Другой

И если следовать её же урокам, Дафна была заинтересована в нём. В то же время Арктур понимал, что она выдала ему аванс, который очень легко не оправдать. Поэтому он, еще толком не разобравшись в своих чувствах к ней, штудировал родовой кодекс и ритуалы, забивал себе голову этикетом, ломал мозги над банковскими отчётами и внимательно читал ежедневные новости, консультируясь обо всём у Кикимера. А то ведь встретится такая на пути, а ты к этой встрече не готов...

Видно, стимул был весьма вдохновляющим, потому что прогрессировал Арктур очень быстро.

В пятницу он прочитал в 'Пророке', что завтра в Хогсмиде состоится открытие памятника в честь победы над Волдемортом. В кратчайший срок были собраны пожертвования и подготовлен эскиз, а завтра колдоскульптор должен был превратить заклинанием каменную глыбу в памятник прямо на глазах у публики. Среди присутствующих ожидались министр с сопровождающими, герои войны и Дамблдор, который произнесёт торжественную речь. В газете для этого были использованы слова 'предоставлено право' и 'окажет честь', но Кикимер сходу сказал, что старикашка наверняка проел Брустверу плешь, чтобы выбить возможность порисоваться перед толпой вместо министра, которому положено говорить такие речи.

Арктур сразу же решил, что должен побывать на открытии памятника. Там будет множество людей, на которых можно попрактиковаться в искусстве их понимания, туда придут его бывшие друзья и соратники, которых ему хотелось заново оценить со стороны, не будучи одним из них. Кикимер был против, он заявил, что под антиаппарационным куполом, о котором говорилось в объявлении, с единственным достойным представителем рода Блэков может случиться что угодно. Поворчав, он смирился только после того, как Арктур обещал позаботиться о своей безопасности.

Кикимеру оказалось мало голословного обещания, он устроил новому главе рода Блэков настоящие учения по эвакуации из опасной зоны. Поскольку домовики могли аппарировать из-под купола, Кикимер собирался оставаться под невидимостью рядом с хозяином и аппарировать с ним в безопасное место по заранее оговоренному жесту. Но домовику и этого было мало. Чтобы их не догнали по аппарационному следу, они договорились аппарировать в промежуточную точку на задворках Косого переулка, откуда Арктур должен был отойти на некоторое расстояние и там вызвать уже Винки, след которой не похож на след Кикимера. Из Косого переулка нередко аппарируют с домовиками, поэтому концов оттуда уже не сыщешь.

Довольный Кикимер сказал, что учились они не зря и что теперь хозяин будет посещать все сомнительные места именно с такой предосторожностью. Арктур не возражал. Он даже подумал, что если бы договорился о чём-то подобном с Добби, когда они с Роном и Гермионой блуждали по лесам, их не схватили бы егеря и не сдали бы Малфоям, да и сам Добби остался бы жив.

В субботу Арктур аппарировал на окраину Хогсмита незадолго до открытия памятника и остановился поодаль, пропуская мимо себя идущих на торжество британцев и наскоро оглядывая по методике Дафны всех, кого успевал. На открытие собралось около пяти сотен зрителей, для волшебной Британии это было немало. На центральной площади посёлка уже был установлен пьедестал, а на нем заготовка памятника — вертикальная гранитная глыба примерно десяти футов в высоту и трёх в поперечнике. За несколько минут до начала прямо на площадь перед будущим памятником аппарировала компания из двух десятков человек, среди которых был сам министр Бруствер с охраной, колдоскульптором, сопровождающими лицами и личным секретарём Персивалем Уизли, а с ним Дамблдор, четверо младших Уизли с родителями, Гермиона, Лили и Джеймс Поттеры.

Кто-то зааплодировал, толпа немедленно подхватила рукоплескания. Министр приветственно помахал собравшимся обычным жестом высоких руководящих лиц, а Арктур смотрел на него издали и старался определить, знает ли новый министр о подмене Гарри Поттера. Сам он встречался с Кингсли Бруствером в ордене Феникса, но никогда не был близко знаком с чернокожим аврором, относившимся к нему только как к охраняемому объекту повышенной стратегической важности. Бруствер был прямолинеен и прямодушен, на месте Дамблдора было бы серьёзным просчётом посвящать его в сомнительные делишки. Скорее всего, он и не заметит подмены одного мальчика другим. Вот Тонкс, та могла бы, потому что в бытность Гарри Арктуру доводилось болтать с ней за жизнь, но Тонкс среди воскресших пока не наблюдалось. Арктур поостерёгся считать её мёртвой, потому что был уже ни в чём не уверен с этим орденом Феникса, где все воскресали один за другим.

Когда аплодисменты стали стихать, вперёд выступил Дамблдор, и они ожили снова. Благообразный старец величественно выпрямился, его ярко-голубые глаза засияли воодушевлением. Он произнёс не столь уж короткую речь, посвященную торжеству момента, не забыв поочерёдно упомянуть толпившихся за ним Уизли и Поттеров и выдерживая после каждого имени паузу, которую понятливая толпа заполняла взрывом аплодисментов. Затем все повернулись к колдоскульптору, который развернул пергамент с эскизом и стал настраиваться на художественное колдовство.

В это время мимо Арктура прошёл ещё один колдун, привлекший его внимание потому, что сильно опоздал на мероприятие. Это был высокий старик в нищенской заношенной робе и помятой остроконечной шляпе неопределённого серого цвета, нахлобученной по самые брови. Из-под шляпы выглядывали чёрные, не по возрасту зоркие глаза и высовывался длинный, резко очерченный прямой нос, ниже которого начиналась всклокоченная седая бородёнка. За последние дни Арктур подтянулся в наблюдательности, поэтому сразу ощутил, что в этом старике что-то не так. То ли его спина не по возрасту прямая, то ли плечи слишком крепкие, то ли кожа на носу слишком гладкая...

И тут он вспомнил, где видел этот колючий взгляд и эту независимую осанку. Видел мельком, когда попал в плен к Малфоям, но трудно было забыть человека, выглядевшего значимым и примечательным даже рядом со змеелицым. По сравнению со старшим братом Рудольфусом Лестрейнджем, массивным и рослым мужчиной, он был суше и тоньше, отчего казался выше него. Это был Рабастан Лестрейндж, которого сейчас разыскивала вся Британия.

Не требовалось большого ума, чтобы догадаться, что он пришел сюда не полюбоваться памятником в честь разгрома Пожирателей. Лестрейндж пошёл в обход окружавшей памятник толпы, что-то выбирая. Арктур потихоньку двинулся за ним.

В это время скульптор произвёл своё колдовство. С каменной глыбы осыпалось лишнее, и перед публикой предстал юный Гарри Поттер, выполненный в граните — в развевающейся робе, палочка наизготовку, волосы торчком, очки-велосипеды на месте, лицо вдохновенное. Толпа взорвалась аплодисментами, все глаза устремились на статую, включая представителей власти и героев битвы за Хогвартс, стоящих на возвышении около неё. Никто не замечал, что происходит за спинами зрителей — и тут Лестрейндж неуловимо-быстрым движением вынул палочку и метнул невербальное заклинание в освободившееся на мгновение пространство между головами аплодирующих людей.

Арктур подивился точности выбора момента и скорости летящего чёрно-фиолетового сгустка. Зрители не были целью террориста-одиночки, он хотел поразить кого-нибудь из стоящих на возвышении у памятника, и это ему удалось. Сгусток угодил в поясницу Джеймсу Поттеру, тот упал, а старик развернулся и пустился наутёк, пряча на ходу свою палочку. Арктур, оказавшийся почти на пути беглеца, быстро заступил ему дорогу — и когда они столкнулись, сделал жест Кикимеру.

Домовик аппарировал их в Косой переулок, где они рухнули друг на друга. Арктур, с его реакцией квиддичного ловца, опомнился первым.

— Я не враг, — быстро сказал он, вскакивая на ноги. — Бежим!

Рабастан, тоже не щёлкавший клювом, правильно оценил ситуацию и помчался вслед за ним. Где-то с квартал они бежали задворками, затем Арктур протянул Лестрейнджу руку и тот мгновенно её принял.

— Винки! — и новая аппарация подхватила их, протянула сквозь пространство и выкинула в холле родового дома Блэков. Там Арктур, до сих пор действовавший по наитию, настороженно уставился на беглеца, а тот на него.

— Ты откуда такой взялся? — в голосе Лестрейнджа прозвучала смесь подозрения и удивления.

— Шёл мимо, узнал в лицо,— ответил Арктур, следя за каждым его движением. — Вы сейчас популярны, ваши портреты висят на каждом углу. Решил помочь — почему бы и нет?

— А почему да?

— Враг моего врага — мой друг.

— Вот как... — Лестрейндж если и расслабился, то только слегка. — Кто там были твои враги?

— Дамблдор и его подручные. Почему вы целили не в него?

— Траектория не позволяла. Пришлось поразить того, кого получилось.

— Я не знаю этого заклинания. Вы убили Поттера?

— Это наше фамильное проклятие. Не убил, а частично парализовал. Мне сейчас невыгодно убивать, у меня другая цель.

— Могу я узнать, какая?

Лестрейндж недоверчиво хмыкнул.

— Я, наверное, и сам сбежал бы оттуда, но могло не обойтись без жертв. Ладно, будем считать, что ты мне помог. Это очень неприятное расслабляющее проклятие, от которого в теле не держится всё, что должно держаться, и не стоит всё, что должно стоять. Кроме меня, его никто не снимет, поэтому я собираюсь поразить им несколько важных шишек в нынешнем правительстве и добиться, чтобы они пошли на переговоры со мной.

— Думаете, они пойдут на это?

— Хуже всё равно не будет, — чуть помешкав, он с горечью добавил: — Я покинул бы Британию, но не могу оставить их там, где они сейчас. Антонин, Джош, Август... какие люди, не чета этим отбросам — и, знаешь, парень, Азкабана еще никто на этом свете не заслужил. Мы там выжили только потому, что помнили — поправимо всё, кроме смерти. Я должен добиться, чтобы их выпустили, и мы вместе свалим из этого поганого места, где правят невежды. Пообещаю властям, что не вернёмся в Британию — может, они на это пойдут, да и что нам тут делать, если нас почти не осталось...

— Сейчас в Азкабане нет дементоров, — напомнил Арктур.

— Это ненадолго. Власти обязательно что-нибудь туда запустят, если не дементоров, то другую дрянь. А мы своё уже отсидели на век вперёд, и если нам повезло не погибнуть вместе с Риддлом, не хочется терять оставшиеся годы так бездарно.

— Джош — это Джошуа Трэверс?

— Да.

— Он мой приёмный отец.

На этот раз Лестрейндж удивился по-настоящему.

— Так ты тот самый мальчик, сын Эдны? Джош говорил, что ты пропал при налёте авроров на его дом, когда они убили Эдну.

— Меня похитили, я долго не знал, кто я такой. — Арктур не стал вдаваться в подробности, а Рабастан не стал их выспрашивать.

— Может, это и к лучшему, — рассудил он. — Наших детей убивали, а ты выжил. У Руди с Беллой было двое детей, младшей был год, старшему три.

Арктур этого не знал. Дамблдор никогда не говорил, что у Лестрейнджей были дети, но никогда не говорил и обратного, а сам он этим не интересовался. Он печально хмыкнул про себя — и здесь он оказался Мальчиком-Который-Выжил. Видно, такая уж у него судьба — выживать. Лестрейндж тем временем огляделся вокруг.

— Этот дом я знаю, мы у Блэков. Ты здесь на каком положении?

— Хозяин.

Рабастан выразительно поднял бровь.

— Значит, в тебе течёт кровь Блэков. Догадываюсь, кто у них тут был повесой.

— Я не хочу ничего о нём слышать. Мой отец — Джошуа Трэверс, и если вы хотите выручить его из Азкабана, можете рассчитывать на меня.

— Мал ты еще в эти дела лезть. Это может плохо для тебя кончиться, и Джош мне спасибо не скажет. Лучше уж я сам как-нибудь.

Это был разительный контраст с Дамблдором, с елейной улыбкой выталкивающим ребёнка перед собой.

— Лучше соглашайтесь, я всё равно в стороне не останусь, — заупрямился Арктур. Рабастан внимательно посмотрел на него, досадливо покрутил головой.

— Да, пожалуй, без меня ты влипнешь ещё скорее, чем со мной. Ладно, будем вытаскивать наших вместе. Там ещё и Люциус с сыном, надо будет и их прихватить, если он сам не выкрутится.

— Малфоев?! — в Арктуре взыграла старая неприязнь к своему школьному врагу номер один. — Они же предатели!

— Спасти себя — это еще не предать других. Если бы Люциус не откупился от Азкабана, мы не смогли бы оттуда сбежать и нам негде было бы укрыться после побега. А за недавнее Люциуса вообще незачем осуждать, ведь Риддл всё равно свихнулся после перерождения.

Арктур в бесконечном изумлении уставился на Лестрейнджа. Он никак не ожидал услышать такое от одного из вернейших сторонников Волдеморта.

— Я думал, вы были верны Риддлу, несмотря ни на что.

— Мы были верны себе, парень. Как, кстати, к тебе обращаться? — Рабастан на мгновение сощурился, припоминая, и опередил замешкавшегося юношу. — Арктур, помнится. Эдна назвала тебя по-блэковски, мне еще тогда следовало догадаться.

Арктуру осталось только кивнуть в подтверждение.

— Что мы будем делать? — спросил он своего нового союзника.

— Я подумаю, Арктур. Подумаю и пришлю тебе письмо, в котором мы договоримся о встрече. А сейчас попроси своего домовика, чтобы он перенёс меня в Лондон.

— Куда именно?

— Неважно, я всё равно живу где попало. Я же в розыске, парень.

— Тогда оставайтесь здесь. Места хватит, еды тоже, а если вдруг понадобится спрятаться... ну... тут есть куда.

На лице Лестрейнджа отразилось сомнение. С одной стороны, не хотелось подставлять мальчишку, с другой — доверять ему было преждевременно. Но он уже две недели скрывался от властей и был занят исключительно собственным выживанием, а дело стояло. Только сегодня он сумел выбрать удобный случай для своего замысла, а теперь нужно было где-то пересидеть ближайшие дни, пока аврорат суетится, как разворошённый муравейник.

— Я могу дать непреложную клятву, что не выдам вас, — добавил Арктур, догадавшийся о ходе его мыслей.

Рабастан оценивающе посмотрел на него и всё-таки уступил соблазну.

— Клятву не нужно. А вот обед не помешал бы.

17. Пока герой наводит новые мосты...

Гермиона Грейнджер знала, что она не красавица. Она не была даже миленькой. Она была невзрачной умницей с вечно озабоченным выражением лица и книгами под мышкой. За все семь лет учёбы в Хогвартсе за ней ухаживал только Кормак Маклагген, да и то на шестом курсе, когда все остальные девушки уже бегали от него, как от чумы. Вдобавок Маклагген подозрительно быстро утешился, когда она дала ему от ворот поворот — можно сказать, совсем не страдал. Нет, он был ей вот ни чуточки не нужен, но обидно же... Да, она нравилась ещё и Виктору Краму, но тот вообще был родом из глуши — мало ли, может, там все девушки ещё страшнее, чем она.

Тем не менее, она знала и другое. Что красота в жизни девочки — не главное, зато девочка должна быть дисциплинированной и хорошо учиться. Так ей сказали мама с папой, а они знают, что для неё лучше. И Гермиона училась — даже не хорошо, а отлично, и она была не просто дисциплинированной, а очень дисциплинированной. Ведь красота — это ничто, а знания и дисциплина — это всё.