Книга 2: "Метаморфозы: танцор" (главы 1-16)

Однако не крылья Бабочки Востока манили теней, а ее каменное сердце. Высокий форт суровой громадой поднимался прямо из черного зеркала Аюр, разделяя великую реку на два потока. Самая неприступная часть крепости, самая неуязвимая, самая важная. Когда восточное крыло Куарана подвергалось атаке, подкрепления и провиант поступали из западной крепости — паромами, если Аюр контролировали Алифи, или с помощью канатов, соединяющих крепости с центральным фортом, если паромы отправлять было опасно. Сейчас под стенами города-бабочки стояли отряды Римола, а по стальным канатам между фортом и восточной крепостью курсировали небольшие кабинки с грузом и воинами Ордена.

...

Центральный форт, огромная мрачная туша из камня, возвышался впереди. О его неприступные стены флегматично разбивала волны река, отступаясь и унося их дальше, вниз по течению. Самое неприступное место в крепости выбрали карающие для входа. Потому что в любой силе таится слабость, нужно только уметь ее видеть. И знать. Карающие видели. И знали. А Мастеру заклинаний оставалось только плыть вперед и не задавать вопросы.

Стены форта, сложенные из гладких булыжников, возвышались над пловцами. Нет в них входа. И выхода в них тоже нет. Как нет ворот, дверей, калитки. Даже окон на нижних ярусах, и тех нет. Только камень — мокрый, скользкий, плоский, покрытый темным мхом. И подниматься по плотно пригнанным скользким камням нужно до ближайшего проема узкого окна — на высоту нескольких десятков ростов взрослого Алифи. Невозможно — для воина, но не для удачливого лазутчика. Строители, возводившие крепость, сделали раствор, что скреплял кладку, чрезвычайно прочным — он не поддавался ни ножам, ни кинжалам, ни крюкам. А в немногочисленные естественные зазоры между камнями закладывались битое стекло и острые лезвия, чтобы неосторожного шпиона ждали неожиданные и неприятные открытия. Острая сталь и тонкое стекло срезали плоть вместе с надеждами и желанием добраться до верхних ярусов каменной башни.

Некуда зацепить веревку, невозможно загнать крюк, не подвести таран и не поставить лестницу. Форт был неприступен для врага. А для друга? А для хозяина?

Ллакур, одевший кожаные перчатки, уверенно стал обыскивать подножие каменной громады, пока не нашел небольшой камень, отличающийся правильностью форм. Камень и камень. Только над ним на высоте полроста взрослого Алифи Ллакур показал небольшой незаметный уступ, достаточный для того, чтобы закрепиться рукой. А еще один правее и на локоть выше. Карающий стал подниматься, медленно вытягивая свое длинное тело из холодных объятий негостеприимной Аюр. Еще одно движение, и рука вцепилась прямо в осколки стекла, Алифи подтянулся и поднялся выше. Невредимый.

— Там есть стекло, а есть и участки, где только осколки слюды. Просто нужно знать — где, — чуть слышно шепнула Бравину одна из теней.

Ллакур медленно полз вверх, постоянно сдвигаясь вправо, мокрый, замерзший. Словно паук, он выверял каждое движение, помня каждый уступ. Оружие спрятано внизу, у карающих его звена, с собой остались только метательные ножи и моток веревки. И оступиться — нельзя. И промахнуться — нельзя. Плеск упавшего в воду Алифи может привлечь часовых. И тогда все будет кончено.

Вслед за Ллакуром по стене пополз командир второго звена, так же спокойно, делая такие же выверенные движения. Убийцы Куарана шли служить Энгелару хотя бы после его смерти. И сейчас было бы бессмысленно спрашивать, хотят ли они этого, своя или чужая воля толкает их на безумство. Каждый из карающих, окружавших Бравина, жил в этот момент ощущением невыполненного долга и чувством вины. Такие чувства роднили Бравина с этими суровыми воинами сильнее испытаний и долгих переходов.

Ллакур был уже высоко, полностью слившись с темнотой, но еще чуть-чуть и дальше придется ползти по освещенному участку. Под проемами нижних окон были установлены большие факелы, отбрасывающие большие пятна света. Важно, чтобы карающего не заметили не только часовые форта, патрулирующие крышу, но чтобы его тень не увидели и стражники на Причальной стене.

Последние метры, разделяющие ползущего по каменной стене Алифи и ближайшее окно, Ллакур преодолел почти за мгновение. Рывок влево, из кромешной темноты ночи в яркое пятно света, и тут же, оттолкнувшись от крепления факела, прыжок вверх — так, чтобы правая рука вцепилась в узкий подоконник. А потом перекат через подоконник и карающий исчез в темноте башни. Через мгновение там же растворился и командир второго звена.

Казалось, они исчезли в проеме окна буквально мгновение назад, но уже метнулась к пловцам тонкая веревка, диковинной змеей расправляя кольца, пока утяжеленный грузом конец не прыгнул в руки одному из карающих. И Алифи, один за другим, переставляя ноги по мокрым камням стены, стали растворяться в ночи — непостижимо быстро и совершенно бесшумно. Факел не тушили — легче не заметить тени, рвущиеся в окно, чем исчезновение пятна света на противоположной стене. Когда Бравин остался один, он просто завязал веревку вокруг пояса и дождался, когда его втянут в проем окна.

День восемьдесят второй. Неделя теплых встреч.

Что такое ложь по сравнению с ее улыбкой?

Мор. Избранные цитаты. Глава "Воспоминания".

Черные крылья ночи встретились с тенями, в которые превратились люди, и ночь победила. Мгла черным покрывалом легла на тело разбитого города, спрятала еще живых, укрыла оставленных непогребенными мертвых. Темные коробки домов, размытые пятна факелов на стенах да остатки едкого дыма, вот, пожалуй, и все впечатления от Валенхарра в ночь после боя. И разбитая дорога в неказистый двухэтажный домик на восточной окраине. Серый, кособокий и непримечательный, он как две капли походил на соседние строения. И отличался от них, как отличается яркий костер от тлеющей ветки. Сегодня в этом доме шел праздник. Шумный, веселый, с хорошим вином и неплохой закуской. Сегодня — можно. В эту ночь всем жителям увеличили паек, дав возможность поужинать сытно. Возможно, в последний раз. Скорее всего — в последний.

Хорошо освещенный вход охранялся тремя солдатами, вытянувшимися при нашем появлении. И дело не только в том, что так положено. Слишком многое мы с этими людьми пережили, чтобы обращать внимание на пустые жесты. Возможно, наши охранники знали, кому они обязаны еще одними сутками своей жизни. И надеялись. И верили. А может быть, солдатам в эту ночь захотелось казаться более сильными и достойными.

Черная дверь, незамысловатая и уговаривающая отправить ее на заслуженный покой, открылась на удивление тихо, и впустила нас внутрь. Небольшой тамбур, темный и пыльный. Несколько тесных комнат внутри — чужих, неуютных, заполненных такой же чуждой мебелью. Надежное убежище для всего офицерского состава — в городе было неспокойно, измотанные непосильным трудом горожане роптали. И неважно, что первый штурм отбит, что второй уже скоро, что нужно сжать зубы и бороться за жизнь. Для многих это не имело никакого значения. Воевать должны солдаты. И умирать должны солдаты. Чтобы они, достойные и не очень горожане, могли жить дальше. Пройдет совсем чуть-чуть времени, и они изменятся, по крайней мере, если доживут до перемен.

На первом этаже находились комнаты Тона Фога, Варина и Меченого. Первый умчался еще до появления Рорка во главе десятка солдат на север, по дороге на Лаорисс, к заставе Высших на берегу Аюр. Застава стояла далеко, перспективы такого визита были туманны, но нужна была помощь и просить ее больше было неоткуда. Как бы мне не хотелось забыть Алифи с их надменностью и величием, пришлось соглашаться.

Что будет, если они опоздают, или вообще не придут? Я не тешил себя иллюзиями. Если правда все то, что мы узнали после допроса пленных, нам не выстоять. Три тысячи воинов Клана Заката пришли мстить за младшего сына Вождя. И даже если половина из них ушла за горизонт во время первого штурма, их все равно слишком много. Что смогут сделать несколько сотен солдат, да такое же количество ополченцев из горожан против полутора тысяч разъяренных неудачами и потерями шаргов?

Что делать, если Алифи придут и спасут город, тоже было непонятно. Нет, Высшие помогут, конечно. Но они не потерпят самозванца. Мне не отвертеться, и еще один труп украсит пустой проем ворот. Укрыться? Как? Сбежать? Куда?

Тон Фог умчался на север, потому что больше было некому. Варин не поднимался, продолжал молчать и не собирался возвращаться в строй. Глыба и Меченый ходили к нему несколько раз. С таким же успехом они могли пойти порасспрашивать о самочувствии разломанный шкаф или сорванные с домов стропила. Я не ходил. И не пойду, пусть капитан хоть в овощ без моей помощи превращается. Если левая рука худо-бедно уже работала, пусть с болью, через надрыв, то правая ... Сомневаюсь, что мне еще когда-нибудь предстоит взять в правую ладонь не то что меч, хотя бы ложку.

Капитан лучников был нужен как воздух, от него и его ребят зависело все. Их оставалось все меньше, живых, невредимых. Меченый пополнял состав роты за счет охотников из числа горожан, но выучки последним катастрофически не хватало. Лучники сейчас были на особом счету. А их капитан — тем более.

Меченый воспользовался возможностью и занял один все три нижние комнаты. Ни капли не смущаясь, поселил там двух, по его мнению, очаровательных созданий противоположного пола, дам слегка за тридцать, и ночи проводил так, будто каждая ночь последняя. Пережить эту осаду капитан не планировал и радовался жизни, как считал правильным.

Логор занял две комнаты наверху. В одной мы постоянно собирались поздними вечерами, чтобы обсудить обстановку. Я же выбрал небольшую угловую комнату, показавшуюся мне более уютной.

Когда мы зашли внутрь, нас уже ждали. На большом столе, спущенном солдатами со второго этажа, укрытом чистой кружевной белой скатертью, стояли многочисленные тарелки и шесть бокалов. Во главе стола сидел Глыба и нарезал уверенными движениями мясо. Рядом — одна из пассий Меченого, одолжил он ее, что ли на вечер? Место по правую руку занял капитан лучников, откупоривающий дорогое вино из подвалов местных Алифи, вместе со второй своей подругой. Два места слева ждали нас.

Ее звали Такина, я называл ее Такой. Бант она уже не завязывала, грудь не прятала, но, как и прежде, надувала губки, широко распахивала карие глазки и также пыталась понравиться. Пустоту в душе она не заполняла, но ночь становилась не такой одинокой. Я смотрел на эту девушку, и тоска делала один шаг назад, а сердце начинало ныть чуть меньше. В последнюю ночь она имела право на надежду. А мне, как никогда, нужно было знать, что в этом мире еще сохранилось тепло человеческой души.

В этот вечер никто не пил за павших, потому что поздно скорбеть о мертвых. В этот вечер все пили только за жизнь и за любовь.

...

— Вот и безрукий пришел, чет долго ты, — Меченый выковырял пробку из очередной матовой пузатой бутылки и начал разливать вино в такие же пузатые бокалы. Мода у них, что ли такая, на пузатую посуду. Вроде как, если пузатая, значит богатая. Прикинув, что в этой теореме есть некоторый смысл, буркнул в ответ и пригласил даму к столу.

— Куда лезешь, это место для девушки. А ты дальше, на край садись, чтоб я тебя достать не мог, — Глыба уже нарезал мясо и принялся разделывать какую-то некрупную птицу, жареную с мелкими, даже на вид кислыми яблоками. — Я твою рожу видеть уже не могу. А вот подруга у тебя красивая.

Он озорно подмигнул Таке, та моргнула в ответ и несколько озадаченно посмотрела на меня.

— Не бойся, наш командир обычно страшнее. Это он еще человечины не пробовал, — добавил капитан лучников и взял бокал в руку. В его крепких ладонях стеклянный бокал казался недоразумением, так и виделось — неосторожное движение и тонкое стекло лопается, а вино разливается на белоснежную скатерть.

Я представил Таку командиру, Меченый доразливал свое вино и мы стали рассаживаться. Скажем прямо, видел я в своей жизни блюда и побогаче, и повкуснее, но в тот момент собрать все это в разрушенном, разоренном городе было равносильно чуду. Меченый расстарался, а может, заставил кого-то расстараться.

Мясо, лежащее на тарелках рядом с тушеными овощами, было с пережаренной корочкой, я такое, если честно, не особо уважаю, но не скажешь же "официант, я за эти угли платить не буду. Принесите другой кусок, порумянее". Так и представил, как Глыба метнулся подрумянивать мне другой кусок. В вариантах меня же самого подрумянит. Нет, мне и так хорошо.

— Конина? — судя по ошарашенному виду всех за столом, я спросил что-то не то.

— Конины хочешь? — спросил Логор. — К воротам сходи пожуй, там она на углях запеченная, думаю, еще не испортилась, в самом соку. И Рорка попробуй, их зажаренных тоже полно. Правда, собаки их могут не отдать.

Меня чуть не вытошнило, как представил.

— А мы, когда сюда шли, посмотрели, — похвасталась соседка Логора, темноволосая девица с узкими, восточными чертами лица. — Скажи, Тая?

— Тебе хорошо говорить, ты Рорков раньше видела, а я хоть одним глазком взглянула. Образины жуткие, да, милый?

Меченый хмыкнул и, заключив бокал в клетку из пальцев обеих рук, поднялся. Любой священник умер бы от зависти, глядя на покорного капитана.

— Первая — за свет.

— И чтоб не спозаранку, — ляпнул я, но бокал в руки взял. Не хватало только в последний вечер разборки устраивать.

— Ну, тебе виднее, — примирительно ответил лучник и одним глотком оприходовал весь бокал.

Вино оказалось белым, крепленым и редкостной кислоты. Ничего, я крепленые уважаю, даже кислые. Не успело пройти легкое тепло от первой порции, как Меченый стал разливать заново, после чего снова встал и продолжил.

— Первые три подряд, как повелось.

— Как? А можно я буду по чуть-чуть? — пискнула Така.

— А смысл? У нас вина много, Высшие помогли. За них и выпьем. За Высших.

Все встали, встал и я. И опять ляпнул:

— За меня, значит, — и выпил до дна.

Логор ругнулся. А потом неожиданно даже для меня выдал:

— Значит, за тебя.

И выпил. До дна. Вот, кажется, мелочь, а на душе теплее.

— А третий я скажу, — я не знаю, за что здесь принято поднимать третий тост, но у меня третий тост за любовь. Традиция, все же. А то, что прежние традиции должны были остаться в том, потерянном мире, так кому, кроме меня это решать?

— За любовь, — но выпить не успел, Меченый добавил быстрее:

— И чтоб побольше, — и осушил до дна свой бокал.

А Логор хохотнул:

— Вот за это и дважды можно выпить.

И мы выпили еще раз за любовь, начав вторую бутыль. А потом я учил их пить на брудершафт, играть в бутылочку и целоваться по-французски. Командир танцевал замысловатый "танец с красоткой", посадив темноволосую Анату к себе на правую руку, а Меченый отбивал ритм пальцами по столу. Ему помогали звон пустых бокалов и я, у которого еще в детстве медведь здорово потоптался на ушах. А девчонки подпевали что-то незнакомое. Получалось все вместе здорово, бездарно и весело.

Мы танцевали вокруг стола их странные танцы, больше напоминающие пляски каких-нибудь пропавших народов вокруг добычи. Меченый вытащил из блюда яблоки, отошел к двери и стал оттуда бросать их обратно к остаткам так и неопознанной, но вполне себе вкусной птицы. На спор. Опытная рука ни разу не дала сбой, все метнув точно в цель, после чего лучник авторитетно заявил, что выпили мало, а Логор разделся до пояса и полез на стол танцевать отступные. Угорев с новоиспеченного стриптизера, я показал как танцевать вальс, и оказалось, что кружится в вальсе без музыки не многим хуже, чем под аккомпанемент фортепиано с оркестром. А на десерт был дуэт Меченого с Таей.