Рожденный бескрылым. Рожденный летать.

Туман не думает рассеиваться. Дорога исчезла.

Можно идти вперед, но вот только... почему я так устал? Не потому ли, что не могу поспать нормально?

Интересно, а если поспать здесь? Да, прямо тут. Во сне. Что мне мешает?

Под ногами была мягкая трава. Было довольно тепло, и я без труда заснул, крепко и без видений, и проснулся уже в реальности.

* * *

Тишина...

Двое за дверью вслушиваются в мои мысли.

— Эй, ребята, вам не скучно? Может, поболтаем? — мысленно (язык все так же не слушался) предложил я.

Мистики ничего не ответили. К сожалению, я сейчас не в состоянии прочесть их мысли — только те, которые они сами пожелают мне передать.

— Что молчите? Мозги проглотили?

Стражи тут же вспыхнули и, не заботясь о спокойствии остальных, в голос заорали:

— Прекрати пургу нести, еще получить хочешь?

— Ага. Теряйте силы...

Я по себе знал, как раздражает постоянное прослушивание чужих мыслей. Сейчас вскипятить тех двоих ничего бы... ух ты, а блокада... ничего бы не стоило.

Блокада ослабела. Но эта мысль пролетела так быстро, что стражи ничего не заметили. И я быстро узнал, почему.

— Нас скоро сменят, дурак, — сообщил один из них. — На прощанье можем тебя и оглушить.

— Эх, а так интересно разговаривали. Как насчет поговорить о схеме трансфункции...

— Заткнись, а то пожалеешь.

Эх... сейчас опять меня уложат спать... чего я, собственно, пытаюсь добиться?

Я стал обдумывать схему. Причем обдумывать очень быстро. Бредовые мысли неслись в моей голове с такой скоростью, что я не мог бы вспомнить их уже через секунду. Я вообще не осознавал, что там вертится у меня в голове. Лишь бы вертелось.

Но какой это оказало эффект! Мистики, уже заведенные долгим дежурством, закипели, как котел на огне.

Я ждал, что меня снова отрубят. Но просчитался. Они решили меня избить, о чем, отпирая дверь, и сообщили.

И откуда стражам было знать, что мне только это и надо было, если я сам узнал это, только когда меня ударили в первый раз?

Ведь бить того, кто не может ответить — такое удовольствие! Разве ты будешь отвлекаться на всякую ерунду вроде управления его волей? Нет, конечно же.

Меня били ногами, по самым уязвимым местам. Это было невероятно, убийственно больно. Но у меня была цель, ради которой стоило терпеть, и сейчас боль лишь давала мне новые силы.

И, приложив усилие, сопоставимое лишь с тем, что несколько дней назад нужно было мне, чтобы с утра застонать, я разорвал невидимые путы гипноза. Сломал чужую волю.

Вначале мои тюремщики ничего не поняли. Ну а когда я встал, им было уже не до того.

Да, мне было больно. Но я умел терпеть боль. Первым моим воспоминанием была боль. Да, мышцы одеревенели, но я приказывал себе встать и отвечать на удары. Наплевав на все. Надеясь отдохнуть потом.

Мистики не были силачами. С какой стати? Но и я никогда не был мастером рукопашной, а их было двое.

И все же у них не было шансов. Они были злы и обескуражены. Я был в ярости и сражался не на жизнь, а на смерть.

Первый упал, получив несколько сильных ударов по голове. Второго я схватил за горло и вместе с ним свалился на пол, где и придушил. Хотелось бы верить, что не до смерти.

Потом я, превозмогая боль во всем теле, встал и с размаху пнул того, который еще шевелился. Присел на него и стал массировать мышцы. Мышцы затекли ужасно, непонятно, почему они мне вообще повиновались. Не знаю, сколько дней я лежал без движения. Хотя... наверное, около суток. Как бы я выглядел, когда меня бы выпустили? Да я бы инвалидом стал. А ведь мне еще есть, пить надо... ну и в туалет там... кстати...

Сзади, на радость мне, было сухо. А вот спереди... Я тихо ругнулся... ну, Ирейн... я тебе еще все припомню.

А еще, разминая спину, я обнаружил исчезновение меча. Не так уж удивительно, но появляется еще одна причина отомстить Ирейну. И на этот раз я уже не буду долго болтать.

XXI.

"Ирейн, тебе конец..." — думал я. Я даже как-то упустил из внимания, что вряд ли смогу справиться с учителем. Физически я не в лучшей форме, да и ментально измотан. Меч отобрали, как и все мои вещи. У тюремщиков не было ничего, что могло бы заменить оружие.

А еще — мне надо было мотать отсюда, пока не появились сменщики. Лишняя встреча с мистиками не входила в мои планы.

Распахнув дверь, я оглядел окрестности. Было утро; место я не узнавал...

Никогда не слышал, чтобы на Перекрестке были специальные тюрьмы. Да и то строение, где я валялся, никак не могло предназначаться для содержания преступников — уж слишком пустым оно было, да еще и с деревянной дверью. Скорее оно напоминало какой-нибудь склад.

Ирейн... как же мне справиться с тобой? Возможно, я смогу пересилить твою волю. Надо надеяться.

В любом случае, сначала надо выйти к домам. А там — будь что будет.

Уже рассвело. Птицы о чем-то пели в кустах. Лес шумел по обеим сторонам узкой тропинки. Пахло шиповником, что цвел повсюду.

Даже несмотря на возбуждение, я поддавался чарам природы. Природа успокаивала и манила отдохнуть — и я собирался вскоре принять это приглашение. Но только после смерти Ирейна.

Дома были близко. На этот раз я подошел к ним с обратной стороны, мимо Зала Героев (интересное место... меня там, впрочем, нет), построенного из черного мрамора.

Кое-кто из мистиков уже проснулся и занимался своими делами. Немногие обратили на меня внимание, и те лишь скользнули по мне сонным взглядом. Один мистик поздоровался, я вгляделся в его лицо, но оно ничего не вызвало в памяти. Это был юноша, лишь недавно вышедший из детского возраста, светловолосый, хорошо сложенный.

Наверное, он совсем недавно стал мистиком. Может, первая любовь, разочарование, слезы ночами — и шок, когда он понял, что читает мысли окружающих. Сбылась мечта идиота — теперь он знал точно, как к нему относится возлюбленная. Только вот радости это знание не принесло — но от него уже не откажешься. Такие истории — не редкость среди мистиков, хотя, может быть, его история и другая. Я мог бы проверить, но поступить так — значит нанести смертельное оскорбление.

Вместо этого я спросил:

— Ты знаешь меня?

— Нет, — ответил он звонким, мелодичным голосом, — я только хотел пожелать вам доброго утра. Согласитесь, сегодня прекрасный день!

— Прекрасный, прекрасный... — задумчиво произнес я. — Прекрасный для смерти.

— Я просто хотел, чтобы вам было приятно.

— Да... Спасибо тебе... послушай, парень, ответь мне на вопрос...

— Какой?

— Стоит ли умирать в такой день?

Юноша вдруг задумался. Он помолчал несколько секунд и ответил:

— Я бы хотел умереть именно в такой день... но очень не хотел бы в такой день быть убитым.

Как он догадался, этот молодой мистик? Да какой толк об этом спрашивать, если он и сам не знает... "не хотел бы быть убитым..." — а ведь в этом что-то есть...

— Спасибо тебе, мистик... ты сам не представляешь, как много значили твои слова.

— Я всегда помогаю, когда меня просят, — сказал он. — Мне кажется, это и есть мой долг.

Странно звучали эти слова, произнесенные его тонким голосом. Они, пожалуй, больше подошли бы какому-нибудь странствующему рыцарю, чем юноше-мистику.

— Хоть бы ты не изменил своих взглядов... — невесело улыбнулся я парню. — Может, ты сможешь сделать наш мир чуть лучше... хотя бы ты один. Прощай.

И я направился к Ирейну.

Вся моя ярость куда-то пропала. Я был спокоен и... совершенно не готов убивать. Но кто сказал, что ярость — сила, и что нельзя убить без злобы? Я должен справиться. Потому что выбора у меня нет.

— Флей?.. — удивился старик. Чтобы понять, кто входит в дверь, достаточно лишь взглянуть, другое дело — предугадать мой побег. — Как же ты вырвался?

— Эту тайну, Ирейн, я унесу в могилу. Я не настроен на разговоры — мне кажется, пора уже начать убивать друг друга.

— Какая самоуверенность. А ведь ты боишься меня.

— Ты тоже меня боишься.

Как и в прошлый раз, оба мы чувствовали силу противника. Оба мы и в самом деле боялись. И оба чувствовали чужой страх. Но только учитель в этот раз боялся гораздо сильнее.

— И пусть победит сильнейший, — сказал я.

Ирейн не стал пытаться спорить. Он понимал бессмысленность слов. А еще — он так же желал моей смерти, как и я его. То есть, откровенно говоря, не желал, но не видел другого выхода. Я не откажусь от своих прав и не стану выполнять чужие законы. Он не отступится от попытки принудить меня к этому.

Вместо мысленной атаки я ударил учителя рукой, пытаясь справиться так же, как и с Кайрисом — но тот словно ждал этого. Он перехватил руку, выламывая ее под неестественным углом — я вырвался, превозмогая боль.

Ирейн умел драться в рукопашной. В отличие от меня...

Правда, я был моложе. Немного сильнее, немного ловчее... немного злее.

Я ударил растопыренными пальцами учителю в солнечное сплетение. Тот вновь перехватил руку. Я ударил мыслью, психокинетически, пытаясь свалить мистика на пол. Тот отпустил меня и, согнувшись, как под сильным ветром, стал давить ментально в обратную сторону.

Оба мы уже тяжело дышали, словно бойцы, когда ни один не может взять верх. Сейчас ослабить давление значит быть поверженным.

Но как же это тяжело! Как удерживать целую скалу в руках.

Пожалуй, сила, с которой мы давили друг на друга, уже и правда как скала по весу — проигравший будет просто ей раздавлен. Физически.

О Эфир, почему, почему мне так не хочется убивать? Правда, умирать хочется еще меньше.

Продравшись через немыслимую силу, я вытянул руку вперед. Почувствовав ослабление внимания, Ирейн надавил сильнее, заставив меня согнуться.

Вытерпев чудовищную боль — реальную боль, рука горела как в огне — я дотянулся до соперника и самыми кончиками пальцев ткнул ему между ребер.

Я бы сам не поверил, если бы не видел. Старик боялся щекотки! И боялся, видимо, смертельно. От одного прикосновения он взвизгнул и отскочил в сторону, закрываясь руками. Про концентрацию он забыл совершенно, но и я отвлекся, и все пропало впустую.

Неиспользованная психическая энергия, выпущенная нами, но уже не контролируемая, взорвалась. Не было никаких красочных эффектов, которые так любят колдуны.

Громыхнуло. Мы услышали это не ушами, но по мозгам ударило словно звук молотка, соприкасающегося со шлемом на голове. Голова закружилась и загудела.

Внутренним зрением я увидел, как буря энергии, бушующей в доме, закручивается и сворачивается в подобие смерча. Со звоном разлетелись в осколки стекла из окон. Стены затряслись. О ужас...

Я даже не пытался устоять на ногах, сразу лег на пол. Лучше синяки, чем трата жизненных сил на сопротивление самому себе.

— Что же мы с тобой наделали, Ирейн... — простонал я. Ирейн так же, как и я, лежал на полу, наплевав на бой.

С потолка грохнулась люстра. Декоративные кристаллы разлетелись на сотни тонких, острых, словно иглы, осколков.

Эфир бушевал недолго, и не нанес дому серьезных повреждений — разве что обстановка в этой комнате уже никогда не станет прежней — но буря почти до конца выжала меня. В висках стучала кровь, в боку кололо, а глаза застилала пелена.

Но надо было драться... а зачем? Зачем я дерусь?

Потому что мы ни за что не пойдем на компромисс.

Ирейн впился в меня взглядом, и на сей раз я не стал отводить глаза, я встретил его взгляд без тени сомнения.

В следующую секунду, наши мысли стали едины. Я увидел, что учитель так же измучен, как и я сам. И он уже не хочет сражаться, но готов принять любой конец боя. Как и я.

Но этого единства было отнюдь не достаточно, чтобы закончить бой.

Взгляды соединились, и начался второй этап поединка, но он не мог быть увиден больше никем.

Около секунды я еще видел комнату, затем все исчезло. Был только я — и взгляд соперника. На самом деле зрительный контакт, как и голосовой, совсем не обязателен для гипноза... Глаза — это глаза, они могут только видеть. Подчиняет всегда воля, чистая мысль. Все остальное может разве что чуть облегчить задачу...

Конечно, мы это знали. И глядя друг другу в глаза, мы видели лишь потоки чужой мысли.

Эфира.

Как трудно описывать подобные поединки — труднее только участвовать в них!

Как описать то, что творится в твоей голове? Как пытаешься бороться с чужими мыслями, проталкивая сквозь них свои... А как трудно отличить свои мысли от чужих, когда они совмещаются!

Повинуйся... Остановись, Ирейн... Ты не прав. Не прав, Флей... Вампир... Преступник... Хватит бреда... Я ПРИКАЗЫВАЮ...

Последняя мысль была очень сильна, и почти заглушила мои. Ясно, что тот, чьи мысли будут вытеснены мыслями противника, проиграл. Одна ему радость — что об этом он уже не узнает.

Один-два-три-четыре-три-два-один... Повинуйся. Остановись, Ирейн. Сдавайся, Флей. Восемьдесят девять-сто пятьдесят три десять-девять-восемь...

Я быстро считал про себя. Это самый надежный способ защиты мысли. Но для атаки он не годился, нет...

Ирейн, отступи. Через твой труп. Так не бывает... Семьдесят три-семьдесят пять-семьдесят семь.

Есть... есть одна надежда... ты уже один раз спасла меня, бредовая мысль. Спаси и во второй.

Но только вот если не выйдет... это будет последней моей собственной мыслью.

Выйдет, должно выйти.

И я вообразил перед собой антиваригональную полугендерную биторическую плоскость при условии неабсолютной вариации линтарии...

Такой картины я еще не видел... Ведь сейчас я был словно во сне — и каждая моя мысль пыталась воплотиться в изображение... Даже эта плоскость. Она была столь грандиозна и непонятна, что подавила даже мысли Ирейна. Ну а когда он опомнился, на него уже хлынули четкие, направленные мысленные команды, сопротивляться которым сейчас он не мог.

Видение рассеялось. Я снова был в комнате, а Ирейн стоял передо мной на коленях, готовый исполнять мои желания.

Я должен был убить его, и никто не осудил бы меня за это. Убить так же, как и раньше убивал не раз. Просто остановить сердце.

Но вот только почему, почему вертятся в голове эти слова... "не хотел бы быть убитым". Эх, юноша... Знал ли ты, когда говорил, как это меня зацепит?

А ведь я стольких убил за последнюю неделю... И не важно, что многие из них желали моей крови... так не хочется убивать еще одного...

— Где мои вещи? Принеси мне их, — потребовал я. Голос был очень слабым и истощенным. Я должен отдохнуть, иначе можно и в обморок упасть.

Мистик повиновался без звука. Он распахнул дверь шкафа и вытащил оттуда мою сумку и меч в ножнах.

"Недалеко же он их спрятал", — подумалось мне. Хотя с чего я взял, что он вообще хотел спрятать?

Ирейн был тих и покорен, отвечал на вопросы четко и без эмоций.

— Кто еще участвовал в этой охоте?

— Стражи знали о тебе, Айя знала, но истинной причины охоты не знал никто.

— Причины — никто? Они не станут меня преследовать?

— Ты никому, кроме меня, не интересен.

Я, впервые за время охоты, задумался...

Смерть учителя должна бы прекратить ее, но что, если все произойдет наоборот? И мистики, узнав о смерти Ирейна, объявят меня не просто недругом, но врагом номер один?