Выживальщик

— Там плед на заднем сидении, ляг, накройся с головой и чтобы тебя не видели, и не слышали. Если что, ты — моя племянница, дочь моей старшей сестры. Поэтому и фамилии разные. Где вещи?

— Между сидений сумку бросила.

— Потом переложим в багажник,— и задвинул защёлку на Наташиной двери,— задремлешь, привалишься к двери и выпадешь.

— Так что, мы её с собой берём?

— А ты категорически против?

— Против, но не категорически. Не смотри на меня так, на дорогу смотри, мусульманин хренов!

— Значит, опять втроём...

— А Маша с Дашей?

— Машу с Дашей ты мне родишь.

— Я тебе мальчика рожу. А Машу с Дашей пускай Ларисёнок рожает.

— Это я запросто.

— Тебе что велели? Лежать и молчать.

— Молчу, молчу. Только люблю я вас обоих, ребята.

Ехал быстро, но аккуратно. Всё же, рядом жена с ребёнком. Хоть и не родившимся. Останавливались только "в кустики" сходить. В каком-то сельмаге у дороги купил пакет молока. Отлил из термоса себе в крышку черного кофе и долил термос молоком.

— Это тебе, Наташенька. Чёрный нежелательно.

— Спасибо, заботливый ты мой.

Теперь они с Ларисой на ходу ели бутерброды с сыром и колбасой, запивая кофе.

В середине следующей ночи, которая уже почти и не белая, выскочили на Народную улицу. Ивановская, проспект Славы и через Типанова выезжаем на Московский проспект. Вот и Питер позади.

На рассвете свернул к придорожному мотелю. Всё же, больше суток за рулём, опасно. Рядом с мотелем не супер, а просто маркет. Магазин, по-русски. Ужас, до чего загадили наш язык! Накупил всякой всячины. Снял в мотеле двухместный и одноместный номера. Дальнобойщики, проснувшись, начинали разъезжаться, номеров свободных много. Протянул Наташе несколько купюр.

— Тут кафе внизу, можете пообедать. Меня никоим образом не тревожить. Вы же не хотите, чтобы я полусонный под "КАМАЗ" залетел?

— Не хотим. Твой сон для нас — святое.

— Хочешь, буду мух отгонять,— предложила Лариса.

— Ты сама почище любой мухи будешь.

Наташа захохотала. Лариса обиженно выпятила нижнюю губу.

— Так. Кому-то домой пора. Денег на дорогу выделю.

Умоляюще сложила ладони перед собой, склонилась в низком поклоне.

— Прости, господин мой, недостойную рабу твою.

— Вы тоже поспите, девочки. К вечеру тронемся.

Выехали в шесть вечера. В Новгородской области ночью совсем темно и я ехал уже не аккуратно, а осторожно. Зато ночью движение меньше. И следующим утром, проехав по МКАД, выехали на шоссе Энтузиастов.

И только один раз, за Владимиром, остановили гаишники. Просмотрев документы, сержант буднично спросил:

— Оружие, наркотики?

— Наркотиков нет, оружие есть,— и протянул насторожившемуся сержанту разрешение на "Сайгу".

— А зачем?

— На дорогах нынче не всегда спокойно. Вы, вон, с автоматом...

— Кто с вами?

— Жена и племянница.

— Куда следуете?

— На Алтай.

Он присвистнул: — Туда далековато.

— Ничего, доберёмся.

— Машину осматривать будем?

Я, пожав плечами, вытянул перед собой раскрытые ладони. Между пальцев — пятидесятидолларовая бумажка.

— Осматривайте. Только вам лишние хлопоты, да и мы время потеряем.

Купюра исчезла в сержантском кармане. Посмотрел в машину. Наташа сидела спокойно, хотя между дверцей и её сиденьем лежала "Сайга". Не сложенная и зачехлённая, как полагается, а с примкнутым магазином и патроном в патроннике — только с предохранителя снять. Но Наташа своим телом закрывала карабин от взора. Лариса, лежавшая на заднем сидении, приподняла голову.

— Красивая у вас жена,— в голосе сержанта откровенная зависть. Или не женат или жена страшненькая. Посмотрел на Ларису:— и племянница красивая.

Протянул мне документы, козырнул:

— Счастливого пути.

— Спасибо. И вам удачи.

Специально для гибддшников были у меня приготовлены пятидесяти и сто долларовые купюры. Но остановили нас, в дальнейшем, только на въезде в Барнаул.

— 51-й регион. Это же Мурманская область!

— Оттуда и едем. Устал я, ребята. Сейчас в Барнауле отдохнём, а там и до дома рукой подать,— и откровенно протянул сто долларов. Лейтенант даже документы смотреть не стал.

— Поезжайте.

Барнаул я знал очень плохо. И, даже купив карту, долго блуждал, пока выехал к дому Андреича. Запер машину, но зачехлённую "Сайгу" взял с собой. Боялся оставлять оружие в машине без присмотра.

Поднялись по лестнице. На наше счастье, Полынников был дома.

— Вова! Проходи, проходи. Это кто с тобой? Знакомь.

— Николай Андреевич, прежний хозяин нашего поместья. А это Наташа — моя жена. И Лариса — запасная жена.

По подзатыльнику мне прилетело сразу с двух сторон. Осмелела Лариса, поняла, что уже не прогонят. Тем более, что уходя спать в последней придорожной гостинице, на прощание поцеловал не только Наташу, но и Ларисёнка. Наташа недовольно хмыкнула, но смирилась.

Мы уселись в гостиной. Девчонки — на диване, смирно сложив руки на коленях, сидя прямо. Я и Андреич развалились в креслах.

— Это они с тобой на острове были?

— Да. Обе.

— Сколько же Ларисе лет?

— Семнадцатый пошёл.

Андреич погрозил мне пальцем:

— Смотри, Вовка! Конечно, закон — тайга, а медведь — прокурор. Но лучше ей лишний раз в райцентре не показываться. Начальник РУВД подполковник Сергеев — человек строгий. Бандитов не крышует, закон чтит. Решает всё по справедливости. Но закон-то чтит. А по закону, сам понимаешь...

— Не мог я её там одну оставить.

— Не мог, так не мог. Вы как, на поезде добирались?

— Нет. Своим ходом, на "Жигулях"

— Ого! Заночуйте-ка у меня. Я на двуспальную кровать свежее бельё постелю, девушки вдвоём вполне поместятся. А тебе, Вова, на диване. Сам могу или в кресле подремать, или к дочке пойти. У меня всё равно бессонница стариковская. А утречком и тронетесь в путь до заимки.

— Хорошо, Андреич. Девчонкам и вправду отдохнуть надо, тем более, что Наташа в положении.

— Так ты отцом скоро станешь?

— Где-то в феврале.

— А как...

— Уже продумал. Куплю в городе бульдозерный нож, он на вездеход навешивается. Придётся после каждого снегопада дорогу чистить. Ну, а за пару недель до родов уложу её в роддом. Иначе никак.

— Разумно,— и хлопнул меня по колену,— всё-таки молодец ты, Вова. Настоящий выживальщик.

Я рассказал Андреичу, как распорядился имуществом деда Афанасия из сундука. Он вздохнул:

— Может, оно и верно. Чего книгам да иконам гнить в сундуке. А так хоть каком-нибудь коллекционеру послужат, глядишь, и в музей попадут. И с наградами правильно поступил, что не соблазнился продать.

— Их, пожалуй, с гимнастёркой и пилоткой тоже в музей надо.

— Это уж ты сам решай. Давай-ка я вас покормлю с дороги.

— Мы тут в магазин заглянули. У нас в пакете и курица копчёная, и сыр, и хлеб.

— Пойдём на кухню, стол накроем. А вы, дамы, пока отдыхайте. Телевизор вам сейчас включу.

Перед сном я зашёл в спальню. Лариса и Наташа, лёжа в постели, целовались. Увидев меня, смутились.

— Мы перед сном решили разочек поцеловаться, пожелать друг другу спокойной ночи.

— Замечательно.— Поцеловал Наташу,— спокойной ночи, Наташенька, и тебе, и ребёночку нашему. Скажи ему, что папа его очень любит.

Поцеловал Ларису:— спокойной ночи, Ларисёночек.

Лариса шмыгнула носиком и дрожащим голосом прошептала:

— Спасибо тебе, Вовочка. И тебе, Наташенька, спасибо. Спокойной всем ночи.

Глава XVI

Это наш дом.

Утром, попрощавшись с Полынниковым, объезжая ямы и колдобины, неспешно добрались до места. Перед въездом в город свернул направо, на грунтовку. За месяц совсем травой заросла. Вот и подъём. Остановил

машину.

— Всё, девочки, приехали. Дальше надо пешком, "Жигули" не проедут. Пять километров. Часа два хода, так как дорога в гору, а Наташе торопиться нельзя.

— А машина?

— Пускай здесь стоит, ничего ей не сделается. Позже в город отгоню и продам.

Закинув "Сайгу" за плечо, я нёс в каждой руке по сумке. Лариса сама несла свою небольшую сумку и поддерживала под руку Наташу, шедшую налегке.

— Наташенька, если ты запнёшься и упадёшь, я этого не переживу.

— Я же говорила, что ты психическая,— улыбалась Наташа.

— Ой, да говори про меня, что хочешь, Наташенька моя любимая. Главное, что я с вами.

Когда вдалеке показалась мачта с вращающимися лопастями, Лариса закричала:

— Ой, смотрите, вентилятор!

Я захохотал:

— Это ветрогенератор. Он нам электричество даёт.

— Так мы не при лучине будем жить?— съехидничала Наташа.

— Телевизор и холодильник работают, для мытья посуды есть электрический водогрей, воду на костре греть не придётся.

Подошли к забору. Я отсчитал седьмую доску от двери и поднял вверх секретку.

— Смотрите, вот эту защёлку поднимаешь вверх, и щеколда на калитке открывается. Опустишь вниз защёлку — калитка заперта. Седьмая доска в заборе, запомните.

Закрыл секретку, взял сумки и толкнул дверь плечом. Смазанные петли повернулись без скрипа. Девчонки следом за мной вошли во двор.

— Вот, девочки мои, здесь теперь мы будем жить. Это наш дом.

— Ура!— закричали они хором.

— Воздух-то тут какой!— восхитилась Лариса,— его прямо кусать можно.

Действительно, запахи хвои, листвы и разнотравья из тайги напоили ароматами всё вокруг. Хотя в райцентре трубопрокатный завод закрыли, и металлурги разъехались по другим городам и по вахтам, оставались автомобили с их выхлопными газами, мебельная фабрика со своей кочегаркой. Но сюда ничего из города не доходило.

— Да, ребёночек будет здесь расти крепеньким и здоровеньким,— мысли Наташи были, как всегда, практичными.

Я достал из кармана ключи. Не зря так долго тренировался, открыл сразу. А девчонок ещё обучать придётся. Включил лампочку в сенях.

— Ой, подкова на счастье!— Лариса умела удивляться.

Вошли в горницу.

— Ой, печка настоящая! Ой, буфет, какой старинный! Ой, какой стол громадный!

— Да хватит тебе ойкать. А вообще-то здорово: светло, просторно. Я думала, что такая будет тёмная низкая избёнка...

— Дед Афанасий ростом был под два метра, вот и потолки высокие сделал.

Я открыл печную вьюшку.

— Девочки, перед тем, как печь разжигать, надо дымоход открыть. Иначе все угорим и умрём. Закрывать нельзя, пока дрова не прогорят. А как печь погаснет, её закрыть надо, чтобы лишнее тепло в трубу не уходило.

— Сложно-то как всё,— вздохнула Лариса.

— Ничего сложного. Привыкаешь же ты в городе газовый кран закрывать.

В печи были и дрова, и растопка. Поднёс спичку к бересте. За ней занялись щепки. И вскоре потянуло по избе ароматным дымком.

— Как пахнет здорово!— восхитилась Лариса,— не хуже, чем от костра на острове.

В чугунке лежала намытая картошка. Налив туда воды, задвинул чугунок в печь и закрыл заслонкой.

— Вы тут осматривайтесь, располагайтесь, а я пойду баню затоплю. С дороги помыться не помешает.

— Ура, банька! Настоящая?

— Нет, игрушечная. Ты, Ларисёнок, смотрю, от восторга скоро козлёнком скакать начнёшь.

— Ага. Мне тут так всё нравится! Хочется от счастья взлететь к потолку!

— И брякнуться об него умной своей головушкой.

— Ой, Наташенька, я же тебе сказала, можешь говорить всё, что хочешь. Мою радость ничто и никто омрачить не сможет. А тебе, можно подумать, тут не нравится?

— Нравится, нравится. Но прыгать не могу — ребёночка растрясу.

Растопка в бане тоже была приготовлена заранее. Затопив баню, принёс в дом ещё поленьев. Слазил в подпол. Девчонки с интересом наблюдали. Набрал из бочек огурцов, грибов и капусты. Достал из морозилки и нарезал тонкими ломтями сало. Сходил в огород, нарвал лука и укропа. Ужаснулся, как огород зарос сорняками. Надо засучивать рукава!

Картошка закипела и вскоре сварилась. Взял ухват, продемонстрировал Ларисе, как доставать чугунок из печи. Слил воду и поставил чугунок на стол. Хлебом заниматься было некогда, и я купил ещё в Барнауле пару буханок и батон. Достал из буфета солонку, налил в блюдце постного масла. Объяснил, как едят картошку в мундире и, чтобы девчонки не обжигали пальцы, почистил им на тарелку несколько картофелин.

Ели они, жмурясь от удовольствия. Запили всё брусничным морсом.

— Я сейчас перекурю на крылечке, обещал Андреичу в избе не курить, и в баньку можно. По полной протапливать не буду, Наташе сильный пар вреден. Так что можете пока готовить бельишко.

— За таким забором можно и без бельишка.

— Это тебе не остров, нудистка маленькая. Кусит комар за одно место...

В предбаннике обе разделись, совершенно не стесняясь меня. Обнажённая Лариса прижалась ко мне, обняв за талию.

— Господи, Вовочка, почти три месяца с тобой голышом не обнималась.

— Эй, малолетка, хорош развратничать!

— А у меня грудки растут!..

Действительно, после острова исчез угловатый подросток. Лариса всё больше округлялась в положенных местах, груди наливались. И, хотя тело до конца ещё не сформировалось, выглядела она весьма впечатляюще.

— А у меня животик растёт,— погладила себя Наташа,— А когда грудки молочком нальются, тебе за мной не угнаться будет.

В бане Наташа мылась на лавке внизу, а мы с Ларисой поднялись на верхний полок. Настоящего жара не было, но веничком друг друга пошлёпали. Я запарил всего один веник, раз уж баню не сильно протопил. Потом поливали друг друга из ковшиков, брызгались из бака ледяной водой. И, как венец всего, девчонки принялись мыть меня, а я — их. В предбанник вылезли все розовые, вытерлись, накинули лёгкую одежонку, и пошли под дом, на лавочку, где стояла трёхлитровая банка с квасом. Пили по очереди, прямо из банки.

— Балдёж полный,— не удержалась Лариса.

— Да, замечательно,— согласилась Наташа,— никогда бы не подумала, что смогу заниматься таким при постороннем человеке.

— Это я-то посторонняя?! Мы же родные теперь друг другу!

— Наверное. Во всяком случае, то, что проделывали ты и Володя, мне порнографией не показалось.

— Скажешь тоже! Это даже и не секс был. Это и называется: заниматься любовью. Жалко, что у меня дни безопасные. Представляете, как это романтично — забеременела в бане.

Они захохотали. Я присел перед ними, положил одну руку на колено Наташе, другую — Ларисе.

— Люблю вас, девочки мои.

— Слава богу,— вздохнула Лариса,— думала, что никогда не услышу.

— Зараза ты, Ларисёночек,— сказала Наташа,— добилась всё-таки своего?

— Ага-ага. И знаешь, что самое странное: я не хочу, чтобы он был мой, в отличие от тебя. Я хочу, чтобы он был наш. Уже и не мыслю свою семью иначе, чем мы — втроём.

Наташа хмыкнула:

— Я, кажется, тоже начинаю пересматривать свои взгляды на устройство семьи.

— Ура! Наташенька, солнышко наше!— и полезла обниматься.

— Тихо, тихо. Сказала же: только начинаю.

— Вова, а ты чего молчишь?

— Я уже сказал, что люблю вас. Но Наташа ещё и мать моего ребёнка.

Наташа показала Ларисе язык.

— Но ведь я тоже тебе детей нарожаю!— выкрикнула с отчаянием.