Где-то за окном

— Ну, если они не перекроют выезд из туннеля, сказал Лумиэль, держась руками за голову — то свернуть куда-нибудь в Италию. Европейские визы в паспортах стоят.

Покопавшись по карманам, он нашёл сигаретную пачку, и, не раскрывая, потряс в руке.

— Пустая, блин! — пачка отправилась куда-то в направлении мелькнувшего справа служебного прохода — тёмный дверной проём, почти ворота, ведущие в глубину горы и неизвестно, что там за ним... — Дай сигарету?

— Не курю, если ты забыл. А если перекроют?

— Тогда плохо. Я лично буду пробиваться силой. Мне уже ничего хорошего от них не светит. И тебе того же советую.

— Ага. Силой. Против полицейских, надо полагать.

— Ну, у нас есть... это — он ткнул пальцем в отобранный у злодея-чинуши стеклянный цилиндр, положенной мною поперёк приборной доски.

Тем временем мы выехали из туннеля и я прибавил скорость.

— Не перекрыли.

— Ага, сказал он. Не успели, наверное.

Минутой позже я обернулся ещё раз и увидел выскочившую из устья туннеля машину. Явно полицейскую по виду — красно-синяя хищная раскраска, мигалка и раструб акустической системы на крыше. Машина дёрнулась, в несколько секунд набрав едва ли не сто двадцать.

— Ну его нафиг, — подумал я и повернул под первый же указатель, обещавший выезд на итальянскую территорию. Ещё через пол минуты мы въехали на пропускной пункт.

За что мне нравится Европа — так это за простоту бюрократических процедур.

В родной стране мы бы дальше этого пункта и не уехали — пока проходили бы контроль на выезде, нас десять раз догнали бы преследователи-полицейские.

Здесь оказалось достаточным сделать остановку перед видеокамерами, считавшими номер автомобиля и наши лица (сквозь стекло, замечу) и полосатая оглобля пограничного шлагбаума пошла вверх.

На итальянской стороне процедура заняла больше времени, но правоохранители Митс-Раима за нами не сунулись. Постояв немного, полицейский лимузин крутанулся через разделительную полосу и уехал обратно.

— Знаешь чего, давай отъедем подальше от границы — подал голос Лумиэль и остановимся в каком-нибудь кэмпинге. Или гостиннице. Я до сих пор прийти в себя не могу — всё тело болит. Отлежаться надо.

— Угу. Остановимся. Заодно и расскажешь всё в подробностях.

Ещё километров через 70 мы тормознули возле небольшого придорожного отеля, привлекшего меня въездом на подземную стоянку. Оставлять машину на виду не хотелось — мало ли кто поедет по нашим следам?

Взяв ключи от наших номеров, мы поднялись на третий этаж.

38 Кирилл Костин, день 18 июня 2024 года, Москва

— Запомни ещё раз, повторяет Белка — в любой момент ты можешь оттуда выпасть, просто прекратив удерживать в фокусе внимания это место. Я тоже могу, но если я это сделаю без твоего сопровождения — попаду неизвестно куда. Потому что в одиночку я не могу там ориентироваться. Может, обратно свалюсь, может — вообще меня больше никогда не увидишь.

Алёна твоя — просто не может выйти, скорее всего. Потому что попала туда в бессознательном состоянии, и у неё привязка сбита. Она в сознании удерживает только то место. Чтобы её выдернуть — ты должен за собою потащить. Чисто физически. В момент собственного выхода. И лучше — чтоб она не сопротивлялась, глаза закрыла, например...

Мы оставляем позади Манеж, поворачиваем в неприметный переулок и я, войдя в восприятие Разметки, прохожу первый рубеж. Белка следует за мной. Со вторым — сложнее. По объяснениям, полученным тремя днями раньше от Алёны, Разметка скрывает от лиц, не имеющих доступа, часть реальности, давая команду их подсознанию "не видеть". Поэтому, например, находясь в бессознательном состоянии, такой человек может даже и попасть случайно в закрытую область. Но, когда очнётся, если хоть взглядом зацепиться за команду — немедленно машинально выйдет оттуда, а выйдя — почти забудет, где был. Типа потери памяти после хорошей попойки.

Те, кто может читать команды Разметки — способны воспринимать их как "просто нарисованный текст" и не подпадают под их действие.

Поэтому понятие "негативной разметки", походя употреблённое Белкой мне непонятно.

Если её команды надо воспринять подсознательно, чтобы попасть на закрытую такой разметкой территорию, то каким образом могут промахиваться мимо неё те, кто такие команды видит на сознательном уровне ?

— Ох, сложно всё это, отмахнулась Белка от моих расспросов, ещё когда мы сидели в подвале высотки на Баррикадной. Потом объясню. Или, лучше, методичку дам из института — там про это на 40 страницах рассусоливается...

Интересно нынче учат молодёжь, — думаю я — что ж за институт такой.

В любом случае делать нечего. Мне нужно выйти из восприятия Разметки на уровень профана и при этом не оказаться вытолкнутым подсознанием за пределы скрытой области, в которую мы уже попали.

Нетривиальная логически ситуация.

И таинственные "строители лабиринта" находят нетривиальное её решение.

Мы стоим посреди проезжей части, прямо под окнами одного из корпусов Минобороны и как два дурака (а точнее — дурак и дурочка) снимаем обувь. И носки. Берёмся на всякий случай за руки, и закрыв глаза, вываливаемся на несколько секунд из восприятия Разметки. Делаем шаг вперёд, и возвращаемся обратно, вновь начиная видеть Разметку как фигуранты, а не как профаны.

Этот шаг был нужен, чтобы пройти по тактильной команде, открывшей нам дорогу дальше.

Кто навертел такую хитрую и заковыристую систему ходов в самом центре Москвы — остаётся загадкой. Не менее интересно, каким образом Белкины товарищи всё это раскопали — что-то мне подсказывает, что без внутреннего источника информации они не обошлись. Площадка доступа неудобно мала, и обуваться приходится постоянно сторожась, чтобы не потерять равновесие и не шагнуть случайно за её пределы.

Наша дорога идёт в открывшийся взглядам подъезд — но для того, чтобы пройти к нему, необходимо пересечь поток машин. Скрытая зона, в которой мы стоим, расположена строго по осевой полосе улицы.

Но неведомые мне инженеры предусмотрели и это. Стоит нам только ступить на очерченную мигающим синим пунктиром дорожку, как приближающиеся к ней машины начинают притормаживать и объезжать нас.

Я почти не боюсь — поскольку понимаю, что подсознательные реакции даже неумёх заставляют управлять машиной не хуже профи-водилы с многолетним стажем. Но ощущения, конечно, неприятные.

Ещё несколько секунд — и мы приближаемся к дверям. Они открыты и за ними виднеется обычная для сколько-нибудь серьёзных контор проходная — ворота металлоискателя, вертушка — "квадратный-трёхчлен", управляемая охранником... Выглядит всё это, в некотором смысле нелепо — учитывая, что эту дверь не смогли бы увидеть не только обычные люди, но и фигуранты, не прошедшие через открывающую доступ команду Разметки.

Мы заходим в тамбур и, по всей видимости, на охране срабатывает какой-то сигнал, потому что сидящий на входе пожилой, одетый в штатское мужик с автоматом начинает поворачивать голову в нашу сторону.

Белка сживает мою руку и говорит тихим голосом "Давай!".

И я тянусь к силе Инстанций, неожиданно близкой и мощной, подобной потоку. Помещение перед нами заволакивается тёмно-серой полупрозрачной пеленой, охранник практически не виден за ней, зато почему-то очень ярко выделяется совершенно обычного вида телефон на стене и налепленный рядом с ним бумажный плакатик "Бюро пропусков" с указующей стрелкой.

Мы делаем несколько шагов вперёд и минуем проходную, не заставив вертушку даже пошевелиться — хотя ощущения бестелесности совершенно не возникает. Затем что-то в моей голове щёлкает и окружающее меня пространство становится резким и фокусированным. И коридор — явно не тот, который просвечивал сквозь серую пелену секунду назад. Обычный такой учрежденческий коридор, по стенам — стеклянные секции, открывающиеся в комнаты. И ни души на сотню метров вперёд.

Белка сжимает мою руку сильно, до боли. Я оглядываюсь на свою спутницу и вижу, что её лицо искажено едва сдерживаемым ужасом, а сама она сотрясается крупной дрожью.

— Быстрее. Идём. — жалобно просит она.

39 Александр Солодов, вечер 19 июня, окрестности побережья Северной Италии

Мы разошлись по номерам. Лумиэль, сославшись на отвратительное самочувствие, отказался немедленно что-то объяснять — дай хоть отлежаться — будут тебе объяснения. Возможно, это было проявлением чрезмерного гуманизма с моей стороны, но, поглядев на него внимательно, я решил, что лучше бы действительно отстать от него с расспросами. Цвет лица — как был близок к защитно-зелёному, так и остался, да и шатало парня так, что казалось — вот-вот и упадёт в обморок, закатив глаза.

Мне и самому неожиданно захотелось вздремнуть — то ли бурные приключения, то ли нервная перегрузка — но спать тянуло просто невыносимо.

Проснулся я через несколько часов, разбуженный отвратительным фиолетовым сиянием, доносившимся от конфискованного у злодея стеклянного цилиндра.

Артефакт непериодически мигал, то разгораясь, освещая комнату дискотечными вспышками, то затухая почти до полного выключения. Вспышки были настолько сильны, что пробивались сквозь чёрный пластиковый пакет, в который я сунул непонятное изделие. Несколько секунд я тупо смотрел на происходящее, думая о том, что мне чрезвычайно хочется спать и может — ну его нафиг? Светит и светит. Потом решил, что, наверное, всё-таки

это может означать какую-то гадость. А ну как взорвётся, в самом деле. И, зевая, пошёл будить Лумиэля.

Товарищ мой отпер дверь не сразу, мне пришлось постучать пару минут. Наконец он, позёвывая нарисовался в дверном проёме.

— Да, нам, наверное, пора уже вставать, — сказал он сонным голосом, — ещё пол часика посплю и...

— Слушай, посмотри в чём дело. Там эта стеклянная хреновина мигает...

— Чёрт! — Сон мигом слетел с его лица, и, едва не отпихнув меня с дороги, Лумиэль бросился в открытую дверь моего номера. Я поспешил за ним.

— Возьми его скорее, за прозрачную часть. Там должно быть колечко такое на конце.

— Сам-то чего?

— Потом объясню. Мне нельзя. Сделай быстрее, они нас засекут!

Вот это мне совсем уж не улыбалось, и потому я хватанул со стола цилиндр, скинув пакет в котором он был на пол. — Ну?

— Поверни это кольцо против часовой стрелки. До упора. И нажми кнопочку в торце. Тоже до упора.

Я выполнил указания. После поворота кольца вспышки прекратились, лиловое свечение стало довольно слабым и монотонным. Стоило мне дожать кнопку до конца — цилиндр погас.

Детальки, которыми я манипулировал, были настолько прозрачны, что, не посмотрев внимательно, их практически невозможно было обнаружить. Цилиндр выглядел монолитом.

— Ну и может ты мне объяснишь, наконец, что всё это означает? — раздражение в моём голосе уравновешивалось всё нарастающей сонливостью.

— Там внутри симпатическая субстанция. У них, похоже, детектор находится в тригоне с жезлом — ответил Лумиэль. Это означает, что они с известной точностью могут засечь, где мы находимся. Или находились. До того момента, пока ты не сбросил все накопленные состояния симпатии, повернув колечко. А кнопка на торце — это просто предохранитель.

— И на каком расстоянии оно работает?

— Говорю же тебе — тут вопрос не в расстоянии. Они могут видеть траекторию, по которой мы двигались или будем двигаться с этим жезлом. Чем точнее местоположение, тем менее понятно, когда мы в этой точке были. Или будем.

— Ага, — фишку я просёк достаточно быстро — типа принципа неопределённости в квантовой механике? Либо время, либо координаты?

— Ну да, так он и есть. А я не мог за него хвататься, потому что эта... сука — лицо его морщится от злости — короче он с моим телом сделал полное соединение. Когда два носителя субстанции в коньюнкции, им нельзя физически соприкасаться. Нехорошо будет.

— А теперь я, стало быть, это соединение с детектором сбросил?

— С детектором не соединение. Тригон. Это в одну сторону. Впрочем, в общем, не важно — сбросил.

Когда оно мигать начало — это они поточнее пытались настроиться. Признак чтения.

— И ты... ты у нас, стало быть, носитель субстанции.

Лумиэль кивнул головой. Видно было, что ему очень не хотелось что-то объяснять, но и запираться — тоже как-то не получалось.

— А по-оему, ты просто — идиот.

— ???

— Время говоришь? Координата говоришь? Я только что по твоей же команде оборвал конец траектории у них на детекторе. Сбросив эту... твою... симпатию, блин.

Как ты думаешь, за сколько времени они тут окажутся?

Лумиэль изменился в лице.

— Давай ка валить отсюда, побыстрее. Я даже думать не хочу, может они в километре от нас уже. Они ж тут не полиция, официального статуса не имеют. Пристрелят нахрен... — у меня не возникло желания выяснять истоки такого пессимизма, и проверять его соответствие реалиям я не собирался.

Схватив пожитки по номерам, мы скатились по лестнице в гараж. Даже не стали отдавать ключи портье — благо за проживание было заплачено вперёд, нас ничто особо не держало. Ещё минута — и мы мчались вперёд по трассе, освещаемой уже заходящим за горизонт солнцем. Быстро темнело, на небе зажигались звёзды.

Мои внутренние ощущения были отвратительными. Сказать, что мне хотелось спать — это вообще ничего не сказать.

— Послушай, пробормотал я, решив бороться со сном путём разговоров — а они тебя самого не могут засечь этим детектором, если уж ты у нас — носитель?

— Не должны, вроде — Лумиэль коротко хмыкнул — короче, оно не цепляется одно за другое. Если они могли детектором читать жезл, а жезл — меня, это, по идее, гарантирует, что детектор не сможет зацепить меня непосредственно.

— А он же вроде говорил, что тебя на въезде в страну засекли? И, кстати...

Никакого "кстати" произнести я просто не успел. Хотел было поинтересоваться насчёт острых ушей, но а баранка буквально метнулась мне в лицо. А точнее — я клюнул носом, засыпая и, уже буквально на автомате, — сумел паркануть автомобиль возле обочины.

Последнее, что я услышал, был удивлённый возглас Лумиэля.

40 Кирилл Костин, день 18 июня 2024 года, Москва

Я не спрашиваю в чём дело.

Белка говорила о том, что это место любому обычному человеку будет казаться невероятно омерзительным. Просто непригодным для того, чтобы в нём находиться. Тем больше уважения заслуживает в моих глазах эта девчонка, согласившаяся по доброй воле сюда сунуться.

Мы идём вперёд по коридору, в соответствии с заранее оговоренным планом. Коридор пуст, пусты и кабинеты за стеклянными перегородками. Некоторые из них выглядят так, будто в них давно уже не ступала нога офисного служащего. Некоторые — будто люди покинули их минуту назад. Кажется, что я даже различаю пар, идущий от чашки кофе, стоящей в одном из них перед ровно светящимся экраном компа. Но это, конечно, иллюзия. Мне совсем не сложно удерживать сцепление с серым пятном Инстанций. В этом месте такое не тяжелее, чем идти по асфальтовой дорожке. А вот Белка видимым образом тратит силы. По её лицу скатываются струйки пота, да и дышит она, как будто мы взбираемся вверх этажей уже тридцать или сорок. Пройдя несколько десятков метров, мы начинаем видеть за стёклами людей. Люди как люди. Снаружи. Только движения дёрганые — так что даже рутинная работа за компьютером выглядит отвратительной механической пародией на человеческое. Я пытаюсь ухватить, что у них там внутри — но вместо тёплых, живых человеческих эмоций натыкаюсь на пустоту. Такую же, как у представителей Лиц, на которых я наткнулся накануне. Внезапно я осознаю, что именно так должны сейчас выглядеть и В.И. и Палыч, и все другие мои товарищи по конторе. И Алёна?! Свободной рукой я тянусь в карман. Неудобно — рука левая, а карман — правый. Я цепляю пальцами шнурок и выковыриваю стеклянный цилиндр наружу. Те несколько секунд, пока я отвлекаюсь на это занятие, приносят изменение обстановки. Коридор впереди начинает заполняться непрозрачной, почти чёрной мглой. И я затылком чувствую, что сзади происходит то же самое.