Спартак

Публитор попытался, что-то ответить вождю, но тот прервал его взмахом руки и италик покорно умолк. Авторитет командующего самнитов, не шел ни в какое сравнение с авторитетом самого Спартака.

— Хорошо, допустим на момент, что боги вновь встали на нашу сторону. Мы смогли разгромить и армию Метелла, взяли в осаду Рим, создали осадные орудия. Все идет хорошо, но при этом мы постоянно должны оглядываться на восток, в ожидании высадки в Брундизии или Таренте солдат Лукулла. Рано или поздно они должны появиться в Италии, и мы вновь окажемся между двух огней. Хватит ли у нас сил разгромить и этого противника, я не знаю.

— Войска, какого Лукулла ты опасаешься? Марка или Лициния? — уточнил у вождя командир греков Никий.

— Думаю, что сначала против нас бросят легионы Марка, а потом, скорее всего и Лициния. Ради собственного спасения сенаторы призовут кого угодно. Кроме армий братьев Лукуллов я не исключаю возможности того, что нам придется воевать ещё и с Лацией.

— Чтобы на время прикрыть свою спину и иметь возможность спокойно взять Рим, можно поднять рабов в Сицилии на новое восстание. Высадившись в Апулии восточные легионы, должны будут сначала заняться ими и только потом двинутся на нас.

— У нас не будет времени послать в Сицилию людей, поднять на восстание рабов и переправить их на Апеннины. Не надо себя обманывать, Публитор. Война не простит нам подобного увлечения несбыточными грезами.

— Что же ты предлагаешь, вождь? — напрямую спросил Спартака командир германцев Квартион. Потомок плененных и обращенных в рабство Марием тевтонов и кимвров, он не любил долгих разговоров. Германец признавал верховенство фракийца над собой и был готов выполнить любой его приказ, ради уничтожения так ненавистных ему римлян. С шести лет познав рабство и разлучение с родителями, Квартион только и жил чувством мести обидчикам, превративших его сначала в живую мебель, а затем отправивших в каменоломню.

— Для начала усыпить бдительность противника. Заставить его думать, что в схватке с армией Долабеллы мы понесли большие потери и не помышляем, ни о походе на Рим, ни о генеральном сражении с Помпеем.

— И ради этого нам вновь предстоит отступление! Так!? — гневно воскликнул Публитор, не посчитав нужным, скрывать свое негодование.

— Все верно. Ты совершенно прав, Публитор, я считаю, что следует вновь отступить — с улыбкой подтвердил Спартак.

— Но как, же так? Почему после столь блестящей победы мы должны вновь отступать? — к великой радости Публитора воскликнул фракиец Астропей. — Ведь это мы победители, а не они! Это они должны отступать, а не мы! Объясни мне, почему так?!

В глазах Астропея отражалось смешанное чувство незаслуженной обиды и горького разочарования человека проделавшего трудную работу, и чей результат поставлен под сомнение. Примерно такое же выражение, в той или иной мере было на лицах и остальных командиров находящихся в палатке вождя.

— Надеюсь, что ты не посчитаешь выбранную мною тактику отступления признаком трусости перед противником и не откажешься её выполнять, Астропей?

— Три года мы воюем под твоим началом Спартак, и ни у кого из нас никогда не было мысли ослушаться твоего приказа. Благодаря тебе мы неизменно одерживаем победы над врагом, но я хочу знать причину, побудившую тебя Спартак, вновь искать выход в отступлении перед противником, чтобы лучше его исполнить.

— Я прекрасно понимаю твои чувства, Астропей. Вновь отступать, после одержанной над врагом победы трудно и обидно, но поверь, мы вынуждены так поступить. В войне с римлянами нужна не только одна пылкая храбрость, но ещё холодный, полостью выверенный расчет. Все кто с ними боролись до нас, тоже одерживали победы в сражениях но, в конечном счете, проигрывали им, неверно рассчитав свои силы. Война с Ганнибалом наглядный тому пример. Разгромив римлян в битве при Каннах, он не смог взять Рима, хотя и стоял у его ворот.

Помпею выгодно дать нам решающее сражение в надежде развязать себе руки и доложить римскому сенату о своей победе. Я полностью уверен в нашей силе, но сейчас большое сражение нам не выгодно. Мы сделаем ставку на позиционную войну с многочисленными мелкими стычками. Поэтому, с завтрашнего дня мы отступим к Салатии, затем к Арпам, к Геронию, и на всем протяжении этого пути наша кавалерия будет атаковать авангард римлян.

— И что это даст?

— Нам, возможность держать противника в напряжении и усилить в душах римлян сомнение и неуверенность в собственных силах. Помпею, возможность успокаивать сенат известиями, что мятежные рабы неудержимо бегут прочь от страха перед его легионами. Что помощь проконсула Метелла, слава богам, ему не нужна и недалек тот день, когда его армия, к великой радости сената, либо разгромит нас, либо вытеснит нас прочь за пределы Италии. В Галлию, Иллирию, Фракию, на восток к Митридату или к парфянам. Одним словом, от такой тактики у каждого из нас свой определенный интерес и своя выгода.

— Неужели ты готов покинуть Италию? — встревожено спросил Астропей.

— Конечно, нет, — успокоил фракийца Спартак. — Как только наступит благоприятный момент, мы нанесем противнику быстрый и сокрушающий удар. Мы разгромим римлян по частям и, двинув свои войска на Рим, попытаемся захватить римлян врасплох, пока в Италию не вступили войска Метелла или Лукулла. Это сложная задача, но я твердо знаю, что она нам по плечу. Главное точно выбрать момент, а торопливость с поспешность в этом деле недопустимы.

— И как далеко и долго нам предстоит отступать и усыплять бдительность Помпея? — не удержался от вопроса самнит.

— Ты слишком много хочешь от меня, Публитор. Я не всемогущий Юпитер и будущее мне неизвестно. Очень много зависит от того как поведет себя в этой ситуации Помпей. Примет ли он нашу игру или попытается навязать нам решающее сражение. Все это покажет скорое будущее, но о наших планах никто кроме вас не должен знать. Никто — гладиатор выразительно посмотрел на своих товарищей и все дружно закивали ему головой. Три года войны с Римом, хорошо показали, как дорого может обойтись, на первый взгляд невинная болтовня.

С подобным напоминанием все присутствующие в палатке вождя командиры были полностью согласны, но Публитор не был бы самим собой, если бы у него не было своего уточнения по этому вопросу.

— Ты с большой осторожностью делишься с нами своими планами ведения войны с римлянами, считая, что чем меньше о них знают, тем лучше, — с затаенной обидой в голосе сказал Публитор. — Ты наш вождь и если ты так считаешь, то это твое право, однако в твоей палатке больше месяца живет пленная римлянка. Ты считаешь, что её присутствие не нанесет вред твоим планам?

Озабоченность Публитора имела свою историю. После смерти жены у Спартака были женщины из числа тех, кто примкнул к восстанию и встал под его знамена. Будучи полностью поглощенный войной с Римом, гладиатор не отдавал особого предпочтения ни одной из них, ограничиваясь нерегулярными связями.

К этому все привыкли, но после взятия Венузии в его палатке прочно обосновалась молодая светло-русая римлянка по имени Фабия, что вызвало удивление среди соратников вождя. Она была из числа тех римлян, кто появились в Апулии после окончания Гражданской войны по указу диктатора Суллы, решившего дать своим ветеранам земельные наделы в мятежной провинции.

Естественно пришлых римлян в Венузии не любили и едва спартаковцы захватили город, как местные жители стали под шумок сводить старые счеты. Все близкие Фабии погибли, а её саму спасло то, что она попалась Арториксу, который следуя приказу Спартака, строго пресекал бесчинства в захваченном городе.

Обычно, после занятия городов, вождь восставших занимался наведением порядка и свершением правосудия. При этом Спартак пытался соблюдать законность и непредвзятость, вынося приговоры в отношении оказавшихся в его руках римлян. Если вина осужденных была явной, вождь без колебания карал их, но если обвинение не имело под собой почву, он отпускал их на свободу.

При рассмотрении судьбы Фабии, Спартак проявил неслыханную милость в отношении молодой римлянки. Он не только отказался карать девушку из-за её происхождения, но и взял под свою защиту. Вместо того чтобы отпустить римлянку на все четыре стороны, гладиатор разрешил ей остаться в лагере, мотивируя это боязнью за её жизнь. Ей временно выделили место в палатках женщин сопровождавших восставших, строго приказав им не обижать девушку.

Когда же спартаковцы покинули Венузию, фракиец неожиданно для всех взял Фабию с собой. На этот раз, вождь восставших рабов и гладиаторов полагал, что проявленное им заступничество пагубным образом скажется на дальнейшей судьбе римлянки. Получив защиту от Спартака, она автоматически попадала в списки неблагонадежных граждан римской республики. От этих списков до списков проскрипционных был один шаг и потому, Фабия была вынуждена остаться в войске гладиатора до тех пор, пока она попадет в ту область, где её никто не знает.

Объяснение было вполне разумным, но среди гладиаторов были и такие, кто считал по-другому, видя в заботе Спартака о римлянке банальные любовные утехи вождя.

— Никогда бы не подумал, что в этой женщине таятся такие таланты, что она смогли так крепко привязать к себе нашего Спартака. А с виду в ней ничего особенного и нет, — удивлялись одни знатоки женского пола, — только светленькая, молодая да на лицо смазливая.

— Сразу видно, что ничего ты в женщинах не понимаешь! — авторитетно заявляли другие знатоки любовных наук. — Это высоких и худых баб надо долго зажигать, а такие как она сами кого хочешь, в постели зажгут.

Нужные люди докладывали Спартаку о подобных разговорах среди его соратников относительно Фабии и потому, вождь посчитал необходимо ответить на вопрос оска.

— Можешь быть спокойным, Публитор. Её приводят в мою палатку только на ночь, а в постели я не имею привычку обсуждать свои военные планы.

Слова вождя породили веселые улыбки на серьезных лицах его гостей, но Публитор продолжал высказывать опасения в отношении Фабии.

— Эта женщина — римлянка и значит она наш заклятый враг. Даже если она не сможет подслушать твои разговоры, узнать твои сокровенные планы, она может попытаться убить тебя, Спартак в момент твоей близости с ней! — предостерег самнит вождя, но это только откровенно развеселило фракийца.

— Спасибо за заботу о моей жизни, но все это пустые страхи. Если она вдруг и задумает убить меня в момент близости, то это ей вряд ли удастся. Поверь мне на слово, в её положении это будет довольно трудно сделать — заявил гладиатор, чем вызвал дружный смех у сидевших вокруг стола командиров.

— И все же, было бы разумней свести к минимуму любой риск в отношении твоей жизни. Глупо вести борьбу с Римом и поскользнуться на любовной шелухе.

— Чтобы уверено держать женщину в своей воле, совсем необязательно связывать её веревками, сажать на цепь или регулярно пороть плетью. Достаточно рассказать ей правдоподобную красивую сказку и если она в неё поверит, то будет послушна твоей воле и предана подобно собаке — наставительно ответил Публитору вождь.

— И что такого ты ей рассказал такого, если не секрет? — не удержался от вопроса Астропей, что был первым ловеласом в спартаковском войске.

— То, что она была готова услышать. Я открыл ей свою страшную тайну. Сказал, что отец мой римлянин, а мать царского рода с Боспора и я желаю захватить верховную власть в Риме.

Слова вождя вновь вызвали смех у командиров. Публитор, правда, вновь, хотел что-то сказать, но Спартак требовательно поднял руку.

— Эта женщина нужна мне для постели и закончим на этом о ней разговор. Давайте вернемся к более важным делам, — вождь окинул внимательным взглядом своих соратников и остановился на начальнике одного из отрядов кавалерии. — Завтра во второй половине дня мы снимаемся с лагеря. Все кроме твоих конников Декората. Они немного задержаться, ибо им предстоит очень трудная задача.

Слова вождя о трудности миссии были довольно своеобразны и необычны для лихого рубаки Декората. Вместо яростных схваток в честном бою с противником, он должен был исполнять роль трусливого застрельщика. Внезапно нападать, а затем спешно убегать во все лопатки, что было тяжким испытанием для храброго грека. Декорат с радостью поменялся бы местом с любым другим начальником кавалерии, но Спартак рассудил иначе.

— За три года, римляне хорошо узнали храбрость тебя и твоих кавалеристов. Они считают, что вступив в бой, вы будите биться до конца и в этом будет наш главный секрет, — доверительно сообщил изумленному военачальнику. — Представь, что подумает противник, если первый храбрец нашего войска будет отступать, не принимая серьезного боя? Правильно, что у спартаковцев дела идут не особенно хорошо. Что Красный Змей хочет укусить, но не может из-за нехватки сил. И задача твоя и твоих кавалеристов будет заключатся в том, чтобы как можно дольше удерживать Помпея в этом заблуждении.

Декорат оказался не только хорошим рубакой, но и неплохим исполнителем чужих идей. Почти каждый день, после того как спартаковцы покинули Каннусий, его кавалеристы вступали в стычки с авангардом противника.

Вначале Декорату было трудно выполнять приказ вождя и поворачивать своих разгоряченных схваткой конных удальцов всего только перед одной алой врага. Однако потом пришел опыт, спартаковцы так наловчились убегать, что у римлян возникло стойкое убеждение в слабости и неуверенности напавшего на них врага.

Радость от этих побед для римлян была невелика. В схватках с противником они, как правило, теряли больше, чем спартаковцы, но сам факт того, что враг отступает, что он боится дать не только большое сражение, но не выдерживает даже небольшой стычки грело Помпею сердце. Мало-помалу у полководца создалось убеждение, что Спартак удачно действует против отдельно взятых соединений римлян, но дать генеральное сражение боится.

Среди соратников Помпея, конечно, были и такие, что предостерегали командующего об опасности недооценки действий противника. Говорили, что Спартак хитро стелет жесткую постель, на которой невозможно будет спать, только разве как вечным сном, но Помпей знал, как им ответить.

Все дело заключалось в том, что выбранная фракийцем тактика была во многом сходна с той тактикой, что применял против него Серторий в Испании. Тогда, воюя с Помпеем, он старательно уклонялся от большого сражения с римским полководцем, надеясь одержать взять вверх над ним благодаря мелким, изнурительным стычкам. План был хороший, но в конечном результате Помпей одержал победу над опасным противником Рима.

— Пусть спартаковские блохи больно кусают нас, но мы потерпим. Терпением Юпитер громовержец меня не обидел, но близок час, когда придет черед рабов испробовать на своей шкуре силу наших легионов и остроту наших мечей — говорил полководец, подразумевая, что вскоре, вместе с армией претора Эмилиана загонит спартаковцев в смертельную ловушку, из которой им не будет выхода.

По этой причине он не спешил сокращать разрыв между своей армией и войском врага, давая возможность второй армии римлян пройти Кампанию и успеть прикрыть столицу от возможного удара врага.