Богатырь - не звание! (Общий файл)

Поединщики закружились друг против друга. Мягкие пружинистые шаги превращали их в больших хищных котов.

Быстряк, затая дыхание, следил за поединком. Воздух накалился, того и гляди молнии во все стороны шибанут. Оба стояли перед незримой границей, перешагни которую и достанет тебя меч супротивника. Шаг посолонь, два шага противосолонь — как танец в страшном обряде призывающем смерть.

Охляба мягко скользнул вперед, пересекая незримую границу. Василий, отказываясь принимать бой, так же мягко скользнул назад. Ни одного лишнего движения. Ровно настолько, что бы между ними оставалось точно вымеренное за годы поединков, пространство. Снова настороженное кружение.

Охляба вновь скользнул вперед. Шаг, еще шаг, еще… Боярин наступал все стремительнее. Теперь уже и не тесня противника, а гонясь за ним. Быстряк задержал дыхание. Еще чуть, и победа… Словно подумав о том же самом, Василий не отступил в очередной раз, а стоило противнику переступить черту, обрушил вихрь встречных ударов. Легко защищаясь от блистающих в воздухе мечей, Охляба подставил щит. В следующий миг боярин дрогнул — сила ударов была такова, что добротный щит мигом превратился в груду измочаленного дерева. С трудом поспевая одним мечом за двумя, он брезгливо стряхнул с руки мешающие обломки. Василий мягко отступил, и снова противники закружились друг против друга.

Рассеянность мелькнула на надменном прежде лице боярина. И правда — годы взяли свое. Одна из первых заповедей поединщика — не показывать противнику истинных чувств. А коли не смог укрыться под маской равнодушия — проиграл наполовину.

Развивая свой небольшой успех, Василий взорвался мощными ударами. Охляба, едва поспевал подставлять меч под удары. Точно у противника не две руки, а десяток. В глазах уже мельтешит от булатных бликов…

Рядом звякнуло, посыпались искры. И сразу ударов стало меньше, как водопад иссяк. Сквозь заливавший глаза пот, Охляба разглядел знакомый силуэт — Быстряк! Спасая боярина, воин бросился под смертоносный град, оглашая двор могучим ревом. Охляба с трудом перевел дыхание. Не до чести, когда того и гляди проткнут. Надо бы наградить опосля…

Не успел Охляба додумать эту мысль, как лицо Быстряка перекосилось. Меч на миг замер в широком замахе и выскользнул из ослабевших пальцев. На кривившихся губах вздулся и лопнул огромный кровавый пузырь. Неверяще распахнув глазами, Охляба смотрел на вынырнувший из спины верного воя окровавленный булат. Рубиновая капелька весело сверкнув в лучах солнца сорвалась со смертоносного жала и упала в пыль, сворачиваясь бесформенным серым комочком.

Василий с трудом освободил меч. Не поддерживаемое более ничем тело, тяжело рухнуло навзничь.

Охляба неловко взмахнул мечом. Отмахнувшись как от назойливой мухи, Василий легко выбил клинок из его руки.

— Ну, боярин, — Василий ткнул окровавленным мечом в сторону попятившегося Охлябы. — И здесь сподлил?! Опозорил имя Святослава, называясь его витязем!

Но Охляба уже и сам понял свой позор. Осознание сломало его мигом превратив в жалкого старика.

— То не я… — позорно залепетал боярин, и куда только делась надменность, продолжая пятиться от наступающего богатыря. — Он сам… Ты же слышал мои слова… Он сам… Пощади!

Боярин упал на колени. По рабски умоляя о пощаде подполз, пытаясь поцеловать сапоги победителя.

— Пощади, Христом — богом молю, пощади…

— Ты из этих? — брезгливо оттолкнул его ногой Василий. — Тогда понятно...

Мелко закивав, боярин, трясущимися руками вытащил из-за пазухи нательный крестик.

— Тьфу! — брезгливо сплюнул Василий закидывая мечи в ножны. Ярость боя уже прошла, а смерть этого червя не вернет убитых. — Живи… Пусть твой бог тебя судит. Не думал, что у Святослава такие трусливые черви в ближниках ходили!

Не слушая благодарностей, богатырь повернул к воротам. Что таиться — кто был верен боярину порублены, а остальные разбежались или попрятались…

Возле уха тонко свистнуло. Василий запоздало втянул голову, кидая руку на рукоятку меча. Судя по свисту не воинская стрела — охотничья. Что ж за охотник такой, что мимо цели? Хрип за спиной заставил резко обернутся. Сжимая подобранный меч, Охляба в последней судороге царапал левую глазницу, в которой причудливым белым цветком, расцвело белое оперение стрелы. Словно слезы позднего раскаяния, по щеке пробежала алая полоска крови.

«Так вот какие вы, рабы нового бога». — Неодобрительно подумал Василий. — «В спину хотел? Ну-ну».

— Ты в порядке? — раздался робкий голос Одинца.

Богатырь все еще погруженный в горькие мысли, рассеянно кивнул.

Глава 11.

— Как ты ушел, наехали какие-то, — сбивчиво тараторил по дороге к деревне Одинец, — все о тебе спрашивали. Наши сдуру ляпнули, что ты у меня ночевал. Они ко мне. А я как глянул, что кольчуги под рубахами хоронят — не с добра — думаю! В общем поупрямился для виду, получил пару разов плетью, для правдивости, да отослал к Чернигову…

— Постой. — Не понял парнишку Василий. — Кто меня искал? Ничего не путаешь?

— Тебя. Точно тебя! — Одинец сбиваясь начал торопливо описывать незнакомцев. Чем больше он говорил, тем сильнее хмурились брови богатыря. Крутилась в голове какая-то мысль… — А у главного ихнего, еще крест напоказ выставлен…

— Что? — Василий остановился так резко, что чуть подотставший парнишка врезался в широкую спину. — Какой крест?

— Ну, такой как у этого, — голова Одинца мотнулась в сторону давно покинутого боярского терема. — Только больше.

Крест! Василий мигом вспомнил всадников возле Киева. Неужели и правда за ним посланы? Кто же мог? Если б князь, то гридней бы послал, а то и дружинников. А наемников… Неужто ромеи прознали?

— Говоришь, в Чернигов отправил?

Одинец радостно закивал.

— Ну что ж… хорошо. Мне немного в другую сторону путь держать… А к боярину ты как подоспел? Я ж велел тебе дома сидеть!

— Званка прибежала… — виновато пиная ногой камешек буркнул парнишка. — Вся в слезах, толком сказать ничего не может… Я и поспешил.

— Ну, дурень! — рассердился Василий. — А убили бы тебя?

— А как жить дальше, — внезапно вскинулся подросток, — с думой что вдруг смог помочь? А? И ведь действительно помог!

Василий только вздохнул. Что правда, то правда — опоздай Одинец немного, уже в вирии бы сидел.

— Ну, это… — неловко постарался загладить вину богатырь. — Спасибо тебе…

— Тебе спасибо, — мигом забывая обиду, улыбнулся парнишка, но на щеках выступил румянец смущения. — Ты Званку освободил. Я за это тебе до смерти благодарен буду.

Настала очередь Василия покраснеть. Давно уж не слышал ни от кого благодарностей. Уж и забыть успел как ласкает сердце доброе слово.

— Я ж поступил как должен был…

— И я тоже!

Заговорщицки переглянувшись они весело рассмеялись.

Отсмеявшись, Одинец бросил взгляд на подкрашенные алыми лучами заходящего солнца верхушки дальних деревьев.

— Поторопиться бы. Стемнеет уж скоро, — совсем по взрослому бросил парнишка. — Званка небось извелась уж вся.

Василий задумчиво, потягивая ароматную можжевеловую бражку, смотрел на рдеющие в очаге угли. После сытного ужина сготовленного Званой, разморило. Постаралась девка на славу. И откуда только взяла столько разносолов? И гусь жаренный, набитый ароматной гречневой кашей, и поросеночек с румяной, истекающей горячим соком, корочкой. И рыжики соленые — все как на подбор крепенькие. Даже бруснику моченую раздобыла. Но самым дорогим, для Василия, на столе оказался большой ковш с можжевеловой брагой. Сама девка, раскрасневшаяся от хлопот, к столу так и не присела. Стоя рядом, смотрела на Одинца с Василием обожающими глазами, да подкладывала куски побольше. И лишь после того, как Василий сыто откинулся от стола, обводя груды костей осоловелым взглядом, набросилась с расспросами.

Добрая жена выйдет Одинцу, одобрительно подумал богатырь приступая к рассказу. Спохватился только когда Звана с Одинцом начали клевать носами. Отправил спать, а сам с заметно полегчавшим за время ужина ковшичком браги, уютно устроился напротив очага — подумать как быть дальше, куда путь держать. Теперь, узнав что выслана погоня, на прямую не пройдешь. Простых наемников ромеи держать не станут. Это не замкнувшийся на своих землях боярин, которому и надо всего — пахарей устрашать. К ромеям со всего белого света витязи стекаются — служить за хорошую плату. Есть им из чего выбирать. И думать нечего, что бы в одиночку одолеть, тем более что те и при конях и при бронях. А тут два плохоньких меча против доброго булата, шкура ветрами дубленая против кольчуги, да две ноги против четырех конских — не поспоришь. Стало быть лесами надо путь держать. Белояна бы сюда, подумал Василий. С такой большой головой точно что-нибудь придумал.

Брага потихоньку давала о себе знать. Мысли то путались, носясь с непостижимой скоростью, то вовсе замирали и прятались в глубине головы. Веки, потяжелев, медленно поползли вниз. Глухо стукнул об пол выпавший из расслабившихся пальцев кувшин, и окрестности огласил могучий, богатырский храп.

Едва первые солнечные лучи подкрасили розовыми отблесками виднокрай, тонкая девичья рука опустилась на плечо Василия.

— Вставай, Василий, — негромко протянула девушка. — Заря уж.

Смешно плямкнув губами, Василий сонно перевернулся. Глаза было открылись, но в следующий миг стены потряс мощный залп богатырского храпа.

— Вставай, ну же! — сильнее потрясла девушка.

Насилу удалось ей, при помощи Одинца, растолкать спящего Василия. С трудом открыв мутные, в красных прожилках глаза, Василий негромко застонал. К боли от побоев добавилась невыносимая головная боль и жуткое похмелье. На каждое неосторожное движение голова отзывалась острыми вспышками мучительной боли. Желудок же, воспарив с необычайной легкостью, так и норовил вылететь через глотку.

— Водицы бы… — с жутким хрипом просипел богатырь.

Одинец мигом сбегал на двор. Раздался негромкий скрип колодезного ворота, стук, плеск воды, и в следующий момент на пороге возник радостно улыбающийся Одинец с тяжелым, до краев полным, ведерком. Студеная колодезная вода нещадно ломила зубы, но Василий оторвался от ведерка лишь когда в нем осталось не больше половины. Не глядя на молодых людей, мучимый похмельем богатырь с трудом дотащился до порога, и не снимая рубахи, одним махом вылил остатки воды на растрепанную голову. Немного полегчало. От стола донеслись ароматные запахи жареного мяса. Невнятно квакнув, Василий вылетел на двор.

Уняв беснующийся желудок, богатырь подставил лицо слабенькому утреннему ветерку. Вроде и пил вчера немного, а в купе с побоями… Правы добрые люди, бросать надо это дело, а как бросить, если после чарочки жизнь проще кажется? Коли, пусть ненадолго, но снимает с сердца камень пудовый?

— Плохо? — раздался за спиной жалостливый девичий голосок.

Василий обернулся стыдливо пряча глаза. Звана, угадав состояние богатыря, тут как тут с ковшиком выдержанного рассола.

— Помираю, так плохо!

— Накось, испей… Я деда всегда так лечила… — вспомнив деда, Звана украдкой смахнула навернувшуюся на глаза слезинку.

Благодарно кивнув, Василий жадно припал к ковшичку. Словно и не выпил недавно пол-ведра колодезной воды — выхлебал на одном дыхании.

— Спасибо, красавица, — возвращая пустой ковшик, выдохнул богатырь. — От смерти спасла! Прям другим человеком стал… А бражки больше не осталось?

Звана подняла на богатыря полные изумления, серые глаза.

— Не осталось… Но ты только что чуть не помирал, а снова хочешь?

— Дак, я ж сказал, что другим человеком стал, — пожал плечами Василий. — А этому другому тоже выпить хочется.

— Тю на тебя! — рассмеялась девушка заметив хитро прищуренный взгляд. — Шутишь?

— Ага, шутю.

Посмеялись. Василий задумчиво посмотрел на утреннее небо. Угадав мысли богатыря, Звана тихонько вздохнула.

— Уйдешь?

Не глядя на девушку, богатырь кивнул.

— А может… с нами останешься?

Василий вздохнул, развел руками, всем своим видом показывая — рад бы, да нельзя.

— Скидай порты и рубаху, надевай это! — Одинец бросил Василию мягкий сверток. — Бери-бери. Отцовское. Ему теперь без надобности…

Пряча глаза от богатыря, парнишка быстро вышел из избы. Что-что, а одежа была очень кстати. Та в которой ушел Василий из Киева, уже давно пестрела прорехами. Не только рубаха, но и — вот срамота — порты. Да и не только прорехи. И рубаха и порты были так загвазданы засохшей кровью, что в любом городке, не думая, скарают как душегуба.

Мигом натянув новую одежу, богатырь облегченно вздохнул. Еще бы в баньке попариться, да времени нет. Жаль, но не беда это. Когда был на службе у князя, в походах месяцами не мылся, а тут всего и минуло недели три. Ничо, промелькнула веселая мысль, дождик пройдет, вот и буду умытый.

За дверью негромко звякнуло. Василий бросил взгляд и обомлел. Одинец стоял в дверях, а в руках… Богатырь ущипнул себя — кольчуга. Да не простая а булатная, тройного плетения !

— Вот… Нашел ночесь... Батя изладил… — проталкивая слова сквозь горький комок в горле, проговорил Одинец. — Мне-то она ни к чему… а тебе пригодиться.

Василий осторожно принял подарок на вытянутые руки. Прокравшийся в дом солнечный лучик озорно пробежался по блестящим кольцам.

— Там еще шелом есть, — торопливо договорил парнишка. — Тебе в самый раз будет.

Василий дрожащими руками натянул кольчугу. Волновался так, что пришлось попросить Одинца помочь, сам бы не управился. Прохладная тяжесть приятно облепила могучее тело, словно на него и плели. В голову безудержным потоком хлынули воспоминания. Сколько ж времени прошло, как одевал в последний раз? Даже не упомнить. Сердце тонко затрепетало. Словно частичку себя нашел.

Василий посмотрел на Одинца мутными от счастья глазами.

— Спасибо, парень. Ты… Я… — и не найдя слов, стиснул парнишку в медвежьем объятии.

С трудом отдышавшись после такой благодарности, Одинец улыбнулся.

— У нас для тебя еще подарок… Выйди во двор.

Во дворе, Василий и вовсе схватился за сердце. Нетерпеливо постукивая копытом, на него скосил глаза, огромный гнедой конь. Да не просто конь. Присмотревшись, Василий узнал того самого коня чьего хозяина сбил палицей первым…

— Ты, когда ушел Звану выручать, — довольный произведенным впечатлением, подтвердил Одинец. — Я все на околицу бегал, тебя высматривал. Глядь, этот красавец бежит. Замучался бедный, еле дышит. Я водицы ему принес, он и пошел со мной. Бери, богатырь, не пожалеешь!

Не находя слов, Василий пылко обнял Одинца, чмокнул в румяную щечку Звану.

— Да я теперь… По гроб жизни!

Звонко рассмеявшись, Звана украдкой сунула в руку богатыря кусочек подсоленного хлеба. Все еще не веря своему счастью, Василий робко протянул лакомство коню. Фыркнув, конь недоверчиво потянулся мягкими, влажными губами к угощению. С удовольствием съел и потерся мордой о плечо человека, выпрашивая добавку.