Выживальщик

Вообще-то, это и не фантастика, а, как бы, полуфантастика.

Воронин К.

Выживальщик

Глава I

Происшествие местного значения.

Дом ощутимо тряхнуло, и экран монитора погас. Я чертыхнулся. Сотрясения дома от взрывов на руднике, расположенном вблизи, были привычными. А вот электричество давненько не отключали. Хорошо, хоть чайник успел вскипятить. Пойду, попью кофе, а последние новости в Интернете дочитаю, когда включат свет.

Из-за зашторенного окна слышался какой-то мерный, однообразный шум. И хотя пластиковые окна обладали хорошей звуконепроницаемостью, шум просачивался и был непривычным.

Пройдя на кухню, стал насыпать в чашку сахар и растворимый, гранулированный кофе. Со стороны кухни шум доносился привычный: лаяли собаки и гомонили громкие голоса. Вот только голосов этих становилось всё больше и больше. Когда их стало слишком много, я перестал размешивать сахар, отхлебнул из чашки кофе и отдёрнул плотную штору на кухне. Надо было посмотреть, что за бучу подняли люди во дворе.

Яркий солнечный свет ударил по глазам. — Ох, ну ни хрена себе!— вырвалось непроизвольно при виде, открывшемся из окна. Дома напротив не было. И домов, которые стояли за ним, тоже не было. До самого горизонта тянулись зелёные заросли из которых вдалеке торчали зубцы невысоких гор. Не было подтаявших апрельских сугробов. Не было машин, обычно стоявших во дворе. И самого двора не было. Тротуар, шедший вдоль дома, был, а сразу за ним зеленела густая трава. Метрах в двадцати начиналась опушка леса.

Машинально сделав глоток кофе, прошёл быстро в свою спальню, расположенную на другой стороне дома. Раскрыл шторы. Отделённая от дома узкой полоской зелени, простиралась безбрежная водная гладь. Монотонный шум, который я услышал из-за окна, был рокотом прибоя.

Вернувшись на кухню, распахнул окно. Тёплый летний воздух ворвался в помещение. Высунувшись наружу, увидел жильцов нашего дома, толпящихся на узкой асфальтовой дорожке тротуара, который обрывался метрах в трёх по обе стороны дома. Собаки вовсю лаяли на зелёную стену зарослей, люди беспрерывно кричали, перебивая друг друга, размахивая руками. Орали дети, верещал младенец, мяукали коты и кошки, вылезшие из подвалов и из квартир. Гвалт стоял невообразимый .

Закрыв окно, сел на кухонную табуретку и закурил. Так. Это не глобальная катастрофа, не всемирный Апокалипсис. Это локальное происшествие. Версии о том, что это сон или глюки не было. Трезвый и ясно мыслящий, не принимающий наркотиков, психотропных препаратов, снотворного и прочей дребедени, я был, как никто другой в нашем доме готов к такому развитию событий.

Когда мои родители погибли в автокатастрофе, раздавленные "КАМАЗом", за рулём которого сидел вдребезги пьяный водитель, я хотел обменять трехкомнатную квартиру, в которой мы жили, на меньшую. Но лень было возиться с обменом. Потом подумал, что, если женюсь и пойдут дети... Так и остался жить один в трехкомнатной. Заработка хватало на коммунальные платежи, нехватки денег не ощущал.

Одно время, увлёкшись муссируемой в Интернете темой Апокалипсиса, прочёл на многочисленных сайтах кучу статей о грядущем конце света. На тех же сайтах и многих форумах были рекомендации и советы по выживанию в условиях ядерной зимы, всемирного потопа, падения огромного астероида и прочих глобальных катаклизмов.

Продав родительскую двуспальную кровать, трехстворчатый шкаф и стол, полностью освободил от мебели одну комнату. Там и хранились мои запасы. Кроме того, кое-что было распихано по другим комнатам, а два чуланчика были набиты "под завязку".

Поэтому, сейчас я не захотел присоединяться к уличному митингу. Догадывался, что там впустую мелют языками, обсуждая, что произошло, как произошло и что теперь делать.

Что делать — я прекрасно знал. Из секретера, служившего мне баром, достал бутылку, влил чайную ложку коньяка в чашку с кофе и закурил вторую сигарету подряд.

Надо было тщательно продумать свои дальнейшие действия, не спешить, не метаться. Пока я составляю план, может быть и так, что дом перенесут обратно на своё место те же самые силы, которые забросили его сюда, на берег моря-океана, посреди зелёной тропической растительности.

Если же этого не случится, надо будет выживать в сложившихся условиях. Без электричества, водопровода, канализации. И делать это лучше всего в одиночку. Изначально меня не прельщала мысль о выживании со всем населением дома. Во-первых, моих запасов на всех не хватит. Во-вторых, мне не хотелось становиться спасителем для всех, без исключения, обитателей шестидесяти квартир.

Впрочем, в каждом из трёх подъездов дома есть нежилые квартиры. К примеру, в нашем подъезде их две. Соседняя с моей однокомнатная квартира пустует. Дверь в неё заколочена здоровенными гвоздями. Нет, при всемирном катаклизме, например, после ядерной войны, лучше держаться сообща с другими людьми. Там в одиночку не выжить. А вот сейчас работает принцип — каждый сам за себя.

В нашем подъезде я не знал почти никого, не говоря уже о соседних подъездах. Жил здесь всего три года. Отца пригласили на здешний рудник на работу. Они с мамой сразу же въехали в эту квартиру. Я в это время служил в армии. Так вот и вышло: призывался из одного города, а после "дембеля" приехал в другой. Все друзья-товарищи остались в прежнем городе, а здесь новыми как-то не обзавёлся. Тем более, что работал дома, зарабатывая себе на хлеб с маслом в Интернете.

Здоровался с примелькавшимися в подъезде соседями и не более. Немного общался только с приветливой старушкой, жившей на третьем этаже — тётей Варей. Пару раз поболтал с ней о погоде, стоя возле дверей подъезда, да как-то помог дотащить из магазина тяжеленную сумку.

Опять раскрыв окно, окинул взглядом людей, толпившихся возле дома. Десятка полтора пенсионеров — старушек и стариков. Полтора десятка мужчин и десятка два женщин. Около двух десятков детей. Ну, правильно. Перенесло дом (знать бы ещё: куда, и кто, и зачем) в начале десятого утра. Сегодня пятница, будний день. Большинство детей в школах и детских садах. Часть взрослых ушла на работу. Кто-то пошёл в магазин. Дома были те, кто не работает; те, кому в вечернюю смену на работу; те, кто сегодня выходной или на больничном. Дети дома остались или из-за болезни, или решили "сачкануть" — не ходить в школу.

На тротуар из среднего подъезда выкатили ярко-красный скутер. Это дед с первого этажа, не зная, куда потратить пенсию, приобрёл себе японскую или китайскую "тарахтелку". Сзади, резинками от эспандера, была прикреплена двадцатилитровая канистра. Застрекотал мотор и, под восторженные вопли мальчишек, старик с важным видом, доехав до конца асфальта, свернул за угол, в сторону побережья.

Мальчишки, бросившиеся за ним, через пару минут прибежали назад с криками: "Море! Там море!". Все дружно ринулись в сторону морского берега и тротуар перед домом опустел.

Про море я знал. Дед, похоже, отправился на скутере на разведку. Пора было двигаться в путь и мне. Камуфляжный костюм, высокие кожаные берцы, на поясе фляжка с водой и два ножа. Финка и "Тайга" — универсальный нож, похожий на мачете.

Пользуясь тем, что чайник не успел остыть, развёл кофе и заполнил им литровый термос. Но с собой его брать не стал, оставил дома. Быстренько провёл ревизию в холодильнике. Так, в морозилке две свиные отбивные и куриная грудка. День-другой пролежат, завёрнутые в фольгу, пока холодильник окончательно не разморозится. Два литровых пакета яблочного сока — это здорово! С пол-литра молока в открытом пакете. Выпью молочка на дорожку. Полукопчёная колбаса, масло, сыр — наделать себе бутербродов на весь сегодняшний день. В хлебнице целый батон и половинка чёрного. Вчера вечером, как провидение, понесло меня в булочную. Растяну на два-три дня. Открытый кетчуп — дня три простоит. Майонез съем за ужином, открытые консервы — тоже на ужин. Хорошо, что вчера не набрал пельменей, было такое намерение.

Всё, надо идти. Подошёл к металлическому шкафу, стоящему в спальне, отпёр оба замка. Вот оно — моё главное богатство. Пятизарядное помповое ружьё 12-го калибра (шестой патрон — в стволе), с полусотней патронов, пулевых и картечных. Газовый пистолет "Браунинг" с запасной обоймой. Каждая — на пятнадцать патронов. И наконец — гладкоствольный карабин "Сайга" с двумя десятизарядными магазинами и двумястами пулевыми патронами. Взяв "Сайгу", решил не тащить помповик и не очень-то пригодный для полевых условий газовый пистолет. Им только шум производить.

Чуток поразмыслив, положил в рюкзачок пачку с двадцатью патронами. Снаряжённый магазин сунул в набедренный карман камуфляжных штанов. Второй воткнул в карабин, передёрнул затвор, загоняя патрон в ствол, поставил на предохранитель. Бутерброды и бинокль лежали в небольшом рюкзаке за спиной.

Тщательно заперев на два замка наружную тяжёлую металлическую дверь квартиры, вышел на улицу и слегка сощурился от яркого солнечного света. Противосолнечные очки я никогда не носил, считая это ненужным пижонством.

Пошёл, для начала, направо, туда же, куда уехал на скутере старик. В торце нашего дома находилась сберкасса. Сейчас на крылечке, перед запертой металлической дверью, топтались двое мужчин.

— Эй, мужик, у тебя лома или монтировки не найдётся?— окликнули они меня,— хотим вот Сбербанк распотрошить. В доле будешь. Там денег-то немеряно.

Отрицательно помотав головой, пошёл дальше, не пускаясь с ними в дебаты. Лом и монтировка у меня были, но я не собирался давать их кому попало. Тем более придуркам, которые думают, что в джунглях им пригодятся деньги. Разве что, купюрами костёр разводить.

Через полсотни метров дорогу мне перегородила неширокая речка. Она текла в сторону моря (океана? Пусть будет пока море, термин роли не играет). Речку легко можно было перейти вброд, но я повернул назад, на сто восемьдесят градусов. Меня не устраивала близость реки к дому. Сюда ринется за питьевой водой всё население дома. Мне нужен был более отдалённый питьевой источник.

Возле дверей сберкассы толклись уже трое, четвёртый нёс из дома лом. От берега к дому тянулись люди.

— Людка, купальник-то есть?— кричала одна женщина другой.

— Мам, где мои плавки?— канючил десятилетний пацан.

Искупаться все решили. Ну-ну. Только это не Сочи и не пляж пионерлагеря. Буйков нет, спасателей тоже. Что в воде — кто знает?

Глава II

Две части Марлезонского балета

Прошагав мимо дома, вышел на кромку песчаного берега и пошёл вперёд быстрым шагом. Но, по мере удаления от дома, стал идти помедленнее. Море, что было по левую руку, меня не интересовало. Изредка бросал на него взгляд и отводил — море пустынно. А вот зелёные заросли справа разглядывал тщательно, ища просвет между деревьями.

Обнаружив поляну, снимал "Сайгу" с плеча и углублялся в зелень. Две осмотренные поляны мне не подходили. Одна была совсем маленькой. Другая — побольше, но без всяких признаков пресной воды поблизости. Прошагав часа три, пройдя от дома, по моим прикидкам, около десятка километров, решил устроить небольшой привал с перекуром. Солнце припекало уже изрядно, но куртку я не снимал. Укусит какая-нибудь тварь летучая в руку, распухнет она, как бревно, будет мне весело. Лучше попотеть чуть-чуть.

Сквозь шум прибоя услыхал стрёкот мотора. Вдали показалась красная точка, двигавшаяся у самой кромки воды. Вскоре стало ясно, что это — дедок на скутере. Я подошёл к воде. Дед рассудил правильно, по утрамбованному водой песку, он ехал почти, как по асфальту. Заглушив мотор в шаге от меня, спросил:

— Ты из нашего дома, вроде?

Я кивнул.

— Далеко до дома-то? А то бензина осталось километров на тридцать.

— Тогда хватит. Чуть больше десяти надо проехать. Я так понимаю, что это — остров?

— Точно. Всю дорогу восемьдесят километров выжимал. Две с половиной сотни на спидометр намотало. Море и море вокруг. Как же это нас угораздило?

Я пожал плечами. Знал не больше, чем он. А вот то, что мы на острове — знать очень ценно. Спасибо деду, не пожалел бензина. Хотя мог потратить его с большей пользой. Значит, остров с периметром в двести пятьдесят километров. Диаметр, выходит, около тридцати км. Это, если круглый...

Пожелав деду счастливого пути, пошёл дальше. За спиной заработал мотор, звук стал удаляться. Встреча со стариком принесла мне удачу. Почти сразу же увидел в песке промоину от воды, вытекавшей из леса. Двинулся вдоль ручейка и вышел на чудную поляну. Будучи размером около двухсот квадратных метров, она одним своим концом примыкала к невысоким горам. С горы и стекал ручей, точнее — родник. Кустарника на поляне практически не было, только густая зелёная трава.

Вот здесь я и обоснуюсь. Великолепное место. И всего в десяти километрах от дома. Зачерпнув ладонью ледяную воду, струившуюся по камням, и падающую в каменную чашу, с удовольствием попил. Чистейшая вода, без запаха и без привкуса. Что ж, первая часть "Марлезонского балета" исполнена — место нашлось. Вторая будет труднее. Надо обживаться.

К дому вернулся около пяти вечера, по моим земным часам. На лавочке возле нашего подъезда сидела тётя Варя и ещё какая-то старушка. Они со мной поздоровались, я вежливо ответил.

— Далеко ли ходил, Володя?— спросила тётя Варя,— Алексеич тут в обед вернулся на своём мотоцикле, сказал, что на острове мы теперь живём. За какие же грехи нас сюда засунули, на остров этот?

Я, как и в случае с Алексеичем, пожал плечами. А тётя Варя продолжала информировать:

— Воду тут в речке нашли неподалёку. Ничего, чистая, пить можно. А купаться в море не ходи. Трое уже утонули. Светка с мужем из первого подъезда и Вовка Петренко из второго. Сначала эти двое в воду полезли. И вдруг не стало их. Вовка-то уже в воду залез, хотел на берег вернуться. Да только руками махнул, заорал и тоже исчез. Теперь боятся все в воду соваться.

Это известие меня не удивило. В море, наверняка, есть какие-нибудь хищники. Так что, сегодня они знатно пообедали. Хорошо, хоть не скопом в воду кинулись и Петренко этот успел закричать А то утопленников было бы больше.

Поднявшись к себе на пятый этаж, я стал готовиться к завтрашнему дню. Заправил бачок на бензопиле, вынес в коридор к входной двери двадцатилитровую алюминиевую канистру с бензином. Садовая тележка, на двух резиновых колёсах большого диаметра, рассчитана на вес в сто тридцать килограммов. Ничего, будет чуть больше, не развалится, новая.

Но бензопилу придётся тащить на плече, на ремне. Потому, что в тележку, кроме канистры, я положу мотки колючей проволоки, которые успел достать из чулана.

Шёл я как-то из магазина с бутылью пива. Из стоящего "Урала" меня окликнули солдаты:

— Пивком не угостишь?

А я уже тогда начал копить свои запасы. Вот и ответил:

— Угостить не угощу, а на что-нибудь армейское сменяю.

— Да нет у нас ни хрена. Колючка только. Ездили ставить, так четыре мотка остались.

— Давайте всю проволоку и забирайте всё пиво.

Счастливые солдатики выкинули колючую проволоку из кузова и, блаженствуя, принялись сосать пиво из горлышка.

Магазин был рядом с домом, я потихоньку перекатил мотки к подъезду и

по одному затащил в квартиру, переколов себе все руки. Вот ведь, как пригодились!

Топор, молоток и гвозди положил в рюкзак. Туда же засуну остатки батона, пару банок рыбных консервов, бутылку с питьевой водой. Не хотелось рисковать и долго пить некипячёную воду из родника. Ещё прихватит желудок, испорченный цивилизованной пищей, потом мучайся с поносом. А это в мои планы не входило.

Отметив для себя, что солнце село в море в половине десятого вечера, после чего наступила абсолютная темнота, лёг спать.

Будильник поднял меня с постели в четыре часа утра. На улице ещё была темень. Наощупь найдя на кухне термос с кофе, подсвечивая фонариком-зажигалкой налил чашечку бодрящего напитка. Выкурил сигарету. Не люблю курить натощак, но сейчас нет возможности перекусить.

Осторожно нащупывая ногой ступеньки, стащил вниз колючую проволоку, канистру, тележку. Повесил на плечи карабин и пилу. Рюкзак ощутимо оттягивал плечи. Пока грузил проволоку и канистру в тележку, пока регулировал лямки рюкзака, на востоке начало светлеть. В путь я тронулся уже в полутьме. А вскоре из моря вынырнул краешек солнечного диска, озаряя всё ярким светом.

К тому времени я с превеликим трудом дотолкал тяжело нагруженную тележку до края воды. По мокрому песку катить её было значительно легче. Пилу пришлось положить сверху на мотки проволоки — болтаясь на ремне, она мешала идти. Через три часа нелёгкого пути, увидел оставленную мною вчера вешку, с привязанным к ней носовым платком.

Вновь пересёк пляж, провёз тележку по траве. Сняв канистру и пилу, вывернул на траву мотки проволоки. Скинул рюкзак, сделал пару глотков воды из фляжки. С наслаждением закурил, чувствуя, как начинает высыхать пот на спине. Мотки проволоки везти было тяжело, но сколько ещё таких рейсов мне предстоит! Ящики с консервами или мешки с сахарным песком будут не легче.

Вдруг я ощутил, что из зарослей за мной наблюдают чьи-то глаза. Зверь? Человек? Схватив бензопилу, дёрнул пусковой шнур. Отличная шведская "Гускварна" пронзительно заверещала. Взгляд сразу исчез. Значит, зверь. Карабин пришлось положить на моток колючки, он мешал работать. Но бензопила в ближнем бою — тоже грозное оружие.

Я работал, как одержимый. Недостаток умения при валке деревьев, восполнял рвением и энтузиазмом. Наградой мне стали двадцать шесть трёхметровых брёвен, очищенных от сучьев. Зелень со стороны моря не трогал, она маскировала поляну и защищала от ветра с моря. Углублялся в джунгли и заметно расширил свободное пространство. Верхушки деревьев, сучья, срезанный бензопилой кустарник, собрал в кучу. Высохнет, будет отличный хворост для костра.

За день сделал всего один получасовой перерыв, чтобы пообедать. На часах было семь вечера, когда я, спрятав бензопилу под колючую проволоку, сунув топор, молоток и гвозди под брёвна, засобирался домой.

Путь с пустой тележкой проделал намного быстрее. Солнце почти село в воду, когда подходил к дому. На улице никого не было. Окна все тёмные, только в одном из них горит свеча — кто-то оказался запасливым. Из одного окна неслись пьяные вопли, значит, спиртное ещё не всё выпили. Я успел затащить тележку на пятый этаж по полутёмной лестнице. Зажёг свечу, чтобы не блуждать по квартире впотьмах. Приготовил груз на завтрашний день. Поужинал остатками хлеба и консервами. Рухнул в кровать, чувствуя, как ноют натруженные мышцы. И провалился в сон.

Утром всё повторилось, как и вчера. Только проволоки был один моток, зато канистр с бензином — две. Штыковая лопата, лом, две ножовки(по металлу и по дереву), пара напильников. Пятилитровая бутыль с питьевой водой.

Прикатив тележку на "свою" поляну, по-быстрому её разгрузил. Закурил сигарету, короткий отдых перед тяжёлой работой. Помня о вчерашнем взгляде зверя из-за кустов, карабин снимать не стал, только перевесил через плечо. Неудобно, но ничего не попишешь.

На установку одного столба уходило минут двадцать. Один метр бревна я вкапывал в землю, оставляя заострённый конец высотой два метра. Установив четыре столба по краям участка, протянул между ними шпагат и принялся вкапывать через каждые два метра следующие столбы. Получился участок двенадцать на четырнадцать метров. 168 квадратов. Успел ещё спилить дерево для ворот. Пора собираться в обратный путь. Спрятав инструмент и бутыль с водой, пошёл к берегу. Услышав позади себя шорох, повернулся, вскидывая карабин, снимая его одновременно с предохранителя. Между деревьев мелькнуло большое тело зверя, и я выстрелил. И, конечно, промахнулся, времени тщательно прицелиться, не было. Но звук выстрела отпугнул животное.

До заката добравшись домой, поужинал опять консервами. И вновь заснул, как убитый.

На следующий день груз моей тележки состоял из двух конфорочной портативной газовой плитки, пятилитрового баллона с газом, сковородок, кастрюль, ножей, ложек и прочей кухонной утвари. Из морозилки вынул курятину и свинину. Они не испортились, но совсем оттаяли от заморозки, только фольга и спасала. Прихватил с собой несколько банок консервов, пару пачек галет, крекер, термос с остатками кофе.

Сегодня решил не возвращаться к дому, а переночевать в лесу, так как моя оборонительная ограда должна быть закончена.

Ночью на поляне кто-то побывал. Одна канистра с бензином была опрокинута. Хорошо, что закрывалась герметично. Трава была примята, подвытоптана. Не маленький зверь ходил.

Одел толстые брезентовые рукавицы. Карабин, как ни печально, работать мешал сильно. Поэтому оставил его лежать наготове неподалёку, всё время перетаскивая с места на место, поближе к себе. А на пояс повесил открытую кобуру с газовым "Браунингом".

Первый ряд проволоки протянул на высоте в десять сантиметров от земли. Это, чтобы никто не подлез под изгородь. Следующий ряд ќ— на расстоянии в пятнадцать сантиметров от первого. Потом шли три ряда с промежутком в двадцать сантиметров и три — с промежутком в тридцать сантиметров. В итоге получилась изгородь из колючки высотой в сто семьдесят пять сантиметров. Каждый ряд был приколочен к столбам гвоздями взагиб. Между каждой парой столбов колючка шла не только горизонтальными рядами, но и была переплетена по диагоналям крест-накрест. Выглядела ограда довольно внушительно и прочно. Полутораметровые ворота закрывались на толстый кованый крюк. Столб, которым открывался проход в колючке, был утоплен в землю. Чтобы открыть ворота, надо было вытащить его из ямы. В столбах ворот были вбиты кольца, и ворота можно было запереть на прочный навесной замок.

Проработав весь день без обеда, я перевёл дух только в семь часов вечера. Одному трудно справляться с такой работой. До темноты оставалась ещё пара часов. Зажёг газовую плитку, поставил на одну конфорку кастрюлю, в которой варилась куриная грудка. Завтра обжарю её на костре. На второй конфорке на сковородке аппетитно шкворчали две свиные отбивные и запах жареного мяса плыл над поляной. Пока мясо готовилось, я быстро поставил двухместную брезентовую палатку, бросил туда спальник.

И тут на поляну из джунглей вышел тигр. Что, полосатый, свининки жареной захотел? Я осторожно дотянулся до лежащего рядом карабина. Каким тихим не был щелчок предохранителя, но чуткое ухо зверя его уловило. Тигр тотчас исчез. В оружии он разбирается, что ли? Как догадался, что это я не ложкой об сковородку брякнул?

Так, значит, тигр. Может он перепрыгнуть мою изгородь? А фиг его знает. Ладно, посмотрим, что дальше будет. А сейчас — жрать хочу. Именно, не есть, а жрать. Три дня недетской "пахоты" закончились. Дальше будет легче. Поставил на плитку чайник. Роскошь, конечно, на костре надо кипятить. Но сегодня можно и на газе. В честь окончания лесоповально-земляных работ. Нет, я и дальше буду пилить деревья для всяких своих надобностей. Однако, такого аврала, как в эти три дня, уже не будет.

Умял обе отбивные под галеты, заварил чай (люблю крепкий). Литровая банка с сахаром и банка с кофе были привезены вчера. Грудка ещё варилась. Я сидел около плитки, прихлёбывая горячий чаёк, попыхивая сигаретой. Благодать! За три дня убедился, что ни комаров, ни москитов, ни прочей кровососущей гадости здесь нет. Это было огромным плюсом. Можно ходить в ограде в майке и трусах. А то ведь, как вспомнишь слепней на Дальнем Востоке, особенно возле воды (служил я в морской пехоте Тихоокеанского флота, и в тайге бывать доводилось), так вздрогнешь.

Кастрюля с куриным бульоном поставлена на траву так, чтобы ненароком не перевернулась. Плитка выключена, баллон закрыт. Пора баиньки, скоро стемнеет. Влез в палатку, застегнул изнутри. В спальник залезать не стал, ночи тут тёплые. Использовал его, как матрац. С одного бока лежит "Сайга" с патроном в патроннике и снятая с предохранителя. С другого бока — мощный фонарь. Заявится ли ко мне ночью хозяин джунглей?

Заявился. Проснулся я посреди ночи от громкого звериного рёва. Подхватив "Сайгу", расстегнул палатку. И, только выкатившись кубарем из палатки, включил фонарь. Обежал лучом вдоль ограды. Никого. Глухой рёв послышался уже вдали. Но в одном месте проволока на изгороди прогнулась. Значит, всё же не перепрыгнул. Успокоившись, залез в палатку и безмятежно проспал до самого утра.

Утром осмотрел колючку. Проволока выдержала вес здоровенного зверя. Не зря её к столбам гвоздями-соткой приколачивал. На колючках висели клочки шерсти, и даже видна была засохшая кровь. Ну, сюда он больше не сунется. Проволоку выпрямлю позже. А сейчас надо сходить домой, прикатить тележку с необходимыми вещами и с частью еды.

Глава III

Убийца.

Шёл вдоль кромки воды, тележку катил левой рукой. В другой руке зажата рукоятка "Сайги", приготовленной к стрельбе. Указательный палец лежит на спусковой скобе, готовый в любую секунду соскользнуть на спусковой крючок. Пока этот гад будет пересекать пляж, успею пару раз шмальнуть.

До дома дошёл благополучно. Жители толпились возле второго подъезда и опять митинговали. Не обращая на них внимания, зашёл в свой подъезд и поднялся на пятый этаж. Опаньки! Дверь соседней квартиры чуть-чуть приоткрыта. Значит, гвозди вынули. Оставив тележку на площадке, вошёл в соседнюю квартиру. Стену, соседствующую с моей квартирой, начали долбить ломом, но что-то, по-видимому, помешало. Та-ак! Ну, это надо пресекать в корне. Есть у меня в заначке кое-что.

В замке моей двери ковырялись, видны были свежие царапины. Оставив тележку в прихожей, поставив её на попа, чтобы не мешала проходу, пошёл на улицу. Толпа переместилась к первому подъезду. У нашего подъезда стояла тётя Варя и ещё две пенсионерки. У второго подъезда каменным изваянием застыла девушка. Видел я её неоднократно, жила она во втором подъезде. Довольно симпатичная. Только, несмотря на высокий рост и развитые формы, малолетка. В школе ещё учится. Училась.

— По какому поводу шум подняли?— спросил я у тёти Вари, главного моего информатора о жизни обитателей дома.

— Да вот, на Люду Петренко поутру тигр напал. И в лес её утащил. Осталась Наташка сиротой круглой. Вовка, отец её, ещё в первый день в море утонул. Ну, а девка-то она ладная. И решили наши кобели её в карты разыграть, кому она достанется. А, может, и всей сворой своей набросятся. Вон, в первом подъезде Алла живёт, так её мужики хором изнасиловали.

Я подошёл к девушке. Крупные слёзы текли из её глаз. При виде меня, она принялась размазывать их ладонью по щёкам.

— Ты плачь, не стесняйся. Мать, все-таки...

— Не хочу к этим козлам,— прошептала она сквозь слёзы.

— Не хочешь, и не надо.

— Так, заставят...

— Никто тебя не заставит. Сейчас мы этот вопрос порешаем,— и пошёл к первому подъезду.

Народ уже разошёлся. Остались стоять только полтора десятка мужчин. Я остановился в шагах семи-восьми от них. Моя правая рука лежала на рукояти "Сайги", висевшей на плече, при этом указательный палец лежал не на скобе, а на спусковом крючке.

— Мужики, кто-то из вас пытался залезть ко мне в квартиру. Сразу предупреждаю — это плохо для него кончится.

— Может, пацаны баловались,— попытался откреститься один из них.

— Ага. И гвозди двухсотые из двери повыдергали? Слабо пацанам такое сотворить. Второй раз предупреждать не буду. Теперь про Наташу...

— Поучаствовать хочешь?— вперёд выдвинулись двое полуголых невысоких мужчин. Один весь покрыт наколками, у второго тоже их хватает. Таким и представляться не надо. У них на теле нарисовано, что бывшие сидельцы. Один прятал правую руку за спиной, на неё я и переключил своё внимание.

— Не поучаствовать, а её от участия избавить.

— Ишь-ты, избавитель нашёлся. Думаешь, если пукалка есть на плече, так ты и крутяк? — и вытащил правую руку из-за спины. В кулаке был зажат "Макаров".

Блатной взялся левой рукой за затвор, чтобы передёрнуть его.

Идиот! У него даже патрон не в стволе! И движения пла-а-авненькие такие. Ну, понятно, блатные любят покрасоваться. А ещё попугать. Сейчас я от его "Макарки" задам стрекача. Крича: "Милиция, меня убивают!". Книжки читать надо умные, придурок. А в них чётко пропечатано, что на Диком Западе действовал закон: "Кто стреляет первым, тот и прав".

Он успел дотянуть затвор до середины. Я поднял правой рукой карабин вверх, ремень легко скользнул по плечу. Поймав левой рукой цевьё, нажал на спуск. Промахнуться с такого расстояния невозможно. Никакой картинности. Его отбросило ударом пули назад, пистолет выпал из руки. Дырка была точнёхонько рядышком с левым соском.

Второй, забыв про финку, зажатую в руке, потянулся за пистолетом. Но "Сайга" перезаряжается автоматически. И приклад я успел прижать к плечу. Этому пуля прилетела в башку. Для верности, выстрелил в дёргающееся тело ещё раз. И, держа карабин наизготовку, пошёл на мужиков, медленно так, давая им время попятиться. Что они и не замедлили сделать. Подобрав "Макаров", заткнул его себе за пояс, а финку бросил в кусты, в сторону джунглей. Мужикам отдал приказание:

— Оттащите этих урок к морю, раскачайте за руки, за ноги, да в море и бросьте. Их живо утилизируют. А то они тут начнут разлагаться на жаре, потом заразы не оберётесь.

Жмуриков взяли за ноги и поволокли в сторону моря.

Вернулся к Наталье. Глаза у неё были сухие. И круглые от испуга.

— Ты их убил?— произнесла она дрожащими губами.

— Нет, по головам погладил, ручки пожал и сказал, чтобы и дальше продолжали беспредельничать, девушек насиловать и свои блатные законы для всего дома устанавливать. Ключи от квартиры есть у тебя?

Она кивнула.

— Пойдём, вещи свои заберёшь.

Мы поднялись на второй этаж. Наташа открыла замок, вошли в квартиру.

— Возьми сумку большую и сложи туда свою летнюю одежду. Шубы нам ни к чему. На случай дождя возьми какую-нибудь куртку с капюшоном, тоже летнюю. Платья, юбки-блузки и всякое такое. Если есть плед, возьми и его. Из посуды прихвати пару кружек, ложки, столовую и чайную, можно даже по две. Вилку, ножик. И всё, что осталось из съестного.

Наталья вихрем пронеслась по квартире, и большая чёрная сумка наполнилась минут за пятнадцать. Молнию застегнули с трудом. В одной руке я нёс сумку, из второй не выпускал рукоять "Сайги".

Возле моего подъезда я поставил сумку на лавочку. Из дверей осторожно выглянула тётя Варя:

— Ты, Володя, стрелять-то прекратил?

— Прекратил, тётя Варя. Всего-то двое уродов было, остальные — понятливые.

К нам подошёл Алексеич из второго подъезда. Молча пожал мне руку и показал большой палец. Ну, этот дед и умён, и адекватен.

— Стрелять умеешь?— спросил я Наташу.

— КМС по стрельбе. И из пистолета, и из винтовки. Правда, из мелкашки.

— Ничего, тут отдача только посильнее,— вынул из "Макарова" магазин. Шесть патронов. Вполне. Вставил магазин, передёрнул затвор, снял с предохранителя. Протянул Наташе, она взяла осторожно, но держала пистолет вполне грамотно.

— А лучше всего, если Алексеич и тётя Варя с тобой постоят. Я быстренько обернусь.

— Конечно-конечно, мы постоим тут с Наташенькой,— заверила меня тётя Варя. Я взлетел по лестнице на пятый этаж, отпер дверь, вытащил тележку на площадку. Чтобы не делать полупустых ходок, прихватил из квартиры четырёхместную польскую палатку. Квартиру запер только на один замок. Вытащив груз на улицу, положил палатку и Наташину сумку в тележку, выдохнул:

— Я сейчас,— и унёсся в подъезд. В квартире достал картонную коробку, кинул в неё несколько банок рыбных консервов, пару банок тушёнки, пару пачек макарон. Так. Бутылка растительного масла, три пачки галет, две пачки печенья. Соль вчера отвёз. Чая листового большая пачка, заварочный чайник. Из секретера достал початую бутылку с коньяком, тоже сунул в коробку. Пара плиток шоколада, пакет с яблочным соком. Достал небольшую сумку, сложил туда кое-что из одежды. Покидал в сумку весь свой запас патронов и к "Сайге", и к помповому ружью. Оптический прицел к "Сайге", хоть он и в футляре, бережно завернул в футболку и уложил сверху. В коробку с провизией кинул и несколько пакетиков с семенами. Коробку замотал скотчем, а ещё несколько пакетиков семян положил в карман камуфляжки. Поменял магазины в "Сайге" и поставил её на предохранитель. Взял сумку и коробку, вынес на площадку, запер дверь. Спустившись вниз, сложил всё в тележку. Алексеич, тётя Варя и Наташа сидели на лавочке и тихонько о чём-то разговаривали.

— Мне ещё минут десять надо,— сообщил я им, и Алексеич махнул рукой, иди мол.

В квартире я залез в самый конец складской комнаты, прямо по мешкам и коробкам. Покопался в глубине одной из коробок, выуживая оттуда гранату. Достал пассатижи из инструментальной тумбочки, моток проволоки. И через пять минут в соседней квартире стояла отличная растяжка в прихожей. Вся квартира была завалена хламом и мусором, так что замаскировать растяжку труда не составило. Забив дверь парой гвоздей, отнёс в квартиру инструмент. Взял помповое ружьё, повесил на другое плечо, ухватил пару блоков сигарет и три новёхоньких ведра, два оцинкованных и одно эмалированное. Тщательно запер квартиру на оба замка и ринулся вниз.

Выйдя на улицу, положил помповик и вёдра на тележку. Туда же бросил и сигареты. И увидел, как жадно проводил их взглядом Алексеич. Не говоря ни слова, вытащил из тележки один блок и протянул деду. Тот схватил блок обеими руками и нарушил молчание:

— Вот спасибо, так спасибо! Уважил старика! Знаю, что бросать придётся, но пока никак. Буду хоть по одной сигаретке в день выкуривать.

Я полез в карман камуфляжки и протянул тёте Варе пакетики с семенами.

— Тут пара моркови, пара свёклы, кабачки, лук, чеснок. Вскопайте грядки и посадите. Лопаты найдутся? Ну, и отлично. В здешнем климате всё моментом прорастёт. Если поливать водой из речки.

Потом протянул два пакетика Алексеичу:

— Вскопай отдельную грядку и посади. Когда вырастет — высушишь, нарежешь. А уж газеты найдутся.

— Семена табака,— прочёл Алексеич на пакетиках,— ну, теперь не пропаду. Прям, облагодетельствовал.

— Это вам за то, что Наташу охраняли.

Тётя Варя вздохнула:

— Эти гады у нас весь урожай выкопают.

— А вы им скажите, что, если хоть одну морковку тронут, перестреляю всех, к чёртовой матери! Я тут пока каждый день буду бывать.

— А тигр?

— Займусь. Если не сегодня, то завтра точно грохну.

— Вооружился-то ты по полной,— показал на помповик Алексеич,— и чего бы мы без тебя делали? Ходили бы под этими урками. Они же на второй день с пистолетом по всем квартирам прошли и у всех весь сахар и все дрожжи конфисковали. Самогон им варить надо было. Отварились, слава Богу.

— Ладно, счастливо вам оставаться. Завтра, может, и не приду, тигра буду гонять. Но послезавтра-то точно придём. Пойдём, Наталья,— и , сняв карабин с предохранителя, взялся за ручки тележки. И тут в полуметре от меня об асфальт со звоном разлетелась пустая литровая бутылка из-под водки. Отпустив тележку, я отпрыгнул в сторону, сдёргивая карабин с плеча. Кто кинул бутылку, я увидеть не успел, а вот какое окно только что закрылось, заметил. И пустил туда пару пуль, высадив всё стекло.

Открыв сумку, вынул пачку патронов и дозарядил магазин. Заодно, достав другую пачку, зарядил картечью помповое ружьё.

— Всё, нам пора. До свидания,— и мы тронулись в путь.

— Постойте! Погодите!— раздался сзади пронзительный девичий вопль. Я опять стащил с плеча карабин, поворачиваясь назад. К нам бежала длинноногая девчонка с сумкой в руке. Добежав до нас, она с шумом выдохнула воздух:

— Уф-ф! Успела! Возьмите меня с собой. Сейчас, когда Наташка уйдёт, я следующая на очереди. Эти сволочи меня в покое не оставят.

— Лариса, тебе же всего пятнадцать,— удивилась Наташа.

— И что? Думаешь, это их остановит? Вчера приставал один: "Титьки у тебя пока маловаты, но между ног-то уже и волосня выросла". Еле отбилась. Хорошо бабушка Тома вышла из своей квартиры и давай кричать: " Не трожь ребёнка, скотина!". А напьются все, так точно на хор поставят, как Аллу.

— А мать-то в курсе?— спросила тётя Варя.

— Ага, в курсе... Она не в курсе, а в ракурсе. Они как увидели, что урок пристрелили, сразу дверь у них взломали и принялись, не отходя от кассы, самогон глушить. Возьмите меня, я готовить хорошо умею.

Наташа вопросительно посмотрела на меня, тебе, дескать, решать.

— Ну, если хорошо умеешь, поваром возьмём. Не пропадать же человеку. Клади сумку на тележку, вот сюда, сбоку.

Счастливая Лариса положила сумку, захлопала в ладоши и в порыве радости чмокнула Наташу в щёку.

— Блин, попаду я сегодня на поляну или нет,— пробурчал я.— До свидания, мы ушли, наконец.

Когда дотолкал тележку до воды, велел Наташе и Ларисе:

— Дальше катите сами. Каждой по одной ручке. А я буду вас от тигра охранять,— и снял "Сайгу" с плеча.

Девушки безропотно покатили тележку. Вдвоём было не очень удобно, и они стали катить по очереди. Дошли до поляны, на удивление, довольно быстро, меньше, чем за три часа. Увидев изгородь, они восхитились:

— Ты сам это построил? Здорово!— сказала Наташа. Лариса была экспрессивнее:

— Фига се! Вот это защитка! Сюда никакой тигр не пролезет!

— Сегодня ночью пробовал. Ничего у него не получилось,— подтвердил я, открывая ворота.

Зашли в ограду, ворота я закрыл, но запирать не стал. Разгрузил тележку, вскрыл коробку. Кастрюля с курятиной стояла в большей кастрюле с холодной водой из родника. Обе кастрюли стояли под палаткой так, что солнечные лучи туда достанут только к вечеру. Я посмотрел на часы. Была только половина первого. Быстро достал плитку, открыл баллон, зажёг конфорки, поставив на самый маленький огонь. Спросил Ларису:

— Газом пользоваться умеешь (в нашем доме стояли электроплиты)?

Она кивнула:

— Мы раньше в квартире с газом жили.

— Ну, и отлично. В кастрюле — куриная грудка. Мясо можно пожарить на сковороде, вот масло. Бульон можно на суп пустить, можно так выпить. Здесь посуда, здесь соль и сахар. Мне некогда, я пойду тигра искать. Пить захотите, вода в пятилитровой бутылке и в чайнике кипячёная. Пакет сока в коробке. Там же галеты, вместо хлеба. Так, Наталья, "Макаров" вот так ставится на предохранитель, вот так снимается с него. Помпуха с предохранителя снята, там шесть картечных патронов. Цевьё вот так дёргаешь, происходит перезарядка. Учти, отдача очень сильная, приклад плотнее к плечу прижимай. С оружием не играйте, не балуйтесь. Я уйду, закроете ворота на крюк. За ограду ни ногой. Всё поняли?

— Всё,— ответили слитно.

Не тратя времени, я стал собираться. Снарядил оба магазина, двадцать первый патрон был в патроннике. Запасной магазин положил не в набедренный карман, а в боковой на куртке. Поставил на "Сайгу" оптику, в карман сунул ПБС. На поясе фляжка с водой и "Тайга". На шее висит бинокль. Всё, можно идти.

— Я пошёл,— объявил девчонкам.

— Ага,— ответила Лариса, колдуя у плитки. Наталья встала, порывисто шагнула ко мне, положила обе руки мне на плечи, и ткнулась в мои губы полными свежими губами.

— Удачи тебе,— и покраснела. Да, голубушка, целуешься-то ты, как пятиклассница.

— Запри ворота за мной.

Вытащил столб из ямы, вышел за ограду, поставил столб на место. Наташа воткнула крюк в кольцо и помахала рукой.

Я взобрался на скалу и пошёл по гребню хребта. Взгляд провожал меня. Обернулся, и Наташа опять помахала мне. Всё, вперёд! Не до сантиментов. На охоту на страшного хищника вышел, не на прогулку.

По моим прикидкам, тигр не мог находиться очень уж далеко. Хуже всего, если логово спрятано в зарослях джунглей, там его не увидишь. Пройдя по гребню хребта метров триста, я останавливался, и внимательнейшим образом разглядывал окрестности в бинокль. И слева, на всякий случай, и справа от хребта. До рези в глазах вглядывался в зелёную стену джунглей, вдруг что-то да промелькнёт. Порхали с ветки на ветку птицы, прошёл выводок поросят с мамашей во главе. Отлично, свининка будет. Но сейчас не до неё.

Прошёл примерно два километра, когда увидел в бинокль обширную проплешину среди джунглей, примыкавшую к горам. И через полкилометра узрел. Вот, вот оно! Маленькое, полосатенькое лежало в тени деревьев. Это мне в награду за бурно проведённое утро.

Дальше двигался осторожно. Не дай Бог, поскользнусь, и из-под ног посыплются вниз камни. Спугнуть нельзя. Ветер благоприятствует — дует в мою сторону. Теперь видел тигра и без бинокля. По мере моего приближения к проплешине, зверь вырастал в размерах. Сначала я передвигался пригнувшись. Затем лёг и пополз по-пластунски. Чёрт! Вниз тянулась каменная осыпь, и была она почти напротив тигра. Он по ней и до гребня хребта доскакать может. Я полз по осыпи совсем медленно, молясь про себя, чтобы тигр не вскочил и не убежал куда-нибудь. Но, у зверюги, похоже, была сиеста.

Наконец-то я на огневой позиции. "Сайгу" я снял с предохранителя ещё тогда, когда только увидел тигра вдалеке. И тут к тигру подошла тигрица. У неё было, по-видимому, игривое настроение. Она прыгала возле тигра, ластилась к нему. Его же, одолевала лень. Тигрица обиделась и отошла от него прочь. Вам это ничего не напоминает?

Тигрица подошла к окровавленным останкам несчастной Наташиной матери и нехотя принялась насыщаться. Я достал из кармана ПБС и одел на дуло карабина. Хотя из-за глушителя убойная сила пули слабеет, но я не успею быстро перевести прицел с одного зверя на другого. Подвёл перекрестье нитей прицела чуть правее и чуть выше глаза. Примерно на височную область. Задержав дыхание, как учили, плавно потянул на себя спуск. Раздался щелчок, приклад толкнул в плечо. Времени на тщательное прицеливание в тигрицу не было. (После выстрела она застыла, подняв голову). Просто навёл прицел в область головы и два раза подряд нажал на спуск. Потом ещё пару пуль выпустил в тело. Тигрица упала и не шевелилась. Тигр тоже был неподвижен. А со стороны хребта выкатились два полосатых комочка.

Только тигрят мне и не хватало. Они подбежали к тигрице и принялись её тормошить. Старательно прицеливаясь через оптику, я застрелил обоих. Для верности выпустил ещё пулю в живот тигра. В магазине оставалось четыре патрона, и я сменил его на полный. Спустился, точнее, съехал по осыпи на поляну, на ходу снимая с "Сайги" глушитель. Загнал патрон в ствол. Подошёл к тигру. Метил я ему в висок, а попал прямо в глаз. Но контрольный выстрел никогда не помешает. Вставил ствол в ухо, выстрелил. Затем ту же операцию проделал и с тигрицей, и с тигрятами. Теперь все четверо были мертвее мёртвого.

От Люды Петренко остались две ноги, чуть выше колена и обглоданный до половины череп. И тут меня вывернуло наизнанку. Хорошо, хоть не обедал. Чашка кофе и кусок холодной курятины утром. Желудок был пустой, так что рвотный позыв быстро прошёл.

У подножия хребта была пещера. В ней тигры и обитали. На всякий случай, выпустил в тёмный зев пещеры пару пуль. Но оттуда никто не появился.

В каждом из магазинов оставалось по четыре патрона, и я снарядил один из них восемью патронами. Пустой магазин сунул в набедренный карман. Движением, ставшим уже привычным, загнал патрон в патронник и поставил карабин на предохранитель. Теперь предстояла нелёгкая обязанность. И берцами, и руками я вырыл в осыпи яму. Сложил туда человеческие останки, засыпал мелкими камнями и сверху нагрёб небольшой холмик из камней. Воткнул в щель между камнями толстую засохшую ветку, бормотнул: "Покойся с миром",— и полез по осыпи наверх, на хребет.

Отойдя с километр, уселся на большой гладкий камень, нагретый солнцем. Глотнул воды из фляжки и жадно выкурил две сигареты подряд. Внутри меня царила пустота. Сегодня я впервые в жизни убил человека, даже двоих. Меня качественно учили убивать. И в психологическом плане тоже. Да и не люди это были. Но, всё же...

И зверей было жалко. Не повезло им, оказались на этом чёртовом острове. Тут уж вступило в силу правило: "Или ты, или тебя". Я вынужден был их убить. Тигрят тоже. Они ведь выросли бы. Закурил третью сигарету и медленно побрёл к моей поляне. Теперь, уже к нашей. Докурив сигарету, перешёл на быстрый шаг. Мельком глянул на часы. Половина пятого. Всего-то три с половиной часа прошло. А, как будто, целую жизнь прожил.

Глава IV

Если пахнет дымом...

Увидев, как я спускаюсь с хребта, девчонки завизжали и запрыгали от радости. Приятно, что меня ждали, меня встречают. Наталья откинула крюк на воротах и открыла их. Я вошёл в ограду, и она заперла ворота за мной опять на крюк. Не говоря ни слова, я снял с шеи бинокль, с плеча карабин и бережно положил их на траву. ПБС и пустой магазин кинул рядом. Подошёл к коробке, которую мы сегодня привезли из дома, достал оттуда плитку шоколада и бутылку с коньяком. Не дагестанская "палёнка", а настоящий мартель.

Вынув пробку, хлебнул прямо из горлышка. Сел на траву по-турецки. Открыл шоколад и отломил одну полоску. Сунув в рот сладкий квадратик, разжевал его и сделал ещё солидный глоток "конины". Протянул всю оставшуюся плитку Ларисе:

— Подсластитесь, девочки,— приложился к бутылке третий раз и закурил сигарету. Пожалуй, пока хватит. Дела на сегодня ещё были.

Девчонки, разломив шоколадку напополам, жевали, жмурясь от удовольствия.

— Есть будешь?— тихим, ласковым голосом спросила Лариса и, не дожидаясь ответа, пошла к плитке. Нет, всё-таки молодцы девушки. С дурацкими вопросами не лезут, не беспокоят понапрасну. Видят, что пришёл я малость не в себе. Отойду, всё сам расскажу. Чуткие, одним словом.

Передо мной, по-прежнему сидящим на траве, как по мановению волшебной палочки возник натюрморт. В глубокой тарелке, стоящей на некоем подобии скатерти, дымился куриный суп. Как полагается, с картошечкой, морковкой, луком и кусочками куриной грудки. Горкой лежали галеты. Стояла кружка с яблочным соком. Только я дохлебал вкусный супчик, Наташа забрала пустую тарелку, а Лариса поставила следующую. На ней лежал кусок обжаренного куриного мяса в окружении макарон. Всё было сверху полито подливкой.

Доев подчистую всю вкуснятину, выпил яблочный сок, и скатёрка исчезла. Вместо неё подставили импровизированную пепельницу из консервной банки. Сервис был на высоте и, закурив, я смог, наконец, улыбнуться.

— Спасибо огромное. Обед был замечательный.

Девчонки просияли, особенно, Лариса.

— Я старалась. Убил тигра?

— Убил. И тигра, и тигрицу, и тигрят.

Лариса ахнула:

— А тигрят-то за что?

— За то, что вырастут и начнут на людей охотиться.

— А с мамой моей, что?— осторожно спросила Наташа.

— Съели. Что осталось, я похоронил.

Она закрыла лицо ладонями и отошла в сторону. Лариса, выждав некоторое время (действительно, в чуткости не откажешь), подошла к ней сзади и принялась гладить по голове. Я встал, взял оба оцинкованных ведра и пошёл к роднику за водой. В квартире у меня лежат полипропиленовые трубы, надо будет провести воду за ограду, чтобы не выходить.

Принеся вёдра с водой в ограду, взял эмалированное ведро и пустой рюкзак.

Ведро поставил под струю воды, а в рюкзак напихал камней. Еле доволок.

Камни выложил кругом, обозначив место для костра. Вёдра поставил на самый солнцепёк, чтобы вода в них хоть немного нагрелась. Взял "Гускварну", заглянул в бачок. Полбачка есть, должно хватить. Вышел с пилой за изгородь, закрыл за собой ворота. У самых скал стояло старое, засохшее дерево. Я его спилил. Внутри оказалось не трухлявым, что и требовалось. Спилил второе дерево, самое близкое к изгороди. Деревья подтащил к воротам, отпилил сучья. На засохшем дереве отпиливал, как попало. На свежем, тщательно, но так, чтобы выступали на несколько сантиметров. Старое дерево распилил на чурбачки. Открыл ворота, перекидал в ограду чурки, сучья, верхушки деревьев. Распилил свежее дерево напополам. Чурбачки и сухие ветки отнёс к будущему кострищу и взялся за топор. Затесал оба, получившихся у меня, столба и вкопал их в землю. Там где сучьев было мало, вбил в столбы гвозди. И стал развешивать на обоих столбах кухонную утварь: кастрюли, сковородки. На гвозди даже кружки одевались за ручки.

— Здорово придумал!— Лариска подскочила помогать. Вскоре вся посуда цивильно была повешена на столбы.

Вбил у кострища рогатки, положил поперёк палку, проверил на прочность. Пожалуй, даже пару вёдер выдержит. На кучу хвороста уложил пару чурбачков и разжёг костёр. Над поляной поплыл дымок, запахло горящим деревом. Повесил над костром одно оцинкованное ведро с водой. Пожалел, что не все вёдра сразу забрал. Ладно, завтра исправим ошибку.

Девчонки уже уселись у костра.

— Если пахнет дымом, значит, пахнет домом,— провозгласила Наталья.

— И дом вам сейчас поставлю,— сказал я, берясь за польскую палатку. Девушки хотели помочь, но я их отогнал — только мешать будем друг другу, один управлюсь. Через полчаса польская двухслойная четырёхместка с навесом и тамбуром была установлена входом к костру. Но на положенном удалении от огня. В палатку закинул два туристических пенополивиниловых коврика и Наташин плед, на всякий случай. Это я ночью не мёрзну, вдруг девчонкам холодно будет.

Налил воды в чайник, тоже повесил на огонь. Чайку хлебнуть на ночь не помешает, почти восемь часов. Часа через полтора стемнеет. Потихоньку подбрасывал хворост в костёр. Сучья, оставшиеся после строительства ограды, уже подсохли, и хвороста была огромная куча. Впрочем, и сухие чурки горели неплохо. Когда вода в ведре начала закипать, я одел на руку сварщицкую перчатку и безболезненно снял ведро с костра. Поставил все три ведра рядом, положил в вёдра два ковшика. Скомандовал:

— Девчонки, раздевайтесь донага и мойтесь. Подглядывать не буду. Только волосы не надо мочить. И воды мало, и стемнеет скоро. Полотенца есть?

— Я два взяла с собой. Одно — мне, второе — Лариске. А тебе воду оставлять?

— Вам двоим-то еле хватит. Завтра ещё вёдер принесём, тогда всю грязь с себя и смою. А до завтра похожу зачуханный,— только сейчас я подумал, что хожу уже пять дней немытый. При этом потел ведь, как чёрт. Но только утром у родника умывался. За всеми хлопотами не до гигиены было. Ничего, ещё пара-тройка дней и жизнь войдёт в спокойное русло. Обживёмся, вещи перенесём.

За моей спиной, метрах в двадцати от палаток, повизгивали девчонки, поливая себя тёплой водой. Наташа даже мыло и губку из дома прихватила. Так что вымылись они на славу. Я успел заварить чай, почистить и смазать "Сайгу", набить патронами магазины и выкурить сигарету, когда они подсели к костру с розовыми после мытья лицами, с чуть мокрыми волосами.

— Как заново на свет родилась,— изрекла Наталья.

— Замечательно,— подхватила Лариса,— какой всё-таки Вова у нас заботливый.

— Чего уж там,— слегка смутился я.

— Вы не представляете себе, как я рада, что вы меня взяли с собой. Сидела бы сейчас, пьяные стенания мамаши слушала: "Ой, Ларисёночек, чем же я завтра тебя кормить буду? Ой, и когда же всё это прекратится?". А у самой полхолодильника водкой забито. "Это наша жидкая валюта. С ней-то мы не пропадём." Ага, ты, может и не пропадёшь, выпьешь пару стопок, тебе и весело. А из еды осталось четыре картофелины и одна морковка. Да пригоршня пшена. Через пару дней — зубы на полку. Если бы вы от меня отказались, дня через три в море бы утопилась.

— Прекрати, все твои беды позади. С нами не пропадёшь. Кстати, в море не вздумайте соваться, даже по колено. Чёрт его знает, кто там в воде.

Это я неудачно сказал. Наталья сразу вспомнила утонувшего отца и погибшую мать. Слёзы побежали по щекам. Да оно и понятно, за пять дней потерять обоих родителей. Торопливо стал разливать чай по кружкам, достал печенье. Лариса утешала Наташу, как могла.

Солнце ушло за деревья. Длинные тени легли от джунглей на поляну. Наступили вечерние сумерки. Ни малейшего дуновения ветерка. Никаких гадов летучих. Полная тишина. Только в траве тихо стрекочут какие-то насекомые.

Девчонки грызли печенье, запивая горячим сладким чаем. Наталья перестала плакать, и на лицах у обоих было написано умиротворение.

— Благодать-то какая,— вздохнула Наташа,— в доме вечером темно, страшно. А здесь... Прямо, душа отдыхает.

— На сто процентов согласна,— поддержала её Лариса,— так бы и сидела всю ночь у костра, балдела.

— Не балдела, а наслаждалась,— строго поправила её Наташа,— мы с Володей матом не ругаемся, бомжовский сленг не употребляем.

— Бомжовский, чего?

— Сленг, ну, словечки всякие жаргонные: прибалдеть, тащиться, торчать, отпадно, клёво, по кайфу и так далее.

— Воспитывать будете?

— Нет, назад к маме отправим,— решил я быть в этом вопросе солидарным с Натальей.

— Только не к маме!— ахнула Лариса,— постараюсь говорить, как надо, но вы меня поправляйте, если что. Что делать, жизнь у меня раньше не очень-то клё... ой, не очень-то хорошей была.

Посмеялись над поправкой. Пора, наверное, и укладываться, вот-вот совсем стемнеет.

— Так, как водится, писать перед сном девочкам налево, мальчикам направо. Потом отбой. Вам ещё обустроиться надо в палатке. Скоро темень наступит, а аккумуляторы в фонарях я берегу. Ни комаров, ни москитов здесь нет, даже мух нет. В этом плане — рай. Костер заливать не буду, пускай прогорает. Ветра нет, искры не летят, пожара не будет. Я тоже, выкурю сигарету, и спать лягу.

Проснулся, как только рассвело. Вчера, когда девчонки ушли в палатку, я перед сном принял ещё коньячку граммов несколько. Чтобы совесть не мучала, когда засыпать буду. Но от хорошего коньяка, в количествах разумных, наутро никакой абстиненции нет. Бодро подскочил, принялся разжигать костёр. Пока он разгорался, сходил на родник за водой. Заодно и умылся. Налил в чайник воды, поставил кипятиться. Чем завтракать будем? Хорошо было в той, "докатастрофной" жизни: залез поутру в холодильник, достал масло, сыр, колбасу, состряпал пару бутербродов и нет проблем. А ещё можно было их в микроволновку засунуть. Вообще, чудесно!

Ну, на безрыбье, и консервы -рыба. И я выудил из коробки три банки сайры бланшированной, пачку галет. Ещё оставалась пачка печенья к кофе. В польской палатке открыли тамбур. Из палатки вылезла Лариса и сладко потянулась. Была она в длинной футболке, очевидно заменявшей ей ночнушку. Подойдя ко мне со спины, она обвила горячими, нежными руками мою шею и прошептала на ухо, щекоча скулу волосами:

— Повариха должна вставать самой первой и готовить всем завтрак. Куда в такую рань поднялся?

Я показал ей на банки с консервами, и ответил, тоже шёпотом:

— Полминуты работы консервным ножом и завтрак готов. Сегодня привезём продукты, и завтра утром буду спать, пока на завтрак не позовёшь.

Чайник закипел. Я сделал себе кофе и вопросительно посмотрел на Ларису.

— Я чаю попью, заварка вчерашняя ещё ничего. Не привыкла я к кофе. А маман моя напитки признаёт только горячительные.

Говорила Лариса совсем тихонько. Но из палатки на четвереньках стала выползать Наталья. Вырез у неё на ночной рубашке был большим, а ткань, повинуясь закону земного тяготения, отвисла вниз. Я поспешно отвёл глаза от открывшегося моему взору чудесного зрелища. Взял третью банку консервов и тоже открыл.

— Умыться можете из ведра, чтобы к роднику не ползти. Тем более, на четвереньках.

Лариса засмеялась, а улыбающаяся Наташа встала на ноги и тоже потянулась, разводя руки в стороны. Тонкая ткань натянулась, обозначив крошечные соски. Я озверел. Дразнится, что ли?! А она ещё и облизнула полные губы язычком. Я же не монах-скопец!

— Марш в палатку! И оденься во что-нибудь поприличнее!

Наташа повернулась к нам спиной, опять опустилась на четвереньки и поползла в палатку. Лариса уже не смеялась, а хохотала. Потому, как коротенькая Наташина рубашка совершенно не прикрывала ничего сзади. А трусиков не было. И не мог я никак взгляд оторвать от девушки.

— И к маме-то её не отправишь, потому что мамы нет,— шепнула Лариса мне и пошла к ведру с водой, умываться. Через пару минут из палатки показалась чуть смущённая Наталья в белой футболке и в шортах. Я показал ей кулак. Она, покачивая бёдрами, пошла за палатку. Шорты обтягивали круглую попку. Ох, похоже, трудновато мне придётся в плане соблюдения целибата.

Девчонки позавтракали. Я покуривал, допивая кофе.

— Сегодня нам предстоит топать ножками весь день. Надо два рейса сделать, а это — почти одиннадцать часов ходьбы. Так что, обувайте кроссовки, боевые подруги, и на крыло.

Глава V

Скучные бытовые хлопоты.

Вышли мы с поляны в половине седьмого утра. И уже в десять минут девятого были возле дома. Оставив Наташу внизу с помповым ружьём и пистолетом охранять тележку, я и Лариса поднялись наверх. Дверь в соседнюю квартиру была приоткрыта и из неё торчали чьи-то ноги.

— Пьяный?— спросила Лариса. Не отвечая, я открыл дверь квартиры. На двери виднелись следы от удара ломом. Но остались только небольшие вмятины, даже сам стальной лист не повело. Хорошо, что в замочные скважины не били. Если бы смяли так, что и ключ не вставить, пришлось бы на поляну за инструментом возвращаться.

Войдя в квартиру, усадил Ларису на диван, а сам пошёл в соседнюю квартиру. Распахнул дверь в неё. Рядом с трупом валялся лом. Отставив его в сторону, взял труп за ноги и протащил из прихожей на кухню. Открыв окно, взвалил неудачливого грабителя на подоконник и сбросил вниз. Тело глухо шлёпнулось на траву позади дома. Потом заглянул в соседскую ванную комнату. Что ж, ванна довольно в приличном состоянии, эмаль не отбита. Но это на потом, скорее всего на завтра. А, может, и на послезавтра. Дверь в соседнюю квартиру забил всего одним гвоздём. После того, как сработала растяжка, желающие залезть сюда найдутся не скоро.

Хозяйственно прихватив лом, внёс его в свою ванную комнату и положил на пол. Ухватил из ванной мочалку, пару кусков туалетного мыла, бритву с помазком, зубную щётку с зубной пастой, шампунь и гель для душа. Всё это сложил в пакет и засунул в сумку. В сумку же положил три больших полотенца и пару маленьких. Скатерть, плед, пару комплектов постельного белья. Сумку застегнул. Вытащил из чулана полиэтиленовую упаковку с килограммовыми пакетами муки. Ещё одну упаковку с литровыми бутылками постного масла. Коробка со сгущёнкой. Ещё коробка — с банками концентрированного молока без сахара. Коробка с пакетами гречки. Оставил гречи только треть, остальное заполнил пакетами с рисом и пшеном. Коробка с пакетами макарон. Переложил так, чтобы были и рожки, и вермишель, и спагетти. В пустую коробку положил пачки галет, банки с кабачковой икрой, маленькие банки с томатной пастой, с консервированными салатами, с ананасами и кружочками, и ломтиками. Пару банок компота, вишнёвого и сливового. Джем абрикосовый, печенье, пару килограммов сахарного песка.

Вспомнил про вчерашний суп, прошёл на кухню, выдвинул ящик из-под электроплиты. Там у меня лежала картошка, пара морковок, с килограмм лука.

Из опустевшего холодильника вынул три головки чеснока. И ещё память озарило. Хорошо, они долго не портятся, а купил совсем недавно. Бережно вынул картонную упаковку с десятком яиц. Ведь напрочь про них забыл.

Сложил все овощи и яйца в коробку. Наверное, и хватит. Нет, возьму ещё коробку с рыбными консервами. Подумав, решил, что быстрее всё перетащу, если дверь не запирать. Оставил Ларису в квартире, сторожить наше богатство, а сам принялся с коробками скакать по лестнице вниз. Складывал всё на лавочку, возле тележки, чтобы потом уложить покомпактнее. Последними вынес шесть оцинкованных вёдер и одно эмалированное.

Ещё не было девяти, когда мы тронулись в обратный путь. С грузом шли не так быстро, но всё же в половине двенадцатого очутились на поляне. Разгрузив тележку, я пять раз сходил на родник, заполнив все вёдра водой. Все поставил на солнце, греться.

— Лара, ты останешься, обед готовить, а мы с Натальей ещё раз до дома прогуляемся. Помповик тебе оставим и на замок изгородь закроем,— утром я потратил десять минут, обучая девчонок заряжать и перезаряжать помповое ружьё.— Посмотришь по продуктам, что сварганить можно. Кроме того, что мы сегодня привезли, вон там лежат банки с тушёнкой.

Утрамбованный песок у моря тянулся узкой полоской. Если идти по нему рядом, даже вдвоём, то один из идущих одной ногой вязнет в рыхлом песке. Поэтому мы передвигались всегда друг за другом, в затылок. Вот и сейчас впереди меня шла Наташа, я вслед за ней катил пустую тележку. На песке никаких препятствий не попадалось, под ноги можно было не смотреть. И никак не получалось у меня отвести глаза в сторону от девичьей фигуры, двигавшейся легко и грациозно.

— Наталья,— окликнул я её.

— Аюшки,— остановилась она, поворачиваясь ко мне.

— Давай ты сзади пойдёшь. А то я боюсь тебя по ногам тележкой стукнуть. Вот и торможу.

— Ну, хорошо,— покорно согласилась она, подходя ко мне. А под футболкой-то ничего нет, и ткань приподнимают два маленьких бугорка.— Только мне кажется, что причина вовсе и не в тележке. Я же не совсем чурка бесчувственная и этот взгляд на себе ощущаю.

— Какой этот?

— И ласковый, и жаждущий. А ещё ты мною любуешься.

— Наташ, иди сзади. На поляну вернёмся, поговорим.

— На поляне Лариска, там об этом не поговоришь. Володя, ты ведь меня хочешь?

— Деточка, ты ещё малолеточка...

— Мне через три месяца восемнадцать исполнится. Между прочим, ты мне нравился ещё тогда, когда мы не на острове были. Только ты меня упорно не замечал.

— Вообще-то замечал, но видел, что ты ещё с портфельчиком в школу бегаешь...

— Так я уже одиннадцатый класс заканчивала. Значит, замечал?

— Не слепой же я. Такую красоту нельзя не заметить.

Она запрыгала и захлопала в ладоши:— Володенька!— и обвила руками мою шею, прильнув ко мне. Губы потянулись к моим губам.

— Наташка,— взмолился я, но было поздно. Когда свежие пухлые губы прижались ко рту, говорить уже не получалось, можно было только мычать. Но я же не корова. Оттолкнув от себя тележку, обнял Наташу и ответил на её неумелый поцелуй. Восхитительная в своей упругой подвижности, полная высокая грудь всё крепче прижималась к моей груди. Но безумства не произошло, голова не закружилась, трезвая мысль одержала победу над вспышкой страсти. И, едва коснувшись языком нежного язычка девушки, я разжал объятия и сделал шаг назад. Немая пауза, удивление в огромных серых глазах. И задрожали губы от обиды. Шагнув к ней, погладил по голове:

— Не обижайся и не сердись, малышка моя. Ну, нет у нас сейчас времени на ласки. Столько ещё сделать предстоит, прежде чем более-менее нормальной жизнью заживём. Всё хорошее у нас с тобой ещё впереди,— и поцеловал её в шею.

На Наташином лице появилась слабая улыбка. Подхватив ручки тележки, я двинулся вперёд. Возле подъезда дома отдал Наташе карабин:

— Патрон в стволе, с предохранителя снят. Просто давишь на курок. Перезарядка автоматическая.

Взбежал на пятый этаж. Дверь соседней квартиры по-прежнему заколочена. Посягательства, похоже, прекратились. В этот раз еды почти не брал. Зато в тележку улеглась армейская десятиместная палатка, два больших десятилитровых баллона с газом для плитки, полипропиленовые трубы. Понакидал в небольшую сумку всякой мелочи, вроде отвёртки, пассатижей, разнокалиберных гвоздей.

Когда, заперев дверь квартиры, вышел на улицу, Наташа болтала с Алексеичем. Поздоровавшись со мной, Алексеич поблагодарил меня от имени всего дома за избавление от тигриного семейства.

— Огород вчера вскопали и засадили. И табак посадил. Полили качественно. У нас дедов-то крепких всего двое, я да Петрович. Эдуард Михалыч — тот интеллигент, лопатой сразу мозоли натёр, Василич — хворый совсем, вечно неможется ему. Но старушки-то крепкие, копали, будь здоров! А сегодня пошёл на грядки взглянуть, а там уже ростки пробиваются. Мать честная!

— Климат тут благодатный,— согласился я с ним,— быстро всё вырастет. Вы, только всё подчистую не съедайте, на следующую посадку оставьте. С семенами у меня не густо. И ещё, поставьте колья вокруг грядок и проволоку протяните. Я тут в лесу диких свиней видел. Они ваш урожай ночью весь схрупают.

— Проволоку найдём. А как всё подрастёт, так и дежурить будем. Тигра теперь нет, не страшно.

— А вы ещё ямы-ловушки возле огорода выкопайте,— посоветовал я ему,— сами только в них не свалитесь, травматолога тут нет. Повезёт, так и свининкой разживётесь.

— Спасибо за мысль дельную. Сегодня же и выкопаю, да ветками прикрою. И наших всех предупрежу. Что-то вроде артели пенсионеров у нас организовалось. Вместе легче продержаться.

— Это, безусловно. А ты, Алексеич, председатель этой артели. Пистолет в руках держать доводилось?

— Так срочную в разведроте отслужил. Из всего пуляли, что стреляет.

— Тогда вот тебе "Макаров". Всего шесть патронов, правда. Чисти, смазывай, в руки никому не давай. Патрон в ствол загнал, на предохранитель поставил и спрятал куда-нибудь под рубашку. Какая-никакая, а оборона.

— Уж и не знаю, как благодарить. Крепко ты нас выручаешь. Повезло нам, что человек ты хороший.

— Не перехвали. Обычный я человек. Но человек, а не скотина. Пора нам идти. Ещё десять километров по жаре топать.

Наташа, отдав мне карабин, вынула из кармана шортов ключ:

— Мне в мою квартиру заглянуть надо.

— Ну, пойдём,— снял "Сайгу" с плеча,— Алексеич посторожит пока наше барахло.

— Идите, я тут пока покурю на лавочке. Теперь с пистолетом-то любого пакостника шугану.

— Кстати, Алексеич, насчёт пакостников: за домом труп валяется, надо бы его в море закинуть. Ты попроси мужиков. А то завоняет на жаре. Хотел тут один в мою квартиру, через соседнюю, забраться. А у меня там растяжка стояла.

— Слышали мы ночью взрыв. Но со сна ничего не разберёшь, где грохнуло, что грохнуло. Мало ли, самогонный аппарат рванул. Ясно, довыделывался кто-то.

Дверь Наталье открывать не пришлось, она была выломана. В квартире пошуровали, раскидав вещи.

— Вот, гады,— ругнулась Наташа, без особой злобы. То, что ей надо было, не унесли, она быстро побросала всё в маленькую сумочку и повесила её на плечо.

— Всё, можем идти.

Попрощавшись с Алексеичем, пошли обратной дорогой. Пройдя примерно половину дороги, я оглянулся на Наталью. Она шла мрачная, опустив голову. Отпустив ручки тележки, шагнул к ней. Отодвинув в стороны пряди волос, взял её лицо в ладони и пропел, фальшивя (увы, нет у меня вокальных талантов):

— Рыбка, рыбка, где твоя улыбка,

Полная задора и огня?

Самая жестокая ошибка, рыбка,

То, что ты не смотришь на меня.

Потянулся к девичьим губам. При этом стоял я спиной к морю, а Наташа — лицом. В глазах её вдруг появился неподдельный ужас. Она отшатнулась от меня, попятилась, споткнулась. Усевшись на песок со всего маху, принялась отползать назад, в сторону леса. Я не задавал ей глупых вопросов, а, срывая с плеча карабин, обернулся к морю.

Метрах в двадцати от берега из воды торчала огромная пасть, усеянная зубами. Такая и слона перекусит играючи. В маленьких глазках светилась злоба. Но мелководье не позволяло твари подобраться вплотную к берегу. Поэтому она повернулась к нам спиной и ушла в море, хлопнув по воде чем-то вроде хвоста.

— Э-э-это ч-ч-что было?

— Не что, а кто. Какая-то акула местная.

— Это она моего папу слопала?

— Вполне возможно. Вставай. На берегу она нас не достанет.

— А не может она на берег выбраться?— отряхивала с себя песок Наталья.

— Если бы могла, полезла бы. Я ведь, сколько ни хожу по берегу, никаких следов на песке со стороны моря не видел. А вот в воду категорически нельзя.

— Понятно.

Глава VI

Соперницы.

Ещё на подходе к поляне, плыли в воздухе аппетитные запахи и в желудке сразу заурчало. Суп из тушёнки и макароны по-флотски были выше всяких похвал. Лариса сияла, глядя, как мы уминаем её стряпню. Попив чаю и перекурив, взялся за лопату.

Когда вкапывал столбы для ограды, тогда понял, что огородничество будет делом нелёгким. Да и Алексеич жаловался: "Почва-то благодатная, но пока дёрн снимешь — семь потов сойдёт". Вот и моя спина вскоре заблестела от пота. Лопатой я нарезал дёрн на квадраты, поднимал их, обнажая землю. Брал дёрн руками и складывал в штабель, далеко в стороне.

Девчонки сначала порывались мне помочь, но я им объяснил, что лопата всего одна, да и не женское это дело, только мозолей им на руках не хватало.

Всё же, без дела они сидеть не хотели. Наталья затеяла постирушку. В полевых условиях это несколько отличалось от забрасывания белья в стиральную машину. Однако, Наташа справилась. Теперь на шпагате, натянутом между палатками сохли девичьи футболки, трусики, всё моё бельё, просолившееся за истекшую неделю.

Лариса занялась картофельными очистками, готовя их к посадке. И даже не побрезговала покопаться в помойке, куда я, по недомыслию, выкинул партию картофельной шелухи.

До заката успел перекопать землю. Заканчивал уже в полутьме, при отблесках пламени костра, разожженного Ларисой. Один-единственный перекур пришлось устроить, когда девушки мылись, поливая друг друга ковшиками из вёдер, нагревшихся на солнце. Они ничего мне не объявляли. Переворачивая лопатой очередной пласт земли, я увидел два обнажённых тела, пританцовывающих среди блестящих оцинкованных ёмкостей. Так и застыл, не разогнув до конца натруженную спину.

Повизгивающие под струями воды, Наташа и Лариса взгляд мой не могли не заметить. Но не присели стыдливо и даже прикрываться никак не стали.

— Нравимся?!— крикнула мне Лариса. А Наташа захохотала: — Ты копай, Володенька, копай.

Воткнув лопату, повернулся к ним спиной и достал из кармана джинсов сигареты и спички. До мытья долгое время девчонок не видел, слышал только голоса. Они вдвоём ушли за большую армейскую палатку и чем-то там занимались. Когда увидел их моющимися, нагота меня ослепила. Истинный смысл выкрика Ларисы понял, только подойдя к костру, где они сидели на чурбачках. У обеих были очень короткие причёски. Наташины волосы подстрижены аккуратно и красиво, Ларисины — неумело, но старательно.

Я машинально сглотнул слюну. Девушки и так были внешне довольно привлекательными, а теперь... Наташа поднялась с чурбачка:

— Пойдём, полью. Мы тебе два ведра оставили. Ты же весь потный. Вёдра поближе к костру перенесли. Тут хоть кое-что видно. Нет, джинсы тоже снимай. Хочешь сказать, что ноги у тебя не потели? А между ног, ниже пояса?

— Развратница,— вздохнул я, но трусы снял, повернувшись к костру спиной.

— Какая попка белая,— восхитилась Наталья.

— А можно и я полью? В два ковшика лучше,— подскочила Лариса.

— Сиди, малолетка, грей ужин,— тоном собственницы осадила её старшая.

На ужин повариха, не мудрствуя, разогрела макароны по-флотски, оставшиеся от обеда. Мы подчистили всё, без остатка. А чаёк с дымком от костра, как всегда, бесподобен. В приложение к дымящейся в кружке янтарной жидкости, сигарета, заслуженная непосильными трудами. Девчонкам достаётся пачка печенья и плитка шоколада на двоих.

— Ларисёночек, давай ты на ночь переберёшься в Володину палатку, а он будет спать со мной,— изрекает в полной тишине Наталья, разрушая молчаливое очарование вечерних посиделок у костра. И снова воцаряется тишина. Сделав глоток ещё не остывшего чая, затягиваюсь сигаретным дымом. Слышу, как хрустит печеньем Лариса. Наташа — не Вера Холодная и не Грета Гарбо. Паузу она держать не умеет.

— Вы, что, воды в рот набрали?

— Наташенька, я же утром объяснял тебе...

Так как в голосе моём звучала смесь растерянности и неуверенности, Лариса вмешалась:

— Наташ, ты же видишь, что мы ещё и не обустроились толком, Вова пашет, как вол. А тебе срочно медовый месяц потребовался. Раньше свадьбы играли только после уборки урожая.

— Я люблю его!— голос дрожит.

— Если любишь, потерпишь. Я ведь терплю...— голос тоже дрожащий. И не поймёшь, кто из них старшая, а кто — младшая.

— А ты-то тут причём?

— А при том...— истерики и всхлипываний не было, но слёзы по щекам покатились. Тихо, молча плакала.

Наташа подскочила к ней сзади, встала на колени у Ларисы за спиной и обняла её. Потом стала ладошкой вытирать ей слёзы. Я выбросил окурок в костёр и полез в пачку за следующей сигаретой. Ну, что тут скажешь? Через пару минут, когда Наташа вернулась на свой чурбачок, промолвил тихо, поднимаясь на ноги:

— Костёр пусть прогорит до конца. Золу я утром на удобрение пущу. Так что ты, Лариса, завтрак на газовой плитке готовь.

Она покивала головой и шмыгнула носом.

— Устал я. Спать пойду. Спокойной ночи, девочки.

Наклонился к Наташе, поцеловал её в губы, и она ответила на мой поцелуй. Повернулся к Ларисе и, нагнувшись, увидел горестный взгляд. Коснулся губами пухлых горячих губ. Горе в глазах сменилось радостным сиянием.

Мышцы ноют. Когда же я втянусь в этот нелёгкий ежедневный физический труд?! Спать, спать, спать...

Утром сладко потягиваюсь, до хруста в костях. На четвереньках, нехотя, ползу к свету. Палатка не застёгнута, ввиду отсутствия летающей нечисти. В щель выхода из палатки вижу Ларису. Она сидит на чурбачке возле газовой плиты. И мнёт свои груди прямо через футболку. Слышу её гневный шёпот:

— Давайте, растите! Ну, растите же!

Смеяться или плакать? С шумом вылезаю из палатки, делая вид, что ничего не видел. Иду умываться. Со вчерашнего дня осталась вода в ведре. Лариса поливает мне из ковшика, терпеливо ждёт, пока почищу зубы. Протягивает чистое полотенце. Вытерев лицо, целую девушку в тугую щёчку. Лариса отрицательно мотает головой и показывает пальцем на свои губы. Погрозив ей кулаком, выполняю немую просьбу. В глазах девчонки лукавство:

— Пока Наташка спит,— шепчет она и тоже чмокает меня в губы. И вприпрыжку бежит к плите, где на сковороде что-то шкворчит.

Получаю кружку с чёрным кофе и тарелку с омлетом из яичного порошка. На второй тарелке лежат оладьи, политые сгущёнкой. Вкусно и сытно.

— Добавки хочешь?— шепчет Лариса.

— Нет, наелся, спасибо.

— Спасибо к губам не приложишь.

— Ты — маленькая нахалка.

— Хорошо, завтра утром будут галеты с макаронами.

— Ещё и маленькая шантажистка.

— Не такая уж и маленькая,— шепчет она,— ну-ка, встань-ка.

Выпрямляюсь в полный рост. Лариса подходит вплотную и сомкнув руки у меня на поясе, прижимается ко мне всем телом. Явственно ощущаю тугие бугорки её грудей, которые не такие уж и крошечные. Макушка её достаёт мне до носа. Она поднимает лицо кверху:

— Ну, и где твоё спасибо?— губы чуть приоткрываются в ожидании. Это уже не просто касание губами, а настоящий полноценный поцелуй. Лариса делает шаг назад.

— Маленькая, говоришь?— пальчик чуть касается моих джинсов ниже пояса. Я же не железобетонный. Живой мужик. Естественно, прореагировал.

— Оладьи сгорят,— шепчу Ларисе, и она бросается к плите. Пара оладий чуть пригорела.

— Все горелки — повару,— вздыхает Лариса,— но оно того стоило,— и показывает мне язык.

Допив кофе и выкурив первую утреннюю сигарету, начинаю таскать золу в огород. Затем разжигаю новый костёр. Привыкли мы уже как-то к пламени костра и к дымку. Приношу воды из родника, все двенадцать вёдер полнёхоньки. Парочку вёдер вешаю над костром, чтобы была горячая вода. В это время из палатки вылезает Наталья.

— А вот и наша принцесса изволила проснуться,— в голосе Ларисы ни злобы, ни осуждения. Она уже закончила готовку и сидит у костра. С лица её не сходит радостная улыбка. Снимаю с костра одно ведро с водой, вешаю другое. Беру грабли и направляюсь в огород. Лариса Наталье умыться поможет и завтраком накормит.

До обеда я успеваю подготовить землю к посадке, разбить грядки и посадить картошку. Лук, редиску, чеснок, морковь и свёклу будут сажать девчонки. Все мы истинные горожане, тяги к земле ни у кого из троих нет. Делаем всё исходя из теории. Посмотрим, что вырастет.

Пообедав гороховым супом и гречневой кашей с тушёнкой, начинаю мастерить из полипропиленовых труб разного диаметра водопровод и водосток. Сто миллиметровые толстые трубы пилю ножовкой вдоль, чтобы получились желоба. Очень неудобно пилить, но терпение и труд всё перетирают. Из деревянных рогаток делаю подставки для труб. Заодно, заготавливая рогатки, пилю дрова для костра. Ещё с полканистры бензина есть. Потом придётся бензопилу оставить и пилить дрова вручную.

Девчонки, закончив посадку овощей, принимаются потихоньку таскать от скал камни. Выбирая из них плоские, выкладываю площадку, чтобы ставить вёдра, набирая воду. Теперь не надо выходить за водой за ограду.

Вечером, усталые, но довольные своими трудами, сидим у костра. Едим кашу с тушёнкой, на этот раз рисовую. Когда перед сном целую Ларису, Наташа грозит мне пальцем, но ничего не говорит. Только при поцелуе тихо шепчет:

— Полигамный ты наш,— и улыбается. Значит, одобрение на отношения с Ларисой получено.

Следующие два дня проходят под девизом : "Ванны". С утра, позавтракав, отправляюсь к дому. Ломом выковыриваю свою ванну и хорошо сохранившуюся ванну из соседней квартиры. С грохотом стаскиваю ванну по ступенькам подъезда. Привязав её кверху дном на тележку, волоку до нашей поляны. После обеда, заготавливая дрова, выкорчёвываю три огромных пня, подтаскиваю и устанавливаю их у костра. Теперь можно сидеть с удобствами, это не чурбачки, а полноценные сиденья. Кострище хорошо обложил камнями, которых девчонки натаскали огромную кучу.

На второй день устанавливаю обе ванны, вкопав их ножки в землю и сделав ямки для слива воды. Нагреваю воды на костре. Наполняю ванны горячей водой.

— Дамы, пожалуйте принимать ванну,— обращаюсь к девушкам. С радостными воплями они бегут за чистым бельём и полотенцами. Я продолжаю греть воду. Наташа с Ларисой вдвоём залезают в одну ванну, моются и переходят во вторую, ополоснуться чистой водой. Подтаскиваю к ванне вёдра, чтобы девчонки могли ковшиками полить друг дружке вместо душа. Совершенно не стесняясь меня, обе встают в ванне.

— Вова, ты-то будешь мыться?— спрашивает Лариса и хихикает,— а то залезай к нам.

Отворачиваюсь от душераздирающего зрелища, иду к костру. До чего же хороши, прекрасны и соблазнительны! Вот сидят у костра с сияющими чистотой лицами. Я курю и любуюсь ими. Они видят это и обе ласково мне улыбаются. Эдакая вечерняя идиллия.

Глава VII

Прибавление в семействе.

В огороде проклюнулись первые ростки. Наташа занимается поливом и прополкой. На Ларисе по-прежнему готовка еды. А я таскаю из квартиры пакеты, мешки и коробки. По две ходки за день. Крупы, тушёнка, мука, сахар, концентрированное молоко, овощные консервы. Комната с провизией в квартире потихоньку пустеет. Зато на поляне армейская десятиместная палатка заполняется провиантом.

Пока выношу продукты в тележку, у подъезда её сторожит Алексеич, не расстающийся с "Макаровым". После погрузки садимся с ним на лавочку, закуриваем и делимся новостями. Жизнь у стариков в их "пенсионерской коммуне" потихоньку тоже налаживается. Они все перебрались жить на одну лестничную площадку. Вовсю огородничают, расширяя посевную площадь. Остальное население дома балбесничает.

— Пойдут в джунгли, бананов нарвут, и сидят всю ночь у костра, песни орут. Потому, как наладились из бананов самогон гнать. Квартиры пустые все обшарили, наскребли еды. Думаю, ещё на пару недель им запасов хватит. А потом — голодать начнут. К огороду мы их не подпускаем. Я сразу предупредил, что стрелять буду на поражение,— вещал мне Алексеич.

Пожелав старику удачи, направляюсь к нашей поляне вдоль морского берега. Памятуя об морских чудищах, на всякий случай держу море в поле зрения краем глаза.

Лариса помогает мне разгружать тележку с радостными восклицаниями:

— Ух, ты, компотик вишнёвый!

— Открою вам вечером баночку.

Размещением продуктов в палатке командует Лариса. Ей, как повару, решать, что должно быть под рукой, а что можно задвинуть пока и подальше.

На следующий день, когда перед дальней дорогой я курю с Алексеичем на лавочке, к нам подходит женщина, ведущая за руки двух девочек близнецов. Годика по три каждой. Девочки грязные и замурзанные. Женщина нетрезвая.

— Забери себе девок моих,— обращается она ко мне,— всю дорогу ведь жрать просят, а бананы уже есть не хотят. А что я им ещё дам? У тебя вон, жратвы полная тележка. За пару банок консервов отдам девок. Бери, не пожалеешь. Они тихие, спокойные. Только плачут, когда голодные.

— Пойдёте со мной?— спрашиваю девочек,— тётя Лариса вас супом покормит и кашей.

Они обе согласно кивают с серьёзными лицами. Я достаю из коробки четыре банки рыбных консервов и отдаю женщине. Прижав банки к груди руками, она молча поворачивается, пошатываясь идёт к костру, горящему за рекой.

— Мама,— пискнула одна из девочек.

— Никакая она вам не мама,— вздыхает Алексеич,— даже слова на прощанье не сказала. Вы идите, Даша и Маша, с этим дядей. Он добрый. С ним не пропадёте.

Попросив Алексеича ещё посидеть на лавочке, взлетаю пулей на свой пятый этаж. Беру из квартиры бутылку с минеральной водой, кружку. Из коробки достаю пару плиток шоколада. Запираю квартиру, сбегаю вниз. Получив по плитке шоколада, девочки немеют от восторга, потом, немедля принимаются шуршать фольгой.

Прощаюсь с Алексеичем и, толкая тележку, иду к берегу. Девочки покорно идут за мной, доедая на ходу шоколадки.

Обратный путь намного дольше обычного. Через каждые пару километров устраиваю небольшой привал. Близнецы грызут галеты, по очереди прикладываясь к кружке с минералкой. Но идут, не жалуясь на усталость, довольно бодро. Вот, наконец, и поляна.

Лариса колдует у котелков с едой, Наташа пропалывает грядки. Оглядываются только тогда, когда я открываю ограду.

— Ты чего так долго?— спрашивает Лариса,— ой, а это кто?— из-за моей спины показываются две маленькие фигурки. Запахи еды завораживают девочек.

— Принимайте пополнение. Это Маша и Даша. Правда, пока не знаю, кто из них Маша, а кто — Даша.

— Мамочки мои, до чего ж чумазые,— ахает подошедшая Наташа,— хорошо, что я воды нагрела, как чувствовала. Первым делом надо их в ванну засунуть. Давай, Володя, ещё воду ставь, потом тележку разгрузите.

Через час нелёгкий Наташин труд увенчался успехом. Розовощёкие близнецы, закутанные в Ларисины футболки, усердно брякают ложками в мисках, поглощая суп. На второе их ждут мои любимые макароны по-флотски. Грязная одежонка девочек откисает в тазу. Наташа и Лариса не обедают, а смотрят, как насыщаются Даша и Маша. После обеда Лариса собирается их обстричь наголо.

— Ничего, потом обрастут. Главное, чтобы вшей не было.

— А есть?— пугаюсь я.

— Не знаю. Бережёного бог бережёт. Опять же без волос не так жарко. Мы с Наташей довольны, что подстриглись.

— Вы мне с короткими стрижками больше нравитесь.

— Мы так и поняли.

Наташа объявляет девочкам, что сегодня тихого часа у них не будет, но с завтрашнего дня, после обеда, она уложит их поспать.

— А тебе, Лариса, хлопот добавится, надо будет им полдник после сна устраивать.

— Да не проблема, чай с печеньем сделать или оладушек со сгущёнкой.

— Сегодня компота банку открою и печенья по пачке выделю,— решаю я.

Лариса стрижёт девочек, Наташа опять загоняет их в ванну и поливает из ковшика, чтобы смыть остатки стриженых волос. Потом, чтобы головы не напекло солнцем, повязывает беленькие косыночки. В этих косынках и футболках до пят, Даша с Машей похожи на древнерусских деревенских детей. Различать их, оказывается, очень просто: у Даши на щеке маленький звездчатый шрамик. Он не обезображивает личико девочки, зато позволяет отличаться от Маши.

Наташа стирает близнецам их бельишко. На жаре к вечеру высохнет. Я иду к опушке леса с топором и ломом, выкорчёвываю пару пеньков. Устанавливаю их у кострища — теперь девочкам есть на чём сидеть. Открываю банку ананасов кусочками и накладываю две полных кружки. Достаю из палатки-склада пару пачек печенья. Девочки чайными ложками достают из кружек кубики ананаса, грызут печенье. На лицах написано блаженство.

— Какая вкусняшка,— не выдерживает Даша.

— Вкуснотища,— поддерживает её Маша.

— Нравится вам у нас?— спрашивает их Лариса, готовя на костре ужин. Близнецы дружно кивают.

— Мама у нас хорошая была, пока нас в джунгли не закинуло. Она воспитательницей в детском саду работала, мы к ней в группу ходили,— объясняет Даша. Разговаривают девочки очень чисто, не картавят, не шепелявят, все звуки выговаривают правильно.— А когда мы здесь очутились, она заплакала: "Как же мы без нашего папы жить будем?". И стала с разрисованным дядей водку пить, что от папы в холодильнике оставалась. Потом дядя Володя разрисованного дядьку убил, а мама всё равно водку пить не перестала. Принесёт нам бананов связку, а весь сахар и хлеб унесла, чтобы водку делать. Дедушка Алексеевич нас по чуть-чуть подкармливал. Редиски дал по две штучки...

— Редиска у нас скоро своя вырастет. И лучок, и морковка,— подошла к костру Наташа,— Володя, я завтра утром с тобой пойду. Надо девочкам одежду принести, игрушки. Дома у меня книжек детских полно осталось, если на растопку не пустили.

— Да, уж, как-то я про это не подумал, второпях. Растерялся, что таким приданым наградили.

— Замечательное приданое,— обняла девочек Наташа, и они прильнули к ней со счастливыми лицами. Наталья взяла их за руки и повела по нашему участку, показывая, где что расположено.

Накормили девочек ужином пораньше. Мы привыкли ужинать уже впотьмах, при свете костра. А близнецов надо было укладывать спать. После сытного ужина они "клевали носами". И, едва солнце опустилось за деревья, Наташа уложила девочек в свою палатку. Даша и Маша вежливо пожелали всем спокойной ночи и почти мгновенно уснули. Напевавшая им колыбельную, Наташа вылезла из палатки и прижала палец к губам. Мы перешли на шёпот.

— Спят ангелочки, умаялись за день,— вздохнула Наташа, улыбаясь.

— Не тесно вам в палатке будет?— спросил я у неё.

— Палатка-то четырёхместная, а нас в ней только трое.

— Хочешь сказать, что Маша и Даша за одного взрослого сойдут?

— Нет, хочу сказать, что Ларисёнок к тебе переселится. Надеюсь, не обидишь малолетку?

— Вау!— шёпотом выкрикнула Лариса и запрыгала у костра,— я сама его обижу. Сбылась мечта идиотки!

— Ты учти, мечтательница, тут ни акушеров, ни гинекологов нет,— одёрнула Ларису Наталья.

— Ты что, Наташа. Да у повара гигиена на первом месте. Я, как девочек подстригла, сразу мыться пошла. И дни у меня сейчас самые безопасные, только вчера месячные закончились.

— Меня упрекала, что я тороплюсь в постель к Володе, а сама...

— Что же, я рядом с ним, как полешко, лежать буду?

— Ладно, будем считать, что появление Даши и Маши принесло тебе удачу в личной жизни.

— Ага. За что я им безмерно благодарна. У меня, как раз, комплект чистого постельного белья есть.

— Кровь на простыне будешь демонстрировать после первой брачной ночи?— ехидно прошептала Наташа.

— Да, ну тебя,— смущённо шепнула Лариса, но радостно улыбаться не перестала.

Глава VIII

Женщины мои.

С первыми лучами утреннего солнца, лежащая в моих объятиях обнажённая Лариса, открыла глаза. И улыбнулась мне ласково и счастливо. Гордо прошептала:

— Вот и стала я твоей женщиной. Если не считать, что сначала было чуть больно, то всё остальное — прекрасно. А в конце чуть с ума не сошла. Как от крика удержалась, не знаю. Так орать хотелось от наслаждения.

— Мне тоже пришлось сдерживаться.

— Но немножко порычал всё-таки. Хорошо тебе было, я же видела.

— Ещё бы!— и поцеловал торчащий сосок на белоснежной груди.

— Век бы с тобой рядом пролежала, но плита зовёт,— вздохнула Лариса,— ничего, дотерплю до следующей ночи. Ты теперь мой. А я — твоя.

Встала на четвереньки и поползла к выходу из палатки, с футболкой и трусиками в руках. Я не удержался и легонько шлёпнул по белой округлой попке. И поцеловал место шлепка.

Наташа тоже встала сегодня рано. Потому, как надо было поскорее сходить к дому. Умывшись, Наташа подошла к костру позавтракать. Не говоря ни слова, вопросительно посмотрела на Ларису и та показала ей большой палец, поднятый кверху.

— Ясно,— вздохнула Наташа и принялась есть. Через полчаса мы уже шли по берегу, покурить я решил на ходу. Наталья надела на ремень шортов кобуру с газовым "Браунингом". Девчонки привыкли к оружию, я для практики дал им пострелять и из помповика, и из пистолета. Патронов от "Сайги" пожалел.

Шли мы быстро. К дому подошли, когда на моих наручных часах не было ещё и девяти часов утра. Но Алексеич уже бодрствовал. Пока я таскал в тележку коробки с продуктами, он вызвался привести к нам мать Даши и Маши. Она явилась с опухшим лицом, нечёсаными волосами, заспанная.

— Одежду для Маши и Даши отдай,— потребовала Наталья.

— Консервов дадите, будет одежда.

— Ну, квартиру-то твою нам покажут, сами возьмём. А вот консервы покойникам ни к чему,— спокойно отрезала Наташа, доставая из кобуры "Браунинг". Клацнула затвором.

— Пойдёмте, всё отдам,— испуганно забормотала пьянчужка.

Наташа набила сумку летней одеждой и обувью близнецов. В другую сумку положила их игрушки. Часть игрушек достала из чулана в своей квартире. Набрала кучу книжек: и Чуковский, и Маршак, и сказки Пушкина. Взяла пару альбомов, цветные карандаши и фломастеры. И даже коробку пластилина разыскала.

— Будет чем моих девочек занять,— радовалась она. И прихватила из своей квартиры покрывало. Я не стал спрашивать, зачем. Тележку набили доверху. Как всегда, перекурил с Алексеичем. Но Наташа торопила в обратную дорогу, поэтому беседа со стариком была короткой.

Мы прошли примерно половину пути, когда Наталья вдруг пошла от берега через пляж в сторону леса. При этом взяла из тележки лежавшее сверху покрывало. В джунглях находилась небольшая поляна, которую я ранее отверг из-за её малой величины. Вот на этой поляне Наташа и расстелила покрывало. Я шел за ней, оставив тележку на берегу — что ей сделается. Сняв кроссовки, Наташа расстегнула ремень шортов и стянула их с себя вместе с кобурой. В мгновение ока скинула футболку и осталась в одних трусиках. Лифчики они с Ларисой теперь совсем не одевали.

— Тебе надо что-то подробно объяснять?— спросила меня Наташа и я расстегнул ремень на джинсах. Через минуту мы лежали на покрывале нагишом и я покрывал нежными поцелуями прекрасное девичье тело. Прошло ещё полчаса и, дрожащая от возбуждения Наташа, выгибаясь дугой, задыхаясь, выкрикнула:

— Возьми меня, Володенька, не могу больше!..

Рядом никого не было и Наташины крики, и стоны заглушали пение птиц. Содрогаясь от оргазма, она простонала:

— Мой, мой! Любимый! Ах, как сладко!!!

— Наташенька моя,— прорычал я ей на ушко. Стиснув друг друга в объятиях, мы рухнули в пропасть.

Пришли в себя через сколько-то минут. Продолжая ласкать Наташу, я ощущал, как вздрагивает её тело, но дыхание уже успокаивалось.

— Боже, какое это было чудо,— тихо простонала она. И вдруг вскочила на ноги.

— Всё, всё. Надо идти. Я-то думала, что это займёт минут десять-пятнадцать. А, кажется, целая вечность прошла.

Я посмотрел на часы, валявшиеся рядом с одеждой. Всего-то полтора часа прошло. Наташа торопливо одевалась. Стал одеваться и я. на покрывале отчётливо было видно пятно крови. Наташа показала на него пальцем:

— Не сомневаешься, что ты у меня первый?

— Посыпь солью и застирай.

— Нет уж. Буду хранить, как реликвию. На этом покрывале я отдалась любимому человеку и стала женщиной,— бережно свернула покрывало и пошла к берегу. Я шёл позади, на ходу набрасывая ремень "Сайги" на плечо.

Когда пришли на поляну, близнецы только что закончили обедать и с радостными воплями бросились к Наташе обниматься.

— Так, что я вам привезла, посмотрите после полдника. А сейчас умываться и спать,— строго скомандовала Наталья, но при этом ласково улыбалась девочкам. И они послушно улеглись в палатке. А мы опять перешли на шёпот.

Наташа перебирала одежду девочек: что чистое, а что надо постирать. Лариса взялась доставать из тележки продукты. Увидела покрывало, развернула его, обнаружив пятно крови. Вопросительно посмотрела на Наташу, и та, улыбаясь, показала ей большой палец.

— Наш пострел везде поспел,— прошептала мне Лариса,— в один день сразу двоих невинности лишил. Это, что же, вы по-пионерски, на бегу?..

— Ага,— отозвалась шёпотом Наташа,— совсем на бегу, полтора часа провалялись.

— Ой, у тебя вон и на ноге кровь видно,— шепнула ей Лариса.

— Так разлёживаться-то некогда было, дальше надо идти. Это тебе хорошо было всю ночь в палатке... Зато, я орала, как резаная.

— Больно было?

— Ни капельки. Только когда пошла, чуть болело поначалу. Орала от наслаждения.

— Повезло. А мне пришлось ночью простыню грызть, чтобы не кричать.

— Всё, закрыли сексуальную тему,— одной рукой я обнял Ларису, другой — Наташу. Притянул их к себе, и они обвили меня сразу четырьмя руками, крепко ко мне прижавшись.

— Вот что, девочки мои, точнее, женщины мои. Чтобы никакой ревности и никакого соперничества между вами не было. Я люблю вас обеих. Правда, немного по-разному, поскольку вы — разные. Но вы мне обе одинаково дороги и выбор между вами я сделать не могу,— поцеловал Ларису, поцеловал Наташу.

— Что ж поделаешь, если ты у нас один-единственный,— шепнула Наташа.

— Но мы согласны делить тебя между собой, чем искать кого-то среди козлов из дома,— подытожила Лариса и Наташа с ней согласилась. Семейный союз был заключён.

Глава IX

Первый дождь.

Решив, что запаса продуктов нам пока хватит, занялся обустройством нашего лагеря. Над кострищем на высоких жердях закрепил большой брезентовый тент. Он прикрывал от палящих солнечных лучей Ларису во время готовки. И должен был предохранять от дождя. Хотя, до сих пор, ни одной тучки на небе не появлялось, облака-то были огромной редкостью.

Рядом с основным костром, появилось ещё одно кострище, обложенное камнями. В центре его располагался большой плоский камень, который Лариса тщательно вымыла. Я вспомнил, что в одном из чуланов были мешки с углями для шашлыков. Притащил их из дома, камень нагрели, и Лариса плюхнула на него тесто.

Первые две тёплые лепёшки достались, разумеется, близнецам. Надо было видеть, как они эти лепёшки "уписывали", даже забывая макать в абрикосовый джем, который им положили на блюдечко.

— Сто лет хлеба не ели,— радовались девочки,— галеты, всё-таки, не хлеб.

— Три годика живёте, а хлеба сто лет не видели,— смеялась Лариса.

Над основным кострищем на толстых крепких рогатках лежал теперь железный лом. Возле костра лежали толстые рабочие перчатки сварщика. Ими можно безбоязненно брать горячий лом. А над костром спокойно можно было повесить три, а то и четыре ведра с водой. Привёз кухонный стол, чтобы Ларисе не держать продукты на земле. Хотя ели, по-прежнему, держа миски на коленях, сидя на пнях. Создание столовой было в планах дальних, надо тащить из дома стол и стулья. В пустующих квартирах в них недостатка не было.

Наташа, всё свободное от огорода время, посвящала близнецам. Они с игрушечными лейками ходили между грядок, поливая овощи. Брали формочки, совки, лопатки и уходили за ограду, играть в песочек. Но не на морском берегу, а на берегу нашего ручья, где он вытекал из леса на песчаный пляж. Наташа, вооружившись помповым ружьём, охраняла играющих детей. Читала Даше и Маше книжки, пела вечером колыбельные. Девочки, действительно, были тихими и спокойными. Любили рисовать, лепить из пластилина. Не шумели, никому не надоедали. С удовольствием хрупали первыми редисками и сочными молодыми морковками. Пёрышки зелёного лука Наташа их есть заставляла:

— Вам витамины всякие нужны.

Ларису близнецы называли тётей Ларисой, а Наташу — всё чаще — мамой. Лариса, видя, что Наташа загружена с Дашей и Машей, кроме готовки взяла на себя и всю стирку.

У меня же целую неделю заняло сложнейшее инженерное сооружение у края ограды. Унитаз я из дома не потащил, но на стульчаке из брёвнышек были закреплены круг и крышка от унитаза. А вот над выгребной ямой и системой канализации пришлось потрудиться. Теперь все отходы нашей жизнедеятельности из выгребной ямы, выложенной большими кафельными плитками, по толстым наклонным трубам стекали в огромный котлован, вырытый далеко в стороне от лагеря, на опушке леса.

Чтобы выбраться из этого котлована мне пришлось в его стенке проделать ступени. Два дня копал котлован. Ещё три дня закапывал трубы. С утра до ночи. При этом всё размышлял, что во всех прочитанных мною книгах, герои как-то обходились без гальюнов. У того же Даниэля Дефо подробнейшим образом описывается жилище Робинзона Крузо. А вот оправлялся он, вероятно, в углу своей хижины, создавая "аппетитную" кучку. Ну, это так, к слову. И лопухами нам подтираться придётся не скоро. Кроме двух коробок туалетной бумаги, есть ещё коробка бумажных салфеток и две коробки бумажных же полотенец.

Утром, чуть свет, из палатки вылезла Лариса. Ей надо было приготовить завтрак на всех. Я поднимался чуть позднее, завтракал и начинал набирать воду в вёдра, в ванны. Но сегодня Лариса сразу же просунула голову назад, в палатку:

— Вова, вылезь, глянь на небо.

Выскочив из палатки, увидел, что всё небо сплошь затянуто серыми облаками. То-то солнечных лучей, проснувшись, не увидел. А далеко, на севере, клубилась чёрная туча.

Отложив на потом и завтрак, и утреннюю сигарету, принялся натягивать брезент. Жерди у меня были вкопаны заранее, брезентовые полотнища в местах стыков сшиты и проклеены широким скотчем с двух сторон. Вскоре под навесами оказались и туалет, и второе кострище. От палаток до кухни всего несколько шагов, но кухонный навес я продлил до входа в палатки.

Я читал про сезон тропических дождей. И, с некоторым страхом, ожидал его. В том, "бывшем" мире сейчас середина мая. А в этом? И сколько продлится этот сезон дождей? И не сгниёт ли наш урожай в огороде, картошка, в первую очередь? А ведь тропические ливни могут быть очень сильными. Не смоет ли наш лагерь к чёртовой бабушке?

Первые капли дождя стукнули по брезенту, когда я, поев рисовой каши, пил кофе и курил первую сигарету, обуреваемый мрачными предчувствиями.

Наташа с близнецами, баюкаемые шумом дождя, сладко проспали почти до десяти часов. Когда они, потягиваясь, выбрались из палатки, дождь лил вовсю.

Лариса поставила кашу разогревать, а Наташа, высунув из-под брезента руку, набирала в ладонь дождевую воду и умывала Машу с Дашей. Туча заволокла всё небо, но грома и молний не было.

После завтрака, Наташа в палатке, сидя у входа, чтобы было посветлее, читала близнецам книжку. Лариса, убравшись, пошла к столбу с посудой — пора начинать готовить обед. Вернувшись под навес с парой кастрюль, мокрая до нитки, она с восторгом заявила:

— А дождь-то тёплый-претёплый. Приму-ка я душ. Прямо по-царски помыться можно.

Услыхав Ларисины слова, Наталья отложила книгу в сторону и взялась за мыло и мочалку. Я пошёл мыться за палатку-склад. Минут через сорок все сидели у костра чистые-пречистые, в выстиранной одежде. До обеда ещё пара часов и я открыл всем четырём девчонкам пару банок компота, достал печенье и шоколад. Получился праздник первого дождя. Но я с тоской думал, когда же дождь закончится и закончится ли вообще.

Брезентовый навес закрывал от нас небо. Только капли дождя барабанили по нему всё реже и реже. И неожиданно под навес скользнул солнечный луч.

— Солнышко!— восторженно закричали близняшки. Я поднялся и подошёл к краю навеса. На чистом синем небе сияло солнце. А туча уходила в сторону океана. Вот последние капли упали на брезент, и наступила тишина. Жаркое солнце принялось осушать мокрую листву, траву, брезент палаток и навесов. Влажным воздухом было трудно дышать. Пообедали без особого аппетита, да ещё и съеденные недавно сласти не способствовали еде.

— Ничего, за ужином доедим, мне хлопот меньше,— не расстроилась наша повариха.

Наташа уложила близнецов спать прямо на открытом воздухе, под навесом кухни-столовой. В одних трусиках они лежали на туристических ковриках, чуть прикрытые лёгкими простынками.

К вечеру спала жара, вместе с ней ушла и духота. Все отменно поужинали, как всегда, посидели у костра, и Наташа увела девочек в палатку.

Глава X

Возвращение.

А наутро опять вовсю светило солнце. Как и в последующие дни. И всё же я задумался о строительстве дома, точнее, домика. Пока ещё в "Гускварне" есть бензин, надо спилить толстые деревья на сваи. Вкопать их в землю. Надрать в доме, в пустующих квартирах половых досок, дверей, несколько окон, вместе с рамами. Опыта строительства у меня нет, но глаза боятся, а руки делают. Надо только детально продумать план строительства, расписать всё по пунктам.

Мысли мои были прерваны толчком от Ларисы в плечо:

— Вова, смотри, кто к нам пожаловал.

Возле ограды маячила женская фигура в коротком халатике. Я сделал несколько шагов к ограде. К нам пришла Алла из первого подъезда. Волосы вымыты и тщательно расчесаны. И даже макияж на лице есть. Только лицо всё же какое-то помятое и слегка опухшее. И халат мятый, и грязный.

В той жизни, что до переноса на остров, Алла была какой-то чиновницей или начальницей. В строгом деловом костюме она садилась за руль новенького "Шевроле". Гордая и неприступная, воплощение женской лощёной красоты. Но это всё в прошлом. Теперь она являлась наложницей мужской половины "лагеря пьяниц". Интересно, зачем она к нам заявилась? Алла не замедлила изложить причину своего появления:

— Владимир, возьмите меня к себе.

Опаньки! Нет, уж, подруга, нам ты и даром не нужна в нашем маленьком дружном семействе. Как бы ей повежливее отказать? Однако, меня опередила Наталья:

— Губозакатальной машинки нет? Нужна ты нам, как собаке — пятая нога.

— Я и не к тебе обращаюсь, а к Владимиру. Владимир, вы же мужчина, авм женщина нужна. Настоящая. А не эти две соплюшки.

— Мы и есть настоящие женщины. А ты — подстилка бомжовская,— не осталась в долгу Наташа.

Не обратив внимания на обидные слова, Алла распахнула передо мной халатик, под которым больше не было никакой одежды. Посмотреть было на что. Тело, действительно, роскошное, хотя и грязноватое.

Бабах! Держащиеся за руки близнецы, взвизгнули и присели от страха. Наташа и Алла вздрогнули от неожиданности. Я оглянулся. Лариса стреляла из помповика намного выше голов. Но ствол опустился вниз, глядя прямо на Аллу. Решительно дёрнула цевьё, стреляная гильза вылетела на траву.

— Следующую пулю словишь в пузо! запахнись, лярва! Кругом и шагом марш к своим алкашам!

— Ларисёночек, прекрати баловать с оружием,— спокойно сказал я Ларисе. А Алле объявил:

— Хотите нормальной жизни? Идите к Алексеичу в коммуну.

— К этим старым пердунам? Мне мужик нужен!

— Ну, в них-то у вас недостатка нет.

— Я неправильно выразилась, не мужик, а мужчина. А там даже не мужики, одни уё....

— Не матерись при детях,— строго одёрнула её Наташа.

— Женщины у меня есть, других мне не надо. У нас всё по любви, а не по расчёту. Здесь у вас полный облом. За дальний проделанный путь могу выделить банку тушёнки.

— Да, иди ты со своей тушёнкой!— и сделала пару шагов к выходу с поляны. Но обернулась:

— Давай.

Взял с кухонного стола банку тушёнки и просунул через проволоку. Дрожащей рукой Алла взяла банку, прошептала: "Спасибо". В глазах стояли слёзы. Но жалости я никакой не испытывал. Каждый сам хозяин своей судьбы. Приди она на второй-третий день жизни на острове, стояла бы сейчас по другую сторону ограды.

Девчонки не свистели, не улюлюкали вслед медленно уходящей Алле, даже не смотрели на неё, а занялись своими делами. Лариса убрала помповик в палатку, подобрала и выкинула в помойку стреляную гильзу. И направилась к костру. Наташа взяла близнецов за руки, повела в огород. Визит закончился.

Я взял лопату и тоже пошёл в огород. Овощи росли, как на дрожжах. Лук, редиска, морковь, свёкла уже не были редкостью на нашем столе. Теперь я решил проверить картошку. Вонзив лопату поглубже, вывернул ком земли с ботвой посередине. И с радостью увидел крупные, светлые клубни. Отряхнув землю с картофельного куста, оторвал клубни и аккуратно отложил ботву в сторону — пригодится на удобрение. Взял ведро, сложил туда картофель и выкопал следующий куст. Всего четыре куста и ведро полнёхонько. Подошла Наташа с Дашей и Машей.

— Ура! Картошечка!— закричали близнецы. Я отнёс ведро к кухонному столу. Наточил на оселке маленький ножик и Лариса с восторгом принялась скоблить картофелины. Все устали от макарон и круп. Хоть каши и очень полезны, но привычка к картошке ещё не исчезла. А уж молодая картошка — это же объедение. Тем более, что к ней есть и зелёный лук, и укроп, и перья чеснока.

На обед уже была сварена гречка. Картошку Лариса отварила на ужин. К картошке были свежие огурчики, которые Наташа поливала очень часто и тщательно, чтобы были не горькими. Лариса напекла лепёшек. И уж, чтобы ужин был совсем королевским, я открыл большую банку вишнёвого компота. Но близнецы так "налопались" картошки, что прошло не менее получаса, прежде чем они взялись за компот. Наевшись, немного послушали английские детские стихи и запросились спать.

Укладывать их повела Лариса. Потому, что сегодня была Наташина очередь спать со мной. Лариса не была такой певучей, как Наташа, но на то, чтобы спеть Даше и Маше колыбельную, её вполне хватало. Усыпив близняшек, Лариса посидела с нами у костра, потому что Наташа перемыла посуду после ужина. Со вздохом зависти поцеловала меня и пошла, спать в палатку к девочкам.

— Так вздыхает, можно подумать, что завтра не её очередь с тобой спать,— тихо засмеялась Наташа.

Посреди ночи меня словно ударило током. Открыв глаза, я осторожно освободился из-под обнажённого Наташиного тела, которое полулежало на мне. Сел и несколько секунд приходил в себя, осмысливая это неожиданное пробуждение. Затем с силой потряс за плечи Наташу.

— А? Что?— сонно пробормотала она.

— Наташенька, одевайся быстрее,— ответил ей, натягивая на себя футболку, джинсы.

— Куда одеваться? Ночь же,— ещё недоумевала Наталья. Тем не менее, послушно влезала в трусики и шорты.

"Сайга" и большой аккумуляторный фонарь всегда ночью лежали возле меня. Я очень берёг заряд аккумулятора, и он был разряжен не более, чем наполовину. Включив фонарь, я приказал Наташе:

— Пойдём, надо одеть Дашу с Машей.

С включённым фонарём, мы вломились в четырёхместную палатку. Лариса спала одетой. Наташа принялась одевать на сонных, хнычущих близнецов платьица, носочки, сандалии. Лариса, не задав ни одного вопроса, стала зашнуровывать кроссовки.

— Нам срочно надо в дом,— коротко объяснил я, вылез из палатки и , быстро добравшись до выхода из ограды, открыл его. Посветил лучом фонаря, чтобы девчонки не наткнулись на кострище, столик или водосток. Когда все вышли за ограду, я стал освещать дорогу к пляжу, не озаботившись закрыть ограду за собой. На плече у Наташи висело помповое ружьё.

— Брось помпуху, хватит "Сайги",— сказал я ей, и Наташа покорно отшвырнула помповик в сторону. Закинув "Сайгу" за спину прикладом вверх, я подхватил на руки Дашу. Наталья, поняв всё без слов, взяла на руки Машу. В экстренных ситуациях мои девушки действовали выше всяких похвал.

Первой по берегу пошла Лариса с фонарём в руке, освещая дорогу. За ней шла Наталья с Машей, а замыкал маленькую колонну я с Дашей на руках. Шли молча и быстро. Близняшки хныкать перестали, Даша у меня на руках начала дремать. Наташа и Лариса несли фонарь и Машу по очереди, сменяя друг друга. Одной тяжело было нести полусонную девочку. Примерно через час пути устроили короткий привал.

— Мы до рассвета должны дойти до дома,— пояснил я девушкам,— похоже, что нас хотят вернуть обратно.

— Тебе это открытым текстом сообщили?— спросила Наташа, баюкая Машу на коленях. Мне в ухо тихонько сопела спящая на моём плече Даша.

— Нет, как бы какое-то предчувствие....

— Тогда потопали,— сказала Лариса, передавая Наташе фонарь, и принимая Машу.

Мы спешили. Часы у меня были без светящихся стрелок, но, по моим ощущениям, в три часа вполне уложились. Была ещё абсолютная темень, когда ступили на асфальт, который начал зарастать травой. переводя дух, посидели пару минут на лавочке у подъезда. Затем вошли в подъезд, поднялись по ступенькам на первый этаж.

— Всё. Выше не пойдём. Чёрт его знает, как этот перенос произойдёт. На всякий случай останемся здесь, внизу.

Подсвечивая себе фонарём, поднялся на свой пятый этаж, открыл квартиру. Сдёрнул с кровати покрывало и одеяло. Спустившись вниз, постелил их на пол лестничной площадки.

— Садитесь. Вдруг тряхнёт сильно. Наташа, если что, прикрой собой Машу, а я Дашу прикрою.

Только успели расположиться, как фонарь погас совсем, хотя я его и не выключал. В полной темноте послышался тихий Машин голос:

— Мамочка, мне страшно.

— Не бойся, маленькая, я ведь рядом,— так же тихо ответила Наташа. Тут же сознание моё отключилось, как и свет фонаря. Не было ни толчков, ни падения в пустоту. Просто канул в "бессознанку".

Открыв глаза, услышал тихое шелестение кулера в компьютере. На мониторе светилась заставка рабочего стола. Может, заснул за компом и сон приснился? машинально посмотрел на правый нижний угол экрана. Время — 10 часов 01 минута. А вот дата!... Второе июня. Это что же, я спал за компьютером почти два месяца?!

Встал из-за стола, пошёл на кухню. По дороге заглянул в чулан. Всё на месте, включая мотки колючей проволоки. Открыл дверь в комнату-склад. Тоже всё стоит нетронутым.

Пройдя на кухню, машинально включил чайник и подошёл к окну. Дом, стоявший напротив нашего дома, никуда не делся. За ним виднелась крыша поликлиники. Вот только снег на газонах растаял и трава уже зеленеет. Автомобили стоят возле дома, как ни в чём не бывало. По улице идут люди, вот автобус проехал.

Щёлкнул выключатель закипевшего чайника. Развёл себе кофе, закурил сигарету. Был остров или не был??? "Интересные пироги с котятами. Их ешь, а они пищат".

Глава XI

Дальнейшие действия.

Когда чашка кофе опустела, и в пепельнице было три окурка, окончательное решение созрело. Чего там гадать: было или не было. Надо действовать.

Вернулся к компьютеру, открыл "Webmoney". Вот ещё одно подтверждение, что всё-таки что-то было. Точно помнил, что на счету у меня была сотня тысяч рублей. А теперь — куча нераскрытых сообщений и на счету триста тысяч. Благоприятные изменения. Перевёл все деньги на банковскую карту, через пару дней придут. Опустошил и счёт на Яндекс-деньгах. Взял паспорт, сберкнижку и отправился в сберкассу, которая находилась в нашем же доме, с торца здания. Сберкасса на месте, дверь ломом никто не курочил. Снял все деньги со сберкнижки, хоть мне и попеняли, что такие крупные суммы надо заказывать заранее. Но, по-видимому, налички у них было предостаточно, поэтому всю мою заначку в пятьдесят тысяч рублей мне выдали.

Так как я был частным предпринимателем без образования юридического лица, то справку о доходах мне пришлось брать в налоговой инспекции. Увидев размер моих доходов, а также документы о том, что являюсь владельцем трёхкомнатной квартиры и новенькой "Субару", кредит в Сбербанке мне выдали без всяких проволочек. Подписав кредитный договор и выяснив, что деньги придут на карту дня через два-три, заехал в агентство и купил железнодорожный билет до Москвы.

Электронные деньги уже пришли на мою банковскую карту и, проверив её баланс, с радостью убедился, что и без кредитных денег стал рублёвым миллионером.

Сложив вещи в не очень объёмистую сумку, где главной поклажей были различные документы и ноутбук, присел на лавочку у подъезда. Перекурить на дорожку, собраться с мыслями. Тут ко мне и подошёл Алексеич. Сел рядышком и тоже закурил.

— Ну, и как оно?— осторожно спросил он.

— Что — как?

— Кто-то помнит про остров, а кто-то нет. Я со многими переговорил. Сначала думал, что приснилось. Потом — что из ума выжил на старости лет. Некоторые совсем ничего не помнят. Вот, Петренки, например. Урка, которого ты на острове застрелил, водку глушит и по ночам под окнами песни орёт.

Хоть дела денежные меня и замотали, но видел я из окна, как вновь важно шествует к своему "Шевроле" Алла. Видел, как пробежала по тротуару спешащая куда-то Лариса. Провели мимо меня, держа за руки, радостных Дашу и Машу их мама и папа. Близнецы не обратили на меня ни малейшего внимания. А ведь на острове они уже начинали называть меня папочкой.

Видел из окна, как прошла в ветровке и короткой джинсовой юбке Наталья Петренко. Её стройные ноги были ослепительной белизны, а совсем не загорелыми, как на острове. При виде Наташи сердце у меня защемило. Но, пока сбегал по лестнице с пятого этажа на улицу, Наташа скрылась из виду.

— Здравствуй, Володенька,— раздался сбоку от меня знакомый певучий голос. Легка на помине, возле лавочки стояла Наташа. Смотрела на меня и радостно, и ласково, и чуть смущённо,— тебе привет от Ларисёнка, от поварихи нашей. Можно мне присесть рядышком?

Не говоря ни слова, но, не отводя от Наташи глаз, я подвинулся на лавочке, освобождая место.

— Пойду, пожалуй, не буду вам, молодёжи, мешать,— поднялся Алексеич.

чуть придержал старика за рукав:

— Погоди чуток. Был остров, Алексеич, был. И огород ты сажал, и табак выращивал, и с "Макаровым" ходил. Это не бред и не сон. Не знаю, для чего это всё с нами сотворили и кто. То ли испытывали, то ли изучали. Вернусь из поездки, побеседуем за рюмкой чая.

— Ну, спасибо. Счастливого пути. Буду ждать,— рукопожатие у Алексеича крепкое. Походка твёрдая, не шаркающая.

Я повернулся лицом к Наташе:

— Наташенька, всё помнишь?

Она молча кивнула. Около лавочки по тротуару прошла Алла. Обычно она проходила мимо меня абсолютно равнодушно. А сейчас взгляд её, обращённый на нас, переполнен злобой и ненавистью. Значит, помнит про банку тушёнки. Интересно, собирается ли она мстить обитателям "лагеря пьяниц" за свои унижения? Впрочем, мне на неё наплевать, что в том мире, что в этом. А вот Наташа...

— Ты надолго уезжаешь? И куда?

— Сначала в Москву, потом ещё кое-куда по делам. А надолго или нет, не знаю. Не меньше месяца, наверное.

— Но ведь ты вернёшься?

— Всенепременно.

— Я через месяц школу закончу, и в июле мне восемнадцать исполнится. А Ларисёнку только шестнадцать стукнет. Тоже в июле. Малолетка она ещё. И в нашем здешнем мире двоежёнство не приветствуется. На острове я лояльно к этому относилась, потому что Ларисёнку деваться некуда было. А здесь она себе вполне может парня подходящего найти. Правда, она мне всё твердит, как заведённая: "Наташка, я люблю его, люблю!". А сама трясётся и плачет.

А Даша с Машей ничего не помнят. Я им дала по шоколадке, они удивились и вежливо так сказали: "Спасибо, тётенька". Но мать-то у них здесь не алкашка. И отец есть. Алексеич помнит про остров, а тётя Варя ничего не помнит. И мои родители тоже. Как подумаю, что они в том мире умерли, мне аж дурно становится.

— Пора мне, Наташенька. А то на поезд опоздаю.

День был солнечным, жарким. Наташа была без куртки, в футболке. И нежные, тёплые руки обвили мою шею. Полные сочные губы прильнули к моим губам. И такой знакомый горячий язычок!..

— Возвращайся скорее, любимый. Я ждать буду.

На глаза её навернулись слезинки, но она волевым усилием слёзы сдержала. Я поцеловал её шею, погладил круглый затылок. (А подстриглись они в этом мире с Ларисой так же совсем коротко, как и на острове.)

— Я вернусь, солнышко моё. Люблю тебя.

Таксист опять посигналил. Подхватив сумку, я уселся в машину. Грустная Наташа махала мне рукой вослед.

В Москве, поселившись в недорогой гостинице, я принялся мотаться от банкоматов в обменные пункты валюты. Брал только стодолларовые купюры. набрав сто штук, поплотнее их сжимал и, обернув бумажной лентой наподобие банковской упаковки, склеивал её. После некоторых поисков, мне удалось найти в магазине пояс для денег с двойным рядом кармашков. Всего числом двенадцать. Так что пару пачек долларов, а их набралось четырнадцать, пришлось сунуть во внутренние карманы куртки, застёгиваемые на молнии.

Хотя нынешняя авиация была весьма небезопасной, но время поджимало, и я вылетел из Москвы в Барнаул самолётом. На контроле в аэропорту пояс мой "не отсвечивал", молнии на кармашках были пластмассовыми. При моей фигуре, пояс под курткой был не заметен. Так что я благополучно прибыл на Алтай со ста сорока тысячами долларов.

Поселившись в дешёвой гостинице, хотя и в одноместном номере (не знал, сколько денег мне понадобится и экономил, как мог), первым делом взялся за ноутбук. Просмотрев все сайты, связанные с алтайской недвижимостью, ничего необходимого не нашёл. Поэтому весь следующий день ушёл на походы по агентствам недвижимости Барнаула, сайтов не имевшим. Но и там не было ничего подходящего, несмотря на то, что дома в сельской местности кое-где встречались.

Приехав на автовокзал, взял билет до районного центра. Небольшое агентство по недвижимости там было, но, опять же, я вытянул пустышку. Целый день ушёл на эту поездку. Потом ещё один районный городок. И ещё один. И ещё... В дальних райцентрах приходилось оставаться на ночлег, за день обернуться не успевал. Потихоньку начал приходить в уныние от бесплодных поисков. Но остров приучил не останавливаться и не сдаваться. "Дорогу осилит идущий". Да и Библия гласила: "Ищущие да обрящут". Выручало ещё и то, что равнинный Алтай меня не интересовал, только горный, с большими высотами над уровнем моря.

Наконец заехал в такую глушь, что там и агентства по недвижимости не было. Но на автовокзале мне объяснили, что в городке есть агент — человек, занимающийся недвижимостью. Внешность Виталия Викторовича не была отталкивающей, но проскальзывало в нём что-то не очень приятное. Выслушав суть моей проблемы, он предложил:

— Давайте, вы мне поставите граммов двести коньяка с икорочкой, и я вам кое-что интересное поведаю.

В единственном на весь городок ресторане при гостинице, коньяк оказался, на удивление, не палёным. А вот бутерброды с красной икрой меня совсем не вдохновили. И, заказав для Виталия Викторовича пяток таких бутербродов, для себя попросил чашку чёрного кофе покрепче и плитку шоколада. Из пятисотграммовой бутылки коньяка выпил сто граммов, оставив остальное агенту. И он не подкачал.

Пока я грел коньяк в пузатой рюмке, Виталий Викторович лихо хлопнул пару рюмок, сжевал два бутерброда и довольно потёр руки.

— Ну, что ж, есть тут в тайге одна избёнка. Километрах в двенадцати от города. Хозяин её недавно приезжал ко мне и осторожненько расспрашивал на предмет продажи. Думаю, это то, что вы ищете. Во всяком случае, близко к искомому. Только, чур сделку оформлять, если что, через меня.

Заверив, что так оно и будет, узнал, что надо найти таксиста Коляныча и попросить его отвезти на староверскую заимку. Найти же Коляныча можно возле автовокзала. У него тёмно-зелёная "семёрка".

После чего я ещё с час выслушивал пьяные речи Виталия Викторовича, допивавшего коньяк. С трудом удалось от него отделаться, объяснив, что надо устраиваться в гостинице, а к девочкам мы съездим в другой раз. А коньячку попьём вволю после совершения сделки. Агент, довольный тем, что подцепил клиента, заказал себе бутылку водки. А я полночи провертелся в одноместном номере на узкой скрипучей койке. Через тонкую фанерную дверь, с огромной щелью над полом, неслась разухабистая музыка из ресторана и пьяный гам. Городок гулял. Наконец, под утро всё стихло, и я немного поспал, отрешившись от мыслей о предстоящих трудностях.

Глава XII

Нашёл!

Коляныч нашёлся легко. Но цену заломил несусветную.

— По грунтовке ехать надо, машину жалко.

— Ты покажи мне в каком направлении двигаться, двенадцать кэмэ я и пешком влёгкую отшагаю.

— Не, пешком нельзя, в тайге заплутаешь.

— На грунтовке-то?

Вздохнув, Коляныч сбавил цену в три раза, и мы поехали. На выезде из городка сразу свернули с асфальта. Но погода стояла сухая, колея на грунтовой дороге была неглубокой. И, хотя дорога шла всё время в гору, быстро преодолели семь километров. Дальше подъем становился совсем крутым.

— Мне тут не проползти,— заявил Коляныч,— хозяин-то заимки на полноприводном УАЗике ездит. И то, только в сухую погоду. Далее уж ты пёхом. С колеи никуда не сворачивай, как раз к заимке и выйдешь. Тут всего-то ничего осталось.

Получил деньги, потихоньку развернулся и подался в обратный путь. "Всего-то ничего" составляло пять километров, почти половину пути. Вот, жук навозный этот Коляныч. Ладно, для бешеной собаки сто вёрст — не крюк. Дотопаю.

Закинув сумку на плечо, двинулся вперёд по колее. Крутизна подъёма всё возрастала, и я был вынужден признать, что на "Жигулях" и вправду бы не проехали. Но вот подъём стал более пологим. И, наконец, я уткнулся в высоченный забор из плотно прилегающих друг к другу тёсанных, широких лиственничных досок. Толщина их была немаленькой, они потемнели от времени. Но лиственница — дерево вечное и оплот был крепок.

Дорога доходила до закрытых ворот, а рядом с воротами была в заборе дверь-калитка. Сбоку приделан вполне цивилизованный дверной звонок. Но не звонок меня впечатлил. Ещё подходя к забору, увидел за ним ажурную стальную мачту, на которой лениво вращались лопасти — ветра почти не было. Ветрогенератор! Надо покупать дом за любую цену! Решительно нажал на кнопку звонка.

Спустя некоторое время, звякнула металлическая щеколда. Но открылась не дверь, а небольшое окошко в ней. Из под седых, лохматых бровей на меня, не очень дружелюбно, посмотрели проницательные глаза.

— Чего надо?

— Я насчёт покупки дома,— ответил, как можно более спокойно.

— От Виталия, что ли?

— Про дом он поведал, но я, как бы, не от него, а от самого себя.

— По виду — городской. Из Барнаула?

— Нет. Из Мурманской области.

— Откуда-откуда?!

— С Мурманов.

— А чего же в такую даль занесло?— голос стал поприветливее.

— Видите ли, есть такое английское слово: "сюрвивалист". Но я иностранные слова не очень люблю. По-нашему, по-русски это будет проще и понятнее — выживальщик...

Дальше продолжить не успел. Звякнула более массивная щеколда и дверь широко распахнулась. Седой, но ещё довольно крепкий старик, державший в руке стволом вниз карабин, приказал тоном таможенника Верещагина:

— Заходи.

Оказавшись на широком дворе, я быстро огляделся. Небольшая постройка с трубой, похоже, баня. Рядом — большой сарай из силикатного кирпича. Между сараем и домом стоит ветрогенератор. От него тянутся провода и к дому, и к бане, и к сараю. А за сараем стоят две железнодорожные цистерны, вросшие в землю до половины колёс. Хорошо покрашенные, без потёков и следов ржавчины. Дом не так, чтобы очень большой, но и не маленький. А вот забор уходил далеко за дом и противоположный край его еле виден. Это было не то, что я искал — это было более того. Сказка и мечта. Я потряс головой, отгоняя мираж.

— Нет, не снится,— голос у старика стал совсем дружеским,— именно то, что тебе и надобно.— И протянул мне широкую, крепкую ладонь,— Полынников, Николай Андреевич.

— Владимир,— отозвался, всё ещё не веря в небывалую удачу, словно ёжик в тумане, эхом.

— Володя или Вова?

— Кто так зовёт, кто — эдак. По мне — лишь бы в печь не совали.

Старик улыбнулся.

— Пойдём в дом, Вова. Перекусим, чем бог послал, и поговорим заодно. Переночевать есть где, а завтра поутру и баньку истопим. Али торопишься куда?— несмотря на простонародный говор, видно было, что передо мной человек образованный.

— Да, не особенно тороплюсь.

— Вот и ладно. Не только служенье муз суеты не терпит.

В сенях дома горела неяркая лампочка. Но не споткнёшься. Стоят лопаты, грабли, тяпки. Хомутов не видно, но над дверью, ведущей вовнутрь дома, прибита лошадиная подкова — на счастье и удачу.

В просторной горнице чуть поближе к окну стоит массивный, широкий стол, по обе стороны от него — такие же широкие и массивные скамьи. А с торцов стола, как из других времён, стоят два современных городских стула. В левом дальнем углу горницы — русская печь, прикрытая заслонкой. Перед ней на железном листе сложено несколько поленьев. У печи стоит небольшой сундук, покрытый домотканым старинным половиком.

Ближе к двери в полу квадрат с металлическим кольцом посередине — лаз в подпол. Справа, между дверью и окном, стоит большой старинный буфет со всяческой посудой. А в противовес ему, в другом углу горницы, двухкамерный холодильник "Индезит".

Полынников, усадив меня на скамью, поставил ружьё в пирамиду у стены. Кроме ружья там стояла ТОЗовская мелкашка и карабин. Да не гладкоствольная "Сайга", а настоящий, нарезной "Тигр" калибра 7,62 мм.

Хозяин открыл буфет, достал оттуда несколько тарелок, пару стаканов и пару рюмок гранёного стекла. Откинул крышку лаза в подпол и через десяток минут тарелки на столе наполнились квашеной капустой, солёными рыжиками, бочковыми огурцами. Появилась банка с морсом. Из печи настоящим ухватом вынул настоящий чугунок с ещё не остывшей картошкой в мундире. Пучками лежали свежий зелёный лук и укроп. Затем полез в холодильник, звякнуло стекло.

— Николай Андреевич, я водку-то не очень...— попытался откреститься от выпивки.

— А водку я тебе и не предлагаю. Водку, юноша, у нас пьют только алкоголики и барнаульские барыги. Приличные люди гонят для себя самогон, очищают его до наивысшего состояния, а затем настаивают на ста двух травах. И получается не самогон, а лечебный бальзам. Что называется: "Биттнер" отдыхает. В голову, конечно, шибает, при количествах изрядных. Так что главное — соблюсти количество. А качество я гарантирую,— и водрузил на стол слегка запотевшую бутылку с жидкостью светло-коричневого цвета.— Тут и женьшень есть,— заявил гордо.

Налил мне в блюдечко постного масла, подвинул солонку. Очистив картофелину, я обмакнул её в масло, посыпал сверху солью. Картошка была рассыпчатой, таяла во рту.

Рюмки наполнены. Я взял свою рюмку и понюхал содержимое. Пахло чем угодно, но не сивухой и даже не спиртным.

— Ну, за знакомство.

Чокнулись, выпили. Пилось на удивление легко, напоминая, скорее всего, по вкусу крепкий чай без сахара. Я взял ломоть мягкого, ноздреватого хлеба.

— А хлеб такой чудесный откуда?

— Так сам пеку в печи. Жена, царствие ей небесное, научила тесто делать и хлеб печь. Из города муку завожу мешками. И белую, и ржаную. Хлеба уже давно не покупаем — всю дорогу свой.

После третьей рюмки решили сделать остановку. И Андреич, как я его теперь называл, начал свою повесть.

Молодым инженером приехал он в местный райцентр в командировку. Пошёл в тайгу с ружьишком побаловаться. Да напоролся на хозяина тайги. А ружьё дробью заряжено. Но успел медведь только ногу Николаю ободрать. Вышедший из тайги охотник, одним выстрелом уложил зверя наповал. А потом взвалил Николая себе на плечо, словно пушинку, и отнёс к себе на заимку.

Тогда здесь только дом стоял, да баня. Из лиственницы они срублены, считай, навечно. Ну, и забор этот был, всю заимку огораживающий вместе с огородом. А огород-то вовсе и не маленький — сорок пять соток. По краям росли ягоды, а почти весь огород засевали репой. Репа и была основным продуктом питания у староверов. Да дары тайги — грибы, орехи, ягоды. Дичь, когда поста нет. Ещё горох сеяли.

Лечили Николая в бане, в дом не пустили. Когда начал ковылять, дед Афанасий, так звали охотника, спасшего Николаю жизнь, запряг лошадь и отвёз инженера в городок. На прощание протянул ему его ружьё, подобранное в тайге, да кусок копчёной медвежатины.

Долго хромал Николай, но прошла хромота со временем. Женат он был, сын, и дочь у него подрастали. На работе всё ладилось. Но вот выпала ему опять командировка на здешний трубопрокатный завод. И решил он проведать своего спасителя. Дорогу к заимке хорошо запомнил, когда его на лошади в город везли. А что в подарок взять, чтобы старовера ненароком не обидеть? Вспомнил, что охотился дед Афанасий. Купил пороха, капсюлей, дроби да свинца. С тем и пошёл пешком в тайгу.

Нашёл заимку. Ворота нараспашку. Во дворе лошадь палая лежит, её уже обгладывать начали. В избе запах смертный. А на топчане дед Афанасий лежит. Глаза ещё смотрят, дышит хрипло, а двинуться уже и не может. Бросил свои подарки Николай и бегом помчался в город. По дороге понял, что не уговорит врача на заимку ехать. Но знал, что в ближней деревне бабка-знахарка живёт.

Прибежал в городок, выпросил у директора завода мотоцикл с коляской. Доехал до деревни, повалился бабке-знахарке в ноги, стал умолять с ним поехать. Умолил. Усадил бабку в коляску, и поехали они на заимку. Только мотоцикл подъём в гору одолеть не смог. Так Николай, в состоянии аффекта, затолкал его на подъём вместе с бабкой в коляске.

Не испугалась бабка смерти, вошла в избу. Жив ещё был Афанасий. Велела бабка Николаю печь затопить, да отвар готовить стала. А в избе трупный запах стоит.

— Выходишь?— спросил Николай бабку.

— Как бог даст,— отвечает она.

Прыгнул Николай на мотоцикл и до города вмиг домчал. Послал телеграмму жене, чтобы денег побольше выслала телеграфом. А сам на все командировочные накупил коньяку и поехал к командиру местной воинской части. Тот выделил "Урал", солдат, дал три готовых гроба.

Побоялись солдаты в избу заходить. Николай сам на руках тела из избы выносил и в гробы укладывал. Заколотил гробы, погрузили их на "Урал" и отвезли на староверское кладбище. Раньше кладбище посреди тайги было, а теперь оказалось почти на окраине города. Вырыли три могилы, похоронили. Николай последнюю бутылку коньяка отдал плотнику, который соорудил три креста, как на других староверских могилах.

Вернулся Николай на заимку. Афанасий сидит на топчане, качает его из стороны в сторону. Бабка отваром с ложечки поит. Что в рот попадёт, что и по бороде стечёт. Допоила, уложила на топчан, полушубков сверху накидала.

— Пусть спит сутки, а как проснётся, вон в печи горшок стоит, дашь ему, чтобы выпил одним махом. А теперь меня домой отвези, смерть-то я уже отогнала.

Через три дня сидел дед Афанасий на крылечке и рассказывал Николаю, что всю войну он в разведке прослужил. За всю войну ни стопки водки не выпил, ни папиросы не выкурил. Каждый вечер богу молился, даже когда в разведрейде был.

— Видать, не простил бог меня, что я стольких людей жизни лишил, да из чужой посуды ел и пил. Вот и наказал.

После войны ушёл Афанасий в тайгу, построил там заимку, стал грехи свои замаливать. Женился на староверке, сын родился. Решил, что простил бог его.

— Ан, нет. Подождал только немного, а потом и наказал,— вздохнул дед Афанасий.

Вскоре недалеко от заимки построили посёлок, который затем превратился в город. Уйти бы Афанасию подальше в тайгу, а у него семья, хозяйство. Так и остался возле города.

— И за то наказал, что не ушёл в тайгу,— опять сокрушался Афанасий.

Но закваска разведчика сказалась. Через неделю Афанасий совсем оправился от болезни. Принесший из города продукты, Николай увидел деда Афанасия в чёрном костюме, стоящим у ворот. А на пиджаке — иконостас из орденов и медалей.

Был дед Афанасий полным кавалером ордена Славы. Это приравнивалось к званию Героя Советского Союза. Только было тех Героев много больше, чем полных кавалеров. И были ещё на пиджаке справа, возле гвардейского значка, двух орденов Красной Звезды и Отечественной войны шесть нашивок за ранения — две красных и четыре жёлтых. А за Берлин хотели присвоить звание Героя, но решили, что хвати и трёх Слав. Но комдив всё же орден Ленина своему разведчику сержанту Потапову выбил.

Пошли на кладбище. Показал Николай, кто, где лежит. Постоял дед Афанасий над могилами. Только и молвил:

— Кресты поменять надо.

Николай согласился. Выжига-плотник кресты поставил недолговечные, сосновые.

Потом пошёл Афанасий в город. Спросил у Полынникова:

— Паспорт с собой? Деньги есть?

Николай кивнул. Дошёл дед Афанасий до нотариальной конторы. Дождались очереди у нотариуса. Достал Потапов из кармана пиджака какие-то бумаги, паспорт протянул нотариусу, показал на Николая:

— Перепишите всё на него.

Так стал Николай владельцем дома и двух гектаров земли и леса, разрешение на владение которыми было выдано полному кавалеру орденов Славы Афанасию Потапову в 1945 году. Тогда ещё помнили и ценили боевые заслуги разведчика и пролитую им за Родину кровь.

В 1977 году вышел Полынников на пенсию в пятьдесят лет, поскольку работал в горячем цеху. Дети выросли, закончили институты, женились и вышли замуж. Начитавшись статей о грядущей ядерной войне и последующей за ней ядерной зиме, решил Николай Андреевич переселиться в тайгу, к деду Афанасию. Тому уже восемьдесят семь лет исполнилось. Сначала поехал один, разведать обстановку.

Суровый дед Афанасий виду не подал, что приезду Николая рад. Но перед сном, укладываясь на топчан, сказал:

— Осколки из меня военные полезли. Хорошо, Коля, что я дом на тебя оставил. Видно, бог меня к себе призывает. Своих увижу ли?

А утром лежал на топчане с открытыми глазами, но уже холодный.

Отправился опять Николай Андреевич в воинскую часть. Полковник был уже другой, но коньяк тоже любил. И "Урал" выделил. Тем более, что герою войны. Хотели похоронить Афанасия Потапова с воинскими почестями, но Николай этому воспротивился. И прибавилась к трём могилам на староверском кладбище ещё одна по соседству. Крест уже сам Николай делал и ставил.

На сороковой день после похорон Афанасия, выпил Полынников за упокой его души, а наутро послал жене телеграмму: "Приезжай". Сам же принялся приводить хозяйство в порядок, благо, денег поднакопил.

Инженером он хорошим был. С ветрогенератором сразу разобрался. Тот и переменный ток мог давать и аккумуляторы заряжал. Завёз кирпич и построил сарай. Пристроил к избе полуподвал для хранения овощей. Жена русскую печь освоила, и такие шанежки в ней пекла — пальцы откусишь!

Уже в середине восьмидесятых заскочил Николай Андреевич в воинскую часть. А её расформировать решили. Третий по счёту полковник и коньяк любил, и простую водку. И в хозяйстве Полыннукова появился новенький УАЗ, гусеничный вездеход и новёхонькая дизель-электростанция.

Самым сложным и дорогостоящим был процесс подъема на гору и через высоченный забор двух железнодорожных цистерн, ранее принадлежавших той же воинской части. Но автокрановщик был мастером-виртуозом. Он потратил три дня, потихоньку перемещая цистерны, стопоря их после каждого подъёма. Перекинуть через забор еле хватило стрелы, крановщик сам заводил стропа, но с задачей справился. В награду получил автомашину "Волга", которая теперь была Полынникову не нужна, ибо подъем в гору взять не могла.

Тогда ещё была талонная система на бензин и солярку. Стоили они баснословно дёшево, особенно в конце квартала. И обе цистерны мгновенно заполнились. Одна — бензином. Другая — соляркой.

— Но нынче бензин кусается. Я уж стараюсь УАЗик зря не гонять, больно много ест. Если что по мелочи — пешком в город прогуляюсь.

Во дворе стоит старинный колодец, оставшийся от деда Афанасия. Но жившие летом на заимке геологи, не взяв с хозяина ни копейки, пробурили ему артезианскую скважину, обсадив её керамическими трубами, которые прослужат практически вечно. А зять привёз два насоса — один рабочий и один запасной. Так что воды в доме — хоть залейся. Стоит проточный электрический водогрей, посуду можно мыть горячей водой, вон в правом углу у дверей раковина из нержавейки стоит. Воду выносить не надо.

— Два года потратил на систему канализации. Потом нужник во дворе снёс и выгребную яму закопал.

— Мне тоже пришлось на острове над канализацией потрудиться,— вырвалось у меня.

— Это на каком таком острове?— поинтересовался Андреич, наполняя мою рюмку.

Пришлось поведать ему небывалую эпопею про перенос дома в неизвестные тропики.

— Жизнь порой превосходит любые фантастические сюжеты,— покачал головой Полынников,— а ты — молодец. Выдержал, значит, испытание.

— По мере сил своих...

— Достоин ты дома этого, достоин. А я всё переживал, что обалдую сыну по наследству достанется, и все мои труды прахом пойдут. И продать незнамо кому жалко. Вот зять у меня и с головой, и с руками. Но не хотят они с дочкой из Барнаула уезжать. У них там работа, друзья, внуки. Я ведь уже прадед. Как Аннушку мою схоронил, так места себе не нахожу. Решил в Барнаул вернуться. Я бы этот дом тебе просто подарил, как выживальщик выживальщику. Но мне квартира в Барнауле нужна. Свою-то мы сыну отдали. Этот балбес два раза женился и два раза разводился. В итоге у него полквартиры оттяпали. А дочка с зятем себе кооперативную купили, хотя мы с женой им деньгами, конечно, помогли.

Я своих всегда предупреждал: если какой-то там Апокалипсис, хватайте детей, внуков и ко мне. А сейчас мне уже восемьдесят три года, трудно хозяйство содержать. Вот в этом году, по привычке, весь огород мотоблоком вспахал, а засеял только половину. Куда мне одному столько? Дети не хотят за овощами приезжать, говорят, что при нынешних ценах на бензин проще картошки в городе купить. Раньше-то погостить летом наезжали, особенно пока дети маленькими были. Привезут к нам на лето, мы с бабкой и рады.

Одному же теперь жить тоскливо. Завёл себе кота, так тот в тайгу удрал, там и сгинул. Ты женат?

— Пока нет. Но собираюсь.

— Разумно. С хозяйкой вдвоём тут жить можно. Глядишь, и дети пойдут. Городок хоть и небольшой, но роддом на весь край славится. Из других городов рожать едут. Врачихи тут, говорят, просто волшебницы. Ни одной детской смерти.

— Это здорово. Это мне пригодится.

— Купишь мне квартиру в Барнауле, где-нибудь рядом с дочкиной — и дом твой, со всем участком, с техникой, и причиндалами. В электрике разбираешься?

— Да не так, чтобы очень...

— Плохо. Летом ещё можно электрика из города позвать. Но зимой вы будете отрезаны от внешнего мира, прими во внимание. Не всегда даже на вездеходе можно пробиться. Вездеход водить сможешь?

— В армии доводилось.

— Тогда порядок. Только учти — в городе не дадут гусеницами асфальт корёжить. Доехать можно до шоссе и всё. Осенью и весной — на вездеходе. Летом — на УАЗике, куда хочешь. Давай по последней и на боковую...

Утром Андреич растормошил меня:

— Эй, городской, кто рано встаёт, тому бог подаёт. Вставай, Вовка, я баню истопил, весь пар уйдёт.

Веником Андреич отходил меня знатно. Дал свою чистую просторную рубаху, достал квас с ледника. Экая благодать-то! Попив кваску, достал из своей куртки сигареты. Андреич осуждающе покачал головой:

— А я вот не курил никогда.

Мы сидели на крылечке дома. И я смущённо сказал:

— Обещаю в доме не курить, чтобы не тревожить дух деда Афанасия. Знаю, что староверы табак дьявольским зельем считали, а курение — тяжким грехом.

— То-то и оно.

— Так они и выпивку считали тяжким грехом.

— Уел, уел. Докурил? Пойдём хозяйство осматривать.

Глава XIII

Моё поместье.

Целую неделю Андреич обучал меня. Два дня я изучал электрику. Оказалось, что помимо воздушных проводов от ветрогенератора идут закопанные в землю кабели. Они запитываются переключением рубильника в случае обрыва воздушных проводов.

В полуподвал, где хранились овощи, вели две двери. Одна — с улицы. Другая, низенькая — из подпола, на случай, если зимой уличную дверь будет не откопать из-под снега. В овощехранилище стояли регулируемые электробатареи — поддерживать сухость и нужную температуру.

День ушёл на освоение мотоблока. Им можно было не только пахать, но и боронить, окучивать, и даже выкапывать картошку и репу, которая тоже была посажена в огороде. Вечером обучался открывать и закрывать замки в доме, на воротах, на калитке. Они все были хитрыми и с секретом. По верху забора шла тонкая проволока. Стоит её задеть и по всему периметру забора начнут взлетать сигнальные ракеты. Ворота, кроме всего, перекрывались толстым брусом, вставляемым в стальные скобы. Не дом — крепость в миниатюре.

Один день потратил на самогоноварение и хлебопечение. Первые караваи получились корявыми и несъедобными. Только к вечеру достиг более-менее приличного результата.

— Будем считать, что освоил. Руку набьёшь, и чем дальше, тем будет всё лучше,— успокоил меня Андреич.— По солению, квашению капусты, маринованию грибов и огурцов оставляю вот эту книжку. Тут всё ясно и доходчиво изложено.

День заняли насосы. Их было три. Один — для воды и по насосу на каждой цистерне.

— С соляркой цистерна почти полнёхонька, я вездеход особо и не гоняю. Дизель-электростанция — это резерв на случай аварии с ветрогенератором. Геологи перед отъездом мне ещё солярки подлили. А вот бензина всего половина цистерны. Если деньги позволяют, то до наступления осени пригони бензовоз. Хотя тридцать тонн тоже надолго хватит, но ты же знаешь, как выживальщик, что запас никогда не помешает.

Ближе к вечеру пошли знакомиться с лесником Василичем. Он должен показывать, где можно напилить дров. Попили самогонки, настоянной на калганном корне и берёзовых почках. Василич курил "Беломор" и мы с ним всласть подымили, под осуждающими взглядами Андреича. Контакт был установлен полный.

Ещё узнал я у Андреича, что мобильная связь на заимке есть.

— У меня "Nokia" старенькая, так я с дочкой иногда беседую. Билайн и Теле-2 тут не в ходу. МТС тоже порой барахлит. А вот Мегафон — надёжный. И десяток телеканалов у нас есть.

Что ж, есть мобильная связь, значит, есть и Интернет. Без куска хлеба не останусь. И даже с маслом. И даже колбаски сверху можно.

Один день мы провели в городе. Полынников переоформил на меня всё своё оружие, уазик и вездеход.

— Всё,— вздохнул с облегчением он,— сюда уже могу больше и не возвращаться.

Всем представлял меня новым хозяином заимки. А поскольку знакомых у него в городе было великое множество, то и меня многие запомнили.

И вот Андреич нарядился в костюм, собрал сумку с кое-какими пожитками. Мы закрыли все замки в доме, вывели за ворота УАЗик, закрыли ворота и калитку.

— Вообще-то, пакостников здесь не водится, но бережёного бог бережёт,— заметил Андреич.

С горы моментально докатили до городка. Машину поставили в уголке площади возле автовокзала. Верх у неё был не брезентовым, а металлическим. Бензобак от слива бензина предохраняли замок и секретная защёлочка, двигаемая ногтем, внизу заливочной горловины. Она опускала и поднимала заслонку, перекрывающую вход в бензобак.

Я купил два билета на автобус до Барнаула.

— Андреич, не протестуй, все расходы за мой счёт. На свою накопившуюся пенсию купишь подарки внукам и правнукам.

В Барнаул приехали вечером. Андреич направился ночевать к дочери. Я категорически отказался причинять хлопоты и неудобства его родственникам. Заверил, что прекрасно переночую в гостиничном номере. Договорились, где встретимся утром и расстались.

Поселившись в гостинице, сразу же подключил ноутбук. Проведя пару часов в Интернете, улёгся спать, весьма довольный достигнутыми результатами.

Утром, встретившись с Андреичем, после рукопожатия объявил ему:

— Мне повезло с домом. Тебе повезло с квартирой. Продаётся двухкомнатная в том же подъезде, где живёт твоя дочь, только этажом ниже. В ремонте не нуждается, евроремонт сделан совсем недавно. Агентство всего в пяти минутах ходьбы отсюда.

— Великолепно! Идём скорее. Чтобы вдруг не продали.

— Не продадут. Я им позвонил и сказал, что квартиру купим. Цена вполне божеская — около двух миллионов.

— Ого! Да в Барнауле за миллион можно квартиру купить — сейчас на рынке вторичного жилья временный спад.

— За миллион ты купишь квартиру без ремонта. Сколько денег, времени и сил потребует ремонт — неизвестно. А здесь — заселяйся сразу. Кроме того имеется кое-какая встроенная мебель и встроенная же бытовая техника: стиралка, газовая плита, кухонный гарнитур, шкафы-купе.

За разговором дошли до агентства и остановились возле дверей.

— И чего ждём?— спросил Андреич.

— Не чего, а кого. Сейчас должна подъехать юрист Маргарита Свиридова, я с ней созванивался и договорился, что она приедет.

— А зачем нам юрист?

— Чтобы с квартирой не объегорили. Знаешь, как бывает? Купишь квартиру, а сделку объявят ничтожной. Или кто-то не выписан, или согласие какого-нибудь несовершеннолетнего не получено. Так вот, Свиридова считается лучшим специалистом в таких вопросах.

— Это ты хорошо придумал. Я бы и не допетрил.

Подъехала на новенькой иномарке Свиридова. Мы втроём прошли в агентство. Просмотрев все документы и сделав пару уточняющих звонков, наш юрист сделку одобрила. Договорившись с ней встретиться через час в нотариальной конторе, мы пошли с представителем агентства смотреть квартиру.

Что ж, квартира своей цены стоила. Действительно, свежий евроремонт, прекрасный кафель, ламинат на полу, натяжные потолки, красивые светильники. На двойной входной двери (одна — металлическая) стоят надёжные замки. Сантехника вся новая, хорошая. Бытовая техника на кухне — фирмы "Bosh". В спальне и в прихожей — встроенные шкафы-купе. В гостиной — встроенные книжные шкафы со стеклянными дверцами. Прэлэстно, прэлэстно!

Отправились к нотариусу. Свиридова, посмотрев документы на заимку, посоветовала оформить не дарственную, а договор купли-продажи.

— Просто укажите цену небольшую, в разумных пределах. Лучше заплатить некоторый налог, зато потом не иметь головных болей.

Поблагодарив Маргариту Васильевну, вручил ей немаленький её гонорар. В долларах (это её устроило). Представитель агентства тоже согласился получить оплату за квартиру в баксах. Так что в обменник бежать не пришлось, пересчитали цену квартиры по курсу.

Дела бумажные меня всегда утомляют. Но вот Полынников стал полноправным хозяином квартиры, а я получил документы на владение заимкой и двумя гектарами окрестной земли. У меня теперь собственное поместье!

Глава XIV

Богатство

Денег ещё оставалось немеряное количество. Сказав Андреичу, чтобы дожидался меня в своей новой квартире, заскочил в обменник, а затем в мебельный магазин. Там попытались сказать, что доставят купленную мной мебель в течение дня.

— Мне ваше течение дня до лампочки! Надо немедленно! Вот вам ещё тысяча сверху и грузите мебель в фургон. Не привезёте через два часа — ославлю на весь Барнаул!

Ринулся в соседний компьютерный магазин. Купил ноутбук и модем к нему. С ноутбуком успел дойти до дома Андреича, когда подъехал мебельный фургон и из него выскочили грузчики.

— Во, Андреич, принимай аппарат! Махнул не глядя! Дверь не запирай, сейчас мебель понесут.

— Какую мебель?

— Не можешь же ты в квартире без мебели жить.

— Вова, ну, зачем?!

— Я хотел за твою заимку четыре миллиона заплатить, а квартира всего в два обошлась. Так что, мебель и ноутбук — это мелочь, в придачу к квартире. Но необходимая мелочь.

Грузчики внесли шикарную двуспальную кровать, кухонный и обеденный столы, табуретки на кухню и стулья в гостиную. Журнальный столик. Кожаный диван и два кожаных кресла в гостиную.

— Чего не хватает, то уж сам докупишь. Я брал так, навскидку. Вот тебе деньги заплатить налог за продажу заимки.

В дверь снова позвонили. Внесли большую тумбочку, на неё установили плазменную панель. TV-кабель оставался от прежних хозяев, специалист приехал вместе с телевизором и вскоре на экране появились новости от НТВ.

— Ну, ты даешь, Вовка!— восхищённо покрутил головой Андреич.

— А то?! Или мы не выживальщики?!

День пробежал. Промчался. И вечером в квартиру Андреича пришли дочь и зять — милые, приветливые люди. А потом повалили и внуки и правнуки. Принесли скатерть на стол, недостающие стулья, продукты. Я позвонил в ближайший супермаркет, осуществлявший доставку еды на дом. И вскоре стол ломился от деликатесов и напитков. Новоселье получилось на славу. Андреич объявил всем, что я — новый хозяин заимки и его большой друг. И за моё здоровье дружно выпили.

Ушёл я в гостиницу далеко за полночь, хоть и предлагал Андреич остаться переночевать. Я объяснил, что с утра поеду в райцентр, надо отогнать УАЗ на заимку и съездить в Мурманскую область, продать там квартиру и машину.

Перед моим уходом, Андреич сказал мне:

— Вова, помнишь, возле печи сундук стоит?

— Помню.

— Там от деда Афанасия имущество осталось. Я не мог это добро тронуть, он ведь мне, вроде как родной был. А ты уж распорядись по своему усмотрению. И ещё. Знакомый офицер мне оставил на сохранение, а сам в Чечне погиб. Ты в подполе загляни под самую дальнюю нижнюю полку слева. Только потом с этим поосторожнее. Сам поймёшь, не маленький.

Мы обнялись на прощание, договорились держать связь по скайпу и я пошёл вздремнуть в гостиницу. Досплю в автобусе, по дороге в район.

Открыв ворота, загнал УАЗик во двор, запер ворота на брус и замок. Вошёл в дом. Что же там в подполе? Открыл люк, включил лампочку. Но в левом дальнем углу темновато. Взял фонарик, посветил под нижнюю полку. Вон оно что! Стоял на сошках РПК с пристёгнутым коробом. Короб с запасной лентой — рядом. А в картонной коробке — десяток "лимонок". И два одноразовых гранатомёта. Вот это арсенал! Если кто-нибудь, кроме своих, наткнётся, мало мне не будет. Статью за хранение оружия и боеприпасов ещё никто не отменял. Но расстаться с таким богатством, выкинув его?!.

Закрыл подпол, подошёл к сундуку. Замка на нём не было и, убрав половичок, откинул крышку. Сверху лежали четыре иконы. Потемневшие от времени, очень древние. Но лики святых отчётливо видны. Под иконами — три книги. Одна из ни х совсем ветхая, зачитанная почти до дыр. А одна — диковинная, в деревянном переплёте. И страницы не из бумаги, а из кожи. На коже вытиснены буквы и раскрашены краской. Где — чёрной, а где — красной. Раритет.

Под книгами лежала солдатская гимнастёрка и пилотка со звёздочкой. На гимнастёрке россыпью навалены ордена и медали. И "За отвагу", и "За оборону Сталинграда", и "За победу над Германией". Ордена Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, Ленина, Славы...

Знал я, что сейчас ордена эти стоят бешеных денег, та же Слава 1-ой степени или орден Ленина. Но, вынув иконы и книги, закрыл я сундук. Буду потом эти ордена и медали показывать своим детям и рассказывать про дивизионного разведчика гвардии старшего сержанта Афанасия Потапова.

Бережно уложив иконы и книги в пакет, а пакет — в сумку (пришлось сумку с ноутбуком достать и нести отдельно на плече), запер заимку. Покурил на крылечке, подумав: не забыл ли чего.

Вышел на дорогу, заперев за собой калитку, и быстро зашагал в город. Еле успел на последний автобус до Барнаула.

Приехали уже ночью. Железнодорожный вокзал жил ночной жизнью, один билет до Москвы нашёлся. Поболтавшись по вокзалу, накупив какой-никакой снеди в дорогу, вошёл в своё купе в поезде и улёгся спать. Дорога поездом была долгой и тягомотной. С одной из станций дал телеграмму Наташе, поздравляя её с совершеннолетием. Просил передать поздравления с днём рождения Ларисёнку. Закончил телеграмму туманной фразой: "Буду примерно через пару недель".

Приехав в Москву, остановился в той же гостинице, что и в начале поездки. Недорого, но чисто. Без особого комфорта, так он мне и не нужен.

Четыре дня бродил по антикварным магазинам и лавкам, приглядываясь к атмосфере, определяясь с ценами. Наконец, решился. Выбрал не самый фешенебельный магазин, но и не захудалый. Немного выше средней руки. Хозяин, который иногда появлялся в зале, внушил доверие на уровне подсознания.

Я уже вычислил, что в торговых залах антикварных магазинов держат всякую лабуду. Стоящий товар выносят нужным людям в нужное время. Поэтому, подойдя к продавцу, сказал, что хотел бы предложить хозяину магазина товар.

— Может, я...— начал продавец, но я оборвал его решительно:

— Нет, только хозяину.

Продавец поднял трубку телефона. Такой способ связи тоже хорошо характеризовал магазин.

— Борис Ефимович, вас тут спрашивают по поводу сдачи товара.

Тоже грамотно: сразу сообщил суть проблемы. Хозяин пришёл в зал незамедлительно.

— Здравствуйте, молодой человек. Что имеем показать?

— Я — одессит, я — из Одессы, здрассьте...

— Что вы, это так, оборот речи. До настоящего одесского еврея мне ещё расти и расти,— улыбнулся Борис Ефимович.

— Давайте отойдём вот, хотя бы, к столику у окна.

Я достал из сумки одну икону. Борис Ефимович сразу стал серьёзным. Повертел икону в руках, повернул ликом к окну, постучал костяшками пальцев по оборотной стороне иконы.

— Староверы?

— Совершенно верно.

— Век, эдак, восемнадцатый. Точнее может сказать только эксперт. Но моих знаний хватает на то, чтобы определить — это не подделка.

— Таким не балуемся.

— Я, безусловно, её возьму,— и назвал цену.

Осторожно вынув икону из его рук, я сказал:

— Кланяйтесь от меня тёте Моте,— и сделал шаг к выходу.

— Молодой человек, но это же торговля! Должен же я иметь свой гешефт, чёрт побери!

Я обернулся. Борис Ефимович картинно заламывал руки, на лице было написано отчаяние. Зажав икону под подмышкой, я похлопал в ладоши.

— Браво! Боря Сичкин умер бы от зависти. А при таких размерах профита чёрт непременно поберёт, поелику это уже не торговля, а грабёж.

Борис Ефимович улыбнулся совсем дружелюбно:

— Я же вас совсем не знаю. Будь вы известный коллекционер или человек публичный...

— Известный коллекционер бился бы с вами за каждый рубль. Я принёс вам реальный товар, за который вы даёте нереальную цену. Я, конечно, полный профан, но, по-моему, из четырёх икон эта — самая молодая. Остальные — более древние. Придётся, похоже, обратиться к эксперту.

— Так их четыре?— почему-то шёпотом спросил Борис Ефимович и в глазах его загорелись огоньки. Точнее, огонь запылал.

— Да. И помимо икон — три староверские книги. Привёз с Алтая. Но не шарашился там по деревням. Купил на Алтае поместье, там и были иконы, и книги. Даже не от предыдущего хозяина, а от предыдущего ему.

Борис Ефимович ласково взял меня под руку и опять подвёл к окну.

— Книги старинные?

— Достаточно. Только одна не на бумаге напечатана.

— Я весь — внимание.

— Листы из кожи, буквы тиснёные, переплёт деревянный. Старославянскую вязь, к сожалению, читать не обучен.

— Молодой человек, вам крупно повезло, что вы обратились ко мне. Я, хотя и торговец, и еврей, но честный еврей. В Москве людей убивают куда как по меньшему поводу. Вы понимаете, что в ваших руках — миллионы?

— Уж не вчера родился. И не пальцем делали.

— Вы в Москве где остановились?

— А ключ от номера вам не дать?

— Я охрану хотел выделить. Хорошо, встретимся завтра в банке. Сами понимаете, ни в магазине, ни дома я таких денег не держу. Со мной будет эксперт и охрана.

— Борис Ефимович, надеюсь вы знаете, что преступления происходят из-за утечки информации. Нет утечки — можно ничего не бояться. Об иконах и книгах знаю я и вы. Пусть ваш эксперт и ваша охрана следуют в банк, не зная о цели визита. И я буду абсолютно спокоен и в полной безопасности. Значит, в одиннадцать ноль-ноль? Буду точно в срок. Желаю всего хорошего.

— До свидания, до завтра.

Охранники оказались двумя дюжими молодцами с выпиравшими из-под пиджаков кобурами. Не доверял бы я охрану таким "быкам". Ну, да это не моя охрана. Экспертом был маленький сухонький старичок в толстых очках, вооружённый огромной лупой. Стопроцентный типаж.

Осмотрев две книги, он важно покивал Борису Ефимовичу.

— Безусловно, ценно.

Третья книга лежала под иконами, в самом низу. Про верхние три иконы эксперт покивал точно так же: "Безусловно, ценно". Взяв же четвёртую, долго рассматривал её через лупу. И оказался эмоциональным, как и почти все старые учёные. Не удержавшись, показал Борису Ефимовичу большой палец. Борис Ефимович пытался придать себе скучающий вид, но это ему не удавалось — он волновался.

Эксперт ещё держал четвёртую икону в руках, когда узрел лежащую перед ним книгу. Бережно отложив в сторону икону, взял лупу, осмотрел переплёт и раскрыл книгу. И вот тут-то спокойствие ему полностью отказало: руки затряслись, лупа ходила ходуном. Он и не пытался взять книгу в руки, она лежала на столе.

— Что? Что?!— сорвался Борис Ефимович.

— Боря, это не раритет. Это — уникум,— сорванным от волнения голосом прохрипел эксперт,— считай, что этот молодой человек приволок тебе сундук с сокровищами.

Вот так я из рублёвого миллионера, превратился в миллионера долларового.

В банк вызвали нотариуса и он приехал. Я подробно изложил на бумаге историю приобретения книг и икон. Подтвердил, что продал всё Борису Ефимовичу и нотариус тут же заверил мою подпись под всем вышеизложенным. Три иконы и две книги Борис Ефимович забрал с собой. А четвертую икону и "кожаную" книгу положили в банковскую ячейку. Я тут же абонировал в банке ячейку и сложил туда тугие пачки в банковских обёртках. И не в долларах. И не в евро. В банке нашлось необходимое количество швейцарских франков. Часть денег мне в банке перевели на карту. Часть — выдали наличными.

Борис Ефимович долго тряс мою руку.

— Я рад, Владимир, что моё чутьё меня не подвело.

— Аналогично, Борис Ефимович. Значит, гешефт-то имеет место быть?

— Ах, Владимир,— погрустнел антиквар,— знали бы вы, сколько хлопот теперь предстоит бедному еврею и с этой иконой, а главное — с этой книгой.

Но расстались мы весьма довольные друг другом. Уж теперь-то я залью цистерну бензином по самую горловину!

Тут же зашёл в ближайшее отделение Сбербанка и полностью погасил кредит, благо кредитный договор был с собой. Но всё же банк поимел с меня комиссию за кредит и проценты за один месяц. Где прошёл банкир, там грабителю делать нечего!

Взял билет на поезд до своего города, вкусно пообедал в Камергерском переулке, зашёл в ювелирный магазин, где приобрёл золотой кулон с крупным алмазом. Немножко поразмыслив, купил ещё один кулон, но с изумрудом. И не очень крупным. Но и не мелким. Средним.

Добрался до гостиницы, забрал сумку, сунув на освободившееся место ноутбук, и отбыл на вокзал.

Глава XV

Отъезд.

Поезд приходил в город утром. Я не бросился домой, а тут же на станции заказал железнодорожный контейнер. Мне сказали, что свободных контейнеров нет. Положил на стол две пятитысячные бумажки и мне сказали, что контейнер будет у моего дома сразу после обеда.

Заехал в редакцию местной газеты, дал объявление, что срочно продаётся новая "Субару". Цену обозначил на низшей границе разумного предела. Должна уйти быстро, машина хорошая.

В агентстве по грузоперевозкам объяснил, что грузовик мне не нужен, но после обеда нужны двое-трое расторопных молодых грузчиков. Оплата двойная. Заверили, что грузчики будут.

В агентстве по недвижимости, узнав, какую цену я хочу за трёхкомнатную квартиру, сказали, что покупателя ждать не будут. Агентство может купить эту квартиру за свои деньги. Отлично, только чуть погодя. Мне ещё надо собраться, а жить-то где?

Контейнер и грузчики прибыли одновременно. Оба чулана и комната-склад моментально опустели. В контейнер погрузил и стационарный компьютер, пару стульев, кухонный стол и табуретки. Компьютерный стол с креслом — туда же. Контейнер увезли, грузчики, получив деньги, убыли.

Всё. На сегодня — всё. Вечер тёплый, сижу на лавочке, курю. Нежные тонкие девичьи пальцы закрывают мне глаза.

— Наташенька!— радуюсь я.

— Сволочь ты, Вовка! Какая я тебе Наташенька?!

Севшей рядом на лавочке Ларисе протягиваю коробочку с кулоном.

— Поздравляю с прошедшим днём рождения. Меня не было в городе, только сегодня приехал.

— Ой, это что, золото?!

— Нет, самоварная медь. А камень из бутылочного стекла.

— Вова, это же изумруд!

Тут же одела на шею, чмокнула меня в щёку.

— Спасибо, любимый!

Я люблю Наташу. Но и жаркие объятия Ларисёнка забыть не могу. Всем ли мужчинам присуща полигамность?

— Кыш, малолетка,— а вот этот голос я ни с чьим другим не спутаю. И ко мне прижимается тугое Наташино бедро. Достаю из кармана ещё одну коробочку.

— Поздравляю с наступившим совершеннолетием.

— Спасибо, Володенька. Какая прелесть! Скажу маме, что это страз. Узнает, что настоящий бриллиант — запилит,— застегнула замочек на шее,— малолетка, ты ещё здесь?

— А помните, как по вечерам у костра втроём сидели?— грустно вздыхает Лариса.

— Это всё в прошлом. Ты сегодня приехал? Я каждый день тебя из окна высматривала.

— Сегодня. И весь день крутился.

— Я видела, как контейнер грузили. Куда мы уезжаем?

— Я уезжаю. А ты захочешь ли в такую глухомань ехать? Ведь по полгода за забор не выйти,— и вкратце рассказал ей про заимку.

— Я согласна целый год за этот забор не выходить,— сказала Лариса.

— Иди-ка ты к маме! Я с тобой, Володенька, и на край света согласна. Мне кроме тебя и не нужен никто.

— Наташ, я же не виновата, что у меня мать — алкоголичка. Я же ей не наливаю. Вот, сама в жизни водки в рот не возьму. Мне даже мысль о ней противна.

— Квартиру купят хоть завтра. Теперь только продажа машины будет задерживать. Когда ещё её купят?

— Могу помочь,— в голосе Ларисы — затаённая радость,— у Наташки Масловой отец давно на "Субару" деньги копит. Именно "Субару" ему надо и ничего другого.

— Познакомишь?

— Да не вопрос. Ещё не поздно, пойду к Масловым схожу, возьму у дяди Васи номер телефона. Дождёшься?

— Хорошо, покурю ещё.

Лариса сорвалась с лавочки и убежала.

— Любишь её?— голос у Наташи дрогнул.

— Как тебе сказать?..

— Как есть, так и скажи. У меня в июне месячные не пришли. Взяла тест, проверила. Потом пошла в женскую консультацию. Подтвердили. У меня, кроме тебя, никого и не было. Это твой ребёнок, Володенька.

Я взял её руки в свои ладони. Покрыл поцелуями всё её лицо, шею, грудь, насколько позволял вырез футболки.

— Спасибо тебе, любимая моя жена. Это не остров. Рожать будешь в лучшем роддоме Алтайского края.

Она улыбнулась счастливо. Подлетела к лавочке Лариса:

— О чём болтаем?

— О том, что от Володи ребёнка жду. Беременная я. Понятно? Он мой и только мой.

— Значит, не повезло мне, что я на острове не залетела,— совсем печально промолвила Лариса. Ткнула мне в руки бумажку. — Желаю счастья в личной жизни,— и побрела к своему подъезду. У подъезда остановилась и прокричала:

— Всё равно тебя люблю! Тебя одного! На всю жизнь!— и скрылась в подъезде. Мы помолчали. И вдруг Наташа сказала:

— Жалко мне её. Всё же на острове мы были вместе. А если она однолюбка? Вся жизнь у неё будет покалеченная.

Я проводил Наташу до дверей её квартиры, нежно поцеловал, пожелал ей и ребёночку спокойной ночи. И пошёл к себе на пятый этаж, в опустевшую квартиру. Полночи прокурил у открытого окна, размышляя про остров.

Утром позвонил Маслову, мы поговорили и условились завтра встретиться в ГИБДД, оформить на него "Субару". После этого я почти весь день провёл, блуждая по гаражам. И нашёл то, что искал: продавали гаражную "шестёрку" с очень маленьким пробегом. Так что, на следующий день я удивил местных гайцов — человек продаёт "Субару" и тут же покупает "Жигули". А всё объяснялось очень просто: случись что-нибудь с "Субару в дальней дороге и запчастей обыщешься. А на "Жигули" в любом городишке запчасти есть. Опять же, "Субару" — машина весьма приметная, а я лишнего внимания к своей персоне не хотел.

Хоть и были "Жигули" почти без пробега, но загнал я их в автомастерскую. Там сделали развал-схождение, диагностику двигателя, ходовой, проверили электрику, поменяли масло и фильтры. Заверили, что сорок тысяч километров машина должна пройти без проблем, а уж на

тридцать тысяч дают стопроцентную гарантию. Пока делали машину, я собирал свои вещи. Потом позвонил в агентство по недвижимости и сказал, что готов продать квартиру. Наташины родители были на работе, и она спокойно набила вещами большую сумку. Я перенёс её к себе. Съездил в агентство, оформили договор купли-продажи квартиры. Отдал им два комплекта ключей, сказал, что переночую в квартире последний раз и захлопну дверь, оставив ключи на столе. С оставшейся мебелью и

холодильником могут поступать по своему усмотрению. Получил за квартиру деньги и спрятал их в свой пояс с кармашками — на дорогу нужны наличные.

Времени было два часа дня, когда я, пообедав, лёг спать. С Наташей было всё оговорено, письмо родителям она уже написала, оставалось положить его на видном месте.

Проспав двенадцать часов, поднялся по будильнику. Для "совы" ночное время — не проблема. Попил кофе и залил кофе в два термоса, наделал бутерброды в дорогу. "Жигули" стояли у подъезда, и я погрузил в багажник наши вещи. Покурил в последний раз на заветной лавочке. Во двор, потирая

глаза, вышла Наташа. Я уже прогревал мотор. Наташа села на переднее сиденье, пристегнулась и мы поцеловались.

— Земля, прощай. В добрый путь,— засмеялась Наталья.

Когда я отпускал сцепление, хлопнула задняя дверь.

— Уф, успела,— выдохнула Лариса.

Волна свирепой Наташиной ярости прокатилась по салону машины.

— Явилась, не запылилась, Лариска-сосиска!— раздалось змеиное шипение.

— Вот только киднепинга нам и не хватало. Ларисёночек, мне же за тебя статью припаяют.

— Я матери записку оставила, что устала от её пьянства и уезжаю к отцу. Она меня искать не будет. Поплачет, да водкой всё и зальёт. С отцом они не общаются.

— А отец у тебя кто?

— Он нефтяник, в Западной Сибири работает. Только у него другая семья и я ему нужна, как зайцу — стоп-сигнал. Если меня с собой не возьмёте, залезу в ванну с горячей водой и вены себе вскрою. Пока мать протрезвеет, я на том свете буду.

— Психическая,— убеждённо заявила Наталья.

— Не психическая, а любящая. Вовочка, я тебе ноги мыть буду и портянки стирать. И ребёночка вашего качать по ночам.

— Буду мыть тебе посуду,

Поросят качать я буду...— ёрничала Наташа.

— Миленькие мои, ну, не бросайте вы меня!

Отпустил сцепление, поддал газку и "Жигулёнок" рванул вперёд. Молчал. Наташа тоже молчала, глубоко задумавшись. Лариса молчала, силясь сдержать улыбку.

— Там плед на заднем сидении, ляг, накройся с головой и чтобы тебя не видели, и не слышали. Если что, ты — моя племянница, дочь моей старшей сестры. Поэтому и фамилии разные. Где вещи?

— Между сидений сумку бросила.

— Потом переложим в багажник,— и задвинул защёлку на Наташиной двери,— задремлешь, привалишься к двери и выпадешь.

— Так что, мы её с собой берём?

— А ты категорически против?

— Против, но не категорически. Не смотри на меня так, на дорогу смотри, мусульманин хренов!

— Значит, опять втроём...

— А Маша с Дашей?

— Машу с Дашей ты мне родишь.

— Я тебе мальчика рожу. А Машу с Дашей пускай Ларисёнок рожает.

— Это я запросто.

— Тебе что велели? Лежать и молчать.

— Молчу, молчу. Только люблю я вас обоих, ребята.

Ехал быстро, но аккуратно. Всё же, рядом жена с ребёнком. Хоть и не родившимся. Останавливались только "в кустики" сходить. В каком-то сельмаге у дороги купил пакет молока. Отлил из термоса себе в крышку черного кофе и долил термос молоком.

— Это тебе, Наташенька. Чёрный нежелательно.

— Спасибо, заботливый ты мой.

Теперь они с Ларисой на ходу ели бутерброды с сыром и колбасой, запивая кофе.

В середине следующей ночи, которая уже почти и не белая, выскочили на Народную улицу. Ивановская, проспект Славы и через Типанова выезжаем на Московский проспект. Вот и Питер позади.

На рассвете свернул к придорожному мотелю. Всё же, больше суток за рулём, опасно. Рядом с мотелем не супер, а просто маркет. Магазин, по-русски. Ужас, до чего загадили наш язык! Накупил всякой всячины. Снял в мотеле двухместный и одноместный номера. Дальнобойщики, проснувшись, начинали разъезжаться, номеров свободных много. Протянул Наташе несколько купюр.

— Тут кафе внизу, можете пообедать. Меня никоим образом не тревожить. Вы же не хотите, чтобы я полусонный под "КАМАЗ" залетел?

— Не хотим. Твой сон для нас — святое.

— Хочешь, буду мух отгонять,— предложила Лариса.

— Ты сама почище любой мухи будешь.

Наташа захохотала. Лариса обиженно выпятила нижнюю губу.

— Так. Кому-то домой пора. Денег на дорогу выделю.

Умоляюще сложила ладони перед собой, склонилась в низком поклоне.

— Прости, господин мой, недостойную рабу твою.

— Вы тоже поспите, девочки. К вечеру тронемся.

Выехали в шесть вечера. В Новгородской области ночью совсем темно и я ехал уже не аккуратно, а осторожно. Зато ночью движение меньше. И следующим утром, проехав по МКАД, выехали на шоссе Энтузиастов.

И только один раз, за Владимиром, остановили гаишники. Просмотрев документы, сержант буднично спросил:

— Оружие, наркотики?

— Наркотиков нет, оружие есть,— и протянул насторожившемуся сержанту разрешение на "Сайгу".

— А зачем?

— На дорогах нынче не всегда спокойно. Вы, вон, с автоматом...

— Кто с вами?

— Жена и племянница.

— Куда следуете?

— На Алтай.

Он присвистнул: — Туда далековато.

— Ничего, доберёмся.

— Машину осматривать будем?

Я, пожав плечами, вытянул перед собой раскрытые ладони. Между пальцев — пятидесятидолларовая бумажка.

— Осматривайте. Только вам лишние хлопоты, да и мы время потеряем.

Купюра исчезла в сержантском кармане. Посмотрел в машину. Наташа сидела спокойно, хотя между дверцей и её сиденьем лежала "Сайга". Не сложенная и зачехлённая, как полагается, а с примкнутым магазином и патроном в патроннике — только с предохранителя снять. Но Наташа своим телом закрывала карабин от взора. Лариса, лежавшая на заднем сидении, приподняла голову.

— Красивая у вас жена,— в голосе сержанта откровенная зависть. Или не женат или жена страшненькая. Посмотрел на Ларису:— и племянница красивая.

Протянул мне документы, козырнул:

— Счастливого пути.

— Спасибо. И вам удачи.

Специально для гибддшников были у меня приготовлены пятидесяти и сто долларовые купюры. Но остановили нас, в дальнейшем, только на въезде в Барнаул.

— 51-й регион. Это же Мурманская область!

— Оттуда и едем. Устал я, ребята. Сейчас в Барнауле отдохнём, а там и до дома рукой подать,— и откровенно протянул сто долларов. Лейтенант даже документы смотреть не стал.

— Поезжайте.

Барнаул я знал очень плохо. И, даже купив карту, долго блуждал, пока выехал к дому Андреича. Запер машину, но зачехлённую "Сайгу" взял с собой. Боялся оставлять оружие в машине без присмотра.

Поднялись по лестнице. На наше счастье, Полынников был дома.

— Вова! Проходи, проходи. Это кто с тобой? Знакомь.

— Николай Андреевич, прежний хозяин нашего поместья. А это Наташа — моя жена. И Лариса — запасная жена.

По подзатыльнику мне прилетело сразу с двух сторон. Осмелела Лариса, поняла, что уже не прогонят. Тем более, что уходя спать в последней придорожной гостинице, на прощание поцеловал не только Наташу, но и Ларисёнка. Наташа недовольно хмыкнула, но смирилась.

Мы уселись в гостиной. Девчонки — на диване, смирно сложив руки на коленях, сидя прямо. Я и Андреич развалились в креслах.

— Это они с тобой на острове были?

— Да. Обе.

— Сколько же Ларисе лет?

— Семнадцатый пошёл.

Андреич погрозил мне пальцем:

— Смотри, Вовка! Конечно, закон — тайга, а медведь — прокурор. Но лучше ей лишний раз в райцентре не показываться. Начальник РУВД подполковник Сергеев — человек строгий. Бандитов не крышует, закон чтит. Решает всё по справедливости. Но закон-то чтит. А по закону, сам понимаешь...

— Не мог я её там одну оставить.

— Не мог, так не мог. Вы как, на поезде добирались?

— Нет. Своим ходом, на "Жигулях"

— Ого! Заночуйте-ка у меня. Я на двуспальную кровать свежее бельё постелю, девушки вдвоём вполне поместятся. А тебе, Вова, на диване. Сам могу или в кресле подремать, или к дочке пойти. У меня всё равно бессонница стариковская. А утречком и тронетесь в путь до заимки.

— Хорошо, Андреич. Девчонкам и вправду отдохнуть надо, тем более, что Наташа в положении.

— Так ты отцом скоро станешь?

— Где-то в феврале.

— А как...

— Уже продумал. Куплю в городе бульдозерный нож, он на вездеход навешивается. Придётся после каждого снегопада дорогу чистить. Ну, а за пару недель до родов уложу её в роддом. Иначе никак.

— Разумно,— и хлопнул меня по колену,— всё-таки молодец ты, Вова. Настоящий выживальщик.

Я рассказал Андреичу, как распорядился имуществом деда Афанасия из сундука. Он вздохнул:

— Может, оно и верно. Чего книгам да иконам гнить в сундуке. А так хоть каком-нибудь коллекционеру послужат, глядишь, и в музей попадут. И с наградами правильно поступил, что не соблазнился продать.

— Их, пожалуй, с гимнастёркой и пилоткой тоже в музей надо.

— Это уж ты сам решай. Давай-ка я вас покормлю с дороги.

— Мы тут в магазин заглянули. У нас в пакете и курица копчёная, и сыр, и хлеб.

— Пойдём на кухню, стол накроем. А вы, дамы, пока отдыхайте. Телевизор вам сейчас включу.

Перед сном я зашёл в спальню. Лариса и Наташа, лёжа в постели, целовались. Увидев меня, смутились.

— Мы перед сном решили разочек поцеловаться, пожелать друг другу спокойной ночи.

— Замечательно.— Поцеловал Наташу,— спокойной ночи, Наташенька, и тебе, и ребёночку нашему. Скажи ему, что папа его очень любит.

Поцеловал Ларису:— спокойной ночи, Ларисёночек.

Лариса шмыгнула носиком и дрожащим голосом прошептала:

— Спасибо тебе, Вовочка. И тебе, Наташенька, спасибо. Спокойной всем ночи.

Глава XVI

Это наш дом.

Утром, попрощавшись с Полынниковым, объезжая ямы и колдобины, неспешно добрались до места. Перед въездом в город свернул направо, на грунтовку. За месяц совсем травой заросла. Вот и подъём. Остановил

машину.

— Всё, девочки, приехали. Дальше надо пешком, "Жигули" не проедут. Пять километров. Часа два хода, так как дорога в гору, а Наташе торопиться нельзя.

— А машина?

— Пускай здесь стоит, ничего ей не сделается. Позже в город отгоню и продам.

Закинув "Сайгу" за плечо, я нёс в каждой руке по сумке. Лариса сама несла свою небольшую сумку и поддерживала под руку Наташу, шедшую налегке.

— Наташенька, если ты запнёшься и упадёшь, я этого не переживу.

— Я же говорила, что ты психическая,— улыбалась Наташа.

— Ой, да говори про меня, что хочешь, Наташенька моя любимая. Главное, что я с вами.

Когда вдалеке показалась мачта с вращающимися лопастями, Лариса закричала:

— Ой, смотрите, вентилятор!

Я захохотал:

— Это ветрогенератор. Он нам электричество даёт.

— Так мы не при лучине будем жить?— съехидничала Наташа.

— Телевизор и холодильник работают, для мытья посуды есть электрический водогрей, воду на костре греть не придётся.

Подошли к забору. Я отсчитал седьмую доску от двери и поднял вверх секретку.

— Смотрите, вот эту защёлку поднимаешь вверх, и щеколда на калитке открывается. Опустишь вниз защёлку — калитка заперта. Седьмая доска в заборе, запомните.

Закрыл секретку, взял сумки и толкнул дверь плечом. Смазанные петли повернулись без скрипа. Девчонки следом за мной вошли во двор.

— Вот, девочки мои, здесь теперь мы будем жить. Это наш дом.

— Ура!— закричали они хором.

— Воздух-то тут какой!— восхитилась Лариса,— его прямо кусать можно.

Действительно, запахи хвои, листвы и разнотравья из тайги напоили ароматами всё вокруг. Хотя в райцентре трубопрокатный завод закрыли, и металлурги разъехались по другим городам и по вахтам, оставались автомобили с их выхлопными газами, мебельная фабрика со своей кочегаркой. Но сюда ничего из города не доходило.

— Да, ребёночек будет здесь расти крепеньким и здоровеньким,— мысли Наташи были, как всегда, практичными.

Я достал из кармана ключи. Не зря так долго тренировался, открыл сразу. А девчонок ещё обучать придётся. Включил лампочку в сенях.

— Ой, подкова на счастье!— Лариса умела удивляться.

Вошли в горницу.

— Ой, печка настоящая! Ой, буфет, какой старинный! Ой, какой стол громадный!

— Да хватит тебе ойкать. А вообще-то здорово: светло, просторно. Я думала, что такая будет тёмная низкая избёнка...

— Дед Афанасий ростом был под два метра, вот и потолки высокие сделал.

Я открыл печную вьюшку.

— Девочки, перед тем, как печь разжигать, надо дымоход открыть. Иначе все угорим и умрём. Закрывать нельзя, пока дрова не прогорят. А как печь погаснет, её закрыть надо, чтобы лишнее тепло в трубу не уходило.

— Сложно-то как всё,— вздохнула Лариса.

— Ничего сложного. Привыкаешь же ты в городе газовый кран закрывать.

В печи были и дрова, и растопка. Поднёс спичку к бересте. За ней занялись щепки. И вскоре потянуло по избе ароматным дымком.

— Как пахнет здорово!— восхитилась Лариса,— не хуже, чем от костра на острове.

В чугунке лежала намытая картошка. Налив туда воды, задвинул чугунок в печь и закрыл заслонкой.

— Вы тут осматривайтесь, располагайтесь, а я пойду баню затоплю. С дороги помыться не помешает.

— Ура, банька! Настоящая?

— Нет, игрушечная. Ты, Ларисёнок, смотрю, от восторга скоро козлёнком скакать начнёшь.

— Ага. Мне тут так всё нравится! Хочется от счастья взлететь к потолку!

— И брякнуться об него умной своей головушкой.

— Ой, Наташенька, я же тебе сказала, можешь говорить всё, что хочешь. Мою радость ничто и никто омрачить не сможет. А тебе, можно подумать, тут не нравится?

— Нравится, нравится. Но прыгать не могу — ребёночка растрясу.

Растопка в бане тоже была приготовлена заранее. Затопив баню, принёс в дом ещё поленьев. Слазил в подпол. Девчонки с интересом наблюдали. Набрал из бочек огурцов, грибов и капусты. Достал из морозилки и нарезал тонкими ломтями сало. Сходил в огород, нарвал лука и укропа. Ужаснулся, как огород зарос сорняками. Надо засучивать рукава!

Картошка закипела и вскоре сварилась. Взял ухват, продемонстрировал Ларисе, как доставать чугунок из печи. Слил воду и поставил чугунок на стол. Хлебом заниматься было некогда, и я купил ещё в Барнауле пару буханок и батон. Достал из буфета солонку, налил в блюдце постного масла. Объяснил, как едят картошку в мундире и, чтобы девчонки не обжигали пальцы, почистил им на тарелку несколько картофелин.

Ели они, жмурясь от удовольствия. Запили всё брусничным морсом.

— Я сейчас перекурю на крылечке, обещал Андреичу в избе не курить, и в баньку можно. По полной протапливать не буду, Наташе сильный пар вреден. Так что можете пока готовить бельишко.

— За таким забором можно и без бельишка.

— Это тебе не остров, нудистка маленькая. Кусит комар за одно место...

В предбаннике обе разделись, совершенно не стесняясь меня. Обнажённая Лариса прижалась ко мне, обняв за талию.

— Господи, Вовочка, почти три месяца с тобой голышом не обнималась.

— Эй, малолетка, хорош развратничать!

— А у меня грудки растут!..

Действительно, после острова исчез угловатый подросток. Лариса всё больше округлялась в положенных местах, груди наливались. И, хотя тело до конца ещё не сформировалось, выглядела она весьма впечатляюще.

— А у меня животик растёт,— погладила себя Наташа,— А когда грудки молочком нальются, тебе за мной не угнаться будет.

В бане Наташа мылась на лавке внизу, а мы с Ларисой поднялись на верхний полок. Настоящего жара не было, но веничком друг друга пошлёпали. Я запарил всего один веник, раз уж баню не сильно протопил. Потом поливали друг друга из ковшиков, брызгались из бака ледяной водой. И, как венец всего, девчонки принялись мыть меня, а я — их. В предбанник вылезли все розовые, вытерлись, накинули лёгкую одежонку, и пошли под дом, на лавочку, где стояла трёхлитровая банка с квасом. Пили по очереди, прямо из банки.

— Балдёж полный,— не удержалась Лариса.

— Да, замечательно,— согласилась Наташа,— никогда бы не подумала, что смогу заниматься таким при постороннем человеке.

— Это я-то посторонняя?! Мы же родные теперь друг другу!

— Наверное. Во всяком случае, то, что проделывали ты и Володя, мне порнографией не показалось.

— Скажешь тоже! Это даже и не секс был. Это и называется: заниматься любовью. Жалко, что у меня дни безопасные. Представляете, как это романтично — забеременела в бане.

Они захохотали. Я присел перед ними, положил одну руку на колено Наташе, другую — Ларисе.

— Люблю вас, девочки мои.

— Слава богу,— вздохнула Лариса,— думала, что никогда не услышу.

— Зараза ты, Ларисёночек,— сказала Наташа,— добилась всё-таки своего?

— Ага-ага. И знаешь, что самое странное: я не хочу, чтобы он был мой, в отличие от тебя. Я хочу, чтобы он был наш. Уже и не мыслю свою семью иначе, чем мы — втроём.

Наташа хмыкнула:

— Я, кажется, тоже начинаю пересматривать свои взгляды на устройство семьи.

— Ура! Наташенька, солнышко наше!— и полезла обниматься.

— Тихо, тихо. Сказала же: только начинаю.

— Вова, а ты чего молчишь?

— Я уже сказал, что люблю вас. Но Наташа ещё и мать моего ребёнка.

Наташа показала Ларисе язык.

— Но ведь я тоже тебе детей нарожаю!— выкрикнула с отчаянием.

— Помните, что я вам на острове говорил?

— Вы мне обе дороги и выбрать между вами я не могу. Как-то так,— вспоминала Лариса.

— Это было на острове, а здесь — не остров,— упрямилась Наталья.

— Придёт зима, заметёт дороги, будем, как на острове,— не сдавалась Лариса.

— Город совсем рядом.

— Нет, Наташка, ты всё-таки собственница.

— Да. И с беременными спорить нельзя. Для ребёнка вредно. Он — мой. А тебя я просто люблю, Лариска противная.

— И я тебя люблю, Наташка мерзкая.

— А ты — соплюха зелёная.

— А ты — уродина.

— А ты — коза драная.

— А ты...

— Стоп!— скомандовал я,— Брэк! Что у нас сегодня на ужин?

— Нет ничего,— растерянно сказала Лариса.

— А-а-а, повариха, сидишь тут, лялякаешь, а мы голодными останемся!— взвыла Наталья и я, не удержавшись, захохотал во всё горло. Обе, замолчав, недоуменно смотрели на меня.

— Умру я с вами со смеху, девочки мои. Ладно. У нас есть огород. Причём, очень большой. Правда, весь бурьяном порос.

— А-а-а, огородница, сидишь тут, лялякаешь, а в огороде бузина!— взвыла Лариса.

Тут уж я смеялся до слёз.

— Не бузина в огороде, а репа и картошка. Можно репы в огороде надёргать, хотя в овощехранилище ещё прошлогодней полно. Пареную репу ели когда-нибудь?

— Нет,— ответили.

— Сегодня, раз уж так повелось, я вас кормлю. Но ты, Ларисёнок, сейчас проведи ревизию, что там, в буфете у Андреича осталось из круп и макаронных изделий, что есть в холодильнике. Подумай, чем нас на завтрак кормить будешь. Ты ведь так в ранге поварихи и осталась. Научу с печкой обращаться, хлеб печь. И — вперёд.

— А мне с утра огород полоть?— спросила Наташа.

— Нет, огород я завтра мотоблоком полоть буду. Здесь огородом я занимаюсь, так как техника есть. Да и большой он очень. Можешь по ягоднику пройтись, он у дальнего забора. По идее, там крыжовник ещё должен быть. И книжку вам дам. Надо вам обучаться вареньям-соленьям. Придёт контейнер — проблема питания отпадёт — там всяких продуктов море. Ну, ты, Лариса, по острову должна помнить.

— Конечно,— обрадовалась она,— и омлетик вам пожарю, и гречки с тушёнкой наделаю, и макароны по-флотски.

Вечер мы провели с Ларисой у печи. Я научил её, как правильно закладывать дрова и как растапливать печь. Репа допревала в чугунке, вьюшка закрыта, в доме тепло. Наташа сидела и штудировала книжку по заготовкам.

За ужином разрешил себе выпить стопку самогона, настоянного на травах. Пить пришлось "в одну харю". Наташе было нельзя, а Лариса объяснила, что и вправду дала себе зарок спиртного в рот не брать.

Весь дом состоял из двух комнат — горницы и спальни. Но огромная спальня была перегорожена напополам. Андреич объяснял это так:

— Приехали к нам в гости дочка с зятем. Ну, мы, чтобы не стеснять друг друга, перегородили спальню занавеской. Пару ночей они за занавеской тихо поспали, а потом, дело молодое, возиться по ночам начали. Хоть и тихие охи-вздохи, а слышно. Купил я фанеры, да спальню и перегородил. Но и через фанеру всё слышно. Тогда оклеил фанеру пенопластом с обеих сторон, а на пенопласт ещё фанеру положил. И дверь поставил толстую. И не слыхать стало ничего. Тепло только от печи туда уже не доходило. Я там поставил пару электробатарей. Отрегулировал, чтобы и без одеяла спать можно. Молодёжь довольна и нам с женой спокойно. Так и получилось две спальни. В нашей спальне платяной шкаф поставили. А в другой — книжный. Шкафы через сени в дом не пролезали, так мы их в разобранном виде заносили и собирали уже в спальне. Холодильник-то через окно втаскивали, еле пролез. А уж как Афанасий буфет заносил — то мне неведомо. Может, тоже в горнице собирал.

Я и Наташа улеглись у печи, на настоящей пуховой перине, утонув в ней. От печи шло ровное тепло, и пуховое одеяло мы откинули в ноги. Головы утопали в пуховых подушках.

В другой спальне, на широком топчане, на пуховой же перине улеглась Лариса. Прошло минут десять, и дверь между спальнями чуть скрипнула (не

забыть петли смазать).

— Так я и знала,— вздохнула Наташа.

— Мне одной там страшно,— взмолилась Лариса,— я с самого краешка!

— В городе есть мебельная фабрика. Надо узнать, не изготовят ли они кровать на заказ, пошире этой. Потому, как я полагаю, спать мы теперь всю дорогу втроём будем.

— Давайте мы только спать втроём будем. А когда "не спать" — в другую спальню уходить, на топчан,— предложила Лариса, умащиваясь на краю кровати.— А потом там вообще можно будет детскую сделать. Ну, манежик там поставить, колыбельку.

— Для детской ещё время не настало,— пробормотал я, засыпая. Всё же дорога с Мурманов меня вымотала.

Глава XVII

Таёжный остров.

Глаза открыл, когда за окошком уже давно рассвело. Места свободного на кровати было даже более чем достаточно. Потому что с одной стороны ко мне привалилась Наташа, закинув на меня ногу. На другой моей ноге лежало тёплое бедро Ларисы. Их лица уткнулись в мою шею с двух сторон. Освобождаясь от моих обнажённых богинь, я сел, наклонился вперёд, ухватился за спинку кровати и, подтянувшись, перелез через неё. Оглянулся.

Наташа и Лариса подвинулись обе чуть вперёд, обнялись и продолжали спать. Тоже устали девчонки в дороге. Увидев, как сплелись их тела, улыбнулся и пошёл в сени. Один туалет был в сенях, другой — в дальней спальне. Но я помнил, что там скрипучая дверь.

Поскольку мы вчера вечером с Ларисой во время тренировки печь "зарядили", открыл дымоход и затопил печь. Прокрался в спальню за одеждой. Лариса, проснувшись, пыталась освободиться от объятий Наташи, а та сонно бормотала: "Куда, куда? Не пущу. Не хочу одна!". Наконец открыла глаза.

— Это же Ларисёнок! А я думала, это Володя.

Лариса, смеясь, одевалась. Побежала готовить завтрак. Сварила в чугунке гречку, кинула туда масла.

— Вова, масла сливочного ещё на раз осталось и всё. А гречка из печи вкуснее, чем на костре.

— Из русской печи всё вкуснее. Ты ещё в подполе ревизию проведи, там на полках всяких банок полно,— показал, где выключатель лампочки в подполье. Чайник закипел? Поддеваешь ручку ухватом, но не поднимаешь, а двигаешь к выходу. На краю отставляешь ухват и берёшь прихваткой за ручку. Ставишь на стол. Вот и вся наука. Завтра купим электрочайник и микроволновку.

Наелись вкусной каши. Девчонки пили чай с вареньем, а я, взяв чашку с кофе, вышел на крылечко подымить. Впереди ждала работа по прополке огорода.

Залил в бачок мотоблока бензин и принялся за сорняки. К вечеру в огороде остались ровные ряды репы и картошки. И три огромные кучи сорняков. Если бы не островная закалка, лёг бы пластом. Но остров приучил к тяжёлой работе. Устал, конечно, не без этого. Но не "в хлам".

Оторвался только на обед. Лариса уже развернулась вовсю. На обед был суп с тушёнкой (несколько стеклянных банок нашла в подполе) и тушёная в чугунке картошка с мясом (та же тушёнка). На ужин приготовила макароны по-флотски. Питание наладилось. Хлеб печь научу её позднее. Сейчас пока некогда.

За ужином, как всегда, обсуждались дела грядущие.

— Завтра, Наташенька, в город съездим на уазике. Программа будет очень плотная, но главное — встать тебе на учёт в женской консультации. Медкарту не забыла?

— В сумке лежит.

— Возьмёшь с собой. И паспорт. И полис медицинский. Попробуем ещё успеть прописку местную получить.

— А я с вами?— спросила Лариса.

— Ты помнишь, что Андреич сказал: тебе в городе светиться нельзя. Не хватало мне ещё срок мотать за растление несовершеннолетней. Ты говорила, что готова год за забор не выходить?

— Говорила.

— Так вот, не год, а два. Пока восемнадцать не исполнится.

— А прописаться?

— Поживёшь пока с мурманской пропиской. Не Советский Союз, паспортная система не такая жёсткая.

Хорошо, что за день умаялся. Заводит ведь, когда возле тебя, точнее, на тебе лежат две красивые нагие девчонки. А так, усталость брала своё и, поцеловав каждую, провалился в сон.

Утром Ларисёнка на себе не обнаружил, а в печи трещали дрова. Пока умывался, Лариса успела дожарить картошку с луком, посыпала её сверху зеленью. Картошка была зажарена не на масле, а на сале. Пальчики оближешь! Развела мне кофе в чашке, уже знала, сколько сахара и кофе класть.

— Спасибо огромное,— поднялся я из-за стола. Лариса улыбнулась, помотала головой и показала пальцем на свои губы. Во время поцелуя прильнула ко мне всем телом и вот уже руки мои у неё под футболкой. На заимке они лифчики не носили, как и на острове.

— Доброе утро,— сказала Наташа.

— Кайфоломщица,— простонала Лариса,— умывайся скорее, пока картошка не остыла.

Я пил кофе, курил сигарету и улыбался. Приятно, когда две красивые женщины из-за тебя соперничают, умудряясь при этом ещё и дружить.

Кроме джинсового костюма, в котором я ехал на "Жигулях", в сумке лежала моя любимая камуфляжка. С накладками на локтях и коленях. Не на пошлой молнии, которая вечно ломается, а на пуговицах. Так, одеваем широкий офицерский ремень, наматываем фланелевые портянки и натягиваем кожаные офицерские сапоги.

У Наташи животик и вправду начинал расти, и с джинсами пришлось распрощаться. Одела просторный сарафан, сверху накинула куртку из смесовки нараспашку.

Вывел за ворота УАЗ, закрыл ворота. С крыльца помахала рукой грустная Лариса.

— Дверь запри за мной и никому не открывай,— крикнул я ей, и она сбежала с крыльца.

"Жигулёнок" просто объехали по краю грунтовки. Завтра им займусь. Карта города, распечатанная из Интернета, была подробной. На ней всё обозначено: где поликлиника, где универмаг, где городской рынок, где милиция.

Высадил Наташу возле поликлиники, поцеловал и покатил в универмаг. Женские шубы в продаже были. На Ларисёнка купил сразу. Как быть с Наташей? У неё будет большой живот, а после родов, что, менять шубу? Объяснил свою проблему продавщице.

— А вы возьмите вот эту шубу с поясом. Если пояс снять, шуба широкая. Когда родит, подпояшется и будет стройной.

От души поблагодарив продавщицу, погрузил обе шубы в машину. Поехал на городской рынок, купил две пары валенок девчонкам и две зимние вязаные шапки. Мне армейский полушубок и подшитые кожей валенки оставил Андреич.

Тут же заехал в ремонт обуви, попросил подшить валенки кожей.

— Сделаем, командир. Приходи завтра, будет готово.

Отлично, как раз завтра "Жигулёнка" в город гнать.

Вернулся к поликлинике. Наташи не было. Прошёл в женскую консультацию. Наташа сидела у самой двери кабинета. Мигнула лампочка над дверью и, помахав мне рукой, жена скрылась в кабинете. Вышла оттуда довольная.

— Врач — очень милая женщина. Сказала, что раз только что приехали, то спешить не надо. Анализы сдать через месяц и УЗИ через месяц. Так что до конца сентября отдыхаем.

— Ничего, до октября ещё можно на УАЗике, если сухо.

Паспортный стол был не в РУВД, а в соседнем здании. Посмотрев наши бумаги, паспортистка отправила нас к начальнику паспортного стола. Старый капитан озадачился:

— Что мне с вами делать? Заимка, вроде бы, к городу относится. Но как вашу прописку адресно обозначить?— Почесал в затылке.

— А у Полынникова же была прописка. У прежнего хозяина заимки.

— У Николая Андреевича? У него барнаульская прописка была. О, придумал!— и поднял вверх указательный палец. Взял мой и Наташин паспорт и вышел из кабинета. Вернулся через десять минут, улыбаясь.

— Новую улицу я в городе открыл,— и озаботился,— только бы мне за это по шапке не дали,— протянул наши паспорта.

Я открыл свой. Поперёк мурманской прописки штамп "Выписан". А ниже — штамп о местной прописке. И адрес: улица Таёжная, дом 1. То же и у Наташи.

— Спасибо, товарищ капитан,— и протянул ему бутылку дорогого коньяка.

— Так это мы мигом,— обрадовался капитан, доставая из стола два стакана.

— Мне нельзя, за рулём я.

— Нельзя, так нельзя. А я приму сто грамм за ваше здоровье. Такого и не пробовал ещё.

Попрощавшись с капитаном, сели в УАЗ и я подрулил к другому зданию в центре города.

— ЗАГС,— прочитала на вывеске Наташа и смущённо потупилась.

— Пойдём, жена, подадим заявление. Надо же будет ребёночку документы выправлять.

Заведующая взяла заполненное заявление, сказала, что надо ждать месяц. Мы ей объяснили, что живём в тайге, что Наташа беременна и т.д. Присовокупили к словам стодолларовую купюру. Заведующая сказала, что нужна справка о беременности и, по любому, нужны два свидетеля.

Съездили снова в женскую консультацию, где Наташе в регистратуре выписали справку, что она на четвёртом месяце беременности. Заскочили в универмаг, в ювелирный отдел, подобрали себе обручальные кольца. Остановили возле ЗАГСа пожилую пару, объяснили ситуацию и с радостью узнали, что паспорта у них с собой, и они согласны нам помочь.

Через полчаса у нас стояли штампы в паспортах, а на руках было свидетельство о браке. Чтобы не заморачиваться с заменой паспорта, Наташа оставила себе прежнюю фамилию.

— А ребёночка запишем на твою.

Поблагодарили свидетелей коробкой конфет из ближайшего гастронома. В этом же гастрономе набили три пакета всякой едой и фруктами для Наташи.

— Ребёнку нужны витамины, будешь лопать апельсины.

— Пушкин ты у меня,— счастливая Наташа чмокнула в губы.

На подъёме УАЗ ревел, как разъярённый зверь, но полз вперёд и вверх. Взобрались. Секреткой открыл калитку, распахнул ворота, загнал машину во двор. Из дома выскочила Лариса.

— Приехали, наконец-то. А я уже на стенку лезу.

На ужин с картошкой ели балык. Потом девчонки поедали шоколадные конфеты и бананы. Наташе почистил апельсин и заставил съесть. Лариса, выслушав рассказ о поездке в город, с завистью посмотрела на кольцо на Наташином пальце.

Засыпая, Лариса прошептала:

— Ты ведь завтра в городе будешь. Купи и мне колечко. Я хоть и без бумажки, хоть и запасная, но тоже жена.

— Спи, жена моя. Куплю.

Позавтракав, сел в УАЗ.

— Поезжай, ворота закрою,— сказала Лариса.

Скатился вниз с горы, пересел в "Жигули". Подъехал к автостанции, подошёл к дремлющему в "семёрке" Колянычу. Рассказал, что хочу за машину пятнадцать тысяч. Всё, что сверху — ему. Коляныч оживился, схватил трубку и заорал:

— Федька! "Шаха" гаражная за двадцать пять рублей. Меняешь фильтра, масло и рассекай. Живее, а то уйдёт!

Через десять минут на ржавой "трёшке" лихо подъехал Федька. На двух "Жигулях" мы доехали до ГИБДД. Народу там почти не было, и через час я вручил Фёдору ключи от машины. Он отсчитал мне двадцать пять тысячных бумажек. Объяснил ему, что движок работает, как часы, но ходовую не мешает проверить. Шаровые, рулевые тяги. Всё же машина проделала немалый путь.

— Сделаю,— махнул рукой счастливый Федька.

Я зашёл к сапожнику, забрал подшитые валенки, сложил их в сумку. В ювелирном отделе купил обручальное колечко того же размера, как и вчера для Наташи. Пальцы у них с Ларисой одинаковые. Зашёл за продуктами-фруктами. С сумкой и пакетами дошёл до автовокзала.

— Подкинь меня до подъёма в гору,— сказал Колянычу, отдавая ему десять тысяч.

— За такой навар — запросто. Садись.

У подъёма Коляныч увидел УАЗ.

— О, так ты не пешком попрёшься.

Взял у Коляныча номер его телефона. Договорились, что в распутицу буду доезжать на вездеходе до шоссе, а дальше по городу меня возит Коляныч. Коляныч уехал довольный. И денег кучу "заработал" и получил постоянного клиента — мечта провинциального таксиста.

УАЗик стоит во дворе заимки. Я ем луковый суп — Ларисино творение. На второе — жареная картошка с курицей. В холодильнике полно куриных яиц, так что на ужин в меню — яичница на сале и сардельки. Поев, беру рукой узкую ладонь Ларисы и одеваю ей на палец колечко. Она целует меня и, повертев рукой с кольцом, показывает Наташе язык.

— Ой-ой-ой! Я вся такая замужняя,— хохочет Наташа.

— Ой-ой-ой! Тебе колечко по бумажке, а мне — по любви,— тут же находит достойный ответ Лариса.

Ну, началось! Погнали, поехали. Теперь полвечера пикироваться будут.

— Жёны, замолкните обе. А то обеих разлюблю.

— Эй-эй! Мы так не договаривались!

— Только попробуй, разлюби!

На следующий день иду пешком к леснику. На ремне, на всякий случай, нарезной карабин. В кармане камуфляжки — две запасные обоймы. И оружие люблю, и на медведя нарваться можно. Пьём с Василичем самогон, курим прямо в избе. Василич объясняет, где можно напилить дров.

— У тебя, конечно, на твоих двух гектарах леса-то хватат. Но это, как бы, твой НЗ. Рядом в урочище сухостоя немеряно. Чокеруй и тащи вездеходом к дому. Трос у Андреича в сарайке должон быть. Ну, давай ещё по одной накатим. Да ты грузди-то бери, сам солил.

Прихожу домой, ставлю карабин в пирамиду, где уже стоит и "Сайга". Помповик ещё путешествует в контейнере. Я, конечно, "подмазал" мурманских железнодорожников и они отправили контейнер сразу. Только когда он дойдёт? Если не успеет до октября, придётся ему зимовать в городе.

Пошатываясь подхожу к скамье и плюхаюсь на неё. Наташа смеётся:

— Началась семейная жизнь со всеми её прелестями. Ларисёнок, кто там обещал ему ноги мыть? Вот и стягивай с него сапоги.

— И с удовольствием,— Лариса садится на пол, упирается ногами в скамью, обхватывает руками мой сапог и, поднатужась, снимает его. Затем второй стаскивает. Разматывает портянки.

— Ах, какой наслаждец — ухаживать за пьяным мужиком,— не унимается Наталья.

— Я не пьяный, я выпимши.

— Он не мужик, он — муж,— возражаем мы Наташе. Лариса обнимает меня, помогая подняться.

— Пойдём, Вовочка, ляжешь на топчанчик и поспишь часок-другой.

Сентябрь выдался сухим и солнечным. Картошка и репа выкопаны и уложены в овощехранилище. Недалеко от ворот высится куча брёвен. Моя "Гускварна" ещё в контейнере, но Андреич оставил "Штиль" с недавно поменянной цепью. Я пилю брёвна за забором, чтобы не захламлять двор опилками. Чурки забрасываю в вездеход и, набив его доверху, веду во двор к плахе, на которой колю дрова.

Андреич сложил одну поленницу под навесом сбоку от овощехранилища. Ещё одна поленница сложена в сарае. В бане тоже в предбаннике были дрова, но мы их почти все израсходовали. Потому что баню топим не реже двух раз в неделю. Наташа стала мыться, пока баня ещё топится, и в ней нет сильного жара. Когда она помылась и ушла в дом, я подбрасываю дров и протапливаю баню, как положено. После чего мы с Ларисой паримся вволю. Через пару часов, распаренные, красные, чуть живые, вваливаемся в дом.

Наташа пеняет:

— Ларисёнок, твои стоны и крики даже в доме слышно.

— Так паримся же. Вова меня веником лупит.

— То-то стоны такие сладострастные. Это ты от веника оргазм получаешь?

Красная после бани, Лариса становится ещё краснее и смущённо шепчет:

— Нет, не от веника.

Пополняю запас дров в бане и начинаю набивать ими сарай. Цистерна с бензином полнёхонька — я в начале сентября десять раз пригонял бензовоз-трёхтонку. Извёл всю наличность, но в городе есть сбербанковские банкоматы и я снимаю наличку с карты — там ещё полно денег.

Лариса научилась печь хлеб, и он у неё получается ничуть не хуже, чем у Андреича — такой же пышный и ноздреватый. Но кроме хлеба, она печёт в печи и шаньги, и пироги.

Ещё я привёз из города полный УАЗик капусты. Вдвоём с Ларисой мы её целый день шинковали, тёрли морковь. Пересыпая солью, набили в бочку, придавили гнётом. На зиму должно хватить. Василич презентовал два ведра груздей, засолили. Я пару раз сходил на "тихую охоту", набрав по паре вёдер подосиновиков. Часть пожарили сразу, часть засушили на печи. На несколько раз на грибной суп хватит.

Наконец-то звонят с железнодорожной станции — прибыл контейнер. Прыгаю в УАЗ и гоню на станцию. По дороге потрошу банкомат, вытаскивая из него все деньги. Деньги — сила и через пару часов КАМАЗ въезжает в наши ворота с контейнером. Рядом с водителем сидит грузчик. Водителю тоже обещано вознаграждение, и он достаёт из кабины брезентовые рукавицы. Колючая проволока уходит в сарай, специально оставил проход между дровами. Дверь в овощехранилище нараспашку и туда заносим коробки с макаронами, крупами, сигаретами, туалетной бумагой, печеньем — словом, со всем, что боится влаги. То, что в стеклянных и железных банках — в сарай. Компьютер, мебель — в горницу. Кухонный и компьютерный столы влезают через окно — оно широкое и высокое. Компьютерное кресло вошло через сени, как и стулья, и табуретки. Помповик встаёт в стойку. "Гускварна" висит в сарае. Контейнер опустел. Водитель и грузчик получают по пятитысячной купюре и их лица расплываются в довольной улыбке. Для райцентра это небывалый заработок.

Камазист должен мне в субботу привезти на заимку бульдозерный нож и бульдозериста. Сказал, что подключит брата — автокрановщика для погрузки и разгрузки ножа. А уж поставить на вездеход нож, для четверых мужиков — плёвое дело. По городку уже прокатился слух, что новый хозяин староверской заимки платит весьма щедро. И каждый готов и помочь, и услужить.

КАМАЗ уезжает, я закрываю ворота. Уф! Гора с плеч. Харчей нам хватит, учитывая овощи в овощехранилище, на пару лет. Закрываю овощехранилище. Кое-что потом перенесу в дом, во вторую спальню. Кое-что — через низенькую дверцу в подпол.

— А стол с табуретками зачем? Мебели нам и так хватает. Тесно же в доме,— поинтересовалась Наташа.

— Сейчас уже поздно, а к следующему лету хочу во дворе навес соорудить, под ним стол с табуретками поставить. Чтобы в хорошую погоду во дворе есть можно было. Мангал в сарае, шашлыки жарить будем.

— Это ты здорово придумал.

Лариса довольна. (Пока разгружали контейнер, она пряталась в спальне.) Несколько коробок, например с яичным порошком, с сухим молоком, с крупами и сахаром я занёс в горницу и Лариса набивает пакетами буфет. Когда заканчивает работу, я озвучиваю, ни к селу, ни к городу, посетившую меня мысль:

— Недоучка ты у меня, Ларисёночек. Наташа хоть школу закончить успела. А у тебя и аттестата нет.

— Есть свидетельство об окончании девяти классов. Успокойся, Вовочка. Читать и считать умею. Готовить умею, детей пеленать умею. Что ещё женщине надо? Ну, не бурундукам же здесь мне аттестат показывать?

А следующим утром я везу Наташу в женскую консультацию. Она сдаёт анализы и мы идём на УЗИ. Мне разрешили присутствовать. Врач водит по круглому Наташиному животу каким-то прибором и на экране монитора что-то там мелькает. Только я ничего не могу разобрать. Но врач — женщина опытная, она-то всё разбирает. Выключает прибор, Наташа одевается.

— Поздравляю вас. Двойня у вас будет. Если я не ошиблась, то с вероятностью 90% — девочки. Но двойня — это 100%.

Я улыбаюсь. Наташа хмурится. Выходим из консультации, и я начинаю хохотать. Наташа свирепеет:

— Ты кого мне сделал!? Я убью тебя, лодочник!

— Так Дашу с Машей, как и надо.

— Я мальчика хотела!

— Ладно, поехали в универмаг, ещё одну кроватку покупать.

Кроватку и коляску для малыша мы решили купить заранее. Коляску, слава богу, не успели. И вот теперь я гружу на крышу УАЗика сложенную коляску для двойни. Вторая кроватка лежит в салоне, дома соберу. Но надо ещё закупать кучу "приданого": памперсы, ползунки, распашонки. И это всё теперь в двойном размере. Деньги на карте тают. Впрочем, впереди долгая зима, когда кроме пары часов в день за рычагами вездехода, делать будет нечего. Усядусь за комп и "нарублю бабла". Даже сейчас, включив ноутбук, увидел, что на "Webmoney" накапало пятьдесят тысяч. Но на карту их переводить пока не стал. Пусть будет НЗ. Франки в банке трогать не хочу — это наследство для детей. Позже перекину их в швейцарский банк, на счёт, чтобы шли проценты.

Встретившая нас во дворе Лариса удивляется, когда я вынимаю коробку с разобранной кроваткой:

— У нас же есть кроватка.

— Одна. А это кроватка для второй девочки. Та — для Маши, а эта — для Даши.

До Ларисы, наконец, доходит и она хихикает. Наташа мрачно изрекает:

— Смейся, заЯц, над разбитой любовью.

За ужином я спрашиваю:

— Ты вспомни, как на острове с Дашей и Машей нянчилась. Неужели ты наших девочек меньше любить будешь? Если они будут похожи на тебя, это же будут такие ангелочки!

Лариса обнимает Наташу.

— Наташенька, я тебе помогать буду. Вдвоём мы с твоими малышками справимся. Вырастим суперумных суперкрасавиц.

Наташа пытается нахмуриться, но счастливая улыбка растягивает ей рот. Она машет рукой.

— Придётся мальчика Ларисёнку рожать.

— Это я запросто.