Галка на высоте

— Валь, ты чего? — я поднялась с дивана, на котором лежала — Хочешь, я провожу тебя в твою комнату? — я осторожно приблизилась к нему и хотела взять его за руку, так как его пошатывание наводило на мысль, что в самый ближайший момент он может потерять равновесие, но как только я прикоснулась к его локтю, он будто взорвался.

Отпрянув, Валька стал поносить меня самыми грязными ругательствами, называя шлюхой и чем похлеще. И это в то время, когда я была девственницей чистейшей воды, и даже ни разу не целовалась ни с одним парнем в свои шестнадцать лет!

Он что-то кричал, сыпля проклятья и унижая, пытаясь втолковать мне, какой же я урод, потрясал своими внушительными кулаками перед моим лицом, и вдруг прыгнул на меня и повалил на пол. Это было так неожиданно, что я даже испугаться не успела. И это после нескольких лет холодной войны без единого прикосновения! Я подумала, что он просто не удержался на ногах, настолько был пьян.

От него, действительно, так разило спиртным, что я подумала, что он накачан по самое не хочу и сейчас просто заснет прямо на мне, как на диване, но не тут-то было.

Он вдруг принялся расстегивать мою кофточку, вернее, попытался, а когда понял, что ему не справиться с этим непростым делом, стал ее рвать.

Я замерла, не в силах пошевелиться. Сказать, что я была ошеломлена и обескуражена — это сильно обесценить те эмоции, которые обрушились на меня в тот момент.

— Что, думаешь, можешь просто так издеваться надо мной, да? — бормотал он, разрывая тонкую ткань домашней блузы на моей груди. — Думаешь, тебе ничего за это не будет, да? Все! — он еле ворочал языком, но опьянение не смягчило черты его лица. Мне казалось, что таким злым я его еще никогда не видела. — Мне надоело тебя терпеть, мелкая шлюшка! Какая же ты тварь! Как же я тебя ненавижу!

Я так перепугалась, что не могла даже крикнуть. Матери не было дома, и я вдруг подумала, что он не просто надо мной надругается, а может, даже убьет.

Его брезгливость не должна была ему позволить ко мне прикоснуться, ведь он все время твердил мне, как я ему противна, а тут такое дело. Значит, его ненависть дошла до края, и теперь только моя смерть успокоит его.

Он был таким тяжелым, что я стала задыхаться под грузом его тела, а лицо перекосило от злобы вперемешку с еще какими-то чувствами, и я заплакала от страха.

Я принялась бороться с ним, но, несмотря на свое состояние, он по-прежнему оставался сильнее меня. Он словно только и ждал, когда же я начну сопротивляться, и с наслаждением ударил меня по лицу. Кровь хлынула из носа, и с ядовитой усмешкой он принялся размазывать ее по моим щекам. Все же я кое-как столкнула его с себя, после чего отползла к стене и забилась в угол. Он пытался еще раз наброситься на меня, но я подтащила к себе стул и подняла его дрожащими руками над головой.

Его злобная усмешка не могла больше подавлять меня. Напротив, она словно придала мне сил, и, подскочив к нему, я обрушила на его голову удар, в который, как мне казалось, вложила все силы. Он отбил его рукой, но при этом ему досталось не по-детски, и он отскочил к двери.

Воодушевленная первым успехом, я двинулась на него, и он решил, что лучше всего оставить меня сейчас в покое. Громко матерясь, Валька ретировался в свою комнату.

Я захлопнула дверь и подперла ее тем самым стулом, который спас меня от позора и унижения. Я проревела весь вечер, думая о том, что больше не смогу жить в этом доме.

Утром я вышла на кухню, только потому, что там была мать. Мне вдруг подумалось, что расскажи я ей о вчерашнем, она просто не поверит мне, и даже обвинит в коварстве и попытке опорочить ее сына, а Валька подыграет ей, и я стану еще большей таврю, неблагодарной и подлой.

Валька посмотрел на меня как ни в чем ни бывало, то есть с обычной и ставшей привычной для меня ненавистью. Но в это утро он и с матерью был хмурым и неприветливым. У бедняги раскалывалась голова, и мать заботливо готовила ему какое-то 'народное лекарство', чтобы у мальчика были силы пойти на учебу.

Только в коридоре, когда я собиралась одеваться, чтобы идти в школу, процедил сквозь зубы:

— Расскажешь матери — убью, и всем сообщу, что ты шлюха.

Школу в тот день я прогуляла. Ушла в парк, забрела на дальнюю дорожку, уселась на старую поломанную скамью и дала волю слезам.

После этого уже ни разу он не прикоснулся ко мне. И даже старался не смотреть в мою сторону, будто меня и не было вовсе.

Через пару месяцев произошло одно событие, которое сделало меня счастливой: Валька привел в дом девушку. Милую такую, скромную и симпатичную. Он объявил матери, что у них с Няшей любовь, и он уходит жить к ней.

Счастье мое продлилось не долго. Через пять месяцев Няша наскучила моему братцу, и он вернулся в отчий дом.

Радости матери не было предела, но уже через пару недель Валька нашел новую 'няшу', и снова покинул гнездо.

Так продолжалось довольно долго. Менялись девушки, и срок отсутствия был разным, но в итоге Валька всегда возвращался домой. И такой же неизменной оставалась его неприязнь ко мне. С годами она не ослабевала, на что я в душе надеялась. Он только стал выражать ее иначе, просто смотрел сквозь меня, словно давно вычеркнул из списка живых. Когда мы собирались все втроем на кухне, он вел себя так, будто их с матерью только двое, и меня это устраивало.

Последние полтора года я сама скиталась по разным углам, пока Тамара Иосифовна не предоставила мне свою квартиру, и вот через несколько дней мне предстояло вернуться домой, где Валька прожил эти полтора года безвылазно.

ГЛАВА 13. Под крышей дома своего

Несколько дней пролетели как один, быстро и невзрачно. Я спала, ела и слонялась по дому. Пару раз звонила Пчелка, узнать, как у меня дела. Сама она сейчас переживала бурный роман со своим начальником, и немного беспокоилась, что забросила меня. Но поскольку ей было известно, что я под 'надежным' крылом Фила, этим она себя и успокаивала.

Всякий раз, как моя подружка звонила, разговор начинался традиционной фразой: 'Галка, ну как хоть ты?' и тут же, минуя долгие сантименты, переходил на подробности ее личной жизни. Я с удовольствием слушала про интриги, которые Пчелка искусно плела, будто она не пчелка, а махровый паук, собаку съевший на плетении паутин.

Да, если честно, чтобы поймать такую добычу как ее директор, мало быть просто пышной красоткой с кукольным личиком и бархатными ресницами. К этому не мешало бы еще и мозги прилепить. Так что этой девушке была по плечу такая 'работенка'. А с ее железным самообладанием и чувством собственного достоинства скучать никому не приходилось. Девочка она всегда была умненькая, хитренькая и безумно обаятельная. Так что... все у нее складывалось отлично, и пчелкин работодатель млел в лучах ее обаяния и далеко идущих обещаний.

— Ну а ты-то как? — спохватывалась моя подруга в самом конце беседы, когда ей пора уже было куда-то бежать и что-то делать.

— Да у меня все в порядке, — отвечала я всегда, и то же самое сообщила вчера.

Да, слукавила. Изменения, конечно, были, но пока только у меня в голове. Зрело что-то необыкновенное и мне самой пока непонятное, но не говорить же ей о домыслах! Не тот она человек, чтобы слушать пустые разглагольствования.

К тому же, скажи я ей про Фила, вся буря чувств, которую я старательно утихомиривала внутри, вновь поднимется, а тратить эмоции на это я больше не хотела. Мне и так спокойствие далось нелегко. Вновь переживать те неприятные моменты я не желала ни за какие коврижки, а Пчелка обязательно приехала бы с каким-нибудь тортиком, чтобы выяснить все подробности и обстоятельства: 'Как он тебя ударил? Где ты стояла? Как он посмотрел? А ты что сделала? Больно? Плакала? А ты ему, надеюсь, звезданула, чтобы мало не показалось? Как? Что я слышу! Ты ничего не ответила? Как спать пошла? И все?'.

Нет, этого я не хотела. Поэтому у меня как обычно все было хорошо. Я даже про потерю работы не сказала. Зачем отвлекать счастливого человека, который задумал вдруг выйти замуж! О чем рассказывать? Как я пять копеек выцарапывала? Да уж, работодатель работодателю рознь.

Фил часто и надолго пропадала по делам, и заявлялся уже заполночь, когда я старательно делала вид, что смотрю девятый сон. Он ложился рядом, даже не прикасаясь ко мне. Я ловила себя на мысли, что хочу, чтобы он провел ладонью по моему плечу, или склонился над моим лицом, чтобы тихонько поцеловать, или пусть бы просто прижался ко мне, чтобы так и заснуть. Но он просто плюхался рядом, тяжело вздыхал, потом зевал, а вскоре начинал мерно сопеть, будто меня рядом и не было. Спасибо, что хоть помехой меня не считал.

А я лежала и сознавала, как до чертиков мне не хватает нежности. По сути, оказалось, что мы с ним совершенно чужие люди. Уж точно дышим не в унисон. Наверное, мне нужно больше, чем он может дать, но вот что мне нужно? Что это — то большее, о чем я так тоскую, сама ничего не понимая?!

Несколько раз я бегала к Шашке за моральной поддержкой, а точнее, на пиво. Нет, сей хмельной напиток я никогда не жаловала, ну не пошел он у меня с самого первого раза, и принуждать себя я больше не пыталась. Я просто сидела на огромном мягком диване и, пуская слюнку, наблюдала, как Шашка со знанием дела, с чувством, толком, расстановкой разделывает соленую рыбку, щедро делясь со мной и Линой. Лина смаковала ее с пивом, как и ее возлюбленный, что вызывало у меня некоторый диссонанс — утонченная натуральная блондинка, манерами походящая на благородную эльфийскую царевну, держала в руках большую пивную кружку и, закрыв от удовольствия глаза, потягивала пиво, мусоля соленые кусочки вяленой рыбы.

Шашкины родители, выйдя на пенсию в прошлом году, переехали жить в деревню, и трехкомнатная квартира с евроремонтом и всеми удобствами досталась парню. Лина вошла в нее практически хозяйкой, и содержала в образцовом порядке, наведя здесь еще больший уют на свой вкус. Шашке нравилось, и мне тоже, поэтому я всегда отдыхала и душой и телом в их доме.

Так было всегда. Я и в детстве часто убегала сюда после очередного Валькиного внушения о том, что я крыса и чучело, и проводила здесь много времени. Мы играли в лото, в разные ходилки, что-то вместе рисовали. Мы никогда не ругались и ни из-за чего не сорились: Шашка всегда умел уступать. Это и в совместной жизни с Линой ему очень помогает. Они практически никогда не сорятся и уж точно не ругаются. И Лина, я уверена, никогда не ревет украдкой. Эх, счастливая...

Шашка, он вообще для меня как... как весы. Да, точно. Когда Валька унижал меня, пытаясь внушить комплекс и сломать морально, Шашка становился тем противовесом, чья доброта и мирный посыл всегда утихомиривали бурю в моей душе, и его дружеское отношение никогда не позволяло моей самооценке пострадать слишком сильно, и невосполнимый урон моей психике Валька так и не сумел нанести. Виной тому Шашка, этакий вселенский уравнитель справедливости, примиряющий меня с действительностью и надолго поселяющий в мое бедное детское сердце мир и покой.

Но и Шашке я ничего не рассказала о себе, впрочем, как всегда. Он ведь ни разу не узнал, какой Валька на самом деле.

В воскресенье, последний день моего пребывания в квартире добрейшей Тамары Иосифовны, я проснулась рано, часов в пять. Фил спал, обняв подушку, и не услышал, как я поднялась.

Я собиралась исчезнуть, как героиня романа, тихо и незаметно, не оставив о себе ни одного напоминания. Ну, далеко я-то, в отличие от прекрасной героини, не убегу, лишь в соседний двор, но, как говорится, факт есть факт: уйду я от Фила!

Я не позволяла себе думать о потере, не раздражала в себе голодного зверя, ненасытного и жаждущего его мужских прелестей, или как там про мужчину можно сказать, достоинств, что ли? В общем, даже не пришлось себе запрещать об этом думать, потому что ощущение было, как будто мне на голову нацепили какой-то колпак, и он сам блокировал все мысли и даже чувства, и все, что я делала в последние дни, я наблюдала как бы со стороны. Будто это я, и не я в то же время. И это было так интересно!

Я не знала, что сделаю в следующее мгновение, но делала, и все было так, как надо. Я даже не понимала, к чему я в итоге приду и чего добьюсь, но шла и не собиралась останавливаться.

Так накануне вечером я сложила большинство своих вещей в две большие спортивные сумки (зимние вещи находились дома у матери, так что скарб мой нельзя было назвать многочисленным), а то, что намеренно оставила на виду, чтобы не вызывать Филиных подозрений, собирала сейчас: косметику, зубную щетку, книги, диски.

'Старухин' перстень я оставила на тумбочке у кровати, чтобы Фил, проснувшись, мог наслаждаться прекрасным эстетическим видом качественного драгоценного изделия. Рядом положила записку, в которой сообщала, что вернулась жить к матери, что квартиру сегодня вечером надо освободить и просто захлопнуть дверь (ключ я оставила у своей соседки, приятельницы Тамары Иосифовны), и все, пусть не поминает меня лихом, и я тоже все ему прощаю.

Быстро оделась, с кряхтеньем подняла сумки и тихо вышла из квартиры. Закрыв дверь, я словно отрезала себя от того мира, в котором оставался самый красивый и желанный мужчина, которого я только встречала. Носком ноги поправив половичок перед дверью, подумала, что перелистнула еще одну страницу своей жизни. И в этот момент я уж точно не испытывала ни горечи, ни чувства потери. Так бывает, когда оставляешь насиженные места и уезжаешь в какие-то дали, и грусть потери присутствует, но не может быть глубокой, потому что радость новых открытий пересиливает.

За десять минут я проделала свой путь из одного мира в другой и, сбросив с плеч ставшие многотонными за время пути, сумки, открыла дверь своим ключом. Это была моя квартира, я имела на нее равные со всеми права, и никто не мог мне запретить сюда вернуться. И только та атмосфера, что царила здесь, не позволяла сделать это раньше, а наоборот, гнала прочь.

В доме было тихо и темно, предрассветные сумерки безраздельно царили повсюду, и я разделась, не включая света. Прошла на кухню, поставила чайник, и через пару минут с горячей чашкой чая сидела за столом в тихой задумчивости.

Не знаю, сколько времени прошло, за окном уже посветлело, и где-то тихо зазвенел будильник. Мать или Валька? По шагам узнала брата. Тяжелая поступь взрослого мужчины — я не спутаю ее ни с чем.

Потирая глаза, Валька вошел в кухню в одних боксерах, и замер на месте. Он не испугался, но изумление на его лице было таким явным, что я мысленно хмыкнула. Что не ждал, братец?

Вот он стал приходить в себя, я видела, как меняются на его лице эмоции, вот пришло осознание, что он практически голый, стоит перед девушкой, пусть даже она его двоюродная сестра, и что у него утренний, хм... того, ну да ладно, обычное дело, что я, маленькая что ли.

— Не могла предупредить? — пробасил он хриплым со сна голосом, выскакивая из кухни и прячась в ванной.

Бедняжка, так и не попил водички. Ладно, из-под крана утолит свою жажду, ничего с ним не случится. А он вроде потолстел. Нет, он не заплыл жиром, конечно, только лицо стало покруглее, и сам вроде уплотнился, заматерел, этакий крепыш. А мышцы видно, что качает, и за собой следит. Вполне такой мужичок получился, очень даже ничего.