Блатные из тридевятого царства

Князь глянул на меня, потом на Лёньку, опять на меня и решил — биться будем пешими, без оружия. Чего он для нас мечей пожалел, уж не знаю. Воспетый в поэмах и балладах поединок за честь дамы свелся к банальной драке. Правила князь определил простые — у кого душа вон, тот и проиграл. Чего ждать победителю тоже осталось неизвестно. Говорить на эту тему князь всячески избегал.

Кулаки, так кулаки. После пережитого я готов был порвать Леньку на двадцать маленьких Дебилов и каждого, по отдельности, задушить.

Граф не торопился вступить в очерченный круг. Сначала помолился, потом сбегал в уборную. И лишь после окрика князя робко переступил черту.

Я качнулся вперед, обозначил удар левой, граф в испуге закрыл лицо, оставив хлипкое тело без защиты. Я пробил правой. Под дых. Лёнька сломался. Исход борьбы решил один удар. Больше руки пачкать я не стал. Прежде, чем оттащили, успел изрядно поработать ногами.

Кто-то, проявив милосердие, сбегал за лекарем. Запыхавшийся Ганс Августович, склонился над распростертым телом.

— О, майн гот, по господин граф бегать стадо быков?

Заслышав знакомый акцент, Ленька приоткрыл уцелевший глаз.

— Доктор, я умру?

— А как же, — успокоил его господин Штольц. — Рано или поздно все там будем.

Дебил лишился чувств.

Графа уволокли. Старобок, злой на весь мир и на меня в частности, отправил дочь под домашний арест — дурь из головы выветривать. Алинка успела напоследок коснуться моей руки, тепло ее ладони предало силы и уверенности. Князь приказал:

— Пахан, ступай со двора. Коли еще раз увижу — отстригу башку и кое-что другое. С глаз долой! Из сердца вон!

Ощетинившись мечами, стрельцы вышвырнули меня за ворота и я нос к носу столкнулся с дьяком. Кого мне благодарить за такой подарок!?

— Духовную особу бить нельзя, — на всякий случай напомнил Ивашка и, подхватив рясу, отпрыгнул в сторону. — Чего меж грамотными людьми не случается, повздорили малость, давай мириться.

Я оглянулся, до стрельцов далеко, пока подоспеют — пришибу гада. Не разойтись нам, как "Титанику" с айсбергом.

— Пахан, уймись, Христом Богом прошу, — скулил дьяк. — Я ж за помощью, неужели рука поднимется на слугу божьего?

— Еще как!

— Я ж и так муки страшные принял, на задницу опосля муравьиной кучи сесть не могу. Спать стоя приходится. А отрава та, нутром чую, не вся вышла. Народные средства хороши, а все ж таки лекарю показаться бы, может, посоветует чего. А этот гад брезгует мной. Всего-то три доноса на него настрочил. Обиделась вражина немецкая. Не разговаривает. Похлопочи, объясни, что должность моя такая. Уважает он тебя, авось не откажет.

Вообще-то я не садист и никогда таких наклонностей за собой не замечал, но отказать в помощи брату по вере, выше моих сил. К черту гуманизм с разбитым носом и сломанной челюстью, к лекарю, так к лекарю! О такой мести даже тень отца Гамлета не мечтала. Правда имелась существенная проблема.

— Доктор-то в княжеском тереме обитает, а мне туда дорожка заказана.

— И ничего, — повеселел дьяк, — я тебя через задний двор проведу, ни одна душа не увидит.

Попасть в княжеские покои оказалось проще пареной репы. Через лаз в заборе, да в темную неприметную дверь. Ни охраны, ни собак. Не удивительно, что Старобока обокрали, при такой караульной службе не грех и по два раза на дню грабить. Под ногами предательски скрипнула ступенька.

— Ничего, — пыхтел дьяк, — недалече осталось, еще одна светлица и на месте.

Изловчившись, я схватил дьяка за бороду.

— Стой, не дергайся. Сначала к Алинке зайдем, показывай, где ее прячут!

— Чур, меня, чур, — закрестился Ивашка. — Я телом болен, а не головой. Князь дознается, обоих в куски изрубит.

— Пока не увижу свою нареченную, с места не сдвинусь.

— Чего, дурак, мелишь!? Какая она тебе нареченная и думать забудь! К ней принцы заморские клинья бьют, из благородных, ни чета тебе. Ишь, со свиным рылом, да в калачный ряд.

— Не со свиным, а с блатным и запомни падла, — сделал я ударение на последнем слове, — не каждый принц такое иметь может.

Но попасть в комнату девушки я не смог. Вход охраняли два дюжих стрельца. Старобок слишком серьезно относился к нравственному воспитанию дочери.

— Уф, — облегченно выдохнул Ивашка, когда впереди замаячил докторский кабинет. — Что-то в животе нынче бурчит по-особенному, никак яд действует.

— Стой на "шухере", — кивнул я.

— На чем? — огляделся дьяк.

— На "атасе", пока я с господином Гансом переговорю.

Лекаря уламывать не пришлось. Он с радостью согласился стать моим ассистентом. Штольц был счастлив оказать услугу такому образованному человеку как я. Я выглянул в коридор и обомлел. Ивашка, сняв башмаки, топтался по чьей-то сутулой спине.

— Ты чего?

— Сам же велел на Атаса встать, — ответил дьяк. — Вот, здешний полотер Атас Гаврилович Щепкин. Других нет.

— Вам, батенька, и, правда, лечиться надо.

— Так я про то и толкую.

Господин Ганс, нацепив очки, долго и пристально разглядывал мощи дьяка. Сгибал руки в локтях, ноги в коленях. Заставил присесть, поинтересовался есть ли в родне алкоголики. Постучал молоточком по лбу и, услышав, громкое эхо, изрек:

— Что вас беспокоить?

— Э, — зарделся Ивашка. — Стыдно говорить доктор, но как мужчина — мужчине. В последнее время у меня появился комплекс неполноценности. — Дьяк развел руки. — Не могу никак сподобиться. Может кость там поломалась, — скосил он глаза на собственный пуп, — или яд так действует.

— Штаны сними, покажи болячку, — посоветовал я.

— Грех-то, какой, прости Господи, — перекрестился дьяк, освобождаясь от портков.

— Ну-с, ну-с, голубчик, — углубился в изучение предмета Ганс. — Фантастик, никакой комплекс у вас нет...

— Правда, доктор!

— Конечно! Вы есть просто неполноценный, где вас так угораздить?

— Как же так, господин лекарь, жить-то я буду?

— А смысл?

Умыв Ивашку нашатырем, нам удалось привести его в чувство. Дьяк хрипел и слезно умолял помочь.

— Будем лечить, — кивнул я.

— Бум, — согласился Августович, протягивая скальпель.

— Найн, — ответил я. — Постараемся обойтись без хирургического вмешательства, больной пока еще отказывается от вскрытия.

Ивашку уложили на операционный стол. Содрали рясу. Я лично, намертво, прикрутил руки и ноги к специальным крюкам. Мягкосердечный Ганс пытался напоить дьяка болеутоляющим раствором. Я не дал. Хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается. Руки дезинфицировать тоже не стали, пусть моются те, кому лень чесаться.

С молчаливого разрешения Ганса, я порылся в шкафу с микстурами. Среди кучи порошков и пилюль нашел пакетик соды. Сушеные травы и прочая докторская дребедень меня не интересовали. Зато на подоконнике, куда Ганс запихал остатки завтрака, стояла полная солонка соли и туесок с хорошей порцией молотого красного перца. Ссыпал все это богатство в жестяную банку. Тщательно перемешал. Лекарство для дьяка было готово.

Ивашкино достоинство искусанное муравьями еще кровоточило...

Нет, я не садист, но на плахе ощущения еще острее. Не испытывая ни капли жалости, я высыпал содержимое банки между ног больного.

Долго бился в конвульсиях Ивашка, от дикого крика заложило уши, вместе со стеклами вибрировала мебель.

— О, майн гот! — шептал испуганный лекарь. — Вы думать, это помогать?

— Конечно, мой дорогой друг, — заверил я Ганса. — От муравьиных укусов еще никто импотентом не становился. Наше лекарство прижгло и дезинфицировала раны. Через неделю-другую опухоль сойдет и он сможет коров осеменять.

— Фантастик! Русский чудо!

Поблагодарив лекаря за оказанную помощь, я откланялся. Планов на ближайшее будущее никаких. С перспективами еще хуже. Штрафное посольство за ненадобностью расформировано. На приданное в пол княжества пока рассчитывать не приходилось, не очень будущий тесть меня жаловал, спасибо хоть голову на плечах оставил. Возвращаться в Сыроешкино лень, да и не за чем. Кореша не сегодня-завтра сами притопают.

Предоставленный сам себе я слонялся по улицам и, не смотря на весь трагизм положения, прибывал в весьма хорошем настроении. Такое везенье и Иванушке-Дурачку не снилось.

Нагуляв аппетит, я решил посетить трактир. В "Собачей Радости" мне были рады и что удивительно, вполне искренне. Хозяин смахнул передником воображаемую пыль со стола и заговорщицки подмигнул:

— Страдалец ты наш, такого человека жизни лишить хотели, что делается то, а? Куда катимся!

— ... как даст Лёньке в лоб, — делилась с подругой новостями за соседним столиком молодая торговка, — у того хрясть! Все косточки до-единой пополам.

— Да ты шо! — Вторила ей другая.

— Истинный крест, а тут стрельцы, человек сто...

— Дальше-то! Дальше что!

— Так известно чего, всех в один рядок с графом положил и к Старобоку.

— И князя туда же?

— Не стал. Алинка вступилась за папеньку. Любовь у них с Паханом, пожалел тестя.

— Ты гляди, какой душевный! А я слышала, дьяку от него досталось... — зашептала, склонившись к уху собеседницы, вторая девка.

— Ишь, ты! — Задохнулась та от восторга. — То-то я гляжу, он последнее время косолапить начал!

Ну, что за государство такое, не успеешь чихнуть, тебе уже пять раз "Будь здоров!" скажут. Ко мне за столик, неловко кивнув, подсел незнакомец. Шелковая рубаха расшита петухами, на поясе кожаный ремешок с увесистым кошелем. По возрасту из той категории, что молодым человеком называть уже поздно, а "дядей" еще язык не поворачивается. Открытое простодушное лицо внушает доверие. Вот только глаза мечутся по сторонам, будто ищут кого-то. Даже когда заговорил, я не мог поймать его взгляд.

— Доброго денечка, господин Пахан.

— И вам того же, — кивнул я.

— Меня Николой кличут, купец я тутошний, — представился мужчина.

Я молчал. Никола продолжил:

— Народ сказывает, вы торговым людишкам помощь разную оказываете, вот и удумал к вам обратиться.

— Раз удумал, говори, — подбодрил я купца.

— Тут дело такое... — замялся Никола. — Я в торговый город Волынь с товаром ехать собрался. Ярмарка там знатная, да путь не близок, боюсь, как бы ни пограбили в дороге. Стрельцов Старобок не дает, одна надежда на вас, блатных. Доставите обоз к месту в целости и сохранности, я уж не поскуплюсь...

В другом конце трактира кто-то из подвыпивших мужиков саданул глиняную кружку об пол. Может специально, а может, ненароком локтем зацепил. От неожиданного шума Никола вздрогнул и подскочил с лавки. Глазенки испуганно метнулись на звук. Шалят нервишки у купца. Я усмехнулся. Мир иной, а повадки у людей с тугой мошной одинаковы. Стоит мыши в подполье поскрестись, богатым кажется, что уже раскулачивать идут.

Предложение Николы было заманчивым, с детства люблю путешествовать, опять же деньжат можно подзаработать, когда они лишними бывают? Но не тянуло меня в дальние странствия. Хватило похода к Еремею. Да и не нравился мне купец, скользкий какой-то. Я отказал.

У стола, расставляя тарелки и горшки, суетилась хозяйская дочь. Я сконцентрировался на угощенье и больше ни на кого не обращал внимания. Трактирщик расстарался на славу. Сначала мне подали суп из курицы с фаршированными сморчками. На второе принесли говяжью печень и отдельным блюдом свиную грудинку, варенную в красном вине с раками и цветной капустой. На запивку — рябиновая наливочка в запотевшем графине.

Отобедал я знатно. Кушать такую грудинку — это не котлеты многоразового использования в заштатной столовой грязной вилкой ковырять. Могу заверить — одной китайской лапши быстрого приготовления для счастливой жизни мало. Кто хоть раз пробовал говяжью печень жареную целиком, шпигованную салом, с петрушкой и солеными рыжиками под соусом из хрена, спорить не будет.

Поглаживая живот, я блаженно щурил глаза, придаваясь приятной послеобеденной лени. И потому не стал возмущаться, когда к столику подошел очередной посетитель. На этот раз в юбке. Курносая веснушчатая девка, старше меня годков на пять, долго не решалась раскрыть рта.

— Ну, — отрыгнул я, приглашая девку к разговору. И сразу утонул в бурном потоке слов.

— Господин Пахан, заступник наш, гроза хулиганья, беспредела и прочего отребья! Помоги милый, охолонь Никитку, совсем житья не стало, всю морковь в огороде подергал, а давеча пригрозил репу вытоптать!

Говяжья печень неприятно ворохнулась в переполненном желудке.

— А чего сама?

— Да разве с ним кто окромя тебя управится!

Жареная печенка с солеными рыжиками, наконец, нашли место утробе, и я милостиво кивнул:

— Зови.

Девка умчалась разыскивать обидчика, в животе противно заворочались трюфеля. Стало не по себе. Как бы честь мундира блатного не подмочить, не все же в княжестве такие, как Лёнька, встречаются экземпляры и посолидней. За примером далеко ходить не надо, одни братья Лабудько чего стоят.

Чему быть — тому не миновать. Не долго мне пришлось нервничать в ожидании. Девка вернулась через пять минут, таща за ухо мальчонку лет тринадцати.

— Вот он, охальник, господин Пахан! Никакого спаса нет, хоть наплюй в глаза — всё божья роса.

— Погоди, Варька! — кривясь от боли, процедил малец. — Вот выросту и стану тебе зятем, припомню тоды, как ухи отворачивала.

— Ой, люди добрые! — Не на шутку испугалась девка. — Что делается-то, а! Что делается!

— Поди сюда, — поманил я сорванца.

Никитка степенно, по-взрослому, утер нос и с опаской приблизился.

— Ты и взаправду, Пахан?

— А что, не похож?

— Тощий больно какой-то. Пахан он того, говорят, коня на скаку остановит, в горящую избу войдет, мизинцем шевельнет — пятеро портки меняют, а ежели кулак сожмет — места на погосте для всех не сыщется.

— Э-э, — растерялся я, — это вам молодой человек стихи Некрасова неправильно преподают.

— А вот и врешь, дядя! — Засмеялся хулиган. — Дед Некрас отродясь стихов не сочинял, вон он, за углом на завалинке сидит, и у каждого встречного спрашивает — кому на Руси жить хорошо?

— Ладно, — сдался я, — оставим классиков в покое. Ты по что старших не слушаешься? Огороды топчешь?

Пригладив вихры, мальчуган окинул недобрым взглядом Варьку и уставился в потолок. С непрошибаемым видом принялся изучать штукатурку. Моя политико-воспитательная беседа успеха не возымела. Битый час я распинался впустую. Никиту не трогали историко-литературные подвиги Тимура и его команды, начхал он на добрые дела Чебурашки и крокодила Гены, и лишь при упоминанье о детской комнате милиции обиженно вздохнул.

— Из таких как ты, — безжалостно подвел я итог, — вырастают тунеядцы и диссиденты, по которым плачет скамья подсудимых.

— Ить! — Выдохнула Варька. — Не слишком ли? Ребенок ведь еще совсем...

Поняв, что нравоучения кончились, Никита встрепенулся. Погладил опухшее ухо и нагло заявил: