Спасатель. Книга третья

Сбыслава мчится на белом коне,

Гаврила на сером за ней.

В седле его княжич, на поясе меч,

И оба торопят коней.

Назад оглянулся и слушает он,

Что слышится в поле глухом.

Там слышится топот и ржанье коней -

Семь витязей скачут верхом.

Надо сказать, пение помогло. Вместо тяжких дум о неминучей гибели в копейной схватке я озадачился переводом очередного куплета, и на сердце у меня заметно полегчало. Вспомнив о Ярике, я повернулся и помахал рукой мальчонке, стоявшему на галерее среди лучников. Тот махнул в ответ, благословляя меня на бой, и я вернулся к обдумыванию третей строфы. Но творческий процесс бесцеремонно прервал Егорка, обидевшийся, что его не упомянули в балладе. Подскочив к моему коню, он без лишней скромности напомнил, что тоже участвовал в спасении княжича от монголов, и скакал третьим.

— Верно, был ты там, — подтвердил я, — но песнь еще не додумана. А сейчас шлем подавай.

По разом покрасневшему лицу поручика стало ясно, что моего шлема мне не видать.

— Гавриил Олексич, — прошептал нерадивый оруженосец, — кажется, я его на ипподроме забыл.

Этот маленький казус немного оживил обстановку. Пикинеры наперебой стали предлагать мне свои шлемы, и я придирчиво выбрал самый подходящий. Затем, приняв от Егорки копье с длинным граненым древком, я проверил, прочно ли сидит наконечник на ратовище, и не расшатана ли загвоздка.

А тем временем латинская конница уже заканчивала перестраиваться. Руководил построением рыцарь с высоким плюмажем на шлеме, по мановению руки которого всадники занимали свои места в предлинной шеренге, а пехотинцы за их спинами выравнивали ряды. Чтобы скоротать последнюю минуту перед боем, я завел светскую беседу с Проней:

— Василий Дмитрич, как тебе война в Царьграде?

— Странная война, непривычная, — пожал плечами боярин. — Везде каменная мостовая и каменные дома. Нет пыли, нет дыма, нет гари пожарищ.

— Ну, пожары еще будут, я тебе гарантирую. Просто греки пока не успели дорваться до венецианских домов. А посмотри-ка вон на того латинянского витязя с огромным пером. Рыцарь-то, похоже, из знатнейших. И наверняка он точно знает, сколько ратников отплыло к Тенедосу, а главное, на сколько дней они взяли припасов.

Боярин согласно кивнул, и пристально посмотрел на нобиля, машинально взвесив в руке копье, как бы примеряясь, куда его бить, чтобы не зашибить до смерти.

О, Время меня побери. Я же просто так сказал, а Проня, похоже, принял мои слова за руководство к действию, и решил обезоружить такого опасного противника. А ну как этот франк не даст себя обезоружить, и сам уложит одним ударом?

К счастью, эта проблема сама собой разрешилась. Выстроив свою конницу, плюмажник поставил коня точно напротив меня. Ну все, разговорам уже не время. Повесив на левую руку маленький щит, я взял копье подмышечным двуручным хватом, и махнул горнисту. Едва над площадью прогудел рог, как все всадники, и наши, и франкские, дали свои коням шпор, пустив их с места в стремительный галоп. Впрочем, я, как и несколько половецких йигитов, предпочел не пришпоривать скакуна, а крикнуть ему по-кумански команду.

Старинный форум наверно никогда еще не слышал столь сильного топота сотен копыт, гулко стучавших по каменным плитам, и не был свидетелем столкновения конных лавин.

Наши степные скакуны были на диво хороши, но их все-таки не учили брать с места в карьер, и латиняне первыми достигли линии обелиска. Но лучше им от этого не стало. Греческие лучники, сосредоточившиеся на галерее, дали дружный залп по флангам неприятельской конницы, разом выбив из седел нескольких человек и заставив коней споткнуться. Прежде, чем столкнуться со своим визави, я успел бросить взгляд на соломенную конницу франков. Верно говорят, что надеть доспехи еще не значит стать воином. Слуги и конюхи, впервые взяв в руки длиннодревковое оружие, совершенно не умели его держать, и копья болтались из стороны в сторону. Мало того, в тщетной попытке поразить противника первым, новоявленные "рыцари" норовили держать оружие за нижнюю часть древка, чтобы выставить наконечник как можно дальше вперед. Напрасные надежды! Баланс копья при таком хвате заметно смещался, и шансы новоиспеченных конников попасть на полном скаку в объект атаки стремился к нулю.

Соперник-рыцарь внушал мне опасение, так как явно был опытнее меня в копейных схватках. Однако, я не собирался дать ему возможность блеснуть своим искусство, благо у меня, в отличие от прочих всадников, имелась возможность маневра. Пользуясь тем, что слева оставался большой промежуток, и мои извороты не мешали соседям, я послал коня в сторону, при этом делая вид, что целюсь противнику в голову. Тот, кажется, поверил, и приподнял шит повыше. Но в последний миг перед сшибкой я, улучив момент, поменял хват на свободный и, скорректировав направление удара, резко выбросил копье вперед, намереваясь проткнуть франку ладонь, которой он сжимал древко. В эту эпоху у копий еще не появились щитки, защищавшие кисть руки, и мой замысел увенчался успехом. Промахнувшись совсем немного, я угодил наконечном в запястье, тем самым сбив супротивнику прицел. Что еще приятнее, мое копье, зацепившее кольчужный рукав рыцаря, успело стащить его с седла прежде, чем повернулось у меня в руке и выскользнуло из стальных колечек брони.

Едва одолев супостата, я бросил управление конем и оглянулся назад, не сомневаясь, что умное животное само обогнет постамент колонны, не столкнувшись с препятствием.

Сваленный мною рыцарь, несмотря на жесткое падение, активно шевелился. А вот противнику Прони, скакавшему с другой стороны колонны, повезло меньше. Он еще как-то держался на коне, но из его спины торчал окровавленный наконечник копья. Ох и лих боярин! Пока я надсадно справлялся со своим визави, Василий Дмитриевич походя управился с супротивником, а теперь, натянув поводья и вздыбив коня, выхватил клевец, намереваясь проломить кому-нибудь шлем.

Уцелевшие после сшибки латиняне, доскакав до рядов пикейщиков, ощетинившихся железом, спешили развернуть скакунов и пробивались к своим, сопровождаемые вослед градом стрел. Среди франкских коней не было ни одного, у которого бы из попоны не торчали стрелы, да и всадникам немало досталось. Один из таких подранков попытался проскочить поближе к постаменту, чтобы за ним укрыться от обстрела, и мне не повезло оказаться на его пути. Правда, драться противник не собирался. Заметив, что я обратил на него внимание, он прильнул к лошадиной шее и вонзил шпоры в бока несчастного животного. Еще пара мгновений, и латинянин промчался бы мимо, но у меня в руке было копье, и я решительно пустил его в ход.

Правда, с такого неудобного ракурса, да еще когда цель перемещается с большой угловой скоростью, попасть длинным кавалерийским копьем в голову противника почти невозможно. Поэтому я предпочел просто ткнуть древком под ноги лошади, словно простой жердью. Не успевший взять разгон скакун споткнулся, выбив копье у меня из рук, но не свалился на бок, и живо поднялся на ноги. Но и я не мешкал, поспешив извлечь из ножен длинный меч. Хватит уже шепотков у меня за спиной, что боярин-де, какой-то благой. Дескать, он даже в самой кровавой сече так и норовит вражин пощадить. Такая "слава" уместна для святых, а для военачальника скорее минус.

Встав на стременах, я, как учили в школе исторического фехтования, лихо рубанул сверху вниз, добавляя в замах силу плеч и спины. Именно таким мощным ударом, с вложением в него всей массы тела, древние богатыри перерубали бесдоспешного противника от плеча до пояса, а у обороненого разрывали кольчугу, нанося смертельную рану.

Булатная сталь засвистела, торжествуя победу, но латинянин, оказавшийся совсем еще безусым мальчишкой, внезапно отпрянул, и мой меч со всего замаха обрушился на лошадиный затылок, почти отрубив коню голову. В горячке боя я даже не сразу понял что произошло, и лишь почувствовал, как под мечом что-то подалось и хрустнуло, а потом меня вдруг забрызгало кровью. Пока я соображал, что делать дальше, парнишка кубарем соскочил на землю, хотя какая земля, тут все мощеное, и задрал к небу руки. Его смуглое лицо, полускрытое большим утиным носом венецианского шлема, буквально позеленело от страха, но он все-таки смог вспомнить несколько греческих слов и внятно попросить пощады.

— Вон мой оруженосец, — указал я на Егорку, уже спешащего к сверзнутому плюмажному рыцарю, валявшемуся неподалеку, — ему сдайся.

Пленный итальянец мой греческий понял, и ринулся поднимать рыцаря, полуоглушенного падением. Егорка помощь принял охотно, однако же, от комментариев не удержался:

— Ну и милостивый же у нас воевода, — без малейшего одобрением к моим действиям бурчал порученец. — К чему нам столько пленных, коли выкупа с них не взять. Ладно ихний полководец, он чего-то рассказать может. Но вот этот отрок ни на что не годный. А вот его комонь дорогой был, такого жалко губить.

Мне и самому было досадно из-за загубленного скакуна. Однако объяснять, что я действительно хотел убить человека, но промахнулся, было как-то неловко. Да и недосуг слушать ворчание поручика. Сражение требовало постоянного и твердого руководства.

Впрочем, сражение по сути уже закончилось. Простые коноводы, которыми франки подменили рыцарей, не сумели выдержать одного-единственного натиска. Большинство из них уже пали, а уцелевшие старательно избегали боя. По всему форуму носились в беспорядке всадники, так что игемон Феодор распорядился прекратить стрельбу, дабы ненароком не зацепить своих. Найдя взглядом горниста, я поднял руку вверх и покружил ею над головой, а после указал на восточную арку. Тотчас рожок затрубил отход, и наша тяжелая конница нехотя стянулась на исходные позиции, уступая поле боя царице полей. Конная дружина хоть и разгромили противника наголову, но должна была привести себя в порядок. Кого-то вышибли из седла, у кого-то в пылу схватки перерезали уздечку, или же лопнул шнурок, держащий поножу на кожаной подкладке, к тому же большинство ратников лишилось копий. Да и солнце еще не светит в глаза супостатам, так что можно пока собрать пленных, заодно оказав им первую помощь. Мы же не варвары какие-то.

Мельком я глянул и на своего пленного. Без своего огромного плюмажа на шлеме он оказался совсем невысоким, и ростом не дотягивал даже до Прони, хотя и был такой же кряжистый, как боярин. Кольчуга так туго обтягивала его широкие плечи, что казалось, вот-вот лопнет. Седые волосы рыцаря коротко пострижены, а взгляд ну очень неприятный. Не то чтобы злой, или пронзительный, просто такой, что не хочется встречаться с ним глазами.

Нобиль казалось бы смирился с поражением, уготованным судьбой, и равнодушно посматривал на своих подчиненных, лежащих там и сям в пыли на давно не метенном форуме. Хотя, чего их жалеть. Они же не благородные.

Приметив, как мой супротивник спокойно вертит головой во все стороны, я разочарованно вздохнул. Это не регент. Мне точно известно, что у барона де Кайо в одном неудачном для него сражении было пробито горло, но к своему счастью он попал в плен, и греческий лекарь сумел вылечить императорского свояка. Барон после излечения от смертельного ранения лишь стал немного хрипеть и с трудом двигал шеей.

Наклонившись, пленный сдернул кольчугу, затем снял стеганный поддоспешник, и позволил Егорке осмотреть свои раны. Впрочем, кроме синяков, никаких повреждений у него не нашлось. А вот второму рыцарю, в приметной черной кольчуге, не поздоровилось. Он сумел прорваться вперед, но потом под ним убили коня а самого засыпали стрелами и сулицами. Этого нобиля первым потащили к врачу, приготовившему под колоннадой несколько койко-мест и разложившему свои инструменты. Лекарь осторожно выдернул из плеча пациента дротик, а затем, не снимая с него кольчуги, и лишь расширив прорехи в броне, принялся удалять из ран обломки стрел.

Егорка уже расторопно доложил, сколько коней мы затрофеили, а про зверски убитого мною скакуна упомянул, что снял с него дорогущее сафьянное седло итальянской работы. Мне только осталось непонятно, пытался ли он меня так утешить, или же прозрачно намекал, что сам загубленный жеребец был воистину бесценен.

Но вот трофейщики отработали, солнце тем временем поднялось достаточно, чтобы ослепить вражин, и настал наш черед атаковать. Правда, наскакивать конной дружиной на сплоченного противника было пока преждевременно. Мы не могли надеяться опрокинуть его столь малыми силами, и потому я пустил вперед свою пехоту.

Наступали наши пикинеры не спеша. Отряды делали ровно десять шагов, потом тщательно выравнивали ряды, и лишь затем снова шли вперед. Торопиться нам было ни к чему, нарок еще не наступил. И Алтун-бек еще не вышел через Месу в тыл противника, и врагов следовало немного промариновать, пугая грозным видом пикейной баталии. Выученные ходить в ногу, наши копейщики делали шаг одновременно, и потому мерный топот от передвижения их сотни был громче, чем от трех неприятельских сотен, шагавших недружно.

Лучники тем временем перебежали по галереям вперед, оберегая фланги пикинеров, а с десяток стрелков спустилась на площадь и заняла промежуток между баталиями. Когда полусотни миновали постамент, наш конный отряд продвинулся за ними вперед, готовясь отбросить противника, если тот попытается ворваться в промежуток между отрядами, или же обойти их сбоку.

Но контратаки не случилось. Конечно, итальянцы уже показали, что они достаточно устойчивы в бою. Но, лишившиеся последних авторитетных командиров, латинянские сотни стали совершенно неуправляемыми. Напрасно десятники кричали своим воинам не двигаться с места. Те сбивались в кучу, словно овцы, и потихоньку смещались в сторону западной арки.

Когда от наконечников копий до рядов противника оставалось не больше трех шагов, пикинеры по сигналу плавно отвели пики назад, готовясь к удару. Тут уж нервы франков не выдержали. Когда перед твоим лицом слаженно двигаются сразу три наконечника длиннющих копий, грозную силу которых греки уже продемонстрировали, сверху сыпят стрелы, да еще изготавливается к удару настоящая рыцарская конница, боевой дух второсортной пехоты опускается до уровня подземной канализации.

Расчет на психологию оказался верным. Не дожидаясь, пока православные вновь пустят пики в дело, италийцы с оглушительными воплями бросились к своей арке, не желая пропадать зря. Пьетро с Лиховидом не кололи бегущих, и дали им время сбежать. Конечно, не из чувства ложного благородства, а тем более не изобретенной еще гуманности, а лишь опасаясь, что численно превосходящий противник, прижатый к стене, в отчаянии сможет нанести нам немалый урон.

Вытеснив всех недругов на проспект, пикейщики поменяли порядок движения. Полусотня Пьетро, располагавшаяся справа, а потому по умолчанию считавшаяся главной, перешла вперед, Лиховид вел своих вторым эшелоном, а конница шла в арьергарде. Вскоре подоспел и Феодор со всеми своими лучниками, и они заняли места на флангах.