Практика на Лысой горе

Однако Кирилл смотрел только на меня. И с каждой секундой становился всё бледнее, в глазах отразился ужас.

— Андрей... — его голос дрогнул.

— М? Что?

Столь резкая перемена заставила насторожиться, однако я не мог взять в толк, что его так напугало.

— Что с тобой сделал прыстрасник?

— Э-э-э... Да ничего.

Громов стал ещё бледнее и нервно махнул рукой в сторону озера:

— Ничего? Да ты только взгляни на себя!

* * *

Сплетённые из света звёзд и луны длинные пальцы замерли на струнах. Ветер шаловливо коснулся цимбал, прозвенел что-то печальное и тут же исчез, испугавшись желтоватых глаз. Глаза были большими, чуть продолговатыми, без зрачков. Поминутно неодобрительно щурились и поглядывали на землю.

Раздался дикий вой, чёрной птицей пролетело на землёй проклятие. Призрачный Цимбалист только вздохнул, сорвал с неба несколько мерцающих искорок, сжал в ладони, а потом сдул на землю.

— Глупый старый прыстрасник, — выдохнул он, и ветер рядом зашумел. Может, даже б и захихикал, только не положено ему, ветру-то.

Цимбалист задумчиво провёл пальцами по струнам, те нежно отозвались.

— Говорил — не трогай закоханых. Так нет же... Кровь у них пьянит, душа у них слаще, на всё готовы, лишь сказку свою продлить да из чаши вечной любви глоток сделать.

Ветер согласно прошелестел, снова тронул струну, но цимбалы обиженно молчали. Не любят, когда всякие их трогают. Вот и всё.

— А этот дурень туда же. Хоть раз да испить, вот и испил... Теперь даже праха не найти, мольфар ведь своё дело знает. Хоть странный он, ох, стра-а-а-анный.

Цимбалист вздохнул, нарисовал в воздухе круг. Круг на миг замер, потом замерцал золотистой окантовкой. Через него, словно через маленькое окно, виднелся угол Гоголевской улицы. Прошла ворчащая бабуся в коричневом пальто и красной шапке, пробежал школьник, таща на поводке упиравшегося пса, тёмные стены ПНУМа угрюмо и молчаливо взирали на прохожих. Вдруг раздался задорный звон, заставивший Цимбалиста невольно выдохнуть.

— Клятый звонарь, ишь как разошёлся, — пробормотал он.

В поле зрения появился высокий седовласый мужчина в чёрной одежде, расшитой красным, жёлтым и зелёным. Медленно обернулся, словно почуял взгляд Цимбалиста. Светло-голубые глаза, что лёд весенний, — тонко, ненадёжно — посмотришь подольше и прямо в холодную горную речку свалишься.

— Чугайстер, — выдохнул Цимбалист, — то-то и оно. То-то я и вижу неладное творится. Как же пустил свою кровиночку сюда, а не учёл остального?

Ветер только вздохнул. Цимбалист ласково провёл ладонью по инструменту, струны дрогнули, миг — исчезли цимбалы, растворились сияющей пылью среди созвездий. Встав в полный рост, он ещё раз глянул на землю: там, где-то у черного озера ещё чуется след злыдня. Но это не его печаль, уж пусть мольфары с ним сами и разбираются. Тут уж игра будет куда интереснее. Он довольно потянулся и, заложив руки за спину, быстро зашагал по Чумацкому Шляху. Ох, что-то совсем засиделся-то в глухих краях. Надо бы выйти, посмотреть что да как, старых друзей потешить да и... самому потешиться.

Чем дальше шёл Призрачный Цимбалист, тем быстрее таяла тьма вокруг. Проступали силуэты домой, расчерчивалась брусчатка дорог, вверх взлетали рвущиеся в небо крыши зданий. Истончался, уменьшался сам Цимбалист, мерк звёздный свет. Вот уж и роста вполне человеческого стал и одежкой обзавёлся: дорогие брюки, драповое полупальто, щегольские ботинки с бронзовыми бляшками по бокам. Протянул руку — вынул из воздуха шляпу, водрузил на голову. По плечам рассыпались тёмно-русые кудри, глаза закрыли стёкла круглых очков. За ними-то почти и не разглядеть, что взгляд цепкий, страшный, нечеловеческий. Растянулись губы в приветливой улыбке; Цимбалист отряхнул с плеча снег, осмотрелся по сторонам. Щелкнул пальцами — из воздуха сама выпрыгнула трость: чёрная и лаковая, с набалдашником в виде черепа.

— Ну, здравствуй, матушка Полтава, — тихо поприветствовал он, едва склонившись. — И ты, синеглазая Ворскла. Давно не виделись. А теперь и времечко пришло.

Глаза черепа на набалдашнике трости засияли мертвенно-зелёным светом.

[10] — (укр.) влюблённый

Глава 3. Пойдём выйдем... замуж

Все резко затихли. Услышанное требовалось осмыслить. Коля сделал было движение, чтобы закрыть собой стол, тут же тихонько зашипел. Скорее всего, Танина туфелька опустилась ему на пальцы. С размаху.

'Показалось', — подумала я.

— Я жду, — разубедил меня Чугайстрин-старший.

Пришлось медленно поставить стаканчик на стол и встать с кровати. Чугайстрин молча смотрел, ничем не выдавая своего недовольства. Хм, даже странно. Если пришёл раздалбывать нас всех, то почему такая пауза? Хочет, чтобы мы прочувствовали всю глубину нашего падения в его глазах? Глаза, кстати, на удивление спокойные. Будто и впрямь его наше хулиганство не колышет. Ладно.

Я гордо выпрямилась и зашагала к двери. Не съест, в конце концов. Да и может удастся уболтать его не сдавать нас Вию. Сам же студентом был...

Замершая троица за моей спиной так и не пошевелилась, хотя я чувствовала направленные обалдевшие взгляды. Видимо, даже бойкая Танька не сообразила, что можно сказать в такой ситуации.

Чугайстрин любезно закрыл за мной дверь. Хм, как странно о нём так думать. Чугайстрин — это же Андрей Григорьевич, а этот... этот...

— Идём, — обронил он и, подхватив меня под локоть, повёл по коридору.

Сердце ушло в пятки. Ну, всё, сейчас точно приведёт к ректору. Будет мне охапка выговоров: за себя и того парня. А что? Надо мной уже давно смеются, что у Васьки их тьма, а я так отстаю от брата. Горделивое молчание удавалось сохранять, но ноги так и подкашивались. Впрочем, Чугайстрин держал крепко, вырваться никак, разве что нам навстречу выскочит Дидько, и я невзначай свалюсь в обморок.

Однако, как назло, никто ниоткуда выскакивать не собирался. Обычная субботняя тишина. Даже комендант куда-то утопал.

— А мы... куда? — всё-таки набралась я смелости.

— В ведьмовский сад, — ровно ответил он.

Я споткнулась от неожиданности, однако меня удержали. При этом не отпустив ни ехидного комментария, ни нравоучения.

— Спасибо, — пробормотала я, уставившись в пол, то есть, под ноги.

Чугайстрин только кивнул.

Оказавшись на первой этаже, мы свернули налево и направились к цокольному этажу. Там, уже Вий знает сколько лет, ученики Солохи Панкратьевны выращивали удивительные растения, цветущие как летом, так и зимой. Уж не знаю, сразу ли согласился ректор выделить под это дело целый этаж, но оно того стоило. Сад вышел на диво интересным, разнообразным и... красивым. Заходить туда можно было в любое время, главное — не приносить вреда. Ибо после этого вполне мог активироваться страж сада и набросить на шкодника заклинание онемения. Штука ужасная — не можешь пошевелиться, пока не придёт кто-то, по уровню достигший силы преподов, и не вернёт в нормальное состояние. Мне-то что... Я университетское имущество не порчу, а вот Василий... то они с Борькой ведьмины яблоки с деревьев пообдирают, то цвет папоротника им на купальские игрища подавай, то ещё что... Неоднократно уже обоих отчитывали. Правда, слава богу, пока никуда не выгнали.

Едва мы зашли в сад, как ноздри защекотал пьянящий аромат. Рядом возвышались цветущие абрикосы и вишни. Всё белое-белое, только далеко-далеко в углу розовые цветы персика притаились. Если вслушаться, можно разобрать и гудение пчёл. Эге-е-е, кому ж так весны захотелось?

Чугайстрин-старший молча указал мне на изящную лавочку. Я заикнулась спросить, собственно, что происходит, но он приложил палец к губам. Моим. От прикосновения по телу разлилась странная слабость. Зачаровывает, гад, что ли? При этом в голубых глазах промелькнули едва уловимые смешинки. Ну, не флиртовать же он меня сюда притянул?!

Резко развернулась и затопала к лавке. Я, конечно, девица юная, всё такое; если верить Ваське в голове у меня... нет, не принцы, а сплошные схемы, заклинания и ответственность. Нет и толики романтики, короче говоря, поэтому и девушкой считать нельзя. Это не совсем так, но в целом — правда.

Чугайстрин опустился рядом со мной, начертил в воздухе круг, нас тут же окутал серебристый полупрозрачный купол. Ага, ставит звуконепроницаемость. Ну-ну, посмотрим, что будет дальше.

— Дина, расскажи про себя.

Вот вам здрасте. С какой это радости ещё? Чугайстрин посмотрел на меня и неожиданно усмехнулся.

— Не опасайся, этот допрос с разрешения Вия. Мне нужно только общее, в интимные секреты не полезу.

Появилось желание двинуть локтем. Правда, ранг не тот, тут кулаками махать глупо. Хоть и очень хочется. Только вздохнула и уставилась на заострённые носки своих туфель.

— А зачем вам? Если про вино, то...

Чугайстрин раздражённо отмахнулся:

— Нет. Хотя могли бы и поосторожнее быть. К вам так может кто угодно вломиться.

Удивлению не было предела. Хотя на душе стало спокойнее, я только сейчас осознала, что меня едва не трясёт от нервов.

— Ну... хорошо, — вздохнула я, — родилась в семье учительницы и инженера, в Херсоне. Родители никакими магическими способностями не обладают, а вот мне с братом, видимо, перешли по какой-то линии. Предполагают, что от дальних родственников... совсем дальних.

Чугайстрин кивнул, почему-то бросил странный взгляд на мои сцеплённые пальцы.

— Не нервничай, — неожиданно произнёс мягким голосом, будто воспитатель перепуганному ребёнку, первый раз попавшему в детский сад.

— Легко сказать, — буркнула я, стараясь не встречаться с ним взглядом, — ну, в общем, училась в обычной школе. Закончила с серебряной медалью. В отличие от брата была хорошей девочкой, в сомнительные компании не лезла, уроки не прогуливала. Так что особо вспомнить не о чем, знаете ли, такой домашний цветочек.

Чугайстрин почему-то удивлённо приподнял бровь. Что? Что такое? Незаметно — вряд ли, с виду ж не хулиганка.

— Как в университет попала-то? — спросил он.

Я чуть пожала плечами:

— Через Ваську. У него талант всё рушить и ломать. А когда ещё и магический резерв открылся, так вообще спасу не было. Вот собрали его и отправили поступать сюда. — Мне вспомнились лица родителей, которые умоляли старшенького не развалить ПНУМ, если вдруг его не примут. Губы сами растянулись в улыбке: — Ваську взяли, да ещё и на злыдневский факультет. Поначалу он даже учился хорошо, а на третьем курсе уж слишком взрослым себя почувствовал... Вот и получает затрещины от Александры Евгеньевны.

Серебристый купол почему-то дрогнул. Чугайстрин нахмурился и вздохнул.

— Дина, я попросил, чтобы ты про себя рассказала, а не про брата.

— Ну... — я запнулась, понимая, что заболтать его не выйдет. О себе толком и говорить нечего, да и... не очень хочется. — Я приехала сюда вслед за Васькой, прошла собеседование, а через час вышел Кирилл Сергеевич и сообщил, что меня к мольфарам приняли.

При упоминании первого куратора, Чугайстрин нахмурился ещё больше. Мда уж, неудивительно, сейчас, наверно, о сыне беспокоится, а я тут беззаботно стрекочу... Но сам же попросил!

— Он меня старостой и назначил, — тихо закончила я и отбросила упавший на глаза локон. — Вас ещё что-то интересует?

Вопросы начинали раздражать, но при этом показывать это самое раздражение не стоило. А то ещё обидится и доложит Вию чем мы занимаемся в свободное от учёбы время. Чугайстрин, правда, явно думал о чём-то о своём. А он... красивый, кстати, мужик. Жалко только, что в таком возрасте. Будь чуть помоложе — влюбилась бы. То есть, наверное, влюбилась. У меня с этим делом как-то очень туго. Сначала в глазах розовые сердечки, купидончики и ах, какой шикарный парень, а потом, этак дня через два сердечки исчезают, купидончики улетают восвояси, и — что это было? Куда я смотрела? Да кто это вообще?

Учитывая, что влюблённость у меня пролетает на огромной скорости, даже до свидания и невинной прогулки по городу дело не доходит. Танька ржёт с меня аки пони Пржевальского и периодически пытается познакомить с новой жерт... в смысле, пассией, но ничего толкового не выходит.

Чугайстрин провёл ладонью по серебристому куполу, тот вновь принял прежнее состояние — стал ровным, гладким, будто залатанным. Меня даже немного зависть взяла: это же какая силушка у него, вот как лихо управляется... Сколько ж надо на практиках отпахать и навыки оттачивать, чтобы даже не касаясь магического покрова, восстановить его? Эх...

— Дина, — наконец подал он голос, — а у тебя есть парень?

От такой прямоты я чуть не грохнулась с лавки. Чугайстрин заметил это и с трудом удержал улыбку. Смеётся, старый хрыч!

— А, по-моему, это всё же... — чёрт, как бы это поделикатнее выразиться, — ну... моё личное дело.

Однако он пропустил последнее заявление мимо ушей. Так и смотрел своими холодными голубыми глазами, будто январский лёд на Ворскле..

— И?

Я невольно отодвинулась, стало не по себе, даже показалось, что вдруг распахнулось окно и ворвался зимний ветер. Учитывая, что никаких окон тут и близко не было, ощущение более чем странное.

— Ну... вообще-то нет. А что? Мне по причине этого областную стипендию дадут? — выпалила я и поразилась собственной наглости. Что это со мной? Вроде не столько выпила. Ох, не к добру это, надо держать язык за зубами.

Чугайстрин широко раскрыл глаза, а потом хлопнул себя по колену и расхохотался:

— Ну-ну, такие вопросы я не решаю, разве что об этом стоит потолковать с Вий-Совяцким.

— В таком случае я лишусь и того, что имею, — мрачно заметила я.

— Не лишишься, — неожиданно серьёзно ответил он. — У меня ещё просьба.

Я насторожилась: сначала допрос, теперь просьба. Но это уже лучше, раз просит, точно не станет сдавать. А если сдаст... Так, не думать о плохом!

— И какая же?

— Сотвори магический шар.

Решив, не стоит задавать лишних вопросов, быстро подняла руки. Сосредоточилась, прошептала заклинание, ладони защекотало. Посмотрела на результат и довольно улыбнулась: пурпурно-фиолетовый шар, в диаметре эдак двадцать сантиметров полыхал у меня в руках. На краю сознания возникла мысль, что вышел слишком уж большой.

— Такой? — невинно спросила я, покосившись на Чугайстрина. Однако на его лице улыбки не было. Миг — до меня дошло. Боженьки, вот же дура, идиотка безмозглая! Сжала руки, шар тут же пропал. Это ж надо было так потерять осторожность и под хмелем выдать ведьмовское заклятье! Танька меня прирежет! Молчание Чугайстрина начинало нервировать. Ещё раз сжала и разжала руки, но мольфарское заклятье уже произносить не стала.

— Дина, — неожиданно совсем рядом раздался его голос, и горячее дыхание заставило вздрогнуть, — выходи за меня замуж.

Голова закружилась, перед глазами появилась непроглядная тьма. По венам пробежал жар, словно кровь превратилась в лаву. Но вот произошло это не от непозволительной близости и не от прикосновений его губ. Тело онемело, в ушах вдруг зазвучал собственный голос — напряжённый, растерянный, с подступающими нотками паники. Только слов не разобрать.