Столица для Поводыря

Мелькнуло знакомое лицо. Жаль, не было возможности пристально разглядывать собравшихся в Николаевском зале людей. Я все-таки вроде как — докладывал.

— Но и те крестьяне, что уже живут и благоденствуют на богатых сибирских землях, только в эту осень собрали более пяти миллионов пудов пшеницы! Этого довольно, чтоб накормить и все лежащие к Востоку от Томска территории Империи, и мастеровых Уральских заводов.

— И на вино, подиткось, еще отсыпали! — весело крикнул кто-то из зала.

— А как же! — легко согласился я. — У меня в губернии и вина хлебного по полмиллиона ведер в год варят. Только, что с того? В Томске мука к весне ближе по шестидесяти копеек на торгу, а в Красноярске и осенью дешевле полутора рублей не найти. А с вином и того подавно. То что, у нас по рублю идет, в Иркутске уже за пять...

— Так ведь, все по правде! — снова возник тот же "глас народа". — Полторы тыщщи верст. Подиткось — довези!

Барятинский! Володя! Ну, точно! Подмигивает и кивает. Я вскидываю вопросительно брови — мол: Николай здесь? Он стреляет глазами куда-то в сторону и прикладывает палец к губам. Все ясно. Цесаревич инкогнито. Как ни странно, я обрадовался.

— Так и это еще не все, любезнейший, — ткнул я куда-то в зал пальцем. — В Алтайских горах и медь имеется и железо. А угля хватит не только всю Россию снабдить, но и англичанам с пруссаками продать. Тут и тут — гигантские залежи пригодного для выделки портландцемента известняка. Здесь — пески для оптического стекла. Все это лежит под ногами, ждет, когда придет Хозяин. Но нет, и в ближайшее время такого человека не будет!

— Это чего это? Неужто в Рассее-Матушке ушлых купчин перевелось? Только на немцев вся надежа? — да кто ж это такой умный там слова коверкает? Ну, явно же человек куда умнее, чем хочет показать!

— Причем тут немцы? — удивился я. — У них что? Мешки сами по воздуху полетят? Или лошаденки степные киргизские зараз по сто пудов повезут? Не полетят, мой друг, и не повезут! Да точно так же, как и у наших, русских купцов, поедут баржами или подводами. И когда доберутся до того же Нижнего Новгорода, прибавят в цене вдвое, а то и втрое! Плюнет тогда наш ушлый, или не наш пришлый немец, на землю и скажет, что, дескать, куда проще и дешевле было все это за морем купить и чугункой привезти! И будет совершенно прав. Дешевле и проще. Но — неправильно! Вот о том, почему неправильно, и что нужно сделать, чтоб это исправить, я сейчас и расскажу!

А ведь молодые офицеры не просто так сидят! Явно ведь знакомы друг с другом, а устроились не все скопом, а распределились по залу. И не графа же Строганова двадцать лбов охраняют! Тому и пары слуг бы достаточно было.

Самым сложным, еще на этапе подготовки к докладу, оказалось, переводить современные для меня экономические термины. Макроэкономика, ВНП, контрэкономика и кейнсианская теория конкуренции — простые и понятные для меня вещи, боюсь, были совершенно чуждыми обывателям второй половины девятнадцатого века. Приходилось выкручиваться, объяснять на примерах.

Здорово пригодились статистические данные по прибалтийским и нечерноземным губерниям, полученные из архива МВД. Всего четыре года прошло со дня отмены крепостного права, а тенденции уже наметились. Недоимки по выкупным платежам росли, площади земельных наделов и урожайность на душу населения — падали.

Специальная "крестьянская" комиссия при Государственном Совете не зря разделила страну на зоны с существенно отличающимися условиями выкупа земли. Плодородные причерноморские, поволжские и кубанские черноземы худо-бедно кормили свое население, а вот северные территории — были, как в мое время говорили — дотационными. Да еще и чрезмерно населенными.

Коротенький, всего-то на четыре точки, график, тем не менее, позволял прогнозировать уровень благосостояния и собираемость податей на несколько лет вперед. И похоже, даже примерные данные вызвали у моих слушателей шок. Пришлось слегка отвлечься от основной темы и попытаться объяснить логику расчетов.

Журналисты строчили, не поднимая голов. Оставалось надеяться, что они там ничего не перепутают. Не хотелось прослыть пустозвоном из-за простейшей ошибки этих щелкоперов.

Кое-как удалось переползти на уголь и его все возрастающую роль в жизни общества. Броненосные корабли, паровозы, кокс, светильный газ и коксохимия. Еще один график — зависимость потребностей в каменном топливе при росте паровых машин, кратно пятистам штук. Указкой вольно очертил Кузбасс. Месторождения в районе, где в мое время стоял город Кемерово — уже не секрет. Для Гурьевского завода там уже добывают кое-что, но до смешного мало.

И снова пришлось отвлечься. Обильной жестикуляцией себе помогая, показать, как серебро истраченное на заграничные закупки развивают иностранную экономику, и как растет наше отставание. Пугал грядущей возможной войной. Жаловался на отсутствие транспортной инфраструктуры к востоку от Нижнего Новгорода. Достал из кармана карандаш с надписью на немецком — "карандаш". Спросил, что, мол, это какая-то слишком сложная техническая новинка? Какое-то чудесное и невероятно сложное изобретение, что мы не в силах такое делать сами? Деревья в нашей тайге кончились, или графит в горах?

Слегка коснулся вопросов образования. Высказался в том роде, что лучше образованные и наученные мастеровые станут совершать меньше ошибок в работе. Что, в конце концов, окажется куда как выгоднее для собственника. В общих чертах обрисовал потребность в выпускниках ремесленных училищ, в инженерах и врачах. Поделился наблюдениями о свойствах почв. На мой взгляд, вполне логично рассуждал о том, что привычные для коренной России способы земледелия могут оказаться не эффективными для Сибири. Посетовал на отсутствие грамотных агрономов.

Не удержался. Сказал слово — Университет. И ждал потом минуты две или три, пока шум в зале уляжется. Посыпались вопросы. Вскочил раскрасневшийся от переполнявшего его энтузиазма Сидоров. Кричал о миллионе, который готов тут же, не сходя с места, отписать на обустройство Томского Университета.

Строганов смеялся, утирая глаза батистовым платочком, когда, кажется все-таки слегка подвыпившая студенческая молодежь, полезла целоваться с купцом. Володя Барятинский аплодировал, улыбаясь от уха до уха. Красноярца хотели качать на руках, но он вывернулся, подхватил стул и уселся на возвышении, у меня за спиной.

Едва удалось навести порядок и продолжить. Теперь, наконец-то, о железной дороге. О миллионах пудов грузов, которые ползут по ниточке Сибирского тракта. О Китайской торговле. О быстром перемещении войск и их снабжении. О бесчисленных стадах скота в киргизских степях. О Туркестанском хлопке и Акмолинской шерсти. О сахаре, тушенке и лапше. О глупом запрете на использование паровых машин в Алтайском Горном округе, и о его причине. О сохранении лесов, и снова, черт побери — об угле.

Человек в нормальном, спокойном, режиме говорит примерно сто слов в минуту. Мой доклад продолжался два часа. Двенадцать тысяч слов! Больше тридцати страниц печатного текста. Несколько раз смачивал пересыхающий рот из приготовленного на кафедре графина, каждый раз жалея, что там не коньяк. Грамм сто этого благословенного напитка добавили бы живости моему, быть может, излишне сухому, рассказу.

Последние минут десять потратил на описание того, как должно быть. О том, что надо дозволить переселение малоземельных крестьян в Сибирь. О транспортной линии, которая, словно артерия, должна связать богатейшие восточные территории с Россией. О том, как надобно бы действовать русским купцам в Китае. О концессиях на строительство русскими подрядчиками телеграфной и железнодорожной линий в пределах нашего юго-восточного соседа. О Чуйском тракте, и о торговом доминировании в почти полумиллиардной стране. О том, как циньское серебро могло бы способствовать развитию отечественной промышленности. О Тихом океане, о торговле с Америкой через восточные порты, о рыбных промыслах и рыбных же пиратах. О мощном стальном пароходном бронированном флоте. О сильной, вооруженной русским оружием армии.

Тишина, на минуту повисшая под высоченными потолками Николаевского зала, когда закончил и поклонился, чувствительным холодком прокатила по взмокшей спине. Господи, неужто они ничего не поняли?! Но нет! Один, второй, третий — десять, тридцать — и, наконец, все до одного человека встали с мест и, стоя, мне аплодировали. Включая графа Строганова, кстати. Фуух. Только тогда ощутил, как подрагивают от волнения коленки.

Кто-то подходил, тряс руку. Какие-то рожи, брызгая слюной, что-то пытались доказать. Совали картонки визитных карточек в руки. Незнакомый толстый господин грозил мне волосатым пальцем, крестился, а потом лез целоваться. Вроде трезвый был... Ни графа, ни Володи Барятинского я в тот день больше не видел. Да и глупо было бы надеяться, что придворные, или того пуще — царевич, полезет на сцену выражать свой восторг от откровенно рекламного сообщения.

Толпа провожала до самой кареты. Лошади пугались, косились на зачем-то что-то кричащих людей и тронули с места так резко, что я опрокинулся на спинку сиденья.

— М-да, — сказал Михаил Константинович Сидоров, которого я взялся подвезти до дома. — А ледокол-то я все одно построю. Ныне же летом в Кронштадте и заложим.

— Помоги вам Господь, — кивнул я. И вспомнил, что так ни слова и не сказал о пароходах на Оби, и о значении для Западной Сибири Великой реки. И даже настроение сразу пропало.

С вечера еще велел купить у мальчишек-разносчиков все утренние газеты. Вдруг хоть кто-нибудь, хоть чуточку, хоть малюсенькую заметочку успеет тиснуть. Ничего не нашел. После завтрака отправил Апанаса с Артемкой на рынок с заданием — послушать, что говорят о моем вчерашнем выступлении. Газеты газетами, а слухи — как барабаны африканских папуасов, способны пересечь континент за считанные часы.

Разведчиков своих не дождался. Посыльный принес приглашение в канцелярию принца Ольденбургского, к дяде Карлу. Никаких особенных встреч на этот день запланировано не было, потому — собрался и поехал.

Как оказалось — не зря. Карлу Васильевичу было поручено договориться со мной о переселении нескольких десятков тысяч гольфштинских датчан в Томскую губернию. Ко времени, когда в Финском заливе начнется навигация, первые двенадцать кораблей должны прибыть в Петербург. В ведомстве господина Мельникова уже ангажированы несколько сот вагонов для доставки иноземцев в Нижний Новгород. Согласно первоначальным наметкам плана, мне следовало организовать перемещение всех этих людей из Поволжья в Сибирь.

Естественно встал вопрос — кто за все это должен платить? У полковника Черняева в Туркестанском отряде куда меньше народу, а он умудрился половину Средней Азии завоевать. Даже десять тысяч датчан — настоящая армия, которая, словно саранча, способна сожрать всю пищу во всех деревнях вдоль Московского тракта!

И второй вопрос — как мне относиться к этим переселенцам? Есть ли у них, подобно Екатерининским немцам, какие-то особенные льготы и привилегии? Останутся ли они подданными датского короля Христиана, или, после сошествия с кораблей принимают Российское гражданство?

Третьим, меня весьма занимающим, аспектом было — наличие у перемещаемых каких-то особенных навыков. Кто они большей частью? Крестьяне? Ремесленники? Мелкие лавочники? Есть ли среди них врачи и инженеры? Мне предстояло единовременно расселить эту орду по краю, и мне бы не хотелось, чтоб в столицу полетели жалобы на принуждение заниматься незнакомым делом.

С деньгами все решилось проще всего. Из суммы будущей выплаты за отказ от претензий на престол Великого Герцога Лауэнбурга, Ольденбургский готов был уже сейчас перевести на указанные мной счета миллион рублей серебром. Часть этих, действительно гигантских для Зауралья средств должно было пойти на обеспечение датчан транспортом и питанием в пути. Остальное, должно было стать основанием фонда, из доходов которого специально созданный попечительский совет станет оказывать всевозможную помощь гольфштинцам в обустройстве на новых землях.

— Петр Георгиевич особенно подчеркнул, — глядя мне прямо в глаза, четко выговорил дядя Карл, — Что ты, Герман, мог бы до десятой части этих средств истратить по своему усмотрению.

Логично. Сильно сомневаюсь, что разрешение честно украсть десять процентов — это инициатива самого принца. Но то, что часть денег неминуемо будет разворовано — это как пить дать! Так почему бы сразу не определить пределы допустимой наглости?! Тем более что у дяди Карла тоже есть семья, и его дети тоже хотят кушать мороженное, а жена любит одеваться красиво.

Быстро договорились. Карл Васильевич признал, что двадцати тысяч ему будет вполне достаточно. И в случае проявления какого-либо интереса со стороны какого-нибудь излишне ретивого столичного чиновника к судьбе бедных датских беженцев, дядя должен был немедленно мне телеграфировать.

С государственной принадлежностью дело оказалось немного сложнее. В Императорском рескрипте говорилось о "дозволении селиться на свободных землях Империи в Западносибирском генерал-губернаторстве" и больше ни о чем. Простор, так сказать, для толкований. Могут ли подданные датского, или любого иного европейского короля иметь в собственности земли в Российской Империи? Герочка утверждал, что Закон этого прямо не запрещает. Но 20 апреля 1843 года Министерство Государственных имуществ издало Указ "Об организации переселения в связи с освоением Сибирских земель". Новоселам должна была выдаваться безвозмездная ссуда — деньгами, орудиями труда и скотом, предоставляться восьмилетняя льгота от податей и повинностей. С добровольцев слагались недоимки по прежнему месту жительства. На семью должно было выделяться по пятнадцати десятин земли. И этот Указ так никто и не отменил.

Однако в документе говорится о государственных крестьянах! И никакие оговорки не пройдут. Все прочие — тоже имели право селиться в Сибири, но ни о какой помощи не могло быть и речи, не говоря уж о бесплатном выделении участков.

И что самое забавное — в сословном, или даже скорее — кастовом русском обществе, нельзя было огульно приписать всех беженцев к так называемым государственным крестьянам. Хотя бы уже потому, что это в первую очередь припишет несколько десятков тысяч разных людей к одному сословию. Соответственно — крестьянскому. Что может создать некоторые трудности в том случае, если будущие жители моей губернии решать заняться чем-то иным, отличным от земледелия или животноводства.

Требовался документ, определяющий статус и всех беженцев сразу, и каждую семью в отдельности. Чтоб дворяне, буде такие в этой армии будут, оставались дворянами, мещане — мещанами, а крестьяне — крестьянами. Причем такая бумага должна появиться до того, как нога первого из колонистов шагнет с трапа датского парохода на землю Империи. Иначе неприятностей не избежать.

Пришлось нам с дядей несколько часов убить на составление прожекта. И только потом, проголодавшись, отобедав, вернувшись и доделав работу, мы могли перейти к обсуждению последнего моего вопроса.