Судьба всегда звонит дважды

— Сын, мне это не нравится.

— Мне нужно, мам.

— Тебе еще нельзя давать такую нагрузку на ноги.

— Я же не пешком пойду.

— Ты понимаешь, о чем я. Нагрузка должна быть дозирована, а в дороге тебе все равно придется много быть на ногах.

— Справлюсь.

Арлетт вздыхает. Гордый и упрямый, как отец.

— Я позвоню бабушке. Она будет очень рада тебя видеть. Она едва пережила это, не волнуй ее.

— Хорошо, — не может быть и речи о том, чтобы отвертеться от перспективы жить в бабулиной квартире. Зато, если он потерпит полнейшее фиаско, хоть пирогов с капустой поест. Слабое утешение, конечно.

Глава 9. Покинь меня.

Разумеется, мать была права. Бас предполагал, что будет непросто, но этот перелет доконал его окончательно. И если в Руасси он отказался от предложенного ему сотрудником аэропорта кресла-каталки добровольно, понуждаемый гордыней, то по прилету в Домодедово он бы и рад уже был, и на гордыню плевать, так ноги болели, да не предложил никто. Добро пожаловать в Россию, называется. А искать самому было совсем невмоготу, проще на остатках сил дохромать до такси.

Бабуля так охала и хваталась за сердце, что Бас уже всерьез начал опасаться за ее здоровье, памятуя матушкины слова. Но обошлось, бабуля поплакала-поплакала, а потом повела внука любимого на кухню чаем с пирогами угощать. Себе он оказался предоставленным только спустя часа четыре.

— Гринч, привет.

— Баааас! Привет, брат! Как ты?

— Нормально, вернулся вот... в родные пенаты.

— Ты в Москве?

— Ага.

— Здорово! Как можно твою тушку потискать?

— Я у бабки живу. Адрес помнишь?

— Вроде бы. А может, в баре посидим, а?

— Гриш, я... вряд ли дойду сейчас куда-то. Чуть не сдох, пока долетел.

— Понял. Напомни адрес, приеду. Ну и это... Мы ж не на сухую сидеть будем?

— Обижаешь. Но ты сам купи, ага? А то у бабули тут только наливка смородиновая.

— О, я помню. Вкусная вещь!

— Угу. Только не в коня корм. Да и мало ее, — смеется Бас. Соскучился он по друзьям, оказывается, ужасно соскучился. Как же хорошо возвращаться к жизни после всего!

________________

Посидели они с Гришей крепко, "Крушовица" и бабусины пироги с капустой были будто созданы друг для друга, по крайней мере, на их непритязательный вкус.

И, после всего много рассказанного и обсужденного... У него ведь дело к Озу.

— Гриш, у тебя есть Машин адрес?

Оз не уточняет, о какой Маше идет речь. Хмурится.

— Бас, ты же знаешь, я в чужие дела не лезу... Но не хватит ли ей уже?

— О чем ты?

— Я видел Машку неделю назад. У нее вид такой, что она готова прибить любого, кто заговорит с ней о тебе. Я вот ее спросил, как ты там... Лучше тебе не знать, что она мне ответила. И каким тоном. Так что... мне кажется, не стоит тебе...

— Оз, ты в чужие дела не лезешь — вот и не лезь! Адрес знаешь?

— Знаю, — с неохотой и после паузы.

— Говори.

_______________

К разговору с Машей он готовился два дня. Точнее, просто выжидал, пока сможет более-менее нормально ходить, не морщась на каждом шаге от боли.

Трость он с собой не взял, обуреваемый все той же гордыней, но в вестибюль Машиного дома вошел, почти не хромая. Консьержа его ответ "Я к Тихомировым в пятьдесят восьмую" удовлетворил — видимо, старания Баса выглядеть прилично не пропали даром. Еще бы и дальше повезло, и Маша оказалось дома. Вероятность этого была невелика, но проверить он мог, только постучав в дверь. С другой стороны, даже если ее нет дома... он всегда может подождать, там у подъезда есть чудная скамейка.

Однако, чуть позже выяснилось, что на консьерже везение Баса кончилось. Дверь ему открыл... о, он сразу понял, кто это. Это Машкин отец, и она на него очень похожа. Те же темные глаза, черты лица так схожи... Очень странно видеть взрослого мужика, так похожего на... крайне симпатичную тебе девушку.

— Здравствуйте. Я к Маше. Она дома? — вежливость и хорошие манеры в Баса не без труда, но вбили. Еще в детстве.

— Так-так-так... Это кто же к нам в гости пожаловал?..

— Извините?..

— Не извиню. Но, заходи, коли пришел, — перед Басом шире распахнули дверь. Только ему заходить не хотелось, ну вот совершенно. Но заставил себя, шагнул через порог.

— Прошу в мой кабинет, — кивком головы обозначил направление его неожиданный собеседник.

— Вообще-то, я к Маше...

— А я так мечтал с тобой поговорить по душам... Бас, — темная бровь, точная копия Машиной, артистически, виртуозно выгибается

Дураком Бас никогда не был. И ситуация ему не нравилась. Не нравился холодный голос, с легкой, так тонко подпущенной издевкой, что достигается только многолетними тренировками. Не нравился мрачный, тяжелый взгляд. И сардоническая улыбка тоже не нравилось. Ох, не к добру все это...

— Вы знаете, я, наверное, лучше Машу на улице подожду.

— В кабинет, живо!

— Нет, право, не стоит. Я лучше... — он сделал один шаг назад, больше просто не успел.

— В кабинет, я кому сказал!!! — Тихомиров не просто рявкнул эти слова. Он еще и прихватил Василия за рукав куртки и дернул все в том же, указанном ранее кивком головы направлении.

Бас покачнулся от неожиданности такого рывка, на ногах он и так стоял с трудом, а тут еще это... Не сдержался, охнул и поморщился от боли. На какой-то миг даже вынужден был схватиться за плечо Машкиного отца, чтобы не грохнуться на пол. Но затем сразу же отпустил.

А тот смотрит на него со смесью изумления и... отвращения. Резко выпускает рукав его куртки и сам отступает на шаг от Баса, словно от прокаженного. Презрительная гримаса искажает его лицо.

— Что ж ты такой убогий-то, прости, Господи? Пальцем не дотронься...

— Извините, — прохрипел Бас, ему дико неловко.

— Хоть раз поступи как мужчина! Что, даже поговорить не можешь прямо? Стыдно?

Бас выдыхает резко. После всего... похоже, у него нет выбора. И он проходит, наконец, куда ему указывают.

Кабинет внушительный, место для уединения и работы солидного человека. Ну да, Машкин папа — денежный мешок. Но Басу сейчас не до деталей. Без приглашения даже не опускается — падает в гостеприимные объятья кожаного кресла, хотя ему сейчас все равно куда — лишь бы не стоять.

Машин отец молча наблюдает за его действиями, но изогнутая бровь и презрительно вздернутый угол рта красноречивее любых слов.

— Итак, расклад такой, — Тихомиров начинает негромко, размеренно. Пальцы сцеплены в замок, сам он показно расслабленно откинулся на спинку кресла, но у Баса отчетливое ощущение, что он видит перед собой человеческое воплощение кобры перед броском. — Я говорю, ты слушаешь. Ясно?

Василий кивает. Машкин отец что-то хочет ему сказать, и, похоже, останавливать его абсолютно бесполезно.

— Вот что я тебе скажу... Бас. Я терпел и молчал, когда моя дочь месяц умирала вместе с тобой. Я согласился отпустить ее к тебе, потому что она говорила, что ей это нужно. Я молчал и тогда, когда она вернулась сама не своя, будто на нее вылили ведро холодной воды. Я все еще терпел и смотрел, как она неделями пропадала на кладбищах с фотоаппаратом. Я стерпел, когда она решила снова ехать к тебе. Я терпел все то время, пока она жила в Париже, вдали от семьи. И все из-за тебя! Но теперь, когда она вернулась второй раз... Такая... такая... — Тихомиров шумно выдохнул, улыбнулся абсолютно шакальей улыбкой и продолжил: — Вот тут мое ангельское терпение закончилось.

Дверь кабинета милосердно распахивается, Бас поворачивает голову. Женщина, эффектная, светловолосая, с пронзительными сине-рентгеновскими глазами. Судя по возрасту, скорее всего, Машина мать, хотя и непохожи. Ну да, Машка же на отца похожа, на этого кошмарного ядовитого типа.

— Тихомиров, что здесь происходит?

— Ничего, — тот снова улыбается, но на этот раз нормально, по-человечьи, все потому, что улыбка адресована не Басу. — Мы просто беседуем.

— Дмитрий Иванович, я тебя умоляю. Без членовредительства!

— Какой разговор! Конечно! Ручки-то, — демонстрирует свои весьма приличные габаритами ладони ("В виде кулаков, — отстраненно отмечает вдруг Бас, — наверное, еще внушительнее выглядят"), — вот они!

— Дмитрий!

— Даша, дай мне с молодым человеком закончить. А потом я целиком в твоем распоряжении.

И слово "закончить" в исполнении Машкиного отца звучит крайне... несимпатично.

Когда их оставляют наедине, Бас имеет сомнительное удовольствие снова наблюдать улыбку... как его назвали, Дмитрия Ивановича? Улыбка у Дмитрия Ивановича Тихомирова что-то совсем нехорошая.

— Ну-с, буду краток. Если я увижу тебя рядом с моей дочерью... если ты только посмеешь подойти к ней... снова начать портить ей жизнь... Заруби себе на носу — я лично, вот этими руками сломаю тебе то, что тебе с таким трудом починили. И еще оторву что-нибудь... для усугубления эффекта! И я тебя уверяю, это не фигура речи, а понимать следует бук-валь-но! Не оставишь в покое мою дочь — я тебя пришибу! Понял меня?!

Бас отвечать не хочет и не может. Не та у него весовая категория и не то состояние, чтобы спорить сейчас с этим... А более всего противно, что, скорее всего, Машкин отец имеет право так говорить с ним. Медленно кивает, а потом еще словами:

— Понял.

— Тогда — вон отсюда! Немедленно!

Как он выходил, помнит смутно, в себя пришел уже на той самой, замеченной им еще до визита в Тихомировскую квартиру, скамеечке у подъезда. Ноги ныли ужасно, причем не в нагрузке дело было, наверное, а в чем-то ином. Режущая боль полосовала то по бедрам, то по икрам, пока он сидел, откинувшись на спинку скамьи и подняв лицо к небу. Лицо приятно согревали лучи солнца, идиллия просто какая-то... А на самом деле... На сердце погано так, что и дышать-то трудно.

Смертельно обидеться на злобного тролля, который по какому-то недоразумению считался Машиным отцом, не позволяло одно: Баса не покидало ощущение, что он постоял перед непредвзятым зеркалом, в котором отразились все его поступки по отношению к Маше. И вся "красота" этих поступков. А он все о себе думал, как ему, бедненькому, плохо. А оказывается... оказывается... что он сам делал плохо другому человеку. Эх, если бы можно было повернуть время вспять, изменить. Хотя бы не сказать ТЕ слова. Всего пара секунд, и все рушится.

Бас вздохнул и открыл глаза. Чтобы увидеть... ее. Наяву, тут, в паре шагов от скамейки и него.

Маша была не одна. Если бы он не имел уже сегодня "чести" познакомиться с Машиным отцом, мог бы предположить, что этот мужик — ее отец. Не очень-то похожи, конечно, разве что возраст у Машиного спутника был подходящий да волосы схожего оттенка, но более всего сближало их то, как они одинаково увлеченно о чем-то спорили друг с другом. До того, как Маша встретилась взглядом с ним.

У Баса ощущение, что он не просто какой-то Василий, а целый василиск. И под его взглядом Маша цепенеет. Только что эти красивые губы улыбались — и вот они сжались в тонкую линию. Только что в этих глазах был живой интерес к беседе и собеседнику — и вот они холодны и будто безжизненны. И останавливается она резко, словно налетев на невидимую стену. Так что ее спутник успевает сделать еще пару шагов, прежде чем понимает, что идет он далее один. Останавливается, недоуменно переводит взгляд с Маши на него, Баса.

— Мария?.. — вопросительно.

— Идите, Стас Саныч, я вас догоню.

— Точно? — этот "Стас Саныч" смотрит на Баса внимательно-изучающе. Черт, Машку стерегут как наследницу трона!

— Абсолютно, — кивает Маша, демонстрируя самый настоящий poker face.

И вот они остаются наедине. Бас встает, собрав всю волю в кулак, чтобы не поморщиться. От Маши веет холодом, словно от ледника. Где тот веселый жизнерадостный человечек, которого он знал? Где та красивая улыбчивая девушка? Что он должен сказать, чтобы вернуть ее?

— Маша, я не знал, как еще до тебя... хм... достучаться. Поэтому приехал вот... лично. Чтобы извиниться.

Она смотрит на него все с тем же poker face. И молчит. Никто ему задачу упрощать не собирается.

— Маша, я прошу тебя... Я поступил ужасно, я знаю. У меня было какое-то... помрачение рассудка, что ли! Сам не знаю, кто меня за язык дернул. Я так не думал, Маш, правда. Извини меня, пожалуйста.

Он думает, что бы еще сказать, но Маша вдруг нарушает молчание.

— Знаешь, для такого разговорчивого мудака, каким ты был в прошлый раз, сегодня ты крайне немногословен.

— Что?!

— Ты меня прекрасно понял, — отвечает Маша спокойно. — Ни видеть, ни слышать тебя я больше не желаю. Сделай одолжение — исчезни из моей жизни.

— Маша, пожалуйста... — он еще не верит, что все потеряно.

— Просто. Исчезни. Немедленно.

Сказано негромко, ровно, спокойно. И именно поэтому он верит. Колени банально подкашиваются, но он должен уйти, действительно должен. Он не может видеть ТАКИХ ее глаз, слишком больно. А ведь он помнит другое в ее глазах, и долго еще помнить... будет.

Отвернулся, пошел. Медленно и хромая, но сил притворяться сильным и прежним уже нет. И ее голос в спину, неожиданно:

— Литвинский, не надо тут мне хромать и на жалость давить. Неубедительно. Не верю.

Он вздрогнул, словно от пощечины. Больно, очень больно. И несправедливо. Но, наверное, он это заслужил. Губу прикусил до соленого привкуса во рту, но пошел ровно, лишь лицо искажала гримаса боли под каждый шаг. Но лица она не видит. А спина у него прямая.

Свернув за угол дома, в два последних шага привалился к стене, а потом по стенке этого же дома и сполз вниз. Сел прямо на асфальт, головой в согнутые колени, руки на затылок. Так и сидел, долго-долго. Кто-то над ним периодически что-то говорил, про совсем распустившуюся молодежь, про то, что его надо в вытрезвитель сдать... Ему было совсем, совершенно все равно. Все ерунда по сравнению с тем, как больно. Ногам. Но больше — сердцу.

_______________

— Тихомиров, ты что с парнем сделал?

— С каким? — Дмитрий невозмутимо разливает коньяк по бокалам.

— С каким-каким... С Машкиным!

— А ты... ты где его видел?

— Да сидел на скамеечке — ни живой, ни мертвый. Не стыдно детей обижать?

— Детей?! Стасян, таких детей я сам в детстве убивал. Из рогатки. Так, стоп, — спохватывается Тихомиров. — Так что, Маша с ним осталась? Ты их оставил вдвоем?!

— Дал возможность Маше добить то, что не добил папа, — не остается в долгу Соловьев.

Ответить Тихомиров не успевает — трель звонка мешает. Торопливо выходит в коридор.

— Машенька, как ты?

— Я в порядке, па, — Маша действительно невозмутима. — А ты мне опять сэнсея спаиваешь? Я Стаса Александровича по делу пригласила, а вы опять... сразу за коньяк!

— Машуль, — из-за спины Тихомирова в прихожую протискивается Соловьев. — Нам с твоим отцом это как слону дробина. Ну, что ты там показать хотела?

— Пойдемте ко мне, — деловито кивает Маша. — Я вот хотела спросить, как такого эффекта добиться? Подозреваю, что на длинной выдержке, но что-то там еще... А у меня не получается, никак.

Тихомиров озадаченно хмурится, глядя в спину дочери, уводящей к ноутбуку своего учителя. Неужели действительно одумалась? А затем перехватывает взгляд жены. Даша качает головой.