4. Люди и нелюди

Другой вопрос вертелся на языке. Он давно уже засел в голове, подобно занозе, однако задать его раньше Рэлька ни за что бы не решился. Но сейчас, видать, пришло время для старых заноз.

— Я — человек?

Мильх, услышав такое, дёрнулся, как от удара. Ответил, впрочем, спокойно:

— За четырнадцать лет повода усомниться не было.

— Я совсем не болею, царапины на мне любые за день заживают, устаю медленно...

— Что тут сказать... — старик принуждённо усмехнулся. — Ты, Рэлек, счастливый человек.

— Я, бать, не шучу. Наверняка никто другой в Ривце так не может.

— В Ривце — да. А вот в других местах — почему бы и нет. Сам же слышал, небось: люди есть, которые мысли чужие видят, предметы летать заставляют, других людей лечат не как я — снадобьями, а единственно волей своею. И никто их за это нелюдью не зовёт. Ты тоже... немного особенный.

— Ну да, — буркнул Рэлька, — совсем немного. Мысли ничьи видеть не умею. Но если я просто "немного особенный", что ж ты так на Даймира смотришь? Точно на волка...

— Он волк и есть, — Мильх сердито стиснул кулак. — Думаешь, "чёрный" станет разбираться, откуда в тебе особенность твоя взялась? Пусть у них там, в Бастионе, как поговаривают, особенных и своих хватает, а только мне проверять, как они к чужим особенным относятся, охоты нет. Уж поверь мне, старику, Рэлек, и держись от пастыря подальше, да и от приятеля его заодно. Я тоже мысли подсматривать не умею, и мне не по себе делается, когда вижу, как они к тебе приглядываются.

Мильх оборвал свою гневную тираду и вздохнул.

— Рэлек... Я решил. Мне староста совет дал где в Фарбунге найти хорошего натариуса и... Хватит уж тянуть, я дам тебе своё имя, станешь, наконец, настоящим Земичем. Не названным сыном мне, а законным. Отпишу на тебя этот кусок земли, дом и всё остальное — всё, что нажить сумел. Пусть невеликое, а всё ж таки хозяйство. Мой срок истечёт — не пропадёшь один. Что скажешь?

Он не знал что сказать. Смотрел на старого "коровьего доктора" и пытался понять, следует ли ему сейчас радоваться? По всему выходило, что следует... Но отчего же тогда внутри было так холодно и спокойно? Словно и не его вовсе касались услышанные слова. Надо было что-то сделать, что-то выжать из себя... "Ой, батя, я так рад!" "Батя, ты самый лучший!" "Батя, ты для меня такое... такое..."

— Батя... — в горле пересохло, он запнулся.

— Нет, не отвечай, — Мильх порывисто встал. — Ничего не говори, не надо. Я всё решил. Значит, уж не передумаю. Так оно и будет.

И вышел во двор, прежде чем Рэлька собрался с духом договорить.

* * *

Он медленно засыпал, слыша, как затихает неподалёку, в доме, негромкая возня. Шелест расстилаемых на лавках простыней... Сухой щелчок треснувшего в печи полена... Сонное ворчание бати, устраивающегося на лежанке...

Где-то далеко в деревне залаяла и тут же умолкла собака. Потом от бани донёсся смутный и странный шум... Кто-то бродил там, чужой и незваный, но совсем почему-то не страшный. Здесь, среди запахов сена, под слабо вздрагивающей от порывов ветра крышей, на пороге мира грёз всё казалось нестрашным.

"Завтра, — думал Рэлька, проваливаясь в тёплое ничто, — страшное будет завтра... Но не сейчас..."

10.

Даймир редко видел сны. И, право же, ничуть о том не жалел. В девяти случаях из десяти по пробуждении он вспоминал нечто смутное, но исключительно малоприятное. Такое, от чего сердце колотилось в груди и простыня липла к взмокшей спине.

Но сегодня его из кошмара выбросило вовсе не жгучее желание проснуться. Что-то щёлкнуло — слабо, чуть слышно, и для пастыря этот негромкий металлический звук стал подобен вылитому на голову ушату холодной воды. Сон разлетелся вдребезги раньше, чем Даймир осознал: в соседней комнате лязгнул затвор ружья. Прежде чем в голове успела оформиться хоть одна связная мысль, он уже вскинулся на лавке и открыл глаза.

Постель Кравица была пуста. Заглянув в переднюю, маршал убедился: дверь, ведущая в сад, прикрыта, но засов сдвинут и ключ, прежде торчавший в замке, исчез. Похоже, вольник поднялся среди ночи, наспех оделся (куртка пропала, а рубашка так и осталась лежать на табурете) и вышел, прихватив свой карабин. Который, будучи ещё в доме, снял с предохранителя... Подался смелый, но осторожный Ханнанд до ветру во всеоружии? Что-то мешало Даймиру просто усмехнуться при этой мысли.

Глянул в окно. За мутноватым стеклом темнел сад, там правили бал ночь и ветер. Шелест листвы накатывал волнами; изредка тоскливо поскрипывала старая яблоня; вторя ей, тонко дребезжали стёкла в деревянных рамах. Лёгкая и частая дробь пробежала вдруг по карнизу: горсть капель долетела до земли из низких облаков, но на том всё и кончилось, настоящий дождь будто не решился пролиться на Ривцу. И больше — ничего. Да и что можно разобрать в неумолчной арии ночной непогоды...

"Какого беса рыжего ты затеял, Кравиц?"

Главное — не давать волю эмоциям и не спешить с выводами. Первое, чему учат стрелков — так это терпению. Поэтому Даймир долго сидел на смятой постели и вслушивался в беспокойно шелестящую, поскрипывающую и дребезжащую тишину. Пока, наконец, не различил в коротком промежутке между двумя порывами ветра... Не шорох, не хруст сломавшейся ветки, даже не шаги по мягкой земле... Нечто едва уловимое и совсем не опознаваемое на слух. Быть может, и не звук даже, но ощущение присутствия. Его охотничье чутьё, развитое годами упорных тренировок и десятками патрульных рейдов за Межу, вдруг "сделало стойку", как выдрессированная легавая. Там, в саду, кто-то есть!

"Отличный вывод! — он готов был отхлестать собственные инстинкты по щекам. — Разумеется, там кто-то есть! Скажем, снаружи бродит Хан".

"Нет, — решительно возразило чутьё, — это кто-то ещё. Другой..."

— Выродок?! — прошептал он почти беззвучно. — Туча, но какого ляда...

Жнец вернулся в деревню. И не просто вернулся, а вышел именно к дому ветеринара, где охотники устроились на ночлег... Дерьмо скрайта! Но если Хан первым почуял его появление, почему не разбудил Даймира? Почему пошёл во двор один?

Самое простое объяснение: Кравиц силится любым способом сохранить свой договор. Защитить деревню от болга? Хорошо. Поохотиться на новый вид выродков? Отлично. Уложить тварь в одиночку? Лучше не бывает!

"Глупец, — с досадой подумал Даймир, натягивая сапоги. — Ничего это не решит... Во всяком случае, пока решение зависит от меня".

Что ж, защищаться лучше всего, нападая. В отличие от северянина, пастырь на голое тело предпочёл натянуть рубашку. Кобурой пренебрёг, револьвер сунул просто за пояс. От сабли против болга проку мало, вот нож — другое дело, за голенище его. А винтовку — в руки.

До рассвета оставалось не меньше часа, безлунная и беззвёздная ночь за стенами дома только-только начинала сереть. Ни зги не видно. Выждать бы маленько, прежде чем соваться наружу. Если вокруг дома бродит выродок... Да бес знает, что сделает болг, ведущий себя не так, как положено болгу! Быть может, скоро ему надоест обхаживать окраинный дом и он просто уйдёт. А может — попробует внутрь забраться. Или решит гульнуть по деревне.

За скрывающей верх печи цветастой занавеской вдруг заворочался Мильх. Проснулся? Нет, затих — не иначе, просто повернулся на другой бок. И благодарение Небу — сейчас не до объяснений. Хорошо бы ещё и мальчишка спал в доме, но увы, Мильх сказал, Рэлька домашней постели предпочитает сеновал. Оставалось надеяться, что в этот предрассветный час паренёк не вскочит по нужде.

Даймир прошёл к задней двери. Прижавшись ухом к холодным доскам, несколько секунд он вслушивался в шум ветра и шелест листвы. Потом снял винтовку с предохранителя и осторожно толкнул тяжёлую створку.

Двигаясь очень быстро и тихо, он выскользнул на низкое — в две ступеньки — крыльцо.

И чуть не споткнулся об оставленный прямо перед дверью походный фонарь. Жёлтый свет бил из него, отбрасывая темноту вглубь сада. Пастырь присел у крыльца, ловя на мушку пляшущие тени. Они дёргались под порывами ветра, метались, угрожающе трясли скрюченными лапами и щупальцами, скалили жуткие пасти... стоило усилий понять, что чудовища возле каждого дерева и куста — лишь итог прихотливой игры света и теней, помноженный на шутки воображения. Но где-то там, среди них, вполне вероятно, прятался настоящий хищник. И он вовсе не спешил выскакивать на видное место, подставляясь под пулю.

Фонарь горел довольно ярко, но держать его в руках одновременно с винтовкой неудобно. Хан, само собой, не случайно забыл эту штуку на крыльце: так иногда ловят гайферов — подманивают огнём, словно ночных бабочек. Прыгунов необъяснимо тянет к степным бивуакам и кострам дровосеков, при этом они плохо видят на границе темноты и света. У болгов не так, но Ханнанд этого просто не знает. И где же вольник со своим незнанием засел? На чердак забрался? Или уже догадался о своей ошибке и обходит дом по кругу?

Очень может статься, что жнец не полезет на рожон, а снова уйдёт — либо к лесу, либо через забор к реке. Ведь тварь, как оказалось, воды не боится.

"Ментат сейчас был бы кстати", — мысль явилась непрошенной и ненужной. Малеша рядом нет, вот и толку сейчас о нём жалеть? Собственное чутьё упрямо твердило: "Здесь, здесь тварюга! Совсем рядом!"

Ветер швырнул в лицо горсть мелких капель, но дождь опять лишь погрозился, утихнув прежде, чем трава покрылась влагой. Даймир ждал, вглядываясь в изменчивый мрак.

Глаза понемногу привыкали к неровному освещению, но разглядеть что-либо, кроме колышущихся ветвей и травы никак не удавалось. Медленно, мягкими "кошачьими" шагами стрелок пошёл вперёд, держа оружие поднятым. Самозарядная винтовка Абеля Вендела, модель сорок три — старая, но очень надёжная, она служит пастырям с самого Тёмного века. Получив в довесок к жетону чёрного маршала двойной круг на перчатку, Даймир побывал на знаменитом стрельбище под Нойнштау, подержал в руках последние из убойных новинок от оружейников Бастиона. И ни на одну из них сменить свой старенький "вендел" не пожелал. Разве что одна из игрушек — творение Хайта Лебеша — показалась интересной, но к ней ещё примеряются, не спешат запускать в производство...

"Ну, где же ты, поганец?! Дай только шанс тебя увидеть!"

Перед пышным кустом смородины Даймир остановился. Ему почудилось, или в шевелении теней проявилось на миг что-то неправильное? Он осторожно шагнул влево, разглядывая подозрительный куст. Палец застыл на спусковом крючке... Нет, всё-таки почудилось. Обычный куст, ничего более.

В десятке шагов по правую руку тянулся забор. Не тот, что закрывал двор — там доски высотой в полтора человеческих роста были пригнаны друг к другу плотно, почти без щелей. Этот же тын, окружающий сад, выглядел невысоким и непрочным. Пожалуй, его больше от зайцев и кабанчиков поставили, чем от зверья покрупнее, он среднего роста человеку едва по плечо будет.

Время от времени Даймир бросал быстрые взгляды по сторонам.

"Ох, Ханнанд, бесом ушибленный вольник, как же некстати ты решил поиграть в одиночку!"

Он обошёл развесистую старую яблоню, всё больше удаляясь от горящего на крыльце фонаря. Темнота сгущалась вокруг, заключая его в мягкие холодные объятия. По спине отчётливо протянуло знобким холодком. Это ничего, это всего лишь страх...

Паника — это последнее, что случается с пастырем во время охоты. Иное дело — страх, который ты смог приручить, взять под контроль. С которым, если угодно, подружился. Он придаёт чувствам бритвенную остроту, становится верным спутником, продолжением оружия. Со своим страхом Даймир давно уже был на "ты". И сейчас тот подсказывал ему увереннее, чем это мог бы сделать ментат: "Рядом! Рядом! Уже близко!"

"Где?!"

Он поднял ногу, чтобы сделать очередной шаг, да так и замер. Застыл на месте, не в силах заставить себя двинуться вперёд. Почему — объяснить не мог. Вроде, ничего особенного Даймир не увидел и не услышал, но все его чувства дружно возопили: "Стой!" Правая нога нелепо повисла в воздухе, руки с винтовкой будто окаменели, и только глазные яблоки осторожно шевелились. Слева направо... Медленно, очень медленно... Взгляд изо всех сил пытался проникнуть в сумрачное пространство впереди и из хаоса смутных тёмных силуэтов выхватить нечто, заставившее разум кричать о тревоге, но едва уловимое для зрения...

"Кажется, ничего. Такой же куст, как и предыдущий, разве что не смородина, а крыжовник. Можно опустить ногу, отступить на полшага назад и... нет, не могу... Небо, да что там такое?!"

Даймир повёл взглядом в обратную сторону — справа налево. Так же медленно и со всем возможным тщанием. Сердце билось учащённо, но не слишком. Никакой паники — это главное. Он осторожно выдохнул и столь же осторожно вдохнул. И вот тут-то, наконец, учуял...

Запах! Тонкий, очень слабый мускусный запах! Нипочём бы не угадал, если бы чувства не обострились до предела! Спасибо ветру — утих на несколько секунд и не дунул яростно, а всего лишь дохнул в лицо, донеся до обоняния слабое кисловатое амбре... в левую щёку дохнул.

Даймир чуть повернул голову и сильно, до боли скосил глаза.

"Ну, здравствуй, дружок. Вот и встретились..."

Выродок выбрал для укрытия не колючий крыжовник, а яблоню. Стоило лишь правильно присмотреться, и в переплетении ветвей, словно в эгельборгских "волшебных мозаиках", проступили тонкие, покрытые твёрдыми наростами конечности; за листвой смутно угадывалось тело прижавшегося к древесному стволу огромного паука. Вот блеснули бусины глаз, шевельнулись острые жвала... Жнец весь подобрался для прыжка, но ещё медлил, ожидая, когда жертва пройдёт мимо, подставив беззащитную спину. Быть может, всего на один шаг дальше ступит, на полшага... Или наоборот — попятится, давая понять, что заметила охотника. Тогда — тоже прыжок. И удар двух мощных передних лап, заканчивающихся изогнутыми, убийственно острыми хитиновыми клинками.

"Повернуться не успею, — прикинул Даймир, собирая в кулак всё своё хладнокровие. — Выстрелить — тем более. Если сумею увернуться от первой атаки..."

Он не додумал. Яблоня вздрогнула от резкого толчка, с треском разлетелись ветви, сметённые броском тяжёлого тела. Пастырь крутнулся на месте, пытаясь вывернуться из под удара и прикрыться винтовкой. В следующий миг оружие буквально вырвало у него из рук, а левое предплечье обожгло болью. Однако выбить Даймира из движения у выродка не получилось — тот упал точно так, как и хотел упасть. В одну секунду человек перекатился по траве и рванул из-за пояса револьвер, ловя взглядом стремительную многоногую тень...

Треск выстрела показался ему слишком тихим. Лишь когда громыхнул его "сорок пятый", Даймир понял, что первым стрелял вовсе не он. Да и не револьвер выступил "первой скрипкой" в ночном спектакле, а ружьё... карабин!

Болг, издав пронзительный стрекочущий звук, снова прыгнул... но уже не на пастыря, а куда-то вбок. Карабин хлестнул вдогонку свинцовой плетью и жнец кувырнулся в куст крыжовника, беспорядочно молотя лапами. Всё ещё сидя на земле, Даймир дважды нажал спусковой крючок, целясь в светлое пятно над кошмарными паучьими жвалами. И с удовлетворением увидел, как взорвался, пробитый пулями, хитиновый панцирь. Болг зашипел, конвульсивно заскрёб конечностями, добивая несчастный куст... замер.