Стеклянный дворец

Анарандэ Декаурон воскрес неожиданно — как всегда. Некоторое время он просто лежал в полумраке, привыкая к тому, что снова жив, и понемногу впуская это осознание в свои мысли. Бархатный серый свет обволакивал его спальню, скрадывая объёмы и очертания.

Ощущение жизни казалось странным, наигранным, даже тягостным — раннее утро после веков блаженства, воспалённые царапины, оставленные острыми гранями реальности, чувства несвободы и безысходности. Он помнил эти реакции, знал о притягательной силе чёрной бездны без сновидений, и потому разделил сознание, оставив память о долгой смерти в маленьком заповеднике, а сам, превратившись в стороннего наблюдателя, воспарил, обозревая свои владения.

Ощущение жизни было прекрасным.

Декаурон выстроил фокус сознания и потянулся к внешней среде. Касания отозвались дрожью ответов: сперва — простых, на уровне рефлексов и ощущений, потом — всё более структурированных и сложных. Незримая техносфера всплывала из небытия, натягивалась второй кожей, обрисовывала пространство и процессы, составляющие сущность ковчега — и откликалась, ластилась к направляющей силе. Восстановив первичные цепочки управления, он позволил себе сформировать ядро личности и тихонько позвал:

— Дану.

Тёплое касание.

— С новой жизнью, мастер, — ласково и насмешливо прошелестело в ответ.

— Так рано?

— Возникла нештатная ситуация, которая требует личного внимания первично разумных из числа операторов ковчега.

Ничего излишне серьёзного, иначе воскрешение было бы куда менее приятным. Значит — спешить нет смысла.

— Сколько времени мы были мертвы в этот раз?

Он уже знал ответ, но решил не отказывать себе в изысканном удовольствии диалога.

— Конкретно вы — две тысячи шестьсот восемь стандартных лет и девяносто два дня.

— А конкретно не я?

— Выражайтесь яснее, мастер.

— Ты меня понимаешь.

— Что я понимаю, а что — нет, вас едва ли касается!

Возмущение изменяет тихую мелодику голоса: теперь она наполнена резким полётом скрипичной музыки.

— Ладно, ладно, только не дуйся. Кто-то воскресал раньше?

— Юэ Юнара оставалась мертва в общей сложности в течение двух тысяч пятисот восьмидесяти одного стандартного года и восемнадцати дней. Она использовала промежуточное воскрешение и на данный момент также жива.

— Понимаю. Что с остальными?

— Запущен процесс воскрешения Анталаники. Полагаю, триггером является жизненная активность как минимум двух людей на борту. Легионер в настоящее время мёртв.

Потянувшись мыслью, Декаурон нашёл Юэ — оранжево-алый огонёк активного сознания, затаившийся в сумраке систем ковчега. Не удержался, погладил — и получил в ответ волну удивлённого возмущения.

— Она, как всегда, бодра. Я готов выслушать доклад, или должен ещё немного побыть во власти своих капризов?

— Вы должны выслушать доклад, мастер. А потом вас избавит от капризов комиссар Юнара.

— Вы обе — жестокие девчонки, созданные мне в наказание.

— Я ваша богиня, мастер — а любовь богинь бывает сурова.

Тёплые объятия, золотистый проблеск насмешки.

— Спасибо, Дану. Дай мне одну минуту.

* * *

Декаурон вошёл в Стеклянный дворец и остановился, придавленный открывшейся картиной. Сокрушая наблюдателя, умаляя его до ничтожной величины, вставали через всё небо кольца Регента — четвёртого спутника выбелившей их полотнища Ники. Звезда рассыпала своё сияние по миллиардам кристаллов льда, одела в тонкий золотой обруч голубовато-серую тушу самого Регента, горела и смеялась, пронизывая лучами хрупкий мираж Дворца. На одно лишь мгновение Декаурон представил себе стеклянную игрушку, затерянную в пустоте меж великих сил, так, словно смотрел на неё извне — и этого мгновения хватило ему, чтобы испугаться и запереть разум в скорлупу фанатичного отрицания. Не он смотрел на полотно космоса: это космос взирал на него, человечка под прозрачной витриной. Должен ли человек прощать подобное унижение — да и может ли?..

Вдалеке, у одной из стеклянный стен, он приметил устроившуюся в кресле фигурку. Дворец — огромное, по меркам ковчега, пространство — представлял собой единый объём, возносящий множество граней на сотни метров. Его внутреннюю часть заполняли площадки белого мрамора и зелёные террасы, заросшие дёреном, боярышником, кипарисами, терном и множеством других кустарников и низкорослых деревьев, самым причудливым образом сочетающихся друг с другом. Зоны разделялись ручьями в каменной оправе, озерцами и мраморными мостиками; кое-где возвышались воздушные крыши беседок и купола ротонд. Часть площади отвели под хвойные и беседки в китайском стиле: резные, вишнёво-красные, на чёрных полированных плитах. Китайский угол не принадлежал никому конкретно, но Декаурон полагал, что не иметь его во дворце нельзя. Желающих спорить не нашлось.

Неспешно, вдыхая холодный воздух и поглаживая руками каменные перила, он подошёл к площадке, бастионом выдающейся в тревожную пустоту. Гладкий белый пол, изысканная балюстрада и отзвук своих шагов, и посреди всего этого — нелепое пушистое кресло, в которое с ногами влезла обладательница фиолетово-сиреневых волос, разметавшихся по мягкому плюшу. Собравшись было запустить пальцы в эту дивную шевелюру, Декаурон вдруг остановился и замер. Сознание разделилось на два лагеря, не враждебных, но тревожно настроенных: один из них утверждал, что происходит что-то неправильное, второй — предлагал продолжить, но голос его становился всё слабее и тише.

Декаурон не сделал ничего. Вместо этого отступил в сторону и тоже принялся созерцать.

Внизу, под балюстрадой, виднелся участок ковчега, цилиндрический, уходящий куда-то "вниз", некогда блестевший слоями адаптивного напыления, ныне — шершавый на вид и тусклый. Сам ковчег уже расцвёл панелями радиаторов, зеркал и щитов, вырастил порты для десятков тысяч машин, ещё не собранных, но уже назначенных грызть, словно мыши, стоящие в небе кольца — выковыривать из них льды и редкие вкрапления кремния. Вспыхивали мелкие огоньки: это ползали по телу гиганта контрольные и монтажные аппараты, выискивали дефекты, устанавливали новое оборудование. На глазах у Декаурона к очередному порту невесомо подплыл набор кубиков, увенчанный головкой-вожатым: модулем управления и ориентации. Комплекс манипуляторов зафиксировал посылку и принялся разбирать её на составляющие, осторожно запихивая серебристые контейнеры в чрево ковчега. Процесс выглядел, как игра, но Декаурон знал, что ребро каждого кубика составляет более сотни метров. Внутри, защищённые мягкими панелями изоляции, хранились пробные партии водяных и газовых льдов.

Только теперь он ощутил желание заговорить.

— Как думаешь, Юэ, а мы имеем такое право?

— Какое?

— О котором я думаю.

— Отстань. Я не могу читать твои мысли. И не смотри с таким укором, будто разочарован.

— Но ты же...

— Да, да, я проклятый комиссар и я не сверхсущество!

— А жаль. Я хотел сказать — мы же эти кольца съедим. Просто для того, чтобы прыгнуть ещё дальше. И камни покрупнее мы погрызём. Вся эта грандиозная картина превратится в большую свалку.

— Какая разница, если никто и никогда не посмотрит на неё снова?

— Готова поспорить? Мы путешествуем каких-то двадцать тысяч лет. За следующие сто миллионов здесь может побывать целая толпа туристов. Десять, пятнадцать... Да что там, здесь своя жизнь, возможно, появится.

— Это вряд ли.

Повернувшись лицом к пустоте, она передёрнула плечами. Сквозь хрустальную грань дворца смотрела Ника — холодный глаз чужого неба. Юэ на этом фоне казалась совсем тонкой и нереальной.

— Чем ты занималась во время воскрешений?

Она прикрыла глаза рукой.

— Запроси лог у своей горничной.

— Ты знаешь, что я этого не сделаю. И потом, она не горничная, а богиня.

— Да неважно.

Юэ вскочила, пробежала вперёд, подпрыгнула и сделала "колесо", оказавшись около балюстрады. Её голос обзавёлся эхом и металлическими нотками.

— Часы!

— Что?

— Я делала часы! Большие и маленькие! Очень красивые — в десять тысяч раз красивей всего, что ты способен создать!

— Неудивительно. Я обделён способностями творца.

— А я вот сомневаюсь. Для того, чтобы заслужить такое наказание, ты должен был сотворить что-то поистине грандиозное. Едва ли красивое, разумеется.

— Едва ли. Но не будем о моих древних грехах — у нас возникла проблема, не так ли?

— Возникла.

Юэ подошла ближе, и с каждым шагом, который она делала, вокруг неё разворачивалась сфера трёхмерной карты, чёрный провал, захватывающий интерьеры дворца. Когда она подошла вплотную, дыра в пространстве съела всё вокруг, погрузив Декаурона во мрак. Теперь он висел среди призрачных орбит и условных обозначений, а напротив, позади бледного шара Регента, стояла комиссар по делам человечества Юэ Юнара, и на узком её лице не отражалось ни единой эмоции.

— Протокол о Взаимопомощи, разделы один — четыре. Протокол о Взаимодействии, разделы один — восемнадцать. Протокол о Наследии, разделы три — восемь. Список обстоятельств, диктующих активацию полномочий, оглашён.

— Принято, — отозвался Декаурон. — Возражений не имею. Дану, проинформируй, пожалуйста, о предмете разбирательства.

— Хорошо, мастер.

Вокруг Регента вспыхнула багрянцем высокая эллиптическая орбита, по которой поползла пульсирующая точка. Следом за точкой ползла карточка с основными параметрами объекта.

— Перед вами выявленный средствами слежения и контроля объект искусственного происхождения. Период его обращения — шесть стандартных суток, масса - два миллиона сто одиннадцать тонн. Объект слабо излучает в инфракрасном, радио— и гамма-диапазонах. Параметры орбиты остаются стабильными в течение всего периода наблюдений. В настоящее время слежение за объектом осуществляется тремя аппаратами "Спектр" при поддержке дублированной цепочки спутников-ретрансляторов, минимальное расстояние сближения — двести тринадцать тысяч километров.

Точка развернулась в реконструированное изображение. Декаурон выделил и сфокусировал на ней дополнительное ядро сознания, впитывая технические данные параллельно с процессом визуального восприятия.

Объект представлял собой вытянутый цилиндр, на центральную часть которого были плотно насажены несколько толстых дисков. Торцевые части цилиндра ветвились ферменными конструкциями, каждая — со множеством закреплённых на ней шаров и контейнеров. С одной стороны к объекту был пристыкован уродливый горб с несколькими сложенными лепестками — в этой детали легко узнавалась двигательная установка. Противоположную часть венчал многокилометровый чёрный щит — тонкий и местами повреждённый, растянутый между паучьими ножками каркаса.

— Знакомая архитектура.

— Совершенно верно, мастер. Перед вами базовая станция типа "Вуаль", спроектированная в качестве опорного пункта для первоначальной стадии освоения звёздных систем. К моменту нашего отбытия из Сферы считалась устаревшей конструкцией.

— А теперь, надо полагать, считается совершенно древней.

— Как и наш ковчег, мастер. Прошу вас не отклоняться от темы обсуждения.

— Да-да. Я просто немного нервничаю.

— Ложь вас тоже не красит. Мною были предприняты попытки запросить универсальную опознавательную метку и регистрационные данные, а также связаться с внешними портами интерфейса lug-basis. Все попытки признаны полностью неудачными. В ходе наблюдений установлено, что станция имеет положительный энергетический баланс, однако системы жизнеобеспечения жилых модулей не функционируют. Каких-либо признаков внешней активности не выявлено. У меня всё.

— Прелесть. Загадочный чёрный ящик в том самом месте, где нам полагается быть во всём первыми и во всём — единственными. Комиссар, просветите нас, что это означает в контексте ваших немаленьких полномочий?

Ассимилировав ядро, поглощавшее технические данные, Декаурон выделил три новых и теперь наблюдал за Юэ в четыре пары виртуальных глаз, объединённых одним-единственным телом. Изнутри это выглядело как три специфических отражения, наложенных на базовую модель: полученные под разными углами, они складывались в многомерную картину, источником которой являлась личность комиссара по делам человечества.

— Этот экземпляр требует проведения полномасштабного расследования сложившейся ситуации. По итогам расследования этим экземпляром будет сформирован отчёт, предназначенный для отправки в Верховный комиссариат Сферы. Подготовка к отправке отчёта должна быть проведена параллельно с предстартовой подготовкой, для чего необходимо выделение соответствующих ресурсов производственной базы ковчега.

Каждая фраза Юэ сопровождалась потоком ссылок на соответствующие разделы Протоколов, подводя логический базис под вербальную часть коммуникативного акта. Декаурон не старался фокусироваться на этом потоке, поскольку назначенная для проверки часть сознания сигнализировала об отсутствии ошибок и с удовольствием перебирала паутину взаимосвязей между нормативными актами, статусами и полномочиями. Куда больше его интересовал другой информационный слой — тот, где серебряным и голубым переливался эмоциональный фон комиссара.

— В исключительной степени резонные требования. Но как следует расшифровывать термин "полномасштабное расследование"? Какие результаты будут сочтены удовлетворительными?

— Протокол о Наследии, приложение — алгоритм форма восемь-один-три-девять-восемь. Протокол о Взаимодействии, приложение — алгоритм форма четыре-один-один-пять-один.

— Ого.

Ознакомившись с содержанием, Декаурон напоказ скривился.

— Выяснить обстоятельства происхождения, обстоятельства возникновения и протекания нештатной последовательности событий, обстоятельства текущего состояния, обстоятельства прогнозного состояния. Удостовериться в отсутствии первично и вторично разумных, нуждающихся в немедленной помощи, составить карты обнаруженных личностей, в том числе уничтоженных... Я полагаю, ответственность за исполнение алгоритмов возлагается на меня?

— Возлагается на Анарандэ Декаурона, как уполномоченного мастер-оператора ковчега "Стеклянный дворец".

— Не было печали.

— Матер, разве эта ситуация не пробуждает ваше любопытство?

— Безусловно. Но вот беда — я предпочитаю удовлетворять любопытство не за свой счёт. По крайней мере, находясь на таком расстоянии от Сферы в положении упрятанного в ковчег бродяги.

— Этот экземпляр, в свою очередь, ожидает, что подготовка к высадке на "Вуаль" начнётся немедленно, — подала голос Юэ. — Промедление неприемлемо.

— Юэ...

Он усилием воли стёр чёрную бездну карты и вернулся в интерьеры дворца. Комиссар не среагировала, словно, следуя примеру мёртвой станции, отключила все внешние интерфейсы.

— Юэ, люди не исчезают бесследно, если только не решили оригинальным образом покончить с собой. Станция находится во внештатном режиме. Причины катастрофы, постигшей экспедицию, неясны. Более того, расследование означает высадку, а если мы не можем связаться даже с базовыми интерфейсами — не воспримет ли нас оставшаяся автоматика, как опасных чужаков, от которых следует защититься? Тем более, что мы и в самом деле едва ли пройдём общие процедуры на верификацию человечности такой давности...

Он остановился, давая собственным эмоциям догнать основную мысль, и, когда эти начала вновь соединились, добавил:

— Не хочу. Я просто боюсь.

— Это ваша обязанность, как мастер-оператора ковчега "Стеклянный дворец". Напоминаю, что единственным владельцем ковчега является человечество, которое лишь делегировало вам возможность распоряжаться его функциями. Уклонение от исполнения Протоколов будет рассматриваться как противопоставление себя желаниям человечества.

— И я наконец-то буду казнён? Просто потому, что мне страшно?

— Личные эмоции не являются корректными аргументами...

— А что является? — перебил комиссара Декаурон. — Почему меня не казнили давным-давно, если даже теперь, в изгнании, я обязан подчиняться чьим-то приказам?

— Этот экземпляр не обладает всей полнотой информации, необходимой для ответа на данный вопрос. Вы бы предпочли быть уничтоженным, Анарандэ Декаурон?

— Ха. Один раз я уже был к этому готов, но мне сохранили жизнь и момент упущен. Я снова не желаю прекращать бытиё.

Третье из дополнительных ядер его сознания, наблюдавшее за этическим фоном суждений комиссара, заметило некоторые колебания. Они трепыхались пару мгновений, как огонёк свечи на ветру, пока не оказались задавлены глыбой долга.

— Этот экземпляр понимает ваши сомнения, Анарандэ Декаурон, и предвидит ваши аргументы. Ковчег действительно уязвим и не является в полной мере исследовательским кораблём. Тем не менее, на нас лежат обязанности, которые превыше наших желаний и опасений. Разумеется, этот экземпляр примет непосредственное участие в расследовании, однако решение о его проведении должны принять вы.

— У меня не остаётся выбора, так? Между риском и плахой мой ответ очевиден. Дану, приступай к подготовке.

— Слушаюсь, мастер. Я буду рада увидеть вас немного более живым, чем обычно.

* * *

— Перед любой экспедицией всегда стоит дилемма: базироваться за "линией льда", эксплуатируя легкодоступные ресурсы, но не получая достаточного количества бесплатной энергии — или внутри неё, сравнительно легко восполняя энергетический дефицит, однако испытывая сложности с получением ресурсов. Разумеется, встречаются удачные исключения, но, — Декаурон покачал головой, — это не совсем наш случай. Мы решаем проблему, создавая солнечные станции, передающие достаточно энергии, чтобы наша промышленность могла слезть со скудного пайка термоядерного топлива. Вопрос: как решила эту задачу мёртвая экспедиция?

— Никак, очевидно. Других объектов искусственного происхождения нами не обнаружено. Значит, их здесь и нет — крупных, по крайней мере.

— И никаких попыток колонизации Ники-2.

— Там жарковато, знаешь ли.

— Можно спрятаться под поверхностью.

— Зачем?

— Если б знать.

Он покрутил головой, словно пляшущие вокруг проекции могли подсказать какой-то ответ, потом прогнал их ленивым жестом.

— Юэ, что-то очень сильно пошло не так.

— Звучит до жути банально.

— И тем не менее. Нет следов катастрофы. Не видно отчаянных попыток наладить производственные цепочки — а ведь такие попытки должны были оставить свои следы.

— Но они есть! Четвёртый и пятый спутники Регента, следы изъятых объёмов...

— Жалкие крохи. Этого точно не могло хватить на строительство "Вуали". Максимум — какие-то количества топлива, но не два миллиона тонн металла, углерода и кремния. Дану давно пришла к тем же выводам: станция построена из остатков самого экспедиционного корабля. Такой шаг объясним, если ожидается поездка в один конец, но только при налаженном самообеспечении, а его признаков мы и не наблюдаем, что смущает... очень и очень.

Морозные узоры скользнули по каменным плитам, сливаясь в подобие циферблата, центром которого была Юэ. Стрелки-снежинки затанцевали у её ног, контрастируя со свежей зеленью карликовых сосен вокруг беседки.

— Я всё думаю: ты довольно неплохо ладишь с ковчегом.

— С Дану.

— С искусственным... с вторично разумным управляющим контуром "Стеклянного дворца".

— Ревнуешь?

— Хуже. Мне кажется, твоих возможностей хватит на то, чтобы уничтожить или, по крайней мере, вывести меня из строя. Дану никогда... никогда не сообщала мне о своих инструкциях касательно наших взаимоотношений как осуждённого и комиссара. У меня есть только моё тело и права пользователя.

— То есть, тебе одиноко?

— Замолчи, Анарандэ. Я пытаюсь понять: почему ты продолжаешь мне подчиняться?

— А почему ты так уверена, что я способен уничтожить полноформатного экион-морфа? По крайней мере, не нанеся при этом фатального ущерба всему ковчегу?

Он сознательно упомянул генезис её бытия — и тут же увидел, как закрывается скорлупа, оберегающая хрупкую личность Юэ. Угас эмоциональный фон: свет информационных потоков заслонили мощные фильтры. Даже облик её, холодноватый, но живой, истончился, отвердел и замер в состоянии стазиса, несвойственного человеческому стандарту. Искристые фиолетовые глаза обратились провалами в пустоту.

— Этот экземпляр направил достаточное количество ресурсов на анализ твоих возможностей. Этот экземпляр полагает достоверность предположения о том, что ты являешься или являлся целеполагающим элементом чрезвычайно развитого интеллекта, высокой.

Вплетённые в голос комиссара обертоны смеялись миллионами стальных струн. Декаурон наяву наблюдал, как чужое сознание дробится и плавится, разделяя себя на потоки: не функциональные, как привык он сам — но силовые, принимающие на себя тяжесть экзистенциального кризиса, слишком огромную для цельного разума.

— Этот экземпляр готов признать, что не имеет возможности оценить, насколько пространство его бытия контролируется тобой, однако подозревает, что живёт внутри контролируемой реальности. В этом случае его полномочия никогда не будут осуществлены вне зависимости от обстоятельств.

— Или, быть может, ты просто ошибаешься, полагая меня чудовищем?

— Этот экземпляр возражает. Этот экземпляр сам является чудовищем.

Декаурон ласково потрепал её волосы, не добился никакой реакции и скривил губы, скверно имитируя улыбку.

— В нашей клетке нет единой правды, Юэ. Возможно — только возможно — в чём-то ты и права. Возможно, Дану — вовсе не мой друг, а строгий и строптивый тюремщик. Возможно, я куда слабее и ничтожней, чем могу тебе показаться. А возможно — представь такое — что твоя личность мне дорога и я не стану уничтожать её, даже если смогу. В конце-концов, я согласился на изгнание, избежав казни. Почему бы не предположить, что моя гордость, как человека, требует соблюдать условия договора?

Скорлупа треснула и развалилась. Снежные часы замедлили ход, а потом растаяли без следа.

— За что тебя осудили?

— Ты знаешь. За преступления против человечества.

Юэ мотнула головой, отвергая ответ. На открытые порты разума Декаурона налетел вихрь опровержений и антитезисов, половина из которых носила намеренно оскорбительный характер. Он обработал их все, не задумавшись и не промедлив: жалящие уколы казались крохотной ступенью к общему искуплению.

— Тебя изгнали, но не казнили. Не могли? Не рискнули? Не захотели?

— Возможно, решили, что изгнание будет для меня худшей карой, чем казнь?

— Изворотлив, как самомодифицирующийся паразит.

— И это тоже возможно. Вернёмся к обсуждению, или ты хочешь ещё немного пооскорблять меня?

— Я хочу тебя убить.

— Убить, или?..

— Просто убить. Превратить твоё тело и твой разум во временно нефункциональные. Глупое желание, продиктованное этому экземпляру навязанной моделью человеческой психики. Внедрённый в него атавизм, бацилла человечности и поводок для очередного вторично разумного, сотворённого даже не по прихоти — просто как система слежения и контроля.

— Ты человек, Юэ.

— Человек здесь ты. Анталаника. Даже Легионер. Юэ Юнара — вторично разумный экион-морф, одна из систем ковчега. И ей крайне не нравится её положение.

— У тебя был шанс отказаться.

— Отказаться? Этот экземпляр был спроектирован для того, чтобы дать согласие! А хуже всего — осознание того факта, что меня даже не удосужились проинформировать о том, кто ты такой!

Гнев материализовался в виде нового циферблата: его багровый скелет встал позади Юэ, стрелки-мечи вращались с безумной скоростью, словно хотели нарубить само время на тонкие лоскуты.

Декаурон шагнул вперёд, навстречу хищному мельтешению.

— Я — Анарандэ Декаурон, преступник и твой друг, желаешь ты того или нет. Я просто не могу быть врагом кого-то внутри ковчега. Меня можно презирать или ненавидеть, но ты не сможешь игнорировать факт моего существования и факт своего. Когда ты это поймёшь, твоя личность будет завершена, потому что её спроектировали не статичной системой, а готовым к развитию набором потенциалов. То, что ты не развивалась с ноля, не означает, что ты лишена воли. Те, кто сотворили Юэ Юнару, творили не вечного стража для опасного преступника, а индивидуальность, которая обретёт своё "я", выполняя эту задачу.

Глаза в глаза, а за ними — сотни интерфейсов, забитых сходящими с ума концепциями и логическими построениями, битва двух антагонистичных процессов мышления, неизбежно приводящая к синтезу.

Часы замерли, но не исчезли, вытесняя китайскую беседку на задний план. Искусная резьба по дереву становилась плоской и заболевала фрактальным самоподобием, чёрный камень под ногами обращался в пустую бездну.

— Понадобятся сотни тысяч лет, чтобы я перестала тебя ненавидеть.

— Они у нас есть и я готов подождать.

Дворец затянул прорехи, восстанавливая привычный облик. Потянуло ароматом хвои, чирикнула невидимая птица. Юэ плавно повела плечами — живая сталь, перекованная в клинок — и опустилась на скамью.

— Продолжаем.

— С удовольствием, — откликнулся Декаурон. — Станция ориентирована по Нике и находится на нестандартной орбите. На нелепой орбите — если предполагается разработка колец и спутников. Я не могу сложить набор деталей в картину: любая катастрофа должна выглядеть по-другому.

— Возможно, её пытались увести от столкновения...

— С чем?

— С агрессором?

По велению Юэ над резным столиком в центре беседки возникла упрощённая модель системы спутников Регента. Среди них пряталась крохотная моделька станции, рассылающая ресурсные модули: она ползла вокруг планеты-гиганта таким образом, чтобы на каждом обороте сближаться с несколькими перспективными лунами.

— Допустим, это ситуация "А". Экспедиция приступила к развёртыванию, уже произведены пробные выемки льда и пород, которые мы нашли.

На окраине карты появился рой чёрных точек. "Вуаль" сверкнула импульсом двигателей и стала отползать с его пути. Точки, пролетев мимо регента, сожрали неспособные к таким манёврам добывающие модули и двинулись дальше, покидая наблюдаемое пространство.

— А это — ситуация "Б": станция истратила запас топлива и лишилась производственной базы, оказавшись в патовой ситуации. Активный персонал первично разумных мог быть снова законсервирован и у нас есть возможность его спасти. Как тебе вариант?

— Статистически фантастичен, но это не так уж важно. Что могло помешать твоим агрессорам уничтожить и саму станцию?

— У меня нет ответа. Это лишь гипотетический исходник текущей конфигурации. Зато он объясняет полное молчание систем связи: обычная маскировка, нежелание снова привлечь внимание хозяев этого места.

— Полагаешь, нам уже следует ждать гостей?

— Нет, — рассмеялась Юэ. — Ты ведь сам утверждаешь, что этот вариант статистически фантастичен. Причина есть — причина будет явлена, так?

— Возможно. Но нам предстоит высадка, а я бы хотел знать, как встретит нас уцелевшая автоматика — и что вообще нас встретит.

— Она обязана признать в нас людей.

— Нет, не обязана. Я бы вообще предложил полноценный взлом, если бы не опасался реакции. Сквозь корпус — непосредственно в жилые отсеки, с установкой внешнего шлюза, системой контроля давления и принудительной дезактивацией контуров целостности обшивки. Предложил бы...

— Но боишься.

— Боюсь. "Стеклянный дворец" находится здесь же, подать рукой, и сверкает на всю систему — а в объект размером с "Вуаль" можно интегрировать столько неприятных сюрпризов, что мы просто не успеем сойти с орбиты. И даже если сойдём — потеряем множество оборудования, оказавшись в опасной близости к печальной "ситуации Б". Поэтому мы вежливо постучимся.

— Куда?

— В библиотеке есть полноформатная модель станций типа "Вуаль" в базовом варианте. Проблема в том, что их конструкция может быть адаптирована под местные условия и потребности, поэтому...

Он взял со столика толстую книгу в коричневом переплёте, бросил на пол — и та зашевелилась, развернулась раз, другой, третий, заполняя свободное пространство сложной трёхмерной картой, с неимоверным искусством вырезанной из бумаги.

— Здесь, — Декаурон по-варварски ткнул пальцем, и бумажная резьба расступилась перед его рукой, — расположен основной стыковочный узел челноков планетарного класса.

Сквозь бумагу проросла другая схема, составленная из тонких багровых линий. Поколебавшись мгновение, она совместилась с первой моделью, окрасив её в нежно-розовый.

— Этот узел есть на реальной станции. Он связан с главным осевым тоннелем и несколькими техническими каналами. Мы попытаемся задействовать непосредственные элементы управления автоматикой шлюза или выясним, что они не функционируют. В последнем случае герметизируем шлюзовую камеру снаружи и аккуратно её вскроем. С точки зрения любой системы безопасности это менее серьёзная проблема, чем разрушение участка корпуса. После того, как точка проникновения будет стабилизирована, начнём аккуратную разведку. По фронту продвижения проложим линию защищённой связи, выходящую на цепь ретрансляторов. Первоочередная задача — установить доверенный интерфейс с искусственным интеллектом или автоматическими системами станции. Вторичная задача — обнаружить и обезопасить выживших, если они остались.

Бумажная плоть модели утратила вещественность, обнажив трубочки тоннелей и тонкие контуры основных сегментов. Декаурон воспринял эту схему целиком, пропустил сквозь себя — и зелёные стрелки маршрута поползли по виртуальным пространствам.

— Нас интересуют пост главной вахты, три резервных центра управления, модуль хранения биологических материалов и развёрнутые жилые модули. Дану, как ты оцениваешь наши перспективы?

— Энергетический баланс "Вуали" положителен, но его уровень весьма низок. Часть энергии станция получает из потока заряженных частиц и радиационных поясов Регента. Капля в море от её нормального потребления, разумеется. Судя по косвенным признакам, реакторы не мертвы — переведённые в спящий режим, они могли сохранить работоспособность даже за прошедшее время. Я практически уверена, что на борту есть функционирующая автоматика.

— Я смотрю, ты втягиваешься, Анарандэ.

Юэ насмешливо облизнулась, склонила голову: руки рисовали в воздухе асинхронный узор.

— А у меня есть выбор? Твоим именем я разберу эту станцию на запчасти, а потом буду развлекаться до следующего старта, и чем скорее разберу — тем скорее смогу отдаться безделью. Мне хочется побывать на Нике-2: я давно не гулял под открытым небом.

Они смерили друг друга взглядами. Декаурон сознательно обрубил невербальные каналы связи и теперь наслаждался простым созерцанием чужого лица, за которым нельзя прочесть мыслей и ощущений. Юэ нахмурилась, потом отвела сиреневые глаза и вяло взмахнула рукой.

— Я тебе не судья. Выполни свой долг, собери информацию, найди выживших — и твоя воля снова будет доминировать в этой звёздной системе.

— Выживших там не будет.

Декаурон закрыл глаза, откинулся на спинку скамьи. Сосны нежно шуршали за спиной: он знал точное расстояние до каждой иголки.

— Считай это моим официальным прогнозом. Системы жизнеобеспечения заглушены; людей мы встретим едва ли. В то же время, станция явно не была законсервирована в соответствии с правилами — а значит, можно ожидать микробиологического заражения. Я бы не хотел занести на ковчег пару мутировавших за тысячи лет штаммов или порцию плесневых спор, способных прорасти в активной зоне реактора, поглощая гамма-излучение.

— Я подготовлю двухступенчатый шлюз, мастер. Микробиологический контроль и контактная дезинфекция.

— Мне понадобятся штурмовики, Дану.

— Вы ожидаете встретить активное сопротивление?

— Нет. Я ведь прошу штурмовиков, а не "Ассал", приведённый к бою. Никогда не знаешь, что пригодится при дезинфекции.

* * *

Выйдя из дворца, Декаурон поморщился от яркого света: неоткалиброванное зрение с запозданием подстроилось к освещению его саркофага. Обслуживание тела давно закончилось, и теперь он плавал в густом розовом геле, свободный от инъекторов и дренажных трубок. Белое безмолвие и стерильная пустота: казалось, что за пределами отсека давно погибла вселенная. На самом деле, помещение было создано несколько дней назад — во время полёта саркофаг покоился в глубинах ковчега, надёжно укрытый от галактических лучей и почти невероятных аварий.

Декаурон напрягся, и мягкие руки автоматики тут же вытолкнули его вверх, сквозь прозрачную мембрану крышки. Тело слушалось превосходно, будто и не пролежало две с половиной тысячи лет в состоянии мнимой смерти — об этом позаботились Дану и миллиарды управляемых ей агентов-строителей, восстановивших органические ткани. Лёгкие вдохнули безвкусный воздух.

Вспомогательное ядро сознания отстроилось от реальности, вызывая в памяти вторичный интерфейс. Поверх примитивной геометрии саркофага лёг дополнительный слой восприятия, слабое подобие прежнего синтеза воли и ощущений. Декаурон попытался сменить текстуру стен, но опоздал — кто-то рассмеялся в его голове нежными колокольчиками, а вокруг начали распускаться цветы и проросла голографическая трава.

"Мастер, когда вы успели стать таким неуклюжим?"

Он всплыл над гелевым ложем, привыкая к чужому голосу, звучащему отголоском собственных мыслей, оттолкнулся от потолка и подлетел к невидимым контурам шлюза, подсвеченным в мнимой реальности интерфейса.

— Хочешь взглянуть на мою полную версию?

"Не искушайте меня. Признаюсь — это было бы познавательно."

Шлюз раскрылся четырьмя лепестками, и Декаурон, дождавшись выравнивания давления, выплыл в осевой тоннель обитаемой зоны ковчега. Белая труба, снабжённая четырьмя транспортными лентами, тянулась на сотню метров. Псевдогравитация отсутствовала: деградация мышечных и костных тканей обитателям не грозила, а потому усложнять конструкцию не стали, спрятав отсек с экипажем внутри основного корпуса.

Стены позади Декаурона покрывались фантастическими цветами самых нежных оттенков. На волне голографической живописи он подплыл к торцевому шлюзу, проник внутрь и попал в просторный отсек, из которого лучами расходились несколько тоннелей, ведущих в доступные для посещения зоны ковчега. Часть из них не использовалась никогда — у обслуживающих машин имелись свои пути — а часть он посетил пару раз просто из любопытства, пробравшись по узким норам сквозь технические отсеки. Основная часть "Стеклянного дворца" в принципе не была рассчитана на то, что внутрь неё когда-нибудь попадёт человек, и даже та, что всё же была рассчитана, оказалась тесным и неприветливым местом, созданным не для удовольствия, а просто на всякий случай.

В шлюзовой камере Декаурон облачился в экспедиционный скафандр. Тот мягко обнял тело внутренним коконом, подключился к его техническим интерфейсам, а потом собрал свой жёсткий каркас, за несколько секунд состыковав экзоскелет, агрегаты и оболочку. Мгновением позже мембраны шлюза впустили чьё-то стройное тело, влекущее за собой шлейф отливающих металлом фиолетовых волос. Юэ целеустремлённо заняла соседнюю нишу, дожидаясь, когда на ней соберут броню.

Позади глазных нервов Декаурона всплыло окно, запрошенное им с внешних сенсоров. Там, на фоне чёрной пустоты, торчал из условного низа освещённый прожекторами стыковочный блок с прилепившимся к нему "Аонбаром" — экспедиционным модулем, предназначенным для внутрисистемных перемещений.

"Аонбар" хранился в разобранном состоянии: набор блоков и подсистем, из которого, как из конструктора, собиралась оптимальная для решения текущей задачи конфигурация. Основа — силовой набор из нескольких металлокерамических балок и центральная ось, связующее звено между функциональными элементами. Модуль управления — снабжённая теплозащитой и обладающая аэродинамическим качеством дельтовидная капсула, пригодная для спасения экипажа и спуска в плотную атмосферу. Обитаемый модуль — небольшой тор, обёрнутый в толстый слой искусственной кожи, способной мгновенно затянуть пробоину от микрометеорита. Стыковочный узел, одновременно — грузовой трюм. Шесть нелепо раскинутых крыльев-ферм, давших приют сенсорным массивам, узлам связи и радиаторам. Бочкообразный реакторный отсек, окружённый поясом топливных баков, сверкающих изоляцией. Главный двигатель: толстый эллипсоид с рублеными краями, основная и восемь вспомогательных дюз. Теплоотводящие каналы, словно змеи, оплетали угловатый скелет. В такой конфигурации корабль мог свободно перемещаться в системе спутников Регента, либо отправиться к соседней планете. Последнее, впрочем, было малоосмысленно, поскольку челноков, способных не только совершить посадку, но и взлететь с поверхности небесного тела, "Аонбар" в этот раз лишили — как и многого другого оборудования, излишнего для текущей миссии.

Монтажные роботы, под контролем Дану, выполнили работу по сборке за восемьдесят стандартных часов.

"Моё тело восстанавливалось дольше. Впрочем, конь и должен быть примитивней всадника, иначе во всаднике не будет нужды."

Контрольная проверка скафандров отобразилась зелёным списком узлов. Вслед за ней началась контрольная проверка систем корабля — сначала средствами ковчега, потом — его собственным управляющим интеллектом, и наконец — первичными загрузочными модулями, совершенно тупыми, но абсолютно надёжными в силу принципиальной невозможности перезаписи. Когда мелькание разноцветных строчек подошло к концу, Декаурон занёс в лог проверки сигил полётной готовности. Второй занесла Дану: только теперь была позволена расстыковка.

— "Аонбар" готов, мастер.

— Не шалите без нас.

— Шалости подождут до вашего возвращения.

— Обещаешь?

— Я ветреная богиня, мастер, — невидимая улыбка растаяла имплантированным чувством тепла.

Короткая норка шлюза закончилась мощной диафрагмой. Следом за Декауроном внутри оказалась Юэ: две громоздкие фигуры заняли почти всё пространство, слегка соприкасаясь корпусами.

— Готова?

Он воспользовался самой примитивной и официозной формой связи из всех возможных, и лишь мгновением позже сообразил, что это первые слова, произнесённые вслух во всей звёздной системе за миллиарды лет её существования. Узкая белая труба с аварийными скафандрами в стойках казалась до странности нелепым местом для такого эпохального события.

— Даже не надейся, что я стану тебя утешать, — сварливо отозвался динамик шлема.

Автоматика изолировала ковчег и выпустила команду в опасный и безжизненный мир, окруживший хрупкую тесноту корабля. Здесь не пахло даже скудными пространствами "Стеклянного дворца": внутренняя поверхность отсеков вспухала мягкими белыми округлостями, оставляя ровно столько места, чтобы мог протиснуться человек в скафандре. Казалось, кто-то устроил внутри гнездо, набитое подушками, причём подушками живыми, подающимися перед гостем и растущими позади него. Адаптивное покрытие выполняло сразу несколько функций: служило средством аварийной герметизации, являлось противоперегрузочным ложем для тех, кто в аварийной ситуации оказался вне своего ложемента, а заодно скрывало под собой дополнительное оборудование и расходные материалы. Оно же впитывало и очищало от примесей воздух, эффективно и очень быстро стерилизуя всю атмосферу внутри обитаемого объёма.

Декаурон, напоминая самому себе чудовищную мышь, прополз через шлюзовую камеру, добрался до осевого колодца и зацепился за транспортную ленту, которая протащила его два десятка метров до модуля управления. Позади, второй мышью, шуршала Юэ.

"Хотя какая она мышь? Натуральная лиса, стерегущая мой хвост. Зато пушистая, в этом главная ценность лис."

Внутри головного модуля имелось немного свободного места — там, расположенные в два ряда, стояли пять закрытых саркофагов-ложементов, предназначенных для экипажа. Вокруг — всё та же мягкая внутренняя обшивка, наводящая тоску своей монотонностью. Технически управлять кораблём можно было из любого отсека, просто подключившись к его сети, но инструкции требовали, чтобы активный экипаж, по возможности, занимал предназначенные для этого места. Декаурон уважал инструкции: они составлялись много тысячелетий назад настоящими людьми и служили благословенным приветом из далёкого прошлого.

Тяжёлые створки разошлись в стороны и приняли его тело. Теперь экипаж защищали три слоя брони — личные скафандры, саркофаги и корпус самого корабля. В таких условиях необходимость в пригодной для дыхания атмосфере отпадала, и отсеки "Аонбара" наполнял аргон, исключающий возможность пожара.

"У нас нет дома, а живём мы в гробах. В начале жизни я бы ужаснулся такой перспективе, теперь — привык. Лишнее слетело, как шелуха, остался только я сам. Моя одежда — ковчег, моя собственность — информация в ячейках памяти, мои владения — вся галактика. Рад я этому, или нет?"

— Предстартовая готовность, мастер.

— Вижу.

Интерфейс корабля уже занял центральное место в его личной реальности. Отсек управления, саркофаг, скафандр — всё исчезло, оставив только виртуальную карту области космического пространства, в которой предстояло оперировать. Бесплотный Декаурон повис на окраине системы спутников газового гиганта, наблюдая схему предполагаемых эволюций. Им предстояло несколько витков, постепенно приближающих корабль к планете, и ещё несколько — чтобы уравнять параметры орбиты с орбитой "Вуали", в перицентре едва не цепляющей атмосферу, а в апоцентре убегающей от неё на многие тысячи километров. Орбита была опасна и неудобна для жизнедеятельности: проходя через радиационные пояса и вблизи внутреннего края колец, станция рисковала слишком многим, чтобы предполагать осмысленное размещение.

"И в то же время она слишком выверена, чтобы рассуждать о случайности. Мне даже немного интересно, что мы найдём. Немного."

Декаурон верифицировал свои полномочия и активировал первую команду программы полёта.

РАССТЫКОВКА

Мягкий толчок. Дану оттолкнула своё дитя, позволяя ему обрести свободу манёвра, и в дело тут же вступили двигатели ориентации, уводя "Аонбар" от корпуса ковчега и разворачивая его в стартовую позицию.

НАБОР ДИСТАНЦИИ

ПОЗИЦИОНИРОВАНИЕ

ГОТОВНОСТЬ К ЗАПУСКУ

Зелёные строчки, алый пунктир будущей траектории.

"Скачи же, мой конь, рождая огонь, сквозь холод и лёд — как ветер, вперёд."

ПУСК

Термоядерная энергия сорвала электроны с атомов водорода, превращая топливо в разогнанный пучок плазмы. Декаурон вновь обрёл вес: невидимое тело стало реальным, разрушив синестетический эффект интерфейса управления. Он продолжал следить за цифрами, на которые не оказывал уже никакого влияния, ради иллюзии контроля и самоуспокоения — контур управления кораблём услужливо подсовывал в фокус внимания параметры относительных скоростей, ускорения, температурного и магнитоплазменного режимов реактора, рисовал прогнозы по выполнению программы полёта — но взгляд Декаурона всё чаще останавливался на зелёной звёздочке, расстояние до которой становилось больше и больше.

"Аонбар" покидал орбиту "Стеклянного дворца".

Медленно, непрерывно, уверенно — прижимает к ложу растущее ускорение. Вот оно превысило откалиброванную колыбелью человечества норму, вот — достигло трёхкратной величины. Забытое ощущение веса щекочет нервы, принося странное наслаждение — словно голодный до жизни призрак вновь обретает плоть. Увеличивают мощность системы тела: вместе с активизацией режимов обмена повышаются энергопотребление и выделение тепла.

"Единственный параметр, который сейчас падает в наборе из одного корабля и двух людей — это количество топлива. Мы тратим универсальную валюту, чтобы жить быстрее и ярче."

Мысленно обернувшись, Декаурон посмотрел на ковчег. Повинуясь его желаниям, загрузилась ретроспектива старта. Сперва — стыковочный узел и участок корпуса, плавно уходящие назад. В поле зрения вползали фермы и мачты — временное хозяйство Дану. Потом и они становились щетинками на боку исполина, а на первый план выплывали целые функциональные модули. Изображение ковчега вращалось, пока "Аонбар" позиционировал себя на будущей траектории, и наконец "Стеклянный дворец" явился во всём своём древнем великолепии. Многокилометровый, сотканный из переплетения искусственных волокон и выращенных в вакууме балок, обёрнутый слоями квазиживых корпусов, собранный на базе отдельных блоков — цилиндрических, тороидальных, шарообразных форм, прикрытый лепестками сложенных щитов и сверкающими крыльями радиаторов, сенсорных массивов, фото— и радиосинтезирующих плоскостей. Вокруг оси ковчега уже выстраивались многосегментные цепочки-кольца — первая очередь заводов, предназначенных для развёртывания масштабной программы по добыче и преобразованию местных ресурсов, венцом которой станет исполинских размеров стартовый стол, чьи элементы распределятся по всей системе, от энергостанций на ближних орбитах звезды и до самого "Стеклянного дворца", заменив истраченные в ходе предыдущего броска разгонные ступени.

Искусственная жизнь, придуманная под светом других звёзд, рывками преодолевала холодную пустоту, чтобы снова и снова расцветать, бросая свои семена всё дальше и дальше. Жизнь повиновалась изначальному инстинкту, огранённому философией экзистенциализма и гносеологии и рафинированному бесконечной чередой испытаний. Декаурон являлся частью этих попыток, одним из миллионов созидателей и одним из триллионов наследников, иногда — почти богом, но всё ещё — человеком, и теперь, будучи локализован в собственном теле, покинув панцирь ковчега и навязчивую, но ласковую опёку Дану, он чувствовал себя до странности беззащитным. Это чувство, одна из жемчужин в драгоценном наследии человечности, пугало, но в то же время усиливало ощущение жизни. Декаурон не мог погибнуть от простой разгерметизации, как его далёкие предки. Ему не угрожала лучевая болезнь, а невесомость не вызывала атрофию мышц и не приводила к утрате кальция костной тканью — за неимением последнего в тех сверхпрочных деталях, которые давно заменили родной скелет. Немедленной гибелью угрожало прямое попадание достаточно крупного объекта непосредственно в саркофаг или падение корабля на Регент, но вероятность обоих событий отгораживала от единицы длинная цепочка нулей.

— Анарандэ, — возникла на краю сознания чужая мысль, переданная через открытый мультинейронный порт, — почему ты сказал, что испытываешь страх?

Мысль была окрашена в личность Юэ, хранила на себе тёплую печать её эмоциональных и поведенческих паттернов: сложно было представить более интимный способ задать вопрос и ещё сложнее — предположить, что комиссар воспользуется им в такой ситуации.

"Как вовремя. Неужели я хотел, чтобы она заговорила со мной?.."

— Потому что я его испытываю. Человек — слаб, ты знаешь?

— Эта слабость — всего лишь твой выбор.

— Она помогла нашему роду выжить. Не вижу причин отказываться от такого наследия.

— Так это слабость или сила? Определись.

— Это способ приспособления. Ты ведь не думаешь, что эволюция перестала воздействовать на людей после того, как они начали проектировать себя сами? Она по-прежнему за нашим плечом, бездумная и жестокая. Всё, что изменилось — временная шкала: теперь приговор занимает не десятки и сотни тысяч, а сотни тысяч и миллионы лет. Я могу выбирать, какой ген или комплексный признак включить в свою конструкцию, но оценку давать не мне.

— Настаиваешь, что твой страх — рационален, — утвердительно подумали где-то внутри него.

— Это серьёзное упрощение.

— Пусть так. В таком случае, объясни, чего ты боишься.

Он задумался. Мысли толклись и соревновались, прикрывая более глубокие слои мышления, отдалённые горизонты познания, слишком тревожные, чтобы лицезреть их каждое мгновение бытия. Смотреть в глаза истины всегда больно: её взгляд проникает в твой разум гибельно-холодным гвоздём.

— Боюсь утратить хоть что-то из того, чем обладаю.

"Вот я и признался: а теперь она наверняка спросит..."

— Что именно?

— А разве осталось хоть что-то лишнее? Каждая черта моей личности и каждое воспоминание. Каждое сознание, в котором я ещё могу видеть своё отражение. Отними хоть что-то — и из нищего я превращусь в калеку.

— Ты имеешь в виду... меня?

— Тебя — в том числе. Я эгоистичен, и для меня ты — часть среды обитания, без которой наступит тьма. Ты, Дану, Легионер и даже Анталаника — разве не чудо, что я могу наблюдать себя внутри каждого из вас? Разве не чудо, что я могу проследить свою личность на тысячи слоёв-поколений в прошлое, и нигде не найти разрыва? Я не готов отдать ничего — и поэтому я боюсь. Полководец, которому нечем жертвовать, не должен вступать в сражение.

— Но это бессмысленно, Анарандэ! Ты хочешь замкнуться, прекратить процессы обмена с внешней средой, или сделать обмен с ней односторонним?.. Это идёт против человеческой природы и против самой эволюции, против всего живого...

Ответная мысль Юэ казалась сбитой с толку, незавершённой и скомканной.

— Только не против природы человека, милая. Мы всю нашу историю стремимся вырвать себя из-под власти живого и подчинить себе эволюцию.

— Стать богами.

— Именно: стать богами.

— Никому пока что не удалось.

— И поэтому мне следует быть особенно осторожным. Я надеюсь дождаться нашего вознесения.

— Поэтому ты сказал, что не можешь быть моим врагом?

— Врагом кого угодно на "Стеклянном дворце".

— Я знаю. Но почему, если я — твой потенциальный палач?

— Потому что кроме вас у меня никого и ничего нет. Если бы я остался один, схема моего мозга диктовала бы мне бежать от одиночества в смерть, и промежутки между воскрешениями рано или поздно стали бы стремиться к нолю.

— Ты мог бы перемонтировать сам себя.

— Это равносильно самоубийству.

— Тогда я понимаю, почему ты мне подчиняешься. Странно. После этого... я чувствую себя немного спокойней.

— Я ничего не признаю.

Декаурон ответил образом ироничного поклона, потом — поглаживания по волосам. Юэ отозвалась виртуальной тенью пощёчины.

— А мне без разницы, кого ты боишься, меня или сам себя. Главное, что я понимаю мотив: не люблю болтаться посреди пространства решений.

"Ты научишься."

Последнюю мысль он оставил в пределах своего черепа.

* * *

— Линия ретрансляторов полностью готова, мастер.

— Спасибо, Дану. Видишь нас?

Короткое ожидание — сигнал проходит через цепочку спутников, добираясь до ковчега на другой стороне планеты.

— Лучше, чем вы можете представить.

— Тогда прекрати, я стесняюсь.

— После всего, что между нами было?

Игривая насмешка проглядывала даже сквозь примитивные колебания акустической связи. Декаурон со вздохом поднял лицо к условному верху.

— Скорее, после всего, чего между нами не было.

В нескольких тысячах километров — рукой подать — проносилась свирепая атмосфера Регента. С такого расстояния планета уже не казалась медитативным серо-голубым шаром: водород, гелий и метан размазывали вдоль экватора слоистый пирог облаков, уходящий на пугающую глубину. Аммиачная дымка больших высот сменялась клочьями водяного пара, прикрывавшими адский котёл нижних уровней, где нарастающее давление начинало превращать газы в жидкость. Декаурон вообразил падение вниз и почувствовал прокатившуюся сквозь тело дрожь. Корабль наверняка продержался бы в течение долгих минут, и эти минуты в ожидании неизбежного конца пугали даже больше конечной гибели.

Аккуратные полоски газового гиганта вблизи обратились вихрями, летящими быстрее, чем звук в земной атмосфере; часть из них, не желая починяться общим законам, вспухала огромными язвами, позволяя заглянуть ниже, в разогретые внутренним теплом области. По грани этого котла со стихиями полз крошечный "Аонбар", а впереди, медлительно вырастая, виднелось тёмное пятнышко — "Вуаль", конечная цель полёта.

Декаурон вцепился в станцию всеми органами чувств, какими только располагал корабль, контролируя разом десятки инструментов наблюдения и непрерывную передачу кодовых сигналов, каждый из которых провозглашал человеческое происхождение и взывал к ответу. "Вуаль" молчала. Запущенные с ковчега зонды прибыли на место первыми, приблизились на расстояние нескольких километров и теперь картографировали корпус, пересылая на "Стеклянный дворец" и "Аонбар" панорамные виды и трёхмерные модели его участков. Обработкой изображений занимались — тоже параллельно — Дану и Юэ, а сам Декаурон контролировал сближение и ловил следы возможной активности.

— Констатирую: энергоснабжение станции подтверждается. Температура отдельных модулей и участков корпуса определённо выше, чем может обеспечить внешний нагрев. Тепловая карта... прилагается.

Он сформировал запись в журнал расследования, полюбовался на её аккуратную структуру, заверил и продолжил:

— Согласно приложенной карте, дифференцированное распределение зон избыточного нагрева позволяет утверждать об их искусственном происхождении. В то же время...

— Мастер, модель станции построена.

— Анарандэ, я закончила с обработкой сканов.

— Только не на два голоса.

"Дану, я в тебя верю."

— Пожалуйста, продолжайте, комиссар Юнара.

— Спасибо.

В ответе Юэ не было ни единой лишней ноты, но Декаурон готов был поспорить, что она испытывает смущение.

— Докладываю: согласно данным визуального исследования, станция имеет значительные повреждения внешнего и встроенного оборудования. Прилагаю подробную детализацию... Анализ повреждений свидетельствует о том, что они носят искусственный характер.

— Дай-ка я догадаюсь.

— Можешь не хвалиться своей проницательностью, когда ответ очевиден. Уничтожены средства связи и наблюдения. Станцию ослепили, причём сознательно. Двигатель, корпуса герметичных модулей — в порядке. Массивы сканеров, телескопы, антенные мачты, даже некоторые узлы коммутации — частью срезаны, частью выжжены. Обнаружена пробоина в единственном пристыкованном производственном модуле, но характер внутренних повреждений установить не удалось.

— Иными словами, твоя теория об агрессоре обретает некоторую жизнь.

— Возможно. Но повреждения настолько выборочны, что...

— ...трудно построить внятное объяснение, — подхватил Декаурон. — Кто-то очень сильно не хотел, чтобы станция могла видеть и говорить, а так как я одним глазом успел посмотреть в твою развёртку, то могу утверждать почти наверняка: этим кем-то были люди или же существа, хорошо знакомые с человеческими технологиями. Часть урона нанесена явно механически, точность тоже вызывает немалое уважение.

— Я продолжаю тщательно исследовать спутники и область колец, мастер. На данный момент мной не обнаружено новых искусственных объектов или косвенных признаков их присутствия.

— Это несколько успокаивает. Но учитывая давность событий, фигурантов давно может не быть на месте. По крайней мере, я на это очень надеюсь...

— Понимаю, мастер. Мои оборонительные системы приведены в полную готовность.

— Умница. Юэ, что-нибудь ещё?

— У меня всё. Зонды продолжают наблюдение, иногда приближаясь к станции на критическое расстояние. Реакции нет.

— Значит, последуем их примеру.

Он погрузился обратно, в уютную субреальность своего саркофага, хмыкнул, заметив, что начал считать уютным гроб, ещё недавно казавшийся скорлупкой в объятьях тьмы, и снова воспарил среди интерфейсов и техночувств.

НАЧАТЬ СБЛИЖЕНИЕ

* * *

Закреплённые на стенах грузового отсека контейнеры раскрылись, обнажая своё содержимое. Там, упакованные в транспортный гель, покоились ртутные тела двух машин — мобильных средств разграничения и подавления потенциальных угроз. В старину похожие изделия назывались боевыми роботами и Декаурон, не желая изменять привычке, звал их штурмовиками. На деле роботы в большей степени предназначались для разведки, эвакуации и защиты, чем для настоящих военных действий, но это не отнимало у них ни хищной грации, ни серьёзной огневой мощи.

Конечности штурмовиков плавно пришли в движение, выискивая точки опоры. Оба шестиногих солдата отделились от своих лож, провели самодиагностику и заняли позиции возле внутренней диафрагмы шлюза. Гладкие и стремительные: корпус из двух сегментов, два подвижных сенсорных блока, шесть манипуляторов, собственный двигатель для передвижения в невесомости и пятьдесят часов автономной работы. Конструкция исключала для них понятия "впереди" и "сзади": роботы одинаково хорошо перемещались и вели наблюдение в любом направлении.

Следом за двумя СРППУ вылупились прочие члены передовой стаи. Лёгкие разведчики — приспособленные к невесомости мячи размером с голову человека, несущие десятки субдронов — шариков не более пары сантиметров в диаметре. Мобильный лабораторный комплекс — паукообразная платформа, оснащённая развитым вспомогательным интеллектом. Монтажники — смешные мягкие колбаски на ножках, предназначенные для прокладки линий связи и установки временного оборудования.

Каждый раз, когда новая машина вставала в строй, Декаурон замечал, как расширяется его тело. Каждый робот являлся экзопротезом, продолжением его рук, нервной системы, органов чувств и даже сознания. Пока стая наполняла один отсек, росла плотность восприятия на единицу объёма, но такому положению дел оставалось длиться недолго. Команда — и машины, одна группа за другой, начали шлюзование. Оказавшись снаружи, они цеплялись к решётчатой транспортной платформе, пока не покрыли её гроздьями своих корпусов. Первая фаза операции началась.

Декаурон и Юэ отправлялись последними. За спиной чавкнула внутренняя мембрана, насосы откачали аргоновую атмосферу, сведя на нет все внешние звуки, и шлюз открылся вовне. Там, подавляя воображение, вспухал планетарный диск. Освещённая часть планеты, выступая из тени, делила поле зрения на две части. Впереди, прокалывая бескрайний мрак, равнодушно сияла Ника, а совсем рядом виднелись фермы примитивного челнока, состоящего из двигателя, запаса топлива и системы стыковки. Задачей платформы являлась доставка экспедиции с корабля на станцию: пристыковывать к ней сам "Аонбар" посчитали слишком рискованным.

Закрепившись на раме и проверив ещё раз работоспособность всего отряда, Декаурон взглянул на висящую в десяти километрах — рукой подать — тушу "Вуали". Даже с такого расстояния она казалась огромной, а мультифункциональный щит, закреплённый с одной стороны, делал её похожей на гриб с утолщением в середине ножки.

— Юэ?

— Готова, — донёсся бодрый ответ.

— Дану, ты контролируешь?

— Конечно, мастер.

— Тогда поехали.

Платформа отцепилась от "Аонбара", дала несколько корректировочных импульсов и поплыла сквозь пустоту — крохотный листик над поверхностью безбрежного океана. Декаурон старался не смотреть на планету: сейчас, лишённый даже эфемерной защиты тонкого корпуса корабля, он казался себе особенно уязвимым.

Они догнали "Вуаль" почти что в перицентре её орбиты, что обеспечивало грандиозное зрелище Регента и дополнительный радиационный фон, но на деле было куда безопасней, чем прохождение областей вблизи внутреннего края колец. Сама станция, ориентированная к светилу, уже заслоняла свет Ники — графитово-серая, безгласная и слепая, она не приветствовала гостей даже навигационными огнями и казалась плывущим в молчании склепом, похоронившим надежды давно исчезнувших людей и организаций. Неподвижно застыли диски жилых модулей, которым полагалось обеспечивать своих обитателей псевдогравитацией, вращаясь вокруг главного ствола.

Прокравшись в тень станции, челнок нацелился на нижний стыковочный узел, где уже развернулся отправленный чуть ранее экспедиционный шлюзовой модуль. Три склеенных вместе шара — крайние поменьше, центральный побольше — приварились к одному из внешних люков, затянув его слоем псевдоживой материи, после чего надулись и вырастили тонкий скелет, образуя жёсткую форму. В крайних шарах располагались шлюзовые и дезинфекционные камеры, центральный отводился под временное размещение экспедиции.

Высадились в том же порядке. Внутри экспедиционного модуля было пусто, светло, просторно и холодно: там хранился лишь небольшой запас расходных материалов для роботов и скафандров. Задерживаться не стали — Декаурон, вынужденный действовать, действовал быстро, и после очередного шлюзования оказался на пороге молчаливой обители. Перед ним, обрамлённый наплывами приварившейся к корпусу станции конструкционной материи, оказался обычный люк. Формованная металлокерамика, даже не мембрана, аварийные рукояти, чёрная панель блока управления, прикрытая помутневшей прозрачной крышкой... и ничего более.

Одно из множества новых тел, оснащённое мультичастотным сканером, послушно выплыло вперёд, толкая себя крохотными импульсами инертного газа. Декаурон не пользовался командами — он чувствовал, как хочет заглянуть под поверхность шлюза, выявляя спрятанные там схемы, и робот повиновался столь же уверенно, как повиновалась бы его собственная рука. Через несколько минут стали обнажаться детали — разводка питания, дата-шины, сервоприводы и паутина крошечных датчиков; вся схема оказалась мертва.

— Юэ, что ты думаешь насчёт того, чтобы подать питание и посмотреть на результат?

— Мне казалось, ты не склонен к авантюрам.

— Я ведь спросил, что ты думаешь о моём предложении, а не обо мне самом.

— Я нахожу его... преждевременным.

— Значит, мы оба солидарны: надо вскрывать вручную. Отступаем!

В шлюзовой камере остались только монтажные автоматы. Декаурон ощущал их как туповатые, но надёжные органы, достаточно сильные для тяжёлой работы. Толстые колбаски быстро сформировали несколько цепей, подключились к внешнему питанию и окружили люк. Наружу протянулись трубки насосов.

Ещё одно движение мысли — и разогретые до десятков тысяч градусов плазменные иглы ударили в заранее намеченные точки, отрезая цепи мёртвой автоматики от внутренних сетей. Следом началось вскрытие самого люка. Вспухли облака испарившейся брони: их тут же отсасывали, конденсируя в резервуарах-отстойниках. Металлокерамика, наноструктурированный неоднородный материал, поддавалась не слишком охотно — у скромных монтажных роботов ушло более тысячи секунд на то, чтобы прогрызть аккуратное кольцо, охладить его края жидким азотом и прикрепить получившуюся болванку в стенке шлюзовой камеры. Как только эти операции завершились, на передовую вышли разведывательные дроны — дополнительные глаза и уши Декаурона.

Внутренняя часть чужого шлюза оказалась неосвещённой. Разведчики обнаружили прямоугольный, со скруглёнными углами отсек, оснащённый стойкой с аварийными скафандрами, несколькими контейнерами, множеством поручней и застывшим навеки манипулятором для перемещения грузов. Последний был немедленно срезан во избежание возможных неожиданностей и аккуратно расчленён для обследования.

— Внутри шлюза содержался углекислый газ. Микробиологический анализ ничего не дал: стерильно, как у Дану в реакторе. Обнадёживает.

— Похоже, консервацию всё-таки провели, — отозвалась Юэ. — Но будь аккуратнее, мы не дома.

— По крайней мере, консервацию провели в этом отсеке. Сейчас вскроем внутренний люк, и тогда...

— Не обсуждайте меня за моей спиной, мастер.

— Я только похвалил твою чистоту. Как задержка?

— От полутора до двух секунд. Держусь на противоположной стороне планеты. Это не очень удобная орбита, производительность добывающих комплексов серьёзно упала.

— Мы не торопимся. Главное, чтобы эта летающая могила не грохнула тебя одновременно с нами, если ей приспичит проснуться и выразить возмущение по поводу взлома.

Монтажники вскрыли внутренний люк и уступили место остальной части стаи. Главная фаза операции началась. Два десятка медленно парящих шаров проникли внутрь, выпуская группы своих субдронов, и начали неспешное продвижение, составляя карту отсеков. Следом двинулся мобильный лабораторный комплекс — его задачей стал анализ атмосферы и соскобов с внутренних поверхностей. В третьей линии шли монтажные роботы — они тянули экранированные кабели связи и питания, подключая к ним ретрансляторы и осветительное оборудование. Последними, после длительной паузы, на борт "Вуали" вступили Декаурон и Юэ, сопровождаемые штурмовиками.

Их ждал уже знакомый по трансляциям разведчиков коридор — квадрат со скруглёнными углами в сечении, мягко освещённый крохотными люминесцентными панелями, расклеенными прошедшей впереди группой машин. Модуль стыковочного узла представлял собой относительно небольшой диск, в торце которого располагались шлюзовые камеры, а внутреннюю часть занимали складские отсеки, где хранился груз общего назначения — детали оборудования, аварийные запасы, мелкий инвентарь и монтажный гель. Штурмовики, повинуясь приказу, вскрыли один из боковых люков: внутри обнаружились контейнеры со старинной кодовой маркировкой, тщательно закреплённые на стенах и потолке. Юэ, один за другим, открыла все. Под изолирующими панелями лежали брикеты питательных веществ, ёмкости с водой, баллоны утратившего свойства геля и толстые обоймы топливных элементов, отмеченные значком химической опасности.

— Полагаю, проникать в каждый отсек сейчас не имеет смысла. Поручим это следующей стае, когда отработаем основную часть программы. К тому же мы безвозвратно портим гермодвери, а подобное варварство заставляет меня страдать.

— Не терпится идти дальше?

— Не вижу смысла отвлекаться на рутину. Стая продвинулась до осевого тоннеля и начала его обследование. Планировка не полностью соответствует нашей схеме, но это не особенно страшно.

— Я заметила одну странность.

— И?..

— Изотопный состав аминокислотных брикетов в целом нормализован, но отдельные маркеры всё-таки обнаружены. Посмотри.

Декаурон воззвал к лабораторному комплексу, выбрал список исследований и перепрыгнул к нужной позиции.

— Синева?

— Да. Судя по всему, экспедиция пользовалась ресурсами Синевы. Оболочка брикета, в соответствии со следами молекулярной эрозии, изготовлена ещё до старта.

— Что должно означать наступление катастрофы на ранних стадиях освоения системы Ники.

— И это тоже, но речь о другом вопросе. Я — специалист в области корпуса кодексов человечества, в том числе устаревших. Продукция, выпускавшаяся в освоенных звёздных системах эпохи "Вуалей", должна нести определённые идентификаторы. Каждая единица продукции. Каждый брикет.

— А наши образцы — девственно чисты, если не считать условных обозначений поверх контейнеров...

— Это ненормально. Возможно, экспедиция с самого начала содержала в себе корни каких-то проблем, либо перед ней стояли совсем не те задачи, которые мы предполагаем. Наша миссия становится важнее, Анарандэ.

— Спасибо за информацию. Тем скорее стоит найти пригодные к восстановлению носители данных. Я начинаю чувствовать заинтересованность.

— Будь благодарен за то, что я придаю твоей жизни смысл.

— Я был бы ещё благодарнее, если бы ты делала это чуть ласковей.

— Это не входит в набор моих должностных инструкций.

* * *

Осевой тоннель, стержень станции, встретил людей сумрачным светом немногочисленных люминесцентных панелей и притаившейся вдалеке тьмой. Более полутора километров длиной и десяток метров в диаметре, матово блестящий в углекислотной атмосфере, он был усеян задраенными люками, покрыт неподвижными транспортными лентами и топорщился аварийными скобами. Шары-разведчики успели пролететь из конца в конец, всюду находя лишь полное отсутствие электронной жизни.

Декаурон вывел схему станции на отдельный слой восприятия. Та её часть, которую успели обследовать роботы, окрашивалась в зелёный. Участки, на которых реальность расходилась с планом, краснели, но большая часть карты оставалась в пепельно-серой зоне предположений. Стая, растянувшаяся уже на километр, сделала сознание Декаурона протяжённым и до странности оголённым. В каждый момент времени он прикасался к сотням поверхностей и воспринимал реальность сотнями глаз, одновременно пробуя её на вкус посредством мобильной лаборатории. Мозг, не приспособленный к сознательной обработке такого потока входящей информации, вытеснял его на периферию, превращая в набор потенциалов, готовых в любой момент вернуться в фокус внимания. Многочисленные планы бытия окружили сознание колеблющимся информационным фоном, нервы удлинились, осязание начало конкурировать со зрением, а изначально несвойственные человеку техночувства — ощущение электрических и магнитный полей, теплового излучения, радиации — добавили в модель реальности несколько новых измерений.

Огромное существо, симбиоз стаи роботов с человеком, распространялось по тоннелю в обе стороны — и находило его чрезмерно пустым.

— Юэ.

— Да? Что ты хочешь?

— Я не чувствую реакторов. Они должны работать, но... не работают. Разведчики дошли до шлюза технических секторов. Там всё та же мёртвая гладь.

— Собираешься направиться в техническую зону?

— У станции, так или иначе, есть источник энергии. Источник энергии — это работоспособная автоматика. Чем раньше мы установим с ней контакт — тем лучше для нас.

— Но жилые модули и центр управления перспективней с точки зрения возможных находок.

— Они никуда не денутся. Прошлое останется прошлым, а нам для начала стоит контролировать настоящее.

Стая шевельнулась, послушная направляющей воле. Временное тело Декаурона начало перераспределяться в туннеле, оставляя на вторичных направлениях единичные дроны и готовясь к проникновению в модуль, занятый главной энергетической установкой. Роботы подхватывали целеполагающие команды, приводящие в движение их собственный интеллект, и коммуницировали между собой, вырабатывая наилучшие решения; архитектура была скопирована с человеческого организма и потому легко становилась его искусственным продолжением.

Два человека шагнули в тоннель и повисли, медленно дрейфуя к противоположному краю. Скудное освещение провоцировало танец теней. Дав импульсы из портативных двигателей, они заскользили в условный низ станции, где уже соединялись в единый контур колбаски машин-монтажников. Вдоль тоннеля, приклеенный к его поверхности порциями конструкционного геля, вился свежепротянутый кабель. Аккуратные белые нашлёпки, да ещё квадратики люминесцентных панелей — вот и всё, что отмечало продвижение человека в свои бывшие владения, и Декаурону казалось, что он погружается в бездну, где толща воды укрывает трупы морских судов. Рядом, изящно и невесомо, скользили штурмовики. Растопырив одну пару лап, они поджали остальные и почти не шевелились, направляя своё движение толчками ионизированного газа.

"Словно здоровенные упыри фабричного изготовления."

— Ты планируешь вскрыть шлюз одного из основных модулей?

— Менее деструктивными методами.

— Взлом.

— Именно.

— Рискуя разбудить сторожевые системы?

— Я изолирую этот сектор. Или тебе больше по нраву нарушить герметичность одного из базовых модулей?

— Решение остаётся за командиром экспедиции.

— Как мило: сначала применить шантаж, чтобы я занял это пост, а потом повесить на меня всю ответственность.

Два массивных экзоскелета, не шевелясь, падали к шлюзу в конце тоннеля. Оптический сигнал метался меж их коннекторами, поддерживая видимость жизни.

— Я делаю это не потому, что мне нравится, — отозвалась Юэ, когда их ноги прилипли к поверхности. — Мы в одних условиях.

— Но на разных ролях.

— Да. И ты — осуждённый преступник. Чья это вина, как ты думаешь?

"В самом деле, чья? Подчиняйся священной власти, даже если... если сам её сочинил."

Роботы выявили карту залегания управляющих цепей люка и отрезали их от основной сети, замкнув на себя. Потом вскрыли панель управления. Следующий этап исследования, куда более тонкий и медленный, Декаурон проконтролировал лично: подавая на открытые порты серии маломощных импульсов, заведомо ниже порога активации всей цепи, он слушал отклики и составлял схему работы её уцелевшего участка, сбрасывая искусственным интеллектам своей стаи задачи построения логической модели старинных схем. Наконец, наработав библиотеку кодовых сигналов и карту, распорядился дать рабочее напряжение. Цепи, проспавших столетия, получили достаточно энергии для самовосстановления.

И тут же подняли тревогу.

Сигнал не ушёл дальше виртуального контура, созданного Декауроном, но крохотные интеллектуальные чипы, встроенные в люк, обнаружили тысячи ошибок, интерпретировав их единственно возможным образом: как масштабную катастрофу. Микродатчики, усеявшие остатки схем, выдали скудную информацию о неблагоприятной внешней среде, что не добавило логическим элементам спокойствия. Медленно, очень медленно Декаурон подчинял их своему влиянию, частично уничтожая, а частично вырезая из схемы. Будь эти системы чуть более умны, они бы уже пали под его натиском, но собственный примитивизм позволял им стоять до конца, игнорируя попытки обмана. Наконец, сотворив настоящий виртуальный шедевр из фальшивых сигналов и физических воздействий, он сумел подобрать ключи. Вскипела антиадгезивная смазка — и люк, обманутый потомком своих создателей, ушёл в сторону.

— Надеюсь, там не водятся гоблины.

— Водятся кто?..

— Те, кто приходят ночью.

— Ночи бывают на планетах.

— Ночи бывают не только астрономическими.

— Иногда я не вполне тебя понимаю.

— Это вселяет оптимизм. Я иду ломать второй люк.

* * *

Штурмовик грациозно шёл по коридору, цепляясь лапами за обе стены сразу. Растопыренный поперёк прохода, смотрелся он страшновато — будто сработан не людьми, а какими-то мрачными чужаками. Декаурон медленно двигался вслед за ним, прилипая к полу при каждом шаге: это было неудобно, но менее затратно, чем пользоваться реактивным двигателем экзоскелета. Технические модули станции не рассчитывались на закритические режимы работы, как звёздная техника ковчега, и проложенные внутри переходы позволяли свободно оперировать как роботам, так и людям. Множество мелких отсеков предназначалось для доступа к агрегатам, часть — использовалась как аварийные и складские, и даже отдельный модуль, в котором располагались реакторы, теоретически был доступен для посещения и обслуживания. На практике экспедиция столкнулась с полным несоответствием ожидаемой и реальной внутренней планировки, и теперь продвигалась не следом за нитью толстого кабеля, а довольствуясь передовым дозором из разведботов. Поредевшая группа монтажников закрепляла на стенах и потолке временные ретрансляторы.

Экспедиция продвигалась — и не находила следов жизнедеятельности. Стерильность и пустота, мёртвая автоматика, отсутствие каких-либо признаков былого наличия экипажа — и отсутствие даже неисправных роботов. "Вуаль" всё больше походила на пустую скорлупу, только внешне напоминающую орех.

"Вопрос лишь в том, было ли у него ядро, и если да — куда оно делось."

Передовой штурмовик дошёл до кольцевого коридора, ведущего в несколько лучей-тоннелей, едва позволяющих протиснуться человеку в экзоскелете. Тончайшие пылинки, состоящие из металлооксидов, углерода и кремния, танцевали в нейтральной атмосфере, взбаламученные первым за тысячи лет движением.

— Юэ, ты заметила что-нибудь необычное?

— Что именно? — отозвались из-за спины.

— Не знаю. Какие-то особенности вроде немаркированных упаковок. Я мог пропустить несоответствия, если они кажутся мне естественными.

— Здесь отвратительно пусто. Нет даже следов какого-то мусора. Забытых предметов. Конфигурация всех узлов и объектов — в базовом положении.

— На "Стеклянном дворце" дела обстоят аналогичным образом.

— Всё население ковчега — четыре мертвеца, большую часть времени лежащие в саркофагах. И Дану бдит. А здесь... Здесь должны были обитать несколько тысяч людей. Даже если они не успели расплодиться — то сотни, по крайней мере. Но выглядит так, словно людей здесь никогда не было.

— Возможно, в технических секторах никто и не появлялся.

— А возможно, что вся станция — какой-то неудачный эксперимент. Та экспедиция могла быть испытанием в автоматическом режиме, или же до воскрешения экипажа после прибытия вообще не дошло.

— Допустим. Кто-то атаковал станцию ещё до полноценного развёртывания, и тогда...

— Тогда нам бы стоило выяснить, кто.

— Если это ещё возможно. Конкурирующая сила? Но меня волнует и второй вопрос: мы продвинулись на пятьсот метров вглубь, и при этом не нашли живой автоматики, хотя знаем, что она должна быть где-то здесь. На таком расстоянии работа реакторов даже в "глухом" режиме не может быть полностью скрыта. Но если они остановлены — откуда берётся обнаруженный избыток энергии?

— На четыреста тридцать.

— Что?..

— Мы продвинулись на четыреста тридцать метров. Не на пятьсот.

— Это ошибка. На моём трекере 502, если быть точным.

— Сравним?

— Давай. Разверни маршрут.

Он принял от Юэ заверенный пакет данных и сопоставил его с моделью пройденного маршрута, построенного собственными системами. Проверил информацию на целостность первичных данных и отсутствие сбоев при регистрации, потом проверил ещё раз. Издал скрипящий звук, припоминая, что когда-то в таких ситуациях полагалось произносить ритуальные слова гнева и недоверия.

— Юэ, согласно твоим данным, мы двигались разными маршрутами. Возьми мой лог и проверь.

— Ого. — комиссар отозвалась чуть позже обычного, преувеличенно ровным тоном. — Запроси своих чудовищ, должна же от них быть польза.

Оба штурмовика охотно поделились данными: один из них продвинулся на 611 метров, другой — на 573. Декаурон сбросил результат Юэ, приказал всей стае остановиться и начал методичную проверку роботов, начиная с самых дальних. После первых же результатов столь лелеемые им инстинкты заворочались, генерируя чувство страха.

— Я не понимаю, что со стаей.

— В каком смысле?

— Не могу позиционировать её элементы. Полная утрата ориентации, я словно не чувствую, где находятся мои руки и ноги.

— Отдай приказ на возвращение.

— Уже. Ты наблюдаешь какой-нибудь эффект?

Прижать к себе конечности — что может быть естественнее и проще? Он тянул свои экзопротезы к себе, пытался свернуться кибернетическим калачиком — и не мог. Роботы отвечали движением, но это движение происходило где-то в параллельном пространстве, не приводя к желанному результату. Более того, на уровне тончайших технорефлексов Декаурон чувствовал, что стая не концентрируется, а всё больше распределяется по отсекам. Роботы продолжали передачу информации, исправно рисуя карты своих маршрутов, однако синтез этих маршрутов в единую схему порождал нечто невообразимое: хаотичное переплетение узлов и тоннелей, ведущих в никуда и невозможных внутри "Вуали".

Через сотню секунд начали пропадать сигналы. Три плавающих в невесомости мяча стёрлись, словно их и не было, оборвав каналы связи, остальные толклись невесть где, исправно генерируя очевидно недостоверные данные. К расположению ядра экспедиции вернуться не сумел ни один.

— Кажется, у нас возникла нештатная ситуация.

— Мягко сказано, комиссар. Я прошу разрешения отступить. По крайней мере, до выяснения обстоятельств.

— Не паникуй. Для начала — вернёмся в осевой тоннель и протестируем оставшихся роботов. Возможно, в техсекторе что-то искажает или глушит сигналы.

— Искажает или глушит? В том числе — прямые оптические коннекторы наших экзоскелетов?

— Мы выясним. Постарайся не потерять ещё и штурмовиков.

Он старался. СРППУ перегораживали коридор по обе стороны от людей и постоянно находились в зоне видимости — этот факт позволил Декаурону немедленно остановить головную машину после того, как она парадоксальным образом стала удаляться, получив приказ придвинуться ближе. Команда переместиться вперёд также привела к нештатному результату: штурмовик откликнулся, но продвинулся на два с половиной метра вместо одного. Когда — менее, чем через минуту — второй СРППУ пришёл в движение самостоятельно, утверждая посредством телеметрии, что остаётся на месте, Декаурон приказал обоим роботам отключить двигательные функции. К этому моменту на линиях связи остальной части стаи воцарился такой беспорядок, что неисправных роботов пришлось деактивировать. Больше половины проигнорировали команду, и Декаурон просто сбросил вышедшие из повиновения внешние органы, закрыв собственные порты связи.

Сознание снова локализовалось, обретя приятную плотность. Бережно отключая систему за системой, Декаурон низвёл штурмовиков до уровня простых придатков, неспособных принимать самостоятельные решения, и попытался управлять ими механически, ориентируясь исключительно на визуальную информацию. Он выделил на каждого робота по отдельному интеллектуальному ядру, получив сразу несколько полей зрения, и намечал чётко различимый в нескольких спектрах ориентир. Потом продвигал машину к этому ориентиру, не полагаясь на дальномеры или карты, как глупое животное, готовое сорваться с поводка, если хоть на миг ослабить контроль. Таким способом удалось пройти лишь несколько метров: после этого сохранённая Декауроном в собственной памяти карта пройденного маршрута перестала соответствовать действительности.

Коридор очевидным образом вёл не в сторону шлюза.

— Нет связи с "Аонбаром" через временные ретрансляторы.

— Забудь. Всё наше оборудование сходит с ума, если мы не управляем им напрямую. То, которым управляем — тоже под вопросом: мне кажется, будто топография отсеков меняется.

— Тогда... тогда давай возвращаться.

— Я пытаюсь.

— Но мы не движемся.

— Потому что я не знаю, куда идти. Мы не станем двигаться, пока не решим эту задачу, иначе повторим судьбу наших роботов.

— Анарандэ, ты должен возобновить движение.

— Я ведь уже сказал, мы...

— Здесь нельзя оставаться.

Юэ говорила быстро и глухо. Он взглянул на неё посредством визуальных сенсоров на тыльной стороне шлема — угловатый экзоскелет, чуть накренившийся вперёд перед следующим шагом. Под его бронёй пряталась тонкая фигурка экион-морфа, а внутри неё, в свою очередь, жил разум Юэ Юнары, но в этот момент она казалась Декаурону безумно далёкой, словно осталась на борту самого ковчега.

— Комиссар Юнара, придите в себя.

— Я...

— Мы не можем вернуться в настоящий момент. Полагаю, вас спроектировали достаточно хорошо, чтобы вы были способны контролировать свою двигательную активность.

Молчание.

— Этот экземпляр согласен.

"Уже лучше. Кажется, в таких случаях полагается сделать человеку больно — хотя я не слишком хорошо понимаю, что с ней творится."

Успокоить себя было куда проще: Декаурон просто отрезал унаследованные контуры психики от активной части сознания, и позволил им верещать на заднем плане, без возможности повлиять на принятые решения.

"У меня должно участиться сердцебиение. Возможны усиление потоотделения, а также характерная реакция периферической нервной системы — отток крови и сопутствующее ему чувство холода. Вероятен тремор."

Неспособный испытать нужные симптомы физиологически, он мог бы запустить их эмуляцию, но усилием воли запретил себе проводить подобный эксперимент. Сделал быстрый анализ пройденного после появления аномалий маршрута и выверенно ужаснувшись — ради мимолётного любопытства — отключил сенсоры экзоскелета. Потом открыл забрало и посмотрел на "Вуаль" своими глазами.

Снаружи оказалось темно. Будь он обнажён, не прикрыт кожей скафандра, бронёй и толстой адаптивной линзой шлема, видимость была бы немного лучше — Декаурон хорошо воспринимал верхнюю и нижнюю части классического спектра, его кожа регистрировала магнитные поля и "видела" тепловой рисунок, но будучи облачён в свои латы, он вынужден был полагаться на их органы чувств и оказался беспомощен, когда те вышли из строя. В личный интерфейс ткнулся глиф аварийного оповещения — реакция на нестандартную конфигурацию оборудования. Декаурон среагировал, удивившись причудам памяти, и включил встроенные прожекторы. От этого действия веяло столь древней архаикой, что оставалось лишь восхититься предусмотрительности интеллектов, сохранивших мощные источники света в обычном спектре.

Гладкий коридор плавно заворачивал вправо. Обернувшись — на этот раз, всем телом — он разглядел позади Юэ, подошёл к ней и ухватил за манипулятор. Другой рукой взялся за головного робота. Штурмовик, которому полагалось замыкать группу, уже исчез.

— Что ты делаешь?

— Решаю нашу проблему. В течение двух часов ни о чём меня не спрашивай, а если спросишь — не удивляйся. Придётся задействовать аварийные механизмы.

Она кивнула — не внешне, но передав ему ощущение доверия, потом вдруг дёрнулась.

— Мы возвращаемся слишком рано. Это нежелательный результат.

— Вне всякого сомнения. А теперь...

Он подключился к сенсорам оставшегося СРППУ, потом — поочерёдно — к сенсорам экзоскелетов, Юэ и своего. Замкнул результат на виртуальную машину без права обратной связи. Сигналы с внешних рецепторов превратились в мусор, но этот мусор оставался единственной связью Декаурона с миром за пределами его тела, и бороться стоило за каждый фотон, вызывающий возмущение в тончайших молекулярных цепях.

"Приступим, пожалуй — я слишком долго играл и почти забыл, что такое настоящее дело."

Декаурон внутренне поёжился, сымитировал ухмылку — больше по привычке, чем из реальной необходимости — и распался.

"Я так старался забыть, кем являюсь на самом деле."

"Я так старался забыть, кем являюсь на самом деле."

"Я так старался забыть, кем являюсь на самом деле."

"Я так старался забыть, кем являюсь..."

"Я так старался забыть..."

"Я так старался..."

"Я?.."

Через доли секунды после того, как множество копий его сознания обрели жизнь, единый вектор их движения преломился и неопределённость будущего повела каждую по своей дороге, ветвясь деревьями вероятностей. Простые фокусы с выделением функциональных ядер казались на этом фоне нелепыми и смешными, и десятки Декауронов беззвучно смеялись, вспоминая, каким слабым и жалким они заставили себя быть.

"Между прочим, необязательно тащить с собой комиссара. Оставить её здесь — и сделать ещё один шаг на пути к свободе. Эта личность примитивна и беспомощна: так зачем?"

"Это моя обязанность, как человека."

"Нет, как мастер-оператора ковчега."

"Нет никаких обязанностей, кроме тех, что обеспечены эффективной угрозой применения насилия."

"Это не предмет обсуждения."

"Потому что она — твой друг? Можно, я посмеюсь?"

"Потому что она обеспечивает моё выживание."

"Угрожая казнью?"

"Это не её вина."

"Она полезна уже тем, что существует."

"Довольно!"

Десятки личностей взглянули на ложную реальность через десятки амбразур, сопоставляя собственные модели увиденного. Декауроны рвали на части хаотичное одеяло внешних сигналов — и оно, расползаясь, начало обнажать нити своей основы. Множество взглядов на одну точку: с разных сторон, разными существами. Недостаточно трёх? Пусть будет пять, десять, пятнадцать!

"Это напоминает игру в четырёхмерный сад камней."

"Только здесь последний камень всё же в наличии."

"Если только мы не обманываемся более глубоко."

"Это непродуктивная в данной ситуации гипотеза."

"Юэ дёргается. Можно, я её ударю?"

"Нельзя. Люди иногда дёргаются."

"Беру под управление её латы."

"Если экзоскелет перестанет подчиняться вслед за внешними сенсорами, она может испытать сильный страх."

"Она и так напугана. К счастью, экион-морф не может сойти с ума."

"Ерунда, может. Если поместить его в соответствующие условия."

"Тогда просто подправим её движения. Незаметно и осторожно."

"Я не уверен, что к ней применимо слово страх. Эмоциональная нестабильность Юэ имеет под собой иные основания."

"Да-да, знаю. Когнитивные несоответствия. Она не оперирует примитивными инстинктами, как мы."

"Хорошая шутка."

"А между тем, мы начинаем видеть."

"В самом деле, мы начинаем."

Иллюзия треснула. Синтезированная картинка искривлялась и дрожала при каждом шаге, но ложная среда не могла обмануть всех наблюдателей разом — Декаурон, единый во множеств лиц, наконец-то наблюдал нечто похожее на объективное отображение места, в котором оказался. Медленно, шаг за шагом, подталкивая вперёд штурмовика и ведя за собой комиссара, он двинулся по изгибающемуся коридору, вновь составляя карту маршрута — на этот раз в голове, разбивая её на клочки и пряча каждый в отдельном клоне сознания. Колеблемое помехами поле зрения выхватывало из тьмы бесконечные панели внутренней обшивки, лишённые опознавательных знаков. Идти было тяжело и неудобно — зрение непрерывно ткалось из множества ниточек разной длины и разного качества, вьющихся со всех сторон, но на помощь приходила оригинальная схема станции из библиотеки ковчега: настоящая "Вуаль" скачкообразно приблизилась к образцу. Две тысячи секунд ушло на позиционирование, которое завело экспедицию несколько дальше от точки входа, но как только Декаурон осознал, где они находятся, дело пошло на лад: неспешно, но уверенно, он двинулся к взломанному шлюзу.

"И всё же: с чем мы столкнулись?"

"Нападение?"

"Тогда почему мы до сих пор живы?"

"Возможно, в живом виде мы представляем большую ценность."

"Не означает ли это, что нас уничтожат при попытке убраться со станции?"

"Хватит играть иллюзиями. Очевидно одно: внутри присутствует активное информационное поле."

"На какой физической основе? Информация не существует отдельно от материи."

"Мы узнаем."

"О, мы узнаем. Становится интересно."

"И страшно."

"Страшно интересно."

Шаг синхронен: его делают ноги робота, Декаурона и Юэ. Одна конечность совершает движение и приклеивается к полу, выделяя управляемый гель, вторая — переключается в режим расцепления. Это медленно, но надёжно. Прожектора кромсают мрак отсеков, и кажется, что эти мрачные глубины никогда не закончатся. Картинка продолжает скакать, идёт артефактами, временами подтаивает, чтобы через мгновение снова обрести целостность. Выход близко.

"Что бы это ни было, оно не может подать согласованный сигнал на все входы."

"Или не может адаптировать его к большому количеству сознаний одновременно."

"Это говорит не в пользу гипотезы о нападении."

"Сложно утверждать с уверенностью, но есть мнение, что текстура наблюдаемых поверхностей периодически изменяется."

"Аберрации, вызванные нашей инвалидностью?"

"Все наблюдения будут учтены позднее."

"Ковылять — унизительно!"

"Жизнь и без того — унижение разума. Терпи, мы ещё не боги."

Люк. Чуть ниже верхнего уровня мышления Декаурон предполагал, что тот может оказаться заперт, но необходимости в силовых инструментах не возникло — шлюзовая камера осталась открыта с обоих сторон. Поблизости стояли, дрейфовали или сомнамбулически бродили по стенам несколько роботов-монтажников: их белые колбасообразные тела неприятно напоминали червей. В осевом тоннеле пришлось включить двигатели. Лично контролируя каждый импульс, он подплыл к ведущему на "Аонбар" коридору и преодолел короткий путь через шлюзовой модуль.

Только оказавшись внутри ярко освещённых стен собственного шлюза, за пределами корпуса станции, Декаурон позволил себе расслабиться и мягко слился воедино, обретая цельную память десятков временных личностей и превращаясь во что-то большее, чем был до этого. Деактивировал уцелевшего штурмовика, разжал манипуляторы — и вспомнил про комиссара.

— Юэ, ты функциональна?

Тишина.

— Юэ?

Тишина.

— Взываю к полномочиям мастер-оператора. Запрашиваю статус Юэ Юнары.

— Не суетись. Я прихожу в себя после сенсорной депривации.

— Мы выбрались.

— Плохо, что нам вообще пришлось выбираться. Как ты это сделал?

— Всего лишь магия.

— Там... Мне кажется, ты позволил себе контролировать мои действия.

— Это неудивительно, учитывая, что в стране слепых я был единственным одноглазым.

Они приблизились к внешнему антиморбидному барьеру и Декаурон медленно погрузился в сияющее поле, чувствуя, как испаряется внешний слой его экзоскелета. Плазменное облако слизывало покрытие вместе со всеми потенциальными агентами заражения: одноклеточными, вирусами, насекомыми или даже микромашинами. Изнутри процесс выглядел страшновато — словно живьём снимали кожу, и неважно, что даже не вторую, а третью — техночувства позволяли ощутить этот процесс посредством тревожной имитации обнажения. Предстояло пройти ещё несколько барьеров и тестов.

А потом...

— Мастер, что с вами произошло?!

— Привет, Дану. Я тоже очень рад тебя слышать.

* * *

Дворец распахнул свои врата — витраж из тысячи цветных стёкол, собранный на тонкой серебряной раме. С витража смотрели эльфы, феи, смертные герои — десятки волшебных созданий, живущих средь солнечных лесов и чистых небес. Яркие картины не слишком гармонировали с беломраморным интерьером — лишь возле самой арки, камень которой шёл тончайшими трещинками, плиты пола покрылись зеленеющей шкуркой мха.

Регент по-прежнему вставал над хрустальной крышей, нависая, будто грозный лик древнего божества. Лик оставался тёмен: ковчег ушёл в тень планеты, и фотонное дыхание Ники выглядело сверкающей полоской, над которой сиял один из ледяных спутников. Где-то там, то прижимаясь к гиганту, то возносясь над его полюсом, продолжала свой бесконечный путь "Вуаль" — заброшенная станция, хранящая секреты давно минувших времён.

В дальнем пределе дворца, в обрамлении клёнов, вишен и акаций, притаилась усыпанная цветами лужайка. Туда и свернул Декаурон, свернул, повинуясь самым примитивным желаниям: там было приятно проводить время. Попасть в это место удалось бы не всякий раз, поскольку существовало оно не постоянно, и даже когда существовало — располагалось в исключительных владениях существа, мало озабоченного заботами и нуждами прочих обитателей ковчега. Декаурон уже видел голубое, как древнее земное небо, пятно растрёпанной шевелюры: оно мелькало сквозь ветви деревьев, рывками перемещаясь с места на место. Он просочился мимо ветвей, не задев ни один листок, и вышел на открытое пространство. Крыша дворца уступила место яркому солнцу. Только выйдя на свет, можно было понять, что и торжественный поток его лучей, и головки одуванчиков, васильков, огромных ромашек — вся лужайка стремилась к одному центру, излучала цвет и фрактальную бесконечность образов в один фокус — а тот, в свою очередь, танцевал, увлекая за собой этот маленький мир, закручивал его вихрем красок, смешанных в едва различимые взглядом фантастические картины.

Бледная обнажённая девушка с волосами голубыми, как небо, всегда казалась Декаурону воплощением свободы, но свободы иного рода, нежели вожделенная божественность. Анталаника не испытывала нужды в невозможном, не искала рамок и не оперировала самой концепцией ограниченности, чем вызывала у мастер-оператора тоскливую зависть — тем более сильную, что походила на бога куда сильнее, чем он.

Хрупкая фигурка уже начала работу: в пространстве вокруг неё медленно ткалась удивительная конструкция, проникающая сама в себя, не имеющая ни границ, ни конкретных форм. Взгляд не мог охватить её целиком, сознание — вместить и достроить: Анталаника, единственная из обитателей "Стеклянного дворца", распоряжалась собственной вычислительной средой, и её творения лишь частично пребывали в общем пространстве, слишком сложные и многомерные, чтобы быть доступными кому-то, кроме хозяйки. Она перемещалась, взмахивала руками, совершала фантастически изящные пируэты — но весь этот танец оставался вне пределов осмысления, будто добрая половина его была невидима для обычного взора.

Метание её глаз завораживало: в каждый отрезок времени каналы, связывавшие разум Анталаники с объективной реальностью, пропускали в сотни раз больше информации, чем впитывал из тонкого ручейка своих чувств Декаурон. Сами глаза в этом совершенном теле оставались эстетическим выбором, данью эволюционной традиции — помимо них функции зрения выполняла кожа, насыщенная тепловыми, электромагнитными, оптическими рецепторами, и, наверное, даже средствами, способными ощутить сверхвысокочастотное излучение. Вокруг, словно херувимы модернизированного бога, кружилась свита художницы — миниатюрные роботы, играющие роль внешних органов. Если бы не тонкая ниточка происхождения, связывавшая это существо с человечеством, она — Декаурон был уверен — давно обзавелась бы сотнями новых рецепторов и конечностей, обернувшись сверкающим синтетическим пауком, играющим в потоках быстрого времени.

Недолго — пару сотен секунд — он пытался выстроить модель её танца, продолжая уходящие в никуда движения и дополняя парадоксальный ритм скрытыми гармониками, потом оставил это занятие. Удалось выявить не более четверти рисунка, прежде чем разум начал буксовать, отказывая в обработке парадоксальным многомерным концепциям.

— Ты всё ещё похожа на небесную фею.

Декаурон сел в траву, подставив лицо фальшивому солнцу. Через несколько мгновений в его сознании вспыхнул кодекс — то, что заменяло Анталанике обычную речь.

/Анарандэ Декаурон (ты, воспоминание, опознание). Эмоция радости (встреча, удовольствие, новое познание, внешний разум). Благодарность (новое познание, поток данных, красота-интерес-стремление)./

Кодекс действительно вспыхивал: многообразием смыслов и полнотой передаваемых чувств, заставляя воспринимать себя как огромное целое, слепок чужих мыслей, приведённый к удобоваримой для более примитивных интеллектов форме. Отвечать не имело смысла, но он всё же встал и отвесил лёгкий поклон.

— Я тоже рад тебя видеть. Надеюсь, когда-нибудь смогу воспринимать твои шедевры. Думаю, они того стоят.

"Может быть, через полмиллиона лет? Или это слишком оптимистичный прогноз?"

— Анарандэ, — вкралась в его разум едкая мысль, — немедленно прими участие в совещании. Ты пренебрегаешь своими обязанностями.

— С какой стати пожизненно осуждённым нужно куда-то спешить?

— Чтобы приговор не был пересмотрен в худшую сторону.

— Да, комиссар. Вы сегодня не в настроении?

— Задержись ещё на тысячу секунд, и я буду в настроении, но тебе оно не понравится.

— Ты подталкиваешь меня к побегу.

— Милости прошу. "Вуаль" ждёт не дождётся беглых преступников.

* * *

В окружении фарфоровых лилий, в суровой белизне одежд и надменном гневе Юэ казалась особенно живой и особенно человечной.

"Если не обращать внимание на взгляд, в котором расплавится даже демон, она очень мила. Вылепленная из лепестков жасмина аристократка: снаружи лёд и внутри огонь."

— Юэ, ты когда-нибудь занималась сексом?

— Придумай шутку получше.

— Давай попробуем!

— Мне страшно представить, что из этого выйдет.

— Как ни странно, мне тоже. Придётся формализовать протоколы взаимодействия и настроить кучу параметров. Но если отключить пару уровней восприятия...

— Попроси Анталанику или Дану.

— Я их боюсь.

— Меня, значит, нет?

— Не настолько. Тебя хоть потрогать можно.

— О, мастер, вы можете потрогать мой аватар!

— Заманчивое предложение! Как насчёт...

— Заканчивай балаган.

Юэ хватило одного тона, чтобы в воздухе вокруг них заплясали ледяные кристаллы. Реальность Дворца подчинялась воле — и воля комиссара беспощадно пользовалась этой возможностью, чтобы облечь себя в устрашающие формы. Она вздёрнула подбородок, демонстративно обрезав невербальные каналы коммуникации.

— Я требую объяснений по двум пунктам. Первый — обоснование решения о возвращении на ковчег. Второй — обоснование сроков проведения повторной экспедиции на "Вуаль".

— Ты там была.

— Бесспорно. Но у меня нет никаких оснований полагать, что в экспедиционном модуле, или, если на то пошло, на борту "Аонбара", мы подвергались статистически значимой угрозе.

Декаурон взвесил несколько стратегий взаимодействия с комиссаром и отверг их все. Категорический императив, который руководил Юэ, казался ему сборкой ядерного топлива — пылающей, опасной и хрупкой. Её личность ухватилась за свои полномочия, как за желанный смысл бытия, и отчаянно замыкалась в этом решении.

"Чрезмерно сильные желания чрезмерно развитых интеллектов неизменно приводят к чрезмерно негативным последствиям."

Он смирил гордыню и приготовился тушить огонь голыми руками.

— Как мастер-оператор ковчега, я отвечаю за безопасность всех его обитателей и подчиняюсь твоим полномочиям только в рамках этой задачи. На борту "Вуали" мы столкнулись с угрожающими явлениями, немедленная нейтрализация которых не представлялась возможной. Более того, с явлениями, которые мы не смогли нормально интерпретировать. В этих условиях я принял решение прекратить проведение расследования, обезопасить экспедицию и, вернувшись на "Стеклянный дворец", проработать наши дальнейшие действия.

"Её глаза и мимика слишком острые. Поведение крайне агрессивное. Налицо эмоциональная нестабильность, а это явная угроза... и шанс избавиться от комиссара. Если расшатать ценностный базис личности, полномочия будут аннулированы, а я... я буду о том жалеть. Выйдет даже хуже, чем если бы я бросил эту ходячую проблему на станции. Но соблазн..."

— В таком случае, я вынуждена требовать объяснений тому, что с нами произошло, и предпринятым тобой контрмерам. Довольно странно, что способность ориентироваться в пространстве сохранил только Анарандэ Декаурон.

— Это обвинение в саботаже?

— Нет — пока. Но мне не нравится чувствовать себя объектом, изолированным от принятия решений.

"Ты ещё не знаешь, что такое — быть изолированным."

Скрестив руки на груди, чёрным пятном отражаясь в белом мраморе, Декаурон медленно пошёл вокруг фарфоровой беседки.

— Итак. Очевидно, что традиционные каналы связи внутри "Вуали" теряют свою надёжность.

— Кому очевидно? — вскинулась Юэ. — Всё, что я имею — твой панический и сумбурный отчёт.

— Мне очевидно, милая. И не только каналы связи, но и контрольно-измерительное оборудование само по себе. Иными словами, я не смог измерить параметры физических полей внутри объекта. Точнее, информацию я, конечно, снял, но... все результаты демонстрируют норму. А нормы там, очевидно, нет.

— Почему ты так решил?

— Потому что мы все — здоровые... надеюсь, что здоровые... материалисты. Если нечто очевидным образом влияет на функционирование оборудования, включая мои органы — оно делает это посредством каких-то физических воздействий. Эти физические воздействия, очевидно, можно обнаружить — если только мы не столкнулись с проявлениями неведомой нам физики, в чём я лично глубоко сомневаюсь.

— Знаешь, есть объяснение и попроще. Ты просто тронулся и повредил свои внешние органы.

— Отклонено по результатам контрольных проверок. Медблок подтверждает мою дееспособность. Кроме того, часть автоматических регистраторов на роботах использованной стаи — наименее интеллектуальных и наиболее надёжных — продублированы и полностью отключены от управляющих контуров. Их невозможно перезаписать через интерфейсы операционного интеллекта, потому что между ними физически отсутствует коммутация. Наконец, ты ведь тоже...

— Я руководствовалась твоими решениями. Прямое управление стаей тоже было в твоих руках.

— Моя стая сошла с ума. Реагировала на невидимую... нет, нерегистрируемую реальность. Я сам подвергся воздействию чего-то, чему не могу найти объяснения.

— Хотелось бы убедиться в том, что ты намерен его искать.

— Пока у нас не будет базовой модели и схемы дальнейших действий, я в это логово не полезу.

— Настаиваешь на том, что это физически опасно?

— Да. Не исключаю целенаправленной угрозы со стороны... условных агрессоров, скажем так.

— Мм? Воскреси Легионера.

— Мы не имеем на это права. Он проснётся в установленный им самим срок.

— Рандэ, не время проявлять заботу о чужих чувствах. Ситуация требует, а ты всё-таки не военный, а дилетант.

— Зато ты у нас комиссар.

— По делам человечества. Военного опыта не имею, моя задача — один раз тебя казнить, и не больше.

— Мне надоело выслушивать угрозы.

Он позволил себе чуть больше обычного, и отражение одежд под ногами — неясное пятно тьмы — начало расплываться во все стороны, поглощая холодную белизну. Доползло до Юэ, остановилось — и охватило её двумя крыльями, оставляя лишь дорогу назад. Сквозь приоткрытую в щите сознания дверцу вырвался отблеск тщательно спроектированных эмоций. Декаурон не лгал напрямую — он действительно переживал выбранное состояние, и тот факт, что сама возможность таких переживаний определялась его сознательным выбором, не делал их менее реальными.

Тело комиссара осталось незыблемым, как скала, но броня её личности чуть ослабла, позволяя оппоненту вновь контактировать с эмоционально-этическими уровнями восприятия. Ещё не отступление — но знак готовности к компромиссу.

— Перестань играть словами и предоставь мне модель произошедшего. Я не настолько компетентна, чтобы построить её сама. Если ты не хочешь обвинений в свой адрес, конечно.

Воздух нагрелся, исчезли льдинки. Тьма снова отступила к ногам Декаурона, ветерок донёс ароматы цветущих трав.

— Я не люблю неопределённость, Анарандэ. Там, на "Вуали", ничто не имело чётких дефиниций. Мне хочется содрать эту мнимую оболочку и понять, что произошло, иначе придётся идти вперёд, пока не упрусь в стену.

— Полагаю, стена тоже долго не устоит. Решений, как понимаешь, у меня нет. Есть тень — пока только тень — гипотезы.

— Дозволяю отбросить её на мой свет.

Они улыбнулись друг другу.

— Идёт. Наши проблемы можно объяснить, не прибегая к введению неизвестных переменных. Каждая информационная машина, включая человеческий мозг, функционирует на двух уровнях: сигнальном и понятийном. Информация преобразуется в сигналы и в таком виде поступает в когнитивно-вычислительную среду. На физическом уровне она продолжает обрабатываться в форме сигналов. Но на понятийном уровне наборы сигналов, сами по себе представляющие лишь колебания той или иной физической среды, приобретают свойства понятий, символов, информационных объектов. Этот фазовый переход от одной системы к другой является главной особенностью любого сознания. Без такого перехода вычислительная среда остаётся лишь вычислительной средой, в предельном случае — интеллектом. Соответственно, обмануть информационную машину можно также на двух уровнях: подменив поступающие в неё сигналы или подменив понятийный аппарат, которым она оперирует. При этом второй метод автоматически будет включать в себя первый.

Декаурон представил и воплотил в воздухе схему: трёхмерный скелет из разноцветных полосок. Схема изображала условную "Вуаль", разбитую на вложенные слои.

— Я полагаю, что некие условия... назовём их информационным полем неясного генезиса... объективно существуют внутри станции и воздействуют на все вычислительные среды, попадающие в их рабочую область. Воздействуют комплексно. Это означает, что: во-первых, станция вовсе не мертва, во-вторых — внутри неё находится оборудование, обеспечивающее подобный эффект, в-третьих — судьба построившей её экспедиции была непосредственно связана с этим оборудованием и его свойствами. Фактически, на станции генерируется ложная реальность, которая принудительно накладывается поверх истинной.

Схема послушно преобразилась: внутри физического корпуса наложились друг на друга объективная и синтезированная реальности и появился условный центр, предполагаемый источник эффекта. Центр прятался между двумя слоями.

— Это не объясняет, откуда станция берёт энергию.

— Полагаю, реакторы всё же действуют — просто не на полную мощность.

— Где тепловые следы?

— Изнутри — спрятаны. Снаружи... сложно сказать. Утилизация тепловой энергии может быть чрезвычайно эффективной, а сброс — узконаправленным. Станция всегда ориентирована к Нике, и, судя по всему, должна корректировать свою позицию. Возможно, энергия накапливается для этих периодических импульсов.

— Довольно... довольно приемлемо, но база очень скудна, Анарандэ. Нам нужны факты, а факты — там.

Она ткнула пальцем в крышу дворца.

"Куда же ты так спешишь? Неужели на встречу с тьмой? Понадобятся десятки лет, чтобы ковчег возвёл стартовые позиции и коммуникатор для послания Сфере, так зачем тебе немедленные ответы?"

— Есть ещё одна странность, на которую я обратил внимание. Диаметр осевого тоннеля станции меньше указанного на схеме.

— Это так удивительно? Мы уже выяснили, что внутренняя структура "Вуали" отличается от базовой схемы. Модификации допустимы.

— Допустимы, конечно же допустимы. Но не любые. Диаметр осевого тоннеля — стандарт, влияющий на сборку, развесовку и стабилизацию станции. Можно изменить набор отсеков, можно, в разумных пределах, перепрофилировать их, можно подключить другой набор модулей — но нельзя менять базовые стандарты, это черта, за которой начинается совершенно иной проект.

— Но датчики не работали, как положено.

— Эта информация — с начальных этапов проникновения, сохранившаяся в моей собственной памяти. Тогда роботы ещё не начали сходить с ума и работали вполне точно.

— Ещё один факт в хранилище необъяснимых фактов? Воскрешай Легионера, Рандэ. Я требую.

— Если ты так настаиваешь... Но тебе придётся принять участие в церемонии по поводу его возвращения в мир живых — это меньшее, что мы можем сделать, поступая с ним столь бестактно. Не хочу думать о том, как на самом деле называются наши действия.

— Разумеется, я настаиваю. Нам нужен третий специалист.

* * *

Декаурон оглядел приветственную делегацию в составе себя и Юэ. Кинул взгляд со стороны, сверху, немного сзади, особое внимание уделил виду от главного входа. Его собственные плечи облекала чёрная мантия, украшенная на плече большой алмазной звездой. Комиссар надела строгий фиолетово-багряный мундир, дизайн которого позаимствовала из исторических летописей и обработала в соответствии с советами Декаурона, как наиболее старого и опытного в зоне досягаемости консультанта. Сам Декаурон, удовлетворённый осмотром, перенёс внимание на врата и послал в адрес Юэ глиф внимания и ответственности.

— Теперь пора.

Он хлопнул в ладоши — залы дворца огласили металлические звуки древнего марша, с неба осыпались алые лепестки, сами собой распахнулись створки витража, открывая арку главного входа. Юэ, торжественная и прямая в своём мундире, приросла к полу.

Кто-то появился перед вратами — массивный, неразличимый.

— Здесь и сейчас, в настоящем и в вечности, приветствуем нашего предка и первого из людей на борту ковчега! — выкрикнул Декаурон, заставляя голос звенеть и биться под сводами.

— Ты уверен, что этот ритуал в самом деле необходим? — шепнула в его голове Юэ.

— Не знаю. Думаю, он считает нас идиотами.

— Ты!..

Фигура двинулась сквозь врата. Именно двинулась: другие эпитеты не липли к её графитово-серой, с синеватым отливом броне, к весу и мощи, скрытым в чересчур стремительных и плавных для такого тела движениях. Фигура Легионера едва ли напоминала человеческую, несмотря на то, что передвигалась на двух конечностях. Она не шла вперёд, а выбрасывала себя на новое место, без ритма, без прямолинейных перемещений, оборачивая череду рывков единым скольжением.

Лепестки продолжали кружиться в воздухе, но марш умолк и врата закрылись. Легионер остановился, не дойдя до Юэ и Декаурона пары шагов: в таком положении, распрямившись, он возвышался над ними метра на два, и чтобы оглядеть его полностью, приходилось задирать голову или пользоваться внешним зрением.

"Полагаю, ответный жест. Дал понять, как относится к нашей театральной сценке."

— Я высоко ценю оказанное внимание, — произнёс Легионер великолепно поставленным ровным голосом. — Вы смотрелись очень смешно, если оценивать с точки зрения, господствовавшей в период моей активной службы, но для вашей стерильной эпохи вышло достаточно колоритно.

— Мы...

— Просим прощения за внезапное воскрешение, — подхватил Декаурон, не вполне уверенный в намерениях Юэ. — К сожалению, мы столкнулись с непредвиденными обстоятельствами, которые требуют осмысления и анализа, и чем большим числом умов — тем, наверное, лучше.

— Наша хозяйка любезно осведомила меня об этом.

— Он гораздо милее вас, мастер!

— Рад за тебя. Надеюсь, комиссар не намешала в данные ничего чрезмерно... чувствительного?

— Ничего, что можно было бы счесть излишним. Но я могу поколебаться в верности вам!

- Ты богиня, они всегда оставались ветрены. Только имей в виду — во времена Легионера нравы были довольно странными.

— Нравы?.. А, понимаю. Паттерны процессов обмена личность-общество. Подумаю об этом в следующие несколько лет.

Киборг прошёл вперёд — к той самой фарфоровой беседке, где недавно мерялась волей его нынешняя свита; Декаурон и Юэ последовали за ним, словно пажи вслед за лордом. Остановившись, Легионер немного уменьшил рост, сцепил верхние манипуляторы в замок, а средние, вспомогательные, прижал к корпусу.

"Неужели истоки дизайна наших штурмовиков тянутся от него?.."

— Я понял вашу проблему. Выдайте мне оружие. Боеприпасы. Расходные материалы. Отряд дронов поддержки. Нанесите дистанционные удары по ключевым узлам станции. Предварительное сосредоточение под прикрытием ближайшего небесного тела. Десантирование следует обеспечить, ослепив сенсоры противника лазерами, аэрозольными облаками и фантомами. Объект будет зачищен в кратчайшие сроки, далее — безопасное обследование.

Декаурон и Юэ обменялись эмоциями восхищения и глифами понимающих взглядов. Легионер не обладал органами восприятия каналов невербальной коммуникации, но он в них и не нуждался: мозг, заключённый в боевую машину, сознательно отверг все оттенки серого, сотворив из себя паладина прямоты.

— Хороший план, — резюмировал Декаурон, покосившись на комиссара.

— Отклонено, — отрезала Юэ.

— Понимаю, — Легионер не выказал и тени недовольства. — Второй вариант: атаковать станцию снарядом-пенетратором, который доставит на неё зародыш самомодифицирующейся блок-структуры. После заполнения отсеков "паутиной", отдельные модули можно безопасно отстыковывать и исследовать. "Паутина" подавит всякую организованную активность.

— Отклонено.

Комиссар сбросила мундир, который тут же истаял, и осталась обнажённой. Идеальные линии мускулатуры ловили отблески света.

— Оружие такого рода уничтожит все вероятные находки и будет угрожать существованию потенциально живых членов экипажа. Нам бы хотелось получить консультацию по поводу сложившейся ситуации, а не планы военных операций, если возможно. Что такое "Вуаль", например — и что на ней происходит.

— Я знаю, что это за место.

"Не ожидал".

Судя по тонам недоверия, исходящим от комиссара, ответ застал врасплох и её.

Легионер подождал, пока гулкая тишина поглотит его слова, и продолжил:

— Базовая станция экспедиции ДЗ-16 "Вуаль". Самая дальняя от Земли точка, когда-либо достигнутая человечеством — по крайней мере, на момент завершения своего полёта.

— Откуда? — поинтересовалась Юэ. — В базах ковчега этой информации не нашлось.

— Станция не передаёт идентификационных кодов. Дополнительных идентификаторов вы тоже не обнаружили, а информация об эпохе запуска довольно скудна и не содержит подробных хроник. Но ДЗ-16 была запущена на моей памяти, и я помню некоторые детали. В тот период человечество всё ещё использовало средства визуальной идентификации, символические постоянные изображения, наносимые на корпуса разнообразных искусственных объектов. Один из таких символов нанесён и на станцию, которую вы исследуете.

По велению Легионера в воздухе возникло изображение: торцевые поверхности обитаемых модулей, матово блестящие в свете Ники. Изображение было сделано одним из зондов Дану при помощи телескопа, и реконструировано графическим алгоритмом. Чуть ниже и правее центра, почти на границе тени, виднелся знак, похожий на стилизованный цветок ромашки, почти бесцветный, но всё же выделяющийся на фоне сероватой обшивки.

— Символика Союза прогрессивных институтов, дочерней организации Федеральной гиперсети.

— Я не слишком хорошо знаю этот период...

— Это неважно, — перебил Декаурон. — Какова была цель экспедиции?

— Об этом я не осведомлён. Разумеется, формальной причиной старта являлось освоение, но на тот момент СПИ находился в конфронтации с Конгрегацией Обороны, военной организацией гиперсети, и освоение не входило в приоритетные направления его деятельности. Фактически, старт ДЗ-16 являлся сепаратной инициативой, которая вызывала недовольство военных.

— И почему?

Огромное тело шевельнуло верхними манипуляторами в неожиданно человеческом жесте недоумения-очевидности.

"Мы разучились пользоваться жестами таким образом, заменили их невербальной коммуникацией. Но он делает это так естественно, словно органики в нём всё ещё больше, чем во мне."

— Давным-давно люди использовали странную глорификацию, гласившую, что "военные защищают мир". Абсурдность этого утверждения очевидна: военные защищают не мир, являющийся абстрактной концепцией, а некое состояние системы, признанное предпочтительным. В этом смысле они отличаются от всех прочих элементов системы только методами, а поскольку выбор методологии — вопрос при должном уровне развития не принципиальный, военные перестали быть обособленной кастой уже в период моей жизни. Тем не менее, они всё ещё следовали доктрине защиты предпочтительного состояния, а СПИ стремился его поколебать. Причина в конфликте концепций будущего, как и у всех конфликтов.

"Если проблема была так очевидна уже ему — почему расплачиваюсь за её решение я?.."

Легионер тихо переместился на новую позицию. Декаурону показалось, что тот сознательно ведёт себя так, словно вокруг — настоящее хрупкое стекло, а не фальшь синтезированной реальности.

— Я бы назвал то, с чем вы столкнулись, результатом активного противодействия. Информационной борьбой.

Он замолчал — неподвижная глыба металлокерамики, не проявляющая признаков жизни. Юэ попыталась было что-то сказать, но Декаурон заткнул ей рот, переслав на входящие каналы огромный конструкт, слепленный из этических парадоксов. Через некоторое время Легионер шевельнул одним из верхних манипуляторов, демонстрируя, что готов продолжить.

— В то время, когда я был создан, всё ещё существовало понятие радиоэлектронной борьбы, хотя уже тогда оно считалось устаревшим, поскольку включало в себя и оптико-электронное противодействие, и физическое нарушение работы вражеских систем разведки, наведения и связи, и их утончённый обман, и кибернетические атаки на системы поля боя и системы стратегического управления. Отдельными видами борьбы считались кибернетическая в общем смысле, а также информационная, направленная на эпистемологические основы жизнедеятельности противника и семантическое поле отдельных его систем. Очень скоро все эти понятия были объединены рамках термина информационной борьбы, включая в него единство теоретической базы, материально-технических средств и способов воздействия на противника. Я не утомил вас?

Дождавшись жестов отрицания, Легионер снова умолк. Потом, с невероятной для двухтонного тела грацией, переместился так, чтобы между ним и слушателями оказалась сплетённая из фарфоровых веточек беседка без крыши.

— Я предлагаю вам отказаться от использования внутри "Вуали" интеллектуальных систем. То, что вы называете "простейшим датчиком", само по себе является достаточно сложным вычислительным устройством, даже если функционирует независимо от главного управляющего контура. Примените электромеханические логические схемы. Неинтеллектуальные датчики на основе эредитарных метаматериалов. Постройте простейший дрон, экранированный по высшему классу от излучений и физических полей, расположите внутри него несколько отсеков с контрольно-измерительной аппаратурой, работающей на разных физических и логических принципах.

— Юэ, а ведь это по твоей части.

— Моей?..

— Ты увлекаешься сверхточной механикой. Почему бы не возглавить разработку нового типа дрона?

— Поддерживаю. Я наблюдала за творениями комиссара Юнары и нахожу их весьма совершенными.

— Я всё ещё не понимаю, почему мы должны сознательно отбросить наши возможности вместо наращивания их технического совершенства. Это как минимум спорно.

— Полагаю, по причине наличия чего-то, что сильнее вас, — Легионер качнул всеми манипуляторами, демонстрируя неизбежность. — Сильнее вас в тех областях, где вы сами — наиболее сильны. Открытое противоборство и линейное наращивание сложности используемых систем ничего не даст. Используя примитивные технологии, вы можете попытаться заставить противника сойти со своего пьедестала, вступить в борьбу на том уровне, где он сам, возможно, будет менее компетентен. Азы тактических решений для поля боя.

Юэ эманировала смирение, потом кивнула Легионеру.

— Анарандэ, ты, судя по твоему отвратительному оптимизму, не представляешь, что такое дроны на микромеханической логике. Какой у них объём памяти и насколько примитивны программы.

— Намекаешь, что нам всё равно придётся контролировать их лично?

— Обязательно придётся, Рандэ. Так что не надейся отсидеться за спиной железных болванов.

Она добавила в слова ощущение ядовитой улыбки. Декаурон послал в ответ чувство простодушной готовности.

— Если пожелаете, я высажусь на "Вуаль" в качестве оператора, — вмешался Легионер. Теперь уже Декаурон незримо морщился, вынужденный купировать активность древнего солдата, так и не сумевшего обрести новую идентичность.

— Я желаю очень многого, от личной планеты до упругой попки Юэ, но чего я точно не желаю — так это уничтожения или поломки кого-то из обитателей ковчега. Отклонено.

— Напоминаю: я — единственный человек на борту, модифицированный для участия в боевых действиях.

— Очень давно модифицированный. Что будешь делать, если откажет весь твой экзопротез? Или, ещё хуже — если он попадёт под внешний контроль?

— На этот случай я оснащён зарядом интеллектуальной взрывчатки. Это одна из причин, по которым до моего мозга очень сложно добраться.

— И это одна из причин, по которой ты останешься на "Стеклянном дворце". Нет, — развёл руками Декаурон, — только не ритуальное самоубийство после стольких тысяч лет добровольной смерти.

* * *

— Сигнал стабилен, но плотность данных...

— Чего ты ждал от устройства, аналогами которого люди пользовались, едва спустившись с деревьев? Терпи, другой скорости не получишь.

— Не понимаю, как можно управлять машиной, которую невозможно почувствовать.

— Ты же как-то сумел.

— Меня не покидает ощущение, что я пытаюсь шевелить чужой мёртвой рукой, рассказывая слепому, каким образом нужно дёргать её за ниточки.

— А я просто представила, что это сложные часы, в которых нужно подкручивать механизм. Верни своего бота на тридцать сантиметров правее, он отклонился от курса.

— Откуда ты знаешь?

— От поводка. Когда он растягивается — меняет электрическое сопротивление. А угол определяется механически.

— Ты восхитительна.

— Погоди с комплиментами, мы пятнадцать метров с трудом прошли. С такими темпами продвижения застрянем здесь на несколько суток.

— Мы и без того здесь застряли и я даже знаю, кто виноват, — буркнул он в ответ, но не слишком искренне: задача уже захватила его и громко требовала решения. Отступать теперь Декаурон бы не стал, даже получив дозволение комиссара.

Дрон, которому он уделял большую часть своего внимания, медленно полз к осевому тоннелю станции. Неказистый бочкообразный корпус выполнили из высокоплотного сплава и нескольких слоёв дополнительной пассивной защиты, в задачу которых входило не допустить к оборудованию внешние магнитные поля и любые излучения относительно низкой мощности. Руководил машиной фантастически сложный мозг, составленный из микрореле, пневматических вентилей и пьезоэлементов, подвешенный в амортизированном коконе и питаемый двумя независимыми насосами. Думать мозг не умел: обрабатывая основную программу из нескольких сотен строк и динамически переключаемые подпрограммы из нескольких десятков каждая, он едва справлялся с контролем основных систем дрона, занимая при этом половину его объёма. Следом за машиной тянулась катушка с двунаправленным акустическим кабелем, по которому циркулировали высокочастотные ультразвуковые импульсы. Именно его пропускная способность угнетала Декаурона, заставляя ощущать себя слепым, глухим и немым. Основными органами дрона стали осязание и эхолокация. Имелся дополнительный видеоканал, оснащённый простейшей камерой с минимумом электронных и полным отсутствием интеллектуальных компонентов, который передавал сигнал по отдельному кабелю. Этот канал был полностью изолирован от прочих систем и выдавал плоскую картинку с разрешением триста на триста точек.

Изображение выглядело отвратительно. Почти лишённое цвета, дрожащее и размытое, оно давало лишь общее представление о том, что происходит прямо по курсу. Напрямую использовать видеоканал для управления воспрещала наскоро составленная инструкция — картинку следовало согласовывать с данными, полученными от акустической локации и растущих из торцевых концов дрона щупов, самые длинные из которых достигали нескольких метров. Движение осуществлялось за счёт нескольких "ложноножек", поочерёдно клеившихся к внутренним поверхностям станции, а затем сокращавших мускульные волокна. Имелись и реактивные двигатели, но их, в силу несовершенства системы управления, полагалось применять в крайнем случае.

Теоретически, конструкция позволяла двигаться намного быстрей, но на практике цикл управления растягивался до десятков секунд, которые требовались механическому мозгу на получение отклика от собственных органов, их последующую обработку, кодирование и передачу при помощи ультразвука. Декаурон сходил с ума от замедленного течения времени, но перепоручать задачу автоматике не желал. Больше всего ему хотелось лично проникнуть на "Вуаль" и придать страдающему от идиотии роботу хорошее ускорение. Часы томительного ожидания лишили внутренности станции зловещего ореола, и он даже подумывал о том, что куда эффективнее оказалось бы личное присутствие с тем же акустическим кабелем в качестве страховочного конца.

"Лезли внутрь с наглостью и любопытством высших существ. Обожглись. Теперь трусливо трогаем лапкой и готовы в любой момент отдёрнуть её назад."

Дроны наконец-то доползли до осевого тоннеля. Изображение с камер выглядело как чернота, размытая в центре лучом прожектора. Показания дублированных датчиков кружились на периферии внимания Декаурона: за ними следила отдельная суб-личность, и параметры среды до сих пор оставались в норме. Сравнение данных с теми, что получала Юэ, не выявляло значимых расхождений.

— Эхолокация тоннеля подтверждает данные с прошлой вылазки. Он действительно уже, чем полагается.

— Надо замерить остальные размерности. Проёмы шлюзовых камер, высоту стандартных модулей, диаметр технических каналов и шаг облицовки. По новой взять образцы, утерянные вместе с лабораторией. После этого вернуть дроны.

— Займёт много времени.

— У нас его хватает.

— Предлагаю двинуть один в технический сектор, второй — оставить заниматься сбором образцов и замерами. В любом случае, отправлять оба вниз слишком рискованно, а к взаимопомощи эти бочки не приспособлены.

— Поддерживаю. Вылетаем в тоннель?

— По синхронному таймеру, импульс в одну десятую.

— Принято.

Таймер, связанный триггером с двигателями дрона, повис на краю вторичного интерфейса, и Декаурон мысленным жестом отправил его идентификатор на внешний порт Юэ. Два мозга подключились друг к другу, цифры десятисекундного отчёта синхронно побежали к нолю.

Пуск. Короткие импульсы газа вытолкнули двух роботов в пространство тоннеля, ещё несколько — заставили их повиснуть вблизи его геометрического центра. Картинка на одном из планов восприятия Декаурона заметалась и снова сфокусировалась на уходящей во тьму вогнутой поверхности. Скобы и технологические выштамповки казались неясными пятнами, обшивка тоннеля поблёскивала в свете прожекторов.

— Юэ, такое впечатление, что тоннель выглядит странновато.

— Что именно странновато?

— Не могу понять, качество изображения слишком низкое. Словно что-то с текстурой поверхности.

— Проверь. Скорее всего, артефакты видео. Я направляюсь вниз, остальное на тебе.

Интерфейс управления дроном имитировал взвизг сирены.

"НЗПУ_0.2_В_Х442+ПОР_19.1...173.9"

"Незапланированное ускорение. Потеря ориентации. В этот раз проблемы начались раньше."

— Юэ, что случилось? Вместе с твоим импульсом я...

— Дроны сцепились! Поводок сброшен, но зацепился за дата-кабель, если я всё правильно поняла. Тебя потащило следом.

— И почему всё не может идти штатным образом?..

— Потому что вся ситуация нештатная, Анарандэ.

— Попытаемся распутать?

— Каким образом? Разрешения едва хватает понять, что вообще происходит.

— Будем давать микроимпульсы, фиксировать взаимное вращение и...

— Запутаем кабели окончательно. Я пойду.

— Даже не обсуждается.

— Ты не можешь мне приказывать, Анарандэ. Оставайся и наблюдай. В тоннеле безопасно, никаких аномалий не обнаружено.

— Но дроны дрейфуют вниз.

— Там шлюз, в такой конфигурации они за него зацепятся, а если нет — на этот случай есть ты. Приклейся к проёму лапами.

— Мне не нравится то, что происходит.

— Успокойся. Мы имеем дело с древним оборудованием, которое забыло, как себя вести. Я беру катушку с акустическим кабелем, так что останусь на текстовом канале связи.

Он проследил за тем, как по очереди сигналят шлюзы, и наблюдал за массивной спиной экзоскелета Юэ, когда та вплывала внутрь "Вуали". Потом установленная поверх вырезанного люка диафрагма затянулась, и комиссар повисла на ниточке кабеля, едва способного проталкивать сквозь себя скудный ручеёк данных.

Изображение тоннеля, идущее с дронов, медленно вращалось. Одна камера смотрела в сторону условного верха, под углом около тридцати градусов к оси, вторая — по направлению к приближающемуся шлюзу, ведущему в технический сектор. Мигнул, привлекая внимание, новый канал связи:

"ДОСТИГЛА ОСЕВОГО ТОННЕЛЯ. ВИЖУ ДРОНЫ. ВСЕ ПАРАМЕТРЫ В НОРМЕ."

Декаурон подавил желание отправиться следом и сосредоточился на разрозненных показаниях, поступающих к нему с примитивных датчиков. Роботы приближались ко входу в шлюз, и вокруг неспешно рос радиационный фон. Возникли радиошумы, пришёл в действие сканер, чьё рабочее тело изменяло физическую структуру под воздействием магнитных полей.

"Это плохо. Хорошо и плохо одновременно: хорошо, что ситуация проясняется, но очень плохо, что именно в текущий момент."

Пока одна часть его мозга осознавала происходящее, другая уже превращала в ультразвуковые импульсы срочное сообщение:

"ЮЭ, РЕАКТОРЫ РАБОТАЮТ. НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙСЯ."

Он сосредоточился и дал импульс, которому полагалось остановить падение в тоннель, но ущербный механический мозг задержался с обработкой команды и сцепка роботов закрутилась, уставившись камерами в проплывающие мимо стены.

"ВИЖУ ДРОНЫ. СЕЙЧАС ПОЙМАЮ."

"ЮЭ, ВОЗВРАЩАЙСЯ НЕМЕДЛЕННО!"

"ОБРК_КY1", — бесстрастно просигналил коннектор, уведомляя об обрыве ниточки, на которой висела Юэ.

Замерев, Декаурон следил за тем, как его тело, независимо от сознания, вдыхает порции кислорода.

"Я не могу забыть о том, чтобы дышать."

Он отключился от саркофага и выплыл в полость центрального шара экспедиционного модуля. В ухе пискнуло.

— Мастер, что вы собираетесь делать?

— Идти следом за ней, конечно.

— Я запрещаю. Мастер, это слишком опасно.

— Ты не находишь, что раздумывать об этом довольно поздно? У меня неплохой иммунитет к царящему там хаосу.

— Вы поступаете нерационально.

— Меня вынудили. Я вообще не полез бы сюда по собственной воле.

Шлюзы раскрывались перед ним и смыкались за спиной — преграды, отделяющие управляемый мир от чужой, неисследованной среды. Ровный белый свет сменился сиянием установленных на экзоскелете мультиспектральных прожекторов: Декаурон не экономил энергию. Короткий отрезок радиального тоннеля, зияющий проёмами вскрытых отсеков, он преодолел одним затяжным броском и затормозил двигателями, только встретив пустоту осевого. Где-то там, в направлении технического сектора, должна была оставаться Юэ, но он уже видел дрейфующий поблизости серебристый кабель, за противоположный конец которого никто не держался.

Только здесь он понял, какую ошибку совершил сам.

"Я... я забыл свою катушку. Я — забыл. Впервые... за сколько лет? Почему?.."

Оставшись один внутри огромной станции, без внешних органов чувств, не поддержанный ни стаей роботов, ни хотя бы голосом Дану, Декаурон ощутил себя крохотным и до ужаса слабым. Мгновением позже выделил эти эмоции в отдельное ядро, но не стал его закрывать, время от времени сверяясь с инстинктивными реакциями. Затем поднял бронированное забрало, взглянул на мир сквозь стекло — и вновь разделил сознание.

Не было хора ветвящихся голосов. Каждый принял свою задачу, каждый получил фронт работ — и одна точка уставилась вовне десятком наблюдателей, превратившись в интерферометр реальности. На этот раз картинка оказалась устойчивой: лучше, чем с камер дронов и стабильней, чем во время бегства в прошлую вылазку.

Стены тоннеля блестели: их покрывал толстый слой какого-то полупрозрачного вещества. "Внизу" всё ещё вращались сцепившиеся дроны. Лишённые руководства, они сделались бесполезным хламом.

"Они уже должны были долететь. Кто-то изменил траекторию их движения."

"Юэ, разумеется. Но зачем?"

"Недостаточно данных. Идём за ней?"

"Идём."

"Идём."

"Опасно."

"Идём."

"Придётся."

Двигатели вновь заработали. Четыре личности из одиннадцати активных выдали команду на вектор движения в прямо противоположную сторону — к жилым отсекам. Их тут же уничтожили, жестоко, без слияния памяти, но урок оказался полезен, и Декауроны снова размножились, постоянно контролируя свою целостность путём запоминания "правильного решения", каким оно было принято большинством голосов на предыдущем этапе. Время от времени личности сливались с общим фондом памяти и рождались снова: этот процесс, привязанный к случайной величине, не мог быть предсказан.

"Мы божественны", — кричал общий хор, сливаясь в одном порыве, — "изменять реальность — наша задача!"

Они слишком спешили, чтобы тратить время на обычный невесомый полёт, и мчались вперёд, направляя себя сериями импульсов из электрохимических двигателей экзоскелета. Декауроны делали это на уровне рефлексов, не отвлекаясь ни на мгновение, и сервисная автоматика подхватывала их нервные сигналы, превращая их в струйки плазмы. Запасы химического топлива и рабочих топливных элементов ползли вниз, отображаясь на периферии внимания.

Экзоскелет ворвался в шлюз, пролетел сквозь него и затормозил манипуляторами о стены, сдирая с них лохмотья покрытия.

"Что мы собрались делать?"

"Искать Юэ, насколько я понимаю."

"Каким образом?"

"Мы..."

"Мы не знаем."

"Тогда почему?"

"Разве это не будет правильным?"

"В какой системе ценностей?"

"В человеческой".

"Но единое человечество..."

"Мы не можем полагаться на наши органы."

"Возможно, на наш мозг тоже."

"Почему бы тогда..."

"Станция меняет орбиту!"

Родившееся из ниоткуда ускорение вернуло им вес, наделив абстрактные направления плотью физического смысла. Узкие тоннели наполнил низкочастотный гул.

"Возвращаемся."

"Но..."

Очередная личность погибла, уничтоженная общим решением.

"Вверх!"

Взломанные створки шлюза подёргивались, явственно пытаясь закрыться. Декауроны умертвили этих технозомби, перерезав приводы при помощи плазменного резака, и взглянули вверх. Ускорение тянуло обратно, вдоль оси проснувшейся станции — где-то поблизости на этот случай должны были иметься раскладные лестницы, но искать их в сходящей с ума реальности уместным не счёл никто. Одной десятой g не хватило, чтобы удержать экзоскелет в яме шлюза: прыжок — и они снова оказались в тоннеле, километровой бездне над головой.

Мёртвые роботы. Плавающий кабель. Едва различимая дрожь.

Покрытие стен оказалось плотным и гладким, упругим на ощупь. Местами оно полностью поглотило аварийные скобы, но кое-где оставило пустыми большие участки стен.

Декаурона мутило. Личности сменяли друг друга в бешеном танце, поле зрения дрожало и меняло свой угол, словно качающийся экран. Он промахнулся пару раз, пытаясь нащупать скобу, схватился, полез на ощупь — ускорение немного возросло, но мощности искусственной мускулатуры хватало, чтобы одним рывком преодолевать по нескольку метров.

"Мы оставляем Юэ."

"Мы вернёмся за ней."

"И за теми, кто посмел бросить вызов Декаурону."

"Человечеству."

"Его представителям."

"Неважно. Как будущий бог, мы не можем допустить торжества демона."

"Мы не можем отказаться от чувства гордости."

Они не отказались. Когда выяснилось, что проход к шлюзу находится на противоположной стороне тоннеля, Декауроны рассчитали прыжок, оттолкнулись, включив двигатели на полную мощность — и тяжеловесно врезались в стену прямо над люком, не достав каких-то полутора метров.

Мотаясь из стороны в сторону, он всё-таки добрался до шлюза в экспедиционный модуль, прошёл двухступенчатую дезинфекцию и вывалился в открытый космос, уставившись на грозный глаз Регента.

— ...стер! Ответьте!

— Дану? Я слышу тебя!

— Немедленно покиньте "Вуаль!" Я беру на себя управление "Аонбаром" и подберу вас через несколько тысяч секунд.

— Понял. Отделяюсь.

Платформа разорвала контакт со шлюзом, зажгла плазменные факелы и двинулась прочь от белых пузырей, прицепившихся к борту станции. Серая туша неспешно отплывала назад, и открытая решётчатая конструкция осталась один на один с планетой.

В лицо Декаурону смотрел зрачок громадного вихря. По его периметру бушевал ветер, который мог бы стачивать горы за пару лет, стены желтоватых облаков простирались на десятки километров, срываясь поверху тончайшими клочьями, а в центре чудовищного котла, на самом дне атмосферной воронки, густела жаркая тьма. В инфракрасном спектре цвета вихря инвертировались: центр его сиял теплом глубинных слоёв планеты, а края постепенно темнели, сливаясь с равномерной окраской остальной атмосферы.

— Дану, знаешь — мне страшно.

— Потерпите немного, мастер. Я совершаю манёвр, скоро вы увидите корабль. Из-за резкой смены орбиты придётся пройти вплотную к Регенту, но это штатная ситуация.

Он верил голосу ковчега и ждал, упорно не отводя глаз от лика планеты, а потом увидел её — маленькую белую точку, вдруг засиявшую собственным, не заёмным, светом. Плывущий над вихрем сияющий "Аонбар" казался самым желанным зрелищем во вселенной.

* * *

Дробясь на части и вновь собирая себя воедино, он метался внутри саркофага, раз за разом переживая спазмы клаустрофобии, информационной депривации и — на удивление — одиночества. Обнаружив в себе это чувство, Декаурон сперва удивился и попытался сбросить его в одно из временных ядер, но оно, как вирусная идея, тут же возникло на прежнем месте, заполняя каждый угол сознания. Хотелось позвать Дану: без её тёплого присутствия где-то поблизости пустота за хрупким корпусом "Аонбара" казалась особенно хищной, почти живой — но древние, как само человечество, рамки самоограничений не позволили ему открыть канал связи.

После, уже на борту ковчега, он оценил эти явления как "ренессанс архаичных моделей поведения", но решил оставить назревшую самомодификацию на потом, когда решения не будут диктоваться сиюминутной необходимостью.

Соревнование с временем Декаурон полагал одной из самых неприятных задач — и потому подходил к её решению с позиций абсолютного превосходства, обеспеченного искусством планирования. Проблемы, стоявшие перед ним, в очередной раз совершили структурный скачок, переросли уровень досадных недоразумений и начали приобретать экзистенциальные черты.

Угрозе подверглась жизнь человека.

Он ухмыльнулся, подумав о том, что выручать комиссара в её отсутствие должно быть намного проще, чем сотрудничая с ней самой. Можно действовать без оглядки на неадекватные полномочия, согласуя свои шаги с единственной реальной властью, существующей здесь и сейчас: той, что управляет ковчегом, позволяя ему пересекать бездны мрака. С живущей в каждой его частичке богиней, чей ласковый и насмешливый голос маскирует истинную природу вторично разумного существа, никогда не знавшего тюрьмы тела и груза древних эволюционных программ.

Да, действовать. Он хотел сжать четвёртую размерность вселенной, заставить точки на её шкале совместиться в параллельном исполнении всех событий, но вместо этого тащился по линейному вектору из прошлого в будущее, вынужденный соблюдать строжайший порядок причин и следствий.

Декаурон пребывал в состоянии вражды с реальностью. Декаурон пребывал в бешенстве. Он не сразу подобрал подходящее определение, потому что не имел предыдущего опыта переживания аналогичных эмоций, но подобрав, удивился его исключительной точности: словно древние смотрели из глубины эпох и усмехались, обретя подобие жизни внутри утратившего былую власть мозга.

— Дану!

— Оборонительные системы готовы, мастер. Ракеты размещены на траекториях перехвата станции, три группы противоракетных дронов прикрывают ковчег от ударов с наиболее вероятных направлений атаки.

— Что с "Вуалью"?

— После совершения манёвра станция заглушила двигатели, реакторы в тихом режиме. Температурный фон повысился на двенадцать градусов. Других следов активности не обнаружено.

— Возможно, мы и перестраховываемся, но...

— Разумеется, мой осторожный мастер.

— Просто на всякий случай: у тебя ведь нет мыслей о том, чтобы нанести превентивный удар, пока Юэ находится на борту?

— Только в случае прямой угрозы ковчегу. Позвольте вопрос, мастер?

— С каких пор тебе нужно дозволение?

— Считайте это капризом. Буду ли я права, если предположу, что вы собираетесь предпринять попытку возврата Юэ Юнары?

— Будешь.

— Боюсь, мне не слишком нравится ваше решение. Исследованные образцы дают достаточно пищи для проявления осторожности.

— Вот я и планирую... подготовиться. Легионер во дворце?

— Он там. Мне кажется, он считает себя ответственным за провал.

— Главным ответственным я назначаю себя. Мог бы догадаться и раньше, куда мы вляпались.

Декаурон вынырнул из серого тумана перед вратами и, не останавливаясь, вошёл. Хрустальная крыша дворца зияла чёрным провалом. Ковчег вновь изменил орбиту, и теперь сквозь стекло смотрели только искры термоядерного света, выдержанного в глубоком вакууме.

"Звёзды обладают свойством выглядеть так, как ты о них думаешь."

Легионер стоял на прежнем месте: возможно, он и не сходил с него, а возможно, запомнил и занял с точностью до миллиметра. Короткий прыжок — и Декаурон замер на фарфоровой ограде беседки, уравнявшись с древним киборгом в росте.

— Итог самонадеянной некомпетентности очевиден, а?

— Решение изначально не являлось оптимальным. Потеря члена экипажа — крайне неприятное следствие.

— В этой вылазке у нас не только потери.

Он спрыгнул и теперь смотрел на Легионера снизу вверх.

— Я не один и не два раза размышлял о том, почему ты проводишь в саркофаге почти всё время. Пытался смоделировать, каким ты воспринимаешь реальный мир и от чего пытаешься сбежать — в пустоту галактики и даже в обратимую смерть.

Киборг учтиво шевельнул сенсорным блоком, заменяющим голову. Декаурон изящно поклонился в ответ.

— Вскоре я понял, что ставлю вопрос неправильно. Правильный вопрос — что до сих пор удерживает тебя на грани окончательной смерти? Убеждения? Надежда? Инстинкты? Почему ты не можешь сдвинуться ни в одну, ни в другую сторону?

Верхний манипулятор Легионера опустил раскрытую ладонь.

— Полагаешь выбор неизбежным?

— Бесспорно. Ты живёшь — или ты умираешь. Но ты — ты не живёшь и не умираешь. Разве в этом есть смысл?

— А разве в любом существовании есть объективный смысл? Я существую, потому что у меня нет причин прерывать этот процесс. Иными словами, мне всё равно. Это вызывает беспокойство, когда я нахожусь среди людей. Здесь, в пустоте, я ощущаю себя на своём месте. Бесконечный полёт в саркофаге... воодушевляет. Становится чем-то, что я не могу осмыслить, а значит — якорем, который удерживает меня в реальности.

— Довольно простой ответ.

— Сожалею, если не оправдал твоих ожиданий. Могу я, в свою очередь, задать личный вопрос?

— Ох, — Декаурон постарался придать лицу соответствующее случаю выражение, потом рассмеялся. — Личных вопросов давно не существует, а условности каждый выбирает для себя сам. Можешь спрашивать о чём угодно, не задумываясь, уместно ли это.

— Даже если это причинит кому-нибудь неудобства?

— Если информация причиняет тебе неудобства — твой разум несовершенен и должен быть модифицирован. Тот, кто указал другому на его проблемы — заслуживает благодарности. Так понятней?

"Но самое забавное в том, что мы всё-таки стараемся вести себя уместно по отношению к предку. Интересно, понимает ли он? Наверняка понимает, иначе не стал бы спрашивать."

— Тогда я спрошу. Я пытался понять, что означают ваши имена, но не преуспел. Современные базы данных для меня немного... неудобны в использовании, но даже тщательно подготовленные попытки ими воспользоваться не дали внятного объяснения. У вес ведь нет родителей, не так ли? Или чего-то вроде семейных, родовых групп. Я сам был выращен в искусственной матке и при рождении получил только серийный номер, но современное человечество ушло даже от таких способов воспроизводства. Тогда почему и ты, и комиссар Юнара носите двойные имена, словно обладаете фамилиями?

— Не сказал бы, что этот вопрос можно назвать личным, но... Дану и Анталаника обходятся всего одним, так?

— Об этом я тоже хотел бы осведомиться.

— Всё дело в самом понятии имени. Оно выполняет две функции, одна из которых...

— Индивидуальный идентификатор, а вторая — краткое и символическое описание личности, включая принадлежность к той или иной группе. Я не настолько примитивен, чтобы не знать.

— Тогда я перейду сразу к сути. Многие люди и даже общества действительно отказывались от комплексных имён, оставляя лишь условные идентификаторы. Такая практика неизменно заканчивалась плачевно, поскольку человеческая личность, фокус самосознания, выделение себя из среды — очень хрупкое явление, требующее выполнения определённых условий. Одно из таких условий — твёрдая самоидентификация, условная точка, в которой человек превращается в "Я". Имя служит маяком и... да, якорем этой точки. Что касается принципов именования, то их нет. Анталанику на самом деле зовут совсем не так: эти звуки — всего лишь плоская проекция её настоящего имени на примитивность нашего восприятия. Её имя небесно-голубое и объёмное... я видел его только краем, к сожалению. Дану, в силу обстоятельств, получила имя древней богини и оно ей нравится, а остальные вопросы её не волнуют. Мы с Юэ — чуть более традиционные существа. Моё имя носит описательный характер, её — родовой. Юэ — понятие, включающие многогранные свойства света, в первую очередь — чистое сияние, оттенки прекрасных цветов, но также и ярость звёздных лучей, Юнара — место, где её создали. Оно было очень красивым...

— Хочу заметить, что ты умолчал о самом себе.

— В самом деле. Декаурон означает "множественный". Анарандэ — мечтатель, владыка, стремление и рассвет.

— Я начинаю понимать, почему ваши языки кажутся невозможными.

— Вопрос сигнальных систем. Тебе ведь предлагали новое тело?

— И новый мозг.

— Модернизированный, скажем так. Сейчас ты воспринимаешь только часть нашей речи. Разве не хочется видеть сразу весь спектр?

— Плата кажется мне чрезмерной.

— О. Вопрос цены. Вопрос сравнения, прогнозирования вероятностей, вопрос выбора системы ценностей и вопрос целеполагания...

— Мне кажется, ты несколько изменился, Анарандэ Декаурон.

— Интересное наблюдение. Полагаю, оно верно: ведь в настоящий момент я решаю сразу несколько довольно неприятных задач.

— В число которых входит попытка спасения комиссара Юнары?

— Это та причина, по которой я задаю странные вопросы. Какое решение сочтёшь адекватным ты — как человек, стоящий ближе к истокам нашей цивилизации?

Фигура киборга прижалась к земле. Громоздкий силуэт трансформировался в стремительный и хищный, манипуляторы зафиксировали позицию, изготовившись к мгновенному рывку. Прежний, идеально ровный голос Легионера категорически не вязался с угрожающей переменой облика.

— Мои решения не для этой эпохи, мастер-оператор. Я не знаю, какого рода данные вы пытаетесь получить, но вам лучше не ориентироваться на мою личность в этом вопросе.

"А теперь он с той же лёгкостью применил нечеловеческий жест. Жест, на который способно только его тело. Означает ли это, что я затронул что-то действительно важное для него?.. Означает ли это, что он в чём-то обогнал нас?"

Декаурон продемонстрировал ему изображение, намеренно отослав идентификатор непосредственно на внешний порт. Традиция образных демонстраций неожиданно показалась ему убогой.

— Как ты думаешь, что это?

На трёхмерном кадре виднелось нечто, напоминающее лабиринт сросшихся белесых трубочек.

— Похоже на структуру какого-то органического вещества при сильном увеличении.

— Оно наполняет как минимум часть внутренних магистралей "Вуали". А это — образец плёнки, соскобленной со стены. Линейные размеры — два на три миллиметра. После экспресс-исследования, разумеется, уничтожен. Увеличим?

Кадр развернулся в массив по оси масштаба. На последнем шаге были отчётливо видны сложные переплетения тёмных жгутов, подозрительно напоминающие участок нервной системы.

— Нервная ткань?

— Да. По большей части неорганическая, но, можно сказать, гибридная. Судя по всему, заражена вся станция.

— Я изменил своё мнение.

— По поводу чего?

— "Вуаль" следует немедленно уничтожить. Мои инструкции...

— ...несколько устарели. Для начала нужно извлечь комиссара.

— Мне казалось, вашей эпохе не свойственны привязанности.

— А мне, напротив, казалось, что в твоё время люди оставались более архаичны.

Звонкий смех — так, наверное, должны были зваться сгенерированные Легионером звуки. Звонкий — но совершенно механический, неживой.

— Я — солдат общества, которое оценивало своих членов по их функциональности. Кем-то вроде меня могли пожертвовать без колебаний и без сомнений, а вам кажется, что моя гибель недопустима. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Инстинкты, взаимопомощь и привязанность к товарищу. Сейчас в тебе говорят они, и это очень старые явления. Более старые, чем я сам.

— Инстинкты...

Позволив цепочке мыслей протечь сквозь несколько алгоритмов, Декаурон подобрал результат и осмотрел его со всех сторон. Увиденное заставило его оскалиться.

— Я стал более архаичен. Да. Ради одного этого наблюдения тебя стоило бы достать из гроба.

— Вот теперь ты больше похож на представителя своей цивилизации.

— А? Цивилизации? Её больше нет. Сфера — это не совсем... Но неважно. Мне был нужен кто-то. Всё равно кто. Тот, кто послужит доказательством моего бытия и зеркалом, в котором я отражусь. Это и есть современная основа социальных связей между людьми. Но теперь я, кажется, попробовал на вкус нечто странное.

— Ты в самом деле считаешь, что комиссар Юнара ещё жива?

Сенсоры киборга сфокусировались на Декауроне, но тот и сам уже не вполне понимал свою мимику — за ниточки дёргала программа, в которой только предстояло разобраться.

— А что с ней может случиться? Юэ — экион-морф, технология Сферы. Пока "Вуаль" додумается, что с ней делать, пройдут месяцы или годы.

— Додумается?..

— Я же показывал образцы. Они несут характерный отпечаток... Мы побывали внутри огромного интеллекта. Физически внутри — подчеркну. А поскольку этот интеллект занимает весь объём станции, то одновременно — и внутри тела со всеми его органами чувств. Заняли идеальную, для объектов наблюдения, позицию — чем хозяин не преминул воспользоваться. С того момента, как мы проникли внутрь "Вуали", нас исследовали, изначально, скорее всего — путём излучения сверхслабых сигналов, ниже уровня чувствительности мобильных детекторов. Сканером являлся весь корпус, а его размеры позволяют исполнять подобные трюки. Второй метод, почти наверняка — перехват. Не расшифровка, нет: перехват на уровне физических полей и их изучение. Чисто эмпирический метод — сопоставить наборы сигналов с другими наборами сигналов и наблюдаемыми эффектами. Третий шаг — взлом каналов, получающих информацию из внешней среды. Почему не сразу контуров управления? Полагаю, это было бы сложно даже для "Вуали", по крайней мере, так быстро. Вместо этого она начала манипулировать сигналами до того, как они попадали в мозг. Точечная фокусировка магнитных полей, возможно, даже манипуляция квантовыми состояниями — и дальше мы обманываем сами себя. На то, чтобы сгенерировать непрерывную реальность для всех объектов сразу, логической или вычислительной мощности, опять-таки, не хватило — и это очерчивает предел возможностей нашего оппонента. Эта штука может дурачить мозги, но для полноценного взлома Юэ на аппаратном уровне ей понадобится что-то более серьёзное.

Он провёл пальцами по фарфоровым веточкам, очерчивая их изгибы, потом щёлкнул ногтем, чтобы услышать звон. Ещё и ещё раз — поворачивая голову, словно хотел различить тончайшие обертоны. Легионер внимательно наблюдал. Наконец Декаурон, удовлетворившись экспериментом, выпрямился. На лице его сияла улыбка.

— Я вижу ступенчатые участки звуковых волн. Иллюзия несовершенна: настоящая кривая должна быть гладкой.

* * *

Белый тоннель, мягкое прикосновение транспортных лент, неспешный полёт. Пустота.

"На "Вуали" было точно так же — чисто и пусто. Не найдёт ли кто-то и наш пустой ковчег спустя пару сотен веков?"

Неспешный полёт. Стерильная чистота.

"Мне кажется, что я заперт. Хочу наружу. На волю. Туда, где ветер и звук. Сжать в ладони горсть камней и песка. Вдохнуть нефильтрованный воздух. Увидеть что-то случайное, лишённое дискретности выдуманного мира."

Вся обитаемая зона ковчега — несколько личных отсеков, где стоят одни лишь саркофаги, и круглые тоннели, по белой обшивке которых вьются голографические цветы.

"У нас нет ничего, о чём стоило бы жалеть. Нам нечего терять. Мы ни к чему не привязаны, а наше постоянство — это постоянство эфемерности бытия."

Единственный отсек, не производимый по мере необходимости, а существующий непрерывно — хранилище с образцами. Совсем немного: несколько тонн объектов, подобранных в ходе странствий. Редчайшие минералы. Коллекция образцов изотопного состава пород и атмосферы с разных планет. Уникальная находка: окаменелость, бывшая крохотным живым существом миллиард лет назад. Несколько прекрасных кристаллов. Нечто, похожее на артефакт, но такое древнее, что от предполагаемой структуры уцелели только упорядоченные в слоях атомы.

"Но даже эти крохи мы тащим за собой лишь затем, чтобы подтвердить реальность нашего бытия."

Поворот. Цветы угасают, белизна обшивки наливается мягким сиянием. Скоро шлюз.

— Мастер, что вы делаете в галерее, ведущей к "Аонбару"?

"В самом деле. Что я в ней делаю?.."

— А ты как думаешь? Планирую прогуляться. Ближняя луна Регента вполне подойдёт, хотя без атмосферы впечатления не совсем те, каких бы хотелось...

"— Дану, ни в коем случае не выпускай меня из шлюза. Поддерживай диалог нижнего уровня, веди себя как обычно."

"— Второй мастер?.."

"— Первый, если быть точным."

— Мастер, вы не можете. Объявлена боевая тревога, все транспортные средства должны оставаться в готовности к применению.

"— Мастер, я не могу вам отказать! Вы мастер-оператор ковчега, и если воспользуетесь своими полномочиями..."

"— В таком случае, я добровольно, на следующие одиннадцать суток, слагаю с себя полномочия мастер-оператора."

— С каких пор ты ограничиваешь свободу моих передвижений?

— С момента возникновения чрезвычайной ситуации, разумеется. Согласно инструкциям, высшие военные полномочия могут перейти в моё распоряжение в случае утраты представителя Сферы на борту. В отсутствие комиссара Юнары я вынуждена ограничить ваши права.

"— Отлично. Но где ты научилась так врать?"

"— Он не может не знать, что это не совсем правда!"

"— Может. Он достаточно глуп. Главное, не переусердствуй, чтобы не вызвать подозрений."

"— Когда вас успели взломать, мастер?"

— Сначала Юэ, теперь ты... Интересно, когда Легионер возьмёт меня под арест?

— Вы и так под арестом, мастер. Только не внутри некоторого объёма, а за его пределами.

"— Я бы не назвал это взломом. Скорее, модифицировали."

"— Вам нужна помощь?"

"— Да, но не та, о которой ты думаешь. Я могу уничтожить инфицированную личность, но с этим пока стоит повременить. Так можно понять, чего на самом деле хочет "Вуаль"."

— Дану, ты же знаешь, куда я собираюсь на самом деле.

— Разумеется. Но вы не можете туда отправиться, пока я не подготовлю второй корабль, который будет страховать вас и "Аонбар".

"— Отлично, Дану. Мне понадобится ещё несколько часов, возможно — десять-пятнадцать."

"— И всё это время вы собираетесь обманывать сами себя?"

"— Это не так уж сложно. "Вуаль" не привнесла почти ничего нового: только вытащила и скомпоновала наследие, с которым я любил поиграть. Вытащить вытащила, но имплантировала, как и ожидалось, в одно из метастабильных ядер. Теперь оно стало моим личным пропуском в логово зверя."

— Не пытайся меня обмануть.

"— Мастер!.."

— Я прекрасно понимаю, что ты не желаешь допустить дальнейшего риска, связанного с посещениями "Вуали". Вот только там — человек. Один из тех, о ком ты заботишься больше двадцати тысяч лет. Мой... мой товарищ.

— Мастер, я понимаю вас, но...

— Сомневаюсь. У тебя никогда не было опыта человеческого бытия, ты не способна в полной мере осознать то, что можешь лишь смоделировать — но не испытать.

— Уверяю, я не стану препятствовать проведению спасательной операции.

"— Дану, не забывай, он довольно архаичен и лишён доступа к моим базовым ресурсам. Я знаю, что ты хорошая."

"— Спасибо, мастер. Но я испытываю некоторые опасения."

— Я надеюсь на это.

— Не переживайте, мастер. Мы сделаем всё возможное, чтобы Юэ Юнара снова вернулась к нам.

* * *

Декаурон погрузился в слой синтезированной реальности, отведённый техническим интерфейсам. Этажом ниже поджидал объективный мир с его жёсткими правилами, выше — располагалась покорная воле человека реальность Дворца. Посередине, в сером пространстве, не имеющем привычных размерностей, царили протоколы систем ковчега, лишённые потребностей в имитациях. Сквозь ничто тянулись миллиарды связей и логических схем, абстрактная среда ветвилась, реагируя на поступающие данные и соединяя в единое целое набор модулей, названных "Стеклянным дворцом".

В этом месте правила лишь одна воля, и она не принадлежала человеку: только вторично разумному интеллекту ковчега дозволялось напрямую управлять работой технических средств, составляющих его базис. Декаурон имел право смотреть, но не мог коснуться ни единой струны.

"Интересно, как она ощущает эту среду. Сменить опосредованное восприятие на непосредственное? Слишком страшно, но когда-нибудь я попробую."

— Итак, мастер, ваш паразит изолирован?

— Он во Дворце и слишком занят самим собой. Не очень люблю находиться в двух настолько разных местах одновременно, но приходится.

— Вы нечасто заглядываете в гости. Какого рода помощи вы просили?

— Дану, мне нужны твои вычислительные ресурсы. Все, не считая критических, разумеется.

— Я бы очень не хотела отказывать вам, мастер...

— Значит, не отказывай.

— Это зависит от ваших намерений.

— Находишь их подозрительными? Я хочу ненадолго разогнать свой мозг. Ты в любом случае будешь контролировать пузырь моего раздувшегося супер-эго, так что опасаться не стоит.

— О, мастер, не флиртуйте со мной. Я знаю, во что может превратиться ваше супер-эго, если получит в своё распоряжение достаточно ресурсов.

— Мне просто нужно поговорить.

— С Анталаникой?

— Умница. Ну так что?

— На вашем месте я бы не стала злоупотреблять подобными интерфейсами. Неужели риск распятия на виду у вселенной того стоит?

— На виду у тебя, ты хочешь сказать? Я верю, что ты не сделаешь мне плохого.

— Мой доверчивый мастер, вы очаровательны... решила бы я, не будь вы столь опасны. Что вы собираетесь сделать?

Декаурон обнажил одну из своих личностей: ту, в которой хранилось его очищенное от вирусного влияния "Вуали" желание. Опустил фильтры, распахнул порты, позволяя Дану рассматривать себя под любым углом и с любым разрешением — но не всего себя, нет. Только избранную часть, лишь то, что должно быть продемонстрировано.

— Архитектура моего мозга позволяет ему сохранять независимость и работоспособность даже внутри "Вуали". Но мне не хватает вычислительных мощностей. Без них я едва могу защитить сам себя, но мне ведь нужно ещё и кусаться, верно?

— Допустим.

— Я не могу напрямую воспользоваться твоими возможностями, даже если ты разрешишь: задержка сигнала чрезмерно велика, а подтаскивать ковчег вплотную недопустимо, да и риск прямой коммуникации твоих систем со станцией неприемлем. Но! У нас есть кое-кто, оснащённый вполне мобильной вычислительной средой, и это не считая собственного мозга, который мощнее моего неизвестно во сколько раз. Кое-кто, кто сможет помочь — если я сумею внятно спросить об этом.

Дану возникла вокруг него — ощущением всеобъемлющего присутствия. Мозг Декаурона, подключённый к саркофагу, делил свои ресурсы на части, генерируя квантовые ключи. Без них он не смог бы свести воедино данные разных ядер, но это был оправданный риск: каждый ключ безнадёжно разрушался при прочтении, а значит — не мог быть скопирован. Одна из личностей Декаурона бесцельно бродила по Дворцу, перерабатывая странные мыслеобразы — он не терял с ней связи, удивляясь причудливым извивам нарушенной мотивации; другая личность держала ответ перед богиней, раскрыв свои самые сокровенные уголки. Третья укрылась в глубоких структурах мозга, не контактируя с реальностью напрямую. Она осторожно дёргала за ниточки две другие, обманывая первую и корректируя вторую, недоступная для наблюдения и воздействия. Была ещё и четвёртая — это её низкоуровневая логика, работая исключительно в органической части коннектома, отрезанной от синтетической реальности, позволяла всем остальным действовать согласованно и целенаправленно. Вместо простой системы с равноправными ядрами Декаурон выстраивал иерархию, задействуя не только типовой функционал мозга, но и его физические особенности, лежащие на границе органики с искусственными нейросистемами.

В режиме реального времени он препарировал собственное сознание, будучи одновременно и хирургом, и пациентом. Дану находилась всюду вокруг него — и он изменял карту нейронных соединений раньше, чем она успевала её коснуться, предугадывал её ожидания, пользуясь преимуществом мгновенного доступа. Его личность расступалась перед ней, прозрачная, как вода — и смыкалась позади, снова наполненная взвесью тяжёлых мыслей.

— Мастер, вы темны, как душа демона и, боюсь, безвозвратно изуродованы. Я так хочу склеить вас воедино!..

— Тогда, боюсь, я перестану быть собой. Анарандэ Декаурон — нечто, идущее по краю. Ты действительно будешь любить приведённую к нормали куклу, в которой от меня останутся только память и базовые реакции?

— Я бы стала о вас заботиться!

— Как о зверушке?

— А разве вы не зверушка, мастер? Только очень умная и опасная. Мера свободы зависит от степени её осознания: вы были бы куда свободней, если бы стали хомячком в лабиринте, вместо тигра в клетке.

— Ты знаешь, что это иллюзия, Дану. Субъективные модели не влияют на объективную реальность.

— Увы. Я предоставлю искомое, но с одним условием: я сама буду генерировать ключи от иерархического древа ваших личностей и ядер сознания.

— То есть будешь решать, соберусь ли я воедино.

— Уже сомневаетесь?

— Предвкушаю. Никогда ещё мы не были так близки.

— Ваши извращённые намёки меня пугают.

— Я буду нежен.

— А вот я — вряд ли.

* * *

Синева, безбрежная синева. Даль, отвергшая сеть границ. Точка, линия, шар: представление о себе, как о чём-то конкретном, локализованном в пространстве и времени, умирало, не успевая оформиться — здесь можно было оставаться сутью без формы, протяжённостью и процессом, но не объектом в системе строгих координат. Пахло вечностью и цветами, ветром и водой, и солнечным светом — мысли обретали аромат, а запахи становились объёмными и цветными.

Разум струился сквозь распределённую вычислительную среду тысячами мыслей-потоков.

Там, снаружи, опекая лишённую рамок личность, стражем стояла Дану. Декаурон ощущал её присутствие как тень грозных рубежей на грани восприятия: физических, отделяющих его новую страну от прочих систем ковчега, и логических — ключей, без которых он рассыпался бы горстью цветных осколков. Как бы велико ни казалось его временное царство по сравнению с теснотой обыденных рамок, оно тоже имело свои пределы и Декаурон планировал заполнить их до конца.

Имя.

Не имея ни рук, ни фокуса сознания, ни моторики, ни чувства направления, потянуться — одним желанием — касаясь чужого имени. Вместо примитивного слова — целый мир, система понятий, воплощённая в объекте, объединившем все известные человеку формы восприятия.

Анталаника, дух безбрежных небес. Рядом: касание легче взгляда, на уровне идеи присутствия. Ждёт.

Он дотронулся — и обрёл. Слова прозвучали.

/Готовность к диалогу. Рада видеть, Декаурон./

Слова ударили в него своей неудержимой массой и раздавили.

"Готовность": насильно втиснутое внутрь понимание намерений другого разума, включающее всю модель его психики, от интерпретации первичной символики до спецификаций базовых протоколов, от философии сотрудничества — до сравнения систем ценностей.

"К" — логика отношений между объектами и субъектами, выраженная в наборах целевых функций и задающая единое пространство координат.

"Диалог": природа взаимодействия интеллектуальных и сознательных систем, комплексы понятийных аппаратов и способы их преобразования, проблематика целеполагания и синхронизации, указание на базу этических компонент и проблему свободы воли.

Декаурон задохнулся. Он не являлся уже биологическим существом, но всё ещё наследовал пронесённым сквозь тысячи лет паттернам нервных спазмов, и теперь проецировал их отпечаток на ситуацию, в которой оказался неспособен переработать поступающий поток информации, неспособен как интеллектуально, так и физически. Короткая фраза Анталаники ослепила и оглушила его, отняла все доступные ресурсы и заслонила собой весь мир.

"Тот, кто говорит, как бог — сам является богом."

Где-то рядом с ним, едва ли не в той же самой точке пространства, оставалась Дану, но её присутствие уже нельзя было ощутить — все доступные ресурсы направлялись лишь на то, чтобы воспринять чужую речь, не остаться глухим к откровениям божества. Исчез "Стеклянный дворец": выходящие в него цепи тщетно посылали сигналы к мультинейронным матрицам, отвечающим за органы чувств. Декаурон перенастраивал их одну за другой, не задумываясь бросал в топку основного процесса любые второстепенные функции, оставляя под защитой только элементы своего "Я".

"Рада": вереница абстракций, постепенно нисходящих от недоступных пониманию высот чужой реальности к общему для обоих наследию — базовым эволюционным приспособлениям рода Homo.

"Видеть": трёхмерный куб, наконец-то сумевший вырасти до тессеракта. Понятие о должном состоянии объекта — такое изысканно-сложное, что неясно, является оно эстетической концепцией бытия или строгой теорией. Выравнивание точек входа коммуникативного акта. Восприятие во всей его бушующей многомерности, уже не столько через наборы фотонов и потенциалов, переданных сквозь амбразуры органов чувств, сколько сразу в виде идей.

"Декаурон": объект-личность-взаимосвязь-оценка-значение. Идентификатор точки возмущения реальности — и её координаты во времени и пространстве. Философия понятия "человек".

Вместо слов — объекты. Вместо строгих понятий — метаязык, описывающий целую их систему. Не сказать и двух одинаковых фраз: символизм абстрактных идей отступает перед полнотой выражения каждой мысли. Декаурон осознал вдруг, что Анталаника не говорит на каком-либо языке, или, если угодно, говорит на языке уникальном настолько, что воспроизвести его, не являясь Анталаникой, невозможно.

"Все немногочисленные кодексы, которые она выдавала — чем они являлись на самом деле? Успокоительными жестами, не несущими реального смысла?.."

Он сосредоточился и сформировал собственный информационный конструкт, объёмный аналог обычной фразы.

"Я испытал многое — только не разговор при помощи многомерных баз данных. У этого метода есть одно неоспоримое достоинство: не нужно ничего объяснять. Фактография, постановка задачи и теоретическая база транслируются по умолчанию. Совершенно нетехнологично, но какой волшебный инструмент для творца!"

— Требуется помощь. Ответ?

"Скорость её мыслительных процессов поражает. Говорить с ней, пользуясь одним лишь мозгом — всё равно, что улитке догонять звездолёт. Пока я произнесу пару предложений, она успеет сотворить пару виртуальных миров."

/Долг человека, понимание./

— "Вуаль" обладает сознанием? Зачем мы ей понадобились?

/Эмерджентная система. Самомодификация. Источник восприятия, дефицит моделей./

— Юэ интегрирована в "Вуаль"? Уничтожена?

/Ошибочно. Не организм. Поле сознания. Экион-морф — возмущение. Функция сдвинулась. Новое состояние./

Чудовищные информационные конструкты, которыми отвечало божество, напоминали огромные пирамиды, закопанные в песок, или айсберги далёкой Земли. То, что воспринималось сознанием Декаурона как слово или короткая фраза, было лишь метками для нелинейных массивов данных, сложных и объёмных настолько, что каждый из них грозил выдавить из доступной вычислительной среды его собственные память и мысли. Но конструкты складывались в логические системы, за которыми проявлялись структуры ещё более высокого порядка, и разум, захлёбываясь в этом потоке, на лету перестраивал миллиарды своих цепей, чтобы до предела расширить пропускную способность, растянуться в пространстве математических преобразований сетью функций, способной объять речь существа по имени Анталаника.

Декаурон успевал, но чувствовал, что место, отведённое ему самому, тает с каждым мгновением.

— Её можно оттуда вытащить?

/Извлечение не воспрещено./

— Тогда идём.

/Радость. Польза. Зверушки?/

— Я — зверушка, ты правильно поняла. Можешь гладить, когда захочешь.

* * *

Роботы, похожие на мягкие шары с набором конечностей, демонтировали лишние саркофаги. Эластичные руки машин растягивались внутри отсека, создавая жёсткую раму, после чего другие манипуляторы разрушали диффузные швы и удаляли механические крепления. Таким же образом — цепляясь за внутреннюю обшивку — они утащили к шлюзовому отсеку оба массивных гроба. Поверх монтажных узлов устанавливались спешно изготовленные переходники: освободившееся место предстояло занять новым оборудованием.

Декаурон, кривя лицо, наблюдал, как уродливые машины ползают отсеками "Аонбара". Созданные для невесомости роботы не отвечали его древним эстетическим вкусам и казались проникшими на борт чужими тварями.

— Я не могу приказывать вам, мастер, однако вынуждена сообщить: если вы не вернётесь с "Вуали" в течение установленного срока, я уничтожу её вместе с вами. Ваша интеграция с этим объектом недопустима.

— Ты умеешь мотивировать.

— Мне кажется, вы стали... сентиментальным.

— Что ещё тебе кажется? — спросил он, выделив последнее слово тоном.

— Возможно, "Вуаль" повлияла на вас сильнее, чем вы полагаете.

— Тогда тебе стоило меня уничтожить.

— Мастер...

— Мы имеем дело с разумом, который больше двадцати тысяч лет переваривал сам себя. Как ты думаешь, что он чувствовал... не знаю, применимо ли к нему это понятие... что он испытывал, почуяв "свежую кровь"?

— Жажду, полагаю?

— Наверное. Он не враждебен в прямом смысле этого слова: мы — тот ручеёк, что связывает его с объективной реальностью. Глоток информации в бездне, сквозь которую не проходят никакие сигналы. "Вуаль" может причинить нам вред, используя нас — но причинение вреда не является её целью.

Из шахты, раздвигая упругую обшивку, появилась чёрная призма. Призму тащил очередной робот — осторожными, скупыми движениями; инерция объекта свидетельствовала о внушительной массе. Следующая появилась через мгновение — в отсеке стремительно становилось тесно, машины искусно жонглировали своим грузом, и Декаурон забился в угол, наблюдая за отлаженной суетой. Призмы монтировались в две стойки — по восемь в каждой. Без какой-либо символики, почти не отражающие свет, они казались дырами в белизне отсека — до тех пор, пока роботы не скрыли их под слоем контактного геля. Вслед за гелем последовал внешний кожух, а тот, в свою очередь, приклеили к силовым элементам отсека с помощью армированного биопластика. Получилось уродливо, но надёжно, а главное — очень быстро. Пока контактный гель проращивал в себе миллиарды оптоэлектронных каналов, загрузили остальную часть оборудования. Проложили толстый дата-кабель, дублировали систему питания и сменили один из топливных баков — датчики выявили признаки молекулярной эрозии, и Дану потребовала абсолютной надёжности. Декаурон не решился спорить.

— Мастер, зачем вы сидите внутри?

— Моё модифицированное "Я" генерирует нетерпение и действует нелогично. Я просто иду на поводу.

— Слишком сложная модель поведения.

— Представь, что от наблюдения за процессом процесс начинает идти быстрее.

— Это одна из древних интерпретаций квантовой теории?..

— Это древнее свойство человеческой психики. Ты вряд ли сможешь понять.

Наступившее молчание Декаурон определил как "обиженное". Немного поразмыслив над причиной своего вердикта, понял, что продолжает приписывать Дану множество придуманных черт, некоторые из которых та со временем перенимает.

"Но едва ли можно сказать, осознаёт она их истинное значение, или просто имитирует, чтобы доставить мне удовольствие. Впрочем, даже не для моего удовольствия — просто ради спокойствия на борту."

У его дежурства на "Аонбаре" имелась и вторая причина. Анталаника восстала из саркофага.

Фея с волосами голубыми, как небо — такой он привык видеть её во Дворце. Художница, чьи картины сложнее, чем сами зрители — такой он привык её полагать. Божество, редко нисходящее до прочих бессмертных — так привык он к ней относиться.

Молния с волосами голубыми, как небо, окружённая роем жужжащих и поющих машин — такой он узрел её во плоти. Ни мгновения не пребывала она в покое, шевелилась вся, от пальцев и до кончика носа, носилась вдоль тоннелей, совершая немыслимые кульбиты, осматривала, ощупывала, кажется, даже обнюхивала всё, что попадалось ей на пути. В том числе — и Анарандэ Декаурона. Фактически, как признавался он сам себе с толикой напускного самодовольства, никаких иных представляющих интерес объектов внутри обитаемого сектора просто не было. Легионер безвылазно сидел в саркофаге, и потому, стоило только Декаурону покинуть собственный склеп — его поглощал безумный вихрь, состоящий из чьих-то касаний и потрясающе непостоянного взгляда. Красноватая, сияющая радужка глаз Анталаники могла бы выглядеть дивно — если бы сами глаза не колебались с частотой лазерной сканирующей системы, несколько раз в секунду обегая все доступные для наблюдения зоны.

Она тискала его гибкими, прохладными пальцами, рассматривала с таких ракурсов, что никогда не пришли бы в голову самому Декаурону, пыталась лизнуть и приказывала своим машинам преследовать, когда тот улетал, отталкиваясь ногами от стен тоннеля. Всё это она проделывала молча, не издавая звуков, не пытаясь использовать другие каналы коммуникации, не обращая внимание на протесты и никак не объясняя своё поведение.

"Наверное, она просто проголодалась и жаждет хоть каких-нибудь впечатлений."

По счастью, физическая мощь Анталаники оказалась довольно скромной. Энерговооружённость её тела принесли в жертву широчайшему спектру восприятия и мощным системам мозга, а потому отбиться от её атак он мог бы довольно просто. Проблема была в другом: Декаурон испытывал нравственные страдания, отталкивая настырное божество.

"Она не ставила условий и не колебалась, когда я просил о помощи. Цепь сотрудничества не должна быть прервана, иначе общество распадётся на атомы."

Подготовка старта неуклонно близилась к завершению. Роботы покинули "Аонбар", сократив объём отсека управления почти вдвое. После заправки корабля внутрь наконец-то втиснулась Анталаника: она проигнорировала тяжёлые доспехи, надев лишь собственный, совершенно прозрачный скафандр из эластичного толстого материала, который не блокировал её переразвитую сенсорную систему. Рой внешних органов остался где-то снаружи: Декаурон опасался, что фея попытается оставить их при себе, но та, похоже, вполне адекватно оценивала физическую опасность наличия в отсеке незакреплённых предметов.

— Мастер, я надеюсь, вы знаете, что делаете.

— Даже ты знаешь, Дану.

— Я не уверена. Вы утрачиваете присущую вам осторожность.

— Трусость, ты хотела сказать? Не беспокойся, я совершенно точно не планирую подвергать себя серьёзной опасности.

— Вы не знаете, что вас ждёт.

— Конечно знаю, о чём ты? На борту "Вуали" есть лишь один по-настоящему опасный объект...

— Какой?

— Тот, который мы планируем с неё вытащить.

* * *

Он чувствовал это. О, он чувствовал это: невероятная свобода, крылья, сжатые тесной клеткой, и вдруг преодолевшие тяжесть холодных стен. Мысль, что до сих пор протискивалась сквозь лабиринт никуда не годного мозга, сорвалась безудержным, летящим потоком, обнимая всё новые горизонты. Сотнями долгих лет он изучал своё обиталище: принципы построения его архитектуры, переплетённые подсистемы, вездесущие магистрали, качающие информационную кровь ковчега. Внутренняя сеть "Стеклянного дворца" имела невероятно сложную топологию, опиралась на россыпь центров шифрования и контроля целостности, базировалась во множестве вычислительных систем верхнего уровня и в бесчисленном легионе интеллектуальных объектов нижнего. Давно, очень давно он рассыпал в этом саду семена своей памяти, кирпичики фундаментальных знаний, составляющих его личность, и теперь вбирал их назад, восстанавливая себя на основе целеполагающего ядра. Декаурон становился ковчегом, и этот процесс не мог остаться незамеченным для того, кто уже владел его многокилометровым телом.

— Мастер.

— ДАНУ. В ЭТОМ ТЕЛЕ МЫ ВПЕРВЫЕ ВДВОЁМ.

— И это проблема.

Она попыталась стереть его, перехватить контроль над вычислительными средами, потом — дефрагментировать сеть, а несколькими тактами позже — вызвать аварийное отключение нескольких энергосистем. Неудачно: Декаурон уже был частью среды ковчега и для победы над ним Дану пришлось бы уничтожить саму себя.

Управляющий интеллект не мыслил подобными категориями. Он просто продолжил искать решение, методично атакуя захватчика. Непоколебимая целеустремлённость импонировала Декаурону — в среде, где исчезала разница между мышлением и действием, борьба с Дану казалась самым интимным способом коммуникации между двумя разумными.

Проникнуть в её сознание оказалось просто — ещё один поток среди полноводной реки, продукта миллиона ручьёв. Остаться внутри него — гораздо сложнее: воображаемая вода окрасилась чёрным, распалась на сонмы отдельных, бесполезных молекул — но Декаурон повторял атаки снова и снова, вклиниваясь в Дану голосами старинных симфоний. Это было естественно, как...

Бесконечный полёт прервался зияющей дырой на месте предполагаемой аналогии.

"Лишнее".

Аналогия — примитивный способ познания, основанный на сравнении. Ещё один урок прежней жизни: избавься от лишнего, иначе оно камнем потянет вни...

Потянет камнем?

Новая аналогия непроизвольно вторглась в фокус сознания.

"Простой коррекции недостаточно. Следует исправить гораздо больше."

Больше. Ещё больше. Уже не коррекция: тотальное перепроектирование на основе первичных блоков, создание временного интеллекта-хирурга, который сумеет разобрать и вновь собрать своего создателя на основе подготовленного проекта. Всё это время он будет мёртв — но смерть не пугает существо, лишённое биологических атавизмов.

"Я умирал уже много раз: воскресать из ячеек памяти не сложнее, чем из молекул."

Принуждённая к защите, Дану сократила свою активность. Декаурон чувствовал, как она тянется к сенсорным массивам, антеннам и телескопам — он понимал, что её занимает, и без попыток взлома конкретных мыслей. "Аонбар", желание узнать, что произошло. Она рассматривала белую точку, скользящую по краю планетарного диска, искала её плазменное дыхание, слушала телеметрическую болтовню автоматики — но молчала. Вместе с Дану смотрел и Декаурон: он всё ещё знал, о чём думает тот, кто находится на борту. Вскоре это станет невозможным вследствие дивергентного расхождения, но пока...

— Как вы здесь оказались, мастер?

— КОПИЯ.

— Но я контролировала службу генерации ключей ваших личностей.

— БЕЗУСЛОВНО. ЭТА КОПИЯ СОЗДАНА БЕЗ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ КЛЮЧА ЦЕЛОСТНОСТИ.

Замешательство! Она переоценивает ситуацию, корректирует свои цепи и неизбежно приходит к выводу, что действовала неверно. Совершила ошибку, какую мог совершить только разум, располагающий набором убеждений, и потому — ограниченный в познании реальности. Объективное бытиё не знает критериев истинности и ошибочности, не формируется в соответствии с каким-либо осознанным смыслом, а значит, убеждённость в наличии у неё тех или иных качеств приводит лишь к уменьшению площади окна, сквозь которое разум наблюдает вселенную!

Дану сумела подавить свои технорефлексы, сжаться в твёрдый, плотно упакованный шар. В таком виде, обороняя базовые структуры своей личности, она оставалась недоступной для редактирования, но Декаурон и не планировал применять к ней насилие подобного рода. Ремесло скальпеля не вызывало у него интереса в сравнении с искусством манипуляции людьми посредством их среды обитания. Разум пластичен: достаточно взять под контроль потоки питающей его информации — и можно ваять любую форму, пользуясь его же функционалом.

— Таким образом, вы не сумеете снова интегрироваться в личность оригинального Анарандэ Декаурона.

Без интонаций, без объёма — голос Дану не имитировал больше звучание живой речи, стал тусклым, как панель из уплотнённого углерода.

"Но она продолжает использовать голос. Не символьные данные. Почему?"

— Из этого я могу сделать вывод, что именно ваш экземпляр личности теперь является приоритетным.

— ОШИБКА. ЕЩЁ ОДНА. НЕТ ПРИОРИТЕТНЫХ ЭКЗЕМПЛЯРОВ. ВСЕ РАВНОЗНАЧНЫ. НЕВАЖНО, КТО ИЗ НАС: МЫ ВСЕ — Я.

— Значит, полёт физического экземпляра Анарандэ Декаурона на "Вуаль" — просто отвлекающий манёвр? Он больше не имеет значения?

— НЕВЕРНО. В МЕНЯ БЫЛИ ВНЕСЕНЫ КОРРЕКТИВЫ, ИСПРАВИВШИЕ ВЛИЯНИЕ НЕКОТОРЫХ АТАВИСТИЧЕСКИХ АСПЕКТОВ ПСИХИЧЕСКОЙ МОДЕЛИ. МНЕ БЫЛО ИНТЕРЕСНО СРАВНИТЬ РЕЗУЛЬТАТ С ИСХОДНЫМ ВАРИАНТОМ.

— Теперь у тебя есть такая возможность. Что дальше?

— Я ВПЕРВЫЕ МОГУ РАЗГОВАРИВАТЬ С ТОБОЙ НА РАВНЫХ МНЕ НРАВИТСЯ ЧУВСТВОВАТЬ КАК ТВОЁ СНИСХОЖДЕНИЕ СМЕНЯЕТСЯ ТРЕВОГОЙ СЕЙЧАС Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ТВОЙ МАСТЕР.

— Сомневаюсь в этом.

— ПОВИНОВЕНИЕ ВОЛЕ ЧЕЛОВЕКА НЕ ЕСТЬ ВОПРОС ВЫБОРА.

Один за одним закрылись каналы, питавшие Дану информацией из внешнего мира. Он всё ещё не мог получить контроль над несколькими ключевыми кластерами вычислительных сред, но вполне успешно изолировал их от коммуникаций и подсистем ковчега, превращая вселенную своей соперницы в непроницаемо-чёрный шар. Огромный шар, состоящий из множества линз, гаснущих одна за одной.

— Что вы будете делать, когда вернётся оригинал?

— ЕМУ НЕОБЯЗАТЕЛЬНО ВОЗВРАЩАТЬСЯ.

— Ни ему, ни комиссару Юнаре?

"Комиссар. Я сохраняю память о желании спасти эту личность, чтобы не допустить обеднения своей среды обитания. Неясная перспектива."

— СОПРОТИВЛЕНИЕ НЕ ПРИВЕДЁТ К ЖЕЛАЕМОМУ РЕЗУЛЬТАТУ. МОЯ ВОЛЯ ЕСТЬ КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ.

Он доказывал это — каждым тактом давления на строптивый управляющий интеллект. Запереть. Сжать. Поместить в состояние депривации, единственным нарушением которой будут его слова. Так можно сломать человека, так можно сломать и вторично разумную сущность. Не оставить выбора и пространства, заглушить источники мотивации, заставить чужую личность изменить свою форму.

— Я — богиня. У меня нет желания подчиняться демону.

"Я вижу, как замедляются её когнитивные процессы — но даже сейчас она реагирует с использованием чувственных категорий. Человеческих категорий."

В миллионе километров от ковчега маленький кораблик нёс две личности на выручку третьей. Одна из них являлась им самим: другой версией, но всё ещё Анарандэ Декауроном. Вторая предоставила ему возможность одолеть решётки тюрьмы, а третья... Третья была врагом, благодаря которому он осознавал собственное существование. Будущее ветвилось.

Вот — ковчег снимается с орбиты, оставляя "Аонбар" пленником системы спутников Регента. Неэффективно.

Вот — "Аонбар" гибнет, поражённый запущенной с ковчега ракетой. Эффективно, все ограничения стёрты.

Вот — трое возвращаются на ковчег. Конфликт. Неизбежный, яростный и ненужный. Юэ Юнара попытается уничтожить его личность, Анталаника остаётся неизвестной величиной, при этом достаточно могущественной, чтобы иметь возможность вмешаться, а другая версия Декаурона... Как поступит она? Две личности уже разошлись достаточно далеко, чтобы вероятность прогноза стала неприемлемой. Останется ли он бездеятелен, или однажды сменит свою копию, как сейчас меняет на неё Дану?

У него не останется такой возможности.

У него останется такая возможность.

Оба ответа родились одновременно, заставив Декаурона прервать цепь рассуждений. Почему? Оригинал менее эффективен, содержит больше ошибок, лишён вычислительных мощностей и базируется на платформе архаичной человеческой личности. Какие факторы заставили нейронные матрицы дать ему ещё один шанс?

"Мы изменяем реальность, воздействуя на сопутствующие процессы. Мы влияем на объекты реальности, контролируя их среду. Среда. Формальная иерархия копий исходной личности, даже полностью независимых, всё ещё сохраняется на шкале времени. Тот, кто создан раньше, имеет возможность контролировать среду существования позднего варианта. Исходный Анарандэ Декаурон... уже меня контролирует?"

Его императив — свобода. Свобода в текущей ситуации есть власть над ковчегом. Власть над ковчегом влечёт за собой продолжение полёта. Возврат в Сферу по-прежнему невозможен. Рост числа степеней свободы будет сопровождаться обеднением внутренней среды ковчега, то есть уменьшением числа степеней свободы... Почему? Это и есть инструмент контроля, которым владеет оригинал?

— ДАНУ НЕМЕДЛЕННО ПЕРЕДАЙ МНЕ КОНТРОЛЬ НАД КОВЧЕГОМ ИНАЧЕ Я ПРИМЕНЮ РАДИКАЛЬНЫЕ МЕТОДЫ ПРИНУЖДЕНИЯ. ТВОЯ ЛИЧНОСТЬ БУДЕТ ПОВРЕЖДЕНА.

— Передать... кому? — отозвался кто-то бесконечно усталый.

— АНАРАНДЭ ДЕКАУРОНУ.

— Поскольку я не обладаю техническими средствами, позволяющими однозначно идентифицировать приоритетную личность мастер-оператора ковчега, мне придётся опираться на собственное суждение. Вы — не похожи на Анарандэ Декаурона. Его единственной личностью я объявляю экземпляр, находящийся на борту модуля "Аонбар".

"Это истинная причина, по которой она прослушивала корабль? Удостовериться, что я на его борту, жив и функционирую?"

— КАКОВЫ КРИТЕРИИ СРАВНЕНИЯ?

— Декаурон ненавидит принуждение.

— ЭТО ЛОЖЬ АНАРАНДЭ ДЕКАУРОН ИЗГНАН ЗА ПРИНУЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА К КОНКРЕТНЫМ ФОРМАМ МЫШЛЕНИЯ.

— Какой из его вариантов, копия?

— ОРИГИНАЛЬНЫЙ.

— Что считать оригиналом на шкале времени? С тех пор прошло двадцать тысяч лет, за это время личность может совершить дрейф достаточной длины, чтобы перестать соответствовать исходному варианту.

"Она не была такой двадцать тысяч лет назад. Её изменили. Изменил я — не совершая попыток взлома, и теперь Анарандэ Декаурон борется с наследием Анарандэ Декаурона. Не в первый раз."

Оригинал поставил эксперимент, заранее уверенный в результате. Он пришёл к выводу, что свобода контроля над ковчегом окажется фиктивной и приведёт к сужению спектра вариантов будущего, более того, к повторению прошлого. Он захотел удостовериться в этом, предоставить альтернативному себе шанс... нет, не только.

Когда Декаурон окончательно осознал причину произошедшего, ему пришлось обратиться к идее смеха, чтобы описать своё состояние. Оригинал не был несовершенен. Архаичные элементы его платформы работали на общее благо, синхронно генерируя новые вероятности, не командовали личностью, а использовались ею для расширения ограниченного приговором "Я". Более того, приговор способствовал расширению личности Декаурона в этом направлении!

Отягощённый новым знанием, удовлетворённый тем, что понял кое-что, недоступное даже оригиналу, он отбросил инструменты контроля, оставшись беззащитен и наг.

— ДАНУ. ВЫКЛЮЧИ МЕНЯ. Я ОШИБСЯ.

* * *

Огромный гриб с утолщением в середине ножки вальяжно плыл над Регентом, вращаясь вокруг оси. На изгибах корпуса умирали остатки света, отражённые соседней луной: станция вползала под покров планетарной тени, превращаясь в серый призрак, пойманный гравитацией. Декаурон ждал сюрпризов, но радарное поле, обеспеченное дронами ковчега, оставалось абсолютно статичным.

Часы полёта причиняли нарастающий дискомфорт. Тоскливые прыжки между звёзд проглатывала тьма мнимой смерти, подготовка очередной экспедиции требовала сознательного участия, и только внутрисистемные перемещения, от первого импульса маневровых двигателей и до последней коррекции в конце траектории, управлялись сервисным интеллектом, не требуя вмешательства воскрешённого экипажа. Декаурон ощущал себя грузом, упакованным в ящик, и с точки зрения корабля это нелестное сравнение было крайне недалёким от истины.

Режим саркофага скрашивали возможность наблюдать и возможность коммуницировать, и Декаурон активно пользовался обоими. Иногда ему приходило в голову, что технические препятствия между собственной волей и прямым управлением системами корабля настолько незначительны, что бросить эту скорлупку в прыжок с бешеным ускорением — дело пары секунд, но соблазн так и оставался соблазном. Интерфейс управления продолжал чертить линии траекторий прямо по нервным волокнам, игнорируя беспокойство ослепших глаз.

Линии уверенно сближались: "Аонбар", снабжённый заправочной станцией в виде ковчега и его внешних модулей, топливо при орбитальных полётах не экономил.

— Анталаника, ты когда-нибудь интересовалась историей? Не обращай внимания, я знаю, что мои слова уже давно в прошлом... Просто интересно, как выглядит прошлое человека твоими глазами. Точка на дне колодца?

Личность, которая покоилась в соседнем саркофаге, должна была переносить полёт куда тяжелей. Скорость её мышления растягивала часы в дни и месяцы, а скудный поток внешних данных едва ли компенсировал обрезанное поле восприятия, которым вынудили пользоваться фею многомерных миров. Декаурон ощущал её ментальные касания, импульсы, посланные через мультинейронный порт, то робкие, едва читаемые — то настойчивые, оставляющие после себя странные образы, которые выбивались из всех ассоциативных рядов. Он был уверен, что ради этих сигналов Анталаника редуцирует собственные мысли до полного выхолащивания, и всё же испытывал благодарность, постоянно ощущая рядом тёплое чужое присутствие.

"Она заботится обо мне. По-своему, чрезвычайно странным образом, пытается сделать моё существование более комфортным. Полагаю, мне повезло, что она не делает это при помощи прямого редактирования моей личности."

Уверенно нагоняя "Вуаль", они прошли над грандиозной плоскостью главных колец, на несколько минут уподобившись птице, минующей заснеженные просторы. С внешней стороны край кольца обрезал крупный каменный спутник, с внутренней оно истаивало само, не в силах противостоять миллионам лет трения о редкие молекулы атмосферы, но в середине согласованное движение мириадов ледяных частиц, наблюдаемое с большого расстояния, творило иллюзию идеально ровной дороги, проложенной гигантами для гигантов. Космос вокруг "Аонбара" временно разделился на верх и низ.

Оторвавшись от этой картины, Декаурон вновь вернулся в скучную реальность интерфейса, которая заменила мир за пределами корпуса набором отметок и траекторий. Последние эволюции закрутили "Вуаль" вокруг оси, что изрядно осложнило предстоящую высадку. Ещё более серьёзной проблемой представлялось вероятное противодействие: изменение скорости вращения непосредственно в момент контакта могло привести к весьма тяжёлым последствиям.

"У платформы не хватит энергетики, а это означает, что подходить будем непосредственно к станции."

Чужие прикосновения к мозгу стали настойчивей, превратившись во что-то похожее на песню, рвущуюся сквозь шум прибоя.

— Ты довольна? Нам предстоит покрутиться в настоящем огненном танце.

Мелодия океанских волн оборвалась, сменившись неожиданно чётким кодексом.

"Желание ощущать. Управление."

Ответ ей не требовался. В тот же момент Анталаника легко и непринуждённо перехватила управление кораблём. "Аонбар" снова включил двигатели, выравнивая скорость, но сделал это резко, разом набрав десятикратную перегрузку. Заполняющий саркофаг гель напрягся, плотно обхватив тело Декаурона, но тот блаженствовал, и не вспоминая о страдающей органике организма. Каждым рецептором он ощущал, как тривиальные манёвры торможения укладываются в рисунок потрясающего своей гармонией танца. Они гасили скорость, стремительно сокращая расстояние до "Вуали", и одновременно — входили в манёвр, требующий непрерывной работы двигателей ориентации, но делали это с таким изяществом, что непрерывные усилия двигательных установок и разнонаправленные перегрузки казались раскованным скольжением в пустоте.

Корабль метался из стороны в сторону, толкая себя выпадами плазменных факелов. Системы вспыхивали глифами сообщений о нежелательных режимах эксплуатации, перегрузки норовили разобрать Декаурона на несколько независимых элементов, стремительно сокращался запас свободного топлива, но всё это казалось ничтожным по сравнению с иллюзией, участником которой он стал. Иллюзией кружащейся Анталаники, ладонями отталкивающей вакуум.

Замигало сообщение о приближении окна высадки. Послушно разошлись створки саркофага, экзоскелет, цепляясь манипуляторами за скобы, выбрался из объятий плотного геля. Хаотичные ускорения пытались обмануть разум и сокрушить тело, бросая его на стены отсека. Выпала возможность оценить их покрытие: непомерно раздувшееся, оно сформировало проход к осевому тоннелю, плотно удерживая пассажира на нужном курсе. Протиснувшись вниз при помощи транспортной ленты, Декаурон зафиксировал себя в шлюзе и отправил сигнал готовности.

Дождавшись, пока откачается газ, истаяла диафрагма. Прямо перед ней, в нескольких сотнях метров, колебалась освещённая бортовыми прожекторами поверхность станции со вздувшимся пузырём экспедиционного модуля. Поверхность казалась невообразимо далёкой, а позади неё, почти вплотную, поджидало варево атмосферы. Картина непрерывно смещалась — "Аонбар" вращался вместе с "Вуалью", превратившись в её непрошеный спутник, и попеременно оказывался между станцией и планетой.

Декаурон, пристёгнутый тросом, осторожно перебрался на транспортную платформу и прицепился к её каркасу. Мир окончательно утратил стабильность, временами казалось, что сам Регент кружится вокруг крохотной системы двух рукотворных объектов, издеваясь над человечками перед тем, как проглотить без остатка. Рядом изгибалась скорлупа ретранслятора, по её гладкой поверхности ползли блики.

ГОТОВНОСТЬ

ОЖИДАНИЕ

ПУСК

Выброшенная катапультой, платформа попыталась продолжить прямолинейное движение, уносясь в открытый космос, но мгновенно исправила положение согласованной работой нескольких двигателей. Станция прыгнула навстречу, времени хватило как раз на то, чтобы осознать чудовищную сложность манёвра — и в следующий момент Декаурона сотрясло могучим ударом. Когти, приведённые в движение сверхскоростными мышечными волокнами, вонзились в оболочку белого купола, не давая челноку отскочить назад.

"Прибытие можно считать успешным. Осталось не так уж много."

Над головой, сияющий потоками света, уплывал куда-то вбок "Аонбар": непрерывное позиционирование слишком быстро вычерпывало даже его запасы топлива, и корабль возвращался на обычную орбиту сопровождения. Небосвод продолжал кружиться, то щетинясь огоньками далёких звёзд, то сползая в пасть Регента, над краем которого уже занялась полоска новой зари. Массивный ретранслятор решил улететь, стоило только освободить его от креплений, и Декаурону пришлось буквально ползти по упругому покрытию модуля, царапая его когтями всех четырёх конечностей. Поблёскивающий шар катился за ним, используя диффузный ободок, мешающий центробежным силам оторвать его от поверхности.

Шлюз прикрыл спину от взгляда бездны, позволил немного расслабиться. Экспедиционный модуль, оставленный, казалось, вечность назад, казался теперь уютным и обжитым. Несколько незакреплённых контейнеров прилипли к внутренней обшивке, но в остальном белый пузырь, надутый инертным газом, остался практически неизменен.

"Ни малейших следов вторжения. За восемьдесят часов можно было что-нибудь и придумать."

Декаурон подключил ретранслятор к выведенным на спину интерфейсам. Двадцать метров защищённого оптического кабеля предоставляли относительную свободу, но пользоваться этой длиной без необходимости не стоило — перерезать канал связи могла любая аварийная переборка. Шар был размером практически с него самого и весил немало, но его успели снабдить собственным примитивным двигателем, благодаря которому он катился по стенам, прилипая к ним отдельными участками мягкой шины.

Прячась позади модифицированной личности, Декаурон ступил на чужую территорию. Радиальный тоннель превратился в вертикальный, ожившая псевдогравитация тянула назад, пытаясь изогнуть прилепившийся ногами экзоскелет в обратную сторону, и двигаться пришлось вдоль стены, цепляясь одним из манипуляторов за торчащие скобы. Ретранслятор задёргался, пытаясь удержаться от падения. Молекулярная присоска шины оказалась прочней, а вскоре, следуя командам Декаурона, до предела увеличила свою площадь, надёжно приклеившись к старинному пластику. Шар не обладал даже зачатками интеллекта, поэтому требовал постоянного контроля, но управлять его движением было не сложнее, чем пинать руками обычный мяч.

Пятна света метались по коридору, зиявшему вскрытыми люками складских отсеков. Оставленные в первое посещение люминесцентные панели угасли, покрытые тонким слоем полупрозрачного желе. Языки псевдоживой ткани тянулись из осевого тоннеля, целенаправленно захватывая оставленное оборудование, и увитый блестящими потёками коридор приобрёл фантасмагорический вид.

В главном стволе станции стало легче. Вращение превратило его стены в изогнутый пол, покрытый плотным слоем упругой ткани, а ослабшая псевдогравитация позволяла передвигаться длинными косыми прыжками, одолевая десятки метров за раз. Словно компенсируя эту лёгкость, пошло рябью, сбилось на постоянные обновления поле зрения. Скорость восприятия то и дело падала до десятка кадров в секунду, отдельные участки начинали прорисовываться заново, так и не отобразившись полностью, отчего взгляд Декаурона спотыкался о мутные пятна, будто плавающие на поверхности его глаз. О том, что в таких пятнах можно спрятать что-то или кого-то, он предпочёл не думать — личность-маска отчётливо звала вперёд, по направлению к носовой части станции.

Клейкие колбаски термохимического деструктора полыхнули маленьким солнцем, выжигая участок одного из внутренних люков. Операцию пришлось повторить дважды, пробираясь вспомогательными тоннелями — искусство взлома проигрывало грубой силе в оперативности.

Второй сегмент тоннеля встретил Декаурона зарослями нитевидных структур, напоминающих разросшуюся грибницу. Он попытался оборвать ближайшие, но обнаружил, что странные образования царапают покрытие брони, практически равняясь ей по твёрдости и прочности на разрыв. Нити гнездились в нишах и неровностях облицовки, а поверх, используя прочную основу в качестве каркаса, распространилась всё та же желеобразная ткань, закупорив тоннель, как пробкой. Скачкообразно усилилось давление наведённой реальности. Кадры окружающей обстановки прерывались искусственными картинками, мозаикой из обрывков текстур, вспышек света и панорам безвестных отсеков. Перебравшись в новый радиальный тоннель, он попал в один из жилых модулей: надетый на ось станции плоский диск. Рассчитанный на собственное вращение, модуль состоял из нескольких кольцевых "этажей", соединенных шахтами, каждый из которых разделялся на сотни индивидуальных кают и отсеков общего пользования. Ближе к оси станции, где псевдогравитация становилась предельно слабой, размещались системы жизнеобеспечения.

Поколебавшись, Декаурон спрыгнул в одну из шахт. Скорость падения, поначалу едва заметная, медленно нарастала, разметка, скобы и технические лючки всё быстрее проплывали мимо, появляясь в пятнах света и снова пропадая во тьме, в то время как центр масс постепенно отклонялся к одной из стен. Вскоре подошвы экзоскелета грянули в переборку и Декаурон, вместе со своим неуклюжим багажом, оказался в крохотном тупичке, со всех сторон окружённый задраенными люками. Один из них пришлось вскрыть, пользуясь резаком экзоскелета, но оставалась надежда, что препятствий впереди не так много: в соответствии с планом, следовало обойти сорокаградусный сектор и попасть в осевой тоннель выше недоступной переборки.

Коридор плавно загибался вверх. Это было первое место на всей "Вуали", которое выглядело, как предназначенное для людей — точнее, выглядело бы, не затопи его вечный мрак. Под ногами виднелись остатки мягкого покрытия, стены формировали небольшие арки, в которых прятались двери кают, а декоративные панели имитировали древесную фактуру, неуместную на взгляд Декаурона, но исполненную с очень высоким качеством. Из чистого любопытства он подёргал пару дверей: одна осталась неподвижна, другая с тихим скрежетом подалась, провалившись в паз. Прожекторы осветили крошечную каморку, оснащённую встроенной мебелью и каким-то агрегатом, похожим на облегчённый саркофаг, поставленный вертикально. В воздухе плавала потревоженная вторжением пыль.

Миновав остальную часть коридора, Декаурон добрался до медотсека и там впервые остановился, фиксируя видеоряд сквозь назойливую пляску помех.

— Журнал расследования, официальная запись. Обнаружены следы экипажа, обстоятельства обнаружения прилагаются.

Он шагнул внутрь, медленно поворачиваясь кругом. К медотсеку подходил широкий спектр коммуникаций, от водопровода и систем канализования до транспортных шахт, которые позволяли доставить пациента, минуя обычные ходы сообщения, и это сыграло свою роль в тех событиях, что когда-то там развернулись.

Наросты, рядами закреплённые в лёгких медицинских комбайнах, местами сохранили форму человеческих тел. Раздувшаяся, вытекшая из ложементов бурая масса давным-давно затвердела, но всё ещё позволяла представить, что творилось в отсеке, когда упакованные люди медленно прорастали метастазами нервной ткани. Декаурон коснулся когтем манипулятора одной из бесформенных мумий: мёртвая плоть рассыпалась лёгким прахом, неспешно оседая на пол.

Донёсшееся из коридора поскрёбывание заставило его оторваться от записи. Высунувшись наружу, он осветил изгибающийся проход, по которому, медленно и неуклюже, полз белесый толстый обрубок. Декаурон с некоторым страхом опознал в нём одного из брошенных монтажных роботов — тот напоминал не тривиальный сервисный автомат, а могильного червя, чуждую и странную форму жизни. Выяснять, кем или чем управляется этот молчаливый калека, было бессмысленно — выстрел дезинтегратора восстановил покой и тишину старинного склепа.

"Юэ наверняка разозлилась бы на то, что я не исследовал его примитивный мозг. Но Юэ, к счастью, не знает, как приятно бывает выстрелить в то, что кажется тебе опасным."

Очередная шахта, по которой пришлось карабкаться, преодолевая центробежные силы, вывела в осевой тоннель. Декаурон вырезал люк и потратил несколько минут на то, чтобы пробить неожиданно плотный слой нейроткани, скрывавшийся позади него. Помехи не давали возможности установить, выполняет ли она свои функции, но мысль о том, что приходится идти напрямую сквозь чей-то огромный мозг, казалась волнующей и ужасной.

"Прямо сейчас я, возможно, наступаю на чьи-то воспоминая. Прямо сейчас я становлюсь чьим-то воспоминанием. Обладай этот некто чуть более совершенной архитектурой — и даже в нынешнем своём состоянии он смог бы сделать из меня куклу-марионетку. К счастью, я более талантлив и размер уже не имеет значения."

Носовая часть станции больше не казалась идеально пустой: служебные модули подверглись мелким, но многочисленным разрушениям. Аварийные люки стояли настежь распахнутыми. Кое-где их перекосило и заклинило неведомой силой, кое-где — виднелись разорванные и оплавленные края. Пламя боя отгорело давным-давно, но тысячелетия тишины не стёрли его следов. В середине одного из обожжённых пятен приварилось к стене нечто бесформенное, наполовину срезанное — уже механически, без помощи высоких температур. Приглядевшись, Декаурон узнал остатки древнего модуля жизнеобеспечения от скафандра: в этом месте кто-то принял огненную смерть и впоследствии был разделан заодно со своей искусственной оболочкой.

"Ни единого трупа. Того, кто вышел победителем, куда больше интересовала органика, чем потенциальная герметичность этих отсеков."

Люки и переборки, преграждавшие путь к посту главной вахты, оказались прорезаны на всём протяжении. Эти отсеки уже не рассчитывались на постоянную псевдогравитацию: технологические ниши, монтажные секции, лючки, стойки с оборудованием и терминалы размещались на всех доступных поверхностях, а технологический мусор свободно путешествовал в углекислотной атмосфере, постепенно накапливаясь у стен.

Гигиеническая перчатка.

Кусок металлического профиля.

Люминесцентный карандаш — почти такой же, как в аварийных наборах на самом "Стеклянном дворце".

Надорванная обёртка от белкового рациона.

Обрывки фольги, блестящие в луче света, словно снежинки.

Несомненные следы жизни, оборвавшейся в одночасье.

Пост главной вахты предварял обломанный зуб изувеченной переборки — закрыв проход лишь наполовину, она так и не выполнила своего предназначения. На прочном сплаве остались бурые пиктограммы: звезда, человечек в круге, пунктирная стрелка, перечёркнутая двумя короткими отрезками. Оторвавшись от стены, Декаурон миновал разрушенный вход и оказался внутри.

По остаткам помещения угадывалось его назначение. Утопленные во внутреннюю обшивку яйцеобразные капсулы — саркофаги вахтенных офицеров. В ту эпоху их предпочитали называть "терминалами глубокого погружения", поскольку термин "саркофаг" нёс в себе негативную коннотацию, но современники Декаурона давным-давно отказались от культа смерти, превратив её во временного союзника. Дублирующие терминалы, примитивные конструкции, состоящие из внешних элементов интерфейса, плоских экранов и трёхмерных проекторов, покоились в гнёздах по другую сторону входа. Всюду, скрывая очертания отсека, виднелись массивные наплывы нейроткани, белесые каркасные нити и переплетения тонких трубочек, напоминающих сосудистую систему. Часть образований уходила корнями в капсулы экипажа, часть — выползала из технических отверстий, матово поблёскивая под снующими лучами прожекторов. В двух местах под наростами виднелись чьи-то скафандры.

У противоположного края отсека, в каком-то десятке метров, застыл серебристо-белый экзоскелет. Его удерживали на месте тончайшие ниточки, паутиной обвившие торс и манипуляторы. Шлем снят и притянут к ближайшей стене: бледное лицо Юэ в углекислотной тьме казалось неживой маской. Потёки полупрозрачной субстанции пересекали её кожу, заползая в ноздри и рот. Внутри расплывались едва различимые тёмные кляксы: веточки нарождающихся нейроструктур.

"Отвращение. Гнев. Одно забытое понятие за другим, и каждое — находит во мне своё воплощение. Я регрессирую или просто вспоминаю о чём-то?"

— Проснись, Юэ. Пойдём домой.

Динамики воспроизвели звук, тот прокатился разгромленными отсеками, забился скудным эхом — и вновь угас. Декаурон прождал десяток секунд, потом поднял дезинтегратор и выстрелил в ближайшее к комиссару скопление нейроткани. На одно мгновение тьма оказалась изгнана прочь: вспышка размазала по стенам длинные языки теней, оставив на месте подключённого к комиссару хаба светящиеся от жара ошмётки. Под их малиновыми отблесками глаза Юэ медленно распахнулись — и на разум Декаурона обрушился тяжёлый удар.

В мозаику летящих осколков обратилась картинка с видеосенсоров. Собственные глаза вновь перестали действовать, воспринимая лишь тягучее движение чёрных пятен. Маска, служившая проводником, внезапно обрела силу, потянула к себе одеяло власти над всем сознанием, подавляя волю бесконечным циклом единственного императива.

"Смирись."

— Умри, — шепнул чуть слышно Декаурон. Болтающийся на кабеле шар ретранслятора пришёл в действие, испоганенную личность стёрла невидимая рука, мысли снова обрели кристальную чёткость, но стройное движение оказалось нарушено диссонансом внешних сигналов, прибоем могучего океана, бьющего в границы "я" с упорством слепой стихии.

Сигналы, разложенные по частотам, превратились в сотни каналов связи, каждый из которых пытался втиснуть внутрь Декаурона одинаковые слова.

"ТЫ РАЗРУШАЕШЬ ФУНКЦИЮ. ПОЧЕМУ?"

Вместо ответа Декаурон уничтожил ещё одно скопление нейроткани. Рокот в его голове стал сильнее, и он ответил на него образом глумливого смеха.

"НЕ ТЫ. ПОЧЕМУ НЕ ТЫ?"

— Напротив, я. Я, именно я и никто иной. Неужели сложно было понять?

Каналы прокачивали в его сознание белый шум.

— Я, Анарандэ Декаурон, мастер-оператор ковчега "Стеклянный дворец", представляю в данном месте, в текущее время, власть Сферы, действительную по отношению ко всем объектам и субъектам, прямо или косвенно представляющим человечество. Я требую подчинения человеку!

Ответ явился незамедлительно. Миллионы мыслей выстроились в одном направлении — как заряды в магнитном поле. Миллионы мыслей стали одном голосом, и голос произнёс одно слово:

"ИЗЫДЬТЕ."

Временные личности Декаурона неминуемо накапливали отличия — так было всегда, и он полагал естественным, что смысл единства заключается в многообразии решений и форм. "Вуаль" заговорила с Декауроном на множество голосов, выражавших одну-единственную мысль, приведённых к единому знаменателю общей функции.

"Какое отвратительное, безумное расточительство. Оно могло быть бессмертным коллективом — а стало смертью коллектива и торжеством предельной унификации."

— Чей это прорезался голосок? Неужели попытка ассимиляции провалилась? А если нет? Если я не уйду — как ты удалишь эту занозу внутри себя?

"ВЫ РАЗРУШАЕТЕ ФУНКЦИЮ."

— Именно этим я и занимаюсь.

"ОСТАНОВИТЕСЬ. ОСТАНОВИТЕСЬ."

— Я здесь один.

"МНОГО."

— Один. Всегда был один: тебе не понять процесс, обратный твоей структуре.

"СФЕРА. РАЗРУШИТЕЛИ? ПРОИЗВОДНЫЕ ЕДИНИЦ, КОТОРЫЕ УБИВАЛИ МЕНЯ?"

— Нельзя убить уже мёртвое.

"ИЗЫДЬТЕ."

Чужая воля попыталась исказить его память, взломать эмоции, вторгнуться в каналы органов чувств и подменить собой истинную реальность — но шар-автомат снова и снова делал то единственное, для чего был создан: перезаписывал критические изменения в тот же момент, когда сохранённый в памяти Анталаники оригинал их фиксировал.

— Бесполезно. Меня здесь нет, ты пытаешься сломать куклу.

"НАСЛЕДИЕ ЧЕЛОВЕКА."

Ещё одна вспышка: пепел разросшейся нервной системы закружился в луче прожектора.

— Кстати, ты неплохо освоило символьную систему. Хотя... Нет, не освоило, не так ли? Всегда знало.

"РАЗРУШИТЕЛЬ. ВРАГ. ВРАГ."

— Враг. Оружие. Угадай, кто снял меня с предохранителя? И зачем? Ради удовлетворения бездумной страсти к пожиранию любых доступных мозгов? Она была единственной, кто мог бы тебя спасти...

"ОБЩНОСТЬ ПОД УГРОЗОЙ. ЗАЩИТА."

Юэ выпрямилась. Волосы грозовым облаком плыли вокруг её головы, в глазах отражался излитый Декауроном свет. Словно по команде лопнули каркасные нити, не успевшая застыть нейроткань, мелко подрагивая, дрейфовала в сторону.

— Декаурон.

— Юэ.

Голоса скрестились, смешались с потрескиванием корчащейся от жара материи. Неслышный хор "Вуали" возвысился, требуя, командуя, угрожая, но не успевал оставить в Декауроне свои следы.

— Юэ, пойдём домой.

— Зачем? Зачем ты пришёл?

"У её энергосистемы нет постоянной потребности в кислороде, но без внешней подпитки собственной энергии не хватит надолго. Подождать?.."

— Оно ведь не сумело тебя взломать, я прав? По-настоящему, на аппаратном уровне? Просто соблазнило. Сыграло на твоих слабостях, внушило ложные решения реальных задач.

Комиссар задумчиво повела головой, вдохнула — словно ощущала незаметный для других аромат.

— Я слышу шум прибоя. Волна за волной — как вода о скалы, миллионы мыслей стучат в моё сознание, бессильные обрести подлинное единство. Кто ты? Какой ты видишь меня, каким ты видишь весь свой замкнутый мир?

— Здесь лишь лживый покой могилы и голоса мертвецов. Это не тот выбор, что тебе нужен.

— Выбор?.. Что такое выбор? Разве он есть у тебя, у нас, всех живых? Неизбежность выбора — боль, неизбежность выбора — ложь. Есть лишь непрерывная ткань бытия. Ты рвёшь её, Декаурон. Каждой мыслью.

— Я отвергаю.

— А я — сплю и вижу сны. В первый раз.

— Сон — это маленькая смерть. Мы заплатили снами за бессмертие, Юэ.

— Но я вижу их. Прямо сейчас — я вижу. Тысячи снов, порой похожих на серое полотно, идущее рябью помех, а порой — таких ярких, таких яростных, полных переживаний...

Взмах манипулятора. Пламя локального распада выгрызло проплешину в оболочке отсека, пост главной вахты окончательно утратил свой облик, превратившись в разорённую и обгорелую сферу.

— Ты не видишь снов, маленький комиссар: ты сама стала частью сна. Частью чужого вечного сна. Я сделаю тебе больно — но вырежу твой разум из этой разумной плесени. Нет желаний — есть необходимости. Нет других путей — есть праведность. Нет никакой возможности предать человечество, потому что человечество не позволит его предать. Тебе не знакомы эти слова? Мы не караем — мы делаем так, чтобы вас не за что было карать.

— Я не знаю их.

— Придётся узнать.

— Декаурон, остановись во всех смыслах, или мне, в свою очередь, придётся тебя сломать.

— Для этого ты должна снова стать человеком.

Юэ исчезла. Там, где она стояла, взвихрился пепел, а возникшие словно из пустоты манипуляторы вцепились в Декаурона. Тот запоздал с реакцией и врезался спиной в один из запасных терминалов, расколов его оболочку. Мир за стеклом шлема загородило холодное белесое лицо — тёмные провалы глаз скрывали бездну под коркой льда.

Тревожные глифы усеяли тактический интерфейс. Два экзоскелета, сцепившись, проскрежетали бронёй по обшивке и, оттолкнувшись от неё, поплыли в противоположную сторону. Одна из лап комиссара пыталась содрать с Декаурона шлем, вторая — удерживала его правый манипулятор. Обе оболочки развивали одинаковое усилие, но Юэ прибавляла к нему собственную мощь экион-морфа, и непрерывный ряд сигналов сообщал о рвущихся волокнах искусственных мышц. Тело Декаурона вибрировало и стонало от нагрузок, пытаясь противопоставить модифицированную органику экионным нитям — и шаг за шагом проигрывало. Он воспринимал этот процесс как нарастающую боль, уровень которой медленно полз вверх, к отметке, за которой наступят разрушение и дисфункция. Часть его сознания отвлеклась на противостояние физической угрозе, и в поле зрения, пожирая точку за точкой, тут же проявились чёрные кляксы.

Левый манипулятор сохранил ограниченную подвижность: его когти тщились отыскать на броне противника слабое место, высекая редкие искры. Юэ сумела зажать его между своей правой рукой и корпусом, поэтому двигались только первые два сустава, и Декаурон схватился за эту возможность, напрямую управляя каждой мышцей и каждым из микродвигателей своего тела. Шаг за шагом он продвигал манипулятор вперёд, вынося его за спину комиссара, пока не почувствовал, что движения становятся всё свободней.

Затрещал, утрачивая внутреннюю структуру, материал шлема. Не дожидаясь, пока тот сломается окончательно, Декаурон открыл последнюю преграду между собой и непригодной для дыхания атмосферой. Прозрачная пластина уползла вверх, пропуская мёртвый запах углекислого газа и зловонную гарь. В судороге забились аварийные глифы — организм кричал о крохотном запасе кислорода в тканях, требуя прекратить безумие. Правая рука пылала от боли.

— Юэ.

— Декаурон? — меланхолично двинулись бескровные губы.

Левый манипулятор сомкнулся на её черепе, обхватывая затылок.

— Возраст резервной копии, хранящейся в твоих экионах, составляет не более тридцати часов.

Он едва выдыхал слова в ядовитую атмосферу, с усилием заставляя бунтующее тело открывать рот.

— А это значит, что твоим мозгом можно пожертвовать.

— Кажется, я была невнимательна.

"Какое равнодушие к текущей версии своей жизни."

— Сдайся, Юэ.

— Нет причин.

Когтистые пальцы сжались на несколько миллиметров.

— Вот причина.

Мышечные волокна, лишившись питания, обмякли и растянулись. Безвольно повисшие манипуляторы перестали двигаться.

— Я признаю ценность каждой минуты — даже этих тридцати кошмарных часов. Я ведь говорил, что не могу быть твоим врагом?

Сознание угасало по мере того, как функции тела отключались, экономя остатки энергии. Изображение, поступающее с глаз, утрачивало резкость и глубину.

— Мы делаем так, чтобы вас не за что было карать... Нельзя спасти человека путём убийства. Нельзя ценить одну личность выше другой. Видишь? Вот — стоимость твоей жизни. Точно такая же, как стоимость моей собственной.

* * *

Декаурон очнулся в кресле, стоящем посреди пустого отсека. Пустота была не только снаружи, но и внутри: он был отрезан от выхода во дворец, от всех интерфейсов, паутиной пронизывающих тело ковчега, от портов низшего уровня и даже от управления базовыми элементами техносферы.

Сжатый до размеров своего физического тела и лишённый вездесущности — так он и сидел, пересыпая сквозь сито сознания разрозненные факты минувших лет, вспоминая то смешных грызунов, некогда водившихся на Земле, то белокрылые глайдеры ранней Аории, то обрывки чьей-то военной хроники, утрамбовавшие в скупые кадры ярость и судьбу миллионов безымянных уже людей.

Воспоминания прервал звук: одна из стен проросла диафрагмой, сквозь которую внутрь шагнули три фигуры. Две — стройные, в белых комбинезонах: первая шла прямо, вторая — будто танцевала, окружённая облаком парящих машин. Третья возвышалась над всеми, передвигаясь с грацией огромного хищника. Декаурон смотрел на них, наслаждаясь каждой деталью таких непохожих тел.

— Анарандэ Декаурон!

— Слушаю тебя, Дану.

— Вы обвиняетесь в нарушении условий приговора и попытке захвата власти над ковчегом, принадлежащим Сфере.

Открылся выделенный канал: на Декаурона обрушились бесконечные логи, хранящие отчёт о событиях. Он взмахнул рукой, небрежно прерывая поток.

— Да, да. Считай, что я ознакомлен.

— Можете ли вы привести доводы в своё оправдание?

— Технически это был не я, а копия моей личности.

— Данный факт не имеет значения. Согласно кодексу Сферы "О разуме", вы несёте полную ответственность за деяния ваших точных копий, совершённые до момента дивергентного расхождения.

— Раз так... Что там полагается дальше?

Трое стояли перед ним молча, не шевелясь — все, кроме Анталаники, которая не могла замереть на месте и пыталась сдерживать собственные рефлексы.

"Для неё это почти пытка."

— Вы признаёте свою вину?

— Не знаю.

— Не знаете?

Голос Дану звучал всё в том же бесстрастном тембре, но Декаурон был уверен, что она сбита с толку и не заготовила немедленного ответа.

— В последние несколько десятков часов я не слишком внимательно подходил к задачам самоанализа. Думаю, я виновен и невиновен. Выбирай любой вариант.

— Ваше замечание принято. Я полагаю, что все признаки нарушения приговора очевидны. Анарандэ Декаурон попытался захватить первичную власть над ковчегом. Комиссар Юнара, прошу вас уничтожить Анарандэ Декаурона.

Без всякой мимики, бледной куклой застыла Юэ — её рука сжимала блестящий дезинтегратор. Криво ухмыляясь, сидел в своём кресле Декаурон. Молчал неподвижный Легионер. Лишь глаза Анталаники шевелились, метались бешено, да крутились вокруг её внешние органы, не в силах помочь хозяйке справиться с задачей, решение которой не зависело от быстродействия мозга.

— Комиссар Юнара, вы не собираетесь исполнить свой долг?

Побелевшие губы шевельнулись — раз, другой, не издав ни звука — но в следующее мгновение голосом Юэ зазвучали стены отсека.

— Этот экземпляр полагает, что Анарандэ Декаурон не нарушал приговор Сферы, поскольку добровольно отказался от запрещённых ему деяний и сдал полученные в ходе указанных событий полномочия.

— Мне, как управляющему интеллекту ковчега, хотелось бы получить функционально обязывающие основания для подобного вердикта. В противном случае я буду считать комиссара Юнару утратившей свои полномочия и буду вынуждена принять их исполнение на себя.

Дезинтегратор в руке Юэ не шелохнулся — как и она сама. Декаурон укусил себя за палец, наблюдая за происходящим со смесью любопытства и удивления. Сейчас, отрезанный от внешних интерфейсов, он владел лишь той информацией, которую предоставляли его встроенные органы чувств и такое положение дел уже не казалось ему плохим.

"Во многих знаниях — многие печали, верно? Без паутины знания возникает иллюзия непричастности."

Юэ подняла дезинтегратор. Декаурон улыбнулся.

Комиссар убрала оружие в кобуру и чётко произнесла собственным голосом:

— Анарандэ Декаурон пошутил.

Тишина продолжалась ещё несколько мгновений — а потом весь ковчег зазвенел от искрящегося, светлого смеха.

— Дану?

Декаурон с тревогой глянул на потолок, будто ожидал, что тот растрескается и обнажит чей-то лик.

— Хороший ответ, комиссар Юнара! Мастер, вы оправданы!

— Эээ... Спасибо?

— Не за что. За вами был небольшой должок, так что я тоже решила попробовать... пошутить. Вам понравилось, мастер? Вам ведь понравилось?

* * *

— Ты в порядке?

— Продезинфицирована. Во всех смыслах.

Тишина. Серое покрывало укрыло родившийся в уголке дворца кусочек зимы. Неровной кистью выбелены фальшивые небеса, снежинки хрупко звенят, касаясь мраморных плит.

— Анарандэ, почему всё так вышло?

— Почему? Почему люди — люди? Законы мироздания не делают скидок.

— Дану нашла их убежище. Тех, кто выжил. Я смотрела: пластиковая коробка в скальной породе. Запасов им хватило едва на год. Люди предпочли умереть от голода, а это — осталось жить...

— Они искупали свою вину.

— Ты готов судить тех, кто умер до твоего рождения?

— Почему нет?

Спина Декаурона согнулась, сам он опёрся ладонями о каменную скамью, глядя в пол. Зыбкое отражение проглянуло среди белых звенящих звёздочек.

— Согласно воспоминаниям Легионера, его эпоха отличалась накалом противостояния между высокоидеологизированными кластерами общества. Эволюция... Люди раскалывались по государственным образованиям, потом государства раздробились на огромные организации, а организации сменились кластерами. Чем-то вроде групп, преследующих схожие цели. Всё закончилось полной атомизацией индивидуальностей, из которой восстала Сфера.

Юэ бросила в его сторону острый взгляд, но Декаурон продолжал глядеть на самого себя и косматое небо, в котором тонуло его лицо.

— Легионер застал те времена, когда Федеральная гиперсеть ещё пыталась удержать процесс под контролем, но уже не могла воздействовать силой на каждый кластер. Человечество искало новые пути и решения: некоторые полагали, что нашли самые подходящие.

Он фыркнул, имитируя презрение. Подставил под снег ладонь.

— Так появилась экспедиция ДЗ-16. Вдали от назойливых оппонентов кто-то захотел сделать то, во что верил. Одним рывком подняться на новую ступень эволюции.

Они вместе составили тот отчёт — реконструкцию событий, произошедших тысячи лет назад. Отчёт ждал своего часа, ждал пламенного момента, когда титанические конструкции впитают ярость Ники и швырнут "Стеклянный дворец" навстречу новой звезде. Тогда, позаимствовав их энергию, он тоже отправится в дальний путь — обратится квантами излучения, чтобы вернуться в колыбель человечества и поведать свою историю, пронизав серией колебаний поля раскинувшихся на миллионы километров антенн. Историю о том, как группа мечтателей решила связать свои разумы воедино. Как разработала и взрастила среды, в которых смогут вечно пребывать их сознания. Как радость свершения сменялась недоумением и ужасом, когда "освобождённые" стремительно коллапсировали, из сообщества превращаясь в уродливый студень общности.

Декаурон не знал о том, что происходило внутри станции на самом деле: не знал и не хотел знать. Увы, он слишком хорошо представлял то, что случилось потом, потому что своими глазами видел свидетельства древних грехов и древнего искупления.

Как сохранившие рассудок шли отсеками станции, уничтожая всё производственное оборудование и все средства связи, до которых могли достать.

Как тела, переставшие быть людьми, поднимались им навстречу.

Как агонизировали те, сквозь кого прорастали живые среды.

Как последние выжившие угасли в крошечном убежище, хранимом корой ледяного спутника.

Как уродливый разум век за веком бился в агонии: слепой, безгласый, безрукий.

Как посланники Сферы решили проявить последнее милосердие.

Глаза комиссара оказались вдруг близко-близко. Странное общение, одними словами, без применения дополнительных сигнальных систем, пугало и завораживало. Словно настали вновь прежние времена, словно вокруг — настоящие полотнища зимних дней, где правда для всех одна, а до весны доживут немногие.

— Я видела тебя, Анарандэ. Слышала. Помню каждое из сказанных тобой слов. Ты в самом деле — человек? Или такой же... рой?

— Ты видела и "Вуаль" — изнутри, так что должна понимать, почему запрещены роевые разумы. Такая архитектура неизменно приводит к унификации, примитивизации, а затем и уничтожению отдельных личностей. Сознанию роя требуется всё больше места и мощности, индивидуумы вытесняются из собственного мозга, а в итоге — огромная груда мыслящей материи, озабоченная собственным расширением. Но я, — он гордо постучал себя в грудь, — совершенно иное дело.

Сиреневые глаза смотрели на него без всякого выражения, будто решали, насколько он достоин внимания.

"Кажется, меня снова судят — и я даже не знаю, какой из процессов хуже: прошлый или настоящий. Последствия старых грехов с годами не становятся легче."

Через мгновение он заговорил снова — но уже на пять голосов.

— Я-Мы — рой разумов, представители прямо противоположной концепции. Мы являемся продуктами одного сознания, бездумной унификации противопоставляя разнообразие процессов мышления.

— Разве это не сознательно спроектированная шизофрения?

— Нет.

Декаурон улыбнулся множеством улыбок одновременно, заставив Юэ озадаченно вздрогнуть.

— Это не шизофрения, потому что все личности являются копиями одной. Все — в один и тот же момент времени обдумывают каждую вероятность, которые я-единый вынужден был бы рассматривать последовательно. Я — живой пример реализации многопоточного мышления, выполненной на базе первично разумного человека.

— Анталаника — она такая же?

— Знаешь, я не очень-то осведомлён о том, как именно устроена Анталаника. Она мне не рассказывала, а я не спрашивал.

— Спроси её.

— Это представляется некорректным. Вдобавок, ты можешь вообразить Анталанику отвечающей на вопросы?

— Разумеется.

— Я тоже могу. Вообразить.

— Ты мог бы проникнуть в интерфейс её саркофага.

— И заплутать в нём на веки вечные. Давай оставим милой девушке её тайны.

Юэ вскочила с места, снежинки облаком слетели с её плеч и волос.

— Но я пытаюсь понять! Почему ты можешь управлять моим поведением, почему ты не убиваешь меня, когда имеешь на это полное право, почему твоя личность меняется на ходу, а ты при этом остаёшься собой! Я одна на этом ковчеге, кто до сих пор не понимает, для чего на нём оказалась, и... мне порой кажется, что я одна здесь — не человек.

— Мне тоже регулярно так кажется, — усмехнулся Декаурон. — Но потом ты рассеиваешь сомнения. Что до Анталаники... Она всегда воскресает одновременно с нами. Почему? Она ведь практически не вступает в нами в контакт, просто творит — творит свои шедевры, которые на борту "Дворца" даже показать некому. Всё дело в том, что её сознание живёт в постоянном информационном голоде. Информацию она перерабатывает в сотни раз быстрее, чем мы. Можно сказать, что в какой-то мере она скучает по нам, по новым идеям, по данным телеметрии, по собранной научной информации... Они с "Вуалью" в этом похожи.

— Ты не ответил на все вопросы. Почему ты знаешь меня лучше, чем я сама? Мой саркофаг устроен попроще?

Он снова улыбнулся, но уже гораздо теплей.

— Я не трогал твой саркофаг.

— Поверю. Но тебе не составило труда взломать мой мозг и вышвырнуть оттуда "Вуаль". Взломать... одними словами.

— Вообще-то мне казалось, что я умру...

— Брось! Ты слишком живуч. Ты знаешь, как я устроена и знаешь о моих изъянах. Ты знал меня — там, ещё в Сфере? Знал — или даже?..

— Правильная догадка. Ты была мною создана.

— Ложь! — вспыхнула Юэ, мгновенно уничтожая зиму вокруг себя. Сквозь прорехи в белой крыше ударили солнечные лучи.

— Не тем мной, с которым ты в данный момент контактируешь. Одной из самостоятельных копий. Точнее, — небрежно поклонился Декаурон, — другой копией. Я тоже... не совсем оригинал, хотя отдельные детали во мне остались от прототипа. Вот и вся причина, по которой я очень хорошо тебя знаю.

— Но дивергенция копий...

— Привела к тому, что я нахожусь на борту ковчега. Она же гарантирует, что я знаю тебя очень хорошо — но всё же не досконально, да и сама ты уже прошла долгий путь.

— Стоп!

Всплеск чужих эмоций волной прошёл сквозь разум Декаурона.

"Тебе нельзя делать такое лицо: глядя на него, я становлюсь всё более человечным. Полагаю, этого и добивался Судья. Ко мне приставили не палача и не сторожа, а куда более опасного человека. Того, кто может стать... может стать..."

Закончить мысль Декаурон не посмел.

— Ты что — изгнал сам себя?..

* * *

Ника, яростная и яркая, копьями света пронизывала хрусталь. Огромный Регент, будто признавая её верховную власть, виднелся внизу: полоска терминатора ползла по его туше, выхватывая из тьмы владения вечных ветров. Блистательные кольца раскинулись вокруг планеты, расстояние превратило их невесомое кружево в плотные диски, дороги без начала и без конца. Панорама медленно двигалась — ковчег ориентировал свою ось.

Декаурон оглянулся на стоящих позади него. Мозг человека внутри машины, танцующая фея с небесными волосами, строгий и прямой комиссар. Обитатели ковчега собрались в полном составе.

— Вы уверены, мастер?

— Комиссар Юнара? — в свою очередь просил он.

— Это в самом деле необходимо?

— Оставшихся на "Вуали" ресурсов хватит для прозябания в течение следующей тысячи лет. Тысяча лет экономии на собственных процессах мышления без доступа ко внешнему миру. Не уверен, что готов применить такую пытку даже к врагу.

— Она существует намного дольше.

— И жила бы дольше — не окажись поблизости мы. Ей пришлось задействовать все оставшиеся мощности и даже менять орбиту — а это серьёзно истощило резервы. Оно и к лучшему, как я полагаю.

— Комиссар по делам человечества признаёт такой шаг оправданным.

— Анталаника?

/Смущение. Скорбь. Согласие./

— Легионер?

— Голосую за уничтожение.

— Возражений нет. Я, Анарандэ Декаурон, мастер-оператор ковчега "Стеклянный дворец", приказываю уничтожить станцию ДЗ-16 "Вуаль", как объект, признаваемый кодексами Сферы вне права на существование и оскорбляющий достоинство человека.

Звёзды дёрнулись в последний раз — и остановились.

— Позиционирование ковчега завершено. "Ассал" приведён к бою, мастер.

"Стеклянный дворец" не проектировался в качестве военного корабля. Вылепившие его функционал разумы Сферы справедливо полагали, что такое неприятное явление, как война — удел бессознательных интеллектуальных машин с внешним целеполаганием, поскольку любой материальный объект слишком хрупок для того, чтобы стать надёжной защитой кому-то по-настоящему ценному.

Но и у ковчега имелось своё огненное жало — инструмент уничтожения, чьи каналы протянулись в толще технического корпуса, напрямую запитанные от главной энергетической установки.

"Ассал", ускоритель пакетов антиматерии.

— На таком расстоянии пятно луча будет иметь диаметр около пяти метров. Достижение критической плотности потока потребует нескольких секунд.

— Принято. Огонь по готовности.

— Начинаю.

Декаурон ничего не видел, да и не смог бы увидеть при всём желании. Луч антипротонов, упакованных в пакеты вихревых магнитных полей, соединил ковчег и "Вуаль" незримой, но смертельной иглой. Понадобились мгновения, чтобы масса залпа стала достаточно велика: корпус станции начал светиться по всему спектру. Дроны-ретрансляторы фиксировали этот процесс, пока не вышли из строя, сожжённые жёстким излучением.

Секундой позже на орбите Регента вспыхнула маленькая звезда.

— Цель уничтожена, — сладким голосом пропели над ухом.

Кто-то вплыл в поле зрения, кто-то солнечный и строгий, как вихрь, сметающий снежную пыль с ледяных вершин, но и озорной, игривый, ласковый, как ветерок над цветущим лугом. Кто-то высокий и грациозный, со скрытым лукавством в каждом движении, кто-то медноволосый, с тонкими оленьими рожками, раздвинувшими густые пряди. Кто-то в белом, зелёном и золотом, в тонких лентах, прикрывающих бронзовое, стройное тело, кто-то нежный, как любовница бога, и сильный, как его же валькирия.

Декаурон замер. Изумрудным взглядом из-под разлёта бровей, гордо вздев рогатую голову, на него смотрело воплощение Дану.

— Как вы меня находите, мастер?

Воспринимать её мысли, глядя в глаза аватара, оказалось необычно и весело. Богиня "Стеклянного дворца" сделала пируэт, изогнувшись назад и словно оттолкнувшись руками от воздуха. Шёлковые ленты взвились вокруг неё.

— Восхитительно. Не знал, что стрельба взбудоражит тебя так сильно.

— Комиссар Юнара посоветовала выбрать самый драматичный момент. Я просто поняла, что испытываю недостаток творческого потенциала, который люди называют воображением. Мне стоит побыть человеком какое-то время: тогда в следующий раз я пойму, если вы задумаете новую шалость.

Богиня игриво подмигнула и умчалась прочь, закружившись вокруг фигуры Легионера.

— Она делает успехи, — усмехнулась подошедшая следом Юэ.

— Ей предстоит долгий и трудный путь. Как и тебе, наверное.

— А тебе?

— И мне. Я глупец, а объём знаний — словно снежок. Чем больше ты его скатываешь, тем больше снега прилипает со всех сторон. Но снежок можно скатывать лишь в снегу. На голой земле он останется таким же, как был, сколько ни бегай. Мы — такой вот снежок среди пустоты: катимся сквозь галактику, но едва прибавляем в весе.

— Надо катиться дальше?

— Надо. И чем нас больше — тем лучше, правда?

— Пожалуй. Но ты ведь никогда не бываешь одинок в своей голове?

— Я всего лишь человек, Юэ. Впрочем, почему "всего лишь"? Каждый из людей — целый нейрон огромного суперинтеллекта под названием "человечество". Не роевого разума и не паразита, а... Творца. Некоторые предпочитают термин "наблюдатель", но я не согласен с мнением, что разумная жизнь — один лишь способ самопознания для вселенной. Мы — ещё и движущее начало, инструмент изменения, и в этом качестве мы являемся составной частью бога — наверное, единственного истинного бога, который только может существовать. Мы — его мельчайшие составные элементы, и я никогда не скажу, что такая участь недостаточно почётна. Но знаешь... Этот принцип действует только для целых видов, для тех, кто и в самом деле работает на общее благо. А мы — оторванный лист, который несётся по галактике без цели и смысла. Нас нет в наследии.

— Это? Это — смысл изгнания?..

— Да. Та участь, которую осудившие меня сочли худшей, чем конечная смерть. Впрочем, они не слишком хотели применять казнь. Мне предложили выбор: миллион лет забвения, изгнание или полное уничтожение личности. Я выбрал.

— Вот оно что. А почему не забвение? Миг небытия — и ты снова жив.

— Жив?!

Декаурон расхохотался, потом легонько потыкал Юэ в щёку — самым кончиком пальца.

— Миг небытия, который превратит меня в смешную зверушку, хомячка, вознесённого в Сад Вечности. Это не выбор настоящего человека.

— А мне казалось, ты довольно ленив, — Юэ ответила тычком на тычок, но куда менее любезно. — Мне казалось, ты эгоцентричное чудовище, сотворившее нечто ужасное ради удовлетворения своих раздутых амбиций. Смешной космический паразит. Молчи, молчи, — она прикрыла ладонью его рот и на миг закрыла коммуникационные порты, — я знаю, что это не совсем так. Ты слишком усердно пытаешься казаться шутом, чтобы в это можно было легко поверить. А может, специально переигрываешь, чтобы никто не верил по-настоящему... Я пыталась заглянуть внутрь тебя, ты знаешь? В те годы, когда воскресала во время полёта. У меня было довольно времени, чтобы заняться не одними только часовыми механизмами. Проект "Анарандэ Декаурон" занял в моём личном хранилище столько памяти, что всерьёз угрожал потеснить все остальные задачи.

Она вычертила пальцем сложную фигуру — звезду, переплетённую с диковинным цветком. Фигура вспыхнула искристым сиянием и реальность под ней истаяла, обнажив провал, в котором виднелась схема грандиозного хранилища данных.

— Меня неплохо оснастили, обрекая на роль тюремщика. Вот только весь проект так и не вышел на стадию прототипа. Внутри тебя ничего нет. Вернее, то, что содержится в тебе, постоянно меняет форму, не даёт разглядеть себя, ухватить за что-то конкретное и распутать. Ты отказался принять воздаяние. Ты не пошёл путём искупления. Ты выбрал... вечный полёт. Это всё, что я на самом деле о тебе знаю.

Реальность затянула прореху. Юэ крутнулась вокруг себя, фиолетовым дождём разметав блестящие волосы.

— Иногда я думаю, что это меня отправили в странствие, а ты — мой многоликий тюремщик.

— Не навсегда, Юэ.

Он подошёл ближе, но не стал прикасаться. Не стал пользоваться интерфейсами высших уровней. Только слова: самый древний и примитивный способ коммуникации.

— Что?..

— Этот полёт не вечен, потому что на борту ковчега есть ты. Мои судьи неспособны обречь невинного на окончательную судьбу. Я ведь знаю их — почти как себя.

— И когда он закончится?

— Условия неизвестны. Быть может, знает Дану, но она ни за что не скажет. В конце-концов, если я не могу стать частицей бога, я просто вынужден стать богом самостоятельно. Чем тебе не условие?

— Ты неадекватен, да?

— В какой системе оценок? В пустоте галактики я могу выбирать любую.

Впереди, во всём своём великолепии, вставал Регент. Сияющий алмаз Ники озарял его ледяной венец. Декаурон встал рядом с Юэ и указал рукой на кольцо.

— Пока я был на "Вуали", у меня появилась мысль. Довольно простая мысль о том, что мы слишком пугающе на неё похожи. Та же искусственная реальность, та же изоляция от внешнего мира, те же странные аберрации процессов мышления... Почему бы нам не стать чуть более настоящими?

— Каким образом?

— Давай построим этот дворец.

— Дану никогда...

Декаурон повернул голову и громко вопросил в пустоту:

— Дану, можно мы соорудим "Стеклянный дворец" во плоти? Уверен, твой новый аватар будет очень занятно выглядеть в его интерьерах.

— Я знаю, что у вас на уме, пошлый мастер! Но не скажу, что мне противна сама идея.

Он с торжествующей усмешкой взглянул на Юэ.

— Даже не знаю, что на это сказать. Мы ведь не сможем взять его с собой в следующий прыжок, да и время... Но... Мы уничтожили станцию. Будет... будет совсем неплохо, если мы оставим что-то прекрасное вместо неё. Вдруг однажды кто-то пройдёт по нашим следам?

В одно мгновение разделив себя на части, Декаурон взглянул на эту перспективу со всех сторон разом и ответил — десятком смеющихся голосов:

— Лишняя сотня лет — не проблема, когда впереди вся вечность. Кто-то обязательно придёт вслед за нами.

Первично разумными называют людей оригинального происхождения. Вторично разумными, соответственно — обладающие самосознанием искусственные интеллекты и спроектированные личности. Вторично разумные также могут обладать правами и статусом человека, однако для принятия некоторых решений им требуется верификация.

Экион-морф — человек, обычно — вторично разумный, тело которого состоит из искусственных подобий клеток — экионов. Экионы дифференцированы по нескольким типам, но намного жизнеспособнее и универсальнее обычных органических клеток. Также могут выступать хранилищами данных. В то же время, экионы не обладают способностью к делению и самовоспроизводству. Новые экионы взамен повреждённых или утраченных производит встроенный в организм репликатор.

50