Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— ... о том, что куртку свою и сапоги спрятала в старый сундук и на деньги, щедро данные Суровым, купила новые вещи.
Варвар фыркнул. Умненькая немощь! Догадалась, что он потребует ответа о пуговицах и ременных пряжках, как только узнает, куда ее бес занес. Предупредила.
— ..., а еще попросила дядьку своего навестить, рассказать, как он поживает. И передала пятнадцать серебряных монет Севуне. — Продолжил рассказывать Лис.
— Почему ему? За что?
— А это он из голубятни мясника три дня подряд выпускал крылатых посланников с красной ленточкой на лапке. Он же Аришкину одежду в снегу вокруг деревни закапал, и раздал молоденьким красавицам ароматные масла от принца.
— Это он сам тебе рассказал? Или из него душу пришлось вытрясти?
Лис усмехнулся. Да уж, этот оборотень руки марать не любит, действует хитро, но обязательно чисто.
— Сам. Я спросил, за что он получил монеты.
— И он ответил... — Белый варвар сердито поджал губы. — Что ж ты мельтешения сорванца раньше не приметил?
— Потому что он мельтешил по делу. Севуня в деревне на побегушках. — Говоря это, светловолосый оборотень покосился на друга. — Прыткий сорванец, головастый, как сестра.
— Вряд ли. Сестра у него безголовая...
Дерек его оборвал обвинительно:
— Ты сам в это веришь?
— Верю, — усмешка Стафорда была кривой. — Она поселилась в доме, где радушно принимают бесеков.
— Горные гостят у Сурового? — недоверчиво переспросил друг, приостанавливая свою лошадь.
Вот теперь он начал понимать, что к чему и во что встреча с племенными может вылиться для немощи. Насторожился.
— Ежегодно. Весной. Крепись дружище, быть старшим братом девчонке не так-то легко. — Усмехнулся Стафорд и похлопал его по плечу.
Уж если взял под свое крыло, пусть теперь объясняет, чем чревато ее проживание в доме Датога Суро.
7.
Бесеки — наемники с горных вершин. Особое племя людей, взращенное в черной жестокости ко всему инородному. Они всюду ищут свою выгоду, и данного слова не держат. Словно бы суть их заключена в их же кредо: "Прав тот, кто платит больше". В период войны с ними не пожелал связываться даже Гневный Табир IV — гроза степных, завоеватель крепостей. Дабы обезопасить тыл, проведя через перевалы племени свои войска, король по двойной ставке купил всех горных наемников, но в бою так и не использовал. Правда, и противника к ним не подпустил.
Так он уберег себя от ножа по рукоять вогнанного в спину, но по возвращении домой получил плевок в лицо. Племенные, прознав о ратных делах королевских войск, подняли ставку своей преданности. Потребовали золото или несколько сотен девиц. Наемники знали, когда просить, а Табир знал, почему просят. Казна пуста, а вдов и незамужних хоть отбавляй. Но женщины в руках жестоких испокон веков гибли как мухи, а те, что выживали, уже не могли родить. Холод и бесправие уничтожали их добрую суть.
Чтобы избежать восстаний в поселках и предательства в горах, правитель Дакартии решил издать указ о том, что всех женщин, пожелавших уйти за бесеками, он облагодетельствует золотыми монетами и шкурами. А чтобы согласные уйти имели хоть какой-то выбор, с наемниками он подписал договор, что воин имеет право лишь на ту девицу, которая на застолье сядет слева от него.
Жаль временные рамки этого договора проклятый король не обговорил.
В ту пору победу Табира праздновали долго. И в горы многие ушли, кто с детворой, кто с матерями, не по одной и не в зимнюю пору, а потому хоть и бесправные, но все же, в племени порядок тихо навели. Загодя до холодов племенные отстроили теплые домики, еще через год прорубили новые спуски к воде, а потом и скалы вокруг селений укрепили. К четвертой зиме, скрипя зубами, обзавелись пушными козами. Якобы с перевалов уже не те деньги возьмешь, а вот с зеленых горных склонов еще возможно. Поначалу их стада были малочисленны и худосочны, а вот потом на рынках низины поселков процветать неожиданно появилась новая пряжа и сыр. Наемники с этой торговли потихоньку стали преуспевать. Живите себе спокойно. Но нет... Двенадцать лет прошло, а племенные, видя свое процветание и рост, все не остановятся. Где бы их на застолье не приняли отовсюду "невест" забирают. И не важно: знала, не знала, села сама или силой привели и посадили, все одно — согласилась. Принимают бесеков теперь не многие, а если кого к столу и зовут, то исключительно в мужской компании, чтобы уберечь сестер и дочерей от распоясавшихся "женихов".
Узнав в чьем доме я поселилась, Дерек в письме доходчиво объяснил, что от гостей Сурового держаться нужно подальше. Датог же объяснил, что наемников с горных вершин он принимать у себя вынужден — по просьбе свободных горожанок. А потому Мирта подсказала, как из дома выйти через потайные двери, Орбас показал, как уйти со двора, а Элия шепнула, что покидать хозяйский дом надо в брюках. Это чтобы бесеки края юбки не заметили и даже шуршания ее не услышали.
И все бы хорошо, вот только явились горные не днем, а среди ночи.
Я только-только закончила перевязку Торома и добрела до своей кровати и свалилась на нее, не снимая платья, как вдруг во дворе забили в колокол, а затем ритмично застучали по металлической ковке ворот. Красивая мелодия, подумала я, не придавая значения хору мужских голосов и грохоту их кулаков. Через минуту восходящий шум со смешками и отрывистым говором плавно переместился в дом. Почти сразу же моя дверь распахнулась, и обеспокоенная дочь Датога ощутимо потрясла меня за плечо:
— Ариша! Вставай, бесеки явились.
Я не оторвала головы от подушки, а потому спросила глухо:
— Кто явился?
— Племенные!
— Степняки? — предположила со вздохом, переворачиваясь на бок.
— Горные! — прошипела Патайя.
За руку выдернула меня из кровати и вывела в коридор к другим женщинам дома.
Истинная Суро. И у нее пусть глаза синие, а не светло-голубые, как у отца, и волос не такой медный, как у братьев, но силы в девице немерено. Такая и лошадь на плечах перенесет и любому мужику в городе кулаком рот закроет. Но видимо горных наемников она боится до одури. А как еще пояснить, что стоит она передо мной не в платье, как Мирта и даже не в штанах и рубахе, как Элия, а в тонкой сорочке с рюшами на голое тело.
— Чего смотришь? — спросила она.
— Тебе бы одеться, холодно на улице.
— Поздно, — она взяла меня за руку и потянула за собой.
Мы быстро преодолели коридор, освещенный лунным светом, и на ощупь спустились по лестнице к потайному ходу. Кухарка завозилась с ключами, тихо ругаясь.
— Не открывается! — запаниковала Элия. — Заржавел.
— Не должен был, недавно смазывали, — прошептала Патайя и прошла вперед. — Дай мне.
— Держите, госпожа.
Замок ей тоже не поддался, но гроза Беритских парней поражения за собой не признала и в два удара с шипением сорвала и замок, и петли. Уж лучше бы мы лежали в своих комнатах по койкам или же мерзли на темной лестнице, потому что на ее грохот и отборную ругань во внутренний двор явились не жильцы, а и гости. И все потому, что бесеки чувствуют себя в гостях лучше, чем дома. Жители гор обступили нас со всех сторон. Их было пятеро, высокие, худые и сильные, как вековые сосны, произрастающие на склонах гор. В куртках с острыми воротниками и приталенных штанах даже самые плотные из них смотрелись стройными.
— Ой! — голос перепуганной Суро, попытавшейся прикрыться мной, потонул в довольном мужском хохоте.
Наемники долго рассусоливать не стали, зажгли факелы и осветили нас.
— И кто это сбежать пытался? — поинтересовался ближе всех стоящий к нам.
— Это наши, — прогремел голос Сурового.
— Что ж... — наемник в куртке с множеством железных застежек, не сводя взгляда с дочери градоправителя, ядовито улыбнулся, — забирайте по одной.
Всем известно, что племенные признают права других мужчин только лишь на жен, а потому не удивительно, что со стороны домочадцев послышала сущие небылицы:
— Невеста, — Борб, накинул на дрожащую Патайю свой плащ, и спрятал ее за спину. Наемникам, попытавшимся сказать что-либо против, мужчина ответил грубо. — Беременна. За золото не отдам.
— Жена, — старший сын Суро стал рядом с Элией, и молодая женщина благодарно улыбнулась.
— Супруга, — хозяин дома притянул к себе крупную Мирту и уверенно обнял.
А я стою, как неприкаянная и забрать меня некому, потому что возничий все еще болеет и на своих двоих не стоит.
— Ариша осталась.
Слова всхлипнувшей Патайи были тихими, как легкий ветерок запутавшийся в вершинах сосен, но хозяин дома их расслышал. И только после этого возмущенно оглянулся.
— Где наш...?
— Орбас?! — рявкнул младший Датог, женщины от его зова дрогнули, бесеки скривились, но никто вслед за зовом во дворе не объявился.
Вовремя они о четвертом мужике вспомнили, да только не явится он никак и свои права на меня не заявит. Я лично его с грелкой уложила в натопленной комнате, предварительно дав крепкого успокоительного отвара. Вот и получилось, что уснул возница крепко, шума не услышал и на помощь ко мне не пришел.
Стою, под хищным взглядом улыбающегося главаря, и понимаю, что просто так меня не отпустят. Золотом не откупиться, да и имущества у меня нет, чтобы ростовщику заложить. Разве что можно припугнуть строптивых, вдруг получится.
— Стало быть ничья, — молвил главный, делая ко мне плавный шаг.
— Болезной лучше быть ничьею, — ответила тихо, но твердо.
— Нам и такая... сойдет.
Он попытался взять меня за руку.
— Не смей соглашаться, — еле слышно прошипел градоправитель, а я и сама уже руки спрятала. Потупилась скромно:
— По договору я имею право выбора.
Бесек что-то неразборчивое прорычал на наречии горных. Затем схватил меня за плечо и дернул на себя.
— Сегодня, — заявил он непререкаемым тоном.
Сразу видно — жестокий, как оголодавший хищник и упертый, как баран. Пусть Патайя ему больше приглянулась, но этот согласен на любую. Даже думать не хочется, отчего он такой непривередливый. Убьет, забавы ради, только в руки попадись. Но скольких бы ты, ирод, не сгубил, меня не получишь.
Я ответила таким же испепеляющим взглядом и поставила свое условие:
— Вечером.
— Хорошо, — главарь группы натужно рассмеялся, рукой коснулся моей шеи и пальцами погладил по щеке и, позволив себе вольность напоследок, коснулся моих губ. — Вечером меня выберешь.
Прикосновение само по себе нежное, но по коже ползет мороз, потому что взор мужчины полыхает ненавистью. Либо с головой не дружит, либо болен тяжело. Если так, то до вечера с ним переговорю о лечении и договоримся иначе. Я ему дам жизнь без болей, а он мне жизнь на воле.
От руки его отшатнулась.
— Раз все решено... — зевнув в кулачок, рукой махнула в сторону дома. — Пойду, досплю.
И под ошарашенными взглядами одних и недоверчивым прищуром других направилась прямиком в дом. Затем вверх по лестнице и в свою комнату. Пока шла, подумала, что надо бы Дерека предупредить о нежелательном, но возможном повороте событий. Вроде бы обещался помочь в сложном случае. Суть проблемы описала в нескольких строчках и выпустила сокола в лунную ночь. Опять легла в одежде и сразу же уснула. Кажется, ко мне заходила причитающая Мирта и ревущая Элия, а еще Патайя над ухом гремела возмущенно, чтобы я немедленно слово свое у наемника забрала. На что Датог старший, стоящий здесь же, приказал ей успокоиться и выйти.
— Оставь ее. Утром поговорим.
Но стоило его дочери закрыть двери, Суровый сел на сундук подле кровати и растормошил меня:
— Ты что, сбежать решила, Аришка?
— Договориться, — я подушку обняла, ответила сонно. — Расскажу, что делать, чтобы он не болел в обмен на свою свободу
— Не глупи, — прошипел мужчина. — Лекарей у них в племени нет. После такого тебя без слов заберут.
— А у меня сил на побег нет.
— Но если...
— Нет, — оборвала его предложение на полуслове. Все равно со мной сейчас каши не сваришь, да и убегать... От бесеков не убежишь, на то они и наемники.
— Но на маленькую хитрость остались, — сладко зевнула. — Объясню им, почему с травницей спорить нельзя, они поймут и без слов оставят в покое.
— Живой оставят? — осторожно уточнил Суро.
— Там посмотрим...
Ответила и почти сразу же погрузилась в пленительный сон. Правду же говорят, утро вечера мудренее. Да и устала я настолько, что ничего детального придумать не смогла.
А утром, будь неладен бесек и все его племя, любая попытка поговорить с главарем группы была отклонена категорическим: "нет", а затем приправлена противоречивым: "вечером". И не понять толком — он согласится на мои условия вечером или вынудит рассказать все вечером, как только меня посадят рядом с ним, по левую сторону.
Проклиная барана, одарившего этого упрямца своим характером, я отправилась на кухню. Села, и шумно сопя, взялась чистить рыбу.
— Травить будешь? — спросила тихо Мирта.
— Нет.
— Опоишь? — это уже Элия присев рядышком и кивком головы указала на кувшин с вином.
— Нет.
Дверь кухни грохнулась о стену, в комнату ворвалась дочь Суро:
— Ну и в чем твоя хитрость?!
— В терпеливом ожидании, — последовал мой ответ.
Патайя схватилась за сердце:
— Ты в своем уме?! Тебе бежать нужно!
— Они тоже так думают. А потому давно готовы и к травле, и к моему побегу.
Все это я говорю уверенно, потому что все перепроверено. Не зря меня отец глазастиком называл и приговаривал, что Аришка все по кругу видит и далеко вперед заглядывает. Хорошим подспорьем было и то, что я наречие горных знаю. Услышала, о чем говорят, подметила, что едят и пьют, как охрану меняют у ворот и ничего не предприняла. Потому что, знаю — все выпитое и съеденное бесеками, без противодействия яду, само станет отравой.
Я улыбнулась, и приободрила женщин:
— Подождем вечера, а там посмотрим — что к чему.
* * *
Завершив получасовой допрос с "верными подданными" герцога Равии, оборотень вернулся в свои покои и, чертыхаясь, смывал с рук и лица кровь.
Чтобы узнать всю предысторию заговора против принца Гаро и его семьи, наглым вестникам не пришлось выпускать кишки. Он даже ноги им не переломал, всего лишь чуть-чуть повредил пальцы.
Старые сопляки! А ведь, как хвастались на застолье в родовом замке белой стаи. Любо дорого было слушать о ратных подвигах герцогской семерки прихвостней. Во имя короны и короля они прошли войну с Табиром, исползали вдоль и поперек скалы некогда вражеской Ларвии, выжили в штормовом море Оттари, но так и не научились держать удар? Чушь! Напыщенные увальни, если и посетили соседнюю страну в период войны, то лишь в надежде разбогатеть на мародерстве. Чтобы потом, в мирное время благодаря окровавленному золоту занять достойное положение при королевском дворе. И это им с блеском удалось, стоит лишь посмотреть на перстни, которые пришлось снимать с их пальцев. Сапфиры, рубины, изумруды, белое золото, черный жемчуг...
Дорогие изделия на дешевых людях.
Все они не знали слов чести, что уж говорить об обете молчания. Хранить его толстяки не умели, хоть и пытались. Надо отдать должное старому волку Вастару он хорошо с ними поработал, можно сказать — искусно избил и оставил в живых, но нужные вопросы не задал. Барон же осведомлен был лучше, а потому получил ответы быстро и легко. Даже обидно стало, что стародавний друг владетеля Равии долго не продержался. Омот Фиргус выболтал все ему известное, как только увидел расплющенные пальцы своей правой руки. Испугался, убогий, что не скоро сможет поставить роспись в учетных свитках.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |