Холодная зима 37-го

Ранним прохладным утром, вои, плотно поели, облачились в брони и выстроились на молебен. Помолились. Василь, подобающе случаю, облаченный в церковные одежды, сказал напутственное слово, благословил крестом и окропил святой водой на предстоящее дело. Чурнай обратился к воям с небольшой речью.

— Братцы! — сказал он. — Целить в ноги. Попадать — в ворон не стрелять!

Слова Чурная не много развеселили людей, а сотник продолжал балагурить:

— Чтоб вам, братцы, железо попадало в мякоть да мимо, а мунгалам в кость да в рыло.

— Постараемся, — весело отвечала ему молодежь.

Шемяка, стоя на крыльце, всматривался в простые лица своих бойцов. Многие из них не переживут этот день. Он знал, что сознание близкой опасности действует угнетающе на психику даже самых мужественных, самых храбрых. На стены поднимутся только стрелки, остальные будут ждать своего часа в караулках. И при бездеятельном ожидании смерти храбрый невольно, сам того не замечая, превращается в труса.

Сашкина матушка, большой знаток творчества Льва Толстого, часто говорила, что как нет людей безусловно добрых или злых, так нет безусловных трусов или храбрецов. Все зависит от обстоятельств. Один и тот же человек может быть иногда храбрым, а иногда трусом. Теперь Шемяка понимал правоту Толстого.

— Сегодня, враг пойдет на приступ, — начал он свою речь. — Мунгалы сильны. Жестоки. Они не пощадят ни старого ни малого. Убьют всех. Многие из вас видели на что они способны. Вы потеряли отцов, матерей, братьев, сестер. Ваших детей мунгалы бросали в огонь, насаживали на пики! Смерть близких требует отмщения! Сегодня! Сейчас! Мы отомстим!

Шемяка замолчал. Смотрел в глаза. И видел в них и решительность и неуверенность. Видел страх и отчаяние.

— Сегодня мы победим! — крикнул он, потрясая мечом. — Господь нам поможет!

— Победим! Победим! Победим! — ритмично скандировали самые отважные, увлекая за собой и заражая уверенностью сомневающихся.

— Я отказываюсь от своей доли, — вновь выкрикнул Шемяка. — Что возьмете на врагах — все ваше!

Это заявление воины встретили радостными криками. И даже ополченцы, получившие оружие из боярского арсенала, разом преобразились. Жажда наживы, как ни крути, сильная мотивация.

Мунгалы начали обстрел стен метательными машинами. Тяжелые каменные снаряды крушили забарола в течении всего утра, а в полдень китайцы начали заполнять ров, спуская по каткам бревна. Стрельцы на стенах старались помешать им, но вражеские стрелки не дремали, сбивали стелами лучников на стене. Один из стрельцов обернулся, чтобы забрать пучок поднесенных мальчишкой стрел и, вражеская стрела ударила под лопатку, пробив кольчугу, прошла насквозь, выйдя около ребра. Стрелец, отхаркивая хлынувшую из горла кровь и захлебываясь ею, умер через несколько минут. Испуганный парнишка растерялся, смотрел широко открытыми глазами на умирающего, не пытаясь помочь ему. Татарская стрела оборвала его жизнь, прежде чем он опомнился.

Ансар и Иршат метали стрелы, ежеминутно играя со смертью. Смерть товарища прошла не замеченной. Ансар лишь выдернул пук стрел из омертвевших рук пацана и вновь запела тетива его тугого лука. Скольких он убил, никто не считал — не до того было.

На стену поднялась смена стрельцам. Молодые торки, не смотря на опасность положения, весело скалились.

— Парни, — обратился к башкирам Итларь, — Много ворон настреляли?

— А кто их считал, — пробурчал Ансар, вытирая пот с лица.

— Нам хоть оставили? — широко улыбнулся Карасик.

— На твой век хватит, — хмуро ответил Иршат, взваливая на плечи тело убитого товарища.

Перестрелка не остановила мунгал. Они, неся потери, установили конструкцию перед рвом и, по каткам, как по маслу, понеслись бревна, быстро заполняя ров. Пленники, как муравьи, потащили связанные в пучки ветви деревьев и корзины с землей. Стрельцы на стенах старались бить по ногам полоняников, но не всегда это получалось. То один, то другой, падал со стрелой в груди, захлебываясь кровью.

— Первый раз вижу, чтобы ров так быстро заполняли, — качал головой мордовский старшина Онекей.

— Ты дед, шел бы отсюда, — прохрипел Карасик, зажимая рукой рану на бедре. — Не ровен час, убьют.

— Верно говоришь, смерть я приму сегодня, — отрешенно заметил Онекей и, спохватился, — Держи тряпицу, перевяжи рану.

Карасик наскоро обмотал бедро, затянув потуже тряпицу и, потянувшись за луком, спросил деда:

— Меч то зачем взял? Ты ведь стар уже.

— Лет мне много, — согласился старик, — Я уж и не упомню сколько...

И вдруг, разом преобразился. Расправил гордо плечи и стал как будто выше ростом.

— Давно мы, друг, не проливали крови, — обратился он к своему мечу, с любовью поглаживая остро наточенное железо. — Видно пришла пора... в последний раз...

Когда ров засыпали почти полностью, мунгалы остановились. Быки в упряжках стали подтаскивать к стене наскоро сколоченные, но от того не ставшие менее крепкими вышки-башни. Огромные щиты вручную тащили перед быками, прикрывая ревущих животных от разящих стрел.

— Сколько народу положили! — горестно вздохнул Шемяка, глядя на распростертые человеческие тела, сломанными куклами усеявшие поле.

— Это точно, — согласился Чурнай. — Дюжин пять будет...

Самое страшное, что собственно мунгал побили не много. От силы с десяток, а то и того меньше. Под стрелами защитников гибла штурмовая толпа — хашар. В большинстве своем пленники оружием толком не умели пользоваться, а то и вовсе никогда в руках не держали. Расходный материал, легко восполняемый мунгалами в новых землях.

Башни уже подтащили близко к стене, и быков отвели назад. Толкали тяжелые конструкции вручную, медленно, но верно, пядь за пядью приближаясь к стене.

— Сейчас ронять будут, — предположил Чурнай.

— Ну, братцы, за дело! — воскликнул Шемяка, водружая шелом на голову.

Протяжно протрубил рог. Бойцы, ожидавшие внизу, по сигналу вскочили, разбирая стоявшие у стены копья и щиты. С громким топаньем, бряцая оружием, они взбежали на стену. Стрельцы, подобрав раненных и убитых, ушли со стены.

Бум! Бум! Бум! Били барабаны. Им через определенные промежутки вторили трубы. Ритм барабанного боя постепенно нарастал, и когда достиг своего апогея, башни столкнули в не до конца засыпанный ров и, за счет перепада высоты, они стали заваливаться на стену.

Бум! Верхний этаж конструкции ударился о стену. В стороны летели щепки, обломки тесанных досок и просто мусор.

Мунгалы пошли на штурм, гоня перед собой сломленных пленников. Одни бойко взбирались по подставленным лестницам на верх поваленной башни и поднимались на верх нескончаемым потоком. Другие, через отверстие в платформе, пробирались внутри башни, оказавшись вне достигаемости стрел, летящих со стен.

Стрельцы немного растерялись, увидав перед собой не врагов, как ожидалось, а испуганную толпу, искавшую спасения в крепости. Бабы, невероятно громко вереща, старались оторваться от подгонявших их в спину железками коротких копий мунгалов. Пленники спасение свое видели только впереди. Они посыпались на стену, падая, толкаясь и громко вопя от охватившего их ужаса. Мгновение и, они уже смешались с выстроившимися для отражения атаки воинами. Ряд изломался. Вои подались назад, под напором все новых пленников.

И тут косолапые мунгалы ударили. Сначала метнули короткие копья, вонзившиеся в щиты воев, в спины пленников. Крики усилились. Шемяка тоже орал, стараясь перекричать барабанный гром, звуки труб и крики вопящих людей. Его никто не слышал.

Еще не много и их оттеснят к лестнице и, тогда мунгалы ворвутся в крепость и их уже никто не остановит.

Вдруг, полетели стрелы, сбившие нескольких татарских стрелков, уже метавших стрелы в толпу.

Шемяка, выдохнул хрипло:

— Простите меня, — и столкнул со стены вопящую бабу, уцепившуюся за щит, который пришлось бросить, чтобы самому не последовать за ней.

Он ударил выхваченным кинжалом по горлу напиравшего мужика в изодранной рубахе, и рубанул мечом по плечу следующего. Тут стрела ударила в бронь по касательной, сорвав несколько металлических чешуек. Наконец, Шемяка добрался до мунгал. Ткнул острием меча в рожу рыжебородого. Резанул по лицу второго, замахнувшегося для удара.

— Стрельцов сбивайте! — кричал он, не надеясь, что товарищи его услышат.

Мунгал с трудом оттеснили на пару шагов, но они вновь надавили, и защитникам пришлось отступать.

Пал с разрубленной сабельным ударом головой мордовский старшина Онекей. Внук старика мощным ударом меча снес голову убийце и, сам пал под ударом громадного молота, в руках настоящего великана.

Между ним и защитниками образовалось свободное пространство. Вои подались назад, когда тот сделал шаг вперед. Щиты под ударом молота раскалывались и вместе с ними раскалывались черепа, брызжа во все стороны белесыми мозгами.

— Сулицы! — с отчаянием кричал Шемяка, видя, что попытки сблизиться с великаном заканчиваются плачевно. Один за другим пали смельчаки, сбитые стрелами.

— А ну пусти! — вдруг раздался позади знакомы голос.

Алеша, широкими плечами раздвинув строй товарищей, рвался вперед. — Ну, чудо-юдо, — выкрикнул он. — Давай один на один!

Великан махнул рукой, зацепив Шемяку. С огромной силой Сашка в печатался в стену, и поплыл...

Великан, взревев белугой, ударил, Алеша увернулся. Молот врезался в бревенчатый настил, разломав бревно. Алеша ударил в ответ, не мудрствуя лукаво, по колену великана. Тяжеленный молот взмыл вверх по широкой дуге. Алеша еще раз ударил дубиной в тоже место. Обычный человек давно бы упал с раздробленными костями, а великан твердо стоял на широко расставленных косолапых ногах. Молот стремительно приближался. Татары восторженно ревели, в предвкушении победы своего поединщика.

Шемяка очнулся. Молот врезался в бревно, а увернувшийся Алеша вновь ударил. На сей раз кость не выдержала, хрястнула. Великан заревел от боли. А Шемяка оттолкнулся от стены, вонзая меч в горло страшного мунгала.

— Наша взяла! — заорал Костяжко, бросаясь на врага, и увлекая за собой остальных.

Скорее почувствовав, чем сознательно, Шемяка протрубил в рог.

Камнеметные машины Му-юна метнули зажигательные снаряды. Хорошо обученная прислуга превзошла самих себя. Совсем через небольшой промежуток времени последовал второй залп, затем третий. А между ними, проявили себя метатели гранат, незаметно вышедшие из ворот и по рву скрытно подобравшиеся к врагам. Хорошо подсобили стрельцы, метавшие стрелы с фланга. Они, как в тире расстреливали мунгал, взбиравшихся на стену.

Алеша возглавил атаку. Врагов оттеснили к месту прорыва. Мунгалы дрались отчаянно, не щадя жизни. Бронь на Шемяке иссечена, шелом сбит ударом булавы, меч пришлось оставить в теле поверженного врага. Сашка вырвал из рук убитого топорик и, не щадя себя шел на пролом, не давая врагам опомниться и перестроиться. Он рубил, пинал, толкался в кровавом тумане, не обращая внимания на полученные раны. Пот вперемешку с кровью застилал глаза, воздуха не хватало, в висках пульсировала кровь. Удар, еще удар, шаг вперед. Снова удар. Бедро обожгло. Шаг. Удар. Нога подломилась. Упал на колено. Голову обожгло. Тело вдруг стало ватным, не послушным. Топорик оказался невероятно тяжелым, пальцы разжались, роняя оружие.

— Какое удивительно чистое небо сегодня, — подумал он, теряя сознание.

Очнулся уже на лавке в клети, пристроенной к городням. Болело все тело. Плечи, ноги, грудь, голова. Особенно голова.

— Слава тебе, господи. Очнулся, — обрадовался Ефимий.

— Как там? — сразу поинтересовался Шемяка.

— Вот испей настой, — поднося корец к губам боярина, сказал лекарь. — Сразу полегчает и, сам все увидишь.

Сашка выпил варево, сразу почувствовав, как сила возвращается в измученное тело. Он смог подняться без посторонней помощи. Постояв с минуту, стараясь перебороть легкое головокружение и приступ тошноты, потребовал:

— Еще дай.

— Пей, — протянул корец Ефимий, но предупредил. — Глотка три испей, не больше.

Шемяка, уже собравшийся испить варева, остановился и спросил:

— Почему?

— Умрешь, — просто ответил лекарь.

— Три, так три, — подумал Сашка, выпивая настой.

Стало совсем хорошо. Головокружение прошло. Легкость наполнила члены. Вес брони перестал чувствоваться.

— Шелом мне, — потребовал он.

Вооружившись, побежал на стену. Бой все еще продолжался, только переместился за ров. Оценив обстановку, Шемяка по поваленной башне помчался вниз. Противника долго искать не пришлось. Правильного сражения не было. Все перемешалось. Бились один на один, трое на трое, изредка десяток против десятка. На поле происходила круговерть, потому Шемяка быстро нашел себе противника, вонзив меч в спину подставившегося татарина и сам чуть не лишился руки. Пришлось бросить меч и заняться борьбой, повалив не землю нового противника. Расправился с ним просто — выдавил глаза, оставив лежать на земле вопящего от боли. Подобрал саблю и, снова в бой, полоснув по руке, сжимавшей булаву. Мунгал совсем не ожидал, что оружие выпадет из руки так не кстати. Он собирался ударить, но двумя пальцами тяжелую булаву не удержать, остальные, отсеченные, пали на землю. Шемяка рубанул по удивленному лицу и промчался мимо, налетев на другого татарина, добивавшего русича. Взмах сабли и татарин падает замертво, дрыгая конечностями.

— Ты как? — спрашивает Шемяка зажмурившегося воина.

Это был Стражка, уже попрощавшийся с жизнью.

— Я? — с недоумением ответил парень. — Живой... кажись...

Шемяка его уже не слушал, наскочил на группу татар и, закружился в смертельном танце. Ему казалось, что враги очень медлительны и его сабля опережала все их движения.

Наконец, убивать стало некого. Все враги повержены. Раненных татар быстро добили без всякой жалости. Исключение сделали для некоторых, в которых угадывались начальственные люди. Языки будут кстати.

Ефимий со своими санитарами объявился на поле, оказывая первую помощь и эвакуируя раненных. Остальные воины собирали оружие и стаскивали с татар брони и более-менее ценную одежду.

Из татарского лагеря доносился странный шум, но никто не тревожил победителей. Шемяка бродил по заваленному телами полю, пока не повстречал Чурная с Карасиком.

— Боярин? — с сомнением спросил Чурнай.

Шемяка не ответил, проигнорировав вопрос.

— Он это, — сказал Карасик, бросаясь к господину.

— Ты не ранен? — спросил он озабоченно.

В ответ, Шемяка помотал головой, устало спросив:

— Кто остался?

Чурнай засуетился, помогая господину сесть на землю, прямо на укрытый плащом труп татарина.

— Еще не знаю, — признался торк. — Но мы победили!

— Сам вижу, что победили, — проворчал Сашка.

Легкость в теле куда-то пропала, мышцы стремительно наливались свинцовой тяжестью. Веки смежились, погружая сознание в приятную дрему...

Очнулся он уже на своей постели. Раздетый и умытый. Даже перевязанный.

— Сколько я спал? — был его первый вопрос.

— Я не знаю, — испуганно прощебетала служанка. — Я с утра тут сижу.