"Слава.Возрождение"

Слава отошёл от головы Матери, увенчивающей гигантскую тушу, похожую на цистерну, и поспешил за провожатым.

Лера споткнулась, чертыхнулась и попросила:

— Слав, ты не забывай, что это тело Хагры и я не вижу в темноте! Ты веди меня — тут же темень, хоть глаз коли!

Она взяла Славу за руку и тот потащил её за собой, попросив провожатого сбавить темп движения. Керкар что-то прощёлкал, но темп сбавил и через минут пятнадцать они благополучно добрались до Купели, находившейся на глубине двухсот метров под поверхностью планеты, в огромной пещере, выгрызенной керкарами.

Впрочем — Слава заметил, что не всё было сделано керкарами. Похоже, что пещера всё-таки частично была естественной, на это указывал и ручей, протекающий в стороне, возле дальней стены, и сталагмиты со сталактитами.

В центре пещеры была устроена Купель — озерко, диаметром метров пятьдесят. Оно будто светилось изнутри, опалесцировало — Слава так никогда и не понял суть этого процесса, но ему всегда казалось, что жидкость светится.

Лера восхищённо вздохнула:

— Каждый раз, как вижу — дух захватывает! Глянь, сколько маленьких!

Купель буквально кишела маленькими керкарами. Тут их были сотни, и сотни, а в Купель всё плюхались и плюхались новые яйца. Обычный размер Роя — несколько десятков тысяч особей, так что Матери придётся ещё трудиться и трудиться, прежде чем она полностью заполнит 'штат'.

Слава посмотрел на этот 'суп' и сбросив одежду решительно вошёл в купель. Когда глубина достигла ему до груди, он лёг, и позволил ихору покрыть себя с головой.

Некоторое время ничего не происходило, потом кожа начала пропитываться ихором и Слава услышал как будто комариный писк, или зуммер, сквозь который начал пробиваться голос Матери Роя. Ещё через пару мгновений он чётко услышал её голос:

— Вот теперь хорошо, командир Слава! Мы можем разговаривать свободно, правда не очень далеко — я ещё не слишком развилась в псионических способностях, но на какое-то расстояние моих сил хватит.

Слава встал, и аккуратно отодвигая перемещающихся в ихоре личинок керкаров и их подросшие копии, вышел на берег, стирая с лица жидкость.

— Всё, готово. Теперь можем заниматься своими делами. Пошли наверх — если что, в любой момент я могу связаться с Матерью, и к нам придёт подмога. Я хочу сейчас пойти к Шаргиону — если и не разбужу его, так хоть поздороваюсь... посижу с ним. Грустно, что так получилось...

Возле входа в пещеру уже стоял небольшой табун лошадей — и лошади Славы, и кони налётчиц. Слава сильно расстроился, что керкарам пришлось убить воительниц, хотя и он понимал, что пока Рой не восстановит популяцию, нужную для его выживания, выдавать место роения нельзя. Если пройдут слухи о том, что здесь поселились какие-то существа, угрожающие людям — сюда могут явиться уже крупные силы, воительницы, вооружённые дротиками и луками. В этот раз среди керкаров были только раненые, убитых не было. Но если правильно повести атаку — их тоже можно уничтожить. Да, у них имелось ещё и оружие зелёных — игловики, лучемёты. Но они ведь тоже не вечны. Заряды кончаются, батареи могут разряжаться от времени. И ведь керкарам ещё нужно охотиться, приносить Матери пищу для рождения новых керкаров — а если засесть в траве с луками, или устроить ловушки по тропам — людей в тысячи раз больше, и если они смогли загнать куда-то на севере воинственных кентавров — керкары тоже не представят для них особой опасности — просто потому, что их слишком мало.

Да, то, что произошло, никак не укладывалось в теорию единения керкаров с местными жителями, и это очень угнетало Славу. Но, честно говоря — если бы на весах лежали жизнь Леры и жизнь всей этой цивилизации — что бы он выбрал?

Он попросил керкаров о помощи, они не могли отказать своему командиру. И не отказали. Вернее — не отказала Мать — ведь все керкары, фактически, это она сама и есть — как её пальцы, как какие-то передвижные органы, заменяемые ею по мере надобности. Мать помогла максимально эффективным образом, со всех точек зрения — убрала угрозу совсем. Теперь только закопать тела, и никто, кроме керкаров-убийц и всего Роя не будет знать о произошедшей трагедии. Возможно, будут какие-то легенды, домыслы, об исчезновении целого отряда воительниц, но скорее всего мир решит, что те попали под удар воинствующего клана и были вырезаны подчистую.

Шаргион... Слава погладил его рукой, потом забрался на лестницу, сооружённую керкарами и поднялся на высоту второго этажа, туда, где была раскрыта мембрана входа. Она оплелась ползучими лианами, и если не знать, где находится вход в корабль, найти эту дверь было бы проблематично. Внутри корабля было тихо и темно, пахло тленом и гарью, как и тогда, когда Слава и остальные покидали корабль. Он прошёл по пустым, гулким переходам, прижался головой к стене тоннеля, раньше такой живой, откликающейся на прикосновения, и замер. Шли минуты, долгие, как вечность... он пытался получить отклик от корабля, но не мог. Вздрогнул — Лера, стоявшая позади, тронула его за плечо и спросила:

— Можно Хагра выйдет? Она хотела посмотреть всё своими глазами. Я ей немного рассказала — кто мы и откуда, она там просто подпрыгивает от нетерпения! Хочет всё потрогать и посмотреть.

— Лер! — неожиданно рассердился Слава — вам это что — аттракцион? Развлечение? Прыгает она, видишь ли! Шли бы вы отсюда... обе!

— Слав, ты не прав, — обиделась Лера, — никто не имел в виду ничего плохого — девочке всё интересно, она хочет посмотреть, что такого? Это для нас корабль живое существо, наш друг и брат, а для неё — это же чудо!

— Давай так договоримся — делайте, что хотите, только не мешайте мне! Вы отвлекаете меня от соединения с кораблём, я пытаюсь нащупать любой отклик, любую тень его сущности, а вы тут скачете — посмотреть! Потрогать! Вам это не цирк, и не музей естествознания! Я ушёл — пойду в рубку Шаргиона. Сколько пробуду — не знаю. А ты обустраивай лагерь — мне чего-то неохота в пещеры лезть, когда есть палатка. Лошадей ведь поймали — вот вы с Хагрой давайте, хозяйничайте. Готовьте ужин и ждите меня. Я должен всё-таки понять, как разбудить корабль. Должен!

Слава отвернулся от Леры и зашагал вглубь Шаргиона. Он не знал — сможет ли проникнуть в рубку, но другого ничего не оставалось.

Лера пыталась что-то сказать вслед, но видя, что он не слушает, обиженно отвернулась и пошла к выходу. Через несколько шагов она остановилась, повернулась, и пошла к обломкам звездолётов на площадке космопорта.

Это уже была Хагра, всё-таки упросившая Леру посмотреть и пощупать диковинные штуки вокруг. Она долго бродила, ощупывала незнакомые предметы пыталась влезть в искорёженные флайеры, но потом ей всё надоело, и она отправилась заниматься хозяйством. Все эти железки, конечно, хороши, но есть-пить нужно, крышу над головой соорудить нужно, так что — прощайте демонские штучки, здравствуй палатка и очаг.

Всю дорогу до пещер Хагра бежала — ей нужно было восстанавливать былую форму — мало ли какие приключения впереди. Ей не хотелось быть обузой для Славы, впрочем — как и Лере.

Тоннели, тоннели, тоннели... раньше Слава доскакивал до рубки за минуты — если не считать первого раза, когда он шёл, перешагивая через трупы исследователей корабля. Теперь же он едва продвигался, утыкаясь в запертые мембраны. Его спасала огромная сила — упираясь в мембраны, он умудрялся слегка раздвинуть пластины, а просунув в образовавшиеся щели пальцы, раздвигал дыру до тех пор, пока туда не пролезало его туловище. Это было тяжело, это было муторно. Но другого пути не было. Хорошо, что перед выходом он догадался, и как следует поел, заглатывая куски мяса почти не жуя. Кроме того, Слава взял с собой приличный по объёму вещмешок со всем, что было нужно для подержания сил хотя бы на день, или скорее — на ночь, ведь снаружи подкрадывался вечер.

Путь к рубке занял не менее семи часов — так Слава определил для себя. Два раза он присаживался гасил голод копчёным мясом и лепёшками, запивая их водой из фляги — он взял несколько фляг. Если без еды Слава мог продержаться долго, то без питья...

Войдя в рубку, облегчённо вздохнул — всё было как прежде — кресло с углублениями для ладоней, погасшие старинные экраны... вот только воздух, пожалуй, был гораздо менее пригодным для дыхания, чем тогда, в первый раз, когда он сел в это странное кресло.

Слава отнёс вещмешок на возвышение к экранам, положил его на пол, и пошёл к креслу. Остановился. Подумал, и захватил мешок с собой — вдруг у него не будет возможности встать с кресла, надо положить воду и мясо поближе, чтобы дотянуться.

Он уселся в кресло, положил руки в углубления и замер, отключив все мысли, все желания — кроме одного — установить контакт. Тишина... мёртвая тишина. Ни отклика, ни сигнала, ничего. Он долго сидел в кресле, пытаясь нащупать контакт, но не мог. Прошло часа два, не меньше, когда Слава устало сошёл с кресла и подняв мешок с едой, пошёл к возвышению возле экранов. Так он сел, нехотя пожевал свою нехитрую снедь, допил половинку фляги и бросил её на пол. Потом лёг, подложив мешок под голову, и замер.

Что делать? Ну что, что делать? От отчаяния у него перехватило горло, и он выругал себя самыми грязными словами,которые знал, за то, что уничтожил величайшее достижение цивилизации — живой корабль! И не просто живой корабль, а доверившийся ему, как будто он убил своего верного пса, ожидающего от хозяина только добра, только радости... а он ему ножом по горлу.

От этих мыслей просто подкатывали слёзы, и Слава чуть не завыл в голос, приговаривая вслух:

— Дурак! Дурак! Дурак!

Потом успокоился, и видимо подействовала сегодняшняя усталость — он уснул.

Ему снились сны — они были тревожными, страшными, почти кошмарами — он горел, ему было больно, страшно, и его Посланник повёл себя странно, не заботясь о его благополучии, а как будто бы стараясь его уничтожить. Ему было больно и горько, и чтобы забыться, он уснул...

Слава проснулся, глотая воздух — грудь его ходила ходуном, а на теле выступил холодный пот. Каким-то чудом, во сне, он соединился с Шаргионом, и видел его сны! Тот спал, или находился в состоянии, среднем между комой и сном. Но он был жив, и Славу в самую глубину сердца поразили его мысли о Посланнике-предателе, пославшем его на смерть. Эти мысли были сродни мыслям ребёнка — ведь тот не понимает, что родители ведут его на укол к докторам для того, чтобы он был весёлым и здоровым, а не для того, чтобы причинить боль. А ведь Шаргион на самом деле, в некотором роде, находился на социальном уровне развития маленького ребёнка, или очень развитого животного, а никак не на уровне человека, которому можно объяснить политическое устройство цивилизации, или рассказать, почему нужно было прорываться через ряды линкоров, сжигая свою кожу.

Слава сел, позавтракал — он проспал несколько часов, пролетевших во сне, как минута. Он определил время сна по своему чувству времени, заложенному природой в мозг, и по тому, что он сильно хотел есть, хотя перед сном плотно попитался.

Снова подошёл к креслу, сел в него, и задумался — ну как, как усилить контакт с кораблём? Когда он спал, то касался его пола большей поверхностью кожи, может это дало свой эффект?

Слава бросил мешок рядом с креслом, и вдруг его осенила одна мысль — он подтянул мешок к себе, развязал его, и достал небольшой стальной нож, которым нарезал мясо для еды.

Задумался, и замер, набираясь сил и решимости, а потом резко, несколько раз провёл ножом вдоль ладони левой руки до запястья, прорезая до самой кости. Ему было больно, но терпимо — другой человек на его месте потерял бы сознание, он лишь зашипел и выругался, наблюдая, как из руки потекли ручейки крови. Порог болевой чувствительности у него был выше, чем у обычного человека, потому он и мог терпеть эту боль.

Перехватив нож левой рукой, он проделал то же самое и с правой, чувствуя даже какое-то извращённое мстительное удовлетворение, как будто наказывал себя — на тебе, на! За то, что ты сделал с кораблём! За то, что ты допустил убийство Леры! За то, что... в общем, за всё 'хорошее'!

Скривившись, Слава опустил истекающие кровью ладони в углубления кресла, сразу наполнившиеся кровью так, что кисти рук скрылись в тёмных, горячих лужах.

Его как будто прошибло током, и он чуть не потерял сознание. Находясь в полубессознательном состоянии, он не видел, как из подлокотников кресла в его открытые раны вошли тонкие нити плоти Шаргиона, соединившиеся с его нервными окончаниями, с его телом, как будто он стал придатком корабля.

А он и стал придатком корабля — его мозгом, его центром управления, его последней надеждой. Слава не знал, что когда выращивали Шаргион, то оператор, который это делал, соединялся с кораблём именно таким образом, подсоединяясь напрямую ко всем его функциям, уча его, как надо действовать в тех или иных ситуациях. Став мозгом корабля.

Возможно, что Слава, когда псионически связывался с кораблём, как-то уловил эту информацию, а может просто интуитивно почувствовал — вот так надо сделать! Так, а не иначе! Система восстановления Шаргиона была жива. И она ждала чего-то подобного. Скорее всего, Шаргион был не первым, и не последним кораблём, впадавшим в подобную 'спячку', и его хозяева не могли ждать, когда он из неё выйдет — может это вообще продлится сотню тысяч лет? Поэтому и существовал такой способ пробуждения. Опытный оператор, умеющий работать с живыми кораблями, обученный и тренированный, мог подключиться к кораблю без ущерба своему здоровью, и без ущерба своей личности. Но Слава не был обученным, опытным и тренированным. Всё, что он хотел — подсоединиться к кораблю, чего бы это ему ни стоило, и когда он этого добился, то просто стал Шаргионом. Вернее — их стало двое в одном теле, как Хагра и Лера, например. Вот только девушки были в сознании, могли общаться, а Слава с Шаргионом не мог.

Мысли-щупы рассыпались по дальним уголкам корабля — он был полуразрушен. И Слава много узнал о корабле, пробираясь мыслью по его уголкам... В нём находились склады каких-то механизмов, роботов, которые, видимо, и занимались ремонтом тех кораблей, что прилетали на ремонт. Они бездействовали, и пока что Слава не знал, как их запустить. Да и был ли смысл? Что ремонтировать? Если только флайеры, что лежали разбитыми в космопорте... но для этого надо, чтобы их позитронные мозги были целы, исправны и дали схему — как ремонтировать корабль. Впрочем — они и должны были быть целы — уничтожить их очень трудно. Но пока задача стояла другая — исправить Шаргион, без этого никакие работы не возможны.

Первое, что сделал Слава — попытался нащупать гранов. Они валялись везде, вялые, неподвижные, бессильные. Накопитель энергии, который подпитывал корабль, был переполнен, но добраться до него и черпнуть энергии, пустить её на оживление механизмов было невозможно. Все пути были перекрыты, каналы порваны или заблокированы. Слава попытался прочувствовать — как восстановить каналы, и заметил, что слабый отклик пошёл от точки питания гранов в глухом конце корабля, почти не используемой точке, в самом его центре.