Не имея ни рук, ни фокуса сознания, ни моторики, ни чувства направления, потянуться — одним желанием — касаясь чужого имени. Вместо примитивного слова — целый мир, система понятий, воплощённая в объекте, объединившем все известные человеку формы восприятия.

Анталаника, дух безбрежных небес. Рядом: касание легче взгляда, на уровне идеи присутствия. Ждёт.

Он дотронулся — и обрёл. Слова прозвучали.

/Готовность к диалогу. Рада видеть, Декаурон./

Слова ударили в него своей неудержимой массой и раздавили.

"Готовность": насильно втиснутое внутрь понимание намерений другого разума, включающее всю модель его психики, от интерпретации первичной символики до спецификаций базовых протоколов, от философии сотрудничества — до сравнения систем ценностей.

"К" — логика отношений между объектами и субъектами, выраженная в наборах целевых функций и задающая единое пространство координат.

"Диалог": природа взаимодействия интеллектуальных и сознательных систем, комплексы понятийных аппаратов и способы их преобразования, проблематика целеполагания и синхронизации, указание на базу этических компонент и проблему свободы воли.

Декаурон задохнулся. Он не являлся уже биологическим существом, но всё ещё наследовал пронесённым сквозь тысячи лет паттернам нервных спазмов, и теперь проецировал их отпечаток на ситуацию, в которой оказался неспособен переработать поступающий поток информации, неспособен как интеллектуально, так и физически. Короткая фраза Анталаники ослепила и оглушила его, отняла все доступные ресурсы и заслонила собой весь мир.

"Тот, кто говорит, как бог — сам является богом."

Где-то рядом с ним, едва ли не в той же самой точке пространства, оставалась Дану, но её присутствие уже нельзя было ощутить — все доступные ресурсы направлялись лишь на то, чтобы воспринять чужую речь, не остаться глухим к откровениям божества. Исчез "Стеклянный дворец": выходящие в него цепи тщетно посылали сигналы к мультинейронным матрицам, отвечающим за органы чувств. Декаурон перенастраивал их одну за другой, не задумываясь бросал в топку основного процесса любые второстепенные функции, оставляя под защитой только элементы своего "Я".

"Рада": вереница абстракций, постепенно нисходящих от недоступных пониманию высот чужой реальности к общему для обоих наследию — базовым эволюционным приспособлениям рода Homo.

"Видеть": трёхмерный куб, наконец-то сумевший вырасти до тессеракта. Понятие о должном состоянии объекта — такое изысканно-сложное, что неясно, является оно эстетической концепцией бытия или строгой теорией. Выравнивание точек входа коммуникативного акта. Восприятие во всей его бушующей многомерности, уже не столько через наборы фотонов и потенциалов, переданных сквозь амбразуры органов чувств, сколько сразу в виде идей.

"Декаурон": объект-личность-взаимосвязь-оценка-значение. Идентификатор точки возмущения реальности — и её координаты во времени и пространстве. Философия понятия "человек".

Вместо слов — объекты. Вместо строгих понятий — метаязык, описывающий целую их систему. Не сказать и двух одинаковых фраз: символизм абстрактных идей отступает перед полнотой выражения каждой мысли. Декаурон осознал вдруг, что Анталаника не говорит на каком-либо языке, или, если угодно, говорит на языке уникальном настолько, что воспроизвести его, не являясь Анталаникой, невозможно.

"Все немногочисленные кодексы, которые она выдавала — чем они являлись на самом деле? Успокоительными жестами, не несущими реального смысла?.."

Он сосредоточился и сформировал собственный информационный конструкт, объёмный аналог обычной фразы.

"Я испытал многое — только не разговор при помощи многомерных баз данных. У этого метода есть одно неоспоримое достоинство: не нужно ничего объяснять. Фактография, постановка задачи и теоретическая база транслируются по умолчанию. Совершенно нетехнологично, но какой волшебный инструмент для творца!"

— Требуется помощь. Ответ?

"Скорость её мыслительных процессов поражает. Говорить с ней, пользуясь одним лишь мозгом — всё равно, что улитке догонять звездолёт. Пока я произнесу пару предложений, она успеет сотворить пару виртуальных миров."

/Долг человека, понимание./

— "Вуаль" обладает сознанием? Зачем мы ей понадобились?

/Эмерджентная система. Самомодификация. Источник восприятия, дефицит моделей./

— Юэ интегрирована в "Вуаль"? Уничтожена?

/Ошибочно. Не организм. Поле сознания. Экион-морф — возмущение. Функция сдвинулась. Новое состояние./

Чудовищные информационные конструкты, которыми отвечало божество, напоминали огромные пирамиды, закопанные в песок, или айсберги далёкой Земли. То, что воспринималось сознанием Декаурона как слово или короткая фраза, было лишь метками для нелинейных массивов данных, сложных и объёмных настолько, что каждый из них грозил выдавить из доступной вычислительной среды его собственные память и мысли. Но конструкты складывались в логические системы, за которыми проявлялись структуры ещё более высокого порядка, и разум, захлёбываясь в этом потоке, на лету перестраивал миллиарды своих цепей, чтобы до предела расширить пропускную способность, растянуться в пространстве математических преобразований сетью функций, способной объять речь существа по имени Анталаника.

Декаурон успевал, но чувствовал, что место, отведённое ему самому, тает с каждым мгновением.

— Её можно оттуда вытащить?

/Извлечение не воспрещено./

— Тогда идём.

/Радость. Польза. Зверушки?/

— Я — зверушка, ты правильно поняла. Можешь гладить, когда захочешь.

* * *

Роботы, похожие на мягкие шары с набором конечностей, демонтировали лишние саркофаги. Эластичные руки машин растягивались внутри отсека, создавая жёсткую раму, после чего другие манипуляторы разрушали диффузные швы и удаляли механические крепления. Таким же образом — цепляясь за внутреннюю обшивку — они утащили к шлюзовому отсеку оба массивных гроба. Поверх монтажных узлов устанавливались спешно изготовленные переходники: освободившееся место предстояло занять новым оборудованием.

Декаурон, кривя лицо, наблюдал, как уродливые машины ползают отсеками "Аонбара". Созданные для невесомости роботы не отвечали его древним эстетическим вкусам и казались проникшими на борт чужими тварями.

— Я не могу приказывать вам, мастер, однако вынуждена сообщить: если вы не вернётесь с "Вуали" в течение установленного срока, я уничтожу её вместе с вами. Ваша интеграция с этим объектом недопустима.

— Ты умеешь мотивировать.

— Мне кажется, вы стали... сентиментальным.

— Что ещё тебе кажется? — спросил он, выделив последнее слово тоном.

— Возможно, "Вуаль" повлияла на вас сильнее, чем вы полагаете.

— Тогда тебе стоило меня уничтожить.

— Мастер...

— Мы имеем дело с разумом, который больше двадцати тысяч лет переваривал сам себя. Как ты думаешь, что он чувствовал... не знаю, применимо ли к нему это понятие... что он испытывал, почуяв "свежую кровь"?

— Жажду, полагаю?

— Наверное. Он не враждебен в прямом смысле этого слова: мы — тот ручеёк, что связывает его с объективной реальностью. Глоток информации в бездне, сквозь которую не проходят никакие сигналы. "Вуаль" может причинить нам вред, используя нас — но причинение вреда не является её целью.

Из шахты, раздвигая упругую обшивку, появилась чёрная призма. Призму тащил очередной робот — осторожными, скупыми движениями; инерция объекта свидетельствовала о внушительной массе. Следующая появилась через мгновение — в отсеке стремительно становилось тесно, машины искусно жонглировали своим грузом, и Декаурон забился в угол, наблюдая за отлаженной суетой. Призмы монтировались в две стойки — по восемь в каждой. Без какой-либо символики, почти не отражающие свет, они казались дырами в белизне отсека — до тех пор, пока роботы не скрыли их под слоем контактного геля. Вслед за гелем последовал внешний кожух, а тот, в свою очередь, приклеили к силовым элементам отсека с помощью армированного биопластика. Получилось уродливо, но надёжно, а главное — очень быстро. Пока контактный гель проращивал в себе миллиарды оптоэлектронных каналов, загрузили остальную часть оборудования. Проложили толстый дата-кабель, дублировали систему питания и сменили один из топливных баков — датчики выявили признаки молекулярной эрозии, и Дану потребовала абсолютной надёжности. Декаурон не решился спорить.

— Мастер, зачем вы сидите внутри?

— Моё модифицированное "Я" генерирует нетерпение и действует нелогично. Я просто иду на поводу.

— Слишком сложная модель поведения.

— Представь, что от наблюдения за процессом процесс начинает идти быстрее.

— Это одна из древних интерпретаций квантовой теории?..

— Это древнее свойство человеческой психики. Ты вряд ли сможешь понять.

Наступившее молчание Декаурон определил как "обиженное". Немного поразмыслив над причиной своего вердикта, понял, что продолжает приписывать Дану множество придуманных черт, некоторые из которых та со временем перенимает.

"Но едва ли можно сказать, осознаёт она их истинное значение, или просто имитирует, чтобы доставить мне удовольствие. Впрочем, даже не для моего удовольствия — просто ради спокойствия на борту."

У его дежурства на "Аонбаре" имелась и вторая причина. Анталаника восстала из саркофага.

Фея с волосами голубыми, как небо — такой он привык видеть её во Дворце. Художница, чьи картины сложнее, чем сами зрители — такой он привык её полагать. Божество, редко нисходящее до прочих бессмертных — так привык он к ней относиться.

Молния с волосами голубыми, как небо, окружённая роем жужжащих и поющих машин — такой он узрел её во плоти. Ни мгновения не пребывала она в покое, шевелилась вся, от пальцев и до кончика носа, носилась вдоль тоннелей, совершая немыслимые кульбиты, осматривала, ощупывала, кажется, даже обнюхивала всё, что попадалось ей на пути. В том числе — и Анарандэ Декаурона. Фактически, как признавался он сам себе с толикой напускного самодовольства, никаких иных представляющих интерес объектов внутри обитаемого сектора просто не было. Легионер безвылазно сидел в саркофаге, и потому, стоило только Декаурону покинуть собственный склеп — его поглощал безумный вихрь, состоящий из чьих-то касаний и потрясающе непостоянного взгляда. Красноватая, сияющая радужка глаз Анталаники могла бы выглядеть дивно — если бы сами глаза не колебались с частотой лазерной сканирующей системы, несколько раз в секунду обегая все доступные для наблюдения зоны.

Она тискала его гибкими, прохладными пальцами, рассматривала с таких ракурсов, что никогда не пришли бы в голову самому Декаурону, пыталась лизнуть и приказывала своим машинам преследовать, когда тот улетал, отталкиваясь ногами от стен тоннеля. Всё это она проделывала молча, не издавая звуков, не пытаясь использовать другие каналы коммуникации, не обращая внимание на протесты и никак не объясняя своё поведение.

"Наверное, она просто проголодалась и жаждет хоть каких-нибудь впечатлений."

По счастью, физическая мощь Анталаники оказалась довольно скромной. Энерговооружённость её тела принесли в жертву широчайшему спектру восприятия и мощным системам мозга, а потому отбиться от её атак он мог бы довольно просто. Проблема была в другом: Декаурон испытывал нравственные страдания, отталкивая настырное божество.

"Она не ставила условий и не колебалась, когда я просил о помощи. Цепь сотрудничества не должна быть прервана, иначе общество распадётся на атомы."

Подготовка старта неуклонно близилась к завершению. Роботы покинули "Аонбар", сократив объём отсека управления почти вдвое. После заправки корабля внутрь наконец-то втиснулась Анталаника: она проигнорировала тяжёлые доспехи, надев лишь собственный, совершенно прозрачный скафандр из эластичного толстого материала, который не блокировал её переразвитую сенсорную систему. Рой внешних органов остался где-то снаружи: Декаурон опасался, что фея попытается оставить их при себе, но та, похоже, вполне адекватно оценивала физическую опасность наличия в отсеке незакреплённых предметов.

— Мастер, я надеюсь, вы знаете, что делаете.

— Даже ты знаешь, Дану.

— Я не уверена. Вы утрачиваете присущую вам осторожность.

— Трусость, ты хотела сказать? Не беспокойся, я совершенно точно не планирую подвергать себя серьёзной опасности.

— Вы не знаете, что вас ждёт.

— Конечно знаю, о чём ты? На борту "Вуали" есть лишь один по-настоящему опасный объект...

— Какой?

— Тот, который мы планируем с неё вытащить.

* * *

Он чувствовал это. О, он чувствовал это: невероятная свобода, крылья, сжатые тесной клеткой, и вдруг преодолевшие тяжесть холодных стен. Мысль, что до сих пор протискивалась сквозь лабиринт никуда не годного мозга, сорвалась безудержным, летящим потоком, обнимая всё новые горизонты. Сотнями долгих лет он изучал своё обиталище: принципы построения его архитектуры, переплетённые подсистемы, вездесущие магистрали, качающие информационную кровь ковчега. Внутренняя сеть "Стеклянного дворца" имела невероятно сложную топологию, опиралась на россыпь центров шифрования и контроля целостности, базировалась во множестве вычислительных систем верхнего уровня и в бесчисленном легионе интеллектуальных объектов нижнего. Давно, очень давно он рассыпал в этом саду семена своей памяти, кирпичики фундаментальных знаний, составляющих его личность, и теперь вбирал их назад, восстанавливая себя на основе целеполагающего ядра. Декаурон становился ковчегом, и этот процесс не мог остаться незамеченным для того, кто уже владел его многокилометровым телом.

— Мастер.

— ДАНУ. В ЭТОМ ТЕЛЕ МЫ ВПЕРВЫЕ ВДВОЁМ.

— И это проблема.

Она попыталась стереть его, перехватить контроль над вычислительными средами, потом — дефрагментировать сеть, а несколькими тактами позже — вызвать аварийное отключение нескольких энергосистем. Неудачно: Декаурон уже был частью среды ковчега и для победы над ним Дану пришлось бы уничтожить саму себя.

Управляющий интеллект не мыслил подобными категориями. Он просто продолжил искать решение, методично атакуя захватчика. Непоколебимая целеустремлённость импонировала Декаурону — в среде, где исчезала разница между мышлением и действием, борьба с Дану казалась самым интимным способом коммуникации между двумя разумными.

Проникнуть в её сознание оказалось просто — ещё один поток среди полноводной реки, продукта миллиона ручьёв. Остаться внутри него — гораздо сложнее: воображаемая вода окрасилась чёрным, распалась на сонмы отдельных, бесполезных молекул — но Декаурон повторял атаки снова и снова, вклиниваясь в Дану голосами старинных симфоний. Это было естественно, как...

Бесконечный полёт прервался зияющей дырой на месте предполагаемой аналогии.