Фламенко - танец огня

— Вы приехали немного раньше, товарищи — обратился к ним плотный человек, одетый в военную форму без знаков различия — придется подождать минут десять. Присаживайтесь, можете курить, если хотите. Может быть, Вы хотите кофе или чая?

Ксанти перевел сказанное, после чего Диас с Ибаррури немедленно задымили крепкими папиросами — все же они изрядно нервничали. Через десять минут на столе у секретаря зазвонил телефон — тот поднял трубку, выслушал, и сказал: 'Проходите, товарищи'.

За двойными дверями оказался не особенно и просторный кабинет — у Диаса в мадридской штаб-квартире кабинет был точно не меньше. Как про себя отметила Долорес, отделка и обстановка были предельно строгими и функциональными. Самым же интересным в кабинете были его хозяин, не нуждавшийся в представлениях, и, его посетители, уже там находившиеся — там были премьер Молотов, один из ближайших людей Сталина в партии Киров, военный министр Ворошилов и 'цепной пес Сталина', как его называла буржуазная пресса, Слуцкий; собственно, неизвестным испанским гостям оставался только пятый посетитель, довольно молодой, атлетического сложения, с породистым лицом, военный. Надо полагать, тоже не последняя карта в колоде русского хефе (вождя — В.Т.) — иначе бы он тут вряд ли оказался. Загадочный Ксанти прошел в кабинет вместе с ними — судя по этому, ему предстояло поработать переводчиком. Диас и Ибаррури отметили для себя этот момент — ох, непрост был их сопровождающий, надо было навести о нем справки у товарищей, работающих в Советском Союзе.

После взаимных представлений — неизвестный испанцам военный оказался начальником Генштаба Красной Армии Тухачевским — последовал быстрый переход к делу.

— Итак, товарищи, в Испании назревает очередной кризис — спокойно констатировал Сталин. — С одной стороны, реакционные силы не жалеют сил для полноценного реванша за поражения, которые они потерпели в тридцать первом — тридцать третьем годах — с другой же стороны, многие представители прогрессивных сил проявляют излишнюю горячность, желая одним рывком добиться социализма. В связи с этим мы и решили пригласить товарищей Диаса и Ибаррури в Москву — чтобы посоветоваться с ними о возможных путях развития кризиса, о политике испанских коммунистов в текущий момент. Да, конечно — и о том, какую помощь мог бы оказать им Советский Союз.

Русский хефе был доброжелателен и деликатен — но, ключевой момент в его речи Диас и Ибаррури уловили сразу: о поддержке 'испанского Октября', о котором мечтал лидер левых социалистов Кабальеро, речи пока что не было. Прямолинейного Диаса, пришедшего к коммунистам именно из ИСРП, это огорчило; Ибаррури, более привычную к интригам — в первую очередь, насторожило.

— Поэтому мы бы хотели узнать мнение испанских товарищей о развивающемся кризисе — закончил вступление хозяин кабинета.

— Если можно, я выскажусь первой — попросила Ибаррури, быстро понявшая, что пламенные и долгие речи, столь высоко ценимые на Иберийском полуострове, в этом кабинете не в чести, поэтому надо говорить лаконично — Хосе был прекрасным оратором, одним из лучших в Испании, но, холодный анализ в число его ярко выраженных достоинств не входил.

— Конечно, товарищ Ибаррури — тепло улыбнулся Сталин, явно желая подбодрить гостей.

— Реакционные силы желают уничтожить завоевания Апрельской революции (события апреля 1931 года, приведшие к установлению Второй республики, испанские левые называли именно так — В.Т.). В первую очередь, объектом их атак являются аграрная реформа и отделение церкви от государства (соответствует РеИ — В.Т.) — начала излагать принятую в ИКП точку зрения Пассионария, стараясь говорить как можно короче и суше. — Получается это у них плохо — несмотря на победу правых на выборах прошлого года, дух Апреля слишком силен в испанском народе. Конечно, очень плохо то, что прогрессивные силы расколоты — но и среди правых нет единства, Леррус, Сотело, Хиль Роблес соперничают между собой, не говоря уже об усиливающемся лидере фашистов 'Фаланги' де Ривере-младшем.

— Но сейчас достигнуто единство среди левых социалистов, анархистов и каталонских автономистов в вопросе о вооруженном восстании. Это дело ближайших недель, быть может, месяца. В связи с этим мы были бы рады получить совет от наших товарищей — стоит ли ИКП принимать участие в восстании?

Диаса буквально передернуло при этих словах — многие рядовые коммунисты, да и немалая часть членов ЦК ИКП искренне считали, что участие в готовящемся восстании просто необходимо, хотя бы потому, что коммунисты не имеют права запятнать себя трусостью! Кроме того, иной раз казалось, что достаточно одного решительного усилия, и 'Испания Советов' станет из святой мечты реальностью! Диас сам верил в это так, как самые фанатичные католики верят в Христа! И тут Долорес просит совета, участвовать ли в восстании?!

Диасу стоило немалого труда удержать себя от того, чтобы выразить свое возмущение в словах. Но, в отличие от многих товарищей, он все же умел брать себя в руки. Элементарная логика подсказывала, что дело не в нежелании помогать, в противном случае Советский Союз не взял бы на себя военную подготовку трех тысяч коммунистов и комсомольцев, которые, вернувшись в Испанию, занялись подготовкой коммунистической милиции. Собственно, ИКП была единственной из левых партий, чьи боевые отряды имели выучку и дисциплину, не уступавшую регулярной армии. Сейчас полноценный курс военной подготовки прошли двадцать тысяч добровольцев, организованных в роты, батальоны и полки коммунистической милиции — строго говоря, коммунистов там было не больше трети, основную массу составляли сочувствующие, которых привлекло серьезное отношение к делу; подготовленные же в СССР кадры командовали отделениями, взводами и ротами. Еще двенадцать тысяч человек училось в Испании.

Были и сюрпризы, которыми Хосе искренне хотел 'обрадовать' реакционных генералов — с тридцать второго года более двух тысяч испанских добровольцев осваивали в СССР иные военные специальности, кроме пехотных: большая часть изучала в крымском селе Ангара (с 1945 года — село Перевальное — В.Т.), где находилась военная школа для испанских коммунистов, артиллерийское дело, противовоздушную оборону и диверсии во вражеском тылу; меньшая же училась в Ашхабаде, осваивая управление боевыми самолетами и их обслуживание. Товарищи учились добросовестно, радуя инструкторов своими успехами — но, когда к ним приезжали компаньерос из Испании, единственным вопросом было: 'Эль Дьябло, когда?!!!'.

— Что же товарищи, давайте попробуем разобрать вопрос о вооруженном восстании, как это делал товарищ Ленин в семнадцатом году — предложил Сталин. — Как он тогда сказал, в октябре месяце: 'Вчера было рано, завтра будет поздно. Власть надо брать сегодня'. Для начала надо определиться с тем, каково соотношение сил — можно ли одержать решительную победу или нет?

— Поскольку речь пойдет о военных вопросах, думаю, стоит выслушать товарища Тухачевского.

Хозяин кабинета обвел взглядом присутствующих — никто не счел нужным возразить.

— Товарищ Сталин, товарищи! — начал свой доклад начальник Генштаба.

— Перед тем, как начать оценку шансов восстания в Каталонии и Астурии, считаю необходимым оценить соотношение сил по собственно Испании и ее заморским территориям в целом.

— Современная испанская армия, весьма во многом, является результатом реформы, проведенной господином Асаньей. Если посмотреть на эту реформу с сугубо военной точки зрения, то, должен признать ее разумность — признаться, даже удивительно, если вспомнить то, что господин Асанья является профессором литературы, никогда не служившим в армии.

— Напомню Вам ключевые моменты этой реформы. В 1930 году на военной службе состояло 260 тысяч человек, из них 10% составляли офицеры. Отличительной особенностью испанского офицерского корпуса было то, что продвижение по службе до звания полковника включительно определялось выслугой лет, но не занимаемой должностью — поэтому в армии времен Примо де Риверы и Беренгера майоров и капитанов было больше, чем сержантов (здесь и далее соответствует РеИ — В.Т.). Впрочем, в генералах недостатка тоже не было — 195 генералов на армию, структурированную в 16 дивизий, чуточку многовато, даже если учесть потребности Генштаба, военного министерства, штабов родов войск, и прочее. В результате, половина или около того военного бюджета уходила на жалованье офицерам — на перевооружение армии, ее боевую подготовку денег почти не оставалось; точнее, то, что оставалось, большей частью тратилось на войска, дислоцированные в Марокко.

— Господин Асанья пошел на резкое сокращение армии, ликвидировав наименее боеспособные дивизии и различные структуры, дублировавшие друг друга. В результате, в испанской армии остались 8 дивизий, Иностранный легион, марокканские 'регулярес': в 'армии полуострова' остались 80 генералов, 7600 офицеров и 105 тысяч солдат и сержантов; 'африканская армия' насчитывала 1700 офицеров и 42 тысячи солдат и сержантов. Таким образом, были сокращены 115 генералов, 16700 офицеров, масса частей и соединений, чья боеспособность была крайне сомнительна — экономия составила 200 миллионов песет.

— Товарищ Тухачевский, а Вы знаете, что Асанья сохранил уволенным из армии офицерам полное жалованье? — не выдержал панегирика испанской военной реформе Диас. — Даже тем, кто отказался присягнуть республике?

— Знаю, товарищ Диас — спокойно ответил начальник ГШ. — А Вы знаете другой способ мирно демонтировать королевскую армию — тогда, весной и летом 1931 года, когда у республики еще и в помине не было вооруженной силы, способной ее защитить? Вспомните мятеж Санхурхо (в 1932 году — В.Т.) — он ведь провалился и потому, что подавляющее большинство военных его не поддержало. Как Вы думаете, это было возможно в том случае, если бы офицеров королевской армии выбросили на улицу, без гроша в кармане? Или, посмотрим на дело чуточку иначе — представьте себе второй Аннуэль (имеется в виду разгром испанских войск под Аннуэлем в Марокко риффскими племенами, в 1925 году, воспринятый испанцами как национальная катастрофа — В.Т.), но, случившийся тогда, когда у власти стоят левые партии. Как Вы считаете, гордые испанцы простят левому правительству такую катастрофу?

— Мятеж Санхурхо провалился потому, что Испания была против реакционеров — огрызнулся Диас, не любивший признавать свою неправоту. — Да что далеко ходить — Санхурхо, махровый монархист, не посмел поднять свой мятеж ради реставрации Бурбонов, у него были республиканские лозунги.

— Большая часть испанцев была против реакционеров — уточнил Михаил Николаевич. — Как-никак, реакционеры сумели перехватить власть на выборах. Да, это объясняется расколом в прогрессивных силах, безумными фокусами анархистов, ловкой игрой реакционеров, протолкнувших избирательное право для женщин — а большинство испанок крайне серьезно относятся к мнению католической церкви. Но, все вышеперечисленное не отменяет того факта, что у реакционеров есть нешуточная поддержка — вспомните хотя бы Наварру.

— Насколько я понимаю, испанская Наварра вполне может стать Вандеей апрельской революции — вмешался в беседу Слуцкий, решивший притушить спор — Диас был горяч, а Тухачевский терпеть не мог подмены квалифицированного анализа громкими лозунгами.

— К этому все и идет, товарищ Слуцкий — буркнул Диас. — Эта сволочь Конде (Фал Конде, лидер карлистской милиции рекете — В.Т.) спокойно формирует свои монархистские банды, при полной поддержке местных властей; а полковник Варела налаживает их организацию и военную подготовку (соответствует РеИ — В.Т.).

— Мы немного отвлеклись, товарищи — доброжелательно заметил Сталин. — Товарищ Тухачевский начал очень интересный рассказ о современном состоянии испанской армии — мне бы хотелось выслушать его до конца.

— Извините, товарищи — Диас понял, что он несколько увлекся.

— Таким образом, реформа армии, проведенная Асаньей, была нацелена на повышение боеспособности и политическую нейтрализацию монархистов — неторопливо продолжил Тухачевский.

— С этими задачами господин профессор, надо отдать ему должное, довольно успешно справился — достаточно вспомнить увольнение более шести тысяч полковников, многие из которых придерживались монархических взглядов, при их крайне сомнительной ценности в качестве строевых или штабных офицеров.

— Вот только избежав Сциллы, Мануэль Асанья на полной скорости влетел в объятия Харибды. Ставка на повышение боеготовности почти автоматически привела к росту влияния 'африканцев' — спору нет, на войну в Марокко добровольцами вызывались далеко не худшие офицеры Испании, вот только их политические взгляды трудно назвать прогрессивными. Да, они, в основной массе, не являются монархистами — но это не отменяет того факта, что правая военная диктатура, пусть и под вывеской республики, по образцу латиноамериканских диктатур, вряд ли намного лучше монархии Альфонса XIII.

— Хрен редьки не слаще — прокомментировал Ворошилов. — Не могу с Вами не согласиться, товарищ нарком — ответил начальник ГШ. — В сущности, дело явственно попахивает чем-то вроде замены режима Николая II на диктатуру Корнилова, только с поправкой на испанские условия. Репрессивный режим явно будет намного жестче, хотя бы потому, что и Альфонс XIII, и Примо де Ривера старались не лить кровь без острой необходимости — разумеется, в рамках их представлений о необходимости; привыкшие же решать любые вопросы с недовольством населения колоний посредством массовых расстрелов Мола, Франко, их окружение будут расстреливать без малейших колебаний. Отсутствие на престоле короля только развяжет им руки, поскольку они и будут верховной властью во всей Испании.