В сумке оказалось весьма интересное донесение — некий капитан Родерик сообщал о смерти подполковника Суинтона и майора Феркеля и просил инструкций. Оттуда же они узнали, что это был Третий батальон Третьего Коннектикутского полка, и что подполковник был командиром всего полка.

Он не знал, что в результате смог остановить продвижение Третьего Коннектикутского полка почти на сутки.

Глава 34. Каждому — свое.

Сказать, что генерал Карни был взбешен, значило не сказать ничего.

То, что южане отбили Хернандо, он знал давно. Но что они захватили Мемфис, город, который был ключом к окончательному господству за восточным берегом Миссисипи, было для него как гром среди ясного неба. А сегодня с утра он узнал, что сдались не только все войска, которые там находились, но и Второй Коннектикутский полк, посланный в город для дальнейших операций к югу от города. Только что прибыл единственный военнослужащий полка, не попавший в плен — к его счастью, он служил вестовым, и понял, что именно происходит, когда вдруг полк, прибывший в город и ожидавший несколько другого приема, окружили люди в серых мундирах.

Да, Мемфис теперь так просто не вернешь, по крайней мере, пока реки покрыты льдом. А то у него и в Падуке, и в Кейро достаточно много как канонерок, так и транспортных пароходов. Более того, новые строятся в Питтсбурге — или строились до морозов. Так что еще посмотрим, чья возьмет.

Неизвестно, конечно, кто командует южанами, но после Хернандо на слуху была фамилия Хьюстон. Только этого еще не хватало... Тот, хоть и проиграл мексиканцам в Техасе, но, по слухам, оказался неплохим генералом — и это в двадцать с небольшим лет.

А что Хьюстон намеревается делать теперь? Карни, на его месте, остался бы пока в Мемфисе и готовил операции после потепления. Наверняка же у них есть и ополчение, и может даже призыв — значит, новых солдат требует оснастить и обучить. Тем более, что половина города в руинах; он посетил его еще в ноябре и увидел, что ребятки перестарались при захвате города и особенно после. Так что вероятнее всего, что Хьюстон в ближайший месяц останется в Мемфисе.

Второй вариант. Только что взяли Нашвилль. Дорога из Мемфиса в Нашвилль ведет через Джексон и Диксон. Во втором придется выставить заслон, в первом тоже. Другой удобной дороги там нет.

Третий вариант. Удар по Падуке, чтобы перерезать реку Огайо. То есть неплохо бы усилить гарнизоны Дайерсбурга и Юнион Сити. Третий Коннектикутский полк уже вышел из Падуки, хотя там каким-то странным образом погибли командир полка и его заместитель. Но они уже, наверное, продвинулись через Юнион Сити, где должны были оставить один батальон. И вряд ли Дайерсбург подвергнется атаке в ближайшие дни, так что время еще есть.

Больше всего его беспокоило, что население Кейро в основном южане. Подумать только, в начале ноября некоторые даже праздновали независимость Юга. Все они, конечно, уже отдыхают в бывшем форте Нью Либерти, бывшей штаб-квартире Освободительной армии, построенной там после уничтожения форта Либерти. Не все, конечно, подумал он, многие уже умерли кто от морозов, кто от болезней, кто от голода. Так что места там достаточно, особенно если учесть, что из находящихся там же военнопленных умерло около сорока процентов. А зачем там пустует место, которое можно приспособить и под потенциальных врагов? Вот этим и займемся, с ухмылкой подумал Карни.

В ближайшие часы сотни мужчин, родившихся на Юге, или детей южан, брели к форту Нью Либерти, подгоняемые прикладами и плетьми негров-конвоиров. Кое-где жены попробовали защитить мужей; кого пристрелили (вместе с мужьями), кого гнали в форт, некоторых с младенцами в руках или с маленькими детьми, ведомыми за руку. Впрочем, детей постарше было еще больше — отдельная рота негров, недавно созданная Карни, где сержант-майором служил Карл Грейди (и он, а не капитан Истман, дурачок из Пенсильвании, был настоящим командиром) была уполномочена решать, кого именно брать. И часто все дети, от почти взрослых до грудничков, оказывались в бараках форта.

После окончания акции, Карни лично проинспектировал лагерь. Подумав, он все-таки сделал одно послабление — женщин с маленькими детьми согнали в отдельный барак и только там затопили печь. В других же пленники сидели кучей, чтобы хоть как-нибудь согреться. После чего Карни приказал выцарапать на деревяшке слова "To each his own" (каждому — свое) и повесить на ворота. И с чувством выполненного долга ушел обратно в свою новую резиденцию, которая еще час назад принадлежала мэру города, Джосайе Аберкромби, который, хоть и лебезил перед Карни, успел совершить одну непростительную ошибку — родился сорок лет назад в Балтиморе, в южном штате Мэриленд.

Глава 35. Дом свободных.

— Фрэнсис! Просыпайся!!

— Мама, а зачем?

— Тебе пора в школу! А потом мы тебя возьмем с собой на званый обед в честь нашей победы над англичанами.

Фрэнсис открыл глаза, думая, что сейчас увидит прекрасное мамино лицо. Но вокруг были мрачные грязные стены, которых можно было с трудом различить, ведь через небольшую незастекленную бойницу проникало лишь немного света. Он сбросил грязное одеяло, копошившееся от вшей, и сел на свой матрас, набитый соломой. Клопы уже успели попрятаться, но их в том матрасе было видимо-невидимо.

С детства лейтенант Фрэнсис Скотт Ки рос патриотом Соединенных Штатов. Ему было восемь лет, когда его отца, Фрэнсиса Скотта Ки-Старшего, задержали англичане, когда он приехал договариваться об обмене пленными в сентябре 1814 года. И отец его, находясь на английском фрегате, обстреливавшем форт МакГенри в Балтиморе, написал всем известное стихотворение, 'Знамя, усыпанное звёздами', кое многие уже прочили в американский национальный гимн.

В отличие от отца, он предпочел сначала отслужить в американской армии, прежде чем становиться адвокатом. И в 1832, когда Юг отделился от Севера, понял, что останется верен Югу, пошел к командующему 3-го Пенсильванского полка и подал прошение об отставке.

Он уже не помнил, чего ожидал, равнодушия, увещеваний, крика, но не мог себе и представить, что "в земле свободных и стране смелых" его просто так арестуют, сорвут с него лейтенантские кубики, и бросят в тюрьму в Филадельфии. Через десять дней за ним пришли. Не успел он обрадоваться, что его отпустят; приехавший отец, юрист по профессии, хоть и поэт по призванию, сказал, что они обязаны будут ему предъявить обвинение в течение первых нескольких дней или его отпустить; обвинения ему никто не предъявил, так что было похоже, что его отпустят.

Но его схватили, приковали цепью к нескольким другим офицерам-южанам из его и других полков, посадили в глухую карету и куда-то повезли. Сутки в карете, ни еды, ни питья, ни оправки... Он успел почуствовать, как карета заехала на паром, и как через полчаса съехала с него же. Но какая это была река? Не Сасквеханна ли? Если так, то, может, их везут домой, в Мериленд?

Но вот карета въехала куда-то по дощатому мосту, и раздался окрик: "Выходить!" И он вышел, вместе с другими пленниками, скованными одной цепью. То, что он увидел, его поразило. Он никогда не был в форте МакГенри, но, будучи из Балтимора, видел его многократно. И это был определенно он, с невысокими розовато-коричневыми бастионами, зданиями из такого же камня, и видом родного Балтимора с той стороны залива.

Тут их, под прицелом ружей охраны, расковали, выдали по тюфяку, набитому соломой и по грубому шерстяному одеялу, и развели по камерам, сужденными стать отныне их домом. Его отвели в камеру, где уже сидели на плотно сдвинутых матрасах три человека, а в углу стояло плохо пахнущее ведро, закрытое доской. И все.

Один из них, темноволосый и смуглый, был в лейтенантском флотском мундире. Второй был в партикулярном платье и седоватый, причем у Фрэнсиса было впечатление, что он его уже видел. Третий же был и вовсе юнцом лет шестнадцати.

Фрэнсис представился. Лейтенант встал и четко сказал: "Лейтенант Эндрю Бакстон, приписанный к судну Эндевор, сам из Чарльстона, Северная Каролина."

Седоватый сказал: "Аруна Эйбелл, редактор, Балтиморское Солнце." Тут Фрэнсис вспомнил, где он его видел — в Литературном Клубе, когда отец его один раз туда взял с собой.

Мальчик же сказал полубасом, полутенором:

— Джон Стюарт, из Балтимора.

— Не сын ли мэра?

— Да, сын, мой отец с братьями сейчас на Конституционной Конвенции в Чарльстоне, и когда за ним пришли и оказалось, что его нет, взяли мою мать и самого старшего из присутствующих мужчин, меня.

— И в чем вас всех обвиняют?

— Если б знать. Пока ни в чем.

И так началась их эпопея в форте, который потом окрестят Американской Бастилией. Каждый день одно и то же. С утра немного кукурузной каши. Днем хлеб и вода. Вечером опять хлеб и кусок мяса, солонины, или просто гнилого, с червями. Прогулка каждый день, по три камеры за один раз, полчаса под дулами нескольких ружей; дневальный за это время обязан вылить ведро в специальный слив.

Если в сентябре еще было приемлемо, то в ноябре начались болезни. Сначала, как ни странно, заболел сам Фрэнсис, но вскоре встал на ноги. Первого декабря слег Аруна Эйбелл, и 9 декабря их камера потеряла одного из постояльцев. Могила редактора оказалась девятой. Хорошо еще, что комендант форта распорядился на каждую могилу ставить по грубому деревянному кресту; на коре перекладины они как-то выцарапали, "Аруна Шепердсон Эйбелл, 1764-1831" На большинстве других крестов надписей не было.

Один раз Фрэнсису разрешили увидеться с отцом. Отца не посадили, памятуя о его прошлых заслугах, но вот право заниматься юриспруденцией отобрали после того, как он подал прошение на habeas corpus, сиречь скорый суд, гарантированный американской конституцией; подал он это прошение как защищающий интересы как своего сына, так и двоих зятьев. Другие сыновья, к счастью, были слишком молоды, хотя, если посмотреть на Джона Стюарта, это не всегда гарантировало свободу от репрессий.

Рождество прошло даже немного торжественно. Им принесли, впервые с начала заключения, по куску свежего вареного мяса, а вечером по глотку пунша. А на следующий день последовал и "подарок" — еще двое заключенных, каким-то образом впихнутые в крохотную камеру.

Один из них, Александр Юальд, был из Филадельфии, и был "виновен" только в том, что призывал к диалогу между Югом и Севером. Другой же, Айзейя Джонсон, был солдатом-северянином, отказавшимся расстрелять попавших к нему в руки солдат-южан. Сам он потерял свободу, а выстрелы, последовавшие, когда его уводили, дали ему понять, что его жертва была напрасна.

Юальд был человек немолодым, но держался хорошо, так же, как и Джонсон. Но вот 31 декабря, проснувшись, сокамерники увидели, что Юальд лежит без движения. Американская Бастилия получила очередную жертву, и к четырнадцати могилам добавилась пятнадцатая.

Потом, в январе, у них в камере смертей не было — пока не было, поправил себя с невеселой усмешкой Фрэнсис, но небольшой погост, где хоронили заключенных, все разрастался.

Глава 36. Белый орел на белом поле.

Юра смотрел на клубы снега, поднимаемые копытами лошадей. Юнион Сити остался позади — там сейчас осталась одна из рот ополченцев, и туда уже скоро подойдет пехота из Мемфиса.

Вчера на рассвете его, Андрея и еще десяток новых "наблюдателей" с двумя тачанками и одним минометом высадили на западный берег Миссисипи. На другом берегу их встретили несколько человек из отряда Сэма Хьюстона, и они последовали к Дайерсбургу.

Дайерсбург был маленьким городком, в котором проживало около пятисот человек. Его гарнизон состоял из одного взвода ребят из Нью-Гемпшира, которые, увидев отряд южан, попросту сдались. Их штат был единственным в Новой Англии, где аболиционисты хоть и захватили власть, но не овладели сердцами и умами простого населения. И воевать им совсем не хотелось.

Да, битва за Дайерсбург кончилась, не успев начаться, и когда прибыл основной отряд генерала Хьюстона, то было принято решение продолжать движение на Юнион Сити. Здесь уже стояла рота негров, которые терроризировали население после захвата городка, и самой большой проблемой было остановить линчевание негров местными жителями. В конце концов, Сэму удалось договориться, что повесят только тех, кто виновен в убийствах и изнасилованиях. Таких оказалось около двух дюжин, и повесили их сразу, других же заперли в двух крупных хлевах, откуда северяне уже успели угнать весь скот. Скоро придет пехота, и негров погонят в лагерь военнопленных в Мемфисе. Лагерь, кстати, устроили там же, где ранее держали южан — в бывших казармах и в здании рынка рабов. Новый гарнизон города разместился в зданиях военно-морской базы, которые были в значительно лучшем состоянии. Освобожденных же пленных и заложников доставили в здания мэрии, школы, и приходского дома, где теперь обосновались три полевых лазарета русских.

Освобожденные были в неплохом состоянии — рассказывали, что если в начале над ними всячески издевались, то прибытие нового начальника, майора Ридли, резко изменило ситуацию. Бараки тогда начали топить, людей кормить так, что есть, конечно, все время хотелось, но никто больше от голода не умирал. Но мыться им все равно не давали, и вши были их постоянными спутниками. Теперь же их отмывали, кого надо — лечили, остальных отпустили по домам. У многих, впрочем, домов больше не было, но их взяли к себе соседи — все-таки здесь Юг. А дома рано или поздно отстроят.

Но все это осталось позади, в Мемфисе. А пока группа разделилась. У Юнион Сити, на границе с Кентукки, как раз и была развилка — одна дорога шла на север, к Кейро, куда ушел основной отряд; другая же на северо-восток, в Мейфилд и дальше в Падуку, и туда ушла рота ополченцев. Командир ее, капитан Дербервилль, вдруг сильно заболел, и командование ротой взял на себя Альфред. Юра, чуть поколебавшись, решил, что не может подвергать друга опасности, и послал Андрея с генералом Хьюстоном в Кейро, а сам поехал с Альфредом на Падуку. Ни у кого не было сомнения, что они даже не возьмут Мейфилд, последний город по дороге в Падуку. Но вот в плен им тоже не хотелось, и Андрей взял с собой две тачанки и миномет, привезенный из-за реки, и одно из орудий отряда. Мало, но все лучше, чем ничего. Главное, чтобы янки поверили, что удар будет именно в этом направлении.

К трем часам пополудни Юра ехал в дозоре с еще одним русским, Геннадием, и тремя южанами — ехал потому, что более чем пятикратные бинокли не предназначались к передаче южанам. Примерно в три часа пополудни за поворотом дорога они увидели край леса. Юра и Гена спешились и прошли к краю леса. Через бинокль наблюдался городок, а рядом с ним огромный прямоугольник форта, с недавно насыпанными валами. Мейфилд, подумал Юра. Но вот палаток в форте было мало, не более чем на роту.

Он подумал и рискнул.

— Давайте-ка прокатимся чуть поближе, посмотрим, как отреагируют на нас янки. Все равно наша задача — не захватить Мейфилд, а обозначить себя. А попасть они в нас не попадут, мы слишком далеко от предельной дистанции огня из их ружей.