Холодная зима 37-го

Логинов Александр Анатольевич

Холодная зима 37-го.

Роман: фантастика, альтернативная история

Глава первая.

Глава 1. На границе тучи ходят хмуро.

Монгольский всадник облаченный в кожаную броню, усиленную железными пластинами, выставив пику, мчался на Сашку, ежесекундно увеличиваясь в размерах. Реденькая бороденка на широком скуластом лице, крупные зубы, обнаженные в зверином оскале, горящие ненавистью, с желтым отливом, глаза гипнотизировали Шемяку, лишая мужества. Низкорослая кобыла монгола, защищенная железным налобником, а с боков кольчатой броней за секунду до сшибки прянула в сторону. Всадник, словно ждал этого момента, чуть развернувшись, оказался вне досягаемости копья, а его тяжелая пика в сильных руках изменила направление...

Сашка заметался, закричал и, проснулся.

Уже много недель ему снился один и тот же сон. Монгол, чье скуластое лицо, как будто казавшееся знакомым, верхом на коне, атаковал и, каждый раз оказывался победителем. Менялось оружие, уловки врага, результат был один — Шемяка падал, захлебываясь кровью. Половцы хорошие воины, но немногие из них могли повторить трюки монгола. Пожалуй, лишь торки с булгарами могли в одиночной схватке противостоять им. Кое-что смог объяснить десятник Му-юн — тангут из царства Си Ся, покоренного монголами. Вместе со своим предводителем Шири-Гамбой он последовали за царевичем Гуюком в западный поход. В землях башкир Шемяка взял его десяток в плен, и предложил не хитрый выбор — служить ему или смерть. Китайцы не раздумывали. Присягнули Шемяке и вошли в состав его нарождавшейся сотни.

Сотня. Щемящая боль сдавила сердце. Славяне, торки, половцы, мордва, булгары, башкиры, сувиры, тунгуты, и даже выходцы из Хорезма поверили в удачу Шемяки. Вместе они прошли через огонь, воду и медные трубы, теряя товарищей, обретая новых друзей.

Иногда, во сне, убитые приходили к нему. Обычно это не предвещало ничего хорошего. Как тогда... После полевого сражения у мордовского града, когда мунгалы почти окружили войска князя, Шемяка вывел свою сотню из боя, отчаянно бросившись в сужающийся коридор. Бегство Шемяки позволило мунгалам нанести сокрушительный удар по флангу выстраивавшимся для атаки мордовских тяжеловооруженных всадников. После этого битва превратилась в избиение. Тяжелая конница князя и легкая конница его союзников металась по равнине, пытаясь вырваться из окружения, но мунгалы методично осыпали их стрелами, сужая круг. Лишь немногим удалось прорваться к городу и среди них был израненный князь.

А Шемяка трусливо ушел, уведя остатки своей потрепанной сотни. Выйдя во двор, он глубоко вздохнул морозный воздух. Метнувшаяся следом служанка остановилась за спиной, прижимая к груди тулуп.

Сашка медленно спустился с крыльца, энергично выполняя руками маховые движения. Слуги уже поджидали его у колодца, приготовив полные ведра. Обкатив торс студеной водой, слуга булгарин подал полотенце, и пока Шемяка растирался до красноты быстро протараторил последние новости.

— Кирдян гонца прислал. Кичаем кличут.

Сашка отбросив полотенце другому слуге, искоса посмотрел на булгарина.

Парнишка, отобрав у служанки тулуп, быстро набросил его на плечи хозяина, сказав при этом.

— Вчера в селище люди пришли. Много. Бабы с детишками. Мужиков мало. Из воев только двое и то один ранен сильно. Не сегодня завтра богу душу отдаст.

Шемяка усмехнулся. Булгарина, совсем недавно окрестил Василь, дав ему крестильное имя Федор. В граде, с легкой руки сотника, парня стали называть Федькой, а тот страшно гордился своим новым именем и крестиком, ежедневно бегая к Василю для душеспасительных бесед, которые парню очень нравились. А может, после смерти родителей, и всех пережитых ужасов, ему просто не хватало обычного человеческого тепла и любви, которые он получал от священника.

К слову сказать, Василь не был настоящим священником, а стал им по воле Шемяки. Василь согласился с приведенными доводами — людям нужен духовный пастырь. Особенно в лихую годину. Результат не заставил себя ждать. Иноверцы и язычники постепенно принимали таинство крещения.

— Как поснедаю, пусть Костяжко приведет гонца, — распорядился Шемяка, поднимаясь по лестнице.

— Так нету Костяжки, — вдогонку хозяину выкрикнул Федька.

Шемяка обернулся.

— Боярин, как рассвело, забрал с собой Костяжку, торков и, уехал к Андрею Михайловичу в град.

Сашка кивнул головой. Степан — первый человек в этом мире, с которым судьба свела Шемяку и, встреча эта не была радостной. Как давно это было...

Теперь Степан — боярин на службе черниговского епископа Порфирия. Командует сотней. Важный человек. Время притупило боль утраты. Девушка Шемяки из-за которой он отказался вернуться в свой мир — бросила парня, влюбившись по уши в Степана. В калеку безногого. С женщинами такое бывает. Раз и разлюбила. Ну, да бог с ней. Нашла свое счастье. Теперь боярыня. Командует слугами. Хозяйством обзавелась. Сына мужу родила. И снова на сносях.

Пикантность ситуации в том, что Людмила теперь Сашкина теща, а Степан соответственно, тесть. Малолетняя девка, дочка Степана, а ей тогда едва исполнилось семнадцать, соблазнила Шемяку после боя под Черниговым. Он, разгоряченный битвой, разозлился на Людмилу, ну и результат — Дара понесла от него. А он и забыл про нее. Степан напомнил. Пришлось жениться. Сам черниговский епископ Порфирий венчал молодых. Хороший он мужик, правильный. А Дара родила сына и пока муж отсутствовал жила у отца с мачехой под Черниговым. И вот, по зиме, с хлебным обозом, приехала к мужу. Сына показать, да и просто соскучилась по супругу. Она сильно изменилась. Исчезла угловатость и худоба. Движения стали более мягкими и грациозными. И только характер у нее не менялся. Она всегда получала то, что хотела.

— Свет очей моих, — ласково обратилась она к мужу, когда он вошел в дом. — Стол накрыт...

— Иду, душа моя, — улыбнувшись, ответил ей Шемяка.

Девушка сидя на лавке, занимаясь рукоделием, искоса посматривала на мужа, уплетающего душистый, горячий, свежеиспеченный хлеб, запивая молоком.

— Чего это Степан к Андрей Михайловичу поехал? Он тебе не говорил, — наконец спросил Сашка, пытливо взглянув на жену.

— Кто будет с бабой о делах говорить? — не отрывая глаз от рукоделия ответила Дара Степановна.

— Ну, может слышала чего? — предположил Сашка.

— Разве что сорока на хвосте принесла, — с вызовом ответила девушка.

— Лада моя, не сердись, — миролюбиво произнес Шемяка, поднимаясь из-за стола. — Посмотри, что у меня есть для тебя.

Он подошел к поставцу у стены и вынул из шкатулки серебренное украшение.

— Примерь, — сказал он, опускаясь перед женой на одно колено.

Дара посмотрела на подарок и с укором спросила:

— У мордвы отнял?

— Да какая разница! — вспылил Сашка. — Им узорочье ни к чему!

— Вот именно! — в свою очередь вспылила Дара. — Люди от беды бежали, а ты их полонил, в холопов превратил.

Гневно высказавшись, Дара замолкла. Молчание затягивалось.

— Давай говори, — потребовал Шемяка. — Что еще я делаю не так?

— А и скажу, — жена порывистым движением отбросила рукоделие и поднялась с лавки, смело глядя на мужа.

Сашка чуть не рассмеялся. Маленькая, ниже его на две головы, женушка встала на цыпочки и уперла руки в бока, с решительным видом выпалив:

— Мордву крестил!

— То не грех, а богоугодное дело, — парировал Сашка.

— Василь тебе не поп и не может крестить.

— Это ты знаешь, а мордва все за правду приняла, — возразил Сашка.

— Ты заставил Василя! И обрек его душу! — картинно топнув ногой, выкрикнула Дара.

— Ничего страшного, Порфирий отпустит ему грехи, — с трудом удерживаясь от смеха, сказал Шемяка.

— Свободного человека в холопа обратил! — продолжала выдвигать обвинения жена.

— Ты про Осипа? — уточнил Сашка. — Душа у него холопская. Да и ему в холопах лучше живется.

— То не по Правде! — настаивала жена.

— А кто с меня спросит? — удивился Шемяка. — Я забрался в такую глушь...

— Совести у тебя нет, — гневно воскликнула Дара.

— До чего хороша! — подумал Сашка, любовно разглядывая раскрасневшуюся жену. Веки трепещут, тонкие, алые от природы губки плотно поджаты, маленькие кулачки упираются в бока.

Красавица, одним словом. И чего он раньше нос воротил?

— Батюшка правильно говорит, — продолжила наседать Дара. — Зря он за тебя вступился. Боярин Андрей Михайлович дозволил тебе усадебку поставить, землей наделил, а ты...

— А что я? — продолжал дурачится Шемяка.

— Ты самовольно перенес знамена!

— Ну и что? — картинно развел руками Сашка.

— Боярин собирается про твое самоуправство князю сообщить. Вот что!

— А тесть мой любимый...

— А батюшка твой, — Дара специально сделала ударение на слове 'батюшка', — поехал к Андрею Михайловичу просить за тебя!

Шемяка довольно потер руки. Дара выболтала все, что ему надо было знать.

Сын резанского тысяцкого, после убийства отца бежал, обосновавшись на берегах Нухли , где власть князя была номинальной. Шли годы. Отношения с резанскими князьями постепенно наладились. Те наивно считали украинные земли своими, но по факту все было не так просто. С половцами у боярина выстроились нормальные отношения, кочевники торговали шкурами, скотом, а славяне предлагали продукцию кузнечного и иного ремесла. А вот с мордвой у боярина были сложности. И желание новопоселенца примучить мордву за рекой восторгов не вызывало. Вообще, после появления Шемяки с во главе большого отряда воинов, у боярина резко испортилось настроение. Он уже пожалел, что поддался на уговоры Степана и соблазнился посулами. Знать бы, что так обернется — прогнал бы чужаков сразу. Теперь силенок не хватит. Князю отписать — вопросы к боярину появятся. Как и почему допустил такое? А что в ответ сказать? Разве, что половцев натравить на зарвавшегося Шемяку.

— Не гоже не уважение к старшим проявлять, — выговаривал он Степану. — Как объявился — должон был поклониться приехать.

— Да молодой он еще, не ученый вежеству, — пытался защитить зятя Степан.

— Почто дщерь тогда за него отдал? — последовал резонный вопрос.

— А вот это, Андрей Михайлович не твоего ума дело, — отрезал боярин Степан. — Сам пискуп сей брак благословил.

— Ох, куда мир катиться, — тяжело вздохнул резанский боярин. — Верно правду люди говорят — быть концу света. Воздастся за грехи наши тяжкие. Про Пургаса что мордва глаголет?

— Русь его полегла на поле брани, а что с ним самим стало то только господу ведомо. — степенно ответил Степан.

— Люди бают, зять твой якобы бился в той сече с мунгалами... — блеснув хитрыми глазами произнес Андрей Михайлович. — Кому как не ему ведомо?

— Какие люди? — встрепенулся Степан.

— Разные, — уклончиво ответил боярин Андрей.

— Брешут, — отмахнулся Степан.

— А то что зять твой мордву задирает, тоже брешут?

Добродушное лицо боярина исказилось злобой.

— Полонил беглецов, добро их отнял! Но и этого ему мало. Земли за рекой вздумал подмять под себя! — резко выплюнул обвинения боярин.

— А тебя зависть гложет? — усмехнулся Степан, недобро щурясь. — Сам-то небось скольких похолопил?

— То тебя не касается, — резко ответил боярин. — Те люди из Пургасовой волости, и за них спросу нет. А вот за заречную мордву каназор Пуреш может спросить и спросит с меня!

— Ты еще скажи, что володимирскому князю мордва пожалуется ... — ехидно заметил Степан.

— Это вряд ли, — подумав ответил боярин.

— Вот видишь, — обрадовался Степан. — А с мордовским родом мой зять найдет общий язык. Мое слово крепко, ты знаешь. Все, что Александр Борисович построит, и на что лапу свою наложит — все твое через два лета будет. О том ряд у нас с тобой.

Боярин не скрывая отвращения посмотрел на Степана.

— Знамена свои пускай уберет, — потребовал он.

— Поговорю с ним, — тяжело вздохнув, сказал Степан. — Только сам знаешь, молодежь нынче пошла...

— Ты поговори, обязательно поговори, — назидательно произнес боярин. — Скажи, не так живи, как хочется, а как бог велит.

Степан покачал головой в раздумье и неторопливо поднялся.

— Поеду назад я, — возвестил он, и пытливо глядя в глаза боярину, спросил. — Ну как урядились? Князю резанскому ты ничего не отпишешь.

— Уговор есть уговор, — снизошел до ответа боярин.

— Спаси тебя господь, — сказал Степан прощаясь.

После отъезда гостей Андрей Михайлович, оставшись один перещупал все отрезы ткани, пересчитал и взвесил слитки свинца, бронзы и красной меди и остался доволен дарами, преподнесенными Степаном.

— Пущай мордву прищучит, а с первым снегом я половцев на него натравлю, поучу уму разуму, — прошептали губы боярина. — Господи, прости мои грехи тяжкие, — сказал он, крестясь на иконы в красном углу.

Всю обратную дорогу Степан думал. Щемило сердце и на душе было муторно.

— Верно ли я поступаю, — размышлял он над своими поступками. — А вдруг не придут татары? Что тогда? А если придут, то разве можно в малой крепостице отсидеться? Мунгалы, бают, стены каменные рушат. Столько земель покорили — тех же булгар разбили играючи. На месте сотен городов — одни головешки тлеют. Разве можно с ними тягаться? Вот кабы купно, да за едино...

Боярин Андрей Михайлович тоже хорош. Землей наделил. Как-будто это его земля. Правда людей дал в помощь. Только людишки те все вынюхивали, да высматривали. Известное дело — послухи. А мордва заявилась почти сразу. Они считали землю своей. Да углядели десяток оружных воев Степана и враз охолонились. Довольствовались преподнесенными дарами и смирились с появлением русских на земле. Умеет боярин чужими руками жар загребать. Впрочем, другие на украинных землях не выживают.

А с зятем надо поговорить, вразумить молодого. Мордву Пуреша задирать не стоит. После ссоры с мужем, Дара демонстративно ушла к сыну Глебу, а Шемяка принял гонца мордовского старшины.

— Кирдян помощи просит, — гонец, помня наставления старшины, униженно склонился в поклоне.

Шемяка долго молчал, разглядывая гонца. Кажется, его звали Кичай. Худой, поджарый, он оправдывал свое имя. На вид парню лет двадцать, но может, и меньше. Тут рано взрослеют. Интересно, а он женат?

— Кирдян просил передать тебе это... — парень положил к ногам Шемяки мешок. мПоловец Ансар, повинуясь знаку хозяина, поднял мешок, вывалив на пол меховые шкурки.

— Беда в дом пришла, — заученно произнес гонец. — Враг могучий и жестокий пришел на нашу землю. Многие роды пали под саблями захватчиков, жены и дочери достались победителям. Тяжка их судьба. Но есть те, кто выжил и бросив родной очаг ищет спасения у родичей.

— Беженцы опять пришли? — нетерпеливо спросил Сашка.

— Каждый день идут, — подтвердил Кичай.

— Надо помочь, господин, — зашептал на ухо стоявший рядом Вирдян.

Шемяка покосился на мордвина. Он совсем недавно присоединился к нему. Захватчики вырезали весь его род: стариков, женщин, детей. Вирдян, воевавший под стягами своего князя, когда дела пошли совсем плохо, вернулся домой, а там его ждало пепелище и трупы, истерзанные зверьем: двуногим и лесным. На лесной тропе Вирдян с немногими товарищами повстречал сотню Шемяки. Приняли за татар и решили побить стрелами из чащи. Да не тут-то было. Удальцы Шемяки быстро изловили незадачливых стрелков. Так Вирдян с немногими родичами попал к Сашке.

— Кирдян говорит, что если поможешь, то получишь еще вдвое против этого, — быстро произнес Кичай.

— Этого мало, — возразил Шемяка.

— Господин, там дети малые голодают! — воскликнул Вирдян.

— Без твоей помощи нам не справиться, — гневно сверкнув очами, смело произнес Кичай. — Разве не велит твой бог быть милосердным?

Сашка усмехнулся. Кирдян, мордовский старшина, убеленный сединами старец, контролировал с десяток поселений и мог выставить около трех сотен воинов. Внушительная сила, если их вооружить. Вот только оружие у мордвы редкость. Они выменивают его у русских и булгар на меха. Половину мужчин, вооруженных как попало, он отправил на зов каназора и почти никто из них не вернулся назад. Оставшаяся половина, вооруженная охотничьими луками и дрекольем, оставалась гарантом его независимости. Так было пока не объявился Шемяка во главе сотни бойцов.

— Милость свою я уже показал, — ответил Сашка. — Жито вам дал? Дал!

— Но этого мало, — возразил Кичай.

— Мало? — повысил голос Шемяка.

— Люди все идут и идут, — начал объяснять посланец.

Сашка его нетерпеливо перебил

— Пусть приходят ко мне!

— Мы все же один народ, — гордо вскинул голову Кичай. — Ты беженцев в полон берешь.

— Зато сытые, обутые и крыша над головой у них есть, — парировал Местятко.

— Променять свободу на кусок хлеба? Да я лучше умру! — эмоционально воскликнул Кичай.

— В общем так, я тебя услышал, — сказал Шемяка. — Я готов помочь житом и медом мордве, но Кирдян пусть придет ко мне и поклонится данью. Я все сказал. Вам решать.

Четыре дня мордва думала. Отчаявшиеся люди, переходили реку попадая в руки Шемякиных дружинников. Изможденные голодом люди буквально валились с ног. Мужчин, если такие были отбирали в сторону, а женщин и детей отпоив горячим взваром, на возах отвозили в лагерь для беженцев, где они попадали в руки сердобольной Дары и ее помощника Василя. Федька булгарин по мере сил помогал священнику. Вирдяна, как соплеменника мордвы, назначили старшим над беженцами.

Через неделю из-за реки прибыло посольство во главе с родовым старшиной. Кирдян собрал людей на сход, дозволив людям высказаться. Крику и шуму было достаточно, но в результате приняли трудное решение — поклониться боярину.

— Если мы откажемся — это будет проявление силы. Нашей силы! У нас еще достаточно мужчин, чтобы напасть на русских и силой взять хлеб, — вещал Ураз, сторонник силового решения проблемы.

— Кому нужен сильный сосед? — возражал ему Онекей, стоявший за мирное решение вопроса.

— Все знают, чьи слова повторяют твои уста, Онекей, — Ураз сопроводил свои слова обвиняющим жестом. — Каназор наш подчинился русичам, и что с того вышло?

— Решение принимали всем миром, — попробовал возразить Онекей, но был перебит.

— Мы все знаем, как принимали решение! Где русичи? Где их помощь, когда враг топчет нашу землю?

— И давно земля Пургаса твоей стала? — выкрикнул Онекей, чем привел Ураза в замешательство.

Начался шум, каждый выражал свое мнение, стараясь перекричать соседа. Наконец успокоились.

— Как только мы объединимся — войны не избежать. Шемяка не будет закрывать глаза на нашу силу. Он уничтожит нас! Всех! Род исчезнет, — с болью в голосе произнес Онекей.

— А без хлеба нам не выжить, — возразил Ураз. — Я уже забыл, когда последний раз ел хлеб с луком...

— Если поклонимся, будет у нас хлеб, и жен с детьми сохраним и беглецов прокормим, чай не чужие они нам, нашего роду-племени, — подытожил Кирдян.

— Мы можем напасть на русичей, и силой отнять хлеб, — выкрикнул Ураз. — Если все селения выделят мужчин, то я поведу их!

— Можем, — согласился Кирдян. — Но сколько жен ты оставишь вдовами, Ураз?

— Я лучше умру, чем потеряю свободу, — с горячностью выкрикнул Ураз.

— Обречешь род на вымирание? — тихим голосом, спросил Кирдяй. — Поклонившись раз, мы спасем людей и свои жизни, а там посмотрим, куда дорожка приведет. Может от каназора помощь придет... Главное сейчас спасти людей от голода.

— Всем не поможешь, — не сдавался Ураз. — Все бредут и бредут...

— А не ты ли говорил, что мы один народ? — напомнил Кирдян.

Слова родового старшины смутили Ураза. Всем миром порешили поклониться Шемяке.

— Значит, решили поклониться? — спросил Шемяка послов.

— Всем миром, — специально подчеркнул Кирдян, важность принятого решения.

— Это хорошо раз всем миром, — обрадовался Шемяка. — Платить будете по белке с человека, включая стариков и детей малых.

— Согласны, — закивали головами послы.

— А что бы обмана не было, — усмехнулся Сашка наивности мордвы, -мои люди сосчитают вас...

— Это как? — не поняли послы.

— Числом, родимые, числом, — рассмеялся Шемяка.

Посланники переглянулись.

— У вас сейчас сколько мужиков в селениях осталось? — продолжил Сашка.

— Ой, мало, мало, — запричитала мордва, почуяв неладное. — Все на войну ушли и не вернулись...

— Два десятка молодых парней, способных держать оружие отправите ко мне. — поставил условие Шемяка.

И опять посланники за переглядывались, быстро обсуждая между собой новое требование.

— Всех мужчин из Пургасовой волости, что у вас спасения ищут ко мне отправьте, — продолжал выставлять условия Сашка. — А как тепло придет три сотни людей направите на строительство моего городка. Станут они рвы копать, инструмент я им выдам.

Посланники понуро молчали, внутренне негодуя.

— Ничего, ничего, — думал Кирдян. — К лету может все изменится. Нам бы только дожить... род сохранить...

Шемяка еще долго перечислял, чем должна поклониться мордва и послы только лишь кивали в ответ, но, когда речь зашла о принятии христианства в коротких ответах Кирдяна почувствовал непреодолимое упрямство и внутреннюю силу. Пришлось уступить, чтобы мордва не пошла на попятную.

— Зря ты так с ними, — высказал свое мнение Степан, когда послы, получив жито, санным поездом отправились по домам. — Обманут.

— Может и так, — согласился Шемяка.

— Людишек тебе отправят худых, — продолжал укорять тесть зятя. — Смех один, а не вои.

— Ну как сказать, — не согласился тот.

— Жито только зря потратили на нехристей, — с тяжелым вздохом произнес Степан. — Дани от них не дождешься.

— Кстати, о хлебе... — вспомнил вдруг зять. — Тебе придется привести новый обоз.

— В насадах, что ты отправил из Булгара жита довольно, — заметил Степан. — Но если ты будешь кормить кого-ни попадя...

— Знаю я, знаю, — перебил тестя Шемяка. — В крайнем случае я рассчитываю на твою, тестюшка помощь и на Порфирия.

— Зря ты все это затеял, — покачал головой Степан. — Шел бы в Чернигов...

— Мне и здесь хорошо, — рассмеялся зять. — Поверь, скоро тут будет самое безопасное место на Руси.

— Может все обойдется, и татары пройдут стороной... — предположил Степан. — И тогда у тебя будут большие проблемы...

Сашка заинтересованно посмотрел на Степана.

— Тут такое дело, — начал объяснять тот. — Я с Андрей Михайловичем ряд заключил...

Шемяка насторожился.

— Через два лета, все твои земли и городок, что строишь... — Степан прервался на тяжелый вздох. — В общем, все боярину отойдет.

Шемяку разбирал смех, он еле сдерживался.

— И кто такие условия придумал? — наконец спросил он.

— Боярин и придумал, — ответил Степан. — Мне деваться было некуда.

— То есть, если с боярином, что не приведи господь, случится, — Сашка перекрестился на образа, — ряд станет не действительным?

— Выходит так, — согласился Степан и, вдруг, спохватился. — Ты чего удумал?

— Ничего я не удумал, — разговор со Степаном, начинал тяготить, и Сашка постарался по быстрее его закончить. — Господь видит...

Мордва не обманула, прислала дары мехами, за три года вперед. Пришли и пришлые из мордовских селений. Степан только крякнул, когда в ворота усадьбы въехали сани, полные добра — меховых шкурок. Их стоимость с лихвой покрывала стоимость жита.

Тесть отдал должное хитрости зятя. Мордва, только переправилась через реку, как их развернули. Старшины перепугались. Десяток решительных воев, кого хочешь напугают.

Шемяка разыграл целый спектакль.

— Вы обманули меня, — с мрачным видом он начал беседу. — Я поверил вам. Дал хлеб...

Старшины селений топтались на месте, не понимая куда клонит русич.

— Теперь между нами кровь, — зловеще произнес Сашка, скорчив ужасную рожу.

— Мы заключили ряд, и останемся ему верны, — твердо произнес Кирдян.

— В таком случае, я буду судить твоих людей, Кирдян, по Правде.

— О каком суде ты ведешь речь? — забеспокоился глава рода.

— О справедливом, Кирдян, справедливом, — твердо сказал Шемяка и распорядился. — В темницу их!

Посланников схватили и поволокли во двор.

— Мы послы, — кричал Кирдян, отбиваясь, — Ты не имеешь права!

Старейшин селений зашвырнули в темницу, устроенную в одной из клетей, прирубленных с внутренней стороны стены. Последним затолкали упирающегося Кирдяна. Старик, не смотря на годы, оказался очень силен. Даже разбил нос одному из стражников. Тот демонстративно, отпустил старика и вытер кровь ладонью, демонстрируя ее окружающим. Старик, вдруг обмяк, догадавшись, что его развели, как юнца.

Шемяка с довольным видом смотрел на него, широко улыбаясь.

— Что ж ты, Кирдян рукоприкладство-то учинил? — спросил он старика. — Я вас с почетом хотел проводить до темницы... Ты загляни туда... Может знакомцев увидишь?

Глава рода быстро справился с волнением и с гордым видом проследовал в темницу.

Когда он вышел из нее, его лицо было белее снега.

— Как они попали к тебе? — тихо спросил он.

— Ты признаешь, что это ваши люди? — вопросом на вопрос ответил Шемяка.

— Да. Это Ураз и люди из некоторых селений, — признался старик. — Что они сделали?

— Воровски напали на обоз с хлебом, что я отправил в селение смердов.

— А кровь? — разом сникнув, спросил Кирдян.

После такого удара родовые старшины не скоро оправятся. Пришлось им выплатить виру за кровь, но Шемяка дожал мордву — они сами предложили платить дикую виру, лишь бы русич не лез в дела их общины. А Ураз со подельниками остался у Шемяки в качестве заложника. К ним добавился Кичай с некоторыми товарищами. Мордва по началу держалась отчужденно, но постепенно лед растаял и, мордва влилась в дружную семью Шемяки. А то что дружина — одна большая семья, ни у кого не вызывало сомнений. Уже к лету Кичай стал десятником в сотне Чурная, а Ураз — полусотником, возглавив отряд соплеменников.

Несмотря на зиму, работы в усадьбе не останавливались. К месту строительства свозился лес, старым дедовским способом изготавливались доски. Постепенно все больше помещений приобретали жилой вид. Каждому человеку в сотне нашлось дело.

Исчезновение китайца Лао-лун-бей прошло незаметно. О нем почти никто не вспоминал. Исчез и исчез с двумя своими соплеменниками. Лишь несколько человек знали тайну. Молодые торки, регулярно раз в неделю, отправлялись на охоту, прихватив с собой припасов на неделю, но чаще всего они возвращались на другой день, и вновь исчезали. Иногда вместе с ними уезжал Шемяка.

В глухом лесу, среди могучих дубов, по велению Степана, черниговские мужики между делом построили заимку, якобы для охотников. Строителей, щедро одарив, Степан потом отправил назад в Чернигов и никто не знал о ее существовании. С появлением Шемяки в ней поселились китайцы.

Лао-лун-бей был лучшим приобретением, и постоянным напоминанием о предательстве. Однажды, в землях башкир, Шемяка с всего двумя десятками людей спасался бегством от большого отряда малолетних отморозков. В войске Бату, как ни странно средний возраст бойцов составлял восемнадцать лет, но были отряды, состоящие сплошь из тринадцати — пятнадцатилетних. Десятниками у них были опытные воины. Такие отряды отличались нечеловеческой жестокостью. Шемяка считал себя бывалым человеком, участвовал в битве под Черниговым, бился с войском галицкого и киевского князей, смерть видал не раз. Но в разоренных кочевьях башкир его выворачивало на изнанку. Он думал, что к такому нельзя привыкнуть. Монгольские десятники собственным примером обучали молодежь жестокости. Немногие очевидцы, оставленные умирать на сырой земле, успели рассказать, что страшные мунгалы девочек-подростков разрывали на две части, наступив на одну ногу, а за другую тянут к верху, пока жертва не разделится на две половины. Десятники заставляли парней отрезать башкирским мужчинам половые органы, женщинам — груди; отрезали уши, выкалывали глаза. Смерть в бою была радостью, плен оборачивался мукой. Впрочем, башкиры и булгары стали отвечать на жестокость жестокостью.

Они убегали от преследователей, но пути отступления оказались перекрыты. Их, как затравленных зверей, обложили со всех сторон, загоняя к недостроенной крепости, которую булгары решили возвести на землях башкир.

Внутри ограниченного пространства набилось много народу. Мунгалы кружили под стенами, изредка метая стрелы. Несколько удачных выстрелов заставил защитников искать укрытия. Конское ржание, крики раненных и просто испуганных людей усиливали панику.

Низкорослый булгарин, начальствующий в крепости, метался от одной группы людей, к другой, отдавая приказы. Удивительно, но ему удалось навести порядок и первый штурм они отбили. Шемяка смотрел на тела убитых, на стонущих раненных, которых товарищи милосердно добивали ударами коротких копий или просто ударом ножа в сердце. Он, как и все, понимал, что это конец.

Вдруг, за стенами громыхнуло. Необычный свист резанул слух и на площади прогремели взрывы.

— ... себе, — выругался Шемяка, бросаясь на стену.

Монголы притащили длинные трубы, нацелив на крепость. Очередная партия самых настоящих ракет со свистом понеслась в крепость.

— Чурнай, — окликнул Сашка торка, — валим отсюда!

Они пробрались к беснующимся под навесом коням, отпихивая мечущихся в страхе людей. Пару раз даже пришлось применить оружие, чтобы очистить плотно забитый людьми проход между постройками.

— К воротам, — скомандовал Сашка. — Будем прорываться.

Воины у ворот отказались выпускать беглецов, тогда их побили стрелами.

— Мне нужны люди у мечущих огонь труб, — успел крикнуть торкам Шемяка и вылетел за ворота.

Внезапность атаки позволила им домчаться до позиции врага без потерь. Защелкали тетивы луков и враги падали, пронзенные стрелами. Сашка соскочил с коня, пытаясь прихватить драгоценный мешок. Ансар помог ему навьючить его на лошадь убитого монгола.

— Уходим! — закричал Шемяка вскакивая в седло.

Половец задержался, чтобы подобрать лук и колчан убитого монгольского десятника.

— Ансар! — крикнул, промчавшийся мимо Итларь. — Он мой!

— У, шайтан, — вскричал рассерженный половец. — Все видит!

За монгольский лук, половец готов был душу заложить дьяволу.

Они вырвались. Командир монголов, решил, что крепость важнее кучки беглецов и приказал атаковать открытые ворота. Монголы ворвались в крепость у устроили резню.

А Шемяка убегал, увозя пленников и драгоценный порох. К счастью, один из них оказался мастером, знающим секрет изготовления огненного зелья, о двое других простые пушкари.

Имя китайца звучало как Лао-лун-бей, что в переводе означало 'ребра старого дракона'. Оказалось, он владел приемами китайской борьбы, что не замедлил продемонстрировать, молниеносно уложив на землю четверых воинов, не ожидавших от китайца подобной прыти. Разметав охранников, невозмутимо сел на землю, счастливо улыбаясь.

Долго он не шел на контакт. В начале просто не понимал или делал вид, что от него хотят, но однажды Шемяка достал свои пистоли и начал стрелять. Китайца сразу проняло. Лед тронулся.

Нетерпение Шемяки побыстрее начать изготовление пороха перешло к китайцу. Грубо изготовленная ступка — большой камень с выдолбленной по середине ямой нагружалась ингредиентами, и с помощью рычага в движение приводился пест из бруса, к нижнему концу которого приделан камень. Пест дробит селитру, серу и уголь до порошкообразного состояния.

Набрав в рот воды, китаец вспрыскивал порошок, помешивая лопаткой, пока не получалась кашица, похожая на тесто. Ее аккуратно перекладывали в мешок и начинали трясти, пока из теста не образуются зерна. Процесс этот достаточно долгий и трудоемкий. Как только китаец понимал, что трясти мешок больше не надо, его содержимое высыпалось в сито, просеивалось, отделяя получившиеся зерна. Собственно, это и был порох. Остальное тесто складывали обратно в мешок и процесс повторялся.

Пороховые зерна буро-зеленого цвета, приготовленные подобным образом, были разной формы и размера, и при горении оставляли много копоти. При повышенной влажности, как показали опыты, приходил в полную негодность. Но это был порох!

К сожалению, его было мало. Если с серой вопрос решился просто — еще в бытность в Великом городе, Шемяка сделал заказ купцам, которые его исполнили, доставив товар откуда-то с Кавказа, то с селитрой дело обстояло плохо. Китаец Лао обещал, что может варить ее прямо из земли. Для этого пришлось налаживать отношения с половцами, зимовавшими в долине Битюга. Лао требовалась не простая земля, а только та на которой зимуют овцы.

А пока приходилось довольствоваться тем, что было. Кстати, хитроумный китаец знал, чем можно заменить серу. Качество пороха, по его словам, получалось совсем паршивое, но все же это был порох. Лао знал множество секретов. В ставке хана Батыя работала самая настоящая лаборатория, где трудились соплеменники Лао. Чем они там занимались, китайцы не знали. Лишь Лао признался, что однажды слышал разговор, что хан потребовал изготовить дым, убивающий людей. Шемяка тогда крепко задумался. Если это правда, то в руки монгол попало или скоро попадет настоящее химическое оружие.

А пока он предложил китайцу поработать над составом смесей, так как выкованную в кузне пищаль разорвало на части, когда увеличили заряд. И вообще, порох Лоа больше горел, чем взрывался. Опытным путем нашли более-менее приемлемую пропорцию: на пять частей селитры — одна часть серы, на четыре части селитры — одна часть угля. Лао пришел в восторг, когда Шемяка позволил ему пострелять из пистолета.

Глава 2. Волжская Булария.

Время летело не заметно. Вот уже и Степан засобирался к себе в Чернигов, а вместе с ним и Дара неожиданно объявила о своем решении ехать с отцом. Сашка был не против. Ему спокойнее, если жена с сыном в час опасности будут далеко. Жена намекнула, что скорее всего опять не праздна и если бог даст, то у маленького Глеба появится братик. Вот так — война войной, а бабы свое дело знают.

Однажды, ближе к вечеру, из Чернигова прискакал гонец. Епископ Порфирий писал, что купцы доставили земляное масло и, спрашивал, что с ним делать: отправлять Шемяке, пока еще можно по зимнику доставить, или будут какие другие распоряжения. В конце Порфирий делился успехами по укреплению обороны Чернигова и сетовал на скудость средств. Церковная казна пришла в расстройство и не худо бы пополнить ее, если господь сподобит. Шемяка в ответном послании отдал распоряжения, касаемые его личных дел, посочувствовал бедам епископа и просил принять в дар немного злата-серебра. Откуда золото, Шемяка предпочел умолчать, даже Степан находился в неведении. Лишь супруга знала всю правду. Сам того не желая, Сашка поведал ей о приключениях в Булгарии.

Нестор Булгарин рассчитал строптивого охранника недалеко от Биляра, более известного на Руси как Великий город. Дальше Шемяка двигался самостоятельно. В Биляре вовсю шли приготовления к войне. булгарского Царь Джелал-эд-Дин Алтынбек нагнал массу народу — спешным порядком подновлялись городские стены, углублялись рвы, возводились новые укрепления на внешнем периметре. Строители проживали в возникшем как на дрожжах пригороде, в обычных полуземлянках, для мастеров же по приказу царя построили добротные дома.

Город не зря называют Великим, по самым скромным подсчетам, в нем живет тысяч сто человек, да еще строителей со всех земель нагнали с десяток тысяч.

Биляр усиленно готовился к войне, хотя она давно уже полыхала на землях Волжской Булгарии. Часть башкирских племен еще продолжала сопротивляться монголам, но некоторые племена уже признали власть захватчиков. Другие роды: байляр и буляр уже много лет вели партизанскую войну.

Батый методично уничтожал правящую верхушку кочевых племен. Не избежал печальной участи род Карагай-атая. Седобородого старца заставили смотреть, как молодежь еще не твердой рукой упражняется в рубке голов его соплеменников. Всех мужчин и детей старше семи-восьми лет убили, а женщин разобрали по своим юртам победители. Затем главу рода на глазах жены забили до смерти, а ее отпустили, в надежде, что она приведет разведчиков к тайному месту, где укрылись невестки и внуки. Но опытные следопыты в глухом лесу потеряли след, вернувшись ни с чем. Хан Бату разгневался и приказал публично казнить следопытов. Много дней мунгалы прочесывали местность, пытаясь найти беглецов. Выловили некое количество женщин с детьми, но среди них не было семьи Карагай-атая.

Когда Биксура — старший сын бия, возвратился с охоты, то ужаснулся содеянному мунгалами. Как помешанный бродил он среди мертвых тел, воя от горя. Нашел обезглавленные тела отца и братьев, но не мог найти свою жену и детей. Отчаяние сменялось надеждой. Возможно, они сумели спастись, но стоило подумать о том, что их увели мунгалы, как сердце сжималось от боли. Оплакивать смерть близких не время. Вскочив на коня, он помчался в роды сокола и волка, рассказать о содеянном мунгалами. Отважные егеты последовали за ним и настигли захватчиков. В жестокой битве воины Биксуры разгромили мунгалов и освободили женщин и детей. Но враги продолжали набеги, пока в одной из битв батыр не был тяжело ранен. Битва была проиграна. Товарищ по оружию, мусульманин Ахмет, вынес раненного с поля боя, но герой не дожил до утра. С его гибелью организованное сопротивление прекратилось. Мунгалы в очередной раз одержали победу. Жизнь раскидала немногих оставшихся егетов по разным землям и родам. Судьба свела батыра Сураша, и его товарищей: Иршата, Мавлеша, Ишкувата, Баюша, Биккула и некоторых других с Шемякой. И не было в сотне отважнее бойцов, чем башкиры. С отчаянной смелостью бросались они на врага с жаждой мести за погубленный род, за посеченных саблями детей, за уведенных в неволю жен и сестер. Один за другим погибали герои, но даже мертвые, они продолжали мстить, ибо оставшиеся в живых платили долги врагам за себя и своих павших товарищей.

В это время западная граница владений Джучи проходила по восточному склону Уральских гор и левому берегу реки Яик, вплоть до ее впадения в Каспийское море. Башкир загнали в горы, откуда они еще пытались совершать партизанские набеги, но прежней силы у них больше не было.

Вся беда в том, что башкирские роды оказались разобщенными перед лицом захватчиков, и если приуральские башкиры, жившие в лесостепных и предгорных районах Южного Урала сопротивлялись захватчикам, а к слову сказать, против них действовал ограниченный и весьма не многочисленный контингент войск мунгалов, состоящий сплошь из подрастающей молодежи, то юго-восточные башкиры-усергане, кочующие в междуречье Урала и Сакмары, оказались совсем рядом с завоевателями.

Война велась с переменным успехом, но каждый род по отдельности, или даже союз родов, не могли противостоять военной мощи мунгалов. А жестокость последних остужала самые пылкие сердца. Башкиры оказались в невыгодном положении, места их летовок и зимовок стали известны врагам, предпочитавшим нападать в зимнее время. Смелость и воинственность башкир какое-то время уравнивали шансы, но постепенно все больше биев склонялись к отказу от сопротивления. Иным родам приходилось не сладко вдвойне. Мунгалы согнали с родных мест множество народу и племя бурзян схлестнулось с пришельцами кыпсаками.

Двенадцать биев один за другим отправились в ставку Батыя с изъявлением покорности. Среди них был и Бурзян бий — предводитель воинственного, но уже крайне малочисленного рода. Посланники мунгалов пообещали ему помощь в борьбе против кыпсаков. Бий долго думал. С одной стороны — можно продолжать сопротивление захватчикам, но племя бурзян канет в лету, гордое и непокоренное. С другой стороны — поклониться захватчикам и что будет с ним? Мунгалы, как известно, с главами родов не церемонятся — вырезают под корень. Страшно. Не за себя. За братьев, племянников, сыновей. Долг перед племенем пересилил. Бурзян бий велел сыновьям собираться в дорогу и отправился на поклон к хану. Будь, что будет...

Булгарские отряды, пришедшие на помощь башкирам, оказались в незавидном положении. Вчерашние союзники стали врагами.

В Биляр на лучших конях ускакали гонцы предупредить царя о случившимся. Булгарские отряды теряли людей, пытаясь пробиться из западни. Башкиры, усиленные мунгалами, преследовали их, грамотно зажимая в клещи. Смерть шла по пятам булгар. И вот уже убит стрелой храбрый сотник, а от сотни едва осталась половина бойцов. В трудную минуту Шемяка принял командование и сумел вывести оставшихся людей к своим.

Степная война мало походила на битвы в которых удалось принять участие Шемяке. Прежде всего это маневренная война, где нет места пехоте. Она просто бесполезна, так как линия фронта отсутствует. Враг может находиться в любом месте и напасть в любую минуту. И сражений в степи не бывает. Одни скоротечные сшибки. Не успеешь прочесть 'Отче наш', как отряды разъезжаются, так и не обнажив сабель, оставляя за собой побитых стрелами. И так целый день они кружат, имитируя атаки, бросаясь в притворное бегство.

С хороводом мунгал, Шемяка и его воины, уже успели познакомиться, но не ожидали, что те смогут в кротчайшие сроки привить башкирским удальцам железную дисциплину. Если в первое время после быстрого обстрела башкиры доводили дело до сабельного боя, где им не было равных в свирепости, то с появлением в их отрядах мунгал тактика боя приняла иной характер. Теперь они сближались до сорока-пятидесяти метров и дружно делали поворот, разделяясь на два отряда. Вот только, что они были перед тобой, и вдруг их уже нет, а смертоносные стрелы летят тебе в бок. Ты поворачиваешь коня, а они уже рассыпались, удирая. Степняки приучены стрелять из любого положения — их стрелы с тяжелыми наконечниками поражали руки и лица и даже перерубали тетивы луков, настолько метко они могли стрелять. Еще мгновение и воинов охватывала паника, а если нет, то враги отступали и, выжидали час-другой, и все повторялось.

Торки первыми заметили опытных вожатых у мунгал. Они отличались лучшим вооружением, их луки были намного мощнее и стрелы пробивали любую бронь.

— Чурнай, ты со своими торками сможешь достать их? — спросил Шемяка, вглядываясь в гарцующих вдалеке всадников.

— Дело-то не хитрое, — ответил торк. — Успеем ли?

— Раз плюнуть, — беспечно отозвался Карасик.

— А ну цыц, — прикрикнул на молодого Чурнай.

— У нас есть два мощных лука, — доложил Итларь.

— У Баюша лук саженей на семьдесят бьет, — добавил Карасик.

— У Иршата лук хорош, — сказал Сураш.

— И у Ансара не плохой, — вдруг вспомнил Алеша.

— Итого пять луков, — подвел итог Сашка.

— Не густо, — вздохнул Костяжко.

— Если собрать всех с левой руки, может и получится, — сказал Сашка.

— Подпустить их на полсотни шагов и разом стрелить, — с воодушевлением произнес Карасик.

— В том и беда, что не успеешь, ты стрелить, — с тяжелым вздохом сказал Сураш.

— Нашпигуют нас стрелами, — согласился Чурнай. — Разве что брони крепкие вздеть.

— Сам знаешь, что от брони толку мало, — напомнил Костяжко, демонстрируя рваную дыру в кольчуге. — Видал?

— Все же рискнем, — решил Шемяка. — А брони вздеть не помешает, авось пронесет.

— Господь поможет, — уверенно произнес Алеша.

Утром мунгалы объявились с первыми лучами солнца. Крутились неподалеку, выкрикивая оскорбления. Потом с гиканьем помчались на отряд Шемяки, принявшего вызов. В небо взвились первые стрелы, и Сашка взмолился, чтобы бог отвел их от него. Не отвел. Одна за одной они застучали по броне, но на излете не могли причинить вреда. Еще одна ударила, уже сильней, по золоченому шелому. В голове загудело.

Мунгалы разделились, огибая отряд Шемяки флангов. Еще одна стрела ударила по шелому. Шемяка вцепился в поводья, сжав зубы, на губах появился привкус соленой крови. Щит принял на себя еще две стрелы. Впереди уже никого не было. Шемяка завернул коня, но мунгалы уже отступили. Он с трудом слез с коня, перед глазами все плыло и если бы не подоспевший Костяжко, подставивший плечо, то наверняка упал бы на землю.

— Ну как? — спросил он парня.

— Все получилось, — успокоил его Костяжко.

Лучшие стрельцы не подкачали. Выбили вожатых мунгалов. Оставшись без командиров, мунгалы смешались, подставившись под удар отборной конницы. Их взяли в пики и посекли саблями.

— Пленных взяли? — обеспокоился Шемяка, растирая пульсирующие виски.

— Да, — сообщил подъехавший на коне Чурнай. — Двоих ошеломили. Остальных побили с горяча.

— А у нас? — с тревогой спросил Сашка.

— Вроде все живы, — неуверенно ответил Чурнай.

— Побили мы поганых! — радостно возвестил, разгоряченный боем, примчавшийся к боярину Алеша. — Правильно ты сказывал — без пастуха овцы не стадо.

— Побили, да не всех, — резко ответил Шемяка. — Надо уничтожить всех.

— Пленников допросим и узнаем все, — заверил его Чурнай.

— А если смолчат?

— Кнут не архангел, души не вынет, а правду скажет, — усмехнулся Чурнай.

Оба пленника принадлежали к племени башкир и стойко выносили удары плети. Но Чурнай был мастером своего дела. Нужные сведения получили быстро. Два десятка воев, переодевшись в одежды убитых врагов, отправились к месту, где у мунгал был назначен сбор. Их приняли за своих. Конюхи, сторожившие запасных коней, падали под ударами сабель, гибли от стрел, от разящих ударов свинцовых булав.

— Как начнется, труби в рог три раза, — напомнил Чурнай Алеше.

— Сами что ли не справимся, — недовольно пробурчал тот, осматривая зазубрину на лезвие сабли. — Дерьмо, а не оружие, — и презрительно скривился, отбрасывая в сторону саблю.

— Ты это брось, — Чурнай пристально посмотрел на товарища, — Мунгалы крепкие воины и, башкиры, сам знаешь, вои не последние.

— Бог видит кто кого обидит, — усмехнулся Алеша.

Мунгалы объявились к вечеру. Ничего не подозревая, они подъезжали к становищу, когда из-за шатров выскочили стрельцы Шемяки. Трофейные луки позволили довести их число до дюжины, а небольшое расстояние делало выпущенные стрелы смертоносными. Мунгалы, надо отдать им должное, не испугались. Защелкали тетивы и в ответ полетели стрелы. Вот только не учли они хитрость противника. Шемяка давно заметил, что его золоченый шелом и сверкающая на солнце броня — для мунгал, как красная тряпка для быка.

В прошлый раз он проверил догадку на себе, и она оправдалась. За считанные минуты его щит оказался утыкан стрелами, бронь отразила три стрелы, по шелому ударили две, четыре попали в коня, а сколько пролетели мимо...

В этот раз Шемяка остался в засаде, а свою бронь с шеломом отдал молодому парню, тощему как жердь. Под бронь на парня надели несколько халатов, а между ними проложили куски войлока. Движения парня казались неуклюжими, но это не важно. Когда он выехал из-за юрты и, потрясая саблей, закричал заученные слова:

— За Родину! За Сталина!

Мунгалы отреагировали соответственно. Полетели стрелы. Он был буквально утыкан ими, но продолжал орать:

— Спартак чемпион!

И вдруг резко замолк, запрокинув голову назад. Одна из стрелок хищным жалом впилась в лицо, под самой глазницей, выйдя из затылка, пробив золоченый шелом.

Его смерть не была напрасной. Начатое стрельцами, завершили всадники с пиками. Ударную пятерку возглавил Алеша, забывший про условный сигнал. Эта атака решила все дело. Мунгалы бросились удирать. Стрельцы, вскочив на коней, уже обходили с флангов беглецов и вскоре последний мунгал со стрелой в спине полетел в пожухлую траву.

Когда Шемяке сообщили о победе, он страшно гневался. Алеша стоял с понурой головой, не смея оправдываться.

— Я тебе велел сигнал подать! — кричал на него Шемяка, брызгая слюной. — Трое наших полегли по твоей вине...

— Мы побили более полсотни... — все же попытался оправдаться Алеша.

— Карасика ранили, — перебил его Шемяка.

— Да разве это рана? — искренне недоумевал Алеша. — Так, царапина...

Пожалуй, Алеша был прав. Они почти без потерь уничтожили больше сотни мунгал. По уму следовало бы возвращаться. Добыча, взятая на мунгалах, дорогого стоит. Особенно дальнобойные луки. Теперь в сотне Шемяки две дюжины стрельцов с мощными луками. В степной войне боеспособность сотни определяет самый слабый лук, но наличие чудо-луков позволяло теперь выходить против врага на равных. И Шемяка не утерпел.

Отобрав четыре десятка человек, он повел их за скотом. В Биляре живет один мусульманский купец, Йюсуфом зовут. Прохиндей, каких свет не видывал. Он сам нашел Шемяку, получив весточку от пропавшей год назад дочки. Девчонка успела побывать в наложницах половецкого бека, и досталась Сашке в качестве трофея. Хорошая деваха, ласковая, но себе на уме. Видно в папу пошла. Любящий отец примчался, как угорелый. Верхом на аргамаке белой масти, в сопровождении чернокожих охранников, вращающими белками выпученных глаз и готовыми, как бойцовские псы, накинуться на того, на кого укажет рука хозяина.

Девушка Нина воссоединилась с любящим родителем. Йюсуф действительно любил свое чадо, раз отвалил за нее серебра не торгуясь. Хорошо, Нестор Булгарин, проболтался, в Биляре насчет серебра строго — вывозить его запрещено. Один купец попробовал, да попался с поличным. Ему пришлось отдать четыреста овец, что бы сняли обвинения и позволили уехать. Йюсуф намеривался донести на глупого русича и за донос получить половину конфискованного серебра. Выкуп любимой дочки при удачном раскладе обошелся бы ему в половину дешевле.

Шемяка пришел в восторг, когда раскусил купца. С такими людьми, без совести и чести, ему уже приходилось работать и, он читал их как открытую книгу. Они поладили, причем каждый считал, что обманывает напарника. Шемяку интересовало зерно, мед, соль, селитра, сера, нефть или иначе говоря земляное масло. Йюсуф взялся все это поставить, и не куда-нибудь, а в Чернигов. В качестве аванса он забрал добычу, взятую на половцах и выкупил право продать полонянников. Оставшийся долг Шемяка обязался погасить скотом.

Кому война, а кому и мать родна. Йюсуф был из таких. Вместе с Шемякой на войну отправились доверенные его люди, отгонявшие угнанный у башкир скот вглубь страны.

Война кормит воина — это всем известно, но за пополнение запаса стрел приходилось платить и дорого. Купец наладил поставку стрел для Шемяки, вычитая их стоимость из доли напарника. Победа над сотней мунгалов позволила существенно пополнить запасы.

Зимовала сотня в землях западных башкир. Они давно уже отказались от кочевого образа жизни. Занявшись земледелием, жили по-прежнему юртообразных жилищах. Грязный, изорванный войлок, скатанный в изголовье, составлял все убранство постели. Горшки лепили сами, при случае покупая керамику у торговцев. Весь хабар Шемяка отдавал им, взамен получая мясо, хлеб, молоко, сыр, масло и мед. Услуги единственного в селении кузнеца по условиям соглашения с главой рода оказывались даром из материала заказчика. С железом у башкир было туго. Они охотно покупали оружие, расплачиваясь серебром: древними монетами, блюдами и кувшинами, явно пролежавшими в земле не одну сотню лет.

Драг металлы, а это не только золото и серебро, но и медь, бронза, свинец, Шемяка отправлял купцу, чтобы тот вложил их в дело. Лучшие образцы оружия также переправлялись к купцу, а он контрабандой вывозил их на Русь. Мусульманин сильно рисковал, но огромная прибыль любому купцу затмит глаза.

За купцами, особенно иноземными и исповедующими христианскую веру, в Великом Городе следили день и ночь. Показателен случай случившийся с купцом Авраамием, пришедшим в Биляр по Волге из дальних стран, где принял святое крещение. Слухи ходят разные, но ясно одно — Авраамий занимался в Волжской Болгарии какой-то деятельностью, неприемлемой для булгарского правительства, но очень интересной для Владимиро-Суздальского великого князя. Иначе с чего бы русскому князю требовать выдачи тела, 'И взяша мощи святого стратотерпца Аврамья, и был принесен бы в Володымер, и великий князь благочестий Георгий усрете и перед городом за версту с великою честью с свещами, иепископ Митрофан совесм клиросом и со игумены, и княгыни з детьми, и вси людье. И положен бысть в церкви святыя богородицы, в монастыри великие княгини Всеволожие' .

Торжественная встреча тела Авраамия и помещение его в фамильный великокняжеский монастырь — это явно политическая демонстрация. Знак, так сказать. Интересно, на кого шпионит Йюсуф?

Добыча, взятая в набеге, позволила людям и лошадям отдохнуть целый месяц. Люди купца отогнали отары овец и табуны лошадей, забрали также верблюдов. Шемяка недолюбливал последних из-за их вредного характера.

Следуя в караване, верблюд делал не более четырех с половиной верст в час. Ехать верхом на верблюде крайне утомительно. Все время раскачиваешься вперед — назад, словно делаешь поклоны. Ехать рысью на верблюде — очень тряско. И в телегу его не запрячь: при каждом шаге животного следует сильный рывок. А пугливость верблюда... Вот уж маета так маета. Птица, неожиданно вспорхнувшая из травы, так испугает его, что он бросается в сторону, а если он идет в караване, то за одним испуганным верблюдом, бросаются остальные. Да, что там говорить. Простой воробей может испугать верблюда так, что тот переломает и испортит все вьюки и поклажи. К тому же, питается эта животина только днем, ночью она пастись не может. А при сильном ветре, дожде, бьющем прямо в морду, эта противная животина ложиться и караван должен останавливаться. Переходить реку в брод верблюд может только по мелководью, стоит только ему замочить брюхо, он тут же ляжет и замочит вьюки.

Тихая размеренная жизнь закончилась одним ранним утром. Из соседнего селения, рискуя переломать ноги коню и свернуть себе шею, прискакал мальчишка гонец.

— Татары! — выкрикнул он, и обессиленный свалился на землю.

Парня быстро привели в чувство.

— Сколько их? — тряся за плечи, раз за разом спрашивал башкирский бий.

— Не знаю, — отвечал малец, глядя осоловелым взглядом на бия. — Атай велел нам с братом скакать за помощью.

— Где твой брат? — вновь тряхнул за плечи парня бий.

— Не знаю, — растерянно ответил тот. — Потерялся.

— Поможешь? — с надеждой спросил бий, подходя к стоящему рядом Шемяке.

— Уверен, что не ловушка? — с сомнение спросил Сашка.

— Я парня знаю, — ответил бий. — Это Ирбай, младший сын Байджигита.

— Действительно, счастливый, — заметил Шемяка глядя на парня и замолчал.

Бий терпеливо ждал.

— Сколько людей ты поведешь? — наконец спросил Шемяка.

— Прямо сейчас — полсотни, — ответил бий и пояснил. — Я не могу оставить город без защиты.

— Про город ты это загнул, — подумал Сашка. — Большая деревня, обнесенная хлипким забором — еще не город.

— Я немедленно отправлю гонцов собирать мужчин, но на это нужно время...

— Людей Байджигит к тому времени уже вырежут, если уже...

— Да, выступать надо немедленно, — констатировал бий.

Поднять сотню — минутное дело. Шемяка решил не ждать, пока в селении соберутся мужчины, забрал с собой наиболее расторопных и ускакал, выкрикнув бию на скаку:

— Собирай остальных, и догоняй!

Малец не соврал, убегали они вместе с братом. Низкорослая мохнатая большеголовая лошадка мирно щипала травку рядом с распростертым на земле безжизненным телом. Причиной смерти стала не ночная гонка, а стрелка мунгалов, впившаяся под правую лопатку.

— Жалко парня, — вздохнул Итларь, закрывая глаза мертвецу.

— Война, — равнодушно ответил Шемяка, переставший воспринимать ужасы войны близко к сердцу.

К смерти привыкаешь, если видишь ее каждый день. Кто не может привыкнуть — сходит с ума или ищет утешения в религии. И это правильно. Как говориться — 'Аще бы не Бог, кто бы нам помог?'.

— Мунгалы! — тревожно вскрикнул Баюш, указывая рукой в направлении двух всадников.

Те, видно, тоже заметили чужих людей и пристально всматривались, считая противников.

— Чурнай, — позвал торка Шемяка. — Снимите их.

— Далековато будет, — с сомнением покачал головой торк. — Но попробуем.

Стрел не пожалели, накрыли дозорных залпом. Из двадцати стрелок в цель попали меньше половины, и то большая часть впилась в коней и лишь одна попала во всадника.

Для трех с половиной сотен шагов — это не плохой результат. Убитый был иноплеменником. С глубоко посаженными глазами, с копной исиня черных волос, широкой курчавой бородой, мясистыми губами и орлиным носом. Подобных ему Шемяка еще не встречал. Оставшегося без лошади мунгала, оказавшегося на поверку башкиром, притащил на аркане Карасик.

Чурнай быстро допросил пленника и получив нужные сведения, равнодушно перерезал тому горло.

— Мунгалы ушли, — сообщил он Шемяке, деловито обтирая нож от крови.

— А Байджигит? — со слабой надеждой, спросил батыр Сураш.

— Мертв, — помотал головой Чурнай, затыкая нож за пояс.

— Ай, шайтан! — скрипнул зубами батыр.

— Тогда отомстим, — решил Шемяка.

— Сколько их? — полюбопытствовал Местятка.

Шемяка скривился от досады на себя, что забыл узнать численность врагов.

Чурнай поскреб пальцами подбородок и ответил, глядя на сотника:

— Три сотни.

— Много, — помотал головой Костяжко и задал вапрос. — Раз всех перебили там, стоит ли нам преследовать мунгал?

Он посмотрел на товарищей, ища в них поддержки.

— Все равно убитые нам чужие...

— Костяжко прав, — подал голос обычно немногословный Ратмир. — Может, ну их к лешему? Опять же Костяжку жалко...

— А что опять Костяжко? — сразу дернулся парень. — Чуть что, так сразу Костяжко...

— Опять поранят тебя, — рассмеялся Ратмир. — Кто за тебя такого красивого замуж пойдет?

На лицах суровых воинов расцвели улыбки. Еще не было ни одной стычки с врагами, что бы Костяжко остался без раны. Вот и сейчас на его простоватом крестьянском лице красуется свежий едва затянувшийся шрам от сабельного удара.

— Ты обвиняешь меня в трусости? — взъярился Костяжко.

— А ну, цыц! — грозно прикрикнул Шемяка.

— А чего он... — возмутился Костяжко.

— Я за драку, — перебил его Алеша.

— Я за, я за, я за, — поддержали его товарищи.

— Итак, решено, — подвел итог Шемяка.

— Только как мы мунгалов найдем? — засомневался Костяжко.

— Кровь путь кажет, — хмуро ответил Местятка.

В башкирском селении царила мертвая тишина. Снежный наст обильно политый кровью переливался в лучах зимнего солнца. По расположению тел, следопыты быстро восстановили картину трагедии. Мунгалы напали ночью с двух сторон. Об этом свидетельствуют тела стариков, женщин, распростертые прямо у дверей жилищ. Дети прятались внутри и там нашли свою смерть. Мужчины пытались остановить врагов, но гибли под ударами сабель. А вот тут уже они смогли собраться и достаточно успешно оборонялись. Среди мертвых тел лежат чужаки. В самом центе селения больше всего убитых. Тут принял смерть Байджигит с товарищами. Изуродованное до неузнаваемости тело бия опознали башкиры по остаткам одежды с родовым орнаментом. У всех мертвецов мунгалы отрезали по одному уху и отрубили правую кисть.

— Не всех перебили, — сделал вывод Местятка, глядя на место казни.

Людей ставили на колени и отрубали головы. Так они и лежали рядами...

Значит, мунгалы увели полон. Есть шанс догнать их. Лишь бы снег не повалил, не замело следы.

Мунгалы разделились, часть увела полон, а другая, многочисленная повернула на запад.

— Что делать будем? — попросил совета Шемяка.

— Надо полон отбить, — предложил Местатка.

Оказалось, с ним согласны все и Сашка, с тревогой в сердце, вынужден был согласиться.

Два десятка воев во главе с Местяткой Шемяка отправил в рейд обойти мунгал, а остальных он выстроил полукругом и атаковал. Это принесло свои плоды. Окруженные мунгалы падали, сраженные стрелами и, лишь немногие пошли на прорыв, но были спешены. На этот счет стрельцы получили четкие указания — бить коней. В плен взяли немногих. Слишком свежа память о резне, устроенной ими. А тех, кого захватили, Чурнай со своими торками допросил с пристрастием, а потом отдал башкирским женщинам...

— Лучше бы сам убил, — подумал Шемяка, глядя на учиненную расправу.

Но когда Костяжко притащил мешки и вывалил страшный груз на снег, Шемяку чуть не стошнило. Статистический учет убитых у мунгал поставлен серьезно. Уши отрезали всем от мала до велика, а мужчинам отрубали правую кисть.

Странно только, что собственно мунгал или татар они еще не встречали. Половцы или иначе кумане, китайцы, хорезмийцы и иные восточные племена, но только не мунгалы. Что за племя такое таинственное?

— Что узнал? — задал вопрос Чурнаю Шемяка.

— Говорят, что им велено разорить окрестные селения, а что дальше, то только главный их ведает.

— Мне нужен их вожак, — сквозь сжатые зубы, процедил Шемяка. — Гривна золотая тому, кто приведет его.

— Сделаем, — расплылся в довольной улыбке Чурнай.

Черный дым от пожарищ указал им дорогу. Татары разоряли округу гостеприимного бия. Шемяка торопился вернуться в селение. Он мысленно просил бога защитить народ от зла и, господь услышал его молитвы. Старый бий, по счастью, задержался в селении. Из окрестных селений приходили мужчины, следом за ними длинной вереницей шли семьи, ища спасения за деревянными укреплениями главного селения. Тын не ахти какое укрепление, но при наличии достаточного количества защитников отсидеться в нем можно.

Татарам не повезло, с ходу селение не захватили и посему, оставив сотню воев караулить крепостицу, разбрелись по окрестностям, отлавливая тех, кто не успел спрятаться.

Местятка с башкирами Сураша перехватил неполный десяток татар, но не смог удержать их от убийства. Татар безжалостно посекли, а головы их швырнули к ногам Шемяки. Пришлось принародно похвалить мужиков за проявленную смелость и отвагу, а Местятке, уже наедине, выговорить за учиненное безобразие.

— Что такого? — искренне недоумевал парень. — Они всегда так делают.

— Мне нужен язык, — напомнил Сашка.

— Ну, погорячились... — развел руками Местятка. — Виноваты. Исправимся. С кем не бывает...

Языка притащили на аркане торки. Только толку от него никакого. Молчал, как партизан. Даже Чурнай не смог разговорить. И кнутом били, каленым железом жгли... молчит.

— Я тебе сейчас нос отрежу, — угрожающе прошипел пришедший на помощь Сураш. — сопровождая свои слова действием.

Пленник, в ответ, попытался плюнуть в него. Батыр в приступе гнева полоснул ножом по горлу.

— Ах ты...

Из его уст пролился поток грязных ругательств.

— Зря ты это, — с осуждением покачал головой Чурнай.

— Привезу тебе более разговорчивого языка, — со злостью пообещал Сураш. — Прямо сейчас поеду и привезу.

— Ага, привезешь, — съехидничал Итларь. — Твои тентеки вернулись. Опять только головы привезли.

Батыр гневно сверкнул очами, порывистым движением вскочил в седло и ускакал.

— Что делать будем? — попросил совета у ближников Шемяка. — Не ровен час прознают про нас татары...

— Мы отловили больше двух дюжин, — под итожил Чурнай. — Дальше опасно ждать.

— Мунгал все равно много, — покачал головой Шемяка.

— Бить их надо, батько, — с горячностью воскликнул Местятко.

— Налетим, стрелами побьем, саблями по сечем, — поддержал друга Карасик.

— Ей, ей, посечем! — потрясая саблей, крикнул Итларь.

Остальные высказались в том же духе и, даже служка Василь с лекарем Ефимием горячо выступили за атаку.

На лагерь мунгал напали ранним утром. Атаковали с двух сторон, в надежде, что в крепостице догадаются поддержать их. Бий не сплоховал, ударил всеми силами. Татар оказалось больше, чем предполагал Шемяка и бились они отчаянно. Все же удача отвернулась от них. Вои Шемяки, вместе с башкирами одержали победу. Только цена за нее оказалась высока. Шемяка потерял семерых убитыми и трое лежали при смерти, да один остался калекой — отсекли ему руку по локоть. Все тяжело раненные к утру отдали богу душу, а калека умер через две недели от горячки. Ефимий оказался бессилен.

У башкир дела обстояли намного хуже. Почти два десятка убитых и умерших от ран и много искалеченных. А сколько мирных селян полегло под татарскими саблями — лучше не знать.

— Какой урон роду, — сокрушался бий, вопрошая. — И кто совершил это зло? — И сам себе отвечал, — Соплеменники!

— Мунгалы задавят вас, — говорил ему Шемяка. — Булгары не оборонят. Им самим сейчас не сладко.

В письме Йюсуф сообщал, что несколько биев пытались убить булгарского царя, но заговор раскрыли. Виновных казнили, но тюрьма переполнена — хватают всех, на кого пало подозрение. В Биляре не спокойно. Многие уезжают, кто на Русь, кто на север...

Бий сокрушенно кивал старческой головой, оплакивая родичей.

— Зимой они снова придут, — продолжал говорить Шемяка. — Мы отобьемся. Силы пока еще есть. Падут под татарскими саблями ваши мужчины, а женщин уведут татары. Что станет с родом? Посмотри, что стало с родом Байджигита...

Бий печально вздыхал.

— По весне, отправляйся ты, на поклон Бытыю, — подошел к главному Шемяка. — Поклонись дарами, чай мехов у тебя в достатке.

— Нет, — гордо вскинул голову старый бий, гневно сверкнув очами. — Мы народ гордый!

— В камень стрелять только стрелы терять, — привел поговорку Шемяка.

— Так-то оно так, — согласился бий. — Но что скажут остальные? Надо собирать совет старейшин.

— Дары и нечестивого умилостивят. Ты подумай, — уходя, сказал Сашка. — А на Булгар не надейся.

— Но ты же с нами?

— Я другое дело, — Я с Руси.

Через две недели в селение прибыл булгарский отряд. О его приближении, благодаря стороже, стало известно заранее. Новость моментально облетела поселок. Все, от мала до велика, вышли встречать булгар, радостно приветствуя суровых воинов.

Бий, по случаю, велел устроить праздник в честь защитников. С приходом двух сотен, он приободрился, надеясь, что черная полоса жизни осталась позади. Командир отряда, убеленный сединами, но еще крепкий воин в надраенной до блеска короткой кольчуге поделился новостями. Враги напали широким фронтом, рассредоточив силы на пяти направлениях. Булгарский отряд, усиленный башкирами, долгое время оставался в неведении о случившейся беде. Мунгалы смогли перехватить всех гонцов и лишь одного пропустили. Быстро выступив, булгары отразили нападение и увлеклись погоней. Хитрые мунгалы вымотав противника, завели в ловушку, где подставили под удар тяжелой конницы. Булгары, попав в окружение, бились отчаянно, дорого продав свои жизни. Лишь пара сотен, на выносливых лошадях, смогли прорвать кольцо, но спастись удалось едва ли половине.

— Что делать дальше думаешь? — спросил Шемяка булгарского предводителя.

— Наступление мы отбили, — устало ответил тот, и посмотрел на Шемяку взглядом полным тоски.

— И все же? — настаивал Шемяка.

— Честно? — спросил булгарин. — Эти земли нам не удержать. Отходить надо. Собрать силы в кулак, а там...

— Похоже, хан Бату только этого и ждет, — перебил его Шемяка.

— Может и ждет, — согласился булгарин. — Только время работает на него.

— Это точно, — согласился Сашка.

— Бий говорит, ты полон взял? — вдруг спросил булгарин, резко меняя тему.

— Взял, — не стал скрывать Шемяка.

— Продай, — попросил булгарин, предлагая свою цену, — За каждого по десятку коней дам. У меня брата с семьей полонили. Хочу обменять.

— У меня их два десятка всего, — уточнил Шемяка.

— Мало, — тяжело вздохнул булгарин. — А юзбаши во сколько оценишь? — с интересом спросил Шемяка.

Он уже привык, что булгары, будь то воины или скотоводы — проженые торгаши. Пленник стоил вдвое дороже цены предлагаемой им.

— Тридцать кобыл, — сразу назвал цену булгарин и предупредил. — Табун получишь в Биляре.

Такой вариант Шемяку устраивал, но соглашаться на предложенную цену он не собирался.

— Двадцать коней за пленника и шестьдесят за сотника.

— Дорого, — помотал головой булгарин.

— Кони у тебя в Биляре. Пока табун пригонишь — время потеряешь, — гнул свое Шемяка. — Лошади тебе дороже жизни семьи брата?

— Полтора десятка коней за пленника и сорок пять за юзбаши, — немного подумав, предложил булгарин и пояснил. — Это все, что у меня есть.

— Пусть будет так, — согласился Шемяка.

Булгарин оказался прав — мунгалы вскоре пошли в наступление и смертоносном вихре многочисленных стычек, его отряд понес большие потери а сам булгарин пал от вражеской стрелы, когда спасался бегством от настырных преследователей.

Шемяка не стал искушать судьбу — увел своих людей в Биляр, где царь собирал войско. Выйдя на встречу захватчикам, булгары дали бой и проиграли. Началась осада Великого города.

Шемяка бился на стене, когда прибежал раб купца Йюсуфа с требованием срочно привести всех людей к его дому.

— Он что с ума сошел? — вытирая кровавый пот с лица, спросил Сашка. — Мунгалы вот-вот ворвутся в город!

— Именно поэтому мой господин требует, чтобы вы срочно прибыли к нему, — трусливо озираясь на мертвые тела, — возопил раб.

— Черт бы побрал твоего господина, — крикнул Шемяка, бросаясь на мунгала с палицей, перевалившего через стену.

— Батька, нам не устоять! — крикнул Местятка, вонзая сулицу в грудь мунгала, из-за спины которого появились еще два косматых воина, дружно набросившиеся на парня.

— Черт с ней! — прохрипел Шемяка, с большим трудом уже измочаленным щитом отражая удары двух мунгал, слаженно работающих топориками.

— В сторону! — позади раздался крик Карасика и Сашка привычно отскочил к стене, попутно кольнув мечом появившуюся в проломе голову.

Сраженные стрелами, топорщики упали, что позволило торку расстрелять остальных врагов, толпившихся за их спинами.

— Все! Стрел больше нет! — воскликнул парень, с сожалением отбрасывая в сторону бесполезный лук и берясь за саблю.

— Да гори оно синим пламенем, — пробормотал Шемяка, переведя дух. — Уходим!

Они бросили стену, торопясь побыстрее уйти. Оказавшись на земле, встретили молодого парня, торопившегося к ним с вестью.

— Царь велел отрядить людей на помощь к главным воротам! Мунгалы прорвались!

— Да пошел он! — не вежливо ответил Шемяка, оттолкнув гонца.

Парень растерянно посмотрел на стену, где мунгалы добивали последних защитников и недоуменно произнес:

— Стойте! Вы куда? Я расскажу все господину!

— Это ты зря, — недовольно хмыкнул Сураш, взмахнув саблей.

Кудрявая голова отделилась от тела, упав к ногам Местятки, пинком отправившего ее в сторону.

— Сюда, — Местятка уверенно выводил людей к нужной улице, где они оставили коней.

Купец ждал их на улице, готовый к походу.

— Мунгалы прорвались в трех местах, — сообщил он ужасные новости.

— Уже в четырех, — недовольно буркнул Шемяка. — Зачем звал?

— Я знаю, как уйти из города, — совсем тихо произнес Йюсуф.

— Чего раньше молчал? — спросил Шемяка.

— О таких вещах лучше не говорить никому, — пожал плечами купец.

— Зачем тогда говоришь? — спросил Сашка ухватив купца за полу халата.

— Если поможешь мне в накладе не окажешься, — смело ответил купец.

— Не знаю, что ты задумал, — ответил Шемяка. — Но половина — моя!

— Согласен, — кивнул купец.

Отряд мчался в направлении царского дворца. У ворот они спешились. Два стражника отреагировали на появления купца странным образом. Они без слов отварили калитку, пропуская его внутрь. Два охранника, следовавшие за купцом, неожиданно набросились на стражников, заколов кинжалами.

— За мной, — скомандовал Йюсуф.

Он уверенно вел их по дворцу, изредка сверяясь с планом. Стражников, не ожидавших нападения, расстреливали из луков.

— Все, пришли, — наконец, произнес остановившись у громадной плиты.

— И что дальше? — спросил Сашка, озираясь.

— Дальше подземный ход, — почему-то шепотом ответил купец, нажимая на изображение тюльпана на стеновой декорированной панели.

Ход оказался очень узким, но достаточно высоким, чтобы идти не пригибаясь. Пару раз срабатывали взведенные ловушки, но шедший впереди купец, как будто знал о них.

— Я отдал целое состояние за эту тайну, — произнес он, когда они выбрались наружу у самого берега реки.

— И что дальше? — в очередной раз спросил Сашка.

— Дальше пешком, — нервно ответил купец.

Шемяка обратил внимание, как тряслись у него руки, но не придал тому значения, объясняя это тем, что они только-что вырвались из лап смерти.

— Все, пришли, — объявил купец, устало падая не землю.

— Ты куда нас завел? — нервно крикнул Местятко, озираясь по сторонам.

— Капайте тут, — велел купец, хлопнув ладонью об землю.

— Чего? — возопил Местятко.

— Постой. Не горячись, — остановил парня Шемяка. — Чем копать?

— Руками, — ответил купец и нервно рассмеялся. — Здесь мягко.

— Копайте, — велел своим людям Шемяка.

Земля поддавалась легко, как будто, совсем недавно ее перекопал. Может, так и было... Шемяка начинал догадываться, что именно они ищут.

— Тут, что-то есть! — выкрикнул Мавлеш, отгребая землю с крышки ящика.

— Джелал-эд-Дин Алтынбек еще два дня назад велел спрятать сокровища, — стал рассказывать купец, любовно поглаживая крышку поднятого из земли грубо сколоченного ящика. — Часть зарыли в городе, а часть вынесли по тайным ходам и надежно спрятали.

— Не так уж и надежно, — заметил Шемяка. — Раз ты об этом узнал.

— Я купил имя человека, который должен был убить тех, кто закапывал сокровища, — похвастался купец. — Но он успел убить почти всех, кроме двоих.

— Хочешь отгадаю, что с ними стало? — решил пошутить Местятка.

— Ты лучше копай, — резко ответил купец, нервно посматривая на склоны оврага, в котором люди булгарского царя зарыли клад.

У Шемяки тревожно заныло сердце. Так бывало, сердце словно чувствует беду. Он осторожно один за другим вынул из-за пояса пистоли, взведя курок.

— Следи за склоном, — незаметно шепнул он Карасику.

Потом стараясь держаться непринужденно, подошел к Сурашу и повторил приказ.

Когда все ящики достали из ямы, купец велел оттащить их к берегу и завалить ветками.

— Вот, — сказал он. — Одно дело сделали. Пойдемте последнее сделаем.

— Ты лучше скажи, как мы с этим богатством уходить станем? — вдруг выкрикнул Местятко.

— Всему свое время, — занервничал купец. — Идемте скорее...

— А может нам прирезать тебя? — крикнул в спину удаляющемуся купцу Местятка, сделав характерный жест у горла.

— Гляди, чтоб тебя самого не прирезали, — тихо пробурчал Йюсуф.

Шемяка, однако, услышал и подал знак своим людям. Будьте начеку, говорил он им.

— Копайте теперь тут, — велел купец, когда они зашли в овраг.

— Не буду копать! — взъярился Местятко. — Скажи вначале, как мы выбираться отсюдова станем?

— А вот дуну в дуду, — злорадно произнес купец. — Так и узнаешь.

По сигналу рога на склонах оврага появились лучники.

— Ты, парень, — обратился Йюсуф к Местятке, — тут и останешься.

— Эй, купец, — воскликнул Шемяка. — Мы так не договаривались!

— Неверного обмануть не грех, — рассмеялся купец.

— Но ты же был честен в делах! — воскликнул Сашка, делая шаг в направлении купца.

— Стой, где стоишь! — нервно заверещал купец.

— Да, стою я, — с улыбкой произнес Шемяка, останавливаясь.

Теперь он видел всех лучников и быстро сосчитал их. Ровно дюжина. А с Шемякой пришли не полных три десятка. Остальных, еще перед осадой он отправил кого с насадами на Русь, а кого и за Волгу.

— Ты, хороший человек, Алекса, — сказал купец, — но должен умереть.

— Но почему? — надрывно спросил Сашка.

Йюсуф рассмеялся.

— Так надо, — наконец сказал он. — Вы умрете и, хан подумает, что вы украли сокровища, перебив друг друга.

— Ты думаешь хан глуп? — возразил Шемяка. — И куда ты пойдешь с сокровищами? Повсюду мунгалы!

— Ты глуп Алекса, — рассмеялся купец. — Хоть и отважен. Я останусь здесь! И буду в почете у хана, я давно ему верно служу, снабжая сведениями. Это я нанял людей и отворил ворота в город! Это я уничтожил великое царство!

Дальше Сашка не стал ждать. Навел пистоль на купца и выстрелил. Из второго пистоля попытался снять ближайшего лучника, но из-за дальности расстояния попал не туда куда целил, а в колено, что тоже не плохо. Лучник припал на одно колено, выронив лук. Парни с первым выстрелом метнули ножи, но некоторые лучники успели выстрелить.

Шемяка видел, как взмахнув руками, упал служка Василь, а дальше завертелась круговерть. Снова полетели ножи, стрелы. Кто-то птицей взлетел на склон оврага, махнув на лету саблей. И вдруг все прекратилось. Только птахи щебетали, да негромко постанывали раненные.

— Чисто все, — возбужденно сказал скатившийся сверху Местятко.

— Вот козел, — процедил Шемяка со злостью пиная труп купца.

— Местятка, ты там всех прирезал? — окликнул парня Сураш.

— Вестимо всех, — широко улыбнулся парень.

— Ой, дурак, — схватился за голову Сураш. — И как мы теперь отсюда будем выбираться?

— Не знаю, — глупо улыбнувшись, ответил Местятко.

— Потом разберемся, — прикрикнул на них Шемяка, беря себя в руки. — Что с Василем? Убит?

— Да вроде нет, — ответил Карасик, сдергивая с шеи служки массивный бронзовый крест, изогнувшийся под ударом стрелы.

— А ну верни! — вдруг прогремел громогласный бас очнувшегося Василя.

— Да забирай, — скорчив недовольную рожу, произнес Карасик. — Я было хотел вместо тебя попом стать...

Слова торка разрядили обстановку. Все дружно рассмеялись. Напряжение сразу спало. Но радоваться было нечему. Стрельцы умудрились побить четверых. Троих насмерть, а Акмаш тихо скулил, зажав рукой рану на животе.

— Не жилец, — помотал головой Сураш, отводя взгляд от раненного.

— Братцы, попить дайте, — попросил Акмаш. — И можете отпустить меня...

— Нет, — Шемяка жестом остановил Сураша, потянувшегося за ножом. — Может быть выживет.

Раненного перенесли к реке и стали ждать.

— Надо раздобыть лошадей и уходить, — волновался Местятка.

— Сиди и жди, — велел ему успокоиться Шемяка.

— Чего ждать-то? — не унимался парень.

— Насад придет, — ответил Сашка всматриваясь в гладь реки.

— А если не придет?

— А ты спроси у стрельцов, что прирезал, — жуя травинку, процедил Сураш.

— Как их спросить? — удивился Местятка. — Они же мертвые.

— Вот именно, — усмехнулся Сураш. — Сиди теперь и жди...

— Плывет, кажись, — произнес Карасик.

— Точно. Насад, — подтвердил Василь.

— Прячьтесь, — скомандовал Шемяка, облачаясь в одежду купца.

Он подошел к самой воде и стал ждать.

— Йюсуф, ты? — окликнули его с насада.

— Я. — крикнул в ответ Шемяка.

На насаде забегали, видно было, что к борту подошли два стрельца с луками наизготовку.

— А чего голос такой?

Шемяка покрылся потом и стараясь подрожать голосу убитого, выкрикнул.

— Не видишь, ранен я!

Он отнял руку от живота, демонстрируя окровавленную ладонь и пятно на халате.

— Ты один? — вновь последовал вопрос.

— Нет, — ответил Шемяка. — Со мной еще трое.

— И все? Остальные где?

— Все мертвы.

На насаде засовещались, а тем временем корабль проплыл мимо.

— Сейчас пристанем! — наконец раздался крик и корабль повернул к берегу.

Несколько взмахов гребцов и он уткнулся в берег.

С корабля выпрыгнули пятеро, в кожаных куртках, подпоясанных темно зелеными поясами с множеством нашитых блях. Лучники остались на корабле, продолжая всматриваться в заросли кустов.

— Хреново дело, — подумал Шемяка, прикинув количество блях на поясах. Их обладатели были отменными воинами.

— Что с лицом? — мимоходом спросил бритый налысо мужик, обходя стороной Шемяку.

— Стрела оцарапала, — просипел Шемяка, поворачиваясь за ним.

— Где остальные? — обернувшись, спросил бритый.

— Там, — махнув рукой в сторону оврага, сказал Сашка, краем глаза наблюдая за остальными. — Они ранены.

Один из них, с коротким копьем в руках побрел к кустам, а остальные натянули луки.

— Знаешь, Йюсуф, — обратился к нему бритый, разглядев под ветками ящики. — Зажился ты на белом свете.

В его руке блеснула сталь, длинного изогнутого кинжала.

— Бей их! — выкрикнул Шемяка, бросаясь под ноги бритому.

Лучник отреагировал на крик, пустив стрелу, и обалдел, увидев, как она вонзилась в грудь бритоголового.

— Брат! — истошно завопил он.

Шемяка метнулся к нему полоснув кинжалом под коленкой, успев заметить, как свалились за борт оба стрельца на корабле. Мимо уже мчались товарищи, с разбега взлетая на корабль.

— Гребцов не убивать! — заорал он.

Захватив корабль и погрузив сокровища булгарского царя на борт, они отплыли, оставляя пылающий город далеко позади.

Глава 3. Вторжение.

Первую весть о татарах принес Федотко, младший сын Еремея коваля, отправленный боярином вместе с братьями на дальние рубежи нести сторожу.

— Татары идут! Татары идут! — ворвавшись в избу с порога крикнул он.

— Тише ты, олух царя небесного, — прикрикнула на парня Устинья, молодая жена боярина. — Вас послушаешь — татарин под каждым кустом сидит.

— Вот те крест не вру, — с обидой произнес Федотко.

— Булгар поди видел, а не татар, — проворчала Устинья, ставя пироги на стол.

— Ты, Устя, в мужские дела не лезь, — сердито осадил молодую жену боярин. — Знай свое бабское место.

— Как скажите, Андрей Михайлович, — виновато потупила глазки Устинья.

— И скажу, — с важностью заметил боярин. — Всяк сверчок знай свой шесток.

Федотко тем временем жадно смотрел как молодая женщина нарезает крупными ломтями исходящие паром пироги. В животе предательски заурчало. Парень облизнулся, не сводя глаз с пирога.

— Голоден поди? — спросил хозяин, поглаживая бороду.

— Со вчерашнего дня не ел, — честно признался Федотко.

— Присаживайся к столу, — пригласил боярин гонца, и велел жене. — Положи пирогов.

Устинья поставила перед оробевшим парнем пироги и тот, торопливо прочитав короткую молитву, с аппетитом принялся за еду.

— Добавь-ко, — мотнул жене боярин, видя с какой скоростью уплетаются пироги.

Женщина послушна нарезала еще.

— Наелся? — ласково спросил боярин.

— Угу, — промычал Федотко с набитым ртом.

— Теперь рассказывай, — велел боярин.

Парень торопливо проглотил последний кусок, запив поставленным перед ним вином.

— Татары пришли. Много, — повторил он.

— Где?

— За Черным лесом. С вельблюдами, со скотом и лошадей видимо-невидимо.

— Семьи?

Парень отрицательно мотнул головой.

— В дозоре ведь Мыкола главный? — спросил боярин озабоченно. — Что велел передать?

— Ничего. Убили Мыколу, — шмыгнув носом, признался Федотко.

— Как убили? — опешил боярин.

— Он ушел, хотел языка скрасть, а нам с Матвейкой велел ждать...мы и ждали.

Парень всхлипнул, нерешительно посмотрев в налившееся кровью глаза боярина, на крепко сжатые кулаки

— Вдруг татары налетели. Матвейку саблей посекли, а я успел под корягу в нору нырнуть. Богородица пресвятая спасла и сохранила.

— Спаси господи их грешные души, — повернувшись к иконе, перекрестился боярин и спросил, не оборачиваясь. — Это точно татары? Не булгары? Не половцы?

— Точнее не бывает, — взволновано произнес парень. — Все как рассказывал гость, что в прошлом лете к нам захаживал... Росту они громадного, и глаза, глаза огнем горят... Матвейке голову ссекли на раз...

— Больше ничего не скажешь? — задал вопрос боярин.

Малец отрицательно помотал головой, стряхивая в ладонь крошки со стола.

— Ну тогда беги, — отпустил его боярин.

Парень низко поклонился и попятился задом к двери, и когда, он перешагнул порог, боярин его окликнул:

— Когда говоришь, вы татар увидали?

— Да ден пять назад, — нервно ответил мальчишка, не поднимая глаз.

— Хорошо, иди, — разрешил боярин.

Когда парень ушел, боярин долго молчал, размышляя над новостью. Кустистые брови хмурились, образуя на высоком лбу глубокие морщины.

— Горе-то какое, — тихонько всхлипнула жена. — Еремея с Анисьей жалко.

— Хватит сопли пускать, — строго сказал ей боярин и снова задумавшись, пробормотал себе под нос. — Пять ден. Пять ден. Братьев убили, а он пироги трескает...

Не яркое осеннее солнце неумолимо клонилось к закату, окрасив небо в багрово-красные тона. В кузнице Еремея царил полумрак. В горне жарко пылали угли, с протяжным стоном и шумом вздымался и опадал кузнечный мех.

Сам коваль, со связанными руками, раскачивался под потолочной балкой, лишенный какой-либо одежды. Жена Анисья, насмерть перепуганная баба, тихонько скулила в углу.

Боярский холоп Иванка клещами достал раскалённое железо и остановился в нерешительности перед ковалем.

— Почто мучаешь, боярин? — просипел Еремей, скосив глаза на сидящего на грубо сколоченном табурете боярина с каменным лицом.

Андрей Михайлович молча опустил веки, а Иванка, повинуясь сигналу прижал пышущее жаром железо к широкой груди кузнеца. В маленьком, тесном помещении запахло горелым мясом.

Анисья попыталась бросится к ногам боярина, но боярский слуга, стоящий подле нее успел сильным пинком отправить обезумевшую от страха женщину обратно в угол.

Коваль мужественно терпел боль и только когда Иванка отнял железко от груди, сказал:

— Ты скажи в чем моя вина.

Боярин молчал.

Иванко повторно прижег живую плоть, и опять коваль стерпел, не проронив ни стона.

— Жги мальца, — отдал безжалостный приказ боярин.

Всегда невозмутимый Иванка, недоуменно обернулся к хозяину и в этот момент, обезумевшая женщина резко вскочила, с дикой яростью отпихнув слугу, который не успел среагировать и спиной налетел на ярко красное острие заготовки меча. Слуга тут же сомлел, бесформенно грудой придавив Иванка, выронившего из рук клещи. Баба спиной прикрыла, растянутого на лавке сына, широко раскинув руки.

— Не дам! — кричала она. — Я все скажу, только не пытайте!

Иванко успел скинуть с себя безжизненное тело слуги и намеревался вонзить появившийся в руке нож в женскую грудь. Боярин успел остановить его окриком:

— Не убивать!

Еремей извивался, пытаясь ногами ударить Иванка.

В последний момент тот успел отвести клинок, лишь оцарапав кожу предплечья.

— Говори! — грозно рыкнул боярин, поднимаясь с табурета.

— Федотко не виноват! — заголосила Анисья, — Он хотел всех нас спасти!

— Анисья, о чем ты? — взревел Еремей.

— О чертовом зелье, что татары проклятые дали! — разревелась Анисья.

— Что за зелье? Где оно? Когда и кого велели опоить? Говори, паскуда! — орал боярин.

— Дома оно, в кувшине в подполе спрятано! — выкрикнула Анисья и сразу сникла. — Велено было воротников опоить и тебе, батюшка свет, в питье подсыпать.

— Когда? — взревел боярин.

— Так, сегодня же и велено сделать, — завыла баба.

— Иванка! — окликнул холопа боярин. — Бери бабу и принеси мне этот горшок с зельем! Мигом!

— А с ней что? — уточнил Иванка.

— В погребе запри! — рявкнул боярин. — И пришли сюда Микулу.

— Говори, сучий потрох! — заорал он на мальца, нависая над ним все телом.

Грозен боярин в гневе. Очи пылают, руки тянутся к горлу. Страшен. Ой, страшен боярин.

— Они Мыколу схватили, — сразу заныл малец. — Потом нас с Матвейкой скрали. Я не виноват. На солнышке разморило, вот и прикорнул чуток, а тут они... Страшные такие! Повязали нас...

— Ты же говорил, что Матвейке голову ссекли!

Фетотко испуганно замотал головой.

— Нет. Нас в полон взяли.

— Дальше!

— А дальше нас разделили. Меня бросили к мордве. Поставили на колени и стали рубить головы. Сказали, что так будет со всеми нашими родичами и кто хочет им помочь, тот может их спасти. Хан милостив.

— И ты? — яростно заорал боярин.

Коваль рычал словно зверь, слушая признание сына.

— Я хотел всех спасти, — завыл парень. — Мыколу, Матвейку, отца и матушку... Я всех хотел спасти!

— Где татары? — вцепившись в худые плечи, яростно затряс мальца боярин. — Сколько их?

— В балке, за ручьем они, — лязгая зубами, произнес парень. — Много их...

— Сотня? Две? Как вооружены? — продолжая трясти мальца, орал боярин.

— Я не знаю, — ныл тот в ответ. — Много. Очень много. Бронные все.

— Прирезать бы тебя, — злобно сказал боярин, отпуская мальца.

— Микула, — обратился к ключнику боярин. — разошли смышленых мальцов по волости. Пущай предупредят об опасности. В лесу схоронятся.

— Сделаю, — кивнул седой головой старый ключник.

— Пошли людей к реке, пускай кожи намочат и крыши укрой сырыми кожами. Песка еще натаскать надо.

— В осаду садимся? — испугался ключник.

— Не боись, — приободрил его боярин, всем своим видом демонстрирующий уверенность. — Первый раз что-ли. На твоей памяти половцы сколько раз приходили? И бивали мы их не единожды.

— Да раз пять в осаде сидели, — немного подумав ответил ключник. — Но то были половцы...

— Татары не страшней их будут, — категорично заявил боярин. — Одно семя — волки степные. Набежать, урвать, что плохо лежит — и в кусты.

— Пожгут жито, людишек, опять же жалко, — опечалился ключник.

— Не горюй раньше времени, — обнадежил боярин. — Людишки по лесам схоронятся, а с житом князь поможет.

— Гонца князю послали? — обрадовался ключник.

— Послали, послали, — успокоил старика боярин. — Ты займись делом, готовь все к осаде.

Ключник, несмотря на преклонный возраст, резво убежал выполнять приказания.

— Ратибор, ты мой лучший боец, повадки степных волков знаешь. Что скажешь? — обратился к широкоплечему воину боярин.

— Надо Даньслава с Мордвином послать поглядеть, что за татары и сколько их. Это раз, — стал предлагать Ратибор, по привычке загибая пальцы.

— Успеют ли вернуться? — забеспокоился боярин. — Скоро стемнеет.

— Эти — успеют, — усмехнулся Ратибор. — А пока надо отвлечь соглядатаев татарских.

— Думаешь, наблюдают за нами?

— Уверен, — глядя в глаза боярина, сказал Ратибор. — Надо девок послать на лужок. Пускай хороводы поводят, покричат...

— А если скрадут?

— Не скрадут, — мотнул головой Ратибор. — Они же ночью хотят всех тепленькими взять.

— И верно, — обрадовался боярин.

— Надо Шемяку предупредить, — предложил Ратмир. — У него воев много и все справные и, говорят, воевал он татар в Булгаре.

— Нет! — отрезал боярин. — Кланяться я ему не стану. Невместно мне ему кланяться.

— Как знаешь, — пожал плечами Ратмир, — Только народ молвит, княжьих кровей он...

— Кто молвит? — взъярился боярин. — Чернь пустое мелет! Мордва подсевает!

— Все же мордва окрестная под его руку ушла, — жестко заметил Ратибор. — Без пастуха овцы не стадо.

— Это Шемяка пастух что ли? — рассердился боярин. — А вот хрен ему! Пущай сам выкручивается, а мы поглядим.

— Зря ты, Андрей Михайлович злобу на него держишь, — спокойно ответил Ратибор. — У него сила, и вместе нам сподручней татар бить.

— Сами с усами, — пробурчал боярин. — Чай не впервой мне степняков гонять.

— Ну как знаешь, — ответил Ратибор, поднимаясь с лавки. — Пойду я.

— Иди, Ратиборушка, иди, готовь татарам встречу, — ласково напутствовал воина боярин.

Веревка, спущенная со стены, дернулась раз, другой. Молодой еще, но набравшийся опыта в лихих рубках с половцами и стычках с мордвой, парень по имени Клим, поправил островерхий шелом на голове, пробормотав про себя:

— Чешется, зараза.

Приказы боярина выполнялись беспрекословно. Сказали дежурить в полной зброе — изволь исполнять. Тяжесть короткой кольчуги давила на плечи, но до смены оставалось не так много времени. Скоро рассвет. Веревка вновь дернулась и Клим, высунувшись за стену, тихонько спросил:

— Даньслав?

— Я, — также тихо раздалось в ответ. — Поднимай уже...

— Помоги, — Клим растолкал дремавшего напарника. Тот не был воином. Обычный пахарь, обладавший недюжинной силой.

— Тяни, — велел ему Клим, вслушиваясь в ночные звуки.

Крестьянин, поплевав на ладони, стал тянуть, и вскоре маленький, худой человечек, ловко перемахнул через стену, отвязав от пояса конец веревки.

— Мордвина еще подними, — велел он, прислоняясь к стене.

— Ну как? Вызнали? — не вытерпев, полюбопытствовал Клим.

— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, — устало ответил разведчик и потребовал. — Воды дай.

— На, держи, — Клим угодливо подал баклажку.

Напившись, Даньслав подождал товарища и вместе с ним, бесшумными шагами ушел со стены.

— Татары это, точно говорю, — докладывал он боярину. — Видел сотни две, не больше. Все бронные, о двуконь. У каждого по два-три лука, сабли, топоры, булавы, есть мечи. Эти с мечами самые опасные — в железе с ног до головы и лошади в броне, с налобниками.

— На степняков не похоже совсем, — задумчиво произнес боярин.

— Зря Шемяку не оповестили, — заметил, рядом стоящий Ратибор. — Как бы худого не вышло.

Лицо боярина искривила злобная гримаса. Андрей Михайлович недовольно засопел, но что-либо менять уже поздно. Оставалось следовать первоначальному плану.

— Взойдет солнце и перед нашими воротами, — не слишком уверенно сказал он, поглаживая рукоять висевшего на поясе отцовского меча.

— А ведет татар наш Мыкола, — добавил Даньслав.

— Точно Мыкола? — не поверил Ратибор.

— Точно. Он это. По доброй воле идет, — заверил разведчик, и видя, сомнение в глазах Ратибора, повернулся к боярину. — Мне не веришь — спроси Мордвина.

— Мыкола это, — подтвердил товарищ.

— Ну дела... — почесав затылок, протянул Ратибор.

— Хватит болтать, — нервно сглотнув слюну, сказал боярин. — Давайте, по местам все. И чтоб тихо!

Ратибор придумал коварный план, и боярин очень надеялся, что он сработает. Справа от ворот прямо перед пристроенной к стене клетью разожгли костер — дело обычное, чай не лето на дворе, ночи прохладные, стороже греться надо. За углом Ратибор спрятал пяток своих воинов — самых лучших. На крышу посадил двух лучников, да на стене разместил еще четверых. С противоположной стороны встал сам боярин с мобилизованными крестьянами. Окрестных мужиков, оказавшихся на свою беду в усадьбе, вооружили из боярского арсенала длинными копьями, топорами, коими им владеть сподручно, а самым смышленым выдали самострелы, велев улечься на землю и затаиться среди специально накиданного хлама. Присутствие боярина должно было воодушевить крестьян, придав им смелости. И все же Ратибор подстраховался, поставил там еще пяток лучников и трех топорщиков. Ежели чего они защитят боярина.

На против ворот, за бочками, укрылись еще воины, которым строго настрого воспретили пользоваться луками, разве что в крайней нужде, если татары начнут одолевать. На крышах конюшни и амбара Ратибор поставил еще по стрельцу, а в хлеву укрылись еще трое воинов с копьями. Остальных он расставил на стене, а сам с двумя товарищами забрался на балку над воротами.

— Открывай, — прошептал он мальцу, который заменял Федотко.

В темноте подмену трудно заметить, и вряд ли татары запомнили внешность мальца.

Парень троекратно перекрестился и бормоча под нос молитву, стал отворять тяжелую, окованную бронзовыми листами створку. Дверь лишь чуть-чуть поддалась, когда снаружи на нее надавили. Парень испуганно отскочил в сторону. В створе, один за другим появились три воина — один с обнаженным мечом, двое других с натянутыми луками. Первый сделал осторожный шаг, не обращая внимания на вжавшегося в стенку мальца. Замер, вслушиваясь. У костра раздавался богатырский храп.

— Вперед, — скомандовал он, делая еще один шаг.

Один за одним, в усадьбу, бесшумно ступая, стали проникать татары. Ратмир рассчитывал, что их будет не больше десятка, но уже вошло два, и поток не иссякал.

Четверо татар, бесплотными тенями метнулись к костру, где спали опоенные по приказу боярина, сонным зельем, наряженные воями челядники. Они даже не пикнули, когда их резали, как баранов.

— Спаси господи, души невинно убиенных, — мысленно вознес молитву боярин.

Наступил самый опасный момент, но боярин оставался спокоен, всем своим видом демонстрируя уверенность. Впрочем, его в темноте не видели, но чувствовали. Напряжение прямо витало над ними, и каждый, кто судорожно, кто хладнокровно, крепко сжимал оружие.

— Наверняка, — отстраненно подумал боярин, — каждый молится про себя, и не обязательно христианскому богу.

Язычество еще пряталось по темным, отдаленным углам Руси.

Ратмир нервничал. Врагов оказалось больше чем он предполагал, и если они начнут действовать раньше, чем войдет в ворота последний воин, то могут и захватить усадьбу.

— Двадцать, двадцать один, двадцать два, — про себя считал он и почувствовал сердцем — этот последний.

Ратмир тихонько пнул ногой товарища и тут же спрыгнул с балки, еще в воздухе ударив булавой в основание черепа замыкающему татарину. Мягко, пружинисто приземлился на землю, совершив кувырок через голову, левой рукой ударив кинжалом под подбородок, развернувшемуся в замахе татарину, а правой превратил в месиво лицо еще одного врага.

— Сигнал забыл подать, — с ужасом подумал он, уходя от удара сабли.

Боярин, не случайно прожил долгую жизнь на границе, нутром почуял, что пора действовать. Негромкий свист раздался одновременно со командой первого татарина, догадавшегося о засаде.

Стрелы пропели смертоносную песню, разя врагов в спины, бока, и прикрытые железом груди. И все же некоторые смогли уберечься от стрел, бросившись на хлесткие звуки ударов тетивы о налучи.

Мужички родимые не подвели, выстрелили из самострелов и даже попали в одного, зато другие почти добежали до боярина. Он даже замахнулся для удара булавой, но размозжил голову уже мертвецу. Стрельцы, стоявшие за спиной, не сплоховали.

— Быстро добить, — скомандовал Ратмир. — Но мне нужен язык, так что смотрите...

Более мене живой, способный говорить, остался один татарин, остальных так нашинковали стрелами, что и добивать не пришлось. Его утащили в хлев на допрос, но боярин вышел оттуда злой — языка чужака он не понимал.

— Немчура поганая, — с досадой сказал он Ратмиру, негромко распекавшего одного из воев.

Парня, из молодых, пришлось снимать с балки, у того застряла нага между крюком и вбитым в стену и самой балкой. От острой боли в ноге парень сомлел и беспомощно повис вниз головой. Его привели в чувство, вправив вывихнутую стопу на место.

— Как все закончится — отправлю тебя обратно к отцу, землю пахать, — зло выговаривал ему Ратмир.

— Микула, где ты? — окликнул боярин ключника.

Старик, подобно призраку, материализовался из темноты, испуганно косясь на трупы.

— Тута я, свет Андрей Михайлович, — подобострастно сказал он.

— Телеги готовь, — велел боярин и поторопил старика. — Только живо. Скоро светать начнет.

Когда все было готово, боярин лично помахал факелом в створе ворот и отскочил в сторону отбросив в сторону. Был ли у татар условный сигнал — узнать не удалось, но он надеялся, что они клюнут на уловку. Вначале было тихо совсем, только рядом тяжело дышал один из гридей.

— Замри! — велел боярин, наконец услышав шум вдалеке.

Вскоре стал едва слышен приглушенный топот копыт.

— Тряпьем обмотали, — прошептал гридень. — Тихо идут...

Всадники вломились в открытые ворота, и первые сразу напоролись на преграду из телег.

— Бей супостатов! — бросил громкий клич боярин, опуская топор на плечо ближайшего всадника.

Гридень, кольнул сулицей в бок лошади, та громко заржала, вздымаясь на дыбы и сбрасывая смертельно раненного седока. Гридень кольнул еще раз, лошадь замолотила копытами и освободившись от всадника, скакнула вперед, врезаясь в плотно строй. Боярин успел опустить топор на бедро еще одного татарина, но тут же был придавлен к стене, напирающими всадниками. Гридень не обращая внимание на кусающихся лошадей, молотил топориком по вытянутым головам низкорослых лошадок, пока его не срубил один татарин.

Мясорубка в воротах продолжалась несколько минут и напор резко ослабел и вовсе прекратился. В дело вступили стрельцы на стенах, посылая смертоносные стрелы во врагов, уже находящихся на грани паники. Со стены сбросили в ров несколько бревен, которые вместе с телами павших лошадей создали непроходимый затор, отрезавший путь татарам к спасению. И началось избиение.

Во дворе усадьбы Ратмир смог предотвратить прорыв, бросив в бой резерв — трех копейщиков. Но до рубки дело не дошло, победу русичам принесли стрельцы, грамотно расставленные по местам. Как это обычно бывает, бой длился целую вечность, но на самом деле стрельцы, едва ли опустошили тулы. В бою все решают минуты — Ратмир это знал, но даже ему, опытному воину, казалось, что прошла целая вечность.

— Боярин где? — кричал он, пробираясь по завалам из тел людей, лошадей, мимоходом опуская топор на головы еще шевелившихся врагов.

— У ворот стоял, — ответили ему.

— Андрей Михайлович! Ты где? — с нарастающим беспокойством вновь прокричал Ратмир.

Ответом ему была ругань, еще не отошедших от боя гридней и удивленное оханье пахарей, с любопытством разглядывающих при свете факелов необычные лица врагов, их оружие и брони.

— Боярина ищите! — велел Ратмир, наступая на горло храпящему татарину.

Андрея Михайловича нашли в бесчувственном состоянии, придавленным павшей лошадью, и со сломанной рукой. Бронь на груди выглядела так, словно по ней молотили кувалдой. Боярина отнесли в терем, где им занялась молодая жена с толпой сенных девок.

— Главное живой, — успокаивала молодуху старая лекарка, осматривая освобожденного от брони боярина. — Подумаешь, ребро сломано... Эка беда. А вот рука...

— Господи! У него же кость торчит! — ужасалась Устинья.

— И это поправим, — обещала лекарка, ощупывая руку. — Сколов нет, слава богу...

Ратмир на минуту заглянул в терем, потоптавшись у постели боярина, убедился, что жизни хозяина ничего не угрожает и, убежал во двор. Следовало растащить тела, освободить створ ворот, и во рву прибрать: оттащить в сторону бревна, что бы можно было провести коней. Ратмир намеревался завершить начатое, организовать погоню и добить разгромленных татар.

Уже совсем рассвело, когда Ратмир смог отправиться в погоню, а боярин, к тому времени оклемался, опоенный обезболивающими взварами, даже выбрался во двор, держа сломанную руку на перевязи.

При дневном свете, побоище выглядело не так ужасно, но успех впечатлил боярина. Ему доложили о шести пленных и большом количестве убитых врагов. Два десятка коней достались в качестве трофеев, да брони и оружие, все доброе, качественное. Боярин повеселел и пропустил мимо ушей известие о собственных потерях: двух убитых стрельцах, и трех гридях. Все побиты стрелами, и лишь один пахарь лежал подле стены хозяйственной клети с рассечённой надвое головой. Пересчитав булгарские гривны, найденные в седельных сумках, боярин рад был без меры.

— На каждую хитрую задницу, у нас найдется дрын березовый, — с довольным видом произнес он, красуясь перед молодой женой, вышедшей во двор следом за мужем.

— Эка богатства-то привалила! — восхищалась она, глядя на супруга восхищенным взглядом.

— Погоди, вернется Ратмир, — возбужденно произнес боярин, — еще больше станет. В этих землях я хозяин!

— Конечно ты, свет очей моих, — поддакнула Устинья, нежно погладив мужа по здоровой руке.

Она уже присмотрела в груде драгоценного узорочья понравившуюся вещицу.

— Господин, господин, не гневайся, — подбежал к боярину ключник.

— Что опять? — грозно спросил боярин, морщась от боли в груди.

— Свиньи полоняника сожрали, — выпалил Микула. — Ты его в хлеву бросил, вот они и... — он развел руками.

— Да и бис с ним, — отмахнулся боярин.

— Как же так? — растерялся ключник. — Что с хряками делать-то?

А боярин уже не слушал, торопливо шагая к мужикам, сдиравшим шкуру с убитой лошади.

— Кто так нож держит? — сердито вопрошал он, останавливаясь подле них. — Аккуратнее надо! Аккуратнее!

Мужики сердито отворачивались от него, недовольные задержкой в боярской усадьбе. Переживали за судьбу близких людей, оставшихся дома. Ключник их успокаивал, что все там нормально — гонцы упредили родичей, но они предпочли бы самим убедиться в этом. Одарил бы их боярин за усердие и отпустил домой скорее. Так правильнее. А вместо этого их опять задержали, нагрузили работой, а душа рвется домой.

Андрея Михайлович притомился и жена увела его в терем. Только он ушел, как в усадьбу прискакал на взмыленной лошади Даньслав.

— Татары! Побили нас, — прохрипел он, валясь на землю.

В спине разведчика торчал обломок стрелы.

Бросившийся к нему ключник стянул с головы шапку.

— Помер, — испуганно произнес он, глядя на мертвеца.

Бабы, только было успокоившиеся, опять заголосили, оплакивая убитого.

— Чего стоишь? — прикрикнул на оцепеневшего ключника, единственный оставшийся в усадьбе гридень. — Упреди боярина.

Сам он бросился к воротам, стараясь побыстрее затворить их.

— Помогите! — прикрикнул он на мужиков, продолжавших стоять над Даньславом. — Чего застыли?

Те, разом очнувшись, со всех ног бросились пособлять ему, а один выскочил за ворота и рванул прочь от усадьбы, следом за ним припустил, ловко перепрыгивая через препятствия, еще один мужик.

— Стойте! Дурни, вы куда? — заорал им вслед гридень. — Споймают татары!

Но те, бежали не оглядываясь.

— Вот дурни! — в сердцах сплюнул гридень.

Они затворили ворота и стали ждать боярина. На лицах мужиков читалось недовольство, многие размышляли над тем, а правильно ли они поступили, оставшись за стенами... Может лучше было попытать счастья и попробовать добраться до дома? И что будет с родными? Ох, как тяжело на душе, печаль камнем сдавила сердца. Все молчали, думая о своем.

На украине боязливые люди не живут, таким тут не место. И все же, боярин, страшно перепугался, получив страшную весть о гибели своих людей. Храбрый Ратмир сложил свою голову в быстротечной сшибке, попав в засаду. Андрею Михайловичу трудно представить, что больше нет рядом человека, на которого можно положиться. Ратмир один стоил десятерых. И где он? Лежит бездыханный в траве. Боярин, словно на яву услышал голос старшего гридня:

— Надо Шемяку предупредить. У него воев много и все справные и, говорят, воевал он татар в Булгаре.

— Ох уж эта гордыня... — тяжело вздохнул боярин. — Грех смертный.

Глубокая печаль легла на чело боярина, придавила могучие плечи, но не лишила решительности.

— Собирайся, Устиньюшка, — велел он жене. — На берегу два челна стоят. Уйдете водой.

— Я тебя не оставлю! — жена бросилась к мужу, крепко обняв за шею, прижавшись к щеке.

— Страдал господь, когда шел на Голгофу. Так, должно, и нам придется, — глядя в пустоту, произнес боярин, здоровой рукой поглаживая голову любимой.

Молодая женщина еще крепче прижалась к мужу.

— А ведь, правда, любимая, — подумал он, вдыхая женский запах.

— Вместе примем муку смертную, — горячо зашептала жена, отстраняясь.

— Нет, — он резко оборвал ее, пристально глядя в бездонные, полные смертной тоски, глаза, растворяясь и утопая в их синеве.

— Я обещала быть с тобой до гробовой доски, — прошептала Устинья.

— Что ты говоришь, душа моя, — незаметно стряхнув набежавшую слезу, ответил боярин. — Я умирать не собираюсь.

— Может вместе убежим? — со слабой надеждой предложила она.

— Думай, что говоришь! — боярин резко оттолкнул жену. — Что бы русский боярин бежал от врага! Я лучше умру!

— Князья не чураются бегать, — укорила жена.

— Это моя земля, — твердо произнес боярин. — И я ее буду защищать, так от дедов повелось.

— Один? — с нескрываемым раздражением выкрикнула Устинья.

— Надо будет и один, — решительно ответил боярин.

— А обо мне ты подумал? О детях? — набросилась она на него.

— Да что ты все заладила, — досадливо поморщился боярин Андрей. — О ком я сейчас думаю? О тебе и детях!

— Все равно не поеду, — упрямо заявила Устинья.

Боярину надоел этот спор, и он в окно позвал гридня:

— Стражка!

Парень быстро примчался.

— Боярыню с детьми в челн, — отдал распоряжение Андрей Михайлович. — Будет упираться, силком посадить. Сам с ней поплывешь. Возьми с собой четверых челядников, посадишь на весла.

— Сделаю, — кивнул гридень.

— Серебро, что на татарах взяли, с собой положи, авось сгодиться, — продолжал боярин. — Шемяке же скажи, боярин помощи просит.

Он замолчал, последние слова дались с трудом. В горле стоял комок горечи.

— Идите, — махнул он рукой.

Как ни были быстры сборы, а они едва успели отплыть, когда на горизонте появилась черная масса всадников.

— Помни, — на прощание сказал он жене. — Под нашей березой... И сохрани детей.

Он резко отвернулся, зашагав прочь от пристани и ни разу не обернулся.

Устинья смотрела на отдаляющегося мужа с каменным лицом. Она уже знала, что больше никогда не увидит данного богом супруга. Двое маленьких сыновей, крепко вцепившись в подол мамкиного платья, плакали.

— Прощай, мой муж, — наконец, произнесла Устинья и больше не сказала ни слова, а только гладила детей по белокурым головкам хныкающих детей.

Как ни торопился Шемяка с постройкой укреплений, но многое сделать не успели. Подземный ход из града, как стали называть усадьбу, до конца не успели прорыть. Изначально задумывалось, что по этому ходу можно провести коней, но сроки поджимали, пришла пора уборки урожая и рытье забросили, едва доведя до середины, ограничившись далее узким лазом, где с трудом протискивался один человек. Ход вел к оплывшему оврагу, по которому можно было добраться до реки, где в склоне вынули землю, срубив длинную клеть, в которой стояли наготове пять стругов и небольшие лодки-долбленки, а также круглые кожаные лодки. Хранился там небольшой запас одежды, продуктов, оружия и стрел. К строительству привлекали людей пришлых, из черниговской земли, и по осени отправили их восвояси, щедро заплатив труд.

В лесных чащобах, где сам черт ногу сломит, построили заимки с конюшнями. В каждой такой заимке поселили семью, велев хранить запасы и заботиться о конях.

Шемяка потратил все свои средства, нажитые честными и не очень трудами, но крепость получилась на славу. Стояла она на высоком мысу, откуда открывался прекрасный вид на окрестности. Городники приглашенные из Чернигова дело свое знали — мощные валы, рубленные стены с забаролами представляли собой прекрасную защиту. Клети для городен рубили еще по зиме, а летом сплавляли по реке до места.

Дорога в крепость проходила по узкой террасе между подошвой крутой насыпи вала и не менее крутым южным склоном мыса. Обогнув край вала, дрога делала резкий поворот направо к воротам. Такая планировка подъезда типична для Руси, она позволяла исключить штурм ворот врагом. Мощная двух-ярусная надвратная башня надежно защищала вход в крепость.

В самом центре планировалось возвести каменный донжон по типу европейских, но из-за недостатка времени, средств, а главное специалистов, Шемяка ограничился каменным основанием на высоту человеческого роста, а остальное возвели из дерева. Зато башня в три яруса и с нее можно вести круговой обзор. Венчала конструкцию открытая площадка, на которую подняли метательную машину. Даже предусмотрели поворотное устройство для нее, что позволяло обстреливать реку в случае необходимости.

С напольной стороны к заполненным грунтом срубам-городням, с внутренней стороны крепости, пристроили хозяйственные клети, где хранилось оружие и другие припасы, здесь же могли укрыться воины. С других сторон клети сделали жилыми, снабдив в углу небольшими печами, сложенными из кирпича. Правда, кое-где оставили традиционные глинобитные печи посередь помещения О противопожарных разрывах между строениями тоже подумали, и даже установили пожарные щиты, с ларями, наполненными песком.

Открытые пространства защитили от стрел самым простым способом, установили столбы с перекрытиями из бревен. Поверх насыпали песку, а в случае опасности можно еще настелить сырые кожи. Дешево и сердито.

По расчетам Шемяки, в усадьбе могли укрыться до полутора тысяч человек, если потесниться, то и больше. По сути, она превратилась в главный укрепленный центр волости, что естественно не нравилось боярину Андрею Михайловичу. Но на нежные чувства боярина Шемяка плевал с высокой колокольни.

А ведь была в граде колокольня! Церковь срубили и, Василь стал в ней священствовать, рукоположенный в сан самим епископом Чернигова. А на резанского грека-епископа Шемяка плевал с той же колокольни. Война все спишет.

Для татар приготовили несколько сюрпризов: были тут зажигательные снаряды известные на Руси как 'живой огонь' — подобие 'греческого огня', и гранаты начиненные порохом (к слову сказать, Шемяка не 'изобретал' их, китайцы опередили его), и даже мины заложили местами на открытой площадке, где как предполагалось, встанут лагерем татары и где они могут установить свои камнеметные машины.

Пленный немец, доставленный из поруба под Черниговым, где он просидел последний год, наладил выпуск собственных камнеметов и тяжелых самострелов, метавших короткие толстые копья. Он даже построил конструкции на подобии кранов, позволяющих железными крюками цеплять приставленные к стене лестницы. Если осада затянется — то лестницы на дрова сгодятся. Проблема с топливом тревожила Шемяку.

Китайский мастер наладил-таки производство белого снега и теперь Шемяка смело смотрел в будущее. Еще бы пушками нормальными разжиться и было бы совсем хорошо. Никакой Батый не страшен.

Пушек, к сожалению, не было, но огнестрел имелся. Шемяка не любил вспоминать, как древние пищали попали к нему в руки. Становилось жутко. Провожая тестя и молодую жену, заехали они к Дмитру, брату Степана. Братья крепко обнялись, да устроили по случаю встречи праздник, а Шемяка позвав с собой кузнеца Лавра и Местятку, отправился на лыжах к схрону в лесной чаще. Если бы не кузнец, не найти Шемяке дорогу.

— Без тебя, Лавр, плутал бы я по лесу, — сказал Шемяка, осторожно передвигая лыжи, следуя за уверенно шагающим кузнецом. — Чисто леший водит.

Лавр в ответ промычал, ускорив шаг.

Схрон они нашли нетронутым. Лавр сразу заинтересовался холодным оружием, поочередно рассматривая образцы, а Местятка обрадовавшись котелку и крупе, развел костерок и принялся варить кашу. Шемяка стоя на коленях, на куске брезента пересчитывал червонцы, прикидывая в уме, хватит ли золота, чтобы завершить задуманное. Вдруг, его словно обожгло. Шемяка резко поднялся и встретился взглядом с существом из кошмаров. Прямо перед ним стоял босой, в рваном рубище с голой грудью волхв Любомир.

— Иди за мной, — велел волхв и не оборачиваясь пошел в болото.

Шемяку безвольно двинулся следом, удивляясь отсутствию следов за волхвом.

Они пришли на злополучный остров, материализовавшийся из ниоткуда. Волхв прошел мимо торчащей из-под снега груды ржавого железа, в которую превратилась машина на которой Шемяка попал в этот мир, и двинулся в глубь острова. В воздухе стоял запах гари. Шемяка покорно шел за стариком, перешагивая мертвые распростертые тела в красных кафтанах, запорошенные снегом. Из снега торчали стволы пищалей, сабли и древки пик.

Морозный воздух неожиданно сгустился, как перед грозой, сильно запахло озоном, и казалось, вокруг начали потрескивать электрические разряды.

— Пей, — потребовал волхв, протягивая черную от времени чашу, с дымящимся варевом.

Шемяка отпил глоток и чуть не поперхнулся от мерзкого, прогорклого вкуса.

— Пей! — настойчиво потребовал волхв, не повышая голоса.

Шемяка послушно выпил обжигающее варево, до последней капли. Голова закружилась и дальнейшее он помнил смутно, предпочитая навсегда забыть ужас. Бурые, от впитавшейся за века крови, лики деревянных идолов, словно оживших, и буравивших своими светящимися глазами, сменялись лицами бородатых людей покорно подставляющими горло под удар древнего, как сам мир, каменного ножа в форме серпа, нож в руке и потоки крови обагряющие землю у идолов, кровавые брызги, вырезанные сердца, отданные в жертву языческим богам и уже довольные, напитавшиеся человеческими жизнями лики страшных богов.

Шемяка очнулся, широко раскинув руки он лежал на снегу, а над ним хлопотали Местятка и Лавр.

— Слава богу, очнулся, — обрадовался Местятка.

— Ты бы бога не вспоминал тут, — опасливо покосившись в сторону, пробурчал Лавр. — Не ровен час...

— Богородица защитит, — легкомысленно, свойственной юности, отмахнулся парень. — Господин, глянь, что я тут нашел!

Он с радостью продемонстрировал кривую турецкую саблю.

— Брось, — зашипел на него кузнец. — Не чистое это!

— Перестань, Лавр, — недовольно отмахнулся Местятка.

Сашка поднялся, оглядывая себя. Весь окровавленный, словно выкупался в крови.

— Где он? — спросил Лавра.

Кузнец, вновь обретший дар речи, ответил:

— Ушел он. Велел тебя забрать и ушел.

В его словах чувствовался страх. Да и Сашке, честно сказать, было не по себе.

— Ого! — крикнул Местятка, поднимая с земли бердыш, — Вот это вещь!

— Ты лучше палки железные собери, — велел ему Шемяка.

— А чего их собирать? — оскалился Местятка. — Вон в возах их полно лежит. Обоз значит шел. Только я не пойму откуда он тут взялся?

— Много будешь знать — скоро состаришься, — рыкнул на него Лавр. — Делай, что велено.

Так Шемяка обзавелся огненным боем времен царя гороха. Вернее Алексея Михайловича Романова. С одного из убитых обозников Местятка снял сумку, в которой лежала грамотка, писанная скорописью. Прочесть загагули было сложно, но смысл Шемяка уловил. Из Москвы с дьяком Федором Тонково якутскому воеводе посылалась партия пищалей и мушкетов для осадного сидения, зелье и свинец. К сожалению, во времени на остров перенеслась только часть обоза, и расспросить путешественников во времени уже не получится. Те мертвые, что устилали землю и пленные попавшие под нож волхва — обозники и стрельцы наткнулись на капище и давай его жечь. Результат известен. Шемяка сам принял участие в финальной драме.

Как бы то ни было, он обзавелся тремя десятками пищалей крупного калибра, десятком меньшего калибра, годившихся разве, что для охоты, двумя дюжинами мушкетов, к счастью не фитильных, таким же количеством короткоствольных легких карабинов, да десятком винтовок — пищалей винтовальных, да пятью парами пистолей, причем одна из них была двуствольной.

Шемяка надеялся, что к приходу Батыя он приготовился, и сможет изменить ход истории. Атаман Ермак Тимофеевич с малыми силами покорил Сибирское ханство, а чем Шемяка хуже? История знает массу примеров, когда горстка храбрецов присоединяла к России огромные территории, взять хотя бы быстрый успех небольшого отряда Бекетова (30 человек), подчинившего за один год 31 якутскую волость. И когда из дальнего мордовского села прискакал гонец с вестью о появлении врагов, Шемяка даже обрадовался. Быстрые вестники отправились предупредить народ об опасности. В усадьбу потянулись вереницы людей, ища спасения за крепкими стенами.

Итларь с Карасиком отправились на разведку. Шемяка хотел сам все разведать, составить собственное мнение о силах и намерениях врага, но ближники отговорили.

Татары в силе тяжкой объявились на другой день, принявшись ловить тянувшихся в усадьбу смердов. Из усадьбы вылетел конный отряд и отбил часть людей. Чурнаю пришлось отступить, видя, как татары, получив подкрепление, пытаются отрезать его от усадьбы. Шемяке хватило ума, послать по реке мальцов с предупреждением — в усадьбу не ходить, укрыться в лесу.

Молодые торки, посланные в разведку, воспользовались заварушкой и благополучно вернулись назад, притащив с собой языка.

— Два села вырезали под корень, — рассказывал Итларь. — В одном резали спящих, а в другом по следу шли, нагнали и порубили всех, от мала до велика. Никого не пощадили.

— Может, кто и спасться... — с надеждой предположил Лавр.

— Исключено, — помотал вихрастой головой торк.

— Спаси их господи, — пробормотал Василь. — Хоть и нехристи, а твари божьи...

Допрос пленного мало что прояснил. Башкира насильно угнали на войну, определив в сотню, где собрался разноязыкий народ: половцы, башкиры, булгары и иные племена. Командовали ими татары, страшные и жестокие. В его сотне командиром был Алчих-бавурчи . Командовал отрядом некто Катаган. У мунгал свои правила, коим все должны подчиняться. На пример, нельзя есть с ножа — за это полагается смерть. А хуже всего — проявить трусость в бою — убьют весь десяток. Пленник рассказал много мелких бытовых подробностей, но не сказал главного — где главные силы татар...

— Вот ведь силища какая! — невольно восхитился врагами Курак из племени сувар. — А порядок-то какой!

Враги действительно демонстрировали железную выучку. Быстро разбили правильный лагерь, пленников заставили разобрать дома в близлежащей деревеньке и установить частокол. Конные караулы, разосланные татарами, приводили все новых полоняников и, вскоре, крепость оказалась отрезанной от большой земли.

— Глянь-ка, — Курак пальцем указывал на чернокожего воина в белом тюрбане, бившего плетью недостаточно радивого, по его мнению, пленника. — Ну, чисто черт!

— Вот ведь как измывается, — в сердцах сплюнул Баюш.

Пленник, сорокалетний мужик славянской наружности пал ничком, прикрывая руками голову. Чернокожего воина разозлила эта слабая попытка защититься и, он раз за разом обрушивал удары на голову несчастного, пока тот не упал безвольно, и даже тогда, надсмотрщик продолжал лупасить безжизненное тело. Устав, он отложил плеть, взявшись за нож. Вскоре голова несчастного возвышалась на пике, устрашая остальных полоняников.

— Кажись, Ефрем это, — испуганно произнес Василь, опознав убитого.

— Точно! Ефрем, — сжав кулаки ответил Баюш. — А вон и дочка его!

Еще один татарин, с черной окладистой бородой, тащил за косу упирающуюся ревущую девку к стене, но остановился, опасаясь стрел. Сильным толчком он уронил ее на землю, разорвав платье. Громко хохоча под одобрительные возгласы товарищей, пинками заставил подняться, и долго мял белые девичьи груди.

— Милана! — гневно воскликнул Баюш, которому девица пришлась по душе и, он собирался по осени засылать сватов к ее отцу. — Я убью его!

— Остынь! — прикрикнул на него Сураш. — Из лука не дострелить...

— Я отрублю его поганые руки! — дернулся Баюш, хватаясь за саблю.

— Кто сказал не дострелить? — спросил Итларь, только что поднявшийся на заборола.

— Ахты мать честная! — воскликнул Местятка, видя, как татарин нагнул девку и быстрыми сильными толчками вошел в ее лоно.

Баюш уже бежал со стены, крича на ходу:

— Отварите ворота!

— Мы охальника снимем, — сквозь зубы прорычал Итларь Сурашу. — А ты девку спасай.

— На спор? — спросил Местятка, доставая винтовку. — Какой залог?

— Кто попадет — идет ночью языка брать, — принял вызов торк.

— Я тоже в деле, — заявил Карасик, натягивая тетиву.

Торки долго выбирали стрелы, тщательно осматривая древко и оперение, Местятка успел зарядить свое ружье. По сути винтовка та же пищаль, имевшая в стволе нарезы, за счет которых значительно увеличивалась дальность стрельбы.

— Готовы? — спросил Местятка торков. — Как выскочат наши башкиры, так стрелим.

Как только Сураш с Баюшем выскочили из ворот, парни выстрелили, Местятка, по опыту, чуть помедлил с выстрелом.

Грохот, дым и запах серы напугали мордву, стоявшую на стене.

— Свят, Свят, Свят, — испуганно крестились новообращеные в веру Христову парни.

— Чертом запахло! — завопил как безумный кипчак Сидур, пятясь от улыбающегося Местятки.

— Вестимо чертом, — молвил Василь, наблюдая, как башкиры на скаку мечут стрелы в любопытных татар собравшихся поглядеть над унижением русских.

— Вестимо чертом, — повторил он. — Если наш боярин у самого нечистого огненный бой отобрал...

— Как? — испугался Сидур.

— А вот так! — с важным видом ответил Василь. — Явился как-то нечистый к боярину и, давай соблазнять златом и каменьями...

Парни внимательно слушали, раскрыв рты от удивления.

— А наш боярин не будь дураком, запрыгни ему на спину и давай охаживать плетью...

— Черта? — ахнул Сидур. — Плетью?

— Вестимо черта, не кобылу же, — улыбнулся Василь. — И давай его гонять по небу до самого моря-окияна, до острова...

— Черта! Плетью! Как кобылу! — радостно заулыбалась новообращенная молодежь охочая до чудесных историй.

— Не выдержал нечистый хвата боярина, взмолился о пощаде.

— И боярин отпустил его? — испуганно охнул один парнишка.

— Отпустил. Только потребовал у черта огненного боя, чтобы его же оружием поганых истреблять.

— Вот это молодец наш боярин! — заулыбались парни. — Дьявольское оружие против самих приспешников нечистого обратить!

— Вот это молодец! — выкрикнул Местятка, видя, как Сураш заарканил одного татарина.

Баюш тем временем подхватил девку и мчался назад. Им вслед запоздало полетели стрелы. Сураш, однако, не довез своего пленника до крепости. Одна из стрел поразила того насмерть. Они опять остались без языка.

В крепости героев встретили радостными криками. Маленькая победа, да еще вызволение полонянки подняли моральный дух обороняющихся и вселили надежду на благополучный исход.

Лишь боярин Шемяка остался недоволен парнями. Он как раз сидел в тереме с ближниками, обсуждая варианты защиты крепости и, тут на тебе — выстрел...

Своим людям он настрого запретил стрелять в крепости без команды. Хватило жертв, пока научились пользоваться огненным боем. Четверых убили, двоих ранили прежде чем до парней дошло, что пищали не игрушка. Даже Местятка, забравший себе все пистоли, застрелил дворовую девку. Зарядил пистоль дома и забыл, а тут девка подошла к нему. Парень ради шутки направил на нее пистоль и спустил курок. Девка упала с простреленной грудью. Местятка испугался. Отцу убитой он заплатил виру, но наказание понес — по приказу Шемяки, был бит кнутом, а Василь на него наложил еще и церковное наказание.

Шемяка выжидал. Ближники разделились во мнениях. Одни советовали не медлить, атаковать татар, другие подождать до утра, а уж с первыми лучами солнца начать сечь врагов нещадно. Третьи предлагали выждать пару-тройку дней, авось сами уйдут.

— Чего ждать? Мунгалы эти разорят деревеньки! Людишек посекут, в плен уведут! Дома огню предадут! — кричал, захлебываясь слюной Чурнай.

— Тебе боярин деревеньки пожаловал, вот ты и торопишься воевать, — возражал Сураш.

— Бить ворогов надо! Нечего сиднем сидеть, — поддержал Чурная Вирдян.

— Мои люди готовы, так и жаждут напоить клинки кровью мунгалов, — решительно произнес Ураз.

— Ты не забывайся, — осадил мордвина Шемяка. — Это мои люди и ты, Ураз, мой человек. Помни об этом.

— Обождать надо, присмотреться, языка взять, — предложил рассудительный Лавр.

— Ты чего, Лавр? — возмутился Василь. — Смотреть как страдают невинные чада христовы!

— Ух ты, — усмехнулся кузнец. — Хоробор ты наш.

— Надо будет — не хуже тебя могу ворога бить, — запальчиво выкрикнул Василь.

— И отлучат тебя от службы, — зло отозвался Лавр. — Кто убитых отпевать будет? Я что ли?

— А я кровь проливать не стану, — резко отреагировал Василь. — У меня вот что есть!

Священник продемонстрировал свой грозный посох со свинцовым набалдашником.

— Знал бы, не стал бы тебе его делать, — с обидой в голосе произнес Лавр и передразнил друга. — От волков отбиваться мне, от собак диких...

— Мунгалы собаки и есть, — примирительно произнес Василь.

Они еще долго перепирались, даже ругались и пару раз чуть не вцепились в бороды. Шемяка молчал. Слушал.

Лодка появившаяся на горизонте, прекратила ругань. Дозорный сообщал, что по реке плывет струг, полный народу.

— Видно к нам плывут, — предположил Сураш.

— Мудрено догадаться, а к кому еще? — съязвил Костяжко.

— Но, но... — пригрозил башкир.

— А то что? — прищурился Костяжко.

— Да хватит вам перепираться! — прикрикнул Шемяка. — Надоели уже.

— Татары на стрелку переправились, — предупредил Алеша. — Могут стрелами достать.

— А чего сразу не сказал? — встрепенулся Местятко. — Много их переправилось?

— Дюжина, — невозмутимо ответил Алеша.

— Ну это не страшно, — рассмеялся Местятка. — Дозволь, боярин, побить тех татар и, мы струг перехватим.

— Возьми людей побольше, — согласился Шемяка.

— Я и один управлюсь, — уже с порога крикнул Местятка.

И ведь не соврал, поехал один.

За безрассудной выходкой парня наблюдала вся сотня, стоя на стене.

— Зря отпустили парня, — волновался Ратмир. — Сгинет.

— Не блажи, — живо отреагировал Алеша.

— Эх, меня не взял, — сокрушался Итларь.

— Я бы тоже поехал, — сказал Баюш.

— И я, и я, — раздались обиженные возгласы товарищей.

Местятка ехал, вдоль берега, как ни в чем не бывало, распевая во все горло похабную песенку собственного сочинения.

Татары заметили его и поскакали. Местятка метнулся в сторону имитируя панику. Когда одумался, татары уже отрезали путь к спасению. Они загоняли парня, как зверя, заходя с трех сторон, прижимая к реке. Местятка гнал коня, нахлестывая плетью и вдруг, конь пал. Татары смеясь подъехали ближе. Двое остались поодаль, на всякий случай, присматривать за крепостью, вдруг там решатся на вылазку.

Местятка с испуганным видом стоял рядом с павшим конем держа саблю в руке.

— Все. Пропал парень, — с сожалением прокомментировал Ратмир.

— Бьюсь об заклад, что нет! — тут же отреагировал Итларь.

— Ставлю гривну, — согласился Ратмир, погладив витую шейную гривну из чистого золота.

— Принимаю, — ответил Итларь, дотронувшись до своей.

Татары тем временем окружили парня, и развлекались, коля пиками. Местятка отбивал их саблей, уворачивался.

— Да давай же! — нетерпеливо воскликнул Карасик, сжимая кулаки.

Местятка словно услышал друга, бросил саблю, вызвав у татар новую порцию хохота. Дальнейшее произошло слишком быстро. Раздались частые выстрелы, парня заволокло дымом. Вот он выскочил из клубов уже с карабином в руках. Снова выстрел. Дым. Опять мелькнул Местятка. Снова выстрел.

Двое татар, наблюдавшие за крепостью всполошились. Поскакали, было, на помощь своим, но кони не слушались. Наездники они хорошие, подчинили коней быстро, но дым уже рассеялся. Их взору предстал Местятка на коне, а товарищи валялись на земле, оглашая округу громкими воплями. Татары бросились к реке, пытаясь уйти вплавь. Местятка достал из налуча лук и как в тире поразил цели. Потом приветственно помахал товарищам на стене и повернул коня, поскакав к другому берегу. Он призывно кричал, маша руками. В струге наблюдали за схваткой, и уже повернули к берегу.

— Помогите им, — скомандовал Шемяка и, не меньше десятка человек резво бросились исполнять приказ боярина.

— С этим, мне никакие татары не страшны, — любовно поглаживая пистоль, сказал при возвращении Местятка.

И был по сути прав. В реальной истории с появлением огнестрельного оружия закончилась эпоха татарского владычества. Вот только на дворе XIII век, а огнестрела у Шемяки кот наплакал. Но шанс изменить историю есть. Только бы выманить Батыя к крепости, а там уж как бог даст...

— Государь-батюшка, век за тебя молить господа стану, только спаси мужа моего, — сходу бухнувшись в ноги, заголосила Устинья, жена боярина Андрея Михайловича.

— Встань. Да встань же! — прикрикнул Шемяка, пытаясь оторвать молодую женщину от лобызания сапог. — Говори, что случилось?

Устинью с трудом оттащили от Шемяки. Немного успокоившись, она стала рассказывать. Шемяка по мере путанного изложения последних событий в жизни Устиньи и ее мужа, все больше мрачнел.

— Пленные говорить могут? — спросил он Местятку, когда женщина стала повторяться.

— Пятеро живых, — доложил парень.

— Так могут или нет? — рыкнул Шемяка.

— Железо разговорит, — пообещал Местятка.

Пленные рассказали все, что знали. Чурнай выполнил обещание, подарил самым говорливым быструю смерть. Только информация, полученная от них, ничего не проясняла. Где находится Батый никто не знал. И даже численность его войска не могли сказать. Много — это понятие неопределенное...

— Атакуем с рассветом, — решил Шемяка.

Под покровом ночи пятнадцать метателей ручных гранат выбрались из крепости. Лао-лун-бей со своими подручными снарядил чертовым зельем железные трубки. В метатели выбирали лучших, кто мог добросить гранату за сорок метров. Упорные тренировки дали результат — теперь метатели бросали их за пятьдесят метров.

Каждый нес по восемь гранат, да по паре пищалей. Местятка с торками вызвались идти добровольцами, хоть и не могли похвастать результатами в метании. Шемяка отпустил их. Парни вооружились карабинами и гранатами, сколько могли унести. Оружие зарядили и завернули в холстину, гранаты тоже обмотали тканью и сложили в мешки. Им придется ползти и не дай бог татары услышат шум.

Сотня изготовилась к бою. Многие гридни облюбовали огнестрельное оружие, короткие карабины очень подходили всадникам.

Шемяка стоял на верхней площадке башни, и ждал, мысленно читая молитву. Отчитав положенное количество, дал короткую команду:

— Огонь!

Прислуга камнеметной машины, хорошо обученная немцем Мартином, только ждала команды. Быстро поднесли факел к жаровне и подпалили снаряд, начиненный горючей смесью. Огненный шар взмыл в ночное небо и по высокой дуге устремился в татарский лагерь.

— Левее на пол топора, — скомандовал Мартин.

Деревянный настил медленно поворачивался. Мужики крутили поворотный механизм, до тех пор, пока немец не остановил их.

— Хватит, — сказал он. — Теперь заряжай.

Четыре камнеметных машины дважды отработали по заранее пристреленным целям огненными снарядами.

После первого залпа, в дело вступили метатели гранат. Взрывы посеяли панику среди врагов, они заметались по лагерю, падая от разлетающихся осколков, некоторые облитые горючей смесью, пылали яркими факелами.

Сотня на рысях выехала из ворот крепости и после поворота дороги увеличила скорость. Забабахали первые выстрелы, это метатели гранат взялись за пищали. И тут подоспела конница, стреляя на ходу, всадники пронеслись по лагерю. Кто-то взялся за лук, меча стрелы, кто-то сек врагов саблей, дробил черепа булавами.

Ураз с мордвой обошел стороной вражеский лагерь, напав на табуны и, теперь отбивал атаки пытавшихся вырваться из окружения татар.

Казалось, что победа близка, враг в панике разбегается, татарские кони у коновязей точно взбесились, никого к себе не подпускают, молотя копытами. Разящие стрелы жалят нещадно татар, но неожиданно появляются островки сопротивления и, вот уже гридни Шемяки падают с коней со стрелой в груди. Сураш с башкирами яростно сметал очаги сопротивления, бросаясь на врагов, топча копытами, срубая головы, могучими ударами разваливая смельчаков до пояса, отсекая головы вместе с плечом. Иногда было достаточно бросить отрубленную голову во врагов, как они теряли мужество, но продолжали обреченно биться, не прося пощады.

В центре татарам удалось закрепиться, укрывшись за сколоченными пленниками большими щитами, несколькими телегами, поставленными в круг. Татарский командир громко отдавал приказы, организуя оборону. Шемякины гридни откатились назад и, даже башкиры не рисковали идти на прямую атаку.

Местятка воспользовался моментом, перезарядив пистоли и пищали.

— Чего попусту стрелы мечете? — укорил он товарищей. — Пищали заряжайте!

Грянул нестройный залп, абсолютно бессмысленный, с точки зрения нанесения урона врагу — убили от силы двух-трех татар, но очень эффективный с точки зрения наведения паники. Татары перестали пускать стрелы и, Местятка с Итларем успели добежать до телег, зашвырнув внутрь последние гранаты.

Как только прогремел взрыв, и все заволокло густыми клубами дыма, парни споро перебрались через телеги, орудуя ножами. Ветерок быстро рассеивал дым и, они начали стрелять. Итларь пальнул из карабина в татарина в броне, бестолково трясущего головой и не дожидаясь пока он упадет, схватился за саблю, бросившись на поднимающегося на ноги татарина с залитым кровью лицом. Солнечный лучик заиграл на стали половецкой сабли, кровавый фонтан из обрубка шеи забурлил, запенился. Итларь уже бежал дальше, размахивая саблей. Местятка с винтовкой наперевес, пробивался к татарскому командиру. Пальнул, почти в упор в стрельца, натягивающего тетиву. Ударил прикладом по роже еще одного татарина, бросил винтовку другому. Тот сдуру поймал ее, и был застрелен из пистоля. Кольчуги и брони не спасали от пуль. Несколько выстрелов и охрана найона полегла, так и не поняв причину своей гибели, а сам найон набросился на Местятку с обоюдоострым мечом, возжелав разом покончить с нахальным и настырным вихрастым гриднем. Не увернись парень — быть ему разрубленным до пояса. Местятка всегда отличался ловкостью и сообразительностью. Тяжелый пистоль полетел в лицо татарина, тот защитился рукой, потеряв на секунду из виду парня, и первое что он увидел, была молниеносно приближающаяся ко лбу массивная, со свинцовым яблоком на удлиненной рукояти, пистоль, уже разряженная, но не менее грозная.

Для надежности Местятка ударил татарина еще раз, и принялся вязать пленника. Итларь тем временем осматривал тела убитых и раненных, удивляясь качественным броням и богатству украшений на оружии.

— Слышь, Местятка, — обратился он к другу, -кому расскажи — не поверят. Я убил сегодня восьмерых! Это не считая тех, кто от гранат полег...

— Удивил, — довольно оскалился Местятка. — Я два десятка положил, ей богу, не вру.

Шемяка в сече не участвовал, наблюдал со ходом битвы со стороны. И остался недоволен. Долго распекал Ураза за прорыв нескольких татар, которым удалось уйти. За ними бросился в погоню Кичай со своим десятком. Мордва, вообще-то, воины свирепые и дикие, но прямолинейные. Татары не такие. Результат — печален. Кичай вернулся, прекратив погоню, потеряв половину лошадей и трех человек убитыми. Ураз страшно разозлился, мордва понесла самые большие потери — девять убитыми и дюжина раненных. Полусотня Ураза разом сократилась почти на половину. Когда Ефимий доложил о потерях, настроение Шемяки, итак скверное, совсем испортилось. Блестящая победа над превосходящим численностью противником обернулась настоящей катастрофой. Убитых шестнадцать человек. И раненных две дюжины. Это, не считая легких порезов, у оставшихся в строю гридей. Войско Шемяки после первого боя сократилось на треть! Татарам что, они многолюдны, наберут пленных в хошар и быстро восполнят потери.

— Что с полоном делать? — озабоченно спросил Чурнай.

— Много их? — устало спросил Шемяка.

Торк посмотрел на почерневшее лицо боярина и ответил:

— Я добивать раненных запретил. Да Сураш с Баюшем озверели — резали всех подряд. Пришлось охолонить их маленько.

— Их понять можно... — закрыв глаза, сказал Шемяка. — Кровная месть...

— Да, полоняники набедакурили... — осторожно добавил Чурнай.

— Они-то что?

— Как с ума по сходили... Один дедок с выселок подобрал топор и бродил как чумной, грудины проламывал недобиткам. Сколько броней и кольчуг перепортил!

— А чего он? — Сашка открыл глаза, пристально посмотрев на торка.

— Да внучек его таторва с сильничала, одну так и до смерти.

— Война... — Шемяка тяжело вздохнул.

— Не по-божески то, — с укоризной заметил Ефимий.

— Как раз по-божески, — не согласился Шемяка. — Око за око, зуб за зуб, руку за руку, душу за душу. Такое, согласись, трудно забыть.

— И все же... — не согласился Ефимий. — Господь сказал: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гоняющих вас.

— Ага. Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам .

— Именно, — обрадовался Ефимий.

— Это иллюзия. Обман, — улыбнулся Шемяка. — Христианство вовсе не отменяет ветхозаветную мстительную мораль. Человеки как до Христа судили и карали человеков, так и после Его распятия немало в этом преуспели.

— Так целехоньких мы повязали всего четыре десятка, а раненных осталось... — Чурнай прервал начавшийся было спор и заглянув в кусочек бересты с нацарапанными буквами, уточнил — сто семьдесят восемь человек.

— Сколько? — удивленно воскликнул Шемяка.

— Так я и говорю, — затоптался на месте торк, — мужики озверели, да башкиры душу отвели... Сто семьдесят восемь осталось.

Лекарь сразу потребовал:

— Мне нужны помещения под лазарет. Просторные. Раненных некуда класть.

— Вот ведь, блин... — досадливо подумал Шемяка. — Про лазарет и забыли совсем.

Проблема на самом деле архиважнейшая, случись настоящая осада с приступом, раненных, в том числе и среди мирного населения, будет не счесть. При скученности и минимальных санитарных условиях надеяться на выздоровление не приходится.

— Забирай терем, — принял решение Шемяка. — Надеюсь, места хватит?

— Хватит, — обрадовался лекарь и тут же спохватился. — А ты как же?

— Забирай, — отмахнулся боярин. — Уж как-нибудь...

— Вели еще трупы убрать, господин, — вспомнив, что еще хотел сказать, обратился с просьбой лекарь. — Днем тепло, поплывут скоро.

— Некогда, — отрезал Шемяка. — Через час выступаем.

— Мыслю мордву в крепости оставить, — предложил Чурнай. — Все равно от них толку мало, а на забаролах стоять им самое то. Вот пусть Ураз и займется побитыми.

— Сколько, говоришь, мы татар побили? — спросил Шемяка.

— Без двух десятков четыре сотни посекли намертво, — разом приосанившись, с гордостью доложил торк.

— Смердов пусть Ураз отправит хоронить, а воев в охрану определит, — решил Шемяка.

— Василь еще плотников требует, — напомнил Ефимий.

— На какой леший они ему сдались, — спросил Шемяка поднимаясь.

— Так не гоже рабов божьих хоронить без домовины, — развел руками Ефимий.

Точно. Про гробы и не подумали! — Мордву языческую пусть соплеменники хоронят, а православных похоронить, как полагается, — сказал он, уходя.

Ключник во дворе отчаянно ругался с крестьянами, освобожденными из полона. Бабы и мужики требовали выдать им на расправу пленных татар, которых сейчас охраняли за стенами крепости. В руках они держали ножи, серпы и косы. Настроены были решительно.

— Разберись, — мимоходом отдал приказ Шемяка Чурнаю.

Торк разобрался — поручил Уразу разоружить крестьян. Не обошлось без мордобоя. Злых, утирающих кровавую юшку мужиков загнали в сарай под замок, а бабам сказали, что если будут беспорядки — выдворят из крепости. Те еще долго орали и голосили, требуя справедливости. Отчаянные молодки, настрадавшиеся от татар, поносили боярина худыми словами. Таких быстро остудили, отделив от детей, бросили в холодный погреб — пускай посидят, ума наберутся.

Решительные меры успокоили взбудораженных селян, но те, кому повезло избежать татарского плена, ходили хмурые, бросая на меченошей злые затравленные взгляды.

Во дворе Баюш приготовил инструмент для пытки, на пылающих угольях калился наконечник пики. После насилия над Миланой, башкир ходил сам не свой, жаждал крови и сам вызвался пытать татарского командира.

Нойона вытащили из земляной ямы, изрядно побитого, но целого, без членавредительства.

— По-половецки понимаешь? — спросил Шемяка, усаживаясь на угодливо подставленный Федькой Булгарином грубо сколоченный табурет.

— Язык куман разумею, — гордо подняв подбородок, ответил нойон.

— Имя? — последовал вопрос.

— Туджи-нойон, — ответил татарин.

— Откуда ты родом?

— Из Гурганджа...

— Эк тебя далеко занесло... — прокомментировал Шемяка. — Как попал на службу к мунгалам?

— Я клялся в верности Узлаг-шаху . — с горячностью ответил нойон. — Но на престол взошел его старший брат...

Шемяка слушал, посматривая на раскаленное железо. Нойон, при всей своей гордости, нет-нет, да и бросал быстрый взгляд на жаровню.

— Мы пытались убить хорезмшаха, но потерпели неудачу, и тогда я вместе со своими людьми бежал к мунгалам. Хаджиб Данишманд , приходивший с посольством к Теркен-хатун обещал, что мунгалы примут меня с радостью.

— И как, приняли? — с презрением спросил Шемяка.

— Как видишь, приняли, — криво усмехнулся нойон.

— А здесь как оказался?

— Бату повелел прибыть со всеми своими воинами.

— И много их у тебя?

— Две тысячи, — ответил нойон и поправился. — Было...

Шемяке очень хотелось порасспросить Туджи-нойона подробнее о делах Хорезма. Например, какое влияние имеет Батый в этом регионе, раз отдает такие приказы местным эмирам. Значит, эмиры сохранили власть при мунгалах? Были и другие вопросы, но времени не было.

— Жить хочешь? — спросил Шемяка.

— Мне все равно не жить, — честно признался нойон. — Тому, кто попал в плен, по закону полагается смерть...

— А кто сказал, что ты мой пленник? — улыбнулся Шемяка. — Будь моим гостем.

Туджи-нойон недоверчиво посмотрел на боярина.

— Ты, думай, только быстро, — предупредил Шемяка, поднимаясь.

Он отвел в сторону Чурная и отдал необходимые распоряжения. В голове его созрел коварный план.

— Ну как? Надумал? — усаживаясь на табурет, еще раз спросил он нойона.

— Что я должен сделать?

— Сейчас тебя отведут к пленным, к тем, кто уцелел в сече, — сказал Шемяка. — Ты выберешь, кому можно доверять. Я отпущу их и тебя.

— Это ничего не меняет, — пожал плечами нойон.

— Тебя здесь не было, — весело ответил Шемяка. — Всех остальных ты убьешь — это первое условие.

— А второе? — с надеждой спросил нойон.

— Ты приведешь сюда Бату-хана.

— Зачем? — искренне удивился пленник.

— Хочу лично его поприветствовать, — рассмеялся Шемяка. — Ну, как согласен?

— Договорились, — без раздумий ответил Туджи-нойон.

Шемяка приготовил сюрприз. Федька Булгарин принес Коран. Пленник узнал священную книгу, но спокойно поклялся на ней, что выполнит все условия договора. Самое интересное, что он клялся при свидетелях — пленников вывели из сарая, где их держали до этого.

— Отбери верных тебе людей, — велел нойону Шемяка. — Им сохранят жизнь, вернут платье коней и оружие.

Прежде чем назвать счастливчиков, Туджи-нойон спросил:

— Кто-нибудь еще смог спастись?

— Считаные единицы, — признался Шемяка.

Нойон удовлетворенно кивнул.

— Ты. Ты и ты, — называл он счастливчиков, на кого пал его выбор.

Все они были его соплеменниками и, вероятно, давно служили эмиру. Отобрал он полтора десятка проверенных людей, остальные стояли с обреченным видом, но не смели просить о милости.

— Все готово? — спросил боярин Чурная.

— Да, — коротко ответил торк.

— Дайте им мечи, — велел Шемяка и, усмехнувшись добавил. — Порты верните.

Пленников вывели за ворота. На поле уже собрался весь народ, глядели на поставленных на колени пленников, получивших ранения. Кто не мог стоять — остался лежать. Все сто семьдесят восемь человек.

— Начинайте, — велел Шемяка, усаживаясь на специально установленное на деревянном помосте кресло.

Туджи-нойон непонимающе посмотрел на боярина.

— Убейте их и, получите свободу, — пояснил Шемяка, картинно взмахнув рукой.

Он внутренне торжествовал, заставив мунгал повторить то, что они заставляли делать покоренные народы. Есть в мире справедливость и, свершиться она здесь и сейчас.

Туджи-нойон отдал короткую лающую команду и его люди послушно опустили сабли на склоненные головы соплеменников. Замах — удар, отсеченная голова падает на землю и смотрит на мир широко открытыми глазами. Замах — удар, еще одна голова падает под ноги, обрызганный кровью мунгал небрежно пинает ее в сторону и идет к следующему обреченному.

Василь не выдерживает, подбегает к помосту, падая на колени и с протянутыми в мольбе руками молит о пощаде:

— Остановись! — кричит он. — Прекрати беззаконие! Они хоть и язычники, то твари божьи!

— Что ты хочешь? — досадливо морщится Шемяка.

— Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа , — продекламировал Василь.

— Ты хочешь окрестить их? — рассмеялся Шемяка. — Они тебя скорее зарежут, чем Слово Божье дойдет до их сердец.

— Останови казнь, — настойчиво требовал Василь.

Крестьяне, особенно женская половина, на удивление поддержала священника. Удивительно, совсем недавно они требовали крови, за зло причиненное татарами, за унижение и позор отроковиц, а теперь готовы все простить. Как отходчив народ...

— Уйди, — с раздражением произнес Шемяка.

— Побойся Бога! — не унимался священник.

— Нет, — сказал, как отрезал боярин.

На стене, скрытно наблюдали за казнью, остальные татарские пленники. Когда слетела последняя голова, их увели, выстроив перед воротами для последнего акта драмы.

— Живая собака лучше мертвого льва, — объяснил соплеменникам нойон свой поступок.

Они с ним согласились.

Среди воинских людей казнь пленников нашла понимание.

— Лихое лихим избивают, а доброе добром наживают, — просто и ясно прокомментировал добродушный Алеша.

— Собакам — собачья смерть, — сказал Сураш.

Ненависть к врагам отравляла душу башкирца. Он никак не мог забыть жестокую, абсолютно бессмысленную смерть детей, уведенную в полон сестру, остекленевший взгляд разрубленного надвое отца, пытавшегося защитить невестку и внуков, обезглавленную старуху мать... Другие, объятые ужасом перед татарами, подавленно опускали руки, но только не Сураш и его товарищи. Они мстили, мстили жестоко.

В действительности, у Шемяки не оставалось выбора. Такое количество пленных не прокормить и охраны для них нет. Обстоятельства порой сильнее милосердия.

— Убей и этих, — велел Шемяка нойону, указывая на пленников. — Только сам.

Туджи-нойон не раздумывая рубанул саблей.

— Хватит, — вдруг передумал Шемяка.

Нойон недоумевающе взглянул на него.

— Я оставлю им жизнь, — объяснил боярин. — Они видели твое предательство и, если ты не приведешь сюда Бату-хана, то я отпущу их и, тогда...

Нойон скрипнул зубами, сверкнул очами, потянувшись рукой к сабле. В грудь ему тут же уперлись наконечники копий.

— Не балуй, — грозно предупредил Итларь.

— Я приведу хана, — сквозь сжатые зубы процедил нойон, — но ты умрешь. Будешь умолять меня о быстрой смерти.

— Напугал ежа голой сракой, — рассмеялся Карасик.

— Выманил кукушку на ястребца, — усмехнулся Алеша.

— Батый не кукушка, Батый — волчара матерый, — не согласился с ним Чурнай.

— Который воин не трусит, тот неприятеля скорее победит, — сказал Алеша, хлопнув товарища по плечу.

— Одной смелостью Батыя не победить, — прошептал Чурнай.

— С Божьей помощью справимся, — уверенно заявил Алеша.

Татарского нойона отпустили по добру по здорову. Он, как обещал, отвел остальных своих людей от усадьбы боярина Андрея, да вот только усадьбы больше не было. Сгорела она. Последние защитники пали, обороняя последний рубеж — терем.

Хоронить погибших не стали. Боялись вероломства татар. Единственный из оставшихся в живых воев боярина, Стражка опознал среди обгоревших тел своего хозяина. Останки завернули в плащ и забрали с собой.

Передавая тело боярина Устинье, Шемяка смог лишь сказать:

— Прости меня.

Одна глава пропущена. (шесть раз переписывал, но все не то...)

Формально подчиняясь Бату, Гуюк обладал громадной властью. Под его личным командованием находилось не много войск — собственная тысяча под командованием Дагая из племени бесуд, да тысяча Хуринчина из рода барулас, который последовал за ним в качестве тысячника. Повеление старого полководца разозлило царевича. Его, как обычного тысячника, отправили усмирять рядового бека! Но помня наказ отца, во всем слушаться Субэдэя, он подчинился, но пребывал в прескверном настроении, когда наконец-то добрался до крепости мятежного резанского бека.

— Возьми брата и иди к ним с требованием покориться, — повелел царевич Дагаю.

Старик нойон, служивший еще его деду, великому хану, подозвал младшего брата Гучугура, передав ему волю царевича.

Гуюк не сомневался в подчинении мятежного бека. Ему оказали честь, отправив уважаемых старцев на переговоры. Однако, бек не внял голосу разума.

— Царевич Гуюк, старший сын Великого хана, милостиво дарит вам жизнь, — прокричали они. — Падите ниц, склоните головы, признайте власть Великого хана!

— Гляди-ка стариков отправили к нам... — сильно удивился Алеша.

— Скорее вошью я стану на шее твоей, колючкой в подкладке, чем покорюсь! — выкрикнул Сураш со стены.

— Я его сейчас стрелой достану, — с хищной улыбкой произнес Курак, доставая лук из налуча.

— Я тебе достану... — пригрозил Местятка, разглядывая врагов. — Послы они. Понимать надо.

— А может и вправду, открыть ворота, авось Бог милует... — в растерянности предложил один из крестьян, собравшихся на стенах поглазеть на ворогов.

— Вола зовут не пиво пить, а хотят на нем воду возить, — ответил ему сосед с усмешкой.

— Ты больше верь своим очам, чем чужим речам, — посоветовал другой.

Послы, тем временем, закончили увещевать осажденных и отбыли назад. Шемяка же терялся в догадках. Туджи-нойон не обманул. Мунгалы пришли... но был ли среди них сам Бату? Посланники говорили от имени Гуюка и, это настораживало.

Враги разбили лагерь вне достигаемости катапульт. Это удручало. Застучали топоры, и как по мановению волшебной палочки, вокруг крепости выросла стена из бревен, вкопанных в землю.

Сидение в осаде всегда утомительно и тревожно. Нападение неприятеля ожидали чуть ли не каждый день и каждую ночь. Сторожевые посты пришлось усилить. Дежурная полусотня всегда была готова прийти на подмогу стороже.

Присутствие в крепости крестьян с семьями доставляло не мало хлопот. Особенно со скотиной, громко требовавшей корма и питья.

Через три дня осады обстановка в крепости сложилась просто убийственная. Постоянное сознание близкой опасности действовало угнетающе на женскую психику, и даже мужья, самые храбрые и самые мужественные из них, при таком бездеятельном ожидании смерти, невольно, сами того не замечая, превращались в трусов.

Утром, когда татары, заменили сигнальную юрту на другую, черного цвета, чуть было не случился бунт. Бабы притащив с собой плачущих детей, громко вопили, требуя покориться татарам.

— Почто мы послушали тебя! — кричали они разъярено. — Открывай ворота, пойдем в ноги упадем царевичу. Он обещал помиловать.

— Поздно бабаньки вы всполох устроили, — увещал соплеменников Вирдян. — Татары все равно никого не помилуют.

В ответ раздались яростные крики, толпа стала энергично наседать, оттесняя десяток охраны к высокому крыльцу терема.

— Зря ты это сказал, — заключил Ураз, когда его людей окончательно приперли к ступеням крыльца.

— Ничего не зря, — возразил Вирдян. — Люди должны знать. Имеют право.

К народу обратился подошедший Онекей, с его появлением толпа притихла, внимательно слушая, что говорит старейшина. А говорил он о жестокости завоевателей, убивавших всякого, кто посмел взять в руки оружие и защищать свой дом, свой народ, свою страну. Говорил об хитрости мунгал, обещающих жизнь, если народ покориться, а на деле обращающих женщин и детей в рабство, а мужей забирая к себе в войско. Долго говорил Онекей, бабы постепенно успокоились, но не расходились.

Вдруг раздался тревожный крик дозорного:

— Мунгалы!

Толпа взволновалась.

— Все на стены, — сразу отдал приказ Шемяка и уточнил. — Баб в укрытие.

— Расходись! — выкрикнул Ураз.

Над крепостью поплыл протяжный тревожный звон набата.

Обладая чутким слухом, Ураз среагировал первым.

— Берегись! — выкрикнул он, закрывая собой боярина.

С неба падал дождь из татарских стрел.

Почувствовав толчок, Сашка отступил назад, и был подхвачен под руки торками. Они быстро затащили господина внутрь, а сами метнулись назад за Уразом. Мордвин с широко открытыми глазами, пытался вздохнуть, широко открыв рот. Три металлические пластинки на его броне изогнулись в месте, где ударила стрела.

— Хорошо не бронебойная, — заметил Итларь, усаживая Ураза на лавку.

— Осип, броню неси, — крикнул Шемяка, расталкивая челядинок на своем пути.

Парни оставили мордвина на попечение девок, а сами сняв щиты со стены, вновь выпрыгнули на крыльцо, где, прячась за столбом, стоял Онекей. Во дворе уже никого не осталось, лишь мертвые тела лежали там, где застала их смерть. Много тел. Маленький мальчик, стоя на коленях теребил за плечо убитую мать. Детский плач рвал душу и, Карасик метнулся к ребенку. Подхватил под мышку, прикрыл щитом и шустро побежал назад.

— Ребенка девкам отдай, — велел ему вернувшийся Шемяка, уже полностью облаченный в броню.

Карасик кивнул, а челядинки с трудом оторвали от него цепко держащегося мальчонку.

— На стены, — велел Шемяка, широко отворяя дверь терема.

Ливень из стрел прекратился. Лишь одна шальная стрела упала с небес. На войне ранят и убивают чаще всего преимущественно шальные стрелы, а не прицельные. Вот и тут, одинокая стрела ударила вою в лицо, разорвала щеку, к счастью, не повредив костей. Бледного, облитого кровью, с искаженным от страха лицом, его отнесли обратно в терем, где оставили ждать санитаров, послав за ними вертлявую челядинку. Лекарь Ефимий промыл и перевязал рану, в качестве обезболивающего налив парню чашу красного вина. Раненный немного успокоился и, хотя щеку раздуло невероятно, отправился на стену.

— Емашу еще повезло, — на бегу сказал Итларь торопясь догнать господина.

— Верно. Стрела на излете была, — согласился с ним Карасик, стараясь не отставать от брата.

На стене в полной экипировке уже стояла дежурная полусотня. Молодые парни подтаскивали пуки стрел.

Опытные, закаленные в боях воины спокойно сидели, прислонясь спинами к стене, тихо разговаривали. Шемяка прислушался. Говорили о каких-то пустяках, совсем не важном, не подобающем моменту.

Мунгалы, облаченные в голубые одежды, строились в две колонны, между которыми расположились стрелки. Перед ними проносились конные татары, осыпая крепость стрелами. Били не прицельно, на удачу. Один из сторожей расслабился, высунулся наружу, чтобы получше рассмотреть врагов и поймал стрелу.

— Знаете, — обратился к Чурнаю молодой стрелец, недавно взятый в полусотню Ураза, — я ужасно, ужасно спокоен.

Мунгалы давно уже построились, но продолжали оттягивать начало штурма и, из-за непрерывного ожидания опасности лицо у парня побелело, голос прерывался.

— Никак не ожидал, что буду спокоен в такой момент, — продолжал тем временем говорить парень.

Ураз недовольно взглянул на него, но ничего не сказал, а Чурнай, которому было хорошо знакомо состояние молодых перед битвой, с сочувствием посмотрел на парня. Шемяка вполне понимал парня, не так уж и давно, он сам пребывал в таком же состоянии 'ужасного спокойствия'.

— Думаете, мы отобьемся? — взволнованно спросил тот.

— Ну это как Бог даст, — сказал подошедший Лавр, снимая шапку и крестясь.

Шемяка отчего-то страшно обрадовался присутствию кузнеца, излучавшего могучую силу и непоколебимую уверенность в победе.

— Артиллерия готова? — спросил Сашка.

— Давно готова, — степенно ответил Лавр. — Только Му-юн просит...

Лавр замолчал, вспоминая слова десятника китайцев.

— Недостойный слуга господина, презренный червяк, прах под копытами твоего коня, нижайше просит не убивать соплеменников, — с трудом процитировал Лавр слова начальника артиллерии.

— Каких еще соплеменников? — встрепенулся Чурнай, повернувшись к ковалю.

— Ну эти... — замялся Лавр. — В голубых портах — соплеменники Му-юна.

Шемяка вспомнил. Десяток Мю-юна раньше служил в войсках Шири-гамбы — тунгута из царства Си-Ся, а Шири-гамба вместе со своими китайцами служил Гуюку и последовал за царевичем в поход. Гуюк здесь и нет ничего удивительного, что китайцы тоже здесь. Вот только вчера их еще не было...

— Что мне прикажешь, по головке их гладить? — не довольно поморщился Шемяка.

— А что? — вдруг рассмеялся Алеша. — Я могу. — и продемонстрировал свою громадную палицу.

Молодые торки посмеялись над шуткой, старые воины заулыбались.

— А ну цыц! — прикрикнул на Итларя с Карасиком Чурнай.

Парни сразу стали серьезными, вдруг вспомнив, что срочно надо проверить остроту своих сабель.

— Ты что тут делаешь? — недовольным тоном спросил Шемяка Алешу. — Твое место — воротная башня.

— Просто пришел посмотреть, — ничуть не смутившись ответил Алеша. — Мунгалы еще не скоро нас навалятся.

— С чего так решил? — спросил Лавр.

— Сам посмотри, — ответил Алеша, высовываясь в бойницу. — Вон видишь пороки тащат?

Лавр с Шемякой подошли к соседним бойницам и тоже выглянули. Бум! Стрела ударилась о шелом Алеши. Богатырь отпрянул, тряся головой. Сняв шелом, он, почесывая в ухе, уставился на вмятину.

— Ничего себе! — сказал удивленно, демонстрируя вмятину Чурнаю. — В ушах звенит.

— А ты как хотел, — усмехнулся Лавр, тоже отпрянув от бойницы. — И верно. Пороки тащат.

Шемяка как ни всматривался, ничего не увидел.

— Бревна еще тащат, — сообщил Лавр, за несколько секунд успевший углядеть многое.

— Вот я и говорю, — подтвердил Алеша. — Ров они начнут засыпать и заборола ломать. Посему на ворота не навалятся. Дорога, чай по дну рва идет.

— Ты прав, пожалуй, — подумав, согласился Шемяка.

— Надо лучших стрельцов по краям расставить, — предложил Чурнай. — А тут на челе поставить стрельцов Ураза.

— Дело говоришь, — согласился Лавр.

— Ров им не преодолеть так просто, — подал голос Шемяка.

— Муюн говорит, что ров им не помеха, — сделал замечание Лавр.

— Это еще почему? — не согласился Шемяка. — Мы их стрелами побьем.

— Стрелы их не остановят, — согласился с ковалем Чурнай.

— Метко бьют, — подтвердил Алеша, приложив ладонь ко лбу, на котором быстро наливался синяк, обещавший достигнуть громадных размеров.

— Вот и я о том же... — задумчиво произнес Чурнай. — А если еще заборола собьют, то дело совсем худо станет.

— Позови-ка Му-юна, — велел Шемяка вертевшемуся рядом Федьке булгарину.

Пока парень бегал за десятником, они еще думали-гадали, что еще может измыслить враг.

— Мы можем разбить пороки мунгал? — задал вопрос подошедшему десятнику Шемяка.

— Смотря сколько их будет, — ответил осторожный китаец.

Шемяка досадливо поморщился. Туджи-нойон, собака, наверняка, нашептал Гуюку про наличие метательных машин и, осторожные мунгалы разбили лагерь далеко от крепости.

— Зря нойона отпустили, — тяжело вздохнул Чурнай, словно почувствовав мысли господина.

— Я думал он Бату приведет... — зачем-то стал оправдываться Шемяка.

— Чем Бату лучше Гуюка? — пожал плечами старый торк.

— Сделанного не воротишь, — с оптимизмом заявил Алеша. — Авось пронесет.

— Все тебе авось да небось, — проворчал Лавр. — Бог не выдаст — свинья не съест, — заявил не в меру развеселившийся богатырь.

Лавр проигнорировал это замечание, обратившись к Чурнаю:

— Может вылазку сделаем? Пожжём пороки...

— А ты чего молчишь? — тот задал вопрос Сурашу.

— А чего говорить... — невразумительно ответил башкир. — Итак все понятно.

— Так стоит вылазку делать? — повторил вопрос Чурнай.

— Коней жалко, — с тяжелым вздохом ответил Сураш.

— Коней ему жалко! — возмутился Лавр. — А людей тебе не жалко? Себя не жалко?

— Себя— нет, — резко ответил Сураш, задрав подбородок. — Я — воин!

— Понятно, — протянул Лавр. — Пустая затея...

— Давайте так... — предложил Шемяка. — Для начала всех лишних со стены убрать.

Пока они совещались, со стены уволокли троих и один прихрамывая ушел сам. И это были не воины, а любопытные селяне, забравшиеся на стену поглазеть на мунгал.

— В остальном, действуем по обстановке.

Мунгалы били в барабаны, трубили в трубы, создавая невыносимый шум, действующий на нервы. Особенно молодым, необстрелянным. Лавр, оставшийся на стене за командира, велел им уйти со стены и заняться делом. Точить сабли, например. Это отвлечет молодых от неприятных дум.

Опытные воины давно привыкли не думать о том, что будет с ними через час, иначе никакие человеческие силы не вынесли бы постоянного ожидания смерти. Свыкнуться с мыслью о смерти невозможно, а вот не думать — вполне по силам. Они и не думали. Кто играл в кости, кто пустые щи хлебал, а кто-то и вовсе заснул на лавках безмятежным сном младенца, оглашая караулку богатырским храпом.

Мунгалы медлили. Пригнали плотников, подтащили наскоро сколоченные вышки, поставленные на платформы на колесах. Выдвинули вперед громадные деревянные щиты, под защитой которых, работали плотники. Щиты постепенно подвигали к стене. Лавр несколько раз трубил в рожок, сигналя тревогу, потом перестал. Помешать мунгалам не было возможности. Му-юн наотрез отказался начать обстрел. Стрельцы же, рискуя жизнями, смогли снять за четыре часа всего двоих плотников и возможно убить одного конного стрельца, больше похожего на булгарина чем на мунгала.

Стрельцы вообще-то любят пострелять, даже с риском для жизни.

— Надо вместе, разом стрелить, — приговаривал Карасик, накладывая стрелку-срезень.

— Стрела — дура, виноватого найдет, — вторил ему брат, пуская очередную стрелу.

— Цельтесь лучше! — прикрикнул на стрельцов, поднявшийся на стену Чурнай.

— Стрел уже извели — тьма, — проворчал Лавр. — Мунгалы тебе, дядька Лавр новых отсыплют, — рассмеялся Итларь.

Словно в подтверждении его слов стрела влетела в бойницу, чуть было не задев Чурная.

— Типун тебе на язык, — смачно сплюнул коваль. — Нужны мне их подарочки...

— Надо бы велеть собрать стрелы, — озаботился Чурнай.

Лавр потряс головой, пожаловавшись:

— Голова болит.

Мунгалы продолжали бить в барабаны, трубить в трубы и от этого шума голова раскалывалась не только у Лавра.

— Когда же они замолчат! — воскликнул он с раздражением.

— Не замолчат, — ответил Чурнай и пояснил. — В Булгаре дня четыре шумели днем и ночью. Спать не давали...

— Может вылазку сделаем? — предложил Лавр. — Мочи нет терпеть этот шум. Бум! Бум! Бум! Били барабаны. Им через определенные промежутки вторили трубы.

— Сколько их? — спросил Чурнай, быстро выглянув в бойницу.

Стрела не замедлила влететь в проем, но торк уже успел отпрянуть.

— Кажись, сотни три — четыре их всего, — заключил он.

— За тыном могут вои прятаться, — предположил Итларь.

Мунгалы, как муравьи, буквально за несколько часов, обнесли крепость деревянным тыном, укрыв от посторонних глаз свой лагерь.

— Рискованно идти на вылазку, — покачал головой Чурнай.

— Но что-то надо делать! — воскликнул Лавр. — Не сидеть же сиднем за стенами!

— Погоди, — мрачно ответил Чурнай. — Завтра на штурм пойдут.

— Почему завтра? — обеспокоился Лавр.

— Му-юн сказал, — ответил торк, пояснив. — Башенки те видишь?

— Ну?

— Они полозья подведут ко рву, и по ним начнут скатывать бревна. Ты глазом моргнуть не успеешь, а ров уже заполнен...

— Ишь ты... — удивился коваль. — Хитро придумано...

Ночь прошла относительно спокойно. Барабаны продолжали бить, трубы трубили всю ночь на пролет. В темноте, стрельцы собрали обильную жатву, по их словам, подстрелили не меньше трех дюжин плотников. Во всяком случае, на рассвете, во рве валялось чуть больше дюжины трупов, куда их сбросили мунгалы.

Ранним прохладным утром, вои, плотно поели, облачились в брони и выстроились на молебен. Помолились. Василь, подобающе случаю, облаченный в церковные одежды, сказал напутственное слово, благословил крестом и окропил святой водой на предстоящее дело. Чурнай обратился к воям с небольшой речью.

— Братцы! — сказал он. — Целить в ноги. Попадать — в ворон не стрелять!

Слова Чурная не много развеселили людей, а сотник продолжал балагурить:

— Чтоб вам, братцы, железо попадало в мякоть да мимо, а мунгалам в кость да в рыло.

— Постараемся, — весело отвечала ему молодежь.

Шемяка, стоя на крыльце, всматривался в простые лица своих бойцов. Многие из них не переживут этот день. Он знал, что сознание близкой опасности действует угнетающе на психику даже самых мужественных, самых храбрых. На стены поднимутся только стрелки, остальные будут ждать своего часа в караулках. И при бездеятельном ожидании смерти храбрый невольно, сам того не замечая, превращается в труса.

Сашкина матушка, большой знаток творчества Льва Толстого, часто говорила, что как нет людей безусловно добрых или злых, так нет безусловных трусов или храбрецов. Все зависит от обстоятельств. Один и тот же человек может быть иногда храбрым, а иногда трусом. Теперь Шемяка понимал правоту Толстого.

— Сегодня, враг пойдет на приступ, — начал он свою речь. — Мунгалы сильны. Жестоки. Они не пощадят ни старого ни малого. Убьют всех. Многие из вас видели на что они способны. Вы потеряли отцов, матерей, братьев, сестер. Ваших детей мунгалы бросали в огонь, насаживали на пики! Смерть близких требует отмщения! Сегодня! Сейчас! Мы отомстим!

Шемяка замолчал. Смотрел в глаза. И видел в них и решительность и неуверенность. Видел страх и отчаяние.

— Сегодня мы победим! — крикнул он, потрясая мечом. — Господь нам поможет!

— Победим! Победим! Победим! — ритмично скандировали самые отважные, увлекая за собой и заражая уверенностью сомневающихся.

— Я отказываюсь от своей доли, — вновь выкрикнул Шемяка. — Что возьмете на врагах — все ваше!

Это заявление воины встретили радостными криками. И даже ополченцы, получившие оружие из боярского арсенала, разом преобразились. Жажда наживы, как ни крути, сильная мотивация.

Мунгалы начали обстрел стен метательными машинами. Тяжелые каменные снаряды крушили забарола в течении всего утра, а в полдень китайцы начали заполнять ров, спуская по каткам бревна. Стрельцы на стенах старались помешать им, но вражеские стрелки не дремали, сбивали стелами лучников на стене. Один из стрельцов обернулся, чтобы забрать пучок поднесенных мальчишкой стрел и, вражеская стрела ударила под лопатку, пробив кольчугу, прошла насквозь, выйдя около ребра. Стрелец, отхаркивая хлынувшую из горла кровь и захлебываясь ею, умер через несколько минут. Испуганный парнишка растерялся, смотрел широко открытыми глазами на умирающего, не пытаясь помочь ему. Татарская стрела оборвала его жизнь, прежде чем он опомнился.

Ансар и Иршат метали стрелы, ежеминутно играя со смертью. Смерть товарища прошла не замеченной. Ансар лишь выдернул пук стрел из омертвевших рук пацана и вновь запела тетива его тугого лука. Скольких он убил, никто не считал — не до того было.

На стену поднялась смена стрельцам. Молодые торки, не смотря на опасность положения, весело скалились.

— Парни, — обратился к башкирам Итларь, — Много ворон настреляли?

— А кто их считал, — пробурчал Ансар, вытирая пот с лица.

— Нам хоть оставили? — широко улыбнулся Карасик.

— На твой век хватит, — хмуро ответил Иршат, взваливая на плечи тело убитого товарища.

Перестрелка не остановила мунгал. Они, неся потери, установили конструкцию перед рвом и, по каткам, как по маслу, понеслись бревна, быстро заполняя ров. Пленники, как муравьи, потащили связанные в пучки ветви деревьев и корзины с землей. Стрельцы на стенах старались бить по ногам полоняников, но не всегда это получалось. То один, то другой, падал со стрелой в груди, захлебываясь кровью.

— Первый раз вижу, чтобы ров так быстро заполняли, — качал головой мордовский старшина Онекей.

— Ты дед, шел бы отсюда, — прохрипел Карасик, зажимая рукой рану на бедре. — Не ровен час, убьют.

— Верно говоришь, смерть я приму сегодня, — отрешенно заметил Онекей и, спохватился, — Держи тряпицу, перевяжи рану.

Карасик наскоро обмотал бедро, затянув потуже тряпицу и, потянувшись за луком, спросил деда:

— Меч то зачем взял? Ты ведь стар уже.

— Лет мне много, — согласился старик, — Я уж и не упомню сколько...

И вдруг, разом преобразился. Расправил гордо плечи и стал как будто выше ростом.

— Давно мы, друг, не проливали крови, — обратился он к своему мечу, с любовью поглаживая остро наточенное железо. — Видно пришла пора... в последний раз...

Когда ров засыпали почти полностью, мунгалы остановились. Быки в упряжках стали подтаскивать к стене наскоро сколоченные, но от того не ставшие менее крепкими вышки-башни. Огромные щиты вручную тащили перед быками, прикрывая ревущих животных от разящих стрел.

— Сколько народу положили! — горестно вздохнул Шемяка, глядя на распростертые человеческие тела, сломанными куклами усеявшие поле.

— Это точно, — согласился Чурнай. — Дюжин пять будет...

Самое страшное, что собственно мунгал побили не много. От силы с десяток, а то и того меньше. Под стрелами защитников гибла штурмовая толпа — хашар. В большинстве своем пленники оружием толком не умели пользоваться, а то и вовсе никогда в руках не держали. Расходный материал, легко восполняемый мунгалами в новых землях.

Башни уже подтащили близко к стене, и быков отвели назад. Толкали тяжелые конструкции вручную, медленно, но верно, пядь за пядью приближаясь к стене.

— Сейчас ронять будут, — предположил Чурнай.

— Ну, братцы, за дело! — воскликнул Шемяка, водружая шелом на голову.

Протяжно протрубил рог. Бойцы, ожидавшие внизу, по сигналу вскочили, разбирая стоявшие у стены копья и щиты. С громким топаньем, бряцая оружием, они взбежали на стену. Стрельцы, подобрав раненных и убитых, ушли со стены.

Бум! Бум! Бум! Били барабаны. Им через определенные промежутки вторили трубы. Ритм барабанного боя постепенно нарастал, и когда достиг своего апогея, башни столкнули в не до конца засыпанный ров и, за счет перепада высоты, они стали заваливаться на стену.

Бум! Верхний этаж конструкции ударился о стену. В стороны летели щепки, обломки тесанных досок и просто мусор.

Мунгалы пошли на штурм, гоня перед собой сломленных пленников. Одни бойко взбирались по подставленным лестницам на верх поваленной башни и поднимались на верх нескончаемым потоком. Другие, через отверстие в платформе, пробирались внутри башни, оказавшись вне достигаемости стрел, летящих со стен.

Стрельцы немного растерялись, увидав перед собой не врагов, как ожидалось, а испуганную толпу, искавшую спасения в крепости. Бабы, невероятно громко вереща, старались оторваться от подгонявших их в спину железками коротких копий мунгалов. Пленники спасение свое видели только впереди. Они посыпались на стену, падая, толкаясь и громко вопя от охватившего их ужаса. Мгновение и, они уже смешались с выстроившимися для отражения атаки воинами. Ряд изломался. Вои подались назад, под напором все новых пленников.

И тут косолапые мунгалы ударили. Сначала метнули короткие копья, вонзившиеся в щиты воев, в спины пленников. Крики усилились. Шемяка тоже орал, стараясь перекричать барабанный гром, звуки труб и крики вопящих людей. Его никто не слышал.

Еще не много и их оттеснят к лестнице и, тогда мунгалы ворвутся в крепость и их уже никто не остановит.

Вдруг, полетели стрелы, сбившие нескольких татарских стрелков, уже метавших стрелы в толпу.

Шемяка, выдохнул хрипло:

— Простите меня, — и столкнул со стены вопящую бабу, уцепившуюся за щит, который пришлось бросить, чтобы самому не последовать за ней.

Он ударил выхваченным кинжалом по горлу напиравшего мужика в изодранной рубахе, и рубанул мечом по плечу следующего. Тут стрела ударила в бронь по касательной, сорвав несколько металлических чешуек. Наконец, Шемяка добрался до мунгал. Ткнул острием меча в рожу рыжебородого. Резанул по лицу второго, замахнувшегося для удара.

— Стрельцов сбивайте! — кричал он, не надеясь, что товарищи его услышат.

Мунгал с трудом оттеснили на пару шагов, но они вновь надавили, и защитникам пришлось отступать.

Пал с разрубленной сабельным ударом головой мордовский старшина Онекей. Внук старика мощным ударом меча снес голову убийце и, сам пал под ударом громадного молота, в руках настоящего великана.

Между ним и защитниками образовалось свободное пространство. Вои подались назад, когда тот сделал шаг вперед. Щиты под ударом молота раскалывались и вместе с ними раскалывались черепа, брызжа во все стороны белесыми мозгами.

— Сулицы! — с отчаянием кричал Шемяка, видя, что попытки сблизиться с великаном заканчиваются плачевно. Один за другим пали смельчаки, сбитые стрелами.

— А ну пусти! — вдруг раздался позади знакомы голос.

Алеша, широкими плечами раздвинув строй товарищей, рвался вперед. — Ну, чудо-юдо, — выкрикнул он. — Давай один на один!

Великан махнул рукой, зацепив Шемяку. С огромной силой Сашка в печатался в стену, и поплыл...

Великан, взревев белугой, ударил, Алеша увернулся. Молот врезался в бревенчатый настил, разломав бревно. Алеша ударил в ответ, не мудрствуя лукаво, по колену великана. Тяжеленный молот взмыл вверх по широкой дуге. Алеша еще раз ударил дубиной в тоже место. Обычный человек давно бы упал с раздробленными костями, а великан твердо стоял на широко расставленных косолапых ногах. Молот стремительно приближался. Татары восторженно ревели, в предвкушении победы своего поединщика.

Шемяка очнулся. Молот врезался в бревно, а увернувшийся Алеша вновь ударил. На сей раз кость не выдержала, хрястнула. Великан заревел от боли. А Шемяка оттолкнулся от стены, вонзая меч в горло страшного мунгала.

— Наша взяла! — заорал Костяжко, бросаясь на врага, и увлекая за собой остальных.

Скорее почувствовав, чем сознательно, Шемяка протрубил в рог.

Камнеметные машины Му-юна метнули зажигательные снаряды. Хорошо обученная прислуга превзошла самих себя. Совсем через небольшой промежуток времени последовал второй залп, затем третий. А между ними, проявили себя метатели гранат, незаметно вышедшие из ворот и по рву скрытно подобравшиеся к врагам. Хорошо подсобили стрельцы, метавшие стрелы с фланга. Они, как в тире расстреливали мунгал, взбиравшихся на стену.

Алеша возглавил атаку. Врагов оттеснили к месту прорыва. Мунгалы дрались отчаянно, не щадя жизни. Бронь на Шемяке иссечена, шелом сбит ударом булавы, меч пришлось оставить в теле поверженного врага. Сашка вырвал из рук убитого топорик и, не щадя себя шел на пролом, не давая врагам опомниться и перестроиться. Он рубил, пинал, толкался в кровавом тумане, не обращая внимания на полученные раны. Пот вперемешку с кровью застилал глаза, воздуха не хватало, в висках пульсировала кровь. Удар, еще удар, шаг вперед. Снова удар. Бедро обожгло. Шаг. Удар. Нога подломилась. Упал на колено. Голову обожгло. Тело вдруг стало ватным, не послушным. Топорик оказался невероятно тяжелым, пальцы разжались, роняя оружие.

— Какое удивительно чистое небо сегодня, — подумал он, теряя сознание.

Очнулся уже на лавке в клети, пристроенной к городням. Болело все тело. Плечи, ноги, грудь, голова. Особенно голова.

— Слава тебе, господи. Очнулся, — обрадовался Ефимий.

— Как там? — сразу поинтересовался Шемяка.

— Вот испей настой, — поднося корец к губам боярина, сказал лекарь. — Сразу полегчает и, сам все увидишь.

Сашка выпил варево, сразу почувствовав, как сила возвращается в измученное тело. Он смог подняться без посторонней помощи. Постояв с минуту, стараясь перебороть легкое головокружение и приступ тошноты, потребовал:

— Еще дай.

— Пей, — протянул корец Ефимий, но предупредил. — Глотка три испей, не больше.

Шемяка, уже собравшийся испить варева, остановился и спросил:

— Почему?

— Умрешь, — просто ответил лекарь.

— Три, так три, — подумал Сашка, выпивая настой.

Стало совсем хорошо. Головокружение прошло. Легкость наполнила члены. Вес брони перестал чувствоваться.

— Шелом мне, — потребовал он.

Вооружившись, побежал на стену. Бой все еще продолжался, только переместился за ров. Оценив обстановку, Шемяка по поваленной башне помчался вниз. Противника долго искать не пришлось. Правильного сражения не было. Все перемешалось. Бились один на один, трое на трое, изредка десяток против десятка. На поле происходила круговерть, потому Шемяка быстро нашел себе противника, вонзив меч в спину подставившегося татарина и сам чуть не лишился руки. Пришлось бросить меч и заняться борьбой, повалив не землю нового противника. Расправился с ним просто — выдавил глаза, оставив лежать на земле вопящего от боли. Подобрал саблю и, снова в бой, полоснув по руке, сжимавшей булаву. Мунгал совсем не ожидал, что оружие выпадет из руки так не кстати. Он собирался ударить, но двумя пальцами тяжелую булаву не удержать, остальные, отсеченные, пали на землю. Шемяка рубанул по удивленному лицу и промчался мимо, налетев на другого татарина, добивавшего русича. Взмах сабли и татарин падает замертво, дрыгая конечностями.

— Ты как? — спрашивает Шемяка зажмурившегося воина.

Это был Стражка, уже попрощавшийся с жизнью.

— Я? — с недоумением ответил парень. — Живой... кажись...

Шемяка его уже не слушал, наскочил на группу татар и, закружился в смертельном танце. Ему казалось, что враги очень медлительны и его сабля опережала все их движения.

Наконец, убивать стало некого. Все враги повержены. Раненных татар быстро добили без всякой жалости. Исключение сделали для некоторых, в которых угадывались начальственные люди. Языки будут кстати.

Ефимий со своими санитарами объявился на поле, оказывая первую помощь и эвакуируя раненных. Остальные воины собирали оружие и стаскивали с татар брони и более-менее ценную одежду.

Из татарского лагеря доносился странный шум, но никто не тревожил победителей. Шемяка бродил по заваленному телами полю, пока не повстречал Чурная с Карасиком.

— Боярин? — с сомнением спросил Чурнай.

Шемяка не ответил, проигнорировав вопрос.

— Он это, — сказал Карасик, бросаясь к господину.

— Ты не ранен? — спросил он озабоченно.

В ответ, Шемяка помотал головой, устало спросив:

— Кто остался?

Чурнай засуетился, помогая господину сесть на землю, прямо на укрытый плащом труп татарина.

— Еще не знаю, — признался торк. — Но мы победили!

— Сам вижу, что победили, — проворчал Сашка.

Легкость в теле куда-то пропала, мышцы стремительно наливались свинцовой тяжестью. Веки смежились, погружая сознание в приятную дрему...

Очнулся он уже на своей постели. Раздетый и умытый. Даже перевязанный.

— Сколько я спал? — был его первый вопрос.

— Я не знаю, — испуганно прощебетала служанка. — Я с утра тут сижу.

— Умыться дай, — сказал он, поднимаясь. — И одежду приготовь.

— Лекарь сказал вам нельзя подниматься, — предупредила девушка.

— Когда он это сказал? — морщась от боли в ноге, поинтересовался Шемяка.

— Так утром и сказал, — ответила она, ставя на пол медный таз. — Он приходил утром.

— Лей, — велел боярин, подставляя ладони.

Пока он одевался, девка метнулась позвать ближников. Пришли не все.

— Где Лавр? — строго спросил Шемяка.

— Убит, — с мрачным видом сообщил Чурнай.

Не хотелось верить, что этот Лавр — широкоплечий, коренастый мужик с иссиня черной курчавой бородой и перебитым носом на некрасивом мясистом лице, мертв.

— Как он погиб?

— Славно, — за торка ответил простодушный Алеша. — Я также хочу умереть.

— Что мунгалы? — поинтересовался Шемяка.

— Упертые супостаты.

— Утром еле отбились, — добавил Чурнай.

Шемяка внезапно почувствовал, что его охватывает беспокойство. Его усталое лицо отразило сильнейшее волнение.

— Кто на стене?

— Так бабы сторожу держат, — ответил Алеша.

Чурнай усмехнулся, дернув пшеничным усом.

— Не волнуйся. Людям отдых нужен, а бабы у нас боевые.

— Вы, что там с ума посходили!

Возмущению Шемяки не было предела.

— Какие еще бабы?

— Наши бабы. Если бы не они...

Морозный воздух обжигал дыхание. Во дворе, укрытые рогожами, рядами лежали погибшие в схватке. У стены навалом скидали трупы мунгал.

— Часть мунгал прорвалась внутрь, — пояснил Чурнай. — Бабы их остановили.

Шемяка поднимался на стену в дурном настроении. Мунгал положили — тьма. Но и у защитников потери внушительные. Даже бабы встали на защиту крепости. Толку от них мало, но платили они высокую цену — жизнями.

— Ну как?

Молодая женщина с арбалетом в руках, не торопилась отвечать Шемяке. Она осторожно наблюдала за скачущими перед стеной мунгалами, изредка метавшими стрелы в неосторожно высунувшихся стрелков на стене. Пленники, насильно пригнанные к стене, вытаскивали раненных и убитых. Пара-тройка мордовских стрельцов пыталась им помешать, но тщетно. Женщина резко шагнула, полностью открывшись для врага и нацелив арбалет, нажала на скобу, быстро отпрянув. Тут же в проем влетела татарская стрела. Шемяка осторожно выглянул. Пленник, бросив раненного мунгала, истошно вопил, зажимая рану на бедре.

— Вот как-то так... — ответила мордвинка с довольным видом.

— В своих-то зачем бьешь? — рассердился Шемяка.

— Так не свои они ей, — ответил Алеша. — Нашего племени пленники.

— Я специально мордву на стены вывел, — пояснил Чурнай. — Токмо велел не до смерти бить.

— Добрый ты, — усмехнулся Шемяка.

— Добрый не добрый, а трое уже догадались в ров скатиться. Мы их там встретили и в крепость переправили не заметно.

— А остальные?

— Как бог велит, — пожал плечами Алеша. — Все одно им не жить.

Шемяка умом понимал правоту товарищей, но безвинных людей все равно было жаль.

— Ружья несите, — велел он, видя, как из лагеря мунгал выкатываются новые полчища врагов.

— Вот бисовы дети. Все им неймется.

Василь, облаченный в рясу, опоясанный боевым ремнем, имел весьма воинственный вид. В руке он уверенно держал палицу, предназначение которой ошеломлять врага, без пролития крови. Ну, почти.

— Грех это, — указав на оружие, заметил Шемяка.

— Бог простит, — ответил священник.

— Ну, как знаешь.

Шемяка отвернулся от него.

— Баб на убой выставлять еще больший грех.

Слова Василя резанули по живому. Шемяка хотел ответить, но умолк, увидав с дюжину женщин, с оружием в руках, во главе с мордовским старшиной поднимающихся на стену.

— Их мужья пали в бою, — пояснил Кирдян. — Они решили последовать за ними. Боги одобрили их выбор.

— В трудный момент мы ими прикроемся как щитом, — заметил Чурнай.

Шемяка решил, что с него довольно, и переключился на более важные дела. Скорбеть об погибших станем потом. Сейчас сгодиться любая помощь.

Принесли ружья. Двадцать два стрелка разобрали оружие, по три ствола на человека. Заняли позицию и стали ждать. Татары применили свой излюбленный прием — устроили хоровод, осыпав стены стрелами. Абсолютно бесполезно с практической стороны, пара-тройка раненных и один убитый — вот и весь результат. Но с другой стороны — сердца даже самых отважных дрогнули, зубы застучали от страха, многих прошиб пот, и задрожали коленки.

Под рев труб и барабанный бой мунгалы пошли на приступ.

Шемяка проревел:

— Лучники!

Десятки стрел взмыли в небо, железным дождем пролившись на мунгал. Многие стрельцы использовали вражеские стрелы с костяными наконечниками, приберегая железо для более точных выстрелов. Шемяка успел заметить лишь двоих, упавших на мерзлую землю. Остальные быстро приближались к стене, вопя во все горло. Сашка открылся, пуская стрелу и, не успел отпрянуть. В грудь ударила стрела. Бронь выдержала. Шемяка упал на колени, пытаясь вздохнуть. Будь наконечник стрелы железным, то на этом драгоценная жизнь и оборвалась бы, а так...Господь в очередной раз уберег от смерти. Вот соседу не повезло. Лежал, раскинув руки, и смотрел на Шемяку невидящим взглядом. Бронебойная стрелка прошила кольчугу, пронзив сердце.

Чурнай, метнув стрелу, громко выкрикнул:

— Стрельцы!

Лучники перестали метать стрелы, отойдя назад. Вперед выдвинулись бойцы с ружьями. Нутро упавшей башни, защитники забаррикадировали, враг мог попасть в крепость только по внешней стене башни, но подъем наверх грозил мунгалам многими опасностями: бревна, скользкие от крови, стрелы и копья, летящие со стены. Мунгалы падали, но все равно карабкались наверх с завидным упорством.

Первые залпы из мушкетов снесли храбрецов, но их место заняли другие. Неумолимо миг, когда они взойдут на стену, приближался. Шемяка вооружился пистолями и ждал. Вот и пищали разряжены, дым мешал видеть результаты залпа, но враг не заставил себя ждать. Первым взошел на стену настоящий китаец, в ярком цветастом одеянии. Шемяка выстрелил в него из пистоля, но враг посыпался на стену как горох. Во второго Шемяка стрелял почти в упор. И сразу пришлось уворачиваться от удара копьем. Пистоли полетели в сторону, в ход пошла сталь. Настил стал скользким от пролитой крови. Мунгалы давили, оттесняя защитников все дальше.

— Собак пускай! — выкрикнул Чурнай.

— Все назад! — крикнул Шемяка отступая, едва представилась возможность.

Собаки погибли под ударами сабель, но подарили уставшим защитникам мгновения, позволившие отойти назад и выстроить стену щитов. Мунгалы бросились на них и тут Шемяка подал команду:

— На колени!

Мощный залп поверх голов оглушил, вои скорее почувствовали момент, чем услышали приказ господина:

— Вперед!

Они набросились на мунгал, как ястреб на куропатку. В тесноте в ход пошли кинжалы, ножи, булавы и шестоперы. Но яростный порыв увяз в людской массе. Шемяка остался безоружен, кинжал, остался в теле какого-то мунгала. Сашка толкал, пинал, бил по головам латной рукавицей, не замечая ударов, которые сыпались на него. Руки налились свинцовой тяжестью, в висках стучало, зрение затуманилось, толи от ярости, толи от крови, залившей лицо. Он даже не знал, чья это кровь: собственная или чужая. Он перестал думать, превратившись в зверя, запрограммированного на убийство. Залп из мушкетов он не слышал, но чьи-то крепкие руки подхватили его, оттаскивая прочь. Мимо промелькнуло страшное женское лицо, изуродованное косым ударом. Женщина бросилась на врага, занесшего нож на Шемякой и, вцепилась зубами в нос мунгала, рыча как тигрица, рвала его зубами, не обращая внимание на удары ножом, вонзавшегося в спину.

— Уводите господина! — кричал Чурнай, прикрывая отход.

— Врут. Все врут, — вдруг подумал Шемяка. — В смерти нет благородства. Совсем нет.

Воины усадили Шемяку, прислонив спиной к стене, дожидаясь, когда господин придет в себя.

Чурнаю удалось выстроить новую стену из щитов из последних защитников. Хуже всего, что мунгалы прорвались в нескольких местах, пришлось держать круговую оборону. Во дворе тоже кипел бой, последние защитники отчаянно рубились с врагами, оставшись почти без прикрытия стрельцов. Вражеские стрелки, более многочисленные с высоты стены подавили стрельцов Шемяки.

— Вот и пришел наш смертный час, — прогремел голос Василя. — Братия, умрем с честью, костьми ляжем, но не посрамим землю Русскую. Отпускаю вам грехи вольные и невольные, ждет нас жизнь вечная. Верую! Господь с нами!

— Хватит! — заорал на священника Шемяка. — К оружию, братия. Умрем здесь и сейчас!

— Погоди умирать, — проворчал Чурнай. — Пусть огненный бой свое слово скажет вначале.

Залп на мгновение остановил порыв мунгал. Чурнай бросился на врага, следом за Шемякой.

— Господь с нами!

— Перун!

Мордва взывала к своим богам, коих у нее великое множество.

Два воина держались рядом с Шемякой, стараясь прикрыть его от ударов мунгал, но скоро пали, пронзенные стрелами. Сашка, вооруженный боевым ножом, сунутым кем-то из воев в руку и булавой, подобранной у убитого, бился из последних сил. Мунгалы одерживали победу, все сильнее тесня защитников, отвоевывая метр за метром на стене. Все больше их спрыгивало на крышу пристроенной к стене клети и попадало во двор.

— Это конец, — подумал Сашка, успев бросить взгляд по сторонам.

И с тем большим озверением, он стал крушить ребра и головы врагов, стараясь дороже продать свою жизнь. Вдруг, громкий рев во дворе отвлек его внимание. Мунгалы падали пачками, сраженные стрелами, а защитники двора перешли в контратаку, вырубая прорвавшихся врагов.

Шемяка не успел среагировать на очередную опасность и, был сброшен со стены, упав на кучу мертвых и еще шевелящихся тел. Это его спасло. Он находился в сознании и, смог перехватить руку с занесенным ножом. Хрипя и брызгая кровью из разбитых губ, раненный мунгал пытался заколоть Шемяку. Враг давил из последних сил, приближая клинок к горлу. Шемяка сопротивлялся, едва удерживая руку, а второй остервенела колотил латной перчаткой по голове мунгала, пока тот не обмяк. Отдышавшись, Шемяка скинул с себя навалившееся тело и выполз из кучи, попутно раздавая удары по еще подававшим признаки жизни врагам.

Поднявшись на ноги, подобрав саблю, он огляделся. Двор практически очищен от врагов. Последних из них добивали без всякой жалости. Впрочем, враги предпочитали смерть сдаче в плен и бились до последнего.

— Господин!

Шемяка обернулся.

— Господин! Мы успели! — кричал Сураш, приветственно помахивая рукой.

— Успели, — прохрипел Шемяка, едва шевеля распухшими губами.

Повсюду лежали тела убитых товарищей. Мало кто из поверженных шевелился. Если и были еще живые, то находились на кромке между жизнью и смертью, от большой потери крови.

Ефимий уже метался между ними отдавая приказы добровольным помощникам.

— Этот еще жив. Руку перетяни выше раны. Да не тут болван! Чуть ниже. Где перетянешь, там и отрежем. А этот нежилец... Добей. Так...этот мертв. А вон тот вроде дышит. Под бронь засунь тряпицу и прижми рукой крепко. Стрелу не трогай! Так несите... Что ты его трясешь?!!! Мертв он! Видишь ногу оттяпали...Кровь вся ушла из него. Это оставь. Видишь, ошеломили его знатно, но цел. Оклемается. На бок переверни, чтоб не захлебнулся блевотиной. Уф, ну и воняет...

Запах стоял ужасный. Пахло кровью, парным мясом, испражнениями. Женщины уже грели воду, обмывая раненных. Первое дело при ранении. Обычно организм реагирует на проникновение железа непроизвольным испражнением. Дерьмо — это запах войны, какой бы справедливой она не была. Шемяка сам не раз обмочил порты во время боя и знает эту истину не по наслышке.

— Господин, посмотри кого мы захватили! — обратился к нему Сураш.

— Пойдем посмотрим.

На земле, связанный по рукам и ногам лежал знатный мунгал. Его знатность выдавал превосходный доспех и дорогие ткани одежды.

— Позволь представить тебе царевича Гуюка! — торжественно провозгласил Сураш. Глава 6. Совет в Резани.

Некогда статный, широкоплечий, красавец князь с детства был любимцем матери. Резанской княгиня Аграфена Растиславна души в нем не чаяла. После нечаянной смерти мужа князя Игоря Глебовича от половецкой стрелы во время отражения очередного набега половцев, вдова увезла сыновей в выделенный им дядьями удел, где семья покойного князя влачила жалкое существование. Шло время. Старшие братья Юрия подросли, достигнув возраста зрелости, когда они могли претендовать на свою долю в княжении. К тому времени смерть Глебовичей повлекла за собой новые распри и междоусобицы и, очередную попытку резанцев уйти из-под власти суздальского князя. Всеволод твердой рукой подавил в зародыше нарождающийся сепаратизм резанцев, пленив князей и княгинь, насильно вывев ремесленное население разоренных им городов в суздальскую землю, а в городах посадил своих наместников. Смерть Суздальского князя разом изменила судьбу пленных князей. Князь Юрий, в отличии от отца, пока не мог удерживать в повиновении резанскую землю и остро нуждался в союзниках в борьбе против Ростовского князя. Такими союзниками ему виделись резанские князья и, он, утвердился с ними крестным целованием, даровал свободу, одарив златом — серебром, оружием и конями. Но резанцы не спешили помогать Юрию. Более того, они симпатизировали его противнику и, только Муромские князья оставались верны своей клятве.

Резанцы народ не простой, нрава дикого. Отличались звериной свирепостью, при каждом удобном случае проявляя буйный неудержимый гнев, порою выливающийся в кровопролитие. Куда там новгородцам до гордых резанцев... Резвецы, одним словом, резанцы. А другим здесь не место. Многие беглецы с южных рубежей приходили в резанское княжество, но большинство следовало дальше, в суздальскую землю. Там спокойнее и безопасней. А те, кто оставался, приживались, ибо были резанцами по духу. Народ потому и стоял за своих князей, что они были плоть от плоти народной. Такие же горячие и отважные. А то что не было любви между ними, так это их княжье дело, народа не касаемое.

И вот много лет назад, в Исадах, под сенью густых вязов случилось страшное злодейство. Двоюродные братья, Глеб и Константин, наученные сатаной на братоубийство, пригласили резанских князей на ряд и вероломно перебили их всех, вместе с боярами. Такова официальная версия.

'Бог дает власть кому хочет, и ставит царем или князем Вышний, и поднимает от земли нищего, и сажает на высоту. Кто может противиться воле его, или кто скажет против него, ибо Бог, что хочет, творит'. Эту простую истину, князья Рюриковичи впитали с молоком матери. Глеб с Константином пошли против Бога, умыслив невиданное доселе злодейство. Вся резанская земля содрогнулась от жестокого убийства и, бежали злодеи к половцам, надеясь с их помощью одолеть оставшихся в живых князей. Но суздальский князь пришел на помощь Ингварю с Юрием, и злодеи навсегда покинули родную землю.

Князь Юрий устало смежил веки, в мыслях вернувшись на двадцать лет назад, в знойный вечер двадцатого июля 6726 года от сотворения мира. Он живо представил, как в просторном шатре, за чаркой крепкого меда, пируют собравшиеся на съезд князья, довольные заключенным рядом, веселятся. Старшие братья Юрия Глеб и Роман Игоревичи знали о подлых замыслах князей, но по наущению матушки, измыслили обратить дело в свою пользу. Слишком много князей в Резанской земле. На всех уделов не хватает, а тут еще подрастает молодая поросль, решительная и смелая. И Бог знает, что ждет ее сыновей в недалеком будущем. Роман настаивал, что бы вместе с ними поехали и младшие братья, но матушка воспротивилась.

— Довольно вас двоих, — заявила она старшим сыновьям. — Чай мужи зрелые.

— Боязно мне, матушка, — признался Роман. — Дело-то неслыханное! Отпусти с нами Ингваря.

— Ты не бойся, — резко ответила княгиня. — Ослепят злодеи братию вашу, а вы воздадите окаянным по заслугам.

— Ингваря отпусти, — упрямо гнул свое Роман.

— Благослови, матушка, — смиренно склонил голову Ингварь.

— Нет на то моего благословления! — рассердилась княгиня.

— Я уже обещал Роману, — дерзко ответил Ингварь, сверкнув очами.

В воздухе запахло грозой. Сыновья княгини отличались буйным нравом и могли пойти наперекор матери.

— Верно ли, что за ними стоит князь Юрий? — вопросил Глеб, чтобы разрядить обстановку.

— Неужто он признается в подобном? — сердито ответила мать. — Верный человек мне весть принес. Он своими ушами слышал, как Юрий нашептывал Глебу, что не видать им своих уделов и резанского княжения как своих ушей.

Старшие братья отправились в Исады, а младших мать отправила в поход. На границе княжества озоровали половцы. Первейшее дело князя защитить народ от ворога, а кто лучше справится, покажет силушку богатырскую и удаль резанскую, как не молодшие князья...

Старая княгиня недооценила коварство Владимировичей. Они опоили сонным зельем князей и просто перерезали им глотки. Под ножами убийц пали ее сыновья, а их дружина и бояре были перебиты половцами, которых Владимировичи укрыли в лесу.

Как бы то ни было, княгиня не осталась в накладе. Оставшиеся в живых сыновья поднялись на злодеев, призвав на помощь Великого Владимирского князя Юрия и, прогнали Владимировичей с резанской земли. Брат Ингварь, сев на Резанском столе, в укрепление союза с суздальцами, когда он целовал крест Суздальскому князю, отдал свою сестру Ефросинью замуж за Ярослава, князя Переяславльского, дав ей в приданое половину Коломны.

Ярослав посадил в граде своего наместника и определил там крепкую дружину, что в любой момент могла вмешаться в резанские дела.

Господь наслал кару на Ингваря — новорожденные дети умирали один за другим, а затем и сам князь упал с коня и обездвижил. Пришлось Юрию брать на себя бразды правления и отстаивать свои интересы от властных Суздальцев, таки заставивших его целовать крест. Конфликты время от времени случались, но до войны дело не доходило. Юрий понимал, что тягаться с сильным и могучим Суздальским княжеством не с руки, тем более, что Муромские князья давно уже признали старшинство Суздальского князя и ходили у него в подручниках. Он ограничился укреплением городов на границе с суздальцами, а владения свои расширял на западном и южном направлении, где и границы как таковой не было.

Катора, случившаяся недавно, в Черниговском княжестве была ему на руку. Князь отправил на границу своего воеводу Евпатия, занявшего некоторые волости, которые резанцы издавна считали своими. Теперь Юрий пожалел о своем решении. Большая беда надвигалась на родную землю и, не было сил остановить ее наступления. Полчища Батыя стояли уже на границе княжества, разорив небольшую резанскую крепостицу.

Юрий еще с вечера призвал епископа Ефросина, повелев служить во всех храмах молебны за избавление от надвигающейся опасности.

Князя много дней мучила бессонница. Тяжелые думы не выходили из головы, заставляли беспрестанно ворочаться в постели, а затем, накинув на плечи подбитый мехом плащ, босым выходить на крыльцо терема и, долго стоять в раздумьях, вслушиваясь в звуки ночного города, испуганно вздрагивая от полного смертной тоски, протяжного, воя собак на псарне.

— Не к добру это, — сам себе говорил князь и возвращался назад, принимаясь, стоя под образами, молиться.

— Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь Защититель живота моего, от кого устрашуся? Внегда приближатися на мя злобующым, еже снести плоти моя, оскорбляюшии мя, и врази мои, тии изнемогоша и падоша. Аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое, аще востанет на мя брань, на Него аз уповаю, — шептали искусанные губы резанского князя. — Грешен я, грешен. Голос крови брата моего вопиет ко Мне от земли!

И так он предавался молению. Наступал час заутрени, и слабый ветерок с реки доносил до слуха устремляющийся в высь гудящий звон била, пробуждающий монахов, которые обитали в кельях неподалеку от храма.

Князь Юрий мысленно представил, как его бывший старший дружинник Тимоха Хвост, ставший ныне пономарем, шаркая изрубленной в давней битве ногой, подходит к келье игумена и встает, внимательно вслушиваясь, как игумен, обливаясь слезами, старательно молится и творит поклоны. ДВА ДЛИННЫХ ПРЕДЛОЖЕНИЯ ПОДРЯД Кивнув головой, стучит в дверь и несколько раз восклицает:

— Благослови, отче.

— Господь наш Иисус Христос да благословит тя, чадо, — наконец отвечал игумен.

Пономарь, получив благословление, поднимался на крыльцо храма и деревянной колотушкой начинал клепати на утреню, будя иноков, бормотавших спросонья:

— Готово сердце мое Боже, готово сердце мое.

Определенный ритм подачи сигналов задавал молитвенный настрой, способствовал переживанию предстоящего Богослужения. Князь, облачившись в подобающее платье, спешил на службу и, в веселии входя в храм, внутренне взывал хвалы Живодавцу Богу.

Господь остался глух к молитвам. С южных рубежей прибежали вестники, принеся горестную весть. Татары разорили волость Воронеж, предав огню села и веси, побили людей не считано, уведя в неволю молодых парней и девушек.

— Я тебе говорила — не трожь послов татарских, — уже в который раз укоряла старая княгиня сына, когда вся семья выходили их храма. — Хорошо хоть ума хватило не лишать их живота.

— Что сделано, то сделано, — огрызнулся князь Юрий.

— Гонцов к братии отправил? — спросила княгиня, пристально посмотрев на сына.

— Сразу отправил, — ответил Юрий и уточнил. — Не только к братии, но и к Суждальскому князю.

— Юрий не придет на помощь, — с уверенностью заявила мать.

— Как знать... — сказал резанский князь, помогая матери усесться в возок. — Сам может и не придет, а Ярослава пошлет с дружиной.

— К Ярославу и надо было гонцов слать, — недовольно проворчала мать, досадливо морщась. — От нас до Киева ближе, чем от Владимира.

— Бог даст — одержим верх над погаными, — с нежностью посмотрев на мужа, сказала жена Юрия. — Резвецы наши — первые на Руси. И батюшка мой и братья обязательно помогут.

Пока резанские князья съезжались на совет, князь не терял времени. Апатия, захлестнувшая его в первые дни, отступила. Проверке подверглись запасы оружия, и в ремесленном ряду кузнецов закипела работа. Чинили брони, ковали наконечники стрел, копий и сулиц, точили мечи и сабли. В город потянулись вереницы телег, свозя припасы на случай осады. Князь развил кипучую деятельность, поспевая везде, где дела требовали его внимания.

Первым примчался сын Федор с малым количеством дворни.

— Отец, — сказал он, резво взбегая на крыльцо терема. — Надо полки собирать и, встретить поганых на дальних рубежах, в поле, а ты, я смотрю, собираешься затвориться в граде...

— Не чаял я, что нагрянет беда, — обнимая сына, ответил князь. — Думал булгары, да половцы остановят мунгал... А оно, видишь, как вышло...

— Человек намедни был у меня, — усаживаясь на лавку, сказал молодой князь. — Бает, что мунгалы собираются идти на зихов.

— Чего только не услышишь, — не добро усмехнулся старый князь. — Суждальский князь уже дважды послов татарских принимал, и знаешь, что на торгу про это говорят?

— Говорят...говорят... — с раздражением произнес князь Федор. — Говорят, что кур доят.

— Вот и решим с братией нашей, что нам делать... сидеть или выходить — сердито ответил князь Юрий.

Князья не заставили себя долго ждать. Не прошло и недели с приезда князя Федора, как собрались остальные. Последними приехали муромские князья: Юрий Давыдович с братьями и племянником Олегом.

В большом покое княжьего терема накрыли столы, но не весел был пир...

— Посылал я слуг верных в волость Воронеж, — сообщил князьям на совете Всеволод Михайлович, сидевший в Пронске. — Языка они взяли из тех татар, что волость зорили.

— И что сказал твой язык? — живо поинтересовался князь Федор.

— Тоже, что и послы их говорили, — с вызовом ответил пронский князь молодому. — Что у татар, кои именуют себя мунгалами, сила тяжкая. Воинов, что молодой травы в степи.

— Слышали мы эти байки, — пренебрежительно отозвался Федор. — У татар сорок полков. Да что толку? Мечами и копьями они бьются отвратно.

— Зато стреляют они дальше, чем умеют другие народы, и стрелы у них не летят, а ливнем льются.

Князья шумно встретили это заявление.

— Знаем! Знаем! С половцами не раз ратились!

— Стрел не напасутся! Нам только ударить и, враз сомнем, конями потопчем, мечами порубим, саблями посечем!

— Половцев мы били и, не раз!

Князь Юрий недовольно поморщился. Громче всех кричал его сын Федор.

— А скажи мне, брат, кто был тот пленник, которого твои слуги переняли? Какого языка, племени? Неужто мунгал? — спросил он пронского князя.

Всеволод Михайлович смутился, не зная, что ответить.

— Булгарин это был, — пришел на помощь отцу молодой княжич.

— И булгар мы били! — расплескивая вино из византийской, темно-зеленого стекла, чаши выкрикнул сын муромского князя Давида.

— Однако ж и булгары нас били... — усмехнулся князь Юрий. — И пало булгарское царство, а воев там по более нашего было...

Князья замолчали, испытующе глядя друг на друга. Никто не хотел, чтоб его обвинили в трусости.

— На дворе середина октября. Не сегодня завтра пойдет сало , и река покроется льдом, — напомнил князь Юрий. — Надо решить: сидеть или выходить...

— Черниговцев позвать бы, — предложил Федор.

— Пойдут они... — ухмыльнулся пронский князь. — Держи карман шире.

— Не ко времени, ты Юрий Игоревич, затеял катору с черниговским князем, — укорил резанского князя князь муромский Давид. — Надо бы миром решить ваш спор.

— Наша это волость! Наша! — резко ответил Федор за отца.

— А ты не лезь впереди батьки! — грозно осадил молодого князя Давид.

— Федор, конечно молод, горяч... — в раздумье произнес князь Юрий. — Но волость та — наша была с незапамятных времен.

— Отзови воеводу своего, — посоветовал муромский князь. — Послов пошли в Чернигов. Реши дело миром.

— Коловрата вертать никак нельзя, отец, — обратился к князю Федор. — Михайло враз землю вернет назад. И еще оттяпает.

— В Чернигов послов пошлем, — согласился Юрий. — Но Коловрата отзывать повременю. Если поможет — верну волость, а если нет... Там видно будет.

— Тогда верни мне мои грады и волости, что отнял у меня. Они мои по праву! — неожиданно заявил пронский князь Всеволод Михайлович.

— Так мы же урядились с тобой, — напомнил родственнику Юрий.

— И что с того? — горячо возразил Всеволод. — Твоя сила была, а теперь все иначе.

— Побойся бога, Всеволод, — укорил Юрий. — Ты же крест целовал!

— Я тебе грамотку могу прямо сейчас вернуть! — запальчиво крикнул пронский князь. — Она у меня с собой! Хочу новый ряд!

— Тогда и я не согласен! — поднялся с лавки племянник резанского князя Олег Ингваревич. — Верни мне Борисов-Глебов и Ростиславль!

— Я тебе отдал равную замену, — спокойно возразил князь Юрий и пригрозил. — Если хочешь — Бог нас рассудит и управит .

— Хороша замена! — возмутился Олег. — Черниговский князь замирится с мунгалами и отберет назад волость, а то и сам вернешь, коль помощь пообещает. Нет. Я так не согласен!

— Ты с чего взял, что Михайло с мунгалами замирится? — спросил муромский князь.

— Намедни гость один на торгу сказывал, — зло ощерясь ответил Олег.

— Кто таков? Сказывай! — потребовал ответа князь Юрий, обменявшись взглядом с матушкой княгиней.

— Гриша Телебуга , черниговский гость, — ответил, как выплюнул, князь Олег. — Михайло-то Черниговский послов татарских и гостей в поруб не садил...

Резанский князь принял упрек спокойно, ничем не выдав своего волнения. По его указу еще летом схватили большое татарское посольство и купцов его сопровождающих. Гостей потом пришлось отпустить, вернув товары, а вот послы до сих пор сидят в порубе. Отпускать их князь боялся. Все-таки зря он тогда послушался епископа, применив силу. Отпустить нельзя, убить — страшно. Мунгалы не прощают убийств. И вот они рядом...

— Знаю такого, — подтвердил Роман Коломенский. — Ох красна у него жинка... Истомилась по ласке пока муж мошну набивает торговлей в Чернигове. Он как раз, вчера вернулся, а жинки дома нет... Вернулась за полночь...

Олег бросил на брата затравленный взгляд, но смолчал.

— Тащите сюда Телебугу, — приказал Юрий слугам.

Дворня у князя, что псы цепные. Сорвались с поводка, исполнять приказание. Ворвались на торг конными, раскидывая народ по сторонам.

— Чтоб вас черти взяли! — кричали им в след.

Телебуга, торговавший с Черниговом, оправдывал свое прозвище. Высокий, широкоплечий в добротном подбитом мехом плаще, наблюдал, как слуги разгружают телеги с товаром.

— Осторожнее! — прикрикивал гость на нерадивых слуг, уронивших в грязь тюк с дорогой тканью. — Чтоб вам пусто было!

В лавке красавица жена, пряча под платком побитое лицо, разбирала товар, сверяясь с описью на бересте.

— Много еще? — крикнула она, выглянув с порога.

— Сколько ни есть, все наше, — отозвался купец не оборачиваясь.

Его внимание привлекли образовавшийся на торгу шум и всадники, решительно направлявшиеся к лавке.

— Телебуга, — останавливая коня перед самым носом купца, обратился дворовый. — Тебя князь к себе требует.

— Товар приму, может и уважу князя, — отступая от морды коня, сердито ответил Гриша.

— Телебуга, ты чего, не понял? Тебя князь пред светлые очи требует!

— Сказал приму товар и тогда... — заявил купец упрямо.

— Ну, смотри... — угрожающе произнес дворовый, замахиваясь плетью.

Телебуга подставил под удар руку, хватаясь за плетеную кожу. Рывок и, всадник свесился с коня. Еще мгновение и он вылетел из седла, падая в грязную лужу.

— Взять! — рявкнул он, вскакивая на ноги.

Телебуга сопротивлялся, как мог, но силы были не равны.

— За что? — кричала его жена, пытаясь отбить мужа у княжьих слуг.

— Ууууу...курва, — прошипел дворовый, выдирая кисть из цепких зубов молодухи. — Пошла вон, блядь! — выкрикнул он, освободив руку и, пиная упавшую женщину.

У лавки собралась толпа зевак, глухим ропотом выражая недовольство.

— Силен, бугай, — уважительно сказал дворовый, закидывая ошеломленного купца на коня.

— Поехали быстрей, — скомандовал товарищ, садясь в седло. — От греха подальше.

— Ой, люди!!! Что делается! — визгливым голосом заголосила одна из баб.

— Средь бела дня! — вторили ей товарки.

— А чего они? — интересовались рассудительные мужики. — Али натворил чего?

— Жинку побил не по правилам, — предположил один. — Вот она и пожаловалась князю.

— Ох уж эти бабы... — сокрушались мужики. — Волос долог, а ум короток. Бьет, значит, любит.

Телебуга предстал перед князем, изрядно помятый, потирая шишку на голове.

— Твои люди, князь, юшку мне пустили, — смело заявил он, сплевывая кровь с разбитых губ.

— Он, княже, зуб Тимоне выбил и глаз мне подбил, — волнуясь, сообщил дворовый.

Князья оставили споры, с интересом наблюдая за гостем, не убоявшимся князя.

— Сами виноваты, — усмехнулся князь Юрий.

— Суда требую, — продолжал настаивать Телебуга.

— Будет тебе суд, — вновь недобро усмехнулся князь. — Ты мне скажи...говорил ли на торгу, что князь Михаил с татарами снюхался?

— Ну, говорил, — неохотно признался гость.

— Та-ак... — задумчиво протянул князь. — Пустое молол, или знаешь, чего?

— А чего мне молоть, — дернулся Телебуга. — Чай не мельница.

— Ты мне, Гриша правду скажи... — предупредил князь. — А не то...

— Знакомец мой, что служит князю, проболтался, — ответил Телебуга.

— Так взял и проболтался? — не поверил князь.

— Да, — подтвердил Гриша. — Пьян он был. Мы после крестин его сына, посидели немножко. Ну, выпивали... А как без этого... Вот он и проболтался, что чуть было не опоздал на крестины, так как князь послал встречать послов татарских и проводить их тайно, чтоб никто, значит, не видел их.

— Эка невидаль, послы, — усмехнулся князь, — Они каждый год приезжают.

— Приезжают, — согласился Гриша. — Но чего им честного народа хорониться? Да и Петр поутру собрался и уехал.

— Мало ли куда ему ехать потребовалось. Может князь послал...

— Так он с князем со своим уехал, — возразил Гриша. — Он жене говорил. Я сам слышал.

— Это ни о чем не говорит, — усомнился князь.

— Только его не было десять дней, — продолжил рассказывать Телебуга. — А перед отъездом моим, я зашел к нему домой, а его опять нет. А жинка его сказала мне, что Бог отвел беду от Чернигова, не будут татары воевать Чернигов!

Князья разом зашумели, бурно выражая свои чувства. Князь Юрий молчал, пораженный известием.

— Может врет он все, — кричал пронский князь. — Не верю я, что Михаил мог так поступить!

— Михайло — мог! — возражал ему муромский князь.