А Евангельское чтение было — об Утешителе. И говорил о том, что "Утешитель, Дух Святый, которого пошлет Отец, научит всему и все напомнит" — говорил об этом еще не Господь Торжествующий по славном воскресении, но Господь смертельно скорбящий на тайной вечере, созерцая Своих возлюбленных, своих друзей, которым завтра предстояло разбежаться, как овцам, потерявшим пастыря... Ибо пути наши таковы, каковы есть, и пройдет по ним до конца Сын Человеческий, но горе, горе тому, кто не сможет не оставить Его... О чем была проповедь, Аллен толком не запомнил. Однако умудрился ее несколько испугаться. В какой-то момент он просто отключился, как когда писал стихи, и даже успел подумать: "Кажется, я сейчас упаду. Или у меня будет что-то... видение..." Но видения не было, просто лицо священника, ярко светящееся над страницами, на какое-то время поплыло и отдалилось, донеслись обрывки фраз: "Огонь, горевший над головами апостолов в день пятидесятницы — есть то же самое пламя, которое обжигает грешников в аду... Для друзей же Божиих это — пламя горящей Любви, дух Утешитель, сошедший как огонь, ибо любовь Божия для праведных нечистой душе является Божиим гневом..." Аллен невольно содрогнулся, потеряв ориентацию в пространстве — Йосеф словно вырос, и слова его, будто таящие скрытую угрозу для бедного христианина Аллена П. Августина и его братий, дохнули тем самым огнем, от которого некогда "сильно задрожал сэр Галахад". Даже Галахад задрожал, Господи, куда уж нам-то... Потом все встало на свои места, хрупкий Йосеф сцепил пальцы, словно от волнения, ветер чуть не задул одну из свеч и растрепал черные Йосефовы волосы.

Клара толкнула Аллена в бок, он спохватился и встал в траву на колени.

В момент, когда он стоял так с опущенным лицом, внезапно со дна сознания всплыл давний сон — чаша, окровавленная облатка, "Се агнец Божий..." На какой-то миг Аллену стало очень неприятно, я не хочу, подумал он, нет, я не хочу брать это в рот, эта булка вся в крови... Но потом он поднялся вместе со всеми и принял причастие, задним числом отметив, что вино и правда очень вкусное, а вот хлеб — черствоват. Месса завершилась, Йосеф задул свечи и некоторое время так постоял во мгле, а потом попросил тихим, совсем изменившимся голосом:

— Слушайте, у кого есть поблизости фонарик? Нужно это все убрать... И завернуть как следует.

9 июня, воскресенье

Утром пришлось встать довольно рано — время, как говорится, припекало пятки. Несмотря на вчерашний боевой настрой, сегодня лезть под землю Аллену что-то совсем не хотелось. День выдался пасмурный, хотя и без дождя, и Аллен мрачно выдирал из земли палаточные колышки, полностью уверенный, что жизнь вовсе не так хороша, как это иногда кажется. К тому же Мария непрестанно ныла, оглашая окрестности мрачыми пророчествами — о том, что они спохватятся, да поздно будет, что пещера их очень радостно проглотит и не поморщится, и все в том же духе. Хорошо хоть, Роберт хранил верность своему принципу никогда не спорить о том, чего не изменишь. Он молча или тихонько напевая распределял вещи, заливал костер, и Аллена в кои-то веки не раздражало его пение.

Вход в канализационные "катакомбы" находился в маленьком кирпичном здании, плотно прижавшемся к крутому склону горы. Деревянная крепкая дверь была наглухо забита досками крест-накрест. Ржавая от дождей табличка оповещала, что вследствие участившихся обвалов ремонтные работы вести запрещается.

— А мы ремонтировать ничего и не собираемся, — успокоил общество Марк, поддевая толстый гвоздь лезвием своего топора. — Так что нарушители из нас никакие, здесь же не запрещено просто так прогуливаться...

Мария вяло улыбнулась. В левой руке она уже мертвой хваткой держала фонарик.

— Да не волнуйся ты, — сбивая последнюю доску и берясь за ручку двери, подбодрил ее Роберт. — Мы парами пойдем, вы с Марком — в серединке, ты и не заметишь, как проскочим эти горы насквозь!

Мария только зябко передернула плечами.

Всего друзей было семеро; это означало, что кому-то из них придется идти в одиночку. Таковым вызвался быть не верящий в призраков Роберт; более того, он предложил пойти последним и без фонаря, которых на отряд оказалось как раз три штуки. К стыду своему, остальные приняли его предложение с восторгом; равнодушно согласился один Йосеф, не преминув-таки вставить: "А может, лучше мне?.." Аллен, которому предстояло вместе с Йосефом составлять последнюю пару, и вовсе возликовал — такое сильное ощущение надежности и защиты исходило от его старшего брата. В маленьком полутемном помещении без окон граалеискатели зажгли свои фонари, и, шаря под ногами их световыми полосками, принялись вслед за Гаем спускаться в подвал.

Подвал являл собой большую дыру в камне, почти сразу переходящем в естественную породу; вела в него сваренная из железных прутьев ржавая лесенка. Темнота внутри была совершенная — ощутимая чуть ли не физически, плотная, как одеяло. Как только Аллен схватился за шершавые перила, изо всех сил вглядываясь во мрак, на него пахнуло глиняной сыростью и неподвижным каменным духом. Наверно, так пахнет в доме, где живут одни крысы и привидения, подумал он, но промолчал, и только покрепче ухватился за руку Йосефа, едва тот спустился вслед за ним. Рука была худая и горячая, с длинными костлявыми пальцами, с жестким колечком-четками "розарий" на указательном; но через нее к Аллену переходило некое тихое и сильное спокойствие.

— Отлично, — бодро сказал Гай, быстрыми шагами устремляясь в самую глубь темноты. Узенький луч его фонаря жадно ползал по каменным стенам, высвечивая серую плоть старинных каменоломен. — Здесь даже красиво, правда ведь?

— Да, прямо как крепостной подземный ход, — преданно согласилась Клара, которая едва поспевала за ним, и тут же охнула, ударившись головой о выступ потолка.

— Извините, — смутился Гай, видя, что его оптимизм разделяют немногие. — Здесь сначала лучше пригнуться, а потом станет повыше... Я так думаю...

Мария истерично цеплялась за руку Марка, как утопающий за спасательный круг. Пятно света, исходящее от ее фонаря, ощутимо дрожало. А вот Кларе подземелье скорее нравилось; лишенная своего фонарика, она с любопытством следила за лучами чужих, пытаясь представить себе бедняг заключенных, год за годом выдалбливавших кирками эти широкие проходы. Аллену же в голову взамен заключенных лезли исключительно покойные ассенизаторы в оранжевых комбинезонах, и он помотал головой, чтобы от них избавиться.

Гай оказался прав — вскоре потолок действительно стал выше, хотя иногда и приходилось нагибаться. Толстые серые трубы прокладывали свой ломаный путь под горами, кое-где выпуская из себя более мелкие веточки в стороны.Трубы молчали, утробно журчала из них только одна.

— Как у Искомой Звери в животе, — попробовал пошутить Аллен, но ему это явно не удалось. Перед ним прерывисто вздохнула Мария — видно, сравнение пещер с чьим бы то ни было животом не внушало ей добавочной отваги.

— Песню бы спеть, — высказался одолеваемый теми же мыслями Марк. Страх державшейся за него Марии, видно, начал передаваться и ему. — Жалко, гитары нет, а то я спел бы...

— Я могу и без гитары, — подал голос замыкающий процессию Роберт. -Ты "Спускаются с гор" знаешь?

— Немного, — голос Марка чуть повеселел. — Подпою, где вспомню слова.

— Роберт! Она хоть хорошая, песня-то? — жалобно воззвал Аллен. Ничего насчет "заниматься жизнью" он просто не выдержал бы.

— Конечно, хорошая. У "Паранойи" плохих песен нет.

Аллен тихоньно взвыл.

Песня, как ни странно, и впрямь оказалась хорошая, только не в том стиле, который Аллен более всего ценил. Голоса Роберта и Марка довольно-таки слаженно разливались под каменными сводами, только коварное пещерное эхо иногда крало их отзвуки и заставляло жутковато звенеть в боковых коридорах.

"Господь, вот они спускаются с гор,

Позволь им вернуться домой.

У кого в руках ромашка, у кого топор,

Но каждый из них — герой.

Но каждый из них несет свой крест,

Пытаясь нести и чужой, -

Если Ты не выдашь, то и волк не съест,

Но дай им вернуться домой...

Их видели ангелы, слышал эфир

И солнце дарило им свет,

И они не раз спасали весь мир,

Как каждый из нас в двадцать лет.

Они помнят о смерти как старцы, хотя

Этот мир и считают тюрьмой —

Но теперь они знают цену путям,

Так дай им вернуться домой.

Кто страха не ведал, познает печаль,

Но это лучше, чем страх.

Их было больше, но вовсе не жаль

Тех из них, кто остался в горах,

А тх, кто спустился — призри, Боже, их,

Как странника в поле зимой,

Хоть и нет у них дома, кроме рук Твоих -

Позволь им вернуться домой..."

— Это прямо про нас, — закончил Марк, — вот у славного рыцаря... э-э... не будем называть по имени — в руках всегда моральная ромашка. А топоры, выходит, у нас с Робертом. И это тоже исторически верно — топоры именно у нас в рюкзаках... А Мария...

Но закончить он не успел.

— Ребята, здесь обвал! — донесся спереди напряженный голос Гая. — Придется идти в обход. Разворачивайтесь, сейчас я вас обгоню.

Аллен дернулся. Йосеф успокаивающе сжал его руку.

Обходной путь, намеченный Гаем, вел по одному из боковых проходов. В одном месте там пришлось по очереди обнимать толстую бетонную трубу и ползти, обдирая о камень спину, протискиваясь в узкую щель. Аллен в первый раз вслух выругал проклятые пещеры и идиотов, которые их сюда заманили. Что среди идиотов он сам занимал не последнее место, он почему-то не упомянул. Марии показалось, что она застряла в дыре, и она всхлипывала в тихой истерике, пока Марк проталкивал вперед ее рюкзак. На миг, когда в руках Аллена внезапно погас фонарик, и он оказался простертым в одиночестве в полной темноте, его охватил самый настоящий ужас, и из горла вырвался постыдный и ничем не контролируемый вопль. Гай посветил своим фонарем ему навстречу, и Аллен рванулся вперед с такой силой и страстью, будто его хватала за пятки вся мертвая сантехническая бригада.

Вырвавшись наконец из плена, он встал, тяжело дыша, и увидел полузаваленный проход, к которому вела проходяшая над трубой узкая железная лесенка вроде той, что была при входе. Взглянув в темный провал каменной арки, Аллен почувствовал, что сердце у него подпрыгнуло и остановилось в горле: из темноты смотрело лицо.

Оно было бледным, очень бледным, и одновременно каким-то расплывчатым и пятнистым, как луна. Под ним угадывались очертания тела — высокого, почти не прикрытого одеждой, похожего на холодный студень. Фигура чуть заколебалась, по призрачной плоти будто прошла волна — и с новым озарением острого страха Аллен понял, что это женщина.

Кажется, из горла его что-то вырвалось, какой-то хрип, потому что все взглянули на него, а потом увидели ее. Йосеф так сжал Алленские пальцы, что они хрустнули. Мария вскрикнула и внезапно прижалась к Марку лицом. Клара что-то шептала — она молилась.

— Это они, — хрипло прошептал Гай, прижимаясь спиной к стене. — Я давно чувствовал, что тут кто-то есть... Это они.

Роберт внезапно шагнул вперед, взял из застывшей руки Гая фонарь, направляя луч света прямо в студенистое лицо. Распухшая плоть дернулась, подалась назад — и за ней высветились плавающие, как туманные пузыри, лица других. Призрак был не один.

— Уйдите с дороги, — негромко сказал Роберт, и сквозь тошнотворную пелену страха (вот что такое "тошнотворный страх") Аллен ясно увидел то, что и так знал — что его брат ничего не боится.

— Нет, нет! — прошептала Мария, отказываясь, похоже, не от слов Роберта, а вообще ото всего, что здесь происходило.

— Мы не причиним вам зла, — попытался сказать Гай, шагая вперед и увлекая за собой покорную Клару, которая только беззвучно шевелила губами, прижимая свободную руку к груди.

— Идемте, — неожиданно сказал Йосеф, и в голосе его звучало что-то, заставившее всех поверить его словам. Должно быть, этой вещи было имя — власть. — Людям, которые вчера приступали к Таинствам, нечего бояться. Идемте мимо них своей дорогой, не поддавайтесь страху — и они ничего не смогут нам причинить. Они из тех, чья пища — страх, и плоть их из нашего страха. Их здесь нет. — И еще кое-что, понял Аллен, звенело в его голосе, ставшем таким громким и ясным — и настолько странно и дико было встретить это со стороны Йосефа, что Аллен на мгновение испугался не призраков, а его, как не менее опасного. То, что звенело в голосе Йосефа, было очень сильным гневом.

Роберт двинулся к проходу первым, неся свет двумя руками, как меч. За ним стронулся с места Марк, ведя зажмурившуюся Марию, слепо тыкавшую перед собой фонарем. Гай и Клара шли следующими. Похоже, что теперь они молились вместе; почти беззвучный шепот одновременно срывался с их уст. Они шли прямо, держась за руки, как храбрые сироты из детской сказки — Умная Герта и ее братик, прямо в замок к людоеду... Йосеф потянул Аллена за руку. Тот с трудом оторвался от стены и сделал несколько шагов, достойных ватного чучела. В это время Марк внезапно очень громко запел. Пел он какую-то полную чепуху:

— "Реви, реви, свирепый вал,

Шумите, волны злые,

Лишь крепче я сожму штурвал,

Проклятая стихия!

Любимец Господа — моряк,

Ему ль стать кормом рыбе!

Плюю я за борт, все ништяк,

И пусть ярятся зыби..."

Покончив с моряком — похоже, это была импровизация — он принялся за какую-то детскую рождественскую песенку:

— "В небесах горит звезда,

Пастушки спешат туда,

Где в яслях Младенец дремлет,

Наш спаситель навсегда..."

Будто разбуженный, Аллен пошел вперед, водя перед собой фонарем. Луч света скользнул по бледным распухшим лицам тех, кто расступился, давая им дорогу. "Не смотри", — шепнул голос у Аллена в голове. Но самое ужасное порой притягивает к себе взгляд, как и совершенная красота, и не в силах одолеть жажду, бывшую одновременно отвращением и жутким любопытством, Аллен взглянул.

Их было куда больше, чем показалось вначале. Тридцать, а то и сто, тысяча, и в глазах их, белых, как у вареной рыбы, стояло тупое и жадное любопытство. Как у скверного мальчика-дебила, который давит башмаком жука и с прицельным вниманием, приоткрыв слюнявый рот, следит за его предсмертными корчами. В головах их была темнота.

Не будь Аллен поэтом, все могло получиться и иначе. Но теперь он ясно вспомнил их всех и уже видел — рабочие в комбинезонах, контрабандисты с мешком, горского вида полуразложившиеся женщины смотрели из темноты, выстроившись, как почетный эскорт, и один из них, молодой ассенизатор с торчащим из головы осколком камня, с приоткрытым ртом двинулся следом, фокусируя белый взгляд.

Йосеф больно и очень сильно — кто бы мог подумать! — дернул Аллена за руку.

— Прекрати! Зачем ты их зовешь? Не делай этого!

Аллен завороженно посветил фонарем в расплывчатое лицо и увидел очень жесткий взгляд, полный жуткой радости. От этой радости — так, наверно, радуются в аду — Аллен пошатнулся и чуть не упал.