Вокруг Великой Реки, часть 4. Тьма спускается.

Часть 4. Тьма спускается.

Глава 1. Та же компания.

— Смирно!

— Господин лейтенант, отделение прибыло! Докладывает сержант Мышкин!

— Вольно! Ну что ж, ребята, добро пожаловать в третий взвод отдельной роты морской пехоты при Отдельном Каменецком Полку! Сегодня встанете на довольствие, расположитесь, а я пока ознакомлю вашего сержанта с тем, что вам предстоит делать.

Народ разошелся по казармам, а Андрей с Юрой, щеголявшем в новеньких лейтенантских погонах, прошли в домик штаба роты.

— Ну, Андрюх, привет! Когда увидел, что это ты, подумал, что класс — наконец-то опять хоть одна родная душа будет. А то Серега с Валентиной уехали вот недавно, он теперь в Новом Орлеане. Слушай, а как тебе так быстро дали сержанта? И медалька у тебя "За Храбрость" откуда?

— Да побывал я тут на Кавказе, ликвидировали мы там группу англичан. Ранило меня, поэтому, наверное, и дали, ничем особым я там не отличился.

— Врешь ты. Ну да ладно. Что с Жанной?

— Доучивается, ей еше год остался, и будет у меня в семье экономист, не побоюсь этого слова. Приедет в ноябре на каникулы. А у тебя как?

— Да вот живу помаленьку. Детки теперь по всей квартире бегают, за ними глаз да глаз. У нас тут вахтовый метод — то одни родственники, то другие. Сейчас вот Полина тетя из Хило приехала. Дети ее обожают, только, боюсь, не выдержит она здешних морозов. Но готова их взять тогда с собой — хотя мне не хочется, чтобы они уезжали.

— А как на личном фронте?

— Как-как... У меня весь личный фронт теперь в детях. Вот пойдут у вас с Жанной такие же карапузики, поймешь, о чем я. Нет у меня времени на другое. Да и стремно — знаешь же, сколько в мире сказок про злых мачех. Моим детям такая не нужна.

— Не узнаю тебя...

— Да ладно. Когда-нибудь, может, все и изменится, когда дети вырастут. А теперь слушай про распорядок службы.

После инструктажа, они вышли из военного городка и прогулялись к реке. Теперь к ней шли широкие каменные ступени, и то здесь, то там сидели парочки, а у самой реки несколько рыбаков с удочками. День был не слишком жарким, хоть и июль, но кое-кто плавал в небольшой заводи чуть выше по течению.

— А что с той стороны?

— А это форт Даглас.

— А почему, кроме форта, там ничего нет?

— То есть как это нет? Есть пара бараков, недавно построили, не знаю, зачем. Есть паром — хотя с той стороны только мостки и сарайчик на случай дождя. А видишь дорогу от парома? По ней, с той стороны холма — городок Форт Даглас и несколько ферм. А вон и сам паром.

Паром, под русско-американским флагом, отходил от левого берега. На нем толпилось несколько десятков людей, одетых явно по моде САСШ, хотя то здесь, то там виднелась то курточка, то брюки, то платье из Русской Америки.

Сам же форт представлял из себя четырехугольную земляную фортификацию с частоколом на валах и башнями по углам и над воротами — от одних шла дорога, сливавшаяся с дорогой на восток, от других дорога к берегу реки.

— Посмотри, видишь, его построили на индейском кургане? Тут еще тогда индейцев гоняли — заставляли ровнять верхушку. Это чтобы его не заливало во время наводнений.

— А проблем с ними не бывает?

— Да какие там проблемы... Разве что когда мой отец еще здесь был, в те стародавние времена, когда он Серегу и Лизу из реки спас. Но и тогда вроде стреляли не из самого порта. Впрочем, не знаем, зачем они построили эти бараки, да и вроде новые орудия привезли. Но нам-то что от этого? Ладно, обустраивайся, а вечером придешь к нам, тетя Ахеахе нас накормит.

Глава 2. Муравьи.

Лейтенант Альфред Иннис глазам своим не верил. К северу от торгового порта в Мемфисе раньше была небольшая военно-морская база. Но после Битвы при Озерах ее решено было ликвидировать — с русскими никто больше воевать не хотел, а других врагов не оставалось. Находившиеся там здания складов и фортификации, тем не менее, содержались в более или менее удовлетворительном состоянии. Но, тем не менее, никого там уже давно не было.

И сегодня вдруг в гавани базы появилось около десятка пароходов, и на ее территории сновало множество людей в черной флотской форме. Охрана базы была поручена солдатам Мемфисского гарнизона, но когда он подошел к воротам, ему преградили путь трое с винтовками. Сержант окликнул его с типичным новоанглийским акцентом:

— Стой, кто идет?

— Лейтенант Иннис, мемфисский гарнизон.

— Вход на территорию базы запрещен для всех, кроме персонала базы.

— Нам поручена охрана базы.

— Считайте, что уже нет. Базу будем охранять мы.

— Ладно, ладно, нам же меньше забот.

Он вернулся и доложил своему командиру. Тот задумался, потом открыл ящик стола, достал газету, и сунул ее Альфреду.

— Читайте, лейтенант. "Мемфисский курьер."

Заголовок газеты был "Усилены гарнизоны военно-морских баз в Чарльстоне, Саванне, Норфолке, Аннаполисе, Балтиморе, Падуке, Кейро."

— Заметьте, что все города, кроме Кейро, южные, а Кейро — идеальная база для контроля за Миссисипи. А кто во флоте? Почти все северяне. Похоже, что и до нас добралось это "усиление". Думаю, что Натчез следующий.

— Сэр, а почему?

— А потому, что у них теперь будут идеальные плацдармы для захвата наших портовых городов, а потом для блокады побережья.

— И что можно сделать?

— Боюсь, что ничего. Но я передам командованию.

Тем временем, избирательная кампания шла своим ходом, но результат на Юге было легко предугадать: президентом во всех штатах Юга выберут Джона Калхуна, кандидата от новосозданной Джефферсонианской Партии. На севере же практически везде лидировала Партия Свободы. Их гимн, "Тело Джона Брауна", постоянно звучал с территории военно-морской базы. Их требования были весьма просты: немедленная отмена рабства, лишение граждан южных штатов избирательного права на десять лет, внешнее управление, а также выплата компенсаций рабам и их семьям. Для этого, южанам пришлось бы платить утроенные налоги, часть на компенсации, а часть в качестве платы северным штатам за "цивилизацию".

И вот настало шестое ноября, день выборов. Иннис сходил на участок, где, как и все, кто прошел имущественный ценз, проголосовал за Калхуна, кандидата в вице-президенты Дейвида Крокетта, и кандидата в Палату представителей Джона Белла.

Через день, заголовок в "Мемфисском Курьере" гласил:

"Настали темные времена. Все голоса выборщиков на Севере получили Браун и Линкольн. Калхун и Крокетт на втором месте."

Пониже была статья с заголовком помельче:

"Джон Белл останется нашим представителем в Конгрессе."

Альфред поежился. Белла он уважал, но что теперь будет со страной?

И тут он заметил, что по Миссисипи снуют пароходы, и что в гавани военно-морской базы их намного больше, чем обычно, хотя что именно там разгружали, видно не было — за последние дни, стена между базой и фортом была надстроена. Он решил подняться вверх, на крутой берег, на котором находился собственно Мемфис. То, что он увидел оттуда, его потрясло до глубины души. База пестрела, как муравьями, многочисленными фигурками в синей форме, и новые все время выгружались с пароходов.

Глава 3. Съедобный головной убор.

— Программа "Наш мир", с вами ведущий Никита Андреев. У нашего восточного соседа позавчера были выборы. Как и ожидалось, победила недавно основанная Партия Свободы, и президентом станет в марте Оуэн Браун, а вице-президентом Томас Линкольн. Они обещали освободить всех рабов, что мы, конечно, приветствуем, но вот наши соседи с Юга САСШ могут быть другого мнения. Более того, Браун обещал повысить налоги на южан в три раза, и устроить там прямое правление из Вашингтон Сити. Что там будет дальше, и что все это значит для Русской Америки? Об этом нам расскажут наши сегодняшние гости — профессор Нижне-Калифорнийского Университета Иван Мышкин и генерал Алексей Заборщиков, Герой Русской Америки и начальник Объединенного Штаба Русско-Американской Армии. Начнем с профессора Мышкина.

— Спасибо, Никита. У наших соседей произошло то, что давно должно было произойти. Демократия восторжествовала. Американский народ громко заявил о своем демократическом выборе. У нас такое невозможно.

— Спасибо, Иван. Андрей, а вы что думаете?

— Думаю, что Юг вот-вот объявит о своей независимости. Скорее всего, это произойдет после собрания коллегии выборщиков, но есть вероятность, что северяне уже сейчас начнут провокации, и что какой-либо из южных штатов заявит о своем выходе из состава САСШ в ближайшее время.

— Андрей, и вас это радует, как когда-то ваш так называемый героизм в войне с французской демократией.

— Нет, Иван, не радует. В любой войне будет множество жертв. Более того, если победит Север, то мы получим намного более агрессивного соседа, чем тот, с кем мы имели дело в Битве при Озерах. И недалек будет тот день, когда они развяжут еще одну войну — с Испанией за Кубу, с Англией за Канаду, а может, и с нами. Успехов в последней им, конечно, не добиться, но для нас смерть любого нашего гражданина — трагедия.

— Смерть гражданина за правое дело — не трагедия. Если он военнослужащий, то он должен это понимать.

— Иван, а вы служили в армии?

— Нет, не служил, у меня близорукость и плоскостопие. Но мой сын служит и сейчас. Не знаю, где именно...

— Ладно, так что вы думаете о ближайших перспективах?

— Андрей, я не верю в то, чтобы какой-либо из южных штатов заявил об отделении. Более того, если это произойдет до конца этого года, я готов буду прилюдно съесть вот эту шляпу.

— Профессор, согласен. А я свою фуражку.

— По рукам!

Никита Андреев улыбнулся и добавил:

— Ну что ж, зафиксируем пари.

Тут вдруг вошел человек с листком бумаги. Никита Андреев прочитал его и сказал:

— После обстрела кораблей в Чарльстонской гавани из форта Самтер, Южная Каролина объявила о своем выходе из САСШ. Так что, профессор, начинайте есть шляпу. Потом расскажете о ее вкусе.

— Нет, это была шутка! Я так не согласен! Я говорил образно!

— То есть вы отказываетесь есть шляпу?

— Конечно, я же не чокнутый!

— Ладно, тогда скажите хотя бы, что будет.

— А ничего не будет, повозмущаются и поймут, что лучше уж подчиниться демократии.

— Андрей?

— Хорошим это не кончится. В Мемфисе и в Натчезе, например, северяне расконсервировали базы флота, и в последние дни усиленно завозили туда солдат. Думаю, будет большая война. Конгресс проголосует за нее однозначно, а президент Адамс — пока еще президент — не рискнет наложить на законопроект вето, даже если захочет. Я думаю, что Россия предложит посредничество, равно как и некоторые другие страны, но Север от этого точно откажется. У них намного больше людей, не в пример лучше развита промышленность, да и флот в их руках.

Глава 4. День девятого ноября — красный день календаря.

С территории военно-морской базы начался орудийный обстрел. Первый же залп разнес в щепы офицерские казармы, второй разрушил здание штаба. Третий — картечью — ударил по плацу. Артиллеристы на валах спешно разворачивали орудия по направлению базы, пока Альфред и другие офицеры пытались хоть как-нибудь организовать солдат. Но батареи были быстро уничтожены, и картечь скашивала солдат гарнизона, выбегавших во двор. Увы, военные действия со стороны базы предусмотрены не были — командование в Вашингтоне запретило какие-либо приготовления подобного рода, несмотря на запросы из практически всех южных фортов с военно-морской составляющей.

Единственное место, где было более или менее безопасно от обстрела — непосредственно у стен военно-морской базы. Альфред, как единственный офицер, оказавшийся на плацу, начал отводить солдат туда, располагая их по обе стороны ворот на базу; ведь следующим актом, судя по всему, должна была стать атака пехоты. У него совсем не только артиллерии, но и самого захудалого тарана, поэтому лучше было подождать нападения и попробовать хоть как-нибудь остановить нападавших.

Гарнизон мемфисской цитадели был относительно невелик — около двухсот человек и две батареи по четыре пушки каждая. Батареи были уничтожены в самом начале, а солдат у него было человек семьдесят — остальные либо погибли, либо тяжело ранены, а большинство его солдат тоже были ранены, хоть и в основном легко.

И вдруг ворота распахнулись, и оттуда повалили сотни... негров, в синих мундирах. Альфред командовал отрядом справа от ворот, а слева он передал команду сержанту Джону Стерлингу. Похоже, негры не ожидали удара — штыковой удар попросту смял первые ряды нападавших. Но оттуда бежали все новые негры, и число защищавшихся все время таяло.

Тем временем, пароходы стали обстреливать порт и центр Мемфиса из пушек. Альфред подумал, что здесь им не выстоять, но у них уже не было шансов выйти из боя. И через пятнадцать минут его, раненого в ногу, схватили, связали руки, привязали к длинной веревке и потащили вместе с другими пленными в порт.

Там уже бесновались другие негры. Похоже, их здесь был как минимум полк.Альфреда и других заперли в бараках рынка рабов, так и не развязав им руки; никто и не позаботился об их ранах. Когда кто-то сказал негру-конвоиру, что он ранен, тот засмеялся:

— Масса, тебе не все равно, если тебя вскоре повесят, как вы повесили Джона Брауна?

Бежать возможности не было — камеры на рынке строились на совесть, без окон, и с весьма крепкими стенами. Да и дверь изнутри не вышибешь — открыть ее можно только ключом. Ну что ж, нужно будет хотя бы достойно встретить смерть, подумал Альфред.

Альфред запел "Дикси", и один, потом другой подхватили. Через десять минут, пели все.

И тут вдруг они услышали возню в коридоре. Через пять минут, открылась дверь, и на пороге стоял окровавленый подросток, сжимавший нож, в котором Альфред узнал Джима Дедрика.

— Не бойтесь, кровь не моя, — сказал тот, показав на мертвого негра-тюремщика. — Пойдемте поскорее, пока новые не пришли.

Он быстро перерезал веревки, потом отпер двери соседних двух камер, и занялся тем же. Потом сказал:

— Туда.

Они вышли через выход, ведущий к порту. Перед ними располагался небольшой переулок, в котором никого не было. Джим закрыл дверь и повел их переулками. Вскоре они вышли в рощицу, граничившую с застроенным районом, и пошли вверх по тропинке, про которую никто из них не знал. Через несколько минут, они вышли к небольшому фермерскому дому.

— Заходите. Здесь живет моя тетя.

Они вошли. Их было двадцать четыре человека, и они еле-еле влезли в дом. Рейчел Харрис (так звали тетю) поставила чан с мясом и вареной картошкой, сказав, что услышав выстрелы, сразу стала готовить. Тем временем, она, Джим и двое ее дочерей перевязывали раны, чем могли. Потом она посмотрела на них и сказала:

— Боюсь, они скоро будут здесь. Город, похоже, взят, выстрелов больше почти не слышно.

— Пойдем на юг, — решил Альфред. — Попробуем организовать линию обороны в районе арсенала. Рейчел, если хотите, идите с нами, у нас там, чуть южнее, усадьба, и места хватит для всех.

И они побрели, обогнув Мемфис, к арсеналу. Новорожденную сестру Джима, названную Polya, нес сам Джим.

Арсенал, находившийся южнее города, был до сих пор цел, и его обороняла целая рота с артиллерийской батареей. Люди Альфреда получили винтовки и боеприпасы к ним, а трое артиллеристов из его команды примкнули к батарее. А Джима с сестрой и женщинами Альфред послал к родителям в Элисию, наказав оставаться там и больше сюда не возвращаться.

К арсеналу тем временем стекались все новые силы. Вскоре количество защитников перевалило за две сотни. Все были уверены, что вот-вот нападут и на них, но, похоже, нападающим хватило на сегодня Мемфиса. Альфред залез на крышу арсенала и долго смотрел на зарево над Мемфисом. Похоже, один из самых красивых городов долины Миссисипи, известный своими мраморными зданиями, превращался в груду головешек.

Глава 5. Благодарное отечество.

Лейтенант Бакстон смотрел вперед, на берег штата Делавер. Еще несколько часов, и они будут в Вилмингтоне. Капитан МакНил обещал его там высадить по дороге в Филадельфию. Договорились, что его заберут по дороге обратно в Малагу, через две недели. Его и двух матросов с Юга.

"Резолют" вернулся в САСШ поздно. Обычно он уходил из Малаги в самом конце сентября или в начале октября. Но на этот раз он получил серьезные повреждения в столкновении с пиратами под Ораном, и чинили его на Малагской верфи весьма долго — одно слово, испанцы... Поэтому в САСШ он проведет очень мало времени, ведь в декабре уже может замерзнуть устье Делавера, да и вероятность зимних штормов никого не радует.

Так что в Чарльстон попасть не удастся — времени не будет. Да и выборы они пропустили. Как там, интересно, сейчас? Успокоилось?

Вдруг они увидели парусник, идущий на юг вдоль берега. От него отделилась шлюпка, и пошла к их кораблю.

По трапу взобрались несколько человек в форме морской пехоты и проследовали в каюту капитана. Через несколько минут, они вышли обратно на палубу.

— Кто здесь Бакстон, Элверс и Дженнингс?

— Какой Дженнингс? У нас их два.

— Питер Дженнингс.

— А, это я. Вон там лейтенант Бакстон и матрос Элверс.

— Проследуйте с нами.

"Хорошо", подумал Эндрю. "Похоже, они нас и доставят в Вилмингтон".

— Я схожу попрощаюсь с капитаном.

— Не нужно, у нас мало времени.

Через десять минут, Эндрю взобрался по трапу на "Эндевор", и вдруг в бок ему уперся пистолет.

— Лейтенант Бакстон, вы задержаны как гражданин враждебного государства.

— Вы о чем??

— Вы из Южной Каролины?

— Да.

— Позавчера Южная Каролина объявила о своем выходе из САСШ. Вчера к ней примкнули Вирджиния и Северная Каролина; про другие штаты не знаем, оттуда сведений еще нет. Поэтому и вы, и Элверс, и Дженнигс граждане враждебных стран.

Его связали и затащили в небольшую каморку. Туда же затолкнули и двух других. Всем троим еле-еле хватило места для того, чтобы сесть на грязный пол. Дверь заперли изнутри.

Следующие полтора дня их не выпускали из каморки, не кормили и не поили. Потом его выдернули и куда-то повели, по мосткам к форту из красного кирпича. На другой стороне залива он увидел крупный порт, в котором он узнал Балтимор. Но его уже заталкивали в ворота форта, а потом через какую-то дверь.

Он оказался в длинном коридоре с рядом одинаковых дверей. Ему развязали руки, выдали матрас из грубой мешковины с соломой внутри, потом открыли первую из них и запихнули Эндрю внутрь. Через несколько минут, открылось окошко в двери, и ему протянули поднос с черствым хлебом и кружкой воды.

— Через десять минут забираю! — сказал тюремщик и закрыл окно.

Эндрю набросился на принесенное — все-таки он не пил и не ел уже с позавчерашнего завтрака. После этого отдал поднос во вновь открывшееся окошечко, оттащил матрас к стене, лег на него и мгновенно заснул.

Глава 6. Если завтра война, если завтра в поход.

— Ну что ж, подполковник Хьюстон, действуйте по плану. Вашему же плану.

Сэм снял бронзовый листик с воротника и прикрутил туда серебряный. Комиссия пришла вчера, как ни странно, через Видалию. Русские согласились с новым правительством в Чарльстоне пересылать информацию из Чарльстона; сразу после объявления независимости южных штатов, Чарльстон, родной город президента Калхуна, сделали временной столицей, и там открылось неформальное представительство Русской Америки. Как они так быстро пересылали информацию, неизвестно.

Конгрессмены и сенаторы от южных штатов теперь на пути в Чарльстон вместо Вашингтона. Не сумеют приехать только представители от Делавера, а также частично Кентукки, Теннесси и Мериленда — весь Делавер и прибрежная часть Мериленда, а также север Кентукки и Мемфис в Теннесси были уже в руках северян. Господь знает, что я этого всего не хотел, подумал Сэм, но не южане начали эту войну, нет, не южане.

Седьмого ноября, в день после выборов, в военно-морской гавани Натчеза начали разгружаться пароходы. В отличие от командования в Мемфисе, полковник Александер приказал срочно принять меры. В роще на спуске, в той самой, где когда-то нашли Дженнифер, разместились артиллерийская батарея и рота пехоты. Еще батарею спустили ночью поближе к воротам базы.

Девятого ноября подошли новые пароходы и начали стрелять по городу. Но берез был столь высок, что разрушениям подверглись лишь здания на кромке плато. Одновременно, артиллерия в роще начала бить по пароходам, и первый же выстрел оказался "золотым" — судя по всему, ядро попало в пороховой погреб, и пароход взорвался. Следующий залп накрыл второй пароход, который хоть и не взорвался, но загорелся. Оставшиеся отошли подальше от берега. Тогда огонь перенесли на территорию базы, которую уже обстреливала вторая батарея. Судя по взрывам, и там попали по боеприпасам. После этого высадили ворота, и батальон майора Хьюстона в считанные минуты захватил базу. Тамошние стофунтовые пушки, которые не успели сделать ни одного выстрела по городу, начали бить по пароходам, и ушли только три, а три сдались. Теперь у южан было три канонерки. В плен взяли двести семьдесят северян, включая тридцать трех негров — оставшихся уничтожили при захвате форта.

Русские передали, что в предыдущий день точно так же была отбита атака на Норфолк в штате Вирджиния. А вот Балтимор, Вилмингтон, и Мемфис северянам удалось захватить, и там уже разгружались полк за полком. Не было известий из Кентукки, Западного Мериленда, и Северо-Западной Вирджинии; там не было рядом русской чудо-связи, и сведения еще не дошли до Миссисипи, в другом конце Юга, а линии механического телеграфа вдоль Огайо и Миссисипи были бесполезны, пока Мемфис был в руках северян.

Так что первоочередной задачей для Западной группы войск было освобождение Мемфиса. Полковник Александер был назначен командующим округом; это была генеральская должность, но звание генерала может дать только Конгресс — а Южный Конгресс еще не собрался. Но президент Калхун подписал список о производстве в вышестоящие чины, присланный ему Александером, и там значилась и Сэмова фамилия. Поэтому Сэм теперь подполковник. Еще вечером девятого он сел за план мобилизации, и десятого первая его редакция уже была одобрена полковником. Впрочем, пока никого мобилизовать не приходилось — в Форт Натчез приходили сотни мужчин со всего района, молодых и не очень, и даже приходилось пока отсеивать тех, кто постарше. Тех, кто ранее служил, восстанавливали в звании, особенно сержантов и офицеров, и новые роты доукомплектовались солдатами гарнизона, многих из которых произвели в сержанты, а кое-кого из сержантов посмышленее в лейтенанты. Обычно сержанты в армии САСШ редко становились офицерами, но Хьюстон решил по другому.

Первой задачей было не допустить дальнейшего наступления северян. Для этого Сэм предложил послать по батальону из Натчеза по северной и северо-восточной дорогам, к поселку Хернандо к югу от Мемфиса, задача которого будет усилить линию оборону на теннессийско-миссисипской границе, и к городу Тупело, который находился на стратегическом перекрестке дорог. Одна рота Первого батальона останется в самом Хернандо и подготовит оборонительную линию, а две других пойдут к Мемфису для усиления оборонительной линии к югу от города.

Третий же батальон пока останется в Натчезе на случай повторной попытки овладеть городом, а также для обучения новобранцев; в декабре его заменит один из свежесформированных отрядов, а сам он присоединится к отряду у Мемфиса. Новосформированные батальоны будут распределены между мемфисским и тупельским направлением в зависимости от положения вещей на фронте.

На следующее утро, он обнял Дженнифер, Джорджа и малютку Мери и отправился в поход, подумав мельком, что, может, видит их в последний раз. Был теплый день, и заново цвели магнолии — хотя, увы, в декабре-январе обычно бывает несколько холодных дней, а иногда температура падает ниже нуля, в каковом случае цветение прекратится и может не возобновиться весной.

И Первый батальон пошел на север. Железных дорог в этой части Юга не было, а реку севернее Натчеза контролировали северяне. Поэтому хорошо уже то, что батальон конный. До Хернандо оставалось почти триста миль, итого около пяти дней для кавалерии. До Мемфиса еще день. А для пехоты это как минимум две недели — так что ждать подкреплений придется нескоро. На месте же набрать людей вряд ли получится; из Хернандо народ, наверное, подастся к Мемфису, да и мало их там, поселочек крохотный.

Глава 7. Южная красавица.

— Андрюх, Жанна-то завтра приезжает?

— Да, я как раз хотел отпроситься, чтобы ее встретить.

— Я тут подумал и составил график таким образом, что следующие три дня у тебя свободные. А за Жанной мы с тобой съездим. Но со вторника уж, будь добр, выходи на дежурство. Я, впрочем, сделал так, что у тебя будет только утреннее дежурство, вечер ваш. А в субботу через неделю отвезу ее в аэропорт. Ей же в понедельник в Новоархангельске надо быть, если я не ошибаюсь.

— Юра, спасибо, ты настоящий друг!

— Покажешь ей Каменец, да и леса здесь, на острове — сейчас такая красивая осенняя листва! А в субботу вечером приходите ко мне в гости.

Через час, к форту Даглас подошел катер с флагом Русской Америки. Сержант армии САСШ подхватил концы и привязал его к причалу. Увидев человека в форме полковника, он взял на караул.

— Сержант, проведите меня к вашему полковнику.

Подполковник Джонсон, командующий фортом Даглас, вышел навстречу гостю.

— О, господин полковник, чем обязан?

— Да вот, хотел обсудить с вами обстановку.

— Вы знаете, что все южные штаты объявили о своей измене?

— Они поступили примерно так же, как американские колонии в июле 1776 года.

— Этого нельзя сравнивать, сэр. Там мы боролись за свободу. А здесь они совершают противоправные действия.

— Ну, если Вы так считаете... У меня другой вопрос. Что именно вы собираетесь предпринять в отношении нашей общей границы?

— Любое судно из порта любого южного штата будет задержано и интернировано.

— Если в ваших водах, ваше право. Но по соглашению от 1815 года, наши воды до 200 футов от нашего берега включительно открыты для судоходства всех невоенных судов, вне зависимости от флага. И пока я не получу инструкций, что этот договор более не действителен, я вынужден пропускать любые невооруженные суда, вне зависимости от флага.

— Но сэр, это относится только к признанным странам!

— Возможно, но подобного рода разъяснения я должен получить от своего командования. Пока таковых нет.

— Но может быть, что южные суда попытаются спрятаться в ваших водах!

— Любое военное судно мы интернируем, ВНЕ зависимости от флага. А вот гражданские, если инструкции не будут изменены, и если они не подойдут слишком близко к правому берегу реки, имеют на то право. Честь имею!

На следующий день, они поехали в аэропорт. Юра остался ждать в машине, реквизированной в автопарке роты, а Андрей пошел встречать невесту. Вскоре они уже выбежали и прыгнули в машину.

Жанна крепко обняла Юру и сказала со своим неподражаемым французским акцентом:

— Юрий Алексеевич, рада вас видеть!

— Ну и как долетела?

— Теперь же новые линии открыли. Новоархангельск — Александров-на-Нутке — Сен-Луи — Каменец. Всего четырнадцать часов!

— А как учеба?

— Семестр всего остался. Потом я на практику. Кстати, Андрюха тебе уже сказал, что в июне мы венчаемся? И что ты свидетелем будешь?

— Нет, не говорил, паршивец. Ну что ж, спасибо, сочту за честь. А где и когда?

— В Новом Орлеане, конечно, в соборе тамошнем, а потом у родителей. А когда точно — думаю, что 22 июня, в субботу. Но мы еще дадим тебе знать...

— Жду!!

Юра довез их до Юриной казармы, где у него, как у сержанта, была своя комнатка, и сказал:

— Не забывайте, завтра вечером ко мне!

Следующим утром, Андрей и Жанна сидели на ступенях над Миссисипи. Осень в этом году была поздняя, день был на удивление теплым и солнечным.

Вдруг на реке показался пароход с огромным колесом.

Жанна вдруг сказала:

— Смотри, какой раритет!

— А у американцев других нет. Это острие прогресса!

— Серьезно?

Давай посмотрим. "Southern Belle". "Южная красавица". И порт приписки Натчез.

— Натчез? Интересно. Там вроде подавили попытку захвата города. А вот в Мемфисе сейчас бои. Впрочем, он на нашей стороне реки. Наверное, идет в свободную зону на острове.

Тут они услышали удар грома. Жанна с недоумением сказала:

— А откуда гром? Сейчас же солнечно. Да и не бывает гроз в ноябре...

— Жанна, это больше похоже на пушку.

В форте опять громыхнуло, и недалеко от корабля встал фонтан воды.

— Странно. Корабль-то вроде в наших водах.

Southern Belle вдруг резко подала влево и пошла в направлении торговых причалов Длинного Острова.

В форте громыхнуло опять, и ядро со свистом пронеслось над южанином.

— Они что, не знают, что это наши воды?

Андрей вскочил и побежал наверх по берегу. — Жанна, не вставай, опасно! Я сейчас приду!

Взошел наверх и начал махать расположенной недалеко радарной станции.

Оттуда вдруг грохнул холостой предупредительный выстрел.

— Порядок.

И Андрей начал спускаться вниз, к камню.

Форт Даглас еще раз окутался дымом, и ядро, просвистев над корабликом южан, вдруг ударилось о берег.

— Жанна, не высовывайся! — закричал Андрей. Но, посмотрев вниз, увидел безголовое тело.

— Жанна!! — истошно завопил Андрей. И подбежал к тому, что еще недавно было такой любимой, желанной и красивой девушкой. Упав и обняв то, что осталось, он зарыдал навзрыд.

Он не видел, как вдруг загрохотали пушки, смешивая батарею форта Даглас с землей, и как военные корабли вышли на линию границы, нацеливши орудия и пулеметы на левый берег. К нему уже бежали люди в пятнистой форме, впереди всех Юрий. Ему было все равно.

— Лучше бы они меня убили, — рычал он. — За что? За что? Она им ничего не сделала!

Подошедший медик вколол ему успокоительного, и Андрей упал в забытье.

Подошедшую к причалу Southern Belle осмотрели, никакого оружия или другого военного груза не нашли. Везла она всего лишь груз хлопка для оптового рынка Длинного Острова, и совершенно не ожидала нападения. Более того, она прошла довольно далеко по Миссиссиппи вдоль берегов, контролируемых северянами, и до этого нигде никто ей не заинтересовался.

Потом подплыл корабль из форта Даглас. С него спустились несколько человек в синей форме, один из которых был при сабле и с золотым листом на воротнике. Он представился майором Эвансом, заместителем командующего форта Даглас, и сказал, что прибыл, чтобы выразить протест против уничтожения орудий форта и потребовать выдачи корабля южан. Когда ему сообщили, что это произошло только после того, как одно из этих орудий убило девушку, он сказал, что это была провокация южан, и усомнился в том, что на борту Southern Belle не было вообще оружия, а тем более пушки такого калибра. После чего полковник Егоров, начальник гарнизона Длинного Острова, сказал, что до того, как последуют извинения со стороны командования форта Даглас, плюс обязательство никогда больше не стрелять по русским водам, любое движение военных судов САСШ в пределах досягаемости артиллерии острова, а также любая попытка восстановить батарею форта, будет расценено как акт агрессии, и на это последует соответствующий ответ. В ответ Эванс еще раз заявил о своем решительном возмущении и вернулся на свой берег. До границы его сопровождал русский катер с наведенной на него пушкой.

Но для Жанны все это было слишком поздно. Равно как и для Андрея, который лежал под присмотром в одной из палат гарнизонного госпиталя и стонал во сне.

Глава 8. В гостях у себя дома.

— Альфред, боюсь, арсенала нам не удержать. Уж слишком их много. А мы опять потеряли несколько десятков человек, причем самых опытных, а обучение новобранцев проходит слишком уж медленно. Похоже, лучше нам построить новую линию с опорой на индейские курганы и южные поместья.

— Думаю, вы правы, сэр. Но одно хорошо — единственная крупная дорога на юг идет как раз к западу от курганов и далее между Элисией и фермой Джексонов. А северяне вряд ли знают эти места, и, скорее всего, будут держаться дорог. Я, кстати, распорядился, чтобы рота новобранцев заняла Форт Пикеринг напротив русского Черепашьего Острова. Сегодня поеду проконтролирую, как они там обустроились.

А оружие и боеприпасы можно будет эвакуировать в Блуфилдс, поместье в трех милях южнее нас. У них там есть и каменные амбары, да и оборонять его не в пример легче. Это можно поручить лейтенанту Инглевуду.

— Ладно, Альфред, поезжай в форт Пикеринг. А я распоряжусь насчет эвакуации арсенала.

Через полчаса он уже был в форте Пикеринг. Похоже, форт забросили потому, что индейцев не осталось, а русский паром шел теперь непосредственно из Мемфиса, так что форт попросту оказался не нужен. Теперь же русские возобновили сообщение с районом форта, но пока военных грузов оттуда не поступало. А вот по мосту с той стороны реки все время шли какие-то большие самодвижущиеся повозки. Что именно они разгружали в русском форте, было непонятно.

А вот раненых располагавшийся там госпиталь лечил, и лечил безвозмездно. Сам Альфред уже успел там побывать, ему промыли, зашили и перевязали рану, сказав вернуться через неделю, чтобы снять швы. Неизвестно, чем они обрабатывали раны, но, как ни странно, никто из пациентов русских не получил ни гангрены, ни даже заражения.

Альфред прибыл в форт и осмотрел, что именно было уже сделано. Остался в общем доволен, приданная новобранцам батарея была грамотно расположена — два орудия в сторону реки, два на северо-восток, на дорогу в форт. На валах чинили частокол, и несколько десятков солдат как раз отрабатывали занятие оборонительных позиций. Даже бараки выглядели вполне жилыми, и в одном из них из трубы шел дым. Альфред зашел туда и встретился с лейтенантом Айзенманом, успевшим отслужить в прусской армии до эмиграции в САСШ.

— Лейтенант, хорошая работа!

— Рад стараться, лейтенант! — Они были в одном чине, но Альфред считался вторым в сводной группе войск после капитана Уайта.

— А как у вас со стрельбой?

— Хорошо, что хватает боеприпасов. Через полчаса первый взвод выйдет на стрельбище. Второй и третий уже отстрелялись.

— Молодцы. Ваша задача — держать форт, не отвлекаться даже, если вы услышите звуки боя на северо-востоке. В крайнем случае, то, что от нас останется, отступит сюда. Так что, возможно, придется потесниться в бараках.

— Бараков хватит на две роты, так что без проблем. Печное отопление проверено, сено подготовлено для дополнительных лежанок — мы его взяли с сеновала на ферме Дедрика — он-то остался, в отличие от самого дома. Дров хватит на месяц морозов; кстати, русские дали нам знать, что готовы привезти нам еще, если понадобится.

— Спасибо. Ладно, я поеду.

Когда Альфред отъехал от форта, он вдруг услышал звуки боя у арсенала, и потом несколько крупных взрывов. Он помчался как можно быстрее и не заметил шевеления в рощице у подножия курганов. Выстрел, и конь его упал замертво, придавив его своей тяжестью. Когда он, хромая, наконец вылез из-под коня, на него смотрел десяток ружей.

Его связали и заставили шагать в Мемфис. Здание арсенала превратилось в кучу камней, вокруг которой лежали трупы в серой форме, и совсем немного людей в синих мундирах. Вскоре они нагнали колонну пленников, связанных одной веревкой. Его привязали последним, и он захромал вслед за другими.

Конвоирами были конные негры с плетьми, которые то и дело пускали их в ход с подленьким смехом. Их погнали в форт в порту Мемфиса, который еще недавно был его домом. Его прогнали через ворота, и молодой лейтенант с немецким акцентом спросил:

— А куда мне их деть? Все барак заполнен.

— Пусть спят на земле. А подохнут, туда им и дорога, — и негр с сержантскими полосками захохотал.

— Мне надо будет вопрос задать комендант Мемфиса. Он решить, что с ними делать.

Глава 9. И бесстрашно отряд поскакал на врага...

Как недавно Мемфис, крохотный Робинсонвилль пылал. Расположение его на реке Миссисипи сыграло с ним злую шутку — его расстреляли с реки, потом воспользовались местными причалами для разгрузки пароходов, из чьего чрева высаживались сотни солдат в синей форме. Отряды формировались и, не дожидаясь высадки других, начинали маршировать на восток.

И вот показались немногочисленные домики поселка Хернандо. Наступающие развернули орудия и начали обстрел. Через двадцать минут Хернандо уподобился Робинсонвиллю, и солдаты вступили на его улочки. Немногочисленные дома, уцелевшие при обстреле, занимались нападавшими — нужно же где-нибудь переночевать. Тем, кому не посчастливилось, ставили палатки; хоть и похолодало изрядно в последние дни, но вода подмерзала только по ночам, так что выдержать было можно.

При вступлении в город пять солдат было убито, десять ранено — в городе оставались старики, женщины и подростки, и кое у кого были охотничьи ружья. Тех, кого находили с оружием, согнали в сарай, даже двенадцатилетнюю девочку не пощадили. Потом этот сарай подожгли, и некоторое время были еще слышны крики.

По плану, часть солдат должна была остаться здесь, чтобы блокировать любое движение на север, в Мемфис, тогда как большая часть должна была выступить на север, чтобы ударить по непокорной полоске южно-теннесийской земли, которая еще оборонялась с опорой на индейские курганы и форт Пикеринг. Но сначала предстояло заночевать здесь.

Тем же вечером, отряд подполковника Хьюстона был в четырех милях от Хернандо. Передвигались только засветло, поэтому Хьюстон приказал готовить лагерь для ночлега. Потом на севере появилось зловещее зарево, и Хьюстон отправил туда разведку. Вернувшись, они рассказали, что городок занят и наполовину разрушен.

Хьюстону так хотелось ударить по Хернандо ночью, но это было бы сложно — в темноте, не зная местоположения противника: Поэтому они вышли на рассвете.

Первым делом смяли южный палаточный лагерь. Хьюстон приказал первой роте оставаться на южном конце, вторая и третья рота начали удар на север, кто с восточной, кто с западной стороны. Врагов было намного больше, но южан это не остановило, и вскоре пал и северный лагерь. Потом они вошли в город, под обстрелом артиллерии — своей, увы, была лишь одна батарея — и ружейном из окон.

Через час, все было кончено. Взяли около двухсот пленных, восемь орудий, большое количество боеприпасов и продуктов. Но от батальона на ногах осталось человек восемьдесят, плюс около сорока раненых. Раненых Хьюстон оставил охранять новых пленных — выживших северян заставили ютиться в их же палатках. Сам же повел сводный эскадрон из полусотни человек на Робинсонвилль. Восемнадцать миль они преодолели за два часа, но никто их там не ожидал, и тридцать человек охранения были уничтожены почти мгновенно. Удалось захватить и единственный пароход, остававшийся у причала.

Первая битва Хьюстона в этой войне закончилась блистательной победой, но победой пирровой — придется теперь ждать подкреплений. Пароход был послан в Натчез с пленными, которых заперли в трюм, ранеными, и беженцами из Хернандо. Была надежда, что все-таки пришлют подкрепления хоть по воде — рисковано, ведь пароходы северян могут вернуться, но Хьюстон решил попробовать.

Но на следующий день — двадцать второго ноября — резко похолодало. Своих людей он разместил в немногих сохранившихся домах в Хернандо, рядом с теми жителями, кто решил остаться. Солдаты же хоронили погибших — своих и чужих, готовили оборонительные позиции, занимались стрельбами. Несколько женщин готовили для солдат — скот, зерно и овощи Хьюстон был готов покупать по рыночным ценам, местные не хотели вообще брать денег, сошлись на половине. Но всем было ясно, что это лишь затишье перед бурей, и что если отстоять Натчез и освободить Хернандо оказалось достаточно просто, то в лапах северян было намного больше, и война только начиналась.

Глава 10. Ледяной гроб.

После смерти Жанны, Андрей замкнулся в себе. Служил он безукоризненно, заботился о своих солдатах, и подчиненные его любили. Но близок он был теперь только с Юрой.

Тетя Ахеахе уже улетела в Форт Росс и забрала с собой детей. Теперь Юра их увидит только на Новый Год — ведь именно двадцать восьмого декабря произойдет очередная ротация, и Юра отбудет в Форт Росс для дальнейшего прохождения службы. По плану, он должен был доучиться последний семестр в университете, но ему дали понять, что из-за напряженной обстановки на границе с САСШ это придется отложить, и что для него готовится задание другого порядка.

Служба стала намного сложней. Каждая попытка восстановить батарею форта — пушки были хоть и сброшены с лафетов, но повреждены были мало — влекла за собой предупредительный выстрел с Длинного Острова. Через несколько дней, подполковник Джонсон прибыл с извинениями, предложениями компенсировать нечаянную смерть Жанны, и обещаниями, что впредь это не случится; более того, рассказал, что весь расчет орудия, из которого был произведен тот выстрел, погиб при ответном обстреле. Договорились, что одну батарею им разрешат восстановить при условии, что она будет применяться только против военных кораблей Конфедерации, буде таковые заплывут в воды САСШ.

Утром двадцатого декабря дежурным офицером был Андрей. День был холодным и ветренным, река замерзла у берегов, но два фарватера еще были, с каждой стороны Длинного Острова. Вдруг с юга показался пароход под американским флагом. Он шел по фарватеру, но вдруг почему-то оказался чуть ближе к берегу, ударился о льды и застрял посреди фарватера.

На острове дежурил малый ледокольный корабль, и он пошел к пароходу. Но когда он подошел на расстояние примерно пятидесяти метров, по нему вдруг начали стрелять. Тогда за ним последовала канонерка и сделала предупредительный выстрел. Когда это не возымело должного эффекта, по стреляющим ударил пулемет. Очень быстро на пароходе спустили звездно-полосатый флаг и подняли белый.

Взвод Юрия подошел к пароходу. Первое, что они услышали, были громкие стоны. Капитан им сказал, что это судно-госпиталь, но Андрей в сопровождении трех бойцов пошел лично проверить трюм, пока Юрий с остальными солдатами контролировал палубу. Через две минуты, Андрей закричал, 'Юра, скорей сюда!'

В трюме корабля, сидели люди в кандалах и лохмотьях. Большинство были мужчинами, но вряд ли все пленники были солдатами; по крайней мере три из них были женщинами, а около десятка других были глубокими стариками. И около двадцати были уже окоченевшими трупами.

Юрий сразу объявил капитану, что тот и вся его команда арестованы. Капитан попробовал было убедить Юрия в том, что это были уголовные преступники, хотя уже по лицу было сразу ясно, что он врет. Юрий только успел вызвать по портативной рации медиков, когда Андрей вдруг закричал, 'Юра, смотри, кто здесь!'

На измученном, постаревшем и исхудавшем лице синели глаза такого пронзительно-голубого цвета, какой они видели только у одного человека, их друга по Колледжу Нью-Джерси, Альфреда Инниса из-под города Мемфис в штате Теннесси.

На следующий день, когда капитан и его люди сидели в Каменецкой тюрьме, а выжившие пленники были под неусыпным наблюдением врачей, выяснилось следующее. После неудавшейся попытки захвата Хернандо, а также стабилизации фронта по линии Форт Пикеринг — индейские курганы, командование северян постановило выслать пленных офицеров, тех, кто замечен в сопротивлении северянам, или своими взглядами, в новосозданный лагерь у форта Молин, к северу от Длинного острова. По рассказам команды, это был уже второй рейс из Мемфиса, но туда же перевозили пленных из северного Кентукки, и людей там было очень много.

Юра и Андрей пошли проведать Альфреда, но их не пустили врачи, а двадцать второго сказали, что можно, если недолго.

Альфред улыбнулся им, хотел что-то сказать, но почти сразу заснул, и друзья пошли обратно в Юрину квартиру, где в гостевой спальне теперь жил и Андрей.

— Юр, не знаю, но я такого от северян не ожидал.

— Андрюх, а ты вспомни моих брата и сестру, как их нашли рядом с убитой матерью.

— Да, но то были индейцы, а известно, что их и за людей-то почти не считают. А здесь белые люди, политики, журналисты, даже известные в обществе дамы. И с ними такое обращение.

— Юр, а тебе не кажется, что пора помогать Конфедерации?

— Ты знаешь, кажется. Но вряд ли наши политики на это пойдут.

— Слушай, может, попросим отпуск и махнем на Юг?

— Хочешь стать дезертиром? Нет, это нужно если и делать, то с умом. Вот вернусь в Форт Росс и поговорю с папой.

Глава 11. Старые песни о главном.

— Программа "Наш мир", с вами ведущий Никита Андреев. Война между Севером и Югом набирает обороты. В руках северян весь Делавер, весь Мериленд, весь Кентукки, северо-запад Вирджинии, часть Теннесси и даже кусочек штата Миссисипи. И вот теперь история с "ледяным гробом" на Миссисипи, которые уже привели к дипломатическому скандалу. САСШ требуют немедленного возвращения парохода и освобождения команды, а также выдачи всех тех, кого они перевозили на том пароходе и кого они именуют "военными преступниками". Тогда как мы считаем военными преступниками именно капитана и тех, кто отдавал ему такие приказы.

У нас в студии сегодня Иван Мышкин, профессор Нижне-Калифорнийского Университета, и Этьенн Робишо, градоначальник города Новый Орлеан. Профессор, поделитесь с нами вашими мыслями насчет этого кризиса!

— Спасибо, Никита. Провокационная политика нашего правительства и привела к теперешнему кризису. Только Север представляет из себя легитимную власть. Более того, именно они — живой пример настоящей демократии, без низкопоклонства перед какими-то царственными особами, и с полным наличием свободы и прав человека для всех. Именно этому мы должны у них учиться. Именно они являют из себя идеал...

— Профессор, извините, давайте дадим слово господину Робишо. А потом можем все обсудить поподробнее.

Высокий черноволосый человек с типично французскими усами справа от ведущего улыбнулся одними губами и сказал с легким французским акцентом:

— Bonjour, Никита. Grand merci à M. le Professeur за его интересную теорию. О том, что, возможность нарушить присягу, когда вздумается, одновременно лишая подобного права других, есть эталон свободы и демократии.

И, улыбнувшись, добавил:

— А мужики-то не знали...

Тут профессор, набычившись, проворчал:

— Эталоном свободы и демократии является уже то, что у них нет монархии, а есть всенародно избранный президент. И всеобщее избирательное право.

На что Робишо ответил:

— Да, поэтому у нас имеют право голосовать все граждане Русской Америки, а у них только состоятельные граждане. И президента избирает не народ, а коллегия выборщиков; вспомните выборы четыре года назад, когда победил тот из трех кандидатов, который набрал меньше всего голосов. Впрочем, он и сейчас президент. Но вы уходите от темы. Почему Джордж Вашингтон, по вашему, имел право на независимость, а Джон Калхун нет? Тем более, что последнего выбрали в президенты, честь по чести, и голосовали все граждане Юга, по крайней мере те из них, кто прошел имущественный ценз.

— Потому, что Юг не имел право отделяться от демократического Севера. А Вашингтон отделился от недемократической монархической тирании.

— Я ж говорю, а мужики-то не знали.

Профессор, брызжа слюной, прокричал:

— Это вы потому, что вашу дочь убили на Длинном Острове. Причем информированные источники утверждают, что убили ее не выстрелом со стороны САСШ, как врут наши горе-вояки, а убил ее собственный жених, из несостоявшихся милитаристов. Почему, по вашему, никто не знает его имени?

— И как же он ее убил, по вашему?

— Как-как... Вы же знаете этих вояк. Зарезал, например, или застрелил.

Робишо спросил ледяным тоном:

— А голову он ей оторвать мог?

— Ну это вряд ли. А почему вы спрашиваете?

— А я видел ее труп. Я ее и похоронил, знаете ли...

— Соболезную, конечно. И почему же вы уверены, что это был не он?

— Извините, но я, в отличие от вас, служил в армии, и в боях участвовал. И могу отличить пулевое или ножевое ранение от ядра.

— Но почему бы вам не спросить, кто был ее женихом?

— А я и так знаю. Замечательный молодой человек.

— И кто же он?

— Сержант Андрей Иванович Мышкин.

Глава 12. Визит крестного.

— Лейтенант Заборщиков, к командующему!

"Так", подумал Юра. "А это еще зачем? Пару лет назад было бы ясно, за что. А сейчас? Не пьянствую, по бабам не бегаю, проблем во взводе вроде нет. Ну ладно, посмотрим."

Он осторожно постучался в дверь.

— Лейтенант Заборщиков по вашему приказанию прибыл!

— Заходите, лейтенант. Только рапортовать нужно не мне.

И тут Юра увидел своего крестного, генерала Юрия Кии, сидевшего рядом с полковником Алексеевым.

— Господин генерал, разрешите обратиться!

— Юра, проходи. С разрешения полковника, мы с тобой отойдем в отдельную комнату. Он в курсе, о чем мы с тобой будем говорить.

Они перешли в боковую комнатушку, где уже стояли чашки и бутерброды с семгой — полковник Алексеев строго соблюдал пост.

— Итак, как ты отнесешься к тому, чтобы заняться одним весьма интересным делом? Я уже поговорил с твоим начальством, полковник согласен тебя отпустить, тем более, что тебе и так скоро возвращаться в Форт Росс.

Мы тут договорились с Конфедерацией — неформально, конечно — об учреждении института наблюдателей в войсках Юга. Первоначально мы рассчитывали послать именно наблюдателей — как на Север, так и на Юг. Север уже отказался, так что остается лишь Юг. А последние зверства в Мемфисе, Вилмингтоне, Балтиморе, Луивилле, Падуке и других местах подтолкнули нас к решению оказать негласную помощь армии Юга. И для этого мы хотели привлечь тех, кто в свое время учился в САСШ и кто знает страну не понаслышке. И, понятно, состоит на военной службе.

А твое знакомство с Сэмом Хьюстоном, а тем более твоя дружба с Альфредом Иннисом, делает тебя идеальным кандидатом. Единственное, что тебя придется оторвать от детей как минимум на несколько месяцев. Но я уже говорил с твоей родней, равно как и с гавайскими родными Поли — желающих хоть отбавляй. Да и моя родня в Каньоне поможет с удовольствием.

Ну, что скажешь?

— Господин генерал...

— Юра, брось. Мы здесь, как видишь, за закрытыми дверьми и неформально.

— Дядя Юра, я согласен. Только одна просьба. Нельзя ли привлечь и Андрея Мышкина?

— Я тоже об этом думал. Но он всего лишь сержант, а нам нужны офицеры.

— Да, но он знает САСШ, в том числе и Юг, не хуже меня — и тоже уже получил медаль "За храбрость".

— Хорошо, возьмем и его. Придумаю, как. Значит так, тебе предстоит сдать дела здесь двадцать седьмого декабря и отправиться в Форт Росс. Я договорюсь, что с тобой поедет и Андрей. Да, и еще. Нужно будет взять и Альфреда Инниса. А состояние его здоровья, по словам врачей, дозволяет лишь передвижение по железной дороге.

— Альфреда? Так он же гражданин САСШ. То есть уже КША. А гражданам иностранных государств запрещен въезд вне свободных зон.

— Обычно, действительно, так. Но я уже получил особое разрешение. Его и подлечат в Форт Россе, и он будет твоим напарником. Я уже с ним поговорил.

— Напарником?

— Мы передадим Армии Юга винтовки образца 1750 года и боеприпасы к ним. Задача наблюдателей — организовать обучение южан, а также помочь им в ведении военных действий. Более того, мы предоставим средства связи — связистами будут по совместительству наблюдатели — а также мобильные лазареты. Есть мнение о придаче пулеметчиков, батарей минометов и легких орудий, естественно укомплектованных нашими военнослужащими, но императорский МИД будет против; то, что мы делаем, мы делаем по негласному личному распоряжению Императора. Боюсь, без доказательств зверств Севера нам большего никто не позволит. Так что ваша задача еще и задокументировать подобные зверства.

У наблюдателей будут напарники из местных офицеров. Лейтенант Иннис, по договоренности с Чарльстоном, и будет одним из таких офицеров. Впрочем, за героизм при Первой Битве за Мемфис (так ее назвали в Чарльстоне, подразумевая, что будет и Вторая) там решили наградить его Южным Крестом, а также произвести его в капитаны.

Ладно, пойдем. Я договорюсь насчет Андрея. Увидимся в Форт Россе между Новым Годом и Рождеством.

Глава 13. Боец за освобождение.

"Надо было слушать родителей..."

Винсент усмехнулся, но усмешка вышла какая-то грустная. Он посмотрел еще раз на своих спутников. Все они были белые, семеро взрослых мужчин, три женщины, и три мальчика-подростка. У всех были видны следы побоев на лицах, а над женщинами, он знал точно, успели поглумиться; как это происходило вон с той, лет пятидесяти, он видел сам, а сегодня утром поиздевались повторно.

Их вели трое конвоиров, таких же черных, как и он, и одетые в такую же синюю форму, как и он. Форму, которую полтора месяца назад он надел с гордостью. А теперь...

Его младший брат, Карл, приехал в октябре домой и сказал Винсенту, что если он немедленно не вступит в Черные полки — так уже успели переименовать Освободительную армию — то он трус и предатель своего народа. Отец тогда сказал ему, чтобы не смел — не их эта война, да и как же он справится без Винсента? Тем более, что Винсент недавно посватался к дочери отцовского знакомого из Цинциннати, и в мае должна была состояться свадьба. Но Карл сказал на это, что до весны все кончится, если такие, как Винсент, исполнят свой долг. И Винсент согласился. Знал бы он, что ему предстанет пережить...

Месяц его муштровали в негритянской части форта Дефайенс в Кейро, после чего приехал братец и взял его в свою часть — он был всего лишь сержантом, но в роте он был царем и богом, командовавший ей капитан Леннарт был капитаном лишь на словах. И в первую же ночь войны его рота переправилась под Падуку. Отделение южан в домике при мостках оказало ожесточенное сопротивление, и домик этот взяли ценой семнадцати убитых и двух дюжин раненых. Троих оставшихся в живых тяжелораненных южан бросили в домик и сожгли его. Но рота потеряла треть своего состава, в том числе почти весь первый взвод вкупе с его командиром, лейтенантом Стэнтоном. Винсента и трех других передали другим взводам, каждый из которых послали на зачистку одной из местных ферм.

На востоке было видно зарево — горела Падука, взятая, как он узнал потом, двумя полками, высаженными на военно-морской базе. А сами они пошли на одну из ферм. Он ожидал увидеть огромное поместье, такое, как поместье Грейди, где когда-то родился его дед, и надеялся поучаствовать в освобождении рабов, но ни одного невольника на ферме не было. Ферма принадлежала ирландской семье, недавно прибывшая в эти края и, как оказалось, носившая фамилию О´Грейди.

Фермер и старшие его сыновья пытались отстреливаться, но было сразу видно, что охотиться они умеют, а вот воевать... Двоих нападавших они, впрочем, убили, троих ранили, но сопротивление было недолгим. При штурме двое из защитников были убиты, а оставшемуся мальчику Карл с громким смехом лично перерезал горло перед глазами отца и матери. Потом надругались над женой фермера, его матерью, и тремя дочками. Самых младших — девочек лет семи и пяти, и мальчика трех лет — избили и выгнали на мороз. Фермера, жену и старших дочерей потом повесили, а мать фермера — ту самую, которая сейчас брела за Винсентом — повели с собой в Падуку, в назидание другим; по дороге сделали еще одну остановку, где надругались над ней еще раз. Винсент в развлечениях подобного рода не участвовал, хотя Карл его и обозвал за это слабаком.

На соседней ферме, принадлежавшей, как он потом узнал, семье Форрестов, сопротивление было не в пример серьезнее, и там жертвы среди нападавших перевалили через десяток. Но там командовал не Карл, а лейтенант Даглас приказал не убивать младшего из защитников. С другими же произошло то же самое, что и на ферме О´Грейди — защитников повесили, женщин изнасиловали и затем убили всех, кроме миссис Форрест, детей поменьше выгнали.

И Нейтана, и миссис О´Грейди посадили в новосозданный лагерь на берегу реки Теннесси — там раньше располагались загоны для скота одной из ферм, которая была уничтожена в одном из первых рейдов Джона Брауна. Их взвод теперь нес караульную службу — каждые восемь часов заступало новое отделение.

Однажды он посмотрел через крепкий забор и увидел мальчика не более двенадцати лет, и на лице его все еще были видны синяки. Но взгляд его был гордым, спокойным, и настолько полным ненависти, что Винсенту стало страшно, хотя именно он был охранником, а мальчик — его пленником.

Винсент давно уже проклинал тот день и час, когда он поддался на уговоры Карла и записался в полк. Но тут он принял решение, которое и привело к тому, что его жизнь вот-вот закончится и закончится позорно. Он достал кусок хлеба и шмат вареного мяса и перебросил их через забор.

— Держи, поешь.

— Спасибо, — сказал тот, поднял еду с земли и положил в какую-то тряпицу.

— А что, есть не хочешь?

— Да нет, хочу, просто здесь много таких, кто хочет. Кормят же редко и плохо, а здесь и женщины, и старики. Вот их и накормлю.

— Женщины? Старики? Впрочем, как я вижу, и дети.

— Дети? Я уже не ребенок. Рад бы им быть, да не получается.

Винсент взглянул на забор. Он был крепким, но тут ему пришла в голову мысль — вон там при желании можно было бы выломать доску, если сначала выдернуть вон те гвозди. А клещи у него есть, кое-какой кузнечный инвентарь он тогда взял с собой, мало ли...

— Как тебя зовут?

— Нейтан. Нейтан Форрест.

— Слушай, Нейтан, с послезавтра у нас ночное дежурство. Попробую-ка я сломать забор вон там. У тебя есть куда бежать?

— Найдется. Только один я не пойду.

— Приводи с собой людей. Только осторожно, чтобы никто не пронюхал. Послезавтра в полночь.

— Хорошо.

Через два дня, Нейтан вывел из лагеря четырнадцать человек — десять мужчин, четырех женщин. Винсент повел их в рощу южнее лагеря, когда оттуда вышел патруль. Его окликнули:

— Стой, кто идет?

— Рядовой Грейди. Веду пленных по приказу сержанта Грейди.

— А, Винсент. И куда это ты их ведешь?

— Да я откуда знаю? Сказано привести, я и веду.

— В рощу? А ну ка мы узнаем, в чем дело. Жди здесь. Том, сбегай к Грейди и узнай, что именно он приказал. А мы пока присмотрим за этими. А ты, Винсент, постой вместе с ними, мало ли что.

Шестеро негров наставили винтовки на беглецов. Винсент думал уже, может, рискнуть и убежать? Но он почувствовал, что не может оставить этих людей, даже если они белые.

Тут прибежал Том.

— Сержант, ничего такого он не приказывал. Говорит, арестовать их всех. И рядового тоже.

— Так, интересно. Ну что ж, пойдем-ка мы лучше не в рощу, а вон туда.

Их посадили в сырой подвал какого-то дома. Помещение было крохотным, не было даже места всем лечь на пол. Ведь их было пятнадцать человек. Пятнадцать? А должно было быть шестнадцать.

И только сейчас Винсент понял, что Нейтана с ними больше не было.

С утра же их повели пред светлы очи капитана Леннарта. Тот пробурчал:

— Грейди, мне все равно. Решай все сам.

— А что тут решать? Смертная казнь через повешение. Через час. Нет, лучше через два.

— Ну и хорошо. Организуй это сам, а то у меня после вчерашнего голова болит.

Куда-то увели женщин, и через полтора часа трех из них вернули в подвал. Одна из них прошептала, что четвертую, самую молодую и красивую из всех, убили — она укусила очередного насильника. А их погнали в ту же рощу, куда они не дошли вчера ночью.

Их вели четверо негров, лениво обсуждавшие то, как они повеселились только что с "четырьмя подстилками". Но дело свои они знали — как только Винсент немного замешкался, он получил удар прикладом по спине.

— В следующий раз дам по голове, южная тварь. Ишь ты, белые ему милее, чем свои люди.

— Не люди вы, — огрызнулся Винсент, после чего получил обещанный удар по голове. Он упал, и вдруг послышались выстрелы.

Три негра упали замертво, четвертый — тот самый, который только что ударил Винсента — свалился и запричитал:

— Мне приказано было, не убивайте, я хороший негр.

На дорогу вышли семеро, в самом молодом из которых Винсент узнал Нейтана, который без лишних слов перерезал глотку оставшемуся в живых негру. Командир группы, коренастый мужчина средних лет, сказал:

— Пойдем скорее, а то они сбегутся на выстрелы. Потом все расскажу.

И их повели по какой-то еле заметной тропе в лес. Скоро командир отряда шепнул всем:

— Замрите. И не шумите.

Все остановились. Недалеко, на большой тропе, послышался топот ног. Через какое-то время он стих, и они двинулись дальше. Вскоре им пришлось пересечь небольшое поле, и они оказались в настоящем густом буковом лесу.

Через полчаса, они дошли до дома, находившегося в глубине леса. В нем было тепло, и беглецов сразу же накормили вкусной оленятиной с кукурузой и тыквой. После этого выступил командир спасшего их отряда.

— Меня зовут Джон Деррик, я начальник полиции Падуки. Мы собирались уходить на Юг, в Теннесси, чтобы продолжить войну с теми, кто принес смерть и разрушения в наш родной Кентукки. Но теперь я думаю, что лучше уж мы останемся здесь. Кто с нами?

Подняли руки все, даже Винсент. Деррик посмотрел на Винсента и сказал:

— Добро пожаловать в наш отряд, мистер...

— Грейди. Винсент Грейди.

— А не родственник ли вы некому Карлу Грейди?

— Старший брат.

— И он вас хотел казнить... Похоже, вы наш человек. Добро пожаловать.

— А меня сразу же запишут в рабство?

— В какое рабство?

— Нам рассказывали, что всех свободных негров на Юге сразу делают рабами.

— А еще что вам рассказывали? Никто у вас не отберет свободу. Кроме, конечно, ваших друзей в синих мундирах.

Потом их осматривали врачи. Винсенту предписали два дня отдыха — когда его ударили по голове, у него случилось легкое сотрясение мозга. Его положили в небольшую комнату, где уже лежали трое с ранениями. И через несколько минут к нему пришел Нейтан, с небольшой флягой самогона.

— Винсент, спасибо вам. Я теперь ваш должник.

— Я всего лишь поступил так, как должен был поступить любой христианин.

— И чуть не заплатили за это жизнью. Выздоравливайте.

Глава 14. Santa Claus is coming to town.

Канун западного Рождества. Католики и немногие протестанты из числа военнослужащих получили отгул. Все же остальные исправно несли службу.

За последние дни ударили необыкновенно сильные морозы. Термометр показывал -30, что было на нижней отметке его шкалы; сколько было на самом деле, не знал никто.

Фарватер замерз окончательно еще пару дней назад. Теперь катера береговой обороны были в ледяном плену. Речные ледоколы ушли к Сен-Луи еще пару недель назад — там они нужнее. На Острове оставалась всего одна рота — не хватало мощности котельной для обогрева всех казарм. Но капитан с командой оставался в тюрьме, а освобожденные южане — в больнице.

Дежурили теперь по двенадцать часов — полтора взвода без одного отделения на укреплениях военного городка, отделение на радарной станции.

Незадолго до полуночи радарная станция вдруг подверглась мощному пушечному обстрелу. Потом оказалось, что армия САСШ сумела по ночам сосредоточить еще одну батарею в форте, и две других напротив военного городка. Но если военный городок пострадал мало, и тамошняя артиллерия уничтожила обе батареи практически сразу, то прожектор радарной станции был уничтожен первым же выстрелом. Второе ядро ударило в избенку, на излете тяжело ранив сержанта Леню Минаева, и Юрий, сидящий у экрана радара, еле успел выскочить из рушащейся избы, вынося на себе тело Лени.

На станции могло стрелять лишь одно орудие — другое было сбито с лафета. Автомобиль сохранился чудом, и Юрий направил двоих обратно в городок с ранеными; кроме Лени, таких было еще четверо — один из команды прожектора и трое из расчета второго орудия. Трое погибли сразу. У него оставалось семь человек, включая и его самого.

Четверо оставались у орудия, двоих он поставил к станковому пулемету, сам же взял себе ручной.

Орудие стреляло по вспышкам американских батарей. Те еще несколько раз выстрелили по тому, что осталось от станции, но больше не попадали. Потом огонь переместился на торговые склады. Два из них запылали, огонь, несмотря на мороз, начал перескакивать на другие — ветер был достаточно сильным. И вдруг они увидели еще один пожар, в стороне от зданий. Юрий понял, что это грузовик.

И тут он увидел огромное темное пятно на льду реки — на него бежали десятки людей. Уцелевшее орудие начало стрелять уже по ним — точнее, по льду, и вдруг послышались крики изувеченных и тонущих. Но их было много, очень много, и вскоре он приказал: "Из пулеметов огонь!" Ночь была лунной, и если прицельный огонь был невозможен, то атакующие двигались толпой, и их начали выкашивать в два ствола, а орудие и дальше било прямой наводкой. Противник стрелял вразнобой; с русской стороны никого больше не убило, а вот ранило самого Юрия и рядового Степу Кеалоха, недавно прибывшего с Гавай.

Атака захлебнулась, атакующие побежали обратно. То и дело раздавались истошные крики — кто-то попадал в полыньи от ядер. Но вдруг с того берега послышались ружейные залпы. Обезумевшие люди на льду побежали обратно в сторону Юрия. Один из них закричал, потом другие подхватили: "Don't shoot, massa, we give up!!" (не стреляй, масса, мы сдаемся!)

Юрий им приказал построиться, бросить оружие, затем подошел поближе, ручной пулемет наготове. Все выжившие оказались неграми. Послав пятерых конвоировать пленных, которых было около тридцати, он со Степой Кеалоха остался у станкового пулемета. Ни орудия форта, ни отряд на берегу не давали о себе знать.

Тем временем, отделение Андрея приняло на себя первый удар основной массы негритянского отряда. Они были за мощными земляными валами городка, на подготовленных позициях, поэтому они без потерь сумели обратить тех в бегство. И здесь их поджидал на американском берегу заградотряд; тогда орудия начали бить по заградотряду, равно как и по отступающим неграм. После этого, крупнокалиберная артиллерия переключилась на форт Даглас, который был в считанные минуты превращен в груду пылающих бревен.

Тут привели негров, взятых в плен у радарной станции. Две машины отправились к станции, но забирать пришлось лишь Юру и Степу, а также то немногое из оружия, которое еще оставалось там. Другая машина заехала в торговый район, где к тому времени сгорели четыре склада, и огонь уже догорал; на другие склады он, к счастью не перекинулся. После этого она подъехала к месту гибели грузовика, но там не спасся никто.

Выживших и убитых у радарной станции представили к ордену Мужества, а Юру к Герою Русской Америки. Защитники же военного городка, успевшие поучаствовать в военных действиях, получили медаль "За храбрость".

Наутро перед Длинным Островом были видны лишь груда обгорелых бревен, из-под которой торчали стволы пушек, и сотни вмерзших в лед негритянских трупов. И, как ни странно, сохранившийся причал парома.

А капитана с командой, а равно и бывших военнопленных, решено было отправить в тыл — одних в тюрьму, других на лечение. В тюрьме на Острове оставили взятых прошлым вечером негров, хотя из-за недостатка места около дюжины перевезли в тюрьму в Каменец, которая пустовала, ведь преступности было очень и очень мало. Только Альфред Иннис попросил, чтобы ему дали поговорить с Юрой и Андреем. Так как Юра, легкораненый и несколько обмороженный, был в одной из соседних палат, а Андрей сидел рядом с его кроватью, просьбу было выполнить очень просто.

Глава 15. Чудеса...

Утром, Андрей рассказал Юре про события прошлой ночи. После неудавшегося "негритянского штурма", чуть выше по течению, там, где лед был покрепче, группа легких танков и бронетранспортеров переправилась на левый берег. В середине ночи то, что оставалось от форта Даглас, было окружено, их артиллерия была к тому моменту уже вся уничтожена, и после нескольких минут обстрела северяне выбросили белый флаг. Был в этом и психологический фактор: в САСШ ни танков, ни даже бронемашин никто никогда не видел.

В плен был взят не только подполковник Эванс, бывший недавно майором, но и птица полетом повыше: генерал Уинфилд Скотт собственной персоной, в синей форме с золотым шитьем.

Оказалось, что генерал прибыл 21 декабря с черным полком, присланным для действий против Длинного Острова. Когда подполковник Джонсон отказался начинать боевые действия с иностранной державой, Скотт арестовал его и послал под конвоем в город Пеория, чтобы предать его суду за неподчинение приказу. Эванса же он произвел в подполковники и разработал вместе с ним план атаки. Почему-то они оба считали, что, если уничтожить артиллерийскую станцию на севере острова, то можно будет без особого труда взять и военный городок. А негров послали, потому как не жалко.

Прибывший на Длинный Остров генерал Юрий Кии объявил незадачливому вояке, что, так как САСШ и РА не находились в состоянии войны, его действия приравниваются к бандитизму, за что его и подполковника Эванса будут судить. И генерала с подполковником отвезли в здание тюрьмы в Каменец. Наслушавших воплей о том, что в цивилизованной стране краснокожие мартышки не командуют, конвоиры попросили определить обоих в камеры, занятые пленными неграми, что повлекло за собой еще более громкие крики, на которые, впрочем, не последовало никакой реакции.

Часть новоприбывших сменили роту морской пехоты на неделю раньше запланированного, и на следующее утро они уезжали на поезде из Каменца. А пока немногие католики в отряде праздновали Рождество у специально поставленной командованием елки, а в качестве подарков раздавали медали и ордена, представления на которые в то же утро утвердил генерал Кии. Только Юру "обделили"; крест Героя утверждали в Думе, так что ему приходилось ждать еще как минимум неделю.

Вдруг открылась дверь, и вошел Альфред, одетый в пижаму и поддерживаемый одним из санитаров.

— Неплохо же здесь у вас! — сказал он. — Особенно после круиза по Миссиссиппи, организованного нашими северными друзьями...

Он уже порозовел, чуть поправился, хоть еще был очень исхудавшим.

— Ну что ж, рады тебя видеть!

— Yury, что с твоим плечом?

— Да все те же твои северные друзья постарались... Ничего, кость лишь задета, до свадьбы заживет.

— А когда свадьба?

— Не лови на слове. Была у меня уже одна. Я теперь вдовец. И отец двоих детей.

— Хотел бы я вас к себе пригласить...

— А мы возьмем и приедем!

— У нас, знаете, война. Месяц назад янки захватили Мемфис, но мы сумели организовать оборону чуть южнее. И мы выстояли, только я, как дурак, попался в засаду. Но боюсь, что не выстоим — их слишком много.

— Альфред, ты же знаешь — темнее всего перед рассветом. Не отчаивайся. Расскажи лучше, как родители? Как семья?

— Отец и старший брат на фронте, сестра хотела пойти медсестрой, но мать ей запретила, сказала, одна с усадьбой не справится. Младший брат тоже с ней, хоть и просился в армию. Мал еще.

— А теперь какие планы?

— Ваши медики мне сказали, что еще неделя и могут меня выписать. А генерал приходил, индеец, сказал, что меня вернут в Мемфис. И что у него для меня какие-то планы.

— Ну так у меня для тебя рождественский подарок. Ты поедешь с нами в Форт-Росс, к моим родителям!

— Да не пустят же... Ты ж знаешь, у вас в стране посторонних не жалуют.

— Тебя пустят, не бойся. А в Форт Россе ты узнаешь, какие у генерала на тебя виды. И на меня тоже.

На следующее утро в купе уходящего поезда сидели Юра, Андрей, Альфред и медбрат, который присматривал за Альфредом. Как, впрочем, и за самим Юрой.

Глава 16. Что-то будет...

Иван Ильич Ермолов, представитель Русской Америки при посольстве Российской Империи, был вызван в Государственный Департамент. Это вообще-то было нарушением протокола, ведь формально главным был посол Русской Империи, которого не пригласили. Но существовала договоренность, по которой представитель РА был заместителем посла по вопросам Русской Америки.

Иван Ильич сел в свой экипаж (эх, не было у него здесь автомобиля, не поймут...) и выехал из ворот представительства Русской Америки, которое находилось в отдельном здании на территории посольства. Через несколько минут, он подъехал к Госдепартаменту.

Еще недавно Госсекретарем был Генри Клей, с которым у Ивана Ильича были доверительные отношения. Но в марте 1832 года Клею, как человеку из Кентукки, пришлось подать в отставку, а вскоре он и просто уехал на Юг. В результате новым Госсекретарем стал Питер Портер, который сильно недолюбливал Русскую Америку.

Ивана Ильича никто не встретил на крыльце, что тоже было нарушением этикета. Он вошел в здание и пошел по корридору в кабинет госсекретаря. Портер встал, пожал ему руку, и начал лекцию о том, что действия РА нарушали нейтралитет, что РА поддерживает мятежников, и что САСШ не оставят этого без ответа.

На что Иван Ильич обещал довести эту информацию до своего правительства, и в свою очередь протянул ноту протеста на нападение на Длинный Остров.

Портер ответил ему ледяным тоном, что, по его сведениям, боевые действия начали силы РА, и что форт Даглас и его гарнизон всего лишь защищались от наглого и неспровоцированного нападения. И что уничтожение Форта является вопиющим актом войны.

Иван Ильич вернулся в представительство Русской Америки и нажал известную очень немногим потайную кнопку. В маленькой комнатке стояла рация и сидел радист. Он передал Ивану Ильичу принятые за время отсутствия последнего депеши, затем передал депешу, продиктованную Иваном Ильичом. Она ушла на корабль, находившийся за пределами территориальных вод САСШ; оттуда по цепочке добралась до Флориды, где была передана дальше по защищенным каналам связи.

Игорь Иванович Ткаченко, Генерал-Губернатор Русской Америки, сидел у князя Максима Долгорукова, Наместника Императорской Короны в Русской Америки. Последнего назначили уже двадцать лет назад, и он весьма неплохо знал местные реалии.

— Максим, как тебе вино? 1821 год, Калистога, Три Гейзера. Каберне.

— Нет, замечательные вина научились у вас делать. Не хуже лучших из Бордо, а наверное и лучше. А насчет воплей из Вашингтона — там все ясно. Конечно, жаль, что нет ни одной фотографии событий у радарной станции...

— А как? Прожектора не было, его они первым вывели из строя, да если б он и был, все равно не было киноаппарата. А как иначе докажешь, что началось со стрельбы с их позиций? Свидетели вот есть, да и пленные подтвердят, был план захвата больницы и тюрьмы. А теперь они на весь мир визжат, что это мы агрессоры. Впрочем, фото военнопленных, а также замерзших трупов у нашего берега, есть, равно как и фото, сделанные из форта.

— Ну и что дальше? Пусть визжат. Император уже издал прокламацию, в которой он целиком и полностью поддержал свою доблестную армию в Русской Америке и осудил агрессию САСШ. Так что бояться нечего. А вот об усилении границы я б подумал.

— А как отнесется Корона к расширению негласной помощи Югу?

— В свете последних событий, если помощь и правда будет неофициальной, думаю, на словах пожурит, а втайне против не будет. Впрочем, я провентилирую этот вопрос в неофициальном порядке. Но помощь должна быть именно негласной. И весьма нежелательна утечка технологий. Впрочем, не мне вас учить.

— Утечек технологий не будет — они получат винтовки образца середины прошлого века и орудия того же периода. Боеприпасы к ним они производить не умеют, да им и не надо — у нас их достаточно. После войны, возможно, задумаемся о лицензионной продукции их в Конфедерации. Но это лишь потом... А вот рациями будут иметь право пользоваться лишь наши люди; там будет система паролей, меняющихся через определенный промежуток времени, без которых они не смогут работать.

— А еще какая-нибудь поддержка намечается?

— Мы думали послать туда еще пулеметы и батареи легких орудий и минометов конца прошлого века. Таких у нас тоже немало. Но только со своими расчетами. И еще полевые госпиталя.

— Ну что ж, мне кажется, вполне разумное предложение. Ладно, допьем вино, и я выйду на связь с Императором. Сейчас сколько? Семь часов вечера? Значит, там восемь часов утра... В девять он обычно на месте.

Глава 17. У Тихого океана.

Альфред вышел на залитый светом перрон вокзала в Форт-Россе. Все ему было в диковинку — и металлические конструкции вокзала ("специально от землетрясений", сказал ему Андрей), и величественный собор, казалось, паривший над ними на высоком холме, и шум автомобилей, проникавший с улицы... Впрочем, он уже устал удивляться — одна поездка на вокзал в Каменце чего стоила, да и сам вокзал... А поезд? А купе? А виды из окон?

А вот люди его удивили мало — такие же гостеприимные, как и южане, хотя, конечно, и одеты по другому, и куча вещей у них, которые он не только никогда не видел, но и не знал об их назначении. И вот теперь его встречали на вокзале папа и мама Юры. Папа был стройным, моложавым, хотя и седым человеком в генеральской форме, примерно такой же, как и у генерала Кии, только с одной лишней звездой на каждом погоне. Мама же была необыкновенно красива, хоть и уже не так молода.

— Мы специально никого не взяли, чтобы вы все в машину влезли с комфортом, — сказала Юрина мама, которая уже попросила Альфреда звать ее Леной. — Хотя и Лиза, и Сергей, и Маша, и Нина, и Саша все напрашивались. Это все Юрины сестры и младший брат. Леилани с Андрюшей тоже просились, конечно, но согласились пока поиграть, если папа и правда скоро будет.

Сам автомобиль ему тоже весьма понравился — это вам не военный вседорожник, как его тогда назвал Юра, а повозка, сверкавшая на солнце и похожая на хищную птицу. Алексей приехал сам — его водитель, старшина Камеалоха, был в отпуске на Гавайях. Погрузившись, они поехали вверх по почти отвесной, как показалось Альфреду, дороге и вскоре въехали во двор большого дома.

Здесь не верилось, что еще позавчера они переезжали по длинному мосту (еще одно чудо, подумал тогда Альфред) в заснеженный Каменец, надо льдом Миссисипи. Во дворе дома ("один из старейших в городе", с гордостью поведал ему Юра) цвели кусты, и над цветами сновали колибри с зеленым оперением и красными грудками. Все как в Мемфисе весной, но сейчас была самая доподлинная зима. Или нет?

Встречать их выбежали три девушки — одна, к удивлению Альфреда, индианка, под руку с молодым человеком со слегка смуглой кожей, а другие две блодинки, как Юра.

— Позволь тебе представить, это мои сестры, Лиза, Маша и Нина. А это Лизин молодой человек, Коля. По совместительству, дядя моих детей. А где ж они?

Тут вышел Саша, за которым бежали совсем маленькие мальчик и девочка.

— Папа, папа! — кричали они. Юра подхватил их и начал их целовать. Потом он сказал Альфреду:

— Знакомься, это мои Леилани и Андрей. Они еще маленькие, так что английского не знают. Да и русский у них пока не очень. Им и двух лет еще нет.

Альфред уже знал, что та девушка, которую они когда-то нашли в руинах дома Дедриков к югу от Мемфиса, и была Юриной женой. Так что умерла она, когда детям едва было по году.

Дети утащили Юру куда-то к себе, а Маша подмигнула ему и сказала:

— Альфред, не бойтесь. Юра рано или поздно появится. А пока мы вам составим компанию.

Маша, как и ее сестра Нина, была весьма красива. Альфред посмотрел на нее и вздохнул — есть такие девочки, но, увы, не про его честь. Он тут кто? Редкий гость, которому вряд ли когда-либо еще посчастливится побывать в столь экзотических местах. И зачем ей такой, как он?

Но она потащила его в дом. Его сразу поразило, что во всех комнатах есть такое же электрическое освещение, которое он впервые увидел еще тогда, на Черепашьем острове. Но это было только начало. Вокруг было множество диковинок. Его поразил телевизор, на котором, когда Маша нажала на какую-то кнопку, появились вдруг двигающиеся картинки, и они еще и говорили, и издавали звуки. Елка была такая же, как и у них, в Мемфисе (или раньше были, невесело подумал он), но вместо свечек на ней была гирлянда разноцветных огней, да и игрушек было не в пример больше.

— А почему у вас все еще елка?

— А потому, что у нас она и на Новый Год, и на наше Рождество. Вы же останетесь у нас до Рождества?

— Так ведь Рождество уже было...

— Это ваше, а наше будет шестого января. Альфред, а теперь расскажите мне о вашей родине.

Альфред рассказал ей про Северную Каролину, где он родился, и про Мемфис, рядом с которым он вырос. Про Элизию, про Миссисипи, про охоту и рыбалку, про балы в Мемфисе. Потом он перешел на то, как он впервые попал на Север, в Нью-Джерси, и как там познакомился с Юрой и Андреем. Рассказал и про падение Мемфиса, и как он попал в "ледяной гроб"...

Он боялся, что ей будет скучно, но она слушала его с неподдельным интересом. "Да", подумал он, "если бы она стала моей женой, я б всю жизнь носил ее на руках"... Отец когда-то обещал это матери, и любил это делать, пока однажды Мейбел не сказала, что хватит, ей не нужно, чтобы муж надорвался. Но, как в свое время перевел ему одну русскую поговорку Юра, "на чужой хлеб не открывай рта", хотя, конечно, звучало это примерно так: "Na chuzhoy karavie rot ne razevie!"

Скоро подошли Лиза и Коля, Нина и Саша, и все расспрашивали и слушали его с неподдельным интересом. Потом прибежал Юра с детьми, и они облепили его.

— Детки, пустите дядю Альфреда, а то он своих не захочет, — со смехом сказал Юра. И тут Альфреду действительно захотелось своих.

Его провели в гостевую комнату и предложили помыться и поспать. От второго он отказался — Маша обещала показать ему Форт Росс, а также Тихий океан, и этого ему хотелось намного больше.

Глава 18. Золотые ворота.

Юра, узнав, что Маша сама хочет показать город гостю, усмехнулся и отдал ей ключи от автомобиля. И они первым делом съехали на набережную и поехали вдоль залива, к Золотым воротам. Альфред подумал, что город изумителен — улочки, поднимавшиеся вверх по холмам, застроенные красивыми домами, пеликаны и чайки над морем, Пеликаний остров вдали, куда Лиза обещала его свозить отдельно, на следующий день. Потом они поехали к Золотым воротам, проливу, отделявшему Русский Залив от Тихого Океана.

Над Золотыми Воротами высился ажурный мост, недавно наконец достроенный. По нему они доехали до мыса Первооткрывателей. С тамошней смотровой площадки был виден город, амфитеатром поднимавшийся вверх по холмам.

— Альфред, нам сегодня повезло с погодой. Если она и далее будет такая же хорошая, на следующей неделе поедем дальше по берегу, там очень красиво. А пока давай вернемся и посмотрим сам город, а то скоро начнет темнеть.

Потом они видели один прекрасный уголок за другим — собор на Храмовой Горе в центре, другие церкви, католические храмы — испанский, французский и английский, главную торговую улицу, районы вдоль Русского Залива с их двухэтажной застройкой... Вернулись они только под вечер, и тут их огорошили новостью — приехал генерал Кии и сказал, что первого числа им уже возвращаться на Миссисипи.

Юрий Алексеевич два года назад овдовел; жена его вдруг во второй раз забеременела, и где-то за месяц до даты родов она решила съездить с мужем в Мексику, решив, что времени хватит. Но у нее там начались схватки, и они сделали роковую ошибку — пошли к мексиканскому врачу, а не к повивальной бабке-индианке. В результате сепсис, и умерли и жена, и новорожденный ребенок. Сам же Юрий Алексеевич только наполовину поседел от горя, и где-то глубоко в глазах застыла еле заметная грусть.

Родители Юры Альфреду чрезвычайно понравились. В тот вечер его кормили так, что исхудание грозило превратиться в ожирение. Ему очень понравилось и вино из долин к северу от города, и русские пироги и мясо в горшочках, и приготовленная Лизой каша из синей кукурузы с бобами и индейским хлебом.

На следующий день Юра объявил, что так как завтра уже опять в поход, то надо сделать как можно больше. Они с Андреем и Машей повезли его в леса красных гигантских деревьев, и к гейзерам у Калистоги, но где-то часам к семи они уже были в доме Заборщиковых на Владимирской, готовиться к Новому Году. Если в Мемфисе в это время елки уже выбрасывались, то здесь только сегодня ее нарядили — как ему объяснили, согласно традиции, она должна простоять до нового года по церковному календарю.

И вот полночь по местному времени. Уже выпили за Новый 1833 Год по Мемфисскому времени (что было не так просто, ведь часовых поясов еще не было, но нужную информацию нашли в справочнике), по времени Длинного Острова, по времени Каньона Цейи, за старый Новый Год... Уже съели как индейку (все-таки Новый Свет) с синей, красной и белой кукурузой (здесь тоже Лиза постаралась), так и вполне себе российскую рыбу по московски (которую Лена научилась делать, когда служила год инженером под Москвой). Вообще-то был еще Рождественский пост, но именно на этот вечер делалось послабление. И вот без пяти двенадцать. Алексей приносит бутылку шампанского от самой вдовы Клико, кою он привез еще с Наполеоновской войны. Альфреду больше понравилось Вилламеттское, из Орегонской губернии, но шампанское "от вдовы" было и напоминанием про молодость Алексея.

И вот отзвенели куранты на башне Форт-Россовского Собора св. Николая. Их было слышно как по телевизору, так и через приоткрытое окно. После чего по телевизору запели Коль Славен, гимн Российской Империи, а после него оркестр заиграл Прощание Славянки, гимн Русской Америки с самого первого года ее существования, показавшийся Альфреду завораживающе красивым.

Альфред сидел и болтал с Машей, и совсем не замечал, что происходило вокруг. И лишь когда он в очередной раз потянулся за бутылкой шампанского (уже не "от вдовы", а калистогского), он вдруг понял, что Юры рядом нет. Не было и Юрия Алексеевича, и Андрея. Впрочем, с Машей ему было так хорошо, что его это не обеспокоило.

А потом, где-то через час, за ним прибежал Юра.

— Альфред, не присоединишься к нам? Хоть и не хочется тебя по делам отвлекать...

И они прошли в соседнюю комнату.

Глава 19. Человек предполагает...

— Альфред, тут вот какое дело. Мы с тобой уже говорили о посылке наблюдателей на Юг. Мы рассчитывали получить разрешение на более предметную помощь до середины января. Наша ошибка была в том, что мы не думали, что северяне предпримут какие-либо шаги при таких морозах. Но позавчера нам сообщили о новых боях к югу от Мемфиса, у индейских курганов. Южане еще держались, но там оставалось меньше роты против неполного полка янки. Пусть и состоявшего из негров. Так что сколько они продержатся, не знаю.

Поэтому мы и решили срочно послать вас к Мемфису. Летят Юра и Алексей, и еще восемь человек. Мы на свой страх и риск решили снабдить их современным оружием, и выделить пока тысячу винтовок для армии Юга. Когда Император одобрит наш запрос — заметьте, я говорю не "если", а "когда" — то мы выделим дополнительное оружие и дополнительные группы инструкторов, а также мобильные госпиталя, ну и еще кое-что. Но это лишь потом, увы.

А пока наблюдатели будут обучать солдат в форту Пикеринг — новые винтовки не так уж и просты в обращении. Вскоре должен подойти полк под командованием подполковника Хьюстона — они позавчера вышли из Хернандо на север, но пока там очень мало людей. Полевой госпиталь на Черепашьем острове уже готов к приему пациентов. На всякий случай "наблюдатели" получают полномочия действовать по обстановке — то есть, если нужно, они могут участвовать в военных действиях. Причем их мы снабдим еще и радио.

— Радио?

— Ну это такое устройство для передачи на расстояние. Даст вам возможность наладить связь между военными подразделениями.

— То есть как это?

— Ну вот представьте себе. Скажем, вы командуете передовым отрядом, и у вас к отряду приписан, скажем, Юрий. А у вашего командования Андрей. И когда вы занимаете ту или иную позицию, или если вы видите те или иные действия армии Севера, Юрий передает это Андрею, который доводит это до сведения вашего командира. И наоборот, если командир должен вам передать тот или иной приказ либо ту или иную информацию, он тоже может это сделать.

— А как это работает?

— Слишком сложно объяснить, но, в общем, примерно если бы вы с ним стояли рядом. Только визуальной информации не передашь. А вот переговариваться можете сколько угодно.

— А почему вы не можете это радио выдать нам?

— Помощь должна быть негласной, таково условие. Пока мы не имеем право передать вам даже винтовки — но я это завизировал на свой страх и риск. Винтовки эти шестизарядные, дальность прицельной стрельбы около двух тысяч футов, частота стрельбы до выстрела в три секунды. Как только мы получим официальное разрешение, мы сможем переправить вам еще до тридцати тысяч винтовок — они уже на Черепашьем острове. Поверьте, ничего даже близкого ни в вашей армии, ни в армии севера нет. Да, и еще армейские сухпайки, у вас же, насколько мы знаем, проблемы с пищей. И кое-какие лекарства.

И еще один момент: по договоренности с президентом Калхуном, эти винтовки не могут использоваться ни против индейских племен, ни против Русской Америки, ни против российских интересов. Эту информацию вы обязаны довести до каждого, кто получает винтовку. После окончания военных действий, они остаются в собственности Конфедерации и не передаются частным лицам.

Теперь о деталях. Операцию курирую я, генерал Юрий Кии. Отрядом наблюдателей в вашем районе будет управлять капитан Сергей Заборщиков, который уже на Черепашьем острове. Он там и останется. Командиром над собственно тем отрядом, с которым вам предстоит работать, назначаю лейтенанта Юрия Заборщикова, заместителем сержанта Андрея Мышкина.

На вопрос о том, почему капитан Заборщиков остается на нашей стороне Миссиссиппи, отвечу прямо. Во первых, нужен координатор. Во вторых, полагаю, что человек с откровенно индейской внешностью не будет адекватно восприниматься на вашем берегу реки. Ну и в третьих, в его задачу входит и координация военной и гуманитарной помощи.

Завтра вы в сопровождении группы наблюдателей отправитесь на самолете в Сен-Луи, оттуда по дороге вдоль Миссиссиппи вас доставят к точке переправы, где вас уже будет ждать ваш, так сказать, багаж. Как говорят в наших краях, с Богом!

— А что такое samolyot? И когда именно мы прибудем в точку назначения?

Глава 20. Летят перелетные птицы.

У Альфреда не было возможности ознакомиться с Сен-Луи. Ему запомнились только крупный собор и ряд зданий французского, как он полагал, типа, а также множество курганов, которые, по словам Юрия, были сооружены индейскими племенами, которые исчезли из этого района еще до прихода белых. Такие же курганы были видны с другой стороны реки, где, по рассказам его друзей, была раньше индейская столица, и где при раскопках курганов нашли множество индейских древностей. Именно поэтому при переговорах с французами была просьба включить Курганский район в купленную территорию.

Впрочем, ему хватило и самолета. Сначала он испугался, когда железная птица оторвалась от земли и взмыла в небо. Потом им завладел какой-то детский восторг, и он с удовольствием стал смотреть на пейзажи за окном, впрочем, в основном скрытые за массой облаков, все-таки январь. Они перелетели через те же горы, через которые он недавно проехал на поезде, причем с воздуха они были еще интереснее. К востоку от гор простиралась необозримая прерия, а большое бурое пятно на ней оказалось, по словам Андрея, огромным стадом бизонов. Но вот начались леса, леса, перемежающиеся кое-где полями. И наконец спуск к аэродрому в Сен-Луи, который его испугал больше, чем подъем.

А теперь он сидел в автомобиле, который мчал его на юг. Он уже не боялся этих самодвижущихся повозок, но все равно страшился немного скорости, с которой их кавалькада летела к югу. Несколько автомобилей свернули налево, а с той же дороги присоединились к ним еще несколько. Вскоре они увидели ажурный мост, напоминающий тот, по которому они покидали Длинный остров. Проехав по мосту, они выехали на твердую землю. "Черепаший остров", сказал Юрий.

Еще через десять минут, автомобили повернули налево и осторожно съехали к Миссиссиппи. Там уже был сооружен небольшой лагерь. Они пересели на лошадей, а еще им вывели легкие металлические санные упряжки. Альфред заметил, что полозья были съемными, и что имелись оси для крепления колес.

На лошадей уселись они сами, Альфред, Андрей, Юрий и еще человек пять. Другие трое повели сани, на которых лежали ящики с какими-то надписями по русски. Его спутники были одеты в куртки со странными узорами и что-то вроде фартуков с многочисленными карманами поверх их. Вооружены они были короткими карабинами со странными ручками, а к седлам были приторочены еще более странные трубы. У некоторых были еще и винтовки тоже с какой-то узкой трубкой над стволом.

Он же получил винтовку со штыком и несколько металлических рожков, которые Сергей назвал обоймами. Вчера ему уже показали, как управляться с этой винтовкой. Песня, а не оружие. Точное, легкое, а перезаряжать вообще не надо, пока обойму не отстрелял. И лицо не покрывается копотью.

И вскоре кавалькада двинулась на тот берег. Миссиссиппи редко так замерзала, но год выдался очень холодный, и казалось бы, что они катили по довольно ровному полю, если не ледяные торосы, которые то и дело приходилось объезжать.

Вскоре он уже увидели развевающееся по ветру знамя с синим Андреевским крестом на красном фоне, с десятью звездами. Юра сказал, что это знамя КША, принятое с Рождества. А место, где этот флаг развевался, он знал не понаслышке — это был форт Пикеринг.

В форте их встречали семнадцать человек под командованием лейтенанта Айзенмана — все, что осталось от отряда к югу от Мемфиса. Альфред сказал:

— Лейтенант, рад вас опять видеть.

— Капитан, поздравляю с новым званием. Мы здесь держимся по приказу полковника Хьюстона — от него позавчера прибыл вестовой, они скоро подойдут. Отряд на индейских курганах уничтожен полностью, один человек смог вырваться к нам. Я хотел послать хоть несколько человек к южным усадьбам, но вестовой передал приказ ни в коем случае не ослаблять обороны форта.

— А что с южными усадьбами?

— Посмотрите туда.

На юго-востоке разгоралось зарево — там, где были южные фермы.

Через десять минут туда поскакали восемь из десяти русских американцев — другие двое остались в форте для связи и координации запроса о дополнительной помощи. Зарево оказалось пожаром — горела ферма семьи Джексон, соседей родителей Альфреда.

Вскоре они увидели первый труп — дедушка Джексон, единственный оставшийся на ферме мужчина, которого не взяли в армию Юга из-за преклонного возраста. Рядом с ним валялась двустволка, а чуть поодаль лежали трупы двух негров в синей форме Севера. Над дедушкой перед смертью издевались; он был весь исколот штыками, а нос и уши его были отрезаны.

Альфред вспомнил, что семья Джексонов была соседями Иннисов еще по Северной Каролине. И что дедушка отпустил всех трех своих рабов еще там, в тех местах, решив, что рабство — это грех.

— На обратном пути похороним его по христиански, — сказал Юрий. — А сейчас времени нет. Давайте дальше!

У самого крыльца лежал труп молодой девушки. У нее был задран подол, содрана блузка и отрезаны груди. Девушка эта была первой любовью Альфреда, еще тогда, в том, теперь необыкновенно далеком мире.

Объехав пожар, они наткнулись на пьяного негра в синей форме, приложившегося к бутылке виски. Рядом с ним валялось ружье с окровавленным штыком.

Увидев их, негр отбросил бутылку и попробовал взять ружье, но Юра уже скатился с коня, подскочил к негру и врезал ему несколько раз. Негр выпустил ружье и, как тряпка, упал.

— Кто такой?

— Рядовой Джеймс Макфи, сэр, Четвертый негритянский полк, вторая рота.

— Ты что здесь делаешь?

— Стою на часах.

— Где твои?

— У следующего поместья.

— Кто женщину убил?

— Орала слишком, пока мы с ней забавлялись.

— А старика?

— А он, гад, убил двух наших.

— А кто-нибудь еще был?

— Старуха, мать вон той шлюхи, мы ее связали и бросили в дом, когда он загорелся.

— А кто вами командует?

— Полком подполковник Питер Стивенсон.

— А ротой вашей?

— Капитан Энтони Стэнтон.

— И он вам дает так поступать с южанами?

— Он их не любит и говорит, делайте, что хотите.

— И сколько вас?

— После битвы на курганах оставалось пятьдесят семь человек, сколько сейчас, не знаю.

Юра вдруг схватил негра за голову, быстро ее повернул. Негр осел с неестественно вывернутой головой.

— Так, — сказал Юра. — Минус три, итого пятьдесят четыре.

Он вскочил на коня, и кавалькада понеслась к Элисии.

И это поместье уже разгоралось. У ворот, ведущих к основному зданию, лежал Джон, с размозженной прикладом головой. Но лежащее рядом с ним ружье, и три трупа в синих мундирах, валявшиеся в снегу, свидетельствовали о том, что старый слуга задорого продал свою жизнь. Дальше они увидели еще семерых рабов из поместья, тоже вооруженных и тоже так же зверски убитых, и с десяток трупов в синих мундирах. А потом они услышали женский крик.

В рощице недалеко от горящего дома два негра держали Розалинн, на которой были лишь обрывки платья, а третий, с нашивками сержанта, неторопливо расстегивал пуговицы на штанах. Юра поднял ту самую винтовку со странной трубкой, раздался выстрел, и черный сержант упал, лишившись головы. Два других от неожиданности выпустили Розалинн, но Андрей и Иван уже стреляли. Из кустов выбежали еще три негра, но еще три выстрела убили двоих и ранили последнего.

Розалинн вздрагивала, всхлипывая. К ней бросились Андрей с Альфредом, а в кустах Юра нашел Сару. Она была жива, но тоже в оборванном платье, а низ живота ее был окровавлен. Похоже, доблестные черные солдаты не брезговали и старухами.

Женщин завернули в одеяла и отнесли в единственный сохранившийся в усадьбе дом — бывший домик Джона. Скоро нашли еще одну черную девушку, прятавшуюся в той же роще, где только что спасли Розалинн и Сару. Мейбел же нашли чуть подальше, уже мертвую; ее негры схватили первой, и после надругательств исполосовали ее ножом.

Один из русских, Иван, учился на военного медика, поэтому Юра оставил его и еще одного из своих с женщинами, после чего в темпе допросил оставшегося в живых негра из рощицы. Тот показал, что их часть прорвала вчера оборону к югу от Мемфиса и прошла к ферме Джексона. Уничтожив ферму и все живое, они напали на Элисию, но местные рабы, против их ожиданий, не только не примкнули к ним, но обороняли Элисию до последнего. Четыре часа назад они наконец взяли поместье. Их отделение оставили зачистить то, что осталось, а остальные час назад поскакали к следующему поместью. И только что они нашли женщин в роще, сначала Мейбел, потом Сару, и наконец Розалинн.

Юра сказал:

— Осталось этих тридцать семь. А что, интересно, с нашими? Альфред, кого не хватает?

— Девять невольниц-женщин. Двое мужчин уехали с отцом в ополчение. Еще не хватает Джима Дедрика, его тети Рейчел Харрис, и двух ее дочерей.

Пленного насильника повесили на ближайшем дереве. Юра снял рюкзак, достал из него крупный агрегат, снял продолговатый предмет на шнуре, и начал в него что-то говорить. Альфред никогда такого не видел, но потом понял, что это и есть радио. Потом они сели на коней и поскакали дальше, в направлении поместья Bluefields, того самого, где жила старшая сестра Альфреда. Именно оно, по словам повешенного, было следующей целью "освободителей".

Глава 21. Делу время...

Князь Николай Максимович Долгоруков любил летать. Да, еще не было самолетов, способных пролететь из Форт-Росса до Петербурга или даже до Владивостока. Но вот новые самолеты типа "Император-12" имели дальность свыше 8000 километров (эх, когда отец позвал его сюда после учебы в Москве, пришлось снова переучиваться с верст на километры и с саженей на метры...) Так что старый маршрут, через Дмитров — Новоархангельск — Алеуты — Петропавловск — Владивосток был уже не нужен. Теперь ему предстоял полет до Аэропорта Кона на острове Гавайи на востоке Гавайских островов, короткий перелет на маленьком За-10 до аэропорта Кауаи, и далее до Петропавловска на другом Им-12. Из Петропавловска последний перелет — до Владивостока; там он будет уже через три дня, хотя, конечно, хотелось бы задержаться как на острове Гавайи, так и в Кауаи, да и в Петропавловске, если летом, было бы неплохо — мохно было бы съездить в Ключи и к гейзерам. Больше аэропортов в РИ нет, хотя строится еще дюжина, а инженеры РА проектируют аж с полсотни. Но построенная РА железная дорога из Владивостока до Москвы и дальше до Александрова-на-Неве весьма исправно работает, и с новыми локомотивами он будет в родном городе еще через 10 дней. А раз сегодня первое января, то десятого он уже будет на месте.

Мать, как всегда, проследила, чтобы Марфа с Акулиной приготовили ему кучу еды в дорогу. Сколько не объясняй ей, что рестораны по дороге отменные, да и в самолете кормят неплохо, она считает, что служанки, чьи далекие предки, до отмены крепостного права, были ее крепостными, готовят лучше всех. Она даже где-то права, наверное, но одно дело только что приготовленный обед, другое — припасенное в дорогу.

Пока он ждал самолета на острове Гавайи, он разговорился с тремя девушками, летевшими с ним тем же рейсом. Только что закончили университет в Дмитрове, городе на крупном острове в полуторе тысяч верст, тьфу ты, километров к северу от Форт Росса. Как он узнал из разговора с ними, как медики, направлялись на обязательную службу в РИ, одна в Нижний, другая в Омск, а вот третья, Нина, самая красивая, кстати, в Дмитров, только на этот раз в тот, что под Москвой. Самолет был в основном заполнен такими же вчерашними медиками, инженерами, экономистами, агрономами и даже журналистами, направлявшимся на год или два службы в Российскую Империю, обязательной для всех, кто окончил один из университетов Русской Америки. Именно поэтому в конце декабря-начале января и конце мая-начале июня запускали множество дополнительных авиарейсов в Петропавловск и Владивосток, чтобы доставить новых выпускников по месту назначения, а также вернуть отслуживших обратно в Русскую Америку.

Мамины запасы тут разошлись на ура, а на Кауаи он их, всех трех, пригласил в ресторан местной кухни, на запеченную свинину с бататами. В Петропавловске, к счастью, не пришлось покидать здание аэропорта, но он все равно купил им по шубе из собольего меха и по шапке и варежкам к ним, деньги были, а соболей в РА не водилось; девушки весьма смутно представляли себе российский климат, и замерзли бы уже во Владивостоке. Разве что у Нины был с собой полушубок — она рассказала, что когда-то провела три года в России. Но от собольей шубки тоже не отказалась.

Николай все думал, кого же это ему Нина так напоминает, когда она вдруг сказала:

— Николай, а я вас знаю. Вы же сын Максима Александровича. И вы меня должны помнить — я дочь Алексея Васильевича Заборщикова.

Да, конечно, подумал он, они виделись еще в детстве, но кто же мог подумать, что из тогдашней девочки с косичками получится такая красавица.

Если до Петропавловска все места были одинакового класса — в РА не жаловали сословные различия — то из Петропавловска во Владивосток уже был первый класс, а девушки все летели вторым. Подумав немного, он договорился, что их посадят в первый, а он заплатит разницу. И по дороге он впервые поцеловал сидящую рядом Нину, подумав вскользь, что мать не одобрит, она-то, хоть уже двадцать лет в Форт-Россе, все еще живет российскими предрассудками. И для нее даже генерал — не просто человек без титула, а даже и не столбовой дворянин.

Но гулять так гулять. Он и во Владивостоке заплатил разницу между вторым и первым классом, и всю дорогу девушки провели в его вагоне, хоть и спали в двух других купе. Все вместе справили Рождество у новомодной в России елки, любезно предоставленной железной дорогой. Все вместе ходили гулять во время остановок в Харбине, у озера Байкал, в Иркутске, Ивангороде на Оби...

Но вот и Омск. В Омске вышла Зоя, и все пошли ее проводить и сдали с рук на руки местному представительству РА. Саша с Ниной проводили теперь все время, кроме сна, вместе с Николаем. Саша бросала иногда завистливые взгляды на Нину, но с удовольствием ходила в вагон-ресторан первого класса и откушивала рябчиков, черную икру, осетрину — все то, что в РА попадалось редко. Но вот и Нижний, Саша вышла, Николай и Нина после прогулки вернулись на поезд, который вскоре пошел дальше на Москву.

Где-то между Владимиром и Москвой Николай решил, будь что будет, и сделал Нине предложение по всем законам жанра; он загодя зашел в известный ему ювелирный магазинчик в Нижнем и купил приличествующее будущей княгине бриллиантовое кольцо. Нина сразу же ответила согласием, и договорились сыграть свадьбу следующим летом. А пока он, не обращая внимания на протесты Нины о том, что ей положено жалование и казенная квартира за маленькие деньги, отвез ее в родовой дом, отвел в гостевую комнату, приставил к ней пару слуг, сам же пошел в свою комнату и лег рано спать. Ведь делу время, а потехе час.

На следующее утро он вышел, сел в автомобиль, предоставленный расторопным Сидором, и поехал к Императору.

Дмитрий IV только недавно стал Императором Всероссийским. Это был высокий, русоволосый молодой человек, друг Николая еще по Московскому Императорскому Университету. Когда, после скоропостижной кончины отца, он неожиданно стал императором, именно Николай сопровождал его в его протокольную поездку в Форт-Росс, после чего устроил ему поездку по его новым владениям. Первым из Императоров, он побывал и в Новом Орлеане, и в Сарасоте во Флориде, и в Сен-Луи на Миссиссиппи, и в Каньоне Цейи, и у Большого Каньона, и в Тетонах у гейзеров, и в Ла-Пасе на Море Кортеса, а по дороге посетил и Дмитров, и Новоархангельск, и Алеуты. И если отец Николая был официальным представителем Короны, то сам Николай обыкновенно выполнял более щекотливые задачи. Как и сейчас.

Началось, как обычно, с совместной трапезы, причем завтракал Император только с самыми приближенными людьми. На этот раз, кроме Николая, гостей не было вообще.

Первым делом, Николай рассказал о новом авиационном маршруте, и расписал красоты Гавайских островов, после чего рассказал о строящейся резиденции для Императора на острове Гавайи. Потом он вскользь упомянул про Нину и про свои планы, на что Дмитрий предложил устроить свадьбу в императорской резиденции, а также предложил свою кандидатуру в свидетели. Это было с радостью принято Николаем — теперь мама точно не воспротивится.

Потом, когда принесли сбитень, Николай рассказал про Войну Севера и Юга и про ситуацию на границе, а также про планы, о которых его информировал отец. Дмитрий уже ознакомился с ними во время сеанса связи с отцом Николая, но связь, как обычно, была неважная.

Когда Николай ответил на последний вопрос Дмитрия, тот долго сидел и думал. Потом сказал:

— Коля, тут дело такое. Я совершенно согласен с теми решениями, которые приняли твой папа и Генерал-Губернатор. Но тут нужно, скажем так, поделикатнее. Российская Империя официально не знает ничего; я проинформирую Министра Иностранных Дел, но лишь в общих чертах. Нам негоже официально портить отношения ни с САСШ, ни с Францией и Германией, которые им покровительствуют, даже несмотря на взаимную вражду. Так что сделаем вид, что мы ничего не знаем. Но дело достойное. У меня к тебе тогда просьба: а не хочешь ли ты лично поучаствовать в организации этой акции? Ведь именно ты знаешь политический момент, и именно ты имеешь достаточный вес, чтобы направить его в то или иное русло. Опять же, ни о каких ограничениях я не говорю, вопрос, как это все правильно преподнести.

— Дима, я согласен, ты ж меня знаешь.

— Ну и хорошо. Я тебе выпишу бумагу, по которой ты будешь моим спецпредставителем в Луизианской, Миссурийской и Северно-Миссиссиппской губерниях. Плохо, что оттуда не будет нормальной связи.

— Нормальной пока нет, а вот примерно такая же, как из Форт-Росса, будет. Иван Ильич распорядился.

— Тогда хорошо. На словах передашь то, что я тебе сказал. Кстати, не хочешь ли пригласить старого друга на обед? Познакомишь с будущей супругой. Заодно и бумагу тебе завезу. Или Нина уже уезжает в Дмитров?

— Нет, ей там нужно быть только завтра днем.

— Вот и хорошо. Я распоряжусь, чтобы ее туда отвезли.

— Да не надо. Мне же завтра с утра обратно в дорогу, вот меня мой шофер и отвезет на вокзал, а ее дальше в Дмитров.

Глава 22. Нет фурии в аду страшнее...

На развалинах сгоревшей фермы сохранилось ровно одно небольшое бревенчатое здание, стоявшее чуть в стороне.

— Винсент, глянь, какая большая труба! Это явно кузница!

— Нейтан, а ты откуда знаешь?

— Так мой отец был кузнецом! И меня учил.

— Мой тоже, да и я уже кое-чему от него научился. Кстати, и нам неплохо бы кое-чего починить. Может, взглянем?

И высокий негр с мальчиком пошли к домику. Внутри все было на месте, даже инструменты — похоже, те, кто уничтожил ферму, просто поленились сжигать еще и это строение — а тот факт, что кузница была построена подальше от главных зданий, чтобы в случае пожара не сгорела вся ферма, спас и ее, когда подожгли главный дом.

Винсент и Нейтан часто ходили в разведку. Винсенту на рукав пришили сержантские полоски, и он выдавал себя за своего брата — фигуру известную не только среди негритянских войск. А Нейтан весьма неплохо ориентировался на местности, а также быстро познакомился с детворой в Падуке — если почти все фермы вокруг города были уничтожены, то сам город в общем и целом уцелел, и население там хоть и плохо, но жило. И мало кто сотрудничал с оккупационными войсками. А продовольствие у кого оставалось (хотя "излишки" постоянно изымались "освободителями"), а кто и наладил получение его с южных ферм, которые еще в большинстве своем сохранились. Тех же, у кого не было ни того, ни другого канала, кормили соседи; эта война заставила большинство южан забыть о распрях и наполнении своего кармана. Не всех, конечно, но у тех, кто сотрудничал с оккупантами, время от времени горели то амбары, то и сами дома.

По рассказам, приносимым Нейтаном, янки уже захватили практически весь Кентукки, за исключением района города Боулинг Грин на северных подступах к теннессийскому Нэшвиллю. Но падение Нэшвилля вопрос времени — уже идут бои за теннессийский же Кларксвилль, последний город к северо-западу от Нэшвилля. А часть Теннесси вдоль Миссисипи пала в первые же дни войны, кроме южных предместий Мемфиса — да те вряд ли еще долго продержатся. Янки любили рассказать о том, что захвачен и Натчез, но в это никто не верил, более того, просочился слух об их решительном поражении на севере Миссисипи, в Хернандо, и о несгибаемом сопротивлении к югу от Мемфиса.

Не верилось, что еще пару месяцев назад Кентукки был частью САСШ, по крайней мере, официально. Впрочем, с городами на северном берегу реки Огайо отношения были почти нормальными и тогда. Белые, даже те из них, кто ранее симпатизировал аболиционистам (были и такие), почти все теперь ненавидели оккупантов. Негры, которых здесь было очень мало, сначала приветствовали янки как освободителей, тем более, что всех рабов официально объявили свободными. Некоторые даже записались в черные полки, или в вспомогательную полицию. Но большинство тех, кто и раньше были свободными, да и многие бывшие рабы, очень быстро разочаровались в янки. У Винсента появились свои информаторы, а человек десять он на свой страх и риск привел в отряд, и не пожалел — они сражались плечом к плечу с белыми.

Нейтан же сумел пробраться в бывшие конюшни Эвертса, которыми ныне пользовались янки, и угнать с десяток лошадей. Не все из них оказались подкованными, и Винсент с Нейтаном занялись в первую очередь этим. Еще они чинили оружие, сбрую, а в свободное время Винсент учил Нейтана тонкостям кузнечного дела.

— Винсент, вот кончится война, поселишься на нашей ферме и откроем мы с тобой кузнечное дело, так, как раньше это делал отец. Привози свою невесту, все как-нибудь обустроимся. Или тебе Розвита более по нраву?

Винсент поблагодарил про себя Господа, что не видно, когда темнокожие краснеют. Дочь папиного знакомого из Цинциннати была хороша, конечно, но недавно он познакомился с Розвитой. Она жила в домике на сожженной ферме ее бывших хозяев. Отец ее погиб при обороне фермы, мать умерла еще два года назад, а старший брат ушел в Черные полки. Она оказалась истинным кладезем информации — она знала расположение войск янки, ведь условием ее жизни на ферме была сдача определенного количества мяса и пшеницы. А так как она "унаследовала" то, что осталось от стада, а также два целых амбара, то она без труда могла платить назначенную янки арендную плату.

Иногда группы северян посылались для поиска и уничтожения повстанцев. Разговор об этом Розвита подслушала, когда пригнала очерендую корову в негритянскую роту у реки Теннесси, и рассказала Винсенту, куда они направлялись. Группы по отдельности были окружены и уничтожены, причем в отряде был ранен ровно один человек.

В тот вечер, Винсент ушел один к Розвите, несмотря на протесты Нейтана, которому категорически не понравилась идея Винсента.

Во время совместного ужина, щедро сдобренного самогоном, она его спросила:

— Винс, а как ты жил там, у янки?

— Да так, нормально жил, работал у отца в кузнице.

— А у тебя была девушка?

— Ну как бы еще есть, я помолвлен с дочерью друга отца. Но я...

Увидев, как Розвита помрачнела, он продолжил:

— ... хочу сказать, что ты мне больше нравишься.

— И что ты делаешь здесь, у меня, если у тебя невеста в другом месте?

— Ну там она, далеко, а ты здесь. Давай не будем об этом, ладно?

Розвита, похоже, немного повеселела и стала наливать ему все больше самогона. Что было дальше, он не помнил.

Проснулся он от тычка чем-то твердым. Винсент открыл глаза и увидел десяток негров в синей форме и с ружьями,

— Вставай, сволочь! — сказал сержант, тыча в него ружейным стволом.

Винсент схватил ружье и попытался его вырвать, но кто-то дал ему прикладом по голове, и он потерял сознание. Очнулся он уже со связанными за спиной руками и с веревкой на шее.

— Пошли!

Тут вошла Розвита и плюнула ему в лицо.

— Спасибо, сестра! — сказал сержант. — Дальше уж мы как-нибудь сами. Пошли, скотина!

Глава 23. Синие поля.

До Блуфилдз было примерно пять миль по дороге, которая в миле от Элисии ныряла в лес. Это были любимые охотничьи угодья окрестных жителей, и Юра с Андреем успели многократно там побывать. Но тогда он был зеленым, земля была усыпана буковыми орешками "бакай", а если и были слышны выстрелы, то бояться было нечего — это были охотники, ведь лес кишел оленями, зайцами и другой живностью. Теперешний лес, голый и заснеженный, был мало похож на лес из их воспоминаний.

Юра и Андрей ехали по самой дороге, а остальные по тропинке, параллельной дороге и отстоявшей от нее в полусотне метров. Вскоре они увидели окровавленный голый труп негритянки на обочине дороги. Альфред помрачнел еще больше — это была еще одна девушка из их поместья. После забав, ей попросту перерезали горло и бросили здесь умирать.

Больше никого они не нашли, и поскакали дальше. С юга доносились выстрелы — слишком многочисленные, чтобы их можно было спутать с охотой. Вдруг на дороге послышался конский топот. Скакавший негр, увидев группу вооруженных всадников, попытался повернуть коня, но Леня Бегай, племянник Юрия Кии, бросил аркан и стащил его на землю.

— Кто такой?

— Джон Симс, сэр.

— Куда едешь?

— Капитан Уайт запросил подкрепления и артиллерию, сэр.

— Какова ситуация?

— У них там каменный дом и очень много защитников. Наши затаились за конюшней.

По знаку Юры Симса удавили и поскакали дальше. Через полчаса уже были там, где лесок кончался и начинались "синие поля", Блуфилдс. Когда-то Юра спросил, почему они так назывались — оказалось, что когда Алан Стюарт, отец нынешнего хозяина поместья, основал ферму, то поля были покрыты дикорастущим синим цикорием. Большая часть полей была пущена под хлопок, но поле к югу от главного здания так и оставили в диком виде, и весной оно было синим-синим.

Лес кончался в двухстах метрах от длинных конюшен, а главное здание было в пятидесяти метрах далее на юг. Стюарты были одной из самых богатых семей Юго-Запада Теннесси, и главный дом, равно как и конюшни, были построены из камня.

День уже клонился к закату; в это время года, солнце садилось здесь около пяти часов вечера, а сейчас было около четырех. На снегу неподвижно лежало шесть синих пятен, а около тридцати негров, и три белых офицера, прятались за зданием конюшен. По команде одного из офицеров, два негра высунулись из-за здания, и сразу последовали выстрелы; один из них остался лежать на снегу, а другой проворно юркнул обратно за конюшни. Юра вполголоса отдал команду, и через минуту последовали очереди из трех ручных пулеметов, перемежавшихся выстрелами из снайперских винтовок Юры и Андрея.

Раздались крики, стоны, потом люди в синих мундирах стали бросать ружья и поднимать руки. Юра взял мегафон:

— Всем бросить оружие и встать лицом к стене. Если у вас есть какое-либо другое оружие, бросить — сейчас. Руки держать над головой. Не двигаться.

Двое остались у пулеметов, а остальные выехали к конюшням.

— Все бросили оружие? Если у кого-нибудь остался хоть пистолет, хоть нож, последний шанс!

Несколько человек бросили ножи, а трое белых офицеров — пистолеты.

— Теперь подходите по одному, руки над головой!

Каждому из пленных надевались за спиной пластиковые наручники, после чего их ставили на колени в поле. Кто-то попытался вскочить, но очередь, пущенная поверх голов, задавила порыв в зародыше.

— Вот и хорошо. Ребята, выходите! — это было сказано уже по русски.

Оба пулеметчика вышли из леса и направили стволы прямо на группу пленных.

Юра и Альфред тем временем подошли к главному зданию. Распахнулась дверь, и на крыльцо вышла Элизабет, старшая сестра Розалинн и Альфреда.

— Добро пожаловать в Блуфилдс! — сказала она, как будто приветствовала их тогда, тысячу лет назад, в то памятное лето.

— Куда бы мне их запереть? Ненадолго.

— В подвал. Его можно и запереть, и окон там нет. Все равно больше некуда — сейчас уже стемнеет, придется здесь заночевать, а в подсобных помещениях и они, и охранники умрут от холода.

— Хорошо. Наручники снимать не будем, думаю, сойдет пока.

Пленных загнали в подвал. Три офицера отказывались было туда идти вместе со своими солдатами, но тут двое негров, приандлежавших Элизабет, подняли ружья и сказали:

— А ну заходите! — и встали у запертых дверей.

Тем временем, Альфред обнимал сестру. В доме были еще восемь невольников с ружьями — именно они, вместе с Джимом Дедриком и хозяйкой, защищали поместье, и четверо так и остались у окон, по двое с каждой стороны здания. Кроме них, Рейчел Харрис с дочерьми и двадцать одна невольница — восемь из них из Элисии. Оказалось, что, услышав выстрелы на ферме Джексона, Мейбел Иннис приказала женщинам и Джиму следовать в Блуфилдс, а те, кто остался, отказались покидать хозяек, за что и поплатились. Альфред рассказал про смерть матери, а также Джона и других невольников, и про то, что Сара и Розалинн живы. Тут по рации сообщили, что в Элисию прибыли мотосани, и что женщин эвакуируют на Черепаший остров. Поэтому Юра согласился на предложение переночевать в Блуфилдс — ночью все равно никто не нападет.

Глава 24. Принцесса.

На крыльце дома сидела молодая негритянка и плакала.

— Розвита!

Она подняла голову. Перед ней стоял белый мальчик лет двенадцати.

— Вы кто, масса?

— Друг Винсента.

— Но вы же белый, масса!

— Тем не менее. И хочу у тебя спросить, что с ним случилось.

— Я только хотела его проучить... Я выпила и плохо соображала... А он сказал, что у него невеста в другом месте.

— И что?

— Рассказала одному из солдат Черного полка про него. Его и арестовали.

— Так.

— Сегодня узнала, что он и некоторые другие под замком в форте Андерсон, и что сегодня их повезут в Эвансвилль. Там им предстоит трибунал. Ох, какая же я дура!!

Нейтан задумался.

— Туда чуть более ста миль. Если повезут, то, думаю, максимум миль по пятнадцать-восемнадцать в день. То есть на месте он будет минимум через шесть дней, скорее намного больше. Ладно, попробую.

— Сейчас я тебе еды в дорогу приготовлю. А на чем ты поедешь?

— На лошади, на чем же еще.

— И где твоя лошадь?

— Пока нет, скоро будет.

Через двадцать минут, Нейтан шел вдоль реки Теннесси по направлению к ее слиянию к Огайо. У кабака он вдруг увидел знакомую каурую лошадь. Он подошел к ней поближе.

— Принцесса!

Лошадь вздрогнула и посмотрела на Нейтана.

Он подошел, тихо отвязал ее, вскочил на нее и ударил пятками по бокам, как он это делал столько раз в то далекое довоенное время. Он думал, что она погибла вместе с фермой, а она вот, жива.

Отъехал он без приключений, поехал в лес, подумал секунду, и повернул на восток. На первом привале он посмотрел, что именно у него имеется. В сумках было и одеяло, и кое-какая еда (хотя еды у него было достаточно), и пули Минье, и порох, и пыжи. А вот самого ружья не было, хотя седельная кобура для него была.

Заночевал он на сеновале на какой-то заброщенной ферме, как и планировал — и тепло, и сено есть для Принцессы.. На следующее утро он вдруг увидел ружье, прислоненное к сосне. Он соскочил с Принцессы, схватил ружье, и стал смотреть, где его хозяин. По характерному запаху он вычислил его в лесу, сидящего со спущенными штанами. Это был негр в синем мундире.

Не дав тому даже опомниться, он ударил его прикладом по голове, потом еще и еще, после чего вытер приклад о мундир покойника. Схватив стоящую рядом сумку, он поскакал дальше. Да, повезло ему, что тому приспичило — иначе кто знает, чем бы дело кончилось. Нужно быть осторожнее.

Он перешел на тропы, параллельные дороге. Тут он шел максимум рысью — а чаще шагом. Несколько раз он останавливался и стрелял из ружья. Скорость перезарядки оставляла желать лучшего — у него получался хорошо если один выстрел за две минуты, тогда как некоторые могли перезарядить ружье и менее чем за тридцать секунд. Похоже, ему вряд ли получится сделать более одного выстрела. Так что он не жалел аммуниции — все равно не понадобится.

На третий день, он обошел группу, в которой шла карета с зарешеченными окнами. Он прикинул шансы, но они были практически нулевыми. Он все равно попробовал — свалил дерево прямо на дорогу и засел в засаду. Но конвоиры, похоже, знали свое дело — пока четверо оттаскивали бревно, другие стояли с ружьями наготове. Той же ночью они так же, как и он, остановились на заброшенной ферме — но выставили часовых. Нейтан не сказал бы, что ему не страшно умирать, но за друга он был готов на любой риск, главное, чтобы это был риск умный, и чтобы в результате был хоть какой-нибудь шанс спасти Винсента. Но шансов не было.

И вот, наконец, они прибыли к городку Хендерсон. Конвой с каретой пошли через город, что Нейтану было противопоказано. Он же поехал окольными путями, и добрался до полуострова к северу от города. Кентуккская сторона была покрыта густым лесом, а напротив был город, который был целью его странствий — Эвансвилль, штат Индиана.

Он заночевал в заброшенной избушке лесника. На следующий день предстояло встать еще до рассвета. Он бросил охапку сена Принцессе, сам плотно поужинал, разжег камин — дрова еще лежали рядом — завернулся в одеяло, и быстро заснул.

Глава 25. Тяжело в ученье...

— Мистер Юри! Мистер Юри!

Юра проснулся и сел на кровать. Его тормошила смазливая негритянка, которая в прошлой жизни, скорее всего, могла бы его заинтересовать. Но это было в прошлом. А сейчас она его разбудила в момент, когда ему снилось, как они с Полей и с детьми — которым во сне было уже лет по пять-шесть — завтракали в саду на Гавайях, и он смотрел на пальмы, синее море, разноцветных птиц, бабочек, слушал заливистый смех детей, и думал, как же ему хорошо.

Полночи он провел при допросах Стэнтона и некоторых других. Похоже, в зверствах участвовали все, кроме шестерых негров — их перевели в другой подвал, где с них сняли наручники и неплохо накормили. Стэнтон и двое лейтенантов требовал, чтобы их перевели отдельно от негров, они, мол, белые, но их загнали обратно к их солдатам, не обращая внимания на их крики. На лбу у каждого из преступников вывели принесенным Юрой фломастером номер и составили списки по этим номерам. Потом их кормили; для этого вызывали по пять человек, снимали с них временно наручники, давали им по два початка вареной кукурузы и по жбану воды, и через десять минут одевали наручники заново. Но этим уже заведовали другие, Юра в три часа ночи лег наконец спать, и на его место заступили те, кому довелось поспать первую половину ночи.

— Сколько времени?

— Семь часов, масса.

— А что случилось?

— Прибыл вестовой от полковника Хьюстона! Госпожа просит вас пройти к ней.

Юра лег спать одетым — именно потому, что не знал, когда придется вставать. Осталось только нахлобучить куртку, быстро умыться и почистить зубы — ему негритянка принесла кувшин и тазик, бриться он не стал — и пойти как можно скорее к хозяйке. Эх, сейчас бы горячий душ... Но это, увы, осталось позади там, с другой стороны Миссисипи.

— Лейтенант Леннерт.

— Лейтенант Заборщиков. Здравствуйте, лейтенант. Зовите меня просто Юри.

— Алекс. Юри, полковник Хьюстон с первым батальоном будут здесь примерно через час. Другие батальоны подойдут через три-четыре дня.

— Очень хорошо. Спасибо, Алекс.

— Какой ответ передать полковнику?

— А вы что, поедете сейчас обратно?

— Да, таков приказ.

— Передайте ему привет от лейтенанта Заборщикова. Скажите, что у нас здесь все под контролем.

— Забо...

— Скажите просто, от лейтенанта Юри, с которым он познакомился в Видалии.

— Будет сделано. Ну все, я поехал.

— Лейтенант, а не хотите ли чаю или чего-нибудь другого, чтобы согреться? — спросила Элизабет.

— Через час будем здесь, тогда было бы неплохо. Впрочем, мы вас не объедим, у нас с собой полевые кухни, они подойдут чуть попозже.

Лейтенант уехал, а Элизабет приказала в срочном порядке готовить угощение для офицеров — только их в батальоне не менее двадцати.

Вскоре на горизонте показалась полоска, по мере приближения превратившаяся в конный отряд, над которым гордо реял новый флаг Конфедерации. В первых рядах ехал молодой человек, у которого на полушубке был пришпилен орел — символ чина полковника. Это был знакомый Юры по Натчезу и Видалии — Сэм Хьюстон.

Вскоре все офицеры батальона собрались за большим столом в парадном зале поместья. Юру Сэм посадил рядом с собой. Сначала обсуждались ближайшие планы — одна рота батальона встанет в форт Пикеринг, другие же расположатся в специальных сборных утепленных домиках, присланных с Черепашьего острова у форта и у дороги на Хернандо. Потом начнется раздача новых винтовок и обучение новой тактике. За это время должны подойти другие батальоны. После ускоренного обучения планировалось освобождение Мемфиса.

Хьюстон предложил обойти индейские курганы, где теперь стояла артиллерия янки, и захватить Мемфис сейчас. Но Юра парировал, что при этом будет потеряна значительная часть личного состава — а при использовании новой тактики, нового оружия, а также при ожидаемом подходе артиллерии "наблюдателей" победу одержать будет намного легче и без особых потерь.

Джим Дедрик и Александр Иннис напрашивались, напирая на то, что только они знают все тропинки в тех местах. Элизабет, впрочем, наотрез отказалась отпускать Александра, а насчет Джима сказала, что, будь на то ее воля, то она бы и его не отпустила никуда — но у него есть тетя, пусть она решает. Рейчел же, после долгих уговоров и обещания Юры учить его математике, литературе, истории и латыни, да еще и русскому языку, наконец согласилась. Один взвод батальона остался пока в Блуфилдс на случай повторного нападения, остальные же отправились в форт Пикеринг.

Шесть негров, не запятнавших себя преступлениями, признали военнопленными и повезли на запасных лошадях с первой ротой. Других же заставили идти пешком с третьей ротой. Юра, Андрей и Альфред остались пока с этой ротой, и на развалинах Элисии лично похоронили Мейбел и убитых рабов, в первую очередь Джона.

Потом Юра с Альфредом и Андреем поехали на Черепаший остров, проведать Розалинн и Сару. Розалинн была на приеме у психолога, поэтому они сначала пошли к Саре. Она уже ходила по палате. Увидев ребят, она расплакалась и сказала:

— У девочки моей все нормально, хочет в Блуфилдс, как только врачи ее отпустят. Да и я с ней — у меня разве что "там" порвано. Но врач говорит, что все нормально. Никогда не думала, что надо мной так будут суетиться белые врачи. Хотя не все белые, одна тоже темнокожая, хотя и не негритянка — не знаю, откуда она такая.

Потом Сара грозно посмотрела на Андрея и продолжила:

— Масса, я же вам тогда говорила, женитесь на бедной девочке. Если бы она была в вашей России, то ничего бы с ней не случилось. Эх, жалко миссис Мейбел, да и Джона с ребятами... Но их уже не вернешь, а Розалинн теперь мысль гложет — кому она такая нужна?.. Утешьте ее, что ли. А вы, масса Юри, проследите, чтобы не было, как тогда, а то опять масса Эндрю будет мямлить, а ничего так и не скажет. Хочется, чтобы после того, как мы янки победим, моя девочка была счастлива.

Тут пришел врач уже к Саре. Все трое обняли ее, причем Юре она опять шепнула: "Масса, не подведите!" и вышли.

Розалинн была уже в палате. Она сидела на кровати, осунувшаяся и бледная.

— Альфред, нет больше нашей мамы. Да и Джона нет, и других наших ребят... Что делать?

Андрей бросился к ней, взял ее руку и поцеловал, после чего припал к ее коленям. Юра сделал Альфреду знак, и они вышли. Только минут через двадцать Андрей попросил их зайти. Розалинн уже не плакала, и они рассказали ей про Блуфилдс, обняли ее, и уехали обратно в форт Пикеринг. После этого, Андрей постоянно ездил в Блуфилдс, куда уже успела переехать Розалинн. На всякий случай, с ним всегда отправлялся или Юрий, или Альфред, но ничего ни разу не произошло.

Тем временем, жизнь шла своим чередом. В следующие два дня они учили офицеров и сержантов батальона обращению с оружием и новой тактике боя, а по вечерам, в домике, также доставленном с Черепашьего острова, где они расположились с Альфредом и Джимом, они по очереди учили его разным наукам. Мальчик оказался весьма способным, все схватывал на лету, хоть и ныл, что ну зачем эти русские пользуются другими буквами, и нафиг ему эта математика, тем более, что то, чему его учили в школе, было намного проще, чем то, чему его учили не только русские, но и Альфред.

Постепенно подошли и другие батальоны, размещенные пока в таких же сборных домах. Их учили тем же дисциплинам, и на Старый Новый Год, 13 января, Юра сказал, что азам их научили, а на большее времени нет.

Тем временем, они с Сэмом Хьюстоном разрабатывали план освобождения Мемфиса. Несколько раз, они, ведомые Джимом Дедриком, разведывали подходы к городу, причем Сэм вместе с ними почти каждый раз ездил в разведку.

Дорога в Мемфис проходила меж двумя индейскими курганами, принадлежавшие ферме Дедрика. На восточном были хозяйственные постройки и барак, выстроенный южанами на фундаменте сгоревшей усадьбы еще до того, как они потеряли высоту, на западном же, ранее поросшим лесом, теперь находилась артиллерия и какие-то новые постройки.

В последний раз они отловили сержанта армии янки, который спешил в Мемфис с донесением. От него узнали про состав группы. На западном кургане располагалась батарея двадцатифунтовых орудий и рота Третьего Пенсильванского полка. На втором же была рота Черных Полков. Там же был и командующий группой на курганах, майор Андерсон.

Планы резко поменялись, когда с Черепашьего острова неожиданно прибыла батарея сорокапяток, четыре станковых пулемета, и батарея восьмидесятимиллиметровых минометов, а также мобильный госпиталь. Оружие было не самым новым — с вооружения его сняли еще лет сорок назад, а пулеметы и с полвека — но теперь у Хьюстона было качественное преимущество, тем более, что у орудий и пулеметов были русские расчеты, специально переученные на старое оружие. Юра догадывался, что наконец-то пришло разрешение из Москвы.

Глава 26. В Индиане, братцы, в Индиане...

— Винсент Лирой Грейди, вы приговорены к казни через повешение за дезертирство, вооруженный мятеж и помощь врагам Североамериканских Соединенных Штатов! Приговор будет приведен в действие немедленно.

— Но мне даже не дали ничего сказать...

— Замолчите, то, что вы хотите сказать, никого не интересует. Следующий!!

Винсента вывели из здания Эвансвилльского суда. Да, придется помирать там, где вырос. Вдруг ему показалось, что в толпе он увидел лицо Нейтана. "Померещилось", подумал он. "Как бы он сюда попал?"

При выходе из суда он увидел своего младшего брата в мундире старшины.

— Ну что, братец, прощай! Жизнь твоя будет яркой, но недолгой, ха-ха-ха!!

Винсент плюнул Карлу в лицо. Тот заревел:

— Ах ты, сволочь! — и попытался броситься на Винсента, за что получил прикладом от белого конвоира. Карл погрозил кулаком, но не рискнул больше ничего — все-таки в табели о рангах он был ниже любого белого, хоть тот и рядовой.

Конвоир шепнул Винсенту:

— Ты молодец, негр. Прости нас, служба такая.

Скоро Винсента привели к виселице, поставленной примерно там, где когда-то витийствовал Эйбрахам Линкольн. Он взобрался на ящик и посмотрел в толпу. Лица горожан были на удивление печальными, а посреди их он увидел отца и сестру. Оба плакали, и белый сосед его отца что-то ему сказал, судя по тону, сочувственное.

Ему надели на шею петлю, затянули ее, и выбили ящик из-под ног.

Прозвучал выстрел, и веревка была перебита. Он услышал крик: — Винсент, беги!

Голос принадлежал Нейтану.

Винсент вскочил и побежал, но тут его схватили черные руки, и кто-то приложил ружье к его виску и выстрелил.

— Гори в аду, братец, — сказал Карл и усмехнулся, опуская дымящийся пистолет. Вдруг он почувствовал сильные руки на плечах. Подняв голову, он увидел отца, который плюнул ему в лицо, как несколько минут назад сделал Винсент. Потом отец толкнул его так, что он упал, развернулся и ушел.

Одновременно, другие бежали к набережной, туда, где еще секунду назад стоял стрелявший. Тяжелое ружье лежало здесь же. А стрелявший стремительно удалялся на коньках, подаренных ему Винсентом на Рождество.

Пытались погнаться за ним на лошадях, да где уж там — копыта скользили по льду, потом где-то копыта одной из лошадей проломили лед, и всадник полетел кубарем. Пробовали стрелять, но мальчик петлял, и по нему не попали. Осталось только наблюдать, как он пересек полукилометровую реку, взобрался на тот берег, и скрылся в лесу.

Оказалось, что никто его не рассмотрел как следует. Мальчик был вроде белым — но и здесь никто не был уверен; на нем была шапка, так что не знали даже цвета его волос. Недалеко от того места, где он стоял, вроде были и местные, но все в один голос уверяли, что его не заметили. По распоряжению судьи была назначена награда за поимку "мальчика лет пятнадцати, который попытался освободить опасного преступника", но несмотря на то, что пятьдесят долларов на дороге никак не валяются, по объявлению не пришел никто. Объявления отвезли и в недалекий Хендерсон с кентуккской стороны реки, но и там никакого успеха оно не имело. Видели, конечно, какого-то незнакомого мальчугана на лошади, но тот был слишком мелким, лет двенадцати, да и кто пойдет к оккупантам-янки с этой информацией?

Тем временем, Нейтан уже порядочно отъехал от этих мест. Верная Принцесса уже давно перешла на шаг, а Нейтан, прильнув к ее шее, вдруг заплакал в голос. Он до последнего надеялся, что сможет освободить Винсента. Слабым утешением было то, что его друг погиб не на виселице, как преступник, а от пули, как и подобает солдату. Но одно он теперь знал точно: он отомстит, чего бы это ему ни стоило.

Глава 27. Янтарное ожерелье.

— Ну что ж, дорогая, если хотите, можете вернуться к себе. Но я б предпочла вас еще не выписывать — хоть швы мы и сняли, но зажило там еще не окончательно. Впрочем, я вам дам с собой крем, мажьтесь. И если что, возвращайтесь в форт Пикеринг, вас там на следующем же транспорте заберут обратно, я распоряжусь. Но зря вы это. Все-таки после такого остаются раны в душе, а у нас здесь есть специалисты.

Сара спустилась с бесстыжего кресла, на котором ее осматривала молодая врачиха. Синяки на лице почти уже зажили, а "там" болело, но уже не так, как две недели назад. Она села на табуретку, вздохнула и сказала:

— Деточка, все эти истерики и прочие дамские штучки — для богатых белых миссис, у меня на них просто нет времени. Мне бы за своей Розалинн присмотреть. Тем более, что по ней опять молодой человек воздыхает, надо б это направить в правильное русло.

— А что за молодой человек?

— Да есть там парочка ваших, которые три с половиной года назад посещали эти места. Они же нас и спасли сразу после Нового года.

— А что за люди?

— Одного зовут Юри, фамилию не могу выговорить, что-то вроде Забор, но длиннее. Другого Эндрю Мишкин.

Леилани почувствовала, что у нее перехватило дыхание.

— И этому вашему Юри понравилась Розалинн?

— Деточка, не Юри, а Эндрю. Юри в тот раз скорее по дочерям соседей, да и пару раз по смазливым молодым негритянкам, что никто не замечал, кроме меня. Я-то все вижу, работа такая...

— А сейчас?

— А сейчас, деточка, я его видела-то всего ничего — когда они нас спасли, и когда они в больницу приезжали. Но изменился он, очень изменился. Я его расспрашивала, он засмеялся и сказал, что ему главное, чтобы детям его было хорошо, поэтому мачеху им он заводить не хочет. Вот подрастут, тогда подумает... А что тебя так этот Юри интересует?

— Знала его когда-то.

— Хороший он мужик, доктор. Мне Эндрю потом рассказал, что его жена погибла, здесь же, в Мемфисе, и что с тех пор его как подменили.

— Ладно, миссис Сара. Одевайтесь, вот я вам принесла.

— Это что же за одежка-то такая? Я, чай, не барыня.

— Да мы вас померили, когда вы к нам попали, и купили вам кое-что в Сен-Луи. Одевайтесь. Кстати, у вас что-нибудь осталось в палате?

— Только цветы от этих обалдуев, я им и говорила, зачем мне они?

— Ну тогда ладно. За вами придут через несколько минут и отвезут прямо в Блуфилдс. На санях.

— Привыкну к такому обращению, и что потом? Я, видишь ли, рабыня, а не госпожа.

— Бросьте, миссис Сара.

— Деточка, хотела тебя еще спросить. Вот ты вроде тоже если не черная, то коричневая — но лицо у тебя совсем не такое, как у нас, негров. Откуда ты? Ты же не русская, они вроде все белые.

— Русская я, конечно. У России есть такие острова — Гавайи. Вот мы там такие.

— И тоже рабы?

— У русских рабов нет. У нас и гавайцы, и индейцы становятся и генералами, и министрами, и учеными. И докторами, как я. Кто хочет, конечно.

— А негры?

— А вот негров у нас нет. Одевайтесь, миссис Сара. Вот вам сумка с лекарствами — вот тот самый крем, которым будете мазаться, это от боли, эти пейте дальше — от инфекции, антибиотики называются. Три раза в день. И алкоголя не пейте, пока с антибиотиками не закончите.

— А это что?

— Это? Это ожерелье из балтийского янтаря. Кто-то просил вам передать — кто, не знаю, медсестра принесла. Там еще записка — я ее не смотрела.

Сара развернула записку. Там было нарисовано сердечко, под которым была надпись: "Саре от Андрея и Юрия". Ворча, что это не для бедной негритянки, она надела ожерелье на шею.

Леилани обняла ее на прощанье и пошла к следующему пациенту. Она вспоминала, как к ней первого января зашла Лиза и рассказала, что Юра едет в Русскую Америку. Леилани все еще не могла ему простить тогдашней измены, но второго пошла к декану и попросила послать ее в качестве практики на Черепаший остров. Тот удивился, все-таки одна из лучших студенток, но согласился. И четвертого она уже была здесь, в царстве снега и морозов. Юру она один раз видела далеко, в коридоре, но сразу же зашла за угол, чтобы он ее не заметил. Она мало чего боялась, но новой встречи — очень даже.

Глава 28. Индейские курганы.

Джек Иннис уже четвертый час стоял на часах. Мороз опять усилился, и часовых меняли именно раз в четыре часа, так что еще несколько минут, и он вернется в тепло бревенчатого домика, оставшегося от располагавшейся здесь до войны фермы. Заодно и выспится.

Год назад, он сделал большую ошибку: когда пришла пора покинуть родительский дом, а ни земли, ни денег не было, он записался в Третий Индианский полк, создаваемый тогда в Эвансвилле. Его дед уехал когда-то из Северной Каролины в те земли, которые теперь стали Восточным Кентукки, а его отец — тоже младший в семье — поехал дальше в Индиану, где Джек и родился девятнадцать лет назад. Армия тогда казалась местом, где кормят, поят, одевают, да еще и платят, хотя и весьма мало. А воевать, казалось, не с кем — индейцев больше нет, хотя штат и именуется Индианой, страной индейцев. С русскими никто в своем уме сражаться не хотел. Оставались англичане — что они делают там, на севере, в форте Йорк, на Ниагарском полустрове, в Монреале и Квебеке? Его учили в школе, что вся Северная Америка по праву принадлежит американцам, и что если с русскими воевать пока еще не получится, то война с англичанами неизбежна.

Но воевать со своими? Этого не могло присниться даже в страшном сне. Тем более, что в Теннесси — и именно здесь неподалеку, в районе Мемфиса — должны жить родственники. Вот только где именно, он не знал. Ничего, подумал он, война кончится, и я их найду. А что она кончится, причем победой Севера, было ясно сразу. Ведь захват Мемфиса — он не называл это "освобождением", как говорили янки из Новой Англии, с которыми он провел не один вечер в кабаках Мемфиса — прошел быстро и почти без проблем. Вот только зачем было напускать этих негров на город? Полгорода сгорело, многие жители убиты или ограблены, многие женщины обесчещены... Хорошо еще, половину из них южане выбили, другие ушли на юг и на восток, а оставшаяся часть вон там, на соседнем кургане. Говорят, в Кейро их еще очень много, и когда сойдет лед, то именно их пошлют на Хернандо и Натчез, и тогда весь левый берег Миссисипи аж до русского Батон-Ружа будет в наших руках. А когда Юг окончательно освободят, то есть захватят, то есть надежда, что негров наконец отправят обратно туда, где им и место. Ни Джеку, ни другим его поведение не нравилось — может, они и герои в Массачусеттсе, но не здесь.

Джек подошел еще раз к костру — по уставу, он не имел право этого делать, но при морозах начальство закрывало глаза. Рядом присел Александр Джонс, из Северной Индианы — те южан не любили, и они частенько цапались. Но теперь, на часах, какие споры? Холодно.

А что их на батарею поставили только двоих здесь, и двоих на дороге с другой стороны, так откуда здесь взяться врагу? Это так, для проформы. Но порядок есть порядок.

Он не заметил, как за ним выросли люди в странной пятнистой форме, и как их обоих вырубили мастерскими ударами. Их оттащили в кусты, тогда как другие — в привычной серой форме — окружали домики. И вдруг для тех, кто мирно в них спал, начался ад — в незапертые двери ворвались южане с новыми шестизарядными винтовками, к тому же с острыми штыками. Бой кончился, толком не успев начаться — и Джека с Александром засунули в один из домиков.

На восточном кургане даже не заметили суматохи на западном, когда вдруг по всем строениям на нем начали бить орудия — только что захваченные двадцатифунтовые и вкаченные наверх русские сорокапятки с зажигательными снарядами. Одновременно заухали минометы, и мины ложились промеж выбегавших из зданий негров. Будь на их месте более серьезные части, битва вряд ли была бы столь скоротечной, но когда огонь стих и на кургане появились солдаты в серых мундирах, защитники начали массово сдаваться; это были негры из последнего пополнения, еще ни разу не бывшие в бою.

Забегая вперед, на следующий день один шутник повесит объявление в Мемфисе: "Продаются двести винтовок Спрингфилд. Из них ни разу не стреляли, а бросили их ровно один раз."

Единственный очаг обороны располагался в штабном домике. Вскоре и сюда вкатили сорокапятку, из которой домик расстреляли, после чего оттуда вышли несколько человек с поднятыми руками. Почти все они были белыми, и их согнали в другой такой же домик, тогда как негров загнали в другие сохранившиеся строения.

При захвате курганом погибло всего трое, и четверо было ранено. Было убито сорок семь негров, в плен попали пятьдесят два артиллериста с западного кургана, сто шестьдесят три негра с восточного, и восемь офицеров, у одного из которых на шляпе был орел — еще один полковник. Ополченцы из местных переняли охрану пленных, а кавалерийский батальон, усиленный русскими орудиями и минометами, уже шел по освободившейся дороге на Мемфис. И в авангарде, рядом с Сэмом, Юрием, Андреем и Альфредом, ехал и Джим Дедрик, проводивший их по окольной дороге. А по главной дороге уже шла пехота. Ночной штурм Мемфиса, в ледяной мороз, задуманный против всех общепринятых тогда правил войны, начинался.

Глава 29. Неуловимый мститель.

"Лейтенант, ну что тебе стоит? Остановись на секунду. Вот так. Можешь их отчитывать и не двигаясь".

И Нейтан плавно нажал на курок. Как и в случае с веревкой в Эвансвилле, попал именно туда, куда хотел — в голову рыжему лейтенанту, оравшему на своих подчиненных-негров. И мимолетное сожаление — надо было стрелять одного из негров, а не такого же белого, как он сам. Но этот белый — командир. И вряд ли негры смогут грамотно организовать охоту, если ими не будут командовать.

Когда опомнившиеся негры бросились прочесывать лес, он уже успел вскочить на верную Принцессу. Услышав топот копыт, негры прекратили погоню, и один из них побежал по дороге обратно к Мадисонвиллю, городку к югу от Хендерсона в Кентукки. После Эвансвилля Нейтан рассудил, что если его каким-то образом срисовали, то будут искать по дороге в Падуку, и, огибая Хендерсон, поехал на юг, а не на юго-запад.

Через полчаса, он вернулся к тому же месту. На этот раз жертвой стал черный сержант. Ситуация повторилась с точностью до мелочей.

Еще через полчаса он подъехал с другой стороны дороги. И еще один сержант упал в придорожный снег.

Хватит, подумал Нейтан. Хоть эти негры и дураки, но в четвертый раз может и не повезти. Да и боеприпасами неплохо бы разжиться, а то осталось всего две пули. Пороха и пыжей, конечно, достаточно, но стрелять ведь чем-нибудь надо...

Он отъехал подальше на восток, потом повернул на юг. Авось, подумал он, доберусь до своих — кто знает, где они. Эти места он совсем не знал, но к югу, понятно, находился его родной штат Теннесси. Где сейчас идут боевые действия, он не знал, и старушка, у которой он вчера вечером разжился едой, сеном для Принцессы, и ночлегом на сеновале, рассказала ему, что янки пришли сюда еще в ноябре, и что защитники Мадисонвилля держались два дня, но что могут сделать три десятка местных парней против полка янки? Двадцать человек они похоронили потом, а оставшиеся одиннадцать ушли на юг, в том числе и двое ее сыновей. И с тех пор от них ни весточки.

Но эти хоть население не сильно обижали. А потом белые пошли дальше, и их заменили эти негры. Мадисонвилль разграбили, часть домов сожгли, равно как и мэрию, а также и церковь, охальники — тут старушка горестно вздохнула. Попробовали было женщин насильничать, но их полковник остановил, даже сам расстрелял одного негра, после чего хоть это прекратилось. Но грабить им и дальше позволяют. У нее у самой вон от десятка коров две остались, первых двух еще белые забрали, а вот оставшихся шесть негры.

Ладно, подумал Нейтан. Он вспомнил карту, которую ему в лагере повстанцев показывал Джон Торп, бывший школьный учитель, когда учил его географии ("Мало ли что война, а учиться тебе надо"). Он говорил Торпу, что, мол, он в школу еще никогда не ходил, и тому, что он знает, научила его покойная мать — но тот был непреклонен. И сейчас это вдруг пригодилось.

Карта всплыла в его памяти. Всего он, конечно, не помнил, но вот эта дорога на юг идет на Кларсквилль и Нашвилль. Чуть к югу перекресток, и если оттуда ехать на запад, то как раз и попадешь в Падуку. А там его, наверное, уже считают погибшим — он как ушел тогда из лагеря, так до сих пор и не возвращался. Он даже улыбнулся, подумав, что будет, когда он вдруг воскреснет.

И вдруг он увидел что-то, темневшее чуть в глубине леса. Он подъехал к тому месту. На земле лежал труп в типично фермерской одежде. Похоже, он лежит здесь еще с ноября — было видно, что он успел уже полуразложиться, да и объеден он каким-то лесным зверьем, и когда грянули морозы, он просто заледенел. Памятуя о трупном яде, Нейтан не стал трогать труп, но накрыл его ветками — хоронить было нечем, увы, нужна была как минимум кирка. Потом он осмотрелся — рядом лежало ружье, а на ветке висела кожаная сумка. И в сумке был табак (Нейтан уже курил, научили в лагере), отсыревшие порох и пыжи (ладно, как отсырели, так и высохнут, не пропадать же добру), и, главное, с дюжину пуль Минье. А еще там был нож в ножнах — такой, о котором Нейтан давно мечтал, а что заржавел, не беда, он его отскребет, когда будет время. Еще там были письма; Нейтан просмотрел их, чтобы хоть понять, кто этот погибший солдат, но чернила от сырости расплылись, и ничего разобрать не было возможно. И все.

Он срезал ветку с двумя крупными сучьями друг напротив друга и вырезал из нее некое подобие креста, которое он с трудом воткнул в мерзлую землю. Ружье он прислонил к стволу дерева — у него уже одно было, зачем ему второе, тем более, оно, скорее всего, успело заржаветь. А вот пули, порох, пыжи и табак он переложил к себе. Помолился за душу погибшего и поехал в Падуку.

Когда он доехал наконец до своих, у него на ружье красовались еще пять зарубок, а пуль оставалось всего шесть — иногда приходилось стрелять с более длинной дистанции, и двоих он только ранил, а по третьему вообще промазал. Он так и не научился быстро перезаряжать ружье, поэтому все трое остались живы. Впрочем, второй из них, похоже, если и будет жить, то плохо...

Глава 30. Лунная ночь.

В темноте было плохо видно, где свои, а где чужие — синие мундиры мало чем отличаются от серых в лунном свете. Поэтому и кавалерия, и пехота повязали на руки белые повязки — вроде тех, которые Техасская армия носила на тульях шляп во время несостоявшейся войны за независимость Техаса.

Кавалерийский батальон прошел по лесу и подготовился к атаке, собравшись у реки Гейосо к востоку от портовой части города. По приказу полковника, лошади перешли на шаг и подошли к реке. Они ждали сигнала.

Тем временем, генерал Уиллиам Гаррисон, прибывший накануне в Мемфис, спросил у полковника Коттона:

— Что за перестрелки?

— Мы там недавно сбросили южан с курганов, и они время от времени пытаются их вернуть. Видите, уже кончилось. Нет никакого повода для беспокойства.

— Вы уверены?

— Конечно. Не в первый раз. Но это, думаю, в последний раз. Фермы, по донесениям, уже захвачены или вот-вот падут, форт Пикеринг мы возьмем завтра утром, бояться нечего.

— Ладно, если Вы так уверены...

Полковник проводил генерала до дома на Джексон Стрит, где еще недавно жила богатая мемфисская семья. Ради приезда генерала их выставили за дверь сегодня утром, сказав, что дом конфискуется, так как отец семейства, некто Джон Лестер, был захвачен в плен на Индейских курганах, и, следовательно, оказался мятежником. Женщинам и детям разрешили одеться, но имущество — а обстановка была весьма изысканна, у миссис Лестер был неплохой вкус — осталось в доме. Чего только не сделаешь ради генерала, от которого может зависить твое будущее...

Гаррисон и правда устал — годы давали о себе знать, поэтому заснул он немедленно. Тем временем, пехота Второго и Третьего батальонов входила в город с юга. Они смяли находившийся там небольшой отряд, охранявший подступы с юга, а выстрелы послужили сигналом для кавалерии.

Янки не боялись ничего — город был уже более двух месяцев как их, местное население частично ушло, частично было запугано донельзя, а частично сидело в лагере на месте бывшего форта и в зданиях тюрьмы и бараки для рабов. А после уничтожения последней позиции южан на Курганах единственное, что им еще принадлежало, был форт Пикеринг. Офицеры переселились в реквизированные у населения дома, солдаты расквартированы в разных помещениях в городе, в форте из северян были лишь караульные. Только военно-морская база, не пострадавшая во время захвата города, служила еще казармой.

Дозоры хоть и выставлялись, но солдаты предпочитали сидеть в тепле кабаков и лишь один-двое обычно дежурили на улице, время от времени сменяемые товарищами.

Кавалерийская лава прошла к форту, уничтожив часовых и захватив казарму караульной роты, и через распахнутые ворота на территорию базы. В считанные минуты весь личный состав был пленен. Тем временем, пехота захватила арсенал на южных окраинах, после чего пошла по городу, не встречая почти никакого сопротивления.

После захвата базы, вторая рота зачистила порт и запихнула всех пленных в бараки, а первая и третья ворвались в город с севера. Янки теперь просто сдавались — умирать никому не хотелось. Единственная перестрелка, при которой двое были убиты и пятеро ранены, произошла между своими — пехотинцы слишком поздно заметили белые повязки у кавалерии.

Полковник Тейлор пытался организовать хоть какое-то сопротивление, но тщетно — его заарканил Юра, которого научил этому крестный. Попав в плен, он вдруг стал давать показания, и объяснил, где именно находился генерал Гаррисон.

Генерал, хотя и почти полный тезка знаменитого аболициониста, был человеком с чувством юмора и не питал никакой личной вражды к южанам. И когда к нему ворвалась группа в сопровождении самого Сэма Хьюстона, тот сразу оценил обстановку, рассмеялся и сказал:

— Ну что, похоже, зря я поверил полковнику. Наступление на Натчез, видимо, отменяется. Вот моя шпага, полковник.

— Насчет наступления вы, думаю, правы, — сказал Хьюстон. — Будьте моим почетным гостем.

— Не могу сказать, что с удовольствием, но такова жизнь. Поздравляю, полковник.

Подошедший мобильный медицинский отряд проверял состояние бывших пленников лагеря и тюрем. Многих пришлось эвакуировать в больницу на Черепашьем острове — обморожения, истощение вплоть до дистрофии, болезни, а также следы побоев. В тюрьмы попали те, кто измывался над заключенными. А еще оказалось, что полковник, которого захватили на Курганах, был не кем иным, как Питером Стивенсоном, "героем" Техаса и "Армии Освобождения".

Глава 31. Вашингтонский облом.

— Джентльмены, Вице-Президент Линкольн и сенаторы!

В зал Палаты Представителей вашингтонского Капитолия торжественно вошел вице-президент. За ним, как свита, проследовали сенаторы — двадцать восемь человек, по два на каждый штат, все еще пребывавший в составе САСШ; оккупированные Кентукки, Мэриленд и Делавер, равно как и штаты, посмевшие восстать против законной власти, лишились многого, включая своих представителей в Конгрессе.

Сенаторы шагали столь торжественно, и Линкольн был настолько выше их всех, что это было похоже на мать-утку и ее выводок. Забегая вперед, именно эта карикатура появилась на следующий день в одной из немногих оставшихся в живых балтиморских газет; увы, это был ее последний выпуск на долгие годы.

— А теперь, джентльмены, лидеров обеих палат Конгресса прошу выйти и провести в зал нашего президента Оуэна Брауна!!

Под взрывные аплодисметны, Браун вошел на подиум и начал:

— Джентльмены, я собрал вас здесь, чтобы рассказать вам об одном радостном известии. Как вы знаете, из-за морозов движение по рекам невозможно, а телеграфная связь с освобожденным Югом пока не налажена, так что информация пришла к нам не сразу. Но у меня радостная новость: пятнадцатого января был взять Ноксвилль на востоке Теннесси, а шестнадцатого Нашвилль, столица штата!! Теперь мы контролируем почти весь Теннесси — как вам известно, Мемфис был освобожден нами еще в ноябре! Остается только Чаттануга на границе с Алабамой, но и ее падение произойдет в ближайшее время.

Последовали еще более бурные аплодисменты.

— Я полагаю, что в Мемфис уже прибыл генерал Гаррисон, назначенный мною командующим Армией Миссисипи, и как только вскроется лед на реках, мы захватим Хернандо и Натчез — последние бастионы рабовладельцев на реке Миссисипи.

Опять аплодисменты.

— В Кентукки, Мэриленде и Делавере скоро закончится период умиротворения и начнется новая жизнь. Для этого прошу в ближайшие дни принять законопроект, разрешающий внеочередные выборы в умиротворенных штатах и дающий право голоса только находящимся там гражданам северных штатов, а также местным неграм.

Аплодисментов на сей раз не последовало. Тут встал лидер сенатского меньшинства, сенатор от Индианы Джеймс Нобль, и сказал.

— Мистер президент, означает ли это, что в Конгрессе могут появиться негры? Мы считаем это нежелательным.

Похоже, он выражал не только свое мнение — Браун обратил внимание на то, что Ноблю хлопали не только члены партии вигов и Республиканской партии, ранее враги, но после победы аболиционистов объединившиеся перед лицом нового противника. Более половины фракции аболиционистов также выражали свое одобрение. Такого Браун не ожидал, но он принял соломоново решение и сказал не то, что значилось в речи, написанной для него Уиллиамом Гаррисоном, председателем Партии Свободы.

— Думаю, эти штаты пока будут под военной оккупацией, и пока еще не будут считаться полноправными Соединенными Штатами. Так что выборы будут только в местные органы власти. Надеюсь, что через один-два месяца к ним присоединится и Теннесси!!

И он запел "Тело Джона Брауна", гимн своей партии. Его воодушевленно подхватила почти вся Палата и более половины сенаторов.

Тут в зал вбежал Эйбрахам Линкольн, сын вице-президента. Он подбежал к своему отцу, Томасу Линкольну, и что-то ему прошептал. Браун, увидев взгляд последнего, прервал пение и с удивлением спросил:

— Что случилось, Томас?

— Мистер президент, новости из Теннесси!

— Неужто уже пала Чаттануга?

— Нет, мистер президент, мы потеряли Мемфис!!

Глава 32. Первые лучи рассвета.

— Папа! Папа!

Юра обнял Лану и Андрюшу, подхватил их на руки и начал кружиться по комнате. Дети заливались счастливым смехом, не зная, что завтра им уже возвращаться в Форт Росс с бабушкой. Спасибо крестному, генералу Кии, что вызвал его в Сен-Луи, и что приготовил ему такой сюрприз. С детьми приехала мама, папа не смог — служба...

Несмотря на минус двадцать, бабушка строго наказала пойти погулять, но через десять минут пришлось возвращаться — дети не привыкли к морозам; после чего долго играли втроем на полу служебной квартиры, покрытом толстым ковром. После сытного обеда (опять бабушка постаралась) Юре было пора идти на встречу с генералом. Он зашел в соседнюю квартирку за Андреем, и они пошли в соседнее здание. Они прибыли за пять минут до назначенного времени, но их уже ждали.

— Юра, Андрей, поздравляю, все прошло отлично.

— Да это не мы, это генерал Хьюстон. Кстати, вчера пришла новость — его в генерал-бригадиры произвели. Еще за Хернандо. И за Блуфилдс.

— Знаю уже, говорил с ним. Он говорит, Блуфилдс деблокировали без него, а в освобождении Мемфиса наша помощь была ключевой. Так что не скромничайте. Итак, к делу. Начну с хорошей новости. Было принято решение о присвоении тебе, Юра, звания капитана, а тебе, Андрей, лейтенанта. Так будет легче работать с южанами — все-таки у них развито понятие статуса, намного больше, чем у нас. Необходимые курсы вы пройдете потом, пост фактум. Юра, ты остаешься начальником отряда, Андрей твоим заместителем.

Теперь плохая. Янки взяли Нашвилль. А оттуда прямая дорога на Бермингхэм в Алабаме и на Мейкон и Саванну в Джорджии. Южане перегруппировались и остановили южан по обеим дорогам, но их намного меньше, и вооружены они плохо. Мы послали было оружие в Нашвилль, но туда более трехсот километров, и их пришлось переориентировать на Мерфрисборо и Франклин, через которые проходят все дороги на юг. Надеюсь, что южане выдержат — у янки пока заботы по зачистке самого Нашвилля. Так что лучший вариант — удар по Падуке. Но они сейчас, вероятно, укрепят Юнион Сити и Мейфилд, по единственной крупной дороге из Мемфиса.

— Сегодня с утра я говорил с Сэмом. Он думает сначала взять Кейро, и только потом пойти на Падуку.

— Да, слышал уже. Интересная мысль, знаешь ли... Кейро... Если получится, то они заблокируют как спуск по Миссисипи, так и по Огайо. У него может получиться. Ладно. Что вообще скажете о южанах?

— Кадровые военные очень неплохие, но даже ополченцы весьма храбро сражаются. Новое оружие практически все постигли на лету, ведь все умеют стрелять — кто не был до того в армии, тот охотился. Новую тактику постигли весьма скоро, хотя настоящих битв еще не было, посмотрим, что будет, когда янки будут всерьез драться.

— А что о наших? Про медицину и радио и так понятно, а что про артиллерию и минометы?

— Семидесятипятимиллиметровая пушка, хоть и устарела, хороша — и весит мало, и стреляет далеко, а прямой наводкой разбивает любую тамошнюю кладку. Минометы, понятно, по площадям. За них особая благодарность от генерала Хьюстона.

— И какие теперь планы? Он мне послал сообщение про Кейро, но деталей я еще не знаю.

— Идем на Дайерсбург и Юнион Сити. Там небольшой отряд пойдет дальше к Падуке, а более крупный по дороге на Кейро. Тамошняя дорога — не более, чем просека, жилья там практически нет до самого устья Огайо. Если погода останется морозной, то нападем на Кейро по льду. Если нет, то подгоним пароходы — вот сколько мы их захватили в Мемфисе — и нападем на него с реки.

— Синоптики вроде обещают, что морозная погода останется как минимум до февраля.

— Жаль При таких температурах максимальная скорость — где-нибудь двенадцать миль в день для пехоты и двадцать для конницы. Сэм взял с собой лишь конный батальон с артиллерией, плюс новосозданные конные отряды — там еще на две роты, если брать тех, кто хорошо показал себя с новым оружием. Значит, будем там не ранее двадцать шестого-двадцать седьмого января. Хьюстон уже вышел в поход, хочет лично командовать операцией. А на Падуку пойдет одна из рот ополчения, чтобы никто не догадался о наших планах.

— Так... Тогда лучше всего будет, если вы присоединитесь к Хьюстону у Дайерсбурга, они как раз послезавтра должны туда дойти. Там гарнизон весьма мал, так что проблем не будет. А у тебя будет еще денек с детишками, я перебронирую их билет домой. Мне завтра в Новый Орлеан, увы, но сегодня вечером пойдем-ка в Ле Кок д´Ор, лучший ресторан в Сен-Луи, между прочим. Я приглашаю.

— А как же дети? Оставим с мамой?

— Еще чего. Леночку я тоже хочу видеть. Для них там игровая комната. Думаю, им понравится. А наш стол будет совсем рядом.

Глава 33. Рейдер.

— Нейтан! Где ты был?? Мы думали, тебя убили!!

Джон Деррик осуждающе посмотрел на Нейтана, выехавшего из леса.

— А почему сразу убили? А вдруг меня захватили? — улыбнулся Нейтан.

— Если б захватили, то мы б об этом узнали — кое-какие каналы информации у нас уже налажены. Так что давай, рассказывай!

Нейтан рассказал все, закончив со вздохом:

— Вот и все. Как видите, ничего не вышло.

— Ну уж ничего. Винсент, как ты сам сказал, погиб от пули, а не на виселице. А ты еще восемь янки убил.

— А можно я съезжу еще постреляю? Не здесь, а по тем, что идут на юго-запад.

— Один? Нет, не пущу. Вообще тебя пороть надо!

— Пороть меня было можно только родителям... — тут Нейтан погрустнел, вспоминая, что никого у него больше нет. — Так что пустите, отомщу и за них, и за братьев с сестрами, и за Винсента. Тем более, так, как я, у вас никто не стреляет. А тут мы просто сидим и информацию собираем.

— Доиграешься... Если они завтра лес прочешут, что тогда?

— А какими силами? Их в городе осталось-то одна рота. Другие ушли на Дайерсбург и Мейфилд.

— А это ты откуда знаешь?

— Информацию собирать тоже нужно уметь. А у меня в городе кореша.

— Ты понимаешь, насколько ты для нас ценен?

— Понимаю. Поэтому в ваших интересах отпустить меня на денек. А я вам за это все расскажу, что я в городе узнал.

— Ну что с тобой поделаешь... Ладно, поезжай. Только завтра и ненадолго. Сегодня приказываю отдохнуть. Лошадь-то откуда взял?

— Как откуда? Моя она. Вернул награбленное.

— Твоя? С фермы??

— Ну да.

— Чувствуется, лучше тебе на ней в город не ездить. А то если узнают...

— Ты прав. Но я в город и не собираюсь. Пока не собираюсь...

На следующее утро, Нейтан ехал по тропинке, проходящей параллельно дороге на Мейфилд. Об ее существовании он знал уже давно, впрочем, в Кентукки таких было немало; их прокладывали самогонщики и прочие лихие ребята, ведь именно запад Кентукки был тем самым "Диким Западом", где народ не так серьезно воспринимал законы, и мало кто платил налоги. Разве что фермеры и богатые горожане. Конечно, с индейцами торговли больше не велось, по причине отсутствия самих индейцев, но нравы менялись очень медленно.

Даже несмотря на то, что лошадка шла шагом, он двигался быстрее, чем янки, и скоро нагнал арьегард. Он подался чуть вперед, зарядил ружье, и стал высматривать жертву.

Вдруг он увидел человека на коне, ехавшего к хвосту колонны. На шляпе он увидел серебряный лист. Подполковник!!

Он прицелился и выстрелил. Подполковник слетел с лошади и рухнул в снежный занос. Нейтан же вскочил обратно на Принцессу и повел ее по какой-то оленей тропе. Через полчаса, он подъехал к началу колонны, которая прекратила движение, и подстрелил человека уже с золотым листиком — майора. После чего спокойно направился к леску у Падуки.

По дороге он вдруг увидел верхового, скачущего по направлении к Падуке. С этим пришлось повозиться. Первым выстрелом он его только ранил, но, к счастью, тот свалился с седла. Пока он пытался встать, Нейтан смог наконец перезарядить ружье и выстрелил еще раз. Тот дернулся и затих. Нейтан обыскал его карманы, захватил оружие и провозимую тем сумку, после чего утащил его подальше в лес и засыпал ветками. Потом взял под уздцы Принцессу и лошадь убитого и спокойно вернулся к своим.

В сумке оказалось весьма интересное донесение — некий капитан Родерик сообщал о смерти подполковника Суинтона и майора Феркеля и просил инструкций. Оттуда же они узнали, что это был Третий батальон Третьего Коннектикутского полка, и что подполковник был командиром всего полка.

Он не знал, что в результате смог остановить продвижение Третьего Коннектикутского полка почти на сутки.

Глава 34. Каждому — свое.

Сказать, что генерал Карни был взбешен, значило не сказать ничего.

То, что южане отбили Хернандо, он знал давно. Но что они захватили Мемфис, город, который был ключом к окончательному господству за восточным берегом Миссисипи, было для него как гром среди ясного неба. А сегодня с утра он узнал, что сдались не только все войска, которые там находились, но и Второй Коннектикутский полк, посланный в город для дальнейших операций к югу от города. Только что прибыл единственный военнослужащий полка, не попавший в плен — к его счастью, он служил вестовым, и понял, что именно происходит, когда вдруг полк, прибывший в город и ожидавший несколько другого приема, окружили люди в серых мундирах.

Да, Мемфис теперь так просто не вернешь, по крайней мере, пока реки покрыты льдом. А то у него и в Падуке, и в Кейро достаточно много как канонерок, так и транспортных пароходов. Более того, новые строятся в Питтсбурге — или строились до морозов. Так что еще посмотрим, чья возьмет.

Неизвестно, конечно, кто командует южанами, но после Хернандо на слуху была фамилия Хьюстон. Только этого еще не хватало... Тот, хоть и проиграл мексиканцам в Техасе, но, по слухам, оказался неплохим генералом — и это в двадцать с небольшим лет.

А что Хьюстон намеревается делать теперь? Карни, на его месте, остался бы пока в Мемфисе и готовил операции после потепления. Наверняка же у них есть и ополчение, и может даже призыв — значит, новых солдат требует оснастить и обучить. Тем более, что половина города в руинах; он посетил его еще в ноябре и увидел, что ребятки перестарались при захвате города и особенно после. Так что вероятнее всего, что Хьюстон в ближайший месяц останется в Мемфисе.

Второй вариант. Только что взяли Нашвилль. Дорога из Мемфиса в Нашвилль ведет через Джексон и Диксон. Во втором придется выставить заслон, в первом тоже. Другой удобной дороги там нет.

Третий вариант. Удар по Падуке, чтобы перерезать реку Огайо. То есть неплохо бы усилить гарнизоны Дайерсбурга и Юнион Сити. Третий Коннектикутский полк уже вышел из Падуки, хотя там каким-то странным образом погибли командир полка и его заместитель. Но они уже, наверное, продвинулись через Юнион Сити, где должны были оставить один батальон. И вряд ли Дайерсбург подвергнется атаке в ближайшие дни, так что время еще есть.

Больше всего его беспокоило, что население Кейро в основном южане. Подумать только, в начале ноября некоторые даже праздновали независимость Юга. Все они, конечно, уже отдыхают в бывшем форте Нью Либерти, бывшей штаб-квартире Освободительной армии, построенной там после уничтожения форта Либерти. Не все, конечно, подумал он, многие уже умерли кто от морозов, кто от болезней, кто от голода. Так что места там достаточно, особенно если учесть, что из находящихся там же военнопленных умерло около сорока процентов. А зачем там пустует место, которое можно приспособить и под потенциальных врагов? Вот этим и займемся, с ухмылкой подумал Карни.

В ближайшие часы сотни мужчин, родившихся на Юге, или детей южан, брели к форту Нью Либерти, подгоняемые прикладами и плетьми негров-конвоиров. Кое-где жены попробовали защитить мужей; кого пристрелили (вместе с мужьями), кого гнали в форт, некоторых с младенцами в руках или с маленькими детьми, ведомыми за руку. Впрочем, детей постарше было еще больше — отдельная рота негров, недавно созданная Карни, где сержант-майором служил Карл Грейди (и он, а не капитан Истман, дурачок из Пенсильвании, был настоящим командиром) была уполномочена решать, кого именно брать. И часто все дети, от почти взрослых до грудничков, оказывались в бараках форта.

После окончания акции, Карни лично проинспектировал лагерь. Подумав, он все-таки сделал одно послабление — женщин с маленькими детьми согнали в отдельный барак и только там затопили печь. В других же пленники сидели кучей, чтобы хоть как-нибудь согреться. После чего Карни приказал выцарапать на деревяшке слова "To each his own" (каждому — свое) и повесить на ворота. И с чувством выполненного долга ушел обратно в свою новую резиденцию, которая еще час назад принадлежала мэру города, Джосайе Аберкромби, который, хоть и лебезил перед Карни, успел совершить одну непростительную ошибку — родился сорок лет назад в Балтиморе, в южном штате Мэриленд.

Глава 35. Дом свободных.

— Фрэнсис! Просыпайся!!

— Мама, а зачем?

— Тебе пора в школу! А потом мы тебя возьмем с собой на званый обед в честь нашей победы над англичанами.

Фрэнсис открыл глаза, думая, что сейчас увидит прекрасное мамино лицо. Но вокруг были мрачные грязные стены, которых можно было с трудом различить, ведь через небольшую незастекленную бойницу проникало лишь немного света. Он сбросил грязное одеяло, копошившееся от вшей, и сел на свой матрас, набитый соломой. Клопы уже успели попрятаться, но их в том матрасе было видимо-невидимо.

С детства лейтенант Фрэнсис Скотт Ки рос патриотом Соединенных Штатов. Ему было восемь лет, когда его отца, Фрэнсиса Скотта Ки-Старшего, задержали англичане, когда он приехал договариваться об обмене пленными в сентябре 1814 года. И отец его, находясь на английском фрегате, обстреливавшем форт МакГенри в Балтиморе, написал всем известное стихотворение, 'Знамя, усыпанное звёздами', кое многие уже прочили в американский национальный гимн.

В отличие от отца, он предпочел сначала отслужить в американской армии, прежде чем становиться адвокатом. И в 1832, когда Юг отделился от Севера, понял, что останется верен Югу, пошел к командующему 3-го Пенсильванского полка и подал прошение об отставке.

Он уже не помнил, чего ожидал, равнодушия, увещеваний, крика, но не мог себе и представить, что "в земле свободных и стране смелых" его просто так арестуют, сорвут с него лейтенантские кубики, и бросят в тюрьму в Филадельфии. Через десять дней за ним пришли. Не успел он обрадоваться, что его отпустят; приехавший отец, юрист по профессии, хоть и поэт по призванию, сказал, что они обязаны будут ему предъявить обвинение в течение первых нескольких дней или его отпустить; обвинения ему никто не предъявил, так что было похоже, что его отпустят.

Но его схватили, приковали цепью к нескольким другим офицерам-южанам из его и других полков, посадили в глухую карету и куда-то повезли. Сутки в карете, ни еды, ни питья, ни оправки... Он успел почуствовать, как карета заехала на паром, и как через полчаса съехала с него же. Но какая это была река? Не Сасквеханна ли? Если так, то, может, их везут домой, в Мериленд?

Но вот карета въехала куда-то по дощатому мосту, и раздался окрик: "Выходить!" И он вышел, вместе с другими пленниками, скованными одной цепью. То, что он увидел, его поразило. Он никогда не был в форте МакГенри, но, будучи из Балтимора, видел его многократно. И это был определенно он, с невысокими розовато-коричневыми бастионами, зданиями из такого же камня, и видом родного Балтимора с той стороны залива.

Тут их, под прицелом ружей охраны, расковали, выдали по тюфяку, набитому соломой и по грубому шерстяному одеялу, и развели по камерам, сужденными стать отныне их домом. Его отвели в камеру, где уже сидели на плотно сдвинутых матрасах три человека, а в углу стояло плохо пахнущее ведро, закрытое доской. И все.

Один из них, темноволосый и смуглый, был в лейтенантском флотском мундире. Второй был в партикулярном платье и седоватый, причем у Фрэнсиса было впечатление, что он его уже видел. Третий же был и вовсе юнцом лет шестнадцати.

Фрэнсис представился. Лейтенант встал и четко сказал: "Лейтенант Эндрю Бакстон, приписанный к судну Эндевор, сам из Чарльстона, Северная Каролина."

Седоватый сказал: "Аруна Эйбелл, редактор, Балтиморское Солнце." Тут Фрэнсис вспомнил, где он его видел — в Литературном Клубе, когда отец его один раз туда взял с собой.

Мальчик же сказал полубасом, полутенором:

— Джон Стюарт, из Балтимора.

— Не сын ли мэра?

— Да, сын, мой отец с братьями сейчас на Конституционной Конвенции в Чарльстоне, и когда за ним пришли и оказалось, что его нет, взяли мою мать и самого старшего из присутствующих мужчин, меня.

— И в чем вас всех обвиняют?

— Если б знать. Пока ни в чем.

И так началась их эпопея в форте, который потом окрестят Американской Бастилией. Каждый день одно и то же. С утра немного кукурузной каши. Днем хлеб и вода. Вечером опять хлеб и кусок мяса, солонины, или просто гнилого, с червями. Прогулка каждый день, по три камеры за один раз, полчаса под дулами нескольких ружей; дневальный за это время обязан вылить ведро в специальный слив.

Если в сентябре еще было приемлемо, то в ноябре начались болезни. Сначала, как ни странно, заболел сам Фрэнсис, но вскоре встал на ноги. Первого декабря слег Аруна Эйбелл, и 9 декабря их камера потеряла одного из постояльцев. Могила редактора оказалась девятой. Хорошо еще, что комендант форта распорядился на каждую могилу ставить по грубому деревянному кресту; на коре перекладины они как-то выцарапали, "Аруна Шепердсон Эйбелл, 1764-1831" На большинстве других крестов надписей не было.

Один раз Фрэнсису разрешили увидеться с отцом. Отца не посадили, памятуя о его прошлых заслугах, но вот право заниматься юриспруденцией отобрали после того, как он подал прошение на habeas corpus, сиречь скорый суд, гарантированный американской конституцией; подал он это прошение как защищающий интересы как своего сына, так и двоих зятьев. Другие сыновья, к счастью, были слишком молоды, хотя, если посмотреть на Джона Стюарта, это не всегда гарантировало свободу от репрессий.

Рождество прошло даже немного торжественно. Им принесли, впервые с начала заключения, по куску свежего вареного мяса, а вечером по глотку пунша. А на следующий день последовал и "подарок" — еще двое заключенных, каким-то образом впихнутые в крохотную камеру.

Один из них, Александр Юальд, был из Филадельфии, и был "виновен" только в том, что призывал к диалогу между Югом и Севером. Другой же, Айзейя Джонсон, был солдатом-северянином, отказавшимся расстрелять попавших к нему в руки солдат-южан. Сам он потерял свободу, а выстрелы, последовавшие, когда его уводили, дали ему понять, что его жертва была напрасна.

Юальд был человек немолодым, но держался хорошо, так же, как и Джонсон. Но вот 31 декабря, проснувшись, сокамерники увидели, что Юальд лежит без движения. Американская Бастилия получила очередную жертву, и к четырнадцати могилам добавилась пятнадцатая.

Потом, в январе, у них в камере смертей не было — пока не было, поправил себя с невеселой усмешкой Фрэнсис, но небольшой погост, где хоронили заключенных, все разрастался.

Глава 36. Белый орел на белом поле.

Юра смотрел на клубы снега, поднимаемые копытами лошадей. Юнион Сити остался позади — там сейчас осталась одна из рот ополченцев, и туда уже скоро подойдет пехота из Мемфиса.

Вчера на рассвете его, Андрея и еще десяток новых "наблюдателей" с двумя тачанками и одним минометом высадили на западный берег Миссисипи. На другом берегу их встретили несколько человек из отряда Сэма Хьюстона, и они последовали к Дайерсбургу.

Дайерсбург был маленьким городком, в котором проживало около пятисот человек. Его гарнизон состоял из одного взвода ребят из Нью-Гемпшира, которые, увидев отряд южан, попросту сдались. Их штат был единственным в Новой Англии, где аболиционисты хоть и захватили власть, но не овладели сердцами и умами простого населения. И воевать им совсем не хотелось.

Да, битва за Дайерсбург кончилась, не успев начаться, и когда прибыл основной отряд генерала Хьюстона, то было принято решение продолжать движение на Юнион Сити. Здесь уже стояла рота негров, которые терроризировали население после захвата городка, и самой большой проблемой было остановить линчевание негров местными жителями. В конце концов, Сэму удалось договориться, что повесят только тех, кто виновен в убийствах и изнасилованиях. Таких оказалось около двух дюжин, и повесили их сразу, других же заперли в двух крупных хлевах, откуда северяне уже успели угнать весь скот. Скоро придет пехота, и негров погонят в лагерь военнопленных в Мемфисе. Лагерь, кстати, устроили там же, где ранее держали южан — в бывших казармах и в здании рынка рабов. Новый гарнизон города разместился в зданиях военно-морской базы, которые были в значительно лучшем состоянии. Освобожденных же пленных и заложников доставили в здания мэрии, школы, и приходского дома, где теперь обосновались три полевых лазарета русских.

Освобожденные были в неплохом состоянии — рассказывали, что если в начале над ними всячески издевались, то прибытие нового начальника, майора Ридли, резко изменило ситуацию. Бараки тогда начали топить, людей кормить так, что есть, конечно, все время хотелось, но никто больше от голода не умирал. Но мыться им все равно не давали, и вши были их постоянными спутниками. Теперь же их отмывали, кого надо — лечили, остальных отпустили по домам. У многих, впрочем, домов больше не было, но их взяли к себе соседи — все-таки здесь Юг. А дома рано или поздно отстроят.

Но все это осталось позади, в Мемфисе. А пока группа разделилась. У Юнион Сити, на границе с Кентукки, как раз и была развилка — одна дорога шла на север, к Кейро, куда ушел основной отряд; другая же на северо-восток, в Мейфилд и дальше в Падуку, и туда ушла рота ополченцев. Командир ее, капитан Дербервилль, вдруг сильно заболел, и командование ротой взял на себя Альфред. Юра, чуть поколебавшись, решил, что не может подвергать друга опасности, и послал Андрея с генералом Хьюстоном в Кейро, а сам поехал с Альфредом на Падуку. Ни у кого не было сомнения, что они даже не возьмут Мейфилд, последний город по дороге в Падуку. Но вот в плен им тоже не хотелось, и Андрей взял с собой две тачанки и миномет, привезенный из-за реки, и одно из орудий отряда. Мало, но все лучше, чем ничего. Главное, чтобы янки поверили, что удар будет именно в этом направлении.

К трем часам пополудни Юра ехал в дозоре с еще одним русским, Геннадием, и тремя южанами — ехал потому, что более чем пятикратные бинокли не предназначались к передаче южанам. Примерно в три часа пополудни за поворотом дорога они увидели край леса. Юра и Гена спешились и прошли к краю леса. Через бинокль наблюдался городок, а рядом с ним огромный прямоугольник форта, с недавно насыпанными валами. Мейфилд, подумал Юра. Но вот палаток в форте было мало, не более чем на роту.

Он подумал и рискнул.

— Давайте-ка прокатимся чуть поближе, посмотрим, как отреагируют на нас янки. Все равно наша задача — не захватить Мейфилд, а обозначить себя. А попасть они в нас не попадут, мы слишком далеко от предельной дистанции огня из их ружей.

Они выехали из леса и поехали в сторону лагеря. Оттуда вдруг выехали двое всадников. Один из них нес небольшой флаг цветов, которые острые языки после Наполеоновских войн окрестили "австрийским боевым флагом".

На флаге был изображен, образно говоря, белый орел на белом поле.

Глава 37. Нашего полку прибыло...

Две недели назад, в Мейфилд была послана шестая (Эвансвилльская) рота Третьего Индианского полка. Набранная в Эвансвилле и окрестостях во время патриотического подъема ноября 1832 года, ее послали на обучение в Кейро. Лишь офицеры и сержанты в ней были кадровыми — такими, как капитан Эванс, сын того самого майора Эванса, в чью честь был назван Эвансвилль, или лейтенанты Аллен, Джонс и Стэнфорд, командиры взводов, а также семь из девяти командиров отделений и ротный первый сержант. Но даже они ни разу не участвовали в боевых действиях. А почти все солдаты были младшими детьми в своих семьях, без каких-либо перспектив получить наследство. Поэтому патриотический подъем был сдобрен надеждой получить какой-никакой капитал, чтобы открыть свое дело, а то и землю на Юге.

С новыми винтовками и в новой синей форме, первого января они прибыли в Падуку в составе Второго Индианского полка. Сначала их хотели направить на юг, в сторону Нашвилля, но с первого же дня начались трения между ними и негритянским полком — патруль Эвансвилльской роты — сержант Томлинсон и двое рядовых — отбил молодую женщину у трех негров, одного из которых пристрелили, а двух других арестовали и передали командованию. Тут началось непредвиденное. Негров отпустили, а троих эвансвилльцев арестовали за убийство негра. Эванс лично ходил к командованию, но добился лишь того, что отпустили одного из рядовых, а Томлинсона и рядового Нельсона увезли в Эвансвилль, где их должны были отдать под трибунал. Хорошо только то, что за убийство негра смертная казнь не предусмотрена, но что их посадят надолго, к гадалке не ходи.

Тем временем, насилие против местных жителей продолжалось, и подполковник Рейнс приказал взять часть города, где был расквартирован полк, под свою защиту. Последовало несколько неприятных инцидентов, но уже без смертей, и негры уже через пару дней перестали ходить в район на юго-западе Падуки — знали, что там для грабителей и насильников небезопасно.

Но тут произошло неожиданное — большую часть послали на юг, а шестую роту в Мейфилд. Как и в Падуке, они попытались как можно меньше стеснить местное население. Вместо того, чтобы занять их дома, поселились в палатках, отапливыемых привезенными с собой печами. Еду закупали у местных фермеров, а за дровами ходили в близлежащий лес. Все было бы хорошо, но неделю назад прискакавший вестовой привез приказ, что Третий Коннектикутский полк движется по направлению к ним, и что рота должна быть расквартирована в домах.

Полк, к всеобщему удивлению, до сих пор не пришел, но то, что они видели в Падуке, наводило на мысль, что спокойная жизнь у Мейфилда вот-вот закончится. Хоть и не негры, Третий Коннектикут, как и большинство новоанглийских соединений, был известен ненавистью к южанам — а также грабежами и изнасилованиями.

И тогда у Эванса состоялся разговор с мэром Мейфилда:

— Мэр, я б на вашем месте ушел бы со всем населением.

— А куда нам идти? На юго-западе Юнион Сити, конечно, но там ваши. На северо-запад необжитые земли, а потом Кейро. На северо-восток Падука...

— А что за необжитые земли?

— Земли, зарезервированные для будущих ферм, но пока все еще принадлежащие штату Кентукки. Там совсем недавно выкурили последних индейцев.

— Понятно. А кому их раздадут?

— Ну, скорее всего, часть пойдет солдатам армии Юга. Если, конечно, мы победим — но увы, пока не похоже.

Через час из Юнион Сити примчался гонец.

— Южане заняли город и движутся сюда.

— А сколько их там?

— Свыше полка кавалерии, и, думаю, вскоре туда подойдет пехота.

Гонец поскакал дальше в Падуку, а Эванс собрал офицеров и сказал:

— Джентльмены, у меня есть предложение. Сомневаюсь, что я один считаю, что то, что негры и люди из Новой Англии здесь делают, по меньшей мере неправильно. Более того, к нам относятся плохо, как к полуюжанам. В ближайшие часы сюда придет армия Юга. Можем дать им бой. Можем отступить. А можем и присоединиться к ним — по крайней мере, не я один слышал подобные разговоры среди наших солдат. Тем более, что мне сегодня рассказали, что есть в Кентукки еще нераспределенные земли, и что часть из них, вероятно, достанется солдатам.

К его удивлению, все трое его единодушно поддержали. Только осторожный Аллен заметил:

— А что если первыми придут коннектикутцы?

— Тогда, конечно, останемся верны аболиционистам и президенту Брауну, будь он неладен. Но тогда сначала должен прибыть вестовой с информацией об их приближении. А этого еще не произошло.

И когда на горизонте показались люди в серых мундирах — передовой дозор, подумал Эванс — он принял решение и послал Аллена и Стэнфорда с белым флагом, а сам собрал роту и сказал им о переходе на сторону южан. К его вящему удивлению, противились только двое, но после того, как все остальные поддержали его решение, и они передумали.

Тем временем, Аллен обратился к Юре, одетому в серый мундир южанина, вот только с белой повязкой с синим косым крестом:

— Второй лейтенант Аллен, а это второй лейтенант Стэнфорд.

— Капитан Забор.

— Мы хотим донести до вашего командования, что мы готовы перейти на сторону Конфедерации, под ваши гарантии.

Юра подумал и решил — хоть таких полномочий у него нет, Альфред признает любое его решение.

— Гарантию даст командир отряда, но я буду ходатайствовать о немедленном зачислении вас в армию Юга с сохранением чинов и довольствия. Прошу всех повязать на руки белые повязки, чтобы не перепутать вас с янки. Наши основные силы будут здесь через двадцать минут.

Лейтенант Аллен уехал в Мейфилд, а лейтенант Стэнфорд отправился с Юрой, и вскоре они увидели Альфреда, который подтвердил сказанное Юрой. И вскоре и теннесийцы, и индианцы начали готовиться к бою.

Глава 38. Не ждали...

— Там все очень просто. Вот план того, что я увидел. Плюс то, что мне рассказали.

Джим Дедрик светился гордостью.

— Вот на этом остром мысу и находится Кейро. Вот это, на востоке, река Огайо. На западе река Миссисипи. Вот здесь форт Дефайенс. По рассказам мальчишек, большая часть военных оттуда ушла, причем вчера; там сейчас находится один батальон Второго Иллинойсского, один Четвертого Пенсильванского и один Третьего Негритянского. Негры не в форту, а южнее, на самом мысу; белые потребовали, чтобы их не пускали в тот же форт. Вот здесь бывший негритянский Форт Либерти-2, негры хотели в него вернуться, но там сейчас лагерь для военнопленных и для южан. В самом городе более половины населения было два дня назад препроважено в этот лагерь — все те, кто сам с Юга, или один из родителей с Юга. Вот здесь дом самого генерала Карни, он здесь главный.

— А кто ушел и куда?

— На Падуку. Большая часть Второго Иллинойского и Четвертого Пенсильванского, один батальон Третьего Негритянского (еще один уже в Падуке), кавалерийский эскадрон Воинов с Индейцами. Но я еще не закончил. Почти вся артиллерия была снята и отправлена туда же, на Падуку, сколько точно, ребята сказать не могли, но, похоже, не менее тридцати пушек. Осталось восемь — здесь четыре (он показал на южную оконечность) и здесь четыре (тут он показал на валы у Миссисипи). Кавалерии в городе не осталось, зато вооруженных пароходов десять, вот здесь, в Огайском порту, и восемь невооруженных. Команд на них нет, слишком холодно, только кое-какая стража у входа в порт.

Сэм Хьюстон обнял мальчика, а Андрей пожал ему торжественно руку.

— И еще, — важно добавил мальчик. — Лед на Миссисипи весь в торосах, то же и о районе устья. А вот если переправиться вот сюда и пойти на расстоянии от двухсот футов от северного берега Огайо, то там достаточно гладкий лед, и он выводит прямо в порт.

— Ага, — сказал Андрей, — и если мы там окажемся, то они поостерегутся туда стрелять, все-таки пароходы им нужны. Тем более, что и артиллерия у них далеко.

— Ну да, — сказал Джим. — Я тоже так подумал.

Сэм вдруг сказал. — Мистер Дедрик, хотите ли вы вступить в армию Конфедерации?

— Мистер генерал, конечно!

— Тогда произвожу вас в ефрейторы, минуя звание рядового, и награждаю вас Бронзовым Южным Крестом за все ваши заслуги. Форму тебе сошьют, я распоряжусь, как только будет возможность. Но ты лучше ее пока не одевай, ты нам намного нужнее в качестве разведчика.

— Спасибо, мистер генерал!!

Той же ночью в расположении второго батальона Третьего Негритянского полка начали рваться мины. Первая же убила командующего батальоном майора Стивенсона, племянника полковника Стивенсона, и капитана Фробишера, командира первой роты, который почему-то оказался в одной постели с майором. Тем временем, форт Дефайенс подвергся орудийному обстрелу, а под шумок был захвачен Огайский порт. Охрана порта сдалась без единого выстрела, и сводная группа генерала Хьюстона хлынула в Кейро.

Генерал Карни проснулся и рывком сел на кровати. Что такое? Что это за разрывы? Он позвал своего адьютанта:

— Лестер! Лестер!

Дверь распахнулась, но там стоял не сержант Лестер, а несколько человек со странными ружьями и в серой форме.

— Господин генерал, вы наш пленник!

Карни поднял руки. Он понял, что сопротивление бесполезно.

Потом из зарешеченного окошка городской тюрьмы он наблюдал, как жители города, многие из которых позавчера по его приказу были заключены в лагерь ("неблагодарные свиньи, надо было их всех сразу повесить", подумал он), заполнили улицы, радостно приветствуя солдат в серых мундирах. Другого же он видеть не мог — как военнопленных отвели в форт Либерти, как большинство узников этого форта — военнопленные-южане, жители города — проходили через лазарет, устроенный в одном из зданий форта Дефайенс, где их осматривали русские врачи, которые большинство отпустили, а некоторых оставили на лечение. Или как мэр города попросил аудиенции у генерала Хьюстона.

— Господин генерал, городской совет посовещался и принял решение — просить вас о переходе Кейро под юрисдикцию КША и о присодинении к штату Кентукки.

— Господин мэр, я не уполномочен принимать такие решения, но я доведу ваши пожелания до нашего командования.

— Позвольте же нам повесить флаг Конфедерации на здании мэрии.

— Я распоряжусь, вам выдадут флаг.

— Спасибо, мистер генерал!!

Глава 39. Ждали!

Третий Коннектикутский полк наконец-то добрался до Мейфилда. Город уже виднелся на горизонте, а чуть в стороне, на Падукской дороге, виднелись палатки военного лагеря.

— Что-то их многовато, — сказал майор Уокер, назначенный командиром полка после смерти двух предыдущих командиров и их заместителей. Сначала двое погибли в первый выход полка, двое других на следующий день, после чего и этот марш решено было отложить. И вот сегодня они наконец здесь.

По полку передали приказ: всем к палаткам, где и разбить свои собственные. А вот сам Уокер и несколько других офицеров — конные, в отличие от солдат — поскакали в город, минуя лагерь. Нужно встретиться с этим дураком Эвансом, который всерьез считает, что с южанами нужно вежливо и дружелюбно. Ну что с него взять, они в своем Эвансвилле практически южане — только без рабов. А мы, коннектикутцы, знаем все намного лучше них. Здешнее население — побежденные, и как сказали древние римляне, vae victis — горе побежденным. Что-что, а латынь Уокер учил, хотя, нужно сказать, без особого успеха. А вот фразу запомнил.

Да, встретиться с Эвансом надо. Он, Уокер, майор, а тот всего лишь капитан, так пусть найдет для вышестоящего по званию хороший дом, да и для других офицеров тоже. А горожане могут и потесниться.

Он въехал на главную улицу Мейфилда, как вдруг они услышали несколько выстрелов, и с них попадали продырявленные шляпы. Ярость закипела в его груди — какая-то деревенщина из Индианы стреляет по майору. Да как стреляет — никто не был даже ранен, только шляпы у всех валялись теперь в придорожном снегу, и в каждой зияло по дырочке. Тем более, что его собственная шляпа была изготовлена мастером Рабиновитцем в Нью-Хейвене за немалые деньги, а они ее, имбицилы, испортили.

Он обернулся, чтобы наорать на стрелявших, и...

Из окон на него и его спутников смотрели несколько ружей со странными стволами, без всякой резьбы или декораций. И вдруг он услышал голос.

— Бросить оружие! Бросить оружие, кому сказано!!

Сержант Аткинсон, ординарец Уокера, хотел было поднять ружье, как еще один выстрел — и тот завыл с простреленным плечом. Еще выстрел, и Уокер вдруг вскрикнул — пуля задела его ухо.

— Еще желающие есть? Бросить оружие, спешиться!

Все сразу бросили оружие и спрыгнули с коней. Уокер не удивился, когда другие люди в серых мундирах вышли из нескольких зданий и окружили их, тогда как те, которые сделали первые выстрелы. Но что-то здесь было совсем не так. Только что?

Да, стреляли весьма метко, особенно тот, кто поранил его ухо — Уокер не сомневался, что это было сделано специально. И тут до него дошло. Эти сукины сыны стреляли, не перезаряжая ружья, да и звук был совсем другой. И еще — на их лицах не было и следа копоти.

Его почти сразу запихнули в камеру городской тюрьмы. Из зарешеченного окна было видно немного неба и стена двора напротив. Решетка, впрочем, была сделана добротно, да и не было смысла пытаться бежать. Тем временем, он услышал выстрелы своих подчиненных — и последовавшие за этим взрывы, а также частые-частые выстрелы. Впрочем, он не увидел, что там произошло, но выстрелы очень быстро стихли, и вскоре несколько из его сержантов прошли тюремным двором, после чего зазвучали коннектикутские акценты из соседних камер.

Полк же заставили выбросить оружие, после чего они поставили палатки рядом с полевым лагерем южан. Всю ночь часовые следили за тем, чтобы никто не покинул палатки, но все было тихо.

А на Кейрско-Падукской дороге кавалерия южан нагнала крупный отряд янки, идущий на Падуку. Негры и пенсильванцы сдались почти сразу, после расстрела их из минометов и орудий — даже не пришлось применять пулеметы. А вот иллинойсцы ушли в леса, и при попытке прочесать лес было потеряно около полсотни кавалеристов — хотя примерно половина врагов были отловлены или уничтожены, все-таки скорострельные и более точные ружья давали о себе знать. Тем временем, стемнело, и новых пленных погнали в Кейро, то есть туда, откуда они так недавно ушли. По дороге встретили пехоту, две роты послали обратно в Кейро в качестве конвоя, оставшиеся же расположились на крупной опушке. Андрей настоял на том, чтобы расставили хотя бы часовых, но ночью инцидентов не было. Наутро же несколько сот человек вышли из леса — есть-то хочется — а оставшуюся сотню почти всю переловили и перестреляли на следующий день, ценой еще тридцати своих.

Тут подошла пехота, и опять одной из рот было поручено вернуться в Кейро с новыми пленными. Оставшиеся пошли дальше, на Падуку.

А бывший форт Либерти-2 оказался забит под завязку. И в рядах недавно сформированного Третьего Негритянского полка там оказался высокий унтер-офицер, недавно посланный в эту часть полковым старшиной. Он уже зарекомендовал себя как хороший организатор с точки зрения командования, а среди негров он был даже после двух недель известен как садист. Ему повезло, что он пробыл в полку так мало, что никто не знал его истории, а то болтаться бы ему в ближайшем будущем на суку. Звали его Карл Грейди.

Глава 40. На старой Падукской дороге...

— А куда это ты, малец, собрался?

— В Падуку, сэр!

— В Падуку... А сам ты откуда?

— Из Падуки! Был у бабушки в гостях.

— А где?

— В Мейфилде!

— А почему ты тогда на этой дороге? Врешь! Небось лазутчик!

Джим Дедрик привык, что в лесу янки нет — а тут нате, попался. Тем более, что он даже не знал ни единого названия близлежащих поселений, кроме Мейфилда, да и то не был уверен, где именно он находится. Нужно было просто сказать, что, мол, у бабушки в той стороне ферма. Проблема лишь в том, что все фермы, которые они видели вдоль дороги, были явно заброшены.

Ведь не хотел генерал Хьюстон его отпускать — сказал, что неизвестно, куда делись эти самые "Воины с индейцами" (Indian Fighters), единственная из вышедших из Кейро частей, чье местоположение не было им известно. Он решил все равно пойти в разведку — ведь именно это и позволило так внезапно и там бескровно овладеть Кейро. Но здесь, увы, эти самые воины, паскуды, грамотно устроили засаду на той самой тропке, по которой он пошел, думая, что останется незамеченным. И вот вам результат... Четырнадцать лет прожил — а что пришел конец, Джим не сомневался, слышал он про этих ребят...

— Ну что, расскажешь, кто тебя послал и откуда?

— Сэр, я не лазутчик...

— Молчать! — и человек с капитанскими шпалами ударил его кулаком под дых. Джим от неожиданности согнулся, тот дал ему пинка, и Джим полетел прямо в снег. Вокруг его захохотали янки.

— Повесьте его. А нет веревки — застрелите.

Трое поволокли Джима куда-то в лес.

— Ну что, хватит?

— Думаю, капитан будет доволен. А то он не любит, когда рядом с ним слышны выстрелы или крики.

Джима рывком поставили на ноги, и он увидел, как один из янки достал веревку и начал готовить петлю. И прожил всего ничего, с горечью подумал Джим. Ну да ладно.

И тут вдруг голова того, которые его держал, разлетелась от выстрела. То же произошло и со вторым, а третий — сержант, который мастерил петлю — уже валялся на земле с криками, держась за простреленное колено.

Из глубины леса вышло четверо подростков. Первый из них, самый млаший, скомандовал, показывая на сержанта, который и правда, похоже, успел наложить в штаны:

— Заткните этому скунксу пасть! А я пока поговорю с парнем.

Сержанту один из других подростков сунул в рот приготовленную грязную тряпку.

— А если еще раз от тебя будет хоть звук, просто пристрелю.

Вой прекратился. Тем временем, молодой предводитель спросил у Джима.

— Кто такой?

— Джим, из Падуки...

Джим хотел сказать правду, но слишком уж он привык к своей легенде.

Тот поднял ружье и сказал:

— Врешь! Мы все из Падуки, а тебя ни разу не видели. Рассказывай!

— Вру. Я из Мемфиса.

— А это больше похоже на правду — акцент у тебя теннессийский. Хорошо, а что соврал?

— Не скажу. Хочешь, стреляй.

— Так... — тот задумался. — Хорошо, похоже, ты наш, иначе зачем тебе пробираться в Падуку, и почему тебя эта падаль — и пнул сержанта — хотела тебя убить. Я Нейтан Бедфорд Форрест, из отряда Деррика, а это мои ребята.

— Я здесь в разведке, отряд генерала Хьюстона в пяти милях отсюда, хочу обследовать обстановку.

— Знаешь что? Поехали к вашему Хьюстону. Я знаю, как объехать этих "воинов". А то у нас две лишних лошади появились, которые когда-то принадлежали их дозорным...

Через полчаса, они стояли перед Сэмом Хьюстоном.

— Сэр, я Нейтан Бедфорд Форрест, член отряда Деррика и командир малой диверсионной группы, а это мои ребята.

— Молодцы! Нейтан, я тебя знаю. Я был у вас в гостях.

— Сэр, конечно, помню! Но давайте я вам покажу все на карте. Вот здесь находятся "Воины с Индейцами". По информации их пленных, они уже донесли в Падуку о гибели большей части войск, посланных сюда из Кейро, и получили задачу устроить засаду на западных подступах.

— Я знаю, что они из себя представляют — мастера именно такого рода ведения боевых действий.

— Ну да. Так что я предлагаю провести вас к Мейфилдской дороге и ударить оттуда. Там вас никто не ждет. А потеря во времени незначительная — не более часа.

— Хорошо, так и сделаем. Тем более, что сам Мейфилд тоже уже в наших руках.

— Мне об этом ничего не известно.

— У нас есть свои каналы связи, Нейтан.

— Ну тогда они точно ничего не знают.

— Только у меня к тебе большая просьба. Ты останешься в тылу. Ты и твои люди.

— Сэр, позвольте... Видите зарубки на ружье? Двадцать две. Столько янки я уже отправил на тот свет. У моих ребят зарубок меньше, у кого по пять, у кого восемь...

Хьюстон посмотрел на Форреста с уважением, подумал и сказал:

— А что я вашим матерям скажу?

— Нет у нас семей. Мою вырезали в самом начале вторжения. То же у моих ребят, кроме Джека — его родителей убили еще год назад.

Хьюстон подумал и сказал:

— Ладно. Но в бой не лезть. Если будешь себя хорошо вести, получишь потом русскую винтовку.

— А чем она лучше?

— А тем, что в ней шесть выстрелов — а перезаряжать ее проще простого, можно и лежа. И прицельная точность в несколько сот метров.

— Спасибо, господин генерал! А почему не сейчас?

— А потому, что тебя нужно будет обучить обращению с ней. Эндрю!

К ним подошел человек с фартуком с карманами поверх формы странной расцветки.

— Да, сэр.

— Передайте в Мейфилд, что мы переходим на мейфилдскую дорогу и будем на падукской дороге в двух милях от Мейфилда через час.

— Есть, сэр!

Глава 41. Сироты.

У майора Дагласа Джонса было ощущение дежа вю.

Двадцать лет назад, в этих местах еще жили индейцы. И он, тогда всего лишь рядовой нового элитного эскадрона "Воины с Индейцами", впервые попал в Кентукки именно для того, чтобы раз и навсегда очистить благословенную американскую землю от варваров. В отличие от тяжеловесной обычной армии и кавалерии, их тогдашний командир, Нейтан Бун, младший сын самого Дэниэла Буна, обучал их почти индейской тактике, такой, как действия из засад, мобильность, непредсказуемость. Бун ненавидел индейцев, ведь его брата Джеймса убили индейцы еще в далеком 1773 году. То, что до того Джеймс со товарищи истребляли индейцев, не считалось преступлением — эта благословенная земля принадлежала американцам. Как, впрочем, и весь Североамериканский континент аж до Тихого океана — но черед русских на западе и англичан на севере, все были уверены, еще придет.

Конечно, примерно тогда же американскую армию русские разбили подчистую на льду озер Гурон и Манитулин — так что разговоры о Тихом океане довольно быстро закончились. А после разгрома американских колонистов в Мексике остались лишь англичане на севере. Их и прочили в следующие враги, а тут вдруг их место заняли южане.

Джонс великолепно помнил эти леса. Он очень быстро стал тогда сержантом, потом сам Нейтан Бун сделал его офицером после того, как Джонс, после смерти лейтенанта Арбутнота, вывел свою часть из боя с индейцами и захватил их деревню, что и привело к сдаче всего племени. Женщин и детей они все равно не пощадили, равно как и сдавшихся воинов — кавалеристы шутили тогда, что рождество неожиданно пришло летом — местные буки были увешаны индейцами, как украшениями.

Сам Бун, конечно, был южанином, как и половина отряда — но теперь южане враги, и с ними будут поступать так же, как тогда с индейцами.

Еще вчера резко потеплело, а сегодня температура была явно выше 32 градусов фаренгейта, при которых, как известно всем, замерзает вода. Да, похоже, о связи с северным берегом придется забыть — лед сейчас стал опасен, а лодочное сообщение восстановят только после ледохода.

Ему доложили, что на одной из тропинок поймали лазутчика и после короткого допроса повесили. Джонс не любил зря хвалить своих солдат, но успел сказать, что все было сделано правильно, когда вдруг ему принесли новое известие — двое из тех, кому была поручена казнь мальчишки, найдены мертвыми, а третий исчез, причем имеются следы нескольких лошадей, ведущие на запад.

То есть попались южанам, дураки. Его недовольство еще усилилось, когда нашли еще трупы двух часовых — естественно, без лошадей и оружия.

Джонс послал дозор к прибрежной дороге — вскоре послышались выстрелы, и никто, понятно, не вернулся.

То есть, похоже, им в тыл вышла какое-то соединение южан. Да, похоже, лучше всего пока в Падуку, чтоб хоть понять, что происходит. Тем более, что звук у выстрелов был каким.то непривычным — более тихим и меньше похожим на взрыв, чем обычно.

И лучше не по прибрежной дороге — кто знает, куда эти проклятые южане уже добрались. Он решил — нужно идти на юг и потом на восток по мейфилдской дороге, вряд ли они там будут.

Его спасло только то, что на этот раз дозор сумел вернуться из разведки. По южной дороге тоже шло крупное соединение южан. Нет, подумал майор, мы же не самоубийцы — нападать на превосходящие силы. И пошел на Падуку через лес.

И они опоздали. Они еще не доскакали даже до предместья, когда там, в Падуке, послышались разрывы, а потом много-много таких же странных выстрелов. Джонс послал очередной дозор, который и на этот раз не вернулся. Тогда он плюнул на все и сам поехал к холму, возвышавшемуся над Падукой с юго-запада.

Видно было плохо, но одно было видно точно — на близлежащих домах виднелись флаги, на флаг САСШ никак не похожие. А если вспомнить, что еще и выстрелы стихли, то, похоже, Падука сдалась почти сразу.

Джонс выругался и вернулся к своему отряду. На востоке река Теннесси. На запад, понятно, идти смысла нет. На севере Огайо. Остается только юг — Нашвилль, недавно наконец захваченный у южан. Так что вперед, пока нами всерьез не занялись.

Он вел отряд по знакомой ему еще с тех пор тропке. Там где-то избушка лесника, скорее всего, заброшенная, но в ней есть печь, и можно будет отогреться. По крайней мере, офицерам. И вряд ли кто-нибудь из войск, отбивших Падуку, про нее что-либо знает.

Вот и знакомая поляна, а вон и избушка. Только почему-то из трубы идет дым...

Это вряд ли свои, да даже если, то Бог на том свете разберет своих... Вот только здание не хочется портить.

Половина эскадрона окружила поляну с другой стороны. Потом Джонс послал капитана Ромни, того самого, который так опростоволосился с лазутчиком, в сопровождении двух парламентеров и под белым флагом. Их пропустили внутрь, но через минуту открылась дверь, и Ромни, прошедший по красивой дуге от пинка под зад, упал лицом в талый снег. Судя по всему, ультиматум о немедленной сдаче в обмен на Очень Справедливый Суд не нашел у тех понимания.

— Огонь, — закричал Джонс.

Жертвами залпа стали двое парламентеров. Потом какие-то идиоты выстрелили опять, причем в тот самый момент, когда Ромни попытался встать. Итого — трое мертвых, и все трое — свои.

У Джонса были две пушки, и они начали методично расстреливать избушку. Но никто не выходил из нее с поднятыми руками. И когда он приказал двоим проверить, чем дело кончилось, последовали еще выстрелы, и обои повалились бездыханные.

Тогда орудийный обстрел продолжился. Пару раз пушкари промахивались по избушке — на таком коротком расстоянии, подумал он с горечью — и со стороны второй цепи оцепления послышались крики. Потом окажется, что таким образом убило троих и двоих ранило так, что они вряд ли выживут.

Вскоре избушка представляла из себя груду бревен, и очередная разведка беспрепятственно проехала к развалине. Похоже, хоть какое-то количество южан пострадало, подумал Джонс.

Когда через полчаса туда подъехал Нейтан со своими ребятами, они попробовали разобрать завал, но нашли только трупы. Воинов с Индейцами давно и след простыл.

В тот же вечер, генерал Хьюстон торжественно произвел Нейтана в сержанты, а прочих детей в ефрейторы, и объявил о создании отряда под командованием сержанта Нейтана Бедфорда Форреста, в который вступил и Джим Деррик.

— А как вы хотите назвать ваш отряд? — спросил генерал. — Может, Avengers (Мстители)?

— Да нет, — ответил Нейтан. — Мы тут все сироты. Поэтому так и будем называться — Сироты (Orphans).