| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
То, что Сергей увидел через окно в двери перехода, действительно выглядело потрясающе. В их вагон упирался черный заснеженный паровоз, причем это был "ненашенский" паровоз! По виду смотревшей прямо в окно большой выпуклой дверки дымовой камеры и бегунковой тележке его можно было бы принять за какой-нибудь "Е", доживший до нашего времени; но это впечатление тут же было развеяно непривычно куцей дымовой трубой и тем, что ни боковых площадок, ни лесенок на них спереди видно не было. Машина была так облеплен снегом, что разобраться в остальном через окно перехода было просто невозможно; казалось, что ее только что вытянули из-под снежной лавины.
— Ничего себе! Паровозом нас еще не ударяли!
— Слушай, он на немецкий похож.
— А чего на немецкий?
— В наборе Пико точь-в-точь такой. Я в "Детском мире" на площади Дзержинского с таким брал.
— Может, это он и есть? Только вырос...
— Или опять из фильма про войну. Слушай, там немцы с автоматами не бегают?
— В фильмах про войну обычно наши паровозы снимают.
Сергей взялся за ручку боковой двери — уточнить обстановку.
— Смотри, держись покрепче, а то опять дернет...
Казалось, что за стеной вагона была парилка — из-за двери вырвалось целое облако белого тумана; но видение было обманчивым — лицо тут же опахнуло морозом. Сергей осторожно высунул голову, стараясь держать корпус внутри вагона на случай нового толчка.
Сбоку все выглядело гораздо проще. В пространстве бродил, отражаясь от вагонов состава на соседних путях, неспешный стук пензенского дизеля. В лабораторию ударилась сплотка из паровоза, трех вагонов и толкавшего их сзади маневрюка. Сергей, наконец, узнал серию — это была трофейная машина "ТЭ", он несколько раз видел такие на путях возле депо Рига. Паровозы эти действительно строились во времена Курской битвы. Он подался назад и захлопнул дверь.
— Ну что там?
— Ничего особенного. Человек десять в форме Ваффен-СС. Отобъемся?
— Ты в самодеятельности не участвовал?
— Только в СТЭМе. А что?
— Ничего. По тебе сцена скучает...
Маневрюк свистнул и грубо дернул состав под сочные выражения Розова, уже полезшего в угол за веником. Их потащили куда-то на соседний путь, мотая по стрелкам. Сергей помогал сгребать осколки с затертого подошвами пола и насыпать в ведро. Когда они закончили приборку, паровоза уже не было. Вместо него за стеклом двери перехода торчала грубая коробка полувагона. То ли паровоз прицепили не туда, то ли еще что — разобраться уже было невозможно.
— На соседних путях тоже не видать — Непельцер поцарапал ногтем ледок наверху окна возле пульта. — Видишь, Геннадий, это тоже неспроста. Паровоз в состав ставили? Ставили. А теперь его нету.
— Кончай, Мишка, — Александров прикуривал новую сигарету. А то опять чего-нибудь накаркаешь.
— Так ты же не веришь.
— Не верю. А все равно не надо.
— Значит, внутри все равно веришь. Во, слышал, Гена? Где ты там? Я говорю, у нас все верят, не все признаются. Андрею нельзя, он партийный. А мне можно.
— Ну и верь. Главное, что котел не потек.
— Значит, этому не судьба была. И вообще, теперь радоваться можно. Как говорили в войну, в одну воронку бомба дважды не пада...
— Глл-имм-хррясь! — ухнуло за окном.
На соседнем пути машинист маневрового снова не рассчитал скорость движения и сильно стукнул платформу с лесом о хвост формируемого состава. Из уложенного кругляка, как карандаш из связки, по инерции выехало вперед толстое бревно, и таранным ударом прошило стенку контейнера с витринным стеклом. Сбежался народ.
— Довыпендривался. Пускай теперь в слесарях оси под дефектоскоп зачищает.
— Главное, что не к нам в рабочий тамбур въехал.
— Во-во. Да еще когда кто-нибудь в тамбуре за котлом смотрел.
— А что — размазало бы только так...
5.
Подходящего почтового в ближайшем времени не оказалось и вагон в конце концов поставили в хвост какого-то товарняка на Москву. Это было не лучшим вариантом — на станциях ни воду ни залить, ни угля не подвезут. К счастью, в депо углем удалось забить половину тамбура, а воду решили экономить. Теперь главным было то, чтобы в хвост не врезался другой состав. Когда вагон в голове товарняка, проще — локомотив будет прикрытием, ослабит удар десятками тонн своей массы, как наковальня, лежащая на груди атлета, берет на себя удары молота. В хвосте энергию удара будет гасить сминающаяся жестянка вагона и то, что в ней находится.
К вечеру в одном из оборотных депо под состав поставили электровоз. Постоянного тока — это сразу почувствовалось по рывкам, что докатывались штормовыми волнами до конца состава, набирая силу в его распределенной массе. В электровозе переменного тока напряжение на двигателях регулировалось более плавно. За едой борщ по тарелкам разливали понемногу — чтоб не выплескивался.
После ужина Сергей перетащил постель из проводницкого купе в салон, на продольную полку. Обычно на эту полку никто не ложился — дует из двух окон, и днем надо убирать постель, чтобы могли сидеть за столом.
— А мы пойдем по ленински, другим путем — хмыкнул Непельцер, увидя его в коридоре с матрасом и подушкой.
— Вниз головой со второй полки, что ли? — донесся из "боцманского" купе голос Александрова.
— Нет. Я придумал. У нас где-то привязные ремни валялись. Андрей, привстань, я полку подыму... Ну вот же они все, целый ворох... У-уу!.. А за что их цеплять, на верхней полке-то и нет! Когда вагон переделывали, не предусмотрели.
— А кто-нибудь когда этими ремнями привязывался? Валялись и валялись.
— Не, все равно, Александров, у тебя в вагоне непорядок. Аппаратуру каждое испытание привязываем, а человека нет.
— Давай мы тебя к аппаратуре и привяжем. И будешь рассказывать о призраках.
— Во, нашел, как делать. Ремни связываем друг с другом вокруг полки. И ничего не упадет...
На продольной полке Сергей от толчков не сваливался. Но матрас постоянно ездил вперед-назад, и над пустотой все время нависали то голова, то ноги. Когда же его наконец сморило, то сон был тревожным и неприятным.
Ему приснилось, что он снова студент и сидит в знакомой аудитории старого корпуса, где обычно читали лекции целому потоку. Он снова сидит за черной деревянной крашеной скамьей, сохранившейся, наверное, еще с тех времен, когда здесь была гимназия. В аудитории ставят опыт. Большой надувной глобус примерно полметра в диаметре, а может и больше — такой Сергей только раз видел в окне библиотеки — оклеен пленкой и рельсами игрушечной железной дороги. Глобус постепенно сдувается, пленка на нем морщится, рельсы наползают друг на друга и все это вызывает в душе какое-то нехорошее, жутковатое чувство. У доски, покрытой схемами и формулами, хлопочет доцент Эверсман — он быстро читает лекцию, бегая от одного конца к другому, стучит и шуршит мелом. Он так спешит и суетится, что Сергей не успевает конспектировать — да при этом еще и стержень в ручке, кажется, засох и расписать его никак не удается. Эверсман это видит и возмущенно кричит: "Почему, почему не пишете? Зачем сюда пришли? А ну давайте к доске! Все знаете — помогите мне! Помогите! Помогите!"
— Помогите... помогите мне... помогите...
Это уже не вуз. Это уже, кажется, и не сон. Темно — почти темно, только начинает светать, внизу узкая полка, вагон шатает и дергает. Откуда здесь Эверсман?
— Помогите.. помо...гите...
Это невнятно говорят за стеной.
Это невнятно говорят за стеной, кто-то несильно стучит в тонкую перегородку и возится. Ерунда какая-то. Но это не сон.
Что-то случилось.
6.
Впереди в полутьме он увидел полку, где ложился спать Яхонтов. Полка была пуста. Просто пуста, никакой постели. Он сразу же оглянулся назад, чтобы взглянуть на полку Розова. Сашки тоже не было, хотя раскрытая постель все-таки виднелась.
"Ч-черт..." Он двинулся вперед. За окнами чуть слышно ввахнуло, вспышка озарила пространство ниже не до конца опущенной шторы — поезд промчался мимо какого-то прожектора. В свете этой вспышки Сергей увидел на полу возле полки Геннадия что-то большое, длинное и белое, в человеческий рост. Сергей пригнулся, пробираясь к углу, где в тени затаился продолговатый хромированный нарост светильника для чтения. Щелкнул тумблер.
На полу под койкой Яхонтова валялся полусбитый матрас, на нем виднелась замотанная в одеяло Генкина фигура. Понятно. Сполз на пол с матрацем и не проснулся.
Опять возня за стеной.
— Помо... ммм... нет...
Шорох справа. Костяшка домино на столе от тряски и рывков доползла до края и свалилась.
"Надо будить".
— Что? Что случилось? Да елки ж, опять свалилось...
— Ты слышал?
— Что? — вслушавшись, Гена потянулся к стенке, чтобы постучать, но тут же отшатнулся; — Давай! — громким полушепотом бросил он Сергею уже на пути к двери салона.
В дверях они столкнулись нос к носу со входящим Розовым.
— Что там такое?
— Где?
— В боцманском.
— Я котел смотрел...
Последнее слово он произнес уже возле двери в боцманское. Сергей проскочил за ним и стал у другого конца двери лицом к коридору; еще не совсем проснувшись, он не совсем понимал, для чего это он так поступает... кажется, так делали в фильмах. Вытянув правую руку, он рванул на себя ручку двери. Она не поддалась.
Гена стучал в дверь боцманского.
— Мишка! Андрей! Что у вас там?
— Пусти, сильней дергать надо — Сашка, отстранив всех, обеими руками ухватился за ручку.
— Дверь не ломай, там заперто! — заспанный голос Александрова раздался на фоне щелкнувшего запора двери из приборного отсека. Александров стоял в проеме на фоне темноты, слегка щурясь и протирая левой рукой глаза. Правой он шарил по карманам в поисках трехгранника.
— Ездит она все время, вот и запер, — неспешно пояснил он.— А чего вам всем приспичило?
— Так что там такое?
— Кто знает, я в приборном на полу спать ушел.
— Мишка на помощь звал.
— Мишка! Э! Непельцер!.. Сейчас откроем... Замок, блин... сломали его, что ли?
Маленький хромированный кусочек металла с барашком вертелся в скважине. Дверь не поддавалась.
— Давай ломом подцепим.
— Подожди. Слышь, ты не тот трехгранник взял.
— Да это вообще четырехгранник. От чего он?
— Пусти, вот у меня есть...
Дверь отъехала в сторону моментом, как шторка в затворе ФЭДа. Они ввалились в темноту купе. Кто-то застучал защелкой занавески — с грохотом и звоном упала на стол металлическая спица.
Хлоп, хлоп, — чья-то рука шарила по выключателям. Дискотечной цветомузыкой заморгали лампы под потолком.
— Да это ж...
— Ой, не могу! — Сашка Розов вывалился назад в коридор, на Яхонтова.
— А, блин! На ногу!
— Не могу... Ты смотри...
— О-оо-о!...
— Это ж... Это ж... Синьор Робинзон... "В эту ловушку попадется самое наивное существо на этом острове..."
Под полкой, запутавшись в ремнях вместе с матрасом, висел Мишка Непельцер. Он не заметил, как съехал в щель между паутиной из привязных ремней и полкой и продолжал спать, во сне бултыхаясь, стеная и бормоча, поминутно стукаясь о стенку при каждом толчке поезда.
Мишку разбудили и помогли выбраться.
— Головой вперед вытаскивай!
— Там окно мешает.
— Еще ремень развяжи! Ногами вперед только покойников тянут.
— Ну ладно вам смущать человека. У него праздник сегодня — всех сразу удалось разыграть...
— Не, это паранормальные явления к нему привязались. Топология у него такая. Надо из церквы попа пригласить, чтобы купе окрестил — иначе все так чудеса и будут.
— Хорошо! — Наконец выпутавшийся Мишка торжественно поднял руку вверх: — Отныне и до конца поездки никаких разговоров о призраках.
И как только он это сказал, тотчас же неяркая вспышка озарила купе и послышался грохот. Встречный порожняк, один из многих на этой дороге. Но получилось красиво.
7.
...Суета затихала, все потихоньку расходились по своим местам — спать или, по крайней мере, делать вид. У Сергея сон прошел полностью, и, чтобы отвлечься, он присел на стул за пультом, глядя сквозь проталину окна на лунные тени от поезда, скачущие по придорожным сугробам и заснеженным кустам.
"Почему люди, даже с большим жизненным опытом, у которых есть рассудительность, смекалка, выработана хитрость, совершают ошибки, которые вполне могли бы предугадать?" — размышлял Сергей, по привычке косясь время от времени на зеленоватый светящийся диск скоростемера.
Человек в своей обыденной жизни не может точно проверить все факты и руководствоваться только научными знаниями, подумал он. Люди не имеют полной и точной информации относительно массы вещей, которые им могут понадобиться. Они не знают, большая ли очередь в парикмахерскую и будет ли нужный размер и фасон в обувном. Они не знают, когда точно придет трамвай единица и в котором часу пойдет дождь, если его сегодня обещали. Они все время вынуждены домысливать вещи, и опираться на эти домыслы, как на реальность. Домыслы основаны на предубеждениях, выработанных предыдущим опытом, и часто сбываются. "Если трамвая единицы нет несколько минут, значит, он скоро будет"... этот вывод можно сделать, не изучая графиков движения, и, чаще всего, он будет верный.
Если людям не надо постоянно проверять верность своих домыслов, то домыслы эти начинают незаметно восприниматься как часть окружающего реального мира. Нельзя проверить свойства каждого встреченного на дороге дерева, и человек, встречая что-то, что по виду не отличается от дерева, верит, что это оно и есть. Мишка привык к тому, что привязные ремни спасают от падения, и поверил в это, не просчитав возможность пролезть между ними и краем койки. Масса смелых научных идей и изобретений обернулась ничем по одной простой причине — их авторы домыслили объекту исследований какое-то свойство, которого на самом деле нет.
Как-то на свалке Института Сергею попался чей-то давний плод творческой мысли весом тонн на пять. Создатели неудавшегося чуда полагали, что резина всегда хоть на сколько, а уменьшит вибрации. Оказалось, что не всегда. Теперь было странно и непонятно, почему такая простая вещь не пришла кому-то в голову сразу. Впрочем, американцы на "Метролайнере" наступили на те же грабли. Поставили двигатель на резину, он стал трястись больше, чем без нее...
"А, собственно, чем отличается мышление ученого от любого обыкновенного человека?" — задал себе вопрос Сергей. "Глубиной знаний? Знания — дело наживное, их можно найти. Умением распорядиться знаниями? Систематизировать их? Сопоставить факты, выдвинуть гипотезы? Чаще всего говорят — нужно развитое творческое воображение... Но ведь это все может быть не только у ученого. Все эти качества могут быть у писателя-фантаста, у богослова, у сказочника или какого-нибудь мистика — творить мифы, тем более, что мифы творить легче. Нет, наверное, важнее для исследователя все же другое — знать, где кончаются факты, а где мы опираемся на догадки, на плоды своего воображения..."
— Не спится? — подошедший Александров оперся рукой на край пульта.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
