остров, окаймлённый снежно-белыми песчаными пляжами, как огромное полотно картины лежал под ним. Его поразили симпатичные мартышки, не боящиеся людей и нагло принявшиеся у всех выпрашивать что-нибудь. Они чуть не стянули у зазевавшегося Вани фотоаппарат. Он пожалел, что не захватил с собой какого-то лакомства для них. В прочем совсем скоро, пронюхав, что в давно пустующих апартаментах поселились люди, они пожаловали на виллу, которую Терёхин снял для семьи. После чего Люба начала тщательно запирать окна и двери ничего ценного не оставляя на веранде. Но Артёму экзотики с орлами показалось мало и Терёхин уступив уговорам Артёма, решил поехать на змеиную и крокодилову фермы. Люба, не захотев замирать от страха возле змей и крокодилов, ей хватило и орлов пикирующих на неё, категорически отказалась. И отправилась с группой смотреть термальные источники, а потом любоваться водопадами. Никогда же ничего подобного видеть не приходилось, так на что ей те хвостатые и зубатые. Она их и в зоопарке посмотрит. Или куда приятнее валяться рядом с мужем на мелком ярко-белом песке, купаться в невероятно голубизне и прозрачности воде, по соседству с мелкой рыбёшкой отливающей радугой в солнечных бликах. Вечером, лакомясь фруктами на террасе, любовались закатом, слушали, как шумит внизу океан, и мечтали ещё когда — нибудь сюда вернуться. Потом отправились в Египет. Египет — это страна, в которой лето не уходит на отпуск и солнце светит круглый год — поняла Люба в первые же полдня пребывания там. Тени богов, мумии фараонов, загадочные сфинксы и величественные гробницы на каждом шагу бередили её ещё школьные воспоминания. Она старалась скрыть от Терёхина своё состояния удивления и любопытства, но именно оно сейчас водило её по этой изучаемой в школе и казалось тогда никогда не доступной старине. Это потом уже она разглядела: сказочные миражи и закаты над бескрайними пустынями разбавленные зелёным бархатом оазисов, всё это очаровало её, как бы медленно, незаметно. Люба была от всего в восторге. Что она видела? Только малую долю своей страны, да Подмосковье. Но Артёму этого было мало. Его Египет манил совсем другим. Он твердил: "Это вторая после Месопотамии по времени возникновения великая цивилизация. Как вы не понимаете. Оазисы меня не интересуют, надо другое смотреть". Они понимали, что он понимал под этим "другим" и поэтому откинув пляжи, решили ездить с ним, не отпуская ни на шаг одного.

— За ним глаз да глаз нужен, а то ещё провалится в какую ни то гробницу или мумию сопрёт. А ещё лучше накинуть верёвочку петлёй на ногу. Всем спокойно и хорошо.— Советовал Ваня.

Прошлись по пирамидам, поломав голову над тайнами таинственных построек, постояли у подножия сфинкса, спустились в гробницы, прикоснулись к загадкам жрецов и даже сфотографировались на верблюде. Но времени, чтоб просмотреть и ознакомиться со всем, было катастрофически мало. Славка уговаривал расстроенного сына, обещая привести его ещё раз и уже на дольше. Хотя без казусов не обошлось. Правда Люба осталась от этого в стороне и не в курсе. Ребята, подравшись с немецкими туристами, угодили в полицию, и Терёхину пришлось разбираться. Спали они в своих постелях, а Любе втроём наплели всякой всячины. Раз не догадалась, значит, врали с чувством и правдоподобно.

По возвращению в Москву, в аэропорту. Артёма просто распирало от впечатлений. Он крутился вокруг терпеливо всё сносящего отца. Приставая, как всегда с глупыми вопросами и раздувая паруса.

— Клёво, раз и мы опять в Москве. А сколько стоит этот твой самолёт?— не дождавшись ответа, вероятно это было не так важно сейчас, затараторил дальше.— Это что-то будет с моим классом улётное, он точно весь завянет. Когда узнают, что у тебя есть ещё и крылышки — лопнут.

— Так уж и лопнут?— посмеивался брат.

— А что ты думал? Это не трамвай, между прочим, а самолёт.

Ваню тоже распирало и подбрасывало, но он сдерживался. Показывая всем своим видом, что ему до всего этого, как до лампочки. Катил себе тележку с вещами и посмеивался. Ждущие у аэропорта машины развезли семью в разном направлении. Домой,— Любу с детьми, а Терёхина в офис. Дела!

А жизнь вокруг катилась, играла и стреляла фейерверками. Семья наслаждалась каждым днём. Он был их совместный день. Кто терял, тот умеет дорожить не только находками, но и тем, что имеет.

Лето долго ждёшь, но оно быстро проходит. Как обычно планы, что за солнечные денёчки не сбылись, оставили на осень, а что-то перекинули на будущее лето. Терёхин обещал сыновьям новые интересные поездки. К тому же он предложил Ивану элитные вузы на выбор, но тот отказался уезжать в Англию, решив получать образование в своей стране.

— Если ты мне поможешь, то я осилю здесь два вуза. Докончу свой и поступлю в юридический. Сам я не потяну его, потому как он платный. А так у нас учат и образовывают не хуже их мажорного и даже во многом сильнее и лучше. Тащится туда народ ради престижа, а не образования. Нам это ни к чему. Мы от земли и все деловые.

— Ваня без проблем. Тебе решать. Я оплачу.— Обрадовался Слава хоть чем-то быть полезным. — Может, ещё чем помочь, не стесняйся, говори?

— Из поездки я вынес одно — надо учить языки. Но это не дёшево. Я, конечно, занимаюсь сам, но... дело пошло бы быстрее, если б помог ты.

— Да ради Бога. Я только за.— Боясь радоваться, обнял сына Слава. "Какая Любаша молодец. Хорошие дети, такое счастье".

Вслед за братом забастовал и Артём, отказавшись переходить из обыкновенной школы в престижный колледж.

— Ни хочу,— заявил он отцу.— Докончу свою школу. Всё равно в жизни решают деньги и голова. Я не дурак, а денег у тебя навалом. Так на фига мне этот крутой колледж, если у меня тут одноклассники и друзья. Ты ж целый класс не переведёшь.

На что Терёхин разведя руками, подумал: "Найму ему репетитора по языкам и пусть парень доучивается в своём коллективе. И, правда, чего мудрить-то".

Первое сентября выдалось солнечным, ярким и звенящим детскими голосами. Как полагается к школам потянулись нарядные ученики и озабоченные родители. Терёхин не исключение, волнуясь, потому что это первый раз, он объявился в школе. Учительский коллектив на подъёме от такой удачи мозговал, чтоб ему выбить побольше для школы от такого родителя. Тем более, Терёхин не сопротивлялся, не увиливал, сам предлагая помощь. И в школу он пришёл не с пустыми руками, а добровольно подарив классу музыкальный центр для проведения дискотек, новенькие компьютеры и даже микроволновку для разогревания обедов и бутербродов. Артём, стоя рядом с отцом, пыхтел от удовольствия. Безотцовщина и ущербность кончились. Теперь рядом было надёжное плечо мирового мужика. Артём знал, на него смотрят, завидуя тридцать пар восторженных глаз. "Ещё бы! Да, он сам себе сейчас завидует. И учительница не скажет пренебрежительно, собирая деньги, на какое-нибудь ведро или шторы: мол, что с нищеты взять. Стоит, моргая маслеными глазами, не решаясь отца попросить..."

— Вспоминайте, что надо, не стесняйтесь. Я перед школой в неоплатном долгу,— помог ей Терёхин.— Давайте так. Я оставлю вам свою визитку. Вы спокойно подумайте и позвоните мне.

— Господи,— вытерла испарину со лба она.— Я даже не знаю, что можно просить и на сколько. Вы и так много потратили на нас, классу надарили столько вещей. Я право теряюсь.

— Это не важно сегодня праздник. А вы для учебного процесса делайте заказ и поэтому, что вам надо, то и просите. Сумма не имеет значения.— Заверил её Вячеслав Николаевич.— Вы же снисходительно относились к моему сыну. Я знаю. Бесплатные обеды, деньги с него не брали на ремонты...

— Это же всё копейки,— бормотала она, вспоминая, как не лестно комментировала каждый такой сбор.

— Копейки тоже отдавать надо. Считайте, я возвращаю долг. А это,— протянул он деньги,— устройте им праздник, сводите в кафе. Праздничный день сегодня всё-таки. Хватит?

— Безусловно,— пересчитала она деньги,— мне отчитываться или...

— Ерунда.

Она в порыве благодарности приложила ладонь к груди.

— Спасибо!

Люба, в идущем к её цвету волос и глазам бирюзовом костюме, прошитая насквозь учительским коллективом со всех сторон, подарила букет, поздравив с днём знаний. Классная приняла, мило улыбнувшись совсем не понимая: "Откуда на такую замухрышку свалилось стопудовое счастье?" Но, кажется, и та и другая сторона всё же остались довольные друг другом. А больше всех получил удовольствия от всего этого Артём. Теперь не придётся так часто пускать в ход кулаки, отбиваясь от насмешек. Пацанва присмирела и отвалила. Не раскудахчешься очень-то, если мальчишку встречают и провожают телохранители, а школа теперь под контролем оплачиваемой его отцом охраны. Артём ликовал.

— Папка, улёт,— сиганул он вечером ему с налёта на шею.— Училка, как кукла с бусами стояла. Глазищи вот такие,— сложил он пальцы бубликом.— Тебя все наши благодарят за праздник. Не хило посидели.

— Я рад за вас,— смеялся Славка.— Идём подальше от бассейна, а то ты меня скинешь туда, не глядя. Здоровенный уже лоб вымахал. Нас с Иваном точно перерастёшь. Похоже, в Любиного отца удался.

— Почему же мама маленькая?

Терёхин улыбнулся: "Любаша действительно перед сыновьями кнопка, но умудряется держать их в ежовых рукавицах, как получается у неё это сплошная загадка".

— Она в вашу бабушку.

Артём с таким объяснением соглашался.

— Точно, так и есть бабуля кнопочка.

Сконфуженный он слез с отца, спустив с его бёдер ноги:

— Я нечаянно. Само собой как-то получается... Стараюсь не глупить, а раз и уже на тебе.

— Ничего, идём, поужинаем и поговорим,— посмеивался Славка.— Мне, знаешь ли, приятно.

Артём, ухватив его за руку, мычал:

— Я есть ни хочу. Так посижу.

Охранники, наблюдая, издали такую картину, поражённые терпением босса, изумлённо качали головами:

— Чего он скачет, Толян? Здоровый же лоб. Чуть отца не свалил.

Толя, привалившись к косяку входной двери домика охраны, провожая боса с сыном взглядом, сведя брови, вздохнул:

— Малому не довелось на отцовских руках покрутиться. Вот он и радуется. Я сам без отца вырос. Знаешь, как хотелось. Из садика друзей забирают отцы, а я реву или слёзы глотаю украдкой. За мной-то бабка приходила. От деда своего я не отлеплялся, так хвостиком и ходил. Но это только тот поймёт, кто через безотцовщину прошёл. Тебя такое счастье миновало, как я понял? Разбегаются предки без царя в голове, а какого потом детям их не волнует. Для малого меня уход отца был сильнейшим потрясением. Вспоминать тошно. Ты понимаешь, чувствуешь, что рушится мир, уходит пол из-под ног. Тебе не понятен страх остаться совсем одному и беспомощность опускает руки. Ужас сковывает и понимаешь: хоть расшибись, ничем не можешь остановить этот обвал. А потом ты растёшь, созреваешь и остро понимаешь, что тебе не хватает мужского общения. Ощущение, что я расту неполноценным, долгие годы держало меня в плену. Я страшно злился на себя, считая, что это я такой нехороший и поэтому меня отец бросил, потом на него, что не нуждался во мне и на весь мир с его хаусом и непонятками. Агрессия так и пёрла тогда из меня. Как сейчас помню, кидался на всех без разбору.

— Здесь я согласен с тобой. То любовь у них прошла, то характерами не сошлись, то кто главный не поделили. Одни они друг у друга на слуху. Никто не думает, что детям вешалка,— встрял в разговор ещё один охранник.— У меня друзья уже половина на другой заход в поисках счастья пошли. А там точнюсенько тоже корыто их ждало, что они и покидали. Я так считаю: детей настрогал, доведи до ума, а потом уж вали, гуляй. Бывают, конечно, исключения, не без этого: пьют, бьют..., а так. Сказ у меня один, дал жизнь — отвечай.

— А тут считайте, ему отвалился такой отец. Я б и сейчас ещё на шею залез, да фиг вам. Женился себе мой родитель с ходу второй раз, нарожал себе, а про меня забыл. Мне и надо-то было, чтоб хоть пару раз пришёл, ребятам похвастаться хотелось. Увидели, совсем другое отношение б было ко мне. Пройтись с ним. Знаете, как сердце западало от зависти, когда Петьку друга, отец за ухо дерёт. Напроказничали, естественно. Тот орёт. А я завидую. Вот думаю дурной чего вопит, я б молчал, хоть вовсе бы мне то ухо он скрутил. Лишь бы он был, отец-то...

Это в Сибири осень не долгая. Не успел порадоваться лету и уже холода, морозы и азартные дворники метёлками порошу заметают вместо листьев. А в средней полосе ого-го. Пока нервы все не издерёт у людей грязью, месивом с дождём не намесит, ни за что не уступит дорогу зиме. Свои права хорошо знает и бойко отстаивает отведённое время и срок.

Хотя дорожки в поместье выложены плитами и даже подъезды к ней давно закатаны в асфальт, выходить на улицу сегодня не хотелось. Моросящий, как сквозь сито, холодный дождь и сильный ветер, рвущий безжалостно красно-жёлтую листву, отгоняли охоту гулять даже с зонтом. Люба пристроилась у окна с телефоном. Звонила соседка, по лестничной площадке присматривающая за квартирой и посоветовавшая подать ей заявление на работу в офис Терёхина.

— Вот это я понимаю! Вот это да!— захлёбывалась трубка восторгом,— не хило я тебе присоветовала уборщицей пойти. Магарыч ставь.