Мой милый жандарм

— Ему придется сыграть небольшую роль богатого промышленника из Мадрида, который хочет купить фабрику. Я буду при нем переводчицей и, по совместительству, аудитором.

— Кем будешь? — кустистые брови дядюшки сердито поползли вверх. — Что еще за непотребство ты удумала?

Я прыснула в кулачок.

— Аудитор — это тот же бухгалтер. Когда предстоит серьезная сделка, прежде изучается финансовое состояние покупки... Досконально изучив все нюансы, можно прилично сбить цену.

Иван Трофимович одобрительно кивнул в ответ — это довод ему был понятен. Вновь подергав себя за бороду, уверенно сказал:

— Будет тебе француз. Прямо сейчас и отправимся к куму, не будем откладывать в долгий ящик, коль решила.

— И еще, дядюшка... — я смущенно замялась. — Актеру нашему придется заплатить за работу, а у меня сами понимаете...

Оборвав фразу, я виновато развела руками. Жорж при этих словах плутовато вильнул глазенками в сторону. Впрочем, на него я и не надеялась, учитывая его материальное состояние.

Петр Трофимович, пренебрежительно отмахнувшись, лукаво подмигнул мне.

— Пустое! Мусью Поль господин азартный и, поведаю по секрету, до женского пола страсть как охочий. Коли сама попросишь об услуге, в лепешку расшибется и платы взамен не потребует... — и тут же сменил тон на строгий, погрозив мне пальцем: — Но смотри у меня, чтобы никаких интрижек, рано тебе еще о таких вещах задумываться.

— Ни-ни! — испугано побожилась я. — Даже в мыслях не держала, вот-те крест.

Мысли появились при первом же знакомстве с месье Полем. Вот в чем не откажешь французам, так это в галантности и обходительности. Неизбалованная мужским вниманием в своем времени, я с трепетным волнением принимала изысканные ухаживания импозантного кавалера. В сравнении с ним красавчик Жорж казался желторотым смазливым юнцом. Гувернер выглядел словно картинка из женского журнала: высокий, стройный, с мужественными чертами лица и загадочным, слегка ироничным прищуром манящих ярко-синих глаз. Словом, будь я провинциальной барышней этого столетия, коей меня и представили с порога, влюбилась бы без памяти.

Но и без того, признаюсь честно, с трудом устояла перед его очарованием. Стряхнув обволакивающие разум льстивые речи, я деловито осведомилась:

— Так мы договорились? Не подведете?

— Слово дворянина! — жестко и, как мне показалось, с какой-то обидой ответил месье Поль. — Мне кажется, я не давал повода для сомнений.

Беседа проходила в летнем флигеле под свист пузатого самовара, громогласный хохот кума Петра Трофимовича и восторженное щебетанье его прыщавой дочки, весь вечер терзавшей меня расспросами о моих нарядах. Откровенно говоря, я пожалела, что с нами нет Жоржа — эта легкомысленная особа представлялась для него идеальной парой.

Пригубив из хрустального фужера восхитительную вишневую настойку, я мягко уточнила:

— Инструкции запомнили? Или повторить?

Месье Поль, пожав плечами, испытующе глянул на меня.

— Несмотря на всю непродолжительность нашего знакомства, порой у меня складывается впечатление, что вы не та, за кого себя выдаете. Слыша ваши властные интонации я невольно вспоминаю свою maman... Скажите, мадемуазель, откуда в вас это?

Я невольно поперхнулась. Француз прав, надо быть скромнее — время эмансипации еще не пришло. Чтобы скрыть свое смущение, я повернулась Петру Трофимовичу, довольно безапелляционно заявив:

— Дядюшка, время позднее, не пора ли нам собираться? Серафима Павловна будут недовольны.

Месье Поль насмешливо хмыкнул. К вящему удивлению своего кума Петр Трофимович безропотно подчинился, опустив на стол налитую чарку. Пьяно покачнувшись, поднялся с места и торопливо облобызал родственника, обещаясь в следующий раз посидеть от души. Непременно. А сейчас увольте, дела-с неотложные ждут. Француз хмыкнул вновь, одарив меня еще одним проницательным взглядом.

Помогая мне подняться в экипаж, он поцеловал мое запястье и шутливо пригрозил, что плата за его участие в авантюре будет немалой. Томно вздохнув, я клятвенно пообещала, что благодарность моя будет безразмерна. В пределах разумного. Француз заливисто расхохотался, и вновь приложился к руке мимолетным поцелуем.

Сонно покачиваясь в коляске, я неожиданно вспомнила кареглазого жандарма. 'Не многовато ли будет поклонников? — упрекнула я саму себя. — Раньше за тобой, Анька, такого не наблюдалось'. И тут же поймала себя на простой мысли: мой сон все больше и больше походил на самую что ни есть реальность.

Мне вдруг сделалось жутковато.

Глава десятая

Ночью прошла гроза. Утро выдалось свежим, бодрящим, безветренным; в открытые окна с веселым щебетаньем птиц врывались дурманящие ароматы омытого ливнем сада. Протерев спросонья глаза, я несколько мгновений бездумно разглядывала украшенный гипсовыми изваяниями потолок, судорожно вспоминая, куда на этот раз занесла меня нелегкая моих призрачных странствий.

Вспомнила.

Вполголоса выругавшись, принялась торопливо собираться — с минуты на минуту должен был подъехать француз. Больно ударилась локтем о спинку кровати, да так, что в голове полыхнула крошечная молния. Видно это и явилось причиной просветления: я вдруг задумалась — на кой черт, спрашивается, я помогаю этому недотепе-кассиру? Или других забот нет?

Вспомнился один из моих сокурсников, чем-то похожий на Жоржа. Смазливый, обходительный и с интеллектом натуральной блондинки. Все наши девчонки ему курсовые и контрольные делали. Исключительно за красивые глазки. Как-то раз на вечеринке мы дружно обсуждали, почему ему никто не может отказать, и пришли к единственно напрашивающемуся выводу: наш нахлебник прирожденный гипнотизер. Иначе чем еще объяснить, что его безбожному вранью верили не только глупенькие мы, но и умудренные опытом преподаватели.

Ладно, наплевать. Мне здесь ничто не грозит, проснусь и все забудется. Хотя, жалко, конечно, что такой очаровательный сон будет потрачен на какого-то мелкого жулика. Обидно до слез, но ничего не поделаешь — кушайте, что подано, деликатесы приснятся в следующий раз.

Чашка крепкого кофе, сваренного на сливках, волшебным образом изменила мир — стали ярче краски, исчезла хандра, и будущее виделось в радужных тонах. Под недовольное ворчание Серафимы Павловны, на ходу проглотив восхитительную, пышущую жаром ватрушку, я выскочила во двор.

Француз о чем-то беседовал с Пахомом, лениво поигрывая инкрустированной тросточкой. Не знаю, как по меркам этой эпохи, но с моей точки зрения он выглядел вполне импозантно. Светло-серый полуфрак, белоснежная сорочка, роскошный цилиндр, начищенные до блеска лаковые туфли. Словом, преуспевающий заграничный коммерсант, да и только.

До правления бумагопрядильной фабрики добирались долго — улицы, не в пример вчерашнему, были куда оживленнее. Нажав кнопку дверного звонка, я внезапно охрипшим голосом поведала угрюмому привратнику цель визита. Вызванный колокольчиком конторский служащий проводил нас на второй этаж, сдав на руки секретарю, столь же скользкому и плутоватому на вид.

Промышленник Астафьев оказался плотным, широколицым, скуластым, с редкими седеющими волосами и неприятным царапающим взглядом. Молча выслушав мою вступительную речь об интересе к фабрике, он брезгливо оттопырил нижнюю губу и процедил сквозь зубы:

— Свою долю я готов уступить за полмиллиона, ни копейкой меньше... — и страдальчески сморщившись, добавил: — Трагическое стечение обстоятельств заставляет меня расстаться со столь доходным делом, нужда-с клятая.

Я вполголоса перевела это Полю, не забыв отметить, что фабрикант врет, как сивый мерин. Лично я, к примеру, не дала бы за это предприятие и ломаного гроша. С серьезной миной выслушав мою ахинею, Поль озабоченным голосом предложил заехать в следующий раз, когда промышленник выздоровеет. По-испански, разумеется. С трудом сдерживаясь от смеха, я пояснила:

— Сеньор Касильяс полагает, что цена несколько завышена.

Астафьев безразлично пожал плечами.

— Смею заверить, что желающих предостаточно. Обещаний никому давать не буду и продам первому, кто соберет нужную сумму.

— Боюсь, что это не лечится, — тяжело вздохнул Поль, выслушав очередной перевод.

— Мой босс предлагает сначала ознакомиться с состоянием дел на фабрике и лишь после вести речь о цене сделки, — торопливо вставила я. — Ваша мануфактура не единственная, заслужившая его внимание. Кроме того, консорциум мадридских купцов, чьи интересы он представляет, требует письменного отчета, прежде чем одобрить покупку.

Окинув нас подозрительным взглядом — лаконичная реплика 'босса' никак не вязалась с моей тирадой — Астафьев нехотя кивнул.

— Что вас интересует в первую очередь?

— Сеньор Касильяс желает осмотреть цеха, а я, с вашего позволения, разумеется, ознакомлюсь с бухгалтерией.

Промышленник, секунду подумав, зычно крикнул. На зов примчался взъерошенный секретарь.

— Проводишь барышню в подвал, — сухо приказал он. — Покажешь гроссбухи и объяснишь, если возникнут вопросы... А мы покамест прогуляемся с господином...э-э-э... Касильясом, воздухом фабричным подышим.

— Расчетные книги показывать? — угодливо вопросил секретарь.

Астафьев раздраженно отмахнулся — показывай, что хочешь.

По скрипучей, расшатанной лестнице мы спустились в подвал. Странное место для бухгалтерии, подумалось мне. Вскоре нашлось и объяснение — судя по всему, хозяина не интересовали ни фабрика, ни отчетность по ней. Книги были свалены на полу маленькой каморки с грязным, затянутым паутиной окошечком.

— Извольте-с обождать, сию минуту за стулом обернусь, — прочихавшись от поднятой сквозняком пыли, обрадовал меня секретарь.

Я погрузилась в привычный мир цифры. Секретарь периодически исчезал по 'неотложным-с делам', пару раз угостил меня крепким, душистым чаем и трижды порывался помочь с объяснениями. Чем еще больше запутал. Но необходимую информацию я все же раздобыла.

Картина складывалась превеселая. Во-первых, если верить расчетным книгам, то основным кредитором фабрики были рабочие — долги по зарплате составляли чуть менее трехсот тысяч рублей. По контрактам ее платили трижды в год, но обязательства свои промышленник исполнять не торопился. Неприятно поразила таблица штрафов — рублем наказывали за любую мелочь, даже за то, что 'крадучись прошел по двору фабрики'.

Во-вторых, других долгов фабрика не имела. И это было удивительно. За последние три месяца Астафьев рассчитался и по банковским закладным и перед поставщиками. Но и этому нашлось свое объяснение. Лихорадочно роясь в груде бумаг, я добыла два любопытных документа.

Одним из них был отчет биржевого маклера. По нему выходило, что все последнее время фабрикант вел скупку собственных акций. Предпродажная подготовка, так это называется. Очистить предприятие от долгов, без излишнего ажиотажа увеличить собственную долю и дело в шляпе. Невыплаченные зарплаты в этом времени на цену сделки влияли слабо — рабочие потерпят. А вот свой брат-коммерсант и под банкротство может подвести, с долгами такого плана избавиться от убыточного предприятия очень непросто, и цену приемлемую никто не даст.

Другой документ прояснил, откуда промышленник взял капитал для расчетов с банками и поставщиками сырья. Исписанный небрежным почерком черновик можно было смело нести в полицию — если не уголовное дело, то грандиозный скандал нашему другу обеспечен. Трижды заложить механические мастерские в разных банках — это, знаете ли... В средние века за такие фокусы головой расплачивались.

Воровато оглянувшись на отчаянно зевающего секретаря, я быстро спрятала улику. Вот и все, здесь мне больше делать нечего. Теперь, буржуй наш недорезанный, ты у меня не отвертишься. Дело оставалось за малым — обставить спектакль должным образом.

На обратном пути мы столкнулись с сухощавым, болезненного вида господином, одетым в черную форменную тужурку. Он зло прищурился, явно собираясь что-то сказать, но лишь молча сплюнул — презрительно, с вызовом.

— Инженер Егоров из котельной, главный подстрекатель у этих, — шепотом, не скрывая ненависти, пояснил секретарь и с опаской оглянулся за спину. — Удавить бы в подворотне, да рабочие горой за него стоят.

Придет срок — удавим, мрачно пообещала я про себя, неожиданно вспомнив славное комсомольское прошлое. И тебя удавим, и твоего эксплуататора. В душе поднялась волна гнева. Масла в огонь подлил и месье Поль, вернувшийся с экскурсии по цехам.

— Хорошо, что вас с нами не было. Рабочие казармы — зрелище не для чувствительных барышень... Ума не приложу, как можно жить в таких жутких условиях, — угрюмо поведал он, едва переступив порог кабинета.

Я с нескрываемым злорадством перевела реплику и, выудив из памяти уроки истории, добавила уничижительной отсебятины.

Лука Астафьев, бросив обеспокоенный взгляд на француза, поспешил заверить:

— Фабричная инспекция не далее как в прошлом месяце с визитом были. Нарушений не зафиксировано, могу предъявить акт для ознакомления.

Не сдержавшись, я пробормотала под нос, куда он может засунуть этот акт. Промышленник с подозрением покосился на меня. Вопросительно изогнув бровь, Поль поинтересовался, каковы будут наши дальнейшие действия.

— Сеньор Касильяс озвучит свое решение завтра утром, — сухо озвучила я очередной 'перевод'. — Нам необходимо посоветоваться с Мадридом.

— Воля ваша, торопить я вас не вправе, — пожал плечами фабрикант и повелительно кивнул секретарю: — Проводи дорогих гостей, не ровен час заплутают.

Обратно ехали молча. Лишь раз я взвизгнула — от восторга, увидев паровой трамвай. Маленькое чудище с лязгом и грохотом тащило в сцепке три вагона. Мне вдруг захотелось прокатиться на этом питекантропе.

Весь вечер я составляла план банкротства фабрики. В основу легли те самые цифры из черновика. В принципе, схема была примитивна. Достаточно подкинуть падким на сенсации журналистам факты о трижды перезаложенном имуществе, как все остальное сделает рынок. Деньги любят тишину. Банки-кредиторы налетят на должника с прожорством падальщиков и не успокоятся, пока не заклюют до смерти.

Все это я и изложила своим аккуратным почерком, дотошно и скрупулезно. Сложности возникли лишь с орфографией. Плевать, не экзаменационное сочинение, сойдет и с ошибками.

Утром я вскочила ни свет ни заря. Под уже привычное ворчание Серафимы Павловны позавтракала на скорую руку и собралась бежать, как меня задержали — прибыл портной из модного салона с моим пальто. Полчаса ушло на примерку и кое-какие поправки. Может быть и час. Мне вдруг пришла идея пошить деловой костюм, что я немедленно и воплотила на бумаге. Пришлось выслушать еще одну порцию ворчания, на этот раз от старичка-портного. Негоже, мол, приличным барышням в таком бесстыдстве щеголять.

Словом, к правлению фабрики я добралась, когда солнце парило в зените.

Лука Астафьев принял меня без промедления. Вежливо осведомился о моем здоровье, ни выказав ни грамма удивления, что прибыла я одна, без своего босса. В его скрипучем голосе мне почудилось скрытое торжество.