Возвращение

— Учитывая, как быстро ты завалил свое первое и единственное задание, то охранник из тебя будет такой же, как из меня магистр. Фиктивный, — я подбросил медальон на ладони и перекинул его нелюдю. — Есть дело, которое ты всегда хотел сделать, но не хватало силы воли? Теперь можно себя заставить.

Я планировал, что Лоэрин заключит контракт с Тхиа. И теперь вместо нормальной команды рядом со мной будет отираться бесполезное существо, которое меня ненавидит. Это... закономерно, что тут добавить.

На лице Матиаса вспыхнуло потрясение, быстро сменившееся злостью. Но меня не занимали его метаморфозы: я воевал с пудингом и крушением планов.

— И ты не боишься, человек? — холодные пальцы обхватили шею сзади, с силой сжимая. Я с холодным любопытством запрокинул голову:

— Тебе нужен личный контакт для подпитки энергией?

В конце концов, он был всего лишь несчастной озлобленной жертвой.

— Мне мерзко даже пачкать о тебя руки, низшая тварь, — с отвращением сообщил заарн.

— Пожалуй, я переведу это как "я не причиню тебе вреда". Надеюсь, ты подслушивал, и я почти уверен, что ты не самоубийца. Давай договоримся: ты мне не мешаешь, а я разберусь с делами и попробую разорвать связь.

Не бывает бесполезных существ. Бывает их неправильное применение.

Миль вломился без стука, вытаращился на живописную картину и начал медленно отступать.

— Я зайду позже? — с надеждой предложил он, в мечтах уже видя мой хладный труп, но заарн вернулся к гобеленам. — Рейни. Во что вы одеты, скажите на милость? А это что, и откуда вы его взяли? Абсолютно светлая привычка — тащить в дом всякую дрянь. И почему оно так выглядит? Оно больное? Заразное? Урод? Мутант?

— Это контрактник, которого нейтрал Лоэрин подрядил меня охранять, — скучно пояснил я. — Миль, это Матиас, Матиас, это Миль. Несмотря на длинный язык и мерзкий характер, Миля не трогают даже магистры. Его специализация — посмертные проклятия, это так, для справки.

— В отличие от всех, я говорю правду. Чего никто не любит, — с мрачным удовольствием отрекомендовался Миль. — Ну и что вы расселись? Или вам не хочется вернуть свой посох?

А еще у него было замечательное умение всюду оказываться крайним. Именно поэтому он здесь.

Спускались мы окольными путями, по узким серым лестницам и безлюдным залам. Гильдия казалась вымершей, а двое заклинателей, встреченные по дороге, в глубоком шоке вытаращились на меня, явно не представляя, почему светлый ходит по их башне без конвоя. Никаких признаков подготовки к надвигающейся катастрофе я не заметил, и нарастало подозрение, что темные о ней вовсе не знают. Или их это не волнует.

В ангаре было просторно и пусто. Механизмы спали под тентами, и лишь у самых дверей стоял внедорожник. А может, и нет — я плохо разбирался в древней технике. Знакомый белобрысый маг дремал, навалившись грудью на руль и уткнувшись в сложенные руки. Судя по всему, опала Эршена стала только серьезней, потому что другой причины использовать боевика из старой гвардии в качестве водителя я найти не мог. Заклинатели обожают многоступенчатые сложные планы и в психоз впадают, когда там что-то ломается. Сказано сидеть в Хоре до лета — значит, сидеть.

— Подъем, — Миль стукнул в окно и без приглашения забрался на переднее сиденье. Боевик с трудом разлепил мутные глаза и хрипло спросил:

— Чей упырь?

Заарн изобразил презрение ко всему живому. Миль не заметил:

— Это домашний зверек нашего светленького. Все светлые любят зверюшек.

— Упырь? — с тусклым сомнением повторил Эршенгаль и вновь тупо уставился перед собой.

— А где все боевые маги? — выразил я давно тревожащие сомнения. Раньше гильдией верховодили именно боевики, а заклинателей, мягко говоря, держали на вторых ролях. Похоже, Алин решил переставить систему с ног на голову.

— Охраняют границы нашей родины от фанатиков из загорья, — пафосно процитировал Миль. — Вот что Алин сделал хорошего, так это нашел недоумкам дело. Хотя все, что они могли, они уже развалили.

Эршен промолчал. Я сам не был идеалом жизнелюбия; я часто ощущал себя простым зеркалом, в котором отражается мир, но страшно хотелось сделать что-то, чтобы вывести этого человека из равновесия. От противника в равновесии немного толку.

Выцветшее небо и сухой ветер показались глотком свободы. Гильдия вымотала меня морально и физически, так что я радовался возможности вырваться из нее хоть на пару часов. Внедорожник шел неровно, поднимая клубы пыли и то и дело объезжая развалины, и в кабине царило молчание. Матиас терзал цепочку от медальона, притворяясь, что находится здесь по своей воле, Миль дергался, косясь в его сторону, а Эршену было ровным счетом безразлично.

Мы делали крюк по предместьям, и скоро по обеим сторонам дороги замелькали пыльные низкие домики, сменившиеся длинными однотипными бараками. Появились и люди, довольно шустро прижимающиеся к домам при появлении машины; Эршен и не думал сбавлять скорость.

— Куда мы едем?

— В хорошо знакомое вам место, — с ненастоящей радостью объявил Миль. Порой мне казалось, что он просто не умеет ее испытывать. — Мы едем в Вихрь. Надеюсь, вы успели соскучиться.

Обожаю заклинателей. В отличие от боевиков, они бьют словами, а не по морде.

— Сочувствую вам, Миль. В отличие от вас, я успел к нему привыкнуть... Осторожней!

Кто-то едва успел выпрыгнуть из-под колес. Миль поперхнулся пылью:

— Не говорите, что вас заботят люди. Вы, Кэрэа, светлый, но не настолько.

— Каждый человек может стать магом.

— Может-то может, — хохотнул собеседник. — Но кто ж позволит?

Жилые кварталы закончились длинным забором со сторожевыми вышками. Над ним со знакомым гудением двигались строительные краны, в которые Миль обвинительно ткнул пальцем:

— А вот это Лорд наш, Свет его забери, Норман. Гробит народ на стройках. С удовольствием посмотрю, как вы будете искать у него несуществующую совесть и пафосно рассказывать... ну о чем вы там рассказываете? О морали? Милосердии?

— Что Норман гильдии-то сделал?

— Правит же, — лаконично объяснил заклинатель и закашлялся.

Вихрь приближался. Почти исчезнувшую дорогу отмечал лишь ряд маячков; фары едва разгоняли клубящийся серо-коричневый сумрак, в котором то и дело мелькали разряды молний, то дальше, то ближе. Гроза была беззвучна, но я вздрагивал от каждой вспышки.

Под колесами мелькнуло высохшее русло реки, и впереди медленно проступили контуры башни, тонкой, похожей на дерево с перекрученным стволом и кроной, расползшейся по небу. Чудовищная и печальная картина. Потому что Вихрь — это не тюрьма. Вихрь — это первая в мире живая электростанция. И последняя. Он был совсем крошечным, когда впервые попал сюда; по плану, Вихрь должен был качать энергию из земли и воздуха и отдавать людям, а часть тратить на свой рост. Тогда еще Единая гильдия гордилась своим творением... пока не поняла, что не знает, как его остановить. В Аринди такое случалось.

Размышления прервал панический крик Миля, и машину резко бросило в сторону. Внедорожник накренился, я ударился локтем об дверцу, и с неба сорвалась огромная разветвленная молния.

...Сначала я услышал хлопок двери. Потом — шорох шагов, дверь снова хлопнула, и Эршен равнодушно произнес:

— Маяки переставляли.

— Н-нас же не пытались сбить с дороги и убить? — там, где мы только что ехали, спекшаяся земля поблескивала глянцевой коркой. Страх накатывал запоздало; не предупреди Миль об опасности, там были бы мы...

— Безопасные тропы постоянно меняются. За ними не уследишь, — хладнокровно отозвался заклинатель. — Или нас пытались убить. Все возможно.

На одиннадцатом покушении оно уже утрачивает новизну.

— Удивительно, что вам так не везет, Миль, если вы видите будущее.

— Я не вижу будущее, — невесело хмыкнул тот. — Я знаю, что все будет плохо, потому что глупо рассчитывать на иное.

Дальше мы едва ползли, зато без приключений. Задержка образовалась у самой тюрьмы, когда Миль достал светящуюся печать и поставил мне на руку татуировку. Вихрь сам распознавал, кто в него попадает, и сейчас я был гостем. Матиас дернулся вслед за мной и остановился, делая вид, что происходящее его не касается. Я тяжело вздохнул, чувствуя, как заарна захватывает ярость и паника. Благодарю вас, Лоэрин Дэлла Гефаро. Это предсказуемо, что с вашим даром будет столько мороки.

— Передайте Алину, что для моего спутника тоже нужен допуск.

Миль склонился над переговорным браслетом и хмыкнул:

— Рейни, не наглейте. Вам двери открыли не для того, чтобы вы притащили с собой приятелей и знакомых.

— Это не приятель. Это мой внешний биоимплантат, — выразительно продекламировал я. — Отдельно не функционирует. Кто возместит убытки, если он без меня загнется?

— Алин требует, чтобы я высказал вам глубокое порицание. Но мне лень, и потому просто идите вы в Хору, Рейни, с вашими запросами.

Я пожал плечами и сел на горячий песок, прислонившись к стене. Неужели Алин полагает, что хоть один, хоть со спутником я представляю опасность? Забавно. Но если он будет думать достаточно долго, то получится даже задремать.

Печать вспыхнула снова, и заклинатель изумленно произнес:

— Алин подтверждает двойной допуск. Чему я всегда поражался — как быстро вы ухитряетесь садиться другим на шею.

На самом деле это считалось благом для любого заклинателя, будь то светлый или темный. Трагедия Миля состояла в том, что он этого делать не умел.

Внутри башня притворялась обычной крепостью. Сплошной камень, выцветшие штандарты со знаками Единой гильдии, никогда не гаснущие факелы... Искра дара лихорадочно вспыхнула, обдавая горячечным жаром, и Вихрь с жадностью запустил в нее незримые щупальца. Я плохо помню, как сумел продержаться здесь столько лет. Но даже к тому, что тебя потрошат и пожирают заживо, можно привыкнуть.

Если у магов и были каноны утилитарности, то Вихрь отвечал им в полной мере. Ему не требовались ни охранники, ни палачи; он сам по себе был и охранником, и палачом. С каждым шагом горечь все сильнее подкатывала к горлу; я знал каждого, кто был приговорен к заключению здесь, и все еще чувствовал... Отзвуки боли, ненависти, отчаяния и смерти, и тихий шелест призрачных голосов.

Они знали меня. Они приветствовали меня.

— А где Вильям?

Миль недовольно дернул плечом, показывая, что он не в восторге ни от меня, ни от того, где ему приходится из-за меня быть:

— Срочный вызов в имение.

— Я его не помню. Как он получил место в совете?

— Купил! — раздраженно всплеснул руками маг. — Война для идиотов, Рейни. Пока темненькие и светленькие друг друга резали, он подгреб под себя все горные предприятия. А когда мы остались на развалинах, то протянул руку помощи, вот так...

Ну что же. Я никогда не питал иллюзий, кем мы были.

Алин ждал в моей бывшей камере. В Вихре было множество помещений, но они выбрали именно ее — наверное, чтобы я не чувствовал себя потерянным в знакомой обстановке. Я сглотнул вязкую слюну и заставил себя переступить порог. Тот же каменный мешок, то же панорамное окно, где сквозь клубы пыли все еще проступал стройный силуэт темной гильдии. Как вечное напоминание. Как будто ничего не изменилось. Как будто я так и остался тем учеником, который мог только мечтать вырваться на свободу.

— Зачем я здесь?

Я и забыл, насколько изобретателен этот маг. Он всегда предпочитал ломать жертву постепенно.

— У гильдии есть один пленник, и я рассчитываю, что при вас он будет разговорчивее, — наконец ответил Алин, удовлетворившись эффектом.

Теперь мы спускались все ниже, коридоры становились все темнее и уже, а громада Вихря давила все сильнее. Высший шел уверенно, словно не в первый раз, и я в последнюю очередь стремился узнать, кого темная гильдия считает своим врагом теперь. Но темная гильдия существовала вовсе не для того, чтобы делать мою жизнь лучше.

— То, что вы сейчас увидите, является государственной тайной. Надеюсь, вы не станете о ней болтать, — Алин остановился у мощной двери, закрытой печатью. Красный глаз в переплетении маслянистых черных линий моргнул и закрылся, узнавая хозяина, и я кинул на язык еще одну капсулу блокиратора. Мой дар не предназначен для подобных мест.

— Знаете, Алин, у вас нездоровая склонность заставлять меня наблюдать за пытками. Никак не могу понять, к чему бы это?

— Потому что вам, светлым, полезно увидеть, какая жизнь на самом деле, — пробормотал Миль за спиной, — иначе засахаритесь между розовых единорогов.

Общаться с Милем порой было забавно, но Алин Милем не был, и потому просто не стал отвечать:

— Вы ведь хотите вернуть посох, светлый магистр? Ну же, Кэрэа. Вам понравится то, что вы увидите.

Никогда бы не подумал, что у Алина такое специфическое чувство юмора. Особенно по отношению к эмпатам.

Высший активировал еще одну печать, и темницу залило ярким светом. Я неохотно скользнул взглядом по человеку, сидящему у дальней стены, и застыл.

Этого не могло быть. Ни в мечтах, ни в бреду я бы не мог представить это.

— Вы сошли с ума.

— Наш бывший магистр совершил много ошибок, и был осужден советом, — почти торжественно сказал Алин. — Рядовым членам было объявлено, что он мертв, и это единственная уступка, которую пришлось сделать в дань традиции. Звание магистра не должно оскверниться... от одного паршивого отродья.

Пленник не двигался. И даже в мощной сковывающей печати не было нужды; от стены к нему тянулось множество нитей, проникающих под кожу и оплетающих все тело. Где-то они почти скрывались под рубцами, свежими, затянувшимися, синяками, ожогами и следами маленьких магических печатей. Но даже сейчас, беспомощный, в оковах, он казался опасней нас всех. Он все еще оставался магистром; я был жалок, он — нет.

— Я не так представлял нашу встречу, Шен... Шеннейр.

— Не подходите близко, — предупредил Алин, но я его не слышал.

Шеннейр.

Я бы выжег это имя из памяти каленым железом, но продолжал повторять его снова и снова, цепляясь за него, как за последнее спасение. Человек, которого я ненавидел. Человек, которого я боялся. Человек, который отнял у меня все.

Тот, ради кого я жил.

Бывший магистр поднял голову, незряче смотря сквозь меня. Его глаза затягивала белая пленка, и я почему-то вспомнил, что те лампы, что горели в камере, тоже были творением темных заклинателей. Их свет мог вовсе ослепить; темная магия любила калечить даже больше, чем убивать.

— Они меня боятся, — насмешливо произнес он. — Все еще боятся. Стоило оказаться здесь, чтобы узнать, что моя гильдия состоит из предателей и трусов.

Его голова мотнулась от удара; Алин брезгливо вытер перчатку, и Шеннейр ухмыльнулся разбитыми губами:

— Боятся даже сейчас. Но я слышу знакомый голос: вы рады, светлый магистр?

Вряд ли эмоции, что захлестывали меня с головой, можно было назвать этим словом. Я стиснул кулаки и твердо сказал:

— Да.

Пусть это была ложь.

— И вы хотите узнать, где же ваш посох?

Я наклонился ближе, впитывая каждую черточку изможденного лица, каждую линию уродливого клейма, расплывшегося по щеке. Я хотел его убить, я мечтал его убить, но не чувствовал торжества, и это было даже обидно. Враг не был сломлен; он смел говорить со мной так легко, словно ничего не случилось. Слишком спокойно, слишком...