Школа гейш

Мию слегка мутило от волнения и излишнего внимания окружающих. Младшие ученицы пялились на нее так, словно у Мии выросли рога или что похуже. Смотрели и перешептывались. Но сбежать сейчас было бы трусостью.

Процессия остановилась у дверей в помещение купальни.

— Кумико, выходи! — крикнула госпожа Оикава.

Ответа не последовало. Выстроившиеся полукругом женщины переглянулись.

— Ну же, девочка. Ты знаешь, почему мы все здесь!

Снова ни звука.

Такухати скривился и выплюнул короткое:

— Открой дверь.

'Или очень пожалеешь', — слышалось в его голосе.

Стук поднятого засова показался непривычно громким. Дверь отъехала в сторону. В проеме показалась Кумико.

От ее вида Мию продрал мороз по коже. Она была похожа на привидение-юрэй, неупокоенный дух, одержимый жаждой мести. Бледно-желтое кимоно без пояса висело на майко бесформенной тряпкой. Бурые пятна крови на рукавах только добавляли жути. Распущенные черные волосы полностью прикрывали лицо. С каким-то потусторонним ужасом Мия заметила на затылке Кумико несколько глубоких залысин.

— Подойди, — приказал Такухати. Кумико всхлипнула, но послушалась.

Медленными шажками она приблизилась к директору и встала рядом с ним.

— Покажи лицо.

Она отчаянно замотала головой и снова всхлипнула.

— Откинь. Волосы. Быстро, — рычащему приказу в голосе директора невозможно было противостоять. Кумико подняла руки, чтобы откинуть волосы.

Единый выдох ужаса и отвращения пронесся над толпой во дворе. Уродливые красные пятна, похожие на струпья, покрывавшие еще недавно миловидное лицо девушки, складывались в иероглиф 'вор'.

Кумико залилась слезами и бессильно уронила руки. Из разжатой ладони выпали серебряные шпильки кандзаси.

* * *

— Можно?

— Входи, лучшая ученица.

Он стоял у раскрытого окна и ловил ладонью дождевые капли. Где-то в небесах сердито рычал и ворочался небесный дракон. В комнате пахло свежестью. Ветер ворвался в оконный проем, взметнул под потолок и разнес по комнате листы рисовой бумаги. Тревожно зазвенели подвешенные у окна колокольчики.

— Дверь закрой. Сквозит.

Мия спешно задвинула створку и бросилась собирать разлетевшиеся бумаги.

— Оставь, — скомандовал Такухати. — Иди сюда.

Она подошла и встала рядом с ним. Гроза была уже на исходе, с неба не лило, а лишь изредка капало. Крупные серые капли падали совсем близко, и Мия подавила неуместное желание высунуться и подставить лицо дождю.

— Зима, — со странным смешком сказал генерал. — Это у вас называют зимой. Скажи, лучшая ученица, ты хоть раз видела снег?

Мия кивнула. Она видела снег. В горах, например.

— У нас, на Эссо, зимой каждый день снег. Заваливает двери и крестьянам приходится выбираться через крышу, чтобы покинуть дом. Снег тает, потом опять замерзает и превращается в лед. Синий лед.

— Почему синий? — шепотом спросила Мия. — Лед же обычно белый.

Странное настроение Такухати и неуместная откровенность испугали ее.

Он не ответил. Стоял и смотрел в окно. Туда, где покатые спины гор терялись в тяжелых тучах. Глаза самурая светились огнем. Синим, как тот лед, о котором он только что вспоминал.

— Собери бумаги, — скомандовал он так резко, словно устыдился своей внезапной откровенности.

Мия подорвалась выполнять приказ с тайным облегчением. Среди чистых листов бумаги ей попалось несколько исписанных. Глаза выхватили случайную фразу: 'Дайме совсем плох. Боюсь, что он не доживет до ханами'.

— Клади их на стол, — Такухати резко задвинул окно, отгораживаясь от сырости и непогоды, и зажег фонарь. Пламя подсветило стены желтыми бликами. Сразу стало уютно.

— Покажи лицо, — он подвел Мию поближе к фонарю.

— Со мной все хорошо, — попыталась возразить Мия.

— Это мне решать, — он осмотрел ее щеку на свету и неохотно кивнул. — Да, хорошо.

— Я... Можно спросить?

— Попробуй.

— Кумико. Что с ней будет? — выпалила Мия.

Такухати скривился:

— Я как раз составлял письмо главе гильдии. В нынешнем виде она — обуза. И порченый товар.

— Это же ваше заклятье.

— Мое, — не стал отрицать директор. — Маленький подарок за танец. Я всегда отмечаю так свои вещи. Слышала поговорку: 'Не воруй у самурая'?

— Значит, вы можете снять его.

— Могу. Но не стану.

— Почему?

— Она — воровка. Мне нравится, когда сразу видно, с кем имеешь дело.

— Это жестоко.

Он удивленно приподнял бровь и взглянул на нее так, словно видел первый раз в жизни. А потом дернул за выбившуюся из-под парика прядку.

— А это не жестоко, лучшая ученица? И я еще помню шутку с кимоно. Подлость и глупость — наказуемы. А ты — слишком жалостливая девочка.

Мия вздохнула, услышав в его голосе насмешку.

'Сама виновата', — сказали о Кумико наставницы. 'Сама виновата', — эхом согласились бывшие подружки дочери самурая.

В один день бывшая душа компании стала отверженной. На нее старались даже не смотреть лишний раз, словно даже от взгляда можно было заразиться. И дело было не только в наполовину облысевшем черепе или жутких пятнах по лицу. Казалось, клеймо 'Вор' теперь красовалось на самой судьбе майко.

Кумико третий день лежала на футоне в углу домика, отвернув к стенке ставшее безобразным лицо, и молчала. Она не вставала и не появлялась в столовой, лишь иногда Мия против воли замечала, как содрогаются ее плечи в безмолвных рыданиях.

Остальные девочки делали вид, что ничего особенно не происходит. Что никакой Кумико в домике нет, а может, и не было никогда. Все они были подчеркнуто вежливы и ласковы с Мией. И надо бы радоваться, но...

Но Мия помнила, каково это — быть отверженным. У нее хотя бы был Дайхиро. И цель — стать лучшей из лучших. У Кумико не было ничего. Ни друзей, ни красоты, ни будущего.

Мия не собиралась жалеть Кумико. Окружающие просто не оставили ей выбора.

— Она — собственность гильдии, — Мия попробовала воззвать к уже проверенному аргументу, но Такухати только усмехнулся.

— Гейша-воровка — пятно на репутации гильдии. А она, к тому же, еще и дура. Тебе достаточно было подойти ко мне или наставнице, и все бы вскрылось. Никогда не оставляй таких людей за спиной, Мия. Способный на подлость способен и предать.

Мие показалось, что последние слова он произнес, обращаясь больше к себе, чем к ней.

— Пожалуйста... каждый заслуживает второй шанс.

— Нет. И это не обсуждается. Я выкину ее за порог, как только получу подтверждение от гильдии, — директор окинул ее оценивающим взглядом. — Сними парик.

— Зачем?

— Ах, Мия, Мия. Когда ты научишься выполнять приказы? Сними парик, я сказал.

Она закусила губу и послушалась. Даже думать не хотелось, какой жалкий у нее сейчас вид. Вкривь и вкось обрезанные пряди, да еще и смятые под париком.

Жесткая пятерня погрузилась в ее волосы. Мия ойкнула, трепыхнулась.

— Стой спокойно! — прикрикнул мужчина.

Пальцы надавили на виски, поднялись к затылку, спустились к шее. Такухати сощурил глаза, словно что-то прикидывая.

— Можно попробовать, — объявил он. — Но лучше сидя.

— Сидя?

Он опустился на татами и потянул ее за собой. Мия попыталась вырваться, потеряла равновесие и плюхнулась прямо к нему на колени.

— Что вы делаете? Ай!

— То, что нужно. Помолчи. Не отвлекай меня.

Его ставшие внезапно обжигающе горячими пальцы скользили по ее голове. Надавливали, массировали, ерошили короткие волоски на макушке. Это было не столько неприятно, сколько странно. От движений волосы встали дыбом, начали потрескивать и искриться. Мия снова ойкнула и заерзала у него на коленях.

— Я же велел не дергаться, — с раздражением сказал директор.

Она послушно съежилась, догадываясь, что и зачем он делает. Казалось, под кожу забралось множество мелких насекомых и сейчас они там шевелятся и копошатся.

Некоторые маги умели исцелять не только себя, но и других. Но это было тяжело и доступно только отпрыскам самых древних фамилий. Исцеляя, самурай отдает своей силы, часть себя. А знатные господа редко и неохотно делятся с простолюдинами. И ладно еще мелочь — синяк или разбитая губа. Но волосы...

Все равно ведь отрастут.

Последние слова Мия сказала вслух. Такухати чуть обнял ее, прижимая к себе, и ухмыльнулся над ухом.

— Мне нравятся твои волосы, лучшая ученица.

Она чуть не вскрикнула, ощущая, как зашевелились, защекотали шею и поползли вниз стремительно растущие пряди. На голове словно сжимался и пульсировал горячий обруч. В комнате неприятно запахло паленым.

— На сегодня достаточно, — скомандовал Такухати. — Продолжим завтра, когда наберешься сил.

Собрал ладонью рассыпавшиеся локоны. Совсем короткие, чуть ниже плеч. Мие показалось, что его губы как будто невзначай коснулись мочки ее уха. Она обернулась, поймала взгляд директора и вдруг, вспомнив все, что было между ними в генсо, покраснела.

На лице мужчины появилась блудливая ухмылка:

— Да, я тоже помню наш урок, лучшая ученица.

Он сжал девушку в объятиях чуть сильнее, вжимая в свое тело, и она даже сквозь слой ткани ягодицами ощутила его возбуждение. В синих глазах загорелся голодный огонек.

Раньше она, наверное, начала бы вырываться. Но сейчас Мия знала: Такухати — человек слова. Она по-прежнему не чувствовала себя с ним уверенно, не знала до конца, чего ожидать от него. Но она больше не боялась. Словно что-то внутри маленькой майко подсказало: этот жестокий и сильный мужчина не причинит ей вреда.

— Спасибо.

— 'Спасибо' в карман не положишь. Не хочешь поцеловать меня в качестве благодарности?

— Хочу, — тихо сказала Мия, удивив не только его, но и себя.

Она положила руки ему на плечи. Почти так же, как было в генсо. Приблизилась и нежно коснулась обветренных губ своими губами. Неуверенно, робко. Так же робко она скользнула язычком внутрь. Поцелуй-приветствие, поцелуй-знакомство. В нем была не столько страсть, сколько любопытство. Мия изучала этого диковинного хищного зверя — мужчину.

Он не двигался, уступив ей инициативу. Лишь когда Мия подалась назад, чтобы прервать поцелуй, стиснул так, что стало почти больно, и поцеловал — с напором, страстью, воспламеняя и обжигая. Возбужденная плоть толкнулась в ее бедра, где-то внизу живота сладко заныло.

Мия отстранилась, прерывая поцелуй, и мужчина позволил ей это сделать. Ласково провел пальцем по припухшей нижней губе, огладил отросшие пряди.

— Завтра в это же время, Мия. И ешь больше мяса и рыбы. Съедай все, что тебе дадут в столовой, чтобы без капризов, как сегодня утром.

— А? — Мия захлопала глазами.

Сегодня в столовой ей и вправду выдали на завтрак огромный кусок запеченной рыбы, а не рис с маринованным дайконом и нори, как другим ученицам. Такое демонстративное подчеркивание статуса 'любимицы' показалось ей неприятным и даже оскорбительным, но она не решилась отказаться, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Поковыряла рыбу, оставив на столе больше половины.

— Когда я что-то приказываю — не спорь. Просто делай. Мне нравятся твои волосы, — повторил он, пропуская локоны сквозь пальцы. — Так что ешь больше мяса.

Стальные объятия разжались. Мия еще мгновение сидела, глядя в синий магический лед его глаз, потом вскочила, поклонилась и выскочила за дверь, забыв парик на столе.

Глава 10. Как подсказывает сердце

— Думаешь, он прав? — тихо спросила Мия.

Вечер выдался на удивление теплым, и они сидели на разбитых ступеньках, греясь в лучах закатного солнца.

— В чем именно? — спросил Джин, не отрывая взгляда от наполовину обтесанной заготовки из рога оленя. Нож аккуратно касался кости, срезая все лишнее. Мия уже спрашивала, что именно он мастерит, но самханец только хитро усмехнулся и пообещал: 'Увидишь'.

— Насчет предательства... и Кумико.

Джин отложил свою работу.

— Я думаю, что с людьми никогда не бывает единственно верного рецепта, — спокойно сказал он. — Но если человек искренне раскаялся, милосердно будет дать ему второй шанс.

— То есть — надо простить?

Он пожал плечами:

— Простить — это надо тебе, а не ей.

— Я не понимаю.

— Не страшно. Я и сам не всегда понимаю. Это надо чувствовать, — он сверкнул белозубой улыбкой. — Делай так, как подсказывает сердце.

— Спасибо.

Джин не вернулся к работе. Сидел в закатных лучах рядом, совсем близко, и смотрел на Мию. Порыв ветра взъерошил ей волосы, пощекотал шею, заставив вспомнить о забытом в школе парике. Мия вдруг отчаянно застеснялась своего нелепого вида. Надо было замотать голову, прежде чем идти сюда! Хоть чем-то. Хоть тряпкой.

И зачем он только пялится?!

— Не смотри на меня так!

— А как мне на тебя смотреть? — с теплой улыбкой спросил Джин. — Ты похожа на встрепанного воробушка.

— Все так ужасно? — у нее задрожали губы. Отчего-то в школе она не переживала так остро из-за потерянной красоты. А сейчас, под взглядом самханца, вдруг стало обидно до слез.

— Не ужасно. Хочется укрыть, накормить и обогреть.

— Он обещал, что вырастит их снова.

Глаза мужчины сузились. Показалось — в них мелькнула злость, но ответил он сдержанно:

— Акио Такухати? Да, этот может.

У Мии дыхание перехватило от внезапной догадки.

Они оба знатной крови. И почти одного возраста. Самхан — ближайший сосед Оясимы, а до войны были годы мира. Столетия бок о бок сплели слишком много нитей между материком и островами. Родственные, торговые, культурные связи...

— Вы знакомы?

— Ледяной беркут с Эссо? — Джин странно усмехнулся. — Мы встречались несколько раз. И я слышал о нем. Опасный противник.

От напоминания о войне, разделившей их страны, Мия загрустила. Ей не хотелось думать о том, что Джин — враг.

— Как получилось, что такой человек гниет здесь? — продолжал самханец. — С этой работой справится любой маг с проблесками дара в крови.

— Не знаю... — Мия закусила губу, вспоминая нечаянно подслушанный разговор двух наставниц. Нет же ничего страшного, если она расскажет об этом Джину?

Доверие должно быть полным.

— Я слышала, — решилась она, — что это ссылка. За поражение в последней войне.

Джин присвистнул и рассмеялся:

— Он выстоял против двух носителей крови Аль Самхан, выжил и сумел вывести армию. Я видел план сражения. Ни один самурай не должен был уйти из той долины, Мия. Если бы такой человек был в моем подчинении, я не стал бы пинать его, как нагадившего щенка. Ваш сегун — идиот. Разве что... — он умолк и задумался.

— Что?

— А, неважно! — самханец вскочил, почти не опираясь на посох. Вопреки его прогнозам, сломанная нога заживала на глазах.

— Вставай, — велел он.

— Зачем? — Мия встала.

— Буду учить тебя драться.

Она помялась:

— А это точно нужно?

— Абсолютно, — непререкаемым тоном заявил самханец. — Чтобы в следующий раз ты сумела набить личико любой истеричной дурочке. Так, смотри. Я буду хватать тебя и объяснять, куда бить. А ты бей — не стесняйся. Торжественно клянусь, что побреюсь налысо, если сумеешь хоть раз меня достать.