Спартак

СПАРТАК.

Исполнение пророчества.

Глава I. Горации против Куриациев.

Всякому событию в истории отпущено определенное количество времени. Подобно незримой песчинки в огромных песчаных часов оно неудержимо перетекает из одной их половины в другую, сокращая существования бытия как самого события, так и возглавившего его героя. Долго или коротко длится этот процесс, но он неизменно подходит к своему счастливому и трагическому концу. Однако случается, что по тем или иным причинам, словно получив новый импульс со стороны чаши переворачиваются и событие продолжает свое существование, пока отпущенное ему временя вновь не иссякнет.

Время, отпущенное вождю восставших рабов в Италии, к зиме 71 года до нашей эры, неудержимо подходило к своему концу. Сначала оно измерялась месяцами, затем неделями, потом днями и наконец счет пошел на часы. Темная тень небытия уже нависла над людьми посмевшим бросить вызов великому Риму, но никто из них этого не ощущал.

К этому моменту армия Спартака оказалась в очень трудном положении. Вместо одного привычного врага в лице Марка Лициния Красса их количество достигло трех, благодаря появлению в Италии армий сразу двух новых противников.

Самым опасным из них был Гней Помпей. Победитель Сертория и прочих врагов Рима, он получил за свои военные подвиги от римлян прозвище Магн, что означало Великий. Тайные друзья и покровители Спартака в Риме в своих письмах извещали вождя восставших рабов о планах Сената призвать на помощь Крассу легионы Помпея из Испании, и он постоянно помнил об этой угрозе.

Вместе с этим, они сообщали, что Помпею нужно время для наведения полного спокойствия в Испании после коварного уничтожения Сертория и разгрома войск Перперны. Полководец планировал прибыть в Италию в конце весны начале лета. Сначала римский Сенат был полностью согласен с этими планами Гнея, но события в Калабрии заставили сенаторов резко изменить свое первоначальное решение.

Причиной этого были успешные действия армии Спартака. Вопреки клятвенным заверениям проконсула Красса, что восставшие рабы прочно заперты им на Регийском полуострове, внезапной атакой Спартак прорвал возведенные от моря до моря римлянами укрепления и вновь двинулся по землям Италии. Это известие вызвало в Сенате бурное негодование, плавно переходящее в панику.

— Сколько может терпеть великий Рим, победитель Пирра и Ганнибала, Персея, Югурты и Митридата присутствие на своей земле армии восставших рабов и гладиаторов!? — гневно восклицали отцы республики. Вновь сидеть и трястись от страха в ожидании пойдет Спартак на Рим или не пойдет, сенаторы не хотели. Поэтому единогласным решением они назначили Помпея вторым главнокомандующим в борьбе со Спартаком и приказали ему немедленно заняться уничтожением мятежников.

Полководец покорно подчинился приказу Сената, несмотря на то, что его законный триумф над Серторием откладывался на неопределенное время. Оставив малую часть войска в Испании для поддержания порядка, он благополучно пересек зимнее море и, не заходя в Рим, направился на юг Италии на помощь преследовавшему Спартака Крассу.

Третьим противником Спартака, стал римский наместник в Македонии, проконсул Марк Теренций Варрон Лукулл. Он приходился родным братом римскому полководцу Луцию Лукуллу воюющего в Азии против грозного понтийского царя Митридата. Находясь по ту сторону моря, он внимательно следил за тем, что происходило в Италии, и состоял в активной переписки с Марком Крассом. Именно к нему Красс обратился за помощью сразу после прорыва спартаковцами Регийских укреплений, и она была оказана гораздо быстрее, чем диктатор на неё рассчитывал.

Марк Лукулл был опытным военачальником и не проиграл ни одного сражения, за время затяжной кампании по подавлению выступлений фракийцев в подвластных ему землях. Опасаясь, что восставшие рабы смогут переправиться через море и высадятся в Греции, он держал на побережье готовое к бою войско.

Когда Красс обратился за помощью, Лукулл без всякого промедления перебросил в Брундизий из эпирского порта Диррахия часть своих сил. Действуя по наитию, он сорвал план Спартака по захвату этого города, за стенами которого вождь восставших намеревался провести зимнюю непогоду. Отдохнуть, пополнить оскудевший запас провианта и поредевшие в боях ряды своей армии. Когда разведчики Спартака появились в Брундизии, город был буквально наводнен римскими солдатами и о его захвате не приходилось и мечтать.

Но не одни горестные вести принесли они своему вождю. Из-за зимних штормов и непогоды разыгравшейся на море, македонский наместник смог переправить в Италию лишь небольшую часть своих сил. Вместе с Марком Лукуллом в Брундизий находилось всего лишь около шести тысяч солдат. Остальные войска проконсула были прочно отрезаны от него разыгравшейся стихией, и рассчитывать на них в ближайшее время не приходилось.

Этот факт несколько облегчал трудное положение армии восставших, но полностью сбрасывать со счетов войска Лукулла было никак нельзя. Македонский наместник явно не собирался отсиживаться за крепостными стенами. В любой момент он мог покинуть Брундизий и выждав удобный момент нанести спартаковцам удар в спину, во время их сражения с Помпеем или Крассом.

Отправленные навстречу Помпею разведчики доносили Спартаку, что он идет на соединение с Крассом довольно медленно. В отличие от Красса он никогда не совершал быстрых и стремительных маршей, всегда предпочитая действовать осторожно и обстоятельно.

Чтобы избежать упреков со стороны первого главнокомандующего и своих многочисленных недоброжелателей в Риме, он решил разделить войско. Приказав кавалерии во главе с Аврлом Габинием идти на помощь проконсулу впереди своих пеших легионов. Разрыв между конным авангардом и главными силами Помпея составлял около полутора-двух суток.

В сложившихся обстоятельствах, Спартаку оставался только один выход, известный со времен борьбы легендарных братьев Горациев и Куриациев. Пока враги не успели соединиться и стать значительно сильнее спартаковцев, следовало разбить их по частям или хотя бы сократить общее число противников на одну единицу.

Самым правильным решением в сложившейся ситуации было попытаться разбить войско Марка Красса. Воины Спартака уже не один раз громили его легионы и имели над противником определенное психологическое превосходство.

Когда на совещании Спартак сказал своим помощникам о том, что им предстоит скрестить свое оружие с Крассом, его слова получили бурное одобрение.

— Верно, говоришь, Спартак! Давно пора разбить Мясника и отомстить за наших погибших братьев! За тех, кто пал при прорыве Стены у Регийя! За убитых им Каста и Ганика! — одобрительно восклицали командиры, сидя в палатке вождя.

— Тише, тише! Иначе Красс узнает о наших планах раньше времени, — пошутил Спартак. — То, что вы столь решительно настроены, победить врага — это хорошо. Однако не стоит считать, что победа над Крассом уже у нас в руках. Красс хитрый и умный противник. Сколько раз мы разбивали его легионы, а он по-прежнему заступает нам путь и убивает отколовшихся от нас братьев.

Сейчас Крассу как никогда важно одержать победу над нами до прибытия Помпея, иначе все его честолюбивые планы стать единоличным спасителем Рима пойдут прахом. Поэтому драться он с нами будет так, как будто от исхода сражения зависит его собственная жизнь.

От этих слов Спартака в палатке наступила тишина. Сидевшие напротив него командиры, молча, осознавали сказанное вождем.

— Скажите своим людям, что это будет наше решающее сражение с Крассом. Его армия закрывает нам дорогу к спасению и свободе, и мы должны столкнуть его с нашего пути раз и навсегда. В ней нам во чтобы ни стало нужно одержать победу над римлянами, какое бы яростное и упорное сопротивление они нам бы не оказывали. Мы и только мы — должны победить в грядущей битве. Иначе, римляне распнут всех тех, кто останется в живых после неё на позорных крестах вдоль Аппиевой дороги.

Спартак говорил эти страшные слова просто и доходчиво. С той решимостью, с которой обычно идут на смерть люди, осознано сделавшие для себя этот тяжелый выбор. С решимостью гладиаторов, идущих на арену, чтобы в отчаянной схватке пасть на ней или одержать победу. С решимостью рабов, которым нечего терять в этой жизни кроме собственных цепей и все собравшиеся в палатке вождя командиры это прекрасно понимали и были с ним полностью согласны.

Получив на военном совете одобрение своих планов, Спартак немедленно развернул свою армию от стен Брундизия и двинулся на север Лукании. Он шел навстречу Крассу, с войском которого у него был разрыв в один дневной переход.

Свою армию, в состав которой входили фракийцы, галлы, германцы и италики, вождь восставших построил по полному образу и подобию римского войска. За все время, которое он провел в боях и походах, Спартак не встречал более удобного и маневренного построения войск, чем то, которым пользовались римляне. Разбитые на центурии, манипулы и когорты римские солдаты могли эффективно сражаться против любого противника. Могли прочно держать строй на любой местности и громкие победы, одержанные римскими полководцами за время существования Римской республики, были достойным подтверждением правильности их выбора.

Заимствуя у противника схему построения армии, Спартак также полностью позаимствовал и его командную структуру. В войске восставших были свои центурионы, свои легаты, трибуны и даже квестор. Отколовшиеся от основного войска Каст и Ганик имели звания преторов, тогда как сам Спартак гордо именовался своими воинами консулом. Все эти действия позволили Спартаку сделать из той разношерстной и разноликой массы народа, что пришла сражаться под его знамена, единую и монолитную армию, успешно громившую римлян на протяжении целых двух с половиной лет.

Перед сражением с Крассом повстанцы несколько превосходили по численности своего противника, несмотря на недавнюю гибель отрядов Каста и Ганика, но превосходить враг, совсем не означало гарантированную над ним победу. К тому же не следовало забывать о Помпеи и Марке Лукулле. Согласно донесениям разведчиков, конница первого вот-вот должна была соединиться с войском Красса, а Лукулл, едва стало известно, что Спартак отступил от Брундизия, тотчас вывел свою конницу из города и двинулся вслед за гладиатором. Все это говорило о том, что в любой момент в предстоящую схватку Спартака с Крассом могла вмешаться третья сила.

Встреча повстанцев с войском Марка Красса состоялась точно в рассчитанном Спартаком месте. Готовясь, напасть на врага, вождь восставших заранее выдвинул к месту битвы соединения бокового прикрытия, приказав им создавать засеки против конницы Помпея и Лукулла и ждать возможного появления противника.

Перед началом сражения по требованию германцев Квартиона были принесены в жертву богам десять римских центурионов взятых в плен после разгрома войска Скрофы. Их смерть в качестве искупительной жертвы для победы над врагом также удовлетворила галлов Серванда и Амика. Что касается фракийцев и италиков, то для них вождь совершил жертвенное ограничившись возлиянием на алтарь чаши вина, после чего войны радостно двинулись на врага.

Римляне в этот момент были заняты разбивкой лагеря. Под прикрытием союзной кавалерии Квинквиция, воины Красса размечали линии установок палаток, вбивали колышки и копали ров. Появление спартанской конницы было для них полной неожиданностью, однако это не вызвало в их рядах никакой паники. Увидев врага, они побросали лопаты и кирки и бросились к своим щитам, сложенным возле воткнутых в землю знамен манипул и центурий.

После проведенной Крассом децимации, казни каждого десятого из числа тех, кто бежал с поля боя, дисциплина среди его солдат была железная. Даже после того, как союзная кавалерия под натиском спартаковцев отступила, солдаты манипул из легиона Консидия первыми попавшие под удар противника не побежали, а стали яростно сражаться с ним.

Мало кто из них уцелел под копьями и мечами всадников Декората, но смерть их позволили главным силам Красса развернуться в боевой порядок и встретить противника во все оружии.

Левый фланг своего войска Красс отдал под командование Аррию, центр отдал Консидию, а сам возглавил правый фланг. Его личный штандарт грозно и гордо возвышался над линиями когорт, но на душе у римского полководца было скверно. Стремительное начало сражения не позволило Крассу принести в жертву барана, чтобы по его внутренностям гаруспики смогли сказать ему волю богов относительно этого сражения. Озабоченный полководец обратился за помощью к авгурам, но и они не смогли ничем порадовать Красса, так как не видели, ни одной птицы. Бессмертные боги не спешили дать римскому полководцу знака своего одобрения и поддержки.

Светило хмурое и тусклое январское солнце, когда два могучих войска вступили в схватку друг с другом. Первыми скрестили свое оружие легковооруженные лучники и пращники, засыпав ряды противника стрелами и камнями. Но их схватка была скоротечной и по мере приближения главных сил противника они отступили в тыл. Со всех ног они пробежали по проходам между когортами, которые тут же сомкнули свои ряды, образуя единую линию.

С грохотом и лязгом столкнулись две огромные железные стены и ни одна из них, не собиралась уступать противнику победу в этом бою. В передних рядах, как правило, бились молодые воины — гастаты, чья сила и молодость должны были если не прорвать ряды врагов, то нанести им чувствительные потери. Вооруженные специальными копьями пилумами, гастаты принялись яростно метать их в щиты противника. Особенная конструкция копья воткнувшегося в щит солдата противника, заставить его бросить свой щит и вступить в бой незащищенным, с одним мечом в руке.

Одновременно с пешими когортами, на флангах вступила в бой и кавалерия. Получив кураж и задор от разгрома союзной кавалерии, спартаковцы с наскока навалились на римлян, яростно разя их копьями и мечами, и быстро смогли переломить схватку в свою пользу. Под их натиском римские кавалеристы сначала заколебались, а затем и вовсе стали торопливо покидать поле боя.

Вместе с ними под натиском спартаковцев заколебались и стали отступать и когорты первой линии римского войска. В сражении наметился первый успех, и воодушевленные им воины Спартака принялись наседать на врагов с удвоенной силой.

Чтобы не дать противнику полностью переломить ход сражения в свою пользу, Красс приказал подтянуть и ввести в бой резервы. На помощь воинам передних когорт подошли легионеры второй линии — принципы. Это как правило, были опытные воины, являвшиеся основным костяком римского войска.

Обычно их вступление в бой означало перелом в схватке. Своим мастерством и силой они должны были исправить промахи молодых, и совместных усилия двух линий когорт было достаточно чтобы одержать победу. Так было, но только не в этот раз. Все чего смогли добиться римские легионеры — это остановить отступление своих гастатов.

Умело вводя в бой новые силы, и заменяя уставших и раненых воинов, Спартак продолжал наращивать натиск на ряды римлян. Рукопашные схватки были столь яростные и бескомпромиссные, что ряды римлян вновь заколебались. Никакие мольбы и ругательства командиров не смогли заставить солдат сражаться ещё лучше и, опасаясь за исход битвы, Красс ввел в бой ветеранов, третью линию когорт.

Римский полководец очень рассчитывал, что их сила и опыт спасут положение и изменят ход сражения в пользу римлян, но этого не случилось. Вступление в бой ветеранов, совпало с тем, что кавалерия Квинквиция была наголову разбита всадниками Декората и Амика и в панике покинули поле боя. Создалась угроза удара во фланг и тыл римского войска, но тут блестяще проявились особенности римского построения.

Увидев паническое бегство своей конницы, Красс и Аррий стали заворачивать фланги. Деление по манипулам и центуриям, а также хорошая выучка по совершению подобных маневров, позволили римлянам избежать сокрушительно удара противника с тыла.

Как не спешили спартаковские всадники нанести удар в спину римским легионерам и вызвать панику в его рядах, им этого не удалось сделать. Прежде чем попасть под удар вражеской кавалерии, солдаты Красса успели перестроить свои ряды и образовать каре. Атаковать сплошные ряды воинов, ощетинившихся копьями подобно дикобразу, было трудной задачей. Поэтому, обменявшись с врагами короткими ударами спартаковцы отступили, обрушив свои копья и мечи на брошенный на произвол судьбы римлянами обоз.

Повара и писцы, плотники и оружейники, трубачи и караульные, а также большая часть лучников и пращников не усевших укрыться за спинами легионеров полегли под безжалостными ударами спартаковской кавалерии. Вместе с ним в полном составе погибли авгуры и гаруспики, так и не сумевшие дать Марку Крассу толкования воли бессмертных богов.

Успех в отражении кавалерии противника приободрил римлян, а гибель товарищей, что подобно скоту пали под рукой мясника пробудила в них ярость и решимость биться до конца. Окруженные со всех сторон врагами они твердо знали, что могут рассчитывать только на себя и от того смогут ли они продержаться ещё два часа, зависела их жизнь.

Спартак также учитывал временной фактор. Не успей он в ближайшие часы прорвать ряды противника и не обрати он их в бегство, вождь повстанцев автоматически проигрывал сражение. Ему нужна была только победа, ибо даже ничейный исход битвы был на руку врагу.

Воспользовавшись тем, что плотность передних рядов противника уменьшилась из-за его вынужденного маневра, Спартак с удвоенной силой атаковал войско Красса. С неистовой силой на правом фланге спартаковцев атаковали врага германцы Квартиона. Отважно сражались с противником в центре фракийцы Астропея с италиками Публитора, храбро бились галлы на левом фланге Серванда. Казалось, что до того, как тусклое светило опуститься за горизонт они сумеют одержать победу и разобьют войско ненавистного Красса, но Судьба неожиданно отвернула свой лик от спартаковцев и послала радостную весть римлянам.

В самый разгар сражения, разведчики доложили Спартаку, что со стороны Брундизия, в его тыл выходил пятитысячный отряд кавалерии Марка Лукулла. Одновременно с этим вождю повстанцев донесли о приближении кавалерии Помпея. Это был тот самое вмешательство в сражение третьей силы, которого он так опасался и которое так не вовремя случилось.

Для отражения скорого удара со стороны Лукулла, у Спартака имелся конный резерв. Он развернул в тылу для отражения возможного удара противника. А вот против помпеянцев, Спартак ничего противопоставить не мог. У него оставалась надежда была на то, что кавалеристы Габиния плохо знают дорогу, на засеки сделанные на них его дозорными и на приближающийся вечер. В наступающих сумерках боевой настрой совсем иной чем при дневном свете.

Наступал час решающей схватки. Перед её началом специальными сигналами труб Спартак приказал своим воинам отступить и перегруппироваться. Раненые и усталые были отведены в тыл, а их места заняли воины из последнего резерва повстанцев.

Все это проводилось быстро и четко, а в это время, чтобы не дать противнику возможность воспользоваться этой передышкой, стоящие за спинами воинов лучники обрушили на римлян тучу стрел. Одна за одной они со свистом падали на легионеров нарушая их ряды.

Чтобы нанести врагу ещё больший урон Спартак приказал применить против неприятеля метательные машины.

Никогда прежде бывший гладиатор не прибегал к их помощи, считая, что сможет одолеть врага в открытом бою. Однако сегодня победа была необходима ему как воздух, и Спартак не задумываясь двинул их против врага пытаясь склонить чашу весов в свою пользу.

— С волками жить по-волчьи выть — сказал фракиец, намекая на символ Рима Капитолийскую волчицу отдавая приказ греку Аристоклу в чьем ведении находился небольшой отряд скорпионов и онагров.

Град копий и стрел обрушившийся на ряды манипул Красса увеличил и без того многочисленные их прорехи и вызвал панику среди воинов переднего строя. Будь в распоряжении спартаковцев баллисты и катапульты или хотя бы имей они большое число онагров и скорпионов и монолитный строй римлян был бы быстро разрушен. Но ничего этого у восставших не было и команда Аристокла была вынуждена ограничиться несколькими залпами. Помешав римлянам перехватить инициативу и ещё больше увеличить чувство безысходности и отчаяния в душах и сердцах солдат и командиров Красса они смогли.

Как никогда прежде, они ощутили на своих спинах близкое дыхание смерти. И все как один, с тоской смотрели на кроваво-красный диск солнца, что по их разумению слишком медленно спускался к темному краю горизонта.

Между тем сражение приближалось к своему завершению. Быстро завершив свою перегруппировку, под звуки боевых труб спартаковцы вновь обрушились на противостоящих им римских легионеров, с твердым намерением разгромить врага. Все они были уверены, что ещё чуть-чуть и измотанные и усталые ряды армии Красса будут наконец-то разгромлены и обращены в бегство, но бессмертные боги не торопились даровать восставшим рабам победу.

Два важных фактора препятствовали этому. Первым из них был страх перед Марком Крассом, который безжалостно карал воинов покинувших в бою строй. Палки, розги и другие всевозможные наказания были для диктатора обычным делом, и никто не сомневался, что в случае необходимости он вновь прибегнет к децимации.

Вторым фактором было отчетливое понимание того, удержание строя есть единственное для них спасение в этом бою. И потому вид наседающих на них врагов порождал в сердцах воинов Красса ярость и отчаяние обреченных на смерть людей. Именно они помогали римлянам выдержать натиск спартаковцев, не распасться под их могучими ударами и не побежать прочь потеряв голову от страха. Сражаясь из последних сил, отвечая ударом на удар врагов, падая и погибая от их рук, легионеры смогли сохранить строй, свое единственное спасение в этом страшном бою.

Стоя плечом к плечу воины Красса смогли продержаться около получаса и словно в награду за их мужество в тылу у спартаковцев зазвучали римские трубы. Это были всадники Лукулла, спешившие приободрить своих измученных боем товарищей и нагнать страха на их противника.

И пусть, что римлянам не было известно, кто конкретно пришел им на помощь, как была неизвестна его численность и возможность разгромить войско Спартака. И пусть, что путь кавалерии Лукулла сразу преградили конники Нитима и скрестив оружие они не позволили римлянам продвинуться вперед ни на шаг. Звуки родных труб придали римским легионерам новые силы и они принялись биться с противником, с надеждой на благоприятный исход сражения.

Между тем Фортуна продолжала щедрой рукой сыпать свои дары на чашу римлян. Не успели всадники Нитима преградить путь кавалерии Лукулла как прикрывавшие правый фланг Спартака разведчики подали огнем знаки, что замечено приближение помпеянцев. Настал момент, когда нужно было предпринимать самые решительные меры, чтобы одержать над врагом победу.

Чтобы полностью обезопасить себя от угрозы удара в тыл со стороны войска Лукулла, Спартак отправил в помощь Нитиму, часть конницы Амика, а небольшой отряд под командованием Никия отослал в качестве заслона против приближающейся конницы Помпея. Сам же вождь решил атаковать правый фланг врага с тем чтобы убить находившегося там Марка Красса. Смерть командующего всегда порождала панику в рядах воинов, и именно на это надеялся Спартак.

На левом фланге войска Спартака заиграли трубы призывающие галлов Серванда отступить и раздвинуть свои ряды для атаки конницы. В этот решающий час, фракиец сделал ставку на отряд тяжелой кавалерии вооруженного тяжелыми копьями и составлявший половину кавалерии Декората.

Бросать конницу в бой против плотного строя пехотинцев, означало обречь её на большие потери, но у Спартака не было иного выбора. Сначала вождь хотел сам возглавить эту смертельно опасную, но бросившийся ему в ноги, командир тяжелой кавалерии галл Арторикс попросил уступить ему эту честь.

— Вождь, позволь мне повести моих всадников на римлян. Окажи мне эту великую милость и клянусь всеми богами, что я разобью строй врагов и принесу тебе голову Красса.

В словах и взгляде молодого галла было столько веры в скором успехе и столько мольбы, что Спартак не смог отказать ему.

— Хорошо, — молвил полководец, — веди свой отряд в атаку. И пусть твои люди сражаются до победного конца, не обращая никакого внимания на то, что будет твориться у них за спиной.

Обрадованный оказанной ему милостью, Арторикс поцеловал руку своего вождя и, вскочив в седло, повел свою кавалерию в атаку на римлян.

Для многих всадников из его отряда это был последний бой. Ценой своей жизни они сумели разметать передние ряды легионеров и в образовавшийся проем неудержимым потоком хлынули спартаковцы. С яростными криками они принялись рубить римлян не давая им вновь сомкнуть строй и отрезать от остальных сил бронированный клин Арторикса. Что ежеминутно теряя своих товарищей уверенно шел вперед к штандарту Марка Красса, находящемуся в глубине римского войска.

Преторианская когорта, состоящая из трехсот человек, уверенно заступила дорогу галльским кавалеристам. Подобно "священному отряду" фиванцев в битве при Херонеи они гибли под ударами копий противника, их сбивали с ног и топтали кони врага, но преторианцы не отступили. В их рядах погибли два центуриона, был смертельно ранен трибун, но солдаты продолжали биться с врагом.

Сам Марк Красс увидев пробивающихся к нему вражеских кавалеристов побледнел, но твердой рукой обнажил свой меч. Римский полководец намеривался с оружием в руках встретить своего заклятого врага и если боги не даруют ему победу пасть, но не опозорить свой славный род. Красс прекрасно помнил историю своего предка, что участвовал в войне с Аристоником, был разбит и попал в плен к его солдатам. Не желая предстать перед вождем восставших в позорном статусе пленного, он напал на стражников и погиб, смыл со своего рода тяжкий позор плена.

Марк Красс также как и его предок был готов к смерти, но не торопил её приход. Прекрасно понимая весь замысел Спартака, он стал перебрасывать против всадников Арторикса воинов из когорт тылового заслона.

— Спартак пытается захватить мое знамя! Убейте его!! Остановите этого проклятого гладиатора, и мы выиграем бой!! Помощь уже рядом!! — кричал Красс приободряя своих солдата и был прав. В этот момент к месту сражения подошла долгожданная конница Помпея.

Будь это вся та сила, которую римский полководец отправил на помощь к Крассу, исход битвы был бы предрешен. Ударь помпеянцы в тыл спартаковцам, не дай они Арториксу разгромить правый фланг римского войска, и все было бы кончено. Войско Спартака потерпело бы поражение, а сам вождь повстанцев, скорее всего, погиб, но вмешался его величество Случай.

На подступах к месту битвы с Крассом, спартаковские дозоры организовали несколько засек и завалов, из-за чего кавалеристам Помпея приходилось объезжать их и терять драгоценное время. К тому же, при обходе одного из завалов римские конники подверглись нападению легкой кавалерии врага. От стрел врага погибло семь и ранено девять всадников, что заставило командира помпеянцев и вовсе прекратить движение.

Аврл Габиний был под стать своему командующему — острожный и осмотрительный человек. Поэтому вместо того, чтобы продолжить движение в обход завала, он приказал воинам спешиться и начать расчищать дорогу опасаясь нового нападения. По его приказу, в обход на разведку был послан небольшой отряд под командованием декуриона Феликса.

Ему было приказано найти армию Красса и доложить, что посланная конница Аврла Габиния уже близка, а на следующий день к нему присоединится и сам Помпей со своими легионами. Не зная, что сражение между Спартаком и Крассом уже идет, столкнувшись с всадниками Никия, декурион решил, что перед ним разъезд спартаковских разведчиков. Поэтому он вступил с ними в бой, намериваясь разгромить противника и захватив пленных узнать местонахождения армии восставших рабов.

Командир заслона также не знал, что перед ним не авангард конницы Габиния, а небольшой разведывательный отряд. Зато он знал истинное положение дел на поле боя. Знал, что появление римлян не позволит одержать Спартаку победу, и он принял единственно верное, по его мнению, решение. Связав противника яростной, но короткой схваткой он дал приказ к отступлению, уводя римлян в сторону от места сражения.

Сделано это было очень умело, и не заподозривший подвоха Феликс бросился преследовать беглецов. Почти час, до наступления темноты римляне преследовали отступающих спартаковцев. Кавалеристы Феликса то настигали беглецов и вступали с ними в схватку, то вновь продолжали преследование, пока наконец не перебили их всех, так и не узнав правды о Крассе.

Ничего не зная о приближении кавалерии Габиния, Марк Лициний Красс полностью уповал на помощь со стороны кавалеристов Лукулла. Пытавшихся пробиться через спартаковский заслон Амика и Нитима, но так и не преуспевшие в этом деле. Обе стороны дрались с яростным упорством но, несмотря на все гневные крики и грозные приказы проконсула Лукулла, его кавалеристы не смогли сломить сопротивления спартаковцев. Подобно воинам Красса, бьющимся с воинами Арторикса, они погибали, но не отступали. Давая возможность своему вождю одержать столь необходимую победу над врагом ценой собственной жизни.

В битве, что разыгралась на полях Лукании, основная тяжесть легла на плечи пехотинцев, но последнюю точку в ней поставила кавалерия. Видя, как отчаянно возводит Красс все новые и новые заслоны перед конницей Арторикса, Спартак решил ударить по римлянам с тыла. Не слушая предостережения Декората, что разбитые римляне Квинквиция смогут в любую минуту вернуться на поле боя, он сам повел в атаку оставшуюся часть кавалерии.

Совершив стремительный обходной маневр, Спартак вышел в тыл когорт Красса и атаковал их ряды. Ход был откровенно рискованный, но именно он и принес вождю долгожданный успех. Все римские солдаты правого фланга были уверены, что против них сражается сам Спартак, трижды проклятый и ненавистный ими гладиатор. Видя в нем главную для себя опасность, они храбро бросались под копыта вражеских коней пытаясь сдержать их наступательный порыв, гибли под ударами тяжелых копий противника и вдруг, оказалось, что все это было напрасно.

Оказалось, что Спартак находится у них за спиной, что именно он, под знаменем рыси, в стремительном броске ведет свою кавалерию прямо на их щиты. И нервы у истомленных битвой солдат сдали.

Когда вражеские кавалеристы с громкими криками "Спартак! Спартак!" врезались в их ряды, солдаты тыловой когорты не устояли под их натиском. Спартаковцам хватило одного удара чтобы смять передний строй врагов, разметать его в клочья и рвануться к штандарту Красса, до которого тут было рукой подать.

Сопротивление со стороны римских легионеров, конечно, было, но удача в этот час была полностью на стороне их противника. Так центурион Фульвий Флак броском копья попытался остановить скачущего вождя повстанцев, но промахнулся и, получив ответный удар в горло, обливаясь кровью, рухнул на истоптанный солдатами снег.

Находившийся рядом с ним трибун Тит Корнелиан, воспользовавшись, что копье Спартака застряло в теле Флака, бросился на него с мечом, однако и его ждала неудача. Не успел он сделать и двух шагов к Спартаку, как быстрый удар копья одного телохранителей вождя, сразил его наповал. Спартаковский каток неудержимо шел вперед сминая всех и вся перед собой.

Последняя яростная схватка произошла возле знамени Красса, куда прорвался силач Декорат. Раздавая стремительные удары направо и налево, он пробился к штандарту командующего, но дорогу ему заступил знаменосец Квинт Варрон. Одетый в волчью шкуру он ударом топора пробил щит Декората и ранил спартаковского командира в руку, но тот, не обращая внимания на боль, молниеносным ударом раскроил голову знаменосцу.

На защиту знамени с мечом в руках бросился трубач Валерий Постумий. Однако поднятый на дыбы конь сначала ударом копыта сбил его с ног, а затем безжалостно затоптал римлянина. Путь к штандарту проконсула оказался свободным и Декорат стремительным движением подрубил его древко, попутно снеся кого-то тяжелым крупом своего коня.

Знамя Красса рухнуло на землю и вокруг него между римлянами и спартаковцами завязалась яростная драка. Никто не хотел уступать его противнику, но дело уже было сделано.

— Красс убит! Красс убит! — моментально разнеслось по полю битвы, порождая в одних сердцах радость и торжество, в других грусть и отчаяние. Некоторое время ещё можно было исправить опасное положение. Достаточно было взметнуть над головой воинов поверженное знамя полководца или подать сигнал трубами, что полководец жив и по-прежнему командует войском. Вселить тем самым в сердца сражающихся воинов пусть призрачную, но надежду на победу, однако этого не произошло. В завертевшемся круговороте боя никто из римлян не смог поднять с земли затоптанное ногами знамя Красса или протрубить в избитые трубы, а вскоре и это стало совершенно ненужным.

Два кавалерийских клина спартаковцев встретились друг с другом. Строй когорт Красса был полностью прорван, правый фланг римлян развалился, и началось повальное бегство солдат.

Еще совсем недавно, с остервенением дравшиеся за свою жизнь они мгновенно утратили мужество и трусливо бежали прочь. Страшного Красса, способного жестоко спросить с них уже не было, и теперь каждый из них сам распоряжался своей жизнью. Позабыв о дисциплине и долге перед Республикой, легионеры стали толпами покидать поле боя, отчаянно моля богов как можно скорее сгустить вечернюю тьму и тем самым даровать им спасение жизни.

Развал правого края и гибель Красса делало бессмысленным мужественное сопротивление всего римского войска. Едва увидев, что когорты Красса обратились в повальное бегство, дал сигнал к отступлению командир центра Консидий, а затем и командующий левым флангом Аррий.

Из всех сил стараясь сохранить целостность своих рядов, когорты римлян стали отступать с поля боя под напором противника, как с фронта, так и с флангов. Положение их ухудшалось тем, что у римлян не было лагеря, за рвом, валом и частоколом которого можно было попытаться укрыться от врага. Им приходилось отступать в чистое поле и даже быстро надвигающиеся сумерки не гарантировали спасение от мечей преследующих их спартаковцев.

Удар во фланг отступающим когортам Консидия просто напрашивался, и Спартак не теряя ни минуты нанес его. На измотанных боем римлян, вождь повстанцев бросил отряд Арторикса. Заметно сократившись в количестве, он все же сохранял свою ударную силу, и её хватило, чтобы расколоть ряды легионеров отходящего под напором фракийцев Астропея. Врезавшись в ряды уже не бойцов, а беглецов, Арторикс стал уверенно пробиваться к тому месту, где находился претор Консидий.

Видя как стремительно гибнут под ударами вражеской конницы, его солдаты, римский военачальник решил, что пришел его последний час и одним ударом клинка свел свои счеты с жизнью. И вновь смерть командира сыграла свою трагическую роль в судьбе римских легионов. Узнав о смерти Консидия, его когорты лишились последнего мужества и превратились в объятую страхом толпу беглецов.

Успех на поле боя спартаковцев был полным, но сам вождь не видел его. Отдав приказ Арториксу атаковать Консидия, вождь гладиаторов вместе с кавалеристами Декората поскакал на помощь заслону истекающему кровью под натиском конницы Лукулла. Одержав победу над Крассом, Спартак рисковал утратить победные лавры, получив удар в спину от проконсула Македонии.

Появление кавалерии Декората решило исход этого маленького, но очень важного боя. Уставшие, но окрыленные одержанной победой спартаковцы смогли быстро переломить ход схватки в свою пользу и стали теснить врага. Увидев, что бессмертные боги явно смотрят не в его сторону, проконсул Лукулл счел лучшим прекратить бой и подал сигнал к отступлению.

Наступившие сумерки не позволили спартаковцам долго преследовать римлян. Лишь убедившись, что враг отступает без оглядки, фракиец поспешил вернуться на поле боя, где сражение уже завершилось полной победой его войска.

Помпей и его кавалерия так и не успел к схватке армий Красса и Спартака. Преодолев вражеские засеки, и не имея известий от Феликса, Габиний не решился идти в неизвестность ночью. Он собрался отправить на разведку новый отряд, но в этот момент появились беглецы с поля боя с вестями о гибели Красса и его войска.

На корпус Габиния наткнулись солдаты, сражавшиеся под командованием Аррия. Их судьба была более удачной, чем остальных солдат Марка Красса. Не испытывая давления со стороны вражеской кавалерии, Аррий смог в относительном порядке отступить с поля боя и под прикрытием темноты оторваться от наседающих на него германцев.

В числе тех счастливчиков кому посчастливилось ускользнуть от мечей и копий спартаковцев, был молодой трибун Юлий Цезарь. Несколько раз в этом бою он был на волосок от смерти, но богиня Венера, издревле покровительствующая роду Юлиев, не дала раньше времени пресечь его нить жизни.

Ужасный вид беглецов, их возбужденные рассказы о спартаковцах под мечами которых погибло почти все войско Красса напугали и озаботили Габиния. Не рискнув в одиночку идти на Спартака, он предпочел благоразумно отступить и дожидаться прихода Помпея, послав к нему гонца со скорбным известием.

Одержавшие победу воины Спартака радостно поздравляли друг друга с этим успехом и в первую очередь своего вождя. Усталый, но счастливый, под крики своих воинов он проехал по полю боя, равнодушно смотря на лежащих тут и там орлов римских легионов. Они были безжалостно втоптаны в снег солдатскими башмаками, который из-за грязи и пролитой крови полностью утратил свой первозданный белый вид.

Свыше десяти тысяч римлян пало в этом сражении устилая своими телами холодную землю Лукании. Большинство из них погибли во время бегства под мечами и копьями своих преследователей, которым победа досталась дорогой ценой. Около четырех тысяч спартаковцев недосчитали командиры в рядах своих легионов после завершения битвы.

Спустившиеся на землю сумерки не позволили победителям найти Марка Красса. Вокруг того места, где находилось его знамя лежало много тел, но ни в одном из них при скудном свете факелов не удалось опознать римского полководца. Как не старался Арторикс выполнить данное вождю обещание, он не смог этого сделать, но голова Красса уже совершенно не была нужна Спартаку. К этому моменту у него уже были другие заботы и они требовали незамедлительного решения.

Разгромив армию Красса и устранив самого опасного из "братьев Куриациев", вождь повстанцев не мог предаваться законной радости и веселию победителя. До наступления утра ему следовало покинуть поле битвы. Согласно всем расчетам на следующий день сюда должны были подойти войска Помпея, вступать в схватку с которым после столь кровопролитного сражения Спартак не было готов. Кроме того за его спиной находилась конница Марка Лукулла, разбитая и отброшенная в этой схватке, но окончательно так не разгромленного.

Враг по-прежнему был силен и опасен и потому Спартак вновь был вынужден прибегнуть к тактике братьев Горациев. Забрав раненных и наскоро похоронив павших воинов, спартаковские легионы в полном порядке покинули поле боя, растворивших в черном мраке зимней ночи.

Клепсидра времени совершила свой поворот, и восстание рабов под предводительством Спартака получило новый шанс на свое продолжение.

Глава II. Помпей "Медлитель" и Лукулл "Разрушитель".

Два римских полководца, которым после гибели Красса предстояло сражаться со Спартаком, были полной противоположностью друг к другу как по характеру и темпераменту, так и по своим взглядам на ведение войны и политику.

Гней Помпей относился к либеральному крылу сулланской партии, захватившей власть в римском Сенате после смерти диктатора Суллы. Будучи доверенным полководцем диктатора, разбогатев за счет добычи полученной в войне с понтийским царем Митридатом, молодой римлянин не был ярым сторонником своего благодетеля. И на его похоронах Помпей, если и выражал скорбь, то скорее ради соблюдения приличия чем по повелению души.

В нынешнем Сенате республики ему откровенно претила власть консерваторов во главе с Катулом и Гортензием видевших главную цель в сохранении сулланских порядков и законов в их неизменном виде любой ценой. Самому Помпею были больше по душе всадники и публиканы считавшие, что для величия Рима необходимо покорить Сирию и Египет, Армению и Персию и вместе с ними такие сказочные страны как Индия и земли серов (китайцев). Эти планы сулили ему, главному полководцу Рима, не только огромное богатство, но и возможность стать в Риме "вторым Марием", получить личную верховную власть над римской республикой.

В отличие от Красса, обогатившегося в основном на проскрипциях и откровенно рвущегося к верховной власти по "короткой дорожке", Гней шел к исполнению своей мечты медленно, неторопливо. Двигаясь вперед небольшими шагами, он твердо верил, что верблюд, идущий неторопливым и размерным шагом в конечном итоге обойдет резвого на галоп жеребца.

С малых лет, его кумиром был легендарный римский полководец времен войны с Ганнибалом Квинт Фабий. В войне с Ганнибалом он прославился своей неторопливостью и медлительностью, за что получил и соответствующее прозвище Кунктатор.

После того как римские легионы потерпели сокрушительные поражения на берегу Тразименского озера и были полностью разгромлены при Канны, Фабий призвал сенат запретить консулам давать большие сражения с Ганнибалом. Вместо этого он предлагал вести с врагом позиционную войну, с мелкими стычками и сосредоточить все внимание на возвращение городов Италии отпавших от Рима.

Получив под командование войско, Фабий неуклонно придерживался выбранной им тактики, и она неизменно принесла ему успех. В мелких стычках римляне, как правило, одерживали победу над врагом. Однажды сам Ганнибал попал в окружение войск Квинта Фабия и только хитростью вырвался из ловушки. Что касается отпавших от республики городов Кампании и юга Италии, то они были все возвращены под власть Рима.

Одновременно с этим, Сенат провел масштабную мобилизацию, которая затронула даже вольноотпущенников и рабов. Когда изнуренный мелкими стычками Ганнибал привел свою армию к стенам Риму, там его ждало большое войско. Потрясенный его видом полководец не решился на большую битву, отступил и, в конечном счете, проиграл всю войну.

Пример тактики Фабия стал эталоном для Помпея, благодаря которому он смог одержать ряд важных побед. Так воюя с Серторием в Испании, Помпей не спешил сойтись со своим противником в решающем сражении. Все его действия были медлительными, неторопливыми, его легионы громили разрозненные отряды повстанцев и приводили к покорности Риму отдельные города мятежной провинции.

Трудно сказать, чем бы это все закончилось, но Помпею улыбнулась удача. Против Сертория был составлен заговор в его ближайшем окружении. В результате этого полководец погиб, а занявшего его место претора Перперну, от которого отвернулась часть солдат Сертория, Помпей разбил без особого труда.

Марк Лукулл по своим взглядам был больше близок к демократам, которые после смерти Суллы стали все смелее и смелее поднимать голову. В противовес Помпею и Крассу он не стремился к получению верховной власти в Риме. Воспитанный в республиканских традициях, он был готов честно служить Риму, жестко и непримиримо бороться с его врагами, но одновременно с этим, полководец не забывал и о собственном благополучии и карьере.

Подобное раздвоение идеалов и помыслов была свойственна многим римским деятелям этого периода эпохи Рима. Двумя ногами они крепко стояли на традициях старины, но их душа и сердце были прочно развращены блеском богатой жизни Востока.

Защищая интересы Рима на Балканах, в поисках богатства Лукулл предпринял поход в земли, лежащие вдоль нижнего течения Дуная. Там он разгромил фракийские племена бастарнов, дошел до устья реки и обратил греческие города колонии Томы, Каллатис, Дионисополис, Одессос в союзные Риму государства. Действуя быстро и решительно, вырезая непокорных и обращая в рабство оставшихся жителей придунайских земель, он насаждал страх и ненависть в сердцах и душах новых подданных римской республики.

Военным кумиром Лукулла были Марк Клавдий Марцелл и Публий Корнелий Сципион, чья храбрость и решительность помогли первому взять неприступные Сиракузы, а второму одержать победу над самим Ганнибалом. Лукулл искренне восхищался деяниями этих героев, совершенно не обращая внимания, что один из них погиб, попав в засаду врага. Его череп стал трофеем нумидийцев, а второй удалился в добровольное изгнание и, умирая, горько сетовал на неблагодарное отечество, что было недостойно его костей.

Вместе с военным талантом покорителя новых земель для республики, у легата был талант ростовщика и вымогателя, который умел до нитки обобрать побежденных. Особенно в этом не повезло греческим колониям. Лукулл так хорошо их прижал, что когда через несколько лет к устью Дуная подошли варварские племена гетов, греческие города дружно отдались под их покровительство.

Всю звонкую монету, полученную от войны на Дунае, Лукулл отправлял в Рим, где за бесценок скупал поместья, рудники или вкладывал деньги в банк под проценты. В этом все его действия совпадали с действиями Красса и Помпея.

Внимательно следя за событиями в Италии, консул охотно откликнулся на призыв Красса о помощи. Передав власть в дунайских землях пропретору Антонию Гибриду, Лукулл отправился в Италию, надеясь успеть поучаствовать в спасении республики от армии Спартака. Не рассчитывая быть спасителем Рима от восставших рабов, он был готов помочь в этом деле, надеясь взамен получить должность претора или проконсула в одной из провинций Рима.

На свою беду, Лукуллу удалось переправить в Италию лишь малую часть своего войска. Начавшийся на море период зимних штормов, надолго отрезал проконсула от его главных сил в Эпире. По этой причине Лукулл не мог быть равноправным партнером Помпея в борьбе со Спартаком, но намеревался со временем сократить этот разрыв.

Разгром и гибель армии Красса, произвели на Помпея гнетущее впечатление. Сначала перед его глазами предстали разрозненные толпы беглецов. С уставшими и изнеможденными после страшной битвы лицами, они медленно шли разрозненными группами, вяло радуясь тому, что встретили своих товарищей, которые защитят их от проклятого фракийца.

Затем появились солдаты под командованием Квинта Аррия, сумевшего в относительном порядке покинуть поле боя. Сам легат был ранен стрелой в ногу и не мог самостоятельно передвигаться. Весь залитый кровью он сидел на скрещенных древках копий, опираясь руками на плечи несших его воинов.

От тряски и потери крови Аррий был полностью безучастен ко всему происходящему с ним и его солдатами. Когда озабоченный Помпей подъехал к легату, он только смог поднять руку для приветствия и тут же упал, потеряв сознание. Полководец приказал отнести раненого легата к врачу, а сам продолжил движение по направлению к полю битвы.

Вид каркающего воронья и пирующих волков и лисиц над телами павших римских легионеров стали последней каплей той чаши горести, что пришлось испить Помпею и его спутникам. Оказавшийся на поле раньше полководца, командир его кавалерии Габиний, на вопрос о потерях ответил уклончиво.

— Около шести тысяч наших воинов пало от мечей проклятых рабов — доложил претор, но полководец не согласился с ним. Окинув опытным взором усеянную телами землю, он вынес свой вердикт.

— Здесь не менее восьми тысяч погибших легионеров, если только не больше, — покачал головой Помпей. — Пусть солдаты предадут их тела земле и начнут разбивать лагерь.

Вместе с солдатами Квинта Аррия к войскам Помпея вышел и военный трибун армии Красса — Юлий Цезарь. Он также как и остальные воины его когорты был сильно утомлен битвой и последующим за ней отступлением, однако молодость брала свое. Молодой трибун лишь умылся, выпил молока и сразу отправился на военный совет, созванный по приказу Помпея. На нем полководец намеревался узнать подробности сражения и обсудить дальнейшую тактику борьбы со Спартаком. Для этого, ему был нужен живой очевидец сражения.

Отвечать на вопросы всегда труднее чем их задавать. Тем более когда ты представляешь командование проигравшего сражения войска и даже если ты только молодой трибун, на тебе лежит часть ответственности за его разгром. Цезарь прекрасно это понимал и принимал, но все равно пришел на военный совет с высоко поднятой головой. Его когорта покинула поле боя в числе последних сражаясь, а не в повальном бегстве как другие когорты.

— Насколько Спартак превосходил вас по численности? — спросил Помпей, холодно рассматривая стоявшего перед ним худощавого трибуна.

Между ним и Цезарем разница в возрасте была всего шесть лет, но какая это была разница. За плечами Гнея было участие в гражданской войне на стороне Суллы, слава победителя Сертория и прочих бунтовщиков. В нем римский сенат видел первого полководца республики способного выполнить любое данное ему поручение. За плечами Цезаря были годы изгнания, сомнительные связи с царем Вифинии Никомедом и все его познания в военном деле сводились к борьбе с пиратами, захватившими его в плен. В глазах Помпея царила озабоченность государственного мужа, в глазах Цезаря горел огонь возмездия, как можно скорее и любой ценой.

— Мятежники если и превосходили нас числом, то только в кавалерии. В остальном наши силы были примерно равны.

— Может рабы напали на вас врасплох и вы приняли бой не успев построить легионы?

— Нет. Первыми под их удар попала когорта разбивающая лагерь. Пока они бились с врагом командующий успел развернуть войско и встретить врага лицом к лицу.

— Возможно ваше построение было не совсем удачно и что-то мешало вам полностью использовать свою силу? Или мятежники устроили засаду и разбили вас внезапном ударом?

— Ничего этого не было, — честно признался Цезарь. — Мы бились на равных до самого заката, когда Фортуна улыбнулась мятежникам и они одержали победу над нами.

— Как это произошло? Почему вы проиграли эту битву?

— В самый решающий момент Спартак ударил по нашему правому флангу отрядом тяжелой кавалерией. Он прорвался к тому месту, где находился Марк Красс, и убила проконсула вместе со всеми, кто с ним находился.

Услышав эти слова Помпей требовательно повернул голову на легата Аврелия Котту, солдаты которого занимались погребением павших легионеров.

— Мы не нашли тело проконсула Красса. Его либо забрали с собой рабы, либо изрубили на куски во время схватки. Те тела, которые мы нашли на месте, где находился Марк Красс, сильно обезображены — сокрушенно доложил Котта, но Помпея такой ответ не устраивал.

— Его нужно найти, торжественно предать огню, а прах отослать родным в Рим — отчеканил полководец и легат с пониманием склонил голову. Командующий римским войском не может просто пропасть без вести. Это было непреложное правило римского войска, и переступить через него было невозможно. — Займитесь этим, время у вас будет до завтрашнего полудня. Потом мы снимаемся с места и будем преследовать Спартака.

— Зачем терять попусту так много времени?! — удивленно воскликнул Цезарь. — Сейчас самое время попытаться напасть на армию Спартака. Его солдаты хотя и победили нас, но наверняка сами понесли серьезные потери. Среди них много раненых, а остальные нуждаются в отдыхе. Если сегодня, сейчас ударить по ним свежими силами, то рабы наверняка не выдержат боя, и мы сможем отомстить за смерть Красса, и с корнем вырвать эту угрозу для Рима.

В словах молодого трибуна была своя правда, но она была связана с серьезным риском, а это противоречило главной основе тактики и стратегии Помпея. Кроме этого, полководец видел остатки легионов Красса, которые не просто потерпели некое тактическое поражение, а были сокрушительно разгромлены и полностью деморализованы. Все это тяжким грузом давило на плечи первого полководца республики. Который обладая столь громким титулом, не мог позволить себе даже малую неудачу в открытом сражении с повстанцами.

— Ты предлагаешь взять и напасть на тех, кто разгромил войска консулов Публиколы и Клодиана? Тех, кого диктатор Красс сначала запер в Калабрии, а когда они пошли на штурм его укреплений не смог разбить их и был вынужден просить помощи у меня и Лукулла? Тех, кто сначала разбил Скфора и Аррия, а затем и самого Красса? — с холодной издевкой уточнил у трибуна Помпей.

— Солдаты Спартака устали и они не ожидают, что на них могут напасть! Если ударить неожиданно, то можно застать их врасплох и одержать победу! — продолжал настаивать Цезарь.

— Я бы согласился с твоими словами трибун, если бы битва состоялась бы сейчас или хотя бы сегодняшним утром — начал полководец, но Цезарь недозволительно перебил его.

— Что изменилось за эти часы? Войны Спартака обрели новые силы, исцелились или к ним пришло подкрепление? Я больше чем уверен, что сейчас рабы празднуют свою победу, пьют вино и совокупляются со своими женщинами! — от уверенности в своих словах у Цезаря появился румянец на щеках, а глаза его загорелись праведным гневом, но все это не произвело на Помпея никакого впечатления.

— Я не услышал ничего конкретного, что заставило бы меня отказаться от мудрой неторопливости Квинта Фабия и очертя голову броситься на врага в надежде победить его, как это сделал Гай Варрон при Каннах. Все три года, что мы воюем с ними, позволяют мне считать воинов Спартака воинами, а не бандой разбойников и грабителей, которыми ты нам здесь их представил — отрезал Помпей, но трибуна это не устроило.

— Вся эта осторожность недостойна всех тех, кто вчера пал в сражении с врагом и тем самым облегчил нам задачу их разгрома. Надо действовать против них именно сейчас, потом будет поздно — Цезаря ища поддержки, повернулся к легату и трибунам, и это взбесило полководца.

— Властью данной мне римским сенатом, я приказываю тебе покинуть военный совет и отправиться залечивать свои боевые раны. Квестор отведи трибуна в палатку и пригласи ему врача — приказал Помпей, с трудом сдерживая свой гнев. Стоявший рядом с полководцем квестор Публий Пизон, молча, подошел к Цезарю и властным жестом указал тому на выход.

Сделано это было столь решительно, что трибун счел за благо подчиниться приказу Помпея. Правда, уже на улице, ведомый квестором он с негодованием бросил: — Нельзя прикрывать собственную нерешительность мудростью предков. Медлительность Фабия была спасительна во времена Ганнибала, а теперь она губительна сегодня для республики.

Скажи Цезарь эти слова в лицо Помпею и участь его была бы незавидной. Когда начальник конницы Габиний стал заступаться за трибуна, он в гневе бросил: — Если бы он не был трибуном и родственником Мария, я бы немедленно приказал его высечь, за неподобающее поведение! Он едва ушел живым от Спартака, а ещё собирается указывать мне, как воевать с гладиатором. Мальчишка! Чтобы ноги его в моем лагере не было. Пусть как можно скорее отправляется в Рим.

Легат Котта согласно кивнул головой, в знак полного согласия с решением Помпея, но трибун Сервилий Рулл высказал полководцу свое опасение.

— Наверняка вернувшись в Рим, он будет говорить на всех углах, что предлагал тебе самый простой и быстрый способ уничтожения Спартака, а ты с ним не согласился. И к его словам с охотой прислушаются и будут их повторять твои противники в сенате.

— Значит ты, предлагаешь мне изменить всегда помогавшую мне тактику, поднять войско и броситься на поиски рабов, в надежде, что после победы над Крассом они будут предаваться утехам жизни?! — негодующе спросил Рулла Помпей.

— Совсем нет. Решение тобой уже принято и, на мой взгляд, оно абсолютно верно. Просто ради того, чтобы обезопасить себя от длинного языка этого молодого юноши, я предлагаю сделать видимость движения, равно как ты это делал в Испании. Пошли часть конницы в разведку, но пусть все считают, что ты продолжаешь преследование рабов, и тогда не одна собака не посмеет бросить тебе упрек в бездействии — предложил Рулл и его немедленно поддержали остальные трибуны и легаты.

— Хорошо, — после короткого раздумья сказал Помпей и повернулся к начальнику конницы. — Габиний, надо послать кого-нибудь из твоих кавалеристов на поиски Спартака, объявив это преследованием. Сделать это надо немедленно и пусть они благодарят за это трибуна Цезаря.

— Я пошлю декуриона Феликса. Он так жалеет, что не смог скрестить меч с гладиаторами, что будет несправедливо лишать его удовольствия еще раз попытать воинского счастья.

— Это твой выбор и твое решение. Пусть хорошенько поищет местонахождение Спартака или хотя бы его след. Далеко рабы уйти не могли — приказал полководец и распустил совет.

Вышедшему в расположение войска Помпея, Юлию Цезарю сильно не повезло. Наткнись он во время своего отступления на всадников Марка Лукулла и окажись затем в его лагере, он нашел бы в его лице полного единомышленника по тактике и стратегии войны с гладиаторами.

Вынужденный под натиском врага покинуть поле боя, когда победа над проклятым гладиатором была вполне реальным делом, Лукулл горел желанием взять реванш у Спартака.

В тот момент, когда Помпей осматривал поле боя, Лукулл собрал военный совет своего поредевшего войска. Усталым и измученным командирам предстояло решить, что делать дальше.

— Как по твоему мнению будет действовать Спартак? Куда после битвы он решит направить свое войско? — спросил Лукулл своего помощника Валерия Долабеллу.

— Будь я на месте гладиатора, то, наверняка, попытался бы отрезать нас от Брундизия, разгромить и захватить беззащитный город. Это позволило бы войску мятежников спокойно переждать зимние холода и пополнить свои ряды за счет рабов и местных жителей, среди которых много их сторонников — предположил Долабелла.

— Даже если Спартак смог бы полностью разгромить нас, ему вряд ли удастся захватить порт. Гарнизон Брундизия приведен в полную готовность и благодаря мощным крепостным укреплениям, он сможет отразить любую попытку врага взять город штурмом. К тому же все рабы Брундизия, способные поднять восстание находятся под пристальным присмотром местной милиции, и любой бунт будет жестоко подавлен, — не согласился с ним Лукулл. — Нет, за Брундизий я полностью спокоен, но вот Тарент, внушает мне опасение. Его гарнизон не столь многочисленный и местные рабы могут поднять восстание и открыть ворота гладиатору.

— Что ты намерен делать? Идти на Тарент, чтобы опередить рабов?

— Сначала я хочу поквитаться с ним за свою неудачу. Спартак чувствует себя победителем и потому не ожидает нападения на себя. Его войско не могло далеко уйти. Наверняка оно где-то рядом. Надо как можно скорее найти его, внезапно напасть и, если не разгромить рабов, то попытаться нанести им максимальный ущерб.

— Рискованный шаг, консул. У гладиатора больше конницы, чем у нас в два раза, а прошедшая битва показала, что его всадники драться умеют — покачал головой трибун Тиберий Назика, чем вызвал откровенное недовольство у Лукулла.

— Надо воевать не числом, а умением. Фракийцы и бастарны живущие в низовьях Истра в несколько раз превосходили наше войско, но это не помешало мне их разбить — гордо парировал консул, но Долабелла с ним не согласился.

— Назика прав, относительно риска. Будь наше войско свежим, я бы согласился с твоим предложением, но сейчас люди сильно устали и утомлены, нуждаются в отдыхе. Даже если мы сможем найти войско рабов и внезапно напасть на них, то результат будет не тот, на который ты рассчитываешь.

— Конечно, спокойнее сидеть за стенами Брундизия и ждать когда Корнелий Цетег перевезет в Италию все наше войско или Помпей в одиночку разгромит Спартака! — огрызнулся Лукулл.

— У нас есть двести всадников, которые не участвовали в битве со Спартаком. Можно добавить к ним сотню другую воинов из воевавших ал, и послать их против гладиаторов. Этих сил вполне хватит для внезапного удара и если на это будет твоя воля, я готов возглавить их — предложил легат кавалерии Корнелий Мерула, полностью разделявший с консулом его наступательную тактику.

— Спасибо Корнелий. Я всегда знал, что могу на тебя положиться! — радостно произнес Лукулл. — Однако я не хочу уподобиться учителю, что посылает ученика искать брод в реке, вместо того, чтобы искать его самому. Мы ударим по рабам единым кулаком, а не раскрытой ладонью и сделаем это до заката солнца.

— Если ты принял решение, оно не подлежит пересмотру, но я хотел бы просить тебя поставить отряд Мерулы в авангард. Пусть его свежие воины нанесут первый удар, а главные силы довершат начатое. Это хоть ненамного, но поможет сохранить жизни нашим воинам — предложил Назика и консул согласился с ним. Согласился отнюдь не из человеколюбия, подобные вещи римского полководца позднего периода республики мало интересовали. Лукулл опасался, что оставшийся в Греции Цетег не скоро сможет переправить в Италию главные силы его армии. Погода в районе Брундизия была на редкость скверной. Постоянно дул ветер, снег переходил в дождь и обратно, море штормило и, по словам местных старожилов, на скорое изменение погодных условий рассчитывать не приходилось.

В этой ситуации на быстрое замещение выбывших воинов проконсулу рассчитывать не приходилось, что ставило под сомнение дальнейшую самостоятельность Лукулла. В любой момент из-за малочисленности его сил, пользуясь своей властью Помпей мог приказать Марку Лукуллу присоединиться к его армии на правах союзного войска. Такую возможность римские законы предусматривали и тогда, ни о каких наградах честолюбивому проконсулу мечтать уже не приходилось. Триумфы, венки и воинскую славу получил бы один Помпей.

Найти следы пешего человека, для конного никогда не представляло большой трудности. Куда бы, он не ушел, на север, запад, восток или юг, всадник всегда рано или поздно его найдет, благодаря силе своего коня. Казалось, что к полудню уже будут конкретные результаты, но поиски армии Спартака затянулись.

Сначала, выполняя приказ Лукулла, кавалеристы Мерулы двинулись в сторону Тарента. Однако по прошествию времени выяснилось, что проконсул ошибся с предполагаемым направлением движения армии восставших рабов. Сколько римляне не расспрашивали попавшихся им по дороге людей, никто из них не видел ни одного повстанца, не говоря уже о целом войске.

Тогда возникло опасение, что рабы скрытым маневром обошли войско Лукулла и двинулись на Брундизий. Мерула немедленно развернул свой отряд в этом направлении, но и это оказался ложный след. Только тогда, стало ясно, что Спартак повел свое войско на север, на стык границ Лукании и Апулии.

Когда римляне наконец-то напали на след врага капризная зимняя погода начала меняться. Вместо сияющего с утра солнца, на небе появились серые тучи, из которых на землю стал неторопливо падать белый снег.

В сложившейся ситуации самым лучшим выходом было бы отказаться от намерения напасть на противника, но возникшие трудности только подстегнули азарт и упрямство Лукулла.

— Что это за римские воины, которые у себя дома испугались ветра и снега? Да это только на руку нам! Наверняка Спартак из-за непогоды уже встал лагерем, отдыхает и это облегчит нам победу над ним!

— Или ему над нами — угрюмо пробурчал претор Долабелла, которому затея проконсула атаковать рабов во, чтобы то ни стало, с каждым часом все меньше и меньше нравилась. К несчастью для него, все гадатели по внутренностям животных или полету птиц находились в Брундизии, и он не мог отговорить проконсула от его затеи, ссылаясь на неблагоприятную волю богов для римского оружия. Злой рок упрямства неудержимо толкал Лукулла вперед, и не было силы на свете, способной заставить его отступить, прислушаться к голосу разума.

Желая подать своим воинам, пример храбрости и твердости, проконсул сам лично возглавил отряд Мерулы, приказав Долабелле вести оставшиеся силы вслед за ним.

К тому моменту, когда Лукулл с авангардом бросился на преследование Спартака, погода стала стремительно ухудшаться. Падавший до этого медленно и лениво мелкий снег превратился в настоящий ливень, который с каждой минутой становился обильнее и обильнее. Вслед за снегом изменился ветер. Сила его возрастала с каждой минутой и не прошло и пяти минут, как все вокруг, включая солнечный диск, утонуло в непроглядной снежной пелене.

Из-за разыгравшейся непогоды, Долабелла приказал всадникам остановиться, чтобы люди не потеряли из виду друг друга.

Чем сильнее и яростнее снегопад, тем быстрее он прекратится — эта погодная примета была хорошо известна претору. Долабелла был полностью уверен, что небо вскоре очистится и кавалерия сможет продолжить свой поход.

Его расчет полностью оправдался. Менее чем через час снегопад так же резко кончился, как начался, и претор двинулся вперед в полной уверенности в том, что Лукулл тоже был вынужден сделать остановку из-за снега. Однако это было не совсем так.

Порыв непогоды лишь краем задел авангард римского войска. В полной уверенности, что копуша Долабелла, медленно, но все-таки идет следом, Лукулл двигался вперед и вскоре к своей огромной радости наткнулся на лагерь повстанцев.

Вид палаток, построенных ровными рядами, но не имевших ни рва, ни вала, ни частокола, оказался для проконсула подобно красной тряпки для быка. Ни секунды не задумываясь, он приказал кавалеристам атаковать вражеский лагерь и в первую очередь палатку вождя мятежников. Согласно римскому распорядку она располагалась в самом центре лагеря и возле неё находился штандарт командующего с изображением сидящей рыси.

Дальнее расстояние не позволяло римлянам разглядеть знамя Спартака, но в том, что именно там и находится мятежный гладиатор не вызывало сомнения ни у Лукулла, ни у Мерулы, ни у одного из римских всадников. Выставив вперед копья, они устремились на врага охваченные желанием жестоко наказать взбунтовавшихся рабов. Захватить их врасплох, обратить в бегство, а затем перерубить как бешеных псов, однако сделать это оказалось не так-то просто. Те, на кого они напали, действительно были регулярной армией, а не толпой удачливых разбойников.

Опасаясь, погони и внезапного нападения со стороны кавалерии Помпея или Лукулла, разбивая лагерь и давая отдых своему усталому войску, вождь повстанцев удвоил караулы и строго настрого запретил воинам снимать с себя доспехи и убирать оружие. Эта прозорливая предосторожность Спартака спасла жизни многим его воинам и оказалась роковой для римлян.

Заметив приближение противника, караульные мгновенно подняли тревогу и, выставив щиты, храбро заступили дорогу летящим на них во весь опор кавалеристам. Почти все они погибли под копытами коней и копьями римлян, но не позволили врагу сходу ворваться в лагерь через центральные ворота.

Пока всадники, ведомые Лукуллом и Мерулой, сминая караульных и подоспевших им на помощь воинов лагерной центурии пробивались к палатке Спартака, им в бок, неожиданно ударили кавалеристы ведомые Арториксом.

Они находились по ту сторону лагеря, что была скрыта от взора Лукулла и проконсул не мог принять их в расчет перед тем как отдал приказ к атаке. Когда поднялась тревога, они быстро вскочили на коней, не дожидаясь приказа, совершили обходной маневр и обрушились на ошеломленного противника.

Действия конников Арторикса были на редкость удачные. Они не только полностью сорвали атаку врага, но и способствовали его полному разгрому. Уже на первых минутах боя с ними, проконсул получил удар копьем в бедро и, истекая кровью, был вынужден сойти с коня. Верные телохранители бросились храбро защищать Лукулла от наседавших на него врагов.

Вокруг них закипела яростная схватка, а тем временем события принимали для римлян скверный оборот. С большим трудом разделавшись с караульными, Мерула прорвался к палатке возле которой находилось знамя с рысью, но здесь их отряд уже ждал отряд телохранителей вождя, и римляне завязли в схватке подобно мухе, попавшей в сладкую патоку.

Внезапное появление кавалерии римлян не вызвало среди спартаковцев паники, на которую так рассчитывал Лукулл. Словно потревоженный пчелиный рой они быстро высыпали из своих палаток и, построившись по манипулам и когортам, дружно ударили по врагу.

Когда Долабелла наконец-то приблизился к лагерю, все уже было, кончено. Ведомую им конницу встретила грозная шеренга щитов и копий, град стрел и дротиков. Всего, что сумел добиться претор своей атакой, это помочь вырваться из вражеского лагеря двум десяткам всадников легата Мерулы, под командованием декуриона Павла Эмилия.

Все остальные конники, вместе с легатом пали под ударами копей и мечей противника. Что касается самого Марка Теренция Варрона Лукулла, то он погиб в самый разгар боя от обильного кровотечения из раненого бедра.

Личность консула была установлена много позднее, когда спартаковские трофейщики, стали снимать с павших врагов доспехи и собирать оружие. Все это время войско восставших стояло в полной боевой готовности в ожидании появления главных сил Помпея. Именно за его кавалерию командиры восставших приняли отряд Мерулы и войско Долабеллы.

Когда выяснилось, что нападение на лагерь это только налет, а не прелюдия к большому сражению, Спартак приказал снимать лагерь и выступать в поход. Тогда тогда и выяснилось, что Арторикс с запозданием, но все же выполнил свою клятву данную Спартаку в битве с Крассом.

— Голова Лукулла мало чем уступает голове Красса. Теперь у нас остался только один враг — и зовут его Помпей! — воскликнул Спартак, радостно обнимая Арторикса.

— Веди нас на Брундизий, Спартак! — требовали самниты. — Веди нас на Тарент! — кричали греки и италики, но вождь твердо покачал головой.

— В Брундизии нас будут ждать остатки армии Лукулла, да и власти Тарента наверняка уже предупреждены о нас, гонцами римлян. Конечно, можно рискнуть и попытаться выяснить прав я или нет, но присутствие за нашей спиной Помпея, не позволяет нам это сделать. В этой ситуации у нас один только выход — идти на север и попытаться захватить один из римских городов. Там мы сможем хорошо отдохнуть и переждать надвигающиеся морозы. Но прежде чем мы это сделаем, надо будет попытаться сбить римлян с толку — сказал вождь и подозвал к себе Декората.

Солнце уже было готово скрыться за горизонтом, когда кавалерийский отряд Феликса, встретился с войском претора Долабеллы. Вид усталых кавалеристов дважды разбитых за два неполных дня, заставил бравого самнита остудить свой наступательный пыл.

Указав кавалеристам, где искать лагерь Помпея, он стал осторожно продвигаться вперед, намереваясь сесть отступающему войску рабов, что называется "на хвост". В наступившей темноте он заметил движение кавалерии спартаковцев по направлению к Таренту, о чем немедленно было доложено Помпею.

Увиденные утром на снегу многочисленные следы лошадей, подтверждали догадку декуриона, и Помпей, послал гонцов к стенам крепости обходной дорогой, спеша предупредить жителей города об угрожающей им опасности.

Вслед за ними двинулось и все римское войско. Желая не допустить захвата противником такого важного порта как Тарент, полководец отправил к нему всю конницу Габиния, с приказом опередить Спартака.

Выполняя приказ командующего, кавалеристы Габиния мчались к Таренту не жалея своих коней весь день, но к вечеру, оказалось, что их подвиг был напрасен. Армия мятежных рабов и гладиаторов и не собиралась двигаться на юг и захватывать Тарент. Спартак только направил в направлении Тарента конников Декората, которые благодаря наступившим сумеркам, ловко пустил римлян по ложному следу.

Пока Помпей безуспешно ловил фантом мятежных рабов у стен Тарента, войско повстанцев беспрепятственно ушло на север в Апулию. Там оно незаметно подошло к небольшому городку Венузия и приступом захватило его.

Вождь восставших был доволен развитием событий. Оставив поле боя с Крассом, он выиграл разрыв в один день перехода между своим войском и войском Помпея. Единственной кто мог его быстро нагнать и внезапно потревожить, была кавалерия. Для неё и была создана ловушка с лагерем безо рва, вала, частокола, с сильной караульной центурией, отрядом телохранителей у палатки командующего и готовой в любой момент вступить в бой конницей Арторикса.

Эту ловушку Спартак устроил на всякий случай, не рассчитывая, что в неё кто-либо попадется, тем более сам Марк Лукулл. Гибель "второго из братьев Куриациев" в значительной мере облегчала положение войска повстанцев, но не меняла картину в целом. Чтобы выиграть войну, вождь восставших рабов должен был вновь оставить поле боя противнику и привычно отступить.

Глава III. Капитолийская волчица хранит завязку всей игры.

Добрые вести бегут усталыми ногами марафонцев, плохие летят на крыльях печали и скорби. Гонцы Помпея и Спартака ещё не успели достичь ворот Рима, а слухи о разгроме восставшими рабами армии Красса уже успели проникнуть за его высокие каменные стены. Темные, малозначащие по своему содержанию, они быстро растекались между семью холмами "Вечного города", будоража души и сознание граждан дурными предчувствиями.

Нелегкие времена переживала Римская республика в эти дни. Её Сенат, в свое время, получивший от врагов высокую оценку как "совет благородных царей", давно перестал быть таковым. Гражданская война между Марием и Суллой подняла густой слой темной мути со дна политической жизни Рима, которая и правила бал после смерти всесильного диктатора.

Допущенные Суллой к власти ради укрепления и сохранения личной власти, заполнявшие сенат политики изначально могли служить исключительно всевозможным людским порокам, а не законам, доставшимся им в наследство от их славных предков.

Больше половины сенаторов обрели своё высокое положение в период правления Луция Корнелия Суллы, поднявшись по воле диктатора и сделавших свое состояние на проскрипциях. Многие, пользуясь выпавшим им случаем, вносили в проскрипционные списки имена своих богатых родственников, чтобы завладеть их состоянием. После смерти своего "покровителя", они прилагали все силы, чтобы установленные Суллой порядки, продержались без изменений как можно дольше.

Всякие попытки вернуть законы Римской республики, существовавшие до начала Гражданской войны, встречало в Сенате яростное сопротивление со стороны сулланцев. Ради защиты своих интересов они были готовы, выступить с оружием в руках¸ как это было в случае с консулом Марком Лепидом, посмевшим потребовать проведения политических реформ.

Его выступление было жестоко подавлено вторым консулом Квинтом Лутацием Катулом, что разгромил бунтовщика на подступах к Риму, у Марсового поля. После этих событий, Катул стал неофициальным лидером консерваторов в сенате при поддержке претора Квинта Гортензия Гортала, одного из лучших ораторов того времени.

Вместе с Луцием Флакком и Гнеем Долабеллой, они активно поддержали выдвижение Красса, видя в нем человека способного, если не стать вторым Суллой, то на долгие годы сохранить выгодное для консерваторов положение.

Именно к Катулу, прибыл гонец из лагеря Помпея с письмом полным скорби и печали от Луция Флавия, квестора Марка Красса. Чудом, избежав гибели, от мечей спартаковцев сражаясь под знаменами Консидия, он спешил известить своего патрона о гибели проконсула, а также о военных планах Помпея и новой расстановке сил в борьбе с мятежниками.

Подобные действия квестора были обусловлены тем, что победитель Сертория относился к умеренному крылу сулланцев. Его в сенате представлял Публий Сервилий Ватия, вместе с подлинным златоустом той эпохи — Марком Туллием Цицероном и народным трибуном Гаем Манилием.

Это течение в раскладе политических сил Рима пока ещё уступало консерваторам, но благодаря широкой поддержке со стороны всадников и популяров, уверенно боролось с ними в сенате. Как не блистал своим ораторским красноречием Квинт Гортензий, но вопреки воле консерваторов, Гней Помпей был отправлен в Испанию для борьбы с Серторием, в качестве помощника для их ставленника Квинта Цециллия Метелла. Как не оказывал давление на сенаторов Катул, но хлебный закон Гракха о продаже главе семейства хлеба по низким ценам был принят сенаторами.

Гибель Красса в борьбе со Спартаком открывала большие возможности для умеренного крыла сулланцев, но одновременно возлагала на них и большую ответственность. Гней Помпей должен был с корнем выкорчевать опасные ростки новой гражданской войны, не имея права на поражение.

Вслед за гонцом от Луция Флавия, в тот же день в Рим прибыл и гонец от Помпея. Это обстоятельство позволило вождям противоборствующих сторон предстать во всеоружии на срочное заседание Сената, собранного по требованию принцепса сенаторов Публия Элия.

Согласно канонам государственного устройства римской Республики он являлся её номинальной главой, и Помпей, был обязан известить первого сенатора Сената о постигшем Рим страшном горе. В истории Рима редко были случаи, когда за короткий срок гибли сразу два его проконсула.

Собранные в присутственном зале курии царя Гостилия, в преддверии начала заседания сенаторы возбужденно переговаривались между собой. Голоса пятисот с лишним человек создавали стойкий гул, в котором более знающие сенаторы, просвещали тех, кто пребывал в неведении относительно обрушившихся на республику бед.

Благодаря богатствам, добытым диктатором Суллой и его полководцами в Восточном походе, курия существенно изменила свой прежний вид. Грубые каменные плиты были заменены благородным мрамором, стены были облицованы белым известняком. На месте, где раньше одиноко стоял оратор, появилась трибуна, а рядом с ней расположился стол секретаря, за котором он писал свои заметки.

Единственное, что ещё не получило своего окончательного завершение было сидения для сенаторов. В первом ряду находились отделанные слоновой костью кресла для принцепса и почтенных членов Сената. Затем полукругом шли мраморные скамейки, за которыми стыдливо располагались деревянные сидения, что породило некоторое расслоение среди сенаторов.

Каменные сидения считались более почетными местами и на них, как правило, сидели выдвиженцы Суллы. На деревянных дубовых скамьях сидели те, кто не мог похвастаться патронатом со стороны диктатора или не являлись его сторонниками.

Полностью преобразовать курию Гостилия помешала сначала смерть Суллы, потом дележ его политического наследства и наконец восстание Сертория и Спартака, съевшие львиную долю средств выделенных на переустройство курии.

Первым взял слово, принцепс Сената Публий Элий. Он приказал секретарю зачитать сенаторам письмо Помпея, повествующее о разгроме Спартаком легионов Красса, смерти проконсула, а также о трагической судьбе Марка Лукулла.

Зная, что его письмо будет зачитано сенаторам, Помпей постарался свести к минимуму негативное воздействие своего послания. Победа Спартака над Крассом была приписана внезапному нападению рабов, сумевших застать врасплох его воинов, что и привело к поражению армии. Что касалось смерти Лукулла, то Помпей предпочел умолчать о нападении римлян на лагерь рабов, представив её сенаторам как случайную стычку, которых на войне всегда было в превеликом множестве.

После того как секретарь закончил чтение письма, принцепс предложил сенаторам высказываться и первым слово взял Катул.

— Достойные римляне, крепитесь! Великие боги продолжают испытывать нашу твердость новыми трудностями, не позволяя нашим войскам уничтожить восставших рабов и примкнувших к ним мятежников италиков! Ещё вчера мы были уверены, что зажатые между тремя нашими армиями они будут полностью разгромлены и уничтожены, и мы наконец-то отпразднуем долгожданный триумф, но — этого не случилось.

Благородный Красс, на которого мы возлагали свои главные надежды — мертв, как мертв и Лукулл, призванный нами с Балкан для искоренения этой мерзкой заразы по имени Спартак. Скорбь об их смерти наполнит сердце каждого римлянина, который является патриотом своей родины и готов всеми своими силами защищать её от врагов.

Трижды за все время существования Рима, вражеская нога ступала на подвластные ему земли Италии. Галлы и Ганнибал, кимвры и тевтоны хотели силой захватить и уничтожить наш город. Предать огню наши дома и храмы, разграбить наши достояния и обратить римлян в рабов. Благодаря храбрости и стойкости нас и наших предков, а также милости богов мы смогли победить всех этих врагов! Смогли завоевать их города и обратить в рабство их самих!

Напоминание о былых победах римского оружия приободрили собравшихся в курии сенаторов. Хмурые морщины покинули их лица, уступив место уверенности в собственных силах и благополучном исходе дела, но не в этом заключалась главная цель выступления Катула. После гибели Красса ортодоксальным сулланцам был очень нужен достойный противовес Помпею и лучшей кандидатуры, чем Квинт Метелл на этот момент у них не было.

После разгрома армии Сертория сулланцы уже пытались вместе с Помпеем вернуть в Италию и Метелла, но тогда Сенат не поддержал это предложение. Скорое появление в Италии войск Лукулла перевешивало необходимость участия в войне со Спартаком и Метелла, да и сами сулланцы не очень сильно настаивали на этом варианте, делая свою главную ставку на Красса. Теперь, нужно было убедить Сенат в скорейшем возвращении армии Метелла в Рим.

— Однако кроме внешних врагов у нас есть и внутренний враг. Он не меньше опасен всех их вместе взятых и имя ему — рабы! Нет более подлого и коварного сословия в нашей Республике, постоянно готового ударить нам ножом в спину. Которое, только спит и видит, как уничтожить нас, которое считает день неудачным, если не причинит нам какого-либо вреда.

Дважды они поднимали на Сицилии восстания против нас, но каждый раз нам удавалось разбить и уничтожить их армии. Сегодня против нас рабов поднял беглый гладиатор Спартак и полем боя этого восстания, стала не Сицилия, а вся Италия. Назначенный нами в диктаторы Марк Красс смог отбросить его от стен Рима, но до конца подвить этот мятеж ему не удалось. Слишком много союзников и сторонников оказалось у этого проклятого мятежника не только в Италии, но даже и в самом Риме! — Катул вскинул руку в сторону Форума и его жест имел право на жизнь. Как ни старались власти они не смогли выявить тех, кто сочувствовал вождю рабов и поддерживал его, но такие, несомненно, в Риме имелись.

— На помощь Крассу мы вызвали Помпея из Испании и Лукулла из Фракии, но наш враг оказался хитрее и сильнее наших легионов. Красс разбит, Лукулл погиб и теперь Помпей остался один на один с этим страшным чудовищем Спартаком. Нам хорошо известны военные заслуги Гнея Помпея перед Римом. Его победа над мятежным Серторием — славная страница в анналах побед римского оружия. Никто из нас не сомневается в его таланте стратега, но нельзя недооценивать силу противостоящего нам врага. Почти три года он разбивает брошенные против него наши армии. Берет в плен солдат и боевые знамена легионов!!!

Катул специально сделал упор на знамена, так как потеря знамен считалось в римской армии самым страшным позором, после захвата в плен римского консула. По этой причине среди римских командиров существовал неписаный закон о том, что командующий легионов не должен попадать в руки врагов живьем.

— Я не сомневаюсь, что Гней Помпей сделает все возможное, чтобы как можно быстрей подавить восстание ненавистных рабов, однако ему может не хватить сил для этого. Поэтому, будет правильным, если на помощь Помпею мы призовем из Испании Квинта Цецилия Метелла. Сейчас армия Помпея находится в Лукании. Если мы примем решение о вызове Метелла, то появление его войск в Лацио поможет нам всем поставит точку в борьбе со Спартаком. Обе армии, не только защитят Рим от угрозы захвата его рабами, но наведут полный порядок и смогут избавить землю Италии от всяких смут и напастей, войн и мятежей. Некоторые несогласные с моими словами обязательно возразят мне. Они скажут, что не все так плохо как я сказал и потому, не следует торопиться с призывом Метелла, но я не соглашусь с ними. Я не знаю, такого понятия как рано когда на кону стоит судьба и интересы нашей республики и отечества. Я очень хорошо знаю, что такое поздно и потому настаиваю на скорейшем призыве в Италию Квинта Метелла для защиты Рима от армии Спартака!

Речь сенатора была поддержана бурными криками одобрения его многочисленных сторонников вместе с Луцием Флакком и Долабеллой, но это нисколько не смутило их противников во главе с сенатором Ватием. Они не собирались отступать под их напором.

Дождавшись, когда Публий Элий предоставил ему слово, старый сенатор уверенно шагнул к трибуне, уверенно принимая вызов своего оппонента.

— Квинт Катул красочно рассказал нам о той угрозе, что представляет для нас восстание Спартака и я полностью согласен с ним в этом. Он говорит, что действие взявших в руки оружие рабов опаснее галлов, Ганнибала, кимвров и тевтонов, вместе взятых, ибо это создает опасный прецедент как внутри Республики, так и за её пределами, и я вновь не могу не согласиться с ним. Он призывает к незамедлительным действиям против них, и у меня также нет слов для возражения ему. Однако при всем при этом я хорошо помню один из главных принципов нашей политики — Поспешай не торопясь! — торжественно провозгласил Ватия и мало кто из сенаторов в душе не согласился с ним.

— Именно его неукоснительное соблюдение позволило Римской республике сначала подчинить себе север и юг Италии, победить Карфаген, покорить Грецию, Пергамское царство и Испанию, а теперь успешно вести дела на Востоке! Именно разумная не торопливость позволила нам привести к покорности все эти страны и одержать победу над понтийским царем Митридатом. Да, опасность от рабов огромна, но нельзя от очередной неудачи в борьбе с ними терять голову и совершать непростительные ошибки. Квинт Катул предлагает отозвать из Испании Метелла, но смею вас заверить, что это откровенно опрометчивый шаг! — слова сенатора потонули в глухом рокоте голосов несогласных с ним сулланцев, но это нисколько его не смутило. Не дожидаясь, когда они утихнут, Ватия продолжил свою речь, умело придав голосу громкость.

— Многие из присутствующих здесь лиц скажут, что я не хочу, чтобы Метелл помог Помпею разбить Спартака в Италии, как в свое время Помпей помог ему уничтожить Сертория в Испании и будут не правы. Все мои действия в первую очередь обусловлены интересами республики, а не личными отношениями к нашим прославленным полководцам — гул голосов подтвердил, что оппоненты сенатора думают именно так, но Ватий только улыбнулся им в ответ.

— Отзыв Метелла из Испании невозможен по тому, что им ещё не до конца подавлены очаги мятежного сепаратизма! Пытаясь любой ценой расправиться со Спартаком, мы можем не только вновь потерять контроль над Испанией, но и позволим своим соседям опасно думать, что Римская Республика слаба! Что крайне опасно для наших интересов и потому непозволительно. Не надо обжегшись на горячем молоке изо всех сил дуть на холодную воду и это не просто слова.

Да, Марк Красс и Марк Лукулл к огромному несчастию для нас погибли, но вместе с ними не погибли их легионы. Собранные воедино, под умелым руководством Помпея они быстро превратятся в полноценную армию, которая по своей силе мало в чем будет уступать армии Метелла. А в том, что такому полководцу как Помпей подобная задача по плечу, лично у меня нет никаких сомнений! — торжественно изрек Ватия и тут же получил удар от оппонентов.

— Ты говоришь, что Помпей создаст вторую армию, но забываешь добавить, что большая часть войск Лукулла находится в Эпире и её отправке в Италию мешают зимние ветра! Из чего Помпей будет создавать вторую армию? Из деморализованных солдат Красса вновь вводя среди них децимацию!? — гневно воскликнул вскочивший со своего места сенатор Кассий Регул, но его слова не смогли поколебать позицию сенатора. Наоборот, его гневный выпад сыграл тому только на руку, ибо такой вопрос он предвидел.

— Непогода не позволяет нашим кораблям покинуть Эпир и пристать к берегам Апулии — это вполне привычная картина для этих мест. Обычно непогода господствует в этих краях неделю другую, максимум три недели, нарушая судоходство между Грецией и Италией. После чего все возвращается к прежнему положению дел и войска Марка Лукулла обязательно будут доставлены в Италию.

— Но пока это произойдет Спартак уйдет далеко вперед и сможет напасть на Рим, пока Помпей будет готовить против него вторую армию! — не сдавался Регул.

— Если это произойдет, я немедленно принесу Юпитеру Капитолийскому гекатомбу! Ибо только лишенный бессмертными богами разума, может совершить такой самоубийственный поступок. В сражении с войском Крассом мятежные рабы и гладиаторы понесли серьезные потери. Им нужно время, чтобы отдохнуть и прийти в себя. Чтобы благополучно переждать самые лютые холода зимы и пополнить свои ряды новыми бойцами. Вы можете сказать мне, что раненого зверя нужно добить как можно скорее, а я отвечу вам, что не надо торопиться. Силы Помпея и силы рабов примерно равны и воинское счастье переменчиво. Чтобы разгромить мятежников, нам нужна вторая армия и Помпей создаст её раньше, чем Спартак залижет свои раны! Никакого похода рабов на Рим не будет!

— В твоих словах сквозит самоуверенность, которая третий год нам обходится по очень высокой цене! — подал голос Долабелла, сулланцы поддержали его криками недовольства, но Ватия был неуязвим.

— Я полностью согласен с тем, что ни в коем случае не надо недооценивать противника, но не стоит и преувеличивать его силу! Да, Спартак оказался достойным соперником для наших консулов, но не надо возводить его в ранг полубога! Все три года, что великий Рим ведет с ним войну, он только и делает, что бежит по всей Италии с юга на север с севера на юг под ударами наших легионов. Разве наши войска не разбили армии мятежников Эномая и Крикса, Каста и Ганника и чуть было не заперли самого Спартака в голодной ловушке под Регием!? После битвы с Крассом он отошел на Флавиеву дорогу, окрестности которой он полностью разорил год назад и значит, будет испытывать трудности с пополнением, чего нельзя сказать о Помпее. Даже если Корнелий Цетег не сможет быстро переправить войска из Эпира, это не так уж и важно. Меньше чем через месяц наши армии погонят войско мятежников на север, чтобы соединившись потом, уничтожить фракийского змея, как это было предсказано в одной из книг Сивиллы! — торжественно провозгласил Ватия и одобрительные крики тех, кто был согласен с ним, перекрыли крики его противников.

Следуя совету Цицерона, Ватия специально сделал в своей речи отсылку к священным книгам, что хранились в храме Весты, после того как в результате пожара сгорел храм Юпитера Капитолийского. В самые трудные времена для своего города, римляне прибегали к гаданию по свиткам легендарной Куманской сивиллы и каждый раз, пророчество было благоприятным для Рима и его жителей.

Перед избранием Красса диктатором, сулланцы обратились к жрецам Весты за поддержкой и те объявили народу Рима такое пророчество. Было объявлено, что посланный богами в наказание римскому народу красный змей нанесет им большой ущерб и вред, но, в конце концов, будет разбит достойным мужем и найдет свою смерть в Риме.

Зная, что символом на щите Спартака был красный змей, римляне посчитали, что вождь восставших будет казнен в Риме, как были казнены такие враги Рима как македонский царь Персей, нумидийский царь Югурта, пергамский правитель Аристоник и многие другие, менее знатные и опасные для Республики противники.

Пройдя во время проведения триумфа по улицам Рима в качестве самого ценного трофея, они отправлялись в Мамертинскую тюрьму. Где их либо душили, либо морили голодом, либо убивали другим иным способом согласно решению римского Сената.

Получив столь весомую поддержку со стороны бессмертных богов, сулланцы без труда смогли продавить назначение Красса диктатором. Тем более, что в биографии Марка Лициния был момент, когда руководимые им войска наголову разгромили солдат противника возле Коллинских ворот Рима.

Признавая заслуги Красса, Сулла сказал, что в этот день его жизнь полностью зависела от меча молодого военачальника и многие сторонники диктатора были полностью согласны с этими словами. Потерпи в этот день Красс поражение от противостоявших ему марианцев и самнитов, неизвестно как бы закончилась эта гражданская война.

Теперь Красса не было, и ловкий Цицерон, вложив в уста Ватия предсказание сивиллы смог переломить настроение сенаторов в свою пользу.

Его извечный противник по ораторскому искусству Квинт Гортал в этот день ничем не мог помочь своим соратникам в их противостоянии в Сенате. Написав основные тезисы выступления Катула, он сидел рядом с ним с хмурым лицом не в силах повлиять на развернувшуюся дискуссию. Да, у него были свои контраргументы на речь Ватия, но произнести он их не мог, так как простуда прочно сковала его горло.

Все, что он мог делать — это писать стилетом на вощеной дощечке, но этого было недостаточно, чтобы одержать победу над таким противником как Ватия. Все заданные по подсказке Гортала Катулом вопросы Ватий с блеском отразил, а открыто читать речь по табличкам, было смертоубийственным шагом в стенах сената.

Признав приведенные ораторами аргументы достойными внимания, принцепс предложил сенаторам проголосовать, и успех был на стороне умеренного крыла сената. Пусть с небольшим перевесом, но они смогли одержать победу над своими противниками консерваторами.

Правда, не прошло предложение о передаче диктаторских полномочий Красса Помпею, но это по большому счету не могло повлиять на положение главных дел. Главным военачальником всех войск находившихся в Италии для борьбы с восставшими рабами был объявлен Гней Помпей, которому были переподчинены остатки войск Красса и Лукулла.

Но не только к Катулу и Ватию прибыли гонцы из далекой Лукании. На два дня позднее их, в Рим прибыл гонец с письмом от Спартака к своим тайным влиятельным друзьям. Переданное по давно отлаженной эстафете, оно оказалось в "Вечном городе" вместе с корзинами зелени одного из мелких торговцев снабжавших столицу римской республики свежими овощами.

Пройдя через десяток рук, оно оказалось в доме Луция Сергия Катилины, бывшего претора и близкого соратника Суллы.

Столь необычный факт переписки Катилины со Спартаком, вовсе не обозначал, что Луций Сергий симпатизировал восставшим рабам и разделял их взгляды и устремления. Хитрый и циничный политикан, он был истинным сыном своего народа и вовсе не собирался рубить сук, на котором сидел. Действуя через посредников, в лице Теренция Руфа и Секста Карбона, он с самого начала был в курсе всех дел мятежников, видя в них отличное средство, реализовать свои далеко идущие честолюбивые планы.

После смерти Суллы, Катилина оказался на вторых ролях в политической жизни Рима, оттесненный такими государственными тяжеловесами как Красс, Помпей, Катул, Ватия и даже столь нелюбимый Луцием Сергием, Марк Туллий Цицерон.

Да, в Риме власти с ним считались. Ему помогали и покрывали все его неблаговидные поступки, в том числе и соблазнение весталки, но в дела государственной политики Катилине путь был полностью закрыт.

Кто-нибудь другой давно смирился бы с подобным поворотом судьбы, и постарался бы наслаждаться тем, чем имел, но только не Катилина. Один раз вкусивший прелесть большой власти он не собирался отступать, покорно склонив голову перед обстоятельствами.

Едва ему стало известно о заговоре и восстании Спартака, он приложил максимум усилий, чтобы раздуть его. Вначале в лагерь повстанцев поступали медные асы. Затем по мере нарастания успехов Спартаку из Рима пошли серебряные денарии с квинариями, которые помогли вождю обустроить и отладить свое войско, а потом настал черед и золотых сестерций. Вместе с деньгами в лагерь гладиатора поступала и ценная информация, позволившая вождю повстанцев знать сокровенные планы противника.

В ответ, Спартак четко выполнял все требования своего высокого куратора и патрона.

На первых порах предполагалось, что войско восставших пойдет в Испанию на помощь Серторию и с тыла ударит по теснившему его Помпею. План был превосходный, но из-за предательства своих приближенных Серторий погиб и тогда Спартак получил самостоятельную роль. По требованию Катилины, восставшие рабы повернули на Рим, чем вызвали страшный переполох среди сенаторов и простых римлян. Войска для защиты столицы Римской Республики не было и человек пообещавший спасти Рим, мог требовать все что угодно. Расчет был правильным, но этим человеком оказался не Сергий Катилина.

Плодами его труда беззастенчиво воспользовался первый богач Рима — Марк Красс, который благодаря своим деньгам и влиянию полностью переиграл Катилину в борьбе за звание спасителя державы. Озлобленный Сергий с утроенной силой стал помогать восставшим, чтобы не дать Крассу возможности стать новым спасителем Рима, вторым Камиллом или вторым Марием. Чтобы придать силу и размах восстанию, Катилина посоветовал Спартаку отвести свою армию к Регию и переправиться в Сицилию, где было много рабов. Это был вполне разумный ход, но у фракийца оказались свои планы, отличные от планов римского куратора.

Не желая терять ценную поддержку Рима, вождь восставших послушно повел свою армию к Регию, но переправляться через пролив не стал. Проведя переговоры с киликийскими пиратами, Спартак повернул обратно, отписав в Рим, что пираты обманули его, из-за чего он не может переправиться в Сицилию. Теперь его главной целью стал Красс и, сойдясь с ним в смертельной схватке, он к огромной радости Катилины уничтожил диктатора, о чем и сообщал тому в своем письме к нему.

Случись это на полгода раньше и ничто не могло помешать Сергию Катилине стать новым диктатором Рима и при помощи оружия и послушных мятежников стать вторым Суллой. Однако появление в Италии Гнея Помпея и Марка Лукулла, готовность сената призвать из Испании армию Метелла, а с востока Луция Лукулла делали намерения Катилины неосуществимыми.

Когда Теренций Руф вместе с Секстом Карбоном закончили читать послание Спартака, между собравшимися римлянами стал законный вопрос что делать дальше.

Главной душой тайного триумвирата был Теренций Руф, поэтому Катилина и предоставил ему первому слово.

— То, что Марк Красс мертв — это хорошо. Теперь никто не заставит тебя Сергий выполнять данные обещания и возвращать взятые под него деньги. Нет человека — нет и договора с ним — хитро улыбнулся Теренций, напоминая Катилине данное им обещание Крассу не участвовать в политической жизни Рима, на время его отсутствия в столице.

— С деньгами все ясно, — поспешил согласиться с ним Карбон, также как и Катилина, имевший свои обязательства перед первым богачом Рима, — но что делать со Спартаком? Теперь союз с ним может оказаться нам не столь выгодным как раньше.

— Не стоит рубить голову курице, которая несла золотые яйца, — не согласился с ним Руф. — Спартак так основательно разворошил наш муравейник, что одно упоминание о нем по-прежнему бросает в дрожь весь римский сенат. Видели бы их лица, когда секретарь читал письмо Помпея к Сенату. Это было нужно видеть.

— А, по-моему, наши игры с фракийцем зашли слишком далеко и теперь они принесут нам больше неприятностей, чем выгоды. К его армии давно пристают не столько рабы, сколько италики, которым было отказано в получении прав римских граждан. Если он снова поведет свою армию на Рим, то под его знамена станут тысячи человек, люто ненавидящих нас. Это опасная сила, которая в любой момент может выйти из-под нашего контроля.

— Все эти три года Спартак полностью выполнял все наши советы и требования. С чего это, он вдруг станет кусать руку дающего?! Не в его положении сейчас делать подобный шаг.

— Интуиция и жизненный опыт подсказывают мне, что союз с мятежниками пережил свою полезность и нам следует прекратить всякие отношения с рабами — стоял на своем Карбон.

— Интуиция и жизненный опыт — насмешливо передразнил его Теренций, — обида за разоренную рабами виллу, благодаря чему ты попал в список пострадавших от рук мятежников.

— Вот когда начнется новая гражданская война, когда рабы и италики застучат в ворота Рима, вспомнишь мои слова, да поздно будет. Спартак уничтожил Красса — теперь наши дороги с ним должны разойтись раз и навсегда! — решительно отрезал Секст, и спорщики повернули головы к Катилине, ища у него поддержки.

— В том, что рано или поздно наши дороги со Спартаком разойдутся — в этом нет сомнения. Какие бы письма он нам не писал, и какие бы клятвы он не произносил, фракиец наш враг и значит должен быть уничтожен — Катилина посмотрел в сторону Карбона и тот расплылся в улыбке.

— Однако, я полностью согласен с Теренцием, что рано рубить голову курице исправно несущей яйца. Спартак убрал Красса, устранил Лукулла, так пусть теперь уберет за компанию и Помпея, если богиня Минерва так благосклонна к нему. Хотя я в это не особенно верю. Те силы, что имеются в распоряжении Помпея на данный момент, значительно превосходят силы Спартака — честно признал Сергий.

— И что ты предлагаешь делать? Сидеть и ждать? — уточнил Карбон.

— Да, сидеть и ждать — в голосе Катилины зазвучал металл и Секст не рискнул ему перечить, так как хорошо знал своего подельника, у которого чувства иногда преобладали над разумом.

— Мы ждали три года, подождем ещё немного. Все должно решиться в этом году. Либо Спартак уничтожит Помпея, либо Помпей уничтожит рабов, но в любом случае победитель будет настолько обескровлен, что не сможет помешать нам, захватить верховную власть в Риме. Многие наши сторонники готовы выступить с оружием в руках и принудить Сенат быть покорным нашей воле, как в свое время сделал это Сулла.

— В таком случае нужно как можно дольше удерживать Метелла в Испании, а Лукулла на Востоке. Появление их легионов в Италии может сорвать нам все дело — внес уточнение Теренций и Катилина согласился с ним.

— Что касается Лукулла, то он прочно завяз в борьбе с Митридатом и вряд ли, его легионы появятся в Италии до следующих майских ид. В отношении Метелла всё гораздо сложнее. Катул либо догадывается о наших намерениях захватить власть, либо для собственного спокойствия хочет видеть испанские легионы в Италии под командованием полностью послушного его воле полководца. Пока это ему не удалось осуществить, но зная настойчивость Катула можно не сомневаться, что он добьется своего.

— Думаю, что пока Помпей не потерпит сокрушительного поражения от Спартака, этого не случится. Ватия и Цицерон сумеют убедить сенат в нецелесообразности подобного шага, и мы поможем им в этом.

— Обязательно поможем — поддержал Карбона Катилина.

— Скоро от Помпея в Рим должен приехать зять Корнелия Цинны — Гай Юлий Цезарь. Он сильно обижен на Помпея и его можно будет использовать в наших целях — предложил триумвирам Теренций, но его слова не нашли должного отклика у Катилины.

— У Цезаря хорошо подвешен язык, но чтобы придать его словам вес, нужны деньги для покупки голосов плебса. Много денег, а у нашего Юлия кроме родства с Марием и Цинной ничего нет. Он беден как храмовая мышь и вряд ли в обозримом будущем сумеет вернуть себе конфискованное по приказу Суллы имущество.

— Может, нам стоит поговорить с сыном Красса о займе для него? — предложили Руф, но Катилина решительно покачал головой.

— Гай Юлий всегда вел свою игру и в нашем деле он будет не соратник, а попутчик. Пусть сам достает деньги для своей политической карьеры.

— Что будем делать в отношении Спартака? — напомнил Карбон о главной теме разговора.

— Все, как и прежде. Сообщим фракийцу планы Сената, пошлем ему немного денег и будем спокойно ждать дальнейшего развития событий.

— С недавних пор у меня появились некоторые сомнения относительно честности фракийца в наших с ним делах — выразил сомнение Секст, но Катилина не согласился с ним.

— Я с самого начала не верил в честность отношений с рабом, но у меня нет веских причин упрекать фракийца в двуличности по отношению нас. Все, что мы от него требовали, он всегда в точности исполнял.

— Но только не в отношении Сицилии! — сварливо напомнил Карбон. — Переправься он на остров, подними восстание и все, было бы хорошо. Красс последовал бы за ним, Помпей остался бы в Испании и у нас были бы полностью развязаны руки в отношении захвата власти в Риме.

— Когда имеешь дело с такими лживыми и алчными людьми как пираты, всегда есть опасность, что получив деньги тебя, могут обмануть.

— И такой славный воин как Спартак, который прорвал вал Красса и разбил проконсула не смог преодолеть пролив? Мне в это плохо верится — хлопнул ладонью по столу Карбон, словно желая придать дополнительный вес своим словам.

— Верить или не верить — это удел философов и матрон. Нам следует исходить из тех фактов, что у нас сейчас есть, а они таковы. Спартак устранил Красса и, вступив в борьбу с Помпеем должен максимально облегчить нам захват власти в Риме. Надеюсь, с этим вопросом у нас изменений нет? — язвительно уточнил Руф у Карбона, отвечавшего за подготовку к выступлению.

— Наши сторонники готовы выступить в любое время по первому нашему сигналу! Особенно Публий Корнелий Лентул Сура со своими гладиаторами — пылко воскликнул триумвир оскорбленный подозрениями Теренция.

— Кто бы в этом сомневался — хмыкнул Карбон, скептически относившийся к Лентулу Суре, что свято верил в правдивость предсказания сивилл. Согласно этой легенде, перед началом войны Мария и Суллы вещие жены предсказали, что троим Корнелиям, суждено получить царскую власть в Риме.

Первым из них народная молва называла Суллу — действительно сумевшим получить неограниченную власть диктатора. Вторым кандидатом в цари был определен соправитель Мария Цинна, имевший реальную возможность стать правителем Италии, но погибший во время солдатского бунта. Третьим претендентом на царский венец Лентул без сомнения видел себя и был готов делом доказать правдивость предсказания.

— Хорошо. Будем считать, что и с этим вопросом у нас все ясно, — подвел итог беседы Катилина. — Пришли завтра ко мне своего доверенного раба, Карбон, я передам ему письмо для фракийца.

Стремясь сохранить свои связи с восставшими рабами в полной тайне, Катилина и его товарищи придерживались строжайшего правила, согласно которому — правая рука не должна была знать, что делает левая. По этой причине письма от Спартака в Рим доставлялись одними людьми, а отправляли их другие.

— Я отправлю к тебе Фелидора. Он отнесет твое послание к торговцу Манию, что на днях по своим делам собирается в Апулию — сказал Секст и его слова не вызвали возражение со стороны триумвиров.

В том, что в столь важном деле, Секст Карбон прибегал к услугам раба, не было ничего удивительного. Во-первых, раб Фелидор был немой от рождения и, следовательно, не мог навредить хозяину своими показаниями против него. А во-вторых, для многих обитателей "Вечного города", рабы и слуги давно перестали именоваться людьми, и были переведены в разряд бессловесных и покорных существ, чье единственное предназначение заключалось в преданном служении своим хозяевам. Иного удела, по мнению римлян, им в этой жизни не было дано, но хозяева сильно заблуждались.

Униженные и оскорбленные своим бесправным положением, римские рабы самым внимательным образом следили за действиями Спартака. Многие из них с затаенной надеждой ждали прихода легендарного "Красного змея" к стенам "Вечного города". И хотя все они были под постоянным присмотром надсмотрщиков и государственных соглядатаев, а среди них было много доносчиков, рабы были готовы помочь Спартаку всем чем угодно.

Уж слишком много накопилось неоплатных долгов у "живой мебели" к своим хозяевам и многие из них только спали и видели, как свести с ними счеты.

Глава IV. Планы и замыслы.

Почти три с половиной недели мирной жизни, что получили спартаковцы, находясь за стенами Венузии, сказались для их войска самым благоприятным образом. Закончился со своей ранней тьмою и стужей январь, наступил ветреный февраль, с конца которого природа, медленно и неторопливо стала готовиться к приходу весны. Ещё стылые оковы холода позвякивали на ногах томящейся в мрачных чертогах Аида прекрасной Персефоне, но уже был недалек час, когда они должны были пасть, и богиня вернулась бы в мир живых.

Оставшиеся в Лукании войска Помпея пока ещё не тревожили армию восставших серьезными действиями, обозначив свое присутствие вблизи Венузии лишь небольшого отрядом легкой кавалерии. В его задачу входило наблюдение за действием спартаковцев, и особых хлопот он им не доставлял. Выполняя приказ Сената, Помпей был занят созданием второй армии, но вождь восставших прекрасно понимал, что рано или поздно у стен Венузии появятся и главные силы своего противника.

К встрече с объединенными силами римлян, армия Спартака не была готова. Нет, храбрость и решительность не оставили ни вождь восставших, ни его соратников. После победы над Крассом он точно знал, что его войско способно разбить и Помпея. Однако боевой опыт подсказывал ему, что на данный момент у противника в открытом бою больше шансов склонить чашу победы в свою сторону. И даже если ему удастся одержать вверх над римлянами, то это будет для него пиррова победа.

Слишком высокую цену придется заплатить за разгром армии Помпея и с оставшимися силами ему не взять Рим, до прибытия из Испании войск Метелла, Цетега с балканскими легионами Марка Лукулла или восточной армии, что сражалась с понтийским царем Митридатом. Рим подобно легендарной Гидре успешно создавал новые легионы взамен разбитых войск и для решающей схватки с этим вселенским злом, Спартак должен был иметь сильную и полнокровную армию. Армию, способную сломать хребет римской махине, которая даже в страшный для себя момент гражданской войны, неудержимо стремилась к мировому господству путем порабощения соседних стран и народов.

Когда два с половиной года назад, гладиаторы подняли восстание в Капуи, завершившееся полной неудачей, Спартак не имел далеко идущих планов борьбы с Римом. В тот момент для него были важны только две вещи. Сохранить жизнь себе и своим боевым товарищам, а также отомстить римлянам за то, что его отдали в гладиаторы и смерть жены, чье гадание предвещало ему большие победы.

Более четкий план борьбы с Римом возник и обрел свои черты уже после одержанных его воинами побед. Когда золотые орлы разбитых им легионов были брошены к ногам вождя вместе со всей грозной славой и доблестью, что стояли за этими символами.

В немалой степени этому помогли ему в этом и римские кураторы. Они с первых дней восстания рабов внимательно следили за их действиями, стремясь извлечь из него свою политическую и прочую выгоду.

Когда к Спартаку в первый раз прибыл посланник из Рима, страстным желанием фракийца сначала было повестить этого посредника, но прозорливый ум потомка боспорских царей, быстро взял под контроль свои чувства. Завязалась активная переписка, за ней последовало тайное сотрудничество, принесшее вождю восставших рабов много выгоды. Он стал достоверно знать о положении в стане врага, о его намерениях и планах. Это позволяло ему действовать зримо, точно наносит удары по врагу, а не шарить в темноте руками наугад.

Следуя призывам своих патронов, Спартак послушно повел войска на соединение с Серторием, за тем на Рим, а потом и к берегам Сицилии, чтобы переправившись на остров поднять Третье восстание рабов. Однако чем больше он вникал в положение дел в римском сенате и самой римской республике, тем сильнее крепла в нем уверенность, что он способен в этой жизни на большее, чем слепо выполнять чужую волю.

Окончательно она окрепла после похода на Рим. Когда нарушив планы его тайных покровителей, диктатором стал Красс и Спартак получил приказ идти на юг, с тем, чтобы там попытаться разгромить войско Марка Лициния.

Местом их решающего сражения должна была стать Сицилия, но заняв Регий, фракиец захотел начать свою собственную игру. Прибывших на переговоры киликийских пиратов он решил использовать в иных целях, чем рекомендовали ему римские кураторы. Вождь восставших поставил перед ними более широкую и полномасштабную задачу, ради чего щедро заплатив пиратам, присланным из Рима золотом и изрядно опустошив собственную казну.

Предложение вождя восставших рабов несколько удивили пиратов, но груды золота и богатой утвари помогли Спартаку добиться от них нужного для себя ответа. Тем более что единственным требованием фракийца к пиратам было хорошее исполнение привычной для них работы, не подвергаясь при этом серьезному риску. Сильного военного флота у римской республики в прибрежных водах не было, и оказать серьезного сопротивления пиратам никто не мог.

Первыми жертвами этого тайного соглашения стало появление пиратских кораблей вблизи Диррахии, откуда Цетег собирался начать переброску легионов Лукулла в Брундизий. Шторма и бури наконец-то улеглись и легат, на нескольких кораблях, решил отправить первую партию солдат к Гнею Помпею.

Конфисковав именем Рима все находившиеся в порту корабли, Цетег в срочном порядке погрузил на триеры самых лучших воинов из числа балканских легионеров, но им не было суждено достичь итальянских берегов. Едва только корабли покинули прибрежные воды Эпира, как навстречу им устремилась целая флотилия боевых кораблей. Командовавший римскими кораблями претор Гней Фульвий ошибочно принял их за корабли римской республики и позволил им беспрепятственно приблизиться к своим триерам.

В его голове совершенно не укладывались мысли о том, что обычно действующие в южных водах Средиземного моря киликийские пираты, неожиданно сменять свою привычную дислокацию и решат подняться так высоко на север.

Находясь в плену этого трагического заблуждения, Гней Фульвий прозрел только тогда, когда в римские корабли полетели стрелы и камни, на борту вражеских кораблей засверкали абордажные крючья, но было уже поздно. Словно коршуны, напали пиратские корабли на римские триеры, быстро и деловито, отправляя их в царство Посейдона.

Появление пиратов нарушило все планы Цетега. С трудом сдерживая ярость, он каждое утро слушал доклады наблюдателей о том, что они видели пиратские корабли, курсирующие вдоль побережья Диррахии.

Неизвестно как долго бы это длилось, но на море поднялся очередной шторм, и пираты были вынуждены покинуть опасные воды северной части Ионийского моря. С чистой совестью посчитав, что с потоплением римских триер они полностью выполнили часть своей работы.

Обрадованный уходом опасных гостей легат решил возобновить переброску войск в Италию, несмотря на откровенный саботаж со стороны местных мореходов. Пользуясь поддержкой пропретора, он конфисковал все суда годные для перевозки людей теперь уже по всему побережью Эпира. Худо-бедно, Цетег смог отправить Помпею около пяти тысяч человек из того числа солдат, что прочно застряли на греческой земле.

Казалось, что кризис, наконец преодолен и главнокомандующий римских армий в Италии получит столь важные для него силы, но милость госпожи Фортуны оказалось изменчивой. Когда собранные с таким большим трудом Цетегом корабли готовились отплыть в Брундизий, среди белого дня разыгралась страшная буря. Мощные вихри разъяренной стихии в мгновение ока разбросали стоявшие в гавани триеры, словно они были кучей гнилой соломы, а не тяжелыми кораблями.

Разбушевавшиеся волны с легкостью опрокидывали и топили суда вместе с матросами и находившимися на их борту солдатами. Мало кому из них удалось добраться до спасительного берега под оглушительный грохот волн и пронзительное завывания разгулявшегося ветра. Напрасно несчастные люди взывали к Юпитеру отчаянно моля его о спасении и заступничестве, верховный бог был глух к их мольбам. Холодные воды десятками и сотнями поглощали несчастных, которым выпала горькая судьба встретиться с диким хаосом стихии.

В этот день римляне недосчитались свыше трех сотен человек. По сравнению с оставшимся на берегу войском это было мизерным уроном, но именно эта буря стала тем фактором, что поставил крест на переброске римских легионов в Италию.

Лавина неудач, что обрушились на головы легионеров Лукулла за время пребывания их в Диррахии, сильно деморализовала их боевой дух. Среди солдат сразу поползли слухи, что все эти напасти дела рук фракийских колдунов наславших проклятья на римлян за их зверства, которые они в течение трех лет в превеликом множестве творили на Балканах.

Подобных слухов оказалось достаточно, чтобы на следующий день после бури в рядах римского войска началось массовое дезертирство. Не проходило дня, чтобы центурионы не досчитывались солдат в своих подразделениях и как не бился легат с этой напастью, он ничего не смог с ней сделать. Ряды его армии стали стремительно сокращаться и Цетег уже думал не о том, как переправить за море свои легионы, а о том, как удержать солдат под своими знаменами.

Из тех четырех с половиной тысяч пехотинцев, что Цетег все же смог отправить Помпею, римский полководец создал легион, что по его замыслу должен был стать ядром второй армии. После недолгого раздумья, главнокомандующий римских войск поручил его командование претору Долабелле, справедливо полагая, что ему лучше чем кому другому известны сильные и слабые стороны его солдат. Решение было вполне разумным и логичным, но как оказалось в дальнейшем глубоко ошибочным.

Валерий Долабелла, достойно прошедший войну с фракийцами от начала до конца был хорошим исполнителем чужих приказов, но откровенно плохим полководцем. Получив пост претора на выборах благодаря поддержке влиятельных родственников, Долабелла прошел хорошую школу войны под командованием Марка Варрона Лукулла. Однако для того, чтобы стать настоящим военачальником ему не хватило времени и таланта. Подобно начинающему шахматисту, он мог делать правильные ходы, но едва ход партии отклонялся от привычного трафарета, Долабелла терял нить игры, что приводило к сокрушительному проигрышу.

Получив от Помпея пополнение, в виде пять тысяч солдат и полторы тысячи кавалеристов союзного войска, он был отправлен к Венузии в качестве авангарда полководца. Вместе с находившимся там отрядом легкой кавалерии, он должен был внимательно следить за действиями Спартака, но не должен был вступать в схватку с противником.

Полководец с большим удовольствием двинул бы против рабов полноценную армию но, к сожалению, не мог этого сделать. Виной тому были солдаты Красса, среди которых после смерти диктатора также началось дезертирство, а кто не покинул лагерь Помпея, пребывали в жестокой депрессии. Чтобы как можно быстрее привести их в чувства, полководец делал ставку не на страх в виде новой децимации, как это делал Красс. Вместо этого Помпей решил пополнить остатки армии Красса своими командирами, хорошо проявивших себя в Испании.

Одновременно с ними, в костяк будущей армии вливались пополнения. Оно медленно, но верно прибывали к Помпею из тех земель Италии, что получили римское гражданство по результатам Союзнической войне. Работа по преобразованию всех этих сил в одно единое, шла ускоренными темпами, но процесс созидания как всегда требовал времени и средств.

Известие о появлении римского войска на дороге, ведущей к стенам Венузии, вызвало сначала тревогу в рядах спартаковцев, но бездействие противника принесло некоторое успокоение. Больше всех радовался сам вождь восставших, но причиной этого являлось отнюдь не только топтание вражеского войска на одном месте. Радость Спартака имела совершенно иной характер, дающая мятежному гладиатору большие надежды.

С самых первых дней восстания, Спартак уделял большое внимание развитию разведки, что внесла значительный вклад в одержанные им победы. Не только одни римские "друзья" поставляли вождю рабов важную для него информацию о противнике. У Спартака было много и других людей, чьи сведения подобно маленьким ручейкам со всех сторон текли в лагерь гладиатора, чтобы затем, слившись воедино дать полководцу подробную картину о военных замыслах римлян.

Благодаря своей разведке, Спартак знал не только приблизительное количество сил противника, но и их состав, имена римских полководцев с помощниками и даже приблизительную характеристику их боевых талантов.

Знаменитый военный мыслитель древности говорил, что если ты знаешь себя и своего противника, то можешь биться с ним, хоть сто раз и всегда одержишь над врагом победу. При знании только одного себя и не знании противника, шансы на победу над ним были половинчатыми, а при не знании ни себя, ни противника, полководец был обречен на вечное поражение.

При всей своей восточной витиеватости, изречение было абсолютно верно по своей сути и полностью совпадало с взглядами самого Спартака. Вождь восставших рабов твердо придерживался его с самого начала боевых действий с римлянами и не знал неудач.

Добытые разведчиками сведения о нынешнем главном противнике Спартака, позволяли ему нарисовать психологический портрет Помпея.

Третий из "братьев Куриациев" был, несомненно, храбрым и отважным человеком. Он обладал полководческим талантом, но при всех своих волевых качествах, был чересчур осторожен и прагматичен в своих действиях. В отличие от решительного, готового ради достижения цели пойти на серьезный риск Красса, победитель Сертория предпочитал действовать наверняка, продвигаясь к победе медленными шагами.

Это было вполне нормальной тактикой способной принести полководцу победу. Однако за всей этой логичностью, разумностью и правильностью, Спартаку чудился некий тайный изъян в виде робости и нерешительности в принятии ответственных решений.

Зная сильные и слабые стороны характера своего противника, фракиец мог действовать с выгодой для себя, но все эти предположения не стоили и медного аса без подтверждения их на практике. Справедливо полагая, что прибывшие под Венузию войска являются авангардом Помпея, Спартак стал внимательно следить за действиями Долабеллы, пытаясь получить либо подтверждение своих догадок, либо их опровержение.

Будь на месте Помпея Красс, то появление армии Валерия Долабеллы носило бы отвлекающий характер. Усыпляя бдительность противника бездействием своего авангарда, Марк Лициний наверняка бы попытался окружить армию восставших и комбинированным ударом её разгромить.

Узнав о появлении Доллабелы, Спартак немедленно разослал во все стороны разведчиков на поиски идущих в обход Венузия легионов римлян, но лазутчики ничего не обнаружили. Вернувшись в лагерь, они все как один говорили, что Помпей стоит лагерем в Лукании и занят формированием второй армии. О скором выступлении его объединенных войск в поход против восставших рабов ничего не говорит.

Полученные сведения в сочетании с бездействием Долабеллы косвенно подтверждали правильность выводов фракийца относительно характера своего противника. Одновременно с этим каждый день, проведенный в мирных условиях, усиливало и укрепляло армию Спартака. Его воины не только спокойно отдыхали и залечивали раны в хороших зимних квартирах, но и получали подкрепление.

Конечно, по своему количеству, оно не могло сравниться с тем, что получал Спартак в этих землях год назад. Тогда под знамена восставших толпами сбегались рабы и сельская беднота, люто ненавидевшая римлян захвативших лучшие земли юга Италии. Тогда их количество было таким большим, что для вооружения новобранцев, вождь приказал конфисковать у населения все изделия из железа, включая прутья тюремных решеток.

Теперь число местных жителей желавших примкнуть к победоносной армии знаменитого гладиатора было значительно меньше. Этой зимой к Спартаку пришли те, кто желал под его знаменами свести с римлянами свои кровные счеты или те, кто хотел его руками избавить юга Италии от власти ненавистного Рима.

Ранее италики, решившие выступить с оружием в руках против римлян, держались несколько особняком от армии Спартака. Сначала ими командовал Крикс, затем Каст с Ганником и только после гибели своих вождей, под угрозой полного уничтожения войсками Красса, они примкнули к армии гладиатора, признали над собой его власть.

Подобное поведение было обусловлено тем, что фракийцы, германцы, альпийские галлы, греки и сирийцы из которых в основном и состояла армия восставших рабов, для самнитов италиков были чужие. Главной их целью была месть римлянам за свое порабощение, тогда как жители юга Италии продолжали жить надеждой, изгнать римлян с их земель.

Преданные своими вождями и знатью во времена Союзнической войны, простые люди упрямо мечтали о возвращении своих былых свобод, видя откровенную слабость Римской Республики на данном отрезке истории.

Вторжение в Италию тевтонов и кимвров, Гражданская война Мария с Суллой, затяжной конфликт с Митридатом, мятеж Сертория и восстание Спартака, создавало у самнитов стойкое убеждение, что ненавистная ими Римская Республика должна рухнуть, если не сегодня-завтра, то обязательно в самое недалекое время.

Именно эта разность целей и обособленность намерений вождей италиков, не позволяло Спартаку действовать против Красса, так как он хотел, как считал нужным. Фракийцу все время приходилось искусно лавировать, искать компромисс со своими италийскими союзниками, с которыми его объединяла только ненависть и страстное желание уничтожить Римское государство. На этом близость его интересов с интересами италиков заканчивалась, так как каждая из сторон видела по-своему развитие событий, после того как будет повержена и растоптана в прах римская республика вскормленная много веков назад молоком капитолийской волчицы.

Крикс и его соратники видели исключительно свободную Италию с сильным и независимым Самнитским союзом, в окружении дружественных ему племен. Ослепленные святым желанием вернуть все к тому "как было прежде", вожди самнитов не могли и не желали понять того, что время свободной Италии ушло безвозвратно.

Земли северной и центральной Италии Рим уже прочно привязал к себе, сделав их частью своего государств, и даровал равные с римскими гражданами права. Что касалось самнитов, то их города и земли сначала подверглись страшному разрушению, а затем не менее интенсивной экспансии римлян, стремившихся оторвать себе лучшие земельные куски южной Италии. В сложившейся ситуации верховная знать оксов предпочла договориться с Римом, ради сохранения части своих земель. Судьба простых соотечественников их мало интересовала.

Политическая слепота дорого обошлась вождям самнитов. Продолжая делить восставших на "нас" и "их", они добились того, что потеряли не только собственные жизни, но и жизни своих товарищей, до последнего конца верившим их словам.

В отличие от вождя италиков, Спартак не спешил приоткрывать завесу над своим видением событий, что должны были последовать после падения Римской Республики. На его боевых знаменах в противовес римскому орлу и италийскому быку располагалась фракийская рысь. Она была, не только храбра и смела в схватках с врагами, но ещё умна, хитра и очень осторожна во всех своих действиях.

Вождь восставших рабов и гладиаторов старался полностью соответствовать качествам выбранному им тотему. На поле боя он первым бросался на врага и последним уходил с поля боя. В быту был прост и неприхотлив, и если бы не красный консульский плащ, который он носил, подражая римлянам, в нем трудно было заподозрить предводителя восставших.

Что касается планов, то держа своих воинов в состоянии полной боевой готовности, Спартак не торопился посвятить в них даже свое ближнее окружение. Как правило, его помощники узнавали о них только тогда, когда это было нужно вождю или того требовала обстановка.

— Если бы мою туника могла бы заговорить, то я бы приказал сжечь её, чтобы посторонний не мог узнать мои мысли — часто повторял Спартак своим командирам, когда те заводили в его палатке разговоры о дальнейших планах восставших.

Когда же его упрекали в излишней скрытности, вождь гладиаторов, пристально смотря в глаза собеседнику, принимался задавать вопросы.

— Ты действительно считаешь, что римляне не смогут узнать о наших планах и намерениях? Лично я в этом полностью не уверен. С их шпионами и лазутчиками мы успешно боремся, но кроме них ещё есть дезертиры и предатели, что в трудную минуту обязательно сбегут от нас ради спасения своей жизни. Попав в руки римлян или решив выслужиться перед ними, они расскажут все что узнали и услышали в нашем лагере. Зачем же зря давать противнику возможность узнать наши планы и тем самым подарить ему дополнительный шанс в борьбе с нами? Наши планы для римлян очень важны и потому, мы должны оберегать их как зеницу ока.

Для многих собеседников Спартака подобный стиль общение вызывал сильный душевный дискомфорт. Чувствуя себя если не доносчиками, то наверняка их пособниками, они старались не задавать вождю гладиаторов на подобную тему.

Те же, кто не оставлял попыток вызвать вождя на откровение и продолжали разговор о его планах, мало чего добивались. Прекрасно владея основами ораторского искусства, фракиец умел так построить разговор, что он как правило, заканчивался там откуда начинался.

Чуть более открыто Спартак высказывал своему близкому окружению о своих политических пристрастиях. Иногда, когда выпадал удобный момент, полководец пускался в беседу с боевыми товарищами в своем шатре о построении на земле справедливого государства. Главной ценностью этого государства, по мнению фракийца, была свобода, так как свободный человек имеет массу преимущества в труде и творчестве над всевозможными стяжателями и угнетателями.

Когда же в споре ему говорили, что римские граждане считают себя свободными и благополучными, то Спартак резонно отвечал, что благополучие квиритов зиждется на двух вещах. Оружие, при помощи которого они покорили своих соседей и денег, которые они потом из них высосали.

Некоторые находили в его речах схожесть с теми идеями, что в свое время провозгласил пергамский властитель Аристоник. Объясняя это влиянием греков и сирийцев, в большом числе находившихся в рядах спартаковского войска. Однако более прозорливые люди были с ними не согласны. Они утверждали, что Спартак только обсуждает идеи Аристоника, а на деле полностью копирует римлян, которых собирается победить.

Расположение лагеря, знаки различий и знамена, построение и внутренний распорядок в войске позволяло им задавать вопрос, будут ли отличаться от римских порядков и законов, порядки и законы в справедливом государстве Спартака. И будет ли все это тождественно идей ранней римской республике или личной диктатуры? За три неполных года войны, авторитет вождя повстанцев сильно вырос среди его солдат. Многие из них откровенно обожествляли своего полководца, видя во всех его удачах божественную помощь и провидение.

После того, как разведчики донесли, что войско Долабеллы не хитрая приманка римского капкана, а только авангард, призванный внести сумятицу в ряды повстанцев, Спартак собрал военный совет.

С момента разгрома армии Красса прошло больше месяца, и следовало решить, что делать дальше. Продолжать оставаться на зимних квартирах Венузия до того момента пока Помпей не двинет свои главные силы против восставших или перейти к активным действиям.

Галлы и германцы стояли за первый вариант, призывая Спартака взять все, что можно из сложившейся ситуации благодаря трудностям противника. Венузий и его окрестности исправно кормили спартаковцев, укрывали от холодов, в войско повстанцев регулярно приходило подкрепление.

Против этого выступали италики, которые по-прежнему призывали вождя идти на Рим и, используя фактор внезапности попытаться захватить вражескую столицу.

— Пока Помпей занят приведением в чувство уцелевших от наших мечей солдат Красса. Пока страх перед нами не угас в их душах, надо попытаться ударить в самое сердце врага, пока оно лишено защиты! — горячо призывал Публитор с товарищами, но эти призывы не совпадали с планами и замыслами вождя.

— Помпей занят созданием второй армии, но это пока у него не очень хорошо получается. Киликийские пираты и шторма не позволили римлянам перебросить в Италию легионы Лукулла, а переформирование остатков армии Красса требует времени. Именно по этой причине возле Венузии стоит только Долабелла, а не сам Помпей.

— Так чего мы ждем? Не будем уподобляться Ганнибалу и засиживаться в теплых квартирах Капуи вместо того, чтобы стремительно атаковать Рим!

— То, что Помпея нет у Венузии, совсем не означает, что едва узнав о нашем движении на Рим, он не броситься в погоню за нами, пытаясь решить все свои трудности на ходу. Оторваться от римлян мы сможем. Сделать это нам не впервые, но вот захватить Рим врасплох — это вряд ли получится. Не надо строить напрасных иллюзий. Противник постоянно следит за нами, ожидая нашего броска к своей столице. Как бы быстро мы не шли на Рим, нас обязательно встретят наглухо закрытые ворота, а осадных машин способных сокрушить их, у нас нет.

— Тогда что ты хочешь? Дождаться когда враг окончательно окрепнет и силами двух армий окружит и уничтожит нас, либо выдавить из Италии на радость римского сената!? — недовольно воскликнул италик, но Спартак только сокрушенно покачал головой.

— В пылу страстей, ты, Публитор забыл основы нашей тактики — бить врага по частям. Нельзя позволить Помпею создать вторую армию против нас. Нужно попытаться разделить эти не совсем подготовленные к сражению силы. Надо заставить Помпея бросить против нас хотя бы их половину, и в нужный момент разбить их. Ничего нового.

— Что же конкретно ты предлагаешь, Спартак!?

— Подойдем к карте — вождь подозвал Публитора и остальных командиров к столу, где лежала карта южной Италии. Два её верхних угла придерживали бронзовые светильники в виде стройных амазонок вооруженные серповидным щитом и коротким копьем. Из головы грозных воительниц струился яркий свет освещавших место грядущей битвы. Противоположный конец карты вождь придавил своим мечом.

— Ты хотел действий, Публитор? Ты их получишь — улыбнулся италику Спартак и стал неторопливо излагать свой замысел.

Глава V. Терновый венок Самнии.

Свое положение в противостоянии с армией мятежных рабов, Гней Помпей считал вполне для себя выгодным. Решись Спартак направить свое войско на захват Брундизия или Тарента за его спиной немедленно вырастала армия Помпея и всей своей мощью раздавливала оказавшихся между молотом и наковальней бунтовщиков.

Также его нынешнее местоположение позволяло блокировать попытку противника двинуться на Рим. Задумай гладиатор в очередной раз напугать римский сенат бряцанием оружия, Помпей разделял свою армию на две части и начинал преследование противника сразу по двум направлениям.

Новая армия, что состояла из остатков войска Красса и новобранцев, должна была двигаться наперерез Спартаку по Аппиевой дороге и успевала раньше врага оказаться у ворот Рима. Армия же самого Помпея шла бы следом за войском противника, готовая в любой момент сократить разделяющее их расстояние и навязать спартаковцам сражение в невыгодных для них условиях.

Даже стояние в Лукании, за которое полководца нещадно критиковали его противники в Риме, приносило ему большую пользу, чем Спартаку. Формирование второй армии шло ускоренными темпами и уже через две недели, Помпей намеривался положить конец мирной жизни мятежников в Венузии.

По расчетам полководца противник до последнего будет цепляться за теплые квартиры и покинет город только с приближением главных сил Помпея. Все было в этих расчетах верно и правильно, но Спартак показал, что Сенат не зря все эти три года считал его опаснейшим врагом римского государства.

Победитель легатов, преторов, консулов и диктатора Красса не стал дожидаться, когда римский главнокомандующий двинет против него всю свою силу. Не дожидаясь пока Помпей завершить создание второй армии, он неожиданно для римлян оставил Венузию и двинулся в Самнию, полностью повторяя свои прошлогодний маршрут.

Столь неожиданные действия вождя восставших гладиаторов серьезно озадачили Помпея. Будь он на месте Спартака, он бы повел свои легионы прямо на Рим или попытался бы разгромить противника в сражении, как до этого разбил Красса. Численное превосходство, конечно, было на стороне римлян, но зная решительный характер Спартака можно было смело предположить, что он сделал бы все возможное, чтобы склонить чашу весов в свою пользу.

Вопреки ожиданиям римского полководца вождь восставших рабов выбрал третий вариант действия и тот факт, что он не понимает сути намерений противника, очень беспокоили Гнея Помпея. Единственное логическое объяснение, приходившее ему на ум, заключалось в том, что понеся серьезные потери в последних сражениях, Спартак предпринимает пытки для быстрого восполнения их.

— Не сумев набрать в свои ряды нужное количество добровольцев в Лукании и Апулии, он решил найти их в Самнии, — высказал свое предположение полководец. — Если это так, то дела у Спартака оставляют желать лучшего. По всей видимости, он выбрал весь свой мобилизационный ресурс.

— Что ему мешало послать своих людей в Самнию, а самому сидеть в Венузии и обучать новобранцев, как это делаем мы сами? — удивился Аврелий Котта. — Может Долабелла нарушил твой приказ и проявил недозволенную инициативу против армии рабов? Что он пишет!?

— Согласно донесению легата, Спартак покинул город неожиданно и скрытно. Ни о каком давлении на рабов со стороны наших войск он не упоминает — подал голос в защиту Долабеллы командующий.

— Я считаю, что причиной спешного ухода гладиатора из Венузия являются его лазутчики луканы. Все они ненавидят Рим и охотно донесли рабам все, что только увидят и узнают в нашем лагере. Наверняка они донесли Спартаку о подготовке против него новых легионов, и он поспешил унести ноги. Теперь будет бегать по горам, а нам придется его догонять — предположил Валерий Пизон и в его словах, была доля истины. Конные патрули неоднократно задерживали вблизи лагеря луканских пастухов, да и местных торговцев в римском обозе хватало.

Будь воля полководца, он бы близко не подпустил к своему лагерю всю эту компанию, но обстоятельства заставляли его мириться с их присутствием. Без местной помощи формирование новой армии затянулось бы на долгое время.

— Не будем гадать, что заставило рабов покинуть Венузию. Видимо для этого у него были довольно веские причины. Сейчас важно понять, что они намерены делать в Самнии? Пополнить свои ряды за счет самнитов или это только часть их плана?

— Может Спартак направляется к горе Гарган, чтобы посетить могилу своего дружка Крикса? — предложил Рулл, но Помпей не согласился с ним.

— Все то, что я знаю об этом человеке, не позволяет мне заподозрить его в подобной сентиментальности, — не согласился с ним Помпей. — Скорее всего, он действительно узнал о наших приготовлениях и своим внезапным наступлением решил убить двух зайцев. Нарушить наши планы и пополнить свои ряды за счет сочувствующих ему самнитов.

— Что нам следует делать? Двинуться вслед за Спартаком всем вместе или разделить армию на две половину? — спросил командующего Рулл.

— Не могу отделаться от ощущения, что все действия гладиатора хитрый трюк, в конце которого будет внезапный бросок на Рим. Это единственно больное место удар, по которому максимально выгоден Спартаку. Все остальные шаги ведут его к проигрышу.

— У меня тоже такое ощущение. Спартак должен ударить по Риму, в этом его единственное спасение — поддержал Помпея Котта.

— Значит, мы должны сделать все, чтобы сузить ему возможности для маневра и, не дожидаясь завершения формирования второй армии идти походом на Спартака — предложил претор Гай Клавдий Кассий.

— Возможно, именно этого рабы и добиваются. Сначала заставят нас разделиться, а затем ударят по самому слабому звену и разобьют в пух и прах — не согласился с ним Тиберий Назика. Из-за болезни он не смог присоединиться к Долабелле и помогал претору Квинту Эмилиану в подготовке новых легионов.

— Все может быть, — в раздумье произнес Помпей. — Пусть Долабелла продолжит наблюдение за войском Спартака и для того, чтобы нам было за него спокойно, пошлем ему в помощь часть кавалерии Габиния и два легиона под командованием Пизона и Магниция. Это должно ввести Спартака в заблуждение, что вслед ему двинулись наши главные силы. Сам я вместе с легатом Коттой будем двигаться по другую сторону гор, чтобы иметь возможность в любой момент перехватить рабов, в случае если они вдруг решит перейти их и двинуться на Рим.

Что касается претора Эмилиана, то пусть он спокойно завершает подготовку своих солдат и в назначенный срок снимается с лагеря и вместе с всадниками Квинквиция идет на Рим по Аппиевой дороге. Если произойдут какие-либо изменения и наши планы изменятся, я сообщу вам об этом.

Слова и намерения командующего всем были ясны и понятны, и никто не собирался спорить с ним. Никто, кроме одного человека — Спартака. Мятежный гладиатор не только собирался пополнить ряды своего войска за счет жителей Самнии, но самое главное — намеривался сократить численность римских войск.

Когда ворота Венузии распахнулись и из них под звуки боевых труб, с высоко поднятыми боевыми знаменами стали выходить стройные ряды спартаковских войск, все это являлось отвлекающим маневром. Он должен был привлечь внимание претора Долабеллы и скрыть от его глаз главный замысел гладиатора.

Он заключались в том, что перед тем как покинуть Венузий, Спартак разделил свое войско на две части, поручив командование второй половиной претору Публитору. За сутки до выступления рабов из города, под покровом ночи он увел своих воинов из Венузии. Сразу после этого по городу поползли слухи, что самниты вновь откололись от остальных сил восставших, и держат путь к горе Гарган.

Зная о прежней сложности в отношениях между рабами и италиками, в подобный расклад событий было не трудно поверить.

— Как волка не корми, он все равно в лес смотрит — с негодованием говорили многие фракийцы и германцы после ухода самнитов и жители Венузии охотно им верили. После того как Венузию заняло войско Долабеллы, они повторили их слова слово в слово, когда римляне стали спрашивать горожан о причинах оставления Спартаком города.

Говорили они словоохотливо, искренне веря в то, во что говорят, чем основательно сбили с толку римских дознавателей. Глядя в многочисленные открытые и честные глаза горожан, они не смогли распознать хитрую ловушку, умело приготовленную Спартаком Долабелле.

К огромному несчастью для римлян, Публитор не поднял мятеж против вождя восставших и не двинулся к священной для всех италиков горе Гарган. Хорошо зная прилегающую к городу местность, Спартак решил воспользоваться излюбленной ганнибаловой хитростью и устроил врагу западню.

Имея фору в сутки времени, Публитор спрятал своих солдат в одном из многочисленных ущелий, выходивших на дорогу, ведущую к горе Гарган. Притаившихся воинов было трудно заметить со стороны дороги, так хорошо они были укрыты. Единственные кто мог предупредить римлян о засаде, были местные пастухи, гонявшие стада своих коз по горам. Но они слишком сильно были ими обижены и никто из пастухов не стал пятнать свое честное имя грязным предательством.

Известив Помпея об уходе врага из Венузии, Долабелла вместе с союзниками двинулся вслед за Спартаком, ничего не подозревая о той смертельной опасности, что нависла над их головами. Не заметив ничего подозрительного, мимо спартаковской засады сначала прошла кавалерия римлян, а затем и пехота. При этом сидевшие в засаде воины, ничем не выдали врагу своего присутствия, несмотря на сильный холод, что опустился на землю в эту ночь.

Когда разведчики донесли Публитору, что римляне наконец-то прошли, и вслед за ними никто не движется, он воинам приказал покинуть засаду.

Согласно плану разработанному Спартаком, главное войско восставших расположилось в одном переходе от места засады и ждало обусловленного сигнала. Им было горящее дерево на склоне горы, чей яркий огонь был хорошо виден издалека.

Солнце уже клонилось к закату, когда в обусловленном месте, спартаковские дозорные увидели долгожданный огонь, предвещавший квиритам много горя и печали. Миг и всадники Серванда вскочив в седла устремились вперед, уверенно сокращая расстояние между собой и идущими впереди римского войска кавалеристами Долабеллы. Прошло немного времени и враги оказались друг перед другом.

Будь на месте претора Марк Лукулл, он бы сразу заподозрил неладное и попытался бы любой ценой избежать столкновения с противником. А если этого было невозможно избежать, то занял бы возвышенность, чтобы иметь преимущество, на случай неизбежности битвы.

Вместо этого, Долабелла посчитал, что он столкнулся с арьергардом отступающего врага. Считая, что напавшие на него рабы хотят ценой собственной жизни дать возможность главным силам Спартака уйти дальше на север, претор приказал развернуть когорты в боевую линию.

Предстоявшее сражение не представлялось Долабелле трудной задачей. Как бы лихо не разогнали спартаковские всадники идущую в авангарде союзную кавалерию, против сплоченной линии римских когорт они ничего не могли сделать. Левый фланг римлян прикрывал крутой горный склон, а справа от дороги находилась топкая равнина, начисто лишавшая конницу её ударной силы и маневренности. Чтобы разгромить врага кавалеристы Серванда должны были атаковать плотный строй легионеров, ощетинившихся короткими копьями — пилумами.

Выставив их вперед, римляне были готовы как можно дороже продать свою жизнь, а их противник не находил в себе сил и мужества заплатить цену. Осознание этого придавало легионерам дополнительные силы. Соединившись в одну монолитную линию, они с презрением кричали в адрес врагов обидные и оскорбительные слова, как бы подзадоривая их показать свою силу.

Смелость и радость гуляла по рядам легионеров, однако очень скоро все изменилось. Сначала у них в тылу появились солдаты Публитора, а затем к Серванду подошли главные силы армии Спартака. Только тогда, претору стало ясно, что его войско оказалось зажатым между двумя жерновами смерти, из которых мало кому удастся вырваться живыми.

Страшной и беспощадной была битва в первых числах марта 682 года от основания Рима. Попав в смертельную ловушку римляне предпринимали отчаянные попытки вырваться из неё, а окружившие их спартаковцы были объяты жаждой мести, за тех своих товарищей, что погибли в этих местах год назад.

— За Крикса! За Ганника! — неслось из рядов воинов Публитора, что наседали на римлян с тыла.

— За Эномая! За Антигона! За всех погибших наших братьев! — отвечали им солдаты Спартака, яростно круша ряды противника.

Среди легионеров претора Долабеллы выкриков не было. Была только ругань, крики раненых и вой обреченных на смерть людей. Сотни пар глаз смотрели за спину атаковавших их воинов Публитора. С тоской надеждой вглядывались они в край горизонта надеясь увидеть спешащих им на помощь воинов Помпея. Как они желали услышать звуки боевых труб, увидеть верхушки знамен когорт и легионов, ощутить топот римской кавалерии.

В трудные для себя минуты человеческая натура всегда ждет, и надеяться на чудо, но на этот раз чуда не произошло. Ни легионы Пизона и Магниция, ни конница Габиния так и не пришли им на выручку. Вместо спасительных криков идущей в атаку римской пехоты, легионеры Долабеллы слышали лязг и скрежет мечей спартаковцев, под напором которых неудержимо разваливались ряды их обороны.

Около двух часов шло это сражение между римлянами и войнами Спартака на сбросивших с себя снежный покров просторах Самнии. Около двух часов римские когорты бились со своими противниками, пытаясь спасти свою жизнь, свои знамена и свою честь, но удача отвернулась от них.

Падая под ударами превосходившего их по численности врага, легионеры отчаянно пытались сохранить целостность своих поредевших рядов. Мало кто из них уже надеялся на счастливый исход. Никто не смотрел в сторону горизонта, который стремительно темнел с каждой минутой.

Неизвестно как долго воины Долабеллы ещё противостояли окружившему их со всех сторон противнику. Возможно римляне смогли бы продержаться до наступления темноты и тогда у них появился бы шанс пробиться через топкую равнину не заботясь о целостности своего строя. Возможно, но черное предательство перечеркнуло все их надежды и имя этого предателя было Валерий Долабелла.

Его душа не вынесла вида спартаковских когорт яростно теснящих его войско с двух сторон. Он не смог перенести страшной картины гибели его легионеров под мечами взбунтовавшихся рабов, гладиаторов и сельской бедноты, взявшейся от безысходности за оружие. Не был готов претор к тому, что в самом скором времени примет он смерть от рук воинов Спартака, как до этого погиб консул Марк Лукулл.

Страх с такой силой ударил ему в голову, что у Долабеллы не хватило сил обуздать его и встретить свой последний час, как подобало настоящему римскому полководцу. В какой-то миг волна паники накрыла разума претора, и яростно давя и расталкивая стоявший рядом с ним солдат, Долабелла поскакал прочь из страшного сражения, прямо по топкой равнине, что прикрывала правый фланг его войска.

Как он смог вырваться из тисков смерти, проскакав там, где повредили ноги своих коней многие из тех, кто бросился в бегство вслед за претором, непонятно. Видимо кто-то из бессмертных богов крикнул "Ещё не время!" трем сестрам Мойрам изготовившихся обрезать нить жизни Долабеллы и те послушно покорились ему.

Вместе с претором поле боя смогли покинуть около десятка кавалеристов. Проплутав всю ночь, утром следующего дня они наткнулись на кавалеристов Габиния и поведали им горестную весть о разгроме легионов.

Подлее и коварнее удара, что нанес претор в сердца и души своих солдат не смог бы нанести ни один враг. Вид ударившегося в бега командира, поразил римских солдат сильнее, чем меч или копье противника. Осознание того, что претор бросил их на произвол судьбы, подкосило руки и ноги у солдат Долабеллы. В одно мгновение оказывавшие яростное сопротивление врагу легионеры утратили свой боевой дух и обратились в бегство под пронзительное улюлюканье противника.

Кому-то посчастливилось спастись благодаря резвости своих ног и из последних сил одолеть крутой косогор, и постыдно бросив оружие, затеряться в темных сумраках густых кустов. Другие смогли, с трудом выдирая ноги из проклятой топи, пробежать спасительные пятьсот метров и не получив удара в спину копьем или стрелой, нырнуть в спасительных объятьях ночи.

Таких счастливчиков оказалось около тысячи человек, но все они оказались потерянными для римской республики. Единицы из тех, кто спасся этой ночью, пристали потом к легиону Пизона, что утром следующего дня подошли к месту сражения. Все остальные дезертировали, посчитав, что они уже сполна отдали долг республике и сенату сначала на Балканах, а теперь в Италии.

Ни призывы, ни угрозы не смогли пробить брешь в той стене страха, что прочно поглотил их разум, и взял в плен их душу. Все как один они решили стать сторонними наблюдателями в схватке Спартака с Римом.

По приблизительному подсчету, что произвели римляне по приказу своих преторов, в битве со Спартаком погибло около две трети всего войска, что находилось под командованием Долабеллы. Многие из погибших легионеров мужественно пали в схватке с врагом, но гораздо больше было тех, кто принял смерть от удара в спину.

Когда Помпей со своим главными силами догнал легионы Пизона и Магниция, вид поля боя усеянного телами погибших римлян вновь потряс его душу. За время своей службы Риму он одерживал победы, терпел неудачи, и вид павших солдат уже не так трогал душу человека, привыкшего бросать их в пламя сражения ради одержания победы над врагом.

Полководца поразило иное. Римское войско было не разбито армией противника, оно было им буквально растерзанно. Иного слова к той картине, что открылась его изумленному взору, Помпей подобрать не мог. Ему прекрасно было видно, как безжалостно прошлись спартаковские жернова смерти по рядам легионеров Долабеллы, сокрушив их в пух и прах.

Вид погибшего войска был ужасен, но сильнее вида павших воинов был вид живых, тех, кто пристал к римскому войску через три дня после этой трагической битвы. Их было ровно сто два человека из тех двух тысяч, что попали в плен к противнику.

Все пленные римляне были отданы Публитору, который по требованию своих самнитов устроил поминовение Крикса и павших с ним год назад у горы Гарган воинов. Поминки эти были простыми и одновременно страшными, ибо ради успокоения души павшего вождя, Публитор устроил гладиаторские бои.

Быстро образовав огромный круг, самниты выставляли друг против друга два десятка римлян, пообещав сохранить жизнь пяти победителям.

То, что произошло потом, было недостойно гордого имени квирита, но ни один из пленных не отказался сражаться со своим соотечественником и с оружием в руках не бросился на мучителей. Все хотели жить и ради этого были готовы на все.

Этот день был черным пятном на славных страницах истории Рима и одним из главных дней в жизни восставших рабов и гладиаторов. Когда ещё, гордые римляне, под властью которых оказалось все Средиземноморье дрались друг с другом на потеху тех, кто совсем недавно был ими покорен. Когда было, чтобы судьбу властителей мира решали вчерашние рабы, с глумливыми криками выбрасывали свои черные, скрюченные пальцы, даруя проигравшему воину жизнь или обрекая его на мучительную смерть.

Довольный увиденным зрелищем Публитор и другие вожди восставших сдержали свое слово, и победители получили жизнь и свободу. Некоторая их часть, к своему сожалению не смогла воспользоваться милостью спартаковцев, так как полученные им раны в схватке оказались смертельными. Те же, кто уцелел или раны их оказались не такими тяжелыми, покинули лагерь победителей и направились к Помпею.

Как говорили потом римляне, лучше бы их по пути домой перебили разбойники, или загрызли волки. Вид ста человек пришедших в римский лагерь и их рассказы о том, каким образом они смогли получить свободу, оказал очень негативное воздействие на умы солдат Помпея.

Страх перед мятежными рабами, которые заставили их боевых товарищей, свободолюбивых и гордых римских граждан подчиниться подобному варварству, прочно вошел в их сердца и души. Одновременно с этим у них зародились сомнения в свои способности победить Спартака, успешно громившего одного за другим преторов и консулов. Сразу заговорили, что проклятому гладиатору помогают боги войны лукан и самнитов, на алтарь которых фракиец и принес столь ужасную, но вполне понятную кровавую жертву.

Только на третий день, Помпей понял, какую ошибку он совершил, дав приют в своем лагере этим людям. Видя, с какой силой, заражают они души его воинов, он сменил милость на гнев и приказал отправить их под конвоем в Рим, но было уже поздно. Горькие семена паники уже прочно проникли в сердца римских легионеров и дали в них разрушительные ростки. И даже тот факт, что они были срочно отправлены в Рим, как преступники под конвоем обернулось против полководца. Подавляющее большинство солдат в разговорах выражало сочувствие и соболезнование этим гладиаторам по неволи, чем осуждало их поведение.

Нечто подобное сотворил с попавшими в плен римлянами нумидийский царь Югурта. Он заставил каждого из пленника под громкие крики и улюлюканье толпы пролезать под низко установленным ярмом. Это было чрезвычайно унизительно и позорно для римского солдата, но ради возвращения домой, они пошли на это и тогда, республика закрыла глаза на недостойное поведение своих граждан. Весь гнев Сената был обращен против Югурты, тогда как простые римляне осуждали солдат.

Теперь, когда римская республика прошла через ужасы гражданской войны между Марием и Суллой картина поменялась с точностью наоборот. Чувствуя это и стремясь предстать перед своими солдатами честным и беспристрастным человеком, вслед за "гладиаторами" полководец удалил из лагеря и претора Долабеллу.

Пользуясь властью главнокомандующего римскими войсками, Гней Помпей отправил неудачника Долабеллу в Тарент, откуда тот первым кораблем отплыл к берегам Эпира. Там, вместе с другим неудачным соперником Спартака, бывшим претором Публием Варинием, ему предстояло бороться с дезертирством в рядах лукулловых легионов.

— Надеюсь в этом деле, ему будет сопутствовать большая удача, чем в подавлении восстания рабов — сказал Помпей на военном совете.

— Решение абсолютно правильное, но его недостаточно, чтобы исправить положение после среди солдат, после появления в лагере "гладиаторов". Думаю, тебе следует собрать солдат и поговорить с ними — предложил Сервилий Рулл и все командиры Помпея дружно подхватили его совет.

— Рулл говорит дело, — поддержал трибуна Аврелий Котта. — с солдатами надо поговорить, пока страх и сомнения, окончательно не разложили их души.

— Солдаты любят тебе, Помпей! — подали голос Пизон, Магниций, Назика. — Поговори с ними, внуши им веру в себя и победу. Иначе нам придется долго гоняться за Спартаком и его проклятыми рабами!

Сказано — сделано и в тот же день, в лагере было объявлена большая сходка, на которой перед солдатами выступил Помпей.

Для многих из его солдат, Гней олицетворял образ подлинного римлянина. Среднего роста, с открытым и приятным лицом, он не был похож на эпического героя способного одним своим видом обратить в бегство полчища врагов. Главным его добродетелям в отношении с воинами являлась честность. Помпей строго спрашивал со своих солдат, но никогда не предавал и не унижал их, стремясь действовать исключительно по закону. Это находило отклик и понимание среди легионеров, плативших своему полководцу любовью и преданностью.

Когда глашатаи объявили о сходке, на главной площади лагеря было не протолкнуться. Каждый желал слышать, что скажет главнокомандующий своим воинам, и он не обманул их надежды и ожидания.

— Солдаты! Римляне! Мои боевые товарищи. Настало время испить чашу горести, что послали нам бессмертные боги, проверяя нашу твердость в решимости защитить нашу республику, наши города и святыни, наших детей и близких от рук взбунтовавшихся рабов. Именно для этого нас и призвал сюда из Испании Сенат, не дав времени до конца разобраться с местными мятежниками и сепаратистами. Позвал, ибо более страшная и ужасная угроза под названием Спартак, вот уже три года неустанно терзает наше родное отечество, пользуясь трудностями, что в нем возникли.

Из маленького провинциального мятежа, восстание рабов превратилось в огромный костер угрожающий уничтожить наш родной дом. В борьбе с этой угрозой потерпели неудачу многие наши полководцы, включая проконсулов Красса и Лукулла. Теперь черная полоса коснулась и наших золотых орлов. Претор Долабелла потерпел поражение, а попавших в плен римлян, враг подверг неслыханному унижению заставив, сражаться друг с другом на потеху толпе рабов.

Помпей говорил эти слова, глядя прямо в глаза стоявшим напротив его воинам но, ни голос, ни лицо, ни фигура полководца не выражали страха или неуверенности перед врагом.

— Все это вместе взятое создает перед вашими глазами образ неуязвимого и неустрашимого противника, но это далеко не так. Все три года рабы только и делают, что бегают от римских легионов по горам и наносят один коварный удар за другим исподтишка. Ни одно сражение, ни один бой не был выигран ими в честном и открытом бою — говоря это, полководец несколько кривил душой, но в этот момент ему было не до правды. Главной целью его слов было опорочить врагов в глазах его солдат и предать им уверенности в собственной силе.

— Почему они так делают? — требовательно спросил Помпей у воображаемого оппонента и, не дожидаясь ответа на заданный вопрос, дал его собственную трактовку. — Потому, что их меньше чем нас, они слабее нас, и они боятся нас. Не так ли?

Громкие крики согласия стоящих перед ним солдат подтвердили не только правоту слов Помпея, но и верность его тезиса. Действительно, проще иметь перед собой трусливого и коварного врага, чем равного по силе соперника.

— У нас есть все, чтобы разбить и уничтожить тех, кто посмел бросить вызов нашему государству. Этих взбесившихся от пролитой римской крови рабов, гладиаторов и примкнувшую к ним горстку изменников. У Марка Красса была только одна армия для борьбы с мятежниками — у нас на сегодня есть две армии и скоро мы выступи в совместный поход против Спартака. Вместе с претором Эмилианом и легатом Агенобарбом мы затравим их как бешеных псов, разгромим в открытом бою, растопчем и уничтожим мощью своего оружия. Отомстим за погибших граждан Рима и смоем черное пятно позора с наших славных знамен.

Те же, кто будет захвачен нами в плен, будет предан позорной казне на кресте. Их распнут вдоль дороги, от того места, где будет одержана победа над Спартаком до стен Рима, в знак назидания и страха всем остальным рабам. А их вожди, как того требует закон пройдут в цепях по улицам Рима при праздновании нашего триумфа, после чего будут сброшены с Тарпейской скалы. Я нисколько не сомневаюсь, что так оно и будет, а вы? — задал риторический вопрос Помпей и вновь громкие крики согласия воинов заполонили римский лагерь.

После окончания собрания мало кто из солдат сомневался в скорой победе над рабами до декабрьских ид. Однако среди общего ликования был один человек, душу которого безжалостно точил червь сомнения и этим человеком был Гней Помпей. Полководец сумел найти убедительные слова для своих солдат, но не смог сделать то, же самое в отношении самого себя.

Глава VI. Рокировка в длинную сторону.

Одержав победу над Долабеллой, Спартак направил свою армию к городу Каннусию. Его стены сильно обветшали от времени, и римляне посчитали нецелесообразным держать в нем маломальский гарнизон. Город был полностью беззащитный и когда вождь гладиаторов привел свои легионы к стенам Каннусия, местные власти были вынуждены отправить к нему посольство со слезной просьбой не подвергать город насилию и разорению.

К огромному удивлению горожан, Спартак внял их мольбам. Он согласился пощадить город в обмен на кров для части своего войска и провианта из местных запасов, что согласно решению Сената имелись в каждом римском городке на нужды, пришедшей на постой армии.

Быстро получив согласие от горожан, фракиец отправил в город на отдых солдат Публитора и Никия, на плечи которых легла основная тяжесть по разгрому войска Долабеллы. Остальные командиры; Астропей, Арторикс, Квартион и Декорат остались вне стен города, разбив лагерь по всем правилам военного искусства.

Сделано это было Спартаком специально. Стоя у стен Каннусия, он намеривался посмотреть за поведением тигра, которого он так больно дернул за усы. Если после разгрома Долабеллы, Помпей бросится сломя голову в погоню за дерзким обидчиком, как в свое время делал Красс, значит, психологический портрет своего противника гладиатор составил неверный. Значит, вождь восставших рабов сильно просчитался и Помпей более хитрый и умный противник, чем пылкий и вполне предсказуемый Красс.

Именно, предсказуемые действия проконсула позволяли Спартаку громить его легионы, всегда быть на шаг вперед своего противника и, в конечном счете, его уничтожить. Появись в первые два дня стояния спартаковского войска у стен Каннусия взмыленные всадники с вестью о приближении легионов Помпея и весь план, с такой тщательностью подготовленный Спартаком рухнул бы в тартарары. Однако этого не случилось.

Разведчики доносили, что вражеская армия стоит на месте битвы и явно не собирается бросаться в погоню за армией мятежников. Римляне хоронили павших воинов, отправляли повозки с ранеными, получали подкрепление и только на четвертый день выступили в поход.

Все эти сведения очень радовали Спартака. Теперь он точно знал главные слабые места своего противника и намеривался использовать в борьбе над ним. За всю свою небольшую, но очень бурную жизнь воина, он давно уяснил главное правило поединка. Можно прекрасно владеть оружием и грамотно строит тактику боя, однако это не делает победу воина предопределенной. Важно чтобы он смог успешно реализовать свои боевые навыки и тактическое умение. Главное успеть, в полной мере задействовать все свои плюсы, уменьшить минусы и не дать этого сделать своему противнику.

Стремясь показать пример своим воинам в воздержанности и терпимости, Спартак не поехал в теплые городские квартиры, а остался в лагере. Здесь, в своей палатке, он собрал своих соратников, чтобы обсудить план дальнейших действий, а точнее приоткрыть завесу над своими замыслами.

Фракиец прекрасно понимал, что одержанная над римлянами победа и присутствие невдалеке от Каннусия легендарного поля, где пуниец Ганнибал наголову разгромил превосходящее его по численности римское войско, обязательно вскружит голову части его соратникам. Что пойдут разговоры о необходимости дать врагу генеральное сражение, что совершенно не входило в планы вождя.

Зная характер и настрой своих боевых товарищей, он догадывался, кто заведет разговор о решающем сражении с Помпеем и не ошибся. Главными сторонниками этого действия были италики во главе с Публитором.

— Пойми, Спартак! После разгрома армии Долабеллы победа над Помпеем и Римом у нас почти в руках! Римляне после нашей победы над Крассом стали бояться нас до смерти, а теперь и вовсе готовы разбежаться от одного нашего появления! Достаточно одного хорошего удара, чтобы разгромить войско Помпея и двинутся на Рим! — от убеждения в правоте собственных слов у Публитора горели глаза, но весь его эмоциональный порыв ушел в пустоту.

— Кто сказал тебе о страхе римлян перед нами? — осадил невинным вопросом бурный напор италика вождь.

— Как кто? Пленные конечно! — искренне удивился Публитор. — Если хочешь, я сейчас приведу их сюда, и они тебе все расскажут!

— Любой человек над головой, которого занесен меч, скажет тебе все, что ты хочешь от него услышать и римляне не исключение из этого правила — скептически уточнил Спартак.

— Значит им вообще нельзя верить?!

— Почему, можно, но только при этом следует самым тщательным образом проверять сказанное пленными. Как говорят на востоке — отделять зерна от плевел. Иначе можно попасть в ловушку врага.

— И что говорят тебе отделенные зерна? — сварливо поинтересовался Публитор.

— Зерна говорят, что римляне в большинстве своем злы на нас, чем смертельно напуганы. Что они ненавидят нас и мечтают о том дне, когда мы в цепях пройдем по их Форуму вслед за триумфальной колесницей Помпея.

— Так надо сделать все, чтобы мы прошли по Форуму не в цепях, а с мечами и факелами в руках! Разобьем Помпея и тогда Рим, не устоит под нашим напором и падет! — радостно поднял руку командир самнитов, но вождь вновь его не поддержал.

— А если его стены не падут под натиском нашей армии? Если римляне отразят наш удар и Капитолийская волчица уцелеет. Сумеем мы отразить удар армии претора Эмилиана, что непременно явится на защиту своей столицы?

— Армия претора Эмилиана в большинстве своем состоит из новобранцев.

— В его армии не только новобранцы, но и мобилизованные ветераны, а также бывшие солдаты Марка Красса. Никогда не нужно недооценивать силу своего врага, которого изнутри пожирает жажда реванша.

— Не нужно переоценивать врага, Спартак. Красс собрал и вооружил армию за собственный счет. Большинство его солдат не хотят сражаться под знаменами Помпея, который не платит им ни гроша — блеснул своими познаниями тайной жизни противника Публитор, чем вызвал улыбку у вождя.

— Твои доводы весомы, Публитор, но послушай и мои. После разгрома Помпея и неудачного штурма Рима, наша армия против армии Эмилиана будет совсем иной, чем она сейчас. Потери будут неизбежны, а быстро восполнить их мы не сможем. Хорошо, если боги пошлю нам победу, и мы разгромим противника и в этот раз, но сможем ли мы разгромить армию Метелла? Его сенаторы обязательно вызовут в Италию, сразу, как только мы покончим с Помпеем или ещё раньше, едва они заподозрят, что он не справляется с нами. Такие разговоры постоянно идут среди сенаторов.

Публитор попытался, что-то ответить вождю, но тот прервал его взмахом руки и италик покорно умолк. Авторитет командующего самнитов, не шел ни в какое сравнение с авторитетом самого Спартака.

— Хорошо, допустим на момент, что боги вновь встали на нашу сторону. Мы смогли разгромить и армию Метелла, взяли в осаду Рим, создали осадные орудия. Все идет хорошо, но при этом мы постоянно должны оглядываться на восток, в ожидании высадки в Брундизии или Таренте солдат Лукулла. Рано или поздно они должны появиться в Италии, и мы вновь окажемся между двух огней. Хватит ли у нас сил разгромить и этого противника, я не знаю.

— Войска, какого Лукулла ты опасаешься? Марка или Лициния? — уточнил у вождя командир греков Никий.

— Думаю, что сначала против нас бросят легионы Марка, а потом, скорее всего и Лициния. Ради собственного спасения сенаторы призовут кого угодно. Кроме армий братьев Лукуллов я не исключаю возможности того, что нам придется воевать ещё и с Лацией.

— Чтобы на время прикрыть свою спину и иметь возможность спокойно взять Рим, можно поднять рабов в Сицилии на новое восстание. Высадившись в Апулии восточные легионы, должны будут сначала заняться ими и только потом двинутся на нас.

— У нас не будет времени послать в Сицилию людей, поднять на восстание рабов и переправить их на Апеннины. Не надо себя обманывать, Публитор. Война не простит нам подобного увлечения несбыточными грезами.

— Что же ты предлагаешь, вождь? — напрямую спросил Спартака командир германцев Квартион. Потомок плененных и обращенных в рабство Марием тевтонов и кимвров, он не любил долгих разговоров. Германец признавал верховенство фракийца над собой и был готов выполнить любой его приказ, ради уничтожения так ненавистных ему римлян. С шести лет познав рабство и разлучение с родителями, Квартион только и жил чувством мести обидчикам, превративших его сначала в живую мебель, а затем отправивших в каменоломню.

— Для начала усыпить бдительность противника. Заставить его думать, что в схватке с армией Долабеллы мы понесли большие потери и не помышляем, ни о походе на Рим, ни о генеральном сражении с Помпеем.

— И ради этого нам вновь предстоит отступление! Так!? — гневно воскликнул Публитор, не посчитав нужным, скрывать свое негодование.

— Все верно. Ты совершенно прав, Публитор, я считаю, что следует вновь отступить — с улыбкой подтвердил Спартак.

— Но как, же так? Почему после столь блестящей победы мы должны вновь отступать? — к великой радости Публитора воскликнул фракиец Астропей. — Ведь это мы победители, а не они! Это они должны отступать, а не мы! Объясни мне, почему так?!

В глазах Астропея отражалось смешанное чувство незаслуженной обиды и горького разочарования человека проделавшего трудную работу, и чей результат поставлен под сомнение. Примерно такое же выражение, в той или иной мере было на лицах и остальных командиров находящихся в палатке вождя.

— Надеюсь, что ты не посчитаешь выбранную мною тактику отступления признаком трусости перед противником и не откажешься её выполнять, Астропей?

— Три года мы воюем под твоим началом Спартак, и ни у кого из нас никогда не было мысли ослушаться твоего приказа. Благодаря тебе мы неизменно одерживаем победы над врагом, но я хочу знать причину, побудившую тебя Спартак, вновь искать выход в отступлении перед противником, чтобы лучше его исполнить.

— Я прекрасно понимаю твои чувства, Астропей. Вновь отступать, после одержанной над врагом победы трудно и обидно, но поверь, мы вынуждены так поступить. В войне с римлянами нужна не только одна пылкая храбрость, но ещё холодный, полостью выверенный расчет. Все кто с ними боролись до нас, тоже одерживали победы в сражениях но, в конечном счете, проигрывали им, неверно рассчитав свои силы. Война с Ганнибалом наглядный тому пример. Разгромив римлян в битве при Каннах, он не смог взять Рима, хотя и стоял у его ворот.

Помпею выгодно дать нам решающее сражение в надежде развязать себе руки и доложить римскому сенату о своей победе. Я полностью уверен в нашей силе, но сейчас большое сражение нам не выгодно. Мы сделаем ставку на позиционную войну с многочисленными мелкими стычками. Поэтому, с завтрашнего дня мы отступим к Салатии, затем к Арпам, к Геронию, и на всем протяжении этого пути наша кавалерия будет атаковать авангард римлян.

— И что это даст?

— Нам, возможность держать противника в напряжении и усилить в душах римлян сомнение и неуверенность в собственных силах. Помпею, возможность успокаивать сенат известиями, что мятежные рабы неудержимо бегут прочь от страха перед его легионами. Что помощь проконсула Метелла, слава богам, ему не нужна и недалек тот день, когда его армия, к великой радости сената, либо разгромит нас, либо вытеснит нас прочь за пределы Италии. В Галлию, Иллирию, Фракию, на восток к Митридату или к парфянам. Одним словом, от такой тактики у каждого из нас свой определенный интерес и своя выгода.

— Неужели ты готов покинуть Италию? — встревожено спросил Астропей.

— Конечно, нет, — успокоил фракийца Спартак. — Как только наступит благоприятный момент, мы нанесем противнику быстрый и сокрушающий удар. Мы разгромим римлян по частям и, двинув свои войска на Рим, попытаемся захватить римлян врасплох, пока в Италию не вступили войска Метелла или Лукулла. Это сложная задача, но я твердо знаю, что она нам по плечу. Главное точно выбрать момент, а торопливость с поспешность в этом деле недопустимы.

— И как далеко и долго нам предстоит отступать и усыплять бдительность Помпея? — не удержался от вопроса самнит.

— Ты слишком много хочешь от меня, Публитор. Я не всемогущий Юпитер и будущее мне неизвестно. Очень много зависит от того как поведет себя в этой ситуации Помпей. Примет ли он нашу игру или попытается навязать нам решающее сражение. Все это покажет скорое будущее, но о наших планах никто кроме вас не должен знать. Никто — гладиатор выразительно посмотрел на своих товарищей и все дружно закивали ему головой. Три года войны с Римом, хорошо показали, как дорого может обойтись, на первый взгляд невинная болтовня.

С подобным напоминанием все присутствующие в палатке вождя командиры были полностью согласны, но Публитор не был бы самим собой, если бы у него не было своего уточнения по этому вопросу.

— Ты с большой осторожностью делишься с нами своими планами ведения войны с римлянами, считая, что чем меньше о них знают, тем лучше, — с затаенной обидой в голосе сказал Публитор. — Ты наш вождь и если ты так считаешь, то это твое право, однако в твоей палатке больше месяца живет пленная римлянка. Ты считаешь, что её присутствие не нанесет вред твоим планам?

Озабоченность Публитора имела свою историю. После смерти жены у Спартака были женщины из числа тех, кто примкнул к восстанию и встал под его знамена. Будучи полностью поглощенный войной с Римом, гладиатор не отдавал особого предпочтения ни одной из них, ограничиваясь нерегулярными связями.

К этому все привыкли, но после взятия Венузии в его палатке прочно обосновалась молодая светло-русая римлянка по имени Фабия, что вызвало удивление среди соратников вождя. Она была из числа тех римлян, кто появились в Апулии после окончания Гражданской войны по указу диктатора Суллы, решившего дать своим ветеранам земельные наделы в мятежной провинции.

Естественно пришлых римлян в Венузии не любили и едва спартаковцы захватили город, как местные жители стали под шумок сводить старые счеты. Все близкие Фабии погибли, а её саму спасло то, что она попалась Арториксу, который следуя приказу Спартака, строго пресекал бесчинства в захваченном городе.

Обычно, после занятия городов, вождь восставших занимался наведением порядка и свершением правосудия. При этом Спартак пытался соблюдать законность и непредвзятость, вынося приговоры в отношении оказавшихся в его руках римлян. Если вина осужденных была явной, вождь без колебания карал их, но если обвинение не имело под собой почву, он отпускал их на свободу.

При рассмотрении судьбы Фабии, Спартак проявил неслыханную милость в отношении молодой римлянки. Он не только отказался карать девушку из-за её происхождения, но и взял под свою защиту. Вместо того чтобы отпустить римлянку на все четыре стороны, гладиатор разрешил ей остаться в лагере, мотивируя это боязнью за её жизнь. Ей временно выделили место в палатках женщин сопровождавших восставших, строго приказав им не обижать девушку.

Когда же спартаковцы покинули Венузию, фракиец неожиданно для всех взял Фабию с собой. На этот раз, вождь восставших рабов и гладиаторов полагал, что проявленное им заступничество пагубным образом скажется на дальнейшей судьбе римлянки. Получив защиту от Спартака, она автоматически попадала в списки неблагонадежных граждан римской республики. От этих списков до списков проскрипционных был один шаг и потому, Фабия была вынуждена остаться в войске гладиатора до тех пор, пока она попадет в ту область, где её никто не знает.

Объяснение было вполне разумным, но среди гладиаторов были и такие, кто считал по-другому, видя в заботе Спартака о римлянке банальные любовные утехи вождя.

— Никогда бы не подумал, что в этой женщине таятся такие таланты, что она смогли так крепко привязать к себе нашего Спартака. А с виду в ней ничего особенного и нет, — удивлялись одни знатоки женского пола, — только светленькая, молодая да на лицо смазливая.

— Сразу видно, что ничего ты в женщинах не понимаешь! — авторитетно заявляли другие знатоки любовных наук. — Это высоких и худых баб надо долго зажигать, а такие как она сами кого хочешь, в постели зажгут.

Нужные люди докладывали Спартаку о подобных разговорах среди его соратников относительно Фабии и потому, вождь посчитал необходимо ответить на вопрос оска.

— Можешь быть спокойным, Публитор. Её приводят в мою палатку только на ночь, а в постели я не имею привычку обсуждать свои военные планы.

Слова вождя породили веселые улыбки на серьезных лицах его гостей, но Публитор продолжал высказывать опасения в отношении Фабии.

— Эта женщина — римлянка и значит она наш заклятый враг. Даже если она не сможет подслушать твои разговоры, узнать твои сокровенные планы, она может попытаться убить тебя, Спартак в момент твоей близости с ней! — предостерег самнит вождя, но это только откровенно развеселило фракийца.

— Спасибо за заботу о моей жизни, но все это пустые страхи. Если она вдруг и задумает убить меня в момент близости, то это ей вряд ли удастся. Поверь мне на слово, в её положении это будет довольно трудно сделать — заявил гладиатор, чем вызвал дружный смех у сидевших вокруг стола командиров.

— И все же, было бы разумней свести к минимуму любой риск в отношении твоей жизни. Глупо вести борьбу с Римом и поскользнуться на любовной шелухе.

— Чтобы уверено держать женщину в своей воле, совсем необязательно связывать её веревками, сажать на цепь или регулярно пороть плетью. Достаточно рассказать ей правдоподобную красивую сказку и если она в неё поверит, то будет послушна твоей воле и предана подобно собаке — наставительно ответил Публитору вождь.

— И что такого ты ей рассказал такого, если не секрет? — не удержался от вопроса Астропей, что был первым ловеласом в спартаковском войске.

— То, что она была готова услышать. Я открыл ей свою страшную тайну. Сказал, что отец мой римлянин, а мать царского рода с Боспора и я желаю захватить верховную власть в Риме.

Слова вождя вновь вызвали смех у командиров. Публитор, правда, вновь, хотел что-то сказать, но Спартак требовательно поднял руку.

— Эта женщина нужна мне для постели и закончим на этом о ней разговор. Давайте вернемся к более важным делам, — вождь окинул внимательным взглядом своих соратников и остановился на начальнике одного из отрядов кавалерии. — Завтра во второй половине дня мы снимаемся с лагеря. Все кроме твоих конников Декората. Они немного задержаться, ибо им предстоит очень трудная задача.

Слова вождя о трудности миссии были довольно своеобразны и необычны для лихого рубаки Декората. Вместо яростных схваток в честном бою с противником, он должен был исполнять роль трусливого застрельщика. Внезапно нападать, а затем спешно убегать во все лопатки, что было тяжким испытанием для храброго грека. Декорат с радостью поменялся бы местом с любым другим начальником кавалерии, но Спартак рассудил иначе.

— За три года, римляне хорошо узнали храбрость тебя и твоих кавалеристов. Они считают, что вступив в бой, вы будите биться до конца и в этом будет наш главный секрет, — доверительно сообщил изумленному военачальнику. — Представь, что подумает противник, если первый храбрец нашего войска будет отступать, не принимая серьезного боя? Правильно, что у спартаковцев дела идут не особенно хорошо. Что Красный Змей хочет укусить, но не может из-за нехватки сил. И задача твоя и твоих кавалеристов будет заключатся в том, чтобы как можно дольше удерживать Помпея в этом заблуждении.

Декорат оказался не только хорошим рубакой, но и неплохим исполнителем чужих идей. Почти каждый день, после того как спартаковцы покинули Каннусий, его кавалеристы вступали в стычки с авангардом противника.

Вначале Декорату было трудно выполнять приказ вождя и поворачивать своих разгоряченных схваткой конных удальцов всего только перед одной алой врага. Однако потом пришел опыт, спартаковцы так наловчились убегать, что у римлян возникло стойкое убеждение в слабости и неуверенности напавшего на них врага.

Радость от этих побед для римлян была невелика. В схватках с противником они, как правило, теряли больше, чем спартаковцы, но сам факт того, что враг отступает, что он боится дать не только большое сражение, но не выдерживает даже небольшой стычки грело Помпею сердце. Мало-помалу у полководца создалось убеждение, что Спартак удачно действует против отдельно взятых соединений римлян, но дать генеральное сражение боится.

Среди соратников Помпея, конечно, были и такие, что предостерегали командующего об опасности недооценки действий противника. Говорили, что Спартак хитро стелет жесткую постель, на которой невозможно будет спать, только разве как вечным сном, но Помпей знал, как им ответить.

Все дело заключалось в том, что выбранная фракийцем тактика была во многом сходна с той тактикой, что применял против него Серторий в Испании. Тогда, воюя с Помпеем, он старательно уклонялся от большого сражения с римским полководцем, надеясь одержать взять вверх над ним благодаря мелким, изнурительным стычкам. План был хороший, но в конечном результате Помпей одержал победу над опасным противником Рима.

— Пусть спартаковские блохи больно кусают нас, но мы потерпим. Терпением Юпитер громовержец меня не обидел, но близок час, когда придет черед рабов испробовать на своей шкуре силу наших легионов и остроту наших мечей — говорил полководец, подразумевая, что вскоре, вместе с армией претора Эмилиана загонит спартаковцев в смертельную ловушку, из которой им не будет выхода.

По этой причине он не спешил сокращать разрыв между своей армией и войском врага, давая возможность второй армии римлян пройти Кампанию и успеть прикрыть столицу от возможного удара врага.

В Риме известие о разгроме легионов Долабеллы вызвало ожидаемое волнение среди римского сената. Противники Помпея немедленно подняли головы и стали требовать срочного вызова из Испании войска Метелла, но им вновь не удалось противостоять напору златоуста Цицерона.

Приложив максимум своего таланта, оратор сумел убедить Сенат не делать этого. В ход пошли аргументы о способности войска рабов наносить удары из-за угла и их боязнь к открытой битве.

— Претор Долабелла стал жертвой коварства Спартака, которое может сравниться с коварством Ганнибала. Его легионы были разбиты не в честном бою, а были разгромлены, угодив в коварную ловушку. Это естественно не снимает с претора вины, но требует вынесения объективной оценки случившейся трагедии — витиевато рассуждал Цицерон, стоя за трибуной курии.

Все аргументы своих противников о необходимости прибытия в Италию Метелла, он разбивал утверждениями, что Помпей способен самостоятельно разбить Спартака. Что на защиту Рима идет армия претора Эмилиана, а отъезд Метелла может спровоцировать новый кризис в только что усмиренных землях иберов.

— Метел сам признает в своих донесениях, что ещё не до конца смог вырвать корни местного сепаратизма, порожденного восстанием Сертория. Он ясно и четко пишет, что это может случиться не раньше средины грядущего лета. Я призываю вас прислушаться к словам проконсула, что лучше кого-либо знает всю подноготную местной обстановки и не торопиться с его отзывом из Испании — взывал к разуму своих слушателей оратор и те ему охотно внимали. Так складно и логично звучали его слова.

— Тем же, кто видит серьезную опасность в тактических успехах восставших рабов, хочу напомнить о существовании армии претора Эмилиана. Она уверенно идет по Аппиевой дороге для защиты нашей столицы и если только грязные рабы и гладиаторы попытаются угрожать стенам священного Рима, они будут немедленно разбиты. Это говорю вам я — Марк Туллий Цицерон.

У извечного оппонента Цицерона Квинта Гортала голос в этот день был в хорошем состоянии, но вот аргументов, способных перевесить чашу спора в свою пользу у него не хватало. Как бы уверенно он не играл на этот раз на трубе страха, он не смог убедить Сенат занять нужную ему сторону. Все, чего смог добиться Гортал — это сократить число сенаторов разделяющих позицию Марка Туллия. Нужная сулланцам резолюция так и не была получена, но тот незначительный перевес, что имели их противники, наглядно говорили о шаткости положения умеренного крыла римской политики.

Эту опасную тенденцию в раскладе сил отчетливо заметил и Сергий Катилина со своими товарищами. Ошибочно полагая, что преследуемый Помпеем Спартак медленно, но верно отходит к границам Умбрии, обходя стороной Рим, Катилина очень обеспокоился. Угроза захвата Рима восставшими рабами была для него крайне важна и, отбросив маску стороннего наблюдателя, он срочно отправил к фракийцу гонца с посланием.

В нем, не пожалев красок, он излишне сильно расписал страх римских сенаторов, что обуревал их об одном только упоминании имени вождя восставших рабов. Вместе с этим Катилина извещал, что гарнизон столицы слаб и наверняка не выдержит двойного удара; спартаковских воинов снаружи и сторонников Катилины изнутри. Главное внезапно появиться у ворот Рима, до подхода к столице армии Эмилиана, а остальное не его забота. Триумвирам нужен был страх внутри Вечного города, который сделал бы многих людей сговорчивыми и покорными к их воле.

Выводя эти строки, Сергий не до конца просчитывал, чем могут закончиться его тайные призывы к фракийцу. В этот момент для Катилины было важно успеть захватить верховную власть в Риме, пользуясь страшной угрозой, что в скором времени будет стоять по ту сторону городских стен. Информаторы доносили Сергию, что покинувший армию Помпея молодой Юлий Цезарь, нашел поддержку со стороны сына покойного диктатора и на его деньги устраивает бесплатную раздачу хлеба в бедных кварталах Рима.

Хотя народным трибунам и удалось восстановить закон о продаже хлеба малоимущим гражданам республики по низким ценам, но этого было недостаточно. Хлеб, продавался в ограниченном количестве на главу семейства, из расчета пять человек в семействе и, как правило, не покрывал всех её нужд. Хлебный вопрос для римлян был очень важен, и подобный шаг делал Цезаря очень популярным человеком, как в глазах низов Рима, так и по всей Италии.

Для большей убедительности своего послания, Катилина присовокупил к письму солидную сумму в динариях и сестерциях, следуя священному правилу политиков, что для идеального исполнения все должно быть хорошо подмазано.

Мартовские иды принесли шаткую победу в Сенате сторонникам реформирования тяжелого наследия сулланского режима. Умеренные твердо верили, что с помощью успехов Помпея они таки отправят своих несговорчивых оппонентов на свалку истории, но погруженные в бурные события столичной жизни, мало кто из них обратил внимание на события в провинции под названием Сицилия.

Нет, там, слава богу, римский наместник и его помощники не обнаружили подготовку нового восстания сицилийских рабов. Местная власть очень этого опасалась, но слава Юпитеру, Юноне и Минерве — этого не случилось, но вместо одной беды пришла другая.

Весь остров оказался полностью блокирован кораблями киликийских пиратов. Сначала они стали перехватывать суда, идущие из портов острова на материк, а затем стали производить высадки на остров. И с каждым их новым набегом, римлянам все труднее и труднее было с ними справиться. Крепкие стены прибрежных городов защищали своих горожан от мечей пиратов, но все, что было вне их, не могло себя чувствовать в безопасности.

Римский наместник Сицилии завалил Сенат письмами с просьбой защитить остров от набегов пиратов, но метрополия ничем не могла ему помочь. Все силы республики были брошены против Спартака и сенаторы ограничивались лишь призывами держаться и рекомендациями самими решить эту проблему. Наместнику предложили начать формирование легионов для отражения набегов пиратов за счет местных ресурсов и возможностей.

Мало кто в Сицилии, да и в самой Италии знали, что эти набеги — дело рук фракийского гладиатора заключившего с пиратами тайный договор и заплатившего за их помощь хорошие деньги. Временно нарушив сообщение между Эпиром и Италией, пираты сделали то же самое с Сицилией и Италией, и какой будет их следующий ход, в Риме никто не догадывался. Наступали веселые времена.

Глава VII. Ход конем.

Мелкий и противный дождик, что второй день уныло моросил по палатке римского главнокомандующего всеми войсками в Италии, был под стать его настроению. Гней Помпей недолюбливал любую погоду, которая могла помешать продвижению его победоносных легионов, и то чего он так опасался, случилось в самый неподходящий момент.

В северной части Самнии, где он вел преследование войско отступающего Спартака, не было хороших дорог, по которым римские легионы могли привычно быстро наступать. Гражданская война и последовавшая за ней диктатура Суллы не позволили римским властям продолжить строительство знаменитой Эмилиевой дороги по направлению к югу.

Имевшаяся здесь дорога в основном была представлена только разметкой и в лучшем случаи гравийным покрытие на некоторых участках. Ни отсыпки, ни дренажного отвода дождевых вод, ни привычных для солдатских сандалий каменных плит ничего не было и в помине.

Стоит ли удивляться, что неожиданно зарядившие дожди серьезно осложнили передвижение армии Помпея и в особенности его кавалеристов. Копыта их лошадей постоянно вязли в непролазной дорожной грязи и вместо того, чтобы лихо скакать вперед во весь опор, всадники Габиния только и делали, что медленно ползли вперед, опасаясь повредить ноги своих драгоценных скакунов.

Не отставали от них и пехотинцы. Дальность их дневного перехода сократилось примерно вдвое, что естественно вызывало раздражение и недовольство со стороны Помпея. Его сердце наполнялось гневом, глядя на то, как мокрые от дождя легионеры еле-еле передвигают свои ноги. Мысль о том, что войско противника испытывает примерно те же трудности, что и его солдаты, мало утешала римского полководца.

Но не только внешний вид своих солдат вызывал у Помпея гнев. Одной из причин его недовольства было наличие у противника довольно заметной форы во времени, дававшей Спартаку возможность совершить неожиданный маневр. Зная, что его противник любит нестандартные действия и, учитывая высокую мобильность его армии, Помпей не исключал возможности того, что пока его армия временно утратила свою мобильность, Спартак мог совершить стремительный марш бросок в неизвестном направлении.

Ещё очень тревожила душу Помпею последняя стычка, что произошла между отрядом его кавалерии и конным арьергардом Спартака. Вопреки всем прежним столкновениям, первыми в бой вступили римляне. Отряд легкой кавалерии под командованием декуриона Феликса напал на спартаковских конных разведчиков, скрытно наблюдавших за действиями противника.

Находясь в полной уверенности в том, что вражеские кавалеристы как обычно не выдержат удара и обратятся в бегство, декурион уверенно вел своих всадников в бой. Выставив вперед легкие копья, римляне с громкими криками скакали на обнаруженного противника, заранее празднуя свою победу над ненавистными рабами. Легок и весел виделся им этот бой, однако все оказалось совсем иначе.

При виде мчащихся на них римлян спартаковцы не обратились в паническое бегство, а сами бросились на них в атаку. Этот наступательный порыв был столь силен и неожидан, что римские кавалеристы в замешательстве остановились. Напрасно Феликс грозным голосом пытался приободрить своих товарищей, призывал их изрубить на куски грязных рабов и насадить их головы на колья лагерной ограды. Спартаковцы дрались с римлянами с яростным упорством и ожесточением, явно не желая ни в чем им уступать.

По своей численности римляне несколько превосходили своих врагов но, несмотря на это, никак не могли воспользоваться своим преимуществом и заставить противника показывать свою спину. Минута шла за минутой, а спартаковцы не только устояли под ударами всадников Феликса, но даже стали теснить их.

Пытаясь переломить ход схватки личным примером, потрясая копьем, декурион бросился на командира спартаковцев. Им был могучий альпийский галл, что по обычаю своего народа сражался голом по пояс. Не обращая никакого внимания на множественные раны на своем теле, он отважно бился с римлянами, вооруженный одним только каменным молотом.

Это диковинное для кавалерийского боя оружие летало с поразительной легкостью направо и налево, выбивая очередного противника из седла словно пушинку. Воспользовавшись тем, что галл слишком увлекся атакой очередного противника, декурион нацелился атаковать его незащищенный бок, но выставленное им для удара копье так и не поразило цели.

Оказалось, что у галла был оруженосец и когда Феликс собирался всадить свое копье в покрытый замысловатой татуировкой торс противника, в его голову, неожиданно, угодил тяжелый костный шар. В одно мгновение красиво лицо оска превратилось в страшную кровоточащую маску, состоящую из раздробленных костей и поврежденных мышц. Брошенный на всем скаку оруженосцем шар буквально вмял переносицу Феликса внутрь черепа и потерявший от страшной боли сознание, декурион рухнул под копыта коней.

Лишившись командира, римляне моментально упали духом и от полного разгрома их спасли появившиеся на поле боя легионеры третьей когорты первого легиона. Они входили в состав пехотного прикрытия конного авангарда и, увидев незавидное положение всадников декуриона Феликса, смело бросились им на помощь.

Построившись в каре, легионеры стали теснить противника, прикрывшись щитами и орудуя пилумами. Теперь уже наступил черед спартаковцев пятиться назад, ибо их копья не могли противостоять натиску стройных рядов римских воинов. Теперь им самим нужна была помощь, и она к удивлению пришла.

Неожиданно из-за ближайшего холма появился отряд спартаковской тяжелой кавалерии, чьи всадники имели тяжелый доспех и длинные копья. Они сходу атаковали ими фланг не успевших перестроиться пехотинцев. Спартаковцы столь яростно били своими тяжелыми копьями римских легионеров, что маятник успеха медленно, но верно стал клониться в сторону восставших рабов.

Неизвестно чем бы все это закончилось, если бы за спинами приунывших легионеров не заиграли буцины подходившего к месту боя легиона и спартаковские кавалеристы были вынуждены отступить. В их планы не входило сражение с главными силами Помпея.

Когда потери были подсчитаны и новый декурион доложил полководцу о стычке с врагом, у Гнея Помпея появилось нехорошее предчувствие. Поведение кавалеристов противника в этой стычке резко отличалось от всего того, что было раньше в течение нескольких недель. Все доклады говорили о том, что это встреча противников не была случайной. Спартаковцы явно ждали Феликса с тем, чтобы нанести римлянам урон и заставить передовые подразделения армии Помпея развернуться в боевой порядок.

Печальная память о преторе Долабелле заставила командиров передовых соединений заподозрить в действиях врага коварный умысел. Опасаясь новой ловушки со стороны врага, Аврелий Котта и Тиберий Назика приказали своим когортам остановиться и ждать подхода главных сил. Их легионеры так и простояли с оружием в руках до подхода самого Помпея, отказавшись от преследования отступившего противника. Когда же войска авангарда соединились и Помпей дал сигнал к наступлению, солнце уже стало садиться. В этой ситуации полководец решил, что более разумно разбить лагерь, чем искать встречи с врагом в преддверии сумерков.

На следующий день сюрпризы продолжились. Солнце ещё не показалось из-за горизонта, когда отряд вражеской кавалерии приблизился к лагерю римлян и атаковал его вход. Благодаря бдительным часовым враг не застал римлян врасплох. Когда спартаковцы приблизились к воротам, те уже были закрыты и всадников, уже ждали копья и стрелы римлян.

Изготовленные к бою солдаты были готовы отбить нападение врага, но его не последовало. После, начальник караула с честными глазами докладывал Помпею, что подлые рабы и гладиаторы трусливо бежали от его солдат, но правды в его словах было меньше половины. Все действия вражеской кавалерии, в составе которой подавляющее количество всадников было вооружено луками, говорило об ином.

Напавшие на лагерь спартаковцы попросту забросали римлян и их лагерь стрелами, часть которых были обмотаны горящей паклей. Большого ущерба жизней воинов Помпея этот налет не принес, но доставили много хлопот от тушения загоревшихся палаток.

Будучи истинным сыном своего народа и времени, озабоченный Помпей позвал к себе жрецов и приказал им принести богам жертву, чтобы узнать их волю. Жертвенные бараны всегда сопровождали римские легионы, и не прошло и часа как они были заколоты на походном алтаре и, изучив внутренности животных, гаруспики поспешили на доклад к полководцу.

Их слова встревожили Помпея. У первого животного печень оказалась без головки, а у второго — головка оказалась больше обычных размеров. Все это было истолковано жрецами как опасность для полководца связанную с тайными замыслами врага и скрытым предательством.

Желая иметь дополнительную информацию о планах врага, Помпей обратился за помощью к авгурам, но и те не смогли сказать ничего определенного. Воинское счастье по их приметам продолжало идти за победоносными знаменами Гнея, но тайные козни вождя восставших рабов могли очернить его блеск.

Испортившаяся погода стала дополнительным знаком богов о нависшей над его легионами опасности, и Помпей не отдал приказ войску покинуть лагерь. Весь день легионеры провели в ожидании нового нападения кавалерии Спартака или появления его войска, но ничего не произошло. Для обсуждения положения дел, вечером в своей палатке, Помпей собрал военный совет.

К этому его подтолкнуло не только неблагополучные результаты гадания, но и вполне реальные опасения главнокомандующего. Все дело заключалось в том, что армии Помпея и Спартака подошли к точке на карте, переход через которую имело решающее значение. В этом месте начинались две большие дороги, одна из которых вела на север в Умбрию, Этрурию и Галлию, а вторая — через горы шла в Лациум, к Риму.

Именно здесь должны были стать полностью понятными намерения Спартака. Продолжит ли вождь восставших позиционную игру с Помпеем в кошки-мышки на полях Умбрии и Этрурии или повернет свои легионы на Рим. И то и другое решение имело свое логическое обоснование и полководцу требовалось как можно быстрее разгадать намерения противника.

На военном совете, мнения помощников Помпея, как он и ожидал, разделились. Одни упрямо доказывали, что Спартак продолжил свой поход на север, так как это его единственный шанс попытаться одержать вверх над римлянами в затеянной им позиционной войне.

— В Этрурии и особенно в Цизальпийской Галлии у Спартака по-прежнему имеется множество тайных союзников и сторонников готовых поддержать его. С их помощью он в прошлом году смог увеличить численность своей армии и наверняка намерен сделать это и на этот раз, — уверенно излагал свою мысль легат Котта. — Сейчас мы превосходим числом своих воинов войско рабов и Спартак, попытается исправить это опасное для себя положение. Двигаясь по дружественным землям, он соберет нужное количество людей, чтобы потом на равных по Сенат пытаться одержать победу над нашей армией. Будь я на месте гладиатора, я бы поступил именно так.

Сидящий рядом с Коттой квестор Назика и трибун Рулл согласно закивали головами, но Пизон и Магниций имели другое мнение.

— Мы слишком сильно оторвались от войска противника и точно не знаем, что он сейчас делает. Будь мы, где ни будь в ином месте Италии, подобное положение дел не вызывало бы у меня особого беспокойства. Однако сейчас Спартак имеет возможность повернуть на Соляную дорогу и направить свою армию на Рим. Согласитесь, что у него есть благоприятный момент для того чтобы внезапно напасть и захватить нашу столицу. Я бы на месте фракийца поступил именно так и никак иначе — апеллировал Котте Пизон. В его словах была своя истинна и поддерживающий его Магниций, решил развить мысль претора.

— Выиграет фракиец у нас сражение на севере Италии или нет, по большому счету это не так важно. Пока жив Рим, жива Республика, которая сможет набрать новые легионы и продолжить борьбу с рабами до прихода Метелла или Лукулла. Так было во время нашествия галлов, так было в войне с Ганнибалом и в войне с тевтонами и кимврами. Спартак это хорошо понимает и потому, рано или поздно должен будет нанести удар по Риму, чтобы одержать свою главную победу в войне с нами.

Котта считает, что гладиатор намерен идти на север, чтобы пополнить свою армию новыми бойцами и там разбить наши легионы. Да, это логичное предположение, но он забывает о том, что в этом случае у фракийца мало времени, чтобы полностью переломить ситуацию в свою пользу. Пока он будет собирать бойцов в Этрурии и Галлии для решающего сражения из Испании подойдет Метелл, в Брундизии высадится Лукулл. И все его попытки одержать в войне победу пойдут прахом. Поэтому у Спартака остается только один шанс — это ударить по Риму, захватить его и тем самым внести хаос в управление Республики.

— Прекрасная речь, взвешена и разумна — ядовито усмехнулся Назика, намекая на главную профессию Магниция юриста. — Я был бы полностью согласен с ней, если бы не некоторые "но". Да, используя фору во времени, Спартак может повернуть на Соляную дорогу и направить свои легионы на Рим, но вот только эта дорога не прямая как стрела, а кривая и извилиста. Быстрого броска к нашей столице, позволяющего захватить её врасплох у Спартака никак не получиться. О том, что рабы двинулись на Лациум, обязательно станет известно в Риме и как бы, не быстро шли их легионы, они все равно уткнутся в закрытые ворота.

Также Спартаку наверняка известно, что для защиты Рима в самое ближайшее время должны подойти легионы претора Эмилиана и легата Агенобарба. Этих сил вполне хватит, чтобы отразить натиск врага и дождаться прихода нашей армии. Ведь глупо предполагать, что узнав о том, что Спартак пошел на Рим, мы не поспешим вслед за ними.

— Ты говорил о том, что у фракийца мало времени и поход на север Италии, в конечном счете — это его стратегический проигрыш, — поддержал Назику трибун Рулл. — Однако если он повернет на Соляную дорогу, он лишиться не только времени, но и возможности тактического маневра. За три года войны с нами Спартак показал себя грамотным воином и опасным врагом, не потерпевшим ни одного поражения. Все его действия просчитаны и вряд ли он станет затевать такую сложную и опасную комбинацию, с риском в любой момент оказаться между двух огней.

— Фракиец всегда одерживал победу тогда, когда наши силы были разъединены — вступил в спор трибун Манлий Ципион. — С поворотом на Рим у него есть маленький, но шанс разгромить наши армии поодиночке.

— И насколько этот шанс мал? Настолько или настолько? Покажи! — набросился с усмешкой на трибуна Котта, но тот сохранил полную серьезность при обсуждении столь важного для судьбы Республики вопроса.

— Я говорю в первую очередь о тех сторонниках Сертория, что находятся сейчас в Риме. Все мы знаем об их существовании, и закрывать глаза на эту проблему я считаю преступлением перед Римом и Сенатом.

Старый воин знал, о чем говорил. Когда Помпей разгромил Перпену и захватил лагерь испанских сепаратистов, в числе трофеев ему достался архив убитого Сертория. Никто кроме полководца не разворачивал свитки, что были доставлены к нему в палатку в превеликом множестве.

Оставшись один на один с этим страшным наследством, Помпей принялся их читать и от открывшейся ему правды у него волосы встали дыбом. Полководец не подозревал, сколько знакомых ему сенаторов и всадников поддерживали связь с Серторием, которого они на людях громко называли преступником и врагом Рима.

Какие планы строили они с ним. Какие предложения обсуждали они в этих письмах с Серторием, какую тайную помощь ему оказывали. Благодаря попавшему в его руки архиву, Помпей совсем по-другому стал смотреть на последние события в Риме и Италии и в первую очередь на восстание Спартака.

Имея в руках такие неопровержимые доказательства измены, Гней Помпей мог многое потребовать от авторов этих писем, включая верховную власть, но он не стал заниматься шантажом. Имея свои стойкие идеалы, Помпей не стал брать в руки столь дурно пахнущее оружие. Утром следующего дня он приказал развести большой костер и собственноручно сжег опасное наследие Сертория все до последнего свитка.

В своем письме к Сенату, он упомянул о том, что в его руки попала переписка Сертория, но для успокоения сенаторов написал, что не читал его и лично сжег эту мерзость. Ципион, как и многие из офицеров Помпея догадывались о содержимом писем и потому посчитал важным, напомнить на совете о существовании тайных друзей Сертория.

При упоминании об испанских письмах, Котта метнул на Ципиона гневный взгляд. Возможно, ему было просто неприятно напоминание об этом опасном инциденте. Возможно, в числе неназваных друзей Сертория были его друзья или родственники, но легат явно не желал продолжения разговора на эту тему.

— Если тебе известны имена сторонников предателя Сертория и имеются доказательства их измены, то назови их нам. И мы немедленно отправим гонца в Рим, чтобы Сенат назначил расследование и обезопасил столицу от внутренней угрозы — потребовал Котта у Ципиона, прекрасно зная его ответ.

— У меня нет имен и доказательства измены, но я твердо знаю, что такие люди в Риме есть и они представляют серьезную опасность для Республики.

— Подозревать и твердо знать это совершенно разные вещи, не так ли Магниций? — вступил в разговор Назика у которого также как и у Котты был свой интерес в прекращении обсуждения этой щекотливой темы.

— Да, это так, — подтвердил Магниций. — Подозревать мы можем любого, но для предъявления обвинения нужны твердые доказательства. На основании только одних подозрений нельзя решать судьбу римского гражданина.

Оказавшись в одиночестве, трибун с надеждой посмотрел на Помпея, ища в нем себе поддержку, но главнокомандующего предпочел не ворошить столь опасную для всех тему. Свой главный выбор он сделал в Испании, и отступать от него не собирался.

Во время этих бурных обсуждений, он не проронил ни слова, ожидая известия от жрецов гаруспиков которые должны были совершить новый обряд жертвенного гадания. Приказ им был отдан более час назад. Гадатели уже должны были давно заколоть своих баранов и узнать скрытую от глаз простого смертного волю бессмертных богов, но почему-то они так и не появились в палатке полководца.

Помпей уже хотел послать центуриона, чтобы узнать, почему жрецы так долго медлят, но в этот самый момент полог распахнулся и перед Гнеем предстал долгожданный гаруспик. Помпею было достаточно одного взгляда на его встревоженное лицо, чтобы понять, что и это гадание для него ничего хорошего не сулило.

— Говори! — потребовал от гаруспика Помпей, смело шагнув навстречу грядущим неприятностям.

— Согласно твоему приказу мы принесли жертву и вынутая печень, не сулила никаких бед. Однако когда мы положили её на алтарь, вдруг откуда-то появилась змея и объела края печени. Испугавшись, мы закололи ещё одну жертву. Её печень также не сулила бед, но когда мы положили печень на алтарь, вновь появилась змея и объела её края. Мы в третий раз совершили обряд жертвоприношения, и в третий раз появилась змея и объела края печени — рассказал Помпею гаруспик, с большим трудом сдерживая волнение.

— И какова воля Юпитера? — каменным лицом вопросил у жреца полководец.

— Такого случая никто из нас не помнит, — честно признался жрец. — Для того чтобы понять волю великого Юпитера нам пришлось смотреть священные книги, но и там ничего подобного не оказалось.

— Так какова воля великого бога!? Вы можете сказать мне её!? — в голосе Помпея прорезалась нотка нарастающего гнева.

— Да, можем. Боги предостерегают тебя от большой беды, которая связана с хитростью и обманом со стороны врага — выдавил из себя жрец, и скорбно склонив голову, покинул палатку полководца. Озабоченный Помпей обратился за помощью к авгурам, гадание которых также не дало ясного ответа о воле богов.

Следуя своим гадательным канонам, авгур в первую очередь стал искать непосредственное проявление воли Юпитера в виде молнии, но хмурые небеса за все время гадания остались немы. Даже противный дождь, донимавший римлян, затих, едва жрец сел в свое гадательное кресло под широким зонтом.

Не дождавшись голоса бога, авгур приступил к наблюдению за птицами, и эта часть гадания выявило явную опасность для легионов Помпея. В благоприятной для римлян части горизонта жрец увидел только одного коршуна, тогда как во враждебной половине был слышны голоса, по меньшей мере, четырех различных птиц. Всего говорило, что боги явно отдавали предпочтение восставшим рабам. С горьким сердцем авгур приступил к третьей части гадания и приказал выпустить из клеток священных птиц, и здесь дело обстояло для римлян гораздо благополучнее. Цыплята клевали зерно с такой охотой и желанием, что ни у кого не могло быть сомненья, чью сторону взял Юпитер громовержец.

Все это, обладатель кривого жезла расценил больше как положительные приметы для дел римского полководца, который должен проявлять максимальную осторожность при их проведении.

Когда волю богов и трактующие её приметы были объявлены Помпею, пришел его черед принимать решение. Тревожная тоска беспокоила душу полководца. Уж слишком соблазнительной была возможность поворота спартаковской армии на Рим, но и доводы, приведенные Назикой и Руллом, тоже имели свой вес в этом непростом споре.

Помпею было крайне трудно прийти к окончательному решению и госпожа Судьба, решала эту трудную задачу за него. Когда все помощники полководца сверлили его требовательным взглядом в ожидании вердикта главнокомандующего, полог палатки распахнулся и вошел центурион.

— Ты просил докладывать об изменении погоды, господин. Дождь уже полностью закончился и подул хороший восточный ветер. Знающие люди уверяют, что к сегодняшнему вечеру земля высохнет, и можно будет пускать кавалерию.

— Отлично! — обрадовался Помпей. — Скажи Габинию, чтобы готовил отряд разведчиков. Пусть этой ночью они двинуться вперед и попытаются найти рабов.

Приказ главнокомандующего несколько озадачил центуриона. Как правило, римляне не проводили ночных разведок, считая темное время суток неблагоприятным для себя временем. Однако приказ был получен, и его следовало исполнять.

— Будет исполнено, господин — центурион глухо ударил себя в грудь ручкой своей трости и удалился.

Результаты разведки перевесили чашу спора в пользу Назики и Котты. Разведчики обнаружили на засохшей земле многочисленные следы ног и конских копыт, что вели прямо на север. Следуя им, римляне достигли места разветвления дорог и, исполняя приказ Помпея, повернули на Рим с целью обнаружения на ней следов прохождения по ней легионов Спартака.

Добросовестно проскакав по ней на протяжении одного дневного перехода, они не обнаружили ничего, что могло указывать на прохождение по ней армии восставших рабов. Всего говорило о том, что фракиец не сворачивал на Соляную дорогу, а продолжил движение на север в Умбрию. Подтверждением этого стала засада, в которую угодил конный отряд римлян гораздо дальше поворота на Соляную дорогу.

Она была организована по всем правилам военного искусства, и конникам Габиния удалось вырваться из неё ценой больших потерь. Желая наказать коварного противника, Помпей бросил против него всю свою кавалерию, но его удар пришелся в пустоту. Противник ожидаемо отступил и как не желал Габиний смыть позор со своих знамен кровью восставших рабов, этого не случилось. Единственное что удалось римским кавалеристам — это обнаружить лагерь Спартака, однако помня печальную судьбу консула Лукулла, Габиний воздержался от внезапного нападения на него.

Узнав об обнаружении потерявшегося противника, Помпей обрадовался и воспарял духом. Он уже начал вынашивать планы атаковать врага, но Судьба жестоко перемешала все его намерения.

Нехорошие предчувствия полководца и предостережения гадателей о большой беде для римского войска связанной с обманом и хитростью, сбылись.

Спартак действительно не поворачивал своего войска с самнитской дороги на Соляную дорогу. Следуя давнему плану, он предпринял свой очередной нестандартный ход, которого так опасался Помпей.

Зная, что противник немедленно бросится за ним в погоню, поверни он свое войска на Рим, вождь восставших, пошел на рискованный и опасный шаг. Он вновь разделил свою армию на две части. В одну из них ожидаемо вошли легионы Публитора и почти вся кавалерия Спартака, так сильно досаждавшая римлянам в последнее время. Она должна была двигаться на север и как можно дольше вводить противника в заблуждение, создавая иллюзию присутствия перед римлянами всей армии восставших рабов.

Другая часть армии, в состав которой входили германцы, галлы и фракийцы, Спартак повел на Рим, имея твердое намерение захватить столицу римской Республики. Чтобы скрыть от Помпея свои действия он повел своих солдат к Соляной дороге напрямик через горы.

Местные пастухи, яро ненавидящие римлян с радостью показывали спартаковцам нужные им тропы и удобные проходы. Используя временной отрыв от врага, гладиатор успел совершить этот рискованный маневр, а обрушившаяся непогода полностью скрыла все следы его войска.

Ещё сражаясь с римлянами на склонах Везувия, фракиец приметил, что римляне плохо воюют в условиях гор. Привыкшие действовать на равнинах, легионеры не так уверенно действовали на крутых склонах, испытывая постоянную угрозу обхода с флангов и тыла.

Сделанное открытие, стало краеугольным камнем большинства побед одержанных фракийцем над своими врагами. Действуя вопреки привычным для римлян тактическим шаблонам, он совершал непредсказуемые маневры и обрушивался на головы врагов тогда, когда они этого не ждали.

Совершив скрытный переход через горы, Спартак вывел своих солдат на Соляную дорогу, имея разрыв с противником в два с половиной дневных переходов. Благодаря умелым действиям Серванда и Амика, а также везению и максимально быстрому темпу дневных переходов, вождю восставших удалось увеличить свой временной отрыв от противника ровно вдвое. Когда Помпею стало известно, что подлый гладиатор ловко обвел его вокруг пальца, разрыв между главным римским войском и армией Спартака составлял целых пять дней.

Разразившись проклятиями в адрес ненавистного фракийца и его армии, Помпей спешно повернул свои легионы на Рим. Решение было принято единолично, без обсуждения на военном совете, хотя в этот момент было что обсудить.

Спеша на защиту столицы, римский главнокомандующий оказался перед сложной дилеммой. В связи с тем, что Спартак разделил свое войско, у Помпея был прекрасный шанс разбить противостоящего ему Публитора и тем самым серьезно ослабить заклятого врага римского Сената. В том, что он разгромит спартаковцев, полководец не сомневался, но в его душе поселились сильные сомнения.

Серьезный временной отрыв от противника, который вопреки всем здравым аргументам вдруг совершить поход на Рим заставлял Помпея серьезно нервничать. Значит, он что-то проглядел и не учел, совершил опасную ошибку, если ничего не делающий просто так Спартак пошел на столь откровенно рискованный шаг.

Непонимание действий противника, открыло опасный "ящик Пандоры" из которого хлынул ворох страхов и опасений. Под их давлением, Помпею совсем в ином свете виделась боеспособность армии претора Эмилиана со всеми минусами наскоро созданных легионов. Раньше он ими смело пренебрегал, но теперь они казались ему серьезными просчетами, способными сыграть на руку противнику в деле защиты столицы.

Также свою роль сыграли и слова Ципиона о тайной угрозе Риму, что притаилась внутри него самого. Помпею была хорошо известна история родного города, когда одна партия обнажала оружие против другой и возникший вопрос, привычно решался большой кровью. Увы, но такова была реальность римской жизни.

Слава Юпитеру, что после диктатуры Суллы в Риме не осталось такой фигуры, которая по своей известности и популярности можно было сравнить с братьями Гракхами. Чьи попытки проведения политических реформ привели к массовому пролитию крови римских граждан. Сейчас политический небосвод Капитолия заметно обмельчал, но нельзя было исключить появление среди них человека, чья мелочная душонка захочет сыграть свою игру, когда враг появится у ворот Рима.

С каждым часом своих тягостных размышлений, Помпей все больше и больше убеждал себя, что столица римской республики в смертельной опасности. Что у проклятого Спартака есть свой чудовищный план по захвату Рима и переубедить полководца, уже не могли ни какие казалось бы разумные доводы и аргументы. Нужно было спешить спасать столицу. Когда каждый день, каждый час был подобен смерти и потому главнокомандующий был вынужден сдержать стремление своих легионов наброситься и растоптать спартаковскую приманку.

Серьезной роли, войско Публитора в нынешнем положении дел не играло, и Помпей вычеркнул его из своих расчетов. Для того чтобы рабы не слишком вольготно чувствовали себя на землях Умбрии и Этрурии Гней решил оставить против них легион под командованием претора Магниция и всю союзную конницу в придачу.

В сочетании с армией претора Эмилиана Помпей мог позволить себе подобный шаг. Магницию было приказано продолжить преследование рабов и при удобном случае попытаться разбить их как разбивали до этого легионы Крикса, Каста и Ганника. Если же этого случая не представится ждать прихода в северную Италию легионов Квинта Метелла. По расчетам Помпея этим летом он должен был обязательно появиться в Лигурии и Цизальпийской Галлии, и тогда вопрос легионов Публитора отпадал сам собой.

О событиях последних дней и о внезапно возникшей опасности для столицы со стороны восставших рабов, полководец честно написал в письме к Сенату и своим сторонникам в Риме. Зная, какую страшную панику, вызовет среди сенаторов известие о движении Спартака на Рим, Помпей решил ничего не писать о тайных покровителях Спартака, которые могли быть в столице. Гней очень надеялся, что сможет не допустить развитие событий по самому неблагоприятному для республики варианту.

Выбрав самых надежных гонцов и самых быстрых скакунов, он отправил их по Фламиневой дороге. Загоняя коней, они летели в столицу в надежде, что успеют опередить идущую южнее их армию Спартака. Наступал главный момент в противостоянии восставших рабов и республики.

Глава VIII. Терновый венок Лацио.

Многотысячное население Рима с напряжением ждало известий от Гнея Помпея неустанно преследовавшего мятежного Спартака. Многие карты Италии состоятельных граждан имели отметки продвижения армии римского главнокомандующего, а там, где их не было обходились картой нарисованной прямо на песке.

Все с опаской ждали прихода тревожных вестей с северо-востока, но страшная опасность обрушилась на Рим с противоположной стороны. Вместо армии страшных и кровожадных рабов, по Риму ударили киликийские пираты.

Подобно страшной чуме, их корабли под черными парусами сначала отрезали Сицилию от Италии, а затем обрушились на все побережье Тирренского моря от Калабрии до Кампании. Почувствовав слабость властей, пираты беззастенчиво высаживались на берег и безжалостно грабили села и богаты виллы расположенные на берегу моря.

В некоторых местах они получали отпор и больно уколовшись, отступали прочь, но это были единичные случаи. Весь римский флот находился на Востоке у Лукулла, но и он, если бы оказался в этот момент у родных берегов, то вряд ли смог защитить их. Так много было пиратских кораблей у побережья Италии.

Множась подобно легендарной Гидре, набеги пиратов становились все многочисленнее и многочисленнее. Добыча, захваченная ими у Сицилии и на самом побережье острова, привлекала к себе все новых и новых любителей морской наживы. С легкостью, приводящей жителей побережья в ужас, пиратские корабли поднимались все выше и выше вдоль побережья Апеннинского полуострова. Не встречая достойного сопротивления, они достигли окрестностей Неаполя, а затем перекинулись на Лацио. Дошло до того, что римский Сенат направил специальное постановление претору Эмилиану с приказом выделить часть войска для защиты Остии — главного порта римской республики.

Появление черных парусов в Тирренском море резко сократило число торговых кораблей решивших привезти свои товары в Италию. Часть из них была перехвачена и потоплена пиратами на подходах к итальянским берегам. Другие, узнав о притаившейся на их пути опасности, либо разворачивали свои корабли с половины пути, либо не решались покинуть родные гавани. И только те, кто благополучно разминулся с пиратами и достиг гавани Остии, госпожа Фортуна, подарило свою улыбку и расположение. Приведя свои корабли в Остию, купцы смогли продать товары по очень выгодным для себя ценам.

Радости этих избранников судьбы не было придела, но все в этой жизни имеет оборотную сторону. Получив громадную прибыль, купцы не знали, как вернуться домой, ибо пираты прочно перекрыли все морские пути, ведущие в Италию.

Бесчинства киликийцев на торговых путях республики очень озаботило римский сенат. Пока их действия не доставляли Риму серьезного беспокойства, за исключением разорения земель побережья. Благодаря прозорливой политике государства, на торговых складах Остии имелись огромные запасы хлеба и зерна главного товара в римской республике. Созданные на случай войны или сильного неурожая, они могли прокормить население в течение двух лет при разумном расходовании.

В этом плане Рим был полностью прикрыт, но присутствие пиратов вблизи Остии грозило обернуться большими убытками для остальной торговли. Каждый день присутствия их кораблей возле Рима приводил к тому, что в город не поступали кожи и масло, папирус и стекло, металлы и лес, и масса других всевозможных товаров необходимых для нормального существования римской столицы.

Сначала сенаторы полагали, что действия пиратов носят исключительно временный характер. Что они просто возьмут все то, что плохо лежит и уйдут искать легкую добычу в другом месте. Такова была их обычная тактика, но теперь все обстояло совершенно иначе. Черные паруса их кораблей и не думали уходить от побережья Лацио, как они не стали уходить от берегов Сицилии и Кампании. Подобно хищным коршунам предвестников больших бед, они упрямо вились вокруг Остии, все крепче и крепче сжимая вокруг главного порта Республики клещи морской блокады.

После того как длительность пребывания пиратов у порога Рима перевалил за месяц и стало ясно, что уходить киликийцы не намерены уходить, сенаторы стали выступать за немедленные действия против них. Самым действенным решением были призвание римского флота находящегося в этот момент на Востоке. Сенат незамедлительно отправил письма к Лицинию Лукуллу с требованием прислать часть кораблей для защиты Рима от пиратов, но для выполнения воли сенаторов было необходимо время.

Другим решением был простой и всем известный шаг — дать пиратам солидные отступные для того, чтобы они покинули прибрежные воды Италии, но Сенат не мог пойти на это. Гордые римляне, заседавшие в Сенате, не могли себе позволить подобного шага, так как он ронял честь и достоинство их государства.

— Подумать только, нам предлагают заплатить пиратам деньги! Нам сенаторам, перед которыми стояли на коленях и падали вниз лицом повелители карфагенян и македонцев, греков и эпиротов, галлов и германцев, нумидийцев и иберов, пергамленян и сирийцев, египтян и арабов. Все они искали милости римского сената и вдруг мы, даем откуп каким-то там жалким пиратам киликийцам! Уму непостижимо!!! — взрывались от праведного негодования римляне, и их можно было понять. Продажа права первородства за чечевичную похлебку всегда ведет к гибели государства и народа, но это сути дела не меняло. Праведный гнев сенаторов пиратов только забавлял, и покидать прибрежные воды Италии они не собирались.

Умные головы, которые в избытке имелись в Риме, нашли приемлемый выход, при котором и овцы были целы и волки сыты. Они предложили, чтобы переговоры с пиратами вело не римское государство, а римские купцы, являвшиеся частными лицами.

По своей сути идея была прекрасна, но вот с её исполнением возникли трудности. Пираты ещё не так сильно поприжали торговцев, и они не очень обрадовались подобному решению проблемы. Начались торги с властью, в надежде получить от государства какую-либо компенсацию за проявление купцами своего гражданского долга перед римской республикой.

Переговоры только начались, когда в Рим прискакали гонцы с Соляной дороги с известием о том, что на ней замечены отряды восставших рабов. При этом точно было неизвестно, идет ли на Рим сам Спартак или по дороге движется один из отрядов, отколовшийся от его войска.

Едва гонцы рассказали об опасности, как выбранные на этот год консулы Гней Орест и Публий Сура приказали закрыть часть ворот Рима обращенных к Соляной дороге. Выставить на всех стенах усиленный караул и срочно известить сенаторов о надвигающейся на город опасности.

Не прошло и часа, как в Вечном городе возникла страшная паника. То чего римляне с таким страхом ждали вот уже третий год — свершилось. Ночные кошмары, упорно снящиеся горожанам по ночам, обрели свое материальное воплощение и сущность. Толпы восставших рабов и гладиаторов шли на их любимый город, чтобы захватить и уничтожить его.

Страх и ужас за малый час захватил все пространство Рима и его пригороды. Сотни людей бросились в храмы, прося защиты у богов от страшного Спартака. Другие собрались на Форуме желая узнать действия Сената по спасению города, третьи стали усиленно прятать свои драгоценности. По своей силе паника вызванная известием о приближении Спартака была во много раз сильнее страха тридцатилетней давности, когда город пришли вести о нашествии кимвров и тевтонов.

Спешно собранный Сенат едва только успел заслушать и осознать известия, поступившие с Соляной дороги, как к ним привели новых гонцов, на этот раз от Помпея. В этот момент на цвет римской политики было невозможно смотреть без сострадания. Откровенный испуг и растерянность читалось почти на каждом из лиц, собравшихся в курии вершителей судьбы Рима. Страх перед неизвестностью буквально пожирал сердца и души римских сенаторов, в ожидании того пока гонцы не передадут письмо секретарю и тот встав за трибуну начнет его читать.

Когда послание Гнея Помпея было заслушенно, сенаторов охватило двойственное чувство. С одной стороны стала понятно степень опасности грозящей Риму. На город шел сам Спартак, а не отколовшийся от него отряд, главной опасность от которого мог быть грабеж и разорение окрестности столицы. Присутствие вождя восставших рабов говорило, что бой с ним будет очень труден, и сражаться придется не на жизнь, а на смерть.

С другой стороны, сенаторов несколько успокоило извести о том, что фракиец ведет на город не всю свою армию, а только часть, и что Помпей будет у стен Рима в самое скорое время. В сочетании с тем, что к городу вот-вот должны были подойти легионы претора Эмилиана — это давало сенаторам надежду и успокоение на то, что все будет хорошо.

Бурное обсуждение страшных известий, закончилось общим решением сенаторов отправить на Форум оратора с тем, чтобы он успокоил собравшийся там, в смятение народ Рима. Лучшей кандидатуры, чем златоуст Цицерон в этот момент в стенах Сената не нашлось и Марк Туллий, был отправлен к римлянам вестником надежды.

— Квириты! — обратился Цицерон к морю людских голов заполнивших все пространство Форума от края и до края, а также крыши прилегающих домов. — Боги шлют нам новое испытание в лице толпы восставших рабов, что идут к нам по Соляной дороге. Много бед и несчастий принесли нам эти бешеные псы, за все это время, пользуясь нашей временной слабостью. Много крови они пролили и много жизней римских граждан они безвинно погубили, но теперь пришло время расплаты с ними. Великий Юпитер, Юнона и Минерва не оставили нас без своей божественной милости. Вся эта толпа убийц и насильников, что стремиться к стенам Рима разобьется о них, будет уничтожена и распята. Такова воля великих богов, ибо они расколи войско ненавистного Спартака. Одна половина его находится в Умбрии и её успешно теснят и преследуют легионы претора Магниция, а вторая спешит сюда, чтобы быть уничтожена нашими армиями, которые в самом скором времени уже будут здесь. Претор Эмилиан и проконсул Гней Помпей спешат на защиту нашего города и разобьют отряды Спартака в пух и прах. Потерпите квириты, ждать осталось не долго.

Марк Цицерон пользовался уважением среди римлян и его слова, сказанные со ступеней курии Гостилия, в значительной мере успокоили людей. Внезапно навалившийся страх прошел, люди начали думать, сопоставлять услышанные факты, успокаиваться.

Людская толпа схлынула с Форума, страхи остались позади, римляне стали успокаиваться, но только не торговцы. Известие о скором приходе Спартака к стенам Вечного города лишь подхлестнуло их к немедленным действиям. Восстание рабов в Италии, как и появление на море киликийских пиратов создавали свои неудобства для торговцев, но когда они возникали опосредованно, то эта беда была не столь большой руки. Нанесенные в результате их убытки торговцы худо-бедно компенсировали, но вот когда обе беды действовали одномоментно, для почитателей бога Меркурия запахло катастрофой. И это немедленно нашло отражение на внутреннем положении Рима.

Успокоенные речью Цицерона квириты ушли с Форума с верой в благополучный исход дела, но на следующий день цены, на хлеб на римском рынке взлетели до небес. Как не убеждали эдилы торговцев их снизить хотя бы наполовину, те твердо стояли на своем, объясняя это решение присутствием у стен города пиратов и Спартака.

Чтобы хоть как-то нивелировать действия несознательных торговцев и сохранить в городе спокойствие, сенаторы приказали начать продажу зерна по сниженным ценам из государственных запасов. Для многих сенаторов это казалось временной мерой, которая продлиться до прихода армий Помпея и Эмилиана. Однако Судьба судила римлянам иное. Ибо хитер и мудр был противостоящий им Красный Змей, за спиной которого стояла сама богиня Удачи, чей блеск ярко освещал дорогу ненавистному римлянами фракийцу.

Зная, что злые языки всегда бегут далеко впереди любого войска, Спартак приложил все усилия, чтобы ввести в заблуждение противника. Этим оружием за годы войны с римлянами он овладел в совершенстве и вскоре Сенат, и консулы узнали интересные сведения. Оказалось, что в войске рабов в очередной раз произошел раскол и главными заводилами его были не самниты Публитора, а галлы, германцы, фракийцы и прочий примкнувший к ним провинциальный люмпен. Именно они заставили Спартака повернуть на Рим, в результате чего от него откололись самниты и прочие италики.

Из-за этого, численность войска мятежников значительно уменьшилась, и они опасаются встречи в открытом бою с армией преторы Эмилиана и проконсула Гнея Помпея. Поэтому Спартак хочет захватить Рим схода, надеясь на помощь своих тайных союзников и городских рабов.

Стоит ли говорить, что римляне немедленно усилили наблюдение за своими рабами. Всем им без исключения, под страхом смерти было запрещено приближаться к стенам и городским воротам. Любой раб, замеченный возле ворот или заподозренный в попытке приблизиться к ним, подлежал немедленному уничтожению. Такое же распоряжение было отдано в отношении римской бедноты, с тем исключением, что заподозренного в сотрудничестве или симпатии к Спартаку незамедлительно бросали в тюрьму. Казнить римского гражданина без суда и следствия было невозможно.

Одновременно с этим сенаторы отправили письма к Помпею и Эмилиану, в котором сообщали о полученных сведениях и проделанной ими работе. Письма были отправлены военачальникам по предложению Цицерона. Римский златоуст посчитал, что известия о разброде в стане врага и проявленной Сенатом твердости, поднимет настроение и боевой дух римских солдат.

Совет оратора был мудр и справедлив. Узнав о положении в столице войска воспряли духом, сердца солдат наполнились мужеством и отвагой, но в конечном итоге, он обернулся ужасной трагедией.

Спеша за Спартаком и заново переосмысливая положение дел, Помпей не зря считал армию претора Эмилиана самым слабым звеном в своих расчетах. Несмотря на то, что в состав его легионов входили старые и опытные воины, для которых война была хорошо знакомым делом, число новобранцев значительно превышало их.

Из-за отказа сената давать деньги на содержание легионов, многие солдаты из числа тех, кого щедрыми денежными посулами привлек под свои знамена Марк Красс, отказались идти под командование Эмилиана.

— Пусть нам сначала выплатят деньги за последние месяцы, что задолжал нам Красс, а потом посмотрим! — кричали они в лицо командирам, когда те уговаривали их продолжить войну.

По этой причине в когортах претора Эмилиана было мало хороших центурионов, способных быстро и решительно навести порядок среди своих подчиненных. Примерно такое же положение было и с командным составом. В подавляющем своем большинстве они были назначены на должности военных трибунов и легатов, включая самого претора Эмилиана. Единственным исключением из их числа, имевшие за своими плечами опыт военных походов, были легат Агенобарб и квестор Квинт Постумий.

Пока войско находилось на марше, этот опасный фактор мало чем проявлялся, но по мере приближения к Риму, где предполагалось появление мятежных рабов, между назначенцами и ветеранами начались трения. Все то, что советовали и говорили Агенобарб и Постумий по укреплению дисциплины среди солдат, не находило понимания и отклика со стороны претора Эмилиана и военного трибуна Теренция Варра.

Возможно, они не понимали того, что хотели добиться от солдат Постумий и Агенобарб, но очень может быть, что в этом крылись личные мотивы. Получив под командование армию, которой предстояло действовать вместе с армией самого Помпея, Эмилиан возгордился и хотел доказать всем, что он в этом походе самостоятельная фигура, а не послушная марионетка в руках двух ветеранов. Одним словом союз военного опыта и политической мудрости, на который так рассчитывал Гней Помпей, назначая Эмилиана претором, не получилось.

Чем ближе становились стены Рима, тем сильнее становились разногласия между претором и его помощниками. И по роковому стечению обстоятельств, письмо Сената, вместо того, чтобы сплотить ряды защитников Рима, подлило масло в тлеющий костер противоречий и непониманий между ними.

Узнав, что мятежные рабы ослабли и боятся римских легионов, претор Эмилиан загорелся мечтой разбить их до прихода к стенам столицы легионов Помпея.

— Чем мы хуже армии Помпея? Только тем, что изначальная численность наших легионов была немного меньше, чем его, но после разгрома Долабеллы, мы с ним сравнялись. Рабы и гладиаторы боятся нас и это вполне понятно. После битвы с Марком Крассом они понесли серьезные потери, что вынуждены отступать перед мощью наших легионов — задиристо говорил претор на военном совете и его слова находили живой отклик среди его сторонников.

— Если случится так, что нам придется первыми скрестить с ними наши мечи, то я полностью уверен, что наши легионеры смогут разгромить этих пастухов и землепашцев, что посмели бросить вызов величию нашей республики. Я считаю, что будет большой ошибкой, и не побоюсь сказать этого слова — позором, если мы не вступим с ними в бой, а будем смиренно стоять у стен Рима в ожидании прихода Гнея Помпея. Мы сильнее этого подлого сброда и нам не к лицу бояться его или даже выказывать в отношении его свою настороженность. Я полностью уверен, что Спартак будет разбит и распят вместе со своими помощниками вдоль Аппиевой дороги. Так далеко насколько их хватит, а кресты у нас для усмирения взбунтовавшихся рабов всегда имеются.

Его слова вызвали бурю восторга, которая полностью заглушила выкрики Агенобарба о том, что подобные речи перед решающей битвой, в которой решается судьба отечества, очень опасны. Напрасно Квинт Постумий доказывал возбужденным товарищам, что нельзя недооценивать такого противника как Спартак. Что фракиец опасный полководец, разбивший не одно римское войско и идти с ним на битву, заранее считая её уже выигранной никак нельзя.

Однако все было напрасно. Полностью поверив в свое численное превосходство и скорую победу над армией мятежного гладиатора, претор и его командиры неудержимо шли к беде увлекаемые зовом рока.

Тем временем, Спартак ещё раз доказал римлянам свою незаурядность в принятии военных решений. Пока испуганные римляне ждали его со стороны Соляной дороги, фракиец неожиданно свернул с неё. Благодаря своим многочисленным разведчикам он знал примерное направление движение армии претора Эмилиана и, покинув удобную дорогу, привычно двинулся навстречу противнику прямо через горы.

Перед тем как совершить свой очередной маневр, вождь восставших рабов тщательно его подготовил. Вновь пылающие головы амазонок освещали ему карты тех мест, на которых ему предстояло дать противнику сражение. Согласно донесениям разведчиков легионы претора Эмилиана несколько уступала по численности спартаковцам, но это совершено не было для Спартака главным мерилом в предстоящем сражении. Став гладиатором, перед любым боем с любым соперником он изначально настраивал себя на то, что сможет одержать победу, только проявив максимальную настойчивость, выложив для этого все свои силы и умение.

Другого подхода и настроя для Спартака никогда не было, а при нынешнем положении дел и быть не могло. Сзади его стремительно наступал Помпей и в сражении с Эмилианом Спартак не мог допустить ни малейшей оплошности.

Учитывая, что спартаковцы шли по Лацио, исключительно враждебной для них территории, рассчитывать на помощь со стороны местных жителей не приходилось. Поэтому, вождь восставших попытался решить эту проблему собственными силами и удача ему улыбнулось. В его войске нашлось несколько человек, что неплохо знали местность, по которой предстояло идти спартаковским легионам.

Напрасно римские караулы ждали гонцов с известием о приближении армии восставших рабов к стенам города. Час пролетал за часом, день проходил за днем, а зловредный гладиатор казалось, попросту растворился в воздухе, пропал в неизвестном направлении.

Обеспокоенные консулы снарядили и отправили на поиск армии рабов несколько отрядов, но прежде чем они успели разобраться с пропажей Спартака и донести об этом Сенату, трагические известия пришли со стороны Кампании.

Удачно совершив переход через горы, Спартак заступил дорогу легионам претора Эмилиана спешившим к Риму со стороны Терренции. О разногласии между претором и его помощниками, Спартак узнал от перебежчиков. Фракиец никогда не принимал таких людей в ряды своего войска, справедливо рассуждая, что предавший один раз сделает это ещё раз. Однако к сведениям, что они ему приносили, прислушивался, имея врожденное чутье отличать правду ото лжи.

Именно полученные от перебежчиков сведения, помогли Спартаку заманить войско римлян в смертельную ловушку, из которой мало кому удалось вырваться.

Первыми с противником столкнулась проводившая разведку ала декуриона Аквилия. Поднимаясь на холм, они наткнулись на небольшой отряд легкой кавалерии Спартака, который при виде римлян обратился в спешное бегство. Охваченные охотничьим азартом римляне бросились преследовать их, но вскоре наткнулись на крупное конное соединение противника. Численный перевес был явно на стороне спартаковцев, но они только отразили атаку римлян, не выказывая никакого желания вступать с ними в бой.

Точно также повели себя и главные силы Спартака при встрече с войском претора Эмилиана. До появления римлян, спартаковцы успели разбить хорошо укрепленный лагерь, но не предпринимали никаких активных действий за его пределами.

В течение всего дня, они вели себя тихо и не высовывали носа из лагеря. Однако когда осмелевшие римские кавалеристы подъехали к валу и воротам лагеря, на них обрушился град стрел и дротиков. Спартак также никак не отреагировал на то, что претор Эмилиан выстроил в чистом поле войско, призывая гладиаторов сразиться с римлянами в честном бою.

Все это произвело на римских солдат сильное впечатление, теперь мало кто из них сомневался в победе над врагом и рвался в бой, чтобы уничтожить проклятых бунтовщиков и мятежников. Когда ранним утром следующего дня разведчики донесли претору, что вражеских караулов возле костров у входа в лагерь нет и, по всей видимости, Спартак отступил, воины пришли в неистовство.

Собравшись возле палатки Эмилиана, они принялись громко кричать о том, что надо послать погоню за сбежавшими рабами, а самое главное начать грабить брошенный противником лагерь. При этом последнее действие занимало умы римлян гораздо больше, чем первое. Вышедший к войску претор находился в растерянности. Подобные действия врага и радовали его и пугали одновременно, так как с подобным случаем, он столкнулся впервые.

Видя замешательство Эмилиана, солдаты ещё больше стали наседать на него, благо к ним присоединилась часть центурионов и даже трибунов. Стремясь взять положение под контроль, Агенобарб приказал принести священных птиц, чтобы узнать волю богов. Словно предчувствуя нависшую над римлянами беду, птицы неохотно клевали, но их поведение не смогло переломить желание солдат пограбить брошенный лагерь спартаковцев. Единственное на, что они согласились — это чтобы Квинт Постумий с конным отрядом отправился в оставленный врагом лагерь и внимательно его осмотрел.

Затаив дыхание все войско ждало возвращение разведчиков. Когда они вернулись, Постумий рассказал, что лагерь противника пуст. Рабы и гладиаторы уходили в такой спешке, что взяли с собой только одно оружие. Все остальное добро, включая трофейных римских орлов, брошено в палатках, а между ними попадаются рассыпанные серебряные монеты.

В доказательство своих слов Постумий показал одного из орлов разбитых Спартаком легионов и горсть динариев собранных им на земле.

— Все это похоже на ловушку — высказал предположение Квинт и с ним охотно согласился Агенобарб и несколько центурионов.

— Спартак хочет заманить нас в лагерь — авторитетно произнес легат, но его слова не успокоили солдат, а только возбудили их. Они кричали, что Агенобарб хочет присвоить себе их законную добычу и под надуманным предлогом запрещает им идти в лагерь. Желая показать, что трибуны и простой солдатский люд едины, Теренций Варр подбежал к претору и стал требовать отдачи приказа идти на брошенный лагерь.

— Ты прекрасно видишь, что если этого не сделать, они пойдут туда без приказа. Ты хочешь обвинения в трусости? Ты хочешь потерять в их глазах авторитет? Прекрасно, но только знай, что тогда этими солдатами ты никогда не сможешь разгромить Спартака.

Эти слова сломили волю претора и, несмотря на протесты Агенобарба и Постумия, он отдал солдатам требуемый ими приказ.

Позабыв обо всем, римляне нестройной толпой бросились к спартаковскому лагерю, предвкушая сладость грядущего грабежа. Многие воины так жаждали предаться этому занятию, что из оружия взяли только мечи, а некоторые из них и вовсе шли только с пустыми мешками.

С полными глазами слез и печали, смотрели солдаты союзного легиона, которые по настоянию легата остались в римском лагере, на случай внезапного появления Спартака. Опершись на щит и копья, они хмуро перебрасывались словами с теми, кому на их взгляд несказанно повезло.

С радостными криками ворвались римляне в оставленный врагом лагерь, полностью утратив какую-либо осторожность. Жажда наживы так сильно захватила их души, что оставленные на постах солдаты бросали их, видя как их товарищи, набивают свои мешки добычей.

Увлеченные грабежом римляне, полностью проглядели тот момент, когда из-за ближайших холмов, внезапно появились легионы врага. Только крики союзников, что по приказу Агенобарба стали выходить из ворот лагеря и строится в боевые порядки, заставили римлян прекратить грабеж и увидеть надвигающуюся на них опасность. В панике побросав на землю свои мешки, они стали строиться в боевые порядки, но было поздно. Спартаковцы с двух сторон ворвались в лагерь и принялись избивать римлян.

Стремясь спасти своих товарищей, солдаты под командованием Агенобарба и Постумия попытались атаковать ворота лагеря Спартака, обращенные в их сторону. Подобные действия были правильными и благородными, но как оказалось, глубоко ошибочными. Пока легионеры бежали, они истратили все свои силы, и когда добежали до передних рядов спартаковцев те, легко отразил их натиск.

Атакующий удар союзников пропал втуне, но солдаты не отступили, продолжая атаковать ряды противника. Именно благодаря храбрости и упорству легионеров союзного легиона, удалось хоть ненамного, но разжать смертельные объятия Красного Змея, что неумолимо перемалывали охваченных паникой римлян.

В числе первых римских командиров пал трибун Теренций Варр, так и не сумевший организовать своих солдат для отражения нападения врага. Вскоре вслед за ним последовал и сам претор Эмилиан, бросившийся на меч, не в силах перенести своего позора и не желавший попасть живым в руки заклятого гладиатора. После этого началось безжалостное избиение спартаковцами попавших в их ловушку римлян.

Из одного края к другому носились обезумевшие от страха мародеры, что ради грабежа так безрассудно пренебрегли осторожностью. Сотни из них погибали под мечами и копьями гладиаторов, не имея возможности, если не защитить свои жизни, то хотя бы достойно умереть.

Удар союзных когорт, в конце концов, смог лишь ненадолго пробить спартаковский заслон на воротах лагеря. Отчаянно давя друг друга локтями и ногами, римляне стали десятками вырываться из смертельной западни, но это продолжалось недолго. Быстро оценив ситуацию, Спартак бросил против Агенобарба свой резерв во главе с Астропеем.

Подошедшие когорты стали яростно теснить солдат Агенобарба и Постумия, под прикрытием лучников, долгое время находившихся без дела. Их стрелы густым роем падали на союзных воинов и одно из них сразила Агенобарба. Легат двигался вдоль солдатских рядов, подбадривая их своим видом и криком, когда вражеская стрела угодила ему в шею, и смертельно раненый Агенобарб умер в течение нескольких минут.

Гибель вождя всегда вызывала панику в рядах его воинов. Увидев окровавленного легата, солдаты дрогнули, и как не пытался Постумий восстановить положение, они были отброшены от ворот противником. Вслед за этим воины Астропея стал обходить когорты союзников римлян с флангов, и их разгром стал вопросом времени.

Не желая показать врагу спину, Квинт Постумий храбро бился с мятежными рабами, несмотря на полученную в схватке рану плеча. Перед тем как пасть он приказал молодому трибуну Луцию Семпронию сесть на коня и скакать в Рим.

— Нам не одолеть Спартака! Не удержать нам и лагеря! — горестно воскликнул Постумий. — Скачи в Рим, скажи, что мы не придем. Пусть укрепляют стены и караулы и ждут Помпея, который должен отомстить за нас! Ему мое последнее слово!

В этот момент, прогибающийся под натиском спартаковцев строй рухнул, началась жестокая сеча и Семпроний, чудом избежал смерти благодаря резвости своего скакуна.

Солнце уже стояло высоко в зените, когда сражение закончилось. Римляне и их союзники были полностью разгромлены Спартаком. Около полторы тысяч человек укрылись в лагере, меньше двух тысяч бежало с поля боя, а остальные либо попали в плен, либо погибли под мечами победителей.

Никогда прежде за все время войны с рабами, римская армия не имела таких огромных потерь, какие она понесла в этот день. Почти все высшее командование войска погибло в смертельной схватке, предпочтя унизительному и позорному плену геройскую смерть.

Разгром Спартаком армии претора Эмилиана резко обострил обстановку вокруг Рима. Храмы и улицы города вновь наполнились плачем и стонами, Сенат призывал римлян держаться в ожидании прихода Помпея. К нему был отправлен гонец с письмом, где сенаторы требовали от полководца разгромить Спартака и отвести от стен города и населения столицы смертельную угрозу.

Последние слова отнюдь не были данью высокому стилю, а имели под собой реальные факты. Ободренные успехом вождя восставших рабов, киликийские пираты высадились на берег в районе Остии. Разбойники не стали пытаться взять штурмом главную житницу римлян, имевшую хорошие оборонительные укрепления. Вместо этого, они полностью блокировали сообщение Рима с Остией по Тибру.

Как следствием этих событий стало новое повышение цен на хлеб. Подобно пугливой птице они взлетели высоко вверх и не собирались опускаться. Как не пытались консулы и сенаторы остановить скачек цен на продовольствие, все было напрасно. Напуганные пришествием Спартака и действиями пиратов, торговцы ничего не хотели слышать. Только убедительная победа римского оружия и снятие блокады с Остии могло заставить их снизить цены на продовольствие.

Все ждали прихода армии Помпея, а пока за могучими стенами Рима спешили укрыться жители столичных окрестностей. Среди них была изнуренная светловолосая женщина в сильно потрепанной одежде, с котомкой в руках и сбитыми в кровь ногами. Подойдя к начальнику караула, что следил за беженцами в поисках спартаковских шпионов, она обратилась к нему со словами.

— Я Фабия, дочь эдила Венузии. Я бежала от рабов и у меня есть важное сообщение для Сената по поводу заговора против Республики.

Глава IX. Фракийский гамбит.

Тяжко и нехорошо было на душе у Гнея Помпея. С каждым дорожным веховым столбом, пройденным по направлению к Риму, ему все яснее становилось, как хитро и ловко переиграл его коварный гладиатор. Будь он подобно Помпею образованным римлянином, а не диким фракийцем, что только и могут бездумно махать мечом и скакать на лошадях, обида бы, не так сильно царапала нежную душу патриция.

Вместе с обидой и гневом, в душу римлянина проникло ещё и другое чувство. Так и не научившись познавать характер и способности противника, Помпей стал терять веру в собственные силы. Подобно ржавчине, червь сомнения неудержимо разрушал железные устои характера любого полководца самооценку и уверенность в его способности одержать победу. Сотни всяческих причин и примет убеждали Помпея, что Красный Змей воюет и знает воинское искусство не хуже, а лучше него и кроме этого, ему активно помогает богиня Фортуна.

Вот с таким настроением Помпей вел своих солдат к Риму, в окрестностях которого ему предстояло дать решающую битву. Этого от него постоянно требовал Сенат в каждом своем новом послании, что доставляли ему гонцы на взмыленных лошадях.

Причиной подобного поведения сенаторов заключалась в том, что в Риме был открыт заговор Катилины. Он был открыт совершенно случайно, благодаря божественному проведению и помощи дочери эдила Венусия Фабии. Стоя перед спешно собранными сенаторами в храме Минервы, она рассказала свою страшную историю.

— После захвата Венузии, меня определили в наложницы Спартаку. Почти каждую ночь меня водили в его шатер, и он насиловал меня. Все, то время пока я была в его палатке, он никогда не занимался делами, но в ночь, перед тем как рабы покинули Соляную дорогу, Спартаку доставили срочное письмо из Рима.

Слова произнесенные девушкой вызвали сильнейшую дрожь у многих из присутствующих, так как полностью совпадали с тайными страхами и опасностями, что долгое время тревожили их души.

— Что в нем было, ты знаешь!? — требовательно воскликнул Катул и все сенаторы дружно поддержали его. — Что ему написали? От кого было письмо? Кто предал интересы Республики и Сената!?

Гул от их криков был так силен, что принцепс сената Публий Элий был вынужден поднять руку и призвать сенаторов к спокойствию.

— Что написано в письме я не знаю, так как не видела его. Когда Спартак прочитал послание, он очень обрадовался. "Все идет очень хорошо. Когда мы подойдем к городу, они ночью перебьют стражу и откроят нам ворота!" — сказал он начальнику стражи, что принес ему письмо. После этого он приказал увести меня и собрал к себе командиров.

И вновь слова Фабии вызвали гул среди полуночных заседателей храма Минервы, но на этот раз в нем слышалось лишь разочарование и гнев.

— И это все ради чего нас собрали!? Что в этом срочного сообщении!? Можно было подождать и до утра!! — огласили стены храма крики недовольных сенаторов и вновь Публий Элий был вынужден вскинуть руку и крикуны были вынуждены подчиниться требованию принципса.

— Имейте терпение, граждане! Это ещё далеко не все! — воскликнул Сервилий Ватий, знаю всю суть дела от начальника стражи. — Говори, Фабия.

— Считая меня послушной своей воле вещью, Спартак никогда не убирал свитки со своего стола. В тот раз, они тоже лежали у него на столе, и когда он отвернулся и пошел за картой, мне удалось незаметно взять один из них. Он был небольшой, я смогла укрыть его под одеждой и забравший меня начальник стражи ничего не заметил. Сразу после этого рабы начали сворачивать лагерь и готовиться к срочному походу через горы. Началась большая суматоха, во время которой мне посчастливилось сбежать. Несколько дней я шла по дороге опасаясь, погони, но её не случилось. Так я и дошла до Рима, желая как можно скорее донести до высокого Сената имена изменников связанных со Спартаком.

— Так назови нам имена изменников, если то, что ты сказала правда! — прокричал Катул, и в храме наступила зловещая тишина. В ней было хорошо слышно напряженное дыхание сенаторов, потрескивание масла в лампе и тонкий скрип сандалий начальника стражи, переминавшегося на месте.

Стоя перед сенаторами Фабия, отчаянно дрожала как былиночка на ветру. Было видно, как трудно ей говорить, но собравшись с силами, вздохнув полной грудью, она исторгла из неё, то, что от неё так ждали.

— Из похищенного письма я узнала имена только троих заговорщиков. Это — Сергий Катилина, Секст Карбон и Корнелий Сура — произнесла Фабия, и её слова породили бурю негодования. Все сенаторы заговорили разом стремясь высказать в полном объеме охватившие их чувства. Одни выражали полное согласие с услышанным известием, другие активно отказывались верить в него, видя в этом хитрые происки врага. Третьи желали получить подтверждение слов Фабии, так как Публий Корнелий Сура в начале года был избран консулом Рима и принимал самое действенное участие в обороне города от рабов.

Тех, кто требовал доказательств, было больше половины собравшихся в храме сенаторов. Потому, идя им навстречу, Публий Элий потребовал у девушки немедленных доказательств её слов, так как обвинение было предъявлено уважаемым членам столичного общества.

— У вас сохранилось письмо, на основании которого вы назвали эти три имени или оно вами утрачено и вы говорите по памяти? — спросил Элий и находившиеся в зале скептики уверенно зашептались, что слова Фабии это только наговор.

— Ничего у неё нет. Её подкупили или подослали — с апломбом произнес сенатор Публиколла и многие из сидящих рядом с ним сенаторов согласно закивали головой.

Услышав обращение принцепса, Фабия несколько смутилась. От охватившего её волнения она не смогла произнести ни слова и Элию, пришлось повторить вопрос.

— Так есть у вас вещественные доказательства ваших слов или нет?

— Да, господин принцепс — подтвердила девушка.

— И вы можете их нам предъявить? — грозно спросил первый сенатор, лучше всех остальных понимавший весь ужас и всю пагубность разверзшейся перед Сенатом бездны порока и мерзости.

— Да, господин принцепс.

— И как быстро вы можете представить ваши доказательства. В ближайшие часы, к полудню или к завтрашнему дню?

— Если угодно, я могу представить их прямо сейчас — девушка с готовностью открыла висящую на плече котомку и вытащила из неё изрядно смятый и скомканный свиток. Увидев, как вольно обращаются со столь важным документом, зал непроизвольно ахнул, но эти вскрики нисколько не могли повлиять на дальнейший ход событий.

— Вот тот свиток, что был взят мною у вожака рабов и, прочитав который я назвала имена предателей Рима — гордо заявила Фабия и, следуя кивку Элия, начальник стражи торопливо взял свиток из рук Фабии и передал его для изучения секретарю.

Зная, как много зависит от его заключения, сенатский секретарь самым внимательнейшим образом изучил переданный ему кусок папируса. Прошло несколько невыносимо трудных и тяжелых минут, прежде чем он подтвердил присутствие факта измены у перечисленных Фабией лиц.

— Я требую немедленного ареста подозреваемых в измене Сергия Катилины, Секста Карбона и Корнелия Суры!! — выкрикнул Катул, и его дружно поддержало большинство сенаторов.

— Но возможно, что это письмо — подделка! Нельзя исключать и такого варианта!— воскликнул старый недруг Катилины Цицерон, стремясь продемонстрировать перед сенатом свою объективность и непредвзятость. И при этом, хорошо зная, какая затем последует реакция.

— Сначала арестуем, допросим, а там видно будет подделка это или нет. Нельзя медлить! Отечество в опасности! — изрек Сервилий Ватий и все с ним согласились. Не прошло много времени, как начальник сенатской стражи получил приказ о задержании для допроса трех знатных римлян и отправился его исполнять.

Из всех предполагаемых изменников живым удалось захватить только Секста Карбона. Он был взят у своей давней любовницы, Корнели Сифак, прямо в теплой постели и не успел покончить с собой.

Сергий Катилина в этом плане оказался несколько удачнее своего товарища по триумвирату. Когда солдаты ворвались в его дом, Сергий успел ударить себя мечом в грудь, несмотря на все попытки стражников обезоружить его.

Среди тех, кто пришел арестовывать Катилину, был Марк Тулий Цицерон. Римский златоуст хотел лично вырвать признание у своего заклятого недруга, но к огромному для него сожалению, он не смог преуспеть на поприще следователя. Истекающий кровью Катилина сначала обругал склонившегося над ним победителя отборной руганью, а затем потерял сознание и умер.

Что касается Корнелия Суры, то в его доме разыгралась настоящие побоище. Нанятые им в качестве охраны гладиаторы, отказались впускать в дом людей пришедших арестовывать консула. Напрасно начальник стражи говорил, что Сенат хочет заслушать консула Суру по важному вопросу касающегося безопасности Рима. В условиях осадного положения объявленного в городе подобное объяснение было вполне правдоподобным, но у Публия Корнелия сдали нервы.

Увидев сколько солдат, пришло сопроводить его по ночным улицам Рима, консул заподозрил неладное и наотрез отказался идти в Сенат. После этого, стражники были вынуждены применить силу и стали выламывать двери. Навстречу им устремился отряд гладиаторов занимающихся охраной дома и между ними, завязалась рукопашная схватка.

Гладиаторы на деле доказали, что стоили тех денег, которые платил им Сура. Сражались они не на жизнь, а насмерть и только благодаря численному перевесу, солдаты взяли вверх и ворвались внутрь дома консула. Там на широком пространстве атриума разыгрались последние действия ночных событий. Озлобленные от понесенных потерь, солдаты в ярости перебили не только гладиаторов и взявших в руки оружие слуг, но и самого Корнелия Суру, несмотря на строжайший приказ Сената привести его живьем.

По этой причине, спешно созданная римским Сенатом следственная комиссия с чрезвычайными полномочиями получила в свои руки одного единственного подозреваемого. Стоит ли говорить, что обозленные сенаторы для скорейшего дознания правды приказали пытать Секста Карбона, едва тот отказался признать свою вину.

У знающего мастера заплечных дел, которому поручили допрос Карбона, число клиентов сумевших устоять перед их искусством, можно пересчитать по пальцам одной руки, но на этот раз у него произошла досадная осечка. Мало кто подозревал, что у жилистого Карбона с рождения было слабое сердце. И когда для скорейшего развязывания ему языка палач прошелся по его телу огнем, у Карбона случился болевой шок и единственный арестованный заговорщик благополучно умер, так и не дав нужных показаний.

Лишившись всех подозреваемых, следственная комиссия зашла в тупик, но очень быстро нашла выход из него. Убедившись, что заговор действительно был, Сенат приказал арестовать всех друзей и близких неудачных заговорщиков, и подвергнуть их допросу.

Особое внимание было уделено рабам как самого Катилины и его друзей, а также рабам арестованных. Получив от Сената обещание, получить свободу и щедрое денежное вознаграждение за нужные сведения, они с большой охотой принялись делиться с членами следственной комиссии секретами своих хозяев.

Многие из арестованных римлян на себе ощутили правоту поговорки гласившей о том, что, сколько у хозяина рабов столько у него и врагов. Сведения, полученные таким путем, активно проверялись и очень часто становились обвинительным материалом против арестованного, даже если это был откровенный навет.

За два дня работы комиссии было арестовано около шестидесяти человек и это только было началом расследования заговорщицкой деятельности Катилины и его компании. Под подозрение попал даже второй консул Гней Орест. Прямых доказательств о его связях с Сурой и Катилиной не было, но все смотрели на него откровенно косо. Причиной того было то, что консулат он получил благодаря великолепному ужину, устроенный им людям.

Участие в заговоре столь высокородного римлянина как Сергий Катилина и консула Суры, аресты многочисленных горожан подозреваемых в причастии к нему, породили стойкие слухи, что со дня на день Сенат должен опубликовать проскрипционные списки. Все ждали возвращение тяжких времен Мария и Суллы. Напряжение достигло невиданных высот, многие горожане были готовы бежать из города из-за страха перед репрессиями, но к счастью они не последовали.

В условиях приближения к городу армии Спартака, Сенат посчитал неразумно, прибегать к масштабным арестам среди горожан, хотя проект подобного указа уже был готов. Для успокоения горожан был объявлено, что все главные заговорщики арестованы и дальнейшей их судьбой займется суд, который состоится сразу после устранения внешней угрозы.

Раскрывшей тайные замыслы заговорщиков беглянке Фабии, по решению Сената был дан небольшой дом, выплачена большая сумма денег и разрешение нанять вооруженную охрану. Об этом она специально попросила сенаторов, опасаясь мести со стороны родственников арестованных заговорщиков. В условиях грядущей осады, подобная просьба была признана сенаторами вполне разумной.

— Эта женщина подобно легендарным гусям спасла Рим от захвата его врагом. Поэтому верхом неблагодарности было бы отказать ей в этой просьбе — воззвал к сенаторам Цицерон и его обращение, было услышано. Сенатским указом Фабии было позволено нанять двадцать человек, большая часть которых была из гладиаторов ранее нанятых консулом Сурой. Во время его ареста они находились в казарме вспомогательных войск у Коллинских ворот и участие в защите хозяина не принимали.

В столь непростой обстановке, сенаторы видели единственным гарантом сохранения спокойствия в городе, является присутствие возле Рима Гнея Помпея с его могучей армией. Правда после тактического обмана Спартака она несколько уменьшилась в своей численности, но все римляне свято верили в силу и мощь главной армии республики.

Ведя свои легионы к столице, Гней Помпей испытывал сильную тревогу за судьбу солдат оставшихся под командованием претора Магниция. Сам командующий был назначенцем и не обладал особыми воинскими дарованиями, и вся надежда Помпея была на легата Клавдия Ливия и квестора Тита Салюстрия. Оба были опытными военачальниками и между ними и претором, не было никаких разногласий. Магниций охотно прислушивался к их советам и это, внушало Помпею определенную надежду.

Также на стороне римлян имелось численное превосходство над противостоящим им противником. Войско Магниция в полтора раза превосходило войска Публитора, правда, в основном за счет легковооруженной пехоты.

Именно это превосходство и подтолкнуло претора к решению напасть на рабов, чей лагерь был обнаружен в Умбрии после нескольких дней непрерывной погони. Публитор раскинул свой лагерь вблизи реки Метавр, которую он не успел пересечь из-за предательства проводников. Взятые из числа местных жителей, они сбежали в самый ответственный момент, указав ложное место переправы через реку.

Пока Публитор искал новых проводников, претор Магниций его догнал и ни о какой переправе речь теперь уже не шла. Войско восставших рабов было вынуждено дать сражение в невыгодных для себя условиях.

Подобно Магницию, командир восставших рабов не был полководцем. Его истинное призвание было призвание отчаянного рубаки, что своим ярким примером неустрашимо вел в бой своих товарищей, но никак не командование всем войском. Спартак хорошо понимал это и оставил в помощники италику этруска Росену. У него также не было явного полководческого таланта, но зато он мог идеально угадывать место для засады.

Спартаковцы ещё только встали лагерем у Метавра, легионов римлян не было и в помине, а Росена уже нашел место для возможной засады на случай вынужденной битвы. Им оказалась гряда холмов, что тянулась по левую руку от лагеря Публитора.

На первый взгляд, они были полностью непригодными для устройства на них любой засады, из-за совершенно голой поверхности. Отсутствие деревьев и кустарника не позволяли разместить на них солдат, равно как и на склонах, обращенных в сторону дороги. Все они были покрыты по бокам многочисленными глубокими выемками, что не давало возможности спрятать там от глаз противника большое количество солдат.

С подобным выводом были полностью согласны и Клавдий Ливий и Тит Салюстрий, обсуждавшие на военном совете у претора диспозицию войск для будущего сражения. Оба в один голос заявили, что скрыто расположить на холмах пехоту невозможно и потому, за правый фланг римского войска можно не беспокоиться.

Согласно их мнению, римлянам следовало навязать противнику бой на равнине и благодаря своей численности попытаться охватить его ряды с флангов.

— Рабы не смогут выставить против нас равное по плотности когорт войско. В результате этого наши края будут нависать над ними, и мы получим возможность ударить им во фланг и тыл. Трудно драться, когда против одного война бьются два, а то и три человека. Какими бы хорошими воинами они бы не были, долго они не выстоят и, в конце концов, мы разгромим их — обрисовал свой замысел Ливий. Он сразу понравился претору, но следуя правилу Сократа подвергать все сомнению, Магниций не спешил соглашаться.

— А если они все же смогут сравняться с нами по протяженности рядов и охват будет невозможен? Что тогда?

— Вряд ли противник пойдет на это. Сравниваясь с нами по количеству рядов, он тем самым значительно снизит их плотность, что при фронтальном ударе также приведет к поражению рабов, — успокоил претора Салюстрий. — Скорее всего, они попытаются компенсировать нависшую над их флангами угрозу ударами своей конницы благо в этом у них заметное преимущество.

— Боюсь, что наши всадники не смогут долго противостоять напору конницы Публитора и будут вынуждены отступить. Тогда мы получим удар по флангам, и наше численное превосходство в конечном итоге будет сведено к нулю.

— У нас есть большое количество легковооруженных воинов, — успокоил претора легат. — Если их поставить рядом с кавалерией, она получит весомую помощь от этого. Стрелы и дротики наших воинов затруднят действие конницы противника. Свяжет и скует их маневренность на то время пока наши легионеры либо прорвут строй противника в центре, либо обратят в бегство его фланги.

— И как долго, по-вашему, продлиться битва?

— Трудно сказать что-либо определенно. Если все пройдет по нашему плану, то не более двух часов. Если возникнут непредвиденные обстоятельства, то я бы прибавил еще час или полтора, но победа обязательно будет за нами — выдал свой прогноз Ливий и Салюстрий согласно закивал головой.

— Мы обязательно победим рабов. Наши воины опытны, их больше и у многих них есть свои счеты к тем, кто будет стоять противостоять им в предстоящем бою — сказал квестор и Магниций согласился с доводами ветеранов. После таких слов казалось, все было ясно и понятно, но в планы римлян вмешался этруск Росена.

Он не мог слышать разговор в палатке претора, не догадывался о замыслах римлян, но найденное им место для засады сыграло свою роковую роль в грядущем сражении.

Давая наставление самниту, Спартак рекомендовал в случаи битвы нанести удар по тому месту, где будет находиться римский командующий. Именно этот принцип помогал вождю восставших одерживать победу над грозным врагом и Спартак не видел причин отказываться от него.

Следуя ему, Публитор намеревался пробиться к знамени претора и, убив его обратить римлян в бегство. При численном перевесе со стороны противника подобный план был трудновыполним, но иного выхода италику не виделось.

Хитрый этруск предложил укрыть за холмами тяжелую кавалерию Арторикса и в нужный момент ударить римлянам в тыл.

— Разведчики римлян уже обследовали холмы и наверняка доложили претору, что засада там невозможна. Сегодня ночью самая пора скрытно перебросить за них всадников Арторикса. Под ударом их копий римлянам точно не удержаться.

Предложение Росены имело свою долю риска, но Публитор хорошо помнил, что именно удар тяжелой кавалерии Арторикса помог спартаковцам разгромить армию Красса.

Долго думал над предложением этруска Публитор, прежде чем дал на него свое согласие. Была глубокая ночь, когда тяжелая кавалерия спартаковцев скрытно покинула лагерь и расположилась там, где было указано Росеной.

Утром следующего дня Публитор вывел своих солдат из лагеря и расположил невдалеке от засады. Магниций не замедлил ответить и вскоре два войска сошлись в яростной и ожесточенной схватке.

Сначала все шло, так как и предполагали римские военачальники. У Публитора не хватило солдат выстроить полноценную линию, и римляне получили численный перевес на флангах. Для прикрытия своих солдат на врага немедленно обрушилась спартаковская кавалерия, ей ответили стрелами и дротиками римские пехотинцы, и завязалась кровавая сеча.

Зная, что судьба битвы решиться на флангах, претор отдал командование правым и левым краем Ливию и Салюстрию, оставив за собой центр. Его знамя гордо высилось над морем солдатских голов, внушая им веру в то, что все идет хорошо.

Удар римлян по флангам стало неприятным сюрпризом для Публитора. Он предполагал, что противник будет иметь над ним перевес, но не столь ощутимый как оказалось. Находящиеся на флангах самниты стойко держались под напором врага, но то, что он их рано или поздно сомнет, не оставляло сомнение.

Единственный выход из создавшегося положения было уничтожение Магниция, но тут имелись серьезные затруднения. Обычно римские командиры располагали свое знамя в центре второй линии, где находились опытные воины — принципы. Отсюда было удобно вести сражение, находясь под надежной защитой.

Публитор считал, что у него хватит сил, чтобы прорвать линию гастатов и разбить принципов, однако претор Магниций изменил привычный порядок. Свое знамя он расположил среди ветеранов триариев, составлявших третью линию римского войска.

Подобное положение ещё больше осложняло задачу спартаковцев по уничтожению римского командующего. И в этом случае, засада Арторикса стала играть решающую роль. Он послал гонца к галлу с требованием ударить по знамени Магниция, а сам отправился в передние ряды, чтобы приободрить солдат.

Притаившийся на одном из склонов холмов, командир катафрактов Арторикс внимательно следил за сражение. Он уже давно мог ударить в тыл римлянам, но не делал этого. По первичному замыслу его кавалеристы должны были атаковать правый фланг римлян, где обычно находился их командующий. Удар тяжеловооруженных конников должен был смять его, по возможности уничтожить претора, а затем всеми силами ударить по врагу.

К его удивлению знамя претора обозначало его местопребывание в центре вражеского построения и следовательно первоначальные планы по нанесению удара подлежали пересмотру. Арторикс отправил к Публитору гонца с вопросом что делать, но тот явно не дошел до командира. Не прошло и получаса, как к Арториксу прибыл другой гонец и приказал ударить в центре, навстречу наступающему в этом месте Публитору.

Место засады было выбрано идеально и скрытые за холмами кавалеристы незаметно для римлян совершили маневр обхода, и вышли им в тыл. Поглощенные сражением на флангах и отражением рвущихся в центре гладиаторов, римляне просмотрели угрозу с тылу, что подобно смертоносной туче стремительно приближалась к ним.

Только в самый последний момент, Магниций заметил катафрактов и попытался развернуть против них задние ряды когорт, но было поздно. Бронированный таран смял заслон из легионеров и, давя людей, устремился к претору.

Следуя давнему принципу, во главе клина находился сам Арторикс. Страстно желая подарить вождю восставших рабов ещё одну голову римского командира, он неистово рубился с врагами, снося их со своего пути цепом, на конце которого был железный шар усеянный шипами.

Каждый взмах этого страшного оружия уносил жизни того или иного противника, посмевшего заступить дорогу коню галла. Знамя претора — главный приз этой атаки притягивал к себе Арторикса подобно магниту. Центурион, триарий, трубач, опять триарий и ещё один римлянин, одетый в белую тогу — все они пали от ударов командира катафрактов в этой схватке.

Одетый в медвежью шкуру знаменосец воткнул знамя в землю и, обнажив длинный испанский меч, бросился наперерез коню Арторикса, но смог сделать только один шаг. Страшный шар опустился на голову храбреца и превратил её кровавое месиво. Обезглавленное тело ещё шло вперед с зажатым в руке мечом, а галл взмахнул рукой еще раз и от сокрушительного удара, знамя претора раскололось напополам.

К нему сразу же бросилось несколько солдат пытавшихся поднять остатки знамени, но дело было сделано. По рядам римских солдат пронесся протяжный крик, извещавший о смерти претора.

— Магниций! Магниций убит!! — прокатилось страшное известие, раскалывавшее не только сердца и души солдат, но и их построения. Ещё под напором с двух сторон держался центр, ещё храбро сражались с врагами Ливий и Салюстрий, но уже не было того символа, что объединял их в единое целое. Теперь каждый из них был сам за себя.

Уничтожив знамя врага, и посеяв панику в его рядах, Арторикс с удвоенной силой стал пробиваться навстречу Публитору, чтобы поставить победную точку в этой битве. Молодой галл был отчаянный храбрец, он не раз смотрел в глаза смерти, но от этого не становился, более осторожен и осмотрителен. Он продолжал первым бросаться в бой и последним уходить с поля боя. Такие задиры редко доживают до преклонных лет, и это сражение было наглядным тому примером.

Ничто и никто не мог остановить рвущегося вперед галла, кроме стрелы, что угодила ему в правый глаз и сразила всадника наповал. Падение Арторикса вызвало замешательство в рядах катафрактов, но ненадолго. Командование над кавалерией принял его брат близнец Бортарикс, что всегда сражался рядом Арториксом. Вид внезапной смерти брата привело его в неописуемую ярость и утроило силы. В неистовстве колол он своим тяжелым копьем вступивших с ним схватку римлян, а когда копье сломалось, всадник схватил висевшую на луке седла палицу и принялся ей крушить ряды своих противников.

Как и предсказывал Ливий, сражение продлилось около трех часов, но закончилось не в пользу римлян. Едва только центр был прорван, исход оказался предрешенным. Фланги римского войска стали отступать и только воинское мастерство Ливия и Салюстрия удержало солдат от панического бегства.

Подобно раненому льву, они стали отступать в лагерь, из последних сил удерживая равнение своих рядов. В этот момент, Судьба улыбнулась когортам под командованием Салюстрия. В рукопашной схватке с римлянами получил ранение Публитор и был вынужден покинуть передние ряды спартаковцев, что немедленно сказалось на всем сражении. Натиск наседавшего на солдат Салюстрия противника моментально ослаб и это, позволило воинам квестора укрыться в лагере.

Совсем иной была судьба когорт Ливия. Их атаковал охваченный, желанием возмездия Бортарикс и госпожа Судьба не посмела перечить ему в деле отмщения павшего брата. Правый фланг римлян под напором катафрактов был полностью смят и разгромлен.

Мало кому их солдат Ливия удалось добежать до вала у лагеря и укрыться за его частоколом. В подавляющем большинстве они либо пали под ударами преследовавшего их противника, либо попали в плен, и участь их была незавидной. Все они, включая самого легата и двух трибунов, были преданы смерти у погребального костра Арторикса.

Сначала их заставили драться между собой под одобрительные крики толпы, а затем умертвили, несмотря на ранее данное Борториксом слово сохранить победителям жизнь и даровать свободу.

Сражение у Метавра не обернулось для римлян сокрушительным разгромом. Укрывшиеся в лагере солдаты, под покровом ночи покинули его, и спартаковцы не предприняли попыток преследовать их. Потери, понесенные ими в этой битве, гибель Арторикса, ранение Публитора, снизило боеспособность тех, кем Спартак сознательно пожертвовал ради одержания своей главной победы под стенами Рима.

Для защиты Вечного города уже прибыла армия Гнея Помпея. Туда же должен был привести свои легионы из Испании Квинт Метелл, переправить из Диррахии остатки армии Марка Лукулла претор Цетег, а также приплыть флот Луция Лукулла, прочно застрявшего со своей армией в горах Понта.

Здесь должно было состояться главное сражение, по итогам которого можно было бы судить, истекло время Римской Республики или ещё нет.

Глава X. Битва орла и рыси.

Появление армии Гнея Помпея у стен Рима, горожане заметили и ощутили все и сразу. Прямо с марша, он двинул к Остии кавалерию Габиния и легион под командованием легата Аврелия Котты. Он в пух и прах, разгромил киликийских пиратов державших Рим, в тисках голодной блокады полностью перекрыв Тибр. Под ударами грозного римского оружия они в панике бежали к своим кораблям, едва-едва успев погрузиться на них и уйти в море.

Сам Помпей встал у стен города, готовый в любую минуту поддержать действия Котты, в случае если Спартак попытается помешать легату, освободить Остию. Весь день жители города в напряжении ждали известий от устья Тибра. Храмы и улицы заполнились молящимися римлянами и с тревогой ждущих новостей.

Ближе к вечеру на дороге, ведущей к Остии, появились два всадника. Стремительно проскакав через ворота, они направились к курии, где заседал Сенат. На вопросы горожан заполнивших улицы Рима, что они привезли, гонцы торопливо ответили, что все хорошо и враг разбит.

Казалось, что эти слова должны были успокоить и приободрить римлян, но они вызвали обратный эффект. Горожане отказывались верить словам и стали требовать, чтобы письма, что гонцы привезли Сенату, были зачитаны на рострах Форума. Взбудораженные римляне мешали пройти гонцам, хватая их руками за одежду, и начальник стражи с большим трудом смог отбить их у разгоряченной толпы.

Все время, пока сенаторы обсуждали привезенные им вести, Форум гудел как растревоженный улей, требуя, чтобы слуги народа поскорее вышли из курии и зачитали письмо Аврелия Котты.

Казалось, что выполнить требование народа было проще простого, но по непонятным причинам сенаторы тянули и это, только разжигало у людей злость и подозрительность. С зажженными факелами и светильниками в руках, римляне стояли на камнях Форума, ожидая известий из Сената, и чем дольше становились их ожидание, тем нелицеприятнее становились их высказывания в адрес отцов отечества.

Наконец когда градус накала толпы достиг самых высоких пределов и люди были готовы войти в курию, из неё вышел эдил и звенящим от волнения голосом объявил, что враг действительно разбит и осада Остии снята.

И вновь сказанные слова не дошли до сердец и ума римлян. Несмотря на то, что они получили ответ на свой главный вопрос, горожане упрямо продолжали не верить известиям о победе над врагами. Сильное напряжение, в котором находились римляне за последний месяц, а также неправильное поведение Сената сделало свое дело. Многим стало казаться, что сенаторы обманывают их, стремясь скрыть подлинное положение дел.

Всю ночь римляне не находили себе покоя и только когда на следующий день по Тибру пошли груженые хлебом баржи, горожане окончательно удостоверились в правдивости слов сенаторов и наконец успокоились. Впрочем, спокойствием это было трудно назвать. Всех римлян охватила тревожное возбуждение. По случаю снятия блокады Остии и возникших проблем с хлебом, римский Сенат решил вдвое увеличить количество хлеба, который должен был продан горожанам по низкой цене.

Стоит ли говорить о тех огромных людских очередях, что выстроились в пунктах продажи хлеба. Не слишком веря в скорое наступление мира, римляне пытались запастись им впрок, насколько им, позволяя им их кошелек.

Больше всего, от снятия осады выиграли политики, что смогли закупить в Остии большую партию хлеба и стали бесплатно раздавать его людям. Особенно преуспел в этом Юлий Цезарь, взявший большой кредит у заемщиков и полностью потративший его на угощение людей. Нищие и бездомные дружно выкрикивали имя племянника жены Мария, славя его щедрость и добрую душу. Приближались выборы квесторов и молодому политику были нужны голоса простого народа.

В охватившем город ажиотаже приезд главнокомандующего римских войск в Италии остался по большому счету незамеченным. Главный виновник всех этих событий прибыл на встречу с Сенатом в сопровождении небольшой свиты, без должного для себя эскорта.

Чтобы не привлекать лишнего внимания горожан, встреча произошла не в курии, а в храме Юноны. Собравшиеся сенаторы встретили полководца рукоплесканием, отдавая ему должное за избавление города от голода. Помпей сдержанно принял похвалу в свой адрес, прекрасно понимая, что это своеобразный аванс в преддверии решения главной стоящей перед ним задачи — уничтожения Спартака.

Он не ошибся. Едва только принцепс закончил благодарственные слова, как сенаторы стали требовать быстрого и полного разгрома рабов, посмевших поднять руку на своих хозяев. Перед этой грозной угрозой, что громко стучалась в двери римских домов, сулланцы, марианцы, оптиматы и все прочие были едины в желании разделаться с восставшими рабами.

От Помпея потребовали, чтобы он как можно скорее смыл с тоги Римской Республики это грязное пятно под именем Спартак. Ради этого Сенат предоставлял ему звание диктатора и наделял на неопределенное время неограниченными полномочиями. В его распоряжении передавалась вся казна республики, которой он мог распоряжаться по своему усмотрению.

Подобная щедрость сенаторов была обусловлена тем страхом, что они натерпелись в ожидании прихода армии рабов к стенам Рима и унижением, что испытывали они от собственного бессилия перед Спартаком. Недовольство римских граждан от затянувшейся войны с рабами, едкие ухмылки иностранных послов в адрес республики было ничто по сравнению с осознанием того, что римское оружие вот уже третий год никак не может положить конец бунту рабов, которых с самого их начала никто не воспринимал всерьез.

Фракийский гладиатор из простого грабителя и разбойника, непостижимым образом в кратчайший срок превратился в смертельную угрозу для Рима. Смело и решительно он заступил дорогу квиритам, в результате чего один из двух противников должен был сойти в небытие.

Что собирался делать Спартак в случае своей победы; стать диктатором подобно Сулле или возродить царскую власть, Сенат не знал и знать не хотел. Он отчаянно боролся за сохранения того строя, что гарантировал им собственное благополучие и ради этого был готов пойти на любые жертвы.

Многие сулланцы очень опасались представления Помпею диктаторских полномочий, но у них не было выбора. На данный момент Помпей был единственным военачальником, способным устранить спартаковскую угрозу. Все остальные либо не годились для борьбы с вождем восставших рабов, либо находились слишком далеко и сулланцам, приходилось ради спасения Республики наступать себе на горло.

Их опасения не были напрасными, уже на следующий день Помпей потребовал восстановления власти народных трибунов в том объеме, что они обладали до установления диктатуры Суллы. Это, по его мнению, было необходимо для лучшего управления Римом в условиях нависшей над республикой опасностью.

Большего, для обустройства государства диктатор сделать не мог, так как был вынужден покинуть Рим для борьбы со Спартаком. Самым простым и действенным шагом в сложившейся ситуации было навязать противнику генеральное сражение, однако сразу сделать это Гнею не удалось. Едва только он приблизился к Риму, Спартак немедленно отвел от города свое войско и всякий раз, когда Помпей шел на него, он неизменно отступал, держа дистанцию в один дневной переход.

Началась старая игра в кошки-мышки и это очень беспокоило новоиспеченного диктатора. Помпей чувствовал, что противник хитрит, ищет возможность подстроить новую каверзу и от этого настроение его ухудшалось день ото дня. Ржа неуверенности с новой силой стала терзать его душу, отнимая силы и спокойствие.

Так противники друг за другом отходили по направлению к Неаполю и когда разведчики доложили, что Спартак остановился и разбил лагерь, Помпей сильно озадачился. С одной стороны он был обрадован, что наконец-то сможет навязать противнику решающее сражение, и разгромит его. С другой стороны Помпею была совершенно непонятна причина, побудившая Спартака отказаться от столь выгодной для себя тактики отступления и эта непонятность сильно его пугала.

Весь опыт борьбы с фракийцем говорил ему, что Красный Змей ничего просто так не делает и если он сам решил дать римлянам сражение, то значит — полностью уверен в своих силах. По излюбленной римской традиции Помпей обратился к жрецам, чтобы узнать волю богов но, ни гаруспики, ни авгуры не могли сказать ничего определенного. Все они утверждали, что Помпею следует проявить волю и твердость в схватке с врагом, однако этого диктатору было мало.

Ночью, ему приснился сон, что весь лагерь Спартака объят огнем. Никого из солдат противника не было видно, только у самого входа лежал щит с изображением красного змея. Когда полководец рассказал о своем сне жрецам, они в один голос заявили, что сон вещий.

— Лагерь Спартака горел в твоем сне, значит, он сгорит и наяву, а сам предводитель рабов либо бежит, бросив оружие, либо падет в битве и оно будет ему не нужно — уверяли его слуги бога, но радость Помпея продлилась недолго. Через некоторое время, во время прохода по лагерю к нему обратился старый воин, чьи предки этруски умели толковать сны.

— Боги шлют тебе предостережение. Не огонь ты видел вокруг лагеря Спартака, а небесный свет, в то время как наш лагерь был сокрыт во тьме. Щит же, что лежал у входа в лагерь, был щитом победителя — предостерег командующего этруск и скрылся, пока Помпей переваривал его слова. Как потом он не искал ветерана, никто не мог его найти. Разъяренные жрецы объявили его спартаковским лазутчиком, который из-за многочисленной охраны Помпея не посмел на него напасть и потому решил поразить его душу. Все окружение полководца дружно вторило им, однако их слова не успокаивали диктатора.

Выехав для осмотра места предстоящей битвы, он увидел, что правый фланг его противника прикрывает изрытая местность, делающая невозможным применения там конницы.

— Видимо у Спартака осталось мало кавалерии для полноценного прикрытия своих флангов. Именно поэтому он и выбрал это место в надежде противостоять удару нашей конницы — радостно воскликнул Котта, считая, что смог разгадать тактическую хитрость врага.

— Здесь нет кустарника или оврагов, где можно устроить засаду. Все открыто как на ладони и проклятый гладиатор не сможет преподнести нам никакого каверзного сюрприза, — внес свою лепту в разговор трибун Рулл, разглядывая с коня открывшуюся ему картину. — Если только не раздобудет у Плутона его шлем невидимку.

Его слова вызвали смех у римлян, но только не у самого Помпея. С грустным лицом он смотрел вокруг, но не видел ничего, что могло помочь проникнуть в замыслы врага.

— Чувствую, что фракиец готовит нам что-то необычное, но не могу понять что — честно признался он своим командирам.

— Ты слишком требователен к себе Помпей. Нельзя недооценивать врага, но не следует его, и переоценивать — возразил ему Рулл.

— В любом другом деле, где на кону не стояла бы судьба Рима, я легко согласился с тобой, но только не на этот раз. Сейчас ставки небывало высоки и я не имею права ошибиться. Почему Спартак остановился именно здесь? Скажите?

— Потому что возникли проблемы с продовольствием. Ранее здесь проходили легионы Эмилиана, наверняка забравшие у людей большую часть их запасов. Да и он сам порядком опустошил эти земли, сражаясь с Эмилианом и ожидая нас — подал голос, военный трибун Афраний Пет, за спиной которого было много боев и походов.

— Он мог перейти горы и получить все, что ему необходимо по ту сторону Апеннин, так им прежде делалось не один раз.

— Ты, верно, сказал о ставках, но забыл о времени. На севере Магниций рано или поздно соединится с Метеллом. На юге высадятся войска Лукулла и тогда Спартаку несдобровать. Ему любой ценой нужно взять Рим, а для этого разбить тебя — простые и в тоже время отточенные слова трибуна несколько успокоили Помпея.

— Что ещё интересного скажешь о Спартаке? — обратился он к Пету, несколько расслабившись сидя в седле.

— Скажу, что он намерен драться жестко и отчаянно. Так, словно это его последняя битва.

— С чего ты это взял?

— Посмотри, у Спартака вокруг лагеря возведен только вал, частокола нет и, по всей видимости, он ставить его не собирается — трибун указал на лагерь повстанцев рукой и никто из командиров не посмел с ним спорить. Почти все из них поступили бы точно также, намеренно отрезав своим солдатам путь к спасению.

— Готов он драться насмерть и что за сюрпризы он нам приготовил на завтра, для меня это не важно. Я твердо знаю, что завтра наши легионы разгромят его рабов, и с войной будет покончено раз и навсегда — гордо, как подобает истинному римлянину, заявил Аврелий Котта. Было видно, что легат искренне верит в сказанные им слова и в этот момент Помпей позавидовал его уверенности. Сам он не был готов произнести эти слова, также как произнес их Котта.

— Ты так в этом уверен? — спросил Гней, стараясь, чтобы в его вопросе больше звучали нотки озабоченности, чем неуверенности.

— Завтра ты либо при всех похвалишь меня за храбрость, либо найдешь мертвым на этом поле победы — и, не желая обсуждать третий вариант, легат решительно повернул своего коня, и поскакал в лагерь.

Слова Котты приободрили Помпея, но когда наступил вечер и он уединился в своей палатке, черные мысли вновь стали одолевать его. Нет, римский главнокомандующий не был трусом. Ворвись в этот момент Спартак в лагерь римлян, Помпей без сомнения встал в первый ряд и с мечом в руках сразился бы с врагом. Его сильно угнетала боязнь ошибиться, сделать неправильный шаг подобно тем, что он сделал раньше в борьбе с проклятым гладиатором.

— В глубоком знанье счастья нет — говорил поэт древности и был абсолютно прав. Чем больше человек знает, тем больше сомневается. Зная ставки в игре, Помпей не мог позволить себе ошибиться, и полученная от Сената власть не радовала, а давила на него своей ответственностью.

Будь на его месте Красс, Марк Лукулл или Эмилиан, они бы меньше всего сомневались бы в собственных силах и были бы сосредоточены на том, как разбить противника, не дать ему переиграть себя. Помпей был создан из другого теста. Для него в первую очередь было важно хорошо выполнить порученное ему дело, не подвести римский народ, пославший его отстаивать свои интересы. В тот вечер перед битвой у Помпея не было полной уверенности, что он сможет оправдать оказанное ему доверие Сената и Республики.

В отличие от сомневающегося противника, вождь повстанцев был тверд духом и полностью уверен в себе, несмотря на численное преимущество, что были на стороне римлян в грядущем сражении. У Помпея был заметный перевес в воинах, а численность спартаковской кавалерии несколько уступала численности конницы врага. Римляне дрались на территории Лацио, своей родной земле и за спиной их был Рим, но в отличие от Помпея, все это Спартака мало смущало. Обладая с рождения крепким и целеустремленным характером, он был готов к решающей битве с врагом, в которой намеривался не дать ему ни малейшего шанса на победу.

Трудно умирать в прекрасный майский день, когда вся вокруг тебя природа цветет и пышет радостью и буйными красками жизни. Все было прекрасно, но неумолимые сестры Мойры вытащили черный жребий для римлян и их противников.

Как требовал ритуал, перед боем оба войска принесли жертвы. Галлы, германцы и греки обагрили жертвенники своих богов кровью римских пленных и быка. Фракийцы посвятили богу Дионису большую чашу отменного вина, а сирийцы вознесли молитву богине Иштар.

В римском лагере жрецы дважды приносили жертвы богам. Первый раз гаруспикам не понравился цвет печени жертвенного животного, и они закололи ещё одного. Печень второго не предсказывала хитрости со стороны противника или предательства, но и одновременно с этим не сулила полной и безоговорочной победы. Гаруспикам только оставалось сказать Помпею банальное — все в руках твоих и завершить гадание. Просить богов в третий раз пояснить свою волю считалось дурной приметой.

Все свое войско, Помпей построил в привычные для римлян три линии. Так как левый фланг его когорт был прикрыт изрытой поверхностью, всю свою конницу он перевел на правый фланг.

— Сегодня твои молодцы должны разгромить кавалерию рабов, вздумавших тягаться с цветом римской молодежи — напутствовал он командира кавалерии Габиния перед началом битвы. Вместе с воинами командира когорт правого фланга легата Аврелия Котты, они должны были окружить и разбить войско Спартака.

Центр, Помпей отдал, под командование трибуна Афрания Пета, левый фланг римского войска достался трибуну Руллу. В их задачу входило сковать непрерывным боем переднюю линию противника и постоянным давлением по фронту затруднить его маневр.

Сам Помпей, вопреки ожиданию своих солдат и командиров остался в тылу. Поднявшись на небольшой холмистый взгорок, он приготовился внимательно наблюдать за ходом битвы, сделав для неё все, что было в его силах.

Спартак также построил своих солдат в три линии, но в отличие от Помпея, сам возглавил небольшой пехотный резерв, расположенный в тылу войск. За счет этого была сокращена третья линия левого фланга, которым командовал Астропей. Центр был отдан германцам Квартиона, а правый фланг галлам Серванда и грекам Пифона.

Гордо взметнулись золотые римские орлы вместе со знаменами когорт и манипул, чьи воины стремились смыть позор римского оружия кровью взбунтовавшихся рабов и голодранцев. В этот день им предстояло защитить свою республику и право называться её гражданином, которым бессмертные боги даровали власть над остальными народами Италии и мира.

В противовес им над стройными рядами спартаковского войска поднялись знамена с тотемами народов пришедших на это поле под командованием Спартака. У германцев красовались волк и медведь, у галлов было изображение кабана, а фракийцы подняли знамя с легендарным конем царя Диомеда. Греки также не отстали от других национальностей подвластных бунтарю гладиатору. Так как каждый из греческих полисов имел свой символ, эллины сошлись на том, что их знамя будет украшать орел Зевса, который в отличие от римского орла держал в лапах молнию.

Личный штандарт вождя восставших рабов изображением рыси и фригийского колпака над ней, расположился в тылу под прикрытием небольшого отряда. И хотя самого вождя там не было, каждый спартаковец твердо верил в то, что он рядом с ними и также как и они сражается с врагом.

За что бились все эти люди собранные волей Спартака и после долгого хождения по Италии, приведенные сюда, трудно было сказать что-либо определенно. Большинством из них двигала жажда мести к Риму и его гражданам, в свое время безжалостно сломавших их жизни превратив в бесправного раба. Было много и тех, кто стремился с помощью острого меча лишить свои личные проблемы, разбогатеть и стать состоятельным человеком.

Разные побуждения были у тех, кто стоял под знаменем изготовившейся к прыжку рыси, но каждый из них был готов с мечом в руках биться за них. Ценой собственной жизни отстоять право на личную свободу, жизнь и право быть счастливым.

Повинуясь знакам своих командиров, громко завыли буцины, призывая солдат к началу битвы. Однако если для одних это был сигнал к атаке, то для других сигналом к обороне.

Когда спартаковцы начали сближаться, римляне, повинуясь приказу своего полководца, не двинулись с места. Помпей полагал, что этим ходом он изначально измотает солдат противника и получит в начале боя значимое преимущество. Выставив вперед пилумы, римляне ждали атаки неприятеля, но спартаковцы не попались в эту ловушку.

Возможно, вождь восставших рабов предугадал такой ход со стороны Помпея и заранее отдал команду, как действовать в таком случае. Возможно, спартаковские центурионы сами приняли это решение исходя из обстановки, но пробежав половину пути, воины остановились, отдышались и только тогда, с новыми силами устремились в атаку на врага.

И римляне, и спартаковцы прекрасно понимали, как важен первый успех на поле боя, что был сродни первому завитку, на который потом накручиваются все витки спирали. Поэтому, когда ряды противоборствующих когорт столкнулись друг с другом, возникла живая волна тел, что живо и резво колебалась из стороны в сторону.

Вначале схватки спартаковцы несколько потеснили противника, но затем римляне сумели остановить продвижение врага и выровняли положение. Закипела упорная схватка, в которой никто не хотел уступать другому. Все бились с такой лютой ненавистью и яростью к своему противнику, что если получивший ранение солдат падал, у него не было шансов остаться в живых. В ожесточенной толчее раненых просто затаптывали ногами, не давая возможности несчастным подняться с земли.

Командующий правым флангом легат Аврелий Котта находился неподалеку от передних рядов первой линии. Своим задорным видом он старался приободрить солдат, вселить в них уверенность в скорой победе над врагом.

— Ничего, ничего! Все хорошо! Сейчас молодцы Габиния ударят, и мы раздавим этих паршивых рабов как навозных жуков! Как болотных жаб! Как трусливых ящериц! — выкрикивал Котта, и чем обиднее было для спартаковцев сравнение, тем громче кричали ему в ответ солдаты в знак своего согласия и одобрения его слов в адрес противника.

Обещанная легатом поддержка со стороны кавалерии не заставила себя долго ждать. Увидев, что боевые порядки сражающихся сторон обрели некую статичность, Габиний бросил против рабов всю кавалерию римлян, желая как можно скорее переломить ход сражения в свою пользу.

С громкими криками представители римской знати устремили своих коней и оружие против немногочисленной конницы Спартака, прикрывавшей его левый фланг. В том, что римские кавалеристы сметут с лица земли спартаковских всадников, никто не сомневался, в том числе и сами спартаковцы. Поэтому, в самый последний момент конница фракийца внезапно расступилась и разгоряченные лихой скачкой римляне, наткнулись на пеший заслон, неизвестно каким образом, оказавшийся у них на пути.

Это были четыре тысячи воинов под командованием самого Спартака. Перед самым началом битвы, он произвел скрытное разделение воинов третьей линии и незаметно от Помпея перекинул часть сил на левый фланг. Когда же кавалерия противника пошла в атаку, фракиец быстро выстроил ряды солдат за спиной своих всадников и в нужный момент они ударил по врагу.

Почти все кавалеристы Помпея имели у себя небольшой легкий щит и меч, чего вполне хватало для боя на равных с конницей противника, но оно не шло, ни в какое сравнение с копьями спартаковских воинов. Укрывшись за большими щитами, они своими длинными пиками и копьями стали поражать коней римлян, а также их хозяев. При этом подлые рабы целенаправленно старались попасть в лица своих молодых господ, с целью их обезображивания.

Столь простой и вполне заурядный ход Спартака, оказал решающее воздействие на ход всей этой битвы. Свою красоту в виде целостности щек, глаз и подбородков римские аристократы ценили выше, чем свой гражданский долг по спасению республики.

Не сумев сходу пробить выросшую на их пути стену щитов и копий, помпеянцы быстро завязли в позиционной борьбе, утратив силу и напор. Инициатива боя полностью перешла к спартаковцам, чьи копья имели ощутимое превосходство над короткими мечами их противников. Все чаще и чаще удары их копий обращали в бегство молодых представителей римской знати и вскоре, это приобрело необратимый характер.

Стоя на пригорке, Помпей с горечью в сердце наблюдал, как ручеек беглецов, вздымая клубы пыли, неудержимо покидал поле боя. Вначале Гней тешил себя мыслью, что это скачут единичные трусы, испугавшиеся мечей противника, но с каждой минутой их становилось все больше и больше.

В отчаянии вперив взгляд в бегущих кавалеристов, Помпей ждал, что вот-вот наступит момент, когда конники Габиния остановятся, соберутся и с новой силой ударят по врагу. Сжав руки, полководец отчаянно молил бессмертных богов вмешаться в ход сражения, остановить и вразумить беглецов, придать им силы и смелость, но боги остались глухи к его призывам. Подгоняемые невидимой Помпею силой, кавалеристы бежали и бежали, необратимо разрушая все планы и надежды полководца.

От вида обращенной в бегство римской кавалерии, Помпею стало плохо. Острая боль резанула душу от осознания, что случилось то, чего он больше всего боялся. Спартак разгадал его блистательный план и смог противопоставить свой коварный ответ.

Битва была в самом разгаре, когда сломленный видом разгромленной конницы Помпей покинул поле боя. Не глядя ни на кого из своего окружения, он отправился в лагерь и уединился в своей палатке. Горе и отчаяние полностью сломили его душу.

Полной противоположностью Помпею в этот момент был Аврелий Котта. Будучи верен до конца своей клятве он не покинул свое место, когда под давлением спартаковцев кавалерия Габиния обратилась в повальное бегство и преследующий их противник, навалился на незащищенный правый фланг римлян.

Оказавшись в центре схватки Котта, не стал отступать в тыл, как этого от него требовало его помощники и друзья.

— Сейчас мое место здесь и нигде иначе — гневно вскричал легат и, отбросив в сторону свою трость, являвшейся символом власти легата, он обнажил меч и бросился с ним на врага.

Вид сражающегося с ними легата сильно приободрил солдат. Храбро и отважно наносили они удар за ударом по наседающим на них спартаковцам. Никто не хотел отступать, каждый хотел победить противника, имея рядом с собой столь достойного командира. За спинами римлян стоял Аврелий Котта, за спинами спартаковцев находился вождь восставших и это, только придавало солдатам обеих сторон силы и желание победы.

Возможно, благодаря смелости своего легата римляне смогли бы переломить ход сражения и отразить натиск врага, но богини Мойры безжалостно пресекли нить жизни Аврелия Котты. Увидев, что под натиском врага часть солдат дрогнула, и стала пятиться назад, легат решил прибегнуть к простому, но очень жесткому способу, дабы переломить ход схватки. Схватив у вексиллярия знамя манипулы, он ринулся к переднему краю схватки, намериваясь бросить его в ряды противника и тем самым побудить римских легионеров спасти его.

С мечом в одной руке и знаменем в другой он быстро привлек внимание спартаковцев, среди которых был опытный метатель дротиков. Во время охоты на кабанов он мог одним ловким броском убить огромное животное, что вызывало уважение и почет среди других воинов, что добывали пропитание для армии посредством охоты.

Мастерство в метании не подвело Калликрата и на этот раз. Заметив богатые доспехи "вексиллярия" он бросил дротик с такой силой, что угодив легату в горло, он не только пробил его, но и намертво застрял в позвоночнике. Получив смертельный удар, Котта рухнул как подкошенный, и его гибель стала причиной краха правого фланга римлян.

Смерть легата придала силы спартаковцам и отняла их у римлян, став предвестием надвигающейся гибели всей армии Помпея. Зажатые с двух сторон они отчаянно отбивались от навалившихся на них со всех сторон спартаковцев, но силы были не равны. Началось методичное избиение солдат правого фланга, которые падали под мечами врага как скот на бойне.

Будь в этот момент рядом с ними Помпеей или появись он в этот момент на поле боя, и сражение могло закончиться по-другому. Можно было взять триариев у Рулла и попытаться исправить положение, но римский полководец продолжил седеть в палатке, предаваясь своему горю из-за срыва атаки кавалерии.

Руководивший центром Афраний Пет все ждал, что Помпей вернется и возглавит сражение, ибо полномочия трибуна не позволяли ему это сделать. А когда он все же решился взять в свои руки командование, было уже поздно. Под натиском врага правый фланг римского войска рухнул и преследуемые врагом, солдаты бросились к лагерю искать спасения за его стенами.

Огромная масса людей устремилась вперед, сминая и топча все на своем пути. Ни о каком продолжении битвы не могло быть и речи, и оставшимся командирам предстояло попытаться увести свои когорты с поля боя с наименьшими потерями.

Повинуясь приказам трибунов когорты и манипулы центра и левого края стали отступать под натиском врага. Больше всех в этом деле повезло Руллу. Он смог более-менее удачно исполнить этот маневр и покинуть поле боя, пока солдаты противника грабили лагерь или добивали бегущих римлян. Афранию Пету повезло меньше. Часть его солдат была сметена толпой беглецов и их преследовавших их спартаковцев. Центр римского войска рухнул в одно мгновением, несмотря на все отчаянные попытки трибуна удержать солдат от бегства.

Не в силах снести такой позор для римского оружия, Афраний Пет, как истинный римлянин выбрал смерть на поле боя клейму труса. Выхватив из ножен меч, он устремился в самую гущу вражеских солдат, где и погиб, стяжав себе героическую славу.

Сам Помпей также хотел последовать его примеру, когда люди его свиты, вбежали к нему в палатку, с криками, что спартаковцы смогли на плечах беглецов ворваться в лагерь.

— Как, неужели они в лагере!? — изумился полководец, и его руки потянулись к лежавшему на столе мечу гладиусу. Гней хотел встретить врага лицом к лицу, как подобает настоящему полководцу римской республики, но его окружению удалось отговорить его не делать этого.

Сев на коня, в окружении охраны он покинул захваченный противником лагерь, в надежде, что спартаковцы увлекутся грабежом и забудут про погоню. Расчет был точный, верно рассчитанный на тонкое знание людской психологии, но на этот раз счастье отвернулось от римского полководца буквально во всем.

Спартаковцы не так быстро смогли взять под контроль римский лагерь, но не столько из-за грабежа, сколько из-за отчаянного сопротивления римлян. Подобно загнанному в угол зверю, они отчаянно бились, не желая попадать в руки врагам.

Что касается самого Помпея, то покинувший лагерь его конный отряд попал прямо под удар спартаковской кавалерии преследовавшей бегущего противника. И хотя конницы у вождя восставших было мало, но её вполне хватило, чтобы разгромить свиту Помпея. После яростной, но короткой схватки все беглецы были убиты и голова третьего Куриация, была доставлена Спартаку в качестве трофея.

Победа была полной. Враг был полностью разбит и впервые за полтора года, спартаковцы не покидали поле боя, а оставались праздновать на нем свой триумф.

Глава XI. Жертвоприношение.

— Бессмертные боги отвернулись от Рима! Они отказали нам в помощи и защите! — такие горькие стенания охватили столицу римской республики, когда гонцы с поля боя принесли скорбную весть о сокрушительном разгроме армии Помпея Спартаком и гибели диктатора. Шок от полученного известия был столь силен, что появись гладиатор в этот момент у ворот Рима, он без труда смог захватить город.

В первые часы после разгрома Помпея у Спартака действительно были такие мысли. Заветный плод был как никогда близок и соблазн сорвать его одним махом, был очень велик, но вождь восставших рабов не стал этого делать. В его распоряжении не было достаточного количества кавалерии, которая могла быстро достичь стен Рима, неожиданным ударом захватить ворота и если не разгромить гарнизон города, то удержать ворота до подхода основных сил.

Будь рядом с ним Арторикс, Спартак бы рискнул на подобный ход, зная импульсивный характер галла и его упрямство при выполнении приказов вождя. Однако место Арторикса за столом командиров было пусто и фракиец не стал искать лучшее взамен хорошего.

Войско восставших рабов подошло к стенам Рима на исходе третьего дня, когда спокойствие внутри города было восстановлено, решительными действиями Сената. Видя, как сильно потрясло римлян известие о разгроме и гибели Помпея римские сенаторы решили прибегнуть к крайней мере, которая не использовалась римлянами со времен войны с Ганнибалом.

Тогда после страшного известия с каннских полей, в ожидании, что со дня на день у стен города появятся конники Магарбала, римский Сенат приказал принести пророческие книги Кумской Сивиллы. Что вычитали в них сенаторы доподлинно неизвестно, но на следующий день, на территории скотного рынка, что находился за стенами города, было совершено человеческое жертвоприношение. После этого как не пытался Ганнибал взять Рим, ему это не удалось и в конечном итоге, война была выиграна.

Приносили ли священные книги в римский Сенат на этот раз, никто доподлинно не знал. Возможно, их принесли в курию тайно или сенаторы просто повторили в точности все действия своих предшественников, но обряд жертвоприношения людей был свершен утром второго дня, прямо на Марсовом поле.

Строго следуя деяниям предков, из числа рабов были отобраны мужчина и женщина той национальности, что воевали против римлян под знаменами Спартака. К месту казни были доставлены германцы, галлы и фракийцы. В отношении четвертой пары, среди сенаторов возникли сильные споры. Сулланцы во главе с Катулом требовали, чтобы это были представители самнитов, но их предложение получило жесткий отпор со стороны большей части сенаторов.

— Назначать в жертву представителей племен населяющих Италию нельзя! Даже тех, что все ещё не получили римское гражданство. Этим самым мы создаем опасный прецедент способный расколоть весь Рим, всю республику, все общество. Ты предлагаешь пилить сук, на котором мы все сидим, не думая о последствиях! — неистовал Цицерон и его слова были услышаны. На роль искупительной жертвы в этом страшном обряде были определены сирийцы, чьи соплеменники также сражались под знаменем Спартака.

Жертвоприношение было совершенно при огромном стечении народа. Несчастных людей со связанными руками и заткнутыми ртами, одетыми в белые одежды доставили к месту свершения обряда на повозках. Всем им было прекрасно известно об их ужасной судьбе и многие из них были в отчаянии.

В большинстве своем жертвы были взяты из домашней прислуги, которая верно хранила преданность своим хозяевам и такой поворот событий, полностью выбил их из колеи. Слезы катились из их глаз ручьями, глухое рыдание пробивалось сквозь тугие повязки на губах. Солдатам участвующих в ритуале приходилось силой снимать их с повозок и тащить к черному проему ямы, что хищно разверзла перед ними свои страшные объятья.

Только германцы проявили свое полное презрение к грядущей смерти. Все время, что их везли к месту казни, они не проронили ни одной слезинки и не пытались умолять своих губителей избавить их от ужасной участи. С подлинным королевским достоинством они сошли с повозки, гордо подошли к яме, которая должна была стать их могилой и величественно легли на её дно.

Согласно условиям ритуала, вовремя жертвоприношения не было пролито ни одной капли крови. Все жертвы были закопаны в яме живьем, под радостные крики многочисленной толпы римлян, искренне полагавших, что принесенные жертвы помогут им победить Спартака.

Одновременно с жертвоприношением, пользуясь отсутствием блокады города, Сенат отправил очередные письма с приказами немедленно спасти Рим от рук рабов варваров. Одни гонцы летели к Цециллию Метеллу в Испанию, что ещё не успел перейти реку Эбро. Другие мчались в Тарент и Брундизий, чтобы привести помощь из Диррахии, где находились остатки легионов Марка Лукулла, третьи направлялись в Пергам. Туда уже начали прибывать передовые соединение, что были отправлены главнокомандующим римскими силами в Азии.

Отправленные на север и на юг посланцы, счастливо разминулись со спартаковцами и это, была единственная милость, оказанная бессмертными богами римлянам за совершенное жертвоприношение. Действуя по выработанному плану, Спартак первым делом прервал сообщение Рима с Остией, а затем взял в кольцо блокады саму столицу римской республики.

Имея в отличие от пиратов численное превосходство над гарнизоном Остии, фракиец захватил её приступом, вместе со всеми огромными запасами продовольствия. Однако вместо того, чтобы отдать все трофейные склады на разграбление солдатам как они того хотели, вождь запретил трогать их, под страхом смертной казни. Запасы Остии играли очень важную роль в его планах, и он не мог позволить пагубным страстям их нарушить.

Падение Остии немедленно сказалось на цене на хлеб. Ещё не успев спуститься к привычным для повседневной жизни Рима ценам, стоимость хлеба вновь рванула вверх, стремительно преодолевая одну планку за другой.

Простые люди обзывали торговцев разными нехорошими словами, бросались на них с кулаками и камнями, но те были непоколебимы. Выказывая полное неверие в силу римского оружия, они каждый день выводили белым мелом на черных досках своих лавок новые цены.

Вслед за торговцами хлебом подняли свои цены мясники, зеленщики и продавцы масла, яиц, курей и фруктов. Отправляясь на базар, римляне благодарили богов, что через их город протекает река Тибр, и каждый горожанин мог в ней ловить рыбу.

Конечно, цены на рынке росли не так стремительно как в хлебных лавках, но росли, и опускаться не собирались. В связи со скачком цен, Сенат принял постановление с указанием максимального уровня цен на определенные виды продовольствия, и торговцы были вынуждены на время подчиниться.

Одновременно с борьбой на рынках столицы, из-за ограниченных возможностей римского гарнизона, сенаторы усиленно занимались созданием милиции — местных вооруженных сил. Общая численность военных сил находящихся в Риме не превышала трех когорт. Этого вполне хватало для наведения порядка на городских улицах и несения караула на стенах, но было недостаточно для отражения штурма врага. Милиция была необходима для освобождения солдат гарнизон от обеспечения внутреннего порядка в городе. Передав хлопотную обязанность по соблюдению порядка на улицах Рима милиции, солдаты могли полностью сосредоточиться на защите города от внешней опасности.

Для формирования милиции требовался энергичный и грамотный человек, коим оказался Юлий Цезарь. В виду чрезвычайного положения в городе Сенат отменил выборы квестора, назначив на эту должность Марка Цицерона, чем обесценил все труды проведенные Цезарям для достижения этой должности. Для любого молодого человека подобный удар мог иметь тяжелые последствия, но Цезарь сумел обернуть поражение в победу. Благодаря бесплатным угощениям он завоевал симпатию простого народа и, видя в Цезаря удобное орудие воздействия на массы, сенаторы назначили его главой римской милиции.

Бывший трибун Марка Красса полностью оправдал возложенные на него надежды. В короткий срок он создал семь дружин численностью по сто человек взявших на себя обязанность поддержание порядка на улицах Рима. Каждая из них носила название одного из холмов "Вечного города" и несла службу строго в этом районе.

Ажиотаж военных приготовлений по отражению внешний агрессии отвлек внимание римлян от внутренних проблем. Весь Рим затаив дыхание, ждал появления войска рабов, которое, по общему мнению, должно было непременно броситься на штурм города. На городских стенах в спешном порядке устанавливались котлы со смолой и водой, создавался тройной запас камней, стрел и копий. На них поднимались бревна и шесты для уничтожения штурмовых лестниц и сброса вражеских воинов, взбиравшихся на стену.

— Вот здесь мы с ними за все посчитаемся — подбадривал солдат префект Титус Мумий, на плечи которого легла оборона стен Рима.

Весь день прошел в ожидании штурма, но к некоторому удивлению римлян он так и не состоялся. Не состоялся он ни наступившей ночью, ни на следующий день. Только вражеская кавалерия скакала вдоль стен города на расстоянии пролета стрелы, как бы поддразнивая римлян попытать воинского счастья в стрельбе по движущейся цели.

Не дождавшись от Спартака попыток взять город штурмом, многие защитники Вечного города заговорили, что противник в скором времени начнет создавать осадные башни и прочие метательные машины. Любой римский военачальник на месте фракийца именно этим и занялся, однако время шло но, ни осадных башен, ни таранов, ни катапульт никто вблизи стен Рима так и не увидел. Спартак вновь удивил осажденных римлян своим решительным бездействием.

В окружении фракийца многие из его соратников, также как и римляне ожидали, что Красный змей поведет их на штурм города, но вождь полностью разочаровал их ожидания. Внимательно осмотрев высокие стены Рима, Спартак объявил на военном совете, что он не будет предпринимать попыток взять город приступом, предпочтя штурму осаду на измор.

— Мне дорого каждый мой воин. Нам ещё предстоит сражаться с Метеллом и Лукуллом, поэтому я не отдам им приказ идти на штурм Рима. Народу за ними много, а провианта мало. Подождем, пока они не дойдут до того, что будут, есть друг друга и, открыв ворота, сдадутся на милость победителя — торжественно объявил Спартак свое решение солдатам, чем вызвал у них бурю радости. Многие из них хотели посчитаться с римлянами в честном бою, но идти на штурм мощных стен Вечного города, желающих было мало.

Верный себе, публично рассказав о своих планах, хитрый гладиатор преследовал далеко идущие цели. Дезинформация противника была излюбленным коньком Спартака в войне с римлянами. Даже сейчас, держа своих заклятых врагов в кольце осады, вождь не упустил случая прибегнуть к обману, хорошо зная, что сказанные им слова обязательно дойдут до ушей римлян.

Некоторые из командиров Спартака были не согласны с избранной им тактикой, о чем принародно сказали вождю.

— Пока мы будем ждать, когда у римлян кончатся припасы — упустим время. Рано или поздно, но к Риму обязательно подойдет со своей армией Метелл. Публитор не сможет удержать его в Этрурии и нам придется снимать осаду, чтобы сразиться с ним — ворчал недовольный Астропей.

— Мы победили Красса, мы разгромили Лукулла, и слава богам одержали вверх над Помпеем. Неужели после таких громких и славных побед ты считаешь, что какой-то там Метелл, действительно сможет победить нас? Не верю — притворно отвечал ему в вождь.

— Да они репу будут сеять на Марсовом поле, кореньями питаться, но не сдадутся, прекрасно зная, что их ждет неминуемая смерть — поддержал Астропея Декорат.

— Вот и посмотрим, — радостно соглашался с греком Спартак, — что быстрее случится. Вырастет на поле репа или голод сделает римлян сговорчивее.

Амик и Квартион не вступали в эти перепалки. После одержанной над Помпеем победы, командиры галлов и германцев, полностью находились под влиянием авторитета Спартака и были готовы выполнить любой его приказ. Кроме того, дети заальпийских земель усвоили одно непреложное правило — вождь знает, что делает. И если он говорит, что надо держать Рим в осаде, значит, так тому и быть.

Появление у стен Рима страшного гладиатора Спартака, вызвал среди римлян большой ажиотаж. В первые дни осады, сотни людей поднимались на стены, чтобы с их высоты посмотреть на незваных гостей, находя в этом особенную прелесть.

Среди того количества любопытных, что заполонили крепостные стены, вечно знающие все сплетники, заметили бывшую пленницу Спартака Фабию. По решению Сената она имела громкий титул "спасительницы отечества", которые постоянно выкрикивала её охрана, прокладывая в людской толпе дорогу её закрытым носилкам.

Остановившись у стены, она поднималась на её гребень в сопровождении двух вооруженных охранников. Подобная мера безопасности была далеко не лишней, поскольку уже были случаи, когда родственники казненных римлян бросались на неё с кулаками или швыряли камнями.

Нечто подобное случилось и во время появления Фабии на стене в толпе любопытных. Каждый раз при её появлении возникали стычки её охраны с людьми, в адрес Фабии неслись оскорбительные выкрики, летели презрительные плевки в спину. После нескольких таких инцидентов, префект Рима попросил Фабию больше не появляться на стенах города в то время, когда там было большое скопление народа.

Чтобы от этого решения, не пострадала противоположная сторона, Мумий предложил "спасительнице отечества" приходить смотреть на вид ничтожных врагов в послеобеденное время. К этому моменту римляне, как правило, ложились у себя дома спать и большого количества людей, на стенах не было. Фабия благоразумно согласилась с предложением префекта и потом, неоднократно имела возможность убедиться в правильности принятого ей решения.

Отказавшись от немедленного штурма в пользу осады и удушения Рима костлявой рукой голода, вождь восставших рабов не сидел, сложив руки. Подобная тактика полностью не соответствовала его стилю и особенности тактики. Зная от перебежчиков, о возникшей проблеме продовольствия у римлян, Спартак решил воспользоваться ею для раскола осажденных.

С этой целью из Остии была доставлена небольшая партия зерна и хлеба, которую по приказу Спартака доставили к Эсквилинским воротам Рима. К этому времени городские запасы сократились и в Сенате шли ожесточенные дебаты о новом допустимом уровне поднятия цен на продовольствие. Народные трибуны, получившие по воле покойного Помпея власть в своем полном объеме, выступали резко против такого шага, но сенаторы были вынуждены пойти на уступки торговцам. Цены на продовольствие вновь выросли и в тот же день спартаковские глашатаи объявили у ворот Рима, что каждый вышедший римлянин может бесплатно взять меру хлеба и беспрепятственно вернуться в город обратно.

В качестве подтверждения этих слов, к городским воротам был отправлен осел груженый поклажей со свежеиспеченным хлебом. Естественно, римляне заподозрили в этом коварный ход мятежного гладиатора, но час проходил за часом, но ничего не происходило. Осел мирно лежал у городских ворот и как не пытались стражники обнаружить притаившихся рядом с ним гладиаторов, так ничего и не нашли. Только когда спустились сумерки, римляне рискнули открыть створки городских ворот и торопливо затащили внутрь города длинноухого посланца.

Продолжая подозревать вождя рабов в коварстве, караульные запретили трогать полученный столь необычным способом хлеб, предполагая, что он отравлен. С целью подтверждения своей догадки, подозрительный провиант был, отдал местным нищим и побирушкам, которые с большой охотой взяли его. Всю ночь они славно пировали, вознося хвалу Юпитеру, пославшему им столь щедрый подарок в такое трудное время.

Слух об этом случаи моментально облетел весь город. Большое число любопытных вновь заполнило стены, чтобы увидеть своими глазами пифосы с зерном, расположенные под навесом напротив ворот, под охраной небольшого караула.

Вид открыто лежавшей еды так возбудил горожан, что некоторые из них рискнули спуститься вниз по веревкам и направиться к навесам. Стоявшие на стенах воины попытались помешать горожанам, но начальник караула запретил им делать это. Флавий Гибрида считал, что это хитрая ловушка рабов и посчитал, что будет хорошо, если трагическую гибель нескольких авантюристов увидит весь Рим.

Сотни глаз с замиранием сердца смотрели, как люди подошли к навесу и с разрешения стоявшего рядом караула стали набирать зерно в котомки, сумки и плащи. Многие возбужденно тыкали пальцем в тех, кто ещё минуту назад был в их глазах сумасшедшим, а теперь оказался счастливчиком, баловнем Фортуны.

После благополучного возвращения смельчаков в город, сотни людей захотели последовать их примеру, но не смогли этого сделать. Теперь Гибрида категорически запретил пускать людей на этот участок стены.

Стоит ли говорить, что подобные действия властей только накалили обстановку. Теперь свои же стражники стали первыми врагами горожан, не позволявших им получить бесплатную еду. Обстановка внутри города ещё больше ухудшилась, когда Спартак организовал аналогичную раздачу зерна у Капенских ворот, что находились у южных окраин города.

И вновь, части людей удалось спуститься по веревкам со стен, наполнить свои сумки и корзины даровым зерном, и вновь власти перекрыли эту опасную лазейку. Сотни недовольных собрались на Форуме требовавших или накормить их, либо дать возможность получить зерно у Спартака. Страсти серьезно накалились и тогда, сенатор Ватий сказал слова, за которые его многие осудили, но не меньшее количество поддержало.

— Если Спартак хочет содержать нашу чернь зерном, не будем мешать ему. Пусть те, кто хочет получить помощь от врага идут за ней. Убежден, что много зерна он дать им не сможет. Все что он выставил у ворот — это только ловкий ход чтобы взбудоражить плебс и ничего больше. Надо разрешить префекту Мумию выпускать желающих, но при этом вести строгий учет этих отщепенцев. Когда с Рима будет снята осада, мы устроим над ними суд чести и лишим их звания римского гражданина.

Большинством голосов Сенат одобрил его решение, и створки ворот осажденного города открылись и выпущенные малыми партиями горожане быстро растащили запасы спартаковского зерна. Ватий ликовал, но последний ход остался за вождем рабов. Спартак приказал вновь наполнить пифосы с зерном, но сделано это было с таким расчетом, что из-за наступившего вечера, мало кто из римлян смог им воспользоваться.

Когда же наступила ночь, караульщики со стен города заметили, как загорелись навесы над пифосами с зерном, вокруг которых метались, чьи-то тени. Когда же утром очередная партия римлян подошла к тому месту, где находился зерновой склад, они увидели только одни головешки, разбитые пифосы и обгорелое зерно. Спартаковцы позволили горожанам забрать его остатки, сказав, что пожар дело рук людей, не желавших, чтобы простые люди не голодали и неизвестно когда новую партию зерна доставят из Остии.

Чтобы потом не говорили горожанам караульные, как бы, не уверяли их префект и эдилы, о своей непричастности к этим событиям, правило "первого плевка" сработало безукоризненно. В глазах простых горожан, остро нуждавшихся в зерне, именно власти были виноваты в этом поджоге склада с зерном.

Спартак хорошо знал о том, что происходило за стенами осажденного города. Часть информации поступала от пришедших за бесплатным угощением горожан. У увидевших даровой хлеб людей, язык развязывался помимо их воли. Лишь бы позволили набить сумки и мешки драгоценным зерном и мукой.

Много интересного вождю рассказали пронырливые торговцы, которые вопреки всем приказам и запретам префекта покидали и возвращались в город по Тибру или через потайную калитку в стене с поклажами набитыми всевозможной едой. Стоит ли говорить, что весь этот процесс был хорошо подмазан с обеих сторон. Караульщикам контрабандисты платили хорошие взятки, а вождю восставших они поставляли информацию о настроении горожан. И делали они это с большой охотой, так как это не стоило им ни одного медного аса.

Однако самую ценную информацию, Спартаку доставлял его разведчик, что пробирался в город благодаря достижениям римской цивилизации — Большой клоаки. Это были сточные трубы городской канализации, чей большой размер позволял человеку незаметно проникнуть по ним в город и тем же путем вернуться в спартаковский лагерь.

По счастливой случайности у гладиатора был человек, хорошо знавший расположение главных артерий римской канализации. Два раза он благополучно проникал в город и возвращался из него, оставив в условленном месте тайный знак, для находящегося в Риме агента Спартака.

Но не только фракиец вел тайную игру в это время. С не меньшей настойчивостью стремился узнать, что твориться в стане противника и начальник римской милиции Юлий Цезарь. Он также через контрабандистов и просителей зерна узнал много интересного о вожде восставших рабов. Один раз он сам под видом просителя отправился получать зерно и смог своими глазами увидать то, что его интерисовало.

В отличие от префекта, преторов и Сената, Юлий Цезарь не собирался отсиживаться в обороне, считая её пагубным делом. Победу над врагом он видел только в активном противоборстве и самым эффективным методом своей борьбы, он видел создание заговора с целью убийства вождя восставших. Случись это — им мятежные рабы будут вынуждены снять осаду, считал Гай Юлий и в его рассуждениях, было свое зерно правды. Никто из оставшихся вождей восставших не обладал у мятежников тем авторитетом, которым обладал Спартака и вряд ли смог бы удержать войско в повиновении, как это делал вождь. Роли личности в любой истории ещё никто не отменял.

Цезарю удалось установить, где находятся главные силы восставших рабов, как можно было распознать штандарт Спартака, а также приблизительное месторасположение его палатки.

Для реализации своего коварного плана, он прибег к услугам самнита оска имевшего свои кровные счеты с фракийцем. Тиберин даже отказался брать от Цезаря деньги в качестве предоплаты.

— То, что сделал этот человек для моей семьи, не может быть измерено деньгами. Только его кровь позволит считать все счеты к нему погашенными — сказал оск, решительно отклоняя протянутый ему кошель с золотыми сестерциями.

— Тогда возьми вот этот кинжал, против него не каждый доспех сможет устоять — протянул собеседнику оружие Цезарь, но тот вновь покачал головой.

— Его сердце должен пронзить только этот жертвенный нож, — покачал головой Тиберин и вытащил из ножен узкое каменное лезвие, покрытое ритуальными знаками. — Этого требует обычаи моего клана, и я отдам жизнь для его свершения.

От такого решительного настроя оска начальник милиции пришел в откровенный восторг. Лучшего исполнителя его замыслов было трудно отыскать, но существовала одна маленькая, но очень серьезная проблема. Дело было в том, что оск не знал Спартака в лицо. Это серьезно осложняло исполнение его намерений, но мститель верил в свою удачу и милость богов.

Короткой июньской ночью Тиберин вплавь спустился вниз по Тибру и смог незаметно от постороннего глаза выбраться на берег. Впрочем, даже если бы его кто-то и заметил бы, оск мало чем рисковал. До него, по реке к Спартаку уже сбежало больше десятка рабов и Тиберин, мог свободно выдать себя за такого беглеца.

Тщательно проинструктированный Цезарем, он легко добрался до лагеря Спартака, выдавая себя за его сторонника. Тиберин даже смог проникнуть в лагерь, благо вождь не стал возводить вокруг него привычный вал и частокол.

Используя столь благоприятные для себя обстоятельства, оск мог не торопить события, выждать и узнав вождя восставших рабов в лицо попытаться привести свой план в действие, но Тиберин был нетерпелив. Пламя мщения сжигало его сердце и душу, к тому же был один фактор, который полностью перевесил все разумные доводы. По обрывкам разговоров услышанных от солдат, оск узнал, что в этот день, в главной лагерной палатке спартаковцам выдавалось жалование. Это обстоятельство давало Тиберину возможность проникнуть в неё под видом солдата и попытаться убить Спартака.

Согласно римским традициям командующий всегда контролировал выдачу денег солдатам, имея возможность прилюдно поощрить храбреца или наложить штраф на нерадивого солдата. Следуя этой традиции, вождь восставших рабов должен был обязательно присутствовать этим вечером в палатке и оск решил рискнуть.

Смешавшись с другими воинами, он проник в палатку и, сжав рукоятку спрятанного на поясе кинжала, стал наблюдать. Ожидания не обманули Тиберина. Все происходило именно так как он, и предполагал. Воины по одному подходили к сидящему за столом писцу и квестору, которые сверившись со списком, выдавали деньги.

Рядом с ними стояло несколько командиров, из которых внимание оска привлек крепыш в богатом доспехе. Среднего роста с небольшой бородкой и скверным латинским выговором как раз подходил под расплывчатое описание вождя восставших рабов.

В правильности этой догадки Тиберина убедило то, за время нахождения его в палатке, крепыш властным взмахом руки приказал добавить жалование одному из воинов и квестор немедленно исполнил его повеление. Это было последней каплей переполнившей чашу сомнений оска, и он решил действовать, так как долго оставаться в палатке не привлекая внимания, он не смог бы.

Улучшив момент Тиберин смело шагнул к столу писца но, не дойдя до него несколько шагов, бросился на крепыша, что с подозрением оглядывал его. Легким стремительным шагом самнит буквально пролетел разделяющее его с жертвой расстояние и, выхватив спрятанный кинжал, ударил им в шею крепыша.

Все произошло столь быстро, что противник Тиберина не успел ничего предпринять для своей защиты. Это уже потом, он ударил нападавшего на него убийцу в висок и когда тот рухнул, попытался зажать рану рукой, но было поздно. Кровь хлестала из рассеченной аорты с такой силой, что унять её не было никаких возможностей.

Когда после кувшина холодной воды вылитого на голову, сознание вернулось к Тиберину, его жертва уже была мертва. Крепко схваченный с двух сторон стражниками он стал громко смеяться, от вида окровавленного тела лежавшего у его ног, но радость его была не долгой. Негодующая толпа солдат неожиданно расступилась, и к нему подошел худой жилистый человек в простой одежде воина. Подобно знатному римлянину он не носил бороду, и его можно было с легкостью принять за уроженца Лациума. В нем мало что было от фракийца, но стоило Тиберину посмотреть в его холодные волчьи глаза, как он понял, что перед ним Спартак.

— Бедный Никий — произнес вождь, склонившись над крепышом и проведя ладонью, закрыл ему глаза. Затем выпрямился и подошел к Тиберину, лицо, которого перекосила гримаса злобы и отчаяния. С каким бы наслаждением он бы бросился на фракийца и вцепился бы зубами в его шею, но сделать это было невозможно. Руки были прочно скручены ремнями за спиной и стражники крепко держали своего пленника.

Вождю подали кинжал, которым был сражен Никий, он стал внимательно рассматривать его и вскоре глаза его сузились.

— Знакомая вещь. У моего друга Крикса я видел примерно такой же нож, — фракиец бросил колкий пронизывающий взгляд на Тиберина. — Мне очень жаль, что соплеменник моего боевого товарища оказался в рядах моих врагов.

Пересохший от напряжения рот заговорщика не позволил ему сразу плюнуть в лицо Спартака, а пока Тиберин пытался выдавить хоть некое подобие плевка, судьба его была решена. Стоявшей за спиной вождя толпе нужна была жертва, и она её получила.

— Он ваш — коротко бросил вождь воинам Никия, которые в этот день получали жалование и сразу же на оска, навалилась разъяренная толпа, задавившая и затоптавшая его в одно мгновение.

— Постой, разве не нужно его допросить, узнать о его сообщниках, которые наверняка у него есть и нам следует их выявить — попытался протестовать Астропей, но вождь не послушал его.

— Это убийца одиночка, у него нет сообщников, а если они и есть, то ради их поиска я не хочу марать подозрением своих товарищей.

— Ты слишком опрометчиво ведешь себя Спартак, — предостерег его Астропей. — Смотри боги отвернуться от тебя в самый важный для нас всех момент.

— Осторожно намекаешь на предсказание моей жены, что я могу не достичь главной цели своей жизни? — спросил вождь, и собеседник сразу потупил глаза. Об этом пророчестве близкие к Спартаку люди хорошо знали и старались о нем не упоминать.

— Любое пророчество не является непреклонным догматом, а только предостережение богов, — прервал затянувшуюся паузу вождь. — К тому же, благодаря предсказанию своей жены я точно знаю, что опасность мне больше не грозит.

— Почему? Расскажи! — потребовал Астропей, и Спартак охотно удовлетворил его любопытство.

— Моя покойна жена говорила, что для меня опасность представляет белая лошадь, мужчина с белой головой и белая женщина орешник. После её гадания я езжу только на черных лошадях, у меня никогда не было близости с женщинами, рожденными в месяц орешника, а смерть от руки мужчины с белой головой я сегодня удачно избежал.

— И все равно, ты слишком смело себя ведешь, не исполнив своей главной цели в жизни, взятия Рима.

Услышав эти слова, Спартака так и подмывало спросить, с чего Астропей взял, что взятие Рима его главная цель в жизни, но благоразумно не стал этого делать.

— Потерпи, ждать осталось немного. А голову этого неудачника отправь в Рим через контрабандистов.

Так, прошел июнь, наступил июль, а Вечный город не торопился падать к ногам Спартака. Тиски голода исправно терзали его, но это никак не влияло на решимость сенаторов в скором освобождении столицы. Через контрабандистов стало известно, что движущаяся по берегу моря армия Метелла достигла Лигурии и полководец намерен идти на Рим.

Эти известия взбодрили римский Сенат, но по своей сути ничего не меняли. Того количества солдат, что вел с собой Метелл было недостаточно, чтобы на равных сражаться со Спартаком. Они могли сыграть свою роль, только когда в Италии появились бы легионы под командованием Клавдия Нервы, что были отправленные Лицинием Лукуллом на спасение республики от спартаковских войск. Опасаясь действия пиратов, римские военачальники отказались от длительного морского похода. Погрузив солдат на корабли, они переправили их греческий порт Салоники, откуда солдатам предстояло по суше добраться до Диррахии. Там соединившись с остатками бывшей армии Марка Лукулла, они должны были отплыть в Брундизий.

Все это также было известно Спартаку и его командирам, что уже начали с опаской поглядывать на север и на юг Апеннинского полуострова. Среди них началось глухое ворчание, но высокий авторитет вождя не позволял им спорить с выбранной им тактикой.

Голод и громкие обещания сенаторов о скорой помощи извне, серьезно расслоили римское общество. Среди тех, кто не мог себе позволить платить заявленную торговцами цену уже раздавались голоса о том, что сенаторы хотят уморить голодом лишние рты римского плебса в угоду себе.

Ещё больше ухудшило положение осажденных горожан то, что спартаковцы частично перекрыли подачу воды в город. Тем самым к борьбе за еду прибавилась еще борьба за воду. Тибр, конечно, восполнял возникшую нехватку, но качество этой воды оставляло желать лучшего.

Все это привело к тому, что с наступлением ночи участились нападения на склады торговцев и их лавки. Одновременно с этим поползли слухи, что измученные голодом люди готовы под покровом ночи напасть на стражу и открыть ворота города. Стоит ли говорить, что в сложившейся обстановке римская милиция была вынуждена перейти на работу в основном в ночное время суток и отсыпаться в дневное.

Примерно, то же самое происходило и с преторианскими когортами. Опасаясь ночного штурма города, воины исправно бдели как за поведением противника, так и своего тыла. Нервозность, отсутствие ощущения крепкого тыла и единения с теми, кого они защищают, утомляло воинов ничуть не меньше, чем открытая схватка с врагом.

Именно в это время Спартак в третий раз отправил своего тайного лазутчика в город и тот принес ему хорошие вести. Рядом с нарисованным им знаком, появился ответный знак, обозначавший, что через три дня город падет.

Привыкшие к тому, что рабы отказались от постройки осадных башен и машин, римляне ждали неприятностей со стороны неприятеля исключительно в ночное время. Поэтому, после обеда, караульные солдаты, как правило, предавались дневному сну и это обстоятельство, сыграло свою трагическую роль в судьбе Вечного города.

Через три дня, когда защитники Рима мирно дремали, к Капенским воротам подошли закрытые носилки "спасительницы отечества" Фабии в сопровождении вооруженной охраны. Несшие караул солдаты уже привыкли к тому, что после обеда она иногда поднимается на стену, чтобы посмотреть на лагерь осадивших город рабов.

Единственное, что могло бы вызвать настороженность у стражников — это большое количество охраны. Вместо привычных двенадцати человек Фабию сопровождало двадцать гладиаторов, но уставшим от ночных бдений караульщикам было не до этого. Как всегда носилки Фабии беспрепятственно подошли к воротам, их опустили на землю, однако занавес их так и не был приподнят. Охрана носилок неожиданно выхватила мечи и напала на ничего не подозревавших солдат стоявших у городских ворот.

Столь внезапное нападение застало охрану полностью врасплох. Не успевшие ничего понять караульные пали под ударами мечей нападавших, створки ворот дрогнули и под напором могучих рук поползли в разные стороны. Медленно, с большой неохотой раскрывали они свои объятья перед солдатами Спартака, уже изготовившимися к действию.

Первым на приступ ринулись кавалеристы Бортарикса. Пылкий галл, в память о погибшем брате упросил вождя об этой чести и тот не смог ему отказать. Словно выпущенная из лука стрела, спартаковские конники пролетели пространство, отделявшее их от ворот, и с громким криком ворвались в город.

Вслед за ними устремились на штурм Рима быстроногие германцы, не желавшие уступать Бортариксу славу взятия Вечного города. В одних кожаных доспехах, с небольшими круглыми щитами и обнаженными мечами они молнией пронеслись к распахнутым створкам ворот и бросились на помощь гладиаторам Фабии. Те вели яростный бой с проснувшимися по тревоге римскими солдатами и отчаянно пытавшимся вернуть под свой контроль злосчастные ворота.

Вовремя подоспевшая к заговорщикам помощь, полностью перевесила чашу весов в пользу спартаковцев. Последние защитники Капенских ворот были перебиты и в Вечный город неудержимым потоком ворвались главные силы армии Спартака, во главе с сами вождем на кауром жеребце.

В самом начале осады, почти все горожане были уверены, что если враг сумеет ворваться на улицы Рима, то встретит здесь такое же упорное сопротивление, что встретили римляне, в свое время, штурмуя Карфаген. Многие горожане были готовы с оружием в руках защищать каждый дом, каждую улицу, каждый холм своей столицы, но на деле все оказалось совсем не так.

Озлобленность малоимущей части населения горда к не знавшим мук голода сенаторам и нобилям, а также удачно выбранное Спартаком время для нападения, не позволило Риму даже приблизиться к героической славе Карфагена.

Захваченные врасплох кварталы Рима Авентин, Целий и Палатин, пали к ногам завоевателей, словно спелые груши, не оказав спартаковцам никакого сопротивления. Паника и истошные крики: — "Спартак! Спартак!" в одно мгновение захлестнули кварталы Вечного города, лишив их защитников мужества и храбрости к сопротивлению. Вместо того, чтобы брать оружие и защищать свои дома, горожане торопливо баррикадировали входы в дом и отчаянно молили богов о милости к ним.

Однако не все римляне упали духом при виде врага. Возле Капитолия и Эсквилина, ворвавшиеся в город воины Спартака встретили сопротивление со стороны римской милиции, под командованием Цезаря и Мумия. Они храбро встретили своих врагов, но все это больше походило на жест отчаяния прижатого к стене человека, чем на продуманную и хорошо организованную оборону.

Капитолий давно уже потерял значение боевой крепости и не смог долго держаться. Благодаря своему численному превосходству, спартаковцы быстро смогли сломить сопротивление римлян защищавших свои святыни. С громким ревом ворвались победители в храм Юпитера и предали смерти, всех тех представителей республики, кто там находился. Что касается авгуров и прочих жрецов, проводивших в этот момент службу в своих храмах, восставшие скинули с Тарпейской скалы, как в свою бытность римляне сбрасывали преступников.

Что касалось Эсквилина, то здесь солдаты под командованием префекта Мумия не позволили противнику сразу продвинуться вглубь кварталов. Особенно жаркие бои развернулись в районе Оппия. Там милиционеры успели возвести баррикады из подручных средств и отразить две атаки врагов, но это было временным успехом.

Получив от римлян этот болезненный укус, спартаковцы под командованием Амика прибегли к варварскому, но очень действенному способу, хорошо известному самим римлянам. При помощи обернутых паклей стрел и факелов они подожгли как сами баррикады, так и примыкающие к ним дома. И пока римляне отчаянно боролись с дымом и огнем, они смогли продвинуться вперед, пока не уперлись в новые завалы.

На защиту Эсквилина префект Мумий бросил всех тех воинов, что смог собрать в этот трудный час для чего полностью оголили Квиринал и Виминал. Это было серьезной оперативной ошибкой, которой Спартак не преминул воспользоваться. Не встречая серьезного сопротивления, его воины заняли эти районы города и к вечеру последнего дня июля великий Рим пал.

Перед тем как начать штурм города, Спартак под страхом смерти запретил своим воинам убивать людей, чья левая рука будет обернута красной повязкой. Отдельному отряду воинов под командованием центуриона Поллукса, вождь приказал привести к себе Фабию, чье местонахождение ему было хорошо известно.

Отправившийся выполнять его задание отряд, успешно с ним справился. Ворвавшись в дом, на дверях которого был белый крест, они заломили красавице руки и, несмотря на громкие крики, потащили её на расправу к Спартаку.

В этот момент, находившийся у Капенских ворот вождь, собрался перенести свою ставку вглубь города. В этот час он совсем не горел желанием триумфатором проехать по тем улицам, по которым его хотели прогнать в качестве пленного Красс, Лукулл и Помпей. Он не жаждал погарцевать на своем жеребце по римскому Форуму, зайти в Курию, где заседал Сенат и посмотреть на трупы уже бывших властителей римской республики.

Главной его целью в этот момент был Капитолий, где в храме Минервы хранилась казна римского государства. Как бы, не были бы ему верны его солдаты и командиры, фракиец хорошо знал, с какой легкостью блеск желтого металла может свести с ума любого человека. Он уже сел на коня, когда появился Поллукс с Фабией.

— Спартак! Мы нашли твою пропажу! — радостно воскликнул центурион и безжалостной рукой швырнул связанную пленницу на колени перед фракийцем. Встав позади неё, он поднял свой меч, готовый по первому знаку Спартака снести голову коварной римлянки. О бегстве и предательстве Фабии знало все войско.

— Вождь, спаси меня! — в страхе вскричала Фабия. — Ведь я все в точности сделала все, что ты мне приказал! Выдала Катилину и приказала моим людям открыть тебе ворота Рима! Защити меня! Умоляю!

Появление Фабии, и её крики о спасении были очень некстати для Спартака. Его ждали другие, куда более важные дела, чем судьба стоявшей перед ним на коленях женщины. Где-то, в глубине души возник подленький соблазн мигнуть Поллуксу, и догадливый центурион мигом разрешит все проблемы при помощи своего меча. Однако Спартак был человеком чести и при всей своей занятости он не мог позволить себе подобного малодушия в отношении женщины, что принесла ему в жертву свое отечество.

— Отведи её в мою палатку и пусть хорошо стерегут к моему возвращению — бросил он центуриону и с нетерпением тронул коня. Впереди Красного Змея ждало много дел, требующие его личного присутствия и быстрого решения.

Три дня, с согласия своего вождя, солдаты Спартака грабили Рим и сводили свои кровные счеты с его обитателями. Вечером последнего дня, вождь восставших дал в специально поставленном у ворот Рима шатре победный пир в честь грандиозного успеха своего войска. Там, под громкие крики собравшихся соратников он был провозглашен правителей Рима и всей Италии и получил от своих соратников золотой венец, специально найденный для этого в сокровищнице Капитолия.

Многие из командиров и прочих сподвижников Спартака думали, что в этот день он даст волю своим чувствам и отступит от своих внутренних правил, но вождь оставался верен себе. Он с радостью поднимал чашу, когда славили его и когда он славил других, но каждый раз он только пригубил разбавленное водой вино. Взгляд его карих глаз с зеленым вкраплением внимательно смотрел на соседей по праздничному столу, решая одному ему известную задачу.

Поздно вечером, когда громкое торжество закончилось, в палатку Спартака привели Фабию, и она покорно легла на ложе победителя Рима.

После взятия Вечного города вождь восставших рабов и гладиаторов мог иметь любых женщин, в любом количестве, любого происхождения. В знак своей благодарности, он мог щедро засыпать Фабию золотом и отправить её на все четыре стороны, так как теперь она была ему совершенно не нужна. Однако Спартака почему-то с неудержимой силой влекло к своей бывшей пленнице, и он решил не торопиться расставаться с ней.

Глядя в минуты близости в прозрачные серо-зеленые глаза Фабии, его почему-то охватывала уверенность в то, что клепсидра с отпущенным ему судьбой сроком времени все ещё полна. И для свершения задуманных им деяний у него есть запас времени, пока рядом с ним находится его живой талисман. Покорный всем его замыслам и желаниям, тем более что по всем признакам она зачла его ребенка.

Грозно застыли у порога палатки новоявленного правителя Рима и всей Италии часовые. Крепко сжимали они в руках свое оружие, готовые убить каждого, кто попытается нарушить покой их горячо любимого вождя и его женщины. Перед ними расстилался поверженная в прах и безжалостно растоптанная ногами победителей римская республика, однако не все было так радостно и спокойно как им тогда казалось.

Как гласила одна из истин записанная на скрижалях Кумской сивиллы: — Очень трудно захватить власть, но ещё труднее её удержать. Рим пал, но врагов у вождя восставших рабов нисколько не уменьшилось. Они собирались всеми доступными средствами оспорить победу Спартака, но это была уже совсем другая история.

Конец.