Закуси горе луковицей

— Кто там пришёл? — послышался приближающийся старчески блеклый голос. — Ты чья будешь?

— Бабушка, это я, Зойка, — сдавленно проговорила девушка и шагнула к ней навстречу.

— Кто? Зойка?! О Боже! Внучечка ты моя родная.

Они обнялись. Бабушкино тщедушное тело, хрупкое, как у подростка, нервно подрагивало. Зоя гладила её невесомые волосы и улыбалась сквозь слёзы: успела.

— Бабушка, а я не одна приехала, — сказала она. — Пойдём во двор, я тебя со своим другом познакомлю.

— С другом? А чего ж это он в дом не заходит? Ну, пойдём-пойдём, — пробормотала она и неуверенными шажками зашаркала вслед за внучкой.

— И давно ты живёшь без света? — обернулась к ней Зоя.

— А почитай с осени. Крыша-то у меня прохудилась. Вот дождями всё и позаливало. Так видать что-то там и сломалось.

— Почему же не попросила кого-нибудь отремонтировать? Со светом же куда удобней.

— А на что он мне? Глядеть-то уж не на кого.

Зоя только вздохнула. Они вышли во двор. Бабушка, увидев Владимира в инвалидной коляске, направилась к нему.

— Здравствуй, внучек!

— Здравствуйте, бабушка.

— Знакомьтесь, — поспешила представить их Зоя, — это Володя, а это — моя любимая бабушка Анфиса Георгиевна.

— Рад с вами познакомиться, бабушка. Как у вас тут чудесно. Душа замирает.

— Да-а, у нас тут неплохо, — согласилась она.

И с непосредственностью, присущей ребёнку, поискала под пледом ноги Володи.

— Ах ты, горе моё! У тебя что же, совсем ножек нет, милый?

— Нет, бабушка. Отходил я своё, — с грустью сказал Владимир.

— А я ить тоже обезножила, вся сила ушла. Таскаюсь вот, как улитка. Уж думала, не увижу никого своих, — заморгала она сухими воспалёнными глазками. — А тут и вы, слава Богу. Господь услышал мои молитвы. А то и дочка четыре года глаз не кажет, и внучку... уж забыла, как выглядит.

Бабушка обидчиво поджала губки, всхлипнула и потянулась к Зое. А та стала гладить её худые острые плечи, реденькие лунного оттенка волосы, её бледные морщинистые щёки, и жалость непривычной дрожью отозвалась у неё в груди.

— Ты говорила, что, когда выучишься, вернёшься, — жалобно выговаривала старушка, — а сама и дорогу домой забыла. Ни письма, ни открыточки не шлёшь, будто я померла уже.

'Какая же я дрянь! — раскаянно думала Зоя. — Даже с Новым годом не поздравила её. Последний раз... когда же это было?..'

— Бабушка, а ты посылку мою прошлой осенью получила?

— Посылку? Какую посылку? Что-то не припомню.

— Да с орехами, мёдом и конфетами. Ты должна была получить её ко дню рождения.

— А-а-а. Была... была посылочка. Почтальонка приносила. Теперь помню. Я её тогда открыть не сумела да под койку и задвинула. Думала, кто зайдёт, я и попрошу его открыть. А никто так и не зашёл. А потом я захворала и забыла о ней. Вот ворона! А ведь я конфетки люблю. Забыла... Э-эх! Совсем обеспамятела, — засокрушалась бабушка Анфиса.

'А ведь она права, — размышляла Зоя. — В поисках своего счастья и благополучия мы все покинули её. Так будет и с нами'.

— Бабушка, давай думать: как нам гостя в дом доставить. Где бы мне пару досок найти?

— А в сеннику посмотри. Там шифер сложен — дедушка собирался крышу перекрывать, — так вот на шифере том и лежит несколько досочек.

Доски оказались впору: лёгкие и широкие. Стены бабушкиного дома, простоявшего около пятидесяти лет, сильно осели; и порожек, некогда высокий, сейчас был не более двадцати сантиметров. По доскам, перебирая пальцами спицы, Владимир самостоятельно въехал в дом. А Зоя вслед за ним внесла их вещи.

Первым делом решили разобраться с электричеством. Вы-крутили пробки, осмотрели их — одна оказалась сгоревшей. В кухне на вбитом в стену гвозде Зоя нашла моточек многожильной проволоки. Владимир, орудуя ножом, зачистил проводок и в пробку поставил 'жучка'. Вкрутили её, и тотчас появился свет.

Холодильник, стоящий тут же в коридоре, не проявил ни малейших признаков жизни. Заглянули в него, а там — царство плесени. Плесень зеленовато-чёрными шапочками возвышалась на тарелках и в кастрюле, лежала в целлофановых пакетах и грязными языками свисала со стенок холодильника. Пахнуло затхлой сыростью. Зоя и Владимир переглянулись. Захлопнули дверцу. Выдернули вилку из розетки.

В комнате картина была не менее удручающая. Углы запаутинились. Стёкла в посудном шкафчике, сама посуда, зеркало, лампочки сплошь засижены мухами; пыль повсюду.

— Бабушка, а газ-то у вас есть?

— А куда ж ему деться? Родители твои провели и газ, и воду. Плитка в кухоньке, а вода — в садочке, колонка там у нас.

В доме и на кухне ничего съестного не оказалось. И это ле-том-то?

'Боже мой! Какая ужасающая нищета, — думала Зоя. — Там, в городе, я покупаю свежий хлеб, выбираю по вкусу масло, сыр, колбасу. Иногда балую себя финиками, бананами, пирожными, а тут — ни картошины в доме, ни килограмма крупы. Ничего, хоть шаром покати. Не понимаю. Ведь получает же она пенсию. Что ж это, протест?' Стыд обжигал девушке щёки.

Она набросила старенькую кофточку, косынку и, взяв кастрюлю, метнулась в огород. Трава — по пояс, а местами и выше. Но деревья — яблони, сливы и груши — ещё сохранили свою силу и, словно бросая вызов лебеде, сурепке и крапиве, были почти все усыпаны плодами.

Протаптывая в зарослях дорожку, Зоя устремилась к яблоням. Под опустевшим белым наливом видны высохшие остатки неплохого урожая, зато краснощёкие яблоки все на ветках. Девушка сорвала одно из них, чуть потёрла его о кофточку и откусила кусочек. Сочное кисло-сладкое яблоко мгновенно вернуло её в детство. Тогда для неё это было самое доступное и любимое лакомство.

Нарвав яблок, слив — в саду растут две 'Венгерки', — груш и, перемыв всё это, Зоя принесла их в дом. Бабушка с интересом расспрашивала гостя о его прежней жизни. Она выглядела утомлённой, но, видно, любопытство брало верх. А Владимир обстоятельно рассказывал ей о детдоме, своей учёбе, о местах, где ему довелось побывать. Поставив на стол фрукты, Зоя пошла на кухню, вскипятить воду.

Минут десять спустя, возвращаясь с чайником в руках, она вдруг слышит: 'Так вы что ж, собираетесь расписаться?'

Зоя испуганно остановилась и попятилась за косяк. 'Господи, что она там несёт?!'

— Что вы, бабушка! Это невозможно, — взволнованно воскликнул Владимир. — Мы просто друзья. Она сопровождала меня в дом инвалидов, и ей вдруг очень захотелось проведать вас. Меня же не бросишь в поезде, вот и пришлось ей со мной тащиться.

Зое резануло слух ожесточение, с которым он сказал это.

— А почему невозможно? — допытывалась бабушка. — У тебя что же, уже семья есть, или Зойка тебе не нравится?

— Нет у меня никого. А Зоя?.. Она не может не нравиться. Честно скажу, такой девушки, как она, я ещё не встречал. Но предложить ей выйти за меня замуж не могу. Не по совести это. Нет, об этом я и не заикнусь.

— Ну да, ну да, понимаю тебя, миленький. Только вот Зойку жалко, не дай Бог свяжется с дурным человеком. А душа-то у неё хрупкая, как стебелёк. Девчушка она ласковая, заботливая. Я скучаю по ней больше, чем по дочке. Хорошо, что вы приехали. Забываю спросить, а надолго?

— Не знаю. Дней на пять, наверно.

— Как на пять? — всполошилась бабушка. — А кто же меня хоронить будет?

Зоя стукнула тапочкой о порожек и решительно вошла в комнату.

— Всё разговариваете? — как можно беспечней спросила она. — Давайте-ка кофе пить.

Стол Зоя накрыла быстро: заварила кофе, сделала бутербродов со шпротами, нарезала помидоров, огурцов, достала баночный сыр и халву. Пригласила всех к столу. Только вдруг замечает, что бабушка кофе не пьёт, а лишь смачивает губы, кусочки от бутерброда отламывает, но тоже не ест, за чашку прячет.

— Бабушка, а ты почему не пьёшь?

— Да, детка... кофе мне в голову ударяет. Я потом водички попью.

— А почему ничего не ешь?

Она нервно дёрнула сухоньким плечиком.

— Зубов у меня нет. Потом размочу хлебушек и съем.

— Ну, хлебушек можно и на потом отложить, а рыбку-то жевать не обязательно: положи её в рот, она и растает. Или сыр ешь ложечкой.

— Что-то не хочется мне, — призналась Анфиса Георгиевна. — Душа не принимает.

— Бабушка, а душу бутербродами и не кормят. Ты поешь для здоровья.

— Не могу я, Зоенька. Не неволь меня.

Зоя, уже догадываясь об истинной причине её отказа что-либо съесть, спрашивает:

— Бабушка, а что ты обычно ешь?

— Я? Хлебушек... хлебушек ем, молочко пью, водичку сладкую.

— А где ты молочко берёшь?

— Так невестка Моховых Даша приносит мне через день по литру. В первый день пью свеженькое молочко, а во второй — простоквашу.

— Ну и где твоё молоко?

Бабушка потупилась. Помолчала. Вздохнула.

— Отказалась я, внученька. Мне уже... не нужно.

— Как не нужно? Что ещё за новости?

— Зажилась я, Зоюшка. Никому от меня никакой радости. Даже ты, кровинка моя, дорожку ко мне забыла. Помирать я нынче наладилась. Ты бы задержалась, миленькая, похоронила бы меня по-людски. А-а? — пытливо заглянула она ей в глаза. — Ладно, внученька?

Зоя, уже глотавшая слёзы, заплакала в голос.

— Бабушка, ну что ты такое говоришь? Как же я могу тебя забыть? Ведь я же приезжала к тебе, и ещё приеду!

— Ах, Зойка, Зойка. Ты ко мне ехала, почитай, семь годочков, а я за тебя каждый день молилась, вспоминала тебя. Через пять денёчков ты снова уедешь, и уже навсегда. Не дождусь я тебя больше, голубонька моя, не дождусь.

Зоя горько плакала, сознавая, что бабушка-то права.

'Забрать её с собой? Но она совершенно слаба. И как их довезти обоих? Поезд останавливается всего на три минуты. А надо успеть найти свой вагон, погрузить вещи, посадить Володю, бабушку. Нет, это нереально. Допустим, сначала сопровожу Володю, потом вернусь за бабушкой и заберу её с собой. А там, в городе?.. Лифт уже месяца три не работает. Восьмой этаж — не второй. Конечно, если попрошу соседей, помогут. Бабушку поднять не такая уж и проблема. Но ведь Зое нужно работать. Значит, придётся оставлять её на весь день одну? А суточные дежурства?.. Сколько проблем'.

— Бабушка, родная, мы же не на похороны ехали, а посмотреть на тебя, чем-то помочь. Давай покушаем вместе, а потом сообща что-нибудь и придумаем.

— Вы, детки, не искушайте меня, нельзя мне, а то я опять в силу войду. А на что мне это? Приготовилась я уже.

— Нет, бабушка, хоть я и голоден, — вмешался Владимир, — но без вас больше и крошки в рот не возьму.

— И я тоже не буду есть. Умру вместе с тобой! — с ожесточением заявила Зоя.

— Свят-свят! Бог с вами. Хватит мне и своих грехов. Ладно уж, покушаю немножко.

Так уговорами и, можно сказать, шантажом они и добились того, что бабушка немного поела. Почувствовав слабость, она прилегла отдохнуть.

Зоя ещё раз окинула взглядом комнату: работы здесь непочатый край. 'Сбегаю к соседке, — решила она, — и за уборку. А гость пусть нашим воздухом подышит'.

— Володя, — обратилась она к нему, — ты пока почитай, пожалуйста, во дворе, а я кое-что по хозяйству сделаю и порядок наведу.

— Хорошо, — ответил он.

Владимир самостоятельно вырулил из дома, правда, свалил при этом одну из въездных досок и, расположившись у розового куста лицом к закату, открыл купленный им в дороге роман Никитина. А Зоя, прихватив пару вещиц, специально приобретённых для Моховой, направилась к ней.

Даша была дома. Она сидела под вишней и чистила картошку. Увидев Зою, она зазывающе махнула ей рукой.

— Заходи, заходи, соседка. Давненько тебя не было.

Даша поднялась со скамеечки и шагнула навстречу. Девушки поздоровались. Зоя протянула ей сувениры.

— Это тебе.

— Спасибо. Я видела, как вы приехали. Уже и курочку зарезала для вас, а то, я знаю, у бабушки ничего нет.

— Спасибо за заботу.

Они с интересом рассматривали друг друга. Короткая причёска Дарьи ещё больше округляла её и без того круглое лицо. Правильные черты лица, смоляные волосы и большие чёрные глаза делали её похожей на болгарку. Она лет на пять старше Зои. Та была ещё подростком, когда Даша куда-то уехала, потом уехала учиться и Зоя. И вот с их последней встречи прошло лет пятнадцать. Как же они обе изменились!

— Даша, ты, наверно, больше других знаешь, как жила моя бабушка. Расскажи, пожалуйста.

Соседки, не сговариваясь, оперлись о забор.

— А что рассказывать? — Даша повела рукой. — Пенсия у неё грошовая, а запросы — ещё скромнее. Года три назад бабушка попросила меня помогать ей. В первый же год мы с Витей вскопали ей сотки три, сделали несколько грядок и посадили для неё лучка, морковки, свёклы, картошечки. Сами же убрали. Она почѓти ничего не съела, овощи лежали в подполе больше года, потом пропали. Больше огородом мы не занимались. Зимой через день печку протапливали у неё. Иногда я готовила ей, чаще приносила из дому. Каждый месяц баба Анфиса даёт мне деньги за уход. А я что же, крохоборка, что ли? Всё отношу в сберкассу и кладу ей на книжку. А последнее время кроме хлеба ничего у меня не берет. Говорит, устала я, зажилась. И как я ни уговаривала её, и слушать не хочет. Характер. Вот я и написала вам.

— Даша, а как думаешь, может, мне её с собой забрать?

— Нет, Зоя, с ней в дорогу нельзя. Она сейчас так слаба, что вряд ли ты куда её довезёшь. Выход вижу только один — задержаться тебе на какое-то время.

— Но я не могу остаться — у меня же работа.

— Решай сама. Но если бабушку сейчас не выходишь, через пару недель приедешь на похороны. А ведь она могла бы ещё пожить.

— Да-а. Не знаю, что и делать. Пойду пока порядок наводить.

— Подожди, сейчас овощей дам. А холодильник-то у вас работает?

— Да нет.

— Ну, тогда полкурочки сейчас отдам, а вторую половину занесу завтра. Хорошо?

— Спасибо.

Заходя во двор, Зоя ещё раз внимательно взглянула на постройки — всё старое: и дом, и кухонька, и сарайчик. Вдруг ей подумалось: не станет бабушки, и дом, выстроенный руками деда, в котором выросла её мама и она сама, окончательно осиротеет. Он уже сейчас изменился. Раньше в нём пахло хлебом, яблоками, чабрецом, а сейчас только сыростью и плесенью. Дом тоже умирает. И что со всем этим будет?

Для всех Лихачёвых этот клочок земли — та самая родина, по которой душа тоскует и кости плачут; то место, которое свято памятью о предках. А для остальных — просто участок со старым домом и запущенным садом. Новые хозяева, конечно же, снесут ветхие постройки, всё перепланируют по-своему, построят что-то своё, и участок станет совершенно неузнаваемым. Как жаль!

Зоя подошла к Владимиру.

— Ну, как настроение?

Он захлопнул книжку.

— Какое тут настроение. Нет его. Как подумаю, что старушка морит себя голодом... места не нахожу. Нужно как-то поддержать её. Если бы хоть что-то было в моей власти...

Зоя беспомощно развела руками.

— Володя, я не знаю, что делать, просто ума не приложу. Только сейчас вдруг осознала, что жизнь бабушки во многом зависит от моего решения. Как страшно ошибиться... Я знаю, если задержусь, вероятней всего, останусь без работы. А уеду, и случится непоправимое... как мне потом жить с этим? Нет, выхода пока я не вижу.