Фламенко - танец огня

Фламенко — танец огня.

Пролог.

Размышления кардинала.

Тридцатого января 1930 года кардинал Пьетро Гаспарри сидел у себя в кабинете, мрачно попивая слабенький кофе — точнее, не нормальный кофе, до которого он был великим охотником всю жизнь, а какую-то пародию на прекрасный напиток — увы, в конце восьмого десятка здоровье уже не позволяло самому влиятельному человеку в Ватикане потакать даже такой невинной слабости. Да если бы дело было только в кофе — с какой радостью Гаспарри вообще отказался бы от любимого напитка, если бы это помогло решению главных задач его жизни!

Хуже было другое — его высокопреосвященство понимал, что силы оставляют постаревшее тело, что земная жизнь может оборваться в любую секунду, для этого не надо было быть врачом, довольно было и того, что все чаще и сильнее болело сердце, а лекарства помогали все слабее; да что там лгать самому себе — уже почти не помогали! Синьор Гаспарри, прошедший путь от сына пастуха до самого влиятельного человека в Римско-Католической Церкви, не был ни трусом, ни глупцом, ни слабаком — осилить подобное по плечу лишь незаурядному человеку, пусть и вступившему в союз с 'Черной аристократией' (имеются в виду знатные римские семьи, состоящие в родстве с элитой Ватикана — В.Т.) — поэтому он боялся не смерти, он опасался того, что Господь призовет его к себе прежде, чем он успеет завершить дело всей своей жизни.

Суть же можно было выразить одним словом — реванш! Реванш за катастрофу явную, каковую Святой Престол потерпел 20 сентября 1870 года, когда армия Итальянского королевства вступила в Рим, завершив тем самым захват Папской области — а втихомолку проклятый всеми сторонниками Пия IX граф Камилло ди Кавур лишил Папу светской власти, выбив тем самым одну из двух опор, на которых веками держалась власть пап. И, реванш за катастрофу, оставшуюся невидимой широким массам, катастрофу осенних дней 1918 года, когда безвозвратно рухнула Австро-Венгерская Империя, последняя из великих держав Европы, чьи монархи носили титул католических императоров и королей (соответствует РеИ — В.Т.)! Но дело было не в титуле — шенбруннский затворник (прозвище императора Франца-Иосифа — В.Т.) принял на себя обязанность защитника Святого Престола, его протектора от земных напастей (соответствует РеИ — В.Т.)! И это было необходимо — волна антиклерикализма, точнее, агрессивных антикатолических настроений, поднятая еще Реформацией, после французской революции захлестывала уже страны, всегда бывшие верной опорой Святого Престола! Противники Матери-Церкви вольготно чувствовали себя во Франции, Австрии, они активно поддерживали сардинскую династию, угнездившись в окружении графа Кавура. В начале же нынешнего века эта зараза все свободнее вела себя даже в Испании и Португалии!

Но этим беды Ватикана не исчерпывались. Великая война, обескровившая Европу, выпустила на свободу новую, ранее не виданную, инфекцию — большевизм. Сама идея того, что не надо терпеть лишения и страдания, посылаемые Господом в земной жизни, ради вечного блаженства — но, следует строить рай на земле своими силами и разумением, была страшней сардинских войск, поскольку начисто уничтожала власть Святого Престола над умами и душами. И если бы эта духовная проказа ограничилась русскими схизматиками! Со скоростью 'испанского' гриппа она прокатилась по Европе, захватывая души немцев, французов, итальянцев, австрийцев! И добрые католики отнюдь не стали исключением — довольно вспомнить попытки устроить революции в Баварии и Венгрии!

Сделать кардинал Гаспарри сумел многое — именно благодаря многоходовой операции, проведением которой он и руководил, была не только предотвращена угроза социалистической революции в Италии, но и восстановлен суверенитет Святого Престола. Его высокопреосвященство, с полным на то основанием, считал подписание Латеранских соглашений венцом своей многолетней работы. Сделав это — и дождавшись ратификации соглашений итальянским парламентом — старый кардинал мог теперь со спокойным сердцем передать пост государственного секретаря Ватикана своему лучшему ученику и многолетнему заместителю Эудженио Пачелли. Собственно, все уже было решено — сама же процедура отставки и нового назначения должна была состояться через неделю с небольшим (соответствует РеИ — В.Т.).

А вот с решением второй задачи все было намного хуже. Еще до начала Великой войны, полностью отдавая себе отчет в слабости Двуединой монархии — и это не считая того, что кронпринц Франц-Фердинанд методично выстраивал свою игру, тщательно готовя реформы, которые должны были начаться после его прихода к власти; эти реформы, предусматривавшие кардинальную модернизацию Империи, существенно снижали роль Ватикана в жизни Австро-Венгрии — Святой Престол начал тщательное выстраивание отношений с Вильгельмом II. Логика игры была проста — Германии требовались капиталы для освоения колоний, Ватикану нужен был могущественный защитник. Других вариантов, собственно, и не было — не рассматривать же в качестве протекторов Святого Престола протестантскую Америку, англиканскую Британию, не говоря уже о схизматической России! Некогда 'любимая дочь Церкви', Франция, давно перестала быть таковой — несмотря на все усилия, справиться с расколом местных элит не представлялось возможным. Да и международный авторитет Франции, после разгрома, устроенного пруссаками, упал до очень низкой отметки.

Уже во время Великой войны в Германию был откомандирован Пачелли, получивший самые широкие полномочия для ведения переговоров как с кайзером, так и с главами отдельных частей Второго Рейха. Тут совпали два момента — род Пачелли входил в узкий круг 'Черной аристократии', а сам молодой Эудженио быстро показал себя блестящим дипломатом, умеющим виртуозно отстаивать интересы Святого Престола, что он доказал во время подготовки конкордата с Сербией (соответствует РеИ — будущий Папа Пий XII действительно делал карьеру не только за счет обширнейших семейных связей, но и несомненных личных талантов и трудов — В.Т.). За полтора десятилетия тяжких трудов Пачелли сумел добиться многого — были подписаны четыре конкордата с отдельными частями Германии, создана влиятельная католическая Партия Центра, занимавшая прочные позиции в Рейхстаге, подготовлена почва для заключения конкордата с Германией в целом. Не менее важно было то, что Эудженио удалось отстоять большую часть позиций дружественных Ватикану промышленников и финансистов под бешеным натиском американцев.

Но, кардинал был честен сам с собой — несмотря на многочисленные частные успехи, в целом задача обретения надежного протектора была далека от благополучного завершения. Несмотря на все усилия, режим де Риверы в Испании балансировал на грани краха. И ладно бы речь шла только о режиме верного сына Церкви генерала де Риверы — на грани краха была вся испанская монархия! Едва удалось справиться с проблемами в Португалии, заменив желавшего играть свою игру да Кошта на дисциплинированного исполнителя Кармону, отдав рычаги управления экономикой верному и талантливому Салазару! Неплохо шли дела в Италии и Австрии — но, как повернется ситуация в Германии и Франции, сейчас не взялся бы сказать никто! А ведь именно эти две страны определяли положение в Центральной и Западной Европе — и именно в них влияние коммунистов и близких к ним левых было опасно велико!

Положим, во Франции делалось многое — заметно окрепли 'Боевые кресты', возглавляемые синьором д'Артоем, сейчас исподволь готовился их переход под руководство графа де ля Рока. В целом же, в 'уличной' политике, намечался перелом в пользу здоровых сил французского общества — 'Аксьон франсез' и все чаще подключавшиеся к противостоянию коммунистам и их союзникам 'Боевые кресты' частенько брали верх. Другое дело, что красные продолжали контролировать рабочие кварталы.

В Германии дело обстояло иначе — там, как же и во Франции, политика зачастую делалась в ожесточенных стычках боевиков противостоящих политических сил на улицах и в питейных заведениях — но, там у католической Партии Центра не было своей боевой организации, противостояние шло между красными и коричневыми. Разумеется, красные априори были неприемлемы для Ватикана, но, даже при всем этом сторонники синьора Гитлера не вызывали большого одобрения даже у столь яростного ненавистника большевиков, каковым был лично наблюдавший события в Мюнхене, в 1919 году, тогда епископ, а ныне кардинал Пачелли. В этом Гаспарри был согласен со своим учеником — слишком расистскими были взгляды нацистов, чересчур часто в выступлениях их лидера звучали антихристианские выпады, очень уж трудноуправляемым человеком был синьор Гитлер. Кроме того, старого кардинала изрядно смущали аналогии нынешних нацистов и ранних большевиков — пока господа большевики были преследуемой горсточкой экстремистов, они охотно шли на сотрудничество почти со всеми желающими, но, прошло каких-то десять лет с момента взятия ими власти, как новый их лидер, синьор Сталин, начал проводить совсем иную политику, весьма мало учитывающую интересы бывших благодетелей, равно как и пожелания тех, кто непосредственно с ними договаривался; синьор Гитлер же производил впечатление еще менее управляемого господина, чем недоброй памяти синьор Ленин, а в его партии имели немалое влияние братья Штрассеры, при известном раскладе вполне могущие сыграть ту же роль, которую у большевиков сыграл господин Сталин.

С учетом всего вышеперечисленного кардинал Гаспарри не раз задавал себе вопрос: 'Не получится ли так, что мы попытаемся тушить пожар бензином?'. К сожалению, однозначного ответа на этот вопрос найти не удавалось — а, тем временем, беднеющая на глазах Германия стремительно радикализировалась, ряды сторонников умеренных партий редели, а число немцев, голосующих за НСДАП и КПГ, неуклонно росло.

Конечно, если речь шла о выборе между Германией нацистской и Германией коммунистической, альтернативы синьору Гитлеру не было — в этом были едины все иерархи Ватикана, включая Его Святейшество. Папа, ради борьбы с большевизмом и возможности обратить Россию в католичество, был готов пойти очень и очень далеко, включая союз с англосаксами и покровительства эмигрировавшим православным священнослужителям, категорически отвергавшим коммунистическую власть. В этом кардинал Гаспарри был с ним полностью солидарен — слишком велика была красная опасность и фантастически велик возможный приз, но, все же, нацистская партия вызывала у него заметные опасения.

Доклад Аналитического Управления Штаба РККА от 15.06.1930 г. 'О положении в Испании'.

В настоящее время Испания представляет собой отсталую аграрную страну, со слаборазвитой промышленностью. В стране до сих пор сильны феодальные пережитки, существенным влиянием обладают католическая церковь и старая аристократия, являющиеся крупнейшими землевладельцами в Испании. В то же время, большая часть крестьянства страдает от малоземелья, находясь либо в бедности, либо в крайней нищете. Некоторым исключением является Старая Галисия, где значительной частью земельных угодий владеют зажиточные крестьяне.

Все это, вместе взятое, обусловило раскол испанского общества — более двух третей взрослого населения страны живет за чертой бедности, в то время как гранды, богатые промышленники, католическая церковь контролируют основные экономические активы Испании.

Следует рассмотреть эти группы подробнее.

Старая испанская аристократия раскололась еще в первой трети XIX века. Тогда, после объявления королем Фердинандом VII т.н. 'Прагматической санкции' (10.06.1830 г.), в нарушение салического закона провозглашавшего наследницей престола дочь монарха Изабеллу, при регентстве королевы Марии-Кристины, а не брата короля дона Карлоса Старшего, испанская аристократия раскололась на партии кристиносов и карлистов. Разумеется, дело было не только и не столько в соблюдении старого закона — после волны национально-освободительного движения в Латинской Америке Испания лишилась почти всех своих колоний; тех самых колоний, приносивших сказочные прибыли короне и верхушке аристократии. Стало очевидно, что по-старому жить больше не получится. Потеря же доходов от эксплуатации колоний в Америке поставила верхушку испанского дворянства перед выбором — выбирать ли возврат к крайней монархически-католической реакции или проводить пусть ограниченные, но, все же буржуазные реформы?

Лидером крайне реакционного направления, не скрывавшим своего желания вернуться к временам Карла V и Филиппа II, был брат короля дон Карлос Старший. Мария-Кристина и ее окружение также были настроены довольно реакционно — но, до таких 'высот' дремучего средневековья, как дон Карлос, все же не доходили, признавая необходимость очень ограниченных реформ.

Результатом этого стали три карлистские войны — гражданские войны между, формально, двумя линиями претендентов среди испанских Бурбонов, а, фактически, между крайними и умеренными реакционерами в элите Испании. Эти войны (первая — 1833-1839 гг., вторая, она же восстание Кабреры — 1846-1849 гг.; третья — 1872-1876 гг.) не только окончательно разорили и без того нищую страну, но и закрепили фактический раскол Испании на юго-восточную часть и Мадрид, поддерживавшие кристиносов, и, северную и северо-западную часть страны, бывшие опорой карлистов.

Также раскол произошел между городом и деревней. Дона Карлоса, в основном, поддерживали отсталое крестьянство, руководимое фанатичным духовенством (собственно, изначально главной опорой карлистов была т.н. апостолическая партия, в которой собрались сторонники наиболее реакционного духовенства, вполне серьезно требовавшие возвращения инквизиции) и горцы северных провинций, прежде всего, баски, боровшиеся за сохранение своих древних вольностей, т.н. 'фуэрос'. История 'фуэрос' уходит своими корнями в раннее средневековье — в свое время именно горцы Севера остановили мусульманскую конкисту, и, довольно долго были ударной силой Реконкисты; в награду им были дарованы 'фуэрос', включавшие в себя помимо существенных политических прав, еще и право беспошлинного ввоза товаров. С учетом бедности северных провинций такая, фактически, узаконенная контрабанда, была для многих горских кланов главным источником дохода. Пока казна Испании наполнялась огромными потоками американского золота и серебра, такое положение дел Мадрид полностью устраивало, поскольку таможенные пошлины были форменными копейками по сравнению с доходами от эксплуатации колоний. Но, после потери самых прибыльных колоний такая ситуация стала нетерпима по двум причинам — во-первых, поток дешевых и качественных импортных товаров, прежде всего, английских, на корню губил все попытки создать национальную промышленность; во-вторых, потери казны от неуплаты таможенных пошлин становились более чем существенными. На политическом уровне это дополнялось фактическим статусом наполовину автономии, что шло вразрез с политикой центрального правительства, пытавшегося создать из совокупности феодальных владений единое государство. Опорой Марии-Кристины и Изабеллы были либералы, население Мадрида, торгово-промышленная буржуазия и часть военных.

Отдельно следует упомянуть иностранное влияние в Испании. Разумеется, сразу после начала череды гражданских войн и переворотов встал вопрос о финансировании войны. Дон Карлос не располагал значительными средствами, поэтому у него просто не было обеспечения займов. Королевы Мария-Кристина и Изабелла имели в своем распоряжении очень значительный золотой запас, оставшийся со времен прежнего финансового благополучия королевства. Соответственно, 'высокие банки', специализировавшиеся на предоставлении займов монархам — прежде всего, французская ветвь Ротшильдов, но и британские финансовые дома, как-то, Бэринги, английские Ротшильды — имели дело только с ними. Позже, уже в 60-е годы, когда французские Ротшильды приняли о строительстве своей 'империи' цветных металлов, началось оно именно с покупки испанских свинцовых рудников у королевы Изабеллы, дополненном предоставлением их компании массы льгот.

Свою игру вела Великобритания — политически и финансово она поддерживала кристиносов, одновременно всячески способствуя наращиванию поставок своих беспошлинных товаров через находящуюся под контролем карлистов Страну Басков, точнее, через порт Бильбао. Ближе к концу XIX века англо-баскские связи дополнились крупными поставками железной руды, идущими через тот же порт Бильбао. Разумеется, английскому капиталу весьма выгодно сохранение особого статуса Страны Басков.

Главной внешней опорой карлистов был Ватикан, по своему обыкновению предпочитавший оставаться в тени. Поэтому финансовая поддержка дона Карлоса, по преимуществу, шла через итальянские и французские банки, связанные со Святым Престолом; политическая же осуществлялась через Австрию, итальянские монархии, и, реакционную французскую аристократию, трудами которой к карлистам шли поставки оружия через франко-испанскую границу и переправлялись военные специалисты.

Такое положение, в целом, сохраняется и по сей день — Великобритания закупает в Испании железную руду, вольфрам, сельскохозяйственную продукцию, поставляя значительные объемы промышленной продукции, в частности, машины, механизмы и вооружение для ВМС страны, и предоставляя кредиты; французские компании и банки контролируют ряд горнодобывающих предприятий Испании и ведут финансовую деятельность, кроме того, Франция является главным поставщиком вооружений для испанской армии. Значительно более скромную роль играют Италия и Германия.

Особую роль играет в жизни испанского народа Ватикан — подавляющее большинство сельского населения и значительная часть городского населения весьма религиозна, прислушиваясь к мнению католического духовенства. Велик процент фанатичных католиков — в особенности, на севере и северо-западе страны, в горных провинциях и Кастилии. С учетом реакционности духовенства, это создает весьма серьезный противовес прогрессивным силам, имеющим наибольшее влияние среди городского населения, прежде всего, рабочего класса и трудовой интеллигенции. Особо следует подчеркнуть тот момент, что крупные города находятся в большой зависимости от поставок хлеба из сельских районов Кастилии. Кроме того, хозяйство Испании находится в критической зависимости от импорта бензина, дизельного топлива и машинных смазок — а основным источником средств для оплаты импорта является экспорт сельскохозяйственной продукции, железной руды и концентрата вольфрамовой руды.

Традиционно католическая церковь играет огромную роль в политической жизни Испании. Наиболее ярким примером, в последнее время, является диктатура Примо де Ривера. На фоне растущих беспорядков, знатный аристократ, потомственный военный, генерал де Ривера был возвращен из отставки, в которую он был отправлен из-за бонапартистских устремлений, которые генерал не считал нужным особенно скрывать — и, назначен военным губернатором Каталонии. Жестоко подавив революционные выступления, генерал поднял мятеж против королевского правительства. Король даже не попытался подавить мятеж, хотя имевшиеся в его распоряжении войска многократно превосходили численно группировку путчистов — наоборот, он отправил в отставку правительство и предоставил де Ривере диктаторские полномочия.

Закономерен вопрос — почему король Альфонсо XIII фактически передал власть Примо де Ривера?

Исходя из имеющихся сведений, тому есть несколько причин. Первая из них состояла в том, что правящие круги Испании были не на шутку напуганы размахом революционного движения в стране — даже при его идейной отсталости и низком уровне организации, оторванности от подавляющего большинства крестьянства и значительной части пролетариата, угроза существующей власти была велика. Было ясно, что только репрессиями справиться с революционным движением не получится — и в этой ситуации господствующие классы пошли на реформы по образцу фашистской Италии. Второй причиной стала специфика вооруженных сил Испании — если во флоте существует несомненный раскол между, с одной стороны, адмиралами и старшими офицерами, за редкими исключениями являющимися реакционно настроенными выходцами из старых аристократических родов, многие поколения которых были морскими офицерами, и, с другой стороны, младшими офицерами, значительная часть которых происходит из семей прогрессивно настроенной трудовой интеллигенции, и, матросами, почти поголовно являющимися выходцами из среды промышленных рабочих; если в самом молодом виде ВС Испании, ВВС, господствуют либеральные и революционные настроения, поскольку офицеры являются выходцами из среды прогрессивно настроенной технической интеллигенции, а, унтер-офицеры и рядовые — из рабочих; то, сухопутные войска являются вотчиной самой махровой реакции — офицеры, за немногочисленными исключениями, представляют собой спаянную вековыми традициями касту, привыкшую реагировать на любое покушение на их особое положение в стране мятежами и переворотами, унтер-офицеры и большинство солдат являются выходцами из крестьянства, причем, значительная их часть происходит из провинций, являющихся базой монархической и клерикальной реакции. Третьей причиной, насколько можно судить, стала позиция католической церкви — попытки де Риверы повторить корпоративную концепцию Муссолини пользовались не только полной поддержкой священников и монахов, но, и, вскоре после начала экономической реформы в Испанию пошли иностранные инвестиции; что интересно, пошли они через банки, известные своими давними и тесными связями со Святым Престолом.

До начала мирового экономического кризиса эта линия приносила определенные положительные результаты — в условиях благоприятной конъюнктуры процветали богатые промышленники и землевладельцы, но и неплохо себя чувствовала средняя и мелкая буржуазия, хватало денег на относительно сносную жизнь широким народным массам. Все изменило начало Великой Депрессии — все нерешенные вопросы отсталого, архаичного социально-экономического устройства испанского общества, все его болезни, течение которых в известной степени смягчалось высокими доходами от выгодного экспорта, сейчас обострились до крайности.

Применительно же к текущей ситуации в Испании попытка монархически-клерикальных сил удержать власть заменив жесткую диктатуру старого аристократа де Ривера на 'мягкую' диктатуру свежеиспеченного графа Беренгера заведомо обречена на провал, поскольку невозможно улучшить бедственное положение народных масс без проведения кардинальных социально-экономических реформ.

Можно констатировать наличие революционной ситуации, поскольку правящие классы Испании не могут по-старому управлять народом, значительная часть которого находится на грани нищеты или за гранью таковой, немалая часть широких народных масс не желает далее жить в нищете и бесправии, а дальнейшее углубление мирового экономического кризиса, конец которого еще даже не предполагается, неизбежно приведет к тому, что заметный процент испанцев, вместе с семьями, окажется на грани голодной смерти.

Тут будет продолжение аналитики.

Совещание у Сталина.

В этот июньский день, двадцатого числа, в кремлевском кабинете Сталина собрались самые доверенные его люди — предсовмина Молотов, секретарь ленинградской парторганизации Киров, председатель ВСНХ Куйбышев, нарком обороны Ворошилов, начальник Штаба РККА Тухачевский, инспектор кавалерии РККА Буденный, председатель ОГПУ Слуцкий. Предстояло обсудить положение дел в Испании — точнее, даже не собственно испанские дела, сколько возможные политические последствия для СССР.

— Итак, товарищи, все вы читали докладные записки и НКО, и ОГПУ, и Коминтерна — открыл совещание Иосиф Виссарионович. — Какие будут мнения?

— Дела могут повернуться очень паршиво для нас — первым высказался прямолинейный Сергей Миронович — впрочем, он мог позволить себе такую роскошь, будучи личным другом Сталина и тем самым человеком, которого Вождь отправлял на самые сложные участки работы. — Троцкий пропал бесследно — ну и хрен бы с ним, два года о нем ни слуху, ни духу. Но, очень на то похоже, троцкисты успокаиваться не желают принципиально. Испания же становится для них трамплином, используя который они получают хорошую возможность расколоть мировое коммунистическое движение.

— Думаю, Сергей Миронович, Вы не совсем правы — возразил Молотов — самих-то троцкистов не так много, хуже другое — началось объединение всех отщепенцев, левых, правых, черт знает каких.

— Вон, в феврале этого года в Лондоне прошел учредительный съезд Международного бюро революционного социалистического единства (в РеИ было создано в июле 1931 года в Вене, официально провозглашено в 1932 году — в АИ АМТ многие процессы ускорились — В.Т.). И что мы наблюдаем? После заявления Горкина-Гомеса (Хулиан Гомес, принял псевдоним Горкин, соединив в нем Горького и Ленина — В.Т.) об объединении троцкистской, бухаринской и левокоммунистической оппозиции (в РеИ этот курс Горкин успешно провел в ПОУМ, несколькими годами позже — В.Т.), все отщепенцы мирового коммунистического движения бодренько с ним согласились.

— Причем, вся эта братия зафиксировала в принятых документах, что главным полем революционных битв в настоящее время является Испания — соответственно, долг всех коммунистов мира состоит в оказании революционному пролетариату Испании всемерной поддержки (в РеИ подобные заявления были приняты несколькими годами позже — В.Т.). Проще говоря, нас загоняют в нехитрую, но, надежную ловушку — или мы влезаем в испанский котел, где черти варят свою кашу, с весьма возможными нехорошими последствиями для СССР, или нас объявляют отступниками и ревизионистами. А потерять влияние в мировом коммунистическом движении мы не можем хотя бы потому, что Коминтерн является первой линией обороны СССР (так считалось в РеИ, в то время — В.Т.).

— Ввязываться явно крайне нежелательно — заметил Куйбышев — у нас и так хватает хлопот из-за художеств Коминтерна. Пока бушует кризис, нам продают новейшее промышленное оборудование — но, он ведь когда-нибудь закончится, а необходимость покупать научно-технические новинки в развитых капиталистических странах останется, не говоря уже о необходимости продавать там наши товары, чтобы рассчитываться по предоставленным кредитам.

Сталин неторопливо расхаживал по кабинету, внимательно слушая соратников. Мироныч, Вяча, Валериан все правильно говорили — ловушку расставили со знанием дела, и надо было в нее не попасть.

— Интересен вот какой момент — руководителем этого Бюро, для краткости называемого Лондонским Бюро, избрали видного пацифиста, одного из руководителей Независимой лейбористской партии, Арчибальда Феннера Броквея — добавил свои 'пять копеек' Слуцкий. — Он хорошо известен в леволиберальной среде Англии, знаком с ведущими писателями и журналистами этого направления (соответствует РеИ — В.Т.).

Присутствующие переглянулись — Абрам Аронович, бывший одним из самых последовательных сторонников Сталина в ОГПУ, сейчас прилагал массу усилий к налаживанию работы ИНО (иностранный отдел — В.Т.). Как видно, старался он не зря — то, что Броквея сделали руководителем Лондонского бюро, объединившего всех противников Сталина в мировом коммунистическом движении, значило, что те силы, которые стояли за этим объединением, с самого начала хотели придать Бюро должную солидность и обеспечить благожелательное освещение его деятельности в прессе.

— Английская разведка старается — утвердительно сказал Киров.

— Немного не так, товарищ Киров — мягко возразил Слуцкий. — У нас пока что нет полных сведений, но, есть основания считать, что это старается не столько сама разведка, сколько крупные капиталисты, стоящие за разведкой. Слишком уж хорошо с деньгами у Лондонского Бюро, чересчур уж гладко все у них идет, чтобы это можно было объяснить трудами только английских шпионов, работающих с этой публикой.

— А отправить этих Броквея с Горкиным в 'штаб Духонина', я так понимаю, нежелательно? — спросил Семен Михайлович. — Вонь будет до небес?

— Вы правы, товарищ Буденный — будет жуткий международный скандал — согласился председатель ОГПУ.

— Интересное кино получается — буркнул нарком обороны. — Грохнуть этих паразитов нельзя — но и дать им вольничать тоже нельзя; вмешиваться всерьез себе дороже — и ограничиться моральной поддержкой испанских товарищей никак невозможно.

— Михаил Николаевич, а ты чего молчишь?

— Думаю, как из этого силка выпутываться, Климент Ефремович — отозвался начальник Штаба РККА. — Вы, вместе с товарищами, все верно сказали — это ловушка, расставленная на нас.

— И что Вы надумали? — спросил Сталин.

— Не возьмусь что-то советовать по политической части, поскольку недостаточно хорошо разбираюсь в этом вопросе — ответил Тухачевский — но, возьму на себя ответственность кое-что предложить по военной части.

— Вы считаете, что имеет смысл заниматься военным моментом в испанских делах? — спокойно спросил Сталин, уже привыкший к тому, что Тухачевский старается не лезть в политику, но, редко ошибается, когда речь идет о военных вопросах, да и связанных с ними экономических и научно-технических проблемах.

— Поправьте меня, пожалуйста, если я ошибусь — попросил начальник Штаба — но, очень на то похоже, что режим Беренгера долго не протянет. Не возьмусь назвать точные сроки — может быть, он продержится полгода, возможно, год, не исключено, что и полтора — но, в любом случае, рано или поздно, его добьет крайне неблагоприятная для испанской экономики внешнеэкономическая конъюнктура на мировых рынках. Проще говоря, сейчас их вольфрамовая и железная руда, вино и коньяк, фрукты и маслины, по приемлемым для них ценам никому не нужны. И в ближайшее время будет такая же ситуация, если не хуже, поскольку кризис только углубляется.

— Тут же возникнет вопрос — кому брать власть? Есть правые силы, довольно разобщенные, с массой противоречий — и, есть некая совокупность политических партий, разнообразных групп, им противостоящих. Назвать их прогрессивными можно разве что с превеликой натяжкой — тут и левые либералы, правые и левые республиканцы, каталонские и баскские сепаратисты, анархо-синдикалисты, троцкисты и еще черт знает кто. Честно говоря, читая докладную записку ИНО ОГПУ, я в этом винегрете запутался. Единственно, понятно то, что всерьез Советский Союз может опереться на ИКП, и, при удаче, на часть левых республиканцев.

— Простите, Михаил Николаевич, я Вас перебью — извинился Слуцкий.

— Да, Абрам Аронович — согласился начальник Штаба.

— Вы очень точно подметили различие между правыми и левыми силами в Испании — если правые партии более или менее структурированы и дисциплинированы, то у левых — форменный винегрет — начал председатель ОГПУ. — Но это далеко не все — если у правых есть могущественная внешняя сила, являющаяся неоспоримым авторитетом, и, при необходимости, третейским судьей для них всех, то у, условно говоря, левых партий такой объединяющей силы попросту нет. Поэтому правых, при очень большом желании и немалых затратах сил и времени, все же можно объединить для совместной работы — с левыми это невозможно, единственным объединяющим их фактором, и, то, с изрядными сложностями и не для всех, является общий враг. Проще говоря, троцкисты ненавидят настоящих коммунистов больше, чем реакционных военных; анархо-синдикалисты зачастую принципиально не желают заключать даже временные коалиции ни с кем из прогрессивных сил; левые республиканцы считают ИКП чересчур радикальной силой, с трудом ее терпя — и так далее, и тому подобное.

— Спасибо, Абрам Аронович, за очень важное дополнение — серьезно поблагодарил Тухачевский. — Влияние Ватикана на испанских реакционеров я как-то упустил.

— Ватикан умело держится в тени, не выпячивая свою роль в происходящих на юге Европы событиях — деликатно обратил внимание собравшихся на подоплеку событий Слуцкий, не желая портить отношения ни с кем из собравшихся, тем более, что после троцкистского мятежа 1928 года, поддержанного значительной частью чекистов, органы были не в фаворе у Сталина.

— Но, насколько я могу судить, последнее десятилетие Ватикан действует с редкой даже для него энергией. Наиболее ярко это проявляется в Италии, Испании и Португалии — председатель ОГПУ вопросительно посмотрел на хозяина кабинета.

— Я помню Ваши докладные записки, товарищ Слуцкий — кивнул Сталин — но, думаю, товарищам не помешает выслушать их краткое содержание.

— Ключевой фигурой в нынешнем Ватикане является кардинал Пьетро Гаспарри, занимающий пост государственного секретаря — начал излагать свое видение ситуации председатель ОГПУ. — Личность, вне всякого сомнения, незаурядная — при тех порядках, которые существуют в католической церкви, сыну простого пастуха стать самым влиятельным в ней человеком практически невозможно — но, Гаспарри сумел это сделать (соответствует РеИ — В.Т.). При этом, возможностей получить тиару у него не было — никто из его противников не согласился бы с получением им всей полноты власти; да и для избрания Гаспарри Ватикан слишком аристократическая организация. Поэтому он сделал ставку на находящегося под его влиянием кардинала Акилле Ратти, который был приемлемой кандидатурой для его противников — все же, есть разница между очень сильным Папой, и, слабым Папой, находящимся под влиянием сильной фигуры за троном, этакой пары из Людовика XIII и кардинала Ришелье (соответствует РеИ — В.Т.). Так что кардинал Ратти стал Папой Пием XI.

— Тем более, что для напуганных нашей революцией католических иерархов Ратти был идеальной кандидатурой в том, что он, будучи папским нунцием в Польше, во время нашей войны с поляками, и, заодно курируя католиков, живущих на территории Советской России, искренне считал и считает коммунистическую идею самой страшной угрозой для католицизма за всю его историю. Кроме того, с резким ослаблением самой влиятельной структуры православного мира, Московского Патриархата, открылась уникальная возможность для реализации почти тысячелетней мечты римских кардиналов — подчинения себе православия, в той или иной форме.

— Надо признать, что кардинал с Папой трудятся над осуществлением своих планов, не покладая рук. Всячески усиливаются католические структуры в Польше, работающие на усиление влияния РКЦ на белорусов и украинцев, живущих на сопредельных с СССР территориях. Не жалеют сил и денег на проталкивание идеи унии православных Балкан с Римом, по образцу униатства на Украине.

— Одновременно делается все возможное для пресечения коммунистической революции в Европе, точнее, в странах, где население традиционно исповедует католичество.

— Начну с Италии. Иерархи РКЦ были смертельно напуганы резким ростом рабочего движения во время 'Красного двухлетия', в восемнадцатом — двадцатом годах. Тогда же начинается существенная поддержка фашистского движения со стороны консервативных помещиков и богатых промышленников севера Италии, тесно связанных с Ватиканом. Как рассказывали итальянские товарищи, начиная где-то с двадцатого года, богачи почти открыто говорили примерно следующее: 'У нас есть выбор между двумя диктатурами, фашистской и коммунистической. Следует выбрать фашистов, которые станут верными защитниками наших интересов'. Излагалось это в разных вариантах — но, общий смысл был именно таким.

— Дальше был марш фашистов на Рим в 1922 году. Называя вещи своими именами, тогда Муссолини висел на тонюсеньком волоске — королю было достаточно подписать приказ армии о разгоне фашистских колонн, и, его попытка взять власть закончилась бы, толком не начавшись. Менее известно то, что большинство членов Большого фашистского совета и трое из четырех командиров колонн, шедших на Рим, когда встал вопрос о том, сохранить ли верность дуче, оказав сопротивление королевским войскам, или же подчиниться воле Виктора-Эммануила, выдав ему Муссолини, выбрали второй вариант.

— Тем не менее, монарх подписал распоряжение о назначении дуче премьер-министром. Спрашивается, почему? Есть версия, что столь странный поступок Виктора-Эммануила объясняется тем, что итальянская верхушка пригрозила ему государственным переворотом. Вполне может быть — во всяком случае, это очень похоже на правду. Но, в таком случае, возникает второй вопрос — а кто дирижировал итальянской верхушкой, ведь у земельных магнатов и промышленников традиционно очень сложные отношения? Какая сила могла надавить и на тех, и на других? В Италии есть только одна такая сила — это Ватикан.

— Разумеется, это утверждение надо проверить практикой. А что делали иерархи католической церкви в 20-е годы? Во-первых, они не поддержали антифашистское движение в Италии. Это вполне ожидаемо — основой этого движения были коммунисты и левые социалисты, отчасти, анархисты, а, Ватикан явно не станет пилить сук, на котором сидит, помогая усилиться своим принципиальным противникам. Во-вторых, в Латеранском дворце сделали вид, что не заметили убийства фашистами видного социалиста и последовательного антифашиста Маттеотти, в двадцать четвертом году — а взрыв возмущения был такой, что под не успевшим толком закрепиться Муссолини кресло не то, что закачалось, а ходило ходуном. Тут объяснение то же, что и в первом случае — Маттеотти для Ватикана был врагом. В-третьих, еще до прихода фашистов к власти иерархи католической церкви совершенно недвусмысленно дистанцировались от Итальянской народной партии, крупнейшей католической партии страны, являвшейся главным политическим противником фашистов — более того, они приложили немалые усилия для ее развала. А у этого факта есть только одно объяснение — господа кардиналы и епископы спилили сук, на котором сидели десятилетиями, потому, что вырастили себе новый сук, куда более надежный и удобный; старый же мешал новому. В-четвертых, вскоре после прихода к власти дуче начал огромные программы общественных работ, занялся созданием новых рабочих мест, в широких масштабах, и, модернизацией общественного транспорта. Простой вопрос — откуда взялись денежки на все это, при хронически пустой итальянской казне, славной только непомерными долгами? Точнее, откуда взялись десятки миллионов фунтов стерлингов, кто столь щедрый и богатый благодетель? Источник финансирования выяснился быстро — это были банки, связанные с Ватиканом.

— Ну а последним доказательством стали Латеранские соглашения, окончательно разрешившие проблемы, существовавшие между Итальянским королевством и Святым Престолом после оккупации королевскими войсками Папской области в 1870 году. Зафиксирован суверенитет Ватикана, определены права и привилегии РКЦ в Италии, в частности, очень широкие права получила подведомственная Святому Престолу организация 'Католическое действие', оговорена выплата Ватикану 750 млн. лир в ценных бумагах. Закономерен вопрос — отчего так долго тянули, ведь Муссолини пришел к власти в 1922 году, а соглашения подписали в феврале прошлого года? Ответ прост — со времени Рисорджименто, борьбы за объединение Италии, в стране были сильны антиклерикальные настроения, вызванные тем, что Ватикан всячески поддерживал старые феодальные порядки. Кроме того, имелось нешуточное противостояние между новой буржуазией, использовавшей в качестве организационных структур масонские ложи, и старой аристократией, поддерживаемой Святым Престолом; соответственно, масоны также были настроены антиклерикально. Справиться с противниками католического священства было очень непросто, для этого требовался сильный лидер, пользующийся массовой поддержкой в городах и способный провести ратификацию таких соглашений через парламент. Как только дуче сумел добиться нужной поддержки и достичь требуемого уровня власти, он был вынужден расплатиться по счету.

— Та же самая история была с Примо де Ривера, с небольшими отличиями — впрочем, докладные записки Вы читали — продолжил Слуцкий. — Суть та же — идеи корпоративного государства, дополненные национализмом; особые привилегии католической церкви; финансирование, предоставляемое тесно связанными со Святым Престолом банками.

— Ну, и на десерт самое интересное — Португалия. То, что творилось в стране в республиканский период, с десятого по двадцать шестой годы, показывает, что могло бы происходить у нас, если бы Временное правительство каким-то чудом удержалось у власти: постоянная смена правительств, дикое, выходящее за любые рамки, воровство, отсутствие сколько-нибудь устойчивой власти — достаточно сказать, что из восьми президентов только один ухитрился пробыть на своем посту весь срок полномочий. Естественно, такая республика была обречена по определению — если ее не смогли свалить революционные силы, то, рано или поздно, ее неизбежно уничтожал реакционный переворот. Это и произошло — восемнадцатый переворот, за шестнадцать лет, оказался удачным. Как и следовало ожидать, республиканское правительство было свергнуто реакционными военными, пользовавшимися поддержкой католической церкви.

— Как и водится в романских странах, военные прибрали к рукам всю власть — поначалу. Дальше начинаются любопытные исключения — сразу после переворота лидер победителей, генерал ди Кошта приглашает на пост министра финансов университетского профессора-экономиста Салазара, известного своими крайне клерикальными взглядами. Через три дня Салазар подает в отставку, под тем предлогом, что ему не были предоставлены необходимые полномочия.

— Простите, Абрам Аронович, я Вас перебью — извинился Куйбышев.

— Да, пожалуйста, Валериан Владимирович — согласился Слуцкий.

— Университетского профессора — не банкира, не финансиста? — уточнил председатель ВСНХ.

— Именно так — я больше скажу, господин Салазар вообще ни дня не работал ни в одном банке, ни в одной компании — уточнил председатель ОГПУ. — Зато его университетская карьера развивалась просто сказочно — он, молодой человек двадцати восьми лет отроду, тогда еще не успевший даже защитить докторскую диссертацию, возглавил кафедру политической экономии и финансов в лучшем португальском университете Коимбра. Докторскую он защитил на следующий год.

— Он из богатой семьи? — спросил Киров.

— Он сын мелкого фермера — не сказать, чтобы совсем бедного, но и не особо обеспеченного — ответил Слуцкий. — В юности учился в семинарии, хотел стать священником.

— Тогда, помимо того, что он беззаветно предан католической церкви, он должен быть экономическим гением — задумчиво заметил Куйбышев. — В противном случае, его бы никогда не стали так проталкивать к вершинам власти.

— Примерно так и есть — согласился Слуцкий. — Когда в позапрошлом году генерал Кармона сверг Кошту — обычная дележка власти между своими, ничего особенно интересного — первым делом он пригласил Салазара на пост министра финансов, с неограниченными полномочиями. Надо отдать этому господину должное — он начал не с того, что занялся набиванием собственных карманов, а стал с усердием мощного экскаватора сворачивать прежние завалы, приводя в порядок финансовую и налоговую системы Португалии. Резко сократилось воровство, страна начала выплачивать внешние долги. Конечно, свою роль сыграло и финансирование, пошедшее по линии ватиканских банков.

— В итоге, наблюдается своеобразное разделение власти — военные твердо контролируют армию, флот, полицию, секретные службы; экономикой и финансами занимается доверенный человек Святого Престола, штатский до мозга костей; католическая церковь твердо держит в своих руках идеологию, причем, что интересно, на проповедях падре говорят о положительном примере Италии. А вот аналога итальянских фашистов там нет.

— Большое Вам спасибо, Абрам Аронович — вежливо поблагодарил Тухачевский. — Это в высшей степени интересные сведения — получается, в Португалии Ватикан готовит почву для более консервативной модели корпоративного государства, являющегося опорой Святого Престола в этой стране. В Испании у них явно срывается — посмотрим, как будут развиваться события по соседству.

— Пожалуйста, Михаил Николаевич — доброжелательно ответил Слуцкий. — Сразу могу сказать, что святоши из кожи вон вылезут, чтобы в Португалии все получилось. Дело в том, что противники португальской монархии были настроены резко антиклерикально, для них католичество было оплотом самого дикого, средневекового мракобесия. Так что они не пожалеют ни сил, ни денег для реванша. Полагаю, что точно такие же расклады будут и в Италии с Испанией, поскольку противники правых придерживаются антиклерикальных взглядов — конечно, очень разной степени радикальности.

— Ватикан — это очень серьезно — задумчиво сказал Молотов. — Это не православная церковь, которая всегда была при ком-то: византийских императорах, болгарских царях, московских великих князьях, российских императорах. Эти господа всегда совмещали религиозную власть со светской. Конечно, они уже не те, что были лет пятьсот назад — труба пониже, дым пожиже.

— Согласен с Вами, Вячеслав Михайлович — сказал Тухачевский.

— Дорогие товарищи, а не подскажете ли Вы мне, сколько у Папы Римского дивизий? — иронично поинтересовался Сталин (в РеИ он задал этот вопрос Лавалю в 1935 году — В.Т.). — Да, в феврале этого года он призвал верующих всего мира к крестовому походу против СССР (соответствует РеИ — Пий XI сделал это в феврале 1930 года — В.Т.) — но что он действительно может?

— Дивизий у него нет — зато есть то ли четыре, то ли пять миллионов священников и монахов, да несколько сотен миллионов верующих, для которых его слово значит очень многое — возразил Тухачевский. — Есть огромные капиталы, накопленные за тысячу с лишним лет, есть налаженные за столетия связи.

— Но нет государственной структуры, которая бы объединяла все это — логично возразил Сталин. — Строго говоря, сейчас у него нет даже сильного государства, которое бы было покровителем, прикрывающим Святой Престол — до 1918 года такими покровителями были австрийские Габсбурги (соответствует РеИ — малоизвестно, но у императора Австро-Венгрии было даже право вето, позволяющее исключить из числа кандидатов на тиару неугодного им кардинала — В.Т.). Да, иерархи Ватикана сумели многого добиться в Италии; но, даже если они сумеют добиться своих целей в Австрии, Венгрии, Испании и Португалии, то, совокупный потенциал всех этих стран, включая Италию, едва дотянет до уровня Австро-Венгрии, самой слабой из великих держав прежней Европы. Это будет некоторая опора для Ватикана, будет своего рода зона безопасности — но это не будет даже минимально достаточная база для крестового похода против нас.

— Все это так, товарищ Сталин — это не будет достаточная база для самостоятельного крестового похода; но, простите, Папа ничего не говорил о том, что он займется этим единолично — возразил Тухачевский. — Он как раз призвал 'верующих всего мира к крестовому походу против СССР'. Ни о каких конфессиональных различиях речи не было, если я ничего не путаю.

— Не путаете, Михаил Николаевич — подтвердил Слуцкий. — Тут речь шла об объединении реакционеров, мракобесов всего мира.

— Интересно получается — капиталистический мир переживает невиданный кризис; поправить дела можно, устроив большую войну, с последующим разделом жирной добычи — начал вслух размышлять Буденный. — И, тут вылезает Папа Римский, призывая белую сволочь всех толков в крестовый поход против нас. Что-то не верится мне в этакие совпадения.

Сталин молча обдумывал сказанное соратниками — их аргументы укладывались в весьма логичную мозаику: действительно, антиклерикальные настроения крепли даже в традиционно католических странах; в самом деле, Ватикан, лишившийся прежнего прикрытия, неустанно выстраивал себе новое; несомненно, выходом из кризиса для всех капиталистов стал бы разгром Советского Союза с его последующим разделом — применительно к Святому Престолу это стало бы не только уничтожением смертельного идеологического противника, но и реализацией давней мечты. Чтобы получить желаемое, Папе с Гаспарри, точнее, похоже, наоборот, надо было внести в 'общий котел' достаточно весомый пай.

— Могло быть так? — мысленно задал себе вопрос Вождь.

— Аргументов 'за' достаточно — а вот фактов, опровергающих доводы Вячи, Семена, Тухачевского, Слуцкого просто нет — ответил он себе.

— Какие будут предложения, товарищи? — спросил Сталин.

— Неплохо бы разбить всю эту шайку поодиночке, пока они не собрались с силами — высказался Киров. — К примеру, как я понял, хозяйственные дела в Португалии держатся на Салазаре — если с ним случится что-то нехорошее, то, многое замедлится или вовсе остановится. Конечно, надо это обделать так, чтобы никаких подозрений в наш адрес быть не могло.

— Решили удариться в эсеровщину, товарищ Киров? — поморщился хозяин кабинета. — Полагаете, его некем заменить?

— Судя по тому, что рассказывал товарищ Слуцкий, равной замены ему в Португалии действительно нет, иначе его не волокли бы так в министры финансов, давая все, что попросит — лишь бы работал — резонно заметил Сергей Миронович. — А если иные кандидаты намного слабее, то это изменит многое — насколько я понимаю, сейчас португальское хозяйство еле живо, подкошенное мировым кризисом. Впрочем, если те, кто придет Салазару на смену, и сумеют спасти страну от краха, у них на это уйдет намного больше времени и денег — соответственно, будут ослаблены позиции Ватикана.

— Кстати, сложности в Португалии станут пусть небольшим, но ударом по Англии — высказался Валериан Владимирович. — Благодаря очень давним торговым и финансовым связям с португальцами, экспортирующими из своих колоний сырье, хозяева Сити имеют возможность влиять на сырьевые цены, договариваясь о поддержании выгодных им цен.

— Вообще-то, Иберийский полуостров в целом очень важен для Великобритании — добавил Тухачевский. — Как-никак, ключевыми точками, обеспечивающими связность Британской Империи, являются Александрия, Мальта и Гибралтар — так что если в Мадриде и Лиссабоне будут сидеть правительства, не имеющие сильных союзников, Англия может особо не беспокоиться за целостность своей империи. А если будет наоборот, в особенности, в Испании — то, удастся удержать Гибралтар или нет, это большой вопрос.

— Вы, товарищ Тухачевский, начали говорить о военном аспекте испанского вопроса — не могли бы подробно изложить свое мнение? — Сталин счел нужным пока что перевести беседу на эту тему.

— Если в первом приближении, то я вижу положение таким — скорее всего, противники правых сумеют на какое-то время взять власть — начал излагать свою точку зрения начальник Штаба.

— Толково изменить жизнь в стране они не смогут, это мы уже обсуждали. А, с учетом того, что мирное разрешение противоречий между правыми и их противниками практически невозможно, начнутся бесконечные политические убийства — если я не ошибаюсь, анархисты в 1923 году убили кардинала Сольдевилла, в отместку за убийство профсоюзного лидера анархистского толка Сегуи (соответствует РеИ — В.Т.). Стоит только рухнуть диктатуре — и сведение многочисленных старых счетов станет неуправляемым. Плюс к этому начнутся мятежи, устраиваемые как разными группировками правых, так и крайне левыми. Кончится все это военным мятежом, в котором примет участие большая часть сухопутных войск.

— Михаил Николаевич, ты думаешь, все эти правые сумеют договориться между собой? — бесцеремонно перебил подчиненного Ворошилов.

— Ватикан заставит их действовать совместно — пожал плечами начальник Штаба. — Вряд ли это произойдет быстро, слишком уж глубоки противоречия между разными группировками — но, на девять десятых я в этом уверен.

Сталин внимательно слушал своих приближенных, автоматически отмечая мельчайшие детали в их поведении. В общем, все было как всегда: Вяча говорил мало, но, исключительно по сути дела; Мироныч предпочитал рубить сплеча, точно рассчитав самую уязвимую точку врага; Слуцкий вежливо отстаивал свою точку зрения, излагая точнейшие сведения; примерно так же вели себя и Куйбышев с Тухачевским, тщательно аргументируя свои предложения. Буденный с Ворошиловым предпочитали не вмешиваться в обсуждение вопросов, в которых не особо разбирались — но, если были уверены в своей правоте, перли напролом, на зависть любому танку. Что было интересно — со временем, они все легче находили общий язык, в беседе часто приходя к единому мнению.

— Так вот, возвращаясь к нашим баранам — продолжил Тухачевский. — Всех противников правых объединяет одно — в массе своей они люди глубоко штатские, о военном деле представления не имеющие. Если на них пойдет регулярная армия, пусть и третьего сорта, она их сомнет. То, что среди них есть какое-то количество младших офицеров, отслуживших срочную службу солдат, роли не играет — настоящей военной организации, массовой боевой подготовки у них нет.

— Понятно, что помочь создать им армию, состоящую из прогрессивных элементов, во всяком случае, заранее, мы не сможем — и по политическим мотивам, и потому, что это слишком дорогое удовольствие для нас. Но, полагаю, кое-что мы для них все же сделать сможем: во-первых, если товарищ Ибаррури сможет отобрать некоторое количество молодых коммунистов и комсомольцев, то, можно будет наладить их подготовку по программе младшего командного состава и бойцов саперно-маскировочных взводов. Если все пойдет хорошо, этот кадр станет основой испанской Красной Армии, подготовленной в военном отношении и политически надежной.

— А это идея! — одобрительно сказал Буденный. — Это ты, Михаил Николаевич, отлично придумал — младшие командиры, вернувшись после учебы у нас, смогут наладить вневойсковую подготовку коммунистов и сочувствующих. А маскировщики, в случае мятежа, устроят испанским воякам веселую жизнь — зря, что ли, твои изощряются в Бронницах и Дачах Ленинских (соответственно, полигон и пункт постоянной дислокации ОСНАЗ РККА того времени, находившиеся в Подмосковье — В.Т.). Стоить это будет не особо дорого, да и прямой связи с нами не будет — это испанские коммунисты своими силами мракобесам жару дают!

— Идея хорошая — поддержал Ворошилов. — Только надо все обсудить в деталях с товарищем Ибаррури, и, тогда уже плясать от этой печки — сколько человек она сможет прислать, сколько удастся найти переводчиков, где будем располагать военную школу для испанских коммунистов, какое выделять снабжение.

— А не с товарищем Бульехосом? — удивленно спросил Семен Михайлович.

— К товарищам Бульехосу, Адаме и Трилья возникло много вопросов — в частности, почему они поддерживают столь тесные контакты с троцкистами — пояснил Сталин. — Непонятно, товарищи они нам или уже нет — поэтому стоит обратить внимание на товарищей Диаса и Ибаррури (в РеИ руководившие ИКП Бульехос, Адаме и Трилья были лишены своих постов в 1932 году — В.Т.).

— Только желательно, чтобы в Испании эти товарищи действовали не нашим оружием — уточнил Куйбышев.

— С этим будут изрядные сложности — заметил начальник Штаба. — У испанской армии довольно неудачное стрелковое оружие, не говоря уже об устаревшей морально артиллерии. Можно, конечно, через посредников закупить оружие и технику в Чехословакии, Франции, Германии — но, это влетит в такую валютную копеечку, что мне даже думать не хочется о размерах окончательной сметы.

— А что ты предлагаешь, Михаил Николаевич? — взял быка за рога нарком обороны.

— Пока что готовить небольшую группу товарищей, которые останутся в этой школе инструкторами, помощниками инструкторов, просто переводчиками. Раздобыть в Испании некоторое количество местных маузеров, гочкисов, бертье, прикупить винтовочных патронов — и, использовать для обучения, чтобы они знали штатное армейское оружие. А всерьез их учить на нашем оружии. — изложил свою точку зрения Тухачевский.

— Погоди, Михаил Николаевич — притормозил разогнавшего начальника Штаба Буденный, спокойно относившийся к его стилю общения — для командарма было важнее то, чтобы человек делал свою работу. — Ты толком объясни — у них что, маузеровские винтовки плохие? А пулеметы — только этот французский хлам?

— Сами винтовки как раз нормальные — они патрон неудачно выбрали, семимиллиметровый маузеровский (7х57 — В.Т.), он неплохо подходит для охоты, а вот в качестве армейского — баллистика неважная, прилично он работает где-то до 300-400 метров. А пулеметы — да, переделки металлолома лягушатников под этот патрон. Есть станковый пулемет Гочкиса, есть ручные — Гочкиса и Бертье, кое-как доделанные испанцами под этот патрон. Есть, правда, какой-то ручной пулемет их собственной разработки, выпущенный малой серией (Астра-Унион обр. 1927 года— В.Т.) — но, тут как ни изощряйся, если патрон слабый, хорошим пулемет не будет — обстоятельно объяснил Тухачевский.

— Тогда да — согласился командарм. — Толку от такого вооружения будет немного, а справку о ценах на чешское оружие я помню — хорошее оружие, спору нет, и просят за него — лучше некуда.

— Дорогие товарищи, а может зайти с другого боку? — предложил Ворошилов. — Похоже, что правы Михаил Николаевич с Абрамом Ароновичем — и режим де Риверы — Беренгера долго не протянет, и у его противников, после прихода к власти, дела пойдут погано. Так, может, стоит тихо присоветовать товарищам попросту завести свою, испанскую Красную Гвардию? А подготовленных нами младших командиров и специалистов использовать в качестве костяка для нее, на который будет наращиваться мясо?

Новый Тухачевский мысленно аплодировал Клименту Ефремовичу — в данном случае, не любящий усложнять все Ворошилов попал в десятку. В самом деле, когда левое республиканское правительство на собственном опыте убедилось в, деликатно говоря, весьма сомнительной лояльности военных, оно создало примерный аналог Красной Гвардии — укомплектованную членами левых партий и сочувствующими им штурмовую гвардию (существовала в РеИ — В.Т.). Другой вопрос, что толку от нее было еще меньше, чем от российского прототипа — все же к октябрю 1917 года большая часть красногвардейских отрядов худо-бедно шла за большевиками, а в Испании члены ИКП была даже не 'первыми среди равных' среди штурмгвардейцев; кроме того, среди красногвардейцев хватало солдат-фронтовиков — а в штурмовой гвардии даже отслужившие срочную службу встречались нечасто, ветераны же Марокко были великой редкостью. Недаром руководство ИКП, вскоре после начала мятежа (такое подозрение, что прислушавшись к нашим советникам), сформировало получивший немалую известность во время обороны Мадрида коммунистический Пятый полк, в большей степени бывший не обычной строевой частью, а немалым учебным центром, где прокоммунистически настроенные добровольцы проходили курс молодого бойца. Подготовили там семьдесят с лишним тысяч человек — правда, качество этой подготовки вполне характеризовалось шутками 'Она несла свой крест с грехом пополам' и 'Третий сорт — не брак'. Воевали эти парни храбро, тут ничего нельзя сказать — но, кадровый офицер полковник Ленков слишком хорошо знал то, что личная смелость бойцов и командиров не является заменой выучке и организации. И история Пятого полка стала еще одним подтверждением этой старой истины — эти ребята сумели остановить франкистов на окраинах Мадрида, проявив самый настоящий массовый героизм, без малейшего преувеличения или иронии, но, ценой огромных потерь. Вячеслав Владимирович не сомневался в том, что будь у половины этих добровольцев качественная вневойсковая подготовка, данная заблаговременно, приемлемого качества командование и нормальная организация, хотя бы с необходимым минимумом техники — и не факт, что генерал Мола вообще бы смог дойти до Мадрида, или, его воинство, значительную часть которого составляли не закаленные ветераны войны с риффскими племенами, а разгильдяи из гарнизонов в самой Испании, как минимум, очень бы хорошо умылось собственной кровушкой на скорбном пути к столице.

— Вы правы, Климент Ефремович — искренне согласился начальник Штаба. — Конечно, полный аналог Красной Гвардии в Испании создать не получится, не та обстановка в стране — но, даже частичное подобие, более или менее обученное, дисциплинированное сможет изменить расклады в пользу наших товарищей.

— Во всех смыслах изменить — если у остальных республиканских партий будет своя махновщина, а у коммунистов — армия, это повлияет и на распределение власти — добавил Киров.

— Смотря в какую сторону повлияет — усомнился всегда осторожный Сталин. — Увидев, что ИКП обзавелась серьезной вооруженной силой, те же левые либералы с правыми социалистами могут и качнуться вправо.

— Возможно и такое — согласился со старым другом Молотов. — Только ведь ничего лучшего у нас покамест нет — надо по мере сил помогать товарищам, а там видно будет.

Вождь еще раз прикинул в уме возможные варианты действий — выходило, что ничего лучшего, кроме предложенного Тухачевским варианта подготовки коммунистов к возможной гражданской войне в Испании, с дополнениями остальных, просто не было. Конечно, этот вариант был далеко не идеален — наверняка сведения о военной подготовке просочатся на Запад и через не умеющих держать язык за зубами испанцев, и через Коминтерн, где еще хватало откровенных врагов, достаточно вспомнить Нина и Горкина, до 1928 года работавших в СССР (в РеИ до 1930 года — В.Т.) именно по коминтерновской линии, а, после провала троцкистского мятежа спокойно уехавших во Францию. Но, деваться было некуда — этот вариант давал шансы для ослабления противников Советского Союза ценой приемлемых потерь.

— Хорошо, товарищи — сказал Сталин. — Есть мнение принять за основу предложение товарища Тухачевского. У кого есть возражения?

— Тут лучше ничего не придумать — пожал плечами Киров.

— Согласен — подтвердил мрачный, как обычно, Куйбышев.

— Присоединяюсь — сказал Молотов.

Ворошилов, Буденный и Слуцкий подтвердили свое согласие кивками.

— Тогда сделаем так — поскольку это дело будет проходить по линии военного образования, курировать его будет товарищ Тухачевский; соответственно, со снабжением и чекистской работой ему помогут товарищи Ворошилов и Слуцкий; политической работой займутся товарищи Мехлис и Ибаррури — подвел итог Вождь.

Атака 'Летучей мыши'.

Пролог. Осень 1930 года, дача Сталина.

Присутствуют — Сталин, Молотов, Киров, Ворошилов, Буденный, Слуцкий, Тухачевский.

— Итак, товарищи, какие будут мнения по португальскому вопросу? — осведомился хозяин.

— Если мы хотим существенно ослабить позиции Ватикана в этой стране, то Салазара надо отправлять 'в Могилевскую губернию' — твердо сказал Киров.

— В западноевропейских странах католическая пресса ведет бешеную антисоветскую кампанию — заметил Молотов. — Мы не христосики, левую щеку подставлять не следует. Да и ослабить английских капиталистов, отплатив им за 'золотую блокаду' (Великобритания в то время приняла правило, что поставки чего-либо в СССР должны идти либо за золото, либо за зерно — эта торговая политика и получила название 'золотой блокады' — В.Т.) будет совсем неплохо.

— Когда тебя бьют по морде, следует вышибить все зубы — тогда желания связываться во второй раз не возникнет — высказал свою жизненную позицию Буденный.

— Вот только если отправлять Салазара на тот свет, то, надо это сделать так, чтобы на нас никто не подумал — Ворошилов, как всегда, четко придерживался точки зрения, однажды высказанной Сталиным, не уклоняясь от ни на миллиметр — а Вождь, во время летнего обсуждения испанского вопроса явно не хотел ввязываться в эту историю, чреватую нешуточными бедами для страны.

— Ликвидировать господина министра финансов можно — но, сделать это 'под чужим флагом' будет очень трудно — предупредил Слуцкий. — У нас нет сколько-нибудь серьезных позиций в Португалии — собственно, все, чем мы располагаем, это четыре португальских коммуниста, работающих на ИНО. Они занимают мелкие должности в основных портах страны — и, передают нам сведения о грузах, идущих через эти транспортные узлы. Боевиком никто из них не является — да и имеющиеся у них возможности никак не позволяют весомо помочь такой акции. Максимум, они смогут протолкнуть небольшой груз под видом контрабанды.

— Дополнительными факторами, предельно осложняющими операцию, является тщательный присмотр католической церкви за всеми, вызывающими хоть малейшее сомнение, иностранцами, не говоря уже о своих левых. Плюс к этому, британские секретные службы чувствуют себя в Португалии, как дома, совершенно свободно ведя работу — а им господин Салазар тоже нужен живым и здоровым, очень уж хорошие прибыли приносит английскому капиталу работа в португальских колониях. На этом фоне слабость португальской тайной полиции особого значения не имеет — все значимые фигуры режима и так надежно прикрыты. Поэтому Салазар и может себе позволить разъезжать по стране в небронированной машине, с единственным водителем-охранником (соответствует РеИ — личная охрана была усилена только после покушения 1937 года, устроенного анархистами; тогда же премьер пересел на бронированную машину. Вообще, это было единственное покушение на Салазара, доведенное до реализации — В.Т.) — хотя людей, ненавидящих его, и поменьше, чем генерала Кармону, но, все равно хватает.

— То есть, если в Португалию приедет группа, например, немецких туристов, то они окажутся под тщательным присмотром? — уточнил Тухачевский.

— Именно так — подтвердил шеф ОГПУ. — Их багаж будет проверен горничными в отеле, будут внимательно смотреть, куда они ходят — и, если они хоть самую малость отклонятся от обычной туристической программы, или, вдруг, проявят интерес к правительственным зданиям, то чичероне побежит сначала к своему падре, а, уж потом — в тайную полицию. После этого их обложат так, что они чихнуть не смогут.

— А если это будут испанские рабочие, приехавшие на заработки в соседнюю страну? — поинтересовался начальник Штаба.

— Прикидывали и этот вариант — толком он не проходит, поскольку в португальской деревне такая же лютая нищета, как и в испанской (соответствует РеИ — В.Т.), так что в иностранных рабочих нужды нет, свои хватаются за любую работу — ответил Слуцкий. — Кроме того, автоматически возникает вопрос их легализации — добропорядочные католики первым делом пойдут в храм, молиться и исповедоваться. Очень сомнительно, что наши испанские товарищи, при их-то горячности и антиклерикализме, сумеют достоверно сыграть фанатичных крестьян из нищей деревни. Кроме того, возникнут вопросы и достоверности 'чужого флага', и их эвакуации.

— То есть вариант 'чужого флага' может сработать только с анархистами — задумчиво констатировал Тухачевский. — Сделать это их руками мы не можем, поскольку выходов на них нет; так что придется посылать наших товарищей — а и успех под вопросом, и версия 'работы анархистов' под большим вопросом.

— Еще и их криворукость — добавил Слуцкий. — Если взрывать что-то у них иногда получается, то с меткой стрельбой у них большие нелады.

— Насколько большие? — спросил ветеран многих большевистских 'эксов', некогда, совместно с Камо, облегчивший Тифлисское казначейство на четверть миллиона рублей ассигнациями, а, позже совершенствовавший умение метко стрелять на зверовой охоте в Туруханском крае.

— Образно говоря — полчаса палили из десятка пистолетов; в результате — один раненый, и, тот, рикошетной пулей в задницу — ответил Абрам Аронович с презрением человека, многократно выходившего победителем из перестрелок с басмачами, отнюдь не страдавшими неумением пользоваться огнестрельным оружием.

Расхохотались все — уж очень меткой была характеристика, как говорится 'Не в бровь, а в глаз'.

— Так что ты думаешь, Михаил Николаевич? — нетерпеливо спросил Буденный.

— Делать эту работу — если будет такое решение — надо сейчас, пока Салазар не успел по-настоящему изменить положение в португальском хозяйстве — констатировал начальник Штаба. — Но как это дело обстряпать так, чтобы был нужный нам результат, я пока не представляю.

Полковник Ленков изрядно прибеднялся — с его опытом специальных операций последней четверти XX века он хорошо представлял, как можно решить эту задачу. Другой вопрос, что предстояло изрядно поработать, 'полируя' детали плана.

— Но это можно сделать? — спросил Ворошилов, прекрасно знавший о неуклонном 'перетекании' кадров из 4-го управления, находившегося в ведении наркома обороны в аналитическое и научно-техническое управления Штаба РККА — 'перетекание' за три года приняло такие масштабы, что было непонятно, кто на самом деле курирует военную разведку. Сделать же с этим Климент Ефремович ничего не мог — после 1928 года Тухачевский был в слишком большом фаворе у Сталина, раз за разом оправдывая оказанное ему доверие.

— Черт его знает, Климент Ефремович — сыграл откровенность новый Тухачевский. — Надо посоветоваться с товарищами, я пока ничего определенно сказать не могу.

— А ты этого еще не сделал? — удивился Семен Михайлович, привыкший к тому, что 'Миша' проявляет инициативу в порученных ему делах.

— Нет, конечно — ответил Михаил Николаевич. Перехватив взгляд командарма, добавил: 'Это не техника, и вообще не военные вопросы — это чистой воды политика. А это не моя компетенция — я могу только исполнить порученное мне дело, и все'.

Все присутствующие, кроме Буденного, мысленно сделали 'зарубку на память'. Действительно, со времен 'военной тревоги' двадцать седьмого года Тухачевский кардинально изменил поведение, прекратив совать нос в политику и не давая этого делать своим людям — но столь открыто о своем отказе от политики и признания подчиненности он говорил редко.

— Мы обсуждали этот вопрос — напомнил Сталин.

— Прямого поручения готовить соответствующий план Вы не давали — или мне изменяет память? — немедленно ощетинился начальник Штаба.

— Верно, не давал — теперь даю — сухо сообщил Вождь, на самом деле довольный поведением Михаила Николаевича, поскольку дисциплинированные исполнители были в изрядном дефиците — это дураков с инициативой было столько, что хоть пятой точкой кушай. — К товарищам Ворошилову и Слуцкому это тоже относится — через месяц я жду подробные планы, тогда и будем принимать окончательное решение.

На следующий день после совещания начальник Штаба вызвал к себе заместителя начальника аналитического управления Александра Сергеевича Кука. В прошлом Генерального Штаба штабс-капитан, прославившийся блестящими операциями в североафриканских колониях Франции, ныне Александр Сергеевич был известен как крупнейший теоретик разведки и один из лучших планировщиков операций. Именно этот человек, создавший теоретическую базу ГРУ, в котором служил полковник Ленков, мог так просчитать будущую операцию, что у военно-политического руководства СССР не возникло бы ни малейших вопросов, поскольку 'Салазара убрали так, что комар носа не подточит? Так чему удивляться — это Кук все придумал!'.

— Здравия желаю, товарищ начальник Штаба! — со свойственной ему официальностью приветствовал Тухачевского старый разведчик.

— Здравствуйте, Александр Сергеевич! Проходите, присаживайтесь — поздоровался Михаил Николаевич. — Позвольте предложить Вам чаю — или, может быть, Вы предпочтете кофе?

— Благодарю Вас, Михаил Николаевич — ответил Кук, устраиваясь — если не затруднит, пожалуйста, чаю.

— Ничуть — слегка улыбнулся начальник Штаба, снимая трубку и отдавая распоряжение секретарше.

Пока Юлия Ивановна готовила чай, Тухачевский ввел подчиненного в курс дела. Опытнейший профессионал задумался — и хранил молчание, прерываясь только на выражение благодарности секретарше, добрых четверть часа.

— Идея свалить все на господ анархистов хороша — наконец прервал он свои размышления — но, я бы предложил дополнить ее вторым слоем, точнее, североамериканским следом. Ведь что получается — если Салазара убирают не португальские анархисты, то, логично возникает вопрос, почему иностранные анархисты вообще взялись за это дело? И если взялись — почему они не воспользовались помощью португальских коллег? Это ведь в порядке вещей — например, когда господин Дурутти грабил банки в Латинской Америке, он пользовался всемерной поддержкой местных анархистов. Впрочем, он был отнюдь не оригинален — анархисты разных стран помогали единомышленникам еще в прошлом веке, это пошло с их групп в Париже и Женеве, в которых состояли граждане почти всех европейских стран.

— Конечно, лучшим прикрытием первого уровня стали бы португальские анархисты — но, наша служба никогда не работала по этой стране вообще, не говоря уже о внедрении своих агентов в эту политическую среду. Поэтому придется ограничиться испанскими поклонниками черных знамен и лозунга 'Анархия — мать порядка' — и то, внедрение придется проводить с помощью местных коммунистов.

— Далее, основная часть группы должна состоять из желающих прославиться юных последователей князя Кропоткина и господина Бакунина. Наших людей там должно быть мало — в идеале, вообще один человек. Этих террористов ждет гибель от пуль португальских полицейских или жандармов — конечно, желательно, чтобы наш агент выжил, но, в этом случае имитация его гибели должна быть такой, чтобы в ней не усомнились даже предельно недоверчивые иезуиты.

— Что же касается нашего человека, то, весьма желательны детали в его поведении и облике, наводящие на мысль о его корнях или длительном проживании в Северной Америке. На фоне резко усиливающейся вражды между действительными хозяевами Великой Британии и Североамериканских Соединенных Штатов, выражающейся, например, в происходящем сейчас закрытии рынков Британской Империи для североамериканских товаров (в РеИ происходило в 1929-1931 годах, вылившись в ожесточенную торговую войну — В.Т.), убийство человека, чья политика весьма устраивает английский истэблишмент, вызовет естественные подозрения в организации этого мероприятия янки. Естественно, в таком случае данную операцию следует провести в типичном стиле гринго, как называют североамериканцев в Латинской Америке — они любят выдавать убийства надоевших им диктаторов, вообще неугодных политических деятелей, за действия господ революционеров. В последние годы, как правило, это пальба из ручных пулеметов системы господина Браунинга или пистолетов-пулеметов системы господина Томпсона по автомобилю ненужной им персоны. Исполнители обычно бесследно исчезают.

— Позвольте выразить Вам мое восхищение — искренне сказал Тухачевский.— Что же касается человека, который займется этой работой, у Вас есть какие-либо наметки?

— Пожалуй, да — задумчиво сказал Кук. — Возможно, Вы помните такой псевдоним — 'товарищ Жак'?

Михаил Николаевич добросовестно напряг память — что-то такое крутилось в голове, но вспомнить не получалось.

— Он Вам должен был встретиться, когда Вы утверждали списки кандидатов на обучение в опытном водолазном отряде — напомнил Александр Сергеевич, видя затруднение начальника.

Михаил Николаевич слегка поморщился, демонстрируя раздражение своей дырявой памятью — в самом деле, в поселке Николаевка, что находилась не так уж и далеко от села Ангара, училось всего три десятка человек. Конечно, у человека со стороны неизбежно возник бы вопрос: 'Это что за водолазный отряд такой, что курсантов утверждает лично второй человек в Красной Армии?!'. У очень узкого круга посвященных такого вопроса не возникало, поскольку они знали, что, под 'вывеской' опытного водолазного отряда действует учебно-опытный центр морского отряда Осназ РУ РККА. В 1928 году, после разгрома троцкистов, Тухачевский рассказал о потоплении австрийского линкора 'Вирибус Унитис' итальянскими боевыми пловцами Ворошилову и Буденному — и ветераны Первой Конной армии, к этому времени уже успевшие форменным образом озвереть от бесконечных покушений моряков на скудный военный бюджет Советской России, ухватились за эту идею руками и ногами. С неменьшим энтузиазмом было принято и мнение начальника Штаба, заключавшееся в том, что 'Не стоит отдавать это дело на откуп водоплавающим, поскольку они его точно загубят на корню — им же подавай дредноуты с линейными крейсерами. Может, стоит завести морское отделение Осназ? Стоить это будет недорого — а польза, сдается мне, будет преизрядная'. Климент Ефремович и Семен Михайлович мгновенно поняли подтекст предложения — такая возможность утереть носы насельникам Адмиралтейства, заодно умерив их аппетиты, была на вес червонного золота.

Полковник Ленков же тихо и скромно гнул свою линию, ничуть не входя в противостояние ни с Ворошиловым и его окружением, и, весьма способствуя продвижению интересов корпорации генштабистов. В данном случае, Вячеслав Владимирович, в свое время прошедший сокращенный курс подготовки в широко известном узкому кругу профессионалов отряду боевых пловцов 'Дельфин', подчинявшемуся именно ГРУ ГШ (существовал в РеИ — В.Т.), прекрасно понимал возможности такой части — благо, возможность 'показать товар лицом', по его расчетам, должна была появиться уже в Испании. А это, в свою очередь, давало кое-какие возможности повлиять на Большую судостроительную программу, принятую в 1937 году — понятно, в сторону 'урезания осетра'. В самом деле, если хотя бы половину валюты, потраченной на так и не вступившие в строй линкоры и линейные крейсера — впрочем, один черт, в Великой Отечественной войне толку от них в любом случае не предвиделось — потратить на современные станки и другое промышленное оборудование, которого так отчаянно не хватало в 1939-1942 годах, то, даже в случае начала войны в 1941 году военно-экономические расклады существенно изменятся в пользу СССР.

Затраты же на снаряжение и оборудование для легких водолазов-диверсантов, при всей уникальности произведенного добра, были на несколько порядков меньше. В конце концов, в регуляторе не было ничего непосильного для технологий 20-х годов; да и переделка ребризера, сиречь дыхательного аппарата замкнутого цикла, оптимального для боевых пловцов, с кислорода на сжатый воздух была вполне посильным делом для советских инженеров. Сложнее было с буксировщиками, глубиномерами, и прочими необходимыми для плодотворной работы 'морских дьяволов' снаряжением — но, Остехбюро работало, потихоньку улучшая характеристики своей продукции. Конечно, не могло быть и речи о массовом выпуске этой продукции, для этого не было ни денег, ни специалистов, ни производственных мощностей — но, полковник Ленков даже не мечтал о развертывании четырех бригад флотского спецназа, рассчитывая на один небольшой отряд; а его вполне могло обеспечить скромное опытное производство. Кроме того, знакомство с наработками 70-х годов, выдаваемыми за добытый разведкой итальянский опыт, пусть и ограниченное, давало советским боевым пловцам колоссальное преимущество даже перед родоначальниками этого вида боевых действий на море — итальянцами.

— То, что товарищ 'Жак' учился водолазному делу — это хорошо — задумчиво заметил начальник Штаба. — Сможет утонуть в море на глазах супостатов — так что усомниться будет мудрено. Но я не вполне улавливаю связь между ним и Северной Америкой.

— Дело в том, что он канадский француз, в молодости успевший походить матросом на американских судах — объяснил Кук.

Мысленно Ленков улыбнулся — хотя, ничего странного в этом не было, в плане национальной принадлежности сотрудников Аквариум мог конкурировать даже со строителями Вавилонской башни, разумеется, после ее разрушения. Да что 'Жак' — в 1938 году звание полковника советской военной разведки получила родовитейшая австрийская аристократка Рут фон Майенбург, известная на родине под прозвищем 'Красная графиня' (соответствует РеИ — В.Т.).

— Он один из младших сыновей небогатого франкоязычного фермера из провинции Квебек — продолжил объяснения Александр Сергеевич. — Дома его ничего не ждало, просто потому, что на его долю отцовского наследства никак не хватало; воевать за Британскую Империю он тоже не хотел — вот молодой парень в 1917 году и завербовался палубным матросом на американский транспорт. А в 1919 году его судно пришло в Мурманск — и так получилось, что когда он сошел на берег, английские интервенты волокли в тюрьму очередную партию подозреваемых, среди которых были совсем еще подростки. 'Жак' уже успел хлебнуть самогона, вот и высказался во всеуслышание, что англичанам по силам воевать только с детьми — взрослые русские для них, видно, чересчур грозный противник. Сержант попытался его арестовать — и получил по морде. Рядовые солдаты кинулись на помощь командиру — в результате, 'Жак' в свалке порезал двоих, правда, не до смерти. В общем, кое-кто из задержанных воспользовался моментом — в лагерь смерти на острове Мудьюг (соответствует РеИ — В.Т.) никому не хотелось — и, кинулись бежать; 'Жак' же сообразив, что лайми его за такие фокусы стопроцентно приговорят к виселице военно-полевым судом, помчался за ними.

— Дальше все было довольно буднично — нежданный гость оказался у подпольщиков, после проверок его переправили к партизанам. Некоторое время он воевал у них. Затем, после освобождения Кольского полуострова, вступил в Красную Армию, год прослужил в артиллерии, после чего был направлен на командные курсы. Ну а там он попал на глаза нашему ведомству. Быстро выяснилось, что он нам подходит и по интеллектуальным качествам, и по складу характера. После обучения работал в Западной Европе — кстати, весьма недурно.

— Что я могу сказать, Александр Сергеевич? — пожал плечами Михаил Николаевич. — Тогда надо начинать разработку плана в деталях, а не 'инженерную прикидку', как сейчас. Через месяц я должен положить готовый план на самый главный рабочий стол.

— Я все понял — кивнул Кук. — Разрешите идти?

— Да, Александр Сергеевич — ответил Михаил Николаевич.

Шестнадцатого января 1931 года с борта старенького каботажного пароходика, пришвартовавшегося в порту Барселоны, на берег сошел крепкий мужчина лет тридцати. У стороннего наблюдателя, случись ему обратить внимание на этого человека, возникли бы сложности с определением того, откуда он приехал — если судить по одежде. Положим, куртку из толстой свиной кожи мог бы носить европеец — как и прочные кожаные ботинки, распространенные во всем цивилизованном мире в качестве обуви для людей небогатых, но, и не бедных. А вот темно-синие брюки специфического вида, известные в США как джинсы, вне Северной Америки были редкостью. Так же в глаза бросалась клетчатая 'ковбойская' рубашка, не имевшая особого распространения в европейских странах. Багаж путешественник перевозил во вместительной кожаной сумке, почему-то пренебрегая чемоданом.

— Хола, омбре! — окликнул он одного из портовых мальчуганов, крутя в пальцах монетку в двадцать пять сантимов.

— Да, сеньор? — отозвался мальчишка, мгновенно опознавший блеск никеля — а, стало быть, плата за услугу предполагалась весьма даже щедрой.

— Подскажи, как добраться до университета — попросил приезжий.

Секунд на двадцать паренек впал в ступор — нет, крутившийся в порту с малолетства сын матроса подрабатывал подсказками раз пять, а, то и десять в день — но дорогу в университет, на его памяти, не спрашивал никто! Спрашивали хорошую таверну, дом с веселыми сеньоритами, которых только чужак мог назвать путанами, случалось, матросскую гостиницу — это сколько угодно.

— Это в центре города, сеньор — пробормотал помаленьку приходящий в себя мальчуган — и подробно растолковал, как туда добраться.

— Грасиас, омбре — поблагодарил странный чужак, бросая ему монетку. — Буэнос диас!

— Сеньор! — мальчишка счел своим долгом предупредить доброго человека, не пожалевшего аж четверть франка. — Будьте осторожны — в университете много этих, как их — анархистов и синдикатов, а они враждуют с гражданской гвардией, так что перестрелки случаются каждую неделю.

— Мерси, гарсон — улыбнулся приезжий, всем своим видом подчеркивая, что обращается к мальчугану, как к взрослому.

Паренек достаточно хорошо знал разговорный французский, чтобы оценить обращение — как в первый раз его назвали не 'чико', а 'омбре', так и во второй — не 'инфан', а 'гарсон' — так что маленький каталонец прямо-таки надулся от гордости.

Человек со многими именами, которого уже почти десять лет не звали именем, данным ему родителями, мысленно улыбнулся — как все-таки мало надо, чтобы сделать ребенка счастливым! И как жаль, что у него нет своего такого постреленка! Впрочем, надо было работать — так что мужчина, отзывавшийся на присвоенный ему в советской военной разведке оперативный псевдоним 'Жак', вскинул сумку на плечо и быстрым шагом направился к выходу из порта, к стоянке автобуса.

Добравшись до барселонской цитадели знаний, 'Жак' первым делом прогулялся вокруг территории, занимаемой университетом. Помимо необходимости изучить окрестности — а серьезное знакомство с местностью почти невозможно без пешей прогулки — надо было посмотреть на питейные заведения. Что-что, а натура студенческой братии есть величина константная, ничуть не подверженная изменениям в течение столетий — как питомцев заведения, основанного аббатом Сорбонном, легче всего найти в винных погребках, как пунктом постоянной дислокации их коллег из Гейдельберга были и есть пивные, так и барселонских студентов следовало искать в кафе и тавернах. Важным моментом было то, что молодежь почти всегда группируется по интересам — так что следовало вычислить дешевые заведения, в которых собирались леваки.

Посетив парочку кафетериев, в которых подавалось неплохое вино и весьма приличные закуски — впервые отведанные разведчиком тапас были хороши, хоть и совсем непривычны — перекусив и перекинувшись словечком-другим с персоналом этих заведений, французский моряк, каковым он числился по легенде, отправился в рекомендованную ему хозяином кафетерия студенческую гостиницу. При ближайшем рассмотрении сей приют иногородних студиозусов из числа имевших самый скромный достаток, оказался не настолько убогим, как этого можно было ожидать — одноместный номер, конечно, более всего напоминал келью монаха, но, по крайней мере, там было чисто, а в конце коридора имелся холодный душ. Отопление отсутствовало начисто — тут 'Жак' с тоской вспомнил русские печи и бани, поскольку даже в Каталонии зимой было совсем не жарко, особенно ночью. Наличествовала и общая кухня, с дровяными плитами — правда, стоимость топлива входила в плату за номер.

Сняв номер и оставив там сумку, разведчик отправился за покупками, благо портье охотно рассказал ему о местонахождении ближайших торговых точек. В магазине одежды он прикупил отличное шерстяное одеяло двойной вязки — такими пользовались пастухи-баски, и, шерстяные же носки; эти вещи были необходимы, поскольку в нетопленой комнатенке простудиться было легче легкого. В овощной лавке 'Жак' запасся картофелем, томатами, сладким перцем; в колбасной — свиными колбасками для жарки и вяленой колбасой чоризо; прикупил он и винца. Все это добро требовалось не столько в качестве пищи насущной, сколько для убедительного, в силу предельной незамысловатости, первоначального вхождения в студенческую среду.

Вечером же, дождавшись возвращения студентов с лекций, 'Жак' преспокойно устроился готовить, 'внезапно' обнаружив, что у него нет масла и соли. Добрая душа, поделившаяся с ним необходимым, понятное дело, нашлась — испанцы в этом плане куда ближе к русским, чем к французам или англичанам. Естественно, новоприбывший пригласил нового знакомого и его товарищей разделить трапезу — за общим столом и состоялось знакомство французского моряка с каталонскими студентами. Выяснилось, что Рамон, как звали парня, поделившегося маслом и солью, является студентом третьего курса богословского факультета, по убеждениям же он ярый консерватор; медик Рауль был комсомольцем; тихий филолог Педро оказался анархистом.

При таких политических разногласиях мирная беседа под неплохую сангрию быстро переросла в ожесточенный диспут о будущем Испании. 'Жак' не пытался сбить накал дискуссии — и потому, что ему надо было получить представление об обстановке в студенческих кругах, и потому, что унять разошедшихся идеалистов можно было разве что посредством пули в лоб.

Через час студенты, похоже, в стотысячный раз высказав друг другу свое мнение и снова не придя к общей точке зрения, догадались поинтересоваться мнением нового знакомого. Моряк, неторопливо попивая вино, честно им признался, что очень далек от политики — он просто делает свое дело; строго говоря, 'Жак' ничуть не покривил душой.

— Извини, дружище, а как тебя вообще занесло к нам? — спросил Рауль.

— Да как тебе сказать — замялся гость, имевший документы на имя Мишеля Ришара — если честно, мне надо пересидеть некоторое время подальше от обычных мест.

— В смысле? — не понял его Педро.

— Мне бы не хотелось вдаваться в подробности — сказал Мишель.

— Тебя ищет полиция? — спросил Рамон.

— Наша, французская — ответил моряк — точнее, не столько полиция, сколько таможенники.

Этот ответ вполне устроил всех студентов — к соблюдению законов в Испании вообще отношение было довольно наплевательским, контрабанда же числилась занятием для настоящих мачо, в особенности, на севере страны. Так что, дав понять, что он контрабандист, скрывающийся от полиции, 'Жак' авансом получил толику уважения. Конечно, это уважение следовало закрепить и развить — но с чего-то надо было начинать.

— Слушай, а почему ты носишь ковбойские брюки и рубашку? — спросил Педро. — Ты бывал в Америке?

— Я прожил год в Техасе — спокойно объяснил Мишель. — Мое судно пришло в Галвестон, там у меня закончился контракт, он был на один рейс. В портовом кабаке я познакомился с местным скотоводом, из небогатых — парню требовался работник, умеющий обращаться с техникой. Мне случалось работать в машинном отделении, так что сельскохозяйственную технику я освоил быстро. Джек хороший парень, я на него работал с удовольствием — надеюсь, сейчас у него дела пошли на лад. Вот в Техасе я и привык к ковбойской одежде — между прочим, очень удобно.

— А почему ты уехал? — спросил Рамон.

— Кризис — Джеку нечем стало мне платить, вот и пришлось уехать — коротко пояснил моряк.

— Но он тебя эксплуатировал! — возмутился Рауль.

— Брось, парень — добродушно возразил Мишель — Джек вкалывал от рассвета до заката, как и все его семейство, кроме маленьких детей — какая тут эксплуатация? Что до меня, так он честно платил положенное, ничуть не обманывая; работали мы наравне, ели за одним столом — так что все было о'кей, как говорят в Америке.

— Он отбирал твою прибавочную стоимость — попытался растолковать основы марксизма хорошему человеку, жаль, совершенно неграмотному политически, Рауль.

— Следует вообще отменить деньги, перейдя к экономике дара — возразил товарищу Педро.

После этого притухшая было дискуссия вспыхнула снова, подобно углям костра, на которые вывалили сухой хворост и плеснули бензинчика. Рамон отстаивал позицию, занятую Мишелем, делая это с таким рвением, что самому моряку даже не было нужды что-то говорить — Рауль и Педро атаковали, успевая при этом переругиваться друг с другом. Закончился этот 'концерт для фортепьяно с оркестром' уже за полночь, преимущественно усилиями Мишеля, сумевшего втолковать собутыльникам, что завтра надо рано вставать.

В течение последующих двух месяцев разведчик постепенно вписывался в студенческое общество, нарабатывая там авторитет. Он сумел сначала перестрелять признанного мачо, лидера ячейки анархистов по имени Леонсио, в стрельбе из пистолета — а потом перепить его в винном погребке, заработав себе прозвище 'Мигель-ковбой'. Это было неудивительно — после подготовки в учебке Осназ 'Жак' мог посоревноваться с настоящими техасскими мастерами стрельбы из пистолета, так что не анархисту, не имевшему профессиональной подготовки, было пытаться превзойти его; что же касалось алкогольного подвига, то, разведчик, привыкший к виски и водке, имел существенное преимущество перед испанцами, потреблявшими в основном сухие вина. К чести проигравшего анархиста, он сумел признать поражение.

Одновременно 'Жак' присматривался к анархистам, подбирая подходящие кандидатуры. Таковые обнаружились довольно быстро. Леонсио, как это и типично, пользовался положением признанного лидера, завоевав сердце первой красавицы медицинского факультета, несравненной Аниты. Девушка действительно была очень красива, так что не приходилось удивляться тому, что у нее имелись отвергнутые поклонники, категорически не желавшие смириться с поражением. В число таковых входил однокашник Педро — Луис. У разведчика сложилось впечатление, что первопричиной, благодаря которой парень оказался среди анархистов, стала неразделенная любовь.

Внимательное изучение персоны Луиса позволило выяснить следующее — он относился к не столь редкой категории анархистов-идеалистов, но, при этом, искренне желая осчастливить всю Испанию, к силовым акциям был совершенно не приспособлен. Сын небогатого лавочника из маленького городка, отличавшийся мечтательным характером и с детства любивший читать, был отправлен отцом на учебу — родитель, как выяснилось, рассчитывал на то, что сын выучится на учителя и вернется домой, став весьма уважаемым человеком. По мнению 'Жака', почтенный родитель Луиса был во многом прав — ну не годился парень для торговли, не тот у него был характер; а вот учитель из доброго и мягкого Луиса мог получиться отличный, наверняка он бы с удовольствием возился с детьми, терпеливо объясняя все самым ленивым и бестолковым. Роковая ошибка отца студента заключалась в выборе учебного заведения — не следовало ему отправлять мягкого, легко подпадающего под чужое влияние сына в университет, буквально набитый радикалами всех толков, от карлистов до анархистов. На его месте 'Жак' плюнул бы на престижный диплом старого университета и отправил бы сына в какой-нибудь католический колледж, лучше всего иезуитский, поскольку они давали очень хорошее гуманитарное образование, в тихом городишке — это было бы не в пример безопаснее для такого наследника.

Но отец Луиса сделал то, что сделал — и, в результате, парень уже на первом курсе влюбился по уши в яркую красавицу Аниту. Девушку же ничуть не заинтересовал невысокий, узкоплечий, застенчивый очкарик — предметом ее страсти был Леонсио, красавец и остряк, атлет, боксер и стрелок, герой потасовок с карлистами и гражданской гвардией.

Луис честно пытался привлечь внимание недоступной красавицы — он вступил в ячейку анархистов, он храбро лез во все драки с противниками, он чуть ли не наизусть выучил Бакунина и Кропоткина, и, даже попытался научиться стрелять, что с его близорукостью и нескоординированностью было заведомо безнадежным делом. Результаты были вполне предсказуемыми — кроме изучения теории, во всем остальном бедолага не преуспел.

Парень был достаточно умен для того, чтобы понять, что он безнадежно проигрывает Леонсио в глазах Аниты — и даже сократить этот разрыв он никак не сможет. Но, к своей беде, он был слишком сильно влюблен, чтобы заставить себя забыть о девушке — и достаточно романтичен, чтобы начать думать о некоем неслыханном подвиге, позволившем бы ему разом стать великим героем, и, тем самым, обойти соперника. Пример такого героя у всех молодых анархистов был на слуху — Буэнавентура Дурутти был для них эталоном, примером для подражания. Тот грустный факт, что на одного Дурутти приходилась, как минимум, сотня неудачников, молодежью как-то упускался — точнее, они свято верили в свою звезду, не желая понимать того, что компаньеро Дурутти был прирожденным террористом, как Паганини — гениальным скрипачом.

Мечтал Луис не в одиночестве, у него было двое друзей такого же склада, только на год моложе. Густаво был сыном довольно богатого промышленника, Альфонсо — занимавшего немалый пост чиновника. Психологически они же были почти близнецами — романтичная неприспособленность к жестким реалиям сочеталась с желаниями обратить на себя внимание девушек, предпочитавших настоящих мачо классическим книжникам, и, юношеским стремлением к справедливости, выражавшемся в стремлении разом построить новое общество.

Естественно, 'Мигель-ковбой' моментально стал образцом для подражания у троицы мечтателей. После победы в стрелковом соревновании и последовавшей за этим лихой пьянки, Луис обратился к Мишелю с просьбой научить его и друзей стрелять из пистолета. Моряк, предварительно отпустив старую шутку о том, что научиться стрелять нетрудно — куда сложнее научиться попадать, куда тебе нужно, согласился.

Полтора месяца возни с этим детским садом утвердили 'Жака' во мнении, что в нем дремлет талант великого педагога, правда, в довольно специфичной области образования — шутка ли, троица научилась приемлемо поражать цели на дистанциях до десяти метров, что для людей, малоприспособленных к боевой стрельбе из пистолета, очень приличный результат за такое время. Конечно, масса нервов ушла на то, чтобы объяснить сосункам, что личное оружие надо выбирать по силам, а не хвататься за 'Кольт' 45-го калибра, потому что с ним ходит Леонсио. Но, как ни странно, юноши уразумели ту истину, что человеку с неразвитой мускулатурой рук мощные пистолеты противопоказаны, поскольку он не сможет контролировать отдачу.

Одновременно с преподаванием премудростей боевой стрельбы Мишель потихоньку учил парней азам конспирации — получалось, правда, плохо, поскольку поговорка 'Есть вершины, на которые можно подняться только в молчании' не укладывалась в сознание молодых анархистов. Но, орать по винным погребкам о своих великих планах они все же стали меньше.

Заодно разведчик демонстрировал постепенное пробуждение интереса к теории анархизма. Естественно, подавалось это соответствующим образом — если бы аполитичный 'Мигель-ковбой' вдруг стал горячим поклонником анархии, в такое преображение не поверили даже такие доверчивые сопляки, как Луис, Густаво и Альфонсо.

Но, необходимость основной работы никто не отменял — так что в один прекрасный вечер, закончив тренировку в уединенном овраге, 'Жак', по традиции хлебнув с учениками бренди, наконец положительно отреагировал на их традиционный скулеж об отсутствии в ячейке серьезного оружия.

— Луис, ты знаешь, сколько стоит хороший пистолет-пулемет? А добротный ручной пулемет — например, чешский ZB-26? — поинтересовался он.

— 'Томпсон'? — зачарованно спросил горе-террорист.

— Черт возьми, сдался вам этот 'Томпсон' — здоровенная дура с немалой отдачей! Да еще и стоящая очень приличных денег! — вполне искренне разозлился разведчик, которому осточертело объяснять, что самый крупный калибр и самый лучший — далеко не одно и то же. — Под ваши задачи вполне хватит германского МП-18 — он и поменьше, и полегче, да и стоит заметно дешевле.

— Все равно у нас таких денег нет — резонно заметил более рассудительный, чем его товарищи, Густаво.

— Да, с деньгами неважно — согласился Мишель.

— У тебя сложности? — спросил Луис.

— Я недавно ходил в порт, встретил там старого знакомого — оказывается, во Франции меня все еще активно ищут — неохотно пояснил разведчик, играя нужную роль — а денег осталось не так много, если экономить, то хватит на пару-тройку месяцев, не больше. Так что делать нечего, надо искать источник доходов.

— Мигель, а как ты смотришь на то, чтобы устроить экспроприацию? — спросил Альфонсо, буквально бредивший похождениями Дурутти, в частности, учиненными им в Латинской Америке ограблениями банков.

— Отрицательно — пожал плечами разведчик. — Я в жизни не грабил банков, даже примерно не представляю, как это делается. Кроме того, основная часть наличности наверняка лежит в сейфах; кто-нибудь из вас умеет вскрывать сейфы?

Компания смущенно потупилась — понятное дело, познания домашних мальчиков о профессиональных навыках серьезных преступников ограничивались детективными романами и статьями в газетах.

— Можно ведь экспроприировать не банк, а что-нибудь другое — осторожно заметил Густаво. — Если денег там будет много, то хватит на все — и тебе, Мишель, на жизнь, и на покупку хорошего оружия, если, конечно, удастся его достать.

— Достать не проблема — пожал плечами Мишель. — При наличии денег я могу просто прийти к знакомым моих компаньонов и сделать заказ — если требуемое у них есть, то получим сразу; если нет — придется подождать месяц-другой.

— Проблема в том, чтобы найти место, в котором крупные суммы охраняются не слишком серьезно — точнее, охрана должна быть нам по силам. Я не потяну серьезный налет, поскольку весь мой опыт сводится к перестрелкам с катерами полиции и таможни на море, и, немного, с ажанами на суше — а это совсем другое.

— Мигель, а в таких перестрелках МП-18 лучше 'Томпсона'? — спросил Альфонсо.

— На море лучше всего ZB-26 — и огневая мощь как раз подходящая, чтобы пробить борта или стенки рубки катера, и спрятать его куда легче, чем станковый пулемет — хмыкнул Мишель. — От пистолета-пулемета в таких ситуациях толку никакого, слишком слабое пробивное действие. А на суше как раз удобнее 'германец', поскольку при определенной сноровке, предварительно сняв магазин, его можно спрятать под рыбацким плащом, чтобы не слишком бросался в глаза.

— Но 'чех' стоит безумных денег! — воскликнул Густаво, в отличие от остальных удосужившийся ознакомиться с проспектами оружейных фирм. — Есть ведь пулеметы намного дешевле!

— Поверь мне, он стоит своих денег — заверил ученика Мишель. — Мне доводилось пользоваться и 'Гочкисами', и 'Бертье', и 'Максимами', и 'Льюисами' — ZB-26 для таких дел подходит лучше всех. А что до цены — вопрос в том, какими делами ты занимаешься.

— В смысле? — уточнил Густаво.

— Бывают такие рейсы, на выручку от которых можно прикупить два или три чешских пулемета — объяснил 'Жак', ничуть не преувеличивая — в самом деле, за доставку партии контрабандного турецкого или сербского опиума в Марсель умелый перевозчик мог заработать на несколько пулеметов или скоростной моторный катер; другое дело, что корсиканцы очень неохотно допускали к этому бизнесу чужих — а без их согласия заниматься этим не стоило, налаживавший связи с криминальными группировками южной Франции советский разведчик знал эти вещи доподлинно.

— Значит, место, где есть крупная сумма не очень охраняемых денег — задумчиво сказал Густаво, в силу своего происхождения лучше остальных знакомый с этими вопросами.

— Относительно несильно — уточнил Мишель. — Совсем слабо охраняемых больших денег в природе не бывает. Кроме того, надо, чтобы это место было на виду — чтобы ты не попал под подозрение, иначе ничего хорошего не будет, в полиции служат отнюдь не идиоты.

— Инкассаторы, перевозящие деньги из крупных универмагов и дорогих ресторанов, подойдут? — спросил Густаво.

— Здесь, в Барселоне? Нет — ответил 'Жак', и, видя недоумение на лицах юношей, пояснил: 'Мы здесь находимся под присмотром гражданской гвардии — если будет нападение на инкассаторов, первыми попадем под подозрение'.

— А в Мадриде? — уточнил отпрыск промышленника.

— Не знаю, надо будет посмотреть и подумать — честно ответил разведчик.

— Просто когда я с родителями ездил в Мадрид, видел, как в универмаг приезжает бронированная машина инкассации, забирать выручку — пояснил Густаво. — Надо полагать, в большом универмаге к концу дня собирается приличная сумма.

— А что за машина? — деловито осведомился Мишель.

— Шасси у нее от фордовского грузовика — знаешь, 'Форд-А'? — сказал Густаво. — И на него приделан такой стальной короб, с дверью.

— Надо будет смотреть и думать — повторил 'Жак'.

Молодые люди оказались достаточно благоразумны для того, чтобы не пытаться выдавить из своего тренера окончательное согласие на акцию. Собственно, они были рады и тому, что Мишель согласился рассмотреть этот вариант.

Следующим утром 'Жак', выйдя из гостиницы, отправился прогуляться по городу — собственно, это было его обычное времяпрепровождение. Правда, на этот раз он выбрал немного другой маршрут. Тщательно проверившись, моряк направился в рабочие кварталы Барселоны. Там же он зашел позавтракать в скромное кафе, на левом окне которого стояли три горшка с кактусами.

По утреннему времени в маленьком заведении разведчик оказался единственным посетителем. Сделав заказ, он предложил хозяину кафе расплатиться сразу — и, по ошибке, вытащил из кармана старый мексиканский песо, серебряную монету чеканки еще 90-х годов прошлого века.

— Какая у Вас интересная монета, сеньор — улыбнулся содержатель кафе.

— Простите, пожалуйста, я ошибся — это мой талисман, я ношу ее с давних времен — извинился 'Жак'.

— О, Вам не за что просить прощения, сеньор — доброжелательно ответил хозяин. — Я тоже чуточку суеверен — конечно, в тех пределах, которые возможны для доброго католика, да хранит нас Святая Дева Гваделупская — так что у меня тоже есть талисман на счастье.

Сказав это, содержатель кафе выложил на стойку мексиканскую серебряную монету в восемь реалов, чеканки 80-х годов XIX века.

'Жак', внимательно рассмотрев монету, молча кивнул — хозяин заведения правильно назвал свою часть пароля и предъявил именно ту монету, которую и должен был показать.

— Вижу, Вы знаток старых мексиканских монет — продолжил хозяин. — Не окажете ли Вы мне честь пропустить стаканчик в моем кабинете и поговорить о деньгах бывших колоний Испании?

— Сочту за честь — вежливо ответил 'Жак'. — Да, меня зовут Мишель, я француз — но мои испанские знакомые называют меня Мигель.

— Очень приятно. А меня зовут Пабло — представился содержатель кафе.

Через пару минут, прихватив тарелки, стаканы и пару бутылок, 'Жак' и Пабло устроились в маленькой комнатке, которую хозяин кафе с излишним оптимизмом называл кабинетом.

— Я весь внимание — коротко сказал Пабло.

Излагая свои наработки, разведчик внимательно наблюдал за хозяином кафе, с которого слетела маска доброго дядюшки-трактирщика, балагура и шутника — и, обнаружился профессионал.

— А ведь ты, мил-человек, вполне можешь быть не просто содержателем явки, а самым настоящим резидентом — подумал 'Жак'. — Испанцы привыкли работать по европейским методикам, согласно которым резидент занимает положение в среднем классе или выше — но я-то помню лекции, которые нам читали, касательно методов секретных служб, тайных обществ, организованного криминала дальневосточного региона; там крупный чин может быть хозяином крохотной лавчонки или вовсе уличным торговцем, продающим свежеприготовленную еду с переносной жаровни. Если так, то это отличный ход — даже иезуиты, имеющие богатый опыт работы в странах Тихого океана (было тогда такое выражение — В.Т.), в силу инерции мышления, скорее всего, тебя не заподозрят.

— Очень хорошо — выслушав 'Жака', кивнул Пабло. — Что требуется от меня?

— Подобрать подходящий инкассаторский маршрут в Мадриде, чтобы мне осталось только формально съездить туда — начал разведчик. — Понадобятся ручные гранаты — лучше модели Лемона; пистолеты — маузеры С-96 или 'Парабеллумы' артиллерийской модели.

— Кроме того, понадобится несколько динамитных патронов и вот такие штуки, сделанные из хорошей стали, с несколькими магнитами по краям — 'Жак' выложил на стол эскиз приспособления, здорово напоминавшего обычную чашку; диверсанты другого времени назвали бы ее кумулятивной воронкой.

— Еще понадобится надежный маршрут эксфильтрации, гарантирующий доставку группы в Лиссабон; а, лучше, несколько таких маршрутов и хорошее убежище в самом Лиссабоне или его ближайших окрестностях. И все это должно быть обставлено под контрабандистов — никакой политикой и близко пахнуть не должно.

— Для второй фазы операции понадобятся два ручных пулемета ZB-26, два пистолета-пулемета МП-18, по десятку магазинов и тысяче патронов на ствол. Еще — два десятка ручных гранат и десяток кило динамита, с бикфордовым шнуром, электрозапалами и подрывной машинкой.

— И, самое главное — мне нужно подробное описание маршрутов сеньора Салазара, с его расписанием — закончил разведчик.

— Все сделаем — лаконично ответил Пабло. — Но у меня есть два вопроса по техническому обеспечению. Первое — вместо маузеров Вас устроят 'Астры'-900? Второе — сейчас появилась улучшенная модель МП-18, МП-28 — она подойдет?

— Да — на оба вопроса — ответил 'Жак', окончательно убедившийся в том, что он имеет дело с резидентом — слишком уверенно милейший Пабло брал на себя ответственность за решение сложнейших вопросов, простому связному такое было просто не по чину.

— В таком случае, я буду рад увидеть Вас у себя через три недели, в это же время — заключил хозяин кафе. — А сейчас по стаканчику амонтильядо?

— С удовольствием — согласился Мишель.

Через три недели 'Жак' снова зашел в гостеприимное кафе, благо условного сигнала тревоги, заключавшегося в том, что кактусы будут стоять в другом порядке, не было. На сей раз он спокойно поел, дожидаясь, когда уйдут двое забредших выпить кофе в неурочный час посетителей.

— Буэнос диас, сеньор Мигель! — поздоровался Пабло. — Как Вы смотрите на то, чтобы распить бутылочку?

— Буэнос диас, сеньор Пабло! Сочту за честь — ответил Мишель.

— Тогда давайте устроимся в моем кабинете — улыбнулся хозяин.

После этого неизбежного вступления — 'Жак' отдал должное профессионализму резидента, всегда мог заявиться совершенно неожиданный посетитель, так что необходимость тщательно играть свои роли присутствовала — разведчики прошли в кабинет хозяина кафе.

Пабло, не тратя времени зря, молча создал требуемый антураж — он открыл вино и разлил его по стаканам. Затем извлек из шкафчика для бумаг набор схем — и за полчаса подробно растолковал все особенности двух вариантов экспроприации. В принципе, они были почти равноценны — в обоих случаях речь шла примерно о полумиллионе песет, что было очень неплохим кушем, вполне позволяющем произвести неизгладимое впечатление на мальчишек, и, тем самым, перейти ко второй фазе операции.

— Что с техническим обеспечением? — спросил Мишель.

— Оружие, взрывчатка, гранаты — все готово — ответил хозяин кафе. — А вот с обеспечением эвакуации Вашей группы, помимо автомобильного, железнодорожного и воздушного путей, мы подготовили еще один вариант, который я и хочу Вам предложить.

— В чем он заключается? — спросил 'Жак'.

— Как Вы знаете, через Мадрид протекает река Мансанарес — начал Пабло. — Река небольшая, особого значения не имеет — там есть рыбаки, ходят небольшие баркасы с грузами в близлежащие городки и деревни. Но, на не столь уж великом отдалении от Мадрида, и сотни километров нет, она впадает в куда более солидную реку Харама. У нас есть товарищ, который владел речным суденышком, которое можно назвать маленькой баржей — раньше он занимался тем, что развозил товары по лавкам в селения, находящиеся на берегах этой реки. Несколько лет назад мы ему немного помогли, дав прямой выход на баскских контрабандистов и денег, чтобы он купил себе баржу посолиднее, а то его недоразумение разваливалось на глазах.

— Кроме этого, мы дали ему и добрый совет, заключавшийся в том, что ему стоит расширить сферу своей деятельности, распространив ее и на бассейн реки Тахо. Дело в том, что эта река — в Португалии ее называют Тежу — протекает и по территории Испании, и по территории Португалии. Достаточно сказать, что она протекает через Толедо и впадает в Атлантику в бухте Мар-да-Палья, на берегах которой находится Лиссабон.

— Конечно, до самого последнего времени его деятельность ограничивалась только Испанией, поскольку в Португалии хватало своих мастеров беспошлинного ввоза товаров. Но, с приходом к власти сеньора Салазара ситуация изменилась — сейчас ввезти через лиссабонский порт что-то незадекларированное весьма сложно, а, в значительных количествах — почти невозможно. Но, потребность в недорогих и доброкачественных товарах, скажем, у небогатых крестьян из провинции Алентежу осталась прежней. Кроме этого, сеньор министр финансов ввел весьма существенные вывозные пошлины на ряд товаров — например, на гордость наших соседей, марочные вина из Порту.

— Я так понимаю, выстроить непроницаемый заслон на реке сеньор Салазар не успел? — улыбнулся 'Жак'.

— Увы, у него довольно мало по-настоящему преданных людей — а жалованье полицейских и таможенников прискорбно невелико — ответно улыбнулся Пабло. — В конце концов, кому будет хуже, если крестьяне смогут купить отрез английского сукна на воскресный костюм или продать десяток-другой ящиков портвейна пятилетней выдержки? Это ведь не коммунистическая или анархистская пропаганда, не так ли?

Парочка весело переглянулась — репутация честного контрабандиста, прикормившего местных стражей порядка, позволяла в нужный момент перевезти куда более важные вещи, чем несколько тюков с агитационными брошюрками. Или — не только вещи, но и людей. Ведь никто не будет усердствовать, обыскивая баржу давно известного всем честного торговца, исправно платящего положенную мзду. Так было куда надежнее, чем пытаться выстроить сугубо политический канал — да и обходилось не в пример дешевле.

— В общем, компаньеро может заранее перевезти в окрестности Лиссабона оружие и снаряжение, необходимое Вам для второй фазы операции и спрятать его там. Если же Вы выберете этот вариант эксфильтрации из Мадрида, то, он может подождать Вашу группу на Хараме — закончил Пабло.

— У него на судне есть тайники, в которых укроется четыре человека? — деловито спросил Мишель.

— Да, ему доводилось вывозить из Португалии четверых товарищей, которым грозил арест — ответил хозяин кафе.

— Хорошо — тогда какое у него расписание? — поинтересовался 'Жак'.

— Вскоре он пойдет в очередной рейс — примерно через неделю он будет проходить недалеко от Мадрида, в целом же рейсы занимают у него пять недель — ответил Пабло.

— То есть, чтобы не привлекать внимания, операцию надо проводить через шесть недель — констатировал Мишель. — Значит, работаем в первой половине августа?

— Окончательное решение принимать Вам — пожал плечами резидент. — Но, это далеко не худший вариант, поскольку можно будет сократить промежуток между фазами операции до минимума, тем самым снижая вероятность непредвиденных случайностей. Да и сопляки все время будут у Вас на глазах, так что возможности учудить что-то у них не будет.

— Хорошо — принимаем этот вариант в качестве основного — решил 'Жак'.

Закончив беседу с сеньором Пабло, Мишель отправился на пешую прогулку по Барселоне, дважды прерывавшуюся на посещение скромных ресторанчиков. Окончательно убедившись в отсутствии слежки, он зашел на центральный почтамт города, где отправил телеграмму в Гамбург. Содержание телеграммы было совершенно безобидным — там попросту перечислялись примерные цены на дешевые сорта каталонских бренди да на консервированные фрукты нового урожая.

Спустя пару дней столь же безобидная телеграмма, касавшаяся семейных дел, была отправлена одним из сотрудников советского консульства в Гамбурге. Человек всего-то интересовался состоянием здоровья любимой тетушки и спрашивал, какие гостинцы привезти родне, когда он приедет в отпуск.

По странному стечению обстоятельств — можно сказать, отдававшему несомненной мистикой! — эта телеграмма оказалась не у любящих родственников, а в Аналитическом управлении Штаба РККА. Там она тоже особо не задержалась, проследовав с курьером в подмосковную деревушку, с уютным названием Дачи Ленинские. Там ее получил под роспись милейший пожилой товарищ, которого даже очень недоверчивые люди легко бы приняли за старорежимного дачника, очень уж безобидно и уютно выглядел этот человек, всем своим видом вызывая доверие. Впрочем, он бы с равным успехом вызвал бы доверие и у английских бобби, и у французских ажанов, и у германских шуцманов — очень уж этот господин походил на добропорядочного европейского рантье с неплохими средствами, проистекавшими из удачно вложенного капитальца, исправно приносящего проценты даже сейчас, в разгар невиданного кризиса.

Правда, его облик диссонировал с окружавшими этого человека людьми. Странные были товарищи, и весьма — с одной стороны, их форма вполне соответствовала назначению небольшой воинской части, заключавшемся в делах интендантских, о чем давным-давно знало местное население; с другой стороны, как-то не очень походили эти подтянутые, собранные бойцы и командиры на тыловиков. Случись их увидеть человеку понимающему в таких делах, из числа прошедших Великую войну, он бы уверенно сказал: 'Это — пластуны!'. Но людей непосвященных в этой части не случалось, да и Дачи Ленинские были местом довольно глухим — поэтому обратить внимание на несоответствия было попросту некому.

Комполка Кук внимательно прочитал телеграмму, потом быстро просмотрел папку с документами, извлеченными им из сейфа. Сняв трубку внутреннего телефона, попросил собеседника пригласить к нему комроты Кондорова.

Через пять минут в дверь постучались.

— Войдите — сказал старый разведчик.

— Комроты Кондоров по вашему приказанию прибыл! — четко доложил вошедший.

— Садитесь, Владимир Алексеевич — пригласил Александр Сергеевич. — Как у Вашей группы идут дела с освоением великосветского образа жизни?

— Осваиваем, товарищ комполка — доложил командир группы Осназ.

— Это хорошо — одобрил Кук. — А как нынче с яхтенным спортом — в концах и парусах больше не путаетесь?

— Так точно, не путаемся — доложил Кондоров.

— Владимир Алексеевич, позвольте одно маленькое замечание — доброжелательно сказал Александр Сергеевич — то, что Вы успешно изжили новомодную расхлябанность, с ее 'Да' или 'Нет', вместо 'Так точно' и 'Никак нет', это прекрасно, армия начинается с дисциплины. Плохо другое — Вам и половине Вашей группы предстоит играть богатеньких аргентинских обормотов германского происхождения, доподлинную золотую молодежь; соответственно, Вы хоть и немцы, но с дисциплиной не пережимайте, внесите в образ долю разгильдяйства. Вам же всем преподавали систему Станиславского, и у Вас прекрасно получалось вжиться в образ. Начните смотреть на мир так, как это и полагается сыну банкира-миллионера — прямо сейчас.

Кондоров сделал над собой усилие — ему, сыну крестьянина из Калужской губернии, все же нелегко было перестроиться, некоторые вещи у любого из нас в крови — но, он сумел это сделать: 'Я все понял, господин полковник — больше не повторится'.

— Можете ведь — и хорошо можете — констатировал Кук. — Настоятельно советую Вам и первому составу с этого момента жить этой ролью — впрочем, к дублерам это тоже относится, мало ли, кто-то подвернет ногу или сломает руку в последний момент.

— Уже пора — утвердительно спросил командир группы.

— Через три недели Вы вылетаете в Европу — ответил старый разведчик. — Соответственно, практикуйтесь в немецком и аргентинском испанском, совершенствуйте познания в яхтинге, упражняйтесь в подводном плавании. Наш человек в Ницце забронировал для Вашей группы парусно-моторную яхту — чертежи и инструкции по оборудованию прибудут через несколько дней. Через две недели Вам предстоит сдать экзамен по ее устройству.

— Разрешите вопрос? — с долей той самой легкой расхлябанности спросил Владимир Алексеевич.

— Конечно — ответил Александр Сергеевич.

— А необходимое оборудование для работы — нашей и нашего человека — мы повезем с собой? — уточнил Кондоров.

— Нет. Вы его подготовите, проверите и перепроверите — после чего опечатаете; затем оно отправится в Ниццу окольными путями — ответил Кук. — У Вас железные документы и очень хорошая легенда, но всегда остается место для недоброй случайности — сами понимаете, автоматическое оружие, взрывчатка, легководолазное оборудование плохо сочетаются с компанией прожигателей жизни, которых интересуют лишь развлечения.

Через три дня Мишель выехал в Мадрид, коротко сообщив своим ученикам, что желает посмотреть на месте, что можно сделать — и можно ли вообще провести экспроприацию. Поездка на поезде не заняла много времени, документы у него были в порядке, денег хватало — так что уже вечером разведчик вышел на перрон мадридского вокзала.

Так же не составило труда найти номер в недорогой, но приличной гостинице классом повыше, чем студенческое общежитие — в данном случае следовало раствориться среди благонамеренных буржуа, а не разошедшихся после падения монархии молодых радикалов. Это было нужно сделать по двум причинам: во-первых, несмотря на апрельские события, полиция продолжала присматривать за юными бунтарями, так что не стоило привлекать ее внимание к своей персоне; во-вторых, следовало свести к минимуму вероятность глупой случайности, которая в обществе перебравших алкогольных напитков борцов с капитализмом могла проявиться в виде драки или удара навахой — нравы были самые непринужденные, а новичка непременно проверят на прочность.

Следующие две недели 'Жак' посвятил тщательной проверке переданной Пабло информации о маршрутах инкассаторских автомобилей. Данные подтвердились — машины действительно ездили по строго определенным маршрутам, в одно и тоже время, с разбросом в четверть часа. Разведчика это удивило — по своему опыту работы в Марселе он знал, что тамошние перевозчики денег как раз меняли маршруты, так что следовало проявить разумную степень паранойи. Навестив городскую библиотеку, он на два дня занялся прочтением криминальной хроники — выяснилось, что последний раз инкассаторов грабили в далеком девятнадцатом году, и, вообще, несмотря на все 'чудеса' политической и криминальной жизни, этот вид преступлений в Испании как-то не прижился.

Успокоившись на сей счет, Мишель занялся изучением рекламы магазинов, торговавших автомобилями и мотоциклами. После недолгих раздумий разведчик остановился на салоне, торговавшем мотоциклами 'Харли-Дэвидсон', очень уж он удобно был расположен. Заодно он ознакомился и с объявлениями, в которых предлагались на продажу ломовые кони с фургонами — выяснилось, что цены на этот товар в столице ненамного выше, чем в Барселоне.

Закончив рекогносцировку в Мадриде, разведчик столь же тихо вернулся в Барселону. Там он безотлагательно приступил к делу — собрав лопавшуюся от нетерпения троицу, он коротко сообщил, что экспроприация возможна. Переждав восторженные крики, он спросил, готовы ли молодые люди беспрекословно выполнять его приказы — на что, естественно, получил три утвердительных ответа. После чего все трое получили инструкции на ближайшее время — Густаво, еще гимназистом освоивший мотоцикл 'Индиан' старшего брата, получил распоряжение найти автошколу, где учили бы обращению с 'Харлеями', и, соответственно, освоить эту модель; Луису поручено было вспомнить освоенное еще в родительском доме умение управлять парой битюгов, запряженных в фургон — на этом транспорте его почтенный отец возил товары в свою лавку; Альфонсо должен был научиться метать гранаты и динамитные патроны. Кроме того, всем предстояло освоить 'Астры-900', известные так же, как испанские 'Маузеры' и провести совместные тренировки.

Через три недели 'Жак' констатировал, что чему-то его подопечные научились — конечно, потомственные корсиканские бандидо, не говоря уже об инструкторах Осназа, долго и искренне смеялись, случись им увидеть их потуги, но, во всяком случае, вероятность того, что они пристрелят или взорвут друг друга, вместо того, чтобы проделать это с инкассаторами, была сведена до приемлемого минимума. Что было удивительно — они ни словечком не проболтались о готовящейся операции, хотя, конечно, ходили с гордо-таинственными выражениями лиц. От расшифровки их спасало только то, что ни товарищи, ни полицейские не воспринимали эту троицу всерьез, на что и у первых, и у вторых были веские основания.

Дальше тянуть было нельзя — и, двадцать седьмого июля Мишель сообщил своим ученикам, что завтра они выезжают в столицу.

Реакция молодых людей была предсказуемой — если Луис и Альфонсо только что не пустились в пляс, то, рассудительный Густаво отреагировал чуточку иначе.

— Наставник, Вы думаете, что мы справимся? — спросил он.

— Мы справимся — уточнил 'Жак', думая про себя, что Густаво симпатичен ему более других — парню бы поменьше идеализма, да побольше недоверия к окружающим и уверенности в своих силах, ну и, конечно, пара лет учебы в хорошем учебном заведении с 'сотым' номером (номера советских разведшкол начинались со ста — В.Т.), мог бы стать приличным кадровым сотрудником военной разведки; ему было по-человечески жаль остальных — но, в конце концов, они совершенно добровольно полезли в категорически неподходящую им сферу деятельности. — Давай рассуждать логично — инкассаторы люди умелые и храбрые, глупо с этим спорить, но, мы тоже умеем не так мало, и самое главное, недурно научились работать в группе. Согласен?

— Да — подумав, сказал Густаво.

— Тогда разбираем ситуацию дальше — продолжил разведчик. — Я проверил по криминальной хронике в газетах — последний раз инкассаторский фургон грабили в девятнадцатом году. Что из этого следует?

— Что перевозчики денег не ждут нападения — неторопливо ответил студент.

— Не совсем так — в принципе, нападения они ждут, но от долгого спокойствия инкассаторы немножко расслабились, они не находятся в предельной готовности, если можно так выразиться — 'Жак' умело использовал подвернувшуюся ему возможность настроить молодежь на серьезный лад, а то, двое эталонных романтиков, похоже, воспринимали вооруженное ограбление как некую разновидность карнавала.

— Ты хочешь сказать, что у нас будет некое преимущество, поскольку мы будем готовы заранее? — Густаво явно приободрился.

— Ты прав — у нас будет пара секунд на нанесение первого удара, в течение которых они будут осознавать, что происходит — согласился Мишель. — В эти секунды мы сможем действовать беспрепятственно — и, если мы сумеем развить успех, достигнутый в ходе первого удара, то это будет означать успех всей операции. Собственно, сам бой будет продолжаться секунд двадцать — но победа или поражение будут зависеть от его хода в первые пять или десять секунд.

Густаво молча кивнул — собственно, наставник много раз объяснял и показывал что, как и почему надо делать каждому из них. Притихли и стали немного серьезнее и Луис с Альфонсо.

— Мишель, а не будет выглядеть странно, что мы куда-то уезжаем, никого не предупредив? — спросил Луис.

— Нет, конечно. Посуди сам — сколько студентов в этом году поехало домой на каникулы? — уточнил разведчик.

— Меньше половины. Но сейчас ведь революция! — воскликнул Луис.

— Именно так, ты прав. Поэтому наш отъезд — я вас предупредил, что не надо никому ничего говорить — будет выглядеть самым обыденным делом, на фоне путешествий Леонсио. Он ведь с апреля, вместе с ближайшими помощниками уезжал уже раз восемь или девять — сказал 'Жак'.

— Но он ведь руководитель ячейки! — выразил удивление Альфонсо.

— А вы все углубленно изучаете теорию. Могли вы поехать в Мадрид за какими-то редкими книгами? — пожал плечами разведчик. — Кстати, я вполне мог поехать с вами, чтобы немного развеяться — почему нет?

— Тогда мы сегодня вечером так и скажем — высказался Густаво. — Между прочим, когда зайдет разговор о планах на завтра. Заодно попросим присмотреть за нашими комнатами.

— Очень хорошо — одобрил Мишель. — Сделайте это за ужином, при мне — тогда у меня и возникнет желание прокатиться вместе с вами.

Троица почти синхронно кивнула. Это не могло не радовать 'Жака' — три месяца назад они начали бы высказываться о необходимости посоветоваться с товарищами, или, хотя бы обсудить с ними предстоящее дело.

Три часа спустя все было сделано — за ужином, между тапас и жареной рыбой с картошкой, Луис упомянул о том, что в Мадриде имеются какие-то статьи Кропоткина, отсутствующие в Барселоне. Густаво и Альфонсо выразили желание ознакомиться с ними лично. На иронию некоторых товарищей, считавших посещение очередных митингов более важным делом — на завтра их планировалось аж четыре, один сугубо анархистский, и три — других левых партий — дружная компания ответила, что теорией тоже надо заниматься. Естественно, остальные члены ячейки этому ничуть не удивились. Мишель, послушав короткий спор, осведомился, не помешает ли он теоретикам — дескать, ему захотелось немного прогуляться по столице, а то он ее почти и не видел. Разумеется, его охотно приняли в компанию.

Вечером следующего дня четверо скромно одетых мужчин вышли на мадридском вокзале. Остановились они в недорогой гостинице. Поужинав в близлежащей таверне, приезжие отправились спать — завтра их ждал тяжелый день.

Наутро весьма тихо ведущие себя люди — конечно, для шумных, очень экспрессивных испанцев — после завтрака отправились к пригородному рынку, где торговали и лошадьми, и упряжью, и повозками, да и вообще всем, что имело отношение к гужевому транспорту. Там они отправились к загонам, в которых стояли тяжеловозы. По пути компания разделилась — Мишель остался с Густаво, а неплохо разбиравшийся в лошадях Альфонсо пошел с Луисом. Поиски были относительно недолги, значительно больше времени занял ожесточенный торг студентов с барышником — к досаде 'Жака', не любившего терять время попусту, этот обычай, занесенный в Испанию еще маврами, соблюдался свято. Заметно меньше времени ушло на покупку упряжи и основательного крытого фургона, способного выдержать тонну с лишним груза.

Продолжение было недолгим — Луис с Альфонсо запрягли битюгов в фургон, да поехали на постоялый двор, исстари специализировавшийся на оказании услуг ломовым извозчикам, так что там имелись хорошие конюшни. По пути парочка заехала в магазин, торговавший строительными материалами и инструментами — и прикупила там десятисантиметровый брус, гвозди, рулетку, пилу и молоток.

Встав на постой, Луис и Альберто прошли к стоянке фургонов и занялись делом — распилив брус на отрезки требуемой длины, они начали сколачивать трап, необходимый для того, чтобы удобно затаскивать в фургон тяжелые грузы.

— Вы, юноши, неудачно делаете — дружелюбно посоветовал им один извозчик. — Ваш трап малость узковат для того, чтобы затаскивать волоком груз — лучше сделайте его пошире, так будет удобнее.

— Спасибо, уважаемый — ответил Альфонсо — но, у нас уже есть заказ на перевозку металлических отливок, их будут завозить в фургон на четырехколесной тачке, вот мы и делаем трап под ее колеса. А, так, конечно, вы правы — мы обязательно последуем вашему совету и сделаем трап пошире.

— Ты погляди — удивился доброхот — оказывается, еще какие-то заводы нормально работают, раз есть заказы на металл.

— Нормально, это вы преувеличили — вступил в беседу Луис — если бы завод работал как обычно, мы бы там не понадобились, отливки перевезли бы на грузовиках.

— Тогда понятно — кивнул старый извозчик — кому-то перепал заказик, вот он подрядил на перевозку вас, так выйдет дешевле. Только имейте в виду, молодежь — цены сбивать нельзя, вас никто не одобрит. Да, вы знаете, какие нынче цены?

— Только приблизительно — Альфонсо понял, что ветеран извозного промысла хочет выяснить, что это за новички объявились — если бы вы согласились нам растолковать, что к чему, мы будем очень признательны.

— Это можно — согласился извозчик — вот только денек сегодня страсть какой жаркий, сил нет стоять на солнцепеке.

— Как вы смотрите на то, чтобы посидеть в зале со стаканчиком сангрии? — Альфонсо одновременно демонстрировал и уважение к старшему, и невеликое наполнение собственного кошелька — одним словом, вел себя правильно, ничуть не нарываясь на конфликт.

— У вас, небось, все деньги ушли на покупку лошадей и фургона — посочувствовал собеседник, продолжая нехитрую проверку.

— Ваша правда — вздохнул Луис — осталось совсем мало, так что жить придется небогато, пока не пойдут заработки.

— Да, времена нынче тяжелые — согласился собеседник. — Ладно, давайте выпьем по стаканчику и поговорим.

Посиделки заняли без малого три часа. В ходе неспешной беседы студенты сообщили извозчику, что являются учащимися провинциального каталонского колледжа, бросившими занятия из-за того, что обедневшие родители более не могут оплачивать их учебу — соответственно, они заняли денег у родственников и отправились на заработки в Мадрид, поскольку в самой Каталонии сейчас работы не найти. Ветеран столичного ломового извоза дежурно посочувствовал парням, и, довольно подробно ввел их в курс дела, точнее, объяснил новичкам принятые правила игры.

Расстались стороны вполне довольные собой и друг другом. Луис и Альфонсо были удовлетворены тем, что в ближайшую неделю смогут действовать вполне спокойно; еще большее удовлетворение у них вызвало то, что дословное исполнение инструкций Мигеля, настаивавшего на том, чтобы они не пытались изобразить кого-то, а были самими собой, сиречь, каталонскими студентами, позволило им справиться с поставленной задачей, влившись в ряды столичных ломовиков. Пожилой извозчик тоже остался доволен знакомством, поскольку таких вот наивных провинциалов, искренне считавших, что мадридские улицы вымощены новенькими песетами, он повидал немало — и, немногие из них все же сумели прижиться в столице. Что же касалось этой парочки, то ее ближайшее будущее можно было предсказывать смело: потыкаются туда-сюда без постоянных заказчиков (а именно за счет постоянной клиентуры и выживали нынче ломовые извозчики; особо ценились у них хозяева кафе, таверн, винных погребков, которым регулярно требовался подвоз), израсходуют остатки денег на свое содержание и уход за лошадьми; вот и придется им продавать своих битюгов и фургон за полцены, чтобы выручить хоть что-то. Кстати, старому извозчику надо было покупать орудия производства для младшего сына — парень уже подрос, надо было его пристраивать к делу.

Вечером Луис с Альфонсо запрягли лошадей и неспешно отправились на окраину Мадрида — торопиться не следовало, встреча с основной частью группы была назначена на одиннадцать часов вечера. На постоялом дворе это не вызвало особого удивления, поскольку многие перевозки осуществлялись ночью и ранним утром, чтобы не мешать довольно оживленному дневному движению и не заставлять лошадей страдать от дневной жары.

— Буэнас ночес! — приветствовали их Мишель и Густаво, произнеся эти слова в унисон.

— Буэнас ночес! — ответили переквалифицировавшиеся в извозчиков студенты.

— Что же, компаньерос, сейчас вам придется поскучать пару часов — улыбнулся Мигель. — Густаво идет со мной, вам же придется изображать ожидающих заказчика возчиков.

— Вы идете на акцию?! — не выдержал Луис.

— Не совсем — ответил 'Жак'. — Мы идем добывать мотоциклы для акции — точнее, угонять их из магазина, в котором торгуют 'Харлеями' с колясками.

— А купить их нельзя? — спросил Альфонсо.

— У нас нет на это денег, мы уже потратили на подготовку практически все — ответил разведчик, который преследовал свою цель, заключавшуюся в том, что нельзя было вызвать преждевременные подозрения чересчур щедрым финансированием подготовительного этапа экспроприации.

— Но ведь их начнут разыскивать уже завтра — заметил Густаво.

— Завтра мы будем осуществлять основную операцию, так что маловероятно, что за неполный день гражданская гвардия сумеет напасть на наш след — ответил 'Жак'.

— А не лучше будет угнать автомобиль? — не унимался Луис, любивший читать статьи о похождениях американских гангстеров.

— В американских городах широкие улицы, так что там удобно ездить на автомашинах — объяснил разведчик — а по узким улочкам Мадрида куда большую скорость можно развить на мотоцикле, даже тяжелом. И, в любом случае, я уже все просчитал и подготовил, так что менять план в последний момент мы не будем.

Студенты обменялись грустными взглядами — Мишель упорно отказывался рассказать им о деталях операции, отделываясь ответом, что будет вводить их в курс дела по мере необходимости. Деваться им было некуда — никто, кроме него, вообще не воспринимал их всерьез.

Следующие полтора часа стали для Луиса и Альфонсо самыми тяжелыми в жизни, они не могли найти себе места, изнывая от неизвестности — их спасителем оказался Густаво, по которому нетрудно было понять, что он с трудом удерживался от того, чтобы не перейти с быстрого шага на бег.

— Готово! — выдохнул он. — Давайте вперед, я покажу дорогу! Только шагом, Мигель велел ни в коем случае не привлекать внимания!

— Что там? Расскажи! — попросил Альфонсо.

— Некогда! Поехали, расскажу по дороге — отмахнулся от товарища Густаво.

Его рассказ был краток: они подошли к салону, Мигель, после получаса наблюдения за салоном, велел ему смотреть, чтобы не вывернулся в самый неподходящий момент полицейский патруль, а сам скользнул к ограде магазина, держа в руке не пистолет, как следовало ожидать, а набитый чем-то носок. Как он сказал позже, этот предмет нижнего белья был набит песком. Что происходило на территории салона, Густаво не видел, добросовестно следя за улицей. Через полчаса, показавшихся ему геологической эпохой, командир вернулся, прямо-таки сияя от удовольствия — сообщив, что охрана выведена из строя, велел быстро идти за остальными.

Дорога к магазину заняла четверть часа — за это время студенты успели извертеться, сто раз рухнув с вершин эйфории в бездну самого мрачного пессимизма. То им казалось, что все и дальше будет идти лучше некуда, то они ждали, что сейчас им вывернется навстречу патруль гражданской гвардии, и, арестует их. На деле же им никто не встретился, кроме подгулявшей компании, обсуждавшей выступление какого-то гитариста в кабачке — и не обратившей на них ни малейшего внимания.

— Здесь! — взволнованно прошептал Густаво, когда слева от них появилась металлическая ограда. — Еще метров сто, и будут ворота!

Через тридцать секунд фургон затормозил возле ворот.

— Быстро заезжайте внутрь — негромко сказал вышедший из густой тени возле калитки 'Жак' — студенты, не углядевшие его заранее, едва удержались от вскрика. — Замки я открыл, распахивайте ворота, проезжайте внутрь, и закройте их снова.

Выполнившие приказ своего руководителя молодые люди проехали внутрь и оказались возле технического входа в магазин. Через пару минут к ним присоединился проскользнувший через калитку разведчик.

— Луис, Альфонсо! Разворачивайте фургон и подгоняйте его задом к этому пандусу — Мишель показал рукой, куда именно им надо подъехать. — Потом откидывайте задний борт фургона и устанавливайте трап — только, ради Девы Марии, установите его как следует, чтобы он не рухнул под грузом. Густаво, за мной!

Через пять минут новоявленные ломовые извозчики узрели своих компаньерос, трудолюбиво кативших мотоцикл с коляской. Мигель тщательно проверил установку трапа, потом они с Густаво закатили мотоцикл в фургон. Еще через несколько минут, ушедших у Луиса с Альфонсо на закрепление первого мотоцикла, Мишель и Густаво прикатили второй мотоцикл.

— Уф! — выдохнул Мишель. — Передохнем пять минут, и пойдем запасаться бензином, маслом и свечами. Да и кое-какой инструмент нам не помешает — надо будет поискать его в мастерской.

— А во что мы будем наливать бензин и масло? — спросил Густаво.

— Масло в фирменных банках 'Шелл', я их видел в торговом зале. Бензин вон в той цистерне, там есть ручной насос — разведчик повернул голову, показывая направление. — Наливать будем в канистры, они лежат в подсобке.

— Я не знал, что 'Харлей-Дэвидсон' выпускает мотоциклы с коляской — запоздало удивился Густаво.

— Янки их и не выпускают — ответил разведчик (соответствует РеИ; в РеИ, к поставленным в СССР по ленд-лизу 'Харлеям' прицепляли коляски от отечественного М-72 — В.Т.). — Это инициатива местных продавцов — 'Харлей' штука мощная, так что к нему спокойно можно прицепить коляску от другого производителя, в результате получается хороший аппарат для небогатого фермера, которому не по карману покупка автомобиля. А так — ездит по плохим дорогам или вовсе по прерии, бензина потребляет немного, а груза на него можно навьючить столько же, сколько и на легковой 'Форд'. Видел я такое в Техасе — хорошая вещь, удобная, практичная и относительно недорогая.

— Мигель, а что с охраной? — замявшись, спросил Луис.

— Да ничего особенного — оглушил я их носком, набитым песком, разоружил и связал — пожал плечами 'Жак', мысленно еще раз отметив, что хороший паренек Луис — собрался на дело, на котором запросто можно получить пулю или знакомство с гарротой, если попадешься после; а он, искренне беспокоится об охранниках мотосалона! — совершенно не годится для какой-либо нелегальной деятельности, в особенности, для терроризма. — Хочешь, сходи посмотри — они лежат в комнате охраны, это первая дверь направо от входа. Да, кстати, их оружие я сложил на столе в комнате — если кому эти 'Стары' понравятся, можете взять себе.

— Но это же твой трофей — возразил рассудительный Густаво.

— Я не любитель кольтов, кроме того, патрон в них, 9-мм Ларго, мне не знаком — объяснил разведчик, действительно прохладно относившийся к продукции фирмы 'Кольт' — он предпочитал 'парабеллум'. — Вы — мои товарищи, мы рискуем вместе, так что имеете полное право на долю трофеев. Там как раз три новых 'Стара' — переделка 'Кольта' одиннадцатого года под этот патрон. Охранники запаслись двумя десятками магазинов и кучей патронов — не понимаю, оборону они тут держать собирались?

— Это, наверно, на случай налета они так вооружились — пояснил Альфонсо.

'Жак' явственно хмыкнул — налет шел полным ходом, а ни одного выстрела из своего солидного арсенала стражи магазина так и не сумели произвести.

— Так я схожу? — неуверенно спросил разрешения Луис.

— Только быстро — времени рассматривать все у нас нет, а дел еще много — предупредил его Мишель. — И захвати вооружение охранников — быть может, оно нам пригодится.

Следующие сорок минут были заняты напряженной трудовой деятельностью — кто сказал, что грабеж не является работой? — орлы, под мудрым руководством 'Жака', накачали бензин в восемь пятигаллонных канистр, прихватили масло, свечи и инструмент, погрузили все это в фургон, не забыв и взятые с частных альгвасилов трофеи. Закончив сбор добычи, теплая компания аккуратно заперла все замки и поехала за город, в заранее присмотренное 'Жаком' безлюдное местечко.

Там Мигель и Густаво занялись приведением мотоциклов в рабочее состояние: с них была снята консервационная смазка, вкручены свечи зажигания, наскоро отрегулированы моторы. Стальные кони были заправлены под пробку — после чего 'водители 'кобылы'' немного поездили на новых приобретениях. Мысленно разведчик поздравил себя — изделия американской промышленности оправдали свою высокую репутацию, показав себя наилучшим образом. Немного беспокоил Густаво — мотоциклистом он оказался довольно средним, кроме того, опыта управления тяжелым мотоциклом у него не было вовсе; но, сейчас делать уже было нечего, оставалось надеяться на имеющуюся квалификацию, точный расчет операции да на ее величество фортуну.

— Некогда — нам надо дозаправить мотоциклы, вернуться в город, и, что очень важно — успеть отдохнуть до второй половины дня — безжалостно ответил на просьбы студентов дать им поездить еще немного Мишель. — Ближе к вечеру у нас акция.

К шести часам утра компания устроилась в номере Мишеля. Разведчик выставил на стол бутылку виноградной водки, ветчину, колбасу, сыр и хлеб. Посмотрев на свое воинство, еще даже не начавшее приходить в себя, решительно разлил по стаканчикам по сто пятьдесят граммов — пить за полсуток до акции не следовало, но другого способа пережечь адреналин у студентов и уложить их спать, попросту не было.

— За успех! — произнес он тост.

Парни смотрели на него ошалевшими глазами — они еще психологически не вернулись из салона, торговавшего мотоциклами, точнее, студенты не могли прийти в себя после резкого перехода от обычной жизни к рискованному налету на магазин, не могли поверить в достигнутый результат. Первым воспринял происходящее Густаво — он неуверенно взял стаканчик, будто пил первый раз в жизни, и, осторожно начал пить содержимое. Естественно, подобная неуверенность повлекла за собой немедленные последствия — студент поперхнулся водкой. Кашель Густаво вернул на грешную землю Луиса и Альфонсо — они начали хлопать друга по спине.

'Жак' терпеливо ждал — и, когда молодые люди начали воспринимать реальность, повторил: 'Так выпьем же за успех!'.

Со второго раза студенты поняли сказанное — и выпили. Затем, когда алкоголь начал действовать, закусили тем, что к кому было ближе.

— Сейчас надо поесть поплотнее, чтобы к вечеру набраться сил — посоветовал разведчик. — На дело следует идти с пустым желудком — это нужно на тот случай, если кого-то ранят в живот.

— Почему? — спросил Луис, у которого из головы благополучно вылетели все рассказы учителя после тренировок.

— Если ранят в живот человека с полным желудком, это гарантированный перитонит — напомнил 'Мишель'. — А это, в свою очередь, обещает неизбежную и очень мучительную смерть. А с пустым животом есть хорошие шансы выжить — тем большие, что у моих знакомых есть доверенные хирурги, которые не станут доносить в полицию.

Компания дружно кивнула — эйфория от бескровного налета на магазин начала уходить, сменяясь пониманием того, что ограбление инкассаторской машины не обойдется без крови, и, хорошо, если только чужой. С другой стороны, ели парни вечером — а не столь уж и умеренная доза алкоголя весьма поспособствовала пробуждению аппетита у молодых, здоровых людей, изрядно потрудившихся ночью. Так что весьма основательные порции наскоро сооруженных бутербродов были смолочены за какие-то четверть часа — впрочем, 'Жак' не отстал от студентов, поскольку он тоже еще не жаловался на плохой аппетит.

Посмотрев на студентов, заколебавшийся было разведчик принял решение — надо было, чтобы молодежь поспала хотя бы часов восемь, поскольку предстоящий вечер и ночь обещали быть нелегкими — и разлил по стаканчикам еще по пятьдесят граммов. Конечно, по двести граммов агуардиенте на каждого было многовато — но, 'Жак' рассудил, что добрых полкило жирной ветчины, не говоря уже о колбасе и сыре, вполне поспособствуют нейтрализации алкоголя. Да и виноградная водка была из самых лучших и некрепких в Испании — выдержанная в бочке, она едва дотягивала до сорока градусов.

— За победу! — предложил новый тост разведчик.

Этот тост был ожидаемо выпит с большим воодушевлением. Но пора было закругляться, о чем 'Мишель' прямо и сказал студентам. Рекомендация была принята к исполнению безропотно — все-таки какое-то представление о дисциплине они усвоили.

К трудам неправедным, с точки зрения действующего в Испании законодательства, студенты стали пригодны в половине третьего дня — точнее, 'Мишель' растолкал их в два часа, но, пока они толком проснулись, навестили место для уединенных размышлений, выпили по чашке крепчайшего кофе — вот и прошло полчаса.

— Все в порядке? — спокойно спросил 'Жак', делая вид, что не замечает неуверенных взглядов молодых людей, у которых схлынула вчерашняя эйфория, а, обоснованная неуверенность в своих силах, наоборот, вернулась.

— Да — ответил за всех Альфонсо.

— Очень хорошо — улыбнулся разведчик. — Тогда отправляемся немедля, встречу откладывать нельзя.

Зайдя по пути в конюшню, где были оставлены лошади и нагруженный фургон, компания продолжила свой путь уже на транспорте. 'Жак' внимательно посмотрел на часы, мысленно костеря себя за решение напоить молодежь утром — приведение их в чувство сейчас съело полчаса времени из резерва, так что сейчас запас времени составлял менее получаса, а в центре Мадрида пробки случались и во время сиесты, тем более, что сейчас она подходила к концу.

— Мы опаздываем? — спросил внимательный Густаво.

— Пока нет — но запас по времени у нас минимален. Скажи Луису, чтобы он немного подхлестнул лошадей, с таким расчетом, чтобы они пошли быстрым шагом — ответил 'Мишель', решивший не играть перед парнями непоколебимо хладнокровного и стопроцентно уверенного в себе командира — конечно, это начисто противоречило армейской традиции, но, ведь он и представлялся не военным, а контрабандистом, так что некоторая доля волнения была допустима.

Это решение оправдало себя — парочка небольших заторов им по пути встретилась, на них вся экономия времени и ушла. Так что когда компания прибыла на улочку, по которой проходил маршрут инкассаторов, до их появления оставалось от двадцати пяти до сорока минут.

— Лошадей с фургоном оставляем здесь — распорядился разведчик, передавая сумки с пистолетами и запасными обоймами, и, деловито прихватывая сумку с динамитными патронами, кумулятивными воронками и гранатами — по здравому рассуждению, он решил не вооружать студентов взрывными устройствами, поскольку слишком велик был риск того, что необстрелянные молодые люди или подорвутся сами, или подорвут кого-то из своих. Да и вообще, гранаты он заказал на крайний случай — на узкой улочке, проезжая часть и тротуар которой были стиснуты стенами каменных домов и каменными же заборами, слишком велик был риск словить свой же осколок, не говоря уже о рикошетах. Да и гробить ни в чем не повинных прохожих, которых было не столь уж мало, 'Жаку' не хотелось.

— А сами куда идем? — спросил Альфонсо.

— А сами идем вперед — ответил 'Мишель'. — Вы проходите за поворот, метров десять-пятнадцать — и останавливаетесь там; я прохожу вперед еще метров на тридцать. Порядок действий все помнят?

— Да — ответил Альфонсо; потом он неуверенно добавил: 'Может быть, все же стоит дослать патроны в патронники?'.

'Жак' молча посмотрел на студентов — цензурных слов у него уже не было, осталась только инвективная лексика. Несчетное число раз он объяснял бестолковым ученикам, что в острой ситуации куда более вероятен вариант, при котором человек забывает снять оружие с предохранителя — вот затвор не забывает передернуть практически никто! — соответственно, чтобы достичь максимальной готовности, не рискуя при этом случайным выстрелом, лучше всего снять оружие с предохранителя, не досылая патрон в патронник. Их просьбы разрешить им носить оружие на боевом взводе, перемежавшиеся заверениями в том, что они будут предельно осторожны, разведчику осточертели давно — и ведь втолковал вроде бы, месяца полтора они об этом не заикались! — и, вот, снова!

Молодые люди правильно истолковали взгляд своего наставника — впрочем, 'Мигель-ковбой' смотрел на них очень выразительно, так что не понять его мнения относительно общей просьбы, высказанной Альфонсо, было трудно.

Встав на облюбованное место, 'Жак' спокойно ждал появления машины инкассаторов — с его опытом ожидание давалось легко, в отличие от явно нервничавших студентов, ежеминутно смотревших на часы, куривших одну папиросу за другой, частенько залезавших в сумки с оружием, как будто оно могло оттуда испариться неведомым образом. Естественно, студиозусы привлекали внимание прохожих — а вот спокойно ждавший разведчик выглядел обычнейшим человеком, просто ждавшим кого-то. Так прошло полчаса — за это время по улочке проехало шесть легковых автомобилей; глядя на реакцию товарищей студиозусов на них, в особенности, на первый и второй, разведчик всерьез опасался, что молодые люди, не выдержав напряжения, начнут палить по ним. Но бог оказался милостив — все же у студентов хватило выдержки сначала посмотреть на проезжавшие машины, а уж потом выхватывать пистолеты и открывать огонь.

Еще через несколько минут 'Жак' услышал звук довольно мощного мотора, весьма похожий на звук двигателя фордовского грузовичка. Конечно, это еще ничего не значило — легкие грузовики фирмы 'Форд' отнюдь не были редкостью в Испании, так что это вполне могла быть разъездная машина какого-нибудь дорогого ресторана или магазина, которые в центре города отнюдь не были редкостью. Разведчик позволил себе надеяться на то, что это та машина, которая ему нужна, в противном случае его подопечные могли сорваться.

Спустя пару минут надежды 'Мишеля' сбылись — из-за поворота вывернул шедший на небольшой скорости автомобиль инкассаторов. Дальнейшие события запомнились опытному оперативнику как некая подборка последовательно сменявших друг друга фотографий — так часто бывает, кажется, что время тянется очень долго, хотя проходят всего несколько десятков секунд — вот он, выхватив свою 'Астру', с 15-20 метров всаживает по две пули в грудь водителю и второму охраннику, находившемуся в кабине машины; вот раненый шофер пытается сбить его, довернув руль; вот он отпрыгивает за крыльцо подъезда, краем глаза успев заметить, что Густаво, единственный из студентов, стреляет по кабине грузовика, пока Альфонсо судорожно давит на спусковой крючок пистолета, явно забыв передернуть затвор, а Луис пытается выпутать свою 'пушку' из сумки, хотя совершенно непонятно, как можно было ухитриться запутать ее там; как он подбегает к борту врезавшегося в боковую поверхность солидного, сложенного из мраморных блоков, крыльца, автомобиля, сует ствол своего пистолета в бойницу, сделанную для стрельбы из кузова, и выпускает веером оставшиеся шесть патронов, с таким расчетом, чтобы пули ранили находящихся в стальном кузове инкассаторов, где бы они не были в этот момент; услышав вскрик, 'Жак' стремительно ставит четыре кумулятивные воронки, заранее снаряженные динамитными патронами с короткими отрезками бикфордова шнура, поджигает их — две к замку на двери кузова, две — к петлям двери, благо заклепки на кузове показывают, где находятся нужные места; как он тигриным прыжком возвращается под прикрытие крыльца, и, скорчившись там, перезаряжает 'Астру'; как начинают грохотать еще два испанских 'Маузера', и, после короткой паузы, к ним присоединяется третий — похоже, Луис и Альфонсо наконец-то разобрались со своим оружием, а Густаво перезарядил свой пистолет; как спустя промежуток времени, казавшийся бесконечным, последовательно грохают четыре мощных взрыва, слегка оглушивших его, несмотря на прикрывавшее солидное крыльцо, зажатые уши и приоткрытый рот; как он подбегает к дверному проему, между делом отстраненно отмечая, что искореженная стальная дверь висит на причудливо изогнутом массивном засове, прикрывая примерно половину проема; как наугад стреляют из кузова двое охранников, похоже, не только раненых, но и контуженных; как он, изогнув руку, стреляет по вспышкам в кузове, прекратив огонь только тогда, когда услышал предсмертные хрипы.

После этого время, тянувшееся как загустевший мед, рывком вернуло свой нормальный ритм. 'Жак' вышел из-за кузова автомобиля и окинул взглядом улочку: немногочисленные прохожие, бледные, все как один, или жались к стенам, или застыли в ступоре — ну, этого следовало ожидать, несмотря на все революционные превратности жизни, такая стрельба со взрывами для Мадрида была явлением экстраординарным; студенты прекратили стрельбу по кабине, изрешетив обоих охранников до состояния дуршлага — разведчик с удовлетворением отметил, что среди посторонних пострадавших не замечается — и стояли, явно ожидая указаний; полицейских пока что видно не было — но, сомневаться в их скором появлении не приходилось, поскольку испанские стражи порядка трусостью не страдали.

— Шевелитесь, быстро! — рявкнул 'Мишель' на подчиненных, старательно подпуская американский акцент — следовало учитывать возможность того, что среди свидетелей окажутся люди, хорошо владеющие иностранными языками.

Утром двенадцатого августа почтенный аббат Мариуш, настоятель небольшого монастыря Непорочного Сердца Святой Девы Марии, находящегося в окрестностях Лиссабона, приступил, как обычно, к исполнению своих неявных обязанностей, возложенных на него генералом ордена иезуитов. Обязанности эти заключались в контрразведывательном обеспечении безопасности сеньора Салазара.

Случись постороннему человеку узнать о 'втором дне' добрейшего аббата, он бы вряд ли поверил в это — невысокий худощавый священник, заметно прихрамывавший на правую ногу, которую он повредил, служа Господу миссионером в Анголе, славился в округе своим добродушием и терпимостью к людским недостаткам, у него всегда находилось доброе слово для всех, а дети просто обожали падре Мариуша, неизменно угощавшего их леденцами из казавшихся бездонными карманов рясы. Тем не менее, почтенный аббат был именно тем человеком, которому была доверена столь важная миссия. Объяснялось это просто — приехавший на юг Африки еще молодым священником, падре Мариуш не только нес погрязшим во тьме богопротивных языческих культов неграм слово Божье, но и неустанно трудился, отстаивая интересы Ордена на 'золотой трассе'.

Сие предприятие, одно из крупнейших в мире на многотрудной ниве контрабанды, возникло в середине XIX века (здесь и далее, все написанное о 'золотой трассе' соответствует РеИ — В.Т.). Суть его была проста и незамысловата: с одной стороны, золото на юге Африки мыли с незапамятных времен, причем, масса приисков, находившихся в глубине джунглей, контролировалась исключительно племенными вождями, совершенно не склонными делиться доходами от столь ценимого белыми людьми желтого металла с колониальной администрацией; с другой стороны, со столь же давних времен, в Индии было принято не только вести расчеты в золотых слитках и монетах, но и хранить в них сбережения, делать подарки на значимые события; да, почти столь же высока была роль золота не только в Индии, но и в странах Персидского залива.

Естественно, тут же возникли противоречия между требованиями закона и потребностями людей, далеких от совершенства. Проще говоря, колониальные чиновники в Анголе и Мозамбике, делая выбор между пополнением казны и приятной тяжестью собственного кошелька, в массе своей выбирали второе; негритянские же вожди нуждались в сбыте товара по более выгодным ценам, чем могла предложить португальская казна; британская администрация в Индии обложила поставки этого благородного металла в страну стопроцентным акцизом, а состоятельные индусы, как ни странно, желали покупать желтые 'шоколадки' по меньшим ценам; сходные движения души были и у арабов, не склонных платить закрепившимся в Договорном Омане англичанам запрашиваемые ими цены на золотые украшения.

Разумеется, нашлись добрые люди, готовые помочь всем терпящим неудобства от строгости законов — ими оказались ливанские торговцы-контрабандисты, династии которых веками занимались не вполне законными операциями в Средиземноморье и за его пределами. Их представители наладили скупку и вывоз золотого песка и самородков из Анголы и Мозамбика; далее, по прибытии в Бейрут, это золото аффинировалось до монетной чистоты или ювелирных сплавов, и, из него изготовлялись слитки и украшения, шедшие по трассе дальше на восток — большая часть шла в Британскую Индию, меньшая попадала к арабам.

Само собой разумеется, таким положением дел были довольны все: негритянские вожди, получавшие за свой песок много больше официальной цены; колониальные чиновники, скромные подношения которым от почтительных ливанцев многократно превышали их жалованье; покупатели золота и изделий из него, платившие за желаемое цену в полтора раза меньше установленной британцами. А уж как были довольны некоронованные владыки Бейрута, получившие источник доходов, приносивший миллионы фунтов в год!

Самым влиятельным среди недовольных оказался Орден Иисуса, привыкший за столетия непростых трудов к вящей славе Господней (девиз иезуитов — В.Т.) полагаться только на себя, в том числе, и в многотрудном деле финансового обеспечения своей деятельности. Задача оказалась в высшей степени сложной — ливанские кланы привыкли не подпускать к своим операциям никого, кроме родственников, такого же принципа придерживались и ведшие с ними дела многими поколениями рода индийских и арабских купцов. Верность же родне у ливанцев, даже у католиков-маронитов, стояла куда выше, чем вера в Господа; такой же расклад был и у индусов с арабами — поэтому внедриться в ключевые звенья 'золотой трассы' было непосильной задачей даже для иезуитов.

Таким образом, ни полный перехват, ни разрушение этого делового проекта были невозможны. Собственно, уничтожение 'золотой трассы' не было целью Ордена по двум причинам: во-первых, это не сулило ни малейших доходов, во-вторых, с высокой вероятностью приводило к жестокому противостоянию с королями международной контрабанды, что, без крайней необходимости, было нежелательно даже для столь могущественной организации, как Орден Иисуса.

Оставалось одно — перехватить хотя бы часть скупки, чтобы имея в руках этот важный козырь, выторговать себе часть прибыли от работы 'трассы'. Задача была крайне сложной, поскольку даже принявшие католическую веру негры веровали то ли в Бога, то в местные культы; законом же в Черной Африке всегда были джунгли, а прокурором — леопард, каковой, по неграмотности своей, никаких писаных законов не признавал. Проще говоря, попытавшиеся договориться с негритянскими вождями о скупке золота миссионеры-иезуиты запросто могли не вернуться — и, почти никогда нельзя было установить точно, то ли вождь приказал прикончить настойчивых монахов, то ли постарался кто-то из его окружения, подкупленный ливанцами на тот случай, если вождь соблазнится более высокой ценой, то ли причиной стали межплеменные распри, то ли расстарались сами контрабандисты, то ли лодку опрокинул потревоженный гиппопотам.

Задача усложнилась после открытия на юге Африки алмазных месторождений. Естественно, вскоре после этого простимулированные обещаниями хорошо заплатить за мутно-белые камешки с желтоватым отливом (алмазы из разных алмазных провинций отличаются цветом, если, например, многие якутские алмазы имеют идеальный бело-голубой цвет (т.н. бело-голубая гемма), то южноафриканские алмазы в большинстве своем желтоватые (т.н. первый желтый кейп, второй желтый кейп) — В.Т.), режущие стекло, негритянские вожди организовали поиск таких камешков и наладили их примитивную добычу. Соответственно, поскольку ставки в игре резко выросли, более ожесточенным стало и противостояние — тогда падре Мариуш и получил в ночной перестрелке на окраине Луанды пистолетную пулю в ногу, хорошо еще, что из маузера С96, а не из кольта 45-го калибра, в этом случае, скорее всего, ногу пришлось бы ампутировать. После этого священнику пришлось переключаться на работу в относительно цивилизованной местности — путешествовать по джунглям он больше не мог.

В конце концов, тяжелая работа братьев дала хоть и довольно скромные, но, все же, положительные результаты, заключавшиеся в том, что ливанцы согласились на заключение мира в этом вопросе, поскольку им требовались прибыли от стабильной работы трассы, а не бесконечная война с изрядными потерями. Стороны договорились о сохранении статус-кво в разделении скупки и о получении Орденом пусть и небольшой, но доли, от конечной прибыли в обмен на помощь в прикрытии доставки товара к покупателям. Падре к этому времени руководил работой братьев, занимавшихся этой работой в Луанде и ее окрестностях.

Этим богоугодным трудом он и занимался полтора десятилетия, уже и не надеясь увидеть Родину. Конечно, служба Господу превыше всего, но, слаб человек! — Мариуш все-таки надеялся хотя бы перед смертью увидеть родной Лиссабон, пройти по знакомым с детства узким улицам, выпить чашку кофе в скромной таверне, обнять родственников, поклониться могилам родителей. Всевышний услышал молитвы недостойного слуги своего — вскоре после того, как достойный генерал ди Кошта взял власть, падре получил приказ сдать дела заместителю и возвращаться в Португалию.

По возвращении выяснилось, что его ждет явная служба Господу в секретариате архиепископа Лиссабонского, и, тайная, как специалиста по контрабандистам, по порту столицы, за время его отсутствия ставшего одним из центров нелегальной торговли. Конечно, братья тщательно присматривали за крупнейшим портом страны, будучи в курсе многих дел — но и его скромная лепта, так сказать, 'лепта вдовицы', не оказалась лишней. Удалось вычислить многие уязвимые точки господ контрабандистов — и, когда дом Антониу начал наводить порядок, ему не пришлось делать это вслепую.

К этому времени падре Мариуш уже стал настоятелем скромного монастыря, богобоязненная братия которого равно умело управлялась и с работами на винограднике, и с винтовками Маузера. Его же главной обязанностью стало сбережение верного сына Церкви сеньора Салазара. Угроза жизни господина министра финансов была вовсе не шуточной, одни контрабандисты, наладившие транзит бразильских алмазов и золота, добытых нелегальными старателями-гаримпейрос, мексиканского серебра, с добычи и ввоза которого не были уплачены должные налоги и пошлины, турецкого и сербского опиума, используемого вовсе не в благородных целях облегчения болей страждущих, стоили очень многого. Положим, Орден сумел найти общий язык с ливанцами, договорившись о взаимных уступках, вне всякого сомнения, члены корсиканских, сицилийских, баскских, бразильских кланов, нарушая законы человеческие, никогда бы не пошли против ясно выраженной воли Церкви — но ведь оставались черногорцы, македонцы, албанцы!

Кто из этих господ был хуже, было известно разве что всеведущему Господу, а не его скромному слуге. Во всяком случае, все они были искренними поклонниками метода, согласно которому всякий, кто пытался помешать им заниматься наследственным ремеслом, подлежал ускоренной отправке на тот свет. Договориться с этими господами было практически невозможно, а хорошей иллюстрацией используемых ими методов было то, что албанцы нынче соперничали с македонцами, перед Великой войной почти монополизировавшими европейский рынок — прости, Господи! — наемных убийц (это действительно так — перед ПМВ в Македонии были деревни, где взрослые мужчины профессионально занимались либо контрабандой, либо заказными убийствами; что же касается албанцев, то у них на побережье контрабанда была самой престижной профессией — В.Т.). Черногорцы также нажимали на спусковой крючок, не утруждая себя долгими раздумьями.

Конечно, их возможности заметно уступали сицилийцам и корсиканцам, не говоря уже о хозяевах негласной столицы международной контрабанды, Бейрута — но, такое уж ли великое могущество требуется для того, чтобы оборвать одну хрупкую человеческую жизнь? Падре достоверно знал ответ на этот вопрос.

Первые зарницы.

В сентябре 1934 года Хосе Диас и Долорес Ибаррури приехали в Москву — Испания кипела, и, несмотря на то, что отъезд руководителей ИКП в такой обстановке был крайне нежелателен, необходимость обсудить действия коммунистической партии в столь сложной ситуации со Сталиным все же перевешивала.

Столица первого в мире социалистического государства встретила их холодной, по испанским меркам, погодой — выйдя из самолета 'Аэрофлота', Диас и Ибаррури обнаружили, температура воздуха едва ли выше пятнадцати градусов, что соответствовало ноябрю в Мадриде. Впрочем, сопровождающий и машина ждали их у трапа, так что замерзнуть им явно не грозило.

— Буэнос диас, компаньерос! — приветствовал их высокий, смуглый брюнет, с несомненной военной выправкой. Если бы не сильный акцент, его вполне можно было бы принять за испанского офицера в штатском.

— Буэнос диас, компаньеро! — поздоровались с ним прибывшие.

— Позвольте представиться — майор Ксанти — белозубо улыбнулся их новый знакомый. — На то время, пока Вы будете гостями нашей прекрасной столицы, я буду Вашим сопровождающим.

Конечно, гости прекрасно поняли, что их новый знакомый никакой не Ксанти, и, вполне возможно, не майор — но, за годы в подполье они привыкли воспринимать конспирацию как должное, так что никакой обиды у них такое поведение хозяев не вызвало. Вообще, эта поездка проходила в обстановке чрезвычайной секретности, словно партия снова находилась в подполье — сначала их под чужими документами, на нанятом советскими товарищами самолете перевезли во Францию, потом, с новыми комплектами документов отправили авиарейсом в Стамбул, а, уже там тайно посадили на аэроплан 'Аэрофлота', прилетевший за дипломатической почтой советского посольства в Турции. Поездка проходила со сказочной быстротой, но и выматывала несказанно.

— Сейчас мы с Вами поедем в гостиницу, Вам надо отдохнуть с дороги — доброжелательно сообщил компаньеро Ксанти. — Если Вы не возражаете, то к одиннадцати вечера Вас ждет товарищ Сталин.

— Компаньеро, можно задать Вам вопрос? — не выдержал Диас.

— Вы гости — по древней традиции Вам можно все! — по-прежнему доброжелательно сообщил встречающий.

— Что-то случилось, что понадобилась столь срочная встреча? — прямо спросил Диас.

— Я не знаю всего, но, мне сказали, что в Испании могут произойти нежелательные события — поэтому и потребовалось незамедлительно встретиться — глядя в глаза генсеку компартии ответил майор.

— Спасибо, компаньеро — ответил Диас.

В неброской, но уютной гостинице, находившейся в одном из переулков, расположенных в центре Москвы, гости привели себя в порядок с дороги — и сели пообедать.

— Долорес, как ты думаешь, нас пригласили из-за того, что товарищи узнали о готовящемся пронунсиаменто (военном перевороте — В.Т.)? — спросил Диас, когда было съедено непривычно плотное для испанцев первое, называвшееся странным словом 'борщ'.

— Трудно сказать, Хосе — пожала плечами Ибаррури, умевшая, как и большинство басков, быть, когда надо, рассудительной. — Подумай сам — если дело только в том, что генералы готовят переворот, зачем надо было приглашать нас в Москву? Неужели нельзя было передать нужные сведения в Испании — у нас ведь есть каналы связи?

— Тогда что это может быть? — логично поинтересовался Диас, ценивший умение 'бешеной Долорес', как ее звали враги, при необходимости превращаться совсем в другого человека, холодно рассчитывающего возможные варианты действий.

— Давай дождемся вечера — тогда и узнаем — ответила Ибаррури. — Не думаю, что компаньеро Сталин стал бы устраивать срочную встречу по пустякам.

— У тебя не нервы, а канаты из манильской пеньки — буркнул Диас, приступая ко второму блюду.

Привыкшая к таким оценкам товарищей Долорес снова пожала плечами — и, продолжила обед, благо, он хоть и состоял из незнакомых блюд, но был вкусным и сытным.

В десять часов вечера к ним пришел сопровождающий — майор явно устал за день, но настроение у него было хорошим.

— Буэнос ночес, компаньерос! — приветствовал их Ксанти. — Вижу, Вы готовы — это хорошо, нам пора ехать.

Машина ждала у подъезда, сама же поездка по вечерней Москве, непривычно пустой и малолюдной, после Мадрида, что испанским коммунистам понравилось — видно, что это столица победившего пролетариата, отдыхающего после трудового дня, а не гуляющих ночи напролет аристократов и буржуа! — заняла минут сорок. Проверка у ворот Кремля была короткой — вскоре они оказались в скромно обставленной приемной.

— Вы приехали немного раньше, товарищи — обратился к ним плотный человек, одетый в военную форму без знаков различия — придется подождать минут десять. Присаживайтесь, можете курить, если хотите. Может быть, Вы хотите кофе или чая?

Ксанти перевел сказанное, после чего Диас с Ибаррури немедленно задымили крепкими папиросами — все же они изрядно нервничали. Через десять минут на столе у секретаря зазвонил телефон — тот поднял трубку, выслушал, и сказал: 'Проходите, товарищи'.

За двойными дверями оказался не особенно и просторный кабинет — у Диаса в мадридской штаб-квартире кабинет был точно не меньше. Как про себя отметила Долорес, отделка и обстановка были предельно строгими и функциональными. Самым же интересным в кабинете были его хозяин, не нуждавшийся в представлениях, и, его посетители, уже там находившиеся — там были премьер Молотов, один из ближайших людей Сталина в партии Киров, военный министр Ворошилов и 'цепной пес Сталина', как его называла буржуазная пресса, Слуцкий; собственно, неизвестным испанским гостям оставался только пятый посетитель, довольно молодой, атлетического сложения, с породистым лицом, военный. Надо полагать, тоже не последняя карта в колоде русского хефе (вождя — В.Т.) — иначе бы он тут вряд ли оказался. Загадочный Ксанти прошел в кабинет вместе с ними — судя по этому, ему предстояло поработать переводчиком. Диас и Ибаррури отметили для себя этот момент — ох, непрост был их сопровождающий, надо было навести о нем справки у товарищей, работающих в Советском Союзе.

После взаимных представлений — неизвестный испанцам военный оказался начальником Генштаба Красной Армии Тухачевским — последовал быстрый переход к делу.

— Итак, товарищи, в Испании назревает очередной кризис — спокойно констатировал Сталин. — С одной стороны, реакционные силы не жалеют сил для полноценного реванша за поражения, которые они потерпели в тридцать первом — тридцать третьем годах — с другой же стороны, многие представители прогрессивных сил проявляют излишнюю горячность, желая одним рывком добиться социализма. В связи с этим мы и решили пригласить товарищей Диаса и Ибаррури в Москву — чтобы посоветоваться с ними о возможных путях развития кризиса, о политике испанских коммунистов в текущий момент. Да, конечно — и о том, какую помощь мог бы оказать им Советский Союз.

Русский хефе был доброжелателен и деликатен — но, ключевой момент в его речи Диас и Ибаррури уловили сразу: о поддержке 'испанского Октября', о котором мечтал лидер левых социалистов Кабальеро, речи пока что не было. Прямолинейного Диаса, пришедшего к коммунистам именно из ИСРП, это огорчило; Ибаррури, более привычную к интригам — в первую очередь, насторожило.

— Поэтому мы бы хотели узнать мнение испанских товарищей о развивающемся кризисе — закончил вступление хозяин кабинета.

— Если можно, я выскажусь первой — попросила Ибаррури, быстро понявшая, что пламенные и долгие речи, столь высоко ценимые на Иберийском полуострове, в этом кабинете не в чести, поэтому надо говорить лаконично — Хосе был прекрасным оратором, одним из лучших в Испании, но, холодный анализ в число его ярко выраженных достоинств не входил.

— Конечно, товарищ Ибаррури — тепло улыбнулся Сталин, явно желая подбодрить гостей.

— Реакционные силы желают уничтожить завоевания Апрельской революции (события апреля 1931 года, приведшие к установлению Второй республики, испанские левые называли именно так — В.Т.). В первую очередь, объектом их атак являются аграрная реформа и отделение церкви от государства (соответствует РеИ — В.Т.) — начала излагать принятую в ИКП точку зрения Пассионария, стараясь говорить как можно короче и суше. — Получается это у них плохо — несмотря на победу правых на выборах прошлого года, дух Апреля слишком силен в испанском народе. Конечно, очень плохо то, что прогрессивные силы расколоты — но и среди правых нет единства, Леррус, Сотело, Хиль Роблес соперничают между собой, не говоря уже об усиливающемся лидере фашистов 'Фаланги' де Ривере-младшем.

— Но сейчас достигнуто единство среди левых социалистов, анархистов и каталонских автономистов в вопросе о вооруженном восстании. Это дело ближайших недель, быть может, месяца. В связи с этим мы были бы рады получить совет от наших товарищей — стоит ли ИКП принимать участие в восстании?

Диаса буквально передернуло при этих словах — многие рядовые коммунисты, да и немалая часть членов ЦК ИКП искренне считали, что участие в готовящемся восстании просто необходимо, хотя бы потому, что коммунисты не имеют права запятнать себя трусостью! Кроме того, иной раз казалось, что достаточно одного решительного усилия, и 'Испания Советов' станет из святой мечты реальностью! Диас сам верил в это так, как самые фанатичные католики верят в Христа! И тут Долорес просит совета, участвовать ли в восстании?!

Диасу стоило немалого труда удержать себя от того, чтобы выразить свое возмущение в словах. Но, в отличие от многих товарищей, он все же умел брать себя в руки. Элементарная логика подсказывала, что дело не в нежелании помогать, в противном случае Советский Союз не взял бы на себя военную подготовку трех тысяч коммунистов и комсомольцев, которые, вернувшись в Испанию, занялись подготовкой коммунистической милиции. Собственно, ИКП была единственной из левых партий, чьи боевые отряды имели выучку и дисциплину, не уступавшую регулярной армии. Сейчас полноценный курс военной подготовки прошли двадцать тысяч добровольцев, организованных в роты, батальоны и полки коммунистической милиции — строго говоря, коммунистов там было не больше трети, основную массу составляли сочувствующие, которых привлекло серьезное отношение к делу; подготовленные же в СССР кадры командовали отделениями, взводами и ротами. Еще двенадцать тысяч человек училось в Испании.

Были и сюрпризы, которыми Хосе искренне хотел 'обрадовать' реакционных генералов — с тридцать второго года более двух тысяч испанских добровольцев осваивали в СССР иные военные специальности, кроме пехотных: большая часть изучала в крымском селе Ангара (с 1945 года — село Перевальное — В.Т.), где находилась военная школа для испанских коммунистов, артиллерийское дело, противовоздушную оборону и диверсии во вражеском тылу; меньшая же училась в Ашхабаде, осваивая управление боевыми самолетами и их обслуживание. Товарищи учились добросовестно, радуя инструкторов своими успехами — но, когда к ним приезжали компаньерос из Испании, единственным вопросом было: 'Эль Дьябло, когда?!!!'.

— Что же товарищи, давайте попробуем разобрать вопрос о вооруженном восстании, как это делал товарищ Ленин в семнадцатом году — предложил Сталин. — Как он тогда сказал, в октябре месяце: 'Вчера было рано, завтра будет поздно. Власть надо брать сегодня'. Для начала надо определиться с тем, каково соотношение сил — можно ли одержать решительную победу или нет?

— Поскольку речь пойдет о военных вопросах, думаю, стоит выслушать товарища Тухачевского.

Хозяин кабинета обвел взглядом присутствующих — никто не счел нужным возразить.

— Товарищ Сталин, товарищи! — начал свой доклад начальник Генштаба.

— Перед тем, как начать оценку шансов восстания в Каталонии и Астурии, считаю необходимым оценить соотношение сил по собственно Испании и ее заморским территориям в целом.

— Современная испанская армия, весьма во многом, является результатом реформы, проведенной господином Асаньей. Если посмотреть на эту реформу с сугубо военной точки зрения, то, должен признать ее разумность — признаться, даже удивительно, если вспомнить то, что господин Асанья является профессором литературы, никогда не служившим в армии.

— Напомню Вам ключевые моменты этой реформы. В 1930 году на военной службе состояло 260 тысяч человек, из них 10% составляли офицеры. Отличительной особенностью испанского офицерского корпуса было то, что продвижение по службе до звания полковника включительно определялось выслугой лет, но не занимаемой должностью — поэтому в армии времен Примо де Риверы и Беренгера майоров и капитанов было больше, чем сержантов (здесь и далее соответствует РеИ — В.Т.). Впрочем, в генералах недостатка тоже не было — 195 генералов на армию, структурированную в 16 дивизий, чуточку многовато, даже если учесть потребности Генштаба, военного министерства, штабов родов войск, и прочее. В результате, половина или около того военного бюджета уходила на жалованье офицерам — на перевооружение армии, ее боевую подготовку денег почти не оставалось; точнее, то, что оставалось, большей частью тратилось на войска, дислоцированные в Марокко.

— Господин Асанья пошел на резкое сокращение армии, ликвидировав наименее боеспособные дивизии и различные структуры, дублировавшие друг друга. В результате, в испанской армии остались 8 дивизий, Иностранный легион, марокканские 'регулярес': в 'армии полуострова' остались 80 генералов, 7600 офицеров и 105 тысяч солдат и сержантов; 'африканская армия' насчитывала 1700 офицеров и 42 тысячи солдат и сержантов. Таким образом, были сокращены 115 генералов, 16700 офицеров, масса частей и соединений, чья боеспособность была крайне сомнительна — экономия составила 200 миллионов песет.

— Товарищ Тухачевский, а Вы знаете, что Асанья сохранил уволенным из армии офицерам полное жалованье? — не выдержал панегирика испанской военной реформе Диас. — Даже тем, кто отказался присягнуть республике?

— Знаю, товарищ Диас — спокойно ответил начальник ГШ. — А Вы знаете другой способ мирно демонтировать королевскую армию — тогда, весной и летом 1931 года, когда у республики еще и в помине не было вооруженной силы, способной ее защитить? Вспомните мятеж Санхурхо (в 1932 году — В.Т.) — он ведь провалился и потому, что подавляющее большинство военных его не поддержало. Как Вы думаете, это было возможно в том случае, если бы офицеров королевской армии выбросили на улицу, без гроша в кармане? Или, посмотрим на дело чуточку иначе — представьте себе второй Аннуэль (имеется в виду разгром испанских войск под Аннуэлем в Марокко риффскими племенами, в 1925 году, воспринятый испанцами как национальная катастрофа — В.Т.), но, случившийся тогда, когда у власти стоят левые партии. Как Вы считаете, гордые испанцы простят левому правительству такую катастрофу?

— Мятеж Санхурхо провалился потому, что Испания была против реакционеров — огрызнулся Диас, не любивший признавать свою неправоту. — Да что далеко ходить — Санхурхо, махровый монархист, не посмел поднять свой мятеж ради реставрации Бурбонов, у него были республиканские лозунги.

— Большая часть испанцев была против реакционеров — уточнил Михаил Николаевич. — Как-никак, реакционеры сумели перехватить власть на выборах. Да, это объясняется расколом в прогрессивных силах, безумными фокусами анархистов, ловкой игрой реакционеров, протолкнувших избирательное право для женщин — а большинство испанок крайне серьезно относятся к мнению католической церкви. Но, все вышеперечисленное не отменяет того факта, что у реакционеров есть нешуточная поддержка — вспомните хотя бы Наварру.

— Насколько я понимаю, испанская Наварра вполне может стать Вандеей апрельской революции — вмешался в беседу Слуцкий, решивший притушить спор — Диас был горяч, а Тухачевский терпеть не мог подмены квалифицированного анализа громкими лозунгами.

— К этому все и идет, товарищ Слуцкий — буркнул Диас. — Эта сволочь Конде (Фал Конде, лидер карлистской милиции рекете — В.Т.) спокойно формирует свои монархистские банды, при полной поддержке местных властей; а полковник Варела налаживает их организацию и военную подготовку (соответствует РеИ — В.Т.).

— Мы немного отвлеклись, товарищи — доброжелательно заметил Сталин. — Товарищ Тухачевский начал очень интересный рассказ о современном состоянии испанской армии — мне бы хотелось выслушать его до конца.

— Извините, товарищи — Диас понял, что он несколько увлекся.

— Таким образом, реформа армии, проведенная Асаньей, была нацелена на повышение боеспособности и политическую нейтрализацию монархистов — неторопливо продолжил Тухачевский.

— С этими задачами господин профессор, надо отдать ему должное, довольно успешно справился — достаточно вспомнить увольнение более шести тысяч полковников, многие из которых придерживались монархических взглядов, при их крайне сомнительной ценности в качестве строевых или штабных офицеров.

— Вот только избежав Сциллы, Мануэль Асанья на полной скорости влетел в объятия Харибды. Ставка на повышение боеготовности почти автоматически привела к росту влияния 'африканцев' — спору нет, на войну в Марокко добровольцами вызывались далеко не худшие офицеры Испании, вот только их политические взгляды трудно назвать прогрессивными. Да, они, в основной массе, не являются монархистами — но это не отменяет того факта, что правая военная диктатура, пусть и под вывеской республики, по образцу латиноамериканских диктатур, вряд ли намного лучше монархии Альфонса XIII.

— Хрен редьки не слаще — прокомментировал Ворошилов. — Не могу с Вами не согласиться, товарищ нарком — ответил начальник ГШ. — В сущности, дело явственно попахивает чем-то вроде замены режима Николая II на диктатуру Корнилова, только с поправкой на испанские условия. Репрессивный режим явно будет намного жестче, хотя бы потому, что и Альфонс XIII, и Примо де Ривера старались не лить кровь без острой необходимости — разумеется, в рамках их представлений о необходимости; привыкшие же решать любые вопросы с недовольством населения колоний посредством массовых расстрелов Мола, Франко, их окружение будут расстреливать без малейших колебаний. Отсутствие на престоле короля только развяжет им руки, поскольку они и будут верховной властью во всей Испании.