Галка на высоте

ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1. Все паршиво

— Сорокина, что ты себе позволяешь?! Совсем сдурела? — мужской голос так и пышет злобой. — Ты о чем вообще думаешь, и чем? Ты понимаешь, какие последствия повлечет твой поступок? — угроза в голосе дает мне понять, что эти самые последствия будут для меня весьма плачевны.

Мне бы испугаться, что в скором времени на мою бедную голову падут все возможные кары, если бы не одно 'но': голос звучал из динамика моего мобильного телефона. Это все равно, что испугаться льва, рычащего с экрана телевизора.

'Я тебя не боюсь, дундук!' — мысленно огрызнулась я, благоразумно промолчав и любуясь пышным, так сказать, природы увяданием.

Залихватски подкинула носком ботинка ворох опавшей листвы. Тот рассыпался красивым фейерверком красок, снова улегшись на тротуар, словно сонный кот. Красиво, черт возьми! Вот так бежишь утром на работу, бежишь и не замечаешь, что наступила осень. А однажды выглянешь в окно, а там уже блеклый снег покрыл корявые ветки чахлых деревьев, и понимаешь глубокомысленно — зима... Так вся жизнь пройдет — не заметишь.

— Сорокина, ты вообще меня слышишь? Я с тобой разговариваю! — не унимался рассерженный мужчина. Казалось, что им движет одно желание — схватить меня и как следует встряхнуть. Ну, или уронить мне на голову потолок.

Да слышу я, слышу я тебя, блин!

— Да, Михаил Юрьевич, — смиренно вздохнула я в трубку. — Я слышу вас, но мне нечего вам ответить.

— То есть как нечего? Время десять часов, а тебя нет на рабочем месте. У меня телефон раскалился, электронная почта лопается от избытка писем, дел невпроворот, а ты неизвестно где шляешься! — Михаил Юрьевич так и полыхает праведным гневом на меня, нерадивую подчиненную, решившую без всякой причины прогулять рабочий день.

Конечно, разве может моя причина показаться ему веской! Подумаешь, приставал ко мне вчера Ладогин! Что в этом такого! Шеф сам в прошлом году на новогоднем корпоративе подбивал ко мне клинья. Нет, я все понимаю: праздник, всем весело, все смеются, сытые, пьяные и счастливые. Конкурсы еще всегда такие пошлые, шутки ниже пояса, ну с кем не бывает. Но нельзя же переходить границы! Или можно?

Я понимаю — пошутить, пококетничать, позаигрывать (сама грешна), но зачем же руки распускать и давать волю своим инстинктам! Если я тебе улыбнулась, это еще не значит, что со мной можно делать все, что взбредет в пьяную голову.

Думал, если я устроилась к нему секретарем, то по совместительству соглашусь подработать и шлюшкой? Не на ту напал. И даже на следующий день глаза не прятал, козел. Как ни в чем ни бывало, пришел в офис, потребовал чашку кофе. Будто ничего из ряда вон выходящего и не произошло. А мне что оставалось? Тоже проигнорировала.

Но обиду на меня он с тех пор затаил. Я это всегда чувствовала, и его тяжелый взгляд всегда ощущала, и даже много раз ловила на себе, резко оборачиваясь и заставая начальника врасплох. Молчит, а сам так и сверлит меня злыми прищуренными глазками.

Я тогда вообще перестала на праздники ходить, никакие тусовки со своим коллективом не посещала, и от поездок на 'зеленую' категорически отказывалась. Больно мне надо снова выслушивать то, что перед Новым годом тогда услышала. И лапал так, гад, будто хотел всю меня в своих метках оставить и в слюнях утопить. Я тогда полночи в душе просидела, противно было на себя смотреть, и неприятно на работу выходить.

Короче, у меня с шефом затяжная холодная война. Нет, было бы куда уйти — ушла бы, но новая работа, черт, на дороге не валяется. Вот и терплю.

Разумеется, с голоду бы я вряд ли умерла, если бы и уволилась, но... Фил, он, скажем так, не особо надежный человек, и я очень опасаюсь попасть в зависимость от него.

Он конечно и репу моему шефу начистить мог, если бы только узнал, что тот пытался сделать. Его и просить об этом не пришлось бы, ринулся бы как бык на красную тряпку, пуская пар из ноздрей, и семеро бы не удержали. Но зачем мне это кровопролитие? Промолчала, скрыла, замяла. Просто знаю, что если еще раз подобное повторится — не пощажу, пожалуюсь.

Да нет, конечно, опять промолчу, как с Ладогиным, который вчера, гад такой... сволочь... А Фил, он безбашенный, в голове ветер. И кто знает, как далеко он может зайти... Лично я это выяснять не хочу.

Но этот новый зам! Красивый мужчина, ничего не скажешь. Высокий атлет, загорелый блондин, в общем, полный боекомплект! Ну, я с радостью принялась строить ему глазки, разумеется. Как и все, а что тут такого? Так проходят дни в офисе: делаешь свою работу, общаешься с коллегами, шутишь и смеешься.

Мне всегда нравилось получать комплименты. Разве не для этого я встаю каждое утро раньше на час, чтобы навести блеск и красоту? Завить свои светлые волосы, прямые от природы, придав им шик и сделав их волнующе объемными, и уделить основательное время макияжу: подвести серые глаза, удлинить вполне густые ресницы, подчеркнуть линию губ, в меру пухлых и улыбчивых.

Я считаю комплименты типа 'Отлично выглядишь, впрочем, как всегда! Классная помада, я такую же хочу! Ого, это что-то новенькое, где купила?' вполне заслуженными. Никто не против слышать в свой адрес приятные слова и видеть восхищение и симпатию.

Но кто же мог подумать, что этот пингвин правил игры не знает! Твое дело какое? Заслуженно принимай всеобщее обожание, косой коси все наши томные взгляды, прицепляй на грудь орденами наши охи и ахи. И поступай также: строй глазки, задирай подбородок повыше, и провожай многообещающим прищуром, прикусывая губу. Это же классика, ребята! Фигли он мне под юбку полез, когда мы в столовой одни остались! Нет, он что думает, что я такая? Придурок.

Почему мужчины считают, что если девушка красивая и уверенная в себе, то она обязательно должна быть распущенной и доступной? Ну подмигнула я ему пару раз, ну улыбнулась на анекдот, тупой, кстати, и рассказанный плохо (я виновата, что ли, что ему красота мозги заменила?), но на стол-то меня зачем было заворачивать и лезть куда негоже?

Обидные слезы вновь навернулись на глаза. Вот опять, блин, останусь неотмщенной. Ну не могу я рассказать Филу об этом. Сама же потом буду казнить себя за то, какую бойню он устроит в офисе. А Ладогин, скотина, весь день ходил с видом, будто получил то, чего хотел. И взгляд этот масляный, будто знает, что я сама хочу, только стесняюсь. Ненавижу таких.

— Сорокина! Так я не понял, тебе деньги нужны или нет? Ты еще работаешь у меня, или все, сдулась с концами? — грубый окрик начальника заставил меня очнуться.

Вытерла глаза, распрямила плечи, остановилась.

— Михаил Юрьевич, вообще-то, завтра зарплата, и я ее честно заработала, — проговорила я медленно, а сама похолодела от догадки, что шеф решил ее мне не выдавать. А что, он может. Давно на меня зуб точит, мечтает отыграться за свое ущемленное самолюбие.

Не надо было этим самолюбием размахивать у меня перед носом, нечего бы было ущемлять.

— Короче, Сорокина, ставлю тебе выговор, лишаю премии, сокращаю зарплату на пятьдесят процентов и наблюдаю за тобой. Еще раз такое повторится — вылетишь из моей фирмы без копейки, поняла? Много на себя берешь!

— А вы? Не слишком ли жестоко вы меня наказываете за один пропуск, даже не зная его причины? — сердце тоскливо сжалось. Ну все, кажется, шеф дождался своего звездного часа, и главное — я сама подставилась.

— А чтобы другим неповадно было, поняла? — вскричал мой начальник. — Думаешь, я позволю тебе вести себя, как вздумается? Думаешь, ты на особом положении? Слишком много о себе нафантазировала, девочка, — прошипел он.

Ага, нафантазировала. Про его грубые руки, мокрые губы и неадекват в глазах. Ну да ладно, бог с тобой. Хотя, нет, подождите, рано тушить свет и выносить тело!

— Михаил Юрьевич, извините, конечно, но я свои права знаю, — проговорила я отважно, приготовившись влить в мое многострадальное ухо новую порцию гневного крика. — И я с этим делом ну никак не могу согласиться. Согласно трудовому кодексу...

— А согласно моему кодексу, ты держишься на одном волоске от того, чтобы кубарем скатиться со ступенек моего офиса, поняла, Сорокина? Кто ты? Что ты из себя представляешь? Думаешь, ты профессионал высшего класса? Ошибаешься, таких как ты, на улице целая очередь ко мне стоит, — я повела головой, оглядывая улицу, но видимо, девчонки и дамы из этой очереди как раз в этот час разбежались на обед. — Так что не думай, что без тебя все рухнет и развалится. Никто тебя просто так держать не будет. Не работаешь — значит, и денег не заслуживаешь.

— Но я же работала...

— А попробуешь сунуться в трудовую инспекцию, так они такие акты на тебя прочитают, такие характеристики, что поставят на тебе крест, и никуда ты уже не сунешься больше в этом городе. Пойдешь дворником работать или на панель.

— Почему это на панель? — тихая злость закипала внутри, но ругаться с ним не стоит: он же самодур! А без денег мне оставаться ну никак нельзя. Чем я буду платить за квартиру? Если и не на панели окажусь, то на улице в прямом смысле точно могу очутиться.

— Туда тебе и дорога. Юбки короткие, декольте до пупа, колготки в сеточку. Кто ты, если не оттуда? — горячился Михаил Юрьевич.

Мои губы против воли изогнулись в злой улыбке. Короткие юбки, говоришь? Три пальца выше колена — это только шалавы так носят, ага. До пупа вырез? Запутался уже, где явь, а где твои больные фантазии? И сеточку, наверное, твоя жена носит.

Вот гад! И главное спорить с ним нет никакого смысла! На его стороне грубая сила и мои деньги. Не справедливо, но это так, и мои кукареканья только раззадорят его еще больше. Давно, видимо, он ждал момента так оторваться на мне.

И ведь все из-за Ладогина... На работу сегодня собиралась, как на казнь. Тяжело сознавать, что этот хрящ будет расхаживать по офису, уверенный в себе и всем довольный, уверенный, что я просто набиваю себе цену перед тем, как свалиться в его объятия. Член на ножках... слишком больно и обидно от того, как он со мной обошелся. Словно грязью облил. Еще и Фил этот...

Если бы не он, не подкараулили бы меня у подъезда, и руки бы не заламывали, и мордой в стену бы не тыкали, шепча на ухо угрозы вперемешку с наглым лапаньем. Тоже мне, следователь прокуратуры, блин... Все они гады! Все сволочи!

'Я бы на вашем месте, — говорит, — задумался о своей жизни. Перспективы у вас, ласково говоря, не очень, — а сам дышит мне в ухо, а я и шелохнуться не могу. — Сдайте мне Фила, и я помогу вам выйти сухой из воды'.

А я и так сухая, это вы меня пытаетесь выпачкать и чем-то облить, а у меня все в порядке. Я с Филом общих дел не имею и в его тайны не лезу. Да, разумеется, я знаю, что не все там чисто, но я ему подружка, а не подельница!

И так через силу, пинками себя на улицу вытолкала, а тут такое. В общем, не смогла я этим утром найти в себе моральные силы, чтобы пойти на остановку. Вместо этого отправилась бродить по улицам.

А тут шеф со своими угрозами и подлостью. Такой не станет вступаться за честь своей подчиненной — сам только что обругал и на панель благословил. Ну-ну, какой начальник, такой и зам, два огурца — овощи. В смысле, одного поля ягоды.

Надо же так взять, и перечеркнуть целый год моей работы, честной, на износ, с преданностью делу и подчинением субординации.

Я почувствовала, что мне стало не хватать воздуха. Нервы, будь они не ладны. Не девочка все же, тридцать скоро будет. И почему в моей жизни все так хреново: куда ни плюнь, везде проблемы. Устала, надоело, неужели я все это заслужила?

— Послушайте меня, Михаил Юрьевич, — проговорила я тихо, вынуждая его прислушаться ко мне. — Если вы не выплатите мне всю зарплату в полном объеме согласно отработанным часам, я пойду не в трудовую инспекцию, а в прокуратуру!

А что, пусть этот гаденыш-следователь, который лапал мою грудь, предупреждая, как опасен Фил и что за его укрывательство меня ждет наказание для плохих девочек, побегает, защищая мои интересы, ведь правда будет на моей стороне. Или нет?

— Ах ты... — шефу понадобилось время, чтобы удержаться от ругательств, проглотить их и не подавиться. — Значит так. Завтра ты приходишь, и слезно умоляешь меня не увольнять тебя по статье, чтобы не портить твою трудовую книжку, а я буду думать, простить тебя и дать тебе еще один шанс, или затаить обиду и наказать по полной, ясно? И возможно, ты догадаешься, как меня уговорить простить тебя, а, Сорокина? Ты умная женщина или как?

Он ждал ответа — так и представила его гадкую ухмылку — а я пыталась вздохнуть, борясь с неведомой силой, вдруг сжавшей мою грудную клетку. Наконец мне удалось эту силу обмануть: я втянула воздух через ноздри, хищно их раздувая. Ну, Михаил Юрьевич, ваше счастье, что я сейчас не в вашем кабинете и нас разделяют километры!

— Да пошел ты! — в эти три слова я постаралась вложить максимум презрения и ненависти, и тут же выключила телефон, пока ошарашенный мужчина не услышал мои всхлипывания.

Нет, я не истеричка, не ботаничка и не наивная дурочка, и давно знаю, что есть мужчины, от чьих назойливых рук приходится отбиваться и уворачиваться физически, но то, что случилось сегодня — это уже перебор. Ну почему все проблемы наваливаются скопом, а не по одной?

Разумеется, я не напишу никакого заявления в прокуратуру, и не пожалуюсь на их работника, наглого следователя, превысившего свои полномочия и оскорбившего меня угрозами и действиями, и совершенно очевидно, что я только что потеряла работу и деньги, а значит, и квартира продержится за мной максимум неделю. И если Фил узнает о чем-то из всего этого, беды не миновать. Да и сам он, мягко говоря, в последнее время не совсем в себе. Блин, что за жизнь такая, а?

А ведь я давно знаю, что смазливое рыльце Фила в пуху, но что толку! Все равно я повлиять на него не могу.

Эх, напиться, что ли, расслабиться и забыться хотя бы на время? И я отправилась пить кофе в ближайшее кафе через дорогу. Гулять так гулять.

ГЛАВА 2. Коварные замыслы

Если кто-то думает, что в детстве меня звали Сорокой, потому что моя фамилия Сорокина, он ошибается. Все детство я была Галкой. Смешно, да? Это меня Шашка так звал, вот Сорока и не прижилась. Шашка, кстати, сам стал жертвой моей изощренной фантазии. Да нет, шучу, не фантазии он обязан своим смешным прозвищем. На самом деле он пострадал от моего дефекта речи: в младшей группе детского сада я не выговаривала букву 'с'. Вот Сашка и стал Шашкой.

А Галка, кстати, тоже не плод его умственного труда, это имя у меня такое — Галка. Галка Сорокина.

Когда зазвонил мой мобильник, я доедала третью булочку. Что поделать — люблю я их родимых: пышные, мягкие, щедро посыпанные корицей. Поэзия! С некоторым напряжением я достала телефон из кармана пиджака и счастливо вздохнула: наконец-то адекватный человек позвонил. Шашка.

— И чего это ты от работы отлыниваешь, а? — тут же заняла я эфир. Интересно, что у него за дело ко мне? Мой друг никогда не звонит мне в рабочее время, если на это нет веских причин.

— А ты чего безобразничаешь? — услышала я бас товарища. — Я тебе на работу звонил, между прочим, и совершенно случайно узнал о тебе много нового и неизвестного. Пошто прогуливаешь-то, Галка?

Я уныло хмыкнула. Разве он поймет меня? Он никогда не позволил бы себе такое поведение, он у нас благородный и правильный, и подумать, что кто-то из его братства способен на низость и подлость, он не может.

Меня, конечно, в детстве обижали иногда, и Шашка всегда становился моим защитником. Не от всего, правда, он мог меня оградить и обезопасить, но тумаков я почти не получала, как только во дворе и в школе все поняли, что Шашке это не нравится. А поскольку мы с ним по жизни все время были вместе, очень скоро меня оставили в покое районные хулиганы. Больно надо им было связываться с этим крупным мальчиком, грозно хмурившимся, когда он видел мое зареванное лицо.

Нам легко дружить — мы из одного двора. Просидели вместе, ноздря к ноздре, в садике на горшках, и в школе за одной партой. Только универы разные выбрали. Я в гуманитарный пошла, а он в технический. Сейчас Шашка планомерно поднимается по карьерной лестнице на судостроительном, совершенно заслуженно метя в главные инженеры, а я вот... медленно обтекаю и обсыхаю. Стоило вкладывать силы и старание в учебу, завоевывать авторитет на работе, чтобы какой-то пи... пингвин разрушил это в один момент.

— Шаш, чтобы тебе ни сказали про меня, это все неправда, — всхлипнула я.

— Галка, ну ты что? Что случилось, подруга? Да что бы ни произошло, тебе нечего бояться и переживать — прорвемся! — он сразу почувствовал мое настроение.

В чуткости ему никогда нельзя было отказать. Умный вообще человек, люблю я его. Впрочем, чего-то меня занесло. Я вытерла слезинки и вздохнула.

— Шаш, а я работу потеряла, — проговорила я и губы мои искривились.

— Эй, что, серьезно? Ну дела...

— Я это, и зарплату даже не получу, — продолжала жаловаться я.

Я всегда любила поплакать в жилетку своего друга. В детстве как было — наябедничаешь, бывало, тихонько, и все, жди отмщения: от Шашки еще ни один негодяй не уходил безнаказанно.

При этом я всегда знала, о чем можно ему говорить, а о чем нет. Он так никогда и не узнал, какая лютая ненависть полыхала в моей душе к моему братцу. Впрочем, сейчас мне других проблем хватает, а то Валька ни к месту припомнился.

— Что же такого ты натворила, что с тобой так, а? — искренне недоумевал мой друг. — Гал, давай вечером встретимся, и ты мне все обстоятельно расскажешь, лады? Разберемся, порядок наведем, негодяев накажем. Как тебе планчик?

— Идеальный! — хмыкнула я с большой долей скептицизма. Это как же я ему буду рассказывать, что Ладогин мне в тр... куда нельзя залезть хотел? Или как шеф прошлой зимой подобное пытался вытворить? — А чего звонил-то, Шаш?

— Я это... — парень замялся, и я так и представила его лицо, когда он усиленно моргает, выпучив глаза и подбирая слова, при этом растерянно почесывая макушку. — А, не важно уже, забудь. Короче, в восемь у фонтана, да?

Я заверила его, что буду вовремя. Бедная Лина, значит, придется ей этот вечер провести в одиночестве — ее дружок опять со мной будет возиться. Остается только благодарить небо за то, что девушка моего друга детства оказалась понимающей и адекватной.

А у меня в голове уже стали определяться тонкие контуры одного плана. Я не позволю каким-то засранцам вытереть об меня ноги и выкинуть как какую-то шваль. Я им покажу колготки в сеточку и декольте до пупа! Обалдеют!

Только бы шеф ни о чем не догадался, хотя, он слишком плохо меня знает, чтобы заподозрить в подобной афере.

Шашка в принципе мне не очень-то и нужен для этого дела, просто я трусиха и боюсь темноты. С ним все же не будет страшно, и мне не придется отвлекаться на странные шорохи, которые обязательно раздаются в тишине, будь ты в лесу или в доме, забитом людьми.

Что ж, решено! Я, во всяком случае, уже решилась. Будет весело. Жалко только, что я их ошарашенных рож не увижу. Но ничего, у меня богатая фантазия, я эту сцену сама додумаю.

ГЛАВА 3. Стратегия и тактика

В восемь вечера я уже сидела на прохладном мраморе парапета, ограждавшего фонтан, главную достопримечательность площади Воскресения, и задумчиво бросала хлебный мякиш шустрым воробьям. А что, им тоже есть чего-то надо. Ну да ладно, это лирика. Главное — дело.

Шашка запаздывал, но я не теряла времени даром. Весь день проваляв дурака, сейчас я составляла подробный план действий на ближайшую ночь, а то, что мы с Шашкой не сомкнем глаз — это точно. По-моему, план получился конкретным и обстоятельным.

Первое — это нанести сокрушительный удар. Второе — произвести контрольный выстрел. Третье — замести следы. Четвертое — как следует отметить абсолютную победу. Ну и пятое — придумать внятное и более-менее приемлемое оправдание перед Филом, почему у меня в телефоне так много его пропущенных и ни разу не отвеченных вызовов.

А что? Помочь он мне все равно не сможет, да я и не рискну его посвятить в столь щекотливое дело, как месть обиженной работницы частной фирмы. Знаю я его: все, что он может предложить для решения этого конфликта, является приемлемым только для него — замочить этих с@к, и сжечь, нафиг, их офис.

В принципе, я бы охотно разделила его мнение, и в моем сердце даже не шевельнулся бы червячок сомнения в справедливости таких действий и соразмерности наказания и провинности. Но вся кровь, которой я сейчас обильно поливала асфальт, существовала только в моем воображении. Достойным отмщением для меня будет обескураженность моих врагов тем, что я планирую предпринять часа этак через три-четыре.

Шашка появился из ниоткуда, ухнул филином мне над ухом, заставив подскочить и распугать старательно прикормленных птичек. Вот терпеть не могу эту его привычку подкрадываться и выпрыгивать из-за спины как черт из табакерки! Ну не школьники мы уже, ну честное слово!

Я готова была столкнуть его в бассейн, но мокрым он был для меня малоэффективным, поэтому я сдержалась, прошипев только, что в его возрасте пора бы уже хотя бы делать вид, что зачатки интеллекта у него все-таки имеются, пусть даже в рудиментарном виде, на что он безмятежно заметил, что не глупее меня, и щелкнул меня по носу. Ну да ладно, ему можно. Я же знаю, что за его действиями не стоит никакого подтекста, и он никогда не обидит меня.

— Короче так, — произнесла я, успокоившись, — сейчас едем ко мне в офис и...

— Эй, подруга, я чего-то не догоняю, — сразу перебил Шашка, — ты не забыла, который час? — он озадаченно посмотрел на меня.

— Ты прав, еще довольно рано до назначенного часа Ч, и у нас в запасе есть как минимум, два часа, но ничего, — я насмешливо улыбнулась, глядя на его озадаченное лицо. — Мы же старые друзья, неужели нам не найдется, о чем поговорить!

Конечно же, я понимала, что он устал — в отличие от меня пахал весь день. Вот, сидит со своей сумкой через плечо, и мечтает, наверное, о пельменях, которые Лина готовит просто мастерски, а тут я со своими заморочками и жаждой мести. Но что поделать, если без него мне никак не обойтись!

— Чей-то я не понял, чего ты хочешь сделать-то? — Шашка подсел ко мне ближе и пристально посмотрел, состроив смешную гримасу, будто сомневался в моей адекватности. Нет, ну пора уже взрослеть, мой мальчик, пора!

— Справедливость я хочу сделать, понятно? — не сдержав эмоций, воскликнула я.

С Шашкой, конечно, я чувствовала себя спокойно, но все же обида от незаслуженных оскорблений никуда не делась, и жажда мщения не прошла, поэтому понятно, что я сейчас нервничала и переживала.

— А я-то тебе зачем понадобился? Плечом дверь вышибать, что ли? — смешной, пытается дойти своим умом до истины, на копья которой меня толкнули жестокие дураки.

— Нет, ты, конечно, можешь вышибить дверь, — согласно качнула головой я, — так сказать, в рамках самодеятельности, но... — я сделала загадочные глаза и достала из кармана ключ.

— Оп-па, ключик! — насмешливо произнес Шашка.

— Ага, золотой, — я повертела его в руках, поцеловала, громко чмокнув, после чего снова убрала в карман пиджака.

— И какие двери он открывает, а, Буратино? — Шашка легонько толкнул меня плечом. Легонько — потому что не хотел, чтобы я улетела в бассейн от его 'дружеского' тычка.

— Все! Абсолютно все! — я порывисто поднялась. Мне уже надоело сидеть, если честно, да и попа замерзла на холодном камне. — Во всяком случае, сегодня ночью я попытаюсь открыть им дверь в мое светлое будущее.

— Ладно, давай, колись, чего задумала? В чем все-таки дело?

— Э, чего так сразу-то? А где твое заботливое 'Пойдем сначала поедим чего-нибудь'?

— Ну пойдем, — Шашка вздохнул и покорно встал, понимая, что сегодня ему от меня так просто не отделаться.

— 'Ну пойдем', — передразнила я его, сморщив лицо, — ты и за Линой так ухаживал, да? Как только она на тебя клюнула? Чем ты ее только взял с такими-то манерами?

— Я покорил ее неземной красотой и нечеловеческой силой, — гордо заявил мой друг, насмешливо сверкнув глазами.

— Да из жалости она с тобой сошлась, понятно? — не поверила ему я. — Из простого человеколюбия.

Нет, Шашка красивый. Слава богу, он не в моем вкусе, а то страдала бы я по-черному, когда он Лину привел в нашу тусу полгода назад. Высокий, могучий, кареглазый брюнет с веселыми глазами и добрым характером. На него западали буквально все, никогда он не мог пройти и остаться незамеченным, но при этом доступность моих сестер не сделала его распущенным и развращенным.

В общем, не зря я Шашку любила и уважала.

Мы посидели в 'Чайковском', поужинали и поболтали на отвлеченные темы. Новостей особых не было — и так каждый день, практически, видимся, все друг про друга знаем — так что вскоре после того, как перешли к десерту, я рассказал ему про свои тридцать три несчастья. И про шефа, и про Ладогина, и про следователя прокуратуры.

Услышав о том, что из-за Фила мне грозят неприятности, мой друг нахмурился. Я понимаю, почему Фил не нравится ему: человек, который не в ладах с законом, а все трудности рвется решать с помощью кулаков, не может импонировать Шашке. Тот, хоть и обладает недюжинной силой, все же предпочитает могучий русский во время сложных переговоров, переходя к рукоприкладству в крайнем случае. Только если видит, что оппонент ну никак не в состоянии понять, что от него требуется. А вообще с Шашкой мало кто спорит и связывается, так что его, несмотря на рост метр девяносто и кучу старательно и с любовью прокачанных мышц, смело можно назвать пацифистом.

— Я вот всегда чувствовал, что Фил этот твой еще подложит тебе свинью, — проговорил он, хмурясь.

Знакомое выражение, не сулящее виновнику ничего хорошего. Я хмыкнула. Фил меньше и тоньше его, но совершенно не боится ни Шашкиных кулаков, ни грозно сведенных бровей. Фил вообще никого не боится, а вот его боятся многие. А из-за него за меня боится и мой друг детства.

Но я-то чувствую и понимаю, что мой возлюбленный не может причинить мне никакого вреда и тем более зла, и тем более намеренно...

Хм, как я ошибалась... Ну да ладно, главное сейчас на повестке вечера: проникновение в мой офис с целью достижения справедливости и воцарения гармонии.

ГЛАВА 4. Под покровом темноты

Мы неспешно выкатились из кафе, чувствуя насыщение и умиротворение, и меня немного напрягло выражение лица моего друга. Сытый и довольный жизнью, он наверняка мечтал сейчас о мягком диване как минимум, и о Линке под бочком, как максимум. Это же сразу видно: когда человек влюблен, у него все на лице написано.

Но у меня были планы, и я не собиралась жалеть Шашку.

На улице быстро темнело, повсюду зажигались фонари, воздух насыщался прохладой. Красиво! Мне всегда нравился ночной центр, расцвеченный огнями ярких реклам и неоновых вывесок. Создавалось впечатление, будто в городе царит вечный праздник. Праздник, который всегда с тобой... Вот и я сейчас собираюсь устроить кое-кому 'праздничек'.

— Ты мне нужен, — напомнила я Шашке о цели нашей встречи, сама с трудом собирая себя, так сказать, в горсть.

Парень глубокомысленно поднял брови, давая понять, что если у него еще и оставалась надежда на возможность улизнуть, она только что рассыпалась прахом.

Его старенькая Тойота стояла на другой стороне площади, и мы направились к ней. Я привычно висела у Шашки на руке, он рассказывал мне тихим голосом о плотности посадки втулки в корпусе насоса, и оба мы наслаждались прекрасным вечером. Однако чем быстрее мы приближались к намеченному часу Ч, тем явственнее я ощущала дрожь в предвкушении той авантюры, которую замыслила, втянув в нее и своего друга детства.

— Ну, че, все-таки не передумала? — кинул в меня последний пробный камень Шашка, когда мы подошли к машине. Он остановился с ключом в руках и смотрел с надеждой.

— Шаш, это моя репутация, понимаешь? В конце концов, мои деньги. Как я могу передумать?

Друг вздохнул, а я отвернулась, чтобы он не заметил набежавшие слезы. Вот вечно они не к месту появляются. К черту нытье! Таких мужиков как Ладогин или Юрьевич это только позабавило бы, так что я сама собираюсь развлечься.

— Ну поедем или как? — отмерла я и решительно раскрыла дверь машины. — Да, и к черту ухаживания, я сама усядусь.

Шашка хмыкнул и тоже полез в машину.

До места добрались за полчаса. Часы показывали двадцать два пятнадцать, и я, сцепив пальцы на коленях, замерла.

— Сколько у нас времени на вздремнуть? — попытался вывести меня из транса Шашка, но я лишь пожала плечами.

Наша фирма разместилась в одном крыле небольшого гаражного комплекса. Двухэтажное кирпичное здание спокойно стояло в отдалении от жилых домов, но окна ближайшей девятиэтажки смотрели как раз на парадное крыльцо. Блин, оставить машину прямо здесь, это все равно что включить свет во всех кабинетах офиса.

— Заводи мотор, мы уезжаем, — потребовала я.

— Что? — практически взревел донельзя удивленный парень, но я залихватски ему подмигнула.

— Мы отгоним машину на соседнюю улицу, чтобы не отсвечивать здесь.

Фыркнув, Шашка послушно завел двигатель и выехал со двора. Через десять минут мы, словно воры, крались в темноте обратно. Впереди Шашка, за ним я, прячась за его могучей спиной.

Уже довольно ощутимо похолодало, и я ежилась в своем пиджачке на рубашку с коротким рукавом. Короткая юбка-карандаш тем более не могла спасти от ночной сырости, и я начала стучать зубами. Что ж, не догадалась днем заскочить домой переодеться, теперь приходится терпеть.

Гигантской нахохлившейся птицей дремал гаражный комплекс, погруженный в темноту, и ни один фонарь на прилегающей к нему территории не работал. Что ж, это как раз то, что мне надо. Да здравствует разгильдяйство и халатность!

Я так крепко сжимала в руках заветный ключ, что казалось, он раскалился. Я вздрогнула, когда Шашка неожиданно обернулся.

— Ключ! — произнес он требовательно, протянув за ним руку, словно хирург в операционной.

Получив его, теплый и потный, еле слышно хмыкнул.

Не всем было известно, что в нашем офисе отсутствовала сигнализация. Имитация датчиков и камер видеонаблюдения имелась, но все это было туфтой. Жесткая экономия (а точнее страсть шефа проводить отпуск в жарких странах) не позволила нам разжиться достойной охраной, и сейчас это играло мне на руку. Шашка открыл замок и, толкнув дверь, отошел в сторону.

— Прошу! — этаким гусаром произнес он, и тут же подтолкнул меня в спину. — Галка, время позднее, хватит телиться. Быстро делай, что ты там собралась, и по домам.

Я в волнении перешагнула порог и направилась по темному коридору в сторону приемной.

— А кстати, сколько времени тебе понадобится на то, что ты задумала? — Шашка прикрыл дверь и последовал за мной.

— Капелька, — ответила я, шаря в сумке и извлекая на свет божий, а точнее, во тьме, еще один ключ.

— Серьезно? Для того чтобы все здесь разрушить и поджечь тебе не нужно много времени? — захохотал в полный голос Шашка. В помещении не было необходимости переговариваться приглушенным шепотом. — А свет ты включить не хочешь?

— Что? Свет? Может, сразу вызвать Стражей порядка? — возмутилась я.

— Ладно, спокойно, я просто пошутил, — пробурчал Шашка, извлекая из кармана мобильник, чтобы посветить мне.

Дело в том, что я безуспешно тыкала ключом в попытке попасть в замок, и пока мой друг не догадался мне посветить, была на грани провала всей операции.

Оказавшись в своей стихии, я быстро подошла к столу и включила компьютер.

— Что? — возмутился Шашка, прозревая. — Ты притащилась сюда, чтобы сделать какой-то отчет? А меня взяла за компанию, чтобы не страшно было?

— Шаш, я увольняюсь, — коротко бросила я ему, щелкнув иконку программы 1С.

— Я это слышал еще днем, — произнес друг.

— Днем речь шла о том, что меня уволят. А я решила уволиться сама. Чувствуешь разницу?

— Не совсем.

— Мне дорога моя трудовая книжка, понимаешь? В ней вся моя жизнь, от нее много зависит, и портить ее двум дегенератам, которые думают не головой, а совсем другим местом, я не позволю. Я сама себя уволю и точка.

Я объясняла Шашке свои мотивы и намерения, а сама быстро составляла приказ от сегодняшнего числа. Распечатала на принтере, поставила свою подпись (чего мне подличать-то) и полезла в нижний ящик стола.

— Посветить? — встрепенулся замерший, было, Шашка. Он удобно устроился на стуле рядом с моим столом и немного обиженно сопел.

— Спасибо, не надо, — натужно ответила я откуда-то снизу, шаря рукой в забитом всякой ерундой ящике.

Это очередной прокол шефа: когда-то он вручил мне запасной ключ от своего кабинета и благополучно забыл об этом факте. Ну что же, золотой ключик, вылезай! Наступил твой звездный час!

Нащупав коробочку со всякой мелочёвкой, зачем-то хранящей сломанные точилки, обгрызенные ластики и скомканные визитки, я нашарила там мой самый заветный ключ.

Да-а-а, сегодня, воистину, ночь волшебных ключей. Я словно прохожу какой-то квест, и, попадая в каждое новое место, получаю новый ключ, чтобы двигаться дальше. Прямо Форд Боярд какой-то! Что ж, Михаил Юрьевич, я почти дошла, я совсем рядом.

Шашка вовремя подскочил, чтобы осветить процесс открывания директорского кабинета. Дело в том, что именно там находился сейф с трудовыми книжками, как и банковские печати.

Я с легкостью открыла его. Это оказалось просто, так как ключ от сейфа совершенно справедливо хранился у меня, благо, в разгар рабочего дня я бегала к нему не по одному разу. Через минуту я уже извлекала дрожащими руками свою трудовую книжку из одного из ящичков.

— Ну вот и все, — проговорила я, чувствуя, как восторг разливается по моим венам, прогоняя напряжение. Страх, что у меня ничего не получится, наконец-то, отпускал.

Шашка посветил мне в лицо, заставив хрюкнуть от возмущения.

— Хочу запечатлеть лицо маленькой воровки, пустившей во все тяжкие ради бумажной картонки, — пояснил мне друг.

Я легонько хлопнула его этой бумажной картонкой по лбу и демонстративно ее чмокнула.

— Шаш, это вся моя жизнь, — я потрясла своей книжкой у него перед носом. — Мой авторитет, моя репутация, мое прошлое и будущее, — серьезно объяснила я. — И запись об увольнении за прогулы была бы в ней клеймом на всю жизнь. И даже если бы впоследствии через суд я добилась бы отмены этой записи, она все равно бросала бы на меня тень подозрения, наводя моих потенциальных работодателей на ненужные размышления.

— Ладно, ладно, — примирительно замотал фонариком Шашка. — Я все понимаю. Но теперь-то мы можем отправляться домой?

Я посмотрела на него скептически.

— Скажи мне, Шаш, сколько раз ты увольнялся?

— Я-то? Нисколько.

Это было правдой. Как после технического он пришел на завод, так там и работает до сего дня.

— Оно и видно. Для увольнения одного приказа мало. Надо еще в трудовую внести запись о нем, понятно?

— Это долго?

— Если не будешь отвлекать, сделаю за пять минут.

— Окей, я пока вздремну, — и Шашка первым направился в приемную, уселся на стул и сделал вид, что задремал.

Я же подскочила к столу директора, открыла верхний ящик, где хранились все штампы и печати, и, схватив нужную, побежала к своему столу.

— Посветишь мне? — попросила я и принялась творить свое будущее.

Друг немного подразнил меня, гоняя луч экрана телефона по столу и метя мне в глаза, но потом посерьезнел, поняв, что сам продлевает свою агонию пребывания вдали от любимой, и, устроив локоть на столе, принялся послушно светить мне под руку.

Я сделала запись, штампанула ее самой главной печатью, поставила подпись директора (иначе что я за секретарь, если не умею подписываться за патрона!) и снова чмокнула зеленые корочки. Приказ я решила оставить на столе у директора. Пусть завтра утром придет и обрадуется!

— Теперь что? — поинтересовался мой друг детства, намекая, чтобы пора бы уже и сваливать отсюда.

— Все! — выдохнула я. — Ой, постой!

Хорошо, что я не успела отключить компьютер. Игнорируя красноречивое сопение друга как признак возмущения, я снова забралась в программу, и наглым образом, нисколько не сомневаясь в своих действиях, стерла свои личные данные, как то паспортные данные и место жительства. Пока это делала, поняла, что есть еще один документ, подлежащий изъятию: мое личное дело, поэтому снова попрыгала в кабинет шефа к сейфу. Назад я возвращалась довольная, будто выиграла в лотерею.

— Теперь все?

— Все!

С чистой совестью я выключила комп, отнесла печать на место, спрятала все ключи туда, где они и должны лежать, решив, что ключ от входной двери я выброшу где-нибудь на улице, когда меня посетила одна очень неприятная мысль.

Шашка черной тенью маячил уже в конце коридора, когда я снова вернулась к столу.

— Ну ты чего там? Галка! Решила стены расписать губной помадой? — ворчал Шашка, подгоняя меня.

— Обойдутся. Слишком мелкие пакостники, чтобы я на них свою 'мary kay' тратила, — откликнулась я, копошась в папках, расставленных в лотки.

Шашка недовольно приблизился ко мне.

— Ты издеваешься? — голос его уже не был шутливым.

Ему изрядно надоело это глупое приключение. Никаких тебе погонь и опасностей, одни бухгалтерские делишки и кадровые заморочки. Не, это не интересно.

Но у меня был резон задержаться еще немного. Всю радость от только что содеянного как корова языком слизала: денег-то я не получила! Месяц каторги, и все насмарку. Я им не лохушка какая-то за бесплатно сносить придирки и издевательства!

Вдруг я вскинула голову и улыбнулась страшной улыбкой (ну, я на это надеялась). Я не я буду, если шеф не заплатит мне положенную зарплату!

Чтобы Шашка не скучал и не расстраивался еще больше, решила вовлечь его в подсчет своих кровных, принявшись рассуждать вслух.

— Мой оклад составляет пятнадцать тысяч, — сообщила я.

— А я тебе всегда говорил, что ты достойна большего! — вставил подхалим Шашка.

— Спасибо тебе, ты настоящий друг, — не оставила я незамеченной его попытку поддержать и ободрить меня. — Аванс я уже получала, в размере шести тысяч. Значит, меня ожидают мои законные и заработанные девять тысяч. Плюс премия. Обычно она варьируется от двух тысяч до четырех, но я человек скромный, возьму по минимуму, так и быть. Итого мне должны одиннадцать косых.

— Ха, ты скромняга, — хмыкнул Шашка. — Бери больше, за моральный ущерб, так сказать. Тысяч пятьдесят хотя бы. И это, за отпуск, да, за отпуска еще нужно взять, — проявил вдруг он заботу обо мне.

— Я его в прошлом месяце отгуляла.

Я видела, что он прикалывается надо мной, не веря, что я получу эти деньги, поэтому не стеснялся рассыпать их щедрой рукою. Ничего, пусть смеется, в конце посмеемся вместе.

— Значит так, — обернулась я к нему, пресекая дальнейшие насмешки. — Как я их получу — мое дело. У женщин свои секреты.

Я недолго наслаждалась торжественностью и загадочностью момента, потому что Шашка вдруг всхлипнул и загоготал так, что я даже обиделась немножко.

— Это какими такими секретами ты из них свои деньги собралась выуживать, а, Галочка? — смеялся он, не в силах остановиться, хоть и увидел мои сведенные брови.

Нда, это я промахнулась немного, не на ту мысль навела своего незадачливого друга.

— Да ну тебя, — не стала больше тратить на него время и снова принялась копошиться на столе.

— Давай хоть посвечу тебе, — предложил Шашка примирительно, но в этом больше не было необходимости. Во-первых, я на ощупь знала, что мне нужно, а во-вторых, уже притерпелась к темноте и стала более-менее ориентироваться в пространстве. К тому же свет из соседнего дома, пусть и слабый, достигал окна и немного рассеивал чернильную тьму.

Тем не менее, Шашка, чувствуя вину передо мной, все же включил свой сотовый, пуская мне в глаза мобильных зайчиков.

Да где же эта папка? Уже два лотка было ощупано и забраковано. Это просто золотая папка, во всяком случая для меня. Она стоит одиннадцать тысяч, и я ее найду.

— Вот она! — крикнула я радостно одновременно еще с одним возгласом.

— Что здесь происходит? — раздался мужской голос и через мгновение кабинет взорвался ярким светом, слепя глаза.

ГЛАВА 5. Обмануть Сталина

Мой большой друг стоял спиной к дверям, и только я могла видеть, какими круглыми стали его глаза. Словно вишни превратились в огромные сливы. Он безмолвно смотрел на меня и будто бы спрашивал: 'Мать, че делать-то будем, а?'

Я сразу поняла, что он готов ринуться на штурм и накачанной грудью проложить мне дорогу к свободе, но этого не потребуется. Я послала положительный ментальный привет товарищу детства и выглянула из-за его широкой спины.

— Иосиф Виссарионыч! — я расплылась в широкой улыбке.

— Галка, ты что ль? Не признал я тебя, — старик щурился, пытаясь рассмотреть меня, отважно заглядывая в открытую дверь. Поскольку опасности никакой не ожидалось, он решился зайти в кабинет.

— Ага, я, — подтвердила я.

— Чего так поздно-то? Я вроде все закрывал, когда домой уходил.

— Когда вы уходили домой, меня здесь и не было, — согласно кивнула я. — Меня вообще сегодня не было.

— А, так я слышал, да. Юрьич сегодня рвал и метал. Злой как черт был, — глаза пожилого человека сощурились и морщинки побежали лучиками от хитрых глаз. — А чего тебя не было? Случилось что ли чего? — спросил он, и меня это тронуло до глубины души.

Вот честное слово — посторонний человек, простой кладовщик, а столько теплоты вложил в этот вопрос, что защемило сердце. А шеф, которому я служила верой и правдой полтора года, даже не поинтересовался о причине моего отсутствия. Зато отругал, унизил и наказал. Ну что за люди...

И вот интересно, скажи я ему: 'Михаил Юрьевич, ваш заместитель, Николай Ладогин, вчера оскорбил мою честь и достоинство, нагло и грязно приставая ко мне прямо на рабочем месте в рабочее время', что бы он сделал? А я скажу, что: стал бы покрывать этого негодяя! Да, я в этом уверена. Потому что признай он, что Ладогин поступил по-скотски, станет очевидно для нас обоих, что и шеф в таком случае однажды поступил по-скотски, но как же такое можно допустить! Шеф прав всегда и ни перед кем извиняться не обязан...

Я лишь красноречиво развела руками и тяжело вздохнула, Иосиф Виссарионыч тоже.

— А чего пришла-то ночью, Галка? Спала бы и спала себе, или чем там молодежь занимается в такое время, а?

Хм, вопрос, конечно, интересный, но и ответ на него такой же.

— Да завтра надо сдать кое-какие документы, — и я потрясла заветной папкой перед своим и его носом, — не хочу подвести начальника, — ага, кончено! — Раз я днем отсутствовала, то будет справедливо, если я ударно поработаю сейчас, чтобы утром не стыдно было в глаза шефу посмотреть.

А посмотреть придется. Мой ночной визит 'на грани нервного срыва' — это не конец истории. Мне еще предстоит встреча лицом к лицу с моим уже бывшим работодателем и финальная речь. И не исключено, что кого-то из нас двоих, возможно, увезут на скорой. Надеюсь, не меня.

— Да еще не одна, — кладовщик бросил любопытный взгляд в сторону немого как рыба Шашки, и я поняла, что мой ответ он пропустил мимо ушей. Любопытство вызывало наличие молодого человека в моем скромном обществе.

Так и представила, как завтра Иосиф Виссарионыч будет делиться со всеми эксклюзивной информацией о том, что у Галки Сорокиной таки есть ухажер. Да еще какой...

Старик лукаво посмотрел на Шашку. Он явно ему симпатизировал, да и, в общем-то, было сложно встретить человека, которому не понравился бы мой друг. Метр девяносто вообще сложно не увидеть и проигнорировать.

Я тоже взглянула на него и едва удержалась от того, чтобы не прыснуть со смеху. Парень держался изо всех сил, чтобы соблюсти независимость и непосредственность, отчаянно делая вид, что он просто проходил мимо.

— А это мой друг, практически брат, — охотно пояснила я своему коллеге. Так и хотелось добавить: 'У меня с ним ничего нет', но разве мне поверят? Завтра все узнают, что есть!

Я лишь вздохнула и снова мило улыбнулась.

Иосиф Виссарионыч на самом деле никакой не Иосиф Виссарионыч. По паспорту он Кузьма Николаевич, но зато Сталин. Так что имя-отчество вождя всех времен и народов — это просто прозвище, которое закрепилось за ним так давно, что к моменту моего устройства на работу в эту фирму он уже много лет был Иосифом.

По мне, так пусть, все равно почти все, кого я знаю, имеют клички и прозвища, главное, что характер у него совершенно не Сталинский. Это добродушный человек, к которому можно обратиться по любому поводу и быть уверенной, что он не откажет в помощи. Уж сколько раз он чинил мне молнию в сапогах, или перетаскивал мой стол и компьютер во время очередного бзика, когда я занималась перестановкой мебели в кабинете с целью поднятия себе настроения.

А что? Работать со злыднем, который наказывает тебя только за то, что ты пытаешься сохранить свое достоинство и требуешь элементарного уважения к себе, не так-то просто!

— Ну... время уже позднее, — проговорила я робко, давая понять, что общество этого человека мне, конечно, приятно, но, как говорится, пора и честь знать. И тут до меня дошло: я не поняла, как он вообще здесь очутился в такое время!

Я бросила взгляд на Шашку. Тот изнывал в обществе чужака и чувствовал себя не в своей тарелке. Да уж, тарелка эта и для меня уже не совсем своя. Вот стоит Иосиф Виссарионыч напротив меня, улыбается, косится с неиссякаемым любопытством на моего Шашку, и даже не догадывается, что я уже никто в этой фирме, практически самозванка, проникшая на чужую территорию и подлежащая наказанию. Возможно, даже с вызовом Стражей порядка.

От этой мысли у меня закружилась голова. Не от страха, а от восторга, что я всех провела. Сталин, конечно, человек хороший, но и он не должен знать правды. Помочь мне он ничем не сможет, а помешать — всегда пожалуйста, и не поймет даже, где испортит мою игру. Так что...

— А как вы здесь оказались? — не удержалась я от вопроса, произнеся его с ехидством и ударением на 'вы'.

Оказалось, все смешно и невероятно.

Обязаны мы были визитом Сталина одному человеку, который рано лег спать, но ворочался до тех пор, пока не признал, что должен выкурить сигаретку. А поскольку жена его не выносила табачного дыма, он вышел на балкон. Тогда-то, облокотившись на перила, он и заметил блуждающий огонек в стенах учреждения, на которое смотрел каждый божий день, и часто — вечерами в течение многих лет.

Это нам еще повезло, что любопытный и шибко наблюдательный дядечка не позвонил в Орден! Понаехало бы Стражей, и объясняй потом, что я просто зашла поработать.

Я так и обмерла, как только представила, как машины с сиренами и мигалками окружают служебное здание, раздаются крики, усиленные мегафоном, и отряд быстрого реагирования в полной боеготовности бесцеремонно вламывается в наш скромный офис и берет меня под прицел своих автоматов, рассредоточившись по периметру моей тесной приемной. Только небольшое уточнение: моей бывшей тесной приемной — несколько минут назад я перестала здесь работать, чему несказанно рада, несмотря на то, что осталась без средств к существованию.

И вот мне пришлось бы утаивать и старательно скрывать этот факт от Стражей порядка, чтобы не подпасть под статью.

Я, как только увидела эту картинку...

Впрочем, воображение у меня с детства богатое. Только и делала, что постоянно себе что-то придумывала, лишь бы приукрасить жизнь, которую никак нельзя было назвать сладкой. Но опять я ни к месту о Вальке своем вспомнила...

На мое с Шашкой счастье этот бдительный мужчина, жутко ответственный, блин, и чрезвычайно дотошный, любящий совать нос не в свои дела и лезть туда, куда не просят, будто ему за это премия полагается, оказался знаком с нашим Иосифом Виссарионычем.

Недолго думая, он бросился за телефоном и сообщил Сталину о 'ночных визитерах', заметив также, что не исключает и такого явления как полтергейст или какая-нибудь мистика. А что, это сейчас усиленно пропагандируют на всех центральных каналах телевидения, и пенсионеры, проводящие большую часть дня на заслуженном отдыхе перед телевизором, вполне могут подпасть под влияние новых веяний, старательно навязываемых доверчивому населению.

Эх, это все Шашкины безобразия. Вот надо было ему с телефоном играться, пускать зайчиков по помещению, баламутить отходящих ко сну товарищей! Вот вам и мистика, блин.

Хорошо, что Сталин — человек неподозрительный. Мы горячо попрощались на выходе, и, оставив Иосифа Виссарионыча запирать офис во второй раз за сегодняшний день, быстро скрылись в темноте в направлении припрятанного автомобиля.

Только оказавшись в уютном салоне Шашкиного автомобиля, хлопками дверей отрезав себя от внешнего мира, мы вздохнули с облегчением. Шашка — что избавился от сверлящего взгляда старика, без проблем женившего его в своем воображении на мне, с радостью дав нам свое благословение, а я — потому что ничто и никто не мешал мне прижимать к груди заветную папку.

Может быть, эта папка стоит больше, чем мое выходное пособие, и на самом деле является золотой, но мне много не надо, и я имею право шантажировать своего подлого шефа ею. Документы в ней — это мои пот и кровь, и не так уж, чтобы уж совсем в переносном смысле.

Подготовка к получению сертификата СРО, это... (Шашка тут же взмолился избавить его от нудных подробностей в полночный час), в общем, это самое СРО открывает перед нашей фирмой те двери, которые закрыты для большинства шарашкиных конторок вроде нашей, но получить его не так-то просто. Муторно и дорого. И кто должен собирать справки, выписки из налоговой, отчеты различных проверяющих инспекций, выпрашивать в бухгалтерии налоговые декларации, заверять всю эту лабуду у нотариусов и копировать, копировать, копировать сотни документов в трех экземплярах как минимум, а еще собирать массу разных сведений, по крупицам выуживая их при минимуме содействия со стороны этого равнодушного мира?

Конечно же секретарь! Ей же больше заняться нечем! Я и занималась этим, попутно пытаясь выполнять свои прямые обязанности, от которых меня в это нелегкое время никто и не думал освобождать.

А однажды я узнала, что для сбора подобных 'папочек' нанимают специалистов и платят им очень такие не слабые гонорары. А мне — всего лишь мой ежемесячный оклад. Вот и все.

Так вот, пусть и отдаст мне заработанный мною оклад, а нет — пусть нанимает тех самых специалистов. Но думаю, при всей гнусности характера, Михаил Юрьевич не глуп. По крайней мере, жаден, что мне на руку, ведь гораздо проще заплатить мне одиннадцать тысяч, которые, кстати, он и так собирался мне выплатить, если бы не удачное для него стечение обстоятельств в виде моего прогула, чем терять время на повторную работу с выплатой вознаграждения в пятьдесят тысяч. Ага, столько зарабатывают на сборе этих бумажек для СРО умные специалисты. Я же оказалась глупой. Что ж, долго на мне воду возили, теперь на других пускай поездят.

ГЛАВА 6. Удар Фила как пинок судьбы

Шашка довез меня до моего дома и, зевая во весь рот (уже даже не смущаясь этого, еще по дороге устав за это извиняться), выпроводил из машины едва ли не пинками.

— Мне завтра в рань страшную вставать, Галка. Ты-то дрыхнуть будешь, а я уже в восемь пахать должен как папа Карло, — с упреком бросил мне товарищ вместо пожелания спокойной ночи, и умотал в соседний двор, где я провела все свое детство. Вот, даже квартиру специально искала в этом же районе, чтобы быть поближе к своим друзьям.

Если моего приятеля ждала теплая встреча в лице милой и красивой девушки, которая обожает обвивать свои длинные нежные руки вокруг его могучей шеи, то меня... в общем, я испытывала некоторое напряжение, поднимаясь на второй этаж и выуживая со дна пиджака ключи от квартиры.

Я практически не чувствовала ног, оттоптав их в дурацких узких туфлях на каблуках, ужасно хотела спать, но понимала, что мне предстоит долгий разговор с Филом. Хотя... когда это Фил заморачивался долгими разговорами? Всегда как даст в репу, и собеседники тут же затыкались, моментально соглашаясь с его доводами.

Но я-то девушка, причем девушка Фила! Надеюсь, со мной он поведет себя иначе. Хотя... я еще ни разу не попадала в такую ситуацию, чтобы обманывать его, не отвечать на его звонки и скрывать от него свои планы ...

Телефон я так и не решилась включить, боясь увидеть то количество пропущенных звонков, которое заставит меня потерять остатки мужества и вынудит безропотно принять все упреки моего молодого человека. Но Фил не стал упрекать. Как оказалось, он человек действия, болтовня и словоблудие — не для него.

Свет зажегся, когда я шарила ногами под вешалкой, выуживая шлепку. Дежа вю прямо какое-то: второй раз за сегодняшнюю ночь кто-то подлавливает меня и неожиданно врубает свет. И если в первом случае мне посчастливилось лицезреть улыбчивую физиономию пенсионера Иосифа Виссарионыча, добрейшего человека, то сейчас меня сверлил мрачным взглядом высокий молодой человек.

Короткие черные волосы взлохмачены, видимо он успел вздремнуть, пока ждал меня, зеленые глаза полыхали праведным гневом, пытаясь испепелить, красивые порочные губы кривились в злобной ухмылке. В общем, сердится мой красавец, как тут не понять.

Моя неуверенная улыбка осталась проигнорирована.

— Ты меня за баклана держишь? — первое, что услышала я в конце моего длинного, богатого на испытания дня.

Снова попыталась робко и одновременно мило улыбнуться, но сама почувствовала себя жалкой.

Тут бы мне подойти к нему, обвить, как Лина, его шею руками и заговорить, увлекая в сторону спальни, но... Его вид и тон голоса напугали меня. Я не ожидала увидеть столько злости.

— Фил, прости, я...

— Еще скажи, телефон разрядился, — перебил он, продолжая стоять в дверях комнаты.

В спортивных брюках, с обнаженным торсом он выглядел как Аполлон. Как очень взбешенный Аполлон. Его могучие плечи и крепкие руки, прокачанный пресс и узкие бедра в любое другое время свели бы меня с ума, но сейчас я боялась его физической силы. Он пугал меня.

— Фил, пожалуйста, не разговаривай со мной так, — пролепетала я.

— Как? Как так? А как я должен с тобой разговаривать? — он стал наступать на меня, и мне в голову пришла дурацкая мысль, что лучше бы убежать. Дурацкая, она на то и дурацкая, что ее игнорируют. Хотя... что ни случается, все к лучшему. Выясним сейчас отношения, и все станет ясно.

— Дорогой, у меня был тяжелый день, я очень устала, перенервничала, и если честно, я хотела бы...

— 'Тяжелый день!' — с издевкой передразнил Фил. — Что, устала кувыркаться, а? Да? Устала? Ну скажи, скажи!

— Где? С кем? — опешила я.

— А это ты мне скажи, с кем, — он приблизился вплотную, и вдруг схватил меня за волосы.

Я только тихо ойкнула, но смолчала, надеясь, что он одумается и отпустит. Он же продолжать тянуть мои волосы вниз, запрокидывая мне голову.

— Я, по-твоему, м@дак, да? — шипел он мне в лицо с высоты своего роста. — Думаешь, из меня можно клоуна делать?

— Ты о чем? — прошептала я, изо всех сил сдерживая слезы. О чем он говорит вообще? Что за...

— Думаешь, можешь в открытую гулять от меня, и ничего тебе за это не будет?

Нет, он здоров вообще? Да я без ума от него! Прощаю ему грубость, пошлость и равнодушие, потому что тащусь от его глаз и фигуры, ведь он весь такой вкусный. Зачем мне еще кто-то? Я и так страдаю от своей зависимости от него, вот и следователь прокуратуры прицепился ко мне, но разве я могу выдать Фила, сделать ему плохо, подвести его? А мысль об измене вообще не приходила мне в голову. Красивее парня я не встречала, и было бы даже смешно, если бы я только подумала посмотреть в другую сторону.

— С@ка, гулять от меня вздумала? — продолжать гнуть свою безумную линию Фил.

Нда, вот такой пердимонокль... Интересно, скажи я ему про шефа и Ладогина, что было бы? Еще с утра я была уверена, что он как рыцарь помчится защищать мою честь, пусть и не совсем законным способом, а теперь... кто его знает. Теперь мне думается, что он и меня обвинить может, что я давала повод. А может, и усомнится в том, что я отказала им... Да, жизня...

— Фил! — вскрикнула я скорее от страха, чем от боли. — Фил, отпусти, мне больно!

-Что? Больно? — он и не подумал убрать руку, лишь наклонился к самому моему лицу. Ни капли сострадания, будто не со своей девушкой разговаривает, а с какой-то тварью с помойки.

— Фил, что ты делаешь? Отпусти меня, и мы поговорим.

Он резко разжал пальцы, продолжая прожигать злым взглядом. Боже, за что?

— Говори, — процедил Фил, но глаза предупреждали, что он не поверит ни одному моему слову.

Нет, ну если это ревность, то он меня любит до чертиков, да. Но что-то подсказывало мне, что с любимой женщиной так не обращаются.

— У меня случилась проблема, — проговорила я, отводя глаза: слишком тяжело смотреть на него сейчас. Я знаю о его вспыльчивом характере не понаслышке, но никогда еще не доводилось самой становиться причиной его бешенства. Это новое состояние мне очень не понравилось. В голове как-то сразу стало пусто, и я даже не знала, с чего начать, и стоит ли вообще что-то говорить. Зачем? Что он хочет услышать? Как я провела день? Или, может, мои сбивчивые сопливые признания о том, как я ему изменила и предала его? Или ему вообще нафиг не нужны мои слова, а он просто срывает на мне свою злость.

В эту минуту я почувствовала такое вселенское одиночество, что слезы, мгновенно выступив на глазах, прыснули в стороны, и я сильно заморгала, желая побыстрее их прогнать. Боже, как же все паршиво. Ну за что? Валька все детство издевался, внушая мне, что я дрянь и шваль, на работе сумасшедший год в борьбе за право на уважение, теперь вот Фил, мой красивый Фил... Я так любила его, так нежила и холила. Кормила разносолами, в квартире наводила уют, пытаясь скрыть казенщину чужого жилья, в постели — все что хочешь, ну нравится тебе это — пожалуйста, и так, и этак, и плевать, что я устала и был тяжелый день, фигня, что завтра вставать в пять утра. Мой мужчина хочет меня — как тут можно отказаться!

А сейчас получается, что я действительно какая-то шваль и заслуживаю только унижения и оскорбления.

— Что молчишь, давай, вещай, как провела день, как смеялась надо мной, забив на мои звонки, — Фил и не думал успокаиваться и как-то смягчать тон. — Давай, скажи, с чего ты взяла, паскуда, что с рогами я буду круче, а!

— Ты о чем! С ума сошел? — закричала я, не выдержав. Почему я всем должна что-то доказывать? Почему я должна орать что я человек — разве это не само собой разумеется, разве это не очевидно?

Мой окрик не привел его в чувство, как я ожидала, представив, как он вздрогнет, моргнет и вдруг весь преобразится, словно морок спадет, и он увидит, что мучает свою любимую девушку. Вместо этого он поднял руку и с размаху залепил мне пощечину. Да так хорошо залепил, у меня аж голова дернулась, и волосы, на мгновение взлетев вверх, упали на лицо.

После звонкого шлепка в прихожей воцарилась тишина. Он не желал говорить, я не могла. Так и стояла, усталая, голодная, перепуганная, униженная и избитая. Вот и итог дня.

Ты, Галка, просто чмо и фуфло, понятно? Быдло и шваль, и с тобой только так и надо. Или... или это Фил быдло и шваль?

Я подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. Нет, он не сожалел об этом, нисколечко, и мой молчаливый упрек выдержал с насмешкой. Потом согнал ее с лица и снова вперил в меня свой мрачный взгляд.

— Если ты меня предашь, — проговорил тихо со злостью в прекрасно-зеленых глазах, — я тебя из-под земли достану и урою, поняла? Когда я звоню — берешь трубку. Куда-то идешь — отпрашиваешься у меня, чего-то хочешь — обращаешься ко мне, понятно? Не слышу ответа!

— Понятно, — прошептала я одними губами, но этого для него оказалось достаточно. Подробности дня и причины моего долгого отсутствия сразу как-то перестали его интересовать, он развернулся и пошел в комнату.

А я... я поплелась на кухню, плюхнулась на жесткую табуретку, сцепила пальцы в замок на коленях. Идти вслед за ним в спальню было страшно. Как я могу после такого лечь рядом с ним? Да он и не позволил бы, наверное: столько презрения, будто я человек второго сорта. Откуда только, и за что такое отношение? Сколько там у меня пропущенных звоночков от любимого?

Да, пришлось, бедному попереживать — аж шестнадцать раз пытался выяснить, достаточным ли уважением я к нему проникнута. Оказалось — не достаточным, вот и преподал мне урок. Так мне и надо, или нет? А может, мне надоело сносить удары судьбы! Может, я сама хочу научиться раздавать такие пощечины! А что, тварь я дрожащая или право имею?

— Эй, ты где? — донесся до меня уже практически сонный окрик моего любимого. — Иди спать, поздно уже. И водички захвати.

А я что? Я ничего, не начинать же боевые действия в первом часу ночи.

Так и лежала до утра, глядя в обшарпанный потолок под мерное дыхание Фила, и думая о своей жизни. На что я готова ради этого человека, как далеко я могу зайти, защищая свою честь, и нужно ли сносить эти издевательства ради его красивого тела?

Тут надо серьезно подумать и взвесить все 'за' и 'против'.

К утру я так ни до чего и не додумалась. Мысль о том, что я могу потерять Фила, рвала мою душу и терзала сердце. Нет, я еще не насмотрелась на него, не надышалась. Но... нет, я не готова с ним расстаться!

Как только забрезжил рассвет, я сладко зевнула и повернулась на бок. Шок от поступка моего любимого мужчины, наконец, отпустил, да и усталость брала свое — я собиралась немного поспать. Пусть у шефа будет время пережить всю гамму чувств от недоумения и изумления до гнева и бешенства, как только он окажется в своем кабинете перед моим заявлением на столе на самом видном месте и поймет, что я его обыграла.

Но моему желанию подремать и увидеть счастливый сон не суждено было сбыться. Филу надо было собираться по делам, и, разумеется, требовался горячий завтрак и чашка крепко заваренного чая, чтобы три ложки сахара были тщательно размешены.

Он разбудил меня с невозмутимым видом, и пока чистила зубы, я пыталась понять: вчерашняя сцена с мордобитием — это реальность, или просто сюрреалистическая картина, случайно возникшая в моем воображении из-за переутомления?

Я вглядывалась в его лицо, когда разогревала картошку с грибами, и пыталась заглянуть в глаза, подвигая чашку, от которой поднимался пар, но ничего не понимала.

Как ни в чем ни бывало, он уплетал за обе щеки мой завтрак. Единственное, что казалось странным, это его молчание. Он вроде и не игнорировал меня, и в то же время ощущение моей прозрачности и стеклоподобности ощущалось все больше, вгоняя в тоску. Дух уныния стал одолевать меня, и я ощущала, как между нами буквально по кирпичику возникает невидимая стена, основательно затвердевая до состояния гранита.

Совершенно очевидно, что никто не собирается называть меня зайчиком и извиняться за вчерашнее безобразие. С тяжелым вздохом я присела напротив него, подперев щеку рукой, но так и не была удостоена взглядом.

— Фил, — позвала я осторожно, пробуя на вкус его имя и прощупывая почву для предстоящего разговора.

Какое, все-таки, неприятное это чувство — страх в ожидании новой оплеухи.

Фил, слава богу, услышал мой голос и лениво поднял голову, встретившись со мной взглядом.

— Чего тебе? — недовольно спросил он, не прекращая процесс поглощения пищи.

— Фил, а что вчера было? — произнесла я совсем тихо, обрисовывая указательным пальцем контур цветочка на скатерти.

Я опустила в этот момент глаза, и поэтому вздрогнула от резкого звука, когда Фил швырнул вилку на тарелку.

— Что, совсем дура? — рыкнул он, и я недоуменно вытаращилась на него. Что я опять сделала не так?

— Нет, я просто хочу понять, за что вчера огребла...

— За что? А ты не поняла? Тупая? Тебе все разжевывать надо, да? Могу и разжевать, — боже, а голос такой злой. С пол-оборота завелся, блин.

— Если бы я была в чем-то перед тобой виновата, то, конечно, было бы понятно... — я пыталась воззвать к его совести, но мой мужчина был на другой волне.

— Еще раз поясняю, для слабоумных, — бесцеремонно перебил он меня и схватил за руку, на которую я опиралась щекой. — Еще одна такая выходка, когда я не знаю где ты, и что делаешь, и ты пожалеешь, что моя мать не сделала аборт тридцать лет назад, поняла?

Вот это да. Я в молчании хлопала ресницами, не в силах осознать степень опасности и глубину угрозы, только что прозвучавшей в мой адрес.

— Фил, меня уволили, я потеряла работу, понимаешь? Мне не хотят выплатить мою зарплату, а еще один мужчина на работе хотел...

— Ну что, что он хотел? Тебя хотел? — ощерился Фил, пропустив мимо ушей первую часть сообщения. — А ты, ему, скажешь, отказала? И где тогда до ночи пропадала? От него бегала?

— Все, я отказываюсь разговаривать с тобой в таком тоне, — я вскочила, вырывая руки из его жесткой хватки.

— А ну сядь, я сказал, — рявкнул он и поднялся вслед за мной.

Я постаралась устоять на тотчас же подогнувшихся ногах, и даже выдержала его взгляд, и это его следка осадило. Как только он увидел, что я его не боюсь, он как-то быстро успокоился. Видимо, не видит смысла зря расходовать энергию, если это не дает нужного эффекта.

— Галка, ты девка что надо, этого у тебя не отнять, но ты моя, ясно? А я ни с кем не делюсь своим, это понятно? Если я узнаю, что ты меня наё@шь, я тебя живьем закопаю, поняла?

— Нет, не поняла. Вопрос можно? — спросила я, холодея. Блин, что-то произошло вчера, какая-то планета сошла со своей орбиты и вызвала целый катаклизм, его ударная волна достигла атмосферы и врезалась в мою ауру, разрушив мой мир в один момент. Мой мужчина орет на меня, унижает и угрожает, и даже не собирается извиняться за пощечину.

— Что еще за вопрос? Тебе еще чего-то не понятно?

— Да, кое-что, — проговорила я на грани терпения. Слезы были близко, но я изо всех сил сдерживалась, чтобы не показать ему всю глубину своей уязвленности. — Если мы расстанемся, могу я в таком случае, — я выделила 'такой случай' голосом, — выбрать себе другого мужчину?

Фил молча смотрел на меня, словно не понял вопроса. Наконец, моргнул и отмер, ухмылка искривила его красивое лицо, но глаза оставались холодными и злыми.

— Если я захочу тебя бросить, — он также демонстративно сделал ударение на слове 'я', — ты можешь делать со своим телом что хочешь, выбирать себе любого кекса и хоть сдохнуть под ним в его постели, ясно?

— А если я первая захочу тебя бросить? — я смело посмотрела ему в глаза, хотя внутри все клокотало от возмущения, которое пока только набирало силу и было еще далеко от того, чтобы вылиться на улицы и площади.

— Я мужчина, и будет так, как хочу я, поняла?

Больше не говоря ни слова, он развернулся и направился в прихожую. Что ж, он прав, он мужчина, я женщина, и его аргументы, элементарные и логичные для него, не обязательно должны таковыми являться и для меня.

Нет, я по-прежнему испытывала к нему сильное влечение, и переживала по поводу нашего 'разногласия', с ужасом думая о том, что, дав трещину вчера, наши отношения могут теперь только разрушаться, но не наоборот.

Закрыв за любимым дверь, я поймала себя на чувстве облегчения, словно с его уходом смогла, наконец, дышать свободней.

Что ж, теперь я могу спокойно поспать, а потом позвонить дорогому Михаилу свет Юрьевичу. Да и не сказать, чтобы уж очень дорогому, если честно. Каких-то одиннадцать тысяч, господи! Было бы из-за чего спорить.

Так, иронизируя и саркастируя, я добралась до постели, еще не остывшей с момента моего вынужденного подъема, и бухнулась в нее прямо в спортивных штанах и футболке. От Филиной подушки пахло одеколоном, и я вжалась в нее лицом.

Мне бы заснуть, отдохнуть, но сон, как по закону подлости, куда-то убежал, оставив на растерзание сомнениям и переживаниям, черными коршунами налетевшим на меня.

Сейчас главное — разобраться с рабочими делами. Или это второе, а главное — решить, как быть дальше с Филом? А как тут быть и что тут решать, разве у меня есть выбор? Этот эгоист и до мозга костей собственник не даст мне права самой управлять своей судьбой. И что же в таком случае мне делать? Если я решусь уйти от него — сколько мне еще придется прожить с ним, пока он решит, что я ему надоела и от меня пора избавляться?

И чего тогда стоит вся моя жизнь, если такие вопросы за меня определяет другой человек? Чем тогда я отличаюсь от какой-нибудь марионетки или невольницы?

И главная мысль, что сейчас дятлом долбилась мне в мозг: если Фил еще раз поднимет на меня руку, должна ли я буду опять стерпеть, или у меня появится моральное право дать сдачи?

Валька хорошо научил меня в детстве: вступай в драку, только если уверена, что сможешь ее окончить и остаться невредимой. Первый его урок заключался в том, что, плюнув ему в лицо, не в силах больше выслушивать его измывательства и оскорбления, я была схвачена, брошена на кровать с заломленными за спину руками, и оплевана его поганой вонючей слюной.

Тогда-то я и услышала тему первого в своей жизни урока. Когда у Вальки пересохло во рту, он медленно сполз с меня, и с победным блеском в глазах процедил эту истину: 'Не вступай в бой, если не уверена в своих силах'. Мне было десять, ему четырнадцать.

С тех пор я всегда сперва коплю слюну для ответного действия. Но готова ли я драться с Филом? Нет, ни морально, ни тем более, физически. Но и ходить с фингалом под глазом или подбитой губой я не собираюсь. Не для того я выжила, пройдя Валькину школу.

Промучившись минут тридцать, ворочаясь так, что скомкала и простыню, и одеяло, я, наконец, вскочила, чтобы найти свой мобильный.

А чего тянуть-то, надо сделать дело, разрубить все гордиевы узлы и освободиться от домоклова меча неуверенности в правильности моего поступка. Пора разделаться с чувством моральной вины от того, что я преступила закон, выкрав важные документы в фирме, к которой сама же сделала себя непричастной.

Ах, какая удача, что мой телефон за ночь действительно успел разрядиться, в чем еще вчера меня упрекал Фил, и гневные звонки моего бывшего (ах, какое сладкое слово!) начальника не беспокоили до тех пор, пока я не оказалась готова к разговору с ним.

Но я не стану ему звонить, неееет! Я вчера наслушалась такого, что мне хватит.

Вернувшись в спальню, поставила телефон на зарядку, и стала продумывать текст смс-ки, которую отправлю ему. Надо быть краткой и лаконичной, что так уважает небезызвестный Антон Палыч Чехов, ни к месту, кстати, упомянутый.

Когда набежало пять процентов, я включила телефон и отправила сообщение с адресом и временем встречи, а также не забыла упомянуть, что получить ценную папочку по СРО он сможет, лишь захватив с собой одиннадцать тысяч.

И снова отключила телефон до момента встречи в Самсоновском парке.

ГЛАВА 7. Утром — деньги, вечером — стулья

Я, конечно, девушка наивная, в том смысле, что у меня нет опыта в делах такого рода, как шантаж и вымогательство, но фильмов на своем веку я посмотрела предостаточно, чтобы догадаться пойти на встречу без папки.

Поэтому я доехала до речного вокзала, в большом просторном зале спустилась по эскалатору на цокольный этаж, прошла по длиннющему пустынному коридору с мигающим освещением в сторону камер хранения и выбрала самую дальнюю, в укромном закутке. Положила дрожащей рукой папку в ячейку, захлопнула дверь и набрала дату своего увольнения. Это и будет шифром. Ну прямо как героиня шпионского триллера, ей-богу! Именно так в этот момент я себя и чувствовала.

После этого купила слойку с малиновым вареньем и направилась неспешным шагом в сторону парка. От речного вокзала до Самсоновки спокойным ходом минут пятнадцать, не больше. Правда, я уже запаздывала на десять минут, ну так пусть шеф поволнуется, попрыгает и побесится. Не только мне переживать неприятные минуты и моменты горького разочарования.

Что? Я мстительная, да? Ну конечно, мой поступок нельзя назвать благородным мщением, но не зря ведь народ заметил, что несчастный, живущий в одном лесу с волками, и сам со временем переходит на вой как способ общения с хищниками.

Высокую фигуру шефа заметила издалека. Сунув руки в карманы брюк, мужчина нервно расхаживал взад-вперед недалеко от центрального входа в парк. Крепкий, видный, красивый такой мужчина. А еще — подлый и несправедливый с теми, кто не разделяет его взгляды и не дает то, что ему приспичит. Не видя лица на расстоянии, я все же безошибочно заключила, что он в бешенстве, по тому, как резко он разворачивался и как печатал шаг, грозя сбить любого, буде несчастный замешкается и неосторожно встанет у него на пути.

Я накинула на голову капюшон толстовки и, глубоко вздохнув, направилась прямо к нему, к Михаилу свет Юрьевичу. Практически, на Голгофу.

— Добрый день, — тем не менее, мелодично пропела я, когда он был ко мне спиной. Всем своим видом я старалась показать невозмутимость и спокойствие, уверенность в себе и в том, что я делаю.

Шеф молниеносно обернулся и вперил в меня свой злобный взгляд.

— Сорокина, ты соображаешь, что делаешь? — услышала я его голос. Спасибо что не набросился и не принялся кусать, потому что взгляд такой, будто его жизнь зависит от того, насколько быстро он меня загрызет.

— Я требую справедливости, — произнесла я терпеливо.

Ему-то не обязательно знать, как трясутся у меня поджилки, и какая пустота разлилась в моей непутевой голове в этот практически исторический момент.

— Ты понимаешь, что своим пребыванием на свободе ты обязана только моему великодушию? — прошипел добрейший на земле человек, продолжая испепелять меня презрением. — Один мой звонок — и здесь было бы полно Стражей. Они бы поговорили с тобой о ночном проникновении и краже, уж ты бы у них попрыгала. А я бы посмотрел.

Ага, размечтался. Я напустила на себя равнодушный вид и произнесла спокойным тоном, будто его реакция нисколько меня не заботит:

— Верните мне то, что я заработала, и я больше ничем о себе не напомню, обещаю.

— Ни черта ты не заработала! — вскричал мой славный шеф.

Это меня обидело. И разозлило. Если до этой минуты я испытывала муки совести и неуверенность в правильности моего поступка, то теперь решила отомстить ему не по-детски.

— Михаил Юрьевич, — говорю так спокойно, но со значением глядя на него, — вы не захотели оплатить мне месяц моих усилий, хотя видит бог и вон та тетенька в билетной кассе, не сводящая с нас своего любопытного взгляда, что я давала вам такой шанс.

Шеф молча наблюдал за мной, пытаясь сообразить, что же я задумала. И я не стала мучить его неизвестностью.

— Теперь я требую пятьдесят тысяч, — выпалила я, даже не моргнув ни одним глазом.

Шеф промолчал только потому, что ему не хватило воздуха. Он расстегнул пиджак и ослабил узел галстука. Уверена, эти маневры преследовали только одну цель — он продумывал ответный ход. А мог он только одно: орать и угрожать, оскорблять и унижать. Именно к этому я и приготовилась, но он удивил меня.

— Что, нравится, когда пляшут под твою дудку, а, Сорокина? — произнес он неожиданно тихим голосом, словно шарик сдулся, и сил на бурную реакцию не осталось. — Мечтаешь управлять людьми? Полагаешь, что можешь безнаказанно манипулировать обстоятельствами, и тебе за это ничего не будет?

— Но вам же ничего не было за оскорбление моей чести, — также тихо возразила я. Ну не справедливо он меня обвиняет! Никогда и никому я ничего не навязывала. Тихо делала свою работу и ждала в ответ элементарного уважения и признательности в размере оклада с плавающей премией. Никогда я не претендовала на какое-то особое отношение, думая о себе вполне скромно, а он такое выдал.

— А нечего было крутить хвостом, — а, это он так попытается перевести стрелки и выставить именно меня домогательницей? Ну нет, вам эфира не давали, верните микрофон на место!

— Лучше присмотритесь к Ладогину, — перебила я его резко. — Может, он хороший зам и вполне квалифицированный работник, но мразь отменная. Лично я плевать хотела на то, какой он козел, но, думаю, не все девушки в вашей организации поступят так же, если он продолжит давать волю своим ручонкам. Как бы ему их не обломали, и как бы он вас за ваше попустительство под монастырь не подвел, если кто-то пожалуется на него в отдел нравов за сексуальное домогательство.

Шеф выпучил глаза, делая вид, что впервые слышит об этом. Что ж, пусть тогда скажет спасибо, что я вовремя просигнализировала. А то плавает в своей злобе, как шкварка в жире, и не видит, что творится у него под носом.

— Ладно, с этим я без тебя как-нибудь разберусь, — буркнул Михаил Юрьевич, — ты лучше скажи, что означает твоя бумажка у меня на столе. Я, кажется, тебя не увольнял, что это за самодеятельность?

Ах, какой ласковый и заботливый, прямо мать родная. Спасибо, конечно, но запоздало, ага.

— Вы может, и не увольняли меня, — говорю, — но ясно дали понять, что собираетесь обокрасть, и я отчетливо помню, как вы пригрозили мне ложным позором и унизительной статьей в трудовой книжке, если я только сунусь куда-нибудь в попытке защитить свои попранные права.

Шеф дернулся, словно новый порыв вакуума на мгновение закупорил у него все поры. Ладно, подергайся немного и попучеглазься, милый. Разве я не заслужила такого зрелища?!

— Сорокина, ты что-то путаешь, — сдавленным голосом произнес шеф.

— Правда? Тогда, полагаю, вы готовы расплатиться со мной прямо сейчас? Как и уговаривались?

— Ты много на себя берешь, — рявкнул вдруг он. — Лично я с тобой ни о чем не договаривался. Ты нагло вломилась в мой офис, навела там шороху. Я вообще могу заявить, что у меня пропали важные документы и банковская печать, и Иосиф Виссарионыч подтвердит, что ты была последней, кто находился в офисе на момент кражи.

Я дрогнула, но не собиралась сдавать своих позиций.

— Последний, кто был в офисе, это сам любезный Иосиф Виссарионыч, — промурлыкала я, глядя, как округлились от изумления глаза моего бывшего шефа. — Когда я покидала территорию фирмы, он закрывал двери. А уж закрыл он их, или вновь открыл, я этого не знаю, потому как ушла, — с достоинством и апломбом заявила я.

Конечно, все это была фигня, мое слово против слов шефа и кладовщика, но я знала, что меня просто тупо берут на понт, разводят и запугивают. Да пожалуйста! Только мои деньги отдайте, и развлекайтесь, пожалуйста, а я вам согласна даже подыграть.

— Итак, — думаю, не стоит больше терять время даром, — документы, которые я бесплатно собирала для вас последние два месяца — у меня, — я выдержала мхатовскую паузу, и поскольку, человек напротив меня копил силы для ответного удара, продолжила. — У меня ваша папка, у вас мои деньги. Совершим обмен, или будем искать справедливости у Стражей?

Пусть подумает о том, что мне тоже есть что сказать блюстителям закона, пока он будет лгать им в глаза и заниматься клеветничеством.

— А ты не думаешь, что в офисе полно копий, сканов и дубликатов? — попробовал рыпнуться Михаил Юрьевич, и я заподозрила, что дело тут не только в жадности, и даже не в ней вообще, а в принципе. Уступить мне он не мог ну никак. Нда...

И кстати, об этом я не подумала. Уничтожив все, что указывало лично на меня, я совершенно не подумала о том, что собранные мною документы, мною же старательно отсканированные, хранятся в моем компе! И трудов будет только: распечатать сотни этих листов и по новой заверить у нотариуса.

Но терять мне было нечего, кроме моей зарплаты, и, напустив на себя загадочный вид, со всей возможной иронией, я произнесла нараспев:

— Бедный Михаил Юрьевич, какой же вы наивный... Неужели вы полагаете, что я так плохо подготовилась к нашей встрече? Что, по-вашему, я делала вчера в офисе? Правильно, чистила компьютер, — ага, имею право врать: я обиженная сторона.

Судя по вытянувшемуся лицу, шеф об этом не подумал, и в мой компьютер точно не заглядывал. А если бы и заглянул, то не сразу нашел бы искомые документы, ох не сразу. В моих папках только я ориентировалась безошибочно, но их количество и градация сбили бы с толку любого непосвященного человека.

— Пятьдесят тысяч? — проговорил шеф с каким-то непередаваемым выражением ненависти на гладко выбритом лице.

— Я пошутила, — не моргнув глазом, ответила я. — Я вас прощаю, и жду только свою честно заработанную зарплату за вычетом аванса. Одиннадцать тысяч.

— Ох, Сорокина... — мужчина глядел вдаль поверх моей головы, словно читал мое будущее в дымке над горизонтом, и увиденное его удручало.

— Итак? — поторопила я его.

Шеф громко вздохнул и мрачно посмотрел на меня.

— Допрыгаешься ты, Сорокина, — проговорил он тоном первоклассного мага-предсказателя, учителя самого Глобы, — отольются тебе мои слезы.

И это говорит мне извращенец, третировавший меня на протяжении года лишь за желание сохранить свое достоинство и честь?!

Я молча ждала. Ждала, когда же он, наконец, поступит благородно и справедливо, пусть и под нажимом, не без моего старания. Все в этой жизни приходится делать самой, и даже таким вот не совсем честным способом выцарапывать свою заработную плату.

— Я отдам вам папку, в целости и сохранности, — проговорила я, вдохновляя его на благородный поступок и, практически, соблазняя поступить именно так. — И вы сэкономите пятьдесят тысяч, пользуясь моей наивностью, — я же не серьезно про этот гонорар, а он что, повелся?

Какое-то время мы стояли друг напротив друга и молчали, и вот, наконец, я увидела, как дрогнула его рука, потянулась к нагрудному карману стильного пиджака, как показались на свет божий две красненькие пятитысячные купюры.

Он демонстративно повертел их в руках, словно дразня меня. И если он ожидал, что я буду жадно цепляться за них взглядом, облизывая пересохшие губы, как страждущий в пустыне, то он немного промахнулся.

— Не хватает одной тысячи, — равнодушно заметила я. Так ему, деньги счет любят. А он пусть не прикидывается двоечником, считать прекрасно умеет, а тратить — еще лучше. Уж мне ли не знать, его личному секретарю, страстно им ненавидимому и отчаянно гнобимому.

— Галя, — надо же, мое имя вспомнил! Может, еще блеснет и знанием моего отчества? Ну-ка, посмотрим! — Галя, мы могли бы решить все по-другому.

— По-другому — это как? Вышвырнуть меня на улицу без денег и с волчьим билетом? — я не злопамятная, но его вчерашние угрозы могли оказаться не пустыми словами, и я не собиралась рисковать и испытывать степень их правдивости.

— Михаил Юрьевич, — я сделала шаг к нему, — за что вы меня ненавидите?

Он совсем не удивился такому вопросу. Только сделался мрачным и в глазах снова зажегся холодный огонь.

— Не надо было делать из меня дурака, не стоило унижать меня и полагать, что мне понравится такое обращение, — вот это да! Это я-то из него дурака делала? — Думаешь, твоя гордыня и спесь прибавят тебе очков? Да ты просто дура, и никто добровольно к тебе под каблук не полезет, поняла?

Вообще-то, я не поняла ничего, но продолжать эту тему не хотела. Я надеялась, что он хотя бы извинится напоследок, а он, похоже, собрался устроить разборки. Мне это совершенно ни к чему, все уже закончилось.

Шеф между тем достал еще тысячу и поднял деньги над головой.

— Папку! — потребовал он властно, протянув ко мне свободную руку.

Я улыбнулась. За дурочку меня держит?

— А все-таки вы у меня под каблуком, Михаил Юрьевич, — проговорила я с улыбкой и увидела, как шеф покраснел. Этот оттенок был мне знаком: шеф в тихой ярости.

Хотя, для разъяренного быка он сейчас на удивление тих. Обычно, когда он бывает в таком состоянии, не важно кем доведенный, заказчиками ли, сокращающими срок договора, или подрядчиками, потерявшими материал на крупную сумму, в выражениях он не стесняется, используя не только могучий и великий, но и поминая богов скандинавского эпоса и древней Греции. Телефонная трубка в его руках раскаляется до красна, и в воздухе летают пух и перья. А мои бедные ушки привычно сворачиваются в трубочку.

Сейчас же он молчал, и только вид у него был такой — ща ударит! Этого мне только не хватало! Надо выправлять ситуацию.

— Михаил Юрьевич. Неужели вы думаете, что я такой наивный ребенок, что позволю вам вырвать у меня из рук папку и убежать с ней, не заплатив?

— Что? — взревел мой бывший шеф. — Сорокина, ссс... да ты ж... да я тебя... да что... — он старался, я видела, он сдерживался изо всех сил, чтобы не сказать мне, что он на самом деле обо мне думает и какой меня видит в ультрафиолетовых лучах.

— Вы отдадите мне мои деньги, — я упорно делала акцент на слове 'мои', — а когда я сяду в троллейбус, узнаете, где ваша папка.

— Сорокина! — ему становилось плохо прямо на глазах. Я читала на его лице диагноз моей мозговой деятельности, но мне было все равно, мне нужны были гарантии. И я продолжала гнуть свою линию. — Так что отдайте, пожалуйста, мою зарплату, и разойдемся. И не бойтесь, я вас не обману. Никогда этого не делала. Я вообще служила вам верой и правдой, даже терпя от вас унижения и оскорбления, и никогда не сделала ничего такого, за что мне было бы перед вами стыдно.

— Ну да! Ну конечно! И вчерашнее проникновение в опечатанный офис тому подтверждение! — возмущенно вскричал шеф.

— Вчерашнее проникновение — вынужденная мера, ответное действие на ваше заявление. У меня просто не было выбора, вы мне его не оставили, — произнесла я тихо.

Ему не понравилось, что во всем я умело обвинила его, свою вину он признавать не собирался, а мне, если честно, сейчас уже было по барабану. И я также демонстративно протянула руку ладонью вверх, чтобы ему удобней было положить на нее яблоко нашего раздора.

Человек, пребывающий на грани нервного срыва, но упорно пытающийся держать себя в руках в людном месте, скомкал вдруг деньги и швырнул их мне под ноги.

По силе действия это оказалось сравнимо с пощечиной. Из моих глаз мгновенно брызнули слезы. Он оскорбил меня. Я попросила только свое и ни копейки сверху, а он ждет, что я буду ползать по земле и униженно собирать готовые разлететься смятые бумажки?

Через мгновение, взяв себя в руки, я развернулась, и медленно направилась в сторону троллейбусной остановки.

— Ты куда? — окликнул меня мужчина.

Я не ответила, и он последовал за мной.

— Сорокина, постой, вернись, — требовал он, а я даже не посмотрела, собрал ли он деньги, или они так и остались в пыли.

Что ж, как-нибудь, проживу и без них. Фил, конечно, не позовет меня к себе — у него и нет своего постоянного угла, а если и есть, он держит это в секрете, предпочитая отдыхать на моей территории. Деньгами он меня не забрасывает, золотом не одаривает, полагая, что его собственной персоны для меня достаточно, и это уже само по себе хороший подарок для меня, так что ничего не остается, как вернуться домой.

Дом... А был ли у меня когда-нибудь дом? Был, конечно, когда-то очень давно. Но однажды, пятилетней девчонкой под руку со своим дядей и с маленьким чемоданом в ручонке, я перешагнула порог его жилища, и это слово потеряло для меня свой истинный смысл, и я так до сих пор его и не нашла...

Так, главное — не жалеть себя. А то превращусь в тряпку, раскисну как бездорожье, и самой будет противно на себя смотреть. Лучше схожу куда-нибудь... блин! Даже не на что посидеть! Даже чашку кофе теперь лишнюю не купишь.

Что же, пока еще квартира, в которой я обитаю, числится за мной, вернусь туда и займусь поисками новой работы.

В этот момент я даже забыла о существовании такого человека как мой шеф, когда он напомнил о себе, дернув меня за плечо.

— Какого... — я резко обернулась, готовая дать отпор, когда увидела растерянность в его глазах. Мимолетным облачком она мелькнула в зрачках и растаяла на теплом ветерке.

— Вот твои деньги, давай, говори, где папка, — произнес он устало, давая понять, что весь этот балаган его страшно утомил, а сам попутно засовывал мне в карман разглаженные купюры.

— Езжайте на речной вокзал, — произнесла я и снова отвернулась, намереваясь продолжить свой путь.

— Сорокина! — взревел шеф. — Это ты меня так витиевато послала, да?

— Нет, там ваша папка, — не оборачиваясь, буркнула я, стараясь сдержать улыбку.

— Бить тебя некому, — последнее, что я услышала от своего бывшего работодателя. — Жду звонка, — и он зашагал в противоположную сторону, к своей тачке.

Решив, что на сегодня с меня достаточно его голоса и негативной энергии, я послала ему шифр смс-кой, как только уселась на свободное место, прижавшись виском к дребезжащему стеклу.

Что же, вот и пришло время перевернуть очередную страницу своей жизни, чтобы начать новую. Эх, знать бы, что ожидает меня в будущем... Ничего, прорвемся! Я оптимист, и этой здорово.

ГЛАВА 8. Леди или цветочница?

На своей остановке я решила заскочить в магазин и купить маленький тортик: начну прямо сейчас отмечать свою нелегкую победу (все-таки, практически, пули свистели над моей бедовой головой, пока я добывала свои документы и рычаг давления на нечистоплотного работодателя. И в ночи кралась, и в закрытое здание проникала, и попалась, если честно, но ловко выпуталась и добилась-таки своего!), а вечером позову к себе Пчелку. Она любит сладости и обожает вечеринки. Есть друзья, которые вместе пуд соли съели, ну а наша с Пчелкой дружба измеряется килограммами пирожных и других кондитерских изделий.

Ни одни наши посиделки со времен учебы в универе не обходились без сладостей, и любая попытка поделиться новостями всегда служила поводом отведать что-нибудь сладенькое. Будь то фееричное знакомство с 'необыкновенным парнем' или расставание с 'этим козлом' — не важно! Повод для нас никогда не имел значения, пока на свете существовали штрудели с яблочной начинкой, или эклеры с заварным кремом, или... да чего только не было, мы все, буквально все стремились попробовать, и делали это с удовольствием!

Только Пчелке пришлось заплатить за это великую цену — ее вес с годами стал расти, но пополневшая грудь примирила ее и с раздувшимися объемами ниже. А на мне будто воду по ночам возили, как говорила Пчелка — не в коня, видно был корм, и я как была худышкой, так благополучно ею и оставалась.

И тут, вместо того, чтобы войти в двери супермаркета, приветливо раскрывшиеся передо мной, я остановилась в замешательстве. Черт, это что же получается, чтобы покутить со своей древней подружкой, мне теперь нужно спросить разрешения у Фила? Не будет ли он так любезен милостиво разрешить мне пригласить подругу к себе в гости, в дом, за который плачу я, из своего, заметьте, кармана, в свою очередь также любезно разрешаю в нем ночевать своему суровому на ласку любовнику? Вот же ж!

Или это не тот случай, когда мне нужно отпрашиваться? Может, это пустяки, по которым Фила как раз беспокоить и не стоит? Блин, наверное, ему стоит предоставить мне список тем и мероприятий, требующих его царского разрешения!

От невеселых размышлений меня отвлек какой-то... Засранец! Я, конечно, не выкрикнула это вслух, но от ощутимого щипка за мягкое место подскочила от неожиданности.

— Стоять прямо на пороге — намеренно дразнить прохожих, — прошептал он мне весело.

В отражении давно закрывшихся перед моим носом стеклянных дверей я увидела мужчину, наклонившегося со спины к моему уху.

Я медленно повернула голову и смерила его недовольным взглядом, добавив в него как можно больше презрительности. Мужчина выглядел на удивление приличным, гладко выбритый и благоухающий каким-то одеколоном с ярко выраженными цитрусовыми нотами, но вел себя как... как тот самый засранец.

Я решила ничего не говорить, чтобы погасить, так сказать, в зародыше свой гнев и не раздувать скандал, потому что этот зас... мужчина вызывал подозрение готовностью к еще одной провокации. По крайней мере, его глаза смеялись, и ситуация его забавляла.

Расправив плечи и подняв голову, я гордо прошествовала в торговый зал, больше не удостоив наглеца взглядом, а спиной чувствовала, как мужчина старательно прожигает во мне дыру. Ну каков наглец!

Где был кондитерский отдел, я знала без подсказок, и сразу направилась туда. Вид открывшихся красот заворожил меня, и я ходила мимо прилавков и полок открытых холодильников, любуясь красотой и изяществом представленной продукции, когда опять столкнулась с тем самым провокатором, любителем женских попок. Он молча стоял у меня на пути и улыбался, ожидая, когда я с ним поравняюсь.

— Мужчина, не доводите до греха, — прошипела я, не собираясь останавливаться, и с деланным интересом принялась изучать ценники на тортах.

— Такая женщина стоит того, чтобы потерять право на место в раю, — произнес он вдруг удивительно мелодичным голосом и посмотрел на меня так... что жаркая волна окатила меня с ног до головы, заставив покачнуться. Вот же ж...

Все в нем было таким противоречивым, и его внешний вид и голос никак не вязались с тем, что он творил, а речь была поставленной и вполне себе приятной. Что за фигня! Что ему надо? Ведь не снять же 'девочку' в гастрономическом магазине он решил, а?

— Я не такая! За кого вы меня принимаете, что вы себе позволяете, — между тем неожиданно для себя подыграла я ему. Зачем я это делаю? Почему вступаю с ним в полемику?

Может, это что-то во мне назло Филу желает быть свободным и неподвластным контролю? Но не разнузданность же это, а? Или Фил был прав, и я порчу его репутацию?

Я не нимфоманка, и не позволяю себе ничего лишнего. Я вполне преданная своему мужчине женщина, но, видимо, кокетство у меня в крови, впрочем, как и у любой другой девушки. В этом нет ничего плохого: услышать комплимент и расцвести, расправить плечи и сказать что-то этакое, тряхнув головой и стрельнув глазками. Надо видеть Пчелку, когда на горизонте появляется двуногий гомо сапиенс мужеского пола!

От комплиментов мы расцветаем. Они нужны нам, как кошке ласка, без которой высыхает ее позвоночник. Вот и мы высыхаем без внимания. Если Фил и дальше будет вести себя так, как вчера, я вообще завяну и... Может, сейчас я неосознанно, не давая себе в том отчета, пыталась подпитаться, так как вчера жизненная сила вытекла из меня через образовавшуюся трещину в энергетическом сосуде?

— Вы позволите мне угостить вас? — мужчина красноречиво обвел смеющимся взглядом все эти полки, рядом с которыми я умирала от дилеммы, на что потратить деньги. Кажется, он меня уже просчитал.

Но я не могу... ведь тогда по негласному жизненному закону мне придется 'угостить' его. Я за сладкое не продаюсь, и вообще, это уже перестает развлекать меня. Одно дело ни к чему не обязывающие слова, и другое — переход к действиям, которые потянут за собой возможные последствия.

Я не ханжа и не циник, но мужчина, желающий купить торт незнакомой девушке, не искренен! Руку готова дать на отсечение, но, только левую. Так, на всякий случай.

— Благодарю, но вообще-то я льщу себя надеждой, что выгляжу вполне так респектабельно, — процедила я, вмиг посерьезнев. — По крайней мере, платежеспособной.

Наглец лишь весело и громко рассмеялся. Видно, он привык уламывать женщин, и любит это дело, даже, возможно, именно сам процесс, больше, чем его конечный результат. Хотя, кто его знает, чужой мужик — потемки.

— И все же, позвольте мне угадать, что сможет вызвать блаженную улыбку на вашем лице, — проговорил он, уверенно направляясь ко мне, чтобы заняться осмотром представленных тортов.

— Хорошо, — ожила я, — тогда вы пока подбирайте торт, а я тут, рядом, по соседству, — и показала рукой на вывеску под потолком, указывающую направление в винно-водочный отдел, намекая тем самым, что не прочь купить нам чего-нибудь сухого или полусладкого.

Мужчина неожиданно пристально и серьезно посмотрел мне в глаза, но меня прочесть не так-то просто, когда я этого не хочу, и кивнув, обернулся к тортам, я же потопала по указанному направлению, пробежала мимо бесконечных рядов бутылок, бутылочек и прямо-таки произведений искусства, и прямиком устремилась к выходу из магазина.

Ну, нафиг, мне еще только этого павлина не хватало на мою несчастную голову. Надо же, средь бела дня... решил мне торт подарить. Каков наглец, а!

Я энергично шагала в сторону дома, представляя себе физиономию незадачливого Дон Жуана, когда выяснится, что мой след в магазине давно простыл, когда неожиданно громкий автомобильный гудок, раздавшийся прямо у меня за спиной, снова заставил меня вздрогнуть и подпрыгнуть. Это моя особенность: слишком бурно реагирую на громкие звуки вопреки своим желаниям и против воли.

Оказалось, от этого зас... интересного мужчины не так-то просто отделаться. Это оказался именно он! Догнав меня на заморской тачке, он сбросил скорость и поехал вровень со мной. Я шагала по тротуару, а он ехал у самой его кромки.

Опустив окно со стороны пассажира, он призывно свистнул.

— Куда же вы убежали, милая девушка? — с веселым упреком пропел он.

Нет, я ни на секунду не поверила в свою сказочную неотразимость, на этот счет я рассуждаю вполне здраво!

Я, конечно, не урод, и вполне своей внешностью довольна, лично мне все нравится, но это не значит, что и другим тоже! Нет, можно, конечно, носик бы подправить, чуть загнуть кверху (курносые носы — моя слабость), подбородок сделать поострее, ага, скулы бы я приподняла немного, и разрез глаз чуть-чуть бы изменила, сделала бы их не такими круглыми. В общем, все как у всех. С косметикой — краса неземная, без — обычный человек.

Да и одета я сегодня не по офисному: узкие серые джинсы, толстовка с капюшоном, высокие ботинки и рюкзак — какая— уж тут 'леди для съема'. Что ему нужно от меня?

— Вообще-то, мой парень — боксер, — сказала так просто, не для того, чтобы попугать его. Чисто для справки, чтобы потом не обвинял меня в укрывательстве жизненно важных сведений.

— А я — тренер по боксу, — не моргнув глазом, выпалил этот самодовольный 'прилипала'.

Ню-ню, посмотрим, какой ты тренер, когда моего Фила увидишь. И тут я похолодела. Ой, а если Фил опять разбираться не станет, и меня под одну гребенку с этим... тренером, блин?

— Послушайте, — я остановилась и дождалась, когда мужчина затормозит и чуть сдаст назад, чтобы быть со мной на одном уровне. — Послушайте, многоуважаемый тренер по боксу, — вежливо произнесла я, сохраняя терпение.

Вместо того, чтобы помочь мне его сохранить, мужчина вдруг наклонился куда-то, и быстро поднял в окно торт, чтобы я его увидела. Самый красивый и дорогой, какой только был в том магазине. Ну а как же: для таких размер всегда имеет значение. А правильно, чего заморачиваться-то, все они считают, что чем больше и вычурнее, тем круче, ага. Только вот я не люблю безе и орехи. Они застревают в зубах, и потом больно жевать, пока не выковыряешь, а это создает дискомфорт и портит впечатление от процесса поглощения сладостей.

— Как вам угощение? — перебил меня 'тренер'.

И ведь не догадывается, что ему придется съесть это в одну харьку. Ничего у него не слипнется?

— Не в моем вкусе, — бросила я сухо и снова зашагала вперед, мрачно думая о том, что по закону всемирной подлости в мире, ополчившемся против Галки Сорокиной, Фил может появиться здесь ну в любую минуту!

— Можно купить другой, — мужчина легко нагнал меня и снова поехал рядом.

— Вы не в моем вкусе, — бесцветно пояснила я.

— Ну, это исправить еще легче, — улыбнулся мужчина, ничуть не обидевшись. — Стоит мне вам что-нибудь спеть, или прошептать на ушко, и вы сразу поменяете свое мнение, — пообещал он. — Ведь не во внешности же дело, — добавил загадочно.

— А в чем? — я не удержалась, и с интересом обернулась в его сторону. Лицо как раз вполне приятное, с правильными чертами, на вид лет сорок, карие глаза, черные волосы, аккуратная прическа. Этакий 'белый воротничок'. Хотя, ничего особенного и запоминающегося.

— В отношении к женщине, — проговорил он, гипнотизируя меня ставшими в миг темными глазами, да так удачно, что у меня мурашки по всему телу побежали.

Вот ведь какой... загадочный тренер. И ведь все правильно говорит. Я же только несколько минут тому назад размышляла о комплиментах, необходимых мне как воздух, нежных словах и отношении, которое дает уверенность и вдохновляет на что-то, да на все, на все вдохновляет.

Я, когда только влюбилась, и Фил только-только стал оставаться у меня на ночь, с такой любовью стирала его трусы и носки, с таким обожанием гладила его рубашки, с таким мазохизмом начищала квартиру — за одну его улыбку, за одно только 'малыш' горячим шепотом, за ... Стоп, хватит мечтать, а то покраснею как свекла от сладких воспоминаний.

— Откуда вы знаете, что нужно именно мне? — буркнула я. — Или вы полагаете, что все мы одинаковы, одним миром мазаны и, заведенная схема, так сказать, осечек не дает и накладок не производит?

— Вовсе нет, — опять перебил меня мужчина, и опять мягко, и ненавязчиво. — Нет ни одной похожей женщины, это так. А что нужно каждой — подскажет она сама, ее глаза, ее тело, ее дыхание, — нет, ну он просто заворожить меня хочет!

Такое ощущение создалось, что он уже давно стоит передо мной, и дышит мне прямо в лицо, и мне даже показалось, что я ощутила его горячие ладони на своих лопатках. Что за бред!

Я даже головой тряхнула. Он это заметил и рассмеялся, словно это и было подтверждением его слов.

— Что ж, рада за вас, — произнесла я, взяв себя в руки и усиленно гоня от себя такое сильное и живое впечатление. — Тортик подарите кому-нибудь еще, чье тело будет вам благодарно и окажется настолько же болтливым, насколько вы профессиональны.

— А вы...

— А меня уже ждут, — проговорила я, и мое сердце оборвалось, потому что впереди виднелся мой дом, и у подъезда стояла знакомая машина, и мой любимый как раз вышел из нее, чтобы приложить ко лбу ладонь и без помех разглядеть странную картину: его девушка неспешно прогуливается в сопровождении незнакомого типа на машине. Ну просто классический случай, когда не убить невозможно.

Я решительно остановилась и развернулась к Дон Жуану. Хороший, в общем-то мужик, не злой и не жадный. Странно только, что занимается такими делами в рабочее время.

— Мой вам совет, — проговорила я строго, — разворачивайтесь, и быстренько уезжайте отсюда, забыв сюда дорогу.

Мужчина что-то заподозрил. Он вдруг посмотрел мимо меня, выглянув в окно со стороны пассажира, и заметил приближающегося к нам мужчину. Мне же и оглядываться не надо было, я Фила спиной почувствовала, весь его негатив, рассерженную ауру, или что там у него сейчас вскипало и клокотало внутри?

— Так-так, — мужчина снова улыбнулся, — я, значит, уеду, ну а вы что?

— А я отправлюсь домой, — отважно сообщила я. — Поцелую кое-кого, и с ним и отправлюсь, — врала я сама себе, или внушала, что все будет хорошо.

'Тренер' мне не поверил. Он с сомнением посмотрел на меня, о чем-то раздумывая.

— Если вы сядете сейчас ко мне в машину... — начал, было, он, но я тут же его перебила.

— Тогда мне просто не выжить, — призналась я. Ладно, чего уж там, чего скрывать-то. — А вам, повторю, лучше уехать.

Мужчина побарабанил пальцами по рулю, словно тянул время, размышляя и взвешивая все 'за' и 'против'. Ну не дурак ли? Неужели он подумал, что ему чего-нибудь светило бы, если бы не Фил, спешащий к нашему месту стоянки?

— Девушка, я из-за вас, между прочим, сделку пропустил, — упрекнул меня в несговорчивости 'прилипала'. — Забил на все дела, честное слово, а вы... бросаете меня вот так, посреди улицы?

— Да я вас и не поднимала, чтобы бросать, — возмутилась я. — Наоборот, из-за вас у меня будут большие неприятности, понятно?

— Что ж, тогда мой долг — защитить даму, которую я невольно подвел,— заявил этот странный... человек и вдруг вылез из машины. Серьезно, взял и вышел, вместо того чтобы дать по газам и скрыться с места предполагаемого преступления.

Я уже различала лицо Фила, прекрасное и страшное одновременно. Злые глаза, полыхающие зеленым огнем, грозно сведенные брови и поджатые губы. А еще я заметила сжатые кулаки, и мне аж поплохело. Это он вчера еще развернутой ладонью мне дал, а что бы со мной было, если бы кулаком заехал?

— Должна вам честно сказать, что при любом исходе 'вашего разговора' я не поеду с вами, понятно? — предупредила я моего навязчивого защитника. — И не думала даже.

— Да я понял, — улыбнулся мне мужчина. — Об этом легко догадаться: я всегда безошибочно улавливаю, чего хочет женщина.

— Зачем же тогда поехали за мной? — я искренне удивилась. Нет, ну надо же... Ничего не понимаю.

— Просто, вы мне понравились.

Фил уже открыл рот и закричал.

— Все, ты труп, — это он моему Дон Жуану. И на меня гневно палец навел: — С тобой я позже разберусь, су@а!

Вот так! Это мой любимый Фил. Нет, я догадывалась, всегда подозревала, что он именно такой, но с другими, а чтобы со мной... Когда я перестала быть для него дорогой и ценной? И почему? Одной моей ошибки, одного неуважительного поступка, совершенного не по злому умыслу, а по глупости, оказалось достаточно, чтобы разрушить все, что между нами было.

А было ли что-то, чем можно и стоило бы дорожить? Может, я просто обманывала себя все это время?

Так кто же обманщик: я или Фил? Кто мне врал, что у нас все хорошо и прекрасно?

— По-моему, вы неправильно назвали эту девушку, — спокойно произнес мой 'заступник', а по совместительству и виновник создавшейся ситуации, не дрогнув под мрачным взглядом взбешенного Фила.

— Что ты протявкал? — нет, ну так не честно: опускаться до такой грубости...

Я даже отвела глаза. Если уж ты дерешься за свою девушку, то будь благородным, чтобы ей не было за тебя стыдно. А тут сейчас начнутся детские обзывательства и фигня всякая.

Я заметила, как хмыкнул Дон Жуан. Ну же, давай, покажи, что ты на самом деле тренер по боксу.

И он показал. До последнего тянул, не желая избивать моего мужчину у меня на глазах, но как только Фил занес над ним кулак, он как-то незаметно и даже расслабленно провел какой-то выпад, от чего моего мужчину скрутило пополам, и он медленно осел прямо в дорожную пыль.

— Прошу прощения, — обратился ко мне 'тренер', ничуть не запыхавшись. — Видит бог, я этого не хотел. Может быть, вы нас оставите, и мы побеседуем с вашим... приятелем с глазу на глаз? — предложил он мне. — Хотите, можете пока посидеть в моей машине.

Он засмеялся, когда увидел, какое действие произвели эти слова на моего Фила. Тот дернулся и, превозмогая боль, вскочил на ноги, все еще не восстановив дыхание.

— Что ты сказал? — заорал он. — Куда ты ее позвал? Да я из тебя все д@рьмо выбью, — и снова понесся на него, но опять получил и осел.

Видимо, выбивать сегодня что-то будут именно из него. А тренер-то оказался на высоте. И главное: не избивает обидчика, имея на это полное право, а только отбивает атаки, не предпринимая ничего в ответ. Благородно! Теперь я понимаю, что многие женщины могут быть от него без ума, и потому он так уверен в себе и своей неотразимости.

В эту минуту я ему простила даже пошлый щипок: может, он был маленькой местью мне, потому что уже на тот момент мужчина знал, что ничего ему от меня не обломится?

Фил предпринял еще несколько попыток наскочить на моего спутника, но каждый раз терпел неудачу. Он не мог себе позволить отступить, видимо, оказалось задето самолюбие, то самое, которое испортило наши отношения, и он лез и лез на эту стену, каждый раз получая полный отлуп, но не собираясь с этим смиряться.

Когда я поняла, что это может никогда не закончиться, я взмолилась.

— Пожалуйста, прошу вас, вы можете остановиться? — у меня в глазах уже стояли слезы, потому что у Фила оказалась разбита губа и из носа текла тонкая красная струйка, он тяжело дышал и страдал от унижения. Все-таки это мой мужчина, и я не могу смотреть на это равнодушно.

Дону Жуан тут же остановился. Хотя, он-то как раз меньше всего желал продолжать это бессмысленное избиение, это Фил постоянно налетал на него, не в силах вовремя затормозить.

— Желание женщины для меня закон, — проговорил 'белый воротничок' чуть запыхавшись, и демонстративно отошел в сторону.

Конечно, это штамп, но зато какой! И главное, в мою честь: мое желание стало для него законом! Приятно, хоть и смешно. Много ли мне надо? Доброе слово, нежная улыбка... А не этот гневный взгляд из-под сведенных бровей и искривленные в злобной гримасе губы...

Фил медленно поднялся, ни на кого не глядя. Он тяжело дышал и держался за бок.

Дон Жуан посмотрел на него и вдруг произнес:

— Я бы на вашем месте, уважаемый, гордился такой девушкой, — у меня от этих слов глаза на лоб поползли, но мужчина был серьезен. Фил тоже посмотрел на него, все еще злясь и желая сказать что-то оскорбительное, но, слава богу, у него хватило ума промолчать. А мужчина продолжил. — Я бы почел за честь получить ее внимание, но она ясно дала мне понять, что этого не будет. И это именно из-за вас она не оставила мне ни одного шанса. Такими женщинами гордятся, а не оскорбляют их на глазах у посторонних.

Это был аут. Просто полный! После этих слов я уже понимала, что у нас с Филом ничего не будет как прежде. Что-то неуловимо изменилось. И это не он стал хуже (он мог быть таким всегда, только я не хотела этого замечать), но что-то произошло со мной. Может быть, я узнала, что у меня есть цена, и довольно высокая, и Фил не в состоянии ее заплатить? Или это все глупости...

Мужчина стоял и чего-то ждал, и я посмотрела на него вопросительно. Он перевел взгляд с меня на Фила и снова обратился к нему.

— Могу я быть уверен, что с этой девушкой ничего не случится, когда я уеду?

Фил кивнул, не глядя на него, и у меня отлегло от сердца. Я поняла, что так и будет. Наверное, Фил поверил в его слова, что я тут ни при чем?

— Хорошо, я вам верю, — проговорил со значением мужчина и, кивнув мне на прощание мягко и приветливо, сел в машину, развернулся и уехал.

Фил молчал, и я тоже. Он продолжал стоять на одном месте, и я тоже не шевелилась. Я не знала, что сказать или сделать. Мне хотелось подбежать к нему, обнять и пожалеть, вытереть с его лица кровь и сказать что-то ласковое, но я не могла. Боялась, что он грубо оттолкнет меня и прогонит. И вот я просто стояла, не смея даже шмыгнуть носом, и ощущала, как слезы жгут глаза, постепенно наполняя их и затуманивая.

Вдруг Фил отмер, поднял голову и посмотрел на меня, и в его взгляде я не прочла никакой ненависти, правда, честное слово! Ну прямо от сердца отлегло.

— У меня для тебя подарок, — проговорил он тихо и полез в карман. Покопавшись, достал что-то небольшое, положил на свою ладонь и протянул мне.

Это оказался перстень, старинный, внушительный, с большим камнем.

— Это тебе, — Фил двинул ладонью, и я несмело взяла перстень двумя пальцами. Тяжелый, солидный, красивый. Видно, что вещь старинная и раритетная. Я никогда особо не интересовалась золотом, и тем более не разбиралась в камнях, поэтому он был ценен только тем, что Фил приобрел его специально для меня. Видимо, вчерашняя сцена заставила его испытать чувство вины, вот он и купил мне такую красоту.

— Зачем же было так тратиться? — проговорила я восхищенно, медленно и осторожно надевая перстень на средний палец.

— Да ладно, ерунда, — Фил довольно улыбнулся.

То, что это на самом деле оказалась ерунда, я узнала на следующий день. Вечер был шикарным, никакую Пчелку, конечно, я звать не стала, а Фил сбегал в магазин и сам купил торт по поводу нашего примирения, и подарил мне бурную ночь, такую сумасшедшую, что я и свое имя чуть не позабыла.

А вот на утро... Кое-кто пришел к нему рано утром, и Фил провел его на кухню, и там этот кое-кто, мне неизвестный, стал его тихо ругать за то, что тот отдал 'старухин перстень' своей девке, вместо того чтобы сплавить его и выручить большие бабки. Не для того он свою ж... гхм-гхм, рвал, чтобы какая-то лахудра таскала его на виду у всех, и так далее и тому подобное. Фил тихо огрызался, ничуть не боясь гнева своего визави, и спор затянулся надолго.

Так я узнала, что этот перстенек стоит больших денег, и что мой Фил вор. Поэтому прокуратура им и заинтересовалась, и только я не видела, что творится у меня под носом.

Я с остервенением стянула подарок с пальца и бросила на кровать. Сколько бы он там ни стоил на черном рынке краденых вещей, для меня он в один миг превратился в фигню.

Мне стало так обидно, что я тихо заплакала. Оказывается, я полная фальшивка, простая китайская бижутерия. Ради меня никто не влезал в долги, не тратил кровно заработанные деньги, мне просто сунули под нос дорогую побрякушку, которая ничего не стоит. Да, не стоит! Для меня она ничего не стоит, потому что мужчина, подаривший ее, не заплатил за нее ничего! Только продал совесть и порядочное имя, и все. Вот так он меня ценит: отнял, украл и принес мне. На, мол, жри и радуйся, какой я щедрый! Да лучше бы он цветок мне на базаре купил, но только на свои деньги!

Блин, а есть ли у него свои деньги? Только от проданного товара? Тогда у него нет ничего!

Теперь понятно, почему он ни разу не привел меня к себе. Может, он там хранит краденое, и не хочет, чтобы это кто-нибудь видел.

И пусть этот перстень стоит пятьдесят тысяч, для меня он просто плевок, пощечина, и показывает, что и я ничто: для меня можно не стараться, не рвать жилы, не... Да плевать! И уткнувшись в подушку, я тихо ревела от обиды и унижения.

ГЛАВА 9. Хамству — бой!

Вот же заявился этот визитер с хриплым голосом, пришедший ругаться из-за 'старухинова перстня', испортил мне все настроение, и сон как рукой сняло.

Я к этому времени и так уже проснулась, просто валялась и нежилась в постельке на свежих простынях. Вот что значит, многолетняя привычка: можно спать сколько влезет, а организм уже настолько привык просыпаться в одно и то же время, что и будильник не нужен.

Вроде я уже безработная, и торопиться никуда не нужно, лежи — не хочу, так вот теперь на самом деле не хочу! Вот же ж, испортили мне настроение!

Я вдоволь наревелась, минут десять, ага, и мне стало так противно, обидно и жалко себя, что какая-то сила подняла меня с постели и заставила одеться. Я не знала, куда собираюсь, но оставаться под одной крышей с Филом мне не хотелось. Я рвалась на улицу, на свежий воздух, словно стены этой квартиры в миг покрылись плесенью и паутиной, и воздух оказался затхлым и отравленным ядовитыми испарениями.

Нда-а, так прочь от своего красавчика я еще никогда не рвалась...

Перстень я спрятала в ящик комода, а для Фила оставила записку, чтобы он не волновался и не дай бог не подумал, что я убежала 'наставлять ему рога' с утра пораньше. Я сообщила ему, что это просто вопрос жизни и смерти: отсутствие в нашем доме пряников. Ну может мне захотеться вдруг пряников? А у него, судя по напряженному гулу из-за закрытой кухонной двери, важный разговор на высоком уровне, и я не рискнула отвлекать деловых людей.

Я умылась, натянула вчерашнюю одежду и выпорхнула из квартиры в начале девятого.

Выбежав на крыльцо из темного пыльного подъезда, застыла в блаженной неге. Утренняя свежесть пьянила, легкий влажный ветер тут же растрепал мои не убранные в хвост волосы, и такая нежность меня охватила, будто я сейчас взлечу и улечу куда-нибудь далеко-далеко... Но, отчего-то, люди не летают как птицы...

Он подловил меня опять же у подъезда, и в то же самое время. А все моя неуемная энергия, или Фил...

Если бы он снова попробовал вдавить меня в стену и вообще прикоснуться ко мне, я, наверное, убила бы его. Ладно, не убила бы, конечно, но, лягнула. А что, меня Шашка в детстве учил. Не лягаться, а бить ногой. Серьезно так учил, старательно. А однажды увернуться не успел и так от меня получил копытом, что пополам сложился и долго не мог вдохнуть воздух. Не посинел, конечно, но настрадался точно. А потом руку от ушибленного живота отвел и большой палец мне показал, мол, врагам не поздоровится.

Наверное, события последних дней произвели во мне огромную революцию. Сначала Фил своей пощечиной и нелепыми обвинениями поставил под сомнение мою порядочность и право на уважение, а потом неизвестный 'тренер по боксу' показал, что я могу быть Женщиной с большой буквы безусловно, по определению, априори.

Что я выбираю? А получается, как у классика: мужчины выбирают и определяют, кто же я: леди или цветочница. Так вот, я не хочу быть грушей для битья, мусорным ведром для чьих-то словесных помоев, 'девкой и лахудрой', таскающей ворованные перстни, и для любого следователя прокуратуры желаю быть Галиной Владимировной, а не 'эй, ты' и 'послушай сюда'.

Когда он заступил мне дорогу, такой грозный, серьезный и коварный, типа все про меня знающий и держащий меня в кулаке и за одно место, я взглянула на него с таким вызовом и так смело, что он смешался.

Вот честно, я увидела, что он опешил, потому что в прошлый раз он видел перед собой растерянную девушку, не понимающую, в чем дело и чего от нее хотят, а потому напуганную и покорную, а сейчас я вела себя совершенно иначе. К этому он оказался не готов, и как вести себя со мной сегодня, еще не определился.

Ага, оно и понятно: для того, чтобы сориентироваться в новых обстоятельствах, время нужно, а опыта, наверное, маловато. Нахрапом он умеет, и даже со всем своим желанием, а чтобы повести светскую беседу с культурным человеком — тут образование требуется, и навыки определенные.

— Молодой человек, простите, не помню вашего имени-отчества, — проговорила я гордо и с достоинством (ну и что, что на мне не вечернее платье, нет укладки и макияжа — не одежда красит человека, и мое достоинство зависит не от лейблов на тряпках и не от их стоимости). — Чем обязана нашей новой встрече?

Следователь молчал и хмурился, разглядывая меня, словно не узнавал.

— Ну что же вы, смелее, — подбадривала я его. — У вас появились какие-то новые вопросы ко мне?

Может, и нет, и пришел он только за тем, чтобы посильнее надавить на меня и заставить сотрудничать с прокуратурой. Ох, знал бы он сейчас, насколько я проинформирована на этот момент по сравнению с позавчерашним утром! Но ничего не изменилось в моем отношении к этому человеку и к Филу: сдавать одного другому я не собираюсь. Это уж как-нибудь без меня, мальчики.

— Вопросы все те же, — проговорил парень, проигнорировав мою просьбу представиться по всей форме, — и я жду от вас ответов, — ну хоть руки не распускает, и за то спасибо! — Что-то новенькое я услышу сегодня?

Ага, сказку рассказать тебе, или песенку спеть? Чем не новенькое.

— А я полагала, вам разъяснили, как следует вести себя с женщиной, — проговорила я, решив гнуть свою линию и не сбиваться на его грубый тон. — Как не прилично давить и оскорблять словами и действиями, и вы пришли принести свои извинения, — подсказала я ему с вежливой улыбкой.

Молодой человек сразу пришел в себя, резко, как по команде. Все мужчины такие гордецы, ни за что не станут терпеть, когда над ними смеются. Стоило мне надавить, и вот результат: глаза зажглись, желваки загуляли, губы искривились.

— Да нет, я все по тому же вопросу, — проговорил он. — Меня интересует деятельность вашего сожителя, Филиппа Терентьева.

— Какое странное слово, — проговорила я, будто бы задумавшись, — 'мой сожитель'... Как грубо. Вы бросаете тень на порядочную женщину.

— Гражданка Сорокина, вам известно... — начал он, листая свой блокнотик, полагая, что может игнорировать мои реплики, но я его мягко перебила.

— Послушайте, любезный, опять же, не расслышала вашего имени-отчества, ну да ладно, пусть это останется на совести ваших родителей, мне не интересно. Какое мне дело до деятельности какого-то Филиппа Терентьева? И какой мне интерес что-либо сообщать вам?

— Гражданка Сорокина, должен пояснить вам, что препятствие правосудию и уклонение от сотрудничества... — начал было наглый следователь, но я опять терпеливо и ласково его остановила.

— Молодой человек, не вижу никакого приглашения к сотрудничеству. Вы мне даже корочки свои не показали, и мне не ясно, на каком основании вы ведете сейчас допрос.

Он вопросительно уставился на меня, и на его миловидном наглом лице читался вопрос: 'Какого черта? Больше тебе ничего показать не нужно?'

— Предъявите мне ордер или покажите повестку с вызовом на допрос, и потрудитесь найти для этого прочное законное основание, тогда поговорим. Может быть, — и я победно ему улыбнулась.

Какая же я дурочка: почему позавчера я так растерялась, что позволила запугать и унизить себя, так что даже не смогла отправиться на работу, которую в итоге и потеряла? Видимо, мне требовалась такая встряска, которую устроил Фил, и та неожиданная поддержка, которую любезно оказал незнакомец. Теперь-то я могу спокойно относиться к происходящему и контролировать ситуацию.

Оказывается, бояться нечего, надо только знать свои права, и вовремя об этом вспомнить. И не позволять никому врать мне, что я кто угодно, но не женщина.

Я смело двинулась на него, ожидая, что он посторонится.

— Да, кстати, если ваши действия не санкционированы, должна ли я сообщить об этом вашему руководству? — я наклонилась к его лицу, уловив легкий запах табака и ментола — мерзкая смесь!

Он вдруг схватил меня за руку выше локтя, и я вздрогнула от неожиданности.

— Слушай, ты, — начал он тихо и с вызовом. Ну ясно, освоился, пришел в себя и съехал в свою привычную колею. Видимо, постоянное общение со всяким сбродом, вроде бомжей и наркоманов, накладывает свой неизгладимый отпечаток на людей, и так не обремененных интеллектом, что тут поделать.

— Отпусти, — процедила я тихо, чувствуя, что начинаю закипать. Что-то, проснувшееся во мне и неожиданное для меня самой, поднимало голову, набирало силу и уже не желало мириться с обстоятельствами. — Или...

— Или что? — с вызовом спросил он, уставившись мне в глаза и не ослабляя хватку.

— Или то, — проговорила я, сверля его гневным взглядом. Все, с меня хватит! Выхожу на тропу войны! Я больше не стану терпеть такое отношение.

Я немного отодвинулась от этого парня, насколько это было возможно, примерилась, а потом вдруг неожиданно для него приблизилась к нему почти вплотную и ударила коленом по... ага, по ним, родимым, по мандаринкам.

Этому меня Шашка не учил, конечно, но я и без него знала, что срабатывает это без осечки. Мой светский тон и улыбка сбили беднягу с толку, и он никак, наверное, не ожидал от меня такого подлого финта, но он должен меня понять: не могу я позволить всякому встречному хватать меня за руки и грубить в лицо. Что мне оставалось делать? Правильно, попытаться заполнить пробел в воспитании, который допустили его родители.

Боль скоро пройдет, а урок останется, я надеюсь.

Горе-следователь давно уже меня выпустил, сжав ноги и норовя упасть на колени, но изо всех сил стараясь удержаться от этого, и часто дышал, зажмурив, почему-то один глаз. Он тихо поскуливал, но не решался как-то обозвать меня, хотя я видела — ему очень хотелось.

— Могу посоветовать вам одно: поговорить, как мужчина с мужчиной, с Филиппом Терентьевым без третьих лиц, — проговорила я, любуясь сотворенным мной делом. — А не наезжать на слабых беззащитных женщин.

— Ага, беззащитных, — прошипел следователь, потихоньку приходя в себя. — Что за...

— Разумеется! Вы сами вынудили меня защищаться, и делаю я это как могу, — произнесла я с легкой улыбкой. — По-моему, получилось не плохо. Вы так не считаете?

— Нападение на работника прокуратуры при исполнении... — опять попытался запугать меня этот молодец, и я опять не позволила ему продолжить.

— Откуда я знаю, что вы работник прокуратуры? И как мне догадаться, что вы при исполнении? — спросила я его, не скрывая победного блеска в глазах. — Молодой человек, потрудитесь в следующий раз подготовиться получше. Но если так станется, что я окажусь неподалеку от места вашей работы и решу навести справки, на каком основании и по какому праву рядовой сотрудник преследует меня, выслеживая у подъезда, когда я не состою в законном браке с разрабатываемым им объектом, я получу конкретный и исчерпывающий ответ от вашего руководства, это понятно? И то, что подумает и предпримет к вам ваше начальство, вам не понравится.

Он что-то прошипел, или просвистел, и это было похоже на одно женское обзывательство, но я сделала вид, что не расслышала. Мало ли, что он насвистывает себе под нос — я не обязана это слушать и реагировать на это.

— Ну, оставлю вас одного, молодой человек, — проговорила я, вернув себе прежний спокойный тон и нацепив на лицо благодушную маску. Ни капли насмешки, ни грамма презрения, ни намека на злорадство.

Никто не попытался остановить меня, и я спокойно пересекла двор и скрылась за углом.

У меня было только два желания в это утро: улететь на другую планету, или проснуться в дне позапозавчерашнем и понять, что все события последних дней мне только приснились. Но я была реалисткой, давно, с пяти лет, как умерла моя мама, и понимала, что чудес не бывает, и все, что происходит, следует принимать как данность и стараться не задавать глупых и бессмысленных вопросов: 'За что и почему?'.

Я вскочила в автобус, когда проходила мимо остановки, и доехала до набережной. Часа два гуляла, любуясь видом противоположного берега, съела три пломбира и приняла два телефонных звонка. Один от шефа, который сообщил, что не держит на меня зла и, если я решу вернуться, примет меня и сделает вид, будто между нами ничего и не было, а второй от Фила, сообщавшего, что ему надо отъехать по делам, и будет он только вечером.

— Киска, могу я быть уверенным, что ты не станешь делать глупости, пока меня не будет? — спросил меня Фил.

— Конечно, милый, ты же меня знаешь, — ответила я ему в тон.

Но знает ли он меня? И хотел ли когда-нибудь изучить и понять? Известно ли ему, что я люблю, какие фильмы мне нравятся, горячий или теплый чай я пью, какой мой любимый цвет? Зато я знаю, какую позу он предпочитает, какая пятка у него сейчас чешется, какое чмо сегодня вывело его из себя, и что для него надо приготовить на завтрак.

Шефа я сдержанно поблагодарила, оставив при себе злорадное 'Ага! Что, съел?!' и вежливо сообщила, что в данный момент рассматриваю другое предложение, на что он громко вздохнул и, бросив: 'Жаль, жаль, Сорокина', отключился.

Все, теперь я абсолютно свободна. Можно, кстати, вернуться домой и посмотреть какой-нибудь фильм, съесть что-нибудь вкусненькое и почитать, наконец, газету с целью поиска новой работы.

Если из полученных с таким трудом денег я отдам большую часть за квартиру, то мне срочно придется искать работу, чтобы не умереть с голоду, или же надо будет вернуться домой, к матери и Вальке, а этого мне очень не хотелось. Женщина, потребовавшая называть ее мамой, так и не стала ею для меня. Поэтому в слово 'мать' уже многие годы я не вкладываю никакого смысла и теплоты.

Совершенно очевидно, что Фил не предложит мне свой дом в качестве убежища от невзгод и неурядиц реальной жизни, и не поможет с деньгами. Да даже если бы он высыпал передо мной мешок денег, я бы не рискнула ими воспользоваться теперь, когда знаю, откуда они и как он их добывает.

Все же, пока я свободна от них, я чиста перед собой и перед тем дебильным следователем, и ничего не мешает мне смотреть ему в глаза и заявлять, что я не причастна. Ни к чему не причастна, и Фил мне чужой.

От этой мысли горло сжало, словно кто-то сдавил его пальцами, и стало немного страшно и не по себе, будто рушилась какая-то основательная часть моей жизни. Но в том-то и дело, что рушиться было нечему! Как оказалось, ничего не было построено, и розовый замок существовал только в моем воображении... Замок из розовых соплей...

ГЛАВА 10. Взгляд из космоса

Весь день я смотрела 'Викингов', думая о том, как же здорово быть женщиной-воином, лучшей в своем роде и известной на многие расстояния... Лагерта как раз такая, какой я всегда мечтала быть. В детстве я воображала себя каратисткой, которая сможет расправиться с Валькой даже не одним ударом, а только лишь взглядом. Я, почему-то, никогда не ждала, что кто-то придет и заступится за меня перед ним. Всегда считала, что сделать это буду должна я сама. И так и выходило, только в моем воображении.

И вот сейчас, уплетая пряники, я любовалась статью отважной Лагерты. Вот остались в селении одни женщины и дети, ну и старики еще, ну да это не важно. И вот пришли два подонка и, не скрываясь, сообщают, что приперлись, потому что им приспичило, и они точно знают: в селении нет мужчин. Ну не низость ли, а? И что бы сделала, например, наша прославленная Людмила, стенающая в плену у Черномора? Спряталась бы под шапкой-невидимкой? Или Катерина Островского — бросилась бы со скалы в море, и все? Типа такой вот протест против насилия и угнетения. Ну плач Ярославны еще вспомнился: подарила бы перед смертью миру прекрасную песнь печали.

Но скандинавская красавица Лагерта не стала пускать слезу в попытке воззвать к человеческому у этого отребья. У нее совершенно другой менталитет и идеалы. Спокойненько так отправила дочку на задний двор, взяла какой-то там предмет домашнего быта, сельскохозяйственное орудие, которое в один момент превратила в смертельное оружие, и сделала то, о чем мечтала бы любая девушка, во все глаза смотрящая на экран, желающая отомстить за поруганную честь всех жертв! В общем, несостоявшиеся насильники с позором бежали, скуля от полученных увечий. Вот такая женщина. Слона на скаку остановит, и хобот ему оторвет!

Вот это я понимаю! Я даже пару раз прокрутила эту сцену, чтобы продлить очарование момента. Так и надо с этой мразью!

Сюжет развивался дальше, и отважный герой сериала упорно шел к славе и победе своего народа, а мои мысли были уже далеко, там, где я могу побеждать, где я могу находиться в безопасности, где никто никогда меня не обидит... в общем, нигде. Нет такого места. Есть реальность, и в ней я в... не в том месте, где производят шоколад, это уж точно.

Часам к пяти меня сморило. Все-таки сказались бессонные ночи. То шок и страх гнали от меня сон, то помешала попытка Фила задобрить меня, исполненная довольно недвусмысленно и замысловато, так что я, практически, две ночи подряд и не спала толком. Да и днем хватало своих переживаний и волнений. Вот, ближе к вечеру я, наконец, и прикрыла сомкнуты негой взоры. Улеглась на диване перед телевизором, и мне приснился сон.

Надо сказать, что со снами моими творится что-то непонятное — мне, по крайней мере — и не объяснимое. Во-первых, они делятся на два вида: сны про один Город, и сны про Прилет. Всякая одноразовая ерунда не в счет.

Особенность же этих двух видов заключается в том, что они снятся мне периодически, с разными декорациями, но каждый раз я понимаю, что это про одно и то же.

Например, сны про Город, в который я постоянно попадаю. Каждый раз он разный, совершенно иной и не похожий на город из прошлого сна, но каждый раз я понимаю, что снова оказалась в том самом Городе, и сознаю это прямо во сне, рассуждая о том, что опять мне приснился именно он. Он предстает то в виде яркого сити с небоскребами, то в виде скромной площади сельского поселения, то в виде старого городка на грани выживания, но всегда я понимаю четко: это один и тот же Город, и я снова в нем. То я прогуливаюсь по музею, то закапываю каких-то мертвецов или посещаю чьи-то могилы, то спешу в аэропорт, или навещаю свою дальнюю родственницу, но все действия, страшные, обычные или смешные происходят в одном и том же Городе. И каждый раз я знаю это точно, и не после пробуждения, а прямо во время сна!

Это происходит уже много лет, и я к этому привыкла. А недавно, буквально несколько месяцев назад, стал повторяться еще один сон. Его сюжеты могут быть разными, но все их объединяет одно: что-то непонятное и необъяснимое, иноземное и непостижимое несется на меня прямо из космоса, падает с неба мне на голову.

В первом сне я находилась на палубе прогулочного катера на спокойной реке, стиснутой двумя низкими берегами. Смеркалось, и я задрала голову, чтобы посмотреть на темнеющее небо. И тут началось что-то необыкновенное: небо то тут, то там начало взрываться снопами искр и расцвечивалось красками, как во время праздничного салюта. Вдруг посреди этой красочной аномалии появились причудливые разноцветные медузы, кальмары и осьминоги гигантских размеров. Они плавно парили в воздухе, тихонько опускаясь на палубу и в воду, и тут же исчезали. Они без остановки пульсировали, то сжимаясь, то разжимаясь, и сквозь них можно было рассмотреть предметы. Прозрачные твари постоянно меняли цвет, который пробегал сквозь них, и не причиняли никому вреда. Они не казались опасными, но было понятно, что они — неземного происхождения. А в голове пронеслась мысль: 'Вторжение'.

Две недели назад мне приснился смешной и страшный одновременно сон из того же разряда 'прилетов'. Я стояла во дворе своего дома напротив подъезда, и вот черт меня дернул, по-другому и не скажешь, посмотреть наверх. Светлое небо, диск солнца вовсю наяривает, обогревает летний двор, и вдруг я увидела самолет, и надо же было ему загореться, взорваться, и начать падать. И вот я смотрю на эту трагедию и понимаю, что летит этот хаос прямехонько на меня. Я заметалась по двору туда-сюда, думая, в какую сторону бежать, чтобы он не попал прямо на меня. Я перепугалась, отчетливо сознавая, что, если бы не взглянула на него, сия беда прошла бы мимо. Надо ли говорить, что проснулась я в холодном поту?

И вот опять двадцать пять. Заснув на диване, в удобной расслабленной позе, я увидела то, легким сновидением не назвала бы.

Я оказалась в своем старом дворе, в котором прожила до пяти лет. Только-только наступал вечер, в окнах соседних домов зажигался свет, на улице не было ни души. Такой покой наступает на границе между днем и ночью, и я застала как раз этот волшебный момент тишины и смешения времени. И снова я посмотрела на небо, только-только начинающее темнеть, подернутое розоватой дымкой. Вот будто кто-то призывал меня и манил оттуда. И тут я кое-что увидела.

Сперва это была маленькая черная точка далеко-далеко в космосе. Вдруг она начала расти, и назвать ее просто точкой язык уже не поворачивался. Прошло буквально несколько мгновений, и своими очертаниями это стало напоминать какой-то конус. Он стремительно увеличивался в размерах, и вот уже можно было легко различить космическую ракету, такую, как обычно рисуют в детских мультиках. Незамысловатую, но понятную однозначно.

Опять я почувствовала, что эта ракета на бешеной скорости несется прямо к тому месту, где я стою, и в страхе забежала на крыльцо подъезда. Ни одна живая душа не видела того, что происходило, и только я была один на один с тем, что неслось прямо на меня. Серая ракета приземлилась аккурат в том самом месте, где я стояла еще несколько минут назад, и вот из нее вышел космонавт. Опять шаблон, но страх от этого меньше не становился. Белый скафандр, защитный щиток в шлеме абсолютно черный, как самый мрачный мрак далекого космоса, и через него ничего невозможно разглядеть. И это был не человек! Я поняла это по замедленным движениям существа, когда он двинулся прямо в мою сторону. Это было что-то абсолютно инородное и чуждое.

Я вжалась в дверь, чувствуя, как волосы зашевелились на голове, потому что это странное нечто тяжелой походкой приближалось ко мне, пересекая двор.

Я задергалась, спеша открыть код замка на входной двери, и на одном дыхании поднялась к себе на пятый этаж. Забежала в квартиру, закрылась на ключ и бросилась на кухню к окну. Каков же был мой ужас, когда я увидела, что непроницаемый черный щиток на шлеме таинственного посланца иных миров обращен в мою сторону, и космонавт стоит, запрокинув голову, и смотрит прямо на меня!

Я вздрогнула и раскрыла глаза. За окном уже стемнело, в комнату попадал свет из дома напротив, фильм как раз заканчивался, не знаю какая уже серия, и я нервно сглотнула. Ужасно хотелось пить, и на неверных ногах, слабая ото сна, я поплелась на кухню.

Из головы не выходил этот сон. Вот же ж! Я пила и никак не могла напиться, и все думала о том, что в очередной раз "притянула" из космоса что-то странное и непонятное. То взорвавшийся самолет, то таинственных медуз, а то и целое инопланетное существо. Но если я спокойно и без особых усилий притягиваю все плохое и негативное в свою жизнь, разве это не может работать и в обратном направлении?

Я отошла к окну и уперлась разгоряченным лбом в прохладное стекло. Может, я могу, если постараться, притянуть и что-то хорошее? А что, если что-то таинственное и прекрасное только и ждет, когда я подниму свою голову и посмотрю сквозь пространство и время именно на него?

Что, если просто надо начать думать о приятном и правильном, и не бояться неудач? Хотя, с Филом я вряд ли так вырасту. Обиды и страх будут только разрастаться, в этом я теперь уверена. Одно для меня совершенно очевидно: повернуться к нему спиной я теперь не рискну, а жить и постоянно оглядываться, задаваясь вопросом на каждом шагу, правильно ли я поступаю, в том ли тоне я разговариваю, и не раздражу ли его случайно, я не согласна.

Ах, тренер по боксу, если ты меня помнишь: спасибо тебе большое. За что? Не знаю. Может, за то, что позволил мне поверить, что я имею природу притягивать хорошее, и должна жить в окружении этого хорошего. Среди хаоса и грубости, со всех сторон огребая психологические затрещины и душевные оплеухи, я получила от тебя нечто очень важное. Ты сделал мне комплимент и позволил насладиться коротким мигом отдохновения. И знаешь, мне это понравилось.

К хорошему привыкаешь очень быстро. Мне хватило получаса. И теперь — держите меня семеро!

Что же, в ближайшие дни у меня как раз будет время, чтобы поупражняться в зазывании позитива в свою жизнь. И если страшное валится на мою бедную голову во сне, то, может быть, во имя справедливости, в реальности мне упадет в руки что-то очень приятное?

Надо попробовать. Со стаканом холодной воды я замерла у окна, созерцая прекрасные черты лица Фила. Почему-то в этот момент я поймала себя на мысли, что прекрасными их как раз называть неправильно. Прекрасное лицо должно быть одухотворенным, а не просто красивым. Да, Фил еще тот мачо, знойный и яркий, но глаза... у него злые глаза, и манеры оставляют желать лучшего. Так что он может быть каким угодно, и жеребцом, и бруталом, и черте знает кем, но я больше не стану называть его прекрасным...

Что мне с его красоты... Я вдруг задумалась о том, что не знаю, хочет ли Фил когда-нибудь иметь детей, станет ли он хорошим отцом и заботливым мужем. Эта мысль показалась вдруг абсурдной. Нет, Фил и семья — это скорее две параллельные прямые, нежели исполнение мечты. Подобную мечту этот мужчина никогда не воплотит в жизнь. Да я и не хочу, если честно.

Мне хватило одной затрещины, чтобы проснуться и освободиться от иллюзии, морока и самообмана: Фил не тот, кто принесет в мою жизнь счастье. Горячий секс? О, да! Сильные впечатления и яркие скандалы? Ну разумеется! Мучения и ревность? Дикую и не обузданную! Но этого ли я хочу, приближаясь к магическому Рубикону? Вот исполнится мне тридцать лет, и все! И я уже не буду никогда такой, как прежде. Я разменяю четвертый десяток, и что-то во мне, заложенное природой или богом, потребует исполнения своего предназначения — быть не только подстилкой, но матерью, женой, в чьей нежности нуждаются, кем хотят дорожить, кого хотят защищать.

А Фил... способен ли он на это? Вор, обманщик и нарушитель закона может только подвести меня под монастырь, подставить и бросить на обочине, если я стану ему мешать. Вот и все.

Неожиданно для себя самой я вскрикнула и подпрыгнула на месте. Как же здорово прозреть! Наравне с сильным и болезненным разочарованием в этот момент во мне зрела бурная радость. Я радовалась, что наступает просветление, исцеление и освобождение.

Да, еще не скоро я решусь покинуть этого человека, еще слишком сильно я привязана к нему на эмоциональном и физическом уровне, но у меня уже есть одна маленькая победа: я не доверяю ему, и не доверю ему свое будущее. С ним оно просто исчезнет, а я не хочу исчезать, я хочу жить. Мама дала мне жизнь не для того, чтобы об меня вытирали ноги.

И тут я замерла. А что, если тот тренер по боксу как раз таинственный посланник из космоса? Ну, или ангел, который как раз пришел открыть мне глаза и вывести на правильную тропу, показать путь к спасению! Я улыбнулась в темноте, разглядывая разноцветные окна в доме напротив. Ага, будет ангел щипать меня за мягкое место и заглядывать в глаза с таким намеком, как бы не так. Но кто бы он ни был, он здорово мне помог.

Кажется, я уже притянула к себе что-то хорошее, мудрое и важное. Я прямо чувствовала это, ведь не зря же на руках у меня выступили мурашки!

Лучше быть одному всю жизнь,

Чем найти свой дом,

И жить в нём, с кем попало.

Гр. 'Ария', сл. Пушкина М.

ГЛАВА 11. На пороге великого

Робкие лучи утреннего осеннего солнца нашли лазейку в неплотно зашторенном окне и разбудили меня, принеся ощущение непередаваемой тяжести на душе. Оказалось, это мужская волосатая рука покоилась на моей груди и давила так, что было не вздохнуть. То ли это нежность соскучившегося по мне мужчины и его желание быть ко мне ближе, то ли контроль, говорящий, что отныне даже кислород для меня будет дозироваться и выдаваться по норме.

Видимо, вчера я так притомилась рассуждать о важном, что заснула без задних ног и даже не услышала, как появился Фил. А он или не смог меня добудиться, или не стал этого делать.

Словив еще вечером многозначительный сон, обремененный каким-то посланием в мою жизнь, ночью я наслаждалась стойким небытием, сквозь толщу которого до меня не добрались никакие действия Фила, если таковые он вообще пытался предпринять. Хоть выспалась в кои-то веки! Осторожно приподняв тяжелую руку за большой палец, я уложила ее поверх одеяла, а сама тихонько сползла на пол и убежала в ванную.

Да что ж такое-то! Это ж сколько времени я еще буду прятаться от Фила? Это что за отношения такие, когда хочется убежать от того, к кому еще недавно дышала так неровно, что боялась задохнуться от избытка чувств и страсти?

Я чистила зубы и рассуждала об этом. И когда делала глазунью, это не выходило у меня из головы. И когда пила сладкий чай с бутербродами, эти мысли буквально не давали покоя. Я понимала только одно: я хочу этого мужчину, и никакая сила не может заставить меня уйти от Фила, от яркой зелени его глаз, от хрипотцы в голосе и таких сильных рук. Но вот как раз сила этих самых рук может заставить меня задать такого стрекача...

Все же, если посмотреть правде в глаза, наши отношения уже не на равных, у меня появился страх перед ним. И стыд, что меня можно вот так просто и легко обвинить в чем угодно, а потом ударить, а после швырнуть побрякушку, чтобы закрыть рот, и все. И он после этого герой, а я — зараза, которой не понятно, чего еще нужно, и вообще никак не угодить.

Я подвела глаза, сидя за кухонным столом, собрала волосы на затылке в узел, прокралась в спальню и долго открывала скрипучую дверцу шкафа, добиваясь от нее беззвучности, чтобы достать чулки, юбку и блузку. После успешно проведенной операции на носочках покинула комнату, в которой мерно посапывал самый красивый мужчина на свете, и, выбравшись в прихожую, вздохнула, наконец, свободней.

Быстренько одевшись, придвинула пуф к встроенному в стену одежному шкафу, потянулась к верхней полке и принялась шарить рукой под россыпью зимних шапок, варежек и шарфов. Там хранилась 'моя прелесссть' — вырванный практически в кровавой битве мой последний заработок, с любовью спрятанный в старом потрепанном кошельке. Полюбовавшись на военный трофей, я вернула мятую зеленую купюру обратно в кошелек, спрятав его под завал, а две красные бумажки сунула в карман пиджака. Все, можно двигать. Оглядев себя в зеркале, подушилась любимыми GUCCI и осторожно вышла из квартиры.

Сегодня особенный день: время отдавать долги, и уже близился час расплаты. Хозяйка квартиры жила неподалеку отсюда, в соседнем микрорайоне, и хоть я и была в туфлях на каблуке, но решилась прогуляться по притихшему с вечера городу, когда дневная суета еще не тронула его своим крылом и не завертела в круговерти проблем и забот. Уж очень мне нравится утренняя свежесть, и это прозрачное небо, и желтые листья.

Во дворе я внимательно огляделась в поисках одного очень неприятного типа, обожающего брать на испуг ничего неподозревающих девушек и давить на них страшными словами о сопротивлении власти и препятствии расследованию, но отбритый мною накануне следователь сегодня не появился и, довольная, я направилась по знакомому адресу по натоптанной уже за многие месяцы дорожке.

Одета я была как обычно, когда по утрам спешила на работу, но мысль, что мне больше никуда не нужно бежать и нестись сломя голову, грела сердце. Головокружительное чувство свободы заставляло губы расплываться в довольной улыбке и чувствовала я себя просто замечательно. С деланым сочувствием, призванным скрыть легкое злорадство, я провожала автобусы, до упора забитые полусонными горожанами, спешащими в свои офисы или где там они работают, а сама неспешно и почти вальяжно вышагивала по тротуарам, выстукивая каблучками почти что барабанную дробь своего триумфа.

Упоение собственной свободой развеялось, как только вошла в нужный подъезд. Поднимаясь пешком на четвертый этаж, я все больше мрачнела. Искры недавней радости осыпались как блестки с бального платья, и гасли на грязном холодном полу. Сейчас отдам деньги за квартиру Тамаре Иосифовне, и останусь на бобах. Минуты душевного подъема и беспечности на глазах канули в лету. Без работы я долго не протяну, а к Филу за помощью обратиться не смогу. Это я понимала ясно.

Кто знает, может, наши с ним отношения и длились так долго, что я оставалась независимой в финансовом плане девушкой и не требовала от него ни золотых гор, ни шуб, ни даже денег на продукты. Может, он запоет совсем по-другому, если я начну выпрашивать у него денюжку на житье-бытье.

Тамара Иосифовна встретила меня как всегда в своем неизменном длинном шелковом халате с китайскими драконами, словно примадонна на заслуженном отдыхе, не расставшаяся с богемными привычками. Высокая прическа, яркий лак на ногтях, модный лет двадцать назад макияж — все как она любит. Видимо, роль артистки театра на пенсии казалась ей привлекательной, и она не отступала от нее никогда.

При первой встрече я так и посчитала искренне, что в прошлом она была актрисой или какой-нибудь певицей, и, войдя впервые в ее квартиру, ожидала увидеть на стенах многочисленные афиши с ее выступлениями. Но на поверку это оказалось лишь игрой. Зато, можно было позавидовать женщине, которая позволила себе создать какой-то образ и придерживалась его, расцвечивая свою скудную на события жизнь яркими красками фантазии.

Она с радостной улыбкой поприветствовала меня, пропуская в прихожую, вобравшую в себя странную смесь разных запахов, от нафталина до аромата духов 'Красная Москва'. Меня препроводили в просторную гостиную с круглым столом в центре под плетеным абажуром и усадили на тяжелый стул с высокой спинкой.

В моем понимании уютного дома это была самая яркая картинка: обставленная комната с неизменным столом в самом ее центре, и чтобы обязательно под абажуром. Даже настенные часы с кукушкой имелись в наличии. Моя мама всегда мечтала о таких, но никогда их не покупала. Зато, когда мы с ней бывали в гостях у одной ее подруги, мама всегда с неизменной завистью смотрела на этот домик и рассуждала о том, что непременно должна приобрести такие же.

Близился особый момент — у Тамары Иосифовны все происходило по раз и навсегда заведенному порядку. Это был практически церемониал, и он мне нравился.

Пожилая женщина заговаривала о своем житье-бытье, делясь последними новостями, имеющими интерес для нее и совершенно не нужными мне, но рассказывала так увлекательно, с легкой долей самоиронии, что я всегда заслушивалась ее, невольно вклиниваясь в ее монолог с наводящими вопросами, к которым она сама же искусно меня и подводила: 'Да вы что! А он? А она? И что вы на это ответили? Ну вы даете!' Женщина всегда удовлетворяла мое любопытство, и эти рассказы доставляли нам обеим истинное удовольствие.

В это время она неспешно доставала из старинного буфета две чайные пары, за которыми следовала вазочка с зефиром и мармеладом. Ее обращение: 'Галочка, мой милый, нажми, пожалуйста, кнопочку' давало мне благословение на включение пузатого электрочайника, вальяжно расположившегося на журнальном столике между стопкой свежих журналов и геранью в глиняном горшке. Так начиналась чайная церемония, когда Тамара Иосифовна будет потчевать меня чаем с мятой и ромашкой из своего сада.

Я обожала это время. Вообще забывала обо всем, как только оказывалась в этой квартире, словно застывшей в конце семидесятых. Мне нравилось здесь все: и эти выгоревшие обои с корзиночками роз в золотой окантовке, и черно-белые фотографии серьезных мужчин и женщин в пожелтевших бумажных рамках на стенах, и множество различных стеклянных фигурок в серванте с хрусталем, и красный поблекший ковер над стареньким скрипучим диваном, и бордовые полинялые от многолетних стирок дорожки на дощатом полу, и множество зелени в разномастных горшках на широком подоконнике.

— Ну а как ты, Галочка, поживаешь? — обращалась ко мне с участливой улыбкой Тамара Иосифовна, когда я по протоколу отказывалась от третьей чашки ароматнейшего чая.

Я никогда ничего о себе не рассказывала. Нет, хозяйка, разумеется, знала, что у меня есть 'молодой человек', что я работаю, и что веду себя в ее квартире вполне 'прилично', так как ни разу никто из дома, где я снимала угол, не позвонил ей с жалобой на мое поведение и не накляузничал на Фила.

Этот вопрос обычно служил сигналом для начала торжественного процесса оплаты жилья. Тамара Иосифовна богиней поднималась из-за стола, неспешно шествовала к комоду, чтобы взять свои старые очки в оправе, вынужденной держаться благодаря намотанной изоленте, и гроссбух — потрепанную тетрадь учета расходов и доходов.

Она возвращалась за стол, раскрывала свои записи и детским каллиграфическим почерком выводила сегодняшнюю дату, мои ФИО и сумму, которую я вносила, и которая благодаря ее милости на протяжении вот уже долгого времени оставалась неизменной и практически символической.

После этого мне предлагалось проверить точность и верность занесенной ею информации и поставить свою подпись в случае полного согласия, что я незамедлительно и делала.

Так было всегда, но вот сегодня... Что-то произошло, сейчас, или чуть раньше, и я еще не знала, что именно, но уже чувствовала, что это случилось. Такое бывает. Это как предощущение чего-то грядущего, о чем ты догадываешься по необъяснимому волнению и мурашкам, бегающим по коже.

Любые перемены в своей жизни я всегда воспринимала довольно болезненно. Страх перед неизвестностью сопровождал меня буквально с младенчества, а вернее, с пяти лет, когда моя жизнь изменилась кардинальным образом и все перемены, входящие в мою жизнь, не зависели от меня и были мне не подвластны. И вот в последнее время они сыпались на мою бедную голову в изобилии, а привычка принимать это философски еще не выработалась.

Поэтому, когда я, как всегда, чуть смущенно пожала плечами на вопрос доброй женщины и промямлила, что у меня все хорошо, Тамара Иосифовна поднялась, чтобы совершить свое ритуальное шествие к комоду, а я застыла на месте, и у меня отчего-то пересохло в горле.

Она уже возвращалась со своей потрепанной тетрадкой, а я даже еще не достала деньги, и, заметив это, пенсионерка вопросительно и с полуулыбкой уставилась на меня, как бы ободряя быть смелее.

— Тамара Иосифовна, — проговорила я, в пух и прах разбивая устоявшийся за долгие месяцы порядок и протокол. — Я пришла сказать вам... — самое смешное, что я не знала, что сейчас скажу.

Мои мысли крутились в голове, как перемешиваются ингредиенты в миксере, и было невозможно рассмотреть, а тем более понять хоть одну из них, но я чувствовала, что готовится что-то грандиозное, причем, по незнакомому мне рецепту.

— Тамара Иосифовна... — проговорила я и снова замолчала.

Женщина улыбнулась, и это придало мне уверенности. Нет, я не стеснялась эту старушку, не робела при ней, и мне нечего было стыдиться. Но вопрос, который зрел в моей голове несколько дней и не был мне ясен, вдруг нашел свой ответ, и вот это-то меня и смущало. Как будто я ломала голову над чем-то важным, а все разрешилось само собой, без моего участия и мучительной мозговой атаки.

— Милочка, с тобой все в порядке? — решила подтолкнуть меня к какому-то действию женщина. — Может, еще чайку?

— Нет, спасибо. Очень вкусно, правда, но мне достаточно, — я вдруг поднялась. Деньги я так и не достала из кармана, и Тамара Иосифовна отметила это с какой-то грустью во взгляде.

— Может быть, у тебя сложности, Галочка, и тебе пока нечем заплатить? — предположила чуткая женщина. — Так я подожду. Честное слово, я не пропаду. У меня черед два дня пенсия, Наташенька, такой добрый человек, приносит мне ее на дом, так что ничего страшного нет. Ты не стесняйся, если надо подождать, ты скажи. Ну, смелее.

— Спасибо вам большое. У вас очень хорошая квартира, и мне было приятно в ней жить, зная, что вы не выбросите меня на улицу просто так, без предупреждения. В вашем лице я нашла добрую мать, или скорее добрую тетушку, готовую понять и прийти на помощь. Но я пришла сказать вам... что я больше не могу снимать у вас квартиру. У меня произошли некоторые изменения в личной жизни, и поэтому я больше не нуждаюсь... понимаете... Простите, что я не предупредила об этом заранее, — 'сама не знала', проговорила я мысленно, и вдруг испугалась, что подвела ее, что огорчила таким скоропалительным решением, и оставила старушку без ощутимой финансовой поддержки. — Если хотите, я найду вам жильца, — тут же добавила я.

Женщина снова улыбнулась. Она, конечно, удивилась, но ничего не стала мне говорить.

— Спасибо, Галочка, найти нового жильца не составит проблем. А что же у тебя произошло, если не секрет? Уж не замуж ли ты собралась, а? Говори, признавайся, это так?

Я заставила себя улыбнуться и пожала плечами как-то так неопределенно, мол понимайте, как знаете.

И женщина оставила меня в покое. Она любезно проводила меня до двери, душевно попрощалась, и в порыве какой-то нежности я вдруг обняла ее, что вызвало у нее вздох, и она похлопала меня по плечу.

— Всего тебе хорошего, Галочка. Будь счастлива в своей новой жизни, и, если тебе нужна будет помощь, обращайся ко мне. Дорогу ты знаешь, дверь тебе всегда будет открыта. Здесь тебе рады, — напутствовала меня Тамара Иосифовна, и у меня аж глаза защипало от близких слез.

Я шла по улицам, сунув руку в карман и зажав в потной ладошке свои жалкие купюры, и рассуждала о том, что же сейчас произошло.

Эта женщина благословила меня на новую жизнь, а жизнь эта не связана с Филом. Это что-то новое, о чем даже я еще не знаю. И все пока складывается так, что и сны подталкивают меня к какому-то решению, и одобрение доброй женщины уже дано, и урок таинственным 'ангелом-боксером' преподан, и планка поднята, а направление нового пути не указано.

И ведь если подумать — даже затрещина Фила может служить, если правильно на это посмотреть, без лишних эмоций, стартовым выстрелом.

Что ж, определенно, я на пороге чего-то грандиозного в своей жизни.

Только... только вот придется на какое-то время вернуться к матери, а там Валька. И это уж никак не назовешь чем-то приятным в моей жизни. Это скорее шаг назад, чем к чему-то новому.

ГЛАВА 12. 'Озорная семейка'

Я часто думаю, что проживи мой дядя дольше на этой земле, все в моей жизни сложилось бы по-другому. Но в том-то и дело, что я не могу сказать, что жила плохо в доме маминых родственников. Дядина жена не обижала меня, не обзывала и ни разу за всю жизнь не подняла на меня руку. А то, что была ко мне равнодушна, так ведь насильно мил не будешь, и невозможно заставить кого-то любить, когда тебе навязали маленькое болезненное существо практически насильно.

Я, как и другие дети, читала сказки про бедных разнесчастных падчериц, но моя мать никогда не ассоциировалась у меня со злобными мачехами из этих историй. Нет, она была не такая. Эта женщина не жаждала моих 'капиталов', доставшихся мне в наследство, и не мечтала извести меня, и не обременяла домашними делами больше, чем было положено. Мы даже в своей комнате, когда жили с Валькой вместе, убирались по очереди.

Просто в один момент у меня не стало любви, меня перестали баловать, качать на руках и нажимать на кнопочку-носик. Меня больше не кружили по комнатам, не включали музыку, чтобы потанцевать вместе со мной, и не читали книжки, изменяя голоса, чтобы волк отличался от собачки, а лисичка от зайчика.

Со смертью мамы я просто попала в обычную жизнь, где не было места для чуда и праздника.

Валька злился до позеленения, что я нарушила его покой, когда в его комнате поставили еще одну кровать — для меня. Его целью стало каждый день изводить меня, чтобы донести до меня мысль, как нагло я поступила, ворвавшись в его размеренную спокойную жизнь.

Самым большим кошмаром для меня вначале нашего с ним навязанного взрослыми общежития была одна фотография, которую Валька демонстративно повесил на свой ковер над кроватью. Не знаю, чего уж такого страшного в ней было, но в пять лет снимок японского борца сумо вызывал у меня крик ужаса всякий раз, когда Валька со смехом подносил его к моему лицу. Других бедняжек пугали пауками или грязными носками — и такое бывало в жизни моих одноклассниц — а меня лишал воли к жизни и сопротивлению вид жировых складок японского спортсмена.

Щипки, затрещины и подзатыльники я получала каждый день, потому что, по мнению Вальки, вела себя не так, как должна была. Я вообще заслуживала хорошей порки, но он ограничивался лишь поверхностным наказанием, как сам и пояснял мне в пылу откровения.

Валька не мучил животных, не обижал никого во дворе, ему хватало меня, а перед своими родителями он вел себя как примерный сын, и его ни разу за всю нашу совместную жизнь даже не наказали!

Я никогда не жаловалась на него, потому что лишний раз увидеть равнодушные глаза матери было, наверное, еще хуже. А дядю просто боялась опечалить. Этот добрый человек непонятно как затесался в семью, где царили холод и равнодушие. Он был единственным радужным пятном в беспросветной серой мути моей жизни, но длилось это недолго.

Когда мне было восемь, дядя погиб. Сбила машина, когда он переходил дорогу на зеленый свет. Вторая смерть за мою короткую жизнь потрясла меня. Я несколько недель не могла ни говорить, ни есть, и для Вальки стало идеей фикс накормить меня и вызвать на разговор. Он тыкал мне в лицо ложкой с едой, размазывая еду по заплаканным щекам, или обливал компотом, постоянно обзывая и таким образом провоцируя на разговор.

Мать не видела, что происходит в жизни ее детей, или закрывала на это глаза, я до сих пор не знаю, и привыкла к мысли, что должна защищаться сама. Но силы были не равны, и каждую ночь я плакала, накрывшись одеялом.

В четырнадцать лет все прекратилось как по волшебству. Прямо в мой день рождения произошло два чуда, которые потрясли меня до глубины души. Во-первых, мать преподнесла мне самый ценный подарок: шкатулку, знакомую по моему счастливому детству. Дешевая коробка, обтянутая черным бархатом, служила моей родной маме местом хранения для драгоценностей. Да какие уж там драгоценности, так, ерунда: пара серебряных и золотых сережек, два золотых перстня, обручальное кольцо и цепочка с крестиком. Вот и все богатство.

Я думала, это все пропало, или досталась кому-нибудь из дальних родственников, и никак не ожидала, что жена дяди сбережет эти вещи для меня, чтобы вручить в день рождения. Она вошла в комнату, где я сидела с одноклассницами, и с равнодушным лицом отдала шкатулку.

— Теперь это твое, и ты можешь распоряжаться этим по своему усмотрению, — сказала она и тут же вышла.

Моему счастью не было конца. Девчонки по очереди заглянули в шкатулку и даже немного разочаровались — по их мнению, золота было слишком мало, а я сияла так, будто выиграла миллион.

Вечером, проводив гостей, я убежала к себе в комнату и перебирала дорогие сердцу украшения как что-то необыкновенное, ведь это напомнило мне о счастливом времени. Я словно видела мою маму, устало сидящую перед трюмо. Она что-то рассказывала мне, пока неспешно снимала серьги, кольца и цепочку и аккуратно убирала это в свою шкатулку. Иногда она разрешала мне взять ее поиграть, и я благоговела перед этой красотой.

И вот я обливалась слезами, целуя каждое колечко, которое для меня было дороже любого бриллианта, потому что хранило тепло маминых рук, напоминало о ней, и эти дорогие воспоминания, пусть ненадолго, возвращали меня в мое счастливое детство.

Второе чудо было даже посильнее первого: с утра Валька меня ни разу не ударил. Вот просто как отрезало. Напрочь. Ну просто потрясающий подарок на мой день рождения!

С того памятного дня моего четырнадцатилетия Валька так больше ни разу ко мне и не прикоснулся. Только ненавидеть, кажется, стал еще больше. Прямо глаза горели в попытке испепелить меня, как только меня видел. Будто от того, что по неизвестной мне причине он не может ко мне прикоснуться, его неприязнь ко мне чудовищно возросла. А мне что — мне бы только побыстрей прошмыгнуть в свою комнату и закрыться там от его до невозможности страшного взгляда.

После того, как нашу с мамой квартиру дядя удачно продал, как и свою собственную двушку, в которой мы ютились с Валькой в одной небольшой комнате, мы переехали в новую четырехкомнатную квартиру, и к семи годам у меня была своя собственная отдельная вселенная. В ней я укрывалась от Вальки, отсиживалась на протяжении всей моей жизни в этом доме, когда к нему приходили его друзья-одноклассники, или позже, когда у его великовозрастных дружков пробились усы и ломкий голос сменился на бас.

Мой неугомонный братец упорно и неизменно давал им всем одну установку: я самое мерзкое существо на свете, достойное презрения и насмешек. В основном, большинству было все равно, они посмеивались надо мной, так как хозяин квартиры им это разрешал и даже всячески поощрял, но некоторые ребята недоумевали, почему это так, ведь сами они находили меня вполне симпатичной девчонкой.

— Симпатичной?! — взревел однажды Валька, когда со своими дружками решил загнуть пары в универе и отсидеться у нас, закупив несколько упаковок пива, благо мать проторчит на работе до позднего вечера. Мне же не повезло: я сидела на больничном. — Да она уродка! Ты что, дебил, не видишь, что ли? У нее нос как шнобель, и глаза, как будто ей ноги отдавили. А размер ноги! Ты видел, какие у нее ласты? Да на нее без водки и не взглянешь! Я спать боюсь, чтобы она мне не приснилась. Так она еще вдобавок и тупая как пробка!

Парни смеялись, пытались что-то возражать, но убеждались всякий раз, что Валька от этого только зверел.

— Да ну тебя, псих, — буркнул однажды его приятель, высокий кудрявый брюнет, который один из его компании всегда здоровался со мной, если я имела несчастье оказаться у них на пути.

Как-то раз этот юноша встретил меня на улице, когда я возвращалась с базара домой с покупками на всю семью, и решил проводить до дома, донести тяжелые сумки.

— Как это Валька разрешает тебе носить такие тяжести, — проговорил он, удивившись весу, который я привычно тащила на себе. — Ты же девушка, тебе такое поднимать нельзя.

Я насмешливо хмыкнула.

— Валька мне это и поручил, — сообщила я ему.

За много лет неприязни у меня выработался иммунитет, и оскорбления брата уже не доставляли столько страданий, как в первые годы жизни с ним под одной крышей. К пятнадцати годам я могла уже разговаривать о нем без слез и страданий.

— Он что, совсем того! — возмутился мой спутник. Я лишь равнодушно пожала плечами, не было смысла подтверждать очевидные вещи. — В следующий раз, как соберешься на базар, сообщи мне, лады? Я буду твоим носильщиком, — брюнет улыбнулся.

Я до сих пор помню ту милую улыбку, и ямочки на щеках, и пушистые ресницы, и веселые кудряшки, лезущие в глаза. Красивый парень.

Когда Валька увидел нас вместе, он чуть с балкона не выпрыгнул к нам навстречу, и почти в одних трусах выскочил на улицу, чтобы разобраться с этим делом.

Он орал на друга, чтобы тот оставил меня в покое и не смел позориться. Разгневанный узурпатор проигнорировал тяжелые сумки, зато чуть ли не плевал мне в лицо, и клялся, что если я еще раз попытаюсь соблазнить кого-нибудь из его друзей, то он мне выдаст, и мало мне не покажется. И вообще он мне шею свернет мою куриную. И все в таком ключе. А когда кудрявый интеллигент попытался его образумить, Валька набросился на него с кулаками, и они серьезно подрались.

Расстроенный друг наскоро попрощался со мной и ошарашенный ретировался, ничего не понимая в наших сложных родственных взаимоотношениях. Да я и сама не понимала, чем же так сильно раздражала своего братца на протяжении долгих лет.

С тех пор я уже сама обходила за километр всех, кто мог хоть каким-то боком быть знаком с моим братцем.

Валька ненавидел меня лютой ненавистью и считал самой гадской уродиной, постоянно твердил, что лучше повеситься, чем всю жизнь прожить с такой внешностью, как у меня. Но однажды, когда заявился домой сильно-сильно подшофе, я думала, что сама его убью. Если выживу.

Я знала, что он ушел на день рождения к другу, и ждала его за полночь, как бывало обычно в таких случаях. О масштабе предполагаемого торжества я услышала накануне от матери: отец лучшего Валечкиного друга снял ресторан, чтобы с размахом отметить двадцатилетие любимого сына.

Валька же появился часов в шесть вечера. Я услышала его шаги в прихожей и сильно удивилась, но даже не выглянула — мне что, больше всех надо? Валька долго топтался в прихожей, несколько раз прошелся мимо моей комнаты, и всякий раз у меня замирало сердце, когда казалось, что его шаги замедлялись рядом с моей дверью.

Я затаилась и даже светильник над диваном выключила, чтобы он подумал, что я сплю, или меня вообще нет дома.

Чего он так рано приперся? Поругался что ли с кем? Зная его взрывной характер, я особо не удивлялась, хотя это со мной он такой несдержанный и не следит за словами, а с другими он знал, как себя вести, и на всех производил впечатление 'хорошего мальчика'. Соседские бабушки, например, его просто обожали и души в нем не чаяли, а среди своих друзей он слыл весельчаком-красавчиком и пользовался бешеной популярностью у девушек.

На какое-то время шаги в коридоре стихли, и я уже спокойно перевела дух, собираясь вернуться к чтению увлекательного любовного романа, когда дверь в мою комнату неожиданно распахнулась от громкого и внушительного пинка. Валька застыл на пороге темной глыбой, и только глаза его блестели подозрительно ярко. Они постоянно вращались, будто он был не в силах заставить себя сфокусировать взгляд на чем-то, и я решила, что он пьян настолько, что просто перепутал комнаты.

— Валь, ты чего? — я поднялась с дивана, на котором лежала — Хочешь, я провожу тебя в твою комнату? — я осторожно приблизилась к нему и хотела взять его за руку, так как его пошатывание наводило на мысль, что в самый ближайший момент он может потерять равновесие, но как только я прикоснулась к его локтю, он будто взорвался.

Отпрянув, Валька стал поносить меня самыми грязными ругательствами, называя шлюхой и чем похлеще. И это в то время, когда я была девственницей чистейшей воды, и даже ни разу не целовалась ни с одним парнем в свои шестнадцать лет!

Он что-то кричал, сыпля проклятья и унижая, пытаясь втолковать мне, какой же я урод, потрясал своими внушительными кулаками перед моим лицом, и вдруг прыгнул на меня и повалил на пол. Это было так неожиданно, что я даже испугаться не успела. И это после нескольких лет холодной войны без единого прикосновения! Я подумала, что он просто не удержался на ногах, настолько был пьян.

От него, действительно, так разило спиртным, что я подумала, что он накачан по самое не хочу и сейчас просто заснет прямо на мне, как на диване, но не тут-то было.

Он вдруг принялся расстегивать мою кофточку, вернее, попытался, а когда понял, что ему не справиться с этим непростым делом, стал ее рвать.

Я замерла, не в силах пошевелиться. Сказать, что я была ошеломлена и обескуражена — это сильно обесценить те эмоции, которые обрушились на меня в тот момент.

— Что, думаешь, можешь просто так издеваться надо мной, да? — бормотал он, разрывая тонкую ткань домашней блузы на моей груди. — Думаешь, тебе ничего за это не будет, да? Все! — он еле ворочал языком, но опьянение не смягчило черты его лица. Мне казалось, что таким злым я его еще никогда не видела. — Мне надоело тебя терпеть, мелкая шлюшка! Какая же ты тварь! Как же я тебя ненавижу!

Я так перепугалась, что не могла даже крикнуть. Матери не было дома, и я вдруг подумала, что он не просто надо мной надругается, а может, даже убьет.

Его брезгливость не должна была ему позволить ко мне прикоснуться, ведь он все время твердил мне, как я ему противна, а тут такое дело. Значит, его ненависть дошла до края, и теперь только моя смерть успокоит его.

Он был таким тяжелым, что я стала задыхаться под грузом его тела, а лицо перекосило от злобы вперемешку с еще какими-то чувствами, и я заплакала от страха.

Я принялась бороться с ним, но, несмотря на свое состояние, он по-прежнему оставался сильнее меня. Он словно только и ждал, когда же я начну сопротивляться, и с наслаждением ударил меня по лицу. Кровь хлынула из носа, и с ядовитой усмешкой он принялся размазывать ее по моим щекам. Все же я кое-как столкнула его с себя, после чего отползла к стене и забилась в угол. Он пытался еще раз наброситься на меня, но я подтащила к себе стул и подняла его дрожащими руками над головой.

Его злобная усмешка не могла больше подавлять меня. Напротив, она словно придала мне сил, и, подскочив к нему, я обрушила на его голову удар, в который, как мне казалось, вложила все силы. Он отбил его рукой, но при этом ему досталось не по-детски, и он отскочил к двери.

Воодушевленная первым успехом, я двинулась на него, и он решил, что лучше всего оставить меня сейчас в покое. Громко матерясь, Валька ретировался в свою комнату.

Я захлопнула дверь и подперла ее тем самым стулом, который спас меня от позора и унижения. Я проревела весь вечер, думая о том, что больше не смогу жить в этом доме.

Утром я вышла на кухню, только потому, что там была мать. Мне вдруг подумалось, что расскажи я ей о вчерашнем, она просто не поверит мне, и даже обвинит в коварстве и попытке опорочить ее сына, а Валька подыграет ей, и я стану еще большей таврю, неблагодарной и подлой.

Валька посмотрел на меня как ни в чем ни бывало, то есть с обычной и ставшей привычной для меня ненавистью. Но в это утро он и с матерью был хмурым и неприветливым. У бедняги раскалывалась голова, и мать заботливо готовила ему какое-то 'народное лекарство', чтобы у мальчика были силы пойти на учебу.

Только в коридоре, когда я собиралась одеваться, чтобы идти в школу, процедил сквозь зубы:

— Расскажешь матери — убью, и всем сообщу, что ты шлюха.

Школу в тот день я прогуляла. Ушла в парк, забрела на дальнюю дорожку, уселась на старую поломанную скамью и дала волю слезам.

После этого уже ни разу он не прикоснулся ко мне. И даже старался не смотреть в мою сторону, будто меня и не было вовсе.

Через пару месяцев произошло одно событие, которое сделало меня счастливой: Валька привел в дом девушку. Милую такую, скромную и симпатичную. Он объявил матери, что у них с Няшей любовь, и он уходит жить к ней.

Счастье мое продлилось не долго. Через пять месяцев Няша наскучила моему братцу, и он вернулся в отчий дом.

Радости матери не было предела, но уже через пару недель Валька нашел новую 'няшу', и снова покинул гнездо.

Так продолжалось довольно долго. Менялись девушки, и срок отсутствия был разным, но в итоге Валька всегда возвращался домой. И такой же неизменной оставалась его неприязнь ко мне. С годами она не ослабевала, на что я в душе надеялась. Он только стал выражать ее иначе, просто смотрел сквозь меня, словно давно вычеркнул из списка живых. Когда мы собирались все втроем на кухне, он вел себя так, будто их с матерью только двое, и меня это устраивало.

Последние полтора года я сама скиталась по разным углам, пока Тамара Иосифовна не предоставила мне свою квартиру, и вот через несколько дней мне предстояло вернуться домой, где Валька прожил эти полтора года безвылазно.

ГЛАВА 13. Под крышей дома своего

Несколько дней пролетели как один, быстро и невзрачно. Я спала, ела и слонялась по дому. Пару раз звонила Пчелка, узнать, как у меня дела. Сама она сейчас переживала бурный роман со своим начальником, и немного беспокоилась, что забросила меня. Но поскольку ей было известно, что я под 'надежным' крылом Фила, этим она себя и успокаивала.

Всякий раз, как моя подружка звонила, разговор начинался традиционной фразой: 'Галка, ну как хоть ты?' и тут же, минуя долгие сантименты, переходил на подробности ее личной жизни. Я с удовольствием слушала про интриги, которые Пчелка искусно плела, будто она не пчелка, а махровый паук, собаку съевший на плетении паутин.

Да, если честно, чтобы поймать такую добычу как ее директор, мало быть просто пышной красоткой с кукольным личиком и бархатными ресницами. К этому не мешало бы еще и мозги прилепить. Так что этой девушке была по плечу такая 'работенка'. А с ее железным самообладанием и чувством собственного достоинства скучать никому не приходилось. Девочка она всегда была умненькая, хитренькая и безумно обаятельная. Так что... все у нее складывалось отлично, и пчелкин работодатель млел в лучах ее обаяния и далеко идущих обещаний.

— Ну а ты-то как? — спохватывалась моя подруга в самом конце беседы, когда ей пора уже было куда-то бежать и что-то делать.

— Да у меня все в порядке, — отвечала я всегда, и то же самое сообщила вчера.

Да, слукавила. Изменения, конечно, были, но пока только у меня в голове. Зрело что-то необыкновенное и мне самой пока непонятное, но не говорить же ей о домыслах! Не тот она человек, чтобы слушать пустые разглагольствования.

К тому же, скажи я ей про Фила, вся буря чувств, которую я старательно утихомиривала внутри, вновь поднимется, а тратить эмоции на это я больше не хотела. Мне и так спокойствие далось нелегко. Вновь переживать те неприятные моменты я не желала ни за какие коврижки, а Пчелка обязательно приехала бы с каким-нибудь тортиком, чтобы выяснить все подробности и обстоятельства: 'Как он тебя ударил? Где ты стояла? Как он посмотрел? А ты что сделала? Больно? Плакала? А ты ему, надеюсь, звезданула, чтобы мало не показалось? Как? Что я слышу! Ты ничего не ответила? Как спать пошла? И все?'.

Нет, этого я не хотела. Поэтому у меня как обычно все было хорошо. Я даже про потерю работы не сказала. Зачем отвлекать счастливого человека, который задумал вдруг выйти замуж! О чем рассказывать? Как я пять копеек выцарапывала? Да уж, работодатель работодателю рознь.

Фил часто и надолго пропадала по делам, и заявлялся уже заполночь, когда я старательно делала вид, что смотрю девятый сон. Он ложился рядом, даже не прикасаясь ко мне. Я ловила себя на мысли, что хочу, чтобы он провел ладонью по моему плечу, или склонился над моим лицом, чтобы тихонько поцеловать, или пусть бы просто прижался ко мне, чтобы так и заснуть. Но он просто плюхался рядом, тяжело вздыхал, потом зевал, а вскоре начинал мерно сопеть, будто меня рядом и не было. Спасибо, что хоть помехой меня не считал.

А я лежала и сознавала, как до чертиков мне не хватает нежности. По сути, оказалось, что мы с ним совершенно чужие люди. Уж точно дышим не в унисон. Наверное, мне нужно больше, чем он может дать, но вот что мне нужно? Что это — то большее, о чем я так тоскую, сама ничего не понимая?!

Несколько раз я бегала к Шашке за моральной поддержкой, а точнее, на пиво. Нет, сей хмельной напиток я никогда не жаловала, ну не пошел он у меня с самого первого раза, и принуждать себя я больше не пыталась. Я просто сидела на огромном мягком диване и, пуская слюнку, наблюдала, как Шашка со знанием дела, с чувством, толком, расстановкой разделывает соленую рыбку, щедро делясь со мной и Линой. Лина смаковала ее с пивом, как и ее возлюбленный, что вызывало у меня некоторый диссонанс — утонченная натуральная блондинка, манерами походящая на благородную эльфийскую царевну, держала в руках большую пивную кружку и, закрыв от удовольствия глаза, потягивала пиво, мусоля соленые кусочки вяленой рыбы.

Шашкины родители, выйдя на пенсию в прошлом году, переехали жить в деревню, и трехкомнатная квартира с евроремонтом и всеми удобствами досталась парню. Лина вошла в нее практически хозяйкой, и содержала в образцовом порядке, наведя здесь еще больший уют на свой вкус. Шашке нравилось, и мне тоже, поэтому я всегда отдыхала и душой и телом в их доме.

Так было всегда. Я и в детстве часто убегала сюда после очередного Валькиного внушения о том, что я крыса и чучело, и проводила здесь много времени. Мы играли в лото, в разные ходилки, что-то вместе рисовали. Мы никогда не ругались и ни из-за чего не сорились: Шашка всегда умел уступать. Это и в совместной жизни с Линой ему очень помогает. Они практически никогда не сорятся и уж точно не ругаются. И Лина, я уверена, никогда не ревет украдкой. Эх, счастливая...

Шашка, он вообще для меня как... как весы. Да, точно. Когда Валька унижал меня, пытаясь внушить комплекс и сломать морально, Шашка становился тем противовесом, чья доброта и мирный посыл всегда утихомиривали бурю в моей душе, и его дружеское отношение никогда не позволяло моей самооценке пострадать слишком сильно, и невосполнимый урон моей психике Валька так и не сумел нанести. Виной тому Шашка, этакий вселенский уравнитель справедливости, примиряющий меня с действительностью и надолго поселяющий в мое бедное детское сердце мир и покой.

Но и Шашке я ничего не рассказала о себе, впрочем, как всегда. Он ведь ни разу не узнал, какой Валька на самом деле.

В воскресенье, последний день моего пребывания в квартире добрейшей Тамары Иосифовны, я проснулась рано, часов в пять. Фил спал, обняв подушку, и не услышал, как я поднялась.

Я собиралась исчезнуть, как героиня романа, тихо и незаметно, не оставив о себе ни одного напоминания. Ну, далеко я-то, в отличие от прекрасной героини, не убегу, лишь в соседний двор, но, как говорится, факт есть факт: уйду я от Фила!

Я не позволяла себе думать о потере, не раздражала в себе голодного зверя, ненасытного и жаждущего его мужских прелестей, или как там про мужчину можно сказать, достоинств, что ли? В общем, даже не пришлось себе запрещать об этом думать, потому что ощущение было, как будто мне на голову нацепили какой-то колпак, и он сам блокировал все мысли и даже чувства, и все, что я делала в последние дни, я наблюдала как бы со стороны. Будто это я, и не я в то же время. И это было так интересно!

Я не знала, что сделаю в следующее мгновение, но делала, и все было так, как надо. Я даже не понимала, к чему я в итоге приду и чего добьюсь, но шла и не собиралась останавливаться.

Так накануне вечером я сложила большинство своих вещей в две большие спортивные сумки (зимние вещи находились дома у матери, так что скарб мой нельзя было назвать многочисленным), а то, что намеренно оставила на виду, чтобы не вызывать Филиных подозрений, собирала сейчас: косметику, зубную щетку, книги, диски.

'Старухин' перстень я оставила на тумбочке у кровати, чтобы Фил, проснувшись, мог наслаждаться прекрасным эстетическим видом качественного драгоценного изделия. Рядом положила записку, в которой сообщала, что вернулась жить к матери, что квартиру сегодня вечером надо освободить и просто захлопнуть дверь (ключ я оставила у своей соседки, приятельницы Тамары Иосифовны), и все, пусть не поминает меня лихом, и я тоже все ему прощаю.

Быстро оделась, с кряхтеньем подняла сумки и тихо вышла из квартиры. Закрыв дверь, я словно отрезала себя от того мира, в котором оставался самый красивый и желанный мужчина, которого я только встречала. Носком ноги поправив половичок перед дверью, подумала, что перелистнула еще одну страницу своей жизни. И в этот момент я уж точно не испытывала ни горечи, ни чувства потери. Так бывает, когда оставляешь насиженные места и уезжаешь в какие-то дали, и грусть потери присутствует, но не может быть глубокой, потому что радость новых открытий пересиливает.

За десять минут я проделала свой путь из одного мира в другой и, сбросив с плеч ставшие многотонными за время пути, сумки, открыла дверь своим ключом. Это была моя квартира, я имела на нее равные со всеми права, и никто не мог мне запретить сюда вернуться. И только та атмосфера, что царила здесь, не позволяла сделать это раньше, а наоборот, гнала прочь.

В доме было тихо и темно, предрассветные сумерки безраздельно царили повсюду, и я разделась, не включая света. Прошла на кухню, поставила чайник, и через пару минут с горячей чашкой чая сидела за столом в тихой задумчивости.

Не знаю, сколько времени прошло, за окном уже посветлело, и где-то тихо зазвенел будильник. Мать или Валька? По шагам узнала брата. Тяжелая поступь взрослого мужчины — я не спутаю ее ни с чем.

Потирая глаза, Валька вошел в кухню в одних боксерах, и замер на месте. Он не испугался, но изумление на его лице было таким явным, что я мысленно хмыкнула. Что не ждал, братец?

Вот он стал приходить в себя, я видела, как меняются на его лице эмоции, вот пришло осознание, что он практически голый, стоит перед девушкой, пусть даже она его двоюродная сестра, и что у него утренний, хм... того, ну да ладно, обычное дело, что я, маленькая что ли.

— Не могла предупредить? — пробасил он хриплым со сна голосом, выскакивая из кухни и прячась в ванной.

Бедняжка, так и не попил водички. Ладно, из-под крана утолит свою жажду, ничего с ним не случится. А он вроде потолстел. Нет, он не заплыл жиром, конечно, только лицо стало покруглее, и сам вроде уплотнился, заматерел, этакий крепыш. А мышцы видно, что качает, и за собой следит. Вполне такой мужичок получился, очень даже ничего.

Сколько ему сейчас? Тридцать три? О, самое то, просто идеальный возраст! Знать бы только, идеальный для чего? Семьи Валька так и не создал пока, насколько мне известно, большим карьерным взлетом похвастаться не может, так, средненький пацанчик, звезд с неба не хватает, на журавлей не заглядывается, и у него так и не появилось постоянной девушки.

Впрочем, мне ли его судить? Все то же самое можно сказать и про меня. Разве это главное в жизни? А что тогда? Знать бы, что самое главное, чтобы не терять время впустую и идти к своей цели, мечте, на свет заветной звезды.

Ладно, романтика утра в этом доме дело редкое. Одетый и умытый Валька вошел в кухню немного хмурый и молчаливый, как-то неуверенно прошел к столу. Я тут же вскочила и налила ему чаю, достала сахарницу и, приподняв вопросительно бровь, посмотрела на него. Он немного растерянно кивнул, и я положила сахар, две ложки, как он всегда любил.

Я не заискивала перед ним, нет, просто привычка, которую выработал у меня Фил, побуждала что-то делать, если на кухне присутствовал мужчина, заботиться о нем и ухаживать. Это получилось легко и непринужденно, а на Вальку произвело такое сильное впечатление, что он надолго замолчал, задумчиво глядя на чаинки, оседающие на дно прозрачного бокала.

— Как живешь? — прорезал вдруг тишину его голос, и я даже недоверчиво взглянула на него, чтобы удостовериться, что это он спросил, и именно у меня.

— Да нормально, — пожала плечами, отхлебывая чай. — Я в предбаннике.

— В холодильнике колбаса, если хоч... чего? — он уставился на меня, и я увидела, что он начинает сердиться, будто я позволила себе наглость посмеяться над ним. Глупый. Не над ним, над собой, и не посмеяться, а так, поиронизировать. Знал бы он, что я сейчас чувствую, и как далека от того, чтобы сводить с ним давние счеты! Мне теперь не до ерунды. Я действительно в предбаннике, ну или в приемной, ожидаю аудиенции у судьбы, чтобы понять дальнейшие ее планы и получить направление для своего жизненного пути, или пройти очередную головомойку.

— Я пока здесь поживу. Ты как, переживешь это? — я искренне улыбнулась ему, и Валька хмыкнул, уткнувшись в свою чашку.

Я успела заметить, как сверкнули его глаза. Неужели обрадовался, что жертва сама пришла к нему в руки? Ну-ну, посмотрим еще, кто кого гнобить будет.

— Ты все там же работаешь? — решил он поддержать разговор. Видимо, тишина напрягала его, и он желал скрыть чувство неловкости. Неловкости? Валька? Я, наверное, просто не проснулась еще.

— Нет, я уволилась, и сейчас в свободном поиске.

Брат пристально на меня посмотрел. Ему что, все кажется, что я шучу или разыгрываю его? Много о себе думает.

— Вообще-то, в свободном поиске обычно ищут мужа, — проговорил он.

— И это тоже, — я согласно кивнула. Главное, не думать о Филе. До сих пор это удавалось мне виртуозно.

Валька вдруг отодвинул чашку и уставился на меня, такой внимательный и серьезный. Я спокойно встретила его взгляд. Красивые у него глаза, миндалевидные, карие, ярко очерченные угольно-черными ресницами. Я давно подозревала, что в их роду не обошлось без восточных кровей, иначе такой красоты он бы ни за что не достиг.

— Что, рассталась со своим мачо? — проговорил он, убедившись, что я не вру. Кривая усмешка перечеркнула бледное лицо, но ведь не чужой беде он радуется, правда?

— Да, все в жизни когда-то надо менять, — беспечно ответила я, делано не замечая издевки в его голосе, — если это перестает работать и больше не делает тебя счастливой.

— И работа и любовник надоели одновременно? — он что, полагает, что подденет меня? Да после того, как я следователя прокуратуры разделала под орех, мне, такие как Валька, на один зуб! Раскусить и выплюнуть.

— Представляешь — да! До чертиков. И я бросила обоих! — заявила я гордо, попивая чаек.

По Валькиной наводке я заглянула в холодильник и вернулась к столу с батоном вареной колбасы. Валька вдруг тоже поднялся из-за стола и достал из шкафчика хлеб. Округлив глаза в знак благодарности, и не скрывая по этому поводу своего удивления, я приняла протянутый багет и наделала нам целую тарелку бутербродов, которую торжественно водрузила в центр стола.

— И чем думаешь заняться? — проговорил братик с деланым равнодушием, мол, так, поддержания разговора ради. Он протянул мне один бутерброд, другой взял себе. Вгрызаясь белыми крепкими зубами в колбасную плоть, он, прикрывшись челкой, не сводил с меня пристального взгляда.

— Искать, — пожала я плечами, — и то и другое.

Он вдруг престал жевать и как-то странно на меня посмотрел, так что внутри у меня что-то екнуло.

Он откинул длинную челку со лба, и в глазах его в это время я увидела странные тени, они промелькнули и скрылись в самой глубине зрачков, сменившись ярким светом. Да что ж такое творится-то! Что он сейчас делает? И главное — зачем? Или мне все это кажется?

С пяти лет я знала, что Валька ненавидит меня. С шестнадцати — что хочет. Я понимала, откуда взялась ненависть в юности, но почему с самого детства — это всегда было для меня загадкой.

А сейчас вообще творилось что-то необъяснимое. Непостижимые глаза молодого мужчины пронзительно впились в меня, практически подчиняя своей воле. Это не была ненависть, и не было желание. Но что это было — я бы не взялась дать определение.

Что-то происходило прямо сейчас на этой кухне, витало в воздухе, электризуя его, и вызывая мурашки по телу. Я не могла пошевелиться, не могла отвести глаз, и как завороженная смотрела в лицо человека, который убивал во мне мечту о прекрасном на протяжении всей моей жизни, просто так, без объяснений и видимых причин.

И что же, сейчас он полагает, что может попытаться что-то замутить со мной? Не на ту напал, конечно, но вопрос в другом: зачем ему это надо?

Я решительно тряхнула головой, разрывая зрительный контакт с Валькой, который сам на себя не был похож в этот момент. Он что, в мое отсутствие на курсы гипнотизеров ходил, что ли?

— Ну а у тебя как на личном фронте? — заставила я себя проговорить беспечно, изо всех сил делая вид, что не поняла его взгляда и вообще ничего не заметила. Все произошло так быстро и едва уловимо, что только холодок, пробежавший по позвоночнику, говорил о том, что сейчас вообще что-то было.

Валькины глаза как-то моментально померкли, он нахмурился и снова уткнулся в свою чашку.

— Тебе-то какое дело, — буркнул нехотя, и принялся лениво жевать свой на секунду забытый бутерброд. — Все нормально у меня.

— Ой, прости, братик, не знала, что это для тебя так болезненно. Не хотела тебя обидеть. Любовь вообще странная штука. Как она приходит, как уходит — загадка для человечества.

— Да что ты себе... пошла к черту! — процедил он. Он бросил на тарелку недоеденный бутерброд, будто мой вид испортил ему аппетит. Посидел несколько секунд, упершись в стол руками, словно решаясь что-то сказать, и вдруг резко поднялся и направился к выходу. Не так, чтобы резко и нервно, но я видела, что он решил сбежать.

Видимо, кто-то не так давно все-таки разбил ему сердце. Надо же, ну хоть оно у него есть, и то радость.

— Смотри, не опоздай на работу, — пропела ему вслед.

Он что-то ответил, не слишком лицеприятное, но я все равно не расслышала, нутром почуяв, что лучше и не переспрашивать.

Нет, надо срочно что-то делать: в этом доме я долго не протяну.

ГЛАВА 14. Убить в себе Фила

Мать разбудила меня, когда время близилось к вечеру. Как же здорово спать днем! Но после пробуждения чувствуешь себя пьяной, слабо соображаешь и такая томная вялость во всем теле, что даже не хочется шевелиться.

Оказалось, ко мне пришли, и по недовольному лицу матери я поняла, что ей это не понравилось. Понятное дело: не успела прийти в дом, и уже визитеры. Она ничего не имела против моего возвращения под отчую крышу, но вот мои гости — дело другое. Я поднялась и, зевая во весь рот, пошлепала в прихожую.

Один взгляд на 'посетителя' прогнал все остатки сна, и сердце предательски дрогнуло: передо мной стоял Фил. Злой, мрачный и полный решимости свести со мной счеты. Я невольно отступила — если он перейдет к активным действиям, тут и мать не поможет.

— Ну привет, красава, — проговорил он медленно с леденящей душу улыбкой. После чего демонстративно сомкнул руки в замок и щелкнул суставами пальцев. — Как поживаешь? А я вот заскучал, да. Пришел навестить свою подружку. Ты ведь моя подружка, все верно? Я ничего не перепутал?

У меня сразу резко пересохло во рту, и я не смогла произнести ни звука. А чего, собственно, я так испугалась? Мы не в рабовладельческом обществе живем, и я не являюсь ничьей собственностью. Я вовсе не сбежала, и не прихватила с собой чужие вещи. Кольцо вот на видном месте оставила.

Фил сам, кстати, вел себя так, что мне не светило никакое документально зафиксированное подтверждение наших отношений и какой-либо зависимости друг от друга. Так чего же он от меня хочет? Я не ношу его фамилию, не беременна, слава богу, от него, и не являюсь родственницей олигарха, чтобы он желал держать меня при себе.

Фил же, ничуть не обидевшись на мое молчание, дернул головой, и послышался выразительный хруст шейных позвонков. Он словно разминался перед боем, и мне стало нехорошо, подобная демонстрация силы мне очень не понравилась. Но ведь он не думает меня избивать, правда?

— Фил, прости, так вышло... — пролепетала я, совершенно не зная, что ему сказать.

И чего черт дернул меня исчезнуть, не прощаясь? Поговорила бы как с человеком, получила бы в глаз, и ушла бы спокойно домой зализывать душевные и физические раны. Так нет же, сыграла в мятежную княгиню, теперь вот расхлебывать придется... Все равно ведь огребу, наверное, только агонию продлила зря.

— Ну, с кем сбежала? С кем меня надула, а?

— Фил, ты чего? Ни с кем я тебя не надувала, что ты, шарик что ли, — но под гневным взглядом красавчика я тут же примолкла: он не собирался шутить. — Фил, просто срок аренды квартиры закончился, и... А ты ко мне в последнее время охладел, вот...

— Что? Это я охладел? Это ты какие-то дела за моей спиной завела! — вскричал Фил, недоуменно тыча себя в грудь. — Стала пропадать где-то, на звонки не отвечаешь, с кем ты — я не знаю. Это ты у нас загуляла, не я!

— Да нет же, все не так, — пробормотала я, увидев вдруг, как глупо поступила. Действительно, чего это я сбежала без объяснений... Вот же, поддалась своим фантазиям, призыв из космоса, блин, словила... А мой отвергнутый любовник не собирался успокаиваться.

— Не стесняйся, расскажи мне, где ты, как ты, с кем ты. Ведь это я, твой Фил, а, малышка! — проговорил вдруг он нежным голосом в то время, как медленно приближался ко мне и в глазах его бушевало пламя гнева.

Опять я ущемила его гордость! Что же я за существо такое, если у всех мужиков, с которыми я имею несчастье общаться, из-за меня страдает самолюбие! Их уже больше чем один, и это уже система. Выходит, со мной что-то не так?

— Фил, пожалуйста, — я попятилась. — Остановись, прошу тебя, — я выставила вперед руку, прекрасно понимая, как глупо и жалко при этом выгляжу.

— Что, козла из меня решила сделать, а? — гаркнул вдруг Фил, перестав фальшиво улыбаться. — Думаешь, рога мне пойдут? Отвечай!

От этого окрика я вздрогнула, и мой разгневанный друг, заметив это, засмеялся, хищно обнажив крепкие зубы.

— Фил, уходи, мне надоел твой ор и оскорбления, — проговорила я как можно строже. Но разве с поварешкой идут на бизона? И на самокате не таранят танк.

— Уходи? Так ты меня гонишь? — притворно огорчился зеленоглазый красавчик. — Так значит, ты на самом деле сбежала от меня? — Фил по-прежнему приближался ко мне, а я продолжала пятиться, благо места в коридоре пока хватало на этот жалкий трусливый маневр.

— Ты не понимаешь, ты все не так понял, — лепетала я.

— Да все я понял! Все! За дурака меня держишь? Позоришь, будто я фраер какой-то! Уважение и страх потеряла, с@ка! Проучить тебя, а? Проучить? Не поняла, с кем связалась? — он воинственно размахивал руками, надвигаясь на меня как неумолимый рок.

Я отрицательно помотала головой. Я по-прежнему не верила, что он может причинить мне вред. Нас столько всего связывало до той поры, пока я не поняла, что мы совершенно разные и чужие. Ну ведь что-то же между нами было! Да пусть хотя бы в память о прежних ночах он меня пощадит!

— Иди сюда, — потребовал он. — Я сказал, сюда!

Я решительно замотала головой, и смело сделала еще один шаг назад.

— Ну скажи мне, детка, в чем это я перед тобой виноват, а? — вкрадчиво проговорил мой обожаемый хулиган. — Я же предупреждал тебя, что от меня так просто не уходят.

— Ни в чем ты не виноват, — с жаром заявила я. — Вообще никто ни в чем не виноват, честно! — но он, похоже, не слушал меня, пребывая на своей волне.

— С братиком решила сойтись? Что вылупилась? Думаешь, я ничего не знаю? Думала, я не вижу, как он на тебя смотрит? Сколько дыр он уже в тебе просверлил, а? Отвечай, когда я тебя спрашиваю!

— Не считала! — гаркнула и я, не в силах поверить в то, что Фил и правда такое предположил. Он с ума сошел? Это о чем он сейчас говорит?

А мой бывший любовник уже замахнулся и готов был обрушить на меня мощный удар, призванный принести в мою пустую голову толику мудрости и понимания, о которых так ратовал, когда его кисть перехватила мощная рука.

Как в замедленной съемке, я подняла испуганные глаза и встретилась с мрачным и решительным взглядом Вальки. Как же вовремя он вернулся с работы! Наверное, никогда в жизни я не была ему так рада.

Фил медленно обернулся, и тут же, как только произошло узнавание, получил мощный удар в челюсть. Его руку отпустили, чтобы ничто не препятствовало короткому и стремительному полету. Стена остановила парня, и Фил, замерев на месте, с хищной усмешкой стер пальцами кровь с разбитой губы.

— А вот и ёб@рь твой пожаловал, — проговорил он с глумливой улыбкой.

Или Фил по страшному меня ревнует, или он просто идиот в тяжелой стадии заболевания. Мне было стыдно за его слова и обвинения, и даже за то, что долгое время я считалась его женщиной. Сейчас я хотела как можно быстрее оказаться в душе и смыть с себя этот позор.

Валька приблизился к Филу и снова его ударил. Тот попытался ответить, и моему брату также досталось. Завязалась драка, силы были, примерно, равны. Филом двигала обида, Валькой — ненависть. Он умел ненавидеть, мне было это хорошо известно, поэтому смело поставила на него — он должен победить, тем более, это было в моих интересах.

На шум из комнаты выбежала мать, и, увидев, как ее кровиночку бьют, закричала, хватаясь за телефон.

— Мразь, а ну сейчас же отпусти моего сына! Я вызову Стражей, ты понял? По тебе тюрьма плачет, и ты там окажешься, выродок!

Не, ну красота! Просто блюз! Ругательства, оскорбления, склоки и драка. Боже, и все это спровоцировала я? Неужели...

Женщина решительно набрала номер, и Фил понял, что она не блефует.

Неимоверным усилием воли он вырвался из крепкого захвата моего брата и подскочил к женщине. Вырвал из ее рук трубку и небрежно бросил на обувницу у стены.

— Не надо, — проговорил он, тяжело дыша, — я сам уйду.

Пьяным взглядом опустошенных глаз посмотрел на меня, заставив мои колени задрожать.

— Я любил тебя, — процедил он, сплевывая красную слюну прямо на пол, — а ты предала меня, с@ка. Клянусь, — он медленно сглотнул, давая мне время осознать важность момента и желая, чтобы он надежно отложился у меня в памяти, — ты пожалеешь, что так поступила. Ты за все ответишь.

Последние слова он произнес в сильной ярости, после чего выскочил за дверь. Валька не препятствовал ему.

— Валечка, да что же это такое! — запричитала мать. — Тебе больно? Я сейчас помогу тебе. Галка, неси скорее аптечку!

— Не надо! — резче, чем хотел, выкрикнул Валька. Он даже не взглянул на мать. Не сводя с меня взгляда, отослал ее в комнату. — Я сам разберусь, мама, слышишь? Иди, и ни о чем не волнуйся, — мягко закончил он.

Мы так и стояли в коридоре друг напротив друга и, если честно, я не могла произнести ни слова.

Меня шокировало грязное предположение Фила и удивил поступок Вальки. Фактически, брат заступился за меня, хотя... может, я все себе надумываю, и он просто защищал свою честь и жилище?

— Как ты? — хрипло спросил Валька, рукой утирая кровь с рассеченной брови.

Это он меня спрашивает? Да я в шоколаде по сравнению с ним! Может, умом повредился? Я не могла принять от него ни капли сочувствия, даже пусть он и заступился за меня. Столько лет ненависти и подлости не могли пройти за одно мгновение после одного участливого взгляда.

— Давай я вытру тебе кровь, — вдруг проговорила я и с ужасом поняла, что не смогу прикоснуться к его лицу. Что я делаю, зачем я это предложила? Вроде не меня по голове били.

— Давай, — устало согласился Валька и направился на кухню. Мне ничего не оставалось, как потащиться вслед за ним, ругая себя последними словами. Ну, не последними, конечно, в моем лексиконе есть вполне такая богатая коллекция ругательств, но сердилась я на себя очень.

Валька сел на стул, запрокинул голову и прикрыл глаза.

Ну что ж, назвался груздем — так теперь тебе самое место в кузове. Я нехотя протопала к шкафчику, достала вату и перекись водорода. Обильно смочила ватный тампон жидкостью и приблизилась к брату.

— Будет больно, — зачем-то брякнула я.

— Пускай. Разве это боль, — вдруг заявил мой брат, доверившись моим рукам.

Непостижимый человек! Что он имеет в виду? А, черт с ним, я не хочу этого знать!

Я старалась как можно осторожней прикасаться к его разбитому лицу, и меняла тампон за тампоном. Валька терпеливо и мужественно переносил эту процедуру.

— Как ты с ним только жила, — проговорил вдруг он, не раскрывая глаз.

Моя рука дрогнула, но я ничего не ответила и продолжила свое дело.

Валька вдруг усмехнулся, вернее, попытался, и тут же поморщился, когда разбитые губы защипало. Он втянул воздух сквозь зубы, но долго молчать не собирался.

— Разве ты раньше не замечала, какой он? Или он был другим? — начал он мучить меня расспросами. Ему-то какое дело?

— Зеленкой мазать? — хмуро поинтересовалась я.

— С ума сошла что ли? Мне завтра на работу.

— Думаешь, может быть хуже, чем сейчас?

— Плевать, оставь так. Или йодом давай, что ли, прижги. Он до завтра сотрется.

— Йодом нельзя мазать лицо — он плохо действует на кожу. Останутся рубцы.

— Плевать, мажь, — велел Валька и мужественно стиснул зубы. — Только подуй, — добавил он и снова попытался улыбнуться, но у него опять не получилось.

Я молчала, радуясь, что мы ушли от неприятной темы, но Валька и не думал никуда уходить. Сидел себе на стуле и собирался дальше растравлять мне душу, смущая до покраснения.

— Так чем он тебя заинтересовал? Красавчик, да? Мускулы классные? Он хоть говорить связно умеет? Или, скажешь, стихи тебе читал?

— А мне можно читать стихи? — каким-то чужим голосом пробормотала я.

— Нужно, — уверенно кивнул Валька и поморщился, как только йод попал на открытую ссадину. Я послушно подула, краснея от глупости своих действий. Детский сад какой-то. Лучше бы его мать сделала это, уж она бы вложила в этот процесс максимум нежности и теплоты. Зачем он попросил сделать это своего врага?

— А может, ты из-за меня ушла к нему? — выдвинул версию Валька, и я выронила спичку с ваткой из рук. Она упала ему на светлые джинсы и оставила микроскопическое пятнышко.

А Валька даже глаз не раскрыл, только тихо засмеялся, и я увидела, как из потревоженной раны на губе засочилась кровь.

— Думала, раз он такой сильный и без царя в голове, сможет отомстить мне за тебя?

Нет, ну что он хочет услышать, а? Чего он добивается?

— Или я продолжаю тебя лечить, и ты молчишь, или я ухожу, и ты делаешь это сам. Впрочем, можешь позвать мать, — заявила я как можно строже.

Он хмыкнул, демонстрируя готовность подчиниться и замолчать, но как только я прикоснулась к его ранам, заговорил снова.

— Галка, я скоро женюсь.

Ну хоть что-то приятное и радостное за последние полчаса!

— Поздравляю, — искренне заявила я.

— Жить будем у нее, так что в этой квартире ты станешь безраздельной хозяйкой, — рисовал братец перед моим взором радужные перспективы.

— Как будто мне это надо, — усмехнулась я. — Все равно я надолго здесь не останусь.

— Что, уже нашла себе нового мачо? — Валька скривил губы. Он хотел усмехнуться, но было больно, и он снова зашипел.

— Еще не нашла, но ищу, — заявила я, напуская в голос побольше уверенности.

— Только сначала покажи его мне, — заявил мой странный братец, — для оценки качества. Похоже, если доверить это серьезное дело тебе, ты опять подцепишь какого-нибудь урода с бицами и без мозгов.

— Ладно, супермозг, ты не лучше его, — обиделась я. — Он хоть в постели...

Блин, ну я дура. Нашла чем парня уязвить. Ну где мои мозги?

И точно, Валька взвился. Он мгновенно распахнул глаза, два страшных огненных омута, и вскочил со стула, на котором только что сидел тихой мышкой.

— Постель тебе нужна? Нимфоманка хренова! А на панель ты не думала пойти? Вот уж где траха ложкой ешь до упора! — заорал вдруг он.

— Совсем сдурел! — также закричала я.

На крик тут же прибежала мать, с тревогой глядя на сына, но Валька махнул ей рукой, мол, уходи, сами разберемся.

— Вы только не поубивайте тут друг друга, — пробормотала расстроенная женщина и снова ушла.

— Тебя вообще не касается, с кем и сколько я сплю, — прошипела я, злая донельзя. С остервенением я собирала грязные тампоны.

Он грубо схватил меня за плечи и придвинул к себе. Вздернув свой подбородок, сверху вниз смотрел на меня злыми глазами и молчал, лишь тяжело дышал.

— Да пошла ты, — процедил вдруг, отталкивая меня.

В моих глазах закипали слезы. Почему все отправляют меня на панель? Я не шлюха, не развязная девка и никогда не прыгала в постель к первому встречному. Даже с Филом у меня был конфетно-букетный период, правда, длился он всего три дня. Ну да кто ж меня обвинит из тех, кто хоть раз смотрел в глаза этому жеребцу!

А Валька... разве ему не все равно? Сам же сказал, что скоро будет свадьба, так чего он ко мне лезет?

Вот честное слово, прямо не выходит из головы поганенькая мысль, что он на меня какие-то виды имеет. Вот правда, больше ни на что другое не могу подумать. И Фил про то же ляпнул. Неужели так и есть? Тогда он дурак — мы же родственники!

Черт, а Фила я, по ходу, задела, это точно. Уязвила. Он же вроде угрожал мне не так давно, что не позволит его бросить, а тут я взяла, да и ушла, так еще и в известность об этом не поставила заранее. Как там в анекдоте говорится? 'Если девушка решила бросить тебя по собственному желанию, она обязана отработать две недели'. А я без отработки рванула.

Я, конечно, чувствовала возмущение из-за такого грубого наезда мужчины, с которым не так давно делила кров и постель, но все во мне вдруг всколыхнулось, и я сидела на кухне, смотрела в одну точку и понимала, что без Фила мне фигово.

Во что бы то ни стало мне необходимо задушить мою страсть к грубому неотесанному мужлану с таким прокачанным прессом... с такими литыми мускулами... а какие у него бицепсы, и вообще... Черт, блин, вот же дура! Такими темпами я долго буду его забывать, если прямо сейчас рисую картинки, которые при свете дня вгоняют в краску. Нет, не возрождать я должна эти картины, а нещадно уничтожать. Кромсать, изводить и стирать в пыль. Я должна... убить в себе Фила... Но ведь не с Валькиной же помощью? Фу, конечно нет.

ГЛАВА 15. Крыша в пути

До утра я не сомкнула глаз. Сидела, поджав ноги, на своем стареньком диване и пялилась в окно, на ночные огни. Вот люди в домах напротив — как они живут? Тоже плачут и страдают? Их тоже предают и обижают? Им также не хватает нежности, и они ощущают свое одиночество, или это только у меня так?

Да нет, конечно, я все понимаю. И фильмы, и книги, и песни, и сплетни в транспорте и на работе, все только об одном — о страданиях. Мы специально приходим в этот мир, чтобы мучиться. И нафига это надо? А вот в нормальном состоянии ни в жизнь не согласишься покончить с этим одним махом. Нет, будешь цепляться за любую возможность задержаться здесь подольше. Как только где-то что-то кольнет, тут же побежишь к врачу, и будешь заботиться о своем тщедушном ну или тучном тельце изо всех сил, только чтобы продлить свое пребывание в этом диком мире страданий и мук. И почему так?

Но ведь ездят же по городу красивые девушки на дорогих тачках, и не всем им на голову выливают пересоленый борщ, и не всех таскают за волосы или принуждают к сексу со старыми уродами за хорошие деньги. Ведь есть же и счастливые! Есть те, кого любят. Кому дарят цветы без повода, и нежно гладят, когда ты заснула, и что-то шепчут на ушко, потому что не хотят с тобой расставаться даже ночью...

Есть ли на этой земле человек, которому я буду нужна? Не так, как Пчелке или Шашке, а только я и только ему... Причем, просто так, безусловно, вот просто потому что я такая, какая есть. И чтобы сердился, как только я заикнусь, что во мне надо что-то поменять, хоть внешнее, хоть сокровенное внутреннее...

Дурочка, какая же я дурочка.

И я то плакала, то улыбалась, стыдливо пряча лицо и утыкаясь в согнутые колени. И так всю ночь.

Но какая-то мечта уже зарождалась в моем сердце, едва уловимо проявлялась внутри меня в виде непонятной и еле угадываемой субстанции. Я прямо ощущала это жжение. Ветер перемен, еще не ветер даже, а так, сквознячок, уже бегал по позвоночнику и холодил предощущением судьбоносных изменений.

По сути, итог моей жизни к двадцати девяти годам весьма плачевен. Нет работы, нет любви, мои дорогие друзья не могут уделять мне больше времени, потому что счастливы в своей личной жизни, а я — одна. Я просто одна. На земле, в этом городе, в моей никому не нужной жизни.

Нет, я не жалела себя этой ночью, не сетовала на судьбу и не причитала. Я просто наводила порядок в мыслях, производила инвентаризацию в душе, и это привело к неутешительным выводам: я никому здесь не нужна.

Но главное, что я для себя поняла — это волшебное слово 'здесь'. Прежде чем впасть в депрессию от таких выводов, я успела уцепиться за это слово. Если я не нужна здесь, возможно, есть такое место, где я могу оказаться очень даже востребованной!

Я почему-то сразу в это поверила, надо только найти такое место. И это не другая работа, не другая квартира и не другая семья. Это даже не другой возлюбленный.

Вскочив с неразобранного дивана, я принялась ходить по комнате, испытывая сильное волнение. Будто кто-то подталкивал меня в спину и постоянно подначивал: 'Ну!? Ну?! Ну давай уже, скажи это!'

И я сказала. Сказала самой себе. Вот остановилась перед окном, глядя на дом напротив, и сказала. В некоторых окнах свет так и горел всю ночь, в других давно погас и включился снова только сейчас, в шесть утра. Люди собирались на работу. Счастливые ли, убитые ли горем, одинокие или всем довольные, им надо спешить по делам, зарабатывать деньги, чтобы продолжать свою жизнь на земле мучений. Это я уже выяснила, что дальше?

А дальше сквозняк усилился, он уже не просто холодил мою спину, он буквально сбивал с ног, подталкивая к единственно верному решению. Мне оставалось только окончательно его принять без единого сомнения.

И постояв минут десять в эпицентре ураганного ветра, я его приняла!

Прозвенел будильник в комнате брата, я услышала его шаги в коридоре, и вскоре зашумела вода в ванной и электрочайник на кухне. Я не собиралась выходить к нему, чтобы пожелать доброго утра и приготовить завтрак. Вчерашняя сцена сильно смущала меня, и все, что сказали Фил и Валька, не укладывалось в голове.

Если есть на свете такая любовь, которая мучает и того, кто ее испытывает, и объект его воздыханий, то пошла она к черту! Моя мама, фактически, умерла от любви, которая не несла в себе светлого начала, и я не собираюсь идти той же дорогой.

Направление моего пути иное. Я понимала сейчас, что все, что когда-то связывало меня с жизнью в этих декорациях, в один миг, а вернее за одну эту ночь, превратилось в пыль. И поэтому сейчас мне казалось, что оставить все это позади не составит труда.

Единственное, что представляет для меня ценность здесь, помимо моих друзей, это могила мамы. И все. Больше ничего.

Разгоряченным лбом я плавила холодное оконное стекло, рассеянно наблюдая за работой дворника. Упирающихся малышей тащили в садик, понурые школьники брели сами. Вскоре я узнала походку Вальки. Быстро он собрался, а я так задумалась, что не слышала, как он хлопнул дверью и вышел.

Что ж, братец, прощай. Пожелаю тебе в спину удачи и покоя в сердце, с ним явно что-то не в порядке. Пусть же побыстрее найдется та, кто поймет, как с ним обращаться, чтобы не причинять ему боль. А твоя косточка в горле, то есть я, больше не будет мешать тебе.

Вот не зря все-таки я смотрела в небо и ждала оттуда чего-то. Сны-то оказались вещими, сейчас я понимала это четко и ясно. Я-таки притянула одно мудрое решение.

Прыгнув к старому письменному столу, принялась строчить прощальное письмо для матери.

На кухне меня дожидался свежезаваренный чай и несколько бутербродов. Это для меня, что ли? Или Валька так делает, когда мать должна вернуться с ночной смены, и ко мне это не имеет никакого отношения?

В любом случае мне не хотелось есть, я была слишком возбуждена, чтобы проглотить хоть кусочек пищи, и пока дома никого не было, отправилась собираться.

Через час с неразобранными сумками, которые вместе с ногами день назад я унесла из квартиры Тамары Иосифовны и из жизни Фила, я ехала в автобусе в сторону вокзала.

Да, да, да! Я решила покинуть этот город, где появилась на свет двадцать девять лет назад. Впереди у меня было, как минимум, примерно столько же, и провести их я захотела в более лучших условиях. У меня был план, он родился этой ночью.

Самое смешное в этом плане было то, что я понятия не имела, что мне с ним делать. В нем значился только один пункт: 'уехать!'. А куда, зачем и к кому — сплошные пробелы и многоточия.

Понимая, что для отправки требуется какой-то транспорт, я направилась на железнодорожный вокзал.

Зал с билетными кассами встретил меня шумом. Гул голосов и шарканье сотен ног наполняло огромное помещение, где под сводами разносился отточенный и хорошо поставленный голос диктора.

Да уж, если тебе одиноко, если тишина достала тебя — езжай на вокзал, здесь скучать тебе не дадут. Тут даже собственных мыслей не услышишь.

Эйфория захватила меня с первого взгляда на многоликую разношерстную толпу. С блаженной улыбкой я бродила по залу, таща за собой тяжелые сумки, о которых практически забыла, окунувшись в этот особый мир. Сейчас все мои ощущения были направлены не во вне, а внутрь себя, где рождалось что-то сродни маленькому счастью.

Мысль, что я уеду, кружила голову, и было не важно, куда, лишь бы купить билет. Но чем больше я вчитывалась в расписание поездов, тем больше недоумевала: какой же выбор сделать?

И снова, как в последние дни, какая-то неведомая сила взялась за мое руководство и вывела меня на улицу, развернула лицом к автобусной остановке и... улетучилась, оставив меня одну.

И это все? Я недоумевала. Типа, погуляла, и хватит, пора домой? Нет, так не пойдет!

Набычившись, я прожигала горящим взглядом свой автобус, на котором приехала сюда двадцать минут назад. Я словно внушала ему, что он меня не заполучит, и на моей остановке ноги моей больше не будет! Не будет и все!

Водитель отъехал со стоянки и подрулил к бордюру, позволив прибывшим в наш город пассажирам заполнить салон. Он словно дразнил меня, мол, залетай, места еще есть, а зазеваешься — будешь стоять, учти.

Я учла и отвернулась. Смешно, конечно же, но я понятия не имела что мне делать.

Ноги, не советуясь с головой, потащили меня на эту чертову остановку, но двигалась я медленно, через силу, и тянула время до последнего. Я была против этого продвижения, но никак не могла остановиться. Мой автобус уже уехал, пока я плелась нога за ногу, но особо радоваться не стоило, ведь подойдет другой, чтобы забрать блудную дочь домой.

Чтобы этого не произошло, я влетела в первый же подъехавший троллейбус. Что, получил? Сказала же: домой не вернусь!

Маршрут был мне знаком, и электротранспорт быстро довез до речного порта, где не так давно я играла в шпиона, прячущего в секретном сейфе важные документы.

Я резво слетела со ступенек, чтобы стремительно закрывающиеся двери не прищемили мне хвостик, и потопала на речной вокзал. А почему бы и нет? На железнодорожном я уже побывала, и ничего там не добилась. Но если и здесь я ничего не предприму — это будет конец. В аэропорт я ни за что не отправлюсь: до жути боюсь высоты. Хотя, есть запасной вариант: автовокзал.

Что ж, посмотрим, что нас тут ждет. И я отважно направилась к зданию билетных касс.

На мое счастье навигация еще не закрылась, было самое начало сентября, и 'Ракеты', 'Зори' и 'Метеоры' еще ходили вверх и вниз по Волге-матушке.

Что ж, путешествовать по воде — это даже интересней, чем по рельсам! С воодушевлением я подошла к свободной кассе. Здесь вообще не было такого ажиотажа, как на предыдущем вокзале.

— Здравствуйте, — бодро улыбнулась я женщине в окошке.

— Доброе утро, — вежливо ответила она мне, как того требовал этикет. — Куда желаете?

— Желаю, а вот куда — не знаю, — сообщила я ей доверительно, смело выдержав взгляд, полный подозрения. Женщина должна увидеть, что я не шучу и не собираюсь над ней поиздеваться.

Дама, окинув меня внимательным взглядом, заметила мои собранные сумки и серьезный настрой на поездку.

— Девушка, я не могу вам ничем помочь, — пожала она плечами. — Если вы не знаете, куда вам нужно, я тем более этого не могу знать. Так куда вам надо? До какого города билет?

— А до каких есть?

— Девушка, вы шутница, конечно, как я погляжу, но у меня работа, и я не могу тут с вами развлекаться. Говорите, до какого города билет и отходите, или пропустите других.

Я оглянулась и тут же успокоилась: за мной никто не стоял, а значит, время на определение моей дальнейшей судьбы еще есть.

Я снова наклонилась к окошку кассы.

— Понимаете, мне надо уехать из этого города, срочно, чтобы меня не догнали. Понимаете? — на ходу начала сочинять я, при этом говоря чистейшую правду. А уж где она чистая, а где взвесь фантазии, не суть важно. — Мне надо уехать, чтобы успокоиться и определиться с дальнейшей жизнью. В какой-нибудь миленький городок. Пусть он будет небольшим, но обязательно тихим и мирным, понимаете?

Я заметила, что говорю слова, определяющие мой план, мое видение и мои желания. Их контуры, до этого едва угадывающиеся, становились четкими прямо у меня на глазах.

— Девушка... — неуверенно протянула кассир.

— Просто хороший городок, где можно пожить и привести в порядок свои мысли, чтобы понять, как жить дальше, — я честно смотрела ей в глаза. Мне нечего было скрывать, я была искренна, как никогда и ни с кем.

Женщина долго молчала, барабаня пальцами по столу, затем уткнулась в свои талмуды с расписанием. Я ждала, затаив дыхание. Сейчас решится моя судьба, и решит ее эта добрая фея, на полставки работающая кассиром билетных касс. Она буквально продает билеты в счастье.

— Ну вот до Плишмы рейс есть... — неуверенно проговорила фея. — Красивый, зеленый городок на берегу Волги, — да ей туроператором работать надо, а не скучать тут за стеклом. — Какое население там сказать не могу, какая инфраструктура — тоже, — она усмехнулась. — Сами могли накануне изучить подробнее, раз решились уехать, но...

— Давайте, мне нравится. Плишма — звучит отлично, — выдохнула я, обрадовавшись, что наконец-то что-то определилось в моей судьбе и получило свое название.

Через минуту я держала в руках розовый листок — пропуск в свою новую жизнь — и совершенно ошеломленная, с каким-то звоном в пустой голове, шагала на восьмой причал, чтобы отправиться туда, куда толкала меня неведомая космическая сила.

До отправления оставалось полчаса, и я позволила себе сладкий пирожок, чтобы, держа его в зубах и постоянно облизывая сладкие пальцы, настрочить Шашке смс и сообщить, что я больше не живу в этом городе.

ГЛАВА 16. 'Из варяг в греки'

По громыхающим сходням я поднялась на 'Метеор' как на космический корабль, с уверенностью, что в моей жизни что-то меняется абсолютно бесповоротно. Причем, я даже не рассматривала такой вариант, как 'не получится — вернусь обратно'. В данный момент я была уверена, что прощаюсь с землей моего детства навсегда.

Понимание, что сейчас горят все мосты, накрыло меня, и я чувствовала, как нити, связывающие меня с этим городом и людьми, еще вчера имеющими для меня значение, рвались прямо в эту минуту, под тихий плеск волн, ласкающих борт теплохода.

С бьющимся сердцем я прошла в носовой отсек и заняла место у окна в просторном салоне с удобными креслами. Уютненько. Интересно, а красивые атлетического сложения официанты здесь имеются? Пожалуй, я сделала бы заказик, ага.

Сунув сумки под кресло, насколько они смогли там уместиться, я уткнулась в большое окно, рассматривая противоположный берег. Самое время всплакнуть, прощаясь с родными местами.

Так, главное, выключить телефон, чтобы никто не отвлек и не сбил с лирического настроя. Но грустила я ровно столько, сколько времени понадобилось парням из театрального училища занять места в моем отсеке, заполнив его собой, своими вещами и шумом.

В моем ряду все пять кресел оказались мгновенно заняты, как и впереди, и позади. Короче, внушительная часть нашего отсека, изумительное милое место, носом разрезающее набегающую волну, оказалось забито, и уже слышалось бренчание убираемых гитар, шутки и вспышки смеха то тут, то там.

Как только мы отчалили, мое сердце подпрыгнуло в волнении от серьезности момента, и слезы выступили на глазах, от чего я принялась отчаянно их смаргивать, заставляя себя улыбаться. Ну вот и все. Решение принято, дело сделано, и назад пути нет. Что ждет меня впереди — не понятно, вокруг только вода и неизвестность, которая омывает сейчас мое бедное сердце, как волжские волны наш теплоход.

Шум в салоне отвлек меня очень быстро, тем более, что я не собиралась долго предаваться грусти и сомнениям. Сейчас главным и ведущим чувством в моей немного растерянной душе была радость. Она переполняла вперемешку со страхом неизвестности и восторгом решимости, которая так была не свойственна мне. Долгие годы я плыла по течению, и вот такой финт — маленькая революция, которая бесспорно очень серьезно изменит всю мою дальнейшую жизнь.

Впрочем, все, довольно о серьезном и хватит о грустном. Волею судьбы и кассиров речного порта я оказалась в эпицентре студенческого вихря и в самом центре их праздничного настроения. Что ж, стоит, наверное, познакомиться поближе со своими соседями, которые пробудут в этом статусе ближайшие четыре часа пути.

Пока я оглядывала пространство, наблюдая разношерстную толпу парней и девушек с высоким самомнением и претензией на оригинальность (ну как же, театралы — они такие, с тонкой душевной организацией и диким чувством стиля, не понятного никому кроме них самих), наткнулась на взгляд одного парня в другой части зала, отделенной от нас широким проходом.

На его непроницаемом лице, таком серьезном, я бы даже сказала, суровом, с плотно сжатыми губами и сведенными бровями, горели серые глаза. Они буравили меня так, будто он знал, что я что-то стянула у него, и только большое количество свидетелей мешает ему обличить меня, но он за мной следит, и не спустит с меня глаз, пока все не выяснит.

Мне стало не по себе, потому что он в упор смотрел на меня и не собирался отводить взгляд. Его приятель казался парнем с легким нравом и гораздо более располагающим к себе, но он молчал и не отвлекал своего спутника от созерцания моей растерянности. Было видно, что к шумным счастливым студентам отношения странный парень не имеет ни по возрасту, ни по настроению, и было у него на душе мрачно, и лет ему было где-то около тридцати. В штанах цвета хаки и серой футболке он напоминал солдата, недавно вернувшегося из горячей точки, и еще не отошедшего от вида смерти.

Я поспешила отвернуться, тем более, что мои ближайшие соседи уже делали первые попытки познакомиться со мной. Судя по широким улыбкам, они жаждали общения, и были не прочь завести новое знакомство. Я быстренько проверила свои ощущения и убедилась, что не имею причин противиться этому.

Запомнить все имена, которые ребята с важностью называли, казалось мне непосильной задачей, я не собиралась брать на себя этот труд, и потому просто улыбалась, кивая головой и тут же забывая, кто из них Леша, кто Тоша, а кто Сережа.

Мои поименованные соседи долго удивлялись и наигранно возмущались, узнав, как это я, такая видная интересная девушка, ни разу не удосужилась сходить на представление в их ученический театр. Это же так престижно, так элитно и так модно!

Я обещала восполнить этот пробел в своей никчемной богемной жизни, не вдаваясь в подробности относительно того факта, что мои ноги вряд ли ступят еще раз когда-нибудь на твердую землю нашего города. При этой мысли мое сердце сжалось на долю секунды, а потом пустилось вскачь, как только я вспомнила, на что решилась и насколько кардинально изменила свою жизнь.

Но долго предаваться размышлениям мне опять не дали, так как незаметно пришло время театральных баек, и каждый наперебой спешил продемонстрировать свои таланты. На мой взгляд, выиграл парень, рассказавший несколько анекдотов голосом Евгения Леонова. Винни-пуха я любила с детства, и потому сам парень показался мне настолько милым и забавным, что по требованию моих новых друзей вручить пальму первенства достойнейшему, я отдала ее именно ему.

Он, как человек искусства, принял воображаемую ветвь с достоинством и скромно, скрывая блеск гордости в глазах, и обыграл это так забавно, что сорвал аплодисменты других свидетелей и участников нашего импровизированного капустника.

Ну, потом было не очень интересно, так как последовала игра 'Угадай ее домашний адрес', и я не видела смысла в том, чтобы заставлять мозг ребят работать вхолостую — мой адрес уже был как бы и не моим, и я долго загадочно улыбалась, демонстративно уходя от ответа и создавая иллюзию загадочности и недоступности. Типа, тоже не лыком шита, а очень даже шелковыми нитями. Играть-то я умею, и изображать нужные эмоции тоже, когда это требуется для дела.

Так что мы поупражнялись немного в этом мастерстве и вернулись к разным историям, коих у ребят было огромное множество. Поговорить они любили, это сразу бросалось в глаза, а я им не мешала. Все же четыре часа плыть до моего нового дома.

Боже, у меня будет новый дом! Ага, конечно, как будто я могу его купить. Придется снимать какой-нибудь угол, искать работу, заводить знакомства и ждать чуда. Страх уколол тонкой иголочкой в самое сердце, но восторг по-прежнему не отпускал, пересилив все сомнения. В моем родном городе я тоже испытывала трудности с жильем и поиском работы, и 'любовная лодка разбилась о быт', так что, проблемы одни и те же, только декорации будут иными. И ожидание чуда острее. И еще что-то... Меня пронзило осознание того, что какая-то сила направляет меня, словно строит мою жизнь по какому-то неведомому мне самой плану.

Мне всегда не хватало уверенности в том, что кто-то позаботится обо мне. Некому было сказать, что все будет хорошо, никто никогда не мог дать мне таких гарантий. Но сейчас, имея под ногами даже не зыбкий песок, а воду, я чувствовала, как что-то существенное и ощутимое закладывается в основание моей веры, и понимала, что гарантии и надежность очень скоро появятся.

От этой мысли мне хотелось и плакать, и смеяться, и я активно влилась в беседу с театралами, забыв обо всем на свете и искренне резвясь и отрываясь.

Так пролетело два с половиной часа и настало время прощаться. Ребята прибыли в небольшой городок Плес на театральный фестиваль, элитный междусобойчик, чтобы продемонстрировать свои умения и таланты таким же пижонам, влюбленным в себя и театр, из других городов и весей.

Я собрала урожай записочек с телефонами и настоятельными просьбами позвонить, как только вернусь в город, ибо мои новые друзья горели желанием приобщить меня к искусству Талии и Мельпомены в общем и целом. Я не стала их разочаровывать, с благодарностью принимая приглашения и выслушивая различные пожелания.

Теплоход отчалил от берега, оставив позади шумный талантливый народ, и снова оказался на середине реки. До таинственной Плишмы оставалось меньше двух часов. Я решила вздремнуть, но как только устроилась со всеми удобствами в опустевшем и ставшем тихим салоне, ко мне подсели.

Медленно повернув голову, встретилась глазами с тем таинственным 'солдатом', который сверлил меня пристальным взглядом, как опытный бурильщик. О, нет! Этого еще не хватало! Что ему надо? Что я ему сделала? Он и сейчас продолжал точно также меня сверлить и буравить!

Его друг подсел на свободное кресло и тоже уставился на меня.

— Привет, — парень, наконец-то, разжал губы. Ну надо же, и это ради меня? Я польщена, ага.

— Привет, — произнесла как можно дружелюбнее, попутно незаметно оглядываясь.

Человек пять сидели в разных местах большого салона. Если что, на помощь может прийти от силы один мужичок, но сейчас он спит, прикрывшись ото всех газеткой. Две старушки и женщина с сыном-подростком вообще не в счет, а до центрального салона мои крики могут и не долететь. Ну да что это я о плохом, может, парень просто улыбаться не умеет, а в душе очень даже добрый малый.

— Познакомимся? — продолжил общение парень, не замечая моего замешательства.

Я назвала свое имя, он тоже представился. Андрей. Друг оказался Василием. Посидели, помолчали. Мне совершенно нечего было ему сказать, да и он сильно отличался от тех ребят, что развлекали меня и себя на протяжении трех последних часов. Он явно был молчуном, не из тех, кто не станет заморачиваться с темой для беседы.

— Куда направляешься? — о, светский разговор все же состоится? Молодец, хвалю.

— В Плишму, — а что, я никому не обещала, что буду разговорчивой и многословной.

— Живешь там?

— Нет, еду к отцу, — хорошо, что я только что поупражнялась в театральном мастерстве, и сейчас удачно и талантливо скрыла следы собственного изумления от того, что ляпнула, не подумав. Ну какой отец?! Мой отец давно умер, его я лишилась еще раньше, чем мамы. Черт дернул меня за язык!

— Он из тех мест?

Что я могла на это ответить? Я сидела настолько обескураженная только что сорвавшимися с языка словами, что не могла прийти в себя.

— Понимаешь, вообще-то, он из мест не столь отдаленных, — произнесла я и откашлялась, так как в горле сильно запершило.

— Водички хочешь? — сразу среагировал Василий, протягивая бутылку минеральной воды. Нет, спасибо, вдруг они туда слюней напускали, и вообще, чужие же парни. Я с нежной улыбкой отрицательно покачала головой.

— За что сидел? — казалось, Андрей заинтересовался моей историей. Ну что ж...

— Дело в том, что я не могу тебе этого сказать, Андрей, — начала я важно. — Об этом не принято говорить в моем городе, откуда я родом, намекну только, что дела эти политического характера, и большое спасибо на том, что, отсидев пятнадцать лет, отец вообще вышел на свободу. Мы, родные, уж и не ждали такого чуда.

Взгляд парня потеплел, он понимающе кивнул.

— Долго ты его не видела. А мой отец умер, когда мне пять было.

Укол совести был таким ощутимым, что я покраснела.

Мое состояние было двояким. С одной стороны, я испытывала неловкость от того, что вру, начав эту дурацкую игру ни с того ни с сего, а с другой — я удивлялась, что мне поверили, и первый успех вскружил голову. Это что, так подействовало на мой неокрепший ум общение с талантливыми лицедеями, учащимися примерять чужие маски и переживать чужие чувства? Какой же я оказалась податливой к влиянию извне.

— Рада встрече? — продолжал расспрос Андрей.

Видно, что он не рвется строить сложные предложения и не заморачивается причастными и деепричастными оборотами, но его глаза были настолько говорящими, что я предпочла не заглядывать в них, так как всякий раз испытывала тайный стыд за то, какую пургу гоню.

— Дело в том, что отец на свободе уже несколько лет, но я узнала об этом только недавно. Вот, теперь мчусь туда, где был замечен его след, — произнесла я и перевела дух. Ну это прямо что-то с чем-то. Когда я уже остановлюсь-то?!

— А почему так?

— Ну, понимаешь, наша семья и так пострадала после его ареста... Думаю, он просто не хотел причинять нам еще больших проблем. Наверное, решил не напоминать о себе, чтобы мы могли жить так, как привыкли. Решил, что без него нам будет лучше.

— А кто он? Кем работает? — Андрей, сразу видно, был практичным человеком.

— Он музыкант, скрипач. Я слышала, он бродит по городам и зарабатывает на пропитание игрой на скрипке, — выдала я и вздохнула. Мой вздох был принят многозначительным качанием головы, словно парни давали понять, что сочувствуют мне.

— Надо бы ему чему-то научиться. Пусть приезжает в наш город, я из Решмы. У нас автобаза большая, я научу его, потом курсы может окончить, водителем станет. У нас зарплаты хорошие, бед вообще не будет знать, — стал предлагать выход из проблем Андрей. — Поможем чем сможем, слышишь? Найди его, и сразу к нам, поняла? И с жильем помогу. У меня вообще дом большой.

Я во все глаза смотрела на этого парня, и на душе теплело. Говорят, что чем дальше в лес, тем толще партизаны, а я видела, заплывая в глубинку, что люди здесь человечнее.

Совесть моя кричала, что она больше так не может, и меня даже в пот бросило.

— А вообще, хочешь, мы с тобой поедем? — предложил вдруг Андрей. — Василий Плишму хорошо знает, он оттуда родом. Поможем с поисками.

И тут я растерялась. Это как это со мной? Зачем? Как я выкручиваться там буду?

— Ребят, я пошутила, — пробормотала я слабым голосом прежде, чем сообразила, что можно просто вежливо отказаться, сохранив легенду. Ну не дура ли я!

Андрей, не мигая, смотрел на меня, наверное, минуты две. Василий почему-то даже отвернулся. Его резко заинтересовал берег с другой стороны нашего салона. Он даже всем корпусом развернулся от нас.

Чем дольше молчал Андрей, тем больше я терялась. Не то, чтобы я испугалась, мне просто было стыдно.

— Наврала? Это все неправда? — решил вдруг уточнить парень.

— Мой отец тоже давно умер, — проговорила я совсем тихо.

— А зачем тогда наплела всего?

Казалось, он искренне недоумевал. Что я могла ему ответить? Я лишь жалко пожала плечами. Андрей оглядел меня всю, и громко матернулся, как выплюнул что-то.

— Не люблю, когда меня наё@@@ют, — пояснил он мне уже более спокойным голосом.

— Извини, — попросила я. Кажется, он не будет сильно ругаться. Похоже, он не очень обиделся.

— Фантазерка, — он вдруг улыбнулся, и от его улыбки стало так хорошо, что я даже удивилась. С таким, наверное, ничего не страшно. Такой всегда защитит и будет оберегать и заботиться, это уж точно. Без лишней болтовни. Минимум слов и максимум дела.

— Андрей, прости, сама не знаю, что на меня нашло, — промямлила я честно.

— Слушай, тогда поехали с нами, — предложил вдруг мой новый знакомый. Нет, ну он странный. То со мной, то с ним. Ему что ли все равно, куда, лишь бы компания подходящая?

— Извини, — говорю, — но я не могу. Меня ждут, мне надо в Плишму.

— Так на один день всего, — принялся Андрей меня уговаривать.

Василий, поняв, что гроза миновала, уже развернулся к нам и с интересом разглядывал меня, как в начале беседы.

— Нет, даже не проси, не могу.

— У нас красивый город, зелени много, — принялся соблазнять меня мой попутчик. — Я угощу тебя шашлыком, Василь, знаешь, какой классный делает. Потом можем сходить на могилу моих отца и матери, — заявил он, будто это являлось хорошим пунктом культурной программы, и от этого предложения у меня глаза на лоб полезли. — А вечером в клуб завалимся. У нас весело.

Я не знала, что сказать. Наверное, посетить могилу его родителей — это какой-то знак, как безраздельное доверие или уважение, и мне это польстило, конечно, но меня ждала Плишма, и я была намерена сойти на берег именно в этом городке.

Я немного виновато улыбнулась, и Андрей сдался.

— Ну тогда обещай, что приедешь к нам в Решму на выходные, — попросил он, и я с радостью дала такое обещание. Ну раз хороший парень просит, отчего ж не дать!

Проводив и Андрея с Василием, я принялась нервничать, ведь до моей остановки оставалось минут тридцать. Я напрочь забыла его взгляд и просьбу приехать, и недоверие Василия, который будто бы понял, в отличие от друга, что этого никогда не случится. Ну а кто знает, вот освоюсь в своем новом городе, и может, махну до Решмы.

Я закрыла глаза и принялась представлять город, который станет моим родным домом в ближайшее время. На берегу Волги, должно быть, весь в зелени, с крутыми берегами, милыми домиками и спокойным добрым народом, как Андрей и Василий. Простые работящие ребята, и надеюсь, такие же нормальные девчонки.

Я понимала, что это не Столица, куда съезжается народ со всей страны в надежде осуществить свою большую мечту и удовлетворить амбиции, и Плишма — не город больших возможностей. Но я, скорее, бежала от жизни, чем искала бурный калейдоскоп событий.

Так что, Плишма, встречай меня!

ГЛАВА 17. Тот самый город

Меня и встретили. Покатый высокий берег с белой оградой вверху, видимо, обозначающей набережную, и вполне так себе приличное двухэтажное здание речного порта визу. Ну, портика, если честно. Раза в три меньше и в десять скромнее, чем его собрат из моего родного города.

Но это не важно. Сойдя с трапа, я замерла на месте, бросив тяжелые сумки на растрескавшийся асфальт с пробивающимися подорожниками и одуванчиками. Зелени здесь вообще было много. Тополи, кучки березок, всякие там липы, клены, что внизу, что вверху, на набережной, росли, как им заблагорассудится, не страдая потребностью составлять какие-то ровные линии и аллеи. Естественная красота.

А запах! Я вдыхала необыкновенную смесь свежести и тины с Волги, пряной зелени и чего-то еще, сладкого и незнакомого, оказавшись совершенно в другом мире. И в то же самое время я понимала, что все это придумала, давая установку влюбиться с первого взгляда в место моего нового обитания.

Большой плюс: все во мне отозвалось на этот приказ вполне охотно и доброжелательно. Я была готова к открытиям, к радости и всему тому, что поджидало в этом городке. Ведь не просто так космическая сила привела меня именно сюда!

Первое, что бросалось в глаза — это непривычный для меня ритм жизни. Никто никуда не спешил, не толкался и не кричал. Не сказать, чтобы в порту была тишина, но все происходило чинно и мирно. Спокойные люди неспешно покидали 'Метеор', не менее спокойные аборигены их встречали, негромко переговариваясь с матросами с теплохода.

Я увидела впереди небольшую площадь. Может, это вообще центр города? Скромненько, если честно. И все же, площадь, она казалась мне необыкновенной. Вернее, необычной. Точнее, странной.

Я привыкла к чему? К огромным площадям, безупречно заасфальтированным, без рытвинки и малейшего дефекта. К просторным проспектам и роскошным главным улицам шикарного сити. И чтобы непременно то там, то тут какая-нибудь башенка, памятник или умопомрачительный фонтан.

Здесь же люди не стали заморачиваться с выравниванием ландшафта, взяли, да и покрыли асфальтом все природные бугры и гигантские неровности рельефа. То ли у них не нашлось соответствующей строительной техники, то ли решили сэкономить и поберечь местный бюджет, но заниматься разравниванием земли и выравниванием площадки для будущей площади не стали ни отцы города, ни исполнители.

Таким образом, площадь здесь напоминала окаменевшее, застывшее море, и волны в одной ее части были выше, чем в другой. В низине слева от меня чинно высился двухэтажный Универмаг, обшарпанный, с обвалившейся штукатуркой и пыльными витринами. К нему доверчиво жались некогда разноцветные домики поменьше и погрустнее. Видимо, это был центральный магазин Плишмы, поскольку все остальные не удостоились чести быть двухэтажными.

Место перед этим стратегическим объектом, троюродным братом ЦУМа, было вполне ровным, там даже примостилось несколько автомобильчиков, также побитых жизнью, как и сам монументальный Универмаг, а вот дальше все шло в гору, где на небольшом плато расположился палаточный городок, местный рынок. Подняться к нему можно было с обоих концов площади, или влезть посередине, просто взобравшись на этот пригорок (мои туфли на каблуках для этого подвига не подходили).

На этом выверт местного рельефа не заканчивался. Земля была вздыблена, и поднималась на следующую высоту, к которой от рынка вели три железные лестницы. Там, на последнем уровне местного квеста, сосредоточились магазинчики, которые, выстроившись в ряд, свысока, то есть, буквально сверху, сонно взирали на скромный мирок торгашей.

Если от Универмага прямая дорога вела к причалу, то от магазинов наверху — на набережную. Так зигзагообразно один уровень переходил в другой.

Подхватив сумки, я медленно двинулась вперед. Остановившись у двухэтажного здания, осмотрелась. Солнце светило вовсю, время близилось к обеду, я только что совершила необыкновенное путешествие из одного мира в другой, словно перенеслась на машине времени лет этак на тридцать назад, наблюдая, во что одеты люди в Плишме и какие прически они носят. И вдруг замерла на месте.

Я не сразу поняла, что произошло, и принялась оглядываться в поисках возможной причины волнения, пока не догадалась, что это исходит изнутри, и мое сердце распирает от необыкновенного чувства, от ощущения, что я здесь уже когда-то была.

Совершенно точно и абсолютно бесспорно мне это только казалось. Я никогда в жизни не путешествовала, и до этого памятного дня не покидала пределов своего родного города, и потому, откуда у меня такое необычное ощущение родства с этим местом, мне было не понятно, пока снова какая-то сила, какой-то импульс сверху не торкнул меня.

Да это же тот самый Город! Нет, ни дома, ни улицы, ни люди — ничто не напоминало мне ни одного эпизода из многочисленных снов на тему, да вариации были здесь и неуместны. Никаких зрительных параллелей. Дело было в другом.

Ощущение! Уверенность! Просто понимание, что я в том самом Городе, накрыло меня, и слезы выступили на глазах.

Боже, так значит, не случайно мне снились эти истории, что я приезжаю куда-то, всегда, постоянно, снова и снова! Это было для чего-то нужно! И вот я здесь. Наяву, на самом деле. Я сделала это!

Радость душила меня, она переполняла настолько, что стало необходимо ее скрыть. Я полезла во внешний карман сумки за носовым платком, чтобы убрать следы волнения и восторга, которые наполнили меня, принеся и нотку грусти.

Всю жизнь я жила в тени этого мира, этого необыкновенного Города, и ждала своего часа. Все было предрешено, и эта моя поездка — не импульс взбалмошной девчонки и не блажь уставшей от жизни девушки, и уж, конечно, не поиск новых ощущений разочаровавшегося в жизни человека: это было суждено, и поэтому я здесь.

Вытерев слезы, я немного успокоилась. Все же, как накалены мои эмоции и обострены все чувства. В какую только чушь не поверишь. А все дело в том, что пришло время поменять декорации, и в голову ударила идея уехать. Просто кассирша в порту продала билет на рейс, который не был заполнен, чтобы хоть как-то умножить выручку, и только поэтому я здесь.

Но что-то внутри меня уже породнилось с этим местом, и мне было хорошо. Из космоса ли меня привели, или сама я приплелась сюда, это не суть важно. Я здесь, и здесь я и останусь!

— Ищешь кого, или так просто стоишь? — отвлек меня скрипучий голос.

Я рассеяно обернулась и заметила старичка на какой-то тележке с колесиками. Деревянными колодками, нацепленными на руки, он упирался в асфальт, безногое тело покоилось на грязной подстилке. Он запрокинул голову, глядя на меня, и на сморщенном загорелом лице, испещренном морщинами, читалось неподдельное любопытство.

Я тут же полезла в кошелек за мелочью. Для таких людей мне не было жалко и полтинника.

Седой мужичок, внимательно следивший за моими действиями, охотно протянул руку за появившийся из кошелька купюрой. В мгновение ока спрятал ее во внутренний карман засаленного пиджака и довольно крякнул.

— Спасибо, девонька, дык чья ты? Вижу, что не местная. А каблучищи-то што напялила? По нашим-то дорогам копыта сломаешь. Али не знала, да? Не знала? — он дружелюбно рассмеялся.

У мужичка был странный для моего слуха выговор — он сильно окал, да к тому же заикался, но и его тон и взгляд меня нисколько не раздражали. Ну и что, что мое первое знакомство произошло именно с таким человеком — нищим попрошайкой. Меня это ничуть не смутило. Оглянувшись, я заметила, что это вообще никого не смущало. Многие подходили и бросали ему в консервную банку монеты, не отвлекая нас от содержательной беседы. Просто здоровались и уходили по своим делам.

— Вот, приехала, — я развела руками и хлопнула себя по бедрам, мол 'прошу любить и жаловать'.

— Юбочка короткая, ага, — продолжал осмотр местный старожил, но в его выцветших глазах я читала одобрение. Да уж, я успела заметить, что местная молодежь и женщины постарше предпочитают длинные платья и юбки, а еще больше дам в джинсах. Ну ничего, у меня всего навалом в гардеробе.

— Мне нравится, — я благодушно пожала плечами, ничего не имея против оценки старика.

— Дык и мне тожа нравится, — хохотнул он. — Ты к кому приехала-то, красава?

— Я не знаю. Просто приехала, — произнесла я тихо. Это была самая серьезная часть нашего разговора.

Идти мне было совершенно некуда, и начать поиски жилья я планировала с какой-нибудь местной доски объявлений, если таковую найду, или отправлюсь на остановку в конце площади, где маячил киоск 'Роспечать'. В местной газетенке наверняка есть объявления о сдаче жилья, если в Плишме вообще имеется типография.

— Дык жить тебе негде, что ли? — продемонстрировал проницательность старичок. Он неспешно достал из кармана видавшую виды курительную трубку, помял уже имевшийся в ней табак, и сунул в рот. Извлек спичечный коробок, побренчал им над своим ухом, чиркнул спичкой и долго раскуривал старую трубку.

Когда он вновь поднял на меня глаза, я кивнула и вздохнула.

— Дык помочь тебе, что ль? — предложил он.

И тут я растерялась. Я прямо так и представила, как он приведет меня в свое логово, где живут такие же, как он, убогие калеки, и буду я с ними там куковать. Научат меня своему ремеслу, и я плавно вольюсь в ряды Плишменских попрошаек. Это, что ли, моя судьба?

Но мужичок, слава богу, имел в виду совсем другое.

— Есть у меня товарищ школьный, — проговорил он вкрадчиво, затягиваясь и выпуская дым торжественно и важно, — так ему такая девушка, как ты, не помешает, — и он снова окинул меня задумчивым взглядом с ног до головы.

— Ну, если ваш товарищ не людоед и не сексуальный маньяк... — начала я, облегченно выдохнув, но меня перебили. Послышался каркающий смех.

— Девонька, он лет двадцать, как ест только каши и пьет кисели, а маньяком быть не может и того больше. Он ходит-то с трудом, вот какая штука.

— И ему нужна жиличка? Сколько, вы не знаете, это будет стоить?

— Да нисколько. Просто сварить ту самую кашку, да кисель, да полы протереть когда, вот и все, — пожал плечами старик.

— А вы уверены? Может, он в отличие от вас, считает иначе? — я попыталась заглянуть в глаза моему ангелу-спасителю. Он опять засмеялся.

— Что он считает, не знает никто, — поведал мне старичок. — Он не говорит лет десять как. Так что проблем у тебя не будет, девонька.

Что тут было думать? О чем рассуждать? Мне нужна квартира? Нужна. Да еще такая, за какую платить совсем не надо. И мысль о мышеловке с дармовым сыром даже не пришла мне в голову, потому что в этом городе не может быть коварных людей, просчитывающих ходы на два шага вперед и ловко расставляющих сети для легковерных приезжих девушек. Это было бы оскорблением для местных жителей и духа этого города. Нет, все прозрачно, просто и легко. Инвалиду нужна помощь, и в благодарность за это он пустит меня под свою крышу? О чем еще мечтать бездомной безработной с десятью тысячами в кармане? Да это просто предел мечтаний для нее!

— Я согласна, — сообщила я, будто меня позвали замуж.

Прежде чем ответить, мужичок напускал таинственных клубов дыма, и наконец, снизошел до ответа.

— Запиши адресок-то, — посоветовал он. Я поспешно полезла в сумку за записной книжкой. — Улица Горохова, семь. Квартира шесть. Семь-шесть, поняла?

— Уже записала, — сообщила я, вырывая клочок с заветным адресом и убирая книжку обратно в сумку. — Спасибо большое. Как мне вас отблагодарить?

— Так не надо. Помочь хорошим людям — завсегда радость для нас, ага, — инвалид важно качнул головой, словно склоняя ее в поклоне. Я не удержалась от улыбки.

— Спасибо, вы меня выручили.

— Так увидимся, чай, — улыбнулся старик. — Меня дядей Гришей зовут, тебя-то как, красава? — и он опять оглядел меня. Мне даже показалось, что глаза его как-то по-особенному сверкнули. Понравилась я ему что ли? От этой мысли я не удержалась, тихо хихикнула и тут же спохватилась. — Галка. Меня зовут Галка.

— Галка? Птица, значит? Хорошо, будем знакомы, что ли, залетная, — и, кивнув на прощанье, мужичок, так и попыхивая трубкой, потянулся к колодкам и погреб от меня куда-то за угол здания.

Тело стало легким, как в невесомости, а на душе потеплело, но желудок тут же напомнил о себе ворчанием, упрекая, что с утра я съела только пирожок с повидлом.

Я подняла глаза и окинула противоположный край площади внимательным взглядом, вчитываясь в перекошенные вывески с потерянными буквами, в попытке отыскать заветное слово 'Кафе', но в итоге согласилась и на киоск 'Федотики', хотя никогда их не жаловала.

Осторожно поднимаясь по железной лесенке на самый верх, с тяжелыми сумками на хрупких плечах, я уже подумывала о покупке чего-нибудь более основательного в магазине, когда дорогу мне пресекла шумная компания. Несколько девушек и парней чуть младше меня собирались спуститься, когда наткнулись на меня.

— Ого, такая худышка с такими баулами, — присвистнул один паренек с длинной челкой на глазах. Как он вообще меня разглядел-то, заросший, как болонка?

— Так чего стоишь, помоги, что ли, — подтолкнула его к решительным действиям блондинка с пышными формами, хохотливая и шумная.

Парень тут же спустился на одну ступеньку, протянул ко мне руки и, не спросясь, потянул за ремни обеих сумок. Я же, из врожденного чувства противоречия, ухватилась за них, препятствуя ему завладеть моим единственным имуществом. Он тянул на себя, я на себя, а все стояли и наблюдали.

— Хватай ее поперек талии, — наконец, придумал выход из затруднительной ситуации еще один парень, рыжий и веснушчатый.

— Мне не потянуть такую оглоблю, — сдался 'челка' и отошел в сторону, уступая дорогу советчику.

— Я сама поднимусь, — проговорила я, смущаясь пристального внимания к своей особе. — Просто посторонитесь и дайте пройти.

— Точно-точно, — оживилась блондинка, — а то стоят тут, людям не пройти — не проехать.

В глаза бросалось инфантильное спокойствие местных. Ни тебе скабрезных шуточек, ни сальных взглядов, ни скороспелых намеков. Все спокойно, просто и бесхитростно. Мне это понравилось.

Розовея под многочисленными взглядами, я быстро поднялась наверх. Рыжик подал мне руку на последней ступеньке, и под общие смешки я оказалась на одном уровне со всеми. Еще две девушки внимательно меня рассматривали. Одна задержала взгляд на моей юбочке, другая — на обуви. Видимо, здесь такие каблуки не в чести или большая редкость. Да и я сама, если придется по каким-то делам приехать на эту площадь, больше не нацеплю их. Ни за что.

— К кому приехала? — обратилась ко мне блондинка.

Да уж, приезжих тут определяют безошибочно. По выражению лица, я полагаю, по выделяющейся одежде, и, разумеется, по наличию тяжелых сумок.

Я развернула заветный листок с адресом.

— Да вот, на улицу Горохова, — сообщила я.

— О, так это тебе надо на пятый автобус. А к кому? — видно, общаться эта красавица любит, и я ей приглянулась. Или любопытство — ее врожденная черта.

— Еще не знаю, приеду — познакомлюсь.

— А, ну ладно, удачи, — и блондинка окинула меня на прощанье пристальным взглядом. — А ты надолго к нам?

Я вдруг почему-то пожала плечами.

— Как получится, — ответила, улыбнувшись. — Может, насовсем.

Девушка как-то сразу оживилась, заулыбалась.

— Меня зовут Лена, — сообщила она. — А это Лешка, — рукой на парня с длинной челкой, — это Пашка, — рыжик приветливо мне подмигнул, — и Катя с Маришкой. Ну, будем знакомы?

— Галка, — представилась я.

Похоже, все у меня здесь будет хорошо. Судя по тому, как первые жители города встретили меня, все здесь пропитано спокойствием и доброжелательностью, как и принято в глубинке, вдали от шумных магистралей и ярких огней больших городов. Мне нравилось здесь с каждой минутой больше и больше.

— Давайте, ребята, поможем Галке добраться до остановки, — предложила вдруг Лена, и парней дважды просить не пришлось.

Они взяли по сумке (я больше не препятствовала этому), и мы шумной гурьбой направились к спуску с высшей точки странной площади. Я рассудила, что стоит воспользоваться такой возможностью вместо сомнительной покупки слоеных пирожков. Наверняка, на улице Горохова имеется продуктовый магазин, и голодной спать мне лечь не придется.

ГЛАВА 18. Освоение

Ехать мне пришлось долго и далеко, почти на окраину городка. За это время я могла ознакомиться с красотами и местными достопримечательностями, от созерцания которых мой энтузиазм быстро поубавился.

То, что я увидела, лишило меня былой радости напрочь, учитывая излишнюю впечатлительность моей натуры. А впрочем, чего я хотела — из предстоличного города, стильного мегаполиса, сбежала в захудалую провинцию, в глушь, 'в леса'. За каким, спрашивается, фигом? За комфортом ли я погналась? Или за покоем?

Но ведь покой покою рознь. Кладбищенское спокойствие — отнюдь не то, что меня устроит. А то, что открылось мне, панорама Плишмы, пролетающая перед моим растерянным взором, навевала тоску и мысли именно о смерти.

Город тихо умирал. То ли от продолжительной болезни, то ли от естественной старости. Казалось, пройдет совсем немного времени, и язва его старости поглотит и такую радость, как мои новые молодые знакомые. Сейчас, когда я тряслась на ухабах разбитой дороги, постоянно стукаясь лбом о грязное стекло, мне казалось странным, что в этом городе вообще есть молодежь.

Частный сектор состоял сплошь из старых покосившихся домиков, облупленных и облезлых, как и большинство их жителей, проносившихся за окном. Заборы вызывали скорее смех своей хлипкостью и убогостью, нежели надежную защиту частной собственности.

Может, сейчас время такое было, что все дети сидели кто в саду, кто в школе, и на улицах попадались пожилые люди, но у меня возникло ощущение, что я попала в город стариков. Символичным казалось и то, что первым встретившим меня был старичок-инвалид, хотя, как раз он и выбивался из общей канвы — глаза у него были слишком молодые и озорные.

Удручающе выглядели и 'новостройки', трех— и пятиэтажные коробки на подобие наших 'хрущоб'. С заплатами 'теплых шуб', свидетельствующих о холодных зимах и плохом качестве работы ЖЭКа, они портили весь вид. Ржавые потеки на некогда белых плитах лоджий и балконов также царапали мой эстетический вкус. Голые пустые дворы, сломанные лавки, перевернутые урны.

Мне слышался детский плач, когда в поле зрения попадали весьма редкие изуродованные качели или детские горки. Сердце сжималось при виде разрушенных вандалами автобусных остановок и киосков.

Но контрольным выстрелом в голову оказалось одно особенное строение. Кафе 'Сказка'. Да, это походило на сказку, только страшную. Высокие арки окон когда-то были витражными, но почти в каждой из трех сейчас их заменяли обычные стекла, которых, видимо, на всю площадь не хватило, и один фрагмент окна был заделан проржавевшим металлическим листом. Ступени осыпались по краям, их отбитые осколки валялись рядом на земле. Задуманные как достойное украшение, металлические ограждения, некогда выглядевшие ажурным кружевом, были жестоко изогнуты чьей-то недюжинной силой, лишенной всякой фантазии и вкуса. И это их 'Сказка'? Какова же здесь реальность!

Настроение мое тускнело, как комнатная лампочка, в которую постепенно перестали подавать электричество. Автобус я покидала с таким чувством, будто иду на расстрел. Только сейчас пришло понимание, что меня ждет квартира инвалида. В каком же состоянии он находится и как выглядит его 'берлога', если он не поднимается уже несколько лет!

Мне казалось, что еще немного, и я буду готова отправиться домой вплавь. На мое счастье я не умела плавать и обладала известной долей упрямства, которое мать называла упертостью.

Растерянно оглядываясь в поисках нужного направления, я припомнила, что язык, как известно, доведет до Киева, но в места боевых действий я не собиралась, и поспешила в сторону, указанную пожилой женщиной. Наконец, на одном из домов я прочла название улицы: Горохова. Осталось найти строение номер семь.

Нужный мне дом оказался частью маленького тихого дворика, окруженного тремя одинаковыми двухэтажками. Милипусенькие, двухподъездные, они обступали небольшой пятачок земли с огромными клумбами, обнесенными невысоким кустарником и разделенными пополам небольшой дорожкой с двумя скамейками друг напротив друга. На скамейках восседали почтенные дамы и неспешно вели светскую беседу. Кто во что оделся с утра, кто вчера пьяным заявился домой, с кем связалась Машка из пятой квартиры, и у кого Тамерлан на этот раз спер мясо из-под носа, забравшись в открытую форточку.

Мои сумки норовили согнуть меня пополам, но, с гордо поднятой головой и отчаянно прямой спиной я шагнула вперед и приблизилась к местным кумушкам.

— Здравствуйте, — бодро вклинилась я в важный разговор. — Это же седьмой дом? — указала я на домик позади себя. — Мне нужна шестая квартира.

Все головы повернулись в мою сторону, и дамы принялись меня разглядывать. В халатах или цветастых юбках, с прическами прошлого века, они выглядели странно, но это на мой взгляд. На их же — это именно я не вписывалась в их узкий органичный мирок. Я видела это по выражению лиц.

— А ты к кому? — обратилась ко мне дородная женщина с волосами, выкрашенными хной. На ее многострадальной шее, опускаясь на морщинистую грудь, краснели пластмассовые бусы крупного гороха. 'Эм энд эмс', даже крупнее. Такие же серьги свисали из ушей и подрагивали всякий раз, как она шевелила головой.

— Меня прислал дядя Гриша в дом номер семь в квартиру номер шесть, — и в доказательство своих слов я потрясла листочком с адресом перед ее лицом.

Я справедливо полагала, что, представившись и объяснив, откуда тут взялась, я быстрее вольюсь в их коллектив. Так я не задену ничьей гордости и самолюбия, нежели пройду мимо, проявив неуважение к местным сторожилам. Мой расчет оказался верным.

— Так ты к Степке, что ли? — первой отреагировала молодящаяся старушка с ярко сиреневым оттенком на седых волосах. — Жиличкой?

— Точно, — улыбнулась я широко, сбросив на землю каменные сумки.

— Так это тебе к Люсе надо за ключами, — сообщила 'сиреневая' бабуля.

Дама в 'красно-гороховом' гарнитуре утвердительно качнула головой, подтверждая правильность слов.

— Только ее сейчас нет, — вставил свое слово тщедушный старичок, по виду — учитель труда на пенсии, даже беретик необходимый прилагался. — Она на огород пошла. Будет, может, через час-полтора.

Я задумчиво почесала нос.

— Скажите пожалуйста, а можно мне где-нибудь оставить свои сумки, я бы прогулялась до ближайшего магазина, — попросила я, обращаясь напрямую к даме с осанкой управдома.

Голод — не тетка, и даже не дядька, а в животе урчало так, что вскоре это могли бы услышать и местные кумушки в компании с учителем труда.

Женщина снова кивнула, ее серьги дернулись следом.

— Нина Сергеевна, ты на первом живешь, поставишь к себе сумки? Девушка просит, — обратилась она еще к одной участнице посиделок.

Высокая худая старуха на удивление резко поднялась. Охая и оправляя платье, приподнятое сзади больше, чем спереди, горбясь, она направилась к одному из домов.

— Иди за мной, милая, — позвала она, оглянувшись.

— Спасибо, — бросила я управдомше и поспешила за дамой, милостиво согласившейся 'приютить' мой скарб. — А у вас здесь красиво, уютно, — решила я польстить ей, как только догнала.

— Да, двор у нас хороший, дружный, — кивнула старушка, полагая, что его достоинство заключается в людях, населяющих дома. Что ж, так, наверное, и есть.

Я вошла в темный подъезд, на удивление, лишенный характерных запахов, выдающих местообитание кошек. Дощатый пол был аккуратно выкрашен, хоть и много лет назад, на подходе к лесенке из трех ступеней, ведущих на площадку с четырьмя квартирами, лежал половичок. Такой же я заметила и перед лестницей на второй этаж. Надо ли упоминать, что они имелись перед каждой дверью.

Хозяйка квартиры толкнула незапертую дверь. Мне открылась малюсенькая прихожая со встроенными шкафчиками по обеим сторонам и зеркалом на стене напротив. Из него на меня смотрела худая девушка с испуганными глазами вся в черном. Да, это я, и именно такой я предстала перед жителями этого городка. Не счастливой покорительницей неизведанных земель, а испуганным одиноким существом.

Ну что же, если подвести предварительный итог, то мне есть, чем быть довольной. Я всего пару часов в этом городе, а у меня уже есть (предположительно и теоретически) место для проживания, имеется добрая женщина, которая не побрезговала впустить меня в свой дом. А еще я узнала, что здесь веселая молодежь, бесхитростные люди, которым не трудно сделать доброе дело или сказать доброе слово. Так что, все не так уж плохо.

— Заходи, не стой на пороге, — произнесла вдруг женщина, и я обернулась, неуверенно взглянув на нее.

— Я только поставлю сумки и прогуляюсь, — пролепетала я, оставаясь на месте и не решаясь перешагнуть порог квартиры, но женщина притворно сердито махнула на меня рукой.

— Если ты с дороги, то, наверное, устала. Зайди хоть чаю попить, а потом и гулять можешь отправляться, — произнесла она, легонько подталкивая меня в спину и следуя за мной. Так я оказалась в ее квартире.

Она дала мне тапочки, я с наслаждением спрыгнула со своих каблуков, будто заново родилась.

Прямо передо мной, левее настенного зеркала, белела дверь, и приклеенная на ней картинка не оставляла простора для фантазии — это был туалет. Слева — кухня, справа — комната, обе прикрыты стеклянными дверями.

— Иди умойся, — помогла мне определиться с дальнейшими действиями женщина, сама направляясь в комнату.

Уже закрыв за собой дверь, я услышала мужской голос. Видимо, муж ее, и видимо, глуховат, так как женщина стала рассказывать ему последние новости довольно громко.

— Девочка, — почти кричала она, но голос был приятным, и было понятно, что она вынуждена повысить тон, чтобы ее услышали. — Приехала жить к нашему Степе. К Степе из шестой квартиры. Не знаю, кто. Родственница, может.

Шум воды заглушил дальнейшие объяснения, и я не узнала, кем меня нарекли и какое отвели место в генеалогическом дереве рода Степы.

Когда я вышла, меня позвали из кухни.

— Иди сюда, девонька. Как звать-то тебя? — женщина нарезала колбасу и у меня потекли слюнки.

— Галка, — представилась я, проходя к небольшому столу у стены. И стол, и табуретки, и сервант, и плита — все было старым и допотопным, но идеально чистым и аккуратным. Оттого кухня выглядела уютно.

С другой стороны стола восседал глава семьи, старичок с большой круглой головой, абсолютно лысый, в очках и со слуховым аппаратом в ухе. С улыбкой он наблюдал за моим приближением и энергичным жестом указал на стул напротив себя.

— Как зовут девочку? — обратился он к жене ворчащим голосом, но я поняла, что и тон его, как и сила звука голоса жены, не говорили ни о сердитости, ни о недовольстве. Просто они вынуждены так разговаривать.

— Галка, — крикнула жена, водружая на стол огромного размера термос, расписанный яркими цветами. Какой-то цветок и неведомая птица.

— Как? — сморщился мужчина, стараясь расслышать.

— Гал-ка. Галя! Как нашу дочку младшую, — пояснила ему женщина, доставая из серванта чашки.

— А, Галя! Здорово! У нас доча Галя, — и мужчина снова приветливо мне улыбнулся. Этого ему показалось мало, и он приподнялся, протянув мне широкую ладонь с короткими пальцами. Я скромно вложила в нее свою, и с неожиданной для него галантностью, он пожал ее.

Довольно улыбаясь, мы уселись обратно на свои места.

— Может, вам чем-то помочь? — спохватившись, обратилась я к хозяйке.

— Да что ты, мой милый, — проговорила она громко, но затем перестроилась и обратилась ко мне уже тише. — Ты сиди, отдыхай, с дороги, небось. Откуда ты приехала?

Я назвала свой город, и женщина удивилась.

— Далеко же ты от дома удалилась, — покачала она головой. — Слава, сахар, — обратилась она к мужу.

Мужчина тут же обернулся к небольшому шкафчику за спиной и достал пакет рафинада. Жена подставила ему небольшую креманку на ножке, и, вооружившись какими-то щипчиками, мужчина начал ловко колоть сладкую глыбину, складывая маленькие осколки в хрустальную чашу.

Его жена уже разливала по чашкам горячий заваренный чай из термоса, а я сидела, подперев щеку руками, и млела от уюта. Видимо, чайный ритуал совершался в этой семье на протяжении долгих лет, и все действия супругов были отлажены. Мне это так нравилось! Разумеется, им совершенно не требовалась моя помощь — все это они проделывали тысячи раз, и каждое действие было для них приятным.

Я вдруг подумала, что это, наверное, и есть счастье: спустя много-много-много лет сохранить дружеские отношения со своим супругом, чтобы иметь удовольствие пить с ним чай, когда каждый знает, что надо делать, и делает это для другого с удовольствием.

Глаза у меня защипало, и я незаметно смахнула слезу. Передо мной поставили чашку с ароматным напитком, и мне казалось, что я влюблена и в этот чай, и в этот наколотый рафинад, и в эту старенькую кухоньку.

— Надолго к нам? — крикнул мне ворчливо мужчина по имени Слава, но на лице его была такая дружелюбная улыбка, что я просто рассмеялась в ответ. От легкости, от радости, от покоя, который разливался внутри, сметая все сомнения, возникшие и скопившиеся внутри за время безрадостной поездки в автобусе.

Я отвечала, жена, тетя Нина, переводила это мужу, понимая, что мне было бы неловко кричать, как она.

Я, конечно же, не пошла ни в какой магазин. После чая с бутербродами меня разморило, и я была препровождена в комнату. Оказалось, что в этой квартире имеется еще и спальня, и, пройдя через зал со старинным сервантом, книжными полками и круглым столом у окна, я оказалась во второй, малюсенькой комнатенке, где помещались только стол, шкаф и кровать, видимо, семейное ложе. Меня уложили поверх покрывала, сняв лишь кисейные накидки с горки подушек, накрыли тяжелым пледом и оставили в покое.

Я заснула моментально. Мне было так хорошо, потому что ничего не снилось, ничего не тревожило, и проснулась я с ощущением абсолютного покоя. За окном только-только начинало темнеть и, поправив постель и сложив плед, я тихо вышла в зал.

Пожилые супруги сидели за столом, старая лампа с бежевым абажуром лила свет на их склоненные головы, и оба читали. Он — книгу, она — газету. Оба в очках и сосредоточенные. И меня опять накрыло волной нежности и зависти.

В этой обычной семье два обычных человека живут такой жизнью, когда им не скучно молчать рядом. У них есть время на чтение, а потом они наверняка обсуждают прочитанное. У них была долгая жизнь, и всякое, наверное, случалось, но сейчас, находясь на пенсии, они живут в том мире, которого достигли, и думаю, это было не так-то просто, но оно того стоило. Я видела и любовь, и уважение. Эти чувства, возможно, были далеки от той романтики и страсти, которых искала я, но, учитывая возраст этой супружеской пары и количество прожитых лет, я понимала, что это самое лучшее, что может случиться со мной в старости. И опять мне захотелось плакать.

Тетя Нина подняла голову, сняла очки и посмотрела на меня.

— Как спалось, девонька?

— Спасибо. Я замечательно отдохнула.

— А жених не приснился ли тебе?

Я подумала, что это шутка, но она была серьезна.

— Ну а как же: 'Лежу на новом месте, приснись жених невесте', — пояснила она причину своего странного вопроса.

Я прыснула, она улыбнулась, Слава молча наблюдал за нами, отложив свою книгу.

Остановившись у окна, я обвела взглядом комнату и заметила на стене множество картин. Настоящих, не репродукций.

— Вы любите живопись? — я решила сменить тему разговора. Не хотелось вдаваться в подробности своего одиночества, и осознавать это сейчас тоже не хотелось.

— Да, Вячеслав Сергеевич художник, — пояснила женщина с гордостью. — Он член союза художников.

— О! — восхитилась я. В такой глубинке — и такой самородок. Нет, я не разбиралась в живописи, но картины, висящие на стене, были такими красивыми, выхватывая отдельные куски природы в тот или иной временной отрезок суток и года, что глаз от них было не оторвать. — Очень красиво.

— А сейчас Слава работает в церкви, восстанавливает иконостас, — поведала мне женщина — У нас недавно церковь открыли. Восстановили. Раньше там кинотеатр был, но вот наконец-то ей вернули первоначальное значение.

— Что? Что? — обратился Слава к жене.

— Картины твои нравятся, — сообщила ему жена. — Очень.

Мужчина улыбнулся жене, обернулся ко мне и подмигнул.

— Ну что, девонька, Люся пришла, ко мне заходила, да я будить тебя не стала. Сказала, как ты проснешься, так к ней и зайдешь. За ключом-то.

— Точно. Спасибо, я побегу. У вас очень уютно, — и я поспешила в прихожую. Я имела в виду не только обстановку, а их отношения. Эта пожилая пара словно согрела меня, вселив в сердце уверенность, что и у меня все будет хорошо.

Женщина последовала за мной и включила свет в коридорчике.

— Так сумки-то куда берешь? — остановила она меня. — Сходи сначала за ключом, да дверь открой. Это соседний дом. Люся на первом этаже живет, у нее, как и у меня, первая квартира. Скажи, что за ключом от Степиной квартиры. Она даст. Поднимешься на второй этаж, там и будешь жить. А потом и за сумками приходи.

Ну что же, вот уже через пять минут я стану обладателем пусть и временного, но жилья, и у меня появится свой угол в этом городе!

Когда из тихого темного подъезда я вынырнула на улицу, меня накрыла первозданная темнота. Разумеется, фонари не работали, и двор освещал лишь свет из окон.

Мне нужен был соседний дом, и, направившись к нему, я услышала разговор, который, определенно, касался меня.

— Вот на таких каблучищах, вся в черном, юбка едва-едва все прикрывает, с огромными сумками, — сообщала кому-то последние новости очевидица моего пришествия. Наверное, просвещала только что приехавшую с работы женщину.

— К Степе, говоришь?

— Ага, сказала, к Степе. Люся заходила за ней к Сергеевне, так сказали, что спит.

— А кто она?

— Не знаю, ничего не знаю. Степина родственница, что ли, так никогда ее раньше не видала.

На моем лице появилась довольная улыбка. Вот и я стала героиней местных сплетен, словно уже влилась в нормальное течение жизни. И мне это нравилось.

Перед нужным подъездом я решила узнать время и полезла в карман за телефоном. Включив его, была ошарашена количество пропущенных звонков. От Пчелки, Шашки, Фила и даже Вальки.

Руки, почему-то, задрожали от волнения. Оказывается, стоило только уехать, как обо мне вспомнили все и сразу. Было приятно, но мне уже не хотелось иметь хоть какую-то связь с миром, из которого я ушла добровольно. Чтобы окончательно ее порвать, мне стоит поговорить еще раз с каждым из звонивших, и только поставив все точки над 'и', я смогу с чистой совестью сломать и выкинуть симку.

Пока я рассуждала, с кого начать обзвон, телефон в моих руках запел нежным голосом Мити Фомина, и высветился номер звонившего. Ну что, значит, ты, будешь первым? Ладно, давай.

— Привет, Валь, — выдохнула я, как только нажала на прием вызова.

ГЛАВА 19. Жирная точка

Голос моего возбужденного брата был громким и грубым. Он кричал, что я сошла с ума, если то, что сообщил ему Шашка, правда. Что на самом деле это бред и пурга.

Я тихо подтвердила, что Шашка не сказочник, и что справедливости ради надо отметить, что он сам узнал о моем решении только сегодня утром.

— Сумасшедшая истеричка! — орал Валька в трубку. — Неужели это все, на что ты способна, когда тебя хватают за задницу? Неужели сбежать — это лучший способ решения твоих долбанных проблем?

— Вовсе нет, — обиделась я, замерев на месте. Темнота, покрывающая двор, обволакивала, уютный свет из окон лился на дорожку прямо под ноги, кузнечики вовсю пиликали на скрипках, а я стояла и ежилась, как на холодном ветру, от психологического напора моего двоюродного брата. — У меня не было проблем, я решила уехать просто так.

— Просто так? Но почему? Ты идиотка что ли? Как можно ни с того ни с сего сорваться и уехать черт знает куда? — не собирался успокаиваться Валька. — Кстати, где ты? Где ты скрываешься?

— Если я скажу тебе, то уже не смогу укрыться, понимаешь? Это перестанет быть тайной.

— Ну и что! С тобой все в порядке? Где ты будешь ночевать сегодня?

Боже, ну что за забота, прямо пробивает на слезу. Лет бы так несколько назад прояви мой братец такое беспокойство обо мне, я бы стала ему самым верным товарищем, спешащим исполнить любое его желание в благодарность за эту теплоту и участие. Сейчас же это звучало несколько неуместно.

— Мне есть где ночевать, и со мной все в порядке. Я не ранена, не обворована, не голодна и не одинока, так что твое беспокойство совершенно напрасно. Желаю тебе спокойной ночи и прощаюсь с тобой, — проговорила я ровным голосом. — Навсегда, кстати.

— Стой! — закричал Валька, будто испугавшись, что я отключусь, как и пообещала, на веки вечные. — Подожди, — попросил уже тише. — Галка... подожди...

Я, в общем-то, не торопилась, но и стоять тут до бесконечности, ожидая, пока он соберется с мыслями, не горела желанием. Не могла же я заявиться за ключом поздно вечером, когда люди, может быть, уже лягут спать. Это грозило ночевкой под открытым небом, а я этого не хотела.

— Валь, послушай, если мать спросит, скажи ей, что у меня все в порядке, уж будь так добр, хотя, ты никогда не был ко мне добр, — произнесла я. Это что такое? Я бросаю ему упреки? Совсем устала после насыщенного событиями дня.

— Так в этом все дело, да? — тихо произнес Валька. — Ты уехала из-за меня?

— Послушай, ты много на себе берешь! — возмутилась я. Нет, ну он что, на самом деле считает себя пупом вселенной?

— Из-за меня, точно, иначе не стала бы меня упрекать. Но ты хочешь дать мне понять, что это я виноват в твоих несчастьях, и ты убежала на край света, лишь бы не видеть и забыть меня, ведь так? Признайся, что все дело во мне.

— Ну, не на край света, конечно, и не убежала, а спокойно отчалила... — я тут же прикусила язык, испугавшись, что и так выдала слишком много подробностей.

— Где ты, Галка? Скажи! Я приеду и заберу тебя. Хочешь, я сам уеду куда-нибудь, а ты вернись и оставайся в нашем городе. Тебе не нужно будет бросать все, что ты имеешь.

— Валь, Валечка, пожалуйста, услышь меня! Я. Уехала. Не из-за тебя! Я просто уехала оттуда, где меня ничто и никто не держит. Из места, которое не дорого мне и ничего не значит для меня, понимаешь?

— Ведь это я его таким сделал, да? Это я отравил твою жизнь, только ты почему-то щадишь мои чувства и не хочешь это признать.

Нет, он ненормальный! Вбил себе в голову идею, и требует от меня подтвердить ее. Ну что ж, дорогой, если ты этого хочешь... исключительно ради твоего спокойствия или самомнения, мне ведь не жалко.

— Ну хорошо, ты прав, все дело в тебе. Это ты виноват в случившемся, — проговорила я, чувствуя раздражение. Бессмысленность разговора злила меня, но просто бросить трубку я была не готова. Мне еще предстояло сделать несколько звонков, а если я разругаюсь сейчас с братом, телефон придется отключать.

— Вот! Я так и знал, я об этом и говорил, — мрачно обрадовался мой родственник. — Галка, ну почему нельзя было об этом поговорить? Как нормальные взрослые люди.

— Нормальные взрослые люди? Это мы-то с тобой? — я была готова топать ногами и размахивать кулаками перед его носом, или крутить пальцем у виска, только он все равно не увидит, на свое счастье. — А откуда я знала, друг мой, что уже пришло время поговорить? Какие признаки того, что уже можно, указали бы мне на подходящий момент? Из года в год этот разговор казался невозможным. Ты не намекнул даже...

— Я не намекнул?! — взорвался Валька. — Да я только и делал, что намекал тебе два дня подряд, пока ты была дома! Слепая, безмозглая курица! — как же быстро он выходит из себя, впрочем, как всегда, и как было в эти самые, между прочим, два дня, пока я была дома.

— Вот-вот, и в таком вот тоне протекал бы наш задушевный разговор, да? — тихо произнесла я, чувствуя, как ком образуется в горле. Да что ж такое-то! Ничто его не исправит. Даже желая мне помочь, он обижает меня, не в силах перекроить свой характер. По-видимому, его ненависть ко мне существует на каком-то генном уровне, а гены, как известно, топором не вырубишь, и стараться бессмысленно.

— Прости, — услышала я и даже не поверила, приняв это за какие-то помехи связи.

— Что? Плохо слышно, тут ветер сильный, ураган сбивает с ног, я прослушала, что ты сказал? — включила я дурочку.

— Галка, вернись, пожалуйста, я прошу тебя, — тихо проговорил Валька тоном, которого я никогда раньше у него не слышала. Что происходит?

— По-прежнему плохо слышно...

— Ты же все понимаешь, — продолжал обескураживать меня мой родственник.

— Ошибаешься, понятия не имею, о чем ты говоришь, — пролепетала я. Нет-нет, он точно ошибается, совершенно!

— Галь, тебе даже Фил об этом говорил. Он это четко понял, — почти прошептал Валька, и меня словно ледяная корка покрыла, прямо посреди теплой ласковой ночи. Этого не может быть, потому что этого не может быть! Ведь не в любви же он собирается мне признаться?

— Фил дурак, его вообще не стоит слушать, только я поздно это поняла, — буркнула я, уже продумывая финальную фразу для прощания.

— Галь, вернись, — просил меня Валентин. Злой, жестокий и беспощадный, не знающий жалости, скупой на милость. — Нам просто надо поговорить, и я уеду. Я сам уеду, куда глаза глядят, но я хоть буду знать, что ты дома, что с тобой все в порядке и ты в безопасности.

— А что сейчас мешает тебе верить в то, что со мной все хорошо?

— Я должен тебя увидеть, посмотреть тебе в глаза и убедиться.

— Мои глаза искали твоего взгляда долгие годы, но ты оказывался не готов к этому разговору до тех пор, пока я не сделала ноги из этого паршивого города. Теперь уже поздно, Валечка, что-либо менять. Я уехала навсегда, эта поездка была в один конец.

От этих слов меня словно прошиб электрический ток, и в момент наполнило чувство восторга. Наверное, я еще так до конца и не осознала, что старая жизнь закончилась, и я перенеслась совершенно в другой мир. И в этот мир никогда не придут письма или бандероли из моей прежней жизни. Все новое, все с чистого листа, только с тем душевным багажом за плечами, который я не смогла скинуть с плеч там, на той стороне Вселенной.

— Что мне сделать, чтобы ты вернулась? — не отставал от меня Валька.

Я немного помолчала, сдерживая дыхание и пытаясь проглотить болючий ком в горле.

— Валь, все уже сделано, сказано и сыграно. Все, пора ставить точку и закрывать занавес.

— Галя... — прошептал мой брат, и мне послышалось отчаяние в его голосе, но я не могла больше это слушать и гадать, что он чувствует и ощущает в этот момент. Бывает же такое, когда ничего уже изменить нельзя. Это называется 'поезд ушел'. Его или мой.

— Прости, Валь, но ты сам понимаешь, что бессмысленно продолжать этот разговор. И наша личная беседа с глазу на глаз также не имела бы смысла, так как ничего изменить не сможет. Наши жизни всегда шли параллельно, и нет ничего, что могло бы изменить законы математики или геометрии, фиг знает, — я словно уговаривала его, тихо и нежно. Мне было его жаль. На что он рассчитывал? Чего ожидал от меня?

Даже если бы он признался мне в своих чувствах, они все равно обречены, они никогда не найдут отклика в моей душе, а случись так, что я что-то почувствовала бы к нему, нам обоим пришлось бы бежать в противоположные друг от друга стороны. Так что этот разговор не имел смысла. Дело не в том, что было слишком поздно для этого. Для того, о чем Валька собирался меня просить, вообще не было времени в этой Вселенной.

— Галя, — он продолжал цепляться за соломинку, пытаясь выбраться из того омута, в который угодил против воли, и уж точно не по моей вине. Но я ему не помощник, и его спасателем я не буду.

— Прощай, Валя, и знай: я не держу на тебя обиды. Я забуду про нашу вражду. Я даже пожелаю тебе счастья, — произнесла я и как только услышала его голос, когда он снова начал выкрикивать мое имя и умолять его выслушать, просто отключила телефон.

Прощай, брат. Ты был против, но я все же перевернула эту страницу своей жизни. Не стоит больше об этом думать, а то Люся ляжет спать. И с бьющимся сердцем и дрожью в руках и ногах я поспешила в подъезд, так как по причине моей возможной задержки откладывался отдых еще одной пожилой пары, в квартире которой остались мои сумки.

Потом еще Степа. Когда мне ему представляться? Он, наверное, уже спит. Да, подзатянула я с заездом на квартиру.

ГЛАВА 20. Дом... милый дом...

Люся не спеша оглядела меня с ног до головы, даже не скрывая жгучего любопытства. Очевидно, она была наслышана о моем приезде, о подробностях моего гардероба и внешности, и сейчас искала подтверждение или опровержение сложившемуся в воображении представлению обо мне. Невысокая, округлая, что говорится, 'в теле', она была довольно подвижна для своей комплекции, а горящие любопытством глаза придавали ей хитрый вид.

Она стояла, прижавшись к приоткрытой двери, и даже не думала пускать меня на порог своей квартиры. Мои чувствительные ноздри щекотал аромат жареного мяса, кто-то позвякивал посудой. Вероятно, ее семья как раз ужинала, когда я решилась постучать в дверь, обитую коричневым дермантином.

Я ей не понравилась, это было видно, но меня это не трогало: я все еще пребывала в шоке от состоявшегося разговора с братом и жаждала получить ключ и лечь спать. Слишком много эмоций и переживаний для одного дня. Не до Люси, если честно, не до сантиментов. Простите, расшаркиваться не буду.

— Выспалась? — почти пропела она, но о беспокойстве или радости в связи с состоявшимся событием не могло быть и речи. Она поправила вырез цветастого ситцевого халата.

— Да, в вашей местности удивительно чистый воздух, и у меня был на редкость отменный отдых, спала как младенец, — решила я слегка подольститься к ней. — Видимо, дело в кислороде. Ваш климат весьма благоприятствует отдыху.

— А ты что, с рудников вернулась? — даже не попыталась подыграть мне женщина, панибратски перейдя на 'ты'.

— Почти. Из Столицы, — на голубом глазу сообщила я. — Устала от богемной жизни, знаете ли, захотелось просто пожить в глубинке, в тишине заброшенного края, вернуться, так сказать, к истокам, к началу, к первозданности природы.

Понизив голос, я прошептала, наклонилась почти к самому ее лицу:

— Говорят, в здешних лесах встречаются йети.

Люся проглотила этот намек на дремучесть как холодную котлету, и тут же натянула фальшивую улыбку на круглое лицо. Я сразу догадалась, что значение слова 'йети' ей не известно. Ну говорю же: дремучий край. А она умеет держать удар! Настоящая мастерица дворовых интриг. Наверняка, имеет черный пояс по словесным баталиям и является заслуженным ветераном межквартирных боев!

— Так это ты родственница Степы? — обратилась она ко мне, решив сразу взять врага за рога и выяснить все подробности моей и Степиной личной жизни, о чем любая другая тетушка в этом дворе днем могла только мечтать.

— Ошибаетесь, я лишь собираюсь пожить в его квартире, — моя улыбка была почти искренней, но эта дама средних лет с химической завивкой на крупной голове и слишком ярко накрашенным лицом мне тоже не понравилась. — Я всего лишь новая жиличка.

— Да? И сколько ты собираешься платить за проживание? — вот это натиск! Вот это апломб! Я готова рукоплескать ее игре! Мне уже нравились ее крупные серьги-кляксы и серебряные кольца на толстых пальцах.

— Что платить? — ну а я-то могу включить 'простушку'? — О чем вы? Я вас не понимаю.

— Ну, за проживание, — и глазом не моргнула Люся. Она что, на местном рынке торгует? Она бы преуспела в этом деле, с такой-то хваткой. У нее, определенно, к этому талант. Она, что говорится, и в Сахаре бедуинам песок бы продала, и сахарный в том числе, да еще и втридорога.

— А кому платить-то, вам или Степе? — поморгала я ресницами, благо, что они у меня длинные и густые, не то, что у этой тетки. Фил всегда заявлял, что я создаю сквозняк, когда взмахиваю ими.

Тут она смутилась, но всего на секунду, у нее готов уже был ответ, и она собиралась развести меня, что говорится, на бабки и по понятиям, я уже видела зарождающийся блеск в ее глазах, но тут главное, не упустить момент и не дать противнику перехватить мяч.

— Дело в том, что в договоре значится, что проживание мое будет бесплатным. Обязанностью с моей стороны будет являться влажная уборка в квартире и приготовление пищи для Степы.

— Что еще за договор? Ключи-то от квартиры у меня, и я ни о каком договоре не слышала. С кем вы его заключили? — о, что я вижу! Проблесковым маячком сверкнуло беспокойство? Люся, ты переживаешь, что не можешь быть в курсе относительно всего?

— Устный договор с его ближайшим другом, дядей Гришей. Собственно, он мне и рекомендовал вашего соседа, — не стала я томить даму неизвестностью. Уж очень хотелось поскорее закончить этот бесполезный разговор. Я ей не бедуин, и не парализованный немой инвалид, меня не разведешь. 'Я из мужиков пыль выбиваю на раз, так что она не на ту напала!' — хорохорилась я, подбадривая сама себя. На самом деле нафиг мне нужны интриги и склоки со всякими Люсями! Ключи отдайте и будьте здоровы.

— Ах с дядей Гришей, — глаза Люси насмешливо сверкнули. Испуг, что на самом деле может существовать некий договор с какой-то риэлторской конторой, тут же испарился. — Так у Гриши нет никаких прав распоряжаться квартирой Степы. Они всего лишь друзья, и он не так уж часто здесь появляется.

Ну еще бы, как это человек на тележке с колодками на руках может спокойно и беспрепятственно передвигаться по городу или пользоваться общественным транспортом в любое время!

— А у кого есть такие права? У кого тогда есть такой договор? — я решила бить ее же молотком. — Или может, спросим самого Степу? Послушаем, что он нам скажет, — и я не сдержала своей улыбки.

— Так он же молчит! — возмутилась моей неосведомленности Люся.

— Ах вот оно что! Ну тогда и разговора никакого быть не может! — и я нагло протянула руку, требуя положить на ладонь ключ. — Уж мы со Степой как-нибудь знаками договоримся обо всем, не извольте беспокоиться. Ключик, пожалуйста, а то время уже позднее, не хотелось бы создавать неудобства хозяину моей новой квартиры.

Люся немного растерялась, но ключ протянула. С пожеланием спокойной ночи я развернулась и отправилась наверх, в свою новую квартиру, не обращая внимания на Люсину кислую мину. У меня тоже такая бывала, когда я лимон без сахара ела.

— Я утром навещу вас, проведаю, как дела, — крикнула Люся мне вдогонку для того, видимо, чтобы я не расслаблялась. Может, она мне еще и график уборки составит и меню распишет? Что ж, помощь, думаю, не помешает. Все же, у нее, в отличие от меня, опыт в данной сфере услуг имеется. Не стоит пренебрегать такими знаниями.

— Будем со Степой рады вас видеть, — мурлыкнула я уже со второго этажа.

Дверь шестой квартиры оказалась видавшей виды. Обшарпанная, она явно выдержала не одно нашествие индейцев и гангстеров, храня на своем многострадальном полотне следы и от стрел и от пуль, и от ударов ног. Коврик, кстати, перед ней отсутствовал, что выбивалось из общего ансамбля и порядка, заведенного у жильцов дружественных домов. Как только я повернула ручку, громкий скрип известил хозяина о моем визите. Никаких приветственных окриков или напряженных вопросов последовать не могло, и я осторожно перешагнула порог, прикрыв за собой дверь так, чтобы все соседи были в курсе, что все мышки нашли свои норки.

Что сразу бросалось в глаза, так это пустота, в нос шибал странный спертый воздух. Пошарив по стене в поисках выключателя, но так и не найдя его, я воспользовалась своим телефоном. В прихожей не было ни шкафов, ни даже вешалки для одежды, ничего. Голые стены, старые обои со смешным рисунком, и вздувшийся линолеум под ногами.

Я прошлепала в комнату и замерла в ужасе. В слабом свете от экрана мобильника комната выглядела зловеще, как логово людоеда. Черные стены, какой-то дряхлый диван у стены, допотопный двухстворчатый шкаф и кровать, на которой под простыней лежал человек. На табуретке рядом с ним расположились какие-то пузырьки, таблетки и стакан с водой. Ну еще какие-то железки рядом с кроватью поблескивали в свете фонарика. Вот и вся обстановка. Запах немытого тела, лекарств и какой-то затхлости был сильнее, чем в коридоре и я, скинув туфли, перед тем как войти в комнату, на цыпочках прошла к окну и раскрыла форточку.

Шум кузнечиков и ночных шорохов усилился, ветер задувал запах трав и листьев, мне сразу стало легче.

Мужчина на кровати беспокойно пошевелился, но свет, попадавший в окно, позволил мне разглядеть, что он спит. Изможденное лицо, острые плечи, выступающие ключицы. Худой, как пленник Бухенвальда, мужчина пятидесяти лет лежал прямо и неподвижно.

Я подошла к нему поближе. 'Это твой хозяин, Галка, — мысленно сказала я, — люби и уважай его, он обеспечил тебя жильем'.

Что ж, установка была дана, тон задан, и я направилась к дивану, решив, что сумки заберу завтра. Просто, если сейчас я выйду за порог, то вряд ли найду мужество вернуться сюда снова.

Как только улеглась калачиком на продавленный дурно пахнущий диван, слезы хлынули из глаз за мгновение до того, как я догадалась, что собираюсь заплакать.

Почему я жалела себя, мне было не понятно. Ведь это не я в таком плачевном состоянии, обездвиженная и лишенная возможности говорить и быть услышанной... или, все-таки, я? Так это я, что ли, такой обрубок, вылетевший из привычного течения реки жизни и не знающий теперь, что ему делать?

За этим вот я умчалась так далеко от родных берегов и лежу сейчас, стараясь дышать осторожней, чтобы не отравиться странными испарениями, дрожу от потока свежего холодного воздуха из форточки в неизвестном месте рядом с чужим человеком, окруженная такими же чужаками?

У всех у них, жильцов этого двора, есть своя история, они родились здесь, прожили жизнь и заслужили право сидеть на своих скамейках в центре самодельного скверика и обсуждать молодежь и свои насущные проблемы. У них есть свой дом, семья, прошлое и дружба. А что есть у меня? Ничего! Я ничего не достигла, не приобрела и не имею! Нищая, голая, пустая, никакая.

Я подтянула колени к груди, уткнулась в них мокрым лицом и тихо всхлипывала, жалея себя так, как никогда не жалела.

Космос... Призыв из космоса, блин... Что это на самом деле было? Может быть, попытка показать мне, какая я на самом деле? Заставить очнуться на этом пути в пустоту, ужаснуться и изменить направление? Что я сейчас вижу? Свою несостоятельность, то, что я неудачница, что я одинока, и в сущности, те, кто звонил мне, не могут составить мою жизнь и мое счастье. У меня ничего и никого нет!

Я ощущала себя человеком, даже не потерявшим все, а сделавшим открытие, что он никогда ничего и не имел. Я увидела себя в изящном лакированном скафандре посреди вечного мрака. Мои ноги утопали в неподвижной лунной пыли спутника Земли, среди кратеров и обломков древних метеоритов, избороздивших ландшафт, а голова упиралась в космос. Я с тоской глядела на далекий голубой шар, подвешенный в пустоте, такой разноцветный, такой красивый, и ощущала вселенское одиночество. Меня не просто забыли здесь, не оставили и не выбросили, а я будто никогда и не принадлежала тому миру, к которому в этот момент было приковано все мое внимание.

Нет, это было слишком страшно, и я сменила картинку. Я просто одинокий, забытый на необитаемом острове несчастный пленник, который с завистью смотрит на проплывающий мимо него лайнер, украшенный гирляндами флагов и вымпелов, с громкой музыкой и шумом веселящейся толпы, пускающей в небо фейерверки. И я такая на этом диване, скрюченная и потерянная.

Да, самое время подводить итоги: ни сил, ни настроения, ни планов на завтрашний день.

Я заставила себя встряхнуться. Нет, так дело не пойдет. Не для того я уехала, чтобы сейчас предаваться самоуничижению. Нет! Каким бы огромным не был раздрай в моей душе, я понимала, что нельзя поддаваться такому настроению и давать волю жалости и слюнтяйству.

И вообще, что на меня нашло?! Квартира оказалась не той, на какую я рассчитывала? Ах, боже мой, нет рояля, мягкого дивана и отсутствует камин? Какая жалость, какая печалька! Меня что, не накормили сегодня с дороги? Не помогли раздобыть ключ? Ко мне проявили заботу в первый же день моего прибытия в это незнакомое и совершенно чужое место. Значит, я не пустое место и я существую! Меня видно со стороны, и люди испытывают ко мне расположение!

Да даже если и не так, разве это повод для сожалений? Сколько лет я жила, даже не задумываясь о своем одиночестве, так что же произошло, что сейчас мне это кажется поводом чуть ли не для самоубийства?

И вообще, не место красит человека, а человек место. И эта квартира с больным соседом под боком — не приговор. Может, мне надо научиться чему-то, например, терпению, трудолюбию, умению служить ближнему. Что, разве мне есть чем похвастаться в этой сфере моей жизни? Разве много добра я делала больным или неимущим? Нет, я жила эгоисткой, даже не задумываясь над тем, как много людей нуждается в помощи других, лишенные возможности жить так, как им хотелось бы. И мне есть чему радоваться, есть! И вранье, что я несчастна.

У меня есть здоровье, молодость и все еще впереди. Вопрос в том, куда я смотрю и что вижу перед собой. Можно всю жизнь прожалеть себя, при этом сидя на роскошном диване в крутом фешенебельном особняке, с тоской невидящим взглядом упираясь в горящий камин, а можно быть довольной и веселой в более скромном антураже.

У меня нет друзей? Ну и что! Зато есть уникальная возможность начать все сначала и заявить о себе так, как я того хочу! Ну правда, никто ведь не знает, какая я, и я могу начать свою историю заново и стать такой, какой придет мне в голову. Уверена, меня такой и примут, стоит лишь постараться. В отличие от тех, кого я оставила на расстоянии четырех часов пути вниз по Волге, у меня есть такой шанс: стать такой, какой я всегда хотела и мечтала. Вопрос в том, чего я хочу и о чем мечтаю...

Да, Задорнов говорил, что никакая маска интеллигента не скроет натуру быдла, но ведь я не об этом. Я не планирую строить из себя цацу, королеву или светскую львицу. Я планирую быть просто... свободной. От обид, предрассудков, страхов и душевной боли.

Я как змея: сбросила старую кожу, и теперь могу начать все по новой, но с условиями совершенно иными, и по законам, которые сама могу для себя определить!

И дело не в том, какого цвета стены в комнате и где я нахожусь (но боже, почему они, все-таки, черные? Кому пришла такая идея в голову?) и даже не в том, где и кем я буду работать, и даже не в том, во что я буду одеваться, а ... в... в общем, в том...

Тут глаза мои стали слипаться, мысли путаться, и очень быстро я провалилась в сон.

Сон был из разряда Прилетов. Сначала все было хорошо, я находилась в каком-то большом доме, видимо, на празднике. Вокруг было шумно, меня окружало множество веселых людей, и я испытывала покой и редкое состояние умиротворения, но все когда-нибудь заканчивается, и пришло время мне собираться домой. Я выглянула в окно, так как уже темнело, чтобы узнать, не идет ли дождь.

То, что я увидела, повергло меня в шок, и я потеряла дар речи. За время моего отдыха в этом доме среди дружелюбных людей я пропустила момент, когда началось нашествие инопланетной расы.

Казалось, сама природа возмутилась против этого вторжения. Серо-зеленое мрачное небо клубилось дымчатыми облаками, затянувшими его до самого горизонта. Прожекторы неземных летательных кораблей подсвечивали их неестественным светом, росчерки частых молний рассекали этот страшный холст в зловещих тонах своими страдальческими изгибами.

Темнота наваливалась из космоса, сдерживаемая только этим призрачным батальоном грязно-серых дымчатых облаков. Почти ничего не было видно. Казалось, облака заволокли всю поверхность земли. Воронки черных завихрений вспахивали землю на всем расстоянии, сколько хватало взгляда.

Меня же от всего этого ужаса отделяло лишь тонкое оконное стекло и занавеска. Картина апокалипсиса повергла меня в ужас, но еще больше напугала одна только мысль: 'Как же я доберусь до дома?' Почему-то для меня было важно отправиться туда, где я должна была быть, несмотря или вопреки случившемуся природному и инородному катаклизму. Я знала одно: мне нужно домой! Я хочу домой! Люди окружили меня и принялись отговаривать, пытаясь уверить, что это плохая идея и мне лучше остаться здесь и переждать, но какая-то сила влекла меня домой...

Утро пробилось в мое сознание вместе с диким кашлем, харканьем и скрипом каких-то железяк. Это мой Степа пробирался в ванную. Оказалось, все не так страшно, и с ходунками, которые вчера я приняла за странную непонятную конструкцию, он вполне мог время от времени передвигаться по квартире.

Он прошаркал мимо со скоростью разбитой параличом черепахи, даже не глянув в мою сторону, а я уже сидела на диване и пыталась привести в порядок растрепавшиеся волосы и мятую юбку.

Время на телефоне показывало семь утра. Что ж, буду жаворонком, мне не привыкать.

Осторожно прошла босиком на кухню, собрав на пятках столько пыли и песка, что можно было организовать песочницу для малышни во дворе. Это Люся так убиралась? Тогда я по сравнению с ней просто королева чистоты.

В кухне также все было плачевно. Это вам не квартира тети Нины, обклеенная милыми обойчиками, с уютным дядечкой, колющим рафинад и ароматом мяты в горячей чашке чая. Синие стены, не видавшие обоев, видимо, со времен сдачи этого дома в эксплуатацию, мойка, плита, и какой-то старый стол, весь изрезанный ножом. Холодильник отсутствовал, и это было плохо, но я тут же принялась успокаивать себя мыслью, что если грянет гром и небо извергнет на землю потоки дождя, у меня есть крыша над головой, и надеюсь, она не протечет.

Степа сделал свои дела и благополучно добрался до своей постели. Я решила, что настало время представиться, и отправилась к нему.

— Доброе утро, — бодро заявила я, улыбаясь лучезарно, хотя и немного натянуто. При свете дня мужчина вызывал еще большее сочувствие. Надо бы его побрить, что ли. Ему-то, может, наплевать, а мне все же поприятней будет. — Я Галка, ваш новый квартирант, — сообщила я о самом главном. — Теперь я буду здесь жить.

Нда, немного... самоуверенно получилось, но, судя по выражению лица моего хозяина, он не очень удивился и уж точно ни капли не обиделся на такое заявление.

— Бу, ба, — поприветствовал он меня. Не зная его языка, я сочла за лучшее воспринять это как предложение располагаться здесь и ни в чем себе не отказывать.

— Ну, с меня завтрак, надо только дождаться, когда откроется магазин, — старалась я говорить с ним весело и приветливо.

Интересно, чем его кормила Люся? А может, у нее его пенсия и запасы круп заодно? Надо будет узнать. Разумеется, мне не жалко денег ни на гречку ни на манку, ведь этот человек, сам того не желая и не ведая, предоставил мне бесплатное жилье, но таких как Люся надо учить. Мне подумалось, что с нее станется заныкать его деньги. Хотя, может, эта женщина так много делала для Степы, что мои подозрения оскорбительны и не заслужены... Но, судя по обилию песка под ногами, Люсю никак не сочтешь переработавшейся.

Я оставила Степу наедине с самим собой пережевывать произошедшее событие, а сама влезла в туфли, прихватила ключ от квартиры и тихо прошла в коридор. Стараясь громко не стучать каблуками, вышла на улицу, прошла к скамейкам и уселась на одну из них.

Три дома по-прежнему глазели всеми своими окнами на пятачок зелени в центре двора со мной в самом центре (да куда же они еще могли глазеть, если причудливый гений архитектора решил так их расположить), а четвертой стеной, закрывавшей двор от натиска реалий города, служила странная постройка. Это были покосившиеся сарайки, одноэтажные, деревянные, с номерами на дверях. Видимо, каждый из жильцов являлся счастливым обладателем такого вот закутка. По ширине они были небольшими, разве что мотоцикл мог туда войти, ну, может быть, с коляской, но хранить запасы на зиму — вполне так ничего. Интересно, у Степы тоже такой есть? Не то, чтобы я собрались прибрать его к рукам, нет. Мне-то он на что, да и наверняка Люся давно о нем позаботилась, ведь ключ от квартиры Степы давал ей неограниченное право пользоваться всем его имуществом.

Двор не был пустынным. Люди выбегали из подъездов и, не оглядываясь, спешили прочь с сумками или портфелями. Я сделала приятное открытие, что здесь имеются и молодые мужчины и женщины, вероятно, герои местных сплетен. Что ж, это радует (да простят меня добрые и не очень старушки).

Вскоре во двор вышла комендантша, или управдомша. Она куда-то направлялась, о чем-то сосредоточенно думая, и я поспешила ее окликнуть.

— Доброе утро, — я подбежала к даме с волосами, выкрашенными хной. Ее неизменные бусы, как талисман на счастье, были при ней, а вернее, на ней, как и сережки в тон к ним.

— А, деточка, здравствуй, здравствуй, как устроилась? — сразу узнала меня дама.

— Спасибо, очень хорошо, да. Я только хотела спросить, когда у вас открываются магазины, и в какую сторону мне идти, чтобы их найти. Степе надо что-то приготовить, да и мне не мешало бы запастись продуктами.

— А, так Степины деньги у Люси, не забудь взять, — ага, все-таки, я оказалась права, теперь можно будет сослаться на главаря двора! — А магазин у нас всего один, с девяти он работает, — и дама принялась подробно объяснять дорогу.

— Спасибо большое, Клавдия Николаевна, — принялась я искренне благодарить женщину, любезно уделившую мне внимание. — Вот схожу в магазин, и вечером загляну к Люсе за деньгами. Она, наверное, на работу собирается, не до того ей сейчас, чего уж человека отвлекать.

— Да чего отвлекать-то, она по сменам работает, у нее выходной сегодня, иди прямо сейчас, — предлагала мне пенсионерка ковать железо, не отходя от кассы.

И тут любезная Клавдия Николаевна направилась под самые окна Люсиной квартиры и забарабанила по стеклу кулаком.

— Люся, Люся, не спишь? — позвала она зычным голосом, и я прикусила губу, чтобы сдержать смешок. Если Люся и спала до этой минуты, то от громоподобного голоса обязательно проснется, и не только она.

Первым на окрик командирши выглянул заспанный парень в майке. Даже лохматый, с одним едва приоткрытым глазом, он показался мне очень красивым.

— Клавдия Николаевна, вам чего? — отчаянно зевая, спросил он.

— Виталик, мать позови, — без извинений и лишних расшаркиваний потребовала дама.

— Мам! — и парень скрылся за занавеской.

Тут же появилось улыбчивое лицо Люси, но в искренность ее улыбки я уже не верила: таких лис я видала.

— Доброе утро, Клавдия Николаевна, — расплылась она в широкой улыбке. — Чего-то с утра пораньше, а я спала еще, — попыталась она намекнуть на неуместность визита матроны.

— Люся, где деньги Степины? — без предисловия подошла к делу опытная управдомша.

— Какие деньги? — Люся продолжала улыбаться, но быстрый взгляд, метнувшийся в мою сторону, показался мне очень даже острым.

— Так пенсия Степина, позавчера только Лена приносила. Давай ее новой жиличке, она теперь будет заведовать всем в его доме.

Вот за это спасибо большое, вот такой помощи я не ожидала, и она так кстати оказалась! Я и мечтать не могла, что за меня все сделает другой человек, и обойдется без крови.

Люся исчезла без единого слова, но через пару секунд снова возникла в окне. Открыла фрамугу и без слов протянула старушке деньги, сложенные в маленькую трубочку. Та, не стесняясь, принялась их пересчитывать. Видимо, размер Степиной пенсии ни для кого не являлся секретом.

— А что тут не все? Купила что ли чего? — обратилась дама к Люсе, обиженно пыхтящей во время этого оскорбительного досмотра.

— Так купила я, конечно, молока, пшенки, масла.

— Вот и отдай все это девочке, — управдомша указала на меня. — Иди к ней, — велела она мне. — Люся, открой ей дверь и тащи все для нее.

И Клавдия Николаевна подтолкнула меня к подъезду. Я с благодарностью посмотрела на нее.

— Если вам понадобится моя помощь, не знаю, даже, какая, может, в аптеку сбегать, или в магазин, или по дому что-то сделать, я с большим желанием, честно, — произнесла я на эмоциях.

Все же, я никогда не любила ругаться и качать права. Мне легче было отойти в сторону и убедить себя, что все не важно, и сегодня я испытывала легкое беспокойство от того, что мне предстояло говорить с прижимистой Люсей, но все разрешилось таким волшебным образом, что я готова была расцеловать грозную старушку, проявившую заботу и обо мне и о Степе.

Женщина только рукой на меня махнула, но тут же согнала улыбку с лица и, быстро распрощавшись, поспешила по своим делам.

Люсе, вероятно, было нелегко видеть меня после своего окончательного разгрома, так это она еще должна меня благодарить, что никому не стало известно о ее попытке вытянуть из меня деньги за постой в чужой для нее квартире. Я же в ее глазах, вне всяких сомнений, являлась теперь стервой и подхалимкой, решившей загребать жар чужими руками, обольстив при этом грозную командиршу.

Когда дверь ее квартиры распахнулась, на пороге я узрела того парня, чей сон был нарушен по вине его матери. Он уже держал в руках пакет с продуктами и собирался выходить.

— Здрассте, — пробормотала я, разглядывая его старые спортивные штаны и линялую футболку.

— Ага, привет. Ты, что ли, к Степе жить пришла? — парень поднял на меня обалденно красивые глаза. Нет, ну бывают же такие красавчики! Такому только на обложках глянцевых журналов сиять, однозначно, а не в застиранных штанах выхаживать.

— Да вроде, — я не отрывала от него взгляда, как форменная дурочка, и ничего не могла с этим поделать, вернее, не хотела.

— Ну пошли, показывай дорогу, — и Виталик решительно захлопнул дверь.

— Так это, я сама могу, — мне было неловко.

Не от его вида, вернее, не от вида его одежды, а от внешности. Такие красивые парни меня всегда смущали. Миловидное лицо не лишено мужественности, но брутальность сведена к минимуму за счет нежности и плавности черт. Безупречное, молодое, с чистой кожей, оно не могло не взволновать меня. И дело не в том, что я влюбчивая, а просто всегда терялась перед такой красотой. Вот же... самородок!

— Да ладно, я помогу, — и не думал останавливаться Аполлон местного разлива. Скажите пожалуйста, какой сын получился у круглой Люси с жадным характером!

— Виталя, только недолго, — послышался из-за закрытой двери недовольный голос, и я понимала, кто является причиной ее недовольства. — Дел полно!

— Да, ладно, мам, — крикнул, не оборачиваясь, Виталик, поднимаясь по лестнице.

— Если я отвлекаю, то...

— Да ладно, — было мне таким же ответом.

Я забежала вперед и открыла дверь, полагая, что юноша оставит пакеты на пороге и удалится, но он прошел в прихожую и направился прямо в кухню. Видимо, не раз здесь бывал и помогал матери.

— Да, без холодильника тебе тяжеловато будет, — проговорил парень. — Но я подумаю, что можно сделать. У ребят поспрашиваю, может, какую рухлядь и отыщем, — и он обернулся ко мне. — Как зовут-то тебя?

— Галка, — проговорила я немного смущенно.

— Галка? Нормально, — успокоил меня парень, будто бывает и хуже, но это, к счастью, не мой случай. — Здесь крупа, молоко и масло. Их надо использовать в первую очередь, а то испортятся, — учил ученого хозяйственный парень.

Он прошел мимо меня в комнату.

— Холодно здесь, — он огляделся. — Степа не любит холод, он кашлять будет, — сообщил мне подробности и нюансы Виталик и закрыл форточку. — Степа, привет, — приветливо кивнул он хозяину квартиры, на что получил радостное 'Бу'. — А тебе надо бы перестановку здесь сделать, — он хозяйским взглядом осматривал комнату.

— Да что же здесь можно сделать? — удивилась я: было бы что переставлять, но Виталик уже все придумал.

— Надо шкаф переставить: он комнату пополам разделит. Будет темновато, зато у тебя свой угол появится. Все же Степа, хоть и инвалид, но все равно мужик, — и он подмигнул мне, — а ты — красивая девушка.

Скрывая удовольствие от комплимента и смущение от него же, я лишь пожала плечами, ничего не имея против такого хода. Эта идея показалась мне замечательной. Таким образом, у меня появится действительно свой собственный угол, в буквальном смысле.

— Ну так я вечером с ребятами загляну, мы мебель-то и переставим, ладно? Вечером-то будешь дома?

И этот молодой жеребенок весело и немного лениво подмигнул мне.

— Я изменю свои планы, но вас дождусь, — с царственными интонациями сообщила я, и парень, фыркнув, покинул квартиру. Вот ведь... мужик в лучшем смысле этого слова. За таким не пропадешь, даром что молодой.

ГЛАВА 21. Не Рио-де-Жанейро

Увиденное в местном магазине заставило меня заплакать. Мысленно, конечно. Такие 'лавочки' обычно показывают в старых фильмах про деревню, когда в полупустом темном и пыльном помещении на полках шашечками расставляют консервные банки с килькой и морской капустой, и в несколько рядов — пакеты с пряниками (вероятно, чтобы дать выход своему художественному вкусу, проявить стиль, а заодно и пустое место закрыть). Примерно то же самое было и в этом месте, куда ступила моя нога.

А где свежий хлеб, где сорок видов колбас вареных и шестьдесят — сырокопченых? Где горы сыра, где россыпи свежих помидоров и огурцов, где гирлянды бананов, да и вообще, я есть хочу! Из чего мне варить суп — из этих суповых наборов в лотках с подмоченной этикеткой? Мне следует поверить, что эти серо-бурые кости внутри упаковки когда-то квохтали, несли яйца, и теперь придадут навар моему бульону?

Мамочки мои! Я же и так худая, зачем мне диета? Я не готова воздерживаться от пищи! Я есть хочу!

Мой мрачный вид нервировал продавщицу, дородную женщину средних лет с яркой внешностью, недавно перекрашенную в блондинку. Краска еще недостаточно взялась на ее черных от природы волосах, и зеленый оттенок явно говорил, что поступок с ее преображением был непродуманным и поспешным.

— Девушка, что-то ищете? — обратилась она ко мне громким голосом, в котором недвусмысленно читалось предупреждение семь раз подумать, прежде чем решиться что-то сказать.

Мне очень хотелось честно ответить: 'Счастье и еду', но я решила подождать портить отношения с аборигеном, имеющим тут неограниченную власть и авторитет, судя по тому, как тут же примолкли бабушки и старички в небольшой очереди, напоминавшей, скорее, встречу по интересам.

— Думаю, мне подойдет коробка конфет, — промямлила я.

Это первое, что пришло на ум. Я решила отблагодарить Нину Сергеевну и ее мужа-художника за любезность, оказанную мне, совершенно чужому для них человеку. Презент не ахти какой, но, думаю, им будет приятно. Точно, с конфетами к ним и зайду за своими сумками.

А завтраком мне послужит то же, что и Степе — каша. А там осмотрюсь, подумаю, и, может быть, что-нибудь придумаю.

Нет, ну надо же, наивная, я еще мечтала купить тортик и отметить первые сутки на новой земле... Похоже, здесь даже не знают, что это такое.

Женщина протянула мне две коробки, и я принялась вертеть их в руках.

— Это конфеты, не сомневайтесь, — с насмешкой сообщила продавщица.

— Я сомневаюсь не в этом, — ответила я, продолжая осмотр.

— Да? А в чем же? — голос опять набрал угрожающие обороты. Удивительно, как всего тремя словами можно создать нервозную обстановку и выразить угрозу. Мне следует поучиться у нее этому искусству.

Посетители замерли на своих местах, благо никто никуда не спешил. Видимо, разборки в данном месте были большой редкостью, и на это стоило посмотреть. Но я же пришла не с топором войны, а с деньгами, между прочим, и хотела честно купить себе что-нибудь вкусненькое. Откуда же мне было знать, что здесь такое не продается!

— Ничего особенного, я просто ищу дату выпуска продукции, — поведала я истинную причину поисков, чем ввела даму в ступор.

Кстати, когда я вручала тете Нине эту коробку, которую все же купила, именно от нее я и услышала о своем необычном поступке в магазине. Оказывается, спрашивать дату выпуска было не моветоном, а скорее странностью: здесь отродясь никто не задавал таких вопросов и не занимался поиском истины.

Слухи об эксцентричной особе разлетелись по округе со скоростью ветра и лаем собак, и когда я шла по улице, на меня смотрели не как на чужачку, а как на очень странную чужачку, неизвестно откуда и зачем прибывшую в их мирный городок и сеющую зачем-то сумбур и смуту, задавая странные вопросы, например, о сроке годности конфет. Подумать только: конфет! Любаня даже не нашлась, что ответить. Это Любаня-то! И не нашлась!

Короче, я купила у Любани конфеты, прихватила банку рыбных консервов и отправилась домой окольными путями, знакомясь с местными достопримечательностями.

Мне еще повезло, что я поселилась в каменном доме. В основном постройки были деревянными, из черных досок, с серыми заборами, и создавали впечатление сцен антиутопии из какого-нибудь черно-белого фильма про мрачное будущее, в котором вдруг исчезли все краски и цвета.

С окружающим видом меня примиряли лишь клумбы, огороды и буйная зелень, которую пока не тронула осенняя желтизна.

Что ж, кошмар и ужас, конечно, но именно эта земля произвела, так сказать, на свет таких славных ребят как Лена, Виталик, тетя Нина та же, и ее глуховатый дядя Слава. Да и комендантша оказалась славной дамой, так что мне грех жаловаться.

Степа, как только услышал скрип входной двери, категорически заявил мне, что голоден.

— Бу, ба, — потребовал он из комнаты.

— Сейчас, сейчас, я приготовлю кашу, — успокоила я его и поспешила на кухню.

В Люсином пакете лежала небольшая кастрюлька с ложкой, и я тут же принялась кашеварить. Манную кашу я не варила лет десять, но то, что сварганила, понравилось мне самой.

На подоконнике стояла тарелка с засохшим омлетом, и я долго отскребала ее от остатков пищи под водой. Когда она засверкала чистотой, я вылила на нее душистую кашу, украсила это дело ярким пятном сливочного масла и понесла в комнату.

— Завтрак! — объявила я бодро и тут же заметила, как блеснули глаза моего хозяина.

Видимо, я подзадержала начало приема пищи, но это ничего, вот войду в ритм, и больше не будет никаких накладок.

Я помогла Степе подняться повыше, взбила под его спиной подушку и принялась кормить его с ложечки. Он весело кивал головой, видимо, каша понравилась. Или мне так хотелось думать, не знаю.

Когда мы почти закончили, в дверь постучали. Звонок не работал уже давно, и стук показался мне интимным действием, доверительным и дружеским.

Открыв дверь, я округлила глаза и раскрыла рот. На пороге стоял практически весь педсовет из нашего двора. Здесь была и славная Клавдия Николаевна, как капитан дворовой команды, и Ирина Сергеевна, дама с фиолетовыми волосами, и школьный трудовик, и другие женщины, с кем лично я не имела пока чести быть знакома.

Единственный в их компании мужчина вышел вперед, обогнул дородную управдомшу и поставил у моих ног мешок, до половины набитый чем-то, что пока оставалось для меня загадкой.

— Ваня, неси это в кухню, — распорядилась Клавдия Николаевна, — а то девочке самой тяжело будет тащить. Это картошка, — пояснила она мне, — на первое время.

Ваня послушно потащился на кухню, и все, как по команде, пошли за ним. На коцаный стол между пакетом пшенки и манки выложили морковь, свеклу, помидоры и огурцы, а когда появился пакет с черной смородиной, у меня заслезились глаза.

Но слезы у меня вызвало даже не это, а кусок пирога с яблоками, заботливо сунутый мне в руки. И не такой огрызочек, который отрезают в городе, пытаясь небольшой кружок разделить на большое количество желающих, а шикарный, как добрый кусок огромной пиццы.

— Спасибо, спасибо вам, — твердила я и улыбалась, отчаянно смаргивая слезы. Вот это дамы, вот это да!

Какая-то женщина обняла меня, пообещав, что в субботу подкинет мне свежих грибков, как только ее Николай Кузьмич сходит в лес.

— Так, с меня еще лук, забыла, — покаялась комендантша. — Позже занесу.

Когда все по очереди поздоровались со Степой, официально представив меня ему, и оставили, наконец, наедине с моим чувством так до конца и не выраженной благодарности, я направилась на кухню варить компот. Мне, почему-то, отчаянно хотелось напоить им Степу. Меня вообще распирало желание чем-то порадовать его, угодить ему. Возможно, мне было жалко его за немощность, что он такой одинокий, разбитый и старый. А может, это помогало лично мне не чувствовать себя такой одинокой...

Съев оставшуюся часть каши прямо из кастрюли, поскольку, посуды в этом доме больше не было, и отчистив ее, я принялась за ягоды.

Надо ли говорить, что одна их часть отправилась прямиком ко мне в рот. А что, холодильника все равно нет, а объем этой кастрюли не позволял мне сварить слишком много.

В итоге и я была довольна, правда, щипало язык и оголилась эмаль на зубах (мое вечное проклятье при поглощении фруктов с избытком витамина С, как мандаринов, например, или той же смородины), и Степа напился вволю. Судя по его глазам, его таким делом не баловали.

После завтрака я взяла коробку конфет и, предупредив Степу, что ненадолго уйду, отправилась к тете Нине.

Выйдя во двор, втянула носом свежий воздух, прекрасно представляя в этот момент, каким образом, а главное, почему Газманов втягивал землю ноздрями. Все же аромат от Степы исходил не слабый, и я ломала голову над тем, как заговорить вечером с Виталиком о том, как и кто его обычно мыл. Неловко, вроде. А впрочем, я теперь этому мужчине как сиделка и медсестра, а с ними, как с врачами, можно говорить обо всем.

Пожилая женщина встретила меня с улыбкой. Она уже знала о моей коробке конфет и странном, нетипичном для этих мест вопросе, повергшем бывалую Любаню в ступор, и тихо рассмеялась, когда эти конфеты оказались у нее в руках.

Я действительно опасалась, что они могут оказаться старыми и невкусными, но выбора не было, и так и не найдя штампа о сроке выработки и конечной дате хранения, я приобрела этого 'кота в мешке', скрепя сердце.

От приглашения на чай я отказалась, намекнув, что в другой раз буду очень рада, и мне позволили забрать мои сумки. Когда я уже собиралась попрощаться, тетя Нина зычно позвала своего супруга.

— Слава, девочка уходит, помоги!

— Что вы, что вы, — я даже испугалась: неужели пожилой мужчина должен таскать мои вещи? — Я сама все донесу.

— Ну, все ты не унесешь, — заявила Нина Сергеевна, и появившийся в дверях дядя Слава, веселый и круглый, продемонстрировал мне большой пакет на вытянутых руках. — Здесь посуда, скатерть, столовые приборы, все, что понадобится тебе на первых порах. Потом, как обживешься, ненужное можешь выкинуть.

— Ой, ну что вы...

— У меня все равно мертвым грузом на полках в шкафах лежит, а тебе пригодится. А не пригодится, так выбросишь, не жалко. Там еще сковородка есть, но старая, разумеется, так ты масла побольше лей, и помешивай постоянно, а то пригорает, знаешь ли.

Я обняла добрую женщину и направилась к лестнице. Дядя Слава что-то напевал себе под нос, а фактически, кричал мне на ухо, как любой слабо слышащий человек.

Проходя от одного дома к другому, я услышала из зарослей кустарника разговор местных кумушек. Он опять шел обо мне.

— Каблучищи вот такие, сама перемотина, руками талию обхватить можно, будто голодом где ее морили, сумки огромные, уж не знаю, что в них лежит, что за наряды привезла, не видела. К нашему Степке пришла жить.

Я улыбнулась.

Мужчина довел меня до квартиры, зашел следом за мной и понес пакет на кухню. Затем прошел в комнату поздороваться со старым знакомым. Поскольку один не разговаривал, а другой не слышал, то рукопожатие было молчаливым, но крепким.

После этого дядя Слава подошел ко мне, и по улыбке на его добром лице я поняла, что он хочет меня поцеловать, что он и проделал, но весьма своеобразно.

Он схватил меня за нос и, легонько отвернув его на бок, чмокнул в щеку. Затем вернул все на место, и мы оба рассмеялись. Боже, что за люди, я уже полюбила их всех!

Как только за ним закрылась дверь, я бросилась на кухню смотреть свое 'приданное'. Это был старинный столовый набор на шесть персон, с тремя уцелевшими чайными парами, хрустальный салатник, набор вилок, ложек и столовых ножей, которыми я никогда никогда не пользовалась и не видела, чтобы кто-то из моих знакомых пользовался, сковородка и еще одна кастрюлька.

Я была готова станцевать танец радости от увиденного и полученного. Боже, как же удачно я приехала, и встретила инвалида на городской площади, и попала в такой прекрасный двор с такими чудными людьми!

Вот оно, преимущество жизни в маленьких городках: здесь больше душевности, сердоболия и чуткости.

На радостях я решила пожертвовать одним из своих бритвенных станков, и вскоре намыливала Степины щеки и подбородок мыльной пеной, выдавливая ее из кухонной губки для мытья посуды, заботливо положенной в пакет с дарами от тети Нины вместе с куском земляничного мыла, розовым бруском с сильным запахом.

— Ну а что я могла поделать, я же не груша для битья, — рассказывала я Степе историю своей жизни, жалуясь на поступок Фила. — И тогда я решила, что должна от него уйти, понимаешь? Нельзя жить с тем, кто может сделать с тобой все что угодно, идя на поводу у своего эгоизма. Идти можно только на поводу у любви, а если ее нет, то нечего таким людям делать вместе.

Так, приводя в порядок лицо Степы, я наводила порядок в своих мыслях, расставляя окончательные точки в конце предложений. И никаких многоточий, все четко и предельно ясно.

Я полюбовалась произведенным эффектом сама и дала Степе поглядеться в мое зеркало. Думаю, ему тоже понравилось. А я вдруг поняла, что не хочу никому звонить и больше не буду ничего объяснять.

Вытащив симку из телефона, я смяла ее и выбросила в пакет с мусором. Все, точка. Больше никаких приветов из прошлого. Но когда я ела пирог, припрятанный с утра, у меня, почему-то, текли слезы. А, не важно, в эти дни я вообще сделалась слишком чувствительной. Это ничего, наверное, так бывает, когда человек кардинально меняет свою жизнь и подводит какие-то итоги. Ничего страшного.

Сумки я не разбирала, чтобы не утяжелять шкаф, который, я надеялась, Виталик, сдержав свое слово, переставит. На всякий случай объяснила Степе этот план еще раз и, думаю, он не был против. Все же, ему тоже не помешает личное пространство, которое будет сокрыто от посторонних глаз.

Близился вечер. Первое, что я получила, открыв дверь на громкий стук, это банку пива в руки, и тут же Виталик отодвинул меня в сторону, чтобы очистить дорогу для своих дружков. Бугаи — единственное слово, которое приходило на ум при взгляде на них. Три качка с растопыренными руками, покачиваясь, прошли в комнату, бросив мне невнятное 'здра!' Шествие замыкал какой-то задохлик в очках. Вот такая разношерстная компания.

Виталик уже включил свет и осматривал комнату. Он потянул носом.

— Чем пахнет? Что готовила?

Это было явным намеком на благодарственный ужин, но я так и так должна ему, это факт.

— Выбирай: манная каша или жареная картошка и компот.

— Вау, как в ресторане, — усмехнулся красавчик-брюнет. — Кашу, пожалуй, оставим Степе, а вот картошка... звучит заманчиво.

Бедняга явно пришел с работы, или где он там пропадал весь день, и наверняка не успел поужинать. Я, конечно, не могу претендовать на лавры мастера, какие имеет его мать — вспомнить хотя бы вчерашний аромат мяса — но жарить картошку с луком я могу вполне сносно, единственная проблема: мне придется делать это раза три, такая маленькая у меня сковородка, и такие огромные желудки у спутников моего симпатичного соседа.

Положение и мои скудные запасы спас один качок. Он пресек мои поползновения нырнуть в мешок.

— Виталя, ну какая картошка, нужно что-то посущественнее. К Вазгену надо сходить, — подал он идею. — И девочку поберечь надо, — он подмигнул мне.

— Точно, шашлыки — это то, что доктор прописал! — оживился мечта мировых подиумов, по совместительству мой сосед, и, громко хлопнув в ладоши, принялся командовать ребятами.

В мгновение ока шкаф перетащили на середину комнаты и поставили поперек, дверцами ко мне, разделив, таким образом, помещение на две части. Потом решили, что Степе много места не требуется, и мою часть расширили. Без изменений остался мой диван, прижатый к стене, затем стоял шкаф, а прямо за ним примостилась кровать Степы так, что он мог лежа смотреть на небо в окно, которое я решила помыть завтра с утра. Причем Степа прокатился вместе с кроватью и, судя по его лицу, ему было прикольно.

— Дело сделано, — радостно объявил Виталя, чье участие заключалось исключительно в руководстве работами. Очкарик вообще как присел на мой диван, так и молчал все время, задумчиво теребя в руках свою банку пива.

Я выразила свою благодарность бурными аплодисментами и криками 'Йо-ху!', подпрыгивая на месте и радуясь еще и тому, что парни не затянули время и закончили все так быстро. Я вдруг решила, что в шкафу может быть много ненужного, а мне пора освобождать свои сумки и развешивать одежду. Так что у меня был план, как провести сегодняшний вечер, но Виталя меня удивил.

— Эй, чем занимаешься? — обратился он ко мне, когда я вытащила из темных недр пахнущего нафталином шкафа старый стерео проигрыватель.

— Да вот, похоже, нас со Степой этим вечером ожидает концерт, — сообщила я, довольная, перебирая потемневшие конверты с виниловыми пластинками. Тото Котуньо, Пупо, Сандра, Алла Пугачова и даже Наутилус Помпилиус. Вау! Концерт будет шикарным!

— Как же так! Договорились же, что вечером — шашлыки, — обиженно произнес Виталий.

Он что же, таким образом меня приглашает? Ребята уже вернулись из ванной, смыв паутину и пыль со своей одежды, и наблюдали за нами. Я неуверенно пожала плечами. Сказать, что я не хочу жаренного на углях мяса — это согрешить против истины, но отправиться туда в такой вот интересной компании... Я их не знаю, о чем с ними вообще говорить? И как к этому отнесутся мои дамы из двора? Я уж не говорю о Люсе. А впрочем, голод сейчас движет моими помыслами и мотивами гораздо сильнее, чем здравомыслие, так что...

— Мне нужно пять минут, чтобы одеться, — заявила я, увидев, как растянулось лицо Витали в довольной улыбке.

— Нет проблем, — проговорил он, — но ты уверена, что речь идет именно о пяти минутах?

Ребята хмыкнули. Видимо, девушки в глубинке также тратят много времени на сборы, как и в Столице и приближенных к ней городах. И если парни в многотысячных сити отличаются от провинциалов, то девушки, наверное, везде одни и те же. Хотя, встреченная мною на центральной площади Лена вполне нормальная девчонка, адекватная и прикольная, как и ее подружки. Нет, определенно, здесь публика гораздо лучше, и мне это нравится.

Я решила все честно объяснить парню, расставив, таким образом, акценты. Пусть понимает, что мной действительно движет голод, и очень такой конкретный, естественный, и касается он насыщения желудка, а не чего-нибудь другого.

— Ты просто плохо меня знаешь, — произнесла я с важным видом. — Должна сказать, что когда я хочу есть — ничто другое не имеет для меня значения.

— Да, верно, пока плохо знаю, — проговорил Виталя, как-то странно на меня поглядывая и таинственно улыбаясь, но его перебили, нагло перехватив инициативу.

— Но ты, вроде, и так отлично выглядишь, зачем тебе переодеваться, — один из 'грузчиков' решил сделать мне комплимент, рассматривая мою коротенькую юбочку-шестиклинку и черную футболку с глухим воротом и без рукавов. Он ненавязчиво поигрывал мышцами и посверкивал карими глазами, оглядывая меня с ног до головы.

— Большое русское мерси за комплимент, — я сделала ему легкий книксен, ну очень легкий, этакое эротическое движение, так уж получилось, или не знаю, почему он так покраснел. — Но дело идет к вечеру, и я не хотела бы замерзнуть. Вот и хочу немного приодеться.

— С такими-то парнями, и замерзнуть? — не удержался 'грузчик', и тут же поперхнулся воздухом и закашлялся, как только перехватил взгляд Виталия, полный тайного смысла, который и я могла прочесть на его лице, разглядывая выпученные глаза и страшные гримасы. — Ну, ты, это, оденься потеплее, — громко произнес качок, направляясь к выходу из комнаты и толкая своих друзей в том же направлении, — а мы тебя на улице подождем.

— Нож и газовый баллончик можешь не брать, за нами не пропадешь, — вот так вот своеобразно решил Виталя заверить меня в неприкосновенности и поведать о чистоте помыслов. Он также направился вслед за товарищами.

Я довольно хихикнула, и как только за парнями закрылась дверь, полезла в дорожную сумку за джинсами и фиолетовым джемпером.

— Степа, я опять уйду ненадолго, хорошо? Не беспокойся, я тебя закрою, — отчиталась я о предстоящем вечере, ставя рядом с его кроватью стакан компота. — Скоро буду, — чмокнув его в гладко выбритую щеку, я поспешила на улицу.

— Бу, — напутствовал меня Степа.

Закрывая дверь на ключ, я с теплотой думала о том, что здесь остается человек, который будет ждать меня и беспокоиться. От этого в груди стало так горячо-горячо, и очень легко и весело на душе. С такими чувствами я поспешила по деревянной лестнице вниз, чтобы выбежать на улицу и окунуться в прохладную свежесть вечера, где меня дожидались красивые сильные ребята, решившие побыть рыцарями и безвозмездно накормить голодную девушку.

ГЛАВА 22. Ассимиляция

Вазген выбрал неплохое местечко для своего трактира на берегу Волги. Здесь не было того блеска, что встречается в центре города, но все выглядело вполне уютно и мило. А главное, пахло умопомрачительно вкусно, что было самым важным и определяющим, по крайней мере, для меня.

С огромной веранды, умостившейся на самом краю высокого берега, пологого и крутого, поросшего травой и кустарником, открывался красивый вид, ветерок трепал разноцветную органзу, собранную пышными бантами рядом с каждым столбом, украшенным витиеватыми резными узорами. Почти все столики были заняты, и здесь оказалось довольно много молодежи и людей среднего возраста, что не могло меня не радовать.

По всей видимости, мое суждение о вымирающем городе оказалось несколько преждевременным и в тот час, что я совершала осмотр местных достопримечательностей, молодое население Плишмы училось или работало, что и ввело меня в заблуждение, а затем в уныние.

Сейчас же настало время для романтических встреч, и в беседке было довольно людно и оживленно. Тихая музыка и гудение голосов создавали обстановку уюта и междусобойчика.

Сам Вазген расхаживал мимо столиков, и с гордостью поглядывал на уплетающих его шашлыки, понимая, что ему не за что краснеть. Он знал свое дело, как и его помощники, два молчаливых отрешенных от мирской суеты армянина моего возраста, торжественно колдующих над огромным мангалом, вынесенным к самому обрыву.

Я села спиной к залу, чтобы можно было смотреть на воду, и это очень успокаивало. Рядом со мной на стул сразу плюхнулся Виталик, а вот за второе место состоялась маленькая молчаливая потасовка, в результате которой одесную меня присел... очкарик, мило мне улыбнувшись. Кажется, его зовут Артем.

Как-то сразу завязался разговор ни о чем, очень милый и сдержанный, с приличными шутками и множеством подробностей о жизни местной молодежи, что оказалось для меня познавательно. Так я узнала, что в Плишме есть свой драматический театр (!), страусиная ферма и пара ночных клубов, а также вполне приличный кинотеатр, и вообще множество мест для романтических прогулок.

Кстати, я выяснила, что купить новую симку возможно только в центре города, в одном-единственном магазине недалеко от городской площади, с которой я имела счастье начать знакомство с Плишмой. Что ж, надо будет наведаться туда.

Самое интересное, что молодые люди, окружившие меня, во главе с Виталиком, пользующимся у них неоспоримым авторитетом, не пытались меня соблазнить. Нет, интересно было не это, а то, что при этом я не считала себя ущербной или невостребованной. Видимо, в этой местности парни проще и честнее, и если на девушку конкретных видов не имеют, то и 'окучивать' не собираются.

Честность я всегда уважала. А потому отдыхала этим вечером и душой и телом, потчуя моих кормильцев разными историями и очаровывая ребят своим остроумием и талантом рассказчика.

Когда кто-то вскользь коснулся темы сновидений, я разошлась на всю Ивановскую, поделившись парой картинок из моих впечатляющих воображение снов, снискав в глазах моих слушателей славу таинственной незнакомки с далеких звезд, и не стала разбивать и опровергать эту версию.

А впрочем, этим вечером мое общение с противоположным полом и ограничилось. На следующий день Виталик уехал в соседнюю область по работе, а без него не имело смысла собирать компанию. Хоть и не самый прокачанный среди остальных, он был ее душой, мозговым центром и идейным вдохновителем. Скромный молчун в очках оказался его двоюродным братом, очень умным, но не умеющим преподнести себя, а потому предпочел весь вечер сидеть в тени своих приятелей и молчать. Впрочем, мне показалось, он не очень-то и переживал из-за этого. Каждому должно быть хорошо на своем месте. Кто-то должен светить, а кто-то составлять массовку. Главное: знать свое дело и уметь получать от этого удовольствие.

Виталик уехал, а я забилась в норку и проводила дни в тишине и покое. Намыла квартиру, начистила до блеска окна, прогнала всех пауков, лишив их законного места жительства путем изведения под ноль паутины. Особое внимание уделила старенькой ванне, отдраив ее почти до первозданной белизны, и первая сняла пробу, окунувшись в пенное счастье с наслаждением, в котором не отказывала себе в прошлой жизни, благо и гели и пенки у меня имелись. Как и комплект постельного белья, не новый, правда, но чистый и с ароматом лаванды.

О Степе я не забыла, и также намыла и его, отбросив ненужное стеснение и относясь к нему как к своему дальнему родственнику. Мне не хотелось бежать к Люсе и спрашивать у нее подробности, ведь это дало бы ей право послать меня куда подальше, намекнув, что теперь это моя забота: купать пятидесятилетнего инвалида, в квартиру которого я самовольно заселилась. Виталик бы, может, и помог, но он был слишком молод и красив, чтобы я решилась в его присутствии прикоснуться к нагому мужчине, к тому же он был в отъезде, и ждать его я не собиралась. Так что, все трудности и радости этого дела достались мне одной, и я старательно исполнила роль банщицы в домашних условиях.

В шкафу нашлось немало Степиных вещей, которые я накануне перестирала, увеличив этим ассортимент его одежды, а также получив возможность сменить ему постельное белье. Теперь во дворе, недалеко от места посиделок 'педсовета', на общих веревках, натянутых для сушки белья, на ветру бесновались пододеяльники и из нашей квартиры, били в ладоши наши простыни и пытались взлететь наши со Степой наволочки.

В общем, теперь я была как все, жила как все, и мне это нравилось с каждым днем все больше и больше. Оказалось, что Плишма — самое то для того, чтобы обрести душевный покой и отдохнуть от суеты жестокого города.

Я даже запретила себе называть это депрессией, закрывая глаза на то, что мне все реже хотелось выходить из дома и куда-то идти, а о поисках работы я вообще не задумывалась.

Затягивать такое времяпрепровождение надолго было чревато, но пока я не торопилась, день за днем добредая лишь до магазина и продолжая беззастенчиво принимать дары огородов и садов от соседок, щедро деля их со Степой, которому была обязана практически всем этим.

Что ж, через неделю после приезда можно подвести первые итоги моего пребывания в Плишме. Уже на следующий день после прибытия я получила первый дар от своих соседей по двору: внимание к своей скромной персоне, продукты, а также кухонную утварь... Боже, как звучит-то: кухонная утварь! Бесподобно!

С легкой ли руки комендантши, или благодаря любезной помощи тети Нины, напоившей и уложившей меня спать в день приезда, я вдруг стала объектом всеобщей заботы местных кумушек. Это стало обычным делом и длилось на протяжении всего времени, что я жила в этом дворе.

Каждая считала своим долгом чем-нибудь угостить меня, недаром они опасались, что мой желудок засохнет, а живот 'того гляди к спине прилипнет', и ставили целью откормить меня до приемлемых для них размеров по их стандартам красоты.

Теперь у меня всегда были натуральные овощи, фрукты, мне пекли пироги и баловали домашней колбасой, свежесобранными грибами и самодельными паштетами. Степины кисели стали приготовляться исключительно из свежих ягод, и в связи с ощутимой экономией на подаренных харчах, в его кашах не переводилось свежее сливочное масло — подарок лично от меня. Я даже баловала его мясным детским питанием, чему он был несказанно рад, весело угукая, когда охотно поглощал свои завтраки и обеды.

Став объектом всеобщей заботы, я, тем не менее, не была избавлена от сплетен. Любопытство к моей личной жизни было настолько острым, насколько новым неизведанным объектом я являлась, быстро попав в общий список тех, чья жизнь каждодневно подвергалась тщательному изучению с обязательными домыслами по поводу того, что оставалось в тени и было неподвластно пониманию дам.

Так, наравне с остальными жильцами домов в этом оживленном дворе я стала объектом тщательного наблюдения и пристального изучения, что лично мне ничуть не мешало, а очень даже нравилось, делая меня причастной к общей жизни, позволяя чувствовать себя одной из них.

К всеобщему разочарованию дворового 'педсовета' я никого не принимала у себя, не возвращалась домой поздно в обществе какого-нибудь таинственного мужчины, и вела слишком замкнутый образ жизни, чтобы быть для них интересной.

Я понимала, что подобным поведением лишаю дам удовольствия, но ничего не могла с этим поделать: меня накрыло каким-то облаком бездействия, когда было хорошо никуда не спешить, ни за чем не гнаться и ни от кого не убегать. Я просто жила, уплетая местные деликатесы, отсыпалась на диване и заботилась о Степе. И мне это нравилось!

Женщинам же, любившим посидеть на лавочке под раскидистыми деревьями в окружении кустов жимолости и шиповника, приходилось самостоятельно строить предположения относительно моего появления в Плишме. Ответив честно и отрицательно на их вопросы, есть ли у меня в этом городе родственники и живут ли здесь мои друзья, они недоумевали, и единственное, что им оставалось, это выдвигать свои версии моего приезда. Им не давало покоя мое одиночество, и они работали, не покладая языков.

Так получилось, что кумушки разошлись во мнениях относительно меня. Если с Машкой все было ясно, и одного хахаля она меняла на другого со скоростью света, Петр из восьмой квартиры постоянно разбивал свой мотоцикл, который только-только успевал починить, тратя на это все свое время, вследствие чего никак не мог завести свою личную жизнь, а Татьяна из второго подъезда опять простила своего и впустила, глупая гусыня, которой мало было всего, что он с ней сделал, то я была для них сплошным белым пятном.

Одна часть пенсионерок была уверена, что я сбежала от своего жениха, оставив его в своем родном городе, и мысленно я поставила им пятерку за сообразительность и проницательность.

Вторая же часть совета склонялась к версии, что мой жених, наоборот, из этих мест, и возможно, занимает высокую должность или в правлении их единственного на весь город завода, или вообще состоит в городском совете, и я притащилась сюда за ним, но вот незадача: мое чувство безответно. Им я тоже поставила пятерку — за хорошее воображение, но с минусом, ага, за трагическую участь неудачницы. Не хватало еще, чтобы это стало пророчеством в мою личную жизнь.

Но я верила в свою судьбу, счастливую звезду и посыл из космоса, и надеялась только на лучшее. Ждала ли я любви? Нет, пока нет. Я понимала, что приехала, прежде всего, за покоем и миром в душе, и, похоже, нашла и то, и другое. Я не спешила расставаться с этим состоянием и жила тихо и медленно, словно боясь расплескать полную чашу довольства.

Кстати, я ловила себя на мысли, что в этом городе мне совершенно некого бояться, что опасность здесь не существует в принципе. Я настолько была в этом уверена, что, если бы не лень, я бы гуляла ночами по пустынным улицам без страха напороться на маньяка.

Из увиденного в первый день я сделала вывод, что немногочисленные молодые парни, имевшие радость или несчастье жить в этом городе, озабоченные поиском объектов для вандализма, читай в скобках: для выброса своей негативной энергии и агрессии, 'стравливали воздух' и выпускали пар, изливая свою безудержную удаль на беззащитные и обездвиженные остановочные комплексы и детские 'грибки' и качели, кои смело можно было занести в Красную книгу как вымирающий вид счастливого детского досуга.

Так что я справедливо и без лишней скромности рассудила, что вряд ли привлеку внимание этой части населения Плишмы, этих необузданных юных богатырей. Виталик, кстати, был не в счет: с парнями младше себя я никогда не связывалась.

Но в мою спокойную жизнь и безмятежное времяпрепровождение вторглась-таки одна проблема. Очень большая проблемища. Просто огромная. Она подстерегала меня ночью, врываясь в подсознание без разрешения, не удосужившись даже вежливо постучать. Впрочем, в бессознательном состоянии я вряд ли могла ей противостоять. Я и не пыталась: была не в состоянии. Так копилка подразделений моих снов пополнилась еще одним разделом: Сны эротические.

Да, я ничего не могла с этим поделать: почти каждую ночь меня мучили красивые особи мужеского полу, к коим я (во сне) питала недвусмысленное влечение, и часто просыпалась отнюдь не в холодном поту, а в очень даже приподнятом и расслабленном одновременно состоянии, почему-то испытывая от этого какой-то стыд. Или это была тоска? Тоска по серьезным настоящим отношениям? И об отношениях ли речь, а?

Мне было одиноко и холодно, и кофты и теплые одеяла тут ни при чем. Я не могла больше находиться одна, без мужчины, без поддержки, без моральной защиты. Мне хотелось спрятаться за чью-то большую спину, прижаться к ней и вытягивать из нее тепло, которое обволакивало бы мою душу негой и наполняло тихой радостью...

Так по утрам, просыпаясь после очередного визита неземной красоты мачо, я тихо заливалась слезами разочарования и осознания пустоты своей жизни, а потом, тихо утерев глаза пододеяльником, топала на кухню готовить завтрак для Степы. Он не должен был ни о чем догадываться. Моя бодрость духа и энтузиазм служили для него источником собственных сил и вдохновения, и я была обязана быть веселой и разговорчивой ради него.

А поскольку говорить я могла не всегда, все чаще и надолго окунаясь в подавленное состояние, то меня выручал проигрыватель. За меня говорил Тото Котуньо, Алла Борисовна бередила душевные раны, а Сандра давала надежду на прорыв.

Так и проходили мои дни, светлые, нежные, милые, мирные, и ночи, полные искусственной страсти и ненастоящего огня. Или самого настоящего? Так бы я и прожила всю жизнь, даже не пытаясь что-то изменить, но пришло время Герде покинуть сказочный сад волшебницы, в котором царило вечное лето. Близилась зима, и мне требовались деньги на приобретение теплой одежды и возможность питаться так, чтобы отложить жирок про запас.

Первым делом я отправилась в город за симкой: чтобы искать работу, мне нужен был телефон. К тому же в глубине души я лелеяла сладкую мысль написать Шашке смс с сообщением о том, что я счастлива и у меня все хорошо. Он сможет передать это Пчелке и Вальке, если тот спросит, а чутье подсказывало мне, что он спросит, потому что 'отпустит' его не сразу.

Наряжаться не хотелось, заморачиваться с прической и макияжем было лень и, помятуя о том, что для комфортного передвижения по улицам и площадям Плишмы лучше подойдут походные ботинки, я задвинула свои шпильки под шкаф, откопав в дорожной сумке разношенные берцы с внушительной шнуровкой. Джинсы и толстовка нежно-бирюзового цвета меня устроили и, собрав длинные волосы в хвост, сунув в карман паспорт и деньги, я отправилась в город.

Чмокать Степу перед уходом вошло у меня в привычку, и сейчас, пожелав ему хорошего отдыха и поцеловав в выбритую щеку, я направилась в коридор.

— Бу, ба, — пожелал мне удачи Степа, и в его глазах я увидела теплоту. Спасибо, дорогой, твой положительный посыл очень важен для меня.

На самом деле я уже попала в зависимость от этого города, его очарования и доброты. Я испытывала потребность в каждодневном внимании его жителей, их интересе и участии. Даже непутевая Маша и Петр-'самоубийца' стали для меня важными людьми, чьи 'приветосы' и 'как делишки' были просто жизненно необходимы.

То ли Плишма была таинственной сетью, опутывающей пришельцев своей неподражаемой энергетикой, то ли островком покоя и безбрежности для усталых сердец, мне было не важно, и недосуг копаться в определениях. Я просто пользовалась этой особенностью, наслаждаясь покоем, как насыщаются кислородом растения, как разбухают в воде подарочные китайские полотенца, спрессованные и убранные в малюсенькие коробочки. Вот из такой коробочки выбралась и я, и обратно меня уже никто не смог бы загнать.

Радостная встреча состоялась уже на остановке. Как только мои ноги ступили на землю Первой площади города, меня окликнули, и уже через секунду я попала в завихрение радости симпатичной девчонки по имени Лена.

— Привет! Какими судьбами! И почему тебя не было видно раньше? Как устроилась? Как настроение? Почему так получилось, что мы не обменялись телефонами? Ты уже с кем-нибудь познакомилась? Слушай, а ты вроде немного потолстела, или мне это только кажется? — вопросы сыпались на меня с угрозой засыпать с головой, но мне это понравилось.

Было приятно оказаться в эпицентре такого бурного внимания после тихой мирной жизни в спокойном дворе, куда не доносятся даже гудки автомобилей, и где треск мотоцикла Петра раздается не чаще чем раз в два месяца.

— Лена, здорово, что мы встретились, — улыбнулась я во всю ширь своего лица. Был бы оно шире, моя улыбка увеличилась бы пропорционально его размеру. — Ты точно мне поможешь! Я, конечно, не прочь заблудиться в ближайших улочках, но может, обойдемся без этого?

— Объект для поиска? — по-деловому спросила девушка, напустив на себя серьезный вид, и мы обе прыснули со смеху.

— Мне нужна новая симка, местная, тогда будет смысл обменяться и телефонами.

Лена тут же схватила меня за руку и потащила за собой.

— Слушай, это просто здорово, потому что я тоже собиралась туда. Немного попозже, конечно, дня через три, когда зарплату получу, но раз уж появился повод, схожу туда с тобой, понимаешь, это судьба какая-то, ну точно! — тараторила она, ловко уворачиваясь от машин, пересекая дорогу в направлении соседней улочки.

Она, наверное, и по воде пошла бы, даже не заметив этого, а случись метеоритный дождь, я уверена, ни один камешек не попал бы в нее.

— А что у тебя за повод? Телефон новый купить хочешь?

— Ага, на днюху, брату.

— У тебя есть брат? Здорово. Уже присмотрела модель? Это будет нелегко: мужчины любят сложные гаджеты, им простой переговорник не подойдет, — подмигнула я ей.

— Знаю, — вздохнула Лена. — Вот поэтому и коплю. Пятнадцать тысяч уже есть, так что, осталось немного, и братан в обиде не останется.

— Сколько? Ну ты даешь, подруга, ты молодец, — я легонько хлопнула ее по плечу. — Такая забота о брате, уважаю, слушай.

— Ну а то. Он мне горный велик подарил на двадцать пять, а я ему, что ли, носки или гель вручу? Фирма веников не вяжет, надо понимать, — с достоинством и небрежно скрываемой гордостью, сообщила моя новая подруга.

— И сколько ему стукнет?

— Да он совсем старик, — Лена хохотнула, нагнетая интригу. — Да ладно, ему будет тридцать пять в следующем месяце. Ну да что мы о стариках, две молодые и красивые, а? — и Лена, приобняв за плечи, увлекла меня к магазину 'Евросеть', одиноко желтевшему на серой улице с двухэтажными каменными домиками.

— Лен, а ты можешь помочь мне в одном важном деле? — решилась я обратиться к ней со своей проблемой.

— В более важном, чем покупка симки?

— Ну, не намного, конечно. Мне работа нужна, и я пока понятия не имею, куда податься.

— Вау! Обожаю давать советы по поводу работы! — засмеялась блондинка. — Ты обратилась по адресу. И работу тебе найдем, и жениха путного, не сомневайся.

— Нет-нет, с этим делом я не спешу. Сначала работу, — осадила я ее, пытаясь сбить излишний энтузиазм.

— Окей, нет проблем. Ты где работала до этого?

Мы как раз входили в двери, и Лена принялась радостно здороваться с работниками магазина, высоким парнем в обязательной белой рубашке и девушкой, показавшейся мне смутно знакомой. Услышав, как Лена назвала ее Маришей, я вспомнила, что виделась с ней в день моего приезда.

— Так чем ты занималась? — не теряла нить беседы моя подруга.

— Ну, была секретарем и кадровиком в одной строительной фирме, но я не хочу даже думать в этом направлении. Да, подозреваю, что здесь такой вакансии и быть не может, — промямлила я, не желая вспоминать свою прежнюю работу и особенности последнего увольнения.

— Ясно. А что сама-то думаешь?

— Ну, уборщицей точно не готова, это факт, — честно призналась я. — Продавцом — тоже не то, дворника и нянечку в детском саду также попрошу не предлагать.

Лена молча повернулась ко мне всем корпусом.

— Ну тогда остается только одно: прямой путь на завод, директором, — без тени улыбки заявила она.

— А что, открыта вакансия?

— Нет, но мы откроем. Старую закроем, а новую откроем. Специально для тебя.

— Лена, если ты думаешь, что я лентяйка и неженка, то ты ошибаешься...

— Да ладно, не напрягайся. Серьезно, иди на завод, в отдел кадров. Там тебе скажут, что у них есть. Может, и кадровиком устроишься, или еще кем-то.

— Я как-то не вижу себя на заводе, у станка... — с легким смущением возразила я.

— А кто говорит про станок? Нормировщицей иди, охранницей, в отдел пропусков, или на автобазу, те же накладные выписывать. Что-нибудь да подыщут тебе. У нас весь город почти на этом заводе работает и от него кормится.

— А что там делают?

— Кирпич, незаменимую в хозяйстве вещь, — важно заявила девушка и тут же снова задорно и громко рассмеялась. — Тебя проводить?

— К-куда?

— Да на завод, в отдел кадров.

— Когда?

— А сейчас, как только купишь у Маришки симку. Идет?

В волнении от неожиданного поворота разговора я лишь пожала плечами и нервно сглотнула, а Лена восприняла это как знак согласия.

— Мариш, нам самый легкий номерок, ладно? — обращалась она уже к своей подружке. — А то мы спешим.

— Вот так да? Быстро и без колебаний? — я не могла прийти в себя от бурно развивающихся событий. К такому сценарию я оказалась немного не готова.

— Без сомнений, — заверила меня девушка, и я сдалась.

Так у линии моей судьбы образовался новый изгиб, и я смело по нему пошла. Ну, не смело, а осторожно и со скоростью шага моей новой подруги, спеша за ней в сторону проходной.

ГЛАВА 23. Не место красит человека

Если бы я знала, что самый важный в моей новой жизни и, можно сказать, судьбоносный визит состоится именно сегодня, оделась бы соответственно, а то выгляжу как не пойми кто, как раздолбайка какая-то, и, глядя на мой неформальный вид, мало кто поверит, как серьезно я отношусь к работе и как прилично и достойно могу выглядеть...

Впрочем, возможно, это просто еще не выветрились из головы мои городские предрассудки, а в этой местности вовсе и не встречают по одежке... Будем надеяться на это.

Пока мы бодрым шагом следовали к работе моей если не мечты, то, по крайней мере, как я надеялась, близко к тому, Лена успела пригласить меня на вечеринку.

— Когда?

— Да сегодня вечером.

— Класс! А где? — я любила вечеринки и обожала танцевать. В общем, я собиралась принять приглашение, не раздумывая.

— Я дам тебе адрес. У меня, если конкретно. Если хочешь, могу за тобой заехать.

— Так это недалеко от моего места жительства?

— Не-а, далеко. Почти в центре города.

— Зачем же ты поедешь за мной на другой конец Плишмы? Это же совсем не по пути, да и вообще.

— Ну, если ты пообещаешь мне, что точно придешь, то можешь и сама, конечно, добраться. Просто Пашка новую машину приобрел. Помнишь Пашку? Рыжик такой, такая лапочка, такой классный, его у нас все любят. А машинка-то старая, если честно, от отца досталась, но для него она первая. Это как первая любовь, сама понимаешь.

— Да, представляю, как это здорово: получить свою машину и летать на ней, забыв про все на свете, — размечталась я.

— Не то слово, что ты! Я вот когда от братика велик получила, так и то счастлива была до опупения, прыгала выше крыши, думала, разучусь ходить пешком — весь город объездила вдоль и поперек и по диагонали несколько раз. А тут машина! В общем, есть повод лишний раз прокатиться.

— А, ну если так, то да, конечно, можно и заехать. На машине добираться, сама знаешь, лучше, чем на общественном транспорте. Так что никаких возражений с моей стороны не последует, я только 'за'!

— А то! И я про это говорю! — Лена подмигнула мне.

— А по какому поводу праздник?

— Да нам, по правде говоря, повод не нужен, — заметила девушка, — а вообще-то Пашка проставляется, водила же теперь, надо понимать. От заказов отбоя не будет, это точно, — и Лена насмешливо улыбнулась.

— Так он извозом теперь будет заниматься, а вечером устроит презентацию? Начнет себя рекламировать, заводить полезные знакомства, обрастать связями, да? Он уже заказал себе визитки? Будет эффектно, когда он станет доставать их из кармана и вручать с проникновенным взглядом: 'Здравствуйте, я водитель лимузина', — я отвернулась, чтобы скрыть усмешку. Ну конечно, и здесь как везде, и чего это я так сразу решила идеализировать жителей Плишмы?

— Ага, заводить и обрастать, только грибами. А ишачить он бесплатно будет. Его же теперь все просить станут отвезти да привезти. Друзей целый город, и попробуй отказать кому-нибудь! Так-то вот, — и Лена эффектно сдула непослушную прядь волос с лица. — Уж мой братец об этом знает не понаслышке, сам такой. У нас у кого машина, тот и общий всехный шофер.

Вот оно что! Опять я со своими городскими привычками в чужой монастырь заглянула и не угадала.

Свернув бессчетное количество раз и совершенно потеряв ориентацию в узких тихих улочках, мы вышли, наконец, к величественному зданию из темно-красного кирпича с большими окнами на втором и третьем этажах. Огромные металлические ворота с надписью 'Кирпичный завод. Плишма' были гостеприимно распахнуты, и туда-сюда постоянно проезжали машины, поднимая облака пыли, сновали какие-то люди, и в заводском дворе было довольно людно и шумно.

Я будто попала в старый советский фильм: здание словно из пятидесятых годов, в таких только и снимать ретро-фильмы про производственные романы и битву за норму. В голове мгновенно зазвучало что-то фортепианно-оптимистичное из произведений Рахманинова, всегда органично вписывающихся в очередной советский фильм-шедевр.

Я потянула подругу за рукав ветровки.

— Слушай, Лен, даже если я и получу сегодня какую-нибудь работу, боюсь, мне потребуется план, чтобы я могла добираться сюда каждое утро и каждый вечер благополучно выбираться из этих лабиринтов улочек в сторону моего дома.

— Ну ты даешь! Заблудилась в трех соснах? Да вон же остановка, — и Лена указала своим судьбоносным перстом в сторону, противоположную той, откуда мы пришли.

Примерно в тридцати метрах от нас виднелся остов поломанной остановки. Значит, там основная проезжая часть, по которой я не так давно добиралась из центра к себе домой. Что ж, ладно, вот и чудненько.

— Прямо гора с плеч упала, — честно сообщила я усмехающейся блондинке. — Ну что, я, конечно, без макияжа, но, думаю, здесь мало кто обратит на это внимание, ведь правда? — и я с надеждой посмотрела на нее.

Лена внимательно меня оглядела и даже обошла кругом. Ее неуемная энергия побудила ее сделать это, лишь бы не стоять на месте.

— Подлецу все к лицу, — выдала она свой вердикт после осмотра, и не успела я поперхнуться воздухом, как тут же пояснила: — Тебе не нужен никакой макияж, ты и так симпатичная. Я сразу это отметила, как только впервые тебя увидела.

— Поэтому ты и дружишь со мной? — решила я ее подколоть.

— Нет, не поэтому. В тебе есть что-то этакое, интересное. Ты привлекаешь внимание, цепляешь. В общем, ну, ты же понимаешь, о чем я. Тебе сразу доверяешь, понимаешь? Ты располагаешь к себе.

Такое я не ожидала услышать, и не скрою, это польстило мне. Настолько, что я крепко обняла свою новую подругу, но тут же, застеснявшись порыва, и выпустила, а Лена, как ни в чем ни бывало, взяв меня за руку, повела на территорию завода, в стенах которого, возможно, меня ожидала новая судьба. Вообще-то я только имела в виду шанс зарабатывать себе на пропитание. На что еще может влиять работа, и должна ли она вообще это делать? Не правильно, если моя жизнь попадет в зависимость от места зарабатывания денег. Наверное...

— А ты где работаешь? — я ведь совершенно ничего не знаю об этой девушке. Надо бы восполнить пробел.

— Здесь же.

Пока мы добрались до проходной, войдя в старинные тяжелые двери, с Леной несколько раз поздоровались. Я обратила внимание, что делали это необычно: с поклоном головы, с почтением. Для меня она была балагуркой, веселой и шумной, но встреченные нами мужчины и женщины проявили к ней уважение, которое я не могла не заметить.

— А кем? — я уже спрашивала с подозрением. А что, не удивлюсь, если окажется, что эта блондиночка занимает какой-нибудь не слабый пост, скажем, к примеру, топ-менеджера. Но она меня разочаровала.

— В бухгалтерии здешней, — сообщила она. — Вот и встречаю знакомых. Я здесь почти всех знаю, я же зарплаты начисляю, понимаешь? Серьезное дело, скажу я тебе! — и она хихикнула.

— Что-то слишком много почтения для работника бухгалтерии, пусть и зарплатника. Ты же им за поклоны премии не выписываешь?

— О, ты просто не знаешь местных традиций и порядков. Работники бухгалтерии на этом заводе все равно что небожители, понимаешь? Бухгалтеров здесь уважают и ценят, вот и весь секрет. Итак, я отведу тебя в отдел кадров и пойду по своим делам, а вечером увидимся, хорошо?

— Ты собиралась заехать за мной, — без стеснения напомнила я об уговоре.

— Да, помню. Горохова семь-шесть.

— Вот это да! Ну и память, — восхитилась я. — Теперь я понимаю, почему бухгалтера здесь в почете.

Мы весело рассмеялись, еще раз обнялись, и Лена направилась к начальнику охраны, засевшему в стеклянной кабинке у турникетов. Она что-то сказала, и, хитро прищурив глаза, тот оглядел меня с ног до головы, после чего разрешил пройти. Интересно, взглядом, что ли, просканировал? А где требование предъявить паспорт, просьба расписаться в журнале, и как на счет того, чтобы выдать мне временный пропуск, а? На лицо или халатное отношение к исполнению своих обязанностей, или абсолютное доверие, или умение читать по глазам. Впрочем, мне-то что, пропустили, и спасибочки.

Завернув за угол, мы поднялись по старинной обшарпанной лестнице с коваными перилами на второй этаж и проследовали по широкому коридору с высоченным потолком мимо двойных дверей с табличками с золотым тиснением 'Директор', Приемная', 'Главный бухгалтер', 'Главный инженер' до двери с большой буквы Д с табличкой 'Отдел кадров'. Казалось, что и сама дверь поновее, пошире и повыше других, и золотые буквы поярче и выгравированы почетче.

— Все, здесь я тебя и оставлю, — сказала Лена, но, вместо того, чтобы попрощаться, пожелав мне удачи, заглянула в кабинет.

— Игорь Тимофеевич, здрассте, можно? Чай пьете? Ну приятный аппетит, — заворковала она, туловищем оставаясь со мной в коридоре, тогда как ее голова созерцала таинственного для меня Игоря Тимофеевича, которому она сейчас активно мешала пить чай.

— Здравствуй, Леночка, рад видеть, да ты проходи, проходи. Попьешь со мной? У меня конфеты шоколадные, вкусные, как ты любишь, — услышала я сочный мужской бас.

Ну дела, или может, большое начальство всегда так разговаривает с небожителями из отдела бухгалтерии на кирпичных заводах?

— Спасибо, я на минутку. У меня сегодня выходной, — отказалась моя подруга.

— Что же ты делаешь в наших краях? Почему не отдыхаешь?

— Да вот, подругу к вам привела.

— Чай пить?

— Ой, вы все шутите, Игорь Тимофеевич, а ей работа нужна, вот. Нет ли у вас какой вакансии? Она в кадрах хорошо разбирается, кстати, — при этих ее словах я прикусила губу: кто же станет любезничать с человеком, который может метить на твое генеральское кресло? У меня всегда присутствовал стереотип, что любой специалист принимается в штыки начальством, оберегающим свое место. — И секретарем работала.

— Нет, Ленок, таких вакансий у меня нет, — сразу же сообщил начальник отдела кадров.

— Ну и ладно, ну и хорошо. А что есть?

— Ну, в силикатный цех нормировщица нужна, на склад облицовочного вот две единицы требуются.

— Кладовщицы?

— Нет, — Игорь Тимофеевич пошуршал бумагами, — грузчики, два молодца одинаковы с лица.

— Эх, а еще что? Человеку надо на что-то жить, что-то зарабатывать. Посмотрите, а? — просила Лена, продолжая торчать в дверях. Я тихо изнывала рядом, и мое сердце вот-вот готово было оборваться и упасть в пятки от страха. Если на заводе ничего не выгорит, я не знала, что буду делать дальше и где искать работу.

Как ни странно, вместо того, чтобы послать навязчивую собеседницу, зашедшую так некстати, кадровик опять старательно зашуршал бумагами, послышался шлепок падающей папки и тихое мужское кряхтение.

— Ну так что мы имеем, — проговорил вскоре король кадров. — Так... ага, уборщицы в клинкерный цех.

— Нет, надо что-то полегче, Игорь Тимофеевич, — упрашивала Лена, не теряя энтузиазма.

— Да вот к вам требуется.

— Кто?

— Так уборщица.

— Так у нас все на месте, вроде.

— Так Ира увольняется.

— Ира? Какая? Это черненькая такая, худая высокая?

— Ну да, Ирина Старостина, день назад заявление принесла.

— Да? Не знала, а чего так? Чего уходит-то?

— Да не знаю я, молчит как партизан, но заявление ей завизировали, так что отговаривать ее я не стал. Ну так что, подойдет твоей подружке?

— Эх, ей бы что-нибудь...

— Погоди-ка, с автобазы принесли заявку вчера. Вадим забегал, просил помочь.

— С автобазы? Вадим? Алексеевич?

— Да Алексеевич, Алексеевич, тот самый.

— Ну так это меняет дело! Спасибо, Игорь Тимофеевич! Спасибо за помощь! И простите, что чаек остыл, ага? Вы так мне помогли!

Лена собиралась вернуться в мой мир напряженности и волнения, и когда обернулась, мне показалось, что таких лучистых и пронзительно ясных глаз я никогда в своей жизни не видела.

— Ну что, идем, на автобазу, — радостно предложила она мне, прикрыв тяжелую солидную дверь и оставив Игоря Тимофеевича наедине с холодным чаем и вкусными конфетами.

— А это далеко?

— Так выйти да зайти, — сообщила с озорной улыбкой Лена, и повела меня обратно к лестнице, мимо таинственных дверей, ведущих в неведомые мне миры.

Миновав на выходе хитроглазого охранника, мы вышли на улицу и повернули направо, зашли за угол и последовали к еще одним воротам, лишенным, конечно, той помпезности, что основные. Они гостеприимно приглашали в огромный двор, в глубине которого стояло здание, большущий длиннющий гаражный комплекс из белого кирпича в два этажа. Из раскрытых дверей постоянно выезжали машины, всякие там грузовики и КАМАЗы, ну, я не разбираюсь в них.

— Это и есть автобаза? — спросила я. — Действительно близко.

— Ага, идем, — и Лена направилась к лестнице с торца здания, ведущей на второй этаж, в служебные помещения.

Вместо того, чтобы снова последовать со мной и все решить за меня, она остановилась и повернулась ко мне.

— Ну, все, дальше ты сама. Поднимешься наверх, войдешь в дверь с надписью 'Начальник' и скажешь, что по заявке из отдела кадров, поняла?

— Поняла. А ты что же, не пойдешь со мной? У тебя так здорово получается...

— Не пойду, это может тебе только навредить. Начальник не очень меня жалует, и может специально отказать, а, не зная о твоей дружбе со мной, все очень даже выгорит. Так что не робей. Ты красивая, умная, смелая, все у тебя получится. Жди нас с Пашкой в семь, поняла? Пока!

И развернувшись, Лена быстрым шагом направилась обратно к воротам.

Мне, конечно, не привыкать обивать пороги разных фирм, и собеседования я проходила легко и непринужденно, но такого волнения как сейчас, я никогда не испытывала. В этом новом мире мне не на кого было опереться, и если сейчас ничего не получится, это будет серьезным ударом по моим финансам, которые, как я ни экономила, все же тихонько испарялись, как нашатырка из неплотно прикрытого флакона. Это был вопрос времени, причем короткого.

Сейчас я могла рассчитывать только на себя и на свое обаяние, потому что если я не получу работу — голодная смерть придет, рано или поздно, и никакие мои бабули не помогут. Долго ли они будут кормить здоровую девицу, таща ее на своих плечах!

Сделав глубокий вдох и вытерев потные ладони, я поднялась по лестнице, толкнула скрипучую дверь и вошла внутрь. Коридорчик оказался намного уже и короче, чем в главном здании, и дверей было поменьше, и отделка была попроще: обивка ламинированным ДВП с имитацией под дерево. Медленно ступая, я стала продвигаться вглубь коридора, читая мимоходом надписи на дверях, пока не наткнулась на дверь в кабинет Начальника. Она была плотно закрыта, но из-за нее доносился крик двух мужчин. Они о чем-то спорили и с остервенением ругались, не стесняясь в выражениях, будто были одни во всем мире.

Мне это не понравилось. Нет, к мату я привыкла давно, и мой бывший шеф обладал весьма глубокими познаниями в этом языке, так что сахарной барышней я перестала быть давно, но то, что после разговора на повышенных тонах таинственный Вадим Алексеевич может оказаться не в духе, серьезно осложняло мое положение.

Я собиралась разговаривать с благодушно настроенным начальником, с дядечкой, довольным жизнью и своим положением, а сейчас, если дождусь конца перепалки, и никого не вынесут вперед ногами, мне предстоит предстать перед разъяренным человеком, которому будет не до посетителей и всяких там просителей.

Тяжело вздохнув, я принялась рассматривать плакаты на обшарпанных стенах, изучая правила оказания первой помощи при ожогах, обморожении и ударе электрическим током.

Вскоре гул голосов стал стихать, степень разъяренности тоже, накал страстей спадал, и можно было уже расслышать отдельные фразы и слова. Похоже, мужчины начинали успокаиваться.

— Так что, дашь запчасти? — проговорил один голос.

— Пи-пи-пи, я уже говорил тебе: нет, ну нет у меня на это средств!

— А мне, пи-пи-пи, на себе что ли возить кирпич, а?

— Да хоть на пи-пи-пи! Мне-то что делать?

— Сорвется поставка, пи-пи-пи, я тебя предупреждаю, так и будет.

— А мне пи-пи-пи. Где я тебе эти пи-пи-пи запчасти возьму?

— Тогда дай мне, пи-пи-пи отпуск, понял?

— Чего? А пи-пи-пи не хочешь, а? Могу устроить!

— А что мне здесь делать? Смотреть в глаза начальству и разводить руками, пи-пи-пи? Я уж лучше кабанов постреляю, лося, пи-пи-пи, завалю, а не то я за себя не ручаюсь, ты же меня знаешь, пи-пи-пи. Дашь отпуск?

— А вот пи-пи-пи тебе, понял? Мне одному здесь отдуваться что ли, пи-пи-пи?

— Так может, мы с тобой на своих горбах этот пи-пи-пи заказ разносить будем, а? Пи-пи-пи нам запчасти, да и КАМАЗы тоже пи-пи-пи. Сами все и растащим, спокойно и без нервов, так что ли, Вадим?

— Да пошел ты пи-пи-пи.

— Так подпиши заявление, и я пойду, пойду, сам же и прошу тебя!

— Пи-пи-пи!

— Пи-пи-пи!

— Пи-пи-пи!

— Пи-пи-пи!

Нет, я, конечно, могла стоять здесь довольно долго, но что, если запас ругательств у этих людей еще больше? Мне что, придется приезжать сюда еще и завтра? Я уже готова была постучать, чтобы дерзко нарушить их содержательную беседу, как дверь неожиданно распахнулась, и я увидела могучую спину в куртке цвета хаки.

— Все, я тебя предупредил: не будет запчастей послезавтра, и я тебе обещаю: пи-пи-пи.

— Так зачем же ждать до послезвтра! — парировал его оппонент. — Давай прямо сейчас пи-пи-пи! Сказал же: нет! Ну нет у меня ни запчастей, ни денег на них. Может, я их в свой карман сунул, пи-пи-пи?

— Я тебя предупредил: у тебя два дня, иначе уйду, пи-пи-пи, кабанов мочить, пи-пи-пи.

Когда разгневанный охотник обернулся ко мне, я чудом удержалась от того, чтобы не вздрогнуть, вжавшись в стену. Голубые глаза, прозрачные, как весеннее небо, уставились на меня, будто это я украла все запчасти и растратила деньги, выписанные на них.

— Вадим, я ушел, — не сводя с меня глаз, проговорил вдруг незнакомец и шагнул ко мне в коридор, закрыв за собой дверь. — Привет, — он вдруг улыбнулся, и его лицо сразу преобразилось. Круглолицый, бритый почти наголо, с легкой щетиной на подбородке, мужчина выглядел вполне симпатичным, хоть и походил на беглого зека, а его глаза, небесно-голубые, так просто сбивали с ног и вышибали дыхание. Но я все еще помнила, как страшен он в гневе, и его голос, подобно раскатам грома, еще звучал у меня в ушах, поэтому я ограничилась только кивком головы.

— Ты ко мне? — похоже, этот парень даже к директору завода обращается на 'ты', что ему какая-то девчонка, и какие-то элементарные нормы этикета.

— Ну, если вы Вадим Алексеевич, то... — я прекрасно знала, что это не так. И он должен быстро попрощаться и убраться отсюда, предоставив мне расхлебывать то, что он здесь заварил. Он кабанов пойдет расстреливать, а мне свою жизнь устраивать надо.

— Эх, я Алексеевич, тоже, кстати, но вот беда: не Вадим, — проговорил он, ни на минуту не понижая градус своего внимания ко мне. Мне даже как-то не по себе стало от такого пристального разглядывания. И взгляд такой хитрый, будто он видит, что у меня лицо выпачкано, или на голове рожки, только говорить об этом не хочет. Типа за моей спиной поржать собирается.

— Какая же это беда, вовсе нет. От вас, по крайней мере, никто не станет требовать запчастей и угрожать расправой над ни в чем неповинными кабанами.

При этих словах мой визави помрачнел, но ненадолго, всего лишь на мгновение.

— Да плевать, мне еще никогда никто не отказывал, — сообщил он доверительно, сверкнув своими странными глазами. Да уж, кто бы сомневался, только не я. — Может, выпьем кофе?

Вот так, да? Что, новый, доселе не изученный мной вид населения появился: 'самец обыкновенный'? Сразу видно повадки дикаря, проводящего больше времени в лесу, чем в цивилизованном обществе.

— Вообще-то я ищу работу, и мне рано пить, ничего еще не решено...

— Так считай, что ты ее уже нашла, — и наконец-то выпустив меня из плена своих глаз, мужчина толкнул дверь, которую только что плотно прикрыл. — Вадим, к тебе на работу пришли устраиваться.

— Кто?

— Королева, кто. Встань, и галстук поправь, — усмехнулся мой непрошеный поручитель. — Проходи, — и он посторонился, пропуская меня в накуренный кабинет. — А я жду тебя в столовой, поняла? Не задерживайся, — и вдруг развернулся и направился к выходу, даже не оглянувшись. Он не был слишком уж широкоплечим и высоким, но мне показалось, что его фигура заполнила собой все пространство. Вот что значит аура...

Он что, серьезно? Полагает, что я поступлю, как он приказал? Мне приказал? Ладно, согласна, если только я действительно сейчас получу работу.

— Добрый день, — проговорила я, переступая порог кабинета.

— Добрый, — ответил мужчина, и я подавилась слюной.

Этот человек был еще интереснее первого. Ну и кадры здесь работают. Это что же, начальник? Молодой мужчина чуть за тридцать, кареглазый брюнет с приятными чертами лица уже поднимался из кресла и протягивал мне руку, как и велел ему ясноокий. Синяя рубашка, темный галстук, брюки со стрелками. Запах табака не мог помешать почувствовать тонкий аромат одеколона. Очень мило. Волосы слегка вились на висках, и весь он был такой симпатичный, что я смутилась.

Я ожидала встречи со зрелым мужчиной, отягощенным долгими годами работы и умеющим распознавать в незнакомцах людей, достойных попасть под его руководство, а передо мной стоял красавчик, щеголь, и трудно было представить, что это он сейчас так смачно ругался с голубоглазым охотником. Ну и ну! И как мне прикажете с ним разговаривать!

— Это вы ищете работу? Присаживайтесь, — произнес брюнет и поспешил открыть окно у себя за спиной. — Здесь немного накурено, так что извините, — он улыбнулся, извиняясь.

Вообще-то, не то слово, как здесь было накурено, и был бы у меня топор — повесила бы, но это все компенсировалось любезностью молодого человека. Я сразу его простила и поверила, что все будет хорошо.

— В отделе кадров мне сказали, что у вас есть вакансии, — проговорила я хорошо поставленным голосом и тут же сникла, как только вспомнила, как выгляжу.

Нет, блин, ну надо же было так попасть: без косметики, с простыми прямыми волосами в хвосте, в джинсах и толстовке я вряд ли производила впечатление дамы, перед которой следует вскакивать с места, но ведь он же вскочил! Да, но это, наверное, пока он не увидел, кто к нему входит. А сейчас рассмотрит, и сразу сменит тон. Можно, наверное, уже делать ставки.

— Так какая работа вас интересует? — как ни в чем ни бывало, спросил брюнет, усевшись за свой стол, заваленный бумагами, с пачкой сигарет и зажигалкой сверху. Пепельница была полна окурков.

Видимо, не накрашенная девица не была для него внове, и что я, в самом деле, в панику ударяюсь. Меня же не в стриптиз-бар брать собираются, здесь важны совсем другие качества. Наверное...

— Любая. Надежная и стабильная, — спохватилась я, — но честно: не знаю. Я только услышала, что есть вакансия, и меня тут же отправили к вам. Так что вот, теперь я в вашей власти, — и я не удержалась от того, чтобы кокетливо не стрельнуть в его сторону глазками. Губки сердечком я делала бесподобно, и не поленилась сейчас это продемонстрировать.

Похоже, парень остался доволен. Он улыбнулся и придвинул к себе какую-то папку.

— Резюме у вас есть?

Вот это да! Я как-то не ожидала услышать такое слово из уст уроженца Плишмы, если честно. Нет, я не считала жителей этого городка дремучими медведями, но решила, что здесь ко всему относятся проще, что ли.

— Ох, если честно, то нет. Я приехала из другого города, и рекомендаций тоже не будет, — произнесла я с заискивающей улыбкой.

— А что у вас есть?

— Я сама, — и я склонила голову набок.

Нет, я не пыталась его соблазнить, даже в мыслях не было, но интуитивно я кокетничала, полагая, что это то, что ему надо. Или мне?

— Хорошо, — молодой человек стал перекладывать какие-то листы. — С документами работать умеете?

— Как никто другой, — заверила я его. — Кадры, делопроизводство, первичная бухгалтерия, — принялась я перечислять свои умения с видом, будто сообщала о самолично взятых городах и крепостях.

— Отлично, отлично. Но, понимаете, работу такого уровня я вам предоставить не смогу.

— Я понимаю, я просто ответила на ваш вопрос.

— Накладные вас не напугают?

— Я их не боюсь.

— О, я на это и рассчитывал, — парень улыбнулся. — Поработаете пока в отделе логистики, а потом я подумаю, как лучше вас устроить, чтобы ваши знания не пропадали даром. Идет?

— Я бы сказала — едет, — не смогла я скрыть своей радости. Все оказалось так просто?!

— А откуда вы, если не секрет? — спросил вдруг этот красавчик.

— Секрет, — я смерила его внимательным взглядом. Нет-нет-нет, никаких отсылов к прошлому! Все с чистого листа! Нет никакого другого города, и никогда не было, ясно?! Я женщина без багажа, вот так!

— А как вы попали в наш город? И почему именно в Плишму?

— Просто следовала за своей звездой, — без тени улыбки сообщила я. Почему бы сейчас не сказать ему правду, ведь так все и было.

Все, теперь медленно подняться и направиться к выходу. Задержаться у двери и обернуться к нему в пол-оборота, спросить о дне и времени выхода на работу, тихо попрощаться и выскользнуть за дверь, не забыв поблагодарить.

— Собственно, а как вас зовут? — спохватился вдруг мой наниматель, расплескивая ауру создаваемого мной наваждения. Я принялась, было, подниматься, и тут же плюхнулась обратно на стул.

— Мне, наверное, стоит написать заявление о приеме на работу и заполнить какие-то анкеты? — вот вам и кадровик, блин, а про бумаги совсем забыла.

— В общем, да, но это можно сделать и завтра. Приходите к восьми утра сюда же, в мой кабинет, с документами, и мы все оформим, хорошо?

— Большое спасибо, э... — я лучезарно улыбнулась.

— Вадим. Алексеевич. Но можно просто Вадим. У нас здесь все по-простому, и все без отчеств. Или, наоборот, по отчествам, но без имен.

— Хорошо, зовите меня Галкой, — разрешила я.

— Галкой? Нет, что, серьезно? Галкой?

— Да, это мое имя, — я пожала плечами. А что такого? — Ну, можете Галей. Или Галиной, если хотите, но охотнее я отзываюсь все же на Галку.

Мужчина улыбнулся.

— Ну хорошо, будете Галкой, договорились. Так значит, завтра в восемь буду вас ждать.

— Я обязательно приду. Еще раз спасибо, — и, заглянув в его прекрасные глаза, я поднялась и вышла за дверь.

Все, теперь домой. У меня кружилась голова. Пока я еще не вернулась в свой район, можно поискать ближайшие магазинчики. Что-то давно я тортиков не ела. Уж в центре-то города они должны продаваться! Надо бы отметить такое радостное событие: у меня будет работа! Ааа!

Оказавшись на улице и осторожно спускаясь по лестнице, я вдруг вспомнила о странном голубоглазом незнакомце, ожидающем меня в столовой, но искать его я не собиралась. Мало ли кто желает выпить со мной кофе, это еще не значит, что я на это соглашусь. Надо быть эксклюзивом, а не ширпотребом. И завтра, явившись сюда на работу, не будет ни одного человека, который мог бы ткнуть в меня пальцем и намекнуть на короткое знакомство со мной. Вот так-то!

Я пересекла двор и вышла за ворота, полной грудью вдыхая свежий прохладный воздух. Как же здорово жить! Все мне казалось таким красивым и радостным, и люди снова стали милыми и близкими. Боже, Плишма! Как же здорово, что я сюда приехала!

— Столовая налево, надо обойти главное здание с правого бока, — услышала я за спиной мужской голос и резко обернулась.

Ясноокий бритоголовый красавчик лениво опирался могучим плечом на бетонную плиту забора и курил, задумчиво меня разглядывая. И снова в его газах плескалась насмешка, будто он знает обо мне что-то компрометирующее меня и, по каким-то только ему одному известным причинам, молчит об этом.

— До этой минуты еще ни один мужчина не приглашал меня в столовую, — проговорила я, выделяя это детище общепита голосом с добавлением брезгливых ноток.

— Можно и в ресторан, — пожал плечами красавец. — Сегодня вечером. Что скажешь?

ГЛАВА 24. Голубоглазый дознаватель

Нет, ну каков нахал! И чего это он меня здесь караулит? Понял, что я не подчинюсь, и решил дождаться?

Я выдержала мхатовскую паузу и произнесла тихо и медленно:

— Сегодня вечером я занята.

Типа, у меня муж волшебник. Умный человек сразу поймет, что его отшивают, и, спасая гордость и самолюбие, удалится. А если он еще и воспитанный человек, то пожелает удачи. Но этот парень, видимо, был не из тех, не из других. Такие как он, придумали выматывающую нервы игру 'А ты купи слона'.

— Так отмени свою встречу. У нас с друзьями сегодня маленький праздник намечается, приходи, познакомлю со всеми.

— Увы, но я уже приглашена.

Он что, клеит меня? Польщена, польщена, не ожидала. И как возрос мой статус: от столовой до ресторана, и я даже удостоилась приглашения на частную вечеринку!

— Все можно переиграть, — он не собирается сдаваться, да?

— Послушай, музыкант, играй, что хочешь и с кем хочешь, — перебила я его, — но извини, у меня уже все распланировано, как по нотам. Так что я пойду по своим делам, хорошо?

— Что, никогда не уступаешь? — он понимающе улыбнулся, как свояк свояку, обнажив крупные зубы.

— Таким как ты — точно нет.

— Каким таким? Со мной что-то не так?

— Откуда мне знать, мне это вообще не интересно.

Для меня тема была исчерпана, говорить больше было не о чем, и я шагнула было в сторону главных ворот, чтобы отправиться на поиски торта, но мужчина остановил меня, осторожно придержав за плечо. Все было предельно тактично, и я не видела повода для возмущения.

Он, наконец, оторвался от стены, выпрямляясь в полный рост, отбросил окурок в сторону и предупредительно отвернулся, выдыхая дым. Это типа вежливость такая.

— Слушай, а почему я тебя раньше не видел? — он подошел ко мне почти вплотную.

— Может, не туда смотрел? — высказала я предположение, даже не дрогнув. Я видела, что он не опасен и не груб. Вполне нормальный симпатичный молодой человек. И, похоже, я его заинтересовала.

— Нет, серьезно, откуда ты?

— Упала с луны, — не удержалась я от улыбки.

— Оно и видно, — усмехнулся мой собеседник. — Откуда ты приехала? Ты точно не из местных, — продолжал он демонстрировать чудеса дедукции.

Я наклонилась к его лицу и тихо прошептала:

— Об этом никто не должен знать, и ты никому не говори. Да, и вот еще что: если вдруг в городе появятся странные личности на черных джипах и станут задавать вопросы обо мне, даже не говори им, что видел меня хорошо?

О, нет! Меня что, опять понесло? Но этот парень отреагировал на мои слова вполне нормально. Его глаза ярко сверкнули, и он также наклонился ко мне, так что мы едва не терлись носами.

— Нужна помощь?

— Нет, спасибо. Я лучше деньгами возьму.

Какое-то время он рассматривал меня, и вдруг рассмеялся красивым громким смехом, и я следом за ним.

— А ты прикольная, — выдал он мне комплимент, выпрямляясь и отступая на шаг.

— А ты ужасный матершинник. Портовые грузчики плакали бы от зависти, услышав тебя. Бегали бы за тобой с блокнотами и умоляли провести мастер-класс.

— Что, испугалась? Не обращай внимания, это был всего лишь рабочий момент. Вообще-то с Вадимом мы друзья, так что никто бы никого не побуивал. Ничего страшного.

— Кроме того, что я три раза падала в обморок, пока стояла под дверью и слушала вашу милую перепалку?

— Так ты сбежала, да? — вернулся он вдруг к неприятной для меня теме. Нет, ну что ему надо-то? Куда он лезет? И главное, какой проницательный. — Интересно, от кого?

— Не интересуйся, все равно не скажу.

Он сунул руки в карманы армейских брюк и с улыбкой приблизился ко мне.

— Я же предупреждал тебя, мне никогда ни в чем не отказывают.

— Потому что если отказывают, ты берешь силой?

— Что ты, я милый парень, свой в доску. Я вообще пацифист.

— Сказал убийца кабанов и лосей.

— Я добряк, из меня даже дети веревки вьют, — продолжал он меня убеждать, улыбаясь во всю ширь лица.

— Нет, ты неугомонный бунтарь, — я хотела добавить 'шило в заднице', но боюсь, он счел бы это за оскорбление, а я не собиралась его оскорблять. Все же он милый и приятный, но уж больно навязчивый. Или это я так ему понравилась, что он не может меня отпустить? Ха-ха.

— Я-то? Точно. Я бунтарь, это всем известно, — и он посмотрел на меня своими невероятно прозрачными глазами.

— Хочешь сказать, что ты известная личность?

— А то, первый парень на деревне, — и он самодовольно улыбнулся, словно подтверждая правдивость своих слов.

— Уж слишком старательно ты себя рекламируешь. Что, не хватает воздыхательниц? Дефицит?

— Даже перебор. Но хочется чего-то новенького и свеженького.

— А кругом все старенькое и просроченное.

— А ты тоже бунтарка еще та, — он снова улыбнулся, и я прочла на его лице одобрение. — Что, скажешь, не так?

— С чего ты взял, — я резко выпрямилась и отодвинулась от него, от его самодовольной улыбки и ярких глаз. Что он имеет в виду? Я вроде ни с кем пока не поссорилась, никаких ультиматумов никому не выставляла. Все в порядке... пока... или что? О чем он вообще? Он же совершенно меня не знает.

А парень охотно решил пояснить свою мысль. Щурясь от яркого солнца, слепящего глаза, он разбирал меня по косточкам, почти не делая ошибок.

— Не известно откуда в наших диких краях появляется яркая девушка без прошлого. Что это, как не бунт? — его губы были растянуты в улыбке, но глаза пристально сверлили меня, ожидая, когда я проколюсь, дрогнув хоть одним лицевым мускулом. — Скажешь, приехала сюда добровольно, потому что любишь природу? По собственному желанию сменила бурную городскую жизнь на сельский покой? Решила бросить престижную работу, чтобы найти захудалое местечко на задрипанной автобазе? И ты все еще утверждаешь, что ни от кого не сбежала? Ни от родителей, ни от мужа?

— У меня нет родителей, и нет мужа, — блин, забыла прочистить горло и выдала это как-то хрипло, как прокаркала.

Нет, ну прямо как на допросе. Или это я такая открытая книга? Хотя, вернее всего, я просто повторяю судьбу тысяч других девчонок, оказавшихся в подобных обстоятельствах.

— Ну, значит, от друга скрываешься. Парень-то у тебя наверняка был, у такой-то девушки, — то ли сказал, то ли спросил, и взгляд такой стал масляный-масляный. И это я еще не накрашенная.

Ну и хитрый жук, а! Спросил бы открытым текстом, мол, есть ли у тебя кто, а то вот так завуалированно пытается что-то у меня выведать окольными путями. Ну это пошло, господа.

— Что и кто у меня был, останется моей тайной, и снимать ее покровы мы не станем, — произнесла я, старательно скрывая зреющее внутри раздражение.

— Да мне нет до этого никакого дела, — заявил вдруг ясноокий следователь, чем сильно меня озадачил. То чуть ли не в душу лез, то никакого дела нет. Быстро же сдаются местные парни, но он меня удивил. — Если ты его бросила без сожаления и умотала в такую глушь, то и говорить о нем нечего, — а сам так и впился в меня своими глазищами, как пиявка. Типа ждет опровержения или пояснений. Не дождется.

— Вообще-то, мне пора, — не отводя взгляда, проговорила я.

— Я провожу, — и, не дожидаясь моего ответа, он развернул меня и слегка подтолкнул в нужном направлении, последовав рядом, не отставая ни на шаг, и не убирая своей горячей руки с моих лопаток. Ну дела...

Какое-то время мы шли молча, пока пересекали огромный двор перед заводом в направлении ворот. Ну как молча: мой спутник постоянно с кем-то здоровался, пожимал руки и что-то отвечал, у него стреляли сигареты и подтверждали, что вечером обязательно придут. Видно, речь шла о вечеринке, на которую он недавно пытался меня пригласить. Но, судя по возрасту и его, и его собеседников, этот контингент немного старше моих приобретенных друзей. Нет уж, я лучше с Лениными ребятами потусуюсь, с ними спокойнее и проще. Там уж точно никто не будет ко мне цепляться.

— Как тебя зовут? Я хотя бы имя твое могу узнать? — наконец нарушил тишину между нами мой навязчивый спутник.

Я повернула к нему голову. Удивительно, так много обо мне понял, что ж он мое имя не угадает!

— Так мне звонить Вадиму, чтобы выяснить это?

— Галка, — пожав плечами, ответила я. А чего ломаться-то? Не про возраст же он меня спросил.

— Лев, — представился он.

— А по имени?

— А это и есть мое имя. Лев Алексеевич Гершин. Запомни его. Возможно, мне суждено сыграть важную роль в твоей жизни.

— Надеюсь, не роковую

Лев Алексеевич хмыкнул.

— А Галка — это прозвище или имя?

— Имя.

— Выходит, мы с тобой похожи и в этом: у нас обоих нет кличек, и нас всю жизнь называют своими собственными именами, в отличие от других.

— В отличие от кого?

— От всех других. Вадим, например, Ефрейтор, это еще с армии повелось, так и не отстает от него. Директор завода даже кличку имеет, и все мои друзья. А я — нет, и ты тоже.

— Ну, и что.

— Видишь, мы похожи, — и он улыбнулся.

Я лишь неопределенно пожала плечами.

— И оба бунтари.

— Таких везде полно, — возразила я.

Что-то уж слишком старательно он пытается найти между нами общее. Имена, черты характера. Нет, милый мой, мы разные, и между нами пропасть, это уж точно. Но он мне нравился. Все больше и больше.

Если бы не слышала, как он ругается, вообще приняла бы его за того самого добряка, каким он сам недавно страстно пытался прикинуться.

— Здесь есть магазин, в котором продаются торты? — обратилась я к нему. Раз уж идет рядом, то пусть хотя бы будет полезным.

— Куча! Любишь сладкое, да? — он старательно толкал меня на обочину всякий раз, как мимо проносились грузовики, сигналя ему и поднимая облака пыли.

— А кто же его не любит.

— Я. Терпеть не могу. За всю жизнь не съел и десяти конфет, представляешь!

— Бедненький. Какое несчастное детство у тебя было.

— Да нет, я сам не хотел, — заверил Лев.

— А я не ела тортов уже чуть больше недели, и это способно ввергнуть меня в депрессию, — призналась я.

— Так ты недавно приехала в Плишму? Неделю назад?

Блин, ну может хватит уже, а! Перестань анализировать и препарировать меня.

— В старости я напишу мемуары о своей бурной молодости, и не забуду упомянуть о времени, проведенном в вашем славном городе. Ты сможешь узнать о точном времени моего прибытия к вам и подробностях моего здесь жития-бытия. Если приобретешь книгу, конечно, — буркнула я, всем своим видом давая понять, что ну достал он уже меня, честно.

— Долго ждать, — поморщился парень. — И я думал, ты мне ее так просто подаришь.

— С чего бы это? Должна же я буду заработать на своих трудах.

— Так тебе деньги нужны? Кстати, Вадим дал тебе работу? Ты устраиваешься к нам?

— Да. Все нормально, я буду работать на вашей автобазе.

— Ну так добро пожаловать в нашу дружную семью, — и этот наглец распростер свои ручищи и захватил меня в объятия. Медведь дикий, кто ему разрешил вообще трогать меня! Но мне было приятно. Такая искренняя симпатия не могла оставить меня равнодушной, и сердиться на этого человека было бы глупо.

— По этому случаю и торт, — пояснила я, высвобождаясь из пут его обаяния.

— Так приходи сегодня вечером, у нас будет...

— Спасибо, но я не врала, говоря, что уже приглашена.

— Куда? К кому? Кто тебя пригласил? У тебя уже кто-то есть?

Блин!

— Да, у меня полно поклонников, и я меняю их как перчатки, и живу на широкую ногу, и в деньгах не нуждаюсь, потому что за все, как ты понимаешь, плачу не я, — возмущению моему не было предела.

Лев же выслушал мой всплеск эмоций спокойно и бесстрастно.

— Не ври, — только и сказал он.

— Назначаю тебя своим персональным психотерапевтом, — буркнула я. — Ты здорово ориентируешься в кулуарах моей психики и бурной фантазии.

— Я просто читаю по глазам.

— Знаешь, у меня есть отличная коллекция солнечных очков. Пожалуй, стоит продемонстрировать ее и тебе, и всем окружающим.

— Поздно, я тебя уже просчитал.

А он умеет удивлять. Странный какой-то. Вроде бы дикарь, охотник, простой шофер с автобазы, не брезгующий русским матерным, а говорит иногда такое и такими словами, что удивляет меня. А ведь мы знакомы не больше получаса. Еще и глаза у него такие... обалденные...

Я как-то сразу вспомнила Фила и с изумлением обнаружила, что не скучаю по нему ну нисколечко. Вот просто вообще. Его зеленые глаза в данную минуту даже не шли ни в какое сравнение с этим обаяшкой местного разлива с глазищами льдисто-голубого цвета. И лишь насмешка, как визитная карточка и характерная черта улыбки Льва, смущала меня. Почему-то в глубине души какой-то холодок недоверия останавливал, заставляя чувствовать неуверенность. Наверное, к его манере общения надо привыкнуть.

Что ж, если я теперь являюсь работником автобазы, то пересекаться с этим человеком буду часто, и уже сейчас понимала, что не стану избегать общения с ним.

Минуя остановку, мы направились дальше, по указанному Львом маршруту. Мысль о том, что скоро вкусовые рецепторы моего языка и нёба почувствуют сладкую нежность крема и свежего бисквита, повысила мое настроение, и я улыбалась всем прохожим, не замечая, как они округляют глаза, словно вопрошая своего приятеля, с кем это он.

Радость моя была недолгой и длилась столько, сколько понадобилось времени дойти до магазина. В скучном торговом зале на полупустой полке холодильника грустно притулилось несколько коробочек с просроченными эклерами и один торт 'Рыжик'. Именно его я не любила и никогда не покупала.

Вот и первый минус жизни в Плишме, причем длинный и очень жирный: отсутствие тортов, свежих пирожных и фирменной выпечки! Уверена, о пекарне 'Штолле' в этих краях даже и не слышали. А если я произнесу слово 'клафути' или 'крокембуш', то меня обвинят в сквернословии в общественном месте.

Я смотрела на этого 'рыжика', и мое сердце плакало горючими слезами. Наверное понятие 'горючие' имеет самое прямое отношение к горючим материалам, потому что поднеси сейчас ко мне спичку неудачной реплики или обидной шутки, и я просто воспламенюсь!

Я уже чувствовала приближение ломки, мой организм страдал без зефира в шоколаде и океана сливочного крема, но делать было нечего. Близилось время обеда и, думаю, Степа меня уже заждался.

— Знаешь, в принципе, мне не очень-то и хотелось, — произнесла я, старательно пряча грусть в глазах и голосе. — Пожалуй, я куплю кое-что домой и вернусь на остановку.

— Отличный план, — не стал препятствовать Лев. — Встретимся на кассе, — и он быстро куда-то исчез.

Сигареты, наверное, пошел покупать, а то пока мы шли с завода, у него растащили практически всю пачку, впрочем, что мне за дело до этого, своих забот хватает, и я направилась к лотку с детским питанием. Все-таки в магазине ближе к центру ассортимент был шире, и я набрала Степе мясного пюре вполне приличных фирм, на сегодня и назавтра. Он будет доволен, тем более, что вечером я приду поздно, и мне некогда будет готовить.

Лев выглядел обескураженным, молча наблюдая, как полнотелая молодая кассирша пробивала восемь баночек детского питания. Мне было сложно определить, ошарашил ли его рисунок розовощекого малыша на этикетках, или вполне реальная девица, то есть я, но подавленность вследствие неудачного визита в магазин лишила меня удовольствия позубоскалить по этому поводу.

Лев сам решил выразить свои чувства.

— Я не знал, что у тебя ребенок, — проговорил он, когда мы вышли на улицу.

— А на что это влияет?

— Да на все! Ты что, не понимаешь? И теперь я знаю, что был прав, говоря, что ты от кого-то сбежала.

— Ну и что, — я хмуро пожала плечами, желая вернуться на остановку. Переубеждать своего нового знакомого я не спешила, хотя не он был виноват в моем плохом настроении.

— Да как 'ну и что'! Какая ты шальная. У тебя ветер в голове? Как ты думаешь растить ребенка одна?

— А с чего ты взял, что я одна?

Я, наконец, развернулась к нему и заметила напряженный взгляд. Да чего он ко мне пристал!

— У тебя кто-то есть? Ну точно, ты не одна, — проговорил он, доставая новую пачку сигарет.

— Только не говори, что эта новость разбила тебе сердце, — буркнула я, скрывая усмешку. Он так наивен и так искренен. Настоящий провинциал. Но он опять меня удивил.

— А мое сердце не такое уж и доступное, чтобы его легко было разбить, — проговорил он, как-то странно на меня глядя. Мне сразу захотелось запахнуть на себе пальто, но я была в одной толстовке.

— Ладно, это ерунда, — я ковыряла носком ботинка песок под ногами. — Это питание для одного мужчины.

— Мужчины? Типа своего малыша ты растишь настоящим мужчиной?

— Он инвалид, и...

— У тебя родился больной ребенок? Тогда ты точно ненормальная, что притащила его сюда, в наш город.

— ... и ему пятьдесят лет.

— Кому? Ребенку?

Ну что тут скажешь. И я расхохоталась. Пока не просмеялась, не объяснила нахохлившемуся парню про отношения с хозяином моей квартиры.

Лев не разделил моего веселья, зато протянул пакет с какими-то конфетами.

— Вот, это тебе. Торта ты не нашла, но утешить тебя мне все же удастся, — пообещал он довольно уверенно.

— Что это?

— Миндаль в карамели и шоколаде.

— О!

Не тратя времени на слова, я осторожно развязала полиэтиленовый пакет и достала тонкую конфетку, вытащила из фантика и сунула в рот под пристальным и слегка насмешливым взглядом моего спутника.

— Ну как, нравится? — спросил он, уверенный, что мой ответ будет положительным.

О, он и не мог быть никаким другим! Конфеты были бесподобные, и даже удивительно, как прожив на свете почти тридцать лет, я даже не подозревала о существовании такого лакомства!

— Лев, мы станем-таки с тобой друзьями, — призналась я честно. — Потому что я должна как-то отблагодарить тебя за такую вкуснятину.

— Приходи сегодня вечером в нашу компанию.

— Э, нет. Я же сказала тебе правду: не могу, я уже обещала. Давай встретимся завтра, и я угощу тебя обедом в столовой, куда ты сегодня так настойчиво меня зазывал.

Лев насмешливо улыбнулся, но ничего не ответил. Мы молча дошли до остановки, и, как по заказу появился мой автобус. Это избавило меня от необходимости выискивать тему для разговора или снова отбиваться от его приглашения. Так что, попрощавшись до завтра, я вскочила в раскрытые двери икаруса и, помахав ему рукой, удалилась.

ГЛАВА 25. Искры

Долго думать о новом знакомом времени не было. Следовало позаботиться о моем хозяине — он, наверное, уже соскучился и проголодался — а также привести себя в порядок перед вечером.

Во дворе я встретила управдомшу, мою добрую покровительницу и, практически, ангела-хранителя. С царственной важностью она следовала от дома в сторону пронумерованных сараек, держа перед собой в вытянутых руках болотные сапоги. Казалось, в их начищенных до блеска голенищах отражается все: деревья, небо, и даже моя довольная физиономия.

Поздоровавшись, Клавдия Николаевна охотно поделилась со мной подробностями своего славного похода за брусникой на местные болота, а также пригласила на брусничный пирог часа через два. Предводительница бабулек пообещала также и пакетик ягод, и я заверила ее, что Степа будет благодарен за этот дар.

— Ты так заботишься о нем, ты молодец, Галка, — похвалила она меня. — Я давно хотела тебе сказать: Степе хорошо с тобой. Думаю, он даже воспрянул духом. И музыку каждый день слушаете, да?

— Я нашла проигрыватель и старые пластинки. Нам со Степой нравится. А что, слишком громко?

— Нет, не слишком, и вообще это не важно. Вы имеете право днем слушать что хотите, и как угодно громко, — благословила меня Клавдия Николаевна. — А если кто-то будет вам запрещать это делать, ты сразу мне говори, поняла? Нечего стесняться.

— А что, были жалобы? — кажется, я знаю, кто мог быть недоволен: Люся. Наверняка она зеленеет всякий раз, как слышит мои шаги у себя над головой, а уж музыка, должно быть, вообще доводит ее до белого каления.

— Не важно, говорю же: не обращай внимания. А вообще молодцы, молодцы, это замечательно. Музыка вообще лечит, так что для Степы ты просто золото. Откуда ты только такая появилась у нас!

Привычно проигнорировав завуалированный вопрос, я поделилась с ней своей главной новостью: я наконец-то нашла работу, и Клавдия Николаевна даже приобняла меня на радостях, пощекотав мою щеку своими внушительными серьгами.

Она поздравила меня с такой удачей, выведала все подробности, заявила, что наслышана о Вадиме Ефремове, и человек он неплохой, но молодой и импульсивный, что все у него впереди, и коллектив там, как она слышала, подобрался хороший, дружный. И платят там неплохо.

В заключение нашего разговора она потрепала меня по плечу и отпустила со словами 'Ты хорошая девочка, не то, что некоторые'. Я с сочувствием подумала о Маше, милой девушке, ищущей свою судьбу каждый раз в новой постели. Что ж, у каждого свои методы поисков. Например, для этого необязательно сбегать из родного города, но я ни о чем не жалела, и к себе домой поднималась в приподнятом настроении.

Оказывается, в этом городе имеются очень даже молодые люди, и есть из чего выбирать. Нет, я не собиралась сейчас же пускаться во все тяжкие, боже упаси, но в голову закралось подозрение, что этой ночью героем моих непроизвольных оргий может стать один умник с льдисто-голубыми глазами, причем однозначно против моей воли: уж слишком сильное впечатление он на меня произвел.

Закрутив влажные волосы на крупные бигуди, я приготовила Степе обед, поставила пластинку с хриплым итальянцем и уселась на край кровати, чтобы покормить моего хозяина. Пускай сегодня страстный Тото Котуньо споет нам о любви, пусть расскажет, какого это: быть молодым и счастливым.

Не понимаю, почему у меня на глазах выступили слезы. Я точно знала, что не влюблена, но грудь теснили такие чувства, которые заставляли то трепетать, то таять, то тихо вздыхать. Что это со мной творится? Наверное, я слишком много времени провела взаперти, не показывая носа из квартиры, и теперь приходится заново привыкать к людям и общению с ними.

А может, это настырный Лев разбередил мои раны, сказав правду о моем поступке... А вот и не правду. Мне не от кого было сбегать, меня вообще ничего не держало в моем родном N-ске.

Стряхнув наваждение, я рассказала Степе о работе и предупредила, что теперь его завтрак будет намного плотнее, чем обычно, а обед холодным, так как мне придется оставлять его прямо в комнате. Было немного тревожно, как мой милый хозяин будет тут обходиться без меня, но выбора у нас все равно не было: с завтрашнего дня я начну пропадать на работе с утра до вечера.

— Бу, ба, — философски заметил на это мой хозяин, ставший мне другом. Что ж, конечно, он все понимает, ему не привыкать к одиночеству.

Кстати, он остался доволен своим обедом и одобрил мой выбор музыкального сопровождения. Я немного посидела с ним, думая о том, что совершенно не понимаю, что со мной происходит в этот момент. Придя в себя и успокоившись, отправилась на кухню делать макияж. Все же хотелось вечером выглядеть красиво, хотя я совершенно не ставила себе целью покорить чье-нибудь сердце. Нет, теперь нет. В этом городе все будет по-другому.

Я больше не буду искать любви, не буду за ней бегать, не открою дверь первому постучавшему. Теперь пусть Он, тот самый, с далекой звезды и прекрасный, как звезда, сам отопрет мою дверь. У него нет ключа? А мои какие проблемы! Пусть найдет, это же в его интересах.

Я хочу быть счастливой. Не идти постоянно на уступки, не подавлять свои чувства, не заставлять себя закрывать глаза на несовершенство, а быть свободной и счастливой. И мне нужен самый-самый.

Какой же глупой я была еще так недавно: под 'самым-самым' подразумевала внешнюю красоту и натренированную фигуру. Прав был мой братец, когда высмеял меня за это, что тут скажешь. Нахлебалась я этой красоты порядком. Теперь, господа, красивые пусть постоят в сторонке, пришло время настоящих мужчин.

Что подразумевалось под этим определением, я еще не знала, но, наверное, это должен быть уверенный в себе мужчина, причем настолько, чтобы не испытывать необходимости кого-то подавлять и унижать для подтверждения своего превосходства. И с ним должно быть спокойно, а не тревожно. И интересно. А еще он должен уметь читать по глазам и просчитывать меня. И у него должны быть льдисто-го... Стоп! Галка, ты с ума сошла? Заткнись немедленно! О чем ты только думаешь? Увидела первого мужика и поплыла?

Только что плела про совершенство разума и превосходство души над плотью, а сама скатилась до банального... Так, лучше обрати внимание на то, что тени на веки нанесены неодинаково. Ты же не хочешь стать посмешищем?

Эх, нутром чую, сны сегодня будут — зашибись...

К Клавдии Николаевне я отправилась разряженная в пух и прах. Мои волосы ниспадали крупными волнами и вальяжно ложились на плечи, про макияж можно и не говорить — я умела его накладывать аккуратно и умеренно, чтобы подчеркнуть, а не изуродовать черты лица. С одеждой решила не выпендриваться, и достала короткое шелковое платьишко темно-синего цвета с V-образным вырезом, осторожно и в меру облегающее меня и демонстрирующее хорошие формы. Скромно и со вкусом.

Управдомша, открыв дверь, оборвала речь на полуслове и застыла на месте. Я с улыбкой ждала, пока произойдет узнавание, понимая, что преобразилась неожиданно и кардинально, из простой скромной девчонки превратившись в светскую львицу, и людям нужно время, чтобы привыкнуть к этому образу.

— Ну, Галка, ты прямо королева. Модель. Тебя только по телевизору показывать, — произнесла, отмирая, пенсионерка и посторонилась, пропуская меня в прихожую.

В доме пахло свежей выпечкой. Я уже бывала в этой квартире, и мне здесь нравилось. У всех моих бабулечек был налажен быт, по-простому, скромно, но одинаково чисто и аккуратно. Все они были мне родными и, заходя в квартиру любой из них, я ощущала с ними какую-то связь, будто навещала своих родственниц.

От чая я отказалась, сославшись на предстоящую вечеринку, и Клавдия Николаевна не стала настаивать. Она завернула в салфетку два огромных куска пирога и протянула мне.

— Вот, побалуйтесь со Степушкой. Он тебя любит, это точно. Ты заботливая, это я одобряю. А вот тебе ягодки, ты компоты варишь, тебе подойдет. Сахар-то есть у тебя?

— Да, спасибо, Клавдия Николаевна, все есть.

— Ты на Степиной-то пенсии не экономь, покупай, что надо, и себя не обделяй, слышишь? Все-таки ты еще худая, тебя откармливать нужно.

— Да, хорошо, конечно, — я не удержалась от улыбки. Женщина не спешила меня отпускать, задержав в прихожей.

— Ну, все у тебя налаживается, как я погляжу, да? Квартира есть, с хозяином общий язык нашла, вот работу подыскала тоже неплохую. Ты только питайся получше, Галинка. А что, у тебя и ухажер появился уже? Ты такая нарядная, я смотрю, — хитрая женщина не могла отказать себе в удовольствии вновь попытаться выведать мой секрет. — Значит, есть для кого принарядиться.

Я уже открывала дверь, когда меня настиг этот вопрос, и медленно обернувшись, с загадочной улыбкой произнесла:

— До этой минуты не было, но как знать.

Оставив добрую женщину наедине со своими мыслями, я попрощалась и вышла из квартиры.

Одним подарком счастливый во всех отношениях день не закончился. Не успела я дойти до своего подъезда, как наш маленький тихий дворик наполнило тарахтение мотора и, обернувшись, я увидела потрепанную жизнью 'ГАЗель'. Машина въехала на узкую дорожку и мчалась прямо на меня, затормозив почти впритык.

Я уже разглядела в кабине рядом с незнакомым водителем соседа Виталика, и теперь радостно ожидала, когда он подойдет ко мне.

— Привет, соседка, принимай подарочек! — весело сообщил парень, выскакивая на потрескавшийся асфальт. Потянувшись, словно от долгого сидения, и хрустнув позвонками, он подошел ко мне, широко и довольно улыбаясь.

— Ка-какой подарочек?

— Куда намылилась? На танцы? — он мгновенно оценил мой наряд, но комплимент сделать не смог, видимо, в этих весях не принято подбирать витиеватые определения и выражать свое восхищение. Что ж, его одобрительной улыбки мне более чем достаточно. Этот парень душой кривить не умеет: однозначно, я выгляжу классно, просто он не нашел, как мне об этом сказать.

— Ага, на танцы, под гармошку, — хихикнула я. — А что за подарочек?

— Холодильник! — важно заявил мой сосед, обходя машину и отгибая тент. — Вот, иди сюда, любуйся! Он, правда, убитый, малость, но меня заверили, что работает.

Я в мгновение ока оказалась рядом с Виталиком и уже заглядывала в темный кузов ГАЗели. О, это чудное слово 'холодильник'! Какое же оно вкусное! Как много в этом слове!..

— 'Минск', — с благоговением прочла я название на дверце пожелтевшего от прожитых лет предмета моих вожделенных мечтаний. — Виталик! Спасибо! Ты мой спаситель! — и я подпрыгнула от избытка переполняющих меня чувств.

Боже, теперь можно варить суп в большой кастрюле, и покупать кефир и молоко назавтра, и хранить масло, да всё, всё можно хранить в волшебном холодильнике 'Минск'! Теперь вся моя жизнь изменится, и все благодаря этому небольшому пузатому чуду техники прошлого века!

— Виталя, ты преобразил мою жизнь, расцветив ее новыми красками!

— Ну так пользуйся на здоровье! Фреон проверил, вроде все исправно, должен работать. Ну а нет — обращайся, всегда помогу! — Виталик улыбался, совершенно заслуженно принимая мою благодарность.

Решив больше не тратить времени на слова, я обхватила его за шею и принялась громко чмокать в колючие щеки.

— Ага, и если краны будут барахлить, ты это, тоже говори мне, — скрывая смущение, произнес мой сосед.

Н-да, с такой-то внешностью он давно должен был отучиться стесняться. Но, наверное, я просто забыла, что это край непуганых красавцев и неизбалованных людей.

В этот момент и появились Лена с Пашей. Свою машину Пашка оставил за углом, и вот они стояли невдалеке и наблюдали за тем, как я благодарю своего друга за помощь в решении моих бытовых проблем.

— Не знала, что у тебя есть парень, — услышала я задорный голос блондинки и обернулась, оставив, наконец, Виталика в покое.

— О, Леночка, привет! Паша! Идите сюда, знакомьтесь, это мой сосед, — и я представила всех друг другу. Мои друзья медленно направились в нашу сторону, а шофер ГАЗели, кстати, так и не вышел из кабины своего автомобиля.

— Здрассьте всем!

Моя подруга поздоровалась вроде бы с нами обоими, но глаз не сводила именно с Витали. Ого! Паренек что-то вежливо буркнул в ответ, Лена мило улыбнулась ему, и я с удивлением отметила, как вновь порозовели его щеки. А девушка уже перевела взгляд на меня, рассматривая мой новый для нее образ.

— Галочка, ты прямо королева, — не пожалела она для меня комплимента.

Сама Лена была одета в темные брючки, очень умело скрывающие все ее проблемные места, и длинную серебристую футболку-американку, имитирующую рыбью чешую. Светлые пышные волосы свободно струились по плечам, на миловидном лице сияла радость.

— Спасибо, — улыбнулась я, а моя подруга замерла, не сводя глаз с брюнета, пожимающего руку рыжему Пашке.

Я никогда не отличалась особой проницательностью, но здесь и сейчас что-то происходило, и не почувствовать это было невозможно. Казалось, нам с Пашкой оставалось только молча удалиться, чтобы не мешать двум молодым людям разглядывать друг друга и тихо млеть.

— Гал, так это твой парень? — тихонько повторила свой вопрос Лена, наклонившись ко мне поближе, но продолжая смотреть на ребят.

— Да ты что! Я с детьми не встречаюсь, — засмеялась я, стараясь также сделать это как можно тише.

— Да ладно! У вас разница в возрасте смешная, года три-четыре, — ну всё! Лена уже все оценила, определила и сделала выводы. Теперь осталось только выяснить его сердечные предпочтения, чем она и занялась, пытая меня. Вот это хватка у девочки!

— Говорю тебе: я предпочитаю мужчин постарше.

— Так он свободен или нет?

— Я даже не знаю, если честно, есть ли у него кто, мы мало общались. У меня как раз хватило времени только на то, чтобы понять, что он лучше многих других, и всё, — н-да, похоже, я мало чем помогла своей подруге. — Хотя, судя по его способности стесняться и моментально краснеть, думаю... — и я лукаво улыбнулась, наблюдая, как яркая блондиночка гипнотизирует высокого атлета своими необыкновенно голубыми глазами.

Оставив меня, Лена приблизилась к молодым людям.

— Может, Виталик тоже отправится с нами на вечеринку? — предложила вдруг она, мило взмахнув удачно накрашенными ресницами. — Мы всем рады. Если, конечно, у тебя есть время. И желание.

Мне было чем гордиться: мой сосед составит хорошую компанию любому обществу, ему бы только побриться и душ принять, а тут ко всему еще и личный интерес наметился. Контуры были пока нечеткими и призрачными, но между этими двумя явно пробежала какая-то искорка. Я была шокирована тем, с какой скоростью это произошло. Впрочем, я еще плохо знаю Лену, и может, у нее такая манера: не сводить глаз с красивых парней и приглашать их к себе в гости, не знаю. В любом случае, Виталику это польстило.

Он немного смущенно улыбнулся, с его губ уже готова была сорваться благодарность, изъявление готовности отправиться на вечеринку прямо сейчас читалось на красивом, порозовевшем от настойчивого и неприкрытого внимания лице, но неожиданно его лишили права голоса.

Во двор вышла Люся в ярком цветастом платье.

— Виталя, ну где тебя носит? Надо дрова перетащить в сарайку, дел полно, а ты тут прохлаждаешься! Скоро уже стемнеет. А, и Галка здесь? Здравствуй, милая, — фальшиво улыбнулась мне мать бедного парня.

Она равнодушно осмотрела моих друзей и тут же потеряла к ним всякий интерес.

— Да, мам, иду, — вздохнул Виталя, и с тоской обернулся ко мне. Его глаза зажглись и тут же потухли. — Только холодильник занесу Степе.

— Что? Холодильник? Ты с ума сошел? Хочешь опять спину сорвать? Мало я тебе поясницу лечила и уколы делала в прошлом месяце? Ты опять хочешь довести меня? — женщина даже схватилась за пышную грудь, демонстрируя нам свое слабое здоровье и отменные формы.

— Мама, ну чего ты, ну видишь же, — Виталя с привычным терпением сносил причитания матери.

Тут-то и вышел из кабины водитель. Неспешно подошел к нашей компании, пред светлые Люсины очи.

— А, привет, Гриша, — узнала мужчину Виталькина мать, и тут же заулыбалась, прихорашиваясь и поправляя свои пережженные химией волосы.

— Добрый вечер, Людмила, — с важностью кивнул мужчина. — Я помогу, мы быстро, да и холодильник легкий. Ты пацана-то сильно не ругай.

— Ой, ну что ж, ну ладно, только недолго, Виталя, и сразу домой, — проговорила Люся, и вдруг стремительно скрылась в подъезде. Видимо, появление Гриши ее сильно взволновало.

— Я могу помочь, — Паша выступил вперед, и мужчины втроем засуетились у кузова.

— Так это точно не твой парень? — обратилась ко мне Лена, приблизившись вплотную и не сводя внимательного взгляда с моего соседа. Тот уже заскочил внутрь машины и отвязывал мое счастье от переборок. — У тебя точно с ним ничего нет?

— Нет, просто отличный сосед. Очень хороший парень и замечательный друг.

— Так ты говоришь, что ни с кем его не видела?

— Я вообще мало его видела. Он неделю пропадал в командировке и, думаю, ему там было не до романтики, — я не могла скрыть улыбки: моя милая подруга выдавала себя с головой. — Лена, а ты, разве, не заметила, как он на тебя смотрит?

— Как? — она вся подалась ко мне, на минуту выпустив из своего пристального внимания понравившегося парня.

— Сама знаешь, Леночка, видела же.

— Да, но самая красивая здесь ты, а не я.

— А не все клюют на внешнюю красоту, — парировала я, и Лена посмотрела на меня с удивлением.

— Что ты имеешь в виду?

— Виталик простой парень, и ему нужна такая же простая хорошая девчонка. Примерно, как ты.

— Правда? Ты так думаешь? Он вон какой красавчик, а я...

— А что ты? Ты самая интересная девчонка, какую я только встречала.

— Может, и самая интересная, но точно не самая красивая...

— Красивая. Не самая, но красивая, — заверила я ее. — И знаешь, что! Приезжай как-нибудь ко мне в гости, я и Виталика приглашу. Вы пообщаетесь, и там, кто знает, что будет дальше.

Моя блондиночка радостно заулыбалась, ее глаза ярко блеснули в наступающих сумерках, и пока она обнимала меня, мне, почему-то, вспомнился Лев. Это цвет ее глаз так на меня подействовал?

— Идем наверх, я открою дверь мальчишкам, и заодно познакомлю тебя с моим хозяином, — не позволяя себе впасть в странную прострацию, я взяла подругу за руку и потянула за собой.

Степа приветливо встретил мою подругу галантным 'Бу!' и, похоже, остался доволен знакомством. Ну, кто бы сомневался: кому моя Лена может не понравиться! Я оставила ее рассматривать пластинки, сложенные на подоконнике, а сама достала из шкафа черную шкатулку с драгоценностями.

Переезжая с квартиры на квартиру, и даже отправившись в путешествие в другой город, я никогда не расставалась с этой реликвией из моего детства. Сейчас я решила украсить шею и чуть приоткрытую грудь тонкой золотой цепочкой. Думаю, этого будет достаточно. Бриллиантов и жемчугов у меня все равно нет, и ведь я не ставлю целью привлечь все внимание к себе, ведь правда?

Мне ведь только нужно мое счастье, мое, личное, не украденное и не у кого не отнятое. И оно не должно вестись на яркое сияние обманчивых огней. Уж если и искать любовь, то приманкой должна быть я сама, а не мой внешний лоск и отлаженная, годами отрепетированная игра.

Я просто хочу отдохнуть в милой компании, послушать музыку, попить коктельчиков, потанцевать. Да просто помолчать в обществе, к которому мне надо срочно привыкать, ведь уже завтра водоворот событий закрутит меня, и надо что-то делать с моей одичалостью и замкнутостью.

Вскоре послышалась возня и шум в коридоре, и Лена направилась встречать грузчиков, чтобы руководить процессом установки древнего 'Минска' на моей скромной кухоньке. Я не стала вмешиваться в это дело: Лена не нуждалась в помощнице, и я, надев свои любимые шпильки — сегодня вечером я могла их себе позволить, отправляясь в город на машине, — подошла к Степе, чтобы поцеловать его и сказать, что буду поздно.

— Бу, — предупредил меня мой добрый хозяин. — Ба, — напутствовал он меня, но я всегда была хорошей девочкой. Часто глупой и местами наивной и доверчивой, но не развращенной и не испорченной. Это про себя я всегда могла сказать без лишней скромности, правда, только себе самой. Больше, похоже, это никого вокруг не интересовало. Так что Степа зря за меня переживал.

— Конечно, я буду вести себя хорошо, — пообещала я и, подушившись своими любимыми 'GUCCI', направилась к моим друзьям.

Боже, у меня есть друзья! Люди, которые ничего обо мне не знают, что не мешает им быть со мной добрыми и заботливыми. Им нет особой выгоды общаться со мной, так что в их искренности сомневаться не приходится. Боже, какая же я счастливая.

Нет, определенно, для сегодняшнего дня мои глаза слишком часто становились влажными. Но надо же, какой необычный цвет бывает: льдисто-голубой. Они такие прозрачные, словно светятся изнутри, как будто лампочку включили. Я никогда не видела таких гла...

— Галка, ну иди, зацени работу, — голос Лены заставил меня вздрогнуть. Очень вовремя, надо сказать, она прервала мой транс. Что-то меня опять понесло не в ту степь. И вообще, глаза как глаза.

Смахнув навязчивое наваждение, я поспешила на кухню, чтобы снова обнять всех по очереди со словами благодарности. Досталось даже безвестному молчаливому шоферу.

Через десять минут я уже сидела в Пашиной машине на почетном переднем сидении, которое уступила мне Лена, желая, наверное, побыть наедине со своими мыслями. Виталик проводил нас до машины, и долго стоял и смотрел нам вслед, пока мы не скрылись из виду, чтобы, наверняка, тяжело вздохнув, вернуться к матери. А мы поехали на вечеринку!

— А почему вдруг черный цвет? — окликнула меня Лена, когда мы выехали на общую дорогу в сторону центра.

— Не знаю, такой вот оригинальный вкус у человека, — улыбнулась я.

ГЛАВА 26. 'Читатель душ'

Я во все глаза рассматривала красивые дома и уютные дворики, пока Паша вез нас по нужному адресу. Этот район, необычный в плане архитектуры, разительно отличался от увиденного мной в Плишме ранее. В моем городе тоже был такой поселок — место обитания нуворишей 'Туманное'. В N-ске он собрал под своим крылом всех богачей и известных личностей, дав им приют и раздолье, где один дом не был похож на другой, и множество парков, садов и озер разбавляли эту роскошь естественной природной красотой.

Видимо и здесь, в глубинке, богатые предпочитали селиться поближе друг к другу, создавая незримую, но основательную круговую поруку.

Двор, в который мы заехали, ничем не походил на тот, в котором я жила. Двухэтажный дом на две семьи вальяжно расположился на берегу Волги, недалеко от других подобных ему домов, укрывшись от них рядами вязов и кленов, рябин и березок. В самом центре между домом и гаражом на четыре машины главенствовала, привлекая к себе все внимание, огромная цветочная клумба.

Вокруг буйствовала зелень, почти на самом берегу расположилась огромная беседка, лавочки под раскидистыми деревьями были целы и даже покрашены в белый цвет, и повсюду цветы, цветы, цветы. Красиво.

Домик был не самым большим из здесь имеющихся, но и не слишком скромным на фоне остальных. Отделанный желтой штукатуркой, с огромными окнами и просторными верандами, он светился огнями и привлекал внимание, покоясь на высоком фундаменте с имитацией природного камня. Или это и правда настоящий материал?

Центральную клумбу, язык так и просился назвать ее королевской, огибала асфальтированная дорожка, разделяясь на две, убегающие друг от друга и упирающиеся в два крыльца с противоположных сторон дома.

— Ну идем, чего застыла, — улыбнулась Лена.

Она подхватила меня под руку, увлекая налево. Паша поставил машину на сигнализацию и важно, будто уже относился к другой категории людей, следовал чуть позади. Мы поднялись по ступенькам на просторное крыльцо, где над железной дверью висел большой фонарь, а с двух сторон имелись удобные скамейки. Лена вдруг остановилась и принялась копаться в своей сумочке. Эта вещица была маленькой, но ее размер нисколько не способствовал быстрому нахождению пропажи.

— Что ты ищешь?

— Ключи.

— А разве здесь следует запираться на ключ? Я полагала, в таком районе, как ваш, с этим не должно быть никаких проблем, тем более, что твой дом полон гостей, — в подтверждение моих слов из дома доносились музыка и гул голосов. Похоже, там уже было весело и довольно жарко. Интересненько, если учесть, что виновник торжества и хозяйка дома на улице, по другую сторону двери.

— Да у нас замок такой, что защелкивается, а звонок слабый. Вот увидишь, сейчас простоим под дверями, бог знает сколько времени. Паш, звони пока, давай, — распорядилась Лена и снова углубилась в поиски.

Так вскоре в мои подставленные ладони поочередно перекочевали все вещи из Лениной сумочки: блокнот, кошелек, мобильный телефон, упаковка жевательной резинки, дешевая зажигалка, помада, пробник духов, множество разных записочек и бумажечек и еще какая-то мелочь, вроде заколок и булавок. Следует ли сообщать, что ключ оказался на самом дне. Что же, по крайней мере, я убедилась, что в Плишме действует тот же закон подлости, что и во всем остальном мире, и распространяется даже на жителей такого вот фешенебельного района.

— Ты куришь? — удивилась я.

Почему-то, мне было странно представить Лену с сигаретой в руках. Это казалось нелепо, вульгарно, и не вязалось с ее образом озорной и шебутной девчонки. Кстати, я также не ожидала, что она окажется дочкой богатых родителей. Держалась она с нашей самой первой встречи легко и просто, была дружелюбна и казалась обычной, веселой и забавной.

— Ты что, нет, мне брат сразу голову оторвет, — отмахнулась Лена, выуживая ключ. — Это так, кто-то оставил зажигалку, так и валяется.

Закон, единый для всего мира, продолжал действовать, и как только блондиночка поднесла ключ к замочной скважине, дверь распахнулась, и на пороге появился...

— Левка, мы звоним-звоним, — принялась жаловаться моя подружка одному очень знакомому мне типу. — Пашка, ты ведь звонил?

— Звонил.

— Вот, а мы торчим тут и торчим, — закончила она.

Лев не реагировал на ее слова, и я понимала почему. Просто он смотрел на меня и не находил слов: не ожидал, во-первых, увидеть меня такой, а во-вторых, вообще сегодня меня увидеть.

На нем была голубая рубашка, заправленная в черные джинсы, распахнутая на груди, с закатанными рукавами. Он казался... необычным. От пыльного шофера в спецовке цвета хаки не осталось и следа. Гладко выбритый, вкусно пахнущий, Лев производил приятное впечатление.

— Лева, чего застыл столбом? Пропустишь нас в дом, или как? — Лене уже надоело топтаться на крыльце, и она приблизилась к молодому мужчине, желая толкнуть его внутрь и пройти вслед за ним.

Лев же быстро и ловко поймал ее за руки, прижал к себе и наклонился к уху. И все это, не сводя с меня глаз. Мне же хотелось смеяться: вот это, я вам скажу, маленький городок. Я, конечно, понимала, что это так, но что настолько...

— Аленка, — проговорил ясноокий красавчик тихо, — скажи мне, сестренка, ты видишь здесь девушку в синем платье, или она мне мерещится?

Лена оглянулась на меня и в глазах ее блеснули смешливые искорки. И тут я поняла, почему, глядя на нее, меня посещали странные видения одного голубоглазого типа. Точно! У них похожие глаза! Нет, ну чтобы настолько маленький город...

А девушка уже снова смотрела на Льва, продолжавшего удерживать ее.

— Не понимаю о чем, ты Левка, но мы с Пашкой хотим войти, — сказала она, и снова попыталась шагнуть в светлую прихожую.

— Постой, постой! Не так быстро, — притормозил ее Лев. — Что ты говоришь? Так здесь нет незнакомки в шикарном платье? И ее глаза не горят ярче звезд? И загадочная улыбка не таится в уголках ее губ?

Лена и Паша засмеялись. Похоже, Лев часто развлекал их, и его эксцентричность была для них привычной.

— Нет, дорогой, здесь только мы втроем: я, ты и Пашка.

— Да нет, Лена — возразил Пашка, — все-таки, кажись, мы вчетвером. Похоже, здесь еще и бурная Левина фантазия, — и он хохотнул.

Лев лишь снисходительно улыбнулся.

— Ну, привет, бурная фантазия, — сказал он мне и посторонился, наконец, пропуская всех нас в дом. Когда я поравнялась с ним, он наклонился ко мне и тихо проговорил: — Ты все-таки не выдержала и прибежала, — вслед за этим он выпрямился, и его лицо приняло привычное выражение спокойствия с едва уловимой насмешкой в уголках губ.

— О, да, это оказалось сильнее меня, — проговорила я, проскользнув мимо него.

— Ну так вот, это и есть мой братик Лева, — решила Лена представить нас, доверительно прижавшись к его могучему плечу и глядя на меня хвастливо, мол, посмотрите, какой у меня брат, ни у кого больше такого нет. — А это Галка, моя подруга.

— Что ж, как говорится, твоя подруга — моя подруга, — льдисто-голубые глаза молодого мужчины вспыхнули на мгновение, лишив меня способности ответить что-то связное и членораздельное. Я лишь кивнула головой и что-то хрюкнула.

Прихожая поражала размерами. Это был скорее холл, просторное помещение с минимум мебели, кожаным диваном и огромным зеркалом во всю стену. Лев повел нас за собой, и, пройдя по длинному широкому коридору, минуя несколько проходных комнат непонятного мне назначения, мы оказались в огромном зале, полном народу. Здесь спокойно и без толчеи разместилось человек двадцать.

Обычные парни и девушки стояли, сидели на нескольких диванах и креслах или курили у открытого окна. Никто, конечно, не был так расфуфырен, как я, и это я еще поскромничала! Гремела музыка, горел свет, включая все настольные лампы и бра, обильно развешенные по стенам. Пахло едой и алкоголем.

Видимо, шоферы всегда так проставляются: спаивают своих друзей вдрызг, а потом развозят по домам. Но, судя по тому, как рьяно Пашка принялся восполнять пробел, пока ездил за мной, принимая стопарик, и еще один, я в этом сильно засомневалась. Вспомнился шофер из анекдота, который обещал, что всех развезет, и так и случилось: развезло всех, включая его.

Наверное, это как последняя ночь призывника на гражданке: нужно успеть напиться и нагуляться, потому что завтра начнется совсем другая жизнь. Что ж, его право.

Сама я пить не собиралась совершенно. Никогда особо не увлекалась этим делом, позволяя себе время от времени пару бокалов каких-нибудь коктельчиков, но здесь, судя по всему, в изобилии имелась только водка, шампанское и пиво. И много мяса! Шашлыки и бутерброды с ароматным копченым мясом заполняли весь стол у окна, у которого расположилась компания мужчин, смутно знакомых мне по утреннему пребыванию на заводе. Эти люди не стесняясь, поглощали все, что только было можно, а можно было все.

Еще одно мужское сообщество по интересам расположилась вокруг журнального столика, на котором был раскрыт ноутбук. Можно было подумать, что мужчины разглядывают фото знойных красоток в стиле 'ню', но подойдя поближе, я увидела, что сидящий на почетном пуфике прямо напротив экрана человек демонстрирует снимки со своей рыбалки, где запечатлел себя на фоне удачного улова. Знатоки, обступившие его, комментировали увиденное, на глаз определяя размер и вес добычи. Нда...

Сначала Лена пыталась познакомить меня с присутствующими, но их было слишком много, и они постоянно перетекали из комнаты в комнату тонким ручейком, поэтому, бросив меня со словами 'Сама здесь разберешься, не маленькая!', она убежала на кухню помогать другим девушкам делать бутерброды, обладающие одним особым свойством: быстро и бесследно исчезать с тарелок.

— Так значит, ты та самая новая знакомая моей Аленки, о которой она мне сегодня все уши прожужжала, — проговорил Лев, наклонившись ко мне.

Он незаметно подошел к креслу, на спинку которого я облокотилась, разглядывая местный контингент, так что я вздрогнула от неожиданности. Особенность у меня такая: громкие внезапные звуки пугают меня, но я тут же заставила себя улыбнуться.

— Наверное, та самая, — проговорила я.

— Я, почему-то, сразу и подумал на тебя. Выпьешь?

— Да, какой-нибудь сок.

— Что так? Почему сок? Есть многое другое.

— Я в завязке.

Лев немного помолчал, анализируя услышанное, но у него уже была возможность узнать о моей слабости нести чушь, и он отмел такое предположение как несостоятельное.

— Ладно, будет тебе сок, — решился он отправиться на его поиски.

— Или лучше нет, постой, — остановила я его. — Я пойду на кухню, к Лене. Думаю, я сама найду там что-нибудь.

— Не хочешь, чтобы за тобой поухаживали?

— Да как-то... не особенно.

Лев разглядывал меня, храня на лице печать серьезности, и только его шальные голубые глаза говорили о том, что он что-то чувствует и как-то реагирует на увиденное.

— Я не ожидал тебя здесь увидеть. Тем более такой, — произнес он после минутного молчания, во время которого успел оценить и мой макияж, и прическу, и рост, и вес, и фасон платья, не забыв про ноги и туфельки. Да, здесь, в глубинке, парни не умеют стесняться. А зачем? Без стеснения же интересней: столько всего можно увидеть!

— Какой 'такой'?

— Сама знаешь, — усмехнулся он. — Такой преображенной. Теперь ты настоящая городская девочка, звезда, залетевшая к нам совершенно случайно. Карета сломалась, и ты сбилась с дороги?

— Вроде того. Проклятье злого колдуна.

— Да? Быть тебе кладовщицей на автобазе в старом городе, покрытом мхом, тридцать лет и три года. Так?

— А ты догадливый, — улыбнулась я тоже насмешливо. — Пока не появится прекрасный принц.

— Так ты принца ищешь? — казалось, его глаза сейчас взорвутся миллионом голубых искр, которые мелкой изморосью окружат меня, заслонив от действительности. Что же это за наваждение такое!

Я взяла себя в руки, заставляя непринужденно улыбнуться.

— Вовсе нет. Я давно уже поняла, что принц — это всего лишь большая зеленая лягушка. Или нет, постой, лягушка — это, скорее, принцесса, так? А королевский сын — это чудовище. Так что, чем красивее молодой человек, тем он отвратительнее, и тем меньше ему следует беспокоиться о возможных посягательствах на свою честь с моей стороны. Так что, не думай обо мне плохо, я не ищу принцев.

— Ты понятия не имеешь, о чем я думаю, — произнес совершенно загадочную для меня фразу Лев.

Ну, пожалуй, на первое время с меня хватит и этого. Пора сделать перерыв, а то уже дышать не могу нормально — в зобу дыханье сперло.

— Так, и где в этом доме кухня? — проговорила я будничным тоном, давая понять, что потеряла всякий интерес к нашему разговору.

Мужчина без лишних слов указал направление и отпустил меня с миром.

Пройдя под очередной аркой, я приблизилась к стеклянным дверям, распахнула их, и нос к носу столкнулась с моим новоприобретенным начальником Вадимом Алексеевичем, в миру Ефрейтором.

— Какая встреча! — воскликнул он. От него исходил вполне ощутимый спиртной дух, и я с улыбкой отступила, а то неудобно как-то стоять в его объятиях, мало ли кто что подумает. — Не ожидал вас здесь увидеть, но очень рад.

— Тебя, — поправила я его, разрешив более простое обращение, тем более, что обстановка была неформальной, и не хотелось выделяться хоть чем-то на общем фоне.

— Так переходим на 'ты'? Отличное предложение, — тут же ухватился за это Вадим. — Бегу за шампанским: мы должны выпить на брудершафт.

Несколько девушек, пройдя мимо нас с огромными тарелками, полными основательных и внушительных бутербродов, оглядели меня несколько ревниво, но поздоровались, так как Лена крикнула им вдогонку, увидев меня, застрявшую в дверях, что я ее новая подруга Галка.

— Тебе нужна помощь? — обратилась я к ней, когда Вадим, наконец, отпустил меня и унесся за бутылкой.

— Да нет, вот дорежу, и все, а ребята за домом шашлыки доделывают. Ты не скучаешь?

— Нет, ты что! Здесь весело и уютно, — я направилась к большому окну.

На заднем дворе, в окружении берез, на огромном мангале несколько мужчин жарили мясо, о чем-то переговариваясь и смеясь. Они передавали по кругу какую-то бутылку, одну на всех, каждый отхлебывал и отдавал дальше, и дела у них продвигались. На столике рядом с ними высилась огромная емкость с готовыми шашлыками, и куча нанизанных шампуров ожидала своей очереди.

Размах меня впечатлил. Или Пашка тоже сын обеспеченных родителей, или Лена ему решила помочь, поддержать, так сказать, друга.

Во всех отношениях красивая девушка. Красивый дом, красивая кухня, красивая жизнь. Надо же, какая Лена, оказывается, скрытная натура: все время нашего знакомства вела себя как простая девчонка, и я даже не подозревала о том, какой завидной невестой в этом городе она является. Впрочем, это никоим образом не может повлиять на мое к ней отношение, ни по-плохому, ни по-хорошему. Никогда не была снобом — положение не позволяло, поэтому ко всем этим вещам я отношусь просто. Если дружить, то безусловно и по интересом, а выделываться и заноситься — это уж, будьте добры, без меня. Здесь, похоже, звездной болезнью никто не страдал, и настроение у меня было просто превосходное.

Поравнявшись с Леной, я стащила со стола кусочек карбоната.

— Есть чего-нибудь попить?

— Так Вадим сейчас притащит тебе шампанское! — напомнила мне блондинка.

— Я не про это. Мне бы воды, или сока.

— Возьми в холодильнике. Сама, ладно?

Я взяла со стола стакан и достала из холодильника коробку вишневого сока. Он никогда мне не нравился, слишком кислый, но не стоило из-за этого капризничать.

— Лена, а почему ты сегодня оставила меня одну перед встречей с начальником автобазы и сказала, что в плохих с ним отношениях? Похоже, он вполне прекрасно себя чувствует в твоем доме.

— Ну... это он сейчас хорошо себя чувствует. А позавчера мы с ним сильно поцапались, так что, неизвестно, как бы он отреагировал на мое появление у себя в кабинете. Мы же так и не помирились до этого вечера, — Лена ловко орудовала ножом. — Честно, я не хотела тебе случайно навредить.

— А зачем вам столько закусок? Я обычно присутствовала на вечеринках, где больше пьют и танцуют.

— Ты что! — Лена подняла на меня почти серьезные глаза. — Здесь знаешь, сколько мужиков! И все с работы! Да они загрызут тебя, если ты их не накормишь.

Вадим ворвался с двумя бокалами, пытаясь на ходу наполнить их. Он разлил шампанское на пол, но Лена даже не среагировала на это. Неужели Вадим так часто предстает в таком виде, что это никого здесь не волнует и не шокирует? А с виду такой приличный молодой человек. Во всяком случае, утром он выглядел именно таким.

Я не стала ломаться и спорить с подвыпившим человеком, скрестила с ним руки, как он велел, сделал маленький глоточек и позволила прикоснуться влажным губам к моим, но уже через секунду отстранилась, прекращая этот балаган.

— Все, теперь мы друзья! — объявил Вадим торжественно и позволил Лене аккуратно, быстро и ловко выпроводить его в общий зал.

Мы снова остались одни, и я спокойно вздохнула, вытерев губы и отставляя подальше бокал с шипучкой. Никогда не любила шампанское.

В задумчивости я рассматривала свою подругу. Какой неожиданный поворот: она сестра Льва, который... который... который что? Понравился мне? Или сам мне симпатизирует? Да господи, не рано ли вообще делать какие-то выводы!?

— Так значит, Лев твой брат... Ну, в смысле, твой брат — Лев, — надо просто все разложить по полочкам и успокоиться. Или я хочу что-то выведать? Я и сама не знала этого.

— Ага, Левка, брательник. Люблю его — сил нет, — Лена улыбнулась, заговорив о родном человеке, при этом она продолжала ловко нарезать карбонат и укладывать его на гигантское блюдо.

— Я бы не сказала, что вы очень похожи, разве что глазами.

— Ну, так бывает, — философски заметила моя подруга. — У нас отцы разные.

— Ой, извини, я проявила бестактность. Так нехорошо получилось...

— Да не, ты что, все нормально, даже не переживай об этом. Это же не секрет, об этом все в городе знают. Тем более у нас все в порядке, все друг друга любят, и живем мы дружно и счастливо.

Попроси она меня сейчас ей помочь, и я не решилась бы взять нож. У меня почему-то слегка дрожали руки, и внутри было какое-то волнение. Хорошо, что Лена занята и ей некогда смотреть на меня. Боюсь, мой вид показался бы ей странным. По крайней мере, в данную минуту я себя именно так и ощущала: странно.

Единственное, что казалось сейчас необходимым, это получить какую-то надежную опору под ногами, или каким-то другим местом, и я уселась на подоконник, ни мало не заботясь о том, как выгляжу со стороны на окне в своем вечернем узком платье.

А Лена спокойно занималась своим делом. Я устраивала ее в качестве собеседницы, и большего она от меня не ждала.

— Вы с ним разные и по характеру? — поинтересовалась я.

— Еще какие разные! Левка, он в своего отца пошел, — охотно делилась она семейными секретами. — Такой же бирюк. Была бы его воля, он бы навсегда в лес ушел, и всю жизнь прожил бы там отшельником.

— Разве? — я не поверила ей. Этот мужчина не произвел на меня впечатление человека, отрешенного от мирской суеты и потерявшего вкус к жизни. Когда я разговаривала с ним сегодня днем, он был вполне живым и очень даже энергичным, любопытным и настырным.

— Ему в жизни вообще ничего не надо, — решила Лена пояснить свою мысль. — Лишь бы только с ружьем по лесу шастать, или с удочкой сутки напролет просиживать. Вот и все, чего он хочет.

— Надеюсь, он не лентяй-мечтатель?

— Нет, да ты что! Он и дом своими руками построить может, кому только не помогал в этом деле, и мотоцикл полностью собрать, он все умеет, но самое интересное для него — это бродить по лесу, понимаешь?

— О, так он такой заядлый рыболов-охотник? — я говорила, что взбредет в голову, лишь бы не привлекать к себе внимание. Мне казалось, что у меня горят щеки, и поднялась температура. — И так любит природу?

— Одиночество. У него в друзьях весь город, а он все равно больше всего любит оставаться один. Видела я его много раз: сидит со своей удочкой и думает, думает.

— О чем же?

— Да обо всем. Понимаешь, он не похож на других. Мой Левка, он... особенный. Он все знает про всех, понимаешь?

— Не понимаю. Как это? — меня ужасно интересовал этот человек, но мои ноздри щекотал мясной дух, настойчиво доносившийся со двора, и нагло отвлекал от темы.

Ах, что может быть вкуснее шашлыка, домашнего, приготовленного от души, для себя! Филу не было равных в этом деле. Ну хоть что-то он умел лучше других. А так ведь ни одного достоинства, никаких качеств, которые делали бы его особенным, выделяли бы из общей массы, серой и невзрачной, как и он сам. Даром, что красавчик. Пожалуй, это единственное его достоинство. Или я сейчас сужу предвзято? И вообще, причем тут Фил?

Неожиданно раздался какой-то хлопок или взрыв, я не разобрала, но резко подскочила на месте. Оказалось, это распахнулась дверь позади меня, и в кухню ввалились мужчины с готовыми шашлыками. Я как-то совсем забыла про дверь, ведущую на задний двор, и стояла сейчас с широко раскрытыми глазами и колотящимся сердцем.

— Ого! Вот это приятная неожиданность! — присвистнул один из мужчин, взглянув на меня. — Здрассте! А вы кто?

Я даже не пыталась ответить, зная, что Лена опередит меня, и меня это устраивало.

— А это, Санечка, звезда с неба, — заявила ему Лена с видом, что не по Сеньке шапка, принимая из его рук тазик с мясом.

— Это что же, раз звезда, то и помечтать нельзя? — выступил другой молодой человек, уловив в голосе девушки иронию.

— Можно, конечно можно, — заявила со странным блеском в глазах моя блондиночка. — Вот и мечтай о том, какой карапуз у вас с Наташкой скоро на свет появится.

Будущий отец лишь вздохнул.

Мужчины с интересом оглядели меня, перекидываясь шуточками по поводу моего неожиданного и приятного появления, но мне не хотелось им подыгрывать.

Лена ловко переложила шашлык в красивое блюдо и с ним отправила мужчин в зал. Вскоре громкие возгласы и аплодисменты подтвердили нам, что новая порция угощения благополучно добралось до адресатов.

— Хочешь пойти туда? — спросила меня Лена. — Я скоро уже закончу. Иди?

— Нет, я тут посижу, с тобой, ладно?

— Да мне еще лучше. На-ка вот, держи, — и протянула мне тарелку с ароматным мясом. — Это для тебя, — улыбнулась она.

— Спасибо! — я искренне обрадовалась ее заботе. Меня устраивала такая вечеринка: подружка, с которой легко и спокойно, угощение и увлекательная история про необыкновенного человека. — Расскажи мне еще про Льва и про его способность видеть людей насквозь, — я принялась орудовать вилкой.

— А, интересно!? Да, он такой, — Лена заглянула в холодильник и достала пакет кетчупа для меня. — Ну вот он посмотрит на человека, поговорит с ним немного, и ему сразу все про него становится понятно. Что за человек, чего он стоит, что из себя представляет. Он по глазам читает, ясно? А потом сидит, и пережевывает, кто что говорил, кто что делал и как поступал. И даже как молчал. Левка, он такой, все видит и замечает.

— Откуда ты все это знаешь? Он с тобой этим делился?

— Да ни с кем он ничем не делится, все в себе держит, а только знаю я. Вижу. Он же брат мой, я его чувствую, понимаешь? У нас с ним с детства особая связь, — я во все глаза смотрела на девушку и думала, что чего-то в этой жизни все-таки не понимаю. Я так не умею. Да впрочем, у меня с братом никогда никакой связи и не было, она даже в зародыше образоваться не смогла, какое там — сформироваться и развиться до таких размеров.

— Удивительно, Лен, я в восхищении, — произнесла я, на самом деле испытывая в какой-то мере даже зависть. — И брат у тебя такой необычный, только насмешливый очень.

— Да, что есть, то есть, этого у него не отнять, — согласилась со мной Лена, и милая улыбка тронула ее губы. — Левка все про всех знает, только молчит об этом. Молчит и улыбается так насмешливо. Это часть его характера.

О, кажется, мне это знакомо, я уже успела с этим столкнуться. Значит, не мне одной показалось, что его глаза надо мной насмехаются, и не мне одной досталось. Видимо, это удел всех, с кем он общается: подпадать под насмешливый прищур его пронзительных глаз.

— А почему он так улыбается, Лен?

— Потому что знает всякое-такое, о чем вслух лучше не говорить. Он это дело любит: изучать человека, копаться у него в голове, читать его мысли. Но он никогда никому не говорит об этом. Молчит и усмехается. Вот веришь, нет, — Лена локтем смахнула непослушную прядь волос со лба, держа в руке нож, — ни разу не проболтался никому. Вот в молодости как только не куролесил, и напивался, бывало, в усмерть, и магазин однажды, было дело, с дружками своими закадычными ограбил, да, и дрался, о, с кем он только не дрался, в кровь, но никому ничего не сказал, что о ком знает и что о ком думает.

— Ну и ну.

— Ага. А ведь знает много чего нехорошего и даже очень плохого. Все ведь люди разные, и подлые душонки попадаются, ну, не мне тебе рассказывать, не первый день замужем, — и Лена многозначительно на меня посмотрела. Я лишь неопределенно пожала плечами, заставив себя улыбнуться. — Он такой. Ни одному человеку в нашем городе слова плохого не сказал за всю жизнь, что я его знаю. Молчит и ухмыляется. Вот.

А мне, почему-то, вдруг вспомнился весьма содержательный разговор, когда и Лева, и его друг Вадим самозабвенно крыли друг друга и свои проблемы отборным матом. Впрочем, сквернословие — это одно, а сказать в глаза человеку, что он мразь или сволочь — совсем другое. И я вполне верю Лене, если она говорит, что Лев все свои соображения держит при себе. Правильно, целее будет, как говорится. Не всякому понравится, когда ему в глаз станут пальцем тыкать, или в гнойнике ковыряться.

— Интересно, — пробормотала я ошарашенно. Такого я не ожидала, с такими людьми я еще не встречалась.

— Да и не говори, — откликнулась Лена. — Он особенный, таких больше нет. Левку у нас все любят, все к нему тянутся, а он всех избегает.

— Но почему?

— А не знаю. Ему одному лучше. Говорит, легче дышится. Думаешь, легко все про всех понимать и при этом молчать? А он молчит и улыбается.

Я посмотрела подруге в глаза и поняла, что для нее это все очень серьезно, о чем она мне сейчас рассказывает. И талант брата разбираться в душах людей и читать их самые сокровенные мысли считает непосильным бременем, тяжестью на плечах, что вынуждает его бежать от толпы, чтобы передохнуть на природе, вдали от этой клоаки.

— Левка охотник от бога, и все наши мужики мечтают его с собой на охоту заманить, — продолжала моя подруга. Казалось, говорить о брате доставляет ей истинное удовольствие. — А он ни в какую. Редко, когда соглашается. Он из тех, знаешь, кто белке в глаз попадет. Он ни одной утки не пропустит, ты что! У него вообще промахов не бывает, и кабана ему завалить — плевое дело, вот все и мечтают заполучить его в свою компанию, куда же без его помощи. А он ружье на плечо, и был таков. Один, в лес. А там все думает, думает, рассуждает о чем-то, и все улыбается.

Я сидела на подоконнике в глубокой задумчивости, прижав к груди стакан с вишневым соком, отложив угощение, о котором еще недавно грезила, и никак не могла очнуться. Было уютно и спокойно, и так здорово слушать Ленку, и сидеть, и молчать. И знать, что где-то недалеко, может быть, в соседней комнате, находится человек, который все понимает и все знает, но будет молчать об этом, и только в его голубых глазах будет плескаться едва уловимая насмешка.

Очарование момента нарушил Вадим. Так кто-то проходит, взбаламутив воду, в отражении которой ты только что наблюдала прекрасный образ. Молодой человек заглянул в кухню, заметил меня, и тут же перебил Лену, заставив остановиться на полуслове.

— Галочка, ты все еще здесь сидишь! — судя по подозрительному блеску в глазах и чуть замедленной речи, Вадим времени зря не терял и успел принять за воротник порядочно, так что чувствовал себя вполне счастливым. — Что ты тут сидишь! Такая красота пропадает, ну ты что! Ну как так можно! — и он направился прямо ко мне. — Идем танцевать, скорее.

Вытянув вперед руки, он приблизился ко мне и схватил за плечи, желая стащить с подоконника. Я попыталась сопротивляться, но он был настроен решительно.

— Вадим, пожалуйста, я не хочу, — попробовала я уговорить его, но он ничего не собирался слушать, желая добиться своего.

— Пошли-пошли-пошли! Надо, сама понимаешь: у Пашки праздник, все должны веселиться, — уговаривал он меня, не слушая никаких возражений. — Лена, делай, скорее, свои бутерброды, и тоже пошли! Хватит уже торчать на этой кухне, — не обошел он своим вниманием и хозяйку сегодняшнего вечера.

Я всегда любила танцевать, и было время, зажигала с подругами по клубам так, что пожарники стояли наизготовку, чтобы в любой момент успеть затушить то пламя, которое возгоралось от наших действий, прожигая сердца, и не только, всех свидетелей наших безумств. Но сегодня, здесь и сейчас... Я ехала на эту вечеринку в определенном настроении, но сейчас что-то изменилось, что-то внутри, и мне совершенно не хотелось дергаться под громкую музыку в заполненной людьми комнате.

Я заметила насмешливый взгляд Лены, которая, кажется, очень даже одобряла наш с Вадимом альянс. Она хитро подмигнула мне, и я сдалась. Ну чего, в самом деле, я ломаюсь. Я же хотела отдохнуть.

Пообещав себе, что не буду стараться кого-то удивить, чтобы не дай бог, не перегнуть палку, я позволила Вадиму подхватить меня за плечи и втолкнуть в комнату. Шум и веселье царили на полную катушку, молодые люди и девчонки громко переговаривались, стоя кучками и дергаясь в такт музыке. Большой свет погасили, и только несколько ламп освещали помещение, создавая романтический полумрак.

Компания у ноутбука по-прежнему что-то оживленно комментировала, давясь от смеха, но, кажется, сидящий на пуфе мужчина сменился. Видимо, существовала какая-то очередь, которую рыболовы-охотники соблюдали. Несколько девушек на диване листали альбомы с фотографиями, большинство же танцевали в центре комнаты, благо место позволяло.

Надо сказать, несколько необычно для меня. В наших клубах давно уже так не танцуют, но я напомнила себе, что следует сделать скидку на удаленность данного населенного пункта от Столицы и на местные традиции и привычки, формировавшиеся годами. Так что, не мне их судить.

Главное, что я выяснила, пока тянула, сколько можно, с началом телодвижений рядом с подвыпившим начальником (боже, лишь бы не повторилась моя давняя история — я этого просто не переживу!), это убедилась, что в комнате отсутствует один человек, и никто сейчас не будет меня препарировать и разбирать на составляющие, гипнотизируя своими невероятно-голубыми глазами.

Я старалась, как могла, честно, и сдерживалась изо всех сил, чтобы не дать себе волю, но музыка была такая мелодичная и трогательная, и свобода как-то неожиданно обрушилась на меня, как опьянение на Вадима, и внезапный и бурный, не понятно из каких эмоций и чувств состоящий, вихрь увлек меня в самый свой эпицентр и закружил против воли.

Вероятно, я все же перегнула палку, потому что уже через минуту нашего с Вадимом страстного полета над реальностью танцевали уже только мы двое. Все остальные расступились, чтобы не мешать нам отбрасывать коленца, во все глаза наблюдая за мной.

Клянусь, это не было похоже ни на go-gо, ни на стрип-дэнс. Это вообще было ни на что не похоже, но данной публикой было воспринято на ура, словно неожиданный благотворительный концерт приглашенной звезды.

К моменту окончания моего выступления я испытывала смущение, но, отчасти умея скрывать свои чувства, отчасти не так давно заразившись от моих новых знакомых-театралов лицедейством, я доиграла свою роль до конца. И когда все ребята и парни, мужчины и их девушки стали аплодировать, ничем не выдала своего смущения. Я восприняла это как заслуженную похвалу, и даже ничего не стала отбивать Вадиму, смачно меня поцеловавшему, якобы в знак благодарности за доставленное удовольствие. Мельком бросив взгляд на близстоящих парней, я поняла, что удовольствие получил не только Вадим.

Покрутившись еще немного для видимости на этом импровизированном танцполе, принимая со всех сторон сыплющиеся комплименты, как должное и само собой разумеющееся, через пару минут, стараясь больше не привлекать к себе внимание, я скрылась из виду, убежав в соседнюю комнату. Не глядя, схватила со стола чей-то стакан, чтобы было, что держать в руках, бросилась к окну и встала за занавеску. Замерев, уставилась в темноту за окном. Вот ведь, а! Ну обещала же не выпендриваться!

Да, здесь были девушки, и все они из себя что-то представляли. Я давала себе отчет в том, что каждая из них для кого-то имеет особую ценность, которую я не собиралась у них отнимать или оспаривать, но в тот момент, когда выключилась музыка, мне показалось, что в зале, до отказа забитом самцами, как представительница прекрасной половины человечества присутствовала только я одна.

Нет, мне совершенно была не нужна эта сомнительная слава и дешевая популярность. Я не собиралась занимать место ни в чьих фантазиях, и уже стыдилась своего порыва.

Так, надо прийти в себя и вернуться ко всем как ни в чем ни бывало. Ничего не произошло, просто я немного потанцевала. И больше, кстати, не буду.

— Девять минут под кайфом, и у тебя уже целая армия поклонников, причем искренних и преданных, это уж точно, — услышала я насмешливый голос, но когда обернулась, на лице Льва не было и намека на улыбку.

Так он все видел? Вот же ж! Я резко отвернулась: не хватало, чтобы он разглядывал сейчас мое лицо.

— У вас в большом городе этому всех обучают, или ты одна такая особенная, самородок?

Молчать! Главное — молчать. Я бездумно сделала глоток из стакана, не проверив, что там, и тут же поперхнулась. Вообще, в мои планы не входило сейчас хлебать водку. Получилось глупо: я зашлась диким кашлем, и Льву пришлось стучать мне по спине. Вот же смех. Но я упорно отворачивалась от него, не желая смотреть в его глаза. Пронзительные, льдисто-голубые... Да плевать, какие, главное — не смотреть в них!

А впрочем, что это я туплю! Разве мне есть, что скрывать от этого человека? Неужели, ну неужели во мне есть что-то настолько ужасное, что узнав об этом, ему снова захочется убежать в лес, чтобы иметь время прийти в себя от нового потрясения? Не думаю. Я, конечно, не ангел, но никогда не была мразью и никому не делала подлостей.

Хотя... забраться ночью в офис и выкрасть документы... Эх, это навсегда останется темным пятном на моей репутации, и возможно, не единственным. Так, в погоне за деньгами, я пошла на преступление, и у шефа были все основания дать этому делу ход, но он не стал поднимать шум, и это я еще считала его подлым и несправедливым.

Так, ладно, этого умника, что стоит у меня за спиной и дышит мне в ухо, думаю, мало интересуют перипетии моих сложных отношений с бывшим шефом, тем более, что все осталось позади. Так что, думаю, у меня есть право смотреть ему в глаза и не отводить взгляда.

— Что, совсем не умеешь пить? — в его голосе мне послышалось одобрение, хоть вопрос и был насмешливым.

— Я же не сапожник, — буркнула, пялясь в темноту за окном.

— Ну, здесь вообще мало сапожников.

— Я не ставила целью задеть чьи-то чувства, ты же понимаешь.

— О, но все же задела.

Я вопросительно обернулась к нему.

— Своим танцем.

Он будет долго поминать мне этот танец, да? Издеваться и насмехаться. Ничего, неизвестно, когда бы еще ему выпал шанс увидеть такое шоу. Так что, пусть радуется и скрывает это под насмешливой маской.

— Вадим сражен наповал, — продолжал информировать меня о моих победах и делиться своими наблюдениями загадочный 'читатель душ'.

— Вот как! — мне это нисколько не польстило. Сейчас Вадима в его состоянии сразит что угодно, даже встретившийся на пути стул, так что через секунду стремительно пьянеющий молодой человек может оказаться у его ног, вернее, у всех четырех ножек.

Наверное, Лев сказал это, желая увидеть мою реакцию, но меня мало волновало состояние Вадима, как душевное, так и физическое. Никогда не любила напивающихся вдрызг мужчин — последствия могли быть непредсказуемыми.

И вообще: кто такой Вадим? Какой Вадим? Зачем Вадим? В данную минуту больше всего мне хотелось, не глядя, откинуться назад и почувствовать спиной могучую мужскую грудь, и знать, что крепкие руки подхватят меня... Боже, что же такого я глотнула, что меня вдруг стало так колбасить? В бокал что-то подмешали? Точно, иначе и быть не может, ведь я всегда могла владеть собой. Выходит, только не в присутствии этого странного человека.

Я медленно обернулась, сразу найдя его глаза, словно демонстрируя свое бесстрашие, и мне показалось, что он как-то несколько побледнел. Уж не знаю, почему, в моем взгляде не было вызова. Но что интересно: даже будучи серьезным, Лев все равно выражал какую-то иронию, его глаза лучились хитростью, и разглядывать его лицо можно было бесконечно долго.

Он пошевелился, размыкая губы, и хотел что-то сказать, когда нас перебили.

Это опять оказался Вадим. Нет, ну это уже перебор: почему этот человек делает все, чтобы назавтра я его возненавидела!

— Галка, домой идем вместе! — заявил он мне тоном, не терпящим возражений.

— Что? — мне казалось, я сейчас взлечу: так меня раздуло от возмущения и какой-то необъяснимой злости.

— Эй, Ефрейтор, осади, что ты себе позволяешь? — вступился за мою честь Лев, но Вадима это нисколько не смутило.

— Спокойно, не надо волноваться, — произнес он невозмутимо заплетающимся языком, положив руку Льву на плечо. — Я только хотел сказать, что провожу эту даму до дома, вот и все. Галка, а ты что подумала? — он обернулся ко мне, посмотрев на меня мутным взглядом и обдав непередаваемым амбре, так что я едва сдержалась, чтобы не поморщиться. Заметив мой напряженный взгляд, он вдруг расплылся в широкой пьяной улыбке провидца. — Галка, Галочка, ты подумала, что я... ты подумала, что... Ах, Галка, ну ты... — он хитро улыбался, грозя мне скрюченным пальцем.

— Так, Ефрейтор, стоять, — Лев вовремя среагировал, подхватив друга под мышки в момент, когда тот решил распластаться на полу и позволил своим коленям подогнуться. — Сейчас ты идешь спать.

— Но я должен проводить! Галка, Галочка, Лев, я обещал, я же мужик, и всегда держу свое слово. Лева, докажи!

— Конечно, мужик, еще какой, ого-го какой, уж я-то знаю, — Лев сопел, оттаскивая Вадима к дивану. Тот полностью повис на плече друга и даже ногами не шевелил. — Только поспишь, и станешь еще лучше, идет?

— Тогда пусть она никуда не уходит, скажи ей, — Вадим позволил уложить себя, и Лев, стащив с него ботинки, закинул его ноги на диван. — Галка, я скоро вернусь, — молодой человек попытался приподняться, но Лев осторожно уложил его обратно, придавив плечи к подушке в гобеленовой наволочке.

Когда он выпрямился над мгновенно притихшим другом, в его глазах плескался смех.

— Вообще-то он смирный парень, он никогда не обидит девушку, — стал вдруг заступаться он за друга.

— Я в этом не сомневаюсь, — пробормотала я. Опять Вадим! Зачем? — Ты лучше скажи, в той комнате таких как он сейчас меньше пятидесяти процентов, или больше?

Лев тихо засмеялся.

— Не бойся, там нет никого, кто был бы для тебя опасен. Это я тебе гарантирую.

— Нет, ты не понял. Я просто предпочитаю спокойную домашнюю обстановку таким вот закидонам. Что мне здесь делать, если там все ужра... перепились.

— Ехать домой, — согласно кивнул Лев.

— Вот и я говорю.

Серьезно, мне уже хотелось обратно в тихую квартиру. Я не ожидала, что этот вечер так утомит меня. Или все дело не в усталости, а в волнении, которое держало меня в напряжение уже не один час?

— Ты с кем приехала сюда? С Пашкой?

Я кивнула, и он хмыкнул.

— Понятно. А уезжать с кем собиралась?

— Так это... То-то есть как с кем? — я же даже деньги с собой не взяла. Так расслабилась, что не подумала об этом. Совсем забыла, что Пашка уже давно не в форме! Вот ведь попала.

— Ясно, давай я тебя отвезу, — предложил вдруг Лев, и мое сердце заколотилось так сильно, что я испугалась, что этот человек услышит его стук. Уж он-то точно может.

— Ну, мне неловко отвлекать тебя...

— Да ладно, хорош заливать. Домой хочешь? Или у тебя другие планы?

— Никаких планов, а те, что есть, тебя не касаются, — рассердилась вдруг я.

— Ох ты какая! Столичная штучка, да? — улыбнулся Лев и прищелкнул языком.

Я поняла, что любой мой всплеск эмоций будет восприниматься им как демонстрация моих способностей и особенностей, вызывая восторг или иронию. И то и другое меня сильно смущало, и поэтому я предпочла замолчать. Раз предложил меня проводить, то нечего и спорить, если я не хочу топать домой пешком на шпильках по ночному городу. Опасности, может, и никакой, а вот добираться буду неизвестно сколько времени.

Вообще-то ситуация получилась смешная: не успела я приехать, как практически сразу же захотела уехать. И так получилось, что Лев даже как бы выпроводил меня, настойчиво заставив принять предложение отвезти меня домой.

Если честно, думаю, мне больше нечего было здесь делать. Я узнала главное: кто такой Лев и какой он. Кто, как не сестра, мог рассказать так много о самом важном.

— Вообще-то, у нас не всегда так напиваются. Просто у Вадима недавно день рождения был, и он все никак отойти не может, а Пашка слишком счастлив, что стал водителем, поэтому и закупил столько спиртного. А вообще...

— А вообще, все было нормально, — заверила я Льва, послушно следуя за ним к гаражу.

Было темно, кузнечики вовсю скрипели своими коленками, с Волги тянуло свежестью и холодом, на противоположном берегу горели огни небольшой деревеньки, и мне было безумно хорошо под этим черным небом.

Не в богатом доме, душном и пропахшем алкогольными порами, а здесь, в свете пары фонарей, в этой тишине и в обществе необычного человека, которому, кажется, можно довериться с закрытыми глазами. Или от этого мне должно быть не по себе? Не знаю, я ничего не знаю, и, кажется, в данную минуту ничего и не хочу знать!

Полную версию можно приобрести на на ЛитРес

Полную версию можно приобрести на Andronum

Полную версию можно приобрести на ПМ